«Русская армия и флот в XIX веке»

Русская армия и флот в XIX веке (fb2) - Русская армия и флот в XIX веке 2703K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Любомир Григорьевич Бескровный

ВВЕДЕНИЕ

Научная разработка истории вооруженных сил России в свете марксистско-ленинского учения о войне и армии имеет большое значение как для понимания путей развития русской армии и флота, так и для изучения истории России в целом.

Предлагаемая работа имеет целью охарактеризовать состояние и развитие армии и флота России в XIX в. В первую часть исследования вошли проблемы, характеризующие военно-экономический потенциал России в XIX в., под которым подразумевается совокупность таких элементов, как население страны, количество и качество кадров армии и флота, мощность военной промышленности (оружейной, артиллерийской и судостроительной), источники сырья и продовольствия и система снабжения, состояние транспорта, организация системы обороны.

Во второй части рассматривается военное и военно-морское искусство, сложившееся в войнах России XIX в.

Автор не ставит перед собой задачу осветить все стороны вооруженных сил России и сосредоточил свое внимание лишь на наиболее важных проблемах.

Цель данной работы состоит в том, чтобы показать, на какой экономической базе шло развитие вооруженных сил страны, как изменялся военно-экономический потенциал при переходе от феодально-крепостнического строя к буржуазному и как он влиял на развитие военного и военно-морского искусства. И, с другой стороны, как армия и флот влияли на экономическое развитие страны.

Книга построена в форме очерков, что дает возможность осветить каждую проблему в отдельности и раскрыть ее основные аспекты.

Исследование основано на изучении широкого круга источников, главным образом архивных, сосредоточенных в ЦГВИА, ЦГАДА, ЦГАВМО, ЦГАОР и рукописных отделах ГИМ и ГБЛ, на материалах, опубликованных в сборниках документов, а также специальных исследованиях, посвященных отдельным проблемам военной истории.

I ОРГАНИЗАЦИЯ, СОСТАВ, КОМПЛЕКТОВАНИЕ И УПРАВЛЕНИЕ АРМИЕЙ, БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА, ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ

Развитие военного дела зависит «от материальных, т. е. экономических, условий: от человеческого материала и от оружия, следовательно — от качества и количества населения и от техники»[1], — указывает Энгельс. Без выяснения этих вопросов невозможно осветить ни организацию и состав вооруженных сил страны, ни способы ведения войны и военное искусство. Для такой огромной страны, как Россия, количество и качество населения имело особенно важное значение.

В XIX в. Россия была самой крупной державой Европы. Располагая крупными людскими ресурсами, она могла содержать значительную по численности армию. Число мужского населения в предреформенный период возросло с 18 707,1 тыс. чел. (из них податного, обязанного нести рекрутскую повинность 14 075 тыс. чел.) до 29 450 тыс. чел. в 1833 г. (из них податного 19 790 тыс. чел.) и, наконец, в 1857 г. до 37 520 тыс. чел. (из них податного 23 103 тыс. чел.)[2]. Таким образом, общее число мужского населения в дореформенный период выросло на 18 813 тыс. чел. Обязанного же военной службой — только на 9 028 тыс. чел.

В пореформенный период наблюдается более энергичный рост мужского населения. Так, в 1870 г. оно составляло уже 42 569,8 тыс. чел., в 1885 г. — 54 393,5 тыс., в 1897 г. — 64 500 тыс. и в 1900 г. — 66 480 тыс. чел.[3] Эти данные свидетельствуют о том, что с 1857 по 1900 г. мужское население возросло на 39 480,2 тыс. чел. Такой рост населения давал большие возможности для комплектования войск физически здоровым и боеспособным человеческим материалом, чем в первой половине века. В дореформенный период, при господстве рекрутской системы комплектования, армия почти всегда испытывала острый недостаток в людях. Крепостнический строй ограничивал возможность превращения армии из полуфеодальной, какой она была в это время, в буржуазную. Предельная норма рекрутских наборов, на которую шло правительство, составляла 4 чел. на тысячу мужского населения в мирное время и 8 чел. на тысячу мужского населения в военное время. Попытки Военного ведомства увеличить эти нормы вызывали недовольство помещиков, не желавших терять даровую рабочую силу. Оно было лишено возможности сократить срок службы, чтобы иметь в резерве обученный запас. Вот почему в критические моменты правительство было вынуждено созывать народное ополчение.

Лишь введение всесословной воинской повинности позволило решить вопрос о привлечении к военной службе практически большей части мужского населения и в короткие сроки службы создать обученный запас, позволявший развертывать массовую армию в военное время.

Не менее острым был вопрос о качестве населения. В дореформенный период военную обязанность несло податное население. Ряд категорий населения освобождался от военной службы. От этой обязанности освобождались прямо или косвенно дворяне, духовенство и купцы, численность которых была довольно высока. Военному ведомству приходилось учитывать это вплоть до военной реформы 1874 г. Данные табл. 1 характеризуют численный состав населения (в тыс. душ м. п.), не подлежащего воинской повинности в первой половине XIX в.

Таблица 1[4]

Сословия 1811 г. 1815 г. 1833 г. 1851 г. 1857 г. 1863 г. 1870 г. Дворяне 225,0 224,6 345,6 445,7 445,4 485,5 475,6 Духовенство (православное) 215,0 215,6 205,8 273,3 290,1 294,5 304,3 Купцы 119,0 81,0 142,6 175,4 178,5 235,0 320,2

Введение всесословной воинской повинности внесло изменение в определение категорий населения, на которые она распространялась. Число лиц, подлежащих призыву в армию и на флот, в целом возросло, но новые изъятия не позволили превратить эту повинность во всеобщую.

Весьма важную роль в формировании армии и флота играл национальный фактор. В многонациональной России в армию и на флот призывались русские, украинцы и белорусы. Другие национальности либо несли службу по особым правилам (поляки, финны), либо выставляли иррегулярные формирования (башкиры, калмыки и т. п.). Казаки несли службу также по особым правилам.

Основная тяжесть военной службы падала на крестьян и рабочих. Резкое преобладание крестьянского населения в стране находило свое отражение в армии. Почти до конца XIX в. ее рядовой состав был крестьянским и лишь с последней четверти XIX в. стала возрастать рабочая прослойка.

В первой половине века соотношение крестьян и рабочих было таково: в 1804 г. на 17 280,3 тыс. крестьян (м. п.) было всего 95,9 тыс. рабочих; в 1825 г. на 19 250 тыс. крестьян (м. п.) рабочих было 210,6 тыс.; в 1851 г. на 23 350,5 тыс. крестьян (м. п.) рабочих приходилось уже 465 тыс.

Более значительное изменение соотношения между крестьянами и рабочими в сторону увеличения последних наблюдается лишь во второй половине XIX в. Так, в 1863 г. на 24 204,9 тыс. (м. п.) крестьян приходилось 565 тыс. рабочих; в 1885 г. на 37 471,5 тыс. — уже 1 240 тыс.; наконец, в 1897 г. на 45 517,5 тыс. крестьян — 2 098,3 тыс. рабочих[5]. Постепенно армия и флот меняли свое лицо. Рядовой состав переставал быть чисто крестьянским. Новые способы ведения войны и боя на суше и на море требовали известного отбора людей при комплектовании таких родов оружия как артиллерия и инженерные войска, флот.

Офицерский корпус комплектовался дворянами. Правящий класс ревниво ограждал доступ к командным должностям представителей других сословий. В ходе войны правительство было вынуждено идти на пополнение офицерского корпуса выходцами иных сословий, а в силу петровского закона лица, получившие первый офицерский чин, получали достоинство потомственных дворян[6], что было подтверждено также жалованной грамотой 1785 г.[7] Значительный приток в офицерский корпус представителей других сословий, наблюдавшийся в многочисленных войнах начала XIX столетия, вызвал беспокойство правящих кругов. Стремясь не допустить «засорения», правительство ввело ограничения в получении потомственного дворянства. Первый такой акт был издан в 1845 г. — Манифест от 11 июня устанавливал, что потомственное дворянство получают лишь штаб-офицеры[8]. Спустя 10 лет был издан указ, по которому потомственное дворянство давал лишь чин полковника (или капитана I ранга)[9]. Эти ограничения не исключали, однако, получение личного дворянства обер— и штаб-офицерами.

Ярко выраженную классовую политику в армии правящие круги вели и после военных реформ. Царизм шел на известные уступки в преобразовании военной системы ради сохранения своего господства. Классовый подход проявлялся в организации вооруженных сил, их комплектовании, формах и методах боевой подготовки.

1 Состав и организация армии

Состав и организация армии в первой половине ХIХ в.

Численный состав

Господство феодально-крепостнических отношений в стране неизбежно находило свое отражение и в армии. В конце XVIII в. в стране усиливается феодальная реакция в связи с развитием революции на Западе.

В отношении армии царизм повел борьбу против прогрессивных начал русской национальной военной школы Петра П. А. Румянцева, А. В. Суворова.

Павловские контрреформы привели русскую армию к такому состоянию, что необходимо было немедленно провести реорганизацию сверху донизу. Русская армия оказалась отброшенной на полвека назад почти во всех отношениях. Слепое преклонение перед реакционной прусской военной системой и ее копирование имели пагубные последствия прежде всего в деле боевой подготовки. Армия была дезориентирована. Переучиваясь на прусский лад, она теряла драгоценный опыт войн второй половины XVIII в. В войсках были нарушены традиционные основы, и все, чем армия гордилась (имена полков, знамена, награды за победы и т. п.), было грубо отброшено как ненужная ветошь. Все, что в какой-либо мере напоминало екатерининское время и было связано с именами Румянцева и Суворова, осуждалось и изгонялось[10].

Такая политика Павла I и его окружения вызывала негодование в армии. Недовольные этой системой идеализировали «золотой век Екатерины» и даже недостатки той поры готовы были видеть с лучшей стороны. Такие настроения были широко распространены в гвардии, где и возник заговор против Павла. Об этих настроениях знал наследник престола Александр и именно этим объясняется, что в ночь смерти Павла I он, выйдя к караулу Семеновского полка, сказал: «Все при мне будет, как при бабушке». Эти слова были восприняты как программа действий во всей внутренней политике, в том числе в организации вооруженных сил страны.

24 июня 1801 г. была образована специальная «Воинская комиссия для рассмотрения положения войск и устройства оных»[11]. Она должна была определить их численность и устройство, порядок их пополнения, а также заняться вопросами вооружения и обмундирования. Программа затрагивала главным образом организационные и хозяйственные вопросы.

Комиссия 1801 г. исходила, с одной стороны, из того, что армию нужно укрепить для обеспечения «внешней обороны и внутренней тишины», а с другой — из необходимости соблюдать жесточайшую экономию средств, отпускаемых на содержание войск. Несмотря на то, что перед комиссией были поставлены вопросы определения численности войск и в целом, и по родам оружия, основываясь на «силе соседей», учете возможных театров войны и «на способах внутреннего содержания», члены комиссии не сумели подняться до глубокого понимания состояния политической жизни Европы.

Готовясь к войне с Англией, Павел сосредоточил на границах три армии, куда вошла половина всех полевых войск. Перемена политического курса сделала излишними эти меры предосторожности.

Комиссия признала необходимым лишь распределить полки по постоянным квартирам для «отвращения стесненного положения войск», в связи с чем было составлено новое расписание размещения армии по 14 инспекциям. Необходимость же быстрой и удобной мобилизации войск и их формирования на возможных направлениях хотя и признавалась важным, но второстепенным делом.

В вопросе о численности войск в целом и по родам оружия комиссия предлагала «умножить пехотные войска одним мушкетерским и одним же егерским полком». Комиссия не находила нужным увеличивать число регулярной кавалерии и полагала, что в случае нужды ее с успехом могут заменять казаки. Члены комиссии исключали возможность вторжения неприятеля на территорию страны и потому не думали о резервах и способах увеличения числа войск в случае войны. Ни одного вопроса, касающегося направления обучения и воспитания войск и внутреннего их устройства, комиссия не затрагивала. Таким образом, павловская организация вооруженных сил страны была сохранена, и армия продолжала идти по явно порочному пути.

Социально-политические события, развертывавшиеся в Европе, втягивали в свою орбиту также и Россию. Период революционных войн во Франции уже заканчивался. Французская буржуазия не только нашла силы укрепить свою диктатуру в стране и создать новое сильное буржуазное государство, но, окрыленная успехами, поставила перед своим ставленником Наполеоном задачу обеспечить свое господство в Европе. С этой поры войны Франции из революционно-освободительных превратились в войны захватнические.

Наполеон сумел использовать все достижения революции в деле устройства армии, и не только сохранил их, но значительно усовершенствовал, создав свою систему. Буржуазная Франция ввела в 1804 г. корпусную организацию, отвечавшую новым формам и методам ведения войны, вооружение армии стало более совершенным после ряда изобретений, сделанных французскими учеными и военными специалистами. Организация, вооружения и тактика французских войск весьма слабо изучались всеми европейскими странами, в том числе и Россией. Австрия и Пруссия продолжали держаться уже отживших форм времен Фридриха II. Их правительства не сделали необходимых выводов из поражений в войнах 1792, 1796 и 1799 гг. В последней войне только гений А. В. Суворова и суворовская выучка русской армии обеспечили победы при Треббии и Нови. Но наряду с победами были и крупные неудачи, например поражение корпуса А. М. Римского-Корсакова в Швейцарии.

На 1 января 1801 г. русская армия насчитывала 446 059 чел. Из них полевая пехота имела 201 280 чел., кавалерия — 41 685, артиллерия — 36 500, гарнизонные войска — 96 594 чел. и войска особого назначения (корпус Конде и др.) — 70 тыс. чел. Пехота была сведена в 215 батальонов, конница имела 41 полк[12].

Высшим тактическим соединением в армии являлся полк. Полевая армия распределялась по 14 инспекциям[13]. Инспекция представляла собой военно-территориальный округ, подчинявшийся трем начальникам по родам оружия. Неравномерное распределение войск по инспекциям и централизация их в юго-западных и северо-западных инспекциях показывали, что Россия считала по-прежнему своим главным противником Швецию и Турцию, хотя политическая обстановка в Европе значительно изменилась, и новый противник вполне ясно обозначился в лице наполеоновской Франции. Понималось это смутно, но пока было решено иметь «надежное охранение всех линий и границ, дабы и они, в случае таковой войны, не только не оставались обнаженными от войск, но еще и тогда составляли бы знатный обсервационный корпус для наблюдения за другими соседственными державами» (Австрией и Пруссией. — Л. Б.). По мнению комиссии 1801 г., не могло возникнуть такой ситуации, при которой «возгорелось бы три войны разом». В случае войны из войск, расположенных в инспекциях, надлежало сформировать армию, состоящую из нескольких корпусов. Корпуса составлялись механически и могли быть различной величины — от 10 тыс. до 50 тыс. чел. По расчетам комиссии, на мобилизацию корпусов требовалось около 60 дней.

Соображения комиссии легли в основу мобилизационных мероприятий в ближайшие же годы. Так, например, когда в 1803 г. возникла угроза столкновения со Швецией, было решено сформировать армию из четырех корпусов, составленных и трех родов оружия численностью до 20 тыс. чел. каждый. Мобилизация не была проведена, так как отпала опасность войны.

В 1804 г., в момент назревания конфликта с Францией, предполагалось сформировать две армии — «Северную» и «Вспомогательную», состоящие из трех корпусов каждая. И в этот раз состав корпусов оказался неравномерным, и число полков в них было произвольно.

В 1805 г. Россия, приняв участие в войне с Францией в составе четвертой коалиции, организовала следующим образом свои военные силы: армия М. И. Кутузова, состоявшая из шести отрядов (колонн); армия Михельсона, состоявшая из двух корпусов; армия А. М. Римского-Корсакова (резервная), состоявшая из четырех корпусов; Молдавский корпус А. П. Тормасова (на Днестре); десантный корпус П. А. Толстого (в Померании); Ионический корпус И. И. Германа (на Адриатическом побережье).

И на этот раз все указанные армии представляли механическое соединение частей. Причиной этого явления было отсутствие органической связи между различными родами оружия. Отсутствие такой связи порождало недостатки и в тактической подготовке этих соединений, что нашло отражение в боевой практике. Поражение под Аустерлицем выявило несовершенство организации и боевой подготовки русской армии в данный период и заставило сделать необходимые изменения.

Переход к дивизионной системе был осуществлен в 1806 г.

По указу от 8 мая этого года в 10 инспекциях было сформировано 13 дивизий[14], затем прибавлена еще одна[15]. В июле этого же года образовано в дополнение к существующим еще четыре дивизии, т. е. стало 18 дивизий. В 1807 г. из Крымской и Кавказской инспекций составились 19-я и 20-я дивизии, кроме того, были учреждены 21-я и 22-я дивизии. Наконец, в Оренбургской и Сибирской инспекциях были сформированы 23-я и 24-я дивизии[16].

В 1811 г. гвардия была выведена из 1-й дивизии и образовала самостоятельную единицу. Число же дивизий в полевой армии было доведено до 27. Дивизия состояла из трех кавалерийских, шести или семи пехотных полков и одной артиллерийской бригады. Общая численность дивизии — 18–20 тыс. чел. Одновременно было признано целесообразным свести несколько дивизий в корпуса, а затем и в армии.

В войне с Францией (в Восточной Пруссии) 1806–1807 гг. и с Турцией 1806–1812 гг. русская армия имела более совершенную организацию. Днестровская армия (действовавшая против Турции) состояла из пяти корпусов трех-четырехдивизионного состава. Заграничная армия имела 3 корпуса (четырехдивизионного состава).

Опыт войн с наполеоновской Францией в 1805 и 1806–1807 гг. показал необходимость отказа от комплексных формирований и выявил целесообразность перехода к однородным высшим соединениям типа пехотных и кавалерийских корпусов и дивизий[17], а также утверждения армейской организации.

В целях обеспечения лучшего управления дивизией в бою было признано необходимым объединять полки в бригады. Причем вначале бригады были различной численности, но с 1811 г. они стали формироваться только из двух полков. Накануне Отечественной войны пехотный корпус имел по две дивизии, в дивизию входило три бригады, из них две мушкетерских и одна егерская — все двухполкового состава. Кроме того, в корпус входили две артиллерийские бригады (по одной на пехотную дивизию). Кавалерийские корпуса имели по две дивизии, дивизии состояли из трех бригад двухполкового состава (у кирасир трехполкового), из них две бригады были драгунские и одна — легкой кавалерии[18].

К началу Отечественной войны 1812 г. русская полевая армия насчитывала 362 200 чел. пехоты, 86 920 чел. кавалерии, 52 500 чел. артиллерии, 75 тыс. чел. гарнизонных войск и до 120 тыс. иррегулярных войск — всего 597 тыс. чел[19]. Войска были сведены в восемь пехотных корпусов, четыре кавалерийских. (резервных) корпуса и два казачьих отряда, которые в то. время также называли корпусами. Все эти корпуса были распределены между 1-й и 2-й Западными и 3-й резервной армиями. Кроме того, продолжала существовать также Дунайская армия, действующая против Турции.

Итак, в процессе ряда войн русская армия перестраивалась и находила все более совершенные формы, обеспечивавшие твердую организацию, устойчивость и удобоуправляемость во время боевых действий. Значительно вырос численный состав войск, но, конечно, это не была массовая армия нового времени, которую могло дать только буржуазное государство.

Из заграничного похода действующая армия вернулась численно поредевшей, но достаточно большой. В 1-й армии было 280 421 чел., во 2-й — 84 тыс. чел., в отдельных корпусах и частях (включая ополчение) — 363 173 чел. — всего 709 603 чел.[20]

В период с 1817 по 1825 г. был произведен ряд переформирований, однако общее число войск почти не уменьшилось. В 1815 г. к России была присоединена большая часть Варшавского герцогства, из него было создано польское королевство (Царство Польское). В соответствии с конституцией, обнародованной 12 (24) декабря 1815 г., была сформирована так называемая Польская армия, входившая в состав русской. Численность этой армии была определена сначала в 30 тыс. чел., к 1825 г. она возросла до 36 тыс. Командовал ею вел. кн. Константин. Он же командовал русским гвардейским отрядом в Варшаве. Руководство этой армией осуществлялось через Военную комиссию, которую возглавлял генерал Вильегорский (затем генерал Гауке). В 1826 г. Польская армия имела в своем составе 13 пехотных и 9 кавалерийских полков и 10 артиллерийских бригад, сведенных в два корпуса.

В 1817 г. был образован также Литовский корпус в составе 17 пехотных и 1 кавалерийского полков и 11 артиллерийских бригад. В 1831 г. он был назван 6-м пехотным корпусом и соответственно преобразован[21]. С 1826 по 1830 г. русская армия в численном отношении оставалась почти на одном уровне, хотя на эти годы падает две войны (русско-иранская 1826–1828 гг. и русско-турецкая 1828–1829 гг.).

Об изменениях численного состава армии дают представление данные табл. 2.

Таблица 2[22]

Год Регулярные войска Иррегулярные войска генералы офицеры солдаты генералы офицеры солдаты 1826 506 25 919 848 201 15 2 415 178 051 1827 506 26 186 825 457 14 2 878 162 724 1828 641 26 940 811 080 19 2 834 183 396 1829 679 25 627 824 660 23 3 682 187 165 1830 692 26 168 839 365 26 3 903 181 372

В 1831 г. были введены новые штаты, целью которых было свести до минимума расходы на содержание армии, вызванные войной 1828–1829 гг. и польским восстанием 1831 г.

В течение 1831–1833 гг. производилось переформирование войск по новым штатам. Данные табл. 3 показывают результаты изменений в личном составе армии.

Таблица 3[23]

Год Регулярные войска Иррегулярные войска генералы офицеры солдаты генералы офицеры солдаты 1835 615 20 534 852 587 19 4 533 195 251

Проведенная штатная реформа позволила несколько сократить численность офицерского корпуса за счет укрупнения строевых единиц (батальонов, полков и дивизий).

В 40-е годы XIX в. в связи с обострением Восточного вопроса общая численность войск снова возросла (табл. 4). Немалую роль в этом сыграло революционное движение, охватившее Европу в 1848 г., и венгерское восстание 1849 г., в подавлении которого принимала участие николаевская Россия.

Таблица 4[24]

Год Регулярные войска Иррегулярные войска генералы офицеры солдаты генералы офицеры солдаты 1840 622 23 690 891 904 27 2 652 232 945 1845 654 23 748 1 000 070 25 3 054 266 376 1850 767 26 442 1 091 144 24 3 254 195 172

Еще значительнее увеличение численности войск было во время Крымской войны (табл. 5):

Таблица 5[25]

Год Регулярные войска Иррегулярные войска генералы офицеры солдаты генералы офицеры солдаты 1853 868 26 868 1 123 583 23 3 624 242 203 1854 894 27 071 1 146 412 32 4 888 273 864 1855 879 31 014 1 527 748 30 5 007 278 785 1856* 937 34 377 1 742 342 36 5 047 406 981

* Кроме того, в этом году было в ополчении 26 генералов, 5603 офицера и 364 421 солдат.

Организация и устройство родов войск

Пехота. Организация пехоты в начале Х1Х в. прошла несколько этапов. С 1801 по 1805 г. шло главным образом формирование новых полков. За это время было сформировано 8 мушкетерских полков и 1 егерский. Число полков стало следующим: гвардейских — 3 полка и 1 батальон; гренадерских — 13 полков; мушкетерских — 77 полков и 2 батальона; егерских — 20 полков; морских 4 полка — всего 117 полков и 3 батальона[26].

Одновременно с увеличением числа полков были изменены и их штаты. Все пехотные полки были переведены с двухбатальонного на трехбатальонный состав, причем каждый батальон имел по четыре роты. Таким образом, было изменено не число людей в полку (гренадеров и мушкетеров), а строевое устройство. Только в егерских полках число рот увеличилось на две, т. е. произошло увеличение людского состава полка. В гренадерских полках все роты стали называться гренадерскими. В мушкетерских полках стало два батальона мушкетерских и один батальон гренадерский.

Проведенная реорганизация дала возможность: во-первых, увеличить общее число пехотных частей, во-вторых, установить более единообразную организацию, отвечающую тактике колонн и рассыпного строя, в-третьих, в значительной степени разрешить вопрос о создании однородных гренадерских полков. Двойственность состава мушкетерских полков все же создавала значительные неудобства в управлении.

Численность личного состава полков была увеличена. Так, гренадерские и мушкетерские полки должны были иметь по штату мирного времени 1 928 строевых и 232 чел. нестроевых. По штату военного времени — 2 256 строевых и 235 нестроевых[27]. Егерские полки имели 1 385 строевых и 199 нестроевых[28]. Общая численность пехоты по штатам 1803 г. достигла в гвардии 8 099 чел., в полевой армии — 227 023 чел. и 18 484 подъемные лошади[29].

Всем пехотным полкам было возвращено прежнее название. 14 марта 1801 г. парольным приказом было указано «лейб-гвардии полкам называться по-прежнему», т. е. по городам, а не по шефам. 31 марта этот указ был распространен на все пехотные части[30]. В то же время издается ряд приказов о восстановлении нагрудных знаков за победы в гвардии и полевых войсках[31].

Неудачный исход кампании 1805 г. и осложнившаяся обстановка в Европе в начале 1806 г. вынудили Военное министерство поставить вопрос о сформировании новых пехотных частей. В 1805 г. было сформировано дополнительно семь мушкетерских и два егерских полка[32]. В 1806 г. Лейб-гвардии егерский батальон был переформирован в Лейб-гвардии егерский полк[33] и в этом же году образованы новые 11 мушкетерских и 9 егерских полков[34]. К 1808 г. пехота состояла из 4 полков и 1 батальона гвардии, 13 полков гренадеров, 96 полков и 2 батальонов мушкетеров, 32 полков егерей. Всего в пехоте имелось 145 полков и 3 батальона. Общая численность пехоты в гвардии достигала 11 тыс. чел., в армии — 341 996 чел. и 25 289 подъемных лошадей.

Табель 1810 г. устанавливала новое соотношение видов полевой пехоты. В течение 1810–1812 гг. был произведен ряд переформирований в гвардии и полевой пехоте, в частности сформированы Литовский и Финляндский полки[35]. В результате этих переформирований к началу Отечественной войны 1812 г. в русской армии стало 6 гвардейских полков и 1 батальон, 14 гренадерских полков, 98 мушкетерских (пехотных) полков; 50 егерских полков, 4 морских полка и 1 батальон. Всего в полевой армии стало 172 полка и 2 батальона. Общая численность пехоты в гвардии была 15 тыс. чел и в полевой армии 390 тыс. чел.

Особенностью переформирований этого периода является то, что в гренадерских полках были оставлены только по три фузилерных батальона; мушкетерские полки стали составлять из трех мушкетерских батальонов, однако в мушкетерских полках первые роты числились гренадерскими. Все мушкетерские полки были переименованы в пехотные[36].

Как отдельный вид пехоты был создан корпус стрелков из прибалтийского населения и отдельная стрелковая часть, формируемая из лесничих западных губерний[37].

Во время Отечественной войны 1812 г. и в последующей кампании 1813–1814 гг. число полков часто менялось.

По окончании военных действий в пехоте был проведен ряд мероприятий главным образом организационного порядка, диктуемых экономией средств. Так, в 1816 г. полки 8-й и 10-й дивизий (6-го корпуса) содержались в одну треть штатного состава. В 1817 г. все вторые батальоны были переведены в одну седьмую состава. Наконец, в 1819 г. полковые обозы были реорганизованы в форштадтские батальоны[38].

В 1825 г. русская армия имела: 10 гвардейских полков, 15 гренадерских, 8 карабинерных, 96 пехотных, 50 егерских — всего 179 полков, насчитывавших 526 512 чел.[39]

В середине 20-х годов пехота сводилась в 8 корпусов: гвардейский, гренадерский и 6 пехотных[40]. Численность пехоты подвергалась довольно слабым изменениям до 40-х годов и лишь с начала обострения Восточного кризиса она стала значительно увеличиваться. Это видно из следующих данных (тыс. чел.)[41]:

Год Численный состав 1826 645 1827 635 1828 615 1829 627 1830 642 1831 555 1832 595 1833 634 1834 647 1835 640 1836 651 1837 673 1838 694 1839 994 1840 680 1841 663 1842 718 1843 722 1844 741 1845 789 1846 852 1847 872 1848 913 1849 843 1850 859 1851 825 1852 904 1853 893 1854 789 1855 1237 1856 1416

В начале второй четверти XIX в. в пехоте установилась четверичная организация корпусов. В пехотный корпус входило 4 пехотных дивизии. При реорганизации вместо 3 гренадерских и 26 пехотных дивизий стало 3 гренадерских и 22 пехотных дивизии. Сверх того, для охраны Финляндии была выделена в самостоятельную единицу 23-я пехотная дивизия. Все пехотные дивизии стали двухбригадного состава. Каждая дивизия имела четырехполковой состав: гренадерская — 3 гренадерских и 1 карабинерный полки, пехотная — 2 пехотных и 2 егерских полка, причем каждый полк стал иметь по 4 действующих батальона (за исключением 6-й и 19-й дивизий).

В 1833 г. вошло в силу новое положение об армейской пехоте, которое утверждало принципы тактики колонн и рассыпного строя. Процесс преобразования затянулся почти на 20 лет.

К 1853 г. в пехоте насчитывалось 10 гвардейских, 12 гренадерских, 42 пехотных полка. Эти полки входили в так называемую линейную пехоту. 4 карабинерных полка и 42 егерских полка составляли легкую пехоту. Всего, таким образом, в пехоте насчитывалось 110 полков. Кроме того, в состав пехоты входило 9 стрелковых батальонов (Лейб-гвардейский финский, Гренадерский, Кавказский и 6 армейских) и 84 линейных батальона (18 грузинских, 16 черноморских, 13 кавказских, 10 оренбургских, 15 сибирских и 12 финских). Стрелковые батальоны также относились к легкой пехоте[42].

После преобразований 1833 г. вся пехота сводилась в корпуса, число которых было доведено до 11. Пехотные корпуса имели в своем составе три пехотных дивизии, одну кавалерийскую и артиллерийскую дивизии и саперную часть. Всего было 30 пехотных дивизий. Сверх того имелось 6 отдельных бригад.

Каждая пехотная дивизия имела в своем составе две бригады двухполкового состава. В первую бригаду направлялись пехотные полки, во вторую — егерские полки. Состав полков был довольно пестрым. Большая часть полков оставалась четырехбатальонного состава (полки 1-го, 2-го, 3-го, 4-го и 5-го корпусов), наряду с этим были полки трех— и даже пятибатальонного состава.

Батальоны имели по 4 роты. Каждая рота состояла из 230 рядовых, 24 унтер-офицеров и 4 офицеров. Следовательно, в батальоне было 920 солдат и 96 унтер— и обер-офицеров. Отдельные линейные и стрелковые батальоны также имели 920 солдат, но только 20 унтер-офицеров и 4 офицера. В начале же Крымской войны 1853–1856 гг. численность солдат и в этих батальонах была доведена до 1 тыс. чел.[43] Стрелковые батальоны придавались непосредственно к корпусам. Пехотные и егерские полки были вооружены гладкоствольными семилинейными ударно-кремневыми ружьями образца 1828 г., заряжаемыми с дула.

В 1845 г. на вооружение в армии было введено гладкоствольное ударное капсюльное ружье. Однако новыми ружьями были вооружены только два корпуса: Гвардейский и 2-й армейский, а остальные имели либо прежние кремневые, либо кремневые, переделанные на ударные.

Кроме того, во всех стрелковых батальонах по 24 стрелка (в каждом пехотном и егерском) были вооружены штуцерами Литтихскими или Гартунга.

Кавалерия. Конница также стала организовываться по прежней допавловской системе. Воинская комиссия 1801 г. пришла к выводу, что «умножение числа драгунских полков, яко подвозки пехоты, есть, как кажется, необходимо нужными, наблюдая при том, чтобы оныя сидели на крепких лошадях, могущих с легкостью выдерживать большие переезды»[44]. Это мнение комиссии исходило из петровского понимания сущности драгунской конницы как ездящей пехоты. С другой стороны, комиссия находила нужным, «когда предстанет надобность», то и «кавалерию умножить казаками и другими нерегулярными войсками». Переформирования, произведенные на основе этих решений, довольно сильно изменили число кавалерийских частей:

1801 г. 1803 г. Гвардия 4 полка 1 сотня 4 полка 1 сотня Кирасиры 13 полков 6 полков Драгуны 15 полков 22 полка Гусары 8 полков 8 полков Уланы – 1 полк

Для всех кавалерийских полков в 1803 г. были введены новые штаты[45], по которым кирасирские и драгунские полки имели по 5 эскадронов (10 рот), гусарские — по 10 эскадронов (2 батальона). Кроме того, кирасирские и драгунские полки имели по одному, а гусарские и уланские полки — по два запасных эскадрона[46]. Численность личного состава в драгунских и гусарских полках была доведена до численности пехотных батальонов. В итоге в 1803 г. общее число полевой регулярной конницы равнялось: в гвардии — 3 613 чел., в армии — 46 286 чел. при 31 936 строевых и 3 916 подъемных лошадях[47].

В период с 1805 по 1812 г. число конных полков продолжало расти и к началу войны 1812 г. в составе регулярной конницы находилось: гвардии — 5 полков и 1 сотня; кирасиров — 8 полков; драгун — 36 полков; гусар — 11 полков; улан — 5 полков; всего 65 полков и 1 сотня[48].

Увеличение числа драгунских и гусарских полков было связано с ростом подвижности войск на поле боя. Кирасирская конница теряла свое значение ударной силы. Ее место занимала драгунская и гусарская конница, способная выполнять новые задачи: глубокую разведку, охранение, преследование противника и т. д.

Личный состав конницы вырос значительно и составлял накануне войны 1812 г.: в гвардии — 5 665 чел.; в армии — 70 500 чел. при 60 тыс. строевых и 8 тыс. подъемных лошадях.

Война 1812 г. и войны последующих лет внесли существенные поправки в состав конницы. Так, появились снова конно-егеря, состоявшие в русской армии во второй половине XVIII в., получила сильное развитие уланская конница, наконец, несколько усилилась роль кирасиров.

Все эти преобразования произошли в результате изменения взглядов на характер действий кавалерии в бою. Возросло значение тяжелой конницы для массированных ударов, в то же время выявилось значение легкой конницы при стратегическом преследовании и действиях на тыловые коммуникации противника; большое значение получила армейская разведка силами легкой конницы.

К 20-м годам XIX в. кавалерия имела: 10 гвардейских, 9 кирасирских, 18 драгунских, 12 гусарских, 20 уланских и 8 конно-егерских полков. Общая численность конницы возросла в гвардии до 15 тыс. чел., в армии — до 92 тыс. чел., всего — 106 726 чел.

Это увеличение конницы является также следствием того, что в кирасирских и уланских полках был установлен шестиэскадронный состав и сверх него определен один запасный эскадрон. Впоследствии из запасных эскадронов были образованы кавалерийские округа военных поселений.

Во второй четверти до преобразований армейской кавалерии в 1831 г. в войсках было 4 резервных кавалерийских корпуса и сверх того 4 уланских и 4 гусарских дивизии[49].

К 1 января 1833 г. после переформирования кавалерия имела в своем составе 3 корпуса. В них входило 13 дивизий; из них кирасирских — 2, драгунских — 2, уланских — 2, легкой кавалерии — 7. Все они имели двухбригадный состав. Каждая бригада состояла из двух полков. Всего же в армии было 52 полка, из которых кирасирских — 8, уланских — 22, драгунских — 8, гусарских — 14. Всего кавалерия имела действующих эскадронов — 432 и резервных — 52[50].

В течение последующих 20 лет конница не претерпела особых изменений и по-прежнему делилась на тяжелую и легкую. К началу Крымской войны армия имела 59 полков, в число которых входило: 12 кирасирских и 11 драгунских полков, составлявших тяжелую конницу; 20 уланских и 16 гусарских полков, входивших в состав легкой конницы. В кирасирских полках было по 6 эскадронов; в драгунских по 10 эскадронов; в уланских и гусарских по 8 эскадронов. Каждые 2 эскадрона в строевом отношении составляли дивизион. Эскадрон как в мирное, так и в военное время включал 133 чел. конных и 35 пеших (из них 10 чел. находились в бессрочном отпуску). Все кавалерийские полки были сведены в 15 дивизий четырехполкового состава[51]. Указанные дивизии входили в состав резервных кавалерийских корпусов: 1-й корпус составляли армейские кирасирские полки (2 дивизии), 2-й корпус — армейские драгунские полки (2 дивизии), 3-й корпус — гвардейские полки (3 дивизии). Остальные 9 дивизий придавались к армейским корпусам[52].

Кавалерия была вооружена так же, как и пехота, ударно-кремневыми гладкоствольными ружьями образца 1826–1828 гг. и 1833 г., кроме того, были драгунские ружья, карабины и казачьи ружья. В 1840 и 1847 гг. были приняты на вооружение гладкоствольные ружья и кавалерийские штуцера.

Общая численность кавалерии (в тыс. чел.) во второй четверти изменялась следующим образом[53]:

Год Численный состав 1826 103 1827 97 1828 96 1829 97 1830 95 1831 91 1832 99 1833 103 1834 103 1835 107 1836 106 1837 106 1838 114 1839 113 1840 107 1841 105 1842 109 1843 109 1844 109 1845 110 1846 119 1847 110 1848 114 1849 109 1850 116 1851 111 1852 113 1853 110 1854 95 1855 129 1856 138

Во второй четверти и середине XIX в. вполне определился недостаток стратегической конницы. Ее численность не обеспечивала решения крупных стратегических задач на Балканском полуострове и на Кавказе в войнах с Ираном (1826–1828 гг.), Турцией (1828–1829 гг.) и Крымской войне (1853–1856 гг.). Причиной этому было отсутствие средств, не позволявшее увеличить численность кавалерии и вынуждавшее делать ставку главным образом на легкую кавалерию и иррегулярные казачьи войска.

Артиллерия. Особенно крупные изменения в артиллерии были произведены в начале XIX в. В число артиллерийских подразделений по штатам 1798 г. входили: 1-й гвардейский батальон, состоявший из 4 пеших и 1 конной артиллерийских рот; 10 пеших батальонов по 4 роты в каждом. 2 роты имели полевые, а 2 роты полковые пушки; каждая батальонная рота имела по 12 орудий; конный батальон, состоявший из 4 рот по 12 орудий в роте, и 3 осадные роты[54]. Всего на вооружении состояло 660 орудий. Личный состав имел 24 831 чел.[55]

Ряд организационных мер, проведенных по решению Воинской комиссии 1801 г., значительно улучшил постановку артиллерийского дела в армии. Артиллерийские роты стали более однообразными по своему составу и получили самостоятельность, необходимую в случае придания их к пехоте. Это обстроительство привело к тому, что фурштадты теперь не выделялись, а помещались в число гантлангеров (в пеших ротах) или в число канониров (в конных ротах). Полевая артиллерия была отделена от осадной и увеличилась. Впервые артиллерия стала иметь своих постоянных лошадей и было признано необходимым «их от рот никогда не отделять». Твердо определено было, что при каждом орудии прислуга составляла 15–17 чел. В соответствии со штатом 1803 г. в состав полевой артиллерии входили: 1 гвардейский батальон, 9 артиллерийских полков и 2 конных батареи. Число осадной артиллерии было определено в 180 орудий с местом хранения их в Киевском, Херсонском и Петербургском арсеналах.

Война с Францией в 1805 г. показала необходимость дальнейших усовершенствований организации артиллерии. В связи с этим уже в 1805 г. было сформировано 2 новых полка и 6 рот, а в 1806 г. добавлено еще 8 полков и 4 конных роты[56].

Но главное было не столько в увеличении численности полков, сколько в разработке тактических основ артиллерии и приспособлении этих основ к глубокой тактике колонн и рассыпного строя. В связи с этим артиллерийская рота стала рассматриваться как низшая тактическая единица, высшей же стала артиллерийская бригада, придаваемая к вновь образованным пехотным дивизиям. Вся полковая и полевая артиллерия была сведена к 1807 г. в 20 бригад[57], а затем в 1811 г. число последних было доведено до 28 (по числу пехотных и кавалерийских дивизий). Сверх того было сформировано 10 резервных и 4 запасные бригады. Каждая бригада имела 1 пешую батарейную, 2 легкие и 2 конные роты. Резервные бригады были различного состава. Запасные имели 1 батарейную, 1 конную и 4 пехотные роты[58].

Батарейные (тяжелые) роты включали 12 пушек (4 ½-пудовых единорога, 4 12-фн пушки средней пропорции и 4 12-фн пушки малой пропорции). Сверх того придавалось по 2 3-фн единорога. Легкие роты также имели по 12 орудий (4 12-фн единорога и 8 6-фн пушек). Обычно эти роты придавались пехотным полкам.

Конные роты имели по 6 6-фн пушек и 6 12-фн единорогов.

На каждое орудие полагалось по 120 зарядов (30 картечей, 10 брандскугелей и 90 ядер или гранат). Численность орудийной прислуги составляла 10 чел. на легкое и 13 чел. на тяжелое орудие.

Исходя из штатного числа рот (150), артиллерия имела в 1808 г. 1 650 орудий[59].

В 1812 г. полевая артиллерия насчитывала 1 620 орудий. В это число входило 60 орудий гвардейской артиллерии, 648 батарейных, 648 легких и 264 конных орудий. Личный состав насчитывал 52 500 чел. В парках было сосредоточено 296 560 артиллерийских снарядов и 44 млн. патронов[60].

По окончании заграничных походов численность артиллерии не сокращалась. В 1816 г. было оставлено 66 батарейных рот, 66 легких, 33 конных; личный состав имел 67 460 чел. Все пешие роты были уравнены в составе 2 батарейных и 2 легких рот[61]. Последним этапом в развитии полевой артиллерии первой четверти XIX в. было образование в 1819 г. специальных артиллерийских дивизий двух-трехбригадного состава[62]. К началу 1825 г. русская артиллерия имела 143 пеших и 30 конных рот. Каждые три роты составляли бригаду. Две-три бригады — дивизию. Всего было сформировано 10 дивизий. Однако они создавались только для мирного времени. В военное же время бригады возвращались в свои пехотные дивизии.

Осадная артиллерия в конце первой четверти века имела 4 отделения по 22 орудия в каждом[63].

К началу преобразований 1831–1833 гг. в артиллерии насчитывалось 4 гренадерских и 21 полевая артиллерийская бригада. В их составе было: 40 пеших батарейных батарей, 68 легких батарей, 28 резервных батарей; кроме того, 5 конных батарейных батарей, 25 легких батарей, 9 резервных и 10½ казачьих. Каждая батарея была 8-орудийного состава[64]. Подвижных запасных парков во всех бригадах (за исключением Кавказской гренадерской) было 24.

К середине 30-х годов XIX в. вся полевая артиллерия состояла из 165 батарей (108 пеших, 30 конных и 27 резервных горных). В 1833 г. все батареи были сведены в 21 пешую и 7 конно-артиллерийских бригад[65]. Из этих бригад было составлено 10 артиллерийских дивизий, из них 1 при гренадерском корпусе, 6 при пехотных корпусах, а 3 при кавалерийских корпусах. 3 бригады (19-я в Финляндии, 20-я и 21-я на Кавказе) в дивизии не сводились. Обычно дивизия имела три бригады по четыре батареи, из которых одна состояла из батарейных орудий, а три — из легких орудий. На вооружении в артиллерии состояли 6 и 12-фн пушки и ¼- и ½-пудовые единороги, главным образом системы образца 1838 г. Всего в мирное время было 1 140 орудий (902 пеших и 232 конных). В военное время полагалось иметь 1 446 орудий (1 214 пеших и 232 конных)[66].

Осадная артиллерия по Положению 1848 г. состояла из двух осадных парков (№ 1 и № 2), Кавказского осадного отделения и двух запасных, отдельно при С.-Петербургском и Киевском арсеналах. Во всех 11 отделениях было 286 орудий.

Накануне Крымской войны в артиллерию входили следующие подразделения (табл. 6).

Таблица 6[67]

Подразделения В пешей артиллерии В конной артиллерии Артиллерийские дивизии 8 3 Артиллерийские бригады 28 8 Артиллерийские батареи (с казачьими) 179 50 Горные батареи – 6 Ракетные батареи 1 –

Численность личного состава (в тыс. чел.) артиллерии во второй четверти изменялась так[68].

Год Численный состав 1826 84 1827 78 1828 83 1829 83 1830 84 1831 81 1832 83 1833 82 1834 84 1835 88 1836 82 1837 88 1838 91 1839 85 1840 88 1841 87 1842 86 1843 87 1844 88 1845 85 1846 87 1847 85 1848 93 1849 92 1850 97 1851 95 1852 105 1853 101 1854 93 1855 139 1856 162

Инженерные войска. К началу XIX в. в состав инженерных войск входили 1 пионерный полк и 2 понтонные роты. Затем по решению Воинской комиссии 1801 г. в дополнение к существующим частям в 1803 г. был образован еще 1 пионерный полк. В соответствии с новыми штатами каждый полк состоял из 2 батальонов четырехротного состава (3 пионерные роты и 1 минерная). После сформирования в 1805 г. артиллерийских бригад было решено все 16 инженерных рот распределить по бригадам.

В 1812 г. армия имела 2 пионерных полка, 1 саперный полк, 1 гвардейский саперный батальон. Инженерные полки стали иметь по 3 батальона четырехротного состава. Число пионерных рот было доведено до 24[69]. Всю войну 1812 г. инженерные войска провели, числясь в составе артиллерии. В 1816–1823 гг. инженерные полки были преобразованы в 2 саперных и 7 отдельных пионерных батальонов. Кроме того, были сформированы 1 коннопионерный эскадрон и 1 саперный батальон[70].

В состав инженерных войск входили также и понтонные части. К 1803 г. числились 2 понтонных парка, разделенных на 8 рот по 50 понтонов и 48 козел в каждой. Из всех этих рот был образован в 1804 г. артиллерийский понтонный полк, состоящий из 2 батальонов четырехротного состава. Каждая рота имела кроме понтонов по 6 орудий для обучения солдат «артиллерийской науке»[71]. После возвращения из заграничных походов армия имела 16 понтонных рот, приданных к дивизиям.

Обычно все понтонные роты размещались по местонахождению парков в крепостях. В 1819 г. в России насчитывалось 62 крепости, обслуживаемые инженерными частями. На каждую крепость полагалось по одной артиллерийской роте и инженерной команде[72].

Во второй четверти века инженерные войска состояли из 9 саперных батальонов четырехротного состава по 250 чел. в каждой роте и 2 коннепионерных дивизионов двухэскадронного состава. Каждый саперный батальон включал также 1 понтонный парк, состоявший из 16 кожаных понтонов и 4 козел. В мирное время саперные батальоны были сведены в 3 саперные бригады (сводную, 1-ю и 2-ю)[73]. В сводную бригаду входили гвардейский, гренадерский и учебный саперные батальоны; в 1-ю бригаду — 3 саперных батальона и 1 резервный; во 2-ю бригаду — также 3 саперных батальона и 1 резервный. Резервные саперные батальоны имели по 1 саперной роте и 3 понтонных парка.

Численность инженерных войск (в тыс. чел.) изменялась так[74]:

Год Численный состав 1826 17 1827 16 1828 17 1829 17 1830 18 1831 17 1832 20 1833 21 1834 22 1835 18 1836 17 1837 18 1838 18 1839 17 1840 17 1841 16 1842 17 1843 16 1844 16 1845 16 1846 17 1847 17 1848 18 1849 18 1850 19 1851 19 1852 20 1853 19 1854 19 1855 23 1856 26

Гарнизонные, запасные и резервные войска

Гарнизонные войска. В состав гарнизонных войск в начале века входило 105 батальонов. Гарнизонные батальоны, как и в XVIII в., разделялись на батальоны полевые (для охраны границ) и батальоны внутренние.

Систематическая подготовка запаса и создание обученного резерва через этот канал все больше осознавалось как первостепенная задача. Воинская комиссия 1801 г. внесла предложение увеличить их число на 20 батальонов, основываясь не только на необходимости «сохранения… тишины и спокойствия, но равномерно и для приуготовления в военное время к укомплектованию армии».

В 1803 г. гарнизонные войска получили новые штаты, согласно которым гарнизонные полевые батальоны имели по 4 роты, а гарнизонные внутренние батальоны — по 5 рот (одна из них инвалидная). Гарнизонные войска насчитывали 72 780 солдат и 1 727 офицеров, сверх того в инвалидных командах состояло 7 293 солдата и 1 032 офицера[75]. Эти войска и послужили основным источником пополнения полевых полков в период войн 1805–1809 гг. Однако изъятие резервов из гарнизонных войск ослабляло внутренние силы, призванные охранять крепостнический порядок. Поднявшаяся волна крестьянских волнений в 1803–1805 гг. в Прибалтике, на Украине и Урале вынудила правящие круги усилить гарнизонные войска и искать другого решения в подготовке резервов.

Новым каналом подготовки резервов стали так называемые «запасные рекрутские депо», образованные в 1808 г. для обучения рекрутов «главным правилам военной службы». Каждая из 24 пехотных дивизий выделяла кадр из 6 обер-офицеров, 24 унтер-офицеров и 240 солдат, на который возлагалась задача подготовки рекрутов для полков своей дивизии. Этим достигалась органическая связь между депо и полками. К марту 1811 г. число депо было доведено до 40[76]. Однако эта система долго не удержалась. В связи с угрозой наполеоновской агрессии уже в 1811 г. пришлось срочно увеличить полевую армию. Из рекрутов, состоявших в депо, были сформированы четвертые батальоны для пехотных полков и 2 рекрутские пехотные дивизии. Вслед за этим все четвертые батальоны были сведены в 10 резервных пехотных дивизий. Таким путем, писал генерал М. Д. Барклай-де-Толли, «находя себя в необходимости готовиться к войне, успели мы в продолжении 1810 и 1811 годов усилить почти вдвое армию»[77].

То же самое произошло и в кавалерии. В кавалерийских отделениях рекрутских депо были сформированы 58 резервных эскадронов, которые в начале 1812 г. были сведены в 4 кавалерийские дивизии.

Четыре артиллерийских депо дали возможность сформировать четыре артиллерийские резервные бригады[78].

Из всех этих резервных дивизий вначале мыслилось создать специальную резервную армию, однако быстро развернувшиеся военные действия не дали возможности осуществить эту идею на деле, и пришлось все эти части направлять либо в действующие войска, либо формировать из них отряды для прикрытия отдельных направлений, либо, наконец, использовать для усиления гарнизонов. Резервную армию удалось сформировать только в 1813 г. Она имела в своем составе 4 пехотных и 2 кавалерийских корпуса с 37 артиллерийскими ротами[79].

Необходимость иметь стратегический и постоянный резерв для пополнения убыли в действующих войсках обусловила усиление внимания дальнейшему развитию резервных и запасных войск во второй четверти XIX в. Такие войска имел каждый род оружия. Так, пехоте полагалось иметь по 2 батальона на каждый полк (1 резервный и 1 запасный). В дивизиях эти батальоны сводились в резервную бригаду (8 батальонов). Три резервные бригады составляли резервную дивизию корпуса. В мирное время существовало 16 резервных батальонов и 168 кадров[80], которые должны были развертываться во время войны в 196 батальонов, сведенных в 8 резервных дивизий, 1 полубригаду и 1 отдельный стрелковый резервный батальон.

Кавалерия также имела резервные и запасные эскадроны из расчета на каждый кавалерийский полк от 1 до 3 эскадронов, что и составляло в мирное время 24 постоянных резервных эскадрона. Они составляли легкую резервную кавалерийскую дивизию двухбригадного состава, 1 запасный эскадрон и 48 кадров[81]. В военное время на их базе должно было развертываться 15 эскадронов.

В пешей артиллерии было 8 резервных артиллерийских бригад шестибатарейного состава, которые в мирное время сводились в 48 резервных батарей 12-орудийного состава.

В конной артиллерии состояло 12 конноартиллерийских батарей 8-орудийного состава. В мирное время содержались кадры только 6 батарей, сведенных в постоянный конноартиллерийский резерв из 6 полубатарей.

Инженерные войска имели также 3 резервных саперных батальона с шестью понтонными парками и 1 резервную саперную роту, на базе которых в военное время развертывалось 2 резервных и 2 запасных саперных батальона, 6 понтонных рот, 1 резервный и 1 запасный коннопионерные эскадроны.

Так было до 1843 г. В этом году все резервные части были упразднены и на их месте образованы запасные[82]. Это было сделано в целях экономии средств. Назревающая Крымская война вновь поставила на очередь дня вопрос о резервах. В 1849 и 1851 гг. были сделаны попытки создать их. Практически Военному министерству удалось разрешить этот вопрос только в дни войны. Организационно все это выглядело так:

В гвардии 4-е, 5-е и 6-е пехотные батальоны были переименованы в резервные и из них составлено 12 одноименных полков, сведенных в 6 резервных бригад. Последние образовали 3 резервные дивизии, входящие в резервный гвардейский корпус.

В гренадерском корпусе резервными стали 5-е и 6-е батальоны, а затем к ним прибавили 7-е и 8-е. Из этих частей была сформирована гренадерская резервная дивизия трехбригадного состава.

В армейских корпусах 6-е запасные батальоны стали именоваться резервными и были сведены в резервные полки, а из вновь созданных 7-х и 8-х запасных батальонов были образованы запасные дивизии. Из каждых двух резервных полков, состоявших из одного мушкетерского и одного егерского полков, образовались резервные бригады[83].

В Кавказском корпусе осталась 1 запасная дивизия трехбригадного состава.

Местные и вспомогательные войска. К этим войскам относились местные артиллерийские осадные парки, предназначавшиеся для хранения и снабжения армии снарядами, патронами и порохом[84], гарнизонная артиллерия[85], инженерный и полевой парки, учебные и образцовые войска и, наконец, корпус внутренней стражи.

Для нас особый интерес представляют последние два вида местных и вспомогательных войск.

Хотя создание учебных и образцовых войск относится к 1811 г., когда были образованы две гвардейские учебные роты пешей и конной артиллерии, а затем по докладу комитета, разрабатывавшего в 1816 г. Устав о пехотной службе, был сформирован гвардейский учебный батальон, все же полное развитие этого вида войск относится ко второй четверти XIX в.[86] В 1826 г. этот учебный батальон был преобразован в образцовый учебный батальон с целью «введения в войсках единообразия по всем отраслям фронтового образования, постройки и пригонки амуниции»[87]. Вскоре, однако, одного батальона оказалось недостаточно и поэтому в 1847 г. он снова был преобразован, но теперь уже в образцовый пехотный полк. К концу второй четверти века стало 4 стрелковых полка двухбатальонного состава, сведенных в 2 бригады[88], в кавалерии было создано 3 образцовых (или учебных) полка — 1 кирасирский и 2 карабинерных; в артиллерии оставались прежние формирования[89].

Учебным полкам придавалось большое значение. Граф Аракчеев поручил их организацию полковнику Клейнмихелю, который взял себе в помощники в качестве батальонного командира лейб-гвардии Семеновского полка подполковника Стюрлера. Армию стремились превратить в механизм. Единообразия и автоматизма исполнения добивались бесконечными учениями, которые притупляли психику солдат. Хотя, пожалуй, здесь больше имело место стремление отвлечь армию от «опасных мыслей», которых страшились Николай I и его приближенные.

Войска внутренней стражи были образованы еще в 1811 г.[90] В 1816 г. они были сведены в корпус внутренней стражи. Все батальоны этого корпуса были расписаны по 12 округам и поименованы гарнизонными батальонами. В корпус стражи были включены также инвалидные и этапные команды[91]. В 1850 г. в корпусе внутренней стражи состояло: 52 батальона и 2 полубатальона гарнизонных войск, 564 уездных инвалидных команды, 296 этапных и 5 соляных команд, что составляло в 1850 г. 145 515 чел. Столь большое число этих команд вызывалось страхом перед крестьянскими волнениями, не прекращавшимися после войны 1812 г. Но и этих сил было мало. В помощь войскам внутренней стражи был образован корпус жандармов, в него входили жандармский полк, гвардейский жандармский полуэскадрон и отдельные дивизионы. Последние фигурировали в качестве воинских частей специального назначения и были распределены по 8 жандармским округам[92].

К вспомогательным же войскам нужно отнести инвалидные роты и военно-рабочие батальоны и роты.

Иррегулярные войска. Укрепляя регулярную армию, являющуюся опорой государства, правительство продолжало усиливать казачьи войска, видя в них источник пополнения полевых войск. К этому выводу пришла Воинская комиссия 1801 г.: «Когда предстоит надобность, то может и кавалерия немедленно быть умножена казаками и другими нерегулярными войсками без излишних по содержанию их в мирное время издержек»[93]. Казачьи войска в этом случае превращались из вспомогательной конницы в регулярную и должны были выполнять все задачи, возложенные на последнюю. Следует напомнить, что этой точки зрения придерживался еще Потемкин, обративший особое внимание на развитие казачьих войск. В результате произведенных преобразований к 1805 г. Россия располагала казачьими войсками, которые обязаны были выставлять следующее число полков: Донское — 80 конных, Черноморское — 10 пеших и 10 конных, Уральское — 10 конных, Бугское — 3 конных, Оренбургское — 1, Ставропольско-Калмыцкое войско — 1, Чугуевское войско — 1 полк. Казаки гребенские, терские и сибирские выставляли лишь определенное число людей. То же самое должны были делать мещеряки и башкиры. К разряду нерегулярных войск относились следующие конные полки: Моздокский, Кавказский, 1-й, 2-й, 3-й, 4-й Терские, Тептярские, Волжские и Астраханские[94].

Общая численность иррегулярных войск доходила до 100 тыс. чел. К иррегулярным войскам необходимо отнести также ландмилицию, созданную для охраны Камчатского побережья в период 1802–1803 гг. Камчатский гарнизонный батальон был преобразован в четыре ландмилицкие роты, которые были поселены в трех местах: две роты в Верхне-Ключевском остроге, одна у села Ключевского, «где прежде было казенное хлебопашество», одна у острожка Машура, где было приказано «учредить хлебный магазин». Для обороны Петропавловска была переброшена артиллерийская команда. Необходимость этой меры аргументировалась так: «На Камчатском полуострове первая и известная иностранцам Петропавловская гавань, где уже несколько раз европейские суда бывали, которую и должно иметь в лутчем оборонительном состоянии». Наконец, дабы придать большее значение Камчатскому посту, предписывалось «коменданта оного именовать Правителем области Камчатской»[95].

Состав иррегулярных войск во второй четверти XIX в. почти не изменился. Они включали в себя казачьи войска и так называемые «инородческие» части. Взгляд на их функции не изменился: казаки несли внутреннюю службу в пределах своего войска и линейную пограничную службу. В 1853 г. в ведении Военного министерства состояло 10 казачьих войск. Их численный состав в середине XIX в. представлен в табл. 7.

Таблица 7[96]

Казачьи войска Личный состав Строевые лошади генералы штаб— и обер-офицеры рядовые Донское 7 691 28 228 29 972 Черноморское (Кубанское) 2 189 7 975 4 412 Кавказское линейное 2 488 16 685 15 195 Оренбургское 2 174 4 673 4 629 Уральское 1 135 4 776 4 776 Дунайское 1 21 819 840 Азовское – 22 384 – Астраханское 1 67 1 198 1 189 Сибирское линейное 3 209 11 943 10 189 Забайкальское 1 28 1 463 368 Сибирские городовые полки 1 15 1 272 822 Всего 21 2039 79 416 71 345

Донское войско в мирное время выставляло 34 конных полка и 4½ батареи; в военное же время — 58 конных полков и 14 батарей. Черноморское войско в мирное время выставляло 4 батальона, 1 артиллерийскую роту и 1 батарею; в военное время — 12 пеших полков, 1 гвардейский дивизион, 3 пеших и 1 горную батареи. Кавказское линейное войско в мирное и военное время давало 18 конных полков и 3 батареи, Оренбургское войско — 10 полков, Уральское войско — гвардейский дивизион и 12 конных полков. Остальные казачьи войска выставляли 28 полков.

К так называемым «инородческим» войскам относились пешие и конные иррегулярные части.

Пешие части: Балаклавский греческий батальон и грузинская пешая дружина.

Конные части: Дагестанский конно-иррегулярный, Закавказский конно-мусульманский, Кавказский сводно-иррегулярный, Терский конно-иррегулярный полки, Крымский татарский эскадрон, Анапско-горский полуэскадрон, команды лезгин (объединены в кавказский эскадрон), Дагестанская постоянная милиция (12 сотен) и Башкиро-мещерякское войско. Во всех этих частях числилось в 1850 г. офицеров — 189, рядовых — 37 500 чел.

Ополчения. Французская революция открыла эру национально-освободительных войн в Европе. Их сначала вела буржуазная Франция против феодальных государств, стремившихся силой задержать процесс оформления нового, капиталистического строя. «…Войны великой французской революции начались как национальные и были таковыми. Эти войны были революционны: защита великой революции против коалиции контрреволюционных монархий»[97]. Полученная в наследство от королевской Франции военная система не могла обеспечить оборону страны. В ходе революционных войн начались искания новых форм организации и комплектования, обеспечивающих переход к массовым армиям. Такой формой явилось ополчение (национальная гвардия), способствующее переходу к регулярной армии нового типа и комплектуемое на основе конскрипции.

Национальные войны, указывает В. И. Ленин, были типичны для эпохи складывания национальных государств. «А когда Наполеон создал французскую империю с порабощением целого ряда давно сложившихся, крупных, жизнеспособных, национальных государств Европы, тогда из национальных французских войн получились империалистские, породившие в свою очередь национально-освободительные войны против империализма Наполеона»[98].

Следовательно, национальные войны вовсе не явились прерогативой буржуазной Франции. Их вели государства, в которых еще не победил капиталистический строй, но уже были предпосылки для этого. Национальные войны сопровождали создание национальных государств и содействовали этому процессу.

В ходе этих войн оказалось, что существовавшая в России военная организация не обеспечивала возможность активной борьбы с буржуазной армией наполеоновском Франции силами лишь регулярной армии. Нужно было приспосабливать военную организацию к новым условиям.

Создание земского ополчения или милиции в 1806–1807 гг. и явилось первым шагом, приближавшим русскую регулярную армию к армии массовой[99]. В отличие от французской милиции (национальной гвардии) русская милиция явилась институтом, лишь дополняющим регулярную армию. Ополчение 1806–1807 гг. было временной формой военной организации. Предполагалось собрать 612 тыс. чел. В 1807 г. ополчение было сокращено до 200 тыс. чел. и пошло на пополнение регулярных войск.

Вновь к такой форме организации вооруженных сил, как ополчение, в России пришлось прибегнуть в 1812 г. во время вторжения наполеоновской армии.

Для борьбы против России Наполеон был вынужден мобилизовать людские ресурсы почти всей Центральной Европы. Громадной по тому времени, более чем полумиллионной армии вторжения Наполеона Россия могла противопоставить в три раза меньшую по численности действующую армию. В этой войне на защиту страны поднялся весь народ и придал борьбе с армией Наполеона национально-освободительный характер.

Правительство понимало, что только при участии широких народных масс Россия может устоять в борьбе, но вначале не решалось созвать народное ополчение, надеясь ограничиться силами регулярной армии. Когда же выявилось большое численное превосходство противника, правительство было вынуждено взять в свои руки организацию народного ополчения, которое стало стихийно возникать в ходе войны в районах боевых действий. Хотя созванное ополчение в численном отношении (205 тыс. чел., вместе с Украинским и казачьим — 318 773 чел.) было почти равно действующей армии, тем не менее оно рассматривалось только как ее резерв, как дополнительный ресурс. Как и ополчение 1806–1807 гг., ополчение 1812 г. являлось войском территориальным.

Хотя во второй четверти XIX в. России не приходилось вести национально-освободительных войн, требовавших вооружения крупных народных масс для защиты страны, тем не менее вопрос о создании массовой армии продолжал оставаться в поле зрения русского правительства. Но при рекрутской системе комплектования единственно возможным путем увеличения армии в короткое время был созыв ополчений. Правительство дважды становилось во второй четверти века на такой путь.

Когда в 1831 г. в Европе начались новые революционные выступления, правительство Николая I, обеспокоенное возможностью повторения франко-польского выступления против России, разработало проект созыва ополчения («временного регулярного вооружения»)[100], и хотя надобность в нем отпала после подавления польского восстания, тем не менее появление такого проекта симптоматично.

Вновь вопрос о создании ополчения возник во время Крымской войны. «Приказ царя о призыве в армию всего мужского населения Южной России, не дав существенного увеличения численности армии, является открытым признанием невозможности проведения в дальнейшем регулярных рекрутских наборов», — указывал Ф. Энгельс[101].

В отличие от ополчения 1812 г., в значительной своей части построенного на общественных началах, ополчение 1855 г. было государственной организацией. Правда, система комплектования осталась прежней, общинной. Но теперь в ополчение призывались и казенные крестьяне. Офицеры комплектовались из дворян (на основе выборности). Принцип территориальности в использовании этих формирований отсутствовал и остался только при комплектовании. Таким образом, это ополчение уже не было собственно «земским войском», а стало резервом регулярных войск. По мере готовности ополчения должны были поступать на пополнение действующей армии (по две дружины на полк). Всего было собрано 359 тыс. чел. Из них 12 дружин участвовали в обороне Севастополя, а 35 дружин Калужского, Тульского и Орловского ополчений были направлены на усиление полков Крымской армии.

Военные поселения. Особо нужно остановиться на вопросе о военных поселениях. Идея создания этого института возникла у Александра I еще в 1810 г. В нем он видел средство «уменьшения издержек на содержание войск» и, главное, — создания военной силы, способной охранять крепостнические порядки в стране. Для поселения был выделен второй батальон легкого полка, который решено было поселить в Климовичском уезде Могилевской губернии. Война 1812 г. помешала осуществить эту меру. Вновь вопрос о поселениях возник в 1815 г. Генерал А. А. Аракчеев представил план поселения этого батальона Елецкого полка в том же уезде; второго батальона гренадерского гр. Аракчеева (Ростовского) полка — в Новгородском уезде Новгородской губернии, а Таганрогского уланского полка — в Змиевском уезде Слободско-Украинской губернии.

Вслед за этим в продолжение 1817 г. были поселены в Новгородской губернии 2-е батальоны 1-й гренадерской дивизии; 2-й батальон Полоцкого пехотного полка в Могилевской губернии, и приступлено к поселению эскадронов Украинской и Бугской кавалерийских дивизий в Херсонской губернии.

Вначале предполагалось выселять жителей из районов поселений, но затем было решено ставить солдат у крестьян постояльцами, обязав их помогать вести сельскохозяйственные работы[102].

В течение десяти лет в корпус военных поселений было зачислено 90 батальонов в Новгородской губернии, 36 батальонов и 24 эскадрона в Слободской-Украинской, Екатеринославской и Херсонской губерниях, 12 батальонов в Могилевской губернии, 2 роты Охтенского порохового завода и 2 роты гренадерского саперного батальона. По списку в этом корпусе состояло 28 генералов, 3650 штаб— и обер-офицеров, 15 361 унтер-офицер и 139 402 строевых и нестроевых солдата (из 214 тыс. чел. общего числа душ м. п. в этих губерниях).

Вводя военные поселения, Александр I декларировал, что эта мера призвана «отвратить тягость, сопряженную с ныне существующею рекрутскою повинностью, по коей поступившие на службу должны находиться в отдалении от своей родины, в разлуке со своими семействами… по сему мы приняли непременное намерение дать каждому полку свою оседлость в известном округе земли и определить на укомплектование оного единственно самих жителей сего округа»[103]. Что царь всерьез подумывал об этом, свидетельствует его приказ начальнику военных поселений Аракчееву: «…пришли мне общую карту предполагаемого поселения всей армии». Одновременно царь приказал оградить новое детище от «петербургской работы» недовольных, которых было немало.

Дворянство встретило идею поселений враждебно. Опасение возможности выступлений поселенцев проглядывает в переписке Н. М. Логинова и гр. С. Р. Воронцова. «В порядке вещей. что рано или поздно России не избежать революции, так как вся Европа прошла через это. Пожар начнется у нас с этих пресловутых поселений; даже в настоящее время достаточно одной искры, чтоб все заполыхало»[104].

Отрицательно относились к этой идее и оппозиционные круги передового дворянства, будущие декабристы, которые видели в поселениях реакционную силу. Так, например, Трубецкой писал: «Долго члены общества собирали сведения об этом предмете, слушали о нем рассуждения и пришли к выводу, что военные поселения образуют в государстве особую касту, которая, не имея с народом ничего общего, может сделаться орудием его угнетения»[105].

Царь знал о недовольстве дворян. Знал он и о протесте крестьян, не желавших превращаться в пожизненных военных. Тем не менее он упорно продолжал насаждать поселения, стремясь превратить в казарму всю Россию.

Во второй четверти XIX в. поселения были преобразованы. Они составляли действующую и поселенную части. К действующей части относилась выставляемая на основе рекрутской повинности боевая сила. К поселенной части — вообще все население, проживающее на территории округов.

В состав поселенных войск входили: 25 округов военного поселения кавалерии, 9 округов пахотных солдат, поселенный округ Охтенского порохового завода, 6 округов корпуса военных инженеров и военное поселение на Кавказе. На 1 января 1850 г. в этих округах проживало 728 688 чел. и на Кавказе 1 344 чел.[106] Военными поселениями ведал созданный в 1835 г. департамент, который существовал до упразднения округов «пахотных солдат» в 1857 г. При поселенных полках существовали отделения военных кантонистов[107]. Они были сведены в учебные кантонистские бригады.

Состав и организация армии во второй половине XIX в.

Численный состав войск

Необходимость в реорганизации армии была настолько ощутима, что уже до окончания Крымской войны в 1855 г. Военное министерство начало делать первые шаги по подготовке реформ.

По докладу генерал-адъютанта Редигера в 1855 г. была создана Комиссия для улучшений по военной части[108], которая должна была разработать план усовершенствования вооруженных сил, подготовить проекты новых уставов и предложить мероприятия по улучшению военного быта.

Однако комиссия Редигера поняла свою задачу узковедомственно. Деятельность комиссии, по словам Милютина, «вовсе не касалась тех основных начал… военной системы, от которых собственно зависит численная соразмерность вооруженных сил государства в мирное время и в военное, а также степень готовности к войне»[109].

Военный министр В. А. Долгоруков был освобожден, а на его место назначен генерал И. О. Сухозанет 2-й, но дело от этого не улучшилось. «Министерство военное решительно разлагается, — писал полковник Карцов Милютину, — из всех задуманных преобразований вышло только одно: уничтожение прежнего, хоть какого-нибудь порядка»[110].

Пять лет министерство разрабатывало новые штаты, уточняло уставы, делало попытки усовершенствовать рекрутскую систему и решить проблему резервов.

Однако ни один из поставленных вопросов не мог быть разрешен до конца, ибо на пути реформ стеной стояло крепостное право. Этот феодальный пережиток препятствовал делу преобразования вооруженных сил и только после проведения общих реформ был поставлен, наконец, вопрос и о военных реформах.

В 1862 г. был образован новый комитет под председательством генерала Данненберга, которому поручалось выявить основные задачи и пути перестройки армии. Этот комитет проявил полную беспомощность и не справился даже с определением главных задач преобразований. Впрочем, это было понятно — генералы-крепостники не видели путей перестройки армии на буржуазной основе.

Комитет вел работу вяло и нерешительно. В 1863 г. Данненберг поставил в известность Александра II о том, что дальнейшую работу комитет продолжать не может, и было решено все вопросы, подлежащие компетенции этого комитета, передать Военному министерству. Новый военный министр Д. А. Милютин, назначенный в конце 1861 г., докладывая царю о состоянии вооруженных сил на начало 1862 г., указывал, что, хотя армия насчитывает 800 тыс. чел. и она может быть доведена на случай войны до 1 410 027 чел., «однако считаю долгом откровенно сказать, что приведенная грозная цифра есть сила мнимая, существующая только по штатным положениям», действительность говорит о неготовности России к войне и требует коренных реформ[111]. Милютин считал необходимым: дать армии организацию, отвечающую требованиям времени после отмены крепостного права, разрешить новые формы устройства, отвечающие современной тактике, и разрешить вопрос с подготовкой обученных резервов, без которых невозможно было иметь массовую армию, наконец, перейти к новым формам комплектования, перевооружить армию и пересмотреть систему боевой подготовки как солдат, так и офицеров.

Главным основанием новой организации устройства войск, по мнению Милютина, было: увеличение числа постоянных тактических единиц; уменьшение числа войск, не имевших прямого боевого назначения; уменьшение армии в мирное время и создание такого резерва и запаса, которые позволили бы развернуть большую армию в военное время.

В развитие этих положений Военное министерство приступило было к сокращению армейских контингентов, однако вспыхнувшее в 1863 г. восстание в Польше заставило царское правительство снова увеличить армию и привести ее в боевое состояние. К весне 1863 г. личный состав армии был доведен до 1 076 124 чел.[112] Лишь после подавления восстания в Польше и ликвидации угрозы внешней войны начался переход армии на мирный состав. К середине 1864 г. армия была сокращена и получила организацию, оставшуюся без особых изменений до 1874 г. Ее состав показан цифрами табл. 8.

Таблица 8[113]

Год Генералы и офицеры Рядовые Из них в войсках полевых местных вспомогательных 1864 31 704 904 145 Нет сведений 1865 30 507 798 151 Нет сведений 1866 29 843 749 414 487 638 235 658 26 125 1867 29 196 727 600 454 519 226 557 48 524 1868 28 429 704 010 447 628 210 971 45 411 1869 28 140 683 246 436 790 200 939 45 567 1870 27 841 733 761 474 630 207 772 51 259 1871 28 076 732 068 520 861 164 350 46 757 1872 28 394 726 903 519 852 163 037 44 014 1873 28 431 738 194 547 168 148 100 42 926

Реформы, проведенные с 1862 по 1874 г., имели целью заменить старую армию феодально-крепостнического государства новой, буржуазной. В связи с этим была проведена реформа комплектования, управления, подготовки войск и военного суда. Реформы способствовали установлению буржуазных основ в армии и на флоте.

«Коренные преобразования в устройстве наших сил, начатые с 1862 г., — писал Милютин в 1874 г., — …приводились в исполнение с настойчивой последовательностью в течение ряда лет и привели всю нашу армию и всю нашу военную систему на такую ступень силы и стройности, которая вполне соответствовала высшим государственным задачам»[114].

В итоге преобразования русская армия стала массовой, комплектуемой на основе всесословной воинской повинности. Изменения численного состава в армии видны из данных табл. 9.

Таблица 9[115]

Год Генералы и офицеры Рядовые Из них в войсках полевых резервных запасных крепостных местных вспомогательных 1874 29 174 742 465 556 575 – – – 147 054 38 836 1875 29 359 737 528 534 836 – – – 164 151 38 341 1876 31 239 1 005 825 698 669 554 54 713 47 857 151 538 52 493

Разразившаяся война 1877–1878 гг. явилась проверкой мобилизационных возможностей России. Действительность показала, что армия может быть увеличена по сравнению с дореформенным периодом вдвое, за счет образовавшегося запаса.

Данные о численности войск в 1877–1879 гг. приведены в табл. 10.

Таблица 10[116]

Год Генералы и офицеры Рядовые Из них в войсках полевых резервных запасных крепостных местных вспомогательных 1877 35 614 1 512 998 878 226 60 396 227 959 67 929 183 442 95 046 1878 37 231 1 111 218 724 276 88 747 76 271 – 146 611 75 313 1879 36 414 894 094 621 318 77 452 14 456 – 134 015 46 853

По окончании русско-турецкой войны 1877–1878 гг. армия снова была доведена до состава мирного времени и до 1891 г. штат ее мало изменялся. Изменение численного состава русской армии с 1880 по 1885 г. (по штатам мирного времени) дано в табл. 11.

Таблица 11[117]

Год Генералы и офицеры Рядовые 1880 34 917 858 275 1881 33 050 812 484 1882 30 831 819 769 1883 30 889 798 908 1884 30 390 807 009 1885 30 655 824 762

Некоторое увеличение численности войск в 1886 г. было связано с англо-русским конфликтом, вызванным афганским кризисом 1885 г. В это время, отметил В. И. Ленин, Россия была «на волосок от войны с Англией»[118]. Но конфликт был улажен дипломатическим путем, что и было закреплено Лондонским протоколом 10 сентября (29 августа) 1885 г. Осложнение отношений с Германией, вызванное стремлением последней снова развязать войну против Франции, вынудило русское правительство увеличить численность армии в 1885–1887 гг. и держать ее на этом уровне до конца 1891 г. Это видно из табл. 12.

Таблица 12[119]

Год Генералы и офицеры Рядовые 1886 31 196 840 568 1887 32 086 853 589 1888 32 644 820 484 1889 33 023 831 740 1890 33 545 842 580 1891 34 244 852 149

Все дальнейшие попытки России установить прочные отношения с Германией оказались недолговечными. Заключенный с ней в 1887 г. «Договор перестраховки» просуществовал всего три года. Новая расстановка сил в Европе, вызванная возобновлением «Тройственного союза» в 1891 г.[120], создала угрозу германского нападения на Россию[121]. Это и послужило основанием для заключения секретного соглашения с Францией от 25 (13) августа 1891 г., которое 17 августа 1892 г. было оформлено как союзная конвенция[122]. В соответствии с договором обе стороны должны были оказать друг другу помощь в случае нападения Германии. Оба государства обязывались произвести немедленную мобилизацию в случае угрозы нападения держав Тройственного союза и сосредоточить свои силы у границ. Франция собиралась выставить 1 300 тыс., а Россия — от 700 до 800 тыс. чел. Силы Франции и России преобладали над силами Тройственного союза. Об этом свидетельствуют данные табл. 13, показывающие соотношение сил государств Центральной и Восточной Европы к началу 1892 г.

Таблица 13[123]

Страна Население, в тыс. чел. Численный состав армии, в тыс. чел. в мирное время в военное время Россия 112 899 946 2 729 Франция 42 075 552 2 605 Германия 49 422 521 2 370 Австро-Венгрия 42 749 317 1 159 Италия 36 158 249 1 164 Англия 37 188 382 900

Это соглашение повлекло за собой дальнейшее увеличение численности войск. В 1892 г. русская армия имела 34 794 генерала и офицера и 863 290 солдат, в 1893 г. ее численность возросла до 35 332 генералов и офицеров и 926 777 солдат, а в 1894 г. — до 35 500 генералов и офицеров и 940 413 солдат[124].

Дальнейший рост численности русской армии был связан с обострением отношений с Японией в период с 1895 по 1899 г. Это заставило наращивать силы на Дальнем Востоке при сохранении имеющихся контингентов на западных и южных границах. Данные о численном составе войск в период с 1895 по 1900 г. приводятся в табл. 14.

Проведенные преобразования коснулись не только численности армии, но и организации всех ее звеньев и устройства родов оружия. Пожалуй, наибольшей ломке подверглась в 60-е годы корпусная система организации войск. Сначала Военное ведомство отказалось от постоянных корпусов, стремясь найти другие формы оперативно-тактической организации, позволявшие развертывать кадры в крупные единицы. В 1864 г. перешли к территориально-окружной системе, при которой высшим соединением была дивизия, а низшим — батальон (эскадрон). Численность войск в округе определялась его расположением. Внутренние округа имели меньшее число войск, пограничные — большее. Военное ведомство предполагало, что «в военное время или в исключительных случаях, когда может встретиться надобность в соединении войск для каких-либо отдаленных назначений, образуются корпуса в таком составе, какой по обстоятельствам окажется нужным». По мнению Милютина, переход к военным округам приближал организацию армии к условиям военного времени, поскольку в округах были заложены возможности «иметь полевое устройство армии». Однако отказ от постоянно действующих корпусов имел и отрицательные стороны. В полевых войсках была нарушена связь между родами войск. Исключалась возможность отработки оперативных и стратегических задач, требующих единства их действий. Высшие командные кадры не получали практики управления крупными соединениями. Все это послужило основанием для восстановления корпусной организации. В 1874 г. был восстановлен Гвардейский корпус, в начале 1876 г. — армейские корпуса с 7-го по 12-й, в 1877 г. — армейские корпуса с 1-го по 6-й, затем 13-й и 14-й, а также гренадерский. В 1878 г. сформировались два кавказских корпуса и в 1879 г. 15-й армейский корпус. Таким образом, к 1880 г. в русской армии было 19 корпусов; 1 гвардейский, 1 гренадерский, 1-й — 15-й армейские, 1-й и 2-й кавказские. Вне корпусной системы остались 19-я, 20-я, 21-я и 23-я пехотные дивизии и 3-я кавказская кавалерийская дивизия. Восстановленные корпуса объединяли все рода войск.

Таблица 14[125]

Год Генералы и офицеры Рядовые 1895 36 568 954 239 1896 37 621 972 082 1897 38 008 995 145 1898 38 616 1 013 012 1899 39 138 1 024 268 1900 38 908 1 005 292

В состав армейского корпуса входили две пехотные дивизии, одна кавалерийская дивизия, саперный батальон и летучий парк. Пехотная дивизия включала две пехотные бригады двухполкового состава и одну артиллерийскую бригаду. Каждый полк имел по четыре батальона четырехротного состава и, сверх того, одну нестроевую роту. Дивизионная артиллерия состояла из шести батарей, из них три батареи 9-фн орудий и три батареи 4-фн. Таким образом, пехотные дивизии имели четверичную организацию. Кавалерийская дивизия включала две кавалерийские бригады двухполкового состава и две конные батареи. В таком виде корпусная организация существовала до конца XIX в. Она определялась средствами борьбы, определявшими и функции родов войск.

Организация и устройство войск по родам оружия

Пехота. Война 1853–1856 гг. выявила крупные недостатки в существовавшей системе организации пехоты, которая резко отставала от современных требований. Главным вопросом реорганизации стало создание унифицированной пехоты. Несовершенство оружия еще не позволяло сразу разрешить эту задачу и поэтому вначале пошли по пути увеличения числа легкой пехоты, вооруженной нарезными ружьями, затем в качестве временной меры было принято решение ввести стрелковые роты во всех батальонах. Кроме того, было положено иметь при всех гвардейских, гренадерских, 4 кавказских и 18 армейских дивизиях специальные стрелковые батальоны[126]. Переформирование пехоты было произведено в соответствии с Положением 1856 г.[127] и дополнениями к нему, изданными в 1857 г.

По новому положению гвардейские и гренадерские полки стали иметь по два батальона, а третьи были переименованы в резервные. Армейские полки также были преобразованы в трехбатальонные. После произведенных переформирований в конце 1861 г. пехота имела в своем составе: 10 гвардейских, 14 гренадерских полков трехбатальонного состава, 72 армейских полка трехбатальонного состава; 4 гренадерских и 12 армейских полков на Кавказе пятибатальонного состава. Все эти полки сводились в 3 гвардейские, 4 гренадерские и 21 пехотную дивизии.

Стрелковых батальонов было 28: 3 гвардейских, 3 гренадерских, 18 армейских и 4 кавказских, сверх того, 1 гвардейский поселенный финский.

Линейных батальонов состояло 77: 10 финляндских, 2 кронштадтских, 37 кавказских, 10 оренбургских, 12 западносибирских и 6 восточносибирских. Все линейные батальоны составляли 22-ю, 23-ю и 24-ю пехотные дивизии. Кавказские батальоны составляли бригаду. Кроме того, линейные батальоны входили в корпус внутренней стражи[128].

Во всех пехотных полках каждого из шести армейских корпусов было образовано по резервному батальону, для чего все 4-е батальоны в полках были перечислены из действующих в резервные и стали называться 4-ми резервными батальонами.

В мирное время резервный батальон состоял из 870 солдат и 21 офицера, сведенных в 5 рот (1 стрелковая и 4 линейных). В военное время численность рядовых возрастала до 1 074 чел.

12 резервных батальонов корпуса составляли резервную дивизию. Каждая дивизия имела по три полка трехбатальонного состава. Все резервные дивизии были подчинены начальнику резервов армейской пехоты, имевшего свой штаб в Москве.

Гвардейский и гренадерский корпуса в мирное время резервных батальонов не имели. В военное время для гвардейских полков должны были сформироваться 4-е, а для гренадерских 4-е и 5-е батальоны резервные. Все они должны были сводиться в дивизии: гвардейскую двенадцатибатальонного состава и гренадерскую двадцатичетырехбатальонного состава. Каждая дивизия делилась на три бригады двухполкового состава.

Таким образом, в мирное время полагалось иметь: для полков армейских корпусов — 72 резервных батальона, для полков отдельного кавказского корпуса — 18 резервных батальонов — всего 90 резервных батальонов.

Во время войны общее число резервных батальонов должно быть доведено до 270 (12 батальонов гвардейского корпуса, 24 — гренадерского, 216 — шести армейских и 18 — кавказского корпусов).

Несколько иначе разрешался вопрос с подготовкой резервов для стрелковых частей. В мирное время полагалось содержать два сводных резервных стрелковых батальона трехротного состава и отдельный кавказский резервный стрелковый батальон. В военное время предполагалось увеличивать число стрелковых резервных частей и иметь в их составе 1 стрелковый полк, 8 батальонов и 3 роты.

Однако с 1864 г. пехота подверглась новому переформированию. Задача состояла в том, чтобы довести число действующих войск до размера военного времени, подготовить обученный запас и резерв, имеющий значение кадра для обучения новобранцев; сократить в целом численность пехоты в армии до 730 тыс. чел., с тем, однако, чтобы иметь возможность доводить ее в военное время до 1 170 тыс. чел., имея для этого запас в 500 тыс. чел.[129] В связи с этим число пехотных дивизий было увеличено до 47 (3 гвардейских, 4 гренадерских и 40 пехотных). Все дивизии были определены в четырехполковом составе. Полков стало 188, из них 10 гвардейских, 18 гренадерских и 160 армейских. В каждом полку в это время было по три батальона, за исключением полков кавказской, гренадерской, 19-й, 20-й и 21-й дивизий, в которых было по четыре батальона. Батальоны теперь имели по 5 рот (4 линейных и 1 стрелковую).

Число стрелковых батальонов не изменилось и по-прежнему было равно 29 (3 лейб-гвардейских, 1-й лейб-гвардейский финляндский, 3 гренадерских и 22 армейских).

Для стрелковых батальонов было установлено иметь только три состава: обыкновенный мирный (400 чел.), усиленный мирный (544 чел.) и военный (720 чел. рядовых). Эти составы не распространялись на лейб-гвардейский финский батальон, который имел два состава (мирный и военный) и на кавказские стрелковые батальоны. В 1876 г. все действующие стрелковые батальоны были сведены в стрелковые бригады, а число линейных батальонов уменьшилось до 48 (24 кавказских, 2 оренбургских, 12 туркестанских, 10 сибирских).

На изменение числа пехоты влияла как международная обстановка, так и соображения чисто экономического порядка. Правительство, находясь в затруднительном положении, стремилось сократить армейские контингенты, но осуществить это удавалось плохо.

Накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. полевая пехота снова перешла на четверичный состав. Она имела 48 пехотных дивизий, из них 3 гвардейских, 4 гренадерских и 41 армейскую. Каждая дивизия делилась на две бригады двухполкового состава. В каждом полку к этому времени состояло четыре батальона четырехротного состава. Кроме того, было 9 стрелковых бригад: 1 гвардейская, 5 стрелковых и 3 отдельных бригады (Кавказская, Туркестанская и Восточносибирская). Каждая бригада имела четырехбатальонный состав. Батальон состоял из четырех рот. Кроме бригад сохранены были отдельные стрелковые батальоны (6 закаспийских и 4 финских).

Линейные батальоны остались только в отдаленных округах (Оренбургском, Туркестанском, Западносибирском и Восточносибирском). Их число было доведено до 26. Линейные батальоны имели пятиротный состав[130].

В полковом исчислении пехота имела в это время 192 полка: 10 гвардейских, 18 гренадерских, 164 армейских, сверх того — 32 армейских и 26 линейных батальонов. Всего же в полевой пехоте числилось 682 батальона.

Резервная пехота имела в своем составе накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. 1 гвардейский и 164 армейских резервных кадровых батальонов четырехротного состава[131]. Запасные пехотные батальоны имели свои базы формирования, в которых постоянно находились офицеры, унтер-офицеры и ефрейторы в необходимом числе для обучения переменного состава, который призывался из общего запаса армии. По обучении переменников из них образовывались маршевые команды пополнения и направлялись в армию, а постоянный состав оставался на месте. В мирное время постоянный состав содержался в очень ограниченном числе, составляя отдельные кадры в 58 армейских запасных батальонах и кадровые чины в остальных 106 запасных батальонах. При мобилизации каждая рота развертывалась в батальон за счет призыва запасных и таким образом каждый батальон мог дать 5 батальонов, из которых 4 шло на укомплектование полка, а 5-й оставался на месте. В военное время 164 резервных полка могли быть сведены по мобилизационному расписанию в пехотные дивизии. Как полевые, так и резервные дивизии имели одинаковую структуру и по замыслу Военного министерства не должны были отличаться друг от друга. Даже назывались резервные дивизии полевыми, отличаясь от последних лишь номером.

Численный состав пехоты в рассматриваемый период 1863–1879 гг. изменялся следующим образом[132]:

Год Численный состав 1863 882 310 1864 732 551 1865 626 004 1866 583 557 1867 570 709 1868 553 207 1869 534 537 1870 582 443 1871 542 476 1872 569 476 1873 570 630 1874 581 603 1875 563 283 1876 539 499 1877 1 183 999 1878 843 536 1879 667 097

Численность пехотных полков с 1874 г. определялась только тремя составами: обыкновенным мирным, усиленным мирным и военным. Обыкновенный мирный состав давал возможность сохранить кадры, которые при доведении их до военного состава сохраняли бы связь во всех частях, были бы подготовлены в строевом отношении и могли мобилизоваться в кратчайшее время. При этом составе полки должны иметь во взводах по 22 ряда, что давало 1500 строевых солдат.

Усиленный мирный состав должен содержать по 32 ряда во взводах, что давало 2100 строевых солдат. Военный состав содержал по 48 рядов и таким образом полк имел 3600 строевых солдат[133].

До 1877 г. во всей пехоте роты делили на два взвода, а взвод — на два полувзвода по два отделения в каждом. Непосредственно перед русско-турецкой войной 1877–1878 гг. роты стали подразделяться на две полуроты, полуроты — на два взвода по четыре отделения в каждом. Такое изменение было сделано в целях улучшения управления ротой, как низшей тактической единицей.

Русско-турецкая война 1877–1878 гг. доказала необходимость дальнейшей перестройки пехоты в направлении ее унификации. Сопротивление ретроградов, настаивавших на сохранении устаревших форм боевых действий, присущих гладкоствольному стрелковому оружию, становилось опасным. Это было доказано во время боевых действий под Плевной. За упорство генералов, посылавших пехоту в атаку колоннами, тяжело расплачивались своей кровью солдаты. Но в ходе этой войны было доказано и другое — вооружение войск дальнобойным оружием неизбежно влекло необходимость перехода к тактике стрелковых цепей, а следовательно, и к организационной перестройке пехоты.

Первый вывод, к которому пришли руководители Военного ведомства, состоял в том, чтобы продолжить работу по улучшению стрелкового оружия. Принятая на вооружение в 1870 г. винтовка системы Бердана № 2 уступала по своим качествам системам других стран. Чтобы иметь превосходство на поле боя, нужно было не только удлинить выстрел, но и усилить огонь. Эта задача была решена Мосиным, магазинная винтовка которого была принята на вооружение в 1891 г. Но на этом не остановились и продолжали искания, результатом которых было принятие на вооружение в конце XIX в. пулеметов.

Второй вывод состоял в том, что низшей тактической единицей, способной вести самостоятельные боевые действия, должна стать рота, а не батальон. Новый способ ведения боя в стрелковой цепи неизбежно влек за собой необходимость увеличения численного состава всех звеньев пехоты (полков, бригад и дивизий). Все это послужило основанием для решения в 1882 г. удвоить число рядов сначала в стрелковых бригадах, расположенных вдоль западной границы, в следующем году Кавказская стрелковая бригада была переведена в 42-рядный состав, а в 1886 г. и в последующие годы пехотные дивизии получили; одни 36, другие 42 и 64-рядный состав. Наконец, в 1887 г. 20 стрелковых батальонов были развернуты в двухбатальонные полки. Все это дало значительное увеличение регулярной пехоты.

Крупной мерой являлись преобразования резервной пехоты: 28 резервных батальонов пограничных округов к 1898 г. были преобразованы в двухбатальонные полки с тем, чтобы в случае войны они развертывались в четырехбатальонные. Кроме того, было сформировано 4 новых двухбатальонных полка. Все резервные полки были сведены в 8 резервных бригад четырехполкового состава. При этом 12 полков имело 64-рядный состав, а 20 — 48-рядный. Остальные резервные батальоны хотя и остались в пятиротном составе, но в случае мобилизации они должны были развертываться в 2 четырехбатальонных полка. К 1893 г. эти резервные батальоны были сведены в 12 резервных бригад четрехбатальонного состава, которые к 1896 г. образовали 15 резервных дивизий.

В 1884 г. вопрос о подготовке запаса был поставлен более решительно, чем раньше. По новому «Положению о запасных пехотных войсках»[134] число запасных батальонов устанавливалось в зависимости от числа действующих пехотных полков и стрелковых бригад. Каждая действующая часть выделяла кадр (7 офицеров и 40 рядовых) для подготовки своих запасных. Сокращение сроков службы позволило накопить обученный состав, в связи с чем с 1890 г. резервные части стали пополняться только запасными, а запасные части — только ратниками ополчений первый очереди. Все эти мероприятия позволяли обеспечить рост численности пехоты[135].

Год Численный состав 1881 612 082 1882 613 722 1883 591 481 1884 597 321 1885 607 647 1886 619 418 1887 638 748 1888 609 068 1889 616 291 1890 625 921 1891 634 897 1892 641 300 1893 688 320 1894 697 630 1895 705 031 1896 714 041 1897 729 294 1898 738 097 1899 753 935 1900 736 545

В период с 1881 по 1895 г. произошло также изменение качественного состава пехоты. В 48 пехотных дивизиях в 1881 г. было 192 полка, а к 1895 г. их стало 193, зато возросло число стрелковых бригад с 9 в 1881 г. до 14 в 1894 г. Возросло также число линейных батальонов с 34 в 1881 г. до 37 в 1897 г. Восстановлены были финские стрелковые батальоны, упраздненные в 1887 г. Их стало в 1895 г. 8[136].

Эти изменения свидетельствуют об утверждении единой пехоты, способной вести и огонь и удар. Процесс унификации происходил медленно до 1891 г. С введением же на вооружение дальнобойной винтовки Мосина, а затем пулеметов он происходил более энергично и завершился после русско-японской войны.

Кавалерия. Значительные изменения произошли также в кавалерии. В связи с внедрением дальнобойного стрелкового и артиллерийского вооружения кавалерия перестала быть ударной силой, которой она была при господстве линейной тактики и частично при тактике колонн и рассыпного строя.

С постепенным переходом пехоты к тактике стрелковых цепей на кавалерию стали возлагаться иные функции. Она должна была обеспечивать охранение войск на марше, вести глубокую разведку и подкреплять пехоту в ходе наступления. Поэтому было необходимо создать конницу, способную выполнять все эти функции. Этот процесс захватил всю вторую половину XIX в.

Указом от 18 сентября 1856 г. все легкие кавалерийские полки переводились на четырехэскадронный состав, а кирасирские — на двухэскадронный состав. Из оставшихся за штатом эскадронов драгунских полков было образовано 7 новых полков. Для легкой кавалерии был принят новый штат, сохранившиеся до 1875 г., по которому каждая из 7 легких кавалерийских дивизий состояла из 2 драгунских, 2 уланских и 2 гусарских полков. В результате произведенных переформирований число всех кавалерийских дивизий уменьшилось на 3, а число полков увеличилось на 5. Вообще же по мирному времени было упразднено 16 эскадронов, а в 64 эскадронах уменьшен состав.

Количество резервных кавалерийских частей было значительно уменьшено. По штату 1856 г. каждая дивизия имела по шесть резервных эскадронов, по два на каждый кавалерийский полк. В мирное время было положено иметь: для гвардейских полков — 10 резервных эскадронов; для 1-й и 2-й кирасирских дивизий — 8 резервных эскадронов; для 7 легких кавалерийских дивизий — 84 резервных эскадрона — всего 102 резервных эскадрона. В военное время их число удваивалось.

В 1860 г. вся полевая кирасирская конница была упразднена и слита с драгунской. Это был первый шаг к унификации[137]. По новому положению кавалерия стала иметь два состава: нормальный и кадровый. В результате этого нового переформирования общее число кавалерии уменьшилось на 16 эскадронов.

В 1863 г. всем кавалерийским полкам были даны новые штаты, которые отличались от прежних тем, что эскадроны в мирное время должны были иметь 14 рядов во взводе, а в военное — 16 рядов[138].

Эти штаты были вновь подтверждены в 1866 г. с некоторыми дополнениями, регулирующими нормы оплаты и т. п.[139] Состав кавалерии в 1866 г. включал 4 кирасирских, 20 драгунских, 16 уланских и 16 гусарских полков, которые были сведены в 10 дивизий (1-ю и 2-ю гвардейские, 7 армейских и 1 кавказскую). Армейские кавалерийские дивизии имели по три бригады двухполкового состава (драгунскую, уланскую, гусарскую). Кавказская дивизия имела четыре драгунских полка. Кавалерийские полки имели пять эскадронов. Из них четыре действующих и один резервный.

В таком составе кавалерия находилась до 1876 г., когда произошло новое изменение численности кавалерии, увеличившее ее удельный вес в полевых войсках.

К началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. кавалерия имела в своем составе 19 дивизий: 3 гвардейских, 14 армейских, 1 казачью и 1 кавказскую.

Особенностью устройства армии этого времени было то, что теперь каждая армейская кавалерийская дивизия имела в своем составе по одному конно-гренадерскому, драгунскому, уланскому, гусарскому и казачьему полку; 1-я гвардейская дивизия имела 4 кирасирских полка; 2-я гвардейская — 1 конногвардейский, 1 уланский, 1 гусарский и 1 лейб-казачий полки; 3-я гвардейская — 1 драгунский, 1 уланский, 1 гусарский и 1 казачий полки; Отдельная донская казачья дивизия — 4 полка; Кавказская дивизия — 4 драгунских полка. Все кавалерийские дивизии имели двухбригадный состав.

Регулярные кавалерийские полки имели одинаковый четырехэскадронный состав, казачьи — шестисотенный, однако терские казачьи полки имели четырехсотенный состав. При этом эскадроны и сотни разделялись на четыре взвода. Все полки должны были иметь 16-рядный состав. Численный состав полка — 33 офицера, 729 строевых и 140 нестроевых рядовых.

Изменение численного состава кавалерии в рассматриваемый период дано ниже[140]:

Год Численный состав 1863 71 648 1864 70 575 1865 68 673 1866 66 554 1867 61 018 1868 60 338 1869 59 334 1870 59 076 1871 61 693 1872 62 632 1873 63 701 1874 60 193 1875 66 367 1876 50 457 1877 89 807 1878 88 425 1879 80 041

Обобщая опыт последней войны с Турцией, министерство пришло к выводу, что русская кавалерия оказалась несоразмерно малой по отношению к пехоте и уступала в численном отношении кавалерии соседних государств и, главное, не обладала единой тактической организацией. Наличие уланской и гусарской конницы уже не оправдывалось характером боевых действий. Нужно было поэтому сделать еще один шаг в сторону унификации кавалерии. В связи с этим уланские и гусарские полки были преобразованы в драгунские, в последнее десятилетие сформировано дополнительно шесть полков. Было, наконец, принято решение перевести с 1883 г. все полевые полки из четырехэскадронного в шестиэскадронный состав. Эти новые веяния коснулись также казачьей кавалерии. Было признано целесообразным продолжить создавать крупные соединения из казачьих войск. Первым шагом в этом направлении было создание еще одной сводной казачьей дивизии.

Важным мероприятием явилась новая организация запасной кавалерии. Теперь согласно «Положению о кадрах кавалерийского запаса 1883 г.» вместо запасных эскадронов оставлялось от каждого полка отделение кадра кавалерийского запаса. Два кадра, сведенные вместе, составляли бригаду кавалерийского запаса, их было 8. Три бригады образовывали кадр кавалерийской дивизии.

В итоге к 1895 г. в состав русской конницы входило 22 кавалерийские дивизии, имеющие 91 полк. Сверх того было 2 казачьих бригады, а также 16 полков, 11 сотен, 4 дивизиона и 8 бригад кавалерийского запаса. Все эти мероприятия позволили держать конницу примерно на одном уровне в течение последних 20 лет[141]:

Год Численный состав 1881 70 064 1882 72 474 1883 73 418 1884 75 701 1885 77 140 1886 78 338 1887 70 878 1888 75 164 1889 75 388 1890 76 692 1891 73 959 1892 75 374 1893 78 626 1894 78 043 1895 78 175 1896 79 382 1897 78 236 1898 80 728 1899 80 589 1900 80 621

Артиллерия. Более сложным было развитие артиллерии. Переход к нарезной сначала бронзовой, а затем стальной артиллерии превращал ее в мощную силу, способную выполнять важные оперативно-тактические задачи. Однако на процесс организации артиллерии влияло не только внедрение новых систем орудий, но и взгляд на ее роль в боевых действиях. Именно это последнее обстоятельство было причиной того, что конструкторская мысль была направлена главным образом на разработку таких систем полевой артиллерии, которые обеспечивали бы поддержку пехоте. В соответствии с этим строилась организация артиллерии как рода оружия.

По штатам 1856 г. в состав действующей артиллерии входило 9 артиллерийских дивизий. В этих дивизиях состояло: 24 пеших артиллерийских бригады, 7 конных артиллерийских бригад, 114 батарей пеших (в военное время 117), 30 конных батарей. Кроме того, было определено иметь 21 парк (14 подвижных и 7 летучих) в мирное время и 28 парков в военное время[142]. Созданная во время Крымской войны ракетная батарея сначала была упразднена, но затем восстановлена как полубатарея.

В мирное время все шесть армейских корпусов должны были иметь по три пеших резервных батареи восьмиорудийного состава, корпуса гвардейский и гренадерский — по одной, а кавказский — четыре батареи. Резервные батареи армейских корпусов соединялись в шесть сводных армейских бригад, образующих две резервные артиллерийские дивизии. В военное время полагалось иметь для гвардейского корпуса 6 резервных батарей, для гренадерского корпуса — 6 резервных батарей, для 6 армейских корпусов — 90 резервных батарей, для кавказского корпуса — 4 резервные батареи — всего 112 батарей.

К 1863 г. после первоначальных преобразований пешая артиллерия состояла из 28 артиллерийских бригад, по две батарейных батареи и по одной нарезной батарее в каждой[143], Забайкальской линейной артиллерийской бригады и 6 отдельных батарей. Конная артиллерия сводилась в 8 бригад двухбатарейного состава (гвардейская бригада имела четырехбатарейный состав). Все артиллерийские парки составили 8 парковых бригад и 4 летучих кавказских парка. В 1869 г. число пеших бригад было доведено до 47, по числу пехотных дивизий, кроме того, действовали 1 бригада Туркестанского военного округа, 1 бригада Восточно-Сибирского округа и 1 батарея Западно-Сибирского округа. Каждая бригада имела по три батареи, Кавказская, гренадерская, 19-я, 20-я и 21-я — по четыре батареи. Конная артиллерия имела 4 гвардейские батареи и 7 конноартиллерийских бригад[144]. К началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. пешая артиллерия состояла по числу пехотных дивизий из 48 бригад пешей артиллерии, 3 бригад особого состава. В каждой бригаде было 8 батарей, причем 4 батареи имели на вооружении батарейные пушки. Полевая конная артиллерия состояла из 27 регулярных и 29 казачьих батарей.

5 конных гвардейских батарей были сведены в конноартиллерийскую бригаду, полевые конные батареи прямо придавались дивизиям: 1-я — 7-я кавалерийские дивизии получили по две батареи; 8-я — 14-я дивизии — по 1 регулярной и 1 казачьей батарее, остальные 22 казачьи батареи распределены по казачьим частям[145]. Батареи конной артиллерии к началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. были перевооружены стальными нарезными дальнобойными пушками, заряжавшимися с казенной части.

Вся артиллерия, как и другие рода войск, имела четыре штата: один кадровый, два штата мирного времени (усиленный и обыкновенный) и один штат военного времени[146]. Резервная артиллерия состояла из 6 резервных пеших артиллерийских бригад, по шесть батарей каждая. В военное время каждый артиллерийский взвод развертывался в батарею, а каждая батарея — в 4 батареи. Таким образом, каждая резервная бригада развертывала 24 батареи. Из этого числа 16 батарей придавалось резервной пехоте, а оставшиеся 8 оставались на месте в качестве запасных. В итоге во всех 6 артиллерийских бригадах образовывалось 96 резервных батарей и 48 запасных. Все резервные батареи по особому расписанию сводятся в 24 резервные бригады и придаются к формируемым из резервов пехотным дивизиям.

По сравнению с мирным временем число резервных батарей увеличилось в четыре раза. Кроме пешей артиллерии была также конная резервная артиллерия. В мирное время в каждом корпусе полагалось иметь по одной полубатарее (четыре запасные), все они сводились в 3 сводные резервные батареи. В военное время их число доводилось до 10.

Всего в составе полевой артиллерии в 1876 г. по военному времени состояло 365 батарей при 2 809 орудиях.

Изменение числа личного состава артиллерии в рассматриваемое время видно из следующих данных[147]:

Год Численный состав 1863 99 030 1864 84 245 1865 84 392 1866 81 349 1867 77 540 1868 74 612 1869 73 726 1870 76 455 1871 80 521 1872 78 208 1873 87 159 1874 84 635 1875 91 290 1876 89 092 1877 199 127 1878 149 823 1879 124 651

Состав полевой артиллерии оставался без особых изменений до 1888 г., хотя и было признано целесообразным усилить число полевых орудий на каждую тысячу пехоты, снабдить полевую артиллерию орудиями навесного действия и уменьшить число орудий в батареях (с 8 до 6), чтобы сделать последние более подвижными.

Лишь с 1888 г., когда началось преобразование резервной пехоты, было решено увеличить резервную артиллерию. Всего требовалось иметь к 15 резервным дивизиям второй очереди 30 резервных и 2 запасных батареи. Для обеспечения стрелковых бригад, формировавшихся в Европейской России, в 1890 г. было создано 10 легких батарей (по две на бригаду). Была усилена также артиллерия обоих Сибирских и Туркестанского округов.

Сверх того, было решено приступить с 1889 г. к формированию мортирных полков (трех-, четырехбатарейного состава). Всего было сформировано пять полков (16 мортирных батарей). Некоторое увеличение имела конная артиллерия.

Укреплена была крепостная и осадная артиллерия. В частности, сформированы 3 осадных батальона. Наконец, была улучшена организация артиллерийских парков. С 1886 г. каждая артиллерийская дивизия стала иметь свой летучий парк, который в случае войны должен был развертываться в парковую бригаду.

Подвижные же парки решено было иметь лишь в военное время. Кадром их служили солдаты, обслуживавшие артиллерийские склады.

Состав полевой и резервной артиллерии за последние 20 лет XIX в. виден из данных табл. 15.

Таблица 15[148]

Подразделения 1881 г. 1891 г. 1895 г. Пешие артиллерийские бригады 51 (298 батарей) 51 (305 батарей) 51 (317 батарей) Отдельные пешие батареи 1 – – Артиллерийские полки – – 1 Мортирные полки – 2 (8 батарей) 5 (16 батарей) Горные батареи (полки) – 3 горных батареи 1 полк (3 батареи) Конные батареи 26 28 28 Конногорные батареи 1 2 2 Казачьи батареи 21 20 20 Резервные бригады 6 (36 батарей) 5 (30 батарей) 6 (38 батарей) Всего батарей 383 396 428 Летучие парки 48½ 55½ 54

В 1895 г. была принята новая организация полевой артиллерии. Батареи сводились в дивизионы. Каждый дивизион имел две или три батареи. Все приведенные мероприятия находили свое отражение в изменении численного состава артиллерии. За последние 20 лет личный состав возрос в полтора раза, что свидетельствует об увеличении удельного веса артиллерии как отдельного рода войск.

Численность личного состава артиллерии в 1881–1900 гг. дана ниже[149]:

Год Численный состав 1881 107 601 1882 110 199 1883 110 549 1884 110 728 1885 114 325 1886 116 614 1887 117 601 1888 109 723 1889 114 377 1890 115 875 1891 117 621 1892 121 123 1893 130 802 1894 135 196 1895 140 946 1896 146 563 1897 154 048 1898 159 547 1899 154 673 1900 151 142

Инженерные войска. Первоначальное формирование инженерных войск было произведено в 1857 г.

По Положению 1857 г. было определено иметь 10 саперных батальонов и 1 полубатальон. Число понтонных парков осталось прежним — 7. Все саперные части были сведены в 4 саперные бригады: сводную (лейб-гвардии саперный батальон, гренадерский саперный батальон, учебный саперный батальон, понтонный гвардейский парк и гальваническая рота); 1-ю бригаду (1-й, 2-й и 3-й саперные батальоны, 1-й, 2-й и 3-й парки); 2-ю бригаду (4-й, 5-й и 6-й саперные батальоны, 4-й, 5-й и 6-й парки), Кавказскую (1-й и 2-й кавказские батальоны). Сверх того были: Лейб-гвардии коннопионерный дивизион, Коннопионерный дивизион и Финляндский саперный полубатальон[150].

26 августа 1864 г. вошло в жизнь новое положение, по которому саперные батальоны были подразделены на полевые и резервные. Их стало 11: гвардейский, гренадерский, 7 армейских и 2 кавказских. Кроме того, сформировано еще 3 резервных батальона. Понтонных батальонов оставлено 6, все они причислены к разряду полевых[151]. К 1876 г. в инженерных войсках были сделаны преобразования, свидетельствующие о серьезных сдвигах в сознании руководителей армии.

В состав инженерных войск вошли: 15 саперных батальонов, 6 понтонных полубатальонов, 3 железнодорожных батальона, 6 военно-телеграфных парков, 4 полевых инженерных парка. Из них было образовано 5 саперных бригад (1-я, 2-я, 3-я, 4-я и Кавказская). К составу инженерных войск были отнесены также 5 линейных рот и 2 осадных инженерных парка, в которых состояла и осадная артиллерия. Осадная артиллерия сводилась в 2 парка по 4 отделения в каждом (1-е и 2-е располагались в Риге, 3-е и 4-е — в Новогеоргиевске, 5-е и 6-е — в Тирасполе, 7-е и 8-е — в Киеве; одно осадное отделение было в Тифлисе). Запасные отделения находились в Киеве и Петербурге[152].

Штатный численный состав инженерных войск изменялся в рассматриваемый период следующим образом[153]:

Год Численный состав 1863 23 136 1864 17 474 1865 19 082 1866 17 954 1867 18 333 1868 15 853 1869 15 649 1870 15 787 1871 17 378 1872 16 922 1873 16 704 1874 16 034 1875 16 588 1876 19 621 1877 38 065 1878 29 434 1879 22 305

После войны 1877–1878 гг. в составе инженерных войск произошли новые изменения. В 1883 г. образована 5-я саперная бригада в составе 2 саперных батальонов, 3 военно-телеграфных и 1 полевого инженерного парка. Еще 2 военно-телеграфных парка были сформированы на Кавказе. Кроме того, для Западно-Сибирского и Восточно-Сибирского округов сформировали 2 отдельные полевые роты[154]. Для подготовки резервов было решено в 1884 г. сформировать при каждом из 17 саперных батальонов по две резервных саперных роты, а для подготовки запасных батальонов выделять кадры от каждого батальона. Это дало возможность довести число резервных саперных рот до 34.

Важным мероприятием явилось формирование в 1886 г. особой железнодорожной бригады, для чего 2-й, 3-й и 4-й железнодорожные батальоны были выключены из состава саперных бригад. При этом каждому из этих батальонов было прибавлено по 5-й роте, — на основе которой в случае мобилизации развертывался резервный железнодорожный батальон. Кроме того, был образован еще 1 железнодорожный батальон для эксплуатации Закаспийской железной дороги. Новым было сформирование 2 речных минных рот, учреждение 9 крепостных саперных рот, 6 крепостных телеграфов и 1 воздухоплавательного парка, имеющего 4 отделения.

В 1894 г. началась более решительная перестройка инженерных войск. В основу был положен принцип, чтобы в каждом корпусе был усиленный саперный батальон и запасная рота и, следовательно, каждая дивизия должна была иметь саперную роту. Исходя из этого, нужно было иметь 25 действующих и 2 резервных саперных батальонов в составе трех саперных и одной телеграфной роты каждый, с придачей ему легкого шестового парка. Состав инженерных войск в 1881–1895 г. показан в табл. 16.

Таблица 16[155]

Инженерные войска 1881 г. 1891 г. 1895 г. Саперные бригады 5 6 7 саперные батальоны 15 17 25½ понтонные батальоны 8 8 8 железнодорожные батальоны 5 1 1 военно-телеграфные парки 9 17 – полевые инженерные парки 5 6 6 осадные парки 2 2 2 Железнодорожные бригады – 1 (3 батальона) 1 (3 батальона) Отдельные железнодорожные батальоны – 2 2 Отдельные саперные батальоны (роты) ¾ 1¼ 12 Крепостные минные роты 2 8 9 Речные роты – – 2 Крепостные военные телеграфы – 4 6 Воздухоплавательные парки (отделения) – 1 4

Резервом инженерных войск служили крепостные войска, число подразделений которых показано в табл. 17.

Таблица 17[156]

Резерв инженерных войск 1881 г. 1891 г. 1895 г. Крепостной пехотный батальон 1 – – Крепостные артиллерийские батальоны 43½ 47 53 Крепостные пехотные полки – 1 2 Отдельные крепостные пехотные батальоны – 26 29 Крепостные артиллерийские роты – – 10 Осадные крепостные батальоны – – 3 Вылазочные батареи – 5 5

В целом же численный состав инженерных войск все время возрастал, что видно из следующих данных[157]:

Год Численный состав 1881 22 737 1882 23 374 1883 23 523 1884 23 259 1885 25 650 1886 26 198 1887 26 362 1888 26 529 1889 25 684 1890 24 092 1891 25 672 1892 25 493 1893 29 029 1894 29 544 1895 30 087 1896 32 096 1897 33 145 1898 34 640 1899 35 071 1900 31 329

Таким образом, под влиянием развития военной техники происходила унификация всех родов оружия и создавалась оперативно-тактическая организация каждого рода войск, отвечающая утвердившемуся во второй половине XIX в. способу ведения военных действий.

Местные войска. К этой категории относится группа войск, которая несла лишь внутреннюю (караульную и конвойную) службу. Поэтому в них входили только пехотные подразделения. По своим функциям местные войска разделялись на несколько видов. Местные батальоны несли гарнизонную службу в отдаленных местностях и городах России.

Местные команды (постоянные или временные) несли караульную и конвойную службу в уездных городах, были еще временные команды (формировались только в военное время). Конвойные команды предназначались для конвоирования арестантов.

Все эти войска заменили корпус внутренней стражи, упраздненный в 1864 г. Отдельную группу местных войск составляли крепостные войска, состоявшие из крепостной пехоты и крепостной артиллерии.

В местных войсках проводилось сокращение. В 1880 г. они насчитывали 136 401 чел., в 1890 г. их стало уже 55 271 чел., к концу же века цифра этих войск стабилизировалась на 23 тыс. чел.

В противоположность им стали расти части специального или вспомогательного назначения. Во-первых, из корпуса жандармов были выделены полицейские части при войсках (одна гвардейская и пять армейских кадровых команд, переформированных в военное время в эскадроны)[158], во-вторых, были усилены дисциплинарные батальоны (6½ батальона)[159], мастеровые и рабочие команды (26 команд), крепостные жандармские команды; наконец, нестроевые команды для работы в артиллерийских и интендантских складах (26 команд).

Численность этих войск изменялась с 93 195 чел. в 1880 г. до 20 325 чел. в 1895 г.

Таким образом, на местные и вспомогательные войска возлагалась охрана существующего общественного порядка и выполнение главным образом полицейских функций.

Финские войска. Финские части входили в состав местных войск. Они имели свою организацию и устройство. Комплектование этих войск шло до реформы 1874 г. по особым правилам, а после установления всеобщей воинской повинности по общегосударственной системе.

Изменение численного состава финских войск представлено в табл. 18.

Таблица 18[160]

Год По штату По списку генералы и офицеры унтер-офицеры рядовые генералы и офицеры унтер-офицеры рядовые 1890 220 507 4 848 172 483 4 556 1895 224 590 5 237 219 552 4 997 1900 239 590 5 237 218 590 5 287

Изменение состава регулярных войск за последнее двадцатилетие XIX в. видно из сводной таблицы (табл. 19).

Иррегулярные части (казачьи войска). В середине XIX в. в ведении Военного министерства были: Донское, Черноморское, Кавказское линейное, Уральское, Оренбургское, Астраханское, Дунайское (Новороссийское), Азовское, Сибирское и Забайкальское казачьи войска. Кроме них были также отдельные казачьи поселения, не имевшие особого административного устройства, но наряду со всеми выставлявшие казачьи части.

Таблица 19[161]

Год Всего войск Действующие Резервные Местные Запасные Вспомогательного назначения 1880 858 275*/34 917 588 747 73 697 136 401 13 624 45 806 1881 812 484/33 050 583 557 71 696 93 173 22 048 42 010 1882 819 769/30 831 604 956 78 061 76 464 10 764 39 524 1883 798 908/30 889 585 172 77 277 76 812 17 263 42 384 1884 807 009/30 390 591 872 79 345 77 778 16 197 41 817 1885 824 762/30 655 611 207 77 422 84 913 8 275 42 945 1886 840 568/31 196 618 666 78 849 80 892 7 394 54 561 1887 853 589/32 086 633 521 81 515 76 898 6 556 55 099 1888 820 484/32 644 608 659 78 323 72 256 6 059 55 187 1889 831 740/33 023 619 681 88 529 60 904 6 334 55 170 1890 842 380/33 545 624 470 99 921 55 271 6 864 56 052 1891 852 149/34 244 633 591 78 860 75 529 7 301 56 868 1892 863 290/34 794 640 130 82 492 75 115 7 298 58 255 1893 926 777/35 332 682 815 120 894 56 698 7 569 58 801 1894 940 413/35 500 685 370 129 910 57 886 7 694 59 553 1895 954 239/36 569 654 105 полевых и крепостных 81 363 19 828 7 869 61 830 1896 972 082/37 621 767 761 полевых и крепостных 114 086 19 109 8 010 63 116 1897 995 145/38 008 704 465 полевых/82 934 крепостных 118 967 17 319 7 702 63 758 1898 1 013 012/88 616 744 438 полевых/86 285 крепостных 90 053 18 791 10 052 63 427 1899 1 024 268/39 138 748 252 полевых/93 016 крепостных 90 016 18 353 9 941 64 459 1900 1 005 292/38 908 725 495 полевых/88 312 крепостных 89 936 23 198 10 019 62 637

* В числителе дается число рядовых, в знаменателе — число генералов и офицеров.

Центральное управление всеми казачьими войсками осуществлялось через Департамент военных поселений[162].

Каждое отдельное войско возглавлял наказный атаман. Войсковой атаман Донского казачьего войска имел права командира корпуса; наказные атаманы Черноморского, Кавказского, Сибирского, Оренбургского и Уральского войск подчинялись командирам отдельных корпусов (по принадлежности), а Азовского, Астраханского и Забайкальского — генерал-губернаторам.

Управление каждым войском, за исключением Донского, подчиненного в военном отношении непосредственно министерству, разделялось на главное и местное.

Главное управление осуществляли командиры корпусов (или генерал-губернаторы) через войсковой круг, местное управление включало в себя войсковое и станичное.

Станичное управление осуществлял станичный атаман, в распоряжении которого было выборное станичное правление. Войсковое управление осуществлялось в округах окружными начальниками, опиравшимися на окружные дежурства, в полковых округах — полковыми командирами, располагавшими полковыми правлениями.

В строевом отношении казачьи части во время походов составляли пешие батальоны (или полки), конные полки, артиллерийские батареи, пешие или конные (последние в ряде войск сводились в артиллерийские бригады).

Казаки отбывали воинскую повинность по особым правилам. Повинность была обязательна для казачьего населения всех сословий. Все лица, обязанные воинской повинностью, составляли так называемый «строевой разряд», в котором рядовые числились 30 лет (в гвардии — 22 года), а офицеры — 22 года.

Казаки несли полевую службу обычно вне пределов войска в течение 25 лет и внутреннюю, в пределах войска, — в течение 5 лет. Во время прохождения действительной службы казаки отпускались в долгосрочные отпуска (льготы). Фактически на действительной службе казаки были от 10 до 12 лет и на льготе — от 13 до 15 лет.

Для несения службы казаки выставляли, как правило, целые части: пешие батальоны (полки), конные сотни (полки), батареи (бригады). Младший командный состав готовили полковые окружные школы (на 50 чел. каждая) и войсковые артиллерийские школы (на 20 чел.).

Офицерские кадры готовились через существующую сеть военно-учебных заведений, где имелись соответствующие вакансии — Донского войска — 50, Черноморского — 14, Кавказского линейного — 8, Дунайского — 8, Оренбургского — 40, Уральского — 36, Сибирского линейного — 110.

Кроме того, в офицеры производились лица, окончившие средние и высшие гражданские школы. Практиковалось также производство из казаков — дворян и недворян.

Казачьи войска выставляли с 1856 по 1862 г. следующее количество частей: в 1856 г. — 389 сотен и эскадронов, 5 батальонов, 14 батарей; в 1862 г. — 475 сотен и эскадронов, 8½ батальона, 17 батарей.

С 1862 по 1871 г. Военное министерство произвело радикальную перестройку казачьих войск.

В результате пересмотра состава войск были преобразованы Донское, Черноморское, Терское, Астраханское, Оренбургское, Уральское, Сибирское, Забайкальское и Амурское (последнее в 1889 г. было разделено на два — Амурское и Уссурийское) войска; образовано вновь Семиреченское войско; упразднены Азовское и Новороссийское войска, а также Тобольский и Томский городовые полки.

С этого времени наказные атаманы стали пользоваться правами генерал-губернатора (или губернатора) и командующего войсками области. Земли каждого крупного войска были разделены на отделы. В связи с этим было создано: в Донском войске — 4, в Кубанском — 5, в Терском — 2, в Астраханском — 2, в Оренбургском — 2, в Сибирском — 4 отдела. В остальных войсках отделов не было.

В 1875 г. Донское казачье войско получило новый Устав о несении воинской повинности. Как и прежде, военная служба была обязательна для всех рядовых казаков. Срок службы был сокращен: действительной (полевой) — до 15 лет и внутренней — до 5 лет. Указанный срок полевой службы разделялся на три очереди (1 год службы, 2 года льготы). Офицерский состав и чиновники были освобождены от обязательной службы и подчинялись общим правилам. К 1881 г. каждое войско получило «Положение» о порядке службы, согласованное с уставом о воинской повинности[163]. Принятые уставные документы действовали до конца XIX в.

Для подготовки офицеров было увеличено при военных училищах число вакансий до 330. Донское войско имело 114 вакансий, Кубанское — 70, Терское — 20, Астраханское — 6, Оренбургское — 61, Уральское — 32, Сибирское — 22, Семиреченское — 5. Итогом преобразований должно было явиться приближение иррегулярных войск к регулярным. В последующие годы этот процесс продолжался.

Численный состав казачьих войск был в общем стабильным. Это видно из табл. 20.

Число частей в казачьих войсках, выставляемых в мирное время, представлено в табл. 21.

Таблица 20[164]

Год Должно быть по штатам военного времени Состояло на действительной службе по штатам мирного времени генералов и офицеров рядовых казаков генералов и офицеров рядовых казаков 1856 3 451 156 726 2 050 80 100 1862 3 977 183 544 2 170 80 992 1871 4 065 179 340 1 681 61 952 1876 3 823 162 785 1 746 48 043 1881 3 646 156 954 2 174 54 097 1886 3 736 160 684 2 242 48 277 1891 4 184 172 650 2 591 59 120 1896 4 113 174 162 3 670 63 991 1900 4 400 186 000 3 495 63 688

Таблица 21[165]

Казачье войско На 1 января 1881 г. На 1 января 1895 г. полков, батальонов, сотен эскадронов и сотен пеших сотен и команд орудий полков и батальонов эскадронов и сотен пеших сотен и команд орудий Донское 21 полк 124 14 46 19 113 9 92 Кубанское 10 полков, 2 батальона 62 10 30 11½ полка, 6 батальонов 78 28 26 Терское 5 полков, 1 сотня 21 – 12 4½ 26 – 8 Астраханское 1 полк 4 – – 1 4 – – Уральское 2½ полка, 2 сотни 17 – – 3 20 – – Оренбургское 6 полков 30 – 20 6 32 3 24 Семиреченское 1 полк 4 – – 1 4 – – Амурское 1 полк, 2½ батальона 2 2½ – 1 полк, ½ батальона 2 1 – Сибирское 3 полка 18 – – 3 18 – – Забайкальское 1 полк, 2 батальона 6 8 8 2, 2 батальона 10 10 8 Уссурийское – – – – – 1 – – Другие казачьи части – 2 3 2 – 2 – – Всего 51½ полка, 4 батальона 2 полубатальона 290 37½ 118 51½ полка, 8½ батальонов 310 51 156

Кроме собственно казачьих частей, в состав иррегулярных войск входили также национальные формирования, так называемые «Инородческие войска». В 1862 г. в их составе было 3½ эскадрона, 25 сотен конницы, 1 дружина и 1 сотня пехоты. Число войск в этих войсках было непостоянным.

Изменение состава национальных милиционных формирований дано в табл. 22.

Таблица 22[166]

Год По штатам По списку Было на службе генералы и офицеры рядовые генералы и офицеры рядовые генералы и офицеры рядовые 1862 124 4166 82 3115 82 3115 1871 132 5619 131 5612 132 5555 1876 126 4374 125 4410 114 4371

В последней четверти милиционные части продолжало выставлять население Кавказа и Закаспийских областей. Большая часть этой милиции не имела постоянной организации и состояла из конных сотен (Кубанская, Терская и Дагестанская милиция). Наряду с ними действовали милиционные части, получившие одинаковое военное значение с регулярными кавалерийскими и казачьими частями. К ним относились Дагестанский конный полк и Туркменский конно-иррегулярный дивизион, входившие в Закаспийскую казачью бригаду.

Государственное ополчение. Взгляд на ополчения изменился. В середине века ополчению придавалось значение вспомогательной части вооруженных сил. В связи с этим ему уделялось мало внимания. Нужно было сначала упорядочить кадровую армию и обеспечить ее материальными ресурсами и обученным запасом. Эта задача в основном была решена к 80-м годам XIX в. Кадровая армия получила четкую организацию и хорошую материальную базу. Война 1877–1878 гг. выявила, что обученный запас довольно быстро был исчерпан и в связи с этим пришлось призывать для пополнения частей ратников первого разряда в количестве 185,5 тыс. чел. Назревающая угроза европейской войны вынудила правительство призвать еще 65 тыс. ратников. По окончании войны ополчение распустили по домам. Опыт использования ополченских кадров во время последней войны показал необходимость радикального преобразования ополчения. Без введения четкой организации и без должной подготовки ополчение не могло стать серьезной боевой силой. Между тем в европейских странах — Германии, Австро-Венгрии, Франции и Италии — было много сделано для сближения кадровых войск с милиционными (ландвером, ландштурмом и т. п.). Русские военные круги сильно обеспокоились увеличением численности войск в соседних державах. Вновь вопрос об ополчениях стал предметом обсуждения. В 1888 г. были изменены основания для зачисления в ратники ополчения первого разряда и изменена организация ополченских частей. По правилам 1876–1877 гг. ополчение состояло из отдельных дружин и конных сотен, которые затем придавались к регулярным войскам, но из них не формировались крупные тактические единицы. По новому же Положению 1891 г.[167] было решено дать ополчению более полную организацию, образовывая в нем высшие соединения (бригады и дивизии).

Кроме того, было решено формировать не только пехотные и кавалерийские части, но также артиллерийские и инженерные (пешие батареи, крепостные артиллерийские роты, саперные роты), для обеспечения же перехода к твердой организации — иметь минимальный кадр из расчета 2 чел. на роту, сотню и батарею (всего 2 880 чел.).

Деление ратников на два разряда оставалось, но по новому Положению в число ратников первого разряда зачислялись лица, отбывшие срок действительной службы и запаса.

Основной массой ополчения были уже обученные контингенты. Введение же для них ежегодных сборов позволяло держать эти кадры на уровне современных требований.

В соответствии с этим Военное министерство в 1888 г. обсудило вопрос на комитете по мобилизации войск о создании 320 дружин в составе 20 пехотных дивизий; 40 артиллерийских батарей в составе 20 полков; 80 конных сотен в составе 20 полков, 20 крепостных артиллерийских рот в составе 5 дружин и 20 саперных рот в составе 5 дружин — всего на 400 тыс. ратников[168].

В соответствии с утвержденными в 1892–1894 гг. ведомостями ополченские формирования должны были выставить следующие губернии: Петербургская — 3 дружины, Новгородская — 4, Псковская — 3, Эстляндская — 1, Архангельская — 1, Олонецкая — 1, Виленская — 6, Гродненская — 6, Ковенская — 5, Лифляндская — 2, Курляндская — 1, Витебская — 5, Киевская — 15, Волынская — 11 и т. д.[169]

Таким образом, в течение второй половины XIX в. ополченская повинность превратилась из общинной в личную, из сословной во всеобщую, из временной в постоянную. Теперь ополчение было включено в общую военную систему и сближалось с регулярными войсками в части организации и устройства[170].

Эволюция организации и устройства армии в XIX в. показывает, что армия представляет собою историческую классовую категорию. Являясь составной частью эксплуататорского государства, армия претерпевала все изменения, происходившие в государстве — органе, обеспечивающем господство правящего класса. Военные реформы, коснувшиеся всех сторон жизни армии, определялись, с другой стороны, изменениями материально-технической основы войны в целом и военных действий в особенности. Перевооружение армии дальнобойным, казнозарядным стрелковым и артиллерийским оружием предопределило организацию и тактическое устройство каждого рода войск. Все это обусловило изменение форм управления и боевой подготовки.

Правящий класс взял на вооружение буржуазные формы организации и устройства армии и современные способы ведения войны и боя. Но все это делалось для сохранения существующего строя. Как дореформенная, так и пореформенная армии выражали интересы того класса, который ее создал и осуществлял его внутреннюю и внешнюю политику. Она оставалась «орудием реакции, слугой капитала в борьбе против труда, палачом народной свободы»[171].

2 Комплектование войск рядовым и офицерским составом

Комплектование войск рядовым составом в первой половине XIX в.

Сложившаяся на рубеже XVII–XVIII вв. рекрутская система комплектования соответствовала феодально-крепостнической социальной основе царской России. Крестьяне, рабочие и другие податные сословия общества поставляли рядовой состав, дворяне — офицерский. Рекрутская система несомненно была для своего времени прогрессивным явлением. Ее введение позволило создать постоянную регулярную армию, имевшую типовое вооружение и форму и содержавшуюся на средства государства. Эта армия была однородная в национальном отношении, поскольку рекрутскую повинность несли главным образом русские крестьяне и горожане. В последней четверти XVIII в. эта повинность была распространена на Белоруссию и Украину.

Однако наряду с положительными чертами рекрутская система имела существенные недостатки. При этой системе государство было вынуждено содержать большую в численном отношении армию, отягощавшую бюджет страны. Хотя численность войск в мирное время всегда была велика, однако она была всегда недостаточной для военного времени. В ходе войны приходилось прибегать к усиленным наборам и пополнять армию необученным контингентом. При этом каждый новый набор вызывал недовольство дворян, поскольку они теряли рабочую силу. По этой же причине попытки правительства сократить сроки службы и за счет этого создать обученный запас наталкивались на сопротивление крепостников. Отсутствие обученного запаса создавало хронический некомплект полков не только в военное, но и в мирное время. Таким образом, рекрутская система ограничивала возможность получать быстро, и, главное, своевременно обученное пополнение.

Вторым недостатком рекрутской системы являлось то, что при длительных сроках службы армия постоянно имела в своем составе больше солдат старших возрастов, чем молодых. Опытность этих солдат не заменяла других качеств, которыми обладали молодые солдаты: выносливости, подвижности и т. п. Правда, когда войны шли одна за другой, то вследствие убыли в ходе войны войска в большей своей части стали состоять из едва обученных рекрутов. Вот почему Барклай-де-Толли писал в 1810 г. канцлеру Румянцеву: «Вместо сильных и мужественных войск полки наши составлены большей частью из солдат неопытных и к тягостям войны неприобыкших. Продолжительная нынешняя война (имеется в виду война 1806–1812 гг. с Турцией. — Л. Б.) затмевает в них наследственные геройские добродетели; дух национальный от бремени усиленной и бесполезной войны, как и силы физики, начинают ослабевать»[172]. Еще больше обновился состав войск в ходе Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов 1813–1815 гг., но по окончании походов войска слабо обновляли свой состав.

Третьим недостатком этой системы комплектования были многочисленные изъятия в несении военной службы. От военной службы было освобождено почти 20 % мужского населения страны. Изъятия шли по классовому и сословному признакам. Прежде всего, от обязательной службы освобождалось дворянство. Правительство могло призвать дворян лишь в случае опасности существования государства. Манифестом 1807 г. купеческое сословие также освобождалось не только от поставки рекрутов, но и от денежной повинности[173]. Освобождалось от службы в армии и духовенство. В эту категорию входило все духовное сословие, включая и членов семей духовенства. И хотя никаких законодательных актов по освобождению этого сословия от воинской повинности не было, тем не менее все лица, числившиеся в духовном ведомстве, не несли никаких обязанностей по военной службе. Лишь иногда правительство, спохватываясь, делало разбор всех этих лиц и производило запись их в податные сословия. Последний такой разбор был проведен в 1854 г.

Только по этим разным сословным изъятиям освобождалось от службы в армии в общем до 2 млн. мужчин.

По национальному признаку (полностью или частично) освобождались от службы ряд народностей Сибири, жители Кавказа, Башкирии (последним было дано право денежной замены), Бессарабии, крымские татары, а также армяне и татары Астраханской губернии.

По территориальному признаку освобождались все жители отдаленных районов Сибири, жители Архангельской губернии (дано право денежной замены) и др. Сюда же относились изъятия по правам переселения. Этим правом пользовались переселенцы из Западной Европы — немцы в Поволжье, на Украине и на Кавказе, а также многочисленные переселенцы с Балкан (сербы, болгары, греки).

Льготы по военной службе давало также образование, однако какой-то продуманной системы по этому вопросу не было. Наконец, нужно указать на частные изъятия в наборе для мещан и крестьян, например, для лиц, занимающих должности по выборам в обществах.

В целом в середине века число лиц, освобожденных от воинской повинности по перечисленным признакам, составляло от 5 до 6 млн. чел. Следовательно, вся тяжесть рекрутской повинности падала на крестьян и рабочих.

Все эти недостатки стали отчетливо проявляться в начале XIX в., т. е. в тот период, когда страна вступила в период кризиса феодально-крепостнического строя. Рекрутская система перестала отвечать требованиям времени и нуждалась в замене более совершенной всесословной воинской повинностью, но ее введение было возможно лишь при переходе от феодально-крепостнического строя к капиталистическому.

Порядок проведения наборов определялся рекрутским уставом 1810 г., который повторял все основные положения «Генерального учреждения» 1766 г.[174] Но в отличие от предыдущего устав 1810 г. ввел очередной порядок набора рекрутов, хотя сохранил принцип общинной, а не личной повинности. Сущность очередного порядка наборов сводилась к тому, что все семьи каждого призывного участка вносились в очередные списки по числу работников в семье. При этом в первую очередь давали рекрутов семьи, которые имели большее число работников. Рекрутские очереди возобновлялись через каждые три года и утверждались казенными палатами[175].

Очередная система, выработанная долголетней практикой, удержалась до 1874 г.

Кроме того, устав 1810 г. определил деление страны на рекрутские участки как основную единицу для раскладки повинностей на население. Эти участки совпадали с административным делением податных обществ. Таким образом, мещане в городах имели свои участки, крестьяне в волостях свои, при этом отдельно для крестьян государственных, удельных, помещичьих.

Раскладка по участкам производилась так: число ревизских душ умножалось на объявленное число поставки с каждой тысячи душ и затем делилось на 1 000 (например, в участке состоит 7 500 ревизских душ. Набор объявлен из расчета 4 чел. на 1 000 (7 500×4:1 000 = 30 чел.).

Полагалось проводить ежегодно по одному набору, но частые войны начала XIX в. вынуждали прибегать в отдельные годы к двум наборам и увеличивать норму поставки рекрутов.

В 1800–1801 гг. наборов не было. В 1802 г. состоялся 73-й набор по 2 рекрута с 500 душ. По этому набору намечалось собрать 52 523 чел., а было собрано 46 491 чел.; по 74-му набору, который проводился по такому же расчету в 1803 г., вместо предполагаемых 60 379 рекрутов было собрано 54 855. Оба эти набора проводились для ликвидации некомплекта армии в соответствии с решением Комиссии 1801 г. 75-й набор, проводившийся в 1804 г. из расчета 1 рекрут с 500 душ, дал еще 38 437 чел.[176] Однако в 1805 г. в связи с начавшейся войной с наполеоновской Францией норма поставки была увеличена до 4 рекрутов с 500 душ, что дало возможность получить 110 тыс. рекрутов вместо 80 166 по предварительным расчетам. И все же в том же году набор был повторен для восполнения некомплекта в полках, но уже из расчета 1 рекрут на 500 душ. Собрано было еще 58 205 чел.[177]

Война с Турцией и вторая война с наполеоновской Францией в 1806–1807 гг. вынудила правительство прибегнуть к экстраординарной мере — созыву ополчения. Набор ополченцев, как и набор рекрутов, отражал феодально-крепостническую структуру общества. Он проводился по классово-сословному признаку: рядовой состав комплектовался из крестьян (крепостных или казенных) и мещан, а офицерский — из дворян. Ополченская повинность была не личной, а общинной. Правовое положение лиц, призванных в ополчение, не менялось, так как после роспуска войска ратники милиции вновь возвращались «в первобытное состояние». При формировании милиции предполагалось, что она будет вести борьбу на той территории, где происходило ее формирование. Согласно плану, предполагалось собрать 612 тыс. ратников. В этих целях европейская часть России была разделена на 7 областей. По раскладке I область должна была поставить 90 тыс., II — 60 тыс., III — 111 тыс., IV — 140 тыс., V — 75 тыс., VI — 59 тыс., VII — 77 тыс.[178] Но затем правящие круги посчитали опасным вооружить столь большое количество крестьян, и норма была снижена до 252 тыс. чел. Основанием для этого послужили доклады главнокомандующих указанными областями. Так, например, генерал А. Беклемешев указывал, что крестьяне не хотят идти в ополчение, «в некоторых местах оказываются уже отступления от послушания и доброго порядка»[179]. Фактически было собрано всего 200 129 чел.[180]

Пока собирали ополчение, война с Францией закончилась. Вместо того чтобы распустить ополчение по домам, как обещано было в манифесте, правительство решило оставить его на пополнение армии и флота, назвав одну его часть подвижной милицией, а другую — подвижным земским войском. В армию было направлено 168 117 чел. и на флот — 9 265 чел.[181] Эти последние акты вызвали волнения среди ополченцев.

Недостаток людей заставил издать ряд постановлений об определении в армию бродяг[182], даже если они не отвечали установленным нормам по росту.

Одновременно были даны инструкции о порядке предъявления квитанций и внесения денежных взносов купцами вместо поставки рекрутов.

В 1807 г. решено было призывать также скопцов[183]. Решение об этом было повторено в 1808 г.[184]

Новый рекрутский набор проводился только в 1808 г., из расчета 5 рекрутов с 500 душ. Он должен был пойти на пополнение войск и запасных рекрутских депо. Потребность выражалась в 118 300 чел., собрано же было только 38 906 чел. Вот почему в 1809 г. был проведен 79-й набор из того же расчета. Назначено к сбору было 82 146 чел., собрано — около 60 тыс.[185]

Усиленные наборы продолжались и в 1810–1811 гг. в связи с угрозой новой войны с Францией. 80-й набор, из расчета 3 рекрута с 500 душ, дал 94 589; 81-й набор (по 4 рекрута с 500 душ) дал 120 тыс. при расчете в 135 тыс. чел.[186] В 1812 г. проводилось три набора. По чрезвычайному 82-му набору (2 рекрута с 500 душ) предполагалось собрать 70 тыс. чел.[187] Вслед за ним начался 83-й набор (по 8 рекрутов с 500 душ), по которому предполагалось собрать 181 585 чел. Но так как из 18 207 944 податных душ 3 555 798 чел. было на занятой французами территории, то собрать удалось только 166 563 чел. Вот почему в ноябре 1812 г. был проведен 84-й набор из расчета 8 рекрутов с 500 душ, лишь в Лифляндии 1 чел. с 50 душ. Он должен был дать 167 686 чел.[188]

Таким образом, страна только за один год должна была поставить почти 420 тыс. рекрутов. Предельный возраст призываемых пришлось увеличить с 35 до 40 лет и разрешить принимать рекрутов с 18 лет. Кроме того, уменьшили предельный рост (на 2 вершка) и допустили прием рекрутов с телесными недостатками. Однако и этих мер было мало, поэтому вынуждены были снова обращаться к созыву народного ополчения.

Для созыва ополчения страна была разделена на три округа. I округ дал 135 204 чел., II — 26 280 чел., III — 43 661 чел. Из них было сформировано 74 пехотных полка и 2 батальона, 9 бригад (28 дружин) и 13 конных полков и 3 сотни. Украина поставила 74 255 чел., сведенных в ополченские пешие и конные полки.

Кроме того, значительное количество ополченских формирований выставило Донское войско, народы Поволжья и Урала[189]. Следовательно, под ружье только за один год было поставлено около 1 млн. рекрутов и ратников ополчения.

85-й набор производился из расчета 8 рекрутов с 500 душ. (В Эстляндии 1 рекрут с 50 душ.) Набор дал более 200 тыс. чел.[190]

Из заграничных походов армия вернулась сильно поредевшей. Ополченские формирования пришлось распустить. Это и было причиной срочного проведения 86-го набора из расчета 1 рекрут с 500 душ. От набора освобождались Украина, Бессарабия и Грузия. Собранные по этому набору 33 417 рекрутов пошли на укомплектование войск[191]. В 1816 и 1817 гг. общие наборы не проводились, вместо них был объявлен так называемый уравнительный набор, давший 75 615 чел.[192] Вновь ежегодные наборы стали проводиться с 1818 г. Два набора 1818–1819 гг. (87-й и 88-й) проводились из расчета 2 рекрута с 500 душ, они дали 107 917 рекрутов[193]. 89-й набор 1820 г. (4 рекрута с 500 душ) дал 126 884 чел. и сверх того 5 023 недоимочных рекрута[194]. Из них на флот было направлено 7 611 чел. и на военные заводы 4 383 чел. 90-й набор был проведен только в 1824 г. (по 2 рекрута с 500 душ). По этому набору поступило 54 639 рекрутов[195]. Таким образом, в течение первой четверти XIX в. было проведено 28 наборов. Они дали армии и флоту до 2 млн. рекрутов.

Служба в армии продолжалась 25 лет. Этот срок был настолько тяжелым, что служба рассматривалась как тягчайшее наказание. «Срок для службы, определенный в 25 лет, до такой степени через всякую меру продолжителен, — писал П. Пестель, — что мало солдат оный проходят и выдерживают и потому с самого младенчества привыкают они взирать на военную службу, как на жесточайшее несчастье и почти как на решительный приговор к смерти»[196].

«Надобно вести приватную жизнь, чтобы быть очевидцем отчаяния семейств, стенания народа, тягости издержек и конечного в продолжение набора прерывания хозяйства и всякой промышленности. Время набора рекрут по нынешнему установлению есть периодический кризис народной скорби, а нечаянность рекрутских наборов производит в народе жестокие потрясения»[197], — писал генерал-майор И. А. Тутолмин.

Проекты сокращения срока службы с 25 до 12 лет представлялись правительству еще в 1811 г., но война помешала их осуществлению.

В 1817 г. барон И. И. Дибич предложил свой проект, по которому предполагалось сократить срок службы до 15 лет, но он не был осуществлен.

В 1818 г. было решено сократить срок службы на 3 года, но и то только для гвардии. Армейские же солдаты должны были служить по-прежнему 25 лет. Нужно сказать, что в Царстве Польском уже в 1816 г. был введен 16-летний срок службы. Этим Александр I стремился добиться некоторой популярности среди поляков.

Во второй четверти XIX в. в рекрутской системе существенных изменений не произошло. В 1836 г. П. Д. Киселев поставил вопрос о переходе на жеребьевую систему, но она была введена только в 1854 г. и то лишь для государственных крестьян и мещан. Сущность этой системы сводилась к тому, что основанием для призыва стали служить семейные списки, разделенные на три разряда: 1) бездомные и бессемейные одиночки и семьи, имевшие четырех работников и выше, причислялись к первому разряду, 2) «тройники» — ко второму, 3) «двойники» и те двойники, которые дали уже рекрутов ранее изданного закона, входили в третий разряд. На основе этих списков составлялись призывные списки, в которые вносились все молодые люди, достигшие 21 года (считая с 1 января). К жеребьевке привлекались вначале первый разряд, затем второй, наконец третий. Эта система в какой-то мере подготовила реализацию введенной в 1874 г. воинской повинности.

Несколько иная система набора была введена в Царстве Польском. Там призывы рекрутов производились по системе конскрипций. Ежегодно все молодые люди, достигшие 20–30 лет, распределялись на четыре разряда и затем вносились в призывные списки. К отбыванию повинности привлекались все сословия, поэтому она была общеобязательной, но не личной, так как разрешалось ставить вместо себя заместителей. Выбор людей для несения службы производился по жребию. Сначала призывался первый разряд, затем в случае недостатка людей второй разряд и потом третий и четвертый разряды.

Штатная численность войск в 1826 г. равнялась 848 201 чел. (фактически их было меньше). Для пополнения комплекта войск решено было в 1826 г. набор производить по таким категориям, как однодворцы, вольноопределяющиеся и т. п., что составило 7 572 чел. Зачетных квитанций было принято 446.

Очередной 91-й набор состоялся в 1827 г. (2 рекрута на 500 душ). Предполагалось собрать 56 284 чел, было собрано 61 996 чел.[198] На следующий год был объявлен 92-й набор из расчета 2 рекрута на 500 душ, исключая Грузию и украинские губернии, где с 500 душ брали 1 рекрута. Собрано было 59 906 рекрутов.

В связи с русско-турецкой войной 1828–1829 гг. в 1828 г. был объявлен 93-й набор (4 рекрута с 500 душ). Грузия, Бессарабия и Украинские губернии исключались. Набор дал 134 915 рекрутов[199].

94-й набор проводился в 1829 г. на всей территории страны, за исключением Грузии, Бессарабии и Украины. Поступило 64 392 рекрута[200].

95-й набор проводился в. мирный 1830 г. Норма была снижена до 2 рекрутов с 500 душ. Собрано было 70 763 рекрута. Недобор составил только 65 чел.[201]

В 1831 г. в связи с польскими событиями проводилось два набора: 96-й-набор, который исходил из нормы 3 рекрута с 500 душ, и 97-й — 4 рекрута с 500 душ. По первому набору собрано 101 035 чел. (недобор составил 2 503 чел); по второму-126 210 чел. при недоборе в 5309 чел.[202]

Последняя война с Турцией вновь поставила вопрос о необходимости отказа от рекрутской системы. Однако на пути решения этого вопроса непреодолимой стеной стояло крепостное право. Массовую армию, опирающуюся на широкий контингент обученного запаса, нельзя было создать в полуфеодальной стране.

Комиссия, сформированная для рассмотрения вопроса о способах комплектования, после длительной работы и долгих дебатов представила в 1831 г. на утверждение проект нового рекрутского устава, сохранявший принципиальные положения рекрутчины[203]. Новым было лишь то, что по уставу страна разделялась на две половины: Северную и Южную, в которых должны были проводиться наборы поочередно; лишь в исключительных случаях предусматривался набор со всей страны в целом[204]. Расчет, как и прежде, производился с каждой тысячи душ. От наборов освобождались дворяне, духовенство, купцы I–III гильдии и некоторые другие категории, например почетные граждане, казенные крестьяне, прослужившие 3 года в земских и других судах и т. п. Устав разрешал денежную замену по 1000 руб. за чел. (в Архангельской губ. — 500 руб.). Сословно-классовый характер этого устава ярко проявляется в том, что около 20 % населения страны, принадлежащего к категории имущих, по-прежнему освобождались от рекрутской повинности, и вся ее тяжесть падала на беднейшие классы; Устав сохранил бритье лбов, установленное еще в 1757 г. «Генеральным учреждением» о ежегодном сборе рекрутов[205]. Не новым было и разрешение выставлять заместителей[206].

Пока шла разработка устава, набор не проводился. В 1832 г. призвали только кантонистов и жителей Царства Польского — набор дал 15 639 чел.[207]

В 1833 г. был произведен 98-й набор на прежних основаниях. Он дал 31 141 чел., недобор составил 2 031 чел.[208]

В 1834 г. в целях создания резерва был издан указ о сокращении сроков действительной службы с 25 до 20 лет. В кадровых частях солдаты должны были служить «беспорочно» 15 лет, после чего их переводили в резервные батальоны со сроком службы в 5 лет. По прошествии этого времени солдаты увольнялись в отпуск и состояли в нем еще 5 лет[209]. Это мера дала к началу Крымской войны накопление обученного запаса в 210–212 тыс. чел. В 1834 г. 99-й набор был проведен по прежним основаниям, с Северной половины из расчета 3 рекрута с 1 000 душ собрано было 30 401 чел. Кроме того, был проведен призыв казаков и однодворцев на Украине и в Царстве Польском; все они дали еще 7 965 чел. Всего же было призвано в 1834 г. 38 368 чел.[210]

С 1835 г. счет наборов стали проводить заново по так называемым частным наборам. В этом году был проведен первый частный набор с Северной половины: собрано 47 843 чел. и зачтено квитанций 4 583, недобор составил 364 чел. Для его покрытия провели набор среди казаков на Украине — взяли 2 229 чел.[211]

В 1836 г. проводился общий набор. Предполагалось собрать 97 393 чел., собрано было 96 696, из них на флот направлено 9 156 чел., на военные заводы — 500 чел.[212]

В 1837 г. проводился второй набор с Южной половины из расчета 5 рекрутов с 1 000 душ. Было собрано 41 693 чел., зачетных квитанций предъявлено 3 222, недобор составил 4 077 чел.

В 1838 г. второй набор с Северной половины проводился на тех же основаниях. Он дал 53 389 чел., было представлено квитанций 6 554, недобор составил 1 447 чел.[213]

В этом году приняли решение разделить страну на Западную и Восточную половины, чтобы не допускать перебоя в отправлении службы в Западных губерниях[214]. В 1839 г. набор состоялся с Западной половины. Определено было собрать 55 577 чел., собрали 49 512, зачли квитанций 3 776, недобор составил 2 289 чел.[215]

Данные о проведенных в 1840–1852 гг. наборах представлены в табл. 23.

Крымская война вынудила прибегнуть вновь к чрезвычайным мероприятиям. В конце 1853 г. 10-й частный набор с Восточной половины проводился по норме 10 рекрутов с 1 000 душ. Предполагалось собрать 139 879 рекрутов. Было предъявлено квитанций — 12 264, недобор составил 253 чел., следовательно, реальных душ было 127 615 чел. (из них направлено на флот 7 тыс. чел.)[216].

В 1854 г. проводилось три набора, 11-й частный с Западной и Восточной половины (по 9 рекрутов с 1 000 душ), предполагалось собрать 222 576 чел., собрано 209 559, квитанций предъявлено 11 801; 12-й частный с обеих половин проводился из расчета 10 рекрутов с 1 000 душ, предполагалось собрать 201 335 чел., собрано 200 160; наконец, 13-й набор с Западной половины из расчета 12 рекрутов с 1 000 душ дал еще 73 194 чел. В 1855 г. общий набор по 10 чел. c 1 000 душ снова поставил под ружье 187 884 чел., вместо 198 054, предполагаемых по плану[217]. Таким образом, в ходе войны было призвано 878 тыс. чел. «Однако самой удивительной особенностью этих, часто повторяющихся наборов, — указывал Ф. Энгельс, — является то, что они дают в действительности незначительное количественное увеличение состава армии»[218]. И действительно, численность рядового состава полевой армии с 1 123 583 чел. в 1853 г. возросла только до 1 527 748 чел. в 1855 г. Так велики были потери в ходе войны. Острая нехватка людей была главной причиной того, что правительство Николая I решило созвать в 1855 г. ополчение. «Наше положение тяжело, — писал царь в начале 1855 г. канцлеру М. Горчакову, — знаю, что, когда настанет минута воззвать мне к России, она станет та же, как была в 1812 году»[219]. Спустя несколько днёй был опубликован манифест о сборе подвижного ополчения[220].

Таблица 23[221]

Год Набор Определено собрать Собрано Предъявлено квитанций Недобор 1840 Общий 98 945 87 958 9 262 1 725 1841 3-й частичный с Восточной половины 60 759 52 205 6 955 1 599 1842 4-й частичный с Западной половины 54 168 49 182 3 904 1 082 1843 4-й частичный с Восточной половины 66 577 58 364 7 526 687 1844 5-й частичный с Западной половины 53 762 49 235 4 203 324 1845 5-й частичный с Восточной половины 93 255 86 564 6 685 6 1846 6-й частичный с Западной половины Нет св. 51 978 3 427 25 1847 6-й частичный с Восточной половины Нет св. 63 183 9 042 82 1847 7-й частичный с Западной половины Отнесен на 1848 г. 71 818 5 013 70 1848 7-й частичный с Восточной половины Нет св. 71 461 – – 1849 8-й частичный с Западной половины 8 рекрутов с 1 000 душ 144 570 13 319 91 1849 8-й частичный с Восточной половины 8 рекрутов с 1 000 душ 1850 9-й частичный с Западной половины 7 рекрутов с 1 000 душ 113 375 9 475 1 279 1851 9-й частичный с Восточной половины 4 рекрута с 1 000 душ 61 584 6 642 38 1852 10-й частичный с Западной половины 7 рекрутов с 1 000 душ 25 186 – –

Ополчение должно было состоять из 335 пеших и конных дружин четырехротного состава, по 1 088 чел. в каждой дружине. Кроме того, было сформировано 4 дружины Морского ополчения общей численностью в 4 500 чел. для охраны Балтийского побережья. Все ополчение насчитывало 360 тыс. чел. Начальником ополчения был избран генерал А. П. Ермолов[222].

Таким образом, созыв ополчения являлся насущной необходимостью, позволившей увеличить численность войск еще на 35 %.

Новая попытка решить вопрос о подготовке резервов путем сокращения сроков действительной службы была сделана в ходе Крымской войны. По закону, изданному в 1854 г., срок действительной службы был определен в 20 лет, после чего солдат увольняли в бессрочный отпуск. Бессрочноотпускные в случае войны в первую очередь призывались в армию и для них в мирное время должны были проводиться периодические сборы. Так был сделан первый реальный шаг по созданию запаса армии, прошедшего длительную военную подготовку.

Но в общем наличие рекрутской системы комплектования, которая к этому времени уже изжила себя полностью, приводило к тому, что Россия не могла решить вопрос создания резервов. Энгельс с предельной ясностью указал на это, характеризуя русскую армию накануне Крымской войны. «…Россия не сможет поднять своих военных сил с 2–3% до 5 % без полной революции во всей своей социальной и политической, организации и в особенности в своем производстве…»[223]

Самое же главное состоит в том, пишет Энгельс, что «массовость средств нападения, — так же как и подвижность, является необходимым результатом более высокой ступени цивилизации; в частности, современное соотношение численности вооруженных сил и населения несовместимо ни с одной из стадий общественного развития, предшествующих эмансипации буржуазии.

Итак, современный способ ведения войны предполагает эмансипацию буржуазии и крестьянства, он является военным выражением этой эмансипации»[224].

Комплектование войск офицерами в первой половине XIX в.

Обеспечение войск командным составом в первой половине XIX в. не встречало особых затруднений. Стабильная численность войск в мирное время и относительно небольшое увеличение армии в военное время не порождали вопроса создания офицерского запаса, без чего нельзя было развертывать массовую армию. В комплектовании офицерского корпуса резко проявлялся классовый подход — офицерский корпус состоял исключительно из дворян.

Дворяне не были обязаны нести военную службу. Указы Петра III «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству»[225] и Екатерины II «Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства»[226] признавали за дворянами лишь «нравственную обязанность» службы в армии. Эти права были подтверждены Александром I. Правительство оставило за собой право призывать дворян лишь в случае опасного для государства положения.

Численность офицерского корпуса в первой половине ХIХ в. была довольно устойчива. В 1803 г. в армии было около 12 тыс. офицеров. Накануне войн с наполеоновской Францией численность офицерского корпуса составляла примерно 14 тыс. чел. Во время Отечественной войны 1812 г. в армии числилось от 15 до 17 тыс. офицеров (без учета офицеров иррегулярных войск). Во второй четверти века в регулярных частях численность офицерского корпуса почти стабилизировалась: в 1826 г. было 25 919 офицеров, в 1835 г. — 20 534, в 1845 г. — 23 748. Непосредственно перед Крымской войной в войсках состояло 26 868 офицеров.

Срок службы офицеров не был определен. Каждый офицер имел право выходить в отставку в любое время.

Ежегодная убыль в мирное время не превышала 1 500 чел. Причины убыли — выход в отставку, смерть, увольнения за преступления по службе. Освобождавшиеся вакансии заполнялись молодыми офицерами, окончившими военно-учебные заведения, и главным образом путем производства в офицеры унтер-офицеров (из дворян). Иное положение было во время войн. Поскольку потери офицеров во время боевых действий значительно возрастали, то приходилось производить в обер-офицеры унтер-офицеров из других сословий. В этом случае вновь произведенным офицерам давалось дворянство. Этим соблюдался принцип кастовости офицерского корпуса в армии.

Данные убыли численного состава офицерского корпуса во время Крымской войны приведены в табл. 24.

Таблица 24[227]

Причины убыли 1853 г. 1854 г. 1855 г. 1856 г. 1857 г. Убито в сражениях и умерло от ран 65 285 723 128 22 Умерло (естественная убыль) 586 582 936 864 663 Разжаловано в рядовые 56 69 55 34 34 Взято в плен и пропало без вести – 68 64 – 52 Исключено из службы (за служебные преступления) 16 37 5 27 34 Уволено в отставку 1371 867 660 1462 3797 Переведено в другое ведомство – – – 70 179 Всего 2094 1098 2443 2585 4781

Данные о поступлении офицерского состава в армию за эти же годы представлены в табл. 25.

Таблица 25[228]

Источник пополнения 1853 г. 1854 г. 1855 г. 1856 г. 1857 г. Из военно-учебных заведений 616 716 798 702 648 Произведено из унтер-офицеров и вольноопределяющихся 1 873 3 934 4 476 3 297 1 099 Определено из отставки 389 1 033 505 242 139 Всего 2 878 5 683 5 779 4 241 1 886

Приведенные данные свидетельствуют о том, что потребность войск в ходе Крымской войны в командном составе хотя и удовлетворялась, но главным образом за счет досрочных выпусков из военно-учебных заведений и путем производства из унтер-офицеров и вольноопределяющихся.

Комплектование войск рядовыми во второй половине XIX в.

Поражение в Крымской войне заставило Военное министерство вновь поставить вопрос о необходимости пересмотреть способы комплектования войск. Стало ясно, что рекрутская система устарела, что она не отвечает современным требованиям и служит препятствием в развитии вооруженных сил страны. Однако в первые 5 лет по окончании войны далее разговоров дело не пошло[229]. И это понятно — без решения вопроса о крепостном праве нельзя было решить вопрос о рекрутчине. Но как только вошел в силу закон 19 февраля 1861 г. об отмене крепостного права, так пало последнее препятствие на пути ликвидации рекрутской системы. Военное министерство создало в 1862 г. комиссию по пересмотру рекрутского устава 1831 г. Возглавил ее член Государственного совета Бахтин[230].

Комиссия должна была «указать те меры, которые могли бы быть приняты неотлагательно в отмену существовавших в старом порядке рекрутского набора варварских приемов, усугублявших в глазах народа тягости рекрутства и унижавших самое звание солдата»[231].

Однако предложенные комиссией меры свелись лишь к изменению порядка призыва. Сама же система осталась без изменений.

С 1863 г. наборы стали производиться по стране в целом. Рекрутские присутствия стали действовать в уездных городах. Подтверждена была отмена бритья лбов[232]. Наконец, отменено было препровождение рекрутов в полки в особой одежде, напоминающей арестантскую. Именно эти отмены и указывались в манифесте от 1 сентября 1862 г. Дальнейшие меры по переходу к буржуазному способу комплектования армии упирались в нежелание реакционных кругов отказаться от остатков крепостничества.

«Работы комиссии, — отмечалось в докладе Д. А. Милютина, — останавливаются за неразрешением внесенного на рассмотрение Государственного совета основного вопроса о том, какая часть населения должна быть привлечена к отправлению рекрутской повинности и какие лица и сословия могут подлежать изъятию от оной»[233]. Хотя дело не терпело отлагательств, Государственный совет не торопился рассматривать этот вопрос. В 1869 г. Милютин вошел с предложением к царю о представлении специальной записки о состоянии вооруженных сил страны. Такая записка была представлена в 1870 г. Милютин решительно потребовал обсудить вопрос об отмене рекрутской системы. Однако царь все еще колебался, на него давила реакционная часть знати, боявшаяся буржуазных идей Милютина, хотя они и были направлены на укрепление существующего государственного строя. Милютин был весьма озабочен тем, чтобы его доклад не вызвал «крик в лагере наших консерваторов».

Милютину помогла записка П. А. Валуева, вернувшегося из Европы после франко-прусской войны 1870–1871 гг. Он наблюдал мобилизацию и развертывание прусской армии. По согласованию с Милютиным Валуев представил царю докладную записку, в которой обосновал необходимость перехода от рекрутской повинности к новым буржуазным способам комплектования; заключая доклад, он подчеркнул, что «безопасность России требует, чтобы ее военное устройство не отставало от уровня вооруженных сил ее соседей»[234]. «Мысли невоенного о наших военных силах» Валуева произвели большое впечатление на Александра II. Царь разрешил Милютину составить соображения о введении всесословной воинской повинности. Доклад был представлен Милютиным в ноябре 1870 г. и по утверждении опубликован[235].

Отмечая важность предстоящей работы и справедливо усматривая, что с введением новых оснований комплектования армии будет завершена перестройка ее на буржуазной основе, Милютин писал в 1870 г. царю: «Ныне наступает новый период еще более коренных реформ, с целью наибольшего развития вооруженных сил наших, ввиду громадных вооружений всей Европы и практических указаний настоящей войны Пруссии с Францией»[236]. В том же году Милютин. представил царю еще одну записку о введении воинской повинности.

На предстоящую реформу Милютин возлагал огромные надежды. Он видел в ней способ решения не только военных, но и сословных, а также национальных противоречий, обострившихся после крестьянской реформы 60-х годов. «Соединение под одним знаменем лиц всех сословий и из всех частей России послужит могущественным средством к ослаблению в народе сословной и племенной розни, к правильному соединению всех сил государства и направлению их к одной общей цели»[237], - докладывал Милютин. Милютин предложил ввести воинскую повинность для всех сословий. Если ранее освобождение привилегированных сословий определялось крепостным правом, то после его отмены, писал он, «ничто, по-видимому, не препятствует справедливому распространению военной повинности на все сословия, в чем ныне более, чем когда-либо, представляется необходимость, едва ли не всеми сознаваемая». Предлагая всесословный принцип отбывания повинности, Милютин в то же время считал необходимым сохранить ряд сословных преимуществ: «Необходимо допустить многие и существенные льготы, — указывал он, — не столько в видах сохранения привилегированного положения высших классов населения, сколько в интересах самого государства и общества»[238].

Наконец, в ноябре 1870 г. были сформированы Комиссия о воинской повинности[239] и Комиссия по разработке «Положения о запасных, местных и резервных войсках и государственном ополчении». Обе комиссии возглавил начальник Главного штаба генерал-адъютант Гейден.

Комиссии приступили к работе в январе 1871 г. Но пока шла их работа, призывы проходили на основании прежних узаконений. С 1856 по 1862 г. наборы вообще не производились. Естественную убыль в войсках пополняли путем призывов отпускных. В период с 1859 по 1861 г. было призвано из бессрочного отпуска 60 тыс. и временных отпусков — 172 258 чел. В 1862 г. вместо общего набора собрали отпущенных в отпуск и другие категории, что составило 49 364 чел., из которых направили в гвардию 42 чел., в полевые войска — 47 755 чел., на пополнение кавказских войск — 1 472 чел. и оставили при губернских командах 95 чел.

Начались наборы с 1863 г. и велись по Положению 1862 г. по стране в целом и отдельно в Царстве Польском. Данные об этих наборах приведены в табл. 26.

Нужно отметить, что предполагаемые наметки наборов были выполнены с превышением только в 1863 и 1865 гг., в остальные же годы отмечается значительный недобор. В 1871 г. — 12 076 чел. в 1872 г. — 7 385 чел. и в 1873 г. — 7 317 чел. Любопытно также, что, когда в 1861 г. перед крестьянами был поставлен вопрос о переходе на жеребьевую систему, они просили сохранить очередной порядок призывов.

В работе комиссии встретились серьезные затруднения. Разнообразные предложения, поступившие от ее членов, вынуждали «отступать от прежних оснований, указанных комиссии при ее учреждении». Но главное было даже не в этом. В ходе работы «обнаружилась полная связь организационных вопросов с вопросами высшего государственного порядка — политическими и финансовыми»[240]. В связи с этим выявилась необходимость созыва Особого совещания. На совещании, состоявшемся в начале 1873 г., были «установлены основания новой организации армии»[241].

Таблица 26[242]

Год Набор Должно было поступить Поступило Зачтено по квитанциям и внесено деньгами 1863 1-й полный (по империи) 90 374 95 516 41 617 2-й полный 140 407 145 262 1865 1-й полный 124 295 115 857 18 374 2-й по Царству Польскому 16 784 12 964 1867 1-й полный 102 090 98 573 16 757 2-й по Царству Польскому 14 534 10 642 1868 1-й полный 96 031 87 523 17 595 2-й по Царству Польскому 14 613 10 927 1869 1-й полный 102 049 87 344 13 182 1870 1-й полный 103 629 93 446 13 249 2-й по Царству Польскому 16 875 12 506 1871 1-й полный 149 020 130 151 19 171 2-й по Царству Польскому 22 421 17 559 1872 1-й полный 143 847 124 226 17 120 2-й по Царству Польскому 21 027 17 204 1873 1-й полный 148 490 130 066 14 658 2-й по Царству Польскому 18 024 15 757

Одним из пунктов решений было указание, что реформу следует проводить «по мере денежных средств». В связи с этим Милютин высказал опасение, «что означенная постепенность на деле окажется слишком медленною» и реформа в конце концов будет сорвана[243].

Комиссии завершили работу, и 19 января 1873 г. Милютин сделал соответствующее представление Государственному совету, к которому прилагались проект Устава о воинской повинности и Положение о государственном ополчении[244].

Проекты были направлены членам Государственного совета и министрам для получения их мнений. Представленный проект был встречен далеко не всеми положительно. Особенно резко отзывались о нем реакционно настроенные члены совета и министры. В связи с этим было принято решение образовать Особое присутствие о воинской повинности на правах департамента Государственного совета под председательством вел. кн. Константина и провести там постатейное обсуждение обоих проектов.

Споры возникли по коренным проблемам Устава — по вопросу о личной и всеобщей повинности, о льготах и о производстве в офицерские чины. Точку зрения реакционного дворянства наиболее четко выразил министр просвещения гр. Д. А. Толстой. Он выступил за перенесение прусской системы комплектования на русскую почву. Толстой возражал против льгот вольноопределяющимся, поскольку следствием этого могло быть «засорение» офицерского корпуса выходцами из мещан и купцов. Наконец, он предлагал уравнять сроки службы для лиц, получивших низшее, среднее и высшее образование[245].

Министр иностранных дел А. М. Горчаков и товарищ министра иностранных дел Вестман также считали необходимым подольше сохранить существующий порядок комплектования армии и вообще, не спешить с введением всесословной повинности.

Отрицательную позицию, но по другим причинам заняли представители буржуазии. Они добивались больших льгот себе. В частности, их предложения сводились к освобождению от призыва одного из сыновей и внуков и узаконения права замены. Московское биржевое общество направило министру финансов Рейтерну специальную записку по этому поводу.

Страстная полемика развернулась в печати между милютинцами и защитниками «доброго старого времени». Размышляя над ходом дискуссии, Милютин писал: «Ни одно коренное преобразование в государственном строе, как бы ни было оно благодетельно и разумно, не обходится без противодействия, без критики, без жалоб… Честолюбцы и интриганы пользуются им для своих целей и поднимают тревогу болтовней в обществе и полемикой в печати»[246].

При всем различии точек зрения классовая природа спорящих лагерей была одинакова. Это была борьба внутри правящего класса из-за меры уступок. Однако при всем этом следует указать, что за реакционной кликой, в своем большинстве состоявшей из немцев, стояли дирижеры из Германии. Они всячески старались противодействовать введению новых прогрессивных начал, направленных на усиление русской армии. Бисмарк пугал Александра II призраком революции и уговаривал сохранять консервативные начала. В частности, из Германии пришла идея, что для России наиболее пригодна прусская система. Милютину удалось доказать царю, что последняя в России неприемлема[247]. 8 ноября 1873 г. после дискуссии Особое присутствие одобрило представленные проекты без существенных поправок[248].

В течение декабря 1873 г. Государственный совет рассмотрел как сами проекты, так и докладные записки (мемориалы), поступившие в Особое присутствие. В ходе заседаний вновь разгорелись споры по тем же вопросам, а также о времени проведения призыва и об отбывании службы евреями. Вновь выступили гр. Д. Толстой, кн. А. М. Горчаков, П. А. Шувалов и К. П. Победоносцев, однако Государственный совет поддержал мнение Военного министерства. 17 декабря 1873 г. обсуждение проектов было закончено и они были представлены Александру II на утверждение. 1 января 1874 г. Устав о воинской повинности был утвержден. Так, наконец, совершился переход к буржуазным принципам комплектования, которые позволили создать в России массовую армию.

Каковы же были основы нового устава?

Вооруженные силы страны разделялись на постоянные войска и ополчение. В состав постоянных войск входили: кадровая армия, пополняемая ежегодными наборами; запас армии уволенных по истечении первого срока службы; казачьи войска, служба которых определялась специально узаконенными правилами, и так называемые «инородческие» части, формируемые из лиц нерусского происхождения. В состав морского флота входили действующие команды и запасные части[249].

Призыву подлежали лица, которым к 1 января исполнялось 20 лет. Поступление на службу определялось жребием. Призывники, вынувшие номер, означавший зачисление в войска, шли на военную службу, остальные зачислялись в ополчение[250]. Срок службы определялся в 15 лет. Из них действительной службы — 6 лет, состояния в запасе — 9 лет. Для лиц, несших службу в отдаленных местностях, срок действительной службы определялся в 7 лет и в запасе — 6 лет. Особые сроки были установлены для службы на флоте: 7 лет действительной службы и 3 года в запасе. При этом Военному и Морскому министерствам предоставлялось право увольнять в запас и до истечения сроков действительной службы. Государственное ополчение составлялось из лиц, не числившихся на действительной службе, но способных носить оружие. Предельный возраст для состояния в ополчении был установлен 40 лет. Ратники ополчения делились на два разряда. В первый разряд входили четыре младших возраста. Ратники этого разряда могли быть использованы как для ополченских частей, так и в постоянных войсках (в случае недостатка запасных). Во второй разряд входили все остальные возрасты.

Устав предусматривал льготы, отсрочки и изъятия. Льготы давались по образованию. Лица, получившие высшее образование, служили 6 месяцев и состояли в запасе 14 лет и 6 месяцев. Лица, получившие среднее образование, должны были служить 1 год и 6 месяцев и состоять в запасе 13 лет и 6 месяцев. Лица, получившие образование в объеме учебных заведений третьего разряда, обязаны были служить 3 года и состоять в запасе 12 лет. Лицам с начальным образованием, входившим в четвертый разряд, полагалось служить 4 года и состоять в запасе 11 лет[251].

Освобождение от службы предусматривалось по физическим недостаткам и по роду занятий. От службы были полностью освобождены духовенство, врачи и преподаватели. Условное освобождение предоставлялось по семейному положению. Отсрочки было определено предоставлять по телесным недостаткам, для окончания образования и по имущественному положению. Устав запрещал замену и наем охотников, но он предусматривал возможность представления зачетных рекрутских квитанций, проданных государством до 1874 г.

Порядок призывов устанавливался следующим образом. Организацией наборов в уездах ведали уездные по воинской повинности присутствия, в губернии — губернские по воинской повинности присутствия. В крупных городах были учреждены городские по воинской повинности присутствия, действовавшие на правах уездных. Губернские присутствия производили раскладку новобранцев между участками и осуществляли общее наблюдение за ходом призывов и переосвидетельствованием. Уездные занимались составлением списков, определением прав призываемых и их освидетельствованием и, наконец, проведением призывов. Обычно в уезде (городе) было несколько участков; число их определялось уездным земским собранием (в городах — городским управлением). Все местности основных губерний России (европейской части) были разделены на 164 участка, по числу пехотных полков. Территориальное комплектование распространялось только на пехоту и пешую артиллерию. Гвардия, стрелковые части, конница, конная артиллерия получали новобранцев по росписи Главного штаба. Морской флот получал новобранцев по определенному списку из приморских губерний (но все они также входили в общий расчет)[252].

Казачье население несло службу на основе общеобязательной воинской повинности. Вооруженные силы войска составляли служилый состав и войсковое ополчение. Срок службы казаков определяли в 20 лет (3 года в приготовительном разряде, 12 лет в строевом и 5 лет в запасном). Для жителей Финляндии в 1881 г. было введено особое положение. Срок службы определен в 18 лет (3 года действительной службы, 2 года в запасе, 13 лет в ополчении). Лица, не попавшие на действительную службу, состояли в запасе 5 лет и проходили учебные сборы.

Устав не распространялся на жителей Закавказья (как коренных, так и русских) и на нерусское население Северного Кавказа. Лишь с 1887 г. население и этих мест было привлечено к несению службы на основании особого положения[253], предусматривавшего 3 года действительной службы и 12 лет запаса. Всем мусульманам служба была временно заменена денежным налогом. Новобранцы Закавказья и Северного Кавказа несли службу только в войсках Кавказского округа. Русские входили в общий расчет министерства и распределялись по разверсткам в другие округа.

Одновременно с работой над Уставом шла работа над «Положением о государственном ополчении». Комиссия графа Гейдена располагала проектами П. Киселева («Соображения о составе и устройстве армии»), Д. А. Милютина («Мысли о невзгодах русской армии») и Максимовского («Разделение империи на округа и система резервов»)[254].

В печати со своими предложениями выступил ряд лиц, в частности Н. Зубков и генерал Р. А. Фадеев[255]. Все эти материалы давали достаточно данных для решения вопроса. Комиссия пришла к выводу, что наиболее рациональным путем накопления запаса является ополчение. Оно разделялось на два разряда. Ополчению каждой губернии было присвоено наименование данной губернии. Проект был представлен в Государственный совет в 1876 г. и утвержден.

Закон 1876 г. действовал до 1891 г., когда был утвержден новый[256], предусматривавший более широкое использование ополчения для пополнения кадровых войск, увеличение срока пребывания с 40 до 43 лет, разделение ополчения по родам оружия. Все это сближало ополчения с кадровыми войсками. Окончательно этот вопрос нашел свое разрешение в законе 1897 г.[257]

Приступая к проведению наборов по новому закону, Милютин ожидал отрицательной реакции со стороны рабочих и тех категорий городского населения, которые раньше не несли воинской повинности. И, конечно, для этого у него были основания. Жандармское управление доносило о недовольстве новым законом в городах и особенно в западных губерниях. Однако крупных демонстраций не произошло. Отметив, что первый призыв по новому уставу прошел благополучно, Милютин вынужден был донести Александру II, что «исключение представляют лишь немногие участки, преимущественно где преобладает еврейское население, а также население некоторых больших городов»[258].

Большое беспокойство министерства вызвало появление в войсках грамотных рабочих и мещан. Сначала министерство дало указание сводить этих новобранцев в особые команды и обучать их военному делу «при штабах» части, а затем было решено распределять их по ротам и эскадронам[259]. По новому уставу в период с 1874 по 1879 г. было проведено шесть наборов. Сведения о числе набранных в армию и на флот помещены в табл. 27.

Из данных таблицы следует, что наборы в целом шли удовлетворительно. Тем не менее почти ежегодно имел место недобор (в 1874 г. — 1 542 чел., в 1876 г. — 1 952, в 1877 г. — 4 792, в 1878 г. — 2 941, в 1879 г. — 950 чел.). Как правило, это были немцы-переселенцы или евреи. Последние, не желая нести военную службу, эмигрировали за границу.

Проведенные наборы позволили Военному министерству сделать вывод, что сроки службы велики и вследствие этого рост обученного запаса идет медленно. В связи с этим Военный совет решил пойти на новое сокращение сроков действительной службы. С 1878 г. в пехоте он был сокращен до 5 лет, а в кавалерии и артиллерии оставлен прежним. В 1880 г. срок действительной службы был сокращен еще на 1 год. Это и дало возможность увеличить численность обученного запаса с 752 тыс. в 1879 г. до 1 009 тыс. чел. в 1881 г. Однако после некоторых дебатов в 1881 г. срок действительной службы был в пехоте снова установлен в 6 лет, а в специальных войсках — 7 лет[260].

Таблица 27[261]

Год Подлежало призыву Определено призвать в армию и на флот Принято на действительную службу Направлено для прохождения службы¹ Принято квитанций в зачет в гвардию в пехоту в кавалерию в артиллерию в инженерные войска другие части² на флот 1874 724 648 150 000 148 458 7 947 63 712 8 094 13 062 2 088 45 855 3 164 935 1875 693 367 180 000 178 392 10 683 78 080 8 342 17 599 3 031 60 900 1 504 747 1876 677 096 196 000 192 377 10 699 79 089 8 694 19 637 3 405 74 656 2 321 842 1877 689 825 218 000 211 510 – 27 481+82563³ 2 508+9 083 16 747+18 319 879+602 55 442 4 366 756 1878 758 750 218 000 213 125 11 169 135 391+3 432 11 604 26 449 5 019 19 539 5 397 750 1879 759 188 218 000 213 539 11 116 141 447 11 580 26 054 4 222 19 434 3 947 556

¹ При определении числа направляемых для службы в отдельные рода войск исходили из следующих норм. Во все пехотные части и полевую артиллерию направлялась 1/5 штатного состава полков, в кавалерию и конную артиллерию — 1/6, в войска, расположенные в отдаленных районах Сибири, — 1/7. Кроме того, во все полки отправлялось ¾ русских новобранцев и ¼ нерусских.

² Здесь показаны запасные и пограничные части, а также части, дислоцированные в Кавказском, Туркестанском, Сибирском и некоторых других округах. Направленные в запас не учитываются.

³ Приплюсовано число солдат, направленных в действующую армию.

Введение воинской повинности оказалось в значительной степени условным, ибо разные части страны несли ее неравномерно.

Достаточно показательны данные на 1885 г. по несению воинской повинности жителями различных территорий (табл. 28, в тыс. чел.).

Таблица 28[262]

Части России Число жителей Отбывают воинскую повинность по уставу 1874 г. Отбывают по особым правилам Освобождены от воинской повинности Европейская Россия 91 862 88 122 3 381 359 Кавказ 7 284 842 700 5 742 Средняя Азия 5 327 65 320 5 042 Сибирь 4 314 2 784 179 1 351 Всего 108 787 91 813 4 480 12 494

Из данных таблицы следует, что из каждой тысячи населения в Европейской России подлежало военной службе 18,4 чел. на Кавказе 6,1, а в Средней Азии только 1 чел.

В сравнении же с другими странами русская система комплектования нуждалась в серьезных поправках. Главное, чего нужно было добиться, — быстрого увеличения обученного запаса. Несообразности в порядке прохождения службы стали все более и более ощущаться. Пришлось вновь вернуться к обсуждению сроков прохождения службы и оп отделению районов, на которые распространялось положение 1874 г.

В 1888 г. срок службы снова был сокращен на 1 год. Но взамен было увеличено пребывание в запасе на 3 года[263].

В Финляндии устав о воинской повинности был введен в 1878 г. Призывы в армию шли с рядом поправок в законе. Но в 1891 г. было решено унифицировать порядок прохождения службы и не учитывать национальные особенности. То же было проделано и в отношении Кавказа. Общий порядок был введен на Кавказе в 1893 г. с тем, однако, что призванные несли службу в кавказских частях, а осетины — в составе Терского войска.

Данные табл. 29 характеризуют движение наборов за последнее десятилетие XIX в.

Таблица 29[264]

Год Подлежало призыву Определено призвать в армию и на флот Принято на действительную службу Принято квитанций в зачет 1880 808 683 235 000 231 677 516 1881 779 951 212 000 207 671 408 1882 803 384 212 000 207 368 396 1883 835 421 218 000 214 133 331 1884 800 994 224 000 220 638 292 1885 852 543 230 000 227 210 225 1886 836 395 235 000 232 638 197 1887 801 593 235 000 232 929 176 1888 947 792 250 000 247 837+2 400 158 1889 944 168 255 000+2 400* 252 566 132 1890 973 871 260 000 257 510 133 1891 879 455 260 000+2 600 257 140 119 1892 878 689 262 000+2 400 258 741 97 1893 732 342 262 000+2 400 256 126 72 1894 923 573 272 400+2 400 266 661 80 1895 966 941 274 650+2 400 271 263 86 1896 958 613 279 000+3 400 275 324 51 1897 956 679 282 990+4 500 279 128 60 1898 934 451 386 800+5 600 282 915 49 1899 954 854 291 100 78 806+31 823 (за предыдущие годы) 45 1900 1 023 645 297 100 292 803 53

* Здесь и далее приплюсованная цифра означает число призываемых с Кавказа.

Недоборы составляли сравнительно небольшие цифры: в 1883 г. — 2 045; в 1884 г. — 1 433 чел., в 1886 г. — 670 чел., в 1888 г. — 876 чел., в 1889 г. — 651 чел., в 1890 г. — 687 чел., в 1891 г. — 1 144 чел., в 1893 г. — 4 326, в 1900 г. — 2 128 чел.[265]

Введение нового порядка набора позволило постепенно наращивать обученный запас. Если на 1 января 1874 г. было в запасе 716 тыс. чел., то затем запас стал возрастать: в 1875 г. — до 840 тыс., в 1876 г. — до 832,5 тыс. Война 1877–1878 гг. понизила численность запаса: в 1877 г. — до 517,9 тыс., а в 1878 г. — до 263 тыс. чел. Но уже с 1879 г. произошло увеличение запаса. В этом году он равнялся 650 тыс. чел., в 1880 г. — 812,8 тыс., в 1881 г. — 1 009 тыс., в 1890 г. — 1 800 тыс., в 1894 г. — 2 653 тыс. и в 1899 г. — 2 965 тыс. чел.[266]

По отчислении в запас для рядовых проводились учебные сборы. Первые сборы были проведены в Киевском округе еще в 1871 г., затем в 1872 г. их провели и в других округах. В 1875 г. Военное ведомство учредило комитет по подготовке данных о мобилизации, на который возлагалась обязанность регулировать проведение сборов. В 1876 г. комитет издал «Положение о бессрочно отпускных»[267]. Последующие сборы проводились согласно правилам этого положения. В период с 1887 по 1900 г. сборы проводились ежегодно, но, как правило, число запасных, призванных на сборы, было невысоким. У Военного министерства либо недоставало денег, либо отпущенные ассигнования использовались не по назначению (например, на проведение опытной мобилизации 51-й пехотной дивизии в 1888 г. или сбор прапорщиков в 1890 г.).

Данные о проведенных сборах свидетельствуют о том, что Военное ведомство относилось к этой задаче формально.

В период с 1887 по 1900 г. отбыло сборы[268]:

Год Численный состав 1887 52 971 1888 98 080 1889 105 425 1890 94 416 1891 112 830 1892 30 618 1893 115 129 1894 112 134 1895 160 132 1896 162 576 1897 166 021 1898 161 979 1899 120 000 1900 138 000

Призывы в ополчения начались уже через год после утверждения «Положения». Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. было призвано 185 500 ратников первого разряда. Все они пошли на укомплектование резервных частей действующей армии[269]. В 1878 г., когда возникла угроза войны с Германией и Австрией, правительство призвало еще 64 968 ратников. Но после принятия Берлинского трактата часть этих ратников была распущена по домам, а другая часть поступила на пополнение крепостных, местных и запасных войск и на Кавказ[270].

До 1890 г. шло зачисление в ополчение, однако оно не имело еще твердой организации. Лишь в 1891 г., когда был принят закон об образовании постоянных кадров ополчения, оно получило четкую организацию[271].

По этому закону государственное ополчение составлялось из контингента, не входящего в кадровые постоянные войска и в запас. Призыву подлежали лица в возрасте от 21 до 43 лет. Деление ратников на два разряда сохранилось. В первый разряд зачислялись все лица, отчисленные из запаса, т. е. по окончании срока действительной службы, во второй — все остальные. В 1894 г. ополчение первой очереди составляло 20 пехотных дивизий, 20 конных полков, 20 артиллерийских полков и 40 крепостных саперных рот, общей численностью в 400 тыс. чел.[272] С 1900 г. должно было формироваться такое же количество частей из ополчения второй очереди.

Число ежегодно отчисляемых в ополчение видно из данных призывов табл. 30.

Таблица 30[273]

Год Зачислено в Отбыло сборы I разряд II разряд 1877 477 373 – – 1878 540 750 – – 1879 542 947 – – 1880 559 404 – – 1881 502 282 – – 1882 487 265 – – 1883 542 649 – – 1884 507 904 – – 1885 562 864 – – 1886 530 876 – – 1887 489 861 – – 1888 210 310 315 468 – 1889 214 133 300 153 – 1890 226 699 307 941 82 000 1891 211 191 315 531 179 703 1892 199 820 315 166 114 000 1893 194 848 221 882 313 240 1894 222 942 339 071 245 280 1895 227 295 348 164 175 877 1896 216 967 349 388 265 143 1897 212 550 341 565 360 916 1898 220 034 323 114 172 843 1899 222 589 288 606 180 000 1900 259 566 329 473 355 000

К 1881 г. общая численность ратников первого разряда составляла 1 873 тыс. чел., но годных к службе было только 356 тыс. чел. В 1894 г. общая численность ратников первого разряда составила 2 600 тыс., из которых годных к службе было 1 267 500 чел.[274]

Россия очень медленно перестраивала свой военный аппарат, и на рубеже XIX и ХХ столетий он уже не отвечал полностью требованиям времени, ибо исход борьбы решала численность войск, их вооружение и степень боевой подготовки. В этом отношении Россия отставала от других стран Европы, о чем свидетельствуют данные табл. 31.

Таким образом, Россия смогла увеличить за последнюю четверть XIX в. численность своей армии всего на 20 % и это при населении в 129 211 000 чел., из которых 29 723 тыс. были мужчины в возрасте от 20 до 40 лет.

Таблица 31[275]

Государства Численность войск в мирное время в 1869 г., в тыс. чел. Численность войск в 1897 г., в тыс. чел. Увеличение, в % Численность населения в 1897 г., в тыс. чел. Австро-Венгрия 190 360 89,5 42 953 Италия 120 211 75,8 30 914 Германия 380 585 53,9 52 280 Франция 404 593 46,7 42 946 Англия 180 223 26,6 39 134 Россия 837 1 000 20,2 129 211

Комплектование войск офицерами во второй половине XIX в.

Переход к всеобщей воинской повинности и формирование массовой буржуазной армии обусловили новые требования в определении численного состава офицерского корпуса. Как указывалось выше, до реформы 1874 г. его численность мало изменялась: в 1861 г. в армии было 29 500 генералов и офицеров, в 1865 г. — 30 507, в 1870 г. — 27 841 и в 1873 г. — 28 431.

После реформы численность оставалась на прежнем уровне. В 1874 г. было 29 174 генерала и офицера в регулярных и иррегулярных войсках, в 1875 г. — 29 359 и в 1876 г. — 31 239. Лишь во время русско-турецкой войны она поднялась до 35 614 чел. в 1877 г. и 39 268 чел. в 1878 г.

По окончании войны произошло некоторое снижение численности командного состава. В 1880 г. в армии находилось 34 917 генералов и офицеров, в 1885 г. — 30 655, в 1890 г. — 33 545, в 1895 г. — 36 568 и в 1900 г. — 38 008. Убыль офицеров до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. колебалась от 1 800 до 3 тыс. чел. с лишним в год. Одной из причин убыли офицеров были воинские и уголовные преступления.

Так, например, с 1861 по 1870 г. из армии убыло 24 605 офицеров. Из них исключено со службы за нарушение воинской дисциплины — 301 чел., разжаловано в рядовые — 169 чел., расстреляно — 9 чел., сослано на поселение — 21 чел., бежало — 15 чел.

В период с 1871 по 1876 г. выбыло из армии 9 644 офицера. Из них за воинские и уголовные преступления было осуждено 473 чел., исключено со службы — 77, получили взыскания с содержанием на гауптвахте или в смирительных домах — 348, разжаловано в рядовые — 48 чел.

Убыль офицеров компенсировалась теми же способами, как и в первой половине Х1Х в. — за счет выпусков из военно-учебных заведений, производства из унтер-офицеров и возвратившихся из отставки.

Источники пополнения офицерского состава показаны в табл. 32.

Таблица 32[276]

Год Из военно-учебных заведений Произведено из унтер-офицеров, юнкеров Возвратилось из отставки и переведено из других ведомств Всего 1861 657 603 335 1 595 1862 878 830 277 1 979 1863 1 163 1 110 526 2 799 1864 468 2 141 584 3 193 1865 466 566 272 1 304 1866 503 974 333 1 810 1867 552 748 410 1 710 1868 580 747 406 1 733 1869 566 877 433 1 846 1870 539 938 364 1 841 1871 525 1 182 347 2 054 1872 521 1 355 348 2 224 1873 509 1 050 348 1 907 1874 503 1 404 309 2 218 1875 513 1 133 282 1 928

Во время русско-турецкой войны убыль офицеров незначительно превышала убыль мирного времени. В 1876 г. в армии убыло 1 749 чел., в 1877 г. — 1 403, в 1878 г. — 1 831 и в 1879 г. — 2 382 чел.

Потери за указанные годы компенсировались выпусками из военно-учебных заведений — 2 406 чел, путем производства из портупей-юнкеров — 9 921 чел. и возвратившимися из отставки — 3 893 чел.

После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. положение с комплектованием офицерского корпуса сильно изменилось. Переход к всеобщей воинской повинности по-новому поставил вопрос о комплектовании массовой армии. И хотя в мирное время (с 1881 по 1900 г.) убыль офицеров по-прежнему колебалась от 2 до 3 тыс. чел. ежегодно, тем не менее потребность в офицерских кадрах резко увеличилась в связи с подготовкой резерва рядового состава для развертывания массовой армии. Вот тут-то и выявился разрыв между количеством офицеров, поступающих в войска, и количеством, потребным для штатов военного времени. Так, в 1880 г. из войск ушло 1 854 офицера. На открывшиеся вакансии были назначены 635 офицеров, окончивших военные училища, 1 034 офицера, произведенных из унтер-офицеров, и 185 офицеров, возвратившихся из отставки — всего 1 854 чел.

Благополучие было кажущимся, так как по штатам военного времени на 1 января 1881 г. недоставало около 14 тыс. чел, В 1885 г. из войск ушло 2 625 офицеров. На замещение вакансий поступило из военных училищ — 785 чел., из юнкерских училищ 1 112 чел. — всего 1 897 чел. По штатам же военного времени по-прежнему недоставало 17,9 тыс. чел. Данные о производстве офицеров за 1886–1890 гг. приведены в табл. 33.

Таблица 33[277]

Год Из военных училищ Из юнкерских училищ Всего 1886 665 1 344 2 009 1887 757 1 363 2 120 1888 892 1 052 1 944 1889 966 990 1 956 1890 924 1 197 2 121

Не улучшилось положение и через 5 лет. В 1894 ушло из армии 2 420 чел. Поступило из военных училищ — 1 287 чел., из юнкерских училищ — 1 086 и возвратилось из отставки — 129 чел. — всего 2 492 чел. Запас насчитывал 7 028 обер-офицеров. Дефицит в кадрах составил почти 12 тыс. офицеров.

Такое же положение было и в 1897 г.: из армии ушло 3 700 офицеров, поступило из средних учебных заведений 1 225 чел., из юнкерских училищ — 1 089 чел. и вернулось из отставки 1 101 чел. — всего 3 415 чел. Запас насчитывал 4 473 чел. Войскам же по штатам военного времени 1898 г. недоставало 12 463 чел.

Было ясно, что развертывание массовой армии могло быть обеспечено лишь путем создания офицерского запаса. Решение об офицерском запасе было принято в 1882 г.[278] Однако число лиц, подлежавших учету в запасе, оказалось небольшим (3 249 чел.). Вот почему в 1886 г. было издано «Положение о прапорщиках запаса», которое распространялось на лиц, пользующихся льготами по образованию. Эти офицеры должны были состоять в запасе 12 лет и проходить за это время учебные сборы. Первый сбор 311 запасных прапорщиков был проведен в 1890 г., второй — в 1892 г., на 754 чел., третий — в 1893 г., на 645 чел.[279] В дальнейшем сборы проводили почти ежегодно. Эти меры позволили создать обученный запас младших офицеров: к 1894 г. числилось 2 960 чел., к 1897 г. — 4 473, а в 1900 г. — 5 200 чел. И все же до штатов военного времени не доставало в среднем 15 тыс. офицеров. В связи с этим в 1891 г. было издано положение о зауряд-прапорщиках[280]. Это полуофицерское звание давалось унтер-офицерам, состоявшим на сверхсрочной службе, и вольноопределяющимся первого разряда.

Не лучше обстояло дело и с офицерами ополчений. Для замещения офицерских должностей в ополчении первой категории требовалось 3 420 офицеров и во второй категории — до 6 тыс. Такова была потребность при формировании ополчений после русско-турецкой войны. Налицо же было только 1 400 числившихся в запасе офицеров. Было решено продлить срок службы в ополчении для штаб-офицеров до 55 лет, а для обер-офицеров — до 50 лет. Эта мера дала возможность увеличить к 1895 г. число офицеров запаса до 2 800 чел. Однако для покрытия штатной потребности недоставало около 7 тыс. офицеров.

Все это свидетельствует о том, что социальная политика правительства входила в противоречие с потребностями армии. Нужно было открыть доступ в офицерский корпус представителям других сословий. Делалось это медленно, с оглядкой на благонадежность. Результат такой политики обернулся в войнах начала ХХ столетия катастрофической нехваткой офицеров при развертывании многомиллионной армии.

Так обстояло дело с обер-офицерскими кадрами. Несколько иная картина наблюдается с кадрами штаб-офицеров. Вакансий по этой категории в армии было значительно меньше. Эти вакансии замещались либо окончившими Военную академию (по второму разряду), либо переведенными офицерами гвардии (с повышением в чине). Возможностей для производства обер-офицеров по выслуге оставалось сравнительно немного. Поэтому о недостатке штаб-офицеров вопрос не стоял. Скорее он ставился в другом плане. Армия была переполнена офицерами старших возрастов, так как служба в обер-офицерских чинах продолжалась от 25 до 30 лет. Поэтому подавляющее число командиров рот (до 70 %) было в возрасте от 40 до 50 лет. Это обстоятельство должно было учитывать Военное министерство при составлении мобилизационных планов. При сложившейся ситуации в запасе недоставало штаб-офицеров. Вот почему в конце века встал вопрос о возрастном цензе. В 1899 г. были введены «Временные правила о предельном возрастном цензе для состоящих на службе генералов, штаб— и обер-офицеров», по которым предельный возраст устанавливался для строевых обер-офицеров — 53 года, для кавалерийских — 56, для командиров пехотных полков и батальонов — 58, для начальников дивизий — 63 и для командиров корпусов — 67 лет.

Система комплектования армии и флота рядовым и командным составом всегда отражает существующие в стране общественные отношения и господствующие формы и методы ведения войны и военных действий. Господство в России феодально-крепостнического строя в первой половине века обусловило существование рекрутской системы, позволявшей иметь в армии и на флоте однородный социальный и национальный рядовой состав, и обеспечивало руководство всеми видами вооруженных сил за господствующим классом.

Однако эта система входила в противоречие со складывающимися буржуазными формами ведения войны и военных действий, развитие которых в конечном счете определялось изменениями, происходившими в материально-технической основе военного дела.

Вызревание в недрах феодального строя капиталистического способа производства привело к победе капиталистического строя. Это обусловило переход от полуфеодальной кастовой армии к массовой армии, комплектуемой на основе воинской повинности. Экономической ее основой было капиталистическое производство средств ведения войны и боя.

Однако переход от рекрутской системы к воинской повинности не изменил расстановку социальных категорий в армии. Рядовой состав по-прежнему комплектовался рабочими и крестьянами, командный — дворянами. Это и был тот анахронизм, который не позволял воинскую повинность сделать всеобщей и всесословной. «Безвозвратно канули в вечность те времена, когда войны велись наемниками или представителями полуоторванной от народа касты. Войны ведутся теперь народами…», — писал В. И. Ленин[281]. В новых условиях сохранение феодально-крепостнических пережитков в вопросе комплектования обернулось поражением в русско-японской войне 1904–1905 гг. и мировой войне 1914–1917 гг.

3 Боевая подготовка войск

Обучение и воспитание войск в первой половине XIX в.

Развитие военно-теоретической мысли

Система боевой подготовки войск определяется, с одной стороны, способом ведения войны и боя, с другой — господствующим социальным строем.

В первой половине XIX в. ведущим способом войны и боя стала глубокая или, как тогда ее называли, перпендикулярная тактика колонн и рассыпного строя, пришедшая на смену линейной тактике. Глубокая тактика по своей социальной сущности выражала буржуазные способы ведения войны и боя, сложившиеся на Западе и в России в конце XVIII — начале XIX в. На Западе ее носителем явилась французская армия. Начало складывания ее относится к 60-м годам XVIII в., оформилась же она в период революционных и наполеоновских войн. Теоретическое обоснование она получила в работах Фолара, Гибера, Карно и Наполеона. В России новый способ ведения войны и новая глубокая тактика также складывались с 60-х годов XVIII в. Их создателями были П. А. Румянцев, А. В. Суворов и М. И. Кутузов. Во Франции буржуазный способ ведения войны и боя достиг расцвета в период утверждения капиталистического строя. Новые буржуазные отношения определяли способ комплектования, организацию армии и систему ее боевой подготовки. В России же только складывались буржуазные отношения. Феодально-крепостнические отношения затрудняли оформление тактики колонн и рассыпного строя. Новое рождалось в боевой практике. Но к нему относились с недоверием и поэтому старались облечь в старые формы. Правящие круги стремились использовать только те элементы нового в военном деле, которые не нарушали феодальных основ военного дела. Прогрессивные круги армии видели необходимость перехода к буржуазным формам ведения войны и новым способам подготовки армии и проводили их в жизнь, и поэтому неизбежно вступали в противоречие с официальным курсом.

Развитие военно-теоретической мысли шло вместе с развитием общества, с его борьбой противоречий. «…История идей, — указывает В. И. Ленин, — есть история смены и, следовательно, борьбы идей»[282]. Эта борьба нашла свое отражение уже в первых трудах по тактике. Генерал А. И. Хатов в 1807–1810 гг. издал «Общий опыт тактики» и «Начальные основания военной тактики». В этих книгах он добросовестно изложил боевой опыт стран Западной Европы, главным образом Франции, и дополнил его соображениями, основанными на боевой практике русской армии[283].

Хатов рассматривает войну как общественное явление, зависящее от ряда факторов. К ним он относил военную технику и общественный строй которые создают «Способы, употребляемые правлениями для образования граждан, воинов и генералов»[284]. Поскольку техника и общественный строй изменяются, то «изменяются по мере изменения оружия и военных учреждений»[285] и принципы военного искусства.

Хатов решительно выступал против вечных и неизменных принципов военного искусства и против формализма в теории. «Наука, и прежде всего военная наука, должны сделать тактику простее и искуснее, образовать лучше войска и лучших генералов, поставить методу на место навыка, соображение на место случая»[286].

Он ратовал за переход к тактике колонн и рассыпного строя и отказ от безнадежно устаревшей линейной тактики. Вслед за Хатовым в защиту глубокой тактики выступил генерал М. С. Вистицкий. Он утверждал, что теория должна основываться на боевом опыте. Тактические же правила зависят «от обстоятельств»[287]. Ему же принадлежит исследование вопроса о базе и операционной линии, в основе чего лежал опыт Отечественной войны 1812 г.

Но вот отгремели национально-освободительные войны 1812–1814 гг. Плодами усилий народов воспользовались реакционные круги. Политическая реакция, наступившая в Европе после разгрома наполеоновской империи, охватила также и Россию. В условиях аракчеевского режима все выступления в пользу нового способа ведения войны, пропаганда военных идей Суворова и Кутузова, а также обращение к опыту Отечественной войны 1812 г. стали рассматриваться правящими кругами как критика правительственного курса. Именно поэтому начальник Главного штаба П. М. Волконский писал командующему гвардейским корпусом И. В. Васильчикову: «Давно бы пора перестать говорить о кампании 1812 года»[288].

Знамя борьбы за новые передовые идеи подняли декабристы. Они не стремились к усовершенствованию военной системы в интересах господствующего класса, а считали нужным заменить ее вместе с существующим строем.

И. Г. Бурцов, П. И. Пестель, Н. М. Муравьев, Ф. Н. Глинка и другие старались решать кардинальные вопросы войны и боя и способов организации, образования и воспитания войск в плане передовой буржуазной науки[289].

Декабристы поставили вопрос о связи военной организации с общественным устройством и о необходимости заменить устаревшую феодальную военную организацию более высокой — буржуазной. Они доказывали целесообразность ударной или глубокой тактики, преимущества которой подтвердил опыт боевых действий русских войск под командованием великих полководцев Суворова, Кутузова[290].

Поражение декабристов на время прервало разработку вопросов военной теории в буржуазном духе. Разгромив дворянских революционеров, царизм еще яростнее стал бороться за сохранение крепостнического строя и соответственно феодальных пережитков в военном деле. Этому способствовало и то, что вооружение не претерпело сколько-нибудь серьезных изменений, как не изменились и способы военных действий.

Тем не менее в военной теории продолжалась борьба вокруг двух тактических систем. Передовым взглядам декабристов противопоставлялись взгляды западноевропейских военных теоретиков, особенно Ллойда, Бюлова, эрцгерцога Карла и Жомини. Отвлеченные схемы Ллойда и Бюлова не мешали царизму сохранять феодальную систему комплектования и боевой подготовки войск на основе феодальной военной идеологии.

Русские военные теоретики стремились находить самостоятельные пути в решении коренных проблем военной истории. «Я не видел причины, — писал автор «Теории военной географии» полковник П. А. Языков, — почему мы, русские, должны повторять только то, что сказано писателями иностранными. Не положено в законах природы, чтобы идеи новые и открытия в науках должны непременно следовать от Запада к Востоку. Они могут принять и обратный путь»[291].

Первые крупные труды по тактике, вышедшие во второй четверти XIX в., принадлежат генерал-майору Н. В. Медему. Медем критически оценивал системы известных западных военных специалистов, причем ни одна из этих систем не признавалась вполне приемлемой. Медем пришел к выводу, что «постоянные, безусловные правила для самых действий существовать не могут»[292].

Обращаясь к опыту, как к главному источнику знаний, Медем говорит, что опыт должен служить основанием военной науки.

Медем делил тактику на начальную и высшую, причем первая в свою очередь подразделялась на чистую тактику и прикладную[293]. Главная его мысль состояла в том, что способы ведения войны меняются под влиянием развития средств борьбы, и, следовательно, соответственно им должна изменяться и система боевой подготовки. Он возражал также против догматизации боевых порядков, ибо сам дух глубокой тактики основан на подвижности элементов боевых построений. Выводы Медема способствовали утверждению взгляда на тактику как на науку, признанную обобщать передовую боевую практику.

Наиболее крупным ученым, разрабатывавшим теоретические основы тактики в середине XIX в., был Ф. И. Горемыкин. В первый раз было точно и ясно определено место тактики в военной науке. «Стратегия, — писал Горемыкин, — дает им (войскам. — Л. Б.) общее направление сообразно с принятым планом войны, решает, где и с какой целью они должны вступить в непосредственное столкновение с неприятелем», тактика же «составляет в общей науке войны часть, которая имеет в виду исследование лучшего состава войск, их устройства, вооружения, строя, движений и действий в бою как в частях, так и в совокупности»[294].

Центральное место в тактике должно занимать учение о бое. Применение тактики колонн и рассыпного строя изменило характер боя, и поэтому теоретическая разработка принципа взаимодействия частей расчлененного боевого порядка имеет первостепенное значение для боевой практики. Горемыкин указывал на необходимость учета обстановки и исследований элементов, из которых она складывается. «На правила в тактике, — указывал он, — надобно смотреть не как на законы, всюду и неизменно исполняемые, а только как на общие мысли, как на указания, в духе которых должны быть на самой практике делаемы соображения; исполнение же этих соображений, смотря по различию случаев, может и должно изменяться до бесконечности»[295].

Выдвигаемые передовыми военными писателями положения подрывали основания «смотровой тактики», которой официальные круги хотели подменить тактику боевую.

Противниками Медема, Языкова и Горемыкина были защитники «вечных принципов» в стратегии и смотровой тактике И. Ф. Веймарн 2-й и М. И. Богданович. Они усматривали в самой идее развития военного дела материалистическую крамолу и стремились проводить в жизнь то, чего требовали официальные уставы. Так, например, Веймарн 2-й поставил себе главной задачей дать в курсе тактики «аналитический разбор главных статей устава». Хотя он и подразделял тактику на «боевую и смотровую», тем не менее утверждал, что смотровая тактика есть условие правильного понимания сути боевой тактики. Воззрения Веймарна выражали официальную точку зрения. Об этом свидетельствует академический отчет Николаевской академии за 1849 г. «Наши строевые уставы должны служить основанием преподавания всех отделов начальной тактики, что основной идеей всего изложения этого отдела в академии служит мысль, что командные слова есть единственный для войск язык и что войско с полной отчетливостью может выполнять то, чему оно было обучено»[296]. За образец принимали не столько боевые примеры, сколько смотровые занятия в Красносельском лагере.

Строевая подготовка

В период с 1801 по 1809 г. в армии руководствовались павловскими строевыми уставами[297]. Главной задачей обучения пехоты была строевая подготовка. Весь смысл ее сводился к отработке навыков действовать в линейном боевом порядке. От солдат требовалось единовременное и, главное, автоматическое выполнение команд. Во время построения и движения боевого порядка и при введении различного вида стрельбы. Подготовленная в 1809 г. «Школа рекрут и солдат» хотя и была направлена в войска вместе с «Кратким наставлением о солдатском ружье», однако вошла в силу только в 1811 г., составив первую часть «Воинского устава о пехотной службе 1811 г.». В этом же году было подготовлено и доведено до войск «Ротное учение». Обе части воинского устава 1811 г. мало чем отличались от павловского. Первая часть излагала основы обучения стойке, выправке, поворотам, тихому и скорому шагу, который по-прежнему предписывалось производить «не сгибая колен», а также правила обучения ружейным приемам. Сохранялось разделение приемов «по темпам» с точным регламентированием. Вторая часть содержала обучение роты всем видам марша и стрельбы. Впервые в уставе было сказано «сколь важно и необходимо, чтобы солдаты обучены были цельно стрелять». Однако все эти рекомендации получены были войсками лишь в конце 1811 г. Поскольку официальные уставы запаздывали, то командующие армиями М. Б. Барклай-де-Толли и П. И. Багратион разослали в войска свои инструкции о порядке обучения рекрутов[298].

К дальнейшей разработке строевого устава вернулись лишь после окончания войны с наполеоновской Францией. В 1816 г. и войска были направлены первая и вторая части устава 1811 г. с добавлением третьей части — «Батальонное учение». Казалось, что опыт войны 1812–1814 гг. повлияет на характер устава, и все устаревшие положения линейной тактики будут отброшены. Однако этого не произошло. Батальонное учение осталось по своему духу и понятиям выражением линейной тактики. Даже раздел о колоннах, трактующий о глубокой тактике, в уставе был подчинен старым установкам. Последние оказались необычайно живучими и устойчивыми.

Заключительной частью устава являлось «Линейное учение», направленное в войска в 1820 г. Оно заключалось в изучении правил «движений и действий нескольких батальонов совокупно, как в линии, так и в колонах». Устав предусматривал правила построения фронта в линию восьми батальонов, в 20 шагах один от другого. Эти построения были очень сложны и крайне утомительны при исполнении. Они требовали большой точности. Особенно сложно было производить перемену фронта линией батальонов вперед, назад и «облически», т. е. в полоборота. Кроме линий и колонн, предусматривалось построение — каре.

Таким образом, между уставами и боевой практикой наметился разрыв. Делу не помогли появившиеся в 1818 г. «Правила рассыпного строя, или наставление о рассыпном действии пехоты, для обучения егерских полков и застрельщиков всей пехоты, изданные в 1-й армии», раскрывавшие основы глубокой тактики. Эти правила не были приняты для всей армии. Такая же судьба постигла «Правила полкового учения для пехоты, собранные при 1-й армии 1818 г.» и «Об употреблении стрелков в линейных учениях 1820 г.», поскольку нельзя было объединить официальные уставы и правила, в основе которых лежали различные тактические системы.

Попытка Барклая-де-Толли закрепить опыт прошедших войн практически ни к чему не привела, так как в армии все больше укреплялась идея непрерывными учениями и муштрой занять время солдат и офицеров, дабы не происходило «вторжение свободных мыслей извне и возбуждение размышлений». Это направление возглавлялось генералом А. А. Аракчеевым.

Никаких знаний, кроме механического знания устава, от войск не требовалось. Все измерялось качеством марша и четкостью экзерциций. В 1822 г. командир 17-й пехотной дивизии полковник Желтухин ввел в своей дивизии прусский учебный шаг. Александр I, ознакомившись с этим нововведением, издал указ об использовании его в боевой подготовке всех пехотных частей.

В армии этот указ встретили с негодованием и протестовали против него. Дежурный генерал А. А. Закревский писал начальнику штаба 2-й армии генералу П. Д. Киселеву: «О шаге и прочем … велено приучать солдат; посылаю вторичную о сем бумагу; не объявляй по армии, а вводи сии новости (чем армия наша отличается) в учебных командах постепенно, следовательно, и ропоту никакого быть не может»[299].

Мастера экзерцицмейстерства добивались превращения воинской части в машину. Даже вел. кн. Константин в письмах к начальнику гвардейского штаба генерал-адъютанту Сипягину резко осуждал установившуюся систему: «Ныне завелась такая во фронте танцевальная наука, что и толку не дашь: … Я более 20 лет служу и могу правду сказать, даже во время покойного государя был из первых офицеров во фронте; а ныне так перемудрили, что и не найдешься»[300].

Оценка Константина Павловича представляет значительный интерес потому, что он сам по духу был гатчинец, и учения в Варшаве мало чем отличались от учений в Петербурге.

Если так делали в Петербурге и Варшаве, то не отставали и в полевых войсках. Генерал Сабанеев, приняв в командование 6-й корпус, нашел его в тяжелом состоянии: «Учебный шаг, хорошая стойка, быстрый взор, скобка против рта, параллельность шеренг, неподвижность плеч и все тому подобные, ничтожные для истинной цели предметы, столько всех заняли и озаботили, что нет ни минуты заняться полезнейшим. Один учебный шаг и переправка амуниции задушили всех, от начальника до нижнего чина. Какое мученье несчастному солдату, и все для того только, чтобы изготовить его к смотру! Вот где тиранство! Вот в чем достоинство Шварца, Клейнмихеля, Желтухина и им подобных!»[301].

Еще более усилились эти тенденции во второй четверти XIX в. Основное внимание изданного в 1831 г. устава о строевой службе было обращено на выработку у солдат автоматизированных строевых навыков.

Главное в одиночной подготовке состояло в выработке «чувства локтя» у солдат, доведенных до такого состояния, чтобы они смотрели на себя как на составную часть общего механизма, что было характерным для линейной тактики и являлось уже анахронизмом в тактике глубокой. Прусский взгляд на солдата, как на «механизм, артикулом предусмотренный», продолжал господствовать в русской армии до середины XIX в. «О фридриховской тактике обыкновенно говорят, что она погребена была на полях сражений при Иене и Ауэрштедте. Да, там погребена ее внешняя оболочка, ее формы, но дух ее продолжал жить, по крайней мере в нашей армии, еще и в 50 годах»[302], — писал генерал Г. А. Леер.

К ротному учению предлагалось переходить после того, как «нижние чины будут хорошо обучены всем правилам одиночного и шереножного учения… и таким образом подготовят роты к батальонному строю». Обучение рот и батальонов также сводилось к строевой подготовке. Завершался весь процесс подготовки линейным учением, когда отрабатывался строй и стрельба крупными массами.

Обучение кавалерии не отличалось от обучения пехоты. От конницы требовалось одно — точное соблюдение уставов. Меньше всего думали о ее тактической подготовке и заботились лишь о красивости фронта и мастерском выполнении различных построений на смотрах. Это и было главной причиной того, пишет Герсеванов, что «наша регулярная кавалерия в Крымскую кампанию не отличалась никакими замечательными действиями; к тому же лошади ее, привыкнув к манежам, теплым конюшням, не выносят трудов и лишений продолжительной кампании, несмотря на то, что вся тяжесть аванпостной службы лежит на казаках»[303].

Несколько лучше было поставлено обучение артиллеристов, но и здесь задача сводилась главным образом к отработке строевых правил, к соблюдению твердого порядка в расположении орудий во время построения войск. Меньше всего при этом думали об обучении цельной стрельбе.

Весьма сложной была отработка совместных действий разных родов оружия. Для руководства были изданы в 1839 г. «Правила для построения пехотных дивизий в боевые порядки и общие колонны».

В целях выработки единых форм управления действиями пехоты с артиллерией для дивизии были разработаны четыре основных боевых порядка и один резервный.

1-й боевой порядок («обыкновенный») предназначался для обороны и в том случае, если обстановка не была выяснена.

2-й боевой порядок («разомкнутый») предназначался также для действий при невыясненной еще обстановке.

3-й боевой порядок («растянутый») применялся уже при выявившейся обстановке. Его характерной чертой было то, что в первую линию выдвигалось три полка, которые открывали сильный равномерный по всему фронту огонь.

4-й боевой порядок («усиленный») предназначался главным образом для удара в штыки. Он имел в первой линии три полка, построенные в колонны к атаке[304].

Для кавалерии также было установлено три боевых порядка. Они имеют тот же характер, что и в пехоте. Форме было подчинено все. Равномерное распределение сил по фронту, симметричность, равнение и т. п. поглощали все внимание.

Нормальные боевые порядки, в которых отражались формы ведения современного боя и подчеркивались сильные стороны гладкоствольного оружия, были доведены до логического абсурда узким пониманием характера боевых действий, подчинением содержания форме и фетишизацией плотных боевых построений.

Инспекторские проверки, производившиеся регулярно с 1830 г., показали, на что именно обращало внимание Военное министерство в обучении войск.

В 1832 г. была проведена проверка всех пехотных корпусов полевой армии. Инспектора привезли отчеты, в которых отмечалось, что «нижние чины во всех полках сбережены и имеют вид здоровый. Все следуемое по положению продовольствие получают сполна и своевременно. Недостатков никаких в продовольствии не терпят и претензий никаких не имеют… Оружие в исправности… Стрельба в цель порядочна… Правильность и согласие в ружейных приемах по новым правилам удовлетворительны»[305].

Через 10 лет генеральный смотр повторился. И снова инспектора доложили о благополучном положении в войске.

В 1852 г., т. е. накануне Крымской войны, была произведена более глубокая инспекторская проверка. Надвигавшаяся война заставила обратить внимание на то, как обстоит дело в действительности с огневой подготовкой. Оказалось, что армия стреляла плохо, и скрывать это было просто преступно. Николаю I был представлен следующий рапорт инспектора стрелковых батальонов генерал-лейтенанта Рамзая от 30 июня 1853 г. об итогах проверки[306]:

Батальонным составом застрельщиков в цепном порядке.

На 600 шагов — стреляло — 240 попало 100 — 42%

На 800 шагов — стреляло — 240 попало 105 — 48%

На 1000 шагов — стреляло — 240 попало 86–36%

На 1200 шагов — стреляло — 240 попало 81–34%

Унтер-офицерами и отборными стрелками.

На 600 шагов — стреляло 80 попало 50–70%

На 800 шагов — стреляло 80 попало 36–40%

На 1000 шагов — стреляло 80 попало 46–57%

На 1200 шагов — стреляло 80 попало 38–48%

Отборная команда из всей восемнадцатой пехотной дивизии.

На 400 шагов — стреляло 64 попало 45–70%

На 500 шагов — стреляло 64 попало 41–64%

На 600 шагов — стреляло 64 попало 29–45%

На 800 шагов — стреляло 64 попало 27–42%

Состояние стрелковой подготовки оказалось плачевным. Это, наконец, поняли. Чтобы исправить дело, решено было послать «специалистов по стрельбе» из гвардейского и гренадерского корпусов в пехотные резервные корпуса и создать учебные команды[307]. Главной же мерой было распекание командиров корпусов о нерадении их к столь важному вопросу. Но было уже поздно.

Полевая подготовка

Полевые учения, проводившиеся в Красносельском лагере под Петербургом, имели целью отрабатывать те формы боевых построений и способы их использования, которые надлежало затем усвоить всей армии. Александр I неукоснительно следил за тем, чтобы гвардия и гренадеры действовали в соответствии с уставом.

С началом военных действий, протекавших почти непрерывно с 1805 по 1815 г., характер полевой подготовки изменился. Дело перешло в руки генералов, прошедших суворовскую и кутузовскую школу и понимавших, что учить нужно войска только тому, что нужно для войны. В полевых войсках были прекращены беспредметные линейные учения. Основное внимание было обращено на обучение действиям в рассыпном строю в сочетаниях линий и колонн, в приобретении навыков массированных ударов и т. п. Для маневров времени почти не оставалось, войска поэтому обучались походной полевой службе на практике. И нужно сказать, что эта практика обеспечила армии высокий уровень боевой подготовки. Справедливость этого положения подтверждают те блестящие победы, которые русская армия имела в войнах 1812–1815 гг. Но, конечно, война «испортила войска». Они потеряли свой внешний лоск, что бросилось в глаза Александру, принимавшему после окончания Отечественной войны 1812 г. парад в Вильно по случаю изгнания французов из России. Пропуская мимо себя Московский гренадерский полк, Александр сделал Кутузову несколько едких замечаний о потрепанных мундирах, обожженных киверах и т. п. Кутузов отвечал ему: «Зато славно дрались, ваше величество».

Наконец, русская армия прибыла в Париж. Александр решил показать свою армию союзникам на параде в Вертю. Для смотра был выделен русский экспедиционный корпус генерала М. С. Воронцова.

Смотр был проведен 26 августа 1815 года, т. е. в третью годовщину Бородинского сражения. В три линии стояли 3 пехотные корпуса с 21 артиллерийской ротой, на их флангах располагались в две линии кавалерия, за центром находились резервы.

В начале смотра был показан беглый огонь из орудий, затем по орудийным сигналам войска образовали огромное каре, в середину которого въехал Александр со своей свитой, после этого войска продефилировали церемониальным маршем[308]. Через три дня смотр был повторен для иностранных миссий. Командовал войсками сам Александр I. Обращаясь к своим союзникам, он называл корпуса, дивизии, полки и изредка выказывал одобрение. Особенно внимательно следили за русскими английские генералы Веллингтон и Стюарт. Последний впоследствии писал: «Все, что можно сказать о русских резервах, останется ниже истины. Внешний вид и вооружение их удивительны. Когда подумаешь о претерпенных ими трудах и сообразишь, что некоторые из них прибыли с границ Китая и в короткое время прошли пространство от Москвы до Франции, исполняешься каким-то восхищением к этой исполинской стране и ее людям»[309].

После смотра был дан приказ о возвращении главных сил в Россию. Русская армия привела в восхищение всех иностранных военных специалистов. Но вот войска вернулись в Россию, и прежние порядки были восстановлены. С 1816 г. вновь стали проводиться ежегодные лагерные сборы и маневры. На проведенных в 1817 г. маневрах 3-го пехотного корпуса под Полтавой, Гренадерского корпуса у Тарутино и 4-го пехотного корпуса на р. Роси[310] демонстрировались наступательные действия. Аналогичные маневры проводились 2-м пехотным корпусом у Ораниенбаума[311]. На кавалерийских маневрах 1818 г. у Белой Церкви присутствовал Александр I. Он был удовлетворен показом действий крупных масс конницы против конницы[312]. Из Белой Церкви он отправился к Старо-Константинову и поверял 7-й пехотный корпус[313]. Царь выразил недовольство строевой выучкой войск. В результате было произведено сильное изменение в командовании войсками. Место Витгенштейна занял генерал Остен-Сакен. Новый командующий 2-й армией представил отчет, в котором отмечал, что до 1819 г. смотры во 2-й армии проводились редко. «Проходили года, что главнокомандующий не видел своей армии, при осмотрах же его обыкновенно или все было похвально, или никакого отзыва не было сделано о состоянии войск ни на месте смотра, ни впоследствии». Особенно плохо обстояло дело со стрельбою, «первое (же) испытание стрелков на смотру 1819 года показало, в каком жалком состоянии находилось искусство стрельбы…»[314].

Для упорядочения поверок штаб армии составил проект инструкции проведения инспекторских смотров[315], где говорилось: «Для содержания войск во всегдашней исправности, готовности во всякое время к движениям, сбережения оных во всех частях, равномерно и для сохранения порядка службы, без коего ни одно войско долго существовать не может, необходимо должны при войсках быть инспекторы». На инспекторов возлагалась обязанность проверять комплектование, довольствие и боевую подготовку войск. Маневры 1820–1823 гг. под Курском, у Риги и под Москвой[316] завершились изданием замечаний по поводу маневров и «Общих правил для руководства впредь как в подобных случаях, так и в действительных сражениях против неприятеля поступать должно». На маневры был высказан здоровый взгляд, что, поскольку они в мирное время имеют в предмете образование военных людей для войны, то и «должно исполнение оных походить на действительные сражения, дабы получить полные об оных понятия»[317].

В то же время говорилось, что маневры должны в мирное время отработать определенные типы боевых порядков, сочетающих линейные и глубокие построения[318]. Теперь оставалось сделать один только шаг к «нормальным боевым порядкам» (лишившим войска возможности проявления какой-либо инициативы), что и было сделано в 1825 г. В конечном счете дело свелось к тому, что глубокие построения были вложены в линейные формы и сведены к нескольким типам боевых порядков, для чего были разработаны в 1-й армии «Общие правила»[319] для боевого порядка, положенные в основу «Боевых порядков для гвардейских пехотных дивизий 1825 года»[320].

Стремление установить единый порядок в строевых занятиях привело к тому, что при главных квартирах 1-й и 2-й армий были созданы дивизионные учебные батальоны, подчиненные специально выделенным штаб-офицерам[321]. Учреждение таких батальонов ставило целью упорядочить вопрос обучения и установить единую систему, но вскоре они превратились в «экзерцицмейстерские школы» унтер-офицеров. В соответствии с приказом царя все унтер-офицеры должны были направляться в эти батальоны за год до выслуги лет[322].

Во второй четверти XIX в. полевая подготовка регулировалась рядом инструкций и наставлений, в частности действовали: «Руководство молодым офицерам к отправлению военной службы разных родов войск в военное время», «Полевой устав» 1846 г.

Подготовка шла в лагерях, куда выводились ежегодно все войска[323]. За два месяца в лагере отводилось только два дня на стрельбу в цель, а все остальное время уходило на маршировку. Этой стороне дела придавалось огромное значение. Научить массы передвигаться в боевых порядках оказывалось совсем не легким делом: это требовало огромного напряжения и времени. На Калишских маневрах 1835 г.[324] войска резервного Калишского корпуса были представлены прусскому королю, и последний был изумлен точностью исполнения массами всех перестроений. Прусская гвардия, бывшая на этих маневрах, была посрамлена. Николай I был доволен. Он перещеголял своих учителей. На маневрах всем присутствующим высшим чинам были розданы «типовые боевые порядки», по которым и проводились учения. По существу они мало чем отличались от «боевых порядков», принятых еще в 1825 г. По этим «боевым порядкам» проводились маневры на всех пунктах, где собрали войска[325].

Большой интерес представляют Кишиневские маневры 1827 г., проведенные также в присутствии Николая I. Для маневров были составлены два больших отряда. Срок маневров — семь дней. Тема — война с Турцией. При определении характера действий руководствовались указаниями Николая; главное, «чтоб в основание сих маневров были приняты боевые порядки, подобные нормальным… Поелику же маневры сии должны представить совершенный образ предполагаемой войны, то… (они должны) послужить наставлением для всех чинов армии относительно следования, расположения и действия войск»[326]. Это последнее указание принесло свою пользу, но практически во время войны 1828–1829 гг. показанными «боевыми порядками» войска не руководствовались.

Значительным событием явились маневры 1839 г. на Бородинском поле, проводившиеся в течение семи дней. Тема — отражение удара неприятельского корпуса, наступающего от Смоленска на Можайск. Боевой порядок — нормальный[327].

Нормальные боевые порядки демонстрировались также на Царскосельских маневрах гвардейского корпуса в 1839 и 1840 гг.[328]

В 1840 г. Киевская инспекция разработала правила маневрирования большими массами войск[329]. По этим правилам в 1842 г. шли маневры Сводного кавалерийского корпуса у Вознесенска, 1-го и 3-го резервных кавалерийских корпусов под Харьковом в 1845 г. и маневры 1842 г. под Елизаветградом, где были показаны действия пехоты и кавалерии. Маневры были повторены также в 1852 г. и под Москвой[330].

Специальные артиллерийские маневры проводились в 1842 г. у Красного Села. Тема — атака крепости. На Красносельских маневрах 1844 г. была показана переправа через водные преграды и переход артиллерии в наступление. Значительные по масштабу маневры были проведены, наконец, под Чугуевом в 1845 и 1852 гг.[331]

В 1852 г., т. е. за год до Крымской войны, Николай I решил лично осмотреть войска и поприсутствовать на маневрах. В воздухе пахло порохом и нужно было приготовиться «достойно» ответить «зазнавшимся туркам».

Николай три дня пробыл в Красносельском лагере. 17 июля шли линейные учения по дивизиям всей гвардейской пехоты с пешей артиллерией. В приказе по войскам говорилось: царь «к истинному своему удовольствию нашел, что строевые образования сих войск доведены до высокой степени совершенства. Доказательством этому служат необыкновенный порядок, спокойствие и вместе с тем быстрота и самая подробная отчетливость, с какими исполнялись решительно все движения и построения…». На другой день проверялась подготовка всей гвардейской кавалерии. В приказе отмечалось, что войска находятся в таком же «блистательном состоянии», как и пехота и пешие батареи[332].

В заключение 19 июля были проведены маневры, во время которых была продемонстрирована «общая связь действий, точность частных построений и тишина во фронте при быстром исполнении самих действий»[333].

Николай был в восторге от гвардии. В сентябре этого же года он прибыл в Елизаветград и присутствовал на линейном учении 1-го резервного кавалерийского корпуса с его артиллерией. Он остался доволен подготовкой конницы и специально отметил «правильность и быстроту в производстве движений, сопровождаемые замечательным спокойствием, тишиною и вниманием, за что объявляет полную и совершенную свою признательность»[334]. Подготовка 5-го корпуса царя не удовлетворила. Он приказал «строго наблюдать, чтобы не допускали никаких изменений от правил строевых уставов»[335].

Войска превосходно исполняли все уставные построения, главное, они великолепно маршировали. Качество же огневой подготовки царя не интересовало.

Вера в уставные порядки была весьма велика.

Князь И. Ф. Паскевич приписывал успех в венгерской кампании только тому, «что войска придерживались устава». Николай I, получив донесение Паскевича, сказал Н. Н. Муравьеву: «Стало быть, все, что мы ныне в мирное время делаем при образовании войск, правильно и необходимо для военного времени»[336]. Муравьев записал в дневнике: «Они уверены, что эти боевые порядки суть настоящие изображения военных действий, и что тот только воин, кто знает равнение, дистанции и интервалы. Государь убежден по ложным и грубо льстивым донесениям фельдмаршала, что войска вступили в дело в предписанном уставом строе боевых порядков»[337]. Тем горше оказалось пробуждение в Крымскую войну, где «нормальным боевым порядкам» был нанесен смертельный удар.

Воспитание войск

Проблема воспитания войск стала как никогда остро еще в первой четверти XIX в. Как и прежде, перед армией стояла задача охраны порядка внутри государства и обеспечения внешнеполитических задач страны. Участие русской армии в ряде заграничных походов 1805–1807 гг., Отечественная война 1812 г. и послевоенный период имели свои особенности, и «воспитательная политика» Александра менялась в соответствии с этими особенностями.

В первые же дни нового царствования были объявлены указы об уничтожении тайной экспедиции[338], все лица, обвиненные тайной экспедицией, были освобождены, «повелено» было также «всех выключенных по сентенции военного суда и без суда по приказам генералов, штаб— и обер-офицеров считать отставленными от службы»[339], появился также манифест, смягчавший наказания всем осужденным. Специально сформированной комиссии была даже дана инструкция, по которой эти осужденные разбивались на три группы. К первой группе были отнесены «люди, коих вины важны были только по обстоятельствам политическим», ко второй — оскорбители величества (прежнее «слово и дело»)[340].

Третью группу составляли лица, «не предполагающие вред государству». Комиссия рассмотрела значительное число дел и по военной коллегии. Особенно большое впечатление произвела отмена пытки, «чтобы самое название пытка, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной»[341].

Более мягкими стали военно-судебные законы. Был издан указ о том, чтобы при экзекуциях находился всегда лекарь, запрещено было употреблять слово «нещадно» или «жестоко» при определении наказания бить кнутом. Запрещено было заковывать в железо офицеров и рядовых из дворян. Наконец, специальный указ был издан о борьбе «с крайним небрежением» при производстве следствия и военного суда[342].

В целях упорядочения и ускорения судопроизводства был издан указ 18 октября 1806 г., по которому теперь дела о первых побегах и мелких кражах шли не через военно-судные комиссии, а через аудиторов, решения которых утверждались шефом полка. Но вскоре от этих послаблений не осталось и следа. После начала войн с Наполеоном права главнокомандующих были необычайно расширены. С 1803 г. им давалась «власть арестовать и предавать военному суду каждого ослушника и нарушителя верности и присяги… и приговоры военного суда немедленно исполняемы будут, хотя бы оные касались лишения живота»[343].

Общее направление военно-судебного законодательства свелось к задаче «укрепления начал порядка и дисциплины», необходимых для того, чтобы армия была послушным орудием в руках господствующего класса. Полевое уголовное положение 1812 г. вводило такие строгости, которые ставили «преступителя» в бесправное положение. Никаких начал справедливости не наблюдалось, обвиняемый был безоружен перед судом, а тайное письмоводство лишало его возможности какой-либо защиты. Все это служило превращению суда в орган устрашения, делало его орудием угнетения, порабощения и обезличения солдатской массы.

Однако наряду с мерами запрета и устрашения разрабатывалась также система нравственного воздействия на солдат, без чего немыслима была война массовых армий. Следствием этого было проявление высоких моральных качеств русских войск в тех войнах, где вопрос шел о судьбе Родины. В сражениях под Красным и под Смоленском, в Бородинском, под Вязьмой и на Березине русская армия явила замечательные примеры стойкости, храбрости и мужества. Дело шло о судьбе Родины, и моральный фактор проявился в этих сражениях со всей полнотой.

Но вот отгремели бои в Ге «мании, во Франции. Русская армия победоносно вступила в Париж, и парад русских войск на Марсовом поле был достойным венцом всех усилий. После заграничного похода армия возвратилась в Россию и снова окунулась в российскую действительность. Война и заграничные походы оказали на армию громадное влияние. Возвратившиеся домой солдаты стали совсем другими, они наблюдали в Европе более свободные отношения, они увидели более высокую культуру, и когда министр внутренних дел граф Кочубей потребовал в 1820 г. сведений о настроениях в армии, то известный общественный деятель В. И. Каразин в своей докладной записке написал: «Солдаты, возвратившиеся из-за границы и наипаче служившие в корпусе, во Франции находившемся, возвратились с мыслями совсем иными и распространяли оные при переходе своем или на местах, где квартируют… люди начали больше разсуждать. Судят, что трудно служить, что большие взыскания, что они мало получают жалованья, что наказывают их строго и пр.»[344]

Именно этого боялись правящие круги. Аракчеев говорил царю, что если у армии отнять все свободное для раздумья время, то в ней не будет проявляться дух свободомыслия. Вместо Тайной экспедиции был создан специальный комитет, который систематически доносил Аракчееву и Александру об «опасных мыслях», распространявшихся в армии и угрожавших самим устоям империи. Прямым средством борьбы с «тлетворными идеями» было усиление фронтовых занятий и назначение безусловно верных трону людей. Прежде всего, были заменены все русские командиры гвардейских полков. В Преображенский полк был назначен Порх, в Семеновский — Ф. Е. Шварц, в лейб-гренадерский — Н. К. Стюрлер, в Московский — П. А. Фридерикс и только в Измайловском полку остался П. П. Мартынов.

Об этих назначениях генерал А. А. Закревский писал начальнику штаба 2-й армии П. Д. Киселеву 30 марта 1820 г.: «Ни в чье командование гвардейскими корпусами не назначали таких командиров, как теперь, и полагаю, что сего времени гвардия будет во всех отношениях упадать, кроме ног, на кои особенно обращают внимание»[345]. Затем приступили к замене командиров полков и дивизий в полевой армии. Смена командиров сопровождалась резким усилением муштры и шагистики. Армия за несколько лет была забита, замучена, задергана.

Попадая в армию, солдат не видел выхода из своего состояния. Беспрерывные изнурительные учения, сопровождавшиеся побоями, штрафами и взысканиями, создавали невыносимые условия солдатской службы и приводили к многочисленным побегам. «Срок службы в 50-х годах был весьма продолжительный, солдатское звание было почти пожизненное и рекрут отрывался навсегда от своего домашнего быта. В военную службу отдавали за преступления и проступки: отдача в солдаты определялась законом уголовным наравне со ссылкою в Сибирь и содержанием в арестантских ротах, а также разрешалось обществом и помещиком в виде окончательного средства избавиться от людей порочных»[346]. Такому взгляду способствовала также военно-судебная практика в самой армии. Штрафованные солдаты и унтер-офицеры не получали права на бессрочный отпуск, а оставались в войсках, обычно их переводили из полевых войск в корпус внутренней стражи или в сибирские батальоны и только в крайнем случае в инвалидные команды.

Произвол сопровождался неудержным грабежом солдатских денег. Командиры полков, батальонов и рот расхищали средства, отпускаемые на содержание и обмундирование. Мало того, они использовали солдат как своих крепостных на различных работах. Этот произвол являлся следствием установившейся системы в армии. Его корни уходили в существовавший общественный порядок в стране. В феодально-крепостническом государстве трудно было ожидать иного порядка, ибо, пишет Д. А. Милютин, «в те времена господствовала в военной службе, можно сказать, система террора. Только тот начальник считался исполнительным, надежным, который держал подчиненных в ежовых рукавицах»[347].

Солдат был беззащитен в случае какой-либо провинности. Даже в официальном обзоре о военно-судной деятельности министерства 40—50-х годов XIX в. говорилось: «Если к этому прибавить, что суд был вполне закрытый, что обвиняемый не имел права защиты, что решение дела начальниками производилось только на основании данных, находящихся в деле, без всякого опроса, и притом на основании законных доказательств и улик, то станет понятным, что военный суд находился в неудовлетворительном положении и нуждался в коренных преобразованиях»[348].

Подготовка унтер-офицерских кадров (начальные военные школы)

Специальных школ, готовящих унтер-офицеров для армии, в конце XVIII в. не существовало. Главным источником, пополнявшим офицерский корпус армии, были выходцы из дворян. Но армия нуждалась и в низшем звене командных кадров — в унтер-офицерах. Часть из них производилась из старослужащих солдат, а часть из выпускников солдатских школ.

В начале XIX в. была сделана попытка упорядочить эту систему и превратить существовавшие с XVIII в. солдатские школы в основной источник подготовки унтер-офицерских кадров[349]. Военное министерство разработало проект реформы школ. Согласно этому проекту, предполагалось учредить частные училища военных воспитанников для обучения и воспитания солдатских детей во всех тех городах, где имелись гарнизонные полки или батальоны, и создать Главное училище военных воспитанников для 300 кадет (дворян) и 700 солдатских детей. Совет о военных училищах рассмотрел проект военного министра С. К. Вязьмитинова и отклонил его как слишком либеральный. Взамен было решено представить в 1807 г. устав солдатских школ, что и было сделано. Однако устав этот также не был утвержден.

Фактически же дело обстояло так. После образования Непременного совета о военных училищах (1805 г.) под его ведение перешел также Военно-сиротский дом. В соответствии с планом военного воспитания сиротский дом и его филиалы должны были преобразоваться в губернские училища, однако эта мера не была осуществлена, и сиротский дом с филиалами (отделениями) продолжал свое существование в виде учебного заведения, дворянское отделение которого готовило для поступления в кадетские корпуса, а солдатское — унтер-офицеров для армии.

Для военно-сиротских отделений в 1804 г. были изданы правила записывания солдатских сыновей[350], которых с 1805 г. стали называть кантонистами. Сиротские отделения с 1824 г. были переданы в Управление военными поселениями, находившимися в ведении А. А. Аракчеева. По Правилам 1824 г. все кантонисты были разделены на три возраста. Дети младшего возраста — до 10 лет — воспитывались у родителей или у опекунов (за особое вознаграждение). Дети среднего возраста — от 10 до 15 лет — должны были посещать школу, где их учили грамоте и счету. Дети старшего возраста — от 15 до 18 лет — учились не только грамоте и счету, но также фронту, ремеслам и сельскому хозяйству.

Практически оказалось, что все дети солдат должны были проходить обязательное обучение. В 1826 г. из 63 118 кантонистов были сформированы 5 учебных бригад, куда входили 17 батальонов, 7 полубатальонов и 4 роты. Кроме того, было сформировано 48 эскадронов и 6 батарей; в них готовились кадры унтер-офицеров для кавалерии и артиллерии[351]. Ввиду увеличения числа учащихся в 1820 г. была сделана попытка установить в школах кантонистов бель-ланкастерскую систему взаимного обучения[352], но вскоре после того, как Аракчеев пришел к выводу, что таким путем может передаваться «вольнодумство и мятеж», эта система была отставлена. Поэтому было решено открыть специальный военно-учительский институт для подготовки кадров квалифицированных учителей солдатских школ. Этот институт был подчинен Аракчееву[353]. Окончившие школы военных кантонистов направлялись главным образом в артиллерию[354], а не способные к строевой службе определялись к нестроевым должностям[355].

В 1810 г. было указано «в отвращение того, чтобы пионерные полки не почувствовали недостатка в нижних чинах по тем званиям, кои предполагают такие сведения, каковых не могут приобрести поступающие на службу рекруты», ежегодно направлять в каждую минерную и пионерную роты по 4 кантониста[356]. Одновременно запрещено было присылать в гренадерские части «мало знающих грамоте» кантонистов[357].

Таким образом, школы кантонистов давали основной контингент людей в артиллерию и инженерные части. Этим в значительной мере объясняется высокое мастерство русских артиллеристов во время кампаний 1812–1815 гг.

Число кантонистов довольно быстро росло, особенно после того, как к ним в 1824 г. были причислены дети военных поселенцев. В 1797 г. численность воспитанников сиротских отделений была равна 12 тыс., в 1801 г. — около 16 тыс., в 1812 г. — 19 тыс., в 1816 г. — 17 600, в 1825 г. их стало 19 203 из общего числа 63 118 чел.[358]

Во второй четверти века в связи с ростом военных поселений численность кантонистов продолжала возрастать: в 1830 г. — 196 тыс., в 1842 г. — 223 тыс., в 1856 г. — 378 тыс. чел. Посла ликвидаций поселений и упразднения сословия кантонистов их осталось 12 400 чел., а в 1858 г. они уже не числились на учете.

Но далеко не все кантонисты проходили подготовку, открывавшую путь к унтер-офицерским званиям. Ее получали лишь те кантонисты, которые обучались в военно-сиротских отделениях воспитательного дома и специальных школ, открывавшихся с 20-х годов XIX в. К началу второй четверти века таких школ было 12. При пороховых заводах — 3, со штатом в 25 чел. каждая; при арсеналах («для отвращения издержек казны на найм вольных мастеров») — 2, со штатом 25-100 чел.; кроме оружейных школ была создана пиротехническая школа со штатом в 50 чел., две артиллерийские учебные роты (первая на 670 чел, вторая на 230 чел.), затем писарская школа на 100 чел., а также аудиторская школа на 100 чел. каждая[359]. В целях обеспечения общеобразовательных школ учителями были открыты семинария и военно-учительский институт[360]. Таким образом, особой системы подготовки унтер-офицерских кадров в первой половине XIX в. не существовало. Унтер-офицеров производили частично из кантонистов, получивших образование в военно-сиротских отделениях, частично — из старослужищих солдат. Низшие военные школы составляли довольно значительную часть общеобразовательных начальных школ.

В 1830 г. в общеобразовательных школах (одноклассных и двухклассных) обучалось около 105 тыс. учащихся, а в начальных школах Военного ведомства (военно-сиротских отделениях и специальных школах) — 22 425 учащихся. В 1850 г. в общеобразовательных школах было 70 985 учащихся, а в военных — 40 750[361].

Подготовка офицерских кадров

Средние общевойсковые военные школы

Между способом ведения войны и боя и системой подготовки офицерских кадров существует определенная зависимость. Эта зависимость вполне определилась в период установления тактики колонн и рассыпного строя на рубеже XVIII и XIX вв. и особенно в период наполеоновских войн. Именно в это время сложились условия, при которых основной тактической единицей стал не полк, а батальон, способный к самостоятельным тактическим действиям. Этот поворот произошел не сразу, а лишь после многочисленных войн начала ХIХ в.

В начале XIX в. подготовка офицерских кадров была сосредоточена в пяти школах. Это были 1-й и 2-й кадетские корпуса, Гродненский корпус, Военно-сиротский дом, а с 1802 г. — Пажеский корпус. Все вместе они выпускали в армию ежегодно до 120 офицеров, имевших в лучшем случае строевую подготовку и вовсе не знавших основ штабной службы. Большая часть выпускников военных школ оседала в гвардии и военных учреждениях. Полевые же войска имели офицеров, оставлявших желать лучшего.

Внедрение основ тактики колонн в боевую практику настоятельно требовало усиления тактической подготовки офицеров. Вопрос о необходимости расширения сети военно-учебных заведений возник в первые годы XIX в. Шеф 1-го кадетского корпуса генерал П. А. Зубов представил в 1801 г. проект учреждения губернских военных училищ с целью подготовки молодых дворян в кадетские корпуса и в университеты. Предполагалось открыть училища в 17 губерниях, «дабы дух единомыслия оживотворял всю армию»[362]. Александр I одобрил проект и предложил губернаторам 17 губерний обсудить на дворянских собраниях вопрос об открытии училищ на средства дворян[363]. С образованием Военного министерства в 1802 г. была создана специальная комиссия под председательством вел. кн. Константина, которая должна была рассмотреть поступившие из губерний предложения и разработать основания системы военного образования.

Комиссия рассмотрела проект генерала Зубова и поступившие предложения от губерний. Кроме того, она изучила проекты генерал-майора Клингера и генерала Моркова о высшем военном училище и ознакомилась с постановкой дела в военных школах Западной Европы[364].

Результатом двухлетней работы комиссии явился «План военного воспитания», утвержденный Александром I в марте 1805 г.[365]

План предусматривал развертывание 10 военных училищ (в Петербурге, Москве, Смоленске, Киеве, Воронеже, Твери, Ярославле, Нижнем Новгороде, Казани и Тобольске). Подготовительной ступенью к училищам должны были служить военные школы. Руководство военными заведениями возлагалось на Непременный совет[366].

В соответствии с этим планом были открыты военные школы в Тамбове, Туле и Петербурге. Существующие кадетские корпуса подлежали реорганизации, но временно они были оставлены, «пока не примет действия новое образование». Однако процесс перестройки затянулся и все дело в первой четверти XIX в. свелось к открытию нескольких военных школ и некоторой реорганизации кадетских корпусов, сущность которой выражалась в уравнении 1-го и 2-го корпусов в части программ, внутреннего порядка и штатов. Оба корпуса давали воспитанникам общеобразовательную и военную подготовку. По окончании выпускники получали офицерский чин.

Гродненский кадетский корпус был переведен в Смоленск, откуда во время войны 1812 г. его перебросили сначала в Тверь, потом в Кострому. В 1824 г. его перевели в Москву и переименовали в Московский кадетский корпус[367]. В 1815 г. (в связи с включением в состав России большей части Варшавского герцогства) стал действовать Калишский корпус[368].

Все эти учебные заведения дали с 1800 по 1825 г. 4 329 офицеров (1-й — 2 545 чел., 2-й — 1 555, Московский — 229 чел.).

В начале второй четверти к существующим военным школам прибавились лишь Омская и Уральская военные школы для обучения сыновей офицеров Сибирского и Оренбургского казачьих войск (1829 г.). В 1830 г. на особом комитете под председательством генерала К. И. Оппермана был обсужден вопрос о состоянии подготовки офицерских кадров в военно-учебных заведениях. Итогом деятельности комитета явился «Устав военно-учебных заведений 2-го класса». Комитет Оппермана работал одновременно с комитетом А. С. Шишкова, получившего печальную известность тем, что он расправился с принципами академической свободы и самоуправления в высшей школе (Университетский устав 1833 г.). Все эти реформы были реакцией на восстание декабристов.

Для надзора и управления военно-учебными заведениями Непременный совет был реорганизован на новых основаниях, а в 1842 г. был учрежден «Штаб управления главного начальника Пажеского, всех других сухопутных кадетских корпусов и Дворянского полка», работавший под управлением генерал-лейтенанта Кривцова. Окончательную организацию штаб получил в 1844 г.[369] С этого времени штаб возглавлял вел. кн. Михаил, фактически же управление находилось в руках генерала Я. И. Ростовцева.

В 1830 г. был опубликован указ об открытии в основных губерниях кадетских корпусов. В соответствии с этим указом дополнительно к существующим были сформированы: Новгородский (1834), Полоцкий (1835), Петровский, Полтавский (1840), Александровско-Брестский (1842), Орловско-Бахтинский (1843), Воронежско-Михайловский (1845), 2-й Московский (1847), Владимиро-Киевский (1851) и Александринский (Сиротский). Кроме того, Тульское (1836), Тамбовское (1846), Омское (1835) и Оренбургское Наплюевское (1844) училища также были преобразованы в корпуса[370]. Предложения об открытии корпусов в Казани и Тифлисе в это время не были осуществлены.

Для всех корпусов в 1836 г. был введен единый учебный план и установлен общий порядок организации и устройства. Учебный план предусматривал изучение закона божьего, французского, немецкого, русского языков и словесности, математики, естественных наук, географии и статистики, политической истории, законоведения, чистописания, рисования, черчения и военных наук.

В конце 40-х годов в составе старших классов корпусов были сформированы одногодичные артиллерийские инженерные отделения, где преподавали специальные дисциплины.

Все корпуса с 1825 по 1856 г. дали 17 653 офицера[371].

Кроме кадетских корпусов, офицеров выпускали также Военно-сиротский дом, Пажеский корпус и Царскосельский лицей. Императорский военно-сиротский дом до 1816 г. готовил воспитанников для поступления в кадетские корпуса. В 1816 г. он был реорганизован, число кадетов доведено до 500 чел., занятия же велись по учебному плану и программам 1-го кадетского корпуса. В течение первой четверти XIX в. из Военно-сиротского дома был выпущен 721 офицер (предназначенные к выпуску офицерами прикомандировывались к Дворянскому полку). В 1829 г. Военно-сиротский дом был преобразован в Павловский кадетский корпус и просуществовал до 1863 г.[372]

Пажеский корпус как военно-учебное заведение был сформирован в 1802 г.[373] Он был рассчитан сначала на 66 чел., а со второй четверти века на 150. Как и другие кадетские корпуса, он решал две задачи — обеспечение общего и военного образования. Срок обучения в корпусе был установлен в 7 лет (5 общеобразовательных и 2 специальных). В корпусе изучали закон божий, русский, немецкий и французский языки, математику, историю русскую и всеобщую, географию, дипломатику и политэкономию, физику, статистику (русскую и иностранную), статику, механику, фортификацию (полевую, долговременную и иррегулярную), атаку и оборону крепостей, артиллерию, минерное искусство и военное судопроизводство[374]. В течение первой четверти века корпус дал армии 624 офицера и второй — 986 офицеров.

Царскосельский лицей, открытый в 1811 г., имел целью готовить кадры как для гражданской, так и для военной службы. Это привилегированное учебное заведение предназначалось для детей знати. В 1822 г. лицей получил чисто военное направление и был передан из ведения Министерства просвещения в ведение Совета о военных училищах[375]. С этого времени он выпускал главным образом офицеров. В первой четверти XIX в. лицей дал 35 офицеров. В 1829 г. благородный пансион при лицее был упразднен, а с 1843 г. Царскосельский лицей не выпускал офицеров[376].

В 1844 г. лицей был переименован в Александровский и переведен в Петербург.

Особого группу составляли также краткосрочные учебные заведения: Дворянский полк и юнкерские школы.

В 1807 г. в Петербурге была сформирована одногодичная школа, называвшаяся Волонтерным корпусом, задачей которого было срочно подготовить для полевых войск младших пехотных офицеров[377]. С 1808 г. корпус был переименован в Дворянский полк. Училось в нем 600 чел. Для подготовки кавалерийских офицеров при этом полку был сформирован Дворянский кавалерийский эскадрон на 110 чел. Свой первый выпуск Дворянский полк сделал уже в 1808 г. За 25 лет своего существования он дал 9 070 офицеров[378].

Таким же типом школы была двухлетняя школа гвардейских подпрапорщиков, учрежденная в 1823 г., выпустившая в первой четверти XIX в. 133 чел., во второй — около 500 чел.[379]

Юнкерские школы армейских подпрапорщиков были открыты при штаб-квартирах 1-й и 2-й армий, а также при гренадерском и пехотных корпусах 1-й армии. В задачу юнкерских школ входила подготовка строевых обер-офицеров[380].

Такая школа была открыта при главной квартире 1-й армии в Могилеве (на Днепре). Она была рассчитана на 120 чел. В учебном отношении школа была разделена на два класса: младший и старший. В строевом отношении она составляла роту[381]. Занимались в школе учебными предметами, «в непосредственной связи с военным режимом состоящими». Существовала эта школа с 1820 по 1830 г.[382] Аналогичная школа была организована в 1818 г. при главной квартире 2-й армии в Тульчине. В отличие от Могилевской, Тульчинская школа имела трехлетний срок обучения. Закрылась она в 1828 г.[383]

Корпусные школы существовали также недолго. Эти школы содержались на экстраординарные армейские суммы.

Особенностью их было отсутствие единства в организации вследствие различного подхода к обучению в штабах 1-й и 2-й армий. Так, в 1-й армии считали, что юнкерская школа должна давать главным образом военное образование. В связи с этим она была отделена от полков и была по сути закрытым заведением.

Во 2-й армии главное внимание было обращено на практическую подготовку. Юнкера несли службу наряду со строевыми офицерами (правда, только во время лагерных сборов). Юнкерские школы не получили своего развития в первой половине XIX в. вследствие того, что Главный штаб военных учебных заведений считал основным каналом подготовки общевойсковых офицеров среднего звена кадетские корпуса и специальные училища.

Все средние военно-учебные заведения во второй четверти XIX в. делились на два разряда. К первому разряду принадлежали школы, состоявшие в ведении управления военно-учебных заведений. Ко второму — учебные заведения, состоявшие в ведении других учреждений. Военно-учебные заведения первого разряда составляли три учебных округа: Петербургский, Московский и Западный. При этом по правам они составляли два класса. К первому классу относились Пажеский корпус, Школа гвардейских подпрапорщиков, Дворянский полк, 1-й и 2-й кадетские корпуса, 1-й и 2-й Московские корпуса, Финляндский, Новгородский, Орловский, Воронежский, Полоцкий, Брестский, Полтавский, Оренбургский и Сибирский кадетские корпуса. Срок обучения в них продолжался 9 лет: 1 год приготовительный, 5 лет — общий курс, 3 года — специальный курс.

Ко второму классу относились: Александровский для малолетних, Тульский, Тамбовский, Владимиро-Киевский корпуса. Кадеты из этих корпусов, проучившись 5 лет, поступали затем в корпуса первого класса.

Штат этих учебных заведений в первой четверти века составлял 9 504 учащихся, во второй четверти — 14 415 офицеров. На их содержание затрачивалось ежегодно около 2 млн. руб.[384]

Средние военные школы являлись привилегированными учебными заведениями интернатного типа. Со второй четверти XIX в. всякая частная инициатива в этой области исключалась. Николай I считал первопричиной декабрьских событий 1825 г. «своевольство мысли»[385]. Преобразованная школа, направляемая государством, должна стать, по мнению царя, орудием воспитания преданных трону дворян. Для достижения этой цели была проведена значительная работа по превращению школ в казармы. На занятиях господствовали муштра. Главное место занимала строевая подготовка и зубрежка уставов. На одном из совещаний директоров корпусов Николай I сказал, что трону «нужны солдаты, а не профессоры», и это имело особое влияние на учебный процесс. «Вместо того чтобы бросать семя на добрую землю (почву), начальство старалось прежде заглушить в нем жизненную силу, и благотворный росток замирал под заботливою опекою воспитателей»[386], — указывал В. Штейнгель. В корпусах была установлена слежка в целях «обнаружения вредного образа мыслей». Еженедельно производился осмотр вещей воспитанников. Вся частная переписка тщательно проверялась путем перлюстрации, затем все письма стали вскрывать в присутствии учащихся. Книги, тетради, альбомы, где могли быть записи стихов и т. п., категорически запрещались. После очередного посещения Пажеского корпуса Николай I приказал усилить контроль. Начальник корпуса дал приказ воспитателям делать осмотры «внезапно и чаще».

Средняя военная школа не обеспечивала полностью армию офицерскими кадрами. Из оканчивающих кадетские корпуса 1/3 шла в гвардию и специальные рода войск, около 2/5 направлялись в армейские полки, остальные шли на гражданскую службу или были исключены «за леность». В течение второй четверти века из корпусов было выпущено 17 297 чел. Из них 14 415 было произведено в офицеры, 1 517 — направлено на службу юнкерами и 1 265 — на гражданскую службу[387].

Наиболее интенсивными были выпуски 1840–1845 гг., когда армия получила 15 142 офицера[388].

Таким образом, армия получала незначительное число офицеров со средним образованием. В дивизиях были полки, имевшие по два-три офицера, окончивших кадетские корпуса.

Об удельном весе средней военной школы можно судить, сравнив численность кадетских корпусов и гимназий, существовавших в первой половине XIX в. (табл. 34).

Таблица 34[389]

Год Число гимназий и прогимназий Число учащихся в них Число кадетских корпусов Число учащихся в них 1808 54 5 569 4 1 100 1825 56 7 682 8 5 272 1836 68 15 475 11 4 320 1840 72 16 271 15 Нет сведений 1845 75 19 744 19 6 000 1850 77 18 764 16 4 798 1860 84 24 511 16 4 894

Средние специальные военные школы

Существовавший в конце XVIII в. Артиллерийский и инженерный корпус в 1800 г. был преобразован во 2-й кадетский корпус, приравненный по программе и учебному плану к 1-му корпусу.

В результате этого решения специальная подготовка артиллерийских и инженерных кадров для армии прекратилась.

Отсутствие офицеров со специальной подготовкой особенно остро дало себя почувствовать в начале XIX в. Однако Военное министерство недостаточно активно боролось за восстановление разрушенных Павлом I специальных школ. Лишь в декабре 1802 г. был сделан первый шаг в подготовке инженерных кадров на базе существовавших военных школ. В этих целях было предложено обучать во 2-м кадетском корпусе 100 кадет инженерным наукам (черчению планов, профилям строений, съемке и разбивке на местности, руководству строительными работами). Предполагалось, что желающие из кадет, сдав дополнительный экзамен по указанным предметам, пойдут на службу в инженерные ведомства[390].

В 1804 г. по инициативе генерала П. К. Сухтелена в Петербурге была открыта инженерная школа «для поучения находящихся здесь юнкеров-кондукторов в свободное от должностей время наукам, до инженерной службы касающимся»[391]. Школа была рассчитана на 25 чел., но уже через три года число учащихся в ней возросло до 60 чел.[392]

В 1810 г. школа получила штат на 50 чел. и была преобразована в Инженерное училище[393]. Офицерский класс школы выпускал военных инженеров. В 1816 г. последовал указ именовать это училище «Главным училищем инженеров», но по существу никаких перемен в содержании обучения не последовало[394]. Лишь в 1819 г. училище было перестроено и переименовано в Главное инженерное училище, ставшее высшим учебным заведением[395]. По новому положению оно разделялось на два отделения: нижнее — готовившее кондукторов, и высшее — выпускавшее инженеров. Первое отделение было трехгодичным, второе, строившееся на базе первого, — двухгодичным. В кондукторском отделении изучались: арифметика, алгебра, геометрия, история, география, русский и французский языки, рисование, полевая фортификация, артиллерия, аналитическая геометрия и дифференциальное исчисление; в инженерном отделении: фортификация, аналитическая геометрия, дифференциальное и интегральное исчисление, физика, химия, гражданская архитектура, практическая тригонометрия, начертательная геометрия, механика и строительное искусство. Первое отделение было рас. считано на 96 чел., второе — на 48 чел. Возглавлял школу генерал В. Л. Шарнгорст. С этого времени инженерный корпус стал получать более подготовленные кадры. С 1819 по 1825 г. училище подготовило 182 инженера, с 1826 по 1855 г. — 854 чел.[396] Инженерные кадры давал также Горный институт. Этот институт в 1804 г. был переименован в Горный кадетский корпус с правом производства выпускников в офицерские чины. В 1833 г. корпус был снова преобразован в Горный институт. Поскольку этот Институт имел целью давать военно-инженерные кадры, то он получил военную организацию. С 1848 г. институт стал вообще закрытым военно-учебным заведением и назывался Институтом корпуса горных инженеров[397].

Аналогичное положение было с Институтом инженеров путей сообщения и Лесным институтом, также готовившими офицерские инженерные кадры. В 1842 г. оба учебных заведения были преобразованы: введен восьмилетний срок обучения (четыре класса общеобразовательных, три теоретических и один практический). В 1849 г. Институт путей сообщения был преобразован в кадетский корпус. Выпускники этих учебных заведений производились в офицеры[398].

Хуже обстояло дело с подготовкой артиллеристов. Как указывалось выше, в 1800 г. Артиллерийский и инженерный корпус был преобразован во 2-й кадетский корпус, который стал готовить кадры артиллерийских и общевойсковых офицеров. Этот корпус в течение 1 четверти века подготовил 793 офицера[399]. Артиллеристов давал также и 1-й Московский корпус, подготовивший 91 офицера[400]. Довольно много артиллерийских офицеров готовили юнкерские классы при учебных гвардейских артиллерийских ротах, но они выпускали кадры с низкой подготовкой. Через этот канал было подготовлено 907 фейерверкеров и офицеров.

После окончания наполеоновских войн оказалось, что уровень артиллерийских офицеров совершенно не отвечал требованиям времени.

И хотя это было установлено, тем не менее лишь в 1820 г. была сформирована учебная артиллерийская бригада. При этой бригаде открылось артиллерийское училище на 120 штатных и 28 сверхштатных воспитанников, построенное по типу Главного инженерного училища. Низшее отделение (юнкерское) было рассчитано на трехлетний срок обучения, высшее (офицерское) — на двухлетний срок[401].

За 35 лет училище подготовило 375 артиллерийских офицеров (75 в первой четверти века, 300 — во второй).

Во время Крымской войны особенно резко почувствовалась нехватка артиллерийских офицеров. Она восполнялась путем производства унтер-офицеров, вольноопределяющихся и юнкеров по сдаче экзамена. В 1853 г. сдали экзамен 96 чел., в 1854 г. — 80 и в 1855 г. — 39[402].

Кадры топографов давал Финляндский топографический корпус, открытый в 1812 г. на базе бывшей шведской военной школы, существовавшей в м. Гаапаньеми Куопиосской губернии[403]. Корпус был рассчитан на 60 кадет. Срок обучения в нем определен в 4 года. Для предварительной подготовки при корпусе с 1823 г. была открыта трехлетняя элементарная школа. В 1818 г. корпус был переведен в Фридрихсгам и переименован в Финляндский кадетский корпус. До 1825 г. этот корпус выпустил 92 топографа[404]. В связи с преобразованием корпуса в общеобразовательное учебное заведение подготовка специалистов-топографов была возложена на школу топографов, организованную при Главном штабе в 1822 г. Первое отделение, на 40 чел., готовило полевых офицеров-топографов. Второе — на 80 чел. — готовило граверов и литографов для военно-топографического депо. Эта школа действовала до 1832 г.[405] Практическая подготовка была сосредоточена непосредственно в корпусе топографов. В его составе действовало восемь рот, рота военно-топографического депо на 120 чел., затем семь рот по 24 или 48 чел. при штабах армии или по месту выполнения съемок[406]. Всего корпус насчитывал 76 обер-офицеров и 456 топографов.

Высшая военная школа

Николаевская военная академия.

Если подготовка общевойсковых строевых офицеров в какой-то мере была налажена, а затем была восстановлена система подготовки артиллерийских и инженерных офицеров среднего звена, то хуже дело обстояло с подготовкой офицеров высшего звена. С проектом организации высшей практической школы в 1805 г. выступили военный министр генерал С. К. Вязьмитинов и генерал И. Марков[407]. В 1809 г. в Военном министерстве дебатировался вопрос о «Заведении военно-учебного института для офицеров» при корпусах. Однако дальше Военного министерства эти проекты не пошли. Это и явилось причиной формирования при штабах 1-й и 2-й армий временных школ для подготовки офицеров и создания училищ колонновожатых. Петербургское училище на 80 чел. было открыто в 1810 г. при депо свиты. Начальником его стал генерал-майор А. И. Хатов.

Почти одновременно по частной инициативе М. Н. Муравьева возникло московское училище. Сначала это училище называлось «Обществом математиков», президентом которого стал генерал Н. Н. Муравьев. Эти школы просуществовали до Отечественной войны 1812 г. Во время войны преподаватели и слушатели их занимали в армиях основные штабные должности. Вновь эти школы возродились по окончании войн с наполеоновской Францией. Московское «Общество математиков» стало называться «Московским училищем для колонновожатых», но существовало оно на средства генерала Н. Н. Муравьева. Училище просуществовало восемь лет и подготовило 180 штабных офицеров, из них в свиту было направлено 127 чел. и в войска 11 чел.[408]

Петербургское училище возродилось в 1823 г. по инициативе генерала К. Ф. Толя. Московская школа была закрыта и влита в его состав. Но Петербургская школа просуществовала всего два года. Возродились также временные штабные школы в войсках. В период с 1818 по 1821 г. было представлено из войск три проекта, из которых наибольший интерес представляет предложение начальника штаба 2-й армии генерала П. Д. Киселева о создании военных лицеев[409]. Но все эти проекты не были реализованы. Для удовлетворения потребностей польских частей в Варшаве была учреждена Аппликационная школа, предназначенная для подготовки офицеров в строевые части и на штабные должности[410].

Таким образом, в начале XIX в. ставился вопрос о подготовке общевойсковых офицеров высшей квалификации, но ни одно из созданных учебных заведений не стало высшей военной школой.

Накануне Отечественной войны 1812 г. Военное министерство вплотную занялось постановкой штабной службы. Начальник свиты кн. П. Волконский, изучив состояние квартирмейстерской части за рубежом, приступил к ее реорганизации. Под его руководством было разработано «Руководство к отправлению службы чиновниками дивизионного Генерального штаба», в котором впервые были четко определены как роль штаба, так и его функции. Вслед за этим в 1812 г. было издано «Учреждение для Большой действующей армии», согласно которому штабы дивизий, корпусов и армий составляли «одно общее управление, являясь орудиями, помощью которых власть главнокомандующих, корпусных и дивизионных начальников приводилась в действие во всех подробностях»[411].

Во время Отечественной войны 1812 г. штабы действующих армий пополнились выпускниками школ колонновожатых и прогрессивно настроенными немецкими офицерами, вступившими в русскую службу после разгрома Германии Наполеоном. Среди них выделялись русские офицеры Н. Раевский, Н. Н. Муравьев, И. П. Липранди, К. Ф. Толь, А. Щербинин, а среди немецких — К. Клаузевиц. В ходе войны 1813–1815 гг. русские офицеры занимали руководящие посты в союзной армии.

Следует отметить, что именно штабы 1-й и 2-й армий после возвращения из заграничных походов стали местом сосредоточения вольнолюбиво настроенных офицеров.

После разгрома движения декабристов Николай I принялся за «очищение» армии от «опасных элементов». Из армии было удалено почти все прогрессивно настроенное офицерство.

Однако роль штабов как органов управления становилась все более важной, а потому вопрос о подготовке кадров для них продолжал привлекать внимание. К этому времени в ряде европейских стран уже были открыты высшие военно-учебные заведения. В Англии штабная школа (Staff College) была создана в начале XIX в. Во Франции высшую штабную школу организовал в 1818 г. Сен-Сир. К этому же времени относится создание высшей королевской школы (Kriegs Schule) в Австрии. В Пруссии существовавшая со времен Фридриха II Рыцарская академия в 1822 г. была преобразована в Королевскую академию (Allgemeine Kriegs Schule)[412].

В России же к вопросу создания высшей военной школы подошли лишь в начале 30-х годов XIX в.

Инициаторами предложения явились генерал-лейтенант А. И. Хатов и генерал-лейтенант А. Жомини[413]. Независимо от них представили свои соображения также генералы Леонтьев и Киселев. В докладной записке о состоянии Генерального штаба Жомини писал: «Хороший Генеральный штаб для армии столь же важен, как хорошее правительство для народа; без него можно иметь хорошие полки, но не иметь хорошей армии»[414]. Штаб нуждается в офицерах высокой квалификации, которую может обеспечить лишь высшая школа, возглавить которую, по его мнению, мог генерал Хатов. Для рассмотрения проектов в 1829 г. была создана комиссия в составе генералов Жомини, Нейгарда, П. К. Сухтелена, Шуберта и А. И. Хатова. Комиссия разработала устав, учебный план и предложила назвать новую школу «императорской военной академией». Однако академии суждено было открыться лишь в 1832 г. Революционная волна, охватившая в начале 30-х годов всю Европу, и в частности польское восстание 1830–1831 гг., отодвинули вопрос об открытии академии на два года.

Академия учреждалась «для образования офицеров к службе Генерального штаба» и «для вящего распространения знаний в армии»[415]. Следовательно, высшая школа не рассматривалась как узкоспециальное учебное заведение. Идея предоставления русским офицерам Генерального штаба широкого образования отличала русскую академию от ряда иностранных. В академию могли быть приняты только офицеры-дворяне, выдержавшие установленные экзамены. На первое время число принимаемых было установлено в 25 чел. Возглавил академию генерал И. О. Сухозанет, отличавшийся педантичностью и далекий от науки. Николай I предпочел эту кандидатуру более образованному и зарекомендовавшему себя в науке генералу Хатову.

Обращаясь однажды к слушателям академии. Сухозанет заявил: «Сама наука в военном деле не более, как пуговица к мундиру; мундир без пуговицы нельзя надеть, но пуговица не составляет всего мундира»[416]. Царь был в восторге от этой фразы и благодарил начальника академии за строгость.

В соответствии с учебным планом в академии должны были преподаваться предметы, обеспечивавшие знание основ военного дела в целом и штабной работы в особенности. Курс обучения был рассчитан на 2 года. В летнее время офицеры теоретического класса несли лагерную службу вместе с частями Петербургского гарнизона, а офицеры практического класса занимались топографическими съемками, разбивкой лагерей, составлением обозрений и участвовали в маневрах, проводимых в Царскосельском лагере.

Главными предметами учебного плана были тактика и стратегия. Под тактикой подразумевалось «искусство образовать войска и посредством оных приводить в исполнение соображения стратегии, которая, в свою очередь, есть искусство устремлять наивыгоднейшим образом к достижению цели войны». Сначала курс тактики подразделялся на начальную и высшую, но вскоре было признано, что в задачу стратегии должно войти лишь изучение основ высшей тактики. Увлечение стратегией продолжалось недолго. В 40-е годы снова вернулись к прежнему делению курсов. Было установлено, что основанием преподавания начальной тактики должны стать строевые уставы, поскольку академия «должна приготовлять не столько ученых, сколько… офицеров для службы в войсках».

Стратегия предусматривала освещение систем известных военных теоретиков, при этом ни одна из этих систем не признавалась полностью приемлемой. Исходным пунктом курса было то, что «постоянных и безусловных правил для действий нет, и сама стратегия состоит из исследования элементов и средств и в оценке их влияния на ход войны». Генерал Медем, читавший этот курс, учил, что «никакая теория не может выучить искусству вести войны», она лишь может подготовить к этому.

Большое место занимала военная история, которая дополнялась курсом военной литературы. В учебный план входили также военная география и статистика, геодезия и топография, дополняемые черчением и съемкой. Остальные предметы занимали в учебном плане подчиненное положение.

В первые два десятилетия нащупывались как сам объект знаний, так и установление форм учебного процесса в академии. В отношении тактической подготовки был определен объем знаний в пределе полк — дивизия. В части стратегической — в пределе армии. Все остальные курсы должны были служить формированию офицера, способного мыслить оперативно-стратегическими категориями. Поскольку академия не имела готовых учебных курсов, то профессорам приходилось их создавать самим и размножать литографическим способом.

На этом этапе отмечается стремление приблизить учебный процесс к постановке преподавания в специальных классах кадетских корпусов. Это отметил Милютин. «Ныне, — писал он в 1851 г., — в курсе Военной академии слишком много школьного, теоретического, много педантизма; надобно сделать его более практическим, а для этого все предметы преподавания прямо и непосредственно связать с практическим применением их в самой службе»[417].

Милютин думал в данном случае решить эту задачу путем разумного сочетания теории с практикой, чтобы академия выпускала офицеров, способных ориентироваться в любой обстановке и быть мастерами военного дела. Его точка зрения противостояла взгляду Медема, который полагал, что задача высшей военной школы сводится к тому, чтобы вооружить офицера методом мышления, который он может применить на практике уже после окончания академии.

Руководящие же деятели министерства смотрели на академию как на воинскую часть, где офицеры лишь усовершенствуют свои практические знания. Указывая на эту сторону дела, Драгомиров писал: «Нельзя скрыть от себя то, что не только общие, но и специальные школы 50 лет тому назад в особенном авантаже не обретались. К ней (к науке. — Л. Б.) относились с враждебным недоверием, ее боялись. Это предубеждение доходило до такой напряженности, что при первоначальном обсуждении устава тогдашним генерал-квартирмейстером было подано мнение, что академических офицеров (нужно) расквартировывать казарменно, прикомандировав к полкам Петербургского гарнизона и подчинив не академическому, а строевому начальству; обязать их нести в полках караульную и строевую службу, а лекции посещать в свободное от занятий время и по вечерам»[418].

Что Драгомиров не преувеличивал, свидетельствует факт отсутствия в академии научной библиотеки. Боясь проникновения «опасных» мыслей, Николай I категорически возражал против ее создания и разрешил приобретать лишь учебную литературу. Для надзора за офицерами состоял штат из четырех штаб-офицеров, проводивших ежемесячное аттестование каждого слушателя. Заодно они неусыпно следили за преподавателями. Подбором этих офицеров занимался сам царь. Характеризуя установившуюся систему надзора, Милютин писал: «Малейшая провинность подвергалась взысканиям… За опоздание на лекцию ¼ часа объявлялся выговор, за получасовое опоздание или за невнимание офицера на лекции — суточный арест; за дурное салютование на карауле — выговор, за то, что офицер шел рядом с юнкером — арест. Каждый малейший случай служил поводом или к грозному приказу по академии, или же к не менее грозной беседе директора»[419].

Комплектование академии затруднялось тем, что в войсках не было достаточно подготовленных офицеров В период с 1832 по 1850 г. из войск в академию поступил 351 офицер, а окончило ее 235. В связи с недостаточным количеством поступающих решено было с 1840 г. направлять ежегодно в войска по 30 кадет для стажировки по квартирмейстерской службе и подготовки к поступлению в академию. С 1840 по 1850 г. был направлен 181 кадет. Из них поступило в академию 50, а окончило 35. Всего за первые 18 лет существования академии в нее поступило 410 чел., а окончил 271 чел.[420] Причиной слабого притока слушателей было то, что служба в Генеральном штабе не давала никаких преимуществ. Окончившие академию получали должности дивизионных или корпусных квартирмейстеров. Ученых офицеров генералы николаевской школы всячески третировали и старались поскорее избавиться от «планщиков» и «свитских чиновников». Не удивительно, что приток офицеров в академию в 1852 г. сильно уменьшился. Число офицеров, желавших поступить в академию, несколько увеличилось лишь после введения в 1852 г. некоторых льгот для оканчивающих. В частности, было разрешено возвращаться в свои части, были увеличены оклады. Эти преимущества делали службу более привлекательной. Академия этого времени дала армии ряд выдающихся деятелей. Из ее стен вышли Д. А. Милютин, М. И. Драгомиров, Н. Н. Обручев и ряд других генералов и офицеров.

Военно-хирургическая академия. Вторым крупным высшим военно-учебным заведением, готовившим кадры для армии и флота, была Медико-хирургическая академия, официально функционировавшая с 1800 г.[421] Сначала академия числилась в ведении Медицинской коллегии, но с упразднением последней в 1802 г. была передана в Министерство внутренних дел.

В связи с организацией Петербургской академии со штатом на 120 чел. было решено упразднить Московскую медицинскую школу и Медико-хирургический институт, а также включить в академию учащихся Кронштадтского и Медико-хирургического училищ. Для нее был установлен штат в 280 чел.

Академия в первой половине XIX в. действовала по уставам 1808 и 1835 гг. Она состояла из трех отделений: хирургического (с 5-летним сроком обучения), ветеринарного (с 4-летним сроком) и фармацевтического (с 3-летним сроком)[422]. Первым президентом академии был Виллие. С 1825 по 1838 г. академия дала армии и флоту 636 врачей (терапевтов и хирургов), 183 ветеринарных врача и 34 фармацевта.

В 1838 г. Медико-хирургическая академия была передана в ведение Военного министерства[423]. До 1854 г. она продолжала действовать по уставу 1835 г. в составе трех факультетов. Численность учащихся колебалась от 280 до 300 чел. Ежегодный выпуск составлял в среднем 60–70 врачей. Но уже с 1850 г. число слушателей в академии было доведено до 600 чел.

На 1 января 1852 г. в академии состояло 644 слушателя, из которых стипендиатов было 274 чел., «пенсионеров» — 38 и вольнослушателей — 332[424].

Обучение и воспитание войск во второй половине XIX в.

Развитие военно-теоретической мысли

Во второй половине XIX в. характер боевой подготовки резко изменился. На смену феодально-крепостнической рекрутской системе пришла буржуазная всесословная воинская повинность, сохранившая, однако, многие феодальные пережитки. Перевооружение армии нарезным дальнобойным оружием, введение телеграфа и строительство железных дорог создали предпосылки для применения новых способов ведения войны и боя. На этой основе стала складываться тактика стрелковых цепей, потребовавшая кардинальной перестройки системы боевой подготовки.

Процесс перехода к новой тактике занял довольно длительный период. Над руководителями Военного ведомства довлели прежние представления о сущности боя, отрешиться от которых они не могли вплоть до войны 1877–1878 гг. В то же время зачатки нового способа ведения боя появились уже в Крымской войне. На р. Альме и при Инкермане солдаты вопреки приказам офицеров, старавшихся заставить их действовать по уставам в плотных строях, стали применяться к местности и вести стрелковый бой, который из вспомогательного средства (цепи застрельщиков) превращался в главное. Тяжелые неудачи в ходе Крымской войны заставили подумать о необходимости ввести тактическую подготовку во все звенья войскового организма и отказаться от взгляда на строевую подготовку как на всеобъемлющее начало. Новый взгляд на эту сторону дела нашел свое отражение в военно-теоретических работах и уставах 60-70-х годов.

После поражения николаевской России в Крымской войне русская военно-теоретическая мысль пыталась осмыслить пути развития военного дела.

Среди важнейших причин поражения были названы отсталая военная техника, устаревшие способы ведения боевых действий и соответствующая им система боевой подготовки. Критику отсталости армии во всех ее звеньях начали военные журналы «Военный сборник», «Артиллерийский журнал», «Оружейный сборник» и «Педагогический сборник». Особенно смелыми были статьи, помещаемые на страницах организованного в 1858 г. журнала «Военный сборник», когда его редактировали Н. Г. Чернышевский, В. М. Аничков и Н. И. Обручев. Уже в первом номере этого журнала появились статьи, которые привели в ужас генералов николаевской школы. «Огорченные последними неуспехами, мы не дали себе труда вникнуть в истинные причины неудачи и все успехи неприятеля приписали превосходству их военного устройства, их оружия и даже тем не важным особенностям строя, которыми они от нас отличались»[425]. Эти причины, подсказывал журнал, нужно искать глубже — в существующем общественном устройстве. Резкому осуждению на страницах журнала подверглась муштра — не забота о солдате, о его подготовке, а «смотры высшего начальства составляют альфу и омегу нашей служебной деятельности»[426]. Обличительные статьи «Военного сборника» дали основание реакционерам нападать на редакцию журнала. Со страниц официоза Военного министерства — «Русского инвалида» посыпались обвинения в «унижении и оскорблении» армии, в подрыве «уважения и доверия» к ней. В результате редакционная коллегия «Военного сборника» была заменена другой. Журнал был подчинен непосредственно Военному министерству, которое заявило, что на страницах журнала хотя и будут допускаться критические статьи в целях всесторонней подготовки предстоящих реформ, однако «обсуждение недостатков и несовершенства какого бы то ни было учреждения не должно впасть в тон так называемой обличительной литературы»[427].

В период с 1862 по 1875 г. на страницах «Военного сборника» помещались главным образом статьи, освещающие проводимые Военным министерством мероприятия по комплектованию, организации и устройству войск. В 60—70-е годы главное место в журнале заняли статьи по вопросам тактики и боевой подготовки. Особенно острый характер носили выступления М. И. Драгомирова, С. М. Сухотина и С. К. Гершельмана, пропагандировавшие тактику стрелковых цепей и соответствующую ей систему боевой подготовки[428]. В этих статьях раскрывалась сущность новой тактики и давались основы обучения и воспитания войск.

В унисон с «Военным сборником» действовал «Оружейный сборник», на страницах которого возникла острая дискуссия о путях развития стрелкового оружия и системе огневой подготовки солдат. Журнал резко критиковал действия Оружейной комиссии и выступал за перевооружение войск нарезным, казнозарядным и дальнобойным оружием. Аналогичную позицию занимал «Артиллерийский журнал», выступивший в защиту сталепушечного производства и передовых методов подготовки артиллеристов.

Особенно интересными были статьи А. С. Лаврова «Влияние развития точных наук на успехи военного дела», Н. В. Маиевского «Артиллерийские лекции», А. В. Гадолина «Теория орудий, скрепленных обручами», Н. Калакуцкого «Материалы для изучения стальных орудий». Журнал резко критиковал Горное ведомство за безучастное отношение к изготовлению новой военной техники.

Огромное влияние имел «Педагогический сборник», на страницах которого выступали лучшие деятели народного просвещения и методисты К. Д. Ушинский, А. Острогорский, Водовозов и др.

На страницах этого журнала помещались статьи, смело и решительно обсуждавшие важнейшие вопросы теории, обучения и воспитания в военных школах. Журнал отважился даже на полемику с реакционным курсом Министерства просвещения.

Таким образом, военная публицистика формировала новые идеи в области тактики и боевой подготовки войск. Но более обстоятельно эти вопросы решались в капитальных трудах А. И. Астафьева, Г. А. Леера, М. И. Драгомирова и других крупных теоретиков военного дела.

Астафьев стремился по-новому осветить такие вопросы, как сущность войны, ее социальное значение, способы ведения боя и т. п. Касаясь вопроса связи войны с политикой, он указывал, что последняя определяет характер войны[429]. Война, пишет Астафьев, имеет ту же самую цель, что и политика, армия же действиями своими только осуществляет (как сила физическая) идеи правительства в достижении политической цели. Но политические взгляды Астафьева были ограниченными, поэтому и его заключение о связи политики с войной было скорее догадкой, чем научным выводом.

Астафьев связывает состояние морального духа армии с политическим строем страны.

«Армия не есть машина, которою ведется наступательная и оборонительная войны. Войско не составляет отдельной части от народа. Оно живет тою же жизнью, как и народ, и каждый воин есть вместе с тем подобный другим гражданин одной общей семьи, для защиты которой от внешних врагов он по призыву правительства обрекает свою жизнь на жертву»[430]. Вот почему на войне весьма важную роль играет. воинский дух. Одним из средств поднятия воинского духа, полагает Астафьев, является воспитание, которое поднимает его на степень долга и чести. Долг и честь Астафьев понимал, конечно, в духе своего времени, но в то время такие взгляды были прогрессивными.

В этой же работе Астафьев высказал ряд ценных мыслей о том, что технические изобретения неоднократно совершенно изменяли технику, стратегию войны и все, что касалось военного искусства.

Астафьев останавливался и на вопросе о тактике стрелковых цепей. «По нынешнему улучшению и влиянию на бой ручного огнестрельного оружия тактика должна изменить строй, отдавая все преимущества рассыпному (строю) перед колоннами…». «Теперь необходимо рассыпать не только роты и батальоны, но даже целые полки и бригады»[431], — писал он.

Взгляды Астафьева были враждебно встречены официальными кругами. Его работа получила отрицательную оценку на страницах «Московских» и «С.-Петербургских ведомостей» за «слишком оригинальные мысли».

Выразителем буржуазных взглядов на способы ведения войны и боя был Г. А. Леер. Сначала он выступил как теоретик в области тактики. Отметив, что «настоящий период для тактики — это период сильного умственного брожения в ней», Леер стремился обосновать тезис, что теория в тактике должна сводиться, во-первых, «к уяснению и установке руководящих основных положений (принципов, начал), масштабов, регуляторов для той или другой тактической операции (идеалов)» и, во-вторых, «к охарактеризованию наиболее типичных случаев их применения к делу (свойства наиболее типичных форм применения того или другого начала. Типы)»[432].

От своих предшественников Леер отличался тем, что он почти устранил из области тактики устав, ограничившись разработкой различных уставных типов и оценкой примеров в разделе «Прикладная тактика». Вскоре он вообще отошел от тактических проблем и определился как теоретик в области стратегии.

Истинным властителем дум в области теории тактики стал во второй половине XIX в. М. И. Драгомиров. Он не только дал наиболее глубокое изложение принципов тактики стрелковых цепей, но и впервые в истории военного дела разработал систему боевой подготовки, отвечающую этой тактике, и таким образом явился создателем военной педагогики как науки.

Раскрывая сущность воинского воспитания, Драгомиров писал: «Все дело воспитания и образования войск приводится к весьма немногим идеям: 1) ставить воспитание выше образования; 2) переходить от анализа к синтезу (т. е. учить делу по частям, но на этом не останавливаться, а непременно соединять эти части в одно, так как они соединяются при действии против неприятеля); 3) учить целесообразно; 4) развить внимание людей в военном направлении; 5) приучать их встречать неожиданности быстро, но несуетливо; 6) вести занятия так, чтобы ни один шаг в них не противоречил закону выручки своих; 7) ознакомить различные роды оружия со взаимными их свойствами; 8) вести маневры так, чтобы «всякий воин понимал свой маневр»; 9) устранять все, способствующее самосохранению, и поощрять все, благоприятствующее самоотвержению, и потому давать практику в преодолении чувства опасности; 10) учить показом, а не рассказом; 11) остерегаться примерного исполнения чего бы то ни было, в мере, допускаемой мирной практикой, — вот и все. Все эти идеи можно было свести даже к одной только: в воспитании и обучении сообразоваться со свойствами воли и ума человека»[433].

Таким образом, Драгомиров очерчивал три стороны воинского воспитания: воспитание ума и воли, воспитание нравственное, воспитание физическое.

Рассматривая воспитание как сложный процесс, Драгомиров наиболее полно раскрыл вопросы умственного и нравственного воспитания. Мысль о единстве этого процесса выражена в учебнике тактики: «В военном воспитании соображение с духовным и умственным строем человека требует в занятиях целесообразности, в отношениях — строгой законности, в жизни материальной — хорошей пищи, одежды, а также физических упражнений, которые, держа организм в постоянной деятельности, не доводили бы его, однако ж, до истощения, а напротив, укрепляли»[434].

Процесс военной подготовки должен выработать у солдат воинское мышление, научить их оперировать военными категориями, заставить направить весь ум, все внимание на выполнение военных задач — в этом состоит цель обучения.

Обучение должно быть сознательным. Нужно заботиться о том, чтобы люди верили в свои знания и свои силы («ибо в деле, кто себе не верит, тот и с основательными знаниями бывает бит»), чтобы солдаты понимали цель всякого приема и действия, чтобы каждый умел применить свои знания на практике в бою и не растерялся, а выжал из своего ума максимум его возможностей.

Центром всей воспитательной работы, по мнению Драгомирова, должно быть нравственное воспитание. Он считал, что моральный фактор является решающим фактором и от степени нравственной подготовки зависят судьбы войны.

Драгомиров считал главным воспитание чувства патриотизма и самоотверженности ради интересов Родины. «Выше всего… стоит готовность страдать и умирать, т. е. самоотвержение: оно освящает повиновение, оно злейшее иго делает благим, тягчайшее бремя легким; оно дает силу претерпеть до конца, принести Родине жертву высшей любви»[435].

Громадная роль в деле воспитания принадлежит дисциплине. «Воинская дисциплина есть совокупность всех нравственных, умственных и физических навыков, нужных для того, чтобы офицеры и солдаты всех степеней отвечали своему назначению». Основа дисциплины — строжайший порядок, а «здоровый внутренний порядок в войсках возможен лишь тогда, когда каждый из начальников знает права и обязанности, когда в войсках будут знать и строго соблюдать уставы».

Только на этой основе возможно воспитание чести. Чести военнослужащего и чести части. Личная честь должна быть связана с честью боевой части, с честью боевого знамени. Воспитание чести в этом направлении будет завершением нравственной подготовки солдат и офицеров, «ибо там, где человек любит свою Родину, любит свою часть, там он не задумывается жертвовать собою для их блага».

Наконец, важнейшим элементом нравственного воспитания будет являться воспитание товарищества и взаимной выучки. «В военном деле все основано на единодушии, на товариществе… ввиду этого все, способствующее развитию товарищества, должно быть поощряемо, все препятствующее внимательно устраняемо»[436].

Драгомиров выдвинул глубоко правильное положение о связи и взаимозависимости духовного и физического состояния. Физически развитый, натренированный солдат будет спокоен, расчетлив и стоек в бою, он не потеряется в самых сложных условиях. Твердая закалка и тренированность будут являться основой бодрости духа. В свою очередь бодрость духа позволит дольше и легче выдержать все испытания и добиться победы.

Таким образом, Драгомиров развил суворовские идеи и применил их на новой основе. Он совершенно справедливо указывал на то, что Суворов видоизменял свою систему в зависимости от усовершенствования способов ведения боя, и поэтому Драгомиров с полным основанием имел право сказать о себе, что он видоизменил суворовскую систему, оставив неизменными ее принципы.

Но все эти идеи должны были служить одной цели — укрепить существующий порядок. Драгомиров был сыном своего времени, и его идеи определяются принадлежностью к классу эксплуататоров. Но этот либерал-помещик понимал, что при капиталистических отношениях нужно по-новому подходить к солдату, и это новое он очертил с замечательной полнотой. Его система нашла широкое применение в армии, хотя она и подвергалась нападкам со стороны ретроградов.

Обучение и воспитание войск

Подготовка пехоты. Поступившее на вооружение пехоты нарезное оружие превратило ее в царицу полей. Гладкоствольная артиллерия была бессильна против огня дальнобойных ружей. Огонь этих ружей гасил также столь грозные прежде кавалерийские атаки задолго до их сближения с пехотой.

Новое оружие потребовало коренной перестройки всей системы боевой подготовки, которая, однако, затянулась. По окончании Крымской войны была создана «Комиссия для улучшений по военной части». Она собрала мнения командиров корпусов, дивизий и даже полков по вопросу о причинах превосходства противника в военных действиях и о путях перестройки боевой подготовки. Наибольший интерес представляют записки Липранди, Коцебу, Офросимова, Васильчикова, Горчакова, Веселицкого, Герсеванова и Медема[437]. Общим для них являлся вывод о необходимости перевооружения войск нарезным оружием, о создании стрелковых батальонов, о переходе к действиям стрелков в цепях, а также усилению тактического образования рекрутов. Следствием работы комиссии явился новый взгляд на боевую подготовку и действия войск, что нашло свое отражение в «Правилах для совокупных учений пехоты с легкой артиллерией» 1857 г.

От бесцельных построений войска стали переходить к тактическим учениям. Для войск были установлены три порядка построений: боевой, резервный и походный.

Более подробные указания для действий в бою, говорилось в правилах, «не даются потому, что боевая обстановка слишком разнообразна»[438]. В 1859 г. появились «Правила для обучения гимнастике», требовавшие от войсковых командиров обратить внимание на физическое развитие солдат как обязательное условие стрелковой подготовки. В 1859 г. появилось также новое «Руководство для образования стрелков». Изданные инструкции создали необходимые предпосылки для разработки новых строевых уставов, чем и занялся «Специальный комитет по устройству и образованию войск» 1862 г.[439]

Этот комитет развернул энергичную деятельность, результатом которой был «Воинский устав о строевой пехотной службе». В первую очередь была разработана первая часть устава — «Рекрутская школа». В ходе ее подготовки и до этого на страницах печати проводилась дискуссия о типах строев и о характере строевой подготовки. Этот вопрос стоял в тесной связи с введением с 1856 г. на вооружение нарезного оружия. «Военный сборник» первым начал обсуждение вопроса о пехотных строях. Журнал ратовал за отказ от трехшереножных строев и звал к установлению более тонких — двухшереножных, уже принятых в армиях западноевропейских государств[440].

Издавая «Рекрутскую школу», Милютин включил в нее особый параграф, в котором говорилось, что «успех обучения рекрут главнейшие зависит от обращения с ними. Обучающие должны помнить, что если рекрут не исполняет чего-либо или исполняет дурно, то это происходит, за весьма редкими исключениями, не от нерадения, а от непонимания требований; помочь этому можно только терпеливым и кропотливым объяснением рекруту того, что он должен делать, а не взысканиями»[441].

Каждому начальнику предоставлялось право строить занятия по своему усмотрению, для чего отводилось 3½ часа в день. Объем сведений в уставе назначался примерный, который обучающие должны были принимать к руководству, однако «последовательность обучения предписывается к неуклонному исполнению».

Период одиночного обучения продолжался 6 месяцев. В первый месяц молодого солдата поручали «дядьке», который в течение первых двух недель был обязан приучить его соблюдать опрятность в одежде, уметь отдавать честь при встрече с начальниками. На третьей и четвертой неделе молодой солдат приступал к гимнастическим упражнениям[442]. Во второй и третий месяцы продолжались гимнастические упражнения. Молодому солдату выдавалось ружье, и на специальных уроках он знакомился с названием главных частей ружья, с правилами сборки и разборки, руководствуясь наставлением для обучения стрельбе в цель, а также простейшим ружейным приемам.

Милютин внимательно следил за ходом одиночной подготовки. И когда при инспекторской поверке 1863 г. выявились недочеты, он немедленно издал приказ, посвященный специально обучению рекрутов: «Обучить рекрут: упражнению с ружьем, заряжанию и стрельбе, правилам рассыпного действия и шереножного строя в той мере, чтобы все вышеизложенное делалось бы с достаточною твердостью и при непременном условии сознательного усвоения»[443].

Очень большое значение в инспекторском департаменте теперь стали придавать обучения стрельбе в цель. Для солдат в 1859 г. было издано наставление для образования стрелков. Оно было дополнено в 1863 г. «Наставлением о том, что нужно знать каждому пехотному солдату», подготовленным генералом Глинкой. Наконец, была издана «Солдатская книжка для стрельбы и глазомера». Все эти наставления требовали от обучающего просто и содержательно преподнести материал, а от солдат — изучить свойства оружия и усвоить понятия о действии пороха и полете пули.

Стрелок должен был принять ряд приготовительных упражнений по ознакомлению с устройством оружия, прицеливанию со стойки, по прикладке и проведению спуска курка. После этого приступали к стрельбе дробинками с помощью прибора генерала Мосалова[444]. Затем переходили к стрельбе холостыми патронами и только после этого солдаты допускались к практической учебной стрельбе.

Стрельба производилась поодиночке: в неопределенное время — с расстояния от 100 до 1 200 шагов; из рассыпного строя на 300-1 200 шагов. По команде стрельба велась с расстояния прицельного выстрела поодиночке и залпами из рассыпного строя.

Стрельба одиночная производилась обычно в мишень № 1 (1 аршин 8 вершков × 2 аршина 3 вершка) на расстоянии до 400 шагов включительно, в мишень № 2 (2 аршина 8 вершков × 3 аршина) до 500–600 шагов и на остальные расстояния — в мишень № 3 (2 аршина 8 вершков × 1 аршин 8 вершков). Каждый стрелок должен был стрелять в отдельную мишень.

Стрельба с расстояния до 400 шагов производилась всегда стоя, от 400 до 800 шагов — первые два выстрела производились в произвольном положении, а вторые — стоя; с расстояния более 900 шагов стреляли в произвольном положении.

После обучения стрельбе все стрелки разделялись на три класса: лучшие стрелки, средние и слабые. Независимо от класса все стрелки проходили ежегодно весь курс стрельбы.

Для стрелковых частей были разработаны особые программы стрелковой подготовки. Обучение предусматривало проведение более частых стрельб, на основании которых и производилось деление стрелков на классы.

Изменение формы боя в результате перехода к тактике стрелковых цепей во время войны 1877–1878 гг. имело своим следствием то, что основной тактической единицей стала рота.

До войны это понимали смутно, и когда, например, в 1856 г. обсуждался вопрос о введении двухшереножного строя, при котором неизбежно увеличивался фронт батальона, а рота приобретала большую самостоятельность, генералов озаботил вопрос о том, как поведут себя солдаты, получив эту самостоятельность.

Генералы-крепостники не верили солдату и стремились обеспечить должный надзор над ним не только вне боя, но и особенно в бою.

Устав о ротном и батальонном учении был издан в 1864 г. Он содержал в себе все необходимые данные для расчета роты и батальона и сведения о строях и стрельбе. К сомкнутым строям устав относил: развернутый строй, колонны (сомкнутые и разомкнутые, по отделениям, полувзводные и взводные), к разомкнутым строям — рассыпной строй.

Обучению строю роты и батальона уделялось довольно значительное время и внимание. Если рекрутская школа давала личные навыки, то ротное ученье ставило своей задачей сплотить солдат в организм, способный вести бой. Вот почему приобретало большое значение формирование навыков движения в различных строях и перестроений на месте и на ходу.

Авторы этих инструкций стремились довести до ясности мысль, что рота и батальон не есть нечто самодовлеющее, а составляют часть более крупной тактической единицы, которой и подчиняют свои действия. Таким образом, в основу учений был положен тактический принцип.

Наиболее ярко новые тенденции проявились в инструкции «Опыт руководства частей к бою», подготовленной генералом Драгомировым для войск Киевского округа в 1871 г., и в «Проекте инструкции для полевых занятий войск», изданном в том же году. Эти инструкции хотя и не меняли уставов, уже отставших в своих требованиях от новых средств борьбы, однако в отдельных вопросах входили с ними в противоречие.

Общее наблюдение за постановкой стрелкового обучения было передано инспектору стрелковых батальонов. Оно выражалось в специальных поверках воинских частей офицерами, выделенными министерством. Первая поверка была проведена в 1863 г. В Красном Селе поверялись полки 1-й и 2-й гвардейских пехотных дивизий и кавалерийские полки, на Ходынском поле — гренадерские и пехотные полки (от каждой роты по 84 чел.). Стрельба шла стоя из рассыпного (по 3 пули) и сомкнутого (по 2 пули) строя на дистанции в 400 шагов.

Стрельба дала весьма низкие результаты. Процент попаданий при стрельбе из рассыпного строя в гвардейских полках колебался от 18,3 (Семеновский полк) до 33,4 (Финляндский полк), в пехотных полках соотношение было еще хуже — 2,5 (Омский полк) и 8 (Иркутский полк). Лучше стреляли из сомкнутого, привычного для пехоты строя, но и здесь самый высокий результат не превышал 53,2 %, а самый низкий составлял 18,4 %[445].

Систематические поверки стали проводить только с 1871 г. В 1876 г. состояние огневой подготовки поверялось в 9 округах.

Из 110 пехотных полков 17 получили отличную оценку, 55 — очень хорошую, 39 — хорошую, 3 — посредственную и 2 полка — слабую[446].

В этом же году на проведенных в 24 стрелковых батальонах стрельбах 22 батальона получили оценку «отлично», а 2 — «очень хорошо»[447].

Требования инспекторских поверок состояли в том, «чтобы каждый… достиг уменья производить меткий боевой выстрел», для чего стрелок должен был при выстреле принимать во внимание «состояние воздуха, освещение, условия местности» и добивался «тонкой» стрельбы, не допуская замены единичной меткости каждого отдельного выстрела количеством выпущенных пуль. Так называемая «скорая стрельба» требовалась только от стрелковых частей, для линейных же частей устанавливалась «учащенная стрельба» по команде.

Несмотря на положительные результаты поверок, было подмечено, что все обучение стрельбе, скорее, клонилось к ее совершенствованию на стрельбище, чем к приближению к боевым условиям.

Вопрос о стрельбе в цель в годы, предшествовавшие русско-турецкой войне 1877–1878 гг., приобрел большое значение. Вокруг него было много споров, и в армии наметилось два направления. Одно отдавало предпочтение цельной стрельбе на близкие расстояния (в том числе и залповой стрельбе), другое же настаивало на целесообразности ведения одиночного беглого огня.

Сторонником последнего вида стрельбы был генерал Л. Зеделлер, находившийся при немецкой армии во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. в качестве военного наблюдателя. Он указывал, что теперь «одиночный огонь есть главный вид боевой стрельбы; залпы возможны в редких случаях, при расположении небольшой части за закрытием; огонь на расстоянии верного выстрела есть самый действительный, и ему должно быть отдано полное преимущество…»[448]

Введение на вооружение казнозарядного оружия привело к тому, что «стрелковая цепь перестала составлять лишь придаточную часть сомкнутого строя, а приобрела при современном вооружении полную самостоятельность». За сомкнутым строем «осталось как бы второстепенное значение»[449].

Доклад Зеделлера был сначала рассмотрен в «Главном комитете по устройству и образованию войск» в 1875 г.[450], после чего его предложения были рассмотрены на выделенной комитетом комиссии, которой было предложено подготовить вопросы, относящиеся к строевой и огневой подготовке. Комиссия признала, что казнозарядное оружие изменило характер боя. Стрелковый бой приобрел в связи с этим самостоятельное значение. Поэтому, считала комиссия, необходимо «отдать полное предпочтение стрельбе из рассыпного строя», в то же время комиссия считала целесообразным сохранить залповую стрельбу из сомкнутых строев, но поскольку она может быть эффективной на сравнительно короткие расстояния, то рекомендовала установить во вновь принятых ружьях (Бердан № 2) прицел не на 1 200, а только на 600 шагов. Учитывались при этом и экономические соображения: считалось, что для обучения пехоты стрельбе с дальних расстояний потребуется больший расход боеприпасов.

Наиболее целесообразной признали стрельбу на короткие расстояния, учитывая, «что действительность огня увеличивается с уменьшением расстояний… огню на близком расстоянии поэтому должно быть отдано полное предпочтение. Должно стрелять, заботясь главным образом о меткости, на больших дистанциях редко и лишь по непосредственному приказанию ближайших начальников; затем учащать огонь по мере сокращения дистанции, по приближении же противника стрелять неумолкаемо, учащая пальбу на близком расстоянии до возможного прицела, ввиду решительного действия»[451].

Дискуссия была разрешена на практике во время войны 1877–1878 гг. За экономию боеприпасов в мирное время войска заплатили тяжелыми потерями в боях под Плевной и Ловчей.

Война показала, что прицельный одиночный огонь из сомкнутого строя вести невозможно, что наиболее целесообразной формой его является стрельба из рассыпного строя, что действенность залпового огня потеряла свою силу, что пехота может идти в атаку и против укрепленных позиций, что, наконец, холодное оружие (штык) не потеряло свою действенную силу.

Все это привело к созданию особого отдела о стрельбе и действиях стрелка в рассыпном строю в уставе 1881 г. Новый устав рекомендовал располагать войска для боя в цепи, «имея в виду желательную силу огня и потребность в резерве».

Солдаты в цепи «принимают произвольное положение и, если представляется возможность, то имеющимся у них шанцевым инструментом устраивают себе закрытия… Лучшие закрытия для цепи: неровность местности, канавы, ямы, бугры, насыпные дороги, толстые деревья» и т. п. Характер боя менялся, и поле боя становилось все более пустынным. От картинного передвижения войск, от грозного вида сплоченных масс теперь приходилось отказываться совсем. Нужно было учить солдат метко стрелять с далеких дистанций, применяться к местности, окапываться и всячески укрываться от огня противника, который не допускал сближения с собой. Поэтому в указаниях об огневом бое появился раздел об одиночном огне, хотя залповому огню все еще отдавалось предпочтение: «Везде, где окажется возможным и уместным, стрельбу залпами следует употреблять предпочтительно»[452].

При наступлении цепи выделялся период сближения «от построений боевого порядка до вступления в сферу ружейного огня, т. е. приблизительно до 800 шагов» и период удара, который «имеет целью атаку позиций противника».

Уставы рекомендовали применение к местности во время движения, перебежки, определение последней стрелковой позиции, на которой штыковой удар окончательно подготавливается ружейным огнем, после чего примерно за 200 шагов должно следовать движение для удара в штыки. «Раз двинувшись, — гласит инструкция, — для удара в штыки, следует идти прямо и быстро к атакуемому предмету, не останавливаясь, пока цель атаки не будет достигнута; малейшее колебание, нерешительность, а тем более какая бы то ни было остановка может повлечь за собой громадные потери и иметь гибельные последствия»[453]. После атаки требовалось продолжать боевые действия, «преследуя неприятеля усиленным огнем».

Наряду с фронтальными атаками предусматривался охват одного из флангов, фланкирование огнем, а затем удар во фланг.

В обороне считалось целесообразным «извлечь из огнестрельного действия наибольшую пользу, потрясти огнем наступающие войска и затем встретить удар ударом». Отразив противника огнем и контрударом в штыки, «цепь и резервы преследуют его огнем и изготовляются немедленно к отражению следующей его атаки, или если таковой, по расстройству неприятеля и истощению его резервов, ожидать нельзя, то переходят в наступление»[454].

Все эти действия можно было производить только унифицированной пехотой, которая могла сочетать огонь и удар.

Так, характер боя изменил назначение пехоты и ее действия в бою, что в свою очередь изменило систему боевой подготовки пехоты.

В тесной связи с огневой подготовкой стоял вопрос об обучении войск саперному делу. Начало этому обучению было положено еще до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Военное министерство в 1871 г. направило в войска специальное «Наставление», в котором говорилось: «Все части пехоты и пешей артиллерии в полном их составе во время летних сборов должны упражняться в земляных работах, имеющих целью устройство закрытий от неприятельских выстрелов… сверх того, особые, временно формируемые команды от пехоты и артиллерии обучаются некоторым простейшим саперным работам»[455].

До этого времени занятия по саперному делу производились только в тех частях, которые участвовали в обороне Севастополя. Как это ни странно, но вопрос об обучении саперному делу не двигался с места после Крымской войны в течение 15 лет и новым толчком в значительной мере послужила франко-прусская война 1870–1871 гг.

Саперное дело для полевых войск пока было явление новое, и хотя «Наставление» и рекомендовало «соединять упражнения по возможности с маневрированием», но практически это не удавалось делать. В большинстве округов саперному делу не уделялось должного внимания и отводилось мало времени на его усвоение[456]. Лишь в Петербургском, Виленском, Киевском, Одесском, Варшавском округах был накоплен некоторый опыт, что и отметили поверяющие во время инспекторских поверок. Так, генерал Рамзай, инспектировавший войска Варшавского округа, указывал, что «результаты, достигнутые низшими чинами сводных батальонов, не взирая на короткий срок обучения и не вполне ответственный выбор людей в частях некоторых дивизий, дают уверенность в том, что эта часть образования войск, несмотря на недавнее ее применение, находится в отличном состоянии…»[457]

На хорошую постановку обучения саперному делу указывает также генерал Паткуль, поверявший в 1872 г. войска Одесского округа[458].

В 1876 г. командующий Виленским округом представил в Главный комитет новый проект «Наставления». Комитет потребовал дать справки о саперных работах во время Крымской и франко-прусской войны. Заслушав все данные, он принял решение о том, что вопрос о введении в состав снаряжения легкой шанцевой лопаты «должен быть решен безотлагательно».

В том же году была избрана комиссия, чтобы подготовить необходимые указания и наставления. Комиссия начала работу в 1877 г., но с началом военных действий ее деятельность прекратилась, и войска отправились на войну слабо обученными в инженерном отношении. Таким образом, хотя Главный комитет и признавал, что «стрелковая цепь не только перестала быть придаточной частью сомкнутого порядка, но приобрела в пехотном боевом строе первенствующее значение», однако должных выводов отсюда не сделал.

Вновь к вопросу об обучении стрельбе и необходимости упрощения строев вернулись в начале 90-х годов. От ряда командующих округами поступили сообщения, что с введением нового мелкокалиберного оружия «среди старших начальников замечается стремление изыскивать для пехоты строи, в которых она несла бы наименьшие потери от современного огня»[459].

В то же время инспектор пехоты докладывал военному министру, что в войсках «боевой стрельбой мало занимаются» и увлекаются более показательной учебной стрельбой[460].

Военное министерство собрало мнения командующих округов как по строевому уставу, так и по инструкциям для обучения стрельбе и маневрам, на основе которых были пересмотрены действующие уставы и наставления и после проверки введены в войсках. В частности, были изданы: «Инструкция для маневрирования войск с боевой стрельбой из трех родов оружия» (1886 г.); «Особые указания производства движения и боя ночью» (1886 г.); «Наставление для обучения стрельбе» (переработанная редакция) (1889 г.); «Устав о строевой пехотной службе с инструкцией для действий роты и батальона в бою» (1889 г.); «Положение о саперных командах в пехоте» (и инструкция) (1890 г.).

Перевооружение армии магазинной винтовкой образца 1891 г. и введение бездымного пороха потребовали нового пересмотра уставов. Результатом работы комиссии генерала Сухотина явился «Устав строевой пехотной службы» 1895 г., переизданный в 1897 г. вместе с «Наставлением для действий пехоты в бою». В них сохранялись установки устава 1881 г. по одиночной подготовке. Эта же комиссия разработала «Особые указания для движения и боя ночью» (1892 г.). Однако устав 1895 г. быстро устарел, и потребовалось его снова переработать, что и было сделано комиссией генерала Драгомирова. Новый «Устав строевой пехотной службы» вышел в 1900 г. Он еще более упрощал строи и предоставлял возможность начальникам частей видоизменять уставные строи в процессе боевых действий.

При издании устава 1900 г. «Наставление для действий пехоты в бою» было отделено от строевого устава и опубликовано как самостоятельный документ. В качестве дополнения было издано «Наставление для обучения стрельбе из ружья-пулемета образца 1902 г.».

Таким образом, в течение второй половины XIX в. шел процесс становления и освоения тактики стрелковых цепей. Процесс этот был обусловлен переходом от гладкоствольного к нарезному оружию, которое изменило функции и тактическую организацию пехоты.

Подготовка кавалерии. Чем действеннее становилось стрелковое оружие и артиллерия, тем меньшее значение имела в боевых действиях кавалерия как ударная сила. В то же время поднялась ее роль как средства стратегической разведки, вне поля сражения, на флангах и в тылу противника. Большое значение приобрели глубокие рейды, потребовавшие умения вести самостоятельный бой не только в конном, но и в пешем строю. В связи с этим возникла потребность в унификации конницы и разносторонности ее подготовки.

Военное министерство тщательно изучило опыт североамериканской войны 1863–1865 гг., где конница зарекомендовала себя как род войск, способный к самостоятельным действиям. Оно сделало известный шаг вперед в боевой подготовке кавалерии, поставив задачу отойти от плацпарадной системы и приблизиться к условиям полевой службы.

Изданные в 1869 г. «Воинский устав кавалерийской службы» и в 1870 г. «Наставление для обучения стрельбе в цель пехоты и драгун» носят черты нового.

Одиночная подготовка кавалериста включала гимнастические упражнения, действия в пешем строю, верховую езду и вольтижировку. Совместное обучение предусматривало отработку действий как в развернутом строю, так и в колоннах. Главная задача состояла в подготовке конницы для атаки.

Но уже через год в войска было направлено дополнение к этому уставу — «Устав спешенных драгунских полков», а в 1873 г. — «О спешивании в уланских и гусарских полках». Смысл этих дополнений заключался в том, чтобы научить конницу самостоятельно действовать при защите переправ, при прохождении дефиле, атаках населенных пунктов и дальних рейдах.

В связи с этими задачами на вооружение конницы поступили дальнобойные ружья системы Бердан № 2 и толовые (пироксилиновые) шашки для взрывных работ.

В ряде округов кавалеристов обучали также саперному делу (Варшавский округ) и проводили маневры для тренировки войск в длительных и быстрых пробегах. В Киевском и Виленском округах такие пробеги совершались на маневрах 1876 г. на 170–200 км[461].

Наряду с этим командиры полков и даже дивизий неохотно шли на оперативно-тактические формы подготовки кавалеристов, предпочитая более простые — манежные, поскольку они обеспечивали сохранение красивого внешнего вида лошадей для смотра.

Война 1877–1878 гг. показала невысокий уровень подготовки регулярной конницы. Командиры отдельных отрядов предпочитали иметь дело с казачьей конницей, лучше справлявшейся и с разведкой и с действиями в глубине театра войны. Выявившиеся недостатки были учтены во время пересмотра уставов. Крен был сделан на тактическую подготовку[462]. Войска получили ряд инструкций и наставлений, в частности: «Инструкцию для действия в бою отрядов из всех родов оружия» (1882 г.); «Воинский устав пешего строя кавалерии» (1884 г.); новую редакцию «Строевого кавалерийского устава», ч. I и IV (1884 г.); «Инструкцию для маневрирования с боевой стрельбой отрядов из трех родов оружия» (1889 г.); «Устав внутренней службы в кавалерии» (1889 г.).

Новые наставления сыграли значительную роль. Маневры последнего десятилетия подтвердили правильность избранного тактического направления в этой области

Подготовка артиллерийских частей. Роль артиллерии в бою существенно изменилась после Крымской войны. Введение нарезных дальнобойных ружей в пехоте свело к нулю значение гладкоствольной артиллерии, которая не могла состязаться с пехотой по дальности и меткости стрельбы. Это было убедительно доказано в сражении при Альме. Гладкоствольная полевая артиллерия больше не могла защищать свою пехоту. Принятие нарезной артиллерии (сначала бронзовой, а затем стальной) и новых снарядов позволило увеличить дальность стрельбы. Действительный огонь пушек стал достаточно эффективным, чтобы заставить пехоту при сближении применяться к местности и действовать рассредоточенно. Новое вооружение потребовало решения ряда задач.

Особое значение в связи с увеличением дальности стрельбы приобрел вопрос о меткости стрельбы. Вначале добивались этого путем глазомерного определения расстояний, затем ввели в 1872 г. малые мишени для пристрелок, в 1873 г. открыли способ захвата цели «в вилку».

В 1873–1876 гг. появились «Руководство по стрельбе» В. Шкларевича и «Проект инструкции стрельбы из полевых пушек» Мюллера, в которых удовлетворительно были разрешены вопросы наводки орудия и стрельбы.

Вторая задача заключалась в определении содержания боевой подготовки артиллерийской прислуги. Стремление сохранять такты в исполнении приемов по заряжению теперь отпало. Требовалась слаженная работа прислуги и повышалась роль наводчика. Наводчику стремились передать функции командира орудия и заставляли его учиться делать математические вычисления в целях корректировки стрельбы. Поэтому упор делался на самодеятельность наводчиков, что и нашло свое отражение в программе практической стрельбы 1872 г., где говорилось, что «боевая практическая стрельба производится в батареях для образования хороших наводчиков, т. е. таких, которые навыкли бы сами, без всякого постороннего указания, скоро и хорошо пристреливаться».

Впрочем, от этой точки зрения вскоре отказались, и с 1874 г. в жизнь была проведена идея генерала Зиновьева, который считал, что «принципу самодеятельности наводчиков должен быть противопоставлен принцип единоличного управления огнем батареи ее командиром», что и было продемонстрировано на маневрах в Одесском и Виленском округах.

Самым сложным оказался вопрос о стрельбе по закрытым целям. Войска привыкли стрелять по открытым целям. Принятые системы удлиненных снарядов, разрывавшихся в точке ударов, не были достаточно изучены, и поэтому на практике стремились маневром колесами добиваться фланкирующего огня, либо путем маневра же сблизиться до дистанции картечного огня. Обе эти формы стрельбы были внедряемы в практику обучения. Все дело, конечно, состояло во введении полевых мортир, но их в русской артиллерии в третьей четверти XIX в. еще не было.

Следующим крупным вопросом являлось использование артиллерии в бою. Артиллерийские начальники старались разбросать артиллерию в боевых порядках как по фронту, так и в глубину. Сосредоточение артиллерии рассматривалось как механическое сведение большого числа пушек на позиции, для усиления заградительного огня и ведения огневого удара по всему фронту позиции. К мысли о маневре огнем еще не подходили.

Ставился также вопрос о применении на маневрах стрельб боевыми снарядами. В принципе он был решен, в связи с этим стали отпускать на орудие по 110 снарядов (при проведении односторонних маневров).

Содержание и методы боевой подготовки полевой артиллерии изменялись по мере решения поставленных задач. Строевые уставы пешей и конной артиллерии еще отдавали дань способам боевой подготовки, сложившимся до Крымской войны. Артиллеристов обучали так же, как и пехотинцев, действиям в пешем строю (а в конной артиллерии — верховой езде и сабельным приемам) и действиям при орудиях при подъездах, отъездах и расположении на позициях.

По-прежнему учили вести огонь по открытым целям главным образом на коротких дистанциях. При этом старались достичь, чтобы батарея «заряжалась вместе как одно орудие».

Уставом 1859 г. предусматривалось обучение пяти видам («родам») стрельбы. Все они исходили из требований развернутого линейного строя и в меньшей степени — из глубоких построений. На обучение войск отпускали недостаточное количество боеприпасов. Главное внимание обращалось не на качество стрельбы, а на соблюдение дистанции и интервалов в размещении орудий и зарядных ящиков и в отработке маневра колесами на позициях.

Степень подготовки артиллеристов показали данные поверки, проведенной в 1866 г. в Московском, Варшавском и других военных округах. Она оказалась весьма невысокой[463].

Низкие результаты стрельб обеспокоили Артиллерийское управление. В связи с этим Военное министерство издает ряд приказов и инструкций, имеющих целью улучшить обучение.

Была создана твердая программа обучения «цельной» стрельбе. Задача обучения определилась в ней так: «Цель практической стрельбы полевых батарей должна состоять в том, чтобы в кратчайшее время и с наименьшим числом выстрелов научиться приискивать наилучшую высоту прицела для действования с меткостью против предметов, расстояние до которых неизвестно, на всякого рода местности, и в образовании самостоятельных наводчиков, т. е. таких наводчиков, которые без всякого постороннего указания могли бы выполнять эту задачу»[464].

Главное состояло в том, чтобы приблизить обучение к боевым условиям. «Стрельба полевой артиллерии в бою будет тем успешнее, чем ближе к условиям боя подходит практическая стрельба, производимая батареями в мирное время, и чем вообще практические занятия полевой артиллерии в мирное время более способствуют к приобретению офицерами и нижними чинами батарей навыка в производстве скорой и меткой стрельбы»[465]. Пока министерство готовило эти указания, в войсках уже наметился перелом в сторону улучшения качества боевой подготовки.

Война 1877–1878 гг. выявила, что главным недостатком при подготовке артиллеристов было ослабление связи между действиями артиллерии и пехоты как следствие ликвидации корпусов в мирное время. Не меньшее значение имела относительно слабая подготовка артиллерийских офицеров. Стрельба велась главным образом по открытым целям, для разрушения крепостных сооружений использовалась полевая артиллерия, в горных условиях использовали полевые орудия без учета их тактико-технических возможностей. Все это приводило, во-первых, к бесполезной трате боеприпасов и, во-вторых, к тому, что пехота не получала необходимой поддержки. Прошедшая война заставила подумать об усовершенствовании подготовки артиллеристов. Это было необходимо сделать потому, что на вооружение артиллерийских частей поступила казнозарядная стальная артиллерия (пушечная, а позднее и гаубичная), обеспечивавшая новые возможности боевых действий. Резко повысилась дальность стрельбы и эффективность действия огня. Стало возможным вести нависшую стрельбу.

Военное ведомство было вынуждено дать войскам ряд новых инструкций и наставлений, в которых разрабатывались основы тактики артиллерии вообще и способы ее использования со всеми родами оружия в частности. После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. были изданы: «Инструкция для действия в бою артиллерии в связи с другими родами войск» (1882 г.); «Устав орудийного и батарейного учения пешей артиллерии» (1884 г.); «Наставление для обучения полевой артиллерии стрельбе» (1886 г.); «Правила стрельбы полевой батареи» (1886 г.); «Правила для совокупного действия группы батарей полевой артиллерии» (1889 г.); «Проект инструкции для действия в бою полевых мортирных батарей» (1890 г.). Кроме того, войска получили: «Проект устава маневрирования дивизионами» (1895 г.); «Наставление о полевой и горной артиллерии» (1895 г.); «Правила строевые для легких и конных батарей» (1895 г.).

Подготовка инженерных частей. В ходе Крымской войны 1853–1856 гг. был накоплен богатый опыт в области инженерного военного искусства.

Впервые в новое время при защите крепостей была создана система эшелонированной обороны, которая обеспечила столь длительное сопротивление Севастополя превосходящему в силах и средствах противнику. Эта система сочетала сплошную зону ружейного и артиллерийского огня с инженерными заграждениями. Новым словом было применение полевых укреплений фортового типа (бастионов и редутов), превратившихся в опорные пункты позиции, созданы системы фланкирующих укреплений. Широко использовалось разделение огневых средств — для обеспечения дальней и ближней обороны. Наконец, инженерная мысль подошла к идее позиционной обороны. Развитие инженерного дела после Крымской войны привело к созданию новых видов инженерных войск. Вслед за саперными и крепостными частями появились специальные войска связи (телеграфные части и части самокатчиков, воздухоплавательные и железнодорожные части).

Для обучения этих войск был издан ряд инструкций и наставлений, в частности: «Положение о специальном образовании инженерных войск» (1884 г.); «Наставление о понтонной службе» (1886 г.), «Наставление для саперных батальонов по искусственной части» (1886 г.); «Опыт руководства для железнодорожных батальонов» (1887 г.): «Руководство по военному воздухоплаванию» (1889 г.).

Обучение инженерных войск шло по особым программам, в которые включалась также и общевойсковая тактическая подготовка.

В ходе боевой подготовки отрабатывались специальные навыки и умения, которые затем закреплялись на специальных учениях и общевойсковых маневрах.

Железнодорожные батальоны накапливали опыт по строительству железных дорог. Для отработки системы массовых перевозок войск в 1876 г. были проведены крупные маневры. Перевозки производились из Одесского в Варшавский и Виленский округа, из Москвы в Петербург, из Москвы в Крым и на Волгу, в которых приняло участие 93 тыс. солдат и 41 тыс. лошадей[466]. На маневрах был проведен опыт сооружения полевых железных дорог. Руководил маневрами созданный еще в 1875 г. «Комитет по передвижению войск железными дорогами»[467].

В ходе войны 1877–1878 гг. железнодорожные войска накопили богатый опыт. В последующее время они принимали деятельное участие в строительстве железных дорог в Средней Азии и Сибири.

Главное внимание при этом было обращено на отработку скоростных способов постройки полевых дорог. Особенно интересным был опыт по сооружению полевых дорог, показанный на маневрах 1890 г. под Луцком[468] и в 1896 г. под Варшавой[469].

Много усилий затратили для подготовки личного состава частей связи телеграфных и воздухоплавательных парков.

Накануне русско-турецкой войны 1877–1878 гг. не удалось приобрести достаточных навыков. Пришлось отрабатывать способы проведения проводной связи непосредственно в ходе военных действий. Войска связи в общем справились с поставленной задачей, и их участие сыграло громадную роль во время блокады Плевны (после третьего штурма), при окружении турецких войск у Шейново и во время действий за Балканами. После этой войны войска связи занимались организацией пунктов управления и созданием проводной связи на крепостных маневрах в 90-х годах XIX в.

Воздухоплавательные части делали лишь первые шаги по применению воздушных шаров, но и эти небольшие навыки не были использованы в русско-турецкой войне.

Полевая подготовка. После Крымской войны основы полевой службы были пересмотрены. В 1858 г. был издан «Воинский устав о полевой пехотной службе в мирное время», заменивший устаревший к этому времени устав 1846 г.

По этому уставу войска готовились до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Они изучали общие положения на отдыхе, походные движения и основы разведывательной и сторожевой службы. Устав носил отвлеченный и схоластический характер. Это обстоятельство в значительной мере определило полевую подготовку войск в лагерях. Во время лагерных сборов особенно большое внимание уделялось караульной службе.

Но самым важным делом были тактические учения. Обычно они начинались с построения войск на линейках. После выноса знамен полк (бригада, дивизия) отправлялся на учение, которое должно было продолжаться 3–4 часа до обеда и около часа после обеда. Учения соответствовали уставным требованиям и ставили своей целью приобретение навыков «действовать, приближаясь к боевым условиям». Впрочем, так было далеко не везде, ибо старшие начальники все еще старались обращать главное внимание на внешнюю сторону, в ущерб знанию боевой практики. С 1865 г. в войсках стали проводить ежегодные сборы, для которых с 1869 г. оборудовали 27 пунктов, где одновременно могли пройти лагерный сбор 28 пехотных дивизий, 8 кавалерийских дивизий, 34 артиллерийских и 8 саперных бригад. Однако главная роль по-прежнему принадлежала Красносельскому лагерю. Здесь обычно проводились маневры, продолжавшиеся от 8 до 12 дней. На эти маневры всегда присылались офицеры штабов других округов. Главной темой окружных учений была теоретическая подготовка офицеров среднего звена. Эти учения называли «малыми» маневрами. Милютин писал: «Вместе с служебным подготовлением молодых офицеров обратить внимание и на продолжение военного их образования, преимущественно с практической стороны. С этой целью в продолжение летних сборов при упражнениях войск малыми маневрами заставлять этих офицеров делать краткие описания производимым маневрам, с приложением небольших кроки местности, на которой они происходили, причем не требовать от этих чертежей (которые д. б. представлены непременно в карандаше) никакого щегольства в отделке, лишь бы они были исполнены самими офицерами в поле. Независимо от этого упражнять молодых офицеров как в разбивке небольших полевых укреплений, так и в устройстве ложементов, занимаясь подобными работами по возможности во время самих маневров с тем, чтобы офицеры могли наглядно изучать, в каких случаях полезно усиливать искусственно местные предметы в зависимости от свойств местности и хода действия»[470]. Для руководства такой формой полевой подготовки начальники штабов дивизии обязывались выделить в каждый полк офицеров, имевших академическое образование. Эта полезная мера не получила, однако, широкого распространения, главным образом из-за малочисленности офицеров Генерального штаба и лиц с академическим образованием в полевых войсках.

Вторично к этому вопросу Военное министерство возвратилось в 1875 г. и особым приказом установило два вида обязательных тактических занятий: систематические упражнения офицеров в решении тактических задач на картах и планах и практические упражнения в поле. Но этот приказ распространялся только на младших офицеров. Приказ подчеркивал, что «весьма желательно, чтобы ближайшими руководителями молодых офицеров… могли быть ротные и эскадронные командиры». Это снижало ценность мероприятия, так как учения не превышали знаний в объеме роты или эскадрона и таким образом носили узкоприкладной характер.

В военных округах учения стали проводить довольно широко и до 1875 г. В 1873 г. требовалось во время летних занятий «решать особые тактические задачи». В 1874 г. проводилась проверка хода тактических занятий, и в приказе № 175 дан их разбор и оценка. В Виленском округе также проверялась тактическая подготовка в 1874, 1875, 1876 гг. В Харьковском округе такая проверка проводилась в 1873 и 1874 гг. В Киевском и Одесском округах были установлены занятия преимущественно на самой местности, и командующие округами нередко лично проверяли ход этих занятий. Наиболее интересными явились маневры войск Петербургского округа, на которых была показана переброска крупных соединений по железным дорогам[471]. Однако в общем практическая подготовка офицеров в войсках не получила должного развития и твердых оснований. Она была начата сравнительно поздно, носила пока еще случайный характер и не превратилась в строго продуманную систему. Она не дифференцировалась в армии и ставила на одну доску офицеров младшего и среднего звена[472]. Лишь после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. была полностью осознана необходимость внести определенный порядок в дело усовершенствования офицеров. В 1880 г. были разработаны, а в 1881 г. проверены особые программы годовых занятий и инструкции для ведения летних занятий по всем родам оружия, целью которых было установить единство в системе тактической подготовки. В практику вошли и так называемые подвижные сборы. Впервые они были применены в Московском округе в 1885 г., а с 1889 г. проводились повсеместно и охватили более ¾ всех войск. Такие сборы приближались к мобилизационным и служили довольно хорошей школой. Широкое применение в конце века получили маневры крупными тактическими соединениями. Учения в объеме дивизия — корпус — отряд стали применяться в округах с 1889 г. повсеместно.

Для отработки форм и методов управления крупными соединениями проводились пробные мобилизации. Так, в 1886 г. были проведены двенадцатидневное маневры войск Варшавского и Виленского округов в Гродненской губернии. В маневрах участвовало 118 батальонов, 85 эскадронов, 210 орудий. В 1888 г. войска Одесского и Харьковского округов провели шестидневные маневры в Елизаветградской губернии. В них участвовало 78½ батальона, 79 эскадронов и 170 орудий. В 1890 г. девятидневные маневры прошли для войск Киевского и Варшавского округов. В них принимали участие 187 батальонов, 142 эскадрона и 456 орудий. В 1892 г. маневры были только в Варшавском округе. В них участвовало 71¾ батальона, 67 эскадронов и 216 орудий. Такие маневры должны были проходить через каждые два года. Следующие крупные маневры были в 1895, 1897 и 1898 гг. В десятидневных Белостокских маневрах 1897 г. принимало участие 176 батальонов, 152 эскадрона и 544 орудия[473]. Наряду с общевойсковыми маневрами применялись также тематические. Так, в 1885, 1889, 1891, 1893 и 1895 гг. были проведены маневры по десантированию отрядов войск Одесского округа, а в 1886, 1887, 1889, 1890 гг. и 14 последующие годы такие же маневры шли в Крыму[474].

Большое значение имели полевые поездки офицеров Генерального штаба, которые практиковались в последнее десятилетие XIX в. Их характер был определен специальной инструкцией 1882 г. Задачей этих поездок было изучение границ в оперативно-стратегическом отношении. Ежегодно в поездках принимало участие от 120 до 160 офицеров Генерального штаба. Такие поездки проводились в 1896 г. в Петербургском, Финляндском, Виленском, Варшавском, Киевском, Одесском, Кавказском и Туркестанском округах, а в 1897 г. и в Приамурском округе[475].

В 1891 г. был издан новый «Полевой устав». Казалось, что в нем должны были найти отражение новые черты военного искусства. Но ни генерал Леер, возглавлявший комиссию. ни другие члены комиссии решительно ничего не сделали для того, чтобы приобщить устав к условиям войны. В нем по-прежнему отсутствовал раздел о боевых действиях, зато подробно излагались общие положения: походные движения, расположение войск на отдыхе и почти дословно повторялись положения о разведывательной и сторожевой службе прежнего устава.

Недостатков в уставе было так много, что вскоре пришлось создавать новую комиссию под председательством генерала Сухотина. За несколько лет комиссия разработала лишь общие положения. В 1900 г. комиссию возглавил М. И. Драгомиров, но дело двигалось по-прежнему медленно. Новый устав был принят лишь в 1904 г. и издан вместе с «Наставлением для действий в бою отрядов из всех родов оружия» и «Положением о полевом управлении войск». Изданные уставы были некоторым шагом вперед, но они не отражали всех возможностей, которые давало войскам дальнобойное огнестрельное оружие[476].

Военно-судное дело

Буржуазные реформы неизбежно отразились и на военно-судном законодательстве. Уже в 1859 г. Военное министерство выступило с проектом изменений в уголовном законодательстве. В том же году Государственный совет отменил прежние законы об отдаче в солдаты за преступления. Смысл этих решений состоял в том, чтобы изменить взгляд на солдатскую службу, поднять нравственное достоинство армии и сформировать чувства долга и чести.

На разработку нового буржуазного кодекса ушло почти 10 лет. Впервые в армии были введены: «Дисциплинарный устав» (1869–1875 гг.); «Устав внутренней службы» (1874 г.); «Правила военного чинопочитания и отдания чести» (1884 г.). Основы военно-судного дела были изложены в «Военно-судном уставе» (1867 г.) и «Воинском уставе о наказаниях» (1863–1893 гг.).

По инициативе консерваторов были изданы инструкции, предназначенные для сохранения прежних, уже никому не нужных традиций. В 1872 г. был издан «Свод правил о смотрах и парадах больших отрядов войск», дополненный целым рядом приказов и директив[477].

В уставах декларировались охрана чести и достоинства воина. Сама воинская служба расценивалась в дисциплинарном уставе как высшее служение родине. В то же время устав внутренней службы подчеркивал, что «рядовой, как и всякий воинский чин, есть слуга… отечества и защитник их от врагов внешних и внутренних».

«Дисциплинарный устав» 1869 г. определял существо и значение воинской дисциплины. «Воинская дисциплина, — говорится в уставе, — состоит в строгом и точном соблюдении правил, предписываемых военным законом».

Старые уставы, по существу, не обеспечивали этого. Так, например, «Военно-уголовный устав» 1839 г. не имел даже раздела о дисциплинарных взысканиях, ибо все предоставлялось на усмотрение начальника. Командиры полков смотрели на солдат почти как на крепостных. Судьба и жизнь солдата зависели от воли и характера начальника, и в выборе средств воздействия царил полный произвол. В основе этих мер лежала идея устрашения солдата. Новый дисциплинарный устав 1869 г. трактовал понятие дисциплины в разрезе буржуазной законности, и это резко отличало пореформенную армию от крепостнической армии XVIII и первой половины XIX в. Новые пореформенные общественные отношения нашли свое отражение и в армии. Крепостникам пришлось отказаться от негласного суда. В обиход вошли такие понятия, как права и обязанности солдата. С этим нужно было считаться. Теперь нельзя было бить солдат по своему усмотрению, хотя практически рукоприкладство не исчезло. Нельзя было посылать солдат в свое имение как собственных крепостных.

Уставы декларировали охрану чести и достоинства солдата и главным нарушением считалось нарушение долга. Сами нарушения были разделены па собственно преступления, которые входили в компетенцию военно-уголовного суда, и проступки, подведомственные исправительным судам или судам чести. Открытые суды имели целью воздействовать как на провинившегося солдата, так и на всех присутствующих на суде. Их основной целью было формирование таких нравственных понятий, как долг, честь, храбрость, стойкость, мужество. К воздействию на отдельную личность привлекалось общественное мнение, хотя оно было, конечно, сословно-классовым. Все это было настолько ново и необычно для «старых служак», что они резко восстали против Милютина, Драгомирова и других прогрессивных военных деятелей.

Мало было издать уставы, оказалось необходимым вести упорную, длительную борьбу за их осуществление на практике. И этот процесс затянулся в армии на долгие годы.

В условиях самодержавия нельзя было ликвидировать произвол и бесправие. Попирание человеческого достоинства и беззащитность солдат продолжались.

Солдатские школы грамоты

В условиях технического перевооружения армии и флота громадное значение приобрела грамотность солдат и матросов. Без решения вопроса о первоначальном образовании поступавшего в армию и на флот контингента нельзя было продуктивно вести тактическую подготовку рядового состава. Между тем в 60-х годах на военную службу поступало не более 10 % грамотных. Так, в 1867 г. из 103 604 новобранцев, прибывших в армию, грамотных было только 9 504 чел. (9 %), из 94 987 новобранцев 1868 г. грамотных насчитывалось 9 062 чел. (9,5 %) и в 1869 г. на 87 344 новобранца грамотных приходилось 8 533 чел. (9,8 %). В армии солдаты не могли получать необходимой тактической подготовки, ибо в своей массе они были неграмотны.

Не лучше обстояло дело с контингентом, поступающим и в последующие годы. Лишь в конце XIX в. в армию стали приходить около 50 % грамотных новобранцев, что видно из табл. 35.

Таблица 35[478]

Год призыва Число призванных в армию и на флот Имевших школьное образование Умевших читать, писать Неграмотных 1870 105 952 75 11 642 94 285 1875 178 392 2 082 35 892 140 418 1880 231 677 3 999 47 158 180 519 1885 227 210 9 905 50 039 167 266 1890 257 510 16 021 25 262 217 897 1895 271 263 24 070 82 138 166 803 1900 294 902 36 429 98 066 151 490

Столь медленный рост грамотных, призываемых в армию, объяснялся политикой сдерживания образования народа, настойчиво проводившейся правящими кругами как до реформ 60-х годов, так и после них. Стремясь затормозить развитие просвещения народа, царское правительство отпускало мизерные средства на содержание школ.

Разве можно было говорить о заботе правительства о просвещении народа, если на 75 млн. населения в 1866 г. было 17 678 светских начальных школ, находившихся в ведении различных ведомств, в которых училось 787 тыс. учащихся, и 16 287 тыс. школ духовного ведомства с 335 тыс. учащихся.

Спустя двадцать лет, в 1885 г., число начальных школ Министерства народного просвещения утроилось, их стало 25 194, с 1 210,3 тыс. учащихся. И это на 108,8 млн. населения. Лишь в 1900 г. число министерских школ достигло 41 956, с 4 560,8 тыс. учащихся, а число церковноприходских школ выросло до 42 588 с 1 633,6 тыс. учащихся. Но и этого числа школ было недостаточно для страны с 132 960 тыс. населения[479].

Так как армия получала главным образом неграмотных новобранцев, нужны были значительные усилия для ликвидации их неграмотности. Без этого они не могли пользоваться введенными в учебных командах в 1862 г. «Солдатскими книжками» и различного рода наставлениями[480]. В 1872 г. книжки были признаны «соответствующими современным требованиям военного дела» и распространены во всех частях[481].

Не получая грамотного контингента, Военное ведомство было вынуждено организовать школы непосредственно в войсках. Для покрытия расходов на каждого солдата было ассигновано по 10 коп.

Вначале школы грамоты были созданы в полках 1-го и 2-го пехотных корпусов. В 1857 г. в 1-м корпусе было обучено 7 056 солдат, во 2-м — 5 773 солдата, в 1858 г. в 1-м корпусе было обучено 12 582 солдата, во 2-м — 13 317[482]. Учитывая, что в период с 1857 по 1862 г. наборы вообще не проводились, обучались, следовательно, солдаты всех прежних наборов. Опыт был успешным. Военное министерство доложило царю: «Опытами доказано, что строевое обучение грамотного солдата идет несравненно легче, чем неграмотного». Однако прошло более 10 лет, прежде чем Военное министерство приступило к организации полковых школ грамоты. В 1871 г. в войска было разослано «Наставление для обучения нижних чинов в пехотных и кавалерийских полках грамоте и для приготовления их к особым служебным званиям и обязанностям»[483]. Через год аналогичные школы были открыты в инженерных и артиллерийских частях[484].

Подготовка унтер-офицерских кадров

Обучение и воспитание солдат возлагалось на офицеров и унтер-офицеров. Главную роль в одиночном обучении солдат выполняли унтер-офицерские кадры.

Если в первой половине XIX в. при стабильном составе войск унтер-офицеры комплектовались из выслуживших свой срок солдат и в меньшей степени — из выпускников солдатских школ, то при переходе к массовой армии, в которой состав войск менялся в сравнительно короткие сроки, встала проблема подготовки низшего звена офицерских кадров.

Одним из источников пополнения унтер-офицерских кадров еще в середине века были школы для солдатских детей. Ликвидация кантониcтcкого сословия в конце 50-х годов привела к свертыванию школ для солдатских детей в полевой армии и гарнизонах. Солдатские школы остались лишь в Петербурге и Ревеле.

В Петербурге они существовали при 11 полках и саперном батальоне. Как правило, все эти школы были трехклассные, при гренадерском и конном полках — двухклассные и лишь при Московском полку — четырехклассная. Всего в этих школах в 1869 г. обучалось 500 детей от 7 до 17 лет, в 1874 г. — 615. В школе изучали закон божий, русский язык и арифметику.

Кроме школ при полках, с 1861 г. существовала также двухклассная бесплатная смешанная школа при Охтенском пороховом заводе, в 1869 г. там обучалось 65 учащихся, в 1870 г. — 111, в 1874 г. — также 111 учеников. Такая же школа функционировала с 1861 по 1882 г. в Динабурге. Там было 40 учащихся.

Наконец, нужно упомянуть о ревельской Рождественской школе с двухлетним сроком обучения на 30 учащихся.

В середине 70-х годов существовало 14 школ при гвардейских полках и 2 бесплатные школы.

В 60-е годы получили развитие училища Военного ведомства, они открывались на базе школ кантонистов и предназначались для подготовки общевойсковых унтер-офицеров, артиллерийских и инженерных кондукторов, топографов, аудиторов, писарей и т. п.

Комиссия ГУВУЗа, занимавшаяся школами кантонистов, предложила учредить 12 военно-начальных школ с числом учащихся от 200 до 400 в каждой. Срок обучения в этих школах был определен в 3–4 года.

Школы Военного ведомства не стали основным источником получения кадров унтер-офицеров, отвечающим требованиям времени. Военное министерство стало создавать полковые учебные команды в пехоте и кавалерии и специальные окружные школы в артиллерии и инженерных войсках. Срок обучения в пехотных и кавалерийских командах был установлен в 2 года, в специальных школах — в 5–6 лет[485].

Чтобы научить унтер-офицера составлять донесения и вести ротное письмоводство, учебным планом команд предусматривалось изучение русского языка, арифметики в пределах четырех действий над целыми числами и дробями; строевого и дисциплинарного уставов и теории стрельбы. В инженерных и артиллерийских школах добавлялось изучение специальных предметов[486].

После ликвидации рекрутской системы комплектования армии система подготовки унтер-офицеров для всех родов оружия снова была перестроена. Специальная комиссия, работавшая в 1874 г., нашла, что полковые учебные команды удовлетворяют новым требованиям как в части содержания, так и сроков обучения, реорганизации же требуют только окружные артиллерийские и инженерные школы, которые предлагалось теснее увязать с частями. Поэтому окружные школы были закрыты и вместо них созданы специальные школы непосредственно при артиллерийских и инженерных частях. Срок обучения и программы были рассчитаны от 1 до 3 лет[487].

Для подготовки бомбардиров, наводчиков и лаборатористов создавались учебные команды при батареях, парках и крепостных ротах со сроком обучения в один год[488]. Подготовка фейерверкеров была сосредоточена в артиллерийских бригадах и крепостях. В эти команды обычно принимались лица, прошедшие курс в батарейных одногодичных командах. Срок обучения в бригадных командах был установлен в 2 года. Учебным планом предусматривалось изучение русского языка, арифметики, геометрии, артиллерии, фортификации и иппологии (сведения о конях).

Школы Военного ведомства подверглись перестройке. Часть из них была преобразована в прогимназии, другая часть — в технические военные школы.

Так, в 1866 г. военно-начальное училище в Петербурге было преобразовано в Военно-чертежную школу, имевшую в своем составе 3 топографических и 4 кондукторских класса. Состав учащихся определен в 150 чел.

Из 12 существовавших в первой половине Х1Х в. специальных школ при арсеналах и заводах было оставлено 4, но по своему уровню они были выше своих предшественниц[489]. Техническая артиллерийская школа в 1869 г. была преобразована в Техническое артиллерийское училище с четырехлетним сроком обучения. Штат училища предусматривал 100 учащихся[490]. Это училище согласно Положению 1879 г. явилось средним военным учебным заведением второго разряда, выпускавшим для артиллерийских предприятий мастеров второго разряда, которым через три года присваивался первый разряд. Учащимся, не выполнившим всех требований, присваивалось звание подмастерья. С 1864 по 1879 г. училище подготовило 156 мастеров второго разряда, 15 чертежников второго разряда и 36 подмастерьев[491].

Существующая Пиротехническая школа в 1863 г. была также преобразована в Пиротехническое училище с четырехлетним сроком обучения. Впрочем, с 1869 г. училище стало по-прежнему называться школой, но с правами учебных заведений второго разряда. По положению 1876 г. оно выпускало строевых обер-фейерверкеров второго разряда и фейерверкеров[492]. С 1863 по 1870 г. училище подготовило 156 мастеров пиротехников, 15 чертежников и 36 подмастерьев.

Оружейные школы были оставлены только при Тульском и Ижевском заводах: первая — на 100, а вторая — на 80 учащихся. В обеих школах был четырехлетний срок обучения, и они имели право присваивать звание мастеров-оружейников второго разряда[493]. Вскоре была открыта также Военная электротехническая и кондукторская школа при Инженерном училище, рассчитанная на 20 учащихся.

Школы в инженерных войсках модифицировались в зависимости от назначения кадров. Одногодичные гальванические школы создавались при саперных и понтонных частях (батальонах). В них изучали русский язык, арифметику, геометрию, фортификацию, электричество, магнетизм и гальванизм. В двухлетних батальонных командах изучали русский язык, арифметику, геометрию, фортификацию, артиллерию, топографию, черчение, данные о составе войск и плотничье ремесло (для руководства мостовыми работами). При саперных бригадах создавались команды для подготовки «учителей в батальонные команды», срок обучения в них был определен в один год.

Военное ведомство было озабочено тем, что при новых сроках службы унтер-офицеры, подготовленные через систему учебных команд, уходили из армии, их не устраивало ни положение, ни материальное обеспечение.

Для привлечения людей на сверхсрочную службу нужно было повысить им жалованье.

Это было сделано в 1871 г. Согласно новому положению унтер-офицерам сверхсрочной службы было установлено мизерное годовое жалование в 60 руб. вместо 42 руб. Эта мера дала некоторое пополнение низшего офицерского состава. Милютин доложил, что в течение 1871–1872 гг. «поступило на сверхсрочную службу 3 564 унтер-офицера».

Однако этой меры оказалось недостаточно. В 1874 г. пришлось снова повысить жалованье фельдфебелям и старшим вахмистрам до 84 руб. в год и ввести почетные знаки отличия (медали за выслугу лет и шевроны)[494]. Разрешено было производить унтер-офицеров в подпрапорщики после двухлетней сверхсрочной службы. Для повышения образования готовившихся к сдаче экзаменов на офицерский чин при полках создавались школы[495].

Эти меры дали некоторый рост этой категории военнослужащих. В 1888 г. в войсках было 4 988 унтер-офицеров, в 1890 г. — 7 388, в 1895 г. — 8 535, но затем снова наметилась тенденция к снижению. В 1897 г. на сверхсрочной службе числилось только 8 325 чел. Военное ведомство не раз ходатайствовало о новых способах поощрения сверхсрочников. Оно просило дать возможность унтер-офицеров с 10-летним стажем сверхсрочной службы перечислять в запас с первым офицерским чином, а с 5-летним — обеспечивать службой «по казенной продаже питей». Однако Военный совет отказался удовлетворить это ходатайство. Положение с подготовкой кадров этой категории снова обострилось в конце XIX в. и в начале ХХ в., когда выявилась их острая нехватка.

Особенно плохо обстояло дело в ополчениях.

Остается немного сказать и о таком звене, как фельдшерские кадры. Сеть военно-фельдшерских школ стала развертываться с 1869 г. В первую очередь открылись двухлетние школы в Петербурге, Москве и Киеве (на 300 чел. каждая). В 80-е годы открылись школы в Тифлисе, Оренбурге, Омске, Новочеркасске, Екатеринодаре и в некоторых других городах. В это время школы перешли на четырехлетний срок обучения. Школы дали армии довольно значительное число военных фельдшеров. С 1880 по 1889 г. — 3 424 чел., и с 1890 по1900 г. — 3 165 чел.[496]

Таким образом, лишь в конце XIX в. подготовка унтер-офицерского звена получила более или менее твердые основания. Учебные команды стали главными каналами подготовки этого важного звена. Хуже обстояло дело с резервом унтер-офицеров, без которого невозможно было развертывать армию в военное время. Решение этой задачи перешло в ХХ в.

Подготовка офицерских кадров (Реформа военной школы)

В ходе Крымской войны выявилась необходимость изменения системы подготовки офицерских кадров и перестройки ее на новых буржуазных началах. Вся совокупность экономических и политических изменений, происходивших с 60-х годов в стране, требовала проведения преобразования военной школы.

В первые пять лет после Крымской войны Военное министерство не проводило каких-либо существенных изменений в работе корпусов. Главным штабом военно-учебных заведений руководил генерал Я. И. Ростовцев, человек весьма осторожный и не склонный жертвовать репутацией верного последователя идей Николая I.

За эти годы было усилено то направление в работе корпусов, которое установилось перед Крымской войной, его основой было соединение общего и специального образования. В этой связи стоит формирование специальных классов во всех губернских кадетских корпусах. Кроме того, в эти годы Дворянский полк был реорганизован в Константиновский кадетский корпус, а школа гвардейских подпрапорщиков и юнкеров — в Николаевское училище гвардейских юнкеров.

С 1856 по 1861 г. из военных учебных заведений был выпущен 4 141 офицер, из них Пажеский корпус дал 164, школа гвардейских подпрапорщиков — 274, остальные 3 903 чел. окончили кадетские корпуса. Большую часть обер-офицерских кадров давали унтер-офицеры (дворяне) — 10 206 чел. — и вернувшиеся на службу из отставки — 1 646 чел. Всего за шесть лет армия получила 15 493 офицера. Выбыло же из нее за эти годы 20 634 офицера[497].

К преобразованиям военно-учебных заведений приступили лишь с 1860 г. Главный штаб военно-учебных заведений, еще не состоявший в то время в ведении Военного министерства, запросил директоров кадетских корпусов высказать мнение о путях улучшения постановки учебно-воспитательной работы в подчиненных им заведениях. Полученные доклады не дали, однако, основания для решения вопроса. Директора ограничились указанием на отдельные недостатки и обошли вопрос о соответствии существующей системы подготовки офицеров требованиям военного дела. Тогда, в 1862 г., Главный штаб попросил высказать соображения по данному вопросу руководителей Военного ведомства, Министерства просвещения и других ведомств. Наибольший интерес представляют записки Д. А. Милютина и министра просвещения А. В. Головнина. Милютин утверждал необходимость преобразования всех корпусов в общеобразовательные школы (военные гимназии) с тем, чтобы поставить военные училища на базу средней школы и тем самым повысить уровень подготовки офицерских кадров для армии и флота. В настоящее время, писал Милютин, «корпуса суть заведения воспитательные, а не исключительно образовательные». Развивая эту систему, правительство имело в виду не столько «приготовить для армии образованных офицеров», сколько «дать средство к воспитанию детям тех лиц, которые служили или служат государству на поприще военном или гражданском, цель очевидно благотворительная». Военные школы поглощали 3 314 тыс. руб., а на общее образование ассигновывалось лишь 3 409 тыс. руб. Отношение 1:1, в то время как во Франции и Пруссии это отношение 1:9. И несмотря на это, русские «военно-учебные заведения снабжают офицерами почти лишь исключительно гвардию и специальные роды оружия»[498].

За полное отделение общего образования от специального высказался также А. В. Головнин. Выступая в пользу мнения Милютина, он ратовал за передачу высвобождающихся средств на обеспечение народных училищ, гимназий и университетов. На 3 млн. руб., затрачиваемых в настоящее время на содержание 8 тыс. кадетов, писал он, можно иметь 10 университетов, где будут обучаться 10 тыс. студентов; 150 гимназий на 45 тыс. учащихся; 428 прогимназий на 64 200 учащихся и 10 тыс. народных школ на 400 тыс. учащихся[499].

В октябре 1862 г. был созван Особый комитет[500] для обсуждения предстоящих преобразований, на котором было решено приступить к реформам. Исполнение их было возложено на Военное министерство. В связи с этим Главный штаб был упразднен, а в Военном министерстве образовано в январе 1863 г. Главное управление военно-учебных заведений (ГУВУЗ), руководителем которого стал генерал-майор В. И. Исаков, ГУВУЗ проделал значительную работу по определению содержания и форм подготовки офицерских кадров всех ступеней. Все военные школы были разделены на четыре разряда. Военные академии, а также педагогические курсы при 2-й Петербургской военной гимназии вошли в первый разряд; Пажеский и Финляндский кадетские корпуса, юнкерские и военные училища — во второй; военные прогимназии и гимназии — в третий; технические, оружейные, топографические и фельдшерские школы составили четвертый разряд.

Этим самым были определены основные звенья подготовки офицерских кадров высшей, средней и низшей квалификации.

Военные прогимназии. Военно-начальные школы просуществовали недолго. Артиллерийское ведомство заявило, что низшие технические училища могут пополняться из ряда других источников и более подготовленными кадрами. Медицинское ведомство также было склонно признать подготовку начальных школ недостаточной для поступления в фельдшерские школы. В связи с этим было решено преобразовать начальные военные училища в прогимназии с четырехлетним сроком обучения.

В учебный план прогимназий входили следующие предметы: закон божий, русский язык, арифметика, начальная алгебра, низшая геометрия и черчение, история, география и рисование[501].

В 1867 г. в прогимназии было преобразовано Московское, Псковское, Ярославское, Киевское, Вольское, Оренбургское, Омское и Иркутское военно-начальные училища. Вслед за этим Киевская прогимназия была переведена в Елизаветоград, а Петербургская чертежная школа тоже преобразована в прогимназию. Последней в прогимназию была преобразована Пермская школа. В итоге преобразований в 1870/71 г. числилось 10 прогимназий, рассчитанных на 3 тыс. учащихся. Фактически их было меньше. За период с 1867 по 1870 г. прогимназии выпустили 10 850 чел.[502]

Прогимназии готовили кадры для поступления в юнкерские училища. Наряду с выпускниками прогимназий в юнкерские училища хлынула масса вольноопределяющихся, имевших лучшую общеобразовательную подготовку. Так, в период с 1867 по 1871 г. из прогимназий поступило в юнкерские училища 3 120 учащихся, а вольноопределяющихся — почти 5 тыс. чел. В последующие годы разрыв еще больше увеличился. С 1871 по 1880 г. прогимназии дали 6 730 своих выпускников, а вольноопределяющихся было более 35 тыс. Таким образом, прогимназии к 1880 г. уже утратили свое значение. В последующие годы число выпускников прогимназий продолжало уменьшаться: с 1881 по 1885 г. было выпущено 2 837 чел., с 1886 по 1890 r. — 1 542, с 1891 по 1895 — 735 чел., с 1896 по 1900 г. — 287 чел.[503] Дело в том, что прогимназии давали в юнкерские школы в основном недворянский контингент, и поэтому Военное министерство склонялось к выводу о ликвидации этого типа школ. Со стороны армейских офицеров потоком шли жалобы на существующий порядок. Они требовали восстановления военных школ закрытого типа, что и было сделано в 1881–1882 гг. Не все учащиеся были взяты на государственное содержание. Преимущество отдавалось детям погибших или раненых офицеров и кавалеров ордена Георгия. В 1884 г. этот круг был ограничен требованием 10-летнего срока службы родителей в армии на офицерских должностях. Своекоштные воспитанники должны были платить по 250 руб. в год за обучение. Эти ограничения и послужили причиной резкого уменьшения числа поступавших в школы.

Следствием было свертывание этого типа школ: в конце века их осталось лишь две — в Ярославле и Вольске, куда направляли отчисленных из кадетских корпусов по неуспеваемости и другим причинам.

Военные гимназии и кадетские корпуса. После Крымской войны началась острая дискуссия о средней школе. Система классического образования перестала соответствовать требованиям времени. Дискуссию открыл «Морской сборник», поместивший серию статей о воспитании юношества Бема, И. И. Давыдова и В. И. Даля[504]. Особенно важным было выступление на страницах этого журнала известного хирурга и педагога Н. И. Пирогова. «Вопросы жизни, отрывок из забытых бумаг, выведенный на свет неофициальными статьями «Морского сборника» о воспитании»[505] — так называлась его статья. Пирогов ратовал против раннего профессионализма. «Все готовящиеся быть полезными гражданами, — писал он, — должны сначала научиться быть людьми». Он звал к утверждению «нравственно-научного просвещения» всего народа. Дискуссия сыграла значительную роль в выработке нового устава всех типов школы. составленного под руководством П. Ковалевского и опубликованного в феврале 1860 г. После переработки устав был вновь опубликован под названием «Проект устава общеобразовательных учебных заведений» (народные училища, прогимназии и гимназии). Уже в этом проекте было предусмотрено два типа гимназий — классической (с преобладанием языков) и реальной (с преобладанием математики и естествознания). Устав был утвержден и вошел в силу в 1864 г. Дискуссия о судьбе средней общеобразовательной школы отразилась и на средней военной школе. Проводником новых веяний стал Д. А. Милютин, Он так же, как и Пирогов, выступал против ранней профессионализации и в связи с этим считал необходимым преобразовать кадетские корпуса в военные гимназии.

Ратуя за создание военных гимназий, Милютин вовсе не считал их постоянным типом военной школы. Скорее, он видел в них школу переходного типа, от которой можно будет отказаться, как только окончательно установится общеобразовательная средняя школа. Такую мысль он провел в докладе по итогам работы министерства за 1863 г. «С упразднением строевого состава (в двух кадетских корпусах. — Л. Б.) заведения эти получат характер строго воспитательных заведений и сохранят свое особое назначение — приготовлять детей к поступлению в военные училища, только до тех пор, когда прилив в сии последние молодых людей, окончивших полное гимназическое образование на свой счет, сделает возможным постепенное уменьшение таких приготовительных учебных заведений в Военном ведомстве, постепенною же передачею их в Министерство народного просвещения»[506]. Главное, чего добивался Милютин, состояло во-первых, в ликвидации привилегированных закрытых учебных заведений, где учащиеся получали образование за счет государства. Он справедливо полагал, что дворянство вполне обеспечено и может решать эту задачу за собственный счет. И, во-вторых, — в расширении возможностей пополнения офицерских кадров из других социальных слоев (буржуазии, мещан, крестьян и др.).

Преобразование кадетских корпусов началось с осени 1863 г. Сначала был реорганизован 2-й Петербургский корпус. Строевые подразделения были в корпусе упразднены и взамен их установлены возрастные отделения (классы). Новая гимназия была укомплектована такими видными педагогами-методистами, как В. А. Евтушевский, Д. Д. Семенов, К. К. Сент-Илер, Г. Я. Герд и др., которые вели одновременно занятия и на Педагогических курсах.

Опыт прошел удачно. Это дало основание реорганизовать в 1864 г. еще пять корпусов: 1-й и 2-й Московские, Орловский, Тульский и 1-й Петербургский[507], а в апреле 1865 г. еще четыре: Полтавский, Киевский, Полоцкий и Воронежский[508]. Изучив опыт работы военных гимназий, Управление учебными заведениями разработало для них положение и штат, утвержденные в 1866 г.[509]

В 1866 г. Новгородский корпус, преобразованный в гимназию, был переведен в Нижний Новгород. В этом же году были преобразованы в гимназии Оренбургский и Сибирский корпуса и упразднены малолетние отделения 1-го кадетского корпуса и Тамбовского корпуса. После всех преобразований были оставлены лишь Пажеский и Финляндский корпуса.

С 1873 по 1880 г. было открыто еще семь военных гимназий (3-я Петербургская, Симбирская, 3-я Московская, Тифлисская и др.). По своему типу эти гимназии были учебными заведениями с открытым интернатом. Все гимназии имели приготовительный и шесть основных классов на 416 воспитанников.

Учебным планом предусматривалось изучение следующих предметов: закон божий, русский язык и словесность, французский язык, немецкий язык, математика, сведения из естествознания, физика, космография, география, история, чистописание и рисование. План был очень близок к учебному плану реальных училищ[510].

Воспитанники, окончившие гимназию, подразделялись на три разряда. В первый разряд входили учащиеся, получившие хорошие и отличные оценки, во второй разряд — получившие удовлетворительные оценки, в третий разряд — получившие плохие оценки. Они обычно исключались из гимназии.

Новый тип учебных заведений быстро завоевал себе популярность. За 15 лет существования число учащихся почти удвоилось. Так, если в 1865 г. в военных гимназиях училось 4 894 чел., то в 1881 г. их стало 8 315. За эти годы военные гимназии выпустили 17 872 ученика, из которых в военные училища поступили около 14 тыс. чел.[511]

После преобразования основной массы кадетских корпусов в гимназии в ведении Главного управления военно-учебных заведений остались лишь Пажеский и Финляндский корпуса. Однако в них были внесены изменения. Военная подготовка в Пажеском корпусе велась в двух старших специальных классах, остальные четыре класса приравнивались к четырем старшим классам гимназии. В Финляндском корпусе общий курс был пятилетним (на шведском языке), специальный — двухлетним (па русском языке).

Прогрессивность осуществляемых мер отмечал Г. В. Плеханов, который учился в Воронежской гимназии, затем окончил Константиновское военное училище. «С тех пор как военным министром сделан был Милютин, началась поистине новая эра: шагистику почти совсем отставили… преподавание было осмысленно, программа учебных заведений значительно увеличена, телесные наказания почти совсем выведены из употребления»[512].

Создание военных прогимназий и гимназий вынудило Военное ведомство по-новому решать вопрос о подготовке специальных педагогических кадров со средним и высшим образованием.

В этих целях при Московской военно-начальной школе была открыта учительская семинария с трехлетним сроком обучения на 50 учащихся. С 1863 по 1865 г. семинария выпустила 157 учителей. С 1867 г. штат семинарии был увеличен до 100 чел., что позволило с 1867 по 1875 г. подготовить еще 370 учителей. В последующие годы семинария давала по 25–30 учителей ежегодно. В 1882 г. она закрылась. Подготовка преподавателей для военных гимназий была сосредоточена на Высших педагогических курсах при 2-й Петербургской гимназии, функционировавших с 1865 г. На курсы принимались лица, имевшие университетское образование. С преобразованием военных гимназий курсы в 1882 г. были расформированы.

Политическая реакция, наступившая в 80-е годы, сопровождалась ликвидацией прогрессивных и демократических начал в области просвещения. В среднюю школу было запрещено принимать «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и т. д.». В высших учебных заведениях была ликвидирована автономия. Реакционеры К. П. Победоносцев, Д. А. Толстой, И. Д. Делянов резко выступили против военных гимназий. На совещании 8 марта 1881 г., созванном по поводу проектов М. Т. Лорис-Меликова, с программной речью выступил лидер реакционеров Победоносцев. Итогом был уход в отставку Милютина.

Генерал П. С. Ванновский, возглавивший Военное министерство после ухода Милютина, не дожидаясь указаний свыше, приступил к реорганизации военных гимназий. Проект реорганизации им был представлен царю 30 мая 1882 г. Ванновский подверг критике всю систему подготовки среднего офицерского состава. Главной опасностью, с его точки зрения, была наметившаяся тенденция среди дворянской молодежи уклоняться от поступления на военную службу. Это нашло свое отражение в том, что военные училища вынуждены были от 50 до 70 % каждого набора комплектовать за счет контингента со стороны, а не из военных гимназий.

Министр считал необходимым, во-первых, усилить принцип благотворительности со стороны государства путем учреждения в корпусах интернатов. В то же время он считал возможным разрешить поступление в корпуса детям не только дворян, но и буржуазии[513]. Наконец, он предлагал дело воспитания в корпусах поручить только офицерам.

Александр III утвердил все положения доклада Ванновского, за исключением пункта о праве поступления в корпуса детям буржуазии. Сословный принцип был сохранен. В течение 1882 г. военные гимназии были переименованы в кадетские корпуса. Новое «Положение» и штат корпуса получили в 1886 г.[514]

Учебный план корпусов в 1889 г. был пересмотрен. Авторы нового плана сохранили объем знаний, даваемый военными гимназиями, но усилили военно-физическую подготовку. В табл. 36 представлены данные о количестве часов, отводимых в корпусах для изучения преподаваемых там предметов.

Преподавательский состав был сохранен, но введен штат офицеров-воспитателей. Личный состав воспитанников подразделялся на роты и отделения, число учащихся в классе составляло 35 чел. Постепенно корпуса стали превращаться в казармы, где главное место занимала строевая подготовка.

Таблица 36[515]

Предметы Классы Всего часов 1 2 3 4 5 6 7 Закон божий 2 2 2 2 2 2 2 14 Русский и славянский языки 5 4 5 4 4 4 4 30 Французский язык 6 5 4 4 4 3 2 28 Немецкий язык – 5 6 6 4 3 2 26 Математика 5 4 5 6 7 6 6 39 Естественная история – – 2 2 2 2 – 8 Физика – – – – 2 4 3 9 Космография – – – – – – 2 2 География 2 2 2 2 – – 2 10 История – – 2 2 3 4 3 14 Законоведение – – – – – – 2 2 Чистописание 3 2 – – – – – 5 Рисование 3 2 2 2 2 2 – 13 Всего часов 26 26 30 30 30 30 30 200 Физическая подготовка во внеклассное время Строевое обучение 2 2 2 2 2 2 2 Уроки гимнастики 2 2 2 2 2 2 2 Гимнастические упражнения (15 мин. ежедневно) 1.30 1.30 1.30 1.30 1.30 1.30 1.30 Фехтование – – – – – 0.20 0.20 Танцы 1 1 1 1 1 1 1

Переход от гимназий к кадетским корпусам сопровождался установлением при приеме ряда ограничений, чтобы превратить их в чисто дворянские учебные заведения. В этих целях было повышено число казеннокоштных учеников (табл. 37).

За двадцать лет (с 1881 по 1900 г.) численность казеннокоштных учащихся резко увеличилась, во-первых, за счет своекоштных кадет и экстернов, во-вторых, за счет упразднения всех земских вакансий (380 стипендий) и уменьшения числа стипендиатов Московского учебного округа (с 400 до 80), которому теперь было предоставлено право направлять на стипендии лишь детей дворян. Корпусам были предоставлены все дворянские стипендии из закрывшихся прогимназий и вновь учрежденные казачьи стипендии. Наряду с этим было резко уменьшено число экстернов: с 2 236 чел. в 1881 г. до 246 в 1898 г. Это привело к изменению состава учащихся.

Казалось, «справедливость» восторжествовала. С либерализмом Милютина покончили быстро и, казалось, бесповоротно. Кадетские корпуса стали источником, поставлявшим армии дворянские офицерские кадры. Число обучающихся в корпусах стабилизировалось, что дало основание министерству дать указание, чтобы с 1885 г. некоторые училища принимали только окончивших кадетские корпуса. Прием же лиц других сословий допускался лишь в кавалерийские, артиллерийские и инженерные училища. Всего кадетские корпуса за последние 20 лет XIX в. подготовили 26 634 офицера: с 1881 по 1885 г. — 6 487; с 1886 по 1890 г. — 6 505; с 1891 по 1895 г. — 6 694 и с 1896 по 1900 г. — 6 948 офицеров[516].

Средние специальные училища. Учреждение военных прогимназий и гимназий позволило создать базу для школ по специальной подготовке строевых, артиллерийских и инженерных офицеров.

Средние специальные школы подразделялись на два типа: юнкерские училища и военные училища.

Юнкерские училища. Юнкерские училища как новый тип школы возникли в 1864 г.[517] Они создавались с целью «доставления нисшим чинам регулярных войск и урядников из дворян и обер-офицерских детей иррегулярных войск научного и строевого образования, необходимого для офицера»[518].

Юнкерские училища должны были на долгое время стать главным источником пополнения офицерского корпуса. Милютин писал в докладе царю за 1864 г.: «В юнкерских училищах заключается будущность нашей армии. Если учреждение их удастся на практике, то армия будет обеспечена строевыми офицерами со степенью развития, достаточной собственно для служебных целей»[519].

Как правило, сначала юнкерские училища создавались в округах. В них принимали окончивших прогимназии и вольноопределяющихся из дворян, но их недоставало, и училища нередко начинали занятия не полностью укомплектованными. С 1869 г. было разрешено поступать в училища детям унтер-офицеров, происходивших из других сословий. Это позволило увеличить приток поступающих. Учебный план юнкерских училищ предусматривал прохождение в течение двух лет следующих предметов: общие предметы — закон божий, русский язык, математика (арифметика и геометрия), география, общее и специальное (ситуационное) черчение, история и естествознание: специальные предметы — тактика, военная топография, полевая фортификация, курс об орудии со сведениями об артиллерии, военная администрация, военное законоведение, иппология (в кавалерийском училище), военная гигиена, методика обучения языку (для обучения солдат школьной грамоте). Кроме того, предусматривались практические работы по топографии, саперному делу и тактике.

Таблица 37[520]

Учебный год Средние гражданские учебные заведения Их число Число учащихся в них Военные гимназии (корпуса) Их число Число учащихся в них всего дворяне и чиновники духовенство городские сословия сельские сословия иностранцы и прочие всего из них дворян, в % 1870/71 Гимназии и прогимназии 152 39 071 25 461 2 006 11 929 2 455 661 Гимназии 12 4 522 88,7 Реальные училища 12 3 231 Прогимназии 10 2 102 1880/81 Гимназии и прогимназии 213 65 751 31 211 3 410 24 464 5 276 1 390 Гимназии 18 8 085 82,8 Реальные училища 75 17 484 7 204 443 7 064 2 065 708 Прогимназии 10 1 849 1890/91 Гимназии и прогимназии 237 58 632 32 598 2 282 19 084 3 546 1 724 Корпуса 21 8 095 89,15 Реальные училища 104 21 924 8 735 209 9 889 2 366 1 195 Прогимназии 2 485 1897/98 Гимназии и прогимназии 234 73 487 38 382 2 484 25 450 5 156 2 015 Корпуса 21 8 369 89,0 Реальные училища 110 31 850 11 410 225 14 113 4 253 1 849 Военные школы 2 351

При определении объема содержания специального образования за основу взяты навыки, необходимые для командования батальоном[521].

Согласно штатам численность юнкеров в каждом училище определялась в 200 чел. Затем она возросла до 300–400 чел.

Количество училищ в 1864 г. было невелико. Сначала откры-лись Московское, Виленское, Варшавское и Гельсингфорсское (последние два — на базе юнкерских школ).

В течение 1865–1866 г. были открыты Киевское, Одесское, Чугуевское, Рижское, Казанское, Тифлисское — пехотные, Елисаветградское и Тверское — кавалерийские училища.

К концу 1870 г. число училищ возросло до 15 (открылись Новочеркассков, Оренбургское и Ставропольское училища). Обучалось в них 2 128 юнкеров (по штату 3 270 чел.).

В 1880 г. также оставалось 15 училищ с 3 397 учащимися (одно закрылось в Гельсингфорсе и одно открылось в Иркутске). В период с 1865 по 1880 г. все училища дали 17 538 офицеров.

В последующие 20 лет функционировало 11 юнкерских училищ, которые подготовили еще 25 766 чел. Число обучавшихся юнкеров изменялось в зависимости от удовлетворения потребностей армии в обер-офицерских кадрах, но в общем с 1870 г. оно было почти стабильным[522].

Годы Число 1865–1869 1 957 1870–1875 6 858 1876–1880 8 823 1881–1885 6 648 1886–1890 6 783 1891–1895 7 773 1896–1900 5 577

Таким образом, юнкерские училища на время ликвидировали голод на офицеров младшего звена. Их подготовка могла считаться достаточной лишь для исполнения младших офицерских должностей в звене взвод-рота, но слабой — для занятия более высоких ступеней. Поэтому Военное министерство предприняло шаги по ее улучшению. В 1886 г. при Московском юнкерском училище было открыто отделение с военно-училищным курсом. Такие же отделения были открыты затем в Киевском пехотном и Елизаветградском кавалерийском училищах[523].

Поскольку опыт был удачным, то эти юнкерские училища были вообще переведены на военно-училищный курс. С 1887 по 1894 г. юнкерские училища дали 1 680 офицеров с повышенной подготовкой, а в последующие 6 лет — еще 1 800. Этим в какой-то мере удовлетворялась потребность войск в обер-офицерах по штатам мирного времени. Хуже обстояло дело со штатами военного времени. Так, в 1891 г. офицерский запас исчислялся в 4 961 чел., в 1892 г. — в 5 500 чел. при мобилизационной потребности в 17 200 чел., в 1893 г. на учете было 6 967 чел., а потребность возросла до 20 291 чел., в 1897 г. запас насчитывал 4 473 чел. при потребности в 20 тыс. чел.[524]

В связи с острой нехваткой офицеров среднего звена было решено готовить их из вольноопределяющихся первого разряда и сверхсрочных унтер-офицеров, которым присвоено звание зауряд-прапорщиков.

Военные училища. После преобразования кадетских корпусов в военные гимназии их специальные классы были сведены в четыре пехотные училища: Константиновское (1859 г.), Павловское (1863 г.), Александровское (1863 г.) и Оренбургское (1863 г.). Последнее училище в 1866 г. было закрыто. В 1865 г. было открыто еще Николаевское кавалерийское училище на базе Николаевского училища гвардейских юнкеров.

Каждое пехотное училище было рассчитано на 300 юнкеров, а кавалерийское — на 250 чел. Прием в них согласно Положению 1867 г. производился из сословий, не обязанных рекрутской повинностью, следовательно дворян. Лишь после введения всесословной воинской повинности право поступления в военные училища формально получили лица всех сословий, в действительности, как и прежде, в них принимали детей дворян, окончивших военные гимназии и кадетские корпуса. Срок обучения в училищах был установлен в два года.

Учебный план и программы для училищ сначала были оставлены прежние, установленные для специальных классов корпусов. При этом Управление военно-учебных заведений разрешало педагогическим советам училищ определять объем преподаваемых предметов, составлять свои руководства и разрабатывать методику преподавания. Но затем с 1866 г. этими вопросами занялась специальная педагогическая комиссия, созданная непосредственно при управлении. Комиссия определила, что училище должно давать специальную подготовку в объеме полка[525]. Это и определило объем и содержание курсов тактики. топографии, администрации, артиллерии, фортификации и законоведения. Большое значение придавалось специальным практическим занятиям, особенно строевым.

Вообще, военные училища предназначались для подготовки пехотных и кавалерийских офицеров, однако недостаток офицеров в специальных родах войск вынуждал министерство отбирать лучших выпускников и назначать их в артиллерию и инженерные войска. Это обстоятельство и было причиной того, что в учебных планах отводилось большое количество часов на изучение артиллерии и фортификации. Кроме того, при Константиновском пехотном училище действовало артиллерийское отделение. На ненормальность этого положения обратил внимание Милютин. По его указанию выпускников пехотных училищ стали назначать в войска в соответствии с профилем учебного заведения. Все учащиеся артиллерийских отделений корпусов и Константиновского училища были переведены в Михайловское артиллерийское училище. Время на изучение артиллерии и фортификации в училищах было сокращено, а за счет этого увеличили число часов на тактику и топографию, что и позволило решить главную задачу — дать подготовку в объеме полка.

Для всех пехотных училищ был установлен общий учебный план, включавший общие и специальные предметы. Общие: закон божий, русский, французский и немецкий языки, математика, механика, физика, химия, история, политическая экономия, статистика, психология; специальные: тактика, военное искусство, артиллерия, фортификация, военная топография, военное законоведение, военная администрация, военная гигиена, черчение (топографическое, артиллерийское и фортификационное)[526].

Число военных училищ с 1890 г. стало возрастать. В 1897 г. в военные училища были преобразованы Московское (Алексеевское) и Киевское юнкерские училища. Расширено Николаевское кавалерийское училище за счет сформирования в 1890 г. казачьей сотни (в связи с этим Ставропольское казачье юнкерское училище в 1898 г. было расформировано). Кроме военных училищ, строевых офицеров продолжали давать Пажеский корпус, Финляндский корпус, Оренбургский и Сибирский корпуса. Специальные классы этих корпусов стали заниматься по программам военных училищ.

Военные училища подготовили с 1863 по 1880 г. 16 184 офицера, а с 1881 по 1900 г. — 15 947 офицеров[527].

Специальные училища. Помимо пехотных и кавалерийских училищ, продолжали действовать Михайловское артиллерийское (на 160 чел.) и Николаевское инженерное училище (на 126 чел.), а также Военно-топографическое училище, преобразованное в 1860 г. из школы топографов.

В Михайловском артиллерийском училище непосредственно после Крымской войны было решено установить одногодичный курс с тем, однако, что в него могли поступать лица, окончившие три специальных класса (артиллерийских отделений) корпусов. После закрытия корпусов в училище был установлен трехгодичный срок обучения[528]. Комплектовалось Михайловское училище окончившими гимназии или сдавшими экзамены по специальной программе. Обычно первых было 92–94 %, а вторых — 6–8%[529]. По социальному признаку первое место занимали дети дворян — более 90 %.

Учебный план училища предусматривал изучение следующих предметов: закон божий, иностранные языки, история, военное законоведение, алгебра, дифференциальное и интегральное исчисление, аналитическая геометрия, механика, физика, химия и химические манипуляции (практика), артиллерия, тактика, тактический курс употребления артиллерии, артиллерийское черчение, артиллерийская администрация, фортификация и топография[530].

Уровень подготовки артиллерийских кадров среднего звена был достаточно высоким, но число выпускаемых офицеров было явно недостаточным. Чтобы покрыть недостаток, Военное министерство направляло в артиллерийские части выпускников других военных училищ. Так, с 1857 по 1881 г. из кадетских корпусов направлено 635 чел., из Пажеского корпуса 74, из пехотных и кавалерийского училищ — 120.

Учреждение Константиновского училища позволило увеличить выпуск из обоих учебных заведений до 300 чел. в год. Всего же оба училища дали 3 236 чел. Выпуски учащихся представлены данными табл. 37.

Таблица 37[531]

Училище 1861–1865 гг. 1866–1870 гг. 1871–1875 гг. 1876–1880 гг. 1881–1885 гг. 1886–1890 гг. 1891–1895 гг. 1896–1900 гг. Михайловское 285 390 390 363 386 378 350 539 Константиновское – – – – – – 176 990 Итого 285 390 390 363 386 378 526 1 529

Николаевское инженерное училище было преобразовано в трехгодичное на 126 юнкеров, сведенных в одну роту. В него стали принимать как лиц, окончивших военные гимназии, так и лиц из других учебных заведений. Это определило социальный состав учащихся. В училище поступало до 30 % детей недворянского происхождения.

Довольно длительное время инженерное училище обеспечивало потребности инженерных войск. В период с 1866 по 1880 г. оно дало 791 офицера. Но затем войска начали ощущать недостаток в квалифицированных инженерах и техниках. С 1881 по 1895 г. училище выпустило 847 офицеров при потребности в 1 250 чел. В связи с этим был поставлен вопрос об увеличении штата училища со 140 до 250 юнкеров и одновременно о сокращении срока обучения с 3 до 2 лет. Кроме того, предполагалось иметь дополнительный класс на 50 юнкеров для получения специальной подготовки.

Предложения министерства были утверждены, что и дало возможность увеличить выпуск до 100 и более чел. Только в период с 1896 по 1900 г. училище дало войскам 540 специалистов. Всего, по данным отчетов Военного министерства, училище дало во второй половине XIX в. 2 338 офицеров.

Военно-топографическое училище возникло на базе школы топографов в 1860 г.[532], но училищем оно стало называться только с 1863 г. Сначала оно было с двухлетним сроком обучения. В 1877 г. в училище был установлен трехлетний срок обучения и штат на 40 юнкеров. При училище существовала учебная команда для подготовки унтер-офицеров данного профиля. Но затем выявилось, что училище не полностью обеспечивало практическую подготовку, а команда не давала достаточных знаний. В 1886 г. решено было преобразовать училище в двухгодичное с тем, чтобы выпускать в войска топографов-офицеров. Учебному плану был придан практический уклон. Общеобразовательные предметы были исключены, поскольку в училище стали принимать окончивших средние школы. За время с 1870 по 1900 г. училище подготовило 599 офицеров-топографов.

Офицерские школы. Наконец, нужно упомянуть об офицерских школах, предназначавшихся для усовершенствования знаний основ военного дела. Сначала в некоторых округах были организованы «учебные части» для проведения специальных занятий с офицерами. Программы и способы проведения занятий определялись непосредственно в округах. Затем Главный штаб принял решение взять дело переподготовки офицеров в руки министерства. Учебные части были преобразованы в одногодичные офицерские школы. Стрелковая школа была предназначена для подготовки капитанов к занятию должностей командиров батальонов, ежегодно в школе проходили переподготовку от 150 до 160 офицеров, имевших двухгодичный стаж командования ротой; кавалерийская школа, рассчитанная на 64 офицера (40 — от армейских и 24 — от казачьих полков), ставившая целью совершенствовать кавалерийские знания и умение обучать еще и выездке лошадей. Артиллерийская школа со сроком обучения 7 месяцев предназначалась для подготовки офицеров к самостоятельному командованию полевой или крепостной батареей. Ежегодно принимали в эту школу 60 офицеров. Наконец, для подготовки офицеров линейных и телеграфных частей была открыта электротехническая школа на 60 чел. Подготовку офицеров осуществлял также учебный воздухоплавательный парк.

К концу XIX столетия в ведении Главного управления военно-учебными заведениями состояли: Пажеский корпус, Финляндский кадетский корпус, 27 кадетских корпусов, 4 пехотных и 1 кавалерийское училище, Вольская военная школа и Ярославская школа императора Александра II, 11 юнкерских училищ, 22 школы солдатских детей (для гвардейских частей) и Рождественская солдатская школа в Ревеле. Кроме того, в ведении Артиллерийского и Инженерного управлений состояли 4 училища и 4 офицерские школы. Наконец, в ведении медицинских органов было несколько фельдшерских школ.

Подготовка штаб-офицерских кадров. Высшее военное образование получило развитие лишь во второй половине XIX в. Все сделанное в первой половине XIX в. в части подготовки офицеров Генерального штаба составляло лишь первый этап в решении этой важной и сложной задачи. Подготовка высших кадров для специальных родов войск в первой половине XIX в, также лишь намечалась. Между тем развитие военного дела настоятельно требовало комплектования армии офицерами, обладавшими высокой квалификацией. Одной из важнейших причин поражения русской армии в Крымской войне было то, что ее генералитет и штаб-офицерский состав не обладали должной оперативно-тактической подготовкой. Между тем уже в ходе Крымской войны наметились новые тенденции в развитии военного дела: На полях сражения при Альме, Инкермане и Черной рухнула тактика колонн и появились ростки тактики стрелковых цепей. Усовершенствование стрелкового оружия имело следствием разработку принципов этой тактики. Новый способ ведения боя потребовал, чтобы офицеры стали его организаторами, а не простыми исполнителями команд, получаемых свыше. Еще большие требования военное дело предъявило и генералитету. Способы мобилизации передвижения и сосредоточения войск с развитием железных дорог изменились. Изменились также способы управления войсками на театре войны и полях сражения. «Нормальные боевые порядки» стали анахронизмом. Нужны были новые люди, способные мыслить новыми оперативно-стратегическими категориями.

Оснащение армии дальнобойным казнозарядным стрелковым оружием и стальной артиллерией поставило новые задачи в области артиллерии и инженерного дела, которые не могли успешно решать офицеры, обладавшие средним техническим образованием.

Переход к буржуазной массовой армии означал переход и к более высокой ступени в подготовке всего офицерского корпуса.

Академия Генерального штаба. Наиболее ярко процесс борьбы за новые принципы тактической и оперативной подготовки проявился в Академии Генерального штаба. В 1865 г. было проведено несколько заседаний Конференции академии, на которых обсуждался вопрос о профиле академии. Д. А. Милютин, бывший профессор академии, к этому времени ставший военным министром, указал на серьезный недостаток в работе академии и определил направление предполагаемой перестройки. «Офицер Генерального штаба, — говорил Милютин, — признавал своей обязанностью водить, располагать батальоны, но видел в этих батальонах только тактические единицы: внутреннее же устройство войска, быт и потребности солдата едва были знакомы ему; в самом управлении войсками он почти не принимал участия. Подобный порядок не мог продолжаться ввиду реформ, предпринятых в последнее время»[533].

Другими словами, Милютин требовал приблизить процесс обучения к практике. Армии нужен был офицер, хорошо знающий не только теорию военного дела, но и умевший практически решать сложные вопросы управления войсками.

В представленном в Военное министерство проекте положения Милютин указывал, что «все академии должны прекратить свое существование в смысле университетских факультетов военного образования и сделаться аппликационной школой каждого из специальных ведомств»[534].

В соответствии с этим была изменена редакция в своде военных постановлений. «Николаевская академия Генерального штаба, Михайловская артиллерийская и Николаевская инженерная и Военно-юридическая академии имеют целью доставить офицерам высшее образование, соответствующее требованиям того рода службы, к которому они предназначены»[535].

Учебный план Академии Генерального штаба подвергся существенным изменениям. На общем отделении главными предметами были: тактика, стратегия, военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия с картографией, съемкой и черчением. К вспомогательным предметам относились: русский язык, сведения по части инженерной, сведения по части артиллерии, политическая история с некоторыми отделами международного права, иностранные языки. На геодезическом отделении главными предметами были: теоретическая и практическая астрономия, физическая география, геодезия со съемкою и черчением, картография, военная статистика, вспомогательными — военная администрация, тактика, русский язык, иностранные языки[536].

Согласно новому положению численность слушателей, подлежащих приему в академию, была установлена в 50 чел. При этом для поступления в академию нужно было после окончания училища прослужить в войсках 4 года, из которых 2 года — на строевых должностях. Повышены были и программные требования.

Результат не замедлил последовать. Число поступающих в академию снизилось более чем в 10 раз. Так, в 1860 г. в академию поступило 103 чел., в 1862 — 72 чел. и в 1863 г. — 8 чел. Обеспокоенный Генеральный штаб потребовал от академии выяснить причины слабого притока офицеров. На запрос академии из войск поступили ответы, что причиной этому являются слишком большой срок службы на командных должностях и резкое повышение требований к поступающим[537]. На этом переписка закончилась. Условия приема не были изменены. В связи с расширением программы по стратегии и тактике и включением военной игры как метода практического обучения способам вождения войск в 1869 г. срок обучения был увеличен еще на 6 месяцев.

Вновь к вопросу об объеме изучаемых курсов и соотношении теоретической и практической подготовки вернулись в конце 60-х годов. Во французских и немецких высших учебных заведениях добивались главным образом узкопрактической подготовки. Русская академия давала более широкие знания, но прививала меньше практических навыков.

С большой статьей о задачах высшей военной школы в 1868 г. выступил генерал Леер. Он предлагал иметь «военный университет, а не фабрику офицеров Генерального штаба, поскольку специалист Генерального штаба многосторонен». Его не беспокоила многопредметность, которая неизбежна при решении поставленной задачи[538].

Для ознакомления с постановкой высшей школы за рубежом (главным образом во Франции) за границу был направлен профессор Н. Обручев. Его выводы представляют большой интерес. Они свидетельствуют о том, что в России лучше понимали значение высшей школы. Конференция отметила ряд положительных сторон обучения в «аппликационной школе», но признала целесообразным сохранить установившуюся в России систему, усилив, однако, формирование практических навыков путем отработки их на военной игре.

В начале 90-х годов академия по существу снова вернулась к исходным позициям, т. е. к положению 1832 г. По положению 1893 г. на нее снова возлагалось распространение высшего образования среди офицеров и комплектование Генерального штаба. Интерес к высшей школе сильно возрос, увеличился наплыв слушателей. В связи с этим ограничительная квота на число поступающих была отменена. В соответствии с новым положением была изменена и структура академии. Первые два класса (курса) хотя и давали высшее образование, но окончившие их офицеры направлялись в войска на командные должности. Лишь окончившие третий класс (курс) причислялись к Генеральному штабу для занятия штабных должностей[539].

О числе офицеров, выпущенных из академии, дают представление следующие данные[540]:

Годы Число 1855–1860 268 1861–1865 240 1866–1870 96 1871–1875 108 1876–1880 238 1881–1885 292 1886–1890 256 1891–1895 606 1896–1900 784

Академию оканчивали далеко не все слушатели. Довольно большой процент слушателей отчислялся до окончания курса. Неуспеваемость далеко не всегда была причиной отчисления. Часто этой причиной было участие в политических движениях.

С 1881 по 1885 г. было отчислено 318 чел., с 1886 по 1890. — 178, с 1891 по 1895 г. — 201 и с 1896 по 1900 г. — 216 чел.[541]

Академия все больше и больше завоевывала авторитет в войсках. Ее питомцы постепенно заняли важные посты как в Генеральном штабе и штабах округов, так и в строевых частях, и это способствовало качественному улучшению армии. Так, с 1852 по 1882 г. академию окончило 1 329 чел., из них 903 чел. пошло в Генеральный штаб, 197 чел. получило в командование полк, 66 чел. командовали бригадой, 49 чел. — дивизией, 8 чел. — корпусом и 7 чел. — военным округом[542].

Однако высшие командные должности по-прежнему сохраняли выходцы из титулованной знати.

Курс восточных языков. Специальной общевойсковой высшей школой был так называемый Курс восточных языков, задачей которого была подготовка офицеров со знанием арабского, персидского, турецкого и татарского языков, международного и мусульманского права. Курс был открыт в 1883 г. при такой же школе, готовившей специалистов для Министерства иностранных дел. Срок обучения был установлен в 3 года. Численность ежегодного приема была установлена в 5 чел. Всего с 1886 по 1898 г. из этого учебного заведения было выпущено 55 офицеров. По окончании офицеры должны были прослужить в Туркестанском или Кавказском округах не менее 4½ лет. Для подготовки же офицеров со знанием китайского языка были учреждены две стипендии при специальной школе в Урге и одна при такой же школе в Кульдже[543].

Михайловская артиллерийская академия. Академия была учреждена в 1855 г. на базе Михайловского артиллерийского училища[544]. В течение ряда лет оба учебных заведения находились в органической связи. Сначала эти учебные заведения находились в ведении Главного управления учебных заведений[545].

Генерал Я. И. Ростовцев смотрел на эти школы как на военный университет и добивался широкой подготовки артиллерийских кадров. Эта тенденция нашла отражение в установках Главного артиллерийского управления: академия должна готовить кадры «с высшим специальным образованием, преимущественно для занятия мест по технической и учебным частям в артиллерии». Но уже в 1863 г. академия была передана и Артиллерийское ведомство[546]. Из ее учебного плана были исключены общие предметы и оставлены главным образом предметы специальные. С этого времени академия имела два факультета: технический (или теоретический) и строевой. Первый факультет готовил кадры офицеров для изготовления и эксплуатации артиллерийской техники, второй — для командных должностей. В соответствии с этими целями в учебный план факультетов входили на теоретическом отделении: артиллерия, баллистика, долговременная фортификация, тактика, военная история, высшая математика, теоретическая механика, практическая механика, физика, химия, артиллерийское черчение, черчение фортификационных планов; на практическом отделении: артиллерия, приложение анализа к устройству лафетов и повозок, баллистика, фортификация, практическая механика, физика, аналитическая химия, артиллерийское черчение[547].

В 1865 г. было принято решение сосредоточить подготовку командных кадров в училище, а в академии оставить лишь один технический факультет, способный давать «хорошо подготовленных ученых техников»[548].

В Положении было указано, что все оканчивающие академию должны быть направляемы «к занятию мест по техническим и учебным частям в артиллерийских заведениях, в главном и окружном артиллерийских управлениях, в артиллерийском комитете Главного артиллерийского управления и для приема артиллерийских изделий с различных заводов»[549].

В течение второй половины XIX в. академия подготовила значительное количество хороших специалистов[550]:

Годы Число 1855–1860 244 1861–1865 183 1866–1870 75 1871–1875 62 1876–1880 82 1881–1885 157 1886–1890 131 1891–1895 119 1896–1900 112

Академия обладала высококвалифицированными кадрами. Баллистику читал Н. В. Маиевский, оружие и артиллерию — В. Л. Чебышев, физику и технику — А. В. Гадолин, металлургию — Д. К. Чернов, теоретическую механику — П. Л. Лавров. Их деятельность была весьма плодотворной в создании лучших по тем временам артиллерийских систем.

В стенах академии работали также крупные военные историки, давшие солидные труды по истории артиллерии, например Н. П. Потоцкий. Тактику и стратегию преподавали М. И. Драгомиров и Г. А. Леер[551].

Николаевская инженерная академия. В ходе Крымской войны возросла роль военно-инженерного искусства. К военным инженерам были предъявлены значительно более высокие требования, чем прежде. В связи с этим было решено офицерские классы Главного инженерного училища преобразовать в самостоятельное высшее учебное заведение. Указ о реорганизации был опубликован 30 августа 1855 г., однако перестройка затянулась. Лишь в 1867 г. академия получила устав, определявший сроки обучения, его содержание и штат. В академии был установлен двухгодичный, а с 1869 г. трехгодичный сроки обучения. В младшем (теоретическом) классе изучались: фортификация, фортификационное черчение, строительное искусство, архитектура, архитектурное рисование, высшая математика (высшая алгебра, дифференциальное и интегральное исчисление), начертательная геометрия, топография, топографическое черчение, неорганическая химия, военная администрация. В старшем классе — фортификация, фортификационное черчение, строительное искусство, строительное черчение, архитектура, архитектурное черчение, механика (сопротивление материалов и прикладная механика), военная история, железные дороги в военном отношении, химия (органическая и аналитическая), минералогия. На дополнительном курсе изучались: фортификационные проекты, строительные и архитектурные проекты, строительное искусство, строительная механика, прикладная механика и химия[552].

Преподавали в академии известные в России ученые: Д. И. Менделеев, Н. В. Болдырев, А. И. Квист, П. Е. Роше, М. Н. Герсеванов, Г. Е. Паукер, Н. П. Петров, Г. А. Леер, А. Р. Шуляченко, Ц. Кюи, К. И. Величко и др.

Академия давала звание военных инженеров окончившим по первому разряду, окончившие же по второму разряду направлялись в войска на строевые должности. Комплектовалась академия офицерами, окончившими инженерное училище и прослужившими в войсках не менее двух лет (принимались лица, имевшие чин капитана, а из саперных частей — в чине поручика). Вступительные экзамены не превышали объема знаний за военное училище.

За вторую половину XIX в. Николаевская инженерная академия подготовила 1 613 квалифицированных инженера[553].

Военно-юридическая академия. При проведении военной реформы встал вопрос и о преобразовании системы юридического образования.

Существующее Аудиторское училище уже не удовлетворяло новым требованиям, в 1866 г. при нем был открыт офицерский класс, преобразованный в 1868 г. в Военно-юридическое училище, которое и просуществовало до 1878 г. В этом же году была организована Военно-юридическая академия, находившаяся в ведении Военно-судного управления.

Александровская юридическая академия была высшей школой с трехлетним курсом обучения. Главными предметами учебного плана были военно-уголовное законодательство, военно-уголовное судопроизводство, военно-административное судопроизводство, история военного законодательства, государственное и гражданское право.

Вспомогательное значение имели: история русского права, энциклопедия права, финансовое право, полицейское право, церковное право, международное право, политическая экономия, судебная медицина, психология, логика. Выпускники делились на два разряда.

За 35 лет своего существования офицерские классы Аудиторского училища, Военно-юридическое училище и собственно академия дали армии большое количество юристов. Аудиторское училище и Военно-юридическое училище с 1861 по 1878 г. дали 1 298 юристов, а академия с 1878 по 1900 г. выпустила 882 юриста[554].

Военно-интендантский курс. В 1899 г. встал вопрос об открытии высшего учебного заведения для подготовки специалистов по тылу. Усложнение организации тыла, системы обеспечения и переброски войск требовали особой подготовки офицеров. Сначала был открыт интендантский курс[555].

Набор был произведен летом 1899 г. и с 1900 г. слушатели начали занятия. Было принято 30 офицеров и 9 чиновников. Из них 8 чел. из Академии Генерального штаба, 22 армейских офицера и 9 чиновников Интендантского ведомства. В состав учебного курса входили: военная администрация, статистика и военная география. товароведение, счетное делопроизводство, химия и русский язык.

Читали эти курсы: профессора Ф. Макшеев и А. М. Золотарев, Нечаев, Березин и Петров[556].

Военно-медицинская академия. Академия продолжала свою деятельность во второй половине XIX в. После Крымской войны ее возглавил П. А. Дубовицкий, с именем которого связан период полезных преобразований. В 1857 г. академия получила новое Положение, по которому она работала до 1869 г.[557] Дубовицкий пригласил в академию крупных специалистов. Здесь работали С. П. Боткин, И. М. Сеченов, Н. Н. Зимин, Н. И. Пирогов, Н. В. Склифосовский, В. Л. Грубер и другие выдающиеся деятели русской науки.

При академии в 1872 г. были созданы женские медицинские курсы. В 80-е годы начался упадок деятельности академии. По вновь введенному Положению 1881 г. срок обучения был сокращен с 5 до 3 лет. Это сказалось как на характере преподавания, так и на состоянии научной работы академии. Подготовка получила узкопрактический уклон. Нецелесообразность этого поняли лишь через 10 лет. В положении 1890 г. был восстановлен пятилетний срок обучения.

Состав слушателей академии мало изменился по сравнению с первой половиной XIX в. Сюда поступали главным образом лица, окончившие духовные и учительские семинарии, что определило демократический состав студенчества. Сначала прием был ограничен. На первый курс принимали только 300 чел. Огромная потребность войск в медицинских работниках разных профилей и особенно хирургах вынудила Военное министерство объявить с 1869 г. прием без ограничений. Численность студентов в период с 1869 по 1881 г. резко возросла.

Студенты академии принимали участие в ряде политических выступлений 70-80-х годов. Особенно активный характер носили волнения 1876–1878 гг. Это было одной из причин введения ограниченного приема с 1882 г. Штатная численность учащихся была установлена в 750 чел. В соответствии с этим сократился прием и выпуски академии.

С 1862 по 1900 г. академия дала армии 8 090 врачей. Исключено за участие в политическом движении 251 чел.

***

Военные реформы армии начались с изменения системы подготовки офицерских кадров. Реформы средней и высшей военной школы, проведенные с середины 50-х по середину 60-х годов, имели целью обеспечить массовую армию офицерским составом, обладающим необходимыми военными знаниями. Мероприятия Милютина и его сподвижников были безусловно целесообразны. Русская армия стала получать квалифицированных офицеров среднего звена, стоявших на уровне современных требований военной науки. Эти кадры прошли успешный экзамен в русско-турецкую войну 1877–1878 гг. Они неплохо показали себя и во время русско-японской войны 1904–1905 гг.

Однако сделанные шаги оказались недостаточными. Милютину не удалось превратить военные школы (как средние, так и высшие) во всесословные буржуазные учебные заведения. Проведенные мероприятия оказались половинчатыми, так как в военную школу был закрыт доступ представителям буржуазии и других сословий и классов. Дворянство всеми мерами старалось сохранить в своих руках всю систему руководства армией, во всех командных звеньях. Высшее же звено (генералитет) комплектовалось из аристократической элиты, не имевшей вообще необходимого военного образования, но быстро продвигавшейся по служебной лестнице. Следствием этого оказывалось, что среднее офицерское звено было лучше подготовлено, чем высшее.

Политическая реакция 80-х годов весьма существенно отразилась на системе подготовки офицерских кадров. Многое сделанное Милютиным было упразднено. Сословный принцип комплектования восторжествовал окончательно. Рост численности выпускаемых кадров задерживался. В результате Военное министерство не располагало достаточным количеством офицеров даже в мирное время и стояло перед необходимостью создавать суррогаты (юнкерские школы), чтобы не оказаться перед невозможностью развертывания массовой армии по штатам военного времени. Это проявилось уже в русско-японскую войну, а во время первой мировой войны обернулось катастрофической нехваткой даже этих кадров.

Устанавливая систему барьеров для других сословий, царизм полагал, что офицерский корпус, укомплектованный только дворянами, сможет не только удержать армию в своих руках и оградить ее от революционных влияний, но и использовать ее силу для подавления любых проявлений недовольства существующим общественным порядком. Хотя в целом царизму удалось решить эту задачу, однако русская армия как чуткий барометр отражала колебания в политической жизни страны. Царизму с трудом удавалось справиться с проникавшим в армию революционным влиянием, ему приходилось идти на крайние меры по очищению офицерского корпуса от «революционной заразы». Как правило, очагами ее были военные учебные заведения, из которых в армию попадали офицеры «с вредным, по выражению Милютина, образом мыслей».

4 Управление войсками

Управление войсками в первой половине XIX в.

Центральное управление. В начале XIX в. общее управление войсками осуществляла Военная коллегия. Кроме нее, существовала походная Военная канцелярия, через которую царь передавал в Военную коллегию свои указы. Наличие двух органов отнюдь не способствовало установлению твердого порядка в армии. Это и было главной причиной стремления найти более совершенную форму управления. Перед реорганизацией Александр I получил ряд предложений по укреплению системы управления. Интерес представляет «План для военного учреждения во всех оного частях» (1801 г.), в котором доказывалось, что «военное учреждение должно иметь твердое основание в самом себе» и не должно произвольно изменяться, как это было сделано «при последнем правлении»[558].

В 1802 г. было образовано Министерство военно-сухопутных сил, в состав которого вошла также Военная коллегия как исполнительный орган министерства[559]. Военно-походная канцелярия как самостоятельный орган функционировала до 1808 г. Генерал С. К. Вязьмитинов, возглавлявший в это время Военно-сухопутное министерство, стремился завершить в короткое время работу по централизации военного управления. Ему удалось упорядочить работу Военной коллегии, сформировать Инженерный и Артиллерийский департаменты, создать Медицинское управление, учредить должность генерал-интенданта, которому подчинялись Провиантский и Комиссариатский департаменты, и, наконец, перестроить Счетный и Аудиторский департаменты. Эти меры до некоторой степени устранили несогласованность частей министерства, но не установили единых принципов. С 1808 г. пост военного министра занял генерал А. А. Аракчеев, который продолжил работу своего предшественника в части упорядочения министерства. При нем был создан специальный комитет под председательством С. С. Апраксина, который должен был осуществить необходимую предварительную работу по улучшению аппарата управления[560].

С 1808 по 1810 г. были достигнуты некоторые результаты Инженерная экспедиция преобразована в департамент, учреждены крепостные округа, создан Ученый комитет по артиллерии Военно-походная канцелярия теперь стала подчиняться военному министру, а Министерство военно-сухопутное стало называться Военным министерством[561]. Командиры дивизий получили «Положение», значительно расширявшее их права и освобождавшее министерство от ряда мелочных обязанностей.

В 1810 г. был издан указ об образовании Государственного Совета, в составе которого был предусмотрен также Департамент «дел военных»[562]. Этот департамент возглавил генерал Аракчеев, а на пост военного министра был назначен генерал М. Б. Барклай-де-Толли, который продолжил реорганизацию военного управления.

В мае 1811 г. комитет Апраксина был распущен, вместо него была образована «Комиссия для составления военных уставов и положений», возглавляемая М. Л. Магницким. Эта комиссия разработала ряд важных документов, в частности «Учреждение Военного министерства», утвержденное 27. I. 1812 г.[563]

Согласно «Учреждению» Военное министерство состояло из семи департаментов: Артиллерийского, Инженерного, Инспекторского, Аудиторского, Провиантского, Комиссариатского, Медицинского, а также канцелярии министра и его совета. Все другие органы упразднялись. При Военном министерстве были образованы: военно-ученый комитет, военно-топографическое депо, особенная канцелярия и две комиссии — первая по сбору военно-исторических материалов, вторая по производству геодезических работ. Вошла в штат также типография (см. схему 1).

С этого времени исполнительная власть была в руках военного министра. Он получил также право входить в Государственный Совет с проектами военных законов и другими предложениями. Однако в структуре министерства был существенный пробел. В его составе не была предусмотрена квартирмейстерская часть или штаб для мирного времени. В военное же время полевое управление осуществлялось непосредственно в армии. Новая организация вошла в силу в феврале 1812 г. Для министерства были разработаны штаты, которыми предлагалось руководствоваться «впредь до указу»[564].

После заграничных походов к вопросу об устройстве центрального управления вернулись снова. Александр I объявил, что «трехлетний опыт благополучно окончившейся последней войны явил ощутительную пользу изданного в 1812 году положения о полевом управлении, носившего название «Учреждение о большой действующей армии». «Находя необходимым сохранить тот же порядок и в мирное время по управлению всем вообще Военным департаментом, признал я за полезное дать оному новое устройство»[565].

Схема 1[566]

Структура центрального военного управления в 1812 г.

В соответствии с этим указанием была произведена перестройка центрального военного аппарата. В августе 1814 г. был сформирован гвардейский Генеральный штаб[567], а 16 декабря 1816 г. создан Главный штаб. Кроме того, было решено «оставить армии наши в настоящем образовании их, то есть раздел их на бригады, дивизии, корпуса»[568].

С образованием Главного штаба к нему от Военного министерства отошли все вопросы, «относящиеся до строевой части». Одновременно были утверждены «Правила, по коим должны главнокомандующие управлять армиями в мирное время»[569]. В состав Главного штаба вошли начальник штаба, военный министр, инспектор артиллерии и инспектор инженерного корпуса. Кроме того, в штаб входили: генерал-квартирмейстер, дежурный генерал, генерал-провиантмейстер, генерал-кригс-комиссар, генерал-аудитор, генерал и флигель-адъютанты, комендант Главной квартиры, генерал-вагенмейстер, инспектор госпиталей, главный инспектор по медицинской части, капитан над вожатыми, армии обер-священник.

Таким образом, вопросы, относящиеся к строевой (фронтовой) части, отошли к Главному штабу, а вопросы хозяйственно-экономические остались в ведении министерства. В 1816 г. в Главным штаб отошли Инспекторский и Аудиторский департаменты, Военно-ученый комитет, военно-топографическое депо и типография. Была образована также канцелярия Главного штаба[570]. Кроме того, возникло еще два самостоятельных органа: Штаб военных поселений и Управление военно-учебными заведениями, начальники которых имели право доклада императору (см. схему 2). Отрицательные стороны подобного распределения функций, несомненно, должны были дать себя знать. Вскоре они проявились.

Так, к концу первой четверти XIX в. наметилось разделение в управлении полевыми и поселенными войсками. Обе части, военного организма стали независимыми друг от друга. Строевая часть была отделена от экономической и таким образом Главный штаб не отвечал ни за подготовку войск, ни за их обеспечение вооружением, боеприпасами и всеми видами довольствия. Главный штаб не мог контролировать подготовку офицерских кадров, поскольку Управление военно-учебными заведениями также являлось самостоятельным органом. Генерал-инспектор по артиллерии и генерал-инспектор по инженерной части лишь условно подчинялись Главному штабу. Наконец, военный министр был лишен права доклада императору и мог обращаться к нему лишь через начальника Главного штаба.

Таким образом, в организации управления отсутствовало единство при стремлении обеспечить максимальную централизацию.

Одним из следствий восстания декабристов было еще большее усиление централизации военного аппарата. Николай I хотел все знать, всем ведать и решать все вопросы жизни армии, начиная от стратегии и кончая бытом. Он не только давал заключения по стратегическим планам, но и сам составлял их, утверждал программы маневров войск и проверял их исполнение, рассматривал все уставы и лично наблюдал за выполнением предписаний уставов на учениях, решал, кому из офицеров можно разрешить носить очки, и т. п. Не доверяя никому, он хотел все регламентировать.

В 1835 г. начальник Главного штаба генерал А. И. Чернышев представил доклад об устройстве Военного управления. Он требовал соединить «фронтовую и хозяйственную части», в результате чего «отвратятся многие неудобства и доставят военному управлению более единства и успешность в действии». Предлагая объединить Главный штаб и Военное министерство «в один состав», Чернышев стремился к осуществлению полной централизации управления. Пока это достигалось тем, что с 1828 г. он был одновременно и начальником Главного штаба и военным министром[571].

Николай I согласился с проектом Чернышева и даже составил программу реорганизации. К 1836 г. перестройка была завершена. Структура Военного министерства определялась в «Учреждении Военного министерства»[572]. Одновременно был опубликован ряд положении: «О военно-походной канцелярии», «Военно-ученом комитете» и др.

Хотя многие недостатки в системе управления были устранены, тем не менее Чернышеву не удалось обеспечить единства. Даже в этом виде министерство не охватывало всех вопросов, касавшихся руководства армией. Существовали три управления, которые лишь условно подчинялись военному министру, так как они заметались лицами ил царствующей фамилии. Это были управления генерал-фельдцейхмейстера, генерал-инспектора по инженерной части и главного начальника военно-учебных заведений.

Схема 2[573]

Структура Военного министерства к 1825 г.

 означает право руководителя ведомства докладывать непосредственно императору.

Схема 4[574]

Устройство Военного министерства в 1900–1903 гг.

Накануне войны возник вопрос о преобразовании Главного штаба в Генеральный штаб. В докладе начальника штаба говорилось: «Вся задача состоит в том: дать Генеральному штабу больший круг действий и сделать его полезным в мирное время»[575].

Кроме этих органов, существовали и другие: крепостные управления (комендантские); Управление корпусом жандармов (штаб, окружные и губернские управления); Управление отдельного корпуса внутренней стражи (штаб, окружные и губернские управления); Управление гарнизонами артиллерийского ведомства: управления инспекторов арсеналов, оружейных и пороховых заводов; Управление гарнизонами инженерного ведомства (по крепостной части и инженерных арсеналов)[576]. Обилие этих управлений не способствовало улучшению руководства частями военного организма, так как на местах не было органов, объединяющих все эти части в одно целое.

Местного управления как формы, построенной на основе единых принципов, по сути, не было. В мирное время войска, дислоцированные в губерниях, подчинялись генерал-губернаторам. В то же время войска 1-й и 2-й западных армий, расположенные на границах, были подчинены главнокомандующим армиями. Войска, дислоцированные на Кавказе, подчинялись наместнику Кавказа, а в Сибири и областях Дальнего Востока — генерал-губернаторам. Для обеспечения войск предметами довольствия и боеприпасами территория европейской части России разделялась на особые округа. При этом артиллерийские, инженерные, провиантские и комиссариатские округа имели свои самостоятельные границы, что весьма затрудняло снабжение войск. В то же время в Сибири, Оренбургском крае и на Кавказе были свои органы снабжения, почти не связанные с министерством, поэтому последнее даже не имело точных данных о положении дел со снабжением войск, расположенных на этих территориях. Полностью все эти недостатки выявились во время Крымской войны.

Полевое управление. Полевое управление войсками до 1812 г. осуществлялось на основе положения «Устава воинского 1716 г.». Однако этот устав уже устарел. Выработка нового полевого устава была возложена на «Комиссию по составлению военных уставов и положений», в состав которой входили: М. Б. Барклай-де-Толли, П. М. Волконский, К. И. Опперман, Ф. Сен-При, А. И. Кутайсов, И. Г. Гогель, Е. Ф. Канкрин, М. Л. Магницкий и Перский. Комиссия старалась учесть все лучшие образцы полевых уставов. Особенно внимательно были изучены французские законоположения. Комиссию отнюдь не смущало то обстоятельство, что они были созданы в буржуазной Франции. Она старалась поставить на службу все, что могло быть полезным и применимым к складывающемуся в России буржуазному способу и формам ведения войны. Результатом деятельности комиссии явился полевой устав 1812 г.[577] С изданием нового полевого устава, получившего название «Учреждение для управления большой действующей армией»[578], все другие узаконения потеряли силу.

Схема 3

Схема военного управления по «Учреждению» 1812 г.

Согласно «Учреждению» главнокомандующий войсками получал неограниченную власть в армии, поскольку он «представляет лицо императора» и облекается его властью[579]. Впервые командующий войсками получил «полную мочь», о которой лишь мечтал А. В. Суворов.

Главнокомандующий должен был управлять армией через Главный полевой штаб, состоящий из четырех отделений: управления начальника Главного штаба, полевого артиллерийского отделения, полевого инженерного отделения и интендантского отделения.

Все корпусные и дивизионные штабы строились по тому же принципу. При этом начальники служб должны были иметь прямое подчинение вышестоящему органу по линии дивизия-корпус-армия.

Вопрос о квартирмейстерской службе разрешался «Учреждением» на новых началах. В армии была создана квартирмейстерская часть, которой были подчинены соответствующие органы в корпусах и дивизиях. В целях установления твердого порядка для штабных офицеров были изданы «Памятные книжки для военных людей» и «Замечания для приуготовления молодых офицеров к военным действиям».

Крупное значение имели меры по организации управления тылом. Оно целиком возлагалось на штаб армии, который был обязан составить план обеспечения войск и управлять их снабжением в ходе войны и ведать военными коммуникациями. Руководство тылом возлагалось в штабе на генерал-интенданта, в распоряжении которого были дежурный генерал, генерал-вагенмейстер, директор военных сообщений, главный доктор и директор госпиталей. «Учреждение для управления большой действующей армии» вполне оправдало себя на практике не только во время войны 1812–1815 гг., но и в последующей войне 1828–1829 гг. (см. схему 3).

В 1846 г. вошел в силу новый полевой устав — «Устав для управления армией в мирное и военное время»[580]. Этот устав сохранял в силе основные положения «Учреждения» 1812 г. Он лишь устранял некоторые его отрицательные черты[581]. Так, было прекращено подчинение отдельных звеньев по линии дивизия-корпус-армия, минуя строевых начальников. Теперь командиры ведали и отвечали за все стороны жизни своих подразделений. Не менее важным было то, что генерал-интендант был освобожден от обязанности осуществлять гражданское управление на театре войны.

Кроме того, Чернышев ввел должность генерал-полицмейстера. Наконец, местные органы управления были подчинены на территории дислокации армии органам полевого управления. В остальных случаях органы местного управления осуществляли функции строевого управления. В этом случае генерал-губернатору присваивались права командующего. Таким образом, сложившаяся в начале века система полевого управления еще более укрепилась.

Управление войсками во второй половине XIX в.

Существовавшая до Крымской войны система управления в общем отвечала задаче, которая стояла перед армией. Чрезмерная централизация военного управления исходила из стремления Николая I все знать и решать самому.

Напряженная политическая обстановка, возникшая в стране по окончании Крымской войны, вынуждала правящие круги найти средства предотвратить революцию. Обычный административно-полицейский аппарат уже не справлялся с революционным движением, направленным против крепостного права. Вот почему возникла идея создания сильных местных органов управления, способных быстро и энергично локализовать возможные выступления масс. Эта идея возникла во время подготовки крестьянской реформы. Инициатором ее явился Александр II. Он поручил в 1858 г. министру внутренних дел С. Ланскому представить соображения об учреждении генерал-губернаторств на всей территории России[582]. Образцом этого института были наместничества в Польше и на Кавказе. Однако эта идея не нашла поддержки прежде всего в самом Министерстве внутренних дел. Сам Ланской, да и руководители других гражданских ведомств, боялись ослабления органов центральной власти. Власть генерал-губернаторов может, докладывал он царю, «перейти в неограниченное самовластие и безотчетный произвол»[583]. Тем не менее угроза подъема революционного движения вынудила царя и его ближайших помощников вновь возвратиться к идее децентрализации государственного аппарата, но уже в связи с военной реформой. Существовавшая система военного управления не могла обеспечить должного руководства войсками. Это хорошо понимал Д. А. Милютин, состоявший в это время членом комиссии «Для улучшения военной части». В 1856 г. он представил докладную записку — «Мысли о невыгодах существующей в России военной системы и о средствах к устранению оных»[584]. Уже в этом докладе Милютин поставил вопрос о коренной перестройке армии и децентрализации системы ее управления. Милютин не встретил поддержки. Но он не оставил своей идеи и попытался реализовать ее, находясь с 1856 по 1860 г. на посту начальника штаба Кавказской армии. Он способствовал упорядочению всех звеньев управления этой армией, которая пользовалась особым статутом, как, впрочем, и 1-я армия, расположенная на территории западных провинций России.

Вернувшись в 1860 г. в Петербург, Милютин занял сначала пост товарища министра, а с 1861 г. стал военным министром. В 1862 г. он представил Александру II обширную программу военных преобразований, в том числе и преобразований органов управления армией[585]. Основной идеей Милютина было укрепление всей военной системы в целях сохранения царского режима в условиях буржуазных реформ. Александр II утвердил предложенную программу. Приступая к реформам, Д. А. Милютин начал с реорганизации центрального аппарата и создания системы местных органов управления войсками. Процесс перестройки органов управления продолжался с 1861 по 1869 г.[586] В результате перестройки система военного управления получила в 1867 г. новую структуру. Она состояла из центрального, местного и полевого управления войсками.

Центральное управление по-прежнему осуществляло Военное министерство, структура которого определялась «Положением о Военном министерстве», вступившим в силу 1 января 1869 г.[587] В состав министерства входили Военный совет, Главная квартира, Главный военный суд, Главный штаб, 7 управлений, 2 инспекции и 5 главных комитетов.

Характеризуя изменения в системе центрального управления, Милютин указывал: «Преобразования 1867 г. не коснулись основных начал, положенных в устройство Министерства в 1836 г… оно имело целью только упростить его организацию»[588]. Конечно, это была лишь внешняя сторона дела, внутренняя же состояла в том, что министерство оставило в своем ведении лишь те вопросы управления, которые имели значение для всей армии, предоставив местным окружным органам право решать оперативные задачи управления. Особенно важным было восстановление Главного управления Генерального штаба в составе Главного штаба.

Целесообразность реорганизации органов центрального управления доказала война 1877–1878 гг.

В начале 80-х годов после ухода Милютина с поста военного министра была образована специальная комиссия под председательством генерала Коцебу, которая должна была пересмотреть систему центрального, местного и полевого управления[589]. Главным явился вопрос о выделении из состава Военного министерства Генерального штаба, а также вопрос об увеличении главенствующей роли министерства. Однако комиссия высказалась против этих предложений и не пошла на разрушение установившейся системы, хотя и нашла необходимым расширить рамки деятельности министерства в связи с изменениями численности армии, способов проведения мобилизации и т. п.

В 1894 г. Обручев представил проект преобразования Главного штаба, чтобы превратить его в орган, способный «выполнять работу и высшего стратегического порядка, относительно распределения войск по театрам войны, образования армии, составления планов их сосредоточения и первоначальных действий, подготовки полевого управления в пограничных округах, организации сбора сведений о неприятеле и проч.»[590]. Для изучения этого предложения военный министр назначил специальную комиссию, но она не успела рассмотреть предложенный проект реорганизации штаба в связи с уходом Ванновского и Обручева в отставку в 1897 г. Однако к этому проекту вскоре вернулись. Он был рассмотрен в 1900 г. по предложению нового министра А. Н. Куропаткина. 24 февраля 900 г. проект был принят, в марте этого же года утверждено «Положение о Главном штабе», которое вошло в жизнь в 1903 г. Структура Военного министерства представлена на схеме 4.

Местные органы военного управления — военные округа

Децентрализация военного управления предусматривала создание таких местных органов, которые бы полностью обеспечивали руководство войсками в мирное время на местах в части их материального обеспечения и боевой подготовки. Но это была одна задача. Другая, главная с точки зрения царя и его окружения, состояла в том, что на местах создавались оперативные центры, обеспечивавшие порядок в государстве.

Милютин оформил свои соображения в виде докладной записки «Главные основания предполагаемого устройства военного управления по округам»[591] и представил ее в 1862 г. царю. Получив принципиальное согласие царя, он поставил доклад на обсуждение в Совете министров, который одобрил основные предложения Военного министерства. Правда, писал Милютин, это обсуждение не принесло той пользы, которую можно было бы ожидать, так как министры не «высказали откровенно свои взгляды, поскольку знали, что Александр II разделяет мнения военного министра»[592].

Приступая к окружной реформе, Военное министерство создало в 1862 г. в виде опыта четыре округа: Варшавский, Виленский, Киевский и Одесский. В связи с этой организацией упразднялось управление 1-й армии, расположенной на территории Привислинского края[593], а также управления 5-го пехотного и сводного кавалерийского корпусов, расположенных на территории Одесской губернии[594].

Спустя полгода вошло в жизнь «Положение об охранении воинской дисциплины и взысканиях дисциплинарных»[595], задачей которого было установление твердой дисциплины в войсках, столь необходимой для борьбы с нарушителями «тишины» в государстве. Поскольку опыт реорганизации местного управления оправдал себя, то он был положен и в основу готовящегося «Положения о военных округах».

Для разработки «Положения» было создано три комиссии по вопросам общего управления, системы обеспечения и медицинского обслуживания. Материалы же этих комиссий сводила общая редакционная комиссия, возглавляемая непосредственно военным министром. Проект «Положения» министерство разослало всем главным начальникам войск и военным деятелям. Однако вместо ожидаемых 211 ответов министерство получило только 134 мнения, в целом одобряющих реформу. Все эти материалы были изданы как особый свод, который Милютин представил царю вместе с проектом «Положения»[596]. По обсуждении этот проект был утвержден 4 августа 1864 г.[597]

В ходе подготовки «Положения» решили унифицировать вообще все органы власти, подчинив их командующим округами, и в связи с этим Военное министерство представило предложение о слиянии жандармских округов с военными. Однако это предложение решительно было отклонено шефом жандармов кн. В. А. Долгоруковым. «Опыт показал, — писал шеф жандармов царю, — что успех службы жандармского корпуса находится в прямом отношении с независимостью, которой он пользуется от прочих властей»[598]. Следовательно, это. корпус должен вообще контролировать деятельность всех органов государства, а также наблюдать и за армией. Александр II согласился с мнением Долгорукова, и предложение Милютина отпало.

Вся территория России была разделена в 1864 г. на 10 военных округов: Петербургский (Петербургская, Новгородская, Псковская, Олонецкая и Архангельская губернии); Финляндский (великое княжество Финляндское); Рижский (Лифляндская, Эстляндская и Курляндская губернии); Виленский (Виленская, Ковенская, Гродненская, Минская, Витебская и Могилевская губернии); Варшавский (Царство Польское); Киевский (Киевская, Подольская и Волынская губернии); Одесский (Херсонская, Екатеринославская, Таврическая губернии и Бессарабская область); Харьковский (Харьковская, Полтавская, Черниговская, Воронежская, Курская и Орловская губернии); Казанский (Казанская, Пермская, Вятская, Симбирская, Самарская, Саратовская, Астраханская и Пензенская губернии); Московский (Московская, Тверская, Ярославская, Вологодская, Костромская, Владимирская, Нижегородская, Смоленская, Калужская, Тульская, Рязанская и Тамбовская губернии). Кавказский, Оренбургский края и Сибирь сначала сохранили свои управления. Позднее из них были образованы Кавказский, Оренбургский, Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский округа[599]. Включение в состав России Туркестана и изменения в обстановке в Сибири и на Дальнем Востоке потребовали последующих изменений в количестве и границах округов. Кроме того, в 1881 г. был упразднен Оренбургский округ, а Харьковский — в 1888 г. Западно-Сибирский округ после включения в него Семиреченской области в 1882 г. стал называться Омским, Восточно-Сибирский округ в 1884 г. был разделен на два округа — Приамурский и Иркутский.

С введением округов разделение войск на корпуса ликвидировалось. К концу XIX в. в России было 13 округов, границы которых определялись численностью войск, расположенных на территории округа: Петербургский, Финляндский, Виленский, Варшавский, Киевский, Одесский, Московский, Казанский, Кавказский, Туркестанский, Омский, Иркутский, Приамурский. Закаспийская область, хотя и имела свое управление, но была подчинена Туркестанскому округу. Донская область имела самостоятельное управление.

Схема 6

Структура Полевого управления частной полевой армии по Положению 1890 г.

Во главе округа стоял командующий войсками. В Петербургском округе он носил звание главнокомандующего гвардией и войсками Петербургского округа. На Кавказе ему было присвоено звание наместника Кавказа и главнокомандующего войсками округа.

Командующий округом через военно-окружной совет осуществлял руководство военным хозяйством, через штаб управлял войсками округа, а через остальные отделы обеспечивал руководство и снабжение всех родов войск.

Структура полевого управления показана по схеме 5.

Схема 5[600]

Территориальная военно-окружная система имела своим предшественником сложившиеся управления в Сибири и на Кавказе. В 1882 г. Милютин писал: «Для создания военных округов мы имели готовый образец не в иностранных государствах, но в устройстве наших же окраин, где с давнего времени существовала местная военная власть, достаточно самостоятельная… власть, объединяющая в себе начальствование и над войсками полевыми и местными и над местными органами хозяйственными»[601].

Военно-окружная система отвечала и условиям военного времени, ибо «вместе с мобилизацией войска распределяются на базисе театра войны, образуя корпуса и отряды той силы и того состава, какие будут необходимы по стратегическим соображениям», т. е. в округах были заложены возможности «иметь полевое устройство», и в случае необходимости округ превращался в полевое управление армией. Не забыл Милютин упомянуть также и о том, что своевременное проведение окружной реформы в Царстве Польском способствовало быстрому подавлению восстания. «Подавление вооруженного восстания потребовало особенной распорядительности со стороны местных властей»[602]. Успешное же решение этой задачи стало возможным благодаря наличию средств, «которые были предоставлены в распоряжение командующих войсками в округе и той степени власти, которой они были обеспечены»[603]. Хотя в общем структура местного управления и была отработана, однако вскоре пришлось вновь восстановить корпуса[604].

Восстановление корпусов не нарушало военно-окружной системы, которая позволила решить главные вопросы организации армии. За время существования округов была заложена прочная основа для развития полевых резервных войск. Окружная система дала возможность устранить недочеты комплектования, перейти к территориальной системе и готовить войска в духе новой тактики.

Подводя итоги организации округов, Милютин отметил все положительные стороны новой системы и подчеркнул, что дислокацию действующих войск и в мирное время следует согласовывать с стратегическими условиями военного времени, поэтому войска должны быть «сколь можно более сосредоточены ближе к западным границам»[605] и с таким расчетом, чтобы окружные управления могли сразу же превратиться в полевые армейские управления.

Наряду с военными округами были созданы также и другие органы местного управления[606]. В каждой губернии и уезде учреждалось управление воинского начальника, а в каждом районе комплектования — управление начальника местной бригады[607]. Подчиненное главному начальнику военного округа, местное управление стало необходимым после установления правильной системы подготовки резервов и введения закона о воинской повинности. Округа европейской России были разделены на 22 района комплектования запасных бригад, через которые шел с этого времени процесс призыва, подготовки запасных и комплектования маршевых частей. В мирное время в ведении местного управления находились все людские и материальные ресурсы, необходимые для развертывания запаса, а в военное — оно осуществляло мобилизацию[608].

К местному военному управлению были отнесены также управления крепостями и комендантские управления. Управление крепостями менялось в зависимости от состояния крепости. По мирному положению крепостью ведал комендант, имевший в своем распоряжении артиллерийское, инженерное, интендантское и медицинское крепостное управление. По военному положению, кроме этих органов, учреждались начальники отделов обороны, крепостной суд и крепостное казначейство. По осадному положению должен учреждаться совет обороны крепости.

Комендантские управления в городах выполняли функции военной полиции и вели учет военнообязанных, прибывающих в город. В уездах эти функции выполнял воинский начальник.

Полевое управление до русско-турецкой войны 1877–1878 гг. осуществлялось по «Положению о полевом управлении войск в военное время» 1868 г.[609], заменившему «Положение» 1846 г. Во главе армии стоял главнокомандующий войсками, имевший в своем распоряжении штаб главнокомандующего, состоящий из трех органов: управления генерал-квартирмейстера, управления дежурного генерала и железнодорожного отдела, ведающего сетью дорог всего театра войны. Главнокомандующий руководил деятельностью командующих армиями.

Каждая армия должна иметь свое полевое управление, в состав которого входили: полевой штаб армии; главные отдельные управления — управление интенданта армии, управление инспектора артиллерии, управление инспектора инженеров, управление главного полевого казначея, управление полевого главного контролера; второстепенные отделы — канцелярия полевого штаба, военно-госпитальный, военно-медицинский, полевого ветеринарного инспектора, главного уполномоченного красного креста отделы, затем управление этапами, дорожное управление, управление почт и телеграфов, управление транспортов, наконец, суд и кассационное присутствие.

Управление корпусом (с 1876 г.) строилось по принципу армейского управления. Управление отдельных отрядов определялось решениями главнокомандующего армией.

Хотя «Положение» 1868 г. и устранило многие недостатки прежней организации, тем не менее в нем оказалась слабо разработанной служба тыла[610]. Война 1877–1878 гг. показала необходимость устранения этого недочета, что и было осуществлено частично в ходе войны. В этой связи было издано «Положение об управлении сообщениями действующей армии и войсками, в тылу ее находящимися».

После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. в 1881 г. был издан устав о полевой службе, разработанный Г. А. Леером, который оставался без изменения до 1900 г. Наряду с этим в 1890 г. генералом П. Лобко было переработано «Положение о полевом управлении войск» (см. схему 6). Положение определяло порядок управления на театре военных действий, оно предусматривало возможность создания нескольких армий, общее руководство которыми осуществлял главнокомандующий. Этим самым предвосхищалась идея фронтового управления. Она стала предметом обсуждения совещания командующих округами в 1899 г. и утверждена после совещания 1902 г.

В приграничных военных округах во время войны по-прежнему должны были действовать военно-окружные управления как исполнительные органы командующего и полевого управления[611].

В случае продвижения армии через границу на занятой территории предполагалось учреждать военные генерал-губернаторства, подчиненные главнокомандующему и полевым органам управления.

Таким образом, к концу XIX в. вся система управления получила твердое основание. Центральный орган (министерство) сосредоточил в своих руках общие вопросы руководства войсками, местные же органы обеспечивали руководство войсками, дислоцированными в округах. При всем этом в установившейся военной организации был серьезный изъян. В стране не было постоянного органа, в котором решались все вопросы организации обороны государства в целом. И по этой причине приходилось создавать временные комитеты, призванные решать комплексные задачи в экстренном порядке. Комитеты, как правило, разрабатывали программу действий, предоставляя Военному и Морскому министерствам решать частные вопросы. В результате многие вопросы управления не были продуманы до конца и приходилось спешно разрешать их во время русско-японской войны 1904–1905 гг.

5 Общественно-политическое движение в армии и на флоте

Общественно-политическое движение в первой половине XIX в.

В классовом обществе армия всегда является орудием господствующего класса, при помощи которого решались вопросы внутренней и внешней политики. Правящие круги ревниво оберегали вооруженные силы от влияний, могущих поколебать те устои, на которых зиждились армия и флот. Но как ни старались правители России в этом направлении, как ни ограждали они войска от участия в общественно-политической жизни страны, все же им не удавалось осуществить эту задачу полностью.

Характеризуя этапы развития революционного движения в России, В. И. Ленин писал: «Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала — дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» — звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря, это — движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах»[612].

Армия и флот явились активными участниками каждого этапа революционной борьбы. Первым этапом революционного движения в армии и на флоте явилось восстание декабристов. Оно было подготовлено всем ходом исторического развития России конца XVIII — начала XIX в.

Огромное влияние на общественно-политическую жизнь в стране в целом и особенно в армии оказали войны с наполеоновской Францией. Отечественная война 1812 г. породила сложный комплекс явлений в России. Царь и его правительство понимали, что с Наполеоном нельзя вести борьбу лишь силами регулярной армии, без участия народа. Задача состояла в том, чтобы найти лозунги, отвечающие чувствам народа. Этим объясняется появление в Манифесте о сборе ополчения 1806 г. слов, что только народ «поставить может повсеместным ополчением непроницаемый оплот против враждебных сил, сколь бы они велики ни были»[613]. В то же время правительство принимает меры по охране внутреннего порядка. В 1805 г. возрождается Тайная экспедиция, переименованная в «Комитет 1807 г.», или Комитет общей безопасности. В его задачу входил не столько розыск французских агентов, сколько борьба с нарушением спокойствия и безопасности государства[614].

Угроза наполеоновского нашествия на Россию вынудила правительство развернуть идеологическую борьбу против захватчиков. В русской прессе появился ряд статей, целью которых было показать пагубность наполеоновской тирании и доказать необходимость мобилизации всех сил народа для борьбы с нею.

Особенно широко развернулась идейная борьба в ходе Отечественной войны. Война 1812 г. призвала на защиту страны лучшие силы. Мундир офицера носили и кадровые офицеры, и те, кто был уволен из армии при ее чистке Павлом I, и вновь пришедшие в армию молодые дворяне. Армия была полна горючим материалом и именно здесь стали формироваться новые прогрессивные идеи.

Крупным агитационно-пропагандистским центром стала походная типография, созданная при штабе армии. Ее руководители профессора Тартуского университета А. С. Кайсаров и Ф. Э. Рамбах понимали свою задачу широко: «Где ныне хотят побеждать, — писал Кайсаров, — там стараются прежде разделять мнения народа»[615]. Издаваемые штабом Кутузова листовки полны призывами послужить делу освобождения страны от захватчиков. В них описывались подвиги не только офицеров, но и солдат, а особенно крестьян. Простые люди, вставшие на защиту Родины, были объявлены «истинными или верными сынами отечества»[616]. Пропагандируемая борьба против наполеоновской тирании воспринималась в гораздо более широком плане и трансформировалась в идею борьбы против тирании и у себя в стране. «Идеи свободы, распространившиеся по всей стране, всеобщая нищета, полное разорение одних, честолюбие других, позорное положение, до которого дошли помещики, унизительное зрелище, которое они представляют своим крестьянам, — разве не может все это привести к тревогам и беспорядкам…? Может быть, революции столь же необходимы в жизни империй, как нравственные потрясения в жизни человека…»[617], — задавал себе вопросы молодой офицер Семеновского полка Александр Чичерин, а вместе с ним и другие его сверстники.

Таким образом, во время Отечественной войны 1812 г. зарождалась идея необходимости избавления как от внешней, так и от внутренней тирании. Оформление же и окончательная кристаллизация общественного сознания в этом направлении завершились во время заграничных походов. «1812 год, — отмечал М. И. Муравьев-Апостол, — а вовсе не заграничный поход создал общественное движение, которое было в своей сущности не заимствованным, не европейским, а чисто русским»[618]. И он справедливо отмечал: «Мы были дети 1812 года»[619]. Если до наполеоновских войн 1812–1815 гг. в среде офицерства еще имели место иллюзии о реформаторских стремлениях Александра I, то после Венского конгресса от них не осталось и следа. В то же время офицеры убедились в положительной роли многих буржуазных институтов, познакомились они также с деятельностью масонских лож, тугендбунда и других тайных обществ.

Придя к выводу о необходимости изменения существующего в России крепостнического строя, передовые офицеры стали искать пути его преобразования. Время с 1814 по 1820 г. и было периодом исканий форм создания революционной организации. Начало было положено в 1814 г. М. Ф. Орловым и М. А. Дмитриевым-Мамоновым, составившими проект организации «Орден русских рыцарей». Правда, дальше составления программы общества и разработки основ аристократической конституции дело не пошло, так как ни Орлову, ни Дмитриеву-Мамонову не удалось найти единомышленников, за исключением поэта-партизана Дениса Давыдова. Деятельность общества была прервана войной. Вновь М. Орлов вернулся к идее создания общества, когда русские войска возвратились из Франции. Участие в обществе приняли, кроме Дмитриева-Мамонова, Меншиков, С. П. Трубецкой, Л. В. Перовский, Вольховский, М. Горчаков, Литке и другие лица[620].

К этому же времени относится зарождение офицерской артели в Семеновском гвардейском полку Офицеры полка испросили разрешение у командира полка генерала Я. А. Потемкина собираться вместе, обедать и проводить свободное время за чтением книг и газет и обсуждением текущих политических событий. Потемкин не только разрешил эти собрания, но даже сам стал на них бывать. Когда Александр узнал об этом, он тотчас приказал прекратить «такого рода сборища»[621]. Хотя артель существовала недолго, все же она оставила след среди офицерства. По ее образцу в 1814 г. была создана «Священная артель» в среде офицеров квартирмейстерской части Генерального штаба. В эту организацию входили И. Г. Бурцов, А. Н. и М. Н. Муравьевы, И. И. Пущип, В. Д. Вольховский, А. В. Семенов и другие офицеры. На собраниях артели раздавалась острая критика существующих порядков в армии и в стране в целом[622]. Артель просуществовала около трех лет и прекратила свое существование в связи с созданием новой организации. Некоторое значение имели сложившиеся при штабах 1-й и 2-й армий образовательные кружки, в которых проводились «чтения и беседы о прочитанном и виденном»[623]. Так сложились первые преддекабристские организации.

Важную роль в оформлении политических взглядов будущих декабристов сыграло «Общество военных людей», возникшее как научная организация при Главном гвардейском штабе. Целью общества было «подготовлять членов для главного общества, не имеющего тогда своего образования». Общество использовало созданную при штабе специальную военную библиотеку. Начальник штаба генерал Сипягин благосклонно смотрел на это начинание и даже полагал; что ему принадлежит честь организации при этой библиотеке «Общества почетных и действительных членов, которого цель есть издание Военного журнала»[624]. В него вошли: Ф. Н. Глинка, А. Н. Муравьев, Н. Н. Муравьев, И. Г. Бурцов, М. К. Грибовский, Е. П. Оболенский и др. Общество возобновило издание «Военного журнала», редактором которого стал Ф. Н. Глинка. На страницах этого журнала выступали Бурцов, Муравьев, Раевский и другие прогрессивно мыслящие офицеры. Редакция журнала поставила задачу пропагандировать русское военное искусство, показывать подвиги русских полководцев и солдат и препятствовать восхвалению реакционной иностранщины.

Следует указать также на такие формы общения, как офицерские собрания, широко практикуемые при штабах 1-й и 2-й армий в период с 1815 по 1821 г. Здесь проводились чтения и беседы на различные военные и политические темы. На этих собраниях офицеры сближались между собой, лучше узнавали друг друга и устанавливали связи.

Первой крупной организацией, которая имела вполне определенную политическую программу, предусматривавшую установление конституционной монархии и ликвидацию крепостного права в России, стал «Союз Спасения». Он возник в 1816 по инициативе С. П. Трубецкого, А. Н. Муравьева и Н. М. Муравьева. Вскоре в это общество вступили М. И. Муравьев-Апостол, С. И. Муравьев-Апостол, И. Д. Якушкин, М. С. Лунин, Ф. Н. Глинка и П. И. Пестель. К началу 1817 г. в этой организации было до 30 чел. Руководители «Союза Спасения» в самом названии общества стремились подчеркнуть свои цели. Они хотели освободить Россию от крепостного права, которое могло привести страну к отсталости и гибели. В то же время у общества было и другое название — «Общество истинных и верных сынов отечества». В листовках 1812 г. так называли крестьян, вставших на защиту Родины от внешних врагов. Теперь пришло время борьбы против врага внутреннего, против крепостничества и абсолютизма — и участники движения стали так называть себя.

В задачу «Союза Спасения» входило добиваться «введения монархического конституционного правления»[625], а если царь это не сделает добровольно, то не исключалась возможность и насильственного ограничения самодержавия и даже цареубийство, писал И. Д. Якушкин[626]. Однако в конце 1817 г. общество распалось. Пожалуй, главной причиной этого было различное понимание путей реализации поставленных целей.

В 1817 г. исполнялось пятилетие со дня окончания Отечественной войны 1812 г. По этому случаю решено было провести торжества в Москве. Двор в сопровождении гвардии прибыл из Петербурга и оставался во второй русской столице довольно долгое время.

Участники распавшихся обществ не оставили мысли о необходимости преобразования России. Они продолжали собираться и в Москве. Встречи происходили на квартире полковника А. Н. Муравьева в шефском доме у Хамовнических казарм. Здесь они в начале 1818 г. сформировали общество «Союз благоденствия». В новое общество вошли А. Н. и Н. М. Муравьевы, С. И. и М. И. Муравьевы-Апостолы, П. И. Пестель, И. Д. Якушкин, М. С. Лунин и др. Общество приняло устав[627]. Во главе общества стояла Коренная управа. Исполнительным органом являлась Дума, состоявшая из 6 чел. «Союз благоденствия» делился на управы. Они были учреждены в Петербурге, Москве, Кишиневе, Тульчине и других городах и объединяли около 200 чел. Как и «Союз спасения», новое общество ставило своей задачей ликвидацию крепостного строя и установление представительного правления и конституции. О республике вопрос пока не ставился. Путь достижения этой цели лежал через создание тайных и легальных организаций, в задачу которых входила пропаганда нового свободного строя, формирование общественного мнения и постепенный переход от крепостничества к буржуазному строю. Участники общества были убеждены, что феодальная Россия «общим мнением всегда потрясена быть может и следовательно от общего мнения зависит»[628]. Для создания «общего мнения» как идеологической предпосылки перехода к новому общественному строю, обществу нужно стать массовой организацией. Необходимо отметить, что складывание этого общества падает на время усиления оппозиционных настроений в широких кругах, понимавших, что феодальные отношения себя изживают. Руководители «Союза» стремились опираться на эта круги. Это нашло отражение в уставе общества: «Союз не взирает на различие состояний и сословий: все те из российских граждан, дворяне, духовные, купцы, мещане и вольные люди… приемлются в Союз благоденствия»[629].

Общество не предполагало обращаться к народным массам. Оно хотело принести крепостному крестьянству освобождение сверху. Участников «Союза» страшили «ужасы» Французской революции. Общество развернуло довольно широкую антикрепостническую пропаганду через журналы «Сын отечества», «Дух журналов» и «Военный журнал».

Члены «Союза» старались использовать все формы получения легальной трибуны для пропаганды новых идей и для борьбы с реакцией, мракобесием и крепостничеством во всех его проявлениях. В этих целях был использован существовавший с 1815 г. литературный кружок «Арзамас».

М. Ф. Орлов вместе с Н. И. Тургеневым, П. А. Вяземским и Н. М. Муравьевым стали бороться за «образование общего мнения». В «Арзамасе» возникла идея создания легального журнала для распространения «мнений ясных и правильных», но эту задачу осуществить не удалось.

За новые формы общественных отношений боролись и другие общественные деятели. В 1818 г. в «Сыне отечества» была напечатана статья профессора А. П. Куницына «О конституции». Автор статьи ратовал за «представительный образ правления». Вслед за этим в 1818–1820 гг. Куницын выпустил две части своего труда — «Право естественное», в котором формулировалось философское кредо нового направления. Взгляды Куницына соответствовали взглядам декабристов. Через Н. И. Тургенева они постарались установить с этим ученым связь. К этому же времени относятся антикрепостнические выступления в печати известного статистика К. И. Арсеньева и других профессоров Петербургского университета. Пропаганда новых идей шла довольно успешно. Значительная часть офицеров гвардии почти открыто выражала сочувствие революционным событиям в Пьемонте, Испании и особенно в Греции. В середине 1820 г. Бессарабия стала центром тайного греческого общества «Фелики Этерия». Дом братьев Кантакузинов стал местом, где русские офицеры встречались с организаторами греческого движения — А. Ипсиланти и др.[630] Возникла даже идея, что 16-я дивизия М. Ф. Орлова окажет помощь повстанцам: «Ежели б 16-ю дивизию пустили на освобождение, — писал Орлов А. Н. Раевскому, это было бы не худо»[631]. Орлов и другие считали, что уже настало время переходить к активным действиям и у себя в России. Участников «Союза» уже не удовлетворяли «конституционные мечтания», они хотели большего.

На совещании Коренной управы в 1820 г. был заслушан доклад одного из самых деятельных членов «Союза» — П. И. Пестеля — о государственном устройстве. Являясь страстным сторонником республиканской формы правления, Пестель убедил участников совещания активно бороться за народное представительное государство путем революционного военного переворота. Но существующая организация не годилась для осуществления «военной» революции. В ее состав входили и те, которых пугала перспектива революционной борьбы. Они хотели лишь реформ. Вот почему встал вопрос о ликвидации «Союза благоденствия».

Правительство Александра I было серьезно обеспокоено возможностью проникновения в Россию революционных идей с Запада. На конгрессе в Троппау участники «Священного союза» выработали ряд мер борьбы с распространением революционной идеологии. Вернувшись в Россию, Александр I убедился, что свободолюбие проникло в оплот трона — гвардию.

После возвращения гвардии из заграничного похода 1813–1814 гг. в отдельных полках установились гуманные порядки. В Семеновском полку отменили физические наказания. Александр I усмотрел в этом проявление «вольнодумного духа». В апреле 1820 г. в Семеновский полк был назначен командиром полковник Ф. Е. Шварц, который за пять месяцев своего командования умудрился назначить 44 провинившимся солдатам 14 250 палочных ударов. Наказаниям подвергались и герои войны 1812 г. В полку нарастало недовольство, которое готово было вылиться в прямое неповиновение. Поводом для этого явился случай оскорбительного отношения к солдату Бойченко во время утреннего осмотра 16 октября 1820 г. Обходя строй солдат, Шварц заметил, что у Бойченко не были застегнуты все пуговицы на мундире. Он подошел к Бойченко, плюнул ему в лицо, а затем повел солдата вдоль строя и приказал солдатам тоже плевать на провинившегося. Этот случай переполнил чашу терпения солдат. Вечером после переклички солдаты первой «государевой» роты самовольно построились в казарме и вызвали ротного командира капитана Кашкарова. Они просили его доложить по команде о недовольстве установившимся жестоким порядком, тяжелыми учениями и запрещением в свободное время ходить на работы для заработка. Кашкаров доложил Шварцу о происшествии в его роте. Шварц донес о протесте 1-й роты командиру бригады вел. кн. Михаилу и командующему гвардейским корпусом гене залу Васильчикову. Решено было арестовать «бунтовщиков». Вечером 17 октября рота без оружия была направлена в штаб корпуса. Все попытки узнать зачинщиков были безрезультатны. Тогда роту под конвоем направили в Петропавловскую крепость. Поскольку 1-я рота должна была идти в караул, Шварц приказал направить вместо нее по 20 чел. из других рот 1-го батальона полка.

О событиях стало известно всему полку. Полк отказался повиноваться, была сделана попытка захватить Шварца и расправиться с ним. Но ему удалось спрятаться. Офицеры полка, в том числе участники декабристской организации, не вмешивались в это «дело». Декабристы считали, что для широкого выступления обстановка неблагоприятна и не использовали момент. Волнения продолжались даже после того, как Шварц был отстранен от командования полком. Семеновцы требовали освобождения 1-й роты. Тогда был арестован весь полк[632]. Волнения охватили гвардию. Среди полков распространялись прокламации с протестом против угнетения солдат и тяжелого положения крестьян. В найденной в Преображенском полку прокламации царь прямо назывался «сильным разбойником», грабителем своего народа[633]. Следствие тянулось долго, так как солдаты держались стойко и не выдавали «зачинщиков». Их имена удалось установить только путем провокации. 24 солдата осудили к ссылке на каторжные работы, 9 из них прогнали шесть раз сквозь строй 1 000 солдат. Приговор был приведен в исполнение на территории Охтенского завода. Более 400 солдат были осуждены на поселение, остальных решили направить на службу в Сибирь, на Кавказ и в Польшу. Отданы были под суд и офицеры, причастные к «делу»: командир батальона капитан Вадковский, командир 1-й роты Кашкаров и командиры взводов Щербатов и Ермолаев. Следствие продолжалось еще шесть лет. Наконец в 1826 г. было вынесено решение направить участников выступления на службу в Кавказский корпус. Полк был заново укомплектован.

Выступление Семеновского полка явилось первым крупным выступлением против крепостничества. Царь был убежден в том, что волнения в Семеновском полку явились результатом влияния каких-то тайных обществ: «Я его приписываю тайным обществам, которые по доказательствам, которые мы имеем, в сообщениях между собою и коим весьма неприятно наше соединение и работы в Троппау»[634].

Александр был встревожен докладом командира гвардейского корпуса И. В. Васильчикова о невозможности послать русские войска для подавления революционного движения в Пьемонте. «Офицеры не желают идти против неаполитанцев… — докладывал генерал. — Число говорунов слишком велико, чтобы заставить их молчать. Революция в умах уже существует, и единственное средство не потопить корабля, это не натягивать больше парусов, чем ветер позволит»[635]. Александр I приказал Аракчееву усилить наблюдение за гвардией. Возникла идея создать для этой цели тайную полицию. «Офицеры посещают общества, — говорилось в документе, — имеют связи; беспокойное брожение умов по всей Европе, особенно со времени последних происшествий, может вкрасться и к нам… Словом, при теперешнем положении дел совершенно необходимо иметь военную полицию при гвардейском корпусе для наблюдения войск, расположенных в столице и ее окрестностях»[636]. Положение о тайной военной полиции было утверждено Александром в Лайбахе в начале 1821 г.[637] Наблюдение возлагалось на лиц «испытанной скромности и благонамеренности… которые бы отлично, прикрыв себя рассуждениями и беспечностью, умели вкрадываться в других»[638].

Тайная полиция явилась органом крепостного режима, выразителем которого был Аракчеев. Ему царь Александр I доверял управление страной во время своего отсутствия. Для режима аракчеевщины характерно планомерное и беспощадное проведение крепостнической реакции во всех звеньях государственного организма. С реакцией были связаны притеснения общественной жизни и преследование всех проявлений свободомыслия. Особенно настойчиво насаждал Аракчеев свои порядки в армии, чтобы искоренить в ней проявление прогрессивных начал. На первый план была поставлена тупая муштра — как средство отвлечения солдат и офицеров от жизни, восстановлена палочная дисциплина павловских времен и мордобой, попиравшие человеческое достоинство. Наушничество и доносы превратились в систему.

Казалось, все делалось для превращения армии в послушную машину. Царь успокоился. Всех крамольников убрали из Петербурга, а о событиях в Семеновском полку запретили упоминать. Подробности о «бунте» передавались из уст в уста как легенда, и тем острее был интерес к этому событию, проявляемый в армии и на флоте. В этом организаторы расправы вскоре убедились. Из всех полков, куда были направлены опальные семеновцы, стали поступать сведения о «разлагающем влиянии», которое они оказывали на солдат. Особенно это почувствовалось на Кавказе, на Украине и в Польше. По этому поводу вел. кн. Константин писал И. И. Дибичу: «Я всегда был того мнения, что несчастная была принята мера, что эту заразу Семеновского полка распустили по всей почти армии»[639]. Протесты против насаждения аракчеевщины продолжались. В 1821 г. против крепостнических порядков в Литовском гвардейском полку выступила группа офицеров. Вел кн. Константин Павлович отдал их под суд. К смертной казни были приговорены M. И. Пущин, П. А. Габбе и Веригин, но затем казнь была заменена разжалованием этих офицеров в рядовые[640].

В следующем году произошла так называемая «Норовская история». На смотру Лейб-гвардии егерского полка в феврале 1823 г. шеф бригады вел кн. Николай Павлович выразил недовольство строевой подготовкой 3-й роты ее командиру штабс-капитану В. С. Норову. Оскорбительная форма замечания вызвала возмущение офицеров всего полка. Они потребовали от вел. кн. отдать «сатисфакцию Норову». Не получив удовлетворения, 20 офицеров подали рапорт об увольнении из полка с переводом их в армию[641].

Все эти события не прошли бесследно и для участников «Союза благоденствия». Особенно большое впечатление произвело неповиновение солдат в Семеновском полку. Семеновская история ускорила процесс поляризации в обществе. Она отрезвила либералов, мечтавших о революции без участия народа, с другой стороны, она убедила радикалов в необходимости ускорения событий, поскольку в армии создавались благоприятные условия для выступления. Спустя несколько лет К. Ф. Рылеев, делясь с Н. В. Басаргиным мыслью о возможности привлечения солдат к восстанию, говорил: «Один подобный случай, а именно неповиновение Семеновского полка, был уже пропущен… не должно повторять ошибок»[642]. На московском съезде в январе 1821 г. было решено распустить «Союз благоденствия» и отказаться от либерально-просветительной пропаганды. Довольно значительная часть либералов отошла от движения. Это решение стало известно царю, и, несомненно, оно способствовало притуплению внимания военной полиции, которая довольно долго не могла обнаружить новую революционную организацию, возникшую вместо «Союза благоденствия». А между тем на месте ликвидированного «Союза благоденствия» возникло два новых общества — «Северное» и «Южное».

Южная управа «Союза благоденствия», сферой действия которой была 2-я армия, расквартированная на Украине и в Бессарабии, направила на январский съезд двух представителей, подполковников И. Г. Бурцова и Н. Комарова. Вернувшись со съезда, Бурцов созвал Южную управу и объявил о решении съезда распустить общество.

После бурных прений решено было не соглашаться с решениями съезда о роспуске «Союза благоденствия» и сохранить тайную организацию, которую возглавили три директора. П. И. Пестель, А. П. Юшневский и Н. М. Муравьев (последний — для связи с формирующимся Северным обществом). Руководители Южного общества приняли республиканскую программу и поставили задачу совершить «военную» революцию.

Северное общество сформировалось лишь в 1822 г. после возвращения Гвардейского корпуса из Литвы, где он был расквартирован с осени 1821 г. Тотчас по возвращении в Петербург члены бывшего «Союза благоденствия» объединились в новое общество. Эту организацию возглавил Никита Муравьев. В нее вошли С. П. Трубецкой, М. С. Лунин, И. И. Пущин, Е. П. Оболенский, Н. И. Тургенев и др. Это была хорошо законспирированная организация. Нужно подчеркнуть, что обе эти организации считали, что они составляют две части целого и поэтому полагали необходимым действовать совместно. «Я утверждал, — говорил на следствии Пестель, — что Северное и Южное общества составляют одно, потому что они оба суть продолжение «Союза благоденствия»[643].

Подтверждал это в своих показаниях и Н. Муравьев. Он говорил, что декабристские организации возникли «из одного и того же корня»[644]. Однако вначале руководители Северного общества не разделяли радикальных взглядов южан и скорее склонялись к умеренным воззрениям своего главы Н. Муравьева, пропагандировавшего идею конституционной монархии.

Обе части общества довольно сильно выросли. Более энергичным был рост Северного общества вследствие того, что полки Гвардейского корпуса были компактно расположены в Петербурге. Здесь же, в Петербурге и Кронштадте, стоял Балтийский флот. Особенно сильные офицерские организации были в Гренадерском, Измайловском и Московском гвардейских полках. Туда входил и кружок молодых морских офицеров. В большинстве своем они были республиканцами. «Никто никогда и не доказывал, — показывал на следствии Д. И. Завалишин, — или не убеждал об республиканском образе, ибо сие было не нужно, потому что на сей счет спора не было».

Интенсивно росло и Южное общество, особенно в 1824–1825 гг., когда в его состав влилось «Общество первого согласия», сформировавшееся в 1818 г. и переименовавшее себя в 1823 г. в «Общество соединенных славян». Правда, члены этого общества считали, что «никакой переворот не может быть успешен без согласия и содействия целой нации», они настаивали на вовлечении в движение широких кругов народа, полагая необходимым превратить его в массовое, ибо военные революции хотя и «быстрее достигают цели, но следствия оных опасны: они бывают не колыбелью, а гробом свободы, именем которой совершаются»[645]. Тем не менее «славяне» решили поддержать движение. Южному обществу стало известно о наличии какой-то тайной организации и в Кавказском отдельном корпусе. По поручению Верховной думы Южного общества на Кавказ отправился С. Г. Волконский стараться узнать «о дошедшем до нас слухе, что на Кавказе и в самой главной квартире в Тифлисе существует общество, имеющее целью произвести политический переворот в России»[646].

О наличии организации в корпусе Волконскому сообщил А. И. Якубович. Он заявил: «Действуйте, и мы тоже будем действовать, но каждое общество порознь, а когда придет пора приступить к явному взрыву, мы тогда соединимся»[647].

На раздельном существовании Якубович настаивал на случай неудачи выступления. «В случае неудачи вашей мы будем в стороне и тем будет еще зерно, могущее возродить новую попытку»[648].

К концу 1825 г. декабристская организация составляла крупную силу. «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и наций, прикосновенным к делу, произведенному высочайше утвержденной 17 декабря 1825 года Следственной комиссией» включал 570 фамилий[649]. В список не вошли 9 офицеров Черниговского полка и примерно 20 офицеров, привлеченных позднее. Руководители декабристов делали ставку на военных. На следствии по показаниям Пестеля выявилось, что общество «имело желание как можно более начальников войск обратить к своей цели и принять в свой Союз, особенно полковых командиров… Желало также и прочих начальников в общество приобрести: генералов, штаб-офицеров, ротных командиров»[650].

К деятельности в обществе было привлечено 17 генералов, 115 штаб-офицеров и 315 обер-офицеров. Под влиянием декабристов находилось 40 из 256 полков русской армии[651].

Первые два года после реорганизации ушли на выработку платформы союза. Н. Муравьев составил программу, получившую название «Конституция». Ее автор полагал, что новая Россия должна стать конституционной монархией при одновременном федеральном устройстве. Крепостное право уничтожалось[652]. Сравнительно скромные реформы, намечаемые в «Конституции» Муравьева, не удовлетворяли более радикально настроенных членов Северного общества, влившихся в период с 1823 по 1824 г. В 1823 г. в общество был принят поэт К. Ф. Рылеев, являвшийся страстным республиканцем, таких же взглядов придерживались А. А. Бестужев, В. И. Штейнгель и другие члены общества. Группа Рылеева возобладала в Северном обществе после отъезда на некоторое время из Петербурга С. Трубецкого и Н. Муравьева. В Северной думе, являвшейся распорядительным органом Северного общества, главную роль стали играть К. Рылеев, А. и Н. Бестужевы и Е. Оболенский. С этого времени Северное общество стало действовать более активно.

Наиболее демократический характер носил проект конституции, составленный П. И. Пестелем в Южном обществе. Он получил название «Русская Правда». По этому проекту Россия становилась республикой.

«Русская Правда» также декларировала немедленную ликвидацию крепостного права, которое «есть дело постыдное, противное человечеству». Все граждане «без всякого изъятия» должны пользоваться равными правами. Каждый мог выбирать и быть избранным без соблюдения ценза оседлости, грамотности или имущества. Служба в армии объявлялась священной обязанностью граждан. Таким образом, проект конституции П. И. Пестеля радикализмом требований значительно отличался от «Конституции» Муравьева.

По существу члены общества так и не пришли к единой точке зрения, хотя Пестель и делал попытку в этом направлении. Весной 1824 г., будучи в Петербурге по служебным делам, он привез с собой «Русскую Правду». Обсуждение ее выявило серьезные расхождения во взглядах членов Северного общества. Пестелю не удалось добиться, чтобы его проект конституции стал идейной платформой всего общества. Отсутствие единства в идеологической области привело к отсутствию единства действий во время восстания и в конечном счете к крушению военной революции. На 1826 г. планировался съезд, на котором предполагалось принять единую платформу.

Существовал ли у декабристов конкретный план действий? Да, существовал. В начале 1825 г. С. Трубецкой направился в Киев по служебным делам. Здесь он повел переговоры о совместном выступлении Северного и Южного обществ. Соглашение состоялось после того, как Трубецкой заявил о согласии северян установить республиканскую форму правления в итоге революционного переворота. Здесь был подготовлен «Манифест к русскому народу», который должен был принять Сенат после революции. «Манифест» предусматривал созыв Учредительного собрания для принятия конституции и избрания нового правительства[653]. «Манифест» декларировал буржуазные свободы — слова, совести и печати. Согласно плану, предполагалось собрать гвардейские полки на Петровской площади, овладеть Арсеналом, занять Петропавловскую крепость и, наконец, принудить Сенат принять «Манифест» и объявить об уничтожении монархического строя в России.

Декабристы полагали, что основной силой, способной осуществить переворот, должна быть армия. В то же время ряд руководителей восстания считал, что переворот должен быть поддержан и гражданским населением. «Только тогда он будет прочен, — доказывал, по словам Д. И. Завалишина, Рылеев, — ежели переворот сделается военною силою, то власть и останется в ее руках, и это весьма ненадежно: сейчас можно сделать контрреволюцию… Власть в руках военных, соединенная с силою, опасна»[654].

Декабристы боялись самостоятельных выступлений солдатских масс, считали необходимым их участие в движении лишь под руководством офицеров. «Все мы видели очень хорошо, что предпринимать что-либо, не имея никакой надежды на солдат, было бы безрассудно»[655], — говорили участники восстания, но боялись до конца раскрыть солдатам свои цели. Хотя агитация среди солдат и матросов считалась опасной, тем не менее она стала проводиться как на юге, так и на севере после волнений в Семеновском полку. Так, например, майор В. Ф. Раевский, рассказывая солдатам своей роты об этом событии, сказал: «Вот, ребята, как должно защищать свою честь, и если кто вас будет наказывать, то выдьте 10-ть человек вперед и, уничтожа одного, спасете двести»[656]. По данным тайной полиции, на уроках Раевский вел революционную пропаганду через дивизионную школу[657]. Вскоре он был арестован и сослан в Сибирь[658].

Большое впечатление произвели на солдат приказы командира 16-й дивизии М. В. Орлова об искоренении в полках побоев. Орлов обязывал офицеров «быть часто с солдатами, говорить с ними, внушать им все солдатские добродетели, пещись о всех их нуждах, давать им пример деятельности и возбуждать любовь к Отечеству, поручившему им свое охранение и свою безопасность». Завершался этот параграф приказа словами: «Я сам почитаю себе честного солдата и другом и братом»[659].

Осенью 1825 г. Александр 1 выехал из Петербурга. Во время путешествия он заболел и 19 ноября умер в Таганроге. Поскольку у царя не было детей, то формально престол должен был перейти к его брату вел. кн. Константину. Однако последний задолго до этого отрекся от права наследования престола в пользу вел кн. Николая. Об этом знал лишь весьма узкий круг людей. Константин официально числился наследником, 27 ноября войска были приведены к присяге ему. Присягнул Константину и вел. кн. Николай, поскольку из Варшавы не поступили сведения об официальном отречении Константина. Одновременно и Константин принес присягу Николаю. Не дожидаясь получения отречения Константина, Николай I объявил себя императором и назначил на 14 декабря день «переприсяги». Так создалось междуцарствие, которое руководители Северного общества решили использовать. На совещании 13 декабря было решено вывести войска на Петровскую (Сенатскую) площадь, окружить Сенат, направить туда делегацию в составе К. Ф. Рылеева и И. И. Пущина, которая предъявит требование объявить царя низложенным и принять «Манифест», затем созвать Учредительное собрание, ввести новую конституцию и избрать правительство. Диктатором (т. е. руководителем) восстания был избран кн. С. П. Трубецкой[660].

Решение о выступлении было отправлено — в Московскую управу и Южное общество. Руководители восстания были уверены в успехе. Но еще до восстания план стал рушиться. Каховский рано утром 14 декабря отказался убить Николая. Вслед за этим Якубович, которому было поручено захватить Зимний дворец, отказался вести войска, так как боялся, что солдаты и матросы могут убить Николая I. Стал колебаться и сам диктатор Трубецкой, хотя он и не сложил с себя полномочий. Наступило утро 14 (26) декабря. Все члены Северного общества прибыли к своим полкам. Присяга должна была проводиться по местам расположения казарм. Конногвардейский и Семеновский полки присягнули сразу. Присягнули также, хотя и не без трений, в Преображенском и Измайловском полках. Отказались от присяги Московский и Гренадерский полки и Морской экипаж. Они вышли на Петровскую площадь и стали в каре, дожидаясь приказа от руководителей восстания о дальнейших действиях. И вот в критический момент оказалось, что Трубецкой не прибыл на Петровскую площадь. Время было упущено. Сенат принял присягу и разошелся. Нужно было менять план действий и брать Зимний дворец, но никто не решился дать об этом приказ. В среде руководителей рождалась неуверенность и растерянность. Попытки Рылеева и Пущина найти «диктатора» были безуспешны. Трубецкой уехал в Главный штаб и не показывался. Когда Дума назначила, наконец, командовать восставшими кн. Е. П. Оболенского, то было уже поздно. Император смог организовать свои силы и перешел в наступление.

Николай узнал о готовящемся заговоре еще 12 декабря. Об этом ему сообщил генерал Я. Ростовцев, которого пытались привлечь на свою сторону декабристы. Еще раньше от генерала К. И. Дибича поступили данные о подготовке заговора на юге страны. Вот почему Николай не был захвачен врасплох. Когда стало известно о сосредоточении войск повстанцев на Петровской площади, царь стал принимать меры, чтобы изолировать их и не допустить присоединения других частей. В этих целях у Зимнего дворца были расположены кавалергарды и преображенцы, а Петровскую площадь окружили конногвардейцы, павловцы и коннопионеры. Царь не был уверен в успехе и действовал осторожно. Попытки разъединить стоявшие на площади в каре полки не увенчались успехом. Все пять атак были отбиты восставшими. При этом атакующие вовсе не проявляли активности, а атакуемые стреляли вверх. Все ожидали темноты, когда солдаты других полков хотели присоединиться к восставшим. Восставших поддерживало и то, что вокруг Сенатской площади собралось до 30 тыс. простых людей, и они были готовы строить баррикады. Когда контакт между толпой и восставшими стал явным и возникла угроза народной революции, Николай I применил артиллерию. Было убито 80 чел. Восстание было подавлено. «Мы более всего боялись народной революции»[661], — говорил А. А. Бестужев, и это привело к крушению восстания. Страх перед народом помешал организаторам восстания действовать решительно, чтобы осуществить свой план.

Расправа началась на следующий день, когда были арестованы почти все участники восстания. В этот день в казематах Петропавловской крепости очутилось 600 чел., аресты же продолжались еще долгое время[662].

Готовились к восстанию и в Южном обществе, здесь разрабатывались планы активного выступления уже в 1823 г. Н. А. Бестужев, И. Е. Швейковский, В. С. Норов и С. И. Муравьев-Апостол предполагали активно выступить во время предстоящего смотра Александром I 9-й пехотной дивизии в Бобруйской крепости. Мы, показывал Муравьев-Апостол, «положили овладеть государем, и потом с дивизиею двинуться на Москву. Сие осталось без исполнения по недостаткам средств»[663]. И хотя Александр I приехал на смотр и даже выразил удовлетворение состоянием 3-го корпуса[664], замысел не был осуществлен потому, что он не был согласован со всеми управами Южной директории. Васильковская управа нашла этот замысел хорошим и разработала план выступления на 1824 или 1825 г. во время маневров у Белой Церкви. Разработанный план был доложен Пестелю. Оп его одобрил, но считал нужным сочетать выступление на юге с одновременным выступлением в Петербурге.

Во время обсуждения плана на съезде в Киеве в январе 1825 г. сформировалась идея «военной» революции. Считалось возможным поднять весь 3-й пехотный корпус, убить царя, а затем двинуться к столице. В Петербурге Северное общество должно было в это время поднять армию и флот, чтобы заставить Сенат приступить к преобразованиям[665]. Срок восстания окончательно определен был на 1826 г., на время сборов в Лещинских лагерях.

Неожиданная кончина царя вынудила руководителей Южного общества форсировать подготовку восстания. По новому плану было решено поднять 3-й корпус, арестовать штаб-квартиру 2-й армии и дальше действовать по обстоятельствам. Но правительству стали известны эти планы по доносу Шервуда и Майбороды. В штаб 2-й армии прибыл генерал Чернышев и стал производить аресты уже 13 декабря. В этот день были арестованы Пестель и Юшневский, а затем и Барятинский. Тульчинская управа была обезглавлена. Каменская управа бездействовала. Ее глава генерал Волконский отказался поднять 19-ю пехотную дивизию. Лишь руководители Васильковской управы С. Муравьев-Апостол и М. Бестужев-Рюмин успели опередить аресты и как только получили сведения о восстании в Петербурге, решили во время присяги поднять Черниговский полк. Дело ускорило прибытие в полк жандармского офицера Ланга с предписанием арестовать Сергея и Михаила Муравьевых-Апостолов, что и было сделано командиром полка Гебелем. Сподвижники Муравьевых подняли полк, солдаты освободили арестованных и 30 декабря заняли Васильков, а затем двинулись к Белой Церкви.

Николай I, опасаясь развития восстания, приказал подавить его силой. Когда Черниговский полк подошел к Белой Церкви, то верные правительству части окружили восставших у села Устинова. Муравьев приказал «солдатам не стрелять, а итти прямо на пушки». Полк двинулся в атаку и был остановлен огнем артиллерии в упор. Борьба была неравной. В результате разгрома черниговцев было убито и ранено 5 офицеров и 26 солдат[666]. В плен было захвачено более 1 тыс. чел.

Причастными к восстанию Черниговского полка были 1 164 чел. Из них непосредственно черниговцев было 967, бывших семеновцев — 110, из других полков — 41 и из 8-й артиллерийской бригады — 26 чел.

Следственная комиссия приняла решение прогнать сквозь строй 12 раз 6 человек, от 1 до 6 раз — 180 чел., направить на Кавказ — 398 чел. и в сибирские полки — 21 чел.[667]

Суд над декабристами длился почти полгода. Царь сам допрашивал арестованных в залах Эрмитажа в присутствии следственного комитета. Суд проходил в глубокой тайне.

Во время следствия участники восстания вели себя стойко и смело. Почти все они говорили, что действовали сознательно во благо Родины. Об этом же они писали и после опубликования приговора. Так, П. И. Пестель перед казнью писал: «Я страстно любил мое Отечество, я желал его счастья с энтузиазмом, я искал этого счастья в замыслах, которые побудили меня нарушить мое призвание»[668].

Из 579 чел., преданных суду по этому делу, 5 чел. поставили «вне разрядов» и приговорили к казни. Это были П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, М. П. Бестужев-Рюмин, С. И. Муравьев-Апостол и П. Г. Каховский. По первому разряду было осуждено 121 чел.[669] Казнь состоялась на рассвете 13 июля 1826 г. па кронверке Петропавловской крепости.

Полки, участвовавшие в восстании, были расформированы, значительная часть солдат была наказана шпицрутенами. Из осужденного 2 031 солдата составили Сводный гвардейский полк и направили его своим ходом на Кавказ. Разжалованных офицеров распределили в разные полки на Кавказ, в Сибирь и Финляндию.

Следствие показало, что движение декабристов охватило гораздо более широкие круги, чем предполагалось. В. Одоевский справедливо отмечал, что в восстании «участвовали представители всего талантливого, образованного, знатного, благородного, блестящего в России»[670]. Правительство Николая было озабочено теперь тем, как показать Европе, что заговор не носил всеобщего характера. Вот почему от наказания были освобождены сыновья наиболее видных генералов и государственных сановников: Н. Д. Сенявин, И. П. Коновницын, Л. П. Витгенштейн, Н. Н. Депрерадович и др.

По окончании суда Николай I приказал опубликовать «Донесение следственной комиссии», в задачу которого входило дать официальную версию «заговора». Публикуя этот документ, правительство шло на прямой подлог. В «Донесении» отсутствовало главное, в нем не было изложения идей, за которые боролись декабристы. Умолчав о стремлении декабристов покончить с крепостничеством и ликвидировать абсолютную монархию, члены комиссии оставили лишь указание на «преступный умысел» совершить цареубийство.

В последующие годы в России было запрещено что-либо писать о декабристах. «Развитие было прервано, все передовое, энергическое вычеркнуто из жизни», — писал А. И. Герцен[671].

Гибель декабристов — это гибель военных талантов, гибель цвета русской военной интеллигенции. Дальновидные государственные деятели, к мнению которых прислушивались в стране, пытались спасти их или, во всяком случае, использовать их знания в интересах страны. Так, известный экономист адмирал Н. С. Мордвинов предложил собрать декабристов в одном месте в Сибири и предоставить возможность заниматься положительными науками — физикой, химией, математикой и т. п., чтобы способствовать процветанию этого края. «Можно было Вы, — писал он Николаю I, — образовать из них академию, при условии, чтобы члены ее занимались лишь вышеназванными науками и чтобы в библиотеке академии находились только книги, посвященные положительным знаниям»[672]. Но Николая I больше всего страшила возможность распространения просвещения в России, которое было источником «прозрения людей». Декабристам было назначены для ссылки в Сибирь не крупные, а глухие места, исключавшие возможность их общения.

Разгром декабрьского восстания. Расправа с участниками этого движения дали основание п правительству считать, что с крамолой в стране покончено. Николай I беспокоился об одном, чтобы революционное движение не затронуло широкие круги армии. Список осужденных по первому разделу был отпечатан и разослан в войска. За «прикосновенными к известному событию» было установлено бдительное наблюдение[673].

В силах Николая I было приказать забыть о декабристах, но не в его силах было остановить разложение крепостнического строя и утверждения новых, буржуазных отношений в результате развития производительных сил в стране. Правительство Николая I старалось сделать все необходимое для сохранения крепостнических порядков. Между тем борьба против крепостничества все более расширялась. В 1826–1834 гг. было 148 крестьянских выступлений, в 1835–1844 гг. число их возросло до 216, а в 1845–1854 гг. Министерство внутренних дел насчитало уже 348 выступлений.

Довольно сильно потрясли николаевскую Россию Севастопольское восстание и восстание военных поселений. Севастопольское восстание, вспыхнувшее стихийно в связи с эпидемией в 1830 г., захватило Севастополь и Черноморскую эскадру. Но поскольку восстанием никто не руководил и сами восставшие не знали, что им нужно делать, то правительству удалось задушить движение. По этому делу было осуждено 1 580 чел.[674] Испуганный Николай приказал, чтобы «несчастное происшествие, в Севастополе случившееся, до времени не было разглашаемо»[675].

Особенно грозным симптомом проявления недовольства крестьян явились волнения военных поселений 1831 г. Еще Александр I стал насаждать военные поселения сразу же после окончания Отечественной войны и заграничных походов. Особенно по душе эта идея пришлась Николаю I. Он счел необходимым укреплять и развивать эту форму устройства войск. Правительство Николая I до 1831 г. проявляло интерес к поселениям, и только грозные восстания умерили пыл царя.

Доведенные до отчаяния солдаты военных поселений не раз пытались восставать против своих угнетателей. В 1826 г. взбунтовалась гренадерская рота Аракчеевского полка. По этому делу было осуждено 30 чел.

Еще более серьезное выступление было в Чугуеве, где восстало два полка. После усмирения было арестовано 1 104 чел. из Чугуевского и 899 чел. из Таганрогского полков. Из них 313 чел. преданы военному суду, который приговорил 275 чел. «к лишению живота». Смертная казнь была заменена Аракчеевым 12 тыс. шпицрутенов для каждого осужденного. Избиение состоялось 18 августа. Вначале было наказано 40 чел. Из них 20 умело до конца истязания. Вновь волнения проявились в селе Шебелинке в Слободской Украине. Волнения были подавлены силою оружия. Само село было сметено огнем артиллерии, а жители его подверглись массовым избиениям. В 1829 г. отмечается восстание в округе поселенного Серпуховского полка, которое отличалось своей организованностью и упорством[676].

Самым серьезным было восстание новгородских военных поселян в 1831 г. Оно грозило превратиться в массовое выступление крестьян и поселенных солдат против аракчеевского режима[677]. Восстание началось 11 июля 1831 г. в Старой Руссе и захватило значительную территорию. Известие о восстании привело столицу в волнение. Для подавления восстания в район поселений были направлены войска. Начались массовые аресты, а затем новгородская следственная комиссия приступила к работе. В течение полугода шло следствие и суд. По суду было наказано 3 960 чел. В процессе наказания было запорото кнутом и забито насмерть шпицрутенами только по округам Старорусского уезда 129 чел., приблизительно столько же было убито в других округах. Остальные же после наказания были сосланы в Сибирь, на Кавказ и в другие места. В ноябре 1831 г. округа военных поселений были переименованы в округа пахотных солдат[678].

Крестьянские и солдатские волнения не могли не найти отклика в обществе. Вторая четверть XIX в., по выражению Герцена, была временем «наружного рабства и внутреннего освобождения». Этот. процесс проявлялся в самых различных формах. Едва закончила свою работу следственная комиссия по делу декабристов, как одно за другим стали поступать сведения либо о существовании новых тайных организаций, либо о новых выступлениях, либо о распространении запрещенных произведений, прямо или косвенно относящихся к делу декабристов.

Так, в Бобруйской крепости сделал попытку поднять батальон, а затем и весь Полтавский полк прапорщик Трусов и другие офицеры этого полка. Сам Трусов, по свидетельству декабриста Горбачевского, являлся членом Южного общества, и его попытка 6 декабря 1826 г. поднять восстание явилась запоздалым отголоском декабристского движения[679].

В 1827 г. в Москве было открыто тайное общество братьев Критских. На организацию общества Петра Критского и его товарищей толкнула «погибель преступников 14 декабря», говорилось в материалах следствия. По приказу Николая без всякого суда всех шестерых участников кружка заточили бессрочно в Шлиссельбургскую крепость, а спустя несколько лет направили в войска рядовыми.

В том же году возникло Оренбургское тайное общество, объединившее более 30 чел., из которых 20 были офицерами Оренбургского гарнизонного полка, Оренбургского казачьего полка и других частей, дислоцированных в Оренбурге. Общество не успело развернуть свою деятельность. Члены его были арестованы по доносу И. Завалишина, отбывавшего наказание за ложный донос в Оренбурге. По делу было привлечено около 80 чел.[680]

В 1828 г. в Москве было раскрыто еще одно тайное общество, организатором которого был Н. П. Сунгуров. Общество рассматривало себя как «остаток от общества 14 декабря 1825 года». Оно ставило своей целью установление конституционного режима. Путь к этому, по мнению участников общества, был один — революционный переворот, но с обязательным участием народа и армии. По данным процесса, руководители общества рассчитывали на поддержку 57 офицеров и 1 500 солдат Московского гарнизона. Общество было разгромлено до того, как сложилось в тайную организацию[681].

Военные власти были обеспокоены проявлением сочувствия осужденным солдатам и офицерам по делу 14 декабря. Это имело место в переформированном после восстания лейб-гвардии Московском полку и в ряде полков 1-й и 2-й армий — Ахтырском, Саратовском, Вятском, Алексопольском пехотных и др. То же происходило и в кавалерийских полках, где также наблюдались «вольные суждения и самовольство».

С Больше всего правительство беспокоил Кавказский корпус, где отбывали наказание сначала 36, а затем еще 23 офицера, разжалованных в рядовые, и 2 800 солдат, участников восстания в Петербурге и в Черниговском полку. В августе 1826 г. на Кавказ прибыл Сводный гвардейский полк «заглаживать свои заблуждения». В Тифлисе ему устроил смотр начальник Главного штаба генерал И. И. Дибич. Он доложил Николаю, что усердие командира полка полковника Шипова и офицеров дают надежду, что в боях с персами и турками полк заслужит «милость императора»[682].

Накануне прибытия полка на Кавказ флигель-адъютант А. Меншиков вел негласное следствие о настроениях в Кавказском корпусе. Докладывая об этом Николаю, он писал: «Тайное общество в Кавказском корпусе ген. Ермолов полагает решительно несуществующим»[683]. Царь принял это к сведению, но тем не менее предложил находившемуся в это время на Кавказе генералу Бенкендорфу и Дибичу продолжить наблюдение, в том числе и за самим Ермоловым. Царь писал Дибичу: «Вы не оставите [извещать] меня обо всем, что у вас или вокруг вас происходить будет, особливо у Ермолова… Ему меньше всех верю»[684]. Вскоре последний был смещен с поста наместника Кавказа и командующего Кавказским корпусом, а его место занял генерал И. Ф. Паскевич.

С уходом в отставку Ермолова и его ближайших помощников (Вельяминова, Модорова и др.) положение декабристов в Кавказском корпусе ухудшилось. За проявленное сочувствие к отбывающим наказание офицерам генерал-майор Н. Н… Раевский был переведен в 5-ю уланскую дивизию и за ним установлен надзор. Вслед за этим были произведены и другие перемещения командиров полков. И все же сам Паскевич вынужден был широко использовать офицеров, «прикосновенных к делу о злоумышленных обществах». Командиром Херсонского гренадерского полка был назначен полковник Бурцов, 41-го егерского полка — полковник Леман, 42-го егерского полка — подполковник Миклашевский. К корпусному штабу были причислены капитан Вольховский, сотник Сухоруков, поручик Искрицкий. Даже разжалованные в солдаты офицеры исполняли командные функции: М. И. Пущин — корпусного инженера, Е. Е. Логинов — корпусного топографа. Царь «изволил согласиться на таковое назначение … с тем, однако, чтобы означенные лица состояли под строгим надзором»[685].

О проявлении недовольства режимом сообщалось и из других мест. Продолжали поступать донесения о «произнесении дерзких слов» по адресу царя и царской фамилии солдатами в Костромском полку, лейб-гвардии Саперном батальоне, лейб-гвардии Драгунском полку и других частях. В ряде военных частей отмечались попытки вести революционную агитацию. Тетради с запрещенными произведениями Радищева, Рылеева и Пушкина передавались из рук в руки. В связи с этим были арестованы штабс-капитан Лейб-гвардии конного полка А. И. Алексеев, прапорщик 25-го егерского полка Барятинский, адъютант штаба 1-го пехотного корпуса капитан А. Шишков, штабс-капитан Генерального штаба С. Ситников и другие офицеры.

Насколько серьезно к этим проявлениям недовольства относилось правительство, свидетельствует дело поручика 3-го батальона Тарутинского пехотного полка Лансберга, обвинявшегося в революционной агитации. Дело началось в 1827 г. по докладу командира батальона этого полка майора Фрея. При аресте у Лансберга были найдены «Послание к Аракчееву» А. Пушкина, «Рылеев в темнице» (В. Розальон-Сошальского), «К друзьям» (В. Ф. Раевского) и другие материалы. Власти были озабочены тем, что в деле оказались замешанными также студенты и преподаватели Харьковского университета и чиновники губернского присутствия, и тем, что далее нить тянулась в Чугуевское военное поселение. Сгоряча правительство нарядило на расследование самого начальника Главного штаба И. Дибича, которому были предоставлены чрезвычайные полномочия, но по болезни его заместил генерал-адъютант Стрекалов, который постарался это дело потушить. Интересно, что следователи не установили, что среди хранившихся у Лансберга запрещенных рукописей были также странички из «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Радищева[686].

Во второй четверти XIX в. социальные противоречия еще более углубились. В обществе зрела оппозиция правительству. Шеф жандармов А. Х. Бенкендорф на пороге 30-х годов с тревогой докладывал царю: «Среди этих сумасбродов мы видим зародыши якобинства, революционный и реформаторский дух, выливающийся в разные формы и чаще всего прикрывающийся маской русского патриотизма… Экзальтированная молодежь, не имеющая никакого представления ни о положении России, ни об общем ее состоянии, мечтает о возможности русской конституции… и о свободе… Мы снова находим идеи Рылеева и только страх быть обнаруженными удерживает их от образования тайных обществ»[687].

Атмосфера в России накалилась в связи с тем, что в войсках, принимавших участие в русско-турецкой войне 1828–1829 гг., снова стали распространяться национально-освободительные идеи. Еще большее значение имело польское восстание, вспыхнувшее в 1830 г. и потрясавшее страну до 1832 г. Бенкендорф прямо указывал, что дух мятежа, распространившиеся в Царстве Польском и в присоединенных от Польши губерниях, имел вообще вредное влияние и на расположение умов внутри государства[688]. Особенно опасным с точки зрения правительства было то, что на сторону восставших поляков в 1831 г. переходили русские солдаты и офицеры. Достаточно указать, что аудиториату пришлось организовать ряд процессов над несколькими группами офицеров и солдат, «служивших в рядах мятежников». В одном списке 1831 г. числится 49 чел., перешедших на сторону поляков, в другом списке, относящемся к тому же времени, — 27 чел.[689] Многие русские офицеры были осуждены за проявление сочувствия повстанцам. Очевидно, из этих кругов вышла прокламация, распространившаяся в войсках, дислоцированных в Поволжье в начале 30-х годов. Авторы прокламации призывали к свержению деспотизма и требовали «устроить представительное правление» в России. «Восстаньте лишь, — призывали они, — и престол вострепещет, услыша гремящие отзывы свободы по всей земле Русской»[690].

Чтобы изжить крамолу в войсках, решено было все польские части расформировать, а замешанных в восстании сослать в Сибирь и Оренбург. За сосланными поляками везде был установлен строжайший надзор, пресекались их попытки поднять там мятеж. Так возникли процессы в Астрахани, в Омске, Томске и других городах, в которых фигурировали десятки польских офицеров и солдат, отбывавших ссылку в сибирских частях[691].

Всякая попытка выразить протест против режима сурово наказывалась. Тем не менее проявление протеста имело место, например в Гродно, Вильно и ряде других городов[692].

Если даже в частных письмах офицеров выражалось какое-то неодобрение порядков в стране, то за виновными учреждался на много лет надзор. Достаточно было прапорщику лейб-гвардии Финляндского полка князю Шаховскому написать домой, что во время маневров «потоптали мы несчастным мужикам все засеянные поля и неубранный хлеб», как он был взят под подозрение[693]. Стоило поручику кн. Хованскому написать, что после ухода его и других офицеров в отставку «полк очистился, остались решительно одни отборные молодые люди, с коими, говоря правду, и двух слов сказать нельзя», как по приказу Николая и за ним установили надзор[694]. Подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка Бринкена за «дерзкие слова» по личному приказу царя исключили из службы, послали в Шлиссельбургскую крепость, а затем направили «по лишении чинов и дворянства рядовым без выслуги в один из линейных батальонов Оренбургского корпуса» под именем Рихарда Егорова[695]. Жандармы, ведущие перлюстрация писем, старались создавать «дела», чтобы угодить царю. Так возникли процессы поручика Лейб-гвардии уланского полка Савоини, писаря лейб-гвардии Павловского полка Д. Комиссарского, подпоручика Азовского полка А. Пестова и ряда других, посмевших в частных письмах критиковать существующие порядки[696].

И все же ропот на аракчеевские порядки в войсках не умолкал. Обеспокоенный шеф жандармов докладывал царю: «Солдаты и офицеры признают таковые для себя отяготительными и ропщут на оные».

В ответ Николай лишь приказывал усиливать репрессии. Сибирь была переполнена ссыльными. Исполняющий обязанность помощника шефа жандармов полковник Маслов докладывал, что пора, наконец, прекратить ссылку нижних чинов в Сибирские батальоны: «Сибирь, так сказать, наводнена преступниками разных сословий, с некоторого времени она сделалась не так уж страшна ссылаемым»[697].

Апостолы крепостничества решили революционной идеологии противоставить идеологию царизма. Министр просвещения граф С. С. Уваров сформулировал охранительные начала, которые должны были лежать в основе идеологии царизма. Они свелись к формуле: «самодержавие, православие и народность».

За утверждение этих начал взялись не только Министерство просвещения, но и жандармское ведомство, зорко наблюдавшее за состоянием умов в России. И хотя шеф жандармов А. Х. Бенкендорф считал, что у него нет серьезных оснований для беспокойства, однако в стране зрели новые силы, которые впоследствии встали на борьбу с крепостничеством и обскурантизмом. Это новое проявилось в 30-е годы в форме философских кружков, возникших в студенческой среде Московского и Петербургского университетов.

Мрачная действительность николаевской России вынуждала передовых людей того времени искать выход. Начались поиски революционной теории, которая осветила бы путь движения к более передовому общественному строю.

В 40-е годы центром идейного движения снова стал Петербург. Здесь шла консолидация прогрессивных сил, идейными руководителями и наставниками которых стали В. Г. Белинский и А. И. Герцен. Всю силу таланта использовали эти два исполина общественной мысли для того, чтобы разбудить умы молодого поколения и подсказать необходимость активной борьбы с охранительной идеологией и с крепостничеством.

Революционные демократы признавали народ решающей силой исторического развития, они утверждали материалистические начала в понимании общественных явлений. Для них было характерно увлечение теорией утопического социализма Сен-Симона и Фурье. Они были убеждены в том, что «вера в будущее своего народа есть одно из условий содействования будущему»[698].

В 1844–1845 гг. возник кружок М. В. Петрашевского. Состав кружка был весьма пестрым. На собраниях бывали поэты А. Н. Плещеев и А. Н. Майков, писатели М. Е. Салтыков и Ф. М. Достоевский, офицеры Н. П. Григорьев, Н. А. Момбелли, А. И. Пальм, Черносвитов, Ф. Н. Львов (2-й) и другие лица, принадлежавшие в разночинной интеллигенции. Своей главной целью члены кружка полагали изучение социалистического учения Фурье, поскольку оно отвечает «основным началам быта общественного». Петрашевцы считали необходимым ликвидировать крепостное право и утвердить в России республиканский строй. Для достижения этих целей они решили создать тайное общество, способное осуществить на деле новые идеалы[699].

Революционная буря 1848 г. вновь потрясла Европу. Ждали революции и в России. Напуганное начавшимся в Европе движением правительство Николая снова стало сурово расправляться с инакомыслящими. Первый удар был обрушен на кружок Петрашевского. По этому делу было привлечено 123 чел., из них арестовано 39 чел., среди них 6 офицеров: поручик лейб-гвардии конного гренадерского полка Григорьев, поручик лейб-гвардии Московского полка Момбелли, отставной поручик Достоевский, поручик лейб-гвардии егерского полка Пальм, штабс-капитан лейб-гвардии егерского полка Львов (2-й) и отставной подпоручик Черносвитов; 22 активных участника преданы военному суду. «Это вовсе не какой-нибудь мелкий заговор, образовавшийся в нескольких разгоряченных головах, — докладывал Липранди, ведший следствие. — Я постепенно дошел до убеждения, что в деле этом скрывается зло великой возможности, угрожающее коренными потрясениями общественному и государственному порядку»[700]. «Заговор идей» петрашевцев показался царю столь же опасным, как и заговор декабристов. Именно поэтому был вынесен столь суровый приговор. Петрашевскому было предъявлено обвинение «в богохулении, покушении произвести реформу быта общества в России, в участии в совещаниях о составлении тайного общества и о произведении восстания и недонесении об умышлении на цареубийство».

Тяжелые обвинения были предъявлены также Григорьеву и Момбелли. Первый обвинялся «в составлении и распространении злоумышленного своего сочинения «Солдатская беседа», заключающего в высшей степени дерзкие выражения против священной особы государя-императора», а второй — «в распространении изустно и письменно дерзких мыслей… злоумышлении к уничтожению императорского дома и в покушении составить тайное общество». В этом же обвинялись Львов и Достоевский[701].

Военный суд определил смертную казнь через расстрел 21 обвиняемому, но затем она была заменена более мягкими наказаниями: Петрашевский был осужден пожизненно на каторжные работы, Григорьев и Момбелли — на 15 лет, Львов — на 12 лет, а Достоевский — на 4 года крепостных работ и затем на службу рядовым[702].

Генерал-губернатору Петербурга предписывалось «означенную конфирмацию привести в исполнение 22 и не далее 23 сего декабря (1848 г. — Л. Б.) на Семеновском плацу при собрании части войск Гвардейского корпуса», сначала прочитать приговор о смертной казни и «тотчас приступить к исполнению обряда таковой казни» и лишь после этого зачитать конфирмацию, а затем, «надев на них арестантское одеяние и заковав тут же в ножные кандалы, отправить с места казни при кандалах» под конвоем в ссылку[703].

Царь был удовлетворен. Он приказал отпустить из-под стражи других лиц, арестованных по ошибке во время следствия, и 30 апреля 1849 г. во время парада гвардейского корпуса, «подозвав к себе егерского полка капитана Львова, пред всеми извинялся ему в том, что по одноимянству офицер сей был взят под стражу вместо другого капитана Львова, принадлежащего шайке коммунистов»[704].

В 1848 г. жандармы установили, что у мещанина Шапошникова собирались также и военные люди и толковали «о республике, перемене у нас общественного быта, о равенстве и других предметах». По этому делу осуждены Ал. Толстов, Европеус и другие лица[705].

Еще через год начался процесс над участниками так называемого Виленского бунта. По этому делу было арестовано более 30 чел. Сосланы отбывать службу рядовыми на Кавказ 23 чел. Им было предъявлено обвинение в чтении запрещенных книг, сношении с неблагонадежными людьми и в том, что они знали о готовящемся бунте, но не донесли[706].

Принятые меры не могли остановить распространения в обществе и армии свободолюбивых идей. Терпеть существование крепостничества становилось невозможным. «Революция на пороге России, — заявлял русский царь. — Но, клянусь, она не проникнет в Россию, пока во мне сохранится дыхание жизни»[707].

При первом же известии о революции на Западе Николай во всеуслышание сказал: «Господа, седлайте лошадей!» И как только австрийский император попросил оказать ему помощь в подавлении венгерского восстания в 1849 г., Николай I тотчас направил особый корпус. При этом русский царь предупреждал своих генералов о необходимости соблюдать все предосторожности, чтобы не произошло сближения между русскими и венграми, ибо «от этого сближения и наша молодежь заразиться может»[708]. Для такого напутствия у царя были основания, ибо русские офицеры и солдаты еще до выступления проявляли симпатию «к бунтовщикам».

Симпатии к восставшим стали еще сильнее проявляться, как только русские вступили в Венгрию. В ряде случаев войска отказывались применять оружие против повстанцев. Так, например, командир батальона капитан А. Гусев призвал своих офицеров и солдат перейти на сторону восставших. Суду было предано 16 чел. За отказ участвовать в подавлении восстания было приговорено к расстрелу 7 чел., а остальных сослали в Сибирь[709].

На сторону восставших перешел отряд в 100 чел. во главе с полковником Н. Руликовским. Этот отряд мужественно сражался до последних дней восстания. После капитуляции венгерской армии Руликовский и его товарищи были казнены у г. Надьвард[710].

Многие солдаты и рядовые сдавались в плен и затем вступали в ряды венгерской повстанческой армии. «Русские проявляют больше охоты брататься с нами, — писала газета «Свобода» 22 июня 1849 г., — чем бороться против нас»[711].

Обеспокоенный донесениями из Вены о проявлении сочувствия в войсках к восставшим венграм, Николай I предписал Паскевичу побыстрее отозвать экспедиционный корпус из Венгрии. Тем не менее присутствие русских войск в Австро-Венгрии помогло австрийской армии расправиться с венграми. Придя к выводу о бесперспективности борьбы, командование венгерской армии капитулировало. После ухода русских войск австрийцы учинили погром в Венгрии. В результате террора погибло много участников восстания.

Вплоть до Крымской войны в России не утихала борьба с крепостничеством. Массовым террором царизм пытался задушить протест против феодально-крепостнического режима. Но протест не только не угасал, а грозил вылиться в форму революции. И когда опасность всеобщего восстания стала реальностью, царизм оказался вынужденным отменить в 1861 г. крепостное право. Жертвы не были напрасны.

Во второй половине XIX в. общественно-политическое движение в армии и на флоте вступило в новую фазу. Оно связано с деятельностью революционеров-демократов и движением народовольцев.

Россия была потрясена неудачами Крымской войны. Все слои общества выражали свое возмущение, обвиняя правительство в бессмысленных материальных затратах и гибели громадного количества людей. Отражая эти настроения, «Полярная звезда» писала: русский царь «не имел веры в свой народ. Он знал Альму и Евпаторию, но крымской Сарагоссы, но богатырской защиты Севастополя не предвидел. Воздух 1612 и 1812 годов повеял в России при вести о неприятельском нашествии»[712].

Тем горше для народа был переход от героической борьбы за Севастополь, за которой следила вся страна, к крепостнической действительности. Однако «колоссальные жертвы, понесенные в войне, слишком глубоко взволновали русский народ, царю приходилось слишком часто взывать к его преданности, чтобы можно было сразу же вернуть народ к прежней пассивности и механической покорности»[713], — указывал Энгельс.

Начавшееся движение нельзя было остановить. Это движение довольно точно отражало расстановку классовых сил в стране, определяемую ходом экономического развития. А когда возникла угроза нового всенародного восстания крестьян, царь был вынужден сказать, что лучше освободить крестьян «сверху», не ожидая, пока они начнут освобождать себя «снизу».

Крепостнический строй рухнул в 1861 г. Реформа 1861 г. явилась крупным шагом по превращению феодально-крепостнической монархии в монархию буржуазную.

Но в результате реформы крестьяне были обмануты, их вновь надолго закабалили выкупными платежами. По стране прокатилась новая волна недовольства. Реформы не удовлетворили и передовые круги общества. По стране начались антиправительственные выступления. Передовые деятели, группировавшиеся вокруг Н. Г. Чернышевского, стремились раскрыть обман правительства и призвать народ к активной борьбе. Революционеры-демократы звали к борьбе за «социальную и демократическую республику».

В 1861–1862 гг. в стране возникло тайное общество «Земля и воля», целью которого была революционная борьба с царизмом — этим «главным врагом русского народа». Огарев, Герцен, Бакунин находились в тесной связи с организаторами общества. Политическим же их учителем являлся Чернышевский. Одновременно усилилась национально-освободительная борьба в Польше. Она тесно переплеталась с революционно-демократическим движением в России. Польское восстание 1863 г. было подавлено силой. Царизм усилил борьбу с демократическим движением в стране. Были арестованы Чернышевский, Писарев, Шелгунов и др. Власти закрыли передовые журналы. «Земля и воля», потеряв своих руководителей, распалась.

Революционная ситуация этих лет не привела к всенародному восстанию. Царизм праздновал победу. Начавшийся террор не привел, однако, к ожидаемым результатам. В конце 60-х годов опять начались студенческие выступления. В это время сложилось новое общество, названное также «Земля и воля». Народники 70-х годов верили, что Россия может и должна осуществить всенародную революцию и перейти к социалистическому строю, минуя стадию капитализма.

Видя в крестьянстве главную силу общественного развития, народники поставили цель поднять его на борьбу. Хождение в народ, несмотря на значительный размах, не дало ощутимых результатов[714]. Царизм легко справился с движением, и сотни молодых революционеров оказались в ссылке. Нужно было искать других путей борьбы.

Одной из причин неудачи народнического движения было то, что народники не ставили перед собой задачу вести пропаганду в армии. Между тем подъем революционного движения в стране не замедлил сказаться на армии и флоте. Основным содержанием общественно-политического движения 60-70-х годов являлся протест против крепостничества и его остатков, особенно остро проявлявшихся в армии. Специфические же условия в армии и на флоте порождали особые формы этой борьбы. Главной особенностью движения было то, что оно и в разночинский период революционной борьбы захватывало главным образом офицерские круги и не затрагивало солдатские массы.

Солдатские выступления. Едва закончилась Крымская война, как среди солдат Гвардейского корпуса и других частей стали распространяться слухи о предстоящей крестьянской реформе. Из Петербурга и Москвы в деревни стали поступать нежелательные для правительства «ложные сведения». Обеспокоенный этим начальник штаба Гвардейского корпуса генерал Э. Т. Баранов приказал полковым командирам установить надзор за перепиской солдат[715].

В Министерство внутренних дел стали поступать сведения о том, что в ряде мест отпускные солдаты не только распространяют слухи «о свободе крестьян», но и подстрекают последних к неповиновению властям[716].

Были отмечены случаи «подстрекательства» и со стороны офицеров. В связи с этим в 1858 г. были арестованы корнет Шмаров, подпоручик Н. Обдорский и др.[717] Однако все это были единичные выступления, не отразившиеся сколько-нибудь серьезно на состоянии войск и широко используемые властями для подавления протеста крестьян.

О характере выступлений можно судить по следующим примерам: в мае 1856 г. 60 солдат Херсонского гарнизонного батальона оказали неповиновение своему командиру за грубое обращение. В 1857 г. вышел из повиновения Кавказско-Горский эскадрон конвоя в Петербурге. Причина та же. Осуждено 46 солдат и 4 юнкера. В июле 1859 г. 15-я рота Ширванского полка выразила активное недовольство командиром[718]. В 1860 г. 4-я рота Люблинского пехотного полка отказалась подчиняться приказам своего командира. В 1862 г. отмечены случаи коллективного неповиновения в лейб-гвардии гарнизонном батальоне, в 1863 г. — в Ямбургском уланском полку, в 1865 г. — в Саратовском пехотном полку и ряде других частей[719].

Кроме неповиновения, имели место случаи нападения солдат на офицеров. Такие случаи отмечены в Тверском гарнизонном батальоне, в Александровском пехотном полку, в Ширванском пехотном полку, Лабинском отряде и других частях[720].

Все это были отдельные вспышки недовольства, число которых не превышало средних цифр воинских преступлений. Так, с 1860 по 1874 г. по данным военно-судебного ведомства было осуждено за побеги 58 691 чел., за нарушение чинопочитания — около 26 тыс. чел. Характерно увеличение числа осужденных офицеров. Например, с 1862 по 1870 г. осуждено за государственные преступления 1 263 офицера. Из них приговорено к смертной казни 34 чел.[721] Правительство сначала не видело во всех этих выступлениях серьезной опасности, хотя и учитывало необходимость изменения политики в армии после Крымской войны, что и нашло свое отражение в военно-судебной реформе.

Офицерские кружки и организации. Складывание общественного мнения.

Неудачи Крымской войны вызвали негодование в среде армейских офицеров. В последние годы войны, когда вскрылись многие язвы русской действительности, протест против николаевского режима был готов вылиться открыто. Отражая настроения офицеров, Л. Н. Толстой, участвовавший в обороне Севастополя, записал в своем дневнике: «Велика моральная сила русского народа, много политических истин выйдет наружу и разовьется в нынешние трудные для России минуты. Чувство пылкой любви к Отечеству, восставшее и вылившееся из несчастной России, оставит надолго следы в ней. Те люди, которые теперь жертвуют жизнью, будут гражданами России и не забудут своей жертвы. Они с большим достоинством и гордостью будут принимать участие в делах общественных, и энтузиазм, возбужденный войной, оставит навсегда в них характер самопожертвования и благородства»[722]. Офицерство стремилось принять участие в делах общественных. Оно стало громко обвинять руководителей Военного ведомства и генералитет в косности и рутинерстве. Оно упрекало их в нежелании совершенствовать военную технику, в сохранении отсталой системы боевой подготовки, в несовершенстве военной организации. Офицерство требовало гласного обсуждения наболевших в армии вопросов. Все эти формы протеста против крепостнических порядков совпадали с общим процессом переоценки ценностей в русском обществе. Обеспокоенное тем, что этот процесс захватил армию и флот, правительство потребовало от руководителей Сухопутного и Морского ведомств взять руководство начавшимся движением в свои руки и придать ему приемлемые для него формы. Одной из таких попыток является использование прессы.

По инициативе Д. А. Милютина Военное ведомство предприняло с 1858 г. издание нового общевойскового журнала «Военный сборник». Стремясь использовать в своих целях передовых представителей общественного движения, Военное ведомство пригласило в состав редакции Н. Г. Чернышевского.

Определяя задачи журнала, редакция в составе Чернышевского, профессора подполковника В. М. Аничкова и профессора капитана Н. И. Обручева заявила, что центром внимания явится «всестороннее и добросовестное изучение настоящего материального и нравственного состояния наших войск».

Резкие обличительные статьи по острым вопросам армейской жизни стали появляться с первого же номера журнала. Статьи «Голос из армии», «Изнанка Крымской войны», «Военная статистика и солдатский быт» поднимали самые злободневные вопросы, волновавшие широкие армейские круги. Особенно резко критиковал журнал крепостнические пережитки в армии. Редакция ратовала за ликвидацию телесных наказаний, за искоренение «солдатокрадства», за высокое нравственное воспитание солдата. «Горячее наше сочувствие должно быть обращено к этому сильному простому человеку, идущему против многих невзгод и лишений»[723].

Журнал перепечатывал некоторые статьи из «Морского сборника» по важным вопросам обучения и воспитания и особенно по проблемам, связанным с реформой флота.

Редакционная деятельность Чернышевского и его помощников вызвала резкие нападки со стороны генералитета и главного цензора полковника Штюрмера. Они усмотрели в публиковании критических статей подрыв опоры царизма — армии. Встал вопрос о реорганизации редакции журнала и подчинении его военной цензуре. И это было сделано в 1860 г. Так был положен конец пропаганде «вольнодумства» через официальный орган министерства. Время с 1860 по 1861 г. было тяжелым для журнала. Новый его редактор П. К. Меньков не смел и думать о каких-либо обличениях. Он, например, предоставил страницы журнала для статьи кп. Шварценберга в защиту телесных наказаний. Журнал получил массу протестов, а 106 офицеров напечатали в «Северной пчеле» письмо такого содержания. «Кн. Э. Шварценберг обдумывал, написал и напечатал свои взгляды по-немецки. До него, следовательно, нам нет дела, но нам неприятно, что дикие рассуждения иностранца…переводятся и находят себе место в журнале, редакция которого вверена вам, милостивый государь, не для того, чтобы распространять в нашем военном сословии невежество и проводить взгляды, доказывающие возмутительное непонимание духа русского солдата и потребности общества»[724]. Протест этот не был принят во внимание, а все подписавшие этот документ были взяты под наблюдение.

В 1862 г. с «Военного сборника» была снята цензура. В информационном сообщении была признана необходимость «гласного обсуждения всеми военнослужащими различных достатков и недостатков существующих установлений». Офицеры приглашались принять участие «во всестороннем обсуждении предполагаемых мер» (т. е. реформ)[725]. Однако подчеркивалось, что это обсуждение не должно впасть в тон так называемой «обличительной литературы»[726]. С этого времени журнал больше не выступал с резкой критикой. Тем не менее сам факт гласного обсуждения проводимых реформ сыграл значительную роль в формировании общественного сознания армии.

Еще большее значение получил «Морской сборник», возникший в 1848 г. В представленной Морскому ученому комитету записке адмирал Ф. П. Литке указывал: «… все служащие во флоте издавна чувствуют недостаток повременного издания такого рода, которое они могли бы считать своим»[727]. Из представленной программы комитет исключил раздел о состоянии флота и политические вопросы. И в период с 1848 по 1854 г. редакция сборника ограничивалась разрешенной тематикой.

Но после Крымской войны этот журнал из узковедомственного превратился в трибуну общественного движения 50-60-х годов. Оценивая деятельность журнала в этот период, Н. Г. Чернышевский писал: ««Морской сборник» есть одно из замечательнейших явлений нашей литературы — может быть, самое замечательное во многих отношениях»[728].

На его страницах нашли отражение многие вопросы, которыми жило русское общество и которые волновали передовых людей и флота, и армии. Именно этот журнал высказался раньше других за новые принципы комплектования и организации армии и флота, за ликвидацию крепостнических порядков в промышленности, обслуживающей нужды флота, за реформу военного права и реформу военной школы.

Первое место среди этих проблем занимал вопрос о создании парового флота и предстоящей в связи с этим реорганизацией. Редакция понимала свою задачу очень широко и освещала наиболее важные вопросы строительства паровых судов и их вооружения новыми, более совершенными, нарезными орудиями, а также связанные с этим вопросы комплектования и боевой подготовки личного состава.

Пожалуй, наиболее важным в выступлении «Морского сборника» по данному вопросу было то, что он указал на несовместимость существующей социальной структуры с намечаемой реформой флота и поставил вопрос о скорейшей ликвидации крепостного права, пагубно влиявшего на судовое и военное производство. Сборник называет крепостное право «противоестественным экономическим состоянием»[729].

Журнал ставил задачу создания отечественной экономической базы, способной освободить страну от технической зависимости.

Второй вопрос, который приобрел огромное значение, был вопрос о военном праве. Журнал выступил с критикой сословного закрытого суда, за замену его гласным буржуазным судом. Инициативу проявило само Морское ведомство, поставившее на гласное обсуждение проект нового судебного устава, составленного генералом П. Н… Глебовым. Этот проект отражал основы буржуазного права. Он предвосхищал те формы суда, которые установились после буржуазных реформ 60-х годов. В обсуждении проекта реформ морского суда приняли участие представители разных кругов общества и это обстоятельство в немалой степени способствовало формированию общественного мнения[730].

Столь же большое значение приобрело обсуждение вопросов воспитания и образования в средней военной школе. Выступление на страницах сборника Н. И. Пирогова положило начало наступлению на реакционную николаевскую систему боевой подготовки офицеров армии и флота. «Честь и слава Пирогову, — писал Н. Г. Чернышевский, — за прекрасное и решительное выражение таких здравых мыслей; полная честь и «Морскому сборнику» за помещение таких статей»[731].

Главной заслугой Пирогова было то, что он поставил вопрос о реформе военной школы как «вопросы жизни» всего общества. Как правильно отмечает Э. Д. Днепров, статья Пирогова и последующие статьи по этой проблеме продолжали традицию демократического просветительства и подготовили антиправительственное общественно-педагогическое движение 60-х годов[732].

По всем этим и некоторым другим вопросам «Морской сборник» нашел полную поддержку демократических кругов. Однако гласная критика правительства встревожила правительственные круги. Крепостники требовали распространения на журнал цензуры. Они осуждали вел. кн. Константина Николаевича за то, что он допустил слишком смелую критику на страницах подведомственного ему журнала. Даже Милютин отмежевался от «Морского сборника», правда, после того, как цензор Штюрмер добился роспуска редакции «Военного сборника». Милютин указывал редактору Менькову, что ««Морской сборник» не должен служить образцом для «Военного сборника» — «Морской сборник» грешен во многом, и я весьма желаю, чтобы «Военный сборник» не следовал его путем»[733].

«Морской сборник» в 60-е годы перерос границы своей тематики и на некоторое время стал рупором общественного мнения. Его тираж возрос до 6 тыс. экз. Каждую книжку «Морского сборника» ждали с нетерпением. Нужно было немалое гражданское мужество, чтобы открыто раскритиковать язвы николаевского времени, способствовать крушению николаевской легенды о «благопопечительном начальстве» и, главное, обеспечить формирование общественного мнения на флоте, о чем не могло быть и речи в николаевское время.

При всей важной роли легальной периодической прессы, пробуждавшей общественное сознание офицерства, еще большее значение имела нелегальная пресса и подпольная литература, распространявшаяся среди войск революционными организациями. Нелегальная литература, печатавшаяся за границей, поступала в Россию не только через сухопутную границу, но и на военных судах, возвращавшихся из заграничного плавания.

Охранка внимательно следила за прибывающими кораблями и нередко нападала на верный след: по донесению жандармского отделения были арестованы гардемарин Дьяконов и юнкер Трувеллер за доставку запрещенной литературы на фрегатах «Олег» и «Громобой»[734]. Запрещенную литературу находили во многих военно-учебных заведениях. Особенно много оказалось ее в Петербургском, Московском, Новгородском, Киевском и Полтавском кадетских корпусах. Кадеты читали Герцена и Чернышевского. В большом ходу среди них были «Современник» и «Колокол». Начальство устраивало обыски, чаще всего безрезультатные, вело беседы, лишь возбуждавшие интерес молодежи. Оскорбленные кадеты устраивали демонстрации протеста против полицейских методов слежки и дознания.

Жандармское управление доносило о распространении запрещенной литературы и среди солдат Гвардейского корпуса во время проведения лагерных сборов[735]. За это был арестован подполковник Шевелев[736].

Главнокомандующий 1-й армией генерал Л. Н. Лидерс доносил о массовом распространении в войсках брошюр «Что надо делать войску»? и «Что надо делать духовенству?», вследствие чего было сделано распоряжение по армии, «чтобы в случае появления между воинскими частями» они отбирались[737].

Широко распространялись также такие прокламации, как «Великорусс», в котором резко критиковался существующий порядок, выдвигались требования народного представительства. «Разного рода прокламации, адреса и «Великорусс» рассылаются во все штабы… В Артиллерийской академии «Великорусс» висит по мере выхода на стене в зале для желающих читать», — писал неизвестный, артиллерийский офицер в тетради, найденной у поручика 4-го стрелкового батальона 3. Г. Каплинского. Преображенцам прислали медали картонные «300 штук, на одной стороне портрет государя с надписью вокруг «Моим верным холопам», а с другой — «За усмирение восстания Санкт-Петербургского университета» — это отпечатано на бумаге», — писал тот же офицер[738].

Милютин с тревогой сообщал в 1861 г. об упадке дисциплины, особенно в войсках, дислоцированных в западных губерниях[739]. В циркуляре «О мерах предупреждения революционной пропаганды» он писал: «В некоторых частях войск обнаружены преступные намерения молодых офицеров к сближению с нижними чинами и внушению им противозаконных и ложных понятий, к совращению их с пути долга и верности. Замечено также, что люди посторонние стараются проникнуть в круг нижних чинов или привлечь их к себе, чтобы распространить между ними ложные толкования и подстрекать к преступным действиям. Тайные революционные партии избирают все способы, чтобы распространить свою пропаганду во всех частях России, и ныне обращают особое неусыпное внимание на военное сословие»[740].

Военный министр требовал очистить войска от всех «нравственно испорченных», т. е. зараженных революционным духом, офицеров, а войска «занять службой». Во исполнение приказа в 1861 г. было уволено в отставку 286, а в 1862 г. 243 офицера[741]. Правительство создало в 1862 г. следственную комиссию под председательством кн. Голицына по вопросу «О распространении в войсках и в гор. Петербурге печатных, преступного содержания воззваний и покушения некоторых лиц возбудить воинские чины противу правительства». Комиссия открыла, что «деятельность злоумышленников направлена к ниспровержению существующего порядка правления» и что она развита в больших размерах и на пространстве почти всего государства[742].

Комиссия рассмотрела список на 128 лиц, привлеченных к военному суду. По этому списку оказалось штаб-офицеров — 4, капитанов — 5, штабс-капитанов — 10, поручиков — 47, подпоручиков — 19, прапорщиков — 37, юнкеров — 5, учащихся военно-учебных заведений — 18. Из этого числа к смертной казни было приговорено 3 чел., сосланы на каторжные работы — 3 чел, к остальным были применены более мягкие наказания[743].

Складывание революционной военной организации. Военные кружки

Первоначально военные кружки в военно-учебных заведениях и в воинских частях возникли как просветительные. Участников этих кружков объединяло стремление познакомиться с революционно-демократической литературой, через которую они пытались найти ответы на волновавшие их вопросы.

Такие кружки возникали не только в кадетских корпусах и военных училищах, но и в академиях. Одними из первых появились кружки в 1-м и 2-м Московском кадетском корпусе, Константиновском военном училище и в Морском училище. Вслед за ними такие же кружки возникли в Воронежском, Орловском, Владимирском (Киевском), Новгородском и других корпусах[744]. Военное министерство было озабочено «заразой либерализма», в результате распространения которого большое число офицеров вовлечено в политические преступления. Милютин считал, что его распространение «служило очевидным доказательством распущенности и ложного направления воспитания в этих заведениях»[745].

Одновременно формировались кружки и в военных академиях. Они возникли в николаевской академии Генерального штаба, Инженерной и Артиллерийской академиях и Медико-хирургической академии. Кружок слушателей Академии Генерального штаба хотя и был хорошо законспирирован, однако сведения о его существовании проникли в жандармское ведомство[746]. Так же обстояло дело с кружком преподавателей. По данным В. А. Дьякова и Р. А. Таубина, через кружок «генштабистов» прошло около 170 чел.[747].

Вторым по значению был «кружок военных инженеров», созданный при Инженерной академии. По данным В. А. Дьякова, через этот кружок прошло более 60 чел. Начальство долго не могло ликвидировать этот кружок и исключало отдельных слушателей за чтение книг «преступного содержания»[748]. С деятельностью этого кружка связана «история» в академии, возникшая в связи с исключением слушателя Никонова «за неуместное объяснение с преподавателем». 125 слушателей подали рапорты об увольнении. Начальству удалось уговорить взять обратно рапорты только 10 чел. Остальные 115 чел. были исключены. Подвиг «115 благородных офицеров» был высоко оценен Герценом. В академию был направлен список учащихся (441 чел.), исключенных из других учебных заведений, которым запрещалось поступление в высшие военные учебные заведения, Для предотвращения поступления неблагонадежных лиц Главное артиллерийское управление разослало циркуляр во все артиллерийские и инженерные части, «чтобы они (начальники. — Л. Б.) обращали особенное внимание на служебное и политическое направление тех молодых офицеров, которые будут испрашивать разрешение отправиться в С.-Петербург для поступления в академии»[749].

Крупную роль играл кружок, действовавший в Михайловском артиллерийском училище и Артиллерийской академии. Его называли кружком «чернышевцев». Руководил кружком профессор полковник П. Л. Лавров. Им особенно интересовалось жандармское управление и в досье за ним числилось участие в студенческих волнениях Петербургского университета, подача царю адреса в пользу арестованного народовольца Михайлова, присутствие на демонстрации в Петропавловской крепости при погребении Штейнгеля. Жандармы подозревали его в «революционных замыслах»[750]. Генерал-адъютант Суворов писал вел. кн. Михаилу, что Лавров «человек весьма вредный, он то и делает, что подстрекает молодежь»[751].

III отделение сообщало о связях слушателей училища и академии с революционными кружками и участии их в противоправительственной пропаганде. Однажды Милютину был направлен список из 13 чел., арестованных за тайную пропаганду[752]. Милютин, просмотрев этот список, написал: «Замечательно, что все 9 воспитанников Михайловского артиллерийского училища, замеченные в деле о противузаконной пропаганде в народе, принадлежат к выпускам 1869, 1870, 1871, 1872 и 1873 годов и в особенности последнего. Можно предположить, что только в последнее время (с 1869 г.) началось какое-нибудь тайное зловредное влияние на юнкеров Артиллерийского училища»[753]. Его беспокоило, «нет ли на Выборгской стороне какого-нибудь кружка, в который вовлекаются молодые люди».

Под наблюдение было взято 88 слушателей училища и академии, но безрезультатно. Кружок открыть не удалось. Арестованные показали, что все дело свелось к созданию «секретной юнкерской библиотеки», которой ведали Воронков, Тышкевич, Прокудин, а затем Антов, Теплов, Нефедов, Введенский и др. Юнкера читали не только Вольтера, Ренана, Бюхнера, но также Писарева и Чернышевского. На сходках же обсуждались политико-экономические вопросы. На них бывали офицеры: Рогачев, Шишко, Кравчинский и студенты Медико-хирургической академии Дехтерев, Эйгоф, Стопалов и другие лица. Действовал кружок также в Царскосельской стрелковой офицерской школе[754].

Значительный интерес представляет кружок при Медико-хирургической академии. Под влиянием пропаганды многие слушатели этой академии бывали на демонстрациях. В частности, в известной Казанской демонстрации участвовало 20 слушателей академии (Вебер, Антушев, Гурович, Грамматикопуло и др.). Слушатели имели тесные связи с другими кружками и были сильно распропагандированы, что и проявилось в ходе студенческих беспорядков[755].

Военное министерство образовало специальную комиссию для расследования всех обстоятельств дела. На докладной записке комиссии Милютин сделал заметки: «Замечено, что с некоторого времени между студентами Медико-хирургической академии господствует весьма нехороший дух, обнаруживающий враждебные чувства к престолу и правительству… Некоторые студенты занимаются разными тайными происками, сходятся с лицами, распространяющими возмутительные убеждения, и получают воззвания, которые раздают своим знакомым. Есть также повод подозревать нескольких студентов академии в печатании предосудительных сочинений для возбуждения ненависти к властям»[756]. Исключения подозреваемых не привели, однако, к уничтожению тайного кружка. Он продолжал действовать.

Кроме академий и училищ революционные кружки возникали и в военных частях, дислоцированных в Петербургском и других военных округах. Они существовали в Киеве, Курске, Калуге, Ряжске, Нижнем Новгороде, Оренбурге, на Кавказе и в Сибири[757].

Первые организации

Естественным этапом в общественном движении явилось установление связи между кружками. Между ними шел обмен нелегальной литературой. Нередко происходили совместные выступления слушателей военно-учебных заведений, например участие в похоронах Н. А. Добролюбова и Т. Г. Шевченко, присутствие на панихиде в Петербурге и Боровичах по жертвам варшавских расстрелов, участие в студенческих волнениях и др.

В. A. Дьяков выдвинул гипотезу о существовании союза военных кружков[758]. Более определенно можно говорить о революционной организации офицеров в войсках 1-й армии, дислоцированных в Польше и на Украине. Эта организация сложилась на базе кружков, возникших с 1861 по 1863 г. Она имела руководящий центр — «Комитет русских офицеров в Польше»[759]. В отличие от петербургских кружков, занимавшихся главным образом политическим самообразованием, офицерская организация 1-й армии поставила своей целью развернуть широкую пропаганду не только среди офицеров, но и среди солдат. Офицеры распространяли в войсках листовки как заимствованные из «Колокола», так и составленные непосредственно в России. Примером могут служить прокламации «Чего хочет русский народ и что должен делать тот, кто его любит?» и «О Комитета русских офицеров в Польше»[760].

Кроме распространения листовок, офицеры довольно успешно вели устную пропаганду в войсковых частях. За революционную деятельность среди солдат Шлиссельбургского полка были преданы военно-полевому суду и расстреляны офицеры П. Сливицкий, И. Арнгольдт и Ф. Ростковский. Солдат, принимавших участие в их деятельности, сослали на Кавказ[761].

Наконец, были использованы воскресные школы, возникшие в период с 1860 по 1862 г. в отдельных гарнизонах в Торопце, Ромнах, Могилеве, Киеве и других городах. Поступившие от жандармов сведения о пропаганде там «вредных начал» послужили основанием для их запрета[762].

Руководители офицерских революционных кружков знали о существовании польских и украинских революционных организаций и старались установить с ними связи. Совещания, проведенные в Петербурге и Лондоне в 1862 г., имели целью оказать помощь готовившемуся восстанию в Польше и этим подготовить себя «для русского дела»[763].

Революционные связи с польскими организациями

После Крымской войны 1853–1856 гг. национально-освободительное движение охватило весь Привислинский край, Белоруссию и Украину. Захватило оно и армию, в которой было много офицеров, выходцев из западных и юго-западных районов России. Немало польских и литовских офицеров училось в военных училищах и академиях. Польская военная молодежь была тесно связана с русскими революционными кружками. В то же время польские офицеры создали свою организацию, ставившую целью подготовить кадры руководителей для активной борьбы за освобождение Польши.

Организаторами кружка явились С. Сераковский и В. Калиновский. Кружок сложился на рубеже 1856–1857 гг. Милютин указывает, что Сераковский привлек «с одной стороны, офицеров, чиновников, юнкеров, а с другой — студентов университета, Медико-хирургической академии и других высших учебных заведений»[764]. Эта организация разработала устав и имела четкую структуру. Она развернула свою деятельность не только в Петербурге, но в Литве и Польше. Собрания членов организации проводились на частных квартирах в форме «литературных вечеров». Их охотно посещали многие офицеры — слушатели Академии Генерального штаба, Артиллерийской, Инженерной и Медико-хирургической академий[765].

Сераковский, Домбровский и Новицкий сблизились с Добролюбовым. «Николай Александрович, — писал Чернышевский, — был близким другом некоторых из замечательнейших людей обоих кружков»[766]. Чернышевский имел в виду преподавательский кружок, сформировавшийся в Академии Генерального штаба. Столь же тесно был связан с этим кружком и сам Чернышевский.

В начале 60-х годов польская офицерская организация развернула свою деятельность в частях, дислоцированных в Литве и Польше. Для руководства ею в Литве был создан Литовский провинциальный комитет. Этот комитет имел довольно широкую сеть небольших, хорошо законспирированных кружков[767]. В Польше действовала своя офицерская организация. Между этими организациями и «Комитетом русских офицеров» был установлен контакт. Особенно энергично ратовал за тесное сближение между всеми этими организациями Андрей Потебня. Однако общего фронта не получалось. Польские и литовские организации не могли договориться ни по социальному, ни по национальному вопросам. Руководители Польского национального комитета претендовали на руководящую роль в предстоящем восстании. Боясь аграрной революции, они возражали против радикальной программы литовских революционеров. Наконец, они добивались восстановления Великой Польши и, следовательно, исключали возможность национальной независимости Литвы. Русские революционные организации офицеров и «Земля и воля» занимали прогрессивную позицию в этих вопросах и готовы были поддержать движение, считая, что оно положит начало революционной борьбе в самой России. Они утверждали, что дело поляков и литовцев есть дело русских.

Репрессии, начавшиеся в войсках после разгрома кружка Сливицкого и Арнгольдта, поставили под угрозу существование национальных революционных кружков. Весной 1862 г. руководители польской офицерской революционной организации решили перейти к активным действиям. На заседании Центрального народного комитета Я. Домбровский утверждал, что русские офицерские организации поддержат восстание. Однако комитет не решился начать восстание до того момента, пока не будут изжиты разногласия с литовцами. Кроме того, польские националисты не вполне доверяли русским организациям. Восстание в Польше произошло стихийно в январе 1863 г. В нем приняли участие широкие круги населения — рабочие, ремесленники, учащаяся молодежь и мелкопоместное дворянство. В ряде мест выступило также крестьянство. Отсутствие ясной и четкой программы у руководителей движения привело к тому, что у восставших не было единства и это обрекло восстание на неудачу.

Тем не менее национальные офицерские организации тотчас включились в борьбу и возглавили ряд повстанческих отрядов. «Комитет русских офицеров» и «Земля и воля» активно поддерживали восстание. Они обратились с воззванием к армии о солидарности с восставшими, надеясь, что следующим этапом явится выступление и в самой России против «виновника всех народных бедствий — императорского правительства»[768].

Обращение «Земли и воли», а также выступление А. И. Герцена в поддержку восстания возымело действие. Революционно настроенные командиры старались избегать столкновения с повстанцами, они отводили свои части в сторону, прекращали преследование польских и литовских отрядов. Более радикально настроенные русские офицеры переходили на сторону повстанцев. Как показало следствие, на стороне повстанцев выступало 214 русских военнослужащих[769]. Особенно отважно действовали члены «Комитета русских офицеров» Потебня и Краснопевцев. Командовали отрядами Богданов, Борисов, Снитко, Черняк, Ельчанинов, Иванцов, Тимкевич, Булатов и др. Восстание было подавлено. Польские и литовские организации оказались разгромленными. Были сильно ослаблены и русские организации. Но кровь, пролитая против общего врага — самодержавия, скрепила дружбой русский, польский и литовский народы.

Война 1877–1878 гг. дала новый толчок общественному движению, развивавшемуся на общей почве аграрного кризиса страны. Наряду с ростом напряженности в деревне стали возникать крупные осложнения и в городе. Рабочий вопрос все больше стал занимать видное место в жизни общества, отражая изменения в расстановке классовых сил в стране.

К концу 70-х годов в стране вновь сложилась революционная ситуация. В течение 1878–1884 гг. произошло 328 крестьянских выступлений, охватывавших от 10 до 29 губерний, часть которых пришлось подавлять силой[770]. В городах за эти же годы было зарегистрировано 225 волнений и стачек, охватывавших в отдельные годы до 15–16 тыс. чел.[771] В 1878 г. складывается «Северный союз русских рабочих», в который вошло несколько сот человек.

Правительство было напугано ростом активности масс в стране, совпавшим с крупными внешнеполитическими осложнениями, угрожавшими войной с европейской коалицией. Однако кризис самодержавия был вызван действиями той партии, которая в данный момент выражала интересы народа. Это была «Народная воля».

«Вопреки утопической теории, отрицавшей политическую борьбу, — указывал В. И. Ленин, — движение привело к отчаянной схватке с правительством горсти героев, к борьбе за политическую свободу»[772].

В отличие от «Земли и воли» народовольцы считали, что хотя крестьянство и является «главной народной силой», но для победы революции нужно обратить внимание на рабочих города и войска, ибо успех первого нападения всецело зависит от их поведения.

«Народная воля» перешла к террору. Исполнительный комитет партии считал, что только таким путем можно привести правительство в состояние паники и возбудить массы к действиям. Главной цепью партии должно быть свержение самодержавия. Ход событий, завершившихся цареубийством 1 марта 1881 г., после которого начался период идейного и организационного разброда партии, продолжавшегося до конца 80-х годов, хорошо освещен в литературе[773]. Поэтому мы на нем не останавливаемся и переходим к освещению событий непосредственно в армии.

Казалось, что буржуазные реформы 60-70-х годов, следствием которых было превращение армии в массовую, настолько укрепили военную систему России, что она может безупречно выполнять свои функции, не допуская сбоев. Однако в ходе русско-турецкой войны вскрылось немало недостатков в военной организации и в системе боевой подготовки, давших себя почувствовать непосредственно в ходе войны. Наблюдались неполадки с проведением мобилизации войск и сосредоточением их в районах боевых действий па балканском театре, обеспечение войск устаревшим вооружением, поразительно плохая организация снабжения и грандиозное казнокрадство, «достигшее размеров открытого дневного грабежа»[774], следствием чего были громадные потери в людях от болезней. «Офицерство не могло не задумываться, — писала В. Н. Фигнер, — над причинами всех этих злоупотреблений и искать средств для искоренения их»[775].

С войной был связан также процесс формирования в русской среде вообще и в офицерской в частности тираноборческих идей. Правительство Александра II довольно охотно прибегало накануне войны к лозунгам, поддерживавшим борьбу славянства против турецкой тирании. Эти лозунги должны были воодушевить как русские войска, так и славянское население. Они принимались в армии всерьез. Русская армия понесла немало жертв и обильно полила своей кровью балканскую землю, Румыния, Сербия и Болгария стали независимыми. Но эти народы получили одновременно конституционный строй, которого Россия не имела. Русское офицерство стало задумываться над положением дел у себя в стране. «Мы думали, — говорил Н. Д. Похитонов, — что вместо того, чтобы освобождать чужую страну, надо думать об освобождении России»[776].

Когда армия вернулась домой, в ней накопилось достаточно горючего материала. Кроме того, к этому времени в составе офицерского корпуса как в армии, так и на флоте произошли известные изменения в сторону демократизации. Хотя правительство тщательно заботилось об ограждении офицерского корпуса от проникновения недворянских элементов, тем не менее остановить процесс демократизации его оно не могло. В ходе русско-турецкой войны офицерский корпус пришлось пополнить выходцами из других сословий. Пришлось открыть отдушину и при приеме в технические военно-учебные заведения. В офицерской среде значительную прослойку стали составлять разночинцы — люди, нуждавшиеся в постоянной службе.

Все это обусловило возможность складывания как в армии, так и на флоте условий для формирования революционных кружков, активно участвовавших в борьбе с абсолютизмом.

Революционные кружки возникли IB ряде городов России в Петербурге, Кронштадте, Старой Руссе и др. Первым появился кружок в Одессе в 1879 г. Его организаторами были В. Ф. Костюрин и А. И. Желябов. Кружок имел целью, по мысли Костюрина, «повторить попытку декабристов и устроить широко раскинутую организацию»[777].

Почти одновременно сложилось несколько кружков в Кронштадте и Петербурге среди артиллеристов и моряков. Организатором артиллерийского кружка был В. Папин. В него входило 7 чел.[778].

Второй кружок, организованный В. П. Дружининым, состоял из молодых мичманов, находившихся под влиянием организации «Черный передел». Они вели работу среди матросов с целью приготовить из них будущих пропагандистов в деревне. Они сумели сагитировать около 100 чел.[779]

Третий кружок, организованный А. И. Желябовым и Н. Е. Сухановым, был морской. В него вошло 14 кронштадтских офицеров. Кружок выработал программу («Конституцию»), в которой говорилось, что основной целью организации является осуществление социально-политического переворота в стране под руководством партии «Народная воля». Моряки выполняли отдельные поручения исполкома партии, размножали и распространяли прокламации, доставали оружие и деньги[780].

Несколько кружков возникло в Риге (в 116-м Мало-Ярославском полку)[781], в Самаре (в 159-м Гурийском полку)[782], в Саратове (в 158-м Кутаисском полку), в Минске, Николаеве, Одессе, Кобеляках, Вилькомире и ряде других городов. Кружки появлялись в большинстве своем стихийно, и если между ними и народниками устанавливались связи, то все же революционно настроенные офицеры «не очень доверчиво относились к способу и плану действий тогдашних революционеров»[783].

Когда сформировалась «Народная воля», выдвинувшая на первый план политическую борьбу — свержение самодержавного правительства и завоевание свобод вооруженной рукой, то необходимость связи с армией и использования революционно настроенных офицеров стала первоочередной задачей. Это нашло свое отражение в программном документе исполкома партии, где указывалось: «Для успешного исполнения всех функций партии в высшей степени важно прочное положение в различных слоях населения. По отношению к перевороту особенно важны администрация и войско»[784]. Важна была самая постановка вопроса, указывает В. Фигнер, что «революционная партия, стремящаяся в первую очередь к насильственному ниспровержению самодержавия, должна искать опоры в войске»[785].

В конце 1880 г. исполком приступил к организации Центральной военной организации. Она создавалась на следующей основе: «Во 1-х, Военная организация должна быть строго централизована; во 2-х, Центральная военная группа должна быть составлена не по выбору самих военных, а из лиц, указанных И. К.; в 3-х, она должна быть строго отделена от всех фракций «Народной воли»[786].

От исполнительного комитета в Военную организацию вошли А. И. Желябов, Н. Н. Колодкевич, Н. Е. Суханов и А. П. Штромберг и были назначены офицеры Н. М. Рогачев, В. А. Папин, С. П. Дегаев и Н. Д. Похитонов. Душой Центральной организации был «энергичный, стремительный энтузиаст» Суханов[787].

Программа Центральной военной организации была составлена на основе «Конституции» морского кружка.

Кружок принимал участие в подготовке первомартовского выступления. Вслед за этим возникла идея поднять восстание 70–80 тыс. рабочих Петербурга, но, убедившись в невозможности этого, руководители кружка отказались от этой идеи.

После ареста Желябова, Суханова и Штромберга[788] Военный центр был обновлен. От исполнительного комитета в него вошли А. П. Корба, В. Н. Фигнер, С. С. Златопольский, из офицеров — А. В. Буцевич, Э. А. Серебряков, Ф. И. Завалишин и др.

Исполнительный комитет «Народной воли» обратился к офицерам с особыми воззваниями: «К офицерам русской армии» и «Славному казачеству войска Донского, Уральского и пр. объявление исполнительного комитета», в которых офицеров призывали присоединиться к обществу для защиты народа.

И хотя тираж первого обращения был невелик — всего 600 экземпляров, тем не менее оно стало известно почти во всех гарнизонах страны. «Недалеко общее восстание угнетенного народа…, — указывалось в обращении. — Офицеры русской армии, скоро наступит решительный час. Пред вами только два пути. Вы можете быть или освободителями народа, или же его палачами… Кто не за нас, тот против нас»[789].

Главной своей задачей Центральная военная группа поставила создание сети кружков. Для местных кружков был разработан «Устав местного офицерского кружка». Когда сеть провинциальных кружков разрослась, возникла мысль о включении их в Военно-революционную организацию, имеющую в крупных городах окружные центры. К этому времени относится составление программы центрального кружка, в которой указывалось, что Военная организация возникает с целью объединения и урегулирования революционных сил в армии, привлечения наибольшего числа активных деятелей и союзников и установления правильного общения с революционной партией всей России «для взаимной помощи и поддержки»[790]. Этой программой и руководствовался Военный центр, который развернул энергичную деятельность по формированию офицерских кружков. Его представители были направлены в Москву, Минск, Киев, Одессу, Николаев и другие города.

Рогачев организовал кружки в Петербурге. Он же создал кружки в Москве, Орле, Витебске, Риге, Митаве, Либаве, Вильне и в Минске[791]. С задачей организации кружков в Минск и Киев выезжал В. П. Дружинин, в Одессу и Николаев — В. Фигнер, на Кавказ — А. Корба[792].

Военный центр обратил свое особое внимание на военные училища и военные академии. Кружки были созданы в Петербурге (в Артиллерийской академии и Константиновском училище) и в училищах Москвы, Новочеркасска, Риги, Одессы и Тифлиса. Юнкера не только читали революционную литературу, но и распространяли революционные листовки.

Офицеры, окончившие училища и получившие направление в полки, продолжали там свою деятельность и либо создавали свои кружки, либо входили в смешанные кружки.

Военная организация сумела создать сеть кружков не менее чем в 25 городах, куда входило от 300 до 400 офицеров[793]. Готовился военный заговор.

Деятельность «Народной воли» встревожила правительство. Комитет министров констатировал, что в стране существует «хотя и немногочисленная, но опасная по своей дерзости шайка злоумышленников, стремящихся ниспровергнуть коренные условия гражданского порядка»[794].

В распространении вредных идей была заподозрена печать. На нее обрушилась волна запретов. Для наведения порядка в стране после покушения Соловьева был введен институт генерал-губернаторов.

Однако эти меры не привели к ожидаемым результатам. Взрыв в Зимнем дворце, организованный Халтуриным, показал неспособность III отделения обеспечить охрану царской фамилии. Он вызвал растерянность в правительстве.

Вновь было созвано совещание, на котором сформировали Верховную распорядительную комиссию под председательством генерал-адъютанта М. Т. Лорис-Меликова и обсудили «меры к лучшей охране спокойствия и безопасности в империи». Лорис-Меликов обратился с воззванием «К жителям столицы», в котором выражал надежду на поддержку общества. «Народная воля» оценила диктатуру Лорис-Меликова как средство «сомкнуть силы правительства, разделить и ослабить оппозицию, изолировать революцию и передушить всех врагов порознь»[795].

Лорис-Меликов развил кипучую деятельность. Вскоре он представил царю доклад о необходимости реорганизации внутреннего управления с целью сосредоточения полноты власти в Министерстве внутренних дел. В связи с этим было упразднено III отделение, функции которого были переданы Департаменту государственной полиции. Министр внутренних дел становился также шефом жандармов. Верховная распорядительная комиссия была упразднена.

Свои задачи и программу действий Лорис-Меликов изложил на совещании редакторов крупных газет и журналов. Цель правительства была в том, чтобы печать объявила о несостоятельности надежд общества на конституцию.

Полицейские меры были усилены также в армии и на флоте. От командующих округами и командиров частей Военное министерство потребовало усилить борьбу с проникновением в войска и особенно в военно-учебные заведения революционной пропаганды.

Принятые меры не спасли Александра II. 1 марта 1881 г. он был убит агентом исполкома «Земли и воли» И. И. Гриневецким. Этот акт вызвал панику в правительственных кругах. Особенно большое впечатление на правительство произвело заявление Желябова на процессе, что если новый царь не пойдет на уступки, партия прибегнет к новому покушению[796].

«Народная воля» после 1 марта приняла новые меры для организации офицерских кружков в гвардии и в провинции. Но правительство перешло в наступление. Первый крупный удар был нанесен Военному центру летом 1882 г., в это время были арестованы Буцевич, вслед за ним был схвачен Ашенбреннер. Арестованный в декабре 1882 г. Дегаев предал организацию и раскрыл на следствии почти всю ее сеть[797]. В течение шести месяцев было арестовано около 200 офицеров. Правительство предало военному суду 14 народовольцев, из которых 8 являлись офицерами. Штромберг и Рогачев были приговорены к смертной казни, а остальным офицерам казнь заменили бессрочной каторгой[798].

Весной 1883 г. Военная организация «Народной воли» прекратила свое существование. Она не могла выполнить цель, поставленную партией, по следующим причинам: она не обладала четкостью и ясностью взглядов, необходимыми для борьбы;

дело снова свелось к привлечению в организацию офицеров, и очень мало было сделано для пропаганды среди солдат и матросов. В итоге офицерская организация не имела опоры в массах.

Третий и последний в XIX в. этап общественно-политического движения в армии и на флоте связан с пролетарским периодом революционного движения.

Характеризуя этот этап революционного движения, В. И. Ленин писал, что существует громадная разница между «разночинно-интеллигентской революционностью офицеров народовольцев, — и глубоко демократической, пролетарской и крестьянской революционностью солдат и матросов в России двадцатого века»[799].

Несмотря на провал Военной организации и многочисленные аресты, деятельность революционных кружков не прекратилась. Не прошло двух лет, как они возродились в морском Кронштадтском, Константиновском и Павловском пехотных училищах.

Во главе морского кружка стал гардемарин Н. Н. Шелгунов. Члены кружка читали социально-экономическую литературу, надеясь там найти ответы на «вопросы жизни». Кружок разработал программу, близкую к программе социал-демократов[800].

В Павловском училище кружок возглавлял юнкер Д. Бруевич. По его же инициативе возник кружок и в Константиновском училище. Два десятка юнкеров также читали запрещенную литературу.

В начале 1886 г. кружками была сделана попытка создать общую организацию и привлечь к ней кружки в пиротехническом училище (А. Баранский и др.), киевский кружок, возглавляемый подпоручиком И. И. Аксентовичем, и одесский — работавший под руководством Е. А. Селунского. Новая организация отличалась от народовольческой тем, что значительная часть ее стала отходить от тактики народовольцев и искать сближения с социал-демократическими рабочими кружками. На состоявшейся в июне 1886 г. сходке участники этой организации познакомились с программой группы «Освобождение труда» и были готовы войти в более тесный контакт. Однако их деятельность прервалась арестом. К следствию было привлечено 58 чел. Жандармское управление, проводившее дознание, отметило наличие разногласий в теоретических воззрениях отдельных членов: Брагинский вместе с моряками находил, что для успеха движения необходимо участие в нем всех заинтересованных слоев общества. Противники же их, Н. Н. Слепцова, Л. Ф. Гаевский и Д. С. Бруевич, к которым присоединились и юнкера Константиновского училища, утверждали, что «успех движения может быть обеспечен преимущественно участием в нем военных, и признавали деятельность среди народа менее плодотворной, нежели деятельность среди военных»[801]. После разгрома царской охранкой этих кружков связь с социал-демократами была прервана.

Переход к всеобщей воинской повинности сказался на состоянии воинской дисциплины. Число побегов в абсолютных цифрах уменьшилось. С 1875 по 1884 г. отдано под суд за побеги 23 772 чел., с 1885 по 1894 г. — 17 708 чел., а с 1895 по 1900 г. — 9 727 чел.

Угрожающим симптомом было то, что численность осужденных за нарушение воинского чинопочитания не уменьшалась. С 1878 по 1884 г. — осуждено 21 470 чел., с 1885 по 1894 г. — 20 676, с 1895 по 1900 г. — 12 610 чел.[802]

Военный министр докладывал в 1878 г. об осуждении 17 чел. за государственные преступления. Из них ряд лиц принадлежал «к преступному сообществу, образовавшемуся в России под названием социально-революционной партии, стремящейся путем насильственного переворота к ниспровержению существующего в империи государственного порядка»[803]. Так, И. Логовенко, мичман 2-го Черноморского экипажа, готовился осуществить взрыв в Николаеве, куда намеревался прибыть в августе 1878 r. Александр II. За принадлежность к той же партии и «участие в действиях этой партии» в 1879 г. осуждено 14, а в 1880 г. — еще 6 чел. Отдано же под суд за выступления против порядка управления в 1878 г. — 80 чел., в 1879 г. — 198, а в 1880 г. — 140 чел. Участие солдат в «беспорядках» в связи с голодом 1891 г. произвело значительное впечатление. Во время «подавления беспорядков обыкновенного характера, производимых крестьянами и рабочими, — сообщало Военное министерство, — в 19 случаях было командировано 34 роты, 12 местных команд и 10 сотен»[804]. Министра крайне обеспокоил факт нежелания солдат активно действовать против «бунтовщиков». Военные власти весьма сурово обошлись с солдатами. В 4 военных округах состоялось несколько процессов. Из 630 чел., отказавшихся подавлять крестьянские и рабочие выступления, к смертной казни был приговорен 81 человек (приведено в исполнение только 3 приговора, остальные заменены каторжными работами), к каторжным работам — 103 чел., к исправительным наказаниям — 215 чел., оправдано 239 чел.[805]. Военное министерство продолжало использовать войска против рабочих и далее, но при этом оно отмечало в своих докладах царю, что «командирование войск для содействия гражданским частям весьма вредно влияет на войска, если им приходится употреблять в дело оружие»[806]. Тем не менее в войска были направлены правила содействия гражданским властям, в которых говорилось, что «последствия от употребления оружия не налагают никакой ответственности как на гражданские, так и на военные власти» при подавлении «народных беспорядков и волнений»[807].

Военное и Морское министерства проявляли серьезную озабоченность в связи с активной деятельностью «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Союз распространял листовки на военных заводах (Сестрорецком, Обуховском, Франко-Русском, Ижорском и др.). Для подавления волнений на заводы направлялись войска, среди которых затем были обнаружены «злонамеренные материалы»[808]. Особенно опасным явлением были попытки офицеров найти общий язык с солдатами. По донесениям жандармов, «они сближались с нижними чинами одного с ними полка» и старались «внушить им мысли, противные порядку службы»[809]. Подобные факты сообщались жандармским управлением неоднократно. Они явились проявлением наступающего с конца 90-х годов революционного кризиса, захватившего армию и флот. В это время стали определеннее обозначаться общественно-политические течения. Развернувшаяся идейная борьба между народниками и социал-демократами захватила широкие армейские круги. В прогрессивных кругах офицерства зрели оппозиционные настроения. Часть офицеров стала искать путей активного участия в революционном движении, другая часть, не видя выхода, уходила в отставку. Их настроения отразил в своем дневнике М. К. Лемке: «Никакого гражданского воспитания в нашем брате дармоеде-офицере нет, ровно никакого, какая-то привилегированная и ничего не делающая каста»[810]. Большая же часть офицерства не принимала участия в активной борьбе против царизма. Между тем РСДРП на рубеже XIX — ХХ вв. начала развивать активную деятельность в войсках. Особенно опасными для правительства были попытки офицеров найти общий язык с солдатами. По донесениям жандармского управления, они «сближались с нижними чинами», чтобы «внушить им мысли, противные порядку службы»[811].

Первые обращения РСДРП к армии наблюдаются в 1900–1901 гг. В Вильне среди офицеров гарнизона была распространена листовка, призывавшая к отказу от подавления стачки[812]. В этом же году жандармское управление обнаружило появление листовок в частях, дислоцированных на Украине, в Грузии и Польше. К началу 1902 г. деятельность социал-демократических организаций в войсках и на флоте была зарегистрирована в 27 городах. В них распространялись листовки. Например, сибирским комитетом РСДРП распространялись статьи-воззвания Л. Н. Толстого: «Не убий!», «Офицерская памятка», «Солдатская памятка», в которых великий писатель призывал отказываться от расправ над народом[813].

В 1902 г. возникли, наконец, военные социал-демократические организации в Москве, Александрополе, Тбилиси, Саратове и других городах. Такие же организации появлялись и на флоте[814]. Центр тяжести в революционном движении стал перемещаться в солдатскую и матросскую среду. Характеризуя этот процесс, В. И. Ленин писал: «…Гигантский прогресс революции со времен Народной воли сказался именно в том, что за ружье взялась против начальства «серая скотинка», самостоятельность которой так напугала либеральных помещиков и либеральное офицерство»[815].

***

Армия и флот являлись активными участниками каждого этапа революционной борьбы. Главная роль в движении декабристов принадлежала русскому офицерству. Но оно не имело связи с широкой массой солдат и матросов.

Военная организация «Народной воли», состоявшая из разночинной военной интеллигенции, также не имела твердой опоры в армии и на флоте и ее деятельность не всколыхнула широких масс солдат и матросов.

И лишь после того как во главе революционного движения стал пролетариат, «глубоко демократическая, пролетарская и крестьянская революционность» охватила солдатские и матросские массы, которые повели за собой наиболее передовую часть общества.

Начался новый этап борьбы, связанный с революцией 1905–1907 гг.

II ПРОИЗВОДСТВО И ОБЕСПЕЧЕНИЕ ВОЙСК ВООРУЖЕНИЕМ И БОЕПРИПАСАМИ

Одним из решающих факторов, определяющих состав и организацию вооруженных сил, а также способы и формы военного искусства, является экономика страны (в конечном счете — способ производства). «Ничто так не зависит от экономических условий, как именно армия и флот, — пишет Ф. Энгельс, — вооружение, состав, организация, тактика и стратегия зависят прежде всего от достигнутой в данный момент ступени производства и от средств сообщения»[816].

От того, смогло ли государство организовать производство вооружения и боеприпасов и, таким образом, кроме людских резервов подготовить технические ресурсы в достаточном количестве и отвечающих требованиям времени по своему качеству, во многом зависит ход и исход войны.

Военная экономика это особый вид хозяйства в системе народного хозяйства страны. Она включает в себя все те отрасли производства, которые обеспечивают вооруженные силы боевой техникой и другими средствами ведения войны. Конечно, военная экономика понятие историческое, оно меняется в зависимости от общего уровня производства. В период кастовых армий в эпоху феодализма степень развития военного производства ограничена, с переходом же к массовым армиям в эпоху капитализма, когда обеспечение войск военной техникой и другими средствами войны потребовали массового их изготовления, военное производство становится многоотраслевым военным хозяйством, опирающимся на народное хозяйство страны в целом. Оно представляет наличие мощных, хорошо оснащенных крупных предприятий, организацию которых берет на себя государство.

«С того момента, — указывает Энгельс, — как военное дело стало одной из отраслей крупной промышленности (броненосные суда, нарезная артиллерия, скорострельные орудия, магазинные винтовки, пули со стальной оболочкой, бездымный порох и т. д.), крупная промышленность, без которой все это не может быть изготовлено, стала политической необходимостью»[817].

Основой производства вооружения и боеприпасов являются металлургическое и химическое производства. В этих областях промышленности, как и во всем народном хозяйстве России к середине XIX в., происходит процесс перехода к капиталистическому способу производства. Развитие капитализма проявилось как в количественном росте промышленных предприятий, так и в постепенном вытеснении крепостного труда вольнонаемным, в появлении машин, сделанных на русских заводах, в гудках первых русских пароходов.

Развитие капитализма в России имело необратимый характер. Оно совершалось вопреки стремлению господствующего класса сохранить существующую экономическую систему и оградить ее от «тлетворного» влияния капитализма.

«Все правительства, — писал Энгельс Даниельсону, — даже самые абсолютистские, в конечном счете только исполнители экономической необходимости, вытекающей из положения страны. Они могут делать это по-разному — хорошо, плохо или посредственно; они могут ускорять и замедлять экономическое развитие с вытекающими из него политическими и юридическими последствиями, но в конечном итоге должны следовать за этим развитием»[818].

Господствующие крепостнические отношения замедляли процесс перехода к капиталистическому способу производства. Эти отношения дольше сохранились в металлургии, что привело к отставанию России от передовых стран Европы.

Рост числа металлургических заводов в первой половине XIX в. происходил медленно. В начале XIX в. в России было 147 заводов черной металлургии (литейных и металлообрабатывающих) и 45 заводов цветной. В середине XIX в. в России стало 170 заводов литейных и металлообрабатывающих и 95 заводов цветной металлургии (медных и свинцовых). Слабый рост числа заводов обусловил медленное возрастание производимого металла. За первое десятилетие русские заводы дали 91 107 тыс. пудов чугуна и железа, что в среднем составило немногим более 9 млн. пудов в год, до 2 млн. пудов меди и до 450 тыс. пудов свинца. В 1821–1830 гг. было изготовлено 120 850 тыс. пудов чугуна, железа и стали, 2 347 тыс. пудов меди и около 450 тыс. пудов свинца. В 1841–1850 гг. русские заводы дали 210 670 тыс. пудов чугуна, железа и стали, 2 968 тыс. пудов меди и 428 тыс. пудов свинца[819]. Несмотря на довольно интенсивный рост производства в середине 60-х годов XIX в. Россия все еще сильно отставала от передовых стран Европы и США, где раньше, чем в России, победил капитализм. Об этом свидетельствуют данные табл. 38 (в тыс. пудов), рисующие производство металла в ряде стран в 1864 г.

Таблица 38[820]

Страна Чугун Железо Сталь Россия (вместе с Финляндией и Польшей) 18 256 13 252 177 Англия 255 683 100 000 12 000 Франция 73 459 50 569 1 400 Пруссия 44 396 27 569 4 369 Австрия 21 447 Нет св. Нет св. Швеция 13 789 9 230 Нет св. США 54 837 25 190 650

Увеличение количества производимого в стране черного металла более чем в два раза (с 9 млн. пудов в год до 21,6 млн.) позволяло покрывать потребности армии и флота в металле. Потребность составляла 700 тыс. пудов чугуна, железа и стали, около 40 тыс. меди и 25 тыс. пудов свинца в год. Производимый металл поглощали механические предприятия, вырабатывающие металлические изделия, машины и морские суда. Ведущее место в металлообрабатывающей промышленности принадлежало оружейным, артиллерийским, машиностроительным и судостроительным заводам. Таких предприятий в первой половине века насчитывалось около 20, при этом они были самыми крупными в стране. Военная промышленность уже в первой половине века была способна решать такие сложные задачи, как изготовление ударных ружей, нарезной артиллерии, военных пароходов и винтовых кораблей.

Вторая половина XIХ в. — период утверждения капитализма в России. Промышленный переворот, начавшийся в области металлургии в 40-х годах XIX в., завершился к началу 80-х годов. Особенно бурно он проходил после Крымской войны. «…После 61-го года, — писал В. И. Ленин, — развитие капитализма в России пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах Европы целые века»[821].

В стране наблюдается значительный рост металлургического производства, и если в 1860 г. Россия имела 313 предприятий черной и цветной металлургии, из которых 99 являлись механическими заводами, то уже через 10 лет всех предприятий черной и цветной металлургии стало 571, из них механических — 145. К 1870 г. насчитывалось первых — 657, вторых — 270, в 1890 г. — 805 и 412 и, наконец, в 1897 г. — 1 259 и 682. За 40 лет общее число заводов черной и цветной металлургии выросло в 5 раз, а число механических — даже в 7 раз[822].

Отмечая рост промышленности, Энгельс писал: «Россия (то есть правительство и молодая буржуазия) очень много потрудилась над созданием крупной национальной промышленности…»[823]

Весьма важно отметить при этом одну особенность развития русской металлургической и металлообрабатывающей промышленности. Она заключалась в росте крупных предприятий с числом рабочих более 500, оснащенных хорошим станочным парком и обладающих вполне современной энергетической базой (паровыми машинами, а в конце века — электрическими двигателями).

Самыми крупными предприятиями России во второй половине XIX в. были военные заводы (оружейные, артиллерийские, патронные и судостроительные).

О величине заводов, выпускающих военную продукцию, свидетельствуют данные о числе занятых рабочих на этих предприятиях (табл. 39).

Оценивая итоги развития русской промышленности второй половины XIX в., Ф. Энгельс писал в 1892 г.: «С 1861 г. в России начинается развитие современной промышленности в масштабе, достойном великого народа. Давно уже созрело убеждение, что ни одна страна в настоящее время не может занимать подобающего ей места среди цивилизованных наций, если она не обладает машинной промышленностью, использующей паровые двигатели, и сама не удовлетворяет — хотя бы в значительной части — собственную потребность в промышленных товарах. Исходя из этого убеждения, Россия и начала действовать, причем действовала с большой энергией. То, что она оградила себя стеной протекционистских пошлин, вполне естественно, ибо конкуренция Англии принудила к такой политике почти все крупные страны…»[824]. Такова была экономическая база, на которой зиждилось военное производство.

Таблица 39[825]

Заводы 1865 г. 1880 г. 1900 г. Оружейные Тульский 10 065 11 639 6 660 Сестрорецкий 4 750 1 725 Ижевский 4 067 до 4 500 Петербургский патронный – 4 079 6 200 Арсеналы Петербургский военнослужащих — 868, рабочих — 1247 военнослужащих — 188, рабочих — 2872 военнослужащих — 450, администрация — 38, рабочих — 1850 Брянский 700 Нет данных Нет данных Киевский 500 Нет данных Нет данных Петербургский орудийный 300 500 850 Путиловский 1 970 2 200 12 440 Обуховский – 982 4 000 Пермский – 1 270 2 500

Особенно важно отметить процесс совершенствования материально-технической базы на военных заводах. В течение второй половины XIX в. на этих заводах дважды заменялся станочный парк в связи с усложнявшимися техническими задачами. Переход от ударных к казнозарядным ружьям, от гладкоствольной к нарезной стальной дальнобойной артиллерии, необходимость оснащения броненосных кораблей совершенными механизмами и другие подобные задачи требовали модернизации оборудования тех предприятий, где производилась военная техника. Часто станки ввозились из Англии, Бельгии и Германии. Многие же станки и машины изготовлялись на русских машиностроительных предприятиях русскими мастерами (П. Д. Захава, Л. Собакин и др.).

Рост станочного парка за 30 лет на оружейных заводах показан в табл. 40.

Таблица 40[826]

Завод 1865 г. 1897 г. Тульский 900 972 Сестрорецкий 749 875 Ижевский 237 206

Таблица 40а[827]

Завод 1870 г. 1897 г. Обуховский 620 1000 Путиловский 570 1117 Петербургский пушечный 311 527

Аналогичный процесс наблюдается также на всех орудийных заводах (табл. 40а).

Вместе с новым станочным оборудованием совершенствовалась также энергетическая база.

Паровые машины использовались на военных заводах уже в первой половине XIX в.: на Тульском заводе — с 1813 г., на Ижевском — с 1824 г. Со второй четверти XIX в. они применялись также во всех арсеналах. Однако главным источником энергии в это время была сила воды, используемая вододействующими устройствами. В середине века на Тульском заводе действовали 2 паровые машины, на Сестрорецком — 3 паровые машины и 3 турбины. Патронный завод имел 8 паровых машин и 2 локомотива. Все арсеналы и Петербургская орудийная мастерская располагали 17 паровыми машинами и 5 локомотивами.

В конце XIX в. все военные заводы уже пользовались электрическими двигателями. Тульский завод имел 3 турбины, 2 паровых машины и 46 электродвигателей; Сестрорецкий — 2 турбины, 7 паровых машин и 56 газовых и 50 электрических моторов. В конце века завод полностью перешел на трехфазный электрический ток.

На Ижевском заводе было 11 гидравлических двигателей, 14 паровых машин. В конце века завод также был переведен на трехфазный ток.

Обуховский завод в конце века имел 4 электрических станции мощностью 6 750 л. с., которые питали 54 электродвигателя и 28 электрических кранов. Путиловский завод располагал крупной электростанцией силой в 13 тыс. л. с., дававшей ток для 225 электродвигателей и 10 электрокранов. Петербургский орудийный завод имел 4 паровых машины, 9 электродвигателей и 4 локомобиля. В конце века завод целиком перешел на электрическую тягу. На Пермском заводе также была крупная электростанция, обеспечивавшая энергией все предприятие.

Таким образом, материально-техническая база военных заводов вполне отвечала современным требованиям и обеспечивала в конкретных условиях решение стоявших задач по производству вооружения и боеприпасов для армии и флота. Хуже обстояло дело со снабжением военных и судостроительных предприятий необходимым сырьем. Несмотря на значительный рост числа металлургических предприятий, производство металла шло довольно медленно, особенно слабо развивалась цветная металлургия. Это видно из данных табл. 41 о количестве полученного металла (в тыс. пудов) с 1861 по 1900 г.

Таблица 41[828]

Годы Чугун Железо и сталь Медь Свинец 1861–1870 185 929,5 125 072,2 2 804,0 316,1 1871–1880 249 472,6 203 396,2 2 205,5 489,6 1881–1890 362 160,0 321 028,6 2 872,6 476,4 1891–1900 1 069 864,1 799 790,9 3 869,0 300,8

Острая нехватка железа, качественной стали, меди и свинца вынуждала правительство прибегать к закупкам сырья за границей. Ввоз черных и цветных металлов (в тыс. пудов) Россией в 1861–1900 гг. показан в табл. 41а.

Таблица 41а[829]

Годы Железо Сталь Медь (не в деле) Свинец (не в деле) 1861–1870 61 417 1 155 1 153 5 463 1871–1880 102 897 63 635 4 132 10 262 1881–1890 56 874 7 968 3 264 10 870 1891–1900 413 897 28 364 7 361 18 407

Развитие металлургии зависело от состояния добычи топлива. Время господства древесного угля уже прошло. Промышленность и транспорт базировались на каменном угле и нефти. Темпы добычи топлива хотя и были довольно высокими, тем не менее военная промышленность и флот нередко испытывали недостаток в нем, главным образом из-за дороговизны транспортировки[830].

Годы Добыто, в тыс. пудов 1831–1840 6 061 1841–1850 16 554 1851–1860 59 891 1861–1870 265 500 1871–1880 1 136 043 1881–1890 2 803 670 1891–1900 6 013 839

Все возрастающая потребность в каменном угле вынуждала русское правительство прибегать к закупкам его за границей. В период с 1870 по 1898 г. в Россию было ввезено из Англии и США около 600 млн. пудов угля (в Петербург и на Дальний Восток). В 1871–1880 гг. — 79 793 тыс. пудов, в 1881–1890 — 106 329 тыс. пудов, в 1891–1898 гг. 408 919 тыс. пудов.

Важным топливным ресурсом была нефть. Она вначале использовалась на крупных предприятиях, а затем на этот вид топлива стали переводить также флот. Россия не испытывала недостатка в нефти. В начале 90-х годов XIX в. Россия добывала 46 % мировой добычи нефти, а к началу ХХ в. на долю России приходилось уже более половины мировой добычи. С 1861 по 1870 г. было добыто 9 463,9 тыс. пудов; с 1871 по 1880 г. — 96 490,3 тыс. пудов; с 1881 по 1890 г. — 1 284 535 тыс. пудов и с 1891 по 1900 г. — 4 391 695 тыс. пудов[831]. Россия не только обеспечивала внутренние потребности, но и вывозила нефть за границу.

Одним из условий успешного развития промышленности было строительство железных дорог. Железные дороги сблизили источники сырья и центры производства, ускорили цикл производства. Они, наконец, лучше решали все вопросы снабжения армии и флота, чем водный транспорт и гужевой, который был единственным способом обеспечения войск до появления железных дорог. Появление железных дорог вызвало целую отрасль промышленно-транспортного производства — рельсопрокатные, вагоностроительные и паровозостроительные заводы.

1 Производство и обеспечение войск стрелковым оружием

Производство стрелкового оружия в первой половине XIX в.

В русской армии, как и в армиях других европейских стран, в начале XIX в. на вооружении были гладкоствольные и нарезные кремневые ружья, заряжаемые с дула. Этот тип оружия определил способ боевых действий пехоты. Гладкоствольное и нарезное ударно-кремневое оружие определяло тактику колонн и рассыпного строя, сложившуюся в конце XVIII в.

Русские оружейники все время работали над усовершенствованием стрелкового оружия, но их старания долгое время не давали должного эффекта вследствие недостаточного развития металлургии и пороходелия. Железо, из которого изготовляли стволы и замки, было слабым металлом. Оно не позволяло увеличивать заряд и этим повысить эффективность огня. Тем не менее конструкторы добились изготовления однотипного оружия и, главное, свели его к двум калибрам, что облегчило обеспечение войск патронами. Эта работа была завершена с 1803 по 1809 г.

Принятое на вооружение стрелковое оружие обладало следующими тактико-техническими данными (табл. 42).

Линейная пехота имела ружья со штыками образца 1805 и 1808 гг. Фактически же в полках было множество ружей старых образцов различных калибров от 5 1/10 до 7 2/3 линий. Немало было шведских и немецких трофейных ружей, сохранившихся со времен Семилетней войны.

На вооружении легкой пехоты были егерские винтовальные ружья и штуцера. Драгуны имели специальные драгунские ружья со штыками, кирасиры — карабины и штуцера, гусары-легкие карабины и мушкетоны. Срок службы ружей определялся до 40 лет.

Производство стрелкового оружия было сосредоточено на Тульском и Сестрорецком оружейных заводах, существовавших с XVIII столетия, и на Ижевском заводе, переоборудованном в 1807–1809 гг. из железоделательного в оружейный и приступившем к выпуску оружия с 1811 г.[832] Проектная мощность Тульского завода составляла 100 тыс. ружей, Сестрорецкого — до 25 тыс. и Ижевского — до 50 тыс. ружей.

Таблица 42[833]

Ружье Калибр, линии/мм Ствол Вес ружья без штыка, фунты. зол./кг Вес пули, зол./г Вес заряда, зол./г Дальность стрельбы, шаги Пехотное кремневое (1805 г.)* 7,5/19 Гладкий 13.83/5,16 7/29,86 2,53/10,66 300 Винтовальное (1805 г.) 6,5/16,51 Нарезной (6 нарезов) 10.40/4,26 7/29,86 25/21,66 1 000 Егерский штуцер 6,5/16,51 Нарезной 10.46/4,28 5,59/23,85 – 1 000 Пехотное кремневое (1808 г.) 7/17,78 Гладкий 10.88/4,46 5,59/23,85 2,33/9,92 300 Кавалерийский штуцер 6,5/16,51 Нарезной (8 нарезов) 6.48/2,65 5,59/23,85 – 1 000 Драгунское (1809 г.) 7/17,78 Гладкий 9.12½/3,73 5,32/23,85 2,94/9,6 250 Кирасирское (1809 г.) 7/17,78 Гладкий 9.12½/3,73 5,59/23,85 2,25/9,6 250 Гусарское (1809 г.) 7/17,78 Гладкий 7.½/2,87 5,59/23,85 1,75/7,46 250 Конноегерское (1817 г.) 7/17,78 Гладкий 7.78/3,18 5,59/23,85 1,75/7,46 250 Гусарское (1817 г.) 7/17,78 Гладкий 7.78/3,18 5,59/23,85 1,75/7,46 250 Кавалерийское штуцер (1818 г.) 6,5/16,51 Нарезной (8 нарезов) 7.42/3,03 5,59/23,85 1,26/5,33 950

* Мера кремней: длина от 13 до 14 линий, ширина от 12 до 13 линий, толщина от 3 до 3½ линий.

Тульский завод с 1800 по 1806 г. изготовлял в среднем 40–45 тыс. ружей в год[834]. Утверждение в 1805–1809 гг. ружей нового образца потребовало усиленных темпов производства[835]. Военное министерство установило для завода твердые нормы поставок ружей: пехотных и кавалерийских гладкоствольных — 43 968, егерских винтовальных — 12 834, винтовальных унтер-офицерских — 384 и штуцеров — 240; всего 59 616 ружей в год[836]. На таком уровне производство шло до 1810 г. В связи с назревающей войной с Францией Военное министерство установило для завода программу в 146 тыс. ружей в год, при этом 84 тыс. ружей завод должен был готовить в своих мастерских, а 72 тыс. должны были давать подрядчики. Но эта программа оказалась непосильной. Завод в 1810 г. дал для полков — 59 616 и в запас — 39 384 ружья[837].

В 1811 г. норма была снижена, и завод изготовил 48 908 новых и 9 655 переправочных ружей. Особенно продуктивно работал завод в 1812 г. Армия и ополчения предъявляли громадные заявки на ружья. Мастерские завода изготовили 70 504 новых и 20 430 переправочных ружей и 64 штуцера, а вместе с подрядчиками — 127 тыс. ружей[838].

В 1813 г. завод выпустил 122 667 новых и 18 306 переправочных ружей. Несколько снизился темп в 1814 г. В этом году было изготовлено 87 667 новых и 42 484 переправочных ружья.

В 1815 г. — 84 171 новое и 38 114 переправочных ружей, а в 1816 г. — 34 781 новое и 10 895 переправочных мужей. Всего с 1810 по 1816 г. завод изготовил 456 704 новых и 153 129 переправочных ружей[839]. Сверх того, «фабриканты», т. е. мастера-подрядчики, изготовили 85 096 новых ружей. На том же уровне шло производство в 1817 г. Завод дал 44 608 новых и 13 132 переправочных ружья. В 1818 г. он изготовил 32 950 ружей и 10 тыс. пар пистолетов[840].

Вторым крупным центром производства стрелкового оружия являлся Сестрорецкий завод. Хотя он имел довольно высокую проектную мощность, однако на практике выпускал сравнительно немного новых ружей и больше занимался ремонтом старых.

Так, в 1800 г. завод дал 2 756 ружей, в 1801 г. — 1 948, в 1802 г. — 3 075, в 1803 г. — 4 871 ружье и 80 штуцеров, в 1804 г. — 2 708 ружей, в 1805 г. — 9 137 (кроме того, отремонтировал 10 321 ружье), в 1806 г. — 2498, в 1807 r. - 2 118, в 1808 г. — 8 тыс., в 1809 г. — 7 тыс., в 1810 г. — 18 040, в 1811 г. — 2 116 ружей[841].

На 1812 г. заводу была определена программа в 15 тыс. ружей и 6 тыс. ружейных стволов. Практически завод изготовил в 1812 г. 12 527 ружей и 1200 пар пистолетов[842], в 1813 г. — 5 068 ружей, в 1814 г. — 6 028, в 1815 г. — 4 045 ружей, в 1816 г. — 13 950 новых ружей, переделал и исправил 4 322 ружья, в 1817 г. изготовил 12 356, в 1818 г. — 9 845, в 1819 г. — 8 025 и в 1820 г. — 9 139 ружей.

Немногим лучше обстояло дело на Ижевском заводе. В 1810 г. на этом заводе изготовили 1 285 ружей, в 1811 г. — 2 150, а в 1812 г. — 6 087 ружей. С 1813 по 1820 г. завод изготовил 90 228 пехотных и 20 936 кавалерийских ружей и 500 пар пистолетов[843].

Невысокий уровень производства указанных предприятий объясняется изношенностью оборудования и недостатком древесного угля. Особенно плохо обстояло дело на Тульском заводе.

На реконструкцию оружейных заводов требовалось ассигнование крупных сумм, а при расстроенных войнами финансах сделать это было нелегко. В последующие пять лет положение не улучшилось. На Тульском заводе в 1817 г. в связи с уменьшением казенных заказов возникли волнения. Мастера требовали предоставления им более широких возможностей по изготовлению ружей на продажу и в связи с этим настаивали на предоставлении права покупки железа из запасов завода по льготным ценам[844].

В 1821 г. наряд на все заводы был определен в 50 тыс. ружей. Тульский завод дал 22 тыс. ружей, Ижевский — 23 193, а Сестрорецкий — 9 478 ружей.

На 1822 г. Тульский завод получил наряд на 50 тыс., Ижевский — на 10 тыс. и Сестрорецкий — на 14 тыс. ружей. Изготовлено же было в Ижевске 10 725 пехотных, 1 520 драгунских и 760 кирасирских ружей, в Сестрорецке — 13 005 ружей всех типов, а в Туле — едва 10 тыс. пехотных ружей, кроме выполненных в счет наряда 1821 г. 16 230 ружей[845]. Начальник завода докладывал в Главное артиллерийское управление, что мастера «от недостатка казенной работы, по излишнему числу их пришли в бедное положение»[846]. В 1823–1824 гг. нормально работали лишь Сестрорецкий и Ижевский заводы. Первый дал 17 126 новых и отремонтировал 13 157 старых ружей; второй изготовил 25 178 новых ружей[847].

Кроме оружейных заводов, ремонтом оружия занимались мастерские Петербургского, Московского и Киевского арсеналов. Так, в 1812 г. Петербургский арсенал отремонтировал 72 994 ружья, 5 443 карабина и 3 699 штуцеров; Московский — 29 428 ружей, 4 634 карабина и 806 штуцеров; Киевский — 33 217 ружей и 1 952 карабина[848].

Таким образом, все ружейные заводы в среднем могли изготовлять до 70 тыс. ружей в год. Столько же могли отремонтировать арсеналы. В критические моменты Военное министерство было вынуждено покупать стрелковое оружие за границей и у частных заводчиков. Так, накануне Отечественной войны 1812 г. пришлось закупить в Англии 50 тыс. ружей. В этом же году у ремесленных мастеров было приобретено 990 ружей. Все эти ружья пошли на вооружение ополчения. Но в общем уровень производства позволял иметь довольно значительный запас оружия. Приведенные в табл. 43 данные о движении запаса ружей свидетельствуют об этом.

Таблица 43[849]

Место хранения ружей Состояло в 1811 и 1812 гг. Отправлено в войска Остаток на 10 июня 1812 г. Московский арсенал 92 273 89 274 2 999 Тульский завод 128 605 128 481 124 Петербургский арсенал 52 154 39 294 12 860 Смоленский арсенал 22 896 22 896 – Сестрорецкий завод 27 077 27 077 – Киевский арсенал 48 460 40 228 8 232 Ижевский завод 4 098 3 326 772 Итого 375 563 350 576 24 987

Но как только началась война 1812 г., так весь запас оказался исчерпанным для вооружения полевых войск, а на вооружение ополчения оружия почти не осталось.

Во второй четверти века работа над усовершенствованием гладкоствольного оружия шла более интенсивно. Главная задача, преследуемая Оружейной комиссией, состояла в том, чтобы установить одинаковый калибр в 7 линий для всех типов ружей, в том числе и для нарезных. Кроме того, решено было облегчить вес оружия за счет укорочения стволов[850].

Тактико-технические данные новых типов гладких ружей представлены в табл. 44.

Таблица 44[851]

Ружье Калибр, линии/мм Ствол Вес ружья, фунты. зол./кг Вес пули, зол./г Вес заряда, зол./г Дальность стрельбы, шаги без штыка со штыком Пехотное (1826 и 1828 гг.) 7/17,78 Гладкий 10.82/4,43 11.56/4,77 5,59/23,85 2,5/10,66 300 Драгунское (1828 г.) 7/17,78 Гладкий 8.50/3,48 9.35/3,83 5,59/23,85 1,5/8,53 250 Конноегерское (1828 г.) 7/17,78 Гладкий 6.75/2,76 7.44/3,05 5,59/23,85 1,5/6,4 1 000 Казачье (1828 г.) 7/17,78 Гладкий 6.77/2,77 Нет штыка 5,59/23,85 1,5/6,4 1 000 Гусарское (1828 г.) 7/17,78 Гладкий 6.58/2,69 То же 5,59/23,85 1,5/6,4 250 Кирасирское (1828 г.) 7/17,78 Гладкий 8.5/3,48 То же 5,59/23,85 2/8,53 250 Кавалерийский карабин 7/17,78 Гладкий 6.43/2,63 То же 5,59/23,85 1,5/6,4 1 000

Производство вооружения переживало во второй четверти XIX в. тяжелый период. Работавшие на износ оружейные заводы пришли в «крайнее запущение». Особенно плохим было состояние Сестрорецкого и Тульского заводов, требовавших крупных вложений.

Начавшийся с сороковых годов технический переворот с трудом внедрялся в оружейную промышленность. Крепостнические отношения задерживали развитие механизации производства и создавали серьезные препоны в деле перехода к более прогрессивному вольнонаемному труду. Заводы были обязаны обеспечить работой приписанных к ним рабочих. Руководители предприятий не были заинтересованы в получении прибыли для казны и добивались лишь выполнения нарядов Военного министерства путем усиленной эксплуатации рабочих, а не путем рационализации. Жестокий режим создавал напряженную атмосферу, чреватую волнениями. Военное министерство отлично понимало, что недовольство мастеров и рабочих может «послужить предлогом к величайшим беспорядкам», но ничего не предпринимало[852].

Начиная с 1825 г. уровень производства ружей стал снижаться. Так, в 1825 г. Тульский завод изготовил 25 тыс. ружей, Ижевский — 15 181 и Сестрорецкий — 15 100 ружей[853].

Тульский завод в 1826 г. дал 23 266, Ижевский — 19 862 а Сестрорецкий — 14 016 ружей[854].

Перебои начались в 1828–1829 гг. в связи с выходом из строя плотины Тульского завода. Не лучше обстояло дело и на остальных заводах. Комиссия, обследовавшая состояние Сестрорецкого завода, нашла все заводские строения… в ветхом состоянии». На Ижевском отмечен недостаток «в машинах хорошего устройства».

Уровень производства ружей на всех заводах с 1827 по 1829 г. показан в табл. 45.

Таблица 45[855]

Оружие Наряд (на 3 года) Выполнено Недодано Пехотные ружья 147 489 120 129 27 360 Драгунские ружья 15 710 10 435 5 375 Кирасирские ружья 1 000 974 28 Конноегерские ружья 2 061 1 201 860 Гусарские ружья 3 950 552 3 318 Штуцера 650 250 400 Пистолеты (пары) 5 169 2 901 2 068

Львиную долю наряда выполнял Ижевский завод, приготовивший за эти годы 50 570 пехотных, 1400 конноегерских и кирасирских ружей[856].

Между тем начавшаяся в 1826 г. война с Ираном, а затем с 1829 г. с Турцией поглощала много оружия. Военное министерство было вынуждено приступить к перестройке всех предприятий. Направленной в Тулу по указанию царя комиссии было предложено представить соображения по переводу Тульского завода на паровую тягу. После обследования завода Николаю I были представлены два проекта. Один предусматривал ремонт плотины и обновление станочного парка, другой включал полную перестройку завода. Царь высказался «против проекта по системе устройства паровых машин»[857].

На Тульском заводе к 1831 г. была восстановлена плотина и установлено 20 различных машин и 129 станков. Были приняты меры для пополнения станочного парка и на других заводах. Ижевский завод получил 19 машин и 109 станков, а Сестрорецкий — 33 машины и 57 станков[858]. Артиллерийское ведомство считало, что после реконструкции Тульский завод «вполне соответствует цели своего назначения и во многих отношениях превосходен»[859]. Модернизация заводов позволила поднять уровень производства вооружения. С 1831 по 1834 г. Тульский завод изготовил 113 600 ружей и починил 22 тыс., Сестрорецкий дал 48 тыс. новых и 13 443 исправленных ружей, Ижевский — 97 199 ружей[860]. Подавляющую часть поставил Ижевский завод, Тульский же пострадал от пожара 1835 г. и до 1844 г. перестраивался[861].

Количество изготовленных ружей не могло обеспечить даже текущую потребность войск. Недостаток оружия попытались покрыть размещением на английских заводах заказа на 100 тыс. ружей, изготовляемых по русским образцам. Но эта попытка завершилась неудачей. Из доставленных в 1832 г. 85 тыс. ружей годных к употреблению было всего 32 975, остальные требовали переделки. Так, в одной из партий на 12 760 ружей не нуждалось в ремонте только 21 ружье. Военное министерство вынуждено было загрузить все русские заводы работой над полученными из Англии ружьями и затратить еще 1 213 271 руб. 96 коп. на их переделку[862].

В 1835 г. был образован специальный комитет по разработке положения об оружейных заводах. Это положение было утверждено в 1836 г., но состояние заводов улучшилось не намного. Уровень производства оставался прежним. За десятилетие с 1835 по 1844 г. на заводах было произведено следующее количество ружей: в Туле — 404 191, в Сестрорецке — 116 627 и в Ижевске — 240 164[863].

Чтобы поднять уровень производства, нужно было осуществить реконструкцию всех заводов.

В 1839 г. министерство учредило комитет по улучшению штуцеров и ружей, который рассмотрел и утвердил несколько образцов гладких и нарезных ружей и принял их на вооружение под названием ружей образца 1839 г.[864] Тактико-технические характеристики этих ружей мало чем отличались от ружей конца первой четверти века (табл. 46).

Таблица 46[865]

Ружье образца 1839 г. Калибр, линии/мм Ствол Вес ружья, фунты. зол./кг Вес пули, зол./г Вес заряда, зол./г Дальность стрельбы, шаги без штыка со штыком Пехотное 7/17,78 Гладкий 10.58/4,33 11.42/4,68 5,59/23,85 2,5/10,66 300 Драгунское 7/17,78 Гладкий 8.63/3,52 9.33/3,82 5,59/23,85 2/8,53 250 Конноегерское 7/17,78 Гладкий 6.6/2,7 7.43/3,04 5,59/23,85 1,5/6,4 250 Кавалерийский карабин 7/17,78 Гладкий 7.42/3,03 – 5,59/23,85 1,5/6,4 250 Кавалерийский штуцер 6,5/16,51 Нарезной (8 нарезов) 3.0/1,23 7.42/3,03 5,59/23,85 1,25/5,33 1 000 Крепостное 8,33/21,16 Нарезной 26.68/10,9 Нет штыка 15,5/66,12 3,5/14,9 350 (саж.)

Хотя качество гладкоствольных ударно-кремневых ружей и улучшилось, однако эффективность их была по-прежнему низкой. При стрельбе из пехотного ружья в мишень 1,8×1,22 аршина на 100 шагов попадало 75 % пуль, на 200 шагов — 50 %, а на 300 шагов — всего 25 %. Таким образом, действительный огонь можно было вести на 250–300 шагов, т. е. не далее картечного выстрела. Одновременно Оружейная комиссия начала испытания над другими системами, поступившими от русских и иностранных конструкторов. Русские специалисты представили ударно-капсюльные системы (Бибиков — в 1836 г., А. Житинский — в 1839, 1840 и 1844 гг., Е. Конев — в 1838 г., Ф. Вишневский — в 1839 г.), аналогичные системы представили иностранные конструкторы (Бертран, Жоли, Шэлл, Гук, Вилле, Лепаж, Недермайер и др.). Однако испытания этих систем дали неудовлетворительные результаты[866].

Для ознакомления с постановкой производства оружия за рубежом Оружейный комитет направил во Францию своего члена — полковника Глинку. Последний сообщил в 1842 г. из Парижа об опытах по переделке гладких ружей в ударно-капсюльные. Полученные сведения были изучены и принято решение начать переработку имевшихся кремневых ружей в капсюльные. В связи с этим производство кремневых ружей с 1844 г. было прекращено[867]. Сначала было утверждено переделочное ружье образца 1844 г. В период с 1845 по 1847 г. были утверждены новые образцы ударно-капсюльных ружей и штуцеров, обладающих более высокими тактико-техническими данными, чем кремневые (табл. 47). Новые ружья имели калибр а 7,1 линии. Увеличение калибра обеспечивалось рассверливанием канала ствола. Несовершенство имевшихся на вооружении штуцеров прежних образцов вынудило комитет рассмотреть ряд новых образцов. Временно был утвержден штуцер образца 1845 г., имеющий калибр 7 линий, вес 11 фунтов 46 зол. Но исследования продолжались. Их результатом была разработка преподавателем стрелкового дела Гвардейского корпуса полковником Гартунгом нарезного штуцера, имевшего два нареза. В 1848 г. этот штуцер был принят на вооружение. Одновременно продолжались опыты и над бельгийским штуцером Бернера, получившим название Литтихского по месту расположения завода, изготовлявшего эти штуцера.

Таблица 47[868]

Ружье Калибр, линии/мм Вес ружья, фунты. зол./кг Вес пули, зол./г Вес заряда*, зол./г со штыком без штыка Пехотное (1845 и 1852 гг.) 7,1/18,03 11.47/4,77 10.58/4,33 6,56/27,98 2/8,53 Драгунское (1847 г.) 7,1/18,03 Нет штыка 8.23/3,37 6,56/27,98 1,5/6,4 Казачье (1846 г.) 7,1/18,03 То же 7.43/3,04 6,56/27,98 1,5/6,4 Кавалерийский карабин (1849 г.) 7,1/18,03 То же 6.35/2,06 6,56/27,98 1,5/6,4 Штуцер Гартунга (1848 г.) 7,7/17,78 То же Нет данных – – Кавалерийский штуцер (1849 г.) 7,18/18,03 То же 6.35/2,06 11,62/49,5 1,5/4,79 Кавалерийский штуцер Куликовского (1851 г.) 8,5/21,59 То же Нет данных 18/76,1 –/7,46

* Действительный выстрел у всех новых ружей не превышал 200 шагов при дальности стрельбы в 300 шагов.

Оружейная комиссия провела испытания обеих систем. Поверочные стрельбы показали следующие результаты (табл. 48). Литтихский штуцер давал более высокий процент попадания с дальних дистанций, чем штуцер Гартунга, но он уступал последнему в безотказности действия. Решено было принять обе системы для стрелковых батальонов и кавалерии.

Таблица 48[869]

Система штуцера Дистанция, в шагах Средний % попадания 200 300 400 500 600 800 % попадания Гартунга 88 90 76 62 49 52 69 Литтихский 92 87 81 69 58 53 79

Принятые решения носили характер полумер. Военное министерство из финансовых соображений долго не шло на полный отказ от гладкоствольных ружей и за экономию заплатило тяжкими потерями в ходе Крымской войны. Переделка гладкоствольных ружей в ударно-капсюльные началась в 1845 г. Наряду с новыми ружьями заводы выпускали также переделочные и учебные. Производство же штуцеров резко сократилось.

Производство стрелкового оружия в 1845–1852 гг. на оружейных заводах представлено данными табл. 49.

Новыми ударными ружьями были вооружены 1-й гвардейский и 2-й пехотные корпуса, переделанными из кремневых в ударные — Гренадерский корпус, 17-я пехотная дивизия 6-го корпуса и 2-й кавалерийский корпус. Остальные войска: 3-й, 4-й и 5-й пехотные корпуса и две дивизии 6-го корпуса, по-прежнему имели на вооружении кремневые ружья. Кирасиры, уланы и гусары были вооружены карабинами, а казачьи войска — винтовальными ружьями.

Задача создания постоянного запаса оружия с 1812 по 1825 г. вообще не ставилась. Расходуемый запас обычно находился в арсеналах. В 1832 г. состоялось решение иметь три категории запаса. Первая категория предназначалась на пополнение комплектов (по штатам мирного времени), вторая — для новых формирований, третья — для обычного ежегодного расхода. В 1850 г. решено было иметь также наибольший и наименьший запас стрелкового оружия. Наибольший запас включал количество оружия, входящее в первую, вторую и третью категории. Наименьший запас — количество оружия, составлявшее вторую категорию. Данные о распределении оружия по категориям приведены в табл. 50.

Таблица 49[870]

Год Тульский Сестрорецкий Ижевский пехотные кавалерийские штуцера всего пехотные кавалерийские всего пехотные кавалерийские штуцера всего 1845 4 000 14 300 1 000 19 300 2 513 615 3 128 13 825 419 192 14 437 1846 12 450+13 386 переделочных 1 454 64 27 354 3 850 – 7 850 30 076 – – 30 076 1847 16 000+14 718 переделочных+24 000 гладких 870 – 54 588 7 390 – 7 390 16 841 791 192 17 824 1848 27 250+5 551 переделочных+1 240 кадетских 472 – 35 013 3 915 150 (для флота) 4 065 22 610 – – 22 650 1849 24 670+48 048 переделочных+720 кадетских 7 222 – 80 652 4 186 656 (из них 300 для флота) 4 842 25 000 – – 25 000 1850 35 330 300 – 35 630 5 338 1300 (для флота) 6 638 23 000 2 745 – 25 745 1851 36 836+19 929 переделочных 9 420 640 66 325 5 300 – 5 300 23 000 2 256 – 25 256 1852 38 000+200 кадетских 4 430 – 42 630 5 300 – 5 300 20 010 4 000 – 24 010

Таблица 50[871]

Оружие I категория II категория III категория Наибольший запас Наименьший запас Пехотные ружья 233 197 696 199 120 000 1 049 396 696 199 Кавалерийские ружья 24 749 127 013 28 000 179 762 127 813 Пистолеты (пар) 3 322 27 422 1 366 32 110 27 422

Так планировали в Военном министерстве. Фактическое же положение с запасом оружия было иным. Войска не имели оружия, необходимого для прибывающего пополнения. Это сразу же поставило их в тяжелое положение, как только началась Крымская война 1853–1856 гг.

Состояние запаса стрелкового оружия к началу 1853 г. видно из данных табл. 51.

Таблица 51[872]

Оружие Определено иметь по положению 1850 г. Состояло на 1853 г. Недоставало Для действующих войск Пехотные ружья 1 014 959 532 835 482 124 Драгунские и казачьи 71 038 20 849 50 189 Карабины 69 199 21 167 48 032 Штуцера 37 318 6 198 31 120 Пистолеты 43 248 7 704 35 544 Для гарнизонных войск Пехотные ружья 49 000 9 907 39 093 Драгунские 500 101 349

Недостаток оружия в какой-то мере восполнялся починкой кремневого оружия и частичной переделкой его в ударное. На заводах было исправлено с 1853 по 1856 г. 64 827 ружей, а в арсеналах починено 241 077 кремневых ружей и переделано 147 060 кремневых ружей в ударные[873]. Таким образом, русская армия вела Крымскую войну главным образом гладкоствольными ружьями. Нарезные же ружья стали поступать в войска лишь в конце войны, их всего было изготовлено 208 495 штук, из которых почти половина — в 1856 г., т. е. когда война уже была на исходе.

Таблица 52[874]

Год Тульский Сестрорецкий Ижевский Итого пехотные кавалерийские всего пехотные кавалерийские всего пехотные штуцера всего 1853 39 788 ударных+200 кадетских 2200 42 188 5 300 – 5 300 25 806 – 25 806 73 294 1854 77 879 (из них 41 877 нарезных) – 77 879 4 049+1 111 нарезных 300 (для флота) 5 460 25 052 нарезных 1 498 26 550 109 889 1855 57 000 нарезных – 57 000 4 101+1 000 (нарезных для флота) – 5 101 26 901 нарезных – 26 901 89 002 1856 54 800 – 54 800 6 760 100 (для флота) 6 860 29 200 21 29 221 90 881

Напряженное внешнеполитическое положение, наступившее с начала 50-х годов, побудило Военное министерство увеличить запас ружей путем размещения в 1852 г. заказа в Германии и США на 55 тыс. нарезных ружей. Но зарубежные предприятия изготовили в 1853 г. всего 9184 ружья. С началом войны исполнение заказа было вовсе приостановлено, так как обе стороны объявили себя нейтральными и этим самым они действовали в интересах союзников, а не России.

Ударные ружья хотя и отличались от кремневых более высоким качеством, но они уже не отвечали требованиям времени. Главный их недостаток состоял в коротком действительном выстреле. Удлинить его можно было лишь путем перехода к нарезным ружьям. Это доказали опытные стрельбы, проведенные в 1852 г. При стрельбе в мишень высотой в 2 аршина 12 вершков и шириной в аршин 14 вершков полное преимущество было за нарезным оружием. Процент попадания из ружей разных систем показан в табл. 53.

Таблица 53[875]

Ружье ударное Дистанция в шагах 150 200 250 300 % попадания Пехотное, переделанное из кремневого 60 50 40 30 Драгунское 60 80 30 – Ружье нарезное Дистанция в шагах 500 600 800 1000 % попадания Кавалерийский штуцер Гартунга 48 40 30 100 Литтихский штуцер стрелковых батальонов 55 50 27 21

К началу Крымской войны войска получили ударные ружья в достаточном количестве. Хуже было с обеспечением штуцерами. На 1 января 1853 г. в войсках состояло: ружей и штуцеров в пехотных частях — 619 757, ружей и штуцеров в кавалерийских частях — 114 989, пистолетов — 29 518[876].

Всего же на оружейных заводах за всю вторую четверть века было изготовлено нового и переделано следующее количество оружия (табл. 54):

Таблица 54[877]

Ружья Тульский Сестрорецкий Ижевский Всего Изготовлено Пехотные кремневые 511 517 148 603 383 928 1 044 048 ударные 137 236 20 020 93 312 250 568 Кавалерийские кремневые 122 900 28 234 74 232 225 366 ударные 7 450 2 270 6 500 16 200 Пистолеты кремневые (паp) 21 470 5 203 8 202 34 875 ударные – 571 5 043 5 614 Стволы 43 377 13 513 18 803 75 693 Переделано из кремневых в ударные Пехотные образца 1826 г. 47 962 20 593 – 68 055 кремневые различных образцов 141 846 35 574 72 444 249 864 Кавалерийские образца 1828 г. 18 991 5 590 – 24 521 кремневые различных образцов 8 646 23 473 7 206 39 325 Пистолеты (пары) 1 000 126 – 1 126 ежегодно

Производство патронов. В первой четверти XIX в. пользовались бумажными патронами. Их изготовление и литье пуль для ударных ружей производилось непосредственно в войсках[878].

В 20-х годах, когда были сделаны первые шаги по усовершенствованию гладкоствольных ружей, изготовление патронов было перенесено в так называемые лабораторные заведения, созданные в Петербурге, Москве, Александровске, Бобруйске и Севастополе. С введением ударно-капсюльных ружей стало необходимым снабжать бумажные патроны капсюлями. Сначала производство капсюлей было сосредоточено на заводе Рамбюра, у которого было приобретено 28,4 млн. капсюлей. В 1844 г. при Охтенском пороховом заводе было учреждено капсюльное заведение, рассчитанное на 34 млн. штук в год. Работа началась с 1845 г., и уже с 1846 г. уровень производства был доведен до 40 млн. штук. Одновременно начало работать капсюльное заведение при Шостенском заводе, рассчитанное также на 40 млн. капсюлей[879]. С 1845 по 1850 г. оба эти предприятия дали 288,9 млн. капсюлей[880].

В ходе работы на заводах были разработаны следующие типы патронов: пехотный с уменьшенным весом заряда до 2 зол. (вместо 2½ зол.); драгунский — до 1 7/8 зол. (вместо 2 зол.); карабинный и штуцерный до — 1 3/8 зол. (вместо 1½ зол.); пистолетный — до 7/8 зол. (вместо 1 зол.).

В местных и подвижных парках полагалось иметь в 1826 г. 4 727 800 патронов, в 1834 г. — 7 878 100 и в 1848 г. — 7 967 200[881]. Одновременно шли опыты над усовершенствованием пуль. Круглые пули были мало эффективны. Опыты показали, что цилиндрическо-конические пули обладают более высокими качествами в отношении дальности, кучности и т. д. Новые пули в 1848 г. были приспособлены Куликовским к штуцерам Гартунга и Литтиха. Он же разработал систему конических пуль для крепостных штуцеров образца, принятого на вооружение 1851 г. Пока в России шли опыты над этими образцами, во Франции были приняты на вооружение остроконечные пули Минье, а в Бельгии — пули Петерса, обеспечивавшие действительный выстрел на 1 200 шагов.

Военное министерство долго колебалось в выборе системы пуль и, наконец, остановилось в 1854 г. на расширительной пуле Минье, эффективность которой уже была доказана на тяжком опыте боев в Крыму[882]. Однако не прошло и года, как Военное министерство отказалось от этого решения и приняло цилиндрическо-полуконическую расширительную пулю с углублением в хвостовой части. Эти пули обеспечивали действительный огонь на 600 шагов. Образцом послужили пули Нейслера, также используемые в иностранных ружьях при осаде Севастополя. Наряду с этим были приняты на вооружение компрессивные пули, имевшие кольцевые канавки на боковой поверхности с целью обеспечить вращательное движение в канале ствола. Для всех этих пуль использовались бумажные патроны капсюльного воспламенения.

Производство ружей и пулеметов во второй половине XIX в.

Производство ружей и револьверов

Главной причиной поражения русской армии в Крымской войне была социально-экономическая отсталость России. Промышленный переворот, совершавшийся в стране в середине XIX в., затронул и военную индустрию. Однако крепостнический труд и отсталая техника мешали переходу к более современному капиталистическому способу производства. Современный же уровень развития военного дела требовал незамедлительного отказа от гладкоствольного стрелкового и артиллерийского вооружения, абсолютно непригодного для борьбы с нарезным дальнобойным.

Необходимость этого отлично понимали руководители артиллерийского ведомства. «Усовершенствование нарезного оружия и преимущество в этом отношении западных держав над нами, обнаружившееся в последнюю войну, возлагали на Артиллерийское управление обязанность по надлежащим исследовании систем нарезного оружия снабдить им русскую армию с наименьшими на это расходами и в течение возможно короткого времени»[883]. Задача была сложная, но все же разрешимая. Полученное накануне войны оборудование позволило произвести модернизацию части станочного парка Тульского и Ижевского заводов, что и обеспечило возможность приступить к производству нарезного оружия.

В результате испытаний, проведенных еще в ходе войны, на вооружение была принята пехотная (стрелковая) винтовка образца 1856 г., заряжаемая с дула.

Название «винтовка» впервые было присвоено пехотному ружью. Она имела 6 линий (15,24 мм) и 4 прогрессивных нареза, вес ее со штыком составлял 11 фунтов 75 зол./4,8 кг, без штыка — 10 фунтов 75 зол./4,4 кг, вес пули 8,25 зол./35,19 гр., вес заряда — 1,12 зол./4,78 гр., начальная скорость 1150 футов/сек./350,5 м/сек., скорость стрельбы 1 выстрел в минуту, прицельная дальность 1 200 шагов/853 м. На стволе был установлен секторный прицел, усовершенствованный мастером Ижевского завода Юнгом. Дальность выстрела — 1 500 шагов. На эту дистанцию и был установлен прицел для стрелковых батальонов. Вначале было решено вооружить винтовкой солдат стрелковых батальонов и унтер-офицерский состав других пехотных подразделений. Поэтому в 1857 г. было заказано изготовить только 30 тыс. новых винтовок[884]. После долгих споров в 1858 г. было принято решение вооружить этой винтовкой всю линейную пехоту, однако с понижением прицела до 600 шагов. Вследствие изменения устройства прицела она получила новое название — «пехотная винтовка образца 1858 г.»[885].

В 1859 г. была разработана драгунская винтовка, обладающая такими же тактико-техническими данными. Вслед за этим талантливый оружейный мастер А. Е. Чернолихов изготовил казачью винтовку, принятую сначала для вооружения Войска Донского, а затем и других казачьих войск. Новые пехотные и кавалерийские ружья, конечно, были шагом вперед по сравнению с предыдущими, но они обладали двумя существенными недостатками — по-прежнему заряжались с дула и имели искусственно заниженную дальность стрельбы[886].

Переход к производству нарезного оружия потребовал усиленной работы оружейных заводов. Задержка производства происходила по двум причинам: технической и социальной. Переход к нарезному оружию требовал применения твердого металла для стволов. Сначала попытались использовать железные стволы. Несостоятельность этого решения сразу же выяснилась на Тульском и Ижевском заводах, где брак стал достигать 85–90 %. Чтобы не останавливать заводы, пришлось некоторое время закупать стальные стволы за границей. Между тем в России инженер П. М. Обухов уже получил в 1856 г. превосходную ствольную сталь на Златоустовском заводе. Оставалось лишь организовать производство стальных стволов в промышленном масштабе. По докладу полковника Коротаева Артиллерийское управление решило начать производство стальных стволов на отечественных предприятиях[887].

Совершенствование производства требовало отказа от принудительного труда. Военно-ученый комитет высказался за отказ от крепостного труда на заводах, за то, чтобы перевести оружейников в мещане или крестьяне и в дальнейшем пользоваться только вольнонаемными рабочими[888].

Военный министр Милютин доказывал царю следующее: «Настоящее положение наших технических заведений нельзя признать удовлетворительным. Исключая оружейных заводов, мастеровые комплектуются из незнающих мастерства рекрут… положение оружейных заводов хотя несколько лучше в этом отношении, но и там обязательный труд приписанных к заводам особых сословий стеснял до сих пор совершенствование производства…. По дознанному на опыте превосходству вольного труда перед обязательным имеется в виду по возможности устранить существование его в наших технических заведениях. С этой целью д. б. упразднены особые сословия тульских и ижевских оружейников, а ровно и военное поселение при Охтенском пороховом заводе»[889].

Намечаемая программа перевооружения армии предусматривала изготовление в течение 10 лет 1 200 тыс. винтовок. Для этого требовалась реконструкция технической базы на заводах. Военное министерство считало возможным осуществить эту задачу путем передачи государственных заводов в аренду, освободив при этом от крепостной зависимости всех приписанных к заводам мастеровых и рабочих.

Первая просьба об аренде Сестрорецкого завода поступила от бельгийских фабрикантов Фаллиса и Третмона в 1857 г. Они обязывались переоборудовать завод и сдавать Военному ведомству по 30 тыс. ружей ежегодно. Милютин создал комиссию для разработки условий аренды и перехода оружейников в состояние «вольных поселенных оружейников»[890].

Комиссия высказалась против передачи завода иностранцам. Не было принято также предложение командира завода полковника Лемана о передаче ему завода в аренду на 10 лет. Главным препятствием служили крепостнические порядки. Необходимо было сначала освободить от крепостной зависимости рабочих завода. В этих целях в 1860 г. была образована специальная комиссия под председательством инспектора заводов генерала Игнатьева. Эта комиссия составила в начале 1861 г. «Положение» для всех заводов, которое нужно было согласовать с вошедшим в силу «Положением 19 февраля 1861 г.» и законом 6 марта 1861 г. «О горнозаводских людях». Комиссия представила согласованные «Правила». Военный совет предложил вновь обсудить представленные проекты и выработать общий для всех заводов.

Затягивание освобождения рабочих и мастеров от крепостной зависимости вызывало недовольство. На заводах создалась напряженная обстановка, которая в условиях революционной ситуации 1859–1861 гг., да и в последующее время становилась опасной. Министерство было вынуждено поторопиться с освобождением рабочих и разрабатывать условия для каждого завода в отдельности. Комиссия действительного статского советника Крылова разработала проект «Положения об устройстве быта оружейников Тульского оружейного завода, освобождаемых от обязательной работы». Однако этот проект не был одобрен Военным министерством. Лишь после внесения ряда поправок, касающихся прав освобождаемых, проект был представлен в «Главный комитет об устройстве сельского состояния», Комитет одобрил проект в феврале 1864 г., после чего он был утвержден царем. Рабочие получали права мещан, освобождались от податей на 6 лет, а прослужившие на заводе 20 лет — пожизненно. Все рабочие и мастера получали бесплатно усадьбы. Таким образом, для рабочих завода не предусматривалось установленного «Положением 19 февраля 1861 г.» переходного состояния.

Хотя «Положение» и было объявлено в мае 1864 г., однако только в январе 1865 г. все 10 065 оружейников (м. п.) наконец были перечислены в тульские мещане.

Подготовку проекта условий освобождения в Ижевске вела комиссия действительного статского советника Златковского, Этот проект отличался от тульского тем, что он был сразу приведен в соответствие с «Положением о горнозаводских людях 1861 г.» Проект предусматривал ряд мер, сохранявших феодальные пережитки (двухлетний переходный период, «заводское товарищество», наделение землей (по 8 дес.) с переводом в сельское население и т. д.). В процессе обсуждения ижевский проект был переработан по образцу тульского. Он вошел в силу в январе 1865 г. Освобождено было 4 067 оружейников. Однако условия освобождения не удовлетворяли рабочих. Весной 1865 г. они обратились к царю с прошением об установлении льгот (освобождение от податей, установление пенсии и т. п.), но их просьбы не были удовлетворены. Большая часть рабочих отказалась от земельных наделов и осталась работать на заводе[891].

Освобождение рабочих в Сестрорецке началось лишь в 1865 г., после того как город был включен в состав Петербургской губернии. Министерство поручило составление проекта комиссии действительного статского советника Левдика. В июне 1866 г. проект был представлен в Главный комитет и одобрен, а в феврале 1867 г. утвержден Александром II. Все оружейники переводились в «сельское состояние», им определялись земельные наделы. Они получали те же льготы, что и ижевские оружейники. Как и в Ижевске, здесь начались волнения не удовлетворенных условиями освобождения оружейников.

Так, в 1864–1867 гг. осуществилось превращение «оружейного сословия» в пролетариат. Проведенная реформа носила буржуазный характер. Правительство, заинтересованное в интенсивном развитии оружейной промышленности, отказалось от военно-крепостнического режима на казенных заводах, хотя и сохранило многие его пережитки. В период с 1863 по 1865 г. заводы были переданы в аренду бывшим начальникам этих заводов[892].

Тульский завод был арендован в 1863 г. генералом К. К. Стандершельдом[893], Сестрорецкий завод в 1864 г. — капитаном О. Ф. Лилиенфельдом, Ижевский в 1865 г. — полковником Д. А. Фроловым и Стандершельдом[894]. Переход к арендно-коммерческому управлению фактически означал переход к капиталистическому производству, основанному на применении вольнонаемного труда. Передача заводов в аренду бывшим начальникам заводов вызвала недовольство среди русских капиталистов. Они не раз обращались в Министерство внутренних дел с просьбой передать оружейные заводы в их руки. Тульские капиталисты, например, предлагали составить акционерное «Товарищество тульских оружейных мастеров» и передать ему завод. Но просьба эта была отклонена.

Надежды Военного министерства на быстрое обновление материально-технической базы заводов не оправдались. Арендаторы не собирались вкладывать крупные средства и ограничивались минимальными затратами на дооборудование заводов. В начале 60-х годов станочный парк Тульского завода насчитывал 329, Ижевского — 237, Сестрорецкого — 749 станков. На Тульском заводе работало в это время 7 тыс. чел., на Сестрорецком — 4 тыс. чел. и на Ижевском — 2 757 чел. (со сталепрокатным заводом — 3 455 чел.)[895].

Арендаторы стали получать крупные прибыли (до 4 руб. 80 коп. с винтовки), не считаясь с будущим развитием заводов. Заводы работали с перебоями. Обеспокоенное Военное министерство поручило комиссии генерала Глинки-Маврина выяснить причины этого. Результаты обследования были печальны. Глинка-Маврин, обследовавший Ижевский завод, докладывал, что от арендатора «ни усовершенствования способов выделки оружия, ни правильного ухода за машинами, ни своевременного ремонта зданий, а равно и попечения о поднятии благосостояния мастеровых по самому существу дела ждать нельзя»[896], и потребовал возвращения не только этого, но и всех других заводов в ведение казны.

Все эти перипетии с заводами отразились на темпах и уровне производства стрелкового оружия.

Таблица 55[897]

Год Подразделения Число ружей 1858 1-й армейский корпус 36 648 1859 Гвардейский корпус 24 432 2-й армейский корпус 36 648 1860 3-й армейский корпус 36 648 5-й армейский корпус 36 648 1861 Гренадерский корпус 24 432 1862–1863 Резервные дивизии 1-го, 2-го, 3-го и 5-го корпусов 146 592 1864 4-й армейский корпус 36 648 6-й армейский корпус 36 648 1865 Резервные дивизии 4-го и 6-го армейских корпусов 73 296

В соответствии с утвержденным планом перевооружения в войска должно было поступать новое оружие в течение 8 лет. В первую очередь его получали войска, размещенные в Петербурге, Польше и Москве, во вторую очередь — части, расположенные на Украине и Кавказе. Остальные войска предполагалось снабдить после 1865 г.

План обеспечения войск стрелковым оружием с 1858 по 1865 г. представлен данными табл. 55.

Главный штаб потребовал создать в течение 1858–1860 гг. запас на 100 тыс. ружей. Кроме того, для пополнения запаса на зарубежных заводах был размещен заказ на 50 тыс. ружей; в Литтихе — на 20 тыс. со стальными стволами, в Бирмингеме — на 20 тыс. с железными и на 5 тыс. со стальными стволами и в Зуле — на 5 тыс. со стальными стволами[898].

Данные о выработке на русских заводах нарезных винтовок образцов 1856–1858 гг. со стальными стволами представлены в табл. 56.

Таблица 56[899]

Год Тульский Сестрорецкий Ижевский Наряд Изготовлено 1856 55 051 6 760 29 200 78 180 81 011 1857 37 631 5 406 18 600 67 000 61 637 1858 36 334 6 500 5 405 72 000 48 239 1859 71 280 12 000 24 000 108 000 107 280 1860 30 000 9 000 28 000 106 000 67 000 1861 45 000 9 400 31 250 119 500 85 650 1862 52 000 7 500 30 000 101 000 89 500 1863 70 000 6 000 32 000 121 000 108 000 1864 72 762 10 000 29 500 87 000 112 262 1865 60 000 8 000 37 500 100 000 105 500 1866 59 717 7 675 19 353 100 000 86 745 1867 24 500 9 500 7 000 100 000 41 000 1868 17 729+18 897 игольчатых 16 472+7 050 игольчатых 19 022+17 763 игольчатых 100 000 10 833

Кроме новых ружей, заводы продолжали изготовлять до 1861 г. гладкоствольные ружья, нарезные и гладкие штуцера и пистолеты (табл. 57).

Таблица 57[900]

Оружие 1857 г. 1858 г. 1859 г. 1860 г. 1861 г. Гладкие ружья 1 098 700 500 1 340 150 Штуцера – 636 1 137 289 – Пистолеты (гладкие) 6 000 6 000 2 400 5 840 380

Починкой старого гладкоствольного оружия занимались арсеналы. С 1857 по 1861 г. было исправлено 323 760 ружей: в 1857 г. — 112 552, в 1858 г. — 69 580, в 1859 г. — 54 319, в 1860 г. — 46 929, в 1861 г. — 40 389[901].

В последующие годы починка гладкоствольных ружей не производилась.

Перевооружение войск нарезными ударными ружьями в основном было завершено к 1869 г.[902], но к этому времени возникли новые задачи, обусловленные перевооружением европейских армий казнозарядным оружием.

Проводя перевооружение войск ударными капсюльными ружьями, Военное ведомство продолжало испытывать ружья главным образом мелкокалиберных систем (Грина, Шарпа и т. д.). Почти все представленные образцы обладали крупными недостатками и поэтому были отклонены[903]. Забракована была также капсюльная винтовка инженер-капитана Вяткина, хотя она обладала большими достоинствами, чем заграничные образцы (калибр — 5,5 линий, скользящий затвор, полиметаллический патрон). Предлогом для отклонения было недостаточно надежное запирание ствола.

Во время австро-прусской войны 1866 г. и гражданской войны в США 1861–1865 гг. было доказано полное превосходство мелкокалиберных нарезных ружей над капсюльными. Оружейная комиссия, получив донесение русских военных представителей, приняла решение приступить к изготовлению ружей калибром в 5 и 4 линии[904].

Генерал-фельдцейхмейстер докладывал Милютину: «Успешное действие прусских игольчатых ружей в датской кампании и употребление новых систем оружия в северо-американской войне обратили внимание европейских правительств на необходимость введения ружей, заряжаемых с казенной части»[905].

Встревоженный министр докладывал Александру II: «Всякая отсрочка в этом деле может иметь гибельные последствия». Министерство командировало в США двух членов Оружейной комиссии — полковника А. П. Горлова и поручика К. И. Гуниуса — для ознакомления с производством мелкокалиберных ружей, а пока продолжало испытания иностранных систем Шаспо, Снайдера, Шеппарда, Бродвеля и др.

По предложению председателя Оружейной комиссии герцога Мекленбургского в 1866 г. была принята капсюльная скорострельная винтовка конструкции Терри, усовершенствованная тульским мастером И. Норманом[906]. Винтовка имела калибр 6 линий, вес со штыком 12 фунтов, без него — 11 фунтов, длину 2 аршина 9½ дюйма, 4 нареза, патрон бумажный капсюльного воспламенения.

Вскоре Оружейная комиссия убедилась, что эта винтовка имеет много недостатков и уступает прусской винтовке Дрейзе (образца 1841 г.), французской Шасспо (образца 1866 г.) и английской Снайдера (образца 1857 г.). Русская армия оказывалась в явно невыгодном положении. В военной печати появились статьи, резко критикующие деятельность Оружейной комиссии[907]. Под давлением общественного мнения винтовка Терри — Нормана была снята с вооружения. Заводы успели изготовить их немногим более 60 тыс.

После долгих споров Оружейная комиссия остановилась на игольчатой винтовке системы Карле, заряжаемой бумажным патроном. Винтовка имела калибр 6 линий/15,24 мм, 4 нареза, вес со штыком 12 фунтов/4,9 кг, без него — 11 фунтов/4,5 кг, вес пули 8,12 зол./34,64 гр., вес заряда 1,18 зол./5 02 гр., начальную скорость 1 000 футов/сек/305 м/сек, скорость стрельбы 7–8 выстрелов в минуту, прицельную дальность 1 200 шагов/853 м.

По изготовлении первой партии игольчатых винтовок их направили в войска, откуда поступили против них серьезные возражения. Выражая эти мнения, генерал-лейтенант Хрулев писал, что принятая винтовка Карле неудовлетворительна «во всех отношениях»[908].

Министерство поручило Тульскому заводу устранить недостатки в этой системе, на это ушло почти 1½ года (работа шла под руководством полковника Н. И. Чагина и полковника В. Л. Чебышева)[909].

Весной 1867 г. Милютин докладывал, что «в первоначальном образце Карле сделаны значительные изменения… вследствие сего винтовкам, переделанным и изготовленным вновь по игольчатой системе, можно присвоить название скорострельных игольчатых винтовок»[910]. К этой винтовке был разработан полковником Вельтищевым унитарный бумажный патрон и расширительная пуля. В 1868 г. переработанный образец винтовки Карле был вновь утвержден. Между тем Оружейная комиссия получила в это время ряд интересных предложений от русских конструкторов. Так, в 1866 г. корнет Терентьев сконструировал казнозарядную винтовку с откидным затвором. Комиссия нашла его систему сложной. Тогда изобретатель упростил свою конструкцию, но она снова была отклонена. Отклонена была также винтовка Чагина и Кончевского. В 1867 г. представил винтовку со скользящим затвором Андреев, но она также не была принята. Такая же судьба постигла винтовку с качающимся затвором оружейного мастера Лебедева.

Особенно интересной была конструкция полковника В. Л. Чебышева, но он представил свою винтовку в октябре 1866 г., когда винтовка Карле была уже принята, хотя последняя и не была удовлетворительна. Основное препятствие для «приискания окончательного образца, — докладывала Оружейная комиссия, — заключается в трудности получить хорошие металлические патроны. Все выписанные из Франции, Англии и Бельгии, так же как и приготовленные у нас патроны, не удовлетворяют требованиям»[911].

Лишь после того как в России удалось создать унитарный металлический патрон, писал Чебышев, ход перевооружения у нас ускорился по крайней мере в 7 раз[912].

Пока шли дебаты по винтовке Карле, в Министерство поступило два новых предложения — одно из Морского министерства, принявшего в 1865 г. на вооружение нарезную винтовку Н. М. Баранова, другое от иностранца Крнка (Кренке), тоже на нарезную винтовку.

Винтовка Баранова обладала большими достоинствами, главными из которых были откидной затвор (вверх) и заряжание металлическим патроном, что позволяло довести скорость стрельбы 8-10 выстрелов в минуту. Тактико-технические характеристики этих двух систем представлены в табл. 58.

Как показали испытания, винтовка Баранова была качественно лучше. Производство этих винтовок уже было налажено Путиловым на принадлежавшем ему заводе и смежных предприятиях, где по заказу Морского ведомства было изготовлено 10 тыс. экземпляров, тем не менее специальная комиссия представителей оружейных заводов (под председательством генерала Резвого) признала, что переделка 6-линейных игольчатых ружей в систему Крнка может быть «произведена скорее и дешевле, чем по системе Баранова». В марте 1869 г. система Крнка была утверждена Оружейной комиссией к производству[913]. Министерство пошло на эту меру, хотя и видело, что ружье Крнка значительно хуже винтовки Баранова. Изготовление ружей системы Карле было прекращено. Заводам даны были усиленные наряды не только на изготовление новых ружей Крнка, но и на переделку системы Карле в систему Крнка. Для ускорения дела были учреждены распорядительная и исполнительная комиссии. На проведение работ и изготовление оружия в непосредственное распоряжение распорядительной комиссии было предоставлено 25 млн. руб., из них на 1869 г. — 10 500 тыс. руб. и на 1870 г. — 5 500 тыс. руб.[914] Решить поставленную задачу в срок можно было лишь при полном напряжении сил. Арендаторы потребовали 1 200 тыс. руб. дополнительных ассигнований на усовершенствование предприятий. Ход изготовления новых и переделка старых винтовок на заводах представлены в табл. 59.

Таблица 58[915]

Система Калибр, линий/кг Вес, фунты/кг Вес пули, зол./г Вес заряда, зол./г Начальная скорость футы/сек//м/сек Затвор Патрон со штыком без штыка Крнка (нарезная, 4 нареза) 6/15,24 12/4,9 11/4,5 8,33/35,52 1,18/5,02 1 000/305 (9 выстрелов в мин.) Откидной влево Металлический Баранова (нарезная, 4 нареза) 6/15,24 1 ф. 75 зол./4,8 11/4,5 5,87/25,04 1,17/4,99 1 362/417 Откидной вверх То же

Стоимость новых ружей на Тульском заводе равнялась 19 руб. 93 коп., на Сестрорецком — 20 руб. 93 коп. и на Ижевском — 20 руб. Переделочные ружья стоили дешевле: на Тульском заводе — 10 руб. 93 коп., на Сестрорецком — 7 руб. 93 коп., на Ижевском — 8 руб. 69 коп., в Варшавских мастерских — 10 руб. 33 коп., на заводах Нобиля — 11 руб. 44 коп., Мейнгарда (Либава) — 10 руб. 99 коп., Стандершельда (Тифлис) — 9 руб. 42 коп., Менге (Киев) — 9 руб. 12 коп.

Таблица 59[916]

Год Изготовление новых винтовок Крнка Переделано из винтовок Карле Тульский Сестрорецкий Ижевский Всего Государственные Частные Нобиля, Менге, Станедершельда Всего 1869 79 150 9 000 38 950 127 000 301 955 49 248 351 203 1870 3 201 16 600 69 701 89 502 148 497 212 388 360 815 1871 47 478 21 900 51 349 120 727 43 520 33 470 77 990 1872 29 724 3 500 30 000 62 774 15 850 18 360 34 210 1873 9 797 211 2 936 12 944 2 944 – 2 944

Срочность исполнения принятого плана перевооружения винтовками Крнка вынудило министерство дать Бирмингемскому заводу заказ на 30 тыс. ружей. Первая партия оружия была получена в 1872 г. — 18 465 винтовок, в 1873 г. — 11 235 винтовок[917].

Перевооружение воск ружьями системы Крнка началось в 1870 г. За два года эти ружья получила 41 дивизия. Оставалось заменить ударные ружья на винтовки Крнка в 11 дивизиях. Перевооружение затянулось до конца 1872 г., хотя Милютин и докладывал царю, что «перевооружение нашей армии окончено в главных частях еще в 1871 г.»[918] Войска, находящиеся в Европейской России, снабжены винтовками Крнка. В действительности же в 1872 г. на вооружении состояло винтовок Карле 213 927, Крнка (пехотных) — 810 тыс., Крнка (драгунских) — 45 500, образца (Терри — Норман) 1866 г. — 30 тыс. и малокалиберных — 21 200, всего — 1 180 627 экземпляров[919]. Во время изготовления ружей Крнка отставной офицер Лазарев представил в ГАУ магазинную винтовку, но Оружейная комиссия ее отклонила, найдя слишком сложной.

Пока шло перевооружение войска винтовками системы Крнка, возник вопрос о подготовке заводов к изготовлению вновь принятых на вооружение ружей образца 1868 г. Во время пребывания в США полковник А. П. Горлов и капитан К. И. Гунниус ознакомились с системами Пибоди, Лэдли, Спенсера, Бродвеля и в конце концов остановились на винтовке с откидным затвором полковника Хирама Бердана, образца 1867 г., заражаемой унитарным патроном[920]. Однако в эту систему ими было внесено 25 изменений. Кроме того, они сконструировали новый металлический патрон из цельнотянутой латунной гильзы бутылочной формы со свинцовой пулей калибром в 4,2 линий (10,67 мм). Этот патрон давал более высокую начальную скорость, более отлогую траекторию и значительно большую пробивную силу пули. По сути, русские офицеры спроектировали новую конструкцию ружья, использовав для этой цели лучшие элементы винтовки Баранова. На испытаниях винтовка Горлова и Гунниуса показала весьма высокие результаты. Присутствовавший на испытаниях штабс-капитан В. Буняковский, принимавший первую партию в 15 тыс. винтовок, сообщил в Петербург: «Система эта, известная в Америке под названием русская винтовка, пользуется огромной славой, которую не разлучают с именем главных виновников оной — русских офицеров… Баллистическими качествами наша винтовка превосходит все существующие где-либо военные ружья»[921]. Она имела следующие тактико-технические свойства: калибр 4,2 линии, вес 11¼ фунта со штыком, 10¼ фунта без штыка, длина 2 аршина 9¾ дюймов, 6 нарезов, затвор откидной, штык трехгранный, дальность выстрела 3 500 шагов, первоначальная скорость 1 435 футов в секунду, 9 выстрелов в минуту[922].

Заводу Кольта в США было заказано 30 тыс. этих винтовок по 31 руб. 99 коп. за экземпляр и к ним 7 500 тыс. патронов на заводе в Бриджпорте. Первая партия в 17 тыс. ружей прибыла в Россию в 1867 г.[923]

В апреле 1869 г. Бердан приехал в Россию и предложил заменить в винтовке Горлова откидной затвор скользящим. Он приписал себе сделанные Горловым и Гунйиусом усовершенствования и получил патент.

В 1869 г. были произведены испытания трех систем Горлова и Гунниуса, баварской винтовки Вердера (обе с откидным затвором) и винтовки образца 1868 г., но со скользящим затвором. Испытания показали, что из винтовки образца 1868 г. с откидным затвором можно в минуту дать 18 выстрелов, из винтовки Вердера — 21, а из винтовки образца 1868 г. со скользящим затвором — 28. Последняя винтовка была принята на вооружение и после доработки оружейниками мастерских учебного пехотного батальона (15 конструктивных изменении) принята к производству[924]. Таким образом, Бердан был обязан созданием современного оружия русским оружейникам, и полковник Горлов справедливо писал: «3а возможность использовать эти изменения Бердан состоит глубоко обязанным России, а не Россия Бердану»[925].

Одновременно полковник В. Л. Чебышев спроектировал драгунскую винтовку, а полковник Сафонов — казачью. Оружейная комиссия после испытаний приняла все три ружья. Большое значение при этом имело получение высококачественной ствольной стали, полученной на русских заводах[926].

Тактико-технические характеристики этих ружей представлены в табл. 60.

Таблица 60[927]

Система Калибр, линии/мм Вес, фунты. зол./кг Вес пули, зол./г Затвор Патрон Штык Начальная скорость, футы/сек.//м/сек. со штыком без штыка Бердана № 2 (6 нарезов) 4,2/10,67 11.95/4,89 10.85/4,43 5,6/24 Скользящий Металлический 4-гранный 1 435/437 Драгунская винтовка Чебышева 4,2/10,67 9.60/3,94 8.62/3,58 5,6/24 То же То же То же 1 268/386 Казачья винтовка Сафронова 4,2/10,67 – 8.24/3,38 5,6/24 То же То же Без штыка 1 268/386 Кавалерийский карабин 4,2/10,67 – 6.84/2,8 5,6/24 То же То же То же 1 188/362

Наконец, нужно указать на новое крепостное ружье системы А. Ф. Гана, разработанное в 1873 г. Ружье Куликовского, состоявшее на вооружении с 1851 г., уже устарело. Ружье Гана отличали более высокие достоинства. Оно имело откидной затвор, обеспечивающий заряжание с казенной части секторный прицел и прижимный затыльник. Ружье обладало следующими характеристиками: калибр 20,4 мм (8 линий), 8 нарезов, вес патрона 204 г, вес заряда 23,4 г, начальная скорость 427 м в секунду, дальность выстрела 1 250 м. Для стрельбы употреблялись железные пули, покрытые свинцом. Ружье было принято на вооружение в русских крепостях в 1876 г.

Для подготовки заводов к изготовлению казнозарядных мелкокалиберных ружей была создана комиссия под председательством генерал-майора Нотбека. Эта комиссия признала необходимым взять Тульский завод снова в казну и произвести его реконструкцию с 1871 по 1873 г., не прекращая производства. Но она была завершена лишь в середине 1874 г. «вследствие непоставки в срок английскими заводами Гринвуда — Бэтли ружейных станков по причине стачки»[928]. Вследствие этого Тульский завод не выполнил наряда на 1874 г. на 50 тыс. ружей и дал только 6 853 ружья. После реконструкции завод имел 1 118 станков, паровую машину и 3 турбины.

Сестрорецкий и Ижевский заводы были вторично сданы в аренду. Первый завод — О. Ф. Лилиенфельду на 7 лет, с обязательством переустроить его техническую базу[929], второй завод — на тот же срок П. А. Бильдердингу. Последний привлек к делу Л. Э. Нобеля, предоставившего довольно значительный капитал на переоборудование предприятия. Компании Бильдердинг — Нобель был сдан в аренду и строящийся железоделательный завод, уже изготовлявший вместе с Обуховским заводом ружейные стволы для всех оружейных заводов. Эти заводы освободили русские оружейные заводы от иностранных поставок. Особое значение имела деятельность металлурга Н. В. Калакуцкого, в итоге которой, докладывал Милютин, производство стволов было «доведено до такого совершенства, что наши стволы по качеству стали не только не уступают заграничным, но даже превосходят их».

Деятельность сталелитейного завода по производству ружейных стволов в 70-е годы характеризуется следующими данными:

Год Наряд Выполнено 1874 50 000 36 840 1875 50 000 57 770 1876 77 000 77 000 1877 121 000 121 000 1878 168 455 168 000 1879 146 186 140 186

После реконструкции все заводы подняли свою производительность. Это видно из данных, приведенных в табл. 61.

Таблица 61[930]

Год Система Тульский завод Сестрорецкий завод Ижевский завод Всего наряд выполнение наряд выполнение наряд выполнение наряд выполнение 1873 Бердана № 1 30 000 8 803 20 000 7 772 10 000 – 60 000 16 575 1874 Бердана № 2 50 000 38 066 32 000 24 227 50 000 36 100 132 000 98 393 1875 Бердана № 2 50 000 59 743 42 000 45 003 50 000 57 770 142 000 162 515 1876 Бердана № 2 50 000 51 191 67 000 67 150 77 000 77 000 194 000 195 341 1877 Бердана № 2 130 000 136 143 101 000 101 000 121 000 121 000 352 000 358 143 1878 Бердана № 2 160 000 160 175 152 000 152 000 168 455 168 455 480 445 480 630 1879 Бердана № 2 105 000 107 526 135 000 136 000 140 186 141 200 380 186 384 782

Следовательно, при наряде на 7 лет в 1 740 631 ружье заводы изготовили за это время 1 846 579 ружей[931]. Весьма большое значение для выполнения программы имело освоение русскими заводами высококачественной ствольной и инструментальной стали. В разработке ее принимали участие Обухов, Чернов, Калакуцкий и другие русские ученые.

Изготовленные ружья были разосланы по округам. Обеспеченность стрелковым оружием на 1 января 1877 г. войск представлена в цифрах табл. 62.

Таблица 62[932]

Ружье В войсках В запасе На складах заводов Капсюльная Карле 150 868 51 096 – Игольчатая Крнка (пехотная) 572 700 192 866 – Игольчатая Крнка (драгунская) 40 810 2 658 – Стрелковая образца 1868 г. (Горлова и Гунниуса) 17 810 10 104 8 823 Мелкокалиберная образца 1870 г. (пехотная, Бердана № 2) 253 152 103 616 – Мелкокалиберная образца 1870 г. (драгунская) 2 352 7 648 5 000 Мелкокалиберный карабин 12 102 6 388 155 Мелкокалиберная казачья 60 000 10 000 2 272 Револьвер Смита и Вессона 70 275 6 490 –

Накануне русско-турецкой войны из 48 пехотных дивизий винтовки Горлова и Гунниуса и Бердана № 2 имели 16, капсюльные Карле были у 5 кавказских дивизий, игольчатые Крнка — у 27 дивизий. Все драгунские дивизии были вооружены винтовками Крнка, а казачьи части — винтовками Сафонова. В ходе войны был израсходован весь запас стрелкового оружия и вся произведенная продукция заводов. При этом вновь произведенное оружие передавалось не в действующую армию, а в части Варшавского, Виленского, Петербургского и Финляндского округов, что объясняется опасением выступления против России Австрии и Германии, армии которых были вооружены новейшим оружием.

В ходе войны продолжалось поступление новых мелкокалиберных ружей в войска.

Процесс перевооружения войск характеризуется данными табл. 63.

Таблица 63[933]

Ружья Состояло на 1 января Запас к 1880 г. 1878 г. 1879 г. 1880 г. Мелкокалиберные ружья пехотные 406 828 911 359 1 160 688 70 000 стрелковые 11 348 6 372 3 024 14 000 драгунские 31 018 41 634 50 602 14 790 казачьи 90 000 123 455 123 455 4 187 Мелкокалиберные карабины 16 070 16 070 16 070 4 815 Системы Крнка ружья пехотные 603 220 316 652 273 882 201 148 драгунские 21 670 9 286 – 19 824 Игольчатые ружья 153 560 80 246 60 694 98 580 Револьверы 90 320 95 420 99 552 13 100

К концу войны действующая армия была полностью обеспечена ружьями системы Бердан № 2. В первой же половине кампании русские войска значительно уступали турецким в отношении качества стрелкового вооружения.

Большая часть турецких войск имела на вооружении винтовки Снайдера с дальностью прицела на 1 400 шагов и Пибоди-Мартини с прицелом на 1 800 шагов. Русские же винтовки Крнка обладали прицелом на 600 и 1 200 шагов, русская винтовка образца 1870 г. имела прицел только на 1 500 шагов, хотя из нее можно было вести огонь на расстоянии до 2 тыс. шагов. Русские войска несли значительные потери от ружейного огня турок, так как огонь русских на дальние дистанции был мало действителен.

По окончании войны Военное министерство продолжало энергично пополнять запасы стрелкового оружия образца 1870 г. Итогом его усилий было создание довольно значительных запасов.

Таблица 64[934]

Состояло Бердана № 2 Горлова и Гунниуса Крнка Карле пехотные драгунские казачьи карабины В войсках 1 524 847 52 716 127 276 16 070 3 024 258 842 40 817 На складах 58 391 19 737 9 832 3 505 12 579 197 214 116 943

Наличие стрелкового оружия в войсках, в запасе на складах на 1 января 1881 г. показано в табл. 64.

По истечении контрактов с арендаторами в 1880 г. Ижевский и Сестрорецкий заводы вновь были переданы на шестилетний срок «коммерческим заготовителям». Производство винтовок образца 1870 г. продолжалось до 1891 г.: для покрытия текущей потребности (40 тыс.), для расширения запаса оружия (100 тыс.), для вооружения переменного состава запасных батальонов (99 тыс.) и, наконец, для второй и третьей очереди ополчения (428 тыс.). Запасные же части продолжали изготовлять на Сестрорецком заводе до 1893 г.[935]

Изготовление на заводах стрелкового оружия образца 1870 г. представлено в табл. 65.

Таблица 65[936]

Год Тульский Сестрорецкий Ижевский Наряд Всего изготовлено пехотные и драгунские пехотные и казачьи пехотные и казачьи по данным заводов по данным всеподданнейших отчетов 1880 147 474 125 000 135 200 410 000 407 474 410 000 1881 149 107 122 500 132 500 405 000 404 107 404 107 1882 85 893 62 500 72 500 220 000 240 893 220 000 1883 65 000 55 000 65 080 170 000 185 080 185 000 1884 60 000 45 000 60 000 165 000 165 000 156 364 1885 42 018 25 500 34 000 93 000 101 018 93 000 1886 37 247 20 000 26 276 83 000 83 523 83 000 1887 27 607 15 000 28 925 68 000 71 532 68 000 1888 25 503 14 000 26 908 65 000 66 411 65 000 1889 19 959 13 000 24 013 56 000 56 972 56 000 1890 15 000 10 000 15 000 40 000 40 000 40 000 1891 – – 20 000 – 20 000 20 000

Перевооружение казнозарядным оружием полевых войск и ополчения первой очереди было завершено к 1884 г. К началу 1885 г. мелкокалиберных винтовок Горлова и Гунниуса и Бердана № 2 в войсках было: 1 856 631, в ополчении — 118 440, на складах — 833 072. Кроме того, оставалось на складах 13 237 ружей образца 1866 г. и 18 344 кавалерийских карабинов[937].

Введение на вооружение казнозарядного оружия дало возможность увеличить дальность огня. Дальнобойное стрелковое оружие и дальнобойная артиллерия вынуждали противника развертываться в боевой порядок, как только его войска попадали в зону поражения огнем. На поле боя войска развертывались в стрелковую цепь, позволяющую вести и огонь и удар. В связи с этим большое значение получило в бою применение к местности и самоокапывание. Резко уменьшились цели для поражения. Поле боя стало пустынным. Перед конструкторами встала задача повышения интенсивности огня и его плотности. Ее можно было решить, лишь перейдя к магазинному оружию.

Оружейный отдел Артиллерийского комитета начал работать в этом направлении еще в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Более интенсивно работа велась в 1883 г., когда при отделе была создана особая Опытовая комиссия генерал-лейтенанта Н. И. Чагина по испытаниям магазинных ружей[938].

Военное министерство, получив в 1887 г. от своих военных наблюдателей (атташе) сведения о начавшемся перевооружении ряда европейских армий магазинными ружьями, поспешило представить план перевооружения русской армии, который был утвержден 18 июля 1888 г. План предусматривал перевооружение войск мелкокалиберными винтовками, перевооружение полевой артиллерии дальнобойными орудиями и замену крепостной артиллерии орудиями крупных калибров[939].

Главное артиллерийское управление преобразовало в октябре 1889 г. комиссию Чагина в комиссию по выработке мелкокалиберного ружья и возложило на нее задачу выработать лучший образец мелкокалиберной винтовки.

Наше Артиллерийское ведомство, докладывал до этого царю военный министр генерал Ванновский, «зорко следило за всеми подобного рода нововведениями (т. е. за переходом к системам уменьшенного калибра. — Л. Б.), постоянно производило над ними разного рода опыты и исследования, стремясь, так сказать, научно не отставать от иностранных армий»[940]. Однако далее продолжать держаться подобной системы было бы уже рискованно, поэтому было принято решение приступить к изменению системы стрелкового вооружения, заменив ее дальнобойной, казнозарядной.

Комиссия Чагина провела испытания многих систем, как русских, так и иностранных. Из русских систем сначала обратила на себя внимание десятизарядная винтовка оружейного мастера Игнатовича с магазином, располагавшимся с левой стороны ствольной коробки, и Квашневского (с подствольным магазином). Кроме того, испытывались винтовки с постоянно-приставным магазином Лутковского, Малкова, Владимирова, Маузера, Гра-Кропачева и других русских и зарубежных изобретателей. Испытания проводились в офицерской стрелковой школе в Ораниенбауме[941].

Более совершенными оказались конструкции с реечно-прикладными магазинами Мосина, Лутковского, Ивенса. Лучшей среди них была винтовка капитана С. М. Мосина. В 1882 г. он переконструировал стрелковую винтовку образца 1870 г., снабдив ее реечно-прикладным магазином на восемь патронов[942]. В последующие годы он усовершенствовал свою конструкцию. В 1885 г. Оружейная комиссия решила изготовить на Тульском заводе тысячу винтовок и отправить их на испытания в войска. После испытаний Мосин внес в 1887 г. некоторые поправки в свою конструкцию и представил три образца. Наконец, в 1889 г. Оружейная комиссия приняла винтовку Мосина.

Французская фирма Ricter предложила Мосину 600 тыс. франков за право использования магазина его конструкции при доработке принятой во Франции системы Гра, но он решительно отказался. Между тем Военное министерство продолжало испытания. Оно остановилось было на французской системе Лебеля, но затем решено было разработать собственную конструкцию. По поручению Оружейной комиссии было изготовлено в 1890 г. три экземпляра пачечного ружья, сходного с системой Лебеля.

Но пока шли искания винтовки с реечным механизмом, возникла идея создания мелкокалиберных винтовок с серединным (внутренним) механизмом. Она нашла свое отражение в винтовках Квашневского и Лутковского, применивших круговые магазины. Лучшей оказалась система полковника Роговцова с серединным вертикальным магазином и подобные ей конструкции, но она не имела устройства для механического удаления стреляных гильз. Только после того как Мосин предложил в 1890 г. более совершенную систему 3-линейной винтовки, которая решала многие конструктивные задачи, вопрос был разрешен. Его винтовка имела магазин с подающим механизмом. В ствольной коробке был установлен отсечка-отражатель для механической подачи из магазина стреляных гильз. Скользящий затвор имел боевую личинку, обеспечивавшую надежное запирание. Винтовка Мосина была на 1½ фунта легче и короче винтовки Бердана № 2[943].

Почти одновременно с Мосиным в комиссию представил свой образец 3,15-линейной винтовки бельгийский фабрикант Леон Наган. Но его система имела ряд конструктивных недостатков, которые бросались в глаза при сравнении с конструкцией Мосина. Главным из них являлось несовершенство подающего механизма, результатом чего было либо заклинивание патронов, либо одновременная подача двух патронов[944]. Еще хуже были системы, принятые в немецкой, австрийской и французской армиях.

Отмечая недостатки иностранных систем, Ванновский писал: «Все упомянутые армии снабжены ныне ружьями далеко не совершенной системы». Русская система была самая дальнобойная и, главное, простая и надежная в обращении. Для кавалерии был разработан особый вариант винтовки Мосина с более коротким стволом и меньшим весом.

Проведенные испытания в лейб-гвардии Павловском, Измайловском, 147-м Самарском полках и гвардейском стрелковом батальоне, куда было направлено 300 однозарядных винтовок, 100 винтовок Нагана и 300 винтовок Мосина, показали неоспоримые преимущества винтовки Мосина[945].

Во время обсуждения в Оружейном отделе Артиллерийского комитета за принятие этого образца высказались генерал Нотбек, генерал-лейтенант Чебышев, Давыдов, Бестужев-Рюмин и ряд других специалистов[946]. «По моему мнению, — писал в отдельном мнении Чебышев, — система капитана Мосина имеет громадное преимущество перед системою Нагана»[947].

В результате обсуждения винтовка Мосина была принята. Одним из важных мотивов принятия данной системы была, как указывал военный министр Ванновский, ее «простота и дешевизна», а равно и то, что «изготовление таких ружей на наших заводах может быть скорее установлено»[948].

Наконец, в апреле 1891 г. Военное министерство представило Александру III доклад «Об утверждении образца пачечного трехлинейного ружья, предложенного капитаном Мосиным». Царь утвердил решение министерства, и новая конструкция получила название «трехлинейной винтовки образца 1891 г.»[949].

Перевооружение русской армии новым образцом магазинного ружья поставило ее над другими армиями, которые, писал Ванновский, хотя и «обладают ныне ружьем уменьшенного калибра и магазинным, но далеко не совершенных систем»[950]. Русский опыт немедля был использован в зарубежных армиях, вложивших крупные средства в разработку новых конструкций. И хотя в ряде стран добились создания конструкции с большой дальностью действительного выстрела, тем не менее русская трехлинейная винтовка была более совершенной и более надежной. Вот почему она оставалась на вооружении русской армии более тридцати лет и еще долго служила Красной Армии.

Чтобы довести уровень производства до 500 тыс. ружей в год, потребовалась полная перестройка всех оружейных заводов. По предварительным расчетам на переоборудование и производство 3 290 тыс. ружей требовалось 154½ млн. руб. (из них 39½ млн. собственно на переоборудование оружейных заводов, 41 млн. на изготовление ружей, 69 млн. руб. на переоборудование патронных заводов и выделывание патронов и 5 млн. руб. на изготовление бездымного пороха)[951]. Общее руководство перевооружением осуществляли распорядительная и исполнительная комиссии[952].

Заводам предстояло изготовить 3 290 тыс. винтовок, из которых 2 млн. в первую очередь, и 1 290 тыс. во вторую очередь и 2 млрд. патронов[953].

Предполагалось, что перестройка заводов будет завершена к середине 1891 г. В связи с этим заводам планировался наряд на 120 тыс. ружей (Тульскому — на 50 тыс., Ижевскому — на 50 тыс. и Сестрорецкому — на 20 тыс.), но «вследствие недостатка станков, позднего получения справочных ружей… и малой еще опытности рабочих» массовый выпуск ружей наладить не удалось. Станки были заказаны в Англии, Франции и Швейцарии: 972 — для Тульского, 675 — для Ижевского и 206 — для Сестрорецкого заводов[954].

Новое оборудование стало поступать на заводы лишь с 1892 г. К концу этого года была выработана первая серия лекал на Петербургском патронном заводе. Дело шло медленно, пока сюда не прибыл Мосин. Под его руководством чертежи, детали и шаблоны завод изготовил к 1 ноября 1892 г. Первая серия лекал была направлена во Францию на завод Шательро, с которым заключили контракт на изготовление в течение 1892–1895 гг. 503 тыс. ружей, по цене 59 франков за один экземпляр[955]. На этот завод была направлена приемочная комиссия из трех человек под руководством штабс-капитана Холодовского[956].

Остальные шесть серий лекал были направлены на русские заводы и в приемные комиссии лишь в марте-апреле 1893 г. В связи с этим на русских заводах приступили к производству в 1892 г. «по чертежам», не дожидаясь лекал. Заводы дали 1 439 ружей, но все они оказались годными только для учебных целей[957]. К валовому производству приступили лишь со второй половины 1893 г. К началу 1894 г. было изготовлено 141 908 боевых винтовок и 14 415 учебных. Французский же завод поставил 173 189 винтовок[958].

За 1894 г. русские заводы поставили 352 173 боевых винтовок и 6 831 учебных, французский завод — 288661 ружье[959].

В 1895 г. заводы продолжали замену станочного парка. Сестрорецкий завод получил в этом году 618 станков и также приступил к изготовлению винтовок. За этот год русские заводы выпустили 459 889 боевых винтовок и 8 700 учебных[960]. Завод Шательро поставил последнюю партию, насчитывавшую 41 689 ружей, выполнив условия контракта в установленный срок[961].

В 1896 г. поставки шли лишь с русских заводов, которые дали 516 500 боевых ружей и 3 866 учебных[962]. Всего с 1892 по 1896 г. русские заводы поставили 1 470 470 боевых и 32 443 учебных ружья, а французские — 503 539 ружей.

Состояние производства винтовок Мосина по заводам в 1892–1896 гг. (первая очередь) характеризуется цифрами табл. 65а.

Стволы и коробки для ружей, изготовляемых на русских оружейных заводах, поставлял Ижевский железоделательный завод. В период с 1890 по 1896 г. этот завод поставил 2 660 тыс. стволов и 2 730 тыс. коробок[963]. На запасные стволы и коробки для ружей, сделанных на французских заводах, заказ был сдан также заводу Шательро[964].

С 1897 г. руководство производством винтовок второй очереди осуществляло Главное артиллерийское управление. Исполнительная и распорядительная комиссии перестали существовать с 1 января 1897 г.

Изготовление винтовок второй очереди было растянуто с 1897 по 1903 г., чтобы не допустить сокращения числа квалифицированных рабочих.

О производстве винтовок системы Мосина в 1897–1903 гг. (вторая очередь) дают представление цифры табл. 66.

Вооружение войск винтовками Мосина началось с 1893 г. К концу этого года были перевооружены 36 пехотных полков, 48 стрелковых и 8 линейных батальонов и 1 рота, а также офицерская стрелковая школа. Кроме того, по 500 винтовок разослано в 42 запасных батальона и полное число — в запасной батальон Гвардейской стрелковой бригады и резервную роту лейб-гвардии 3-го финского батальона. Это составило 99 251 ружье[965].

За 1894 г. были перевооружены 117 пехотных полков, 10 стрелковых и 9 линейных батальонов, 20 кавалерийских полков и 2 сотни, 1 саперная рота, 7 казачьих полков и сотня. Кроме того, направлено по 500 винтовок в 121 запасный батальон и по 92 винтовки в 20 отдельных кадров кавалерийского запаса, а также Пажескому корпусу, 3 военным и 13 юнкерским училищам. Морскому ведомству отряжено 4 500 ружей. Это составило 527 340 ружей.

В течение 1895 г. получили новые ружья 40 пехотных, 43 резервных и 23 крепостных полка, 20 стрелковых, 2 линейных и 35 резервных батальонов; 40 кавалерийских полков и 1 эскадрон, 3 офицерские кавалерийские школы; 52 казачьих полка, 6 батальонов, 20 конных и 2 пеших сотни, 1 саперная рота; кроме того, по 500 винтовок направлено в 36 запасных батальонов, по 1 тыс. винтовок в каждый, 4 запасных батальонов по 92 винтовки, в 40 отдельных кавалерийских запасных эскадронов, во все 16 бригад пограничной стражи. Наконец, юнкерским училищам, учебному офицерскому батальону, Финляндскому кадетскому корпусу и Морскому ведомству отпущено 9 тыс. винтовок. Всего за год направлено в войска 597 414 ружей[966].

Таблица 65[967]

Год Тульский Сестрорецкий Ижевский Наряд Изготовлено на русских заводах Изготовлено на французских заводах пехотные пехотные пехотные кавалерийские казачьи боевые учебные боевые учебные боевые учебные боевые учебные боевые учебные боевые учебные боевые учебные 1892 1 439 – – – – – – – – – 15 000 – – 1 439 – 1893 79 308 10 386 16 517 – 33 613 4 029 12 470 – – – 420 000 – 141 908 14 415 173 189 1894 204 000 3 300 50 915 2 063 26 209 1 118 41 049 – 30 000 350 500 000 – 352 173 6 831 288 661 1895 256 000 5 760 71 000 – 14 210 – 57 779 1 680 60 900 1 260 500 000 – 459 889 8 700 41 689 1896 272 000 1 020 64 500 1 574 27 038 1 114 79 412 158 73 550 – 500 000 – 516 500 3 866 – Всего 812 747 21 875 202 932 3 637 101 070 6 261 190 710 1 738 164 450 1 610 2 420 000 – 1 470 470 – 503 539

В 1896 г. были перевооружены 89 резервных и 4 крепостных полка, 20 стрелковых, 7 линейных и 12 резервных батальонов, 3 кавалерийских полка и 1 сотня; в артиллерии — 59 летучих, 82 подвижных и 88 местных парков и горный полк; в инженерных войсках — 24 действующих депо, 6 саперных, 24 крепостных саперных, 8 понтонных батальонов, 1 саперный полубатальон, 4 линейных речных роты, 3 железнодорожных батальона и 1 электротехническая рота; в казачьих войсках — 72 полка и 36 сотни. Кроме того, по 1000 ружей направили в запасные батальоны, по 428 ружей в 28 запасных казачьих сотен, по 212 ружей в 15 казачьих сотен и по 92 ружья в 4 отдельные кавалерийские запасные эскадроны. Морскому ведомству отпущено 4 500 ружей — всего 511 674 ружья.

Таким образом, за 1893–1896 гг. в войска поступило 1 548 683 пехотных, 152 363 драгунских и 134 633 казачьих ружей, которыми были перевооружены полевые войска всех округов, резервные и запасные части. Оставалось перевооружить 43 812 чел. запасной пехоты, 5 891 кавалериста и 14 887 казаков — всего 163 940 чел., и ополчение.

На 1 января 1897 г. в войсках состояло 1 835 679 винтовок. На складах заводов оставалось 139 769 винтовок, поступивших в 1897 г. Сверх того, на вооружении оставалось 455 тыс. Бердана № 2 в запасных частях и 574 тыс. в ополчениях[968].

На 1 января 1899 г. в войсках было уже 2 258 920 винтовок Мосина и 298 030 — Бердана № 2[969].

1 января 1901 г. войска и ополчения имели 2 881 015 пехотных, 382 464 драгунских, 182 279 казачьих, а всего 3 425 750 винтовок[970]. Последние ружья Бердан № 2 были сданы на склады.

Всего к 1 января 1903 г. на Тульском заводе с начала производства было изготовлено 1 777 805 боевых и 28 875 учебных винтовок, на Сестрорецком — 428 327 боевых и 5 649 учебных и на Ижевском заводе 1 142 969 боевых и 17 419 учебных винтовок[971]. В целом же русские заводы за 10 лет дали 2 964 484 винтовок и заводы Шательро — 503 589 боевых винтовок, всего 3 878 703. Программа производства внушительная. Требуемые стволы и коробки поставлял Ижевский завод.

Таким образом, Россия в конце XIX в. обладала стрелковым оружием высокого класса, отвечающим требованиям времени (табл. 66а).

Производство револьверов в России было налажено только в конце XIX в. Русские заводы не производили мелкокалиберных револьверов до 90-х годов. На вооружении войск состояли гладкоствольные револьверы, заряжаемые с дула. Военное министерство отклоняло все поступавшие заявки на новые конструкции подпоручика Горюнова (1861 г.), капитана Чагина (1866 г.), оружейного мастера Голтякова (1866 г.). Только в 1871 г. Оружейная комиссия рассмотрела предложение полковника Юрьева перевооружить войска новой системой. Приняв решение о перевооружении войск мелкокалиберными казнозарядными револьверами, министерство вынуждено было закупить с 1871 по 1876 г. 130 тыс. револьверов системы Смит и Вессон. Это был шестизарядный револьвер калибра 4,2 линии (10,76 мм). Хотя эта система и не удовлетворяла требованиям времени, ее придерживались до 1895 г. В этом же году войска получили на вооружение семизарядные револьверы системы Наган. Их изготовляли сначала фирменные предприятия Нагана, а с 1898 г. производство было налажено на Тульском заводе, которому устанавливалась ежегодная норма в 20 тыс. штук. Завод успешно справился с этой задачей[972].

Таблица 66[973]

Год Тульский Сестрорецкий Ижевский Всего Наряд пехотные пехотные пехотные драгунские казачьи боевые учебные боевые учебные боевые учебные боевые учебные боевые учебные боевые учебные 1897 240 058 1 020 50 395 – 88 001 – 75 004 – 2 – 453 460 1 020 450 000 1898 230 058 2 000 45 395 493 92 000 2 916 37 973 1 114 100 20 404 526 6 543 375 000 1899 185 000 1 470 45 000 1 120 100 000 – – – – – 330 000 2 590 330 000 1900 150 000 1 500 30 000 300 88 600 100 3 410 500 8 020 100 280 030 2 000 250 000 1901 150 000 – 30 000 500 70 000 – – – – 500 250 000 500 250 000 1902 49 420 300 19 086 – 9 000 – 16 000 – – – 93 506 300 100 000 1903 25 000 – 10 000 100 – – 10 000 – – – 45 000 100 100 000

Переход к магазинным ружьям на некоторое время остановил работу над автоматическим оружием, первые образцы которого были разработаны в 1887 г. лесничим Д. А. Рудницким и мастером Двоеглазовым, но это изобретение не было принято Военным ведомством. Не получили применения образцы такого оружия и на Западе.

Производство пулеметов

Несколько лучше обстояло дело с внедрением пулеметов. Хотя Россия и не дала своих образцов этого вида стрелкового оружия, тем не менее некоторые шаги в этом направлении были сделаны. В 1868 г. офицер Загоскин разработал скорострельную пушку с 8 стволами. Более совершенной явилась 10-ствольная картечница А. П. Горлова, дававшая 250–300 выстрелов в минуту. Она испытывалась во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Еще лучше была картечница В. С. Барановского (б стволов, 10,67 мм, вес — 49 кг, с лафетом — 139 кг, скорострельность — 300 выстрелов в минуту, дальность стрельбы — 1 200 м). Дальнейшее развитие идея скорострельной пушки получила в изобретении братьев С. и В. Валицких, по их предложение не было поддержано. Военное ведомство предпочло использовать зарубежные конструкции.

Первые пять ствольных пулеметов были приобретены у Норденфельда в 1891–1892 гг. После испытаний в Туркестанском и Сибирском военных округах Артиллерийский комитет пришел к выводу, что «при нынешнем вооружении пехоты и полевой артиллерии пулеметы вообще и прежних систем в особенности (картечницы. — Л. Б.) имеют для полевой войны весьма малое значение; по перевооружению же пехоты ружьями уменьшенного калибра с магазинами и по предстоящему усовершенствованию полевой артиллерии указанное значение пулеметов станет, вероятно, еще меньше»[974]. Главное артиллерийское управление решило передать имеющиеся пулеметы на вооружение крепостей. Любопытно, что комиссия по вооружению крепостей нашла, что они «могут принести несомненную пользу»[975], и немедля заказала 250 пулеметов (картечниц). В 1896 г. Военное ведомство сдало фирме «Виккерс» заказ на 174 пулемета системы Максима. Второй заказ на 224 пулемета был размещен на германских оружейных и патронных заводах в Берлине[976]-

Таблица 66а[977]

Характеристика оружия Россия Германия Австро-Венгрия Франция Англия Япония CIIIA Автор системы Мосин Маузер Манлихер Лебель Ли-Энфельд Арисака Ли-Спрингфильд Год принятия 1891 1898 1895 1886–1893 1895 1897 1895–1902 Калибр, мм 7,62 7,92 8 8 7,7 6,5 7,62 Вес оружия с пустым магазином, кг без штыка 3,99 4,1 3,65 4,18 4,2 3,9 3,94 со штыком 4,30 4,56 3,93 4,58 4,62 4,3 3,94 Тип магазина Серединный Серединный Серединный Подствольный Серединный подствольный Серединный Серединный Число патронов 5 5 5 8 10 5 5 Вес патрона, г 26,1 27,88 29,5 29 26,7 22,4 26,93 Вес пули, г 13,73 14,7 15,8 15 13,93 10,4 14,25 Вес заряда, г 2,2 2,75 2,75 2,75 2,2 2,1 2,75 Начальная скорость, м/сек 620 635 620 632 610 704 680 Прицельная дальность стрельбы, м 1 920 2 000 1 850 2 000 2 600 2 000 2 010

Поступившие пулеметы проверялись в 1897 г. на полигоне Ораниенбаумской офицерской стрелковой школы. В 1897 и 1898 гг. испытания стали производиться в войсках Оренбургского, Туркестанского и Амурского округов[978]. Опытные стрельбы шли на дистанцию 400, 700, 1 000 и 2 200 шагов и показали необходимость внесения ряда конструктивных усовершенствований. Было признано целесообразным вооружение и полевых войск, так как они «могут значительно увеличить поражение»[979]. В 1899 г. приобрели 58 штук за 170 056 руб. (по 2 932 руб. штука)[980].

В 1902 г. у фирмы «Виккерс» («Виккерс, сыновья и Максим») было куплено право на изготовление пулеметов Максима на русских заводах. Согласно договору, Россия уплачивала в течение 10 лет фирме 50 фунтов стерлингов за каждый пулемет при общей стоимости его в 942 руб.[981] Производство пулеметов удалось наладить на Тульском заводе только с 1904 г. Первый пулемет, изготовленный под руководством полк. И. Пастухова М. Забревым и М. Судоплитовым, прошел установленные испытания успешно[982]. Тактико-технические данные пулемета Максима русского производства приведены в табл. 67.

Таблица 67[983]

Система Тип станка Вес пулемета, кг Вес станка, кг Общий вес, кг Число выстрелов в минуту Прицельная дальность Число патронов в ленте Пулемет Максима образца 1905 г. Колесный и тренога 28,25 175 (лафет)/20,47 (тренога) 244 (лафет)/48,70 (тренога) 500-600 2 000 м 250

Но пока шел процесс освоения технологии производства Тульским заводом, Военным министерством было решено заказать за границей еще 200 пулеметов системы Мадсона, для войск и крепостей Дальнего Востока. Кроме того, 250 пулеметов для привисленских крепостей (Варшавы, Новогеоргиевска и др.)[984].

Когда в 1898 г. было, наконец, признано необходимым вооружать пулеметами полевые войска, то решили создать специальные части. Вначале было сформировано восемь пулеметных батарей (по одной в каждой артиллерийской дивизии). Эти батареи входили в состав полевой артиллерии. Затем батареи в 1899 г. были преобразованы в пулеметные роты. В 1900 г. уже существовало четыре роты в Варшавском округе и одна в Квантуне. Эти роты были включены в состав пехотных дивизий[985].

Производство патронов

Вооружение войск ударными капсюльными винтовками потребовало увеличения производства капсюлей с 40 млн. в год до 80 млн., а затем и более. Патроны же по-прежнему изготовлялись в лабораторных заведениях. Производство капсюлей, как и в первой половине Х1Х в., было сосредоточено на Охтенском и Шостенском пороховых заводах.

Выпуск (в млн. штук) в 1856–1861 гг. таков[986].

Год Число капсюлей 1856 80 1857 80 1858 80 1859 80 1860 100 1861 100 1862 87 1863 120 1864 120 1865 120 1866 80 1867 115 1868 100 1869 75 1870 140 1871 171,5 1872 172 1873 259 1874 235 1875 217 1876 265 1877 222,5 1878 329,5 1879 240

Во всех ударных системах винтовочные патроны были бумажные, но уже с продолговатой свинцовой пулей. Долгое время не удавалось механизировать процесс отливки пуль. Лишь в 1867 г. унтер-офицер Каргин создал портативную штамповальную машину[987]. Все же изготовление пуль непосредственно в частях было нецелесообразно, поэтому Военное министерство перенесло производство пуль в арсеналы. С переходом же к металлическим патронам для казнозарядных винтовок производство пуль, патронов и капсюлей было объединено.

Идея создания патрона центрального боя была предложена оружейным мастером Вишневским еще в 50-х годах. Этот патрон имел расширительную пулю весом в 34,64 г и заряд в 5,02 г. В 1863 г. поручик Селиванов представил центральный шпилечный патрон. Вслед за ним в 1866 г. новую систему центрального шпилечного патрона предложил штаб-ротмистр Терентьев. До этого подполковник Казаков разработал конструкцию металлического патрона. Но эти предложения не были приняты.

Более интенсивно стали работать над созданием полиметаллических и металлических патронов с 1864 г. Подготовку образцов вело Охтенское капсюльное заведение (полковник Ракус-Сущевский и поручик Патцевич), но первые гильзы были недостаточно прочны. В 1867 г. ими наконец был создан вполне надежный образец отечественного патрона. Опираясь на исследования Ракуса-Сущевского и Патцевича, Горлов и Гунниус в 1868 г. создали конструкцию металлического унитарного патрона центрального боя к своей винтовке, имеющей калибр 4,2 линий (10,67 мм). Он был принят в русской армии с 1866 по 1891 г.[988]

Вопрос об организации патронного завода возник в 1867 г., но решение о его строительстве было принято только в марте 1869 г. На строительство завода в Петербурге мощностью в 100 млн. патронов было ассигновано в 1869 г. 1 027 326 руб., а в 1870 г. еще более 1 млн. руб. Оборудование этого завода было заказано на русских заводах и небольшая часть приобретена за рубежом[989]. Поступившие из-за границы станки требовали доводки, а некоторые перепроектирования. Дело было новое, нужно было пе только проектировать станки, но и готовить кадры мастеров. Это и было причиной того, что хотя завод и вступил в строй в 1870 г., но производственный процесс был налажен только через 5 лет. А пока завод строился, пришлось заказывать патроны Бриджпортской компании США. В 1870 г. ей был сдан заказ на 7½ млн.[990]

Построенный под руководством проф. И. А. Вышнеградского в Петербурге завод являлся крупным государственным предприятием. Завод имел 10 паровых двигателей. Станочный парк насчитывал 506 станков, изготовленных в России.

Начальником нового завода был назначен Гунниус, но он вскоре умер, и его заменил штабс-капитан Загоскин, наладивший производство. Главное затруднение завод испытывал в получении доброкачественного сырья. Латунь и свинец приходилось ввозить из-за границы. Закуплено было 342 235 пудов свинца по 2 руб. 65 коп. за пуд и 25 тыс. пудов латуни по 16 руб. 50 коп. за пуд.

Огромные затраты на сырье вынудили Военное министерство поставить вопрос об организации производства латуни на Ижорских заводах. Но затем были привлечены частные предприниматели (Чикин, Розенкройц, Кольчугин, Каменев и Кайданов)[991].

В 1871 г. их заводы поставляли 351 170 пудов патронной и 1 936 пудов капсюльной латуни. На этом уровне держалось производство и в последующие годы. И все же приходилось продолжать ввозить латунь из США и Германии. Острая потребность в ней вынудила Военное ведомство создать особый латунный завод, на строительство которого было затрачено еще 500 тыс. руб.[992]

Хуже обстояло дело с производством мельхиора. Его ввозили до 1891 г. Поставляли мельхиор завод Мирбо во Франции и частично заводы США. Лишь с 1892 г. это производство также было налажено в России. Таким образом, на организацию патронного производства было затрачено около 8 лет. Зато качество русских патронов было высоким. «Наши гильзы по доброкачественности металла, — докладывал Ванновский, — стоят несравненно лучше заграничных. Нам приходится в этом убеждаться почти ежедневно параллельными испытаниями на разрыв обоих (т. е. русских и заграничных. — Л. Б.) сортов латуни»[993].

Всего Петербургский завод изготовил с 1871 по 1877 г. 421 600 тыс. патронов калибром в 6 линий (с 1878 г. их производство прекратилось) и с 1869 по 1892 г. — 1 487 400 тыс. патронов калибром в 4,2 линий (с 1893 г. их производство тоже прекратилось)[994].

Казенный патронный завод не справлялся с требованиями войск. Очевидно, было целесообразно разрешить организацию частных заводов. Однако Главное артиллерийское управление недооценивало частную инициативу. Оно отклонило предложение Ф. Керна построить завод в Курске, было отклонено также предложение Д. Берда о сооружении завода в Николаеве. Такая же участь постигла и другие предложения. Инспектор оружейных и патронных заводов давал заключение: «Не представляется надобности вступать в какие-либо соглашения по этому предмету с частными лицами». С ним полностью соглашался генерал-фельдцейхмейстер Баранцов, полагавший, что Военное ведомство не может допустить зависимости от частных заводов[995]. До войны 1877–1878 гг. Артиллерийское управление согласилось лишь подписать контракт с генералом Карташевским о производстве с 1873 по 1877 г. 15 млн. револьверных патронов, в 1877 г. был подписан с ним новый контракт на 5 млн. таких патронов[996]. Лишь война заставила прислушаться к частным предложениям. В 1879 г. ГАУ одобрило предложение Ф. Гилленшмидта и К. Шекарзина о постройке патронного завода в Туле[997]. Этот завод вступил в строй в 1881 г. Ему был сдан заказ на 400 млн. патронов калибром в 4,2 линии. Завод успешно выполнил заказ и в период с 1882 по 1892 г. изготовил 406,3 млн. патронов[998].

Нормы снабжения войск патронами сначала были довольно ограничены. Генералы николаевской школы были против «чрезмерного увлечения» стрельбой и требовали больше действовать штыком. Война 1877–1878 гг. опрокинула эти воззрения. Уже в первый год войны было израсходовано 16 565 тыс., а к концу войны 34 915 950 патронов[999]. На пополнение запасов действующей армии двинули весь запас, находившийся в 29 парках, выражавшийся в 43 470 тыс. патронов к системе Крнка и 23 330 тыс. патронов к системе Бердана. На Кавказ было также направлено 41 200 тыс. патронов. Это количество более чем в 6 раз превышало расход 1877 г.[1000]

После войны нормы снабжения были пересмотрены в сторону увеличения. Общая потребность в армии, например в 1885 г., составляла 733 577 918 патронов. Из них на пополнение боекомплекта полевых войск пошло 227 366 366, боекомплекта ополчений — 81 780 тыс., для летучих, подвижных местных и кавалерийских парков — 225 430 552, в склады округов и крепостей — 115 306 048 и 78 млн. для практических занятий. Фактически состояло 626 168 249 патронов[1001].

Переход к более совершенному стрелковому оружию потребовал резкого увеличения норм расхода патронов. В соответствии с программой 1891–1897 гг. армия должна была получить 2 млрд. патронов. Чтобы обеспечить войска в установленные сроки, нужно было перестроить Петербургский патронный завод, доведя его мощность до 190 млн. патронов в год. На переоборудование технической базы патронных заводов было ассигновано 69 млн. руб.[1002]

Огромный рост потребности в патронах вынудил министерство построить второй патронный завод в Луганске в 1892–1895 гг. с проектной мощностью в 130 млн. патронов в год. Интересна аргументация Военного ведомства: завод нужен «для того, чтобы избежать всякой случайности и выйти из зависимости от частных предпринимателей»[1003]. Но и этого было недостаточно. Пришлось сдать заказ Тульскому частному заводу на 500 млн. патронов.

Все патронные заводы стали давать ежегодно 250–270 млн. штук. Производство обойм для патронов было сосредоточено на Тульском оружейном заводе. С 1891 по 1896 г. он дал 177 млн. обойм (в 1892 г. — 1 млн., в 1893 г. — 26 млн., в 1894 г. — 5 млн. в 1895 г. — 52 млн. и в 1896 г. — 42 млн.). Заказ на патроны для 3-линейных винтовок заводы получили в 1890 г. — сначала на 1 млрд., а в 1897 г. еще на 1 млрд. штук[1004].

Данные о производстве патронов (в млн. штук) заводами за 1891–1900 гг. представлены в табл. 68.

Таблица 68[1005]

Год Петербургский Луганский Тульский боевые холостые боевые холостые боевые холостые 1891 29 – Строился – – 1892 140 0,3 Строился 32,0 – 1893 205,0 29,8 Строился 70,0 – 1894 104,5 36,2 Строился 90,0 – 1895 103,0 54,2 10,0 – 90,0 – 1896 103,0 41,3 60,0 – 90,0 – 1897 87,5 53,0 50,0 – 60,0 – 1898* 67,3 51,0 40,0 15,0 – – 1899 45,0 30,0 31,0 15,0 – – 1900 55,7 95,0 31,0 15,0 – –

* Кроме того, на Петербургском заводе произведено 6,2 млн. револьверных патронов.

При разработке лучших видов боеприпасов возникли предложения применять разрывные пули. В 1868 г. русское правительство проявило инициативу по заключению конвенции, по которой страны, ее подписавшие, обязались не употреблять разрывных пуль и снарядов, весом менее одного фунта (400 гр). Декларация, получившая название Петербургской, была опубликована в январе 1869 г.[1006]

Расходы на изготовление ружей и боеприпасов составляли значительную часть военного бюджета, при этом они разделялись почти поровну. Особенно велики они были во время применения программ перевооружения. Так, с 1862 по 1868 г. на изготовление ружей Карле было израсходовано 9 841 тыс. руб., а на боеприпасы к ним — 9 823; с 1869 по 1872 г. на изготовление ружей системы Крнка — 18 403 тыс. руб., а на патроны и порох — еще 18 996 тыс.; с 1873 по 1890 г. на изготовление ружей системы Горлова и Бердана истрачено 86 028 тыс. руб., а на патроны и порох — 13 473 тыс. (включая расходы на войну 1877–1878 гг.); наконец, с 1891 по 1900 г. на изготовление ружей системы Мосина затрачено 112 852 тыс. руб., на патроны и порох — еще 86 717 тыс. руб. В указанные суммы не входят расходы на переоборудование оружейных, патронных и пороховых заводов[1007].

2 Производство и обеспечение войск артиллерией

Ствольная артиллерия в первой половине XIX в.

Полевая артиллерия

На вооружении полевых войск в первой половине XIX в. была гладкоствольная артиллерия. Начавшееся в конце XVIII в, уменьшение числа калибров и усовершенствование артиллерийских систем было завершено к 1805 г. Комиссия генерала А. А. Аракчеева оставила ограниченное число типов орудий (пушек и гаубиц) с высокими по тому времени тактико-техническими данными, отвечавшими принципам тактики колонн и рассыпного строя. Артиллерийский огонь преобладал над ружейным огнем. Действительный огонь артиллерии в 6-10 раз превышал огонь стрелкового оружия, обеспечивая успех войскам, имеющим достаточное количество полевой артиллерии. Тактико-технические данные принятой на вооружение артиллерии представлены в табл. 69.

Русская артиллерия соответствовала требованиям времени. Она отражала общий процесс установления тактики колонн и рассыпного строя во всех странах Европы, где также стремились ограничить число калибров орудий. Как правило, все орудия полевой артиллерии были медными. Медь как материал для орудия обладала лучшими качествами, чем чугун, однако она имела и недостатки. Главным из них была мягкость металла. Это вынуждало работать над заменой меди сталью.

Первые попытки изготовления стальных пушек относятся к концу XVIII — началу XIX в. Авторы доклада о «новоизобретенной железо-стальной артиллерии» указывали, что стальные пушки имеют ряд преимуществ над медными. Они более прочны, безопасны и, главное, обеспечивают возможность превысить в два раза дистанцию дальности действительного выстрела существующих систем[1008].

Опыты продолжались в течение 10 лет. Однако наладить производство стальных орудий в первой половине XIX в. так и не удалось.

Русская гладкоствольная медная артиллерия вполне успешно конкурировала со всеми европейскими системами орудий в отечественной войне 1812 г. и во время заграничных походов 1813–1815 гг.

Таблица 69[1009]

Орудие Калибр, в дюймах Длина ствола, в калибрах Вес ствола и системы, в пудах Вес снаряда, в фунтах Дальность выстрела, в саженях Дальность действительного выстрела, в саженях Число возимых зарядов Вес лафета (деревянного), в пудах Тяга конная Число прислуги, человек гранатой бомбой картечью брандкугелем 12-фн пушка (средней пропорции) 4,76 16,5 50/101,5 14 1 300 500 450 150 200 54 41 6 3 12-фн пушка (малой пропорции) 4,76 13,0 30/76,6 14 1 200 500 450 150 200 54 30,5 6 3 6-фн пушка (малой пропорции) 3,76 17,0 22,2/61 7 1 000 400 – – – 77 24 4 для пешей, 6 для конной 3 3-фн пушка (горный единорог) 3,24 11,0 6,5/39,3 2,5 5 000 – – – – 90 17 2 3 ½-пудовыи единорог 6,102 10,5 42,5/113 20 1 000 600 600 250 300 40 42 6 3 ¼-пудовый единорог (пеший) 4,84 11,0 21,6/59,3 9,5 600 – 400 – – 54 25 4 3 ¼-пудовый единорог (конный) 4,84 10,0 19,6/58 9,5 600 – 300 – – 54 22 4 3

Артиллерийские орудия образца 1805–1808 гг. состояли на вооружении армии до 1838 г.[1010] В этом году на вооружение были приняты новые системы гладкоствольных орудий, но почти с прежними данными. С этого времени все полевые орудия подразделялись на орудия старой и новой конструкции. Лафеты орудий остались прежние, деревянные, образца 1805 г. Лишь в 1845 г. они были заменены новыми, но станины остались деревянными. Клиновый механизм давал угол возвышения для пушек 16,5°, а для ½-пудовых единорогов — до 19°; угол склонения для 12-фн пушек — 35°, а для ½-пудовых единорогов — 6°. Для стрельбы употреблялись чугунные ядра 12 и 6 фунтов, светящиеся ядра ½-фунта, гранаты 6 и 3 фунтов и картечь. Брандкугели были сняты, взамен их приняты зажигательные гранаты. В 1840 г. введены картечные гранаты, которые вытеснили ближнюю картечь[1011]. В 1835 г. был введен прицел П. Бестужева.

Качество орудий считалось отличным, если при стрельбе ядром в мишень 9 футов высоты и 25 шагов длины достигался процент попадания, представленный в цифрах табл. 70.

Таблица 70[1012]

Пушка Дистанция, в саженях 200-300 400-500 % попадания 12-фн 70 39 6-фн 66 4

В середине века перед Крымской войной русская полевая артиллерия, как и артиллерия других европейских стран, оставалась по-прежнему медной, гладкостенной. Наблюдается, правда, тенденция к уменьшению веса отдельных систем в целях увеличения маневренности, но тактико-технические данные мало изменились. Новым явилось лишь принятие на вооружение 12-фн полевой пушки конструкции полковника Баумгарта (калибр 4½-дм, длина ствола 4,2 калибров, вес ствола 32 пуда).

Полевую артиллерию обслуживали подвижные и летучие парки. Каждые три парка составляли бригаду. Всего в это время было семь бригад в Европейской России (по числу пехотных корпусов) и два парка на Кавказе. Подвижной парк должен был иметь: 7 276 снарядов, 410 400 патронов и 537 пудов пороха; летучий — 6 612 снарядов и 84 780 пудов пороха.

Общее количество возимого боезапаса в бригаде составляло 21 828 снарядов, 1 611 пудов пороха и 1 231 200 патронов. Это и была потребность корпуса.

Подвижные и летучие парки пополняли свой расход боеприпасов из местных парков. На 1 января 1853 г. в местных парках состояло: снарядов — 567 920 (положено 601 472), патронов — 26 808 541 (положено 33 929 500); в подвижных парках: снарядов — 150 016 (положено 150 016), патронов — 7 681 600 (положено 7 681 600). Кроме того, в особых парках (Динабургском, Брестском, Киевском и Александровской цитадели) находилось для учений и маневров 40 160 снарядов, 2 998 тыс. боевых и 8 799 600 холостых патронов. Наконец, в Кавказском парке было 88 тыс. снарядов, 27 094 743 патрона и 6 491 ракеты[1013].

Крепостная артиллерия

На вооружении сухопутных и приморских крепостей в первой четверти XIX в. состояли орудия образца 1805 г. (36, 30, 24, 18, 12, 6 и 3-фн пушки; 1-пудовые и ½-пудовые единороги, 5 и 2-пудовые мортиры, карронады и крепостные ружья). Все эти орудия были чугунными. Их тактико-технические данные представлены в табл. 71.

Согласно действующим правилам вооружения крепостей, на главном валу и в отдельных фортах использовались 6, 12 и 24-фн пушки 1-пудовые и ½-пудовые единороги (в приморских крепостях — 36, 30 и 24-фунтовые пушки и 1-пудовые единороги), располагаемые из расчета одно орудие на 4 погонные сажени (в приморских — одно орудие на 3 сажени)[1014]. Мортирам и бомбовым пушкам постоянных мест не предусматривалось, и они располагались там, где необходимо. Для вылазок предназначались 6-фн пушки и ½-пудовые единороги. При обследовании в 1818 г. оказалось, что из 10 182 орудий, состоявших на вооружении крепостей, 2 384 орудия настолько устарели, что не представляли никакой ценности. По новому табелю 1818 г. было оставлено 7 798 орудий, из которых подлежало замене пушками нового литья около 400[1015]. С этим составом артиллерии крепости оставались до 1838 г. При установлении артиллерийских систем образца 1838 г. в действующие системы крепостных орудий не было внесено каких-либо существенных изменений. По табелю 1838 г. с вооружения были сняты 30 и 36-фн пушки, все карронады (переданы Морскому ведомству) и ½-пудовые короткие единороги, а взамен их приняты на вооружение 3-пудовые чугунные и ½-пудовые медные мортиры[1016]. Как правило, все крепостные орудия были в 2 раза тяжелее полевых (тех же калибров).

Таблица 71[1017]

Орудие Калибр, в дюймах Вес орудия Пушка 36-фн 6,837 300 пудов 30-фн 6,433 252 пуда 24-фн 5,972 210 пудов 18-фн 5,426 159 пудов 12-фн 4,739 101 пуд 20 фунтов 6-фн 3,762 49 пудов 3-фн 2,996 19 пудов 20 фунтов Единорог 1-пудовый короткий 7,688 96 пудов 20 фунтов 1-пудовый длинный 7,688 182 пуда ½-пудовый короткий 6,102 46 пудов 20 фунтов Мортира и карронада 2-пудовая мортира 9,687 35 пудов 20 фунтов 5-пудовая мортира 13,147 90 пудов 96-фн карронада 9,00 163 пуда 68-фн карронада 8,00 114 пудов 20 фунтов 36-фн карронада 6,78 78 пудов 10 фунтов 24-фн карронада 5,92 46 пудов 18-фн карронада 5,35 35 пудов 10 фунтов 12-фн карронада 4,70

Лафеты крепостной артиллерии до 1813 г. были двух типов: морские (на чугунных колесах) и береговые (на катках с поворотной платформой). С 1842 г. были введены новые деревянные лафеты: низкие (образца 1834–1845 гг.) и высокие (образца 1839–1841 гг.) на поворотных платформах. Лишь с 1845 г. высокие деревянные лафеты были заменены железными системы Венгловского. Прицелы Кабанова и Бестужева были заменены в 1846 г. прицелом системы К. И. Константинова.

Для стрельбы применялись ядра, гранаты, картечь и бомбы. Кроме пушек на вооружении крепостей состояли крепостные ружья. В первой четверти века Артиллерийское ведомство взяло на вооружение ружья французской системы. Но эти ружья перестали удовлетворять требованиям времени. В 1842 г. А. Житинский разработал новую конструкцию крепостного ружья, показавшего высокие баллистические качества. Несмотря на «отличные результаты», выявленные на испытаниях, оно не было принято Артиллерийским комитетом. Житинский представил в 1846 г. новый вариант своего ружья с колесным станком и пружинным амортизатором. Оно стреляло остроконечной пулей, но Артиллерийский комитет снова отклонил это предложение, хотя и признал, что ружье Житинского лучше французского, состоявшего на вооружении. В конце концов Артиллерийское ведомство приняло на вооружение французский крепостной штуцер, стрелявший остроконечными пулями.

В 1851 г. была представлена новая система крепостного ружья Куликовского. Это ружье также стреляло остроконечными пулями, имевшими ведущие выступы. Ружье Куликовского показало столь хорошие данные, что Артиллерийский комитет снял с вооружения иностранные образцы и принял эту систему. Таким образом, накануне Крымской войны на вооружении были крепостные ружья русской конструкции.

Тактико-технические данные крепостных орудий образца 1838 г. представлены в табл. 72.

На вооружении крепостей состояло много орудий устаревших конструкций. Лучше других были обеспечены Кронштадт, имевший 1 061 орудие из 1 114 предусмотренных штатом 1838 г., Брест-Литовск, обладавший 401 орудием из 443, и Севастополь, который имел 696 орудий из 764. Попытки Военного ведомства улучшить артиллерийское вооружение были безрезультатны, так как оно не получало необходимых ассигнований. По этой причине вооружение крепостей накануне Крымской войны оставляло желать много лучшего. Об этом свидетельствуют данные на 1 января 1853 г., представленные в табл. 73а.

Таблица 72[1018]

Орудие Калибр в дюймах Длина ствола, в калибрах Вес ствола, в пудах Вес снаряда, в фунтах Начальная скорость, в футах Предельная дальность стрельбы, в саженях 36-фн пушка 6,80 18 290 43½ 1 400 1 500 30-фн пушка 6,43 18 252 36½ 1 400 1 540 24-фн пушка 6,00 19 210 29½ 1 400 1 670 18-фн пушка 5,40 20 157 21½ 1 400 1 500 12-фн пушка 4,80 22 91 14¾ 1 400 400 6-фн пушка 3,76 20 46 7 1 400 400 3-пудовая пушка бомбовая 1849 г. 10,75 12 385 126 1 357 2 485 1-пудовый единорог 7,70 12½ 180 39-45 1 170 1 700 ½-пудовый единорог 6,00 12½ 90 19-22 1 170 950 5-пудовая мортира ближнего боя 13,15 1¾ 101 230 280 970 5-пудовая мортира дальнего боя 13,15 1¾ 328 230 280 1890 2-пудовая мортира 9,65 2¾ 57 80-89 300 1 140 60-фн пушка береговая 7,70 15 382 63½ 1 400 2 000

Таблица 73

Оружие Калибр, в линиях Канал Вес ружья Вес пули, в золотниках Заряжание Действительный выстрел, в шагах Крепостное ружье 8 1/3 Нарезной 26 пудов ½ фунтов 13,42 С казны 600 Крепостной штуцер 8 1/3 Нарезной 26 пудов ½ фунтов 17,9 С казны 900

Таблица 73a[1019]

Вооружение Полагалось по штату Выло налицо Недоставало Имелось нештатных калибров Орудия 10 290 8 704 1 586 3 417 Лафеты 10 290 7 089 3 201 1 786 Снаряды 3 807 049 2 810 758 996 291 2 010 721 Крепостные ружья 2 630 1 370 1 260 –

Осадная артиллерия

В первой половине века на вооружении армии состояла осадная артиллерия, в состав которой входили 18 и 24-фн пушки, 1-пудовые единороги, ½, 2 и 5-пудовые мортиры.

Тактико-технические данные осадной артиллерии образца 1838 г. представлены в таблице 74.

Таблица 74[1020]

Орудие Калибр, в дюймах Длина ствола, в калибрах Вес ствола орудия Вес снаряда, в фунтах Начальная скорость, в футах Дальность стрельбы, в саженях 24-фн пушка 6 20 170 пудов 29½ 1 545 1 670 16-фн пушка 5,40 20 124 пуда 21½ 1 550 1 640 1-пудовый единорог 7,70 12½ 139 пудов 39½-45 1 287 1 700 ½-пудовая мортира 6,0 2¼ 5¾ пуда 30 фунтов 21 1/3 328 450 2-пудовая мортира 9,65 2¾ 36 пудов 89 300 1 140 5-пудовая мортира 13,15 1¾ 66 пудов 212½-230 289 970 6-фн мортирка 4,08 1¼ 2 пуда 29 фунтов 5½ 328 50

К концу первой четверти XIX в. в войсках было два осадных парка по четыре отделения в каждом. В отделении имелось 12 пушек (шесть 18-фн и шесть 24-фн), 12 единорогов и 14 мортир (восемь ½-пудовых, четыре 2-пудовых, две 5-пудовые), 18 лафетов, 16 мортирных станков. Таким образом, в 8 отделениях двух парков было 96 пушек, 96 единорогов и 112 мортир. В обозе, обслуживающим осадную артиллерию, состояло 2 016 человек. В закавказском отделении сверх положенного числа орудий было 101 горное орудие, 41 лафет и 192 вьючных ящика. Наконец, полагалось иметь в запасе 235 орудий, 264 лафета и станка и 95 зарядных ящиков.

Таблица 75[1021]

Орудие Число Полагалось на каждое орудие На 40 орудий положено выстрелов ядер гранат картечи брандкугелей 18-фн пушка 40 1 000 – 30 – 52 000 24-фн пушка 40 800 200 30 – 52 000 1-пудовый единорог 40 – 670 30 30+12 светящихся ядер 29 680 ½-пудовые мортиры 80 – 500 – – 40 000 2-пудовые мортиры 20 – 670 – 30 14 000 5-пудовые мортиры 50 – 180 100 20 15 000

Во второй четверти по Положению 1848 г. число осадных парков осталось прежним. К 8 отделениям этих парков было добавлено лишь одно отделение в Закавказье и образовано два запасных отделения (в Петербурге и Киеве).

В парках (в 11 отделениях, включая 2 запасных) полагалось иметь следующее количество снарядов (табл. 75).

Береговая артиллерия

На вооружении береговой артиллерии первой четверти ХIХ в. были 36, 30, 24, 18, 12, 6 и 3-фн пушки, 1 и ½-пудовые единороги, 2, 1 и ½-пудовые гаубицы, 5 и 2-пудовые мортиры, 6-фн мортирки и 68, 42, 36, 24, 18, 12, 8 и 6-фн карронады. Все эти орудия, как правило, были чугунными. Во второй четверти века (1838 г.) на вооружение поступили 68-фн карронада и 3-пудовая бомбовая пушка. Почти всю первую половину XIX в. береговая артиллерия оснащалась деревянными лафетами, хотя уже в 1836 г. полковник Венгловский разработал конструкцию железного лафета для 24-фн пушки. Решение о переводе береговой артиллерии на железные лафеты, установленные на поворотной раме, было принято только в середине 40-х годов. Новые лафеты позволяли лучше осуществлять горизонтальную и вертикальную наводку. Но несмотря на явное преимущество железных лафетов, их внедрение шло очень медленно.

В течение первой половины XIX в. велась разработка прицелов. В береговой артиллерии использовались прицелы А. И. Маркевича (1802 г.) и Кабанова (1809 г.)[1022]. Новые прицелы были сконструированы в 1839 г. П. Бестужевым, а в 1853 г. В. Петрушевским. Эти важные усовершенствования позволяли с большей точностью устанавливать угол прицеливания и вести меткую стрельбу[1023].

В береговой артиллерии использовались для стрельбы те же виды боеприпасов, что и в крепостной: ядра, цепные ядра, разрывные, зажигательные и осветительные снаряды, картечь. В 1840 г. на вооружение была принята картечная граната[1024]. Пушки и единороги применялись для стрельбы по рейду на дальние дистанции, бомбовые пушки и мортиры — для стрельбы по кораблям противника на короткие расстояния. Тактико-технические свойства береговых орудий не отличались от крепостных[1025].

Военное ведомство обратило особое внимание на вооружение крепостей бомбовыми орудиями. Снаряды этих орудий обладали значительной разрушительной силой и имели настильную траекторию. Военное ведомство решило перевооружить береговые батареи и заменить этими пушками устаревшие орудия приморских крепостей. Но ко времени Крымской войны это удалось осуществить в малой степени. Так, в Кронштадте из состоявших по штату 1853 г. 908 орудий бомбовых пушек было только 44[1026], а в Севастополе из 610 орудий — лишь 28[1027].

В крепостях и береговых батареях использовались также ракеты. Использование таких ракет предусматривалось, «когда местность не позволяет поставить значительное число артиллерии», при этом рекомендовалось «действовать ими из длинных спускных труб, которые приставлять к амбразурам, расположенным по возможности ближе к поверхности воды»[1028]. Для стрельбы использовались ядра, гранаты, бомбы и картечь.

Производство полевой и осадной артиллерии

Производство медных полевых и осадных орудий было сосредоточено в арсеналах, а чугунных крепостных и береговых — на заводах Горного ведомства.

В начале XIX в. в России действовали орудийные мастерские четырех арсеналов: Петербургского, Киевского, Брянского и Казанского. Из них в первое десятилетие особенно активно действовал Петербургский арсенал. Мощность арсенала была рассчитана на производство 11–13 восьмиорудийных батарей в год. Арсенал имел 8 горизонтальных сверлильных станков, 2 станка для обточки цапф, машину Монье для обточки стволов и до 30 токарных станков. Число рабочих достигало 700 чел. «Все сии машины приводятся в движение посредством паровой машины, установленной в 1811 г., силою в 24 лошади»[1029]. С 1803 по 1818 г. арсенал изготовил 160 ½-пудовых и 326 ¼-пудовых единорогов, 286 12-фн и 483 6-фн пушки — всего 1 255 орудий. В последующие годы арсенал занимался ремонтом орудий. Лишь в 1820 г. в мастерских арсенала были обработаны 60 болванок орудий, доставленных из Олонца[1030].

Менее активно работал Брянский арсенал, рассчитанный на производство 6 батарей в год. В мастерских арсенала работало 780 рабочих и 60 нестроевых солдат. До войны 1812 г. Брянский арсенал изготовил 320 орудий, после войны в нем изготовлялись лафеты.

Киевский арсенал был предназначен для ремонта орудий и производства лафетов. На нем было восстановлено около 150 орудий и изготовлено более 500 лафетов.

Казанский арсенал с «литейным домом» был сооружен лишь в 1812 г., он был рассчитан на ежегодное производство орудий для 12 батарей. Но первые 3 года он готовил лишь лафеты. В 1815 г. арсенал сгорел и был восстановлен только в 1824 г.[1031] Ремонтом орудий и лафетов занимался также Виленский арсенал, действовавший до 1812 г.

Всего в 1800–1814 гг. арсеналы изготовили 1 765 полевых орудий, около 2 000 лафетов и 6 500 зарядных ящиков[1032]. Они полностью обеспечивали потребность войск. С 1815 г. в арсеналах занимались главным образом починкой артиллерийских орудий (в запас).

Технология изготовления орудий стояла на относительно высоком уровне. Для отливки полевых и осадных орудий применялся так называемый «артиллерийский металл» (сплав меди с оловом). Чугун применялся для изготовления крепостной и береговой артиллерии. Стволы для орудий отливались «глухими», затем в болванках высверливался канал ствола по диаметру и проводилась наружная обточка. Прием и испытания орудий проводились в соответствии с «Инструкцией для приема орудий», изданной в 1808 г.

Во второй четверти XIX в. производство полевых орудий было сосредоточено в Петербургском арсенале. Брянский и Киевский лишь восстанавливали орудия, а Казанский после двух пожаров был в конце концов упразднен. Нужно указать также на существование в это время мастерских при Кавказском окружном арсенале в Георгиевске, где 50 рабочих занимались ремонтом артиллерийского и стрелкового оружия, и на Тифлисский (Грузинский) арсенал с 68 рабочими, также занимавшийся ремонтом оружия. Все арсеналы за период с 1825 по 1850 г. приготовили новых и починили (восстановили) 3 181 орудие, 4 098 лафетов и 3 785 зарядных ящиков[1033]. Особенно активно работали арсеналы накануне и во время Крымской войны. С 1852 по 1855 г. они отлили 523 орудия, из них 324 пушки, 156 единорогов и 37 мортир[1034]. Чугунные пушки (12 и 24-фн калибров) и снаряды ко всем типам артиллерии готовили заводы Горного ведомства: Александровский и Кончезерский, Луганский, Липецкий, Каменский, Екатеринбургский, Гораблагодатские и Златоустовские[1035].

Производство ракетной артиллерии

Первые боевые ракеты появились в России в начале XIX в. Конструированием и организацией производства боевых ракет в России занимались Картмазов и генерал А. Д. Засядко. Картмазов начал с экспериментальных работ в войсках, и в 1813 г. создал опытные образцы 2,5 и 3,5-дм ракет[1036], но Засядко принадлежит заслуга превращения ракет в боевое оружие[1037]. В период с 1815 по 1828 г. Засядко сконструировал боевые и зажигательные ракеты трех калибров: 2, 2½ и 4-дм, а также разработал треножный станок для запуска ракет. Ракеты системы Засядко имели хорошие баллистические данные и обладали дальностью полета до 3 верст[1038]. Во время испытаний ракет в войсках было установлено, что русская конструкция превосходит лучшие образцы иностранных ракет. Генерал-фельдмаршал Барклай-де-Толли, командовавший 1-й Западной армией, где испытывались ракеты Засядко, писал ему: «Я с удовольствием видел особенные труды и усердие Ваше в открытии сего нового и столь полезного орудия, кои поставляют меня в приятный долг изъявить Вам за то истинную мою признательность»[1039].

С именем Засядко связана также организация производства ракет при Охтенском пороховом заводе, начальником которого он состоял.

После его смерти Военное ведомство заключило договор с англичанином Турнером. Но как показали испытания, «созданные им образцы ракет оказались недостаточно высокого качества»[1040].

Специальное Ракетное заведение было сооружено в Петербурге в 1826 г. на Волковом поле. В 1828 г. оно было направлено в действующую армию. Базировалось это заведение в Тирасполе, возглавлял его полковник В. М. Внуков. Для ведения боевых действий в армии и была создана ракетная батарея (4 огневых взвода), а затем и ракетная рота под командованием подпоручика П. Ковалевского. (Это была 4-я рота 3-й артиллерийской бригады[1041].) Во время русско-турецкой войны 1828–1829 гг. ракетные части успешно действовали в составе гвардейского корпуса под Варной и Силистрией. Кроме того, ракетная артиллерия применялась против турок и на Кавказе.

В 1830 г. Ракетное заведение снова было возвращено в Петербург. Военное ведомство попыталось использовать для изготовления ракет иностранных специалистов Моора и Вестмейера, но безрезультатно[1042].

Дело подвинулось вперед с назначения с 1842 г. начальником этого заведения полковника К. И. Константинова.

В период с 1845 по 1850 г. Ракетное заведение изготовили боевых ракет для опытов 7 225, для войск — 36 187; зажигательных ракет для опытов — 1 107 и для войск — 2 300; фугасных ракет для опытов — 1 192 и картечных ракет для войск — 1 200. Особенно интенсивной была работа заведения в период с 1851 по 1853 г.

В 1851 и 1852 гг. оно выпускало по 2 700 ракет, в 1853 г. — 4 000 ракет, в 1854 г. — 10 488, в 1855 г. — 5 870 ракет[1043]. В это время изготовлялись ракеты только системы Константинова. Этот замечательный конструктор не только выдвинул, но и обосновал принципы действия ракет[1044]. Ракеты системы Константинова были фугасные, картечные, световые и зажигательные. Тактико-технические данные этих ракет таковы:

2-дм ракета весила от 2,9 до 5 кг (в зависимости от типа) и имела дальность стрельбы до 3 000 м; 2½-дм — от 6 до 14 кг при дальности до 4 000 м; 4½-дм — от 16,4 до 32 кг при дальности стрельбы до 4 260 м. Дальность стрельбы ракетной артиллерии превосходила ствольную артиллерию[1045].

Прицельные (боевые) ракеты действовали гранатой или картечью, осадные — гранатами; зажигательные — колпаками; осветительные — ядрами и фугасными снарядами. Ракеты Константинова использовались в войне 1853–1856 гг. на Дунае под Бабадагом и Силистрией, на Кавказе под Курюк-Дагом, а также в Крыму при обороне Севастополя[1046].

Производство и обеспечение войск ствольной артиллерией во второй половине XIX в.

Полевая артиллерия

Крымская война доказала необходимость отказа от гладкоствольной артиллерии. Русские гладкоствольные полевые орудия не выдержали соревнования в дальности стрельбы с нарезными ружьями в сражениях на Альме, при Инкермане и Черной. Залпы русских пушек не достигали стрелков противника, хладнокровно расстреливавших ружейным огнем артиллерийскую прислугу. Полевая артиллерия не выполняла и другую функцию. Она не могла оказать помощь своим войскам во время атак. Сильную поддержку оказывала войскам лишь корабельная и береговая артиллерия, установленная на бастионах и батареях в Севастополе и Петропавловске.

Отсталость артиллерийской техники вынудила Военное ведомство принять срочные меры. В ходе войны было решено произвести нарезку медных 12-фн орудий, заряжаемых с дула (калибр 4,8 дюймов, вес 49 пудов, вес гранат 32 фунта)[1047]. Но эта мера оказалась малоэффективной. Военное ведомство теряло время, тогда как на Западе уже делались шаги по замене медной артиллерии стальной. В 1857 г. военные агенты («военные атташе») сообщали министерству о начавшейся замене медной артиллерии стальной в Пруссии и частично во Франции. Французское военное ведомство сдало заводам Круппа заказ на 360 орудий[1048].

Артиллерийское управление решило приобрести у Круппа две стальные болванки для нарезки опытных орудий у себя на Кронштадтском заводе. Тем временем продолжалась нарезка 12-фн медных орудий и было приступлено к нарезке 6-фн пушек.

В конце 50-х годов началась острая дискуссия о путях развития полевой артиллерии. Спорили о количестве калибров, их величине и повышении эффективности огня. Но все эти вопросы упирались в состояние развития металлургического производства и производства порохов в стране. Нужна была радикальная перестройка технической базы заводов, чтобы обеспечить возможность изготовления артиллерийских систем, отвечающих требованиям времени.

Но в 60-е годы делались только первые шаги в получении пушечной стали. Это было главной причиной того, что Военное министерство в поисках путей улучшения гладкоствольной артиллерии предприняло изыскания по получению орудийной бронзы. Высококачественная бронза была получена русским ученым А. С. Лавровым. В ее состав входило 91,8 % меди, 8 % олова и 0,2 % фосфора. Одновременно Артиллерийское ведомство, стремясь повысить эффективность огня и удлинить дистанцию выстрела, приняло решение уменьшить калибры орудий.

Проектирование новых артиллерийских систем началось еще в ходе Крымской войны. К 1858 г. были завершены работы по изготовлению 8 и 4-фн гладкоствольных орудий. При их испытаниях выявилось, что 4-фн пушки по своим качествам не уступают 8-фн. Тем не менее Артиллерийский комитет принял в 1860 г. на вооружение оба калибра. Спустя год была завершена работа и над 4-фн горной пушкой.

Все эти орудия получили название орудий образца 1860 г. Они заменили 12 и 6-фн орудия образца 1838 г.[1049]

Параллельно шли изыскания по изготовлению бронзовых нарезных орудий. Положительные результаты нарезки 12-фн орудий в 1854 и 1855 гг. были учтены Артиллерийским комитетом, который принял решение приступить к нарезке 4-фн бронзовых орудий и созданию 9-фн нарезной пушки, заметив ею 8-фн.

Под руководством Н. В. Маиевского и А. В. Гадолина проводились работы по конструированию 9 и 4-фн нарезных полевых орудий и 3-фн нарезного горного орудия. Они были завершены к 1866 г. Образцы этих орудий прошли успешные испытания в 1866–1867 гг. и были утверждены, получив название орудий образца 1867 г.[1050]

Для орудий образца 1867 г. шли изыскания по замене деревянных лафетов железными. Сначала были приняты системы генералов Безака и Дядина, но затем они в 1868 г. были заменены железными лафетами системы А. А. Фишера[1051].

Центрами производства полевой артиллерии являлись арсеналы. Однако из четырех арсеналов действовало только два — Петербургский и Киевский. Казанский арсенал вообще прекратил свою деятельность по литью орудий с 1850 г., а Брянский надолго стал на капитальный ремонт.

Первые два арсенала с 1856 г. продолжали изготовлять гладкоствольные пушки, пока еще медные, и только с 1859 г. они перешли к производству нарезных бронзовых орудий.

Данные об изготовлении в арсеналах орудий с 1856 по 1862 г. приведены в табл. 76.

Таблица 76[1052]

1856 г. 1857 г. 1858 г. 1859 г. 1860 г. 1861 г. 1842 г. Наряд 180 109 82 69 47 80 80 Отлито и отделано 180 82 82 79 75 217 80 Исправлено 54 42 54 203 93 25 –

По положению 1856 г. полевая артиллерия насчитывала 1 176 орудий образца 1838 г. К началу 1862 г. в составе армии было 129 пеших и 18 конных батарей восьмиорудийного состава, насчитывавших 1 104 орудия[1053]. В период с 1858 по 1862 г. осуществлялась постепенная замена медных гладкоствольных орудий бронзовыми и введение нарезных орудий. В это время войска получили 580 батарейных, 632 легких и 126 горных орудий. Из них нарезных было только 88[1054]. В 1863 г. в Положение 1856 г. были внесены существенные изменения. Число орудий полевой артиллерии было доведено до 1 472[1055]. Арсеналы должны были провести весьма напряженную работу по производству гладких и главным образом нарезных орудий систем 1863 и 1867 гг.

Данные о производстве этих орудий приведены в табл. 77.

Таблица 77[1056]

1863 г. 1864 г. 1865 г. 1866 г. 1867 г. 1868 г. Наряд 101 269 229 219 730 666 Отлито 160 386 197 240 568 674 Исправлено 161 153 39 – 270 (нарезано) –

По калибрам и типам было изготовлено следующее количество гладкоствольных орудий (табл. 78).

Организовав производство бронзовой артиллерии, Военное ведомство на время успокоилось, находя, что русские орудия не только не уступают зарубежным конструкциям, но даже превосходят их. «При нынешнем вооружении, — докладывало Артиллерийское управление, — наша полевая артиллерия будет иметь неоспоримое превосходство над артиллерией прочих европейских держав»[1057]. Англия, Италия, Австрия и частично Франция имели медные или бронзовые орудия, заряжаемые с дула, лишь одна Пруссия обладала стальными орудиями. Но вот в Европе прошло три войны: австро-датско-прусская (1864 г.), австро-прусская (1866 г.) и франко-прусская (1870–1871 гг.). На опыте этих войн русские руководители Военного ведомства убедились, что их выводы о высоком качестве русской артиллерии преждевременны, и сделанных усилий явно не достаточно, чтобы стоять на уровне передовых стран. Докладывая об этом Александру II, военный министр Д. А. Милютин указывал, что «из числа вопросов, получивших в последнее время особое значение в области артиллерийской техники, наиболее обращает на себя внимание введение орудий, заряжающихся сзади (т. е. с казны. — Л. Б.)… Опыт Шлезвигской кампании показал практически все значение этого вопроса и обратил внимание артиллеристов во всех европейских армиях»[1058]. Еще большее впечатление произвела франко-прусская война, где прусская стальная артиллерия показала полное превосходство над бронзовой французской.

Таблица 78[1059]

Год Пушки Мортиры Выпущено сверх наряда разных систем 24-фн 12-фн 8-фн 4-фн (полевые) 4-фн (горные) ½-пудовые 5-пудовые 6-дм 1863 39 4 5 – 4 15 – – 93 1864 13 114 – 85 – 33 – – 155 1865 24 12 – 14 – 103 12 32 – 1866 – – – 180 – – – 26 34

Обосновывая необходимость увеличения численности полевой артиллерии, Милютин указывал на то, что «решительное влияние, которое оказывала артиллерия на успех сражений в последней франко-прусской войне, вызвало повсеместное увеличение состава полевой артиллерии; у нас это увеличение тем более необходимо, что соразмерность нашей полевой артиллерии с другими родами орудия в настоящее время далеко ниже существующего отношения в армиях главных европейских государств»[1060].

Обеспокоенное Военное министерство стало изыскивать пути улучшения состояния полевой артиллерии[1061].

Увеличение численности артиллерии было осуществлено путем добавления в каждую артиллерийскую бригаду двух батарей с орудиями 9-фн калибра. В результате этой меры число батарей в бригадах к 1870 г. было доведено до шести, из которых 3 батареи состояли из 9-фн орудий, 2 батареи — из 4-фн и 1 — из скорострельных орудий (картечниц Гатлинга).

Не прошло и года, как на Особом совещании было решено довести число артиллерийских бригад до 55, с тем чтобы иметь в каждой бригаде по восемь батарей (из них четыре имели 9-фн орудия, три 4-фн и одна скорострельные орудия). Численность полевой артиллерии должна была возрасти до 2908 орудий.

Производство бронзовой нарезной артиллерии по-прежнему было сосредоточено в арсеналах. Выпуск этих орудий в 1869–1878 гг. показан в табл. 79.

Таблица 79[1062]

Пушки 1869 г. 1870 г. 1871 г. 1872 г. 1873 г. 1874 г. 1875 г. 1876 г. 1877 г. 1878 г. 9-фн 115 250 40 359 400 395 125 – 220 170 4-фн 290 240 360 56 – – 100 228 250 – 3-фн 38 10 16 15 – – 20 – 30 – Всего 453 500 416 430 400 395 245 228 510 170

За 10 лет арсеналы изготовили 3767 полевых орудий и таким образом полностью покрыли потребности армии.

В последующие четыре года арсеналы продолжали выпускать бронзовые и медные орудия: в 1879 г. — 120, в 1880 г. — 200, в 1881 г. — 200 и в 1882 г. — 110 орудий. С 1883 г. все арсеналы были переключены только на изготовление лафетов.

Перевооружая армию нарезной бронзовой артиллерией, Военное ведомство понимало, что будущее принадлежит стальной артиллерии. Главное затруднение в решении этой задачи состояло в отсутствии предприятий, способных обеспечить сталепушечное производство, и в недостаточном развитии сталелитейного производства вообще.

Вопрос о необходимости организации производства стальных орудий в России был поднят в начале 60-х годов. В 1862 г. было решено образовать межведомственный комитет из представителей Военного, Морского и Горного ведомств (под председательством генерала Е. В. Путятина), обязав его наметить способы получения стали высоких марок и пути организации сталепушечного производства. «Дело это до такой степени важно и настоятельно, — докладывал в 1862 г. Милютин, — что, несмотря на стесненное финансовое положение наше, считаю необходимым не скупиться на затраты… чтобы новая война не застала нас неподготовленными в борьбе с неприятелем, владеющим всеми современными способами»[1063].

Изучив состояние дела, комитет решил, что для организации производства стальной артиллерии необходимо «сколь возможно в больших размерах ставить сталелитейное дело внутри империи, дабы поставить нас вне зависимости от заграничных заказов»[1064].

На комитете было установлено, что Морское ведомство сыграло более активную роль в организации сталепушечного производства, чем Военное.

Военному и Морскому ведомствам было рекомендовано приступить в ближайшие годы к организации сталепушечного производства в широких масштабах. Согласившись с этим, Военное министерство, однако, не проявило должной активности. Артиллерийский комитет продолжал принимать медные и бронзовые орудия на вооружение войск, рассматривая эту меру как переходную, которая «вызывается крайней необходимостью».

Крупным шагом вперед была замена орудий, заряжаемых с дула, казнозарядными системами. Военное министерство поставило в качестве первоочередной задачу ввести «такое вооружение, чтобы все батареи пешей и конной артиллерии имели стальные или медные (т. е. бронзовые. — Л. Б.) нарезные орудия, заряжаемые с казенной части»[1065]. Причиной столь робкого продвижения стальной артиллерии, указывал Милютин, являлось то, что «сталелитейное дело находится у нас пока еще в зародыше. Мы никак не можем положиться на наших заводчиков в том, чтобы они могли теперь же удовлетворить наши требования»[1066].

Новые орудия образца 1877 г. обладали следующими тактико-техническими данными (табл. 80).

Таблица 80[1067]

Орудие Калибр, в дюймах Длина, в калибрах Вес орудия, в пудах Вес системы, в пудах Вес снаряда, в фунтах Число нарезов Начальная скорость, в футах Дальность стрельбы, в саженях Тяга конная, лошадей 9-фн батарейное 4,20 19,6 38-40 132 27-30,5 24 1 225 3 000 5 4-фн легкое 3,42 24,2 27-28 117 16,5-17 24 1 460 2 500 6 4-фн конное 3,42 19,6 22 102 16-17 24 1 310 2 800 4 2½-фн горное 2,5 13,5 6 19/5 10 30 900 2 000 3 6-дм мортира 6,0 7,0 28 118 60 – 760 2 500 6

На произведенных накануне и во время войны испытаниях указанные артиллерийские типы орудия дали результаты, показывающие, что качественно они не уступают иностранным образцам.

Первые опытные отечественные стальные нарезные полевые орудия были отлиты инженером П. М. Обуховым, управляющим Князе-Михайловской оружейной фабрикой. Обухов разработал способ приготовления тигельной стали в больших количествах, который обеспечивал возможность получения крупных слитков, необходимых для изготовления стволов артиллерийских орудий. Полученная им в 1854–1855 гг. сталь превосходила по качеству как немецкую крупповскую, так и английскую. Но старая Князе-Михайловская фабрика не была приспособлена к литью орудий. Обухов предложил Горному ведомству построить специальный завод. В 1856 г. было решено соорудить Князе-Михайловскую «стальную фабрику», или орудийный завод. В 1860 г. этот завод дал уже свою первую продукцию. Это были две отливки для 4-фн пушек и по одной для 8 и 12-фн пушек и пушек Армстронга. Нарезку их производили на Кронштадтском заводе.

Проведенные испытания дали превосходный результат. Из 4-фн пушки Обухова было сделано 1 060 выстрелов при заряде в 3 фунта и 2 940 выстрелов при заряде в 4 фунта[1068]. Эта пушка после испытаний была направлена на Всемирную выставку в Лондоне в 1862 г., где получила медаль. Столь же хорошие результаты показали испытания 12-фн стальной пушки, которая также выдержала 4 тыс. выстрелов[1069].

Казалось, что этот успех должен был убедить Военное ведомство в необходимости способствовать строительству второй очереди Князе-Михайловского завода и создании условий для серийного производства стальных орудий. Вместо этого Военное ведомство обязало руководителей завода приступить уже в 1861 г. к изготовлению 80 штук 4-фн и 160 12-фн орудий[1070]. Заказ не был выполнен, так как завод не отработал еще технологию литья и давал продукцию с перебоями.

Военное министерство поручило комитету Путятина ознакомиться с постановкой дела на Князе-Михайловском заводе. Комиссия Мусселиуса, обследовавшая завод, признала необходимым его реконструировать. Во время обсуждения вопроса на межведомственном комитете возникла идея переноса производства орудий в Петербург. Против этого возражал Милютин: «Время дорого, — говорил он, — а мы проводим его в перепалках и комитетских заседаниях. Пора, наконец, действовать»[1071].

Пока шли дебаты, Князе-Михайловский завод изготовил за 4 года 220 орудийных стволов, но в 1864 г. производительность стала падать. Руководитель предприятия инженер Обухов уехал в Петербург. На заводе перестали строго выполнять технологию отливки, и он стал давать много брака. Генералу А. В. Гадолину было поручено исследовать причины появления брака и принять меры по совершенствованию технологии литья, что он успешно выполнил, наладив технологию получения высококачественных стальных отливок для орудий. Князе-Михайловская фабрика с 1865 по 1867 г. изготовила еще 147 орудий. Но с 1868 г. она прекратила свою деятельность как центр сталепушечного производства в связи со строительством Пермского орудийного завода. Следствием этого были перебои в получении новых орудий.

Задержка с получением армией стальных орудий была причиной того, что Военное ведомство сочло необходимым разместить заказ на стальные орудия на заводах Круппа. Докладывая об этом Александру II, Милютин писал: «Подобные меры должны считаться временными, вызванными исключительными обстоятельствами. Самый же важный для будущности артиллерии вопрос заключается в развитии сталелитейного дела»[1072].

Почти одновременно с пуском Пермского завода шло строительство еще двух крупных пушечных заводов в Петербурге — Обуховского и орудийного завода для отделки орудий.

Оставив Князе-Михайловскую фабрику, Обухов образовал в Петербурге товарищество по строительству сталепушечного завода. В это товарищество вошли П. М. Обухов, Н. М. Путилов и Кудрявцев. Однако на завершение строительства у Товарищества не хватило средств. Тогда оно предложило Военному ведомству заключить соглашение на поставку стальных орудий, с тем чтобы получить аванс на достройку завода. Вопрос был перенесен в межведомственный комитет Путятина. В связи с тем что Военное министерство настаивало на необходимости создания государственного сталепушечного предприятия, Обухову было отказано в авансе. По этой же причине ему было отказано в авансировании и после вторичного его обращения. Тогда товарищество начало переговоры с Морским ведомством, которое стремилось к созданию собственной сталепушечной базы. В результате переговоров договор был заключен. Морское ведомство при этом взяло завод под контроль[1073]. Предприятие получило возможность завершить пусковой период и приступить к производству стальной морской и береговой артиллерии. Наряду с этим Обуховский завод стал принимать заказы Военного ведомства и на полевую артиллерию. В период с 1865 по 1868 г. завод изготовил 8 8-фн, 5 12-фн и 25 4-фн стальных орудий, заряжаемых с дула. Проведенные испытания показали, что спроектированные Маиевским и Гадолиным пушки обладают высокими качествами: 4-фн орудие свободно выдержало 3 924 выстрела, 8-фн — 3 600 выстрелов. Артиллерийское управление отмечало: «Разработанный у нас образец 4-фн пушки дальнего боя в качественном отношении не уступает ни одному из образцов подобных орудий, принятых в последнее время в других государствах»[1074].

Хотя Обуховский завод и приступил к производству казнозарядной нарезной стальной артиллерии, однако он лишь в 1878 г. получил крупный заказ на 1 700 полевых орудий (935 легких 4-фн пеших, 195 легких конных и 570 батарейных 9-фн пушек)[1075]. Завод должен был поставить эти орудия в течение 1878–1880 гг. Одновременно заказ на 500 орудий получил Пермский завод (кроме того, заказ на 1 100 орудий был сделан Круппу). Обуховский завод к указанному сроку выполнил заказ лишь на 1 250 орудий. В связи с этим заказ на изготовление 250 орудий конной артиллерии был передан Круппу[1076]. Необходимость последнего заказа Круппу вызывалась срочностью выполнения плана. Но, как писал царю Милютин, «Артиллерийским ведомством приняты меры, чтобы избавиться в этом отношении от заграничного производства и установить собственную выделку новых орудий на Обуховском заводе»[1077].

Столь же активную роль в обеспечении армии стальными орудиями сыграл Пермский (Мотовилихинский) сталепушечный завод. Решение о его учреждении было принято Министерством финансов в середине 1863 г. по предложению директора Горного департамента генерал-майора Решета[1078]. Строительство завода началось в 1863 г. и завершилось в 1865 г. На заводе было установлено 120 сталеплавильных горнов, две воздуходувные машины мощностью по 150 л. с. и 5 паровых машин общей мощностью 1500 л. с. После ликвидации Князе-Михайловской фабрики на этот завод были переброшены станочное оборудование и квалифицированные рабочие, часть оборудования заказана в Англии.

Завод стал выдавать продукцию уже в 1864 г. Первые 12 орудий получили высокую оценку. На испытаниях они свободно выдерживали по 4 тыс. выстрелов (1 030 — с 3-фн зарядом и 2 970 — с 4-фн зарядом).

Артиллерийский комитет признал, что «приготовленные на Пермской фабрике орудия в своих качествах не уступают орудиям Круппа и Обухова, и остается только желать, чтобы фабрика приготовляла точно такие же орудия при валовом наряде и больших калибров»[1079]. Министерство дало в 1865–1866 гг. заводу наряд на 617 орудий, из них 4-фн — 314, 8-фн — 18, 12-фн — 127 и 24-фн — 158[1080].

По этому наряду на заводе было отлито 477 орудий, однако принято было лишь 80 стволов, приготовлено к сдаче и отделывалось 132, 40 разорвало во время приемных испытаний, 225 стволов было забраковано[1081].

Столь большой процент брака заставил вникнуть в технологию литья стали. Артиллерийским ведомством был направлен с Князе-Михайловской фабрики проф. Н. В. Калакуцкий, который выявил причины брака и наладил производство. В 1869 г. завод дал 28 пробных орудий, но Военное ведомство пока воздержалось от дальнейших заказов полевых орудий.

В 1866 г. в Петербурге вошло в строй еще одно предприятие по производству артиллерийских орудий. Это была орудийная мастерская, предназначавшаяся для отделки нарезных орудий, изготовленных арсеналами. Мастерская обрабатывала все бронзовые орудия Петербургского арсенала и стальные орудия Обуховского завода.

В целом картина производства стальных орудий с 1861 по 1881 г. была такова: Князе-Михайловская фабрика изготовила 387 орудий, Обуховский завод — 1 288, Пермский завод — 977. Таким образом, на русских предприятиях с 1861 по 1881 г. было изготовлено 2 652 орудия и на Крупповских заводах — 2 232, всего 4 884 орудия. К началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. полевая артиллерия имела 3 016 орудий, из них 4-фн — 1 660, 9-фн — 1 280 и горных — 760[1082].

Одновременно Артиллерийский комитет приступил к изучению возможности использования скорострельных орудий, появившихся в западноевропейских и американской армиях (картечницы Гатлинга и др.). В 1870 г. Артиллерийское управление приняло на вооружение систему Гатлинга, но она имела ряд существенных недостатков. При 10 стволах эти орудия давали всего 200 выстрелов в минуту. Более успешной была попытка В. С. Барановского. Сначала Барановский разработал многоствольную пушку. Его 6-ствольная пушка давала 250–270 выстрелов в минуту. В 1872 г. орудия его системы были приняты на вооружение. Но изобретатель не остановился на этом. Он разработал 2½-дм одноствольную скорострельную пушку, которая могла стрелять как обычными, так и разрывными снарядами. Орудие имело вес ствола 17 пудов, снаряда — 10 фунтов, начальную скорость — 1 400 футов. Главное достоинство этой пушки, докладывало ГАУ, состоит в том, что «унитарный патрон служит основою скорострельности орудия и, кроме того, допускает упрощение запирающего механизма и уничтожение запала»[1083]. После испытаний пушка Барановского была принята в 1877 г. на вооружение как Военным, так и Морским ведомствами[1084]. Артиллерийское ведомство решило провести испытание этих орудий в боевых условиях. «Орудия эти настолько отличаются в существенных основаниях своего устройства от существующих систем орудий как нашей, так и иностранной артиллерии, что для возможно более безошибочного решения вопроса… о пользе введения орудий г. Барановского в нашу полевую артиллерию признано необходимостью испытать эти орудия на действительной службе»[1085]. На театр войны в 1878 г. была направлена конная шестиорудийная батарея. Но в это время военные действия прекратились.

Это было орудие высокого класса, послужившее основой для дальнейшего развития скорострельной артиллерии не только в России, но и за рубежом (Канэ, Гочкиса и др.). Оно имело стальной ствол, поршневой затвор, винтовой механизм для горизонтальной наводки, подъемный механизм для вертикальной наводки, безоткатный лафет с гидравлическими тормозами, оптический прицел (системы С. К. Каминского).

В мае 1878 г. было принято решение сформировать 4 батареи, состоящие из пушек Барановского, производство которых было налажено на принадлежавшем изобретателю петербургском заводе. В феврале 1879 г. все 40 орудий были изготовлены и после устранения некоторых недочетов приняты Военным ведомством в середине этого года, а затем отправлены в войска на Кавказ, в Туркестан и Восточную Сибирь[1086].

На испытаниях в войсках эти орудия дали высокие показатели. Однако после гибели Барановского в 1879 г. в ходе испытаний на Волковом поле, уже некому было бороться за эту систему, и она вскоре была забыта (хотя, впрочем, и осталась на вооружении в морской артиллерии как десантная пушка).

Тем не менее вопрос о мелкокалиберной скорострельной артиллерии снова встал в 80-е годы. В результате испытаний на вооружение было принято 75-мм орудие системы Гочкиса и 57-мм орудие системы Норденфельда[1087].

Война 1877–1878 гг. показала, что дальше медлить с заменой бронзовых орудий стальными невозможно. Русская полевая артиллерия имела лишь несколько больше половины стальных орудий новых систем. Много оставалось и медных орудий.

На 1 января 1881 г. на вооружении армии состояло:

Стальных батарейных пушек — 448

Стальных легких пушек — 1 176

Стальных конных пушек — 424

Стальных пушек Барановского — 8

Бронзовых 9-фн пушек — 656

Бронзовых 4-фн пушек — 124

Всего 2 836 орудий

Медных 9-фн пушек — 576

Медных 4-фн пушек — 576

Всего 1 152

Таким образом, из 3988 орудий, состоявших на вооружении полевой, горной и резервной артиллерии, было всего 2 056 новых стальных орудий, а 1 932 бронзовых орудия — старых систем. В связи с этим орудийным и горным заводам была усилена программа производства стальной артиллерии, в итоге выполнения которой удалось к концу 1882 г. завершить в полевых войсках замену стальными орудиями всех устаревших систем, которые были переданы на вооружение крепостей и использовались для вылазочных батареи и для обеспечения ближних подступов к крепостям[1088].

По годам, по данным Военного министерства, обеспечение войск новыми образцами полевой артиллерии шло следующим образом[1089]:

Год Число орудий 1862 77 1863 165 1864 335 1865 186 1866 129 1867 836 1868 620 1869 357 1870 254 1871 155 1872 154 1873 967 1874 180 1875 163 1876 618 1877 534 1878 1 916 1879 1 307 1880 260

В период с 1881 по 1891 г. основной задачей было укомплектование резервной и запасной артиллерии. За десятилетие было изготовлено для резервной артиллерии 160 стальных батарейных 9-фн орудий, 608 стальных легких 4-фн орудий, для запаса изготовлено 200 стальных конных 4-фн орудий и 12 стальных горных 3-фн орудий. Состоявшие в резерве и запасе 576 9-фн медных орудий и 576 4-фн медных орудий были сняты с вооружения[1090].

Все 980 стальных орудий были изготовлены Обуховским заводом. Производство этих систем продолжалось и в последующее время. За следующие 5 лет этот завод изготовил еще 1 076 орудий[1091].

Крупным событием было появление в 1885 г. 6-дм мортиры-гаубицы А. П. Энгельгардта. Это было отличное орудие, обладавшее высокими тактико-техническими свойствами. В то же время армии Европы не имели еще гаубичной артиллерии, получившей затем широкое применение. Вес орудия — 1800 кг (1300 кг в походных условиях), вес снаряда — 25,4 кг, дальность стрельбы — 3200 м, скорость стрельбы — 4 выстрела в минуту, начальная скорость — 231,8 м в секунду при крутой траектории. Гаубичная артиллерия обеспечивала разрушение всех типов полевых инженерных сооружений. В 1887 г. мортира была принята на вооружение. С 1887 по 1895 г. было изготовлено 72 орудия, что позволило создать 3 мортирных полка в составе 4 шестиорудийных батарей каждый[1092].

Изменение состава полевой артиллерии за период с 1881 по 1895 г. можно видеть из данных табл. 81.

Таблица 81[1093]

Орудия 1881 г. 1890 г. 1894 г. в полевых войсках в резерве и запасе в полевых войсках в резерве и запасе в полевых войсках в резерве и запасе 9-фн стальные батарейные 448 – 784 160 784 160 4-фн стальные легкие 1 176 – 1 536 608 1 680 864 4-фн стальные конные 424 – 402 200 450 192 4-фн стальные горные пушки – – 196 12 190 12 6-дм мортиры – – 48 – 96 – Пушки Барановского 8 – – – – – 9-фн бронзовые 656 576 – – – – 4-фн бронзовые 124 576 – – – –

Но едва закончилось перевооружение полевой артиллерии стальными пушками образца 1877 г., как перед Военным ведомством встала новая задача. В 1893 г. был разработан и утвержден пятилетний план замены четырехфунтовых орудий с клиновым затвором орудиями с поршневым затвором. Новое орудие получило название «полевая 87-мм легкая пушка образца 1895 г.» системы А. П. Энгельгардта. Она имела следующие тактико-технические данные: калибр — 3,42 дм (87 мм), вес в боевом состоянии — 1 000 кг, в походном — 1 700 кг, вес снаряда — 6,8 кг, начальная скорость — 443 м в секунду, скорость стрельбы — 2 выстрела в минуту. Достоинством орудия была его подвижность, отличный затвор и высокая крутизна траектории, создававшая большой эффект стрельбы[1094].

В соответствии с принятой программой нужно было сформировать новых 84 полевых, 13 резервных, 3 запасных и 12 мортирных батарей. Обосновывая необходимость этих мер, Ванновский указывал, что русская армия стоит на последнем месте в Европе по степени оснащенности войск полевой артиллерией. Так, на 1 батальон во французской армии приходилось 4,22 орудия, в германской — 3,01, в австро-венгерской — 2,85, а в русской — только 2,52 орудия[1095].

План был выполнен к 1898 г. За пятилетие было изготовлено 1 392 полевых орудия, которые пошли на укомплектование новых батарей. Вместе с тем начались поиски более совершенных конструкций полевых скорострельных орудий. «По имеющимся сведениям, — докладывал царю Ванновский, — всюду уже усиленно работают над проектированием образцов скорострельных орудий… Наша артиллерия должна будет, без сомнения, последовать примеру артиллерий западных держав, чтобы не уступить им в вооружении и действительности огня»[1096].

В целях отработки наиболее совершенной конструкции Военное министерство провело конкурс систем. За каждый представленный образец была установлена премия 20 тыс. руб. В соревновании приняли участие четыре русские и четыре иностранные фирмы. Лучшим оказался образец Путиловского завода, разработанный при участии выдающегося конструктора Н. А. Забудского и Л. П. Энгельгардта. После доводки и некоторых усовершенствований он был принят на вооружение под названием «Трехдюймовая полевая скорострельная пушка образца 1900 г.»[1097]. Она имела 24 нареза постоянной крутизны, поршневой затвор, безоткатный и неподвижный щиты и панорамный прицел. Калибр — 3 дм, вес ствола — 24 пуда, с лафетом — 63,5 пудов, вес системы —130 пудов, вес унитарного патрона — 22 фунта, начальная скорость — 1 930 футов в секунду, дальность стрельбы — до 10 верст, возимый запас — 124 снаряда.

Недовольные результатами конкурса 1899 г. Крупп и Шнейдер потребовали нового конкурса. Однако и во втором конкурсе, проведенном в 1900 г., победа осталась за русской конструкцией.

Военное министерство приступило к производству орудий этой системы с конца 1900 г. Оно заключило контракт с Путиловским и Петербургским заводами на 1 500 орудий[1098].

Согласно наряду от 30 ноября 1900 г., Путиловский завод должен был изготовить в 1901 г. 200 орудий, в 1902 r. — еще 200, а в 1903 г. — 350, кроме того, изготовить 900 лафетов, 900 передков, 2 250 зарядных ящиков и 450 тыс. снарядов. Наряд был выполнен заводом в обусловленные договором сроки[1099].

Петербургский завод должен был обработать 750 болванок стволов, изготовленных Пермским заводом. Этот наряд был выполнен обоими заводами в 1902 г. В 1903 г. заводы получили новый наряд на 400 орудий, который был завершен в 1904 г.[1100]

Еще 750 орудий было заказано Обуховскому заводу. В 1901 г. он должен был дать 520 орудий, в 1902 г. — 150, остальные 80 орудий — в 1903 г.[1101] Таким образом, четыре орудийных завода — Путиловский, Обуховский и Петербургский с заводом-смежником — за четыре года изготовили для армии 2 650 скорострельных орудий высокого класса. Стоимость каждого орудия составляла 583 руб. 33 коп. (без лафета).

Итак, к концу XIX в. в составе русской полевой артиллерии оставалось два калибра полевых орудий: легкая скорострельная 3-дм пушка и 6-дм мортира-гаубица.

В артиллериях других стран также оставили только по два калибра (табл. 82).

Таблица 82[1102]

Орудие Калибр Длина ствола, в калибрах Вес ствола и всей системы, в пудах Вес снаряда, в фунтах Число нарезов Начальная скорость, футов/сек Число выстрелов, в минуту Число возимых снарядов Тяга конная, лошадей см дюйм Россия 3-дм скорострельное 7,62 3 30 22/105 16 24 1 950 10 – 6 6-дм мортира 15,25 6 3,36 28/130 66-75 20 760 2 26 6 Германия 7,7-см (1896 г.) 7,7 3,031 27,3 кон. 103 пеш. 105 16,7 32 1 525 6 88 6 Гаубичное (1898 г.) 10,5 4,134 12 119 31,7 39 1 000 – 58 6 Австро-Венгрия 9-см (1875–1896 гг.) 8,7 3,42 23,7 29,7/118 16,5 24 1 440 3 90 6 9-см (1875–1896 гг.) конное 8,7 3,42 33,7 15,3/104 15,9 24 1 440 3 94 6 Франция 75-мм (1897 г.) 7,5 2,95 33 20/110 15,5 24 1 650 14-22 96 6 120-мм (1891 г.) 12 4,72 14,2 33,5/145 50 16 934 нет данных 48 6 Япония 75-мм (1898 г.) 7,5 2,95 29,3 20/95 14,6 28 1 440 То же – – 75-мм горное 7,5 2,95 13,3 6 п. 4 ф. 14,6 28 900 То же – –

Обеспечение войск по годам стальными нарезными орудиями новых систем осуществлялось следующим образом:

Год Число орудий 1881 661 1882 24 1883 396 1884 384 1885 384 1886 101 1887 132 1888 20 1889 66 1890 66 1891 120 1892 176 1893 160 1894 58 1895 196 1896 136 1897 607 1898 224 1899 448 1900 142 1901 276+40 пулеметов

Обычно полевые орудия содержались в артиллерийских парках, число которых в 1894 г. представлено в табл. 83.

Таблица 83[1103]

Парки Число орудий по штату мирного времени по штату военного времени Летучие артиллерийские 48 171 Стрелковые летучие артиллерийские 7 8 Мортирные летучие 3 12 Горные летучие артиллерийские 1 2 Подвижные артиллерийские – 79 Мортирные подвижные артиллерийские – 3 Горные подвижные – 1 Местные – 84 Мортирные местные – 3 Горные и местные – 1 Всего 59 364

Крепостная артиллерия

Одним из сложных вопросов в развитии артиллерийской техники второй половины XIX в. был вопрос об артиллерийском обеспечении крепостей. Опыт обороны крепостей времен Крымской войны показал, что находящаяся на их вооружении гладкостенная чугунная и медная артиллерия безнадежно устарела.

Вооружение крепостей в 1861 г. артиллерией дано в табл. 84.

Задачи крепостной артиллерии значительно усложнились. Она должна была не только затруднять подход противника к крепости и подавлять его артиллерию, но и быть готовой вести борьбу с живой силой. Поскольку имеющиеся системы не обладали возможностью маневрирования огнем, приходилось в состав крепостной артиллерии включать осадную и даже полевую артиллерию. Первые шаги по усовершенствованию крепостной артиллерии были сделаны лишь в конце 50-х годов.

С 1860 по 1862 г. было решено принять на вооружение 60-фн пушку Н. В. Маиевского, а также 12 и 24-фн чугунные нарезные орудия, начав ими замену гладкостенной артиллерии.

Таблица 84[1104]

Вооружение Положено по штату Состояло Недоставало Сверх комплекта Находилось на заводах и складах Орудия 9 476 7 671 1 805 2 440 4 566 Лафеты 10 525 7 460 3 065 1 553 4 139 Снаряды 3 990 174 2 595 267 1 394 907 1 700 581 4 960 865

Для решения вопроса об улучшении крепостной обороны вообще и определения программы производства крепостной артиллерии был образован межведомственный комитет генерала Баранцова. Комитет рассмотрел доклад генерала Тотлебена, который считал возможным ограничиться нарезкой 1 000 гладких пушек, состоящих на вооружении крепостей, и вновь изготовить 2600 нарезных орудий. Тотлебен считал необходимым приступить к выполнению этой программы незамедлительно. Комитет Баранцова принял программу на 2 400 нарезных орудий средних и малых калибров и 580 нарезных орудий крупных калибров[1105].

В эту программу затем были внесены изменения. В 1865 г. чугунные 12 и 24-фн пушки были заменены сначала бронзовыми, более легкими и подвижными, а в период с 1870 по 1873 г. — стальными[1106]. Большое значение имело усовершенствование лафетов и поворотных станов. До середины XIX в. крепостные орудия располагались либо на валах, либо на деревянных лафетах. Горные заводы-поставщики (Каменский, Верхне-Исетский, Пермский и арсеналы) исполняли заказы очень медленно, поэтому приходилось сдавать заказы на орудия крупных калибров Круппу. В 1865 г. ему был сдан заказ на 110 орудий 8-дм калибра.

Особое совещание 1873 г. вынесло решение усилить крепостную оборону, заменив все гладкие орудия нарезными и увеличив штатное количество орудий, и, кроме того, расширить некоторые старые крепости и учредить ряд новых. Для осуществления этой задачи потребовалось 3 823 новых нарезных орудия.

Установленная программа выполнялась с большим трудом. Отливка новых 24 и 12-фн медных нарезных орудий была отменена вследствие «дознанной неудовлетворительности этих орудий». Решено было временно нарезать орудия этих калибров из числа имевшихся гладкоствольных. В первую очередь предназначено было нарезать 926 медных орудий на горных заводах и приступить к производству 150 штук 24 и 12-фн стальных орудий на Князе-Михайловском заводе[1107].

Во время войны в 1877–1878 гг. в принятую программу были внесены изменения. На вооружение были приняты 6-дм тяжелые (190-пудовые), 6-дм облегченные (120-пудовые), 8-дм мортира и 42-лин. пушки.

Вооружение крепостей в 1879 г. представлено данными табл. 85.

Таблица 85[1108]

Вооружение Положено по штату Состояло Недоставало Сверх комплекта Находилось на складах Орудия 8 757 8 595 (нарезных 4476) 162 (нарезных 135) 1 559 1 454 Лафеты 9 894 9 460 434 2 648 1 315 Снаряды 2 488 800 2 418 600 70 200 1 839 200 938 095

Согласно табели этого года, из 8757 орудий полагалось иметь 3240 нарезных орудий, сделано же было только 749.

В начале 80-х годов в связи с изменившейся обстановкой были пересмотрены табели вооружения крепостей. Согласно действующей табели 1881 г., полагалось иметь нарезных орудий для сухопутных крепостей и сухопутных батарей приморских крепостей 5 563 и, кроме того, 266 скорострельных — всего 5 823 орудия. В приморских крепостях полагалось иметь 1 050 орудий. Наконец, необходимо было создать чрезвычайный запас в 1 196 орудий для обороны Балтийского и Черного морей. Всего требовалось, таким образом, 9 069 орудий, было же 5 034 орудия.

Прошло 3 года, а задача все еще не была выполнена. Вооружение крепостей по табели 1885 г. показано в табл. 86.

Но главное состояло в том, что положение с обеспечением нарезной стальной артиллерии почти не улучшилось. Стальных пушек было не более 50 % требуемого количества.

Новым в крепостной артиллерии было появление с 1885 г. так называемых пеших вылазочных батарей для отражения войск противника, обложивших крепость. В этих целях из батареи второй резервной артиллерийской бригады было сформировано 5 вылазочных батарей, с тем чтобы в военное время иметь возможность развернуть их в 16 батарей[1109].

Значительно лучше были обеспечены приморские крепости. На 1 января 1885 г. на их вооружении состояло 1 064 нарезных орудия при штате в 1 000 орудий[1110].

Таблица 86[1111]

Вооружение Положено по штату Состояло Находилось на складах Требовалось в запас Орудия 9 818 8 678 4 066 1 009 Лафеты 10 404 8 743 5 647 – Снаряды 2 862 043 2 471 108 2 529 886 –

Перевооружение крепостей стальной дальнобойной артиллерией было завершено в основном к началу 1895 г.

На вооружении состояли: 8-дм стальных орудий — 158, 6-дм стальных (190-пудовых и 120-пудовых) — 1 243, 12-фн и 24-фн медных и чугунных нарезных пушек — 2 458, мортир 8-дм и 6-дм стальных — 820, скорострельных пушек Норденфельда — 100, пулеметов 4,2-мм — 230. Кроме того, оставалось гладкостенных пушек, единорогов и карронад 1 160[1112].

Пока шло перевооружение крепостей стальной артиллерией, Главное артиллерийское управление вновь подняло вопрос о необходимости модернизации крепостной артиллерии. Комиссия под председательством А. В. Гадолина вынесла в 1891 г. решение снять в течение трех лет с вооружения все устаревшие системы, заменив их более совершенными и одновременно увеличив боекомплект снарядов[1113]. Однако комитет по перевооружению крепостей признал невозможным реализовать предложение комиссии Гадолина к 1894 г. «При постоянном и чрезвычайно быстром развитии техники, — докладывал председатель комитета генерал-лейтенант Н. А. Демяненков, — в применении к военному делу экономические средства государства не допускают и мысли о перевооружении, т. е. об одновременной замене орудий устарелого типа орудиями новой конструкции»[1114].

Комитет счел возможным уменьшить предложенную программу до 698 орудий, чтобы обеспечить крепости новыми орудиями в два приема к 1898 г. Для перевооружения крепостей было заказано 12 8-дм пушек, 40 6-дм (120-пудовых), 46 42-лин. пушек, 400 скорострельных пушек (47-мм и 57-мм), 60 8-дм легких мортир, 20 9-дм мортир и 120 мортир полевого образца — всего 698 орудий и 250 пулеметов Максима. Боекомплект на каждое орудие определялся в 800 снарядов. Общая стоимость орудий, снарядов, пороха и т. п. определена в 24,5 млн. руб.[1115] Вся эта программа с большим напряжением была выполнена в 1898 г.

Тактико-технические характеристики состоявших в последние 20 лет на вооружении крепостей орудий показаны в табл. 87.

Таблица 87[1116]

Орудие Калибр, в дюймах Длина ствола, в калибрах Вес ствола орудия, в пудах Вес системы, в пудах Вес снаряда, в пудах Начальная скорость, в футах Дальность стрельбы, в верстах Пушка 42-лин. 4,2 32 80 160 1 1 450 8 Стальная дальнобойная тяжелая пушка — 6-дм (1877 г.) 6 19 190 288 2 1 500 8-8,5 Стальная дальнобойная облегченная пушка 6-дм (1877 г.) (для перекидной стрельбы) 6 19 120 190 2 1 000 7 Стальная дальнобойная пушка 8-дм (1877 г.) 8 12 190 514 5 850 4,5-5 Стальная дальнобойная облегченная свинтная пушка 8-дм (1877 г.) 8 14 150 350 5 1 000 6,5 Стальная дальнобойная 9-дм пушка (1877 г.) 9 22 900 – 8 1 500 – Стальная дальнобойная 11-дм пушка (1877 г.) 11 35 1 750 2 800 21 1 850-1 950 – Стальная легкая 12-фн пушка 3 20 – – – – – Стальная 24-фн пушка 6 22 – – – – – Бронзовая 12-фн пушка 3 20 – – – – – Медная 8-дм нарезная мортира 8 6 70 – 6 650 3,5 Скорострельная пушка Норденфельда 2,244 (57 мм) 23,2 14 – 6¾-7 1 266-1 300 –

Вновь к вопросу о перевооружении крепостей современными системами вернулись в 1898 г. Заводам был сдан дополнительно заказ еще на 151 орудие (30 6-дм 120-пудовых), 30 57-мм, 46 6-дм мортир и, кроме того, 25 6-дм мортир переделать. Стоимость заказа была определена в 3 288 531 руб. Этот заказ был выполнен в 1901 г.[1117]

Сверх того заказано Тульскому заводу 50 пулеметов Максима. Положение в крепостной артиллерии к концу 1900 г. отражено в табл. 88.

Таблица 88[1118]

Вооружение Положено Имелось Состояло в запасе Заказано Орудия сухопутных калибров 6 711 6 573* 272 237 морских калибров 2 930 2 818** – 131 Снаряды фугасные 336 000 – – 170 000 шрапнельные 435 000 – – 280 000

* Фактически недоставало 1 490 орудий штатных калибров.

** Фактически недоставало 731 орудия штатных калибров.

Осадная артиллерия

Роль и значение осадной артиллерии значительно меняется во второй половине XIX в. Технический прогресс постепенно приближал ее к крепостной и береговой. В тактическом же отношении она приобрела функции тяжелой артиллерии дальнего действия.

Задачи осадной артиллерии расширились и стали сводиться не только к бомбардировке крепостей, но и к разрушению полевых укреплений противника, уничтожению его артиллерии и активному участию в полевых сражениях.

Для решения этих задач нужно было увеличить дальность стрельбы, начальную скорость и фугасное действие снарядов. Первое время после Крымской войны системы осадных орудий и состав осадных парков не менялись. Но затем было решено ввести на вооружение нарезные орудия, заряжаемые с дула. За основу были приняты состоявшие на вооружении мелкие и чугунные орудия образца 1838 г. В двух осадных парках и трех отделениях состояло 270 орудий.

Некоторые изменения начались в 1867 г., когда были приняты 24 и 12-фн пушки, замененные в 1868 г. 9-фн пушками. Кроме того, в 1871 г. была принята 6-дм полевая пушка.

Произведенные замены носили случайный характер, между тем нужно было решать вопрос более основательно. В 1871 г. этот вопрос был обсужден комиссией под председательством генерала Тотлебена. Плодом ее деятельности было установление новых оснований производства осадных орудий и состава осадного парка.

Было решено иметь только два парка и один полупарк. Первый парк — в Бресте и Новогеоргиевске, второй — в Киеве и полупарк — на Кавказе.

Комиссия определила численный состав отдельного парка в 400 орудий. Из них 24-фн пушек — 200, 9-фн пушек — 80, 8-дм мортир — 20, 6-дм нарезных мортир — 20, 2-пудовых гладких мортир — 40, ½-пудовых гладких мортир — 40. Численность отдельного кавказского полупарка устанавливалась в 230 орудий[1119]. По назначению каждый парк разделялся на часть обложения, главную часть и запасную, по 4 отделения в каждой части. Парки были обновлены. В войска было направлено 444 орудия.

Обосновывая целесообразность принятого решения, Главное артиллерийское управление докладывало: «Введение в состав вооружения крепостей нарезных орудий весьма сильного боя, увеличение числа орудий, а также развитие железных дорог до того изменили взгляд на осаду крепостей и на материальные способы, необходимые для этой операции, что пришлось заново установить основания для организации нашей осадной артиллерии»[1120].

Состояние парков на 1 января 1875 г. представлено данными табл. 89.

Таблица 89[1121]

Орудия Положено Состояло Недоставало 24-фн пушка 466 291 175 9-фн пушка 220 220 – 8-дм мортира 80 30 50 6-дм мортира 118 93 25 2-пудовая мортира (гладкая) 36 36 – ½-пудовая мортира (гладкая) 110 90 20

Поскольку во время войны 1877–1878 гг. обстоятельства потребовали немедленно привести осадную артиллерию в боевую готовность, то к 1876 г. удалось сформировать лишь один стационарный парк (на 400 орудий) и второй (походный) парк (на 220 орудий) с 88 тыс. снарядов[1122].

В последующие годы после войны продолжались изменения состава осадных орудий. 24-фн нарезные орудия были разделены на две группы. Из 200 пушек 60 решено было изготовить особой прочности (скрепленных кольцами) для увеличения длины выстрела. Вес такого орудия составил 200 пудов. Остальные 140 24-фн орудий разделены на две группы: медные весом 136 пудов и стальные весом 100 пудов.

Для навесной стрельбы была спроектирована 24-фн бронзовая пушка. Гладкие мортиры были заменены 6 и 8-дм нарезными. Наконец, были приняты 9-дм стальная пушка (свинтная) и 9-дм мортира.

В конце века процесс совершенствования систем осадных орудий продолжался. Устаревшие системы были сняты, а вместо них на вооружение приняты 42-лин. скорострельная пушка, 6-дм пушка, 6-дм тяжелая и облегченная гаубицы, 8 и 9-дм гаубицы, а также 9 и 11-дм мортиры.

Тактико-техническая характеристика осадных орудий конца XIX в. показана в табл. 90.

Таблица 90[1123]

Орудие Калибр, в дюймах Длина канала, в калибрах Вес орудия, в пудах Вес системы, в пудах Вес снаряда, в пудах Начальная скорость, в футах Дальность, в верстах 42-лин. стальная пушка 4,2 30 90 160 1 2 000 10 6-дм пушка 6 15 120 350 2,5 2 000 12 6-дм скорострельная гаубица (тяжелая) 6 12 70 200 2,5 900 12 6-дм скорострельная гаубица (облегченная) 6 12 70 175 2,5 1 250 7 8-дм скорострельная гаубица 8 12 150 350 3 1 100 6 9-дм гаубица 9 12 150 400 4,5 900 6 9-дм мортира 9 12 150 400 8,5 900 3,5 11-дм мортира 11 12 300 700 20 900 7

В 1883–1884 гг. осадные парки получили новые табели, просуществовавшие без особых изменений до конца века. Число орудий в отдельном парке увеличилось. Численность орудий и пулеметов в осадных парках в конце XIX в. показана в табл. 91.

Таким образом, к концу XIX столетия в осадной артиллерии произошли важные изменения: гладкостенная чугунная артиллерия была заменена стальной нарезной; в ее состав включена скорострельная и гаубичная артиллерия. Все это послужило основанием для увеличения мощности и дальности огня, что превращало тяжелую полевую артиллерию в артиллерию особого назначения.

Таблица 91[1124]

Орудия В одном парке Всего в одном парке Итого в трех парках действующие запасные 42-лин. стальные пушки 96 20 116 448 6-дм стальные пушки 1877 г. 48 12 60 180 6-дм стальные пушки 1877 г. 120 24 144 432 8-дм стальные пушки 1877 г. 12 – 12 36 8-дм легкие стальные мортиры 1877 г. 32 8 40 120 9-дм легкие стальные мортиры 32 8 40 120 34-лин. стальные мортиры 1877 г. 32 8 40 120 Пулеметы – – 56 165

Береговая артиллерия

После Крымской войны береговая артиллерия более 10 лет не претерпевала серьезных изменений. Батареи, установленные на побережье Балтийского и Черного морей, на Тихом океане, а также в приморских крепостях, имели на вооружении те же системы, что и до Крымской войны. Это были гладкоствольные, чугунные орудия, не способные давать эффективный огонь далее 1–1,2 км. Это объяснялось не только качеством металла и черных порохов, но и слабыми деревянными лафетами, не позволявшими давать большие углы возвышения. Впрочем, и этих орудий явно недоставало[1125].

Согласно штатам 1856 г., на вооружении береговой артиллерии надлежало иметь 12 калибров, фактически их было 26–30. Большое количество калибров затрудняло обеспечение артиллерии снарядами.

Переход к строительству броненосного флота, против которого гладкоствольная береговая артиллерия была бесполезна, привел к тому, что вся береговая оборона стала бессильной. Морские крепости легко могли быть разрушены огнем корабельной артиллерии, обладавшей лучшими системами орудий.

Это было главной причиной поисков новых средств береговой защиты. Артиллерийское ведомство предприняло ряд изысканий по усовершенствованию как самих орудий, так и снарядов к ним.

Сначала делалась попытка сохранить гладкоствольные чугунные и медные орудия и улучшить качество снарядов. Опыты над сферическими ядрами генерала Г. М. Огарева, цилиндроконическими снарядами подполковника Глухова и продолговатыми снарядами генерал-майора Саблина, а также продолговатыми снарядами П. Л. Чебышева особого успеха не имели[1126]. Причиной этого были слабые пороха и неприспособленность гладкоствольной артиллерии к стрельбе такими снарядами. Мало пользы принесла попытка переделать чугунные орудия в нарезные. Они быстро изнашивались.

Дело двинулось лишь после того, как были отлиты первые стальные орудия, стрелявшие продолговатыми снарядами. В 1860 г. П. М. Обухов отлил по своему проекту стальную пушку, выдержавшую 4 тыс. выстрелов, и положил этим начало новой стальной береговой артиллерии[1127]. В 1864 г. генерал Н. В. Маиевский спроектировал 8-дм береговую пушку, заряжаемую с казенной части. Артиллерийский комитет отметил очень высокие баллистические данные этого орудия. Орудие выдержало 700 выстрелов[1128]. В последующие годы шли испытания орудий больших калибров. Они производились главным образом на Обуховском заводе, ставшем одним из самых крупных центров производства береговой артиллерии. В 1867 г. испытания были завершены, и береговая артиллерия получила 8, 9 и 11-дм казнозарядные орудия с высокими баллистическими данными[1129]. Достаточно сказать, что снаряд 9-дм орудия при расстоянии в 1 км пробивал броню в 20,3 см, а при 1½ км — в 12 см. Орудия системы 1867 г. обладали высокой скорострельностью и кучностью боя. Заряжание было простым, удобным и, главное, безопасным. Для орудий этих систем применялся лафет С. С. Семенова образца 1867 г. Это были металлические лафеты с приспособлениями, ограничивавшими откат орудий и улучшавшими заряжание. В 1869 г. Семенов разработал новую конструкцию лафета с поворотной рамой. Стрельба из этих орудий шла гранатами, бомбами и бронебойными снарядами со свинцовой оболочкой. Орудия были снабжены приборами для автоматической стрельбы А. П. Давыдова.

На вооружении береговой артиллерии в 1872 г. состояло 375 стальных орудий (при норме 740) и 184 мортиры (при норме в 314)[1130].

Шагом вперед в развитии береговой артиллерии явились орудия образца 1877 г. Дальнейшее совершенствование береговой артиллерии шло в направлении увеличения дальности огня. Это могло быть осуществлено путем улучшения качества стволов (вставка труб в канал ствола — лейнирование), усовершенствования снарядов и замены слабых порохов более сильными.

Достижения русской металлургии позволили получить новые марки стали, отвечавшие требованиям артиллерийской техники. Новые орудия отличались от прежних несколько более длинными стволами. Кроме того, они имели цилиндро-призматические и поршневые затворы с обтюратором и нарезы прогрессивной крутизны. Все это улучшило их баллистические данные. Были также усовершенствованы снаряды. Теперь они изготовлялись из стали и вместо свинцовой оболочки имели два медных ведущих пояска (ведущий и центрирующий).

Наконец, вместо обычного черного артиллерийского дымного пороха для этих орудий стали применять призматический, тоже дымный, но медленно горевший, позволявший более эффективно использовать действия газов. Все это увеличило не только дальнобойность, но и скорострельность орудий.

На вооружении береговой артиллерии в 1882 г. состояло 1 050 орудий при норме 1 198 орудий. При этом для вновь назначенных к сооружению береговых укреплений на Черноморском побережье предстояло изготовить еще 1 800 орудий[1131].

Дальнейшее утолщение брони вызывало изменения и в артиллерии. Развитие броненосного флота и введение на кораблях 14-15-дм брони свели к нулю действия артиллерии. Снова нужно было не только увеличивать калибры, но и менять снаряды[1132].

В результате испытаний появились орудия образца 1887 г. Увеличился их вес, длина стволов поднялась с 21 до 35 калибров, возросла начальная скорость, вес снарядов повысился до 25 и более пудов. Соответственно повысилась и эффективность действия. За основу были приняты орудия 10-дм калибра длиной в 45 калибров, обладающие начальной скоростью в 2 200 футов[1133]. Для орудий этих систем были приняты железные лафеты ученика С. С. Семенова штабс-капитана Р. А. Дурляхера. Эти лафеты были более высокого качества. Они обеспечивали угол возвышения для 9-дм пушек на 40°, для 11-дм — на 30° и для 9-дм мортир — на 65°. Кроме того, Дурляхер применил гидравлический компрессор и изобрел прибор, обеспечивавший энергию отдачи орудия для автоматического заряжания. В разработку конструкции лафетов внесли свой вклад генерал-майор А. Кокорин и М. Энгельгардт. Но дальнейшее улучшение орудий зависело от качества порохов. Внедрение в производство новых взрывчатых веществ позволило сделать новый шаг и в конструировании новых артиллерийских систем, получивших название орудий образца 1895 г. Это было грозное оружие, обладавшее высокой разрушительной силой. Новые орудия значительно превосходили прежние системы.

Тактико-технические данные береговых орудий последней четверти XIX в. показаны в табл. 92.

Обладая этими данными, береговая артиллерия могла вести успешную защиту от корабельной артиллерии, сопротивляться десантированию войск, ограждать свой флот и участвовать в сухопутных операциях морских крепостей.

Данные о береговом вооружении см. в табл. 93.

Нужно отметить, что во второй половине XIX в. возникли проекты сделать береговую артиллерию подвижной, используя для этой цели железные дороги. Уже в 1855 г. Морское ведомство получило от полковника Н. Репина предложение об установке артиллерийских орудий на железнодорожных платформах с целью быстрой переброски вдоль береговой линии. Однако морской технический комитет отклонил предложенный проект «как не заключающий в себе ничего заслуживающего внимания»[1134]. Тем не менее идея эта носилась в воздухе. Спустя два года инженер-подполковник П. Лебедев выпустил труд, озаглавленный «Применение железных дорог к защите материка», в котором поднимались главные вопросы организации и использования железнодорожной артиллерии. По мнению автора, она «может считаться лучшим средством помогать приморским укреплениям, а за неимением таковых и заменять их»[1135]. Несмотря на очевидную целесообразность предложений Лебедева, они не получили в это время применения. Было отклонено также предложение поручика П. Фомина устанавливать на платформах четырехорудийные батареи крупного калибра. Для обеспечения балтийской береговой линии он считал достаточным сформировать 35 таких батарей[1136].

Таблица 92[1137]

Орудие Калибр, в дюймах Длина ствола, в калибрах Вес орудия, в пудах Вес снаряда, в пудах Начальная скорость, в футах Дальность стрельбы, в верстах 13½-дм пушка 1887 г. 13½ 35 5 200 41,5 2 050 15 11-дм пушка 1877 г. 11 35 2 700 21 1 850 14-14,5 9-дм пушка 1877 г. 9 22 950 8 1 600 7 8-дм пушка 1877 г. 8 19 550 5 1 400 7 6-дм береговая пушка 1877 г. 6 22 190 2,5 1 500 8 11-дм мортира 11 10 600 15 1 100 9 9-дм мортира 9 10 330 7,5 900 7 Скорострельная пушка сухопутных калибров 57 мм 23,2 14 6¾ 1 266 5 Нарезная пушка береговых калибров 57 мм 43,5 21 6¾ 1 830 5

Таблица 93[1138]

Орудия 1881 г. 1891 г. 1899 г. 13½ и 14-дм пушки 2 2 1 10 и 11-дм пушки 144 201 229 9-дм и 8-дм пушки 467 476 457 6-дм пушки 60 153 202 42-лин. пушки – – 17 9-дм и 11-дм мортиры 78 235 375 6-дм и 8-дм мортиры 202 202 248 Пушки Канэ – – 77 56-мм пушки Норденфельда – – 184 Гладкостенные орудия различных калибров 857 271 – Пулеметы – – 50

Эти идеи получили применение лишь с 1895 г., когда было принято решение сооружать крепостные железные дороги. Береговые железнодорожные батареи появились в Кронштадте и других приморских крепостях. Протяженность специальных линий с тяжелым балластом в 1899 г. была равна 30 км. Применение получили шестиорудийные батареи из 6-дм гаубиц, устанавливаемые на специальных платформах[1139].

Производство осадной, крепостной и береговой артиллерии с 50-х до конца 60-х годов было сосредоточено в арсеналах, на заводах Горного ведомства и Александровском заводе. На этих предприятиях отливались чугунные орудия крупных калибров. При этом в арсеналах изготовлялись мортиры и пушки, а на других предприятиях — только пушки.

Производство орудий в арсеналах с 1869 по 1880 г. показано в табл. 94.

Таблица 94[1140]

Орудия 1869 г. 1870 г. 1871 г. 1872 г. 1873 г. 1874 г. 1875 г. 1876 г. 1877 г. 1878 г. 1879 г. 1880 г. 1881 г. 1882 г. 6-дм мортиры 150 50 50 70 20 100 46 – 50 120 150 50 50 60 2-пудовые мортиры – – – – 23 – – 10 – – – – – – ½-пудовые мортиры – – – – – – – – 70 – – – – – 24-фн пушки 30 30 120 80 60 100 50 90 20 88 150 150 150 50

С начала 60-х годов Военное ведомство сделало попытку перенести производство береговых орудий на Князе-Михайловский завод (160 орудий 12-фн) и на Олонецкие (Александровские) заводы Горного ведомства (последним было заказано изготовить 200 орудий системы Маиевского, а также 600 орудий 12 и 24-фн калибров). Однако эти предприятия не были готовы к выполнению заказа. В связи с этим Военное министерство перенесло заказ на 300 медных и 200 стальных орудий в Швецию[1141]. После ликвидации Князе-Михайловского орудийного завода и перебазирования его оборудования на Пермский сталепушечный завод Военное ведомство стало размещать заказы на береговую артиллерию на этом и Обуховском заводах.

С 1868 г. производство стальной осадной, крепостной и береговой артиллерии было сосредоточено главным образом на этих двух предприятиях. Число орудий, выпущенных Обуховским и Пермским заводами, показано в табл. 95.

Таблица 95[1142]

Год Обуховский Пермский 1868 – 28 1869 – 20 1870 – 15 1871 32 33 1872 40 40 1873 80 35 1874 88 31 1875 50 19 1876 145 20 1877 169 67 1878 – 24 1879 24 81 1880 350 48 1881 – 85 1882 100 130 1883 100 105 1884 – 100 1885 – 100 1886 100 – 1887 – – 1888 – – 1889 – – 1890 – – 1891 30 30 1892 57 145 1893 – 22 1894 5 27 1895 – 16 1896 – 10 1897 – – 1898 – 10 1899 – 28 1900 – 78

Все орудия, изготовленные на данных заводах, поступили на вооружение.

Производство снарядов

На вооружении полевой артиллерии в середине XIX в. состояли снаряды, предназначенные для гладкостенных орудий образца 1838 г.: бомбы, гранаты и картечь. Опыт Крымской войны показал недостаточную эффективность круглых бомб и удлиненных гранат. С появлением бронзовых нарезных орудий встал вопрос о создании снарядов, имеющих цилиндрическую форму, обеспечивающих большую дальность стрельбы и точность попадания. Для новых орудий Н. В. Маиевский разработал в 1860 г. 4-фн гранату с цилиндро-стрельчатой формой корпуса и выступами, соответствовавшими нарезам в канале орудия. Это обеспечивало вращательное движение снаряда и стабильность его в полете. Кроме этой гранаты были разработаны картечная граната, обладающая такой же формой, но без кольцевой канавки, и картечь, состоящая из удлиненной цинковой оболочки, скрепленной медными скрепами и начиненная крупной картечью[1143].

Для бронзовых казнозарядных орудий применялись те же типы снарядов. Однако в их устройство были внесены некоторые изменения. Для улучшения стрельбы с 1869 г. стали изготовлять снаряды с тонкой и толстой свинцовой оболочкой и с ударной трубкой. Кроме того, в 1869 г. В. Н. Шкларевич разработал вместо картечной гранаты диафрагменную шрапнель[1144].

Основные характеристики снарядов к орудиям образца 1877 г. представлены в табл. 96.

Таблица 96[1145]

Орудие Граната Шрапнель Картечь вес снаряда, в кг вес разрывного заряда, в кг длина, в калибрах трубка вес снаряда, в кг вес разрывного заряда, в г диаметр пуль, в мм число пуль трубка вес снаряда, в кг вес пули, в г вес заряда, в кг 4-фн легкое 6,7 0,2 2,63 Дистанционная 6,7 70 12,5 150 Дистанционная 7-10 сек rop. 6,7 64 1,4 4-фн конное 6,7 0,2 2,63 То же 6,7 70 12,5 150 6,7 64 1,4 9-фн батарейное 10,2 0,4 2,7 Образца 1875 г. 10,2 128 12,5 340 10,2 64 1,8

На каждое 9-фн орудие полагалось иметь боекомплект 125 снарядов, а на 4-фн — 137 (при четырехколесных зарядных ящиках соответственно 130 и 158), на каждое 4-фн конное орудие — 158 снарядов и на 3-фн горное — 98 снарядов. Из них полагалось иметь 50 % гранат с ударной трубкой и 50 % шрапнели и картечи[1146].

Для осадной и береговой артиллерии с 1863 г. стали применять бронебойные снаряды сначала из закаленного чугуна, а затем из стали. Задача состояла в том, чтобы разработать снаряд, способный разрушать цели (корабли, крепости). Сила взрыва определяла мощь артиллерии и служила ее мерилом. Она зависела от качества стали и силы взрывчатых веществ.

Снаряды изготовлялись в 60-70-е годы на казенных заводах Горного ведомства. Министерство заказало артиллерийским заводам в 1856–1861 гг. 714 502 снаряда для гладкостенной артиллерии, а заводам Огарева и Бенкендорфа — 276 230 снарядов для нарезной. Заказ этот был выполнен только для гладкостенных орудий.

В 1863 г. горные заводы получили заказ на 45521 снаряд. Одновременно были размещены заказы на изготовление 12 300 снарядов на заграничных заводах[1147].

В последующие годы горные заводы изготовляли в среднем около 80–90 тыс. снарядов разных калибров в год.

Впервые в России стальные снаряды освоил Путиловский завод («Аркадия») в 1864–1865 гг. Добиваясь привилегии на этот тип снарядов, Н. М. Путилов писал: «Я без субсидий правительства ввел впервые это производство». При этом русские снаряды отличались высоким качеством, что и отмечено было Главным артиллерийским управлением[1148].

Завод Путилова получил заказы на 8 тыс. снарядов к 8-фн орудиям и на 3 тыс. снарядов к 11-дм. Хотя этот завод имел возможность дать больше снарядов, тем не менее военное министерство разместило крупный заказ (на 20 тыс. снарядов) на заводах Грюзона и Круппа[1149].

В результате исполнения заказов перед войной 1877–1878 гг. русская действующая армия имела следующее число снарядов:

В полевой артиллерии

К 9-фн пушкам — 129 400

К 4-фн пешим и конным пушкам — 70 400

К 3-фн горным пушкам — 5 300

В осадной артиллерии

К 9-фн пушкам (гранат) — 14 100

К 24-фн пушкам (бомб) — 38 800

К 6-дм мортирам (бомб) — 24 300

Кроме того, на пополнение расхода боеприпасов в армии было направлено 29 парков на Дунайский театр войны и 8 парков — на Кавказский театр:

На Дунайском театре

К 9-фн пушкам — 192 тыс.

К 4-фн пушкам — 212 тыс.

На Кавказском театре

К 9-фн пушкам — 108 тыс.

К 4-фн пушкам — 144 тыс.

Во время русско-турецкой войны было израсходовано снарядов:

в полевой артиллерии — 247 760

в осадной артиллерии — 265 596

Всего 513 356[1150]

Столь большой расход боезапасов заставил министерство срочно сдать заказ на снаряды новых образцов, принятых в 1876–1877 гг. на вооружение (картечные гранаты и шрапнель).

Заводы получили в 1878 г. заказ на 791 тыс. гранат, 690 тыс. шрапнели, 54 150 картечи и 1 530 тыс. дистанционных трубок. Выполнен был этот заказ к началу 1879 г., т. е. уже в конце войны[1151].

По окончании войны 1877–1878 гг. в русской армии по-прежнему было 48 летучих парков для пехотных дивизий, 23 — для кавалерийских дивизий и 7 отдельных парков для стрелковых бригад. Кроме того, было 48 подвижных парков, 8 отдельных парков для резервных войск, 70 местных парков для содержания артиллерийских запасов. В этих парках состояло для стальных орудий 1 635 тыс. снарядов при штатном числе 1 436 тыс. и 2 219 тыс. снарядов для бронзовых орудий при штатной численности 481 тыс. Таким образом, превышение снарядов против штатов было довольно велико.

После войны усилия артиллеристов были направлены на усовершенствование существующих образцов снарядов.

В начале 1880 г. была принята на вооружение двустенная чугунная граната полковника Бабушкина. В следующем году такие же гранаты были приняты в горной артиллерии, а затем и для 42-лин. пушки[1152].

Новые гранаты имели теперь стандартный вес (табл. 97).

Таблица 97[1153]

Граната Средний вес снаряда в фунтах в кг 42-лин. 37 фунтов 73 зол. 15,46 9-фн батарейная 28 фунтов 79 зол. 11,78 4-фн батарейная 15 фунтов 65 зол. 6,42 2½-фн горная 8 фунтов 87 зол. 3,53

В это же время были проведены опыты по упрощению конструкции снарядов. Вместо двух медных пояcков был введен один ведущий поясок с центрирующим утолщением[1154]. Для крепостной и осадной артиллерии вместо устаревших чугунных бомб были приняты стальные фугасные снаряды[1155]. Работа над их усовершенствованием продолжалась с 1885 по 1889 г. Опыты над фугасными снарядами затруднялись тем, что приходилось выписывать пироксилин и мелинит из-за границы. Лишь после того, как было налажено производство этих взрывчатых составов, удалось организовать производство снарядов для 8, 9 и 11-дм орудий[1156]. В конце 70-х годов была также принята на вооружение диафрагменная шрапнель (как один из видов дистанционных снарядов)[1157]. После проверки шрапнель была принята для осадной и крепостной артиллерии[1158].

В 1886 г. была введена новая организация парков. При каждой дивизии был образован летучий парк, способный в случае войны развертываться в парковую артиллерийскую бригаду из 3 или 4 парков.

В последние годы XIX в. производством снарядов занимались казенные горные заводы, почти все пушечные и ряд частных предприятий. Так, на уральских горных заводах (Златоустинском, Кусинском, Саткинском, Каменском, Баранчихинском, Верхнетуринском и Воткинском) с 1898 по 1901 г. было изготовлено 24 930 бомб и 336 991 шрапнель, на Олонецких заводах — 49 617 бомб и шрапнелей.

Снаряды крупных калибров изготовлялись на Путиловском, Обуховском и Пермском заводах. В 1874 г. было налажено сначала изготовление некованых бронебойных снарядов 9-дм калибра. После русско-турецкой войны приступили к выделке литых бронебойных снарядов 11-дм калибра. Но только в 1883 г. Обуховский завод и завод Износкова изготовили первую партию таких снарядов. На испытаниях более высокие качества показали снаряды заводов Круппа и Шомона. В связи с этим крупные заказы были размещены на этих заводах.

Главное артиллерийское управление обратилось в Военный совет с просьбой разрешить заказать Круппу 40 тыс. снарядов. Военный совет, учитывая возросшую германскую опасность, разрешил заказать только 1 тыс. снарядов и предложил обеспечить их производство на русских заводах, иначе «мы навсегда останемся в тяжелой, а может быть, и в гибельной зависимости от заводов иностранных»[1159].

С представителями Обуховского, Путиловского и других заводов были выработаны нормы и условия поставок этих снарядов. Трудности были преодолены лишь к концу 80-х годов. В 1886 г. Общество франко-русских заводов организовало производство снарядов по способу Сен-Шомона. К 1890 г. на этих заводах было полностью освоено изготовление высококачественных снарядов[1160].

К этому же времени добились положительных результатов на Пермском, Обуховском и Путиловском заводах[1161]. О размерах производства можно судить по данным Путиловского завода. С 1882 г. он изготовил для Военного ведомства 19 395 гранат, 125 029 шрапнелей, 45 873 фугасных стальных снаряда (пироксилиновых и мелинитовых), 305 сегментных, 35 437 бронебойных снарядов и 218 тыс. шрапнелей для 3-дм полевых орудий[1162].

Для орудий образца 1895 г. применялись снаряды более высокого качества. Теперь снаряды начинялись пироксилином, мелинитом или тротилом. Эти новые взрывчатые вещества повысили фугасное действие снарядов. Для действий же против цементной брони адмирал С. О. Макаров предложил применять баллистический и бронебойный наконечники с целью придания снаряду большей эффективности. «Макаровский наконечник», сделанный из закаленной стали, связывал снаряд с местом удара на броне. Он как бы «прилипал» к ней и разрушал. Как и прежде, снаряды окрашивались для обозначения материала и взрывчатого вещества.

Артиллерийское ведомство, назначая торги на поставку артиллерийских снарядов, имело целью максимально понизить цены. Однако в ответ предприниматели заключили между собой соглашения для повышения цен. Соглашения привели к образованию постоянного «Артиллерийского синдиката»[1163], который и держал цены на снаряды на высоком уровне. Казна была вынуждена переплачивать ежегодно от 2 млн. до 3 млн. руб.

Производство ракетной артиллерии

Во второй половине XIX в. на вооружении состояли 2, 2½ и 4-дм ракеты. Все эти типы ракет были сконструированы еще в первой половине века. Производство их было снова сосредоточено в петербургском «Ракетном заведении», рассчитанном на изготовление от 4 тыс. до 8 тыс. ракет в год. Хотя ракетная артиллерия и зарекомендовала себя с положительной стороны в полевых условиях, тем не менее в Артиллерийском ведомстве стали придавать ей меньше значения, чем прежде, в связи с переводом артиллерии на базу стальной техники, обладавшей подвижностью, дальнобойностью и скорострельностью. Ракетная артиллерия имела меньшую дальность и не обеспечивала столь же высокой точности попадания. Дальнейшее развитие этой артиллерии задерживалось отсутствием новых видов топлива, и хотя генерал К. И. Константинов справедливо указывал, что будущее принадлежит ракетам, ибо только «ракеты могут быть приспособлены к дальнему метанию, на расстояния, не досягаемые обыкновенной а артиллерией»[1164], однако к его голосу не прислушались. Указом 1856 г. ракетная батарея была расформирована, и только после настойчивых докладов Константинова в 1859 г. была вновь создана ракетная полубатарея.

Министерство решило перенести производство ракет в Николаев, чтобы готовить там главным образом осветительные и спасательные ракеты[1165].

Строительство нового завода продолжалось с 1861 по 1873 г. Завод и оборудование готовились по чертежам Константинова. Военное ведомство не отпускало средств на установку нового оборудования, и довольно долгое время ракеты готовили вручную. Тем не менее Константинов непрерывно трудился над усовершенствованием ракетных установок. В 1862 г. он разработал новую конструкцию ракет для полевой артиллерии с дальностью стрельбы 4,5 версты и для осадной артиллерии также с дальностью стрельбы 4,5 версты. В 1868 г. он создал станок, обеспечивающий скорострельность ракет до 6 выстрелов в минуту (в 1870 г. Артиллерийская академия присудила ему за это изобретение большую Михайловскую премию).

С 1871 по 1885 г. Николаевский завод поставлял все типы ракет, а с 1886 г. — только осветительные и спасательные 3-дм ракеты.

За эти годы завод изготовил 26 550 боевых, 1 450 зажигательных, 600 фугасных и 131 450 осветительных ракет[1166].

Военное министерство продолжало с недоверием относиться к ракетной артиллерии и не отпускало средств на ее усовершенствование. В середине 80-х годов Главное артиллерийское управление вообще решило ликвидировать боевую ракетную артиллерию.

В связи с этим Артиллерийский комитет запросил мнение военных округов о возможности применения ракет. От округов поступил ряд предложений о снятии с вооружения боевых ракет вследствие их недостаточной эффективности[1167].

После обсуждения этого вопроса в комитете в январе 1886 г. было решено снять ракетную артиллерию с вооружения и прекратить производство боевых ракет на Николаевском ракетном заводе и впредь производить лишь осветительные и спасательные ракеты для крепостей и флота.

Расходы на изготовление орудий и боеприпасов к ним составляли крупные суммы. Особенно велики они были во время принятия новых систем стальных орудий. В период с 1861 по 1870 г. было затрачено на перевооружение бронзовой артиллерии 7 722 тыс. руб., с 1871 по 1880 г. на изготовление бронзовой и стальной артиллерии — 98 025 тыс., с 1881 по 1890 г. — 58 144 тыс. руб., с 1891 по 1900 г. на изготовление стальной артиллерии — 87 237 тыс. руб.[1168]

3 Производство взрывчатых веществ и обеспечение ими войск

Единственным взрывчатым веществом, используемым для стрелкового и артиллерийского оружия в начале XIX в., был дымный черный порох. Для производства черных порохов исходным материалом были сера и селитра. Несмотря на то, что Россия имела достаточно сырьевых запасов серы, Военное ведомство постоянно испытывало затруднения в обеспечении пороховых заводов сырьем. В наследство от XVIII в. было получено два завода — Сергиевский и Самарский, производившие от 1 100 до 1 350 пудов серы в год. Но после истощения Самарских залежей в конце XVIII в. серу стали ввозить из-за границы. Она поступала на Шостенский пороховой завод и оттуда в сублимированном виде направлялась на другие пороховые заводы.

В 1804 г. Артиллерийская экспедиция вообще отказалась заготовлять серу внутри страны, и Министерство внутренних дел стало закупать ее по заявкам Военного министерства в значительных количествах за рубежом по дорогой цене. Во время непрерывных войн 1805–1815 гг. потребность в сере резко увеличилась, а возможности получения уменьшились. Создалась угроза остановки пороховых заводов.

В 1815 г. при Шостенском пороховом заводе было учреждено «серное заведение», на которое возложили задачу подготовить запас серы в 3 тыс. пудов из зарубежного сырья. Она была выполнена с большим трудом. В течение первой четверти века на этом заводе было заготовлено около 100 тыс. пудов серы.

С 1825 г. заготовкой серы занимался также Охтенский завод. Оба завода стали более энергично действовать во второй четверти века. Охтенский завод заготовил 113 056 пудов серы, а Шостенский — 51 239 пудов. После удовлетворения производственных потребностей был даже создан запас в 23 981 пуд[1169].

Накануне Крымской войны заготовка серы увеличилась. В связи с этим был образован так называемый капитальный запас в 14 769 пудов. Кроме того, в местных парках содержалось 12 500 пудов серы.

В получения селитры затруднений не было. Ежегодная потребность ее составляла 50–60 тыс. пудов. Это количество пороховые заводы заготовляли свободно. Центром литрования селитры был Шостенский завод. В течение первой четверти XIX в. завод заготовил 1 100 тыс. пудов селитры. По удовлетворении производственных потребностей в 1825 г. был создан запас в 9 860 пудов.

Во второй четверти положение ухудшилось. За 25 лет было заготовлено селитры на Шостенском заводе 1 415 889 пудов и на Охтенском 8 215 пудов — всего 1 424 104 пудов. В среднем селитры получали по 57 тыс. пудов ежегодно. После удовлетворения потребностей заводов требовалось содержать запас в 93 тыс. пудов. Фактически же налицо было 16 тыс. пудов. Этот запас в период Крымской войны еще более сократился и составил уже в конце 1853 г. всего 2 540 пудов[1170]. Производство пороха было сосредоточено на трех казенных заводах: Охтенском, Шостенском и Казанском. По своей мощности первые два завода были почти одинаковы. По уровню же оборудования первое место занимал Шостенский завод, располагавший 19 вододействующими и 15 сухопутными агрегатами («фабриками»), установленными в 1804–1809 гг. На Охтенском заводе действовало 16 агрегатов, а в 1831 г. было установлено 28 агрегатов. Казанский же завод хотя и располагал 40 агрегатами, но в работе было 16–20[1171].

На всех заводах с 20-х годов XIX в. порох добывали «бегунным» способом[1172]. Он был усовершенствован путем введения бочкового приготовления смеси, после чего на «бегунение» пороха стали затрачивать вдвое меньше времени. Впервые новый способ изготовления пороха был применен на Охтенском заводе в 1826–1828 гг., где в это время установили 12 бочечных агрегатов. Новый метод получения пороха в 1846 г. был перенесен на Шостенский и Казанский заводы, где было установлено по 6 бочковых агрегатов.

Русские заводы изготовляли в это время три сорта пороха: артиллерийский (пушечный), мушкетный (ружейный) и винтовочный. Состав пороха всех сортов был одинаковым — 75 % селитры, 10 % серы и 15 % угля.

Пороха отличались только величиной зерен. В артиллерии применялся крупнозернистый порох (от 0,8 до 2 мм), для стрелкового оружия — мелкозернистый (от 0,5 до 1 мм). Качество порохов определялось высотой выброса конуса во время испытаний. Чем выше летел конус, тем, следовательно, лучше был порох[1173].

На испытаниях, проведенных в 1816 г., лучшими оказались пороха Шостенского и Казанского заводов. Данные об испытаниях порохов трех заводов приведены в табл. 98.

Таблица 98[1174]

Порох Охтенский Шостенский Казанский Пушечный 38 саж. 30 саж. 2 арш. 29 саж. Мушкетный 42 саж. 37-43 саж. 37 саж. 1 арш. Винтовочный 46 саж. 2 арш. 44 саж. 45 саж. 2 арш.

В начале XIX в. пороходелием занимались также два частных предпринимателя — Беренс и Губин. Но в 1805 г. завод Беренса перестал получать наряды от Военного ведомства и закрылся. Завод Губина просуществовал до 1825 г. Объем продукции каждого завода составлял 5–6 тыс. пудов в год. Деятельность частных пороховых предприятий всегда вызывала подозрения правительства. Вольная продажа пороха прекратилась с 1806 г. Вся продукция завода Губина поставлялась Военному ведомству. В 1826 г. Николай I подтвердил это запрещение. Лишь с 1827 г. было разрешено продавать по 3 фунта пороха «смотря по персоне и свидетельству действительной надобности местного начальства»[1175]. В западных же губерниях продажа пороха не возобновлялась до Крымской войны. Все попытки организовать производство пороха в кустарных мастерских прекратились.

Приведенные в табл. 99 данные дают представление о производственной мощности (в пудах пороха) пороховых заводов страны в первой половине XIX в.

Приведенные в таблице цифры свидетельствуют, что до Крымской войны заводы изготовляли от 25 до 60 тыс. пудов пороха в год и лишь в 1853 г. уровень повысился сначала до 90 тыс., а затем до 300 тыс. пудов.

Потребность в порохе была довольно высокой. Так, в 1805 г. по расчету Военного ведомства, представленному министром вместе со специальной запиской царю, армия должна была получить 436 959 пудов пороха на три года, следовательно, в год требовалось от 140 до 145 тыс. пудов[1176].

Таблица 99[1177]

Годы Охтенский Шостенский Казанский Частные Всего 1801–1804 56 864 72 580 32 000 36 000 195 254 1805–1809 198 993 95 961 75 129 36 500 419 276 1810–1814 194 974 113 760 95 959 48 500 429 595 1815–1819 90 943 54 768 62 348 39 000 237 311 1820–1824 23 291 65 561 56 160 23 000 167 012 1825–1829 41 793 63 940 85 000 6 000 196 833 1830–1834 86 500 69 453 81 520 Не производился 237 553 1835–1839 93 500 36 106 50 000 – 179 606 1840–1844 91 965 26 730 78 024 – 196 719 1845–1849 157 981 20 000 100 070 – 277 951 1850–1856 362 165 313 486 257 123 10 000 942 751

Кроме того для удовлетворения нужд флота требовалось в 1805 г. 11 333 пуда (Балтийскому флоту — 6158, Черноморскому — 4 тыс., Каспийскому — 1175). В 1806 г. заявка Морского ведомства была на 13 793 пуда, в 1807 г. — на 14 тыс. пудов. Средняя потребность флота в порохе выражалась в 12 тыс. пудов. Всего, таким образом, в годы военного времени армия и флот потребляли от 150 до 160 тыс. пудов в год. В мирное же время расход пороха понижался до 45–50 тыс. пудов.

Запас и расход пороха с 1813 по 1825 г. выражался в следующих цифрвх (в пудах)[1178]:

Год Расход Запас 1813 127 724 278 002 1814 44 457 208 308 1815 49 729 208 644 1816 59 551 200 892 1817 41 318 304 724 1818 39 375 310 015 1820 55 288 255 572 1821 69 384 344 132 1822 43 552 324 901 1823 47 520 362 115 1824 31 964 320 535 1825 57 745 308 012

В 1825 г. было решено содержать запас пороха в 451 749 пудов. Фвктически же он не превышал 350 тыс. пудов. В 1826 г. запас равнялся 333 499 пудам, в 1827 г. — 340 тыс., в 1833 г. — 369 812 пудам. Война с Турцией 1828–1829 гг. поглотила созданный запас. В свзи с этим Военный совет решил с 1835 г. довести чрезвычайный запас до 550 тыс. пудов[1179]. Однако фактически он в эти годы не превышал 300 тыс. пудов.

В 1850 г. запас пороха составил 338 380 пудов[1180], а накануне Крымской войны, в 1853 г., он был доведен только до 369 954 пудов. Дальнейший рост производства пороха лимитировало сырье. Военное и Морское ведомства снова вынуждены были обратиться к заграничным закупкам, а также к содействию фабрикантов Финляндии. Однако финские заводчики продали только 2 500 пудов, а из Германии порох вообще не вывозился ввиду «нейтралитета Германского союза». Отсюда порох стал поступать лишь после окончания Крымской войны, но он был плохого качества. В ноябре 1853 г. штаб инспектора артиллерии потребовал от Артиллерийского департамента увеличить заводам наряд до 265 тыс. пудов[1181]. В связи с этим Артиллерийское управление дало указание заводам сократить время обработки сырья с 4 до 3 час. и создать временные коннодействующие «фабрики» на Охтенском (10), Шостенском (4) и Казанском (4) заводах. Все эти меры позволили довести уровень производства на этих заводах в 1854 г. до 158 тыс. пудов[1182]. Однако война требовала все новых усилий. Все заводы были переведены на круглосуточный цикл. За 1855 г. все три завода дали около 312 тыс. пудов пороха (мушкетного — 152 тыс., пушечного — 147,5, винтовочного — 12,5 тыс. пудов)[1183].

На 1856 г. наряд был повышен да 400 тыс. пудов. Для оказания помощи заводам в улучшении технологии производства Военное ведомство привлекло видных ученых-химиков Н. Н. Зинина и В. Ф. Петрушевского.

В связи с окончанием войны норма была уменьшена до 156 тыс. пудов. За 1856 г. Охтенский завод дал 47,5 тыс. пудов, Шостенский — 66 тыс., Казанский — 42,5 тыс.[1184]

Война показала, что расход пороха превысил все предварительные наметки. Оборона Севастополя поглотила 250 тыс. пудов пороха[1185]. Позднее Милютин указывал: «Количество пороха… потребленное в течение этой войны, особенно в продолжение 11 мес. обороны Севастополя, столь огромно, что все дальнейшие меры, принятые к увеличению производства на наших заводах, оказались недостаточными»[1186].

Особенно трудной оказалась доставка пороха в осажденный Севастополь. Военное ведомство оказалось неспособным организовать переброску пороха гужевым транспортом в достаточном количестве. Меншиков даже сострил по этому поводу, что военный министр «князь В. Долгоруков имеет тройное отношение к пороху: он пороху не нюхал, пороху не выдумал и не посылает пороху в Севастополь».

Таким образом, во второй четверти века заводы не могли полностью обеспечить потребности армии и флота из-за отсутствия сырья, главным образом серы.

Во второй половине XIX в. производство взрывчатых веществ вступает в новую фазу. Перевооружение армии и флота казнозарядным мелкокалиберным стрелковым оружием и стальной артиллерией, а также создание минного оружия поставили на очередь дня вопрос об усовершенствовании черных дымных порохов и отыскании новых взрывчатых веществ.

В отношении дымного пороха задача заключалась в том, чтобы сделать его более активным. Это было достигнуто путем внедрения в производство новых (бурых) крупнозернистых артиллерийских сортов и создания так называемого призматического пороха, полученного по способу проф. Вышнеградского. Призматический порох горел медленнее, но был гораздо более действенным, чем мелкозернистый. Потребность морской и береговой артиллерии в этом сорте пороха определялась 25–30 тыс. пудов в год. Поставлял призматический порох Охтенский завод.

Новые сорта черного дымного пороха позволяли сообщать снаряду большую начальную скорость, что увеличивало дальность стрельбы. Призматический черный порох стали изготовлять с 1876 г., а бурый — только с 1884 г., хотя способ его получения был известен с 60-х годов.

В 1861 г. для всех видов стрелкового оружия был введен один сорт пороха[1187]. В артиллерии же оставалось несколько сортов.

Центрами производства черного пороха во второй половине XIX в. оставались Охтенский, Шостенский и Казанский заводы. После Крымской войны эти заводы были перестроены и расширены. В 1861 г. Охтенский завод имел 43 «фабрики», Шостенский 40, а Казанский — 35. Производительность всех казенных заводов составляла в среднем 100 тыс. пудов в год. Они являлись единственными поставщиками пороха. Частное пороходелие запрещалось до начала 80-х годов.

Данные о производстве пороха (в пудах) на заводах с 1857 по 1890 г. представлены в табл. 100.

Таблица 100[1188]

Годы Охтенский Шостенский Казанский Частные Всего 1857–1859 79 907 81 460 78 501 – 239 868 1860–1864 149 159 80 797 128 732 – 347 688 1865–1869 153 600 136 781 85 107 – 290 381 1870–1874 339 908 231 100 167 904 – 736 912 1875–1879 328 113 271 168 200 000 – 799 281 1880–1884 260 600 260 030 199 310 31 234 751 174 1885–1890 342 626 392 572 167 506 112 425 1 015 129

Из этих данных следует, что наибольшее количество пороха было произведено в период подготовки и проведения русско-турецкой войны 1877–1878 гг. За десятилетие (1870–1879 гг.) на казенных пороховых заводах было заготовлено 1 536 193 пуда пороха и закуплено в Германии и США 284 тыс. пудов, следовательно, Военное ведомство имело в своем распоряжении 1 880 193 пуда пороха. Из этого количества на снаряжение боеприпасов, строительство дорог и учебную стрельбу ушло около 1 150 тыс. пудов, непосредственно на военные действия израсходовано около 50 тыс. пудов (артиллерийского и ружейного) пороха. В запасе оставлено 680 тыс. пудов[1189]. После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. порох «прежнего» образца продолжали изготовлять в значительных количествах до 1897 г. Данные о производстве черных порохов (в пудах) заводами в 1891–1894 гг. приведены в табл. 101.

Таблица 101[1190]

Год Охтенский Шостенский Казанский Всего для войск для флота 1891 20 200 20 000 30 000 34 500 104 500 1892 37 000 20 000 35 000 6 000 98 000 1893 24 500 2 800 35 000 3 000 65 300 1894 16 200 – 10 804 – 27 004

С 1895 г. черные пороха изготовлялись в небольшом количестве, главным образом на Охтенском заводе.

Производство селитры как исходного материала увеличивалось по мере потребности. Так, в период с 1856 по 1865 г. было изготовлено 884 тыс. пудов селитры, с 1866 по 1877 г. — 618 200 пудов, а в последнее десятилетие века — 740 тыс. пудов. Хуже обстояло дело с добычей и обработкой серы. С 1856 по 1865 г. выплавлено серы 113 800 пудов и ввезено из-за границы за тот же период на 1 500 тыс. руб.; с 1866 по 1875 г. выплавлено, по неполным данным, около 40 тыс., а ввезено более 3 млн. руб.; с 1876 по 1900 г. выплавлено 982 600 пудов, а ввезено на 22 700 тыс. руб.[1191].

Хотя в изготовлении черных порохов и были достигнуты довольно значительные успехи, тем не менее военно-техническая мысль искала новых средств борьбы, позволяющих еще выше поднять артиллерийскую технику. Итогом многолетней работы русских научных учреждений было появление новых взрывчатых веществ, среди которых особое значение приобрел бездымный порох.

Профессор Медико-хирургической академии Н. Н. Зинин открыл еще в 1842 г. способ получения анилина, который стал исходным материалом для нитроглицерина. В 1853–1854 гг. он получил его. Зинин предложил снаряжать новым взрывчатым веществом гранаты. Проведенные опыты не дали положительных результатов. Дело Зинина продолжил проф. В. Ф. Петрушевский. Ему удалось наладить, хотя и в небольших масштабах, промышленное получение нитроглицерина[1192].

Главное артиллерийское управление указывало, что «Петрушевский блестящим образом исполнил это поручение и тем самым указал Европе первый пример приготовления нитроглицерина в больших количествах способом, приближающимся к фабричному. После чего и другие государства приступили к изготовлению нитроглицерина…»[1193]

Пока в России искали путей организации промышленного производства нитроглицерина по методу Петрушевского, не делая из этого секрета, предложенный им способ был использован на Западе[1194], где вскоре обогнали Россию. Петрушевскому также принадлежит метод изготовления динамита из нитроглицерина. Впервые он получил динамит — взрывчатое вещество дробящего действия — в 1866 г. Но и с этим изобретением повторилась та же история, что и с нитроглицерином. Раньше, чем в России, производство динамита было налажено на Западе. Почти 10 лет Военное министерство закупало динамит за границей. Производство своего динамита удалось организовать лишь с середины 80-х годов.

Ввоз динамита в Россию в 1873–1882 гг.[1195] выражался в следующих цифрах:

Год Пуды 1873 2 256 1874 1 282 1875 1 894 1876 6 201 1877 9 315 1878 10 603 1879 6 719 1880 5 925 1881 10 322 1882 8 728

Динамит (т. е. порох Петрушевского) стали изготовлять в России на частных пороховых заводах Б. Виннера, Шлиссельбургском заводе, Русского об-ва и на заводах Франко-русского общества, после тога как в 1875 г. специальная комиссия Главного артиллерийского управления признала возможным использовать это взрывчатое вещество в военных целях и приняла его на вооружение инженерных войск в 1876 г.

В начале 70-х годов Русское техническое общество заслушало доклад полковника Б. Виннера «0 частном пороходелии в техническом, финансовом и торговом отношении»[1196]. По его докладу была образована комиссия, признавшая целесообразным организацию частного производства. Вопрос перешел затем в Главное артиллерийское управление, которое поддержало инициативу Технического общества.

В 1876 г. был опубликован закон, разрешавший частное пороходелие, запрещенное Николаем I 50 лет назад[1197]. В 80-х годах открыли ряд пороховых заводов[1198]. Первый завод Б. Виннера стал действовать с 1876 г. в Саблино. Мощность его за 5 лет выросла с 2 тыс. до 15 тыс. пудов. В 1877 г. в Петербургской губернии возник завод Сазонова мощностью до 5 тыс. пудов. В 1880 г. в Финляндии был открыт завод Турпа (на 10–15 тыс. пудов). Спустя два года возникли заводы Рончевского (на 5 тыс. пудов). И завод Воземерка в Эстермюре (на 5 тыс. пудов). В 1884 г. «Русское общество выделки и проточки пороха» открыло завод в Шлиссёльбурге, а в 1891 г. — в Заверде Келецкой губернии. Шлиссельбургский завод изготовлял черные пороха, а с 1893 г. также динамит и бездымный порох. Мощность завода составляет 35–40 тыс. пудов в год. Вслед за этим возник Аксайский завод Недогурова, производивший 5 тыс. пудов в год, и Истеровский завод в Екатеринославской губернии, принадлежавший «Франко-русскому обществу химических продуктов и взрывчатых веществ». Мощность этого завода составляла также 5 тыс. пудов.

Из этих заводов к концу века осталось только четыре (Виннера, два завода «Русского общества», завод «Франко-русского общества»)[1199]. Поставки пороха этими заводами были довольно значительными. Так, Б. Виннер поставил Военному и Морскому ведомствам с 1878 по 1887 г. 106 тыс. пудов минного пороха. Завод «Русского общества» в Шлиссельбурге изготовил с 1884 по 1903 г. 243 тыс. пудов черного, 198 325 пудов минного пороха, а второй завод в Заверде с 1891 по 1903 г. — 512 565 пудов минного пороха. Завод Турпа с 1877 по 1887 г. поставил 65 тыс. пудов пороха. В среднем частные заводы могли поставлять до 50 тыс. пудов пороха различных марок[1200].

Еще большее значение в развитии военной техники имело изобретение пироксилина, ставшего одним из исходных материалов для получения бездымного пороха. Пироксилин был получен в России еще в 1846–1847 гг. полковником А. А. Фадеевым. Над его усовершенствованием работал также проф. А. Гебель. Уже в 1847 г. Артиллерийское управление провело первые опытные стрельбы, но они окончились неудачей. Пироксилин был слишком сильным взрывчатым веществом: медные орудия разрывало (аналогичные испытания были проведены в 1853 г. в Австрии, а в 1855 г. и в Германии, но и там они не дали положительных результатов).

Эта неудача была причиной отказа от предложения полковника Житинского и капитана Плесцова применять безгильзовое заряжание ружей (т. е. изготовить гильзы из «взрывчатой», пироксилиновой бумаги, сгоравшей во время выстрела)[1201].

Тогда возникла идея использовать пироксилин для снаряжения боевых ракет и мин. Опытную работу поручили Петербургскому ракетному заведению (где и стали с 1855 г. изготовлять пироксилин), а также пироксилиновому заводу Морского ведомства (в Галерной гавани Петербурга). «При устройстве завода и установлении выделки пироксилина, — указывало Морское ведомство, — как и во всяком новом деле, следовало ожидать многие затруднения, но благодаря знаниям и энергии заведующего этим заводом капитан-лейтенанта Федорова приготовление пироксилина в России удалось с первого же раза и теперь можно считать это производство вполне установившимся»[1202]. Заводы стали изготовлять пироксилиновые шашки, которые и были приняты на вооружение в 1876 г. в инженерных войсках, а в 1880 г. в Морском ведомстве[1203].

Временно производство пироксилина было сосредоточено на петербургском Охтенском и на Казанском заводах. О скромных размерах производства говорят данные по Петербургскому заводу[1204]:

Год Пуды 1880 182 1881 459 1882 598 1883 638 1884 654 1885 680 1886 884 1887 1 000

Опыты продолжались дальше. В 1887 г. пиротехник Г. Г. Сухачев предложил метод переработки пироксилина в бездымный порох, но Артиллерийское ведомство не сочло возможным рассмотреть его предложение. Опыты по превращению пироксилина в бездымный порох бризантного действия проводились на Охтенском заводе[1205]. В течение 1887–1888 гг. под руководством проф. Артиллерийской академии Н. П. Федорова и преподавателя той же академии С. В. Панпушко вели опыты А. В. Сухинский и 3. В. Калачев[1206]. В 1888 г. Калачев получил наконец ленты бездымного пороха.

Сформированная в 1889 г. комиссия Главного артиллерийского управления (С. К. Каминский, А. Р. Шуляченко и др.) решила приступить к производству бездымного пороха на Охтенском заводе, где и были в 1890 г. изготовлены первые 500 пудов. Этот порох после серии испытаний был принят в артиллерии в 1894 г.[1207]

Почти одновременно бездымный порох был получен замечательным русским ученым, много лет поработавшим над порохами, Д. И. Менделеевым, который в качестве исходного материала использовал им же изобретенный пироколлодий. Вслед за Менделеевым с аналогичным предложением выступил П. Захаров, главный инспектор Морской артиллерии. Адмирал С. О. Макаров принял предложение Менделеева. По инициативе Макарова была создана специальная лаборатория, где и были получены первые образцы нового пороха. Испытания этого пороха были проведены в 1892 г. (на 47-мм и 9-дм орудиях)[1208]. Испытания показали высокое качество нового сорта бездымного пороха. «Ни одна страна в мире, — писал Менделеев, — не решалась еще вводить пироксилиновый порох для стрельбы из орудий крупных калибров (например, в 9 и 12 дюймов). Именно в силу того, что приходилось либо довольствоваться начальными скоростями, даваемыми бурым порохом, либо должны страшиться детонации, влекущей за собой разрыв пушек»[1209].

Новый порох устранял затруднения. Заботясь о русском приоритете, Менделеев писал: «Нужно, чтобы за Россией остались не только право первого пользования открытием, в ней сделанным, но и та доля научной чести, которая с ним связана»[1210].

Перед Военным и Морским ведомствами встала сложная задача организовать промышленное производство пироксилинового и пироколлоидного порохов на существующих заводах. Задача была не из легких, ибо, как докладывал военный министр Ванновский, «для фабрикации (бездымного пороха. — Л. Б.) необходимо было выработать не только наиболее пригодные способы, но, кроме того, оказалось необходимым (также) устроить казенные заводы для фабрикации самих сырых продуктов, для того необходимых (серной и азотной кислот, эфира, пироксилина), так как частная промышленность не могла поставить их в должном количестве и качестве»[1211].

По существу, производство нового бездымного пороха нужно было наладить заново, а пока пришлось заказать 10 тыс. пудов на французских заводах. На существующих русских заводах были устроены новые цехи или сооружены смежные предприятия; Проектируемая мощность Охтенского завода равнялась 80 тыс., Шостенского — 40 тыс. и Казанского — 40 тыс. пудов в год. Общая потребность в порохе для перевооружения армии составила 1 060 тыс. пудов (винтовочного — 180 тыс., артиллерийского — 286 тыс. и для крепостей — 554 тыс. пудов). Заводы же могли за три года изготовить только 520 тыс.[1212] Переоборудование Охтенского завода было завершено к 1891 г., Казанского — к 1892 г., а Шостенского — лишь к началу 1895 г.[1213] На переустройство этих заводов было затрачено в 1890 г. 3 млн. руб. в 1891 г. — 5 400 тыс. руб. и в 1892 г. — еще 3 400 тыс. руб. — всего 11 800 тыс. руб. В последующие два года было затрачено еще 3 958 тыс. руб.[1214] Сырьем для нового пороха слух жили хлопчатобумажные концы, серная и азотная кислоты, из которых получали пироксилин, перерабатываемый затем в порох. Русская текстильная промышленность оказалась неготовой к отпуску достаточного количества хлопчатобумажных концов, и на этот вид сырья первое время пришлось тратить крупные суммы денег. Так, Морское министерство к 1886 г. для проведения опытов закупило в Англии 27 тыс. пудов концов по 7 руб. 90 коп. за пуд. Потребность в этом виде сырья определялась в 100–120 тыс. пудов в год, русские же фабрики давали от 60 до 80 тыс. пудов в год. Из-за границы ввозилось до 40 тыс. пудов. Поскольку русское сырье более отвечало техническим требованиям, то к концу века была налажена его переработка на пороховых заводах. В 1894 г. текстильные предприятия дали 90 тыс. пудов сырья, а с 1897 г. от русских текстильных предприятий поступало до 100–120 тыс. пудов сырья[1215].

Производство серной и азотной кислот также было налажено в России. Военное ведомство получало с русских предприятий примерно 300 тыс. пудов азотной и 800 тыс. пудов серной кислоты. Кроме того, пороховые заводы потребляли 180–200 тыс. пудов натриевой селитры и около 1 млн. пудов каменного угля. Это количество сырья хватало для изготовления 180 тыс. пудов пороха[1216].

Военное министерство, стремясь «на случай войны» создать трехлетний запас сырья, потребовало дополнительных ассигнований 3 млн. руб. на закупку 12 тыс. пудов хлопчатобумажных концов, 409 тыс. пудов селитры, 180 тыс. пудов серы, 2 500 тыс. пудов угля и 1 422 пуда нефтяных остатков[1217].

Сведения о производстве бездымного пороха на казенных заводах в 1891–1900 гг. приведены в табл. 102.

Таблица 102[1218]

Год Охтенский Казанский Шостенский Всего 1891 21 203 Реконструировался Реконструировался 21 203 1892 60 600 4 565 Реконструировался 65 165 1893 80 000 30 165 Реконструировался 110 165 1894 80 374 50 616 Реконструировался 130 990 1895 80 000 50 000 16 000 146 000 1896 80 000 40 000 40 000 160 000 1897 75 500 40 000 40 000 155 500 1898 80 000 40 000 40 400 160 400 1899 37 400 33 450 35 800 105 750 1900 53 700 35 000 35 335 124 035

Приведенные данные говорят о том, что объем производимой продукции едва покрывал текущую потребность войск.

На заводах определялась известная специализация. Охтенский завод стал производить главным образом ружейный порох и порох для полевой артиллерии. Кроме того, он выполнял заказы Морского ведомства. Шостенский давал порох ружейный, а также для осадной и крепостной артиллерии. Казанский готовил пороха главным образом для полевой артиллерии. Кроме черного дымного и бездымного порохов, на пороховых заводах производился «ударный порох», «белый порох» и мелинит.

Способ изготовления гремучей ртути, или «ударного пороха», был разработан преподавателем Артиллерийской академии Л. Н. Шишковым еще в середине XIX в. Гремучая ртуть с 1815 г. шла на изготовление капсюлей, в связи с этим получение ее было сосредоточено в капсюльных заведениях и на пороховых заводах (до 200 пудов на всех заводах).

«Белый», или минный, порох был получен в 1884 г. на заводе Б. Виннера. Его получили из смеси бертолетовой соли с нитробензолом. После испытаний этого пороха в 1886 г. Виннер получил разрешение на промышленное его изготовление для снаряжения мин Морского ведомства[1219].

Мелинит, или «пикриновый порох», известен в России с 1876 г., но в военных целях он стал применяться лишь с 90-х годов. В 1895–1896 гг. на Охтенском заводе был построен мелинитовый цех, приступивший к выработке пороха в промышленных масштабах. Хотя цех и вступил в строй 1 октября 1896 r.; однако из-за плохой технологии в нем довольно долго не удавалось наладить безвредное производство. Выход газов был устранен лишь в конце 1897 г. В период с 1 октября 1896 по 1900 г. цех дал 22 347 пудов пикриновой кислоты (в 1896 г. 4 620, в 1897 г. — 5 727, в 1898 г. — 6 тыс. и в 1899 г. — 6 тыс. пудов), из которой делали мелинит для снаряжения артиллерийских снарядов крупных калибров[1220].

Запасы пороха во второй половине века определялись потребностью армии и флота. По решению Военного совета в 1866 г. запас был определен в сумме 2 140 тыс. пудов пороха, но на практике до этого уровня он не доходил. Лишь перед русско-турецкой войной 1877–1878 гг. цифра запаса достигла 1 800 тыс. пудов[1221].

После войны запас истощился до 1 389 тыс. пудов. В 1881 г. по докладу генерал-фельдцейхмейстера положение было явно неудовлетворительно. Данные табл. 103 характеризуют состояние запаса пороха (в тыс. пудов).

Таблица 103[1222]

Порох Необходимый запас В наличии Недоставало Призматический 660,5 350 312,5 Крупнозернистый 328,0 198 127 Артиллерийский 907,0 687 220 Бурый ружейный 376,5 180 196,5 Всего 2 271,0 1 415,0 856,0

В 1883–1887 гг. запас пороха постепенно возрастал. В 1883 г. он составлял 1 621 тыс. пудов, в 1884 г. — 1 682 тыс., в 1885 г. — 1 699 тыс., в 1886 г. — 1 753 тыс., а в 1887 г. он почти достиг требуемой нормы в 2 140 тыс. и выражался в 2 035 тыс. пудов. В 1888 г. установленная норма запаса пороха была подтверждена Военным советом. Фактически же в это время состояло 1 878 100 пудов пороха. В 1892 г. запас возрос до 2 060 тыс. пудов (из него 63 тыс. бездымного пороха). В последующие годы запасы пороха в общем соответствовали установленным нормам. Данные о движении запаса с 1893 по 1900 г. приведены в табл. 104.

Но благополучие было кажущимся. Приведенные данные свидетельствуют о хронической нехватке серы и селитры.

Таблица 104[1223]

Год Порох* Селитра Сера Свинец необходимый запас состояло необходимый запас состояло необходимый запас состояло необходимый запас состояло 1893 2 141 810 1 902 805+190 000 400 000 72 383 50 000 10 247 340 000 426 148 1894 2 141 810 1 900 000+160 000 400 000 135 400 50 000 141 823 (куплено сырой серы) 340 000 402 400 1895 2 141 810 1 842 694+100 000 400 000 56 467 50 000 6 269 340 000 385 348 1896 1 802 000+985 500 1 836 400+501 500 400 000 56 056 50 000 4 164 340 000 340 208 1897 1 602 000+986 000 1 636 178+1 614 000 400 000 51 431 50 000 3 243 340 000 341 304 1898 1 394 807 1 509 580 400 000 46 857 50 000 1 313 340 000 267 360 1899 1 344 807+966 000 1 429 117+754 000 400 000 41 837 50 000 609 340 000 174 358 1900 1 269 679 1 324 079 400 000 48 536 50 000 945 340 000 140 897

* К черному приплюсован бездымный порох.

***

Русская военная промышленность справлялась со сложными задачами, встававшими перед ней как в части производства стрелкового, так и в части артиллерийского вооружения. От гладкоствольных ударных ружей первой половины XIX в. русская армия перешла к нарезным, а затем и к нарезным казнозарядным, дальнобойным ружьям, обеспечившим переход от ударной тактики к тактике стрелковых цепей. Русские конструкции стрелкового оружия не уступали по своему качеству лучшим зарубежным образцам, а в части простоты устройства, безотказности и долговечности даже превосходили их (винтовки А. П. Горлова и С.М. Мосина).

Русская же артиллерия превосходила зарубежную на всех этапах производства. Россия обладала лучшими конструкциями гладкоствольной артиллерии. В России также успешно решили задачу организации сталепушечного производства. Системы русской стальной, казнозарядной нарезной дальнобойной артиллерии стояли в одном ряду с зарубежными конструкциями и нередко принимались на вооружение иностранными армиями.

Русская химическая промышленность обеспечивала потребности армии и флота. Изобретение новых взрывчатых средств позволило решать важные вопросы производства артиллерийских систем и ружей, стоявших на уровне современных требований.

Переход к производству казнозарядных ружей и стальной артиллерии требовал особых марок железа и стали и новых взрывчатых веществ. Эта задача также была успешно решена. Хотя русская военная промышленность и отвечала требованиям, предъявляемым военному делу в XIX в., однако уже в конце века выявилось несоответствие между объемом выпускаемой продукции и потребностями войск.

Быстрая смена технических средств борьбы ставила перед военной промышленностью все новые и новые задачи. С другой стороны, шел процесс увеличения армии в связи с превращением ее в массовую. Количество же военных предприятий росло крайне медленно. Число оружейных заводов не изменялось в течение всего века. Значительно лучше обстояло дело с артиллерийскими заводами, но и они не справлялись с объемом заказов. Вследствие этого процесс изготовления и перевооружения армии новыми образцами оружия растягивался на длительный срок. По этой причине войска долго сохраняли устаревшие системы, что отрицательно сказывалось на их боевой подготовке. Государственные деятели того времени не были в состоянии оценить последствия сдерживания роста военной промышленности, которые проявились в войнах начала ХХ в. (русско-японской 1904–1905 гг. и первой мировой войны 1914–1918 гг.). В свою очередь, и руководители Военного министерства продолжали мыслить устаревшими понятиями при определении текущей потребности и мобилизационных запасов оружия. Планируя изготовление оружия, министерство исходило из наличного числа войск и в соответствии с этим определяло стратегический запас. Между тем переход к массовой армии требовал создания условий получения оружия и боеприпасов для миллионных армий. Этого не видели и не понимали руководители Военного министерства. И когда в начале ХХ в. возникла потребность увеличения армии в несколько раз, русская военная промышленность оказалась неготовой к обеспечению своих войск дальнобойным казнозарядным стрелковым и артиллерийским вооружением. Военная промышленность оказалась неподготовленной к решению новых задач.

III ТРАНСПОРТ И СВЯЗЬ

Железные и шоссейные дороги в первой половине XIX в.

Проблема транспорта и связи всегда имела огромное значение в военном деле. Их роль была велика как при сборе и сосредоточении войск и их обеспечении продовольствием и боеприпасами, так и особенно в управлении войсками на театре войны и на полях сражений. В первой половине XIX в. нужно было держать под ружьем огромные армии. Мобилизация сводилась к тому, чтобы привести в боевую готовность расквартированные у границ войска и пододвинуть резервы, на сбор которых приходилось затрачивать значительное время. Войны вели наличными силами, поскольку обученный запас при рекрутской системе отсутствовал.

Переброска войск производилась по подготовленным грунтовым военным дорогам. При отсутствии механических средств транспорта и связи приходилось создавать специальную сеть баз снабжения, привязанную к важным операционным направлениям. Огромные обозы обременяли армии и лишали их маневренности. Фельдъегерская связь не обеспечивала руководство войной из политического центра и требовала предоставления главнокомандующему полной свободы действий. Разработанные до войны стратегические планы выполнялись лишь в общих чертах. Всякая попытка руководить военными действиями непосредственно из центра обрекалась на неудачу.

В конце XVIII — начале XIX в. Россия вела войны главным образом за пределами своей страны. В связи с этим внимание было обращено на транзитные дороги и на создание обозов, способных поднять достаточно большой запас продовольствия и боеприпасов. Но положение изменилось в связи с наполеоновской агрессией на востоке. Когда обстоятельства потребовали защиты границ, то выявилось, что транспорт и связь оказались наиболее слабым местом в организации обороны страны. Военное ведомство спешно приняло ряд мер.

В течение первого десятилетия были построены либо приведены в порядок имеющиеся грунтовые военные дороги, служившие одновременно и почтовыми: Петербург — Новгород — Псков — Динабург — Ковно; Дисна — Вильно — Ковно; Могилев — Орша — Гродно; Киев — Луцк.

Эти дороги обеспечивали сосредоточение трех действующих на западном театре армий в соответствии с учетом возможного развертывания военных действий. Некоторые меры были приняты для расширения и устройства дорог Смоленск — Москва и Москва — Киев.

Для руководства эксплуатацией военных дорог в 1804 г. было создано «Учреждение об управлении водяными и сухопутными сообщениями»[1224]. Однако указанные грунтовые военные дороги могли действовать только летом и зимой. Весной и осенью они выходили из строя. Это вынуждало дробить базы снабжения войск, приближая их к району дислокации. Если в мирное время такой порядок был правильным, то во время войны, когда войска сосредоточивались, эти базы оказывались в стороне от операционных направлений, что создавало серьезные затруднения в снабжении и вынуждало возить значительные запасы продовольствия и боеприпасов.

Положение оставалось неизменным и в начале второй четверти века. В период русско-турецкой войны 1828–1829 гг. к театру военных действий вели две большие почтовые дороги: Москва — Киев — Могилев (Подольский) и Одесса — Тирасполь.

Эти дороги были грунтовые и могли действовать только летом и зимой. В связи с этим пришлось создавать базы снабжения как можно ближе к району предстоящих военных действий (главная в Киеве и передовые в Староконстантинове, Жванце, Могилеве, Ямполе, Дубоссарах и Тирасполе).

Русское командование, планируя развертывание боевых действий на турецкой территории, создавало подвижные магазины, способные перевозить крупные запасы продовольствия и боезапасов. В этих целях было мобилизовано несколько тысяч воловьих упряжек. Главнокомандующий генерал Дибич предписал соорудить несколько военно-этапных дорог в княжествах Молдавии и Валахии. Под руководством русских инженеров была реконструирована дорога Яссы — Бухарест — Силистрия, обеспечивавшая связь между юго-западным театром войны и Дунаем, и сооружена рокадная дорога для переброски войск и грузов вдоль Дуная.

Состояние транспортных путей и средств передвижения не изменилось во времена Крымской войны 1853–1856 гг. В 50-е годы улучшенные (насыпные) дороги связывали Петербург с Москвой; Петербург с Тихвином; Петербург с Варшавой и далее с Калишем; Москву с Ярославлем; Москву с Тулой и далее с Харьковом; Москву с Рязанью. Довольно значительна была сеть дорог, ведущих от Варшавы к Белостоку, Бресту, Замостью и Радому. От Бреста дорога шла к Гродно; от Киева — к Одессе и от Балты — к Измаилу. Длина всех линий не превышала 7 тыс. верст[1225].

Шоссе с твердым покрытием были только в районе Петербурга. Они вели от столицы к Нарве, Сестрорецку, Царскому Селу и Кексгольму[1226].

Поскольку основным операционным направлением считалось балканское, то в районах возможного развертывания войск и создавались базы снабжения. К крымскому направлению вела одна дорога. В Крыму было создано девять продовольственных пунктов — в Перекопе, Арабате, Карасу-Базаре, Симферополе, Евпатории, Севастополе, Ялте, Еникале и Керчи. Все они снабжались или по тракту, ведущему от Харькова к Перекопу и далее к Симферополю, или морем.

К началу Крымской войны на юге страны не строилось ни одной железной дороги, хотя вопрос о строительстве такой дороги возник уже с середины 30-х годов XIX в.[1227] Для обсуждения полученных предложений о сооружении нескольких линий в 1841 г. был образован Комитет по устройству железных дорог под председательством Н. Н. Новосильцева. Открывая заседания комитета, Николай I подчеркнул важность железных дорог для обеспечения «внезапных и быстрых передвижений войск». Членов комитета не поколебало ни заявление министра финансов Е. Ф. Канкрина о том, что «великая затрата огромных капиталов на пути сообщения предосудительна», ни опасение главноуправляющего путей сообщения Толя, что нужно отдать предпочтение водным путям, а не железным дорогам, поскольку «эти сообщения (водные пути. — Л. Б.) не разовьют в государстве демократические идеи и наклонности»[1228]. Комитет принял решение приступить к строительству железных дорог.

Первая дорога была сооружен в 1836–1837 гг. между Петербургом и Царским Селом. Вслед за этим в Особом комитете графа А. Х. Бенкендорфа было рассмотрено несколько проектов строительства Петербургско-Московской дороги. Решения этого Комитета Бенкендорф представил в 1842 г. в Комитет министров, где они и были одобрены[1229].

В том же году при Главном управлении путей сообщения был образован Департамент железных дорог во главе с директором Фишером, на который возлагалась задача руководить строительством и эксплуатацией нового вида транспорта[1230].

Строительство Петербургско-Московской дороги было осуществлено с 1843 по 1851 г. Вслед за этим началось строительство Петербургско-Варшавской железной дороги. С 1851 по 1853 г. рельсы были проложены на части дороги от Петербурга до Гатчины, и в 1845–1848 гг. ее провели от австрийской границы до Варшавы.

В 1852 г. был создан Особый комитет для сооружения сети дорог России. Военное министерство представило в комитет «Предварительные соображения» о значении железных дорог[1231]. Комитет разработал план строительства дорог, согласно которому дороги должны были строиться в три очереди.

К первоочередным были отнесены линии: Санкт-Петербург — Псков — Варшава; Москва — Смоленск; Орел — Смоленск; Динабург — Рига — Либава — Юрбург; Москва — Курск — Харьков — Симферополь — Керчь; Смоленск — Орел — Курск — Воронеж — Тамбов; Киев — Одесса; Москва — Нижний Новгород; ко второочередным — линии: Харьков — Новочеркасск; Курск — Киев; Тамбов — Пенза; к третьеочередным — линии: Москва — Ярославль; Ставрополь — Пятигорск; Пенза — Симбирск; Рига — Витебск; Либава — Вильно[1232]. Однако проект этот не был реализован из-за начавшейся Крымской войны. K началу крымской войны Россия имела всего 986 верст железных дорог. К этому же времени в Австрии и Германии было построено более 10 тыс. верст в каждой, во Франции — 5 614 верст, а в Англии 13 114 верст[1233].

На 1 января 1853 г. в России были следующие дороги: Царскосельская (частная) — 25 верст; Варшавско-Венская (казенная) — 308 верст; Петербургско-Московская (Николаевская, казенная) — 609 верст, Петербургско-Варшавская (казенная) — подготовлено 42 версты.

Строительство в этот период велось на казенный счет. Почти все предложения частных обществ (а их было более 80) отвергались, поскольку правительство опасалось, что строительство не будет соответствовать военным целям.

В военных кругах на железные дороги смотрели лишь как на средство быстрой переброски войск, и их мало интересовала экономическая сторона вопроса[1234]. Военное ведомство немедленно стало испытывать железные дороги. Так, в 1848 г. на участке Петербург — Колпино были перевезены сначала команда рекрутов в 250 чел., а затем 4 полка Гренадерской дивизии[1235]. В том же году в Германию была направлена комиссия генерал-адъютанта Ливена, которая по возвращении представила свои соображения об использовании железных дорог в военных целях[1236].

Большую роль сыграл опыт перевозки дивизии генерала Пантюхина из Польши в Венгрию в 1849 г. на расстояние 290 верст. За два дня было переброшено 14 512 чел., 19 931 лошадь и 36 орудий[1237].

Массовая переброска войск была повторена в 1851 г. Сначала в виде опыта из Петербурга в Москву был отправлен гвардейский отряд в составе двух батальонов пехоты, двух эскадронов кавалерии и одной батареи.

Опыт прошел удачно. В 1852 г. из Москвы в Петербург была перевезена 16-я пехотная дивизия. Для руководства этой операцией 1-м отделением департамента Главного штаба было составлено особое «Положение»[1238]. В это же время было положено начало специальным воинским железнодорожным частям.

Для эксплуатации Петербургско-Московской дороги были сформированы 14 военно-рабочих рот (3 500 чел.), 2 кондукторских (550 чел.) и 1 телеграфическая рота (290 чел;).

Таким образом, русское командование накануне Крымской войны уже имело некоторый опыт использования железнодорожного транспорта в военных целях, но в ходе войны он был использован лишь частично. Войска из центра трижды перебрасывались к угрожаемому пункту (в данном случае к Петербургу). В 1854 и 1855 гг. по Николаевской дороге было перевезено 4 427 офицеров, 486889 солдат и 7 177 орудий[1239].

Для передвижения же войск из центра на Крымский театр затрачивалось много времени. Во время ускоренных маршей по грунтовым дорогам войска несли огромные потери. Так, Гренадерский корпус, выступивший из Москвы числом 32 тыс. чел., имел по прибытии в Крым только 12 тыс. «Армию погубили, — писал Энгельс, — гигантские пространства империи, погубили продолжительные переходы к театру военных действий; необходимо было уничтожить эту отдаленность посредством сети стратегических железных дорог»[1240]. Россия же этого времени не располагала ею.

Связь в первой половине XIX в.

Проблема связи решалась одновременно с транспортной проблемой. В первой четверти XIX в. между столицей и армией, а также между главной квартирой и частями армии действовала фельдъегерская связь. На полях же сражений связь осуществлялась через адъютантов, реже путем зрительных сигналов. Такие методы связи еще были возможны во времена использования гладкоствольного оружия, но они стали анахронизмом при появлении более современных средств борьбы и железных дорог. Вот почему начались энергичные поиски новых средств связи. Сначала был применен оптический телеграф. Первая линия, установившая связь между Петербургом и Кронштадтом, была сооружена в 1834 г.[1241] Вторая линия оптического телеграфа связала Петербург и Варшаву в 1853 г. Линия имела 149 постов, телеграмма шла по ней 2½ часа. Обе эти линии не сыграли никакой роли в Крымской войне.

Большее значение имел электрический телеграф, на который было обращено внимание в 50-е годы. Идея использования электрического телеграфа возникла в ходе Крымской войны. Была даже сформирована телеграфическая команда, для которой составлено специальное наставление. С 1852 по 1856 г. было сооружено 15 телеграфных линий протяженностью в 5 150 верст. Важнейшими из них были: Петербург — Москва (1852 г.); Петербург — Варшава (1854 г.); Москва — Киев (1854 г.); Киев — Кременчуг (1855 г.); Киев — Николаев — Одесса (1855 г.); Рига — Динабург (1855 г.); Николаев — Симферополь (1855 г.). Как это ни странно, но связь с крымским театром была установлена только к концу войны. Известия об осаде Севастополя Петербург получал через… Париж.

Железные дороги во второй половине XIX в.

Роль и значение транспорта в военном деле резко изменились во второй половине XIX в. Создание массовой армии и технический переворот в военной технике выдвинули новые, ранее не стоявшие перед транспортом задачи. Переход к всесословной воинской повинности позволил сократить сроки службы и создать обученный запас, на базе которого кадровая армия развертывалась в массовую. Дело решали сбор и сосредоточение войск в максимально короткие сроки, а это зависело от состояния транспорта и связи. Строительство железных дорог создало необходимые условия не только для того, чтобы осуществить эту задачу, но и решить по-другому систему снабжения массовой армии продовольствием и боеприпасами. Развитие железнодорожного транспорта в широких масштабах стало возможным лишь после завершения промышленного переворота в стране.

«…Железнодорожный транспорт, — указывает Ленин, — самое крупное выражение капиталистического механизма, наиболее централизованно построенное на основе крупной материальной техники и наиболее необходимое для государства»[1242].

Железные дороги явились не только конкретным выражением сложившегося в середине XIX в. капиталистического способа производства, но и громадной силы стимулятором во всех областях народного хозяйства, в том числе и военного дела. Технический переворот в производстве обусловила революцию в транспорте и связи. В России проблема транспорта и связи могла быть решена при условии сосредоточения в руках государства как процесса строительства дорог, так и производства средств транспорта и связи. Печальный опыт Крымской войны, когда русская армия не выдержала борьбы вследствие бездорожья, вынуждал правительство обратить на строительство железных дорог особое внимание.

Сразу же после Крымской войны было созвано совещание Комитета министров, на котором обсуждался вопрос о возобновлении строительства железных дорог в России[1243]. Комитет министров принял решение создать общество по сооружению железных дорог в 25 губерниях. Поскольку возможность отпуска казенных средств почти исключалась, то решено было максимально использовать частный капитал — русский и зарубежный.

В начале 1857 г. было сформировано Главное общество российских железных дорог, в задачу которого входило сооружение четырех магистральных дорог: Петербург — Варшава (1 042 версты) с ветвью до прусской границы, Москва — Нижний Новгород (409 верст), Москва — Владикавказ (1 368 верст) и Курск — Либава (1 160 верст). «Таким образом, — указывалось в докладе общества, — непрерывным через 26 губерний железнодорожным путем соединяются взаимно все столицы, главные судоходные реки наши, средоточие наших избытков и два порта на Черном и Балтийском морях почти весь год доступные…»[1244]. Контроль за деятельностью общества возлагался на Комитет по железным дорогам под председательством канцлера Нессельроде[1245].

Поскольку в России не было налажено производство рельсов и подвижного состава, то обществу было дано разрешение на их беспошлинный ввоз (на закупку рельсов было затрачено, более 45 млн. руб. золотом, что послужило обогащению немецких и французских капиталистов). Результатом деятельности Главного общества железных дорог явилось сооружение к 1864 г. 3 071 версты железных дорог[1246]. Несмотря на создание благоприятных условий, обществу, оно потерпело крах. Следствием этого был отказ правительства от сдачи концессий крупным монополиям. Предвидя это, Ф. Энгельс писал: «Россия импортирует капитал и спекуляцию; а при ее расстояниях и строительстве железных дорог протяженностью в сотни миль спекуляция получит, видимо, такое развитие, что скоро приведет к краху»[1247]. Созданная в 1865 г. межведомственная комиссия К. В. Чевкина признала тем не менее необходимым расширять строительство дорог за счет сдачи концессий, но теперь более мелким обществам, ибо «отсутствие или даже недостаточное распространение железных дорог представляет и политически важную опасность… для целости страны»[1248]. Военное ведомство принимало самое активное участие в определении направлений строящихся дорог[1249]. Оно организовало обсуждение вопроса об использовании железных дорог для военных целей. На страницах «Военного сборника» в 1861 г. была помещена редакционная статья, посвященная развитию вооруженных сил России, в ней большое место было отведено вопросу железнодорожного транспорта. Отметив, что железные дороги имеют огромное влияние на ход военных действий и обеспечение армии продовольствием и боеприпасами, редакция подчеркнула: «Придется ли нам действовать наступательно или оборонительно, надобно ли нам будет собирать большие массы войск, с тем чтобы бросать их на определенные пункты или придется поднять на защиту отечества целую страну, в виде ополчения, — во всех этих случаях железные дороги должны будут приносить выгоды неисчислимые»[1250]. Автор статьи настаивал не только на ускорении строительства дорог на стратегически важных направлениях, но и требовал установления стандартов рельсов и подвижного состава, а также разработки единых правил переброски войск.

В 1862 г. на страницах «Журнала Министерства путей сообщения» появилась статья П. П. Мельникова о создании единой сети железных дорог. Автор указывал, что без этого условия экономическому развитию страны будет нанесен серьезный ущерб. Проект Мельникова вызвал горячие отклики, в том числе и со стороны Военного ведомства. В 1864 г. в «Русском инвалиде» появился ряд статей Н. Обручева, печатавшихся под общим заголовком «Сеть русских железных дорог. Участие в ней земства и войска»[1251].

Вслед за этим по поручению Д. А. Милютина Н. Обручев составил в 1868 г. для Комитета министров специальную докладную записку «О железных дорогах, необходимых в военном отношении»[1252].

Автор записки указывал, что появление железных дорог в Европе в корне изменило военное и политическое положение России. Неуязвимая прежде Россия теперь может с большей вероятностью подвергнуться нападению как со стороны моря, так и со стороны суши. Между тем при сооружении железных дорог «потребности военные оставались на втором плане и потому для них сделано немного. Выстроенные пока дороги обеспечивают лишь передвижение войск из внутренней России к нашей базе (на Двине и Днепре. — Л. Б.) и дают хотя одну линию быстрого сообщения от Двины к Варшаве. Но опаснейшие части нашей обороны остаются и до сих пор без прочной связи с центром государства, а в средствах к сосредоточению наших войск в пограничных районах — к передвижению их из района в район — мы далеко уступаем неприятелю»[1253]. Обручев указывал, что дальнейшее строительство дорог не может осуществляться без учета стратегического положения страны как на западном, так и на северо— и юго-западном направлениях. «Западные пределы наши, — отмечалось в записке, — менее защищенные в географическом отношении, являются наиболее слабыми и в политическом».

Поэтому крайне важно связать оборону Привисленского края «с обороной севера и юго-запада, чтобы быть готовыми ко всякого рода случайностям и иметь возможность свободно передвигать войска вдоль всех западных границ»[1254].

Исходя из этого, Обручев предлагал обеспечить переброску войск в Привисленский край с севера, востока и юго-востока, а также установить связь центра с югом и, наконец, усилить строительство рокадных путей. Эти задачи могли быть обеспечены строительством ряда дорог первой и второй очереди.

К дорогам первой очереди Министерство относило: Крымскую (Лозовая — Севастополь — Феодосия — Керчь), Смоленско-Брестскую (через Минск — Могилев), Волынскую (Киев — Ровно — Брест с веткой Ровно — Броды), Полесскую рокадную (Киев — Чернигов — Могилев до пересечения со Смоленско-Брестской дорогой, далее Брест — Гродно)[1255].

К дорогам второй очереди относились: рокадная дорога вдоль Вислы (Новогеоргиевск — Ивангород с веткой от Ивангорода до Лукова), вторая рокада вдоль австрийской границы (от Петракова на Холм и далее до скрещения с Волынской железной дорогой), дорога от Люблина до Ивангорода, третья рокада прибалтийская (от Либавы через Шавли к Вильно); на юге страны надлежало обеспечить сообщение от Елизаветграда до Николаева и Херсона (с веткой от Николаева к Одессе) и построить дорогу от Херсона до скрещения с Крымской железной дорогой и, наконец, связать Екатеринослав с Киевом. «С устройством вышеуказанных дорог общее стратегическое положение чрезвычайно усилится, но не следует думать, что оно уже будет вполне обеспечено. Напротив… и после этих дорог весьма многие потребности останутся еще не удовлетворенными; на-званные же дороги дадут лишь то, что нам насущнейше, безотлагательно необходимо и без чего нам трудно было бы предотвратить различные неблагоприятные случайности»[1256].

Не менее важными, по мнению Обручева, являлись восточное и юго-восточное направления. «Очевидно, что наша сеть должна спешить перешагнуть за Волгу [и] развиваться на восток и юго-восток и усилить могущество государства всеми богатствами, кроющимися в их глубине»[1257]. Учитывая невозможность осуществления строительства программы в сжатые сроки за счет казны, Обручев указывал, что «если государство не сможет строить всех дорог разом, то на первой очереди должны стоять те линии, в пользу которых сверх военных говорят еще наиболее веские экономические интересы»[1258]. Поэтому, считало Военное ведомство, к делу нужно привлечь земства и капиталистов.

Доклад Обручева рассматривался 11 февраля 1869 г. в Комитете министров, но Военное ведомство не встретило там желаемой поддержки. В принятом решении Комитета министров указывалось, что заслуживают внимания лишь две линии: Смоленск — Брест и Киев — Брест, но они уже включены в общий план. Туда же включена была и строящаяся Закавказская линия, предназначенная для связи между Черным и Каспийским морями.

Строительство дорог продолжалось без должного учета стра-тегических потребностей страны, зато учитывались интересы знати. «Остается только дивиться, — писал в дневнике Д. А. Милютин, — как самодержавный повелитель 80 миллионов людей может до такой степени быть чуждым обыкновенным, самым элементарным началам честности и бескорыстия. В то время как с одной стороны заботятся об установлении строжайшего контроля за каждой копейкой… с другой стороны с ведома высших властей и даже по высочайшей воле раздаются концессии на железные дороги фаворитам и фавориткам прямо для поправления их финансового положения, для того именно, чтобы несколько миллионов досталось в виде барыша тем или другим личностям»[1259]. А финансовое положение страны, действительно, было не блестящим. В связи с этим министр финансов М. Х. Рейтерн, признававший «настоятельную потребность возможно быстрого сооружения общей сети железных дорог в России» и видевший в этом важное средство устранения экономических затруднений и укрепления политического могущества страны, предлагал стать на путь продажи уже выстроенных железных дорог и других ценностей с тем, чтобы высвобождаемые средства использовать на строительство новых[1260]. Другим возможным путем были займы. Несмотря на протест военного министра, справедливо опасавшегося перехода важнейших стратегических магистралей в руки иностранного капитала, была продана сначала Николаевская дорога, затем Московско-Курская и некоторые другие дороги, общей протяженностью в 1 819 верст. Правительство получило за эти дороги 156,3 млн. руб. В это время была продана США также Аляска за 7 200 тыс. долларов[1261]. Все это обеспечило возможность дальнейшего строительства дорог.

В последующие пять лет была сооружена еще 8 431 верста, а к концу 1876 г. в России было уже 16 633 версты железных дорог. В этом году в стране действовало 43 линии и строилось еще 7 (на 1 748 верст). Были построены рельсовые пути: Петербург — Варшава — Ченстохов с ветками от Вильно на Вержболов и от Варшавы к Бресту; Петербург — Ревель; Петербург — Гельсингфорс; Петербург — Москва — Курск — Киев — Казатин — Одесса с ветками от Бологое на Рыбинск, от Курска на Харьков и Ростов; Москова — Нижний Новгород; Москва — Смоленск; Ярославль — Москва — Рязань — Воронеж; Рига — Витебск — Смоленск — Орел — Царицын, затем Либава — Ромны; Граево — Казатин; Ковель — Млава; Харьков — Балта; Николаев — Фастово; Лозовая — Севастополь; Ростов — Владикавказ; Вязьма — Тула — Самара — Оренбург; Пермь — Екатеринбург.

Обеспеченность России дорогами к началу 1876 г. по сравнению с другими странами видна из данных табл. 105.

Приведенные данные свидетельствуют о том, что русская железнодорожная сеть значительно отставала от других стран. Особенно тревожным было то, что Австрия и Германия вместе обладали сетью дорог, в 2,5 раза превышающей русскую.

Таблица 105[1262]

Страна Территория, в тыс. кв. верст Народонаселение, в млн. чел. Протяженность железных дорог в верстах Россия (Европейская) 4 426 73,6 15 506 Австро-Венгрия 548 35,9 15 190 Германия 475 41,1 23 890 Франция 464 36,1 15 890 Англия 277 31,9 24 670 США 5 681 41,2 106 600

Военное министерство беспокоило также плохое качество строящихся дорог. В середине 1876 г. Милютин докладывал царю, что «из 53 имеющихся в России железных дорог 23 находятся в таком неудовлетворительном состоянии, что при введении армии на военное положение они окажутся решительно несостоятельными и поставят государство и армию в весьма большие затруднения». Военный министр обращал внимание на «большую национальную опасность от нежелания или невозможности для дорог подготовиться к выполнению перевозок, необходимых для целей обороны страны…»[1263]

Опасения Милютина подтвердились во время войны 1877–1878 гг., когда резко обнажились указанные в его докладе недостатки. И все же привлечение частного капитала для сооружения железных дорог в какой-то мере решило задачу обеспечения западного и юго-западного военных театров.

Предвидя возможность войны на этих театрах, Военное министерство в 1870 и 1871 гг. провело пробные мобилизации (отрабатывались посадка и выгрузка войск). Эти мобилизации показали, что на сбор и сосредоточение войск затрачивалось много времени: в Киевском округе — 25 дней, в Варшавском — 40, в Виленском — 37, в Харьковском — 42, в Московском — 45, в Петербургском и Финляндском — 50, в Казанском — 60 и на Кавказе — 111 дней. Докладывая об итогах пробных мобилизаций, Н. Н. Обручев писал, что положение России становится опасным, поскольку «ныне готовность армии к открытию военных действий измеряется не месяцами и даже не неделями, а днями и часами»[1264].

Военное ведомство потребовало сооружения новых магистралей длиной до 7 тыс. верст к имеющимся 15 тыс. и указало на необходимость сосредоточения железнодорожного транспорта в руках государства.

Опыт проведенных мобилизационных маневров был обобщен в «Положении о железнодорожных командах», формирование которых было признано необходимым не только в военное, но и в мирное время[1265].

С особым интересом Военное ведомство следило за ходом австро-прусской (1866 г.) и франко-прусской (1870–1871 гг.) войн. Для наблюдения за ходом этих войн был направлен один из самых способных русских генералов — М. И. Драгомиров. Он высоко оценил применение немецким штабом способов использования железных дорог для реализации стратегических планов Мольтке-старшего. Железные дороги, скорострельные ружья и стальная артиллерия обеспечили пруссакам победу под Садовой и под Мецем, указывал Драгомиров. В 1872 г. была сформирована комиссия генерала Непокойчицкого для обсуждения вопросов использования железных дорог России в военное время.

Комиссия рекомендовала создать специальное полевое управление воинскими сообщениями, подчиненное непосредственно главнокомандующему[1266].

Принятые меры не замедлили дать себя знать в ходе подготовки русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Для мобилизации и сосредоточения войск на юго-западном театре потребовалось в четыре раза меньше времени, чем во время Крымской войны. Улучшились также возможности снабжения фронта из глубины России.

О масштабах перевозок войск по железным дорогам в ходе войны свидетельствуют следующие данные.

В 1877 г. было перевезено 1 163 002 чел. и 540 орудий, стоимость перевозок составила 1 849 193 руб.; в 1878 r. — 2 427 842 чел. и 1 144 орудий, затрачено 11 843 679 руб.; в 1879 г. — 1 447 735 чел. и 663 орудий, затрачено 5 907 163 руб.; в 1880 г. — 1 786 065 чел. и 2 503 орудия, затрачено 2 154 515 руб.[1267]. Однако в ходе войны встретилось также немало трудностей. Возникла необходимость создания специального органа, обеспечивающего управление военными сообщениями действующей армии. Создание такого органа было необходимо, поскольку существующая железнодорожная сеть была расчленена между полусотней акционерных обществ и не представляла единого целого. Эти общества устанавливали свои порядки и не проявляли желания подчиняться Военному ведомству. Создалась межведомственная неразбериха, вредно отразившаяся на ходе войны. В 1877 г. было создано такое управление, а также издано «Временное положение об управлении военными сообщениями действующей армии и войсками, в тылу находящиеся»[1268], определяющее его права и обязанности.

Серьезные затруднения вызвало различие между русской (широкой) и румынской (узкой) колеей. На станции Унгени, куда прибывали из России эшелоны с войсками и грузами, образовывались пробки в 2–3 тыс. вагонов. Вследствие скопления вагонов образовались заторы и на других узлах Одесской железной дороги[1269]. Планы переброски войск и грузов срывались.

Вот тут и пригодился опыт военно-рабочих батальонов, участвовавших в строительстве Петербургско-Варшавской, Одесской и других дорог. Их силами в 1877 и в начале 1878 г. были построены ширококолейные дороги, почти параллельно с узкоколейными, связавшие Бендеры и Галац; Фратешти и Зимницу, что дало возможность использовать при строительстве дороги две линии для подвоза войск и грузов. Возникло немало затруднений в получении от румынского правительства необходимых материалов. Русское командование заключило с румынским специальное соглашение. Как это ни удивительно, но командование армий вступило в договорные отношения не только с румынским правительством, но даже с обществом турецких дорог и оплачивало ему валютой «за совершенные перевозки наших войск и грузов». Для этой цели было ассигновано 1 500 тыс. руб.[1270]

В конце войны был поставлен вопрос о соединении Одесской, Киевско-Брянской и Брестско-Граевской дорог. Комитет министров одобрил проект работ. Милютин с ним также согласился, но потребовал включения военного представителя в правление общества, как это имело место и в других случаях[1271].

Прошедшая война заставила серьезно задуматься над вопросом централизации в руках государства железнодорожного транспорта с вытекающими отсюда последствиями. Опыт использования дорог в ходе войны обобщила «Комиссия для исследования железнодорожного дела в России» (под председательством Э. Т. Баранова). Комиссия была создана еще в 1876 г. и занималась рассмотрением записок, представляемых ей от заинтересованных ведомств, в том числе и от Военного министерства. Война на время прервала деятельность комиссии. По окончании войны эта комиссия обследовала всю сеть железных дорог и пришла к выводу, что последняя не обеспечивает военные нужды страны. «В военном отношении от железных дорог требуется того рода служба, при которой они сразу в сравнительно незначительный промежуток времени могли бы переводить большое количество войск и грузов к известным пунктам и в этом отношении мы значительно отстаем от наших западных соседей, армии которых собираются и мобилизуются несравненно быстрее»[1272].

Комиссию занимала проблема бесперегрузочного сообщения, опыт которого был накоплен в 1869 г., когда ряд дорог центра был связан договорными обязательствами о передаче подвижного состава. В ходе русско-турецкой войны подтвердилась необходимость дальнейшего распространения этого опыта. В 1889 г. порядок бесперегрузочного сообщения был распространен на все дороги страны.

В последующее двадцатилетие XIX в. государство полностью взяло на себя строительство новых железных дорог и начало выкупать выданные до этого концессии. Эти меры диктовались как экономическими, так и военными причинами. Процесс этот протекал не только в России, но и в других странах. Ф. Энгельс отмечал, что «государство как официальный представитель капиталистического общества вынуждено взять на себя руководство указанными средствами производства и сообщения. Эта необходимость превращения в государственную собственность наступает прежде всего для крупных средств сообщения: почты, телеграфа и железных дорог»[1273].

Военное ведомство оказало давление на правительство для ускорения выкупа железных дорог у частных компаний. Оно использовало в этих целях и прессу. На страницах «Инженерного журнала» выступил генерал Г. А. Леер со специальной статьей «Стратегическое значение железных дорог», в которой аргументировал необходимость полной централизации управления железными дорогами как в целях организации тыла, так и в целях обеспечения войск и их движения[1274].

Выкуп был произведен в три этапа. С 1881 по 1885 г. было выкуплено четыре железные дороги (1 324 версты). Комитет министров указывал при этом, что «выкуп железных дорог следует допускать с крайней осторожностью и преимущественно в случаях, когда подобная мера представляется совершенно неизбежною»[1275]. Приступая к выкупной операции, правительство встретилось со значительными трудностями, обусловленными различными условиями концессий. С целью уравнения условий был разработан и утвержден в 1888 г. общий устав русских железных дорог. В период с 1887 по 1892 г. было выкуплено еще 10 дорог (5,5 тыс. верст). Хотя устав 1888 г. облегчил условия перехода железных дорог в государственные руки, тем не менее частные общества создавали немало препятствий.

Наконец, на третьем этапе с 1893 по 1900 г. было выкуплено еще 14 тыс. верст пути. Выкуп продолжался и в ХХ в. К 1911 г. правительство затратило на выкуп 3 617 млн. руб., из них на оплату подвижного состава 264 987 тыс. руб. Было приобретено 4 351 паровоз, 6 584 пассажирских и 94 635 товарных вагонов[1276]. И хотя эта сумма увеличила государственный долг страны, тем не менее выкупная операция оправдала себя как с экономической, так и, в особенности, с военной точки зрения[1277]. Осуществляя выкуп дорог, правительство не оставляло также нового строительства, которое с этого времени все более носило военно-стратегический характер. Сразу же после окончания русско-турецкой войны 1877–1878 гг. главный штаб поставил вопрос о необходимости строительства новых стратегических линий. Военный министр П. С. Ванновский докладывал царю в 1882 г.: «Если наше положение на западе становится из года в год все опаснее, то главная и основная тому причина кроется в тех быстрых успехах, которые делает германской-австрийская сеть железных дорог сравнительно с нашими. С помощью железных дорог противники обеспечили самые решительные преимущества в мобилизации и сосредоточении войск и могут почти с математическим расчетом заставить нас или покинуть передовые наши позиции, или драться далеко не равными силами»[1278].

Военное министерство требовало усиления строительства дорог прежде всего на западном направлении. Особенно ратовало оно за строительство рокадных путей, обеспечивавших переброску войск с северо-западного театра на юго-западный и обратно.

Александр III утвердил в 1882 г. план строительства стратегической сети, Комитет министров определил вводить в строй с 1882 по 1885 г. ежегодно по 1 тыс. верст пути, а в дальнейшем по потребности[1279]. Однако эти нормы не были выдержаны. С 1882 по 1902 г. на западном направлении было сооружено силами железнодорожных батальонов только 2 тыс. верст пути. Главная задача была выполнена лишь в общих чертах: обеспечен подвоз войск к висленскому рубежу, к четырехугольнику крепостей, и переброска войск для развертывания сил на дополнительных рубежах.

Не удовлетворенное ходом строительства командование Варшавским округом потребовало специального совещания по железным дорогам для решения вопросов дополнительного строительства и эксплуатации сети дорог и разработки условий подготовки дорог для мобилизации и обеспечения войск[1280].

Более активным было строительство стратегических линий на Кавказе и в Туркестане. В начале 80-х годов было завершено строительство Закавказской дороги. Вслед за ней была сооружена Закаспийская линия длиной в 1 350 верст. В 90-е годы она была продолжена до Ташкента и далее до Андижана и Кушки. Эта дорога имела важное экономическое значение для всей Средней Азии. Она связала центр с этим районом и способствовала бурному его развитию[1281]. В то же время дорога способствовала укреплению обороны Средней Азии.

Одновременно было приступлено к подготовке сооружения линии, связывающей Оренбург с Ташкентом. Вопрос этот дебатировался еще в 70-е годы, в конце века линия была спроектирована, к сооружению же приступили лишь в начале ХХ в.[1282]

На конец XIX в. приходится строительство крупнейшей в мире сибирской магистрали[1283]. Решение о сооружении головного участка этой дороги (Самара — Златоуст) было принято уже в 1885 г. К 1888 г. этот участок вошел в строй. Со следующего года начались изыскания по дальнейшему строительству на трех участках (Средне-Сибирском, Забайкальском и Южно-Уссурийском). В 1890 г. в связи с активизацией Англии на Дальнем Востоке было созвано Особое совещание, на котором было решено ускорить сооружение транссибирской магистрали, ведя его с двух сторон (от Урала и от Владивостока)[1284]. Правительство приняло строительство этой стратегической дороги на казенный счет. Для руководства строительством в 1893 г. был учрежден комитет, председателем которого стал цесаревич. Фактически же руководил всем министр финансов С. Ю. Витте. Обосновывая необходимость сооружения этой дороги, он писал царю, что сибирская магистраль не только «обеспечит русскому военному флоту все необходимое и даст ему твердую точку опоры в наших восточных портах», но и обеспечит «поворот в направлении сообщений между Европою и азиатским Востоком».

Строительство сибирской линии шло необычайно быстро, сооружение Уссурийской дороги закончлось к 1897 г. (Владивосток — Графская). К этому же времени были построены Средне-Сибирская и Западно-Сибирская дороги (Челябинск — Обь). Забайкальская дорога вошла в строй в 1900 г. Пока строилась Круго-Байкальская дорога, через Байкал была налажена паромная переправа, вошедшая в строй в 1895 г. Наконец, в 1896 г. был сооружен также головной участок от Екатеринбурга до Челябинска. По первоначальному проекту предполагалось продолжить Забайкальскую дорогу от Сретенска до Хабаровска, вдоль левого берега Амура, но после заключения в 1896 г. договора с Китаем решено было соорудить магистраль через Маньчжурию. Китайско-Восточная дорога сооружалась с 1898 по 1904 г.[1285]

Таким образом, величайшая магистраль в 5 288 верст была построена за 10 лет — с 1895 по 1904 г. Стоимость ее составила 1 млрд. руб., но качество дороги было низким. Главным недостатком ее была одна колея, пропускная способность дороги не превышала 8-10 пар поездов в сутки (при скорости движения в 25–30 верст в час). Для ускорения движения до 40 верст в час министр Хилков предполагал произвести замену 18-фунтовых рельсов рельсами тяжелого типа, на что требовались дополнительные ассигнования в сумме 50 млн. руб. (на рельсы — 36 млн., на балласт 4 млн. и на замену деревянных мостов металлическими — 10 млн.)[1286]. При всем этом дорога имела громадное значение. Во-первых, она как бы снова открыла для России Сибирь, а, во-вторых, обеспечила оборону Дальнего Востока.

Наконец, нужно указать также на третью дорогу, имевшую стратегическое значение, — Пермь — Котлас. Она связала Сибирь с севером России.

С 1878 по 1900 г. в стране было построено более 30 тыс. верст железнодорожной сети. Особенно интенсивным было строительство за последнее пятилетие XIX в. За эти годы было сооружено 13 641 верста дорог (в 1895 г. — 1 711, в 1896 г. — 2 272, в 1897 г. — 2 276, в 1898 г. — 2 803 и в 1899 г. — 4 579). На 1 января 1900 г. в России было 52 432 версты железных дорог, из них в Европейской России — 41 555, в Финляндии — 2 508, и в Сибири, Средней Азии и на Дальнем Востоке — 8 369 верст (включая 2 414 верст дорог в Маньчжурии)[1287].

Строительство дорог требовало крупных вложений как ежегодгых, так и чрезвычайных. Расходы на строительство железных дорог в 1878–1906 гг. представлены в данных табл. 106 и 106а (в тыс. руб.)

Таблица 106[1288]

Год Сумма 1878 66 811,0 1879 35 711,0 1880 44 061,0 1881 23 244,7 1882 23 210,9 1883 27 655,4 1884 34 656,6 1885 49 652,5 1886 60 365,7 1887 41 382,9 1888 33 557,3 1889 31 951,2 1890 107 042,2 1891 35 412,9 1892 92 587,6 1893 54 873,0 1894 69 583,9

Таблица 106а

Год Сумма по чрезвычайному бюджету по ежегодному бюджету 1895 101 407,5 12 500,0 1896 132 357,3 21 192,4 1897 130 670,7 25 799,8 1898 139 273,8 40 685,3 1899 162 876,5 43 767,5 1900 216 937,9 45 939,8 1901 160 392,9 83 993,8

Для громадной страны созданная сеть была совершенно недостаточной. Это сказывалось на мобилизации войск, их сосредоточении к театру войны и маневрировании. Русские железные дороги не обеспечивали более быструю мобилизацию, чем это делалось в соседних странах. Более половины призывных участков располагались вдали от железных дорог. Призываемые должны были идти к призывным участкам по 50-100 и даже 200 верст, на что уходило до 12–15 дней.

Поскольку войска располагались главным образом в западных и юго-западных округах, нужно было доставлять призываемых к местам формирования частей, на что уходило не менее трех-четырех недель.

Не менее сложной задачей было сосредоточение войск к возможным театрам войны. Таких театров во второй половине XIX в. было три: северо-западный, западный и юго-западный, где наиболее вероятными противниками считались Германия, Австро-Венгрия и Турция. Южное, юго-восточное и восточное направления хотя и принимались во внимание, но в транспортном отношении из-за недостатка средств обеспечивались слабо.

Для прикрытия северо-западного направления Россия располагала 7 линиями железных дорог.

Западное направление обеспечивалось 12 линиями, из которых в случае войны с Германией могло быть использовано 3 двухколейные и 4 одноколейные дороги, а в случае войны с Австро-Венгрией 1 двухколейная и 3 одноколейных дороги. Сверх того, к этому театру подходило 8 вспомогательных линий.

Юго-западное направление обеспечивалось только 3 дорогами. Южное (Черноморское) имело также 3 дороги. К Кавказскому театру вела 1 дорога (до Владикавказа). Закавказская линия еще не была связана с общей сетью. К Среднеазиатскому театру также вела лишь 1 линия (от Красноводска до Ташкента), пока не связанная с общей сетью. Наконец, дальневосточный театр был обеспечен 1 линией и то в самом конце века. Пропускная способность русских железных дорог была неравномерной. Варшаво-Венская и Лодзинская дороги пропускали 18 пар, из них для воинских перевозок до 4 пар поездов, Либаво-Ромненская — соответственно 19–24 и 3–6 пар, Николаевская — от 10 до 24 пар и от 4 до 8 пар, привисленские — от 10 да 57 и от 2 до 8 пар, юго-западные от 9 до 62 пар и от 3 до 10 пар воинских поездов[1289]. Из этих данных следует, что Военное ведомство располагало слабыми возможностями для быстрого сосредоточения войск почти на всех театрах, кроме западного. Столь же трудной задачей было обеспечение взаимодействия театров. Рокадных дорог было очень мало, и они сооружались главным образом на западном передовом театре (на территории Царства Польского). К 1895 г. страну пересекало четыре пути с юга-востока на северо-запад: Саратов — Петербург, Царицын — Рига, Таганрог — Либава, Одесса — Млава. Перпендикулярно к ним шли линии Петербург — Варшава, Нижний Новгород — Москва — Варшава, Самара — Брест, Саратов — Киев — Здолбунов. Этих путей было явно мало для переброски крупных масс войск с одного театра войны на другой. В 1897 г. было принято мобилизационное расписание № 17, в 1898 г. проведена проба сбора войск, которая показала весьма большое отставание России в сроках мобилизации. Слабость России в транспортном отношении бросается в глаза при сравнении с другими державами Европы. Сравнительные данные о сети железных дорог (в верстах) приведены в табл. 107.

Военное министерство стремилось устранить «узкие места». Начиная в 1883 г. и в последующее время было проведено несколько совещаний, посвященных пробным мобилизациям железных дорог на случай войны. На этих совещаниях было решено согласовать мобилизационные планы с мероприятиями по приведению в военную готовность железных дорог, разработать планы перевозок, поставить вопрос о судовой (речной) повинности[1290]. Не дожидаясь войны, Военное министерство назначило на 45 узловых станций специальных офицеров, ведающих вопросами военных перевозок[1291].

Таблица 107[1292]

Страна 1870 г. 1878 г. 1887 г. 1896/97 г. Россия 11 243 21 840 28 517 33 738 Германия 17 951 31 636 39 785 43 369 Австро-Венгрия 9 762 18 270 24 270 27 400 Франция 17 602 23 793 34 208 34 630 Великобритания 24 370 27 898 31 521 32 852

Особое внимание было обращено на отработку способов постройки полевых дорог. Отдельные учения проводились с 1885 по 1900 г. в Варшавском, Виленском и других военных округах на специальных маневрах. Задача учений состояла в отработке личным составом железнодорожных батальонов скоростных способов постройки дорог.

Маневры убедили министерство в необходимости создания штатных полевых железных дорог в 100–250 верст, однако лишь в 1901 г. было принято решение о создании нескольких железнодорожных парков на 120 верст пути каждый[1293].

Одновременно приступили также и к строительству так называемых крепостных железных дорог с узкой колеей и специальным подвижным составом. Сначала в крепостях были сооружены стационарные дороги, но затем по мере развития укрепленных районов стали создаваться и переносные дороги по типу полевых. Значение этих дорог было очень велико. Крупный военный инженер К. Величко указывал, что крепостные железные дороги должны обеспечивать маневрирование войск и средств обороны внутри крепости. Они устанавливают связь боевой позиции с центром крепости и питают позиции силами и средствами борьбы. Поэтому весьма важно было отработать специальный тип крепостной дороги[1294]. При выборе типов колеи и подвижного состава были использованы как зарубежные (Дольберга), так и русские системы (генерал-майора Тахтарова). После ряда испытаний приняли систему Тахтарова.

С 1891 по 1899 г. в крепостях была сооружена 121 верста узкоколейных дорог. Распределение сети по крепостям было таково: Варшава — 35 верст, Брест-Литовск — 22, Ивангород — 12, Новогеоргиевск — 26, Ковно — 16, Одесса — 10 верст. Сверх того, около 30 верст дорог было в приморских крепостях (Кронштадт и др.). К 1900 г. была исчислена потребность в сооружении еще 215 верст переносных дороге[1295].

Строительство дорог осложнялось нехваткой подвижного состава, численность которого едва покрывала потребность. Чем больше развивалась сеть железных дорог, тем сложнее были задачи, возникавшие перед русской промышленностью. Нужно было организовать собственное рельсопрокатное, вагоностроительное и паровозостроительное производство, которого в России в первой половине XIX в. не существовало. С начала возникновения железных дорог и до 1869 г. Россия закупала рельсы у частных фирм Бельгии, Франции, Германии и Англии. «Все наши железные пути построены исключительно из иностранных материалов и изделий, привезенных в широком размере беспошлинно», — указывалось в обзоре правительственных мероприятий по развитию в России металлической промышленности. Только на закупку рельсов было затрачено 150 млн. руб.[1296] Кроме огромных затрат, создавалась зависимость от иностранных рынков, которая остро почувствовалась во время Крымской и русско-турецкой войн. Это обстоятельство и вынудило русское правительство принять меры по производству рельсов и подвижного состава в своей стране. Уже в 1867 г. было решено приступить к выпуску рельсов на русских заводах, но дело продвигалось слабо. В 1875 г. была создана специальная комиссия Г. П. Небольсина, рассматривавшая вопрос обеспечения железных дорог рельсами и подвижным составом русского производства. Комиссия представила в Комитет министров доклад, в котором указывалось, что русские дороги были построены на иностранные капиталы, но «нельзя допустить мысли, чтобы они (железные дороги. — Л. Б.) и ремонтировались постоянно (зарубежными. — Л. Б.) рельсами и подвижным составом. Тогда [бы] мы вдвойне зависели от иностранных капиталов»[1297].

В связи с этим в 1876 г. было вынесено решение прекратить вывоз рельсов и подвижного состава из-за границы и ввести поощрительные премии для русских заводов. Производство рельсов было сосредоточено на Путиловском заводе, заводе Мальцева, Коломенском, Нижне-Тагильском, Катав-Ивановском, Брянском и др. К 1880 г. русские заводы обеспечивали 70 % потребности в рельсах, 75 % — в паровозах и 93 % — в вагонах.

В конце XIX в. рельсопрокатное производство было сосредоточено на 10 крупных заводах центра, юга и Урала. Они дали в 1890 г. 10 564 тыс. пудов рельсов, в 1891 г. — 10 443 тыс., в 1892 г. — 12 044 тыс. в 1893 г. — 14 487 тыс. и в 1896 г. — 23 100 тыс., в 1899 — 28 400 тыс. пудов[1298]. Но этого едва хватало для постройки одноколейных дорог.

Продолжая поддерживать крупный капитал и содействуя укреплению его позиций, правительство создало в 1900 г. «Особый комитет по распределению заказов на рельсы, скрепления и подвижной состав для железных дорог», призванный регулировать распределение правительственных заказов. Эта мера привела к объединению основных предприятий, производящих рельсы и оборудование, в синдикат «Продамет» (1903 г.)[1299], который и стал определять цены. Так, за товарный паровоз правительство платило 32 тыс. руб., за товарный вагон — до 1150 руб., за пассажирский — от 3520 руб. (IV класса) до 18 тыс. руб. (I класса), а за рельсы — по 1 руб. 23 коп. за пуд.

С организацией своего производства были установлены с 1879 г. обязательные для всех железных дорог стандарты рельсов (от 22 до 18 фунтов веса на погонный метр) и определена единая ширина колеи (5 футов). После введения в 1875 г. стальных рельсов стандарты были изменены. Были установлены рельсы в 18 1/3, 20 и 21 2/3 фунта веса на 1 погонный фут при наибольшем расстоянии шпал 32 дюйма и наибольшем напряжении 9,5 кг на 1 кв. мм. К 1900 г. в России было путей со стальными рельсами 53 086 верст, с железными — 3 122 и со смешанной системой — 294 версты — всего 56 492 версты[1300].

Были приняты меры по организации паровозо— и вагоностроения. Незадолго до Крымской войны для этой цели был переоборудован переданный ведомству путей сообщения Александровский завод. Первое время он выпускал паровозы по иностранным чертежам. С 1844 по 1850 г. завод дал 179 паровозов, 223 пассажирских и 2 572 товарных вагона. После реконструкции 1858–1859 гг. завод приступил к серийному выпуску паровозов. За 10 лет на этом заводе было изготовлено 157 паровозов. Недостающее число ввозили из Бельгии и Франции[1301].

В начале 70-х годов была разработана русская конструкция паровозов системы военного инженера Н. П. Перовского. С 1875 по 1895 г. было создано еще несколько типов двух— и четырехосных пассажирских и товарных паровозов, не уступавших по качеству зарубежным. Производство вагонов было сосредоточено на 6 заводах (Петербургских, Ковровских и Московских мастерских, Коломенском заводе и на частных заводах Вильямса и Бреше в Москве).

Эти заводы не успевали обеспечивать потребности железных дорог. Вследствие этого в течение 80-х годов приходилось отпускать на закупку подвижного состава за границей значительные средства.

Затраты (в тыс. руб.) на приобретение подвижного состава представлены в табл. 108. С начала 90-х годов русские заводы уже были способны удовлетворять внутренние потребности, тем не менее ввоз паровозов продолжался до конца XIX в.[1302]

Таблица 108[1303]

Год На паровозы На вагоны 1882 774,7 673,1 1883 262,4 415,5 1884 2 614,6 342,7 1885 2 869,0 1 446,2 1886 2 298,1 220,6 1887 1 309,1 329,1 1888 671,7 307,8 1889 1 892,8 929,6

К 1899–1900 гг. подвижной состав русских железных дорог включал 10 574 паровоза, 9 711 пассажирских вагонов, 234 879 товарных вагонов и платформ. Подъемность пассажирских вагонов составляла 284 892 чел.; товарных — 90 605 077 пудов грузов[1304].

Несмотря на принятые в последней четверти XIX в. меры, состояние подвижного парка было не блестящим. Об этом убедительно свидетельствуют данные о состоянии железных дорог в европейских странах на 1897 г., приведенные в табл. 109.

Таблица 109[1305]

Страна Железные дороги, в верстах Паровозы Вагоны одноколейные двухколейные Россия (Европейская) 26 822 6 916 8 321 191 141 Германия 28 132 15 237 16 350 388 479 Франция 20 636 13 994 10 111 258 416 Англия 15 369 17 483 18 956 633 771

Из 8 321 паровоза собственно пассажирских было всего 1 437, остальные 6 884 товарные; из 191 141 вагонов 8 121 был пассажирский, 135 707 товарных, 26 913 платформ, из них 7 789 угольных и 12 611 цистерн.

За 1898–1900 гг. подвижной парк продолжал расти, но он не удовлетворял быстро растущие потребности.

Рост подвижного парка в конце XIX в. показан в табл. 110.

Таблица 110[1306]

Год Паровозы Вагоны пассажирские товарные пассажирские товарные и платформы 1898 1 595 7 362 8 508 192 045 1899 1 691 7 985 9 164 214 123 1900 1 858 8 716 9 721 234 879

В связи с тем, что заводы были загружены заказами на новые паровозы и вагоны, возникла острая проблема ремонта подвижного состава. В связи с этим министр путей сообщения утвердил план постройки усовершенствованных железнодорожных мастерских (полузаводского типа). На их устройство с 1895 по 1900 г. было затрачено 10 млн. руб.

Ближайший сосед России Германия располагала подвижным составом, в два раза превышающим русский. Нужны были огромные усилия, чтобы догнать передовые капиталистические страны в транспортном отношении и предотвратить опасность поражения в случае войны. Но это, как показал опыт войны 1904–1905 гг. и 1914–1918 гг., не было сделано в должной мере.

Шоссейные дороги и паровой транспорт во второй половине XIX в.

С введением в эксплуатацию железных дорог военные грунтовые дороги не потеряли своего значения. Не имея возможности поставить под контроль всю железнодорожную сеть, Военное ведомство добивалось усовершенствования существующих и сооружения новых шоссейных дорог, главным образом с твердым покрытием. В 1873 г. министерство разработало план строительства шоссе на западном театре и представило его в Комитет министров. Однако сначала из-за недостатка средств, а затем вследствие начавшейся войны с Турцией план не был реализован. Лишь в 1884 г. на Особом совещании признали необходимым строительство стратегических шоссе длиной в 2 655 верст. Первая очередь составила шоссе в 325 верст, строительство которого было возложено на Министерство путей сообщения. К 1888 г. было введено в строй всего 40 верст шоссированных дорог и приступлено к строительству еще 160 верст. По решению Комитета министров дальнейшее строительство было передано Военному ведомству, более энергично осуществившему выполнение плана. К 1894 г. была сооружена 721 верста дорог первой и второй очереди и начато строительство 614 верст шоссе третьей и четвертой очереди. Стоимость введенных в эксплуатацию дорог выразилась в сумме 19 720 тыс. руб.[1307]

К 1900 г. было построено 1 584 версты дорог, в стадии завершения находилось 447 верст и проводились изыскания на 406 верстах[1308].

В результате усилий Военного министерства к 1902 были сооружены стратегические шоссе: Петербург — Псков — Варшава с ответвлениями на Ригу и Мариамполь; Москва — Брест — Варшава с ответвлениями на Калиш и Познань; Киев — Житомир — Брест; Псков — Киев.

Первые три линии лишь дополняли железнодорожную сеть, поскольку они шли почти параллельно. Лучше всего шоссированными дорогами был обеспечен западный театр. В Царстве Польском на 100 кв. км приходилось 3,75 км шоссе, в Прибалтике — 1,04, на северо-западном театре — 0,74, на юго-западном — 0,49, в Крыму — 1,89, на Кавказе — 0,39 км.

Насколько слабой была русская сеть шоссе, видно из сравнения с западными соседями. Если Европейская Россия имела на 100 кв. км 0,55 км шоссе, то Австро-Венгрия располагала 33,7 км, Германия — 48,6, а Франция — 104,9 км[1309].

Автотранспорт как средство воинских перевозок в это время не применялся. Правда, накануне русско-турецкой 1877–1878 гг. войны в Усть-Ижорском лагере были проведены испытания паровых локомобилей, после чего 12 машин были использованы во время войны. Они перевезли около 9 300 т тяжелых грузов[1310]. Но на этом дело остановилось до конца XIX в., хотя недостатка в предложениях изобретателей Военное министерство не имело[1311]. Лишь в 1899 г. решено было приобрести несколько «самовозов» с паровым и бензиновым двигателем[1312]. Проводились также опыты по использованию «самокатов» (велосипедов). В 1887 г. была даже учреждена при Лейб-гвардии стрелковом полку временная военно-почтовая самокатная команда (6 офицеров и 90 солдат) «для облегчения сношений при службе войск в поле»[1313].

Водный транспорт (внутренний) во второй половине XIX в.

Железные дороги и шоссе являлись главными артериями движения войск. При их строительстве учитывалась обеспеченность будущих театров войны. Но, как показал опыт русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и маневров последних 20 лет XIX в., основные магистрали с большим трудом справлялись с переброской войск и грузов. Значительная же часть дорог не могла быть превращена в военные магистрали. Все это вынуждало Военное ведомство использовать внутренние водные пути и реки, озера и каналы.

В Европейской России было 862 реки, 39 озер и 38 каналов. Хотя общая длина рек и составляла 123 259 верст, однако годными к судоходству и сплавам грузов были только 85 026 км (судоходных — 39 426 верст, сплавных — 45 600 верст). Длина каналов составляла 811 верст, длина озерных путей — 799 верст[1314].

Переброска войск и грузов проводилась главным образом по Западной Двине, Днепру, Дону, Волге и системе путей, связывающих центр с северо-западным театром.

Во время Крымской и русско-турецкой войн войска перебрасывались на кавказский театр по Волге и Каспийскому морю.

Связь (телеграф, телефон) во второй половине ХIХ в.

Проблема связи была столь же важной, как и транспортная. И если в первой половине XIX в. продолжали использовать фельдъегерскую связь между центром и действующим войском, то уже к середине века такая форма становится анахронизмом. Появление же дальнобойного нарезного оружия в корне изменило способы борьбы и непосредственно на театре войны. Зрительные сигналы не могли восприниматься на больших расстояниях. Мало эффективной стала система передачи через адъютантов. В систему связи вторгаются технические средства. Строительство телеграфа пошло более энергичными темпами после Крымской войны.

Развитие телеграфной сети с 1857 по 1894 г. представлено данными табл. 111.

Таблица 111[1315]

Год (на 1 января) Протяженность телеграфных проводов, в тыс. верст Число аппаратов 1857 10,1 79 1866 68,8 338 1887 258,7 3 678 1894 302,0 4 447

Кроме стационарных линий, создавались и передвижные. К началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Россия имела 8 военно-телеграфных парков на 100 верст оборудования каждый. В русско-турецкую войну 3-й телеграфный парк поставил и снял 338 верст линий, 5-й — 500 верст, 4-й — 784 версты, 6-й — 800 верст. Применение телеграфа сыграло крупную роль в сражении при Шейнове и во время блокады Плевны[1316].

Но были и серьезные просчеты. Командование смотрело на телеграфные парки как на обоз, а не как на средство управления. Генерал Гурко вел атаку Шипкинского перевала и не получил подкрепления только потому, что 3-й парк спокойно стоял в это время без дела в Тырнове. Не был использован телеграф и во время всех атак. Штаб не имел сведений о том, где находятся телеграфные станции. Между станциями не существовало общей связи. Турецкие линии разрушались и не использовались. Но в общем телеграф сыграл положительную роль в ходе войны и это способствовало дальнейшему развитию телеграфных парков. В 1883 г. вошло в жизнь новое «Положение», по которому существовавшие 8 парков были преобразованы в 16 (65-верстовые)[1317]. На Киевских и Варшавских маневрах 1890 г. были отработаны способы применения телеграфной связи в полевых условиях и увеличена подвижность обозов парков[1318].

К концу века число телеграфных парков увеличилось до 19 (в центральной России 17, на 975 верст, и на Кавказе 2, на 130 верст). Для обеспечения парков личным составом солдаты, предназначенные для службы связи, прикомандировывались к станциям государственного телеграфа[1319].

Одновременно телеграфная и телефонная связь обеспечивала крепости. В 1885 г. было решено обеспечить все крепости телеграфными станциями. К 1890 г. крепости имели довольно значительную сеть телеграфную и телефонную (табл. 112).

Таблица 112[1320]

Средства связи Варшава Новогеоргиевск Брест-Литовск Ивангород Ковно Осовец Всего Постоянные и временные телеграфы 13 8 8 6 13 7 55 Постоянные и временные телефоны 35 18 18 15 35 19 140 Гелиографы 10 8 8 5 10 6 47 Провода телеграфные, версты 166,8 42,9 42,0 22,6 105,8 42,9 423 Провода телефонно-воздушные, версты 100 40 40 20 100 25 325

На маневрах инженерных войск 1891 г. (в Новогеоргиевске) выявилась недостаточная обеспеченность связью между крепостями. Поэтому решено было проложить кабели между Брестом и Варшавой (290 верст), а затем и другими крепостями. Для этой цели было заказано 690 верст кабеля[1321].

Вопрос об использовании телефона как средства связи возник накануне и в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Первый опыт телефонной передачи на 60 верст был проведен в Варшавском округе (между Варшавой и Сперновицами) и Петербургском (в Выборге). Опыты дали положительный результат. Для их проведения использовалась существующая телеграфная сеть. В то же время опыты убедили в необходимости создания самостоятельной проводной связи. В итоге испытаний было создано 3 полевых телефонных станции[1322].

В 1890 г. состоялось решение о создании во всех окружных штабах специальных станций и об обеспечении ими 14 крепостей с запасом проводов в 350 верст (700 катушек) и 280 телефонов для полевых условий[1323].

По решению Военного совета в 1896 г. этот запас был увеличен до 1 860 верст. После испытаний 1900 г. (в Свеаборге и Новогеоргиевске) решено было связать телефонной сетью не только крепости, но и артиллерию[1324].

Для обучения личного состава основам телеграфного и телефонного дела в 1885 г. было составлено особое руководство[1325].

Воздушная связь во второй половине XIX в.

Одним из средств управления (связи) являлись аэростаты и авиация. В XIX в. делались первые шаги в их создании и использовании.

В 1865 г. генерал Ф. Л. Гейден представил военному министру Д. А. Милютину доклад о важности применения аэростатов для рекогносцировок[1326]. В связи с этим в 1866 г. была сформирована комиссия под председательством Э. И. Тотлебена, которая рассмотрела ряд предложений (Я. И. Краевского, И. И. Третейского, А. Н. Лодыгина, Л. И. Иванина и др.) по созданию воздушных шаров[1327].

Первый воздушный шар был построен и испытан под руководством полковника Лобко в июле 1870 г. (команда 3 чел.). С шара было передано 10 телеграмм. В период с 1871 по 1874 г. было сооружено еще 5 шаров и проведен ряд опытов, в итоге которых комиссия «доложила, что воздушные шары не могут быть отнесены к полезным военным средствам, но представляют возможность обширного их применения при крепостной войне»[1328].

Это решение и было причиной того, что имеющиеся шесть воздушных шаров не были использованы в ходе русско-турецкой войны, а сама комиссия прекратила свое существование еще до войны. Тем не менее Тотлебен продолжал интересоваться проблемой воздухоплавания.

Накануне русско-турецкой войны в Военное министерство поступило предложение капитана I ранга А. Ф. Можайского о рассмотрении его модели самолета[1329]. Сформированная комиссия нашла, что «г. Можайский в основание своего проекта принял положения, признаваемые за наиболее верные и способные повести к благоприятным конечным результатам»[1330]. Тотлебен ходатайствовал об ассигновании 3 тыс. руб. на проведение опытов. Вслед за этим комиссия под председательством Г. Е. Паукера вновь вернулась к проекту Можайского и дала ему отрицательный отзыв. Просьба Можайского об ассигновании 5 тыс. руб. на приобретение материалов и сборку опытных моделей «по высочайшему повелению» была отклонена[1331]. Изобретатель, однако, продолжал работы на личные средства. Проект летательной машины рассмотрела особая комиссия Русского технического общества под председательством М. Рыкачева. Комиссия сочла желательным, чтобы отдел (воздухоплавания) оказал содействие А. Ф. Можайскому о сооружении самолета и проведении опытов[1332].

Вновь к вопросу о создании специальной комиссии по применению воздухоплавания к военному делу вернулись в 1884 г.

Управляющий делами Военно-ученого комитета генерал-майор П. Л. Лобко представил начальнику штаба Н. Н. Обручеву справку-доклад о деятельности первой комиссии[1333]. По докладу военного министра Военный совет принял решение создать комиссию по воздухоплаванию, голубиной почте и сторожевым вышкам[1334].

Спустя год была сформирована кадровая команда, на которую было возложено проведение опытов по применению воздушных шаров в военных целях. В 1885 г. состоялся полет воздушного шара из Петербурга в Новгород (экипаж — поручик Кованько и подполковник Трофимов). Новые маневры 1886 г. в Красном Селе и в Бресте дали основание для преобразования команды в кадровый воздухоплавательный парк, отдел которого был сформирован в 1888 г. при Варшавской крепости[1335]. Центральный парк проводил также маневры в 1887 и 1889 гг. в Красном Селе и в Ижорском лагере. В 1890 г. были проведены опыты по фотографированию Петербурга с высоты в 1½-2 версты. Опыт дал вполне удовлетворительные результаты. После маневров было решено иметь в крепостях 33 шара (в Варшаве, Новгороде, Бресте, Ковно и Осовце), а сверх этого количества — 32 шара «для свободного полета»[1336].

Кроме сухопутных частей, испытания проводились также и на флоте. Во время учения воздушные шары привязывались к кораблям, обеспечивая наблюдения на 75–80 верст[1337].

Электротехнический комитет получил ряд важных предложений по созданию летательных машин. В частности, поступило предложение о создании реактивного летательного прибора от Н. И. Кибальчича, о летательном аппарате с машущими крыльями — от Г. Бертянского, о создании дирижабля «Россия» — от Костовича. Интерес представляет предложение В. Котова и А. Буша построить самолет-аэроплан. Все они были отклонены либо «как не имеющие практического значения», либо «как фантастичные».

Такая же судьба постигла летательный аппарат Быкова, предложившего сочетать воздушный винт с велосипедом; И. Катаева, считавшего возможным построить самолет с машущими крыльями; Глембовского, предложившего снаряд для управления воздушным шаром; Зуттина, Стокича и Шварца[1338].

Не получило одобрения и предложение К. Э. Циолковского о строительстве металлического аэростата (дирижабля) на 200 чел., поскольку «соображения автора не заслуживают внимания»[1339].

Отклонены были также проекты Я. А. Власенко, Данилевского и др. Командир воздухоплавательного парка капитан Кованько считал, что аппарат Данилевского с крыльчатым пропеллером «имеет смысл лишь для увеселения публики», а комитет признал, что «ничего серьезного не представляет и для военного дела совершенно не пригоден»[1340].

Идеи воздухоплавания с большим трудом осваивались в области тактики. Лишь в 1882 г. были изданы две инструкции (типа устава) о полевой воздухоплавательной службе, а в 1892 г. напечатана специальная работа Н. А. Орлова, посвященная тактике воздушных шаров. Автор работы считал, что воздушные шары не оправдали возлагаемых на них надежд ни как средства поражения живой силы противника, ни как средства связи. «Бомбардирование с аэростатов — это такая затея, которая может показаться просто смешной тому, кто имеет понятие о войне», — писал Орлов[1341].

Изложенное выше позволяет сделать некоторые выводы: военная сторона транспортной проблемы состояла в необходимости широкого использования железнодорожного транспорта и средств связи в целях сосредоточения и переброски войск и средств их обеспечения на вероятные театры войны. Это требовало создания стратегической сети дорог и сосредоточения управления ею в руках государства.

Огромные размеры страны не всегда позволяли совмещать экономические и стратегические интересы при определении направлений строящихся линий. Это приводило к неравномерному развитию сети дорог. За последние 20 лет XIX в. только на привисленском театре было построено около 3 тыс. рельсовых путей, из которых 1 800 верст имели исключительно стратегическое значение[1342]. Такое же примерно положение было и на юго-западном направлении. Особенно отставало юго-восточное и восточное направление.

В 1897 г. было утверждено мобилизационное расписание № 17. Пробные сборы по этому расписанию показали необходимость резкого повышения постройки новых стратегических линий. В период с 1898 по 1902 г. наблюдается новый скачок в сооружении дорог. К началу 1903 г. в России стало 45 665 верст дорог, и таким образом прирост со времени введения расписания № 17 составил 23 %[1343].

Особенностью железнодорожной политики Военного ведомства явилось то, что Главный штаб интересовался железными дорогами односторонне. Он заботился о быстроте сосредоточения войск и возможности осуществления переброски войск с одного театра на другой (рокировок). Это объяснялось господством взгляда на войну как на скоротечное явление. Значительно меньше его интересовала экономическая сторона, хотя, казалось, новые формы военного хозяйства требовали более глубокого взгляда на роль железных дорог.

Социальная сторона этой проблемы состояла в том, что организатором производства средств транспорта выступило государство. Стимулируя эту отрасль промышленности, оно способствовало развитию капиталистической промышленности в стране.

К строительству железных дорог в России приступили, не имея отечественного производства рельсов и подвижного состава. За границу уплыли огромные суммы, пока не было налажено собственное рельсопрокатное и паровозостроительное производство. Недостаток государственных средств вынудил правительство привлечь частный капитал к строительству дорог. Однако эта практика не оправдала себя. Необходимо было, во-первых, обеспечить типизацию полотна и установить стандарты рельсов и подвижного состава и, во-вторых, добиться введения единого управления всей транспортной системой страны. Государство было вынуждено выплатить частным компаниям значительные выкупные суммы, что, несомненно, сдерживало процесс нового строительства. Отставание России в этом важном деле создавало угрозу поражения в случае войны с более развитыми западными соседями — Германией и Австро-Венгрией. Необходимость обороны границ определила стратегический характер железнодорожного строительства в последней четверти XIX в.

Хуже обстояло дело с организацией связи. Россия не имела собственного производства телеграфной и телефонной аппаратуры. Страна была вынуждена покупать ее за границей. Это обстоятельство отрицательно сказывалось на количестве линий и на темпах их сооружения. Изобретение беспроводной радиосвязи пока еще делало первые шаги и применялось только на флоте.

Впервые о возможности использования радиотехники в военном деле было сказано в докладе капитана Андреева «Телеграфирование без проводов», прочитанном в начале 90-х годов в Варшавском военном округе[1344].

Еще хуже обстояло дело с развитием воздухоплавания. Военное ведомство явно недооценивало роль аэростатов (воздушных шаров) и аэропланов в военном деле. Между тем конструкторская мысль в стране шагнула далеко вперед, и Россия могла уже в XIX в. организовать собственное самолетостроение.

IV ИНЖЕНЕРНАЯ (КРЕПОСТНАЯ) ОБОРОНА

На состояние инженерной или крепостной обороны влияли два фактора: политический и экономический. Россия обладала огромной территорией в Европе и Азии. На западе она соседствовала в это время с Швецией, Пруссией, Австро-Венгрией и Турцией, на юге — с Турцией и Ираном, на востоке — с Кореей и Японией. Значение всех пограничных территорий было различным в военном отношении. Наиболее уязвимыми с точки зрения обороны были западные и южные границы. К ним было приковано внимание Военного ведомства.

К середине XIX в. территория России еще более возросла. В ее состав вошли Финляндия, Польское королевство, Грузия, Армения, Азербайджан и русская Америка. Однако и в этот период главную роль в организации обороны играли западные и южные границы. К концу XIX в. завершился процесс формирования государственной территории. В ее состав вошла территория Средней Азии, закончился процесс вхождения Казахстана в состав России, возвращены были земли, отторгнутые Китаем в XVII в. на Дальнем Востоке. К концу века стало изменяться значение границ в обороне страны. Наиболее уязвимыми стали границы с Германией и Австро-Венгрией, что и нашло свое отражение в планах обороны страны.

В первой половине XIX в. военно-инженерная мысль достигла некоторых успехов в области долговременной фортификации. Русские инженеры начала XIX в. развивали идеи Суворова о придании инженерной обороне активного характера. Созданная Суворовым в конце XVII в. система инженерной обороны на юго-западе и северо-западе России вполне оправдывала свое назначение. В начале XIX в. перед Инженерным ведомством встали новые задачи в связи с изменившимися внешнеполитическими условиями.

Руководство и инспектирование инженерной обороны с момента образования Военного министерства было возложено на Инженерную экспедицию. Она должна была «в добром порядке содержать все крепости и укрепления»[1345]. Первой мерой экспедиции была разработка плана охраны берегов Балтики в связи с обострением отношений с Англией и Швецией.

Руководители Инженерного ведомства внесли существенную поправку в принятое в 1802 г. Морским ведомством решение о создании передовой базы парусного флота в Ревеле — («устроив его по образу Тулона»[1346]). Прошедшая война со Швецией изменила обстановку. Включение Финляндии в состав России позволило главную базу флота оставить в Кронштадте и создать передовые базы в Ревеле и Свеаборге.

Дальнейшие политические события заставили военное ведомство изучить состояние крепостей и инженерной подготовки западного театра. По штату 1809 г. в ведении Инженерной экспедиции состояло 62 крепости[1347]. Перед экспедицией встала весьма сложная задача подготовить к обороне 900-верстную западную границу.

Для приведения западной и toro-западной границ в оборонительное состояние в 1810–1812 гг. под руководством М. Б. Барклая-де-Толли работало Особое совещание, которое отказалось от использования старинных русских крепостей, совершенно не отвечавших требованиям времени (Новгород, Псков, Смоленск и др.). Избранная совещанием комиссия остановилась на необходимости укреплять на северо-западе: Фридрихсгам, Кюмень-гору, Ревель, Свеаборг и Кронштадт; на западе — Ригу, Динабург, Бобруйск и Борисов; на юго-западе — Киев, Овидиополь, Тирасполь, Фанагорию и Перекоп; на востоке — Троицк, Оренбург и Усть-Каменогорск. Одновременно было разработано «Положение для крепостей, на базисе военных действий расположенных»[1348].

Однако в распоряжении Инженерной экспедиции, преобразованной 15 марта 1812 г. в Инженерный департамент, было слишком мало времени, чтобы создать современную инженерную оборону[1349]. За два года были лишь усовершенствованы укрепления Риги, прикрывавшей правый фланг театра войны, и восстановлены старинные земляные укрепления Киева, прикрывавшие левый фланг театра. Центральная же часть границы, как и прежде, была полностью открыта. Старую Смоленскую крепость нельзя было принимать во внимание, как, впрочем, и наскоро возведенные девять земляных укреплений бастионного начертания Бобруйской крепости[1350]. Отсутствие сильных крепостей было одной из причин спешного сооружения укрепленного лагеря в Дриссе, предназначенного служить фланговой позицией, целью которой было привлечь на себя наступающую армию Наполеона. Этот лагерь был типичным выражением стратегических идей Ллойда и Бюлова. Его несоответствие условиям войны выявилось сразу же, как только в 1812 г. началась война с наполеоновской Францией.

Опыт Отечественной войны заставил обратить более серьезное внимание на инженерную оборону страны.

После заграничных походов в 1819 г. была проведена реформа инженерного корпуса и органов управления крепостями[1351].

Под руководством вновь сформированного в 1819 г. при Инженерном департаменте Инженерного комитета был разработан первый план обороны границы. В целях обеспечения наиболее важных театров началось строительство новых и реконструкция старых крепостей. Стоявший во главе Инженерного ведомства в. кн. Николай Павлович насаждал устаревшие взгляды на роль крепостей и мешал организации инженерной обороны страны. На северном театре оставили одну Новодвинскую крепость; северо-западный район был обеспечен такими крепостями, как Выборг, Свеаборг, Гангут, Свартгольм, Нарва, Ревель, Динамюнде, Петропавловская и Кронштадт. Особенно большое внимание было уделено Кронштадту. Западный театр обеспечивался тремя линиями крепостей. Первую линию составляли: Замостье, Ивангород, Варшавская (Александровская) цитадель, Новогеоргиевск; вторую линию: Брест-Литовск; третью линию: Киев, Динабург, Виленская цитадель, Бобруйск, наконец, на юго-западном театре укрепления Килии, Хотина, Херсона, Бендер, Тирасполя, Ольвиополя. Устаревший Измаил не включался в штат.

Для обороны черноморского побережья воздвигались крупные сооружения в Севастополе со стороны моря и отдельные оборонительные укрепленные пункты с суши. С 1814 по 1827 г. в Севастополе было сооружено 1 укрепление, 2 редута и 14 батарей с 474 орудиями, на что затрачено 456 тыс. руб.[1352]

На Кавказе действовали старые крепости: Моздок, Кизляр, Дербент, Баку, Тифлис, Ахалкалаки, Ахалцих и Эривань — и сооружено четыре новых: Александрополь, Шуша, Новые Закаталы и Ленкорань.

Оборона Оренбургского края и Западной Сибири состояла из четырех деревянных крепостей: Оренбурга, Орска, Омска, Устькаменогорска и более усовершенствованной крепости Святого Петра, а также двух оборонительных линий и ряда мелких укреплений. Восточная Сибирь не имела сколько-нибудь значительных крепостей[1353].

Все крепости подразделялись в это время на три класса. К первому классу относились: Кронштадт, Динабург, Бобруйск, Киев, Выборг, Свеаборг, Ревель, Бендеры, Херсон и Севастополь; ко второму классу — Хотин, Динамюнде, Фридрихсгам, Роченсальм, Новодвинск, Нарва, Килия, Тирасполь, Дербент, Кинбурн, Еникале, Дмитриевск, Баку; к третьему классу — Нейшлот, Свартгольм, Аренсбург, Пернов, Фанагория, Моздок, Усть-Лабинск, Оренбург, Св. Петра. Остальные 10 крепостей и 8 укреплений были вне классов.

На строительство и реконструкцию крепостей с 1803 по 1820 г. было израсходовано всего около 26 млн. руб. В период же с 1822 по 1825 г. — еще 25,7 млн. руб. В целях экономии было уменьшено число орудий с 10 132 до 7 798[1354].

В итоге проведенных мероприятий к 1826 г. в России было 45 крепостей и 8 укреплений; на северо-западной границе 14 крепостей, на западной — 6, на южной — 12, на юго-восточной — 8 и на восточной — 5[1355].

В начале 30-х годов в связи с опасностью нападения англо-французского флота на Балтику министерство предприняло проверку состояния крепостных сооружений. Проверяющая комиссия представила неутешительные выводы. Да и командующие крепостными округами докладывали о неудовлетворительном состоянии инженерной обороны[1356]. Получив от Инженерного ведомства плачевные данные о крепостях, Военное министерство, однако, не предприняло новых шагов и продолжало довольствоваться обычными ежегодными отчислениями по бюджету. За 25 лет на строительство и реконструкцию крепостей было ассигновано всего 40 046 тыс. руб., но истрачено больше — 56 380 400 руб.[1357] В целях экономии средств в 1834–1836 гг. было упразднено пять крепостей, ряд крепостей переведен из первого класса во второй (Выборг, Бендеры), из второго в третий (Нарва, Еникале, Астрахань, Динамюнде и др.)[1358].

Строительство новых крепостей во второй четверти XIX в. имело целью прикрытие отдельных отрезков границ. Нельзя сказать, что Военное министерство не занималось обороной границ. В период с 1830 по 1833 г. проводили специальные совещания, необходимость которых вызывалась польским восстанием 1830–1831 гг. и осложнением в связи с этим международных отношений (с Англией и Францией). Но эффективность этих совещаний была мала. Они скорее имели теоретическое значение, поскольку на этих совещаниях подошли к мысли о необходимости учета всей суммы военно-политических отношений при организации инженерной обороны[1359]. Особенно большое значение при этом получили выводы замечательного новатора в области фортификации военного инженера А. 3. Теляковского. Впервые в XIX в. четко и ясно было сказано о связи фортификации не только со стратегией, но и с тактикой. «Хотя фортификация есть наука самостоятельная, однако она тесно связана с двумя другими военными науками, стратегией и тактикой, — писал Теляковский. — Тактика и стратегия назначают места для действия войск, дело фортификации посредством укреплений приспособлять эти места к выгоднейшему действию войск»[1360].

Решительно порывая с догматизмом, Теляковский вкладывал в фортификацию идею активных действий. Он разрабатывал научные основы полевой и долговременной фортификации. В современной войне главное — активная борьба, а не пассивное отражение противника, поэтому при сооружении крепостей «нужна оценка всего влияния, какое оказывают крепости на действия войск». Вот почему справедливо писал Теляковский, что «необходимо принимать во внимание все отношения — тактические, стратегические и даже топографические»[1361].

Принято считать, что генерал Э. И. Тотлебен реализовал принципы Теляковского в обороне Севастополя, получившего в 40-е годы вполне современные оборонительные сооружения для защиты с моря, но абсолютно не защищенного с суши, где было лишь начато строительство отдельных сооружений. И это с формальной стороны так. Он объединил строящиеся долговременные укрепления с полевыми, применил контр-апроши как систему передовых укреплений, использовал систему контрминной борьбы и, наконец, создал мощную огневую систему обороны Севастополя. Все это, помноженное на героическое сопротивление гарнизона, обеспечило активную оборону Севастополя. Но Тотлебен как инженер не проник в суть идеи своего учителя. Наступательный способ обороны Тотлебен понимал только в инженерно-артиллерийском плане, а не как сочетание с полевыми действиями. Когда успех в соревновании артиллерийских средств перешел к противнику, видимо, целесообразным было оставить Севастополь и продолжать борьбу в полевых условиях, для чего у союзников недоставало ни сил, ни средств, а не продолжать оборону, превратившуюся в самоцель и стоившую русским более 100 тыс. чел. убитыми и ранеными. Продолжая оборону Севастополя, русское командование предопределило конечный успех противника, хотя в то же время эта оборона в конце концов повлияла на завершение войны.

Если идеи Теляковского нашли применение в ходе Крымской кампании, то на других театрах все оставалось по-прежнему. Лишь в Кронштадте были несколько усовершенствованы передовые укрепления. На строительство этой крепости в XVIII в. оказали влияние мысли Кегорна, творчески переработанные Петром I. Крепость имела сильную ограду и вынесенную вперед цепь фортов, взаимосвязанных системой огня. В комплекс кронштадтских укреплений входили также мощные батареи, защищавшие северный и южный проходы к Петербургу. Вход в Финский залив закрывали довольно слабые укрепления Бомарзунда.

Кронштадтская крепость по тем временам считалась наиболее мощной в Европе и держала на почтительном расстоянии от Петербурга флот союзников, который смог справиться лишь с Бомарзундом. Но она не могла устранить угрозу высадки англо-французского десанта на обширном побережье Прибалтики. На «Комитет о защите берегов Балтийского моря», учрежденный в 1853 г., была возложена задача принять необходимые меры по обороне не только северного и северо-западного театров, но и юго-западного[1362]. В 1854–1856 гг. были проведены довольно значительные работы, стоимость которых выражалась в 6,2 млн. руб. Особенно трудно было обеспечить приморские крепости артиллерией, отвечавшей требованиям времени. За отсутствием орудий крупных калибров была использована артиллерия даже нештатных калибров.

Комитет решил сосредоточить в этом районе для обороны 1-ю и 2-ю дивизии Балтийского флота, расположив корабли на рейде так, чтобы прикрыть подступы к крепости с юга. Северный фарватер прикрывался блокшивным отрядом в составе трех линейных кораблей, пяти фрегатов и одного корвета. Отряд канонерских лодок получил задачу защищать мелководные районы залива. Защита Свеаборга возлагалась на 3-ю дивизию. Ригу, Або и фарватер к Выборгу должен был защищать второй отряд канонерских лодок.

Крепости Привислинского края — Варшавская цитадель, Ивангород, Брест-Литовск и Новогеоргиевск — в 30-е годы также были приведены в боевое состояние. Но на их строительстве своеобразно сказалось польское восстание 1831 г. Учитывая отсутствие в польских частях артиллерии, крепости совершенствовали наскоро, лишь с целью удержания Польши в повиновении. Все эти крепости имели в основном лишь главную ограду. Внешних фортов у них не было. Смоленская крепость сохранялась, но ничего не делалось для ее модернизации. Однако на Западе довольно высоко оценивали состояние инженерной обороны русской границы. Основываясь на данных немецких специалистов, Энгельс писал: «Русские, в особенности после 1831 г., сделали то, что упустили сделать их предшественники. Модлин (Ново-Георгиевск), Варшава, Ивангород, Брест-Литовск образуют целую систему крепостей, которая, по сочетанию своих стратегических возможностей, является единственной в мире»[1363].

Крепости юго-западного театра не перестраивались. Лишь Киево-Печерская крепость подверглась реконструкции. Она была превращена в крепость-лагерь. Была сооружена сильная ограда с отдельными фортами, имеющими многоярусные батареи, обеспечивающие обстрел всей близлежащей местности и исключавшие огонь осадных орудий. На строительстве этой крепости сказалось влияние идей Монталамбера. На южной границе проводились усиленные работы в Севастополе, был построен ряд крепостей и укреплений на юго-восточной границе, 80 укреплений создано на Кавказе и 3 крепости и 1 укрепление в Закавказье[1364]. Ряд мер был предпринят по обеспечению восточной границы. Срочно были возведены укрепления: Иргиз, Тургай (1845 г.), Улутаевск (1846 г.), Сергиополь, Копыл (1847 г.), Казалинск (1853 г.), Перовское, Пишпек, Токмак и Верное (1854 г.). В задачу этих укреплений входило прикрытие так называемых внешних округов в Казахстане[1365].

Таким образом, к середине XIX в. налицо была довольно пестрая картина. Из 44 крепостей лишь 3 приморские и 2 сухопутные (Кронштадт, Свеаборг, Севастополь, Киев и Варшава) имели современные оборонительные сооружения, остальные продолжали оставаться «в худом состоянии».

Всего в это время в России было 44 штатные крепости. Они входили в 8 инженерных округов (Финляндский, Петербургский, Лифляндский, Западный, Киевский, Дунайский, Грузинский, Оренбургский и инженерное управление Сибирского корпуса). Как и в первой четверти XIX в., крепости были сосредоточены на западной, северо-западной и южной границах. Возросло число крепостей и на юго-западной границе.

Размещение крепостей в 1853 г. по границам видно из табл. 113.

Кроме этих крепостей, было еще 202 укрепления. Всего за 25 лет было построено 10 крепостей и 135 укреплений, перестроено 7 крепостей, исправлено 26 крепостей и 80 укреплений. Упразднено 16 крепостей и 340 укреплений.

Таблица 113[1366]

Оборонительные сооружения Границы Всего западная северо-западная южная юго-восточная восточная Крепости 12 11 6 10 3 42 Казематы жилые 2 736 931 396 93 – 4 156 нежилые 3 196 962 283 148 – 4 589 Каменные строения 462 500 622 435 127 2 146 Деревянные 1 051 804 71 42 299 2 267 Казармы, чел. 110 330 48 494 53 704 10 595 10 834 233 957 Боеприпасы, пуды 298 806 107 056 53 810 29 808 10 195 499 675 Провиант, четв. 363 750 165 370 163 760 111 632 61 040 865 552 Число орудий на верках 1 546 1 528 729 264 253 4 320

Неудачный исход Крымской войны нанес обороне юга России серьезный ущерб. Одним из условий Парижского мира было разоружение ряда крепостей юго-западного театра и всех крепостей черноморского побережья. Измаил, Килия, Хотин, Севастополь, Новороссийск и Сухум стали безоружными приморскими городами, неспособными к обороне. По существу юго-западная и южная границы оказались открытыми для вторжения. Еще никогда инженерная оборона юга России не находилась в столь тяжелом положении.

Комиссия Тотлебена, обследовавшая укрепления Риги, Динабурга, Ревеля и Свеаборга, представила соображения, из которых следовало, что и северной столице грозит серьезная опасность в случае нападения на нее со стороны моря. В связи с этим в 1857 г. был создан специальный комитет для выработки мер по обороне балтийского и черноморского побережий. Комитет должен был также пересмотреть штат крепостей и представить соображения по обороне Южной и Восточной Сибири[1367].

Результатом деятельности комитета был новый штат крепостей 1858 г. В целях экономии средств из 44 штатных крепостей было оставлено сначала 32 (1858 г.), а затем только 29 (1859 г.). На укрепление оставшихся крепостей и укрепление линий на Кавказе и в Сибири было ассигновано 21 258 216 руб.[1368]

На 1 января 1862 г. для обороны северных, северо-западных и юго-западных пределов страны было всего 9 сухопутных и 5 морских крепостей; Черное море прикрывало 4 небольших укрепленных пункта. Наконец, для обеспечения других театров (Кавказа и Сибири) использовались еще 18 небольших крепостей и ряд укреплений[1369]. Слабость инженерной обороны бросалась в глаза при сравнении с другими странами. В огромной России было к началу 60-х годов 29 крепостей и ряд укрепленных пунктов, а в небольшой Пруссии — 34 крепости, в Австрии — 74, во Франции — 143.

После Крымской войны все страны под влиянием опыта обороны Севастополя не только строили новые крепости, но и оснащали их новыми средствами борьбы. На Западе, определились два направления, на которые оказало влияние развитие дальнобойной нарезной артиллерии. Французская школа искала решения в создании мощных крепостей-лагерей с разветвленной системой фортов, занятых крупными силами войск (Мец, Седан, Париж). Немецкая школа выдвинула идею создания небольшого числа крепостей с гарнизонами, способными обеспечить тактические действия войск в поле. Система обороны как у тех, так и у других включала: передовую черту, пояс фортов, пояс между фортами и оградой, ограду.

Определяющее влияние на практику строительства крепостей в России оказал также опыт Севастопольской обороны и появление нарезной артиллерии.

Тотлебен, направлявший в 60-70-е годы XIX в. политику Инженерного ведомства, добивался организации во всех крепостях системы инженерной обороны по образцу севастопольской[1370].

«…Осада Севастополя, — писал он, — еще лишний раз оправдала справедливое мнение, которое никогда не переставали высказывать истинно военные люди, а именно, что для обеспечения важных стратегических пунктов необходимо еще в мирное время возводить вполне обеспеченные от штурмов долговременные укрепления, снабженные достаточным количеством безопасных от бомб помещений для гарнизона и огнестрельных припасов», а «двухлетнее безмолвное присутствие англо-французского флота в 1854–1855 гг. свидетельствовало об оборонительной силе кронштадтских верков»[1371].

Положения Тотлебена сводились к следующему: иметь меньше крепостей, но хорошо вооруженных; обеспечить крепости выдвинутыми вперед фортами и полевыми укреплениями, создав при этом единую систему огня; для отражения войск противника снабдить крепости не только специальной крепостной, но и полевой артиллерией.

Внимательно изучив состояние крепостей Франции и Германии, куда его пригласили для инспектирования, Тотлебен нашел, что в Европе 60-х годов не было ни одной морской крепости, равной по силе Кронштадту. При осмотре крепостей Франции он был поражен неудачным расположением и дурным расчетом сосредоточения артиллерийских средств и непрочностью построек Шербурга, Тулона и других французских крепостей[1372].

Вообще, почти все русские крепости, полагал Тотлебен, обладают двумя важными преимуществами над большинством европейских: они не имеют внутри себя жилых районов, более компактны и, следовательно, не имеют растянутой обороны. Кроме того, такие крепости, как Новогрудок, Ивангород, Брест-Литовск и Киев, «имеют больше казематированных помещений, чем любая крепость Европы». Созванный в 1862 г. комитет признал, что инженерная оборона не представляет надежного ограждения страны, потому что крепостей недостаточно, и что в ряде крепостей не завершено строительство укреплений, и, главное, — введение дальнобойной нарезной артиллерии привело к моральному старению фортификационных сооружений[1373].

Комитет разработал план модернизации крепостей и представил смету на 54 млн. руб. Этот план в значительной своей части не был реализован, чему помешало плохое состояние русских финансов и начавшееся в 1863 г. польское восстание. В течение 10 лет (с 1863 по 1873 г.) на эти цели было ассигновано всего 31½ млн. руб. Располагая мизерными средствами, Инженерное ведомство довольствовалось лишь поддержанием крепостных сооружений и обсуждало вопросы устройства крепостей на страницах «Инженерного журнала»[1374].

Но в ходе франко-прусской войны 1870–1871 гг. стало ясно, что французская идея использовать Рейн, усиленный крепостями-лагерями Мецем и Седаном, на флангах в качестве основной преграды на практике не оправдала себя. Рухнула также идея защиты Парижа мощной системой фортов, каждый из которых представлял самостоятельную крепость.

Итоги франко-прусской войны показали необходимость полного пересмотра всей системы инженерной обороны. Главной причиной этого было появление железных дорог и мощной артиллерии.

Во всех странах приступили к разработке новых форм инженерной обороны. Французские фортификаторы пришли к выводу, что форты нужно воздвигать дальше от ядра крепости, обеспечивая их взаимосвязь. Открытые же промежутки подлежали защите полевыми войсками, взаимодействующими с гарнизонами крепостей. Французские инженеры вернулись, таким образом, к системе укрепленных лагерей, но на новой основе. Они никак не могли привыкнуть к мысли, что при современной технике и новых средствах связи крепости стали терять значение пунктов, определявших стратегию сторон. «Сфера влияния крепостей» по-прежнему переоценивалась. В итоге вся восточная французская граница прикрывалась двумя «завесами» перед Парижем. Получила гражданство идея создания треугольников и четырехугольников крепостей.

Немецкие теоретики отказались от идеи обороны крепостей как средства сковывания противника. Они избрали так называемую «порубежную систему», при которой крепости стали опорными пунктами, прикрывавшими важнейшие пути сообщения (пересечения железных дорог) и обеспечивавшими свободное маневрирование полевым войскам.

Во всей Европе распространилось увлечение артиллерийскими средствами борьбы в ущерб действиям пехоты. Все это не замедлило сказаться и на взглядах русских на роль крепостей и на способах их атаки и обороны. В течение 1871–1872 гг. Инженерное ведомство предприняло несколько рекогносцировок существующих крепостей, на основании которых был сделан вывод о неудовлетворительности инженерной обороны[1375]. В связи с этим в 1873 г. было созвано Особое совещание по обороне границ Европейской России. На этом совещании было решено ускорить перестройку крепостей на новой основе, для чего ассигновали 66 млн. руб. Русские инженеры не копировали зарубежные формы, а старались находить свои решения. С обоснованием инженерной программы выступил Д. А. Милютин. Он указал, что в данное время главная опасность России грозит с Запада, поэтому необходимо укреплять северо-западные и западные границы. Поэтому главную роль станут играть Либава и Рига («средоточие сепаратистских стремлений немецких баронов»), а также Шавли, Ковно и Гродно, запирающие вход на северо-западный театр[1376]. В связи с возрастанием значения привислинского, или «передового», театра должны быть усиленны Ивангород, Новогрудок, Варшава и особенно Брест-Литовск.

Защита юго-западного театра требует прикрытия Днестра и Днепро-Бугского лимана, для чего необходимо построить укрепления у Дубно, Проскурова, Очакова и Ямполя[1377].

Подводя итоги своим соображениям, Милютин писал: «Россия… нуждается в сильных и самостоятельных пограничных крепостях, которые были бы в состоянии в самом начале войны оказать упорное сопротивление, лишить неприятеля, наступающего во внутрь страны, пользоваться нашими железными дорогами, и дали бы нам время для сосредоточения сильных действующих армий»[1378]. Однако при существующей системе финансирования намеченная программа может быть выполненной только через 30 лет, но тогда она теряет свой смысл и значение. И, конечно, Милютин имел все основания для такого вывода. С 1873 по 1876 г. на северо-западном театре был перестроен Кронштадт и модернизированы Выборг и Свеаборг, на южном — приступили к восстановлению Севастополя и соорудили небольшую крепость в Керчи, на западном театре несколько усилены Новогеоргиевск и Брест, но начавшаяся подготовка к войне с Турцией приостановила реконструкцию крепостей[1379].

К началу русско-турецкой войны 1877-878 гг. в России было 16 классных крепостей, из них 7 крепостей первого класса (Петербург, Кронштадт, Новогеоргиевск, Брест-Литовск, Киев, Керчь, Александрополь), 7 крепостей второго класса (Выборг, Свеаборг, Динабург, Бобруйск, Динамюнде, Варшава (Александровская цитадель), Ивангород), 1 крепость третьего класса — Бендеры, да еще 1 крепость, не причисленная к определенному классу. Кроме того, было 54 укрепления: в Кавказском округе — 18, Оренбургском — 7, Туркестанском — 26, Западно— и Восточно-Сибирском — 3.

В ходе русско-турецкой войны возникла опасность выступления Англии на стороне Турции. Учитывая эту возможность, Балтийский флот поставил линии заграждения на подступах к базам флота, и Инженерное ведомство приступило к усилению крепостных сооружений Свеаборга, Выборга и Гельсингфорса и развертыванию системы оптических телеграфов.

Успешное завершение войны с Турцией создало благоприятные условия для восстановления обороны черноморского побережья, нарушенной решением Парижского мира. Главное внимание было обращено на реконструкцию Севастополя. После войны с Турцией изменилась международная обстановка. Складывание Тройственного союза (1879–1882 гг.) показало, что главная опасность грозит России с запада, со стороны Германии и Австро-Венгрии. Угроза немецкого марша на восток заставила Военное ведомство принять меры по обороне западной границы. Генерал Н. Обручев разработал в 1879–1880 гг. мобилизационный план, в котором особое внимание было уделено организации инженерной обороны западной границы[1380].

В 1882 г. было созвано еще одно специальное совещание по преобразованию и перевооружению крепостей. Д. А. Милютин представил соображения как по строительству крепостей, так и по вооружению их дальнобойной артиллерией. План был утвержден 27 марта 1882 г.[1381]

Определяя задачи в области крепостного строительства, Военное ведомство утверждало, что предназначение крепостей — сопротивляться значительно сильнейшему неприятелю возможно продолжительное время с наименьшими силами. Оно может быть решено при наличии в крепостях непрерывной ограды, состоящей из ряда сомкнутых бастионов (фортов), соединенных длинными куртинами, приспособленными для дальнего и ближнего огня. Впереди ограды не менее чем на 4–5 верст должна располагаться оборонительная линия, состоящая из опорных пунктов — фортов. Форты должны быть расположены друг от друга на расстоянии, обеспеченном перекрестным огнем. Поскольку они принимают на себя главный удар противника, то они должны быть долговременного типа, что обеспечивает способность к самостоятельным действиям как по флангам, так и по тылу (в случае прорыва противника). Появление фугасных снарядов (бомбо-торпед) требует усиления всех типов укреплений путем применения бетонно-земляных укреплений.

Табель вооружения крепостей должна включать орудия по роду, калибру и назначению в разных частях и верхах крепости. Крепостная артиллерия подразделялась на вооружение первой линии обороны, частные резервы, главный резерв, вооружение главной ограды или второй линии обороны, и запасную артиллерию (в приморских крепостях артиллерийское вооружение подразделялось на вооружение приморской стороны и вооружение сухопутной стороны крепостей)[1382].

Общее руководство всеми работами по возведению новых и реконструкции имевшихся крепостей было возложено на Комиссию по оборонительным сооружениям, получившую права Военного Совета, исполнительным органом которой явилось Инженерное управление министерства[1383].

Приступив к реализации плана 1882 г., комиссия установила, что ее деятельность окажется неполной, если не будут приняты меры по береговой обороне. В 1884 г. была созвана «Комиссия по связи и совместным действиям сухопутных и морских сил в обороне государства» под председательством Н. Н. Обручева. В ее задачу входила стратегическая оценка оборонительных мероприятий, в том числе строительство сухопутных и приморских крепостей[1384].

Эта комиссия нашла, что в конкретных условиях главное внимание должно быть уделено укреплению западного театра не только по фронту, но и в глубину, поскольку «исход войны, несомненно, зависит от победы или поражения на западной границе»[1385].

Если следует ожидать нападения по всей западной границе от Балтийского до Черного моря, то, следовательно, на этой границе должны быть сосредоточены главные силы русской армии, которые смогут опереться на суше на хорошо продуманную систему сухопутных крепостей, в то время как флот обеспечил бы ее правый фланг, упирающийся в Рижский залив. Отсюда вытекала задача «поставить наш флот в такое положение, чтобы берега наши не оставались большую часть года беззащитными и чтобы, содействуя армии, он мог постоянно проявлять свою силу в общей обороне государства»[1386]. При существующем же положении, когда Россия не имеет на Балтике незамерзающего порта, «все усилия и жертвы для дальнейшего развития Балтийского флота будут бесполезны», поскольку он в течение 7 месяцев в году парализован[1387].

Комиссия разделила прибалтийский театр на пять районов: Петербургский, Финляндский, Ревельский, Рижско-Моозундский и Либаво-Виндавский — и потребовала усиления оборонительных мероприятий во всех этих районах в связи с обострением отношений с Англией в 1885 г. Военное министерство, кроме решения комиссии, получило также соображения по обороне берегов начальника морского штаба и отдельных членов комиссии.

Испытания бомб-торпед, проведенные в 1886–1887 гг., показали удивительные результаты. Равновесие между обороной и наступлением рухнуло под воздействием новых средств наступления. Военный министр Ванновский докладывал Александру III: «Нарушенное равновесие между атакой и обороной в пользу первой заставило повсюду перейти к расширению и перестроению крепостей». Он сообщил, что Франция ассигновала для этой цели 183 млн. франков, Италия — 34 млн. франков, а Германия — 35 млн. марок[1388].

Особенно большое беспокойство Военного министерства вызывала активная внешняя политика Германии. Она заставила вновь взвесить положение на западных границах. Исходя из сложившейся в Центральной Европе обстановки, Главный штаб (Н. Обручев) составил новый мобилизационный план, развивавший идею активной обороны на западной границе. В 1884–1887 гг. производилось инспектирование состояния инженерных сооружений Привислинского края. Проведенная проверка показала, что крепости первой и второй линий совершенно не отвечают современным требованиям. В связи с этим было принято решение создать на западном театре мощный плацдарм в районе Висла — Нарев, опирающийся на треугольник крепостей: Варшава — Новогеоргиевск — Зегрж; на северо-западном направлении для защиты Петербурга укрепить Ковно и Осовец; на южном направлении — Дубно.

Руководство строительством было возложено на Комиссию по сооружению крепостей. Комиссия внимательно изучила как русский, так и зарубежный опыт крепостной войны. Выводы западных теоретиков были противоречивы. Они искали решения в усилении средств обороны существующих крепостей, способных противостоять огню артиллерии. В связи с этим большое значение придавалось применению брони и бетона. Другие заявляли, что крепости как прикрытие границ окончили свое существование и должны быть преобразованы в цепь укреплений, наглухо запирающих границу.

Отражая эти идеи, военный министр Ванновский писал в 1891 г. царю: «Форты уже теряют свое значение преимущественной артиллерийской позиции и должны будут главным образом служить опорными пунктами для обеспечения отдельных оборонительных позиций»[1389].

Пока на Западе шли споры между отдельными инженерными школами о характере укреплений и способах их атаки и обороны, в России сложилась своя фортификационная школа, возглавляемая военным инженером К. И. Величко. Русская школа разработала систему бетонно-земляных укреплений (в отличие от бетонно-броневых за рубежом). Кроме того, она выдвинула идею создания укрепленных районов. Русская инженерная школа, указывал замечательный русский инженер Ц. А. Кюи, «отличается особенно гармоническим сочетанием живой силы с прикрывающими мертвыми массами; настойчивым отрицанием брони как прикрытия артиллерии, несмотря на ее раннее применение в Кронштадте; стремлением достичь безопасности артиллерии с помощью маскировки и передвижения орудий; стремлением к самому широкому развитию средств обороны на промежутках; превосходной разработкой сообщений для содействия подвижности обороны: энергической огневой защитой доступа к промежуткам из орудий, закрытых от неприятельского поражения, такой организациеи крепостных сооружений, которая бы содействовала развитию активной обороны»[1390]. Все эти положения нашли отражение в работах К. Величко[1391] и П. Клокачева[1392]. Плодом трудов Величко явился проект создания «Русского форта», или «Форта Величко», оказавший большое влияние на практику строительства крепостей в конце XIX — начале ХХ в. Его система сочетала средства ближней и дальней обороны[1393].

Опираясь на мнения специалистов, комиссия по строительству крепостей приступила к осуществлению программы 1882 г., дополненной решениями 1885 г. Комиссия, конечно, должна была учитывать также установки мобилизационного плана 1890 г. (так называемое расписание № 14), который исходил из посылки, что России придется одной вести оборонительную войну с Германией и Австро-Венгрией, военный потенциал которых сильно возрос.

Положение изменилось после заключения в 1892 г. конвенции с Францией. Теперь Россия могла рассчитывать на более благоприятные условия, и в мобилизационном расписании № 17 1897 г. вновь возродилась идея наступательной войны.

В планах 1882–1897 гг. сказывались многие недостатки обороны западной границы: недостаточное количество железных дорог вынуждало держать в мирное время количество войск в Привислинском крае, приближавшееся к штатам военного времени; положение передового (привислинского) театра заставляло эшелонировать войска в глубину и сосредоточивать крупные резервы, ибо только при этом условии было возможно оказать серьезные противодействия противнику, в то же время такое расположение войск облегчало возможность вести наступление на Вену и Берлин, что и определило мероприятия по организации инженерной обороны на всех театрах.

Состояние крепостей к концу XIX в. было таково. Главной' базой северо-западного театра оставался Кронштадт, представлявший в то время достаточно сильную морскую крепость с 660 орудиями. Для усиления Кронштадта были сооружены 3 форта и построены 2 форта на Финском и Ораниенбаумском берегах, а также модернизирована крепостная артиллерия. Из 660 были исключены 354 орудия устаревших образцов и заменены 169 новыми дальнобойными, которые изготовлены вновь или взяты из Выборга, где были разоружены все укрепления приморской стороны. На вооружение поступили 30 10-дм орудий, 54 6-дм, 45 57-мм скорострельных береговых, 24 11-дм мортир и 16 9-дм мортир. Установлены были усиленные боекомплекты для орудий первой линии обороны. Так, для пушек и мортир 10 и 11-дм калибра полагалось 200 снарядов, 9-дм пушек — 250, для 6-дм и 9-фн — 300, для 57-мм — 9 308. Для второй линии оставлен обычный боекомплект. Для 13½-11-дм орудий — 50, 9-дм — 80, 6-дм — 400[1394]. Кроме того, была установлена минная батарея для самодвижущихся мин Уайтхеда и взята на вооружение железнодорожная батарея из шести 6-дм орудий, действующая на 14-километровой крепостной железной дороге[1395]. В целях усиления береговой обороны в Финском заливе сооружено 10 минных станций и 2 форта (Белая лошадь и Красная Горка), обеспечивающих фланкирующий огонь подступов к Кронштадту[1396]. Решено было также несколько усилить укрепления Свеаборга и Ревеля, чтобы исключить возможность высадки десанта для атаки Петербурга с суши.

Серьезное внимание было обращено на укрепление Риги. «Первой задачей по обороне Риги, — делала заключение специальная комиссия, — должно быть поставлено приведение динамических укреплений, запирающих устье Зап. Двины, в боеспособное состояние». В этих целях нужно было соорудить три форта, одно укрепление и четыре батареи, создать укрепленную линию для обороны Риги со стороны суши, вынеся ее на 19–25 верст вперед[1397]. Это давало возможность содержать в Риге боевую эскадру в 40 единиц (3 броненосных батареи, 4 броненосные лодки, 4 монитора, 4 канонерские лодки, 26 миноносцев и судов такого же класса)[1398].

Громадное значение придавалось созданию на Балтийском театре крупной незамерзающей базы. В результате проведенной рекогносцировки и обмена мнениями Морского и Сухопутного ведомств было решено создать базу в Либаве, рассчитанную на 12 броненосцев, 20 крейсеров и 40 миноносцев. Преимущество Либавы состояло в том, что к этому времени она стала головной станцией обширной сети железных дорог первостепенного значения при развертывании войск на западном театре[1399]. Сооружение этого порта было осуществлено с 1890 по 1893 г. Он был назван «Порт Александра III».

К западному театру было обращено главное внимание. Его крепостные сооружения подверглись радикальной перестройке. Комиссия пришла к выводу, что Привислинский край должен иметь современную инженерную оборону, в которую входили бы: система приграничных укреплений, укрепления на линии Вепрж — Средняя Висла — Нарев; центральный укрепленный район (Варшава — Новогеоргиевск — Ивангород) и фланговые крепости Ковно и Осовец, защищающие петербургское направление, а также Зегрж, Брест-Литовск и Дубно; прикрывающие центральное и южное направления[1400]. Варшава стала большой маневренной крепостью с периметром окружности до 48 верст. Ее ядро — Александровская цитадель защищалась двумя линиями фортов (в первой — 9, во второй — 5), кроме того, тремя редутами и двумя батареями.

Ивангород получил восемь долговременных фортов и бетонированные казематированные сооружения в ограде. В крепости был устроен речной порт, заготовлены мосты на плавучих опорах из железных цилиндров и приобретен ледокол. Зегрж имел два форта с бетонно-казематированным сооружением, соединенным рвом и валом. Все три крепости были связаны между собой шоссированными и железными дорогами. Кроме того, между крепостями установлена телеграфная и телефонная (кабельная) связь[1401].

В Брест-Литовске все земляные сооружения были перестроены в мощные долговременные, устроены каменные эскарпы (или контр-эскарпы), капониры и каменные казармы. Сама крепость была обнесена девятью фортами и шестью передовыми укреплениями[1402]. Новая крепость Осовец получила обширное центральное укрепление сильной профили и три крупных форта. Все эти сооружения составили сильный плацдарм. Через р. Бобр был построен мост[1403]. Вновь построенная крепость Ковно имела девять долговременных фортов и сильную центральную ограду[1404]. Наконец, строилась укрепленная позиция на линии: р. Нарев — Ломжа, Остроленка — Рожаны и Пултуск; а на р. Неман — Гродно и Олита.

Особое внимание было обращено на Гродно, «в котором связана оборона Царства Польского с собственно обороной империи». Комиссия по связи и совместным действиям сухопутных и морских сил считала, что потеря Гродно в первые дни войны может породить «весьма серьезные замешательства в мобилизации и сосредоточении наших войск». В связи с этим были укреплены высоты, командующие левым берегом р. Неман (три укрепления), и созданы на правом берегу еще четыре опорных пункта. На модернизацию и сооружение новых укреплений было затрачено 53 579 тыс. руб.[1405]

Юго-западный театр был подготовлен хуже в инженерном отношении, чем центральный. Военный совет не считал его опасным в военном отношении, и потому были предприняты лишь меры по укреплению Дубно, Ровно и Луцка, где начались предварительные работы, получившие развитие главным образом в ХХ в. На Киевскую крепость возлагалась задача обеспечения тыла.

Крупные вложения были сделаны в строительство Керченской крепости и реконструкцию Севастополя для обеспечения черноморского театра. В Севастополе временные батареи были превращены в постоянные бетонированные; сооружено шоссе вдоль береговых батарей и построена крепостная железная дорога. Комплекс Керчь — Еникале был сооружен для заграждения доступа кораблям противника в Азовское море.

Важное значение в 90-е годы приобрела организация крепостной обороны Приморья, Уссурийского края и арендованного у Китая Квантунского полуострова.

С 1861 по 1890 г. для обороны Приморья не делалось почти ничего. Наблюдение за побережьем вели два батальона пехоты и одна сотня казаков, обеспеченные двумя батареями,

Но как только Владивосток стал стоянкой флота и началось строительство портовых сооружений, так занялись береговой обороной района Приморья. С 1890 г. во Владивостоке стали сооружать крепость и завезли 189 орудий (по табелю 1893 г.). Живая сила была доведена до 2 стрелковых бригад, 2 стрелковых батальонов, 1 саперной роты, 200 уссурийских и 100 забайкальских казаков. Кроме того, сформированы 2 артиллерийские роты, рота минеров и телеграфная рота. По табелю 1896 г. на вооружение Владивостока было назначено уже 203 орудия[1406].

Комиссия решила соорудить форт на Русском острове, усилить имеющиеся батареи, создать позицию вдоль побережья Уссурийского залива, на полуострове Муравьев Амурский, со стороны сухого пути построить три форта. Большая часть сооружений была закончена к 1901 г. К этому же времени на вооружении крепости было 208 орудий, на береговом вооружении — 169 орудий и на сухопутном вооружении — 344 орудия и 76 пулеметов[1407].

Для обеспечения устья Амура к началу 1902 г. было сделано мало. Строительство Порт-Артура началось в 1898 г., туда были направлены 148 береговых и 100 сухопутных орудий[1408]. Комиссия по вооружению крепостей рекомендовала в 1900 г. табель крепости на 399 орудий и 48 пулеметов вместо имевшихся в это время 424 орудий. «На уменьшение этого числа орудий в нормальной табели Порт-Артура согласия своего дать не могу», — писал генерал-лейтенант Демяненков[1409]. Он требовал не только усилить артиллерийское вооружение самой крепости, но соорудить ряд укрепленных позиций, способных защитить крепость с суши. Табель была утверждена, но даже при таком количестве орудий на 1 версту приходилось только шесть-восемь орудий. Командование крепости считало возможным ограничиться имеющимся вооружением.

В Средней Азии были сооружены укрепления: Гассан-Кули, Каракол, Ашхабад, Мерв, Балк, Фергана. Наконец, на Кавказе имелась совершенно устаревшая крепость Карс и Михайловская (у Батума).

К концу XIX в. инженерная оборона страны была далека от тех планов, которые намечало Военное министерство. В удовлетворительном состоянии были лишь северо-западный и западный театры. Главное внимание было обращено на создание обороны, эшелонированной в глубину театра. Центром ее был треугольник крепостей, к которому тяготели сильные фланговые позиции, опиравшиеся на крепости. При решении вопроса о характере сооружения и их дислокации стали исходить из необходимости взаимодействия армии и флота.

Юго-западный и черноморский театры хотя и уступали западному, тем не менее система крепостей, сухопутных, морских и береговых укреплений обеспечивала опору войскам и флоту.

Значительно слабее был кавказский театр, почти не обладавший современными крепостями.

В 1900 г. Россия имела 19 штатных крепостей: Петербург, Кронштадт, Свеаборг, Выборг, Усть-Двинск, Либава, Ковно, Осовец, Варшава, Новогеоргиевск, Ивангород, Брест-Литовск, Зегрж, Очаков, Севастополь, Керчь, Карс, Михайловская, Владивосток, 3 крепости-склада: Киев, Двинск, Дубно. В ведении Инженерного департамента были 2 крепости, но без самостоятельного штата: Александропольская крепость-склад и Порт-Артур. Кроме крепостей было 24 укрепления: в Кавказском военном округе — 9, в Туркестанском — 14 и Приамурском — 1. Все крепости имели 33 741 здание, из них 18 021 каменное и 15 530 деревянных[1410]. На вооружении сухопутных крепостей полагалось иметь по штатам 1899 г. 6 964 орудия, недоставало по табелям 1 040 орудий штатных калибров. В приморских крепостях полагалось иметь 2 914 орудий, недоставало — 847[1411].

Особенно резко стали проявляться в конце века недостатки береговой обороны. Строительство мощных судов с артиллерией дальнего действия большой разрушительной силы вновь привлекло внимание к состоянию береговых укреплений. Для разработки мер по усилению этой обороны опять была образована Комиссия под председательством в. кн. Михаила Николаевича старшего, которая представила в 1899 г. свои соображения Особому совещанию. Центральное место при обсуждении занял вопрос о роли и месте флота в обороне страны. На совещании сочли необходимым иметь достаточно сильную систему береговых укреплений, обеспечить приморские крепости плавучими средствами, приобрести суда, предназначаемые для обороны крепостей за счет Военного ведомства, выбор же типов судов определить Морскому ведомству[1412].

На этом совещании выявились значительные расхождения во взглядах на взаимодействие армии и флота и в определении командных функций. Главное противоречие состояло в том, что крепости находились в ведении сухопутных сил, а суда в ведении Морского ведомства. Развитие техники требовало объединения сил и средств в одних руках, а этого не понимали руководители двух военных ведомств.

Таким образом, во второй половине XIX в. мы наблюдаем, с одной стороны, дальнейшее развитие национальной русской инженерной школы, разрабатывающей передовые идеи в области долговременной фортификации, с другой стороны, несоответствие материальных затрат по реализации этих идей. Инженерное ведомство за последние 20 лет XIX в. израсходовало на строительство и содержание крепостей 355 млн. руб., что составляло в среднем 17,7 млн. руб. в год[1413]. Сумма явно недостаточная для решения задач инженерной обороны.

Требованиям времени отвечала лишь система крепостей западного театра. Она представляла стройное целое. В ней с достаточной полнотой был решен вопрос соответствия инженерной обороны силам армии. Этого нельзя сказать о других театрах, которые, по существу, были открыты для вторжения противника. Огромным изъяном крепостной обороны было недостаточное вооружение крепостей современными артиллерийскими системами. В конце века оказалось, что в большей части крепостей на вооружении состояли дальнобойные крепостные пушки образца 1877 г. Гаубиц и мортир недоставало. Не лучше обстояло дело и с орудиями ближнего боя. Военное ведомство вооружало крепости системами, снимаемыми с вооружения полевой армией. Вторым крупным недостатком русских крепостей этого времени являлось наличие большого числа фортов старой кладки и медленное обеспечение крепостей современными техническими средствами транспорта и связи.

V ОРГАНИЗАЦИЯ И УСТРОЙСТВО ТЫЛА

Обеспечение армии продуктами питания и вещевым довольствием в первой половине XIX в.

Каждый способ ведения войны, обусловленный средствами борьбы, а также характером транспорта и связи, рождает особую организацию и устройство тыла и свою систему снабжения армии и флота всеми видами довольствия. В конечном же счете все это вместе взятое зависит от господствующего способа производства.

Первая половина XIX в. в России — время ломки феодального строя и оформления в его недрах новых капиталистических отношений. Это проявлялось во всех отраслях народного хозяйства — промышленности, сельском хозяйстве, на транспорте.

Рост товарности сельского хозяйства привел к утверждению капиталистических способов заготовки и обеспечения армии и флота продовольствием и фуражом. Земледелие всегда во всех странах отставало в своем развитии от промышленности. В России же этот процесс осложнялся наличием дворянской монополии на землю. Тем не менее капитал постепенно завоевывал позиции и в этой области хозяйства, вытесняя архаические формы обеспечения вооруженных сил продовольствием.

Посевные площади в России в первой половине XIX в. составляли от 38 до 45 млн. десятин. Средний сбор зерна в начале века — 155 млн. четв., в 1825 г. — до 165 млн., в середине века — около 210 млн. четв. На удовлетворение внутренних нужд сельскохозяйственного населения шло от 120 до 130 млн. четв. хлеба. Товарный хлеб составлял от 30 до 50 млн. четв. Из них армия и флот поглощали до 3 млн. четв. (7-10 % всего товарного хлеба). Урожайность ржи составляла сам-3 — 3,5, урожайность пшеницы — сам-4 — 5[1414].

На организацию и устройство тыла и снабжение армии и флота огромное влияние оказали почти непрерывные войны первого десятилетия Х1Х в. Поскольку они велись главным образом на чужой территории, то в основе обеспечения армии лежали денежные закупки, а не натуральные поставки. Это обстоятельство сыграло важную роль в становлении буржуазной системы обеспечения вооруженных сил, развивающейся на основе товарно-денежных отношений в стране. На практике же русским войскам часто приходилось стоять перед большими испытаниями в связи с неупорядоченностью тыла. Особенно большие неприятности испытали русские войска в ходе первой войны с наполеоновской Францией в 1805 г. По заключенному с Австрией договору русские войска после перехода через границу должны были снабжаться продовольствием, снаряжением и боеприпасами за счет австрийского правительства. На подступах к границе в войсках был лишь десятидневный носимый и возимый подвижной запас продовольствия, и необходимый боезапас, вещевого же имущества войска не имели[1415]. Устанавливая зависимость снабжения русских войск от своей системы снабжения, австрийское правительство вынуждало их действовать в соответствии с собственными планами войны. На первом этапе войны австрийское правительство выполняло взятые на себя обязательства. Но уже после Ульмской катастрофы оно перестало снабжать русские войска продовольствием и вещевым довольствием. Прибывший к Браунау корпус Кутузова первый испытал на себе все неудобства сложившейся ситуации. Русские войска остро нуждались в обуви и особенно в продовольствии. Русское правительство срочно ассигновало 100 тыс. червонцев на экстраординарные расходы[1416]. Но как это ни странно, Кутузов встретил со стороны союзных австрийских властей противодействие самозаготовкам. Войска стали голодать. Учитывая сложившееся положение, командующие других русских армий (Ф. Ф. Буксгевден и др.) должны были увеличить подвижные армейские обозы. Подвижным боезапасом русская армия в этой войне не располагала. Войска должны были иметь усиленный боекомплект, возимый в войсковом обозе. Госпитальное обеспечение взяло на себя австрийское правительство. И эту часть обязательства оно выполняло неудовлетворительно.

В не лучшем положении оказалась русская армия в Восточной Пруссии. Русское командование вело переговоры с прусским правительством об обеспечении русских войск по переходе через границу за счет ресурсов прусских магазинов. Однако разгром пруссаков при Иене и Ауэрштедте, а затем последующая оккупация французами большей части Германии сорвали все расчеты русского командования. Недостаточно обоснованными оказались также расчеты на заготовку продовольствия в районе развертывания русских войск. Армия оказалась в значительном удалении от сети магазинов, расположенных вдоль русской западной границы на территории Белоруссии и Литвы, и испытывала огромные затруднения в получении продовольствия[1417].

Как и в предыдущей кампании, русские войска имели при себе ограниченный запас патронов и снарядов, который во время непрерывных боев быстро иссякал, а на его пополнение нужно было время. Госпитальная часть была организована плохо. Ближайшие госпитали находились лишь на территории России, в удалении на 100–200 верст от театра военных действий. Сетью военных дорог армия не была обеспечена.

B русско-шведской войне 1808–1809 гг. Отдельный корпус снабжали путем подвоза из прилегающих к финляндскому театру баз и центрального петербургского склада, а флот — со своих баз в Петербурге, Кронштадте, Ревеле и Риге. Подвоз осуществлял подвижной магазин (на 500 повозок). Реквизиция и фуражирование у местного населения воспрещались.

Лишь в войне с Турцией 1806–1812 гг. тыл получил более продуманную организацию. На прилегающей к театру войны территории были организованы базисные и передовые склады. В ходе войны те и другие склады перемещались к территории Дунайских княжеств по мере продвижения русских войск. Неурядицы со снабжением начались после перехода войск через Днестр. Попытки использования местных средств продовольствия путем реквизиции не привели к успеху. В течение всей войны действовала система переброски продовольствия и вещевого довольствия армейским и местным гужевым транспортом. Вещевое довольствие при этом поступало из центральных губерний. Боеприпасы также доставлялись гужевым и водным транспортом из баз, расположенных в глубине территории России. Отсутствие единый принципов устройства тыла и организации его управления создавало громадные затруднения в осуществлении стратегических и оперативно-тактических задач. Эти недостатки были учтены при разработке соответствующих разделов, относящихся к организации, устройству и способам управления делами обеспечения войск, в «Учреждении для управления большой действующей армией», подготовленном накануне Отечественной войны 1812 г.

Впервые в истории русской армии получили разрешение многие важные вопросы снабжения, Главнокомандующему армией предоставлялась полная самостоятельность в организации системы снабжения армии. Войска были освобождены от мелочной опеки органов Военного министерства, на которые возлагалась задача централизованного снабжения действующей армии вооружением, боеприпасами и другими видами материального обеспечения.

Функция управления тылом была возложена на штаб армии. Штаб планировал снабжение войск всеми необходимыми средствами для ведения военных действий, организовывал и размещал тыловые учреждения, устраивал военные сообщения (коммуникации). При этом вся система снабжения была подчинена обеспечению генерального сражения, являвшегося, по мнению авторов «Учреждения», кульминационным пунктом войны[1418].

В соответствии с этим принципом планировалось снабжение войск продовольствием, вещевым довольствием, оружием и боеприпасами. Расчеты делались на сравнительно короткое время, на отдельные кампании. На 27 базах накануне Отечественной войны было собрано 353 652 четв. муки, 33 271 четв. крупы и 468 690 четв. овса. Это была шестимесячная потребность 1-й, 2-й и 3-й западных армий. Но поскольку большая часть запасов была размещена в приграничных базах, то в случае отхода в глубь страны войска могли остаться без продовольствия. Поэтому было решено создать ряд новых баз второй и третьей линии, где было сосредоточено 261 054 четв. муки, 24 928 четв. крупы и 326 032 четв. овса[1419].

В ходе войны 1812 г. были пополнены тыловые базы, снабжавшие все русские армии. Корпус Витгенштейна и другие части, расположенные на правом фланге театра войны, имели 320 945 четв. муки, 244 111 пудов сухарей, 28 200 четв. крупы и 252 500 четв. овса. Войска армии Чичагова располагали 146 тыс. четв. муки, 75 тыс. четв. крупы и 266 тыс. четв. овса. Главная же армия Имела запас в 145 тыс. четв. муки, 43 тыс. четв. крупы и 164 четв. овса[1420].

Хотя в ходе войны запас продовольствия непрерывно пополнялся из тыловых баз, однако войска испытывали большие затруднения с доставкой продовольствия. Транспорты отставали от наступающих войск.

Не менее сложной оказалась задача по обеспечению продовольствием ополчения, для чего потребовалось дополнительно подготовить сверх имеющихся на базах еще 500 тыс. четв. муки, 47 тыс. четв. крупы и 568 тыс. четв. овса.

Готовясь к переходу через границу в кампанию 1813 г., Кутузов сосредоточил продовольствие, исходя из трехмесячной потребности войск. В дальнейшем войска снабжались путем закупки продовольствия за границей за наличный расчет. Переброска продовольствия из России до 1815 г. почти не производилась. Лишь в 1815 г. было отправлено сухопутным и морским транспортом 321 577 четв. муки, 25 196 четв. крупы и 392 141 четв. овса[1421].

Таким образом, во время войн формы и методы снабжения неоднократно перестраивались. Опыт войн начала ХIХ в. показал, что нельзя было строить стратегические планы исходя из идеи, что судьба войны будет решена в одном генеральном сражении. При переходе к массовым армиям и освоении новой тактики колонн и рассыпного строя цели войны достигались уже системой сражений и, следовательно, в соответствии с этим должна была строиться система снабжения на всех этапах войны. Это хорошо понимал главнокомандующий русской армии М. И. Кутузов, осуществивший на практике перестройку тыла.

С другой стороны, война перестала быть делом одной армии, в ней стали принимать участие народные массы. Прошедшие войны заставили Военное ведомство подумать о возможности разделения тыла на армейский и войсковой. Создание крупных баз в глубине театра требовало четкой организации военных сообщений и разрешения ряда производных проблем.

В то же время в войне 1813–1815 гг. выявилось немало злоупотреблений и упущений в снабжении войск. Для исследования причин «нетерпимого беспорядка» и для «отвращения злоупотреблений, приносящих столь великий общественный вред» в 1817 г. был образован комитет под председательством князя Д. И. Лобанова-Ростовского[1422]. Комитет привлек к ответственности «неисправных» поставщиков-подрядчиков — Зубчанинова, Косиковского и др. Главный вывод, который был сделан комитетом, состоял в том, что для войск необходимо создавать шкалу средних цен, учитывающих колебание их в различных губерниях. Значительные колебания цен на продовольствие и фураж, вызванные состоянием внутреннего рынка и особенно транспорта, создавали серьезные затруднения в заготовках. Введение же среднесложных цен с двадцатых годов XIX в. облегчило заготовки.

Но даже при новой системе цен было нелегко правильно определить необходимые суммы для закупок, поскольку эти цены выводились на конец, а не на начало года.

В табл. 114 приводятся погодные цены на фураж и продовольствие во второй четверти XIX в.

Таблица 114[1423]

Год Мука, эа четв. Крупа, за четв. Овес, за четв. Сено, за пуд 1826 2 р. 41 к. 4 р. 60 1/32 к. 1 р. 73 6/7 к. 15½ к 1830 2 р. 15 2/3 к. 3 р. 34 6/7 к. 1 р. 70 1/7 к. 14 27/28 к. 1834 5 р. 48 к. 6 р. 86 2/7 к. 2 р. 70 1/7 к. 18¼ к. 1838 2 р. 15½ к. 3 р. 41¾ к. 1 р. 47 4/7 к. 16 4/7 к. 1840 4 р. 93 2/5 к. 7 р. 98 к. 2 р. 82 6/7 к. 24 1/7 к. 1845 3 р. 20 к. 5 р. 15 к. 2 р. 77 к. 29 к. 1850 2 р. 85 9/10 к. 4 р. 20 5/11 к. 2 р. 33½ к. 24½ к.

На заготовку продовольствия и фуража и вещевого довольствия затрачивались огромные средства. Затраты с 1815 по 1825 г. представлены ниже[1424].

Год Сумма 1815 89 892 278 1816 90 088 680 1817 75 912 950 1819 76 552 664 1820 79 731 700 1821 77 615 706 1823 80 431 716 1824 65 931 324 1825 56 154 800

Заготовки шли по установившемуся порядку. В 1825 г. было заготовлено 1 494 015 четв. муки, 144 237 четв. крупы, 892 996 четв. овса, 3 433 844 пуда сена и 565 002 пуда соломы, всего на 6 294 649 руб.[1425]

В 1827 г. заготовлено 947 тыс. кулей муки, 81 тыс. кулей крупы, 357 тыс. четв. овса.

В 1828 г. предстояло заготовить 600 тыс. кулей муки, 27 тыс. кулей крупы и 278 тыс. четв. овса[1426]. Но в связи с назревающей войной с Турцией решено было увеличить запасы продовольствия и фуража из расчета на 200 тыс. войска и 60 тыс. лошадей. Данные о заготовке фуража и продовольствия с 1825 по 1850 г. приводятся в табл. 115.

Суточное довольствие солдата во второй четверти века состояло из 3 фунтов хлеба, 1¾ фунта сухарей и ¼ фунта крупы; кроме того, отпускалось 7 фунтов мяса в месяц в мирное время и 10½ фунтов в военное и 20 фунтов соли в год. Содержание пехотинца обходилось в 12 руб. 36 коп., а кавалериста — в 74 руб. 37 коп. (в эту сумму входило и содержание лошади). В среднем на солдата тратилось 43 руб. 47 коп.

Офицерам полагался денежный рацион, который определялся в 6 коп. в день. Количество рационов устанавливалось: генералам — от 28 до 56, штаб-офицерам — от 3 до 20, обер-офицерам — от 1 до 8, в зависимости от рода оружия, должности и чина. Натуральные рационы отпускались лишь тем офицерам, которым полагалось по должности иметь лошадей[1427].

Таблица 115[1428]

Продовольствие и фураж Для войск Военного ведомства Для Кавказского корпуса Для морского магазина Для петербургского магазина Мука, четв. 42 291 672 5 803 990 1 559 629 102 000 Сухари, четв. 24 008 – – – Рожь, четв. 219 318 – – – Крупа, четв. 4 039 702 583 452 21 601 – Овес, четв. 22 452 803 427 081 59 633 – Ячмень, четв. 109 800 – – – Сено, пуд 120 531 565 – – – Солома, пуд 20 414 993 – – –

Более твердые основания провиантская часть получила после разделения Комиссариатского департамента в 1832 г. на два: Провиантский и Комиссариатский, что нашло затем отражение в Уставе для управления армиями в мирное и военное время 1846 г. Устав определял как организационные формы интендантского управления, так и способы заготовления провианта и фуража. Вся система снабжения состояла из центрального и полевого управления. Органом центрального управления являлся Провиантский департамент, во главе которого стоял генерал-провиантмейстер. Департаменту были подчинены шесть провиантских комиссий, два комиссионерства и две дистанции[1429]. Они производили заготовки для удовлетворения текущей потребности войск и создавали необходимые запасы, сосредоточиваемые в провиантских магазинах[1430]. Последние разделялись на четыре класса: магазины первого класса — были рассчитаны на 50 тыс. четв. хлеба, второго класса — на 10 тыс. четв., третьего класса — на 5 тыс. четв., четвертого класса — на меньшие запасы.

Полевые управления, создаваемые во время войны при действующих армиях, находились в распоряжении командующих этими армиями. Они, состояли из общего присутствия главных полевых провиантских комиссий, которым были подчинены армейские и корпусные провиантские комиссионерства, и управления подвижного армейского магазина. Если для мирного времени стремление установить единый порядок в деле снабжения войск было оправдано, то в условиях военного времени оно привело к лишению инициативы органов полевого управления и бюрократизации в отношениях между отдельными звеньями системы снабжения, следствием чего явились недостатки, нередко ставившие русскую армию в тяжелое положение и, следовательно, Положение 1846 г. явилось шагом назад.

Готовясь к Крымской войне 1853–1856 гг., правительство Николая I не позаботилось должным образом об организации тыла своей армии.

На дунайском и кавказском театрах сохранилась сеть магазинов со времен русско-турецкой войны 1828–1829 гг., способная обеспечивать питание войск в мирное время. Ее удалось приспособить к нуждам военного времени.

Относительно благополучным было положение морских баз, рассчитанных на обеспечение личного состава Черноморского флота. Войска, предназначенные для охраны черноморского берега, получали продовольствие из немногочисленных провиантских магазинов не обладавших крупными запасами. К черноморскому побережью вели обычные почтовые тракты, не приспособленные к перевозке военных грузов. И хотя в стране уже началось строительство железных дорог, юг России не имел ни одной железнодорожной линии. Плохо было и с телеграфной связью. Крым и Кавказ не имели ни одной линии телеграфа.

Доставка продовольствия и боеприпасов на всех театрах юга осуществлялась гужевым транспортом по грунтовым дорогам, выходившим во время распутицы весной и осенью из строя. Фельдъегерская связь носила символический характер, так как она не могла обеспечить управление из центра[1431].

Открытие театра военных действий в Крыму застало русское командование врасплох. Быстрое сосредоточение и развертывание крупных сил было по сути дела почти невозможно, ибо слабая сеть продовольственных магазинов в Крыму не располагала необходимыми запасами. Созданная наспех Крымская армия даже не имела своих органов полевого управления и все. дело снабжения войск и флота легло на Симферопольскую провиантскую комиссию. Центральные органы управления не были в состоянии организовать снабжение войск

Оставался один путь — получение продовольствия из местных ресурсов. Но по заключенным в 1854 г. подрядам продовольствие могло поступать лишь осенью 1855 г. Действующая армия оказалась перед перспективой голода. Положение спасли пожертвования от жителей Мариуполя, Таганрога и Ростова (собравших 16 тыс. четв. сухарей и значительное количество крупы) и заимообразная уступка продовольствия Донским войском, переброшенным через Азов и Керчь в Симферополь. По заявкам генерал-интенданта Крымской армии генерала К. Ф. Затлера потребность Крымской армии составляла 960 тыс. четв. муки и сухарей и 90 тыс. четв. крупы, а собранное продовольствие составляло 60–70 % этой потребности. Полевые органы управления Крымской армии, созданные только в начале 1855 г., приступили к созданию подвижного продовольственного склада на 7 890 повозок, в то время как для обеспечения потребностей войск требовалось в 2 раза больше повозок и лошадей. Нехватку транспортных средств компенсировали местным транспортом. Направляемые на симферопольскую базу продукты портились в пути. Эта база не могла вместить поступающее продовольствие — мука и сухари сваливались под открытым небом и портились. Между тем в стране было достаточно хлеба и заготовка его и фуража шла установленным путем.

Количество заготовленного продовольствия и фуража (в четв.) в ходе Крымской войны с 1853 по 1855 г. видно из цифр табл. 116.

Таблица 116[1432]

Способ заготовок Мука Крупа Овес Сено Солома в четв. в пудах Подрядным способом 5 462 490 533 705½ 1 296 009 2 493 269 336 122 Коммерческим способом 649 505 45 645 76 633 2 571 833 370 693 Комиссионерским способом 531 460 51 800 99 012 96 965 5 753 Попечением войск и дворянами 46 534 3 724 28 089 В уплату податей и недоимок 129 063 1 716 506 Всего 6 819 052 656 590½ 1 500 249 5 162 067 712 568

Правительство предпочитало сдавать подряды дворянам «как первым производителям» хлеба. С этой целью еще в 1845 г. были утверждены «Облегчительные правила, по которым дворяне могут сдавать хлеб на пристани компаниями или отдельными лицами, с обеспечением, как свободными, так и заложенными в кредитных установлениях имениями»[1433]. Характеризуя систему обеспечения продовольствием этого времени, начальник штаба русской армии в пореформенный период генерал Н. Н. Обручев писал: «Содержание армии частью удовлетворялось из общих государственных источников, частью из местных средств самого населения. Смешение денежных отпусков с довольствием в натуре, неопределенность и недостаточность отпусков (денег. — Л. Б.), необходимость различных хозяйственных оборотов для покрытия неудовлетворяемых войсковых нужд, наконец, отсутствие сколько-нибудь правильной отчетности, доступной контролю, содействовали поддержанию в нашем хозяйстве совершенного хаоса, выгодного лишь лицам, искавшим незаконного обогащения, но бесплодно истощавшего государство и нисколько не обеспечивавшего содержания солдат. У войск накапливались целые миллионы экономических сумм, а между тем вне глаз высшего начальства солдаты зачастую являлись оборванными и плохо накормленными»[1434].

Так обстояло дело с обеспечением войск продовольствием в первой половине XIX в. Рассмотрим теперь состояние обеспечения вещевым довольствием. Обмундирование армии составляло важный раздел промышленного производства. Форма войск в первой четверти XIX в. неоднократно изменялась. Делалось это в целях улучшения управления войсками во время боевых действий. Поэтому особенно часто изменялись головные уборы и приборные сукна на погонах. Но была и другая, социальная, сторона вопроса. Нужно было резче отделить офицерский состав от массы рядовых.

Основными материалами для изготовления обмундирования являлись сукно, каразея (грубая шерстяная ткань) и кожа.

В начале XIX в. в России было 155 суконных предприятий, на них работало 28 689 рабочих. Общая продукция всех этих предприятий составляла в 1802 г. 2 690 696 аршин сукна и 685 877 аршин каразеи[1435]. Через десять лет в стране было уже 235 предприятий, имевших 42 364 рабочих, с объемом производства около 4 600 тыс. аршин. В 1825 г. их стало 324 с 63 603 рабочими. Объем производства составил 7 510 237 аршин[1436].

Все крупные посессионные предприятия были обязаны сдавать вырабатываемую продукцию по нарядам Военного ведомства. Даже «вольные фабрики» не освобождались от поставок. Армия и флот поглощали в это время до 50 % всей продукции суконных предприятий. В иные же годы этот процент повышался до 80–90. Иногда правительство было вынуждено запрещать вывоз сукна за рубеж, так как войска и флот испытывали недостаток в нем[1437]. Впрочем, фабриканты нисколько не возражали против военных закупок и даже изъявляли готовность выставлять любое количество шерстяных тканей[1438].

В мирное время армия обеспечивалась сукном и каразеей. Затруднения наступали при значительном увеличении численности войск во время войн.

Годовая потребность армии в сукне исчислялась Военным ведомством в 2 250 тыс. аршин, а Морским — в 359 907 аршин, но поскольку русская промышленность не справлялась с таким объемом требований, то Военное ведомство вынуждено было снизить размеры заявок. Обеспечение заявок на сукна и каразею в 1803–1812 гг. видно из табл. 117.

Таблица 117[1439]

Год Заявки Военного ведомства Выполнение сукно каразея сукно каразея 1803 764 280 382 140 368 386 369 054 1805 758 000 Нет св. 750 000 Нет св. 1808 988 725 Нет св. 758 000 Нет св. 1809 2 133 501 150 232 2 014 656 124 780 1810 1 647 160 241 841 1 512 465 162 042 1811 1 453 019 246 582 1 371 325 181 475 1812 1 648 183 316 719 1 170 001 190 150

В 1814 г. для армии потребовалось 2 400 тыс. аршин сукна и 420 тыс. аршин каразеи. Поставлено же было всего 1 477 342 аршина сукна и 369 843 аршина каразеи. На поставках сказалось разорение московских суконных предприятий во время наполеоновского нашествия. В связи с этим русское правительство было вынуждено закупить в 1815 г. в Англии 5 457 354 аршина сукна с тем, чтобы поставки были завершены не позднее 1816 г. Затраты на эти заказы составили более 20 млн. шиллингов[1440].

В 1820 г. на русских фабриках было 261 955 аршин, солдатского и офицерского тонкого сукна — 3 683 881 аршин; в 1825 г. — тонких сукон 1 848 139 аршин, солдатских — 5 662 132 аршина. Почти все сукно было закуплено Военным и Морским ведомствами. Военное министерство изготовлено тонких сукон затрачивало крупные суммы также на изготовление обмундирования. В период с 1815 по 1825 г. было израсходовано[1441]:

Год Руб. 1815 64 272 094 1816 63 852 978 1817 64 129 492 1818 77 542 824 1819 75 480 899 1820 79 555 960 1821 85 056 369 1822 80 925 535 1823 77 987 762 1824 75 776 257 1825 74 872 283

Все возрастающая потребность в продукции шерстяной промышленности приводила к повышению цен на сукно, чтобы заинтересовать фабрикантов в военных поставках. Так, в 1803 г. за сукна, изготовленные на предприятиях первого класса, платили по 92 коп. за аршин цветного и по 80 коп. за аршин белого сукна, а на предприятиях второго класса — по 98 коп. за аршин цветного и по 88 коп. за аршин белого сукна. В 1809 г. цены на все сорта сукон были повышены на 10 коп. по «обязанным» предприятиям и на 15 коп. — «по вольным». В 1812 г. цветное сукно уже стоило 2 руб. 43 коп., а белое — от 1 руб. 35 коп. до 1 руб. 95 коп. за аршин[1442].

В 1816 г. был создан специальный межведомственный комитет по снабжению армии сукнами, который внес некоторый порядок в обеспечение армии и флота этим видом довольствия[1443]. Комитет освободил «обязанные» фабрики от поставки в казну сукон. Цены на сукна повысились еще на 5-10 коп.

Несколько улучшилось положение во второй четверти века, когда комитет по снабжению был реорганизован и были изданы «Положение о комиссариатских комиссиях» 1836 г., «Положение об отчетности» и «Положение о казенных поставках» 1838 г.[1444]

Система обеспечения вещевым довольствием в это время была такова: общее управление осуществлял Комиссариатский департамент, действовавший через комиссариатские комиссии и полевые управления. Число комиссий во второй четверти XIX в. было увеличено до 16. Во время войны при полевой армии должна была действовать главная полевая комиссариатская комиссия, возглавляемая полевым генерал-кригс-комиссаром, которому подчинялись корпусные комиссары и начальник госпиталей[1445].

Заготовка вещевого довольствия осуществлялась с торгов, реже коммерческим способом, часть вещевого довольствия изготовляла фабрика суконных, лосиных и офицерских вещей, состоявшая в ведении управления. Общее количество требуемого для войск сукна разверстывалось между фабриками по числу станков на предприятии.

Во второй четверти XIX в. число предприятий, изготовлявших шерстяные ткани (сукно, каразею и т. п.), значительно возросло. Если в 1825 г. их было 324 с 63 605 рабочими, то в 1850 г. стало 808 с 103 076 рабочими. Ежегодно Военное ведомство закупало до 10 млн. аршин различных сортов сукна на 3–3¼ млн. руб. серебром. За 25 лет закупки составили до 250–260 млн. аршин[1446]. Главными поставщиками при этом являлись казенные суконные фабрики (Екатеринбургская, существовавшая до 1835 г., и Павловская). В течение второй четверти века на Екатеринбургской фабрике было закуплено сукна на 2 593 544 руб. и на Павловской — на 12 985 778 руб.[1447]

Кожевенных предприятий в России в 1850 г. насчитывалось 2 063 с 10 383 рабочими. Они выпускали ежегодно продукции на 8 500 300 руб.[1448]

Затраты на заготовку обмундирования составляли в 1826 г. 3 192 672 руб., а в 1850 г. — 6 063 368 руб. В целом за всю вторую четверть было израсходовано 141 834 726 руб.[1449] До 1826 г. обычно запасы обмундирования не делались. С 1828 г. было решено создать некоторый запас в Киеве, Кременчуге и Балте. Впервые неприкосновенные запасы обмундирования были учреждены в 1831 г. на 93 батальона пехоты и 44 дивизиона кавалерии. Уже к 1842 г. имелся запас на 285 431 чел. на сумму. 5 939 438 руб.[1450] Оборотный запас был учрежден в 1835 г. на 221 804 чел. В таком виде он просуществовал до Крымской войны.

Способы заготовки обмундирования мало изменились. Практиковались подряды с торгов и комиссариатский способ, т. е. путем покупки за наличный расчет. Комиссариат представлял в Военный совет заявку («ведомость») на требуемое количество сукон. После утверждения заявка отправлялась в Департамент мануфактур Министерства финансов. Последний устанавливал обязательные для всей страны цены на сукна, и затем производились торги. Во время Крымской войны комиссариат хотя и заготовил значительное количество сукна, однако оно не было доставлено в действующую армию вследствие затруднений с транспортом. В 1853 г. на казенных фабриках было заготовлено 342,5 тыс. аршин сукна на 5 178 тыс. руб., в 1854 г. — 384,7 тыс. аршин на 6 117 тыс. руб., а в 1855 г. — 360,2 тыс. аршин на 10 322 тыс. руб. Все это сукно осело на складах, а войска были раздеты[1451].

Заготовку обуви и снаряжения комиссариат производил через казенные и частные предприятия. Казенные заводы (фабрики) хотя и обеспечивали войска обувью и снаряжением, однако они обходились гораздо дороже, чем закупаемые у владельцев частных предприятий. Убыток с 1837 по 1848 г. составил значительную сумму — 537 тыс. руб. серебром. Военный совет принял в 1857 г. решение о ликвидации всех казенных заводов (кожевенных и суконных)[1452].

Таким образом, военные специалисты, занимавшиеся разработкой стратегических планов и их обеспечением, рассматривали тыл как подсобное средство. В расчет принималось количество войск и возможный театр войны в пределах одной кампании. Поэтому объем продовольствия и вещевого довольствия рассчитывался на каждую кампанию. Исходя из этого, создавалась система баз, располагаемых в пределах одного театра войны. На эти базы опирались обозы, составлявшие главное средство доставки средств обеспечения (продовольствия, вещевого довольствия и боеприпасов).

Такая организация обеспечения лишала армию маневренности и вынуждала полководцев постоянно оглядываться назад и каждый раз переносить всю систему баз.

Значительные изменения в организации и устройстве тыла произошли во второй половине XIX в. Утверждение капиталистического строя в стране отразилось самым непосредственным образом на системе обеспечения всеми видами довольствия русской армии во второй половине XIX в.

Переход к буржуазной массовой армии, основанной на всесословной воинской повинности, вынуждал по-новому решать вопросы обеспечения армии. Нужно было учитывать возможность удовлетворения потребностей кадровой армии мирного времени и массовой армии военного времени. Необходимо было создавать не только текущие, но и мобилизационные запасы всех видов довольствия в значительно больших масштабах, чем прежде. Новые способы ведения войны выдвинули вопросы подготовки вероятных театров войны. В связи с этим возникла задача организации войскового и армейских тылов.

Строительство железных дорог и внедрение телеграфа позволило отодвинуть общевойсковой тыл далеко от театра войны и этим обезопасить базы от возможного захвата их противником. Но это же обстоятельство вынуждало строить службу военных сообщений на новых основаниях.

От Генерального штаба, оперирующего тылом как стратегической категорией, потребовалось осмыслить возможности, предоставляемые армии страной. Это нашло свое отражение в теоретической, разработке сущности понятия «военное хозяйство», в собирании и обработке необходимых штабу данных, для чего были предприняты широкие военно-статистические описания и переписи[1453]. Опыт франко-прусской войны 1870–1871 гг. и русско-турецкой войны 1877–1878 гг. позволил сформулировать ряд положений, по-новому определяющих вопросы тыла. Если в первой половине века базисом считался район, ограничиваемый театром войны, то теперь в базис (в административном отношении) стали включать и прилегающие к театру войны районы страны, что и определило разделение общевойскового и более узкого армейского тыла.

При определении военных ресурсов стали исходить из возможных затрат на планируемый срок ведения войны. Основными коммуникациями теперь стали железные дороги, на расположение которых оказывали давление стратегические расчеты. Однако недостаточное развитие железнодорожной сети вынуждало планировать дополнительные этапные пути по шоссейным и грунтовым дорогам.

Эти новые идеи частично нашли свое отражение в «Положении о полевом управлении войсками в военное время» 1868 г.[1454] и «Положении о провиантском, приварочном и фуражном довольствии войск» 1871 г.[1455] Согласно «Положению» 1868 г., органом главнокомандующего являлось полевое управление армией, в состав которого входили штаб армии, интендантское, артиллерийское и инженерное управления. В самом же министерстве планирующим органом оставалось интендантское управление, опиравшееся на военно-окружные управления. В случае переноса военных действий за рубеж главнокомандующему предоставлялось право создавать административные учреждения, ведавшие обеспечением действующей армией. Исполнительным органом являлось полевое армейское управление, которое должно было опираться на корпусных и дивизионных интендантов. Но так как эти категории работников не предусматривались штатом мирного времени, то в военное время на эти должности назначались случайные люди. Они не подчинялись строевым командирам, которые поэтому и не несли ответственности за дело снабжения. Бесконтрольность давала возможность злоупотреблять этим людям[1456].

Поскольку главным способом обеспечения была признана доставка запасов с баз, то вопросы устройства военных сообщений заняли важное место в «Положении о комитете по передвижению войск железными дорогами» (1875)[1457].

В снабжении войск и флота продовольствием во второй половине XIX в. произошли некоторые изменения. Хлеб для войск и флота по-прежнему отпускался натурой. Вместо мяса, вина и сала решено было в 1857 г. выдавать денежные порционы (по первой категории 12 руб. в год, по второй — 10 руб. и третьей — 9 руб.).

Падение хлебных цен на европейском рынке в 60-х годах послужило причиной сокращения вывоза хлеба из России. Это поставило дворян-экспортеров в тяжелое положение. Землевладельцы стали снова проявлять заинтересованность в поставках хлеба и фуража для армии. Военное ведомство охотно шло им навстречу, но с условием допускать к поставкам на месте только землевладельцев, живущих в данной губернии, а к поставкам на пристани — дворян-землевладельцев прилежащих губерний. Однако такая практика не оправдала себя.

Военный совет сделал по этому поводу следующее заключение в 1861 г.: «Означенный способ не оправдал ожиданий министерства, так как из 14-ти миллионов четвертей, подлежащих заготовлению в последние пять лет, дворяне разобрали только 3 055 тыс. четв., а из остальных 6 835 тыс. приняты в поставку промышленниками и до 3 900 тыс. заготовлены коммерческим и комиссионерским способами»[1458].

В связи со стабилизацией личного состава армии заготовки возрастали довольно медленно. О заготовках продовольствия в 1861–1870 гг. дают представление данные, приведенные в табл. 118.

Таблица 118[1459]

Год Мука Крупа Овес Сено Солома Израсходовано, в руб. в четв. в пудах 1861–1865 8 985 674 882 075 1 378 336 5 240 125 1 328 958 61 103 107 1866–1870 12 752 872 1 297 402 7 743 001 8 083 149 6 361 929 129 450 794

Заготовки шли по средним ценам, определявшимся Военным ведомством до 1865 г. по стране в целом, а затем управлениями округов.

Заготовки осуществлялись как по округам, так и по полевым управлениям: по округам — по нормам мирного времени, а по полевым управлениям — по нормам военного времени.

Изменение средних цен на продовольствие и фураж в 1866–1869 гг. представлено цифрами табл. 119.

Таблица 119[1460]

Год Мука, за четв. Крупа за четв. Овес, за четв. Сено, за пуд центральные округа отдаленные округа центральные округа отдаленные округа центральные округа отдаленные округа центральные округа отдаленные округа 1866 5 р. 43 к. 7 р. 31 к. 7 р. 62 к. 11 р. 14 к. 8 р. 87 к. 3 р. 30 к. 6 к. 25 к. 1867 5 р. 30 к. 8 р. 37 к. 7 р. 20 к. 14 р. 81 к. 3 р. 89 к. 4 р. 59 к. 6 к. 33 к. 1868 3 р. 28 к. 12 р. 77 к. 4 р. 70 к. 13 р. 79 к. 3 р. 40 к. 5 р. 59 к. 6Ѕ к. 31 к. 1869 6 р. 78 к. 5 р. 40 к. 8 р. 98 к. 10 р. 21 к. 4 р. 32 к. 4 р. 41 к. 6 к. 37 к.

В последующие пять лет заготовки осуществлялись примерно на уровне 60-х годов (табл.120).

Таблица 120[1461]

Год Мука Крупа Овес Сено Солома Израсходовано, в руб. Средний сбор хлеба по стране, млн. четв. в четв. в пудах 1871 2 435 537 241 114 1 503 434 12 304 903 1 578 622 25 615 482 219,0 1872 2 268 164 348 967 1 723 987 10 949 734 2 588 083 28 239 413 242,0 1873 2 351 467 331 562 1 814 704 11 304 070 2 634 977 32 297 008 241,0 1874 2 308 742 319 656 1 681 923 10 151 848 3 368 157 31 344 170 271,0 1875 2 281 002 308 723 1 785 473 11 327 677 2 596 254 30 157 317 208,0

Проведенная реорганизация снабжения до некоторой степени улучшила дело, но она была далека до совершенства и по-прежнему оставляла пути для крупных злоупотреблений. Докладывая царю об этом, Милютин писал, что снабжение войск «превращалось в целый ряд сделок между чиновниками, подрядчиками и представителями полковой хозяйственной администрации, одинаково вредно отражавшимися как на интересах казны, так и на материальном благосостоянии войск»[1462].

Военное министерство разработало новое положение (представленное на утверждение в 1876 г.), которое должно было еще более приблизить систему обеспечения к условиям капитализма. Распорядительным органом в мирное время стало министерство, а исполнительным — военно-окружное управление[1463].

Во время войны распорядительные функции на театре войны принадлежали главнокомандующему, который получил больше прав по организации обеспечения войск, в частности право проводить общие и частные реквизиции у населения и утверждать тарифы. Это улучшило порядок заготовки продовольствия, но не устранило злоупотребления в интендантских органах. Не были устранены также недостатки в системе обеспечения полевой армии, которая испытывала серьезные затруднения в получении продовольствия, имевшегося в достаточных количествах на складах магазинов.

Ход заготовок продовольствия во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. показан цифрами табл. 121.

Таблица 121[1464]

Год Мука Крупа Овес Сено Солома Израсходовано, в руб. Средний сбор хлеба по стране, в млн. четв. в четв. в пудах 1876 2 291 306 317 170 1 934 323 12 525 605 2 933 032 32 494 405 237,0 1877 2 152 593 306 855 1 502 526 9 134 410 2 310 763 24 139 442 267,0 1878 2 061 915 285 556 1 569 491 10 248 874 2 233 663 32 627 228 276,0 1879 1 980 437 293 612 1 844 858 11 961 840 2 658 971 31 949 418 275,0

Количество продовольствия, поставленного для действующей армии сверх общих заготовок представлено данными табл. 122.

Дополнительно для нужд балканского и крымского театров заготовляли сухари, галеты, консервы через частных контрагентов и товарищества. За 1877–1878 гг. было поставлено 2 698 216 пудов сухарей, 237 419 пудов галет, 11 642 тыс. порций консервов и 34 тыс. пудов сухого мяса[1465].

Таблица 122[1466]

Год Мука Крупа Овес Сено Солома Израсходовано, в руб. в четв. в пудах 1877 666 278 75 500 555 118 5 116 469 739 565 10 393 101 1878 1 042 138 163 378 465 740 3 039 875 686 262 12 424 480

Для кавказского театра было заготовлено в 1877–1878 гг. муки 615 тыс. четв., крупы 76 тыс. четв., овса 1 556 тыс. четв., сена 11 694 тыс. пудов, соломы 1 451 тыс. пудов, на общую сумму 29 681 тыс. руб.[1467] Консервы для кавказской армии не заготовлялись.

Созданные запасы были сосредоточены к началу войны на базах, расположенных в восьми городах (Динабурге, Витебске, Вильно, Полоцке, Новогеоргиевске, Варшаве, Киеве и Ростове). Здесь было собрано 186 800 четв. муки и 24 900 четв. крупы. Ближайшей к театру войны была киевская база. После начала войны приступили к созданию баз в Кишиневе, Бендерах, Тирасполе, Одессе, Раздельной и Аккермане, где к концу 1876 г. успели сосредоточить 95-дневный запас муки и крупы и 23-дневный запас сухарей.

Одновременно были созданы подвижные расходные магазины, рассчитанные на 10-дневный запас. Весьма важным было установление для армий собственных транспортных средств и походных кухонь, что обеспечивало войска горячей пищей. На их изготовление в 1873–1874 гг. было затрачено 1 438 тыс. руб.[1468]

Вся эта система удовлетворяла русские войска до тех пор, пока они не перешли юго-западную границу. После этого сразу же начались бедствия. Командование решило передать все снабжение действующей армии товариществу «Грегер, Горвиц и Коган», которое, пользуясь правами провиантской комиссии, обязалось доставлять продовольствие через неделю после получения требований от полевого управления. Вознаграждение товарищества составляло 10 % всей стоимости провианта. Товарищество получило огромные барыши, армия же буквально голодала, в то время как на внутренних складах России росли запасы. Величина их в 1879 гг. составляла годовую потребность армии на сумму 20 157 тыс. руб.[1469]

Печальный опыт русско-турецкой войны 1877–1878 гг. был учтен. Стали изыскивать новые пути обеспечения армии качественным продовольствием. Военное министерство было озабочено поступавшими жалобами из округов на плохое качество сухарей и консервов. Решено было отказаться от долгосрочных запасов и заготовлять провиант по возможности с торгов.

В 1881 г. было определено иметь во внутренних округах месячный запас, а в четырех западных 2-месячный (в отдаленных округах — по особому расчету). Крепостные запасы были установлены в расчете на 6 месяцев (195 500 четв. муки и 26 тыс. четв. крупы). Неприкосновенный же запас должен был составить в четырех западных округах 469 тыс. четв. муки, 66 тыс. четв. крупы и в Петербургском округе 52 100 четв. муки, 7 200 четв. крупы и 25 тыс. четв. овса.

Большое значение имело «Положение о полевом управлении войск в военное время 1890 г.»[1470] Этим документом утверждалось, что полевое управление должно осуществлять две функции: командную (стратегическо-оперативную) и военно-административную (организация системы обеспечения). Новое «Положение» устанавливало полную ответственность за снабжение войск в военное время командующих армиями. В связи с этим в «Положении» была хорошо разработана система органов управления тыла. В то же время не были предусмотрены такие органы в штабе главнокомандующего армией, действующей на одном театре войны.

После введения в 1892 г. штатных интендантов в корпусах снабжение шло по схеме: армия — корпус — дивизия — полк. Весьма важным было создание железнодорожных органов управления в системе полевого управления. Существенное значение имело также установление для армии собственных транспортных средств[1471].

Перестройка системы снабжения завершилась к 1895 г. В целом она стала несколько лучше. Заготовки шли главным образом путем подрядов. Но Военное ведомство нередко возвращалось к формам заготовок, не оправдавших себя, в прошлом. Так, в 1887 г. владельцам экономических имений была предоставлена возможность поставлять хлеб вне подрядов. По правилам 1889 г. была установлена поставка 400 тыс. четв., а в 1890 г. — 240 тыс. четв. Но дворянские поставщики заломили цены, значительно превышающие средние цены, и Военное ведомство вынуждено было вернуться к системе торгов. Опыт этот был повторен в 1891 г. в связи с увеличением цен на хлебные продукты, но и в этот раз он не оправдал себя[1472]. Голод 1891 г. и недород 1892 г. оказали некоторое влияние на закупки хлеба. При составлении сметы на 1891 г. Военное ведомство затребовало сверхсметных ассигнований. «К сожалению, урожай оказался еще худшим, чем первоначально можно было ожидать, — докладывал военный министр, — заготовки обошлись настолько дорого, что в дополнение к отпущенным средствам потребовалась еще новая надбавка в размере около 2 млн. руб.»[1473]

Цены на рожь и крупу значительно поднялись, что вызвало перерасход средств.

Колебания цен на продовольствие и фураж в 1890–1900 гг. отражены в табл. 123.

Стремясь оградить себя от конъюнктурных колебаний цен, министерство стремилось создать запасы продовольствия, для хранения которых были построены зернохранилища емкостью до 1 млн. пудов зерна и 3 млн. суточных порций консервов. На 1 января 1895 г. неприкосновенные и крепостные продовольственные запасы составляли в четырех западных округах 817 495 четв., в Петербургском — 63 189 и в Кавказском округе — 73 668 четв. В целом по армии было в запасе 954 352 четв. муки и крупы[1474].

Заготавливаемые продукты поступали в армию в натуре и перерабатывались на месте. В ходе военных действий получение горячей пищи было затруднительным. Изобретение Ф. Паличко полевой кухни чрезвычайно заинтересовало интендантское ведомство. Оно провело в 1867–1868 гг. испытания и одобрило идею в 1870 г.[1475] Ряд недочетов в конструкции Паличко был устранен инженером Качинским. Первый опыт использования этих кухонь был проведен в 1874 г. Для начала было сделано 10 кухонь. Опыт вполне оправдал себя. Решено было отпустить 1 436 тыс. руб. для обеспечения войск полевыми кухнями[1476].

Таблица 123[1477]

Год Пшеница или рожь Мука Крупа Овес Сено за четв. за пуд округа Европейской России отдаленные округа округа Европейской России отдаленные округа округа Европейской России отдаленные округа округа Европейской России отдаленные округа округа Европейской России отдаленные округа 1890 7 р. 60 к. 7 р. 52 к. 6 р. 64 к. 6 р. 54 к. 10 р. 28 к. 10 р. 28 к. 4 р. 57 к. 3 p. 85 к. 43 коп. 32½ коп. 1891 10 p. 78 к. 6 р. 81 к. 7 р. 63 к, 6 р. 23 к. 10 р. 81 к. 10 р. 19 к. 4 р. 36 к. 4 р. 07 к. 38 коп. 37 коп. 1892 10 р. 79 к. 8 р. 06 к. 9 р. 72 к. 7 р. 35 к. 13 р. 68 к. 10 р. 91 к. 4 р. 93 к. 3 p. 94 к. 41 коп. 35 коп. 1897 6 р. 71 к. 6 р. 72 к. 5 р. 73 к. 5 р. 38 к. 9 р. 37 к. 9 р. 44 к. 4 р. 24 к. 3 р. 25 к. 37 коп. 39 коп. 1900 6 р. 94 к. 7 р. 56 к. 6 р. 03 к. 6 р. 87 к. 10 р. 35 к. 10 р. 22 к. 4 р. 30 к. 3 р. 37 к. 40 коп. 50½ коп.

Способы заготовления продовольствия и фуража в конце XIX в. мало изменились. Как и раньше, это были поставки с подряда и закупки за наличные.

Закупки через землевладельцев в 70-80-е годы несколько уменьшились в связи с тем, что они предпочитали продавать продовольствие за рубеж. Но когда в 90-е годы снова выявилась неблагоприятная конъюнктура на хлебном рынке, то помещики опять обратились со своими предложениями в Военное ведомство, и, конечно, их желания были удовлетворены[1478].

Заготовки продовольствия армии и флота составляли значительную часть товарного хлеба. При валовом сборе хлеба в 70-е годы в 250 млн. четв., излишки зерна, вывозимые за границу, составляли 26–27 млн. четв., на армию шло около 5 млн. четв. (хлеба, крупы и овса); в 80-е годы валовой сбор составил в среднем 280 млн. четв., вывоз за границу возрос до 43 млн. четв., заготовка же на армию оставалась на прежнем уровне — 5 млн. четв.; в 90-е годы валовой сбор возрос до 365 млн. четв., вывоз хлеба возрос до 51 млн. четв., заготовка же для армии и флота возросла только до 5,6 млн. четв.

О росте заготовок по годам за последние 20 лет XIX столетия дает представление табл. 124.

Таблица 124[1479]

Годы Пшеница или рожь Мука Крупа Овес Сено Солома Израсходовано, в руб.* в четв. в пудах 1880–1885 – 14 567 059 2 019 639 12 145 157 75 691 263 18 795 785 164 603 078/91 667 823 1886–1890 1 971 043 10 382 488 1 684 951 11 320 082 76 230 834 18 039 486 95 536 360/75 750 150 1891–1895 3 394 995 9 277 233 1 808 702 12 334 273 74 971 051 20 427 079 101 762 240/85 487 619 1896–1900 4 679 125 8 861 394 1 939 481 13 697 214 81 397 210 22 595 194 107 601 911/98 147 973

* Числитель показывает расходы на продовольствие, знаменатель — на фураж.

Система обеспечения морского флота XIX в. была в общем стабильна. Морское ведомство договаривалось с Военным министерством о закупке требуемого Морским ведомством количества муки, круп и овса и получало его с интендантских складов.

Полученные запасы сосредоточивались затем в портовых складах (магазинах). Для обеспечения Балтийского флота магазины были в Петербурге, Ижоре, Кронштадте, Ревеле и Севастополе. Все они вместе могли принять до 200 тыс. кулей муки, до 50 тыс. четв. круп и до 20 тыс. четв. овса. Черноморский флот снабжался со складов в Николаеве, Севастополе и Керчи.

Снабжение Сибирской флотилии шло с баз Балтийского флота. Обычно крейсерская эскадра брала с собой требуемый запас и перебрасывала его затем в Охотск, Петропавловск, Николаевск-на-Амуре. С постройкой Владивостока здесь были сооружены главные продовольственные склады. В последнее десятилетие XIX в. тихоокеанский флот обеспечивался подрядным способом. После сокращения личного состава объем заготовок был довольно устойчивым. Они включали в себя муку, крупу, овес, а также морскую провизию: мясо, масло и другие продукты.

Расходы на береговое довольствие и продовольствие по сметам 1864–1900 гг. представлены данными в табл. 125 (в руб.).

Таблица 125[1480]

Год Денежное береговое довольствие Продовольствие 1864 1 826 631 679 876 1865 1 860 000 875 000 1866 1 936 100 950 100 1867 1 337 979 690 867 1868 1 926 991 869 601 1869 1 995 477 847 866 1870 1 889 650 789 343 1871 1 639 305 513 733 1872 1 701 805 507 024 1873 2 111 992 598 189 1874 2 369 364 738 887 1875 3 035 244 730 059 1876 3 108 672 638 451 1877 3 166 972 713 449 1878 3 287 463 747 730 1879 3 362 185 764 868 1880 3 390 855 810 035 1881 3 458 294 797 319 1882 3 391 194 768 467 1883 3 693 503 761 928 1884 3 710 792 828 529 1885 3 832 920 981 693 1886 3 856 396 890 893 1887 3 595 849 867 619 1888 3 572 318 1 046 523 1889 3 319 674 920 022 1890 3 531 346 876 317 1891 3 373 109 988 166 1892 3 359 520 1 015 641 1893 3 332 624 1 144 534 1894 3 371 578 1 031 600 1895 3 547 567 1 024 252 1896 3 625 996 935 665 1897 4 160 867 902 999 1898 4 374 556 1 061 604 1899 4 453 211 1 247 803 1900 4 751 436 1 761 038

Расходуя довольно значительные суммы на обеспечение продовольствием личного состава флота, Морское ведомство долгое время не могло справиться с хищениями отпускаемых сумм и особенно с обкрадыванием матросов. Последнее легко удавалось делать, так как в действующем до 1870 г. «Положении о довольствии» предусматривались наградные за «несъеденную морскими чинами морскую провизию». В связи с плохим довольствием в разных местах возникали беспорядки. Наиболее крупными были волнения в Астрахани в 1860 г.[1481]

Введенное в апреле 1870 г. новое «Положение» отменило эту легальную форму обирания, но не устранило злоупотреблений вообще. На это указывает отчет Морского министерства за 1873 г.: «Наш матрос (теперь) имеет в море пищу здоровую, достаточную и соответствующую условиям его быта. К сожалению, этого нельзя сказать в отношении берегового довольствия»[1482]. Положение осталось прежним и в последующие годы.

Обеспечение вещевым довольствием во второй половине XIX в.

По окончании Крымской войны стало энергично развиваться производство шерсти и изделий из нее. Если в 1859 г. было 711 казенных и частных предприятий с 123 тыс. рабочих и они давали около 6 500 тыс. аршин солдатских сукон, то в 1870 г. все фабрики могли давать уже 9 300 тыс. аршин солдатских сукон, а при необходимости увеличивать свою продукцию до 12 200 тыс. аршин и сверх того выпускать 15 аршин тонких сукон[1483]. Потребление же шерсти составляло до 4 млн. пудов, из них 400 тыс. пудов привозной.

В 80-е годы в стране было уже до 2 067 предприятий, дававших до 15 млн. аршин сукна и шерстяных изделий для армии и флота[1484]. Военное ведомство отмечало, что «при развивавшейся промышленности частные фабрики стали выделывать сукна гораздо лучше и дешевле казенных фабрик»[1485].

Вполне удовлетворялись потребности в обуви и кожевенным производством. Число предприятий в стране непрерывно росло. В 1850 г. было 2 063 кожевенных завода с 10 383 рабочими, в 1860 г. — 3 410 с 13 489 рабочими, в 1870 г. в связи с ликвидацией мелких предприятий их стало 1 897, а число рабочих возросло до 14 880, в 1880 — 3 563 с 20 689 рабочими, в 1890 г. — 2 157 с 19 538 рабочими[1486].

Крымская война вскрыла немало недостатков в системе обеспечения войск вещевым довольствием. Для устранения недостатков в снабжении в 1861 г. был создан Комитет по улучшению войскового хозяйства. Комитет предложил заменить порядок снабжения вещевым довольствием по категориям «периодической системой», согласно которой все вещи должны были поступать в войска в готовом виде, а для их носки устанавливались обоснованные сроки[1487]. Однако довольно долгое время не удавалось полностью осуществить эту меру, и только с 1874 г. все части стали получать готовую продукцию. В связи с переходом на периодическую систему были пересмотрены табели, определяющие сроки носки обмундирования. После Крымской войны существенно измениось снабжение армии сукнами. Образованный в 1869 г. специальный комитет принял решение заменить грубые армейские мундирные сукна неворсованными сукнами из мериносовой шерсти и установил в 1871 г. образцы сукон, продержавшиеся до конца века[1488].

Все операции по заготовке сукон были переданы из ведения Министерства финансов интендантским органам Военного и Морского министерств. После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. встал вопрос о замене армейского неворсованного сукна серомеланжевым. Удалось это сделать только в 90-е годы. В 1879 г. было принято решение заменить рубашечный и подкладочный холст хлопчатобумажными тканями[1489]. Существенное значение имело упрощение покроя солдатской одежды[1490].

Нужды армии в тканях покрывались поставками подрядчиков (92 %) и продукцией казенных заводов (18 %).

Данные о расходах (в руб.) на обмундирование и снаряжение армии в 1861–1873 гг. приведены в табл. 126.

Таблица 126[1491]

Год Расходы на заготовки Все комиссариатские расходы 1861 9 051 718 Нет сведений 1862 10 555 361 Нет сведений 1863 11 915 129 Нет сведений 1864 10 242 801 Нет сведений 1865 9 838 643 16 790 144 1866 13 294 864 16 700 000 1867 14 283 939 16 378 419 1868 10 425 871 14 982 208 1869 13 221 333 13 635 067 1870 13 756 392 15 795 510 1871 12 694 790 18 260 489 1872 12 987 938 15 717 830 1873 12 338 803 17 561 381 1874 14 230 639 18 077 197 1875 13 672 933 17 692 125 1876 12 775 042 16 440 529 1877 18 573 160 25 952 810 1878 24 872 498+7 470 610 (доп. ассигнов.) 47 362 661 1879 20 966 160 41 606 825

Для обеспечения бесперебойного снабжения вещевым довольствием в 1856 г. было решено создать чрезвычайный запас сукон и обуви. Он должен был состоять из 1 млн. аршин серого сукна, 500 тыс. аршин темно-зеленого сукна и сапожного товара на 500 тыс. пар обуви. Для решения этой задачи давалось 5 лет.

К 1871 г. вопрос о запасах вещевого довольствия был разрешен более радикально. Армия должна была иметь четыре категории вещевых запасов: оборотные, неприкосновенные, чрезвычайные и госпитальные. Наиболее важной категорией были неприкосновенные запасы, создаваемые на случай мобилизации и развертывания армии военного времени.

С 1874 по 1876 г. Военное министерство затратило на создание мобилизационных запасов 4 500 тыс. руб.[1492] Эти расходы полностью оправдали себя. Тем не менее войска имели серьезные затруднения в получении вещевого довольствия в период войны 1877–1878 гг. вследствие задержки его доставки войсковым транспортом.

После войны нужно было восстановить мобилизационный запас; кроме того, обеспечить снабжение резервных частей. В результате энергичных мероприятий к 1881 г. положение с запасом было восстановлено. Неприкосновенный (мобилизационный) запас был создан на 1 303 тыс. солдат. Кроме того, создали запас государственного ополчения на 151 539 чел. и 5-процентный запас для запасных в расчете на 63 197 чел.

К 1894 г. были созданы: неприкосновенные запасы на 1 833 730 чел., 5-процентный запас на 70 626 чел., запас для государственного ополчения на 346 826 чел.[1493] С учетом запасов в 1899 г. требовалось серого сукна 2 800 тыс. аршин, темно-зеленого неворсованного — 3 млн. аршин и верблюжьего — 150 тыс. аршин[1494].

Для удовлетворения потребностей флота заготовлялось подрядным способом 10–12 тыс. аршин гвардейского сукна, 12–14 тыс. аршин верблюжьего сукна, около 15 тыс. синих фланелевых рубах, от 390 до 500 тыс. аршин холста, 50–60 тыс. аршин полотна, сапожного товару на 40–50 тыс. пар обуви[1495].

Данные об объеме ежегодных заготовок для армии за 1880–1900 гг. приводятся в табл. 127.

Утвердившийся во второй половине XIX в. капиталистический способ производства определил характер системы снабжения. О натуральных поставках в это время не могло быть и речи. Все решали денежные закупки. Обеспечение массовой армии всеми видами снабжения осуществлялось путем подвоза с баз. Вопросы организации и устройства тыла приобрели еще более важное значение, чем в дореформенный период.

Таблица 127[1496]

Годы Сукно Каразея Равендук и полотно Холст Хлопчатобумажные ткани Обувь, пары Израсходовано, в руб. Все комиссариатские расходы, в руб. в аршинах 1880–1885 134 459 (цветное гвардейское) 6 683 259 (неворсованное) 7 760 780 (серое армейское) 109 435 23 747 027 (равендук) 1 253 751 (полотно) 64 453 580 7 678 000 2 015 858 37 594 198 80 951 950 1886–1890 11 787 959 (неворсованное) 8 719 920 (шинельное) 262 000 (верблюжье) 25 975 11 849 000 (равендук) 2 677 000 (полотно) 124 784 400 22 268 600 5 113 219 59 571 688 106 618 115 1891–1895 14 520 043 (неворсованное) 10 739 366 (шинельное) 601 164 (верблюжье) 99 908 11 164 720 (равендук) 2 725 300 (полотно) 143 836 391 21 165 742 4 767 703 65 228 183 111 643 971 1896–1900 15 098 687 (неворсованное) 10 767 800 (шинельное) 434 688 (верблюжье) 130 200 15 287 000 (равендук) 3 296 000 (полотно) 135 180 150 43 608 600 5 340 800 81 737 618 100 101 519

При составлении мобилизационных планов мирного времени требовалось решить такие важные вопросы, как характер войны, способы мобилизации народного хозяйства, организация баз снабжения, способы обеспечения в ходе войны по численному расчету сосредоточению и развертыванию войск и т. п.

Военные специалисты (И. Лобко, Ф. Макшеев, В. Баскаков и др.) понимали, что войны будущего будут вести миллионные армии, что они потребуют огромного напряжения сил и средств народа. Но военные теоретики делали отсюда неверный вывод, что воюющие стороны быстро истощатся и, следовательно, войны будут носить скоротечный характер. А раз это так, то военное хозяйство должно выдерживать предельное напряжение.

Этот вывод был сделан, в частности, потому, что к концу XIX в. стал особенно ощущаться разрыв между мобилизационными планами, согласно которым главные силы размещались в западных приграничных округах, и возможностями получения продовольственных и материально-технических ресурсов, источники которых, как правило, находились в центральных и отдаленных округах. Этот разрыв усугублялся односторонним внедрением в практику системы глубокого базирования.

В 90-е годы издавались важные труды. позволявшие подвести научную базу под теорию организации и устройства тыла. Главный вывод, к которому стали приходить военные специалисты, состоял в том, что развитие военного дела требует разработки «планов экономических мероприятий» в общегосударственном масштабе[1497]. Военное хозяйство стало приобретать сложную организацию, в связи с этим возник вопрос о подготовке кадров высшей квалификации, что и обусловило создание интендантского курса при Академии Генерального штаба.

В связи с этим Военное ведомство предприняло военно-статистические обследования народного хозяйства в пределах военных округов, на основе которых составляли военно-статистические описания и создали интендантский атлас.

VI РАСХОДЫ НА АРМИЮ

Выше приводились цифры расходов на вооружение и обеспечение армии продовольствием и обмундированием и другие нужды. Остается сказать об общих ассигнованиях на содержание армии и обеспечение ее всем необходимым, а также о расходах на проведение военных действий.

При введении новых штатов в армии в 1803 г. потребовались ассигнования в сумме 35 563 тыс. руб. Предполагалось, что эта цифра станет стабильной. Однако непрерывные войны, продолжавшиеся с 1805 по 1815 г., потребовали громадных расходов, следствием чего было нарушение бюджетного баланса Для покрытия же дефицита было необходимо выпустить быстро обесценивающиеся бумажные деньги. Эти расходы составили следующие суммы (в тыс. руб. ассигнациями)[1498].

Год Расходы на армию 1805 43 184 1806 44 304 1807 63 402 1808 118 525 1809 112 279 1810 127 936 1811 122 414 1812 1 757 500 (фактически израсходовано) 1813 1814 1815

По окончании заграничных походов военные расходы (в абсолютном выражении) начали постепенно снижаться и составили в 1816 г. 234 380 тыс. руб., в 1820 г. — 197 471 тыс. и в 1825 г. — 155 202 тыс. руб. (ассигнациями). Снижение это в действительности еще больше, если учесть обесценение рубля[1499].

Войны с Ираном (1826–1827 гг.) и Турцией (1828–1829 гг.) вынудили увеличить военные расходы. В 1826 г. расходы на армию составили 154 139 тыс. руб. по смете. В 1827 г. кроме 161 817 тыс. руб. сметы ассигнований пришлось израсходовать еще 24 924 тыс. руб., в 1828 г. сверх 161 500 тыс. руб. было ассигновано дополнительно 46 204 руб., в 1829 г. к 161 751 тыс. руб. было добавлено еще 122 422 тыс. руб.[1500]

В последующие два года кроме обычных бюджетных ассигнований пришлось затратить дополнительные средства на содержание войск по штатам военного времени. В 1830 г. военные расходы составили 219 446 тыс., а в 1831 г. — 207 704 тыс. рублей. Сверх этих расходов на подавление польского восстания потребовалось ассигновать 97 268 тыс. и на Босфорскую экспедицию еще 5 тыс. руб.[1501]

Финансовая политика Канкрина, занявшего пост министра финансов, сводилась к тому, чтобы ликвидировать исчисление доходов и расходов по двум курсам (в серебре и ассигнациях) и добиться стабилизации валюты. Это удалось сделать к 1840 г. путем установления жесткой экономии. Достигнутая стабилизация рубля позволила перейти к исчислению в твердой валюте. Это устранило ряд затруднений в обеспечении войск. Военный бюджет сохранялся с 1840 по 1852 г. примерно на одном уровне и составлял в 1840 г. 70 227 тыс. руб., а в 1845 г. — 71 968 тыс. руб. серебром. В 1848–1849 гг. в связи с угрозой распространения революционного движения с Западной Европы на Россию и для подавления Венгерского восстания армия была приведена в военное положение, на что потребовались значительные дополнительные средства. В 1848 г. общая сумма дополнительных ассигнований составила 97 269 тыс., в 1849 г. — 102 378 тыс., а в 1850 г. — 103 045 тыс. руб.

Еще значительнее были расходы на армию во время Крымской войны. В 1853 г. они составили 103 479 тыс. руб., в 1854 — 178 694 тыс., в 1855 г. — 239 823 тыс. и в 1856 г. — 233 154 тыс. руб. отпускаемых по бюджету[1502].

Расходы сверх бюджета были покрыты чрезвычайным выпуском кредитных билетов на 461 млн. руб.[1503] Следствием этого был рост государственного долга.

Тяжелое положение финансов России после Крымской войны вынуждало правительство резко сокращать все расходы, в том числе и на армию. Они составляли в 1857 г. — 101 848 тыс. руб., в 1858 г. — 89 154 тыс., в 1859 г. — 106 692 тыс., в 1860 г. — 106 655 тыс. и в 1861 г. — 115 965 тыс. руб.[1504]

Бездефицитный баланс был достигнут в 1862 г. Это дало возможность постепенно наращивать расходы на армию. Они возросли в связи с перевооружением войск новым стрелковым и артиллерийским вооружением и составили следующие суммы (в тыс. руб.)[1505].

Год Военные расходы 1862 114 209 1863 155 632 1864 155 131 1865 140 019 1866 129 687 1867 127 250 1868 136 701 1869 147 702 1870 145 211 1871 159 257 1872 165 925 1873 175 033 1874 172 480

Значительное увеличение расходов в 1863–1864 гг. было связано с польскими событиями. «Положение, принятое европейскою дипломатиею в польском вопросе, угрожало нарушению мира. При таких условиях, — докладывал царю Милютин, — экономическая сторона не могла не отодвинуться на задний план»[1506].

В целом они поглощали 25 % всех государственных расходов[1507]. Рост военных расходов вызывал резкие возражения со стороны Министерства финансов. Оно добилось в 1875 г. установления так называемого нормального бюджета, согласно которому увеличение расходов на армию в 1875 г. не должно превышать 5 млн. руб., в 1876 г. — 10 млн. руб. После чего установленная сумма в 179 290 тыс. руб. в течение 10 лет должна оставаться неизменной. Однако разразившаяся война в 1877 г. с Турцией потребовала новых чрезвычайных ассигнований. Расходы на армию составили в 1875 г. — 175 432 тыс., в 1876 г. — 149 290 тыс. по бюджету и 397 813 тыс. руб. чрезвычайных, в 1877 г. соответственно — 191 312 тыс. и 427 668 тыс. руб., в 1878 г. — 187 331 тыс. и 427 068 тыс. и в 1879 г. — 87 453 тыс. и 120 567 тыс. руб.[1508], составляя 50 % расходной части государственного бюджета. После войны с Турцией 1877–1878 гг. потребовалось дальнейшее усиление обороны страны. Чтобы перевооружить войска и укрепить инженерную оборону, нужны были чрезвычайные ассигнования. Вопрос о деньгах перешел в Государственный Совет, где, несмотря на возражения Министерства финансов, было признано необходимым дать эти средства. Всего с 1880 по 1889 г. на военные нужды затрачивалось в среднем до 210–214 млн. руб. ежегодно. Военное министерство снова заявило, что вследствие отсутствия средств перевооружение русской армии современным стрелковым и артиллерийским оружием идет медленнее, чем за рубежом. Военный министр Ванновский писал в 1887 г.: «Европа переживает ныне тревожное время, все главнейшие государства увеличивают свои военные средства… нигде также не останавливаются перед расходами, как бы велики они не были… во всех государствах эти бюджеты были усилены чрезвычайными кредитами, отпущенными главным образом на пополнение военно-материальной части и на крепостные работы». Однако требования Ванновского не были полностью удовлетворены. И лишь после обсуждения вопроса в Государственном совете в 1891 г. было решено увеличить ассигнования для перевооружения армии казнозарядными винтовками Мосина и покрытия расходов на укрепление крепостей на западной границе. На совещании представителей Министерства иностранных дел, Военного и финансов было принято решение положить в основу смету 1884 г., предусматривавшую расходы в сумме 224 700 тыс. руб., а к ней добавлять сверхсметные ассигнования: в 1889 г. — 4 400 тыс. руб., в 1890 г. — 5 400 тыс., в 1891 — 6 400 тыс., в 1892 — 7 400 тыс. и в 1893 г. — 8 400 тыс. руб.[1509] Этих ассигнований явно не хватало для покрытия всех расходов, связанных главным образом с перевооружением войск, но протесты Военного министерства все время отклонялись.

В 1893 г. по предложению Министерства финансов размер бюджетов Военного министерства был снова определен на пятилетие вперед — с 1894 по 1898 г. За основание был принят размер сметы 1893 г. в сумме 229 200 тыс. руб. К этой сумме решено добавлять: в 1894 г. — 7 млн. руб., в 1895 г. — 9 млн., в 1896 г. — 12 млн., в 1897 г. — 15 млн. и в 1898 г. — 20 млн. руб.[1510]

Однако эти предложения были опротестованы Военным министерством. Фактические расходы на содержание армии и укрепление обороны составили в 1894 г. — 280 300 тыс. руб., в 1895 г. — 285 444 тыс., в 1896 г. — 294 359 тыс., в 1897 г. — 293 789 тыс., в 1898 г. — 293 975 тыс., в 1899 г. — 333 579 тыс. и в 1900 — 333 541 тыс. руб.[1511]

Значительные расходы на нужды армии отягощали бюджет и имели следствием дальнейший рост государственного долга. В 1886 г. он был равен 5 249 880 руб., через 10 лет, в 1895 г., он возрос до 5 592 624 руб., а еще через пять лет — до 6 233 304 руб.[1512] Министерство финансов считало, что рост военных ассигнований принял «опасный для нашего финансового положения оборот»[1513].

Огромные затраты на перевооружение войск явились основанием для предложения русского правительства правительствам Германии, Англии и Франции 12 августа 1898 г. о созыве Конференции по ограничению вооружений. Русское правительство предлагало: «Воспрепятствовать принятию в армиях всех страх нового оружия автоматической системы… Ограничить употребление в полевой войне взрывчатых составов» (в частности, воспретить «сбрасывание этих составов с воздушных шаров»), и определить «на известный период численность армий и размеры военных бюджетов».

Французское правительство тотчас потребовало разъяснений по этому вопросу. Оно заподозрили, что Россия отказывается от обязательств, взятых ею по франко-русскому соглашению. Русское правительство направило в Париж генерала Куропаткина, который имел встречу с военным министром и президентом Франции. Он разъяснил, что заявление России направлено против держав Тройственного союза[1514].

Россия поддерживала мир в Европе и Азии больше двадцати лет после окончания русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Но ее военные расходы все время увеличивались. К этому ее вынуждала международная обстановка.

«Поддержание мира, — писал автор исследования о государственном долге России А. И. Боголепов, — в условиях современного государства обходится дороже войн старого. Поддержание мира и готовность к войне стоит так дорого, что создается впечатление, будто современные государства все время ведут войну… Кровь льется теперь реже, чем раньше, но современные народы постоянно истощаются в других отношениях: они истекают капиталами. Современная война — борьба машин и капитала»[1515].

VII ВОЕННО-МОРСКОЙ ФЛОТ

Важной частью вооруженных сил России XIX в. был военно-морской флот. Как известно, основной задачей военного флота является поражение судов противника, разрушение его оборонительных сооружений на берегу, десантирование войск, а также защита своей территории с моря.

Утвердившись в XVIII в. на Балтийском и Черном морях, Россия стала одной из морских держав. Ее парусный флот в это время решал крупные стратегические задачи, действуя на оперативном просторе Балтийского и Средиземного морей против Швеции, Турции и Франции. Созданная в это время система морской обороны обеспечивала безопасность государства.

Значение русского парусного флота стало уменьшаться в связи с появлением парового флота. В первой четверти XIX в. русский флот еще был способен одерживать крупные победы, действуя вдали от своих баз, но уже во второй четверти Балтийский флот мог вести только оборонительные операции и лишь Черноморский флот традиционно действовал активно.

Появление парового флота было связано с промышленным переворотом, начавшимся в России с середины XIX в. Связь военного дела с экономическими условиями особенно ярко видна на примере развития морского техническая революция на флоте началась с внедрения паровых машин и винтовых движителей, ликвидировавших зависимость флота от естественных условий и прежде всего от силы ветра. Флот приобрел маневренность, резко увеличилась подъемность кораблей. На смену традиционным классам парусных кораблей, действовавшим по канонам линейной тактики, пришли новые классы теперь уже паровых броненосных судов, действовавших на основе маневренной тактики. Появление броненосного флота и его перевооружение стальной дальнобойной артиллерией решительно изменили требования к личному составу флота, что повело к постепенной его замене, начиная с матросов и кончая высшим командным составом, а также к перестройке всей системы управления.

Русская промышленность могла строить как парусные, так и паровые суда флотов. В первой половине XIX в. Россия располагала несколькими центрами судостроения. Балтийский флот обеспечивали заводы, расположенные в Петербурге, Кронштадте и Архангельске, Черноморский флот — заводы Херсона и Николаева, Каспийскую флотилию — Астраханские верфи и Сибирскую флотилию — заводы на Шилке и Николаевске-на-Амуре. Все парусные суда строились на русских заводах. Паровые же суда сооружались как на русских заводах, так и на иностранных (по русским чертежам). Кроме того, за границей покупались и готовые суда.

Всего на русских судостроительных заводах в первой половине XIX в. было построено 438 боевых парусных и 41 паровое судно (табл. 128).

Таблица 128[1516]

Годы Парусные суда Паровые суда* Построено на иностранных верфях по русским чертежам или куплено* линейные корабли фрегаты суда других классов Всего пароходо-фрегаты мелкие корветы Всего 1801–1810 30 18 51 99 – – – – 1811–1820 30 29 31 90 – – – – 1821–1830 39 29 52 120 – – – – 1831–1840 22 17 41 80 8 33 41 35 1841–1850 18 7 24 49 Всего 139 100 199 438 8 33 41 35

* Данные за 1831–1850 гг.

Из данных табл. 128 видно, что начиная с 40-х годов XIX в. строительство боевых парусных судов значительно уменьшается и в 50-е годы по существу прекращается. На смену парусному флоту идет паровой флот, к сооружению которого приступили со второй четверти века. Так как русские заводы не были в достаточной мере приспособлены к решению этой задачи, то Морскому ведомству пришлось прибегать также к закупке судов за границей.

До 1853 г. было куплено или построено по русским чертежам, главным образом в Англии и затем в США, 8 пароходо-фрегатов и 23 малых парохода.

Во второй половине XIX в. Россия располагала вполне современной судостроительной промышленностью, способной решать такие сложные задачи, как строительство броненосного флота.

Стремясь обеспечить независимость отечественного судостроения, Морское ведомство старалось создавать достаточно мощные государственные заводы. При сооружении и техническом оснащении предприятий, а также при создании энергетической базы предприятий Морскому ведомству приходилось решать сложные задачи, и хотя недостаток отпускаемых средств ограничивал возможности экспериментирования, тем не менее в России часто появлялись технические решения проблем, вполне отвечающие требованиям времени как в области кораблестроения и приборостроения, так и в области артиллерийской и минной техники и производства брони. Морское ведомство шло на большие вложения, на замедленные темпы производства и на некоторое снижение качества продукции. Но излишними расходами, докладывало Морское министерство, «мы оплачивали в этом случае независимость в деле соединенном с безопасностью государства, а сопряженные с таким образом действий труды и ответственность с избытком вознаграждалась сознанием, что эти издержки остаются в России, что они дают работу русскому рабочему и сбыт русскому материалу, что, наконец, со временем они вознаградятся дальнейшими успехами нашей судостроительной и механической промышленности»[1517].

Наиболее крупные судостроительные заводы были сосредоточены на севере и юге страны.

В Петербурге и Кронштадте действовало четыре больших казенных завода: Новое адмиралтейство, Галерный Островок, Балтийский завод, Пароходный завод и несколько частных предприятий: Невский завод, Франко-русский и завод Бритнева (в Кронштадте), завод Нобеля и Брейтона (в Або).

На юге страны действовали Николаевский и Севастопольский казенные заводы и четыре частных — в Одессе, Николаеве и Севастополе.

О размерах казенных заводов можно судить по числу занятых на них рабочих (сведения на 1900 г.): Новое адмиралтейство — 3 тыс. чел., Галерный Островок — 3 500, Балтийский завод — 5 900, Кронштадтский пароходный завод — 1 435, Ижорский завод — 4 529, Николаевский адмиралтейский завод — 2 500, Севастопольский адмиралтейский завод — 1 100 рабочих[1518].

Из 482 кораблей, вошедших в строй во второй половине XIX в., было построено на русских заводах 380, из них 24 броненосца, 3 броненосца береговой обороны, 6 броненосных крейсеров, 10 броненосных фрегатов, 3 броненосные батареи, 12 клиперов, 3 корвета, 13 мониторов и башенных лодок, 3 минных крейсера, 72 миноносца, 101 миноноска, 17 мореходных лодок и более 100 судов других классов.

За границей было заказано или куплено готовых всего 102 корабля. Из них в Англии 1 броненосец береговой обороны, 3 крейсера, 1 клипер, 15 пароходов, 7 миноносок и 6 транспортов; во Франции — 1 броненосец, 1 фрегат, 1 корвет, 5 крейсеров, 11 миноносок и 2 транспорта; в Германии и Швеции — 3 крейсера, 17 пароходов, 18 миноносок, 2 канонерские лодки и 3 транспорта; в США — 1 броненосец и 4 парохода.

Эти данные свидетельствуют о том, что Россия в результате промышленного переворота имела современную судостроительную промышленность, способную решать сложные технические задачи и обладающую кадрами судостроителей высокого класса.

Русские заводы в основном обеспечивали военный флот движителями достаточно высокого качества. Но при всем этом русские машиностроительные заводы не всегда могли выполнять поставки в требуемые программами сроки. В связи с этим Морское ведомство нередко вынуждено было размещать заказы на иностранных заводах, главным образом в Англии, Франции и Германии. В некоторых случаях желание получить зарубежные механизмы вызывалось стремлением ознакомиться с наиболее современными образцами движителей. Однако такие попытки нередко заканчивались неудачей. Так, по донесениям ряда русских военных представителей, следивших за исполнением русских заказов, «владельцы заводов из чувства патриотизма, желания угодить своему правительству и с целью наживы вообще стараются сдать нашему Морскому министерству механизмы, граничащие с браком». По этой же причине известные английские предприятия поручали отливки для изготавливаемых механизмов «дешевым фабрикантам»[1519]. Столкнувшись с таким явлением, Морское ведомство передавало заказы русским заводам.

Рассмотрение вопросов состава вооружения, организации, комплектования и управления морского флота дает необходимый материал для понимания сложившихся в рассматриваемый период способов и форм военно-морских действий в войнах России XIX в.

1 Судовый состав, организация и устройство флота в первой половине XIX в.

Строительство парусного флота и зарождение парового

В начале XIX в. русские военно-морские силы включали Балтийский и Черноморский флоты, а также Беломорскую и Каспийскую флотилии. В составе флота этого времени были только парусные суда. Согласно штатам 1797–1798 гг., Балтийский флот располагал 45 линейными кораблями, 19 парусными фрегатами, 12 гребными фрегатами, а также 132 судами других классов (без галерного флота). В составе Черноморского флота было 15 линейных кораблей, 6 парусных и 15 гребных фрегатов и 72 судна других классов. Каспийский флот состоял из 3 фрегатов и 24 малых судов[1520]. Срок службы деревянных кораблей не превышал 8-10 лет вместо положенных 20–25 вследствие того, что суда обычно строились из сырого леса и не имели медной обшивки. Ухудшение материальной части флота беспокоило правительство. В связи с этим в 1802 г. был учрежден «Комитет для приведения флота в лучшее состояние»[1521].

Обсудив положение, комитет пришел к выводу, что Балтийский флот не в состоянии обеспечить оборону Кронштадта и Петербурга. Тем не менее председатель комитета Воронцов не считал нужным проводить какие-либо радикальные меры. «России, — писал он, — быть нельзя в числе первенствующих морских держав, да в том ни надобности, ни пользы не предвидится»[1522]. Поэтому комитет предложил лишь меры, направленные на упорядочение флота. Ошибочность этих решений доказали события 1805–1815 гг., когда Россия по существу не могла активно действовать на море.

Итогом деятельности комитета были «оборонительные» штаты 1803 г. Согласно этим штатам, в составе Балтийского флота предусматривалось 27 линейных кораблей основных и 5 прибавочных, 26 фрегатов основных и 2 прибавочных, 2 бомбардирских корабля основных и 2 прибавочных, 3 корвета, 6 бригов, 35 легких судов и 299 гребных судов; на Черноморском флоте — 15 линейных кораблей основных и 6 прибавочных, 6 фрегатов основных и 4 прибавочных, 3 брига основных и 2 прибавочных, 20 легких судов и 192 гребных судна; на Каспийском флоте — 12 судов корабельного флота и 10 транспортных[1523].

С большим трудом в течение десяти лет удалось построить часть судов. К 1812 г. Балтийский флот насчитывал 42 линейных корабля, 17 фрегатов, 4 корвета, 2 бомбардирских судна, 15 бригов и шлюпов и 31 мелкое парусное судно. Кроме того, он располагал 27 крупными и 100 мелкими транспортами и 500 гребными судами. Однако из состава корабельного флота в Балтийском море в строю было всего 9 линейных кораблей, остальные находились в Архангельске (11) и в Англии (9), 9 не были достроены и 3 переведены в блокшив[1524]. Положение было довольно тяжелым из-за непонимания необходимости иметь достаточно сильный флот для обороны столицы с моря. Черноморский флот в это время имел 6 линейных кораблей, 3 фрегата и 10 судов других классов. Кроме того, в заграничном плавании с начала XIX в. находилось 3 линейных корабля и 1 фрегат[1525].

В организационном отношении Балтийский и Черноморский флоты подразделялись на дивизии и бригады. Каждая дивизия имела в своем составе по 3 эскадры (1-я эскадра — кордебаталия, 2-я — авангардия, 3-я — арьергардия). Такое деление было обусловлено принципами линейной тактики, господствующей в это время на всех флотах мира[1526].

Балтийский флот состоял из трех, а Черноморский из двух дивизий. Каждая эскадра включала в себя от одного до трех экипажей, сформированных в 1808 г. вместо корабельных и гребных команд. Балтийский флот имел 52 корабельных и 8 гребных экипажей, Черноморский флот — 31 корабельный и 4 гребных экипажа, Каспийская флотилия — 3 экипажа. Экипаж имел в своем составе 8 рот по 100 чел. личного состава. В 1810 г. был образован Гвардейский морской экипаж — сначала четырехротного, а затем восьмиротного состава. Все эти экипажи в 1816 г. были укрупнены и получили название флотских экипажей. На Балтийском флоте их стало 27, на Черноморском — 17, в Каспийском море — 1, в Белом море — 4 и в Охотской флотилии — 1 экипаж[1527].

Зависимость между экономическим процессом и развитием военного дела особенно ярко проявляется на примере строительства колесных военных пароходов. Сначала в 1815 г. на заводе Берда был построен пассажирский пароход «Елизавета». Берд получил вторую после Фултона привилегию на строительство паровых судов. В 1820 г. между Петербургом и Кронштадтом курсировали четыре парохода. Вслед за Петербургом приступили к строительству пароходов в Архангельске (два судна) и на Волге (еще два). Едва были сделаны первые шаги в этой области, как тотчас приступили к строительству первых в мире военных пароходов. На Охтенской верфи в 1817 г. был построен пароход «Скорый», который имел судовой двигатель в 32 л. с. Затем в 1819 г. вошел в строй пароход «Проворный» — 80 л. с., а в 1822 г. пароход «Ижора» — на 100 л. с. Он имел на вооружении 8 орудий[1528]. В Николаеве первый пароход «Везувий» (без пушек) был спущен на воду в 1820 г., через 5 лет здесь построили пароход «Метеор» и заложили еще четыре малых парохода. В 1838 г. по инициативе М. П. Лазарева был построен первый железный военный пароход «Инкерман».

Хотя эти первые корабли имели ряд достоинств, однако у них было немало отрицательных черт. Главным их недостатком была уязвимость колес и слабая остойчивость в море.

К концу первой четверти XIX в. русский флот включал следующие классы судов (табл. 129).

Таблица 129[1529]

Состав флотов Состояло по списку Находилось в строю Балтийский флот линейные корабли 15 5 фрегаты 12 10 пароходы 3 3 мелкие военные суда 31 20 канонерские лодки 50 50 Черноморский флот линейные корабли 15 10 фрегаты 6 6 мелкие военные суда 18 12 пароходы 2 2 Каспийская флотилия мелкие военные суда 5 5 транспорты 6 6 Беломорская флотилия транспорты 7 7 Охотская флотилия транспорты 11 11

Неудовлетворительное состояние морского флота было настолько явственно, что правительство Николая I было вынуждено для принятия мер сформировать «Комитет образования флота», в который вошли вице-адмирал А. В. Моллер, вице-адмиралы Д. Н. Сенявин, П. В. Пустошкин, А. С. Грейг, контр-адмирал Рожков и капитаны И. Ф. Крузенштерн, Ф. Ф. Беллинсгаузен и М. И. Ратманов[1530].

Комитет заслушал доклад Сенявина. Прославленный флотоводец дал исторический обзор развития русского флота, показал причины его упадка в первой четверти XIX в. и предложил программу строительства, которая и легла в основу штатов 1826 г. Комитет исходил из положения, сформулированного Николаем I в рескрипте от 31 декабря 1825 г., что «Россия должна быть третья по силе морская держава после Англии и Франции и должна быть сильнее союза второстепенных морских держав»[1531]. По этой программе Россия должна была иметь на всех флотах 446 судов. Распределение судов по флотам дано в табл. 130. «Это число судов, — докладывал глава комитета адмирал Моллер, — будет, с одной стороны, без отягощения государству в рассуждении содержания», а с другой — «весьма достаточно не токмо к обороне… но и для нападательных, военных действий в случае надобности в оных»[1532].

Таблица 130[1533]

Суда Балтийский флот Черноморский флот Беломорская флотилия Каспийская флотилия Сибирская флотилия Линейные корабли 26 14 – – – Фрегаты парусные 9 6 – – – Фрегаты учебные 5 – – – – Пароходо-фрегаты 9 7 – – – Пароходы малые 12 24 – – – Корветы парусные 2 4 2 8 – Бриги и шхуны 12 25 – – 1 Суда других классов 65 73 8 22 7 Гребные суда 77 28 – – – Всего 217 181 10 30 8

Штаты 1826 г. были последними штатами парусного флота. Ими были предусмотрены и паровые суда, которые, впрочем, имели в это время подсобное значение (они использовались главным образом для несения дозорной службы и как буксиры).

Как и в XVIII в., линейные корабли и фрегаты были основными классами судов военно-морского флота. Они предназначались как для нанесения артиллерийских ударов по флоту и крепостям противника, так и для десантирования войск[1534]. Корветы и клипера, а также появившиеся в это время колесные пароходы имели вспомогательное назначение.

Вскоре в утвержденные штаты были внесены поправки. В 1835 г. от адмирала М. П. Лазарева поступило предложение усилить Черноморский флот в связи с возросшей ролью черноморского театра. Он рекомендовал иметь 15 линейных кораблей, 7 фрегатов, 25 бригов, корветов, шхун и тендеров, 15 транспортов, 5 яхт и, кроме 24 малых пароходов, еще 2 крупных военных парохода[1535]. Этот штат был утвержден царем, но с условием, что его реализация может быть осуществлена «по мере того, как министр финансов будет находить возможность отпускать нужные для сего предмета суммы»[1536].

Почти одновременно в Петербурге командир 17-го флотского экипажа капитан II ранга П. Караулов поставил вопрос о необходимости усилить внимание к корабельному флоту на Балтике, способному действовать в открытом море[1537]. Но его предложение не встретило поддержки. Энергичное строительство парусных кораблей шло с 1827 по 1844 г. За это время для Балтийского флота было построено 29 линейных кораблей, 25 фрегатов, 18 бригов, 14 транспортов, для Черноморского флота — 12 линейных кораблей, 8 фрегатов, 20 бригов и 28 транспортов[1538].

Колесные паровые суда все же не могли вытеснить парусных кораблей по ряду причин. Во-первых, они не обладали такими мореходными качествами, чтобы действовать в море без помощи парусов. Во-вторых, они не могли поднять достаточно сильную артиллерию. В-третьих, они были более уязвимы, чем парусные суда, поскольку колесный вал и значительная часть самого колеса были выше ватерлинии.

Вот почему конструкторы искали новых решений в создании механических движителей. Появление винтового движителя было технической революцией в судостроении. «С изобретением гребного винта, — указывает Энгельс, — появилось средство, которому суждено было произвести коренной переворот в морской войне и превратить все военные флоты в паровые»[1539].

Первые винтовые корабли появились в Европе в 1844 г. («Ратлер» — в Англии, 1844 г., «Наполеон» — во Франции, 1847 г.). Пароходный комитет, сформированный в 1842 г. для содействия строительству паровых судов, оценил по достоинству значение использования механического винтового движителя, который исключал зависимость корабля от ветра и морских течений, увеличивал его маневренность и значительно поднимал скорость. Первый русский винтовой фрегат «Архимед» в 300 л. с. был сооружен уже в 1848 г., но в 1850 г. этот корабль разбился в шхерах и затонул[1540].

В 1851 г. пароходный комитет разработал программу постройки 14 винтовых кораблей: для Балтийского флота — 1 корвет, 3 фрегата и 5 судов других классов и для Черноморского — 2 фрегата, 2 корвета и 1 шхуна. Согласно проектам, новые суда должны были обладать следующими характеристиками: водоизмещение — от 1 300 до 1 900 т, паровые машины — от 260 до 400 индикаторных сил, скорость — 8-11 узлов, вооружение — 2 бомбовые пушки, 6–8 24-фн пушек-карронад и 12 12– и 18-фн карронад.

В 1851 г. было заложено 9 из предполагаемых к постройке 14 кораблей: «Палкан», «Константин», «Выборг», «Орел» и др. Но к началу Крымской войны был готов лишь один винтовой фрегат «Палкан» и привезена из Англии машина для фрегата «Выборг». Воина приостановила на время дальнейшее строительство винтовых судов, так как английское правительство конфисковало заказанные русским правительством машины. В 1854 г. было возобновлено в России строительство двухдечных парусных кораблей «Ретвизан», «Гангут», «Вола». Собственно, вновь был построен лишь «Ретвизан», два других во время тимбировки превращены в винтовые. Стоимость каждого судна выражалась в 280–290 тыс. руб. Морское ведомство разместило заказы на машины (мощностью в 500 л. с.) на русских заводах Берда и Нобеля[1541].

Еще более энергично сооружались корветы и клипера. В 1855 г. в Петербурге было заложено 14 корветов, спущенных в 1856 г., а в Архангельске — 6 клиперов. Машины мощностью в 200 индикаторных сил изготовляли заводы Берда и Нобеля.

Наряду с этим шло сооружение колесных пароходов. Так, для Балтийского флота было построено на петербургских заводах 15 пароходов, в Николаеве для Черноморского — 13 пароходов и для Беломорского флота — 9, для Каспийской и Камчатской флотилий — всего 9 (в Архангельске, Астрахани и на Шилке). Одновременно Морское ведомство разместило ряд заказов и на иностранных заводах; за это время было приобретено 18 железных пароходов для Балтийского флота и 17 — для Черноморского[1542].

Наряду с пароходами сооружались также пароходо-фрегаты, обладавшие машинами от 200 до 600 л. с. и имевшие на вооружении от 4 до 16 пушек. Для Балтийского флота был приобретен 1 пароходо-фрегат в Англии и 9 построены в России, для Черноморского — приобретено 3 и построено в Николаеве 6 пароходо-фрегатов[1543]. Главные измерения построенных пароходо-фрегатов представлены данными табл. 131.

Таблица 131[1544]

Суда Год спуска Водоизмещение Сила машины, в л. с. Скорость хода, в узлах Число орудий Балтийский флот «Богатырь» 1835 1 342 240 8 8 «Камчатка» 1840 2 124 540 10 16 «Отважный» 1843 1 450 300 8½ 10 «Смелый» 1844 1 504 450 9½ 10 «Храбрый» 1844 1 405 300 8½ 8 «Грозящий» 1844 1 500 400 9 8 «Владимир» («Железный») 1845 1 215 350 10½ 5 «Гремящий» 1851 1 501 400 11 9 «Рюрик» 1852 1 507 400 10 6 «Олаф» 1852 1 796 400 11 18 Черноморский флот «Херсонес» 1843 Нет сведений 260 Нет сведений 6 «Бессарабия» 1843 Нет сведений 260 Нет сведений 6 «Крым» 1843 Нет сведений 260 Нет сведений 6 «Громоносец» 1843 Нет сведений 260 Нет сведений 6 «Одесса» 1843 Нет сведений 260 Нет сведений 6 «Эльбрус» 1848 Нет сведений 260 Нет сведений 6 «Владимир» 1848 Нет сведений 400 Нет сведений 9 «Корнилов» 1853 Нет сведений 230 Нет сведений 10 «Северная звезда» 1856 Нет сведений 100 Нет сведений 7

Опасность вторжения английского флота в Балтийское море вынудила Морское ведомство прибегнуть также к постройке винтовых канонерских лодок, механизмы для которых могли свободно изготовить русские и финские частные предприятия. Из намеченной программы в 75 лодок к началу 1854 г. было готово 40 лодок, что позволило усилить береговую оборону. Остальные были готовы в 1858 г.[1545]

В 1854 г. был образован Балтийский комитет для разработки защитных мер по обороне Петербурга и Кронштадта. Комитет признал, что Балтийский флот более не представляет боевой силы, некоторое значение имеют лишь 2 винтовых корабля и 9 пароходов. Было решено использовать для обороны 1-ю и 2-ю дивизии Балтийского флота, расположив парусные корабли на рейде так, чтобы прикрыть подступы к крепости с юга. Северный фарватер прикрывался блокшивным отрядом в составе трех линейных кораблей, пяти фрегатов и одного корвета. Отряд канонерских лодок получил задачу защищать мелководные районы залива. Защита Свеаборга возлагалась на 3-ю дивизию. Ригу, Або и фарватер к Выборгу должен был защищать отряд канонерских лодок[1546].

Таблица 132[1547]

Суда Балтийский флот Черноморский флот готовые строящиеся готовые строящиеся Линейные корабли 26 1 (винтовое) 16 2 Фрегаты и корветы (парусные) 16 2 (винтовые) 8 2 (винтовые) Пароходо-фрегаты 9 2 7 – Малые пароходы 13 2 24 – Бриги и шхуны (парусные) 12 2 25 – Транспорты 10 2 32 – Суда других классов 55 1 41 – Гребные суда 77 1 28 – Всего 218 13 181 4

Накануне Крымской войны (к 1853 г.) в составе Балтийского и Черноморского флотов находилось следующее количество судов (табл. 132). Беломорская флотилия располагала одним бригом, двумя малыми пароходами в 120 индикаторных сил (третий пароход и пароходо-фрегат «Саломбала» были достроены уже после войны) и шестью малыми судами.

В составе Каспийской флотилии было 2 парохода, построенных во время войны, 6 малых пароходов (в 102 индикаторные силы каждый) и 30 малых судов. Все парусные суда имели на вооружении 32 орудия.

Сибирская флотилия состояла из паровой шхуны (8 орудий), 2 транспортов (4 орудия) и 10 малых судов (13 орудий). Для усиления этой флотилии в 1852–1853 гг. было направлено 3 фрегата («Паллада», «Аврора» и «Диана»), корвет («Наварин»), 2 транспорта («Неман» и «Двина) и винтовая шхуна («Восток»). Однако до места назначения дошли: фрегат «Аврора», транспорт «Двина» и шхуна «Восток». Остальные суда либо затонули в пути («Диана», «Неман»), либо возвратились назад («Паллада») или были проданы за непригодностью с торгов («Наварин»). На капитан-лейтенанта Истомина было наложено строгое взыскание «за неосновательность удостоверения в благонадежности корвета к плаванию в дальних морях»[1548].

Большая часть судов Балтийского флота была низкого качества. Глава Морского ведомства вел. кн. Константин Николаевич так оценивал его состояние: «Суда Балтийского флота были большей частью сосновые, из сырого леса, слабой постройки и весьма посредственного вооружения… не было возможности составить из них эскадры для продолжительного плавания в дальние моря… Совершить переход из Балтийского моря в Средиземное могут 11 кораблей, остальные в состоянии плавать не далее Немецкого моря, вблизи своих портов»[1549]. Собственно, боевая сила Балтийского флота состояла примерно из 25 парусных кораблей, которые могли противостоять противнику.

Значительно лучше был Черноморский флот. Корабли, построенные Лазаревым и Корниловым, были в отличном состоянии и укомплектованы опытными экипажами. Это признавали не только в России, но и в Англии[1550].

В первой половине XIX в. были сделаны попытки создать также подводные суда. 19 июля 1829 г. Казимир Черновский, отбывавший наказание в Петропавловской крепости по делу декабристов, предложил построить подводную лодку. «В 1825 г., — писал он Николаю I, — я изобрел подводное судно и до нонешнего времени старался оное усовершенствовать и надеюсь, что мое изобретение может иметь отличительный успех перед другими доныне известными… И в военном искусстве оно будет полезно»[1551]. Черновский предложил соорудить опытный образец такой лодки за 60 дней. Его предложение было рассмотрено в Главном штабе. Комиссия под председательством генерал-майора Базена признала это изобретение важным и полезным. Николай счел возможным дать указание обеспечить арестанта материалами для изготовления чертежей. Однако генерал Клейнмихель всячески чинил препятствия изобретателю, до смерти Черновского чертежи так и не были завершены.

Вероятно, идея Черновского стала известна А. А. Шильдеру, под руководством которого был построен в 1834 г. опытный образец лодки «Морской черт». Она была спущена в 1838 г. и прошла испытания (командир лодки мичман Н. Р. Жмелев). Известно, что «Морской черт» находился в Кронштадте еще в 1856 г.

Тактическая организация флота, определявшаяся составом флота, во второй четверти XIX в. была установлена расписанием 1837 г.[1552] Согласно этому расписанию, все суда и личный состав были распределены по дивизиям, эскадрам и экипажам. Накануне Крымской войны расписание было уточнено в отношении состава судов в связи с выведением части старых кораблей за «остатный» (сверхштатный) состав.

В 1853 г. флоты имели 47 флотских и 1 гвардейский экипажи, из них Балтийский флот располагал экипажами с № 1-го по 28-й, Черноморский — с № 29-го по 45-й, Каспийский — 46 и Камчатский (Сибирский) — № 47. Численность каждого экипажа достигала 1 тыс. чел. (включая нестроевых), и таким образом он был равен батальону пехоты. Каждый экипаж состоял из восьми строевых и двух нестроевых рот по 100 чел. в каждой. Высшим административным соединением личного состава была бригада и дивизия. Бригада включала три экипажа. Три бригады составляли дивизию. Весь личный состав Балтийского флота был сведен в девять бригад (три дивизии), Черноморский — в шесть бригад (две дивизии). Строевой организации личного состава соответствовали соединения судов. Число эскадр обычно совпадало с числом дивизий.

В систему флотских экипажей не входила система береговой службы, которую в начале XIX в. несли морские батальоны и рабочие роты. Пришлось создавать особую организацию. Так, на Балтийском флоте было сформировано 5 ластовых и 10 рабочих экипажей, на Черноморском флоте — 3 ластовых и 9 рабочих экипажей. Во второй же четверти было образовано 2 финских ластовых экипажа, вместо двух финских строевых батальонов[1553].

2 Судовой состав, организация и устройство флота во второй половине XIX в.

Строительство парового, винтового, броненосного флота

Последнюю блестящую победу парусный Черноморский флот одержал под Синопом. Вслед за этим его корабли были затоплены в Севастопольской бухте, преградив доступ англо-французской эскадре на рейд. Такую же славную страницу в историю русского флота вписали русские корабли под Петропавловском. Балтийский флот, опираясь на укрепления Кронштадта, смог прикрыть северную столицу.

Крымская война показала, что деревянный парусный флот перестал служить надежным щитом страны с моря.

Вновь назначенный на пост руководителя Морского ведомства вел. кн. Константин прямо указывал, что у России флота нет: «Черноморский флот погиб, защищая Севастополь, а Балтийский силою вещей обратился в ряд блокшивов, которые оставалось разобрать на дрова»[1554].

Еще война не закончилась, а уже возник вопрос о создании новых более действенных средств защиты. В докладе о предстоящей перестройке флота адмирал Н. Ф. Метлин писал: «Вследствие переворота, произведенного во флотах всех наций введением винтового двигателя, все прежние парусные суда наши должны быть заменены паровыми… Морскому управлению предстоит уже не прежний флот поддерживать и только дополнять новыми судами, но создать новый винтовой флот и приготовить для него способных офицеров и матросов»[1555].

Положение к концу 1856 г. было таково: на Балтийском море из 53 парусных судов было 22 линейных корабля, 15 фрегатов, 2 корвета, 14 яков и сверх того 126 гребных канонерских лодок. Но этот парусный флот уже не был способен к несению военной службы.

В качестве боевой силы служили: 1 винтовой корабль, 1 винтовой фрегат, 10 колесных пароходо-фрегатов, 18 небольших пароходов и 40 винтовых канонерских лодок.

На Черном море оставалось в строю 22 парусных судна, 12 пароходов и 37 канонерских лодок. На Белом море — 2 колесных парохода, на Каспийском — 8 пароходов, на Дальнем Востоке — 1 винтовая шхуна и 3 парохода[1556].

В течение 1857–1858 гг. флот был пополнен, и на Балтике состояло: 6 винтовых линейных кораблей, 5 винтовых фрегатов, 17 винтовых корветов, 7 пароходо-фрегатов, 6 винтовых клиперов, 17 винтовых шхун, 4 винтовых транспорта, 45 малых колесных пароходов и 75 канонерских лодок. На их вооружении состояло 1 198 орудий[1557].

Положение осложнялось состоянием финансов, совершенно растроенным во время войны. Правительство, ища выхода из создавшегося тяжелого положения, произвело резкое сокращение морского бюджета, вследствие чего нельзя было серьезно думать о полной перестройке флота в сжатые сроки.

На кораблестроение отпускались мизерные средства: в 1856 г. — 6 млн. руб., в 1857 — 4,8 млн., в 1858 г. — 3,2 млн., а в 1859 г. — 3,5 млн. руб.[1558]

Морское министерство хотя и учитывало необходимость радикальной перестройки флота, не могло отрешиться от груза прежних представлений и, вместо того чтобы сразу перейти к сооружению металлических судов, разработало к 1857 г. программу сооружения деревянного флота, снабженного винтовыми двигателями. Авторы плана заявляли: «Необходимо построить суда, которые соответствовали бы всем современным требованиям морского искусства; которые равнялись бы лучшим судам иностранным и были бы готовы на всякое положительное и бурное плавание, и чтобы экипажи этих судов были составлены из настоящих моряков, опытных в морской службе»[1559]. Программа первоначально была рассчитана на 10-летний срок, но отсутствие средств вынудило Морское ведомство объявить, что она будет выполняться в течение 20 лет[1560].

Главное внимание было обращено на создание судов, способных заменить дорогостоящие линейные парусные корабли легкими, маневренными и более быстрыми кораблями, какими являлись фрегаты, корветы и клипера, выполнявшие прежде вспомогательные функции[1561]. Эти корабли долго сохраняли прежний вид и имели парусное оснащение, паровые же двигатели рассматривались в них только как дополнительное средство ускорения хода.

Согласно принятой программе 1857 г., флоты должны были получить в предстоящие 20 лет следующее количество винтовых деревянных судов: для Балтийского флота — 18 линейных кораблей, 12 фрегатов, 14 корветов, 100 канонерских лодок (все винтовые) и 9 колесных пароходо-фрегатов; для Черноморского флота — 6 корветов, 9 транспортов и 4 парохода; для Сибирской флотилии — 6 корветов, 6 клиперов, 3 транспорта и 5 пароходов; для Беломорской флотилии — 3 парохода и 2 транспорта, для Каспийской флотилии — 14 пароходов и 28 транспортов, шхун и других мелких судов[1562].

Скромные планы сооружения Черноморского флота были вызваны ограничительными статьями Парижского договора, заключенного в результате Крымской войны. Согласно условиям этого договора, России разрешалось иметь на Черном море 6 паровых и 4 парусных корабля. Чтобы восполнить недостаток в морских силах, русское правительство приняло решение организовать «Русское общество пароходства», которое открыло свою деятельность в мае 1857 г. Этому обществу был предоставлен кредит в виде ежегодной субсидии в течение 20 лет (правительство приобрело акций на 2 млн. руб.). Оно передало обществу часть судов и обеспечило его кадрами, направив 126 офицеров и несколько сот матросов из Черноморского флота. Перед обществом была поставлена задача построить такие суда, которые можно было в случае войны срочно вооружить и использовать для крейсерской службы. Кроме того, правительство приняло меры по усилению Каспийской флотилии как путем сооружения казенных судов, так и путем укрепления флота частных обществ «Кавказ» и «Меркурий». В результате государственной помощи эти два общества располагали на Каспийском море 19 пароходами и 47 баржами и на Волге — 19 пароходами и 92 баржами[1563].

С 1858 по 1861 г. часть строительной программы Балтийского флота была выполнена. В строй вошло 3 линейных корабля («Синоп», «Цесаревич», «Император Николай I»), 7 фрегатов («Светлана», «Генерал-адмирал», «Ослабя», «Пересвет», «Олег», «Дмитрий Донской» и «Александр Невский»), 6 корветов («Калевала», «Витязь», «Варяг», «Богатырь», «Рында» и «Новик»), 7 клиперов и 3 мореходные канонерские лодки[1564]. Судя по темпам, можно было ожидать завершения программы к 1865 г.

Между тем в Европе и США приступили к сооружению броненосных судов[1565].

Появление броненосных судов весьма обеспокоило руководителей Морского ведомства. Возглавлявший его с 1860 г. адмирал Н. К. Краббе заявил, что появление броненосцев свело к нулю боевую ценность сооруженного деревянного винтового флота, и Россия снова стоит перед грозной опасностью нападения на ее «жизненные центры с моря». Кронштадт в случае нападения на него с моря «не может быть спасен»[1566].

Морское ведомство считало также, что о «третьем по силе флоте нельзя и думать», и потребовало создания оборонительного броненосного флота, способного защищать Кронштадт и Петербург.

В связи с этим и был создан в 1862–1863 гг. комитет под председательством вице-адмирала Румянцева, которому поручалась разработка новой строительной программы.

Комитет принял решение обшить броней и таким образом превратить в броненосцы имеющиеся деревянные винтовые корветы «Севастополь», «Петропавловск» и строящийся «Аскольд», кроме того, рекомендовать переделать в броненосцы винтовые линейные корабли «Император Николай I», «Синоп», «Цесаревич» и фрегат «Генерал-адмирал». Остальные линейные корабли с винтовыми двигателями предлагалось сохранить для плавания во внутренних водах[1567].

Морское ведомство приступило к сооружению оборонительного броненосного флота, не дожидаясь завершения работы комитета. В 1862 г. оно заказало в Англии плавучую батарею «Первенец». Для ее постройки на английские верфи были отправлены русские инженеры и мастера. В 1863 г. корабль был спущен на воду. Хотя до окончательной отделки нужен был еще год, тем не менее корабль перевели в неоконченном виде в Петербург. В России помнили конфискацию англичанами двигателей для русских кораблей перед Крымской войной. Обострение отношений между Россией и Англией в 1863 г. в связи с польским восстанием могло быть использовано английским правительством для подобного акта. «Первенец» имел водоизмещение 3 277 т, двигатель — 1 067 индикаторных сил, броню — от 4 до 6½ дюймов и был вооружен сначала шестью 68-фн и 8 60-фн пушками, замененными в 1870 г. шестью 8-дм (203-мм), семью 6-дм (152-мм), двумя 120-мм, двумя 4-фн, семью скорострельными (37 и 47-мм) и двумя десантными (2½-дм) орудиями, скорость — 8 узлов в час. В носовой части был устроен таран.

Одновременно в России была построена по чертежам инженера Х. В. Прохорова броненосная лодка «Опыт». Эта лодка водоизмещением в 270 т имела двигатель в 195 л. с. и развивала скорость в 6 узлов в час. Затем в 1862 г. на Галерном Островке под руководством Митчеля, заключившего договор с Морским ведомством, приступили к сооружению второй плавучей батареи — «Не тронь меня». Инженер А. Ф. Соболев, строивший этот корабль, внес ряд конструктивных изменений в полученные из Англии чертежи «Первенца». Корабль имел всего 3 340 т водоизмещения, но машины были уже 1 200 индикаторных сил, его броня составляла 4–4½ дюйма, а на вооружении было сначала 14 8-дм (203-мм) и 4 4-фн орудия, а затем 12 8-дм (203-мм), 2 6-дм (152-мм) и 2 десантных (2½-мм) орудия, скорость корабля достигала 8 узлов в час. В 1864 г. отбыл спущен на воду. В год его спуска на заводе Полетика была заложена третья железная плавучая батарея «Кремль» водоизмещением в 3 412 т, двигатель в 2 тыс. индикаторных сил позволял развивать скорость в 9,5 узлов, на вооружении было восемь 8-дм (203-мм), семь 6-дм (152-мм), восемь скорострельных (37 и 47-мм) и два десантных (2,5-дм) орудия. Строил этот корабль инженер Н. Потапов. Это был последний броненосец береговой обороны типа плавучих батарей[1568].

К началу 1863 г. Балтийский флот имел в своем составе следующие суда[1569]:

Паровые

Линейные корабли — 9

Фрегаты — 9

Броненосные фрегаты — 2

Корветы — 21

Клипера — 12

Броненосные батареи — 2

Броненосные лодки — 1

Канонерские лодки —30

Пароходо-фрегаты — 7

Яхты и шхуны — 28

Транспорты — 9

Малые пароходы — 54

Мелкие суда — 11

Всего 246 судов общей мощностью 86 240 индикаторных сил

Парусные

Фрегаты — 1

Корветы — 1

Яхты и шхуны — 21

Тендеры — 3

Транспорты — 8

Гребные канонерские лодки — 2

Всего 36 судов

Строившиеся

Паровые суда — 28

Броненосные батареи — 1

Канонерские лодки — 2

Корветы — 1

Пароходы — 1

Таким образом, Россия в это время имела всего 5 броненосных кораблей, в Англии их было 12, а во Франции — 16[1570].

Напряженная обстановка, сложившаяся в Европе в связи с польским кризисом 1863 г., привела к обострению отношений с Англией. Возникла угроза нападения английского флота на Петербург. При Военном министерстве был учрежден специальный комитет под председательством генерала Крижановского для приведения в боевое состояние Кронштадта и организации береговой обороны Петербурга. Комитет указал на недопустимое отставание флота. Это вынудило правительство дать приказание об усилении морского флота. Комитет Румянцева рекомендовал принять так называемую «мониторную программу» 1863 г. Петербургские верфи должны были построить в кратчайшие сроки 10 винтовых однобашенных и 1 двухбашенную броненосные лодки (мониторы), а также 13 батарейных плотов (типа петровских прамов).

На постройку этих судов было ассигновано до 6 млн. руб. К концу 1864 г. мониторы вошли в строй. Строили их Новое адмиралтейство, завод Карра и Макферсона и завод Семянникова и Полетики. Однобашенные лодки имели водоизмещение до 1 500 т, их броня достигала 5 дюймов (13 см) на бортах и 11 дюймов (28 см) на башнях, каждая лодка была вооружена двумя 9-дм (229 мм) и двумя-четырьмя скорострельными 37, 47-мм орудиями и обладала двигателем от 430 до 530 индикаторных сил, позволявшим развивать скорость в 6–7½ узлов. Лодки назывались «Лава», «Перун», «Латник», «Броненосец», «Вещун», «Единорог», «Стрелец», «Тифон», «Колдун», «Ураган». Строили их инженеры Н. Коршиков, Х. Прохоров, Александров, А. Свистовский, А. Соболев и А. Гезехус. Двухбашенная лодка «Смерч», построенная инженером А. Ф. Соболевым, имела водоизмещение 1 402 т, двигатель — 700 индикаторных сил, броню — 4–4½ дюйма (10 и 11 см), на ее вооружении было два 9-дм (229-мм) и четыре скорострельных 37 и 47-мм орудия, скорость — 8,5 узлов. Стоимость такой лодки определялась в 600 тыс. руб. В целом на сооружение мониторов было истрачено 5,5 млн. руб., но они тотчас устарели вследствие внезапных и быстрых успехов техники[1571].

Предпочтение руководителей Морского ведомства оборонительному флоту встретило возражения многих моряков. Они считали, что добровольный отказ от мореходного флота ставит Россию в невыгодное положение и роняет ее престиж великой державы.

Пока шли искания в определении типов броненосных судов и продолжались споры между сторонниками оборонительного и мореходного флота, т. е. флота, способного действовать в открытом море и решать крупные стратегические задачи, Морское ведомство вынуждено было создавать определенную тактическую организацию Балтийского флота, исходя из наличного состава судов[1572].

С 1857 по 1862 г. все суда на Балтике были разделены на три разряда: к первому разряду относились суда, готовые к плаванию; ко второму — суда, готовые к вооружению; к третьему — суда, предназначенные для внутренних плаваний. Суда, вошедшие в первый и второй разряды, были сведены в три эскадры: одна предназначалась для защиты Петербурга, а две — для проведения стратегических акций в Атлантическом и Тихом океанах.

В эскадру Атлантического океана вошли 3 фрегата («Александр Невский», «Ослабя» и «Пересвет»), 2 корвета («Витязь», «Варяг») и 1 клипер («Алмаз»). Командовал ею контр-адмирал С. С. Лесовский.

В эскадру Тихого океана вошло 3 корвета («Богатырь», «Калевала», «Рында»), 2 клипера («Абрек» и «Гайдамак») и винтовая лодка («Морж»), командующий — контр-адмирал А. А. Попов[1573].

Появление русских судов у берегов Северной Америки в 1863 г., т. е. в самый острый период гражданской войны, когда Англия и Франция активно помогали рабовладельческим южным штатам, было важной политической услугой России Северным Штатам[1574].

Сооружение оборонительного броненосного флота было завершено к 1865 г. В это время Балтийский флот имел 3 броненосца береговой обороны, 10 однобашенных и 1 двухбашенную лодки и 2 броненосных фрегата. Кроме того, оставался в строю 21 неброненосный винтовой корабль, сохранявший некоторое военное значение (1 фрегат, 8 корветов, 6 клиперов, 6 колесных пароходо-фрегатов). Сверх того было 20 винтовых и колесных пароходов и 13 канонерских лодок.

В 1864 г. была принята еще одна строительная программа, отличавшаяся, как и предыдущая, разнотипностью строившихся судов. По этой программе предстояло построить 2 лодки и 6 башенных фрегатов.

Принятые к постройке под руководством инженеров Михайлова и Н. Самойлова двухбашенные лодки «Чародейка» и «Русалка» имели водоизмещение до 1 880 т, броню — от 4 до 4½ дюймов (до 11,5 см), вооружение — четыре 9-дм (229-мм) орудия. Кроме того, у «Чародейки» были четыре 4-фн и четыре скорострельных (37 и 47-мм) орудия, а у «Русалки» — три скорострельные и четыре 4-фн орудия. Машина у «Чародейки» имела 876 индикаторных сил, у «Русалки» — 705, скорость — 8,5–9 узлов в час. Обе лодки вошли в строй в 1868–1869 г. Затем в постройке находились 2 двухбашенных и 3 трехбашенных фрегата, или броненосца береговой обороны[1575].

Двухбашенные фрегаты «Адмирал Спиридов» и «Адмирал Чичагов» (оба строил инженер А. Гезехус) были построены на заводе Семянникова и Полетики в 1867–1868 гг. Оба корабля вступили в строй в 1869 г. Первый имел водоизмещение 3 492 т, машину — 2 007 индикаторных сил, броню — от 4 до 5 дюймов, вооружение — два 11-дм (280-мм) орудия, четыре 4-фн, пять скорострельных 37 и 47-мм и одно десантное орудие, скорость-10,3 узлов. Второй фрегат имел водоизмещение 3 492 т, мощность машин — 2 060 индикаторных сил, вооружение — то же.

Трехбашенные фрегаты «Адмирал Грейг» (строитель инженер Н. Коршиков) и «Адмирал Лазарев» (строили инженеры Дмитриев и Коршиков) имели водоизмещение 3 462 т, броню — от 3 до 6 дюймов, вооружение — три 11-дм (280-мм), семь скорострельных 37 и 47-мм орудий и одно 2½-дм десантное орудие; скорость — 10,5-11 узлов. Первый спущен на воду в 1869 г., второй — в 1868 г.[1576]

Наконец, по этой же программе в 1867 г. был спущен на воду первый мореходный железный рангоутный фрегат «Князь Пожарский» (инженеры Чернявскийй и А. Соболев). Он имел водоизмещение 4 506 т, броню — от 4 до 6 дюймов (до 17 см), машины — 2 835 индикаторских сил, развивал скорость до 11,5-12 узлов, вооружение — восемь 8-дм (203-мм), два 6-дм (152 мм), восемь 4-фн и четыре скорострельных 37 и 47-мм орудия[1577].

Таким образом, принятая в 1864 г. программа была выполнена в 1868 г. Оставался недостроенным фрегат «Минин» который был спущен на воду в. 1878 г. К концу 1869 г. Балтийский броненосный флот состоял из 23 судов общим тоннажем 61 930 т, имел на вооружении 162 орудия больших калибров — сила достаточно большая для оборонительных целей.

По завершении программы 1864 г. Морское ведомство совместно с Военным образовало специальную комиссию под председательством генерала Тотлебена. Комиссии поручалось разработать план мероприятий по обороне столицы. Комиссия пришла к выводу, что кронштадтские укрепления могут служить достаточно сильной преградой при условии взаимодействия армии с флотом. Слабым местом являются мелководные районы Финского залива, находящиеся вне сферы огня фортов и крупных кораблей. Для защиты этих районов рекомендовалось разработать особый тип мелкосидящих канонерских лодок (типа «плавучих платформ»)[1578]. Эта задача вскоре была решена. За типовой был принят проект лодки «Ерш». В период с 1875 по 1880 г. было построено 8 лодок.

В целях активизации строительства броненосного флота Морское ведомство инспирировало в «Морском сборнике» статью «Современное значение броненосного флота». Министерство требовало ассигнования 100 млн. руб. на сооружение мореходного флота. Эти расходы, писал автор статьи, «не роскошь, а необходимость, пусть печальная, но не подлежащая сомнению»[1579].

По окончании строительства броненосного оборонительного флота на Балтике была сформирована первая броненосная эскадра под командованием вице-адмирала Г. И. Бутакова. В состав эскадры вошли 3 броненосца береговой обороны 1 броненосный фрегат, 1 двухбашенная и 10 однобашенных лодок. К этой же эскадре были причислены: 1 пароход, 2 пароходо-фрегата, 2 канонерских лодки и несколько посыльных судов.

Спустя два года в связи с ростом численности судов Балтийский флот был разделен на две броненосные эскадры.

Хуже было на Черном море. Из состава Черноморской эскадры было исключено 93 корабля (из них 67 затоплено командами во время войны, 10 погибли в ходе боев, а остальные разобраны).

В строю оставалось 12 небольших пароходов, 22 парусных судна и 37 канонерских лодок[1580]. Все эти военные суда, как и гражданские суда «Русского общества пароходства и торговли», не могли обеспечить охрану черноморского побережья. Между тем Австро-Венгрия и Турция стали нарушать морские статьи конвенции. Возникла угроза Керченскому проливу и днепровскому лиману. Вопрос о защите черноморских портов был обсужден в 1870 г. на специальном комитете, который принял предложение контр-адмирала А. А. Попова построить специального плавающие установки, броненосцы береговой обороны, вооруженные крупнокалиберной артиллерией. По его чертежам были построены два броненосца береговой обороны, получившие название «поповки». В 1873 г. на петербургских верфях был построен из железа броненосец «Новгород», который был перевезен в Николаев и там собран. Он имел водоизмещение 2 491 т, броню — 11 дюймов, машину — в 2 000 индикаторных сил, скорость — 7 узлов, вооружение — два 11-дм (280-мм), две 4-фн пушки и два 37-мм скорострельных орудия.

В 1875 г. в Николаеве был построен второй броненосец — «Вице-адмирал Попов» (инженеры А. А. Попов и В. А. Мордвинов), несколько большего размера, чем первый. Он имел водоизмещение 3 550 т, бортовую броню — до 6 дюймов, палубную — 3 дюйма, машину — 3 066 индикаторных сил, а на вооружении состояли два 12-дм (305-мм), шесть 4-фн и два 37-мм орудия[1581].

«Поповки» были новым типом броненосцев, предназначенным для действия в особых условиях Керченского пролива и прибрежной полосы, но они были почти не приспособлены для действий в открытом море[1582].

При обсуждении вопроса о целесообразности дальнейшей постройки такого типа судов в Морском техническом комитете возникла острая дискуссия. С резкой критикой политики Морского министерства выступили Г. И. Бутаков, Н. В. Копытов и Е. В. Путятин.

В комитете была обсуждена записка Бутакова о сооружении мореходного броненосного флота. Он отрицательно отозвался о практике покровительства отдельным лицам. В частности, Бутаков заявил, что многие талантливые инженеры кораблей отодвинуты от конструкторской работы, а проектирование судов монополизировано в руках А. А. Попова, который хотя и является способным конструктором, но не все его проекты отвечают требованиям времени. «Так что, если подобный порядок вещей продолжится, то у нас останутся только слепые исполнители в вопросе науки кораблестроения, вместо самостоятельных мыслителей науки этой. Блестящие проекты, пропагандируемые безустанно, можно сказать, на всех перекрестках, и боящиеся света свободной технической критики науки, прикрываясь высоким именем августейшего генерал-адмирала, не суть то, что нужно государству, морские силы которого далеко ниже других»[1583].

Бутаков потребовал перенести центр тяжести в строительстве с оборонительного на крейсерский флот, способный к активным действиям в открытом море, при этом, писал он далее, нужно внимательно следить за строительством кораблей передовыми морскими державами, чтобы не отстать от них в техническом отношении, ибо «в наше время изобретения следуют так быстро одно за другим, что типы военных судов устаревают иногда прежде окончательной достройки их»[1584].

Восстановление Черноморского флота шло крайне медленно, к 1875 г. он имел 2 броненосца береговой обороны, 5 винтовых корветов, 14 шхун, 1 яхту и 7 пароходов. Эти суда были сведены в Черноморскую эскадру, насчитывающую 7 боевых и 32 вспомогательных корабля.

Дислоцированные на Каспийском море 3 винтовые шхуны, 3 канонерские лодки, 7 пароходов и 15 вспомогательных судов составляли одну флотилию.

В состав Сибирской флотилии входили: 1 клипер, 5 канонерских лодок, 2 транспорта, 4 шхуны, 3 парохода и 7 вспомогательных судов.

Беломорская флотилия, имевшая в 1855 г. 23 парусных судна, к 1870 г. насчитывала лишь 1 боеспособный корабль. К этому времени также были приписаны к Архангельскому порту 2 шхуны и 1 баркас[1585].

На 1 января 1870 г. русский броненосный флот хотя и занял третье место среди других флотов Европы, однако был весьма слаб. Сравнительная мощность флотов разных стран видна из данных табл. 133.

Таблица 133[1586]

Страна Число судов Число орудий Вес залпа с одного борта, в тыс. фунтов Мощность, в л.с. Водоизмещение, в т Англия 42 628 54,4 30 590 231 184 Франция 40 434 49,6 25 610 176 566 Россия 23 162 24,3 7 110 61 390 Пруссия 5 69 6,2 3 600 22 749 Швеция 5 10 4,9 750 16 000

Дело было не столько в том, что русский флот в количественном отношении уступал английскому и французскому, сколько в том, что Англия и Франция создали в 60-х годах мореходные броненосные корабли, способные совершать дальние плавания и обладавшие мощным артиллерийским вооружением. При этом их суда непрерывно совершенствовались и превосходили по качеству русские. Таким образом, сооруженный оборонительный флот лишь частично удовлетворял требованиям времени. Он не мог соревноваться с флотом противника в открытом море и вынужден был бы уходить под защиту береговой артиллерии. Этим самым флот был рассчитан на пассивную оборону.

Между тем Морское министерство полагало, что Балтийский флот «может вступить в бой с надеждою на успех с броненосным флотом каждой другой европейской державы, но не иначе, как в Балтийском море или опираясь на берега дружественной державы»[1587].

Вскоре Морское министерство пришло к выводу, что единственным средством поддержания престижа России как морской державы будет сооружение броненосных мореходных фрегатов. К концу 60-х годов Россия имела три деревянных фрегата, обшитых броней: «Севастополь», «Петпопавловск» и «Князь Пожарский», но они уже устарели и не отвечали своему назначению. Было принято наконец решение приступить к строительству железных броненосных кораблей.

Министерство объявило в 1867 г. конкурс на мореходный монитор, который по боевым характеристикам не уступал бы строившимся на Западе судам[1588]. Лучшим из представленных проектов считался проект корабля контр-адмирала А. А. Попова, названного им «Крейсер». Само название включало в себя определенный смысл — крейсерство в океане. Монитор был заложен в 1869 г. на верфи Галерного Островка. В ходе постройки он был перепроектирован инженерами Окуневым и Леонтьевым в мощный броненосец. В 1872 г. в связи с празднованием 200-летней годовщины рождения основателя морского военного флота Петра I кораблю дали название «Петр Великий». Это был башенно-брустверный броненосец водоизмещением в 9 665 т, его бортовая броня составляла от 12 до 14 дюймов (от 25 до 35 см), башен — до 16 дюймов (35,6 см), палубы — 3 дюйма. На вооружении корабля было по два 12-дм (305-мм) орудия на каждую башню, затем две 9-дм (229-мм) мортиры, четыре 4-фн, десять скорострельных пушек 37 и 47-мм, два вспомогательных орудия для отражения атак миноносцев и десантное 2½-дм орудие. Кроме того, корабль имел постоянное минное вооружение, состоящее из шестовых и буксирных мин; мощность двигателей — 4 130 индикаторных сил на каждый винт, проектируемая скорость — до 15 узлов в час (первоначально она фактически составляла 12,3 узла), радиус действия — до 3 600 миль[1589].

Несомненно, строительство «Петра Великого» ознаменовало крупный шаг технической мысли. В нем воплотились все достижения военно-морской техники того времени. Морское министерство справедливо указывало, что теперь Балтийский флот обладает «современным броненосцем, не уступающим лучшим новейшим судам английского, французского и германского флотов»[1590].

Хотя корабль и был спущен на воду в 1872 г., однако на доводку двигателей (поставленных заводом Берда) и на оборудование ушло еще около шести лет. Таким образом, корабль вступил в строй в 1877 г. и долгое время считался лучшим броненосцем в мире.

Длительный срок постройки и очень высокие затраты создали мнение о нецелесообразности сооружения линейных кораблей столь большого тоннажа, поэтому Морской технический комитет рекомендовал строить скоростные океанские крейсера с достаточно большим радиусом действия. Главная мысль состояла в том, что Россия должна иметь флот способный совершать не только плавания к дальневосточным границам, но в случае нужды активно действовать в океане. В 1872 г. была утверждена программа строительства восьми крейсеров. Проект океанского крейсера с броневым поясом был разработан инженером Н. Е. Кутейниковым (под руководством А. А. Попова и И. С. Дмитриева). На основе принятого проекта на Балтийском заводе началось сооружение двух океанских полуброненосных корветов: «Генерал-адмирал» (1873 г.) и «Александр Невский» (1875 г.)[1591].

Первый имел водоизмещение 4 604 т, броню — от 5 до 6 дюймов (15,2 см), вооружение — шесть 8-дм (203-мм) орудий в средней части корабля и четыре 6-дм (152-мм) орудия на поворотных платформах по два на носу и на корме, двенадцать 37 и 47-мм скорострельных орудий, а также шесть 4-фн пушек; машины — 3 500 л. с., скорость — 13,6 узла в час. Второй отличался от первого вооружением и мощностью машин (6 300 л. с.). Он имел четыре 8-дм (203-мм) и пять 6-дм (152-мм) орудий, шесть 9-фн пушек, десять скорострельных 37-мм и два 2½-дм десантных орудия. Торпедное вооружение каждого корабля состояло из одного носового и двух бортовых аппаратов. Кроме паровой машины, каждый корабль имел парусное оснащение, что увеличивало скорость до 14,5 узла.

Вслед за этими судами к 1878 г. был построен крейсер «Минин» (инженеры Н. Самойлов и А. Гезехус), водоизмещение — 5 940 т, машины — 5 290 индикаторных сил, скорость — 14,5 узлов, вооружение — четыре 9-дм, двенадцать 6-дм, четыре 4-фн и 16 скорострельных 37 и 47-мм орудий[1592].

Кроме броненосных крейсеров по программе 1872–1874 гг. строились также железные клипера (переименованные затем в крейсера II ранга). С 1875 по 1880 г. со стапелей Нового адмиралтейства и Галерного Островка было спущено восемь кораблей такого типа: «Крейсер», «Джигит», «Разбойник», «Стрелок», «Наездник», «Вестник», «Пластун», «Опричник». Их характеристика: водоизмещение — 1 334 т, вооружение — одно-три 6-дм (152-мм) орудия (на Крейсере» — 2), четыре 9-фн и семь-десять скорострельных 37 и 47-мм орудий. «Крейсер» и «Джигит» имели по одному носовому минному аппарату; машины мощностью от 1 500 до 1 653 индикаторных сил позволяли им развивать скорость от 11 до 13,5 узла[1593]. Для увеличения скорости суда сохраняли и парусное оснащение.

Из этих судов Морское ведомство создало четыре крейсерских отряда (по одному корвету и по два клипера в каждом) для обслуживания дальневосточного театра. Один отряд должен был находиться на Дальнем Востоке, второй — возвращаться в Кронштадт, третий — идти на смену первому из Кронштадта, четвертый — готовиться в Кронштадте к очередному рейсу во Владивосток. Такой порядок плохо обеспечивал оборону тихоокеанского побережья, где со времен Крымской войны неоднократно возникали опасные ситуации в связи с агрессивной политикой Англии и США на Востоке. Тем не менее Морское ведомство почти до конца XIX в. не принимало необходимых мер для создания сильного Тихоокеанского флота, способного вести борьбу на море. Оно было убеждено, что существующая система обеспечивает безопасность Дальнего Востока. В докладе адмирала С. С. Лесовского об усилении Балтийского флота броненосными судами высказывалось беспокойство о неблагоприятном для России соотношении сил на Балтийском и Черном морях. В отношении же Тихого океана говорилось: «Япония быстро стремится занять первенствующее место в ряду морских держав Восточного океана. В настоящее время флот Японии представляют два броненосца, 13 винтовых, одно колесное и два парусных судна. Ни по постройке, ни по вооружение суда эти не представляют еще с нашей стороны необходимости иметь в Тихом океане броненосных крейсеров. С окончанием постройки фрегатов «Генерал-адмирал», «Герцог Эдинбургский», «Минин» и клиперов, предназначенных по указанию вашего высочества в состав наших отрядов дальнего плавания, мы будем иметь суда вполне пригодные для состязания с настоящим японским флотом»[1594].

К началу русско-турецкой войны 1877–1878 гг. в составе Балтийского флота было: 24 броненосных корабля (водоизмещение 73 103 т) 3 полуброненосных крейсера (водоизмещение 15 140 т) 20 судов деревянных железных и смешанных систем {водоизмещение 37 352 т). Общий тоннаж всех 47 судов — 125 595 т. На Черном же море состояло всего 2 броненосца береговой обороны водоизмещением 6 296 т, в то время как турецкий флот имел 14 броненосных кораблей различных классов[1595].

Таким образом, за период между Крымской войной и русско-турецкой 1877–1878 гг. Морское ведомство претерпело эволюцию во взглядах. Первоначально оно все свое внимание сосредоточило на оборонительном винтовом флоте. Затратив с 1856 по 1864 г. на это более 54 млн. руб., оно убедилось в несостоятельности своей позиции. Поиски решения поставленной задачи неизбежно привели к мысли о необходимости сооружения мореходного флота, на что было затрачено в период с 1856 по 1876 г. всего 75,2 млн. руб. Ежегодные затраты (в млн. руб.) на сооружение винтового и броненосного флота составляли незначительные суммы[1596]:

Год Расходы 1856 5 984,1 1857 5 458,0 1858 3 860,0 1859 6 345,0 1860 7 300,0 1861 7 033,3 1862 4 809,0 1863 3 990,2 1864 9 554,2 1865 8 160,0 1866 8 568,0 1867 6 530,4 1868 3 868,0 1869 3 054,7 1870 6 820,3 1871 7 408,4 1872 6 466,9 1873 7 519,0 1874 5 968,1 1875 7 554,1 1876 3 659,2

Подводя итоги, руководству судостроением за первые двадцать пять лет после Крымской войны Морское ведомство указывало: «Теперь уже невозможно повторение того безвыходного положения, в которое поставило нас в начале 50-х годов введение винтового двигателя, никакое новое изобретение не может застать нас врасплох. По морскому и техническому образованию наш личный состав флота не уступает могущественнейшим флотам. Нет таких неожиданных открытий, которые не могли бы сделаться и не делались бы достоянием наших верфей и адмиралтейств и не получили у нас осуществления. В нашем флоте имеются суда, построенные у нас, которые могут состязаться с сильнейшими судами соответственных типов в заграничных флотах»[1597].

После русско-турецкой войны 1877–1878 гг. вновь встал вопрос о продолжении строительства броненосного флота, способного обеспечить безопасность России на Балтике, в Черном и Белом морях и на Дальнем Востоке. К этому вопросу пришлось вернуться в связи с реальной угрозой войны с европейской коалицией в период деятельности Берлинского конгресса 1878 г. В это время на совещании высших чинов флота под председательством адмирала Г. И. Бутакова был разработан оперативный план развертывания сил Балтийского флота[1598].

Согласно этому плану, все башенные корабли и лодки должны быть сосредоточены у Кронштадта; легкие силы и часть фрегатов, составлявшие передовой отряд, — в Свеаборге; шхеры прикрывались береговыми укреплениями и двумя рядами минных заграждений. Но сил явно недоставало. Для усиления Балтийского флота были приобретены в США на заводе Крампа три железных парохода, которые срочно были переоборудованы в крейсера («Европа» — 3 169 т водоизмещения, «Азия» — 2 250 т, «Африка» — 2 775 т водоизмещения) и заказан четвертый («Забияка» — 1 236 т водоизмещения). Каждый крейсер имел на вооружении пять — три 6-дм (152-мм), четыре — шесть 9-дм и 6 скорострельных (37 и 47-мм) орудий. На вооружении «Азии» было шесть 9-дм и четыре 35-мм орудия. Кроме того, «Комитет по устройству добровольного флота» приобрел еще три парохода — «Москва», «Петербург» и «Россия», переделанных в крейсера. Переоборудование этих кораблей шло по проекту инженера Н. Е. Кутейникова[1599].

Осложнение международных отношений в связи со складыванием Тройственного союза поставило перед Морским ведомством новые задачи. В 1879–1880 гг. оно занялось разработкой плана строительства большого броненосного флота. По этой программе, принятой Особым совещанием в мае 1882 г., намечалось построить: для Балтийского моря — 16 броненосцев, 13 крейсеров, 11 канонерских лодок, 100 миноносцев и 3 транспорта для Черного моря — 8 броненосцев, 2 крейсера, 19 миноносцев и 2 транспорта; для Сибирской флотилии — 8 канонерских лёдок, 6 миноносцев и 2 транспорта[1600].

Решения совещания были обусловлены международной обстановкой, сложившейся в начале 80-х годов. Задачей внешней политики этого времени было укрепление позиций России на Черном море. Положение здесь осложнилось вследствие захвата Египта англичанами. Возникла угроза захвата ими и Константинополя. Вот почему было необходимо быстро восстановить Черноморский флот, обеспечить активную оборону на Балтике и пассивную на Тихом океане. «Россия не должна играть на море той же слабой роли, как в последней русско-турецкой войне», — говорилось в решении Особого совещания.

Число судов, утвержденное программой 1881–1882 гг., показано цифрами (табл. 134).

Обосновывая реальность программы, Морское ведомство докладывало: «Для приведения в исполнение этого плана в указанный срок мы имеем достаточное количество верфей и инженеров-строителей, имеем казенные и частные заводы, могущие приготовлять сталь и др. кораблестроительные материалы. Обуховский завод, выделывающий хорошие орудия, казенные заводы, готовящие снаряды; начали приспособлять Ижорские заводы к выделке на них броневых плит, имеем удовлетворительных мастеровых, но слабые средства государственного казначейства не позволяют ему давать Морскому министерству столько денег, сколько оно могло бы употреблять ежегодно исключительно на кораблестроение, приготовление артиллерии и брони»[1601]. Но не прошло трех лет, как изменившаяся политическая обстановка в Европе вынудила вновь вернуться к вопросу об укреплении Балтийского флота. Угроза возникла со стороны Англии вследствие конфликта в Афганистане, а также со стороны Германии. Весной 1885 г. было созвано межведомственное совещание для обсуждения сложившейся ситуации.

Таблица 134[1602]

Суда Балтийский флот Черноморский флот Сибирская флотилия находилось в строю предполагалось построить находилось в строю предполагалось построить находилось в строю предполагалось построить Броненосцы 2 16 – 8 – – Крейсера I ранга 5 4 – – – – Крейсера II ранга 12 9 – 2 – – Канонерские лодки 9 11 – – – 8 Миноносцы – 100 1 19 6 6 Транспорты – 3 – – – 2

На совещании было высказано, что принятая в 1882 г. двадцатилетняя программа не отвечает новой ситуации, ибо она не обеспечивает насущных задач обороны. Политическая же обстановка требует укрепления оборонительного флота и особенно усиления минного флота. В связи с этим предполагалось ассигновать на строительство флота дополнительные средства в сумме 22 млн. руб. (на пять лет).

Пересмотренная кораблестроительная программа 1885 г. (для Балтийского моря) включала в себя: 9 броненосцев, 4 крейсера I ранга (класса), 9 крейсеров II ранга, 1 минный крейсер, 10 контрминоносцев, 40 миноносцев и 11 канонерских лодок[1603].

В ходе обсуждения оперативного плана выявились две точки зрения на значение Балтийского флота. Морское министерство отстаивало необходимость создания передовой базы в Моозунде, прикрывающей флот от возможности нападения более сильных английского или немецкого флотов. Морской министр адмирал И. А. Шестаков предлагал создать порт-стоянку на Курляндском побережье «для возможности атаковать подготовляющийся Германией десант в ее собственных водах». Но в конце 1886 г. возобладала точка зрения адмирала Н. М. Чихачева, возглавившего после смерти адмирала И. А. Шестакова Морское ведомство. Он считал, что Россия должна иметь флот, способный действовать в открытом море, для чего необходимо иметь корабли новейшей конструкции и для стоянки незамерзающий порт. Таким портом могла быть только Либава. Предложение Чихачева не было поддержано Военным ведомством, исходившим из того, что флот должен лишь прочно прикрывать открытый фланг сухопутной армии, но не ставить себе самостоятельные стратегические задачи. В итоге длительных споров, в 1890 г. было принято решение о сооружении мощного аванпорта в Либаве[1604].

Угроза появления английского флота под Кронштадтом вынудила принять также новый операционный план, согласно которому главные силы (1-я эскадра) базировались на Свеаборг, а вспомогательные (2-я эскадра) — на Кронштадт. По этому же плану были срочно возведены крупные береговые батареи в Сестрорецке и Ораниенбауме, фланкирующие подступы к Кронштадту. Кроме того, передовой отряд был выдвинут к Бомарзунду и Риге для постановки минных заграждений в случае опасности.

Усиление внимания к Прибалтике неблагоприятно отражалось на развитии Черноморского флота. Совещание 1885 г. уменьшило строительную программу на Черном море на 2 броненосца. Между тем в середине 80-х годов центр тяжести во внешней политике стал перемещаться на юг. Перед Черноморским флотом ставились активные цели в случае новой войны с Турцией. В связи с этим в 1890 г. исключенные из плана строительства броненосцы были опять восстановлены в нем.

Едва закончили разработку плана 1881 г. и внесли в него в 1890 г. изменения, как возникла новая тревожная ситуация в связи с тем, что в 1895 г. Германия приняла закон о вооружении океанского флота, равного английскому. Это решение коренным образом изменяло стратегическую обстановку на Балтике. Еще в середине 90-х годов Морское ведомство считало, что германский флот не представляет серьезной угрозы для России. Германия в это время имела всего 27 броненосцев и 27 крейсеров, построенных в 70-80-е годы, и, следовательно, в техническом отношении они были равны кораблям Балтийского флота, в составе которого в 1888 г. было 24 броненосца и 21 крейсер[1605].

В 1897 г. адмирал Тирпиц представил в рейхстаг план увеличения немецкого флота, включавший строительство 17 броненосцев I класса, 8 — II класса, 35 крейсеров основного состава, 2 броненосца и 7 крейсеров резерва. План стал законом, принятым в марте 1898 г. Спустя два года рейхстаг увеличил программу до 38 броненосцев, 52 крейсеров и 96 эскадренных миноносцев[1606]. В России внимательно следили за ходом обсуждения этих строительных программ, но руководители Морского ведомства считали, что план этот рассчитан на 20 лет, и, следовательно, Россия, успеет принять меры по усилению балтийских сил. Гораздо серьезнее была угроза на Дальнем Востоке. Она возникла со стороны Японии, приступившей к модернизации своего флота за счет репараций, полученных от Китая. За спиной Японии стояла Англия.

В Главном морском штабе встревожились. Еще в 1894–1895 гг. его руководители продолжали развивать идею сооружения флота, равного германскому, а спустя год в штабе началась дискуссия по поводу судьбы тихоокеанской окраины страны. После дискуссии было решено остановиться в Балтике на оборонительном варианте и приняться за расширение Тихоокеанского флота, куда предназначалось перебросить все вновь строящиеся корабли.

Таким образом, по программе 1895 г. и дополнениям к ней 1898 г. предстояло соорудить следующее количество военных судов (табл. 135).

К началу 1898 г. Россия занимала в Европе третье место по числу боевых судов. Англия имела 355 кораблей, Франция — 204, Россия — 107, Германия — 77 судов[1607]. Наиболее слабым оказалось обеспечение Тихоокеанского флота. Из представленной Морским министерством справки вытекало, что на этом театре Россия вдвое уступала возможным противникам — Японии и Англии. Соотношение сил на Дальнем Востоке к 1898 г., по данным Морского министерства, видно из данных табл. 136.

Морское ведомство заявило о необходимости создания сильного Тихоокеанского флота и представило доклад об ускорении строительства мощных кораблей для Тихоокеанского флота и переводе на нефтяное топливо[1608]. Но против этого выступали Военное министерство и Министерство финансов.

Таблица 135[1609]

Суда Предусмотрено программой 1895 г. Включено дополнительно в 1898 г. Изменено программой в 1899 г. Всего решено построить Эскадренные броненосцы (до 13 тыс. т) 6 5 +1 12 Броненосцы береговой обороны (до 12 тыс. т) 4 – -3 1 Крейсера I ранга (6–6,5 тыс. т) 9 5 – 14 Крейсера II ранга (2,5–3,1 тыс. т) – 4 +1 5 Канонерские лодки 5 – -4 1 Минные крейсера 5 – -4 1 Миноносцы-истребители (312–400 т) – 20 +6 26 Миноносцы – 10 – 10 Минные заградители (2,7 тыс. т) 2 2 +1 3 Транспорты 4 – – 4

Таблица 136[1610]

Суда Россия Япония Англия Эскадренные броненосцы 10 6 5 Броненосные крейсера 5 6 4 Броненосцы береговой обороны – 2 – Крейсера I ранга 10 9 5 Крейсера II ранга 6 5 16 Минные заградители и другие суда 44 80 15 Всего 75 108 45

С. Ю. Витте, в частности, рассмотрев доклад вел. кн. Михаила Александровича о проекте строительной программы 1895 г., писал, что континентальная Россия не может следовать за Японией, развивающей морские силы на Тихом океане, она должна прежде всего «принимать меры к обеспечению возможности быстрой мобилизации ее сухопутных сил на Дальнем Востоке»[1611]. Поэтому он настаивал на быстром сооружении Транссибирской железной дороги.

В связи с создавшейся обстановкой, в 1899 г. было созвано Особое совещание, которое пришло к выводу, что в конкретных условиях трудно предполагать одновременное выступление Японии и Англии, поэтому не следует увеличивать строительную программу, а достаточно будет перебросить на Дальний Восток еще часть судов прежней постройки[1612]. То, что совещание сделало неправильный вывод, стало понятно уже в 1902 г., когда были получены точные данные о превосходстве кораблей не только английского и немецкого, но и японского флота (созданного при помощи Англии), обладавшего лучшей броней и более тяжелой артиллерией. И хотя в это время и была сделана попытка исправить положение, что отразилось в программе 1902 г., но было уже поздно. Япония, понимая, что появление новых русских кораблей чревато срывом ее внешнеполитических устремлений, ускорила события внезапным нападением на русский флот в 1904 г.

Таким образом, почти до конца XIX в. господствовала точка зрения, что Балтийский и Черноморский флоты предназначены лишь для прикрытия границ. С 1860 по 1880 г. Морское ведомство ставило определенную цель: достичь такого положения, чтобы Балтийский и Черноморский флоты могли действовать активно оборонительно, опираясь на морские. крепости. Такая задача определяла строительные программы и лежала в основе оперативных планов. Лишь в конце XIX в. встал вопрос о строительстве мощного наступательного флота, способного действовать в океанских условиях и решать самостоятельные задачи. Все это нашло свое отражение в решении вопроса о составе (классах) кораблей.

Перейдем к рассмотрению изменений в составе флота (классов судов) в последние 20 лет XIX в.

Броненосцы. Сила флота в это время измерялась количеством броненосцев. Этот класс судов не только обеспечивал оборону морских берегов, но и позволял вести активную внешнюю политику. Опыт Англии и других морских держав убеждал русское Морское ведомство в необходимости создать сильный мореходный флот, решающей силой которого являются броненосные линейные корабли.

В состав Балтийского флота вошло несколько броненосцев, построенных Новым адмиралтейством и Галерным Островком из стали. В 1889 г. вошел в строй броненосец «Император Александр II» (инженер Н. А. Субботин), в 1891 г. — «Император Николай I» (инженеры Н. Е. Кутейников и П. А. Титов). Оба корабля имели водоизмещение 8 440 т, машины первого 8 500, второго — 8 тыс. индикаторных сил; непрерывный пояс брони имел наибольшее утолщение в 14 дюймов; скорость — 15,5 узлов; на вооружении обоих кораблей было: 2 12-дм (305-мм), 4 9-дм (229-мм), 8 6-дм (152-мм), 18–24 скорострельных орудий (37 и 47-мм), 2 десантных 2½-дм орудия и 5 минных аппаратов. В 1890 г. спущен на воду «Гангут» (инженер А. Леонтьев); 6 592 т водоизмещения, машина — 6 тыс. индикаторных сил, скорость — 15 узлов, вооружение — 1 12-дм (305-мм), 4 9-дм (229-мм), 4 6-дм (152-мм), 4 4-фн, 10 скорострельных (37 и 47-мм) орудий. Вслед за ними в 1891 г. спущен на воду, а в 1894 г. вошел в строй построенный из стали и ставший как бы эталоном эскадренных броненосцев броненосец «Наварин» (инженеры В. Максимов, П. Титов, Г. Тучков и В. Берг). Он имел 9 176 т водоизмещения, броню — 12–16 дюймов (30,5-406 см), машины в 9 тыс. индикаторных сил позволяли давать скорость до 16 узлов, вооружение — 4 12-дм (305-мм), 8 6-дм (152-мм) и 30 скорострельных (37 и 47-мм) орудий, а также 6 надводных торпедных аппаратов. По этому же типу на тех же заводах был построен в 1894 г. «Сисой Великий» (инженер А. И. Мустафин): водоизмещением — 8 790 т, машины — 8 500 индикаторных сил, скорость — 16 узлов, вооружение — 4 12-дм (305-мм), 6 6-дм (152-мм), 24 скорострельных (37 47-мм) орудия и 2 десантных 2½-дм, а также 4 пулемета. Вслед за этим в 1894 г. были построены три одинаковых стальных броненосца. В 1897 г. вошли в строй «Полтава» (инженеры Янковский и И. Леонтьев) и «Петропавловск» (инженеры Е. Андрющенко и В. Швецов), а в 1898 г. — «Севастополь» (инженеры И. Афанасьев и Е. Андрющенко). Броненосец «Полтава» имел 10 960 т водоизмещения (два других — 10 960 и 11 354 т), машины мощностью от 10 213 до 10 600 индикаторных сил, скорость 16,5-17 узлов, на вооружении было по 4 12-дм (305-мм), 12 6-мм (152-мм), 24–38 скорострельных (37-мм и 47-мм) и по 2 десантных 2½-дм орудия[1613].

Наконец, в постройке находились: «Пересвет» (инженер В. Оффенберг) — 12 674 т водоизмещения и «Ослабя» (инженеры А. Леонтьев и В. Семенов) — 12 674 т водоизмещения (последний хотя и был спущен в 1898 г., но вошел в строй в 1901 г.), а также «Победа» (инженер Ф. К. Оффенберг) — 12 674 т водоизмещения; «Бородино» (инженер Д. Скворцов) — 13 516 т водоизмещения; «Князь Суворов» (инженер К. Аверин) — 13 516 т водоизмещения и «Слава» (инженер К. Аверин) — 13 516 т водоизмещения, которые вошли в строй в 1902–1903 гг.[1614]

Сверх того в 1898 г. во Франции был заказан броненосец «Цесаревич» — 12 912 т водоизмещения, броня — до 16 дюймов, скорость — 18 узлов, вооружение — 4 12-дм (305-мм), 12 6-дм (152-мм), 20 75-мм, 20 47-мм, 2 37-мм и 2 десантных 2½-дм орудий, 10 пулеметов и 4 минных аппарата. В том же году в США был заказан броненосец «Ретвизан» — 12 902 т водоизмещения, броня — до 14 дюймов, скорость — 18 узлов, вооружение такое же (сверх того было 8 37-мм орудий, зато только 2 2½-дм орудия и 2 пулемета).

Для Черноморского флота на Николаевском и Севастопольском заводах были построены три однотипных броненосца. Спущенные на воду в 1886 г. «Чесма» (инженер Торопов) и «Екатерина II» (инженер Мордвинов) вступили в строй в 1888 г., а «Синоп» (инженеры Арцеулов и Торопов) — в 1889 г. Они имели водоизмещение от 10 100 до 10 150 т, броню — от 14 до 18 дюймов, машины — 9 тыс. индикаторных сил (на «Синопе» — 12 600), скорость — 13–16 узлов в час. На их вооружении состояли 6 12-дм (305-мм) орудий в барбетных установках, 7 бортовых 6-дм (152-мм), 12–15 скорострельных (37, 47 и 120-мм), 2 десантных 2½-дм орудия и 7 надводных торпедных установок.

В 1890–1895 гг. на Черном море вошли в строй еще четыре броненосца. Броненосец «Двенадцать апостолов» (инженер С. Ратник) имел 8 113 т водоизмещения, машины — 8 700 индикаторных сил, скорость — 16 узлов, вооружение — 4 12-дм, 4 6-дм (152-мм) и 26 скорострельных орудий. Броненосец «Три святителя» имел 12 480 т водоизмещения, броню — 12–16 дюймов, машины — 10 600 индикаторных сил, скорость — 17 узлов в час, вооружение — 4 12 дм (305 мм), 8 6 дм (152 мм), 4 5 дм (120-мм), 50 скорострельных (37 и 47-мм), 2 2½-дм десантных орудия и 6 минных установок. Броненосец «Георгий Победоносец» (инженер Арцеулов) имел 10 280 т водоизмещения, машины — 10 600 индикаторных сил, скорость — 17 узлов, вооружение — 6 12-дм (305-мм), 7 6-дм (152-мм), 18 скорострельных и 2 десантных орудия; «Ростислав» (инженер М. Яковлев) имел 8 880 т водоизмещения, машины — 8 500 индикаторных сил, скорость — 16 узлов, вооружение 4 10-дм (254-мм), 8 6-дм (152-мм), 26 скорострельных (37 и 47-мм), 2 2½-дм десантных орудия и 6 минных установок.

Наконец, был заложен броненосец «Князь Потемкин Таврический» (инженер А. Шотт); водоизмещение — 12 480 т, машины — 10 600 индикаторных сил, скорость — 16 узлов, вооружение — 4 12-дм (305-мм), 8 6-дм (152-мм), 22 скорострельных (37, 47, 75-мм) орудия, 2 2½-дм десантных орудия и 5 минных аппаратов. В ответ на это Япония в 1895 г. приняла новую судостроительную программу, предусматривавшую строительство 16 броненосцев и крейсеров, из них в Англии было заказано 10, во Франции — 1, в Германии — 1 и 4 — в Японии[1615].

Крейсера I класса. Большое внимание было уделено сооружению стальных броненосных крейсеров высокого класса. Крейсера обладали большой скоростью и автономностью, а также сильной артиллерией, отчего они могли сражаться даже с броненосцами. Высокая же маневренность позволяла использовать эти суда в эскадренном бою на флангах.

С 1882 по 1900 г. было построено несколько железных и стальных крейсеров: в 1882 г. «Владимир Мономах» (инженер Н. Самойлов) и в 1883 г. «Дмитрий Донской» (инженер Н. Кутейников); первый — 5 754 т водоизмещения, второй — 5 796 т. Они имели броню от 4 до 6 дюймов по всему корпусу, располагали машинами в 7 тыс. индикаторных сил и развивали скорость до 17 узлов. На вооружении первого было 5 8-дм (203-мм) орудий, 6 120-мм и 18 скорострельных (37 и 47-мм) орудий, 2 десантных 2½-дм орудия и 4 пулемета. Второй, имел 6 6-дм, 10 120-мм и 28 скорострельных (37 и 47-мм) орудий и 2 десантных 2½-дм орудия.

В 1887 г. вступил в строй четырехбашенный крейсер «Адмирал Нахимов»: водоизмещение — 7 782 т, броня прерывчатая — до 10 дюймов, машины 8 тыс. индикаторных сил, скорость — 17 узлов, вооружение — 8 8-дм (203-мм), 10 6-дм (152-мм) и 18 скорострельных (37 и 47-мм) орудий, 2 десантных 2½-дм орудия и 3 минных аппарата; в 1888 г. — «Память Азова» (инженеры Андрющенко и А. Титов), водоизмещение — 6 тыс. т, броня — 6–8 дюймов, машины — 8 500 индикаторных сил, скорость — до 17 узлов, вооружение — 2 8-дм (203-мм), 13 6-дм (152-мм), 15 скорострельных (37 и 47-мм орудий), 2 десантных 2½-дм орудия, а также 3 минных аппарата. Все эти суда сохраняли также полное парусное вооружение[1616].

Вскоре крейсера этой конструкции остались позади новых образцов, которые появились в начале 90-х годов. В 1892 г. был построен «Рюрик» (инженер Долгоруков): водоизмещение — 10 936 т, броня — до 8 дюймов, машины — 13 250 индикаторных сил, скорость — до 19 узлов, вооружение — 4 8-дм (203-мм), 14 6-дм (152-мм), 6 5½-дм (120-мм), 22 скорострельных (37 и 47-мм) и 2 десантных 2½-дм орудия. В 1896 г. со стапелей Балтийского завода сошел на воду трехвинтовой крейсер «Россия» (инженер П. Титов): водоизмещение — 12 195 т, броня — до 8 дюймов, машины — 18 426 индикаторных сил, скорость — 19 узлов, вооружение — 4 8-дм (208-мм), 16 6-дм (152-мм) и 47 скорострельных (37 — 75-мм) орудий и 2 десантных 2½-дм орудия. В 1897 г. был заложен на Балтийском заводе тpexвинтовой крейсер «Громобой» (инженер Н. Кутейников): водоизмещение — 12 359 т, машины — 15 500 индикаторных сил, скорость — 19 узлов, вооружение — 4 8-дм (203-мм), 16 6-дм (152-мм), 52 скорострельных (37 и 47, 75-мм) орудия, 2 десантных 2½-дм орудия и 4 пулемета[1617].

Вслед за ними в 1900 г. был спущен на воду «Баян»: водоизмещение — 7 730 т, машины — 16 500 индикаторных сил, скорость — 21 узел в час, вооружение — 2 8-дм (203-мм), 8 6-дм (152-мм), 10 скорострельных (37 и 47-мм), 20 75-мм, 2 2½-дм десантных орудия и 2 минных аппарата. В том же году вошел в строй «Аскольд», водоизмещение — 5 905 т, броня — 8–9 дюймов, скорость — 23 узла, вооружение — 12 6-дм (152-мм), 2 десантных 2½-дм орудия, 2 37-мм, 8 47-мм, 12 75-мм орудий и 2 пулемета. Первый построен во Франции, второй — в Германии.

В 1899 г. приступили к постройке двух крейсеров — «Богатырь» (строился в Штетине) и «Варяг» (в США). Первый имел водоизмещение в 6 645 т, второй — 6 500 т, машины — до 20 тыс. индикаторных сил., скорость — 23 узла, броню — до 2 дюймов, вооружение — 34 орудия[1618].

Крейсера II класса. Одновременно с тяжелыми крейсерами строились более легкие бронепалубные крейсера. Эталоном служил трехвинтовой крейсер «Паллада» (инженер А. Титов), построенный в 1899 г. (спущен на воду в 1900 г.) и имевший следующие характеристики: водоизмещение — 6 731 т, броня — от 31 до 8 дюймов, машины — 11 610 индикаторных сил, скорость — до 20 узлов, вооружение — 8 6-дм (152-мм) орудий и 24 75-мм и 8 37-мм скорострельных, 2 десантных 2½-дм орудия и 3 минных аппарата. По такому же типу в Новом адмиралтействе и Галерном Островке были сооружены «Диана» и «Аврора». Крейсер «Аврора» (инженеры де-Иоффе и Токаревский), вошел в строй в 1901 г., а в 1899 г. спущен на воду; «Диана» (инженер А. Мустафин) — в 1902 г.

Несколько меньший тоннаж имели купленные во Франции в 1899 г. «Память Меркурия» (2 936 т) и спущенные на воду в 1884 и 1885 гг. крейсер «Витязь» и «Рында»: водоизмещение — 3 200 т, броня — до 8 дюймов, машины — 3 тыс. индикаторных сил, скорость — 14 узлов, вооружение — 10 6-дм (152-мм), 4 4-фн и 10 скорострельных (37 и 47-мм) орудий; в 1887 г. — «Адмирал Корнилов»: водоизмещение — 5 540 т, броня — 7 дюймов, машины — 6 тыс. индикаторных сил, скорость — 17,5 узлов, вооружение — 14 6-дм орудий, 16 скорострельных и 6 минных аппаратов; в 1893 г. «Адмирал Ушаков»: водоизмещение — 4 126 т, броня — 8 дюймов, скорость — 16 узлов, вооружение — 4 10-дм, 4 120-мм орудия, 22 скорострельных (37 и 47-мм), 2 десантных (2½-дм) орудия и 4 минных аппарата[1619].

В 1896 г. спущен на воду в Гавре крейсер «Светлана». водоизмещением — 3 727 т, машины — 10 100 индикаторных сил, скорость — 20 узлов, броня — 6 дюймов, вооружение — 6 6-дм (152-мм) и 12 скорострельных и 37 и 47-мм орудий.

На рубеже XIX и ХХ вв. были заложены и спущены на воду стальной крейсер «Новик»: водоизмещение — 3 080 т, броня — до 3 дюймов, скорость — 25 узлов, вооружение — 6 120-мм, 6 47-мм, 2 37-мм, 1 2½-дм орудие, 2 пулемета и 5 минных аппаратов. Крейсер строился в Шихау, спущен на воду в 1898 г. В Дании был построен в 1899 г. крейсер «Боярин»: водоизмещение — 3 200 т, броня — до 8 дюймов, скорость — 22 узла, вооружение — 6 120-мм, 8 скорострельных 47-мм, 1 десантное 2½-дм орудие, 2 пулемета и 5 минных аппаратов[1620]. Морское ведомство полагало, что эти корабли построены на уровне требований современности. В какой-то мере до 1895 г. это было действительно так, т. е. до того, как началось соревнование между Германией и Англией на море и обе державы приступили к постройке судов более современных конструкций. Одновременно стали перевооружать свой флот в Европе Франция и Италия, а на Дальнем Востоке — Япония.

Состояние флотов европейских стран (спущенных и строящихся) на 1897 г. показано данными табл. 137.

Таблица 137[1621]

Суда Англия Франция Россия Германия Италия Австро-Венгрия Эскадренные броненосцы 47 35 19 15 12 8 Броненосцы береговых батарей 23 14 16 50 2 8 Крейсера I ранга 55 19 14 7 9 2 Крейсера II ранга 235 136 58 35 47 29

Руководители Морского ведомства в России дополнительно получали от своих военных атташе сообщения о закладке рядом держав судов более современных, чем те, которые строились в России. Конечно, они понимали, что русский флот стареет быстрее, чем появляются новые конструкции, тем не менее Морское министерство продолжало строить заложенные суда, полагая, что они выполнят в условиях Балтийского и Черного морей свою оборонительную функцию. Между тем положение быстро изменялось явно не в пользу России. Русские броненосцы и крейсера имели скорость от 16 до 23 узлов и вооружение, состоящее из 12-дм и главным образом 10-дм орудий. Между тем Англия в начале ХХ в. имела 28 судов этих классов, обладавших скоростью от 23 до 25 узлов, имевших на вооружении 16, 12 и 10-дм орудия. Такой же тип судов строили Германия и Япония. Следовательно, Россия не была готова к активным наступательным действиям, которые пришлось ей вести в 1904–1905 гг.

Канонерские лодки. В последнее двадцатилетие продолжалось строительство канонерских лодок улучшенного типа.

Для Черноморского флота с 1886 по 1889 г. на Николаевском и Севастопольском заводах было сооружено шесть лодок: «Запорожец», «Черноморец», «Донец», «Кубанец», «Терек» и «Уралец»: водоизмещение — 1 224 т, машины — от 1 500 до 2 тыс. индикаторных сил, скорость — 12–14,25 узла, вооружение — 2 8-дм (203-мм), 1 6-дм (152-мм), 6–7 скорострельных и 1–2 десантных орудия.

Для Тихоокеанского флота с 1884 по 1898 г. на Новом адмиралтействе были построены пять лодок: в 1884 г. «Сивуч», в 1885 г. «Бобр», в 1886 г. «Манчжур», в 1886 г. «Кореец» и в 1898 г. «Гиляк». Их характеристики: водоизмещение — от 950 до 1 250 т, машины — от 1 150 до 1 600 индикаторных сил, скорость — 12–13,5 узлов, вооружение — 2 8-дм (или 1 9-дм), 1 6-дм (152-мм), 4 9-фн и 5–6 скорострельных (37-мм) орудий.

Балтийский флот сначала располагал десятью лодками от 270 до 402 т водоизмещения, на них ставились машины от 240 до 472 индикаторных сил, скорость их составляла от 7 до 9,5 узлов на вооружении были 1 11-дм (280-мм), 5 4-фн и 2–5 скорострельных (37-мм) орудий. Эти лодки были сооружены на Новом адмиралтействе. Они назывались «Ерш», «Бурун», «Туча», «Вихрь», «Дождь», «Град», «Снег», «Гроза», «Буря» и «Щит». С 1889 г. флот пополнился еще четырьмя лодками. Новые суда, спущенные на воду с 1889 по 1897 г., были значительно крупнее прежних, лодки «Грозящий», «Отважный», «Храбрый» и «Гремящий» имели водоизмещение от 1 492 до 1 775 т, машины — до 2 тыс. индикаторных сил, вооружение — 1 9-дм (229-мм), 1 6-дм (152-мм), от 8 до 14 скорострельных (37, 47 и 75-мм) орудий и 2 минных аппарата.

Наконец, в Астрахани для Каспийского флота в 1886 г. были сооружены две лодки: «Секира», водоизмещением 328 т, и «Пищаль», водоизмещением 294 т, скорость — 6 узлов, вооружение — 1 6-дм (152-мм) и 2 4-фн орудия[1622].

Минные суда. Большое значение приобрело строительство минного флота. В Петербурге в 1877 г. был спущен первый русский мореходный миноносец «Взрыв». На Черном море до 1878 г. были лишь минные катера. Они с успехом использовались на Дунае во время русско-турецкой войны. По предложению С. О. Макарова катера перебрасывали к месту действий на быстроходных пароходах. Во время кризиса 1878 г. срочно приступили к строительству миноносок водоизмещением 23 т, скорость — от 13 до 17 узлов, вооружение — 1 носовой торпедный аппарат, мощность — 220 индикаторных сил. По принятому плану намечалось построить 86 миноносцев для Балтийского, 14 — для Черноморского и 9 — для Сибирского флотов. Программа эта потребовала много сил и средств, но она была выполнена к 1880 г. Проблема, однако, не была решена, поскольку миноноски могли действовать только в составе береговой охраны, обстановка же требовала сооружения мореходных миноносцев, способных действовать в открытом море[1623]. К началу 1880 г. в составе Балтийского флота было только три мореходных миноносца — «Взрыв», «Батум» и «Сухум»: водоизмещение — 43–66 т, 2 торпедных аппарата и 1 37-мм орудие, мощность — 500 индикаторных сил, скорость — 15 узлов.

Решено было испытать качество миноносцев этого класса, в связи с чем «Батум» совершил плавание из Балтийского в Черное море.

Приняв за основу данный тип миноносцев, Морское ведомство решило в сжатые сроки построить и частично приобрести 70 миноносцев. Пока русские судостроительные заводы готовились к выполнению программы, оно приобрело за границей 18 судов: 3 в Англии, 6 во Франции и 9 в Германии. Некоторые из них показали довольно высокие мореходные качества, например «Анакрия» (построен в Германии): водоизмещение — 87 т, скорость — до 21 узла; «Пернов» (построен во Франции): водоизмещение — 120 т, скорость — около 26 узлов. При организации производства на русских заводах в чертежи этих судов были внесены существенные изменения. В России с 1880 по 1894 г. было сооружено 30 миноносцев. Из них на петербургских предприятиях — 24, в Николаеве — 6.

Всего, таким образом, русский флот получил к началу 1896 г. 49 миноносцев: 26 — для Балтийского флота, 16 — для Черноморского и 7 — для Тихоокеанского[1624].

Каждый миноносец имел от 65 до 100 т водоизмещения, от 4 до 6 орудий 37 и 47-мм и 1–2 минных аппарата, скорость их была от 14 до 26 узлов в час.

В 1895 г. основные страны Европы располагали следующим количеством миноносцев: Франция — 200, Германия — 182, Англия — 197, Россия — 141, Италия — 107, Австро-Венгрия — 62[1625].

Наряду с миноносцами приступили к сооружению минных крейсеров. До 1900 г. в России было построено несколько минных крейсеров для Балтийского флота. В 1886 г. на Балтийском заводе — «Лейтенант Ильин» (инженер А. Леонтьев), 600 т водоизмещением, машина — 3 500 индикаторных сил, скорость — 22 узла, вооружение — 15 скорострельных (37 и 47-мм) орудий и 5 минных аппаратов. В 1892 г. в Або построены «Всадник» и «Гайдамак»: водоизмещением — 400 т, машины 3 300 индикаторных сил, скорость — 21–22 узла, вооружение — 7–9 скорострельных 37 и 47-мм орудий и 2 минных аппарата. Наконец, в том же году вошли в строй построенные инженером Пущиным «Воевода» и «Посадник» (с теми же характеристиками)[1626].

Для Черноморского флота в Николаеве к 1889 г. был построен минный крейсер «Капитан Сакен» (инженер Тирштейн): водоизмещение — 600 т, машины — 3 500 индикаторных сил, скорость — 20–21 узлов, вооружение — 10 скорострельных орудий. В том же году в Шихау был заложен, а в 1889 г. спущен на воду крейсер «Казарский» (инженер Яковлев), а в Николаеве вступил в строев 1895 г. крейсер «Гридень» (инженер Федоров). Оба судна имели водоизмещение 400 т, машины — 3 500 индикаторных сил, скорость — 21 узел, вооружение — 9 скорострельных 37 и 47-мм орудий.

В 1898 г. было решено усилить Тихоокеанский флот эскадренными миноносцами, развивавшими скорость до 27 узлов и рассчитанными на нефтяное топливо. Всего было предусмотрено построить до 1902 г. 28 миноносцев.

Весьма важное место в составе минного флота заняли минные заградители. Их постройка началась в 1897–1898 гг. на Балтийском заводе. До 1900 г. были спущены на воду «Амур» и «Енисей», водоизмещение — 2 500 т, скорость — до 17 узлов, вооружение — 7 47-мм и 5 75-мм орудий[1627]. Заградители имели двойное дно и надстроенные борта.

Строя суда этого класса, Морское ведомство явно не учло тех тенденций, которые наметились в строительстве минного флота за рубежом. Оно было удовлетворено тем, что первые в мире русские эскадренные миноносцы были высокого качества и превосходили иностранные конструкции. Но морские агенты главных морских держав сообщили своим правительствам положительные стороны русских минных судов, и там приступили к сооружению эскадренных миноносцев, обладающих скоростью от 25 до 30 узлов. Следствием этого было то, что большая часть русских миноносцев потеряла свое боевое значение, ибо становилась легкой добычей противника.

Подводные суда. Во второй половине XIX в. продолжались также попытки сооружения подводных судов. В 1855 г. механик Н. Спиридонов представил проект лодки, рассчитанной на 60 чел. и 16 орудий. Проект был отложен «за невозможностью установки орудий»[1628].

Одновременно над такой же конструкцией работал В. Бауэр, с которым Морское министерство заключило договор. Лодка, построенная в Петербурге, во время испытаний в 1856 г. затонула у Кронштадта. Она была поднята в 1857 г. Бауэр предложил построить модель подводного корвета, но затем, не дожидаясь конца переговоров, возвратил чертежи, продал лодку торговцу Т. Растеряеву за 8 тыс. руб. и уехал за границу. Министерство затратило на постройку лодки и проведение опытов 77 095 руб.[1629]

Наиболее совершенную конструкцию предложил в это время И. Ф. Александровский. Морское ведомство ассигновало для постройки опытного судна по его проекту 160 тыс. руб. В 1866 г. лодка водоизмещением в 360 т была спущена на воду. Испытания выявили ряд ее достоинств: лодка могла погружаться до 25 м, находиться в подводном состоянии до 5 суток, запаса горючего хватало на 60–80 верст, наконец, она могла быть приспособлена для действия торпедами[1630]. Но во время испытаний в Бьерке-Зунде в 1871 г. при вторичном погружении лодки на глубину свыше 30 м корпус не выдержал и лопнул. Это решило судьбу подводного флота почти на четверть века. В 1873 г. лодку подняли, отбуксовали в Новое адмиралтейство и переделали в спасательный понтон. Все новые предложения Александровского об усовершенствовании лодки и постановке на ней паровой машины остались без последствий[1631]. Несмотря на неудачу Александровского, энтузиасты не оставляли идею сооружения прочной подводной лодки. В 1869 г. А. Лазарев представил чертежи такого судна[1632]. Вслед за ним выступил в 1871 г. с новым проектом генерал-майор Герн[1633]. Спустя пять лет поступил проект от С. Джевецкого[1634]. Вслед за ним подали в министерство свою конструкцию И. Костович — в 1879 г., Телешов — в 1883 г., Федорович — в 1886 г., Ястребов — в 1888 г. и в 1889 г. Апостолов[1635]. Однако Морское министерство оставалось глухим к этим предложениям.

Лишь в конце XIX в. занялись этим вопросом и назначили комиссию под председательством проф. И. Т. Бубнова, ей было поручено разработать проект подводного судна. К весне 1901 г. был представлен проект. Зимой 1901–1902 гг. на Балтийском заводе построили лодку, получившую сначала название миноносец № 113, а затем переименованную в «Дельфин». Лодка имела 113 т водоизмещения в надводном состоянии и 123 т в подводном. На ее вооружении было 2 торпедных аппарата, скорость — до 15 узлов в час, глубина погружения — 50 м. Испытания лодки прошли удачно и по судостроительной программе 1903 г. было решено построить 10 таких лодок[1636]. В отношении подводных судов проявилась, с одной стороны, косность руководителей Морского ведомства, с другой — стремление использовать опыт других стран в целях экономии средств. Экспериментирование требовало крупных затрат, а деньги отпускались весьма недостаточно.

Тактическая организация флота

В последней четверти XIX в. все суда военного флота разделялись на четыре разряда. К первому разряду относились броненосцы и крейсера I ранга; ко второму разряду — броненосцы береговой обороны, крейсера II ранга, мореходные канонерские лодки, минные крейсера, учебные суда и транспортные пароходы; к третьему разряду — мореходные канонерские лодки, миноносцы, шхуны, транспортные пароходы, портовые суда, суда таможенного флота, плавучие маяки; к четвертому — пароходы, портовые суда, суда таможенного флота и плавучие маяки. В строевом отношении все суда Балтийского флота были сведены в две дивизии. Каждая дивизия имела три эскадры. Каждая эскадра включала в себя два экипажа. Суда Черноморского флота составляли одну дивизию (3 эскадры, 8 экипажей).

Строевое управление всех морских команд вверялось старшему флагману дивизии. Кроме того, были старший и младший флагманы, но они командовали лишь во время кампаний. В мирное же время командование экипажем возлагалось на экипажных командиров.

Еще в 1863 г. все команды были разделены на флотские экипажи, портовые экипажи (или команды) и артиллерийские роты. Строевое управление кораблей строилось так: суда, сведенные в дивизии, подчинялись старшему флагману, в распоряжении которого был береговой штаб. Помощником старшего флагмана был младший флагман. Затем был экипажный командир, командовавший личным составом судов, входивших в экипаж. Командование кораблем осуществлял судовой командир. Наконец, командир роты руководил подведомственными ему артиллерийскими частями.

Таблица 138[1637]

Суда Балтийский флот Черноморский флот Тихоокеанский флот Каспийская флотилия число тоннаж мощность число тоннаж мощность число тоннаж мощность число тоннаж мощность Эскадренные броненосцы в строю 9 111 775 89 964 7 74 730 72 868 – – – – – – строилось 9 118 745 141 800 1 12 480 16 600 – – – – – – Броненосцы береговой обороны в строю 9 30 078 13 067 2 6 221 5 066 – – – – – – строилось 3 14 088 16 865 – – – – – – – – – Креисера I ранга в строю 14 100 451 131 415 1 2 997 3 004 – – – – – – строилось 7 47 174 109 330 2 13 350 39 000 – – – – – – Крейсера II ранга в строю 9 17 162 14 565 – – – 1 1 236 1 420 – – – строилось 5 15 725 70 000 – – – – – – – – – Минные крейсера 4 2 191 15 424 3 1 551 9 341 2 836 6 630 – – – Мореходные канонерские лодки 4 6 779 8 721 6 7 596 9 425 5 6 323 6 550 1 295 102 Канонерские лодки береговой обороны 9 3 472 2 846 – – – – – – – – – Миноносцы в строю 53 7 288 105 529 22 2 045 22 774 10 1 118 13 347 – – – строилось 21 6 380 104 800 10 3 020 51 400 25 5 032 97 600 – – – Миноноски 73 1 665 15 460 9 233 1 960 7 1 767 1 540 – – – Транспорты в строю 8 9 048 12 707 8 6 934 6 939 5 3 906 2 392 1 744 800 строилось 1 7 207 2 800 – – – – – – – – – Учебные суда в строю 7 12 574 6 245 3 15 746 8 959 – – – – – – строилось 1 11 600 11 000 – – – – – – – – – Пароходы 17 3 574 3 893 2 1 725 250 1 1 525 2 920 6 2 454 1 983 Портовые суда 28 3 842 5 551 4 1 085 1 230 13 1 787 3 027 1 448 126 Плавучие маяки 9 1 540 – 4 712 – – – – 3 350 1

В начале 90-х годов в управлении морскими командами были произведены изменения. По новому Положению[1638] все команды были объединены в Балтийском флоте в 18, а в Черноморском флоте в 6 экипажей. С этого времени командование экипажами сосредоточивалось в руках флагманов как во время плаваний, так и на берегу. Ликвидация двойственного подчинения, имевшего место ранее, благотворно отразилась на боевой подготовке войск

Обеспечение флота топливом

Переход флота на механические движители потребовал решения вопроса о его снабжении топливом. Флот стал одним из самых крупных потребителей топлива в стране.

С 1860 г. и до конца XIX в. основным топливом был уголь. В период с 1860 по 1870 г. в России добывалось в среднем около 25 млн. пудов угля. С 1870 по 1880 г. добыча угля возросла до 110 млн. С 1881 по 1890 г. уголь добывался ежегодно в количестве 260–280 млн. пудов. Добыча угля была сосредоточена в основном в Донецком бассейне. Это был самый крупный угольно-промышленный район страны. Флот поглощал значительное количество добываемого топлива.

Потребность в угле в 60-70-е годы не превышала 2 млн. пудов. Она значительно возросла с 80-х годов и выражалась в следующих данных[1639]:

1880 г. — 4 000 000 пудов на 590 000 руб.

1884 r. — 4 139 811 пудов на 600 256 руб.

1885 r. — 3 595 077 пудов на 542 088 руб.

1886 г. — 5 377 791 пудов на 715 255 руб.

1887 г. — 5 694 918 пудов на 877 694 руб.

1888 г. — 6 314 720 пудов на 899 542 руб.

1889 г. — 6 400 963 пудов на 912 070 руб.

1890 г. — 6 439 070 пудов на 9 74540 руб.

1891 r. — 7 511 925 пудов на 1 229 802 руб.

1892 r. — 6 746 561 пудов на 1 097 514 руб.

1893 г. — 8 157 172 пудов на 1 158 762 руб.

1894 г. — 8 750 000 пудов на Нет сведений

1895 г. — 9 006 000 пудов на Нет сведений

1896 r. — 8 363 000 пудов на Нет сведений

В первые два десятилетия второй половины XIX в. Морское ведомство старалось закупать уголь за границей, главным образом в Англии, так как слабо развитая сеть железных дорог затрудняла снабжение угольных баз Балтийского и Черноморского флотов из Донбасса. По мере строительства дорог удельный вес ввозимого угля стал понижаться. С 1881 по 1890 г. было ввезено 2 052 тыс. пудов, с 1891 по 1895 г. — 606 тыс. и с 1897 по 1900 г. — 1 200 тыс. пудов для Балтийского флота. Для снабжения Черноморского флота с 1892 по 1897 г. было ввезено из Англии около 300 тыс. пудов, а с 1898 по 1900 г. — 982 тыс. пудов.

Для обеспечения Тихоокеанского флота было закуплено в 1894–1897 гг. 1 700 тыс. пудов, в 1898 г. — 828 940 пудов, в 1899 г. — 622 852 пуда, в 1900 г. — 720 254 пуда в Японии и 349 370 пудов в США.

Стоимость угля, заготовленного на внутреннем рынке, была довольно высока и, как правило, превышала стоимость привозного угля. Так, средняя стоимость привозного угля в 1870 г. составляла для балтийских баз от 15 руб. до 22 руб. 6 коп. (кокс, за тонну), в 1875 г. — от 22 руб. 7 коп. до 48 руб. 8 коп. (кокс). В 1890 г. она держалась на этом же уровне, а в 1896–1898 гг. — от 15 руб. 90 коп. до 21 руб. 10 коп. (кокс)[1640].

Морское министерство старалось создать условия для подвоза донецкого угля, снизив стоимость провоза по железным дорогам. В 1872–1873 гг. доставка угля в Петербург обходилась 41 коп. за пуд, в Николаев — 28 коп., а в Баку — доходила до 58 коп.

Морское ведомство добивалось постройки ряда линий железных дорог, которые бы дали выход углю к Черному морю, в частности постройки ветки, соединяющей Ореховские рудники с Харьковско-Азовской линией; постройки линии от Екатеринослава до скрещения с Харьковско-Николаевской дорогой и продолжения Константиновской дороги от Еленовки до Мариуполя. Это было вызвано прекращением доставки английского угля в 1876–1879 гг. С постройкой этих линий Черноморский флот мог быть обеспечен своим углем.

После проведения выкупных операций железных дорог и сосредоточения их в руках государства Морское ведомство настояло на снижении тарифов на перевозку угля на 20 %, что удалось сделать в 1896 г.

Министерство делало попытки организовать добычу угля на Сахалине, чтобы обеспечивать им Сибирскую флотилию, для которой приходилось закупать английский или австралийский уголь в Нагасаки. Однако «вывести это дело из ненормального его положения не в силах единичным усилием Морского ведомства ибо вопрос разработки и сбыта сахалинского угля имеет значение общегосударственное, а не специально морское»[1641].

Морское ведомство старалось создать значительные запасы угля, так как в случае ограничения подвоза перебои в снабжении могут «обречь весь наш флот на бездействие, — докладывало Морское ведомство в 1869 г., — и из грозной живой силы превратить его в неподвижную массу металла». Зависимость же от иностранных держав может поставить страну «в безвыходное положение». Министерство считало, что запас на угольных складах в Петербурге, Кронштадте и на Ижоре должен составить 8 млн. пудов. Этого запаса было достаточно на полтора года. На таком уровне запасы угля держались с 1869 по 1872 г., в 1873 г. они понизились до 5 765 тыс. пудов[1642].

В последующие годы запас угля составлял 8 — 10 млн. пудов, при этом доля отечественного антрацита и кокса возросла к 90-м годам до 72 %.

В конце XIX в. важное место в балансе флота стала занимать нефть. Первые опыты по применению нефти для отопления судовых котлов были проведены в 70-е годы. Им предшествовало удачное применение отопления котлов нефтью бакинских портовых мастерских (в 1868 г.). Горный инженер Порецкий представил в Морское ведомство доклад о возможности перевода судов Каспийского флота на нефть. Проведенные опыты на судах «Русского общества пароходства и торговли на Каспии» дали положительные результаты. Вслед за этим опыт был повторен на шхуне «Абин» в Черном море[1643].

Одновременно было изучено применение этого вида топлива и в Англии. В начале 80-х годов решено было использовать нефть на более крупных судах и заводах Морского ведомства. Морское ведомство останавливало лишь то, что для перевода на нефтяное отопление одних только Ижорских заводов потребовались ассигнования в 200 тыс. руб. Имели значение трудности доставки нефти в Петербург и Севастополь.

Тем не менее Морское ведомство заключило с Товариществом Нобель соглашение о переоборудовании Ижорских заводов и поставке им 4 851 тыс. пудов мазута и нефти на 1 795 104 руб. для заводов, а также 1 382 383 пудов нефти на 479 294 руб. для Петербургского и Кронштадтского портов в течение 1898–1900 гг.

Потребность в нефти для флота определялась в 90-е годы примерно в 850–900 тыс. пудов ежегодно.

Подводя итоги, нужно сказать, что правящие круги России явно недооценивали значение флота и нередко вследствие этого ставили страну в тяжелое положение. Принимаемые строительные программы определялись конкретной внешнеполитической обстановкой. Однако на окончательное решение вопроса об объеме и особенно характере этих программ определяющее влияние оказывало Военное министерство, рассматривавшее флот как придаток армии, призванный прикрывать действия последней. Именно это обстоятельство и приводило к тому, что судостроительные программы были совершенно недостаточны для того, чтобы превратить флот в стратегическую силу, способную решать самостоятельные задачи вдали от баз, как это было во время войн с Турцией во второй половине XVIII и в начале XIX столетия. Принимаемые программы учитывали главным образом оборонительные цели, и в соответствии с этим решались вопросы строительства определенных классов судов и их вооружения. Это и привело к тому, что русский флот не соответствовал требованиям времени, так как он не имел быстроходных судов, годных для дальней разведки, мало было мощных судов для боя в открытом море и вовсе не было подводных судов.

Во второй половине XIX в. в России были необходимые предпосылки для создания не только оборонительного, но и наступательного (океанского) флотов, однако они не были использованы в достаточной мере. Изменение соотношения сил в Европе в начале и середине XIX в. выдвинуло новые политические проблемы. Главную роль приобрели западный и юго-западный театры, затем юго-восточный и, наконец, восточный. Военные руководители отводили в своих планах главное место армии. Недооценка роли флота почувствовалась в Крымской войне 1853–1856 гг. и в русско-турецкой войне 1877–1878 гг.

Русская экономика обеспечивала судостроительную промышленность всем необходимым. Металлургическая промышленность давала чугун, железо, сталь, медь, свинец и цинк. Металлообрабатывающая промышленность снабжала машинами, стрелковым и артиллерийским оружием и приборами. Химическая производила селитру, серу, кислоты и давала порох высшего качества. Текстильная, парусная и кожевенная промышленности давали сырье для снаряжения кораблей. Горнодобывающая промышленность давала уголь и нефть. Наконец, транспорт также служил оборонным целям.

Таким образом судостроение всеми нитями было связано с основными отраслями народного хозяйства. Оно стимулировало развитие последнего, пожалуй, даже в большей степени, чем военные заводы, работавшие на армию. Однако наличие лишь материальных предпосылок было недостаточным. Нужны были многочисленные кадры кораблестроителей, мастеров и рабочих. Россия создала свою кораблестроительную школу, способную решать самые сложные научно-технические задачи. Но Морское ведомство нередко становилось на путь заимствования иностранного опыта, пренебрегая достижениями русских ученых-кораблестроителей и этим обрекало себя на зависимость от зарубежных стран. Из стремления к ложной экономии средств Военное ведомство зачастую отказывалось от научно-экспериментальных работ, а затем затрачивало крупные средства на приобретения права на производство по иностранным проектам.

Это проявилось особенно сильно в искусственном задерживании строительства подводных лодок, которые могли быть построены в России значительно ранее, чем на Западе, и в производстве торпед.

3 Комплектование и подготовка личного состава флота

Личный состав флота в первой половине XIX в.

Комплектование флота личным составом шло на общих с армией основаниях. Часть призванных по очередному рекрутскому набору направлялась на флот. Кроме того, периодически проводились специальные наборы в приморских губерниях: в 1805, 1806, 1809, 1811 и 1812 гг.[1644] В личном составе флота накануне войны 1812 г. насчитывалось: по Балтийскому флоту — 28 408 матросов и офицеров (по списку — 26 618 чел.); в состав береговой артиллерии входило 4 259 солдат и офицеров (по списку — 4 065 чел.); по Черноморскому флоту числилось около 12 тыс. матросов и офицеров. К личному составу флота относились также специальные воинские подразделения. В 1800 г. существовало 12 морских батальонов, переформированных в 4 морских полка (по 2 067 чел. каждый), и гвардейский экипаж[1645].

Во второй четверти века наборы проводились почти ежегодно, однако число направляемых для службы на флоте было весьма неравномерным[1646].

Год Число рекрутов 1829 8 150 1830 3 839 1831 9 000 1834 2 000 1835 1 000 1836 10 682 1837 1 900 1938 10 000 1839 10 000 1840 10 000 1841 6 000 1842 3 000 1843 7 000 1844 4 941 1845 3 905 1846 2 900 1847 4 510 1848 7 288 1849 11 302 1850 8 098 1851 5 400 1852 4 000 1853 7 600 1854 (3 набора) 19 129 1855 (2 набора) 12 700

Срок службы на флоте в это время, как и в армии, продолжался 25 лет.

Со второй четверти века стали набирать и «вольных матросов» для обслуживания военных пароходов. Прослужив на флоте 10 лет, матросы освобождались затем от всех податей и повинностей. Цехи «вольных матросов» были учреждены в Алешках и Никополе (для Черноморского флота) и Кронштадте (для Балтийского флота). В 1850 г. в Балтийском флоте было 100 «вольных матросов», а в Черноморском — 1 600[1647]. Накануне Крымской войны на обоих флотах было 90 885 чел. Из них на Балтийском флоте числилось адмиралов, генералов и офицеров на кораблях 985 чел. и на берегу 1 290 чел., унтер-офицеров и матросов — на кораблях 30 596 чел., а на берегу 19 975 чел. На Черноморском флоте состояло адмиралов, генералов и офицеров и матросов на кораблях 20 155 чел. и на берегу 16 512 чел.[1648] После Крымской войны (к концу 1855 г.) в личном составе было 134 адмирала и генерала, 3 766 штаб— и обер-офицеров, 1 387 юнкеров и кадет и 94 798 унтер-офицеров и матросов — всего 100 085 чел.[1649]

Боевая подготовка матросов и офицеров шла по морскому уставу 1720 г. Главная задача обучения состояла в отработке навыков, необходимых для обслуживания парусных судов. И на Балтике и на Черном море на кораблях господствовала муштра, подавлявшая личность матроса, телесные наказания делали службу невыносимой. Офицеры смотрели на матросов как на своих крепостных. Бесправие и палочная дисциплина усугублялись отвратительными условиями жизни на кораблях. Хотя по Морскому уставу 1720 г. полагалось обучать матросов морскому делу, однако их больше занимали строевой подготовкой, отчасти учили также и артиллерийскому делу. Так было на Балтийском флоте вплоть до отмены крепостного права.

На Черноморском флоте во вторую четверть века получила развитие лазаревская школа боевой подготовки. Сам М. П. Лазарев и его сподвижники были передовыми людьми своего времени. Лазарев относился отрицательно к крепостному режиму, поскольку крепостничество мешало прогрессу морского дела. Он считал, что продуманная система обучения и воспитания, освобожденная от крепостнических начал, позволит подготовить личный состав для службы лучше, чем муштра и бессмысленная дисциплина. Будучи патриотом, Лазарев у матросов и офицеров формировал чувства любви к Родине и верности своему долгу.

Корабль станет боеспособным лишь тогда, считал Лазарев, когда матросы и офицеры будут стремиться к одной цели и если командир корабля будет являться образцом сознательного отношения к службе.

Лазарев высоко ценил русских матросов и старался создать нормальные условия для несения службы. Он был требователен и строг, но в его командование телесные наказания стали редкостью на флоте. Основным условием боеспособности всего флота Лазарев считал соблюдение строгой и четкой организации службы. Для этого он разработал ряд инструкций, регулировавших подготовку личного состава флота, в частности «Об обучении гардемаринов», «О пушечной экзерциции», учебные программы плаваний и маневров и т. п.[1650]

Лазарев подобрал себе в качестве помощников талантливых офицеров, действительно любящих русский флот и хорошо знающих морское дело. В. А. Корнилов, П. С. Нахимов, В. И. Истомин представляли старшее поколение лазаревской школы, а Г. И. Бутаков и другие — младшее. При их помощи Лазареву удалось осуществить большую программу преобразований Черноморского флота. Воспитанные им моряки в дни Крымской войны вписали славные страницы в историю обороны Севастополя. Таким был начальник штаба Черноморского флота адмирал Корнилов. Его приказы и инструкции в бытность командиром линейного корабля «Двенадцать апостолов» свидетельствуют, что Корнилов полностью принимал систему Лазарева. Он указывал, что обучение будет тогда лишь прочным и «может быть применено им (матросом. — Л. Б.) к разным обстоятельствам», когда оно «основано на рассуждении и понятии цели и назначения всего, к нему относящегося…»[1651]

Достичь же успеха можно при условии тщательно разработанной системы: «Без методы и терпения нельзя ожидать успеха ни в каком ученье»[1652].

Столь же превосходным воспитателем был Нахимов, возглавлявший перед Крымской войной отдельные соединения Черноморского флота. Как и его учитель, Нахимов видел в матросах главную силу флота. «Пора нам перестать считать себя помещиками, — говорил он, — а матросов крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют… Вот кого нам нужно возвышать, учить, возбуждать в них смелость, геройство, ежели мы не себялюбцы, а действительные слуги отечества»[1653].

Корнилов и Нахимов добивались, чтобы Черноморский флот был боеспособным, а матросы и офицеры хорошо знали основы морской службы. И они подтвердили правильность своей системы блестящей победой над турецким флотом под Синопом во время Крымской войны 1853–1856 гг. и во время обороны Севастополя.

Хуже было в это время с боевой подготовкой на Балтийском флоте. Флотом командовали люди, мало знакомые с основами морской службы, но зато отлично знавшие строевую службу. Там тон задавал начальник Морского штаба кн. А. С. Меншиков. Из министерства присылались приказы и инструкции о порядке службы. Сам царь нередко выезжал на учения и однажды трубил сигналы во время учения катеров. Естественно, что матросы и офицеры знали уставные требования и довольно хорошо выполняли эволюции во время смотров и парадов. Оценивая результаты боевой подготовки на Балтийском флоте накануне Крымской войны, министерство указывало в своем отчете: «Матросы были большею частью люди слабосильные, здоровья весьма ненадежного, без опытности в морском деле, но с большими познаниями по фронтовой части. Нельзя, впрочем, не отдать справедливости усердию этих людей, которые, по соединению в них тройной службы, как матросов, артиллеристов и солдат, несли труды чрезвычайно тягостные и изнурительные»[1654].

Значительно лучше было положение на Черноморском флоте, что и отметил в отчете по поверке состояния боевой подготовки Меншиков[1655].

Подготовка офицерских и унтер-офицерских кадров осуществлялась через военно-морские учебные заведения.

В первой половине XIX в. существовали: Морской корпус, Артиллерийское училище, Училище корабельной архитектуры, штурманские училища и учебные экипажи.

Основным центром подготовки офицеров флота был Морской корпус. Это было закрытое привилегированное дворянское учебное заведение, выпускавшее командиров флота с довольно хорошей подготовкой. Учебный план корпуса включал следующие предметы: физику, химию, теорию кораблестроения, корабельную архитектуру, высшую математику и приложение ее к геометрии, механику, астрономию, историю, русский, французский и английский языки[1656]. Лекции читали известные ученые: академик М. К. Острогорский, В. Я. Буняковский, Н. Г. Устрялов и др. Особенно благотворной была деятельность П. Я. Гамалея, при котором в корпусе было подготовлено много важных для обучения офицеров трудов, в частности «Вышняя теория морского искусства» (1801–1804 гг.), «Теория и практика кораблевождения» (1806–1808 гг.) и др. В это время оканчивавшие корпус не только проходили практику в плавании на русских кораблях[1657], лучшие из них направлялись также на стажировку за границу. С 1802 по 1811 г. 50 молодых офицеров проходили практику в Англии и Голландии.

В течение первой четверти XIX в. Морской корпус подготовил 2 030 офицеров. Из этого числа было выпущено на флот мичманами 1 785 чел., за мичманов — 8, в морскую артиллерию — 157, в войска и в чиновники — 72 чел.[1658]

В дальнейшем корпус был преобразован в чисто военно-морское учебное заведение. В 1827–1842 гг. его возглавлял выдающийся русский мореплаватель И. Ф. Крузенштерн. В строевом отношении корпус подразделялся на пять рот. Срок обучения в нем оставался прежним.

За вторую четверть века (до 1855 г.) корпус подготовил еще 1 976 офицеров. Из них мичманами и за мичманов — 1 855 чел., в сухопутные войска и ластовые команды — 21, в артиллерию — 50 чел. С 1830 г. выпуски артиллеристов прекратились в связи с учреждением Морского учебного экипажа[1659].

По инициативе Крузенштерна при корпусе были созданы офицерские классы. Они имели сначала двух-, а затем трехгодичный срок обучения. С 1827 по 1852 г. в этих классах обучалось 426 офицеров. Выпуск происходил периодически.

Из стен корпуса вышло немало выдающихся мореплавателей и флотоводцев. Воспитанниками Морского корпуса были И. Ф. Крузенштерн и Ю. Ф. Лисянский, совершившие в 1803–1805 гг. первый кругосветный поход под русским флагом на шлюпах «Нева» и «Надежда»; Ф. Ф. Беллингсгаузен и М. П. Лазарев, совершившие экспедицию в 1819–1821 гг. в южные широты, результатом которой было открытие Антарктиды; Г. И. Невельской, исследовавший низовья Амура и открывший Татарский пролив; Ф. П. Врангель и Ф. Ф. Матюшкин, известные мореплаватели и исследователи Арктики; П. С. Нахимов и В. А. Корнилов, выдающиеся флотоводцы, герои Крымской войны; замечательный кораблестроитель А. А. Попов, а также Г. И. Бутаков, Ю. М. Шокальский и другие деятели русского флота[1660].

При корпусе до 1827 г. действовала учительская гимназия, готовившая преподавателей морского дела, и школа корабельных инженеров. После открытия офицерских классов первая была закрыта, а вторая переведена в Морской рабочий экипаж.

Для подготовки штурманов в 1798 г. были открыты специальные училища, Балтийское в Кронштадте и Черноморское в Херсоне.

Члены комитета, специально созданного для организации корабельных и штурманских училищ, докладывали, что основание таких училищ «весьма полезно, ибо ученики, находясь в училище, приобретут совершенные и основательные познания в науках»[1661].

Для Кронштадтского училища штат был утвержден на 895 учеников. Учебным планом предусматривались: арифметика, геометрия, рисование и черчение планов, тригонометрия плоская и сферическая, навигация плоская и меркаторская, астрономии и английский язык. Сверх плана изучались: флотские эволюции, геодезия, употребление карт и инструментов. Ежегодно проводились практические плавания (учащиеся 2-го класса использовались на кораблях в качестве помощников штурманов, а 1-го класса — в качестве учеников).

В 1804 г. Кронштадтское училище получило штат на 250 учащихся с ежегодным выпуском в 30 штурманов. Срок обучения устанавливался в 8 лет. В июле 1826 г. Балтийское училище было преобразовано в Штурманский полуэкипаж на 450 чел. Новым учебным планом предусматривались три вида учений: обучение в классах, практические учения, фронтовые учения. Учащиеся изучали: русский, немецкий и английский языки, начальную арифметику и алгебру, историю, географию, лонгиметрию, планиметрию, стереометрию, тригонометрию (плоскую и сферическую, навигацию, геодезию, составление карт, эволюции, астрономию, механику, теорию кораблестроения, черчение, рисование и закон божий. Во время плаваний приобретались необходимые штурманские навыки. Фронтовая подготовка велась в объеме рекрутского и ротного учения. В 1851 г. новым штатом устанавливалось обучение 400 чел., а с кондукторской ротой — 450 чел. Всего с 1799 по 1855 г. училище подготовило 1 187 помощников штурманов и штурманов[1662].

Черноморское (Херсонское) штурманское училище было рассчитано на половинный штат Кронштадтского. В 1826 г. оно было преобразовано в Черноморскую штурманскую роту. В таком виде это учебное заведение существовало до 1860 г. За первую половину XIX в. училище подготовило около 450 офицеров-штурманов.

Нужно указать также на Охотскую штурманскую школу, готовившую кадры офицеров для Дальневосточного флота. Морское министерство отмечало в 1856 г., что «Охотская школа дала уже несколько не только хороших, но и отличных офицеров в корпусе штурманов»[1663].

Морское артиллерийское училище предназначалось для подготовки офицеров морской артиллерии, так как общевойсковые артиллерийские школы не справлялись с этой задачей. По штату 1808 г. в училище обучалось 150 чел. С 1810 по 1824 г. училище выпускало специалистов морской артиллерии. В 1824 г. это училище было приравнено к военно-сиротским отделениям и стало готовить унтер-офицерские кадры.

Временно задача подготовки артиллеристов была возложена на Морской корпус[1664], а с 1830 г. — на учебный экипаж[1665].

Училище корабельной архитектуры готовило кадры инженеров-кораблестроителей. Это училище было открыто в 1798 г. со штатом в 100 чел. Срок обучения продолжался три года. С 1803 по 1826 г. училище состояло при Морском кадетском корпусе. С 1826 г. оно было преобразовано в учебную роту Морского рабочего экипажа со штатом в 800 чел. и кондукторскую роту на 100 чел. В таком виде оно существовало до 1844 г., когда рота была преобразована в Морское инженерное училище[1666]. Это военно-морское учебное заведение выпускало довольно хорошо подготовленные кадры инженеров и механиков, из которых «одни начинают замещать иностранных механиков в адмиралтействах и на пароходах, другие — уже строители военных судов»[1667].

Корнилов ставил вопрос о необходимости подготовки технических кадров также и для развивающегося Черноморского парового флота. Возвращаясь из командировки в Англию, где он наблюдал за постройкой пароходо-фрегата «Владимир», Корнилов писал, что нужно отказаться от услуг иностранных механиков и готовить свои кадры: «Нельзя не сознаться, что при размножении пароходов на Руси русские механики столь же необходимы, как и самые пароходы. Стоит только подумать о возможности разрыва с Англией, и тогда придется нам пароходный флот за недостатком механиков ввести в гавань и разоружить»[1668]. Получив этот рапорт, Лазарев приказал направить для практического обучения «пароходной механике» в Англию еще трех кондукторов взамен возвратившихся оттуда. Одновременно он представил в Морское министерство доклад о необходимости организовать специальную школу по подготовке механиков военного флота.

В 1851 г. по проекту Лазарева в Николаеве была открыта юнкерская школа со штатом на 70 чел. Согласно положению 1852 г., она получила название «Училище флотских юнкеров» и действовала на одинаковых правах с Морским корпусом[1669].

Личный состав флота во второй половине XIX в.

Из Крымской войны Россия вышла сильно ослабленной на море. Черноморский флот перестал существовать. Балтийский флот нуждался в полной перестройке. Замена парусного флота винтовым, а затем паровым броненосным требовала замены не только матросов, но и изменения подготовки офицерских кадров.

Весьма красноречивую оценку кадров на Балтике дал адмирал Н. К. Краббе: «Плавая в течение короткого лета в наших северных водах, на слабо выстроенных судах, офицеры и команды не чувствовали на любви, ни призвания к морскому делу, от которого к тому же отрывали их излишние занятия фронтовой службою, знание которой требовалось от них в той же степени отчетливости и совершенства во всех подробностях, как и от сухопутных войск»[1670].

Значительное сокращение штатов личного состава стояло в прямой зависимости от изменения судового состава. За десять лет произошло сокращение офицерского состава на 20 %, а матросский состав уменьшился в три раза (табл. 139):

Таблица 139[1671]

Год Адмиралы и генералы Штаб— и обер-офицеры Гардемарины и кондуктора Классные чины Матросы Матросы в бессрочном отпуске 1855 134 3 766 1 397 Не учитывались 94 798 – 1856 132 3 706 – То же 125 769 – 1857 134 3 702 – То же 85 067 – 1858 135 3 698 1 475 1 320 52 022 – 1859 121 3 640 – 1 320 51 663 – 1860 114 3 569 – 1 319 53 054 12 866 1861 95 3 245 169 966 55 216 10 200 1862 93 3 038 376 989 49 405 9 800 1863 90 3 024 425 882 40 708 9 094

Создание нового вида броненосного флота потребовало дальнейшего сокращения, а затем стабилизации личного состава. При этом обслуживание паровых судов не могло осуществляться старыми кадрами, что, в свою очередь, вызывало необходимость замены значительного числа командных кадров и особенно матросов. Численный состав морских кадров в 1864–1874 гг. виден из табл. 140.

Таблица 140[1672]

Год Адмиралы и генералы Штаб— и обер-офицеры Гардемарины и кондуктора Классные чины и медицинский состав Матросы действительной службы Матросы в отпуске 1864 90 2 996 399 854 47 134 4 854 1865 100 3 042 326 851 40 336 3 654 1866 103 3 065 278 859 37 373 9 119 1867 108 3 046 294 711 31 892 11 206 1868 113 3 035 305 687 28 184 14 194 1869 121 3 003 347 685 23 496 17 396 1870 136 2 986 290 671 20 986 18 910 1871 142 3 018 193 673 24 195 14 680 1872 140 2 961 194 716 25 130 13 550 1873 140 2 683 221 709 26 081 11 162 1874 133 2 978 126 739 24 498 10 954

Введение всеобщей воинской повинности и переход к массовой армии сравнительно мало отразился на флоте. Флот не мог стать массовым, однако этот переход нашел свое выражение в идее создания обученного запаса, способного обеспечить потребности флота в связи с выполнением кораблестроительных программ. Накануне и после войны 1877–1878 гг. флот не испытывал сколько-нибудь больших колебаний в личном составе (табл. 140а).

Таблица 140а[1673]

Год Адмиралы и генералы Штаб— и обер-офицеры Гардемарины и кондуктора Классные чины и медицинский состав Матросы действительной службы Матросы в отпуске 1875 132 2 982 254 773 25 623 6 656 1876 131 3 019 253 795 25 795 4 624 1877 123 3 022 252 797 25 739 5 440 1878 122 3 065 260 802 28 920 5 185 1879 141 3 068 259 836 26 683 8 174

За последние двадцать лет XIX в. стабилизация личного состава в общем была достигнута. Лишь с середины 90-х годов в связи с расширенной программой строительства броненосного флота наблюдается увеличение численности матросского состава и растет число обученного запаса (табл. 141).

Таблица 141[1674]

Год Адмиралы и генералы Штаб— и обер-офицеры Гардемарины и кондуктора Классные чины и медицинский состав Матросы на действительной службе Матросы в запасе и бессрочном и временном отпусках 1880 146 2 989 238 846 26 064 11 743 1881 145 3 009 213 858 26 327 12 866 1882 136 3 060 176 849 26 288 13 579 1883 144 3 195 18 814 26 087 15 065 1884 140 3 182 10 801 24 726 17 806 1885 133 3 152 Не состояли 781 24 994 16 556 1886 117 3 060 Не состояли 772 24 665 15 973 1887 114 2 840 Не состояли 747 25 778 15 307 1888 108 2 656 Не состояли 856 25 317 13 475 1889 109 2 548 – 787 25 654 11 732 1890 99 2 434 – 803 25 965 11 359 1891 97 2 288 – 818 25 906 11 351 1892 92 2 233 – 839 27 322 11 370 1893 90 2 212 – 860 28 813 11 439 1894 97 2 187 – 893 30 152 12 060 1895 109 2 195 – 906 32 340 12 060 1896 113 2 191 – 919 34 560 12 616 1897 120 2 224 – 921 36 016 11 868 1898 123 2 150 – 935 38 952 14 800 1899 119 2 188 – 961 44 651 14 800 1900 127 2 204 – 1 031 48 730 14 800+41 000 ратников

Комплектование флота матросами

Спустя год после окончания Крымской войны 1853–1856 гг., когда выявились перспективы перестройки флота, началось резкое сокращение матросского состава. Часть их увольнялась в бессрочный отпуск, часть переводилась в запас. С оставшимися проводилась большая работа по переподготовке. Процесс сокращения растянулся на ряд лет. Он коснулся главным образом личного состава береговых команд (табл. 142).

При сокращении стремились оставить на флоте грамотных матросов. Абсолютная численность грамотных возрастала медленно и в общем оставалась на одинаковом уровне, относительная же численность возросла почти вдвое (табл. 143).

Таблица 142[1675]

Год Число матросов, состоявших на службе Из них в береговых командах 1856 125 769 47 400 1860 53 054 22 018 1865 40 336 5 832 1870 20 986 1 180 1875 25 623 1 967 1879 26 683 822

Таблица 143[1676]

Годы Число матросов, состоящих на службе Из них грамотных абс. % 1865 40 326 10 812 26,7 1870 20 986 6 286 29,9 1875 25 623 11 912 46,4 1879 26 683 12 452 47,8

В связи с сокращением личного состава новые наборы с 1856 по 1863 г. не производились[1677]. В последующее десятилетие вплоть до введения всеобщей воинской повинности наборы происходили в ограниченном количестве[1678]: в 1864 г. — 3 тыс. чел; в 1865 г. — 2 510 чел.; в 1866 г. — 1 500; в 1867 г. — 1 775; в 1868 г. — 4 392; в 1869 г. — 3 920; в 1870 г. — 5 457; в 1871 г. — 2 170; в 1872 г. — 11 536; в 1873 г. — 1 536; в 1874 г. — 2 712 чел.

Одновременно с этим часть матросов переводилась в запас, численность которого была такова: в 1863 г. — 9 094 чел.; в 1864 г. — 2 854; в 1865 г. — 6 420; в 1866 г. — 9 119; в 1867 г. — 11 206; в 1868 г. — 14 194; в 1869 г. — 17 396; в 1870 г. — 18 910; в 1871 г. — 14 680; в 1872 г. — 13 550; в 1873 г. — 11 162; в 1874 г. — 10 954 чел.[1679]

Сокращение сроков действительной службы до 7–5 лет по закону 1874 г. заставило Морское ведомство задуматься над тем, как получить для флота наиболее подходящий контингент и как в наиболее короткие сроки обеспечить подготовку личного состава в соответствии с требованиями новой техники[1680]. Машинизация коснулась всех элементов корабля. Введение механических движителей и оснащение кораблей новой артиллерийской техникой требовали от матросов технической подготовки. Поэтому принцип отбора на флот рекрутов из приморских губерний стал терять свое значение, хотя им и продолжали руководствоваться до 90-х годов. В конце XIX в. было установлено отбирать «новобранцев-мастеровых из местностей, в коих развилась заводская промышленность»[1681]. При этом предпочитали машинистов, слесарей, котельщиков и близких к этим профессиям квалифицированных рабочих. Такой подход имел следствием повышение удельного веса промышленных рабочих на флоте.

Эти меры резко повысили качество матросского состава. Однако их результаты в полной мере сказаться могли лишь после русско-японской войны 1904–1905 гг.

Призыв рекрутов на флот в последней четверти XIX в. проводился по прежде заведенному порядку. Из общего числа призванных на военную службу флоту направлялось столько рекрутов, сколько было необходимо для восполнения состава при очередном увольнении в запас. Численность призывников к концу века постепенно возрастала и в конце века составила почти 50 % состоящих на действительной службе[1682].

Год Число призванных 1875 1 504 1876 2 321 1877 4 366 1878 5 397 1879 3 947 1880 3 140 1881 4 686 1882 3 576 1883 4 403 1884 4 345 1885 3 900 1886 4 980 1887 4 230 1888 4 455 1889 3 350 1890 6 430 1891 7 400 1892 4 635 1893 6 230 1894 7 800 1895 7 100 1896 7 021 1897 11 045 1898 9 715 1899 14 040 1900 12 485

Одновременно отмечается значительное повышение числа грамотных матросов. Об этом свидетельствуют данные (в %) табл. 144:

Таблица 144

Год Общее число призванных Балтийский флот Черноморский флот Тихоокеанский флот Каспийская флотилия грамотных неграмотных грамотных неграмотных грамотных неграмотных грамотных неграмотных грамотных неграмотных 1897 46,2 53,8 49,0 51 53 47 26 74 Нет сведений 1898 59,7 40,3 69,1 30,9 48 52 36,5 63,5 Нет сведений 1899 60,0 40,0 64,6 35,4 53,1 46,9 58,8 41,2 50,5 49,5 1900 72,2 27,8 75,5 24,5 68 32 74,4 25,6 63 37

Рост обученного запаса за рассматриваемый период шел как за счет увольняемых с действительной службы, так и за счет составления ополченских формирований. В 1875 г. в запасе состояло 6 656 ратников, в 1885 г. — 12 866, в 1894 г. — 12 060, а в 1900 г. — 14 800 и 41 тыс. ратников.

Таким образом, вопрос о комплектовании флота матросским составом к концу века был решен. На флоте около 60 % было матросов из рабочих. Многие из них до поступления в армию принимали участие в забастовках, что создавала благоприятные условия для развития революционного движения на флоте.

Не представлял особых затруднений вопрос о комплектовании унтер-офицерского состава флота: их готовили специальные морские школы и учебные суда. К ним относились: 1-й и 2-й учебные морские экипажи (на 350–400 чел.), учебная квартирмейстерская команда (на 250 чел.); флотская строевая рота, преобразованная в 1884 г. в учебно-строевую команду (на 130 чел., а с 1893 г. — на 250 чел.). Минная школа в Кронштадте (на 100 чел.) и временная Черноморская минная школа (на 75 чел.); с 1883 г. действовала Учебно-артиллерийская команда в составе комендорской, унтер-офицерской и гальванотехнической школ (на 600 чел.). В 1885 г. в Кронштадте была открыта Школа машинных унтер-офицеров на 160 чел. В 1882 г. функционировала Водолазная школа на 50 чел. Сверх того, в школах судовых содержателей в писарских классах готовилось 50 чел. для Балтийского флота и 25 чел. для Черноморского. Наконец, для подготовки мастеров были созданы роты в учебно-морском рабочем экипаже (в Кронштадтском — на 100 чел., в Николаеве — на 75 чел. и во Владивостоке — на 28 чел.).

Следует упомянуть также о Кронштадтской школе торгового мореплавания, существовавшей до 1868 г., такая же школа действовала в Херсонском училище. Большое значение имели шкиперские курсы в Кеми и Архангельске[1683].

Как видно, большая часть унтер-офицерских школ была открыта с 80-х годов в целях удовлетворения нужд броненосного флота и, как показала практика, личный состав, прошедший подготовку в этих школах, обладал хорошими знаниями[1684].

Наряду с этими школами существовала сеть портовых школ, готовивших кадры для обслуживания кораблей, проходящих текущий и капитальный ремонт, а также школы при судостроительных заводах, готовивших мастеров и чертежников[1685].

Комплектование и подготовка офицерских кадров

Гораздо сложнее обстояло дело с подготовкой офицеров флота. Существовавшая в середине ХIХ в. сеть военно-морских учебных заведений включала девять учебных заведений, в которых обучалось от 1,5 до 2 тыс. чел. Все эти школы были приспособлены для подготовки кадров, необходимых парусному флоту. Существовавшая в то время дифференциация командных функций определяла профиль военно-морских учебных заведений. Они давали флотских офицеров, штурманов и артиллеристов.

При переходе к паровому флоту потребовались кадры офицеров, знакомые со всеми командными функциями в равной степени. Создать, однако, такие кадры было невозможно без реформы морских школ. Морское ведомство сформировало для подготовки проекта нового устава военно-морских учебных заведений специальную комиссию под председательством Е. В. Путятина. Эта комиссия в 1862 г. была преобразована в специальный комитет, действовавший до 1866 г.[1686]

Свою задачу комитет видел в определении объема и характера профессиональной подготовки, и поэтому он не рассматривал вопрос состояния боевой подготовки и судьбы офицерского корпуса, состоявшего на действительной службе. Между тем вопрос о способах усовершенствования, или, скорее, полной переподготовки этих кадров, стоял столь же остро, как и вопрос о подготовке новых кадров.

Сначала Морское ведомство сделало попытку очистить командный состав от лиц, не способных командовать в новых условиях. Уже в 1863 г. обсуждался вопрос об объединении функций флотских офицеров и штурманов в одних руках, но дело приостановилось из-за невозможности освободиться от значительного количества старших офицеров, годами не бывавших на кораблях. Решено было перевести часть этих кадров в резерв (с сохранением окладов). Однако эта мера себя не оправдала, поскольку такой резерв не мог служить источником пополнения.

Выход был найден лишь в начале 80-х годов.

Морское ведомство сформировало специальную комиссию под председательством вице-адмирала П. А. Перелешина, на которую была возложена разработка основных кадровых вопросов.

Комиссия рекомендовала решительно отказаться от ежегодного производства офицеров и перейти к системе производства только на свободные вакансии, в основу производства положить морской ценз, по которому для получения следующего чина необходимо было пробыть определенное число лет в плавании (мичману 1½ г., лейтенанту 4½ г.), а для получения чина штаб-офицера — командовать судном. Наконец, предложено было установить предельный возраст для службы, по достижении которого надлежало уходить в отставку, если не оказывалось свободной вакансии (для лейтенанта — 47 лет, капитана II ранга — 51 год, капитана I ранга — 55 лет, контр-адмирала — 60 лет, вице-адмирала — 65 лет).

Предложения комиссии были приняты, и они нашли отражение в «Положении о морском цензе» 1885 г. Только после этого удалось перевести в резерв, а затем в запас тех офицеров, которые не отвечали требованиям. Если в 1886 г. в резерве состояло 544 штаб— и обер-офицера, то через пять лет их уже было 85, а остальные переведены в запас[1687].

Одновременно был устранен разнобой в системе отбора и аттестации технических кадров. На инженеров флота и инженеров-механиков также был распространен закон о цензе. Введены звания инспектора кораблестроения, старшего судостроителя, младшего судостроителя, старшего и младшего помощников судостроителя. Все это нашло свое отражение в «Положении о чинах по адмиралтейству»[1688].

Проведение этих мероприятий позволило упорядочить дело с кадрами. А когда в 1892 г. встал вопрос о реализации расширенной программы судостроения, то оказалось необходимым более эффективными темпами готовить молодых офицеров, в связи с чем на флоте были установлены в 1894 г. новые штаты.

Нехватка кадров, подготовленных в это время, выражалась в следующих цифрах: в 1892 г. — 18 штаб— и обер-офицеров, в 1893 г. — 51, в 1894 г. — 73, в 1895 г. — 95. Отсутствие подготовленных кадров затрудняло укомплектование вновь строящихся кораблей до штатного состава.

Установление ценза сопровождалось упразднением в 1885 г. корпусов штурманов и артиллеристов, в связи с чем были пересмотрены профили учебных планов специальных учебных заведений.

Все это позволило стабилизировать к концу XIX в. командный состав флота. В 1897 г. на флоте было 120 адмиралов и генералов и 2 224 штаб— и обер-офицеров, а в 1900 г. — 127 адмиралов и генералов и 2 204 штаб— и обер-офицеров.

Военно-морские учебные заведения

Реорганизации системы морского образования предшествовал период изучения состояния обучения в морских учебных заведениях. В целях наибольшей эффективности этого изучения в 1857 г. была образована специальная комиссия из представителей Министерства просвещения, Военного и Морского ведомства.

Комиссия пришла к выводу, что недостатки морских учебных заведений коренятся в смешении общеобразовательной и специальной подготовки, распространении специализации на ранние возрасты и недостаточной практической подготовке, следствием чего были «неусвоенные познания и невыясненные понятия». Особенно поражало «неумение владеть русским языком, граничащее с безграмотностью» и «большая нетвердость в арифметических выкладках». Кроме того, было указано, что в воспитании «господствует страх перед наказанием, а не нравственное развитие юношей»[1689].

Все материалы комиссии были переданы адмиралу Путятину, который представил свои соображения генерал-адмиралу вел. кн. Константину[1690]. Путятин предлагал перестроить всю систему специального морского образования. Рекомендовалось принимать в морские школы лиц не моложе 14 и не старше 16 лет, сохранив при этом все морские учебные заведения как закрытые, предназначенные для дворян; отменить систему приема в морские школы по старшинству в списках, установив прием лишь по экзамену, подвергая при этом всех физическому осмотру; усилить специализацию в учебных планах и в связи с этим обратить особое внимание на практическую подготовку в море; реорганизовать учебные заведения в соответствии с требованиями времени, обратив особое внимание на специальную подготовку кадров.

На основании выводов комиссии генерал-адмирал вел. кн. Константин составил записку о перспективах перестройки морского образования, которая была опубликована в «Морском сборнике»[1691] и, кроме того, разослана в 110 адресов — на корабли, в портовые управления и в учебные заведения. Записка вызвала живой обмен мнениями. На этой основе была проведена реорганизация морских учебных заведений. Все военные школы были разделены на средние и высшие.

Средние военно-морские школы

К типу средних морских учебных заведений относится школа флотских юнкеров, сформированная в 1854 г. в г. Николаеве с кадрами на 60 чел. В 1856 г. школа была преобразована в Черноморскую гардемаринскую роту, а затем стала называться черноморской ротой флотских кадет. В 1861 г. школа была закрыта в связи с резким уменьшением численности Черноморского флота. Однако после отмены ограничительных статей Парижского трактата в 1871 г. Черноморскому флоту опять понадобилось много офицеров. В этом году в Николаеве вновь были открыты Морские юнкерские классы. Занятия шли по учебному плану Морского училища. Срок обучения был определен в 3 года. Согласно штату, полагалось содержать 60 юнкеров. Это было также типичное дворянское учебное заведение. Прием из других сословий разрешался только по «высочайшему соизволению» в каждом отдельном случае. За 1874–1879 гг. училищем было выпущено 118 офицеров[1692].

В 60-е годы в Николаеве функционировала также Штурманская рота со штатом в 130 чел. Она действовала до 1872 г.[1693]

Училище в Николаеве-на-Амуре с 50-х годов готовило флотских офицеров для Дальневосточного флота.

Инженеров, артиллеристов и штурманов средней квалификации в период с 1856 по 1872 г. готовили Училище корабельной архитектуры и Штурманское училище в Кронштадте.

В 1856 г. Училище корабельной архитектуры было преобразовано в Морское инженерно-артиллерийское училище со штатом на 274 чел. С годами число учащихся значительно уменьшилось. В 1861 г. в нем состояло 281 чел., в 1871 r. — только 48. Выпущено за эти годы 239 инженеров[1694].

Штурманское училище оставалось без изменений, но число учащихся в нем также сильно уменьшилось — с 363 чел. в 1861 г. до 60 чел. в 1871 г. Училище подготовило 203 штурмана[1695]. Уменьшение числа учащихся объясняется сокращением личного состава флота после Крымской войны.

Строевые кадры готовило Военно-морское гимнастическое заведение, открывшееся в 1862 г. В нем в течение двух лет занимались строевой переподготовкой личного состава флота. Для этой цели в гимнастическую школу направлялись с кораблей через каждые два года 12 офицеров и 75 матросов. Постоянный состав заведения состоял из 4 офицеров и 25 унтер-офицеров.

Для практической подготовки специалистов минного дела (офицеров и комендоров) в 1873 г. был образован отряд под командованием контр-адмирала Пилкина. В него входили: фрегат «Адмирал Лазарев», корвет «Боярин» и клипер «Изумруд». Офицерский и комендорский состав этих кораблей составлялся из лиц, которые должны были пройти теоретическую подготовку в открытом в 1874 г. в Кронштадте Минном классе[1696]. Это было своеобразное училище, которое не только готовило офицерские кадры, но и вело интересную исследовательскую работу по усовершенствованию минного оружия[1697]. В училище работали такие известные ученые, как профессор В. Ф. Петрушевский, изобретатель радио А. С. Попов, Лавров и другие специалисты. Минный класс был рассчитан на 30 офицеров, а Минная школа при нем — на 90 минеров. В результате успешной деятельности училища флот к 1880 г. был обеспечен кадрами. Он подготовил 70 офицеров и 266 минеров[1698]. В последующие годы флот не испытывал недостатка в замещении этих кадров.

Высшие военно-морские учебные заведения

Морской корпус (Морское училище). Основным учебным заведением, готовившим кадры флотских офицеров, т. е. командные кадры, являлось Морское училище. Оно было открыто в 1867 г. на базе офицерских классов Морского кадетского корпуса и причислено к высшим учебным заведениям первого разряда со штатом в 240 чел. (с 1872 г. — 265 чел.)[1699]. Морское училище сохранило особенности аристократического Морского корпуса. В него принимались только дворяне в возрасте от 15 до 18 лет, получившие образование в объеме 5 классов гимназии или реального училища. Срок обучения был установлен в 4 года (1 год — общий курс, последующие 3 года — морской курс). Хотя по новому уставу ежегодная потребность Морского училища ограничивалась всего 60 новыми воспитанниками, однако конкуренты на состязательный экзамен в первые годы действия нового устава являлись в таком незначительном количестве и с такими неудовлетворительными познаниями, что Морское училище вынуждено было сначала уменьшить число вакансий, а потом, когда потребность флота сделала это невозможным, понизило уровень требований на приемных экзаменах[1700].

В связи со сложившейся обстановкой было решено открыть в 1872 г. приготовительный класс, а с 1875 г. действовало два таких класса — старший и младший. В соответствии с этим возраст для поступления в училище был понижен с 15 до 12 лет.

На общем курсе проходили программу 6-го класса гимназии, за исключением языков — вместо них изучалась математика. На морском курсе изучали русский и английский языки, закон божий, сферическую тригонометрию, морскую съемку, астрономию, фортификацию, морскую артиллерию, военно-морскую историю и тактику, законоведение и морскую практику. На практических занятиях учились пользоваться морскими инструментами, обучались такелажным работам и управлению парусами. Приобретенные навыки закреплялись в учебном отряде, для чего к училищу прикомандировывались учебные корабли («Костер», «Громобой», затем «Пересвет», «Гиляк», «Алмаз» и др.). В первый год осваивали азбуку морского дела, во второй — такелажные работы, в третий — несение матросской службы во время действительного плавания.

Для изучения действий морской артиллерии при училище была своя батарея в составе четырех 9-фн и двух 4-фн пушек и, кроме того, были модели 9-дм орудия и 6-дм медной пушки на вращающейся платформе[1701].

Училище действовало до 1891 г., когда оно было снова переименовано в Морской кадетский корпус с трехлетним училищным классом.

Штат и положение Морского корпуса, но теперь уже как высшего учебного заведения были утверждены 22 февраля 1894 г. Право поступления по этому уставу предоставлялось сыновьям офицеров флота и потомственным дворянам.

В учебный план этого высшего учебного заведения входили: специальные предметы — навигация, электротехника, кораблестроение, морские съемки, физическая reorpaфия, пароходная механика, минное дело, девиация компасов, морская артиллерия, теория корабля, фортификация, морская астрономия, морская тактика, история военно-морского искусства, морская администрация, законоведение, гигиена; общие предметы — английский, французский и русский языки, аналитическая геометрия, теоретическая механика и начала дифференциального и интегрального исчисления, закон божий.

Морской корпус и училище подготовили с 1867 по 1900 2 392 морского офицера, из них училищные классы за последнее десятилетие века дали около 200 офицеров[1702].

Техническое училище Морского ведомства. Приступая к строительству броненосного флота, Морское ведомство отдавало себе отчет в том, что кадры, подготавливаемые учебными заведениями, не отвечали новым требованиям. В связи с этим было решено, во-первых, расформировать признанный бесполезным учебный экипаж и учредить вместо него высшее инженерное и артиллерийское училище и, во-вторых, перевести инженерно-артиллерийское училище в Кронштадт и объединить со штурманским. Новое училище стало называться Техническое училище Морского ведомства. Штат этого высшего учебного заведения был утвержден на 225 чел.[1703] Срок обучения в училище был установлен в 3 года. Для поступления требовались знания в объеме пяти классов гимназии или реального училища. Училище действовало в составе четырех отделений: артиллерийского, штурманского, кораблестроительного и механического. С 1873 по 1879 г. училище подготовило 293 специалиста указанных профилей[1704].

В 1897 г. училище было преобразовано в высшее Морское инженерное училище с двумя отделениями: механическим и кораблестроительным. При поступлении от экзаменующихся требовались знания в объеме реального училища.

Учебным планом предусматривались следующие предметы[1705]: на кораблестроительном отделении — прикладная механика, сопротивление строительных материалов, технология металла и дерева, электричество и электротехника, минное дело, артиллерия, пароходная механика, теория мореходных качеств, кораблестроительная архитектура, черчение деталей судов, проектирование морских судов; на механическом отделении — прикладная механика, сопротивление строительных материалов, технология металлов и дерева, начала пароходоустройства, электричество и электротехника, самодвижущиеся мины, механическая теория тела, описание главных судовых механизмов и котлов, трюмная гидравлика, черчение деталей судовых машин, проектирование машин.

В отличие от Морского корпуса, Морское инженерное училище не было узкосословным, т. е. чисто дворянским учебным заведением. В него могли поступать выходцы из других сословий. Так, с 1873 по 1879 г. в училище было принято детей дворян 34 чел., чиновников — 137, духовных лиц — 11, офицеров армии и флота — 57, купцов — 36, мещан — 85 и крестьян — 9 чел.[1706]

В последующее десятилетие высшие училища дали значительное количество кадров для флота. С 1890 по 1900 г. они подготовили 181 инженера и механика флота[1707].

Окончившие кораблестроительное отделение направлялись в корпус корабельных инженеров со званием младших помощников судостроителей, окончившие механическое отделение зачислялись инженерами в корпус флота со званием инженеров-механиков. По прошествии двух лет службы выпускники училища получали преимущественное право поступления в Морскую академию.

Кадры высшей квалификации давала Николаевская морская академия, сформированная в 1877 г. на базе офицерских классов Морского училища, где они действовали с 1827 г. Идея превращения этих классов в специальную высшую школу возникла в 60-х годах[1708]. В 1862 г. офицерские классы были преобразованы в Академический курс морских наук. Это новое учебное заведение, причисленное к разряду высших, действовало в составе трех отделений: гидрографического, кораблестроительного и механического. Прием на Академический курс производился один раз в два года. За 8 лет это учебное заведение подготовило 55 инженеров-гидрографов, 11 инженеров-кораблестроителей и 19 инженеров-механиков[1709].

В 1877 г., в день своего 50-летия, Академический курс был преобразован в Морскую академию. Новое высшее учебное заведение также состояло из трех отделений с двухгодичным сроком обучения — гидрографического, кораблестроительного и механического.

При академии в 1895 г. был открыт одногодичный курс военно-морских наук для совершенствования морских офицеров.

По Положению 1896 г. число слушателей было определено в 37 чел. (6 — на гидрографическом, 8 — на кораблестроительном, 8 — на механическом и 15 — на курсе военно-морских наук).

Учебным планом предусматривалось прохождение следующих учебных курсов (табл. 145)[1710].

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что на всех трех отделениях отсутствовали военно-морские командные дисциплины. Это свидетельствует о явной недооценке руководителями Морского ведомства специальной военной подготовки для инженерных кадров. Правда, такая подготовка предусматривалась на курсе военно-морских наук, но эта надстройка над академией почти не привлекала моряков. Занятия продолжались от 6 до 8 месяцев. Никаких прав курс не давал. Строевые офицеры нередко презрительно называли их «кулинарными курсами».

Академия и курс давали сравнительно небольшое число офицеров, которые оседали главным образом в управлениях. Строевые моряки встречали «академиков» с недоверием. За недооценку образования русский флот заплатил тяжкими потерями в русско-японской войне. Ее уроки заставили пересмотреть отношение и к академии и к курсу.

Таблица 145

Главные предметы на курсе Второстепенные предметы на курсе Предметы на курсе военно-морских наук гидрографическом кораблестроительном механическом гидрографическом кораблестроительном механическом 1. Астрономия и геодезия 1. Теория мореходных качеств корабля 1. Проектирование механизмов 1. Дифференциальное и интегральное исчисление 1. Дифференциальное и интегральное исчисление 1. Дифференциальное и интегральное исчисление 1. Военная статистика и география 2. Гидрография и метеорология 2. Проектирование судов 2. Сопротивление материалов 2. Аналитическая геометрия и высшая алгебра 2. Аналитическая механика и высшая алгебра 2. Аналитическая механика 2. Морская стратегия 3. Теория кораблестроения 3. Сопротивление материалов 3. Прикладная механика 3. Аналитическая механика 3. Физика 3. Высшая алгебра 3. Морская тактика 4. Физика 4. Прикладная механика 4. Технология 4. Теория мореходных качеств корабля 4. Обзор усовершенствований в кораблестроении 4. Физика 4. Военно-морская история 5. Девиация компасов 5. Аналитическая геометрия 5. Военно-морское право 6. Система маячного освещения

Личный состав академии был довольно стабильный. На курсе военно-морских наук с 1895 г. обучалось 14 чел. ежегодно.

За 25 лет академия дала флоту 100 гидрографов, 47 кораблестроителей и 54 инженера-механика. В целом же в начале XIX в. на флоте было около 6 % личного состава офицеров, окончивших Морскую академию.

Для подготовки кадров морских артиллеристов с 1888 г. ежегодно отправлялось 5 чел. в Михайловскую артиллерийскую академию[1711].

Боевая подготовка личного состава флота

Перестройка флота, начавшаяся частично со второй четверти века, и внедрение парового флота уничтожили значение Морского устава 1720 г. Опираясь на этот устав, нельзя было регулировать боевую подготовку, отвечающую современным требованиям. Частные инструкции командиров эскадр и даже отдельных кораблей в какой-то мере восполняли пробел, однако в результате получался разнобой в трактовке ряда положений устава.

Под напором требований, идущих из флота, Морское министерство вынуждено было составить комитет под председательством генерал-адмирала вел. кн. Константина Николаевича. Комитет вел работу с 19 сентября 1850 г. по 16 декабря 1852 г. и подготовил проект нового устава. Проект был разослан на суда Балтийского и Черноморского флотов[1712]. От командиров кораблей и офицеров флота поступили 5 600 замечаний, многие из них представляли значительный интерес. Особенно интересны замечания контр-адмирала Нахимова, присланные в Комитет в октябре 1851 г. В них требовалось установить твердый порядок и четкую регламентацию морской службы[1713].

«Весь флот был призван к участию в составлении Морского устава, весь флот 3 года до утверждения оного рассуждал о нем… Образовалось по этому предмету общественное мнение во флоте, а когда появился Морской устав, то оказалось, что он есть только выражение или изложение общественного мнения»[1714]. Так писал адмирал Головин. Так ему, во всяком случае, казалось. В действительности же комитет хотя и располагал обширным материалом, позволявшим определить новое направление морской службы и дать необходимые указания в части развития пароходной тактики, однако не учел тенденцию развития флота.

Морской устав был утвержден в 1853 г. и издан на 3 года для практической проверки. Но устав отражал вчерашний день военного флота: он был построен на основе принципов линейной тактики парусного флота. Те немногие параграфы, в которых говорилось о паровом флоте, также трактовались в духе тактики парусного флота[1715].

Необходимость перестройки всей системы боевой подготовки на новой основе выявилась после Крымской войны. Однако со стороны Морского ведомства не поступало никаких указаний. Руководители флотов сами должны были искать пути перестройки, обобщая личный опыт. Такой опыт давали действия отряда пароходо-фрегатов под командованием Г. И. Бутакова на Черном море. Зарубежная теоретическая мысль в этом отношении не содержала никаких рекомендаций. Лучшие теоретические работы, вышедшие до 1860 г. во Франции и Англии, свидетельствовали, что их авторы не понимали свойств парового флота.

Так, Д. Говард писал: «Паровой флот, подходя к неприятелю, должен согласно с прежними правилами парусных судов стрелять в такелаж и оснастку неприятельских кораблей, пока расстояние между состязающимися кораблями не уменьшится до сомкнутого боя, имея в виду парализовать действия винтов неприятельских кораблей вследствие сбитого рангоута и прочими частями и обломками вооружения и парусов; впоследствии можно усилить в один только корпус корабли»[1716]. Вторая рекомендация сводилась к использованию тарана, для чего было принято усиливать броней носовую часть винтовых броневых судов.

Аналогичные указания давала работа Буэ-Вильомера «Опыт пароходной тактики»[1717] и работы других авторов.

С иных позиций к решению вопроса подошел адмирал Бутаков. Он по поручению адмирала Корнилова задолго до Крымской войны начал разрабатывать новые боевые порядки для паровых судов. Эти новые формы он частично применил в ходе Крымской кампании. Первое описание проводимых им эволюций он составил в 1854 г., затем Бутаков изложил основные свои мысли в книге «Азбука для пароходной тактики», вышедшей в 1861 г.

Более зрелой работой является основной его труд «Новые основания пароходной тактики». Это последовательный свод найденных законов о пароходных эволюциях. «Я, — писал Бутаков, — напал на ту простую идею, что на основании пароходных эволюций непременно должно принять две простые геометрические линии: круг и касательную к нему»[1718]. Это открытие позволило Бутакову разработать основы боевых действий для паровых судов. «Основной идеей моей теории, — говорил Бутаков, — служит то, что пар должен сделать в морской тактике такой же переворот, какой произошел в сухопутной тактике в конце прошлого столетия. От паровых судов можно и следует требовать мгновенности и внезапности перестроений, поворотов и захождений»[1719].

Бутаков сформулировал формы эволюции паровых судов, общие для паровых судов всех классов и типов. Решение этой задачи позволило ему разработать три основных строя, отвечавших требованиям боя, учитывавших его быстроту и эффективность основной массы морской артиллерии. Это были кильватерный строй, строй фронта и строй обстрела. Кроме простых строев, Бутаков рекомендовал и более сложные. Интересно, что все главные рекомендации Бутакова сохранили свое значение до наших дней.

Книга Бутакова была высоко оценена Морским ученым комитетом: «Вопрос о действиях паровых судов отдельно или в эскадре взят с корня… Предлагаемые нашим адмиралом правила, испытанные им на практике, совершенно новы… Таких определительных правил для маневра каждого парового судна во всяком случае еще не было, а потому заслуга контр-адмирала Бутакова при настоящем развитии парового военного флота может почесться важною, совершенною заслугою»[1720].

Академия наук присудила Бутакову полную Демидовскую премию. Появление книги Бутакова было в то время сенсацией. Ее немедленно перевели в Англии, Франции, Италии и Испании. Когда в 1865 г. Бутаков был в Лондоне, то на заседании Королевского института соединенных служб был поставлен доклад «Новая морская тактика», в котором весьма высоко оценивались выводы и обобщения русского адмирала.

Опираясь на сделанные им выводы о новой морской тактике, Бутаков перестроил всю систему боевой подготовки на флоте. Это ему удалось осуществить, поскольку он в 1860 г. командовал эскадрой винтовых кораблей, а с 1867 по 1877 г. — эскадрой броненосных судов. Бутаков разделил боевую подготовку на три этапа: подготовку личного состава корабля, стоящего на якоре, подготовку его на ходу корабля и подготовку эскадры в море. На первом этапе личный состав готовился к обслуживанию комплекса механизмов и различных устройств и свойств оружия, на втором этапе шла подготовка на рейде и в открытом море, на третьем — отрабатывались действия соединений. «В наше время, — писал в приказе Бутаков, — войны будут внезапны, энергичны и недолговременны, а сражения необычайно кратки. Поэтому готовиться необходимо всегда, постоянно, неотлагательно, немедленно; готовиться к тому получасу, для которого мы, можно сказать, существуем, и в котором нам придется показать, что Россия содержит флот не без пользы»[1721].

Особенно важны были указания Бутакова на необходимость приближения условий обучения к реальной обстановке: «чтоб пальба наша подходила возможно более к тем условиям, которые представят в действительном бою, т. е. будем стрелять не с определенных заранее, а в движущиеся предметы»[1722].

Бутаков отрабатывал все рекомендуемые им формы действий и добивался значительных успехов.

Все морские державы поспешили направить своих агентов на маневры Балтийской броненосной эскадры. Инспекторский департамент, докладывая об этом, подчеркивал: «иностранные офицеры, посещавшие почти каждое лето нашу эскадру, с великим интересом следят за приемами обучения наших команд, а иностранная печать все более и более указывает на эти приемы как на предмет, достойный подражания»[1723].

Особый интерес к разработке новых оснований морской тактики Морское ведомство проявляло в связи с развитием крейсерского флота. В 1868 г. комиссия адмирала Е. В. Путятина познакомилась с результатами подготовки броненосной эскадры Бутакова и дала высокую оценку ее действиям. «Упражнения в эволюциях 1868 г. были доведены до той степени, которая дала возможность эскадренным плаваниям за последнюю кампанию дать полный характер военного крейсерства… Начальник броненосной эскадры вице-адмирал Бутаков глубоко понял назначение и будущую роль вверенных ему судов и не упустил с расчетом и необыкновенным умением воспользоваться всеми находящимися в его руках средствами и каждой минутой времени для приведения как судов броненосной эскадры, так и команд, на них находящихся, к возможному совершенству»[1724].

В течение 70-80-х годов на Балтийском флоте проводились учения и маневры. Так, на маневрах Балтийского флота 1871 г. действовали два отряда, а на маневрах 1876 г. — уже две броненосные эскадры, учебный артиллерийский отряд, учебный минный отряд, отряд судов морского училища и суда отдельного плавания.

На учениях отрабатывались маневр эскадрами, постановка минных заграждений и практическая стрельба[1725].

На Черном море, где до начала 80-х годов еще не была создана эскадра броненосных судов, подготовка сводилась к изучению личным составом разведывательной службы и боя отдельным кораблем.

Новым этапом в тактической подготовке броненосного флота является деятельность выдающегося флотоводца адмирала С. О. Макарова. Он начал с изучения вопроса о минной войне, рекомендуя смотреть на минное оружие как на средство наступательного боя. Справедливость этого требования была доказана практикой русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Главное место в системе Макарова занимает разработка им основ эскадренной тактики. «Морская тактика, — писал Макаров, — есть наука о морском бое. Она исследует элементы, составляющие боевую силу судов, и способы наивыгоднейшего их употребления в различных случаях на войне»[1726].

Поскольку морской флот «существует для войны», то, следовательно, задача тактической подготовки и состоит в том, «чтобы подготовить к войне личный состав флота».

Основные положения теории морского боя Макаров раскрыл в разделе «эскадренное сражение». Современная эскадра, указывал Макаров, не может состоять из однородных судов. Она должна включать различные классы кораблей (броненосцы, крейсера, миноносцы), способные решать главные элементы морского боя (разведку, маневр и т. п.). Наименьшей тактической единицей является эскадра, состоящая из двух эскадренных броненосцев, одного броненосного крейсера, двух-трех бронепалубных крейсеров и четырех эскадренных миноносцев[1727].

Эскадренная тактика должна предусматривать такие формы боевых построений, которые позволяют эксплуатировать сильные стороны каждого класса кораблей. Ими будут кильватерная колонна с усилением головы или хвоста, а также маневр для охвата одного из флангов или отрезания части неприятельской эскадры[1728]. Макаров указывает лишь на возможные действия каждого класса судов. Главное состоит в том, чтобы обеспечить дробление боевого порядка противника и уничтожение всех его сил по частям. В связи с этим он большое значение придавал артиллерийским действиям и минным средствам.

Как и все его предшественники, мастера морского боя, Макаров считал нужным формировать у личного состава высокое чувство ответственности.

Морское министерство, отдавая должное передовым взглядам Бутакова и Макарова, не торопилось, однако, отражать их в уставе. Но уже хорошо было то, что на все флоты рассылались обобщенные материалы инспекторского департамента по маневрам, проводимым на Балтике в 1879, 1880, 1886, 1889, 1898, 899 и другие годы.

Как правило, на маневрах отрабатывались крупные темы: нападение, оборона, испытание береговой обороны. Интерес представляют ночные маневры 1879 г., где применялись прожекторные установки для обнаружения миноносцев. В 1884 г. состоялись двусторонние маневры, в 1886 г. отрабатывалась оборона Кронштадта, в 1888 г. — оборона залива. В 1889 г. маневры были посвящены отражению десанта у Свеаборга, а затем стали проводиться маневры по боевым действиям в открытом море[1729]. Маневры не всегда проходили безболезненно. Во время отработки темы самообороны 7 сентября 1893 г. потерпел крушение на пути из Ревеля в Гельсингфорс броненосец береговой обороны «Русалка» (вместе с кораблем погибло 12 офицеров и 165 матросов)[1730].

На Черноморском флоте до середины 90-х годов плавания имели главным образом учебное значение (несение брандвахты). Первое большое плавание, в котором принимали участие один крейсер, миноносцы и канонерские лодки, было проведено лишь в 1888 г.[1731] Только после введения в состав Черноморского флота больших броненосцев боевая подготовка приблизилась по своим формам к постановке ее на Балтийском флоте.

Подводя итоги вопросу о подготовке личного состава флота, нужно отметить следующее.

Переход к паровому, а затем к паровому броненосному флоту повысил требования к личному составу флота. От матросов теперь требовалась не столько сила и ловкость (что имело большое значение на парусных кораблях), сколько технические знания и умения, необходимые для действий на паровых судах. Резко повысилось значение среднего (унтер-офицерского) звена. Сокращение сроков службы в свою очередь повлияло на отбор людей, предназначенных для военно-морской службы. Все это потребовало усиления внимания к подготовке личного состава флота. Однако Морское ведомство не могло отрешиться от стремления объединить корабельную и береговую службу. Этим объясняется сокращение береговых команд и возложение их функций на команды кораблей. В результате боевая подготовка личного состава кораблей проводилась только в весенне-летний пеиод. После проведения осенних маневров корабли пустели. Матросы и унтер-офицеры несли береговую службу, а офицеры уходили в отпуск. Приобретенные же тяжелым трудом навыки и умения терялись.

Характерно, что такой же порядок был установлен не только на Балтике, но и на Черном море, хотя климатические условия позволяли удлинить срок боевой подготовки в два раза и даже вести ее круглый год. Но такова была сила традиции. Подобная практика сохранялась вплоть до мировой войны 1914–1918 гг.

Установившаяся система боевой подготовки не обеспечивала в должной мере отработки действий крупными соединениями. На Балтийский флот определяющее влияние оказывали задачи, непосредственно вытекавшие из условий базирования и организации обороны конкретного района. А они, как правило, сводились к обороне баз и берегов. Оборонительные тенденции отрицательно сказывались на определении состава эскадр, на постановке задач перед ними и на выработке способов действий. Это было одной из причин неприспособленности русского флота к действиям на океанских просторах, поскольку не отрабатывались большие переходы, бой вдали от баз и т. п.

Главным же пороком явилось упорное сопротивление царизма демократизации офицерского корпуса. Правящие круги стремились оградить флот от революционного влияния. Социальный вопрос оказался в конечном счете главным в решении проблемы подготовки кадров.

4 Производство морской артиллерии и средств связи

Производство корабельной артиллерии

Главными элементами боевой силы кораблей служат артиллерия и личный состав.

Основными наиболее мощными классами парусных судов середины XIX в. были линейные корабли, несущие от 64 до 120 орудий, и фрегаты с 24–44 орудиями. Остальные суда выполняли вспомогательную функцию.

До 1838 г. на вооружении флота состояли 8, 18, 24 и 36-фн пушки, 6, 8, 18 и 24-фн карронады, ½ и 1-пудовые единороги; 3-фн, 3 и 5-пудовые мортиры и 3-фн фальконеты (табл. 146). Пушки, карронады и фальконеты предназначались для настильной стрельбы ядрами или картечью. Бомбовые пушки и единороги — для стрельбы разрывными снарядами.

В целях достижения наибольшей эффективности огня артиллерия располагалась на трехдечных линейных кораблях в несколько ярусов. Самые мощные орудия — 2-пудовые мортиры, 68-фн бомбовые пушки и 1-пудовые единороги размещались в нижнем ярусе, или гон-деке. Это делало корабль остойчивым. В модель-деке (среднем ярусе) обычно размещались 36-фн пушки и тяжелые карронады. В опер-деке (верхнем ярусе) — 36-фн пушки и 36-фн карронады, на верхней открытой палубе — орудия более мелких калибров.

Эффективность русской корабельной артиллерии была велика. Особенно высоко оценивалось действие бомбовых пушек. Однако корабельная артиллерия уже не могла соревноваться с береговой артиллерией, располагавшей орудиями тех же калибров.

Накануне Крымской войны на вооружении корабельного флота были следующие артиллерийские системы (табл. 147).

Тактико-технические данные корабельной артиллерии этого времени даны в табл. 148.

В связи с усовершенствованием артиллерии в 1842 г. были установлены новые нормы вооружения кораблей (табл. 149).

В 1846 г. число бомбовых пушек было увеличено на 100-пушечном линейном корабле до 10, на 74-пушечном линейном корабле — до 6, на фрегате — до 2.

Вес залпа 84-пушечного корабля с одного борта составлял 30 пудов, а 44-пушечного фрегата — 17 пудов.

Таблица 146[1732]

Суда Пушки Карронады Фальконеты, 3-фн Мортиры 36-фн 24-фн 18-фн 8-фн 36-фн 24-фн 18-фн 12-фн 8-фн 5-пудовые 3-пудовые 8-фн 100-пушечные линейные корабли 30 32 32 – 24 4 – – 6 6 – – 6 74-пушечные линейные корабли 28 30 – 18 – – – – 6 6 – – 3 64-пушечные линейные корабли 26 28 – – 14 – – – 6 6 – – 2 44-пушечные фрегаты – 28 – – 16 – – – 2 2 – – 2 36-пушечные фрегаты – 26 – – 10 – – – 2 2 – – 2 24-пушечные фрегаты – 18 – – 6 – – – 2 2 – – 2 3-мачтовые бомбардирские суда – – – – – 14 – – – – 2 2 2 2-мачтовые бомбардирские суда – – – – – 10 – – – – 2 2 2 Корветы – – – – – – 22 – – – – – – Бриги – – – – – 20 – – – – – – – Люгеры – – – – – 18 – – – – – – –

Таблица 147[1733]

Орудия Калибры Бомбовые 2, 1½-пудовые и 68-фн Длинные пушки 36, 30, 24, 18, 12, 8, 6, 3 и 1-фн Короткие пушки 36, 24, 18 и 48-фн полупушки Единороги 1 и ½-пудовые Карронады 96, 68, 48, 36, 24, 18, 12, 8 и 6-фн Пушки-карронады 36, 24 и 18-фн Мортиры 5, 3 и 2-пудовые и 3-фн Фальконеты 3 и 1-фн

Таблица 148[1734]

Орудия Калибр ствола, в дюймах Вес, в пудах Пушки длинные (1830–1839 гг.) 36-фн 6,87 197¾ 30-фн 6,46 173¾ 24-фн 6,0 149 18-фн 5,46 109¾ 12-фн 4,76 77¼ 8-фн 4,16 55½ 6-фн 3,76 40 3-фн 3 15 Бомбовые пушки (1833 г.) 2-пудовые 9,65 242 1½-пудовые 8,75 175 68-фн 8,00 192 пуда 14 фунт. Единороги (1833 г.) 1-пудовые 7,68 165 ½-пудовые 6,10 88 ¼-пудовые 4,80 6 пудов 37 фунт. Карронады 96-фн 9 146½ 68-фн 8,75 90½ 48-фн 7,70 93½ 36-фн 6,76 65 30-фн 6,40 56 24-фн 5,91 44 18-фн 5,77 31½ 12-фн 4,70 12½ 8-фн 4,09 14½

Число орудий разных типов к началу Крымской войны на русском флоте представлено в данных табл. 149.

Производство корабельной артиллерии было сосредоточено на Александровском заводе. Этот завод изготовлял более 80 % морских орудий. Остальные 20 % давали уральские казенные заводы. Число орудий, поставленных Александровским заводом в течение первой половины XIX в., дано в табл. 151.

Таблица 149[1735]

Корабль Пушки 2-пудовые бомбовые Карронады 24-фн Единороги 1-пудовые 36-фн 24-фн длинные короткие длинные короткие 84-пушечный линейный 26 – 28 6 6 14 4 74-пушечный линейный – 24 – 28 4 16 2 44-пушечный фрегат – – – 26 – 26 2

Таблица 150[1736]

Орудия Балтийский флот Черноморский флот пушки единороги карронады пушки единороги карронады и фальконеты 2-пудовые (бомбовые) 141 221 – 10 – – 1-пудовые единороги – – – – 20 – ½-пудовые единороги – – – – – – 68-фн 61 – – 141 – – 48-фн 44 – – – – – 36-фн – – 48 736 – – 30-фн 180 – 58 – – – 24-фн 1 516 – 478 202 – – 18-12-фн 102 – – 30 – – 8-3-фн – – – – – 740

Таблица 151[1737]

Годы Пушки Карронады Фальконеты Единороги Мортиры Всего 1800–1809 3 257 1 039 103 285 297 4 979 1810–1819 2 651 249 241 121 146 3 308 1820–1829 2 462 1 390 250 31 32 4 165 1830–1839 1 810 2 066 211 467 200 4 754 1840–1849 1 930 1 313 108 534 54 4 339

На этом же заводе, а также на Кончезерском заводе выплавлялся чугун, необходимый для литья орудий. По десятилетиям выплавка чугуна (в пудах) стояла в среднем на одном уровне (табл. 152).

Таблица 152[1738]

Годы Александровский завод Кончезерский завод 1801–1810 1 666 643 306 499 1811–1820 1 383 844 542 817 1821–1830 1 433 713 588 279 1831–1840 1 446 328 567 762 1841–1850 1 468 553 535 601

Основной базой по производству боеприпасов для Черноморского флота был Луганский завод, возникший в 1795 г. Этот завод особенно интенсивно работал в первой половине XIX в.[1739]

Во время войны 1805–1812 гг. завод изготовлял снаряды для флота и для полевой армии. Его производительность колебалась от 50 до 60 тыс. пудов боеприпасов в год. Наибольших результатов завод достиг во время Крымской войны. В 1854 г. он выпустил 64 480 пудов боеприпасов, а в 1855 г. — 294 778 пудов[1740].

Изготовление минного оружия

На вооружение морского флота поступило также минное оружие. Опыты по применению фугасов были проведены в 1807 г. на р. Неве преподавателем артиллерии Морского корпуса подполковником И. И. Фитцумом.

Вслед за этим талантливый русский ученый П. Л. Шиллинг применил в 1812 г. электричество для взрыва подводных мин, а также взрыва мин на берегу. Эти опыты были повторены в 1822 и 1832 гг.[1741]

В 1839 г. был создан комитет для проведения опытов над минным оружием. По его инициативе в 1840 г. при Гвардейском саперном батальоне была учреждена учебная гальваническая команда.

Выдающийся русский физик Б. С. Якоби предложил комитету идею гальванических и гальвано-ударных мин. Комитет принял это предложение. Опытные образцы этих мин испытывались в 1845 г. во время учебной осады Нарвы. Минирование нашло широкое применение при организации береговой обороны в период Крымской войны. У Свеаборга было поставлено 44 гальванических и 950 пиротехнических мин; устье Дуная, Днестра и Днепра и Керченский пролив также были заминированы 160 пиротехническими минами. Этими минами были повреждены 2 английских пароходо-фрегата и 1 пароход[1742].

Производство корабельной артиллерии и средств связи во второй половине XIX в.

После Крымской войны на вооружении флота состояло до 15 тыс. орудий. Множество калибров и систем, подавляющая часть которых устарела и не соответствовала требованиям времени, делали флот уязвимым.

В связи с этим Морское министерство пересмотрело в 1858 г. состав судовой артиллерии. Оно оставило прежние калибры орудий для парусных судов, число которых все время падало, а для винтовых судов ввело 36 и 60-фн калибры, оставило также 4, 8, 24 и 30-фн пушки, 2 и 3 пудовые бомбовые орудия. К 1861 г. произошло перевооружение деревянного винтового флота. На Балтийском флоте состояло 2 070 орудий[1743].

Основными считались 68, 60 и 36-фн пушки и 2-пудовые бомбовые орудия. 68-фн пушка имела калибр в 8 дюймов, ее вес составлял от 195 до 301 пуда, вес снаряда 55,5 фунта, 36-фн пушка калибром в 6,8 дюймов весила от 128 до 196 пудов. Она стреляла гранатой в 31,25 фунтов и ядрами в 43,75 фунта, 2-пудовая бомбовая пушка весила 242 пуда, а вес ее бомбы составлял 91,25 фунтов.

Залп 84-пушечного корабля, имевшего на вооружении 78 36-фн орудий и 6 2-пудовых бомбовых, составлял с одного борта всего 42 пуда. Еще меньше весил залп 48 и 70-пушечных фрегатов. Вес залпа двухбашенного фрегата составлял 13,5 пуда, а трехбашенного — только 20 пудов.

Такая артиллерия была эффективной против деревянных судов. Но во время Крымской войны для защиты от огня корабельной и береговой артиллерии французы применили тонкостенную броню, а после войны на флотах Запада появились уже нарезные орудия (во Франции орудия Трель-де-Болье, в Англии — Армстронга, в Германии — Круппа).

Новое вооружение свело к нулю все боевые качества парусного флота. Встал вопрос о соотношении брони и артиллерии. Сначала делали броневой пояс на надводной части кораблей. Поскольку броню достаточной толщины получать не умели, то наращивали листы в два и даже в три слоя, доведя ее до 8 дюймов.

Такая броня получила название слойковой. В 1858 и 1859 гг. испытывались 60 и 30-фн нарезные пушки производства Олонецких заводов. Поскольку эти орудия дали обнадеживающие результаты, то этим заводам продолжали давать заказы на их изготовление. В течение трех лет на Олонецких заводах было изготовлено 975 орудий, из них 1 68-фн, 454 60-фн, 61 36-фн и 459 30-фн орудий, последние были заменены затем на 36-фн[1744].

Одновременно испытывались иностранные системы, но результаты испытаний были малоутешительными: 4-фн орудие системы Армстронга разорвало на 101-м выстреле, 64-фн английское орудие из Ливерпуля — на 25-м выстреле, 6½-дм орудие из США — на 45-м выстреле. Не лучше были результаты испытаний других систем.

В 1860 г. испытания продолжались. Образцы 1½-дм орудий системы Витворта, изготовленные в Кронштадте, оказались неудовлетворительными. Неудачным был также исход испытания 30-фн медного орудия, изготовленного Петербургским арсеналом.

Отрицательный результат испытаний железных, чугунных и медных орудий, изготовленных на русских и иностранных заводах, заставил Морское министерство приступить к строительству своей промышленной базы. В связи с этим в 1861 г. в Кронштадте была сооружена артиллерийская мастерская. Большой интерес Морское ведомство проявило также к деятельности Князе-Михайловской фабрики. По его заказу там были отлиты образцы стальных орудий. Морское ведомство вслед за этим провело испытания 4½, 6 и 12-дм пушек, отлитых Обуховым на Златоустовском заводе. Они дали блестящий результат: 12-дм пушка выдержала более 4 тыс. выстрелов[1745]. Но поскольку Златоустовский завод не мог обеспечить заказы Морского ведомства, то оно приобрело две стальные пушки у Круппа. Немецкая 3-фн пушка также дала 4 025 выстрелов, а 12-фн — только 1 000.

Руководители Морского ведомства отлично понимали, что закупка артиллерийского оружия за границей ставила русский флот в полную зависимость от иностранных фирм. Этот вопрос был обсужден в комитете Путятина, образованном в 1862 г. для решения всего комплекса вопросов, связанных с переходом к броненосному паровому флоту.

Комитет принял в 1862 г. решение о сооружении в Петербурге специального завода по производству стальной судовой артиллерии. Основываясь на этом решении, Морское ведомство заключило с Товариществом Обухова, Путилова и Кудрявцева соглашение о строительстве артиллерийского завода и выдало для этой цели крупную ссуду. Первая очередь Обуховского завода вошла в строй в 1864 г. и в этом же году на нем приступили к производству стальной артиллерии. Сначала отлили семь болванок для крупных орудий, но отливки оказались неудовлетворительными. Лучшие результаты показали отливки для 4, 8 и 12-фн орудий. Для доводки технологического процесса нужно было время, а обстановка вынуждала приступить к перевооружению флота немедленно. В связи с этим было решено поручить Олонецким заводам изготовить 20 15-дм гладкоствольных орудий для вооружения строящихся мониторов (аналогичными орудиями были вооружены мониторы в США).

Кроме того, Круппу был дан заказ на 58 8-дм и 46 9-дм орудий для броненосцев береговой обороны. Из полученных от Круппа в 1864–1867 гг. орудий (28 8-дм и 22 9-дм) 30 орудиями были вооружены броненосцы береговой обороны, в частности «Первенец» и «Не тронь меня»[1746]. 20 орудий были отправлены обратно за непригодностью. Убедившись в меткости и разрушительной силе стальных орудий. Морское ведомство приняло меры по ускорению строительства второй очереди Обуховского завода. Оно предоставило товариществу новую ссуду и одновременно взяло завод под свой контроль. Новый порядок управления заводом был введен с 1865 г. Председателем правления стал капитан-лейтенант А. А. Колокольцев, а помощником Обухова — полковник Мусселиус. Вскоре завод полностью перешел в Морское ведомство и стал работать бесперебойно[1747]. Руководители завода затратили немало усилий для усовершенствования производства крупнокалиберной артиллерии. В производство было внедрено изобретение известного металлурга генерала А. В. Гадолина — крепление ствола орудия кольцами.

Продукция с 1867 по 1880 г. постоянного поставщика Морского и Военного ведомств — Обуховского завода показана в табл. 153.

По заключению Морского министерства, «Обуховский завод стоит совершенно на одном уровне с самыми лучшими из иностранных пушечных заводов и может похвалиться перед ними тем, что ни одно из 1 260 уже сделанных им орудий не разорвалось на службе»[1748].

Таблица 153[1749]

Вооружение Для Морского ведомства Для Военного ведомства Новые орудия 530 731 Переделанные орудия 77 7 Станки для орудий 148 157 Стальные снаряды 4 696 – Ружейные стволы – 153 000

В это время суда вооружались следующими типами орудий (табл. 154).

Таблица 154[1750]

Суда Закрытые батареи Открытые батареи Броненосные фрегаты 8-дм нарезные орудия 60-фн пушки Двух— и трехбашенные фрегаты 9-дм орудия скрепленные кольцами – Броненосные батареи 8-дм и 60-фн пушки № 1 – Мониторы 15-дм чугунные и 9-дм стальные орудия 9 и 11-дм стальные орудия Колесные фрегаты – 60 и 36-фн пушки Корветы – 36, 24 и 8-фн пушки и ¼-пудовые единороги Клипера – 60-фн и 6-дм стальные пушки

До 1870 г. наиболее сильными орудиями считались 11-дм весом до 1 600 пудов, стрелявшие снарядами в 550 фунтов. Она пробивали броню толщиной в 9 дюймов. Усиление брони до 14 дюймов имело следствием разработку на заводе Обухова орудия 12-дм калибра. Отмечая высокие качества этого орудия, Морское ведомство докладывало: «Нигде еще орудия такого калибра не вошли в общее вооружение флота». Оно обладало более высокими данными в сравнении с зарубежными (см. табл. 155).

Таким образом, писали руководители Морского ведомства„«можно заключить, что введение у нас 12-дм орудий представляет грозный тип для самых сильных из существующих ныне броненосцев и будет наносить поражение бортовой защите в 14 и 15 дюймов толщины на расстоянии до восьми кабельтовых»[1751].

Таблица 155[1752]

Орудие Вес орудия, в пудах Вес снаряда, в фунтах Толщина пробиваемой брони, в дюймах Обуховского завода 2 463 715 12-14 Крупповского завода 2 200 610 12 Вулвичского завода 2 200 760 11-12

К 1879 г. на флоте состояло следующее количество стальных орудий, поставленных Обуховским и крупповскими заводами (см. табл. 156).

Таблица 156[1753]

Орудия Обуховский Крупповский Всего 12-дм 8 – 8 11-дм 12 4 16 9-дм 11 30 41 8-дм 61 55 116 6-дм 117 28 145 9-фн 87 18 105 4-фн 202 53 255 Скорострельные 75 – 75

В 80-х годах произошло изменение взгляда на значение орудий тех или иных калибров. Было признано целесообразным сосредоточить внимание на самых мощных орудиях дальнего боя, в связи с чем на вооружении были оставлены 10 и 12-дм орудия, а производство 9-дм орудий сокращено. Большое значение придавалось орудиям среднего боя (6 и 8-дм) и особенно скорострельным орудиям, обеспечивающим противоминную оборону. В связи с этим в 90-е годы была установлена следующая градация морской артиллерии: 12, 10, 8, 6-дм пушки, 47 и 37 мм скорострельные пушки, 2½-дм десантные пушки (Барановского) и крупнокалиберные пулеметы. Тактико-технические характеристики орудий русской артиллерии 1877–1896 гг. даны ниже (табл. 157).

Суда, вооруженные новой артиллерией, давали залпы более тяжелого веса. Броненосцы («Полтава», «Севастополь») — 58 орудий, вес залпа — 113,07 пуда; крейсера I ранга («Громобой», «Россия») — 76 орудий, вес залпа — около 70 пудов; крейсера II ранга («Светлана», «Генерал-адмирал Апраксин») — от 18 до 31 орудия, вес залпа — от 13,21 до 47,66 пуда.

Таблица 157[1754]

Система Образец (год) Калибр орудия Длина ствола, калибр. Вес орудия, т Вес снаряда, кг Начальная скорость, м/сек Дальность полета (в кабельтовых при угле возвышения 6°) дюймы мм Обуховского завода 1877 12 305 30 51,4 331,3 570 27,5 Обуховского завода 1885 12 305 35 56,2 331,3 637 32,5 Обуховского завода 1892 12 305 40 42,8 331,3 792 44,75 Обуховского завода 1877 11 280 22 28,7 249,5 454 19,0 Обуховского завода 1892 10 254 45 22,5 224,9 693 43,25 Обуховского завода 1892 10 254 50 27,8 224,9 872 Нет сведений Обуховского завода 1877 9 229 22 15,9 126,0 472 19,0 Обуховского завода 1877 9 229 30 19,0 126,0 597 26,5 Обуховского завода 1877 9 229 35 22,1 126,0 653 29,75 Обуховского завода 1877 8 203 30 13,0 87,7 599 25,0 Обуховского завода 1884 8 203 35 13,7 87,7 664 28,75 Обуховского завода 1892 8 203 45 12,3 87,7 875 41,75 Обуховского завода 1892 8 203 50 14,3 112,1 914 Нет сведений Обуховского завода 1877 6 152 28 4,2 41,4 543 21,25 Обуховского завода 1884 6 152 35 … 41,4 645 25,75 Канэ 1891 6 152 45 5,8 41,4 792 33,25 Канэ 1891 6 152 50 6,6 47,2 930 Нет сведений Канэ 1891 4,7 120 45 3,0 20,4 823 31,25 Канэ 1891 4,7 120 50 3,1 20,4 930 Нет сведений Канэ 1891 3 75 50 1,4 4,9 823 24,5 Барановского 1882 2,5 63 14 0,1 2,6 372 Нет сведений Барановского 1882 2,24 57 … … 2,65 Нет сведений То же Хотчкиса (Гочкиса) 1896 1,85 47 43,5 0,3 1,5 701 То же Хотчкиса (Гочкиса) 1896 1,45 37 22,8 0,03 0,5 442 То же

В период с 1884 по 1900 г. Обуховский завод провел значительную работу по производству орудий, необходимых для вооружения новых и перевооружения старых судов.

За этот период на заводе было изготовлено вновь 16 12-дм орудий, 2 11-дм, 11 9-дм, 24 8-дм, 127 6-дм орудий; переделано 24 1, 6, 8 и 9-дм орудия. Кроме того, заводу было заказано для «Георгия Победоносца» 10 12-дм орудий.

На 1890 г. на вооружении флотов состояло в наличии и было заказано на заводах следующее количество орудий (см. табл. 158).

Таблица 158[1755]

Орудия Для Балтийского флота Для Черноморского флота Для Сибирской флотилии Всего 12-дм 14 30 – 44 11-дм 21 2 – 23 9-дм 52 – 3 55 8-дм 108 24 6 138 6-дм 233 58 15 316 9-фн 1867 и 1877 гг. 89 17 30 136 4-фн 1867–1877 гг. 147 77 25 205 2½-дм Барановского* 59 17 4 80 47-мм 141 94 4 239 37-мм 282 49 20 351 1¾-дм Энгестрема** 49 8 8 61

* Скорострельная пушка Барановского была принята на вооружение как десантная накануне войны 1877–1878 гг. Приспосабливая свои пушки к морским условиям, Барановский применил тумбовую установку с гидравлическим тормозом отката с надетыми на цилиндр тормоза пружинами. Вслед за этим он перенес противооткатное приспособление и на свои полевые орудия.

** Орудия Энгестрема были приняты на вооружение в 1886 г. («Отчет о занятиях Морского технического комитета за 1886 г.», ч. IV. СПб., 1888, стр. 18–20).

С 1890 по 1894 г. Обуховскому заводу было заказано 24 12-дм орудия, с поршневым затвором для броненосцев «Три святителя», «Сисой Великий», «Полтава», «Севастополь», «Петропавловск» и для перевооружения «Петра Великого»[1756].

Кроме того, завод обязался изготовить 8 10-дм орудий, 57 6-дм и 47 120-мм орудий. С 1895 по 1896 г. завод сдал 16 12-дм орудий, 2 11-дм, 7 10-дм, 5 8-дм, 57 6-дм, 31 120-мм, 12 75-мм, 163 47-мм, 192 37-мм и 10 2½-дм орудий (Барановского)[1757].

Строительство броненосного флота и необходимость укрепления береговой обороны потребовали расширения производственной мощности завода. В связи с этим была увеличена сталелитейная мастерская, в молотовой мастерской установлен пресс в 7 500 т, сооружена сталеплавильная печь в 40 т вместимости и 75-тонный быстроходный кран, установлено шесть паровых машин и, наконец, создан полигон для испытаний орудий, связанный с заводом железнодорожной линией. Мощность Обуховского завода настолько возросла, что он мог не только полностью покрывать потребности флота, но и в значительной мере — потребности армии. В 1897 г. в связи с осуществлением большой строительной программы 1895 г. завод получил новый крупный заказ, рассчитанный на 6 лет. Значительная часть заказа была выполнена к началу 1901 г. (табл. 159).

Таблица 159[1758]

Орудия Заказано Выполнено 12-дм 45 19 10-дм 24 23 8-дм 9 9 6-дм 301 141 120-мм 62 40 75-мм 511 217 47-мм 631 331 37-мм 312 323 2,5-дм (Барановского) 62 45

Характеризуя деятельность завода, Морское ведомство указывало: «Давно минули те времена, когда Обуховский завод состоял неоплатным, казалось, должником казны, не щадившей средств для прочного водворения в империи обширных, исключающих всякую надобность в обращении к заграничным заводам, размерах пушечного производства»[1759]. Поскольку завод полностью обеспечивал заказы Морского министерства, то оно перестало размещать их на других русских орудийных заводах.

В 90-е годы было организовано производство скорострельных орудий и главным образом в пушечной мастерской при Тульском оружейном заводе и при Обуховском заводе — в специально созданной Морским ведомством. Оно приобрело у Гочкиса и Канэ право производства и чертежи этих орудий. За границей и на русских предприятиях для Тульской мастерской было приобретено станочное оборудование (58 нарезательных, винторезных, шарошечных и других станков).

Там же было организовано производство скорострельных пушек Барановского для десантных войск. С 1880 по 1895 г. Тульская пушечная мастерская изготовила 290 37-мм и 40 47-мм орудий[1760].

В 1895 г. производство многоствольных скорострельных пушек в Туле было прекращено в связи с тем, что на Обуховском заводе была разработана система одноствольных орудий. Эти орудия обладали большей разрушительной силой. Снаряды пробивали броневые доски в 3 дюйма. Производство этих орудий на Обуховском заводе началось в 1896 г.

Для корабельной артиллерии в конце XIX в. были установи лены следующие типы снарядов: бронебойные, чугунные бомбовые, фугасные стальные сегментные, шрапнель, картечные.

Были введены также нормы без запаса на русских судах. Во время испытаний и на маневрах было определено время непрерывной стрельбы для каждого типа орудий: для 12-дм — 4 часа; для 10-дм — 5 часов; для 8-дм (скорострельных) — 3 час. 40 мин.; для 6-дм (скорострельных) — 1 час 30 мин.; для 47-мм — 3 часа; для 37-мм — 5 час. 30 мин.

В соответствии с этим определялся запас снарядов на орудие на кораблях (табл. 160).

Таблица 160[1761]

Снаряды Орудие 12-дм 10-дм 8-дм 6-дм 47-мм 37–мм Бронебойные 18 23 30 47 540 1 350 Фугасные 18 22 30 47 – – Сегментные 4 6 15 31 – – Чугунные 18 22 30 47 540 1 350 Картечные 2 3 5 8 – – Всего на орудие 60 46 110 180 1 080 2 700

Производство снарядов к стальной артиллерии было сосредоточено на ряде заводов: Обуховском, Пермском, Путиловском. Производство снарядов на Обуховском заводе с 1863 по 1880 г. представлено в табл. 161.

Таблица 161[1762]

Орудие Заказано снарядов Изготовлено снарядов 11-дм 3 800 24 9-дм 2 600 1 934 8-дм 3 400 2 738

Но затем 11 и 9-дм калибры были сняты с производства и с 1881 г. завод стал выпускать стальные снаряды для 6-дм, 120, 75 и 47-мм орудий, а также шрапнель и фугасные бомбы[1763]. С 1881 по 1900 г. Обуховский завод изготовил свыше 350 тыс. снарядов. Несколько меньше дал Путиловский завод.

Значительным центром по производству стальных снарядов в последние десятилетия стал Пермский пушечный завод, где была установлена штамповочная мастерская для механического изготовления корпусов шрапнелей и бомб. Ручной способ обработки не позволял долгое время поднять производительность завода. В 1896 г. у заводчика Эргардта (Дюссельдорф) была приобретена привилегия, и по его способу с 1900 г. налажено производство полевой и фугасной шрапнели для нужд армии и флота. Производительность резко поднялась. В 1900 г. Пермский завод изготовил: корпусов для бомб 6-дм фугасных — 10 169, 6-дм мортирных — 14 212 и 42-мм — 20 257; корпусов для шрапнели: легкой (полевой) — 138 562, 3-дм — 339, 57-дм — 64, 6-дм пушечной — 2 155, 6-дм мортирной — 9 тыс. и 6-дм сегментной — 350 — всего 198 259 штук[1764].

Выпускал снаряды также Сормовский завод Бенардаки. В 1871 г. произведены опыты над 15-дм снарядами[1765]. На Путиловском заводе изготовлялись снаряды калибром в 12, 10, 8 и 6 дюймов и других калибров. С 1882 по 1900 г. завод изготовил 45 873 фугасных и 35 437 бронебойных снарядов[1766], также Луганский снарядный завод, где во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. готовились снаряды для армии и береговой артиллерии[1767].

Наконец, нужно указать также на Тульскую пушечную мастерскую, выпускавшую снаряды для скорострельных 47 и 37-мм орудий. Производительность ее 35–40 тыс. снарядов в год. За 10 лет существования мастерская выпустила около 400 тыс. снарядов[1768].

Кроме казенных предприятий изготовлением снарядов занимались также частные предприятия. Завод Нобеля изготовил с 1864 по 1882 г. 912 692 бомбы, снаряда и шрапнели из обыкновенного чугуна, а с 1866 по 1878 г. — 15 570 снарядов (8, 9, 11 и 14-дм) из закаленного чугуна[1769].

Производство гильз для скорострельных орудий было сосредоточено на Ижевском заводе. Производство гильз на нем представлено данными табл. 162.

Вторым крупным центром гильзового производства был Петербургский гильзовый завод, сооруженный в 1895 г.

Таблица 162[1770]

Гильзы для снарядов 1896 г. 1897 г. 1898 г. 1899 г. 1900 г. 6-дм 2 000 11 100 11 160 11 800 12 620 120-мм 6 800 2 800 2 800 3 200 1 580 75-мм 3 400 27 000 27 000 31 000 10 800 47-мм 10 000 13 500 13 500 5 000 42 500 37-мм 15 000 65 000 65 000 50 000 255 000

Таблица 163[1771]

Гильзы для снарядов 1895 г. 1896 г. 1987 г. 1898 г. 1899 г. 1900 г. 6-дм 5 740 6 860 8 000 11 160 11 800 12 620 120-мм 4 000 5 430 3 600 2 800 3 200 1 580 75-мм – – 6 800 27 000 31 000 20 800 57-мм 6 000 21 680 15 000 3 000 – – 47-мм – – 11 600 10 500 5 000 16 000 37-мм 5 000 116 530 75 000 65 000 65 000 50 000

Продукция этого завода выражается цифрами табл. 163. Производство гильз для 2½-дм орудий Барановского было налажено на принадлежавшем его наследникам заводе, а затем на Петербургском гильзовом заводе. Ежегодный выпуск колебался от 20 до 40 тыс. гильз[1772].

Производство минного оружия

В ходе Крымской войны выявилось, что мины являются весьма действенным средством борьбы с флотом противника. По своему типу они подразделялись на гальванические системы Якоби (провода их выводились на берег) и пиротехнические ударные системы Якоби — Власова (устанавливаемые на якорях)[1773].

Развивая идеи Б. С. Якоби, А. П. Давыдов разработал в 1856–1857 гг. новый образец пиротехнической ударной мины. Она имела техническое запальное устройство. Он же предложил электромагнитную «бомбическую мину», предназначаемую для минирования берегов, удобных для высадки десантов противника[1774]. Интересный образец ударных мин разработал В. Яхтман. В 1858–1860 гг. известное влияние на развитие минного дела оказала Гражданская война в США, где довольно широко были применены минные заграждения. Однако по заключению адмирала Г. И. Бутакова американские мины уступали русским[1775]. В 1882 г. генерал-майор Тизенгаузен изобрел шестовые мины на откидных шестах системы полковника Петрушевского[1776]. Но особенно большое значение имело изобретение торпеды И. Ф. Александровским[1777]. Он представил свой проект в 1865 г. в Морское министерство. Однако адмирал Краббе, бывший в это время управляющим министерства, нашел, что разрабатывать самодвижущиеся мины преждевременно[1778].

Тем не менее с 1868 г. вся исследовательская работа над минным вооружением продолжалась в артиллерийском отделе Морского технического комитета. Этот комитет занялся прежде всего изучением иностранного опыта, в частности мин Уайтхеда. Их образцы были в 1868 г. приобретены для испытаний. Но эти мины стоили дорого, двигались в воде медленно и не соответствовали требованиям[1779]. Одновременно Александровский снова обратился со своим проектом. Ему было разрешено построить на Балтийском заводе торпеду «за собственные средства с последующим возмещением»[1780]. Изобретатель встретил огромные затруднения при реализации своего проекта. Его торпеда была изготовлена только к 1874 г. и подвергнута испытаниям на Кронштадтском рейде. «На этом испытании, — писал Александровский, — торпедо мое три раза кряду проходило с большой меткостью назначенное для него расстояние в 2 500 футов, постоянно сохраняя при этом шестифутовое углубление в воду». Скорость мины достигала 6–8 узлов. На повторном испытании (в присутствии адмирала С. Лесовского) торпеда Александровского показала скорость 9-10 узлов. За границей внимательно следили за опытами в России, узнать все баллистические данные не составляло в то время никакого труда. Пока Морское ведомство выражало сомнения в целесообразности торпед вообще, Уайтхед внес в свою торпеду ряд изменений и добился увеличения скорости до 9 узлов (а на близкие расстояния — до 20 узлов). Морское министерство, не желая отставать от других флотов и в то же время стремясь уклониться от производства торпед у себя, заказало Уайтхеду сначала 100 торпед, а затем еще 150, заплатив за это более 1 млн. руб., и одновременно приобрело патент за 9 тыс. фунтов стерлингов, после чего организовало производство торпед в Кронштадтской мастерской. Так, были приняты на вооружение самодвижущиеся мины Уайтхеда, хотя русские торпеды Александровского не уступали им по качеству и скорости (после внесенных им изменений в конструкции они давали скорость до 18 узлов)[1781].

Одновременно продолжались опыты над новыми образцами шестовых мин штабс-капитана Трумберга и буксирными минами Попова[1782]. Интересное предложение поступило от Тверетинова по установке минных заграждений для судов, стоящих на якоре[1783].

Длина торпед устанавливалась в зависимости от назначения — 10, 15 и 19 футов. Каждая мина (торпеда) снабжалась прибором Обри для выпрямления траектории движения в воде. Число минных аппаратов определялось классом судов.

Броненосцы и крейсера I ранга имели один носовой, один кормовой, два надводных бортовых и два подводных траверзных аппарата. Крейсера II ранга получили один носовой, один бортовой и четыре бортовых подводных аппарата. Миноносцы располагали двумя-тремя аппаратами.

Тактико-технические характеристики торпед представлены в табл. 164. Тактико-технические характеристики мин заграждения представлены в табл. 165.

Производство самодвижущихся мин было сосредоточено первоначально в Кронштадтской торпедной мастерской. Впервые здесь было изготовлено 42 торпеды. Морское министерство отмечало высокое качество русских мин, изготовленных из «прекрасной стали Обуховского завода»[1784]. Но затем мастерская была превращена в ремонтную базу торпедных установок. Производство же торпед перенесено на Обуховский завод, в минные мастерские Николаевского порта и на завод Г. А. Лесснера. На Обуховском заводе с 1894 по 1900 г. было изготовлено 570 торпед, у Лесснера — 390 и в Николаеве — 19[1785].

Таблица 164[1786]

Год выпуска Взрывательное вещество Длина, в м Вес, в кг Скорость торпеды заряда в узлах в метрах 1878 Пироксилин 5,7 400 40 20,5 540 1886 Пироксилин 3,35 136 48 6,7 700 1889 Пироксилин 5,71 429,4 81,8 24,75 550 1892 Пироксилин 5,03 507,2 85,9 25 Нет сведений 1894 Пироксилин 5,71 462,2 81,8 26,75 550 1897 Пироксилин 5,18 449,9 65,4 29 550 1898 Пироксилин 5,18 437,6 65,4 29 550

Таблица 165[1787]

Мина, год выпуска Тип Взрывательное вещество Диаметр, в см Вес, в кг Длина минного рейса, в м мины и якоря заряда 1877 Гальваноударная Пироксилин 77,5 до 200 34 Нет сведений 1895 То же Пироксилин 77,5 до 330 72 Нет сведений 1898 То же Пироксилин 77,5 до 450 65 120

В последние годы решили снабжать минами проектируемые минные катера. Производство их освоил завод Лесснера. Корпуса сферических и шаровых мин делали Петербургский металлический завод, завод Нобеля и Брянский металлический завод.

Изготовление надводных минных аппаратов происходило на Ижорском, Путиловском, Нобелевском, Лесснеровском, Петербургском металлическом и на заводе Беллино-Фендриха в Одессе. Путиловский завод дал 157 аппаратов, Ижорский — 2[1788].

Развитие минного оружия породило и контрминные средства. Подводные (поршневые) аппараты производили Обуховский завод, завод Лесснера и Николаевские минные мастерские. В 1881 г. лейтенант М. П. Беклемешев применил для обнаружения и вылавливания отдельных мин и минных заграждений пеньковый трал. Этот трал длиною в 183 м имел цилиндрические грузики, катившиеся по дну, которые не давали тралу цепляться за подводные камни. В 1898 г. лейтенант К. Ф. Шульц предложил использовать стальной трос. Тралящая часть троса имела ширину до 18 м, что давало большую возможность обнаружения мин. Глубину погружения тралов регулировала система поплавков. В качестве тральщиков служили катера типа «Сокол»[1789].

Подводя итоги развитию морской артиллерии, нужно отметить следующее:

Во второй половине ХIХ в. резко возросла артиллерийская мощь морских судов. Это ставило серьезные, но разрешимые задачи как при производстве орудий, так и снарядов к ним.

Артиллерия качественно изменилась. Место гладкоствольной артиллерии заняла нарезная, сначала чугунная, а затем стальная.

Переход к нарезной дальнобойной артиллерии резко изменил характер боевых действий на море. Для защиты от артиллерийского огня корабельной и береговой артиллерии потребовалось первоначально применять бронирование деревянных судов, затем перейти к железному и, наконец, к стальному судостроению.

Морские действия дифференцировались, а в связи с этим произошла специализация классов судов (линейные корабли, крейсера I и II ранга).

Введение же на вооружение минного наступательного оружия (торпед) вызвало к жизни еще большую специализацию (появились миноносцы, тральщики и подводные лодки). В то же время это послужило одной из причин универсализации надводного флота и появления таких классов кораблей, как эскадренные миноносцы, и вооружения крейсеров минным и противолодочным оружием.

Средства связи. Громадное значение для управления кораблями на море и в бою имеет связь. Существовавшая в первой половине XIX в. система зрительных сигналов при появлении парового флота устарела. Тем не менее разработанный в 1849 г. «Свод сигналов» продолжал использоваться во второй половине века.

Введение морского буквенного телеграфа несколько улучшило связь, но он мог быть использован так же, как и другие зрительные сигналы (знаки или вымпелы).

Радикально изменить положение могла лишь система связи без проводов, что и осуществил русский ученый А. С. Попов, преподаватель электротехники минной школы в Кронштадте.

В 1895 г. он разработал первый в мире радиоприемник, записывающий электрические разряды на расстоянии.

В 1896 г. А. С. Попов вместе с П. Н. Рыбкиным осуществил передачу сигналов Морзе на расстояние 200 м. Демонстрация передачи текста с записью на ленту была проведена в Петербургском университете (из одного здания в другое).

Проверив на практике свое изобретение, Попов предложил Морскому ведомству использовать беспроводную связь на судах Балтийского флота. Весной 1897 г. была проведена пробная передача текста между кораблями на Кронштадтском рейде на 640 м. В том же году радиосвязь была применена в морских условиях. Корабли «Европа» и «Америка» вели переговоры на расстоянии 5 км.

Практическое применение радиотелеграфа осуществилось при снятии севшего на камни у острова Гогланд броненосца «Генерал-адмирал Апраксин». Между берегом, островом и кораблем во время спасательных работ связь велась без перебоев. Наконец, в 1901 г. на Черном море поддерживалась связь между судами на расстоянии 150 км.

С 1900 г. началась установка радиостанций А. С. Попова на всех кораблях I и II рангов Балтийского и Черноморского флотов[1790].

Несмотря на бесспорную ценность изобретения, Морской технический комитет долго не решался организовать производство необходимой аппаратуры и передал заказы на ее производство на завод Дюкрете в Париже. Попову оказал поддержку лишь адмирал С. О. Макаров, при содействии которого кронштадтские мастерские стали с 1901 г. выпускать для флота радиоприемники. Нужно отметить также, что в это время Попов сформулировал новую идею — использовать для обнаружения противника способность металлических предметов отражать радиоволны. Эта идея возникла во время испытания радиосвязи между кораблями «Европа» и «Африка». Минный крейсер «Лейтенант Ильин», проходя через линию связи, прерывал ее, при этом радиоволны от него отражались. Попов отметил это явление в докладе комиссии, проверявшей проведение опыта.

Таким образом, русская техническая мысль, стоя на уровне современных знаний, дала ряд важных изобретений в области морской артиллерии. Новые средства связи обеспечивали управление флотом на значительных расстояниях.

5 Управление флотом

Центральное управление

В начале XIX в. центральное управление флотом осуществлялось через Адмиралтейств-коллегию, возглавляемую Н. С. Мордвиновым[1791]. Начавшиеся реформы всех органов государственного управления и введение на место старых коллегий министерств коснулось также и Морского ведомства. Вместо коллегии было образовано Министерство военно-морских сил[1792].

Учрежденный в 1802 г. «Комитет для приведения флота в лучшее состояние» разработал основания для реформы[1793]. Министр морских сил Л. С. Мордвинов, несогласный с принятым решением, требовавшим отказаться от развития мореходного флота, способного решить стратегические задачи, ушел в отставку, а на его место был назначен П. В. Чичагов, а с 1809 r. — И. И. Траверсе. Вслед за решением о формировании Министерства военно-морских сил были приняты еще два решения об образовании в 1802 г. Военной по флоту канцелярии[1794] и в 1803 г. — Департамента министра морских сил[1795].

В Министерство военно-морских сил входили: Адмиралтейская коллегия, состоявшая из пяти экспедиций: хозяйственной, исполнительной, артиллерийской, казначейской и счетной; Адмиралтейский департамент, включавший чертежную мастерскую мореходных инструментов, строительную часть, музей и типографию, и Военная по флоту канцелярия, которой были поручены: военно-походная канцелярия, экспедиция Адмиралтейской коллегии и экспедиция Адмиралтейского департамента.

Черноморское управление состояло в ведении командира Черноморского флота, находившегося в непосредственном подчинении морскому министру. Это управление в 1808 г. было преобразовано в Черноморское адмиралтейство.

В 1815 г. Министерство военно-морских сил было переименовано в Морское министерство[1796].

Процесс формирования Морского министерства продолжался до 1821 г., когда по мнению руководителей Морского ведомства была достигнута известная стабильность (см. схему 7).

Возглавлял в это время Морское министерство контр-адмирал А. В. Моллер, носивший звание начальника штаба. Однако данная структура продержалась только около пяти лет.

Одним из первых актов Николая I был указ о сформировании «Комитета образования флота», которому было поручено усовершенствовать формы управления флотом. Итогом деятельности комитета была подготовка «Предварительного образования Морского министерства»[1797]. К существующим с 1821 г. органам прибавились Гидрографическое депо и пять департаментов: Инспекторский, Кораблестроительный, Комиссариатский, Артиллерийский и Аудиторский.

В 1828 г. в эту довольно стройную систему было внесено весьма существенное изменение — был образован Морской штаб. С его учреждением Морское управление было разделено на две части[1798].

В ведении Морского министерства оказались: Канцелярия морского министра, Адмиралтейский совет, Управление генерал-интенданта, Кораблестроительный, Комиссариатский, Артиллерийский департаменты, Управление генерал-штаб-доктора и Департамент корабельных лесов. Адмиралтейский же департамент был упразднен.

К Морскому штабу относились: Канцелярия, Управление дежурного генерала, в которое входили Инспекторский и Аудиторский департаменты, Управление генерал-гидрографа, Строительный департамент по морской части (с 1831) и Морской ученый комитет.

Морской штаб в 1831 г. был преобразован в Главный морской штаб, возглавляемый А. С. Меншиковым до 1856 г.[1799]

Подверглось изменениям и Черноморское управление. Вместо экспедиций были учреждены канцелярия, штаб главного командира флота и интендантство (последнее было в 1833 г. упразднено, и снабжение всех флотов с этого времени полностью было централизовано) и строительная часть[1800].

Процесс преобразования центральных органов продолжался. В 1832 г. Морское ведомство вновь стало именоваться Морским министерством и возглавлялось управляющим (без прав министра). Главенствующая роль в управлении флота окончательно перешла к Главному морскому штабу, в составе которого теперь состояли: Военно-походная канцелярия по морской части, Генерал-аудиториат, Гидрографическое управление, Инспекторский департамент, Комитет образования флота, Управление генерал-штаб-доктора, Морской ученый комитет, Строительный департамент по морской части и Морской кадетский корпус.

Схема 7[1801]

Структура Морского министерства в 1812 г.

Морское министерство, вернее, его Адмиралтейский совет, превратился в хозяйственный орган. В его состав входили кораблестроительный, артиллерийский и комиссариатский департаменты и департамент управления корабельными лесами. Гидрографическое депо в 1837 г. было упразднено.

Однако раздельное существование двух органов имело отрицательные последствия. Вот почему в 1836 г. снова вернулись к единой организации.

Управление флотом во время боевых действий на море осуществлялось командующим флотом (дивизией или эскадрой).

На местах действовали управления портами — исполнительные органы Центрального управления, не пользовавшиеся никакой самостоятельностью. Единой структуры управления они не имели. Они включали управление главного командира порта и имели комиссариатскую, кораблестроительную, артиллерийскую, гидрографическую, строительную, кригс-комиссарскую, военно-судную, медицинскую части и казначейство[1802].

Крымская война выявила многочисленные недостатки в системе центрального управления, которое не соответствовало новым задачам, связанным с необходимостью создать паровой флот. Порочность системы сказывалась и в губительной централизации, почти исключавшей какую-либо инициативу портовых управлений, и в несоответствии штатов, отводимых на органы управления и непосредственно для самого флота.

Необходимость изменения существующей системы ощущалась вполне реально. Для проведения реорганизации Морского ведомства на пост начальника Морского штаба вместо Меншикова в 1856 г. был назначен вел. кн. Константин, которому в помощники в качестве управляющего Военно-морским ведомством определен вице-адмирал И. Ф. Метлин, а затем вице-адмирал Н. К. Краббе. Работа по изучению состояния дела и определению путей реорганизации продолжалась в течение ряда лет[1803]. В процессе изучения проводилась и постепенная перестройка системы управления.

Одновременно был сокращен управленческий аппарат с 1 134 до 508 чел.[1804]

В записке Морского ведомства давалось обоснование проведенных мер и указывалось на необходимость дальнейшей работы по децентрализации всей системы, предоставлению более широких прав местным органам и упрощению бюрократической переписки. Предполагалось также передать в ведение других органов Управление лесов, Управление Охтенским поселением. Все эти новые мысли получили отражение в проекте «Общего образования управления Морским ведомством и портового управления».

Представленное на утверждение Государственного Совета «Положение по управлению морским министерством» было утверждено сроком на 5 лет с тем, чтобы в 1865 г. по внесении необходимых поправок оно было окончательно рассмотрено и одобрено Государственным Советом. В 1867 г. оно вошло в силу и действовало до 1885 г.[1805]

Хотя новое Положение и было утверждено, однако вскоре выявилось много неувязок и явных несообразностей в структуре. Канцелярия в качестве распорядительного органа не справлялась с финансовыми проблемами, Инспекторский департамент, оставленный временно, вскоре пришлось преобразовать в Главный морской штаб. Вскоре выявились также неполадки и во взаимоотношениях между министерством и портовыми управлениями.

Для окончательной отработки Положения в 1871 г. была образована специальная комиссия под председательством управляющего министерством вице-адмирала С. С. Лесовского. Комиссия представила свои соображения, по которым требовались новые крупные ассигнования на содержание аппарата управления (до 600 тыс. руб. в год). Дело было отложено в связи с начавшейся войной с Турцией. Однако жизнь настоятельно требовала решения вопроса о совершенствовании системы центрального управления. Эту задачу возложили на комиссию члена совета государственного контроля вице-адмирала Жандра. Комиссия работала с 1882 по 1885 г. и представила свои соображения, а также проекты «Положения об управлении Морским ведомством» и «Наказа по управлению Морским ведомством»[1806]. Представляя в Государственный совет проект Положения, управляющий морским ведомством генерал-адъютант И. А. Шестаков указывал в своем докладе «на весьма серьезные недостатки и неудобства установленной им организации управления морским ведомством». Главными из них было то, что «коренные начала реформ 1860 г. не только не получили надлежащего применения и развития, но во многих случаях, под видом этого развития, являются совершенно разрушенными». Это проявилось прежде всего в децентрализации хозяйственных функций и передаче их портовым управлениям. Было нарушено также управление флотом в строевом отношении, так как круг деятельности Инспекторского департамента был сведен лишь к изучению личного состава; портовые управления не получили должной самостоятельности и, таким образом, правильная в своей основе идея усовершенствования управления была искажена[1807]. Адмирал Шестаков считал, что люди, взявшиеся за реформу и прежде всего вел. кн. Константин, не понимали вставших перед Морским ведомством задач и вместо того, чтобы энергично взяться за создание винтового флота, заботились главным образом об экономии средств, в результате чего вся его деятельность «привела к совершенному расстройству наших морских сил»[1808].

Вот почему Шестаков предлагал возвратиться к тем формам централизованного управления, которые обеспечивают руководство флотом как боевой единицей, устанавливают управление технической части сообразно значению различных специальных отраслей морского дела и строго отделяют функции управления личным составом флота от управления хозяйственной его частью.

Все это нашло свое отражение в «Положении об управлении Морским ведомством» 1885 г. и «Наказе по управлению Морским ведомством» 1888 г.

Структура управления получила следующий вид (см. схему 8).

В обязанности Адмиралтейского совета входило рассмотрение новых законов и штатов по Морскому ведомству, проектов по технической и строевой части, утверждение смет по Морскому министерству и разрешение всех вопросов, превышающих компетенцию управления.

Главный морской штаб обеспечивал управление боевыми силами и движением флота, заведование строевой частью и личным составом флота, а с 1891 г. управлял также подготовкой кадров в военно-морских учебных заведениях.

Главное гидрографическое управление собирало сведения об условиях плавания, ведало составлением карт, атласов, лоций, обеспечивало снабжение флота мореходными инструментами, картами, руководило обсерваторией и ведало маяками. В его распоряжении находилась картографическая часть, архив карт, мастерские и библиотека.

Схема 8[1809]

Главное управление кораблестроения и снабжения руководило кораблестроительными работами, вооружением кораблей, а также строительством портовых сооружений и обеспечиванием их материальными ресурсами.

Морской технический комитет, состоявший из главных инспекторов кораблестроения, механической части, артиллерии, минного дела и строительных частей, ведал рассмотрением всех научно-технических вопросов, связанных с сооружением флота[1810].

Проведенная реорганизация управления в какой-то мере улучшила организацию центрального органа Морского ведомства. Такая организация продержалась до 1911 г.

Портовые управления

Чрезмерная централизация управления, имевшая место в первой половине XIX в., превращала портовые управления в исполнительные органы. Доля самостоятельности, которой пользовалось Черноморское управление, положительно сказывалась на состоянии Черноморского флота. Но после Крымской войны 1853–1856 гг., в связи с ликвидацией на Черном море боевого флота, управление флотом было свернуто.

Необходимость обеспечения промышленной инициативы и самостоятельности портовых управлений, ведавших отдельными функциями, проявилась при разработке «Общего образования управления морским ведомством и портового управления» 1860 г.

Однако эти положения в значительной мере были декларацией, так как местным портовым управлениям не было дано необходимых прав и средств для их реализации. Неувязка их деятельности с деятельностью центральных органов мешала нормальной жизни флотов.

Это было учтено при подготовке «Наказа портовым управлениям» 1888 г. Все порты были разделены на два разряда. В состав портовых управлений входил штаб, контора порта, магазины и склад артиллерии, гидрографическая, строительная и медицинская части, морской госпиталь. В отдельных портах были портовые лаборатории, судостроительные и ремонтные мастерские, маяки и самостоятельные госпитали.

Управление главных портов находилось в ведении главных командиров (главнокомандующего Кронштадтским портом и главнокомандующего Черноморским флотом и портами Черного моря).

Остальные порты состояли в ведении командиров флотов[1811].

Таким образом, организация и формы управления менялись по мере перехода от парусного к паровому флоту. Они приспосабливались к нуждам флота. Но, как правило, этот процесс происходил медленно, что отрицательно сказывалось на состоянии военно-морского флота.

6 Расходы на флот

Расходы на флот в XIX в. составляли значительную часть всего военного бюджета.

Для приведения в порядок флота, ослабленного войнами конца XVIII в. с Швецией, Турцией и Францией, потребовались значительные средства. Согласно штатам 1803 г., предстояло произвести замену ряда кораблей новыми, в связи с чем на флот в 1803 и 1804 гг. было отпущено 24 300 тыс. руб.

Начавшиеся войны с наполеоновской Францией и ее союзниками, Турцией и Швецией, потребовали еще больших вложений. В 1805 г. — 14 058 тыс. руб., в 1806–1807 гг. — 31 991 тыс. руб., в 1808–1809 гг. расходы возросли до 44 581 тыс. руб. и, наконец, в 1810–1811 гг. они составили 54 104 тыс. руб. С 1812 по 1815 г. эти расходы выражались в сумме 59 346 руб., а в десятилетие с 1816 по 1825 г. они составляли в среднем 24 640 руб. в год (246 418 руб. в общей сумме)[1812]. Но рост ассигнований на флот кажущийся, в действительности его не наблюдается, если участь обесценение рубля вследствие выпуска ассигнаций. Так, в 1803 г. рубль ассигнаций стоил 86,4 коп. серебром, в 1807 г. — 66,3 коп., в 1812 г. — 38,8 коп., в 1815 г. — 28,5 коп., а в 1820 г. — всего 25,9 коп.[1813]

Финансовая политика русского правительства во второй четверти века сводилась к стремлению стабилизировать валюту и ликвидировать исчисление доходов и расходов по двум курсам. Этого удалось достичь к 1840 г. за счет жесточайшей экономии, в том числе и в части ассигнований на флот, который, как указывалось выше, требовал значительных расходов не только на содержание личного состава, но и на строительство новых военных кораблей и на устройство баз.

В период с 1826 по 1839 г. на все эти нужды было затрачено 477 812 тыс. руб., что составляло в среднем в год 47 782 тыс. руб. ассигнациями, или около 12 млн. руб. серебром. Особенно велики были расходы на флот во время русско-турецкой войны 1828–1829 гг. и на Босфорскую экспедицию[1814].

Достигнутая к 1840 г. стабилизация рубля позволила перейти к исчислению расходов серебром. Расходы на флот с 1840 г. и до начала Крымской войны росли весьма медленно и составляли в среднем 15 020 тыс. руб. (202 242 тыс. руб. за 13 лет)[1815].

Некоторое увеличение ассигнований наблюдается только с середины 40-х годов в связи с необходимостью строительства пароходов, постепенно внедрявшихся в русский флот.

Насколько незначительны были ассигнования на строительство флота в России, можно судить, сравнивая их с расходами на эти нужды во Франции и Англии. По данным Морского ведомства, за 20 лет (с 1832 по 1852 г.) в России было израсходовано на флот всего 284 087 тыс. руб., в то время как в Англии — 141 161 тыс. фунтов стерлингов, а во Франции — 2 123 713 тыс. франков[1816]. Даже во время Крымской войны (с 1853 по 1856 г.) расходы на флот составили только 98 079 тыс. руб.[1817]

Переход к винтовому флоту потребовал значительных расходов. С 1862 по 1875 г. было израсходовано 314 061 тыс. руб., что составило в среднем 23 млн. руб. в год[1818]. Война 1877–1878 гг. вынудила израсходовать на флот 108 616 тыс. руб.[1819]

За последние двадцать лет расходы на флот стали прогрессивно возрастать. Так, с 1880 по 1888 г. они составили 296 728 тыс. руб., а с 1889 по 1900 г. — 717 069 тыс. руб.[1820]

Особенно велики были расходы в последние пять лет XIX в. По решениям особого совещания от 18.III 1897 г. и 24.II 1898 г., было отпущено сверх сметы в 1897 г. 25 млн. руб., а в 1898 г. — еще 90 млн. руб. Но этих средств было недостаточно, так как на покрытие расходов по строительству судов общим тоннажем в 125 тыс. т требовалось 129 324 тыс. руб., сверх того на размещение заказов на суда за границей тоннажем в 74 тыс. т было необходимо еще 66 240 тыс. руб. (в последнюю сумму входят 19 млн. руб. на оплату вооружения, изготовленного на русских заводах)[1821]. Столь значительный рост расходов, особенно в последнее десятилетие, объясняется увеличением стоимости кораблей. Так, сооружение броненосного линейного корабля или крейсера стоило от 6 до 8 млн. руб.: «Император Александр II» — 6 973 440 руб.; «Адмирал Нахимов» — 6 002 941 руб.; «Рюрик» — 7 651 679 руб.; «Три святителя» — 7 627 420 руб.; «Полтава» — 8 074 409 руб. Сооружение же миноносца требовало от 100 до 500 тыс. руб.: миноносец «Буйный» — 493 340 руб., «Сокол» — 323 625 руб., № 113–108 тыс. руб.

Фактическая сумма расходов на судостроение (без ремонта) по годам распределялась так[1822] (в тыс. руб.):

Год Расходы 1877 9 799,5 1878 7 750,5 1879 7 926,3 1880 10 295,3 1881 9 872,5 1882 12 258,7 1883 11 000,2 1884 13 787,3 1885 10 146,1 1886 12 710,2 1887 11 350,6 1888 11 291,1 1889 11 365,0 1890 10 228,7 1891 9 646,5 1892 17 696,5 1893 16 921,2 1894 16 678,3 1895 14 889,1 1896 14 221,7 1897 9 540,5 1898 12 040,5 1899 25 490,0 1900 23 060,4

Рост расходов на судостроение стоил большого напряжения бюджета страны и имел следствием увеличение государственного долга. Экономическая слабость России определяла ее финансовую слабость.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. Война есть продолжение политики. «Всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает. Ту самую политику, которую известная держава, известный класс внутри этой державы вел в течение долгого времени перед войной, неизбежно и неминуемо этот самый класс продолжает во время войны, переменив только форму действия»[1823].

Но политика, указывает Ленин, есть концентрированное выражение экономики. Из этого следует, что война находится в прямой зависимости от законов экономического развития того общества, в котором она возникает.

Главным орудием, посредством которого правящий класс решает задачи внутренней и внешней политики, являются вооруженные силы. Их социальная сущность проявляется в способах комплектования, организации и системы боевой подготовки. В то же время армия и флот являются техническим орудием, степень развития которого определяется военно-экономическим потенциалом страны.

2. Военно-экономический потенциал России XIX в. складывался в условиях кризиса феодального и утверждения капиталистического строя.

Главным элементом военного потенциала является человеческий материал, поступающий в армию и на флот, т. е. кадры. Количество и качество кадров всецело определяется господствующим строем в стране.

Стремление правящих кругов России сохранить феодально-крепостнический строй проявлялось в области военной политики в форме сохранения до конца третьей четверти. XIX в. изжившей себя рекрутской системы комплектования, при которой рядовой состав набирался из податных элементов (крестьян, рабочих, мещан), а командиры из дворян, затем в классовой организации и управлении войска и флота и, наконец, в системе боевой подготовки личного состава. «Замораживание» этих форм организации и устройства входило в противоречие со способами и формами ведения войны и военных действий, требующих перехода к массовой армии.

Поражение в Крымской войне вынудило правящие круги России пойти на реформы, в том числе и военную. Буржуазная сущность последней состояла во введении всеобщей воинской повинности, обеспечивающей возможность создания массовой армии, а также в установлении новых форм боевой подготовки, отвечающих современному уровню военной техники. Однако военные реформы не устранили главного феодального пережитка — командные функции по-прежнему являлись прерогативой дворянства.

Классовый подход в подготовке рядового и командного состава определялся системой военного образования. Перевооружение войск и флота нарезным, казнозарядным и дальнобойным оружием и другой военной техникой вызвало необходимость предоставления солдатам и матросам элементарного образования, через систему школ грамоты и низших технических школ.

Средние и высшие военные школы, обеспечивающие специальную подготовку командного состава, остались, как и до реформы, привилегированными дворянскими учебными заведениями.

Таким образом проблема количественного и качественного соотношения человеческого материала решалась с классовых позиций.

3. Составной частью военно-экономического потенциала является военная промышленность. Состояние военной мощи армии и флота определяется уровнем науки и техники и производственной мощью промышленности страны.

Происходившая в 40-80-х годах техническая революция создала условия для формирования военного производства на относительно высоком уровне. Сосредоточение военной промышленности в руках государства позволяло регулировать производство вооружения, боеприпасов и военного судостроения. Основу регулирования составляли расчеты по обеспечению войск и флота потребностями мирного и военного времени. Однако стремление правящих кругов содержать промышленность на уровне удовлетворения потребностей мирного времени приводило к сдерживанию численности роста военных заводов и их мощности в первой половине XIX в. Такая политика порождала затруднения в выполнении принимаемых программ перевооружения войска и флота и вынуждала размещать заказы на предприятиях зарубежных стран. Это порождало угрозу военно-экономической зависимости России.

Переход к массовой армии и необходимость вооружения ее новой техникой потребовали не только модернизации существующих заводов, но и создания новых предприятий, способных решать более сложные задачи, чем выпуск гладкоствольного, стрелкового и артиллерийского вооружения и строительство парусного флота.

Поддержка государством ряда отраслей промышленности, прямо или косвенно связанных с поставками для армии и флота, имела большое значение для экономического развития страны. В главные отрасли военного производства (оружейное, артиллерийское, химическое, судостроительное и др.) устремился частный капитал.

Следствием этого было создание к концу XIX в. крупных предприятий, производивших оружие, боеприпасы и военные суда, занявших ведущее место в экономике страны. Развитие промышленности России доказывает правильность вывода К. Маркса, что «история армии всего нагляднее подтверждает правильность нашего воззрения на связь производительных сил и общественных отношений. Вообще, армия играет важную роль в экономическом развитии»[1824].

Русская военная промышленность была способна удовлетворить текущие потребности армии и флота. Но при этом необходимо учитывать, что военные деятели слабо представляли возрастание потребностей в вооружении и особенно в боеприпасах при развертывании массовой армии во время войны. Несоответствие между промышленной базой и потребностями армии и флота выявилось со всей остротой в войнах начала ХХ в., что вынудило поставить вопрос о необходимости перевода на рельсы военного производства всю промышленность страны.

4. Важную роль в развитии вооруженных сил России сыграл транспорт. От его состояния зависело сосредоточение и развертывание войск на необходимых направлениях и снабжение армии оружием, боеприпасами и продовольствием.

Сеть грунтовых дорог, которой располагала Россия в первой половине XIX в., не позволяла быстро решать оперативно-стратегические задачи маневрирования живой силой и средствами и вынуждала держать крупные силы на каждом театре.

Одной нз главных причин поражения России в Крымской войне было слабое развитие железнодорожного транспорта.

Появление железных дорог позволяло ставить и быстро решать задачи мобилизации, сосредоточения и обеспечения массовой армии в сжатые сроки.

Острая потребность в стратегической сети дорог обусловила характер и направление их строительства. Решение этой задачи затруднялось необходимостью создания отечественного железнодорожного машиностроения и развития сети рельсопрокатных предприятий. Попытка правительства реализовать ряд программ железнодорожного строительства путем привлечения частного капитала не получила позитивного значения. Частные дороги затрудняли пользование железнодорожной сетью в общегосударственном масштабе при решении военных задач. Это и было главной причиной выкупа дорог у частных компаний и централизации их в руках государства. Ограниченная финансовая база не позволяла в короткие сроки обеспечить главные театры необходимой сетью транспорта, что ослабляло Россию в военном отношении.

Относительно медленное развитие железнодорожного транспорта не позволяло с должной полнотой решать задачу инженерной обороны русских границ. Между тем в России сложилась фортификационная школа, разрабатывавшая передовые принципы инженерной обороны страны.

5. Развитие национальной военной промышленности стояло в прямой зависимости от состояния научной мысли в России. Вместе с ростом военного производства в стране складывалась научно-техническая интеллигенция, без которой, как указывает В. И. Ленин, «немыслимо современное капиталистическое производство»[1825]. Русские ученые внесли крупный вклад в дело организации производства вооружения и судостроения. Особенно важны были их достижения в области математики, физики, химии и металлургии, что дало возможность создать первоклассные образцы казнозарядного стрелкового оружия, развить сталепушечное производство и построить броненосный флот.

Определяющую роль в развитии техники имели работы русских математиков Н. И. Лобачевского, П. Л. Чебышева и М. В. Остроградского. На этой основе получили развитие теоретическая и прикладная механика, основы которой были разработаны П. Л. Чебышевым, И. А. Вышнеградским, Н. П. Петровым и Н. Е. Жуковским. Выдающихся успехов достигли Д. К. Чернов и Н. В. Калакуцкий в области термической и механической обработки черных металлов. Теоретические положения Чернова произвели переворот в металлургии. Он разрабатывал основы современной металлографии и открыл критические температуры плавления металлов, вооружив практиков знанием свойств металлов. Мировое значение получили работы А. В. Гадолина по теории упругости при расчетах прочности артиллерийских систем.

В плеяду имен крупнейших металлургов входят П. П. Аносов и П. М. Обухов, труды которых послужили основой для получения высококачественной стали в больших количествах, чем была создана материальная предпосылка производства стального стрелкового и пушечного вооружения.

Все эти работы послужили основой для развития баллистики, выдающимися представителями которой были А. П. Горлов, Н. В. Маиевский и Н. А. Забудский.

Среди выдающихся конструкторов стрелкового оружия мы видим имена Н. М. Баранова, А. П. Горлова, В. Л. Чебышева и С. М. Мосина. Русские винтовки по праву занимали одно из первых мест в мире.

Особенно большое значение имела деятельность создателей артиллерийских систем П. М. Обухова, В. С. Барановского, Н. В. Маиевского, А. В. Гадолина и Н. А. Забудского. Важное место среди ученых-артиллеристов занимают создатели ракетной артиллерии А. Д. Засядко и К. И. Константинов.

Русские химики — Н. Н. Зинин, В. Ф. Петрушевский, Д. И. Менделеев достигли значительных успехов в деле изготовления лучших образцов дымных (черных) и бездымных порохов. Особенно велик вклад Д. И. Менделеева, создавшего пироксилиновый порох.

Мировое признание получила русская фортификационная наука. Труды А. 3. Теляковского и Э. И. Тотлебена и К. И. Величко послужили основой русской инженерной школы.

Наконец, в России сложилась национальная школа судостроения. Русские судостроители решали самые сложные технические задачи. Среди кораблестроителей мы видим ряд первоклассных инженеров, создававших отличные суда, отвечающие требованиям в семени, и разрабатывающих теорию судостроения. Это А. А. Попов, П. А. Титов, Н. Е. Кутейников, А. Н. Крылов и другие мастера кораблестроения.

Центрами военно-технической мысли были военные академии, создававшие опытные базы и лаборатории непосредственно на военных и судостроительных заводах.

6. Утверждение капиталистического способа производства оказало определенное влияние на способы и формы ведения войны и военных действий.

Теория ведения войны прошла путь от стратегии генерального сражения к стратегии массовых армий. Это стало возможным после установления всеобщей воинской повинности и реорганизации военного производства. Промышленный переворот позволил создать материально-техническую базу для производства вооружения, боеприпасов и кораблей нового типа. Громадное значение имело строительство железных дорог и новых средства связи (телеграф, телефон, радио). Военное и Морское ведомства получили возможность в короткие сроки решать задачи сбора и сосредоточения и маневрирования войск и флота. В связи с этим тыл получил более глубокое, чем в XVIII в., содержание. Его перестройка сделала армию более живучей. Выдающимися теоретиками-стратегами были М. И. Кутузов, Н. Н. Обручев, Д. А. Милютин, Г. А. Леер, С. О. Макаров.

Полностью была перестроена теория ведения военных действий. Она прошла путь от глубокой тактики колонн и рассыпного строя к тактике стрелковых цепей.

Глубокая тактика или тактика колонн и рассыпного строя базировалась на гладкоствольном вооружении. В свою очередь способ ведения военных действий, основанный на тактике колонн, определял организацию и устройство каждого рода оружия. Следствием разделения функций огня и удара было разделение пехоты и кавалерии на легкую и тяжелую, что оказало влияние на установление типов и калибров артиллерии. Вооружение войск нарезным, казнозарядным и дальнобойным оружием привело к увеличению силы, мощи и дальности огня. Войска были вынуждены перейти от глубоких построений в колоннах к стрелковой цепи. Ведение огня и удара было объединено в одних руках. Универсализм функций обусловил унификацию видов в каждом роде оружия. Унификация пехоты и кавалерии привела к изменению типов полевой артиллерии.

Переход к новым способам ведения войны и военных действий потребовал применения более совершенных форм взаимодействия войск, чем простая кооперация родов оружия эпохи гладкоствольного стрелкового оружия. Боевые действия происходили на более обширном пространстве как по фронту, так и в глубину. В результате этого появляется операция как прообраз оперативного искусства, которое сформировалось лишь в машинный период войны. Этот качественный скачок стал возможен при применении двигателей внутреннего сгорания и радиотехники.

Теоретическое обоснование этих форм военных действий дали Ф. Горемыкин, А. И. Астафьев и М. И. Драгомиров. Особенно велика роль Драгомирова, разработавшего научные основы военной педагогики.

Значительно большее влияние промышленный переворот в производстве оказал на военно-морское искусство. Гребной винт и стальная дальнобойная артиллерия свели к нулю парусный флот. Появление винтового двигателя, бронирование кораблей, механизация морской артиллерии и появление минно-торпедного оружия явилось технической основой качественно нового флота. Рождение новой техники повлекло за собой появлении новых классов морских судов: броненосцев, крейсеров и миноносцев. На смену морской линейной тактике пришла сначала «пароходная тактика», а затем маневренная тактика, разработанные Г. И. Бутаковым и С. О. Макаровым.

Под влиянием политического, экономического и военно-теоретического факторов менялись формы центрального и местного управления в мирное время и полевого в военное время. Оно приспосабливалось к меняющимся условиям в целях наиболее эффективного решения задач внутренней и внешней политики России.

7. Армия и флот, составляя часть русского общества, чутко реагировали на все проявления общественной жизни страны. Правящие круги стремились оградить вооруженные силы страны от проникновения опасных для господствующего класса идей. Этой задаче служила вся система идеологического воздействия на армию и флот, осуществляемая командным составом. Царизму удавалось держать в руках и использовать в своих интересах армию и флот, но делать это становилось все сложнее при переходе к массовой буржуазной армии.

Армия и флот принимали участие в крупных общественных движениях на протяжении всего XIX в. В период кризиса феодальной системы в первой половине XIX в. активная роль в общественных движениях принадлежала революционно настроенным офицерам, принимавшим участие в восстании декабристов и революционных кружках, действовавших во второй четверти века. Во второй половине XIX в. после утверждения капиталистического строя к революционному движению приобщается и рядовой состав. Замена рекрутской системы всеобщей воинской повинностью, сокращение сроков службы, обучение личного состава создавали первооснову для проникновения в солдатскую массу новых идей, которые приносили в армию рабочие. Революционное движение перестало являться прерогативой передовой части офицеров. Оно стало проникать в широкие круги солдат и матросов, и уже близилось то время, когда армия и флот перестанут быть надежной опорой царизма.

Примечания

1

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 175.

(обратно)

2

В. М. Кабузан. Изменения в размещении населения России в XVIII — первой половине XIX в. М., 1971, стр. 54.

(обратно)

3

А. М. Золотарев. Материалы по военной статистике России. СПб., 1889, стр. 57; В. И. Ковалевский. Россия в конце XIX в. СПб., 1900, стр. 57–58; А. Г. Рашин. Население России за 100 лет. М., 1956, стр. 21.

(обратно)

4

К. Герман. Статистическое исследование относительно Российской империи. СПб., 1819, стр. 8; К. И. Арсеньев. Начертание статистики Российского государства, ч. I, СПб., 1818, стр. 63–64; Е. Ф. Зябловский. Статистическое описание Российской империи, кн. 2, ч. IV. СПб., 1808; «Военно-статистический сборник», т. IV, ч. I. СПб., 1870, стр. 120–121; «Сборник статистических сведений». СПб., 1881, стр. 54; Ю. Э. Янсон. Сравнительная статистика России и западноевропейских государств, т. Х. СПб., 1878, стр. 82. А. Б. Бушен. Статистические таблицы Российской империи, вып. 2. СПб., 1872, стр. 292, 294, 297, А. Тройницкий. Крепостное население в России по 10-й народной переписи. СПб., 1881, стр. 49 и 83; А. П. Корелин. Дворянство в пореформенной России (1861–1904). — «Исторические записки», т. 87, стр. 123, 135.

(обратно)

5

Л. И. Зеделлер. Военно-энциклопедический лексикон, т. XI. СПб., 1856, стр. 377; «Военно-статистический сборник», т. IV, ч. I, стр. 318; Семевский. Крестьяне («Крестьяне различных наименований в XVIII — первой половине XIX в.»). — Энциклопедический словарь Гранат, т. 25, стр. 58; «Статистические сведения о фабриках и заводах по производству, не обложенному акцизами за 1900 г.», под ред. В. Варвара, стр. Х — XII; А. Тройницкий. Численность и состав рабочих в России на основании данных всеобщей переписи населения Российской империи. СПб., 1906, стр. XIII; А. В. Погожев. Учет численности и состава рабочих в России. СПб., 1906, стр. 8; М. Туган-Барановский. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1938, стр. 65; П. А. Хромов. Экономическое развитие России в XIX — ХХ вв. М., 1950, стр. 35; А. Г. Рашин. Формирование рабочего класса в России. М., 1958, стр. 24, 30.

(обратно)

6

ПСЗ (I), т. VI, № 3705, 3890.

(обратно)

7

Там же, т. XXII, № 16187.

(обратно)

8

ПСЗ (II), т. ХХ, отд. I, № 19086.

(обратно)

9

Там же, т. XXXI, № 31236.

(обратно)

10

ПСЗ (I), т. XXIV, № 17720; т. XXV, № 18725.

(обратно)

11

Там же, т. XXVI, № 19926.

(обратно)

12

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 329.

(обратно)

13

Санкт-Петербургская, Финляндская, Московская, Лифляндская, Смоленская, Литовская, Брестская, Киевская, Украинская, Днестровская, Крымская, Кавказская, Оренбургская и Сибирская.

(обратно)

14

В. Штейнгель. Хронологический указатель постановлений относительно до устройства вооруженных сил России с 1550 до 1890 г. СПб., 1890, стр. 101–102.

(обратно)

15

ПСЗ (I), т. XXIX, № 22176 (нереорганизованными оставались до 1807 г. Московская, Кавказская, Оренбургская и Сибирская инспекции).

(обратно)

16

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 315, л. 12.

(обратно)

17

ПСЗ (I), т. XXXI, № 24386.

(обратно)

18

Там же, № 24389. Кавалерийские дивизии, сформированные из рекрутских депо, были разнообразны по составу.

(обратно)

19

ЦГВИА, ф. ВУА. д. 379.

(обратно)

20

Там же, д. 690, лл. 2–4.

(обратно)

21

ПСЗ (II), № 4354.

(обратно)

22

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2. СПб., 1871, стр. 46.

(обратно)

23

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17421, лл. 38, 42.

(обратно)

24

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 46.

(обратно)

25

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 46.

(обратно)

26

Штаты гвардейских полков были утверждены 29 декабря 1802 г. (ПСЗ (I), т. XXVII, № 20570); морские полки существовали с 1733 г., они были сформированы из морских батальонов Балтийской и Черноморской флотилий (ПСЗ (I), т. IX, № 6433).

(обратно)

27

Там же, т. XXVII, № 20166.

(обратно)

28

Там же, № 20135.

(обратно)

29

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 343.

(обратно)

30

ПСЗ (I), т. XXVI, № 10809.

(обратно)

31

ПСЗ (I), т. XXVI, № 20074.

(обратно)

32

Там же, т. XXVII, № 21882.

(обратно)

33

Там же, т. XXVIII, № 22122.

(обратно)

34

Там же, № 22174 и 22245.

(обратно)

35

Там же, т. XXXI, № 24858 и 24867.

(обратно)

36

Там же, т. XXXII, № 24526; т. XXXIII, № 25099, 25166.

(обратно)

37

Там же, т. XXVIII, № 25138, 25139.

(обратно)

38

ЦГВИА, ф. 1/л., оп. 1/1, д. 4540, лл. 2-16.

(обратно)

39

Морская пехота по окончании заграничных походов была ликвидирована.

(обратно)

40

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17421, лл. 12–13.

(обратно)

41

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 46.

(обратно)

42

«Положение о преобразовании армейской пехоты». СПб., 1833.

(обратно)

43

ЦГВИА, Приказы Военного министерства. Приказ № 72 от 6 августа 1853 г. (Далее архивохранилище не указывается).

(обратно)

44

А. Баиов. Курс истории русского военного искусства, вып. VII. СПб., 1913, стр. 42.

(обратно)

45

ПСЗ (I), т. XXVII, № 20135, 20166.

(обратно)

46

В 1804 г. запасные эскадроны были уменьшены наполовину, что и было подтверждено снова в 1806 г. — ПСЗ (I), т. ХХХ, № 22253.

(обратно)

47

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 343.

(обратно)

48

Г. Габаев. Роспись русским полкам 1812 года. Киев, 1912, стр. 21.

(обратно)

49

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 48.

(обратно)

50

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17421, лл. 16–17.

(обратно)

51

Приказы военного министра. Приказ № 140 от 31 декабря 1851 г.

(обратно)

52

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России (1855–1880 гг.)», т. I. СПб., 1879, стр. 9-10.

(обратно)

53

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 46.

(обратно)

54

«Краткое обозрение состояния артиллерии с 1798 по 1848 г.». СПб., 1855, стр. 77.

(обратно)

55

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 343.

(обратно)

56

ПСЗ (I) т. XXVII № 20804.

(обратно)

57

Там же, т. XXIX, № 22249.

(обратно)

58

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16695, лл. 45–46; ПСЗ (I), т. XXIX, № 22252, 22545; т. XXXI, № 24529; т. XXXII, № 25036 (6-я и 21-я бригады имели по одной батарейной и легкой роте, 25-я — одну батарейную и три морские полуроты).

(обратно)

59

«Краткое обозрение…», стр. 27–28.

(обратно)

60

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 40.

(обратно)

61

Там же.

(обратно)

62

«Краткое обозрение…», стр. 69.

(обратно)

63

ПЗС (I), т. XXVII, № 28292.

(обратно)

64

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1742, лл. 20–21.

(обратно)

65

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 157, лл. 461–524.

(обратно)

66

Из тяжелых 12-фн пушек и 1-пудовых единорогов составлялись батарейные батареи, а из легких 4-фн пушек и ¼-пудовых батарей — легкие и конные батареи. Всего в пешей артиллерии насчитывалось 40 батарейных батарей, 68 легких батарей и 28 резервных. В состав конной артиллерии входили: 30 конных, 9 резервных, 6 горных батарей и ракетная рота, имевшая на вооружении 6 больших станков для 20-фн ракет, 6 треножных станков для 12-фн и 6 треножных станков для 6-фн ракет.

(обратно)

67

«Историческое обозрение Военно-сухопутного управления с 1825 по 1850 г.». СПб., 1850. стр. 56.

(обратно)

68

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 46.

(обратно)

69

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 239; Л. Савельев. Исторический очерк инженерного управления в России. СПб., 1896, стр. 63; ПСЗ (I), т. XXXI, № 25297.

(обратно)

70

ПСЗ (I), т. XXXIII, № 26069.

(обратно)

71

Там же, т. XXVIII, № 21331, 21665.

(обратно)

72

ЦГВИА, ф. 349, д. 881, лл. 6 об.-7.

(обратно)

73

«Положение о переформировании саперных батальонов», приказ военного министра от 31 января 1857 г.; А. Савельев. Указ. соч., стр. 96–97.

(обратно)

74

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 46.

(обратно)

75

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 329 (табель 1803 г.).

(обратно)

76

ПСЗ (I), т. ХХХ, № 23297, 24559.

(обратно)

77

«Труды императорского русского военно-исторического общества», т. VI, ч. I. М., 1912, стр. 69.

(обратно)

78

ПСЗ (I), т. ХХХ, № 24763.

(обратно)

79

Там же, т. XXXI, № 25342.

(обратно)

80

Каждый пехотный кадр имел в мирное время 1 офицера и 22 солдата.

(обратно)

81

Кавалерийский кадр имел 1 офицера, 2 унтер-офицеров и 8 рядовых.

(обратно)

82

ЦГВИА, ф. ВУА, ф. 18318, лл. 100–101 (упразднено было 84 резервных батальона, 52 эскадрона и несколько резервных артиллерийских батарей).

(обратно)

83

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России». т. I, стр. 25–30.

(обратно)

84

Таких парков было 62. В каждом из них было в наличии патронов на 1 пехотную дивизию, 1/3 кавалерийской дивизии и 1/3 стрелкового батальона, снарядов — на 1 артиллерийскую бригаду.

(обратно)

85

Гарнизонную артиллерию в крепостях обслуживало 97,5 гарнизонных и 6 лабораторных рот. Артиллерийские гарнизоны составляли 10 округов. В свою очередь гарнизонные роты округа составляли отдельные гарнизонные бригады (16 бригад).

(обратно)

86

ПСЗ (I), т. ХХХI, № 24529; т. XXXIII, № 26575 а, 26575 б.

(обратно)

87

ПСЗ (II), т. II, № 2501.

(обратно)

88

Приказы военного министра. Приказ № 16 от 29 января 1847 г.

(обратно)

89

Там же. Приказ от 7 июня 1826 г.

(обратно)

90

ПСЗ (I), т. ХХХI, № 24704.

(обратно)

91

Там же, т. XXXIII, № 26216.

(обратно)

92

ПСЗ (I), т. XXXIII, № 26049. В 1816 г. жандармам были присвоены преимущества старой гвардии (там же, № 26062). Кроме того, в жандармском полку всему составу было установлено двойное жалование (там же, № 26407).

(обратно)

93

ПСЗ (I), т. XXIV, № 19926.

(обратно)

94

Там же, т. XXVII, № 20508, 20754, 20789; в 1817 г. Бугское войско было упразднено. Из его полков, а также из 3-го и 4-го уланских полков образовано четыре уланских полка, входивших в военные поселения Херсонской губернии.

(обратно)

95

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. I, д. 199, лл. 2–3, 4 об., 63.

(обратно)

96

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. I, Прил. 24.

(обратно)

97

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 5.

(обратно)

98

Там же, стр. 5–6.

(обратно)

99

ПСЗ (I), т. XXXIII, № 25188.

(обратно)

100

Б. Ф. Ливчак. История ополчения в вооруженных силах России XIX в. М., 1968 (рукопись докт. дисс.); см. также ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18023 и 18027.

(обратно)

101

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 11, стр. 85–86.

(обратно)

102

ПСЗ (I), т. XXXIII, № 26389; «Учреждение о военной поселенной пехоте», ч. I–II. СПб., 1816–1818.

(обратно)

103

ПСЗ (I), т. XXXIV, № 26843.

(обратно)

104

«Русский архив», 1912, кн. 7, стр. 364.

(обратно)

105

«Каторга и ссылка», 1931, кн. 10, стр. 18.

(обратно)

106

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18318, лл. 93–94.

(обратно)

107

«Отчет по военным поселениям за 1826 г.» СПб., 1827, стр. 26, 31.

(обратно)

108

Редигер представил Александру II доклад, в котором выяснялись причины неудовлетворительного состояния войск. Главной причиной, по мнению Редигера, была чрезмерная централизация, лишающая командиров какой-либо инициативы и самостоятельности. «Все начальники, — писал Редигер, — твердо убеждены, что их репутация зависит единственно от безупречности равнения солдата и его совершенства в маршировке» («Столетие Военного министерства», т. I, ч. 1. СПб., 1901, стр. 20).

(обратно)

109

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169 (Милютина), карт. 9, д. 1, л. 2.

(обратно)

110

П. А. Зайончковский. Военные реформы 1860–1878 годов в России, М., 1952, стр. 47.

(обратно)

111

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 28, д. 15, лл. 6–7.

(обратно)

112

ГБЛ, Отд. рукоп. ф. 169, карт. 14, д. 4, л. 247. В «Воспоминаниях» Милютин указывает, что силы русской армии были доведены до 1 137 тыс. регулярных войск и 177 тыс., иррегулярных, из которых собственно боевая сила составила 886 300 чел. Из них в Царстве Польском (Привисленском крае) было 360 200 чел., в Одесском округе — 69 600 чел., у Петербурга и на Балтийском побережье — 102 500 чел.

(обратно)

113

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы. Цифры здесь и далее даются на конец года.

(обратно)

114

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 3, л. 1.

(обратно)

115

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

116

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

117

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

118

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 28, стр. 668.

(обратно)

119

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

120

Началом его было заключение в 1879 г. Австро-Германского договора. В 1882 г. к этому договору присоединилась Италия. Вторично союзный договор этими державами был подписан в 1887 г. Наконец, третий раз в XIX в. этот договор был подписан в 1891 г. В ХХ в. договор возобновлялся в 1902 и 1912 гг.

(обратно)

121

Собственно, германский генеральный штаб считал возможным развязать войну против России еще в марте 1890 г., но для этого рейхсканцлер Каприви, заменивший Бисмарка, считал необходимым привлечь к союзу Англию.

(обратно)

122

Соглашение было ратифицировано Александром III в конце 1893 г.

(обратно)

123

«Энциклопедия военных наук» под ред. Г. Леера, т. VI, стр. 519.

(обратно)

124

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

125

«По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

126

Приказы военного министра. Приказ № 281 от 6 декабря 1856 г.

(обратно)

127

Приказы военного министра. Приказ № 213 от 19 сентября 1856 г.

(обратно)

128

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. I, стр. 90–95; Приказы военного министра. Приказ № 213 от 19 сентября 1856 г.

(обратно)

129

Для чего признавалось необходимым иметь в пехотных полках четыре состава рядовых: кадровый (320 чел.), обыкновенный мирный (500 чел.), усиленный мирный (680 чел.) и военный (900 чел.).

(обратно)

130

Приказы во Военному ведомству. Приказ № 226 от 28 августа 1876 г.

(обратно)

131

Там же. Приказ № 251 от 26 августа 1874 г.

(обратно)

132

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

133

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 24, д. 4, лл. 4–5; Приказы военного министра. Приказ № 219 от 2 августа 1864 г.

(обратно)

134

«Обзор деятельности Военного министерства. 1881–1894 гг.» СПб., 1903, стр. 30–32, 42–43.

(обратно)

135

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

136

«Обзор деятельности Военного министерства…», стр. 340–345.

(обратно)

137

Приказы военного министра. Приказ № 121 от 27 мая 1860 г. Кирасиры были сохранены только в гвардии.

(обратно)

138

Там же. Приказ № 448 от 29 декабря 1863 г.

(обратно)

139

Там же. Приказ № 378 от 24 декабря 1866 г.

(обратно)

140

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

141

То же за указанные годы.

(обратно)

142

Приказы военного министра. Приказ № 284 от 6 декабря 1856 г.

(обратно)

143

Приказы военного министра. Приказ № 367 от 4 ноября 1863 г. («Положение об изменениях в организации и составе пешей полевой артиллерии 1863 г.»).

(обратно)

144

Там же. Приказ № 129 от 24 апреля 1864 г.

(обратно)

145

«Преобразования артиллерии в период управления г. — ад. Баранцова». СПб., 1877, стр. 19.

(обратно)

146

Кадровый (на 2 орудия), обыкновенный мирный (на 4 орудия), усиленный мирный (на 8 орудий), военного времени (на 8 орудий).

(обратно)

147

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

148

Очерк деятельности Военного министерства за десятилетие. 1881–1890. СПб., 1892, стр. 50–54; «Обзор деятельности Военного министерства», стр. 342–345.

(обратно)

149

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

150

Приказы военного министра. Приказ № 24 от 21 января 1857 г.

(обратно)

151

Там же. Приказ № 265 от 26 августа 1864 г.

(обратно)

152

Приказы военного министра. Приказы от 13 октября 1877 г.

(обратно)

153

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

154

Приказал военного министра. Приказ от 12 мая 1883 г.

(обратно)

155

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 342–343; «Очерк деятельности Военного министерства», стр. 52–53.

(обратно)

156

«Обзор деятельности Военного министерства…», стр. 344–345; «Очерк деятельности…» стр. 54–55.

(обратно)

157

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

158

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 221 от 25 июля 1873 г.; № 268 от 13 сентября; № 410 от 17 декабря 1876 г.

(обратно)

159

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 356–357.

(обратно)

160

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

161

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

162

Приказы и распоряжения Военного министерства передавались в войска непосредственно.

(обратно)

163

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. V. СПб., 1881, стр. 184–185. Для Уральского войска было сохранено положение 1874 г. ввиду своеобразных условий военной службы.

(обратно)

164

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

165

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 392–393.

(обратно)

166

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. I, III, V. Приложения.

(обратно)

167

Утверждено Государственным советом 15 апреля 1891 г.

(обратно)

168

ЦГВИА, ф. 408, оп. 292, д. 47, л. 2–2 о6. Военное министерство представило в Государственный совет в 1889 г. доклад, где обосновывалась необходимость формирования 610 дружин, 80 конных сотен, 80 артиллерийских батарей, 40 крепостных рот и 20 саперных рот. Однако Государственный совет признал необходимым разбить это число дружин на две очереди по 400 тыс. ополченцев в каждой (л. 3).

(обратно)

169

ЦГВИА, ф. 408, оп. 292, д. 77, лл. 14–21.

(обратно)

170

Б. Ф. Ливчак. Указ. соч.

(обратно)

171

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 12, стр. 113.

(обратно)

172

«Отечественная война 1812 г.». Материалы ВУА, т. I, ч. 1. СПб., 1907, стр. 80.

(обратно)

173

А. Редигер. Учебные записки по военной администрации, вып. 1. СПб., 1888, стр. 88.

(обратно)

174

ПСЗ (I), т. XVII, № 12748.

(обратно)

175

А. Редигер. Указ. соч., стр. 91–92.

(обратно)

176

«Столетие Военного министерства», т. IV, ч. 1, кн. 1, отд. 2. СПб., 1903, стр. 9-10; ПСЗ (I), т. XXVII, № 20411, 20994, 21441.

(обратно)

177

ПСЗ (I), т. ХХIХ, № 22275, 22348.

(обратно)

178

ЦГВИА, ф. Молдавской армии, оп. 177, св. 11, д. 21, ч. 1, л. 4.

(обратно)

179

Там же, св. 9, д. 18, л. 295.

(обратно)

180

ПСЗ (I), т. XXIX, № 22374, 22405, 22495.

(обратно)

181

«Столетие Военного министерства», т. IV, ч. I, кн. 1, отд. 2, стр. 39; ПСЗ (I), т. XXIX, № 22495, 22496.

(обратно)

182

ПСЗ (I), т. XXVII, № 20459.

(обратно)

183

ПСЗ (I), т. XXVIII, № 21442, 21479. Впрочем, в 1809 г. было разрешено покупать и предъявлять квитанции за недоимочных рекрутов (ПСЗ (I), т. XXX, № 23536).

(обратно)

184

ПСЗ (I), т. ХХIХ, № 22422; т. ХХХ, № 23294.

(обратно)

185

«Столетие Военного министерства», т. IV, ч. I, кн. 2, стр. 41; ПСЗ (I), т. ХХХ, № 23263, 23848.

(обратно)

186

ПСЗ (I), т. XXXI, № 24772, 24773; «Столетие Военного министерства», т. IV, ч. II, кн. 1, стр. 45–46.

(обратно)

187

ПСЗ (I), т. ХХХ, № 25051, 25052.

(обратно)

188

Там же, № 25274.

(обратно)

189

«Народное ополчение в Отечественной войне 1812 г.». Сб. документов. М., 1962; см. также В. И. Бабкин. Народное ополчение 1812 года. М., 1961.

(обратно)

190

ПСЗ (I), т. XXXI, № 25438.

(обратно)

191

Там же, т. XXXIII, № 25942.

(обратно)

192

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17288, л. 1.

(обратно)

193

ПСЗ (I), т. XXXIV, № 27508, 27905$ ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17288. От наборов освобождались крестьяне военных поселений (ПСЗ (I), т. XXXIV, № 27512).

(обратно)

194

ПСЗ (I), т. XXXV, № 28403; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17268.

(обратно)

195

ПСЗ (I), т. XXXV, № 30024; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17268.

(обратно)

196

С. Гессен. Солдатские волнения в начале XIX века. М., 1926, стр. 56.

(обратно)

197

«Столетие Военного министерства», т. IX, кн. 1. Приложение 2.

(обратно)

198

«Столетие Военного министерства», т. IV, ч. II, кн. 1, отд. 2, стр. 11; ПСЗ (II), т. II, № 1331. Накануне проведения данного набора вошел в силу Устав рекрутской службы евреев. С этого времени их стали призывать наравне с другими (там же, т. II, № 1329).

(обратно)

199

ПСЗ (II), т. III, № 1949 и 2246; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17268.

(обратно)

200

ПСЗ (II), т. IV, № 3081.

(обратно)

201

ПСЗ (II), т. V, № 3827; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17288.

(обратно)

202

ПСЗ (II), т. VI, № 4295 и 4736; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17268.

(обратно)

203

«Свод военных постановлений», т. V, ч. 2, кн. 1. СПб. 1888.

(обратно)

204

В Северную половину вошли губернии: Архангельская, Олонецкая, С.-Петербургская, Новгородская, Эстляндская, Лифляндская, Курляндская, Виленская, Гродненская, Белостокская (обл.), Минская, Могилевская, Витебская, Псковская, Смоленская, Тверская, Владимирская, Ярославская, Костромская, Вологодская, Вятская, Нижегородская, Казанская, Пермская, Тобольская, Омская (обл.), Тюменская, Енисейская и Иркутская. Северная половина насчитывала 10 329 702 чел. В Южную половину вошли губернии: Полтавская, Киевская, Херсонская, Черниговская, Орловская, Курская, Слободско-Украинская, Таврическая, Екатеринославская, Кавказская (обл.), Астраханская, Саратовская, Воронежская, Тульская, Рязанская, Тамбовская, Пензенская, Симбирская и Оренбургская. Южная половина насчитывала 10 638 238 чел. Всего в стране в 1831 г. было 21 819 040 чел., обязанных рекрутской повинностью.

(обратно)

205

ПСЗ (I), т. XIV, № 10786. Этот варварский обычай был отменен лишь в 1849 г. (ПСЗ (II), т. XXV, № 23149).

(обратно)

206

Правительство Николая I установило систему казенного найма: по числу добровольно поступивших в армию в продажу помещикам поступало соответствующее количество квитанций.

(обратно)

207

ПСЗ (II), т. VIII, № 6361; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17268.

(обратно)

208

Там же.

(обратно)

209

Н. Г. Филимонов. Постепенное развитие мероприятий по мобилизации русской кадровой армии в XIX ст. СПб., 1908, стр. 6.

(обратно)

210

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17258; ПСЗ (II), т. IX, № 7116.

(обратно)

211

Там же, т. Х, № 8308.

(обратно)

212

ПСЗ (II), т. XI, № 9443.

(обратно)

213

Там же, т. XIII, № 11378.

(обратно)

214

Там же, т. XIV, № 12513. По новому расчету Западная половина должна была давать 49 250 рекрутов. Восточная — 48 860.

(обратно)

215

ПСЗ (II), т. XIV, № 12515.

(обратно)

216

«Военно-статистический сборник», вып. IV, ч, 2, стр. 2.

(обратно)

217

Там же, ПСЗ (II), т. XXXVIII, № 28189, 28502; т. XXIX, № 28893.

(обратно)

218

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 11, с. 601–602.

(обратно)

219

М. И. Богданович. Восточная война 1853–1856 гг., т. IV, стр. 422.

(обратно)

220

Приказы военного министра. Приказ № 24 от 29 января 1855 г.

(обратно)

221

ПСЗ (II), т. XV, № 13632; т. XVI, № 14729; т. XVII, № 15840, 15841, 17026; т. XIX, № 18071; т. XX, № 18695, 19434; т. XXIII, № 21507, 22447, 23108, 23463; т. XXV, № 24310; т. XXVI, № 25302, 25304; т. XXVII, № 26458; ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 20984, лл. 28–28 об.; ф. 395, оп, 325, д. 24–30.

(обратно)

222

ПСЗ (II), т. XXII, № 28178, 28121, 28994; Б. Ф. Ливчак. История ополчения в вооруженных силах России. М., 1967 (рукопись докт. дисс.).

(обратно)

223

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 511.

(обратно)

224

Там же, стр. 509.

(обратно)

225

ПСЗ (I), т. XV, № 11444.

(обратно)

226

Там же, т. XXII, № 16187.

(обратно)

227

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. I. СПб., 1879, Прилож. 21.

(обратно)

228

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. I. Прилож. 20.

(обратно)

229

Некоторое значение имело сокращение срока службы, предусмотренное законом 1834 г., и дальнейшие указания 1854 г. об установлении срока действительной службы с 15 до 12 лет с перечислением по выслуге лет в «бессрочный отпуск». Из армии было уволено в отставку 68 912 рядовых, в бессрочный отпуск — 421 923, уволено из ополчения 364 421. Для учета Бессрочных отпусков в 1864 г. ввели институт воинских начальников (Приказы военного министра. Приказ № 364 за 1864 г.).

(обратно)

230

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 26, д. 16, л. 9.

(обратно)

231

П. А. Зайончковский. Военные реформы 1860–1870 годов в России. М., 1952, стр. 82.

(обратно)

232

ПСЗ (II), т. XXIV, № 23149.

(обратно)

233

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 29, д. 3, л. 23.

(обратно)

234

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 22, д. 45, л. 9. Записка Валуева от 5 октября 1870 г., копия — ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 162, лл. 1–8.

(обратно)

235

Там же, карт. 24, д. 37; ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 162, лл. 10–69.

(обратно)

236

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 30, д. 4, л. 1.

(обратно)

237

Там же, л 16.

(обратно)

238

Там же, л. 2.

(обратно)

239

Комиссия была разделена на четыре отдела: I — О сроках службы и льготах; II — О возрасте призываемых и о системе призыва; III — О расходах по призывам; IV — О вольноопределяющихся. Для решения вопроса о призыве на флот при министерстве работала особая комиссия (ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 24, д. 42).

(обратно)

240

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, лл. 6–7.

(обратно)

241

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, л. 1.

(обратно)

242

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

243

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, л. 4.

(обратно)

244

Там же, карт. 29, д. 42.

(обратно)

245

Там же, карт. 25, д. 6, лл. 1-23.

(обратно)

246

Там же, карт. 22, д. 46 (записка Милютина «Почему много недовольных нашими военными реформами»), лл. 1, 12.

(обратно)

247

Там же, карт. 25, д. 8, лл. 5–6.

(обратно)

248

Подробное освещение вопроса о подготовке реформы комплектования дано в кн. П. А. Зайончковского «Военные реформы 1860–1870 гг. в России» (М., 1952).

(обратно)

249

А. Редигер. Указ. соч., стр. 102.

(обратно)

250

Там же, стр. 104.

(обратно)

251

Для облегчения отбывания воинской повинности, а также для привлечения к офицерской службе лиц, получивших образование, вводился институт вольноопределяющихся. Для этой категории устанавливались еще большие льготы. Для лиц со средним образованием (I разряда) — 1 год действительной службы и 12 лет в запасе. Для лиц, получивших образование в учебных заведениях II разряда, — 2 года действительной службы и 12 лет в запасе (П. Л. Лобко. Записки военной администрации. СПб., 1908, стр. 48).

(обратно)

252

А. Редигер. Указ. соч., стр. 116.

(обратно)

253

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 191 от 1887 г.

(обратно)

254

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 22, д. 7, 29, 31.

(обратно)

255

Н. Зубков. Проект постоянного земского ополчения. СПб., 1869; Р. Фадеев. Вооруженные силы России. СПб., 1868.

(обратно)

256

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 25, д. 35, лл. 3–4.

(обратно)

257

ПСЗ (III), т. XI, № 7629.

(обратно)

258

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 3, лл. 15–16.

(обратно)

259

Там же, л. 29; ЦГВИА, ф. 400, д. 9, лл. 1-25.

(обратно)

260

На ход дебатов решающее влияние оказала сложившаяся ситуация. Дворянское правительство, запуганное подъемом революционного движения в стране в целом и в армии в частности, увеличило срок службы, надеясь этим укрепить внутреннее положение в стране.

(обратно)

261

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

262

А М. Золотарев. Материалы по военной статистике России. Население России как источник комплектования армии. СПб., 1889, стр. 4.

(обратно)

263

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 1, л. 26.

(обратно)

264

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы. Направленные в запас не учитываются.

(обратно)

265

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства».

(обратно)

266

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России (1855–1880 гг.), т. V, Приложение 91; «Обзор деятельности Военного министерства», 1881–1894. СПб., 1903, стр. 9.

(обратно)

267

Приказ по Военному ведомству № 288 от 20 июля 1876 г.

(обратно)

268

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

269

ПСЗ (II), т. III, отд. 2, № 5756.

(обратно)

270

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. V, стр. 124.

(обратно)

271

«Отчет по Государственному совету за 1891 г.», стр. 151–152; ПСЗ (III), т. XI, № 7629.

(обратно)

272

ЦГВИА, ф. 400, оп. 292, д. 77, лл. 14–21.

(обратно)

273

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

274

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 9.

(обратно)

275

А. Гулевич. Война и народное хозяйство России. СПб., 1898, стр. 20–22.

(обратно)

276

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

277

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

278

«Очерк деятельности Военного министерства за истекшие десятилетие (1881–1890)». СПб., 1892, стр. 17–20.

(обратно)

279

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 3, л. 16; д. 5, л. 18; д. 6, л. 27.

(обратно)

280

«Обзор деятельности Военного министерства в царствование имп. Александра III. 1881–1894». СПб., 1903, стр. 21.

(обратно)

281

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 9, стр. 154.

(обратно)

282

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, стр. 112.

(обратно)

283

Генерал А. И. Хатов получил задание перевести на русский язык работу Гибера, известную под названием «Essa general tactique». В первом томе была изложена «Tactique elementarre», во втором — «Grand tactique». Первый том Хатова явился почти дословным переводом труда Гибера, дополненным рядом глав, принадлежащих Хатову. Второй том более самостоятелен, но в значительной мере является переработкой труда Гибера.

(обратно)

284

А. И. Хатов. Общий опыт тактики. СПб., 1807, стр. 24.

(обратно)

285

Там же, стр. 27.

(обратно)

286

Там же, стр. 25–26.

(обратно)

287

М. Вистицкий. Тактика в пользу и употребление всем военнослужащим. СПб., 1817, стр. 120.

(обратно)

288

«Русский архив», 1875, кн. 2, стр. 90.

(обратно)

289

Е. А. Прокофьев. Борьба декабристов за передовое русское военное искусство. М., 1953.

(обратно)

290

«Русская военно-теоретическая мысль XIX и начала ХХ века», М., 1960.

(обратно)

291

П. Языков. Опыт теории военной географии, ч. II. СПб., 1838, Введение, стр. Х.

(обратно)

292

Н. В. Медем. Обозрение известнейших правил и систем стратегии. — «Русская военно-теоретическая мысль XIX и начала ХХ в.» М., 1960, стр. 115.

(обратно)

293

Н. В. Медем. Тактика. — «Русская военно-теоретическая мысль XIX и начала ХХ в.», стр. 86.

(обратно)

294

Ф. Горемыкин. Руководство к изучению тактики. — «Русская военно-теоретическая мысль XIX и начала ХХ в.», стр. 198.

(обратно)

295

Ф. Горемыкин. Указ. соч., стр. 138.

(обратно)

296

Н. Глиноецкий. Исторический очерк Николаевской академии. СПб., 1882, стр. 47.

(обратно)

297

«Воинский устав о полевой пехотной службе». СПб., 1796; «Тактические правила или наставление воинским эволюциям 1797 г.» СПб., 1797.

(обратно)

298

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17817, лл. 1-21.

(обратно)

299

Н. Епанчин. Тактическая подготовка русских войск в XIX в. СПб., 1904, стр. 21.

(обратно)

300

Н. К. Шильдер. Император Александр I, т. IV. СПб., 1898, стр. 16.

(обратно)

301

Н. Епанчин. Указ. соч., стр. 16–17.

(обратно)

302

Г. Леер. Коренные вопросы. СПб., 1897, стр. 33.

(обратно)

303

H. Герсеванов. Несколько слов о действиях русских войск в Крыму в 1854 и 1855 годах. Париж, 1867, стр. 87–88.

(обратно)

304

«Правила для построения пехотных дивизий в боевые порядки и общие колонны». СПб., 1839, стр. 7-15.

(обратно)

305

ЦГВИА, ф. 395, св. 1144, д, 638; св. 1636, д. 86, 91.

(обратно)

306

Там же, лл. 31–34.

(обратно)

307

Там же, лл. 2, 3; д. 155, лл. 4–6.

(обратно)

308

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16908, лл. 9-11 об.; д. 16911, лл. 1-14.

(обратно)

309

«Военный сборник», 1866, № XLIV («Описание маневров в Вертю»), стр. 231–245.

(обратно)

310

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 16931, лл. 293–302, 313–327, 420–429; д. 16962, лл. 7-40.

(обратно)

311

Там же, д. 16937, лл. 2-18.

(обратно)

312

Там же, д. 16956.

(обратно)

313

Там же, д. 16989.

(обратно)

314

Там же, д. 17184, л. 16 об., 32.

(обратно)

315

Там же, д. 691, лл. 24–38. Инструкция была утверждена спустя три года.

(обратно)

316

Там же, д. 16836, 16962, 17063, 17146, 17502.

(обратно)

317

Там же, д. 17127, л. 1.

(обратно)

318

Там же, д. 17270 («Мысли о маневрах»).

(обратно)

319

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17379.

(обратно)

320

Там же, д. 17999.

(обратно)

321

Там же, д. 18188.

(обратно)

322

ЦГВИА, ф. 345, оп. 325, д. 18, л. 5–5 об.

(обратно)

323

С 1845 г. ежегодно составлялись роспись и карта летних сборов. — ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17494 (на 1848 г.); д. 17506 (на 1850 г.); д. 17624 (на 1852 г.).

(обратно)

324

Там же, д. 17434.

(обратно)

325

ЦГВИА, ф. 485, д. 738, л. 1–1 об.

(обратно)

326

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17320, лл. 2–3.

(обратно)

327

Там же, д. 11436, 17489.

(обратно)

328

Там же, д. 17482, 17504.

(обратно)

329

Там же, д. 17897, лл. 1-24.

(обратно)

330

Там же, д. 17687, 17827, 17845, 17661.

(обратно)

331

Том же, д. 17502, 17529, 17687.

(обратно)

332

ЦГВИА, ф. 406, д. 152, л. 43–43 о6.

(обратно)

333

Там же, л. 94–94 об.

(обратно)

334

Там же, л. 441.

(обратно)

335

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17663, л. 8.

(обратно)

336

А. М. Зайончковский. Восточная война, т. I. СПб., 1908, стр. 540.

(обратно)

337

Там же.

(обратно)

338

ПСЗ (I), т. XXVI, № 19813.

(обратно)

339

Там же, № 19784. Освобождено было 700 чел., из них 64 военных. Возвращено из ссылки около 15 тыс. чел. (Н. Шильдер. Император Александр I, т. II, стр. 16 и 36).

(обратно)

340

ПСЗ (I), т. XXVI, № 19782.

(обратно)

341

Там же, № 20022, 20056, 20206.

(обратно)

342

Там же, № 20115; т. XXVII, № 20335, 20250.

(обратно)

343

Там же, т. XXIX, № 22374.

(обратно)

344

С. Гессен. Солдатские волнения в начале XIX века, стр. 22–23.

(обратно)

345

Н. Епанчин. Указ. соч., стр. 7–8.

(обратно)

346

«Краткий отчет деятельности Министерства внутренних дел за двадцатипятилетие 1855–1880». СПб., 1880, стр. 53.

(обратно)

347

«Воспоминания генерал-фельдмаршала гр. Д. А. Милютина», т. I. Томск, 1919, стр. 120.

(обратно)

348

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. II, стр. 432.

(обратно)

349

«Столетие Военного министерства», т. IV, ч. 1, кн. 1. СПб., 1902, стр. 61–65.

(обратно)

350

ПСЗ (I), т. XXVIII, № 21125.

(обратно)

351

«Отчет по военным поселениям за 1826 год». СПб., 1827, стр. 26–31.

(обратно)

352

ЦГВИА, ф. 395, оп. 325, д. 10, лл. 16–16 об.

(обратно)

353

ПСЗ (I), т. XXXIV, № 28765.

(обратно)

354

Там же, т. XXIX, № 22073.

(обратно)

355

Там же, т. XXVIII, № 21821.

(обратно)

356

Там же, т. XXXI, № 24439.

(обратно)

357

Там же, № 24253.

(обратно)

358

ЦГВИА, ф. 359, оп. 325, д. 6, 8, 10; ф. 1, оп. 1, д. 225, л. 19–20; «Столетие Военного министерства», т. Х. СПб., 1902, стр. 108; «Отчет по военным поселениям за 1826 г.», стр. 26–31.

(обратно)

359

ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 48, л. 32; ф. 1/л., оп. 1/3, д. 4862, л. 1; ф. ВУА, д. 18115, лл. 1–2.

(обратно)

360

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 2, д. 4932, лл. 1–2.

(обратно)

361

«Извлечение из отчета Министерства народного просвещения за 1831 г.». СПб., 1833. Приложения, табл. 3; то же за 1850 г. СПб., 1852, Приложения, табл. 2 и 6; М. Лалаев. Наши низшие школы Военного ведомства и близкие к ним по стоимости содержания интернаты. — «Педагогический сборник», 1866, № 3, стр. 248; № 4, стр. 275–278.

(обратно)

362

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17886, лл. 1-14 об.

(обратно)

363

ПСЗ (I), т. XXVI, № 19980.

(обратно)

364

ЦГВИА, ф. 725, д. 1; ф. ВУА, д. 17891.

(обратно)

365

ПСЗ (I), т. XXVII, № 20975; т. XXVIII, № 21675.

(обратно)

366

М. Лалаев. Исторический очерк военно-учебных заведений. СПб., 1880, стр. 132; ПСЗ (I), т. XXVIII, № 21685, 21815.

(обратно)

367

ПСЗ (I), т. XXXV, № 27370 (решение о переводе состоялось еще в 1818 году); ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 4363, лл. 1–2.

(обратно)

368

«Столетие Военного министерства», т. Х, ч. 1. СПб., 1902, стр. 101–102.

(обратно)

369

ПСЗ (II), т. II, № 9038.

(обратно)

370

«Краткий отчет о положении и ходе военных учебных заведений». СПб., 1835, стр. 23; ПЗС (II), т. V, № 3457, 3593.

(обратно)

371

М. Лалаев. Исторический очерк военно-учебных заведений, стр. 118–119.

(обратно)

372

А. Н. Петров. Исторический очерк Павловского военного училища, Павловского кадетского корпуса и императорского Военно-сиротского дома (1798–1898). СПб., 1898.

(обратно)

373

ПСЗ (I), т. XXVII, № 20452.

(обратно)

374

Д. М. Левшин. Пажеский корпус за 100 лет (1802–1902). СПб., 1902, Приложение 8, стр. 89–90.

(обратно)

375

«Столетие Военного министерствах, т. Х, ч. 1, стр. 116–117.

(обратно)

376

«Краткий отчет о положении и ходе военных учебных заведений», стр. 26.

(обратно)

377

ПСЗ (I), т. XIX, № 22493, 22494.

(обратно)

378

Гольсмдорф. Материалы для истории бывшего Дворянского полка. СПб., 1882.

(обратно)

379

«Исторический очерк Николаевского кавалерийского училища, бывшей школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров». СПб., 1898.

(обратно)

380

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17963, 17969.

(обратно)

381

ПСЗ (I), т. XXXVII, № 28184; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17184, лл. 134–136; д. 17965.

(обратно)

382

П. О. Бобровский. 10нкерские училища. Историческое обозрение их развития и деятельности, т. I. СПб., 1872, стр. 9-11.

(обратно)

383

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/II, д. 5583, лл. 1–2.

(обратно)

384

«Краткий отчет о положении и ходе обучения военных учебных заведений», СПб., 1850, стр. 239–244, 302.

(обратно)

385

ПСЗ (II), т. I, стр. 773.

(обратно)

386

ЦГВИА, ф. 175, д. 1, л. 4 («Заметки минувшего. Отставного подпоручика В. Штейнгеля, заключенного в Петропавловскую крепость»).

(обратно)

387

«Краткий отчет о положении и ходе обучения в военно-учебных заведениях в 25-летие царствования государя императора». СПб., 1850, стр. 19, 22.

(обратно)

388

«Отчеты Главного штаба военно-учебных заведений» за указанные годы.

(обратно)

389

«Материалы для истории и статистики наших гимназий». СПб., 1864; «Военно-статистический сборник», т. IV. «Россия», ч. I, стр. 853; «Извлечения из отчетов Министерства народного просвещения» за 1840 г. СПб., 1841, Приложения 1 и 6; за 1846 г., СПб… 1864, Приложения 1 и 5; за 1850 г., СПб., 1852, Приложения 1 и 5; «Краткий отчет о положении и ходе обучения…», стр. 12.

(обратно)

390

«Военно-инженерная академия им. В. Куйбышева. 150 лет». М., 1969, стр. 25.

(обратно)

391

А. И. Савельев. Очерк инженерного управления в России, ч. II. СПб., 1887, стр. 202.

(обратно)

392

ПСЗ (I), т. XXVIII, № 21228.

(обратно)

393

Там же, т. ХХХ, № 23902; ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. 2, д. 2667, лл. 1-18.

(обратно)

394

ЦГВИА, ф. 827, оп. 5, д. 1412, л. 1.

(обратно)

395

ПСЗ (I), т. XXXVI, № 27998.

(обратно)

396

М. Максимовский. Исторический очерк развития Главного инженерного училища, СПб., 1869, Приложение.

(обратно)

397

«Устав для института корпуса горных инженеров». СПб., 1834.

(обратно)

398

«Столетие Военного министерства», т. Х, ч. II, стр. 8–9.

(обратно)

399

«Историческое описание 2-го кадетского корпуса». СПб., 1862.

(обратно)

400

«Исторический очерк образования и развития первого московского кадетского корпуса». СПб., 1878, стр. 157, 162.

(обратно)

401

ПСЗ (I), XXXVII, № 28268; ЦГВИА, ф. 1/л, оп. I/III, д. 4738, лл. 4, 6, 11–12.

(обратно)

402

«Исторический очерк образования и развития артиллерийского училища». СПб., 1870, стр. 106.

(обратно)

403

ПСЗ (I), т. XXXIII, № 26227; ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 676, лл. 12, 156 об.

(обратно)

404

«Финляндский кадетский корпус». Исторический очерк. Фридрихсгам, 1890.

(обратно)

405

«Исторический очерк деятельности корпуса военных топографов (1822–1872)». СПб., 1872, стр. 197–208.

(обратно)

406

Там же, стр. 193–194.

(обратно)

407

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1783, лл. 1-15.

(обратно)

408

П. В. Петров. Главное управление военно-учебных заведений. — «Столетие Военного министерства», т. Х, ч. 1, стр. 90.

(обратно)

409

Ф. А. Леев. Дореформенная армия. — «Вестник всемирной истории», 1901, № 11, стр. 104.

(обратно)

410

«Столетие Военного министерства», т. Х, ч. 1, стр. 101.

(обратно)

411

ПСЗ (I), т. XXXII, № 24975.

(обратно)

412

Н. Медем. Очерк военно-учебных заведений во франции. СПб., 1869; он же. Описание военно-учебных заведений Пруссии. СПб., 1851.

(обратно)

413

Генерал А. Жомини перешел на службу в русскую армию в 1813 г.

(обратно)

414

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17891.

(обратно)

415

«Устав Военной академии». СПб., 1832, стр. 1.

(обратно)

416

Н. Глиноецкий. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба. СПб., 1882, стр. 106.

(обратно)

417

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, д. 1928, л. 7.

(обратно)

418

М. И. Драгомиров. 50-летний юбилей Николаевской академии Генерального штаба. — «Военный сборник», 1883, т. CXLIX, стр. 18.

(обратно)

419

Н. П. Глиноецкий. Указ. соч., стр. 107.

(обратно)

420

ЦГВИА, ф. 1/л, д. 6013, лл. 69–70; д. 19780, лл. 24–26.

(обратно)

421

Академия была основана 18 декабря 1798 г. по указу Павла I, но открытие ее состоялось только в 1800 г.

(обратно)

422

«Столетие Военного министерства», т. IX, ч. 1, стр. 65–67.

(обратно)

423

Там же, стр. 105.

(обратно)

424

ЦГВИА, ф. 1/л, ч. 1, д. 19775, лл. 7–8.

(обратно)

425

«Военный сборник», 1858, № 1, стр. 82–83.

(обратно)

426

Там же, стр. 84.

(обратно)

427

«Военный сборник», 1862, № 3, стр. 527.

(обратно)

428

М. И. Драгомиров. Об отношении строевых уставов к тактике. — «Военный сборник», 1866, № 11–12; он же. Армейские заметки. — «Военный сборник», 1875, № 1, 3; 1876, № 7–9; 1881, № 5, 8; 1883, № 3, 6, 8; 1885, № 6, 7 и др.

(обратно)

429

А. И. Астафьев. О современном военном искусстве. — «Русская военно-теоретическая мысль XIX — начала ХХ века». Сб. статей. М., 1960, стр. 257.

(обратно)

430

Там же, стр. 252.

(обратно)

431

Там же, стр. 244–245.

(обратно)

432

Г. Леер. Прикладная тактика, вып. 1. СПб., 1877, стр. 1, 7.

(обратно)

433

М. И. Драгомиров. Избранные труды. М., 1956, стр. 34.

(обратно)

434

М. И. Драгомиров. Учебник тактики. СПб., 1881, стр. 19–20.

(обратно)

435

«14 лет (1881–1894). Сборник оригинальных и переводных статей М. Драгомирова». СПб., 1896, стр. 113.

(обратно)

436

«14 лет (1881–1894). Сборник оригинальных и переводных статей М. Драгомирова». СПб., 1896, стр. 93–94.

(обратно)

437

ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 10, лл. 18–74; д. 42; лл. 4-186.

(обратно)

438

«Правила для совокупных учений пехоты…» СПб, 1857, стр. 2.

(обратно)

439

Комитет функционировал сначала как совещательный орган при военном министре по основным вопросам устройства армии. После реформы 1874 г. комитет был реорганизован. Он превратился в постоянный орган, ведавший всеми вопросами боевой подготовки войск (разработка общих для всех округов программ, инструкций и наставлений по повседневной боевой подготовке, лагерной службе, полевым учениям и т. п.), а также вопросами хозяйства и быта войск («Отчет Главного комитета по устройству и образованию войск с окт. 1874 по окт. 1878 г.» СПб., 1879 и за последующие годы).

(обратно)

440

«Несколько слов о строе пехоты». — «Военный сборник», 1858, № 1.

(обратно)

441

«Воинский устав о строевой пехотной службе», ч. I. «Школа рекрутская». СПб., 1862, стр. 1–2.

(обратно)

442

«Правила для обучения гимнастике». СПб., 1859, ст. 1-я, § 18–36.

(обратно)

443

Приказы военного министра. Приказ № 394 от 26 ноября 1863 г.

(обратно)

444

Прибор был введен в 1868 г. (ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 226).

(обратно)

445

«Оружейный сборник», 1865, № 4, стр. 53.

(обратно)

446

П. А. Зайончковский. Указ. соч., стр. 200.

(обратно)

447

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 84 от 8 марта 1876 г.

(обратно)

448

Л. Зеделлер. Влияние оружия, заряжающегося с казны, на боевую подготовку пехоты. — «Военный сборник», 1876, № 1, стр. 62.

(обратно)

449

Там же, стр. 68.

(обратно)

450

ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, св. 22, д. 201, лл. 2-10. Для исследования вопроса была образована комиссия, собравшая значительное количество мнений (там же, лл. 11-152 об.).

(обратно)

451

«Отчет Главного комитета по устройству и образованию войск с октября 1874 по октябрь 1878 г.» СПб., 1879, стр. 95.

(обратно)

452

«Инструкция для действий роты и батальонов в бою 1881 г.» СПб., 1881, стр. 9.

(обратно)

453

Там же, стр. 12.

(обратно)

454

Там же, стр. 30–31.

(обратно)

455

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 123, 1871 г. «Наставление для обучения полевых войск саперному делу».

(обратно)

456

ЦГВИА, ф. 400, д. 7, за 1875 г.

(обратно)

457

Там же, отд. 2, стол. 2, д. № 26а, л. 64.

(обратно)

458

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 30486, лл. 182–183.

(обратно)

459

ЦГВИА, ф. 400, оп. 291, д. 4, л. 1; оп. 292, д. 20, лл. 50–79.

(обратно)

460

Там же, оп. 292, д. 24, л. 7; ф. 485, д. 738, лл. 2–3.

(обратно)

461

«Описание русско-турецкой войны 1877–1878 гг.», т. I. СПб., 1900, стр. 182–184.

(обратно)

462

ЦГВИА, ф. 400, оп. 292/977, д. 16.

(обратно)

463

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 27284, лл. 99-102.

(обратно)

464

Цит. по кн.: П. А. Зайончковский. Военная реформа 1860–1870 гг. в России. М., 1952, стр. 203.

(обратно)

465

Там же.

(обратно)

466

Маневры выявили много неполадок. Команды прибывали не вовремя, недоставало подвижного состава, не были согласованы расписания, плохо обеспечивалось питание войск (ЦГВИА, ф. 400, оп. 272/938, д. 42, лл. 190, 219–226, 239–250; д. 50, лл. 234–240; д. 65, лл. 95–96).

(обратно)

467

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 108 от 22 февраля 1875 г.

(обратно)

468

ЦГВИА, ф. 802, оп. 3, д. 2168.

(обратно)

469

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 37, д. 3, лл. 200–201.

(обратно)

470

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 379 от 16 октября 1865 г.

(обратно)

471

ЦГВИА, ф. 400, д. 16 («О производстве больших маневров»).

(обратно)

472

Там же, д. 20 («Свод мнений начальствующих лиц»).

(обратно)

473

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы; «Очерк деятельности Военного министерства за десятилетие. 1881–1890». СПб., 1892, стр. 88–89.

(обратно)

474

Там же.

(обратно)

475

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

476

ЦГВИА, ф. 485, д. 738 («Обзор тактической подготовки русской армии»).

(обратно)

477

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 229 за 1873 r.; № 334 за 1874 г.; № 114, 286 и 291 за 1875 г., № 83 за 1876 г. и т. д.

(обратно)

478

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

479

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 1, стр. 872–878. «Статистические сведения по начальному образованию в России», вып. 4. СПб., 1903, стр. VII, XII, XIX. Указывается число учащихся мужского пола.

(обратно)

480

«Свод военных постановлений за 1859 г.», ч. III, кн. 1, ст. 698.

(обратно)

481

ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 179, лл. 2, 8, 21, 443.

(обратно)

482

«Военный сборник», 1861, т. XVIII, стр. 20–21.

(обратно)

483

ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 5715, лл. 133–135.

(обратно)

484

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 200 от 30 июня 1872 г.

(обратно)

485

Приказы по Военному министерству. Приказ № 262 от 20 июня 1867 г.

(обратно)

486

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 43.

(обратно)

487

Приказы по Военному министерству. Приказ № 266 от 23 августа и № 278 от 9 сентября 1873 г.

(обратно)

488

«Положение о школах и учебных командах артиллерийских войск». СПб., 1879.

(обратно)

489

«Очерк преобразований в артиллерии 1863–1877 гг.» СПб., 1877, стр. 161; ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 48, л. 33.

(обратно)

490

ПСЗ (II), т. XLIV, № 47314, стр. 841–843; ЦГВИА, ф. 323, д. 1.

(обратно)

491

Прохоров и Антипов. Краткий исторический очерк технической артиллерийской школы за 75 лет ее существования (1821–1896). — «Артиллерийский журнал», 1899, № 10, стр. 928–929; № 11, стр. 1018.

(обратно)

492

ПСЗ (II), т. XLIV, отд. 1, № 47314; «Артиллерийский журнал», 1882, № 5, стр. 452–455.

(обратно)

493

«Очерк преобразований в современной артиллерии», т. I. СПб., 1889, стр. 109, 119, 161.

(обратно)

494

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, л. 24; д. 3, л. 43.

(обратно)

495

П. Л. Лобко. Записки военной администрации. СПб., 1908, стр. 69–70.

(обратно)

496

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

497

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. I. Приложение 20, 21.

(обратно)

498

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 24, д. 3, лл. 11, 14, 16, 25 об. («Мнение о военно-учебных заведениях»).

(обратно)

499

Там же, л. 34 (Докладная записка А. В. Головнина от 9.VII 1862 г. «О военно-учебных заведениях»).

(обратно)

500

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 26360, лл. 356–360.

(обратно)

501

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1870 г. (Отчет Главного управления ВУЗ), стр. 44–45.

(обратно)

502

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы. Пермская прогимназия была закрыта.

(обратно)

503

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

504

Бем. О воспитании. — «Морской сборник», 1856, кн. 1, ч. III, стр. 1-69; И. И. Давыдов. Дополнительные статьи к этому рассуждению. — «Морской сборник», 1856, кн. 5, ч. III, стр. 115–147; В. Даль. Мысли по поводу этой статьи. — «Морской сборник», 1856, кн. 7, ч. III, стр. 179–189.

(обратно)

505

«Морской сборник», 1856, кн. 9, ч. III, стр. 559–597. Статья тотчас была перепечатана в «Журнале Министерства народного просвещения», сер. XCI, ч. 2, 339–380; сер. XCII, ч. 2, стр. 1-63. Кроме того, она была опубликована отдельной брошюрой.

(обратно)

506

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 2, св. 1, д. 4, лл. 59–60.

(обратно)

507

ПСЗ (II), т. XXXIX, отд. I, № 40877.

(обратно)

508

ПСЗ (II), т. XL, отд. I, № 42041.

(обратно)

509

Там же, № 42437.

(обратно)

510

«Педагогический сборник», 1883, кн. 1, стр. 5; М. Лалаев. Исторический о6-зор регламентаций воспитания и обучения в наших военно-учебных заведениях от основания первых военных школ до последнего времени. СПб., 1898, стр. 140.

(обратно)

511

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

512

«Литературное наследие Г. Плеханова». М., 1934, стр. 93.

(обратно)

513

ЦГВИА, ф. 5, ч. IV, д. 93, лл. 16–18.

(обратно)

514

«Педагогический сборник», 1886, кн. 9. (Положение о кадетских корпусах), стр. 11–54.

(обратно)

515

«Программы и инструкции для преподавания учебных предметов в кадетских корпусах» СПб., 1889.

(обратно)

516

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

517

Первое юнкерское училище было открыто в 1861 г. при 22-й пехотной дивизии, но оно не стало типовой школой.

(обратно)

518

«Свод военных постановлений» (1869 г.), кн. XV. СПб., 1870 (Положение о юнкерских училищах).

(обратно)

519

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1864 г.» СПб., 1866, стр. 24.

(обратно)

520

«Статистический сборник», т. IV, стр. 856 (за 1869–1870 гг.); «Извлечения из всеподданнейшего отчета Министра народного просвещения» за 1871 г. СПб., 1873, стр. 171–172; за 1879–1881 г. СПб., 1887, стр. 354, 355, 384–385; за 1890–1893 гг. СПб., 1894, стр. 15–16, 33; за 1897 г. СПб., 1900, 88–89, 93, 283. «Всеподданнейший отчет военного министра» за 1870 г., стр. 13–14; за 1890 г., стр. 3, 9; за 1897 г., стр. 2, 8.

(обратно)

521

П. О. Бобровский. Юнкерские училища, т. II. СПб., 1874, стр. 203.

(обратно)

522

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

523

В Елизаветградском училище и на курсах при пехотных корпусах проходило подготовку 638 офицеров, произведенных во время войны без сдачи экзамена в офицерский чин.

(обратно)

524

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 3, л. 16; карт. 34, д. 6, лл. 24–25; карт. 35, д. 1, л. 20; карт. 35, д. 4, л. 19.

(обратно)

525

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1866» (Отчет Главного управления военно-учебных заведений, стр. 13).

(обратно)

526

«Столетие Военного министерства», т. Х, ч. III. СПб., 1902, стр. 173–174.

(обратно)

527

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

528

ПСЗ (II), т. XII, отд. I, № 00.

(обратно)

529

Г. Гродский. Михайловское артиллерийское училище и академия в XIX столетии (1820–1881). СПб., 1905, стр. 209.

(обратно)

530

Там же, стр. 243.

(обратно)

531

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

532

«Исторический очерк деятельности корпуса военных топографов (I822-1872)». СПб., 1872, стр. 487–488.

(обратно)

533

Н. П. Глиноецкий. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба. СПб., 1882, стр. 219.

(обратно)

534

ЦГВИА, ф. 2000, оп… 2, д. 5227, л. 75.

(обратно)

535

«Свод военных постановлений», кн. IV, т. 15. СПб., 1870.

(обратно)

536

Н. П. Глиноецкий. Указ. соч., стр. 230.

(обратно)

537

ЦГВИА, ф. 644, д. 164, лл. 16–28.

(обратно)

538

Г. А. Леер. Генеральный штаб и его командование. — «Военный сборник», 1868, № 11, стр. 51.

(обратно)

539

В конце 90-х годов XIX в. Военное министерство создало комиссию, на которую опять возлагалась задача определения характера и объема знаний выпускников академии. Комиссия пришла к выводу о необходимости усиления специальной подготовки и превращения академии в школу офицеров Генерального штаба с ограниченным количеством слушателей. Но этот вопрос не был окончательно решен в XIX в. (ЦГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 1140, л. 35).

(обратно)

540

По «Всеподданнейшим отчетам Военного министерства» за указанные годы (данные включают и отчисления по различным причинам).

(обратно)

541

Там же.

(обратно)

542

Н. П. Глиноецкий. Указ. соч., стр. 344–345.

(обратно)

543

«Очерк деятельности Военного министерства за истекшее десятилетие 1881–1890 гг.» СПб., 1892, стр. 219–220. «Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

544

ПСЗ (II), т. ХХХ, отд. I (1855), стр. 563.

(обратно)

545

В 1855 г. было принято решение сосредоточить руководство высшим военным образованием в руках Генерального штаба. В связи с этим все три академии: Николаевская военная академия, Николаевская инженерная академия и Михайловская артиллерийская академия составляли как бы одну императорскую Военную академию, во главе которой стоял Совет под председательством начальника Генерального штаба по военным учебным заведениям. На практике этот Совет не действовал, а с 1863 г. академиями стали ведать соответствующие управления Военного министерства.

(обратно)

546

ПСЗ (II), т. ХХХ, отд. I (1855), стр. 563.

(обратно)

547

Г. Гродский. Михайловское артиллерийское училище и академия в XIX столетии, ч. I. СПб., 1905, стр. 119–120.

(обратно)

548

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 2, д. 5, л. 36.

(обратно)

549

«Свод военных постановлений», т. XV. СПб., 1870, стр. 15–16.

(обратно)

550

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы. Число отчисленных довольно велико за период с 1885 по 1890 г. Оно составило 56 чел., а с 1891 по 1900 г. — 33 чел.

(обратно)

551

«Михайловская академия и училище в годовщину их 75-летия». СПб., 1896.

(обратно)

552

«Военно-инженерная академия им. В. В. Куйбышева. 150 лет». М., 1969, стр. 25.

(обратно)

553

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за 1855–1900 гг.

(обратно)

554

В. Д. Кузьмин-Караваев. Военно-юридическая академия (1866–1891 гг.). Краткий исторический очерк. СПб., 1891; «Всеподданнейшие отчеты Военного министерства за 1890–1900 гг.».

(обратно)

555

Приказы по Военному ведомству. Приказ № 114 от 1899. ЦГВИА, ф. 499, оп. I, д. 706, лл. 2, 4–5.

(обратно)

556

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1900 г.». СПб., 1902, стр. 73–74.

(обратно)

557

ПСЗ (II), т. XLIV, отд. I, № 47315.

(обратно)

558

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17877, л. 2–2 об.

(обратно)

559

ПСЗ (I), т. XXVIII, № 20406.

(обратно)

560

«Столетие Военного министерства. Исторический очерк военного управления в России», т. I. СПб., 1902, стр. 146.

(обратно)

561

ПСЗ (I), т. ХХХ, № 23111.

(обратно)

562

Там же, № 24064.

(обратно)

563

Там же, т. XXXII, № 24971.

(обратно)

564

«Столетие Военного министерства», т. 1, стр. 176.

(обратно)

565

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. 2, д. 3227, л. 1.

(обратно)

566

И. Я. Данилов. Исторический очерк Военного управления в России. — В кн. «Столетие военного министерства (1802–1902)», т. I. СПб., 1912, стр. 177.

(обратно)

567

ПСЗ (I), т. XXXII, № 25628; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18009.

(обратно)

568

ПСЗ (I), т. ХХХIII, № 26025.

(обратно)

569

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. 2, д. 3228, л. 6; ПСЗ (I), т. XXXIII, № 26022.

(обратно)

570

ЦГВИА, ф. 395, оп. 325, д. 1; ПСЗ (I), т. XXXIII, № 26021, 26022.

(обратно)

571

«Исторический очерк развития военного управления в России». СПб., 1902, стр. 4–5. Приложение «Краткое обозрение военного управления и способы преобразования оного».

(обратно)

572

ПСЗ (II), т. II, № 9038–9042.

(обратно)

573

А. Н. Данилов. Указ. соч., стр. 221.

(обратно)

574

А. Н. Данилов. Указ. соч., стр. 654–655.

(обратно)

575

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 21, д. 35, лл. 1–2.

(обратно)

576

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. IV. СПб., 1881, стр. 4–5.

(обратно)

577

Ему предшествовало «Руководство к отправлению службы чиновниками дивизионного генерал-штаба 1811 г.». СПб., 1811.

(обратно)

578

ПСЗ (I), т. XXII, № 24975.

(обратно)

579

«Учреждение для управления большой действующей армией», ч. I. СПб., 1812, стр. 3.

(обратно)

580

«Устав для управления армиями в мирное и военное время». СПб., 1847.

(обратно)

581

Д. В. Филатов. Полевое управление войск. СПб., 1912, стр. 45.

(обратно)

582

С. Татищев. Император Александр II СПб., 1911, стр. 304.

(обратно)

583

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. Черк. I, карт. 16, л. 3 об.

(обратно)

584

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 22, д. 29.

(обратно)

585

«Столетие Военного министерства. Исторический очерк развития военного управления в России», т. I.

(обратно)

586

Д. А. Милютин. Военные реформы Александра II. — «Вестник Европы», 1882, № 1, стр. 11.

(обратно)

587

Приказы Военного ведомства. Приказ № 7 от 2 января 1869 г.; ПСЗ (II), т. XLIV, № 46609.

(обратно)

588

Д. А. Милютин. Военные реформы Александра II. — «Вестник Европы», 1882, № 1, стр. 17.

(обратно)

589

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 60–61.

(обратно)

590

ЦГВИА, ф. 831, оп. 1, д. 896, лл. 481–482.

(обратно)

591

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 23, д. 3, лл. 1–3 (вариант этого доклада носит название «О разделении империи на округа и система резервов».

(обратно)

592

Там же, карт. 14, д. 2, лл. 23–24; карт. 23, д. 4, лл. 1–3 об.

(обратно)

593

ЦГВИА, ф. 395, оп. 116, д. 42; Приказы военного министра. Приказ № 176 от 6 июля 1862 г.

(обратно)

594

Приказы военного министра. Приказ № 352 от 12 декабря 1862 г.

(обратно)

595

ПСЗ (II), т. XXXIII, № 39830.

(обратно)

596

«Свод замечаний на проект устройства военного управления по округам». СПб., 1862. Характеристика свода и высказанные в нем мнения даны: Н. П. Ерошкин. Военно-окружная реформа (1862–1864). М., 1953 (рукопись канд. дисс.).

(обратно)

597

ПСЗ (II), т. XXXIX, № 4157, 4166; Приказы военного министра. Приказ № 228 от 10 августа 1864 г.

(обратно)

598

ЦГВИА, ф. 395, оп. 117, д. 117, л. 14.

(обратно)

599

Приказы военного министра. Приказ № 228; № 281 от 6 августа 1865 г.

(обратно)

600

«Положение о военно-окружных управлениях». СПб., 1864.

(обратно)

601

«Вестник Европы», 1882, № 1, стр. 26.

(обратно)

602

«Всеподданнейший отчет военного министра за 1863 г.» СПб., 1865, стр. 29.

(обратно)

603

ЦГВИА, ф. 677, оп. 1, д. 312, лл. 21–23.

(обратно)

604

Восстановлению корпусов предшествовала вновь вспыхнувшая борьба с реакционной оппозицией, возглавляемой кн. Барятинским. В 1872 г. Милютин представил Александру II доклад о необходимости созыва специального совещания по вопросу об увеличении численности армии и ее перевооружении в связи с изменением политического равновесия, сложившегося в Европе после франко-прусской войны 1870–1871 гг. Милютин понимал, что Германская империя представляет серьезную угрозу России. Александр II созвал широкое совещание в феврале 1873 г., на котором присутствовали министры, командующие военными округами, а также Барятинский, Берг и великие князья — Михаил и Николай.

Вокруг Барятинского собрались все, кто был недоволен действиями Милютина. На совещании 28 февраля 1873 г. Барятинский выступил с резкой критикой осуществленной Милютиным реформы военного управления и поставил вопрос об отказе от окружной системы и замене ее системой четырех армий. Это предложение было поддержано великими князьями и Бергом. Александр II склонен был поддержать реакционную оппозицию и даже представил свою записку, в основном совпадавшую с предложениями Барятинского и Берга.

Милютин выступил с резким возражением и даже заявил о своей отставке. Заключая свое выступление, он сказал: «Предлагается ныне такое коренное преобразование, которое выработать и привести в исполнение я не чувствую себя в силах». Александр II прервал совещание и затем согласился с мнением Милютина о необходимости сохранения округов. В свою очередь Милютин согласился на восстановление военных корпусов в мирное время, но с обязательным подчинением их командующим округов, а не верховной власти, на чем настаивала оппозиция.

(обратно)

605

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 2, лл. 3–4. В 1879 г. Милютин произвел дислокацию войск на западной границе. В связи с этим из Германии посыпались обвинения в подготовке Россией войны против Германии. Милютин представил Александру II записку «По поводу упреков германского правительства в том, что Россия действует неприязненно». Отводя нападки на действия русского Военного министерства, Милютин писал: «Разве мы спрашиваем, почему Пруссия затрачивает громадные суммы на укрепление Кенигсберга, Познани, Торна, сооружает новые специально стратегические линии железных дорог, ведущих параллельно к нашей границе и связанных между собою несколькими поясами поперечных рельсовых путей? Эти меры, конечно, должны бы озабочивать нас более, потому что в Германии, как всем известно, мобилизация армии может быть исполнена в половину времени против нашей мобилизации, а сосредоточение массы войска к границам потребует у нас вчетверо более времени, благодаря громадности расстояний».

(обратно)

606

«Положение об управлении местными войсками военных округов». СПб. 1864.

(обратно)

607

ПСЗ (II), т. LIV, № 53839.

(обратно)

608

ПСЗ (III), т. I, № 70; ПСЗ (II), т. LIV, № 52932, № 53831.

(обратно)

609

«Положение о полевом управлении войсками в военное время». СПб., 1868. В 1876 г. «Положение» было издано вновь с дополнением о полевых сообщениях.

(обратно)

610

Введение «Полевого управления 1868 г.» вызвало острую дискуссию. На имя царя поступил ряд докладов и записок (ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 162).

(обратно)

611

ЦГВИА, ф. 400, д. 128–167, л. 26–29 об.

(обратно)

612

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 261.

(обратно)

613

ПСЗ (I), т. ХХХ, № 22374.

(обратно)

614

И. И. Игнатович. Крестьянское движение в России в первой четверти XIX в. М., 1963, стр. 78–79.

(обратно)

615

«Листовки Отечественной войны 1812 г.», под ред. Л. Г. Бескровного. М., 1962, стр. 146.

(обратно)

616

Там же, стр. 37 и 50.

(обратно)

617

«Дневник Александра Чичерина». М., 1966, стр. 47.

(обратно)

618

«Русская старина», 1888, кн. 8, стр. 156.

(обратно)

619

Е. А. Прокофьев. Борьба декабристов за передовое русское военное искусство. М., 1953, стр. 86.

(обратно)

620

«Записки князя С. П. Трубецкого». СПб., 1907, стр. 34. По данным полиции, начало организации общества относится к 1812 г. Еще накануне войны было написано «Наставление русскому рыцарю» (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 635).

(обратно)

621

М. В. Нечкина. Движение декабристов, т. I. М., 1955, стр. 121, 127–130.

(обратно)

622

«Записки, статьи и письма декабриста И. Д. Якушкина». М., 1957, стр. 13.

(обратно)

623

Н. П. Глиноецкий. История русского Генерального штаба, т. I (1818–1825). СПб., 1883, стр. 366.

(обратно)

624

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 605, лл. 129–130.

(обратно)

625

«Восстание декабристов». Материалы, т. IV. М.-Л., 1927, стр. 101.

(обратно)

626

«Записки, статьи и письма декабриста И. Д. Якушкина», стр. 14.

(обратно)

627

ЦГВИА, ф. ВУА, ч. I, д. 635 (Законоположение «Союза благоденствия»).

(обратно)

628

П. И. Пестель. Русская Правда. — «Восстание декабристов». Материалы, т. VII. М., 1958, стр. 152.

(обратно)

629

А. Н. Пыпин. Общественное движение в России при Александре I, Прилож. IV, стр. 509.

(обратно)

630

Г. Л. Арш. Тайное общество «Фелики Этерия». М., 1965; он же. Этеристское движение в России. М., 1970, стр. 279–289.

(обратно)

631

Л. Я. Павлова. Декабрист М. Ф. Орлов. М., 1964, стр. 80.

(обратно)

632

ЦГВИА, ф. 801, оп. 65/619, д. 6, ч. 2, л. 16.

(обратно)

633

«Декабристы». Сборник отрывков из источников. М.-Л., 1926, стр. 38.

(обратно)

634

Н. К. Шильдер. Император Александр I, т. IV СПб., 1898, стр. 185.

(обратно)

635

«Русский архив», 1875, кн. 3, стр. 402.

(обратно)

636

Н. К. Шильдер. Указ. соч., т. IV, стр. 548–549.

(обратно)

637

ЦГВИА, ф. ВУА, отд. 4, д. 71.

(обратно)

638

Там же, д. 781, лл. 1–4 об.

(обратно)

639

Там же, д. 35784, л. 9.

(обратно)

640

ЦГВИА, ф. 25, оп. 161 а, д. 24, лл. 1-28; ф. 9, д. 13, лл. 111.

(обратно)

641

«История Лейб-гвардии егерского полка за 100 лет. 1796–1896». СПб., 1896, стр. 74–77.

(обратно)

642

В. И. Семевский. Политические и общественные идеи декабристов. СПб., 1909, стр. 159.

(обратно)

643

«Восстание декабристов». Материалы, т. IV, стр. 115.

(обратно)

644

«Восстание декабристов». Материалы, т. I. М.-Л., 1925, стр. 300.

(обратно)

645

«Записки и письма И. И. Горбачевского». М., 1963, стр. 14.

(обратно)

646

«Избранные социально-политические и философские произведения декабристов», т. II. М., 1951, стр. 273.

(обратно)

647

Там же.

(обратно)

648

Там же, стр. 273–274. Особые надежды Якубович возлагал на командующего корпусом генерала А. П. Ермолова. О том, что общество существует, в штабе корпуса стало известно от отданного в 1818 г. под суд прапорщика Беклемишева. Сообщая об этом царю, Ермолов писал: «Не могу также поверить о существовании общества и прочим рассказам Беклемишева» (ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. За, д. 3351, лл. 1–2).

(обратно)

649

«Восстание декабристов». Материалы, т. VIII, стр. 11.

(обратно)

650

«Восстание декабристов». Материалы, т. IV, стр. 112–113.

(обратно)

651

Е. Прокофьев. Военные взгляды декабристов, стр. 36.

(обратно)

652

Н. М. Дружинин. Декабрист Н. Муравьев. М., 1933.

(обратно)

653

«Восстание декабристов». Материалы, т. I, стр. 107–132.

(обратно)

654

«Восстание декабристов». Материалы, т. III. М.-Л., 1927, стр. 371.

(обратно)

655

«Восстание декабристов». Материалы, т. I, стр. 458.

(обратно)

656

В. Г. Базанов. Декабристы в Кишиневе…, стр. 63.

(обратно)

657

ЦГВИА, СССР, ф. 395, оп., 273, св. 1163, д. 456, л. 3 об.

(обратно)

658

ЦГАОР, ф. 95, оп. 1, д. 45, лл. 1–2 об.

(обратно)

659

М. Ф. Орлов. Капитуляция Парижа. Политические сочинения. Письма. М., 1963, стр. 68–69.

(обратно)

660

М. В. Нечкина. Восстание 14 декабря 1825 г. М., 1951, стр. 47.

(обратно)

661

«Восстание декабристов». Материалы, т. I, стр. 458.

(обратно)

662

ЦГВИА, ф. 395, оп. 270, св. 725, д. 26; св. 726, д. 16; оп. 270, св. 1088, д. 31.

(обратно)

663

«Восстание декабристов». Материалы, т. IV, стр. 258.

(обратно)

664

ЦГВИА, ф. 35, оп. 3/244, д. 1144, лл. 174–175.

(обратно)

665

«Восстание декабристов». Материалы, т. IV, стр. 102–104.

(обратно)

666

И. В. Порох. Восстание Черниговского полка. — «Очерки из истории движения декабристов». Сб. статей. М., 1954; ЦГВИА, ф. 36, д. 512, св. 29, лл. 45–46 об.

(обратно)

667

ЦГВИА, ф. ВУА, коллекц. 492, д. 182, л. 18–18 об. После суда полк был сформирован заново. При вручении же знамен предлагалось «истолковать нижним чинам, что не только одни внешние враги государства суть неприятели, но и всякие нарушители общественного спокойствия, а паче еще мятежник, вооружившийся против законной власти, какого бы оп чина и звания ни был, есть также неприятель, и притом злодей, который отмежевался от бога, веры и законов…» (там же, л. 20).

(обратно)

668

Н. П. Павлов-Сильванский. Декабрист Пестель перед Верховным уголовным судом. Ростов-на-Д., 1907, стр. 166.

(обратно)

669

ЦГВИА, ф. 395, оп. 286, св. 1809, д. 29, лл. 2–9 об.; ф. 395, оп. 269, св. 627, д. 40, л. 140.

(обратно)

670

ЦГАОР СССР, ф. 48, д. 222, лл. 1–2.

(обратно)

671

А. Н. Герцен. Былое и думы. Л., 1949, стр. 297.

(обратно)

672

«Архив гр. Мордвиновых», т. VIII. СПб., 1903, стр. 41–42.

(обратно)

673

ЦГВИА, ф. 395, оп. 269, св. 628, д. 40.

(обратно)

674

А. И. Полканов. Севастопольское восстание 1830 г. Симферополь, 1936, стр. 124.

(обратно)

675

ЦГВИА, ф. 343, св. 15, д. 196, л. 4.

(обратно)

676

«Граф Аракчеев и военные поселения». Приложения, стр. 242.

(обратно)

677

П. Евстафьев. Восстания военных поселян в 1817–1831 гг. М. 1935, стр. 74–78.

(обратно)

678

ПСЗ (II), т. VI, № 927.

(обратно)

679

ЦГВИА, ф. 395, оп. 273, св. 1165, д. 479, л. 4 об.; «Декабристы и их время». Материалы и сообщения. М.-Л., 1951.

(обратно)

680

В. Г. Вержбицкий. Революционное движение в русской армии (с 1826 по 1859 г.). М., 1964, стр. 90–95; ЦГВИА, ф. 801, оп. 70/II, II отдел., св. 10, д. 24, лл. 30–31.

(обратно)

681

И. А. Федосов. Революционное движение в России во второй четверти XIX в. М., 1958, стр. 97–98.

(обратно)

682

А. Фадеев. Декабристы в отдельном Кавказском корпусе. — «Вопросы истории», 1951, № 1, стр. 100.

(обратно)

683

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 4311, л. 113–113 об.

(обратно)

684

«Русская старина», 1882, март, стр. 195.

(обратно)

685

ЦГВИА, ф. 395, оп. 272, св. 1086, д. 5, л. 6 об.

(обратно)

686

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 6501, лл. 1-28.

(обратно)

687

«Красный архив», 1929, т. 6 (37), стр. 149–150.

(обратно)

688

ЦГАОР, ф. 109, оп. 85, д. 1, л. 120.

(обратно)

689

ЦГВИА, ф. 343, оп. 1, д. 303.

(обратно)

690

ЦГАДА, ф. 1406, оп., д. 360а, лл. 1–2.

(обратно)

691

ЦГВИА, ф. 395, оп. 270, св. 730а, д. 125; оп. 271, св. 999, д. 25; ф. 1/л, оп. 1, ч. 2, д. 3167.

(обратно)

692

ЦГВИА, ф. 395, оп. 287, д. 22: оп. 285, св. 1314, д. 26.

(обратно)

693

Там же, оп. 269, св. 623, д. 35, л. 3.

(обратно)

694

Там же, оп, 274, св. 190, д. 5, л. 1.

(обратно)

695

Там же, оп. 276, св. 730а, д. 116, лл. 2–4, 12.

(обратно)

696

В. Г. Вержбицкий. Указ. соч., стр. 139–142.

(обратно)

697

ЦГВИА, ф. 395, оп. 271, св. 1000, д. 60, лл. 3, 6.

(обратно)

698

В. Г. Белинский. Письма, т. II. СПб., 1914, стр. 262.

(обратно)

699

«Дело петрашевцев», т. I. М.-Л., 1937.

(обратно)

700

Н. Я. Эйдельман. Тайные корреспонденты «Полярной звезды». М., 1966, стр. 214.

(обратно)

701

ЦГАОР, ф. 109, оп. 1, д. 66, л. 6–6 о6.

(обратно)

702

ЦГВИА, ф. 395, оп. 285, св. 1316, д. 81, лл. 1–2; ф. 301, оп. 84/28, св. 4, ч. I, д. 55, л. 26.

(обратно)

703

ЦГВИА, ф. 395, оп. 285, св. 1316, д. 81, л. 10 об.

(обратно)

704

ЦГВИА, ф. 168, ч. I, т. 1, л. 474.

(обратно)

705

ЦГВИА, ф. 395, оп. 285, св. 1315, д. 59, л. 49.

(обратно)

706

Там же, оп. 286 св. 1809, д. 24, лл. 2–9 o6.; оп. 287, д. 22, лл. 24–28.

(обратно)

707

И. А. Федосов. Указ. соч., стр. 20.

(обратно)

708

М. Щербатов. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, т. VI. СПб., 1899, стр. 348–349.

(обратно)

709

«Революция 1848–1849 гг.» Сб. статей, т. II. М., 1952, стр. 119.

(обратно)

710

ЦГВИА, ф. 8, отд. 1, стол 1, св. 75, д. 14, лл. 1-20.

(обратно)

711

А. В. Федоров. Общественно-политическое движение в русской армии. М., 1958, стр. 50.

(обратно)

712

«Полярная звезда», кн. 2. Лондон, 1856, стр. VI.

(обратно)

713

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 40.

(обратно)

714

Б. С. Итенберг. Движение революционного народничества. М., 1965.

(обратно)

715

ЦГВИА, ф. 450/л, оп. 1, д. 181, л. 3.

(обратно)

716

ЦГВИА, ф. 450/л, оп. 4, д. 181, л. 3.

(обратно)

717

ЦГВИА, ф. 395, оп. 295/565, св. 3063, д. 37; св. 762, д. 354 и др.

(обратно)

718

В. Г. Вержбицкий. Указ. соч., стр. 295, 298.

(обратно)

719

В. А. Дьяков. Революционное движение в русской армии в его взаимосвязи с польским освободительным движением 1856–1865 гг. М., 1966, стр. 17.

(обратно)

720

ЦГВИА, ф. 532/л, оп. 1, д. 68, лл. 2–6.

(обратно)

721

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

722

Л. Н. Толстой. Полное собрание сочинений, т. 47. М., 1937, стр. 27–28.

(обратно)

723

«Военный сборник», 1858, № 1, стр. 81–82.

(обратно)

724

ЦГВИА, ф. 395, часть обер-аудиторская, д. 161, лл. 2–9.

(обратно)

725

«Военный сборник», 1862, № 3, стр. 289–290.

(обратно)

726

«Военный сборник», 1862, № 4, стр. 527.

(обратно)

727

ЦГАДА, Госархив, разряд ХХХ, д. 63, л. 2.

(обратно)

728

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. 2, стр. 580.

(обратно)

729

Э. Д. Днепров. «Морской сборник» в общественном движении периода первой революционной ситуации в России. М., 1966, стр. 14–15 (автореферат канд. дисс.).

(обратно)

730

Предложения по уставу были опубликованы в «Своде замечаний на проект устава о военно-морском суде» (ч. I–II. СПб., 1861).

(обратно)

731

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений, т. 3, стр. 689.

(обратно)

732

Э. Д. Днепров. Указ. соч., стр. 248–249.

(обратно)

733

Там же, стр. 243.

(обратно)

734

В. В. Петраш и Д. Т. Субботин. Из истории революционного движения в русском военно-морском флоте. — Исторический архив, 1955, № 5, стр. 111–113; ЦГАОР, ф. 95, оп. 1, д. 30, лл. 3–5.

(обратно)

735

ЦГАОР, ф. 109, оп. 1, д. 657, л. 1.

(обратно)

736

Там же, д. 306, л. 2; д. 556, лл. 55–56.

(обратно)

737

ЦГВИА, ф. 14014, оп. 3, д. 359, лл. 101–102.

(обратно)

738

ЦГАОР, ф. 109, 1 эксп., д. 40, л. 1–1 об.

(обратно)

739

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 40, д. 3, л. 8.

(обратно)

740

Там же, д. 5, л. 63–63 об.

(обратно)

741

А. Ф. Смирнов. Революционные связи народов России и Польши. М., 1962, стр. 212.

(обратно)

742

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 40, д. 8, л. 97–97 об.

(обратно)

743

Там же, д. 7, лл. 79–93.

(обратно)

744

ЦГВИА, ф. 395, оп. 54/578, отд. 1, 1 ст., д. 652; ф. 310, оп. 1, д. 5224; ф. 725/л. оп. 1, д. 5742; ф. 314/л, оп. 1, д. 6208; С. Ф. Найда. Революционное движение в царском флоте. М., 1947; А. В. Дьяков. Революционное движение в русской армии (докторская диссертация); М. Ю. Ашенбреннер. Воспоминания. — «Былое». 1907. № 4; Г. И. Марахов. Из революционного прошлого — «Советская Украина», 1958, № 3.

(обратно)

745

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 9, д. 28 («Воспоминания»), ч. XI, лл. 32–33. Основанием для него служил доклад жандармского управления о том, что «даже воспитанники военно-учебных заведений заразились модой (либерализмом. — Л. Б.)». — ЦГАОР, ф. 109, оп. 1, д. 1058, л. 1 об.

(обратно)

746

ЦГАОР, ф. 95, оп. 1, д. 78.

(обратно)

747

Р. А. Таубин. К вопросу о роли Н. Г. Чернышевского в создании «Революционной партии». — «Исторические записки», т. 39.

(обратно)

748

ЦГВИА, ф. 330, д. 342, лл. 1–2 об.

(обратно)

749

ЦГВИА, ф. 965, оп. 1, д. 55, л. 3.

(обратно)

750

ЦГВИА, ф. 725/л, оп. 1, д. 5746, лл. 34–35; ЦГАОР, ф. 109, оп. 1, д. 223, лл. 8–9 о6.

(обратно)

751

ЦГВИА, ф. 725/л, оп. 1, д. 5746, л. 14.

(обратно)

752

ЦГВИА, ф. 310, оп. 1, д. 5224, лл. 1–2. (В нем числились Топорков, Воронков, Рогачев, Усачев, Шишко, Кравчинский, Антов, Клюев, Нефедов, Теплов, Павленков, Ярцев, Емельянов).

(обратно)

753

ЦГВИА, ф. 310, оп. 1, д. 5224, л. 14–14 об.

(обратно)

754

ЦГВИА, ф. 395, оп. 54/578, отд. 1, д. 652.

(обратно)

755

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 40, д. 45, 46, 48, 50 и 51; карт. 41, д. 9.

(обратно)

756

Там же, д. 3, л. 55.

(обратно)

757

ЦГВИА, ф. 320/л, оп. 2, д. 329; ф. 725/л, оп. 2, д. 184; ф. 9/л, оп. 68/9, отд. 2, св. 444, л. 69; В. А. Дьяков. Герцен, Огарев и Комитет русских офицеров в Польше. — «Революционная ситуация в России в 1859–1861 гг.» Сб. статей. М., 1963, стр. 49.

(обратно)

758

В. А. Дьяков. Петербургские военные организации… — «Ученые записки Института славяноведения», т. XXVIII, 1964, стр. 298–302.

(обратно)

759

В. А. Дьяков и И. С. Миллер. Революционное движение в русской армии и восстание 1863 г. М., 1964, стр. 138–144.

(обратно)

760

В. А. Дьяков. Неизвестная прокламация Комитета русских офицеров в Польше. — «Новая и новейшая история», 1963, № 1; он же. Еще одна неизвестная прокламация Комитета русских офицеров в Польше. — «История СССР», 1963, № 3.

(обратно)

761

М. Ю. Ашенбреннер. Военная организация «Народной воли». М., 1924, стр. 19–21.

(обратно)

762

М. Лемке. Очерки освободительного движения. СПб., 1908, стр. 619.

(обратно)

763

В. А. Дьяков. Герцен, Огарев и Комитет русских офицеров в Польше. — «Революционная ситуация в России в 1859–1861 гг.» М., 1963; «Колокол», № 147, от 15 октября 1862 г., стр. 1214.

(обратно)

764

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 10, д. 6, л. 216.

(обратно)

765

А. Ф. Смирнов. Указ. соч., стр. 163–167.

(обратно)

766

«Материалы к биографии Н. А. Добролюбова», т. I, стр. 607.

(обратно)

767

А. Ф. Смирнов. Указ. соч., стр. 205–207.

(обратно)

768

В прокламации, захваченной жандармами при аресте подполковника Бринкена, говорилось: «Офицеры и солдаты русской армии, не обагряйте рук своих польской кровью, не покрывайте никогда неизгладимым позором чести и правоты русского народа! Вместо того чтобы позорить себя преступным избиением поляков, выйдите из Польши, возвратившей похищенную свободу, и идите к вам, в свое отечество, освобождайте его от виновников всех народных бедствий — императорского правительства» (ЦГАОР, ф. 109, оп. 1, д. 78, лл. 7–9).

(обратно)

769

В. А. Дьяков и И. С. Миллер. Революционное движение в русской армии и восстание 1863 г.

(обратно)

770

П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880 годов. М., 1964, стр. 10.

(обратно)

771

Там же, стр. 15.

(обратно)

772

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 5, стр. 39.

(обратно)

773

С. С. Волк. Народная воля (1879–1882). М., 1965; П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880 годов.

(обратно)

774

Э. А. Серебряков. Революционеры во флоте. — «Былое», 1907, № 4, стр. 98.

(обратно)

775

В. Н. Фигнер. Запечатленный труд, т. I. М., 1964, стр. 235.

(обратно)

776

Там же, стр. 177.

(обратно)

777

С. С. Волк. Указ. соч., стр. 315.

(обратно)

778

В. Н. Фигнер. Указ. соч., т. I. М., 1933, стр. 234, 244; ЦГАОР, ф. 1351, оп. 3, д. 51.

(обратно)

779

Э. А. Серебряков. Указ. соч., «Былое», 1907, № 4, стр. 101; ЦГАОР, ф. 102, 7-е делопроизводство, д. 30, ч. I, л. 159–159 об.

(обратно)

780

С. С. Волк. Указ. соч., стр. 317.

(обратно)

781

«История Латвийской ССР», т. II. Рига, 1954, стр. 135–139.

(обратно)

782

М. Ю. Ашенбреннер. Указ. соч., стр. 169–170.

(обратно)

783

ЦГАОР, ф. 102, 7-е делопроизводство, д. 94, л. А.

(обратно)

784

В. Фигнер. Указ. соч., стр. 387.

(обратно)

785

Там же, стр. 209.

(обратно)

786

С. С. Волк. Указ. соч., стр. 319; ЦГВИА, ф. 1351, оп. 3, д. 51, т. XXVII, л. 365.

(обратно)

787

ЦГВИА, ф. 1351, д. 51, т. 21/27, лл. 118–131, 144–144 об., 371–371 об.

(обратно)

788

Приговором Особого присутствия Сената от 15.II 1882 г. из 20 участников процесса 10 были приговорены к смертной казни, но затем на заседании комиссии из трех министров решено было расстрелять одного Суханова. 19 марта 1882 г. он был расстрелян в Кронштадте (В. Селиванов. Моряки-народовольцы. М., 1931, стр. 102–103).

(обратно)

789

«Из истории народовольческого движения среди военных в начале 80-х годов». — «Былое», 1906, № 8, стр. 159–160; ЦГВИА, ф. В. П., оп. 3, д. 51, т. 21/27.

(обратно)

790

«Из истории народовольческого движения…», стр. 159.

(обратно)

791

ЦГВИА, ф. 1351, оп. 17/21, д. 51, т. 1/2, лл. 17–26.

(обратно)

792

ЦГАОР, ф. 102, 7-е делопроизводство, д. 350, ч. 2, лл. 159–159 об., 284–288, 301–309.

(обратно)

793

М. Ю. Ашенбреннер. Указ. соч., стр. 101; ЦГАОР, ф. 102, д. 350, 1276.

(обратно)

794

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 39, д. 40 (Журнал Комитета министров от 26.6 и 3, 10.7 1879 г.), л. 1.

(обратно)

795

П. А. Зайончковский. Кризис самодержавия…, стр. 163.

(обратно)

796

ЦГАОР, ф. 112, оп. 1, д. 526, л. 389.

(обратно)

797

По данным жандармского управления, в разных городах в это время были арестованы Ашенбреннер, Тиханович, Похитонов, Рогачев, Прокофьев, Манухин, Держаков, Вачнадзе, Митник, Крайский, Стратонович и Шепелев. «Из числа арестованных офицеров как по характеру деятельности, так и по значению, которым они пользовались в среде тайного преступного сообщества, несомненно выделялись Похитонов, Рогачев и Ашенбреннер» — («Из истории народовольческого движения…», стр. 166).

(обратно)

798

Приговор опубликован в газете «Новое время», № 725, 6 (19) марта 1878 г.

(обратно)

799

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 13, стр. 356.

(обратно)

800

Л. Г. Сенчакова. Революционное движение в русской армии и флоте в конце XIX — начале ХХ в. М., 1972, стр. 67.

(обратно)

801

ЦГАОР, ф. Департамента полиции, оп. 252, д. 8, л. 54.

(обратно)

802

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

803

«Всеподданнейший отчет военного министерства за 1878 г.» Приложение по военно-судебному ведомству стр. 29.

(обратно)

804

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1892 г.» СПб., 1894, стр. 63.

(обратно)

805

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 39, д. 5, стр. 64.

(обратно)

806

П. A. Зайончковский. Русский офицерский корпус на рубеже двух столетий (1881–1903). — «Военно-исторический журнал», 1972, № 3, стр. 41.

(обратно)

807

ЦГВИА, ф. 868, оп. 2, д. 295, лл. 2, 27.

(обратно)

808

И. А. Бакланова. Рабочие-судостроители России в XIX веке. М., 1959, стр. 205–232.

(обратно)

809

ЦГАОР, ф. 95, оп. 1, д. 23, л. 11–11 об.

(обратно)

810

М. Г. Вандалковская. М. К. Лемке — историк русского революционного движения. М., 1972, стр. 12.

(обратно)

811

ЦГАОР, ф. 95, оп. 1, д. 23, л. 11 об.

(обратно)

812

«Искра», № 9, октябрь 1901 г.

(обратно)

813

Л. Г. Сенчакова. Указ. соч., стр. 144–145.

(обратно)

814

Б. Гаврилов. Военная работа московских большевиков в годы первой русской революции; А. П. Стеклов. Революционное движение в войсках Кавказского военного округа в 1905–1907 гг. — «Труды Тбилисского гос. педагогического института им. А. С. Пушкина», т. Х, 1955; К. Роземблюм. Военные организации большевиков в 1905–1907 гг. М. — Л., 1931; С. Ф. Найда. Указ. соч., стр. 119–125.

(обратно)

815

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 212.

(обратно)

816

К Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 171.

(обратно)

817

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 38, стр. 398.

(обратно)

818

Там же, стр. 314.

(обратно)

819

С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР, т. 1. М., 1954, стр. 367; «Статистические сведения о горнозаводской промышленности». Пг., 1917, стр. 156–157; И. С. Боголюбский. Опыт горной статистики Российской империи. СПб., 1878. Приложения, стр. XXII.

(обратно)

820

А. Макшеев. Военно-статистическое обозрение Российской империи. СПб., 1867, стр. 177.

(обратно)

821

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 174.

(обратно)

822

С. Г. Струмилин. История черной металлургии в СССР, т. 1, стр. 405; он же. Промышленный переворот в России. М., 1944, стр. 37; М. Туган-Барановский, Указ. соч., стр. 65; И. Боголюбский. Опыт горной статистики. Приложения, стр. XXXVIII; «Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России», под ред. В. И. Покровского, т. I, стр. 267–268; С. Кулибин. Горнозаводская промышленность в России в 1885 г., ч. II. СПб., 1888, стр. V и VIII; «Производительные силы России». СПб., 1896, отд. VII, стр. 14; отд. XII, стр. 5; «Военно-статистический сборник», т. IV. «Россия», ч. 1, стр. 318; «Россия в конце XIX в.», под ред. В. И. Ковалевского. СПб., 1900, стр. 289; «Свод данных о фабрично-заводской промышленности в России за 1897 г.», стр. ХХ; «Статистический ежегодник за 1913 г.», стр. 237; П. А. Хромов. Экономическое развитие России в XIX в. М., 1950, стр. 179 (Данные за 1870–1880 гг. приведены по 34 видам производства). См. В. И. Ленин. Полн. собр., соч., т. 3, стр. 603.

(обратно)

823

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 38, стр. 129.

(обратно)

824

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 38, стр. 264.

(обратно)

825

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. VI, стр. 228–231; «Оружейный сборник», 1863, № 2, стр. 153–154; «Оружейный сборник», 1901, № 1, стр. 108–112; ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, св. 195, д. 308 а, л. 4 об.; ф. 831, оп. 1, д. 1075, л. 15; «Военно-статистическое описание Московского военного округа», оп. VI. M., 1912. стр. 10. «Архив истории труда», под ред. Ю. Гессена. Пг., 1922, стр. 55, 91. «К столетию Путиловского завода. 1801–1901», стр. 3–5. Н. А. Каптерев. Обуховский сталелитейный завод, стр. 28–32; М. Миттельман, Б. Глебов и А. Ульянский. История Путиловского завода. М., 1961, стр. 23.

(обратно)

826

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2. стр. 121. В. Н. Ашурков. «К истории промышленного переворота в России». — «Ученые записки Тульского государственного педагогического института». Тула, 1967, стр. 105, 108; С. Зыбин. Указ. соч., стр. 50.

(обратно)

827

«Сборник кратких сведений по Морскому ведомству», № 10, СПб., 1908; стр. 18–20; Н. А. Каптерев. Обуховский сталелитейный завод, СПб. 1913; В. Родзевич. Историческое описание СПб. арсенала, стр. 541–542.

(обратно)

828

Д. А. Тимирязев. Историко-статистическое обозрение промышленности России, т. I. СПб., 1873, Приложения, стр. VI, VII; «Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности». Пг… 1907, стр. 130–133, 156–157, 388–389, 403–405; «Производительные силы в России», отд. VII, стр. 14, 17. 29; отд. XII, стр. 5.

(обратно)

829

«Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности», ч. I, стр. 146–147, 481–482; «Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России», т. I, стр. 241, 247; Д. А. Тимирязев. Историко-статистическое обозрение промышленности России, т. I, стр. VI, VII; «Производительные силы s России» отд. VII, стр. 14, 17, 29, отд. XII, стр. 5.

(обратно)

830

«Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности России», т. I, стр. 675–677; «Сборник статистических сведений Российской империи», т. IV, стр. 507; «Производительные силы России». СПб., 1896, отд. VII, стр. 36–37.

(обратно)

831

С. и Л. Першке. Русская нефтяная промышленность, ее развитие и современное положение в статистических данных, т. II. Тифлис, 1913, стр. 32, 64.

(обратно)

832

Идея создания оружейного завода в Ижевске была подана еще в конце XVIII в. президентом Берг-коллегии Алябьевым. Вновь вопрос об организации специального оружейного завода на Каме возник в 1797 г. В 1800 г. было созвано совещание представителей Военной, Адмиралтейской и Берг-коллегии, которое определило построить новый оружейный завод на Каме производительностью в 100 тыс. ружей, с тем чтобы закрыть Тульский завод и перевести с него всех мастеров. Однако обер-берггауптман Дерябин опротестовал это решение. В 1807 г. вновь по инициативе Алябьева был поставлен вопрос о сооружении завода на реке Иже. Предложение поддержали Военное и Морское ведомства. Вопрос был, наконец, решен (ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, лл. 10–12).

(обратно)

833

В. Г. Федоров. Вооружение русской армии за XIX ст. СПб., 1911, стр. 346–357.

(обратно)

834

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 595, л. 10.

(обратно)

835

ЦГВИА, ф. 5, оп. 4/76, св. 320, д. 1036 («Мнение Государственного совета о мерах заготовления орудий и снарядов»).

(обратно)

836

ЦГВИА, ф. 5, оп. 4/76, св. 311, д. 504, л. 28.

(обратно)

837

ЦГВИА, ф. 5, оп. 4/76, св. 11, д. 3111, лл. 96–98.

(обратно)

838

ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, св. 188, д. 44, л. 5; «М. И. Кутузов». Сб. документов. т. IV, ч. II. М., 1954, стр. 662–668.

(обратно)

839

ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, сп. 188, д. 44, л. 5–5 об.

(обратно)

840

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, л. 62 об.; ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, св. 189, д. 101, л. 12 об.

(обратно)

841

А. Орфеев. История Сестрорецкого оружейного завода. — «Оружейный сборник», 1901, № 1, стр. 95–98; ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 595, л. 10.

(обратно)

842

«М. И. Кутузов». Сб. документов, т. IV, ч. II, стр. 668.

(обратно)

843

А. Орфеев. Указ. соч., стр. 97–98. ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, лл. 9-16.

(обратно)

844

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/3, д. 4287, лл. 1-12.

(обратно)

845

ЦГВИА, ф. 503, оп. 1, д. 93, лл. 2, 14 об.

(обратно)

846

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 5252 а, л. 41.

(обратно)

847

ЦГВИА, ф. 604, оп. 7, д. 264, л. 16 об.

(обратно)

848

«М. И. Кутузов». Сб. документов, т. IV, ч. II., стр. 668.

(обратно)

849

«М. И. Кутузов». Сб. документов, т. IV, ч. 1, стр. 20.

(обратно)

850

Образцы укороченных ружей были подготовлены инспектором Оружейных заводов генералом Штаденом (в 1826 г.) и генералом Бентамом (в 1828 г.).

(обратно)

851

В. Г. Федоров. Вооружение русской армии на XIX ст., стр. 358–359; он же. Эволюция стрелкового оружия. M., 1938, стр. 34.

(обратно)

852

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 5252 а, л. 41.

(обратно)

853

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 6048, лл. 20–21; ф. 504, оп. 7, д. 264, л. 17.

(обратно)

854

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 6015, л. 12; ф. 504, оп. 7, д. 264, л. 17.

(обратно)

855

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17453, лл. 165–166.

(обратно)

856

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, л. 18.

(обратно)

857

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 7221, лл. 1 об., 22, 44.

(обратно)

858

Там же, д. 6015, л. 13.

(обратно)

859

Там же, л. 3.

(обратно)

860

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18022, л. 62; ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, л. 18.

(обратно)

861

ЦГВИА, ф. 29, оп. 4, д. 54, л. 44.

(обратно)

862

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 7762, лл. 85, 291, 361 об.; Е. Маркевич. Ручное огнестрельное оружие, т. I. Л., 1937, стр. 230–231.

(обратно)

863

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, лл. 11–16, 65–68, 111–115; ф. ВУА, д. 1745, 4219.

(обратно)

864

ЦГВИА, ф. 601, оп. 1, д. 636, л. 4.

(обратно)

865

В. Федоров. Эволюция стрелкового оружия, стр. 34–53.

(обратно)

866

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18231, лл. 6-14.

(обратно)

867

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 864, лл. 23–24. Заводам были дозволены небольшие допуски при выделке новых ударных ружей до тех пор, пока они не освоят новое производство. «Ударное оружие само по себе требует большой точности и тщательности в отделке, — указывал Оружейный комитет, — тем не менее заводы наши имеют ныне вполне средств изготовлять оружие в соответствии с установленными образцами» (ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 636, лл. 136–137).

(обратно)

868

В. Федоров. Эволюция стрелкового оружия, стр. 50–55.

(обратно)

869

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 632, л. 396 об.

(обратно)

870

ЦГВИА, ф. 604, оп. 7, д. 264, лл. 68–69, 100–103 об., 108–110, 136.

(обратно)

871

ЦГВИА, ф. 1/л, д. 6015, л. 34 об.

(обратно)

872

«Исторический очерк деятельности военного управления», т. II, стр. 215.

(обратно)

873

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т, II, Приложение № 28.

(обратно)

874

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, лл. 69–72.

(обратно)

875

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. II, стр. 183, 185, 187.

(обратно)

876

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/3, д. 6032, лл. 9-10.

(обратно)

877

«Историческое обозрение, стр. 104–105; ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 6015, л. 10 об.

(обратно)

878

«Краткое наставление о солдатском ружье». СПб., 1809, стр. 37–38.

(обратно)

879

ЦГВИА, ф. 1/л., д. 6015, лл. 3–4.

(обратно)

880

«Историческое обозрение…», стр. 113.

(обратно)

881

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 6015, л. 1920 об.

(обратно)

882

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 676, л. 93 об.

(обратно)

883

«Отчет за трехлетнее управление артиллерией генерал-фельдцейхмейстера», — «Артиллерийский журнал», 1860, № 1, стр. 3.

(обратно)

884

Против этого решения решительно возражал генерал-фельдцейхмейстер вел кн. Михаил Николаевич: «Мнение, что массам войск не нужно нарезное оружие на том будто основании, что для решительных ударов в сражении от масс не требуют стрельбы на дальние расстояния, — не могу признать справедливым». Необходимо «сколь можно скорее вывести из вооружения гладкоствольные ружья, столь мало соответствующие военным требованиям настоящего времени». При этом он указывал, что нет смысла заниматься переделкой, а необходимо изготовлять «совершенно новые 6-линейные ружья» (ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 1495, лл. 18, 21 об.).

(обратно)

885

«Артиллерийский журнал», 1860, № 5, стр. 307–308.

(обратно)

886

Артиллерийское управление проводило испытания и других систем, в частности казнозарядной винтовки Казакова, заряжаемой металлическим патроном, однако ГАУ отклонило эту винтовку (Ф. И. Сирота. Перевооружение русской армии во второй половине XIX века. Л., 1950 (рукопись канд дисс.), стр. 49).

(обратно)

887

Ф. И. Сирота. Указ. соч., стр. 31; ААИМ, ф. ГАУ, Оруж. отдел., стол 20, д. 512, лл. 33–34, 51–63.

(обратно)

888

ЦГВИА, ф. 342, д. 521, л. 142.

(обратно)

889

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 28, д. 15, лл. 85–86.

(обратно)

890

В. Н. Ашурков. Русские оружейные заводы во второй половине XIX века (рукопись докт. дисс.).

(обратно)

891

М. Субботкин. Ижевский оружейный завод. — «Оружейный сборник», 1863, № 1, стр. 164–165.

(обратно)

892

В. B. Ашурков. Арендно-коммерческое управление русскими оружейными заводами. — «Ученые записки Тульского пед. института», вып. 8, 1958.

(обратно)

893

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 941, лл. 230–234.

(обратно)

894

Там же, д. 944, лл. 50-115.

(обратно)

895

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 9, л. 210–210 об.; М. Субботкин. Ижевский оружейный завод. — «Оружейный сборник», 1863, № 2, стр. 153.

(обратно)

896

«Оружейный сборник», 1890, № 2, стр. 47.

(обратно)

897

AAHM, ф. ГАУ, Распорядительная комиссия по перевооружению армии, д.100, лл. 8, 21.

(обратно)

898

ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 48, лл. 25, 127–127 об.

(обратно)

899

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, лл. 150–151, 159–162, 171–173; д. 1347 (2), лл. 6–7; ф. 503, оп. 1, д. 181, лл. 31–32; ф. 965, оп. 1, д. 64, лл. 13–20; д. 66, лл. 4–4 об. 13–14; «Всеподданнейшие отчеты Военного министерствах за указанные годы (сведения заводов расходятся с данными отчетов).

(обратно)

900

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. II, Приложение 28.

(обратно)

901

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. II, Приложение 28.

(обратно)

902

В соответствии с планом к 1862 г. были перевооружены 1-й, 2-й, 3-й, 5-й корпуса и 12 резервных дивизий. Остальные войска получили оружие позже (ЦГВИА, ф. 1/л, д. 7, лл. 162–164).

(обратно)

903

«Оружейный сборник», 1862, № 1; 1864, № 1, 4; 1865, № 1.

(обратно)

904

«Оружейный сборник», 1866, № 4, стр. 64; М. Драгомиров. Очерк австро-прусской войны. СПб., 1867, стр. 214–217.

(обратно)

905

ЦГВИА, ф. 506, оп. 2, д. 292, ч. II, л. 179.

(обратно)

906

И. Г. Норман докладывал, что он «сделал весьма существенные улучшения в затворе Терри… изменил запирающее устройство» и внес другие поправки. За эти усовершенствования он был награжден орденом Станислава III степени и премией в 500 руб. Винтовка получила название «русская капсюльная скорострельная винтовка образца 1866 г.» (ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 1261, лл. 11, 31 и др.).

(обратно)

907

«Оружейный сборник», 1867, № 3, 4, 7, 10 и др.

(обратно)

908

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 54, л. 113 об.

(обратно)

909

На международной выставке 1867 г. усовершенствованная винтовка заняла одно из первых мест. Генерал-лейтенант В. Бестужев-Рюмин писал: «Мы, русские, так привыкли находить наши заводы отсталыми, произведения их плохими и преклоняться перед работами иностранных мастеров, что, вероятно, очень многие крайне удивятся впечатлению, произведенному упомянутым образцом… Мы можем сказать, что работа наших заводов удивила всех понимающих дело, не видевших ничего подобного на иностранных заводах». («Оружейный сборник», 1867, кн. 2, отд. III, стр. 50).

(обратно)

910

Н. Потоцкий. Современное ручное оружие. СПб., 1880, стр. 194.

(обратно)

911

ЦГВИА, ф. 506, оп. 2, д. 292, ч. II, л. 180.

(обратно)

912

«Оружейный сборник», 1871, № 1, отд. 1, стр. 8.

(обратно)

913

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 56, д. 44 об. (переделка на винтовку Крнка стоила 6 руб., а на систему Баранова — 7 руб. 50 коп.); ф. 516, оп. 1, д. 2, лл. 83–85 об., 93; «Оружейный сборник», 1869, № 2.

(обратно)

914

ЦГВИА, ф. 831, оп. 7, д. 1066, лл. 3–4, 8–8 об.

(обратно)

915

В. Г. Федоров. Эволюция стрелкового оружия, стр. 102.

(обратно)

916

ЦГВИА, ф. 831, оп. 1, д. 1066, оп. 7, л. 264.

(обратно)

917

ЦГВИА, ф. 831, оп. 1, д. 1066, л. 154.

(обратно)

918

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, л. 123.

(обратно)

919

ЦГВИА, ф. 516, оп. 1, д. 2, л. 58 об. и др.

(обратно)

920

Направляя Горлова и Гунниуса, Главное артиллерийское управление имело в виду возможность испытать и взять на вооружение винтовку Пибоди. Оно даже представило доклад об этом Александру II, но, получив отрицательный отзыв Горлова, отказалось от этой идеи.

(обратно)

921

В. Буняковский. Несколько слов о свойствах русской 4,2-линейной винтовки. — «Оружейный сборник», 1869, № 4.

(обратно)

922

Н. Потоцкий. Современное ручное оружие. Его свойство, устройство употребление. СПб., 1880, стр. 27.

(обратно)

923

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. 9, д. 6866, л. 13–13 об.

(обратно)

924

«Оружейный сборник», 1871, № 3, стр. 27–56.

(обратно)

925

М. Портнов. К истории принятия на вооружение русской армии 4,2-линейной винтовки образца 1868 г. («Ежегодник Государственного исторического музея за 1961 г.» М., 1962).

(обратно)

926

H. Калакуцкий. Испытания ствольной стали и опыты над мелкокалиберными стволами разных заводов. — Оружейный сборник», № 3; ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 24, л. 32.

(обратно)

927

В. Г. Федоров. Эволюция стрелкового оружия, стр. 159.

(обратно)

928

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, л. 123. На этих заводах изготовлялось 854 станка, 36 станков изготовляла фирма Циммермана (г. Хемниц). Все остальные станки, паровые турбины, котлы и т. п. выполнялись на русских заводах Петербурга и Москвы.

(обратно)

929

Лилиенфельд обязался заготовить 150 тыс. ружей за 6 лет при условии получения 75 тыс. стволов из-за границы. Цена винтовки определялась в 28 руб. (ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. 9, д. 68668, л. 13).

(обратно)

930

ЦГВИА, Ф. 504, оп. 7, д. 264, лл. 36–38, 46–47, 138, 171–176.

(обратно)

931

Согласно мобилизационному плану, оружейные заводы сначала должны были изготовить 1780 тыс. ружей, но затем план был доведен до 2 500 тыс. (ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 212, лл. 19–20).

(обратно)

932

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 2, д. 23, л. 167.

(обратно)

933

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 32, д. 4, л. 134 об.

(обратно)

934

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 137.

(обратно)

935

ЦГВИА, ф. 616, оп. 3, д. 11, лл. 47–48, 63, 143–144, 223–224.

(обратно)

936

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 264, лл. 4, 105, 138, 150–151, 190–191. «Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

937

ЦГВИА, ф. 604, оп. 2, д. 79, л. 21.

(обратно)

938

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. 15, д. 39206, лл. 1–2; ф. 516, оп. 2, д. 1, лл. 12–13.

(обратно)

939

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 1.

(обратно)

940

Там же, д. 2, л. 106.

(обратно)

941

Патроны в таком магазине подавались в ствольную коробку при помощи зубчатой рейки, связанной с затвором.

(обратно)

942

«Оружейный сборник», 1902, № 1, стр. 3.

(обратно)

943

ЦГВИА, ф. 516, оп. 3, д. 121, л. 102.

(обратно)

944

ЦГВИА, ф. 516, оп. 3, д. 121, л. 8 об. (он изготовил 305 ружей и 20 тыс. патронов).

(обратно)

945

Там же, лл. 487–490; д. 19, л. 9.

(обратно)

946

Там же, лл. 482–484.

(обратно)

947

Там же, л. 485.

(обратно)

948

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 4, л. 101.

(обратно)

949

ЦГВИА, ф. 516, оп. 3, д. 121, л. 475, 588; д. 120, л. 53. Мосину был присвоен чин полковника и выдано вознаграждение в 30 тыс. руб., а Нагану выдана премия в 200 тыс. руб., хотя его система и не была принята; кроме того, полковнику Роговцову — 3 600 руб., капитану Петрову — 2 064 руб. и полковнику Кодакову — 1 548 руб. В 1891 г. Мосину была присуждена Михайловская премия.

(обратно)

950

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 3, л. 89.

(обратно)

951

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 3, лл. 99, 108; ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, лл. 52–56; оп. 3, д. 16, л. 14 об. Крупные ассигнования (до 10 млн. руб,) получил также Ижевский завод, чтобы довести в ближайшие три года производство стволов и карабинов до 550–600 тыс. в год.

(обратно)

952

ЦГВИА, ф. 516, оп. 3, д. 1, лл. 10–15.

(обратно)

953

ЦГВИА, ф. 831, оп. 1, д. 1066, л. 2. В связи с этим рассматривался вопрос о возможности переделки ружей Бердана на систему Мосина. Такое предложение поступило в 1891 г. от Бельгийского национального оружейного завода в Герстлице. Военное министерство заказало в 1892 г. этому заводу 3 тыс. пробных ружей, с тем чтобы в случае удачного решения разместить там заказ на 400 тыс. экз. Опыт оказался неудачным, и министерство твердо стало на путь изготовления новых винтовок (ЦГВИА, ф. 506, оп. 2, д. 303; ф. 831, д. 1075, лл. 40–50).

(обратно)

954

ЦГВИА, ф. 516, оп. 1, д. 144, лл. 202–210, 214–215; ф. 504, оп. 2, д. 435. Самым сложным оказался вопрос о квалифицированной рабочей силе. Вследствие уменьшения во второй половине 80-х годов производства ружей системы 1870 г. численность мастеров и рабочих на Тульском заводе снизилась до 1 500 чел., а нужно было иметь 10 тыс. чел. Серьезное затруднение испытывал также Ижевский завод вследствие ухода большинства рабочих на постройку Сибирской железной дороги. В связи с этим пришлось уменьшить наряд Ижевскому заводу до 160 тыс. в год и увеличить Сестрорецкому до 75 тыс. и Тульскому до 265 тыс. (ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, лл. 9, 24).

(обратно)

955

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 4, л. 104. Согласно контракту, французские заводы должны были давать в 1892 г. 18 753 ружей, в 1893 — 210 623, в 1894 г. — 259 377 и в 1895 г. — 15 тыс. — всего 503 750 ружей. Выполнение наряда из-за позднего направления лекал началось с 1.I. 1893 г. (ЦГВИА, ф. 831, д. 1070, лл. 98-103; ф. 516, оп. 3, д. 19, лл. 12 об.-13).

(обратно)

956

ЦГВИА, ф. 831, оп. 1, д. 1073, лл. 55–56. Французское правительство весьма охотно поддержало русский заказ из-за складывающегося франко-русского союза, возникшего в противовес Тройственному союзу центральных держав, заключенному в 1879–1882 гг.

(обратно)

957

ЦГВИА, ф. 506, оп. 2, д. 303, лл. 16–38.

(обратно)

958

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 1209, л. 100.

(обратно)

959

Там же, л. 186.

(обратно)

960

Там же.

(обратно)

961

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 2, л. 140; ЦГВИА, ф. 831, д. 1075, лл. 356–357.

(обратно)

962

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 1209, л. 246.

(обратно)

963

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, л. 22 об.

(обратно)

964

ЦГВИА, ф. 831, д. 1075, лл. 315–317. По договору завод должен был поставить запчасти на 479 тыс. винтовок.

(обратно)

965

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, л. 30 об.

(обратно)

966

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2. д. 1, л. 31–31 об.

(обратно)

967

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, лл. 64, об.-65; оп. 3, д. 147, л. 240, ф. 1/л, оп. 27, д. 54407.

(обратно)

968

Там же, л. 32–32 об.

(обратно)

969

Там же.

(обратно)

970

Там же, оп. 3, д. 101, лл. 64–67.

(обратно)

971

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 1224, л. 97–97 об.

(обратно)

972

А. А. Королев. Из истории русской военной промышленности. Возникновение Тульского частного завода. — «Ученые записки кафедры истории Тульского пед. института». Серия исторических наук, вып. 2. Тула, 1869, стр. 84.

(обратно)

973

ЦГВИА ф. 504, оп. 7, д. 1209, лл. 362, 434; д. 1222, л. 138–139 об.; д. 1224, лл. 97–97 об.; д. 1317, лл. 18 об.-29; д. 1510, л. 4; д. 1512, л. 111; ф. 1/л, оп. 1, д. 54407, л. 5–5 об.; оп. 27, д. 54407; В. Н. Ашурков. Указ. соч., стр. 432.

(обратно)

974

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 364, лл. 1–2.

(обратно)

975

Там же, л. 10.

(обратно)

976

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 368, л. 138.

(обратно)

977

По H. И. Гнатовскому и П. А. Ширину «История развития отечественного стрелкового оружия». M., 1959, стр. 146.

(обратно)

978

«Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея», соч. 2. Л., 1958, стр. 185–200.

(обратно)

979

ЦГВИА, ф. 506, оп. 2, д. 314, лл. 1–6; ф. ВУА, кол. 432, д. 256, лл. 53–70.

(обратно)

980

ЦГВИА, ф. 831, оп. 1, д. 884, л. 287 (журнал Военного совета).

(обратно)

981

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 368, лл. 140–146.

(обратно)

982

«Сборник исследований и материалов», вып. III. Л., i958, стр. 189.

(обратно)

983

Н. И. Гнаповский и П. А. Шорин. Указ. соч., стр. 176.

(обратно)

984

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 123, л. 426 об.; ф. 497, оп. 1, д. 369, лл. 8-12.

(обратно)

985

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за 1898, 1899 и 1900 гг.

(обратно)

986

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. II. СПб., 1879, Приложение 37; т. IV. СПб., 1880. Приложение 69; т. VI. СПб., 1881, Приложение 107.

(обратно)

987

«Оружейный сборник», 1870, № 3 (Отчет Оружейной комиссии).

(обратно)

988

Для ружей системы Крнка употреблялись патроны с пулей системы мастера Оружейной комиссии Федора Трумера. Для скорострельной винтовки Крика был принят патрон системы полковника Гана. Он же разработал в 1873 г. патрон к крепостному ружью своей конструкции.

(обратно)

989

ЦГВИА, ф. 831, оп. 1, д. 1066, лл. 18–19.

(обратно)

990

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 60, лл. 4–6; ф. 831, оп. 1, д. 1066, лл. 40 об.-44, 104; д. 1078, л. 59–59 об.

(обратно)

991

ЦГВИА, ф. 516, оп. 1, д. 15, лл. 32–35.

(обратно)

992

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 1307, л. 6–6 об.

(обратно)

993

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 5, лл. 140–141.

(обратно)

994

ЦГВИА, ф. 516, оп. 7, д. 978, лл. 46 об.-47.

(обратно)

995

ЦГВИА, ф. 514, оп. 7, д. 978, лл. 46 об.-47.

(обратно)

996

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 133, лл. 21–22, 25.

(обратно)

997

А. А. Королев. Указ. соч., стр. 90–98.

(обратно)

998

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, л. 26 об.

(обратно)

999

Там же.

(обратно)

1000

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 1870, л. 30.

(обратно)

1001

Там же, оп. 2, д. 79, л. 22.

(обратно)

1002

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 3, л. 108.

(обратно)

1003

ЦГВИА, ф. 831, д. 1074, лл. 168–169; д. 1077, лл. 109, 112; д. 1079, л. 81 об.

(обратно)

1004

На создание запаса сырья в 1890–1893 гг. было ассигновано Петербургскому заводу 1 832 354 руб., Луганскому — 1 216 720 руб. (ЦГВИА, ф. 504. оп, 7, д. 1509, л. 533).

(обратно)

1005

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7. д. 62. лл. 40–41; д. 1222, л. 193–193 об.; д. 1224, л. 100; д. 1509, л. 593; ф. 516, оп. 2, д. 1, лл. 24, 26. «Обзор деятельности Военного министерства», стр. 147.

(обратно)

1006

Приказы Военного министерства. Приказ от 20 января 1869 г.

(обратно)

1007

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы; ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 62, лл. 40–41; д. 1304, лл. 6, 20, 21; ф. 516, оп. 2, д. 1, лл. 52–53; ф. 831, оп. 1, д. 1066, л. 43.

(обратно)

1008

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17783.

(обратно)

1009

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/3, д. 4772, лл. 5–6.

(обратно)

1010

Были лишь сняты с вооружения в 1820 г. 3-фн горный единорог и в 1826 г. 12-фн орудие меньшей пропорции. В переплавку отправлено 416 орудий (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17329, лл. 1–2).

(обратно)

1011

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 1166, л. 1–1 об; д. 62! л. 85.

(обратно)

1012

ЦГВИА, ф. 508. оп. 1, д. 621, л. 5.

(обратно)

1013

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России (1855–1880)», т. II. СПб., 1879, стр. 192–193, 218.

(обратно)

1014

«Правила для вооружения крепостей и укреплений». СПб., 1844, стр. 8.

(обратно)

1015

ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, св. 191, д. 196, лл. 20–27.

(обратно)

1016

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 6012, лл. 105–106.

(обратно)

1017

«Руководство для артиллерийской службы». СПб., 1853, стр. 10–13.

(обратно)

1018

«Руководство для артиллерийской службы». СПб., 1853, стр. 19–26; «История отечественной артиллерии», т. I, кн. 3. М., 1962, стр. 464; «Военная энциклопедия», т. XVII, стр. 171–172.

(обратно)

1019

«Исторический очерк», т. II, СПб., 1379, стр. 199.

(обратно)

1020

«Руководство для артиллерийской службы», стр. 14–15, 21; «История отечественной артиллерии», т. I, кн. 3, стр. 364; «Военная энциклопедия», т. XVI, стр. 171.

(обратно)

1021

«Исторический очерк деятельности военного управления», т. II, стр. 203.

(обратно)

1022

А. Маркевич. Руководство к артиллерийскому искусству, ч. I. СПб., 1820, стр. 26.

(обратно)

1023

А. Баранцов. Краткий обзор преобразованиям по артиллерии с 1856 по 1860 г. СПб., 1863, стр. 30–31.

(обратно)

1024

Е. Х. Вессель. Артиллерия, ч. I. СПб., 1851, стр. 152–153.

(обратно)

1025

А. А. Нилус. Исторический очерк последовательного развития наибольшего берегового калибра в России. СПб., 1889. стр. 101; «Руководство для артиллерийской службы». СПб., 1853, стр. 19.

(обратно)

1026

А. В. Шелов. Исторический очерк крепости Кронштадт. СПб., 1904.

(обратно)

1027

«Описание обороны города Севастополя», ч. I. СПб., 1863, стр. 99.

(обратно)

1028

«Руководство для артиллерийской службы», стр. 741.

(обратно)

1029

«О технических артиллерийских заведениях в России». СПб., 1835, № 35, стр. 151; ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/3, д. 4865, лл. 1-11.

(обратно)

1030

В. Родзевич. Историческое описание С.-Петербургского арсенала за 200 лет его существования (1712–1912). СПб., 1914, стр. 447; ЦГВИА, ф. 5, оп. 4/78, св. 309, л. 1–1 об.

(обратно)

1031

ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, св. 179, д. 380, лл. 1–4.

(обратно)

1032

Там же, св. 188, д. 58, лл. 1–2.

(обратно)

1033

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 621, лл. 283–298; ф. 1/л, оп. 1/1, д. 605, л. 28–28 об.

(обратно)

1034

«Артиллерийский журнал», 1857, № 1. Смесь, стр. 11–12.

(обратно)

1035

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/3, д. 5255, лл. 2-14.

(обратно)

1036

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. II, стр. 218.

(обратно)

1037

К. И. Константинов писал: «В России стали приготовлять боевые ракеты… первый, кому удалось их у нас приготовить, был артиллерийский генерал Засядко» («О боевых ракетах». Лекции. СПб., 1864, стр. 63).

(обратно)

1038

ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, св. 188, д. 1, лл. 41–70.

(обратно)

1039

«Артиллерийский журнал», 1857, № 3, стр. 52.

(обратно)

1040

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 606, лл. 26–28.

(обратно)

1041

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 606, л. 261.

(обратно)

1042

Из России эти изобретатели перекочевали в Европу. После них Будфорд заключил в 1826 г. контракт с Артиллерийским ведомством и затем исчез, прихватив русские чертежи, и спустя год появился во Франции, где и приступил к изготовлению ракет. Когда от русского военного представителя поступили данные об этих ракетах, то выяснилось, что они повторяли устаревшую русскую конструкцию. Инженерное ведомство (генерал Шильдер) указывало: «Что же касается до употребления Бургдорфом для его ракет состава, то оной также нам известен, но по слабости своей оставлен и с давнего времени у нас не употребляется» (ЦГВИА, ф. 29, оп. VI, д. 4, л. 26 об.).

(обратно)

1043

ЦГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 6015, л. 24–24 об.; ф. 966, оп. 1, д. 3, лл. 1-28.

(обратно)

1044

М. Науменко. Ракетная артиллерия русской армии. — «Из истории развития русской военно-технической мысли». Сб. статей. М., 1952, стр. 72–75.

(обратно)

1045

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 667, лл. 26, 44, 130 об.

(обратно)

1046

«Артиллерийский журнал», 1856, № 5; 1857, № 4 и др.; ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 667.

(обратно)

1047

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 676.

(обратно)

1048

Там же, лл. 286–309.

(обратно)

1049

«Артиллерийский журнал», 1860, № 2, стр. 25; ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 55, л. 45; д. 56, л. 468–468 об.

(обратно)

1050

«Артиллерийский журнал», 1861, № 2, стр. 25; ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 54, лл. 5–6.

(обратно)

1051

Н. Потоцкий. Сведения о полевой и горной артиллерии. СПб., 1882, стр. 76–84.

(обратно)

1052

ЦГВИА, ф. 507, д. 1542, лл. 1–2; ф. 501, оп. 1, д. 710, лл. 1-190.

(обратно)

1053

«Очерк преобразований в артиллерии (1863–1877)». СПб., 1877, стр. 2–4; ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 2, л. 214.

(обратно)

1054

ЦГВИА, ф. 503, оп. 1, д. 171, л. 93.

(обратно)

1055

«Очерк преобразований в современной артиллерии», т. I. СПб., 1889, стр. 9.

(обратно)

1056

ЦГВИА, ф. 501, д. 766, лл. 119–121.

(обратно)

1057

ЦГВИА, ф. 502, оп. 2, д. 55, 59.

(обратно)

1058

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 2, д. 5, л. 68.

(обратно)

1059

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства».

(обратно)

1060

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, лл. 103, 106–107.

(обратно)

1061

Артиллерийское управление считало, что для перевооружения артиллерии необходимо иметь 9-фн стальных орудий 400, 4-фн — 1 300 и скорострельных — 400. По его расчетам, русские заводы могли дать 700 стальных орудий, остальные же необходимо было приобрести за границей. Часть заказа была размещена на заводах Круппа. На других заводах были заказаны 400 скорострельных орудий (ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 55, лл. 59 об.-60).

(обратно)

1062

«Очерк преобразований в артиллерии…», т. I, стр. 34; по данным «Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1063

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 28, д. 16, л. 74–74 об.; ЦГВИА, ф. 1, оп. 2, д. 119, лл. 90–91.

(обратно)

1064

ЦГВИА, ф. 1, оп. 2, д. 119, л. 87 об.

(обратно)

1065

А. Лавров. О приготовлении стальных орудий. — «Артиллерийский журнал», 1886, № 10–11, стр. 578.

(обратно)

1066

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 29, д. 3, л. 130.

(обратно)

1067

ЦГВИ А, ф. 504, оп. 2, д. 75, лл. 44–52.

(обратно)

1068

ЦГВИА, ф. 503, оп. 3, д. 486, лл. 1–2. Одновременно прошли испытания образцы крупповских орудий, присланные им Военному ведомству безвозмездно. Они также дали хороший результат.

(обратно)

1069

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 676, л. 328 об., д. 940, лл. 18–19.

(обратно)

1070

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 949, лл. 20–21.

(обратно)

1071

Там же, д. 935, л. 178.

(обратно)

1072

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 2, д. 119, л. 87.

(обратно)

1073

В. Колчак. История Обуховского сталелитейного завода в связи с прогрессом артиллерийской техники. СПб., 1903.

(обратно)

1074

ЦГВИА, ф. 506, оп. 1, д. 835, л. 9.

(обратно)

1075

ЦГВИА, ф. 514, оп. 1, д. 2, ч. 1, лл. 494–495; д. 23, л. 44 об.

(обратно)

1076

Там же, д. 4, лл. 60–61; д. 28, лл. 91–93.

(обратно)

1077

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 32, д. 3, л. 139.

(обратно)

1078

Горные заводы находились в это время в ведении Министерства финансов. Выбирая район для строительства, директор Горного ведомства генерал-майор Решет исходил из того, что завод уже имеет базу (медеплавильный завод, подлежавший за выработкой сырья ликвидации, который был близко расположен к источникам сырья и топлива. Кроме того, р. Кама являлась хорошей транспортной артерией).

(обратно)

1079

ЦГВИА, ф. 506, оп. 2, д. 9, лл. 87–88.

(обратно)

1080

Ф. Е. Мельников. Возникновение Мотовилихинского артиллерийского завода. — «Ученые записки Пермского университетах, т. V, вып. 2, 1947, стр. 76.

(обратно)

1081

ЦГВИА, ф. 504, оп. 9, д. 649, лл. 147–149. Милютин в докладе за 1865 г. указал, что в связи с перевооружением полевой артиллерии Пермскому заводу было заказано 326, а Круппу — 1 000 из 1 330 орудий, требующихся для армии (там же).

(обратно)

1082

ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 66, л. 8–8 об.

(обратно)

1083

Там же, л. 112 об.

(обратно)

1084

Там же, оп. 6, д. 550, ч. 1, лл. 240–268; д. 550, ч. 2, лл. 694, 795–706, 753–756.

(обратно)

1085

Там же, оп. 2, д. 66, л. 113.

(обратно)

1086

ЦГВИА, ф. 504, оп. 6, д. 550, ч. 2, л. 753–753 об.

(обратно)

1087

«Очерк преобразований в современной артиллерии…», т. II, стр. 126, 127.

(обратно)

1088

«Обзор деятельности Военного министерства». СПб., 1903, стр. 155–156.

(обратно)

1089

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1090

«Очерк деятельности Военного министерства за десятилетие (1881–1890)». СПб., 1892, стр. 156.

(обратно)

1091

ЦГВИА, ф. 504, оп. 6, д. 505, лл. 96-120; ф. 514, оп. 1, д. 28, лл. 40–44 о6.

(обратно)

1092

«Очерк деятельности Военного министерства за десятилетие (1881–1890)», стр. 154.

(обратно)

1093

«Очерк деятельности Военного министерства», стр. 156; «Обзор деятельности Военного министерства», стр. 155–156.

(обратно)

1094

Е. З. Барсуков. Артиллерия русской армии (1900–1917). М., 1948.

(обратно)

1095

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 4, лл. 6, 7, 54–55, 120; ЦГВИА, ф. 504, оп. 6, д. 505, лл. 92-118.

(обратно)

1096

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 3, л. 4.

(обратно)

1097

ЦГВИА, ф. 543, оп. 1, д. 17, лл. 2–3.

(обратно)

1098

ЦГВИА, ф. 450, оп. 2, д. 107, лл. 8, 10.

(обратно)

1099

ЦГВИА, ф. 514, оп. 1, д. 60, лл. 11–12; д. 67, лл. 211, 409; д. 76, л. 457.

(обратно)

1100

Там же, д. 57, л. 11–11 об; д. 58, лл. 2, 160; ф. 506, оп. 2, д. 86, лл. 81–82.

(обратно)

1101

ЦГВИА, ф. 514, оп. 1, д. 49, л. 94; д. 53, л. 69; д. 79, лл. 3–4.

(обратно)

1102

А. Нилус. Указ. соч., ч. 2, стр. 466–469.

(обратно)

1103

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 159.

(обратно)

1104

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. II, стр. 261.

(обратно)

1105

«Отчет Главного артиллерийского управления». СПб., 1866, стр. 43–44.

(обратно)

1106

«Очерк преобразований в артиллерии (1863–1877)», стр. 51–52.

(обратно)

1107

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 3, лл. 70–71.

(обратно)

1108

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. VI, стр. 222.

(обратно)

1109

ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 79, лл. 6–7. Батареи содержались по особому штату.

(обратно)

1110

Там же, лл. 60–63.

(обратно)

1111

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 33, д. 1, л. 175.

(обратно)

1112

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 173.

(обратно)

1113

ЦГВИА, ф. 497, оп. 2, д. 361, лл. 6–7.

(обратно)

1114

Там же, оп. 1, д. 266, л. 4 об.

(обратно)

1115

Там же, оп. 1, д. 266, лл. 12–14 об.; д. 369, л. 36.

(обратно)

1116

«Военная энциклопедия», т. XVII, стр. 173–174.

(обратно)

1117

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 8, л. 70.

(обратно)

1118

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 271; ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 8, л. 70.

(обратно)

1119

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 2, д. 17, л. 145; д. 24, л. 162; ф. 485, д. 726, лл. 2–3.

(обратно)

1120

Там же, д. 25, лл. 143–144.

(обратно)

1121

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 3, л. 140.

(обратно)

1122

ЦГВИА, ф. 400, оп. 272, д. 38, д. 59, лл. 9-11.

(обратно)

1123

«Очерк преобразований в современной артиллерии», т. II, СПб., 1889, стр. 64–68; «Очерк деятельности Военного министерства», стр. 169–170.

(обратно)

1124

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 282, л. 17.

(обратно)

1125

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. II. СПб., 1879, стр. 234.

(обратно)

1126

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 676, лл. 100, 120, 180, 240 и др.

(обратно)

1127

«Краткий обзор преобразований по артиллерии с 1853 по 1863 г.» СПб., 1863, стр. 21.

(обратно)

1128

Главное артиллерийское управление докладывало в 1868 г.: «Пермский сталепушечный завод после многих усилий и неудач, наконец, приготовил прочную восьмидюймовую пушку» (ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 130, лл. 55–56).

(обратно)

1129

Острая потребность в береговых орудиях 8-11-дм калибра вынудила Военное министерство заключить соглашение с Круппом о производстве береговых орудий по русским чертежам. На заводы Круппа был направлен генерал Маиевский, который наладил изготовление орудий данных калибров. «Все наши 8-дюймовые, 9-дюймовые и 11-дюймовые береговые пушки, заказанные заводу Круппа, были проектированы ген. Маиевским по соглашению с заводом» («Артиллерийский журнал», 1892, № 4, стр. 9). Прусское военное ведомство, убедившись в высоком качестве русских орудий, приняло эти системы на вооружение.

(обратно)

1130

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, лл. 110–111.

(обратно)

1131

Там же, карт. 33, д. 1, л. 175.

(обратно)

1132

В 1885 г. по заданию генерала Обручева С. О. Макаров представил после осмотра береговых укреплений в Прибалтике докладную записку, в которой отметил неудовлетворительное состояние береговой артиллерии. «Вновь устанавливаемые орудия, называемые дальнобойными, образца 1877 г. имеют начальную скорость до 1 500 фут. и потому, хотя они в этом отношении стоят выше орудий 1867 г., с начальными скоростями от 1 100 до 1 450 фут., но тем не менее и пушки 1877 г. не соответствуют по своей дальнобойности орудиям иностранным, тем русским орудиям, которые мы в Морском ведомстве берем для наших последних судов… Принятые нами на вооружение новейших судов орудия имеют начальную скорость до 1 900 фут., и мы совершенно отказались от дальнейшего заказа орудий с умеренными начальными скоростями» («С. О. Макаров». Документы, т. I, М., 1953, стр. 389).

(обратно)

1133

Военное ведомство даже сочло возможным написать в отчете: «Положено впредь не изготовлять орудия большого калибра, потому что 11-дм орудия береговой артиллерии, длиною в 39 калибров, весьма тяжелы и дороги, а 12-дм орудия морской артиллерии слишком тяжелы и громоздки для установки на палубе судов» («Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1892 г.», стр. 51).

(обратно)

1134

А. П. Денисов, Ю. Г. Перечнев. Русская береговая артиллерия. М., 1956, стр. 89.

(обратно)

1135

П. Лебедев. Применение железных дорог к защите материка. СПб., 1857, стр. III–IV.

(обратно)

1136

А. П. Денисов, Ю. Т. Перечнев. Указ. соч., стр. 91.

(обратно)

1137

«Отчет о занятиях Морского технического комитета за 1892 гл, ч. IV. СПб., 1894, стр. 79–80, 293–294; Нилус и Маркевич. Полный курс артиллерии. кн. II. СПб., 1916, стр. 167.

(обратно)

1138

«Очерк деятельности Военного министерства за десятилетие (1881–1890)», стр. 169; ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 266, лл. 6–7.

(обратно)

1139

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 332, лл. 2-12.

(обратно)

1140

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1141

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 1225, лл. 23, 25, 55. Орудия Александровского завода хотя и уступали шведским в отделке, но качество их вполне отвечало требованиям. На испытаниях они выдерживали 1 000 и более выстрелов (там же, д. 676, лл. 316–320).

(обратно)

1142

В. Колчак. История Обуховского сталелитейного завода. СПб., 1903; А. Я. Черняк. Возникновение в России сталепушечного производства и перевооружение артиллерии стальными орудиями (рукопись канд. дисс.). М., 1955, стр. 486–487; «Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1143

«История отечественной артиллерии», т. II, кн. 4. М.-Л., 1966, стр. 80–81.

(обратно)

1144

ЦГВИА, ф. 502, оп. 2, д. 48, лл. 1–3.

(обратно)

1145

ЦГВИА, ф. 502, оп. 2, д. 48, лл. 1–3.

(обратно)

1146

«Описание русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на Балканском театре», т. I СПб., 1901, стр. 133–134.

(обратно)

1147

ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 48, л. 158.

(обратно)

1148

ЦГВИА, ф. 506, оп. 2, д. 139, л. 50, 58 об.-59.

(обратно)

1149

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. VI. СПб., 1881, стр. 196–197.

(обратно)

1150

ЦГВИА, ф. 504, оп. 8, д. 1870, лл. 30–31; «Всеподданнейшие отчеты Военного министерства за 1877–1879 гг.»

(обратно)

1151

ЦГВИА, ф. 514, оп. 1, д. 11, ч. II, лл. 30, 94, 102, 203, 596–598.

(обратно)

1152

Там же, оп. 2, д. 73, л. 380 об.

(обратно)

1153

«Артиллерийский журнал», 1886, № 1, стр. 225.

(обратно)

1154

«Артиллерийский журнал»,!889, № 5, стр. 29.

(обратно)

1155

ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 82, л. 806–806 о6.

(обратно)

1156

ЦГАОР, ф. 543, оп. 1, д. 28, л. 8 o6.-9.

(обратно)

1157

«История отечественной артиллерии», т. II, кн. 4, стр. 501–502.

(обратно)

1158

ЦГВИА, ф. 506, оп. 2, д. 85, лл. 79–83.

(обратно)

1159

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, л. 188.

(обратно)

1160

ЦГВИА, ф. 997, оп. 1, д. 266, лл. 10–14 o6.; Н. Забудский. О производстве стальных бронебойных снарядов. — «Русский инвалид», 1890, № 109.

(обратно)

1161

ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 241, лл. 40–41; д. 102, лл. 10–12.

(обратно)

1162

«К столетию Путиловского завода (1801–1901)». СП6., 1902, стр. 87.

(обратно)

1163

ЦГВИА, ф. 966, оп. 1, д. 2, лл. 29-128.

(обратно)

1164

К. И. Константинов. Боевые ракеты в России в 1867 г. СПб., 1867.

(обратно)

1165

ЦГВИА, ф. 504, оп. 2, д. 59, лл. 3–4, оп. 8, д. 1354, лл. 5–8.

(обратно)

1166

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1167

ЦГВИА, ф. 504, оп. 8, д. 1354, лл. 5–9.

(обратно)

1168

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1169

«Историческое обозрение Военно-сухопутного управления с 1825 по 1850 гл СПб., 1850, стр. 107, 118–119.

(обратно)

1170

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 6015, л. 15–15 об.

(обратно)

1171

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 604, лл. 17–21.

(обратно)

1172

Агрегат с «бегунами» состоял из двух чугунных жерновов («бегунов») и одного лежня, приводимых в действие водой. Вес каменного «бегуна» 250 пудов, чугунного — 350–400 пудов. С середины XIX в. стали делать бронзовые «бегуны». Закладка на агрегат составляла до двух пудов, на ее обработку затрачивалось 4,5 часа (П. М. Лукьянов. История химических промыслов и химической промышленности России, т. V. М., 1961, стр. 471–476).

(обратно)

1173

Н. Потоцкий. Порох. СПб., 1885, стр. 26.

(обратно)

1174

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 1172, лл. 5 об.-6.

(обратно)

1175

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. 1, д. 104, л. 11. Оба завода были куплены казной.

(обратно)

1176

ЦГВИА, ф. 6, on. 4/76, св. 298, д. 153 (без нумерации листов).

(обратно)

1177

А. И. Каменев. Историческое описание Охтенского порохового завода, период второй (1816–1890). СПб., 1894, стр. 407–408; А. С. Глинский. 100 лет Казанского порохового завода. СПб, 1888, стр. 131–132; П. М. Лукьянов. История химических промыслов и химической промышленности в России, т. V, стр. 299–301; ЦГВИА, ф. 503, оп. 4, д. 304, л. 5; 1 л., оп. 1/I, д. 6015, л. 15; «О технических артиллерийских заведениях в России», СПб., 1835, стр. 22–25.

(обратно)

1178

ЦГВИА, ф. 503, оп. 1, д. 533, лл. 1, 2, 32 об.

(обратно)

1179

«О технических артиллерийских заведениях в России». СПб., 1835, стр. 24. В запасе полагалось иметь на два комплекта зарядов полевой и осадной артиллерии — 60 306 пудов пороха. на два комплекта патронов пехоте — 54 тыс. пудов, для крепостей — 435 394 пуда — всего 550 тыс. пудов.

(обратно)

1180

«Историческое обозрение Военно-сухопутного управления с 1825 по 1850 г.», стр. 118.

(обратно)

1181

ЦГВИА, ф. 504, оп. 4, д. 349, лл. 35, 46, 51–53; ф. 501, оп. 1, д. 6032, л. 9.

(обратно)

1182

ЦГВИА, ф. 501, оп. 1, д. 1172, л. 3–3 об.

(обратно)

1183

ЦГВИА, ф. 503, оп. 4, д. 599, лл. 2, 19–20, 75, 121–123.

(обратно)

1184

ЦГВИА, ф. 503, оп. 2, д. 599, лл. 19, 20, 75, 121–123.

(обратно)

1185

ЦГВИА, ф. 173, д. 1, л. 224 (В Севастополе было 65 тыс. пудов пороха, в ходе войны доставлено еще 195 тыс.).

(обратно)

1186

«Вопросы истории», 1953, № 1, стр. 207.

(обратно)

1187

ААИМ, ф. ГАУ, Оружейный комитет, д. 17, л. 17. Разработка пороха с призматическими зернами принадлежит А. В. Гадолину и Н. В. Маиевскому. Проф. И. А. Вышнеградский сконструировал гидравлический пресс и наладил технологию получения пороха (1863 г.). «России обязана Европа введением призматического пороха. У нас он был испытан много ранее, чем где-либо. Заслуга разработки этого вопроса принадлежит русским артиллеристам, в особенности генералам Гадолину и Маиевскому» («Артиллерийский журнал», 1885, № 7, стр. 537).

(обратно)

1188

А. И. Каменев. Указ. соч., стр. 407–408; А. С. Глинский. Указ. соч., стр. 131–132. П. М. Лукьянов. Указ. соч., стр. 300–301; «Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1189

ЦГВИА, ф. 504, on. 8, д. 1870, лл. 27–30.

(обратно)

1190

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, л. 69.

(обратно)

1191

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. II. СПб., 1879, Приложение 37; т. IV, Приложение 69; «Сборник статистических сведений о горнозаводской промышленности», стр. 69, 292–293, 298–299.

(обратно)

1192

Независимо от Петрушевского нитроглицерин был получен во Франции, но способ добывания держался в секрете. Кроме того, дальше лабораторных опытов французы не пошли.

(обратно)

1193

П. М. Лукьянов. Указ. соч., т. V стр. 401.

(обратно)

1194

Одним из первых организаторов производства нитроглицерина по этому методу на Западе был Л. Нобель, внимательно следивший за развитием химического производства в России.

(обратно)

1195

«Горный журнал», 1882, т. 2, стр. 158.

(обратно)

1196

«Записки русского технического общества», вып. II. СПб., 1871, стр. 31-106.

(обратно)

1197

ЦГВИА, ф. 504, оп. 8, д. 14, лл. 969–970.

(обратно)

1198

Для них были изданы 22 мая (8 июня) 1877 г. специальные правила (ЦГВИА, ф. 504, оп. 8, д. 14, л. 189).

(обратно)

1199

П. М. Лукьянов. Указ. соч., т. V, стр. 335–336.

(обратно)

1200

Там же, стр. 337–341.

(обратно)

1201

«Артиллерийский журнал», 1852, № 2.

(обратно)

1202

«Отчет по Морскому ведомству за 1879–1883 rr.» СПб., 1885, стр. 82.

(обратно)

1203

Л. Авербух. Русские ученые — пионеры практического применения пироксилина. — «Труды технологического института им. Ленсовета», вып. XXII. Л., 1951; П. Глаголев. Взрывчатые составы, пироксилин, динамит и применение их к военному делу саперами и кавалерией. СПб., 1882.

(обратно)

1204

П. М. Лукьянов. Указ. соч., т. V, стр. 355.

(обратно)

1205

Необходимые приборы для производства и изготовления порохов проектировались непосредственно на Охтенском заводе. Из Франции был получен только пресс (ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, л. 35).

(обратно)

1206

С. Панпушко. Заводское приготовление пироксилина и нитроглицерина. СПб., 1890, стр. Х-XI.

(обратно)

1207

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, лл. 34–36. Испытывались также сорта, предложенные Нобелем, Норденфельдом, Скоглундом (Швеция), Ветеринским (Бельгия), Валенбергом (Швеция), Сухачевым, Федотовым, Демочинским и лабораторией Шлиссельбургских заводов. Комиссия решила: «Нет оснований отступать от выработанного Охтенским заводом типа бездымного пороха». Как стандарт он был утвержден для 3-линейных винтовок в декабре 1894 г.

(обратно)

1208

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 13, лл. 39–42.

(обратно)

1209

И. Томилов. Создание бездымного пороха и внедрение его в русском флоте. — «Морской сборник», 1952, № 11, стр. 36.

(обратно)

1210

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 13, л. 117 об. (Докладная записка консультанта по производству взрывчатых веществ заслуженного профессора Д. Менделеева). С 1895 г. способ Менделеева был принят во всех странах Европы.

(обратно)

1211

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 3, л. 6.

(обратно)

1212

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, лл. 16 об., 19.

(обратно)

1213

Там же, лл. 40–42.

(обратно)

1214

ЦГВИА, ф. 504, оп. 7, д. 62, лл. 40–41; д. 1304, л. 6; ф. 516, оп. 3, д. 19, лл. 16, 20.

(обратно)

1215

Там же, д. 1206, лл. 2, 8, 16; ф. 516, оп. 2, д. 20, лл. 16–17; д. 10, лл. 263–266; ф. 831, оп. 1, д. 1074, лл. 91–92; д. 1075, лл. 60–75.

(обратно)

1216

ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 11, л. 12 об. На изготовление 1 пуда азотной кислоты шло 1,2 пуда чилийской селитры, 1 пуд серной кислоты, около ½ пуда серы. В связи с этим пришлось вновь выписывать чистую сицилийскую серу в значительном количестве: в 1894 г. — 67 тыс. пудов, в 1899 г. — 50 тыс., в 1900 г. — еще 67 тыс. и в 1901 r. — 40 778 пудов (ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 44, л. 42; д. 61, л. 4).

(обратно)

1217

Там же, лл. 302–303.

(обратно)

1218

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 3, 4, 5, 7, 8; ЦГВИА, ф. 516, оп. 2, д. 1, л. 67; оп. 1, д. 25, лл. 226 об.-227; ф. 504, оп. 7, д. 1304, л. 10–10 об.; оп. 8, д. 60, л. 5 об., д. 1887, л. 418–618 об.; ф. 831, оп. 1, д. 1074, л. 535–535 об.; 1078, л. 55.

(обратно)

1219

Л. Горст. Пороха и взрывчатые вещества. М., 1949.

(обратно)

1220

Пикриновая кислота была получена на Западе М. Вульфом, Ю. Либихом и Ж. Дюма в середине 70-х годов XIX в. (П. М. Лукьянов. Указ. соч., т. V, стр. 416–417; ЦГВИА, ф. 516, оп. 1, д. 24, лл. 686, 702, 716).

(обратно)

1221

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, т. 2, д. 48340, лл. 2–3.

(обратно)

1222

ЦГВИА, ф. 504, оп. 8, д. 1870, лл. 26–27.

(обратно)

1223

ЦГВИА ф. 516, оп. 2, д. 20, л. 73; использованы также данные «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1224

ПСЗ (I), т. ХХХ, № 23996.

(обратно)

1225

А. М. Золотарев. Записки военной статистики России. СПб., 1894, стр. 353.

(обратно)

1226

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 42306 (военная карта Европейской России).

(обратно)

1227

«Сборник РИО», т. 98. СПб., 1896, стр. 125–126.

(обратно)

1228

В. С. Виргинский. История техники железнодорожного транспорта, вып. 2. М., 1938, стр. 130–136.

(обратно)

1229

«Краткий исторический очерк развития и деятельности Ведомства путей сообщения за сто лет его существования (1798–1898)». СПб., 1898.

(обратно)

1230

Н. С. Киняпина. Железнодорожный вопрос в политике самодержавия 20-50-х гг. XIX в. — «Ученые записки Горьковского университета», вып. 72. Горький, 1964.

(обратно)

1231

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1256, лл. 46–51.

(обратно)

1232

Там же, лл. 51-102, 125–140.

(обратно)

1233

«Записки Московского отдела императорского Русского технического общества», вып. 4. М., 1886, стр. 3.

(обратно)

1234

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 25289, лл. 2-25. В записке 1847 г. о перевозке войск говорится, что из Петербурга в Москву за 60 часов можно отправить 30 поездов и перебросить ими 61 тыс. пехоты, или 6 840 кавалерии.

(обратно)

1235

Г. Н. Караев. Возникновение службы. военных сообщений на железных дорогах. М., 1949, стр. 26.

(обратно)

1236

ЦГВИА, ф. 1л, д. 6013, л. 85.

(обратно)

1237

М. Анненков. Военная служба железных дорог. — «Военный сборник», 1876, № 2.

(обратно)

1238

«Положение о перевозке 16-й пехотной дивизии по С.-Петербургско-Московской железной дороге». СПб., 1851, ЦГВИА, ф. 395, оп. 287, д. 48, лл. 3–9 об.; ф. ВУА, д. 18064, лл. 111–112, 141–150, 219–228.

(обратно)

1239

«Военный сборник», 1861, № 2, стр. 322.

(обратно)

1240

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 22, стр. 450.

(обратно)

1241

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 17851.

(обратно)

1242

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 140.

(обратно)

1243

ПСЗ (II), т. XXXII, № 31448. К этому же времени относится создание Комитета по перевозке войск по железным дорогам. ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18064, лл, 61–72, 111–140.

(обратно)

1244

«Главное общество российских железных дорог». СПб., 1857, стр. 2.

(обратно)

1245

ЦГАОР, ф. 722, on. 9, д. 863.

(обратно)

1246

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 37, д. 18, л. 31.

(обратно)

1247

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 29, стр. 31.

(обратно)

1248

«Наша железнодорожная политика». СПб., 1902, стр. 173.

(обратно)

1249

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 56, лл. 166–167.

(обратно)

1250

«Военный сборник», 1861, № 2, стр. 319, 323.

(обратно)

1251

«Русский инвалид», 1864, № 22, 24. Еженедельные прибавления.

(обратно)

1252

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 37, д. 14, лл. 1-18.

(обратно)

1253

Там же, лл. 4–5.

(обратно)

1254

Там же, лл. 5–6.

(обратно)

1255

Там же, лл. 11–13.

(обратно)

1256

Там же, л. 13.

(обратно)

1257

Там же, л. 16.

(обратно)

1258

Там же, л. 13.

(обратно)

1259

«Дневник Д. А. Милютина», т. I. М., 1947, стр. 162.

(обратно)

1260

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 87, д. 12, л. 9-12.

(обратно)

1261

«Дневник Валуева», т. II. М., 1961, стр. 481.

(обратно)

1262

И. С. Блиох. Влияние железных дорог на экономическое состояние России. СПб., 1873, стр. 5.

(обратно)

1263

«Труды высочайше учрежденной Комиссии по исследованию железнодорожного дела в России», т. I. СПб., 1880, стр. 5.

(обратно)

1264

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 37, д. 4, л. 9.

(обратно)

1265

ЦГВИА, ф. 400, оп. 272/938, д. 30, лл. 5-20.

(обратно)

1266

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 31, д. 1, лл. 20–21.

(обратно)

1267

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства за 1877–1880 гг.».

(обратно)

1268

Приказы по Военному ведомству. Приказ от 23 октября 1877 г.

(обратно)

1269

ЦГВИА, ф. 400, оп. 272/938, д. 62, лл. 62–65, 119, 161.

(обратно)

1270

Там же, д. 31, л. 29.

(обратно)

1271

Там же, д. 100, л. 42.

(обратно)

1272

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 37, д. 18, л. 40.

(обратно)

1273

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 289.

(обратно)

1274

«Инженерный журнал», 1880, № 2, стр. 129–170.

(обратно)

1275

ЦГВИА, ф. 268, оп. 1, кн. 2, д. 1209, л. 42.

(обратно)

1276

«Труды Комиссии по выявлению стоимости железных дорог». Пг., 1915, стр. XLII–XLIII.

(обратно)

1277

Более подробно об этом см. труд А. М. Соловьевой «Государственный капитализм и развитие железнодорожного транспорта России во второй половине XIX в.» М., 1966 (рукопись канд. дисс.).

(обратно)

1278

ЦГАОР, ф. 1099, оп. 1, д. 210, л. 13.

(обратно)

1279

А. M. Зайончковский. Подготовка России к мировой войне. М., 1926, стр. 56–57.

(обратно)

1280

ЦГВИА, ф. 400, оп. 272/938, д. 22, лл. 2–3. Военное министерство поддержало мнение округа и вошло в Комитет министров со специальным докладом о дополнительных ассигнованиях (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18289, лл. 5–8).

(обратно)

1281

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства за 1885–1900 гг.»

(обратно)

1282

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18314.

(обратно)

1283

Проекты строительства сибирской линии поступали с 1850 г. Первое предложение поступило от генерал-адъютанта Муравьева. В последующие годы было подано еще несколько проектов. Наиболее интересными из них были проекты Софронова, Рашета, Барановского, Богдановича, Посьета. Оживленное обсуждение данного вопроса началось в середине 80-х годов. На совещании 1887 г., созванном по предложению командующего Иркутским военным округом и приморского генерал-губернатора, было принято решение о строительстве дороги. Целесообразность строительства подтверждена на совещании 1888–1889 гг. (В. М. Верховский. Краткий исторический очерк начала и распространения железных дорог в России по 1897 г. включительно. СПб., 1898, стр. 435–516).

(обратно)

1284

В. А. Романов. Россия в Маньчжурии. Л., 1947, стр. 60.

(обратно)

1285

«Всеподданнейшие доклады министра путей сообщения. 1895–1905». СПб., 1906, стр. 216.

(обратно)

1286

Там же, стр. 132–133.

(обратно)

1287

«Стратегический обзор железных дорог и внутренних водных транспортных дорог». СПб., 1900, стр. 4.

(обратно)

1288

«Министерство финансов», т. I, СПб., 1902, стр. 639; т. II, СПб., 1902, стр. 643.

(обратно)

1289

А. М. Зайончковский. Подготовка России к мировой войне. М., 1922, стр. 136.

(обратно)

1290

ГБЛ, Отд. рукоп. «Всеподданнейший доклад военного министра за 1884 г.», лл. 58–59.

(обратно)

1291

ЦГВИА, ф. 400, оп. 272/936, д. 50, л. 6.

(обратно)

1292

Ф. М. Макшеев. Железные дороги в военном отношении. СПб, 1890, стр. 7; В. М. Верховский. Краткий исторический очерк начала и распространения железных дорог в России до 1897 г. включительно. СПб., 1901, стр. 115.

(обратно)

1293

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства за 1899, 1900 и 1901 гг.»

(обратно)

1294

К. Величко. Крепости и крепостные железные дороги. СПб., 1898, стр. 1-12.

(обратно)

1295

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 256, лл. 1–3 (вопрос о типе подвижного состава оставался открытым до начала русско-японской войны).

(обратно)

1296

«Материалы высочайше утвержденной при Министерстве финансов комиссии для пересмотра существующих постановлений о таможенных пошлинах и льготах по провозу из-за границы металлов и металлических изделий». СПб., 1879, стр. 29–30.

(обратно)

1297

«О мерах к развитию в России рельсового производства». СПб., 1876, стр. 1–2.

(обратно)

1298

Д. П. Ильинский и В. П. Иваницкий. Очерк истории русской паровозостроительной и вагоностроительной промышленности. М., 1929, стр. 54–59; В. И. Бовыкин. Зарождение финансового капитала в России. М., 1964, стр. 81, 118.

(обратно)

1299

Первый синдикат «Союз рельсовых фабрикантов» возник еще в 1882 г. Вслед за этим образовано еще два объединения «Союз фабрикантов рельсовых креплений» (1884 г.) и «Союз заводов по изготовлению железнодорожных принадлежностей» (1889 г.) (И. Гиндин. Государственный банк и экономическая политика царского правительства. М., 1960, стр. 254).

(обратно)

1300

«Статистический обзор железных дорог». СПб., 1900, стр. 9 (при подсчете количества верст учтены вторые и узкоколейные пути).

(обратно)

1301

«Сборник статистических сведений о снабжении русских железных дорог», отд. II. СПб., 1872, стр. 43.

(обратно)

1302

«Сборник сведений по истории и статистике внешней торговли России», под ред. М. Н. Покровского, т. I. СПб., 1902, стр. 268.

(обратно)

1303

ЦГВИА, ф. 400, оп. 272/938, д. 15, л. 3.

(обратно)

1304

«Всеподданнейшие доклады Министерства путей сообщения», стр. 228.

(обратно)

1305

В. М. Верховский. Краткий исторический очерк начала и распространения железных дорог в России до 1897 г. включительно. СПб., 1898, стр. 113–115.

(обратно)

1306

ЦГВИА, ф. 543, оп. 1, д 324, л. 5; «Отчет Министерства путей сообщения за 1900 г.», стр. 228.

(обратно)

1307

«Обзор деятельности Военного министерства. 1881–1894». СПб., 1903, стр. 208–209.

(обратно)

1308

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 5, л. 66.

(обратно)

1309

В. А. Златолинский. Автомобиль и прочие виды механической тяги в применении к военным целям. СПб., 1911, стр. 43–44.

(обратно)

1310

В. А. Златолинскай. Указ. соч., стр. 128.

(обратно)

1311

Первые паровые дорожные машины появились уже в 30-е годы. Петербургский мастер К. Янкевич разработал «быстрокат». В 50-е годы В. П. Гурьев предложил «сухопутный пароход» для движения по торцовым дорогам. Штаб-ротмистр Д. Писарев предложил еще в 30-х годах проложить шоссе между Москвой и Курском для движения «паровых дилижансов». Только в середине 80-х годов О. С. Костович построил бензиновый транспортный двигатель и с этого времени можно было думать о создании автомобиля (ЦГВИА, ф. ВУА, д. 46 л. 773); Н. Песецкий. Самодвижный экипаж с паровым, бензиновым и электродвигателями. СПб., 1898.

(обратно)

1312

«Всеподданнейшие доклады военного министра за 1894 г.», стр. 35.

(обратно)

1313

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, л. 63.

(обратно)

1314

Е. И. Волков. Военные сообщения. М.-Л., 1926, стр. 343–344.

(обратно)

1315

«Военно-статистический сборник», т. XV. СПб., 1871, стр. 522; ЦГАОР ф. 543, оп. 1 д. 197, л. 12.

(обратно)

1316

«Военный сборник», 1886, № 4, стр. 314.

(обратно)

1317

ЦГВИА, ф. 802, оп. 3, д. 135.

(обратно)

1318

Там же, д. 2093, ч. III, лл. 825–826.

(обратно)

1319

В конце XIX в. обеспечение армии проводной связью было возложено на Министерство внутренних дел. Оно должно было при мобилизации развернуть 3 управления почт и телеграфа при 3 армиях, 5 главных полевых почт, 33 полевые почты и 60 запасных полевых контор (ЦГАОР, ф. 543, оп. 1, д. 197, лл. 124–125).

(обратно)

1320

«Обзор деятельности Военного министерства», стр. 193.

(обратно)

1321

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 42, лл. 3–4.

(обратно)

1322

ЦГВИА, ф. 802, оп. 3, д. 89, лл. 9, 123–132, 145.

(обратно)

1323

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 11, лл. 48–49.

(обратно)

1324

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 5, л. 67; карт. 33, д. 3.

(обратно)

1325

ЦГВИА, ф. 401, д. 14; П. Кудинов. Наставление о пользовании проводными средствами связи. Варшава, 1886.

(обратно)

1326

«Воздухоплавание и авиация в России до 1901 г.». Сб. документов и материалов. М., 1956, стр. 132–135.

(обратно)

1327

Там же, стр. 136–141.

(обратно)

1328

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства за 1875 г.», стр. 17.

(обратно)

1329

«Русский инвалид», 1874, № 166; ЦГВИА, ф. 808, оп. 1, д. 8, л. 16.

(обратно)

1330

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1875 г.», стр. 192 (А. Ф. Можайский взял привилегию на свое изобретение в 1881 г.).

(обратно)

1331

Там же, стр. 243.

(обратно)

1332

Там же, стр. 258.

(обратно)

1333

ЦГВИА, ф. 802, оп. 3, д. 113.

(обратно)

1334

Там же, лл. 308–311.

(обратно)

1335

Там же, лл. 347, 369, 403.

(обратно)

1336

ЦГВИА, ф. 400, оп. 6, д. 42, л. 18.

(обратно)

1337

«Всеподданнейший доклад военного министра за 1895 г.», стр. 221.

(обратно)

1338

ЦГВИА, ф. 802, оп. 3, д. 1381, лл. 14–70, 149–165, 223, 236–240, 337, 408–410; д. 1371; д. 1382, лл. 13, 58, 60, 72.

(обратно)

1339

Там же, д. 1382, л. 52 об.

(обратно)

1340

Там же, д. 1393, лл. 9, 23, 28 и др.

(обратно)

1341

Н. А. Орлов. О тактике воздушных шаров. — «Военное воздухоплавание», СПб., 1892, стр. 2.

(обратно)

1342

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 177485.

(обратно)

1343

Там же, д. 172327.

(обратно)

1344

ЦГВИА, ф. 400, д. 128212, лл. 42–44 об.

(обратно)

1345

ПСЗ (I), т. XXVIII, № 20406.

(обратно)

1346

В связи с этим стоит решение об усилении укреплений Роченсальмской линии и преобразовании крепости Кюмень-город («Столетие Военного министерства», т. VII, ч. I, гл. 2. СПб., 1902, стр. 333–336). Хотя проект этот не был осуществлен, однако сама идея обеспечить базу флота с севера была положительна.

(обратно)

1347

Н. Болдырев. Краткое обозрение военно-инженерного искусства в России с 1819 по 1869 г. СПб., 1870, стр. 2.

(обратно)

1348

ПСЗ (I), т. XXXII, № 25130.

(обратно)

1349

«Исторический очерк инженерного управления в России за время царствования имп. Николая I». СПб., 1896, стр. III-Х.

(обратно)

1350

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. II. СПб., 1879, стр. 290, 291.

(обратно)

1351

ПСЗ (I), т. XXXIV, № 27617.

(обратно)

1352

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 25988, лл. 10, 12, 14.

(обратно)

1353

М. Венюков. Опыт военного обозрения русских границ в Азии. СПб., 1873.

(обратно)

1354

ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, св. 191, д. 146, л. 27.

(обратно)

1355

ЦГВИА, ф. 504, д. 6010, лл. 38, 57–58.

(обратно)

1356

ЦГВИА, ф. 35, оп. 4/245, св. 184, д. 573, лл. 1–6.

(обратно)

1357

ЦГВИА, ф. 504, д. 6010, лл. 109–113 об.

(обратно)

1358

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 26022.

(обратно)

1359

ЦГВИА, ф. 38, оп. 20/275, св. 739, лл. 18–20.

(обратно)

1360

А. 3. Теляковский. Фортификация, ч. I. СПб., 1839, стр. 2.

(обратно)

1361

А. 3. Теляковский. Долговременная фортификация, ч. II. СПб., 1846, стр. 2.

(обратно)

1362

ЦГВИА, ф. ВУА, д, 5420, лл. 1–6 о6, 10–11 об.

(обратно)

1363

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 10, стр. 535.

(обратно)

1364

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. II, стр. 292–293.

(обратно)

1365

ЦГАДА, ф. 30, д. 14, лл. 13–16.

(обратно)

1366

ЦГВИА. ф. 505, д. 6010, л. 154–154 об.

(обратно)

1367

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 26205, лл. 1–6.

(обратно)

1368

«Отчет о действиях Военного министерства за 1858 г. и о видах к усовершенствованию разных частей министерства». СПб., 1861, стр. 10.

(обратно)

1369

«Отчет Военного министерства за 1862 г.» СПб., 1863, стр. 16.

(обратно)

1370

Э. И. Тотлебен. Записка о вооружении укреплений г. Николаева и вообще укрепленных позиций, предназначенных выдерживать осаду. — Н. Шильдер. Э. И. Тотлебен. Биографический очерк, т. II. СПб., 1886, приложения, стр. 186–188.

(обратно)

1371

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. 2, стр. 292.

(обратно)

1372

К. Величко. Инженерная оборона государств и устройство крепостей, ч. I. Сухопутные крепости. СПб., 1903, стр. 9.

(обратно)

1373

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 28, д. 15, лл. 90–94.

(обратно)

1374

Например, Максимовский. О расположении и устройстве больших центральных крепостей. — «Инженерный журнал», 1865, № 7 и др.

(обратно)

1375

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 26204, лл. 1-14; д. 26200 и др.

(обратно)

1376

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 37, д. 8.

(обратно)

1377

Там же, карт. 31, д. 2, лл. 238–242 об.

(обратно)

1378

Там же, д. 3, л. 153.

(обратно)

1379

Реализация решений особого совещания была возложена на комиссию по вооружению крепостей (ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 254).

(обратно)

1380

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 78854.

(обратно)

1381

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 42, л. 13 о6.

(обратно)

1382

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 254, л. 6.

(обратно)

1383

«Обзор деятельности Военного министерства в царствование имп. Александра III. 1881–1894». СПб., 1903, стр. 180–181.

(обратно)

1384

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 78754.

(обратно)

1385

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 56, л. 17.

(обратно)

1386

Там же, л. 19.

(обратно)

1387

Там же.

(обратно)

1388

ГБЛ, Отд. рукоп., карт. 33, д. 2, л. 128.

(обратно)

1389

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 4, л. 7; ЦГАОР, ф. 543, оп. 1, д. 28, л. 16.

(обратно)

1390

Ц. Кюи. Краткий исторический очерк долговременной фортификации. СПб., 1897, стр. 89.

(обратно)

1391

К. Величко. Исследование новейших средств осады и обороны крепостей. СПб., 1889; он же. Инженерная оборона государств и устройство крепостей. СПб., 1903.

(обратно)

1392

Н. Клокачев. Постепенная атака современных сухопутных крепостей. СПб., 1903.

(обратно)

1393

Ф. В. Борисов. Выдающийся деятель военно-инженерного искусства. К. И. Величко (1866–1927). — «Из истории русского военно-инженерного искусства». Сб. статей. М., 1952, стр. 141–142.

(обратно)

1394

ЦГВИА, ф. 497, on. 3, д. 20, лл. 4–5.

(обратно)

1395

Там же, оп. 1, д. 332, лл. 2–5, 11–12.

(обратно)

1396

Там же, лл. 45–92; д. 1, л. 52.

(обратно)

1397

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 61, лл. 1–7.

(обратно)

1398

Там же, л. 10.

(обратно)

1399

ЦГВИА, ф. 497, он. 1, д. 1, лл. 2–6 об; «С. О. Макаров. Документы», т. I, М., 1953, стр. 365–369.

(обратно)

1400

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 37.

(обратно)

1401

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 5.

(обратно)

1402

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 34.

(обратно)

1403

Там же, д. 27.

(обратно)

1404

Там же, д. 29.

(обратно)

1405

Там же, д. 32, лл. 1–2, 8-l0 об.

(обратно)

1406

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 31, лл. 1–2; д. 280, л. 20; д. 367, лл. 8-10, 26–27, 46–47.

(обратно)

1407

Там же, д. 371, лл. 37–40 об.; ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 5, лл. 61–63.

(обратно)

1408

ЦГВИА, ф. 504, оп, 2, д. 107, л. 16; ф. 497, оп. 1, д. 325, лл. 23–28.

(обратно)

1409

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 371, л. 22.

(обратно)

1410

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1900 r.», стр. 4–5.

(обратно)

1411

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 35, д. 7, л. 58.

(обратно)

1412

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 350, лл. 1–5; д. 59, лл. 18–23.

(обратно)

1413

«Всеподданнейшие отчеты Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1414

«Доклад высочайше утвержденной комиссии для исследования нынешнего положения сельского хозяйства и сельской производительности в России». СПб., 1873, стр. 9; «Объяснения к хозяйственно-статистическому атласу Европейской России», изд. 3. СПб., 1887; ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18383.

(обратно)

1415

Тем не менее было приказано подготовить двухмесячный армейский запас, состоящий из 61 038 четв. муки, 5880 четв. крупы, 81 847 четв. овса («Столетие Военного министерства», т. V, ч. 1. СПб., 1903, стр. 173).

(обратно)

1416

Там же, стр. 179.

(обратно)

1417

В приграничной зоне в начале войны было сосредоточено 72 823 четв. муки, 7 327 четв. крупы и 79 616 четв. овса. Сверх того, в запасе было 9 700 четв. муки, 9 500 четв. крупы и 145 тыс. четв. овса. Фактически же отправлено в Восточную Пруссию в течение 1806–1807 гг. 475 тыс. четв. муки, 44 025 четв. крупы и 424 812 четв. овса («Столетие Военного министерства», т. V, ч. I, стр. 202, 263).

(обратно)

1418

Эти принципы были закреплены в «Правилах об управлении армиями в мирное время» (ПСЗ (I), XXXIII, № 26022).

(обратно)

1419

«Столетие Военного министерства», т. V, ч. 1, стр. 413–415.

(обратно)

1420

«Сборник исторических материалов», вып. Х. СПб., 1898, стр. 179.

(обратно)

1421

«Столетие Военного министерства», т. V, ч. 1, стр. 432.

(обратно)

1422

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 4060, л. 3.

(обратно)

1423

«Историческое обозрение Военно-сухопутного управления в России с 1825 по 1850 г.». СПб., 1850, стр. 67.

(обратно)

1424

«Столетие Военного министерства», т. V, ч. 1, стр. 488.

(обратно)

1425

«Историческое обозрение Военно-сухопутного управления». СПб., 1852, стр. 66.

(обратно)

1426

ЦГВИА, ф. 35, оп. 5/246, св. 338, д. 2691, л. 6.

(обратно)

1427

«Исторический очерк деятельности Военного управления в России», т. II. СПб., 1879, стр. 85.

(обратно)

1428

«Историческое обозрение Военно-сухопутного управления в России с 1825 по 1850 г.», стр. 66.

(обратно)

1429

ЦГВИА, ф. 396, оп. 2, д. 206, лл. 5–7; оп. 3, д. 19, лл. 1-24; ПС3 (II), № 9038, 9039, 9041, 9042.

(обратно)

1430

Главное состояло в изменении способов заготовок, в основу которых были положены торги. В целях привлечения «многочисленного класса хлебных торговцев» торги широко рекламировались. В случае безуспешности торгов применялся коммерческий способ, при котором чиновники провиантских комиссий брали на себя заготовку, и только в крайнем случае разрешалось прибегать к комиссионерскому способу. Об успешности этих мер говорят следующие данные. За 25 лет заготовлено с торгов 24 906 050 четв. муки, коммерческим способом — 4 996 520 четв. и комиссионерским способом 2 559 799 четв., наконец, хозяйственным способом («попечением войск») 1 493 052 четв. Дворяне-землевладельцы поставил и всего 195 914 четв. (А. Т. Борисевич. Историческое обозрение деятельности интендантства в 1825–1850 гг. — «Интендантский журнал», 1905, № 6, стр. 34–35, 42).

(обратно)

1431

А. Поливанов. Очерки устройства продовольствования русской армии на придунайском театре. СПб., 1894.

(обратно)

1432

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. II, стр. 97.

(обратно)

1433

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 6047, лл. 7–8.

(обратно)

1434

О[бручев]. Обзор деятельности Военного министерства в последнее пятилетие, финансовых его средств и нужд армии (1861–1865 гг.). СПб., 1865, стр. 6–7.

(обратно)

1435

К. А. Пажитнов. Очерки истории текстильной промышленности дореволюционной России. Шерстяная промышленность. М., 1955, стр. 29.

(обратно)

1436

В. Пелчинский. Мануфактурная Россия, или состояние российских мануфактур. — «Журнал мануфактур и торговли», 1827, № 10, стр. 84; А. Семенов. Статистические сведения о мануфактурной промышленности в России. СПб., 1857, стр. 82–83.

(обратно)

1437

«Высочайшие конфирмованные доклады о снабжении армии сукнами, о умножении и усилении выделки в государстве сукон и о образовании Главного правления мануфактур». СПб., 1808, стр. 22–23.

(обратно)

1438

«Архив гр. Мордвиновых», т. VI. СПб., 1902 («Рассуждение о внешней торговле России»), стр. 382.

(обратно)

1439

ЦГВИА ф. 1/л, оп. 1. д. 2942, лл. 25 o6.-26; «Высочайшие конфирмованные доклады…», стр. 22–23.

(обратно)

1440

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 3252, лл. 9, 136 об., 185 об. На увеличение объема поставок повлияла отмена в 1816 г. закона об обязанности помещиков давать рекрутскую одежду (ПСЗ (I), т. XXXII, № 26301). В том же году были приняты новые правила рекрутского обмундирования за счет государства (ПСЗ (I), т. XXXII, № 26366).

(обратно)

1441

«Столетие Военного министерства». т. V. ч. 1, стр. 488; В. Пелчинский. Указ. соч., стр. 84.

(обратно)

1442

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 3252, л. 9–9 об.; Н. Николаев. Суконная промышленность в России. СПб., 1900, стр. 135.

(обратно)

1443

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1, д. 4032, л. 1; А. Семенов. Изучение исторических сведений о российской внешней торговле и промышленности с пол. XVII ст. по 1858 год, ч. 1. СПб., 1859, стр. 206.

(обратно)

1444

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/3, д. 4739, л. 1; ф. ВУА, д. 18041.

(обратно)

1445

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 6019, лл. 4–5.

(обратно)

1446

П. Крюков. Очерк мануфактурно-промышленных сил Европейской России. СПб., 1855, стр. 31.

(обратно)

1447

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/1, д. 6019, л. 16.

(обратно)

1448

«Производительные силы России». СПб., 1896, отд. 3, стр. 166.

(обратно)

1449

Историческое обозрение деятельности Военно-сухопутного управления с 1825 по 1850 г.», стр. 80.

(обратно)

1450

Там же.

(обратно)

1451

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. II, стр. 138.

(обратно)

1452

Н. Н. Обручев. Обзор преобразований по части устройства вооруженных сил России с 1856 по 1860 г. — «Военный сборник», 1861, № XVIII, стр. 42–46; ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/3, д. 6044, л. 6–6 об.

(обратно)

1453

Ф. Макшеев. Военная администрация. Устройство тыла и военное хозяйство, вып. I–II. СПб., 1893–1894; А. Макшеев. Военно-статистическое обозрение Российской империи. СПб., 1867; А. М. Золотарев. Записки военной статистики России. СПб., 1890; «Военно-статистический сборник. СПб., 1871.

(обратно)

1454

ЦГВИА, ф. 499, оп. 1, д. 145, лл. 9-50, 82–98.

(обратно)

1455

Там же.

(обратно)

1456

Ф. Макшеев. Военная администрация. Устройство тыла и военного хозяйства, вып. 1. СПб., 1893, стр. 103–109.

(обратно)

1457

Приказы по Военному министерству. Приказ от 22 февраля 1875 г.

(обратно)

1458

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1861 г.», стр. 60.

(обратно)

1459

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1460

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1461

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1462

«Всеподданнейший отчет Военного министерства за 1874 г.», стр. 106–107.

(обратно)

1463

Приказы по Военному министерству. Приказ от 22 октября 1876 г. («Положение о полевом управлении войск в военное время»).

(обратно)

1464

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1465

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. VI. СПб., 1881, стр. 90–91.

(обратно)

1466

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1467

Там же, стр. 92.

(обратно)

1468

А. Агапеев. Военные подвижные кухни. — «Военный сборник», 1874, № 5, стр. 138.

(обратно)

1469

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. VI, стр. 100–101; Н. И. Беляев. Русско-турецкая война 1877–1878 гг. М., 1956, стр. 93–94.

(обратно)

1470

Приказы по Военному министерству. Приказ за № 62 от 20 апреля 1890 г.; ЦГВИА, ф. 499, оп. 1, д. 553, лл. 169–175.

(обратно)

1471

Военные транспорты назначаются для перевозок по коммуникациям. В русской армии предусматривался транспорт двух видов: колесный и вьючный. Состав колесного военного транспорта: парный — 183 повозки, 403 лошади, груза 65–66 пудов (полезного 25–27 пудов); троечный — 131 повозка, 435 лошадей, 77–79 пудов груза (полезного 35–37 пудов); четверочный — 116 повозок, 511 лошадей, 104–107 пудов груза (полезного 40–43 пуда). Состав военного транспорта — 362 лошади, 1 725 пудов полезного груза. Пять таких военных транспортов составляли обозный батальон. Армейский транспорт составлял 18 обозных батальонов (90 транспортов) (Ф. Макшеев. Военная администрация. Устройство тыла и военное хозяйство, вып. 11. СПб., 1894, стр. 187–188).

(обратно)

1472

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 34, д. 3, л. 57.

(обратно)

1473

Там же, д. 4, л. 67; ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 689, л. 8; ф. 499, д. 689, лл. 47–52.

(обратно)

1474

«Обзор деятельности Военного министерства…», стр. 109.

(обратно)

1475

А. Агапеев. Указ. соч., стр. 138.

(обратно)

1476

«Всеподданнейший доклад военного министра за 1874 г.», стр. 92.

(обратно)

1477

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1478

«Интендантский журнал», 1899, № 1, часть официальная (о заготовках Военным ведомством хлеба непосредственно от землевладельцев).

(обратно)

1479

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1480

По данным смет Морского ведомства.

(обратно)

1481

«Отчет по Морскому ведомству за 1869 г.» СПб., 1871, стр. 8.

(обратно)

1482

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873». СПб., 1874, стр. 17.

(обратно)

1483

«Военно-статистический сборник», т. IV. СПб., 1871, стр. 357–360.

(обратно)

1484

Н. Г. Суконная промышленность России. СПб., 1900.

(обратно)

1485

ЦГВИА, ф. 1/л, оп. 1/3, д. 6044, л. 6.

(обратно)

1486

«Производительные силы России», отд. 3, стр. 166.

(обратно)

1487

ЦГВИА, библиотека. «Всеподданнейший доклад военного министра за 1874 г.», лл. 104–106.

(обратно)

1488

ЦГВИА, ф. 499, оп. 2, д. 25, лл. 1, 8-12, 28–44.

(обратно)

1489

Там же, оп. 2, д. 49, лл. 22, 42.

(обратно)

1490

Усовершенствованием обмундироваия занимался технический комитет, учрежденный в 1867 г. при Главном интендантском управлении. Комитет проделал значительную работу по определению качества и количества продукции. В связи с этим получила развитие военная статистика.

(обратно)

1491

По данным «Всеподданнейших отчетов» за указанные годы и росписей Министерства финансов.

(обратно)

1492

«Исторический очерк деятельности Военного управления», т. VI, стр. 133.

(обратно)

1493

«Обзор деятельности Военного министерства…», стр. 123–124.

(обратно)

1494

Н. Николаев. Указ. соч., стр. 178.

(обратно)

1495

По данным отчетов Морского ведомства за 1890–1900 гг.

(обратно)

1496

По данным «Всеподданнейших отчетов Военного министерства» за указанные годы.

(обратно)

1497

А. М. Золотарев. Записки военной статистики России. СПб., 1894; А. Гулевич. Война и народное хозяйство России. СПб., 1896; И. Блиох. Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях, т. I–V. СПб., 1898; П. А. Гейсман. Война, ее значение в истории народов и государства. СПб., 1896.

(обратно)

1498

«Министерство финансов», т. 1. СПб., 1902, стр. 620–621; Я. И. Печерин. Исторический очерк росписей государственных доходов и расходов с 1808 по 1843 год включительно. СПб., 1896, стр. 186–284.

(обратно)

1499

«Министерство финансов», т. I, стр. 619–621. Рубль ассигнациями стоил в 1812 г. 38,8 коп. серебром, в 1815 r. - 28,5 коп., в 1820 г. — 25,9 коп. (И. С. Блиох. Финансы России XIX столетия, т. I. СПб., 1882, стр. 75).

(обратно)

1500

«Министерство финансов», т. I, стр. 628–629; ЦГВИА, ф. 831, оп. 1, д. 1, лл. 10–10 об., 39 об., 51 об.

(обратно)

1501

И. С. Блиох. Финансы России XIX столетия, т. II. СПб., 1882, стр. 187 и 199.

(обратно)

1502

«Министерство финансов», т. I, стр. 626–633.

(обратно)

1503

А. Гулевич. Война и народное хозяйство России. СПб., 1898, стр. 88.

(обратно)

1504

«Министерство финансов», т. I, стр. 632–633.

(обратно)

1505

«Министерство финансов», т. I, стр. 632–637; «Статистика государственных финансов России за 1862–1874 гг.» СПб., 1886, стр. 246–247.

(обратно)

1506

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 29, д. 2, л. 2.

(обратно)

1507

В 1862 г. государственные расходы составили 392 988 тыс. руб., в 1865 г. — 428 236 тыс. в 1870 г. — 563 896 тыс. и в 1874 г. — 601 941 тыс. руб.

(обратно)

1508

«Министерство финансов», т. I, стр. 638–639; «Всеподданнейшие доклады военного министра» за указанные годы.

(обратно)

1509

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 33, д. 6, л. 10; д. 1, лл. 3–4.

(обратно)

1510

Там же, карт. 34, д. 6, л. 3.

(обратно)

1511

«Министерство финансов», т. II. СПб., 1902, стр. 640–643, 646–649.

(обратно)

1512

М. Кашкаров. Финансовые итоги последнего десятилетия (1892–1901 гг.), т. II. СПб., 1893, стр. 42–43.

(обратно)

1513

«Министерство финансов», т. II, стр. 623.

(обратно)

1514

ЦГАОР, ф. 543, on. 1, д. 668, лл. 2–8.

(обратно)

1515

А. И. Боголепов. Государственный долг. СПб., 1910, стр. 186.

(обратно)

1516

ЦГАВМФ, ф. 207, оп. 1, д. 184, л. 104–104.

(обратно)

1517

«Всеподданнейший отчет по Морскому ведомству за первое двадцатипятилетие царствования Александра II». СПб., 1889, стр. 73.

(обратно)

1518

Стремление Морского ведомства обеспечить заказами казенные заводы сдерживало развитие частного военного судостроения. Обычно частным заводам передавались лишь те заказы, от которых отказывались казенные заводы. Крупной отраслью промышленности частные судостроительные заводы стали лишь в конце XIX — начале ХХ в.

(обратно)

1519

«Всеподданнейший отчет государственного контролера за 1893 г.» (капитана I ранга Рождественского). СПб., 1894, стр. 44–45.

(обратно)

1520

ПСЗ (I), т. XXV, № 18304; т. XLIV, отд. II (штаты).

(обратно)

1521

Там же, т. XXVII, № 20383.

(обратно)

1522

Ф. Веселаго. Краткая история русского флота, вып. 2. СПб., 1895, стр. 306.

(обратно)

1523

ПСЗ (I), т. XXVII, № 21038, т. XLIV кн. штатов, отд. II; «Исторический очерк развития штатов». — «Морской сборник», 1911, № 3, стр. 8–9.

(обратно)

1524

Н. Д. Каллистов. Русский флот и двенадцатый год. СПб., 1912, стр. 20–27. (В Англии стояла интернированная эскадра Д. Н. Сенявина.)

(обратно)

1525

Ф. Веселаго. Указ. соч., стр. 346.

(обратно)

1526

ПСЗ (I), т. XXVII, № 21300.

(обратно)

1527

С. Ф. Огородников. Исторический обзор развития и деятельности Морского министерства за 100 лет его существования (1802–1902). СПб., 1902, стр. 61–62.

(обратно)

1528

Б. В. Кузнецов. Развитие тепловых двигателей. М.-Л., 1953, стр. 95–96.

(обратно)

1529

ЦГАВМФ, ф. 207, оп. 1, д. 184, лл. 99-104 o6.; ЦГВИА, ф. ВУА. д. 4439.

(обратно)

1530

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18003, лл. 1–8.

(обратно)

1531

«Морской сборник», 1911, № 4, неофициальный отдел, стр. 14.

(обратно)

1532

А. М. Зайончковский. Восточная война 1853–1856 гг., т. I. СПб., 1908, стр. 616.

(обратно)

1533

«Обзор деятельности Морского управления в России (1855–1880)», ч. I, стр. 397–399 (для парусных судов Черноморского флота оставался в силе штат 1803 г.).

(обратно)

1534

Линейный корабль для высадки десанта имел два 23-весельных баркаса, вооруженных двумя пушками (24 и 18-фн калибров) и двумя фальконетами. Каждый баркас поднимал 70 чел. Кроме того, на корабле было два 14-весельных полубаркаса, вооруженных двумя пушками. Полубаркас поднимал 30 чел. Наконец, два 12-весельных легких катера, поднимавших 15 чел. каждый. Всего 100-пушечный корабль мог поднять 460 чел. десанта.

(обратно)

1535

«М. П. Лазарев». Сб. документов, т. III. М., 1956, стр. 181–182.

(обратно)

1536

Там же, стр. 182.

(обратно)

1537

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18036, лл. 1–8.

(обратно)

1538

«Извлечение из записок Ученого комитета Морского министерства», ч. II. СПб., 1843, стр. 310–318; Л. Я. Голенищев-Кутузов. О судах Черноморского флота. СПб., 1844, стр. 1-32. В письме к Литке Голенищев-Кутузов указывает, что с 1825 по 1845 г. «действиями нашего кораблестроения произведено 1 982 судна», из них 221 большое судно, больших гребных судов — 213, вспомогательных судов 674 и мелких судов 876 (ЦГАДА, ф. 30, «Новые дела», д. 61, л. 7–7 об.).

(обратно)

1539

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 14, стр. 387.

(обратно)

1540

ЦГАВМФ, ф. 227, on. 1, д. 134, лл. 66, 86.

(обратно)

1541

П. Мордовин. Русское военное судостроение в течение последних 25 лет. — «Морской сборник», 1881, № 7, л. 104; «Записки императорского Русского технического общества», 1889, май, стр. 54.

(обратно)

1542

П. Мордовин. Указ. соч. — «Морской сборник», 1880, № 10, отд. II, стр. 48–50.

(обратно)

1543

П. Мордовин. Указ. соч. — «Морской сборник», 1880, № 10, отд. II, стр. 71–73.

(обратно)

1544

П. Мордовин. Русское военное судостроение в течение последних 25 лет. — «Морской сборник», 1880, № 10, стр. 72–73.

(обратно)

1545

«Краткий отчет по Морскому министерству за 1853–1854 гг.» СПб., 1860, стр. 8–9.

(обратно)

1546

ЦГАДА, ф. 30, «Новые дела», д. 14, лл. 13–16.

(обратно)

1547

«Краткий отчет по Морскому министерству за 1853–1854 гг.», стр. 2 (Эти данные дополняют сведения, приведенные в отчете А. Меншикова за 1851 г. — ЦГАВМФ, ф. 207, д. 184, лл. 180–181).

(обратно)

1548

ЦГАДА, ф. 30, д. 14, л. 34.

(обратно)

1549

А. М. Зайончковский. Восточная война 1853–1856 гг., т. I, стр. 618–619.

(обратно)

1550

ЦГАВМФ, ф. 207, д. 184. лл. 179–182.

(обратно)

1551

ЦГВИА, ф. 400, св. 46, д. 60, л. 2.

(обратно)

1552

«Расписание флота по дивизиям, эскадрам и экипажам». СПб., 1837, стр. 18–30.

(обратно)

1553

А. М. Зайончковский. Восточная война 1853–1856 гг., т. I. Приложения, № 193.

(обратно)

1554

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 42, д. 27, л. 2 об. («Краткий очерк действий вел. кн. Константина по Морскому ведомству со времени вступления в управление оным по январь 1852 г.»). Блокшив — старое судно, стоящее на якоре без вооружения, используемое для складов или плавказарм.

(обратно)

1555

«Отчет по Морскому ведомству за 1856, 1857 и 1858 гг.» СПб., 1860, стр. 1.

(обратно)

1556

Е. Ф. Огородников. Исторический обзор развития и деятельности Морского министерства за 100 лет его существования (1802–1902). СПб., 1902, стр. 153.

(обратно)

1557

Там же.

(обратно)

1558

И. С. Блиох. Финансы России XIX столетия, т. IV. СПб., 1882, стр. 163.

(обратно)

1559

ЦГАДА, ф. 30, д. 17, л. 76 об.

(обратно)

1560

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 42, л. 27.

(обратно)

1561

«Отчет по Морскому ведомству за 1856, 1857 и 1858 гг.» Приложения, стр. 111–112.

(обратно)

1562

ЦГАДА, ф. 30, д. 17, л. 74–74 об.

(обратно)

1563

ЦГВИА, ф. 401, on. 6, д. 48, лл. 3–4. В 1859 г. эти общества слились в одно — «Кавказ и Меркурий».

(обратно)

1564

С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота (с 1881 по 1917 г.). М., 1948, стр. 12.

(обратно)

1565

Во Франции в 1859 г. был спущен корабль «La Gloire» водоизмещением в 5 600 т, вооруженный 36 новейшими орудиями. Его броня достигала 6 дюймов толщины, скорость составляла 13 узлов в час. Спущенный в 1860 г. английский корабль «Warrion» имел водоизмещение 9 600 т, броню — в 6 дюймов и располагал 28 орудиями, скорость его — 14 узлов. Огромное впечатление на русское Морское министерство произвели действия броненосных судов во время гражданской войны в США (1861–1865 гг.). В начале войны в США было 42 паровых винтовых судна и 15 парусных. Правительство северян решило пополнить свой флот броненосными судами. В 1861 г. началось сооружение броненосного корабля «Монитор», броненосного фрегата «Нью Айронсайд» и корвета. Наиболее удачным был корабль «Монитор» (построен шведским инженером Эриксоном). Он имел водоизмещение 1 250 т и располагал мощным вооружением. Его два 11-дм орудия помещались во вращающейся башне, расположенной посредине корабля, что обеспечивало судну хорошую остойчивость при стрельбе.

(обратно)

1566

«Морской сборник», 1911, № 3, стр. 16.

(обратно)

1567

«Отчет кораблестроительного департамента за 1862 г.» СПб., 1863, стр. 2–3.

(обратно)

1568

С. П. Моисеев. Указ. соч. стр. 198–199.

(обратно)

1569

«0тчет кораблестроительного департамента за 1862 г.», стр. 7–8.

(обратно)

1570

С. Ф. Огородников. Указ. соч., стр. 187.

(обратно)

1571

С. П. Моисеев. Указ. соч., стр. 200–202.

(обратно)

1572

«Морской сборник», 1864, № 3, стр. 105.

(обратно)

1573

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.», стр. 47.

(обратно)

1574

«Всемирная история», т. VI. М., 1959, стр. 470; «История военного искусства», под ред. Л. Г, Бескровного, т. II. М., 1955, стр. 646.

(обратно)

1575

С. П. Моисеев. Указ. соч., стр. 202–203.

(обратно)

1576

Там же, стр. 64–65.

(обратно)

1577

Там же.

(обратно)

1578

ЦГАВМФ, ф. 421, оп. 1, д. 27, лл. 2–8.

(обратно)

1579

«Морской сборник», 1864, № 3, стр. 274. В основу статьи легла докладная записка Морского ведомства «О цели и значении Морского флота», составленная еще в 1856 г. (ЦГАДА, ф. 30, д. 16, лл. 40–46).

(обратно)

1580

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 48, лл. 2–3.

(обратно)

1581

С. П. Моисеев. Указ. соч., стр. 320–321.

(обратно)

1582

По свидетельству адъютанта Тотлебена — Меньшикова на вопрос Александра II о качестве поповок Тотлебен ответил: «Ни от кого не уйдут и никого не догонят», чем и вызвал недовольство царя.

(обратно)

1583

А. Лурье и А. Маринин. Адмирал Г. И. Бутаков. М., 1954, стр. 142–143.

(обратно)

1584

Там же, стр. 143.

(обратно)

1585

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.», стр. 24–27.

(обратно)

1586

«Обзор деятельности Морского управления в России», ч. I, стр. 535.

(обратно)

1587

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.», стр. 55.

(обратно)

1588

Имеются в виду корабли «Дредноут» и «Девастешен».

(обратно)

1589

«Отчет по Морскому ведомству за 1874–1878 гг.», стр. 51, 33; С. П. Моисеев. Указ. соч., стр. 52–53.

(обратно)

1590

«Отчет по Морскому ведомству за 1879–1883 гг.», стр. 41. Недостаточная мощность машин, изготовленных на заводе Берда, вынудили Морское ведомство заказать новые машины в Глазго. После замены двигателей корабль стал давать скорость 14,3 узла в час.

(обратно)

1591

Корветами они числились до 1875 г., затем стали называться крейсерами, а с 1892 г. — крейсерами I класса. При спуске «Александра Невского» в 1874 г. присутствовал герцог Эдинбургский, в его честь корабль был переименован в «Герцог Эдинбургский».

(обратно)

1592

С. П. Моисеев. Указ. соч. стр. 66–68. При постройке «Минина» было получено из Англии сообщение, что сооруженный по таким же чертежам фрегат «Captain» опрокинулся во время пробного плавания у берегов Исландии. Это обстоятельство вынудило прекратить достройку «Минина» по английским чертежам. В 1874 г. вице-адмирал Попов внес в проект ряд конструктивных изменений, что позволило достроить корабль и превратить его в океанский крейсер. В 1878 г. корабль совершил плавание в Средиземное море. Отмечая высокое качество корабля, Морское ведомство докладывало: «Проба его дала результаты, делающие честь как составителю новых чертежей корпуса фрегата, так и Балтийскому заводу, изготовившему его машину, наибольшую по силе в нашем флоте» («Отчет по Морскому ведомству за 1874–1878 гг.», стр. 32–33).

(обратно)

1593

С. П. Моисеев. Указ. соч., стр. 86–89.

(обратно)

1594

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 42, д. 32, л. 7, 8.

(обратно)

1595

«Обзор деятельности Морского ведомства (1881–1894)». СПб., 1901, стр. 56.

(обратно)

1596

«Статистический временник Российской империи», серия II, вып. 15. СПб., 1912; «Статистика государственных финансов России в 1862–1879 гг.» СПб., 1886, стр. 296–297; Сметы Морского министерства за 1856–1861 гг.

(обратно)

1597

«Всеподданнейший отчет по Морскому ведомству за первое двадцатипятилетие царствования Александра II». СПб., 1880, стр. 160.

(обратно)

1598

ЦГАВМФ, ф. 807, д. 63, лл. 1-68.

(обратно)

1599

С. П. Моисеев. Указ. соч., стр. 72–73.

(обратно)

1600

ЦГАВМФ, ф. 417, д. 43865. Журнал Особого совещания от 20 мая 1882 г. Перед совещанием вице-адмирал С. С. Лесовский представил Александру III докладную записку, в которой обосновывал необходимость отпуска средств на строительство флота для защиты Петербурга и всего балтийского побережья от германской угрозы. Он оспорил выводы комиссии Тотлебена об удовлетворительном состоянии обороны Балтики, указав, что хотя Балтийский флот формально имеет 24 броненосных корабля, но из них «большинство, конечно, таких, которые более не соответствуют современным требованиям». Фактически флот имеет всего 10 кораблей и батарей, несущих 135 орудий (8-12-дм) и обладающих боевой скоростью от 8 до 9 узлов. Он указал на опасное положение Черноморского флота. Двум береговым броненосцам (поповкам), вооруженным двумя 11-дм, двумя 12-дм орудиями, Турция может противопоставить 8 фрегатов и 7 корветов, вооруженных двумя 12-дм, двадцатью шестью 10-дм, сорока шестью 9-дм и семидесятью одним 7-дм орудиями. Наконец, он высказал свои соображения и по Тихоокеанскому флоту: «Япония, располагая 2-мя броненосцами, 13 винтовыми, 1 колесным и 2-мя парусными судами, не представляет пока еще угрозы… и не вызывает еще с нашей стороны необходимости иметь в Тихом океане современных броненосцев. Тем не менее нужно быть готовым и на данном театре к различным случайностям» (ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 42, д. 32, лл. 6, 12).

Большой интерес представляет записка адмирала Бутакова, также представленная накануне совещания. Исходя из посылки, что Россия должна сохранять положение сильной морской державы, он считал, что основной задачей в данное время является «создание такого флота, который равнялся бы соединенным флотам Германии, Швеции и Дании в Балтийском, турецкому — в Черном, а на Дальнем Востоке — возникающим флотам Китая и Японии» (ЦГАВМФ, ф. 807, д. 98, лл. 25–26 об.).

(обратно)

1601

«Отчет по Морскому ведомству за 1879–1883 гг.», стр. 43.

(обратно)

1602

«Флот в первой мировой войне», т. Х. М., 1964, стр. 20; И. А. Козлов. Русский военно-морской флот в эпоху капитализма. Л., 1966 (рукопись докт. дисс.), стр. 235; ЦГАВМФ, ф. 41, д. 14788, оп. 1, лл. 39–40.

(обратно)

1603

Через два года Морской технический комитет запросил мнение крупных морских специалистов о дальнейших перспективах судостроения и о выборе классов судов для Балтийского моря. При этом подчеркивалось, что мнение «должно основываться на существующих политических условиях и касаться только Балтийского флота, назначение коего — защищать собственные берега и высылать силы для охранения наших восточных окраин, способные вместе с тем наносить неприятелю вред в океане». Отвечая на данный вопрос, контр-адмирал С. О. Макаров высказался за увеличение крейсерского флота для Дальнего Востока до 14: «две трети этого крейсерского состава полезно все время держать в Тихом океане, одну треть — в Балтийском море». Главное же — добиваться быстроходности этих судов и их хорошего вооружения («С. О. Макаров». Документы, т. I, М., 1953, стр. 469–474).

(обратно)

1604

ЦГВИА, ф. 401, оп. 6, д. 56, л. 59.

(обратно)

1605

М. Петров. Подготовка России к 1-й мировой войне на море. М., 1926, стр. 32.

(обратно)

1606

К. Ф. Шацилло. Русский империализм и развитие флота. М., 1968, стр. 30–31.

(обратно)

1607

А. Гуревич. Война и народное хозяйство России. СПб., 1898, стр. 106.

(обратно)

1608

ЦГАОР, ф. 643, оп. 1, д. 77, лл. 36–38.

(обратно)

1609

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 76 (вкладка).

(обратно)

1610

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 72.

(обратно)

1611

Там же, лл. 88 об.-89.

(обратно)

1612

ЦГВИА, ф. 497, оп. 1, д. 350, лл. 1–6.

(обратно)

1613

«Обзор деятельности Морского ведомства (1881–1894 гг.)», стр. 60–62.

(обратно)

1614

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 63–64.

(обратно)

1615

«Обзор деятельности Морского ведомства (1881–1894 гг.)», стр. 68–69; С. П. Моисеев. Указ. соч., стр. 278–281.

(обратно)

1616

С. П. Моисеев. Указ. соч., стр. 66–67, 74–75.

(обратно)

1617

«Обзор деятельности Морского ведомства (1881–1894 гг.)», стр. 72–73.

(обратно)

1618

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 60–66.

(обратно)

1619

«Отчет по Морскому ведомству за 1894–1896 гг.», стр. 54.

(обратно)

1620

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 60–61.

(обратно)

1621

А. Гулевич. Война и народное хозяйство. СПб., 1898, стр. 100.

(обратно)

1622

С. П. Моисеев. Указ. соч. стр. 204–212, 320–323.

(обратно)

1623

Адмирал Шестаков указывал: «Сотня миноносцев, стоившая 4 млн., оказалась совершенно неоправданной для действий в водах Финского залива, к чему предназначалась» («Морской сборник», 1911, № 4, стр. 17).

(обратно)

1624

«Обзор деятельности Морского ведомства (1881–1894)», стр. 87.

(обратно)

1625

И. С. Блиох. Будущая война, т. II. СПб., 1898, стр. 153.

(обратно)

1626

«Обзор деятельности Морского ведомства (1881–1894)», стр. 77.

(обратно)

1627

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 384.

(обратно)

1628

«Морской сборник», 1867, № 2, стр. 300–301. Морское ведомство, давая заключение по поводу лодки Спиридонова, указывало, что раньше такие суда могли бы вызвать у противника опасение, «теперь (же) нельзя надеяться даже на этот косвенный вклад в военном отношении предприятием опытов над подводными лодками».

(обратно)

1629

ЦГАДА, ф. 30, д. 166, лл. 8-16 об.

(обратно)

1630

«Морской сборник», 1878, № 5–6, стр. 127–144.

(обратно)

1631

ЦГВИА, ф. 802, оп. 3, д. 88, лл. 1-34.

(обратно)

1632

ЦГВИА, ф. 740, д. 735.

(обратно)

1633

ЦГВИА, ф. 802, оп. 3, д. 60, лл. 2-49.

(обратно)

1634

В. Данилевский. Русская техника. Л., 1948, стр. 206.

(обратно)

1635

Апостолов получил привилегию во Франции. (К. Дебу. Подводное плавание. СПб., 1906, стр. 108).

(обратно)

1636

Г. М. Трусов. Подводные лодки в русском и советском флотах. Л., 1963 стр. 73–80.

(обратно)

1637

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 15–20.

(обратно)

1638

«Положение об управлении морскими командами на берегу». СПб., 1891.

(обратно)

1639

По данным отчетов Морского ведомства за указанные годы.

(обратно)

1640

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 267–268.

(обратно)

1641

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.», стр. 163. Добыча угля продолжалась и в последующие годы, однако уголь вследствие затруднений с транспортировкой стал дороже, чем австралийский и английский, и его закупали через японские базы.

(обратно)

1642

Там же, стр. 154–155.

(обратно)

1643

«Морской сборник», 1874, кн. 9, стр. 4–5.

(обратно)

1644

ПСЗ (I), т. XXXVIII, № 21892, 22276, 23849, 24369 и 25261.

(обратно)

1645

Н. Д. Каллистов. Русский флот в двенадцатый год. СПб., 1912, стр. 26; ПСЗ (I), т. XLIV, отд. II.

(обратно)

1646

«Статистический сборник», т. IV, ч. 2. СПб., 1871, стр. 19 (стр. 756).

(обратно)

1647

ЦГАВМФ, ф. 207, д. 184, л. 107 об. (В обзоре указано на 1850 г. 1 575 «вольных матросов и штурманов» на Балтике и на Черном море. Однако в нем не были учтены финские экипажи).

(обратно)

1648

ЦГАВМФ, ф. 283, оп. 1, д. 195, л. 566 (в эти цифры не вошли данные о кантонистах, бессрочно отпускных и вольных матросах и арестантских ротах, насчитывающих еще 26,4 тыс. чел. — ЦГАВМФ, ф. 227, д. 184, л. 107–107 об.).

(обратно)

1649

«Отчет по Морскому ведомству за 1856, 1857 и 1858 гг.», стр. 13.

(обратно)

1650

«М. П. Лазарев». Документы, т. II. М., 1955, стр. 43–45; т. III. М., 1956, стр. 325–326, 367–368, 381–383, 398–403.

(обратно)

1651

«В. А. Корнилов». Сб. документов. М., 1947, стр. 60.

(обратно)

1652

Там же, стр. 97.

(обратно)

1653

«П. С. Нахимов». Документы. М., 1954, стр. 613.

(обратно)

1654

«Краткий отчет по Морскому министерству за 1853–1854 гг.» СПб., 1860, стр. 4.

(обратно)

1655

ЦГАВМФ, ф. 207, д. 184, лл. 179, 182 и др.

(обратно)

1656

Ф. Веселаго. Очерк истории Морского кадетского корпуса. СПб., 1852, гл. VII.

(обратно)

1657

ЦГАДА, ф. 30, д. 67, л. 11–11 об.

(обратно)

1658

А. Кротков. Морской кадетский корпус (Краткий исторический очерк). СПб., 1901, стр. 127–128; Н. Коргуев. Обзор преобразований Морского кадетского корпуса с 1852 г. СПб., 1894, Приложения.

(обратно)

1659

«Обзор деятельности Морского управления в России. 1855–1880», ч. II. СПб., 1880, стр. 588–589.

(обратно)

1660

«Высшее военно-морское ордена Ленина краснознаменное училище им. М. В. Фрунзе». М., 1951.

(обратно)

1661

ПСЗ (I), т. XXV, № 18634; А. И. Зеленый. Исторический очерк штурманского училища (1798–1871). Кронштадт, 1872, стр. 5–6.

(обратно)

1662

А. И. Зеленый. Указ. соч. Приложение (списки окончивших).

(обратно)

1663

ЦГАВМФ, ф. 207, д. 184, л. 109 об.

(обратно)

1664

Там же.

(обратно)

1665

Учебные экипажи пополнялись главным образом кантонистами. Там обучались чтению, письму, арифметике, начальной геометрии, закону божию, морской артиллерии. Строевая подготовка состояла в ознакомлении с фронтовым учением и корабельной школой. Летом ходили в практическое плавание. Окончивших обучение производили в унтер-офицеры.

(обратно)

1666

А. И. Пароменский. Исторический очерк Морского инженерного училища, СПб., 1898.

(обратно)

1667

ЦГАВМФ, ф. 207, д. 184, лл. 109 об.-110.

(обратно)

1668

«Корнилов», стр. 107.

(обратно)

1669

«Корнилов», стр. 137–138, 149, l57-159; «Лазарев», т. III, стр. 167–169.

(обратно)

1670

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 42, д. 30, л. 2 об.

(обратно)

1671

«Отчет по Морскому ведомству за 1856, 1857, 1858 гг.», стр. 13; «Отчет по Морскому ведомству за 1860 г.», стр. 1.

(обратно)

1672

«Морской сборник», 1863, кн. 5 (Отчет инспекторского департамента); Морской сборник» 1865, кн. 7 (Отчет инспекторского департамента); «Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.» СПб., 1874, стр. 3.

(обратно)

1673

«Отчет по морскому ведомству за 1874–1878 гг.», стр. 3.

(обратно)

1674

ЦГАВМФ, ф. 167, д. 39, л. 3. «Отчет по Морскому ведомству за 1879–1883 гг.», стр. 3; то же за 1884–1889 гг., стр. 1–3; то же за 1890–1893 гг., стр. 2–4; то же за 1894–1896 гг., стр. 1, 4; то же за 1897–1900 гг., стр. 1–4.

(обратно)

1675

«Отчет по Морскому ведомству за 1856, 1857, 1858 гг.», стр. 13.

(обратно)

1676

«Обзор деятельности Морского ведомства в 1881–1894 гг.», ч. I, стр. 366.

(обратно)

1677

В 1859 г. Морское ведомство направило в Сенат докладную записку о прекращении комплектования флота рекрутами и «заменой в будущем вольным наймом». Генерал-адмирал писал, что рекрутские наборы «в том виде, как они производятся, имеют характер насильственный. Рекрутские наборы производят повсеместно плачь и скорбь в народе, крестьяне сами увечат себя, чтобы избежать рекрутства, сельские власти стараются обманом, врасплох, схватить очередных крестьян, чтоб они не скрылись, помещики отдают в рекруты людей преимущественно порочного поведения» (ЦГАДА, ф. 30, д. 18, лл. 77 об.-78).

(обратно)

1678

«Статистический сборник», т. IV. «Россия», ч. 2, стр. 194.

(обратно)

1679

«Обзор деятельности Морского управления в России», ч. I, стр. 100.

(обратно)

1680

В связи с введением воинской повинности в 1874 г. для комплектования флота рядовым составом в 10 губерниях было отведено 85 участков с целью брать людей привычных к рекам или к морю. Это были Архангельская, Вологодская, Олонецкая, Пермская, Нижегородская, Астраханская, Екатеринославская, Херсонская, Таврическая и Лифляндская губернии. Однако эта мера полностью себя не оправдала («Отчет по Морскому ведомству за 1874–1878 гг.», стр. 11).

(обратно)

1681

ЦГВИА, ф. 2000, оп. 3, д. 96, л. 35. Прежде чем принять решение об изменении системы комплектования, Морское ведомство провело обследование населения по указанным 10 губерниям. Убедившись в целесообразности отбора квалифицированных рабочих, Морское ведомство решило производить отбор новобранцев для укомплектования Балтийского флота в 23 губерниях Севера, Прибалтики, Центра и Поволжья, а для укомплектования Черноморского флота — в 9 южных губерниях («Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 12).

(обратно)

1682

«Отчет по Морскому ведомству за 1874–1878 гг.», стр. 36; то же за 1884–1889 гг., стр. 39; то же за 1890–1893 гг., стр. 12; то же за 1894–1896 гг., стр. 13; то же за 1897–1900 гг., стр. 12. Некоторое различие в данных в сторону увеличения за 1875–1878, 1896, 1899 и 1900 гг. от сведений, приведенных в отчетах Военного министерства, которое проводило набора, объясняются включением призванных на флот из запаса.

(обратно)

1683

«Обзор деятельности Морского ведомства. 1881–1894 гг.», стр. 32–35; «Отчет по Морскому ведомству за 1884–1889 гг.», стр. 41; ЦГАДА, ф. 30 («Новые дела»), д. 18, лл. 109–112.

(обратно)

1684

Нужно указать еще на две школы, готовившие инструкторов по стрелковому и артиллерийскому делу. При учебном пехотном батальоне действовала стрелковая рота, которая раньше была при Царскосельской стрелковой школе. Она имела в составе кадров 2 офицеров и 27 солдат, переменный состав — 12 офицеров и 110 матросов. За 2 года матросы усваивали программу и получали звание учителя стрелкового дела. Артиллерийский учебный отряд, куда с 1870 г. входили батарея «Кремль», две броненосные лодки и монитор «Лава», готовил кадры артиллеристов. Постоянный кадр — 4 офицера и 654 матроса, переменный — 15 офицеров и 20 матросов. Срок подготовки 1 год.

(обратно)

1685

И. А. Бакланова. Рабочие-судостроители России в XIX в. М., 1959, стр. 110–112.

(обратно)

1686

«Проект общеобразовательных морских учебных заведений и объяснительная записка к оному». СПб., 1861.

(обратно)

1687

«Обзор деятельности Морского ведомства за 1881–1894 гг.», стр. 18.

(обратно)

1688

C. Ф. Огородников. Исторический обзор развития и деятельности Морского министерства за 100 лет его существования (1802–1902). СПб., 1902, стр. 225.

(обратно)

1689

ЦГАДА, ф. 30, д. 15, лл. 40–44.

(обратно)

1690

Путятин. Проект преобразований морских учебных заведений с учреждением новой гимназии. СПб., 1860.

(обратно)

1691

«Морской сборник», 1860, «Проект общего образования морских учебных заведений» был также опубликован отдельной брошюрой.

(обратно)

1692

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.», стр. 207; «Обзор деятельности Морского управления в России», ч. 2, стр. 648–649.

(обратно)

1693

Путятин. Указ. соч., стр. 2.

(обратно)

1694

«Военно-статистический сборник», т. IV, ч. 2, стр. 215; А. И. Пароменский. Исторический очерк Морского инженерного училища (1798–1893). СПб., 1916. Приложения.

(обратно)

1695

А. И. Зеленый. Указ. соч. Приложения.

(обратно)

1696

«Отчет по Морскому ведомству за 1874–1878 гг.», стр. 27–68.

(обратно)

1697

«Развитие минного оружия в русском флоте», стр. 171–172.

(обратно)

1698

«Всеподданнейший отчет по Морскому ведомству за первое 25-летие…», стр. 136.

(обратно)

1699

Т. Максимов. Морской корпус и Николаевская академия в С.-Петербурге. — «Сборник кратких сведений по Морскому ведомству», вып. 14. СП6., 1867 (Накануне преобразования Морской корпус имел 586 воспитанников).

(обратно)

1700

«Всеподданнейший отчет Морского ведомства за первое 25-летие…», стр. 25.

(обратно)

1701

ЦГАВМФ, ф. 432, оп. 6, д. 1-27.

(обратно)

1702

Н. Коргуев. Указ. соч. Приложение, стр. 103–322 (списки); «Отчеты по Морскому ведомству за 1860–1900 гг.»; «Высшее военно-морское краснознаменное училище им. М. В. Фрунзе». М., 1951.

(обратно)

1703

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.», стр. 205–206; ЦГАДА, ф. 30, д. 18, лл. 122–126.

(обратно)

1704

«Обзор деятельности Морского управления в России», ч. 2, стр. 652; «Отчеты по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.»; то же за 1874–1879 гг.

(обратно)

1705

«Краткий очерк учебной части Морского инженерного училища». Кронштадт, 1903, стр. 5.

(обратно)

1706

«Обзор деятельности Морского управления в России. 1855–1880 гг.», ч. 2, стр. 652.

(обратно)

1707

«Отчет по Морскому ведомству за 1890–1893 гг.», стр. 115–116; то же за 1894–1896 гг., стр. 132; то же за 1897–1900 гг., стр. 172.

(обратно)

1708

ЦГАДА, ф. 30, д. 17, лл. 29–30 об. {Доклад адмирала Литке).

(обратно)

1709

«Морской сборник», 1866, кн. 12; «Морской сборник», 1876, кн. 9.

(обратно)

1710

«Положение о Николаевской морской академии». СПб., 1896, стр. 6. (Позднее на курсе военно-морских наук читались также история русского флота, военно-морская администрация, военно-сухопутное дело, береговая артиллерия, приморские крепости, совокупные действия армии и флота, морская гигиена и политическая история новейшего времени).

(обратно)

1711

«Отчет по Морскому ведомству за 1884–1889 гг.», стр. 160; то же за 1898–1904 гг., стр. 112; то же за 1897–1900 гг., стр. 166; ЦГАВМФ, ф. 433, оп. 1, д. 21, 22, 24–26, 33, 35, 46, 48, 49, 54, 58, 61, 68, 81, 84, 85, 96, 113.

(обратно)

1712

ЦГАДА, ф. 30, д. 18. Обосновывая необходимость всестороннего обсуждения проекта закона, Морское ведомство докладывало: «Дабы закон был хорош, необходимо подвергнуть проект оного многостороннему обсуждению… необходимо для законодательных работ создать т. с. искусственную гласность и усиленно вызвать полемику и борьбу разных мнений всего сословия, для которой закон пишется, не довольствуясь мнением в тесном круге членов комитета. Весь флот был призван к участию в составлении морского устава» (л. 3 об.-4).

(обратно)

1713

«П. С. Нахимов», стр. 177–199.

(обратно)

1714

Т. С. Шебалина (Карпова). Реформы в русском военно-морском флоге в 50-е годы XIX ст. Л., 1952 (рукопись канд. дисс.).

(обратно)

1715

Этот устав оставался в силе до конца XIX в. Правда, Морское ведомство делало безуспешные попытки усовершенствовать устав в 1869–1872, 1885 и 1899 гг. Переработкой устава занялись лишь в 1911 г., но до мировой войны разработали только черновой проект.

(обратно)

1716

Д. Говард. Морская война при помощи пара. СПб., 1862, стр. 92–93 (за границей она вышла в 1857 г.).

(обратно)

1717

Перевод этой работы помещен в «Морском сборнике», 1856, кн. 7.

(обратно)

1718

Г. Бутаков. Новые основания пароходной тактики. СПб., 1863, стр. VII. — «Русская военно-теоретическая мысль XIX — начала XX в.» М., 1960, стр. 265.

(обратно)

1719

Там же, стр. 267.

(обратно)

1720

«Морской сборник», 1864, кн. 8, часть официальная, стр. 207–224.

(обратно)

1721

«Морской сборник», 1887, кн. 10, Хроника, стр. 12.

(обратно)

1722

«Сборник приказов и инструкций адмиралов» (составил капитан I ранга С. А. Скрягин). СПб., 1898, стр. 142.

(обратно)

1723

«Отчет Морского ведомства за 1870–1879 гг.», стр. 40.

(обратно)

1724

А. Лурье и А. Маринин. Адмирал Бутаков. М., 1954, стр. 124–125.

(обратно)

1725

«Отчет инспекторского департамента Морского министерства за 1877 г.» СПб., 1882, стр. 80–81.

(обратно)

1726

С. О. Макаров. Рассуждения по вопросам морской тактики. — «Русская военно-теоретическая мысль XIX — начала ХХ веках, стр. 374.

(обратно)

1727

Эта организация была принята в 1891 г. комиссией вице-адмирала Дикова. На комиссии было решено называть такую единицу бригадой, две бригады составляли дивизию.

(обратно)

1728

В этом отношении Макаров развивает идеи, выдвинутые Ф. Ф. Ушаковым в войне конца XVIII в.

(обратно)

1729

«Отчет по Морскому ведомству за 1884–1889 гг.», стр. 50–53.

(обратно)

1730

«Обзор деятельности Морского ведомства, 1881–1894 гг.» СПб., 1901, стр. 135.

(обратно)

1731

«Отчет по Морскому ведомству за 1884–1889 гг.», стр. 55.

(обратно)

1732

Г. Н. Четверухин. История корабельной и береговой артиллерии. M., 1942, стр. 169.

(обратно)

1733

В 1948–1849 гг. возник вопрос об уменьшении числа калибров на судах. Был испытан ряд русских и иностранных систем. Решено было вооружить суда главным образом орудиями калибра 36-фн калибра. Однако эту меру не удалось осуществить. (ЦГАВМФ, ф. 227, оп. 1, д. 184, лл. 15–16 об.).

(обратно)

1734

«Руководство для артиллерийской службы». СПб., 1853, стр. 24–29. (На Черноморском флоте 2-пудовая бомбовая пушка имела 10-дм калибр ствола и вес 237 пудов; 1½-пудовая пушка — 8-дм калибр ствола и вес 250 пудов. Дальность стрельбы — 900 саж., действительный огонь — 800 саж.).

(обратно)

1735

Г. Н. Четверухин. Указ. соч., стр. 180.

(обратно)

1736

«Обзор деятельности Морского управления в России, 1855–1880 гг.», ч. 2. СПб., 1880, стр. 14–16.

(обратно)

1737

Я. Л. Балагуров. Олонецкие горные заводы в дореформенный период. Петрозаводск 1958, стр. 57, 73; П. Холостов. Краткий исторический очерк горнозаводского дела в Олонецком крае и обзор деятельности Александровского пушечно-литейного завода в продолжение его столетнего существования. Петрозаводск, 1874, стр. 15–19.

(обратно)

1738

Н. И. Моренец. Петербургские казенные металлообрабатывающие заводы Горного департамента в первой половине XIX ст. (К истории машиностроения в России). Л., 1955 (рукопись канд. дисс.), стр. 37–39.

(обратно)

1739

В. А. Фесенко. Луганский литейный завод (1745–1887). Л., 1958 (рукопись канд. дисс.).

(обратно)

1740

Ю. Азанчеев. Очерк деятельности казенных горных заводов по изготовлению предметов вооружения за 200 лет существования Горного ведомства. СПб., 1900, стр. 13.

(обратно)

1741

«Балтийский флот». М., 1960, стр. 91.

(обратно)

1742

ЦГАДА, ф. 30, д. 165, лл. 14–19; «Развитие минного оружия в русском флоте». Сб. документов. М., 1951, стр. 108–109.

(обратно)

1743

Обзор деятельности Морского управления в России. 1855–1880 гг.», ч. 2. СПб., 1880, стр. 25.

(обратно)

1744

«Отчет по Морскому ведомству за 1856, 1857 и 1858 гг.», стр. 251.

(обратно)

1745

«Результаты главнейших опытов, произведенных в русской артиллерии». СПб., 1869, стр. 9-10.

(обратно)

1746

«Всеподданнейший отчет Морского ведомства за первое 25-летие царствования Александра II». СПб., 1880, стр. 125.

(обратно)

1747

В. Колчак. История Обуховского сталелитейного завода в связи с прогрессом артиллерийской техники. СПб., 1903, стр. 24.

(обратно)

1748

«Всеподданнейший отчет по Морскому ведомству за первое 25-летие…», стр. 127.

(обратно)

1749

«Всеподданнейший отчет по Морскому ведомству за первое 25-летие…», стр. 124.

(обратно)

1750

«Отчет артиллерийского отделения Морского технического комитета за 1873 г.» СПб, 1874, стр. 86–89.

(обратно)

1751

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.», стр. 74–75. Кабельтов — мера длины, служащая для измерения расстояний в море, равна 0,1 морской мили, или 185,2 м.

(обратно)

1752

«Отчет по Морскому ведомству за 1870–1873 гг.», стр. 77.

(обратно)

1753

«Всеподданнейший отчет по Московскому ведомству за первое 25-летие…», стр. 131.

(обратно)

1754

«Морской атлас», т. III, ч. I, описания к картам. М., 1959. Приложения.

(обратно)

1755

«Отчет по Морскому ведомству за 1884–1889 гг.», стр. 94 95, 103–104.

(обратно)

1756

«Отчет по Морскому ведомству за 1890–1893 гг.», стр. 53–61.

(обратно)

1757

«Отчет по Морскому ведомству за 1894–1896 гг.», стр. 71–72.

(обратно)

1758

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 249.

(обратно)

1759

Там же, стр. 190.

(обратно)

1760

ЦГВИА, ф. 516, оп. 3, д. 13, лл. 19, 21, 107; «Отчет о занятиях Морского технического комитета за 1892 г.», ч. IV, отд. СПб., 1899, стр. 198.

(обратно)

1761

Н. А. Кладо. Современная морская артиллерия. СПб., 1903, стр. 90.

(обратно)

1762

«Обзор деятельности Морского управления в России», ч. 2, стр. 111.

(обратно)

1763

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 109.

(обратно)

1764

Ю. Азанчеев. Введение на Пермских пушечных заводах штампов артиллерийских изделий по способу Эргардта. СПб., 1901, стр. 22; «Отчет о занятиях Морского технического комитета за 1892 г.», ч. IV. СПб., 1894, стр. 199.

(обратно)

1765

«Отчет о занятиях Морского технического комитета за 1871 г.» СПб., 1873, стр. 79–80.

(обратно)

1766

«Отчет о занятиях Морского технического комитета за 1888 г.», ч. IV. СПб., 1892, стр. 162–168; «Отчет о занятиях Морского технического комитета за 1891 г.», ч. IV, стр. 147–159; «К столетию Путиловского завода (1801–1901)». СПб., 1902, стр. 87.

(обратно)

1767

В. А. Фесенко. Указ. соч., стр. 305 (В 1887 г. завод был закрыт).

(обратно)

1768

«Отчет о занятиях Морского технического комитета за 1890 г.», ч. IV. СПб., 1893, стр. 243–250.

(обратно)

1769

«Записки императ. Русского технического общества». СПб., 889, стр. 20–21.

(обратно)

1770

ЦГВМФ, ф. 516, оп. 3, д. 13, лл. 107–108.

(обратно)

1771

«Сборник кратких сведений по Морскому ведомству», вып. 9. СПб., 1901, стр. 13; «Отчет по Морскому ведомству за 1894–1896 гг.», стр. 90; то же за 1897–1900 гг., стр. 115.

(обратно)

1772

«Отчет о занятиях Морского технического комитета», ч. IV. СПб., 1893, стр. 315–317; «Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 115.

(обратно)

1773

Е. Аренс. Историко-технический очерк минных заграждений. — «Морской сборник», 1883, кн. 4, стр. 10; «Развитие минного оружия в русском флоте». Сб. документов. М., 1951, стр. 108–109.

(обратно)

1774

В. С. Шломин. Минное оружие — русское изобретение. — «Русское военно-морское искусство», Сб. статей, т. II. М., 1951, стр. 228–229.

(обратно)

1775

«Развитие минного оружия в русском флоте», стр. 152–154.

(обратно)

1776

ЦГАДА, ф. 30, д. 14, лл. 239–244.

(обратно)

1777

Собственно Александровский завершил искания в области самодвижущихся мин. До него С. И. Барановский предложил проект такой мины, действующей на основе использования сжатого воздуха. Но этот проект не был реализован.

(обратно)

1778

С. В. Рогулин. И. Ф. Александровский — создатель первой в мире торпеды. — «Русское военно-морское искусство», т. II. М., 1951, стр. 231.

(обратно)

1779

«Обзор деятельности Морского управления в России (1855–1880)», ч. II, стр. 162.

(обратно)

1780

С. В. Рогулин. Указ. соч., стр. 232.

(обратно)

1781

«Отчет по Морскому ведомству за 1874–1878 гг.», стр. 76–78.

(обратно)

1782

«Обзор деятельности Морского управления в России. 1855–1880», т. II, стр. 17.

(обратно)

1783

ЦГВИА, ф. 802, оп. 3, № 71, 72, 73. Материалы по испытанию мин в приморских крепостях.

(обратно)

1784

«Отчет по Морскому ведомству за 1879–1883 гг.», стр. 75–76.

(обратно)

1785

«Отчет по Морскому ведомству за 1894–1896 гг.», стр. 98; «Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 129.

(обратно)

1786

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 122.

(обратно)

1787

С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота (с 1881 по 1917 г.). М., 1948, стр. 35.

(обратно)

1788

«К столетию Путиловского завода», стр. 85; «Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 123.

(обратно)

1789

В. С. Лупач. Тральное оружие — русское изобретение. — «Русское военно-морское искусство», т. I. М., 1951, стр. 300–301.

(обратно)

1790

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 135.

(обратно)

1791

Вице-адмирал Н. Головин в записке «О нынешнем состоянии русского флота» дает такую характеристику Мордвинову: «Муж престарелый, умный, с обширными познаниями в государственных делах и в морском искусстве сведущий…» («Архив гр. Мордвиновых», т. III, стр. 7).

(обратно)

1792

ПСЗ (I), т. XXVII, № 20406.

(обратно)

1793

Там же, № 20383.

(обратно)

1794

Там же, № 20456.

(обратно)

1795

Там же, № 20747.

(обратно)

1796

Там же, № 20406.

(обратно)

1797

В. Чубинский. Историческое обозрение устройства управления Морским ведомством в России. СПб., 1869, стр. 172–173.

(обратно)

1798

ПСЗ (II), т. II, № 1325.

(обратно)

1799

В. Чубинский. Указ. соч., стр. 174–176.

(обратно)

1800

Там же, стр. 218–224.

(обратно)

1801

В. Чубинский. Историческое обозрение устройства управления Морского ведомства в России. СПб., 1869, стр. 132–151.

(обратно)

1802

Там же, стр. 198–215.

(обратно)

1803

ЦГАДА, ф. 30, д. 18 («Краткий очерк действий вел. кн. Константина Николаевича по Морскому ведомству со времени вступления в Управление оным по январь 1858 г.», лл. 3-22). Столь длительный срок изучения в значительной степени объяснялся тем, что в Министерстве сидели люди «николаевской школы», недоброжелательно встретившие «новые веяния». Адмирал Н. К. Краббе так характеризовал сложившуюся в министерстве обстановку: «Деятели прежнего времени, при всем желании некоторых из них, не были в силах отрешиться от понятий, руководствовавшими ими в течение многих десятков лет, и не могли откровенно вступить на новый путь» (ГБЛ, Отд. рукоп., д. 169, карт. 42, д. 30, л. 1 об.).

(обратно)

1804

ГБЛ, Отд. рукоп., ф. 169, карт. 42, д. 30.

(обратно)

1805

«Очерк военно-морской администрации за первое 25-летие», стр. 9-10.

(обратно)

1806

С. Ф. Огородников. Исторический обзор развития и деятельности Морского министерства за сто лет его существования. СПб., 1902, стр. 229, 232.

(обратно)

1807

А. Г. Витте. Очерк устройства управления флотом в России и иностранных государствах. СПб., 1907, стр. 60–64.

(обратно)

1808

ГПБ им. Салтыкова-Щедрина, Отд. рукоп., ф. И. А. Шестакова («Полвека обыкновенной жизни», т. VI, стр. 714).

(обратно)

1809

«Очерк военно-морской администрации», стр. 10.

(обратно)

1810

В 1891 г. в связи с упразднением Ученого Комитета (Совета) Морской технический комитет взял на себя часть его функций, другая часть была разделена между Главным Морским штабом и Главным гидрографическим управлением (Приказы но Морскому ведомству, Приказ № 117 от 3 ноября l891.).

(обратно)

1811

Управление Каспийской флотилией и портами Каспийского флота до 1890 г. подчинялось командиру Черноморского флота. С 1891 г. командир Бакинского порта был подчинен непосредственно управляющему Морским министерством. С этого времени командир Черного и Каспийского морей стал именоваться Главным командиром Черноморского флота и портов Черного моря.

(обратно)

1812

«Министерство финансов. Исторический обзор главнейших мероприятий Финансового ведомства. 1802–1902», т. I. СПб., 1902, стр. 617–621.

(обратно)

1813

И. С. Блиох. Финансы России XIX столетия, т. I. СПб., 1882, стр. 227.

(обратно)

1814

«Министерство финансов». Исторический обзор, т. I, стр. 628–629.

(обратно)

1815

«Министерство финансов». Исторический обзор, т. I, стр. 628–629.

(обратно)

1816

«Отчет по Морскому ведомству за 1856, 1857 и 1858 гг.», стр. 150.

(обратно)

1817

«Министерство финансов. Исторический обзор», т. I, стр. 632–633.

(обратно)

1818

Там же, стр. 632, 637; «Статистический Временник Российской империи, серия III, вып. 15; «Статистика государственных финансов России в 1862–1874 гг.» СПб., 1886, стр. 246–247.

(обратно)

1819

«Министерство финансов. Исторический обзор», т. I, стр. 634–636.

(обратно)

1820

Там же, т. II, стр. 640–643; 646–649; М. Кашкаров. Финансовые итоги последнего десятилетия (1892–1901), т. I. СПб., 1903, стр. 14–16; Сметы Морского ведомства за 1887–1900 гг.

(обратно)

1821

«Отчет по Морскому ведомству за 1897–1900 гг.», стр. 77–81.

(обратно)

1822

По данным смет Морского ведомства за 1877–1900 гг.

(обратно)

1823

В. И. Ленин. Полн. Собр. соч., т. 32, стр. 79.

(обратно)

1824

К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 29, стр. 164.

(обратно)

1825

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 9, стр. 130.

(обратно)

Оглавление

ВВЕДЕНИЕ

I ОРГАНИЗАЦИЯ, СОСТАВ, КОМПЛЕКТОВАНИЕ И УПРАВЛЕНИЕ АРМИЕЙ, БОЕВАЯ ПОДГОТОВКА, ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ

  1 Состав и организация армии

  2 Комплектование войск рядовым и офицерским составом

  3 Боевая подготовка войск

  4 Управление войсками

  5 Общественно-политическое движение в армии и на флоте

II ПРОИЗВОДСТВО И ОБЕСПЕЧЕНИЕ ВОЙСК ВООРУЖЕНИЕМ И БОЕПРИПАСАМИ

  1 Производство и обеспечение войск стрелковым оружием

  2 Производство и обеспечение войск артиллерией

  3 Производство взрывчатых веществ и обеспечение ими войск

III ТРАНСПОРТ И СВЯЗЬ

IV ИНЖЕНЕРНАЯ (КРЕПОСТНАЯ) ОБОРОНА

V ОРГАНИЗАЦИЯ И УСТРОЙСТВО ТЫЛА

VI РАСХОДЫ НА АРМИЮ

VII ВОЕННО-МОРСКОЙ ФЛОТ

  1 Судовый состав, организация и устройство флота в первой половине XIX в.

  2 Судовой состав, организация и устройство флота во второй половине XIX в.

  3 Комплектование и подготовка личного состава флота

  4 Производство морской артиллерии и средств связи

  5 Управление флотом

  6 Расходы на флот

ЗАКЛЮЧЕНИЕ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg