«Фуксы, коммильтоны, филистры… Очерки о студенческих корпорациях Латвии»

Фуксы, коммильтоны, филистры… Очерки о студенческих корпорациях Латвии (fb2) - Фуксы, коммильтоны, филистры… Очерки о студенческих корпорациях Латвии 15596K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Светлана Игоревна Рыжакова

Светлана Игоревна Рыжакова Фуксы, коммильтоны, филистры… Очерки о студенческих корпорациях Латвии

Введение

Мысль написать о студенческих корпорациях Латвии возникла у меня в середине 2000-х годов. Постепенно собирался материал, и вот, как кажется, сложился образ темы. Тем не менее было и остается немало вопросов и сомнений. Во-первых, как описывать сообщество, не очень стремящееся к популяризации себя? В рассказе замечательного английского писателя П.Д. Вудхауза полицейского, осмелившегося зайти в клуб «Дроунс», мирно трапезничающие джентльмены закидывают булочками. Неважно, что он гнался за нарушителем общественного спокойствия: в английский клуб можно войти, только если ты – знакомый и гость одного из его членов. Тут действуют законы privacy, частного, практически семейного пространства, и заодно возникает известная дилемма: если ты принадлежишь к сообществу – описывать многие вещи не можешь, не имеешь права, если же можешь писать – значит, не принадлежишь, не допущен к знанию внутренней жизни. Всякая корпорация, как и семья, как и клуб, – своеобразная «крепость».

Корпорации – во многом закрытые, не пропагандирующие себя организации, не стремящиеся сильно расширить свои ряды (хотя существуют и большие корпорации, численность которых исчисляется сотнями членов). Здесь формируется своеобразный стиль жизни и форма взаимоотношений, которые должен принять вступающий в них студент. Здесь существуют писаные и неписаные законы, царит твердая иерархия, имеются и хранятся свои «семейные тайны», о которых вне своего круга корпоранты говорить не любят. Все, что происходит и делается в корпорации, не выносится за ее пределы. Хотя сейчас, конечно, эпоха интернета и жизнь становится более открытой («Такой термин, как PR, нам тоже хорошо знаком», – признался мне сениор одной из корпораций). Тем не менее, как и в любой семье, кое-что остается недосказанным. Все мероприятия корпорации делятся на «внешние» (externan) и «внутренние» (internan), и существует общий для всех корпораций запрет на разглашение внутренней жизни.

Собрание корпорантов в конвент-квартире. Рига, середина 1930-х гг.

При изучении корпораций возникают трудности, похожие на те, с которыми сталкиваются этнографы при работе среди относительно изолированных сообществ, или среди этнических сообществ, чья культура, общественное устройство и жизнь значительно отличаются от их собственных. Среди прочего тут речь идет об известной ситуации, когда «знающий – не говорит, говорящий – не знает». Однако трудности, возникающие при этнографическом описании, помогают многое понять, во многом разобраться, – как в том, что мы изучаем, так и в нас самих. Чтобы продвигаться вперед, этнографу, как и канатоходцу, нужен хороший баланс. Что же касается содержания, то кое-что в жизни корпораций для меня – как и должно быть – осталось тайной, и я не стремлюсь это преодолеть, ведь известно: тайну нельзя раскрыть, можно только ликвидировать. Итак, пусть многое о корпорациях и корпорантах нам будет известно, но пусть что-то остается за завесой приватности, не будем пытаться снять все покровы.

Настоящая работа написана благодаря благосклонности, любезности и заинтересованному вниманию моих собеседников – как членов различных студенческих корпораций Латвии, так и тех, кто просто кое-что знает об этой теме, но сам не входит в подобные организации. Я глубоко признательна моим собеседникам – Эйжену Упманису, Дмитрию Трофимову, Владимиру Войцеховскому, Николаю Путилину, Светлане Францман, Леониду Осипову, Маргарите Салтупе, Татьяне Павеле, Татьяне Фейгман, Мирдзе Рошонок, Анне Волковой (Волощук), Надежде Семеновой, Юрису Уртансу, Валтерсу Щербинскису, Гунтису Земитису, Юрию Абызову, Борису Инфантьеву, Борису Равдину за интересные рассказы, беседы, совместные размышления, сделанные уточнения к тексту настоящей книги.

Один из непростых вопросов, связанных с темой студенческих корпораций, был поставлен замечательным знатоком русской культуры Латвии, литератором и публицистом Юрием Ивановичем Абызовым в виде дарственной надписи на книге об одной из русских корпораций – Ruthenia[1]: «Согласуется ли это с фольклористикой и этнографией?» Зная о моей профессии и специальности и исходя из «традиционного» представления о том, чем занимается этнография, Юрий Иванович предполагал, что эта тема не должна бы входить в круг моих интересов. В ходе наших бесед в 1990-х и первой половине 2000-х гг. я узнала много интересных подробностей о русской культурной жизньи Латвии и других балтийских республик. Некоторые темы – в частности, деятельность И. Фридриха и А. Заволоко – оказались непосредственно связанными с фольклористикой и этнографией, однако тема студенческих корпораций, казалось бы, не относилась к ним. Тем не менее немалый интерес студенческие корпорации представляют и для этнографа, этнолога, культурного или социального антрополога. Речь идет об определенном стиле жизни, выработанном корпорантами и наследуемом «поколениями» (цойтусами) их членов, о функционировании в их среде альбомов, песен, обычаев, о своеобразном участии корпорантов в национальных праздниках Латвии, о корпорациях и балтийских этнических культурах.

Главным образом я обратилась к русским студенческим корпорациям Латвии, в основном на их материале написана настоящая работа. Однако особенность корпорантской идентичности такова, что между латышскими, эстонскими, немецкими, русскими и прочими организациями наблюдается гораздо больше сходств, чем различий. Наиболее правильной «рамкой» описания, по-видимому, тут является культурно-региональная: речь идет о балтийских (остзейских) корпорациях. В определенной мере они сходны с германскими Burschenshaften и Landsmanschaften, но имеют ряд отличий. Еще больше они отличаются от академических корпораций других европейских стран и США (как и балтийские корпорации, часто называемых Fraternitas), хотя некоторые признаки все же остаются общими.

Русский читатель знаком с образом корпоранта, скорее всего, по художественной литературе и публицистике. Тут можно вспомнить труды Стефана Цвейга («Вчерашний мир»), Генриха Манна, Томаса Манна («Будденброки», где описываются трепетные чувства фукса Дидериха, когда ему поручили прислуживать авторитетному буршу Вибелю из корпорации Neue Teutonia).

Образ корпоранта представлен и в латышской художественной литературе – фрагментарно и довольно саркастически в произведениях Андрея Упита (Andrejs Upīts, (1877–1970), в трилогии «Робежниеки» (1908–1921), повествующей о латышском крестьянстве, о кардинальных социальных преобразованиях и расслоении патриархальной семьи, и о формировании буржуазной городской интеллигенции и ее культуры; в серии сатирических рассказов, где описываются разные социальные классы 1920 –1930-х гг. в Латвии), а позднее – в романе Анны Саксе (1905–1981) «Искры в ночи» о жизни интеллигенции в межвоенной Латвии[2], о судьбе молодой девушки, которая оказывается брошена юношей-корпорантом и постепенно приходит к пониманию революционной борьбы. Иначе, стильно и элегантно, представлена жизнь рижских буршей и фуксов как части богемы в романе Аншлава Эглитиса (который, кстати говоря, сам был филистром корпорации Concordia Valdemaria), «Охотники за невестами» («Līgavu mednieki»), написанном в конце 1930-х гг. и опубликованном с иллюстрациями В. Зоста в журнале «Atpūta» в 1939 г.; полностью роман вышел в Риге в 1940 г.[3] еще до установления тут советской власти.

Что касается аналитических исследований нашей темы, то они крайне немногочисленны. Значительно лучше изучены и представлены в литературе и научной историографии германские корпорации. В Германии существует объединение по вопросам исследования истории студенческих корпусов (Corps), его председателем сейчас является профессор медицины Рюдигер Делер (Rüdiger Döhler), член основанной в Кенигсберге и с 2000 года находящейся в Потсдаме студенческой корпорации Corps Masovia Königsberg zu Potsdam (в свое студенческое время, в 1970-е гг., в Киле Делер был делегатом Кезенского конвентного объединения сениоров). Он занимается исследованиями истории Кенигсберга, в целом Восточной Пруссии, и историей студенческих корпораций, а с 2010 г. является постоянным гостем исторической комиссии по Восточной и Западной Пруссии. В России темой студенческих корпораций занимаются историки А.И. Иванов[4] и В.И. Гальцов (декан исторического факультета Российского государственного университета им. И. Канта в Калининграде)[5]. О студенческих корпорациях Латвии писали историки Татьяна Фейгмане, Валтерс Щербинскис, к этой теме обращался академик Латвийской Академии наук Янис Страдыньш. Отдельные публикации, журнальные и газетные заметки и статьи мы находим в эмигрантской печати, прежде всего в латышском издании «Universitas» (начавшем издаваться еще в Риге в 1930 г. и продолжившем выходить позднее в США), в некоторых других периодических изданиях[6], см. также краткую заметку Н. Макаровой[7].

Основными источниками настоящего исследования стали материалы, полученные в результате моего непосредственного общения с членами нескольких латвийских корпораций – русских и латышских – в 2006–2012 гг. Это интервью, запись многочасовых бесед, альбомы и песенники корпораций. Я особенно признательна членам корпораций Fraternitas Arctica, Sororitas Tatiana, Spīdola. При этом нужно отметить, что сбор материала, связанного с культурой и повседневной жизнью студенческих корпораций иногда был сопряжен с некоторыми трудностями. Пожалуй, впервые за всю историю моей этнографической работы я получила внезапный отказ в интервью от одного из старейших членов русской корпорации (и это был поучительный для меня опыт), на том основании, что я – из России, его родной страны, откуда его семья была вынуждена бежать. В некоторых других случаях я ощущала намеренную ограниченность информации: распространение и публикация подробных сведений о внутренней жизни корпораций не приветствуется. Однако многие корпоранты сочли возможным поделиться собственным опытом, представлениями и мыслями об истории корпораций, их смысле и задачах, об особенностях участия в них. Некоторые беседы выстраивались как длительные «повествования о жизни», представляющие интерес со многих и разных точек зрения.

Другими источниками стали газетные и журнальные публикации (межвоенные и современные) о жизни корпораций, публицистические заметки, опубликованные автобиографические материалы. Это обширный корпус текстов, нередко дублирующих друг друга, требующий тщательного анализа. Наконец, немаловажным оказалось обратить внимание на данные о корпорациях и корпорантах, содержащиеся в русской, латышской и немецкой художественной литературе и публицистике XIX – первой половины XX в. (воспоминания В.В. Вересаева, П. Боборыкина и других бывших студентов Дерптского университета, хорошо знакомых с местной корпорантской жизнью).

Я глубоко признательна всем тем, кто щедро делился рассказами, воспоминаниями, впечатлениями, размышлениями. Изучение истории студенческих корпораций Латвии оказалось для меня своеобразным путешествием в человеческие судьбы интереснейших людей, многие из которых составляют одновременно гордость русской культуры и латвийского государства. Разумеется, студенческие корпорации представляют собой теснейшее переплетение немецкой и иных культур, воспринявших некоторую общую форму самоорганизации. Определенный дух элитарности не позволил сделать эту форму широко распространенной даже среди студенчества, не говоря уже об обществе в целом. Тем не менее корпорации не исчезают и не растворяются в небытии. Кое о чем, связанном с этой темой, русскому читателю, думаю, будет небезынтересно узнать.

Москва – Рига,01.12.2013

Глава 1 Студенческие корпорации Латвии: что это такое. Каково их место среди других похожих сообществ. В чем состоит актуальность вопроса

Одна из своеобразных особенностей балтийского культурного пространства – наличие сильных консервативных тенденций, при том что исторически здесь всегда присутствовало, соревновалось или сосуществовало много разных политических сил. Балтийский мир в ходе всей истории постоянно испытывал одновременно несколько внешних влияний, тут довольно рано начались и активно пошли процессы модернизации. Однако, как мне представляется, именно подспудное присутствие консерватизма (как твердой «культурной грамматики») при восприятии отдельных инновационных элементов (как «культурной лексики»[8]) образует важнейшую балтийскую социальную и культурную черту.

Балтийский культурный консерватизм имеет много обликов. Его можно обнаружить в сохранении ряда традиционных ремесел – ткачество, горшечное дело, ковка металла (с воспроизводством определенных форм и черт, восходящих подчас к XIX и XVIII вв. и даже ранее), в градостроительной практике, в воспроизводстве модели общественных отношений и социальной структуры, в устойчивости этикетных норм и эстетики, даже в особенностях местной моды (обратим внимание на дизайн повседневной одежды, на стиль журнала «Rīgas modes»). При этом в периоды новой и новейшей истории в балтийском мире шла и технологическая модернизация домашнего труда и ремесла, освободительная борьба, направленная против общественной сегрегации, а с начала ХХ в. – демократизация политического, культурного, повседневного пространства. Все же консервативные тенденции, преобразуясь, тоже продолжали и продолжают действовать.

Одним из консервативных признаков культурной жизни Латвии и Эстонии, стран, сформировавшихся преимущественно из бывшего остзейского пространства и унаследовавших много исторически сложившихся тут форм и черт, является сохранение ряда сообществ и, соответственно, способов организации и способов культурной идентичности. Одно из самых широких, массовых явлений – движение хоровых коллективов, начатое в Лифляндии, Эстляндии и Курляндии в 1830-е годы, охватившее весьма значительную часть местного населения, и особенно эстонцев и латышей, а позднее ставшее одним из важнейших национальных культурных институтов (выразившихся в традиции Праздника песни[9]).

Студенческие корпорации Латвии (и особенно – русские) – напротив, одна из самых малоизвестных форм объединения, его участники не очень афишируют себя в публичном пространстве. О них можно узнать из немногочисленных газетных интервью[10], приуроченных, например, к событию Татьянинского бала. Правда, большинство латышей – и прежде всего академически образованных, обучавшихся в вузах – все же по крайней мере слышали, знают о корпорациях; этого нельзя сказать о большинстве русских Латвии, как и вообще о тех, кто приехал сюда жить после 1940-х гг. и не имеет тут длительной семейной истории и круга местных знакомств. В последние два-три года появилось несколько хороших, информативных интернет-сайтов, знакомящих широкого читателя с историей, принципами и современной жизнью большинства корпораций[11]; то, что еще совсем недавно находилось только в спецфондах библиотек, теперь во многом доступно.

Шествие арктов в честь 125-го юбилея корпорации Fraternitas Arctica. 12 ноября 2005 г. Из коллекции Д. Трофимова

Шествие арктов в честь 125-го юбилея корпорации Fraternitas Arctica. 12 ноября 2005 г. Из коллекции Д. Трофимова

Наиболее массовый выход корпорантов на улицы Риги происходит в рамках празднования Дня независимости Латвии 18 ноября, это торжественное шествие от главного здания Латвийского университета к Памятнику свободы, и далее – к Братскому кладбищу, где происходит возложение венков.

Иной раз группы корпорантов в декелях и с лентами появляются и на других городских праздничных мероприятиях, и конечно, на академических торжествах. Студенты Латвийского университета регулярно видят корпорантов, когда те празднуют, например, юбилеи основания корпораций.

Проводы в последний путь членов корпораций обязательно сопровождается траурными шествиями, на которые тоже собираются корпоранты. Однако общее число членов студенческих корпораций в современной Латвии в целом невелико, не превосходит приблизительно пяти тысяч человек (активных членов), хотя есть еще те, кто состоял в корпорациях, но по каким-либо причинам был исключен или выступил, их численность определить сложно.

Корпорация Fraternitas Arctica на Братском кладбище. Из коллекции Д. Трофимова. 2006 г.

Чем больше я вглядываюсь в латвийскую культурную ткань, тем больше я вижу невидимо «растворенных» в ней «корпорационных» черт. Это касается академических традиций старых учебных заведений[12], повседневности, быта, обычаев общественной городской, прежде всего рижской, студенческой жизни.

Примечательно, что подобно массовому движению хоровых коллективов традиция создания студенческих корпораций характерна прежде всего для территории бывшего Остзейского края, то есть современных провинций Латвии (Видземе, Курземе, Земгале) и Эстонии. Точнее же сказать – корпорации возникали среди студентов местных высших учебных заведений. Существующие подобные организации в Литве (Neo-Lithuania, Respublika) не воспринимаются балтийскими корпорациями как полностью идентичные, зато две польские студенческие корпорации – Arconia (была основана в 1879 г., теперь – Arkonia[13]) и Venetia (основана в 1883-м, теперь – Welecja[14]), – сложившиеся еще во второй половине XIX в. при Рижском политехникуме, принадлежат к балтийской традиции студенческих корпораций, имеют с некоторыми из них картели – договоры об особо тесном сотрудничестве, дружбе. О польских студенческих корпорациях Балтии в Варшаве в 2011 г. вышла на латышском языке весьма информативаная работа[15].

Корпорация Sororitas Tatiana: празднование дня основания в Музее города Риги и мореходства. Из личного архива С. Францман. 2008 г.

Студенческие корпорации балтийских земель в основе своей несут значительный немецкий элемент, однако они всегда несколько отличались от германских организаций наличием в их идеологии патриотизма (что в определенной мере свойственно также немецким буршеншафтам, но не Corps), стилем фехтования (старым мензурным фехтованием, которое в Германии больше не практикуют) и некоторыми повседневными обычаями. Само поле применения термина «корпорация» оказывается здесь – в остзейском (балтийском) культурном пространстве – довольно четким и определенным. Корпорации – это организации, оформленные и действующие по единообразным правилам, связаны с высшими учебными заведениями, а также объединены в единую сеть, под одной «зонтичной» организацией: все студенческие корпорации Латвии имеют представительство в Конвенте президиумов, решения которого обязательны для всех.

Корпорации никогда не были единственным способом объединения студентов. Различные формы студенческих сообществ, самоорганизации молодых людей, существуют всюду, где имеются учебные заведения и студенчество[16]. Кроме того, студенческие организации соседствуют, отчасти пересекаются со многими другими молодежными организациями, основанными на разных принципах – религиозном, этнокультурном, территориальном, партийным, спортивном, досуговом и т. п. Разнообразны и сильно варьируют степень формализованности, численность подобных сообществ, постоянство складывающихся внутри них связей. Что же такое среди них – студенческие корпорации?

В последнее время за понятием «корпорация» утвердился иной смысл. Корпорации современного мира – это крупные фирмы, предприятия, производящие и продающие компании, некоторые из которых по сути дела стали своеобразными транснациональными «империями». Однако в истории этого понятия (как и в истории понятий «этнос», «нация» и многих других) прошло несколько этапов; мы обратимся к тому кругу смыслов, который сложился в первой половине XIX в. в связи с определенным типом студенческих академических союзов, и прежде всего в тех землях, которые в историческом прошлом и в культурном отношении были немецкими.

Российский историк Анатолий Иванов использует понятие «студенческая корпорация» в неспециальном, широком смысле слова, даже как аналог понятию «студенчества» вообще, выделяя внутри него множество конкретных форм самоорганизации – землячества, кружки, кассы взаимопомощи, научные, богословские и прочие объединения, в том числе, по выражению автора, «кастовые прибалтийско-немецкие корпорации Дерптского университета» как «произведение германской академической культуры»[17]. Однако в Латвии (а также Эстонии) под студенческой корпорацией понимается конкретный тип организации, четко отличающий себя от других студенческих сообществ.

Студенческие корпорации Латвии, прежде всего, это исключительно академические организации: они охватывают студентов высших учебных заведений и тех, кто кончил свое обучение. Корпорации как в своей структуре, так и идеологии ориентированы на студенчество, на академическую жизнь высшего учебного заведения, хотя они все же не ограничиваются только этим[18]. Однако кроме корпораций существует немало других отчасти близких, но все же отличных форм студенческих объединений, союзов, землячеств и т. п., они организованы иначе. Например, в Латвии одно из старейших таких обществ – академическое объединение Austrums, постоянно подчеркивающее свою особость, «некорпорантскость» (оно образовалось в Москве, в 1883 г., существует до настоящего времени, из него в Москве выделилась Fraternitas Moscoviensis, позднее в Латвии – Fraternitas Lettica и Fraternitas Livonica).

Студенческие корпорации – это организации, имеющие пожизненное членство. За исключением тех случаев, когда человека исключают из рядов, как правило, корпоранты в течение всей жизни остаются более или менее связанными со своей корпорацией. Одной из важнейших обязанностей тут являются похороны корпоранта (как правило, разумеется, филистра), проводимые с соблюдением определенных традиций. Пожизненное членство в корпорации предопределяет довольно широкий состав участников. Со временем для каждого участника меняются его статус, круг прав и обязанностей, степень вовлеченности в корпорантскую жизнь, однако общие идеи создают определенную, сохраняемую в разные времена атмосферу.

Студенческие корпорации – закрытые организации. Историк и архивист Валтерс Щербинскис поясняет этот принцип так, что человек может входить только в одну организацию этого типа, и это бытовало как неписаный закон, это не прописывалось в документах корпораций, за исключением общества Saturn Института коммерции, марксистских обществ Zemgalia и Klints, и за исключением такого института, как почетные филистры[19]. Принцип вхождения только в одну корпорацию связан, как мне кажется, с тем, что все корпорации образуют своего рода коллективную идентичность с общим единым «корпорантским» членством и общими мероприятиями, хотя в деталях внутренней организации корпорации могут отличаться. Закрытость же студенческих корпораций, как мне представляется, определяется следующими двумя обстоятельствами: нежеланием афишировать себя в публичном пространстве (что характерно и для ряда других сообществ, клубов, куда можно войти только посредством личной рекомендации, знакомства, и что в целом отличает их от политических партий, профсоюзов и т. п.), а также наличием определенных тем, которые не должны поддаваться разглашению вовне, что зафиксировано в уставах корпораций.

История студенческих корпораций балтийских республик чрезвычайно интересна и показательна с точки зрения изучения как самих этих форм культурной академической жизни и общественной организации, так и формировавшейся местной этнической и национальной культуры, взаимоотношений разных этнических сообществ, взаимовлияния разных стилей жизни. Хотя первоначально (да отчасти и поныне) корпорации воспринимались многими латышами и эстонцами как исключительно «немецкая» форма организации, именно в Остзейском крае в последней трети XIX в. сформировались отчетливые разные этнонациональные студенческие корпорации – латышские, эстонские, польские, русские. Существовали и подобные им еврейские корпорации: в Тарту – Limuwia (1883–1940) и Hasmonea (1923–1940), в Латвии (в Риге) – Vetulia (1902–1940), Hasmonea (1922–1940), Hehaver (1922–1940), Betaria (1926–1937), Jardenia (1927–1940, корпорация студенток), Cionia (1929–1930, в Лиепае), Galilia (1929–1935), Kadima (1931–1940). В латышских корпорациях шла летонизация терминов; так, например, «фуксы» были заменены соответственно терминами zēns («парень») и meitene («девушка») в мужских и женских корпорациях, само слово для обозначения средневековых студенческих союзов – nationes – переводилось на латышский как tautības, соответственно, «корпорант» иногда переводился как «представитель своего народа», tautietis. В русских корпорациях таких изменений не происходило; только известную в традициях всех корпораций песню, которая поется во время обряда Landesvater[20], перевели как «Отечественная» (и тем, как представляется, поставили ее в несколько иной ассоциативный ряд, в несколько иной культурно-политический контекст).

Особенная, непростая тема – студенческие корпорации и национализм. Вспомним, что, между прочим, сам термин nacia в Средние века применялся именно к первым студенческим корпорациям; встреча представителей разных этнических сообществ на основе обучения в средневековых университетах и образовывало конфигурацию тех «наций», их сходство и различие между собой. Университет был пограничьем «наций», где одновременно и разгорались, и растворялись этнические пртиворечия. Но что касается наций XIX в., само формирование которых было связано с процессом «всеобщего воодушевления»[21], со становлением буржуазного уклада жизни, с образованием широких дискуссионных площадок, объединяющих самые разные общественные группы. Элитарность всегда была и остается существенным признаком всех студенческих корпораций балтийского края. Однако рост национального самосознания во второй половине XIX в. повлиял и на идеологию формирующихся в это же время латышских корпораций: они образовывались во многом под эгидой «своего», «латышского», вопреки «немецкому». Тема «народ», «на благо народа» постоянно звучит во всех официальных текстах латышских корпораций. Академик Янис Страдыньш подчеркнул роль корпораций именно в развитии национальной идеи в Балтии, одни и те же люди были и корпорантами, и носителями национального духа, и несмотря на то что исторически было определенное противопоставление «национализма земли» и «этнического национализма» (zemes un tautas nacionalisms, т. е. национализма «крови» и «почвы»), все же, по его мнению, корпорации стали одним из препятствий (aizsprosts) обрусению Балтии и распространению радикальных коммунистических идей в местной академической среде[22]. Однако нельзя забывать, что начиная с середины XIX в. все студенческие корпорации декларируют свою отстраненность от политики и от религии.

Особый вопрос – взаимоотношения студенческих корпораций с властью. В XIX в. существование студенческих корпораций было практически обязательной практикой для важнейших остзейских высших учебных заведений, хотя при этом их формальный статус был не сразу и не всегда ясным. Во второй половине XIX в. корпорации были полностью «узаконены». Но в это время они уже не были единственными студенческими организациями; университетское начальство вступало в определенные трения с корпорациями. Определенное предубеждение против «цветов» формировалось и в студенческой среде, и во власти, и в целом в обществе. В годы становления Латвийской республики корпорации делили культурное и общественное пространство со множеством других организаций. Несмотря на то что корпорации были в целом настроены националистически, известно, что Карлис Ульманис (почетный филистр академического сообщества Fraternitas Rusticana) относился к корпорациям достаточно настороженно, даже негативно: он считал, что создание высокого уровня автономии и укрепление элитных групп плохо согласуется с созданием национальной культуры как объединяющей широкие народные массы.

В советский период истории тема балтийских студенческих корпораций в СССР была полностью закрыта; сами корпорации (как и множество других организаций и институтов) запрещены советской властью в 1940 г., многие их члены эмигрировали или были репрессированы. Восстановление студенческих корпораций Латвии в 1990-е гг. стало, с одной стороны, одним из элементов возвращения в культурное прошлое, с другой – стояло в одном ряду с формированием определенных субкультур, клубов по интересам, поддержанием особых форм культурной идентичности, тесно связанных с местной историей и культурой, в случае с корпорациями – объединяющей немецкое, латышское и русское начало.

Итак, студенческие корпорации – консервативные патриотические академические организации, объединяющие учащихся студентов и выпускников, молодых и пожилых людей, объединенных духом коллективизма и традициями – как общими университетскими, так и особыми, «бурсацкими».

Глава 2 Предыстория и история студенческих корпораций, их отличия от других студенческих организаций

Объединения преподавателей и студентов – как в рамках общих, так и раздельных организаций – были известны уже в раннем Средневековье в монастырских и епископальных школах, где существовали Universitates Civitum, сообщества, которые могли выбирать администрацию школ, своих должностных лиц (казначеев, секретарей), коллегиально вырабатывать учебные планы, даже определять жалованье преподавателям. Universitates Civitum выполняли важные функции: они защищали права и интересы своих членов, тут осуществлялся контроль старших над младшими, сочетавшийся с помощью в учебе, тут существовали ритуалы, связанные с принятием новичков, переходом из младших категорий в старшие. Universitates Civitum были организациями, сочетавшими одновременно иерархический и демократический принципы в своей деятельности. В некоторой мере они заложили основу университетов, обретя судебные, финансовые и прочие привилегии, что позволило со временем появиться и университетской автономии.

Первые студенческие союзы – прототипы будущих корпораций появились, как известно, в XIII в. в Болонском и Парижском университетах. Учившиеся там немецкие студенты (Scholares) начали объединяться в союзы, называвшиеся nationes[23]. Это были, по сути дела, землячества, они ориентировались на взаимную поддержку в ситуации необходимости интеграции в другое, более обширное сообщество. У них были статуты, отличительные знаки, они имели своих выборных должностных лиц, организовывали кассы помощи, проводили собрания, отмечали праздники. В 1250 г. сформировались две крупные организации студентов – цитрамонтанов (в переводе с итальянского «по эту сторону гор», то есть Альп, куда входили преимущественно итальянцы) и ультрамонтанов («по ту сторону гор», то есть прочих, иностранцев), которые, в свою очередь, распадались на этнические группы, а группы уже делились на землячества. В сохранившихся болонских статутах 1317–1347 гг. перечислены «нации» обеих корпораций; здесь встречаются представители почти всех областей Италии и народов Европы. По примеру Болонского и Парижского университетов похожие организации студентов начали возникать и в других европейских университетах: в Пражском с 1348-го, в Лейпцигском с 1409-го и других. Позднее эта традиция складывается на территории Восточной Пруссии, в Кенигсбергском университете[24]. В Парижском университете более распространенными считались объединения на основе принадлежности к одному факультету (колледжу), члены которых еще и жили вместе, в общежитиях, тоже называвшихся колледжами или бурсами.

Латинское слово бурса (bursa, букв. – «карман», «кошелек») в Средние века означало общую кассу какого-либо союза или учреждения, например монастыря, братства и т. п. Затем его стали применять преимущественно к кассе общежития учащихся и к самому помещению общежития. Такие общежития под названием бурса возникли во Франции, где большей частью на средства благотворителей (а потом и за собственную плату) студентам университетов предоставлялась общая квартира с полным содержанием, причем жившие тут вместе студенты (называвшиеся bursarii или bursiati) находились под строгим надзором, должны были одеваться согласно предписаниям, регламентировалось их поведение. Подобные институты существовали во Франции в конце XIX в. (фр. bourse), это были безвозмездные вакансии в пансионах при учебных заведениях или стипендии для учащихся. На Украине под именем бурсы известно прежде всего специальное общежитие при Киевско-братском училище (впоследствии Киевская духовная академия), возникшее в первой половине XVII в. От Киевской духовной академии название бурсы перешло вообще на все общежития при духовных учебных заведениях Украины, а потом и России, особенно при семинариях. В первой половине текущего столетия состояние этих бурс было довольно жалкое: крайняя неопрятность и запущенность помещений, злоупотребления при снабжении воспитанников пищей и одеждой, антигигиенические условия жизни, жестокость в обращении с воспитанниками, нерациональные педагогические приемы. Картина нравов бурсы ярко очерчена в известных «Очерках бурсы» Н.Г. Помяловского[25], публикация которых вызвала широкий общественный резонанс, а потом и в других сочинениях[26].

Бурса, исчезнув, не только дала имя корпорантам (bursant, bursch), но и оставила им в наследство многие ритуалы и обычаи. Так, на церемонии вступления в корпорацию новичка (Grunschnabel, нем. «молокосос») приносилась клятва верности, готовности проходить ступени: сначала Pennaler (от латинского penna – «перо, пух»), потом Fuchs (возможно, от латинского faex – «отброс, подонок», хотя есть и другие версии происхождения этого слова). В течение некоторого времени (один или два семестра) пенналер и фукс были обязаны во всем прислуживать старшему студенту – своему лейб-буршу, который учил своего лейб-фукса, посвящал его в таинства ритуалов. За соблюдением правил следил старший над новичками – Abbas beanorum, впоследствии называемый также Fuchsmajor. Бурши имели определенную власть над своими фуксами и защищали их, если тех обижали чужие. Пройдя все испытания, фукс становился полноправным буршем на церемонии посвящения, за чем следовала дружеская пирушка.

В Новое время начали складываться такие организации, как Corps, Burshenschaften, Landsmannschaften. Первые письменные сведения о Landsmannschaften относятся к 1615 г., но землячества появились примерно на столетие раньше и к началу XVII в. уже имели оформленный свод ритуалов, свой корпорантский жаргон, свои песни и четкую структуру – институт старшин (Senior, Consenior), выбираемых на два семестра, заведующих финансами (Fiskale, Kassier), церемониймейстеров и привратников (Pedelle, Hauswart). В XVII–XVIII вв. в корпорациях сложился своеобразный рыцарский дух. К 1763 г., когда Landsmannschaften впервые провели нечто вроде слета в Йене, в корпорациях уже широко практиковали дуэли. Лицо, изрезанное шрамами, и буйный нрав стали неотъемлемыми признаками настоящего бурша; многие корпорации даже обязали своих членов носить оружие. М.В. Ломоносов, обучавшийся в Германии, писал о них: «Зело задиристы, то и дело в ход пускают кулаки, а то и шпаги»[27].

В 1793 г. на имперском рейхстаге в Регенсбурге студенческие землячества запретили, но они продолжали существовать полулегально. В XVIII в. в студенческую среду проникают идеи Просвещения, на своих пирах-коммершах корпоранты начинают обсуждать пути достижения всеобщей гармонии, свободы и равенства. Все сильнее звучат революционные мотивы, а также тема объединения Германии. То, что изначально корпорации были основаны на принципе землячества, не исчезло и в дальнейшем. Так, в Правилах корпораций Дерптского университета, 1855 г., читаем: «Каждая корпорация имеет особое название, заимствованное от родины ее, и отличается от других цветами для взаимного разузнавания»[28]. Но специфическая форма организации корпораций выделила их на фоне многих других студенческих и прочих объединений.

Цели землячеств и корпораций были в определенной мере сходны с целями средневековых гильдий и заключались в создании и поддержании социального баланса: организации конкретных групп и определении их статуса в данной стране, в общественной системе. Проблема обретения своего места в чужой среде была актуальной для всех приезжих студентов: в городах средневековой Европы люди, не принадлежащие к какому-либо сообществу, – гильдия, цех и т. п. – не имели прав и, по сути дела, находились вне закона. Объединение в корпорации давало им возможность легитимироваться и затем, возможно, находить покровительство со стороны власти, духовной (церковь часто способствовала созданию университетов, назначала стипендии) и светской, даже и императора. Корпорации были единственными официально признанными студенческими организациями, в которые входили также и преподаватели, способствовали стабилизации университета, ведь в то время нередки были переходы из одного университета в другой, как профессуры, так и студентов.

Параллельно с землячествами и корпорациями создавались студенческие союзы, подобные религиозным орденам, с мистическим характером. От их членов требовался обет не разглашать подробности деятельности общества. Первыми студенческими орденами, возникшими в 1770 г., были Amicisten, Unitisten, Konstantisten и Harmonisten. В последнюю корпорацию в отличие от первых трех входили не только студенты (обычно из высших кругов общества), но и офицеры и бюргеры. Они – как и огромное число других обществ второй половины XVIII в. – испытывали сильное влияние масонских идей и способов самоорганизации, развивали универсалистские идеи[29]. Таинственность таких орденов вызывала некоторые подозрения властей; в 1778 г. некоторые из них запретили, а в самом начале XIX в. эти организации перестали существовать. Но элементы закрытых, тайных церемоний, черты рыцарской эпохи, символизм наблюдаются в культуре всех студенческих корпораций. Отдельные элементы культуры корпораций восходят к обычаям средневековых гильдий, к рыцарским традициям, к масонским ритуалам XVIII–XIX вв. Об этом свидетельствуют, в частности, атрибутика – гербы, декели, циркели, цветные ленты, гимны – и многое другое.

В самом конце XVIII в. появляются новые ордена – сorps (фр. «корпус», читается как «кор»), основной отличительной чертой которых был отказ от земляческого и сословного принципов, аполитичность и нерелигиозность. Тут была выработана четкая процедура приема и строго регламентированный кодекс чести, требующий обязательного участия в дуэлях (Mensur). Эти корпорации уже имели определенные знаки отличия (фуражки цветов ордена, перевязи, знамена, гербы, девизы, гимны и т. п.), которые распространены и у современных корпорантов. Одна из первых, Corps Onoldia Erlangen, была основана в 1798 г. как полноценная студенческая корпорация (существует и сейчас, причем здесь сохраняется обычай дуэли). Под влиянием идей Французской революции ее идеология сначала была довольно радикальной (был провозглашен отказ от всех сословных привилегий, всеобщее равенство и т. д.), но позднее закрепилась традиция принимать главным образом дворян.

Оккупация Наполеоном германских земель еще больше политизировала немецкое студенчество, усилила патриотические мотивы в деятельности корпораций. Аполитичность, равнодушие к общегерманской идее, царившие в Landsmannschaften, а также элитарность орденов ушли в прошлое, уступив место новому типу корпорации – Burschenschaften, братству буршей. Ритуалы остались сходными с предыдущими, но основным содержанием деятельности новых корпораций стала борьба за изгнание французов и объединение Германии. Одним из основателей нового движения был выдающийся поэт-романтик Генрих фон Клейст. В 1810 г. при его активном участии был принят устав организации Urburschenschaft, провозгласившей борьбу за единую Германию главной целью корпорации. Во время Освободительной войны 1813–1815 гг. многие корпоранты пошли сначала в партизаны, а потом в войска антинаполеоновской коалиции. Бурши выступали против абсолютизма, требовали равенства и демократии (в их уставе предписывалось обращаться друг к другу только на «ты») и в то же время стремились к объединению Германии как восстановлению Великогерманского рейха. Часть корпорантов (тайное «Черное общество») даже была склонна к насильственным методам борьбы. В 1815 г., ознаменованном завершением Наполеоновских войн в Европе, в результате освобождения немецких земель сформировалась организация Deutsche Burschenschaft с девизом «Ehre, Freiheit, Vaterland» – «Честь, свобода, отечество»[30]. Одной из частей Deutsche Burschenschaft, кстати, стала корпорация Curonia в Геттингене, объединявшая немецких дворян из Курляндии и имевшая девизы «Сердце – честь курземца» и «Друг – другу». В Геттингене же возникла первая в истории русская студенческая корпорация – Landsmanschaft Ruthenia Göttingen (существовала в 1808–1809 гг.).

В 1815 г. в рамках организации Urburschenschaft возникла корпорация Teutonia Halle[31]. Отличительными цветами здесь стали цвета мундиров, в которых отряд йенских корпорантов воевал с Наполеоном, черный, красный и желтый – цвета нынешнего флага Германии. Корпоранты из Teutonia Halle провели несколько слетов, ставших, по сути дела, манифестациями, призывающими к объединению Германии. Важнейшим оказался слет в Вартбурге в 1817 г., посвященный трехсотлетию Реформации и трехлетию Битвы народов под Лейпцигом. Политическая деятельность корпорантов начала беспокоить царствующие германские дворы и прежде всего Вену, которую немецкие патриоты считали главным врагом желаемого объединения. В 1819 г., после убийства корпорантом Карлом Людвигом Зандом писателя Августа фон Коцебу, австрийского вельможи, состоявшего на русской службе, Teutonia Halle была запрещена, а ее членов начали преследовать. Тем не менее в 1827 г. в Бамберге было создано Всегерманское братство буршей – Allgemeine Deutsche Burschеnschaft, объединившее и студентов, и гимназистов. В нем сразу же обозначились два течения: либеральное – «арминии» (Arminen), выступавшее за мирное демократическое объединение страны на основе науки и религии, и ультранационалистическое – «германцы» (Germanen). Всегерманское братство как единое образование существовало вплоть до его запрета в 1848 г. из-за участия корпорантов в революционном движении. Либеральные Burschеnschaften со временем превратились в культурные общества. В 1883 г. они объединились во Всегерманский союз буршей – Allgemeiner Deutscher Burschenbund; дуэли тут были запрещены. Позднее в этот союз вступили и католические организации, также называвшиеся корпорациями. Первое из них (Bavaria) было образовано в 1844 г. (существует до сих пор; до этого корпорации создавали только протестанты). В 1864 г. родилась первая австрийская католическая корпорация Austria. Либеральные корпорации принимали к себе иностранных студентов и евреев. Так, Франц Кафка во время учебы в Пражском университете вступил в корпорацию «Галерея». В Праге действовала и чисто еврейская корпорация студентов, которая сначала называлась «Маккавеи», а с 1899 г. – «Бар-Кохба».

Дуэльные корпорации националистического толка оформились в 1864 г. в Kartell, преобразованный в 1870 г. в Der Allgemeine Deutsche Burschenbund. В рамках данного направления создавались аристократические корпорации с высоким вступительным взносом. Известно, что членами одной из таких корпораций Borussia были Отто Бисмарк и Вильгельм II. Тем не менее германские корпорации во многом оставались временными объединениями студентов. В студенческих корпорациях сложился обычай комитата – выбывания из корпорации: студенты, заканчивавшие обучение, как правило, покидали университет и тот город, где они учились, и, соответственно, выбывали из корпорации. Несколько иной характер комитат приобрел в балтийском мире, прежде всего – в Дерптском университете[32]. Тут комитат не означал, что человек покидает корпорацию, напротив, он переходил в другой, отчасти более пассивный, но также и в определенной мере более привилегированный статус. Так складывались продолжительные связи, не разрывающиеся иногда на протяжении всей жизни. Окончание университета и автоматическое выбывание из корпорации было распространено далеко не во всех студенческих корпрациях; нередко студент, перед отъездом домой, становился филистром, пройдя ритуал комитата.

Закрытость внутренней жизни корпораций, тайный характер некоторых церемониалов дает основание искать взаимосвязь культуры корпораций и масонства. Действительно, вполне «корпорантской» является формулировка задачи масонства Дж. Оливера: «…сферой нашей деятельности является духовное совершенствование и улучшение своих моральных качеств»[33]. Весьма похожи отдельные ритуалы посвящения членов некоторых лож и корпораций, застольные ритуалы. Можно предположить, что определенная идейная, а возможно, даже и организационная преемственность между студенческими корпорациями Дерпта и Санкт-Петербурга XIX в. и «тайными обществами», в частности, масонскими организациями, существовавшими в Митаве, Риге, Дерпте и Санкт-Петербурге, имелась[34]. Соблюдение конфиденциальности, «конвентских тайн» входило в число клятв, приносимых во время посвящения новичка. Тем не менее если масонство носит прежде всего духовный, отчасти даже религиозный характер, то корпорации – светские организации, использующие для объединения своих членов эмблематику, а не символику. Кроме того, в настоящее время члены студенческих корпораций, например, Латвии подчеркивают: их организации не являются тайными, более того, корпорантам не разрешается вступать в масонские и другие тайные сообщества[35].

Своеобразное сочетание консервативности (в общей иерархии, четком различении статусов, в подчинении общим решениям, в лояльности власти, в неизменности самих корпорантских обычаев) и демократических традиций (система самоуправления, выборность сениора и других должностных лиц, равенство и равноправие членов) сформировало дух корпораций. Корпорации в чем-то можно сопоставить с закрытыми клубами. Речь идет о высокой степени частности, приватности, закрытости. Однако студенческая корпорация обычно описывается самими корпорантами как «дисциплина разума, твердости духа», стремления следовать высоким образцам в своем труде, любви к Родине, раскрытия в себе самых лучших качеств и способности делиться с другими. Объединение людей разных возрастов, взращенных в определенной традиции, формирует своего рода проекцию расширенной, большой семьи, имеющей свой круг «семейных друзей»[36].

В немецких землях XIX в. корпорации становятся более четко организованными, формируется их система самоуправления[37]. В середине XIX в. начали образовываться объединения корпораций, создавались их своды правил – Komment (в котором выделялись Kneipkomment – «Устав о пирах», Paukkomment – «Устав о дуэлях» и другие). В 1855 г. сформировался Кезенский конвент сениоров, к которому присоединились многие корпорации. Германские буршеншафты с 1874 г. избрали своим управлением Allgemeiner Deputierten-Convent, который в 1881 г. признали все корпоранты. В 1868 г. землячества также объединились в Кобургский конвент землячеств – Koburger Landsmannschafter-Convent.

Студенческие корпорации постепенно начали складываться и в Российской империи. Ruthenia – первая русская балтийская студенческая корпорация, возникшая в 1829 г. при Дерптском университете. Основателями ее стали поэт Н.М. Языков и А.Н. Карамзин (сын знаменитого писателя). Большинство участников сочувствовало декабристам, хотя прямо не участвовало в организации восстания. Поэт Николай Михайлович Языков родился 4 марта 1803 г. в Симбирской губернии, в семье зажиточного образованного помещика. Учился в петербургском Горном кадетском корпусе, в Институте инженеров путей сообщения (1814–1820), на философском факультете Дерптского университета (1822–1829), но диплома так и не получил; много занимался самообразованием. В 1829 г. он переехал в Москву, где в 1833 г. тяжело заболел, уехал за границу и прожил еще пять лет[38]. Умер он 26 декабря 1846 г. в Москве. Лучшие стихи создал во время обучения в Дерптском университете, они были наполнены вольнолюбивыми мотивами; позднее, в 1830–1840-х гг., он стал склоняться к консерватизму, сблизился со славянофилами (что во многом подобно и эволюции самих корпораций). Историк студенческого движения С. Мельгунов считает, что Н.М. Языков и поспособствовал появлению корпорации в Санкт-Петербургском университете[39].

Два стихотворения Н.М. Языкова вошли в «золотой фонд» русских корпорантских песен. Стихотворение Н.М. Языкова, обозначенное как «Песня» или – по первой строфе – «Из страны, страны далекой» (1827) стало очень популярно среди русских корпорантов, да и вообще – студентов. В 1839 г. ее положил на музыку Александр Алябьев.

Из страны, страны далекой, С Волги-матушки широкой, Ради сладкого труда, Ради вольности высокой Собралися мы сюда. Помним холмы, помним долы, Наши храмы, наши села, И в краю, краю чужом Мы пируем пир веселый И за родину мы пьем. Благодетельною силой С нами немцев подружило Откровенное вино; Шумно, пламенно и мило Мы гуляем заодно. Но с надеждою чудесной Мы стакан и полновесной Нашей Руси – будь она Первым царством в поднебесной, И счастлива и славна!

Первоначальный авторский текст в студенческой среде менялся, вплоть до того, что к концу XIX в. наполнился новым, революционным смыслом:

Из страны, страны далекой, С Волги-матушки широкой, Ради славного труда, Ради вольности веселой Собралися мы сюда. Ради вольности веселой Собралися мы сюда. Помним холмы, помним долы, Наши нивы, наши села, И в стране, стране чужой Мы пируем пир веселый, И за родину мы пьем. Мы пируем пир веселый, И за родину мы пьем. Пьем с надеждою чудесной Из стаканов полновесных Первый тост за наш народ, За святой девиз «вперед». Первый тост за наш народ, За святой девиз «вперед». Вперед! Вперед! Вперед![40]

Любопытно, что немало слов, имеющих отношение к студенческим корпорациям, так или иначе вошло в русский язык, использовалось в художественной литературе. Некоторые из них требуют особого историко-литературного анализа, но в результате оказываются ключом к интересным страницам прошлого. Например, исследование одной из лицейских кличек В. Кюхельбекера – «гезель». Слово «гезель»[41] употреблялось в немецком студенческом жаргоне как синоним слова «бурш»[42]. Р.Г. Назарьян в своей статье показывает корпорантское происхождение и коннотацию слова «гезель»:

Слово «гезель» (Gesell) существует в немецком языке и имеет несколько значений – подмастерье, парень, товарищ, спутник. Этим словом некогда называли бродячих студентов, вагантов, кочевавших по Европе и слагавших стихи. Затем в различных городах Германии стали создаваться, по образцам профессиональных цехов, студенческие объединения – корпорации. Тогда-то слово «гезель» стало обозначать члена студенческой корпорации, совместив в себе несколько традиционных значений – товарищ, спутник, студент и подмастерье (в значении «ученик, еще не ставший мастером»). Именно это значение слова было принято в студенческой среде германских университетов. Слово «гезель» из Германии перекочевало и в Дерпт вместе с приглашенными оттуда профессорами, чиновниками и различными специалистами. И надо полагать, это обращение, бытовавшее в студенческой среде, было принесено в Лицей именно Кюхельбекером. Но, как нередко бывает, слово это не закрепилось среди царскосельских воспитанников, а стало прозвищем самого Вильгельма. Оно подразумевало и его германское происхождение, и «германический дух» его поэзии, и ее незрелость (недоучка, подмастерье, ученик)[43].

Дух корпорации Ruthenia, как и других корпораций, был отчасти близок масонскому духу того времени; при посвящении брались клятвы сохранять конвентские тайны. Но после подавления декабрьского восстания была введена присяга лояльности государству и декларирование принципа аполитичности, исключение политики из числа целей организации. Вступающий должен знать, что корпорация – не политическая организация. Тем не менее члены корпораций были, как правило, общественно активными людьми, и по большей части принадлежность корпорации означало консервативную, преимущественно правую настроенность.

Первая студенческая корпорация в Москве, носившая название Landsmannschaft, возникла в 1829 г., но существовала очень недолго. В нее вошли студенты-немцы, а также несколько русских студентов. Общество напоминало студенческую корпорацию немецких университетов. Об этом обществе сохранились воспоминания И.Я. Костенецкого, который был в то время студентом Московского университета. В своих воспоминаниях Костенецкий упоминает о том, что в Московский университет из Дерптского перешли несколько студентов юридического факультета. Они-то и создали между собою общество, включив туда и нескольких русских студентов, среди них был и автор воспоминаний. Для своих собраний студенты наняли большую комнату, куда собирались почти ежедневно и где учились драться на рапирах и совершали свои вечерние попойки. Кроме этого велись и ученые прения, и дружеские разговоры. И.Я. Костенецкий с восторгом вспоминает об этих товарищеских сходках, которые оказали на него большое влияние[44]. Однако корпорация эта просуществовала недолго.

При Санкт-Петербургском университете в 1837 г. возникают сразу две корпорации: русская Ruthenia (одним из ее создателей и вдохновителей стал все тот же Н.М. Языков) и немецкая Baltica, а также сходное с ними общество «Аристократы», которые действуют до 1848 г. В 1844 г. эти корпорации были обнаружены Министерством народного просвещения, и правительство поручило чиновникам полиции из III Отделения собрать о них сведения. В архивах III Отделения сохранилось дело о студентах Санкт-Петербургского университета, образовавших между собою три общества. В деле подробно сообщается о характере деятельности этих обществ. Все три общества имели тайные уставы, но сами уставы не имели ничего предосудительного, кроме правил самоуправства или поединков. Общества эти управлялись старшинами, которые решали какие-либо споры между студентами и назначали место и время поединков и попоек. В деле имеется также интересная подробность о том, что в общество Ruthenia входят дети знатных особ, в том числе сын господина министра просвещения[45]. В III Отделении предполагали, что необходимо объявить о закрытии этих обществ, так как они были все же тайными, а всех студентов обязать подписками впредь не создавать никаких тайных обществ. Здесь следует заметить, что тайные общества были запрещены университетским уставом 1835 г., однако правительство не приняло никаких строгих мер к уничтожению этих обществ, и те постепенно сами распались.

Студенческие корпорации первых российских университетов оставили некоторый след в студенческой среде: Н. Макарова отмечает, что

они способствовали выработке «кодекса чести» студента университета, поддерживали престиж в обществе и студентов, и университетов, а также способствовали смягчению студенческих нравов, изгоняя из университетской среды такие явления, как пьянство и дебоши, уличные драки и нарушения правил общественного порядка студентами[46].

Отношение к студенческим союзам и объединениям со стороны власти в России было очень настороженным. Университетский устав как 1835-го, так и 1861 г. запрещает студенческие объединения. Тем не менее, например, в 1883 г. была создана Санкт-Петербургская студенческая корпорация, которая уже в 1884 г. была ликвидирована полицией, так как ее члены подпали под сильное влияние подпольной террористической организации «Народ и воля». В начале XX в. отношение власти к студенческим организациям меняется; в Санкт-Петербурге основывается более 20 студенческих обществ, отчасти похожих на дерптские корпорации. В октябре 1908 г. студенты Императорского Санкт-Петербургского университета, Горного и Политехнических институтов создают Академический союз с девизом «Наука и отечество»[47].

Латышские корпорации появлялись в конце XIX – начале XX в. и в Москве, и в Санкт-Петербурге; в 1896 г. латышские студенты Петербурга образовали Fraternitas Petropoliensis (позднее переименованную в Fraternitas Petropolitana), а в 1902 г. в Москве – Fraternitas Moscoviensis, которая находилось на полулегальном положении, а в 1913 г. раскололись на корпорацию Fraternitas Moskoviensis и Oriens. Часть корпорантов после Первой мировой войны переехала в Латвию, и уже в Латвии они взяли названия Fraternitas Lettica и Austrums (первая стала корпорацией, вторая – академическим обществом, обе организации существуют по сей день). В Санкт-Петербурге сложилась немецкая корпорация Nevania, она установила связи с корпорациями в Дерпте и Риге. В 1902 г. оформилось общество Fraternitas Moscoviensis, но в 1913 г. оно распалось, часть членов организовались в корпорацию, некоторые вошли в общество Oriens (Austrums). В целом все же корпорации оставались явлением непривычным для российской культуры вне Остзейских губерний. В начале XX в. в Москве, СПб., Киеве, Казани, Харькове, Варшаве при одобрении царской власти возникают студенческие организации, называемые корпорациями («Денница», первоначально – Fraternitas Borealis, при Санкт-Петербургском университете, с 1902 г.; «Единение-сила» в Новороссийске, с 1903 г.; «Ласточка» в Киеве, с 1904 г., и другие, всего в 22 высших учебных заведениях; фактически это все были крайне правые организации[48]).

Вот что писал о студенческих организациях вообще и корпорациях Д.И. Менделеев в 1905 г.:

Сущность дела сводится к тому, что студентам высших учебных заведений нельзя обходиться без взаимного общения, и там, где никогда, сколько я знаю, студенческих беспорядков, более или менее носящих политический оттенок, не было, например, в Англии, Швеции, Голландии и Германии, студенческого общения не избегают, а, напротив того, всемерно поощряют. В Англии это достигается при помощи колледжей или общежитии, где студенты живут совместно и составляют вполне отдельную семью со своими отдельными преданиями, приемами и даже соперничеством с другими колледжами. В Голландии, Швеции, Германии и т. подобных странах, где студенческий быт совершенно своеобразен, взаимное общение достигается при помощи отдельных корпораций, более или менее напоминающих запрещаемые у нас землячества и направляющихся иногда в стороны, до того чуждые университетским началам, что в Гейдельберге в 1860 г., когда я там был, существовала корпорация, при вступлении в которую требовалось условие во все время пребывания в составе корпорации не посещать университетских лекций.

Свое удовлетворение дают студентам даже и такие уродливые корпорации, назначаемые преимущественно для кутежей и спортов всякого рода. У нас господствует предубеждение против корпоративного начала в студенчестве преимущественно ввиду таких исключительных уродств, забывая при этом, что большинство корпораций назначается для взаимной помощи студентов, для удовлетворения их потребности в общении и, что всего важнее, для сложения самостоятельных начал, которые затем проводятся в жизни. На основании соображений, здесь более или менее выступивших в намеках, я не только склоняюсь в пользу открытых студенческих корпораций, но и в пользу закрытых учебных заведений, где взаимное общение студентов наиболее может быть развито, и полагаю, что господствующие ныне в правительстве и литературе предубеждения против корпоративного начала и закрытых учебных заведений чрезвычайно вредят успехам нашего высшего образования.

Теперь, когда мне уже минуло 70 лет, я только с великой благодарностью вспоминаю то влияние, которое произвело на меня пятилетнее пребывание в закрытом учебном заведении с товарищами, оставшимися на всю жизнь друзьями и, я думаю, единомышленниками[49].

В советский период пороком «старого студенчества» был объявлен «буржуазный индивидуализм», противопоставленный социалистическому коллективизму. Вот что об этом писала Александра Коллонтай:

Весь быт, все мышление молодежи, студенчества старого режима построено было на индивидуалистическом мышлении. Была корпоративность, большая корпоративность, действовали «скопом», вместе. Но не было той органической спайки в едином деле, в общей задаче, не было того внутреннего, бессознательного слияния себя с коллективом в стенах и за стенами университетов и рабфаков, какой характеризует лучшую часть красного студенчества сейчас. Как бусы, их можно собрать в один мешок, и все же и в тесном мешке каждая бусина остается отдельной бусинкой, соприкасающейся с другой лишь частью своей поверхности. Теперешнее красное студенчество скорее похоже на каменную глыбу, в которую вкраплены и крепкий гранит, и рассыпчатый песчаник, и легко вспыхивающий кремень, и вялая глина. А вместе – глыба, единая и законченная каменная глыба. Ее не свернешь с пути, не рассыплешь, как бусы из мешка…[50]

Резкая критика старых институтов, разрыв сложившихся социальных связей привели к ликвидации многих малых общественных групп и сообществ. Особенно отчетливо это стало проявляться во второй половине 1920-х годов. Студенческие корпорации были подвергнуты остракизму и прекратили свое существование, тем более что многие из них были связаны с белым движением, потерпевшим поражение в Гражданскую войну. На долгие годы тема студенческих корпораций практически выпала из поля зрения и российских исследователей, мало что знала об этом и широкая читающая публика. Однако рядом с Россией, в получивших впервые в истории независимость балтийских республиках Латвия и Эстония, студенческие корпорации продолжали свое существование.

Глава 3 Русская интеллигенция в довоенной Латвии: особенности общественной и культурной жизни

История сложной этнологической темы «русские стран Балтии» насчитывает около полутораста лет. Одним из первых специально обратившихся к ней теоретиков и идеологов был Юрий Самарин; в его сочинениях «Письма из Риги» и «История Риги» 1898 г. были заложены основания для формирования новой историографической традиции, влияние которой на общественное сознание было преобладающим до первой русской революции, да и позднее оставалось весьма значительным. Основная мысль заключалась в том, что русский житель Остзейского края является частицей всего российского народа и не может иметь никаких особенных интересов, отличных от интересов всех остальных жителей Российской империи. Русские рассматривались как представители единственной в империи политической нации, проводники русской государственности и культурные миссионеры. Ю. Самарин полагал также, что судьба латышей заключена в рамках культурного развития русского народа и у латышей не может быть каких-либо особых своих интересов[51].

Однако к концу XIX в. ситуация в значительной мере изменилась. Хотя в то время еще не сложилась определенная концепция этнической идентичности, но активно готовилась почва для этого. В немалой степени этому способствовали этнографические исследования, формирование молодой латышской и эстонской интеллигенции, новое осмысление культурного наследия этих народов[52]. Сложившиеся представления о «туземных» народах, их роли в государстве, начали вызывать к себе весьма критическое отношение в среде русской интеллигенции конца XIX – первой четверти ХХ в. Наиболее отчетливо оно было выражено в работах евразийцев. Вот как это описал Н.С. Трубецкой:

До революции Россия была страной, в которой официальным хозяином всей государственной территории признавался русский народ. При этом не делалось никакой принципиальной разницы между областями с исконно русским и областями с «инородческим» коренным населением: русский народ считался собственником и хозяином как тех, так и других, а «инородцы» не хозяевами, а только домочадцами[53].

На такой идеологической почве в эпоху царствования Александра III и Николая II, главным образом до революции 1905–1907 гг., в Остзейских губерниях проводилась усиленная политика русификации.

Проблема изучения русских в Балтии связана не только с историей российской эмиграции (как в случае с Германией, Францией, Австралией[54]), но в том числе и с этнической историей русских и россиян (С.М. Соловьев называет первых «великороссиянами», вторых – «русским народом»). Русский этнос организовывался путем многочисленных колонизаций, перемещений народов, начиная с восточнославянских племен, и путем поглощения, присоединения соседних земель и народов. В суперэтнос «россияне» вошли как славянские, так и балтские, финно-угорские, тюркские, алтайские группы. На протяжении всей истории сложения этих народов, начиная примерно с V в. н. э., эти процессы происходили как мирно, так и насильственно. Но со времени образования Российского государства в XVI в. начали преобладать завоевания ради государственных интересов. Г.А. Станчинский в своем труде «Русские и балты» пишет:

Превращение русских и нерусских народов в россиян произошло в ходе сопряжения метаэтнической общности с государственно-политическим образованием в рамках Российской империи… Национальный нигилизм, насаждавшийся самодержавием, не мог не вызвать у аннексированных наций стремление к освобождению. Далеко не все население Балтии идентифицировало себя с россиянами[55].

В течение ХIХ в. нарастающими темпами шла русская миграция в Остзейский край. Если в начале ХVIII в. русских в Лифляндии насчитывалось порядка 2 тыс. человек (около 0,7 %), то в 1897 г. (по данным российской всеобщей переписи населения) вместе с белорусами и украинцами – около 220 тыс. (12 %). В 1917 г. только русских было около 122 тыс. человек (около 5 %)[56]. Особенно большое переселение русских в Ригу произошло после 1861 г., а также в Даугавпилс (тогда – Дюнабург, с 1893 г. – Двинск) и Резекне (тогда – Розитен, позднее – Режица) на протяжении второй половины ХIХ в. (эти города вошли в состав Витебской губернии). Необходимо отметить, что содержание понятия «русский» было не тождественным сегодняшнему. «Русскими» могли назвать и белорусов, и украинцев, и военных людей русской армии в независимости от их национальной принадлежности. Г.А. Станчинский замечает, что

спецификой российской колонизации в Прибалтике являлось то, что русскоязычное население, в отличие от юга и востока, составляло здесь меньшинство городского населения, не говоря уже о сельском, и следовательно, большей способностью к самоорганизации, к созданию локальной субкультуры, отличной от всероссийской и сближающейся с местным, национальным образом жизни[57].

В 1860-е гг. зарождаются местные общественные русские организации. В русской ежедневной газете «Рижский вестник» начинает встречаться понятие «нужды и потребности местного русского населения». Возникают русские общества (Русское благотворительное общество, Вспомогательное общество русских купеческих приказчиков, Русский литературный кружок), гимназии, училища, музыкальные коллективы, богадельни[58]. В ходе выборов в городские думы и в Государственную думу Российской империи большинство русских депутатов Прибалтийских губерний объединяются на партийной основе. В литературе нередко отмечается, что в конце XIX – начале XX в. либеральная интеллигенция в Прибалтике была представлена исключительно коренной национальностью, в то время как радикальные рабочие организации являлись по своему составу многонациональными (туда входили и латыши, в основном из числа батраков). Но все же такое положение частично обуславливало некоторые «антирусские» настроения в среде национальной интеллигенции Балтии. Историческая ситуация 1917–1919 гг. была здесь очень сложной. Весной 1918 г. при поддержке западноевропейских стран были образованы независимые национальные демократические государства, Латвия, Литва и Эстония. В ноябре – декабре 1918 г. в их восточных районах под руководством коммунистических партий были созданы Прибалтийские советские республики: Эстляндская трудовая коммуна, советские республики Латвия и Литва с временными правительствами соответственно в Нарве, Валке и Двинске; в 1919 г. Эстония и Литва, а в 1920 г. и Латвия совместными усилиями и при поддержке западноевропейских стран ликвидировали эту власть.

После образования независимого демократического государства Латвийская Республика в 1918 г. здесь был принят закон о национально-культурных автономиях. Нелатышские народы получили возможность развиваться как национальные меньшинства; конечно, русские при этом утратили статус имперского этноса[59].

Статистические данные 1920 г. свидетельствуют, что в Латвии проживала 91 тыс. русских (то есть 7,8 %[60], в 1930 г. – 196 тыс. (10,6 %[61], в 1935 г. их насчитывалось 206,4 тыс. (10,59 %[62]; хотя называют и другое процентное соотношение – 8,8 %[63]). Их расселение было, однако, неравномерным: больше всего русских проживало в Риге и в восточной провинции Латгале. За весь период независимости русские составляли самое крупное по численности национальное меньшинство Латвии. Для сравнения приведу процентные доли русского населения Латвии в последующие годы: 1943 г. – 9,5 %, 1950 г. – 26,5 %, 1970 г. – 29,8 %, 1979 г. – 32,9 %, 1989 г. – 33,9 %, 1996 г. – 30,38 %. Причинами увеличения численности русских в Прибалтике в годы Латвийской Республики можно назвать, во-первых, общий демографический подъем русских в этот период (естественный прирост русского населения был примерно в четыре раза выше, чем среди латышей, хотя и смертность детей у русских была на 80 % выше, чем у латышей), а во-вторых, Гражданскую войну в России и установление советской власти, что создало поток беженцев и эмигрантов.

Г.А. Станчинский предполагает, что по сравнению с периодом царизма в истории Латвии в это время русские приобрели значительно больше «деревенских и аграрных» черт и утратили «городские и индустриальные»[64]. Примерно три четверти русского населения жило в восточной провинции Латвии, Латгале (входившей в состав Витебской губернии), около 14 % были жителями Риги. Подавляющее большинство русских, около 80 %, занимались сельским хозяйством, а в городах они не были среди экономически и социально преуспевающих национальных групп[65]. Русские отличались от латышей, немцев и евреев меньшей долей собственников, но более широко распространенным детским трудом. Еще большие социальные различия наблюдались между сельскими русскими – с одной стороны, и латышами и немцами – с другой[66]. Среди русских грамотными в 1897 г. были 42 % мужского населения и 28 % женского, всего – менее одной трети всего русского населения Латвии[67]; для сравнения, среди латышей эти показатели равнялись соответственно 73 % и 74 %[68]. В 1935 г. среди русских Латвии грамотными были 67 %, среди поляков – 82 %, иудеев – 90 %, латышей – 92 %, немцев – 97,5 %[69].

К середине 1930-х гг. в Латвии функционировали школы на восьми языках, печать на одиннадцати[70]. В описываемый период Латвия была одной из самых «читающих» стран Европы. Книги на русском языке выходили в издательствах Гудкова, Дидковского, «Саламандра», «Valters un Rapa», «Grāmatu Draugs» и других. На всем протяжении существования Латвийской Республики 1920–1930-х гг. большинство русского населения не говорило на латышском языке. Главной причиной этого было отсутствие необходимости знания языка: достаточно полноценно функционировала система культурно-национальной автономии. Кроме того, большинство латышей владело русским языком на бытовом уровне. К 1930 г. латышским языком в разной степени владели только 18,85 % русских Латвии[71].

Более половины русских рижан могли говорить только на одном языке, при этом латыши – на двух-трех, а более половины немцев, евреев, поляков и литовцев – на трех-четырех. Наилучшим образом латышским языком владели русские, проживающие в Елгаве – около 70 %, Бауске, Валмиере, Кулдиге – около 80 %[72]. Образование Латвийского государства потребовало от местных русских переориентироваться как в отношении к власти, так и к собственному месту в культурной жизни страны. И. Апине отмечает:

Латвийские политики ‹…› начали с принятия очень либеральных законов, облегчающих адаптацию русских (как и других меньшинств) к новым условиям[73].

Таковыми стали «Закон о гражданстве» от 23 августа 1919 г. (в результате выполнения которого к 1938 г. более 97 % жителей Латвии получили гражданство) и «Закон о школах национальных меньшинств» от 8 декабря 1919 г. (по которому все национальные меньшинства Латвии, составляющие в целом четвертую часть населения, получили право на автономию в организации школьного образования, которое финансировалось государством[74].

Закон о культурно-национальной автономии меньшинств, принятый Народным Советом в 1920 г., провозглашал, что русские и другие национальные меньшинства страны – ее полноправные граждане, имеющие право иметь свои институты (газеты, школу, другие культурные учреждения), а также участвовать в политической жизни, то есть участвовать в выборах Учредительного собрания Латвии и Саэйма. Рига и провинция Латгале были определены как места компактного проживания русских.

Татьяна Фейгмане отмечает, что общественная активность русского населения Латвии главным образом проявлялась в деятельности многочисленных организаций, преимущественно культурно-просветительного, профессионального и благотворительного характера. Еще в апреле 1917 г. возник Национально-демократический союз (позднее при нем образовалось несколько благотворительных комитетов). Сначала он объединял только русских жителей Риги, в 1920 г. распространился на всю Латвию. Его задачей было «объединение русского населения для осуществления его интересов в государственном, общественно-политическом и материальном отношениях»[75]. В 1924 г., после реорганизации Союза, на его базе возникло два общества – Русский национальный союз в Латвии (организация правой ориентации) и Русское национальное объединение. Важнейшими задачами первого было отстаивание общественно-политических прав и культурно-просветительных интересов русских граждан Латвии согласно с действующими законами, проведение в жизнь и развитие русской национально-культурной автономии. Вторая организация, в 1939 г. переименованная в Рижское русское общество, не выдвигала политических задач, но ставила целью сплочение русского населения для решения задач в области культурно-просветительной, правовой, благотворительной, религиозной. Всего можно насчитать около 50 обществ, сыгравших заметную роль в русской жизни 1920–1930-х гг. Это «Русский клуб» (с 1863 г.), «Баян» (возникшее еще в 1863 г. и возобновившееся в 1929 г.), Общество русских врачей (с 1888 г.), Благотворительное общество для призрения русских бедных (созданное в 1863, возобновленное в 1922 г.), Союз русских учителей в Латвии (с 1919 г.), Общество русских инженеров (с 1923 г.), Общество русских эмигрантов в Латвии (с 1925 г.), Рижское русское просветительское общество (с 1925 г.), Общество русских артистов в Латвии (с 1925 г.), Центральный Союз русских культурно-просветительных обществ в Латвии (с 1927 г.), «Русский сокол» (с конца 1920-ых гг.), Русское юридическое общество (с 1929 г.), Общество содействия академическому образованию (с 1930 г.), целый ряд старообрядческих обществ, подростковых и студенческих организаций и другие[76].

Критические замечания, высказываемые русскими гражданами Латвии, касались в основном вопроса объема прав русского меньшинства. Их взгляды отстаивали такие видные депутаты латвийского парламента (саэйма) как Мелетий Калистратов и Леонтий Шполянский, принадлежавшие к либерально-центрическому направлению. В 1925 г. русские депутаты саэйма подали законопроект о расширении национально-культурной автономии русского меньшинства. Важнейшим его пунктом было требование признать русский язык как второй государственный. Это вызвало в саэйме горячие дискуссии. Среди латышских партий наблюдались разные мнения, но все они были против появления второго государственного языка. Депутат М. Скуйиниекс, например, высказался следующим образом:

Русская культура чрезвычайно бедна. Говорить о русской культуре в Латвии – обскурантизм[77].

Социал-демократы выступили за признание русского языка важнейшим из иностранных, другие партии были против этого. Проект не был принят, однако фактически русский язык в Латвийской Республике употреблялся в судопроизводстве и делопроизводстве с 6 декабря 1918 г. до 18 февраля 1932 г., когда он был отменен кабинетом М. Скуйиниекса в порядке 81-й статьи Сатверсме (Конституции) – без предварительного обсуждения в парламенте[78]. Тем не менее даже среди русской интеллигенции Латвии не наблюдалось единства. Вот что пишет об этом князь С. Мансырев в одной из газетных статей:

Неутешительна картина тех русских начинаний, которые пришли за последние годы (то есть к 1920 г. – С.Р.) на смену ранее бывшим ‹…› Видно стремление замкнуться в тесную скорлупу недосягаемости ‹…› Ничему не научились эти люди. И не могут посмотреть трезво в глаза действительности, честно и прямо признать, что царство их прошло и возврат к нему немыслим[79].

Характерной особенностью политического процесса в Латвийской Республике в 1920–1930-е гг. была непрекращающаяся полемика между приверженцами различных идей. Несмотря на близость взглядов и программ, многие русские политики предпочитали выступать на выборах в парламент по отдельности и чаще всего ожесточенно конкурировали между собой[80]. С. Кузнецов замечает, что русским политикам Латвии не удалось создать не только единой, но и вообще никакой более-менее стабильной партии национального характера; «правда, в начале 20-х годов на роль таковой претендовал “Союз русских граждан Латвии” ‹…› а в 1928 г. новую попытку предпринял С. Трофимов, объявив о создании русской крестьянской партии»[81]. При этом большинство современных исследователей отмечают большую политическую пассивность русского населения; С. Кузнецов полагает, что до половины взрослых русских граждан не участвовали в голосованиях[82]. Надо заметить, что на три четверти русского населения Латвии в конце 1920 – начале 1930-х гг. были сельскими жителями, в основном крестьянами, и примерно половина их (более 90 тысяч из 196 тысяч) были старообрядцы, и «почти аполитичны, в силу сохранения патриархальных устоев»[83].

К началу 1930-х гг. стало заметным некоторое объединение русских политиков Латвии. Особое внимание было обращено к проблеме русского национального самосознания. Одним из наиболее сложных был вопрос о своеобразии русской культуры Латвии. Многие полагали, согласно описанному выше имперскому стереотипу, что никакой своеобразной русской культуры Латвии не существует:

Единство русской культуры мы считаем основой единства русского народа. Духовная стихия – то общее, что связывает все ветви русского народа независимо от границ[84].

Особенное внимание этой теме посвятил архивист, публицист, исследователь русской прессы Латвии Ю.И. Абызов. По его словам,

в Латвии русская культура не столько провинциальна, сколько маргинальна: маргиналии на полях большого русского текста[85].

Но часть русской интеллигенции признавала, что русская культура здесь – явление в зримой мере самобытное, попав в глубинные районы России русский из Балтии будет ощущать свою «инаковость», особенность, как в мировоззрении, так и в поведении, и этим нюансом пренебрегать нельзя. Райнис предлагал в 1920-е гг. ввести понятие «латвийцы» для обозначения всех граждан Латвии[86].

Большое внимание уделялось устройству русской жизни в новых условиях в Латвийской Республике. Вот что писалось в русской прессе тех лет:

Было время, когда лучшая часть русской интеллигенции считала себя неоплатным должником перед народом… Теперь, после революции, готовы обвинять этот народ в сплошном хулиганстве, варварстве, черством эгоизме и даже кровожадности. <Оба представления затемняют и усложняют отношения>, которые должны существовать между интеллигенцией и широкими слоями народа. ‹…› Общение интеллигенции с народом… необходимо, чтобы в народе найти точку опоры для разумной и плодотворной деятельности на благо народа, для улучшения экономических условий, для защиты национальных интересов, для поддержки и развития русской культуры. Эта точка зрения, по-видимому, за последнее время усвоена той частью русской интеллигенции в Риге, которая группируется вокруг русского национально-демократического союза. Образована комиссия «по расширению деятельности союза»: сближение с широкими классами населения в создании кооператива, трудовых артелей, справочного бюро по спросу и предложению труда; детские сады, мастерские, курсы, лекции, клуб для рабочих. Для выяснения отношения к этому самому населению проведены два собеседования на Московском форштадте[87]. <В настоящее время создается новый уклад политической и общественной жизни независимой Латвии>. «Представители некоторых национальных меньшинств находят нужным знакомить своих сородичей с характером и значением проводимых реформ и важнейших фактов политической жизни Латвии. К сожалению, мы, русские, проживающие в Латвии, далеко отстали от немцев. Мы имеем своих представителей и в Учредительном собрании, и в Городской думе, но сведения о деятельности этих учреждений мы черпаем только из кратких газетных отчетов. У нас имеется свой Русский Отдел Народного образования, но о судьбе русских школ ‹…› мы узнаем из частных разговоров. Вопрос о воссоздании русского театра обсуждается и решается в каких-то отдельных замкнутых кружках ‹…› Необходимо привлечь круги русского населения к обсуждению вопросов политического, экономического и социального строительства молодой Латвии <посредством собраний, собеседований, публичных докладов>». «Русское меньшинство обязано признать существующие условия и сделать это честно и добросовестно. Путь к этому один: искренне признав исторический факт и вытекающие из него последствия, стремиться к дружескому и тесному сожительству и с большинством населения и с другими меньшинствами, не допуская отнюдь никаких словесных, а тем более действенных выступлений, которые могли бы быть истолкованы в смысле тайного или открытого недоброжелательства к прочим племенным группам, или стремления к насильственному возврату прошлого, или же, наконец, в смысле презрительного или гордого отчуждения и замкнутой жизни в условиях аристократической касты. <Необходим общественный орган, представляющий разные общественные группы русского населения>»[88]).

Эти статьи, некоторые из которых появлялись уже через полтора-два года после обретения Латвией независимости, были написаны людьми, прекрасно понимающими положение и нужды русского общества и культуры Латвии.

В общественно-политических взглядах русской интеллигенции Латвии уже с 1918–1919 гг. наблюдалось несколько тенденций. Можно выделить две основные наиболее противоположные друг другу линии, проводимые видными русскими обществами Латвии. С одной стороны, это ортодоксальное крыло Национально-демократического союза (Н. Бочаров, Н. Бордонос) рассматривало русскую национально-культурную автономию как своего рода закрытое (почти сектантское) объединение, куда не следует принимать представителей нерусских народов, например евреев. Возможно, истоки этой линии следует искать в национально-политическом клубе «Русская беседа», возникшем в Риге в 1909 г.[89] Выразителями и проводниками русских политических идей должна была стать, по их мнению, организация (Национально-демократический союз), руководство которой принимает политические решения втайне от прочих членов, см. критическую статью об этом подходе[90].

Часть русского населения выражала крайние радикальные националистические взгляды (депутат саэймы Л. Шполянский, группа Русской рабочей крестьянской партии); их изданием была газета «Деревня», статьи в которой часто подписывались просто «русский». Они полагали, что интересы русских крестьян Латвии могут выражать только «свои русские»[91]. Б. Назарук в своих статьях отклонял всякие попытки ассимилировать русских в латышскую среду и культуру; по его мнению, русская молодежь должна была получать образование только на русском языке[92]. Хотя среди русского населения Латвии было «небольшое число радикальных элементов», их влияние на общество в целом было невелико[93]. В основном национально-консервативной ориентации придерживалось русское учительство Латвии[94]. Социолог В. Волков резюмирует:

Конкретные социальные требования этого блока [их высказывали и такие противники, как М. Каллистратов и Л. Шполянский. – С.Р.], свидетельствуют, что в русском политическом сознании была ярко выражена тенденция представлять социальные проблемы русского меньшинства как национальные[95].

Другой общественной силой было либеральное крыло Национально-демократического союза и Русское общество Латвии, которые в лице публицистов Н. Бережанского, князя С. Мансырева осудили правое крыло НДС за стремление изолировать русских от других народов Латвии. Резкой критике подверглось Русское общество Латвии в статье Н.Н. Бордоноса «Русская общественность в Латвии» (Издание газеты «Маяк», Рига, 1922 г.), постулировавшего, что национальное русское общество в Латвии, выступающее в качестве политической организации, может быть только одно. В русле этого (второго) направления развилось представление о так называемом «демократическом национализме». Н. Бережанский писал, что Россия находится во власти «большевистского интернационализма» – врага русской национальной культуры и морали. Благодаря демократическому устройству Латвии русские могут развивать свою культуру, но они должны делать это на основе национальных ценностей. Последние заключаются в определенной системе этики, которая передается не по праву рождения русским, но с воспитанием, то есть ее можно привить. Однако и создатели этой идеологемы полагали, что русскую национально-культурную автономию Латвии не следует подкреплять идеологией национализма, хотя бы и демократического. Они это аргументировали тем, что русские незнакомы с демократической системой, не находились достаточно длительное время в паритетных отношениях с другими народами и культурами, чьи судьбы были связаны с Российской империей. Многие русские публицисты дальновидно предупреждали, что лучшие русские национальные стремления могут превратиться в защиту великодержавности.

Либеральное крыло Национально-демократического союза и Русское общество Латвии призывали к сотрудничеству русского меньшинства со всем латвийским обществом. Проф. К. Арабажин писал в газете «Сегодня», что падение Российской империи вовсе не повредило русскому народу, но только отбросило груз, отягощавший его, вызывавший в русском народе «национальный индифферентизм», то есть безразличное отношение к своей культуре[96]. Множество публицистов отмечало картину бессмысленного раскола среди русских Латвии, который не имеет под собой никакого основания, происходящего из общественных интересов, но возникшего из-за личных интересов и поддерживаемого тупым равнодушием большинства общественности[97].

В 1920-е годы в русском общественном сознании Латвии происходила сильная дифференциация. Многие пришли к выводу, что русской идеологии следует основываться на правовых нормах демократического государства. Национально-культурную автономию меньшинств они рассматривали как предпосылку для объединения русских и считали, что не следует претендовать на коррекцию взаимоотношений русского меньшинства с властью в пользу первого. Это мнение часто отражалось в публикациях газеты «Сегодня» – крупнейшего и наиболее содержательного органе русской мысли Прибалтики 1919–1940 гг., в котором сотрудничали А. Аверченко, К. Бальмонт, Ю. Галич, И. Северянин. В период 1925–1929 гг. выходила русская газета «Слово» (в ней сотрудничал Н. Бережанский). В помещаемых в ней публикациях отмечалось, что для существования национально-культурной автономии недостаточно только сформулированных в законе государственных принципов: русское самосознание должно основываться еще на националистической идеологии. Н. Белоцветов, архиепископ Иоанн (Янис) Поммер писали, что обращение русских Латвии к национализму – явление естественное для эмигрантов[98].

В целом в отношении русской интеллигенции к Латвии наблюдалась некоторая двойственность: с одной стороны, признавалось, что независимость Латвийской Республики – большая ценность для русских, возможность правовой защиты их самих и их культуры; с другой стороны, высказывалось опасение, что в условиях иноэтничного государства русская национальная культура может исчезнуть, раствориться. Н. Белоцветов отвергал формулу, принятую газетой «Сегодня», по которой принадлежность к русской нации определялась принадлежностью к русской культуре и языку. Так, евреев Латвии, связанных в основном с русской культурой, он не рассматривал как русских, хотя и признавал их заслуги в области защиты прав русской культуры в Латвии. Как и многие русские интеллигенты Латвии, он верил в скорое падение большевистского режима в России и считал, что русским в Латвии следует выработать четкое национальное мировоззрение как идейную основу будущего возрождения России. Опыт Латвийской Республики по наделению национальных меньшинств национально-культурными автономиями Н. Белоцветов оценил очень положительно: это положение замедлило ассимиляцию нелатышей, сохранило их национальную индивидуальность. Однако он, как и некоторые другие публицисты, признавал, что идеология русского национализма в Латвии возможна только как часть русского меньшинства, которых вообще-то больше волнует судьба России, но не Латвии.

В 1934 г. депутаты от национальных меньшинств Латвии единогласно избрали в саэйме новое правительство Карлиса Ульманиса (при этом социал-демократы, яунсаймниеки, партия Демократического центра и многие другие его небезосновательно отвергали). Таким образом, вместе с Крестьянским союзом они стали поддержкой авторитарному режиму. Русская общественность Латвии не считала Крестьянский союз «антирусским», позитивно оценивала его осуждение крайне правой организации «Перконскрустс» («Громовый крест») и, основываясь на уроках русской истории, не верила в радикальный демократизм, в неограниченную власть парламента[99].

Установление 15 мая 1934 г. авторитарного режима сильно сократило возможность политической активности этнических меньшинств; в том числе была ограничена русская национально-культурная автономия (хотя заметим, что газета «Сегодня» по крайней мере формально вполне положительно отнеслась к деятельности нового режима). Мероприятия, ограничившие статус языков национальных меньшинств во время авторитарного режима, не позволяли русской общественной мысли проявиться в полной мере.

Латвийский этносоциолог Илга Апине полагает, что в течение двадцатилетнего периода независимости Латвии проявились две модели национальных отношений. Первая, условно названная «моделью Пауля Шимана» (немецкого либерального деятеля, работавшего над ее воплощением в жизнь), звучит как «латышская Латвия»; она проявилась в период с 1919 г. по май 1934 г., когда функционировали законы парламентской республики и в полной мере использовались возможности культурной автономии национальных меньшинств. Вторая – «модель Карлиса Ульманиса», возглавившего авторитарный режим с мая 1934 г., обозначенная как «Латвия для латышей», повлекла за собой явную политическую дискриминацию нелатышского населения[100]. После августа 1939 г., когда было подписано тайное соглашение Молотова – Рибентропа и как его открытое следствие – опубликован в СССР указ об образовании советских военных баз в Латвии, часть русской публики Латвии начала открыто выражать свои мнения, в особенности в «Газете для всех». Они приветствовали аннексию Германией Польши, агрессию СССР против Финляндии. Продолжившая с 1940 г. «Газету для всех» «Русская газета» позитивно приняла установление советской власти в Латвии. В монографии «Национальный вопрос в Латвии в 1850–1940 гг.» Лео Дрибин определяет две задачи, стоящие в годы становления молодого латвийского государства: преодолеть взгляды балтийской немецкой элиты и освободиться от слишком конформистского отношения к России, ее власти в Балтии[101]. С другой же стороны, было важным сдерживать некоторые крайние правые националистические тенденции. Постоянно проходили дискуссии по вопросам прав национальных меньшинств: в истории Латвии впервые необходимо было выработать модель взаимодействия народов. В годы существования в Латвии парламентской республики (1920–1934 гг.) были созданы чрезвычайно благоприятные условия для общественной активности нелатышских народов. После установления авторитарного режима 15 мая 1934 г. многое изменилось, прежде всего, была ограничена политическая деятельность. «Тем не менее, – пишет Т. Фейгмане,

общественная жизнь продолжалась до аннексии Латвии в 1940 г., после чего были закрыты все существовавшие до того русские (а также еврейские, немецкие, польские и другие. – С.Р.) общества[102]».

По справедливому замечанию Владислава Волкова, в период независимости Латвийской Республики русские получили опыт жизни национального меньшинства. Однако многие из них так и не смогли связать свою жизнь и культуру с судьбой Латвии. Русское общество была неплохо организовано, хотя и не достигало уровня немецкой и еврейской общин. Все же в начале 1920-х гг. в Латвии наблюдалась высокая степень аполитичности русского населения. В апреле 1920 г. в выборах Учредительного собрания участвовали только 13,6 тысячи из более 100 тысяч имевших право голоса русских избирателей, и их представителям пришлось довольствоваться четырьмя мандатами из 152[103].

Несмотря на то что позднее наблюдается постоянный рост избирательной активности русских (в 1931 г. голосовали уже 65,5 тысячи русских[104], выбранные ими депутаты никогда не создавали единой фракции. Более того, часто они ожесточенно конкурировали между собой.

Апогея соперничество русских политиков достигло на выборах четвертого саэйма [в октябре 1931 г.] ‹…› Поэтому часть русских голосовала за инонациональные списки – латышские, еврейские, польские, немецкие, а также партии, не строящиеся по этническому признаку (например, социал-демократов)[105].

Политик из Даугавпилса, депутат саэйма старообрядец Мелетий Каллистратов, писал:

Наш русский голос не отдается в стране таким эхом, как должно ‹…› Кто виноват в обделенности русских? Мы сами. Мы еще не воодушевлены нашей принадлежностью к одной русской семье[106].

В 1920 –1930-е гг. на территории Латвии действовало около 50 русских культурных обществ[107]. Многие исследователи отмечают большую неоднородность русской общины Латвии; да и насколько вообще можно было говорить о единой русской общине?

Община эта объединяла в себе и лучших представителей предреволюционной российской интеллигенции, и аристократию, и православных священников, и старообрядчество, и немецкие и латышские круги, тяготевшие к русской культуре, и еврейство с его широким спектром политических тенденций и ориентаций[108].

Однако очевидна и поразительная интенсивность русской литературной и художественной жизни в Латвийской Республике:

В независимой демократической республике Латвии русская духовная культура развивалась несравненно органичней, разнообразнее и богаче, чем по другую сторону границы, в Советской России при Сталине, – и намного свободнее, чем на протяжении всего полувекового периода, когда Прибалтика оказалась в составе Советского Союза[109].

Об этом прекрасно свидетельствуют материалы, полученные Юрием Абызовым, Борисом Равдиным и Лазарем Флейшманом при работе над русской печатью Латвии в 1920 –1930-е гг.[110]

О богатстве и разнообразии русской культурной жизни Латвии 1920–1930-х гг. в своих мемуарах свидетельствует очевидец событий тех времен Дмитрий Анохин. Он отмечает, что в значительной мере этому способствовало лояльное отношение правительства к меньшинствам, государственная финансовая поддержка культурной жизни национальных диаспор[111]. Одним из примеров тому может быть жизнь старообрядческих общин Латвии, которая регулировалась законом о старообрядческих общинах от 14 февраля 1934 г. В его основание был положен принцип религиозной и хозяйственной самостоятельности при выделяемых государством пособиях на нужды храмов, обеспечении правами наставников и пенсий членам общин. И.Н. Заволоко, виднейший деятель старообрядчества того времени, подчеркивал, что

попечением об интересах старообрядческих наставников латвийское законодательство выгодно отличается от законоположений других стран[112].

Жизнь русской диаспоры Латвии, события, происходившие в Советском Союзе (в том числе – «зверства коммунистической олигархии над духовенством, интеллигенцией, инакомыслящими в многочисленных сталинских лагерях и застенках»[113]), местная и зарубежная хроника освещались в газетах на русском языке «Сегодня», «Сегодня вечером», «Слово» и других. «Как ни парадоксально это звучит, но мы в Латвии знали даже больше, чем сами советские люди», – пишет Д. Анохин.

Широкой популярностью не только в Латвии, но и за рубежом пользовался возникший в 1921 г. театр Русской драмы. Он стал, можно сказать, лучшим русским драматическим театром в Западной Европе, имел очень широкий репертуар. Здесь прошло много гастролей русских актеров, здесь работал Михаил Чехов. В 1925 г. в Ригу приехала А. Федорова, бывшая солистка Императорского Мариинского театра в Петербурге. Она стала балетмейстером Латвийской оперы, стала вести частную студию, поставила в Риге 18 балетов. В Риге в 1920-е гг. проходило немало гастролей русских артистов, певцов – тут выступали Шаляпин, Собинов, Смирнов, в 1928 г. гостил казачий хор Сергея Жарова. С 1925 г. ежегодно широко и торжественно праздновались Дни русской культуры, чем занималось, главным образом, Рижское русское просветительское общество под руководством Е. Тихоницкого. При этом регулярно выходили издания – газета «Русский день» (первый номер вышел 20 сентября 1925 г.), где печатались статьи Арабажина «О христианском гуманизме русской культуры», В. Третьякова – «Россия – душа мира», Б. Виппера о религиозности русского искусства. Заметим, что в этом издании отчетливо прослеживается характерная для ряда представителей русских эмигрантов тенденция превращения национальной субстанции («русского») в религиозную. Весьма симптоматичной в этом смысле была статья А.А. Гартмана в № 8 газеты «Русский день» (1932), в которой провозглашалось «миссией России – спасти Европу»: «Русская культура, – писал автор, – это символ и начало осуществления вселенской миссии русского народа, а потому День русской культуры для нас не только день воспоминаний о ее былом величии, но и день проповеди миссионизма русского народа». Эти же настроения весьма отчетливо наблюдаются и в издании Комитета по устройству Дня русской культуры в Риге – в сборнике статей «Русские в Латвии»[114].

В Латвию из Советской России иммигрировала целая плеяда русских художников. Академики бывшей царской России Н. Богданов-Бельский, С. Виноградов, К. Высоцкий организовывали в Риге свои частные художественные студии, обретали учеников, устраивали выставки. Многочисленные культурные контакты между русскими художниками, поэтами, писателями и молодой латышской интеллигенцией того времени исследованы еще крайне недостаточно. В частности, это такие темы, как латвийские связи А. Ремизова, И. Северянина, Г. Адамовича, такие фигуры русской литературной жизни межвоенной Латвии, как Василий Васильевич Гадалин, Сергей Рудольфович Минцлов, Петр Пильский[115]. Большой интерес в этом плане представляют работы, публикуемые в продолжающемся альманахе «Балтийский архив» (тома 1 и 2 вышли в Таллинне в 1987 и 1988 гг.), в особенности статьи латвийских литературоведов Веры Александровны Вавере[116] и Людмилы Васильевны Спроге[117], а также работы искусствоведа Татьяны Сергеевны Зелюкиной.

В кратко очерченной нами сложной, неоднозначной картине русского общества Латвии 1920–1930-х гг. были люди, на жизнь и труд которых следовало бы обратить особое внимание. Как мы выяснили, судьбы одних представителей русской интеллигенции тех лет были связаны с Латвией фрагментарно; другие составляли особую, слабо связанную с другими часть общества (и этнически, и конфессионально). По выражению Ю.И. Абызова, – «прибой истории то намывал сюда русский культурный слой, то вновь размывал»[118]. Ю.И. Абызов писал:

Никакой отдельной, самостоятельной, самодостаточной русской культуры в Латвии не было и нет. На наш взгляд, магистральная культура любого края зависит от того, кто пахарь на этой земле. Русского пахаря здесь не было, ведь Латгале входила в состав русских губерний. Немцы были землевладельцами, а истинным хозяином, пахарем, был латыш, связанный с землей множеством корней, поверий, обычаев, мифов, почти органической слиянностью. Поэтому латышская культура имела свой вековой субстрат, тогда как у русских такового здесь не было. Квазисубстратом была питательная среда Российской державы, которая внедряла притязания на край, часто поэтизированные и основанные на праве силы ‹…› Это отнюдь не значит, будто в Латвии русская культура имеет тот же облик, что и в глубине России. Если во глубине России для россиянина было характерно, говоря словами Б. Пастернака, боренье с самим собой, то здесь он вступал в боренье со всем окружением – иной народ и даже народы, иная природа – море, «куда так влекло россиян», иная конфессиональная аура, иной язык – вернее, языки ‹…› Но и вступая в противоборство, принимая или не приемся чужое, россиянин здесь невольно усваивал это «немое», в зависимости от степени доброй воли углубляя свои знания и представления, постепенно усваивая принцип плюрализма, дух независимости[119]. Существовал и продолжает существовать «Остзейский комплекс россиянина»: тяготение к Западу, но и отталкивание от него, бегство от Державы, любовь к органной музыке и взбитым сливкам. Сочетание российского имперского величия с ощущением неполноценности[120].

Особым способом самоосознания, достижения целостности и устойчивости в национальном сознании русского общества Латвии было формирование пантеона разного типа героев (о чем пишет Борис Равдин в исследовании биографии одного из очевидных героев русской культуры Латвии И.Н. Заволоко[121]). Начало сложения такого рода «пантеона» можно отнести ко второй половине ХIХ в., когда в Прибалтийских губерниях наблюдался значительный рост русского населения. Борис Равдин приводит следующие имена деятелей русской церкви, просвещения и государственных мужей, которые легли в основание традиции: епископы Платон (Городецкий) и Арсений (Брянцев), историк Чешихин, губернатор Суворов. Актуальность в создании местной культурной героической традиции несколько снизилась в конце XIX в., что было связано с процессами русификации Прибалтики в царствование Александра III – слишком сильными стали тогда центростремительные тенденции, гораздо меньшее внимание уделялось явлениям «гения места». Это прерывание традиции, с одной стороны, а с другой – слишком большая зависимость от политической борьбы, от сиюминутных интересов и стремления довлеть помешали русской общине Латвии 1920 –1930-х гг. полноценно продолжить складывание «пантеона». Тем не менее и в эти годы появлялись люди, вполне того достойные. Б. Равдин отмечает одну примечательную особенность «русского героического пантеона» этих лет, а именно – совершенную необязательность этнического однообразия героев:

…формировался тип реликвария, основанный не столько на национальном, сколько на территориальном принципе[122].

Выдающуюся роль в развитии русской культуры межвоенной Латвии сыграли православный архиепископ, латыш Иоанн (Янис) Поммер, активный участник Гражданской войны на северо-западе России светлейший князь А.П. Ливен, председатель Рижского русского просветительного общества, эмигрировавший в Латвийскую Республику из Вятки, Е.М. Тихоницкий, депутат латвийской саэймы, организатор деятельности старообрядчества Латгалии М. Каллистратов, а также краевед, педагог, просветитель, старообрядческий наставник И.Н. Заволоко. Существенно, что объединение этих людей не носит национального характера: они были носителями не «русской крови», но «русской субстанции», понимаемой скорее нравственно и философски, гораздо более широко, чем просто объединение «русских людей». Именно в те годы ряд людей сами становились теми «живыми нитями», связующими латышскую и русскую культуры. Особенно характерным и возможным было это для людей искусства. Одним из них был публицист и переводчик Виктор Васильевич Третьяков (1888–1961). Он появился в Риге уже сложившимся литератором; его литературная деятельность в Латвии составила значительную страницу истории. В 1918–1920 гг. В. Третьяков учился на филологическом факультете в Петроградском университете и в Академии художеств, однако ни того, ни другого заведения не закончил. Параллельно он занимался в художественной студии Николая Гумилева, был знаком с Блоком, Соллогубом. После эмиграции в Латвию, вместе с матерью и отчимом Эдуардом Вейспалом, он стал заниматься латышской поэзией, начал сотрудничать в газете «Сегодня», пытался основать художественную студию, издавал журнал «Основы», выпустил две книги своих стихов – «Солнцерой» (Берлин, 1930) и «Берег дальний» (Таллин, 1940). Хорошо известны его переводы стихов латышских поэтов, биографические очерки «Портреты латышских поэтов и писателей»[123]. Ю.И. Абызов признает, что до 1950 –1960-х годов никто не делал больше для ознакомления русского читателя с латышской культурой. Правда, следует отметить, что особого разговора требует качество переводов Третьякова; они проблематичны в том смысле, что зачастую написаны чуждым для оригинальных текстов языком т. н. «медитативной поэтики», русским антологическим стихом второй половины XIX в.[124]. Странной страницей истории биографии В. Третьякова был период сороковых годов. После установления в Латвии советской власти, с открытием славянского отделения в Латвийском университете он был привлечен сюда для преподавательской деятельности. Как полагают исследователи, достаточных оснований он – недоучившийся студент – к этому не имел, но его поддержала новая администрация. Позднее, кстати, он был отстранен от преподавательской работы, а к концу 1940-х гг. вовсе освобожден от службы. В целом не все, созданное Виктором Третьяковым на литературном поприще, выдержало проверку временем, тем не менее его труды составляют значительную часть истории взаимодействий русской и латышской поэзии.

В целом же приходится признать, что в 1920 –1930-е гг. не произошло глубокой интеграции большинства русского населения Латвии в новую общественную структуру этой страны[125]. А. Страуме характеризует ситуацию как «медленную интеграцию»[126]. Значительная часть русских (практически 33,5 тысячи эмигрантов из России в конце 1920-х гг.[127] рассматривала Латвию как временное пристанище на пути к демократической России[128]. К числу факторов, затрудняющих политическую интеграцию русских в Латвии, Сергей Кузнецов относит прежде всего «рецидивы имперского мышления»:

У многих сохранялось не вполне, вероятно, осознанное, но вполне реальное чувство некоего превосходства над коренным населением в силу своей принадлежности к великой, веками господствовавшей в исчезнувшей империи нации. Превращение из представителей относительно привилегированного слоя в национальное меньшинство создавало серьезную психологическую проблему не только для многих русских, но также для балтийских немцев и поляков в Латгале[129].

В межвоенной Латвии существовало несколько русских студенческих организаций[130]. Особый, религиозный характер имело Русское православное студенческое единение, сформировавшееся в Риге в 1927–1928 гг., история которого подробно описана в работе Н.К. Фелдман-Кравченок. Аналоги ему были и в Эстонии, и в Финляндии, и оно сложилось под влиянием лекций Н.А. Бердяева, активно участвовавшего в создании всего Русского студенческого христианского движения[131], частью которого и было РПСЕ. Тут шла работа кружков, собирались съезды, проводились семинары. Однако в 1934 г. работа единения в Латвии была прервана и сама организация закрыта по обвинению в антигосударственной пропаганде, стремлении восстановить Российскую империю. Неформальное общение тем не менее продолжалось. А в 1940 г. многие участники этого движения разделили судьбу других репрессированных; в частности, И.А. Лаговский, секретарь РСХД по Прибалтике, был арестован и расстрелян, его супруга Т.П. Лаговская провела в лагерях с 1941 по 1957 г.[132]

Другими студенческими организациями Латвии были ОРСЛУ – Общество русских студентов Латвийского университета (первым его руководителем в 1924 г. был Николай Антипов – член Fraternitas Arctica, а также один из основателей и первый сениор Ruthenia, потом – Ф. Кулачевский, Г. Прокофьев и др.), куда могли входить и корпоранты, Русское академическое общество, Fraternitas Rossica и Sororitas Rossica (последние два существовали при Русском институте университетских знаний). С 1929 г. существовало литературное общество «Содружество на струге слов»[133]. 1940 год стал четким водоразделом: были закрыты практически все старые культурные и общественные организации.

В советское время сложилась совершенно иная картина русского мира Латвии. Ныне русские не образуют единую национальную общину; среди них имеются различные слои и социальные группы с резко отличающимися интересами, образовательным уровнем, политической ориентацией (люди, принадлежащие к номенклатуре и военному контингенту, техническая и гуманитарная интеллигенция, квалифицированные и неквалифицированные рабочие, особый слой составляет старообрядческое население[134].

С конца 1980-х гг. в Латвии начали возникать общества русской культуры, в которые вошли главным образом представители гуманитарной и творческой интеллигенции. Это были Балто-Славянское общество (руководитель – В. Попов), Латвийское общество русской культуры (первый руководитель Ю. Абызов), Центр гуманитарных исследований «Веди» (И. Иванов), Фонд славянской письменности и культуры» (Б. Инфантьев, С. Журавлев), а также Русская община Латвии, Русская национально-культурная автономия национальных меньшинств Латвии (В. Юрков) и множество других. Русская община Латвии, Ассоциация граждан России, Лига апатридов Латвии делали безуспешные попытки создания среди русских Латвии единой, всеохватывающей организации. В 1994 г. был основан Центр русской культуры Латвии, куда вошли семь русских организаций, однако и это объединение просуществовало недолго. В настоящее время в среде русских обществ Латвии и отдельных представителей интеллигенции можно наблюдать два противоположных процесса – как дифференциацию, размежевание, так и теоретические и практические попытки объединения (подчас радикального).

В целом среди русских общин Латвии не наблюдается мировоззренческого и организационного единства. Известный русский художник Латвии, руководитель Художественного объединения Балто-Славянского общества Николай Уваров, в интервью 1996 г. говорил:

…местные общества русской культуры забывают, что культура – это не организация, а живой организм. Когда русские почувствуют свою принадлежность к некоей космической культуре, тогда что-то может получиться. Как можно притащить человека к культуре, если он и книг-то не читает? В Латвии разрушена эта хрупкая интеллигентная среда. Сейчас все мы скорее как атомы-одиночки. Но мы еще только в начале пути. Нас встряхнули как банку с песком. Залежавшиеся слои перемешались. Общество только-только начинает структурироваться…[135]

Ныне, как представляется, некоторое самоопределение произошло. Большинство русских Латвии выбрало путь интеграции в современное латвийское общество, и способов этой интеграции несколько (экономические, политические), хотя звучит и иная точка зрения. Ситуация, по словам Дмитрия Трофимова, связана подчас с мнимыми проблемами части латвийского общества.

Тут, в Латвии, есть общество и государство, и если ты хочешь быть его частью, ты должен понимать, где ты находишься. Проблема многих русских Латвии в том, что они не хотят быть его частью, и это их право, никто не должен затягивать в общество насильно. Они могут жить тут и не разговаривать по-латышски, но если эти люди хотят стать частью общества и государства, – они должны принять ценности этого общества, в том числе и язык[136].

Как нам представляется, студенческие корпорации Балтии стали одной из общественных структур, одновременно дифференцирующих, но и объединяющих местные этнические сообщества. Феномен русских студенческих корпораций Латвии – единственный пример долгого исторического существования подобной организации. Обратимся же к тому контексту, где, когда и каким образом это складывалось.

Глава 4 Студенческие корпорации Дерптского (Юрьевского) университета. Краткая история, культурное и общественное влияние

История всех балтийских корпораций начинается в Дерптском университете, образованном в 1802 г. (фактически же это было восстановление созданного тут еще в 1632 г. шведским королем Густавом II Адольфом Academia Gustaviana). 12 декабря 1802 г. император Александр I подписал «Акт постановления для Императорского университета в Дерпте». 8 сентября 1803 г. был утвержден устав университета, предполагавший полную автономию. Он получал привилегию «иметь свою внутреннюю расправу и полное начальство над всеми членами своими, подчиненными, равно над их семьями»; он ведал все дела, «до сих лиц касающиеся», разбирал долговые претензии, производил первоначальное расследование по уголовным делам. Университету, таким образом, была дана широкая гражданская и уголовная юрисдикция.

Так как дворянство пожертвовало на университет 40 000 руб., то ему предоставлено было право участвовать в управлении делами университета; выборные из дворян кураторы заведовали хозяйственной частью. Университет «имел собственную цензуру для своих сочинений» и бесконтрольно выписывал из-за границы необходимые книги. Как «ученое заведение», университет разделялся на четыре отделения: философское, врачебное, юридическое и богословское; это деление просуществовало до 1850 г., когда философский факультет распался на историко-философский и физико-математический. В университет принимались люди всякого звания и состояния, русские подданные и иностранцы. Студенческая жизнь до мелочей регламентировалась уставом; так, например, определялась сумма, которую студент мог тратить на те или другие нужды. Однако студенческая жизнь с самого начала вышла из назначенных ей рамок.

Примечательно, что университетский устав 1803 г. объявлял студенческие корпорации незаконными, но потребность в них имелась, и уже в том же самом году были предприняты попытки создания общей корпорации студентов Allgemeine Burschenschaft. За образец данного общества взяли уставы немецких студенческих корпораций. Первый Comment был составлен в 1806 г., но вследствие доноса университетскому начальству был изъят и сожжен. Неофициально данное общество просуществовало приблизительно до 1810 г., после чего распалось, зато начали возникать новые студенческие корпорации, Curonia (объединявшая студентов – представителей дворянства, курляндских немцев, появилась в Дерпте в 1808 г.), Livonia (объединяющая лифляндских немцев) и другие. В Дерпте корпорации объединялись в Конвент шаржированых (Ch!C!). Когда Конвент шаржированых был официально распущен и запрещен властями, начал действовать временный орган – Reprasentanten Convent (действовал он во второй половине 1840-х гг.). Потом Конвент шаржированых был восстановлен. Правительство не придавало значения этим организациям и допускало их свободное развитие.

Другие университеты, открытые в России в эпоху Александра I, строились по образцу германских университетов, первоначально они представляли из себя ученые сообщества, в которых и профессорскому сословию, и студентам предоставлялась большая свобода деятельности. Профессора могли свободно выбирать деканов и ректора, создавать любые научные общества, избирать кандидатов на замещение вакантных кафедру, курс, который читал профессор, избирался по его усмотрению и никем не регламентировался. Студенты же могли также создавать научные общества, а также корпорации, которые регламентировали студенческую жизнь в университете.

Из Дерпта студенческие корпорации распространились в Московском, Санкт-Петербургском, а затем и Казанском университетах, однако большого развития не получили. Одной из причин явилось то, что университеты, имевшие первоначально широкую автономию, вскоре потеряли ее и попали под жесткий контроль Министерства народного просвещения в лице попечителей учебных округов. Однако студенческие корпорации сохранялись в университетах всю первую половину XIX в., а в Дерптском университете и в эпоху царствования Александра II, когда они получили наконец официальное право на существование.

По сути дела, первыми корпорациями, сформировавшимися в Дерптском университете, стали организации Curonia (с 1808 г.), Estonia (с 1821 г.), Livonia (с 1822 г.), Fraternitas Rigensis (с 1823 г., объединявшая рижских граждан); все они были скорее землячествами, объединившими выходцев (почти исключительно – немецко-остзейских студентов, в некоторых случаях – из смешанных семей, но значительно германизированных) из остзейских губерний, соответственно – Курляндии, Эстляндии, Лифляндии и из города Риги. Обычно в конце семестра происходило общее собрание представителей корпорации с участием профессорского сословия. Эти собрания – конвенты – обсуждали состояние студенческих дел.

Не увенчалась успехом попытка выходцев из княжества Финляндия создать корпорацию Finnonia: не было собрано достаточного количества участников. Зато вскоре начали образовываться аналогичные им корпорации, объединявшие поляков (Polonia, с 1828 г.), русских (Ruthenia, с 1829 г.). Помимо четырех старых корпораций в Дерпте в разное время действовали следующие немецкие корпорации: Baltica (1850–1856), Fraternitas Dorpatensis (1854–1933), Arminia Dorpatensis (1859–1866), Fraternitas Pharmaceutica Dorpatensis (позднее переименованная в Baltonia, 1872–1939), Neobaltia (1879–1939), Fraternitas Academica (1881–1939), Tarbatonia (1884–1887), Teutonia (1908–1933), Fraternitas Vigoria (1908–1916).

В 1820 г. устав 1803 г. заменен новым, им введены лишь некоторые ограничения при производстве следствия и суда над студентами за нарушение благочиния. Признаны были также «вредными и несовместимыми с обязанностями студентов» их корпорации, но вскоре за тем они были вновь разрешены. Студенческие корпорации российских университетов первой половины XIX в. существовали как бы нелегально: с одной стороны, их никто не разрешал, ни университетское начальство, ни правительство, но с другой стороны, они и не были запрещены. Такая жизнь корпораций продолжалась до середины 50-х годов XIX в., когда правительство вынуждено было их официально признать.

Устав 1820 г. действовал до 1865 г. В 1820-х гг. Дерптский университет считался выдающимся по составу преподавателей и с 1828 г. получил значение института для подготовки профессоров в другие русские университеты. В отчете графа С.С. Уварова в 1833 г. Дерптскому университету отведено «значительное место в ряду наших высших учебных заведений», хотя русский язык признается тут «недовольно уваженным предметом» (в 1836 г. решено усилить значение русского языка как предмета преподавания; в 1837 г. учреждена должность лектора русского языка в университете). Устав 1835 г. усилил контроль над университетами со стороны попечителей учебных округов. Этот контроль распространен в 1837 г. на Дерптский университет; во главе его стоял тогда попечитель Крафтштрем (1835–1854), управление которого причисляется к наиболее тяжелым временам Дерптского университета, тем более что к нему применили ст. 80 общего устава, предоставлявшую министру по собственному своему усмотрению назначать профессоров (на практике свобода выбора и приглашения преподавателей сохранилась до 50-х годов).

В 40-е гг. XIX в. дерптские студенческие корпорации добиваются учреждения «суда чести», который заменяет практику дуэлей между студентами. Решение этого суда было обязательным для всех корпорантов. Правда, на протяжении второй половины XIX в. происходили и существенные перемены в ограничении университетской автономии, а затем – в усиленной русификации. В 1850 г. отменено было избрание ректора из среды профессоров; в 1852 г. даны особые секретные инструкции для наблюдения за поведением студентов и за духом преподавания. Профессора не «смели дозволять себе никакого, хотя бы и безвредного, отступления» от программы; прекращено было преподавание государственного права европейских держав; философию преподавал профессор православного богословия. Для философского и юридического факультетов был установлен комплект в 300 студентов. Университетский устав 1863 г., восстановивший академическую автономию, но с удержанием власти попечителя, внес в 1865 г. соответствующие изменения и в положение Дерптского университета. Университет продолжал оставаться немецким по составу профессоров и студентов, но с 1880-х годов начинаются попытки усиленной русификации. Многие из профессоров-немцев оставили университет, программы были изменены, усилена власть ректора и правления и т. д. 27 декабря 1893 г. Дерптский университет переименован в Юрьевский университет. По отношению к студентам вводятся новые правила; с 1896 г. начинает действовать студенческая инспекция. Состав русского студенчества увеличился благодаря допущению в университет окончивших курс в духовных семинариях, которые стали стекаться сюда со всех концов России. Тем не менее еще с 1838 г., благодаря министру народного просвещения графу С.С. Уварову, Дерптскому университету было разрешено устройство при университете «студенческих обществ, имеющих ученую цель», а также занятия литературой и искусством, организацию спектаклей и прочее (С.С. Уваров побывал в Дерпте в 1833 г., и ему тут был устроен так называемый «виват» от имени студенческих корпораций).

Сразу же после оформления корпораций в Дерптском университете начали устанавливаться и их союзные отношения. Конвент шаржированных первоначально объединил корпорации Curonia (годы официального членства – 1834–1921), Estonia (1834–1939), Livonia (1834–1939), Fraternitas Rigensis (1834–1921). В 1834 г. Конвент стал существовать официально. Потом к ним примкнули Ruthenia (была членом с 1850-го по 1857-й), Baltica (1850–1856), Fraternitas Academica Dorpatensis (1857–1861), Arminia Dorpatensis (1865–1866), Neobaltia (1879–1939), Fraternitas Academica (1881–1891, 1920–1939), Lettonia (1882–1905), Tarbatonia (1884–1887), Teutonia (1912–1915, 1918), Baltonia (1932–1939). Однако туда не вошла польская корпорация Polonia (ныне – Konwent Polonia; была основана в 1828 г.).

Вот что пишет о дерптских корпорациях один из студентов университета 1850-х гг.:

В Дерпте между студентами существуют так называемые корпорации, то есть товарищества, в которые принимаются членами хорошо рекомендованные и испытанные люди… Все эти корпорации имеют свои особенные названия, свои цвета, особые фехтовальные залы, свои коммерши, то есть пиры или попойки, и свои уставы… Дух этих товариществ самый благородный, откровенный и братский. Все студенты вообще говорят друг другу «ты», немцы – армянам, поляки – русским, французы – евреям; сыновья корчмарей и сапожников – потомкам гордых графов, князей и баронов; спесь они осмеивают, а гордость презирают, мужество уважают, удаль и молодечество любят[137].

Короткое время – в 1857–1861 гг. – существовала корпорация Fraternitas Academica Dorpatensis, куда входил Кришьянис Валдемарс и некоторые другие латышские студенты. Из 31 основателя семеро были латыши, позднее к ним присоединились еще одиннадцать. Под эгидой этой корпорации (считающейся первой латышской корпорацией) латышские вечера могли существовать уже легально. Однако особенного развития эта инициатива не получила: в конце 1850-х гг. самые активные и деятельные латышские студенты уже заканчивали свое обучение, да и корпорация вскоре после 1861 г. прекратила существование: студентов объединяли уже другие круги.

Позднее, начиная с 1880-х годов, постепенно при Дерптском университете возникли новые корпорации: латышские Lettonia (официальный год основания 1870-й, важный этап – в 1882 г.[138]), Lettgallia (с 1899 г.), Ventonia, Latvia и Imanta (1917), эстонские Fraternitas Estica (1907), Sakala (1909), Ugala (1913), армянская Armenia (1913–1916), русская Slavia (1913–1915), польские Polonia (1907 г., хотя есть и другая точка зрения на дату создания), Lechicija (1907–2004), Venedya (1907–1939), этнически смешанная Fraternitas Universiteta (1908), а также Fraternitas Vigoria (с 1908-го, формально мы можем считать ее немецкой – хотя неизвестно, какой язык в ней был официальным, – а среди ее членов были немцы, евреи, русские, армяне и эстонцы). Их цели были несколько иными – в большей мере тут осуществлялось то, что называлось «разумным развлечением»: интеллектуальный досуг, литературные и музыкальные вечера, чтение рефератов, спектакли, а также фехтование, гимнастика. Подобно землячествам тут большую роль играла взаимопомощь. Однако их статус не был равен статусу немецких корпораций, и они до 1890-х гг. не признавались последними как таковые. «Цвета» – то есть признанные знаки отличия – были только у корпорации Fraternitas Universiteta, филистров имела только корпорация Polonia[139].

Первые как латышские, так и русские студенческие корпорации основывались на опыте и модели немецких корпораций. В свою очередь те выполняли во многом функцию землячеств, на что указывает, в частности, сам термин Landsleute – «собратья», «товарищи», «земляки», члены корпорации. Такое название носили, как правило, и альбомы с фотографиями и краткими биографиями членов корпораций.

Отношения между разными сообществами университета складывались непросто; определенную роль играли и национальные разногласия между немецкими и прочими студентами. Это красочно описывают бывшие студенты Дерптского университета – Вересаев, Боборыкин, Деген. Речь идет о сознании своей исключительности; А.И. Иванов пишет о своего рода «кастовости» немецко-студенческих корпораций Дерпта:

…в менталитете корпорантов-остзейцев чувство национальной общности сопрягалось с уверенностью в своей избранности, причастности к касте, уподобляемой своеобразному рыцарскому ордену в виде Дерптского университета[140].

Корпоранты ощущали себя элитой, внекорпоративных студентов называли «дикими». Особенно ярко об этом свидетельствуют воспоминания бывших русских студентов Дерптского университета. Петр Боборыкин, учившийся в Казанском университете, затем – в 1850-е – в Дерптском (там он стал членом корпорации Ruthenia), пишет:

С немцами мы все только сталкивались, а не жили с ними. Сначала, в первые два-три года моего студенчества, русские имели свою корпорацию; после того как ее «прикончили», превратились в бесправных. Немецкие бурши посадили нас на verrut [Verruf, бойкот] ‹…› и в таком положении мы все дожили до выхода из университета. С нами немцы не сносились, не разговаривали с нами и в аудиториях, и при занятиях в кабинетах и клинике, через что прошел и я с другими медиками. Это было крайне тягостно. Дело кончилось генеральной схваткой, зачинщиком которой был наш казанец Зарин[141].

Деген замечает:

Они могли явиться на студенческую вечеринку «диких» и, усевшись перед самым кругом танцующих, «делиться друг с другом своими наблюдениями над присутствующими дамами в такой форме и так громко, что терпеть их присутствие оказалось невозможно»[142].

По признанию В.В. Вересаева,

весь дух немецкого буршеншафта был для нас чудовищно чужд ‹…› Нас, русских, немецкие студенты глубоко презирали за то, что мы «антидуэлянты» и задирали всячески ‹…› Оскорбляли и задирали евреев где только и как было можно[143].

В то время отчетливо различались имеющие материальный достаток немецкие студенты и бедные русские студенты (об «особенной, всеобщей бедности у местных русских студентов» пишет Е. Деген[144]). Среди немецких корпорантов Дерптского университета бедность была предосудительной, требовались взносы для содержания квартиры, даже своих лошадей, для проведения пирушек, шитья костюмов, изготовления знаков отличия. Только последний, 18-й параграф Правил содержал пункт о вспомоществовании нуждающимся, и это была учрежденная стипендия. В других студенческих сообществах, землячествах эта задача была первой.

Немецкие корпоранты препятствовали созданию новых, более демократических институтов, не отвечавшим, по выражению Боборыкина, «буршекозным» традициям, то есть «немецкой чистоте», материальной состоятельности, подчинению диктату, театрализованным церемониям. Неудачной оказалась попытка создать корпорацию Arminia на основе богословского студенческого общества Teologicher Abend (они выступали против дуэлей[145]). О долгом периоде непризнания, о противостоянии латышских корпораций немецким пишет и Валтерс Щербинскис[146]. Причиной тому были, как представляется, не собственно этнические, но скорее классовые противоречия; так, Деген замечает:

…немецкая молодежь в Дерпте, как и повсюду в Германии, сохраняла крепкую связь, материальную, культурную и идейную, со своей природной средой, т. е. с земельной аристократией и городской буржуазией, ‹…› надо думать, что национальная вражда в значительной степени питалась классовыми различиями[147].

В Дерпте в рамках союза четырех студенческих корпораций были выработаны общие правила, обозначенные Allgemeiner Comment. Текст Коммана в свою очередь лег в основу Правил для корпораций студентов Дерптского университета, введенных в 1855 г.[148] Их составили члены корпораций по указанию попечителя Рижского учебного округа Е. Ф. фон Брадке. В параграфе 1 корпорация истолковывалась как дружеское сообщество, основанное на «давнишнем знакомстве, родственных связях, происхождении из той же губернии, одинаковом образе мыслей». В параграфе 2 говорилось: «…корпорации имеют целью приготовление входящих в состав их лиц к будущей деятельности в Отечестве, сохранение между студентами хорошего тона, споспешествование нравственному и сообразному с честью поведению и учреждение правил хорошего общежития во время пребывания в университете».

Правила, однако, не устанавливали закон о существовании корпораций как таковых в учебных заведениях Российской империи, но были приняты в знак того, что «дело <то есть факт существования корпораций в данном университете. – С.Р.> известно государю». Юрисдикция этих Правил не распространялась за стены Дерптского университета. Проект Правил направили Александру II, который написал резолюцию: «…корпорации допускаются по-прежнему, но начальству строго следить за их действием». Дело было в том, что корпорации образовывали самостоятельную форму организации, несколько автономную от университета и университетской дисциплины. О том, насколько активной была корпорантская жизнь Дерпта, писал известный русский писатель, бывший студент Дерптского университета В.В. Вересаев[149]. Он также упоминает, что материальные возможности для этого имелись, многие студенты принадлежали к состоятельным семьям, свободного времени у студентов было также достаточно. По признанию Вересаева, знания университет давал хорошие, но узкие, в основном читались очень специальные курсы, широкая система знаний считалась излишней[150]. Приведем ниже фрагмент воспоминаний В.В. Вересаева, иллюстрирующий корпорантскую жизнь Дерпта.

Викентий Викентьевич Вересаев

Воспоминания

Глава II. В студенческие годы в Петербурге. В Дерпте

(фрагмент)

После кипуче-бурного Петербурга – тихий Дерпт. Город пересекается длинною, прихотливо изгибающеюся горою, – она называется Домберг; на ней – чудесный парк и развалины старинного немецкого собора. По обе стороны горы – город в тихих, мало оживленных улицах, чистых и уютных. Река Эмбах отделяет городскую сторону от заречной. От города во все стороны бегут шоссе, густо обсаженные липами и ясенями, аккуратные мызы, тщательно возделанные поля. Основное тут население – не немецкое. Крестьяне, рабочие, торговцы – это все эстонцы; немцы составляют только верхний слой населения, интеллигенцию. Они же владеют почти всею землею; крестьяне у них землю арендуют. Эстонцы – народ трудолюбивый, честный и культурный.

Мозгом, двигающим и жизненным центром города, является старинный Дерптский университет. Он дал науке много ярких имен, начиная с эмбриолога Карла Эрнста Бэра, астронома Струве и кончая физиологом Александром Шмидтом. Весь город живет университетом и для университета.

Чем-то старым, старым, средними веками несло от всего здешнего жизненного уклада. Студенчество делилось на семь корпораций (землячеств): Курониа (курляндское), Ливонна (лифляндское), Эстониа (эстляндское), Ригеизис (рижское), Необалтиа (немцев из России), Академиа (сборная) и Леттониа (латышская – единственная не немецкая корпорация). Большинство немецких студентов входило в корпорации. Но были и вне их. Эти назывались «дикими». Дикими были и все мы, русские.

Новичок, вступающий в корпорацию, назывался «фукс» (лисица). Фуксом он оставался в течение года. Это было время искуса, в этот год он должен был показать, что достоин быть корпорантом. Основным положением считалось: «Повелевать умеет только тот, кто умеет повиноваться». Фукс и должен был доказать свое умение повиноваться, – абсолютно повиноваться всякому приказу любого из корпорантов своей корпорации. Нередко приказы носили характер намеренного издевательства, – фукс, не сморгнув, должен был сносить все. Кельнеров в корпорантских пивных не было, обязанности их исполняли фуксы; каждый из сих как признак своего звания имел при себе штопор. Корпоранты властно покрикивали:

– Фу-укс!

И фукс почтительно спешил на зов; ни один профессиональный официант не был так безгласно-почтителен, как фукс, – какой-нибудь князь Ливен или граф Мантейфель. Откупоривал бутылки и наливал кружку.

Кружку, а не кружки. Все сидевшие за одним столом пили круговую из одной кружки. Каждый выпивал около половины, пока при наклоне кружки уровень пива не доходил до нижнего края кружки; потом кружка доливалась доверху и передавалась соседу. Только при команде «экс!» каждый выпивал кружку до дна. Очень все гигиенично, не правда ли? И это в городе науки. И это среди студенчества, в котором был большой процент сифилитиков.

Пить из одной кружки или стакана было вообще принято во всем Дерпте, да, кажется, даже во всем остзейском крае. Вскоре после моего поступления в университет я как-то зашел с двумя русскими товарищами в пивную. Спросили пару пива. Кельнер поставил перед нами две бутылки – и один стакан.

– Почему вы дали только один стакан? Дайте еще два.

Кельнер с изумлением поглядел на меня, пожал плечами и с презрением поставил на стол еще два стакана.

Фуксы исполняли не только роль кельнеров. Они были посыльными, разносили повестки и приглашения, корпоранты давали им самые разнообразные поручения, – фукс все должен был исполнять. Командовал фуксами заслуженный корпорант, который назывался «ольдермен». Он наставлял фуксов в корпорантской этике и вообще ведал их воспитанием. Однажды в лунную ночь я сидел на скамеечке в городском саду на Домберге. Вдали показалась вереница теней. В полном молчании шли гуськом человек тридцать молодых студентов, а впереди – старый студент-корпорант в светло-зеленой шапочке с бело-голубым околышем. Он водил их по саду самыми прихотливыми вензелями, по траве и через кусты, с серьезнейшим видом подходил к скамейке, перепрыгивал через нее и шел дальше, – и все, один за другим, как овцы, прыгали вслед за ним: «Кто не умеет повиноваться, никогда не будет уметь повелевать».

После годового искуса фукс становился корпорантом, он пользовался всеми правами корпоранта, за исключением одного, самого почетного: права носить цветную корпорантскую шапочку и такую же ленточку через плечо на жилетке. Каждая корпорация имела свои цвета: Ливония – светло-зеленый, алый, белый, Ригензис – темно-синий, алый, белый, Эстония – светло-зеленый, темно-синий, белый и т. д. Получить «Farben», стать «Farbentiager’oм[151]» было нелегко, нужно было пройти очень строгую баллотировку, и немало существовало корпорантов, которые годами добивались этой чести. Были такие, что и кончали университет, не дождавшись «красок».

Понятно, как гордо должны были чувствовать себя «фарбентрегеры», как высокомерно смотрели они на «диких» и как снисходительно – на своих товарищей без «красок». На лекции фарбентрегер сидел с распахнутым пиджаком, чтобы все видели его цветную ленточку через жилетку; еще усерднее распахивал он свой пиджак перед экзаменатором. Большинство профессоров в свое время были корпорантами, и теперь, в качестве почетных гостей, приглашались на торжественные празднества своей корпорации; там они восседали в своих старых цветных студенческих шапочках (она всю жизнь бережно хранилась бывшим корпорантом, как милая память). Когда профессор замечал у экзаменующегося родную ленточку, глаза его светлели и голос становился мягким. Гасли глаза и голос сох, когда экзаменовался «дикий»; совсем холодными делались глаза и ледяным – голос, когда экзаменовался еврей.

Совершенно для нас необычно было это кастовое разделение студентов после товарищеского равенства всех в русских университетах. И это особенно резало глаза, потому что внешне товарищеские отношения были как будто самые близкие. Все студенты говорили друг другу «ты». Мы знали цену этому «ты» и на «ты» немецких студентов, подчеркнуто отвечали «вы», заставляя этим и их переходить на «вы». Однажды в анатомическом театре ко мне обратился корпорант, мой сосед по трупу, с просьбой помочь ему разобраться в сложно-кружевной мускулатуре спины.

– Ich bin daruber ganz dumm! (Я на этот счет совсем дурак! (нем.))

Я ему подробно все объяснил, поправив, сколько было возможно, напорченную препаровку. Он был очень любезен, рассыпался в благодарностях, все время говорил «ты». А назавтра, когда я его встретил на улице с другими корпорантами, он, увидев меня, поспешно отвернулся.

Весь дух немецкого буршеншафта был для нас чудовищно чужд. Никаких общественных интересов, презрение к «политике», узкий национализм; кутежи, дуэли, любовные истории, – в этом проходила жизнь, это воспевали их песни.

Bruder, trinkt einmal! Wir sind ja doch jung! Im Alter ist zum Durslen Noch immer Zeit genug! Denn der alte wein, Er ist fur junge Leute! Вruder, lasst uns heute Froh und frohlich sein! Bruder, liebt einrnal, Wir sind je doch jung! Im Alter ist zum Hassen, Noch immer Zeit genug! Denn die jungen Madchen, Sie sind fur junge Leute! Bruder, lasst uns heute Froh und frohlich sein! и т. д.

(«Братья, будем пить, – ведь вы молоды! В старости довольно еще будет времени, чтобы жаждать. Старое вино – для молодых людей! Братья, будем сегодня веселы и радостны! Братья, будем любить, – ведь мы молоды! В старости довольно еще будет времени для ненависти! Молодые девушки – для молодых людей» и т. д. (Прим. В. Вересаева.))

Настоящий, лихой студент должен был быть задирой, скандалистом, дуэлянтом. Все совсем так, как у нас было лет сто назад среди гусар. Я знал ассистента-доктора при одной из тамошних клиник, бывшего корпоранта. Был вежливейший, воспитаннейший и корректнейший человек. И мне рассказали, что в студенческие годы свои это был исключительный забияка и бретер. Так было принято, это всеми почиталось, старики снисходительно говорили: «В молодости следует перебеситься!», девушки с почтительным восхищением поглядывали на таких удальцов.

Странно и противно было чувствовать себя в такой студенческой среде. Постоянно можно было нарваться на глупейшую историю, на совершенно тобою не вызванное оскорбление. Идешь, навстречу тебе студент-немец – и вдруг он тебя толкает плечом в плечо, как у нас, бывало, в гимназии, в третьем-четвертом классе. Конечно, удивленно посторонишься, скажешь «Виноват!» и пожмешь плечами. А требовалось в ответ обругать обидчика и вызвать его на дуэль. Ему только это и было нужно. Чем больше у бурша было дуэлей, тем было для него почетнее; шрамами и рубцами он гордился, как орденами.

Нас, русских, немецкие студенты глубоко презирали за то, что мы «антидуэлянты», и задирали всячески. Теперь при воспоминании, все это кажется смешным, но тогда часто бывало очень тяжело. К полякам, напротив, немецкие студенты относились с большим почтением. Поляки дуэль принимали, но ставили условием: дуэль на пистолетах. Выбор оружия всегда предоставлялся вызванному. Обычно дуэли происходили на шпагах, обставлялись рядом ограничительных условий и кончались всего чаще пустяковыми ранами. А тут, на пистолетах, шутки уже были плохие, и дело пахло не царапинами. Было несколько смертных исходов при таких дуэлях. И поляков немцы вызывали с большою осторожностью.

Если нам, русским, приходилось постоянно терпеть задирания и часто прямые оскорбления, то еще в большей мере все это выпадало на долю евреев. Конечно, подавляющее большинство корпорантов были антисемиты, еврею почти немыслимо было попасть в корпорацию равноправным товарищем баронов Икскулей и Тизенгаузенов. Оскорбляли и задирали евреев где только и как было можно. И на этой почве как реакция вырабатывались очень своеобразные типы.

Был у нас студент-медик Юлиус Кан, немецкий еврей. Среднего роста стройный красавец с огненными глазами, ловкий, как кошка, сильный и бешено смелый. Великолепно дрался на шпагах, метко стрелял из пистолета. Не спускал никому ничего и сейчас же вызывал на дуэль. Вскоре за ним утвердилась грозная слава, и корпоранты стали его бояться. По городу про него ходили совершенно легендарные рассказы. Однажды вечером, весною, шел он с двумя товарищами-евреями мимо корпорантской «кнейпы» (пивной). За столиками на улице сидели корпоранты и пили пиво. Увидели евреев. Один здоровенный фарбентрегер обозвал их жидами. Юлиус Кан бросился в гущу корпорантов и дал обидчику крепкую пощечину. Студенты узнали его и растерялись. Корпорант, получивший пощечину, выхватил револьвер. Кан кинулся на него и вырвал револьвер, – тот побежал. Кан за ним. Корпорант торопливо стал спрашивать:

– Wie ist dein Name? (Как твое имя?)

Это значит, что он его вызывает на дуэль, – с этого момента все дальнейшие враждебные действия должны прекращаться. Кан схватил его за шиворот, стал бить рукояткою отнятого револьвера по шее и приговаривал:

– Мое имя – Юлиус Кан! Я живу на Марктштрассе, номер двадцать!.. Мое имя Кан!..

Другой раз стоит он как-то на Studenten-Ecke – так назывался угол Ратушной и Рыцарской улиц, где обыкновенно гурьбами стояли студенты, прогуливавшиеся по Рыцарской улице, дерптскому Невскому проспекту, – подошел к нему корпорант и сказал:

– Was stehst du so einsam und traurig, du altes Jerusalem? (Что стоишь ты так одиноко и печально, старый Иерусалим?)

Кан, еще не глядя, взмахнул рукою и, повернувшись, дал корпоранту пощечину.

Каким-то чудом в Дерпте сохранялись в нетронутом виде старинные традиции, совершенно немыслимые в отношении к русским университетам. Вероятно, их не трогали ввиду полного отсутствия какой-либо революционности в местном студенчестве. Должно быть, играла роль и протекция: в течение девятнадцатого века высшая администрация была у нас заполнена и переполнена остзейцами-немцами, – начиная с Бенкендорфов и Клейнмихелей и кончая фон Плеве, Мейендорфами и Ренненкампфами.

Для студентов, например, была своя специальная университетская полиция – педеля, и общая полиция не смела касаться студентов. Как бы студент ни скандалил, что бы ни делал, арестовать его могла только вызванная из Pedellen-Stube университетская полиция. Когда на улице студентов обижали Knoten (обыватели), раздавался крик:

– Burschen, heraus! (Студенты, сюда!)

Клич подхватывался, передавался по всему городу, и каждый студент обязан был бежать на выручку к товарищам. Впрочем, в мое время крик этот уже был запрещен.

Обычаи вежливости были своеобразны. Встречаясь друг с другом на улице, студенты фуражек не снимали, а только кивали головой и говорили: «Mojn (Guten Morgen)!» («Доброе утро!» (нем.)) Но так только с товарищами студентами (Commilitonen). Перед пожилыми, а тем более, конечно, перед дамами, фуражку снимали. Если студент шел с дамой, то нужно было кланяться ему, снимая фуражку. Я раз видел: шел корпорант, вел под руку молодую даму. Навстречу пять корпорантов. Сошли с тротуара, выстроились в ряд и как по команде, почтительно сняли фуражки перед товарищем. Если студент идет с дамой и кланяются его даме, он должен ответить на поклон хотя бы ему и незнакомого. Это, впрочем, кажется, было принято и у нас.

Срок пребывания студента в Дерптском университете был неограничен. Иные из его питомцев оставались студентами до седых волос, – либо потому, что за кутежами, скандалами и дуэлями никак не могли удосужиться кончить курс, либо потому, что им нравилась вольная студенческая жизнь, – благо родители богаты и не торопят с окончанием. Таким студентам название было Bemooste Burschen – «обомшелые бурши». При мне студентом университета состоял один совсем старый барон-помещик. Он хозяйничал у себя в имении, в начале каждого семестра приезжал в Дерпт, вносил плату за учение, подписывался на одну какую-нибудь лекцию и уезжал обратно к себе в деревню. Лет через восемь-десять он для разнообразия переходил на другой факультет. При мне он, побывав уже на медицинском, физико-математическом и юридическом факультетах, числился на богословском. Когда он был еще молодым студентом, богатый дядюшка, умирая, завещал выплачивать ему по двести рублей в месяц «до окончания университетского курса». Ну, он, конечно, с этим окончанием не стал спешить и уже тридцать пять лет, к негодованию и бешенству прямых наследников, все получал свои двести рублей.

Студенческая жизнь за пределами учебных аудиторий не ограничивалась созданием только корпораций. В Дерптском университете были еще 44 другие организации студентов. Одной из самых интересных страниц истории Дерптского университета стали латышские студенческие вечера, собиравшиеся в 1870-е гг., серьезно поспособствовавшие сплочению, самоорганизации, формированию латышского этнонационального сознания. Одним из активных организаторов стал Отто Кронвальд (Атис Кронвалдс). Подобные вечера в 1870-е гг. начали организовываться и латышскими студентами (и не только студентами, многими академически образованными латышами) Москвы. Участниками этих вечеров стали т. н. «младолатыши», молодая латышская интеллигенция (Кришьянис Валдемарс, Кришьянис Баронс, Янис Чаксте), которая, получая высшее образование и интегрируясь в образованные круги метрополий, одновременно обратилась к изучению латышских «древностей», фольклору, мифологии, истории, языку, к поднятию статуса латышского языка. Московские латыши отмечали: «Главное для нас было хорошо знать латышскую историю». Цель вечеров была в первую очередь – говорить по-латышски, петь песни, читать латышские газеты. Также им важно было противопоставить себя немцам. Если в Дерпте латыши во многом стремились отдалиться от латышской массы, были ориентированы на карьеру, то в Москве был сильный дух «своего народа». Потом образовалось студенческое общество Fraternitas Moscoviensis, а затем – с таким же названием корпорация.

Латышские студенческие вечера во многом послужили формированию латышского этнонационального пробуждения – атмоды. На основе московских латышских студенческих вечеров было создано в 1883 г. общество – Академическое объединение Oriens (Austrums) («Восток»), одно из самых значительных объединений. Ансис Курмис, автор историографической работы, характеризует Austrums как

организацию части латышской интеллигенции, члены которой в упорной и иногда жесткой борьбе победили врага большей части нашего народа – бедность, борьбу с царским режимом, местной феодальной властью и реакционными силами разных исторических эпох[152].

Флагом Austrums стало белое полотнище с золотым изображением дерева – Austras koks, мифологического образа «древа восходящего солнца», «утренней зари», символа начала начал, полноты бытия, движения ко всему высокому и священному. Лозунгами этого общества стали «Vīrs un vārds» (лтш., букв. «Муж и слово», скажем так: «Сказано – сделано»), «Ar savu tautu – par savu tautu» (лтш. «Со своим народом – за свой народ»), «Augt un dzīvot Latvijai» (лтш. «Расти и жить для Латвии»), «Darbs ceļ vīru» (лтш. «Труд возвышает мужа»), «Draugs draugam» (лтш. «Друг – другу»), «Ar tīrām rokam un skaidru sirdi» (лтш. «С чистыми руками и ясным сердцем»).

В вышедшем в 1967 г. в США сборнике статей, посвященных разным аспектам истории Austrums, анализируются изменения, произошедшие в 1920-е гг.[153] Аугустс Розе отмечает серьезное различие между московской и рижской группами членов, отчасти по причине разных поколений (первые пережили Первую мировую войну, вторые – нет), отчасти вследствие разного внешнего контекста существования (в Москве не нужно было делать особенных усилий для объединения латышей, но в независимой Латвии потребовался поиск дополнительных причин и поиск формы и сущности существования организации). Аугустс Розе отмечает, что в 1920-е гг. у латвийской молодежи наблюдалась склонность к корпорантскому образу жизни (который они определяли как немецкий по форме и духу и чуждый латышам): тут существовала готовая форма организиции, «внешний блеск», ношение ленты и декеля, аристократизм, избирательность при выборе товарищей и единомышленников, стремление делать карьеру, тесные внутренние связи, поддержка своих[154]. Члены же Austrums стремились создать свою организацию как отличную от корпорций, положить в ее основание приверженность демократическим принципам, внешнюю простоту[155]. Андрис Розе перечисляет следующие ценности, важнейшие для Austrums: академизм, дружбу, индивидуализм, радость жизни, динамичность, ритуал (которых, правда, всего два – становление «ауструмцем» и «когда ауструмец уходит в вечность»[156]). Кроме же этого, глубокой сущностью Austrums, по словам Андриса Розе (и всех других авторов статей), является «латышскость». Эта особенность обсужается отдельно, как и миссия всей организации – объединить вокруг себя латышских студентов[157].

Ауструмцы критиковали «немецкий облик» корпораций, отмечали как негативные признаки их внешний блеск, «веселую жизнь буршей», материальный достаток, ощущение собственной избранности. Они подчеркивали свою некорпорантскость, но, по сути дела, во многом основывали свою организацию на сходных принципах.

Принципы корпораций мы не признавали, воспроизводить их не хотели, других примеров у нас не было, пришлось все создать самим, опыта тоже было мало ‹…›[158]

Пытаясь отмежеваться от корпораций, ауструмцы подчеркивали, что только их организации – в отличие от корпораций – свойственны такие качества, как «латышскость» и «простота»: по сути дела, речь шла о латышском национализме и стремлении избегать всяких внешних его проявлений:

Наша уверенность ранее и сейчас состоит в том, что латышским студентам нужна латышская организация, с латышским духом и латышскими традициями. Латышским студентам не нужны ольдерманы и фуксы, не надо ходить по комнате с шапкой на голове, не нужны цветные ленты через грудь, не нужно нанесенные обиды разрешать посредством драк на рапирах, не нужно на собраниях петь нелатышские песни, не нужно выпендриваться и взращивать молодых студентов в алкогольных возлияниях. Латышским студентам не нужно быть буршами, а жилище превращать в пивные погреба[159].

Тем не менее Аугустс Розе в своей статье признает, что в межвоенный период в Латвии более привлекательными стали все же корпорации, что и в университете, и в целом в хозяйственной жизни страны возобладал «немецкий дух». Ауструмцы же были настроены слишком индивидуалистично, их встречи стали своеобразными клубами, куда приходили посоревноваться в остроумии, основная же активность происходила за пределами Austrums, в рамках других организаций[160]. Сами ауструмцы предлагали усилить дисциплину и создать новые традиции, которые объединили бы всех членов организации. Терминология, принятая в Austrums, была во многом летонизированным вариантом корпорантских терминов: члены организации тут так же делились на кандидатов (которые участовали в собраниях, но не имели права голоса, juniori), полноправных членов, преимущественно студентов – savieši, полноправных старших членов, закончивших образование – vecbiedri. Внутри конкретной группы (kopa, saime) выделялись «старший», председатель – vecākais и воспитатель – audzinātājs. Как и в корпорациях, все мероприятия делились на «внутренние» и «внешние» (intērnajs – ekstērnajs). Собрания (sapulces) делились на деловые (рабочие), литературные, торжественные и расширенные (в последних принимали участие члены нескольких групп). Среди традиций практиковались торжественное принятие в savieši («свои»), годовщины и юбилеи образования объединения Austrums, свадьбы и похороны[161]. Буквальным переводом принятых в корпорациях латинских провозглашений silentium ad cantum! («тишина для песни!») и cantus ex est! («песня завершена») стали латышские klusums dziesmai! / dziesmu beidzu!. Выбор песен при этом иной, тут всегда исполнялись исключительно латышские песни, как авторские, так и многие народные.

Позднее Академическое объединение Austrums, как и все прочие подобные организации, было закрыто советской властью в 1940 г., но его участники продолжали собираться. Начиная с 1945 г. среди латышей западной эмиграции начинают формироваться группы Austrums в Швеции, Германии, США, Канаде, Австралии и других странах. Тут они начали делиться на групы и общины, появились председатели общин – kopas vecākajs.

В 1989 г. Austrums восстанавливается в Латвии, и с начала 1990-х гг. он возобновляет здесь свою деятельность. Ныне насчитывается около 200 человек – членов организации. Кроме Austrums в Латвии ныне существует еще одно мужское академическое объединение, не входящее в число корпораций, хотя и наследующее ряд весьма сходных черт – Fraternitas Rusticana[162], конкордия, объединяющая латышских студентов Valdemaria, существующая с 1927 г.[163], а также академические сообщества Šalkone (смешанное, объединяющее мужчин и женщин, с 1923-го), Latviete (общество студенток, с 1925-го), Dziesmuvara (смешанное, с 1925-го), Dzintars (смешанное, с 1947-го).

Интересно, что, несмотря на отчетливо выраженную латышскую национальную идею в идеологии многих латышских корпорациях, отношение многих молодых латышей к студенческим корпорациям как форме самоорганизации было довольно негативным. Так, будущий первый президент Латвийской Республики Янис Чаксте (и один из основателей академического сообщества Austrums) полагал, что идея корпорации неплодотворна, даже противна духу времени и латышской национальной идее, ибо корпорации – малочисленное и аристократическое явление, перед младолатышами же стояла задача сплотить всех латышей. По мнению Я. Чаксте, нужно, напротив, организовывать все усилия по формированию национального духа, а корпорации служат интересам конкретных клик, и в них часто происходит раскол, так что тут нет речи об укреплении студенческой дружбы[164]. Правда, лично Янис Чаксте, как и группа издателей московской газеты «Вечера», находились в хороших отношениях с членами латышской корпорации Lettonia: Я. Чаксте признавался:

Янис Парстраутс, организовавший корпорация Lettonia (1882) в Тарту, говорил мне, что сделал это для борьбы с немцами, чтобы они, латыши, могли показать себя равными им[165].

Сферы деятельности корпораций и прочих студенческих сообществ не были до конца разделены; иногда возникали конфликты корпорантов и некорпорантов: известны случаи, когда первые стремились доминировать в студенческой среде, распространить свои правила на все студенчество, подчинить общую студенческую жизнь своим нормам, а вторые – участвовать в обсуждении корпорантских дел. Примечательно, что некоторая отчужденность разного типа студенческих сообществ друг от друга сохранялась и в дальнейшем. В Латвийской Республике в 1925 г. состоялась дискуссия «Студенческие организации, их цели и усилия», на которой против корпораций высказались В. Янсонс и К. Кундзиньш, мотивируя это тем, что корпорации, как, отчасти, и землячества, – ограничивают, ставят барьеры в обществе, не способствуют реальному сплочению нации; по выражению А. Курмиса, на той дискуссии корпорантам «поддали»[166].

Нужно заметить, что на протяжении второй половины XIX – начала XX в. число корпорантов постоянно падало, при том что число студентов росло: если в 1840-е гг. тут было 550–560 студентов и среди них корпорантами были 450 человек, то есть 80 %, то в 1850-е гг. корпорантов насчитывалось около 50 %, в 1880-е – 30 %, в 1890-е – уже 10–15 %[167]. Причин тому было, по-видимому, несколько: изменение социального и этнического состава студентов, разразившаяся в печати значительная критика корпораций (их упрекали в ретроградности, элитарности, шовинизме, стремлении доминировать среди других студенческих организаций). Свою роль сыграла, по-видимому, политика русификации, как и в целом ослабление поддержки немецких властных институтов в Остзейском крае со стороны российской власти. Окончательно ситуацию изменили Первая мировая война и последовавшие революции, повернувшие ход истории во всем европейском пространстве. В это время студенческие корпорации фактически прекратили свою деятельность (хотя в Юрьевском ветеринарно-медицинском институте была в 1917 г. создана корпорация Latvia, а в Юрьевском университете – Ventonia).

Глава 5 Студенческие корпорации Рижского политехникума и Латвийского университета: краткая история. Русские студенческие корпорации Латвии

Отчасти по примеру Дерптского университета, отчасти по общей европейской традиции того времени (так как узусы – незафиксированные правила дерптских и рижских корпораций – были разными) корпорации начали складываться и в других высших учебных заведениях, и прежде всего там, где существовали сильные немецкое сообщество и немецкая культура.

Первое высшее учебное заведение Риги открылось в 1862 г., это был Балтийский политехникум в Риге, который был создан как частная высшая техническая школа, на деньги Биржевого комитета и дворянства прибалтийских губерний (в 1896 г. он был преобразован в государственный Рижский политехнический институт).

В 1865 же г. была образована корпорация Fraternitas Baltica, и в первые десятилетия существования Политехникума членами корпораций были все его студенты, однако полная легализация корпораций Рижского политехникума произошла в 1877 г.; их целью была провозглашена как «подготовка к деятельности на благо Отечества», без каких бы то ни было политических коннотаций. Однако уже в 1871 г. проявился общий орган, объединяющий разные корпорации. Тут возникли корпорации: немецкие Fraternitas Baltica (1865–1938), Rubonia (1875–1939), Concordia Rigensis, позднее Rubonia; Borysthenia (1876–1880), латышская Selonia (теперь Selonija, 1880), Talavia (теперь Talavija, 1900), польские Arconia (1879), Veletia (1883), эстонская Vironia (1900).

Складывается практика принимать в члены корпораций только отдельных студентов. Однако окончательное принятие латышских корпораций в общий университетский корпорантский орган Конвент шаржированных (Chargierten Convent, С!С! по-латышски – Rīgas šaržēto konvents) произошло только в 1890-е годы; первой стала Selonija, которая обрела легализацию благодаря поддержке польских и русской корпорации. В Риге второй половины XIX в. возникает до 400 студенческих сообществ, среди которых корпорации оказываются наиболее консервативными. При этом с конца XIX в. шли процессы либерализации, и под влиянием социал-демократии оказалась значительная часть общества будущей Латвии.

Почтовая открытка: здание Рижского политехнического института и гербы корпораций. Автор – З. Захаранс. Из коллекции Д. Трофимова

Первая мировая война и последовавшие революции по сути дела приостановили деятельность всех корпораций: многие учебные заведения были эвакуированы, а немецкие организации прекратили действовать. Тем не менее память о корпорациях, как и дружеские связи их членов, не исчезли. В батальоне О. Калпакса действовала Особая студенческая рота (позднее батальон), которая была первым регулярным боевым соединением зарождавшейся латвийской армии; ее сформировали студенты пяти корпораций – Lettonia, Selonija, Lettgallia, Talavija, Fraternitas Moscoviensis. Свое знамя они получили из рук филистра корпорации Talavia, Зигфрида Анны Мейеровица (в будущем известного латвийского политика, первого главы внешнеполитического ведомства Латвийской Республики; в период революционных событий 1917–1919 гг. он был борцом за государственный суверенитет Латвии).

Союз корпораций при Рижском политехническом институте. Рисунок из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1914–1915 гг.

В Латвийской Республике уже в 1919 г. появилась Высшая школа Латвии (Latvijas augstskola), в 1922 г. преобразованная в Латвийский университет. Одной из самых сложных социальных проблем университета стала реализация этнонациональной политики, по словам шведского историка Пера Болина, непростое, подчас даже конфликтное соединение двух «повесток дня» – национальной и академической. Ведь этот университет возникал как отчетливый латышский этнонациональный проект (с исключительным статусом латышского языка и предпочтением латышей как сотрудников) в мультиэтническом государстве, осуществленный в краткий промежуток времени[168]. Но уже с 1919 г. тут начали возобновляться некоторые старые корпорации, появлялись и новые, и прежде всего – латышские[169]. Корпоранты принимают решение возобновить ношение «цветов», что было прекращено в годы Первой мировой войны.

Латышские корпорации сформировали в 1919–1920 гг. объединяющий совет – Конвент президиумов (Prezidiju konvents, правопреемник старого Chargierten Convent). Этот орган был создан 27 сентября 1919 г. в результате объединения пяти латышских корпораций (Lettonia, Selonia, Lettgallia, Talavia, Fraternitas Lettica), а в 1920 г. был юридически зарегистрирован, определил свою область деятельности, принял Общий коман корпораций высших школ Латвии[170]. Первым и вторым пунктом в нем значилось: «Воспитанники высших школ Латвии объединяются в отдельные корпорации, чтобы объединять государственно, национально настроенную учащующая молодежь, укреплять между ними дружбу. Цель корпораций – растить своих членов в государственно-национальном духе, подготавливать для государства и общества сильных работников, развивать среди учащихся этические и эстетические качества и личное самоуважение, поддерживать во время обучения общественную жизнь». Первоначально было решено принимать в Конвент президиумов только латышские корпорации, однако после дебатов это было отменено; в него вскоре вошли и русская Fraternitas Arctica, и немецкие Rubonia, Curonia, Concordia Rigensis, и другие. Официальным языком стал латышский, хотя в дебатах некоторые время допускались и другие языки (речь шла прежде всего о немецком и русском). Однако в 1932 г. немецкие корпорации вышли из Конвента президиумов, протестуя против решения латышских корпораций использовать на заседаниях только латышский язык.

В 1922 г. был принят Объединенный коман корпораций (Apvienotais korporāciju komāns, A!K!K!), в 1925-м создан мужской хор Конвента президиумов (воссоздан в 1999 г.), с 1935 до 1940 г. существовал симфонический оркестр. С 1932 до 1940 г. Конвент президиумов издавал журнал Universitas (который начали издавать в эмиграции с 1954 г., орган Latvijas korporāciju apvienība).

Желающих вступить в латышские корпорации было много, старые корпорации не могли принять такое количество новых членов, это и стало причиной образования новых корпораций[171]. В. Щербинскис отмечает, что принципы землячества были положены в основу корпорации студентов из Елгавы – Fraternitas Vesthardiana, из Лиепаи – Philyronia, из Латгале – Lacuania (академическое сообщество Unitas Letgalica было основано в 1925 г., а в 1927 году оно преобразовалось в корпорацию и приняло название Lacuania). Со скаутским кружком была связана корпорация Fraternitas Academica. Некоторые корпорации образовывались в результате преобразования бывших организаций другого типа[172]. В межвоенной Латвии до 60 % студентов входили в корпорации, это составляло почти 4 тысячи человек[173].

В корпорации превращались иные сообщества. Объединение латышских студентов Риги еще в 1911 г. начало делиться, в 1926 г. сформировались корпорация Patria и некорпоранское общество Kāvi. Была сделана неудачная попытка преобразовать в корпорацию студенческое общество Austrums; вышедшие оттуда члены образовали корпорацию Fraternitas Livonica. Немецкие корпорации не подчинились требованию 1932 г. использовать на собраниях только латышский язык и добровольно вышли из Конвента президиумов, таким образом потеряли статус корпораций, хотя деятельность свою продолжали в совершенно корпорантском духе до 1939 г., до массового отъезда немцев из Латвии. Русское мужское сообщество корпорантов разделилось: часть выступивших и исключенных из Fraternitas Arctica членов в 1929 г. основали корпорацию Ruthenia.

Однако какую роль стали играть латышские и русские корпорации, возникающие в Латвии после образования Латвийского государства, был ли там элемент, роднящий их с землячествами? Возможно, ситуация в латышских и русских корпорациях межвоенной Латвии была различной, как различными были и общие культурные тенденции: при активной летонизации, сглаживании латышской культурной жизни, формировании этнонациональной культуры значительно меньше это происходило в местной русской среде. Вопиющий разрыв русской интеллигенции, эмиграции и простого народа межвоенной Латвии отражен, в частности, в отчасти биографическом романе Ирины Сабуровой «Корабли Старого города» (1950). При этом необходимо учитывать особенное геополитическое и культурно-историческое положение Балтии, немецкое и российское присутствие тут на самом разном уровне – чиновничества, дворянства, торговых слоев, ремесленников и крестьян. О богатстве и разнообразии русской культурной жизни Латвии 1920–1930-х гг. в своих мемуарах пишет современник Дмитрий Анохин. Он отмечает, что в значительной мере этому способствовали лояльное отношение правительства к меньшинствам и государственная финансовая поддержка культурной жизни национальных диаспор[174].

Собрание (Völker kommers) рижских корпораций. 28 октября 1933 г. Памятная страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Иван Александрович Ильин (1882–1954), философ, часто приезжавший в Латвию в 1930-е гг. и читавший здесь лекции, в письме к Н.Н. Крамарж от 10 мая 1931 г. отмечает:

В первой половине марта я читал четыре лекции в Риге и два закрытых доклада. Атмосфера создалась очень горячая; там русские люди чувствуют себя на своей исконной земле, не эмигрантами, а оседлыми. В Париже я имел в конце апреля три публичных выступления и одно закрытое; русские люди в Париже серые, резиновые, неинтересующиеся, со скептической усмешечкой, не загораются, или только с большим трудом. Атмосфера разогрелась только к третьей лекции. А меня ничто так не утомляет, как холодный, резиновый упор безразличной аудитории. Эти мертвые токи чувствуешь уже через 10–15 минут – бессилие своего огня, бесплодность своего порыва… Чувствуешь себя не факелом, а головешкой, чадящей в болоте и в мокрых водорослях. Это трудно, больно – и потом тревожно[175].

Еще одним чрезвычайно интересным фактом именно балтийского корпорантского движения стало появление тут в межвоенный период (1920 –1930-е гг.) женских сообществ – корпораций студенток. Первая подобная организация была создана в 1899 г. в Бонне и носила название Club der Namenlosen. Следующей стала Verein Studierender Frauen Deutschlands Hilaritas. Именно в их среде можно найти женщин, вошедших в историю движения феминисток. Старейшей из существующих можно признать Verein Grazer Hoschshülerinnen, действующую в городе Грац в Австрии, основанную в 1912 г. Подобные организации существуют в Германии, Австрии, Швейцарии, Бельгии, Эстонии и даже в Чили. Корпорациями себя называют только латвийские и эстонские общества, в Германии в большинстве случаев используется обозначение Damenverbindung.

В сформированном в 1919 г. Латвийском университете было 30 % студенток. Первая корпорация студенток, Daugaviete, была аналогом мужских организаций, исповедовала все те же идеалы, основывалась на тех же принципах. Корпорация возникла 6 ноября 1921 г., по инициативе девятнадцати латышских девушек. Одни корпоранты их поддержали, но были и те, кто критиковал и не верил в успешность затеи. Но в 1923 г. появилась вторая корпорация студенток, Gundega, в 1924-м – Dzintra и Imeria. Появилась необходимость и создать Конвент президиумов корпораций студенток, который создали 2 декабря 1924 г. (шла дискуссия – кто же числится среди основательниц, там были некоторые разночтения). Сформулировали необходимость приемственности: новую корпорацию должна «вводить» какая-то из старых, уже существующих: становиться ей «крестной», гарантировать ее коман, помогать составлять статуты, вырабатывать традиции. В Конвент президиумов корпораций студенток из нелатышских организаций вошла только Sororitas Tatiana. В 1927 г. Конвент президиумов корпораций студенток создал свой хор (дирижером был знаменитый Теодорс Калныньш). Корпорантки участвовали в издании газеты Universitas, много занимались благотворительностью, сбором средств для больных, малоимущих. С 1919 по 1940 г. из числа всех студенток – выпускниц Латвийского университета (2183 девушки) 1370 (то есть 62,8 %) были членами корпораций.

Уже в конце 1920-х гг. зашла речь о тех переменах, которые следовало бы осуществить в деятельности корпораций В Объединении обществ филистров (F!B!S! – Filistru biedrību savienība) в 1928 г. доцент Я. Виторс поставил вопрос – что именно нужно менять; в 1929–1930 гг. несколько тезисов были утверждены Конвентом президиумов: предполагали, что нужно отказаться от всего, мешающего университетским занятиям, ограничить дуэли, нужно отслеживать и наказывать обиды, которые корпоранты могут наносить друг другу и другим студентам, ограничить клубное время и употребление алкоголя. В некоторых корпорациях произошли изменения[176]. В конце 1920 – начале 1930-х гг., во время кризиса, особенно остро встал вопрос необходимости экономии, снижения расходов. В целом звучал призыв к простоте, к снятию внешнего блеска, ограничению ночной жизни, снятию ночных дежурств в конвентских квартирах[177].

Известно, что отношение к студенческим корпорациям со стороны президента Карлиса Ульманиса было довольно прохладным[178]. Он полагал, что это чуждая латышам форма самоорганизации и элитарность, закрытость корпораций как таковых создает «непрозрачные» зоны в обществе, препятствует формированию латышской нации. Тем не менее корпорации не были запрещены после парламентского переворота в Латвии 15 мая 1934 г., и после окончания военного положения в январе 1935 г. они возобновили работу. Это произошло во многом при поддержке военного министра Яниса Балодиса, почетного филистра корпорации Ventonia. 18 мая 1934 г. собрание Общества филистров обратилось к К. Ульманису с приветственным письмом, выражая свое понимание в необходимости ликвидации работы парламента, то есть «эгоистические устремления партий и не приспособленная для жизни конституция привели государство в трудное положение. Законодательный орган потерял свою способность выполнять непосредственную задачу и только мешает управлению государством, дезорганизует его аппарат, вмешивается в работу судебной власти. Широко распространилась коррупция, государственные учреждения наполнены несоответствующими работниками». Филистры поздравили президента с правильно сделанными шагами[179]. В ответ они получили благодарственное письмо генерала Я. Балодиса, военного министра, руководящего Обществом военного ордена Лачплесиса. Корпорации продолжали существовать, хотя их внешняя деятельность стала не столь показательной, активной и яркой[180].

Взаимоотношения между корпорациями и другими студенческими организациями продолжали складываться непросто, хотя до открытой вражды дело, как правило, не доходило. Но, как показывает межвоенная история Латвийского университета и других высших учебных заведениях Латвии, существовали весьма непростые отношения между студентами, принадлежащими к разным объединениям[181]. Сходные цели и задачи, а отчасти и внешнюю символику могли разделять разные группы, не образующие единства и даже враждующие. В 1919 г. короткое время среди студентов Латвии существовало Студенческое бюро с левой политической направленностью, противостоящее принципам корпораций.

Претензии, высказывавшиеся по отношению к корпорациям, были направлены против их избирательного принципа (ощущения своей избранности, элитности), против их «внешнего блеска», против определенного «выпендрежа», что описывалось как неприятие «цветов». Другой претензией, звучавшей особенно со стороны латышских кругов, была «чуждость». Сторонники корпораций отвечали, что в первом случае речь идет не столько об абстрактной «избранности», сколько о строгом отборе, о результах воспитания, дисциплины и вообще большой работы, проделываемой в корпорациях, прежде чем человек получит «цвета». По поводу же «чуждости» корпораций они напоминали о такой же «чуждости» некогда латышам и христианства и многих элементов современной цивилизации, которые со временем были усвоены, приняли ряд местных, локальных черт[182]. Время показало, что именно корпорации остались, пожалуй, одной из самых устойчивых форм студенческого объединения в Латвии. Те кружки, группы, общества, которые выступали против корпораций, или же стремились создать свою, альтернативную традицию, или существовали очень недолго, или во многом заимствовали основные принципы и черты корпораций: отличительные знаки в виде особого головного убора (фуражки, берета, декеля), «цвета» (два, три или даже четыре), отраженные в лентах и иных знаках, обычно три статуса членов (кандидаты, полноправные и пассивные), форма самоуправления и сферы деятельности.

Экскурсия корпорации Fraternitas Arctica в музей Латвийского университета: студенческий карцер. Из коллекции Д. Трофимова. 2009 г.

На собраниях корпорантов в конце 1920 – начале 1930-х гг. обсуждался вопрос о масонстве и клубах Rotary, об их возможных точках соприкосновения и расхождения с корпорациями. Это обсуждалось в докладах Я. Пракиса и Я. Страутса 1932 г., в дискуссиях, в выступлениях сторонников и противников этих организаций. О запрете корпорантам участвовать в любой масонской организации уже говорилось выше. Обсуждались и национал-социалистическое движение, и рост национальной идеи в Германии и других странах Европы, и вопросы экономики, хозяйства, проблемы семьи.

В 1920–1930-е гг. при латвийских учебных заведениях формируется также много других студенческих сообществ (konkordijas, vienotnes и др.), чьи цели и функции отчасти сходились с корпорациями, но которые сильно расходились с ними на идейной почве[183]. Существовали и сообщества этнических меньшинств, католических сообществ, политизированных (в частности, марксистских) братств, а некоторые еврейские организации были по сути корпорации (Vetulia, Hasmonea, Jardenia), хотя и не признавались таковыми Конвентом президиумов корпораций Латвийского университета – собранием представителей корпораций (по сути, Конвент президиумов является зонтичной организацией, объединяющей студенческие корпорации Латвии). В 1930 г. в Конвенте президиумов Латвийского университета состояли 16 латышских, шесть немецких и одна русская корпорация.

В 1935 г. противостояние корпорациям стало особенно ощутимо: многие академические организации, во главе с обществом Austrums, не принадлежащие к корпорациям, объединились, оформили единый орган – Сообщество объединений (Vienību savienība). Они были настроены довольно негативно по отношению к корпорациям и противопоставляли последним себя как латышские национальные группы. В. Щербинскис отмечает, что, в частности, они ограничивали употребление алкоголя и сторонились всевозможных немецких обычаев[184]. Более нейтральную позицию между корпорациями и противостоящими им организациями заняла Fraternitas Rusticana (почетным филистром которой был сам президент Карлис Ульманис). В целом нужно сказать, что активность латвийских студентов была довольно велика: В. Щербинскис указывает, что в 1938 г. в различного рода организациях, корпорациях и других подобных сообществах состояло около 54 % студентов Латвийского университета[185]. Был опыт формирования корпораций и других сообществ и в других учебных заведениях Латвии того времени – Рижском коммерческом институте, Латвийской художественной академии, Латвийской консерватории, Латвийском народном университете.

Отношение к корпорациям со стороны как немецких оккупационных властей, так и советской власти, было отрицательным. В 1940 г. они (как, кстати, и левые организации Zemgalia, Klints) были закрыты и запрещены, их имущество национализировано, многие их члены были репрессированы или эмигрировали на Запад. Либеральный Allgemeiner Deutscher Burschenbund был запрещен Гитлером и возобновил свою деятельность только после войны (существует он и сейчас, объединяя свыше 130 корпораций). Корпорации были запрещены в период гитлеровской Германии (хотя и не преследовались; латвийские корпоранты имели возможность собираться один раз в год и отмечать день образования своей корпорации), крайне отрицательно к ним отнеслась и советская власть. Русские (как в большинстве своем и латышские) корпоранты Латвии выражали отчетливую антибольшевистскую позицию.

Многие корпоранты, как немцы, латыши, так и русские, покинули Латвию вместе с переселенческими эшелонами в Германию в 1939 г. или были репрессированы, отчасти депортированы советской властью в 1940-е гг. В советское время тема студенческих корпораций находилась под полным запретом для исследования; за исключением нескольких кратких упоминаний, не было создано литературы о них. Зато на Западе, среди латвийской эмиграции (как латышской, так и русской), корпорации продолжили свою деятельность. За пределами Латвии, в эмиграции, оказалось всего около пяти тысяч корпорантов. Они сохраняли корпорантские традиции, принимали в свои ряды новых членов, печатали небольшим тиражом газеты и журналы. Возник феномен дисперсной корпорации: появились латышские организации, сформировавшиеся среди латышской эмиграции. Орган, занимавшийся эмигрантами – United Nations Relief and Rehabilitation Organization (UNRRA), – организовывал лагеря беженцев в Германии. Члены корпораций начали объединяться в небольшие группы, официально они стали существовать в Пиннеберге и Эслингене (Германия).

При Балтийском университете в Германии в Пиннеберге (он был основан в 1946 г. около Гамбурга) в 1947 г. возникло три новых мужских (Fraternitas Imantica, Gersicania, Fraternitas Cursica) и две женские корпорации – Spīdola[186] (гарантировала свой коман при корпорации Dzintra; это была первая латышская корпорация студенток в изгнании потом ее «ветви» появились в Канаде, Австралии и т. д.) и Zinta (при Daugaviete). Новые корпорации были созданы, так как старые корпорации не хотели принимать новых членов, а стремление студентов к самоорганизации было велико. Формировались латышские корпорации и в Мюнхене (мужская Fraternitas Vanenica, женская Staburadze), Тюбингене, Гейдельберге; интересно, что – как упоминает В. Щербинскис – между некоторыми из них возникала определенная конкуренция в стремлении привлечь к себе латышских студентов, при том что параллельно шел процесс размывания диаспоры, и к 1980-м гг. многие из возродившихся или созданных на Западе латвийских сообществ фактически перестали существовать[187]. В 1948–1949 гг. в Эслингене формируется Объединение латвийских корпораций (Latvijas Korporāciju Apvienība), куда вскоре уже вошли 25 корпораций, немецких там не было (они вышли из Конвента президиумов до 1940 г.), которое вырабатывает статуты, команы и решения, соответствующие, по мнению участников, ситуации пребывания вне родины. Целью Объединения стало руководство всеми корпорациями в условиях эмиграции при одновременном сохранении традиции довоенного Конвента президиумов.

В первом же послании буршам говорилось:

Наследие наших предков, полученное с глубокой древности – земля наших отцов отнята чужой властью. У нас, академического сообщества – филистров и учащейся молодежи – есть долг бороться за возвращение свободы нашего государства. Отнятая свобода и голос соотечественников взывает и к народу на отчизне – без устали трудиться и выполнять обещанное: бороться за особождение родной земли[188].

В последующие годы была проведена большая организаторская работа по созданию детально отработанной структуры, регулирующей деятельность отдельных корпораций, их взаимоотношений, внутренней и внешней деятельности[189]. Начали издаваться журналы Universitas (информационный, исторический бюллетель с широким кругом поднимаемых тем), Baltijas tautas grib dzīvot (пропагандистское издание, направленное в основном на западных политиков и дипломатов), Dziesmas buršu saimei (переизданные и заново изданные песенники, основанные на традиционном репертуаре корпораций).

В 1949 г. Балтийский университет перестал существовать, поскольку в это время начались массовые отъезды латышей на другие континенты. Однако деятельность корпораций продолжалась, особенно активно в США (в Нью-Йорке); целями ставили способствовать обретению Латвией независимости, поддерживать национальный дух, язык, культуру, традиции, дух. Начали вырабатываться эмигрантские статуты; появилось совершенно новое явление – «общины корпораций» (korporāciju kopas): объединения людей, живущих в одном городе или на одной территории и принадлежащих в принципе к разным корпорациям; см. также издания, посвященные прошлому всех балтийских корпораций[190].

Появлялись и другие – некорпорантские, хотя и весьма близкие к ним по структуре и облику, студенческие организации балтийских народов. В 1945–1946 гг. среди латышей эмиграции США сформировалось Латышское католическое студенческое общество «Дзинтарс», которое сформулировало девиз «Сердечность, любовь и содружество» и свою духовную цель – «возрождение Латвии во Христе», осуществляемую посредством «службы Богу и Отчизне», при подчеркивании необходимости духа единства. Структура этой организации во многом похожа на корпорантскую; тут тоже есть филистры, сокращение на письме в виде аббревиатур с восклицательными знаками. В бюллетене, изданном в 1987 г. к 40-летнему юбилею, отмечается, что многие члены общества стремятся найти связи с родственниками и друзьями на родине; при этом с сожалением утверждалось, что фактические результаты деятельности невелики[191].

В 1975 г. Объединением латвийских корпораций была принята декларация, в которой провозглашалось: цель организаций – «воспитание своих членов в государственно-национальном духе, подготовка для государства и общества активных трудящихся, способствовать развитию чувства этического и эстетического, личной чести, посредством включенности в общественную жизнь во время студенчества»[192]. Провозглашалось, что латвийские корпорации, вместе с другими национально настроенными кругами общества, активно борются за существование латышского народа, свободу латышского народа и независимость государства Латвия. Отдельные группы (kopas) выдвигали предложение несколько поменять «методы и подходы в деятельности», но общие принципы и основные идеи были в целом определены (К!К! Кливланд, Дейтон). Общими местами стали такие позиции: латыши столетиями существовали в подчиненном состоянии, однако латышский народ существует вопреки этому, но сейчас – «даже существование латышского народа находится под угрозой». Отчетливая антисоветская направленность сопровождалась предсказанием, что в 1980-е годы латыши станут меньшинством на своей родине. Корпорации занимались национальной работой: они руководствовались императивом единства как критерием всех ценностей, как во внешнем, так и во внутреннем выражении (филистр Янис Скрунденс[193]), считали, что надо укреплять латышскую семью, поднимать латышский дух, способствовать тому, чтобы молодежь говорила только по-латышски, чтобы не стыдились, но гордились своей принадлежностью к латышскому народу. Конечной целью была мечта о свободной Латвии.

Корпоранты отмечали трудности на этом пути: проблемы заключались в том, что молодое поколение не остается «латышским», культурно размывается, говорит на других языках, не интересуется «латышскими темами». Вилис Витолс отмечает, что в корпорациях недостаточно новых членов, неясные цели организаций: такие формулировки, как «сохранение традиций буршей», «академическое и общественное воспитание молодого поколения», «у тебя будут друзья во всех уголках мира», не привлекают достаточного количества участников. Он признает, что у корпораций «нет больших проектов. Что мы обещаем тем, кого зовем вступать?», что мечта об «освобождении Латвии от СССР» остается в основном мечтой, «все это понимают, но нигде это не записано».

Вилис Витолс разрабатывает своего рода любопытную историографию корпорантского движения в Латвии и выделяет следующие исторически сменявшие друг друга четыре этапа. Первый из них он относит к первой половине – середине XIX в., когда принадлежность к корпорации как к элитарному клубу прежде всего формой социализации и повышения социального статуса связывалась с этикетом общения, умением вести себя в обществе. Второй этап наступил тогда, когда латыши начали борьбу за свою независимость: «принадлежность к корпорации теперь стала формой самопожертвования», корпоранты уподобились средневековым рыцарям. Этот этап был завершен с формированием Латвийской Республики, когда корпорации опять стали как бы элитарными клубами, а членство в них в это время и в этих общественных условиях несло «реальные преимущества, помощь в ходе учения, знакомства, поддержку по окончании учебы». Наконец, в настоящее время – пишет Витолс – корпорации опять стали подобны духовным, рыцарским орденам: они «не обещают, но требуют, хотя – и не для себя», правда «многие этого не понимают»;

…нам нужно сказать молодежи: корпорация тебе ничего не даст, потому что у нее ничего нет. Она от вас только будет требовать труд, самопожертвование и отказ от многого, но это – во имя того народа, из которого мы все произошли и которому теперь русские грозят уничтожением[194].

В эмиграции произошло примирение некогда противостоящих друг другу корпораций – русских, немецких, латышских рижских корпораций. Символом объединения балтийских корпораций стали так называемые «Коммерши народов Балтии»:

Некогда в истории существовали определенные противостояния между немецкими и латышскими (или эстонскими) корпорациями. Чтобы преодолеть это разделение, с 1963 г. по предложению немецких филистров организуются так называемые Коммерши народов (Tautas Komerši) в Гейдельберге, в которых участвовали и немецкие корпорации, и латышские, и эстонские эмигрантские[195].

Все же, несмотря на сглаживание многих старых противоречий, примирение нескольких старых противников, разное отношение к корпорациям существовало и среди балтийской эмиграции на Западе. Вот что об этом пишется в издании Объединения корпораций Латвии в США, 1965 г.:

Одни, у кого всегда готово обвинение тому, что они не знают и не понимают, говорят просто: «Ну, что такое студенческие корпорации! Они пережили свое время, это такая форма студенческих организаций, которая наполнена средневековыми обычаями и была создана, развивалась в чуждых обстоятельствах. Они только культивируют безосновательную закрытость и высокомерие. Позитивной задачи у них нет никакой». Другие, тоже, может быть, не слишком много знающие о сущности корпораций, но все же судящие объективнее, без предрассудков, чисто интуитивно признают ценность корпораций, любят их романтизм, доверяют ее членам и гордятся, когда видят своих сыновей или близких в числе корпорантов. Но только те, кто рос в какой-либо корпорации, знают их истинную сущность, их силу и задачу. Они остаются неразрывно связанными с корпорациями в течение всей своей жизни. Корпорации дали им настоящую дружбу, общество, внутри которого в полной мере можно довериться друг другу, где царят одинаковые обычаи и священные добродетели, где наиболее всего порицаются хитрость и ложь, где идеализм юношества, склонность к добру и красоте, всегда был тесно связан с личной честью и истинной любовью к своему народу… хотя некоторые организации и общества занимаются обвинением корпораций, но последние спокойно существуют, а многие первые распались[196].

Серьезные политические, социальные, экономические перемены в СССР во второй половине 1980 – начале 1990-х годов повлекли за собой среди прочего бум интереса к истории. В те годы это было прежде всего заполнением белых пятен, открытием огромного количества тем, в недавнем прошлом неизвестных советскому читателю и даже запрещенных. На волне огромного интереса к истории, с одной стороны, и обретения Латвией независимости, формирования своей государственности происходит возвращение многих старых культурных и общественных институтов. Возрождение корпораций в Латвии начало происходить в основном начиная с 1990 г., хотя неформальное общение бывших корпорантов в некоторой степени сохранялось, во всяком случае, об этом свидетельствует история Fraternitas Arctica, где даже имелся один случай приема фукса в 1980 г. Но открытое восстановление организаций началось только с начала 1990-х гг. Свою деятельность восстановили практически все довоенные корпорации Латвии (за исключением только двух корпораций – Salgalia и Ruthenia; при этом далеко не все существовавшие в прошлом прочие (некорпорантские) студенческие академические организации восстановились). Начиная с 1989 г. постепенно возобновилась их структура и символика, начали принимать новых членов.

В 1994 г. Коммерш народов в первый раз был организован в Тарту (Эстония), а 30 июня 1995 г. – в Риге (участвовали около 500 членов из разных стран). Затем, в 1996 г. Коммерш народов прошел в Германии, и в дальнейшем все стало продолжаться по очереди. В Литве тоже сложились довольно похожие на студенческие корпорации организации – однако они имеют свою историю и структуру, в частности, Neo-Lithuania – смешанная, там участвуют юноши и девушки, как и в ряде других латвийских организаций. Латвийское студенческое общество, объединяющее людей по специальности лесного хозяйства, Šalkone (образованное еще в 1923 г. и по ряду признаков сходное с корпорациями), объединяет студентов и тех, кто закончил обучение; они имеют отличительные цвета (зеленый и серебряный), нагрудный знак, девиз – «Взявшийся за руки – к труду!».

Ныне корпорации принимают участие в государственных праздниках Латвии, особенно 11 и 18 ноября (соответственно – День Лачплесиса и День провозглашения независимости Латвии). Все студенческие корпорации определяются как неполитические организации. Однако политический контекст всегда сопровождает деятельность любой общественной организации, тем более такой, где идеология является одной из основ. Поскольку члены их – люди социально активные, люди с гражданской позицией, то неизбежны случаи, когда они не могут не высказаться. В случае с латвийскими корпорациями все они – немецкие, русские, латышские – были и являются отчетливо националистическими организациями, этнонациональными или культурно-национальными, русские и латышские были также более или менее антисоветскими, а ныне выступают против глобализма и американизации. Одним из случаев очевидного участия корпораций в политической жизни Латвии стал в январе-феврале 2012 г. референдум о придании русскому языку в Латвии официального статуса как второго государственного языка. Вот что об этом рассказал Дмитрий Трофимов:

История эта разворачивалась в то время, когда мы, аркты, президировали (председательствовали) в Конвенте президиумов (P!K!) – объединении всех студенческих корпораций Латвии. Корпорация Ventonia внесла предложение выступить с призывом к народу голосовать против введения второго государственного языка, и это предложение было поддержано всеми корпорациями, в том числе и нашей. Хотя были дискуссии: все же это политическая акция, а мы все декларируем свою отстраненность от политики. Тем не менее этот вопрос был сочтен столь важным, что P!K! принял это предложение. Был написан призыв к гражданам голосовать 18 февраля 2012 г. против введения второго государственного языка, который подписали Конвент Президиумов, Конвент Президиумов корпораций студенток, Латвийское Объединение студентов, объединяющее студенческие самоуправления всех вузов Латвии, Совет ректоров латвийских вузов, опосредованно – и Академия наук. Была организована пресс-конференция, и наш призыв получил широкое освещение в массмедиа. Хочу подчеркнуть, что это не был призыв к ненависти или унижению русских, напротив, это был призыв к единству народа Латвии, независимо от национальности. Мое личное мнение относительно введения русского языка как второго государственного таково: считаю, что это не будет способствовать интеграции, объединению всего нашего общества. Нельзя объединяться вокруг двух вещей, это как раз и будет источник разрыва. Объединяться нужно вокруг чего-то одного – и единый язык является подходящей основой для объединения общества! Русский язык и так достаточно хорошо себя чувствует в повседневной реальности, в Латвии на нем можно свободно общаться повсюду, в том числе и в государственных органах. Тем не менее большинство русских, не без влияния пропаганды, а также неправильного, на мой взгляд, понимания сути референдума и целей его организаторов, проголосовали за придание русскому статуса государственного. Интервью со мной печатались во многих газетах, позиция студенческих корпораций звучала в массмедиа, и я стал – в глазах некоторых русских – «предателем» их интересов и «русофобом». Особенно острой и показательной стала дискуссия с Владимиром Ильичом Линдерманом (доступная в интернете). После референдума, на котором 75 % проголосовало против введения второго государственного языка, в прямом эфире меня спросили: «Чувствуете ли Вы себя победителем?» Мой ответ был таковым: «Нет, не чувствую, потому что по результатам этого референдума проиграли все!» Я считаю, что вся затея с референдумом была своего рода провокацией, организаторы которой знали о том, что все это проигрышно, но последовательно разжигали ненависть, преследуя цели политической рекламы и создания определенного имиджа среди части русских Латвии. Я уверен, что после референдума ситуация ухудшилась, как среди русских, так и среди латышей укрепился начавший таять образ врага[197].

В то время, когда сложные экономические обстоятельства сильно меняют реальную жизнь жителей Латвии, заставляя многих искать работу (а часто и более или менее постоянное место жительства) за пределами своей страны, тема своей истории, своей социально-культурной идентичности остается, пожалуй, самой важной в культуре образованных, читающих латвийцев любой этнической принадлежности. Формируются разные точки зрения на историю, создаются очень интересные театральные постановки на историческую тему. По свидетельству Валтерса Щербинскиса, примерно начиная с 2003 –2004-х гг. в Латвии можно было наблюдать еще один всплеск интереса к истории. Примечательно, что это совпадает по времени со вступлением Латвии в Евросоюз и с началом весьма значительных миграционных процессов.

Одним из ответов на вызовы времени и одновременно сохранения исторической преемственности продолжают быть малые сообщества по интересам, группы исторической реконструкции и среди прочего такая форма объединения, как студенческие корпорации, охватывающая не очень большое число латвийцев, однако не исчезающая и занимающая свое определенное место в местной культурной палитре.

Краткая история русских студенческих корпораций Латвии

Студенческая корпорация Рижского политехникума – Borysthenia – возникла еще в 1876 г., но она просуществовала всего четыре года. Ее организовала группа студентов, среди которых были многие русские, и поэтому нередко именно эта корпорация считается первой русской балтийской корпорацией; это, однако, не совсем точно: никакая ее особая «русскость» нигде не была зафиксирована. Первой русской корпорацией Остзейского края была дерптская Ruthenia; внутренним же языком Borysthenia был немецкий, русский мог использоваться во время неформального общения.

Цветами корпорации стали бело-черно-оранжевый, девизом – «Mehr Licht, mehr Licht!» («Больше света, больше света!»). Поскольку сходные цвета до того принадлежали дерптской корпорации Ruthenia, цвета и девиз в 1877 г. поменяли на золотой-белый-синий и «Stark in der Tat, sanft in der Art» («Твердые в действии, мягкие в искусстве»). 7 апреля 1880 г. Borysthenia была закрыта, но 21 октября этого же года 26 членов Borysthenia и других студентов создали новую корпорацию, которую назвали Fraternitas Arctica («Арктическое братство»), которая существует и в настоящее время, то есть это – старейшая студенческая русская корпорация не только в Балтии, но и во всем мире, существующая поныне.

Корпорация получила «цвета» (точнее – получила разрешение своим членам носить свои «цвета» открыто, что, по сути, и было ее официальным признанием), то есть приобрела официальный статус 6 ноября того же года, когда корпорация была принята в C!C! (объединение корпораций), известие об этом было получено 7 ноября 1880 г., после чего этот день и отмечается как день основания корпорации. Девизом стало – «Рцы слово твердо». Цвета корпорации – золотой, черный и красный, значение которых выражено в тексте песни:

Как золото, чиста будь наша совесть, Эмблема твердости – наш черный цвет, И красный цвет – любви и дружбы повесть. О, Арктика, цвети на много лет.

Фотографии основателей корпорации Fraternitas Arctica. Страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica – см. список в приложении 4 (с. 335)

Циркель Fraternitas Arctica: изящное переплетение первых букв названия корпорации

Золото здесь интерпретируется как символ благородства, чести и чистой совести, черный цвет – твердость воли, мощь духа и постоянства, красный – дружбы и братской любви. В корпорацию, согласно Коману, могли входить студенты, которым близка русская культура. И ныне членом Fraternitas Arctica может стать студент Латвии и Эстонии (а в порядке исключения и других стран) любого этнического происхождения, получающий высшее академическое образование, знающий русский язык и связанный с русской культурой.

Очевидно, что Fraternitas Arctica стала одновременно землячеством для русских студентов, приезжающих сюда, в сугубо немецкую среду, на обучение, и корпорацией, объединяющей разных местных студентов воедино. Тут сформировались очень дружеские взаимоотношения с латышскими корпорациями, в то время боровшимися за признание своих прав наравне с аналогичными немецкими.

Собрание арктов. Э. Чайбе, Б. Вальдовский, Л. Шутов, Г. Дуппер, П. Эзау, К. Розенберг, В. Гезе, В. Рудаков. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Ее сформировали студенты, которые приехали учиться в Ригу из самых разных уголков России и которым оказался чужд немецкий дух, царивший в Риге в целом и в частности в Политехникуме[198].

По-видимому, созданная корпорация была своего рода «местом отдохновения» для русских юношей, приезжающих сюда учиться, в немецкую среду. У них тут не было семейной преемственности: они приезжали, жили в своей студенческой среде, учились, затем уезжали. О многих из них сохранилось мало сведений; например, среди корпорантов был такой Иван Евецкий родом из Екатеринославской губернии, дослужился до звания полковника Гродненского гусарского гвардейского полка.

Корпорация Fraternitas Arctica находилась в системе других подобных корпораций, она способствовала признанию латышских корпораций Selonia, Talavia. Вследствие самой корпорантской системы Fraternitas Arctica была близка подобным немецким и латышским организациям. Латинская номенклатура, немецкий язык, общие традиции и нормы определяли лик организации. Известно, что к празднованию двухлетия создания корпорации предполагалось, чтобы

хотя бы две песни были по-русски, а то – в основном, исполнялись песни по-немецки; об этом есть запись в протоколе. Русские тексты песен сочинил некий Каплановский, русский член корпорации из Кулдиги; о нем больше вообще ничего не известно[199].

Первый Президиум корпорации Fraternitas Arctica. 1880–1881 гг. Иван Евецкий, Виктор Брокмиллер, Павел Керберг. 1880 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Мелодия и текст корпорантской песни «За стол, за стол, наполнимте бокалы…». Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Празднование 25-летнего юбилея корпорации Fraternitas Arctica. 1905 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Пригласительная открытка. Neo-Ruthenia, студенческая корпорация Санкт-Петербурга. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 16 октября 1910 г.

Символы корпорации на фоне силуэтов храма Василия Блаженного, башни Ивана Великого и московской Кремлевской стены. Рисунок к празднованию основания корпорации Fraternitas Arctica. Из альбома корпорации. 1925 г.

В известной степени как песнь корпорации Fraternitas Arctica функционировала песнь на стихи Языкова.

К корпорации Fraternitas Arctica в разное время принадлежали многие известные люди: Михаил Михайлович Пришвин, русский писатель, граф Мстислав Николаевич Толстой, вице-губернатор Санкт-Петербурга (1913–1915), Николай Максимович Озмидов, инженер, профессор электротехники Рижского политехнического института, Сергей Иванович Гриневич, член Государственной думы IV созыва, Николай Петрович Богданов-Бельский, художник, действительный член Академии художеств России. До Первой мировой войны в корпорации насчитывалось всего 455 членов.

В 1912 г. корпорация заключила картель (особый договор о тесных взаимоотношениях) с петроградской русской корпорацией Neo-Ruthenia.

В 1915 г. Рижский политехнический институт был эвакуирован в Москву, туда же переместилась и корпорация, где и существовала до конца первого семестра 1916 г. Активность была очень невысока, многие корпоранты были призваны на войну. В начале революции корпорация прекратила деятельность.

Ситуация изменилась после Первой мировой войны, после того как возникла Латвийская Республика. Трансформация русской корпорации после 1917 г. заключалась в четком отделении себя от новой власти: начали отовсюду убирать слово «Россия». С образованием государства Латвии корпорация начала идентифицировать себя с Латвией, хотя, конечно, и с русской культурой тоже.

Памятный рисунок к празднованию основания корпорации Fraternitas Arctica. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1937 г.

Первый прием в фуксы (Fuchs-Coetus) после войны. Фото М. Кривошапкина. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1922 г.

Но оказалось, например, дискредитированным слово «товарищ», его заменяли на «друг, приятель» («…дед, Шервинский, на работе, конечно, был “товарищ”, но если вдруг кто-то из его близких знакомых так называл его в частной жизни, он возмущался: “Что это ты так меня называешь!”»[200]).

К 1920–1921 гг. (когда в независимой Латвии корпорация начала восстанавливаться) количество членов корпорации уменьшилось с 455 до 55 человек (это произошло в результате гибели арктов на полях сражений, а также ввиду того, что связь со многими была утеряна навсегда). 31 октября 1922 г. корпорация возобновила свою деятельность в Риге, была принята в Конвент президиумов. Позднее она заключила картели с эстонской корпорацией Vironia и русскими корпорациями Boeteia, Fraternitas Aeterna, Fraternitas Slavia (действовавшей в Эстонии и Чехословакии).

Цойтус 1922–1923 гг. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Празднование пятидесятилетнего юбилея корпорации Fraternitas Arctica. Высокопреосвещенный архиепископ Иоанн (Поммер) с арктами. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1930 г.

Празднование пятидесятилетнего юбилея корпорации. После молебна. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1930 г.

В памяти членов корпорации сохранилось пышное празднование 50-летия корпорации – 7 ноября 1930 г. в Доме Черноголовых (где участвовали представители всех корпораций). На торжественном молебне в кафедральном соборе присутствовал архиепископ Иоанн (Поммер).

Вот что пишет об этом современный рижский краевед Илья Эберштейн:

В тот день, 7 ноября 1930 года, в историческом здании Черноголовых состоялся торжественный акт. В назначенный час к Дому Черноголовых, принадлежавшему одному из богатейших и влиятельнейших тайных обществ Риги, потянулась красочная процессия. В открытых ландо, поблескивая обнаженными рапирами, с широкими трехцветными шарфами через плечо, сидели президиумы всех дружественных «Арктике» корпораций – рижских и приехавших из-за границы. Актовый зал Черноголовых был залит светом тяжелых хрустальных люстр. Среди гостей можно было видеть главу латвийской православной церкви, позже трагически погибшего архиепископа Иоанна, духовного покровителя «Арктики», ректора университета с проректорами и профессурой, полковника Лукина, представлявшего президента Латвии Ульманиса, а также членов правительства, представителей дипломатического корпуса, русской и латышской общественности. Исторический зал Черноголовых стал в этот день местом лебединой песни корпоративного студенчества и отходящей западноевропейской культуры, которая здесь была представлена во всем своем блеске. Со стен актового зала на это пышное собрание смотрели портреты всех русских царей, свидетельствовавшие о политическом такте латышей, сохранивших в своей независимой республике эти реликвии монархической России в знак уважения к ее великой культуре[201].

Дом, приобретенный корпорацией Fraternitas Arctica, до перестройки. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1930 г.

Дом, приобретенный корпорацией Fraternitas Arctica, до перестройки. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1930 г.

В 1930 г. арктам (в лице трех своих членов – И. Лассмана, Э. Эйсте (Эйхе) и М. Яковлева) представилась возможность купить собственное здание в Старой Риге, на улице Маза Смилшу, 8, за 35 тысяч латов.

Здание на этом участке было построено в XVIII в. Это было невысокое узкое двухэтажное строение. В начале прошлого века оно принадлежало барону Феликсу фон Ливену; здание обветшало, ему был нанесен урон строительством на соседнем участке[202]. После Первой мировой войны владельцем здания стал Александр Бонг, который привел его в порядок и расширил, поместил в пристройке продуктовую лавку.

Дом был небольшим, и корпорантам следовало приспособить его в соответствии с собственными планами. Проект перестройки в 1930–1931 гг. разработал член корпорации Fraternitas Arctica архитектор Владимир Шервинский.

Дом корпорации Fraternitas Arctica после перестройки. Фотография альбома корпорации Fraternitas Arctica. Декабрь 1931 г.

Предусматривалась капитальная перестройка фасадов здания в формах барокко XVIII в. Два декоративных чепца здания обрамляли завитушки аканта, в этом стиле были оформлены окна здания. В большом подвале оборудовали просторное складское помещение, отвели место для котла центрального отопления и хранения угля, туалета и ванной. На первом этаже открыли лавку и приемную для филистров – членов корпорации зрелого возраста. На втором этаже находился просторный зал и столовая, на третьем – библиотека корпорации. Внутри земельного участка был небольшой дворик[203]. После Второй мировой войны в здании разместилась Рижская средняя хореографическая школа – преемница открытой в 1932 г. балетной школы Национальной оперы. Ныне здание принадлежит офшорной компании.

Современный облик бывшего дома корпорации Fraternitas Arctica в Риге. Ул. Маза Смилшу, 8. Фото С. Рыжаковой, Рига, 2012 г.

Президиум 1-го семестра. В. Алексеев, А. Перов, Н. Трузе. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1931–1932 гг.

О русских корпорациях «Русский ежегодник на 1940 г.» писал, что

в немецкие формы они сумели слить свое русское содержание, используя столь недостающую русскому характеру внутреннюю дисциплину; сумели создать свои традиции и выработать формы участия в жизни рижской общественности[204].

Попутно отметим, что русские студенты составляли очень незначительное число от общего количества студентов высших учебных заведений Латвии. Так, в Латвийском университете в 1920 г. их было всего 20 человек (то есть 1,48 %), в 1930 г. – 171 человек (2,06 %), в 1935 г. – 241 (2,79 %), в 1937 г. – 188 (2,77 %) (данные по «Русскому ежегоднику на 1940 г.», Рига, 1939, 3-й год издания, с. 33–34). В 1930-е годы арктов насчитывалось около 120 человек.

В результате определенных, по-видимому в основном личных разногласий, в конце 1920-х гг. произошел раскол, и часть русских рижских студентов сформировали в 1929 г. другую мужскую студенческую корпорацию – Ruthenia. Принятое ими имя имело долгую историю. В Геттингене в 1808–1809 гг. существовало Landsmanchaft Ruthenia Göttingen (с цветами синий-черный). Затем в Берлине сложилась русская студенческая корпорация Corps Ruthenia Berlin, существовавшая в 1814–1817 гг. с черно-оранжево-белым цветами. Потом – в Геттингене 1815–1816 гг. Corps Ruthenia Göttingen (черный-оранжевый-белый). В 1829 г. при Императорском дерптском университете появилась корпорация Ruthenia, просуществовавшая до 1868 г. (см. об этом выше). В 1855–1858 гг. в Лейпциге существовала корпорация Corps Ruthenia Leipzig (цвета – синий-белый-красный). В 1837 г. возникла недолго просуществовавшая корпорация Ruthenia (цвета – золотой-белый-черный) при Санкт-Петербургском университете. Еще до 1837 г. (то есть до основания петербургской Ruthenia) русские и немецкие студенты Санкт-Петербургского университета и Медицинской академии основали базирующееся на корпорационных принципах академическое сообщество. Под влиянием и при непосредственном участии (по некоторым источникам, он также был первым сениором петербургской Ruthenia) часто бывавшего в столице Николая Михайловича Языкова, эти студенты переняли бурсацкие традиции и песни. После вступления в организацию в 1837 г. бывшего дерптского студента, немца по национальности П. Прейса организация разделилась на две студенческие корпорации: немецкую Baltica и русскую Ruthenia. В 1848 г. они закрылись по внутренним причинам. В 1907–1917 гг. в Санкт-Петербурге (Петрограде) сложилась Neo-Ruthenia (цвета – черный-белый-золотой). Наконец, в апреле 1929 г. 14 студентов, вышедших из корпорации Fraternitas Arctica, основывают в Риге третью Ruthenia с цветами черно-оранжево-белый и девизами «Vera amicitia in calamitatibus dignosticur» и «Рцы слово твердо».

«O, alte Burschen Herrlichkeit…» А. Слетов с зонтиком Л.И. Тейловой. К. Меломет, Г. Блюм, В. Келлер, А. Силионов, А. Слетов. Аркты на улице Старой Риги. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. Май 1926 г.

«Girod’ aus dem Wirtshaus da komm ich heraus, Strasse, wie sonderlich sehst du mir aus…» Аркты на улице Старой Риги. Г. Блюм, В. Келлер, К. Маломет, А. Силионов, А. Слетов. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1920-е гг.

Первым сениором рутенов корпорации стал Николай Антипов, затем сениорами были И. Мамантов, Д. Левицкий, В. Трофимов. В октябре 1930 г. было совершено освящение новой квартиры архиепископом Иоанном, высоким другом и покровителем молодой корпорации» («Русский ежегодник» на 1938 г.», очерк «Корпорация студентов Латвийского университета Ruthenia»). По свидетельству Э. Упманиса, кроме личных причин и некоторого возрастного размежевания (рутены были в целом моложе арктов) для разделения русских корпорантов в 1920-х гг. была еще и идейная. В то время как Fraternitas Arctica подчеркивала свою «местность», региональность, латвийскость, Ruthenia, как кажется, больший акцент делала на русской национальной идее, ее члены исповедовали монархические идеалы. Это было выражено, в частности, в их корпорантских цветах, повторявших цвета одной из версий государственного флага Российской империи (теперь он также называется «Флагом русского народа»). Это совпадало с настроением отдельных эмигрантских политических кругов, которые тоже стремились подчеркнуть свою «российскость», национальную и монархическую идею (см. сноску[205]).

Между Fraternitas Arctica и Ruthenia возникли весьма напряженные отношения, долгие годы действовал режим бойкота. Отказ от общения – это вообще весьма жестокое наказание в академическом сообществе, и это одно из наказаний в корпорации. Члены корпораций, находящихся в состоянии бойкота, могли общаться только на официальные (рабочие, учебные) темы, а также, например, на балу. Однако, по словам Э. Упманиса, были такие аркты и рутены, которые общались вопреки бойкоту, и это было элементом эпатажа по отношению к своим корпорантам. Только в 1971 г. в эмиграции были восстановлены дружеские отношения.

После Второй мировой войны многие корпорации возобновили свою деятельность в эмиграции, прежде всего в Германии, а затем и США, где находилась зонтичная организация L!K!A! – Latvijas korporāciju apvienība, Объединение латвийских корпораций в зарубежье. Отдельные группы имелись и в Европе, Канаде, Австралии, Новой Зеландии. В США члены Fraternitas Arctica и Ruthenia вошли в состав Объединения латвийских корпораций (тут были представлены 25 рижских межвоенных корпораций), целью которого провозглашалось воспитание в своих членах мужества и честности. 7 ноября 1980 г. в Нью-Йорке состоялся юбилейный слет, посвященный столетию корпорации Fraternitas Arctica; число ее членов в эмиграции было менее 50 человек. Но и в СССР члены Fraternitas Arctica нелегально продолжали регулярные встречи, принимали новых членов и даже издали песенник корпорации. Единственный новый член корпорации за все время подпольного существования – Эйженс Упманис – был принят в ряды арктов 7 ноября 1980 г., на неофициальном коммерше, посвященном 100-летию Fraternitas Arctica. Эта корпорация оказалась самой долгой непрерывно существующей русской организацией подобного рода; несмотря на запрет в 1940 г., память о ней продолжала существовать и в советский период.

С 1988 г. постепенно началось восстановление деятельности большинства довоенных латвийских корпораций. Одним из знаменательных событий стало открытие памятника полковнику О. Калпаксу в Курземе, на которое собрались русские и латышские корпоранты[206].

Нью-Йорк, юбилейный коммерш 1955 г. Страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Когда в Латвии начались политические перемены, среди сообщества буршей возникла мысль о возобновлении легальной деятельности, о восстановлении полноценной жизни. Поддерживаемое латышскими корпорациями, сообщество арктов тоже начало необходимую предварительную работу. 19 мая 1990 г. аркты собрались в здании своей исторической конвентской квартиры, на Маза Смилшу, дом 8; разрешение на это любезно дали тогдашние хозяева здания – духовой оркестр Риги. Как отмечает Эйженс Упманис,

…собрание постановило: восстановить деятельность корпорации Fraternitas Arctica; избрать президиум и руководство в следующем составе: сениор филистр Леонид Осипов, вице-сениор филистр Александр Путныньш; секретарь филистр Эйженс Упманис, кассир филистр Виктор Путнев; осуществить подготовительные действия по аккредитации корпорации при Рижском техническом университете (как наследника традиций старого Рижского политехнического института); проинформировать зарубежный президиум корпорации, его сениора филистра Евгения Рыбакова о принятом решении. 26 июня Fraternitas Arctica была принята в Конвент Президиумов. 28 декабря в Кафедральном соборе епископ Рижский и Латвийский Александр освятил знамя, провел молебен по всем усопшим[207].

Так, 19 мая 1990 г. считается днем возобновления деятельности Fraternitas Arctica в Риге. Первым сениором стал старейший ее член Леонид Осипов, потом на этот пост были избраны Эйжен Упманис, затем – Алексей Дедков, Дмитрий Трофимов, Владимир Войцеховский, Николай Путилин, а ныне – Сергей Парваткин. В марте 2011 г. у арктов появился филиал корпорации в Тарту.

Старейший аркт, вступивший в корпорацию еще до Второй мировой войны, затем оставшийся в Латвии в советское время и участвовавший в восстановлении корпорации, был Леонид Осипов (1917–2011). Он был ученым, инженером-технологом, профессором Рижского технического университета, одним из основателей химической технологии в Латвии. Он родился 10 апреля 1917 г. в Санкт-Петербурге; отец был родом из Польши, Александр Александрович Осипов, мастер-оружейник, мать – Элза Тимермане, латышка. В 1921 г. семья на последнем поезде бежала в Латвию («…последним эшелоном. На каждой станции делал остановку, даете деньги и золото – и тогда можно ехать»[208]). Леонид в 1932 г. закончил 6-ю Рижскую городскую русскую начальную школу, в 1937-м – Химическое отделение Рижского государственного техникума. Он был еще превосходным рисовальщиком; с 1934 г. работал на резиновой фабрике «Квадрат», на фарфоровой фабрике J.C. Jessen, на Государственной электротехнической фабрике, а с 1937 г. – на химфаке Латвийского университета. Членом корпорации Fraternitas Arctica Леонид Осипов становится в 1938 г. В эти годы он активно занимается спортом, в 1938 г. становится мастером Риги по фехтованию на рапирах. В 1943–1944 гг. пишет и защищает дипломную работу, начинает работать на факультете. В 1947 г. опять защищает диплом (предыдущие в СССР не признавались), начинает преподавать. Был известен своей пунктуальностью и тщательностью работы. С 1958 г. его факультет переведен в Политехникум. Женой Леонида Осипова стала Ирена Екабсоне (1919–2006) – фармацевт, заведовала 54-й Рижской аптекой; их дочь – Марика Целминя, химик, внучка – медик[209]. От своего учителя, а затем и коллеги Яниса Сауки Л. Осипов унаследовал любовь к природе и в свободное время много занимался садоводством. Сад при доме в рижском районе Задвинье, где он жил, на ул. Эрнестинес, был признан образцовым в районе: тут сделаны газоны, уголки отдыха, бассейн, каменная терраса, декоративная каменная стена с Нептуном и русалками, множество цветов, витражи[210].

Освящение нового знамени корпорации Fraternitas Arctica в Кафедральном соборе Риги. Из коллекции Д. Трофимова. 2005 г.

Юбилейный коммерш корпорации Fraternitas Arctica 2005 г. Страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica

В ходе небольшого интервью с Леонидом Осиповым в 2009 г. я ощутила его определенные опасения и даже некоторое нежелание вообще разговаривать со мной, так как я – из России.

Президиум корпорации Fraternitas Arctica. 1990–1991 гг. Александр Путныньш, Леонид Осипов, Эйженс Упманис. Памятное собрание 28 декабря 1990 г., в честь 110-летнего юбилея корпорации. Фотография Вилниса Аузиньша

«Вы получите разрешение в Конвенте, и тот решит – куда Вас послать, как и что. Я уже довольно старый и очень осторожен. Не знаю, что в ваших сумках! Пережил не одну войну, родился в 1917 году, мне 92 года. Нельзя слишком много болтать. Нельзя слишком доверяться. Мы тут немножко перепуганы. Очень интересно было с Вами встретиться. Я доволен той жизнью, которую выбрал мой отец после войны ‹…› Пережить войны – это очень интересно»; о корпорациях он сказал, что «туда не всех пускают, но только тех, кому это нравится. Они во многом изменились, с того времени как я поступал туда. Но я больше жил без корпорации, чем в корпорации… самое важное в корпорации – быть человеком; там из дикаря делают человека»[211].

Дмитрий Трофимов был и остается одним из самых активных арктов; по его словам, он всегда говорит своим фуксам:

Для того чтобы что-то сделать, нужна только одна причина. Для того чтобы что-то не сделать – нужно десятки! Я всегда стремлюсь что-то изменить вокруг себя к лучшему, в душе я – общественный деятель, думаю, что это мое призвание, и если бы этим можно было бы зарабатывать, я бы, возможно, даже не занимался бизнесом.

Дмитрий – руководитель фирмы Ritters, c 2007 по 2010 г. являлся вице-президентом Торгово-промышленной палаты Латвии, президент Ассоциации домовладельцев Латвии, член Ассоциации риелторов Латвии (LANIDA). Кроме того, он – основатель Общества Александра Чака (был инициатором создания музея-квартиры), одно время был президентом Ассоциации ушу, а ныне еще и почетный консул Филиппинской Республики в Латвии. В корпорации Fraternitas Arctica он ныне выполняет обязанности ольдермана корпорации, а также является экстерным (межкорпорационным) судьей чести, судьей Суда Конвента президиумов (P!K!T!) и председателем Комиссии P!K! по разработке нового общего комана. Официальный сайт корпорации –  – содержит множество интересной и полезной информации по истории и современной жизни.

Сейчас в списке арктов 46 человек: 5 фуксов, 26 активных членов, 7 человек сейчас живут и работают за рубежом. Недавно приняли почетным филистром Арвида Баршевского – ректора Даугавпилсского университета[212]. Это один из самых «русских» вузов Латвии, есть идея развивать корпорационную жизнь там. Кроме того, в 2012 г. у арктов появился филиал в Эстонии, в городе Тарту.

Из беседы с Владимиром Войцеховским (который учился в вузе в 1979–1985 гг.) хорошо видна тема семейной преемственности, сохраненных – иногда вопреки внешним неблагоприятным обстоятельствам – традиций.

Идея корпорационного движения никогда не умирала в Латвии. Некоторые вузы, правда, возникли относительно недавно, и они не имеют традиций. Но другие вузы и в советское время несли в себе неуловимые признаки старых традиций. Я учился в Рижском медицинском институте, образованном на основе медицинского факультета Латвийского университета. Там сохранялась очень характерная для медиков вообще коллегиальность, уважение старшего поколения, уважение к ученым степеням – не знаю, как в других вузах было, но я думаю, эти признаки – существенная черта корпоративности, корпорационнных традиций. И даже внешняя атрибутика корпораций отчасти сохранялась в советское время; у нас были декеля своих, определенных цветов, правда, у меня он до сих пор лежит. Мы их носили открыто, надевали даже на демонстрации 7 ноября и 1 мая, никаких репрессий не следовало, более того, это происходило «под крылом» комитета комсомола института. Мой приятель, Петр Рошонок (он был из семьи потомственных врачей), рассказывал о своих родителях, его отец был в корпорации, и в семье сохранялся старый, довоенный декель. В 1990-е годы я уже встречал собственно корпорантов, видел их на улице, но сначала никак не мог «набрести» на русскую корпорацию; стал интересоваться – и вот, нашел. В 2006-м сам вступил в корпорацию.

Я – врач в третьем поколении. Мой дед – Николай Владиславович Войцеховский (из польской семьи, но потом поменял отчество на «Владимирович», на поляков были гонения) – в Первую мировую войну был призван в армию, служил начальником госпиталя в Двинске (Даугавпилсе), дослужился до очень высокого для медика звания генерала. По специальности он был акушер-гинеколог. Во время Гражданской войны волею судьбы он оказался на Кубани, в Краснодаре, остался там, жил и работал, основал кафедру акушерства в Кубанском медицинском институте. Умер он в 1933 г.; в то время людей его окружения уже вовсю репрессировали. Мой отец, Владимир Николаевич, родился в 1917 году. Он пошел по стопам своего отца, окончил Кубанский медицинский институт, после войны стал специалистом по спецфизиологии глубоководных спусков. Отец прямо со студенческой скамьи ушел на флот, прошел всю войну военным врачом, но при этом принципиально не был ни членом партии, ни комсомольцем и даже – редкий случай! – почти всю жизнь не был даже членом профсоюза (обычно в профсоюз записывали всех автоматически), уже в пенсионном возрасте его принудили оформить это членство, что было необходимо для оформления больничного листа. С 1947 г. отец служил в Лиепае и там познакомился с моей мамой – она ветеринарный врач, и ее по окончании института туда распределили. Отец с 1961 г., демобилизовавшись при первой возможности, начал работать по специальности и был одним из организаторов Службы спасения на водах в Латвии.

В нашей семье всегда праздновали христианские праздники, конечно же, и Рождество, и Пасху. Когда бабушка умирала, она попросила, чтобы отец (ее сын) пришел на отпевание в военной парадной форме, со всеми наградами. И вот в 1976 г., в церкви, на отпевании, офицер – в парадной форме, с кортиком и наградами! Все были в шоке, это был очень смелый шаг в то время!

Моему сыну Николаю сейчас 21 год, он учится на медицинском факультете Рижского университета Страдыня, и моя дочка Александра тоже решила стать врачом. Мой дядя (брат отца), Михаил Николаевич, тоже был врачом, – урологом, его супруга – стоматологом. Их дочь, моя двоюродная сестра, продолжила династию и работает врачом, стоматологом[213].

Сын Владимира Николай Войцеховский ныне – вице-сениор арктов.

За все время существования корпорации Fraternitas Arctica ее членами стали около 800 человек, членов Ruthenia было не более 200 человек. Ruthenia в Латвии деятельность не возобновила, однако в 2005 г. была издана книга об этой корпорации[214].

Многие корпорации студенток в Латвии формировались посредством преобразования разных студенческих сообществ, наложения корпорационных принципов, унификации основ их работы. При Русском институте университетских знаний в Риге 19 марта 1931 г. была основана русская корпорация студенток Sororitas Rossica, которая, впрочем, не была полностью признана Конвентом президиумов студенток как корпорация, что было связано со статусом самого института. В 1931–1932 гг. там было 23 доцента и 220 студентов. Основательницами Sororitas Rossica стали Хелене Беркхольц, Александра Морозова, Сара Бжезинска, Ольга Крастыня, Хелене Рар, Ренате Рудзите. Валерий Бжезинский, муж Сары, юрист, входил в корпорацию Nevania (которая существовала в Санкт-Петербурге в 1847–1917 гг.), был ее филистром, он стал советником корпорации Sororitas Rossica, помогал составлять устав. Организация приняла по его совету следующие цвета: светло-голубой – белый – темно-голубой, но в обратной последовательности. Действительные члены носили ленту шириной 1,5 см через правое плечо на официальных собраниях. Головной убор был – черный бархатный берет с лентой на левой стороне, шириной 3 см, длиной 7. Фуксы на берете носили циркель, прикрепленный с левой стороны, в котором были объединены буквы V–C-F-S-R! «Vivat, crescat, floreat Sororitas Rossica!» В качестве девиза корпорация приняла «Одна за всех, все за одну!» (вслед швейцарскому девизу «Unus pro multis!»), что характеризовало общий настрой участниц, желание объединиться в единую, крепкую семью.

Сохранилось совсем немного сведения об этой корпорации; вот что пишет в небольшой заметке Ренате Рудзине:

…для нужд корпорации Валерий и Сара Бжезинские предоставили свою квартиру в Риге. Там каждую неделю проходили конвенты. Во время выходных корпорация обычно снимала дом в Майори, в Юрмале, где проходила активная общественная жизнь с участием русских корпораций. Первым сениором стала Хелене Беркхолц, хорошая руководительница, обладающая дипломатическими и организаторскими качествами, с чувством юмора, хороший оратор и женщина с жизненным опытом. На следующий год выбрали Хелену Рар, которая была на посту один год. Тогда опять сениором стала Хелене Беркхолц, которая и оставалась – до конца существования корпорации. Жуткой ночью 13–14 июня 1941 г. большевики выслали ее в Сибирь. Для помощи своим членам корпорация организовала кассу взаимопомощи. Организовывались и литературные, и научные семинары. В 1937 г. корпорацию почтили своим присутствием писатели И. Бунин, И. Шмелев, И. Ильин. В годы после основания Sororitas Rossica были приняты следующие: Ирене Бота, Ольга Харлова, Ольга Сабоцинская, Нина Попова, Евгения Рейс, Анна Гудан, Наталию Ардинович, София Кузьминская, Ольга Семенова и Людмила Колье. Когда в 1940 г. Советский Союз оккупировал Латвию, Русский институт был закрыт, и Sororitas Rossica свою деятельность автоматически прекратила[215].

Корпорация Sororitas Tatiana была организована 17 января 1932 г., русскими студентками при Латвийском университете в Риге. Сначала было объединение девятнадцати студенток-основательниц, представительниц двух женских корпораций, Tatiana и Sororitas Slavia; в результате объединения этих названий и возникло имя корпорации. Название корпорации связано с именем мученицы Татьяны. Кроме того, имя Татьяна носила мать графа Ивана Шувалова, первого куратора Московского университета. В день ее именин, 25 января 1755 г., императрица Елизавета Петровна подписала высочайший указ «Об учреждении Московского университета». С тех пор российские студенты почитают святую Татьяну как свою покровительницу.

Корпорантки Sororitas Tatiana. В центре – Вера Кухаренко. Из архива корпорации Sororitas Tatiana. Середина 1930-х гг.

Коммерш корпорации Sororitas Tatiana 1935 г. Из архива корпорации Sororitas Tatiana

Гимном корпорации Tatiana стало сочинение Хильды Цимбуль 1932 г.:

В сей новый путь Мой робкий шаг Благословил трехцветный флаг. Зеленый цвет – зеленый шум России дальней… грустных дум… Над ночью черной злой судьбы, Как серебристый луч звезды, Горит надежды светлый лик! Стократ блажен священный миг, Когда в сей путь Мой робкий шаг Благословил трехцветный флаг.

Основательницей и первым сениором корпорации Sororitas Tatiana стала Вера Кухаренко. Она обладала большим авторитетом среди студенток и выпускниц, по признанию Светланы Францман, «ее слово было законом».

Цветами были избраны светло-зеленый, синий и алый (символика их, соответственно, – «истина», «добро», «красота»), девиз – «Pro veritate, cultura et unitate!» («За истину, культуру и единение!»). Сестричество Татьян благословил сам архиепископ св. Иоанн Поммер (почетный филистр этой корпорации), подарив им икону Богородицы (которая в 1940 г. была отдана в монастырь).

О происхождении гимна Sororitas Tatiana существует две точки зрения: согласно одной, он – результат коллективного творчества и сложился уже в 1933 г., согласно другой – его автором была Ксения Карпова, и написан он был в 1935 г. Гимн начинается со слов «Сильные духом»:

Сильные духом, чистые сердцем, Верны заветам родной стороны, Мыслью и словом, словом и делом, Узами дружбы спаяны мы. Ярким трехцветным символом светлым, Знаменем нашим свой путь озарим! Наше стремленье – за единенье, Правду, культуру на нем начертим. Прочь все невзгоды, тяжкие годы, Серые будни лишь слабых удел! Жизнью пусть правит, к счастью направит Тот, кто уверен, молод и смел!

Корпорация объединяла студенток высших учебных заведений Латвии, которые воспитывались в традициях русской культуры. Целями корпорации были провозглашены «объединение студенток высших учебных заведений Латвии для воспитания в них чувства долга и чести, установления между ними дружбы и взаимного уважения, оказания друг другу помощи как в учении, так и в жизни, совершенствования их духовного роста, личного совершенствования, развития общественной активности».

В 1932 г. корпорация должна была выбрать корпорацию-куратора и гаранта своего комана: ею стала корпорация Imeria. 23 февраля 1932 г. Sororitas Tatiana официально гарантировали свой коман у Imeria (которая стала им, так сказать, «крестной»). Их «сестрой» стала корпорация Selga. Но только в мае 1938 г. Sororitas Tatiana были приняты в Конвент президиумов женских корпораций, став, таким образом, полноценным членом всего женского латвийского корпорационного сообщества. До того они находились в промежуточном состоянии, когда свои цвета и циркели они могли носить только на своих внутренних мероприятиях, декели могли носить и на внешних, но цвета лент на две трети должны были быть скрыты черной бархатной лентой.

Почетными филистрами корпорации стали архиепископ Латвийской православной церкви Иоанн (Янис) Поммер, Борис Попов (профессор Латвийского университета в минералогии), Александр Круглевский (проф. Латвийского университета в юриспруденции), врач Софья Межина; в 1993 г. – членкор ЛАН профессор астрономии Юрис Францман.

В 1940 г. деятельность корпораций – как и всех других обществ – была прервана. В 1940 г. сениором была Ксения Ивановна Карпова, специалист по немецкой филологии. Она и еще 12 «татьян» довоенного времени дожили до восстановления корпорации в 1990 г. Это были Елена Карловна Францман (доктор педагогических наук, преподавала в 1-й рижской средней школе, заведующая кабинетом русского языка и литературы при Институте усовершенствования учителей, читала курсы лекций в Латвийском университете, автор нескольких десятков учебников по русскому языку и литературе), Соловей (урожд. Универ) Ольга Адамовна (р. 1914), Галина Михайловна Петрова-Матисс, Павеле Татьяна Ильинична (р. 1918, историк-археолог, сотрудница Музея истории Риги. Вступила в корпорацию еще в 1938 г.), Соколова Елизавета Ивановна, Маргарита Салтупе, Ираида Горшкова, Милица Владимировна Трофимова.

Ксения Карпова стала первым сениором и возрожденной Sororitas Tatiana. Вот что о ней рассказала Елена Матьякубова:

Ксения Ивановна Карпова – уникальная женщина. Младшую школу она закончила на русском языке, а в гимназию была отдана – в латышскую. Девочкой она была очень способная. Всю жизнь была одним из ведущих наших германистов, преподавала немецкий язык, составляла словари. Песня нашей корпорации – ею была, как я помню, написана. Она всегда была на какой-то должности, активная. Внешне она была худощавая, нордическая, высокая – как многие женщины в Прибалтики; ведь в чемто выбор языка говорит о внутренней близости, внутреннем строении, тональности человека. Она была такая – с немецким языком; стихи ее – практически всегда были функциональны[216].

По словам Светланы Францман,

в конце 1980 – начале 1990-х годов наступило время, когда мы начали пересматривать, размышлять, что у нас было, что у нас осталось. Ощущалась нехватка русской среды. Вот это стало причиной желаний возродить корпорацию. И также – хотелось бы иметь место, куда можно надеть вечернее платье и где станцевать полонез. Собралось 50 «сестер», и – начали возрождать[217].

Деятельность корпорации была возобновлена 10 декабря 1990 г. Ректор Латвийского университета утвердил устав корпорации (первое собрание конвента состоялось 29 октября), а 21 августа 1991 г. корпорация была официально зарегистрирована (с 1993 г. также зарегистрирована как общественная организация при Министерстве юстиции Латвии). С 1995 г. корпорация аккредитована при Рижском техническом университете.

Эмигрантская часть нашей корпорации подарила нам хрустальную вазу для сбора пожертвований – этим мы гордились. Нас признали![218]

Направлениями деятельности корпорации провозглашены развитие интереса к науке, литературе, искусству, предполагается «прививать навыки общественной активности, стремиться к правильности речи, сохраняя чистоту родного языка, создавать и расширять круг интеллектуального общения членов корпорации и их содержательного досуга». В определенной мере корпорация направлена на сохранение своих традиций: одной из задач поставлено «обеспечивать преемственность корпорантских традиций», особенно осознавая, что Sororitas Tatiana – «единственная русская женская академическая организация».

Корпорация Sororitas Tatiana: празднование дня основания корпорации. Из личного архива С. Францман. 2008 г.

Стать «татьяной» может каждая студентка аккредитованного латвийского вуза, которая принадлежит русской культуре, связана с ней. Нужно пройти испытательный срок – один год. «Татьяны» не должны курить и выпивать; это своего рода семья, и нужно уживаться». Под «сестричеством» понимаются узы дружбы, подобные семье; «Татьяна» же для корпоранток – «символ русской культуры, память и традиции предков».

Молодые «татьяны»: Илона Крюкова, Елена Анненкова, Анна Репина. Газетная публикация, 2003 г.

Светлана Францман с лентой и декелем корпорации Sororitas Tatiana. Фотография С. Рыжаковой, 2010 г.

Последовавшие за восстановлением корпорации годы существования не были очень простыми; об этом свидетельствуют интервью.

В определенное время – в конце 1990-х гг. – возникли трения между теми женщинами, которые имели право быть преемницами той, старой традиции. Кто-то покинул корпорацию. Видение одних не совпадало с видением других – на то, как должна развиваться корпорация. Каждая из точек зрения вообще-то имела свое основание. Тогда меня выбрали сениором как компромиссную фигуру, чтобы не дать корпорации разойтись. В 1990-е годы я была очень активной, выступала за Латвийское государство, но – включая все разные народы, живущие тут. Хотя какое-то крыло корпоранток ушло, Лиза Карпова; Таня Котович ушла, очень жаль, она – из династии архитекторской, где были Кривошапкины. Эта семья сохраняла вещи корпорантские, реликвии, из прошлой жизни. Пока были те бабушки (Павеле, Соловей, Карпова, Петрова-Матисс, Нина Кузьминская), наши главные филистры, – все держалось, потом иногда проявлялись элементы конкуренции[219].

Весьма активно трудятся вместе с молодыми корпорантками и филистры Светлана Францман, Татьяна Фейгмане, Елена Матьякубова. Они примкнули к корпорации в начале 1990-х гг., уже будучи взрослыми, сложившимися людьми. Так, историка Татьяну Фейгмане в корпорацию привела идея написать книгу «Русские в довоенной Латвии»: как она признается, именно моральная помощь корпоранток помогла ей довести дело до конца. Мои беседы со Светланой В. Францман, преподавателем математики в Морской академии Риги, начались в сентябре 2003 г. и с тех пор периодически продолжаются.

Пригласительная открытка на Татьянинский бал, организуемый совместно корпорациями Fraternitas Arctica и Sororitas Tatiana. 2002 г.

Она – не уроженка Латвии, переехала в Ригу с семьей после войны, в 1945 г. Но вот родители ее мужа были корпорантами: свекр, Лев Эдгарович Францман, строитель, состоял в Ruthenia (в 1944 г. он был сослан в Норильск), свекровь, Елена Карловна Францман (1912–1996) – в Sororitas Tatiana; она была специалистом по методике преподавания русского языка в национальных школах; подготовленные ею учебники русского языка использовались во всех республиках СССР. Оба они были наполовину латышами, но в доме в основном преобладал русский язык, в университете же говорили, конечно, по-латышски. Светлана Францман рассказывает:

…когда в 1990-е годы корпорации начали возрождаться и стали туда принимать фуксов, в основном из числа студентов и студенток Латвийского университета, то дух корпораций нам с мужем импонировал, мы носили студенческие шапочки. К. Карпова предложила вступить; размышляла – возраст не тот. Но нужен был мостик между старшим поколением и молодыми, да и работаю я всю жизнь со студентами[220].

Она стала членом корпорации, избиралась на несколько сроков сениором.

Sororitas Tatiana изначально задалась целью объединить две культуры и любовь к двум народам:

С одной стороны – патриотизм и искренняя любовь к родине Латвии, присущая любой студенческой корпорации Латвии. С другой стороны – истинная потребность сохранить русские традиции и глубокая любовь к русской культуре». Одной из задач корпорации стоит «уважать культуру латышского народа и совершенствовать знания латышского языка», другой – «вносить свой вклад в развитие и сохранение русского культурного наследия в Латвии[221].

Найти верную позицию этой задачи в современном латвийском обществе не всегда просто.

Корпоранты всегда заботились о работе на благо государства и развития своей личности. И – это люди с активной жизненной позицией. В какой-то мере являются активными носителями идеологии. В современной Латвии я, к сожалению, вижу параллельность некоторых миров, отчасти – русского и латышского. Иногда нужно идеальные покрывала – латышские национальные – сдергивать и рассказывать о реальной истории Латвии. В школе должна изучаться история национальных меньшинств[222].

Все корпорантки, с которыми мне удалось поговорить, оценивают будущее корпорации позитивно. Например, по словам Елены Матьякубовой,

…корпорация имеет глубокие корни. Для определенной элиты – это будет близко. Такие организации должны быть. Ведь в советское время – там, где в комитетах комсомола идеология была убрана, – все было похоже на корпорации. Как структура, организация это необходимо, и это будет. И тут важно найти гармонию, равновесие между традицией и современным моментом, сегодняшним днем. И тут нет общей рекомендации – это всегда метод проб и ошибок. У нас был период года три-четыре назад (примерно 2008-й), когда мало девчонок было, казалось, что корпорация никому не нужна. Но потом стали приходить. Наша задача сегодня – рассказать как можно шире о сути, и тогда придут те, кому это интересно. А дальше – от них самих зависит, насколько длительно корпорация будет существовать, насколько будет это для них актуально. Эта форма нужно – для небольшой группы. Иначе выхолостится суть[223].

Немало интересной информации об этой корпорации можно увидеть на ее официальном сайте –

Глава 6 Повседневная жизнь корпораций, праздники и будни

6.1. Разделение статусов: фуксы, коммильтоны, филистры

Взаимоотношения, права или обязанности, переходы из статуса в статус (обучение, ритуалы посвящения). Исключение из корпораций. Взаимоотношения между представителями разных корпораций. Взаимоотношения между корпорантами и некорпорантами.

Обычаи студенческих корпораций сформировались в XIX в., но восходят отчасти к более старым институтам, известны в студенческой культуре и образе жизни XVIII в. и более ранних времен. «Рыцарские» элементы в оформлении традиций корпораций указывают на их по меньшей мере внешнюю преемственность от средневековых братств, а регламентированность всех сторон жизни очень напоминает устройство гильдий и цехов. Это зафиксированный формально и неформально кодекс чести, эгалитарные идеи (выражающиеся в единстве и равенстве всех полноправных членов), демократические принципы в организации жизни (выборность всех должностных лиц, совместное принятие решения в спорных ситуациях), но также и иерархия, подчинение. Речь идет о равенстве людей одного статуса и подчинении «младших» «старшим». Сочетание демократических и иерархических (консервативных) элементов хорошо видно в ходе проведения коммершей – важнейших собраний корпораций, проводимых – как правило – раз в семестр; см. фотографии, иллюстрирующие «основательские коммерши», с начала ХХ в.

Вся жизнь корпорации регламентируется двумя традициями: команом (официальным письменным уставом) и узусом (зафиксированными, но передаваемыми изустно традициями). В некоторых корпорациях наряду с собственно команом, или внутренним команом, выделялись еще и пивной коман, коман чести, коман олдерманов, коман кассира, коман эконома, песенный коман, дуэльный коман, коман литературных вечеров. В других корпорациях могли выделять все четыре: внутренний коман, церемониальный коман, коман чести и пивной коман. Однако различные вопросы – например, обычаи, церемонии – могли входить и в текст внутреннего комана, и сохраняться в рамках узуса. Определенные корпорантские традиции соблюдались на свадьбах и похоронах членов корпораций (в частности, латышских), это регулировал узус; например, в свадебных традициях корпорции Fraternitas Metropolitana сочетались церковное бракосочетание с отдельными дохристианскими народными обычаями, ношение фрака у жениха и гостей и элементов народного костюма у невесты и ее подруг[224].

XXXII Основательский коммерш 7 ноября 1912 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

XXXIII Основательский коммерш 7 ноября 1913 г. Фотографии из альбома корпорации

LI Основательский коммерш 1931 г. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Историк Гунтис Земитис указывает, что для разделения статусов корпораций характерен принцип сениор-вассальных отношений, при которых когорта свободных людей отличалась своим внешними видом, и в частности ношением через плечо ленты-перевязи, на которую подвешивали шпагу. Наличие оружия маркировало свободный статус человека[225].

После венчания М.И. Боброва и К.П. Половинкиной. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1933 г.

Свадьба корпоранта И. Раттенека с М. Шверц. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1933 г.

Свадьба корпоранта: Дмитрий и Татьяна Трофимовы. Из коллекции Д. Трофимова. 2010 г.

Иерархическое начало корораций отражено прежде всего в четком разделении статусов членов. Кандидаты на вступление в корпорацию – как правило, это студенты младших курсов – становились так называемыми фуксами[226], проходят годовой «искус», потом баллотируются в действительные члены – коммильтоны. Период «фуксования» – это испытательный срок, во время которого юноша (или девушка) изучает традиции и историю своей корпорации, ее дружественные связи с другими корпорациями, общие нормы для всех корпораций. С фуксами занимаются старшие члены, и прежде всего – так называемый ольдерман (в немецких корпорациях – фуксмайор, у студенток – audzinātāja, у «татьян» – фукс-магистр). Фуксы находятся в подчинении у старших и во время собраний конвентов и дружественных попоек должны обслуживать – приносить пиво, выполнять другие мелкие поручения. Фуксы участвовуют во всех мероприятиях, поддерживают штаб-квартиру (или конвент-квартиру) корпорации в чистоте и порядке и т. д., фуксы своего рода «руки» корпорации. С другой стороны, веселье – важная часть периода «фуксования».

У фуксов меньше прав, чем у полноправного члена. Испытательный срок продолжается, как правило, от одного до пяти семестров, как быстро закончится, зависит от самого фукса, от его активности, желания учиться, от его старательности. Как правило, все заканчивается посвящением в бурши. Это знаменуется получением атрибутов корпоранта, главным образом цветной ленты, ношение которой (как, когда, с какой одеждой) строго определено уставом.

Действительные члены корпорации именуются коммильтонами (корбуршами) или – «цветными» (так как они получили цветные ленточки и также имеют право носить и другие цветные регалии). Как правило, это молодые люди в период студенчества.

«Фуксы в мертвецкой штиммуют». Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1927 г.

Среди них царит дух равенства, они совместно руководят корпорацией и занимаются всеми ее делами, выбирают из своих рядов президиум – сениора, вице-сениора и секретаря, а также и других должностных лиц корпорации, которые регулярно (по крайней мере раз в два семестра) переизбираются на общем собрании.

«Турка больше не пьет, водки нет, а от пива ему хуже». Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1924 г.

Конец обучения в университете, поступление на службу, обретение семьи, рождение детей и т. п. обычно знаменуют конец активного участия в делах корпорации; в это время корпоранты проходят процедуру филистрации. Филистры – старшие члены корпорации, закончившие обучение, получившие высшее образование и вышедшие из активного состава. Однако они не перестают быть членами корпорации, всячески помогают корпорации, в том числе финансово. Филистры могут занимать некоторые должности, например быть ольдерманом (фукс-магистром), проводить занятия с фуксами, возлагать на себя некоторые обязанности.

«В подвале мрачном я сижу..», «Кошмар дуэлянта». «Возвращение домой после коммерша». Три карикатуры Г. Клеемана. Страница альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1931 г.

В целом корпорантская идентичность оказывалась довольно сильно персонифицированной, подобной клубной или субкультурной: о членах корпораций говорят как о «спидолах», «татьянах», «арктах», «рутенах», «летонах» и т. д. Каждый полноправный член корпорации разделяет эту идентичность.

Во всякой корпорации сочетаются элементы внешней и внутренней деятельности, открытого и закрытого, официального и приватного. Это отражено, в частности, в наличии двух уставных традиций – коман и узус, о чем упоминалось выше, письменный устав и неписаная практика, нормы и обычаи корпорации. Кроме того, существуют также открытый, внешний и закрытый, внутренний команы. Вступая в число фуксов и полноправных членов, корпорант дает клятву сохранения тайны, неразглашения внутренней информации. Речь идет о традициях общения, обрядах, порядке проведения встреч. Размежевание между «внешним» и «внутренним» – особая проблема, неизбежно встающая перед исследователем живой современной традиции.

«Букашка: “Боже, как я сюда попал! Опять опоздал на урок!”» Карикатура 1914 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Aufnahme Э. Петерсона и Н. Бурана. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 25 апреля 1931 г.

Приятное времяпрепровождение после получения цветов. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1933 г.

Всякая корпорация имеет в своем уставе позицию об исключении из членов корпорации. В правилах корпораций Дерптского университета этому были посвящены параграфы 13–17, описывавшие работу Следственной комиссии, коллегиального органа, расследовавшего разные случаи нарушения дисциплины и налагавшие на корпорантов разные наказания, вплоть до Rückug – удаления из корпорации. Примечательно, что в XIX в. корпоранты Дерпта пытались распространить действие этих комиссий на всю студенческую среду, что получило отпор (угроза удаления из корпораций не могла пугать студентов, никогда в корпорации не входивших).

Особый статус – почетное членство в корпорации: это люди, не входящие в число корпорантов, но по тем или иным причинам имеющие к ней отношение, поддерживающие в ней связи – например, регулярно читающие лекции, делающие доклады на литературных вечерах. Корпорации могут брать в свои почетные члены людей, научную или культурную деятельность которых они высоко оценивают. Так, корпорации студенток могут приглашать и мужчин в качестве своих почетных членов.

Мотивация вступления в корпорации главным образом единообразна и связана с несколькими обстоятельствами. Это личная заинтересованность в теме корпораций (что связано с личной семейной историей, как это мы видим в биографии ряда современных корпорантов Латвии), стремление стать частью определенного коллектива, обрести важные социальные связи[227]. Этнокультурный аспект тоже имеет свое значение: так, в свое время сениор русской женской корпорации Sororitas Tatiana, студентка экономического факультета Елена Анненкова, в одном из интервью признается: русские студентки ощущают нехватку русской среды, которую они могут обрести в деятельности корпорации; «кроме того, это единственное место, куда я могу прийти в вечернем платье, с вечерней прической и танцевать полонез!»[228] Освоение бальных танцев – мазурки, полонеза – естественная часть корпорантской культуры. Татьяна Евсеева, студентка Рижского технического университета и одна из «татьян», говорит:

Еще на первом курсе мы как-то общались между факультетами, но сейчас большинство из нас не только учится, но и работает, времени на общение не остается. Но вот странное дело – на корпорацию оно находится, во всяком случае, у меня[229].

Интересно повторяющаяся у всех моих собеседников мысль: «Тут нет эгоисток и лентяек; быть членом корпорации – значит находить силы, время и средства». Корпорация – способ активной деятельности. Студенты говорят:

У наших родителей была активная студенческая жизнь – театральные вечера, походы, спортивные праздники. Мы лишены всего этого. Поэтому нас притягивает корпорация[230].

О русской корпорации как о месте культивирования русского языка говорят многие: Елена Анненкова говорит, что она училась в латышской среде, где из 60 студентов русских было всего пять, и один ее знакомый пояснял, почему его не влекла студенческая жизнь, праздники, постановки: «Вот если бы мы учились на русском языке, я бы, наверное, даже в спектаклях участвовал!» «Мы знаем латышский язык, но все равно чувствуем себя отдельно», – признаются многие русские студенты. Участие в русской корпорации позволяет сочетать укрепление своей русской культурной идентичности без отрыва от общелатвийского социального и культурного контекста (как это, в общем, было в контексте корпораций и в XIX, и в первой половине XX в.).

Кроме обычного для всех корпораций различения полноправных (имеющих право голоса) и неполноправных (фуксов) в ряде корпораций выделяются активное и пассивное состояние полноправных членов в корпорации. Например, в Sororitas Tatiana

полноправные «татьяны» активно участвуют в жизни корпорации, но могут быть по их прошению переведены в пассив в случаях, которые препятствуют их активной деятельности, а именно: в период подготовки к государственным экзаменам и к защите академической работы, на время длительной командировки, в период декретного отпуска и в первый год после рождения ребенка, на период восстановления здоровья после длительной болезни, по уходу за больными родственниками, по возрасту, в других случах – по решению конвента. Полноправные «татьяны» во время пассива не имеют права голоса. Решение о восстановлении в актив принимается постановлением конвента[231].

«Черный конвент». Таня Асташкевич (Павеле), Рая Перехвальская, Милочка Земеринг. Из архива корпорации Sororitas Tatiana. 1938 г.

Во многих корпорациях фуксы и филистры образуют свои формы объединения: более формальные, постоянные и серьезные у филистров, менее формальные, во многом шутливые, ситуативные, игровые у фуксов (в частности, «черный конвент»).

При корпорации Lettonia существовало общество помощи филистров с 1908 г., при Selonia – с 1909-го, при Lettigalia – с 1901-го, при Talavia – с 1911 г. и т. п. Объединение обществ филистров появляется в Латвии в 1928 г. (сначала туда входили филистры пяти корпораций, потом – 19). Целью этого объединения ставилось хранение своих воспоминаний о студенчестве и оказание помощи – материальной и моральной – действующим корпорациям[232].

Вечер общества филистров. 2 декабря 1933 г. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Вечер общества филистров. 2 декабря 1933 г. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Филистрский вечер по случаю 55-летия корпорации. 30 ноября 1935 г. Фотографии из альбома корпорации Fraternitas Arctica

В 1932 г. был принят коман общества: параграф 1 гласил: «Долг каждого активного коммильтона и филистра – способствовать формированию и самоуважению латышского сознания, укреплению его в обществе. Способствовать строительству Латвийского государства в национально-гражданском духе». Параграф 2. «Главные обязанности: поддерживать и использовать в речи и на письме правильный латышский язык; способствовать тому, чтобы латышский язык распространялся и в нелатышской части общества, получать знания по истории формирования латышского народа и национального государства; поддерживать латышских предпринимателей и производителей, сократить потребление иностранных товаров; замечать и перенимать позитивные западноевропейские формы быта и обычаи; не общаться с членами – участниками антигосударственно настроенных организаций больше, чем этого требует служба, магазин или ремесло». Параграф 3. «Желательно: участвовать в политических организациях или их академических секциях, цель которых – национально-гражданственное государство Латвия. Активно участвовать в деятельности общественных культурных организаций, цель которых – формирование национального сознания, способствование подъему государственного хозяйства, способствование внешней и внтуренней безопасности, формирование культурных связей с соседними и другими народами»[233]. Отчасти особое объединение филистров продолжалось и в эмиграционной деятельности корпораций, существует и ныне.

Вечер общества филистров. 3 декабря 1938 г. Фотографии из альбома корпорации Fraternitas Arctica

6.2. Внешние знаки отличия и их значение

Эмблематика: «цвета», детали костюма. Стиль одежды корпоранта – в официальной обстановке и в обыденности.

Внешние знаки различия, атрибутика играют весьма значимую роль в культуре всех корпораций. Можно образно сравнить корпорации с «государствами»: у них имеется свой герб, гимн, цветные знамена, выбираются должностные лица, управляющие всей деятельностью.

Теперь вся внешняя символика доступна на сайтах латвийских корпораций[234].

Можно предположить, что самыми старыми внешними знаками отличия были головные уборы (ношение студенческих фуражек, в корпорации называемых декелями) и ленты различных цветов. Со временем сложилась традиция всех корпораций определять для себя трехцветное знамя и, соответственно, ленту. Интересно, что облик государственных флагов (а многие современные флаги состоят именно из трех цветных полос) восходит, по-видимому, именно к этой традиции; известно, что флаги ряда стран (ФРГ, Эстонии) родились именно из цветов студенческих корпораций.

Герб и знамена корпорации Fraternitas Arctica. Рисунок из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Герб корпорации Fraternitas Arctica. Рисунок из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Ношение «цветов» не всегда приветствовалось университетскими властями. Параграф 5 «Правил о корпорациях» Дерптского университета разрешал носить «цвета» только «при празднествах, для взаимного разузнавания», но в 1861 г. отменяется студенческая форма (хотя в 1885 г. она возвращается), и в редакции 1882 г. уже ограничение на ношение цветов было снято.

Всякая корпорация имеет свой герб, правда, он не всегда строго подчиняется геральдическим правилам. Традиция корпорантских гербов была закреплена в начале XIX в. Щит, как правило, делится на четыре поля, обычно крестом. Поля заполняются различными негеральдическими символами, например цветами корпорации со знаками университета, города, с региональными геральдическими элементами. Кроме того, использовались знаки, разработанные в визуальной масонской символике, означавшие «дружбу», «вечность», «знание», стремление к самосовершенствованию. У каждой корпорации есть гимн, в котором воспеваются братство, дружба и верность, а также, в большинстве случаев, расшифровывается значение цветов. Гимны – наряду с другим песенным наследием корпорации – разучиваются и обязательно исполняются на официальных мероприятиях.

Корпорация Sororitas Tatiana: майский коммерш. 2006 г. Из личного архива С. Францман

Ношение цветной ленты и декеля корпорации возможно только с определенного рода одеждой; таким образом, можно говорить о своеобразным и едином дресс-коде, характерном для всех корпораций Балтии. Для мужских корпораций – это темный костюм, белая рубашка, галстук. Речь идет об однотонной одежде, преимущественно светлой или темной рубашке или блузке с длинными рукавами. В целом на важные мероприятия корпоранты надевают строгие костюмы. Практически всегда это одежда темного цвета, студентки на майский коммерш надевают светлую, например белую, одежду.

Кроме внешних знаков отличия к общим маркерам, зафиксированным признакам, атрибутам корпораций относится девиз (или несколько девизов). Девизы тесным образом связаны с конкретными провозглашенными идеалами. Для всех студенческих корпораций идеалами, как правило, служат такие понятия, как «честь», «свобода», «Отечество». Под «честью» понимается ясное выражение мысли, нелицемерие, откровенность, ответственность. Защита как собственной чести, так и чести своего товарища – обязанность бурша. «Свобода» означает прежде всего независимость и самостоятельность мышления и действия. Но свобода в корпорации постоянно ограничивается правилами поведения в обществе. Примечательно, что понятие «Отечество» для студенческих корпораций (и прежде всего немецких) до второй половины XIX в. могло не ограничиваться определенной страной. Иногда под «Отечеством» понималось само сообщество студентов, данная «нация», данный «буршеншафт». Однако для латышских корпораций, возникших на волне национального «пробуждения», тема своей родины, привязанности к своей земле, оказалась очень существенной. Так же и русские корпорации балтийского края, а затем и Латвии, культивировали ценность «Отечества»: в XIX в. как русской культуры, от которой они находятся вдали, а в межвоенной Латвии – двух ценностей – Латвии как Родины и России как Отечества. Правда, речь шла ни в коем случае не о Советской России, а – о России, которую они потеряли, которая исчезла в огне мировой войны, революции и последующих событий, отрезавших им возможность возвращения как во времени, так и в пространстве.

Наталья Васильевна Синайская в своем доме в Брюсселе. Из личного архива С. Францман. 2000-е гг.

Почетный филистр корпорации Fraternitas Arctica известный юрист В.И. Синайский[235] (его дочь поддерживала тесные связи с корпорантками Латвии, см. илл. ниже), в свое время выделил четыре следующих основных идейных принципа корпорации (<, последний доступ 16.09.2014>): братство (не случайны тут такие термины, как fraternitas – братство, commilitonis – брат по борьбе), старшинство (причем не столько фактический возраст, сколько время проведенное в корпорации, так сказать, «послужной список»; младшие по опыту обязаны уважать старших и служить им), кодекс чести (что связано еще со сформировавшимся в средневековой Европе статусом высших учебных заведений как во многом самостоятельных организаций, а студентов – как свободых, лично независимых людей; известно, что подобные права им гарантировали местные правители, землевладельцы, властные лица) и rituss, – порядок деятельности, что выражается в некоторых обычаях, например Landesvater (лтш. Zemes tēvs) как клятвенная присяга верности.

Корпорантки Sororitas Tatiana Н.В. Синайская и Е.К. Францман: первая встреча после долгой разлуки. Из личного архива С. Францман. 1991 г.

Сильная дидактическая, морализаторская направленность сохранялась на протяжении истории всех корпораций. В риторике всех текстов прослеживается обращение к следующим понятиям. Одной из ведущих оказывается тема «традиции» – прежде всего своей, внутренней, выработанной на протяжении предыдущих поколений корпорантов, которую важно сохранять, крепить, поддерживать и которой следует гордиться. Сама гордость корпоранта оказывается связана прежде всего с этой его связью с традицией: «Мы можем гордиться, что есть люди, придерживающиеся принципов корпораций…» Единство подчеркивается как важнейшее культивируемое качество коллектива; групповая солидарность, сплоченность выражаются, среди прочего, в запрете на разглашение «внутренних дел», и не только ритуальных особенностей корпорантских мероприятий. Среди личностных качеств, поощряемых культурой корпораций, нужно выделить деловитость, целенаправленность действий (в учебе, работе, вообще – жизни). Культивируются представления о чести, благородстве, личная преданность и служение.

Самостоятельность, честность, мужество, дисциплина, дружество, возможность довериться, а также уважение по отношению к более знающим и опытным – это принципы, отражающиеся в жизни корпораций. Они призваны также служить общественной воле, своему народу и государству ‹…› личность, честь, мужественность, дисциплина, дружба, возможность довериться, как и уважение людей более знающих и более опытных, – вот принципы, отражающиеся в жизни корпораций[236].

Практически во всех разговорах о корпорациях, воспоминаниях и рассуждениях фигурирует тема «духа корпорации», которая в свою очередь распадалась на несколько подтем. О корпорации и стиле мы говорили с Э. Упманисом. Стиль, в его понимании, тут нужно понимать широко, он проявляется во всем поведении – внешнем виде, взаимоотношениях, даже и в подборе песен.

Новые песни – с ними могут быть проблемы, например «Катюша». Да, сейчас она считается одной из самых «русских», ее поют, но на ней лежит мощный пласт «советскости» – то, от чего латвийские корпоранты всегда дистанцировались. Вообще, «советскость» тоже оказывается определенной проблемой, и она проявляется в нравах, в идеях, во всех проявлениях человека[237].

По мнению Эйжена Упманиса, нехорошо, когда деятельность корпорации «скатывается» к клубной деятельности; и тут причиной может быть недостаток дисциплины:

…сначала надо научиться, и потом можешь принимать решения, командовать, менять что-то; вот это – принцип корпорации[238].

О преемственности поколений в немецких корпорациях писал еще в свое время Троцкий: «Они создают традиции, объединяющие отцов с сыновьями, укрепляют национальное самочувствие, прививают навыки, необходимые в буржуазной среде, и, наконец, снабжают шрамом на носу или под ухом, как штемпелем принадлежности к господской расе».

Тема личностных качеств человека и корпорации стала ведущей в нашем разговоре с филистром Еленой Матьякубовой. Речь шла прежде всего о самоорганизованности и честности.

Когда корпорацию восстановили и я увидела наших филистров, то поражалась глубинной внутренней интеллигентности, которая была всем им свойственна. Кто-то был помягче. Другой характер был у Ираиды Горшковой, она училась до войны в Лишенской гимназии. Входила в гайды, была очень творческой, в краеведении, фотографировала. Корпорация всегда была сестричеством, хотя туда входили и такие, кто друг друга терпеть не мог. Сидели за разными концами стола на собраниях. Но все равно выручать друг друга, в случае смерти, нехватки денег – это железно. Это связи, которые могли быть даже сильнее родственных. Очень строгой была Ольга Адамовна, одна из первых корпоранток. Всегда элегантна, умна очень, интеллигента. Она была репрессирована и знала, кто донес не нее, кто-то из корпоранток, что она пропагандирует буржуазное воспитание или что-то в таком духе. Чувствовалась в ней определенная обида, но она с достоинством выдержала свои годы в ссылке. Хотя – что значит донес, НКВД в то время работал разными методами, могли просто пригласить, расспрашивать и «правильно поставленными» вопросами получить нужную им информацию. У меня дедушка был репрессирован, я знаю, какие методы были. И человек мог попасться без задней мысли, без зла: ему выстраивали концепцию, в которую он вклинивался. Говорили: богатая? Да, богатая. Разъезжала? Да, разъезжала. Все наши студентки, корпорантки были из интеллигентных семей, что для Латвии 1920 –1930-х годов означало определенный уровень состоятельности. Бедными они не были, хотя все это не сравнимо ни с сегодняшним богатством, ни даже в ряде случаев и с советским временем. Но какие-то градации между ними были: кто-то приехал из деревень, маленьких городков. Может быть, какая-то ревность, личностные моменты были. Имена тех, кто поступил непорядочно, были известны. Но коман требовал ничего этого не разглашать. На мой взгляд, корпорация вообще воспитывает такие качества – благородства, интеллигентности, – которые никаким другим видом не воспитаешь. Просто получение образования этого не дает. Вот это вращение в этом круге и декларация определенных принципов, ценностей нравственных – это закладывалось, причем в том возрасте, когда молодой человек формируют свою идеальную модель будущего; человек, готовый служить, себя развивать, может быть, и карьеру делать. И корпорация была уникальной и одновременно универсальной возможностью для этого, делать это на этих образцах, полученных из литературы, истории и т. п. Юрист, профессор Синайский. Это был определенный круг.

В те года, чтобы получить образование, у них вырабатывалась прекрасная внутренняя дисциплина. И корпорация этому способствовала. Мы теперь конечно, не те, что были тогда. Может быть, эти ценности потерлись у нас, или – появился какой-то внутренний скепсис, или – мы видели жизнь такой многогранной, не знаю почему. Но в них эти принципы были заложены. Демократия – сторонницей которой я полностью являюсь, – может быть на благо только тогда, когда человек уже сформирован. А идеализация демократии – я понимаю, что она должна быть конечным результатом внутренней организации, профессионализма, качественной работы.

По папиной линии я местная, староверка (папа у меня из-под Резекне, из Малты). Староверы – это очень интересная тональность, я всегда ее чувствую, интуитивно (хотя я сама не полностью попадаю в этот тип). Определенная немногословность (хотя культура речи у них развита, в молельной нужно говорить, но это – другое), определенная дистанционность от ситуации, то есть они не очень располагают к общению. Достаточно ответственны – в глубинном плане (хотя советское время многих испортило, но все же – социальная память во многом оставалась), те, кто спасут, помогут. Но обращаться к ним сложнее. Хотя на индивидуальном уровне это уже не все так, конечно, там большее разнообразие. Папа у меня – Василий Логвинович Большаков, он был мастер на все руки, умел все, что связано с металлом, и вообще, имел сильную предпринимательскую жилку – и латвийскую, и староверческую, фермерское хозяйство было у него в крови (он ведь уже в 1990-е годы поехал в Смоленскую область, поднимать Россию, выкупил 33 гектара земли, ремонтировал дом, хозяйствовал, приглашал туда приезжать другие семьи). У деда – Логвина Большакова, – было еще 10 братьев и сестер. А сам дед был, между прочим, красным латышским стрелком (хотя и русским, и старовером, принадлежал Гребенщиковской общине, коммунистом никогда не был, наоборот – Латвию защищал; дожил до 1972 года, к нему еще пионеры приходили поздравлять с праздниками). Мама – из-под Орла. Богдановское поместье, сад. Дед был образован, гимназию закончил, при этом пчелами занимались. Подсчитывали – нанимать косцов или самим жать. Идеальные записи. Организационные качества были, ответ на каждое письмо. Самоорганизация. Но потом все это рухнуло, в 1930-е годы. И у людей изменились качества: появилась оглядка, стремление имитировать деятельность, а не заниматься чем-то. У наших филистров это сохранилось – дисциплина, самоорганизация.

Кроме того, в нашем комане есть одно условие: нельзя врать. Когда я вступала в корпорацию, усвоила это. Хотя одновременно я отлично понимала, что такое параллельность миров, что такое реальный мир и – идеальный мир, какая между ними вообще разница. Но я вспоминаю, что когда ты поступаешь в корпорацию, то – ты меняешься! То, что где-то декларируется красиво, то здесь – сообщество людей, которые пытаются, стремятся и помогают друг другу реализовать это в реальной жизни. Те нормы, те принципы, которые – повсюду, во всей литературе, в детской, юношеской, провозглашаются.

У нас была история с одной девушкой, корпоранткой, которая однажды совершила какую-то ложь, и довольно принципиальную. Это обсуждалось, она была как-то наказана (не помню сейчас, как). Но с моим педагогическим подходом – я помню, тогда сама решала для себя дилемму, насколько этот ее обман принципиален. Это была для меня внутренняя борьба. И все-таки я решила, что – да, она виновата, она нарушила коман. Ведь вот из этих мелочей все и складывается: когда мы себе разрешаем, прощаем, ведь ничего не произошло, ничего не рухнуло, никто не погиб, не умер. Но – это принципиальный момент, и нельзя, когда рушатся сами основы, когда нарушается четкая дистанция – что можно, что нельзя. Это был урок и для меня самой. Корпорация – это все время саморефлексия. Прощать себя или нет? Заниматься самообманом, когда мы сами себя уговариваем, или нет? И – конечно, когда девушки живут в такой атмосфере – хотя это все очень сегодняшние девушки, то каким-то образом – работает, когда ты находишься среди люди, которые ищут справедливости, добра и оперируют высокими ценностями.

Мне лично найти свое место помогло – наверное, тоже староверческое качество, не брать никакое учение догмами, но – искренне размышлять, умение быть в одиночестве, меньшинстве и при этом – сохранять веру, при том – искреннюю. Это мне помогло войти, и среди наших филистров, которые восстанавливали, я оказалась совершенно естественно. В корпорацию я вступила в 1994 году, второй или третий цойтус после восстановления. Пару семестров была фуксом, хотя к этому времени уже давно закончила вуз и работала, причем преподавала, но это была хорошая школа проверки себя, – как, ты способен еще учиться или только других учишь. Для староверки это вообще ничего не стоит, проходить испытания, находиться в послушании. Тут даже не по времени вопрос, а по созреванию: готов ты или не готов. Что для тебя главное, коллектив или личное «я»[239].

Старейший филистр «татьян» Татьяна Павеле в нашей беседе в октябре 2012 г. отметила:

…что касается корпорации сегодняшнего дня. Традиции ее – те же. Но сама жизнь – другая, она заставляет действовать так, а не иначе. Главная сущность корпорации состоит в воспитании, я думаю, в духе товарищества. Корпорации в будущем останутся, наверное, хотя все там будет и не так скрупулезно и строго. Теперешнему поколению даже не понять, как мы жили раньше: повернуться просто так не могли, так за нами следили![240]

О воспитании как сущности корпорантского духа рассказал и Дмитрий Трофимов, бывший и сениором, и ольдерманом арктов:

Дух корпорации? Он воспитывается в самой корпорации. Человек может обладать какими-то предпосылками, интересом к этому. Корпорация – это всегда взаимные обязательства, что роднит ее с таким старым и почти забытым историческим институтом, как братчина ‹…› С одной стороны, мы [корпорации] – реликты, одна из самых старых форм общественных организаций, как в мире, так и в Латвии. Корпорация пережила самые разные режимы, и если сегодня у нас будет желание существовать, то мы будем существовать и дальше. Конечно, наши взгляды, принципы и обычаи не для всех, но мы стараемся дать людям возможность «вырасти», стать лучше в духовном смысле, помочь им реализоваться в жизни и многого достичь. Это не входит в официальные принципы, но это в общем-то суть. Когда меня спрашивают – что такое корпорация, зачем она нужна – ответить бывает непросто. Типичные вопросы сегодня зависят от того, человек какого поколения спрашивает: мол, «это у вас что, комсомол?» или «это у вас что, мужской клуб?» или «это у вас что, студенческий профсоюз»? Ну да, в какой-то мере и то, и другое, и третье, и еще много что. Деятельность наша очень многогранна, и в корпорации можно себя реализовать в самых разных сферах. Членство в корпорации дает человеку ровно столько, сколько он сам захочет взять. Ничего не даст напрямую, но поможет получить то, что он хочет. В том числе и благодаря социальным связям, не только между активными членами, сохраняющими свою дружбу на всю жизнь, но и между поколениями, между различными слоями общества. В корпорации общаются, причем неформально, люди, которые в обычной жизни не пересекаются. Корпорация как бы размыкает круги и стирает границы – возрастные, социальные, религиозные, национальные и т. п., которые по большей части «варятся» внутри себя. Двадцатилетний русский студент-бурш из латвийской деревни на равных может общаться с восьмидесятилетним профессором из Эстонии или с соракалетним бизнесменом из Германии, не говоря уже о самих арктах. Ведь арктов объединяют, по сути дела, только две вещи – русский язык и высшее образование, в остальном же люди у нас очень разные. Корпорация – это также патриотическая организация. Мы – корпорации – не просто «лояльны» Латвии (лоялен любой субъект, который законопослушен и платит налоги), мы – принадлежим Латвии, и это гораздо значительнее. Поэтому наша русская корпорация принимается латышами как неотъемлимая часть латвийского общества, и за всю мою бытность в корпорации я никогда не слышал от других буршей даже намеков на нашу чуждость, не говоря уже о каких-либо оскорблениях на национальной почве. Мы свои в Латвии, и мы свои среди буршей. Про себя я всегда говорю, что принадлежу русскому народу (как племени) и русской культуре, и не пытаюсь эту принадлежность скрывать, а наоборот, горжусь ей, но я принадлежу латвийской нации, принадлежу Латвии, а не России[241].

6.3. Собрания корпорантов

Встречи: пирушки малые и большие. Застольные обычаи (алкогольные напитки и еда; пение). Литературные вечера. Балы. Празднование окончания семестра, других академических событий, дней рождения, свадеб. Проведение похорон. Участие в государственных праздниках.

Одной из внутренних форм деятельности корпорации всегда были собрания, непосредственное общение. В этом смысле можно сказать, что отчасти корпорации всегда выступали, среди прочего, как своеобразные закрытые клубы (с весьма регламентированной дисциплиной, но тут всегда находилось место и шуткам, и непринужденному общению), тесно связанные с непосредственным местом обучения и отчасти и с будущей профессией своих членов.

Деятельность корпораций всегда подчинена академическому году, циклу университетского обучения. Крупные внутрикорпорационные мероприятия называются коммерши, они приурочены к двум семестрам – осеннему и весеннему. Важным событием любой корпорации является майский коммерш – празднование конца семестра, когда подводятся основные итоги года, когда переизбираются сениор и другие должностные лица.

Коммерши могут быть сопряжены также с коллективными поездками, экскурсиями и, конечно, сопровождаются застольем; в общем, можно сказать, что коммерш – это праздник.

«Друзья! С небес к нам низлетела радость». Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

«Будем петь, будем пить, о былом не тужить!» Фотография 1913 г. из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Жизнь корпорантов: после майского коммерша. «И грезится снова веселье, и так хорошо, хорошо… Спи спокойно!» Л. Бауман. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1911–1912 гг.

Жизнь корпорантов: после майского коммерша. «Угрызения совести, или Moralischer Kater!» Л. Косакин, К. Роченберг. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1911–1912 гг.

Жизнь корпорантов: после майского коммерша. «Наутро там нашли три трупа…» Б.ф.д. Вейде, Б. Вальдовский, В. Мей. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1911–1912 гг.

«Грачи прилетели»: аркты на майском коммерше в Ульброках. 29 мая 1929 г. Фотографии из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Празднование майского коммерша Fraternitas Arctica в 1914 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

«Птицы перелетные»: аркты на майском коммерше в Ульброках. 29 мая 1929 г. Фотографии из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Майский коммерш в Ульброках. В. Вольфом, А. Спруде, И. Апин, Б. Михельсон, Н. Трузе. 27 мая 1933 г. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Майский коммерш в Ульброках. И. Рошонок, Г. Грузис, И. Путнин, С. Павлов. 27 мая 1933 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Майский коммерш в Ульброках. Г. Лауберт, Б. Перов, А. Вальдман, И. Броде, В. Александров, Г. Грузис, А. Спруде, Н. Алексеев, Н. Бурак, В. Креммерт, Э. Петерсон. 27 мая 1933 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Майский коммерш в Ульброках. Стоят: В. Матвеев, Б. Михельсон, Н. Трузе. Сидят: Н. Алексеев, Г. Лауберт, А. Вальдман, А. Путнинь. Лежат: А. Апин, Г. Турман, А. Спруде, В. Вольфрам. 27 мая 1933 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Аркты около пивных бочек. Майский коммерш в Ульброках. 27 мая 1933 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Майский коммерш в Бебербеке 21 мая 1937 г. Фотографии из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Отдых на майском коммерше. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1930-е гг.

Важнее май-коммерша только основательский коммерш – день рождения корпорации.

Собрания, заседания полноправных членов корпорации, как правило, устраиваемые раз в месяц, называются конвентами, фуксы тут не присутствуют (действия фуксов ограничены, они не находятся на заседании вместе со всеми, но могут быть на кухне или в специально отведенной им комнате – «фуксовской», которую в Латвии называют бург). Особая вещь – занятия с фуксами, которые проводит ольдерман; они должны быть более-менее регулярны, в некоторых корпорациях – очень четко расписаны по дням.

Кроме того, каждая корпорация всегда устраивала свои литературные вечера, на которые могут приглашаться гости. Бывают закрытые литературные вечера одной корпорции, гостевые (на которые приглашаются конкретные люди) и межкорпорационные. Литературные вечера выступали как форма досуга, как форма социализации, как акт просветительства. Выбором тем литературных вечеров занимается специально выбранная литературная комиссия. О гостевых вечерах почти каждой корпорации Латвии теперь можно узнать на их сайтах.

В межвоенной Риге также большой популярностью пользовался Татьянинский бал (25 января, знаменовавшее конец первого семестра; устраивали все вообще русские студенческие общества), в котором участвовали и все русские студенческие сообщества, в том числе и корпорации. Гостями Татьянинского бала были также и многие латышские корпорации. Вот как его описывает Дмитрий Анохин:

Он обычно проводился в Офицерском клубе, который находился на углу ул. Валдемара и бульвара Калпака в Стрелковом саду (теперь это здание ликвидировано). Участвовало в празднике более 100 человек. Среди них были известные общественные деятели, академики, профессора, студенты, артисты, литераторы, молодежь. Кроме русских гостей присутствовали также предствители других национальностей: латыши, немцы, поляки. Обычно выбирался почетный председатель бала. Часто им был академик Н. Богданов-Бельский. Праздник начинался торжественным исполнением студенческого гимна «Гаудеамус игитур». Затем произносились речи, спичи. Далее шла артистическая программа, в которой выступали известные певцы, актеры, хоры и оркестры. За столом пелись студенческие и народные песни, романсы. На балу царила непринужденная, дружественная атмосфера. Танцевали, веселились от души, как молодые, так и пожилые гости. На вечере выбиралась также и «царица» бала – самая красивая и обаятельная девушка. На одном из балов этой чести удостоилась моя двоюродная сестра Надя Наумова. «Татьянинский бал» устраивался каждый год в январе-месяце в честь святой Татьяны, покровительницы студентов, до самой советской оккупации Латвии[242].

Традицию эту возобновили в 2007-м (только в 2002-м и 2012-м были проведены Татьянинские вечера), хотя первый Татьянинский бал в независимой Латвии Fraternitas Arctica и Sororitas Tatiana провели еще в 1998 г. Кроме того, общим межкорпорантским мероприятием в межвоенной Латвии был Валентинов бал, торжественное шествие 18 ноября, театральный фестиваль – конкурс фуксов, весенний карнавал, спортивные праздники. Многие из них возобновлены сегодня, как восстановлены существовавшие при Конвентах президиумов (как мужских, так и женских корпораций) хоры, которые участвуют во всей богатой песенной и песенно-фестивальной деятельности Латвии. Государственные праздники, такие как День Лачплесиса 11 ноября, чтутся многими корпорантами. Известен опыт организации корпорациями совместно с Латвийским университетом научной конференции «Академическая честность» в 2008 г., с 2013 г. совместно с Латвийским университетом организован цикл «Академических дискуссий» на актуальные научные и общественные темы.

Программка Татьянинского бала 1936 г. Из личного архива С. Францман

Программка Татьянинского бала 1936 г. Из личного архива С. Францман

Торжественные акты устраиваются в честь юбилеев образования корпораций. Выносятся знамена корпорации и государственный флаг Латвии, зажигаются свечи. Как правило, в повестку дня входит торжественное открытие с исполнением государственного гимна Латвии, приветственное слово священника, исполнение «песни цветов» и гимна корпорации, выступление филистров, академическая речь одного из членов корпорации, поздравления представителей других корпораций. Скрупулезно соблюдается дресс-код, подарки вручают представители президиумов других корпораций (иногда их замещают другие бурши). Некоторые корпорантские черты могут сопровождать свадьбы (могут накалывать венок невесты на рапиру жениха, при подвенечном костюме могут надевать цветную ленту и т. п.) и, конечно, похороны (ставят почетный караул, торжественно провожают в последний путь).

Итак, в традициях корпораций известны торжественные собрания, литературные вечера, философские споры, уроки пения, занятия с фуксами, совершенствование ораторских способностей, хороших манер, а также – фехтование, траурный конвент, обряды дружбы, коммерши, в том числе Майский коммерш (отчет за учебный год), балы (знаменитый рижский Татьянинский бал, Валентинов бал, благотворительные балы), празднование Рождества, Масленицы, Пасхи.

«Ракоедение» 5 августа 1936 г. Фотографии из альбома корпорации Fraternitas Arctica

«Ракоедение» 5 августа 1936 г. Фотографии из альбома корпорации Fraternitas Arctica

На своих внутренних собраниях корпоранты проводят особые обряды дружбы: их символами становятся исписанные ленты, исколотые рапирами декели, свидетели множества собраний, дружеского общения. Важнейший обряд и одновременно – церемониальная песня корпорантов – это Ландесфатер (Landesvater, лтш. Zemes tēvs, рус. – «Отечественная»). Текст песни («Alles schweige», см. ниже, в приложении) был написан немецким студентом из университета Киля (и позднее – профессором) Августом Ниманом (August Niemann, 1761–1832), для корпорации, в которой он уже состоял. Текст – 27 куплетов – впервые был опубликован в изданной в Дессау и Лейпциге в 1782 г. книге «Akedemisches Liederbuch»; укороченный вариант, который и распространился широко, был издан в 1808 г. в Грейфсвальде в книге «Lieder im geselligen Kreise zu singen». Позднее, в 1823 г., она была отредактирована Фририхом Зильхером (Friedrich Silcher), и именно этот вариант оказался более распространен[243]. Мелодия была составлена на основе немецкой народной песни, опубликованной в 1770 г., к которой и относится название – «Landesvater» («Landesvater, Schutz und Rater», т. е. в текстах Нимана и Зильхера оно не появляется). В немецкой народной песне лежат и истоки обряда – клятвы вассалов, несколько преобразованного и развитого потом в студенческой среде. Обряд этот известен с 1650 г. Смысл его в торжественной клятве, приносимой данной земле и данному обществу, в братании. В традиции студенческих корпораций церемония эта получила некоторые различия, но в основном она исполняется на коммершах, в начале и конце семестра. Как правило, эта клятва дается попарно, при скрещенных рапирах. Используются разные переводы немецкой песни на латышский и русский языки. Во время пения держат церемониальный шест. Пара – «хозяин», Landesvater, и «хозяйка», Landesmuter, – символизирует тех, кому приносится клятва верности; они стоят рядом или друг напротив друга, с атрибутами власти – жезлом и кубком. Головные уборы (декели) присутствующих протыкаются рапирой[244].

В повседневной жизни корпорации большое значение имеет корпорационная квартира (штаб-квартира, конвент-квартира, C!Q! лат. Convent quartera). В XIX в. все корпорации имели свои квартиры, обычно они брались внаем, и нередко – с обслугой. Состоятельные корпорации заказывали специальную мебель (столы, кресла) со своими эмблемами. Элементы интерьера и декора, скатерть, посуда, различные украшение тоже могли содержать вензеля корпорации, цветовую и прочую символику. В этой квартире проводили заседания Конвента, в остальное время она функционировала как клуб, как библиотека, как место занятий с фуксами, иногда – как место проведения литературных вечеров, часто – как место неформальных посиделок и развлечений. Там обычно устраивается постоянное дежурство (что тоже делает ее подобной клубу).

Строгость и унифицированность корпорантской организации уравновешивается провозглашаемыми ценностями веселья, гедонизма, озорства: это прославление «вина, женщин», распевание песен в кругу друзей, попойки.

То, что кутежи, дуэли, любовные истории (и их последующее обсуждение) составляли значительную часть жизни немецких корпораций Дерпта, описано в литературе. Об этом анонимно писал автор в 1882 г.:

…бессмысленная трата времени, нанесение вреда здоровью бесконечным пьянством и второстепенность учебной работы приведут к тому, что «цветы земли» завянут, им угрожает духовная и физическая дегенерация[245].

«Май пришел, и аркты пьют!» 1 мая 1914 г. На конвент-квартире у корпорации Neo-Ruthenia. Фотографии из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1914 г.

Хотя – надо полагать – в не меньшей степени это касалось и студентов-некорпорантов.

Обязательная составляющая всех собраний – пение; не случайно поэтому каждый корпорант обучается пению, а с самого начала существования корпораций создаются рукописные и печатные сборники наиболее популярных студенческих песен[246].

Одно из самых ироничных стихотворений, представляющих образ корпоранта в русской литературе, было написано в 1911 г. и принадлежит перу Саши Черного, оно называется «Корпоранты». Оно написано, видимо, под впечатлением от собраний немецких корпорантов в пивных и ресторанах:

Бульдоговидные дворяне, Склонив изрубленные лбы, Мычат над пивом в ресторане, Набив свининою зобы. Кто сцапал кельнершу под жабры И жмет под общий смех стола, Другой бросает в канделябры Окурки, с важностью посла. Подпивший дылда, залихватски На темя сдвинул свой колпак, Фиксирует глазами штатских И багровеет, как бурак. В углу игрушечное знамя, Эмблема пьянства, ссор и драк, Над ним кронпринц с семейством в раме, Кабанья морда и чепрак. Мордатый бурш, в видах рекламы, Двум желторотым червякам, Сопя, показывает шрамы – Те робко жмутся по бокам. Качаясь, председатель с кружкой Встает и бьет себя в жилет: «Собравшись… грозно… за пирушкой, Мы шлем… отечеству… привет…» Блестит на рожах черный пластырь. Клубится дым, ревут ослы, И ресторатор, добрый пастырь, Обходит, кланяясь, столы.

«Сегодня, други, мы пируем!» Февраль 1915 г. Э. Чайбе, В. Гезе, П. Эзау, Г. Дуппер. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Последняя пирушка Оси Ауслица. 1913 год. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Впрочем, юмористические стихотворения и карикатуры, рисующие в чем-то сходную картину, создавались и самими буршами, они представлены в рукописных альбомах, в различных внутренних изданиях корпораций.

Бывшие студенты Дерптского университета В. Вересаев и П. Боборыкин отмечали: «Настоящий лихой студент должен быть задирой, скандалистом и дуэлянтом»[247], «В юности не напускай на себя излишней серьезности», «Лови момент и смейся»[248]. «Учись, если желаешь, но на товарищеской пирушке не кичись своей ученостью, а то получишь нахлобучку!» Оскорбительно-шутливым было прозвище gelehrter («заучка»); за это прозвище могли и вызвать на дуэль. Но при этом были лозунги:

«Кто не умеет повиноваться, никогда не будет уметь повелевать». Однажды в лунную ночь в городском парке встретил вереницу молодых людей во главе со старым корпорантом, он водил их по саду самыми прихотливыми вензелями, по траве и через кусты, с серьезнейшим видом подходил к скамейке, перепрыгивал через нее и шел дальше, – и все, один за другим, как овцы, прыгали вслед за ним[249].

«Silentium ad cantum olimpicum». Рисунок из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Ваней поет: «Солнце светит, солнце греет, а на сердце червячок, не дает мне все покоя… значит, выпить суждено». Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1924 г.

«Так в ненастные дни собирались они…» Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. Осень 1929 г.

Застолье корпорантов. П. Вуцен, К. Маломет, О. Миллер, А. Перов, Е. Гедгрод, А. Сержновский, Г. Вомолаев, Н. Антипов, А. Шалин, В. Келлер, В. Лепинь. Апрель 1927 г. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

«Поучительная история того, что пилось на C!Q! больше всего». Страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Ex!.. Amen! Роковые испытания «комитатчика». 1933 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

При этом Петр Боборыкин отмечает:

И все-таки в общем корпорации были культурнее того, как жили иные товарищеские компании Казани, с очень грубыми и циническими нравами. Самая выпивка была вставлена в рамки с известным обрядом, хотя я и нашел в «Рутении» двух-трех матерых студентов-«филистров» (отслушавших лекции) – настоящих алкоголиков. Не было и цинизма, ни на деле, ни даже на словах, и это обнаруживало несомненный культурный признак. В Казани в разговорах и прибаутках у многих все уснащалось народной «родительской» бранью. Некоторые доходили до прямой виртуозности. У буршей, несмотря на то что половина приехала сюда из русских городов, – ничего подобного! Это считалось непростительным, даже и в пьяном виде.

Смерть последнего куратора. Рисунок из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 11 октября 1927 г.

Эротические нравы стояли совсем на другом уровне. И в этом давали тон немцы. Одна корпорация (Рижское братство) славилась особенным, как бы обязательным, целомудрием. Про нее русские бурши любили рассказывать смешные анекдоты – о том, как «рижане» будто бы шпионили по этой части друг друга, ловили товарищей у мамзелей зазорного поведения. Но и «мамзелей» в тогдашнем Дерпте водилось очень мало. Открытая проституция почти что не допускалась, не так, как в Казани, где любимой формой молодечества пьяных студенческих ватаг считалось разбивать публичные дома за Булаком!

Все это в Дерпте было немыслимо. Если мои товарищи по «Рутении», а позднее по нашему вольному товарищескому кружку, грешили против целомудрия, то это считалось «приватным» делом, наружу не всплывало, так что я за все пять лет не знал, например, ни у одного товарища ни единой нелегальной связи, даже в самых приличных формах; а о женитьбе тогда никто и не помышлял, ни у немцев, ни у русских. Это просто показалось бы дико и смешно.

Ни одной попойки не помню я с женским полом. Он водился на окраинах города, но в самом ограниченном количестве, из немок и онемеченных чухонок. Все они были наперечет, и разговоры о них происходили крайне редко.

Не отвечаю за всех моих товарищей, но в мою пятилетнюю дерптскую жизнь этот элемент не входил ни в какой форме. И такая строгость вовсе не исходила от одного внешнего гнета. Она была скорее в воздухе и отвечала тому настроению, какое владело мною, особенно в первые четыре семестра, когда я предавался культу чистой науки и еще мечтал сделать из себя ученого[250].

Татьяна Фейгмане отмечает:

…жизнь корпорантов была разнообразна, в ней было много напускного, разного рода баловства, но в то же время корпорация воспитывала своих членов в духе дружбы и взаимопомощи…[251]

Побег фуксов, «Fuchs-Flucht», в Дуббельн. 13 февраля 1926 г. Страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Застольное творчество корпорантов. 2 сентября 1933 г. Страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Принцип старшинства всегда был одним из основных в культуре корпораций. Так, на шествиях корпорантов Латвии строго соблюдается последовательность групп – представителей разных корпораций, связанная с «возрастом» корпорации. Первыми идут самые старшие: созданная в 1870 г. Lettonia, затем – Fraternitas Arctica и т. д. Но – это серьезные, официальные мероприятия. А в кулуарах определенной инверсии и высмеиванию подвергались и весьма серьезные установления корпорации. В частности, известен обычай организации фуксами «черного конвента» (альтернативного «органа управления»), устраивания тайного от коммильтонов побега и развлечений.

Одним из самых постоянных и важных действий всегда было корпорантское застолье.

Vater-Frühstück. 9 ноября 1925 г. Страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica

В немецкой традиции выделяли две формы коллективного застолья: кнейпы – корпорантские пивные, «малые попойки», и коммерсы (коммерши) – «большие попойки» (отчего бытовало мнение о жизни буршей как «почти исключительно трактирном образе жизни»). Фукс всегда имел при себе спички (хотя сам мог и не курить) и штопор. В. Вересаев писал: «Ни один профессиональный официант не был так безгласно почтителен, как фукс, – какой-нибудь князь Ливен или граф Мантэйфель».

Некоторые корпорации заказывали себе обеденные сервизы с символикой своей организации (некоторые образцы находятся в Музее истории Риги и мореходства). Но вот – по свидетельству Татьяна Павеле – «терветы» в 1940 г. спрятали свой роскошный сервиз, закопали в землю. Но над этим местом в Риге потом провели шоссе! Так что сокровище оказалось потерянным навсегда.

Команом предписывались пивные ритуалы. Вот свидетельство студента из России, учившегося в начале ХХ в. в Горной академии в Клаустеле, где существовали дуэльные корпорации Garcinia, Borussia и Montania:

В повестку дня очередного субботнего празднества вписывалось извещение, что такой-то фукс будет произведен в бурши. На столе всегда стояла бочка с пивом и две трехчетвертьлитровые пивные кружки – на случай, если корпоранты затеют ссору: тогда председатель затягивал пивную молитву, а оба противника обязаны были в это время опорожнить кружки до дна. Победителем объявляли того, кто выпивал свою кружку первым, и на том конфликт исчерпывался… Кандидат на звание бурша становился перед двумя кружками и по знаку председателя должен был произнести короткий спич, а потом поочередно влить в себя обе кружки. После каждого вопроса председателя и ответа кандидата последний опорожнял очередную кружку пива. Число вопросов порой доходило до двадцати… После того как претендент благополучно выдерживал испытание, его ставили под кран бочки: остаток ее содержимого выливали ему на голову, а все присутствующие пели: «Фукс да будет буршем, фукс да будет буршем…»; все сидевшие за столом пили круговую из одной кружки. Каждый выпивал около половины, пока при наклоне кружки уровень пива не доходил до нижнего края кружки; потом кружка доливалась доверху и передавалась соседу. Только при команде «экс!» каждый выпивал кружку до конца[252].

До сих пор в Германии, Австрии и немецкой Швейцарии в студенческих пивных можно наблюдать корпорантский ритуал, так называемую саламандру: презус (старшина) произносит тост, делая в нужных местах паузу, заполняемую оглушительным ревом всей компании, затем корпоранты должны по его команде поднять кружки, по команде их осушить и одновременно, одним ударом, поставить их на стол, причем «горох» (разнобой) недопустим.

Кроме пива, были и другие алкогольные напитки, характерные для собраний студенческих корпораций. В прошлом всех латвийских корпораций это был прежде всего такой коллективный напиток, как пунш, известный в студенческой среде также как «жженка» или крамбамбули[253].

Пунш (слово происходит от англ. punch, которое, в свою очередь, восходит к слову из языка хинди «панч» – «пять») – собирательное название коктейлей, в первую очередь алкогольных, обычно содержащих фрукты или фруктовый сок. Пунш родственен глинтвейну и грогу, он подается традиционно на вечеринках в больших широких чашах, с плавающими в них кусочками фруктов. Напиток этот был завезен из Индии в Англию в начале XVII в. и распространился в Европе. Пунш принято было подавать зимой и осенью на маскарадах и балах. Larousse Gastronomique – авторитетный кулинарный справочник – утверждает, что пунш был впервые приготовлен английскими моряками в Индии в 1552 г. Это был горячий напиток из пяти компонентов: рома, сахара, лимонного сока, горячей воды и чая; в Индии напиток назывался paantsch. Из Индии моряками Британской Ост-Индской компании в начале XVII в. пунш был завезен в Англию и отсюда распространился по Европе. Сперва он делался на основе бренди и вина, так как ром стал известен только в конце XVII в. Впервые термин «пунш» (англ. punch) был зарегистрирован в британских документах в 1632 г. Со временем вариантов приготовления пунша стало великое множество: общим для них является входящий в состав напитка фруктовый сок. Барбадосский ромовый пунш готовится по одному из самых старых рецептов приготовления пуншей из рома. Рецепт его зарифмован в английском стишке: «One of Sour, Two of Sweet, Three of Strong, Four of Weak», что значит: однa часть лимонного сока, 2 части сахара, 3 части рома (желательно барбадосского), 4 части воды. В напиток добавляются ангостура (вкусо-ароматическая горькая настойка на основе пряностей и горьких трав, Тринидад и Тобаго) и мускатный орех. В Германии пуншем (Punsch) называют напиток из смеси различных фруктовых соков со специями, часто с добавлением вина или ликера. Пять составных частей пунша были когда-то обязательными: вино, ром, фруктовый сок, сахар или мед и пряности (корица, гвоздика).

Традиционное празднование Рождества в Германии включает напиток, называемый по-немецки Feuerzangenbowle, «напиток огненных щипцов», горящий пунш. Емкость с сухим красным вином, в которое добавлены пряности (палочки корицы, гвоздика, апельсиновые корки – как в глинтвейне), нагревают и ставят сверху Feuerzange – специальную решетку, вместо которой раньше использовались каминные щипцы. На решетку кладут Zuckerhut – большой кусок сахара конической формы, который поливают ромом (не меньше 54 % крепости) и поджигают. Сахар плавится, ром подливают до тех пор, пока весь сахар не стечет в вино. Напиток нужно оставить подогреваться, пока не выпьют все.

Фридрих Шиллер (1759–1805) описал рецепт пунша из четырех компонентов – лимона, сахара, воды и спиртного в своем стихотворении «Punschlied» – «Песнь пуншу» (1803). «Черпай, пока он не испарился!» – так заканчивается шиллеровский гимн пуншу:

Vier Elemente, Innig gesellt, Bilden das Leben, Bauen die Welt. Preßt der Zitrone Saftigen Stern! Herb ist des Lebens Innerster Kern. Jetzt mit des Zuckers Linderndem Saft Zähmet die herbe Brennende Kraft! Gießet des Wassers Sprudelnden Schwall! Wasser umfänget Ruhig das All. Tropfen des Geistes Gießet hinein! Leben dem Leben Gibt er allein.

В русском языке даже определился глагол «пуншевать», т. е. пить пунш в веселой компании, так как пунш ассоциируется с чувством радости и веселья.

Крамбамбу́ля – алкогольный напиток, настойка на меду и пряностях. Пьется как холодной, так и горячей. Крамбамбули – первоначально данцигский ликер большой крепости (на корице, гвоздике и вишневых косточках), затем на студенческом жаргоне вообще всякий крепкий напиток. Название «крамбамбуля» этот напиток получил от немецкого ликера «Крамбамбули» (Krambambuli), который производился несколькими фабриками в Данциге из можжевельника и бренди. Название немецкого ликера стало нарицательным: в жаргоне европейских студентов словом krambambuli обозначались различные крепкие спиртные напитки (крепкий крамбамбуль из водки и пива упоминается, например, в пьесе «Волки и овцы» А.Н. Островского). В немалой степени популярность этого слова была связана со студенческой песней того же названия, первоначальный вариант которой был создан в 1745 г. Христофом Фридрихом Ведекиндом. Русский вариант текста этой песни сочинил в XIX в. Н.М. Язы́ков; стихотворение «Крамбамбули» написано в ярком корпорантском духе и посвящено этому алкогольному напитку:

Крамбамбули, отцов наследство, Питье любимое у нас, И утешительное средство, Когда взгрустнется нам подчас. Тогда мы все: люли-люли! Готовы пить Крамбамбули! Крамбамбули, Крамбамбули! Когда случится нам заехать На грязный постоялый двор, То прежде, чем спрошу обедать, На рюмки обращу я взор! Тогда хоть чорт все побери, Когда я пью Крамбамбули! Крамбамбули, Крамбамбули! Когда б родился я на троне, И грозных турок побеждал. То на брильянтовой короне Такой девиз бы начертал: Toujours content et sans souci Lorsque je prends Crambambouli[254]. Крамбамбули! Крамбамбули!

Известно, что рецепт напитка крамбамбуля (из водки, меда и пряностей) существовал в дореволюционное время, однако, по-видимому, большого распространения не получил. Всплеск популярности крамбамбули относится к 2000-м годам, и особенно в Беларуси[255]. Рецепт крамбамбули таков: корица, 1 ч. л.; 0,5 л водки; 1–2 ст. л. меда; 4 ч. л. толченой гвоздики; 2–3 горошины черного перца; орех мускатный – 0,25 ч. л. Отлить стакан водки и смешать с таким же количеством воды. Добавить пряности и мед, подогреть до кипения, а затем кипятить 10 мин. Осторожно влить остальную водку и оставить в закрытой посуде на 5 мин. Процедить через 4 слоя марли в бутылку, бросив туда перед этим черный перец.

Сейчас в корпорациях Латвии пьют в основном все же пиво. Но в корпорационной среде широко распространен и пропагандируется принцип умеренности, в том числе и употребления алкоголя. По свидетельству Э. Упманиса, одной из черт, отличающей балтийские (все, как в прошлом местные немецкие, так и русские и латышские) корпорации от подобных же германских организаций, является то, что у первых всегда на всех встречах на столе имеется хорошая закуска.

На своих сборах германские корпорации почти ничего не едят, в основном пьют пиво. У нас же испокон веку сложилась традиция прекрасной закуски! У латышей – серый горох со шпеком, у нас – колбаски и капуста, и вообще, должен быть накрыт стол[256].

Таким образом, как представляется, балтийские корпорации в большей степени, чем германские (и другие европейские), были склонны создавать на своих собраниях уютную, сходную с домашней атмосферу.

Своеобразную, во многом ироничную картину в связи с корпорациями в межвоенной Латвии рисует Б.Ф. Инфантьев в нашей беседе в 2003 г. Приведем фрагмент беседы, чтобы ощутить контекст, в который он помещает саму тему. Отметим, что перед нами – во многом субъективная картина «внешнего взгляда», хотя и взгляда современника.

Когда латыши стали в большом количестве входить в образование, то они – как и прибалтийская русская публика – обратились к немецким идеалам, моделям. Корпорация – прекрасный способ создания единства. Но латышские корпоранты были очень заносчивы, чрезмерно. Они хотели перещеголять немецких, и поэтому здесь все было сделано более жестко. Что говорили корпоранты в отношении правительства? Что собирался Ульманис сделать с корпорациями? По-моему, разогнать как одну из общественных организаций, которая пытается создать свое представление о культурных, национальных и прочих ценностях. Не нужны были корпоранты, так же как, например, и национал-радикалы. И осталось чуть-чуть до того, чтобы их совсем разогнать, хотя в национальном отношении они вполне были для него – Ульманиса – союзниками.

У крюшонного стола на филистрском вечере. 10 декабря 1932 г. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica

В отличие от немецких корпорантов, где идея индивидуального служения как в рыцарстве сочеталась с дружбой и товариществом, у русских это дополнялось еще идеями национального, патриотического служения, и для некоторых оно было, может быть, важнее, чем индивидуальное, чем попойки там, взаимоотношения с дамами и т. п.

Эти ценности не были разрушены и во время войны, и в эмиграции. В советский период корпорации были запрещены, но на похоронах они могли подписываться – «члены Рутении», это было. Корпорация рутенов взяла на себя миссию представлять Россию на прибалтийской территории. И брали на себя ответственность, например, когда становились переводчиками или присоединялись к пропагандистской кампании.

Латышские корпорации воспринимали все двадцать лет первой республики как ситуацию эксцессную, нестабильную, как период становления государства, где их национальная деятельность должна была служить окостеневанию, формированию хребта государства. То, что делали русские корпоранты во время войны.

Я видел, как на допросах в 1948 г. выявляли корпорантов и людей, так или иначе связанных с ними, чтобы через них – как через филателистов, геронтистов – выйти на «мировую антисоветскую сеть». Распространение слухов о всеобщем внедрении в корпорации секретных агентов разрушало дух единства, взаимного доверия, которое тут было краеугольным камнем.

Корпорации в Дерпте имели множество способов реализации своего духа и тела, а латышские корпорации в Латвии были как бы более ограничены в своих действиях, путях реализации. Отсюда – стычки студентов, в 1923 г. было избиение болельщиков матча, когда еврейская команда «Хагахоа», или «Макаби», выиграла у латышской команды. Или – было подбрасывание в русский театр вонючих петард.

Когда в 1934 г. тут произошел переворот, то одним из первых, поздравивших Латвию, был итальянский посол. Через некоторое время он не то чтобы отозвал свое поздравление, но заявил, что установившаяся в Латвии власть не имеет ничего общего с итальянским режимом того времени. Мне кажется, немецкие корпоранты должны были точно так же отнестись к латышским: они должны были понимать, что это не те корпорации, которые были у них. Хотя внешние элементы сходства, безусловно, и были. И вообще, сама идея объединения не по профессии, учебному заведению, а по национальному составу она говорит об уродливости, ущербности или о выспренности. Кстати, существовали еще и еврейские корпорации при Политехническом институте ‹…›

Корпорации были прежде всего социальными организациями, туда поступали дети буржуев, правительственных чиновников, крупных, зажиточных сельских хозяев. У них были определенные политические установки. Они были антисоциалистами, даже покушение на Райниса организовали, эти корпоранты, и поэтому социал-демократическая партия выделила одного офицера генштаба охранять Райниса. Они – корпоранты – освистали певицу Брехменштенгель, которая побывала в Советском Союзе и выступила с рассказом о том, как там в целом культурно. В деятельности корпорантов сочетались выступления против монархизма, против социализма, против коммунизма. Среди латышских корпорантов была и тенденция против немцев (сначала – как крестьян против господ, горожан против бюргеров), т. к. социальная струя тут все время вбирала и национальную. Ну и против русских.

Что такое корпоранты – хорошо показано в литературе и фильмах. Как они в пьяном виде закупают извозчиков, разъезжают по городу, распевая свои песни пьяные, кошку увидят – мяукают, собаку – лают…

Что заставляло юношей объединяться в корпорации – карьеризм, потому что как теперь кто проникает в партию, тот всех своих партийцев ставит на хлебные места, так тогда было с корпорациями. Корпоранты были у власти, имели между собой тесные контакты, выдвигали друг друга. Некоторые, конечно, мотивировали свое вступление идеальными соображениями, что, мол, это воспитывает мужество, такт, дружбу, умение держать себя в обществе. На самом деле в основе всего этого был карьеризм.

Один из моих знакомых – Катехов – рассказывал, что его папка входил (еще до войны) в одну русскую корпорацию, Рутения. И он вместе с друзьями напивался, и мамка папку ругала, «а чтобы мне пришло в голову спросить папку, что там и как там, – такое мне в голову никогда не приходило», – говорил он.

Старший брат моего лучшего друга, Таливалда Гринберга, Имантс, был в корпорации (Lettonia). Он приходил на наши школьные вечера и учил нас пить коньяк через лимон: кусочек лимона надо на рюмку коньяку положить, и потом – махнуть, выпить. Единственное, что от его корпорантства досталось мне. Ну они там научные доклады читали, в частности разоблачали Кришьяниса Валдемара в том, что он стал латышским патриотом только потому, что немцы его отринули. Он ведь женился на немецкой баронессе[257] и пытался войти в немецкое общество, но его отринули, и ему ничего другого не оставалось, как стать латышским националистом и связаться с русскими, с Катковым подружиться. И это – был доклад, сделанный в корпорации Lettonia, которая была сама во многом “детищем” самого Кришьяниса Валдемара![258] Так, они отыскивали самые удивительные явления, где кого можно разоблачить. Но в народе они больше известны своими похождениями, пьянками. Женские корпорации были – там пьянок не было. Теперешние – они сидят тихо-скромно, ничем не рыпаются, теперь партии у всех на языке. Эти же – корпорации – участвуют на похоронах, в поминовениях. А тогда – они были провозвестниками национализма, как и диевтуры. Ну и воспитание молодежи, мазпулки, теперь, в конце 1930-х годов, в противоположность скаутам, воспитывались в ультранационалистическом духе. Хотя мазпулки в Латгалии были и при русских школах, нельзя сказать, что туда только латышей принимали.

Прозвучал тогда тезис Ульманиса, который позднее был повторен Вайрой Вике-Фрейбергой, что в Латвии могут жить любые национальности, но что на первом месте всегда должны быть латыши. В повседневности, мне кажется, это никак не отражалось. В моей гимназии было так: девочек оставили в старом положении, а мальчиков пустили по свету. В другом помещении мы проработали месяц, потом нас оттуда тоже выгнали. На улице Гайзинь было большое здание, там на первом этаже была немецкая гимназия, а на втором – латышская, а на третьем – русская. Сразу возник вопрос – что делать, чтобы мальчишки не дрались. Решили так: начинать и кончать занятия в разное время. Сначала немцы начинали и кончали, потом латыши, потом русские. На самом деле никто не дрался. С немцами мои коллеги-латыши никакого общения не имели, но с русскими девочками (наша, латышская, была только мужская гимназия, а у русских были и мальчики, и девочки) латышские парни шибко дружили, ходили к ним на балы, флиртовали, и никаких национальных проблем не было; с немцами тоже не было. Теперь это объясняется тем, что тогда русских было мало.

У нас в классе было всего 10 мальчиков. Я был чисто русский, двое было смешанных, Нейман: отец – полковник генерального штаба, мать – русская. Отец потом в Америке возглавил литературную организацию. Когда был выпускной бал, отец был в командировке, то этот полковник пригласил мою мамашу и меня отобедать в офицерском клубе. Мы отправились, и его жена обратилась по старому обычаю к моей мамаше по-русски. Полковник сразу сказал: «Здесь по-русски не разговаривают». Мы тогда перешли на латышский. И еще был такой эпизод, уже после 17 июня 1940 года. Моя мамаша на улице однажды встретила другую мамашу моего одноклассника, сына профессора Майзите, она тоже была русская, говорила по-латышски, но чувствовалось, что она – не латышка. Моя мамаша обращается к ней по-русски, а та говорит: «После 17 июня я по-русски больше не разговариваю». Вот как люди относились. Но проявления – это ограничивалось такими вот редкими эпизодами.

Студентов-евреев латышские студенты-корпоранты били, и газета «Сегодня» печатала: «Куда смотрит Райнис? Почему не вмешивается?» Мой одноклассник Лукас (мать которого была русская, а отец – полковник), однажды подошел к одной красивой, хорошо одетой девочке-еврейке и что-то спросил там про еврейский язык, ну она прошла мимо, будто ничего не слышала. Такие фокусы допускались в отношение к евреям. С евреями были всякие контры, но между латышами и русскими – ничего. По традиции была неприязнь латышей к немцам, по старой памяти. И когда уезжали немцы, многие латыши искренне радовались.

«В. Вольфрам II Fr!Arc! ухаживает». Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1934 г.

Но отношение латышей к русским в 1940 году и в 1945 году – это совершенно разные вещи! 1940 год латыши встретили довольно спокойно. Мы в то время находились на хуторе, и мамаша спросила у хозяйки, каково ее отношение, и та говорит: «А мне какая разница, кому платить налоги, Ульманису или Сталину», – вот какое было отношение. И даже в литературу проникла такая мысль, что тогда многие из социал-демократов приветствовали изменения, которые принесли среди прочего – конец ульманисовского режима. В поезде мамаша разговорилась с одним человеком, советским уже, и спросила: «Как там эти колхозы?» – «Ну как, там, где хозяин хороший, там все нормально, где плохой – там все плохо».

В 1940 году все было мирно и спокойно. Один буржуй в котелке опустил в урну бюллетень и спросил: «Это все?» – «Да, это все». Он пожал плечами и ушел. Те, кто пытался свои списки выдвинуть, все были арестованы. Но это все было тихо, спокойно, никто об этом не говорил, не осуждал. Потом – война, все пошло кувырком. А 1945 год – это уже другое. Уже был опыт 1940–1941 годов, и все, кто может, бежит, уезжает, с немцами, чтобы только не остаться у большевиков. Работала и пропаганда; в последние дни войны газета «Тевия» писала, что большевики каждой женщине вставляют в соответствующее место трубку, загоняют туда крысу, которой поджигают хвост, чтобы она прогрызала все внутренности. Яцин говорил: «Когда я прочитал такое – ну тогда решил остаться» (поняв всю глупость теряющей свою власть гитлеровской пропаганды).

1945 год все встречали настороженно, но поскольку сначала репрессий не было, все начали понемногу успокаиваться; конечно – до начала первых репрессий. Я тесно контактировал со всеми этими отъявленными националистами, но, несмотря на то что был большой их друг, они во мне русского все-таки чувствовали и никогда в дела не вовлекали. Была такая инициатива (студентка Якобсоне, в частности, ее поддерживала): чтобы не допустить москвичей до власти, нужно самим вступать в партию, занимать высокие посты, становиться партийной номенклатурой. Я был только на одном собрании у Якобсоне, мучился тогда астмой. Не всех тогда арестовали из тех, участвовавших в ее собраниях, но ее саму – арестовали.

Если в 1940 году на собрании студенты-корпоранты могли шикать, стучать ногами, то уже в 1945 году – нет, уже знали, с кем имеют дело. Создавали подпольные организации. Но были очень осторожны, ведь известно, что в Латвии – каждый третий был осведомителем ГБ! А среди интеллигенции и духовенства – почти все поголовно! Конечно, «информировали» о том, что происходит вокруг – каждый в своем духе и в разной степени. Дело в том, что чекисты из всех этих отрывков информации – это я по себе знаю – комбинировали, делали собственные выводы. Вот обо мне, например, знали, что я каким-то образом был причастен к мобилизации населения, к организации, которая минировала мосты, перевозила амуницию. И знали, что однажды я сопровождал эшелон беженцев, когда немцы отступали.

В советский период даже самые ярые националисты стремились приспособиться, ради куска хлеба, и даже из кожи вон лезли. Некоторые собирали фольклор о Сталине и даже восторгались им, хотя ни в какой коммунизм не верили. При этом некоторые латышские эмигранты в Швецию, например, обещали, когда вернутся, не пощадить никого, кроме тех, кто уйдет в леса, в национальное партизанское движение. Были и отчаянные – некоторые общались с армянскими диссидентами, привозили литературу. Такие люди десятками исчислялись, а большинство ради куска хлеба были готовы на все[259].

6.4. Фехтование и его контексты

В рамках дуэли: ссоры, «шкандалы», суды чести и дуэли. В рамках спорта: обучение фехтованию и гимнастике, соревнования и показательные выступления. Другие виды спорта, практикуемые ныне корпорантами.

С рыцарской культурой связана весьма характерная для корпораций спортивная культура, и прежде всего традиция фехтования, считающаяся одной из важнейших (для мужских корпораций), то, что должен освоить каждый[260]. В традиции немецких корпораций по сей день уроки фехтования обязательны, и прием фукса в бурши включает проведение поединка.

Традиции фехтования в немецких рисунках. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Фехтование, Maliciős на «Черном» C! Q! у Келлера. Эбернштейн, Шалин, Гурсатов, Силионов, Беггров, Маломет. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1925 г.

Аркт П. Бауман перед мензурой. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1912–1913 гг.

Каждый фукс всех корпораций должен проходить фехтободены – уроки фехтования[261].

В XIX в. навыки фехтования были необходимы для проводившихся дуэлей. Поводы к дуэлям могли быть самыми ничтожными. Иногда даже специально устраивали «шкандал», для того чтобы можно было инициировать дуэль. Проводились дуэли между буршами одной корпорации и между буршами разных корпораций. Бывшие студенты свидетельствуют: известное количество «шкандалов» надо было иметь с чужими: без этого репутация падала в глазах остальных[262]. Чем больше бурш имел шрамов, особенно на видных местах, тем отважнее он казался. Многие бурши даже инфицировали раны, чтобы они казались больше, и тем самым подавали повод к зависти окружающим. По свидетельству Н. Путилина,

если мы говорим про Прибалтику, то там, в отличие от Германии, принят совсем другой стиль фехтования. Если в Германии удары наносятся по лицу, то в Прибалтике принято нанесение ударов по плечам и груди. Инфицирование ран действительности не соответствует (хотя в Германии бурши после мензуры выпивали огромное количество пива для того, чтобы шрамы остались на всю жизнь)[263].

Существовали два типа дуэлей. На рапирах дрались с единственной целью – заработать шрам. А вот при настоящей ссоре полагалось драться на шпагах или пистолетах. Рубец через всю щеку, от уха до угла рта, считался особенно почетным. В Пруссии обладатель «доброго» шрама имел больше шансов на продвижение по службе, чем владелец диплома с отличием. Барышни из общества охотно отдавали свою руку бывшим студентам с украшенными шрамом физиономиями.

Maliciős: аркты С. Заверняев – Б. Вальдовский. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1912–1913 гг.

После Abfuhr. В. Ауслиц, А. Пивоваров, П. Коцин, С. Игнациус, К. Розенберг, Г. Зарицкий, Э. Вальдовский, С. Заверняев, доктор Циммерман. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1913–1914 гг.

«Современный турнир». Шутливая фотография, Рамонас и Спруде. Лето 1927 г. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Параграф 12 Правил легитимизировал Суд чести – Ehrengericht. Выбирались по три судьи от тех корпораций, чьи члены собирались драться, и ссора улаживалась дуэлью. Дуэли проводились втайне от университетского начальства, в закрытых помещениях с затворенными окнами. Обязательно присутствовали секунданты, посредник руководил всем процессом, отдавал команды: «Становись! Скрестить клинки! Выпад! Бей! Стой, кровь!» На дуэлях присутствовал также врач (в корпорациях дуэльный врач называется фликер). Уставом определялись необходимые для дуэли доспехи: на голове должна быть кожаная каска, на шее – волосяной «гастух», перчатки должны быть до локтя, на тело надевался волосяной набрюшник. Конец дуэли определяли по-разному: как правило, до первой крови. По завершении противники должны были поприветствовать друг друга и даже обняться, поцеловаться. Списки дуэлей могли вестись в альбомах корпораций. Редко, но бывали среди студентов Дерптского университета и пистолетные дуэли, их предпочитали поляки.

Списки мензур (дуэлей) между членами разных корпораций в семестры 1881–1882 – 1900–1901 гг. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Латышские корпорации тоже включают занятия по фехтованию в число обязательных для своих членов; в межвоенной Латвии учились фехтованию также и русские корпоранты.

Однако обязательные мензуры – дуэли как постоянный элемент немецкой корпорантской жизни – не привились на балтийской почве, причем они не были характерны ни для немецких, ни тем более для латышских и русских корпораций. По свидетельству Э. Упманиса, –

мензуры для нас – это крайний случай разрешения ситуации. А вообще – уроки фехтования быть должны, это записано в уставе[264].

Навыки мензурного фехтования ныне стали частью балтийской истории, во многом – легендарными; эта тема привлекает специалистов по исторической реконструкции, по истории оружия и, разумеется, по фехтованию; см. несколько недавних статей о мензуре[265].

Ныне в культуре корпораций современной Латвии сложилась практика занятия не столько фехтованием (хотя отчасти это тоже сохраняется, но в основном как элемент дани традиции), сколько различными другими видами спорта (конной ездой, греблей, футболом и баскетболом). Интерес к спорту начал развиваться уже в межвоенный период (в частности, существовало русское спортивное общество «Сокол», и т. п.). Ныне многие корпорации периодически проводят спортивные состязания, раз в год – в августе – устраивают всеобщие соревнования, в организации участвуют также и корпорации студенток.

«Прием confuchs в Concordiae Rigensis. 21 апреля 1932 г. Памятный рисунок из альбома корпорации Fraternitas Arctica

«Хроника застолья» 16–17 марта 1935 г. Памятная страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica

6.5. Альбомы корпораций, газеты, малотиражные издания – песенники, описания своих мероприятий, рисунки

Создание своей рукописной и печатной продукции, пожалуй, самая малоконтролируемая и почти не описанная в литературе область корпорационной жизни, и тут все корпорации различаются. Есть такие, кто регулярно издает свои альбомы. Есть рукописные материалы и печатающиеся небольшим тиражем. Например, латышская корпорация студенток Spīdola издает небольшие брошюры со стихами, речами, статьями, информацией, фотографиями, отражающими жизнь корпорации. В основном их задача – информационная. Есть юбилейные альбомы, где преобладают фотографии разных собраний (коммершей, литературных вечеров), и их задача – запечатлеть страницы своей истории, что почти не отличается от семейных альбомов и остается столь же неизвестным и малоактуальным для внешнего наблюдателя, не включенного во внутренний контекст[266].

Значительная часть собраний корпорантов, как официальных, так и неофициальных, всегда сопровождалась фиксацией в виде рисунков, заметок и созданием памятных листков с подписями участников.

Запечатлевались приезжавшие в гости знакомые, друзья и родственники, которые часто тоже входили в студенческие корпорации.

Юмор играет не последнюю роль в подобных изданиях. В альбомах (не публикуемых, существующих для внутреннего пользования) ярко отражена рутинная жизнь студентов-корпорантов, наполненная шутками и розыгрышами, поэтическими сочинениями, созданием карикатур. Изображается накалывание на рапиру декелей, братание, застолья, процесс обмена друг с другом символикой. Немало юмористических страничек мы видим в альбоме «Татьянинский бал 1938 г.».

Comitat commers. Памятная страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 25 марта 1933 г.

«Утро после Comitat commers. Приехали рубоны…» «После официальной части коммерша». Страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 26 марта 1933 г.

XXXIV Основательский коммерш 7 ноября 1914 года: рисунки и подписи участников. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

XXXIV Основательский коммерш 7 ноября 1914 года: фотография и протокол собрания. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Однако встречается и обращение к серьезным темам, например образованию[267].

Немецкие остзейские корпорации, после 1939 года продолжавшие существовать за пределами Балтии, в частности в Германии как небольшие сообщества, не вели особенно активной деятельности (многое из обязательного для корпораций осталось в истории), но они издавали альбомы, брошюры и даже добротные исторические исследования. Тут сочетались речи, воспоминания, статистическая информация, исторические очерки, фотографии; таково любекское издание одной из старейших корпораций Livonia и другие[268]. В них ощутима тема ностальгии по прошлому: в альбомах скрупулезно восстановлено остзейское культурное пространство.

Особый тип издания – кантусники, сборники песен, исполняемых на собраниях корпораций (прекрасная коллекция этих ценных источников собрана Дмитрием Трофимовым).

Большую редкость представляет самиздатовский кантусник Fraternitas Arctica, который был напечатан в 1965 г., в проектно-сметной конторе Рижского горисполкома филистром Владимиром Шервинским, с кальки, на которой тушью вручную переписали и перерисовали кантусник 1927 г.

Е.А. Клевер, Н.А. Клевер, А.А. Клевер, члены корпорации Neo-Baltia. Дядя и двоюродные братья А.Ф. Клевера. Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1919 г.

В честь друга: страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica: рисунок и подписи. 4 октября 1914 г.

Приезд гостей из Ревеля. Памятная страница из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 19 мая 1933 г.

Интереснейший рукописный альбом сохраняется в корпорации Fraternitas Arctica (значительная часть иллюстративного материала настоящей книги взята именно оттуда; благодарим корпорацию за любезное разрешение опубликовать эти иллюстрации).

Это собрание множества разных материалов: фото, рисунков, стихов, изображения основных символов, списки корпорантов-основателей. Здесь, в частности, запечатлены Майский коммерш и залезание на столб, турниры, вечера Общества филистров, мензуры, Праздник белого цветка, множество шутливых сочинений («Посмертное завещание буршей», «Фуксовская молитва», поэма «Флухт»), карикатуры. Здесь собраны наклейки от пивных и других алкогольных бутылок.

Страница из машинописного альбома «Татьянинский бал» 1938 г.

Страница из машинописного альбома «Татьянинский бал» 1938 г.

Страница из машинописного альбома «Татьянинский бал» 1938 г.

Страница из машинописного альбома «Татьянинский бал» 1938 г.

П.Н. Слетов. Внештатный Mag!Can! Издатель песенника. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1933 г.

Обложка кантусника корпорации Fraternitas Arctica, напечатанного в 1965 году, в проектно-сметной конторе Рижского горисполкома филистром Владимиром Шервинским, с кальки, на которой тушью вручную переписали и перерисовали кантусник 1927 года. Из коллекции Д. Трофимова

«Библия» арктов: альбом корпорации Fraternitas Arctica. На более чем тысяче страниц объединены уникальные фотографии, рисунки, рукописные тексты, артефакты (в частности, марки, наклейки на пивные бутылки), свидетельствующие о долгой истории корпорации, повседневной и праздничной культуре, судьбах отдельных людей

Пивные и винные этикетки из альбома корпорации Fraternitas Arctica

Пивная этикетка 1916 года (Монополь Saazer-Bräu) из альбома корпорации Fraternitas Arctica (слева); «Рижский экспорт. Густав Кунцендорф. Пиво Кабинетное, Рижского завода, основанного в 1796 году». Пивная этикетка из альбома корпорации Fraternitas Arctica (справа). 1916 г.

Почтовая открытка: шутливый образ корпорантов. Авторы Земгус Захаранс, Дмитрий Трофимов. Из коллекции Д. Трофимова

Здесь собраны материалы конференции русских студенческих организаций Прибалтики и Польши (27–29 июля 1925 г.), собрания корпорантов в Нью-Йорке, 1955 г. Наконец, на с. 990 снят «Основательский коммерш», состоявшийся 8 ноября 1999 г., проведенный первый раз после восстановления деятельности в Латвии. На нем впервые после восстановления провели обряд «Ландесфатер», участниками которого стали Эйженс Умпанис (сениор), коммильтоны Алексей Дедков и Дмитрий Матьякубов, фуксы Владимир Хомицкий, Борис Земцов, Дмитрий Петров и некоторые другие.

Наконец, нужно обратить внимание на такой круг источников, как почтовые открытки, пригласительные карточки и ряд подобных вещей (приближающихся к категории эфемерий), украшающих повседневность и создающих определенный стиль повседневной жизни. Многие латвийские корпорации в разные периоды существования изготавливали подобную продукцию, не исчезла эта традиция и ныне.

Глава 7 Биографии корпорантов: истории семей, истории судеб

Рассказ об истории корпораций не был бы полным и осмысленным, если бы мы не обратились к конкретным людям, к их реальным судьбам и историям их жизни. Поиск материалов об истории и современности русских корпораций в Латвии привел меня в мир совершенно особый – по большому счету в мир утраченной части русской культуры. Беседы с некоторыми людьми обрисовали несколько удивительных жизненных историй, биографий (как индивидуальных, так и семейных), достойных особенного внимания. В значительной мере это истории, имеющие глубокие и российские, и балтийские корни. Во всех случаях – это истории, объединяющие все местные этнические культуры.

Один из лучших знатоков истории корпорации Fraternitas Arctica Эйженс Упманис родился в Риге в 1955 г. Архитектор, знаток исторического наследия Латвии, председатель Комитета братских кладбищ, преподаватель геодезии и истории архитектуры.

Он вырос в параллельной, русско-латышской среде, одинаково свободно говорит на латышском и русском языке, хорошо владеет немецким («…и жалею, что не выучил с детства еще немецкий язык – говорю на нем свободно, не особенно правильно грамматически, хотя это мне не мешает, но думать на нем не могу и не могу полностью наслаждаться художественной литературой»).

На примере моей семьи – даже не одной семьи, а рода нашего – можно увидеть вообще тенденцию развития корпораций, то, как создавались семьи, как складывались отношения. Приехали два брата из Тифлиса, шведско-греческого происхождения, один учиться архитектуре, второй – агрикультуре, Владимир и Виктор Симонсоны. И на их сестре, Ольге, потом женился Макс Шервинский (который был знаком с корпорационными традициями, учился в Штутгарте). Их сын, Владимир, конечно, тоже стал корпорантом.

Эйженс Упманис. Фото С. Рыжаковой, Рига, 2011 г.

Отцом Эйженса был Герхардс Упманис, человек из онемеченной латышской семьи, происходящей из Митавы (Елгавы) и в конце XIX в. переехавшей в Ригу. Его мать была русская, происходила из известной семьи, ее отцом был Владимир Максимович Шервинский, русский архитектор довоенной и советской Латвии, синодальный архитектор, член Экзаршего управления Псковской православной миссии в годы Великой Отечественной войны.

Владимир Максимович Шервинский родился 23 мая 1894 г. в Риге. «Считалось, что он – русский, хотя у него не было ни капли русской крови». Макс (позднее имя было преобразовано в Максим) Шервинский, его отец, происходил из немецко-польской семьи. Он был архитектором, занимал пост директора Рижского ремесленного училища (известное учебное заведение, которое закончили многие известные художники, в частности Вильгельм Пурвитис и Янис Розенталь). Он считается одним из провозвестников зарождавшегося в 70 – 80-е гг. XIX в. в Европе стиля модерн (рижский югендстиль; одним из ранних образцов этого стиля считается дом 7 на улице Аудею в Старой Риге). Макс Шервинский был автором проектов сорока павильонов с элементами югендстиля для экспонатов индустриально-ремесленной выставки на Эспланаде в 1901 г., приуроченной к семисотлетию основания Риги. В павильонах – изящно украшенных большим количеством орнамента – были выставлены промышленные, ремесленные и художественные изделия. Это событие стало знаковым как в архитектурном, так и в промышленном плане, сыграло значительную роль в общем развитии столицы Лифляндии: были повышены дотации, выделяемые финансовым ведомством России для благоустройства края. Мать Владимира, супруга Макса, происходила из шведско-греческой семьи. «Поскольку – греческой, то и все дети семьи, по закону Российской империи, считались – да и были – православными». Владимир безупречно владел несколькими языками, в том числе и латышским в такой степени, что его нередко даже считали латышом, хорошо говорящим по-русски. Во время обучения в Александровской гимназии на Суворовской улице (ныне – улица Кришьяниса Барона; теперь это здание занимает Академия музыки) он вместе с друзьями часто посещал здание Рижского цирка директора Соломонского, находящееся неподалеку, на улице Паулуччи (ныне – Меркеля), где проходили первые в Риге сеансы синематографа («живыми движущимися фотографиями»), представления клоунов, лошадиные представления, поединки греко-римской борьбы.

В.М. Шервинский. Фотография середины 1930-х гг.

Владимир Шервинский, как и его отец, посвятил себя архитектурному делу. Гимназию Владимир закончил в 1912 г. и продолжил образование в Рижском политехническом институте на архитектурном отделении. Здесь же, в Рижском политехническом институте, учились и другие члены семьи Шервинских, дяди Владимира. Они были членами корпорации Fraternitas Arctica, занимали должность сениоров. Будущий шурин Владимира, Михаил Кривошапкин, тоже был арктом, а его сын – Борис – стал последним ольдерманом корпорации перед Второй мировой войной и принадлежал к числу наиболее знающих историю корпорации ее членов.

«Молодой, только что выпущенный инженер-строитель Михаил Дмитриевич Кривошапкин». Из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 31 мая 1914 г.

Владимир Шервинский вступил в корпорацию 3 февраля 1913 г., а цвета получил 13 февраля 1914 г., то есть уже во время Первой мировой войны. Но Рижский политехнический институт был эвакуирован в Россию, и деятельность корпорации прекратилась.

С наступлением Первой мировой войны и со смещением линии фронта Владимир Шервинский вступает в армию: ему было поручено сооружение второй линии оборонительных укреплений на правом берегу Даугавы. В 1918 г. он был демобилизован и уехал в Саратов, где работал на строительстве элеватора в Артакске. В 1920 г. он принял решение вернуться в Латвию, ставшую в этом же году не только формально, но и фактически независимой страной. В Риге он продолжил обучение, прерванное в годы войны. И уже в 1921 г., по возвращению в Ригу, корпоранты-аркты решили корпорацию восстанавливать, а могли это делать только «цветные» члены. Первым послевоенным сениором Fraternitas Arctica стал Владимир Шервинский; он успешно закончил Политехнический институт в 1923 г.

Уже в годы учебы он работал помощником в планировочно-чертежном бюро профессора архитектуры. Вскоре после получения диплома, в 1923 г., молодой архитектор Шервинский открывает частную планировочную контору и начинает заниматься строительством жилых домов. В 1924 г. Шервинского приглашают возглавить работы по сбору и установке старинного иконостаса из Алексеевского монастыря в Православный кафедральный собор Рождества Христова в Риге. После этой работы он получает почетное приглашение от архиепископа Иоанна Поммера стать синодальным архитектором Латвийской православной церкви. Именно это назначение определило его дальнейшую деятельность как главного церковного архитектора православной Латвии – по его проектам было возведено более 25 православных храмов по всей стране. Например, он построил Никольскую церковь в Абрене (ныне – Пыталово), также занялся реставрацией Иоанновской церкви, которая располагалась на территории Московского форштадта, в районе проживания русских староверов, купцов и ремесленников средней руки. Рига в эти годы была очень разнообразна: ее районы чрезвычайно сильно различались, на каждом из них лежал отпечаток истории, сохранялись сословные и этнические особенности. Латгальское предместье, или Московский форштадт, начинавшийся за каналами и центральным рынком, отличался большой самобытностью. Его описывали в публицистике как совершенно особый мир (например, Борис Шалфеев), о нем писал и известный поэт Георгий Иванов. Вот что писал о нем журналист газеты «Сегодня» Андрей Седых:

Тут вы чувствуете себя совсем в России. Мостовые вымощены крупным булыжником, пролетка безжалостно подпрыгивает, вас бросает из стороны в сторону. По обеим сторонам Большой Московской лепятся одноэтажные деревянные домики с флигелями, с крылечками и александровскими колоннами. Деревянные ставни откинуты на крючки, на окнах белоснежные занавески, герань, бесчисленные горшки с цветами и клетки с канарейками. В этих домах живет мелкое рижское купечество, бывшие чиновники, вдовы, сдающие комнаты внаем, «с утренним самоваром»; комнаты здесь огромные, в три-четыре окна, тщательно выбелены, уставлены кадками с фикусами, столиками с семейными альбомами в плюшевых переплетах. В подворотнях девушки лущат семечки, у колониальной лавки Парамонова какой-то паренек перебирает трехрядную гармонь и в такт себе подстукивает подковами. Колониальная лавка набита товаром. У дверей выставлены бочки с малосольными огурцами, с копченым угрем, рижской селедкой. А за прилавком вы найдете лососину, которой гордится Рига, кильки, шпроты, водку, баранки, пряники. У дверей стоит бородатый мужчина в рубахе навыпуск и с серебряной цепью через живот – должно быть, сам хозяин, господин Парамонов. Время к вечеру – не сходить ли попариться в баньку? Банька здесь же, в двух шагах, и не одна, а несколько. В баньке дадут гостю настоящую мочалку, кусок марсельского мыла и веничек, а по желанию поставят пиявки или банки. А после баньки можно зайти в трактир – в «Якорь» или «Волгу», закусить свежим огурчиком, выпить чаю с малиновым вареньем ‹…› Так живут на Московском форштадте русские люди – отлично живут, не жалуются.

В.М. Шервинский занимался не только строительством или перестройкой культовых сооружений, но и ремонтом и благоустройством многочисленных приходских зданий. Он – автор мемориала воинам, павшим в Первую мировую войну, на Покровском кладбище. Одна из самых важных и известных работ Шервинского (по эскизам архитектора и художника Сергея Антонова) – часовня на Покровском кладбище, единственная сохранившаяся до наших дней православная часовня Риги. Ее заложили в 1936 г. на месте захоронения останков архиепископа Рижского и Латвийского священномученика Иоанна Поммера (зверски убитого в своем доме в Межапарке в 1934 г.).

Особенное внимание Шервинский обращал на северорусский стиль деревянного зодчества; по его проектам в Латгалии было построено десять своеобразных по архитектурному решению храмов. В своих воспоминаниях архитектор признавался, что обратиться к этой теме его побудили известия из Советской России о разрушении там многих древних памятников церковного зодчества. В.М. Шервинский решил запечатлеть великолепные, исчезающие архитектурные формы; он писал:

…а что если мне в пример взять церкви Российского Севера, церкви, которые там одна за другой пропадают? Что если нашу Латгалию в архитектурном отношении превратить в маленький русский Север?

В 1940 г., с приходом советской власти в Латвию архитектурно-планировочное бюро Шервинского было закрыто, и архитектор перешел на новое место работы – в проектную комиссию при Рижском горисполкоме. С началом Великой Отечественной войны и немецкой оккупации Шервинский был направлен на проектирование бараков для советских военнопленных. Как отмечает Э. Упманис,

работая на этой должности, Шервинский постоянно наблюдал муки голода и смерть людей, поставленных в тяжелые условия выживания в холодных бараках. Шервинский обратился к немецкой администрации лагерей с просьбой ввести богослужение для военнопленных; к этой просьбе прислушались. В этом же 1941 году немецкое руководство оккупированных территорий на востоке приняло решение о создании Псковской православной миссии, действие которой распространялось на северо-западные епархии России (Новгородская, Псковская, Санкт-Петербургская и Прибалтийская). Идея принадлежала митрополиту Виленскому и Литовскому Сергию (Воскресенскому), назначенному на должность экзарха Латвии и Эстонии. Он же назначил архитектора Шервинского членом созданного Экзаршего управления. В основном это были священники из Рижской и Нарвской епархий; 18 августа 1941 года 14 человек прибыло на назначенные должности (об этом историческом событии в 2010 году был снят фильм «Поп» с Сергеем Маковецким в главной роли).

В послевоенный период Владимир Максович обратил внимание властей на плачевное состояние православных церквей по всей Латвии и повлиял на начало реставрации культовых объектов. В 1945 г. Шервинский был назначен старостой рижского Христорождественского кафедрального собора. Однако 25 декабря 1951 г. последовал арест Шервинского; вскоре он был обвинен в «антисоветской пропаганде» по статье 58 уголовного кодекса РСФСР: «За участие в работе Экзаршего управления, организацию богослужений для советских военнопленных, активное участие во Внутренней православной миссии», – гласил приговор Коллегии Верховного Суда СССР. 19 марта 1952 г. Шервинского приговорили к 10 годам исправительно-трудовых лагерей с конфискацией имущества, ему вменялось в вину участие во внутренней православной миссии в годы немецко-фашистской оккупации. Архитектор отсидел три года в Устьвымлаге, на территории Коми АССР, а в 1955 г. был освобожден по амнистии.

После амнистии Владимир Максимович вернулся в Ригу и был назначен архитектором проектной конторы Рижского горисполкома; эту должность он занимал до своей смерти в 1975 г., по его проектам в Риге было построено множество жилых домов. Он продолжал оставаться и синодальным архитектором православной церкви. Когда отмечался юбилей – 40 лет с момента его вступления в эту должность, – Шервинский удостоился таких слов:

Можно смело сказать, что нет такого храма в Рижской епархии, в строительстве, ремонте или благоукрашении которого Вы не приняли бы самого деятельного участия. Необходимо подчеркнуть, что из-за недостатка епархиальных средств значительная часть Ваших трудов совершалась безвозмездно и эти неоплаченные труды Вы с истинным христианским благодушием и готовностью приносили в дар Церкви Божией, как Ее верный сын.

Совершенно особая атмосфера была создана в семье Шервинских-Упманисов.

Конечно, это было двоемыслие, то, что происходило: с дедушкой я ходил в церковь, в доме были иконы, – в школе об этом нельзя было говорить. Вообще наличие в семье тем, о которых нельзя было говорить за стенами квартиры. Книги, которые нельзя выносить.

Для Э. Упманиса активно интересоваться ее историей было «совершенно естественным», потому что это – часть истории его семьи, дома были книги исторические, царских времен, с портретами императоров, и в частности корпорантские предметы – декель, ленты, он всем этим интересовался.

День создания Fraternitas Arctica – 7 ноября (об этом подробнее говорилось выше) – совпадал с годовщиной празднования Октябрьской революции, поэтому сборы членов в советское время не выглядели так подозрительно. Аркты собирались чаще всего на квартире у Александра Путныньша или у врача Ивана Рошонка, человек по 10. Дед очень хотел дожить до 100-летия празднования корпорации, т. е. до 7 ноября 1980 г. Этому, однако, к сожалению, не суждено было случиться: он умер 6 ноября 1975 г., за один день до 95-летнего дня основания корпорации, и был похоронен на Вознесенском кладбище.

Однако его дело достойно продолжил его внук. Эйженс Упманис пошел по стопам своих предков: он тоже стал архитектором, занимался реставрацией, закончил Рижский политехнический институт, был председателем Комитета управления памятника Свободы и Братского кладбища. Преподавал в РПИ и в последствии – в РТУ с 1981 по 1994 г., стал членом совета по памятникам при Рижской думе. Эйженс Упманис был одним из инициаторов установления памятника Барклаю-де-Толли. Профессиональное занятие архитектурой, реставрацией, сохранением облика памятников города сочеталось в жизни Э. Упманиса с большим интересом к истории и культуре Латвии и России, а также и к своей семейной истории.

Почему я в корпорации: потому что мой дедушка там состоял. Дома лежали вещи, которые связывали семью с историей, с теми временами. Лента, кантусник и книга Конвент президиумов. Дома я изучал историю, рисовал ленты, при этом понимал, что об этом рассказывать нельзя.

Негласные встречи старых («цветных») членов Fraternitas Arctica изредка продолжались, но они были довольно закрытыми мероприятиями. Хотя – «кто мог запретить пить пиво и петь песни 7 ноября?» Дед Эйжена, Владимир Максович, поддерживал контакты со своими корпорантами до самой смерти, но в эту страницу своей жизни особенно никого не посвящал. Правда, некоторых друзей деда Эйжен знал. В 1980 г. он созвонился со всеми, кого смог найти по сохранившимся записным книжкам деда, и стал инициатором встречи. 7 ноября 1980 г. исполнилось сто лет с момента основания корпорации; встречу удалось организовать в конце ноября 1980 г., в доме Александра Путныня в Приедайне (окраина Риги). Тот день остался навсегда в его памяти, он был связан с огромным эмоциональным переживанием. Он собрал дома и принес в портфеле важные вещи – скатерть, которую моя бабушка вышивала для корпорации, фотографии.

Много говорили на встрече. И проскользнула мысль – а жаль, что у нас нет ни одного фукса, но кто-то сказал: подождите, сегодня что-то будет!.. Мне дали слово. Я поздравил всех с праздником и сказал – были бы другие обстоятельства, времена, я бы, конечно, был бы среди вас. И Александр Путнынь говорит: «Предлагаю внука нашего филистра, Владимира Шервинского, принять. Учитывая обстановку, никаких формальностей проводить не будем, но если кто-то против – пусть говорит». Никто не был против. Он взял декель и надел мне на голову. Меня сразу приняли и сказали: «Ты будешь конвентским фуксом до появления нового фукса!» – Я что-то пытаюсь сказать, а мне говорят: «А пиво – на кухне!» И я, переполненный чувствами, побежал за пивом…

В то время я уже закончил университет. И оказалось, что это был единственный случай в Советской Латвии, когда корпорация приняла нового фукса. Я вообще считаю себя вечным фуксом – все время учусь, «фуксую». Меня, как ольдермана, часто обо всем спрашивают – как следует по традициям. Я не всегда и не обо всем знаю. Но – сужу, исходя и из традиций, и из логики. Потом еще 5 лет ничего особенного не происходило, но во второй половине 1980-х гг. все закрутилось…

Эйженс Упманис характеризует себя как, с одной стороны, «латышского националиста», а с другой – «человека русской культуры и в целом, приверженца монархическим идеалам». Он говорит: «Вообще я консервативен, считаю, что раньше все было лучше, чем сейчас». Но вся его деятельность – как профессиональная, так и общественная, всецело отдана сохранению и поддержанию культурного и исторического облика Риги и памяти о важных местных традициях. Возможно, неслучайно, что и супруга Эйжена Агрита Типане руководит одним из самых интересных рижских музеев и исследовательским центром, говорящим о значительном наследии этого города – Рижским центром югендстиля на улице Альберта.

История жизни Ивана Матвеевича Рошонка (1911–1982), известного латвийского врача, политического репрессированного, прошедшего 15 лет сталинских лагерей, тоже достойна отдельной монографии. В 2011 г. рижской Гребенщиковской общиной была издана небольшая хорошо иллюстрированная брошюра с краткой биографией И.М. Рошонка, написанной Максимом Пашининым, выпускником Московского историко-архивного института. В октябре 2011 г. мне удалось пообщаться с супругой Ивана Матвеевича, Мирдзой Петровной Рошонок (в девичестве – Авотыней; она родилась в 1928 г.). Приведенная ниже биография основана на наших беседах[269].

Иван Матвеевич Рошонок происходил из семьи старообрядцев, очень религиозной, принадлежавшей Гребенщиковской общине. Согласно семейным преданиям, его прапрадед, старовер Матвей Рощенков, пришел в Ригу из Белоруссии, когда был еще молодой человек (вера ему не позволяла идти в армию, брать оружие в руки, и он бежал сюда). Он работал дворником на конюшне, на постоялом дворе, много трудился и был очень бережлив. Ему удалось начать самому заниматься извозом, он создал семью, его сын Степан уже имел несколько повозок, на которых работали наемные кучера. Отец Ивана Матвеевича стал купцом Рижской гильдии, имел в Риге три собственных дома, чайную, был средней руки купцом, но практически необразованным. Его сын, Иван, родился 20 сентября в 1911 г.; в детстве он посещал моленную, обучался грамоте по азбуке и церковным книгам. Мать умерла рано, отец женился вторично, но в 1922 г. он тяжело заболел и написал завещание, в котором выразил пожелание, чтобы сын получил высшее образование. Учеба была довольно дорогая. Понимая, что его вторая жена – женщина молодая, видимо, у нее образуется еще своя семья, он поставил условие, что она вступит в полные права наследства, только когда его сын получит университетский диплом. Вдова, однако, больше не вышла замуж. Мальчика отдали в Рижскую русскую правительственную гимназию, известную многим как Ломоносовская[270], а в 1929 г., по окончании, решил поступать в Латвийский университет на медицинский факультет. В гимназические и студенческие годы много ездил по хуторам и деревням, изучал латышский язык. Он целыми месяцами добровольно и бескорыстно участвовал во всех крестьянских работах, помогал на поле, в косьбе, заготовке сена – все всем, еще и вез туда продукты и разные подарки. Иван много фотографировал, занимался спортивной греблей; удалось ему постажироваться и в Австрии. Его латышский язык был идеален, он еще брал дополнительные уроки у известных филологов. Значительно позднее дочь Ивана и Мирдзы говорила маме в детстве: «Мама, ты – латышка, но папа-то – говорит лучше по-латышски!» У него действительно было очень красивое, свободное владение языком.

Максим Пашинин, автор небольшой биографии И.М. Рошонка, отмечает чрезвычайно его широкий кругозор как врача:

…в то время готовили врачей-универсалов. Врач должен был уметь делать все: операции, и принимать роды, и назначать курс лечения. Он готовил себя быть врачом в Латгальском предместье Риги, где в основном проживала бедная часть населения, особо нуждающаяся в помощи[271].

Иван Рошонок, рижский студент-медик, на лето уезжающий работать и изучать латышский язык в глубинку Латвии. Фотография конца 1930-х гг. из личного архива Мирдзы Рошонок

После окончания университета в 1935 г. (в дипломе он обозначен как «Янис Рошонокс») Иван Матвеевич становится врачом при Больничной кассе Московского (Латгальского) предместья (тут он помогал очень бедным больным людям) и обзаводится частной практикой в своем же доме на улице Ерсикас, на углу с улицей Даугавпилс. Он становится терапевтом-кардиологом, врачом высокого уровня, использует также и народную медицину (траволечение, лечение пчелами, пиявками и т. п). Вскоре Иван Матвеевич женится, рождаются две дочери, которых называют в честь погибших дочерей Николая II – Ксения и Анастасия.

Что касается корпорации, то

в межвоенной Латвии членами русской корпорации были дети – не то чтобы аристократов, но предпринимателей, купцов, фабрикантов, не очень бедных, среднебогатых людей. В основном в корпорацию вступали те, кто закончил русскую Ломоносовскую гимназию. Это были люди, настроенные очень национально, российско настроенные. Но одновременно также они чтили Латвию, были ей очень лояльны. Среди гимназистов было распространено скаутское движение, а также многие ученики, выпускники и преподаватели гимназии были членами русского гимнастического общества «Сокол», известного своими антибольшевистскими взглядами. Вообще, стремление развиться физически иногда могло мотивироваться и политическими задачами – надо стать сильными, «чтобы победить коммунизм», даже физически. Занимались греблей, фехтованием, гимнастикой. И во время соревнований по гребле – были с латвийским флагом, но в цветах лодок и своей одежде использовали и цвета российского флага. Когда наши поступали в университет, то вступали в свою корпорацию. В корпорации были и люди, которые сразу после революции бежали из России; среди них – профессоры, ученые, актеры, художники. Многие из них осели в Риге, кто-то из них стал преподавателем, кто-то – директором школы, кто-то медицину преподавал в университете (известный профессор Клименко). Они поддерживали возвращение царской династии в Россию, были монархистами, считали, что России необходим царь, и были антикоммунистически настроены. Каждый год они посещали президента, стояли в карауле у памятника Свободы, участвовали во всех государственных мероприятиях». Они очень четко разделяли: Родина для них – Латвия, Отчизна – это Россия. И это именно не было противоречие, а – модель существования местных русских. Хорошо бы, если бы и нынешние русские Латвии умели отделять эти две вещи![272]

Вскоре после установления в Латвии советской власти, в июне 1941 г., Иван Матвеевич был арестован. Главными причинами ареста стало его членство в обществе «Сокол» и в корпорации Fraternitas Arctica; своих взглядов Рошонок никогда не скрывал. Часть корпорантов участвовала в группе сопротивления, пытались привлечь и сына первого президента Латвии Яниса Чаксте (который жил тогда в Елгаве) – тот, правда, отказался,

трудно сказать, почему, может быть, так как все же к нему обратились члены русской корпорации. Шпионов и провокантов в то время было огромное количество. Подпольную группу организовали, листовки печатали. Имели связи с русской эмиграцией в Германии и Франции. Да, мы не можем сказать – нас ни за что взяли (такие были, мне их особенно жаль, старых бабушек с хуторов, которые могли покормить случайно кого-то – ах, кормишь партизан!). Было за что, да, мы боролись, делали, что могли! Как все это происходило – наверное, было предательство. Кто и что – неизвестно. Ведь были и пытки, иголки под ногти загоняли, уничтожали людей. Так что – всякое происходило[273].

Из Рижской Центральной тюрьмы на последнем поезде Иван Матвеевич был увезен в ссылку в Сибирь; все последующие заключенные были расстреляны перед наступлением немцев. М. Пашинин отмечает:

Из его друзей трое в 1944 г. уехали на Запад (в том числе и Александр Кузнецов, потомок известного фабриканта), уехала и сестра Зинаида. Один погиб в Курляндии в рядах Латышского легиона, другой после пыток чекистов умер в сумасшедшем доме. В застенках тюрьмы в городе Владивостоке Ивана Матвеевича обвинили в шпионаже в пользу Германии, били, чтобы называл сообщников. Ему дали не «вышку», а 15 лет лагерей, статья 58, 1А. Он был отправлен в особо секретный режимный лагерь Джезказган. Там царил голод и холод. От непосильного труда и истощения у Ивана Матвеевича начали опухать уже не только ноги, но и все тело ‹…› По его воспоминания, настал момент, когда он уже внутренне попрощался с жизнью и буквально вылез из барака, чтобы в последний раз увидеть небо. И тут снова ангел-хранитель вступился за доктора Рошонка. Проходящий мимо зэк Янис Озолиньш буквально споткнулся об умирающего и с удивлением узнал в нем своего земляка Рошонка Он привел его в санчасть и рассказал о том, что на зоне есть доктор ‹…› Работа в медсанчасти спасла жизнь доктору Рошонку. Так же и он, будучи врачом, спас жизнь многим заключенным ГУЛАГа[274].

Иван Матвеевич Рошонок, политический заключенный ГУЛАГа. Фотография из личного архива Мирдзы Рошонок. Конец 1940-х гг.

Мирдза, политическая заключенная, будущая супруга И.М. Рошонка: рисунок, сделанный в лагере. Из личного архива Мирдзы Рошонок. 1950-е гг.

Мирдза Авотыня была студенткой медицинского факультета Латвийского университета и принадлежала к кругам антисоветски настроенной молодежи. Ее отец был государственным чиновником в Латвийской Республике, мать была в организации айзсаргов. В школе у них было очень патриотическое воспитание:

Каждое наше утро начиналось с гимна, а когда мы закончили начальную школу, 6 классов, то получили в подарок книгу – «Единые для Латвии» как большую реликвию! Ничего похожего сейчас нет, сейчас время настолько индивидуалистичное, люди интересуются только тем, что несет выгоду.

В 1940 г. ей было 12 лет, и с этого времени она начала участвовать в движении сопротивления, клеила листовки. Ее арестовали в 1947 г., когда она училась на втором курсе и ей было 19 лет. Прокурор требовал смертной казни, но из-за столь молодого возраста ей дали 10 лет лагерей; она работала в Тайшете (около Братска) – особо закрытом режимном лагере. «Мы строили знаменитую Братскую ГЭС – известную как “комсомольская стройка”!» Как свидетельствует Мирдза, до 1953 г., то есть до смерти Сталина, обстановка была ужасная. Там был практически голод, очень холодные помещения, много болезней, умирали там люди в огромном количестве. Но там были только политические заключенные, и атмосфера была совершенно особенная.

Целыми днями работали на лесоповале, вечерами возвращались в бараки – еле живые, голодные. Получали суп в маленьких плошках, а потом – до того как нужно идти спать (ты не мог идти спать, когда хочешь, нужно было – по звуку гонга!), час или полтора: «Внимание! В левом углу – занятие по английскому языку, в правом – занятие по всемирной истории, продолжаем тему “Средние века”, вторая группа, а тут – высшая математика…» Вот таким образом! Впоследствии доктор Рошонок и его супруга рассказывали, что лагерь стал для них «академией», что они встретили там цвет русской интеллигенции, таких людей, о знакомстве с которыми в иных обстоятельствах, возможно, нельзя было и мечтать. «В такой среде мы никогда не были и никогда больше не будем! Там были профессора, академики, писатели и поэты, художники, ученые, специалисты во всех областях знания. Вот недавно в Латвии был большой научный конгресс, а я сидела и думала: интересно, будет ли там атмосфера, хоть сколько-нибудь подобная той, нашей, в лагере? И вот что важно: это были не просто высоко образованные люди, многие из них были представители определенных научных традиций! Они руководили коллективами, за ними были – научные школы. И они не хотели подчиняться режиму!»

Несмотря на каторжный труд, они сохраняли аристократизм духа, интерес к жизни и организовывали высокое интеллектуальное и духовное общение. С некоторыми из тех, кому удалось выжить, Иван и Мирдза Рошонок сохраняли дружбу и в дальнейшем (биолог В.Л. Циопкало, экономист Марков, врач Будников, Н. Амосов, профессор Чижевский, племянник писателя Владимира Набокова Платон Набоков).

Потом, с 1954 г., жестокость режима несколько ослабла, стали лучше кормить. Но в 1953–1954 гг. в лагере вспыхнули эпидемии, кишечный энтеровирус, и впервые после войны зэков начали лечить. В 1954 г. в лагере был устроен семинар врачей, и Мирдза Авотыня познакомилась с Иваном Матвеевичем, позднее они и поженились.

Необыкновенно трогательна история их знакомства в тот день, когда впервые не прозвучал утренний гонг на пробуждение и Мирдза чуть не опоздала на завтрак; примчалась со своей деревянной ложкой, а в столовой убрали длинный стол и стояли столики на 4 человека, и впервые были положены вилки и ножи, а за столиками сидели мужчины и женщины (до того были отдельные лагеря). Она подсела к одной из групп, ее спросили: «А Вы не из Прибалтики? Откуда?» И сказали: вот, у нас – доктор из Риги. После смерти Сталина политических собрали всех вместе. В 1955 г. вышел указ об освобождении Мирдзы (она отсидела 9 лет из 10 назначенных), и она вернулась в Ригу. Ее муж закончил свои 15 лет, он никогда не просил о помиловании. Он отбыл в ссылке с 1941 по 1957 г., 16 лет, в последний год он уже находился на поселении, был главврачом больницы, его не отпускали – некем было заменить.

Иван Матвеевич вернулся в Ригу в телогрейке, с деревянной ложкой и щенком Джеком, сибирской лайкой. На руках были часы с сибирским временем (7 часов разницы), которые он не переводил всю оставшуюся жизнь[275].

Первоначально предполагалось запретить доктору Рошонку проживать в Риге, но по личной просьбе знаменитого врача, профессора Страдыня, Ивана Матвеевича и его жену оставили в Риге. Он стал крупнейшим специалистом, кардиологом-ревматологом, в больнице Страдыня. Он оставил после себя прекрасную память в латвийском обществе, спасая жизни многих людей; нечего и говорить, как много он помогал староверческим семьям Латвии, членам своей общины. В течение всей своей жизни Иван Матвеевич интересовался разными нетрадиционными областями медицины – занимался йогой, особенно дыхательной гимнастикой, лечением голодом. Среди его интересов были и история, и генетика, и философия, и литература, и проблемы современного общества.

Дом Рошонков стал открыт для многих выдающихся людей Латвии, как русских, так и латышей. Тут всегда было много гостей, шли обсуждения самых разных тем. Тут бывали лучшие врачи Латвии того времени. Тут читали рассказы В. Шаламова о ГУЛАГе, машинописный текст передавали знакомым на одну ночь. На письменном столе стоял портрет А.И. Солженицына. Втайне от семьи Рошонок участвовал в сборе пожертвований в помощь академику Сахарову, когда тот попал в ссылку. И.М. Рошонок переписывался с биологом и генетиком профессором Любищевым, последователем В.И. Вавилова. Еще одним из интереснейших друзей и собеседников Ивана Матвеевича стал Николай Иванович Тихонов – коммунист со времен ВКП(б), со своей юности, родившийся в 1880-х гг. Почти всю свою жизнь он провел в лагерях! Но он оставался убежденным коммунистом и пытался Рошонка «обратить» в свою идеологию – совершенно безуспешно. Это, однако, не мешало им оставаться прекрасными, задушевными собеседниками.

По словам Мирдзы, они занимались «подпольной» работой: в советское время у них еще были адреса, списки тех своих старых знакомых (и особенно – своих, корпорантов), кто в заключении; заботились об их семьях – создавали фонд материальной помощи. Узнавали, кому трудно, посылали в Россию посылочки. В их доме не боялись рассказывать анекдоты, тут собирались и корпоранты – 18 ноября. Мечтой мужа, как свидетельствует Мирдза Петровна, было дожить до момента, когда Латвия пошлет своего посла в Москву, он и мечтал сам стать послом Латвии в России, говорил: «Никто не мог бы так служить Латвии и России, обеим странам, как я! Я знаю, что нужно Латвии». Видимо, такую редкостную свободу доктор Рошонок имел ввиду своей высочайшей врачебной квалификации: его вызывали лечить многих членов компартии Латвии и их родственников, он ездил в спецбольницу по срочным вызовам.

Религиозность всегда оставалась значимой частью жизни Ивана Матвеевича. Мирдза Петровна была лютеранкой, она посещала свою церковь, однако очень уважала веру мужа:

Старообрядцы: я им завидую! У них такая сила духа, такая общность. Когда идут в моленную на праздник – она полна людей, всех возрастов. В наших церквях – тоже люди приходят, придут, попоют и расходятся. Но когда они выходят из своих моленных, идут со службы – такая сила, мощь, если кто-то встанет на их пути – они могут все сбить! Столько сил, уверенности. Они знают, кто они такие и что они хотят.

В доме Рошонков были иконы, зажигали лампаду. Родившиеся дети Татьяна (ставшая позднее художницей) и Петр (трагически погибший в 1996 г.) были крещены в Гребенщиковской общине, в детстве они постоянно ходили с отцом на службы. Дети были крещены по традиции староверов; «домой принесли купель, холодная вода была – нельзя было греть, три раза с головкой окунали, наставник пришел». В конце 1970-х гг. Рошонок становится членом двадцатки рижской Гребенщиковской общины.

В семье говорили по-латышски, но друзья у Ивана Матвеевича были русские, не только местные, но и из России, особенно те, с которыми он находился в лагере, в ссылке.

Что касается корпорантов: часть бежала на Запад, другие были арестованы, погибли в лагерях или оказались в больницах для умалишенных – люди заболевали, сходили с ума после мучений, которые они претерпели в тюрьмах, на допросах. Я ходила, посещала некоторых из них. Но была некоторая часть тех, кто выжил и остался в Латвии, – человек 20. Ой, как интересно проходили их собрания! Очень четко, в определенной традиции. Мы жили тогда на улице Свердлова (теперь – Бриежа), в трехкомнатной квартире. Одна комната была большая, в ней – большой стол, раскладной. Стол пустой, вокруг – стулья. Мне нужно было уходить, никого больше не должно было быть, ни женщин, ни детей (детей уводили в гости). Они собираются, садятся. Тогда кто-то, обычно хозяин, мой муж, приносил пива, ставил на стол – и больше ничего. И тут они начинают петь. Начинали: «Silentium, ad cantum!» – «Тишина, запеваем!» И тот, который руководил пением, дает знак, ударяет – все встают, поют. «Cantus ex est!» – «Песня закончена!» И все выпивают. Потом поговорят, и опять – «Silencium ad cantum!» И поют; определенная последовательность в песнях есть, песни – патриотические, «За Родину, за веру мы грянем громкое ура!» Была определенная последовательность песен, что за чем пели. Пели, пили пиво. Потом в какой-то момент начинали стучать ногами: «Frau Virtin!» – значит, хозяйка должна нести еду. Тогда мне можно было войти и подать им еду – жареные колбаски, кислую капусту, вареную картошку. Но я в конце им всегда еще приносила чай, кофе – как у нас это принято, может быть, это не отвечало требованиям корпорации – пирожки, булочки с корицей я всегда любила. Ну, и потом у них уже не было серьезных таких разговоров. Большие собрания устраивали на 18 ноября. Брали свои декели, ленты на собрания. Фотографии были у нас – где они с рапирами и т. д.»

Умер он как истинный врач. Простудился, вечером выпил лекарств, утром собрался на работу – с температурой. Он всегда очень жалел женщин, даже на улице подходил, помогал им – поднести что-то тяжелое и т. п. Приводят тяжелого больного, с инфарктом. Вдруг он – не дышит, сестра кричит. Он выбегает – и делает ему искусственное дыхание, рот в рот. Тот задышал. Но оказалось, что у того больного был еще и грипп. И у Ивана Матвеевича начался герпес, в тяжелой форме. Дошло до легких. Был в больнице, все делали, чтобы его спасти – но тот слабел, слабел и умер 28 января 1982 г., его похоронили на Ивановском кладбище. Ему было 72 года.

Заключение

Студенческие корпорации Латвии оказываются интересной страницей местной истории и одной из самых стабильных форм общественной организации. Их историческим контекстом была, по-видимому, своеобразная «секуляризация» аристократической культуры в XIX в. Рыцарская тема осталась важнейшей в идеологии и эмблематике и духе местных студенческих корпораций. Укрепление корпорационных традиций происходило на фоне рождения третьего сословия, начавшего вытеснять титулованную знать из экономической и политической жизни. Интересно наблюдать, как латышские и русские студенты, большинство которых принадлежали крестьянству и разночинцам, воспринимали эту модель объединения, в которой сочетались эгалитарность (внутренняя, внутри корпораций) и элитарность (внешняя, в университете, и вообще, в обществе).

Интересно проследить последовательность внутренних принципов, выделяемых самими корпорантами: члены корпорации хранят единство, связь на протяжении всей жизни, патриотизм, далее стоят – стремление к образованию и духовности, этика и представление о чести.

Если же описывать феномен студенческих корпораций извне, то здесь, в балтийском регионе, это такой способ организации, для которого характерны следующие – на наш взгляд – пять качеств. Прежде всего это иерархия, что проявляется и в структуре, и в динамике организаций. Во-вторых, это упорядоченность всей деятельности как серьезной, так и даже развлекательной сторон жизни. Всякая корпорация – четкая и единообразная организация. Тут унифицированы статусы, знаки отличия, формы общения корпорантов. В-третьих, это преемственность. Балтийские корпорации остаются существенным социально-культурным механизмом сохранения консервативных традиций, что отмечает Д. Трофимов:

В отличие от Германии, где многие корпорационные обычаи изменились или ушли в прошлое, латвийские корпорации бережно хранят бурсацкие традиции, восходящие еще к первым европейским университетам. Сегодня в балтийских корпорациях есть множество сохранившихся немецких элементов, которые в современных студенческих корпорациях в самой Германии уже неизвестны или мало известны, такие, например, как старый стиль мензурного фехтования, церемония Landesvater, другие обычаи и термины[276].

Одним из признаков традиции оказывается, в частности, использование латинского языка для обозначения важнейших понятий корпорантского тезауруса (в среде латышских корпораций, правда, шла определенная летонизация терминов). Кроме того, корпорации сегодня в некоторой степени родственны клубам исторической реконструкции (интерес и внимание к истории, и особенно к «представляемой», «разыгрываемой» истории, в Латвии очень большой). Интерес к ним связан с интересом к прошлому, к собственной идентичности и ее «легитимности». В беседах в Валтером Щербинскисом мы выявили несколько периодов возрастания интереса к своему прошлому в Латвии. Массовые бумы интереса к истории наблюдались в начале 1990-х гг. (как и вообще в разваливавшемся СССР, постепенное прояснение белых пятен), потом – где-то в 1995 г. сошло вниз, а с 2003–2004 гг. – опять рост. Речь идет не о профессиональном знании, но и росте художественной литературы на эту тему и в целом о широком общественном интересе. Кажется, что интерес к студенческим корпорациям (который, как мы знаем из интервью, тоже испытал свои «взлеты» и «падения») отчасти коррелирует с этими «волнами».

В-четвертых, среди общих особенностей корпораций можно выделить важную дихотомию «личного-приватного-публичного»: они разделяются, отчасти пересекаются. С одной стороны, Вальтерс Щербинскис мне сказал однажды: «Корпорации – такое личное дело, нечего о них и писать!» – и в этом тоже есть свой резон. С другой стороны, как представляется, едва ли можно найти более общественное дело, чем корпорации. Когда одна моя знакомая была студенткой и училась в 1990-х гг. в одном из вузов Латвии, то однажды пригласила на коллективный поход в сауну двух других своих однокурсников; пришли, однако, двадцать два – это были их собратья по корпорации!

Наконец, существенно, что корпорации в Латвии остаются отчетливо этнонациональными институтами. Однако, несмотря на четкое размежевание, само корпорантское движение скорее объединяет всех его членов, вне зависимости от этнического происхождения, образуя определенный (хотя и немногочисленный) круг близких по духу, политическому настрою, культурному уровню, этикетным навыкам и стилю взаимоотношений людей.

Таким образом, студенческие корпорации на своем уровне были и остаются одной из форм кристаллизации балтийского общества.

Используемая литература

Абызов Ю.И. и др. 1990. Русское печатное слово в Латвии. 1917–1944. Биобиблиографический справочник. Bd. I–V. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ., 1990–1991.

Абызов Ю.И. 1992. От петроградских акмеистов к латышским поэтам // Даугава. 1992. № 1. С. 83.

Абызов Ю.И. 2002. Феномен культуры русских Латвии // Русские в Латвии. Из истории и культуры староверия. Рига: Веди. С. 304–313.

Абызов Ю., Равдин Б., Флейшман Л. 1998. Русская печать в Риге: из истории газеты «Сегодня» 1930-х годов. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ.

Анохин Д. 1998. Как мы жили в довоенной Риге. Рига: Студия дизайна Е. Шашевой.

Апине И. 1997. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций? // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.). Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр.

Берберова Н. 1997. Люди и ложи. Русские масоны. Харьков: «Калейдоскоп», Москва: «Прогресс-Традиция».

Бернс Н.А. 2008. Новейшие очерки бурсы. Казань: Издательство «Идел-Пресс».

Бирюкова К.В. 2004. Российские студенческие союзы в Центральной и Восточной Европе в 1920 –1930-е гг. М., (изд-во не указано).

Боборыкин П.Д. 1965. Воспоминания. Т. 1–2. За полвека. М.: Художественная литература. (см.: ).

Борисоглебская Т. 2002. Братья и сестры, крепите единство! // Вести сегодня. 17.01.2002. С. 6.

Борткевич В.А. 1891. Арфа подле кружки: Сборник любимейших студенческих песен. Рига: Эрнест Платес.

Вересаев В.В. 1926. Воспоминания. М: «Недра» Литературно-художественные сборники. (3-е изд., доп. М.; Л., 1946).

Гальцов В.И. 2008. Университет в Кенигсберге. Хроника событий и люди. Изд. 2-е, доп. Калининград: РГУ им. И. Канта.

Гуревич А.Л. 2003. История деятельности Русского студенческого христианского движения. 1923–1939 гг. М.: компания «Спутник».

Деген Евгений. 1902. Воспоминания дерптского студента (Из недавнего прошлого) // Мир божий. СПб. № 3.

Иванов А.Е. 1999. Студенчество России конца XIX – начала XX в.: социально-историческая судьба. М.: РОССПЭН.

Иванов А.Е. 2004. Студенческая корпорация России конца XIX – начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации. М.: Новый хронограф.

Инсаров И. 1943. Русское студенчество в Риге. Студенческие землячества и корпорации // Рижский вестник. № 7 (73). 20 ноября.

Кисис Н. 1996. Это тема не одной беседы (интервью с Н. Уваровым) // Субботний день. 1996. 19 октября. С. 5.

Ковальчук С. 2010. 22 года из жизни ученого: цивилист Василий Синайский в Латвии // Русская интеллигенция. Альманах. № 21. Издание Общества SENINARIUM HORTUS HOMANITATIS. См. также: -sinajskij-civilist)

Коллонтай А.М. 1927–1928. Студенты «лохматые» и студенты «красные» // Красное студенчество. М. № 4–5.

Костенецкий И.Я. 1887. Воспоминания из моей студенческой жизни 1828–1833 // Русский архив. 1887. № 3. С. 334.

Костиков В.В. 1990. Не будем проклинать изгнанье… Пути и судьбы русской эмиграции. М.

Кузнецов С. 1997. Русское меньшинство в политической жизни Латвии (1919–1934) // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.). / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр.

Кузнецов С. 1996. Русское население в политической жизни Латвии (1920–1934) // Latgale un Daugavpils: vēsture un kultūra: rakstu krājums. Galvenais redaktors J. Dubašinskis. Daugavpils, A.K.A.

Литературное зарубежье. 2000. Лица. Книги. Проблемы. М.: Наследие. Т. 1–3.

Макарова Н. 1999. Студенческие корпорации первых российских университетов // Высшее образование в России. № 4. /

Манн Т. 1901. Будденброки / Пер. с нем. Н. Ман. М. Правда, 1985.

Мансырев С., князь. 1920. Русским, сознающим ответственность // Сегодня. Независимая демократическая газета. 1920. № 118.

Мельгунов С.П. 1904. Из истории студенческих обществ в русских университетах. М.

Менделеев Д.И. 1905. Заветные мысли. О подготовке учителей и профессоров. Глава 7 // Менделеев Д.И. Заветные мысли: Полное издание (впервые после 1905 г.). М.: Мысль, 1995.

Мишенев Сергей. 2006. Встреча с легендой // Калашников. Оружие, боеприпасы, снаряжение. № 11. С. 88–90.

Мишенев Сергей. 2011. Балтийская мензура // Калашников. Оружие, боеприпасы, снаряжение. № 8. С. 102–106.

Мищенко Е. 2003. Татьянины тайны // Суббота. 7–13 февраля. С.31.

Назаров М. 1922. Миссия русской эмиграции. Ставрополь.

Назарьян Р.Г. 1991. К происхождению одной из лицейских кличек В. Кюхельбекера // Проблемы современного пушкиноведения. Межвузовский сборник научных трудов. Псков. C. 168–176.

Окороков А.В. 2000. Молодежные организации русской эмиграции (1920–1945 гг.). М., Российская историческая военно-политическая библиотека. 111 c.

Осипов Е.А., Гроссен Г.Г., Левицкий Д.А. (составители). 2005. «Ruthenia» в Риге и на чужбине. Вашингтон-Рига: Латвийское общество русской культуры.

Пашинин М. 2011. Врач и христианин. Судьба доктора И.М. Рошонка как пример жизненного пути латвийского старовера в ХХ веке. Рига: Издание рижской Гребенщиковской старообрядческой общины.

Песенник корпорации Fraternitas Arctica. CXXV. 2005. Переиздание песенника П. Слетова. Рига, 1927 / Отредактировано Э. Упманисом, А. Дедковым, Д. Трофимовым. Издал Д. Трофимов. Рига. 67 с.

Петухов Е. В. 1902. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский, университет за сто лет его существования. (1802–1902). Т. 1. Первый и второй периоды (1802–1865): Исторический очерк. Юрьев: тип. К. Маттисена, 1902. 191 c.

Подберезина Е. 2002. Три цвета: истина, добро, красота // Вечерняя Рига. № 18 (78). 25 января. С.10.

Постников Е.С. 1996. Адаптация российского студенчества в эмиграции в начале 20-х гг. ХХ в. // История российского зарубежья. Проблемы адаптации мигрантов в XIX–XX в. / Авторы-составители Поляков Ю.А., Тарле Г.Я., Шамшуров В.Н. М.: Институт российской истории (Российская академия наук). С. 133–145.

Пучков С.Н. 2003. Молодежный политический активизм российского зарубежья 1920 –1930-х гг.: идеология, структура, деятельность. М.

Помяловский Н.Г. Очерки бурсы // Полн. собр. соч. Спб.: Ю.Н. Эглих, 1902. С. 301–472.

Потапенко И.Н. До и после… (Из бурсацких воспоминаний) // Исторический вестник. 1892. Т. 47. № 1. С. 64 –100.

Пятигорский А.М. 2009. Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства. М.: НЛО. 445 с.

Равдин Б.А. 1998. И.Н. Заволоко: от биографии к биографии // Даугава. № 4. 1998. С. 123–141.

Равдин Б.А. 1997. Государственное финансирование русской печати межвоенной Латвии // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр. С. 205–214.

Рижская городская русская гимназия (бывшая Ломоносовская). 1919–1935 гг. Сборник воспоминаний и статей. 1999 / Составители Салтупе М.В., Фейгмане Т.Д. Рига: Отпечатано в типографии РГСО.

Рижская корпорация Fraternitas Arctica приобрела дом. 1930 // Сегодня вечером. 19 марта.

Рыжакова С.И. 1996. Москва и Санкт-Петербург в истории латышской этнографии // Этнографическое обозрение. М. № 4. С.116–124.

Рыжакова С.И. 2001. Русская интеллигенция в Латвийской Республике, 1920 –1930-е гг. (по материалам последних исследований) // Русская интеллигенция на родине и в зарубежье: новые документы и материалы. Сборник статей. М-во культуры РФ. Рос. Ин-т культурологии / Сост. Т.А. Пархоменко. Ред. К.З. Акопян. М.: Российский институт культурологи. С. 82 –107.

Рыжакова С.И. 2006. «Хлебные мантры» и «японские чаши» у латышей. К вопросу о проблемах аутентичности и «регистрах истинности» в современной этнографии // Этнографическое обозрение. № 1. С. 109–128.

Рыжакова С.И. 2009. Латышский Праздник Песни и Танца: о национальных особенностях одной культурной традиции // Европейская интеграция и культурное многообразие. М., Институт этнологии и антропологии РАН. С. 55 –105.

Самарин Ю.Ф. 1898. Сочинения. Том 1–10. 1877–1896. Том 9: Окраины России. М., типография А.И. Мамонтова.

Сийливаск К. 1983. История Тартуского университета 1632–1982 / Под ред. проф. Сийливаска К. Таллинн: Периодика. 278 с.

Симонян Р.Х. 2003. Россия и страны Балтии. М.: Academia. 456 с.

Соклаков К. 2010. Дом русской студенческой корпорации Fraternitas Arctica (Северное братство) в Риге // Прибалтийские русские: история в памятниках культуры (1710–2010). Рига. -arctica-house.html

Спроге Л.В. 1998. А. Ремизов в Латвии // Балтийский архив. № 2. Таллин, 1988; Литература русской диаспоры. Тарту.

Станчинский Г.А. 1994. Русские и балты. СПб., изд-во Санкт-Петербург. ун-та экономики и финансов.

Сурайкин М.А. 2003. Молодежные движения и организации Российского Зарубежья в 1920 –1930-е гг. Автореферат диссертации. М.

Трофимов Д.О. 2010. Allgemeines Baltisches Kommersbuch (Общий балтийский кантусник). Рига: Елгава Принтинг Хауз.

Трубецкой Н.С. 1927. Общеевразийский национализм // Евразийство. Общеевразийский национализм. Мы и другие. М.

Фейгмане Т.Д. 1997а. Русская школа в Латвии (1918–1940) // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр. С. 129

Фейгмане Т.Д. 1997б. Русские общества в Латвии (1920–1940 гг.) // Русские в Латвии. История и современность. Вып. 2. Рига. С. 34–48.

Фейгмане Т.Д. 2000. Русские в довоенной Латвии. На пути к интеграции. Рига: Балтийский русский институт.

Фелдман-Кравченок Н.К. 1997. «Русское православное студенческое единение» в Латвии // Православие в Латвии: Исторические очерки. 2. Сборник под ред. А.В. Гаврилина. Рига: Бесприбыльная организация «Благовест». С. 105–126.

Флейшман Л. 1990. Вместо предисловия // Абызов Ю. Русское печатное слово в Латвии. 1917–1944. Биобиблиографический справочник. Том 1. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ. С. 9 –10.

Халтурина М. 2001. Татьяны танцуют полонез // Час. 25 января. С. 7.

Чоори 2002 (1986) – Чоори Ш. Контекст знакомых понятий // Венгры и Европа. Сборник эссе / Перевод с венгерского. Сост. В. Середа, Й. Горетич. М.: НЛО, 2002. С. 348–353.

Чуянова Э. 2003. Сильные духом, чистые сердцем // Час. 25 января.

Эберштейн И. 1980. Столетие «Фратернитас Арктика» // Новое русское слово. № XI. Нью-Йорк.

Эберштейн И. 1970. Янтарный край. Трагедия города Либавы и гибель Российской империи. Нью-Йорк.

Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. 1967. «Austrums» ASV Kopa.

Album Curonorum, herausgegeben von W. Räder und E. Bettac, gedruckt in Jurjew (Dorpat). 1903.

Album der Landsleute der Fraternitas Baltica 1865–1900, zusammengestellt von Max Rosenkranz, gedruckt in Riga, 1900.

Album der Landsleute der Fraternitas Rigensis (1823–1898), zusammengestellt von Arend v. Berkholz Il. Auflage. Riga, 1898.

Album der Landsluete der Neobaltia. 1879–1904. Jurjew (Dorpat). Druck von C. Mattiesen, 1904.

Album des Theologishcen Abends und der Arminia 1850–1900, herausgegeben von Th.Pfeil. Jurjew (Dorpat), 1902.

Album Dorpati Livonorum, herausgegeben von Alex Ammon, gedruckt in Dorpat 1890 nebst Nachtrag, gedrucht in Jurjew (Dorpat), 1897.

Album Estonorum, zusammengestellt von Axel v. Gernet Il. Auflage, St. Peterburg, 1896.

Album Lettonorum. 1870–1882 –1930. R., 1930.

Andersons E. 1982. Latvijas vēsture. 1920–1940. Stokholma.

Apine I., Volkovs V. 1998. Slāvi Latvijā (Etniskās vēstures apcerējums). Rīga.

Baltijas tautu komeršs – pirmoreiz Latvijā. 1997 // Fraternitas Petropolitana – 100. N.37. 1993–1997. Rīga, Izdevējs Fraternitas Metropolitana konvents. 10. lpp.

Baltisches Burschentum. 1968. Die studentischen Korporationen der Deutschbalten, Esten und Letten einst und jetzt. Hans von Rimscha, red. Heidelberger, Gutenberg Druckerei, Herausg.von der Baltischen Gesellschaft in Deutschland.

Bauer Joachim. 2000. Student und Nation im Spiegel des «Landesvater» – Liedes // Dieter Langewiesche, Georg Schmidt (Hrsg.): Föderative Nation. Deutschlandkonzepte von der Reformation bis zum Ersten Weltkrieg. München. S. 136–155.

Baum Rolf-Joachim. 1998. Kösener Senioren-Convents-Verband. «Wir wollen Männer, wir wollen Taten!»: Deutsche Corpsstudenten 1848 bis heute. Siedler.

Bolin Per. 2012. Between National and Academic Agendas. Ethnic Politics and «National Disciplines» at the University of Latvia, 1919–1940. Stockholm: Södertörns högskola. 347 p.

Buršu mērķi un darbība. 1975. Iesniegums Latvijas Korporāciju Apvienības Konventam. 1975.g. 13.sept. L!K!A! Buršu mērķu un darbības Komisijas. Lincoln, Nebraska: «Augstums Printing Service, Inc.».

Daija G. 1994. Latvijas Universitātes studentu biedrības. Rīga.

Döhler R. 2006. Der Deutsche Idealismus und das Corpsstudententum, in: S. Sigler (Hg.) Freundschaft und Toleranz. 200 Jahre Corps Bavaria zu Landshut und München, München (Akademischer Verlag). S. 183–188.

Döhler R. 2007–2009. Der Seniorenconvent zu Königsberg. Ostpreußen und seine Corps vor dem Untergang. Einst und Jetzt. Teil I – Bd. 52 (2007), S. 147–176. Teil II – Bd. 54 (2009), S. 219–288.

Dribins L. 1997. Nacionālais jautājums Latvijā 1850–1940. Rīga. 206. lpp.

Dzirkalis K. 1963. Studentu korporāciju izveidošanās // Universitas. N.12. 16.–25.lpp.

Eglītis Anšlavs. 1940. Līgavu mednieki. Riga: Atpūta.

Erich Bauer. 1977. Der ursprüngliche Text des Landesvaters von stud. August Niemann 1782 // Einst und Jetzt. Jahrbuch des Vereins für corpsstudentische Geschichtsforschung 22 (1977). S. 235–238.

Fabricius Wilhelm, Baluschek Hans. 1926. Die deutschen corps; eine historische darstellung, mit besonderer berücksichtigung des mensurwesens. Berlin, H.L. Thilo, 1898. 2-ое издание: Fabricius Wilhelm. Die deutschen Corps: eine historische Darstellung der Entwicklung des studentischen Verbindungswesens in Deutschland bis 1815, der Corps bis zur Gegenwart. Frankfurt am Main, Verlag der Deutschen Corpszeitung. 464 s.

Filistru Biedrību Savienība. 1928–1938. R.: Filistru Biedrību Savienības izdevums, 1938.

Fraternitas Arctica. 1991 // Universitas. N. 67. 17.–18.lpp.

Fraternitas Petropolitana-100. N.37. 1993–1997. Rīga, Izdevējs Fraternitas Metropolitana konvents, 1997.

Georg Conrad. Der Landesvater. 1993 // Studentenhistorische Beiträge (1993). S. 37–39.

Grosvalds I. 2007. Professoram Leonīdam Osipovam – 90 // Latvijas Ķīmijas Žurnāls. N. 2. 200.–201.lpp.

Hasselblatt A. 1893. Die Ehrenlegion der 14 000 Immatriculirten. Jurjew (Dorpat).

Hasselblatt A. und Dr. Otto G. 1889. Album Academicum der Kaiserlichen Universität Dorpat.

Hoffmann P. 2011. Lomonosovs Stellung in der russischen Geschichtsschreibung des 18. Jh. Frankfurt.

Janicki A., Laszczkowski M. 2011. Poļu studentu korporācijas Baltijā līdz 1918 g. Warszawa: Rowarzystwo tradycji akademickiej.

Jarausch Konrad Hugo. 1982. Students, Society, and Politics in Imperial Germany, the Rise of Academic Illiberalism. Princeton Univ Pr (June 1982). 448 p.

Jaunarājs Arvīds. 1967. Vārds debatēs par Austrumu un austrumiešiem // Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa, 1967. 107.–109.lpp.

Keller, O.W. 1971. Russisches Burschentum: 1808–1968 // Denkschrift zum 40-jährigen Stiftungsfest der Ruthenia Riga 1929 – New York: Lage-Lippe, Haberbeck.

Kurmis Ansis. 1973. Austruma vēsture. Stockholm: AB Draken Iltryck.

Latvia. 1917–1967. Vēsture. Album Latvorum. 50 gadu jubilejas apraksts. 1968, Korporācija Latvia. Lincoln, Nebraska, «Augstums Printing Service».

Latvijas korporāciju apvienība. 1965. Ņujorkā, bez.izd.

Liepiņš A. 1996. Pārskats par Baltijas un baltiešu korporāciju veidošanos // Universitas. N. 76. 25.–30.lpp.

Livonia. 1822–1972. Bericht über die Jubiläumsfeier. Herausgegeben vom Philisterverein der Livonia. Lübeck, 1974.

Pūpols Pēteris. 1964. Draugu sejas. Takoma.

Putniņš Pauls. Audzināšana Austrumā. 1967 // Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa, 120.–129.lpp.

Rehmann Wilhelm. 1955. Der feierliche Landesvater als Höhepunkt des Kommerses. // Der Convent. Akademische Monatsschrift 6 (1955). S. 222–227.

Roze Andris, Vecb. 1967. Pārdomas par Austruma nākotni // Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa, 116.–120.lpp.

Roze Augusts E., Vecb. 1967. 20-to gadu vērtējumi Austruma dzīvē // Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa. 99.–104.lpp.

Rudzīte Renāte. 1988. Sororitas Rossica. 1986, 13 sept. (Франция) // Universitas. N. 61. 19.lpp.

Säulen Preußens – 59. 2010. Corpsstudenten als Oberpräsidenten preußischer Provinzen // Einst und Jetzt. Jahrbuch des Vereins für corpsstudentische Geschichtsforschung. Bd. 3. No. 55. S. 143–148.

Ščerbinskis V. 2007. Studenšu korporācijas Latvijas Universitātē 20.gs. 20.–30.gados // Sieviete Latvijas vēsturē. Rakstu krājums. Sast. K. Zellis. Rīga: LU Akadēmiskais apgads, 2007. 66.–80.lpp.

Ščerbinskis V. 2010. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas // Uzticīgi draugam. Latvijas studējošo slēgtas mūža organizācijas. Sast. V. Ščerbinskis. Red. V. Veilands. Rīga: Prezidiju konvents. 200.lpp.

Siegfried Schindelmeiser: Die Albertina und ihre Studenten 1544 bis WS 1850/51 und Die Geschichte des Corps Baltia II zu Königsberg i. Pr. (1970–1985). Erstmals vollständige, bebilderte und kommentierte Neuausgabe in zwei Bänden mit einem Anhang, zwei Registern und einem Vorwort von Franz-Friedrich Prinz von Preußen, herausgegeben von R. Döhler und G. v. Klitzing, München 2010.

Šmits A. Paukošana un menzūras. 1961 // Universitas. N. 8. 24.–35.lpp.

Sororitas Rossica (1931). 1988 // Universitas. N. 61. 19.lpp.

Stradiņš J. 1995. Studentu akadēmiskās organizācijas // Universitas. N. 74. 11.–14.lpp. N. 75. 12.–15.lpp.

Studenšu Prezidiju Konvents. 2003. Rīga: Ulma.

Upmanis E. 1991. Эйженс Упманис. Fraternitas Arctica. На пути к восстановлению // Universitas. N. 67. 17.–18.lpp.

Vāvere V. 1997. Latviešu un krievu «sudraba laikmeta» rakstnieku kontakti 20.gs. sākumā // Latvijas Zinātņu Akadēmijas Vēstis. Nr. 3–4.

Vivat Academia. 2007. Atmiņas un stāsti par buršu valsti. Sast. Pēteris Bolšaitis. Rīga: Antava.

Volkovs V. 1996. Krievi Latvijā. Rīga: Zinātne.

Список основных интервью и бесед, приведенных в тексте монографии

Францман Светлана, преподаватель Морской академии в Риге, филистр корпорации Sororitas Tatiana. Francmane_01 PF 21.09.2003 (Riga); Francmane_02 PF 20.06.2006 (Riga); Francmane _03 PF 23.10.2012.

Рошонок Мирдза, супруга И.М. Рошонка (члена корпорации Fraternitas Arctica). Roshonok Mirdza_01 PF 02.03.2011 Riga.

Войцеховский Владимир, врач, доктор медицинских наук, доцент Рижского университета Страдыня, филистр корпорации Fraternitas Arctica, в прошлом сениор и вице-сениор корпорации. Voicehovskij_01 PF 26.08.2009 Riga.

Осипов Леонид, инженер-технолог, профессор Латвийского университета, один из старейших членов (в течение многих лет также и сениор) корпорации Fraternitas Arctica. Osipov_01_ PF 05.09.2009 Riga.

Земитис Гунтис, историк, директор Института истории Латвийского университета, филистр одной из латышских корпораций. Zemitis_par korporacijam_01 PF 10.11.2011 Riga.

Щербинскис Валтерс, историк, архивист, сотрудник Исторического архива Латвии, филистр латышской студенческой корпорации Fraternitas Cursica. Scerbinskis_01 PF_22.10.2008. Riga.

Упманис Эйженс. Архитектор, в прошлом сениор и ольдерман корпорации Fraternitas Arctica. Upmanis_01 PF 05.10.2008 Riga; Upmanis_02 PF 26.01.2011 Riga.

Волощук (ныне – Волкова) Анна, инженер, сотрудник Рижского технического университета, в 2007–2008 гг. сениор корпорации Sororitas Tatiana. Voloshuk_01 PF 12.09.2008 Riga.

Семенова Надежда, сениор корпорации Sororitas Tatiana. Semjonova_01 PF 31.01.2011 Riga.

Трофимов Дмитрий, ранее сениор, а ныне ольдерман корпорации Fraternitas Arctica, председатель правления компании Ritters, вице-президент Латвийской торгово-промышленной палаты. Trofimov_01 PF 28.09.2008 Riga; Trofimov_02 PF 27.01.2011 Riga. Trofimov_02 23.10.2012.

Уртанс Юрис, историк, археолог, филистр латышской студенческой корпорации Lacuania. Urtans_par korporacijam_01 PF_31.01.2011_ Riga.

Инфантьев Борис, педагог, филолог, фольклорист, исследователь балто-славянских литературных связей. Inf_01 PF 26.08.2003, Riga.

Салтупе Маргарита, филистр корпорации Sororitas Tatiana. Saltupe_01 PF 07.09.2003_Kemeri.

Павеле Татьяна, археолог, старейший филистр корпорации Sororitas Tatiana. Pavele_01 PF 18.10.2012 Riga.

Приложение 1. Словарь терминов

Активные (Aktiv) – коммильтоны и филистры, активно участвующие в жизни корпорации. В корпорациях Германии под «активными» понимаются только члены Конвента (аналог коммильтонов). Им противопоставлены неактивные (инактивные) члены (Inaktiv) – те, которые не подали заявление на филистрирование (такое заявление, как правило, подается, если человек закончил учебу и/или достиг уверенного финансового положения). Различаются инактивные члены, проживающие в городе нахождения корпорации (они обязаны принимать участие в еженедельных конвентах) и живущие за пределами города, у которых нет таких обязательств.

Банд (нем. Band) – трехцветная лента, надеваемая через правое плечо, символизирующая перевязь для ношения рапиры; в студенческих корпорациях Германии лента бывает также двухцветная, как правило, у фуксов, но может быть такой и у корбуршей.

Бойкот (нем. Verruf – «презрение, дурная слава») – одно из коллективных наказаний в корпорации.

Брошь – украшение в виде геометрической фигуры (например, в Sororitas Tatiana – параллелограмм) с цветами корпорации, повседневный знак отличия, носится полноправными членами корпорации. Прикалывается к одежде в направлении ленты, как нагрудный знак, посредине груди, заменяя ленту.

Бурш (нем. Bursch, Bursche) – полноправный член корпорации, бурш.

Вице-сениор (vice-senior, нем. Consenior) – заместитель сениора, член президиума

Декель (от нем. Deckel) – головной убор, фуражка, шапочка или берет, как правило, из черного бархата или сукна, трехцветные. Фуксы носят черные декели с циркелем. Форму декеля устанавливает Конвент. Коммильтоны и фуксы могут носить декель ежедневно; в годовщину своей корпорации и во время шествий его надевают все члены корпорации. Дамский берет декелем называют в корпорации Sororitas Tatiana, у студенток латышских корпораций это – segne. Корпорации студенток нашивают трехцветную ленту своей корпорации на головной убор.

Бирципфель, брелок для карманных часов; один из знаков отличия корпорантов. Из коллекции Д. Трофимова

Дуэльный коман (нем. Paukcomment; в корпусах – Fechtcomment) – свод правил проведения дуэлей.

Канты – песни (нем. Lieder), исполняемые на собраниях корпорантов.

Картель – особый договор между корпорациями о тесных взаимоотношениях.

Кнейпе (нем. Kneipe) – пирушка.

Коман (нем. Comment, лтш. komāns; от фр. сomment – «как», «каким образом») – свод законов. Внутренний устав, письменный текст, содержащий основные положения корпорации. Устав должен соответствовать положениям Комана объединенных корпораций (A!K!K!); его форма едина, предписывается президиумом конвентов. Тексты уставов хранятся на конвент-квартире президирующей в Р!К! корпорации.

Коммерш (нем. Kommers) – праздник корпорации; как правило, проводится один раз в семестр.

Коммерш народов Балтии (лтш. Baltijas Tautas Komeršs) – торжественное собрание корпораций балтийских стран, проходящее поочередно в Германии, Эстонии и Латвии, а с 2011 г. также и в Польше.

Коммильтоны (нем. Kommilitone; лтш. komiļtonis, tautietis; происходит от латинского commilitones – «соратники»; или корбурши), (Com!Com!) – действительные, полноправные, активные члены корпорации, студенты высших учебных заведений и закончившие вуз, получившие право ношения цветов. Они руководят корпорацией и занимаются всеми ее делами, выбирают из своей среды сениора и других должностных лиц.

Конвент (нем. Convent, Burschenconvent, лтш. kopa, C!) – общность полноправных членов корпорации, а также заседание, совет, собрание членов корпорации.

Конвент президиумов, P!K! – Prezidiju Konvents (). Главный представительный орган, объединяющий все корпорации студентов Латвии. Основатели P!K!: Lettonia, Selonija, Lettgallia, Talavija и Fraternitas Lettica. Ныне членами являются: Lettonia, Fraternitas Arctica, Selonija, Lettgallia, Talavija, Fraternitas Lettica, Latvia, Ventonia, Tervetia, Beveronija, Philyronia, Fraternitas Metropolitana, Fraternitas Vesthardiana, Fraternitas Academica, Fraternitas Lataviensis, Patria, Fraternitas Livonica, Vendia, Lacuania, Fraternitas Imantica, Gersicania, Fraternitas Cursica, Fraternitas Vanenica.

Конвент президиумов корпораций студенток Латвии, S!P!K! – Studenšu Prezidiju Konvents (). Главный представительный орган, объединяющий все корпорации студенток Латвии.

Конвент-квартира (C!Q! лат. Convent quartera; штаб-квартира, конвент-квартира) – квартира, место, где проводятся заседания конвента и другие встречи корпорантов, где организуются занятия для фуксов. Сбор членов корпорации может быть один, два, иногда даже четыре раза в месяц.

Конфукс (Confuchs) – члены корпорации принятые в одном цейте (или цойте, в одном семестре).

Корбурши (то же – коммильтоны) – действительные члены корпорации, имеющие право ношения цветов корпорации.

Корпорации (нем. Verbindung f., Korporation f.; Corp!) – студенческие корпорации, организации, сложившиеся в университетах немецко-говорящего культурного пространства, один из видов пожизненных академических организаций закрытого типа.

Корштейер – членский взнос.

Ландесфатер (Landesvater, лтш. Zemes tēvs) – «отечественная», одновременно ритуал и церемониальная песня «Alles schweige»; также – ритуальный образ хозяина на церемониале.

Лента – сотканная из трех цветов узкая лента, надеваемая через плечо на однотонную (не затеняющую цвет ленты) одежду. Вместе с лентой может быть надет декель, а также и другие цветные регалии, например значок и/или бирципфель. Ленты бывают разного вида, у большинства корпораций. У большинства корпораций обычно 3 ленты (хотя бывает и больше), их ширина может несколько отличаться. Выделются следующие ленты: а) коммершная лента (30 мм шириной, надевается исключительно на празднование коммершей); б) узкая (или повседневная) лента (шириной может быть 15 или 17 мм, носится полноправными корпорантами на конвент-квартире, на всех конвентах, литературных и гостевых вечерах, на приемах в других корпорациях, во время торжественных актов и юбилеев других корпораций и учебных заведений, в других торжественных случаях, у мужчин – под пиджак); в) смокинговая лента (шириной 8 мм; носится на балах, приемах, свадьбах, других торжественных мероприятиях только под смокинг); г) фрачная лента (шириной 5 мм; носится аналогично смокинговой, но только под фрак); д) бальная лента (только в женских корпорациях, шириной 10 мм надевается на балы и – по желанию, на свадьбу; при бальном платье лента не должна пересекать вырез платья). Лента прикалывается к одежде циркелем на правом плече, при надевании нужно учитывать порядок расположения цветов. Ленту нельзя носить в общественных местах – кафе, ресторанах, барах, клубах, за исключением тех случаев, когда там проходят закрытые торжества корпораций. Студенты (юноши), заходя в подобные места, должны снять декель и положить его во внутренний карман пиджака.

Магистр кантанди (magister cantandi) – учитель пения и должностное лицо, отвечающее за проведение пирушек и коммершей; у него нужно записываться на проведение кантов и произнесение речей.

Магистр литерарум (magister literarum) – должностное лицо, ответственное за организацию и проведение литературных вечеров, помогающее фуксам в подготовке обязательных рефератов.

Магистр пауканди (magister paukandi) – учитель фехтования (в мужских корпорациях).

Мензура (нем. Mensur) – студенческая дуэль, проведение которой регламентировано узусом и команами, цель которой – не убить или ранить своего противника, а дать или получить сатисфакцию. Это своеобразное состязание по фехтованию. Есть также verschärfte Mensur – тут другие правила и тут большая вероятность получить ранения. Это одна из старейших и важнейших традиций корпораций (см. подробнее – словарь, в котором множество терминов связано с дуэлью – -corporations.org/dictionary/index.html).

Ольдерман (англ. Olderman, также нем. Fuchsmajor), в корпорации Sororitas Tatiana – фукс-магистр (или фукс-магистра), летонизированный термин (для академических сообществ) – audzinātājs, audzinātāja). Формально – четвертое по значимости выборное лицо корпорации, но фактически – очень значимое. Это корпорант, обучающий фуксов традициям, обычаям и истории корпорации, ведущий занятия; человек, проводящий воспитательную работу с фуксами, хранитель традиции и знаменосец.

Пивная дуэль (лтш. Aluszēns, нем. Bierjunge) – шуточное подобие мензуры, в которой участники соревнуются, кто быстрее выпьет пиво.

Пивной комман (нем. Biercomment, лтш. alus komāns) – свод законов по правилам пивных пирушек.

Почетный филистр (Phil!hon!) – персона, принятая в корпорацию особым порядком за заслуги в области науки, искусства, культуры, общественной жизни или же перед данной корпорацией. В корпорациях студенток допускаются почетные филистры-мужчины.

Саламандер (Salamander) – застольный ритуал у студенческих корпораций в Германии.

Секретарь (лат. Scriba, лтш. sekretārs, нем. Sekretär m.; в немецких корпусах – это дриттшаржиртер) – третье по значимости лицо среди должностей корпорации, ведет записи собраний и все делопроизводство.

Сениор (senior) – выборная должность, глава корпорации. Должности в корпорациях должны занимать активные студенты (хотя бывали случаи, что это были филистры).

Суд буршей (нем. Burschengericht) – судебный орган корпорации, разбирающий проступки буршей и принимающий решение об их наказании.

Суд чести (нем. Ehrengericht) – суд, собирающийся для решения конкретного вопроса чести и принимающий решение о сатисфакции.

Узус – неписаный свод правил, устно передающихся норм, традиций данной корпорации.

Филистры (нем. Philister; лтш. vecbiedris, нем. также – Alter Herr; Phil!; в латышских корпрациях используется сокращение fil! у Fraternitas Arctica – ph! phil! – только у Sororitas Tatiana) – полноправные старшие члены корпорации, закончившие обучение, получившие высшее образование и академическую степень и вышедшие из активного состава. Они участвуют в некоторых важнейших мероприятиях корпораций, приглашаются на коммерши и другие собрания, помогают корпорации финансово. У них меньше обязанностей по отношению к повседневным делам корпорации. Оговаривается время состояния в корпорации; например, филистрами Sororitas Tatiana могут быть те, кто состоял в корпорации не менее 10 семестров.

Фукс (лат. fux; нем. Fuchs; летонизированный термин – zēns, «парень», или meitene – «девушка»; F!) – новичок, кандидат, готовящийся стать полноправным членом корпорации. Как правило, период «фуксования» длится от двух до пяти семестров.

Цвета (нем. Farben, лтш. krāsas) – как правило, соединение трех цветов, «триколоры», используемые в лентах и другой атрибутике, важнейший символ данной корпорации.

Цветные, «фарбентрегеры» – действительные члены корпорации, коммильтоны и филистры.

Цейтус, цойтус (лат. coetus) – группа одновременно, в течение одного семестра, принятых корпорантов.

Циркель (нем. Zirkel) – знак отличия корпорации, вензель, состоящий из сплетения определенных букв, сплетение первых букв Vivat, crescat, floreat и названия корпорации (см. илл. на с. 129). Циркель носят фуксы на своем декеле (в женских корпорациях – на берете). Иногда на ленте его носит ольдерман. Действительные члены корпораций студенток носят циркель на ленте или прикалывают на груди.

Черный конвент – одна из неофициальных традиций корпораций, не зафиксированная в комане, известная только в узусе. Это своего рода «школа воспитания» фуксов. Заседания черного конвента проходили обычно по понедельникам вечером, когда «цветные» корпоранты были заняты. Фуксы собирались втайне, выбирали среди себя сениора, вице-сениора и другие должностные лица; иногда издавали сатирические журналы. Все они в этой деятельности сторонились «цветных», хотя иногда участвовал один-два действительных члена или филистр, но – тайно. Встречи эти были ритуализированы и часто завершались коллективным бегством фуксов, с последующим церемониальным возвращением.

Шаржирты (нем. Chargierter, переводится как «выборные») – полноправные члены корпорации, выбранные в президиум, а также все корбурши, выбранные для проведения церемонии Landesvater. В некоторых корпорациях (например, Lettonia) – это также и официальное название должностей президиума, а именно I šaržētais II šaržētais III šaržētais.

Шарпен (лат. cedra), шарф – трехцветная широкая лента, как правило, сшитая из трех лент одинаковой ширины (например, 30 см шириной и 2,5 м длиной), на концах – бахрома. Шарпен имеет право надевать президиум корпорации (и в ряде случаев другие: наставник фуксов, во время юбилейних актов, в торжественных случаях иного характера). Шарпен надевается только на одежду белого или черного цвета. У арктов называется шарф.

Щиток (нем. Wappen) – подвеска или значок с цветами корпорации. Щиток у студенток носится на цепочке на шее или руке, а также в кольце, как украшение; у студентов он представляет собой значок. Может быть подарком.

Приложение 2. Песенное наследие корпорантов

Gaudeamus igitur

|: Gaudeamus igitur, Juvenes dum sumus;:| Post jucundam juventutem, Post molestam senectutem |: Nos habebit humus!:| |: Vita nostra brevis est, Brevi finietur,| Venit mors velociter, Rapit nos atrociter, |: Nemini parcetur.:| |: Ubi sunt qui ante Nos in mundo fuere?:| Vadite ad superos, Transite ad inferos, |: Hos si vis videre.:| |: Vivat academia, Vivant professores,| Vivat membrum quodlibet, Vivant membra quaelibet, |: Semper sint in flore!:| |: Vivant omnes virgines Faciles, formosae,| Vivant et mulieres, Tenerae, amabiles, |: Bonae, loboriosae![277]:| |: Vivat et respublica Et qui illam regit,| Vivat nostra civitas, Maecenatum caritas, |: Quae nos hic protegit!:| |: Pereat tristitia, Pereant osores,| Pereat diabolus, Quivis antiburschius, |: Atque irrisores!:| |: Quis confluxus hodie Academicorum?:| E longinquo convenerunt, Protinusque successerunt |: In commune forum[278]:| |: Vivat nostra societas, Vivant studiosi:| Crescat una veritas, Floreat fraternitas, |: Patriae prosperitas.:| |: Alma Mater floreat, Quae nos educavit;:| Caros et commilitones, Dessitas in regiones |: Sparsos, congregavit.:|

Корпорации Латвии и Эстонии поют так:

|: Gaudeamus igitur, Juvenes dum sumus!:| Post jucundam juventutem, Post molestam senectutem |: Nos habebit humus.:| |: Ubi sunt qui ante nos In mundo fuere?:| Vadite ad superos Transite ad inferos, |: Ubi jam fuere.:| |: Vita nostra brevis est, Brevi finietur;:| Venit mors velociter, Rapit nos atrociter, |: Nemini parcetur.:| |: Vivat Academia, Vivant professores!:| Vivat membrum quodlibet, Vivant membra quaelibet |: Semper sint in flore!:| |: Vivant omnes virgines, Faciles, formosae!:| Vivant et mulieres Tenerae, amabiles, |: Bonae, laboriosae!:| |: Vivat et respublica Et qui illam regit!:| Vivat nostra civitas, Maecenatum caritas, |: Quae nos hic protegit!:| |: Pereat tristitia, Pereant osores,| Pereat diabolus, Quivis antiburschius |: Atque irrisores!:|

Landesvater[279]

1. Alles schweige! Jeder neige ernsten Tönen nun sein Ohr! |: Hört, ich sing’ das Lied der Lieder, hört es, meine deutschen Brüder! |: Hall es:| wider, froher Chor!:| 2. Deutschlands Söhne laut ertöne euer Vaterlandsgesang! |: Vaterland! Du Land des Ruhmes, weih’n zu deines Heiligtumes |: Hütern:| uns und unser Schwert!:| 3. Hab’ und Leben dir zu geben, sind wir allesamt bereit, |: sterben gern zu jeder Stunde, achten nicht der Todeswunde, |: wenn das:| Vaterland gebeut.:| 4. Wer’s nicht fühlet, selbst nicht zielet stets nach deutscher Männer Wert, |: soll nicht unsern Bund entehren, nicht bei diesem Schläger schwören, |: nicht ent-:| weihn das deutsche Schwert.:| 5. Lied der Lieder, hall es wider: groß und deutsch sei unser Mut! |: Seht hier den geweihten Degen, tut, wie brave Burschen pflegen, |: und durch-:| bohrt den freien Hut!:| 6. Seht ihn blinken in der Linken, diesen Schläger, nie entweiht! |: Ich durchbohr’ den Hut und schwöre: halten will ich stets auf Ehre, |: stets ein:| braver Bursche sein!:| 7. Nimm den Becher, wack’rer Zecher, vaterländ’schen Trankes voll! |: Nimm den Schläger in die Linke, bohr’ ihn durch den Hut und trinke |: auf des:| Vaterlandes Wohl!:| 8. Komm, du blanker Weihedegen, freier Männer freie Wehr: Bringt ihn festlich mir entgegen, von durchbohrten Hüten schwer. Laßt uns festlich ihn entlasten, jeder Scheitel sei bedeckt! Und dann laßt ihn unbefleckt bis zur nächsten Feier rasten! 9. Auf, ihr Festgenossen, achtet unsre Sitte, heilig, schön! Ganz mit Herz und Seele trachtet, stets als Männer zu bestehn! Froh zum Fest, ihr trauten Brüder, jeder sei der Väter wert: Keiner taste je ans Schwert, der nicht edel ist und bieder! 10. So nimm ihn hin, dein Haupt will ich bedecken und drauf den Schläger strecken, es leb auch dieser Bruder hoch! Ein Hundsfott, wer ihn schimpfen sollt! |: So lange wir ihn kennen, woll’n wir ihn Bruder nennen, es leb auch dieser Bruder hoch! Ein Hundsfott, wer ihn schimpfen sollt!:| 11. Ruhe von der Burschenfeier, blanker Weihedegen, nun! Jeder trachte, wackrer Freier um das Vaterland zu sein! Jedem Heil, der sich bemühte, ganz zu sein der Väter wert! Keiner taste je ans Schwert, der nicht deutsch ist von Geblüte! 12. Lied der Lieder, hall es wider Gross und deutsch sei unser Mut! Alle seid in Lieb’ umschlungen alle Stämme deutscher Zungen, all verwandt durch Bruderblut!

Отечественная песнь (Песнь песней)

(один из переводов Ландесфатера)

Шум и клики умолкайте – Да услышат песнь мою; Братья русские, внимайте, Песню хором повторяйте – Песню, песню песней я пою! Грянем песню круговую, Закричим тому «хвала», Кто хранит страну родную, Кто готов на смерть лихую, На, на великие дела! Братья, кубок благородный За того мы осушим, Кто с отвагою свободы Чести не влачат народной В жертву, в жертву идолам земным. Но греми над тем проклятье, Кто унизится из нас. Да не знает он объятья, И да глухи будут братья На, на его призывный глас! За Родину кубок пей ответный И за арктов дорогих; Возьми в руку меч заветный, Продень декель многолетний, Люби, люби братьев всех своих! Меч, что блещешь предо мною Неизменчивым клинком, Декель я колю тобою, Клятвою клянусь святой Быть, быть достойным бурсаком! Твое чело теперь я накрываю И сталью осеняю. Да здравствует наш брат!.. Будь проклят, кто тебе вредит. Теперь навек мы други – Будь братом в нашем круге. Да здравствует наш брат!.. Праздник буршей торжествует! Декеля проткнув клинком, Мы вокруг тебя ликуем И как брата поцелуем – Будь, будь достойным бурсаком!

Песнь Союза Fraternitas Arctica A

Мы держим меч и твердо сносим горе, В душе горит свободной силы пыл! Сойдемся все и грянем в дружном хоре, Из нас никто веселья не забыл. Пусть грянет гром над нами – Мы не падем рабами! И да живет студенчества свобода – Мы связаны с ней юностью, друзья! Как золото, чиста будь наша совесть, Эмблема твердости – наш черный цвет, И красный цвет – любви и дружбы повесть: О, Арктика, цвети на много лет! Брат, знаменем мы связаны навеки! И твердо верь, коль рок нас разведет, То через поля далекие и реки Тебе привет свой Арктика пошлет!

Edite, bibite!

Лешеньки-лели! Развеселимся, братский круг! Чаши блеснули – пей, кто нам друг! Edite, bibite, collegiales! Post multa saecula pocula nulla! Други, сегодня лекций не будут нам читать! Будем свободно здесь пировать! Edite, bibite, collegiales! Post multa saecula pocula nulla! Желтый, душистый, курим Асмолова табак – Дым его чистый любит бурсак! Edite, bibite, collegiales! Post multa saecula pocula nulla! Спеши нажиться житьем бурсацким удалым – Не воротиться дням золотым! Edite, bibite, collegiales! Post multa saecula pocula nulla!

За стол, за стол! Наполнимте бокалы!

За стол, за стол! Наполнимте бокалы, да здравствует вино!.. И будем пить, и все напьемся пьяны, Вот счастье, вот оно! Мы мало ищем, просим у природы, А больше всех найдем. Поем мы здесь, беспечные народы, С бокалом и вином! Отечеству даем мы жизнь и славу И руки и мечи. Нальем, друзья, за Русскую державу Бокалы все свои! За дев даем мы сердце молодое И пьем за здравье их! Да здравствует веселье удалое Студентов молодых! За братство наше твердою ногою Стоит наш гордый ряд! Где враг его? Ватагою разгульной Идем его смирять! И за себя нальем, друзья, стаканы! Да здравствует вино! И будем пить, и все напьемся пьяны, Вот счастье, вот оно! (из альбома корпорации Fraternitas Arctica; существует и в кантуснике корпорации).

Песнь Союза Fraternitas Arctica Б

Наше знамя жизни полно Не по внешней красоте, Но по скрытой и безмолвной В нем глагола высоте! Молвит злато, свет сияя, «Сохрани до смерти дня Чести блеск и в сердце – пламя Благородных чувств огня!» «Твердость воли и дух мощный – Рычаги для всех побед» Денно нам твердит и нощно Неизменный черный цвет. И по дружбе беззаветной Чтоб тоску нам облегчить, Красный цвет велит глубоко Братски друг друга любить. Для единства и для славы Нашей Арктике родной Вейся ж, знамя, величаво Ты над нашей головой! (из альбома корпорации Fraternitas Arctica; существует и в кантуснике корпорации).

Песнь олимпийцев

(на мотив «Крестьянин-поэт». Ретиво. Такт марша).

Сочинил Александр Слетов. 1927

Мы на Олимпе восседаем – Давно уж, сутки как мы пьем; Ничуть за тем мы не страдаем, Кто отступил (апфальнул) в пути своем. Пускай лежат они в мертвецой И пыль покроет их тела; Ошиблися: с натурой детской Ввязались не в свои дела! Мы ж – те, кто созданы природой Сидеть поближе к небесам. Мы называем это модой – Быть вечно пьяным, как стакан! Так что ж смотреть? Давай приступим, Зеленый змий, что ж, вылезай! В борьбу с тобой мы снова вступим, Ты ль победишь? Ну-с, отвечай! И молвил змий в ответ нам робко: «Нет, не могу я победить; Я исчерпал запас свой водки – Вы ж продолжаете все пить!» И змий свернулся под столами, Поджавши хвост, затих и сдох. Мы осушили вновь стаканы – Кто на Олимпе пьет, тот – бог».

(из рукописного альбома корпорации Fraternitas Arctica).

П.Н. Слетов. Фотография из альбома корпорации Fraternitas Arctica. 1933 г.

Приложение 3. Списки балтийских корпораций[280]

Немецкие балтийские корпорации

Действующие мужские студенческие корпорации (латышские и русские) Латвии

Действующие корпораций студенток (латышские и русские) Латвии

Приложение 4. Основатели корпорации Fraternitas Arctica

(альбом корпорации см. на с. 128)

Корбурши

1. Рихтер Давид Давидович

2. Брокмиллер Виктор

3. Евецкий Иван

4. Вельяшев Федор

5. Гибер фон Грейфенфельс Адольф

6. Каплановский Эммануил-Семен

7. Каплановский Альфонс

8. Елагин Александр

9. Кох Карл

10. Диков Александр

11. Керберг Павел

12. Пискеборн Лео

13. Рончевский Павел

14. Толстяков Алексей

15. Катышевцев Петр

Фехтбодисты

1. Евецкий Орест

2. Эзау Иван

3. Клим Эрнст

4. Лукьянов Борис

5. Мачевский Георгий

6. Отт Кондратий

7. Проценко Григорий

8. Чупятов Афанасий

9. Виллюман Карл

10. Юденков Виктор

11. Соколовский Михаил

Приложение 5. Принципы Fraternitas Arctica и других студенческих корпораций Латвии[281]

Честь

Честь является морально-этической категорией, объединяющей многие качества человека, которые бурсацкое общество рассматривает как его достоинства. Честь во многом сходна с достоинством, но в отличие от достоинства не принадлежит ему по праву рождения, а приобретается стремлениями человека и его поступками, оценивающимися обществом. Бурш, декларировавший свое стремление к обладанию честью, обязан подтвердить это стремление своими поступками и делами. Неотъемлемыми частями понятия чести в корпорации являются:

Верность

Бурш должен быть верным своей Родине, своему народу, своим друзьям и всему тому, чему он обещал свою верность. Измена, предательство, обман доверившихся – являются преступлениеми против чести.

Осознание долга

Бурш осознает свой долг и действует в соответствии с ним, ставя долг выше своих личных интересов.

Достоинство

Бурш хранит свое достоинство, не теряет его сам и не позволяет никому затрагивать его. Бурш обязан уважать достоинство других людей.

Верность своему слову

Бурш обязан выполнять данные им клятвы и обещания, держать данное им слово. Девиз нашей корпорации Р.С.Т. расшифровывается как «Рцы Слово Твердо», что на современном русском языке можно высказать как «Будь верен данному слову».

Честность

Бурш не может лгать и обманывать, не должен приписывать себе чужие достижения и идеи.

Ответственность за свои слова и дела

Бурш обязан отвечать за свои слова и дела в любой ситуации, не прячась за чужими спинами и с достоинством принимая на себя наложенное наказание.

Справедливость

Бурш должен руководствоваться справедливостью в своих отношениях с другими людьми.

Свобода

Бурш является свободным. Frei ist der Bursch! Бурш обязан принимать решения самостоятельно, не находясь в зависимости от чужого мнения или воли, но свобода бурша ограничена его ответственностью перед свободой других людей.

Стремление к знаниям

Бурш стремится к получению знаний на протяжении всей своей жизни, кроме того, бурши используют свои знания для пользы всего общества и помогают другим буршам в обучении, передавая им накопленный опыт и знания.

Братство

Братство понимается как духовное родство, целью которого является самосовершенствование и духовный рост во имя общих идеалов.

Патриотизм

Каждый бурш является патриотом. Патриотизмом является любовь к Родине, стремление к народному благу и деятельность на благо народа. Члены Fraternitas Arctica являются патриотами Латвии и Эстонии.

Пожизненное членство

Членство в студенческой корпорации является пожизненным, и корпоранты сохраняют свои права и обязанности вплоть до конца своей жизни, хотя, при желании, могут покинуть корпорацию. Каждый корпорант может быть членом, в том числе и почетным, только одной студенческой корпорации Латвии. Членство в студенческих корпорациях других стран является внутренним делом каждой корпорации.

Фехтование

Студенческие корпорации в Латвии объединяют буршей, считающих защиту чести с клинком в руке своим правом и обязанностью, тем не менее эта обязанность может быть снята с бурша в силу определенных обстоятельств, например религии, здоровья, возраста и т. д., в соответствии с внутренними уставами каждой студенческой корпорации в отдельности.

Демократия

Студенческие корпорации являются демократическими организациями, руководство которыми осуществляют избранные должностные лица.

Толерантность

Студенческие корпорации принимают в свои ряды буршей независимо от их происхождения, социального статуса, политических убеждений и конфессиональной принадлежности. Ограничения по национальному признаку в некоторых студенческих корпорациях (студенческая корпорация Fraternitas Arctica принимает в свои ряды студентов независимо от их национальности, но кандидат обязан знать русский язык и уважать русскую культуру) служат исключительно целям воспитания членов отдельных корпораций в национальном духе и сохранения национальной культуры. Бурш является буршем независимо от его национальности. Бурш обязан воздерживаться от религиозной и политической агитации среди других буршей.

Сохранение традиций

Студенческие корпорации сохраняют свои писаные и устные традиции, поэтому каждый бурш обязан соблюдать общие требования бурсацких традиций и уважать чужие традиции.

Старшинство

Общение между представителями разных поколений как одну из основ устройства корпорации поддерживает принцип старшинства, основанный на обоюдном уважении и дружбе между старшим и младшим.

Умеренность

Бурши в своей жизни придерживаются принципа умеренности в своих личных потребностях, в том числе и в употреблении алкоголя.

Тайна интерной жизни

Бурши должны соблюдать принцип нераспространения обстоятельств интерной жизни корпораций, под этим понимается нераспространение процесса принятия решений и отношений между членами корпорации. Каждая корпорация имеет право распространить действие этого принципа и на другие вопросы. Принцип интерной жизни не распространяется на информирование общества о принципах и целях корпораций, ее деятельности и достижениях.

Приложение 6. Из воспоминаний и мемуаров: корпоранты и о корпорантах

6.1. О Милице Трофимовой (в дев. – Храмцовой (1907–1994))

Рассказывает Дмитрий Олегович Трофимов, сениор русской студенческой корпорации Fraternitas Arctica

Моя бабушка, Милица Владимировна Трофимова, в девичестве Храмцова, родилась 15 июля (2 июля по старому стилю) 1909 года. Произошло это в местечке Дуббельн, нынешняя станция Дубулты в городе Юрмала. Бабушка была младшей дочерью коллежского асессора Владимира Васильевича Храмцова, инженера-электрика, и Ольги Александровны, в девичестве Преферанской. Семья снимала семикомнатную квартиру в доходном доме на улице Безделигу 1a, а на лето переезжали на дачу в Дуббельне. Владимир Васильевич служил государственным инспектором телефонной сети, а по совместительству работал главным механиком на железной дороге. Со своей женой он познакомился в Москве, будучи главным инженером Московской телефонной станции, на которой Ольга Александровна работала телефонисткой. Детство бабушка провела в Риге, хотя уже в 1915 году семья была вынуждена уехать в эвакуацию в Сергиев Посад, в Подмосковье. В Латвию семья Храмцовых вернулась лишь в 1919 году, потеряв при пересечении границы все семейные драгоценности и реликвии, за исключением нескольких икон, которые революционные матросы не сочли достойными внимания. По приезде прадед, пользовавшийся заслуженным уважением не только как специалист, но и как преподаватель, получил гражданство вместе с семьей, и они поселились в том же самом доме, но уже в меньшей квартире, так как прадед быстро вышел на пенсию и доходы семьи были совсем небольшими. Оба родителя знали немецкий и французский языки и с детства учили своих дочерей иностранным языкам. Трудно сказать, по какой причине, но в Риге маленькую Милу, или Милочку, как ее называли в семье, определили учиться в немецкую гимназию, которую она и закончила.

После гимназии Милица поступила в Латвийский университет, на филологический факультет со специализацией германистика. Закончила учебу лишь в 1941 году, так как вынуждена была работать, кстати говоря, тоже телефонисткой, как и мать. Учась в университете, в 1932 году бабушка вместе с другими своими подругами стала основательницей русской студенческой корпорации Sororitas Tatiana, была секретарем этой корпорации и стала одной из тех «татьян», которые восстановили корпорацию в 1990 году. В активной деятельности Sororitas Tatiana на ниве сохранения и приумножения русской культуры нашла себя и моя бабушка. Татьянинские балы, Дни русской культуры, лекции в русских школах – во всем этом Милица Владимировна принимала активнейшее участие. Другая моя бабушка, Маргарита Васильевна Белоусова, вспоминает: «Первый раз с Милицей Владимировной я познакомилась еще тогда, когда училась в школе. Татьяны приезжали к нам с лекциями, и одну из них, о творчестве Пушкина, как раз она и читала». Эта просветительская деятельность нашла свое отражение и продолжение в жизни моей бабушки после Второй мировой войны.

По словам Дмитрия, дед его, Виталий Викторович Трофимов (родился 11 ноября 1910 года, умер в 1976 г.) (мать – немка, Элизабета Теодоровна Хаан, она родилась в Полоцке, а отец, Виктор Трофимов, – русский, родился в Эстонии и работал на железной дороге; в Ригу семья попала после Первой мировой войны). Виталий Трофимов закончил экономический факультет Латвийского университета, до войны работал в фирме Hoff, занимавшейся изготовлением бумаги. Виталий Трофимов вошел в Ruthenia при первом же цойте после ее создания. В 1937 г. дед с бабушкой поженились[282].

4 августа 1937 года моя бабушка вышла замуж за своего давнего поклонника Виталия Викторовича Трофимова, сениора русской студенческой корпорации Ruthenia, при котором эта корпорации получила признание и стала носить свои цвета открыто. По этому поводу на Татьянинском балу в январе 1938 года в шутливом «Энциклопедiческом словаре Брокхауза» было написано: «Трофимова – Подруга Зевса рутенскаго Олимпа». 11 января 1943 года у бабушки родился сын Олег, мой отец. Шла война – не лучшее время для рождения детей, но так уж распорядилась судьба. После того, как линия фронта продвинулась ближе к Риге, бабушка с ребенком переехала на хутор, недалеко от Вентспилса, и оказалась в Курляндском котле. Кроме бабушки там жило еще несколько семей беженцев, и она вспоминала эти дни с изрядной долей юмора. На хуторе регулярно появлялись то немцы, то партизаны, и Милица Владимировна с ее ледяным спокойствием, умением убеждать и отличным знанием немецкого и русского языков выступала при этих визитах посредником между хозяином хутора и очередными «гостями», регулярно являвшимися что-нибудь реквизировать. Ближе к концу войны дед был вынужден бежать из Латвии, бабушка же отказалась и осталась в Латвии.

Вернуться в Ригу в мае 1945 не удалось – квартира на Слокас 5 была занята «советскими», вещи разграблены, и бабушка находит себе работу учительницей в 5-й средней школе города Вентспилс. После этого вся ее жизнь – это преподавание. С 1946 года бабушка снова в Риге, работает лектором немецкого языка в Латвийском государственном университете, потом учительницей в 1-й средней школе, позднее в 51-й вечерней школе, а в 1955 году переходит на работу в Рижский медицинский институт, где и преподает до самого выхода на пенсию, и даже немного после того. В начале 80-х бабушка работает методистом в методическом кабинете Министерства высшего и среднего образования, но постоянная работа уже невмоготу, и бабушка продолжает свою деятельность уже в качестве репетитора, дает частные уроки немецкого языка. Множество людей, учившихся у нее, вспоминают Милицу Владимировну добрыми словами. Она была не просто знающим и умелым преподавателем, но и любимым учителем для многих ее учеников. Всегда спокойная, тактичная, легко находившая контакт со своими учениками, да и вообще с людьми, бабушка была учителем от Бога, учителем с большой буквы, и, встречаясь с ее учениками, я слышу от них только слова признательности и благодарности за все, что она сделала для них.

В брежневские времена моя бабушка восстановила связи с «Сороритас Татияна» за рубежом, со многими переписывалась – в Швеции, Австралии, Канаде, США. Женщины тут продолжали регулярно встречаться. Мы жили на улице Морица в Пардаугаве, в доме, который принадлежал Наталье Чернецкой, она была из этой корпорации. Хорошо помню Ксению Карпову. Я, конечно, как мальчишка с ними не сидел. Особенно яркой личностью была Галина Михайловна Матисс-Петрова, просто фейерверк. Трудно судить – формальные это были связи или неформальные. Я считаю, что можно считать, что организации продолжали существовать. Аркты даже кантусник издали в советское время, методом светокопии, со старого кантусника 1927 года. У бабушки оставалась цветная лента, значок (у «татьян» была брошка в виде трех эмалевых лент)[283].

Моя бабушка не была героем, она не стала профессором или академиком, не выслужила премий и орденов, но после ее смерти, 13 сентября 1994 года, на ее похороны пришли не только друзья и родственники, на ее похороны пришли сослуживцы, ученики и студенты. Пришли с искренней скорбью в сердцах, не по приказу и не по обязанности… Пришли потому, что любили и помнили. Милица Владимировна Трофимова похоронена на кладбище Плескодале вместе с моим отцом, Олегом Витальевичем Трофимовым, пережившим свою мать всего лишь на три года.[284]

6.2. Воспоминания о детстве одной семьи корпорантов: Эдгарс Славиетс и Татьяна Павеле

6.2.1. Civis Rigensis. Архитектор Эдгарс Славиетс (1905–1986), член студенческой корпорации Tervetia, супруг Т.И. Павеле

Эдгарс Славиетс родился 30 сентября 1905 г. в Риге. Его отец, Георг Славиетс, родом из области Алуксне, был мастером, художником Рижской Малой гильдии. Семья жила в Старом городе, на улице Екаба, где находилась и их квартира, и мастерская отца. В 1915 г. семья переехала в Санкт-Петербург, а потом вернулась в Ригу. В 1928 г. Эдгарс закончил гимназию и поступил в Латвийский университет, на архитектурный факультет. Он становится активным членом студенческой корпорации Tervetia. Супругой Э. Славиетса стала Татьяна Асташкевич (Павеле), археолог, также корпорантка (вступившая в 1938 г. в русскую корпорацию студенток Sororitas Tatiana).

Параллельно он изучал рисование и ваяние, позднее трудился в книжном издательстве «Zelta ābele». В годы Второй мировой войны семья остается в Риге; Эдгарс преподает в Рижском строительном техникуме и в Академии искусства.

Эдгарс Славиетс много трудился над воссозданием исторического облика Старой Риги, и особенно – Домского собора. В течение многих лет он записывал свои воспоминания о Риге своего детства и рисовал к ним иллюстрации. Это были изящные, тонкие наблюдения, наполненные подробностями межвоенной рижской повседневной жизни. В них прекрасно читается многоконфессиональный городской рижский дух, стиль жизни, местные обычаи. Кое-где в этих заметках фигурирует и жизнь корпораций. Публикацию этих заметок в 2005 г., в 100-летнюю годовщину автора, осуществил его давний друг, известный латвийский археолог и историк Андрис Цауне. Ниже мы приводим фрагменты этих заметок (перевод с латышского мой. – С.Р.).

Эдгарс Славиетс, корпорант «терветус». Из архива Т.И. Павеле. Рисунок 1955 г.

Эдгарс Славиетс «Рига моего детства» (фрагменты)

Автор хочет на этих страничках описать:

что отец ему рассказывал,

увиденное в детстве,

мечты,

память об ушедшем.

Я хочу, чтобы каждый, кто полистает сии заметки, увидел бы, что их писал Civis Rigensis.

Мечта о Старой Риге закончена. Один эстонский историк, посетив Ригу, сказал мне: «Вы (рижане) были богаты и поэтому потеряли город. Мы (таллинцы), напротив, были бедны и поэтому сохранили Вана Таллинн (Старый Таллин).

Старого города скоро не будет. Все стремления что-то восстановить – неудачны. Благословленны те, кто его еще сам видел – более-менее в старых почестях. Мое поколение – последнее. (1969)

Мои современники – здания Риги, которые появились в начале века. Коммерческая школа биржи (там теперь Академия художеств), старая Почта, Государственный банк. Поэтому особенно к последнему у меня такая симпатия.

Башни собора Петра звонил при пожаре и когда умирал рижский глава. Еще в моем детстве глухо прозвонили последнему главе совета, Шварцу. В Новый год звонили все колокола рижских башен.

В Домский собор меня впервые привела госпожа Вютенберг. По соседству у нас жила пожилая пара. Госпожа была очень благосклонна к моей матери. Это было около 1912 г. Храм пуст, мы единственные в него вошли. Меня поразили высокие своды и нежные сиденья. Через 50 лет (в 1959 г.) я вошел в Домский собор как автор реставрационного проекта и пробыл там три года. Пережил, когда уносили алтарь и лавки. В день, когда вывозили алтарь, я и не пошел в собор. И тем не менее, когда я шел по улице Тербатас, мимо меня проехала машина с тем алтарем.

Что это были за корабли, которые пересекали Даугаву в моем детстве от Старого города к Агенскалнс! С большими колесами на боках, a la Fulton, которые бороздили воду. Когда корабль отходил от причала, капитан кричал громовым голосом: «Vorwärts!» (Вперед!)

Большой Кристап с фонарем и веслом в моем детстве еще стоял в будке на берегу Даугавы напротив Нового рынка и был одет в цветные одежды (литовцы). Регулярно раз в году ехал (бедовые люди возили) через мост на улицу Гравья, где, наклонившись к дверям домов девушек, стучался внутрь с рублем, зажатым в руке.

За Театром драмы в моем детстве было широкое несколько заброшенное поле – «птичий луг». Бабушка любила ходить туда со мной погулять. Широкий луг, наверное, напоминал ей сельскую местность.

Раньше, когда ехали через понтонный мост, нужно было платить «деньги за мост». На обеих сторонах моста были кассиры с кожаными сумками. Если едешь на легком извозчике, «деньги за мост» платил господин. Своя цена была за тяжелого и легкого извозчика, санки. Билеты отматывались от большого рулона.

Дом, в котором остановилась будущая императрица Екатерина II, когда она ехала через Ригу в Санкт-Петербург, находился на улице Грециниеку, 12. Отсюда ее провожал эскорт, в котором находился барон Мюнхгаузен с кирасирами. На первом этаже здания позднее находилось кафе Рейнера.

В частных домах Риги бывало застекление окон, а сразу за ними – решетки. При этом изнутри было все видно, что делается на улице, а снаружи увидеть комнату было невозможно. Такие стекла существовали в деревянных особняках на углу улиц Стабу и Александровской еще в 1922 г. В этом году дом был снесен, чтобы на этом месте построить каменные жилые дома. (1958)

Площадь за казармами Екаба, за нашими домами называлась «плац пожарников». В казармах в то время находилась пожарная команда с конской подводой. (1953)

Яново подворье до 1902 г. называлось Подворьем полицейских казарм (Polizeikazarnenhof).

Околоточник – начальник полиции в царское время. Носил серую офицерскую шинель. С моим отцом был в друзьях.

У дворника Клейна на улице Екаба 24 было множество подаренных господами изношенных сюртуков. Весной он имел обыкновение сушить их во дворе на веревке, их было штук десять. Улицу он подметал, всегда гордо облаченный в сюртук.

Во многих домишках Старой Риги были такие узкие и извилистые лестницы, что гробы с мертвецами приходилось выносить в окна.

В отношении освещения мой отец был прогрессивен. Лампа была с Ауэровским накаливателем (сеточка из асбеста). Очень сложная конструкция. Лампа стояла на консоли у стены. Принос лампы примерно в 1913 г. в нашу квартиру на улице Екаба, 24–16, был большим событием. Электричество тогда было редкостью.

На лестницах горели керосиновые лампы с рефлектором. Такие были и в предместьях в уличных фонарях. В то время никто их не разбивал и даже не выкрадывали. Керосиновые лампы в домах старого города находились и у входов – освещали двери сверху.

Спать шли со свечой. Свеча находилась на ночном столике, когда просыпался – ее гасил. Свечи у нас в доме находились и по обеим сторонам зеркала на комоде.

Лестницы (подъемы) Старой Риги – это была целая эпопея. Не только в каждом доме, но и иногда даже на каждом этаже – особенные. В шикарных домах – широкие и пологие, покрашенные в белое. Перила – художественная работа столяра. Все без исключения – деревянные. (1948)

Один из первых в Риге кинотеатров «Минуса» был устроен в доме, в так называемом углу Редлиха. Я посещал его вместе с отцом. Отец красил кинозал. Меня поразили богатство и красивые билетерши. Смотрел историческую драму в средневековых одеждах, потом – комедию и, наконец, хронику о похоронах Толстого. Значит, было это в 1910 году.

Что только не хранит рачительный хозяин! Когда в 1946 году убирали Биржевый зал, то в зале за зеркалами нашли спрятанные флаги Российской империи. Старый интендант дома сохранял имущество биржи до самой своей смерти.

Какими же цветастыми были некогда названия фирм:

«Schreib und Zeichnenmateriallien Handlung

en gros und en detail

Controbucher Fabrik von Adolph Freyberg,

Firma: August Lyra, Riga

Die Firma besteht seit 1833».

Все это длинное название еще украшено целой выставкой медалей.

Даже скромное предприятие моего отца (отец назвал его «магазином») носило название:

«Malerwerkstat

Georg Slaweet

Vorm. B. Elwers

Schilder un Zimmer

Maler».

Художественные маляры – только mālderi, иначе их и не называли. Так же beķeri – пекари. Cimermaņi – строители домов. Руководящие «šiltu mālderi» работали в костюмах или кителе, инструмент носили завернутый в бумагу, в нагрудном кармане.

Магазины, парикмахерские, корчмы тогда красили, не прекращая их работу. Начинали в субботу вечером, две ночи, в воскресенье, и наутро в понедельник уже – все в порядке. Потолки обычно обклеивали белыми обоями.

Šiltes (вывески) впервые появились в Европе в XIV веке, образцы сохранились начиная с середины XVI века. Время расцвета – первая половина XIX века. В ХХ веке – уже только послецветие, а вскоре – и быстрый закат.

Фирма Hauck регулярно приносила отцу свою вывеску на исправление, потому что бедовые парни в надписи обычно поправляли на Mauck[285].

В Риге были три типа курьеров (ekspreši) – синие, зеленые, желтые, которые носили шапочки соответствующих цветов. В винной лавке у Аустриня «желтый» собирался купить рюмочку, но денег не хватило. На предложение лавочника пойти и донести недостающую сумму экспресс гордо отвечал: «Ты думаешь, что я из-за твоей водки пойду терять честь своей шапки!»

У экспрессов особый ремесленный инструмент был – большие плетеные корзинки – паланкины для поклажи, их называли šezlingi. Их использовали, когда нужно было вдвоем перенести лежачих больных, трупы из больницы в дом, чтобы класть в гроб, люстры и другие большие, хрупкие, ломкие предметы.

Иногда экспрессы носили и рекламные плакаты. Иногда ходили по два, три или четыре. Иногда на улицах раздавали напечатанные рекламные листочки.

Коммильтон Карлис Розенбергс однажды возвращался с коммерша и экспрессу, шедшему за ним, велел нести свою тросточку.

Аптеки моего времени: Зеленая, Лебединая, Слоновья, Лосиная, Львиная, Старого города, Павела и Фока.

Рижане обычно не переводили названия улиц, например:

Kauf iela (улица Торговцев),

Vēver (улица Ткачей),

Mīliņ (Mühlen Strasse, Мельничная улица),

Pakauša (Packhaus Strasse, Складская улица),

Lēruma (Lärmstrasse, Шумная улица).

Раньше на рижском жаргоне латыши говорили:

leiters (trepes), beķereja (maiznīca), mālers (krāsotājs), fūrmanis (ormanis), Dinaburgas vakzāle (stacija), Šreinbuša (Čiekurkalns), pažarnieks (ugunsdzēsējs), lērums (troksnis), blēņas, blēņoties (palaidņoties), rakaris (palaidnis), porūzis (Vorhauss – priekštelpa), abet (aber – bet), aknibināties (nodarboties ar sīkumiem).

Ремесленники вообще «brūķēja» (использовали) только жаргон, например:

Vaservāga – līmeņrādis,

Borštele – pindzele,

šraubenciers – skrūvgriezis.

Paul Neldner – магазин музыкальных принадлежностей на Бастионном бульваре в доме Гросвальда, на втором этаже. Шикарный и особенный был кабинет магазина. Там находилась большая турецкая тахта, над ней – длинный гобелен с напоминающей Венецию баркаролой Гофмана. Стены увешаны фотографиями актеров, знаменитостей, с дарственными надписями. Флигель. Письменный стол с раритетами.

Хозяин магазина Paul Neldner был давний клиент моего отца. Служащий магазина приходил к нам как посыльный (bote), позвать отца. Вызов по телефону в то время еще не был в обычае. Когда фирма перестала существовать, ее купил O. Krolls. Служащий Нелднера позднее работал на главпочтамте дворником и был моим «большим другом». Я в то время работал в строительном бюро Почты. (1956)

Большие книжные магазины Риги посылали своим многолетним провинциальным подписчикам и клиентам книги, для осмотра, и с запиской: «Желаемое – возьмите, остальное – отошлите назад».

После Первой мировой войны постепенно «угасли» старые книжные магазины Риги. Еще, перебравшись из Петербурга, существовали Kymmel, Jonks Poliewsky, Deubner. Продавца последнего я потом встретил у Бартушевского, на Даугавмала. Если не ошибаюсь, теперь он, сгорбившийся, стоит в одном из книжных антикварных магазинов. Книжный «яд» впитался даже в продавца. (1954)

На Господской (Кунгу) улице находился магазин хирургических и санитарных принадлежностей Маркграфа. В годы учебы я как юниор носил туда связку мензурных рапир, заострять «клинки».

Магазин игрушек Vierecke und Leutke – был детским раем. Магазин был размещен на двух этажах. При входе продавец осведомлялся о возрасте ребенка. «Для какого возраста?» У кассы находилась реликвия магазина – простые жестяные базарные часики с шишечками. Магазин закончил свое существование, когда репатриировались балтийские немцы.

Большой магазин железных товаров на углу улиц Авоту и Гертрудес, принадлежавший еврею Гелфанду, в народе называли «У слона» (лтш. Pie elefanta).

Была замечательная турецкая пекарня (владелец – Хуснетдинов), которая находилась в доме на углу сегодняшней улицы Кр. Барона и бульвара Райниса. Все продавцы носили красные турецкие фески. Бедные люди у заднего выхода из магазина за пару копеек покупали обрезки от тортов.

В моем детстве всюду был заграничный шоколад. Очень популярной была моя любимая марка – Gala Peter. Ее мне покупал отец. Эта шоколадная фирма существовала еще после Первой мировой войны.

Schaar und Cavigel[286] – лучший рижский кондитер. Фирма существовала с начала XIX века. В мое время была известна своим лучшим ликером – бенедиктинским. В последний раз я его покупал когда уже вошли большевики, в 1940 году, на снятые со счета деньги.

У всех магазинов и мастерских были посыльные мальчишки, они разносили заказы. Помню такой виденный на улице случай: мальчик из кондитерской с тортом на подносе на голове дразнит уличного мальчишку: «Вот тебе, возьми!» Тот подбежал, подпрыгнул, схватил торт и дал волю ногам. Мальчишка из кондитерской остался стоять, пораженный, с раскрытым ртом, с подносом ведь не побежишь догонять.

Винный погреб Казарова находился на улице Кеныню. Отец туда имел обыкновение заходить, выпить стаканчик вина. Я иногда его провожал. В памяти осталась сырость погреба, перемешанная с винным ароматом. Сумерки в духе Гофмана.

Когда был мальчиком, видел в окно нашей мастерской, как конвой с обнаженными клинками гнал по Николаевской улице (К. Валдемара) каторжников из Цитадели на станцию. Шли серые столбы, звенели кандалами. За ними двигалась толпа женщин с детьми. Отправлялись за ними вослед, в Сибирь? Или только провожали своих любимых до станции?

Сорок лет спустя. Мир настолько оцивилизировался, что всех – и жен, и детей, и седовласых стариков, тощих и худых, даже младенцев, собирали в машины и отправляли с утра пораньше, на восходе солнца, в путешествие, по рижским улицам – в Сибирь.

Цилиндры на улицах Старой Риги в то время были обыденностью. Носили их «господа» в том старомодном понимании, у которых в Риге была своя Господская (Кунгу) улица. И трубочисты отправлялись на работу в цилиндрах. В последний раз я видел трубочиста в цилиндре уже в советское время, однажды на Новый год. В то время это было чудом, и за ним бежали мальчишки и собаки.

Жилетки мужское сословие носило шикарные, муаровые, из ценных тканей. Иногда даже пестрые. Белые жилетки были в большой почести.

Господа не имели обыкновения покупать готовую обувь, – ну а если и приходилось, то это должна была бы быть только настоящая «марка». У моего отца – американские шнурованные сапоги Walk-Ower. Носили их только по воскресеньям, на выход. Хранились начищенные, в оригинальной картонной коробке. У них была просто удивительная кожа. У фирмы Walk-Ower в Риге был свой представитель.

Что за трости (štoki) в то время! Отец носил из черного эбенового дерева, с серебряными монограммами.

В начале века галоши (или калоши) были очень распространены. Снаружи – черная, гладкая резина, красная, мягкая, яркая подкладка. С респектабельным костюмом носили глубокие галоши (полусапоги). Они были мощные у военных, с блестящим окованным металлом подъемом сзади, в котором была особая ложбинка (штрабе) для конской езды.

Корсеты женщины носили повседневно. Чтобы надеть корсет, нужна была чья-то помощь. Так как мама дома была одна, ее корсетом занимался я, встав на стул. Ремесло по изготовлению корсетов сохранялось в Риге еще и при коммунистах в 1960-е годы. Свой частный дом у изготовительницы корсетов, мадам Доннере, находился на улице Лайпу 1. Такие салоны носили гордые названия, например Madame Mathilde.

Я испокон веку не пишу шариковой ручкой, только – металлическим пером. В моем детстве были еще люди, которые упрямо писали гусиным пером. Отличное железное перо было № 86.

Старые, хорошие лекарства, которые помогали практически при всех заболеваниях, носили название Pen Expeller и Peru balzams.

В корчмах музыку играли особые коробки «оркестриона». В последний раз я такую слышал в 1930-е годы в Руйене, в корчме Броля. В то время их заводили только для высоких гостей таких, как я и почтмейстер, кидая в машину единственную «уникальную» пятикопеечную монету царских времен.

Яркой личностью на фоне Старой Риги был архитектор Трофимов, отличный знаток Старого города. Свою дипломную работу о классических формах он защищал в «соответствующем» фраке с золотыми пуговицами.

Появление русского мальчишки в нашем дворе немедленно отмечалось высказыванием: «Vai negribi dabūt pa mordu!»

Рижские детские считалки.

«Энике бенике сикели са,

Эника беника кнак!»

«Один-единственный турецкий боб путешествовала в Англию,

Англия была закрыта, и тот ключ сломался.

Эйнс, цвей, дрей, ду бист фрей.

Виенс, диви, трис, ту эси бривс!»

«Энтер тентер, цвейер ментер

Зее цу Тиш, танце Фиш.

Айн, цвай, драй, ду бист фрай».

Пиво раньше хранили в бутылках с натуральной пробкой. В корчмах пробки доставали, аккуратно, не портя, особым штопором. Накопленные пробки возвращали в пивоварни и получали за них так называемые «пробочные деньги». Оберы пропивали их на особых пирах.

Старые названия рижского пива:

«Байритис» (Bayrisch Bier),

«Bock-Bier»,

«Mercens»,

«Berliner Weiss»,

особый напиток – «Sinalu».

Пивной анкерок – небольшая бочка пива, которую мужчина в кожаном фартуке приносил в дом заказчика.

Известный Rīgas ķimmelis начали делать в конце XVIII века, когда Laroche – французский иммигрант поселился в Риге на улице Смилшу и приступил к изготовлению ликера.

Конторка с высоким сиденьем находилась в каждом солидном предприятии. Еще долго держалась парочка, сохраняемая еще в 1930-е годы в Риге, Департаменте налогов. За одной из них некоторое время работал и я. Последнюю конторку видел в здании Биржи еще после Второй мировой войны. И у отца в свое время была в мастерской конторка.

Часы «Омега» у меня от отца. Часовщики радуются, когда их видят еще и сегодня.

Стиральное мыло было мраморное – белое, с синими прожилками.

Первые фаянсовые горшки WC можно было купить у Якша. Первые экземпляры этой редкости господа везли домой незапакованными, на извозчиках, держа на коленях как большую драгоценность.

Рижские коты отличались от других подобных животных города. Об этом есть в «Genesis» такая байка: один шутник дал объявление, что купит котов на Рижском рынке в любом количестве. Котов ловили по верхнему течению Даугавы и на двух подводах привезли на рынок на набережной, в указанное время. Никто не явился, чтобы их приобрести. Тогда котов выпустили в город на свободу.

В моем детстве были яркие праздничные открытки. Тогда мне особенно понравилась новогодняя поздравительная открытка с нарисованным на ней большим розовым поросенком, который держал во рту красивый цветок, а из-под хвоста у него сыпались золотые деньги.

Делают ли еще где-нибудь на Яны такие бумажные шапочки, как в Риге? Даже еще в 1957 году эта старая традиция в Риге была в полном расцвете. С улыбкой я видел, как русские прогуливаются в бумажных декелях буршей. (1957)

В Пасхальную ночь после богослужения православные шли из церкви по домам с зажженными свечками в руках. Эффектная картина – из Кафедрального собора по бульвару – целый поток сияний.

Водосвятие – Иордан на льду Даугавы, у замка, в день Звезды. Шествие по Николаевской улице устремлялось туда. Впереди ехали красные гусары на гордых лошадях, трубили в трубы. Много икон. Шествие обрамляла цепь верующих. И теперь, сорок лет спустя, – демонстрации в мае и ноябре. Участвовали цирковые наездники, и даже слон. Лозунги, лица политбюро. Печальное сходство. (1957)

«Умуркумурс» во времена моего отца. Шест намазан зеленым мылом. Первые пытающиеся только снимают лишнее мыло, до самой вершины долезает только настоящий мастер с песком в карманах. На вершине – полуштоф, пиджак и часы. Полуштоф, на радость зрителям, он выпивает на вершине столба.

Роскошный ресторан Otto Schwarz имел элегантные кабриолеты и упряжки. На них доставляли провизию. Красивая подвода – одноконка, с закрытым, словно карета, лакированным ящиком.

Otto Schwarz – теперь это можно прочитать только на фронтоне кладбищенского флигеля, на Большом кладбище.

Последний классический рижский кучер оставался у фирмы «Wolfschmidt». Царственная посадка, безупречная одежда по всем требованиям формы, включая кожаный плед для ног. Философское спокойствие, полон чувства собственного достоинства в связи с исполнением достойного ремесла. Это было меркнущим видением на фоне Старой Риги. (1954)

«Сигара фурмана» – самый дешевый сорт сигар. Запакованы по паре. Рижские фурманы курили только сигары или трубки, папиросы не признавали.

Кареты внаем «Ландауэры». На свадьбах ездил кучер с кнутом, на конце которого – белая шелковая лента. (1954)

Разводиться также ехали на карете к отделу регистрации. На такой же карете, как и ехали жениться. Видел такую в 1920-е годы.

Первые мебельные фургоны в Риге арендовали рубоны (корпорация Rubonia). В фургоне помещались пианино, пивные ящики, и студенты пели песни, ездили по Риге (рассказано отцом).

От старого продовольственного рынка на Даугавмале в памяти осталось виденные в детстве горы ягодного хлеба. Этот хлеб не был из дешевых, но количество изюма в нем было такое, сам хлеб служил только связующим.

Домохозяйки утром, возвращаясь с рынка, всегда несли на своих поклажах сверх покупок еще и букетик цветов.

По мороженому в Риге специализировались русские. Мороженое развозили в зеленых тележках на двух колесах и кричали: «Сахарно морожено». Эти русские – продавцы мороженого – были увешены баранками и иногда носили разные закуски в корзинках на головах.

Были также продавцы-китайцы, которые носили туго завязанные мешки. Их особенностью была косичка и аршин под мышкой. В мешках находилась целая лавка. Покупали в основном «či-čun-čā».

Названия старых рижских ресторанов:

«Римский погреб», «Эспланаде» (с природой), «Большой и Малый верманчик», «Черная бомба», «Jakor», «Ресторан Старого города», «Янов погреб», «Монастырский погреб», «Ganimed», «OUK», «Альгамбра», «Цесисский бульвар», «У большой собаки», «Белая» (с отверстиями в дверях кабинетов), «Hotel London», «Родник», «Villa Nova», «Excelsior» (с переносной кушеткой в кабинетах), «Imperial» (бутылку пива приносили только тогда, когда покупали сначала шампанское. Обычно покупатель шампанское требовал тут же вылить).

Помню Ресторан Старого города в 1920-е годы на Театральной улице. Просторный буфет для экспрессов и извозчиков. Прямо за прилавком «господский» угол. Вдоль стен – столики, посреди – большой стол. Многое пережившее пианино с тапером – довольно пожилая, грузная дама в пенсне, с ярко-белыми осветленными волосами. Репертуар неограничен. Сначала посетители у столиков, потом общее благое расположение духа доходит до кульминации, все усаживаются за общий стол. Тогда актуальным был найденный в Египте Тутанхамон. Публика – студенты, чиновники, интеллигенция. Вдруг плечистый, хорошо одетый господин средних лет, с раскрасневшимся лицом, в пенсне, начинает танцевать под аккомпанемент пианино тогда модный танец «Тутанхамон».

Особой разновидностью людей были так называемые обитатели помоек – синие пьяницы. Дворник одним утром позвал полицейского, к своей помойке, в которой ночевал один такой. Тот подошел, побил по стенке помойного ящика тростью. Изнутри отозвались: «Пожалуйста, входите». (1954)

Очаровательное пятно на лице Парижа – проститутки. И не только там, всякий большой город без них немыслим. Это составная часть городской жизни, порывистая, насыщенная пульсирующим дурманом. В Риге они были, пока та была свободным городом. Подобные гетерам древней Эллады, и рижские ночные бабочки пользовались заслуженной славой. Только кто об этом напишет? (1958)

6.2.2. Воспоминания Татьяны Ильиничны Павеле (урожденной Асташкевич) (фрагменты)

Часто, когда я ворчу на современно житье-бытье, внуки успокаивают меня, говоря: «Сейчас другое время и мораль другая». Я же думаю, что устои морали постоянны и веками остаются неизменными…

Себя я помню примерно с трех лет. Жили мы в то время в школьном доме поселка Голышево Лудзенского района. Туда еще в 1912 году был направлен учителем мой отец, и в эту же школу ему удалось вернуться и после Первой мировой войны. Школа расположена на самой границе – за рекой Россия. Здание школы стоит на краю проезжей дороги (большака), напротив – церковь, а у самой речки – дом священника. На лугу у речки мы с мамой собирали цветы.

Со стороны церкви – площадка, где у пограничников проходило вечернее построение. Мне эта процедура очень нравилась: красиво стоял строй, пели вечернюю молитву, исполняли государственный гимн… В конце строя (если не было дождя) пристраивались две трехлетние девочки – я и дочь священника Верочка с руками «под козырек» – хотя козырька как такового и не было: на голове у меня была белая панамка с красным кантиком. Как-то мы с Верочкой заигрались и, опаздывая к построению, так побежали, как только ноги несли. Я еще забежала домой за шапкой с криком: «Где моя ляпа?» Об этом мне потом рассказывала мама, а также и о том, что пограничники не начинали вечернее построение без нас. Начальник говорил: «Дамы немного опаздывают сегодня, подождем…» Конечно же, над этим все долго смеялись.

К моей маме часто обращались за помощью женщины (особенно пожилые), у которых постоянно что-то болело – голова, руки, ноги. У мамы была небольшая аптечка, настоящая же большая аптека была от нас в десяти километрах.

Но и молодые девушки приходили к маме за советом, особенно если шилось новое платье. Мама показывала им журналы с красивыми картинками, которые и я разглядывала с большим удовольствием…

Мне особенно нравилось, когда маму приглашали «обряжать» невесту. Это было целое представление! Начиналось оно с завивки волос. Делалось это так: щипцы для завивки нагревались на стекле керосиновой лампы, волосы завивались, и из них возводился высокий пучок. После этого накладывалась фата, и вся прическа завершалась венком из мирты. Для этой цели обрезалась большая мирта, которая росла в нашем доме. Я никак не могла понять, почему девушки не выращивают мирту у себя дома. Мама объяснила, что мирта в каждом доме не растет.

В некоторых случаях приглашали и отца, и он, как и мама, брал меня с собой. Однажды мы с ним пошли в дом, где был покойник. Умер уважаемый всеми сосед, и отца попросили почитать псалтырь. Гроб стоял в украшенной березками клети. Отец начал читать псалмы, меня же в это время хозяйская дочка повела осматривать дом, хлев, сад, огород и пасеку. Мне было очень интересно, так как у нас в школе все было не так. При школе было небольшое хозяйство – огород и даже клумбы с цветами. Был сеновал и хлев, где стояла наша корова, жили поросенок и куры…

Нашу корову звали «Паненка», что по-польски и по-белорусски означает «Барышня». Купили ее у барона Фредерикса. Барона этого я хорошо помню, он приходил в наш дом – такой высокий, стройный, одетый в френч и галифе. Потом, когда я уже подросла, я узнала о том, что дядя этого барона, будучи министром при дворе Николая II, уехал вместе с ним в Сибирь, где и погиб с последним императором…

Мир моего детства был совсем невелик: школа, церковь да дом священника – здесь я могла свободно передвигаться, дальше заходить было запрещено. Вместе с мамой мы ходили в лавку в километре от нас на станции «Борисовка», там же находилась квартира контролера пограничников. Мама дружила с его женой. По субботам мы ходили в баню к одному из хозяев. У него был большой сад со множеством фруктовых деревьев, кустов и цветов. Мне всегда давали с собой букет цветов… Когда мне было 6 лет, мы уехали из Голышево. Окончилось мое раннее детство…

Сознательные годы моего детства, самое счастливое детство, прошло в основной школе Пуденова, куда перевели моего отца. Там мы прожили 10 лет до переезда в Ригу.

Наша квартира была из трех комнат (одна из них считалась учительской) и маленькой кухни с большой «русской» хлебной пеской, в которой можно было приготовить такие удивительные явства…

Село Михайлово состояло из церкви, кладбища с очень красивой белой часовней, домика сторожа и дома священника с множеством хозяйственных построек и особенно большой ригой, а также и школы. Между школой и домом священника была большая площадка, окруженная канавой и земляной насыпью, на которой было задумано кладбище, но пока площадь использовалась для игр и праздников. Деревья росли только по периметру площади, и немного плодовых деревьев было возле дома священника. Прямо у реки, на краю дороги, стоял крест. Девушки по праздникам опоясывали изображение Христа у бедер вышитым и обшитым кружевом полотном. На небольшом расстоянии от дороги в Голышево находилась латышская школа, а напротив стоял богатый дом, в котором жил Иван Иванович Иванов. Это было здание бывшего поместья с большим садом и настоящим парком с аллеями, множеством хозяйственных построек и причалом на реке и лодкой…

Ранее школа располагалась в деревянном домике, где все четыре класса помещались в одной комнате. Открылась новая школа с шестью классами. Инспектор ценил отца, как педагога и хорошего организатора. И надо сказать, эту школу мой отец сделал одной из лучших в Лудзенском районе. Недаром потом он получил возможность переехать в Ригу. Эту школу я закончила с отличием в 14-летнем возрасте и поступила в Лудзенскую гимназию…

Общество в нашем регионе было достаточно обширным – только в нашей школе пять учителей, рядом еще латышская школа – ее учителя, а в трех километрах – почта, волостное управление.

Но самое большое оживление было в доме священника Трубецкого. У него было 10 детей, старшие уже закончили школу, двое изучали теологию (один – в Парижской духовной академии). Двое младших были моими сверстниками и друзьями. Все четверо сыновей отца Никанора впоследстии стали священниками и в советское время перенесли заключение в лагерях ГУЛАГа.

Но в то время было особенно шумно и весело на праздниках и летом, когда вся семья собиралась вместе… Михайловская церковь была освящена в честь Петра и Павла. Каждый год в храмовый праздник 22 июня съезжалась чуть ли не половина Латгалии. Уже накануне из Лудзы и Карсавы приезжали торговцы и ставили ларьки у моста и по обеим сторонам дороги. А в день праздника торговля шла до позднего вечера. Но основным в этот день были богослужение и крестный ход… Праздник продолжался до самого вечера. Старшее поколение после богослужения праздновало дома, молодежь же оставалась в ожидании бала (Zaļumballe). Обычно он устраивался на лугу возле речки. Площадка огораживалась березками. Играл духовой оркестр пожарников. Танцевали вальс, фокстрот, польку и танго.

Отец преподавал русский язык, русских классиков мы знали, а правописание запомнили так, что мои руки и теперь пишут правильно, хотя правила я давно забыла. Отец умело руководил нашим чтением, умел сделать и замечание. Особенно интересны были его уроки песния – он сам сопровождал их игрой на скрипке. Организованный им школьный хор выступал не только на школьных праздниках, но и в дни русской культуры, и в церкви на рождественских и пасхальных службах, когда дети пели по очереди с профессиональным церковным хором, не уступая ему по качеству исполнения.

На Рождество освобождалось помещение самого большого класса. В программе кроме пения и декламации всегда подготавливалась еще и пьеска, разыгранная на радость родителям. Ставил пьеску отец, он же и гримировал участников, парики получали из Лудзы, у парикмахера Друяна. В середине класса стояла елка – большая, до самого потолка… Украшали елку не только обычными покупными игрушками, но и самодельными, изготовленными на уроках рукоделия. Конечно, не обходилось без красочной цепи, склеенной из глянцевой бумаги. После показанных родителям выступлений у елки проходили рождественские игры… Дома рождественская программа была примерно такой: мама что-то готовила, отец помогал ей, а мы украшали елку – все это происходило 24 декабря. С наступлением сумерек приходили мальчики (четверо или пятеро, не более) со звездой – христославы Звезда была поднята на палочке высоко над головой, а в ее центре – фонарик с зажженной свечкой. Мальчики пели рождественские молитвы, начиная с «Рождество Твое Христе, Боже наш…» За это отец давал им денежку, а мама угощала свежими булочками и печеньем. Когда время близилось к вечеру, нас посылали встречать первую звезду. Как только мы прибегали и говорили, что на небе появилась первая звездочка, мама звала нас к столу. Он был накрыт белой скатертью, а под ней было расстелено сено. Еда как в Посту – никакого мяса, только винегрет из свеклы, селедка с горячей картошкой и грибы. Затем – сладкая рисовая каша с компотом. После еды нас отсылали спать. В полночь начинался колокольный звон, нас будили, и мы с мамой шли в церковь. Отец уходил раньше, ему надо было расставить школьный хор…

Из церкви мы возвращались часа в два ночи и садились к праздничному столу. В нашей замечательной хлебной печке еда была совершенно горячая. В середине стола – блюдо с тушеной капустой, вокруг которой, как солдатики, поставлены кусочки домашней колбасы. А к ней подавался еще свекольный салат, маленькие маринованные боровички и специально к Рождеству приготовленные мамой рулады – начиненные слоями синые желудки, которые не только вкусны, но и красивы. Потом были еще и пироги с капустой и грибами, а также и разные ватрушки, сладкое печенье и компот. После чего надо было снова укладываться спать…

Просыпались мы утром – в первый день Рождества, 25 декабря. Тут начиналось хождение из дома в дом с праздничными поздравлениями. Сначала – «с визитами» направлялись мужчины, дамы сидели дома и принимали визитеров. После обеда и дамы обменивались визитами – сначала молодые посещали старших, потом поднимались и пожилые. У нас дома елка горела весь вечер 25 декабря и по согласию родителей, на елку приходили сеседские дети священника и учителей. Праздник у зажженной елки продолжался и на второй день Рождества…

Пасха

За два-три дня до праздника начиналось такое приготовление – варка, жарево, печиво, крашение яиц, какого я в своей жизни больше никогда не видела! Пекли торт, куличи, варили пасху. Ообенно старались выпечь хорошие куличи. Для этого тесто клали в литровые эмалированные кружки, в печи тесто поднималось, и куличи выпекались высотой до 40 сантиметров. Потом очень осторожно клали их на простыни на кровать, чтобы потихоньку остывали… Нас же при этом предварительно отсылали из дому, так как нельзя было шуметь, бегать, хлопать дверями – из-за этого куличи могли «осесть», и тогда вся работа окажется напрасной. Ответственной работой было и запекание окорока…

Так же как и на Рождество, из церкви после пасхальной службы возвращались часа в два ночи. Праздничный стол был уже накрыт, ждали священника… Служили молебен. Святой водой окропляли стол и только после этого усаживались «разговляться». Долго не сидели – не более часа. После этого, разговевшись чарочкой водки и попробовав самодельного пива, затягивали песню…

Пасхальные развлечения – это, конечно, качели и только пасхальное катание яиц. Для этого приспосабливалась специально выдолбленная дощечка – лубок, да еще можно было биться яйцами. Но самое главное – это пасхальный перезвон! Звонить мог каждый умелец… Наша компания принимала в этом деле живое участие. Нам казалось, что мы все выполняем замечательно, славя своим звоном Воскресенье Христово. Дядя Костя же совсем не восторгался нашим перезвоном. Наши родители вообще вначале приняли его за набат, но, не увидев нигде и намека на пожар, решили, что на колокольне находится какой-то не совсем трезвый звонарь…

Т.И. Павеле (Асташкевич): старейшая корпорантка Sororitas Tatiana. На стене – портрет ее супруга, Э. Славиетса, корпоранта Tervetia. Фото С. Рыжаковой, Рига, 2012 г.

Но вот наступали школьные каникулы. Все работы проходили теперь на земле – на нашем маленьком огороде и на «хуторе», который находился в километре от школы. Там рос клевер, овес и вика для наших коров и лодаши, был посажен и картофель. Мне тоже приходилось пропалывать огород и цветочные клумбы. В наше время и у детей была своя работа и обязанности…[287]

Из интервью с Татьяной Ильиничной Павеле (запись октября 2012 г.)

В 1938 г. я поступила в Латвийский университет и начала приглядываться. Обществ было много. У одной девушки – Людмилы Земмеринг – брат был корпорантом, арктом, и даже, кажется, был в президиуме; она, конечно, собиралась в «татьяны». У другой моей подруги брат был «рутеном». Можно было еще поступить в ОРСЛУ – Общество русских студентов Латвийского университета, но туда – я решила – не пойду, там попахивало политикой, правой направленности. И вот в 1938 г. мы, четыре девушки, стали фуксами русской корпорации Sororitas Tatiana: Ираида Перехвальская, Людмила Земеринг, Елена Никанорова и я – Татьяна Асташкевич. Еще фуксом была Елизавета Челипова, она была филолог, старше нас по курсу. Мы все были на разных факультетах. Фукс-магистром, или ольдерманом, у нас была Ольга Адамовна Универ (потом ее фамилия стала Соловей; уже позднее, в Сибири). Историк, дама очень требовательная – прежде всего к себе, затем к фуксам и – вообще ко всему, что касалось корпорации. За одной нашей «татьянкой» начал ухаживать один студент – высокий, воспитанный, все, казалось бы, было хорошо. Но вдруг он был уличен в чем-то нехорошем, и сама Ольга Адамовна обратилась к родителям девушки, поставила их в известность, что могут быть проблемы. И самой девушке было сказано: если у вас такая любовь, то пожалуйста, и можешь выходить за него замуж, но только из корпорации тебе придется уйти! Но Талочка не ушла из копорации и предпочла связь эту расторгнуть.

На ул. Дзирнаву, 38, у нас была корпорантская квартира – конвент-квартира. Там был зал для собраний, кухня и фуксовская. Еще там в одной комнате жила одинокая русская женщина с собачкой Кузькой, поэтому мы ее называли «Кузкиной матерью». Мы туда приходили примерно два раза в неделю: были общие собрания, и были наши – фуксовские – занятия с ольдерманом. Когда были собрания, то заседали только «цветные», а мы находились в фуксовской, и потом пили чай уже все вместе. Среди «цветных» выбирался эконом, который выдавал какому-нибудь фуксу деньги и посылал за булочками, печеньем и сахаром. Специальные трапезы устраивали на праздники, пасхальный стол например. Иногда мы, фуксы, приходили туда втайне – чтобы подготовить сюрприз к Рождеству, когда устраивали елку. Старались, чтобы нас никто не увидел, репетировали выступления. До 1940 года мы жили – в бытовом смысле слова очень хорошо. Но, как и сегодня, существовал и шовинизм, и ультранационализм. Нужна была большая моральная выдержка. Например, на одном из общих заседаний президиумов корпораций сделали замечание, что члены нашей корпорации на торжественном шествии и на заседаниях говорят по-русски. Тогда однажды, на одном из заседаний, члены нашего президиума, сидевшие на одном ряду, начали говорить по-французски! И так, довольно слышно, не скрываясь. Другие забегали, заволновались… но ничего не сказали. Против французского языка никаких замечаний высказано не было.

Уже незадолго до 1940 года корпорация переехала в другую квартиру, на ул. Валдемара. Там было больше места, там была красивая обстановка – заказали мебель. Там была и библиотека, которой я стала заведывать. В 1940 г., когда все корпорации были закрыты, к нам пришла комиссия по ликвидации – три человека. Описали все имущество. Одна дама из комиссии тихонько посоветовала забрать святыню – у нас был там икона, которую мне поручили унести к себе домой. Хорошо помню тот момент, как я везла ее, завернутую в газетку, в автобусе; ни пакета, ни сумки не было. Один молодой человек начал проявлять ко мне повышенный интерес, хотел помочь – возможно, увидел сквозь прорванную газету икону и щиток с символами корпорации, возможно, он сам был корпорантом и все понял»[288].

6.3. Галина Михайловна Петрова-Матисс: из воспоминаний корпоранток

Одна из старших корпоранток. По энергетике – заводила всех, это была любимейшая корпорантка, при том что внешне она была – очень курносая, мелковатая, но по энергетике – уникальнейшая женщина. В Латвийский университет она поступала из Резекне, ее отец был главным врачом Резекне, у них был шикарный дом в центре Резекне, то есть – она из достаточно обеспеченной семьи. Я смотрела довоенные фотографии нашей корпорации – она никогда не отличалась красотой, миловидная, славянского типажа, широкоскулая немножко девушка, но она в любой аудитории, на всех концертах, в театральных постановках она лидировала.

Она мне очень импонировала, и у меня даже было некоторое раздвоение – когда нужно было брать себе Mutter, как бы крестную мать, которая будет ответственна за тебя в корпорации (там целая гамма моральной ответственности за девочку, которая становится как бы крестной дочкой), то моей стала – Татьяна Павеле, мы с ней дополняли друг друга хорошо, я всегда нежно к ней относилась. Но мы с Галиной Матисс – наши энергии настолько совпадали, я ее просто боготворила, она была, наверное, самым близким мне человеком в корпорации. Мы пели песню «Коробейники» (в каждой корпорации есть свой набор песен, которые все должны знать), и вот в этой песне – она всегда солировала, а я эту песню еще до корпорации пела своим детям как колыбельную. Вот она по ритму настолько моя, может быть, это от дедушки моего, как и любовь к Некрасову, который – по маминой линии – из-под Орла, там такое раздолье. И вот – слышу, эту песню в корпорации ведет Галина Матисс-Петрова! И это было уникально, она заводила всю аудиторию.

Она рассказывала о своем становлении, она рассказывала это и на радио, в передаче «Домская площадь», о состоянии в 1940 году, о переходе от свободной студенческой жизни, которая была…

В 1938 году она вышла замуж за очень известного шахматиста, Владимира Петрова, и они отправились в Париж.

Она рассказала, как в Париже узнала об аресте известной певицы Надежды, русской певицы русской эмиграции – которая сдала советским властям белогвардейского полковника Скобелева. А три дня тому назад они были на ее концерте… Это была очень яркая история, как и вообще рассказы о Париже 1938 г. Она не раз рассказывала эту историю, девчонки, студентки-корпорантки смотрели на нее, слушали, широко открыв глаза.

В 1940 году, когда вошли советские войска, это было лето, она заканчивала сессию. Они с мужем были очень активны, он тоже был корпорант, рутен. У них уже родилась дочка, которая на время сессии была в Резекне. И она рассказывала, что муж, Володя, приходит и говорит, что его пригласили на очень большой турнир в Москву. И он не знает, ехать или нет. Он считает, что – нужно ехать. И она ему подарила православный крестик. Он лежал в шкатулке. Собирается и не может найти крестик. Галина говорит – я не могу тебя без него отпустить, надо, чтобы ты взял его, как талисман. А уже надо уходить на поезд. Крестик не нашли, она его проводила, вернулась, открыла шкатулку, и – крестик перед глазами! Вдвоем искали, не могли найти. Она очень испугалась, почувствовала какой-то символизм ситуации. «У меня было желание схватить и бежать, догонять поезд, дать ему». И – он больше не вернулся, был арестован как человек, подозревавшийся в каких-то связях, – традиционная история. Начал участвовать в турнире, и потом – о нем ни слуху ни духу. Она пыталась выяснить, звонила… она еще потом училась. Когда убирали т. н. врагов народа, арестовали и вывезли ее родителей и дочку – Риточку. Их привезли в вагонах на Торнякалнс. Галина помчалась в Резекне, дом был пуст, няня сказала – всех забрали, она бегом возвращалась в Ригу, и сказали – все составы стоят на Торнякалне. Она упрашивает вернуть ей дочку, которой тогда было полтора года. Умоляет охранника, который говорит: «Нет, у меня три взято, три и должно быть, мы должны о счету!» Независимо какого возраста. И как-то они смогли выкрутиться… один из охранников отдал ей все-таки дочку. Родителей вывезли. И в 1944 или 1945 г. она сама туда поехала, уже работать, вместе с дочкой. Работала в детском доме, была на вольном поселении, около родителей. Наверное, у них было 10 лет без права переписки. До 1950-х гг. они там жили. Она всегда работала с детьми с отклонениями, сложными. И – несмотря на это, оставалась задорной, веселой! Очень строгая, дисциплинированная, очень принципиальная и честная, хотя – в то же время – хохотушка! Категоричность ее была одновременно очень мягкая и понимающая. Другие корпорантки были – более строгие, холодные юристки. В какое-то время она у нас была сениор и аудзинатайс. Она возглавила у нас Мемориал. А в монастыре был воздвигнут памятник – по ее инициативе, она это выстрадала через всю жизнь. Она получила Орден Трех звезд, одна из первых русских, уже в восстановленной Латвии[289].

Галина Петрова-Матисс. «Звезда, погасшая до срока» (фрагменты мемуаров)

27 сентября 1998 г. исполняется 90 лет со дня рождения гроссмейстера Петрова. Погиб он в августе 1943 г. в одном из лагерей «архипелага ГУЛАГ» в расцвете физических и творческих сил. Было ему тогда всего лишь 35 лет. Пусть горит и никогда не меркнет его яркая звезда на шахматном небосводе! Да сохранится вечная память о нем!

Я приоткрываю занавес только над личной жизнью и трагической гибелью гроссмейстера. Оценка его достижений в шахматном искусстве – область специалистов. ‹…›

До посмертной реабилитации в марте 1989 г. имя Петрова было полностью предано забвению, было вычеркнуто из шахматной жизни не только в СССР, но и на родине – в Латвии, несмотря на то что он был первым латвийским гроссмейстером международного значения и до 1940 г. достойно защищал честь Латвийской Республики на всех международных турнирах и олимпиадах. Для Латвии он больше не существовал, так как был «врагом народа».

После его посмертной реабилитации, когда о нем можно было говорить, его вспоминать, хвалить, вот что пишет о Петрове литовский гроссмейстер Владас Микенас: «Владимир Михайлович Петров был, конечно, замечательным шахматистом. Это он подтвердил на турнире в Кемери в 1937 г., после которого вошел в элиту сильнейших шахматистов мира. С особенно глубоким вниманием он проводил встречи, играя белыми в каталонском дебюте. Бороться с Петровым в его “каталонке” было крайне трудно. Не сомневаюсь, что, если бы не суровые годы войны, Петров добился бы исключительных успехов в своем любимом шахматном искусстве».

В связи с этой оценкой хочу упомянуть, что в 1938 г. на турнире в Марпите Петров одержал победу над чемпионом мира А. Алехиным, в 1939 г. – на 8-й шахматной олимпиаде в Буэнос-Айресе не проиграл ни одной партии, а с Алехиным и Капабланкой сыграл вничью. А. Алехин признал партию Петров – Тартаковер (которую Петров выиграл) самой красивой партией из всех сыгранных на олимпиаде. Очень высоко ценил искусство Петрова Паул Керес.

Родился Владимир Михайлович в Риге. Он – русский. Коренными рижанами были и его родители. Отец – Михаил Тихонович, родился в 1872 г. Мать – Анастасия Парфеновна, урожденная Дроздякова. У отца до 1932 г. в Риге на ул. Авоту была сапожная мастерская. В семье трое детей: старшая дочь Зинаида, затем Наталия и гордость семьи – Владимир ‹…›.

Первым увлечением Петрова был футбол. Шустрый, быстрый, изобретательный, умеющий «играть головой», – он был прирожденным футболистом. Команда Ломоносовской гимназии считалась одной из сильнейших среди латвийских школ, и вскоре Владимир, несмотря на большую конкуренцию, стал нападающим в сборной. Тренером школьной команды на общественных началах был в то время знаменитый многократный чемпион Латвии – Редлих. Вместе с Петровым в команде играл и Владимир Берзиньш. Оба Владимира достигли в футболе хороших результатов. В дальнейшем Берзиньш, выбрав футбол, стал многократным чемпионом Латвии, а Петров свое призвание нашел в шахматах, но свою «первую любовь» он не забывал и будучи гроссмейстером.

Если верить воспоминаниям очевидцев, то шахматами Петров увлекся совершенно случайно, когда совсем надоело играть в карты. Одним из любимых времяпрепровождений гимназистов было «резаться в золо». Но в один прекрасный вечер, когда карты осточертели, под руку попалась доска с фигурами. Кто знает, если бы не эта случайность, может быть, сейчас мы вели разговор о выдающемся футболисте. Между прочим, Петров был одним из лучших нападающих футбольных команд спортивного общества Union и студенческой корпорации Ruthenia.

В шахматы Петров начал играть, по сегодняшним меркам, довольно поздно – в 13-летнем возрасте (в 1921 году). С правилами игры своих одноклассников познакомил Виктор фон Розенберг. И как это часто бывает, скоро «ученик побеждает учителя» – как написал Владимир под своей первой шахматной фотографией 1923 года. Друг Петрова – Владимир Кнох вспоминал, как после нескольких «уроков» Петров вызвал Розенберга «на дуэль» из ста партий. Матч длился несколько месяцев. Сначала Петров проигрывал одну партию за другой, и счет стал довольно сокрушительным в пользу учителя. Но вторую половину поединка и весь матч Петров все же выиграл, правда, с минимальным преимуществом. Уже тогда просматривалось умение Петрова «усваивать все на лету».

‹…›

Когда ему было 15 лет, о нем уже говорили как о талантливом и многообещающем шахматисте. Петрову было 17 лет, когда он узнал, что в 1925 г. в Париже А. Алехин установил небывалый рекорд: играл вслепую на 28 досках. Великий мастер стал его кумиром (и таким оставался для него всю жизнь). Интерес к шахматам еще больше возрос.

Апрель 1924 года стал решающим в жизни 15-летнего юноши. В то время круг интересов Владимира был весьма обширен. В этот год Петров стал чемпионом среди школ Латвии в составе футбольной команды Ломоносовской гимназии. Можно сказать, что первый раз Владимир объездил всю Латвию как футболист, а уже второй – как шахматист. Тогда же он увлекся теннисом.

‹…› В 1925 году Владимир окончил рижскую русскую Ломоносовскую гимназию и поступил на юридический факультет ЛУ. Уже с первых дней он активно участвовал в шахматной жизни университета. Увлечение шахматами требовало уйму времени, поэтому университет он посещал как свободный слушатель. ‹…› 1926 год стал звездным годом Петрова. Он занял первые места на 1-м Первенстве Риги и Первенстве Латвийского шахматного клуба. И к концу 1926 года Владимир Петров стал одним из сильнейших шахматистов Латвии.

В том же году он стал полноправным студентом и пробыл в этом статусе 15 лет. Виной тому служило немало обстоятельств. Во-первых – частые поездки на соревнования и турниры. Во-вторых – материальное положение заставляло Петрова работать во время учебы (он был служащим в железнодорожном управлении с заработком 70–80 латов). Целый год заняла обязательная военная служба, и в придачу к этому время от времени делались отсрочки по состоянию здоровья, надо было лечить легкие. Кажется невероятным: крепыш, любящий активный спорт, – и туберкулез.

‹…›

Будучи студентом 1-го курса, Петров стал чемпионом Риги, был включен в олимпийскую команду Латвии, затем последовали один за другим международные турниры и олимпиады, на которых он заслуживал всеобщее признание. Блестящий успех был им достигнут в 1937 г. на международном шахматном турнире в Кемери. Он разделил первое место с Сало Флором (Чехословакия) и Решевским (США). Это было яркое событие в шахматной жизни Петрова. Он удостоился личного приза президента Латвии Карлиса Улманиса – шкатулки, окованной серебром, с надписью на серебряной пластинке, с янтарной шахматной доской и разукрашенными фигурками, которую ему торжественно вручил министр иностранных дел Латвии Мунтерс. Этот ценный подарок президента, шахматный альбом с фотографиями и два приза (серебряные кубки) – все, что осталось у меня из вещей мужа. Один из кубков – приз родственников гроссмейстера Нимцовича за лучшую партию латвийских шахматистов в борьбе с зарубежными мастерами.

Познакомилась я со своим будущим мужем в Гамбурге у своего дяди – Пунга Германа Андреевича, где он был в то время латвийским консулом.

Я была студенткой филологического факультета ЛУ и членом русской женской корпорации Sororitas Tatiana, Петров – студентом юридического, уже известным шахматистом и корпорантом Ruthenia. По каким делам Петров приехал в Гамбург, я теперь не помню… Первое впечатление о нем у меня осталось как об очень жизнерадостном, веселом, легко со всеми контактирующем человеке, который сразу умел к себе расположить окружающих. ‹…›

Когда я вернулась в Ригу к началу занятий, встречи с Петровым возобновились. Встречались в университете, на балах, в корпорациях. Петров был красивым мужчиной. Темно-каштановые, слегка вьющиеся волосы, большие серые широко расставленные глаза, густые дугообразные брови и длинные, кверху загнутые ресницы. Он был широкоплечий, коренастый, оставлял впечатление здорового, крепкого человека. ‹…›

Встречаться с ним мне было очень интересно. Он был прекрасным рассказчиком, особенно в компании. Мы от души хохотали над его «охотничьими» рассказами. Он хорошо знал литературу, живо интересовался историей… Память у него была феноменальная. Петров был достаточно музыкален.

‹…›

На студенческие каникулы и летом я уезжала к родителям в Резекне. Дом был большой (11 комнат), места хватало, и я забирала с собой своих приятелей-студентов и студенток погостить. Родители всегда меня встречали на станции вместе с членом семьи – красавцем догом Ло. Мама испуганно каждый раз спрашивала: «Сколько с тобой?» Я обыкновенно избегала ответа, а мама молча считала – сколько там вслед за мной выскочит из вагона.

Приезжал, конечно, и Петров. В Резекне среди русского населения в то время еще сохранился старый патриархальный уклад жизни. Соблюдались старинные обряды и обычаи. На Рождество ходили со звездой, в дом к нам вваливались ряженные, всех угощали печеньем, орехами и сладостями. Было шумно, весело, собака лаяла на размалеванные рожи и маски, пели песни, были пляски. В Риге, конечно, такое уже не соблюдалось.

На Страстной неделе в Великий четверг несли домой зажженные свечи, старались донести до дома и поставить кресты на входной двери. Это было очень красивое зрелище. Православная наша церковь находилась на горе, и вот во все стороны разбегались разноцветные фонарики с горящими огоньками… Ну и конечно, на заутреню мы шли в церковь. Перед тем мама нам кушать не давала, разговлялись потом, а наутро приходил священник, освящал пасхальный стол, и начинались визиты местной интеллигенции. Мама была председателем Пушкинского общества, принимала участие в русской культурной жизни, и поэтому круг знакомых был очень широкий. За что и расплатилась ссылкой на 16 лет…

Говорят, что прошлое всегда кажется красивым. Я не идеализирую, я просто описываю ту обстановку, которая окружала меня в то время, и меня, и вместе со мной Петрова. Конечно, где-то рядом протекала другая жизнь. Были безработные, было подполье, люди сидели в тюрьмах, боролись за идеи, были недовольные существующим строем. Все это было, но я не могу об этом судить, мне не приходилось с этой жизнью сталкиваться, как я, так и мое окружение, были далеки от политики. От политики был далек и Петров, поэтому уму непостижимо то, что случилоась и что привело его к гибели.

‹…›

Как говорят многие знавшие меня в то время люди, да и как помню сама, вспоминая себя, я была очень веселым, жизнерадостным, жизнелюбивым человечком. Друзей у меня было много, и без людей, как позже говорил Петров, я жить не могла. Была я хохотушка, шутница, в корпорации я была magister-cantandi, т. е. руководила пением – и звали меня «певунья-плясунья». Как-то мама мне сказала: это от вечного смеха у тебя появятся преждевременные морщинки вокруг рта. А я ей ответила: «Мамочка, я так тебе благодарна, что ты меня родила. Мне так хорошо живется на свете!» Мои слова о том, как хорошо живется на свете, напомнила через много лет, вернувшись с далекого севера инвалидом, моя горячо любимая когда-то красавица мать.

‹…›

Память у Петрова была феноменальная, и он много помогал мне в зубрежке. В 1937 г. я уже была его официально объявленной невестой и часто приезжала на турнир в Кемери, где и познакомилась со всеми светилами шахматного мира. С некоторыми из низ затем завязалась дружба, и мы общались домами.

В декабре того же года состоялась наша свадьба, которую мы пышно отпраздновали в доме моих родителей в Резекне, где отец работал врачом. Было шумно и весело.

‹…›

В июне – июле 1937 года состоялся большой Международный шахматный турнир в Кемери. Я в то время была уже официальной невестой Петрова. По обычаю того времени в корпорации было принято всех оповещать открыткой о помолвке. Я сохранила эту открытку. С одной стороны были цвета Володиной корпорации, с другой – мои цвета, зеленый-синий-красный. Кроме того, невеста дарила жениху так называемый берципфель. Это широкая кожаная подвеска для карманных часов, на конце которой брелок с цветами корпорации «Рутения» – белый-оранжевый-черный. Жених дарил невесте брошку, опять же цвета женской корпорации.

Венчались мы в Резекне, в православной церкви, а после свадьбы уехали в имение друзей Митрофановых под Даугавпилсом, где муж напряженно готовился к турниру за границей. Там романтично встретили новый, 1938 год. В сказочно красивом заснеженном лесу зажгли елку. Веселым хороводом кружились снежинки, из селения доносилась музыка, мы даже вальс танцевали вокруг елки. Над нами ярко светили звезды, ласково улыбалась луна. Мы были вдвоем, мы были счастливы…

Окончив университет, Петров некоторое время работал помощником заведующего Рижским городским загсом, а затем заведующим. Сохранились у некоторых рижан свидетельства о рождении за подписью Петрова. Это было его последнее место работы в Латвии.

Сейчас, перелистывая страницу за страницей книгу прожитой жизни и подводя итог всему, что в моей судьбе связано с семьей Петровых, прихожу к выводу, что над ними всеми тяготел какой-то злой рок, который и меня поверг в пучину и исковеркал не только мою жизнь, но и жизнь моей дочери – Марины. Вся семья Петровых трагично закончила свою жизнь… Его (В. Петрова) судьбу предсказал в свое время очень известный в Риге и за рубежом ясновидящий Финк. Уезжая в Аргентину, муж зашел в его фотоателье сделать фотографию для журнала «Атпута». Когда он уходил, Финк сказал, что в кармане у Петрова лежит фотография молодой женщины с ребенком на руках, с которой он расстанется, если поедет в дальнюю дорогу, и больше никогда не встретится. Увы, предсказание Финка сбылось, он ошибся только на несколько месяцев…

В то время жизнь в Риге била ключом. Я главным образом вращалась среди русской интеллигенции и студенчества. Устраивали Дни русской культуры, певческие правздники. Тесная связь была с Театром русской драмы… В общем, «маленький Париж» – так в то время называли Ригу.

Особенно в памяти остались русские студенческие Татьянинские балы. В их устройстве деятельное участие принимали корпорации. Мы, все корпорантки, должны были быть в белых длинных платьях, длинных лайковых перчатках. Студенты – во фраках и тоже в белых перчатках. Бал открывался полонезом, которым руководил известный в то время учитель танцев – С.С. Вохрамеев. С моноклем в глазу, во фраке, подтянутый, элегантный, он на прекрасном французском, как говорится, «командовал парадом». Вохрамеев тоже стал жертвой репрессий и погиб в одном из лагерей «архипелага ГУЛАГа».

Вспоминаю один из таких балов, сохранилась фотография: Петров во фраке, а я в белом платье с большим воздушным шаром в руках. Я продавала воздушные шары… Бал – не только главное событие студенческого года, но и главный источник пополнения кассы студенческой взаимопомощи. Да-да, до войны благотворительностью занимались все общественные организации, в том числе и молодежные. Бал приносил несколько сотен латов. Благодаря этим средствам бедствующие студенты получали бесплатные обеды, которые так и назывались – татьянинские. Основная же доля собранных средств шла на оплату обучения тех же нуждающихся.

‹…›

Совместная жизнь начиналась так красиво и, как нам тогда казалось, много обещала. Мы много разъезжали по свету. Я сопровождала мужа во всех его турнирах (исключая Аргентину и последний роковой чемпионат в СССР).

Были интересные встречи и знакомства. Я, как и Петров в то время, легко сходилась с людьми, и у нас всюду было много друзей. Завязалась дружба с Паулом Кересом, Сало Флором и его женой Раисой, у которых позже мы гостили в Праге. Особенно интересной для меня была встреча с Капабланкой и его женой Ольгой Чегодаевой, русской, в прошлом княжной (как она мне говорила).

Счастливая наша совместная жизнь продолжалась неполных четыре года. А затем наступил тот страшный 1941 год. Все было уничтожено, исковеркано, навеки загублено. Жизнь стремительно пошла под откос. Не раз я потом повторяла слова из «Реквиема» Анны Ахматовой: «У меня сегодня много дела, надо память до конца убить, надо, чтоб душа окаменела, надо научиться снова жить».

В начале июня 1941 г. муж уехал на чемпионат в СССР в Ростов-на-Дону. Я на этот раз его не сопровождала, так как сдавала государственные экзамены в университете. Муж уехал как-то очень неохотно. Несколько раз прощался, подходил к спящей в кроватке дочурке, крестил ее. Мне он пожелал успешного окончания университета и пообещал за это большой подарок. Я надела ему на шею свой большой православный крест с надписью «Спаси и сохрани», и мы расстались – расстались навсегда. Домой он не вернулся. Нас разлучила война.

А 14 июня 1941 г. из Резекне депортировали в Сибирь моих родителей. Я потеряла всех и все. Родительский дом был национализирован, его занял потом горком партии. Все вещи были разворованы, кем-то присвоены. Позже нашу с Петровым квартиру в Риге в мое отсутствие заняли работники НКВД, присвоив все вещи и призы мужа.

После войны начались мои мучительные долгие поиски сведений о судьбе мужа. Каких только слухов и предположений не было! Наконец на один из запросов мне сообщили, что Петров В.М. был арестован в августе 1942 г., осужден на 10 лет и скончался, отбывая наказание. Вот и все, что мне удалось узнать. На получение дальнейших сведений ушли десятки лет.

Собран целый архив моих запросов, заявлений и ответов на них. Некоторые из них напоминают анекдоты. Где только и от каких только болезней не умирал мой муж одновременно. И в Ухте он был, и в Воркуте, и в пермских лагерях, и в Котласе. Карта «архипелага ГУЛАГ» мною изучена досконально. Ни в одном из указанных лагерей следов пребывания мужа я не нашла. По-видимому, я им в Москве изрядно надоела, так как на очередной мой запрос ответили, что сведениями о Петрове не обладают. Дело его за давностью лет уничтожено!!! Это вызвало во мне озлобление и желание продолжать поиски. Лишь в марте 1990 г. я узнала, что в 1989 г. московским издательством «Юридическая литература» выпущена книга доктора искусствоведческих наук Мирека Альфреда Мартиновича «Записки заключенного». В ней упоминается имя гроссмейстера Петрова, с которым Мирек сидел в одной камере на Лубянке в 1942 г. Это известие, несмотря на то что прошло 50 лет, взволновало меня до глубины души. Я разыскала Мирека, он навестил меня в Риге, и вот что я от него узнала.

Лубянка – это своего рода «отборный пункт» очередного «улова», где происходила сортировка «преступников» и первое знакомство со следователем, где люди сразу погружались во мрак неведения, где начинался путь страданий. В камеру на Лубянке Петрова ввели в начале сентября 1942 г. Он вошел довольно спокойно, был организован, хорошо одет, по-спортивному подтянут, выглядел молодым, красивым, крепким. Войдя, коротко представился: «Петров Владимир Михайлович, рижанин, шахматист». С собой у него ничего не было – ни пальто, ни теплых вещей, ни традиционного узелка, который обычно брали с собой арестованные. Один из обитателей камеры живо им заинтересовался. Представившись инженером и страстным любителем шахмат, предложил сыграть партию, на что гроссмейстер не колеблясь согласился.

На нары была положена доска, оказавшаяся у любителя, расставлены фигуры, недостающие заменены условными. Наблюдавшие за игрой обратили внимание, что партнер Петрова (ходили слухи, что он провокатор) задавал ему всевозможные вопросы, порой каверзные, на которые гроссмейстер затруднялся ответить. Возможно, у него пытались что-то выведать. Было сыграно три-четыре партии, которые Петров, конечно, выиграл.

Играл он чисто механически, был рассеян, видно было, что мысли его далеко. После игры, заняв на нарах свободное место, он больше не проронил ни слова, на вопросы не отвечал. В камере было очень душно, за окном поздний вечер. Арестованные готовились ко сну. Вдруг раздалось бряцание ключей, дверь со скрипом отворилась, и Петрова вызвали на первый допрос.

Вернулся он через несколько часов усталый, очень подавленный, ни на один вопрос не отвечал, лежал, заложив руки за голову и нахмурив брови. Затем допросы стали повторяться каждый день, обычно вечером, длились очень долго. Возвращался Петров под утро, был поникший, посеревший, постаревший, с синяками под глазами. К тому же его мучил голод. Из-за поздних и длительных допросов он оставался без еды, хотя та и состояла только из миски каши и кипятка. Передач он не получал. После одного допроса Петров стал рассказывать соседу по нарам о себе, о Риге, о жене и дочурке. Очень горевал, что их фотографию у него отобрали при аресте. Рассказывал о своих международных турнирах и о последних в СССР – в Москве, в Поволжье, в Свердловске и других городах. Мирек не помнил, где Петрова арестовали – кажется, в Поволжье. За что его арестовали, Петров никак не мог понять. В начале считал, что это просто недоразумение. Но потом эта уверенность исчезла. Его возмущали нелепость обвинений и повышенный интерес следователя к его участию в олимпиаде в Буэнос-Айресе в 1939 г. «С кем из иностранцев я там встречался, что говорил, какие поручения от них там получал? Шпионом, что ли, хотят сделать, идиоты! – негодуя, выкрикивал Петров. – Да я с иностранцами всю жизнь встречался за шахматной доской!»

Он очень нервничал, видно было, что его нервы истощены до предела. Последний раз Мирек видел гроссмейстера Петрова на общей прогулке в маленьком внутреннем дворике Лубянки, окруженном со всех сторон высокими стенами домов. После одного допроса Петров в камеру не вернулся. Партия в шахматы на Лубянке, видно, была последней на его оставшемся коротком жизненном пути. Как я узнала позже, его еще 5 месяцев промучили в Бутырской тюрьме. Затребованный мной документ о виновности мужа гласит: «В основу обвинения вашего мужа положены факты высказывания им недовольства условиями жизни в Прибалтике после присоединения к СССР». Вот в чем состояло преступление мужа и за что он поплатился жизнью! На мою просьбу сообщить о месте захоронения ответили, что оно неизвестно.

В посмертной реабилитации Петрову прокуратурой Латвийской ССР дважды отказано: в 1959 г. – мне, в 1967 г. – нашей дочери. В отказе говорится: «Из материалов дела и его проверки в 1959 г. видно, что за антисоветскую агитацию, которую проводил Петров, он был арестован в 1942 г. и затем осужден в 1943 г. обоснованно и реабилитации не подлежит. Помощник прокурора Латвийской ССР Чибисов».

В 1996 г. мне удалось заполучить в Москве архивное дело Петрова. Через 56 лет ко мне вернулась та самая фотография с дочерью на руках, об утрате которой так горевал муж. Получила я и его последний снимок, по-видимому, уже арестованного.

Читала я, перечитывала это дело по нескольку раз, и порой мне казалось, что ум за разум заходит. Повергли меня в полное недоумение и расстроили ответы мужа о его семье. Оказывается, он состоял в браке со мной с 1937 г. по февраль 1941 г., после чего развелся! Отец умер еще в довоенной Латвии. Сестра Наталия эвакуировалась в СССР, и место ее пребывания ему неизвестно. Какая ерунда! Возможно, после переживаний, допросов, перенесенных мук Петров совсем потерял рассудок. Какой развод в феврале? Он уезжал в июне, а сестру и отца я сама похоронила в 1945 г. в Риге на Покровском кладбище, когда мужа давно уже не было в живых.

После нескольких бессонных ночей, догадок и размышлений мне все стало ясно: «Ах ты, бедненький! Нет, ты не сошел с ума, не потерял рассудок, ничего не перепутал. Ты просто ограждал нас от себя, спасал нас!»

Подводя итоги жизни гроссмейстера Петрова и перелистывая страницы начатой мной книги о нем, не могу не сказать о том, что его судьба была предсказана в свое время очень известным ясновидящим Финком. Второе предсказание судьбы было сделано японским астрологом на пароходе по дороге в Аргентину: «Звезда Петрова очень ярко зажглась, но очень скоро погаснет». Так пусть же она не померкнет хоть над его безымянной могилой![290]

Сноски

1

«Ruthenia» в Риге и на чужбине / Сост. Е.А. Осипов, Г.Г. Гроссен, Д.А. Левицкий. Вашингтон. Рига: Латвийское общество русской культуры, 2005.

(обратно)

2

Sakse A. Dzirksteles naktī. 1–2.sej. Rīga: Latvijas valsts izdevniecība, 1951–1957.

(обратно)

3

Eglītis Anšlavs. Līgavu mednieki. Rīga: Atpūta, 1940.

(обратно)

4

Иванов А.Е. Студенчество России конца XIX – начала XX в.: социально-историческая судьба. М.: РОССПЭН, 1999.

(обратно)

5

Гальцов В.И. Университет в Кенигсберге. Хроника событий и люди. 2-е изд., доп. Калининград: РГУ им. И. Канта, 2008.

(обратно)

6

Инсаров И. Русское студенчество в Риге. Студенческие землячества и корпорации // Рижский вестник. 1943. № 7 (73). 20 ноября 1943.

(обратно)

7

Макарова Н. Студенческие корпорации первых российских университетов // Высшее образование в России. 1999. № 4. </ последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

8

См.: Рыжакова С.И. «Хлебные мантры» и «японские чаши» у латышей. К вопросу о проблемах аутентичности и «регистрах истинности» в современной этнографии // Этнографическое обозрение. 2006. № 1. С. 109–128.

(обратно)

9

См., в частности: Рыжакова С.И. Латышский Праздник Песни и Танца: о национальных особенностях одной культурной традиции // Европейская интеграция и культурное многообразие. М.: Институт этнологии и антропологии РАН, 2009. С. 55 –105.

(обратно)

10

См.: Мищенко Е. Татьянины тайны // Суббота. 2003. 7–13 февраля. С. 31; Чуянова Э. Сильные духом, чистые сердцем // Час. 2003. 25 января. C. 4; Халтурина М. Татьяны танцуют полонез // Час. 2001. 25 января. С. 7; Подберезина Е. Три цвета: истина, добро, красота // Вечерняя Рига. 2002. № 18 (78). 25 января. С. 10.

(обратно)

11

Порталы ; имеют ссылки на все созданные сайты конкретных корпораций.

(обратно)

12

Это касается как общей атмосферы, так и внешней атрибутики; например, гимназисты носили фуражки, и в годы первой Латвийской республики они были весьма похожи на декели, только большой знаток мог их различить издалека.

(обратно)

13

См.: <. последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

14

Старше их – польская корпорация Konwent Polonia, см. <, последний доступ 16.09.2014>, сформировавшаяся в Тарту. В Польше существует еще недавно восстановленная Lauda, основанная до Второй мировой войны арконами в Вильнюсе, а сейчас действующая в Гданьске.

(обратно)

15

См.: Janicki A., Laszczkowski M. Poļu studentu korporācijas Baltijā līdz 1918 g. Warszawa: Rowarzystwo tradycji akademickiej, 2011.

(обратно)

16

См.: Daija G. Latvijas Universitātes studentu biedrības. Rīga: Latvijas Universitāte, 1994.

(обратно)

17

Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX – начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации. М.: Новый хронограф, 2004. C. 158.

(обратно)

18

См.: Jarausch Konrad Hugo. Students, Society, and Politics in Imperial Germany, the Rise of Academic Illiberalism. Princeton: University of Princeton (June), 1982. 448 p.

(обратно)

19

Ščerbinskis V. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas // Uzticīgi draugam. Latvijas studējošo slēgtas mūža organizācijas / Sast. V. Ščerbinskis. Red. V. Veilands. Rīga: Prezidiju konvents, 2010.

(обратно)

20

Conrad Georg. Der Landesvater // Studentenhistorische Beiträge. 1993. S. 37–39.

(обратно)

21

Венгерский поэт и кинодраматург Шондор Чоори в эссе «Контекст знакомых понятий» (1986 г.) обращается к почти случайному определению нации, данному в межвоенный период поэтом Аттилой Йожефом (1905–1937) – «нация есть общее воодушевление»: «…это его определение, поэтическое по сути, могло бы быть оговоркой, но не является ею. Скорее всего, это озарение, подобное первой строчке стиха, которую нашептывает поэту муза. Более того, я назвал бы это тайной или утопией, какие мы носим в себе» (Чоори Ш. Контекст знакомых понятий (1986) // Венгры и Европа. Сборник эссе / Пер. с венгерского. Сост. В. Середа, Й. Горетич. М.: НЛО, 2002. С. 350). Наивысшего, хотя и краткого, пика это воодушевление достигает в тот момент, когда идеи национального движения переходят в политическую силу.

(обратно)

22

Stradiņš J. Studentu akadēmiskās organizācijas // Universitas. 1995. № 74. 11.–14.lpp.; №.75. 12.–15.lpp.

(обратно)

23

C м.: Fabricius Wilhelm, Baluschek Hans. Die deutschen corps; eine historische darstellung, mit besonderer berücksichtigung des mensurwesens. Berlin: H.L. Thilo, 1898. 2-е изд.: Fabricius Wilhelm. Die deutschen Corps: eine historische Darstellung der Entwicklung des studentischen Verbindungswesens in Deutschland bis 1815, der Corps bis zur Gegenwart. Frankfurt am Main: Verlag der Deutschen Corpszeitung, 1926. 464 s.

(обратно)

24

C м.: Döhler R. Der Seniorenconvent zu Königsberg. Ostpreußen und seine Corps vor dem Untergang // Einst und Jetzt. 2007–2009. Teil I. Bd. 52 (2007). S. 147–176; Teil II. Bd. 54 (2009). S. 219–288; Säulen Preußens – 59. Corpsstudenten als Oberpräsidenten preußischer Provinzen // Einst und Jetzt. Jahrbuch des Vereins für corpsstudentische Geschichtsforschung. 2010. Bd. 55. S. 143–148.

(обратно)

25

Помяловский Н.Г. Очерки бурсы // Полн. собр. соч. СПб.: Ю.Н. Эглих, 1902. С. 301–472.

(обратно)

26

Потапенко И.Н. До и после… (Из бурсацких воспоминаний) // Исторический вестник. 1892. Т. 47. № 1. С. 64 –100; Бернс Н.А. Новейшие очерки бурсы. Казань: Идел-Пресс, 2008.

(обратно)

27

Hoffmann P. Lomonosovs Stellung in der russischen Geschichtsschreibung des 18. Jh. Frankfurt am Main (u.a), 2011. S. 17.

(обратно)

28

Цит. по: Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX – начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации. М.: Новый хронограф, 2004. C. 147.

(обратно)

29

См.: Берберова Н. Люди и ложи. Русские масоны. Харьков; М.: Калейдоскоп; Прогресс-Традиция, 1997.

(обратно)

30

Интересно, что первоначально девиз и вензель был иной, состоял из букв «V.C.F.» и для посвященных означал «Vivat circulus fratrum» («Да здравствует круг братьев»), в то время как все читали его «Vivat, crescat, floreat» («Жить, расти, развиваться»); впоследствии была произведена замена буквы С на Е и буквы поменялись местами.

(обратно)

31

См.: <. последний доступ 16.09.2014>.

(обратно)

32

Fraternitas Petropolitana – 100. № 37. 1993–1997. Rīga: Izdevējs Fraternitas Metropolitana konvents, 1997. 43.lpp.

(обратно)

33

Пятигорский А.М. Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства. М.: НЛО, 2009. С. 8.

(обратно)

34

См.: Эберштейн И. Столетие «Фратернитас Арктика» // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1980. XI. C. 2.

(обратно)

35

Решение принято Объединением обществ филистров в 1932 г. (Pieņemts Filistru Biedrību Savienības (F!B!S!) ārkārtējā delegātu sapulcē 1932. gada 27. maijā. P!K! to pieņēma 1932. gada 4. oktobrī). В Коммане (SABIEDRISKAIS KOMĀNS) читаем: «…а) запрещено участвовать в международных организациях и лигах, чей руководящий центр не известен открыто, без разрешения Объединения обществ филистров; б) участвовать в организациях, чья деятельность направлена против Латвийского государства и интересов латышского народа, против выраженных в настоящем Коммане целей; в) участвовать в масонских организациях».

(обратно)

36

См.: Döhler R. Der Deutsche Idealismus und das Corpsstudententum // S. Sigler (Hg.). Freundschaft und Toleranz. 200 Jahre Corps Bavaria zu Landshut und München. München: Akademischer Verlag, 2006. S. 183–188.

(обратно)

37

См.: Baum Rolf-Joachim (Kösener Senioren-Convents-Verband). Wir wollen Männer, wir wollen Taten!: Deutsche Corpsstudenten 1848 bis heute. Berlin: Siedler, 1998.

(обратно)

38

См. подробнее: Сийливаск К. История Тартуского университета 1632–1982 / Под ред. проф. К. Сийливаска. Таллинн: Периодика, 1983. 278 с.

(обратно)

39

Мельгунов С.П. Из истории студенческих обществ в русских университетах. М., 1904. С. 45.

(обратно)

40

См.: Русские песни / Сост. проф. Ив. Н. Розанов. М.: Гослитиздат, 1952.

(обратно)

41

В немецком языке существительное Gesell означает «сверстник, сообщник, участник», глагол gesellen – «соединить, сплотить, принять в сообщество», а слово Gesellschaft – «товарищество, сообщество, компания, ассоциация» (Полный немецко-российский лексикон. СПб.: Издано обществом ученых людей, Императорская типография у И. Вейтбрехта, 1798. Ч. 1. С. 677).

(обратно)

42

См. также: Павловский И.Я. Немецко-русский словарь. Рига: Издание Н. Киммеля, 1888. С. 604.

(обратно)

43

Назарьян Р.Г. К происхождению одной из лицейских кличек В. Кюхельбекера // Проблемы современного пушкиноведения: Межвузовский сборник научных трудов. Псков, 1991. C. 173–174.

(обратно)

44

Костенецкий И.Я. Воспоминания из моей студенческой жизни 1828–1833 гг. // Русский архив. 1887. № 3. С. 334.

(обратно)

45

Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 109. Оп. 19. Д. 206. Л. 3–5.

(обратно)

46

Макарова Н. Студенческие корпорации первых российских университетов // Высшее образование в России. 1999. № 4. </ последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

47

См. об этом подробнее в работе: Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX – начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации. М.: Новый хронограф, 2004.

(обратно)

48

Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX – начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации. М.: Новый хронограф, 2004.

(обратно)

49

Менделеев Д.И. Заветные мысли. О подготовке учителей и профессоров. Глава 7 // Менделеев Д.И. Заветные мысли: Полное издание. М.: Мысль, 1995. <&. последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

50

Коллонтай А.М. Студенты «лохматые» и студенты «красные» // Красное студенчество (М.). 1927–1928. № 4–5. С. 84.

(обратно)

51

Самарин Ю.Ф. Сочинения: В 10 т. Т. 9: Окраины России. М.: Типография А.И. Мамонтова, 1898. С. 248.

(обратно)

52

См.: Dribins L. Nacionālais jautājums Latvijā 1850–1940. Rīga: Zinātne, 1997. 206. lpp.; Рыжакова С.И. Москва и Санкт-Петербург в истории латышской этнографии // Этнографическое обозрение. 1996. № 4. С. 116–124.

(обратно)

53

Трубецкой Н.С. Общеевразийский национализм // Евразийство. Общеевразийский национализм. Мы и другие. М., 1927.

(обратно)

54

C м.: Назаров М. Миссия русской эмиграции. Ставрополь, 1922; Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье… Пути и судьбы русской эмиграции. М., 1990.

(обратно)

55

Станчинский Г.А. Русские и балты. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та экономики и финансов, 1994. С. 80.

(обратно)

56

Станчинский Г.А. Русские и балты. С. 134.

(обратно)

57

Станчинский Г.А. Русские и балты. С.82.

(обратно)

58

Apine I., Volkovs V. Slāvi Latvijā (Etniskās vēstures apcerējums). Rīga: Zinātne, 1998. 159.–164.lpp.

(обратно)

59

C м.: Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций? // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр, 1997.

(обратно)

60

Станчинский Г.А. Русские и балты. С. 90.

(обратно)

61

Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии (1919–1934) // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр. 1997. С. 168.

(обратно)

62

Станчинский Г.А. Русские и балты. С. 90.

(обратно)

63

Антане А., Цилевич Б. Латвия. Модель этнологического мониторинга. М., 1997. С. 8.

(обратно)

64

Станчинский Г.А. Русские и балты. С. 100.

(обратно)

65

Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций? С. 67.

(обратно)

66

Кузнецов С. Русское население в политической жизни Латвии (1920–1934) // Latgale un Daugavpils: vēsture un kultūra: rakstu krājums / Galvenais redaktors J. Dubašinskis. Daugavpils: A.K.A., 1996. С. 79.

(обратно)

67

Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций? С. 65.

(обратно)

68

Станчинский Г.А. Русские и балты. С. 86.

(обратно)

69

Данные по Русскому ежегоднику на 1940 г. Рига, 1939. С. 34.

(обратно)

70

Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций?.. С. 67; Равдин Б.А. Государственное финансирование русской печати меж военной Латвии // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр. 1997. С. 205.

(обратно)

71

Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций?.. С. 67.

(обратно)

72

Станчинский Г.А. Русские и балты. С. 156.

(обратно)

73

Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций?.. С. 67.

(обратно)

74

Фейгмане Т.Д. Русская школа в Латвии (1918–1940) // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр, 1997. С. 129.

(обратно)

75

Фейгмане Т.Д. Русские общества в Латвии (1920–1940 гг.) // Русские в Латвии. История и современность. Рига, 1997. Вып. 2. С. 34.

(обратно)

76

Фейгмане Т.Д. Русские общества в Латвии (1920–1940 гг.) // Русские в Латвии. История и современность. Рига, 1997. Вып. 2. С. 34–47.

(обратно)

77

Прения в Сейме о русском языке и культуре // Сегодня. 1925. 21 мая.

(обратно)

78

Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии… С. 177–178

(обратно)

79

Мансырев С., князь. Русским, сознающим ответственность // Сегодня. Независимая демократическая газета. 1920. № 118.

(обратно)

80

Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии… С. 76–77.

(обратно)

81

Там же. С. 34.

(обратно)

82

Там же. С. 75.

(обратно)

83

Там же. С. 170.

(обратно)

84

Ганфман М. Десять лет // Сегодня. 1929. № 270.

(обратно)

85

Абызов Ю.И. Феномен культуры русских Латвии // Русские в Латвии. Из истории и культуры староверия. Рига: Веди, 2002. С. 309.

(обратно)

86

Райнис Я. Латвийцы // Сегодня. 1929. № 270.

(обратно)

87

Александрович Ф. Русская интеллигенция и народ в г. Риге // Русская жизнь. Общественно-политическая газета. 1920. № 8.

(обратно)

88

Александрович Ф. Организация русского общественного мнения // Русская жизнь. Общественно-политическая газета. 1920. № 15.

(обратно)

89

C м.: Apine I., Volkovs V. Slāvi Latvijā (Etniskās vēstures apcerējums). Rīga: Zinātne, 1998. 214.–215.lpp.

(обратно)

90

Бережанский Н. Quasi-общественность // Сегодня. 1919. 16 ноября.

(обратно)

91

Volkovs V. Krievi Latvijā. Rīga: Zinātne, 1996. 38.lpp.

(обратно)

92

Назарук Б. О национальном воспитании // Деревня. 1929. № 50.

(обратно)

93

Andersons E. Latvijas vēsture. 1920–1940. Stokholma: Daugava, 1982. 87.lpp.

(обратно)

94

Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии… C. 172.

(обратно)

95

Volkovs V. Krievi Latvijā. Rīga: Zinātne, 1996. 38.lpp.

(обратно)

96

Арабажин К.И. Независимость Латвии и русское население // Сегодня. 1921. 30 января.

(обратно)

97

C м. об этом в работах Н.Н. Бордоноса: Бордонос Н. Русская общественность в Латвии. Рига, 1922; </n-bordonos.html. последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

98

Наша задача // Слово. 1929. 2 июня.

(обратно)

99

Volkovs V. Krievi Latvijā. Rīga: Zinātne, 1996. 55.lpp.

(обратно)

100

Апине И. Русские в Латвии в 1920–1940 гг. Возвращение традиций? // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр, 1997. C. 73.

(обратно)

101

Dribins L. Nacionālais jautājums Latvijā 1850–1940. Rīga: Zinātne, 1997. 206. lpp.

(обратно)

102

Фейгмане Т.Д. Русские общества в Латвии (1920–1940 гг.) // Русские в Латвии. История и современность. Рига, 1997. Вып. 2. С. 34.

(обратно)

103

C м.: Latvijas Republikas Saeimas vēlēšanas 1931. gadā. Rīga, 1933. 141.lpp.

(обратно)

104

Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии… C. 173.

(обратно)

105

Крестьянский листок (Рига). 1929. 29 декабря.

(обратно)

106

Volkovs V. Krievi Latvijā. 114.lpp.

(обратно)

107

Фейгмане Т.Д. Русские общества в Латвии (1920–1940 гг.) // Русские в Латвии. История и современность. Рига. 1997. Вып. 2. С. 34.

(обратно)

108

Флейшман Л. Вместо предисловия // Абызов Ю. Русское печатное слово в Латвии. 1917–1944: Биобиблиографический справочник. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ., 1990. Т. 1. С. 9 –10.

(обратно)

109

Флейшман Л. Вместо предисловия. C. 10.

(обратно)

110

Абызов Ю.И. и др. Русское печатное слово в Латвии. 1917–1944: Биобиблиографический справочник. Bd. I–V. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ., 1990–1991; Абызов Ю., Равдин Б., Флейшман Л. Русская печать в Риге: из истории газеты «Сегодня» 1930-х годов. Stanford: Dep. of Slavic lang. a. lit. Stanford univ., 1998.

(обратно)

111

Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. Рига: Студия дизайна Е. Шашевой, 1998. C. 51.

(обратно)

112

Русский ежегодник на 1938 г. Рига, 1937. С. 28.

(обратно)

113

Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. C. 53.

(обратно)

114

Русские в Латвии. Часть 1–2. Рига, 1933–1934.

(обратно)

115

См. также работу: Литературное зарубежье: проблема национальной идентичности. М.: Наследие, 2000. Вып. 1.

(обратно)

116

Vāvere V. Latviešu un krievu «sudraba laikmeta» rakstnieku kontakti 20.gs. sākumā // Latvijas Zinātņu Akadēmijas Vēstis. 1997. № 3, 4.

(обратно)

117

Спроге Л.В. А. Ремизов в Латвии // Балтийский архив (Таллинн). 1988. № 2; Литература русской диаспоры. Тарту, 1998.

(обратно)

118

Абызов Ю.И. От петроградских акмеистов к латышским поэтам // Даугава. 1992. № 1. С. 82.

(обратно)

119

Абызов Ю.И. Феномен культуры русских Латвии // Русские в Латвии. Из истории и культуры староверия. Рига: Веди, 2002. С. 304–305.

(обратно)

120

Абызов Ю.И. Феномен культуры русских Латвии. C. 355.

(обратно)

121

Равдин Б.А. И.Н. Заволоко: от биографии к биографии // Даугава. 1998. № 4. С. 123.

(обратно)

122

Равдин Б.А. И.Н. Заволоко: от биографии к биографии. С. 123.

(обратно)

123

См.: Латышские поэты в переводах Виктора Третьякова (Кн. 1). Рига: Издание автора, 1931; Латышские поэты в переводах Виктора Третьякова (Кн. 2). Рига: Издание автора, 1940; «Портреты латышских поэтов и писателей» – несколько десятков статей о Р. Блаумане, Ф. Барде, Я. Поруке, В. Плудоне, Аспазии, Райнисе и многих других выходили преимущественно в номерах газеты «Сегодня» с 1922 г.

(обратно)

124

Абызов Ю.И. От петроградских акмеистов к латышским поэтам // Даугава. 1992. № 1. С. 83.

(обратно)

125

См.: Кузнецов С. Русское население в политической жизни Латвии (1920–1934) // Latgale un Daugavpils: vēsture un kultūra: rakstu krājums. Galvenais redaktors J. Dubašinskis. Daugavpils, A.K.A., 1996.

(обратно)

126

Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии (1919–1934) // Русские Прибалтики: Механизм культурной интеграции (до 1940 г.) / Сост. Т. Ясинская. Вильнюс: Русский культурный центр, 1997. С. 170.

(обратно)

127

Volkovs V. Krievi Latvijā. Rīga: Zinātne, 1996. 39.lpp.

(обратно)

128

Кузнецов С. Русское меньшинство в политической жизни Латвии. C. 169.

(обратно)

129

Там же. C. 171.

(обратно)

130

C м.: Окороков А.В. Молодежные организации русской эмиграции (1920–1945 гг.). М.: Российская историческая военно-политическая библиотека, 2000. 111 c.; Постников Е.С. Адаптация российского студенчества в эмиграции в начале 20-х гг. ХХ в. // История российского зарубежья. Проблемы адаптации мигрантов в XIX–XX вв. / Авт. – сост. Ю.А. Поляков, Г.Я. Тарле, В.Н. Шамшуров. М.: Институт российской истории (Российская академия наук), 1996. С. 133–145. Ср. с ситуацией в Центральной и Восточной Европе: Бирюкова К.В. Российские студенческие союзы в Центральной и Восточной Европе в 1920 –1930-е гг. М., 2004; Пучков С.Н. Молодежный политический активизм российского зарубежья 1920 –1930-х гг.: идеология, структура, деятельность. М., 2003.

(обратно)

131

Его центр находился в Париже; см.: Гуревич А.Л. История деятельности Русского студенческого христианского движения. 1923–1939 гг. М.: Компания «Спутник», 2003.

(обратно)

132

Фелдман-Кравченок Н.К. «Русское православное студенческое единение» в Латвии // Православие в Латвии: Исторические очерки. 2: Сборник / Под ред. А.В. Гаврилина. Рига: Бесприбыльная организация «Благовест». 1997. С. 105–126.

(обратно)

133

Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. С. 46.

(обратно)

134

Национальные и этнические группы в Латвии. Информативный материал. Рига, 1996. С. 43.

(обратно)

135

Кисис Н. Это тема не одной беседы (интервью с Н. Уваровым) // Субботний день. 1996. 19 октября. С. 5.

(обратно)

136

Материалы личного архива автора. Trofimov_03 PF 23.10.2012 Riga. Тут и далее: материалы из личного архива полевых материалов автора и интервью кодируются шифром PF и содержат данные о месте, времени и собеседнике. См. ниже, в приложении, список основных интервью, использованных в настоящей работе.

(обратно)

137

Из воспоминаний дерптского студента // Библиотека для чтения. 1859. Т. 157. Сентябрь. С. 61.

(обратно)

138

Об исторических этапах формирования см.: Album Lettonorum. 1870–1882 –1930. R., 1930.

(обратно)

139

C м. подробнее: Петухов Е.В. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский, университет за сто лет его существования. (1802–1902). Т. 1: Первый и второй периоды (1802–1865): Исторический очерк. Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1902. 191 c.

(обратно)

140

Иванов А.Е. Студенческая корпорация России конца XIX – начала XX века: опыт культурной и политической самоорганизации. М.: Новый хронограф. 2004. C. 181.

(обратно)

141

Боборыкин П.Д. Воспоминания. За полвека: В 2 т. М.: Художественная литература. 1965. C. 139.

(обратно)

142

Деген Е. Воспоминания дерптского студента (Из недавнего прошлого) // Мир божий (СПб.) 1902. № 3. C. 93.

(обратно)

143

Вересаев В.В. Воспоминания. М.: Недра, 1926 (3-е изд., доп.: М.; Л., 1946). C. 343–344.

(обратно)

144

Деген Е. Воспоминания дерптского студента. C. 8.

(обратно)

145

C м.: Album des Theologishcen Abends und der Arminia 1850–1900, herausgegeben von Th. Pfeil. Jurjew (Dorpat), 1902.

(обратно)

146

Ščerbinskis V. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas // Uzticīgi draugam. Latvijas studējošo slēgtas mūža organizācijas / Sast. V. Ščerbinskis. Red. V. Veilands. Rīga: Prezidiju konvents, 2010. 8.lpp.

(обратно)

147

Деген Е. Воспоминания дерптского студента. C. 91.

(обратно)

148

Петухов Е.В. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский, университет за сто лет его существования. (1802–1902). Т. 1: Первый и второй периоды (1802–1865): Исторический очерк. Юрьев: Тип. К. Маттисена, 1902. C. 587–588.

(обратно)

149

Вересаев В.В. Воспоминания. C. 341.

(обратно)

150

Там же. C. 335.

(обратно)

151

Правильное написание – нем. Farbenträger.

(обратно)

152

Kurmis A. Austruma vēsture. Stockholm: AB Draken Iltryck, 1973. 305.lpp.

(обратно)

153

Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa, 1967.

(обратно)

154

Roze Augusts E., Vecb. 20-to gadu vērtējumi Austruma dzīvē // Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa, 1967. 99. –104.lpp.

(обратно)

155

Jaunarājs A. Vārds debatēs par Austrumu un austrumiešiem // Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa, 1967. 108.lpp.

(обратно)

156

Roze Andris, Vecb. Pārdomas par Austruma nākotni // Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa, 1967. 116.–120.lpp.

(обратно)

157

Roze Andris, Vecb. Pārdomas par Austruma nākotni. 120.lpp.

(обратно)

158

Roze Augusts E., Vecb. 20-to gadu vērtējumi Austruma dzīvē. 102.lpp.

(обратно)

159

Jaunarājs A. Vārds debatēs par Austrumu un austrumiešiem. 108. lpp.

(обратно)

160

Roze Augusts E., Vecb. 20-to gadu vērtējumi Austruma dzīvē. 101.lpp.

(обратно)

161

Putniņš P. Audzināšana Austrumā // Akadēmiskās Vienības «Austrums» audzināšanas rakstu krājums. «Austrums» ASV Kopa, 1967. 125.–129.lpp.

(обратно)

162

См.: <. последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

163

См.: <. последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

164

Kurmis A. Austruma vēsture. Stockholm: AB Draken Iltryck. 1973. 145.lpp.

(обратно)

165

Kurmis A. Austruma vēsture. 45.lpp.

(обратно)

166

Kurmis A. Austruma vēsture. 229.–230.lpp.

(обратно)

167

Hasselblatt A. Die Ehrenlegion der 14 000 Immatriculirten. Jurjew (Dorpat), 1893.

(обратно)

168

Bolin Per. Between National and Academic Agendas. Ethnic Politics and «National Disciplines» at the University of Latvia, 1919–1940. Stockholm: Södertörns högskola, 2012. 347 p.

(обратно)

169

См.: Dzirkalis K. Studentu korporāciju izveidošanās // Universitas. 1963. № 12. 16.–25.lpp.

(обратно)

170

Latvijas korporāciju apvienība. Ņujorkā: bez.izd., 1965. 12.–13.lpp.

(обратно)

171

Ščerbinskis V. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas // Uzticīgi draugam. Latvijas studējošo slēgtas mūža organizācijas / Sast. V. Ščerbinskis. Red. V. Veilands. Rīga: Prezidiju konvents, 2010. 12.lpp.

(обратно)

172

Ščerbinskis V. Studenšu korporācijas Latvijas Universitātē 20.gs. 20.–30.gados // Sieviete Latvijas vēsturē. Rakstu krājums / Sast. K. Zellis. Rīga: LU Akadēmiskais apgads, 2007. 66.– 80.lpp.

(обратно)

173

Dzirkalis K. Studentu korporāciju izveidošanās // Universitas. 1963. № 12. 16.–25.lpp.

(обратно)

174

Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. Рига: Студия дизайна Е. Шашевой. 1998. С. 51.

(обратно)

175

Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1993–1999; Дополнительные тома: Дневник. Письма. Документы (1903–1938). М., 1999. C. 291–292.

(обратно)

176

Filistru Biedrību Savienība. 1928–1938. R.: Filistru Biedrību Savienības izdevums, 1938. 18.–19.lpp.

(обратно)

177

Filistru Biedrību Savienība 1928–1938: 20.–23.lpp.

(обратно)

178

Pūpols Pēteris. 1964. Draugu sejas. Takoma. 91.–95.lpp.

(обратно)

179

Filistru Biedrību Savienība 1928–1938: 25.lpp.

(обратно)

180

Ščerbinskis V. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas // Uzticīgi draugam. Latvijas studējošo slēgtas mūža organizācijas / Sast. V. Ščerbinskis. Red. V. Veilands. Rīga: Prezidiju konvents, 2010.

(обратно)

181

Latvijas korporāciju apvienība. Nujorkā, bez.izd., 1965. 6.lpp.

(обратно)

182

Latvijas korporāciju apvienība. 8.–10.lpp.

(обратно)

183

Ščerbinskis V. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas. 15.lpp.

(обратно)

184

Ščerbinskis V. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas. 16.lpp.

(обратно)

185

Ščerbinskis V. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas. 16.lpp.

(обратно)

186

В символике корпорации Spīdola проигрывалась мистическая тема: Спидола – ведьма, владеющая особенной энергией, увековеченная в произведении Райниса «Огонь и ночь»; фиолетовый цвет символизирует «знание», «огненную энергию», «красоту», «самопознание».

(обратно)

187

Ščerbinskis V. Latvijas akadēmiskās slēgtas mūža organizācijas. 20.lpp.

(обратно)

188

Latvijas korporāciju apvienība. 18.lpp.

(обратно)

189

Latvijas korporāciju apvienība. 17.–24.lpp.

(обратно)

190

Baltisches Burschentum. Die studentischen Korporationen der Deutschbalten, Esten und Letten einst und jetzt. Hans von Rimscha, red. Heidelberger, Gutenberg Druckerei, Herausg. von der Baltischen Gesellschaft in Deutschland, 1968.

(обратно)

191

Latviešu Katoļu Studentu apvienība «Dzintars» 40 gadu jubileja. 1987 g., marts. № 17.

(обратно)

192

Buršu mērķi un darbība. Iesniegums Latvijas Korporāciju Apvienības Konventam. 1975.g. 13.sept. L!K!A! Buršu mērķu un darbības Komisijas. Lincoln, Nebraska: «Augstums Printing Service, Inc.», 1975. 25.lpp.

(обратно)

193

Buršu mērķi un darbība. 30.lpp.

(обратно)

194

Fil! Vilis Viītols, Frat!Van! // Buršu mērķi un darbība. 68.lpp.

(обратно)

195

Baltijas tautu komeršs – pirmoreiz Latvijā // Fraternitas Petropolitana – 100. № 37. 1993–1997. Rīga: Izdevējs Fraternitas Metropolitana konvents, 1997. 10.lpp.

(обратно)

196

Latvijas korporāciju apvienība. Ņujorkā, bez.izd., 1965. 5.lpp.

(обратно)

197

Материалы личного архива автора. Trofimov_03 PF 23.10.2012 Riga.

(обратно)

198

Упманис Э. Fraternitas Arctica. На пути к восстановлению // Universitas. 1991. № 67. 17.lpp.

(обратно)

199

Материалы личного архива автора. Upmanis_01 PF 05.10.2008 Riga.

(обратно)

200

Материалы личного архива автора. Upmanis_01 PF 05.10.2008 Riga.

(обратно)

201

Эберштейн И. Столетие «Фратернитас Арктика» // Новое русское слово. Нью-Йорк, 1980. XI. C. 6.

(обратно)

202

C м.: Соклаков К. Дом русской студенческой корпорации Fraternitas Arctica (Северное братство) в Риге // Прибалтийские русские: история в памятниках культуры (1710–2010). Рига, 2010. <-arctica-house.html. последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

203

C м.: Рижская корпорация Fraternitas Arctica приобрела дом // Сегодня вечером. 1930. 19 марта.

(обратно)

204

Русский ежегодник на 1940 г. Рига, 1939. 3-й год издания. С. 58–59.

(обратно)

205

Keller O.W. Russisches Burschentum: 1808–1968 // Denkschrift zum 40-jährigen Stiftungsfest der Ruthenia Riga 1929. New York: Lage-Lippe, Haberbeck, 1971.

(обратно)

206

Материалы личного архива автора. Upmanis_01 PF 05.10.2008 Riga.

(обратно)

207

Упманис Э. Fraternitas Arctica. На пути к восстановлению. C. 17–18.

(обратно)

208

Материалы личного архива автора. Osipov_01 PF 05.09.2009 Riga.

(обратно)

209

Grosvalds I. Professoram Leonīdam Osipovam – 90 // Latvijas Ķīmijas Žurnāls. 2007. № 2. 200.–201.lpp.

(обратно)

210

Там же.

(обратно)

211

Материалы личного архива автора. Osipov_01 PF 05.09.2009 Riga.

(обратно)

212

См.: </ Баршевский_Арвид. Последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

213

Материалы личного архива автора. Voicehovskij_01 PF 29.09.2008 Riga.

(обратно)

214

«Ruthenia» в Риге и на чужбине / Сост. Е.А. Осипов, Г.Г. Гроссен, Д.А. Левицкий. Вашингтон-Рига: Латвийское общество русской культуры, 2005.

(обратно)

215

Rudzīte R. Sororitas Rossica. 1986, 13 sept. (Франция) // Universitas. 1988. № 61. 19.lpp.

(обратно)

216

Материалы личного архива автора. Matyakubova_01 PF 21.10.2012 Riga.

(обратно)

217

Материалы личного архива автора. Francmane _01 PF 21.09.2003_Riga.

(обратно)

218

Материалы личного архива автора. Matyakubova_01 PF 21.10.2012 Riga.

(обратно)

219

Материалы личного архива автора. Matyakubova_01 PF 21.10.2012 Riga.

(обратно)

220

Материалы личного архива автора. Francmane_01 PF 21.09.2003 Riga.

(обратно)

221

Материалы личного архива автора. Francmane_01 PF 21.09.2003 Riga.

(обратно)

222

Материалы личного архива автора. Matyakubova_01 PF 21.10.2012 Riga.

(обратно)

223

Материалы личного архива автора. Matyakubova_01 PF 21.10.2012 Riga.

(обратно)

224

Fraternitas Petropolitana –100. № 37. 1993–1997. Rīga, Izdevējs Fraternitas Metropolitana konvents, 1997. 45.lpp.

(обратно)

225

Материалы личного архива автора. Zemitis_01 PF 02.11.2011 Riga.

(обратно)

226

Есть несколько точек зрения о происхождении слова Fuchs, fux; в немецком языке в бильярдной игре – случайно взятый шар (отсюда выражение – «пройти фуксом», т. е. случайно, удачно, не уплатив за вход и т. п.); в Германии – «студент-первокурсник, неполноправный член студенческой корпорации»; наконец, «фукс» – «лиса».

(обратно)

227

См.: Борисоглебская Т. Братья и сестры, крепите единство! // Вести сегодня. 2002. 17 января. С. 6.

(обратно)

228

Халтурина М. Татьяны танцуют полонез // Час. 2001. 25 января. С. 7.

(обратно)

229

Чуянова Э. Сильные духом, чистые сердцем // Час. 2003. 25 января.

(обратно)

230

Чуянова Э. Сильные духом, чистые сердцем.

(обратно)

231

Материалы личного архива автора. Francmane_01 PF 21.09.2003 Riga.

(обратно)

232

Filistru Biedrību Savienība. 1928–1938. R.: Filistru Biedrību Savienības izdevums, 1938. 6.lpp.

(обратно)

233

Filistru Biedrību Savienība. 1928–1938. R.: Filistru Biedrību Savienības izdevums, 1938. 15.lpp.

(обратно)

234

См.: <; . Последний доступ 16.09.2014>

(обратно)

235

См. о нем подробнее статью: Ковальчук С. 22 года из жизни ученого: цивилист Василий Синайский в Латвии // Русская интеллигенция. Альманах. 2010. № 21. Издание Общества SENINARIUM HORTUS HOMANITATIS. См. также: -sinajskij-civilist. последний доступ 16.09.2014.

(обратно)

236

Latvijas korporāciju apvienība. Ņujorkā, 1965. 5.lpp.

(обратно)

237

Материалы личного архива автора. Upmanis_06 PF 18.10.2012 Riga.

(обратно)

238

Материалы личного архива автора. Upmanis_06 PF 18.10.2012 Riga.

(обратно)

239

Материалы личного архива автора. Matyakubova_01 PF 21.10.2012 Riga.

(обратно)

240

Материалы личного архива автора. Pavele_01 PF 18.10.2012 Riga.

(обратно)

241

Материалы личного архива автора. Trofimov_03 PF 23.10.2012 Riga.

(обратно)

242

Анохин Д. Как мы жили в довоенной Риге. Рига: Студия дизайна Е. Шашевой. 1998. С. 46–47.

(обратно)

243

См.: Bauer J. Student und Nation im Spiegel des «Landesvater»-Liedes // Dieter Langewiesche, Georg Schmidt (Hrsg.): Föderative Nation. Deutschlandkonzepte von der Reformation bis zum Ersten Weltkrieg. München, 2000. S. 136–155; Rehmann W. Der feierliche Landesvater als Höhepunkt des Kommerses // Der Convent. Akademische Monatsschrift. 1955. № 6. S. 222–227.

(обратно)

244

См. подробнее: Conrad G. Der Landesvater. 1993 // Studentenhistorische Beiträge (1993). S. 37–39.

(обратно)

245

Сийливаск К. История Тартуского университета 1632–1982 / Под ред. проф. К. Сийливаска. Таллин: Периодика, 1983. С. 92.

(обратно)

246

См., например, тексты в: Борткевич В.А. Арфа подле кружки: Сборник любимейших студенческих песен. Рига: Эрнест Платес, 1891; Песенник корпорации Fraternitas Arctica. CXXV. Переиздание песенника П. Слетова, Рига, 1927. Отредактировано Э. Упманисом, А. Дедковым, Д. Трофимовым. Издал Д. Трофимов. Рига, 2005. 67 с.; Трофимов Д.О. Allgemeines Baltisches Kommersbuch (Общий балтийский кантусник). Рига: Елгава Принтинг Хауз, 2010.

(обратно)

247

Вересаев В.В. Воспоминания. М.: Недра Литературно-художественные сборники, 1926 (3-е изд., доп.: М.; Л., 1946). С. 343–344.

(обратно)

248

Боборыкин П.Д. Воспоминания: В 2 т. За полвека. М.: Художественная литература, 1965. С. 141.

(обратно)

249

Вересаев В.В. Воспоминания. С. 342.

(обратно)

250

Боборыкин П.Д. Воспоминания. Глава 3.

(обратно)

251

Фейгмане Т.Д. Русские общества в Латвии (1920–1940 гг.) // Русские в Латвии. История и современность. Рига, 1997. Вып. 2. С. 34–48.

(обратно)

252

Деген Е. Воспоминания дерптского студента (Из недавнего прошлого) // Мир божий (СПб.). 1902. № 3. С. 87.

(обратно)

253

См. подробнее: </крамбамбули. php. последний доступ 16.09.2014>.

(обратно)

254

«Всегда доволен и беззаботен, когда я пью Крамбамбули!» (фр.).

(обратно)

255

Белорусской компанией «Белпи» начато промышленное изготовление крамбамбули как белорусского национального напитка, возрожденного, как считается, по рецептам времен Великого княжества Литовского.

(обратно)

256

Материалы личного архива автора. Upmanis_02 PF 26.01.2011 Riga.

(обратно)

257

На самом деле его жена была дочерью немецкого врача вполне демократических взглядов.

(обратно)

258

Хотя, стоит заметить, что сам Кришьянис Валдемарс довольно прохладно относился к студенческим корпорациям и не считал, что эта форма организации отвечает задачам развития латышской нации.

(обратно)

259

Материалы личного архива автора. Inf_01 PF 26.08.2003 Riga.

(обратно)

260

C м.: Fabricius W., Baluschek H. Die deutschen corps; eine historische darstellung, mit besonderer berücksichtigung des mensurwesens. Berlin: H.L. Thilo, 1898. 2-е издание: Fabricius W. Die deutschen Corps: eine historische Darstellung der Entwicklung des studentischen Verbindungswesens in Deutschland bis 1815, der Corps bis zur Gegenwart. Frankfurt am Main: Verlag der Deutschen Corpszeitung, 1926. 464 s.

(обратно)

261

Šmits A. Paukošana un menzūras // Universitas. 1961. № 8. 24.–35.lpp.

(обратно)

262

Боборыкин П.Д. Воспоминания: В 2 т. За полвека. М.: Художественная литература, 1965. С. 145.

(обратно)

263

Из личной переписки автора с Николаем Путилиным, 2013 г.

(обратно)

264

Материалы личного архива автора. Upmanis_02 PF 26.01.2011 Riga.

(обратно)

265

Мишенев С. Встреча с легендой // Калашников. Оружие, боеприпасы, снаряжение. 2006. № 11. С. 88–90; Мишенев С. Балтийская мензура // Калашников. Оружие, боеприпасы, снаряжение. 2011. № 8. С. 102–106; см. также материалы на сайте: <. последний доступ 16.09.2014>.

(обратно)

266

См. также: Album Curonorum, herausgegeben von W. Räder und E. Bettac, gedruckt in Jurjew (Dorpat). 1903; Album der Landsleute der Fraternitas Baltica 1865–1900, zusammengestellt von Max Rosenkranz, gedruckt in Riga, 1900; Album der Landsleute der Fraternitas Rigensis (1823–1898), zusammengestellt von Arend v. Berkholz Il. Auflage. Riga, 1898; Album der Landsluete der Neobaltia. 1879–1904. Jurjew (Dorpat). Druck von C. Mattiesen, 1904; Album Estonorum, zusammengestellt von Axel v. Gernet Il. Auflage, St. Peterburg, 1896; Album Dorpati Livonorum, herausgegeben von Alex Ammon, gedruckt in Dorpat 1890 nebst Nachtrag, gedrucht in Jurjew (Dorpat), 1897; Album Lettonorum. 1870–1882–1930. R., 1930 и многие другие.

(обратно)

267

Это многократно подчеркивается в издании: Latvia. 1917–1967. Vēsture. Album Latvorum. 50 gadu jubilejas apraksts. 1968, Korporācija Latvia. Lincoln, Nebraska, «Augstums Printing Service».

(обратно)

268

Livonia. 1822–1972. Bericht über die Jubiläumsfeier. Herausgegeben vom Philisterverein der Livonia. Lübeck, 1974; Album der Landsluete der Neobaltia. 1879–1904. Jurjew (Dorpat). Druck von C. Mattiesen, 1904.

(обратно)

269

Материалы личного архива автора. Roshonok_01PF 31.10.2011.

(обратно)

270

Хотя Русская государственная гимназия в Риге официально такого названия не носила. Ломоносовской называлась женская русская гимназия, существовавшая до 1915 г., когда она была отправлена в эвакуацию. В независимой Латвии русские рижане называли Ломоносовской гимназию, образованную в том же здании.

(обратно)

271

Пашинин М. Врач и христианин. Судьба доктора И.М. Рошонка как пример жизненного пути латвийского старовера в ХХ веке. Рига: Издание Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины, 2011. С. 8.

(обратно)

272

Материалы личного архива автора. Roshonok_01PF 31.10.2011 Riga.

(обратно)

273

Материалы личного архива автора. Roshonok_01PF 31.10.2011 Riga.

(обратно)

274

Пашинин М. Врач и христианин. С. 9.

(обратно)

275

Пашинин М. Врач и христианин. С. 9.

(обратно)

276

<, страничка «Студенческая корпорация», последний доступ 16.09.2014>.

(обратно)

277

Этот куплет не поют члены женских корпораций.

(обратно)

278

Этот и следующие куплеты в Латвии и Эстонии не исполняются.

(обратно)

279

Автор исходного варианта – Augusts Neiman (1861–1832), настоящий вариант создан – Friedrich Silcher, 1823.

(обратно)

280

Благодарю Н. Путилина и Д. Трофимова за сделанные уточнения.

(обратно)

281

, последний доступ 16.09.2014

(обратно)

282

Материалы личного архива автора. Trofimov_03 PF 23.10.2012 Riga.

(обратно)

283

Материалы личного архива автора. Trofimov_03 PF 23.10.2012 Riga.

(обратно)

284

Цит. по: Они были гимназистами… Рига: Балто-славянское общество культурного развития и сотрудничества, Секретариат министра по особым поручениям по делам общественной интеграции, 2008. C. 41–44.

(обратно)

285

Mauka – лтш. «шлюха».

(обратно)

286

Правильно пишется: «Schaar und Caviezel».

(обратно)

287

Цит по: Они были гимназистами… / Перевод с латышского И. Горшковой. Рига: Балто-славянское общество культурного развития и сотрудничества, Секретариат министра по особым поручениям по делам общественной интеграции, 2008. C. 4 –17.

(обратно)

288

Материалы личного архива автора. Pavele_01 PF 18.10.2012, Riga.

(обратно)

289

Материалы личного архива автора. Madyakubova_01 PF 21.10.2012, Riga.

(обратно)

290

Фрагменты из воспоминаний, опубликованных в: Петрова-Матисс Г.М. Звезда, погасшая до срока. Рига: Отпечатано в типографии «Петровскис и Ко», 2008. 72 с.; Газета «СМ», 29 августа 1998 г.

(обратно)

Оглавление

Введение

Глава 1 Студенческие корпорации Латвии: что это такое. Каково их место среди других похожих сообществ. В чем состоит актуальность вопроса

Глава 2 Предыстория и история студенческих корпораций, их отличия от других студенческих организаций

Глава 3 Русская интеллигенция в довоенной Латвии: особенности общественной и культурной жизни

Глава 4 Студенческие корпорации Дерптского (Юрьевского) университета. Краткая история, культурное и общественное влияние

Глава 5 Студенческие корпорации Рижского политехникума и Латвийского университета: краткая история. Русские студенческие корпорации Латвии

Глава 6 Повседневная жизнь корпораций, праздники и будни

  6.1. Разделение статусов: фуксы, коммильтоны, филистры

  6.2. Внешние знаки отличия и их значение

  6.3. Собрания корпорантов

  6.4. Фехтование и его контексты

  6.5. Альбомы корпораций, газеты, малотиражные издания – песенники, описания своих мероприятий, рисунки

Глава 7 Биографии корпорантов: истории семей, истории судеб

Заключение

Используемая литература

Список основных интервью и бесед, приведенных в тексте монографии

Приложение 1. Словарь терминов

Приложение 2. Песенное наследие корпорантов

Приложение 3. Списки балтийских корпораций[280]

Приложение 4. Основатели корпорации Fraternitas Arctica

Приложение 5. Принципы Fraternitas Arctica и других студенческих корпораций Латвии[281]

Приложение 6. Из воспоминаний и мемуаров: корпоранты и о корпорантах

  6.1. О Милице Трофимовой (в дев. – Храмцовой (1907–1994))

  6.2. Воспоминания о детстве одной семьи корпорантов: Эдгарс Славиетс и Татьяна Павеле

    6.2.1. Civis Rigensis. Архитектор Эдгарс Славиетс (1905–1986), член студенческой корпорации Tervetia, супруг Т.И. Павеле

    6.2.2. Воспоминания Татьяны Ильиничны Павеле (урожденной Асташкевич) (фрагменты)

  6.3. Галина Михайловна Петрова-Матисс: из воспоминаний корпоранток Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg