«Мы из подводного космоса»

Мы из подводного космоса (fb2) - Мы из подводного космоса 33340K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерий Федорович Касатонов

Валерий Касатонов Мы из подводного космоса

«Вся пучина слабо пульсирует, состоянье ей это свойственно,

И, конечно, гипнотизирует это кажущееся спокойствие.

Океанская бездна под нами. И зовет, и манит она.

Субмарина в подводный космос на рассвете уйти должна».

Советский офицер-подводник Джеймс Паттерсон, рижский нахимовец.

Электронная книга в трёх частях.

Неоценимое творческое участие в создании книги принял Сергей Владимирович Карасев, украсивший новеллы художественной иллюстрацией.

Дружба, ласка и полное доверие!

Отзыв подводника

Море – вечно! Человек от самых истоков своего существования связан с ним неразрывными узами. Оно кормило и объединяло людей, вдохновляло их на труд и подвиги. Его исследовали ученые и воспевали поэты. Не перечислить профессий и людей, связанных с ним деловыми отношениями. А сколько бескорыстных рыцарей моря отдают ему душу, не требуя иной награды, кроме возможности сделать что-то во имя предмета своей страсти. Капитан 1 ранга Касатонов В.Ф. – известный знаток моря и всего с ним связанного. Читателю уже знакомы его сборники новелл, изданные ранее: «Среди волн», «Витязи морских глубин», «Жизнь морю, честь никому» и другие. Новая книга «Мы из подводного космоса» – это повесть из нескольких десятков новелл, объединенных одной морской темой. Офицеры, матросы, подводные лодки, море с его тайнами, любовь и возвышенное отношение моряков к женщине – все это полностью отражено в содержании представляемой книги. Особое место в ней занимает раздел, посвященный уникальной работе моряков-испытателей. Новеллы, из которых состоит повесть, – это небольшие, часто романтические, морские истории, увлекательно написанные и рассчитанные на самый широкий круг читателей. Автор знает и любит моряков. На страницах, посвящённых «витязям подводного космоса», его пером движет подлинно поэтическое вдохновение. В иных местах, зная и ценя склонность моряков к доброй шутке, автор пишет о них с известной долей иронии, всегда, впрочем, согретой теплом душевной привязанности к ним. Книга увлекательна, читается на одном дыхании. Она может оказаться весьма полезной как для молодого человека, ищущего своё место в жизни, познающего любовь и предательство, так и для тех, кто, независимо от профессии, интересуется жизнью подводного флота страны или просто любит море. Если Вы не прочтёте всю предлагаемую книгу, а ограничитесь только первыми несколькими страницами, то вы совершите ошибку и очень много потеряете. Обязательно прочтите все предлагаемые 80 новелл! Вы сами убедитесь в актуальности книги, особенно для современной молодёжи, подрастающих будущих защитников Родины. И порекомендуйте потом книгу своим родственникам, друзьям, товарищам, соседям по двору и городу, коллегам по работе и службе, и просто знакомым людям. Она полезна исключительно всем! В этом и есть настоящая большая заслуга автора подводника капитана 1 ранга КАСАТОНОВА Валерия Фёдоровича, нахимовца, «вскормлённого с копья!»

Вице-адмирал

Решетов Виктор Константинович.

Часть 1 Витязи подводного космоса

1. Кронштадт

Финский залив затихал, предвкушая белую ночь – необычайную красоту природы, которая бывает в Петербурге в июне, когда «одна заря спешит сменить другую, всего дав ночи полчаса». На Кронштадтском рейде тишина, все замерло. Море – как зеркало. Ощущается приятный каждому моряку аромат водорослей, да иногда вдруг подует легкий бриз с берега и повеет из Петровского парка пьянящим запахом цветущей липы. Восемнадцатилетний курсант первого курса Алексей Игольников стоит с автоматом на причале. Сегодня ему доверили охранять причал подводников. Поскольку задача не ясна, да и патронов нет в автомате, курсант мечтает о морской службе и романтике дальних странствий, о пальмах на Канарских островах и Летучем Голландце, о юных креолках и страстной любви, о благородных пиратах и мстителях из Эльдорадо, об адмирале Горацио Нельсоне и его леди Гамильтон.

В кино.

В изобразительном искусстве.

Да, выбор сделан. В прошлом году Алексей поступил в училище подводного плавания, Учился упорно, настойчиво и с большим интересом. Он будет штурманом подводной лодки. Навигация, мореходная астрономия, технические средства кораблевождения, гидрометеорология – от одного перечисления наук кружится голова. Вчера курсанты прибыли на первую морскую практику в Кронштадт – город русских моряков, колыбель Российского Флота. Большой Кронштадтский Собор, Якорная площадь, памятник адмиралу Макарову Степану Осиповичу со словами: «Помни войну» – это все священно и трепетно для каждого моряка. Какая чистота и порядок в городе, мощеные булыжником мостовые, чугунные решетки, каналы, много зелени, деревья, посаженные, возможно, еще Петром Первым, – от всего веет стариной, все сделано добротно, на века. Как хочется быть достойным наших великих предков, как хочется отдать свои молодые силы Родине, послужить на благо Отчизны.

Крепость и город Кронштадт.

Остров Котлин.

Мысли юноши прерываются каким-то равномерным глухим гулом. Он ищет источник этого необычного звука, но ничего не обнаруживает. Горизонт чист. Но звук нарастает. Что-то приближается, но не видно, что. Наконец, в лучах заходящего солнца появляется рубка, а через некоторое время и весь корпус подводной лодки. Лодка в надводном положении под дизелями возвращается в базу, к тому причалу, который охраняет курсант. Хитроумными конструкторами выхлоп от дизелей сделан в воду, чтобы не было видно дыма, но зато звук, распространяясь в воде в пять раз быстрее, чем в воздухе, слышен задолго до появления лодки в пределах прямой видимости. Поэтому и пришлось курсанту долго удивленно вращать головой, пока он не понял причину необычайного утробного звука. Малая подводная лодка «Малютка», как ласково называют ее подводники, перешла на движение под электромоторами и, ловко маневрируя, вошла в гавань. Подойдя к причалу, мастерски ошвартовалась с первого захода. Командир лодки, молодой, спортивного вида старший лейтенант, дав команду «Приготовиться к ужину», направился по причалу к телефону доложить оперативному дежурному базы о результатах выхода в море. Веселые энергичные матросы дружно начали готовиться к ужину: появились раскладные столы, их установили тут же, на причале, рядом с лодкой; консервы, хлеб, ложки, вилки – все появлялось, как в сказке про скатерть-самобранку. Матросы шутили и смеялись. Один из них крикнул: «Не послать ли нам Мучковского за бутылочкой Московского?». Что вызвало дружный смех. А затем раздались возгласы одобрения, когда, действительно, появился вестовой матрос Мучковский, который торжественно нес в руках три бутылки крымского портвейна, обычная норма подводников – 50 граммов вина в день. Когда возвратился командир, на столе дымился лагун с солянкой, а от второго лагуна шел ароматный запах тушеного мяса с гречкой. Матросы сидели вокруг стола и спокойно ждали командира. Флотский ритуал – никто не начнет прием пищи, пока командир не сядет во главе стола в кают-компании. Матрос Мучковский торжественно стоял поодаль, держа в руках белоснежное полотенце и кусок ароматного мыла. Командир по-мальчишески скинул китель и с удовольствием умылся. Расчесавшись и застегнувшись на все пуговицы, легким движением брови дал команду, по которой три матроса мгновенно разлили вино по кружкам. Командир поднял свой бокал и торжественно сказал: «За Флот!». Все выпили и принялись за еду. Приятно видеть, как едят молодые здоровые мужчины, которые хорошо поработали и теперь могут насладиться вкусной едой. Курсант первого курса Алексей Игольников смотрел на них и испытывал огромную гордость: «Какое единение, какой демократизм у подводников. Офицеры, мичманы, матросы – все сидят за одним столом, все едят пищу из одного котла. Какое мощное морское братство! Какая сила в этом едином, спаянном коллективе», – восхищался юноша. Он был счастлив, что через несколько лет и он сможет так же красиво носить пилотку офицера-подводника; также небрежно сойти на причал и, окинув лодку хозяйским взглядом, дать команду боцману обновить белой краской бортовой номер; и его так же будут уважать офицеры и матросы, как этого молодого командира. Компотом из консервированных персиков моряки закончили ужин. Дружно и быстро начали мыть посуду и убирать со столов. Несколько минут – и на причале наведен флотский порядок. Мучковский вынес гитару. Командир взял несколько аккордов и хорошо поставленным баритоном запел: «Споемте, друзья, ведь завтра в поход уйдем в предрассветный туман…» Матросы в непринужденных позах сидели и стояли вокруг командира, лица их были задумчивы. Простые слова известной морской песни Соловьева-Седого «Вечер на рейде» захватили их; «… о службе морской, о дружбе мужской споем веселее, друзья», – проникновенно пел командир. К курсанту, которому казалось, что о нем все забыли, подошел боцман и протянул два мощных бутерброда с мясом и пару луковиц: «Перекуси, корешок, когда стемнеет. Командир передал». Боцман помолчал, затем доверительно продолжил: «Любимая песня командира. Его отец участвовал во время войны в Северных конвоях. Дружил с английскими моряками. Англичане обожали эту песню. Всегда перед выходом из Мурманска пели ее. Отец погиб, спасая моряков с конвоя PQ-17". Последний припев командир пропел по-английски: "Good buy, my lovely sity…» (Прощай, любимый город, уходим завтра в море…). Слезы навернулись на глаза восторженного юноши. Ему хотелось облегчить свою душу рыданиями. Какие люди, какой народ – эти моряки! Какие внимательные и заботливые командиры. Как хочется быть достойным их!

Подбежал посыльный матрос и передал приказание командиру прибыть в штаб. Командир отдал гитару черноволосому матросу, который тут же ударил по струнам, и все подхватили разухабистую морскую песню: «В Кейптаунском порту с какао на борту «Жанетта» поправляла такелаж…» Через несколько минут командир, только появившись на пирсе, свистнул и махнул рукой. Матросы мгновенно исчезли в лодке. Помощник встретил командира у трапа докладом, что лодка к выходу в море готова. Командир легко поднялся на рубку и спокойно скомандовал: «Отдать швартовы». Он шел в море делать свою работу. Описав красивую циркуляцию, «Малютка» направилась в белую ночь, в манящие просторы Балтийского моря. Так же уходили корабли и сто лет назад, и двести. И каждый раз Кронштадт желал им счастливого плавания.

Петровский парк.

Курсант первого курса Алексей Игольников, сжимая автомат, как завороженный смотрел на удаляющийся кормовой огонь лодки и, как заклинание, повторял математическую фразу: «Пусть количество погружений равняется количеству всплытий». Юноша был потрясен мимолетной встречей с подводниками. Эмоции переполняли его благородную душу. Да, быть подводником – это настоящая мужская профессия. Ему еще много придется учиться, но он приложит все силы, чтобы стать одним из них…

2. В ночном дозоре

Ветер с Балтики продувал город насквозь. Порывы налетали внезапно, поднимали полы морской шинели колоколом, били по глазам, выбивая слезы, пытались свалить с ног. Деревья в Петергофском парке гудели, даже иногда стонали под страшными ударами штормового ветра. Октябрь в огромном городе на Неве – это всегда погодные метаморфозы: то ласковое солнце, то сбивающий с ног ветер, пригоняющий воды Балтийского моря в устье полноводной реки. Величественная Нева разливалась по всему городу, затопляя низины, подвалы, Васильевский остров. Курсантов Петергофского училища радиоэлектроники имени А.С.Попова вечером подняли по тревоге «В ружье». Согласно военным планам в период погодных катаклизмов надо усиливать охрану города, его военных объектов, в том числе и военно-морского училища союзного значения.

Саше Волошину, девятнадцатилетнему курсанту второго курса, приказали охранять училище с внешней стороны. Патрулировать улицу и следить, чтобы никто не перелез через забор «с противоправными намерениями». Так и было сказано на инструктаже. На улице, кроме курсанта Волошина, сжимающего в руках карабин СКС (самозарядный карабин Симонова), никого нет. Ветер разогнал всех жителей Петродворца, прекрасного пригорода Ленинграда, по домам. Уже больше часа юный курсант борется с ветром, бдительно высматривая нарушителей. Иногда приходится идти под углом в 45 градусов. Ветер ревет, то набирая силу, то затихая, чтобы через мгновение снова наброситься на юношу. Даже тельняшка и теплое нижнее белье не спасают. Курсант Волошин продрог, у него одна мечта – согреться. Хотя бы покурить «в кулачок». Но к своему ужасу он выясняет, что закончились спички. Главное, что, когда он понял, что спичек больше нет, курить захотелось еще больше. Просто, нет сил бороться с искушением! Молодой моряк огляделся. Город спит. В близлежащих домах – ни огонька. Но может же кто-то сидеть на кухне? Возможно, кому-то не спится? Он начал методично, как его учили на уроках военно-морской разведки, обследовать одноэтажные домики, расположенные по улице, идущей вдоль училищного забора. Света мало, редкие фонари качаются, как «матросы на флагманской каравелле бесстрашного Магеллана». Луны вообще нет. Но вдруг он заметил, как в одном окне зажегся слабый свет. Александр рванулся туда. Он увидел за занавеской на кухне какое-то шевеление и только, было, хотел протянуть руку, как свет погас. В отчаянии он все-таки тихонько постучал в форточку. Жалобно и очень вежливо. И, о чудо! Форточка открылась, кто-то женским голосом тихо спросил: «Что тебе, морячок?» – «Спички кончились. Извините, что беспокою. Курить очень хочется!» Секундное молчание, потом чуть слышный шепот: «Подходи к дверям, сейчас открою. Только тихо!» Дверь открылась, в полной темноте кто-то взял его за руку и повел за собой. Он ощущал теплую руку женщины и осторожно следовал за ней. Наконец, он понял, что его привели на кухню. Темнота, как говорится, «хоть глаз коли». Невидимая женщина спросила ласково: «Что же ты так замерз, служивый? Руки у тебя совсем окоченели. Дай я их погрею!» Александр Волошин, с которым всегда случались какие-то происшествия, аккуратно прислонил к стенке самозарядный карабин Симонова и протянул руки в темноту. Женщина минуту подержала его ладошки в своих теплых руках, затем мгновенно расстегнула шинель юноши и прижалась к нему всем телом. «Грейся от меня!» Кровь ударила Саше в голову. Женщина перед этим явно готовилась спать, на ней был надет только домашний халатик и ночная сорочка. Стеснительные руки юноши ощущали мягкое, такое теплое, домашнее женское тело. На незнакомке не было ни лифчика, ни трусиков. Крепкие девичьи груди упирались в него, доводя до потери сознания. Саша настороженно замер, не зная как себя вести. Женщина почувствовала его робость и подняла к нему свое улыбающееся лицо. Он ее не видел, но понял, что она его поощряет. Юноша наклонился, нашел ее губы и аккуратно и нежно прижался своими губами к ее губам. Она, пораженная его робостью и нежностью, поцеловала в полсилы несколько раз, а затем впилась в его полные нецелованные губы, и показала, как надо по-взрослому целоваться.

Александру стало жарко, он задыхался, он терял сознание, еле сдерживая стон от восторга и наслаждения. Они оторвались друг от друга, тяжело дыша. Женщина улыбалась. Едва Саша перевел дыхание, незнакомка снова подарила ему несколько потрясающих поцелуев, теперь уже в шею. Сладкая истома пошла по всему телу юноши, даже где-то в ноге задергался испуганный нерв. Запах женщины, чарующий аромат чистого тела, земляничного мыла и ещё чего-то, присущего только женщине, кружил и дурманил голову. Неведомая ранее пружина, могучая и мощная, стала разворачиваться и рваться из его тела. Это было уже неподвластно ему. С чем можно сравнить красоту женского тела? Ни с чем! Это самое совершенное чудо природы, самое лучшее произведение искусства. Никогда не устанет глаз мужчины смотреть и наслаждаться красотой женского тела, а если ему позволено трогать, а тем более, гладить это мягкое и нежное, теплое и приятно пахнущее неземное существо, то нет большего наслаждения на свете. Так было до нас, так будет всегда! И это прекрасно! А женщина явно наслаждалась юношей. Она ласково провела своей мягкой ладошкой по его пунцовой щеке, на которой только-только начинала пробиваться бородка. Друзья смеялись: «Наш Саша все еще бреется полотенцем!» Женщина обвила его шею горячими руками и прижала свое лицо к пылающему нежному лицу юноши. Он и она замерли на какое-то время, наслаждаясь простой человеческой близостью, человеческим теплом. Сдерживание водопада, который рвался наружу, доставляло Саше огромное наслаждение. Ее нежное дыхание совсем рядом, ее запах, невероятный и неповторимый девичий запах, расслаблял, будил такую чувственность, что даже хотелось плакать. Слезы юношеского восторга навернулись на глаза молодого человека. Все, что сейчас происходило с ним, было нереально, фантастично. Такого просто не могло быть! Александр, изнемогая, не в силах больше сдерживаться. издал стон невероятного наслаждения. Он тут же испугался и быстро взял себя в руки – шуметь нельзя! Приятная истома пошла по всему телу. Руки и ноги стали ватными, лицо покрылось потом, он тяжело дышал. Он был испуган, хорошо ли то, что с ним случилось? Не смешон ли он в глазах невидимого Чуда? Отлично, что кругом темнота, не так стыдно! Женщина, как более развитое существо, почувствовала, что с ним произошло. Медленно освободилась от его бессильных объятий. Тихая радость и грусть охватили ее. Она была счастлива, что доставила юноши наслаждение. Пусть такое, но все равно наслаждение. Что у него впереди? Как сложится его морская судьба? Он выбрал себе опасную и сложную профессию. В народе говорят: «Кто на море не бывал, тот и горя не видал». Пусть судьба к этому юноше будет благосклонна. Она тихонько потрепала его по вихрам и сказала, успокаивая юношу: «Спасибо тебе. Мне понравилось!» Через пару минут застегнутый и заправленный по всем правилам военной формы одежды Александр Волошин начал движение за женщиной. Она опять аккуратно вела его за руку по темному коридору. У дверей остановилась: «Где твое ружье?» Саша ощутил в правой руке тяжесть карабина и молча дотронулся им до руки женщины. Она открыла дверь и тут же закрыла, оставив Сашу на улице.

Ветер немного стих. Было уже не так холодно. На небе в просвете облаков появились яркие звезды. Созвездие Орион манило к себе голубым блеском. Где-то вдалеке по радио исполнялся Гимн, его звуки то затухали, то усиливались вновь. «Значит, наступила полночь. Сейчас придет смена. Надо бежать к забору и охранять его», – заторопился Александр. Что-то в кармане шинели мешало ему. Он сунул руку – коробок спичек. «Она не забыла про спички», – с благодарностью улыбнулся юноша. Минут через десять появилась смена – три курсанта и офицер. Начальник караула бодрым голосом запросил: «Ну, как Волошин, жив? Не замерз?» Александр, которому не хотелось ни с кем разговаривать, буркнул что-то и молча поплелся за моряками в училище. Кончился праздник, исчезло чудо. Полный упадок сил и эмоций… Проснувшись утром, он долго не мог понять, не приснилась ли ему встреча с незнакомкой. И вообще, было ли с ним что-то ночью. Но когда в умывальнике он снял с шеи полотенце и перед тем, как умываться, посмотрел на себя в зеркало, ему пришлось снова быстро набросить полотенце. На шее были следы… Действительно, накануне его страстно целовала женщина! Неизвестная женщина. Ни имени, ни возраста, ни как она выглядит. В дальнейшем неоднократно Александр приходил на улицу к забору, который он охранял в ту ночь, но так и не мог при свете дня найти дом, в который он заходил. Он ни разу не встретил женщину, которая могла быть ТОЙ. Самая настоящая мистика!..

Потом, во взрослой жизни он любил многих женщин, и его многие любили. Пришло время – женился. Как он сам говорил о себе: «Да, я любил, страдал, терзался, я часто жизнью наслаждался…» Он уже забыл имена некоторых женщин. Они стерлись в памяти. Но как только задует ветер «с седой Балтики», Саша замирает в воспоминаниях. Самые сильные ощущения, самые неимоверные наслаждения, самую большую радость в начале жизненного пути ему подарила та незнакомка, которую он всю жизнь называет «моя штормовая женщина». Никто не знает об этом. Это его тайна. Несколько минут общения с ней потрясли молодого человека. Возможно, ее молитвы помогли ему остаться в живых, когда он упал за борт подводной лодки в Северном Ледовитом океане. Возможно, она помогала Александру Волошину – морскому бродяге преодолевать штормовые мили во многих районах Мирового океана. Она вошла в его жизнь навсегда.

В отличие от многих, она была бескорыстна и добра. А такое не забывается!

3. Прощай, детство!

До чего красив Петергоф, летняя резиденция русских царей. Город самых красивых в мире фонтанов, даже Версаль не может с ним сравниться. Свыше ста-пятидесяти фонтанов, огромный парк и все это на берегу моря. Когда Андрей Ильин приезжал в отпуск в Ленинград навестить маму и брата, он всегда ездил на свою малую Родину – в родной Петергоф, где он имел счастье родиться. Здесь все связано с воспоминаниями. «Какие приятные и наивные были мои детские грезы», – задумался Андрей Николаевич. «В детстве хочется поскорее стать взрослым. У взрослых совсем другая жизнь. Как я страдал, что я ещё маленький… Она была необычна во всем. Я не мог оторвать от неё глаз. Она была взрослая! Мне и моему другу Вальке было по тринадцати лет, но мы были в её глазах ещё детьми. Ей было больше двадцати, и она была взрослая, недостижимая для нас королева, «королева Шантеклера».

Она встречалась с офицерами из находящегося рядом военно-морского училища. Они водили её в Нижний парк Петродворца на танцы, угощали мороженым. Она ходила с ними под ручку, радостно смеялась. И я каждый раз страдал, подглядывая за ней из-за деревьев. Она была прекрасна, и я, действительно, не мог оторвать от неё глаз. Она была необычна во всем. И имя её необычно – Валерия. И одевалась она красиво. И улыбка у неё была красивая. Мы все после войны, в конце сороковых – в начале пятидесятых годов, жили бедно. Отцы наши погибли на фронте. Матери еле-еле сводили концы с концами. И Валькина сестра, с необычным именем, вдруг как роза распустилась в нашей простой, полуголодной жизни. Как я завидовал Вальке Свиридову, что у него такая красивая сестра! Но я об этом ему не говорил, мне было стыдно. Я страдал молча, втайне. Любовался ею, и страдал. Я страдал, что я маленький!..Как-то после утренней рыбалки, гремя удочками, мы пришли домой к Вальке. Он понёс карасей на кухню, а я вошел в комнату. Валерия сидела возле зеркала и наносила на лицо «боевую раскраску». Это она так называла уход за лицом после сна. Я замер от неожиданности. Потерял дар речи, покраснел и опустил глаза. Она меня не замечала, как говорится, в упор. Она видела, что я вошел, но я был … ничто. Как будто щенок или котенок вошел в комнату. Мы с Валькой в её глазах были слишком малы и ничтожны, чтобы обращать на нас внимание. Валька задерживался на кухне, а я стоял как вкопанный. Понимал, что надо выйти, но словно какой-то «столбняк» напал на меня. Валерия закончила прихорашиваться у зеркала, встала, прошла около меня, обдав ароматом чего-то неземного, и зашла за открытую дверцу шкафа, как за ширму. Зашуршала ткань, она одевалась. Через несколько минут Валерия вышла из-за шкафа в нарядном платье. Увидела, что я всё ещё стою – красный, потерянный, в каком-то ступоре. Она, походя, потрепала меня своей ласковой рукой по щеке. Это была награда. Во мне проснулись какие-то давно забытые гены. Видимо, в прошлой жизни я был собакой, потому что невероятная щенячья преданность мгновенно вспыхнула во мне. Если бы моя хозяйка, моя королева, дала бы сейчас мне команду «Фас!», я бы разорвал в клочья любого обидчика. Она что-то сказала, засмеялась, а я выскочил в коридор и забился в темноте. Я заплакал от избытка чувств. Я был переполнен какими-то новыми эмоциями. Наверное, это были первые ростки моего превращения в юношу…

В начале лета, когда наступают в Ленинграде белые ночи, в Петергофском парке вся природа, все живое поет гимн жизни. Солнце почти не заходит, поэтому все буйно растет, цветет, наслаждается жизнью. Это же происходит и с людьми. Валерия налилась весенними соками и превратилась в роскошную молодую женщину, излучающую флюиды любви. Ни один мужчина не мог пройти мимо, чтобы не оглянуться и не посмотреть ей в след. Я торжествовал! Я гордился, как будто это была моя девушка! Мальчишеская наивность… По субботам мы с Валькой, как обычно, наблюдали из-за забора за танцующими на танцплощадке в Нижнем парке. Иногда мы обменивались не очень приличными комментариями. Оркестр играл по моде того времени вальсы, краковяк, польку «Бабочку», танго, иногда фокстроты. Меня особенно затрагивали красивые мелодии танго, и душевное исполнение песен знаменитым певцом, как я потом выяснил, Вадимом Козиным. Меня поражало танго «Утомленное солнце». Я готов был слушать его без конца:

«Утомленное солнце нежно с морем прощалось, В этот час ты призналась, что нет любви. Мне немного взгрустнулось без тоски, без печали. В этот час прозвучали слова твои…»

И мелодия, и наивные слова песни будили в душе что-то тревожное, и в то же время радостное. В мальчишеских грезах появлялись какие-то жаркие страны, загорелые красавицы, страстная любовь, и тоска, и страдание, сопровождающая любовь. И ещё что-то непонятное, волнующее, зовущее. Скорей бы стать взрослым!.. Танцы закончились. Несмотря на поздний час, солнце и не думало уходить за горизонт. Мы с Валькой вслед за молодежью, расходящейся по аллеям парка, пошли к морю. Оно нас всегда влекло, в любое время дня. Такова великая сила моря. Мы вышли к Монплезиру, так в Нижнем парке Петродворца называется место, где находится летний домик Петра I. Это одно из самых красивых мест. Оно утопает в цветах. Старинные постройки, полуразрушенные во время войны, уже восстановлены. Веет стариной. Так и кажется, что сейчас появится Петр I и продолжит «пробивать окно в Европу». Ласковые волны Финского залива с тихим шелестом подходили к берегу и исчезали в камнях, охранявших берег от разрушения. На море был штиль. Ярко красный шар солнца медленно приближался к Кронштадту, который слева виднелся на горизонте. Казалось, вся природа замерла, наслаждаясь красотой белой ночи. Тишина и спокойствие царили вокруг. О, чудо! Я не верю своим глазам. На берегу, опираясь на мраморный парапет, стояла моя богиня. Она была вся в белом. Красивое белое летнее пальто, белая шляпа и даже белые перчатки. Она кого-то ждала, задумчиво глядя вдаль. Она была прекрасна. Девушка из простой трудовой семьи, выросшая без отца, напоминала мне графиню петровских и екатерининских времен. И красотой, и статью эта русская красавица ничем не уступала княжнам и графиням голубых кровей. В золотом свете уходящего солнца она казалась мне Екатериной II. Вот она обернулась, радостно заулыбалась, и я увидел её Потемкина. Красивый морской офицер с букетиком ландышей подошел к ней, поцеловал в щеку и они, счастливые и радостные, скрылись в тенистых аллеях старинного парка. Я, опустошенный, в муках ревности, подошел к тому месту, где недавно стояла Валерия, и замер. Я страдал, я хотел быть на месте этого офицера. Душа моя была переполнена нежности. И вдруг я вздрогнул. «Утомленное солнце нежно с морем прощалось, В этот час ты призналась, что нет любви…», – проникновенное пение понеслось над морем. Прогулочный теплоход, украшенный разноцветными огнями, под музыку этого танго медленно выходил из бухты.

«Расстаемся, я не в силах злиться, Виноваты в этом ты и я. Утомленное солнце нежно с морем прощалось, В этот час ты призналась, что нет любви…»

Вот корабль развернулся и направился в сторону Ленинграда, позолоченный купол Исаакиевского собора, сверкающий в лучах заходящего солнца, был для него ориентиром. Утомленное за день солнце, действительно, нежно с морем прощалось. Песня лилась из репродуктора, то усиливалась, то затухала. Звук над морем еще долго был слышен. Теплоход уже превратился в точку. Подул легкий ветерок, и вдруг на несколько секунд я ясно услышал с корабля грустную мелодию другой песни, слова которой рвали мне душу: «У меня есть сердце, а у сердца песня, а у песни тайна, тайна – это ты». И всё стихло.

Больше я Валерию не видел. Белый теплоход как будто навеки увез мою тайну, мою первую безответную любовь, мои мальчишечьи мечты и грёзы. Этим летом кончилось моё детство. Наши пути с Валькой разошлись. Он поступил в Риге в мореходную школу, стал классным рулевым. Повидал мир. Я стал моряком-подводником. Много ярких впечатлений детства осталось в памяти, но самое яркое – это Валькина сестра Валерия. Как мне повезло!.. Я видел чудо!..

4. Морской парад на Неве

Большая океанская подводная лодка проекта 611, вышедшая утром из Кронштадта, величаво и торжественно прошла по Неве под Кировским мостом и аккуратно и красиво стала на бочки напротив Летнего сада. Курсант первого курса Игольников Алексей поднялся на палубу и, восхищенный открывшейся красотой Питера, вдохнул полной грудью. Через два дня – День Военно-морского флота, один из самых любимых ленинградцами праздников. В этом – 1957 году праздник планировался быть необычным, он посвящался 40-летию Великого Октября. Юноша с восторгом ощущал значимость исторического события, в котором ему выпала честь участвовать. Впервые на Неве встали в парадной колонне корабли трёх флотов нашей страны. С Северного Флота, совершив переход вокруг Скандинавского полуострова, прибыли крейсер «Александр Невский» и эскадренный миноносец «Оживленный».

Отряд кораблей Черноморского Флота в составе крейсера «Михаил Кутузов», эсминца «Безукоризненный» и двух сторожевых кораблей, впервые пройдя Черное и Средиземное моря, вышел в Атлантический океан, обогнул Европу. С подходом к берегам Норвегии отряд расстался со сторожевыми кораблями, пожелав им «Счастливого плавания». Сторожевики шли в Североморск на усиление Северного Флота. Крейсер и эсминец под флагом командующего эскадрой Черноморского Флота контр-адмирала Чалого Василия Филипповича продолжили плавание по маршруту Севастополь – Таллинн – Ленинград. Черноморские корабли стали на бочки перед мостом Лейтенанта Шмидта. Краснознаменный Балтийский Флот направил на Неву свои надводные корабли и подводные лодки из Кронштадта. Тысячи ленинградцев высыпали на набережные Невы, с восхищением и гордостью рассматривая корабли, и особенно – новые дизельные подводные лодки проекта 611 и 613. «Да, – подумал Алексей Игольников, – наша промышленность после Великой Отечественной войны набирает силу». Он знал, что серийное производство новых лодок было развернуто на верфях Ленинграда, Горького, Комсомольска-на-Амуре. В последние годы обострялась «холодная война», на море она принимала особую бескомпромиссность. Поэтому страна не жалела средств на развитие флота… Завершив дела, связанные с постановкой на бочки, подводники лодки, где проходил летнюю практику курсант Игольников, с удовольствием помылись, по пояс раздевшись, в импровизированном умывальнике прямо на палубе, сделанном боцманом из пожарной магистрали. Это вызвало аплодисменты у большей части женщин, стоящих на берегу, с восторгом наблюдавших за красивыми крепкими телами моряков. Затем с ещё большим удовольствием пообедали, выпив по 50 граммов сухого виноградного вина. И хотя был объявлен «адмиральский час» (послеобеденный сон) многие матросы не спали. Они наводили последний лоск на свою морскую форму – планировался культпоход на берег.

Действительно, через час была дана команда: «Выделенным на берег для осмотра исторических мест Ленинграда построится на палубе для проверки формы одежды». Курсант Алексей Игольников, коренной ленинградец, с удовольствием тоже встал в строй – сойти на берег для моряка всегда большая радость. Боцман мичман Чвокин с лицом артиста Пуговкина, получивший закалку ещё в военное время, внимательно осмотрел каждого подводника. Белая бескозырка, белая форменка с тщательно отутюженным синим воротником, матросские клеша со стрелками, о которых можно было обрезать руки, хромовые ботиночки блестят, как у черта глаз. Боцман – человек бывалый, поэтому не ограничился только поверхностным осмотром. «Показать белоснежные носовые платки. Показать расчески. Снять бескозырки, показать в них наличие иголки с белой и черной нитками». Замечаний нет. По багровому лицу боцмана было видно, что он доволен своими матросами: «Молодцы! Такие Флот не опозорят». Алексей Игольников давно заметил, что моряки любят свою морскую форму и содержат её в идеальном состоянии. Он удивился, когда три дня назад отправился в отпуск по поощрению матрос Николай Подколзин, штурманский электрик, у которого стажировался Алексей. Матросы одели его во всё новое. Кто дал бушлат, кто брюки, кто тельняшку. Затем матросы собрали отпускнику небольшой чемоданчик с шоколадом. Ежедневно подводники получают по плитке шоколада, но они его не едят, а собирают «на отпуск». Когда выпадает счастье – «тридцать суток отпуска с выездом на Родину», это значит, что тридцать плиток шоколада должны лежать в чемоданчике у отпускника. Такова традиция у всех подводников. Алексей восхищался демократизмом в экипаже подводной лодки. Все едят с одного котла: и офицеры, и мичманы, и матросы. Все находятся в одинаково тяжелых условиях при плавании под водой. Офицеры обращаются друг к другу по имени и отчеству, к матросам обязательно на «Вы». Кроме боцмана, практически никто не использует бранных слов. Да и тот – только на швартовке. Алексей с волнением прочитал однажды высказывание Героя Советского Союза, командира дивизиона подводных лодок Северного флота в годы войны капитана 2 ранга Магомеда Гаджиева: «Нигде нет и никогда не будет такого равенства в бою перед лицом славы и смерти, как у экипажа подводной лодки, где все либо побеждают, либо погибают». Великие слова о великих людях! Осмотр закончен. Подошел катер и моряков доставили на набережную Кутузова, прямо к Летнему саду. С какой гордостью Алексей сошел на берег. Их окружили люди, интересовались, спрашивали. «Да, мы подводники с океанской большой подводной лодки!» Девушки робко смотрели на красивых юношей, они боялись даже приблизиться к этим витязям морских глубин. Алексей торжествовал, всё-таки жизнь прекрасна!..

ПЛ пр.611

На следующий день заместитель командира по политической части капитан 3 ранга Жаворонков Виктор Семенович приказал курсантам принять участие в торжественной церемонии. Оказывается моряки-черноморцы, флагманским кораблем которых был крейсер «Михаил Кутузов», предложили почтить память фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова и возложить цветы на его могиле в Казанском соборе. Для ленинградцев это было потрясающее событие. Морской десант, человек 600, сошли на берег с черноморских кораблей. И офицеры, и матросы одеты по форме № 1 – во всём белом с ног до головы. Эта форма для моряков Северного и Балтийского флотов непривычна, да и ленинградцы никогда не видели такой формы. Моряки развернули шелковое знамя – Военно-морской флаг СССР. Корабельный оркестр грянул марш и сотни моряков, чеканя шаг, направились на Невский проспект к знаменитому Казанскому собору, построенному архитектором А.Н.Воронихиным в 1801–1811 годах. Народ неистовствовал, толпы любопытных обступили моряков. Многие спрашивали: «Это моряки какой страны?» Командир крейсера капитан 2 ранга Голота Григорий Емельянович вежливо отвечал: «Мы – моряки Советского Черноморского флота, прибыли к вам из Севастополя на празднование Дня Военно-морского Флота». – «Ура! Это наши севастопольцы!» Все начинали аплодировать и часто слышалось: «Молодцы!» Под звуки Гимна Советского Союза моряки возложили венок на могилу фельдмаршала М.И.Кутузова. А затем под гордую музыку «Варяга» направились в обратный путь. Всё движение на Невском проспекте было остановлено. Сотни, тысячи людей аплодировали морякам. У многих, кто пережил ленинградскую блокаду, на глазах были слёзы. Каждый испытывал гордость за наш славный Военно-морской Флот. Патриотический подъём в Ленинграде в эти дни был чрезвычайно высок…

В день ВМФ напротив Дворцовой набережной стоят корабли Балтийского Краснознаменного флота

Наступил День Военно-морского Флота. Морским парадом командовал Главнокомандующий ВМФ адмирал Горшков Сергей Георгиевич. Принимал парад Министр обороны маршал Советского Союза четырежды Герой Советского Союза Жуков Георгий Константинович. Курсант Игольников с волнением стоял в строю моряков-подводников на палубе нарядно украшенной подводной лодки. Вот из под Кировского моста показался белоснежный катер с начальством. Катер, мощно разрезая воду, подходит к подводникам, замедляет ход. Георгий Константинович Жуков весь в белом: и фуражка, и тужурка, и брюки, даже ботинки на нем белого цвета, здоровается с моряками и поздравляет их с праздником. Протяжное «Ура» несется вслед катеру. А он уже подходит к легендарному кораблю – крейсеру «Аврора» и оттуда доносится зычный голос маршала, усиленный микрофоном, и тоже протяжное «Ура». Как только катер отошел от «Авроры», оглушающий холостой выстрел знаменитого на весь мир бакового орудия прогремел над Невой. Стёкла зазвенели в домах. Тысячи людей, толпящихся на набережной, от неожиданности затихли. «Что это? Опять сигнал к штурму Зимнего?» Нет, это праздник набирает обороты. (Выстрел «Авроры» действительно был. В.К.). Катер с маршалом и адмиралами, закончив обход кораблей, на полном ходу понесся по Неве в обратную сторону. С каждого корабля, возле которого проходил катер, неслись восторженные крики «Ура!» Народ на берегу аплодисментами приветствовал Георгия Константиновича Жукова.

Его авторитет в этот момент неимоверно возрос. Народ любил Флот и любил Жукова, который, ради праздника военно-морского Флота оделся в морскую форму. Одним словом, налицо было самое настоящее единение армии и народа. Через несколько часов командиры кораблей, участвующих в параде, адмиралы и несколько курсантов, в том числе и Алексей Игольников, прибыли в Дом офицеров Ленинградского военного округа на прием, который проводил Министр Обороны. Здесь впервые близко увидел Алексей маршала Победы. Георгий Константинович оказался «…немного ниже среднего роста, плотный, с крупным лицом и тяжелым подбородком. Голова его слегка наклонена набок, обводы глаз чуть припухшие. Во всей его небольшой, но мощной фигуре ощущалась концентрация силы, воли, энергии. Лицо и наклон головы придавали всему облику маршала властность и величие». Именно в тот момент, когда молодой моряк Алексей Игольников рассматривал Г.К.Жукова, он понял, что этот человек может очень многое сделать для нашей страны. За ним будущее…

Через два месяца Никита Сергеевич Хрущев, напуганный необычайным авторитетом Г.К.Жукова в Ленинграде и его властностью при решении вопросов обороны Страны и развития Вооруженных Сил, некрасиво снял его с должности Министра Обороны и отправил в отставку в возрасте 61 года. Он, видимо, посчитал, что Страна должна иметь одного авторитетного руководителя. И в стране восторжествовал культ «нашего дорогого Никиты Сергеевича». Так драматично закончился морской парад на Неве в 1957 году.

5. Как молоды мы были

Четверо юношей, курсантов училища подводного плавания, только прибывших в Феодосию на практику на дизельную подводную лодку «С-338», сразу же решили отметить это дело. Порылись в карманах, бросили в бескозырку всю имеющуюся наличность, пересчитали и убедились, можно идти за «горючим». Как раз хватило на бутылку «портвейногого» вина «Три семерки». (Да, да, именно так говорил начальник факультета в училище, клеймя пьяниц: «Курсант такой-то напился портвейногого вина. Флоту пьяницы не нужны. Списать курсанта такого-то на флот».)

Подводная лодка проекта 613 («Whiskey»)

Только сели, вытащили бутылку – патруль. Оказывается, это место под единственным в округе кустом было приманкой для таких салажат, как наши мореманы. Подвели задержанных к комендатуре, там какой-то «зэк» мыл последние ступеньки парадной лестницы. По мокрой, блестящей лестнице (трап поморскому), поднялись к помощнику коменданта. Тот мгновенно, даже радостно, весь засветившись, приветствовал новых заключенных и тут же приказал: «Мыть трап!» Курсанты подождали, пока «зэк» закончит мыть самую последнюю ступеньку, взяли у него тазик, обрез по-морскому, и начали мыть еще влажные первые ступеньки.

– Сизифов труд, – сказал отличник Владик Иванов. Он всегда все знал, даже законы Мерфи. Что тут же подтвердил, – Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается.

Остальные, молча сопя, обозленные, что сорвалось неплохое мероприятие и так глупо попались, засучили рукава, закатали брюки и водили тряпкой, ветошью по-морскому, по идеально чистому трапу, устраняя зазор между тряпкой и полом.

– Такое впечатление, что его постоянно моют, – опять изрек отличник Иванов.

«Хорошист» Боря Переборов с издевательской радостью изрек:

– Сейчас домоем до конца и снова начнем! – Все вздрогнули, уж очень похоже на правду, скорей всего, так и будет. Вот начали практику на подводной лодке!.. Мальчишкам повезло: только закончили по первому разу мыть, в комендатуру привезли в термосах обед. Им приказали идти в камеру и сидеть там. Всем раздали обед, курсантам не хватило, они же не стояли на довольствии, их привели без аттестатов. Аромат обеда витал на гауптвахте, а наши подводники сидели голодные и пытались прекратить слюноотделение. Умный Иванов опять изрек: – Если может случиться несколько неприятностей, они происходят в самой неблагоприятной последовательности. Расширенный закон Мерфи. Борис Переборов покрутил пальцем у виска, а практичный Саня Макаркин, видя, что один из арестованных несет остатки обеда выбрасывать, заскулил и упросил за одну сигаретку разрешить ему сделать это «грязное» дело. Матрос с радостью согласился. Курсанты молча, не глядя друг на друга, немного перекусили. Иванов даже облизал кастрюлю. Хорошо, не надо мыть.

Алексей Игольников, старшина класса, немногословный и решительный, молча приказал Иванову вынести посуду. Гордый Иванов понес, но успел сказать последнее слово:

– Под давлением все ухудшается! Закон термодинамики Мерфи.

Практичный Макаркин крикнул:

– Мерфист Скажи коменданту, что мы голодные!

Через полчаса пришел помощник коменданта. Оказывается, комендант в отпуске, а помощник за него. Явно наслаждается властью. Курсанты встали по стойке «Смирно». Армейский капитан внимательно осмотрел их, потом почему-то остановился у Иванова и сказал:

– Товарищ курсант, не делайте умное лицо! Не забывайте, что вы будущий офицер!

Мальчишки невольно расхохотались. Помощник взвился:

– Равняйсь. Смирно. Отставить. Равняйсь. – Наконец, он решил им пояснить, – Команда «Равняйсь» касается всех, а не каждого в отдельности.

Борис Переборов только было открыл рот, как получил:

– А вы бы лучше помолчали, товарищ курсант, у вас еще лапша на ушах не обсохла. Тут только моряки поняли, какой перед ними противник. С таким шутить нельзя. Полное отсутствие чувства юмора. – Когда курсант виноват, он должен встать и покраснеть, – продолжал воспитательную работу помощник коменданта с совершенно серьезным лицом.

– Вы пьющие молодые люди. Я вам подготовил несколько своих умных высказываний. Садитесь. Можно будет записать, для памяти. —

Видимо, после обеда на него нашло вдохновение, и он начал изрекать очень мудрые истины. В стихах:

Пей только воду, иногда чай. Глядишь, до старости доживешь невзначай.

Его лицо светилось, глаза сверкали. Он казался себе великим поэтом, Нероном нашего времени:

Если тебе нальют вдруг, Соверши подвиг, откажись, друг!

Но вот он перешел на более глубокие философские высказывания. Его лицо преобразилось от работы мысли:

Знаю, что тянет, вопрос не простой. Как выпить захочешь, хоть волком вой. Одно поможет, если поймешь, Что с этой заразой в могилу сойдешь.

В заключение он выдал даже на морскую тематику:

Моряк! Кругом зеленый змей. Отраву эту ты не пей. Чем меньше гадости сопьешь, Тем больше в жизни проживешь!

Юноши были поражены. Гигант мысли. Иванов даже кое-что записал. Но когда поэт сказал:

Я в звездном мире – Водолей, Не пью вина по многу дней. И только в праздники могу Позволить рюмочку одну!

Когда он это сказал, молодежь зааплодировала. Он, распираемый гордостью, поклонился. Успех был полный. Вот так надо воспитывать современную молодежь! Помощник коменданта удалился, исчез с сознанием выполненного долга. Что он еще выкинет? Подозрительно и опасно. Юные моряки помолчали. В животе пусто, голова наполнена духовной пищей. Умный Иванов вполголоса сказал:

– Здоровым называется человек, который не знает, что он болен.

Все согласились, втихаря кивая головой. И вдруг Алексей Игольников, всегда молчаливый и меланхоличный, произнес цитату:

– Алексей Максимович Горький: «Из нас – как из дерева: что икона, что дубина».

Иванов, пораженный, открыл рот – он этого не знал. Все опять молча кивнули. Напряжение нарастало. И как оказалось, не напрасно. Открылась дверь камеры, вошел старшина гауптвахты, настоящий Билли Бонс. Гибрид Бабы Яги и Бармалея! Только что кинжалов не было за поясом и оба глаза на месте, Улыбаясь, он приказал: – Раздевайтесь до трусов. Пришла машина с углем. Ваша задача загрузить его в кочегарку.

Разгрузка угля. Клод Моне (Франция)

Курсанты разделись, взяли совковые лопаты и вышли на двор. И только тут они поняли весь трагизм положения. Огромная куча угля возвышалась в середине двора. Уголь надо было бросать в люк, а затем тащить его корзинами под землей по длинной, метров пять, узкой шахте в кочегарку. Высыпать корзину в хранилище и снова бесконечно повторять эту процедуру. Какой архитектор придумал это дикое устройство? Иванов застонал: – Это посложнее, чем вычистить авгиевы конюшни. Деловой Алексей Игольников быстро распределил обязанности: двое во дворе, двое в кочегарке. Каждые полчаса меняться. И юные подводники познали, каков труд рабов на алмазных копях в шахтах Южно-африканского Союза. Как на известной картине Перова, где дети тащат огромную бочку с водой, изнемогая от усталости и напряжения, так и наши «морские волки» почувствовали всю тяжесть подневольного труда. Под утро работа была закончена. Прямо из шланга во дворе окатили друг друга и рухнули от усталости на дощатые щиты, «самолеты». Заснули мгновенно. Проснулись к обеду от манящего запаха еды.

Им опять ничего не привезли. Сердобольный морской лейтенант, дежурный по комендатуре, заступивший с вечера, в отличие от вчерашних армейских, взмолился:

– Ребята, чем же вас кормить? Вы не стоите на довольствии. В списках не значитесь. И вообще, мы не имеем права вас держать. Вы даже не арестованы.

Алексей Игольников, на правах старшего группы, скомандовал:

– Накормите остатками и отпустите нас.

Идея была свежая и оригинальная. Все законно арестованные гуманно поделились остатками обеда: надо поддержать моряков, здорово поработали с углем. Лейтенант говорит:

– Я вас отпущу, если только за вами кто-нибудь придет и распишется в получении. Без росписи не имею права.

Курсанты оделись по форме и сели на сверкающем чистотой трапе. Денег нет, курить нечего, есть нечего. А очень хочется! Через час случайно возле комендатуры проходил офицер с подплава. Мальчишки бросились к нему, как котята к мамке:

– Возьмите нас домой. Мы хотим есть!

– Это был очень убедительный довод.

– А отдадут мне вас? – засомневался штурман с подводной лодки. – Я же не имею права.

Дежурный по комендатуре с радостью вцепился в подводника:

– Берите, берите! Здесь сплошное беззаконие. Ни аттестатов, ни записок об арестовании, ни справки от врача – ничего нет. Забирайте и скорей уходите. Я прошу вас.

Офицер расписался не своей фамилией и строем повел наученных жизнью курсантов на береговую базу подводников. Первым делом их накормили на камбузе и обедом, и ужином одновременно. Жить стало намного лучше. А через два часа лодка, к которой они были приписаны, вышла в море. Тишина, штиль, сверкают маяки. Легкий ночной бриз приносит с берега какие-то манящие запахи.

Южная ночь

– Где там наши курсанты? – обратился молодой веселый командир к старшему помощнику.

– Пусть идут на мостик изучать маяки. Пора им становиться моряками. Юность быстро промчится. Глядишь, завтра уже придут офицерами.

Так наша юная четверка познала морское братство. Началась подводная служба, полная романтики и трагизма…

А стихи «Нерона» каждый раз они вспоминают с юмором, когда садятся за праздничный стол и поднимают первый бокал. Действительно, «как молоды мы были…».

.

6. Лейтенант Флота

«У моряка нет трудного или легкого пути, есть один – славный».

Адмирал Нахимов П.С.

1. Торпедный катер ворвался в бухту, и, урча мощными моторами, которые по-прежнему хотели на полном ходу рвать водную гладь Кольского залива, быстро пришвартовался к гражданскому причалу в губе Кислая. Моторы недовольно ворчали, сизый выхлоп холостого хода окутал, словно дымовой завесой, стремительный боевой корабль, раздались какие-то лихие команды, сразу стало ясно, что боцман на этом корабле не робкого десятка. Из дыма выскочил лейтенант с чемоданом в руке, кто-то невидимый весело крикнул: «Олег, до встречи, пиши письма мелким подчерком», – моторы взревели львиным рыком, все кругом задрожало и катер, как гоночная машина где-то в Монако, рванул со старта. Еще минута, и все стихло. Катер пропал, дым развеялся, на причале города Полярный одиноко остался стоять «блестящий» лейтенант. Именно, блестящий. Все на нем было новое: и шинель, и шапка из овчины с кожаным верхом, и даже пуговицы, «блестевшие, как у черта глаз» (по выражению боцмана с торпедного катера).

Лейтенант Олег Васильевич Шувалов в начале января 1961 года прибыл на Северный Флот для дальнейшего прохождения службы. Утром в отделе кадров штаба флота в Североморске ему выдали предписание о назначении младшим штурманом на подводную лодку «С-338». Лодка находилась в ремонте на заводе в Палагубе. «Следуйте в Полярный, там найдете лодку», – приказал ему офицер-кадровик, и умчался со своими бумагами решать судьбу очередного офицера. «Как добраться на другую сторону Кольского залива Баренцева моря, где в 33 километрах от Мурманска в Екатерининской гавани находится Александровск-на-Мурмане, с 1930 года переименованный в город Полярный?», – отличник учебы Олег Шувалов все это прокрутил у себя в голове. Самое простое решение как всегда подсказал Наполеон: «Главное – ввязаться в бой, а там будет видно». «Иду на причал, и там решаю задачу переброски в Полярный». Сказано – сделано. На причале пусто. Рейсовый катер подойдет только завтра, попутной оказии не видно. Народ в сарае, под названием «Морской вокзал», ропщет – холодно, ибо дрова в печке сгорели, а других нет; голодно – кушать, естественно, нечего, поскольку буфет не предусмотрен проектом. Туалет на улице – очень и очень экзотичный. Олег Шувалов, отличник по учебной дисциплине «военно-морская разведка», производит маневр и обнаруживает на военном причале «стоящий на парах» торпедный катер. Он подошел к нему и начал решать проблему «Что, где, когда?» В это время кто-то дружески ударил его по плечу и полуобнял. О, чудо! Генка Максимов, друг по ленинградскому Нахимовскому училищу. Расстались пять лет тому назад. Генка поступил в военно-морское училище имени М.В.Фрунзе и стал офицером надводного флота, а Олег пошел в училище подводного плавания имени Ленинского комсомола и стал, как записано у него в дипломе, «Офицер-штурман-подводник». «Тебе куда?» – «Туда!», – «блестящий» лейтенант махнул рукой в сторону Полярного. «Пошли, ради тебя «вильнем налево» и зайдем туда». – «Есть хочешь?» – «Спрашиваешь!» – «На!»

Торпедный катер проекта 206 В.С. Емышев

И вот Олег сидит в крохотной каютке, со смаком уплетает печенье и шоколад из выданного ему бортпайка. Имеет право. Его фамилию вписали в вахтенный журнал, и он на период перехода полноправный член экипажа, ему положен бортпаек. Чемодан в каюте командира не поместился, хозяйственный боцман припрятал его в какой-то шхере. Катер взревел своими двигателями, и Олег почувствовал легкую невесомость. «Пошли», – понял подводник, которого стало подбрасывать, как на неровностях колхозной дороги. Минут через пять появилось улыбающееся лицо Генки. «Береги язык. Сейчас выйдем на просторы Кольского залива. Когда дам скорость, челюсть будет щелкать непроизвольно на каждой волне. Поэтому, корешок, береги язык, чтобы не откусить. Помни, ты мчишься на торпедном катере!», – с хохотом закончил свою тираду этот морской волк в непромокаемом костюме – канадке и брюках из собачьего меха, с лицом цвета молодого кирпича от постоянного пребывания на ледяном ветру. «А ведь был такой худенький скромный мальчик из Архангельской области. Их было двое, вместе с Вовой Семериковым, они гордились, что земляки Ломоносова. Семериков после окончания Нахимовского решил стать инженером-кораблестроителем и был направлен в училище имени Дзержинского, очень трудный и сложный вуз, где учился на отлично и сейчас готовится защищать диплом. А Геннадий Максимов уже второй год на флоте и, как видно, стал хорошим командиром. Повезло, что я встретил его, чертягу!» Полчаса бешеной гонки и лейтенант-подводник оказался на причале, где обычно швартуются рейсовые гражданские катера, но лихой катерник старший лейтенант Максимов, нарушив все каноны плавания, отклонился от курса и доставил своего друга нахимовской юности по назначению. Законы дружбы выше бумажных наставлений!

Олег Шувалов взял чемодан с полным комплектом морской формы одежды, выданной в училище каждому выпускнику на все случаи жизни, и, поправив шапку-ушанку немного набекрень, как носил его лучший друг Лев Краснов, скомандовал сам себе: «Полный вперед!», и пошел покорять город Полярный. Уже в сумерках он прошел Чертов мостик, соединяющий старый город с новостройками в районе губы Кислой, и поэтому не разглядел лиц, когда какие-то девушки, увидев его с чемоданом, озорно закричали: «Девчонки, лейтенанты приехали. Молоденькие, блестящие, не целованные!» и со смехом исчезли за двухметровыми сугробами. Особенно последнее слово понравилось лейтенанту Шувалову, поскольку этот недостаток легко устраним, решил он. После долгих поисков и расспросов военнослужащих офицер прибыл в комендатуру, где ему объяснили, в каком месте разместился экипаж нужной ему подводной лодки, так как арестованные матросы с этой лодки уже сидят на гауптвахте. «Значит, опять повезло», – решил «везучий» лейтенант. Наконец, уже в полной темноте среди мощных сугробов он обнаружил полуразвалившуюся казарму. С замиранием сердца рванул с мороза дверь и в облаке пара ворвался прямо в кубрик, отметив полное отсутствие предбанника или тамбура. Оказавшийся рядом капитан 3 ранга удивленно замер, а молодой офицер, приложив руку к головному убору, четко доложил: «Товарищ капитан 3 ранга, лейтенант Шувалов прибыл для дальнейшего прохождения службы!» Первые слова старшего помощника командира подводной лодки Лескова Глеба Васильевича, принявшего уверенный доклад лейтенанта, прозвучали беспомощно: «Где же вы будете спать?»

И отличник учебы, сталинский стипендиат, Олег Шувалов, знаток живописи Эрмитажа и Русского музея, театрал, Шарко– и Фрейндлихман, сразу вспомнил картину Ильи Репина – «Не ждали».

2. Утро следующего дня было воскресным, поэтому подъем прозвучал в семь утра, а не в шесть, как обычно в будний день. По выходным дням зарядка не проводилась, поэтому матросы вставали не спеша, «годки» еще досыпали, а лейтенант Шувалов, который спал вместе с матросами в кубрике, заставленном двухярусными койками, проснувшись, решил, что ему неудобно показывать пример расхлябанности, поэтому бодро встал и занялся утренним туалетом. Сделав несколько движений из Кун-фу, что привело в замешательство видевших его матросов, по пояс раздетый он выскочил на мороз в темную январскую полярную ночь и, преодолевая естественную дрожь, дважды обтерся снегом, доказывая самому себе, что у него есть сила воли. Чисто выбритый, пахнущий «Шипром», с аккуратным пробором в черных волосах, одетый строго по форме одежды № 3 (тужурка, белая рубашка, галстук), он вдруг остановился: «А что дальше?». «Надо спросить у старпома», – пришла ему в голову свежая мысль. Он вежливо постучался в дверь комнатки, где с трудом разместились шесть офицеров, так же как и матросы на двухярусных койках. Ответа не последовало. Лейтенант приоткрыл дверь – в комнате темно, все спали, и даже храп уловило его чуткое ухо. (Храпел, конечно, капитан-лейтенант Колчин Юрий Павлович, помощник командира, который вчера, будучи навеселе, посоветовал старпому: «Пусть лейтенант пойдет в город, найдет женщину и переночует у нее!») Обескураженный молодой человек тихо закрыл дверь: «… Пусть солдаты немного поспят…». Что делать? Даже сесть негде, не может же он сесть на кровать, как матросы. Из легкого транса его вывел голос боцмана: «Товарищ лейтенант, привезли завтрак, пойдемте пить какао». Боцман Федор Покрищук, старшина 1 статьи, по четвертому году службы, старше по возрасту лейтенанта Шувалова на три года, посадил офицера рядом с собой за огромный стол, где сидели человек двадцать матросов, разрезал буханку белого хлеба пополам вдоль и, намазав огромным куском сливочного масла, протянул юноше. Дежурный кок поставил перед каждым металлическую поллитровую кружку с ароматным какао: «Если потребуется добавка, скажите!» Лейтенант, пережив теплое чувство благодарности к матросам и к боцману, начал «прием пищи». Сыр, копченая колбаса, галеты лежали на столе россыпью – бери, сколько хочешь. Двадцатиоднолетний лейтенант с порывом, свойственным молодости, набросился на еду, и жизнь показалась ему прекрасной. Да, такова неприхотливая молодость!

Потом все шло, как в плохом романе. Матросы весь день маялись от безделья. Кто-то занимался печкой: бесконечно кололи, рубили, носили с грохотом поленья и бросали в прожорливую печь. Кто-то привозил обед, потом ужин, накрывали на стол, мыли посуду, грохотали металлическими мисками и ложками. Раза три объявлялась «малая приборка», подметали пол, потом протирали его морской шваброй. После обеда спали – «адмиральский час», такова традиция на флоте. Вечером киномеханик притащил откуда-то фильм «Девушка с гитарой» и в десятый раз матросы посмотрели на молоденькую Людмилу Гурченко. В 22 часа дежурный по казарме объявил «Полный отбой» и выключил свет. Выходной день закончился.

3. Утром лейтенант Шувалов, глубоко переживший нелепо проведенный экипажем подводной лодки воскресный день, после традиционных для понедельника политических занятий обратился к заместителю командира подводной лодки по политической части, пожилому (ему было уже тридцать лет) капитану 3 ранга Макарову Виктору Сергеевичу, который вначале впал даже в легкий транс, настолько необычно было то, что он услышал. «Вы хотите по вечерам и в выходной день обучать матросов бальным танцам?» «Так точно. В Нахимовском училище нам преподавали танцы, я был в числе лучших танцоров. Краковяк, полька, полонез, пади-пати-нер, мазурка, вальс, паде-спань…» «Хватит, хватит, – прервал его замполит, – как вы говорите: пади-пати-нер?» «Да, такой легкий танец, в переводе на русский это обозначает – конькобежцы». «И его матросы научатся танцевать?» «Да, будут танцевать, как на приеме у английской королевы». Эта фраза окончательно добила замполита: «Дерзайте, лейтенант!» А сам побежал в политотдел, на всякий случай, согласовать. Инициатива-то необычная!

И лейтенант Олег Шувалов, уже 10 лет носивший морскую форму, (воспитанник ленинградского Нахимовского училища – 6 лет и высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола – 4 года) начал дерзать. Недаром говорят, что на лейтенантах Флот держится. Он быстро разработал стратегический план действий: 1.Нужен магнитофон. 2. Нужна музыка танцев, которые будут изучать матросы. 3. Нужны специалисты, умеющие обслуживать магнитофон. 4. Нужно где-то записать мелодии танцев. 5.Все принести в кубрик. 6. Учителю танцев останется только объявить: «Для обучения танцам в две шеренги становись!» Первым делом он выяснил у нештатного киномеханика своей лодки матроса Мизина, «крутившего» вчера фильм с Людмилой Гурченко, что самым крупным культурным центром в Полярном является Дом офицеров флота. С него и надо начинать. Решено, музыку нужно искать в ДОФе. Во вторник на разведку был отправлен старшина команды радистов старшина 1 статьи Лалак. Через два часа он прибыл с докладом, что начальник Дома офицеров, пораженный необычной просьбой матросов с подводной лодки, сам прошел с нашим старшиной в радиоузел Дома офицеров и самолично отобрал пластинки с танцами для подводников. (Раньше начальник Дома офицеров, полугражданский политработник, служивший прежде в авиационной части, знал про подводников лишь шутливые стихи: «Если грязная фуфайка, а в кармане болт и гайка, если черные пилотки – это мы с подводной лодки». Но, чтобы подводники интересовались танцами, он услышал впервые.) Теперь нам нужно, продолжал старшина, с магнитофоном прибыть в Доф и записать музыку на бабину с магнитной лентой.

Якоря перед входом в ДОФ.

На вопрос лейтенанта: «Где взять магнитофон? – старшина 1 статьи спокойно ответил, – возьмем боевой магнитофон с нашей лодки». На секунду задумавшись, самый младший офицер флота, лейтенант Шувалов решил: «Отступать некуда. Позади Москва!» Назавтра два радиста, демонтировав 20-килограммовый стационарный магнитофон, с трудом вытащив его через верхний рубочный люк боевой рубки подводной лодки, скрылись в утренней поземке, держа направление на Дом офицеров флота города Полярный. Лейтенант, проводив их, со свойственным молодости максимализмом сказал сам себе: «Военную машину трудно запустить, но если она пошла, ее не остановить!» Да, под напором этого ленинградского юноши все закрутилось в нужном направлении. Радисты аккуратно записали музыку десятка бальных танцев. Принесли магнитофон в береговой кубрик, и первые три вечера матросы наслаждались великолепной музыкой больших композиторов, это входило в план предусмотрительного лейтенанта, пусть моряки прочувствуют танцевальные ритмы. Попутно лейтенант, получивший прекрасное военно-морское образование, основы которого заложил в России еще Петр Первый, рассказывал каждый вечер биографии композиторов – «чародея русской музыки» Петра Ильича Чайковского, моряка Николая Андреевича Римского-Корсакова, австрийца Штрауса – «короля вальсов», детективную историю Моцарта и Сальери, великого Иоганна Себастьяна Баха. Удивительно, матросы эти беседы воспринимали «на Ура!». После увлекательного рассказа о судьбе композиторов они, можно сказать, раскрыв рот, слушали вальс Иоганна Штрауса «На прекрасном голубом Дунае», полонез Огинского «Прощание с Родиной», мазурку из оперы «Евгений Онегин», а волшебная музыка Вольфганга Амадея Моцарта уносила всех слушателей в 18 век. Когда же звучали танго «Кумпарсита» и чарующая «Besame Mucho» Консуэллы Веласкес, все блаженно замирали.

Это было чудо! Матросы, видя, что лейтенант всегда одет «с иголочки», побрит, аккуратно подстрижен и сами подтянулись, как бы немного проснулись от зимней спячки. Им стало интересно проводить познавательные вечера под завывание вьюги за стенами кубрика. Почти все горели желанием научиться танцевать, уж больно хорошая музыка и рассказы всезнающего лейтенанта разбередили им душу. Нетерпение у матросов нарастало: «Когда же танцы?» Именно этого и добивался Олег Шувалов, как говорят: «Клиент должен созреть!» Лейтенант объявил, что обучение танцам будет в 10 часов в выходной день. Приближалось воскресенье.

4. Ровно в 10 утра лейтенант Шувалов в белой накрахмаленной рубашке, в черных отутюженных брюках, в начищенных ботинках, с безукоризненным пробором в черных волосах и тоненькой ниточкой усов вышел из комнатки офицеров и направился к матросам, построенным в две шеренги, по парам. Боцман скомандовал: «Смирно. Товарищ лейтенант, личный состав подводной лодки для обучения танцам построен». «Вольно. Приступим!» И он, юноша, сам еще мало чего знающий в жизни, но с большим желанием сделать что-то хорошее, стал учить мужиков, чьи «руки привыкли к топорам», а ноги были обуты в яловые рабочие сапоги, которые даже чистить надо было специальным машинным маслом, но, не дай бог, гуталином, он смело бросился в бой, чтобы люди не завяли в условиях полярной ночи. (А.С.Пушкин – гений на все времена, так сказал об этом: «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы…») Лучше и не скажешь!

Через час моряки уже постигли позиции для ног № 1, № 2 и № 3 и начали осваивать движения в ритме полонеза. Очень красивое зрелище. Глаза у всех горят, румянец на щеках. Корявенькие молодые люди на глазах становились стройными принцами с прямой спинкой, легкой походкой, с отработанными жестами рук и позициями ног, с умением красивым поклоном пригласить «даму» на танец и проводить ее на место после завершения танца. Даже старший помощник командира не выдержал и, пригласив боцмана на роль дамы, совершил с ним тур танца, вызвав аплодисменты всех матросов. Победа была полная!

Январь и февраль проскочили в учебе и в борьбе каждого с самим собой. Занятия подходили к концу. В последнее воскресенье лейтенант пригласил всех матросов на улицу. Как штурман, он все рассчитал и подготовил «чудо». Молодой штурман скомандовал: «Повернитесь все на восток». Посмотрел на часы: «Считайте до десяти». Моряки посчитали. И, о, чудо! Небо окрасилось в розовый цвет и после двух месяцев полярной ночи все впервые увидели Солнце. Какая это радость – увидеть наше Солнце! Теперь оно будет появляться каждый день, а летом в течение двух месяцев вообще не будет исчезать. Вот какое у нас северное Солнце! Боцман, опытный человек, крикнул от полноты души: «Нашему лейтенанту, Ура!» Все закричали «Ура» и захлопали в ладоши. Это была самая большая благодарность Олегу Шувалову. Он застеснялся, махнул рукой и ушел в комнату офицеров, ему хотелось побыть одному. Его душа пела и стонала, его грудь раздирали противоречивые чувства… Наконец, он справился с эмоциями, успокоился и, улыбнувшись, сказал сам себе словами Вильяма Шекспира: «Что слава? Яркая заплата на ветхом рубище певца…»

5. На этом могучая инициатива лейтенанта Шувалова не закончилась. Поскольку в марте светлого времени стало больше, а снег по-прежнему нетронутым белым ковром покрывал близлежащие сопки, почему бы не организовать лыжные гонки? Прекрасный спортсмен Олег Шувалов опять начал с того, что разработал стратегический план и продумал тактические действия для реализации плана. И вот молодой офицер и «группа поддержки» – два старшины по последнему году службы с подводной лодки «С-338» появились пред светлыми очами флагманского физкультурника военно-морской базы города Полярный. Через полчаса «флагманский спортсмен», измочаленный настойчивой беседой с «наглыми подводниками», выдал пять пар лыж из резерва командира военно-морской базы. «Больше просто нет, – взмолился он. – Даю на один месяц, и то, если адмирал захочет покататься на лыжах, вы по моему первому зову срочно вернете лыжи».

«Да! Да! Да!» – лейтенант Шувалов хорошо помнил мудрые заветы коварного Талейрана: «Обещайте, обещайте, обещайте». Итак, лыжи есть. Как организовать лыжные гонки для сорока человек личного состава? Решение пришло быстро – каждая боевая часть выставляет команду из пяти своих представителей. Те бегут дистанцию три километра на время. Какая команда покажет лучшее время, та и победила. В будние дни по вечерам матросы по очереди потренировались, попробовали лыжи. Несколько человек сразу отсеялись, они призывались из Средней Азии, но пытались скрыть, что впервые увидели лыжи, уж больно всех захватил спортивный азарт. Моряки с трудом дождались воскресенья. Первой на старт вышла команда БЧ-1-4: рулевые-сигнальщики и радисты. Они совершили подвиг – прошли всю дистанцию до конца. Правда, последнего – штурманского электрика, встречали под песню «Чижик-пыжик, где ты был…» Он финишировал и обессиленный упал. Торпедисты – команда БЧ-3 сделала заявку на победу, ровно пройдя всю дистанцию и дружно финишировав. БЧ-5 выставила три команды: мотористы, электрики и трюмные машинисты. Эти «комики» даже стоять на лыжах не умели. Лишь два-три человека из каждой команды смогли дойти до финиша. Но зато, сколько смеха, шуток, подначек! Какой хороший заряд положительных эмоций получил весь экипаж. Победа была единодушно отдана торпедистам, каждый получил приз – большую плитку шоколада. Через месяц, когда подошло время возвращать лыжи, практически все матросы умели «ходить на лыжах» попеременным ходом, подниматься в гору «елочкой» и «уступом».

И уже никто не падал на финише!

6. Последние две недели перед выходом лодки с завода пробивной «штурманенок» Шувалов организовал посещение бассейна, что вообще было «высшим пилотажем». По 10 человек с 23-х до 24-х часов, такое время было выделено «гвардейцам Шувалова», он обучал матросов плаванию стилями «брасс», «кроль», «баттерфляй» и даже проводил небольшие матчи по водному поло. Удивительно, с появлением на корабле младшего штурмана Шувалова Олега Васильевича ни один матрос не сидел больше на гауптвахте. Матросам стало интересно хорошо служить. Лейтенант Шувалов, в силу своей молодости, не до конца понимал, что своими спортивными и танцевальными занятиями он решал важнейшую, самую сложную задачу для подводников – сплочение экипажа. Великие слова сказал Герой Советского Союза капитан 2 ранга Магомед Гаджиев, командир соединения подводных лодок Северного флота в годы Великой Отечественной войны: «Нигде нет, и никогда не будет такого равенства в бою перед лицом славы и смерти, как у экипажа подводной лодки, где все либо побеждают, либо погибают». Пока есть в Советском Союзе такие лейтенанты Шуваловы – флотские традиции живут!

7. И вот наступил день, который древние греки отметили бы белым камешком, выход подводной лодки с завода после ремонта. Первый выход в море Олега Шувалова в офицерском звании, в должности командира рулевой группы (младшего штурмана). Когда лодка стала отходить от причала, все увидели, что две женщины, служащие завода, усиленно машут стоящему на корме в швартовой команде лейтенанту Шувалову. Матросы с уважением посмотрели на «всемогущего» лейтенанта, мол, когда же он успел. Никого не провожают, а его – даже две молодых и красивых женщины. Лодка вышла из Кольского залива, и Баренцево море напомнило о себе. Северный Ледовитый океан дышал, крупная зыбь валила лодку то на правый, то на левый борт градусов на 25. Лейтенант Шувалов не мог налюбоваться невероятно красивыми красками: яркое ослепительное солнце; белый берег вдали, на который, кажется, не ступала нога человека; синее, даже ультрамариновое, море.

Ледяной ветер выбивал слезы из глаз, но младший штурман четко выполнял свои обязанности в море. Он определил место корабля по двум пеленгам, затем перед самым погружением – методом крюйс-пеленга, после чего доложил: «Лодка прибыла в полигон и заняла точку погружения!» Командир капитан 2 ранга Решетов Виктор Константинович, невысокий плотный крепыш с удивительно умными глазами, прибывший из отпуска к концу ремонта лодки, задраил верхний рубочный люк, и подводная лодка начала осторожно без хода погружаться, чтобы вначале убедиться в правильной дифферентовке. На глубине 7 метров прозвучала команда «Осмотреться в отсеках!». Все доложили об отсутствии замечаний. Лейтенант Шувалов тоже доложил: «По штурманской части замечаний нет!» Командование корабля стало по специальной программе проверять работоспособность всех механизмов под водой после ремонтных работ на заводе. Все работало исправно, небольшие недочеты устранялись на месте. Обедали на глубине 50 метров, чтобы качка не помешала приему пищи. Кок матрос Медведь постарался на славу. На закуску были овощные консервы – салат «Весна» из Белоруссии, на первое – солянка сборная мясная, на второе – узбекский плов, на третье – компот из консервированных персиков. Каждому подводнику выдали по 50 граммов виноградного вина. Командир – романтик моря с улыбкой произнес тост: «Здравствуй, Баренцево море!» Все дружно выпили. С аппетитом, с хорошим настроением покушали. Надоел завод, всем хотелось в море, там настоящая работа моряка. Олег Шувалов вспомнил понравившиеся еще в училище строчки стихов:

«Как много пройдено морей среди полярных ураганов. Вдали от жен и матерей, вдали от берегов желанных, Вдали от Родины моей. Все это просто и не просто. Нас продували до костей неукротимые норд-осты. На краткий срок придя домой, мы снова в море уходили, Лишь оставались за кормой на винт намотанные мили. Скажи мне, сколько зим и лет, встречая северные зори, Мы в море бредим о земле, а на земле грустим о море».

Такова судьба моряка!

8. Когда всплыли на поверхность, лейтенант Шувалов, гордый за отлично проделанную под водой работу, все в нем пело, и эмоции выплескивались через край, поднялся на мостик и проникновенно продекламировал, обращаясь к Морю, как к живому существу:

«Знаю, можешь Ты мрачным быть и синим. Море, Море, Стать помоги мне сильным! След мой волною смоет, Но я на берег с утра приду опять. Море, ты слышишь, море, Твоим матросом хочу я стать!»

Счастливого плавания вам, лейтенанты Шуваловы, в океане и в бурном море жизни. Пусть счастье, удача, успех сопутствуют вам. Военно-морской Флот гордится, что у него есть такие лейтенанты.

7. Жажда жизни

«Страх – дорога к смерти. Дерзание – дорога к звездам»

Сенека

1. Беда пришла внезапно. Она всегда, как заметил Алексей, приходит неожиданно. Ничто не предвещало опасности, наоборот, день начался прекрасно. Накануне три дня пурга свирепствовала над Кольским полуостровом. Мощные снежные заряды набрасывались на Оленью губу, засыпая береговую базу подводников и элегантные подводные лодки первозданным снегом, который под действием штормового ветра превращался в крепчайший наст, почти недоступный лопатам, как ни старались моряки бороться с ним. Три дня старший лейтенант Алексей Игольников, штурман подводной лодки «С-338», провел на своем корабле «по штормовой готовности». Лодки, пришвартованные по три корпуса справа и слева от плавучего пирса, пытались под действием штормовых волн биться друг о друга, но опытные в борьбе со стихией команды подводников не позволяли им разбить свои борта. Три ночи Алексей «обеспечивал» безопасность своей лодки, тогда как офицеры-женатики по вечерам уходили домой, благословляя его на ночное бдение: «Остаешься старшим. Ты же холостяк, тебе все равно делать нечего!» Они спали в теплых постелях со своими горячими женами, а Алексей каждые два-три часа выскакивал на ходовой мостик и обдуваемый ледяным ветром руководил матросами в «борьбе за живучесть». Наконец, силы природы иссякли, ветер стих, снег закончился. Море все еще гнало мертвую зыбь, но люди уже могли передохнуть, ибо суровые условия Арктики стали штатными. Утром Алексей, получивший от старшего помощника командира капитана 3 ранга Колчина Юрия Павловича «отгул» за свой трехсуточный подвиг, благо был выходной день, решил втихаря рвануть на лыжах в Полярный. И повод был очень хороший – поменять книги в библиотеке Дома офицеров. Он очень любил Константина Паустовского, его книги, насыщенные романтикой и горячим дыханием Крыма.

А также необычные рассказы моряка-писателя Виктора Конецкого, который, как и Алексей, правда, намного раньше, закончил училище подводного плавания в Ленинграде, но потом в силу разных причин ушел «на гражданку» и начал писать замечательные романы и рассказы о своих морских странствиях в Арктику и Антарктику. Книги – это был повод, а причина была совсем другая – красивая рыжеволосая девушка Катя, подруга Алексея, с которой он познакомился в библиотеке, пока лодка стояла в прошлом месяце в доковом ремонте в Полярном, на заводе в Палагубе. Конечно, на такое путешествие можно решиться только по молодости: одному зимой на лыжах в тундру! Опасно!

2. Алексей, подтянутый и аккуратный, имевший спортивные разряды по нескольким видам спорта, хороший лыжник, как и все мальчишки, выросшие в Ленинграде, надел спортивный костюм, закрепил на спине небольшой рюкзак с парой книжек, вскочил на лыжи и помчался на свидание. Что может быть лучше для молодого человека, когда впереди сверкает возможность обнять и поцеловать ласковое и податливое женское тело!

Он мчался по белой пустыне, ориентируясь на высоковольтную линию, которая должна привести его в Полярный. Он знал, что впереди где-то Чертов перевал, наиболее опасное место. Лыжи легко скользили по плотному «утрамбованному» снегу, даже палки с трудом пробивали его. Руки и ноги «работали» «одновременным одношажным ходом», небольшие сопки покорялись быстрым подъемом «елочкой». Все тело, насыщенное кислородом, пело и испытывало мышечную радость. «Не ходил в Багдад я с караваном. Не возил я шелк туда и хну…», – в такт движения лыж Алексей мысленно декламировал стихи Сергея Есенина.

Юноша ощущал необыкновенный эмоциональный подъем. Голова была свободна и хорошие воспоминания сами всплывали из далеких уголков памяти.

3. В прошлом году, прибыв в Питер в первый офицерский отпуск, за праздничным столом вспоминали с братом Виктором свое «боевое блокадное детство». Виктор признался, что завидует Алексею, его героической мужской профессии. Он сам хотел стать морским офицером, но по состоянию здоровья, подорванного ленинградской блокадой, его мечте не суждено было сбыться. «Но я давно удивлялся твоей смелости и решительности, твоей жаждой жизни, – говорил Виктор. – Помню, ты, 16-летний мальчишка, приходил в выходной день из Нахимовского училища, переодевался в гражданскую одежду, садился на велосипед и ехал тридцать километров до Петергофа. Представь себе, почти от Дворцовой площади, рядом с которой мы жили, на углу Невского и реки Мойки, через весь огромный город, ты выезжал на Петергофское шоссе и крутил педали до нашего родного городка, где мы родились до войны. В Петергофе проведывал дедушку и бабушку, пил чай и – обратно в город, еще тридцать километров. И в 22 часа, свежий и отдохнувший, прибывал к отбою в Нахимовское училище без замечаний. И это было неоднократно. Такие поездки, конечно, закалили твой характер, что в дальнейшем помогло тебе стать настоящим морским офицером». Алексей не ожидал такого искреннего признания от брата, застеснялся, поскольку не видел в своих действиях ничего необычного. Поднял рюмку армянского коньяка «Три звездочки» и продекламировал: «Как сказал поэт Уитмен, Чем болтать – давайте выпьем!» Все рассмеялись и обстановка разрядилась. Вот такие у него с братом дела!

Уолт Уитмен / Walt Whitman // стихи, переводы

4. Алексей осмотрелся. Определился по очередной мачте высоковольтной линии. Да, направление он выдерживает правильное. Было пасмурно, серо, «полярная ночь» уже закончилась, как-никак март, но светлый день был еще короткий. Разгоряченный Алексей взлетел на вершину огромного снежного сугроба … и понял, что пришла беда. Он оказался на хребте Чертова перевала. Дальнейшая дорога круто обрывалась в пропасть. Дороги, вырубленной в скалах, вообще не было. Все было засыпано многометровой толщей снега. Он сгоряча сделал еще несколько шагов по крутому склону, преодолев вершину, и почувствовал, что лыжи скользят по снежному насту не вперед, а в бок, в сторону пропасти. Секундная паника, что делать!? Вперед идти невозможно, слишком крутой склон. Лыжи предательски сползают в пучину. Еще секунда и он полетит вниз. Мгновенное решение – падать на правый бок! Юноша упал. Правая рука с палкой вытянута вверх. Лыжи ребром уперлись в снежный наст. Крепко ли? От страха мгновенно покрылся потом. Алексей лежал в трансе, в полубессознательном состоянии. Что делать? Животный страх парализовал работу мозга. Он слышал свое тяжелое дыхание, видел перед глазами первородный снег, на который не ступала нога человека, а мозг по-прежнему не работал. От стресса там произошел сбой, как сейчас говорят, нужна перезагрузка.

5. Алексей продолжал лежать на снегу, боясь пошевелиться, его обдувал арктический ветер, ему становилось прохладно, и холод вернул его к жизни. Мозг «включился», началась борьба за жизнь. «Надо взять себя в руки, осмотреться и изучить обстановку!» Он приподнял голову. Слева была пропасть. Метров на сто вниз круто обрывались скалы, засыпанные снегом с торчавшими острыми камнями. Внизу бесшумно вздыхало Баренцево море. Оно было страшное. Черная вода манила и притягивала. Все кругом было белое, а вода черная. И она дышала! В полной тишине. Завораживающая картина! Вот ветер подхватил поземку снега, и белое облако медленно полетело вниз и бесследно исчезло в поглотившей его воде. «Можно попытаться аккуратно съехать вниз по склону», – первая мысль, пришедшая в голову Алексея. Но он тут же ее отбросил. Во-первых, как аккуратно съехать, когда кругом торчат камни? Не реально. Во-вторых, даже если удачно съедешь вниз и не разобьешься, как выбраться из ущелья. Тем более, что внизу море, дорог никаких нет. Мокрому, на морозе – это верная смерть! Нет. Этот вариант отпадает. Он резко повернул голову направо и вдруг почувствовал, как на несколько сантиметров соскользнул вниз.

Любое, даже небольшое движение опасно! Алексей ухитрился лежа, левой рукой воткнуть палку в снег перед лежащими на ребре лыжами и застопорить возможное сползание вниз. Он сжался в комок, затих и затаил дыхание, опасаясь, что даже оно может спровоцировать падение в пропасть. «Думай, Алексей, думай!»

6. «Нельзя выронить из рук лыжные палки, хорошо, что они зафиксированы на кистях специальными петлями. Палки будут помогать удерживаться на склоне. Но особенно, надо беречь лыжи. Если отстегнется даже одна лыжа, она тут же улетит вниз, это будет катастрофа. Надо сохранить лыжи и палки. Без них я пропаду», – принял решение Алексей. Теперь надо закрепиться! Как? Кистью правой руки он начал медленно копать ямку. Хорошо, что есть рукавица. Очень неудобно – мешала петля, на которой была надета палка. Осторожно, миллиметр за миллиметром, он выгребал снег из-под крепкого настила. Еще одно усилие, еще! И вот он уже держится правой рукой за выкопанное небольшое углубление, благо настил сверху крепкий. Одна точка опоры есть! Это уже победа! Он ослабил напряженное тело и перевел дух. Мозг, получивший мощную дозу адреналина, начал работать «на повышенных оборотах» и выдавать возможные варианты действий. «Вперед идти нельзя. Ясно. Что можно сделать? Надо проползти „задним ходом“ до вершины Чертова перевала и, только оказавшись на другой стороне, будет возможность развернуться и отправиться в обратный путь. Других вариантов нет». Итак, задача поставлена, теперь надо ее реализовать. Но как? Опираясь левой рукой на лыжную палку и держась правой за выкопанное углубление, Алексей чуть-чуть протянул тело вверх и назад. Сантиметров десять он выиграл. Это еще одна маленькая, но победа! Затем он подтянул к животу ноги с лыжами, замер и, убедившись, что находится в неустойчивом равновесии, осторожно вытащил левой рукой лыжную палку и быстро воткнул ее в снег, зафиксировав новое неподвижное положение лыж. Еще одна победа! Полежал несколько минут: «Надо отдохнуть!» Кружилась голова. Хотелось закрыть глаза и просто лежать, ни о чем не думая. «Так мало пройдено дорог. Так много сделано ошибок…», – где-то слышанная печальная есенинская фраза вдруг пришла из глубин памяти.

7. Однажды он вместе со своим другом, штурманом с соседней подводной лодки Львом Красновым, пошли пешком из Оленей губы в Сайду губу, на день рождения друга, с которым вместе учились в училище подводного плавания, – к Генке Кастерину. Он был женат и вел очень благообразный образ жизни. Несли с собой бутылочку «Столичной». Алексей привез ее из Питера. Это был хороший подарок, ибо в то время на Северном флоте был «сухой закон». Через полтора часа медленного движения напрямик по сопкам по рыхлому снегу в белом безмолвии, как у Джека Лондона, оба, запаленные и уставшие, сделали привал. Алексей лег на спину, закрыл глаза и, почувствовав легкое покачивание, почти мгновенно начал засыпать. «Вот так, видимо, и замерзают люди на морозе», – решил он. Но встать и начать двигаться – не было ни сил, ни желания. Сладкая истома шла по всему телу. И только грубое вмешательство друга «с физическим воздействием» заставило его встать и продолжить движение. Сейчас друга не было, но было мощное желание жить. Да, да, выжить, остаться живым, вырваться из этой дурацкой ситуации! Алексей снова вспомнил своего кумира Джека Лондона. Его рассказ «Любовь к жизни» – это гимн человеческому мужеству. Действительно, «литература – это наука быть человеком». Алексей напрягся, собрался с силами. Теперь можно ослабить правую руку и начать копать новое углубление, повыше первого. С невероятным усилием, удерживая свое тело в неустойчивом равновесии, он копал неподдающийся наст. Еще, еще! Пот застилал глаза, зубы стиснуты. Еще немного, еще! Наконец, можно зацепиться и передвинуться на несколько дюймов назад и вверх. Да, да, дюймов! Как поразил Алексея в ранней юности рассказ Джеймса Олдриджа «Последний дюйм». Десятилетний мальчик Деви, проявив невероятное мужество, в экстремальной ситуации, когда акулами был тяжело ранен его отец по имени Бен, впервые в жизни совершил полет на самолете и доставил отца в больницу, сохранив ему жизнь. А потом по этому рассказу был поставлен чудесный фильм. Сколько в этом фильме романтики – и самолеты, и подводные съемки, и борьба с акулами. Сколько мужества! Очень необычная песня «Какое мне дело до всех до вас? А вам до меня?…» (Знаменитую песню Бена на стихи М.Соболя в фильме исполнил Михаил Рыба, которого называли «советским Полем Робсоном», обладавший редким певческим голосом – бассо-профундо). А когда мальчика в фильме спросили, как он смог посадить самолет, он недоуменно пожал плечами. Значит, решил Алексей, в жизни бывают такие моменты, когда люди совершают мужественные поступки, не задумываясь. Просто делает то, что надо, преодолевая свой страх. И это называется подвиг! После окончания Нахимовского училища он сознательно пошел в подводники, чтобы научиться преодолевать свою робость, свойственную каждому человеку. Море, подводные лодки делают из юношей настоящих мужчин! Алексей хотел быть мужественным, как герои Джеймса Олдриджа, Эрнеста Хемингуэйя и Джека Лондона. Чем и хороша молодость!

Джеймс Олдридж и его «Последний дюйм»

8. После минутного отдыха Алексей продолжил бороться за свою жизнь. Опять правой рукой в неимоверном напряжении он выкапывал в твердом насте углубление, подтягивался на несколько сантиметров, фиксировал себя лыжной палкой в левой руке, переводил дух и снова повторял эту бесконечную процедуру. Уже много времени он, лежа на снегу, пытался «задним ходом» приблизиться к вершине перевала. Все его силы, вся воля были сконцентрированы только на одном – не дать телу возможность соскользнуть вниз. Алексей не замечал, сколько времени прошло. Силы были на исходе. Все тело ныло и просило пощады. Еще немного, еще несколько усилий. Надо, надо! И вдруг он почувствовал, что кисть правой руки преодолела хребет Чертова перевала. «Значит, будем жить!» Алексей собрал все оставшиеся силы, сконцентрировался и как змея, не отрываясь от снежной наледи, извиваясь и помогая себе лыжной палкой в левой руке, осторожно перевалил свое тело через хребет крутого склона. Со стоном, все еще лежа на снегу, стараясь беречь лыжи, он развернулся на 180 градусов. Перед ним была равнина.

9. Алексей, только что лежавший без сил, почувствовал, как к нему возвращается жизнь. Он ощущал огромную радость от сознания, что он победил. Победил страх, победил себя в борьбе со стихией. Он мужик! Он может! Он многое может! В молодости все легко. Только что смотрел в глаза смерти, а сейчас жалеет, что сорвалось свидание с рыжеволосой Катериной. Надо возвращаться назад, на плавказарму «ПКЗ-81», в свою каюту. Превозмогая боль в онемевших руках и ногах, Алексей начинает медленное движение. Лыжи еще плохо слушаются его, ноги как каменные, не сгибаются. Но кровь уже начинает пульсировать. Свежая, горячая, она начинает поступать в жизненно важные участки тела. Молодой сильный организм юноши быстро восстанавливается. Алексей, чтобы прибавить скорости, перешел на «попеременный двухшажный ход». Вскоре ему уже стало жарко. «Еще добавить скорости, еще!» Юноша поет от радости. Впереди его ожидает горячий душ, а затем – ароматный индийский чай с конфетами «Кара-Кум». Мамочка до сих пор переживает за сына. Спрашивает в письмах: «Как можно жить среди странных каких-то губ – Сайда, Оленья, бухта Ягельная. Есть у вас там что-нибудь человеческое? Одни олени, мох ягель, да рыба: то сайда, то пикша». Каждые два-три месяца высылает из Ленинграда посылки. Там обязательно – хороший чай, индийский «Три слона», и конфеты «Кара-Кум», «Белочка» или «Трюфеля». А последний раз прислала свежие куриный яйца, упаковав их в почтовый посылочный ящик, заполненный пшеном. Самое удивительное, что ни одно яйцо не разбилось. «Дорогая любимая мама! Спасибо тебе. Твой сын подводник Алексей Игольников никогда тебя не подведет».

10. Еще полчаса интенсивной лыжной гонки, и Алексей в наступающей темноте видит огоньки Оленей губы. «Ну, слава богу», – как говорят атеисты». Еще небольшое усилие и демонстративно спокойно подъезжает к своей плавбазе. Как будто ничего не случилось. Снимает не спеша лыжи, рукавицей тщательно очищает их от снега (правая рукавица оказывается вся разорвана). Завязывает лыжи сверху и снизу специальными шнурочками, посередине вставляет пробковую распорку. На каждую лыжу надевает палку и закрепляет их лыжными креплениями. Все готово! Оборачивается – рядом стоит и укоризненно смотрит на него старший лейтенант Лев Краснов с юморным прищуром: «Где ты пропадаешь, сэр Алекс? Я уже дважды кипятил в своей каюте чайник. Хочу чая с твоими конфетами!» Алексей обнял своего друга: «Пока патриции нежатся в постелях, гладиаторы готовятся к боям. Понятно, отчего пала Римская империя!», – рассмеялся и побежал на плавбазу: «Накрывай! Через пятнадцать минут будем пить „аква вита“! Прихвати черного хлеба с консервами. Есть хочу, как Рабиндранат Тагор». Да, жизнь прекрасна! За нее стоит бороться! Тем и хороша молодость!

Центр юных моряков города Бреста. День открытых дверей. 2012 год.

8. Мы штурмана

В Заполярье зимой темнеет рано. Солнце вообще не восходит – полярная ночь. Чуть – чуть забрезжит серый день часов в 11, а в 14 часов горном подаётся сигнал «На кораблях спустить флаг» – дневное время закончилось. Ветер стал завывать громче. Позёмка бросила в лицо очередную пригоршню снега. Хотелось есть.

Мы с Лёвой Красновым, младшим штурманом с соседней подводной лодки, весь день работали в городе Полярном в гидрографическом отделе. Сдали в ремонт и поверку штурманские приборы, оформили документы на списание старых приборов, получили « Извещения мореплавателям», «Морской Астрономический Ежегодник» на следующий год, новый «Атлас течений Баренцева моря». Усталые, но довольные возвращались на причал, чтобы на катере добраться до Оленей губы, где стояли наши подводные лодки. Мы уже год прослужили на Северном Флоте, много раз выходили в море, сдали все зачёты и получили допуск на самостоятельное выполнение своих обязанностей. Мы были такие молодые, что считали себя старыми морскими волками, корсарами морских глубин.

Край Света. Заполярье.

При подходе к причалу, где швартуется рейсовый катер, всегда замирает сердце: «Открыт рейд или закрыт?». Сегодня не повезло – рейд закрыт. Опытным взглядом я сразу обнаружил причину – белая стена тумана стояла над бухтой. Причём, туман только что подошёл. Полчаса назад, когда мы вышли из гидрографического отдела, Лёва, стрельнув глазом по сторонам, доложил мне: «Валера, тип – топ! Все светящиеся знаки, буи и створы вижу отлично. Видимость не менее 5-ти миль. Через полтора часа будем принимать душ и я тебя приглашаю в свою каюту на чай. Мама прислала из Ленинграда индийский чай со слонами и конфеты „Белочка“. Твои любимые». Знал, бродяга, чем можно меня пронять! И всё– таки, я в глубине души отругал Лёву. Моряки народ суеверный. Когда имеешь дело с морем, никогда нельзя загадывать наперёд. Меня ещё с Нахимовского училища воспитывали: «Выходишь в море на сутки, собирайся на неделю; выходишь на неделю, собирайся на месяц». Так и получилось! Народ на причале возбуждённо роптал. Из Полярного до Оленей губы идти катером 45 минут. Все служивые люди десятки раз преодолевали этот путь и поскольку туман только – только подошёл, бывалые северяне, особенно женщины, настаивали, чтобы катер вышел по расписанию, иначе придётся сидеть несколько дней. Кто – то позвонил оперативному дежурному. Тот доложил руководству. Военная машина заработала… Когда она раскрутилась в обратную сторону, дежурный мичман вышел в зал ожидания (20-ти метровая комната в деревянном сарае с дровяной печкой) и спросил: «Штурмана есть?» Мы с Лёвой гордо сделали шаг вперёд. Нас привели к оперативному дежурному базы. Он по – военному был краток." Сможете привести катер в Оленью губу?" Мы хотели возмутиться недоверием, он нам не дал такой возможности. «Вы старший», – он показал пальцем на лейтенанта Краснова Льва Евгеньевича. Видимо, тот выглядел более нахальным, чем я. «Если случится ЧП, пойдёте под суд. Оба! Всё. Полный вперёд». Счастливые пассажиры толпой внесли нас на катер и скрылись в кубрике. Мы с Лёвой огляделись. Старшина катера доложил: «Гирокомпаса нет. Магнитный компас в строю, но девиация в этом году не уничтожалась. Радиолокации нет. Скорость на среднем ходу 6 узлов. Лага нет. Эхолота нет». Мне стало жарко. Смотрю на Лёву. Он поправил шапку, как всегда набекрень. И совершенно спокойно сказал старшине катера: «По местам стоять, со швартовых сниматься». И мы вошли в туман. Я встал с левого борта, Лёва – с правого. Ничего не видно. Я смотрю на часы. Ходом 6 узлов идём уже 17 минут. Кричу Лёве: «Через 1 минуту мы выйдем из бухты и надо поворачивать налево на курс 330 градусов». Катер начало сильнее качать. Да, мы вышли из бухты. Легли на новый курс. По-прежнему, ничего не видно. «Через пять минут поворот вправо на курс 10 градусов». Я стою весь мокрый от напряжения. Перед моим взором представляется штурманская карта с фарватерами и рекомендованными курсами. Я виртуально вижу, как мы идём. «Время поворота»! Снова легли на новый курс. Я судорожно считаю: «Скорость 6 узлов, т. е. 6 миль за час. Помню, что этот рекомендованный курс длиной 1,2 мили. Значит, мы его пройдём за 12 минут». Хорошо, что у меня часы со светящимися стрелками. Контролирую время лежания на курсе. Лёва – гигант, словно читает мои мысли. Он кричит мне: «Валера, внеси поправку в скорость, поскольку сейчас время прилива и фактическая наша скорость будет меньше». Вот что значит, человек хорошо изучил приливо-отливные течения в Баренцевом море. Я набрасываю 2 минуты хода на этом курсе. Впереди самое сложное. Мы должны сделать крутой поворот влево, войти в Оленью губу и идти к берегу, но где он этот берег? Ничего не видно. Опять докладываю старшему нашей группы из 2-х человек: «Лёва! Время поворота на последний курс». Сделали крутую циркуляцию, легли на курс. Куда-то идём. Но куда? По моим расчётам через 10 минут должны подойти к причалу. Даю команду – уменьшить ход, затем – застопорить ход, идти толчками. Вытравить якорь-цепь на 10 метров. Это старый морской приём предотвратит посадку на мель.

"Слушать шум прибоя!". Я слева, Лев с правого борта. Старшина катера послал одного матроса на бак – вперёдсмотрящим. Я весь в напряжении: или врежемся в скалистый берег, или сядем на мель. По моим расчётам всё – время вышло. Вот сейчас, сейчас… И вдруг радостный вопль вперёдсмотрящего: "Вижу огни причала, расстояние 10 метров". Невероятная точность кораблевождения по счислению, вслепую. Когда пришвартовались, случилось ЧП. Начфин вёз деньги – денежное содержание на две бригады лодок. Целый мешок. Мешок бросили с катера, он ударился о причал, отскочил и упал в воду. Возникла немая сцена. Точная копия "Ревизора". И опять Лёва не растерялся. По его команде матрос схватил багор, зацепил мешок и с трудом три человека подняли деньги на палубу катера. Назавтра подводники денег не получили, так как весь день финчасть сушила денежные купюры. Зато мы с Лёвой целый год получали деньги без очереди, как Герои Советского Союза. Зауважал нас финансист. Оказывается, катер потому и отправили в туман, что деньги нельзя было надолго оставлять на причале в Полярном. Финансист оценил нас. И хотя он был вдвое старше, с восхищением сказал: "Вы, товарищи лейтенанты, настоящие штурмана"! Не знаю, как Лёва, а я после этого перехода заметил первую седину в своих волосах. А это было только начало нашей морской службы.

9. Волна – убийца

Современная наука говорит: интенсивность волнения на море характеризуется прежде всего высотой волн. Какие они – «большие волны»? В водах Антарктики с дизель-электрохода «Обь» была зарегистрирована волна высотой 25 метров. Случайно ли это? Нет. Ещё в прошлом веке французский адмирал Дюмон-Дюрвиль утверждал, что видел волны высотой 30 метров. Наконец, в наше время в Тихом океане с американского танкера «Рампало», идущего из Манилы в Сан-Диего, зарегистрировали самую высокую в истории морскую волну. Ее высота составила 34 метра. (Такого же роста 11-этажный дом). В Балтийском море, казалось бы, далеком от океанских просторов, отмечена высота волн 9,5 метров, в Каспийском море – более 10 метров. Сегодня ученые выявили, что область максимального опасного штормового волнения может отстоять от центра циклона на 400–500 миль и занимать значительное пространство 1000–2000 миль.

Средняя дизельная подводная лодка проекта 613 в надводном положении возвращалась из первого дальнего похода домой на Северный флот. Да, наш флот начал выходить в океан, «демонстрировать свой флаг». Холодная война набирала обороты. Основная тяжесть этой войны легла на военно-морской флот. Все задачи боевой службы подводники решили без замечаний. На берегу экипаж ожидал заслуженный отдых в санатории на Рижском взморье, для офицеров – встреча с семьей и продвижение по службе. Возможно, даже награды Родины. Наверху жестокий шторм. Как говорят подводники – море горбатое. Оно все покрыто пеной, которая срывается ураганным ветром и больно бьет по лицам моряков, несущих «верхнюю вахту». «Глаз циклона» где-то в районе Шпицбергена, а здесь огромные темно-коричневые волны хищно набрасываются на лодку. Подводная лодка стонет от боли. С каждым ударом волны ледяная вода Баренцева моря с грохотом врывается в центральный пост через открытый рубочный люк, забрызгивая приборы и матросов, находящихся на вахте в отсеке. Молодой командир капитан 3 ранга Борис Осипов приказал задраить верхний рубочный люк, вахтенному офицеру привязаться и одному остаться наверху, остальной вахте управлять лодкой из центрального отсека. Это было ошибкой… Страшная волна появилась внезапно. С кормы. Вахтенный офицер, не ожидая коварства от бушующего моря, всё внимание направлял на носовые курсовые углы. Огромная волна (так называемый в народе – «девятый вал») подошла сзади, тихо и незаметно. Она как зверь подкралась и медленно догоняла подводную лодку, идя с ней тем же курсом. Затем волна нехотя накрыла ограждение рубки вместе с офицером и спокойно шла, почти с такой же скоростью, как корабль, не выпуская лодку из своих смертельных объятий. Через несколько минут вахтенный офицер, в тугую привязанный бросательным концом к рубке, высота которой всего 5 метров, начал захлебываться. Живая плоть требовала воздуха, но вокруг была только горькая солёная вода. Вода забила дыхательные пути, заполнила лёгкие, лишила человека сознания. Пеньковый бросательный конец, не выдержав, наконец, многотонного натиска воды, лопнул, волна подхватила человека и понесла его за борт. Играя, она била о палубу и тащила свою жертву вперёд.

В этот момент командир лодки и лейтенант медицинской службы, вчерашний выпускник военно-медицинской академии, отдраив верхний рубочный люк, поднялись наверх. Командир, ошарашенно оглядевшись, увидел, как мелькнула рука, разбитое в кровь лицо с безжизненно вытаращенными глазами, и человек, его подчинённый, его офицер, вот-вот навечно исчезнет в море. Прежде чем командир что – либо успел сообразить, юноша-доктор в благородном порыве вскочил на ограждение рубки и, крикнув, что он мастер спорта по плаванию, прыгнул в море. Коварная волна вместе с ним мгновенно отошла от борта, а затем ударила так, что доктор всей тяжестью своего тела грохнулся на палубу. Волна ласково подняла безжизненное тело и потащила его вслед за первым офицером. Ещё несколько секунд и ненасытное море мгновенно поглотило их. Волна – убийца, довольно урча, пошла дальше, выискивая себе очередные жертвы. Командир в одночасье поседевший и постаревший, от бессилия молча плакал скупыми мужскими слезами. Его прежде всего мучило, как он объяснит семьям, что он не уберёг их отцов? Как он посмотрит в глаза жёнам этих офицеров? Что он доложит начальству? У него крутилась в голове стандартная фраза: «Погибли при исполнении своего воинского долга». Но спокойствия не наступало, его била нервная дрожь, перешедшая впоследствии в инфаркт.

Через несколько часов лодка входила в Кольский залив. Даже здесь до сих пор ощущалось тяжелое дыхание океана. Притихший ветер трепал военно-морской флаг. Чайки, в которых по преданию вселялись души погибших моряков, жалобно кричали. Плавание заканчивалось. За что, Море, ты так сурово наказываешь тех, кто тебя любит?

10. Жестокий романс

Ему снилось Норвежское море, где он провел целый месяц на рыболовном траулере. Его вновь качало и бросало, натужно визжал брашпиль, вытягивая очередной кошель, полный рыбы. Невыносимо пахло костной мукой; паровая мельница весь месяц перемалывала рыбьи кости. А он спал, как можно спать только в молодости, беззаботно, с сознанием хорошо выполненной работы, с ожиданием чуда и бесконечного счастья. Впереди у него был Ленинград. Самолет снова тряхнуло, и офицер проснулся. Красивая стюардесса с профилем Нефертити попросила пристегнуть ремни, начиналась посадка. Лейтенант Алексей Игольников в прошлом году после окончания училища прибыл на подводную лодку. Успешно начал осваивать свою специальность штурмана, но лодка стала в навигационный ремонт на два месяца. Часть офицеров отправили в неплановый отпуск, Алексея как самого молодого бросили в Мурманский траловый флот, учить рыбаков военному делу. Он добросовестно обучил их уклонениям от бомб и торпед «противника». Привел в порядок всю документацию «военного времени». В кают-компании в свободные минуты провел несколько бесед о развитии современного подводного флота. Рыбакам нравились его рассказы, но он видел, что эти труженики моря все-таки только себя считают настоящими мореманами. Скорей всего, так оно и было, они месяцами не вылезали с морей. Капитан траулера и старпом были очень довольны неожиданно свалившимся помощником, самим им некогда было заниматься бумажными делами. Они, как всегда, рассчитывали на русское «Авось!», начнется война, тогда будем учиться воевать. Вчера они дружески расстались в Мурманске, сунув Алексею копченого палтуса и еще какой-то янтарной рыбы. А сегодня Алексей прибывал в родной Питер, где ему разрешили провести три дня отдыха перед возвращением на свой боевой корабль. Что такое Ленинград для юноши после месячного пребывания в Северной Атлантике? Стыдно сказать, первые часы он не мог смотреть на женщин. Боялся, что они увидят его голодные глаза. Все женщины были красивы и желанны. Как воспитанный человек, он гасил в себе взволнованный зов плоти, но какой мощный был этот зов! Ее Алексей увидел в Русском музее, куда он, театрал и любитель живописи, спланировал сходить в первый же день. Стройная, аккуратная, вся чистая и выглаженная, ухоженная, что особенно любят моряки, у которых у самих все должно блестеть в форме. Спортивная легкая походка. Обаятельная улыбка, красивые зубы. Красивый носик. Короткая прическа. Наверное, спортсменка, решил про себя Алексей. Увидел, что она с интересом смотрит на него, подошел к ней и заговорил. Она вспыхнула вся от смущения, но, видя совершенно естественное и простое поведение Алексея, быстро взяла себя в руки и успокоилась. Они поговорили у картины Репина. Его все время отвлекали глаза Ивана Грозного, который только что убил своего сына.

Что-то мистическое было в том, что они познакомились на этом месте. Это он понял много позже. Она дала ему номер телефона, и они договорились созвониться вечером. Он повернулся, полный волнения и каких-то неясных терзающих душу чувств, и тут же ушел из музея. Она побежала к своим девчонкам, которые уже довольно громко обсуждали случившееся. Не каждый день морской офицер выхватывает кого-то из их стаи! Часы и минуты общения с Виолеттой были лучшими в его молодой жизни. Они сходили в кафе-мороженое. Выпили по бокалу шампанского и съели по две порции крем-брюле. Затем долго гуляли по самому красивому в мире городу, который в этот период одаривал всех влюбленных белыми ночами. Вчера еще палуба качалась у него под ногами и соленые брызги звенели, ударяясь о ходовой мостик, а сегодня он идет по обрамленной гранитом набережной Невы и рядом с ним неземное создание – красивая, чистая девочка, которой, похоже, он тоже нравится. А солнце, несмотря на поздний час, все еще светит, и создается нереальная картина сказки, где принц и принцесса гуляют по городу, в котором никогда не наступает ночь. И люди в этом городе не ложатся спать, потому что «…одна заря спешит сменить другую, всего дав ночи полчаса». Прощаясь далеко за полночь около девичьего общежития, он постеснялся поцеловать ее и долго потом ругал себя за врожденную робость к девушкам. А ведь так хотелось!

Они встречались еще дважды. Каждый раз Алексей, половину своей жизни воспитывавшийся среди мужчин в закрытых военных учебных заведениях (сначала Нахимовское училище, затем высшее училище подводного плавания), каждый раз благодарил Создателя за шедевр в виде живой Виолетты, которая шла рядом с ним, разговаривала, улыбалась и волновала, волновала, волновала… Да, прав его любимый писатель Константин Паустовский, женщину нужно боготворить или ненавидеть. Он ее боготворил. Всем своим поведением, неожиданным взглядом, улыбкой она давала надежду на будущее. В ней все было прекрасно: и душа, и одежда, и лицо, и руки… Пришло время возвращаться на Север. При расставании на вокзале она, видя его нерешительность, неожиданно обняла Алексея за шею и крепко впилась ему в губы. Поцелуй был долгий, зовущий, обнадеживающий. И сладостный… Они писали друг другу каждую неделю. Первые письма были полны радости и восторга. Радости от возможности общаться. Он, вдыхая аромат ее духов и перечитывая письма несчетное количество раз, находил между строк даже элементы нежности. Она писала, что приближается сессия, много приходится заниматься. Но она с удовольствием пишет письма, потому что они помогают ей в учебе. Они вдохновляют ее на великие дела. Она подавала надежду, обещая впереди много интересных встреч. «Надежда, надежда, мой компас земной…» Однажды, когда он находился в нирване после прочтения письма и только глупое выражение лица выдавало его состояние» опытный в таких делах механик

Саша Забермах с сожалением посмотрел на него и процитировал афоризм: «Фридрих Ницше: «Идешь к женщине, бери плетку!» Алексей посмотрел на него как на больного, не понимая, что сам тяжело болен. Диагноз его болезни – любовь. А причину любви открыл еще Александр Сергеевич Пушкин, величайший знаток в этой области. Гениальнее не скажешь: «Пришла пора, она влюбилась…» Это о Татьяне Лариной. Но это относится ко всем. Это закон природы. Пришла пора и для Алексея.

Успешно сдав сессию, Виолетта уехала домой в Кишинев. Письма от нее со временем стали короче. В них уже не было нежности. Меньше было радости. Потом наступило затишье. Алексей страдал. В состоянии аффекта он написал ей несколько писем. Ни ответа, ни привета. Или, как говорят в Одессе: «Ни тебе здрасти, ни тебе до свиданья!» Только через два месяца пришло письмо, написанное чужим почерком, где незнакомка сообщала, что ее подруга Виола в конце лета вышла замуж. Жених ждал ее дома больше года. И то, что давно должно было свершиться, свершилось. Виолетта потеряла голову от счастья. А она, Нина, готова дружить с Алексеем, поскольку видела его в музее. И очень его жалеет.

Алексей задохнулся от гнева, от предательства, от коварства. А как еще назвать то, что Виолетта вышла замуж, не сказав ему ни слова, и то, что его, растоптанного и заляпанного в грязи, готова подобрать какая-то Нина. Ему теперь ясно, что ни одной женщине нельзя доверять. И то, что женщины – самые подлые существа на свете. А ведь она всем своим видом производила впечатление чистоты и наивности. У нее был жених, а его, Алексея, она держала про запас. Значит, играла роль. Ах, какие они от природы артистки! Действительно, думал он, женщину можно или боготворить, или ненавидеть. Теперь только ненавидеть! То-то смущал Алексея Иван Грозный, как бы говоря своим жутким видом, что наступит время и ты будешь таким же безумным, с этой женщиной ты будешь страдать и познаешь самое глубокое разочарование. Ненависть и равнодушие – вот что должно нами руководить при общении с женщинами. Как ему теперь понятен Печорин, особенно в «Княжне Мери». Да, и Евгений Онегин становится ему роднее. Насколько правы наши великие классики! Не в себе Алексей поднялся на мостик. В кулаке у него находился символический подарок от Виолетты на память – миниатюрный флакончик духов. Он всегда носил его в нагрудном кармане кителя – поближе к сердцу. Сколько десятков раз этот маленький пузырек выручал его, когда ему было тяжело на душе! Ее запах, запах любимой женщины, волнующий и многообещающий, возвращал его к жизни. За несколько месяцев духов стало наполовину меньше, они испарились. «Так же испарилась и сама Виолетта из моей жизни», – с горечью подумал Алексей. Он медленно разжал кулак и флакончик булькнул в холодные воды Баренцева моря, унося на дно первую юношескую любовь. Самую лучшую, самую красивую, самую сильную, принесшую ему столько страданий и разочарований. Затем он вытащил ее письма. Ветер подхватил их, и они, как чайки, понеслись над морем, разрывая душу Алексея. «Если ты слышишь меня, Создатель, за что мне такие мучения? Я еще никого не любил. Я делаю первые шаги во взрослой жизни. Неужели жизнь такая жестокая? Неужели все наши беды от женщин?» Он молча, без слез, как умеют только мужчины, плакал. «Хотел полюбить чистую девочку, хотел отдать ей всю свою душу, хотел молиться на нее. Сам еще никогда не был близок с женщиной, хотел, чтобы она была у меня единственной. Оказывается, в жизни все не так! Нельзя верить ни одной женщине. Коварство, расчет, поиск выгоды – вот основные мотивы их действий. Бойся их. Беги от них. Не доверяй им. Не пускай их в свою душу. Как жестока и коварна сама натура женщины! Хотел создать семью – не получилось…» Холодный ветер и ледяные брызги остудили Алексея. Осунувшийся и постаревший, он с трудом спустился в штурманскую рубку. Приближалось время поворота на новый курс. И для себя Алексей определил новый курс: «С детством и юностью пора кончать!» Через час, когда подводная лодка пришвартовалась к пирсу, с корабля сошел подтянутый строгий офицер. Друзья на берегу с трудом узнавали его. Юношеский блеск в глазах сменился холодным пронизывающим взглядом. Восторженность, свойственная молодости, – сухой сдержанностью. В его черных волосах белела первая седина. Суровая правда жизни наложила на него свой отпечаток. А было Алексею в ту пору двадцать три года. Трудно моряку, который редко бывает на берегу, познакомиться с хорошей девушкой и создать крепкую семью. У Алексея… не получилось.

11. Его поглотило море

Тот, кто рождён был у моря, тот полюбил навсегда белые мачты на рейде…" Это о нас, юношах, родившихся на берегах Невы. Мы бредили подводными лодками! В 1950-ые годы начался бум строительства подводных лодок в СССР. Родине требовалось много подводников. Мы, молодые штурмана, только что закончив училище Подводного Плавания в Ленинграде, по зову Родины попросились на Северный флот. Ваня Кирьяков попал на новую лодку проекта 644 «С-80». Она существенно отличалась от наших дизельных торпедных лодок проекта 613. В средней части на ней находились два мощных контейнера для запуска крылатых ракет. Ракетная подводная лодка! Мы завидовали Ване. А ему, действительно, везло. Он приехал на Север с молодой женой. Это была яркая стройная блондинка с красивым испанским именем – Изабелла. И ему сразу дали комнату! Счастливчик!

Лодка готовилась к выходу в море для отработки экипажа. Ваня, как младший штурман, усиленно сдавал зачёты на допуск к самостоятельному выполнению своих обязанностей. Даже вечером, приходя домой, он продолжал штудировать ППСС (правила предупреждения столкновения судов) и ПРС (правила рейдовой службы).

Меня больше всего поразило, что Изабелла, угощая нас кофе, сыпала направо и налево правильными ответами на наши коварные вопросы по этим правилам. Настоящая жена морского офицера!

Через два дня "С-80" уходила в море. Я последний, кто видел Ваню. Его лодка была пришвартована к нашей лодке. Он стоял на корме и руководил действиями кормовой швартовой команды. Дублируя команду своего командира, он крикнул нашему вахтенному: "Отдать кормовой!". Матрос сбросил с наших кнехтов стальной трос и " С-80 " медленно пошла в… вечность. Ваня с горящими глазами (первый выход в море!), весёлый, улыбаясь, помахал мне рукой в огромной меховой рукавице и что-то крикнул. Я только разобрал концовку: "…Белла". Возможно, последнее, что связывало его с Землёй, была мысль о жене. Только через 7 лет нашли его лодку. Невероятно, ни одно тело не подверглось тлению. Холодная вода Баренцева моря, глубина 200 метров сыграли свою роль. Когда тела подняли, протерли замасленные лица спиртом, кожа у многих стала розовой. В их жилах ещё не успела свернуться кровь, она была алой! Ваня, Ваня! Ты первый из нашего выпуска испытал свою судьбу глубиной погружения. Цена этого испытания – жизнь.

Ледяные волны штормового Баренцева моря ворвались в отсеки из-за того, что захлопка шахты подачи воздуха к дизелям при срочном погружении не закрылась. Она замёрзла и покрылась льдом! Вода срывала на своём пути механизмы с фундаментов, сметала рубки и выгородки, калечила людей, сферические переборки из высокопрочной стали толщиной в палец были разорваны как бумага.

Повезло тем, кого убило мгновенно. Участь тех, кого толстая сталь в концевых отсеках прикрыла от мгновенной смерти, ужасна. Как определили специалисты, подводники стравили из парогазовых торпед сжатый воздух и в течение недели (!) ждали помощи, надеялись и медленно умирали от удушья. Не все смогли выдержать эту пытку. В аккумуляторной яме второго отсека нашли мичмана, который замкнул руками шину с многоамперным током. Ещё один матрос затянул петлю на шее, лёжа в койке. Так и пролежал в петле семь лет… Остальные держались до последнего. На исходе сил оставшиеся в живых накрыли стол в кают – компании. Они прощались. И, как принято у нас, они пели « Варяг»:

Прощайте, товарищи, с Богом, УРА! Холодные волны над нами. Не думали, братцы, мы с вами вчера, Что нынче умрем под волнами

Но я узнал об этом через 40 лет. Все было засекречено, все было сделано так, чтобы мы, находящиеся в строю подводники, ничего не знали. Потому что мы жили в такой стране, где все было хорошо! Вдову лейтенанта Ивана Кирьякова – Изабеллу – на захоронение экипажа не пригласили, якобы, не смогли найти. А она, по слухам, долго безрезультатно лечилась и закончила свою жизнь в психиатрической больнице. Не вынесла душа ленинградской девочки дикости нашей жизни… Царствие им небесное!"

Архивные данные.

* * *

Капитан-лейтенант Черничко Виктор Петрович, выпускник Тбилисского Нахимовского училища 1951 года, служил командиром ракетной боевой части и погиб вместе с «С-80». Книга памяти – C-80: Черничко В.П.

Будем благодарны тому, кто сообщит любые дополнительные сведения о нем.

Черкашин, Николай Андреевич. Я – подводная лодка / Николай Черкашин. – М: Совершенно секретно, 2003.

* * *

"… Утром – совещание. Докладываю: работать можно. Как, что, почему?! Рассказал про ночную вылазку. Взгрели по первое число за самовольство. Но председателем госкомиссии был Герой Советского Союза вице-адмирал Щедрин, сам отчаянный моряк. Победителей не судят. Отсеки осушили. Началась самая тягостная часть нашей работы: извлечение тел.

Рассказывает вице-адмирал запаса Ростислав Филонович:

– Мне пришлось первому войти в отсеки С-80. На это право претендовали и особисты, и политработники, но решили, что сначала субмарину должен осмотреть кораблестроитель. Я вошел в лодку с кормы – через аварийный люк седьмого отсека. Тела подводников лежали лицом вниз. Все они были замаслены в соляре, который выдавило внутрь корпуса из топливных цистерн. В первом, втором, третьем и седьмом отсеках были воздушные подушки. Большинство тел извлекли именно из носовых отсеках. Вообще, все тела поражали своей полной сохранностью. Многих узнавали в лицо – и это спустя семь лет после гибели! Медики говорили о бальзамирующих свойствах морской воды на двухсотметровой глубине Баренцева моря…

* * *

То, что открылось глазам Филоновича, даже в протокольном изложении ужасно. Хлынувшая в средние отсеки вода прорвала сферические переборки из стали толщиной в палец, словно бумагу. Лохмы металла завивались в сторону носа – гидроудар шел из пятого дизельного отсека. Вода срывала на своем пути механизмы с фундаментов, сметала рубки и выгородки, калечила людей… В одном из стальных завитков прорванной переборки Филонович заметил кусок тела. Почти у всех, кого извлекли из четвертого и третьего отсеков были разможенны головы.

Участь тех, кого толстая сталь прикрыла от мгновенной смерти, тоже была незавидной: они погибли от удушья. Кислородные баллончики всех дыхательных аппаратов (ИДА) были пусты. Но прежде чем включиться в «идашки», моряки стравили из парогазовых торпед сжатый воздух в носовой отсек. Когда взяли пробы воздуха из «подушек» в первом, третьем и седьмом отсеках, то кислорода вместо нормальных 22 % оказалось: в первом – 6,9 %, в третьем – жилом – 3,1 %, в седьмом – кормовом – 5,4 %.

Не все смогли выдержать пытку медленным удушьем. В аккумуляторной яме второго (жилого) отсека нашли мичмана, который замкнул руками шину с многоамперным током… Еще один матрос затянул на шее петлю, лежа в койке. Так и пролежал в петле семь лет…

Остальные держались до последнего. В боевой рубке на задраенной крышке нижнего люка обнаружили тела старпома – капитана 3 ранга В. Осипова и командира ракетной боевой части (БЧ-2) капитан-лейтенанта В. Черничко. Первый нес командирскую вахту, второй стоял на перископе как вахтенный офицер.

Кто из них первым заметил опасность – не скажет никто, но приказ на срочное погружение из-под РДП отдал, как требует в таких случаях Корабельный устав, капитан 3 ранга Осипов.

Тела командира С-80 и его дублера капитана 3 ранга В. Николаева нашли в жилом офицерском отсеке. По-видимому, оба спустились в кают-компанию на ночной завтрак. Катастрофа разыгралась столь стремительно, что они едва успели выскочить в средний проход отсека…

Рассказывает бывший главный инженер ЭОН – экспедиции особого назначения, ныне контр-адмирал-инженер Юрий Сенатский.

– В бухту Завалишина, где стояла на понтонах С-80, подогнали СДК (средний десантный корабль). В десантном трюме поставили столы патологоанатомов. Врачи оттирали замасленные лица погибших спиртом и не верили своим глазам: щеки мертвецов розовели! В их жилах еще не успела свернуться кровь. Она была алой…

Кончина шестидесяти восьми подводников на С-80 была воистину мученической. Врачи уверяли, что на своем запасе отсечного воздуха подводники вполне могли протянуть неделю. Неделю ждать помощи и уходить из жизни в бреду удушья…

– Они пели «Варяга»! – уверял меня капитан медслужбы Валерий Коваль. Мы пили спирт вместе с остальными участниками «дезинфекции» С-80 после извлечения трупов, и капитан готов был вцепиться в любого, кто усомнился бы в его словах. – Понимаешь, в кают-компании был накрыт стол… Они прощались. Они пели…

Так ему хотелось… Так он видел.

Потом погибших уложили в гробы, и СДК с приспущенным флагом двинулся в Полярный, в бухту Оленью."

* * *

В операции по подъему «С-80» участвовал выпускник Рижского Нахимовского училища 1952 года и сослуживец Виктора Черничко Бабашин Геральд Устинович. Его изображение сохранилось на групповой фотографии, предоставленной однокашником, Гриневичем Владимиром Васильевичем.

Струнный оркестр: Верхний ряд – Бабашин Геральд, Данилкин Альберт, Нестеренко Лев, Вечеслов Николай, Второй ряд – Гриневич Владимир, Сорокин Вадим, Саенко Борис, Борисов Виктор, Малышев Леонид, Первый ряд – Гулин Анатолий, Пашков Борис, Заварцева (пом. руководителя), Светлов Михаил Александрович, Хайтович Григорий Иосифович (рук. оркестра), Авдеев Всеволод.

Черкашин, Николай Андреевич. Я – подводная лодка / Николай Черкашин. – М: Совершенно секретно, 2003.

"Когда тела экипажа С-80 были преданы земле, точнее, вечной мерзлоте Оленьей Губы, кадровики совершили свой ритуал – в комнате для сжигания секретных бумаг предали огню удостоверения личности офицеров и мичманов погибшей лодки. На капитана 1-го ранга Бабашина легла ещё одна нелегкая обязанность: рассылать родственникам погибших подводников их личные вещи. Было куплено 78 одинаковых черных фибровых чемоданов. В каждый положили по новенькому тельнику, бескозырке… У кого сохранились часы – положили и их. Перетрясли баталерки, нашли письма, книги, фотоаппарат. И поехали по всему Союзу фибровые чемоданы и цинковые гробы с «грузом 200». Потом, спустя четверть века, полетят над страной «цинки» афганцев в «черных тюльпанах». А тогда молча, скрытно, секретно хоронили моряков…

С той поры прошло 36 лет. Не бог весть какая древность. Но за это время на флоте сменилось не одно поколение, так что узнать теперь что-либо о погибших чрезвычайно трудно. Лишь отрывочные сведения от тех, кто когда-то сам служил на С-80 или дружил с кем-то из экипажа. Вот что рассказал о капитан-лейтенанте Викторе Черничко его сослуживец капитан 1-го ранга в отставке Бабашин:

"В памяти остался как весельчак, гитарист, лыжник, боксер. Нос, как у всех боксеров, был слегка кривоват, но это даже ему шло… Успеху у женщин эта его "особинка" не мешала. А вообще-то был добрый семьянин, отец двоих детей. Заядлый лыжник. Иной раз прибегал прямо к подъему флага, сбрасывал лыжи – и в строй.

Высококлассный ракетчик, выпускник Севастопольского военно-морского училища имени Нахимова (Правильно "Черноморское ВВМУ" – Ред.). Он уже получил назначение на большую ракетную подлодку 651-го проекта. Мог и не ходить в море, но взялся подготовить своего преемника – командира ракетной группы Колю Бонадыкова. "Последний раз, – говорил, – схожу, и все". Вот и сходил в последний раз…"

Точные обстоятельства гибели С-80 не установлены и по сию пору. Есть лишь версии, более или менее убедительные.

С-80 относилась к классу средних дизельных торпедных подлодок. Но, в отличие от других (лодок 613-го проекта было построено свыше двухсот), она могла нести и две крылатые ракеты, расположенные в герметичных контейнерах за рубкой. По сути дела, была испытательной платформой для нового морского оружия.

Была и ещё одна техническая особенность, возможно, сыгравшая роковую роль. "Шахта РДП (труба для подачи воздуха к дизелям с перископной глубины. – Н.Ч.) на С-80 была шире, чем на других "эсках", – говорит моряк-подводник старший мичман В. Казанов. – В тот день море штормило и был хороший морозец. Волна, как видно, захлестывала шахту, и на верхней крышке намерз лед. Лодка пошла на глубину, а крышка не закрылась… Вода рванула в пятый отсек, где два моряка пытались уберечь корабль от катастрофы. Мы их там и нашли…"

Вспоминает Максимов Валентин Владимирович, тбилисский нахимовец 1952 года выпуска.

"Да, Витя в молодые годы был фанатом бокса. Я это заключаю из того, что 2–3 раза был свидетелем, когда Витя в бою был бит. И на моей памяти это были тяжёлые бои с кровью, когда ему разбивали нос и рассекали бровь. Дело в том, что это были бои уже с взрослыми бойцами. Мы довольно часто ездили (особенно в лагерный период) с гостевыми поездками в войсковые части. Обычно большими группами: боксёры, борцы, играли в футбол, баскетбол, иногда шлюпочники, всегда группа самодеятельности. Лагерь был под Геленджиком. Ездили на "Малую Землю" (в том числе ходили туда шлюпочной "эскадрой"), к военным лётчикам, в бригаду торпедных катеров, и к др. Вот у лётчиков Витю особенно жестоко побили, я даже помню, что ему впервые попался боец-левша. Я был поражён, что, будучи побит, Витя дрался аки лев! Это были "гостевые" встречи. В целом в соревнованиях Витя выступал успешно".

1. ВОЗВРАЩЕНИЕ С-80 (ЧАСТЬ I) ВОЗВРАЩЕНИЕ С-80 (ЧАСТЬ II).

Внимания заслуживают приводимые в статье фотографии.

2. С-80 – Википедия.

3. Гибель подводной лодки С-80,

4. С-80 Проект 613, 644

5. ОЛЕГ ХИМАНЫЧ – "С – 80. АВТОНОМКА МЕРТВЫХ"

6. ОЛЕГ ХИМАНЫЧ – "С – 80. АВТОНОМКА МЕРТВЫХ" окончание

7. ДПЛРК – Проект 644. РОССИЙСКИЙ ПОДВОДНЫЙ ФЛОТ – ПОДВОДНЫЕ ЛОДКИ.

12. Младший штурман Иванов

«Есть офицеры умеющие, а есть знающие. Я предпочитаю служить с офицерами умеющими. Хотя лучше всего, когда офицер и умеющий, и знающий».

Адмирал Макаров Степан Осипович

Лейтенант Иванов, выбравшись на палубу китоподобной подводной лодки, с наслаждением вдохнул свежего морского воздуха и … с грохотом покатился за борт. Помутившееся сознание отметило, как волны сомкнулись над ним, и свет, проникающий в воду, стал тускнеть и меркнуть. Офицер на несколько секунд потерял сознание. Он тонул… Ледяная вода обожгла его. Руки, натренированные руки спортсмена – разрядника по плаванию, сами сделали необходимые движения, и тело начало всплывать. Давший сбой мозг, наконец, включился и начал руководить спасением.

Голова появилась на поверхности, он видел, но дышать не мог – спазм от холодной воды перекрыл дыхательные пути. Он хрипел и задыхался. Глаза фиксировали появившуюся рядом головку любопытного тюленя, проплывающие льдинки с плещущейся об их края водой. Он хорошо видел, но не слышал и ничего не понимал. Лодка была сзади его, за спиной. Он её не видел. Кто-то сильно схватил его за воротник и подтащил к совершенно круглому и скользкому борту лодки. Это матросы зацепили лейтенанта багром за ватник. Он почувствовал, что спасён, и опять на секунду потерял сознание… Хорошо, что лодка стояла на якоре. Механик, начавший зарядку аккумуляторной батареи ещё на переходе, только лишь к обеду доложил командиру об окончании. Затем началась длительная вентиляция лодки. Батарея газовала. Водород, окислы азота, сурьмянистый водород и десятки окислов из органической и неорганической химии собирались в отсеках. Все они не придавали здоровья подводникам. После обеда наступил «адмиральский час», полтора часа здорового мужского сна. Поскольку вентилятор гремел и гнал довольно холодный воздух, а то и другое мешало сну, кто-то из дежурных электриков сделал доброе дело – вырубил надоевший вентилятор. Младший штурман Иванов после ночного перехода корабля спал сном младенца на верхней койке в аккумуляторном отсеке. Как раз там, на подволоке, собиралась вся таблица Менделеева. Когда прогремела команда вставать, он, одуревший и ещё полусонный, выскочил на палубу и, вдохнув вредного для подводника свежего воздуха, оказался за бортом. Конечно, по молодости… Вахтенный офицер, услышав нештатные звуки в корме, не растерялся и сыграл учение «Человек за бортом». Отработанный экипаж быстро вытащил из морской купели внеочередную жертву… Когда мокрый, напуганный, тяжело дышащий лейтенант спустился во второй отсек, командир приказал налить ему стакан спирта. Скряга механик накапал «аква вита» – воды жизни. Продрогший Иванов, стуча зубами, взмолился: «Не могу! Морской воды напился. Больше ничего не могу. Меня сейчас вырвет». Механик не стал настаивать. Со сменившимся вахтенным офицером, «спасшим» Иванова, и доктором, приведшим в чувство «утопленника», они дружно на троих выпили спирта. А потом долго обсуждали, что можно будет списать за счёт упавшего за борт офицера.

Бинокль, канадка, валенки с галошами типа «Слон», секстан, набор хирургических инструментов, десяток шприцев, морская фуражка (у механика фуражка требовала замены). Подошедший замполит попросил включить в список баян и, хорошо бы, пианино. Мужики задумались. Надо добавить! Нагрянувший старпом прекратил «военный совет в Филях», поэтому пианино осталось несписанным. Старпом тоже был рад и с удовольствием отметил в Журнале боевой подготовки о проведённом внезапном учении «Человек за бортом». Замечаний нет. Учебная цель достигнута. В целом, все были довольны… Когда, за два месяца до этого, на лодку прибыл очень активный «младший штурман Иванов» – как он просил себя называть – механик со странной белорусской фамилией Забермах уже два года был командиром боевой части пять (БЧ-5). Александр Андреевич Забермах, опытный подводник, естественно, испытывал к каждому молодому офицеру лёгкое недоверие, т. е. считал, что молодёжь может нечаянно потопить подводную лодку. Сначала он к нему просто присматривался. Потом, когда Иванов подошёл с зачётным листом по устройству подводной лодки, поставил ему тяжёлое условие – каждый вечер сдавать зачёт по конкретному пункту программы! И как ни старался командир БЧ-5 завалить младшего штурмана, тот упорно сдавал зачёты с первого захода, что даже расстраивало педантичного механика. Однажды ему удалось прочитать ершистому соискателю лекцию про законы Ома и Бернулли. Что, мол, есть офицеры, желающие служить по закону Ома: «18 часов – и он уже дома». Но на флоте действует, слава Богу (как говорят атеисты), закон Бернулли: «В 18 часов пришёл домой, а в 19 вернули». Иванов спокойно выслушал лекцию и даже попросил повторить красивое звучание законов (он их хочет законспектировать для памяти), что несколько смутило коварного искусителя. В заключение Иванов гордо сказал, что вовсе не сойдёт с корабля, пока полностью не сдаст зачётный лист механику. И тут же приступил к докладу «Устройство подводного гальюна».

И, конечно, получил отличную оценку. «Нет, в этом юноше что-то есть!», – решил многоопытный белорусский подводник. И не ошибся! После купания, спустя месяц, глубокой ночью лодка в надводном положении возвращалась в базу. Младший штурман Иванов и механик на вахте. «Собачья вахта» – с 0 часов до 4-х утра, самая тяжёлая, самая неприятная. Неистовый «сирокко» бросает на подводный корабль прямо откуда-то с Северного полюса огромные снежные заряды. Снег залетает даже в центральный пост через открытый верхний рубочный люк. Зима лютует. Механик видит краем глаза работу младшего штурмана Иванова. Тот челноком «вверх-вниз» взлетает на мостик, определяет место и стрелой летит в штурманскую рубку. Что-то колдует там, и вновь всё повторяется сначала. Периодически докладывает вахтенному офицеру: «Через 5 минут время поворота»; «Через 1 минуту время поворота»; «Время поворота на курс… градусов». Опытный механик натягивает поглубже меховую шапку с кожаным верхом и поднимается по вертикальному трапу наверх, покурить и посмотреть, как младший штурман определяет место корабля в море. Жизнь подсказывает: иногда проконтролировать молодёжь не помешает. Оказавшись в ограждении рубки, механик остолбенел. Круговерть. Темнота. Лодка идёт в снежном сугробе. Верхний топовый огонь освещает миллионы снежинок, которых неистовая сила закручивает с ураганной скоростью. В трёх метрах ничего не видно. Где вода, где небо, куда идём, где находимся? Ужас, самый настоящий ужас охватил многоопытного механика. «Да разве может этот мальчишка вести корабль в такой сложной обстановке?», – возмутился он про себя. «Лейтенант, – обратился он просительно к младшему штурману, – вы уверены, вы точно знаете, где мы находимся! Как вы определяетесь? Ничего не видно!» И вот в этих вопросах, в интонациях, в звучании голоса механика младший штурман Иванов почувствовал, что наступил его звёздный час. «Есть такая наука – навигация. Пётр Первый был первым навигатором на нашем флоте. Я четыре года учился на «отлично», чтобы сегодня уверенно вести корабль в любых условиях обстановки. Когда видимости нет, я использую методы счисления, уточняя место по маякам, показавшимся на мгновения, по радиолокации и по гидроакустике. Вот сейчас через пять минут мы повернём и окажемся при входе в Кольский залив. Ждите!», – гордо закончил штурман.

Подошло время. Штурман дал команду на поворот. Корабль лёг на новый курс, по расчётам должны входить в залив. По-прежнему ничего не видно. Метель ревёт. «Впереди берег! Мы можем выскочить на камни!», – волнуется механик. И вдруг… снежный заряд мгновенно исчез. Ветер стих. Чистое небо, чистое море. Десятки огней. Звёзды, словно вымытые снегом, сверкают и переливаются бриллиантами. Северное сияние нежно пускает свои стрелы в далёкие глубины космоса. Наша подводная лодка с достоинством идёт ровно посередине входа в Кольский залив. Справа маяк Сеть-Наволок, слева – Цып-Наволок. Механик удивлён, механик поражён, он раздавлен. Вот она, штурманская наука! Можно спокойно спускаться вниз в центральный пост. «С этим младшим штурманом нам, нашей лодке, повезло. Я сразу понял, с ним можно ходить в разведку», – спокойно рассуждал Забермах Александр Андреевич. «Вот ещё один хороший офицер родился на Флоте. И умеющий, и знающий».

13. Первая разлука

Катер, описав красивую циркуляцию, подошёл к пирсу. Молодой лейтенант в новой шинели, в новой шапке, весь блестящий, как новые пуговицы на его шинели, взял два чемодана и сошёл по качающемуся трапику на берег. За ним, раскрыв огромные от удивления и радости глаза, смело шагнула на заполярную землю его молодая жена, почти девочка, но уже закончившая педагогический институт. Они прибыли на Север, чтобы выполнить свой военный и гражданский долг: он – служить Родине на подводных лодках, она – учить детей подводников иностранному языку. Сделав несколько шагов, лейтенант услышал хорошо отработанный командный голос: «Стой! Лейтенант Романенко?» «Так точно. Лейтенант Романенко прибыл для дальнейшего прохождения службы». Капитан 3 ранга, обладатель красивого голоса, высокий мощный с красным обветренным лицом, внимательно осмотрел молодого офицера, (на его жену даже не обратил внимания) и чётко скомандовал: «Поставить чемоданы. Бегом на пирс. Лодка уходит в дальний поход, там ждут вас. Из штаба флота сообщили, что вы сегодня прибываете. Счастливого плавания!»

Уходим в море. Н.В.Денисов.

Увидев в глазах новобрачного немой вопрос, как быть с женой, бывалый офицер успокоил его: «Не волнуйтесь. Всё будет хоккей!» Анатолий Романенко уже на бегу краем глаза успел заметить, как, остановив проходящего матроса, старший офицер приказал моряку взять чемоданы и отвести жену подводника в гостиницу. Как только лейтенант вбежал на палубу подводной лодки, старший помощник командира с мостика крикнул: «Всё, писец! По местам стоять, со швартовых сниматься!» Только тут к своему ужасу Анатолий Романенко, две недели состоящий в браке, понял, что даже не попрощался с Ларисой. И потом весь поход корил себя, что, впервые расставаясь с женой, он забыл поцеловать её. Так торопился исполнить приказание. «Писец, так писец! Настоящий писец!» Это присказка старпома за время похода привязалась к нему на всю жизнь…

А Лариса Леонидовна шла за матросом, играючи несущим чемоданы, ничего не видя и не слыша. Слёзы капали из её глаз. «Как же так! Только прибыли в губу с таким красивым названием – Западная Лица и тут же расстались. Где жить? Чем питаться? Денег нет. Куда ушёл Толя? Когда вернётся? Ничего не ясно. Не попрощались по-человечески. Я хотя бы пирожков ему напекла в дорогу или сделала бутербродов на скорую руку». Мест в гостинице, в этом финском сборно-щитовом стареньком домике, не оказалось. Пока Лариса, сидя в уголке, тихонько плакала, сердобольная женщина – дежурная куда-то позвонила, с кем-то поспорила и даже поругалась. Только после этого появился политработник с ключом от комнаты, хозяин которой появится через неделю. По пути в квартиру офицер объяснил: «Вам на больший срок жильё не потребуется, потому что ваша лодка сюда в базу больше не придёт. Здесь в Западной Лице освобождается место для атомоходов. Лодка будет базироваться в Ура-Губе. Туда вам и надо переезжать». Соседи накормили Ларису обедом и даже пирогом с палтусом. В комнате было тепло. Она как котёнок свернулась и спокойно заснула, сказав себе вечную истину: «Утро вечера мудренее».

Утром Лариса Леонидовна, двадцати одного года от роду, решительно взялась за устройство своей молодой семейной жизни. Она оказалась не робкого десятка. Её, смелую и энергичную, не испугать Заполярьем! Нет таких ситуаций, из которых нельзя было бы найти выход. Именно этим она и понравилась лейтенанту Анатолию Романенко. «У вас очаровательная жена, такая жена – это уже пятьдесят процентов победы в любой драке», – любил он повторять высказывание классика английской литературы. «Первым делом надо решить финансовый вопрос», – сказала себе Лариса. Она нашла школу методом опроса местных жителей. Положила на стол директора диплом с отличием. Глаза директрисы загорелись, дипломированный преподаватель английского языка очень нужен школе. «Вы замужем?», – вежливо издалека спросила начальница. «Да, уже две недели», – с гордостью ответила новобрачная. «И у вас будут дети?», – как-то очень осторожно продолжала пытать её директриса. Вопрос поставил молодую женщину в тупик. На такую интимную тему она ещё ни с кем не говорила. Она зарделась и очень неуверенно сказала: «Не знаю, наверное, будут». Мол, для чего же ещё люди создают семью. Лицо директрисы стало каменным. «Вы нам не подходите. С вами всё». Она обернулась к завучу: «Где заявление от женщины с двумя детьми? Возьмём её. По крайней мере, у той в ближайшее время детей не будет. Но, на всякий случай, пусть напишет расписку, чтобы не обманула». Директриса была очень опытным чиновником. «Идите, милочка, идите, не мешайте работать».

Лариса, возмущённая до предела, вышла на морозный воздух. Даже красный диплом не помог. По-английски это называется: «Мордой о тэйбол». Она хотела обидеться и расстроиться, но быстро взяла себя в руки. «Не буду раскисать. Назло коварной директрисе. Даже хорошо, что она меня не приняла. Надо устроиться на работу там, где мы будем жить, куда придёт из похода подводная лодка Анатолия». Расспросив жён подводников, которые, естественно, всё знали, она поехала в Ура-Губу попутным автобусом.

В первой же школе ей предложили место преподавателя немецкого языка, которым она тоже владела, но английский был ей милее, Шекспира она читала в подлиннике. Правда, это была школа рыбацкого посёлка, а подводники жили дальше. Написав заявление, как бы застолбив себе место, уже наученная горьким опытом, что лучше синица в руке, чем журавль в небе, Лариса прибыла в поселок подводников. Нашла школу. Там педагоги-подводницы окружили её таким вниманием и заботой, что от предыдущей школы пришлось срочно отказаться. Через полтора часа, напившись с дороги горячего чая с пончиками, она уже входила в десятый класс, выпускной класс школы, в котором с начала учебного года не было немецкого языка, и всем выпускникам грозил прочерк в аттестате зрелости в разделе «иностранный язык». Среди выпускников был сын директрисы и она больше всех страдала из-за отсутствия преподавателя немецкого языка. С приходом Ларисы эта проблема снималась, поэтому ей везде была «зелёная» улица. Ей даже разрешили пожить в школе, пока она устроится на новом месте. Это была победа! Первая крупная победа. Ах, как приятно одерживать в жизни победы!

Через неделю директриса, исключительно довольная новым педагогом, (отличница Лариса показала себя во всей красе, особенно она сразила начальство, когда её класс, вслед за педагогом, обладающим красивым от природы голосом, запел на немецком языке старинные швабские песни), через неделю счастливая директриса выбила для преподавателя Романенко Ларисы Леонидовны комнату в коммунальной квартире. Тем самым она ставила её на «мёртвый якорь», уже никуда не денется из школы, и сын директрисы будет иметь в аттестате хорошую оценку по немецкому языку. Удача!

Да, всё шло хорошо, но не было рядом Анатолия. А как хотелось бы порадоваться вместе с ним за успехи в школе. Как хочется ощущать его рядом, особенно по вечерам. Больше всего страдала Лариса от неведения. Где лодка? Что они там делают в море? Когда придут домой? Никакой информации. Ни писем, ни радиограмм, никаких сообщений от командования. Система борьбы со шпионами била прежде всего по своим, самым близким и родным людям. Жёны страдали. Все жёны и молодые, и пожилые. (Это те, кому около тридцати)… Наконец, прошёл слух, что наши скоро приходят. Сколько волнений, сколько переживаний. Последние две ночи Лариса не могла спать. Предстоящая близость с мужем волновала её, буйная фантазия будила чувственность. Всего две недели после свадьбы они были вместе, она ещё не насладилась им. Ей всё было в нём интересно и ново. Скорей бы он прибыл.

И вот долгожданный день настал. К вечеру лодка прибудет в Ура-Губу. В середине дня Лариса вернулась из школы домой. Её отпустили пораньше, потому что все женщины-педагоги понимали, что такое встреча с любимым после огромной разлуки. Соседей Лариса попросила: «Если позвонят в дверь, вы не открывайте. Я буду открывать, я должна встретить его первая». Все согласились, святое дело. Она приготовила на ужин самое вкусное, что только можно было приготовить в то тяжёлое время. И села ждать. И вдруг, о, ужас, её осенило: «Ведь Анатолий не знает, что я здесь, в Ура-Губе. Мы же расстались в Лице». Она вскочила, заметалась по комнате. Схватила бумагу, долго не могла найти карандаш. Наконец, написала записку, что жена лейтенанта Анатолия Романен-ко находится по такому-то адресу и просит сообщить об этом её мужу, который сегодня должен прийти с моря. Как передать записку на причал подводников? Она бросилась к своей коллеге по школе, муж которой служил мичманом на береговой базе. Опытная женщина, преподаватель истории, видя в каком запалённом состоянии находится Лариса, как могла, успокоила её. «Вы не волнуйтесь, Ларисочка. Как только мой придёт домой, я отправлю его на причал. Через час ваше послание будет на месте. Вы только не думайте, что с приходом лодки всех женатых сразу же отпустят домой. Мы же не в Америке живём. Если через пару дней появится на полчаса, то это будет хорошо». Последнее предложение она не сказала вслух, не могла лишить молодую женщину надежды на скорую встречу. Она лишь сочувственно посмотрела ей вслед. Наивность!

Лариса прибежала домой, поправила белоснежную скатерть, вазочку с яблоками на столе. Её руки должны были что-то делать. Она уже не находила себе места. Её начинала бить дрожь… Анатолий не пришёл ни в восемь вечера, ни в девять. В полночь Лариса, обессиленная ожиданием, прилегла в одежде на кровать. (Если появится Анатолий, он должен увидеть её в новом платье.) Всю ночь за окном гудела вьюга.

Полярная ночь вступала в свои права. Было темно, одиноко и очень тоскливо. Она плакала. Даже раза два хотела возмутиться, но у неё не хватило духа. «Конечно, тебе там тоже тяжело, любимый мой!» Анатолий появился только вечером следующего дня. Когда раздался звонок, Лариса сразу поняла, что это он, её дорогой, любимый, пропавший. Она открыла дверь, увидела его улыбающееся лицо, красивое лицо своего единственного мужчины, ноги её подкосились, и она от счастья потеряла сознание. Он аккуратно взял её на руки, вошёл в квартиру. Внимательные соседи показали их комнату и даже открыли ему дверь. Когда он положил Ларису на кровать, женщины быстро и умело привели её в норму и на цыпочках вышли из комнаты. Анатолий, высокий, стройный, в шинели, просолённой и пропахшей морем, с удивлением оглядел свой царский семейный очаг. В комнате был флотский порядок, чистота. Красиво убранный праздничный стол со свечами красноречиво говорил, что здесь его давно уже ждут. Он дома. Он у себя дома со своей любимой жёнушкой. Это и есть счастье! Через полчаса Анатолий, сидя за праздничным ужином, почти без смеха рассказывал, какую злую шутку сыграла с ним записка Ларисы. Вчера вечером все офицеры, кому было разрешено, сошли на берег, сели в кузов грузовой машины, специально поданной для них, чтобы поехать в Западную Лицу. Наконец появился старпом, в руках у него был клочок бумаги. «Романенко, выйти из машины. Писец! Ваша жена здесь. Вам не надо никуда ехать. Быстро заменить дежурного по лодке, он поедет домой. А вы подежурите. Завтра вечером спокойно прогуляетесь домой. Разрешаю даже остаться на ночь. Всё, писец! Поехали!» Через пять минут все уехали, а Анатолий еще сутки мучился, глядя на манящие окна посёлка, понимая, что за одним из них его ждёт самая прекрасная и самая желанная в мире женщина – красавица Лариса.

Только моряки понимают, как приятно положить свою голову на колени любимой женщине. Как приятно ощущать её тепло. Какая радость любоваться красотой женского тела! Иногда просто хочется взять её руку и поцеловать каждый пальчик такой красивой и нежной руки. Как нас облагораживает женщина после тяжёлой грубой мужской работы в море! Сколько радости, неземных наслаждений дарит нам любимая женщина! Расслабленный Анатолий в полудрёме говорил себе: «Всё, писец. Надо быть достойным своей избранницы. Всё сделаю, чтобы стать адмиралом. Такой бриллиант, как моя жена, требует только адмиральской оправы. Другого пути для меня нет!» … И, действительно, стал адмиралом. Вот, что делает с нами любовь красивой женщины!

14. Не простил

Ветер крепчал. Он набирал силу на просторах Северного Ледовитого океана и свирепо набрасывался на побережье, на город Полярный, город моряков – подводников. Ветер завыл, вихри снега закружились и с сухим треском ударились в окно. Темно, холодно, одиноко. За окном сидит молодая женщина, почти девочка, и горько плачет. Свершилось самое ужасное – она изменила мужу! Она даже не может понять, как это произошло. Не может ответить на вопрос, зачем она это сделала?

Как красиво начиналась семейная жизнь. Он подошёл к ней на Невском. Морской офицер. Блестящий, весёлый, обаятельный. В тот же вечер они были на банкете в честь окончания военно – морского училища и присвоения ему первого офицерского звания "лейтенант". Все мальчишки нарядные, с горящими глазами. У них впереди – большая флотская служба с прекрасными перспективами. Было сказано много красивых тостов. Много выпили. Утром он сделал ей предложение. Она с радостью согласилась. Прогулки по осенним паркам Петродворца, посещение пушкинских мест в Царском Селе, Ораниенбаум, Гатчина – красота ленинградских пригородов укрепила их чувства. Как она его любила! Свадьба, сборы и отъезд к месту службы – всё слилось и смешалось. Она стала женщиной и новые ощущения, новые неизведанные раньше наслаждения занимали её больше, чем всё остальное.

Очнулась она в Полярном. Вадим получил назначение на лодку, через два дня уходящую в дальний поход на несколько месяцев. Устроил её в комнате офицера, уехавшего с семьёй на учёбу. Денег не дали, он занял, сколько мог и исчез. Одна в чужом городе. Зима. Полярная ночь. Штормовые ветры. Особенно её докучал холод. Она крепилась. Но холод подтачивал её снаружи и изнутри. Ни писем, ни сообщений, никаких весточек. Где Вадим, что с ним? Кругом незнакомые лица. Поговорить, облегчить душу не с кем. Деньги кончаются. Она экономит на всём. Приходится голодать. Ей плохо. Когда придёт Вадим – неизвестно. Ей хочется человеческого тепла. Его нет. Ей хочется ощущать Вадима рядом. Хочется прижаться к нему и поплакать. Его нет. Коварные мысли начали подступать к ней, когда через три месяца лодка не появилась. Зачем она вышла замуж? Жила бы себе в Ленинграде, с мамой и папой, в прекрасной трёхкомнатной квартире. Ни забот, ни хлопот. Были кавалеры, да ещё какие. Была цивилизация, свежие пирожные на Невском, конфеты "Белочка" и "Кара-кум". Где это всё? Мамочка, зачем я здесь!

Вчера, купив в магазине на последние деньги буханку чёрного хлеба, она шла в полутрансе, думая, как жить дальше. Город продувался насквозь. Всё было серым и мрачным из-за постоянно налетавших снежных зарядов. Море в бухте было чёрное и страшное. Дневные сумерки полярной ночи слегка обозначали городские строения, редкие машины проходили с включёнными огнями. Когда она в очередной раз чуть не упала от резкого порыва ветра, кто-то подхватил её, крепко обняв и прижав к себе. Она подняла глаза и с трудом узнала приятеля Вадима, он был у них на свадьбе свидетелем со стороны жениха. Геннадий! Первое знакомое лицо за много недель томительного ожидания. Он проводил её домой. Окинул быстрым взглядом нищету её жилья, пустые полки и кастрюли. Сказал, что через пару часов вернётся. Освободится от службы и вернётся. Он пришёл и вместе с ним в её дом пришёл праздник. Он принёс целый портфель еды. Консервы мясные, рыбные, овощные. Некоторые из них она вообще никогда не видела: язык в желе, китайские куры или салат "Весна" из Белоруссии. Вяленая таранька и много шоколада в маленькой упаковке грамм по 20. Колбаса сырокопчёная, печенье и большой кусок сливочного масла. Две бутылки хорошего крымского портвейна украсили их праздничный стол. Для неё, одичавшей и оголодавшей, это действительно был праздник, а малознакомый офицер, сидевший напротив её, был волшебником из сказки. Она чувствовала запах мужчины, забытый и такой желанный. Она видела его глаза и искорки, появляющиеся в них по мере наступления ночи. Вино и хорошая еда расслабили её. Впервые за много дней ей стало хорошо! Она не могла оторвать взгляд от его сильных мужских рук. Как она соскучилась без мужской ласки! Она видела его сочные губы и ловила себя на мысли, что она уже впивается в них. Она чувствовала, что она делает что-то не то, но эгоизм молодости и разбуженную чувственность уже было не остановить. Когда Гена робко напомнил, что уже поздно и ему надо уходить, она, обезумев, что опять останется одна в этом жутком городе, бросилась на него… и случилось то, что должно было случиться.

А утром, по закону подлости, пришёл с моря Вадим. Он открыл дверь своим ключом. Увидел остатки ужина, разорённую кровать, растерзанную жену и ужас на лице Геннадия. Не говоря ни слова, он развернулся и ушел. Больше она его не видела. Она перестала для него существовать.

Трижды она приходила на причал, где стояла их лодка, вызывала Вадима, чтобы объяснить всё и попросить у него прощения. Он не пришёл. Она, наконец, поняла, что он её ненавидит!

Она сидит у окна, девятнадцатилетняя ленинградская девчонка, сидит и плачет, потому что Родина отобрала у неё в медовый месяц молодого мужа. Да, у неё не хватило сил ждать его. Его не было рядом больше трёх месяцев. Она была не готова к тем дикостям жизни, в которых она оказалась на Крайнем Севере. Она оступилась, но она хочет, чтобы её простили. Она любит Вадима, она хочет видеть его каждый день, а не раз в три месяца. Но он её ненавидит! И никогда не простит!

Девушка берёт ружьё, которое подарил Вадиму на свадьбу её отец. Заряжает его крупным зарядом. Упирается дулом прямо в сердце. Между крупповской сталью и девичьим сердцем всего три сантиметра живой истерзанной страданием ткани. "Прости меня, любимый мой". В сердце легко попасть, когда оно болит! Через три дня её хоронили. Вадим на похороны не пришёл. Когда ему сказали, что сегодня хоронят его жену, он резко оборвал говорившего: "У меня нет жены!"

Врач, проводивший вскрытие, констатировал, что молодая женщина была в положении.

Вадим умер через год, внезапно во сне от разрыва сердца. Лицо его было залито слезами. Поскольку лодка была в Атлантическом океане, далеко от Полярного, его похоронили по морскому обычаю в море. Ледяные волны сомкнулись и поглотили юношу.

Когда лодка погрузилась, младший штурман лейтенант Алексей Игольников, забившись между шпангоутами в своей каютке, чтобы никто не видел, впервые в жизни заплакал. На его глазах погибла молодая семья. Как жалко и как страшно умирать молодым… Какая хрупкая человеческая жизнь.

15. Любовь под северным сиянием

Море ревело, стонало, плакало. Огромные волны обрушивались на берег и, неся с собой гальку, с шелестом и шипением бросались к ногам. Они пугали своим грозным намерением, но быстро теряли силу и на исходе ласково пытались лизнуть красивые женские ноги в вечерних туфлях, как бы очарованные молодостью и смелостью женщины. Вода отступала, исчезая в прибрежном песке. Следующая волна снова бросалась с рёвом и рокотом, но и её усилия были тщетны. Женщина отрешённо смотрела на море. Она была вся в себе. Она страдала, в её груди была буря, не уступающая тому шторму, который обрушился на побережье Кольского полуострова. Сейчас шторм затихал, уходя на восток, на Урал и в Сибирь. Ветра уже не было, но океанская зыбь продолжала грозно и сурово накатываться на берег. Море обладает великой способностью лечить душевные раны. Перед могучей стихией человеческие беды и боли отступают, становятся не такими непреодолимыми, как казались вначале. Женщина отошла от воды, глубоко вздохнула. Она приняла решение, и ей стало легче: «Да, надо жить и выполнять свои обязанности»…

Всё началось, когда Елена Николаевна устроилась на работу в технический отдел береговой базы подводных лодок. Работа не сложная – выдавать со склада на подводные лодки вместо вышедших из строя детали и узлы механизмов, относящихся к электромеханической боевой части, БЧ-5, как называли матросы. Первое время она пугливо вздрагивала, когда ей приказывали принести шатун, форсунку, клапаны, уплотнительные кольца и другие, совершенно непонятные детали, но постепенно она стала разбираться в терминах и даже получать удовольствие от работы, от общения с людьми. Молодые офицеры-механики с интересом восприняли новую работницу. Ей были приятны их изучающие взгляды, они бодрили её, придавали смысл и желание хорошо выглядеть и следить за своим внешним видом. Особенно ей приглянулся её непосредственный начальник мичман Андрей Варганов. Ухоженный привлекательный мужчина. Чёрные волосы подчёркивали благородную бледность его лица. Военная форма сидела на нём безукоризненно, на груди сверкал ромбик об окончании института. Всегда аккуратно выбрит и подстрижен. Обычно спокоен, в разговоре нетороплив и вежлив. Он научил её работать, ненавязчиво объяснил все тонкости и сложности профессии, порекомендовал изучить флотские документы и освежить знания электротехники и физики. При общении с ним она ощущала лёгкий аромат хорошего одеколона, его голос обволакивал её. У неё кружилась голова. Она ловила себя на нескромных мыслях. Ей было стыдно, и она прекращала, пресекала всякую вольность, даже в мыслях.

Супружеская жизнь с мужем не доставляла ей большой радости. Вместе с подругами ходила она в своё время на танцевальные вечера в Военно-медицинскую академию. Когда все девчонки повыходили замуж за выпускников академии, она поняла, что может упустить свой шанс, и, долго не раздумывая, согласилась на брак с подвернувшимся кавалером. Муж получил назначение на Северный Флот, корабельным врачом на подводную лодку. Лодка надолго уходила в море, она страдала от безделья, работать было негде. Детей у них не было, что-то у мужа не ладилось. Он лечился, проводил какие-то процедуры, глотал таблетки. Елена Николаевна молча взирала на все его попытки и потихоньку вздыхала, уж очень невероятные вещи рассказывали знакомые женщины о наслаждениях в интимных отношениях.

Камасутра: наставления в чувственных наслаждениях и способах возлежания.

Она же в минуты своей близости с мужем страдала и мечтала, скорей бы всё закончилось. Так продолжалось несколько лет. Наконец, ей повезло устроиться на работу. Жизнь Елены Николаевны резко изменилась. Она стала со вкусом одеваться, делать красивые причёски. Она обнаружила, что мужчины заглядываются на неё. Она с удивлением почувствовала, что они ей тоже интересны. Но особенно её привлекал Андрей, Андрей Эдуардович Варганов. Коренной ленинградец, потомственный интеллигент. Отец – главный инженер судостроительного завода, мать – профессор. Окончив институт, Андрей Эдуардович круто изменил свою судьбу. Внезапно решил уехать из Ленинграда на Север, послужить на Флоте. Окончил школу мичманов и уже пятый год работает на береговой базе подводных лодок. По слухам, у него случилась трагедия на почве любви. Эта таинственность ещё более привлекала внимание к его личности. По вечерам, засыпая в своей холодной кровати, Елена каждый раз представляла рядом с собой приятного её сердцу Андрея. Но это был только сон… Наступила зима, и с ней пришла полярная ночь. Снег, ветер, днём короткий полумрак и снова гнетущая темнота. Завывание штормового ветра, пронизывающий холод. Одиночество. Муж где-то в море, ни писем, ни радиограмм. Из соображений секретности всё это запрещалось, враг не должен знать, где находится подводная лодка и когда вернётся домой, заодно это не знали и родственники подводников.

В декабре отдел, где работала Елена Николаевна, должен был получать со складов Технического Управления Флота, под Мурманском, военное имущество. Для подготовки необходимых документов, их оформления и согласования мичман Варганов вынужден был взять с собой техника склада. Выбор пал на неё. Из родной бухты вышли на катере, пересекли Кольский залив. Погода благоприятствовала: небольшой мороз, лёгкий ветер, иногда скоротечные снежные заряды. Весь день интенсивно работали сначала в Североморске, затем на складах Флота, под Мурманском. К вечеру мороз резко усилился. Весь Кольский залив начал парить. Когда надо было возвращаться домой, движение по заливу оказалось закрытым. Усталая, голодная, продрогшая, она сидела на причале в тоскливом ожидании погоды. Молодая женщина с ужасом прислушивалась к разговору бывалых полярников. «Если пошло парение моря, – говорили они, – то можно просидеть неделю, пока не спадёт мороз и море не перестанет парить».

Андрей куда-то исчез. Когда она уже начала паниковать, он вдруг появился внезапно, спокойный, неунывающий, даже чему-то радующийся. Он увидел отчаяние на её красивом лице, страдание и тоску в миндалевидных глазах, он увидел её всю, беспомощную и жалкую, он увидел, что сейчас она нуждается в его помощи и рассчитывает только на него. Он протянул руку, и она с радостью взяла её, как берёт маленькая девочка руку матери и покорно идёт за ней, доверяя и сознавая, что всё будет хорошо. Она пошла за ним, пошла, где-то далеко-далеко в душе понимая, что идёт на свою Голгофу… Они пришли на небольшую баржу, спустились в крохотную каюту, где было жарко и вкусно пахло жареной картошкой. Пожилой хозяин о чём-то пошептался с Андреем, отдал ему ключ и, вежливо попрощавшись, ушёл. Когда Елена немного отошла от мороза, помыла руки, привела себя в порядок, ей стало спокойно, легко и радостно.

Андрей заканчивал накрывать стол, когда она вернулась в каюту. Голодными глазами она окинула царскую еду, увидела, как он посыпает жареную картошку мелко нарезанным зелёным луком, и засмеялась. Засмеялась от счастья, которого она не испытывала уже несколько лет. Как мало надо женщине для счастья: ей было тепло, была еда и был мужчина, который ей очень нравился!

Андрей плеснул из никелированной фляжки в два стакана немного спирта, ласково и нежно посмотрел на неё, она смущённо зарделась, без слов поняв его тост. Они выпили разведённого спирта и набросились на еду. Елене стало жарко, щёки после мороза горели пунцовым огнём. Она была молода, весела, прекрасна. Андрей с восхищением смотрел на неё. Она ловила его мальчишечьи взгляды и озорно смеялась, показывая красивые хрустальные зубы. Это ещё больше возбуждало его. Она видела, что в его глазах стал вспыхивать огонь желаний. Она смотрела в них заворожёно, и, как бабочка летит на огонь и гибнет в нём, так и ей хотелось, чтобы этот огонь обжёг её. Когда аромат растворимого кофе наполнил их случайное пристанище, она почувствовала себя по-настоящему счастливой. Она ничего не боялась, она ни о чём не думала. Она была женщиной. Только женщиной, которая жаждала любви. Андрей подошёл к ней, ласково обнял и нежно-нежно поцеловал в шею. Она задрожала, еле сдерживая невероятное желание интимной близости. У неё подкосились ноги, закружилась голова, и она, не раздумывая, бросилась в омут нечеловеческих наслаждений, тех наслаждений, которых она никогда не испытывала в жизни…

Камасутра – лучшие позы

Да, действительно, она летала, она пела, она стонала от восторга, она кричала, она требовала ещё и ещё. Андрей показал ей десяток вариантов человеческой любви. и каждый из них доставлял ей, дилетанту, невероятную усладу. Как красиво, оказывается, можно любить женщину. Она наслаждалась им. Он, потрясённый её жадностью и ненасытностью, наслаждался ею…

А над ними играло и резвилось северное сияние. Тысячи разноцветных стрел одновременно взлетали и, пролетев на огромной высоте стратосферы, бесследно исчезали в холодных глубинах космоса. Затем вспыхивали цветные занавеси, и, развиваясь от невидимого космического ветра, не спеша улетали в бесконечные дали радовать других обитателей межзвёздного пространства. И этому живому празднику цвета не было конца. Казалось, небо радуется вместе с ними. И ничто не предвещало беды…

Очнулись они через неделю. Парение моря давно прекратилось. Их разыскивали по всему Флоту. Транспорт с техническим имуществом загрузили без них и отправили в бухту Ягельная. Работники КГБ вышли на отставного хозяина их любовной баржи, когда он покупал для них продукты. Он успел предупредить Андрея. Их задержали на причале в Североморске. Елена видела, как заломили руки Андрея, и повели её любимого на гауптвахту, и заплакала. Её праздник кончился. Больше она Андрея не видела. Его в одночасье уволили с Флота, и он бесследно исчез. Им не разрешили даже попрощаться…

На днях её вызвали в политотдел. Какой-то политработник с лицом председателя разваливающегося колхоза начал с ней проводить воспитательную работу. Говорил какие-то слова – аморальное поведение…, снизили боеготовность Флота…, вы должны любить только мужа…, вы должны осудить. Она посмотрела ему прямо в глаза и спокойно и очень откровенно сказала: «Кто ты такой, чтобы учить меня, кого мне любить? Я впервые в жизни испытала, что такое любовь. Мне 27 лет и я не знала и не представляла, какое это счастье и какое наслаждение – быть с мужчиной. Дни любви с Андреем Эдуардовичем – самые лучшие дни и останутся в моей памяти на всю жизнь.

Я ему благодарна, что он открыл для меня этот неизвестный мне ранее океан наслаждений. А тебе с твоим маленьким пенисом нечего учить меня, лучше научись удовлетворять свою жену, которая в очередях не стесняется рассказывать о твоих «подвигах» в постели». Политработник онемел, потерял дар речи, вскочил и исчез где-то в коридорах политотдела. Тогда они обработали мужа. Он ползал перед ней на коленях, плакал, просил, умолял не бросать его. Сделать вид, что ничего не случилось. Всё хорошо. Политотдел, мол, разобрался. Во всём виноват мичман, который хотел развалить семью, но его уволили с Флота и, благодаря работе политотдела, семья сохранилась. Ещё потерпеть три года, и можно будет перевестись в Ленинград, ему обещали, а там будет совсем другая жизнь. Ей хотелось, чтобы он ударил её или хотя бы накричал, проявил мужской характер. Видеть его унижение она не могла. Елена Николаевна оделась в вечерний наряд и пошла на берег, на свидание с морем. Наедине с морем она плакала о своей женской судьбе, и солёные брызги моря смешивались с солёными слезами. Казалось, море, которое видело много горя и страданий, добавляет ей своих слёз. Оно сочувствует ей, лишь оно разделяет с ней её боль. Да, море лечит душевные раны, оно смывает с человеческой души грязь и горечь. Женщина поплакала, ей стало легче. И она приняла решение – идти домой. «Надо жить и выполнять свои обязанности. Праздник кончился!»

16. Ушёл в море… и не вернулся

Смутная тревога беспокоила командира атомохода уже вторые сутки, с момента прибытия в заданный район. Накануне мощный циклон перемешал воды Атлантики, нарушилась устойчивая гидрология моря. Для подводников гидроакустика – это глаза и уши. Только благодаря гидроакустическим приборам и науке о распространении акустических волн – гидрологии подводная лодка может эффективно действовать под водой. Командиру не нравилась гидрология. Акустики слышали шумы винтов проходящих судов за сотню миль, а рядом с собой – провал, ничего не слышно. В очередной раз подводная лодка медленно всплывала с глубины 100 метров до поверхности для измерения гидрологии моря. На глубине 25 метров командир лодки капитан 2 ранга Глеб Лесков, аккуратный, подтянутый, всегда выбритый и даже с пробором на чёрных с лёгкой сединой волосах, приказал акустикам прослушать горизонт. Убедившись, что над ними никого нет, командир продолжил всплытие. Когда подняли перископ, и Глеб Лесков осмотрел поверхность моря, он был неприятно поражён – красивый белый прогулочный теплоход спокойно удалялся от них, дистанция не превышала двух миль. Это было очень опасно. Они его не слышали.

Командир нервничал. Он не спал уже вторые сутки. Он чувствовал, что за ним охотится «вражеская» субмарина. Начальство считало, что увеличение за последнее время контактов с иностранными подводными лодками, это – наше достижение. Однако опытный командир Глеб Лесков, оценив ситуацию, вдруг понял, что «вероятный противник» сам идёт на контакт, чтобы записать шумы наших новых подводных лодок, выявить тактику их действий и создать гидроакустический портрет подводных ракетоносцев. «Противник» где-то рядом, но он так же, как и мы, сегодня ничего не слышит около себя. Командир кожей ощущал опасность. «Боцман! Держать глубину 50 метров. Акустики! Внимательно нести вахту. Десять суток отпуска тому, кто обнаружит ближнюю цель!» Радостно возбуждённые словами командира гидроакустики с большим рвением продолжили нести свою вахту.

Командирская же вахта начиналась с подачи команды: «По местам стоять, со швартовых сниматься!», длилась всю боевую службу и заканчивалась только после швартовки лодки к пирсу родной базы. Глеб Евгеньевич помнит, как прошлый год прибыл с боевой службы Игорёк Мохов. Семнадцать месяцев он не был дома. Никто в мире, ни один подводник не был так долго в плавании на подводной лодке. Через некоторое время капитан 1 ранга Игорь Мохов ушёл из жизни, не выдержало человеческое сердце нечеловеческой нагрузки. Такова подводная служба…

Мохов Игорь Николаевич, тбилисско-рижский нахимовец 1956 года выпуска, капитан 1 ранга, занимал адмиральскую должность, адмирала так и не получил. Не успел. 9 мая 1985 года. Полярный. И.Мохов ведет бригаду на свой последний парад. Еще немного, и его сердце перестанет биться. – Николай Черкашин. Одиночное плавание. – Москва: Совершенно секретно, 2006.

Командир распорядился, и ему принесли и постелили матрац прямо в центральном посту на палубе, рядом с перископом. При необходимости он будет готов мгновенно принимать решения. Глеб Евгеньевич лёг, попытался расслабиться, но напряжение последних дней не отпускало его, сон не приходил. Тогда он заставил себя думать о чём-то хорошем. Конечно, самые приятные мысли были о молодой жене и трёхмесячном сыне. В полусне он как бы общался с ними…

Глеб по современным понятиям женился поздно. После окончания училища он все свои молодые силы отдавал службе. Пока не встал на ноги, он не считал возможным создавать семью. Лишь оказавшись на командирских курсах в Пе-тербурге, он познакомился с приятной девушкой Валерией и через месяц состоялась свадьба. А ещё через год родился сын. Когда Глеб, счастливый и радостный, а супруга, умиротворённая и спокойная, как все женщины, выполнившие свой природой предназначенный долг, принесли сына домой и распеленали его, то боевой командир впал в прострацию. Он потрогал каждый пальчик ребёнка на руках и на ногах. Какие они маленькие, но на них уже есть ноготочки. Он пересчитал пальчики. Точно по пять на ручках и на ножках. Но какие они цепкие, стоит протянуть свой палец, как детские тут же охватывают его и их не оторвать. Какая нежная кожа на попке и на ножках. Какие розовые пяточки! Жена поначалу боялась купать ребёнка. Глеб приходил со службы, сбрасывал шинель и приступал к купанию. Сын вздрагивал, когда оказывался в тёплой воде, семенил ручками и ножками и, наконец, затихал от блаженства. Его беззубый рот улыбался, пускал пузыри. Отец аккуратно одной рукой намыливал его и нежно смывал приятно пахнущую пену, ощущая бархатную кожу маленького человечка. В конце его споласкивали заранее приготовленной водой из кувшина. Они говорили с женой сакраментальную фразу: «С гуся вода, с Сашеньки худоба», целовали своё чадо и укутывали в марлевую простынку.

Потом наступало священнодействие – кормление ребёнка. Глеб Евгеньевич замирал от восторга. Нет ничего прекраснее в мире, чем видеть, как молодая мама кормит своего ребёнка. Это чудо! Не случайно величайшие художники мира писали свои шедевры, изображая мадонну с ребёнком. Маленький голодающий набрасывался на большую женскую грудь, наполненную молоком. В начале он жадно сосал, поглощая самую питательную жидкость, которую создала природа для малышей. Потом внезапно засыпал. Валерия, видя, что сын поел мало, нежно брала свою грудь и играла соском во рту малыша. Маленький обжорка вдруг спохватывался, что он не всё съел, и начинал с удвоенной жадностью насыщаться молоком. Он даже урчал от удовольствия, покусывая сосок. Жена морщилась от боли, но стойко выполняла свой материнский долг. Иногда сынуля отваливался от материнской груди, и Глеб видел, как из соска продолжает выделяться молоко. В этот момент ему хотелось плакать от нежности и восторга. Какая великая тайна заключена в женском организме! Это микрокосмос, как сейчас любят говорить учёные. Конечно, он намного сложнее, чем мужской. Можно сказать, что мужчина всего лишь придаток женщины. Он нужен в природе всего лишь для одной функции. Да ещё, пожалуй, для службы на подводной лодке. Наконец, кормление заканчивалось, и малыш засыпал здоровым сном. В это время он интенсивно рос. Однажды в порыве нежности Глеб прильнул к обнажённой груди счастливой Валерии и попробовал молоко, недоеденное его сыном. Оказывается, оно сладкое! Это открытие поразило тридцатилетнего «ребёнка». Оно сладкое и какое вкусное!

Глеб поражался изменениям в поведении жены после рождения сына. Раньше она была внимательна и ласкова с мужем. Чем, собственно, и привлекла Глеба. Теперь она стала нежной. Нежной к маленькому существу. Валерия находила слова нежности, которые Глеб никогда раньше не слышал от неё. Бывало, наклонится к коляске, где первые месяцы жил маленький мужичок, и что-то говорит, говорит ему нежное и ласковое, а тот только гукает в ответ. Малыш понимал её с полуслова. Но стоило ей выйти в магазин, оставив спящего сыночка на руках отца, как одновременно с аккуратным закрытием двери маленький «Коля Басков» просыпался и устраивал многочасовой концерт, пока не хлопнет внизу входная дверь в подъезде дома и в квартире не появится мамочка. Ну и помучился Глеб Лесков! Супруга задорно смеялась, когда он в лицах рассказывал ей о своих мытарствах. Она не верила, что её любимый сынок целый час «держал рот корытцем», при ней он никогда не плакал. Как она этого добилась, молодой отец не мог объяснить. Видимо, мать и ребёнок связаны на генном уровне. Иногда Глеб ловил себя на мысли, что ревнует жену к ребёнку. Естественно, он автоматически после появления сына перешёл в жизни жены на второй план. Это сразу почувствовалось во всём. Но, как опытный командир, постоянно работающий с людьми, смирился, понимая неизбежность происходящего. Но когда жена, по совету опытных подруг, на ночь стала класть рядом с собой маленького прожору и давать ему ночью грудь, не вставая, а место Глеба оказалось на кушетке в другой комнате, то Глеб Евгеньевич почувствовал острую к себе жалость. И, главное, он нашёл понимание у других командиров, которые тоже по разным причинам нередко подвергались такому же жестокому остракизму. Великая сила – мужская солидарность! Валерия ласково улыбалась … и вдруг она заплакала. Зарыдала навзрыд….

В этот момент командир почувствовал опасность. Есть такое понятие – командирское чутьё. Опасность была рядом. Он вскочил. «Боевая тревога! Боцман, ныряй на глубину сто метров! Полный ход!» Страшный удар потряс лодку… Неизвестная субмарина килём, самой крепкой своей частью, ударила поперёк нашей лодки и разрубила, вырвала её боевую рубку. Вода под огромным давлением ворвалась в жизненное пространство, разрывая людей на части, ломая стальные переборки под стон и крики обезумевшего экипажа. Погас свет. Всё руководство в центральном посту погибло мгновенно. В полной темноте обречённая, неуправляемая лодка начала падать на дно океана. Концевые отсеки, куда не попала вода, и где ещё находились люди, на почти километровой глубине были раздавлены и разлетелись как орехи. Мощные пузыри воздуха вырвались на поверхность и медленно таяли среди бурлящих океанских волн. Всё стихло. Никаких следов. Только чайки пронзительно кричали. Чайки, в которых поселились души погибших моряков…

Через полчаса чужая подводная лодка всплыла, точно определила широту и долготу места для доклада своему руководству. О трагедии ни слова, чтобы не перехватили сообщение русские. Она выполнила всё, что требовалось от неё. Накануне подошла близко к русской лодке. Записала её шумы. Несколько раз прошла вокруг неё и над ней. А сегодня столкнулась с ней. Случайно, из-за плохой гидрологии. Однако мудрецы считают, что в жизни нет ничего случайного. Опасное маневрирование всегда чревато трагедией. Совершив подлость, «незнакомка» воровато покинула район. Срочно, пока нет свидетелей. А океан – молчит. Океан умеет хранить свои тайны. Шла холодная война. А в любой войне жертвы неизбежны…

Наша лодка после безрезультатных поисков была объявлена пропавшей без вести. Подрастающему Александру Глебовичу Лескову безутешная молодая мама с красивым именем Валерия на вопрос сына: «Где папа?», говорит, что отец ушёл в море. Ушёл и не вернулся…

Море, море…Ты полно благородства. Тебе не нравятся подводные лодки, загрязняющие атомными отходами твои бирюзовые воды, источник жизни на Земле. Тебе не нравятся люди, не ведавшие, что творят. Море, ты давно поняло, что в преступной подводной войне люди деградируют. И за это ты их наказываешь.

17. Рулевой матрос Ширяев

«У моряка нет трудного или легкого пути, есть один – славный».

Адмирал Нахимов П.С.

Подводные лодки, величайшие творения современного человека, элегантно пришвартованные по три корпуса справа и слева от плавпирса, четко вырисовывались на фоне черной воды. Их тела были покрыты снегом. Снегом были завалены окружающие губу Оленья сопки. Белая земля, белые длинные «существа» и черная вода Баренцева моря. Вместо неба белое марево, насыщенное снегом, который периодически внезапно вываливался на море и на землю в виде мощных снежных зарядов. Красиво!

После Средней Азии, откуда прибыл матрос Владимир Ширяев для прохождения действительной военной службы, после Ташкента – его родного самого красивого и солнечного города, ему было очень тяжело на Севере, особенно с началом полярной ночи. Всё время хотелось спать, он всё время ощущал недомогание от апатии и отсутствия, казалось бы, жизненных сил. Начальники поначалу посчитали, что он ленив, и частенько наказывали его за это. А он ничего не мог поделать с собой и, конечно, страдал от незаслуженных обид. Он никогда раньше не видел моря, но с детства мечтал служить на Флоте. «Снятся часто мне по ночам дельфины, снятся чайки и мачты бригантины, – это о нем, – след мой волною смоет, но я на берег с утра приду опять. Море, ты слышишь, море, твоим матросом хочу я стать» И мечта его сбылась. Его направили на подводную лодку «С-338» на должность рулевого-сигнальщика в боевую часть «БЧ-1-4». Внешне он производил впечатление эдакого увальня, а на самом деле, это был юноша с богатым внутренним миром, с прекрасными семейными интеллигентными традициями, глубоко мыслящий и анализирующий «всё и вся». Его в первый же день службы на Северном флоте заинтересовало, почему лодки швартуются к плавучему пирсу? И сам к концу дня нашел ответ на этот вопрос, когда дважды вода Баренцева моря поднимала пирс вместе с лодками во время прилива метра на три-четыре и дважды опускала при отливе. Приливы и отливы – интересное необычное явление, с которым он раньше никогда не сталкивался. Он был поражен свойственным только Северу эффектом «северного сияния». Ночное небо озарялось то стрелами, то лучами, то разноцветными занавесями, причем все это двигалось, переливалось в цвете, исчезало и возникало вновь. Красота «северного сияния» завораживала!

Осваивая свою морскую профессию, Владимир Щиряев испытывал гордость, что он выполняет на лодке сразу две должности – рулевого и сигнальщика. Да, на надводном корабле это разные профессии, а на подводной лодке, где количество экипажа ограничено, некоторые моряки выполняли по две должности. Все рулевые на его средней дизельной подводной лодке несли дополнительные обязанности сигнальщиков. Когда лодка находилась в надводном положении, без сигнальщика не обойтись. Он ведет наблюдение за обстановкой, обеспечивает связь лодки с берегом и кораблями в море средствами зрительной связи – сигнальным прожектором и флажным семафором. Когда лодка погружалась, надобность в сигнальщиках отпадала, и они выполняли обязанности рулевых. Прослужив на подводной лодке несколько месяцев, матрос Ширяев сделал очень важный вывод, поразивший его. На подводной лодке пять рулей – один вертикальный, благодаря которому корабль удерживается на заданном курсе, и четыре горизонтальных: по два в носу и в корме. Подводный корабль под водой летает как самолет. Когда у самолета нос опускается, он идет вниз, лодка при дифференте на нос идет на погружение. Когда у самолета нос поднимается, он набирает высоту, лодка в этом случае – при дифференте на корму – всплывет. Горизонтальные рули управляют процессом всплытия и погружения почти так же, как у самолета закрылки при взлёте и посадке. Но, в отличие от летчиков, моряки на подводной лодке под водой ничего не видят. На лодке нет ни окон, ни иллюминаторов. Она под водой слепа и управляется только по приборам. От искусства штурмана зависит точность и безопасность кораблевождения. Плавание вслепую называется плаванием по счислению, т. е. по расчётам. Если штурман невнимателен или у него плохо с математикой, то он может повторить «подвиг» самого плохого штурмана на флоте – матроса Железняка, который, как поется в песне, «…шел на Одессу, а вышел к Херсону». Но как научиться управлять горизонтальными рулями? Пока что матрос Ширяев боялся даже подойти к этим рулям. Он с восхищением наблюдал, как лихо боцман – старшина команды рулевых-сигнальщиков мичман Савченко Федор Федорович легким движением штурвала заставляет тысячетонную лодку всплывать или погружаться в зависимости от тактической обстановки в море.

Офицеры тоже несли на корабле двойную нагрузку. Штурман подводной лодки старший лейтенант Алексей Игольников выполнял обязанности штурмана – командира боевой части № 1 и командира боевой части № 4 – команды связистов, поддерживающих радиосвязь подводной лодки с берегом. Старший помощник командира капитан-лейтенант Лесков Глеб Васильевич руководил по совместительству радиотехнической службой подводной лодки, а это глаза и уши корабля – гидроакустика и радиолокация. Владимиру нравилось сознавать, что он служит на подводной лодке. Здесь необычный демократизм – все находятся в одинаковых условиях: и офицеры, и мичманы, и матросы. Все едят с одного котла. Все одинаково переносят тяготы и лишения подводной службы. Офицеры обращаются друг к другу по имени и отчеству, к матросам на «Вы», как положено по Уставу. Командир капитан 3 ранга Климов Валерий Прокопьевич никогда не использует «бранных слов», всегда собран и спокоен. Матрос Владимир Ширяев с благоговением прочитал слова капитана 2 ранга Магомеда Гаджиева, Героя Советского Союза, командира дивизиона подводных лодок Северного флота в годы Великой Отечественной войны: «Нигде нет, и никогда не будет такого равенства в бою перед лицом славы и смерти, как у экипажа подводной лодки, где все либо побеждают, либо погибают!» Великие слова о героях-подводниках. «Да, служить на подводной лодке нам, комсомольцам 1960-х годов, – большая честь!» Прежде, чем матросу Ширяеву разрешили нести самостоятельно вахты рулевого и сигнальщика, ему пришлось в течение двух месяцев сдавать два десятка зачетов по устройству подводной лодки, по легководолазной подготовке, по знанию Азбуки Морзе и умению работать сигнальным прожектором и, конечно, по знанию своего заведования. Ему нравилось называть морские термины, когда он докладывал штурману свои знания по устройству вертикального руля: – перо руля, баллер, румпель, рулевой привод, рулевая машина. Он добросовестно пролез по отсекам подводной лодки, ощупывая руками все детали устройства вертикального руля, и эти знания остались у него на всю жизнь.

Внутренняя компоновка дизельной подводной лодки пр.613: 1 – 533-мм торпедный аппарат; 2 – аварийный телефонный буй; 3 – электродвигатель экономического хода ПГ-103; 4 – баллон сжатого воздуха; 5 – дизельный двигатель 37Д; 6 – 57-мм артиллерийская установка СМ-24-ЗИФ (снята); 7 – газоотвод двигателя 37Д; 8 – антенна станции радиотехнической разведки «ВАН»; 9 – антенна станции радиоразведки «Накат»; 10 – перископ атаки; 11 – магнитный компас ГОН-23М; 12 – 25-мм артиллерийская установка 2М-8 (снята); 13 – четырёхместная каюта офицеров; 14 – аккумуляторная батарея 46СУ; 15 – горизонтальный руль; 16 – гидролокационная станция «Тамир-5Л»; 17 – цепной ящик; 18 – дифферентная цистерна; 19 – цистерна пресной воды; 20 – торпедозаместительная цистерна; 21 – топливная цистерна внутри прочного корпуса; 22 – зенитный перископ: 23 – неподвижная воздушная шахта РДП; 24 – антенна РЛС «Флаг»; 25 – жилое помещение старшин; 26 – дизель-компрессор ДК-2; 27 – топливная цистерна вне прочного корпуса; 28 – гребной электродвигатель ПГ-101; 29, 39, 40, 41, 42 – цистерны главного балласта; 30 – вертикальный руль; 31 – гребной винт; 32 – стабилизатор; 33 – электрокомпрессор воздуха высокого давления; 34 – рубка радиолокации; 35 – основной компас; 36 – двухместная каюта офицеров; 37 – запасная 533-мм торпеда; 38 – стрельбовой баллон.

Несколько дней назад лодка обогнула самый северный мыс Европы – мыс Нордкап и вошла в Северную Атлантику, чрезвычайно суровый и штормовой участок Атлантического океана. Дыхание океана ощущалось даже на глубине 25 метров, лодку покачивало с борта на борт. Мичман Савченко, спокойный выдержанный, в течение всей четырехчасовой вахты учил матроса Ширяева управлять вертикальным рулем. «Глаза все время должны быть направлены на картушку репитера гирокомпаса, где высвечивается заданный курс, – объяснял опытный старшина команды рулевых. – Руки держат штурвал, и сами управляют им, поворачивая нос лодки за ускользающим вправо или влево отклонением от заданного курса. Но делать надо нежно и плавно, чтобы лодка не рыскала, а, по возможности, шла по одной линии. В этом и заключается искусство рулевого!» Боцман еще в течение нескольких дней объяснял и показывал молодому матросу, как учитывать влияние волн при движении лодки в надводном положении. Каждый рулевой должен почувствовать лодку и найти оптимальное положение руля в зависимости от многих причин: силы ветра, величины волнения, скорости движения корабля и т. д. Только тот, кто постигнет это, становится классным рулевым.

А сегодня случилась беда. Руль перестал слушаться команд. Корабль катился хаотически то вправо, то влево, несмотря на все усилия рулевого удерживать заданный курс. Руль «болтался» по воле волн, самовольно перекладываясь то на левый, то на правый борт. «Неисправность в рулевом приводе», – определил механик, посоветовавшись с боцманом. «Надо всплывать и ремонтировать руль», – доложил командиру капитан-лейтенант Забермах Александр Андреевич, несмотря на молодость, очень опытный и толковый командир БЧ-5. «Боцман, кого возьмете с собой для осмотра и ремонта руля? – спросил командир. – Матроса Ширяева. Он физически крепок и отлично знает устройство своего заведования». Владимир Ширяев ликовал. Ему оказано огромное доверие. Он сделает все, чтобы оправдать доверие командира и экипажа корабля!

613 пр. в Индонезии.

Всплыли. Продули среднюю группу цистерн главного балласта. Лодка приняла позиционное положение. Морякам повезло, море было сравнительно спокойным, 1–2 балла. Два подводника, боцман Савченко и матрос Ширяев, надев гидрокомбинезоны, и, включившись в легководолазное снаряжение, опустились в корме лодки за борт, чтобы выяснить причину поломки руля. Вскоре они разобрались, что муфта, соединяющая рулевой привод с румпелем, самопроизвольно отдалась. Боцман взял с палубы заранее подготовленный огромный разводной гаечный ключ, привязал его к своему поясу, и вновь опустился в океан, где его ждал матрос Ширяев. Два подводника, сменяя друг друга, покачиваясь на океанской зыби, как на гигантских качелях, подвергаясь опасности разбиться о качающуюся рядом корму огромной подводной лодки, смогли насадить муфту на место, а затем с огромным усилием намертво закрутили её на румпеле. Дело сделано! Усталые, совершенно измочаленные, моряки вернулись в центральный пост и доложили командиру об устранении неисправности. Командир приказал доктору налить каждому по стакану спирта, чтобы согреться, а затем уложить спать на сутки. Лодка вновь погрузилась и продолжила движение, выполняя боевую задачу, плавно покачиваясь в объятиях океана.

Матроса Владимира Ширяева бил озноб. Переживания и физическое перенапряжение давали о себе знать. Он сегодня впервые увидел океан. Какой он грозный и опасный! Вода свинцового цвета, темные тучи, мощные перекатывающиеся валы. И только на горизонте, где небо соединялось с океаном, в разрывах облаков иногда появлялось солнце, и море озарялось струями солнечного света. Картина, достойная кисти Айвазовского! И он, матрос Ширяев, только что рискнул бороться с океаном и победил его. Он вместе с боцманом отремонтировал свой корабль, и океан не смог помешать им. Они его укротили. Только теперь Ширяеву стало страшно, только сейчас он понял, какой опасности они подвергались, находясь в водолазном снаряжении под водой, один на один с океаном. Но океан был сегодня к молодому матросу благосклонен. Страшный и опасный океан, видимо, знал, что завтра матросу Владимиру Ширяеву исполняется 20 лет! «Действительно, мне завтра будет 20 лет. Просто, какая-то мистика, встречать день рождения под водой! Подо мной бездна – пять тысяч метров. Надо мной толща воды в десятки метров. Мама, знала бы ты, где я нахожусь!», – спирт всё-таки начал действовать и девятнадцатилетний юноша, только что совершивший подвиг, заснул глубоким сном, чтобы завтра проснуться двадцатилетним…

И полетели дни, месяцы, годы. Тогда матросы великого Советского Союза служили Родине четыре года. Сколько было всего и хорошего, и плохого, и трагического, и комического: – срочные погружения с падением за предельную глубину; – штормовые мили, когда непроизвольная циркуляция носа подводной лодки достигала 20 градусов на каждый борт; – сбор-походы 8-ой дивизии подводных лодок, дивизии, где подводных лодок было больше, чем во всем английском подводном флоте; – торпедные стрельбы на приз Главнокомандующего Военно-морским флотом; – общефлотские учения с выходом в Атлантический океан; – начало освоения Северного Ледовитого океана. Как писал Юрий Визбор, побывавший на их лодке: «Прощайте красотки, прощай небосвод. Подводная лодка уходит под лед. Подводная лодка – морская гроза. Под черной пилоткой – стальные глаза!» («Это о нас», – с гордостью вспоминал Владимир Ширяев.)

Весной на четвертом году службы матроса Ширяева на подводной лодке «С-338» пришел необычный приказ: «Подготовить корабль к переходу на Черноморский флот по внутренним водным артериям страны». Да, подошло время освобождать место для начавших поступать на Северный флот атомных субмарин. Штурман старший лейтенант Игольников Алексей шутил: «Ребята, нам повезло. Совершим экскурсию по всей Волге. Люди платят большие деньги за возможность купить путевки на такой круиз. Мы же совершим его бесплатно, и нам еще заплатят за это положенное денежное содержание».

В начале июня лодка, издав сиреной прощальный «душераздирающий вой», вышла из Оленей губы для перехода в Беломорск. Впереди Белое море. Старший матрос Ширяев запомнил этот переход. Привыкший постоянно анализировать поведение корабля во время вахты, он с волнением обнаружил, что как только лодка прошла траверс мыса Святой Нос и стала подходить ко входу в Белое море, корабль стал «гулять», т. е. с трудом удерживаться на курсе. Внимательно посмотрев в сторону берега, опытный рулевой увидел, что берег здесь пологий, следовательно, и дно здесь не обрывистое, как в Баренцевом или Норвежском морях, а пологое. Поэтому возникают сильные местные течения, которые влияют на устойчивость корабля на курсе. Появившийся штурман объяснил ему, что они входят в горло Белого моря, очень опасный для судоходства район.

Маяк «Вешняк» в Трехостровной салме – один из маяков в Горле Белого моря. Слева – крест, поставленный «поморам, прославившим землю русскую в год 300-летия российского флота»

Во время отлива вся вода Белого моря через узкое горло выходит в Северный Ледовитый океан. При этом создается течение со скоростью до пяти узлов, т. е. почти десять километров в час. При приливе – наоборот, весь океан хочет влиться в Белое море через узкое горлышко. Штурман поставил задачу: «Рулевому Ширяеву! Усилить бдительность на руле. Руль перекладывать плавно, чтобы не вывести из строя насосы гидравлики, которые управляют работой рулевых машин. При малейшей неисправности быть готовым перейти на ручное управление вертикальным рулем! Так держать!» – «Есть, так держать!» Опасный район был пройден без замечаний. Рулевой Ширяев по праву гордился, это его заслуга. Так красиво начался переход на Черное море.

А в Азовском море рулевые чуть не опозорились. Глубина моря всего 14 метров. Когда лодка вышла из плавдока, в котором она двигалась на буксирах по Волге и Дону, и пошла своим ходом под дизелями по Азовскому морю, рулевой Ширяев с ужасом увидел, что морской ил со дна летит за винтами лодки, поднимаясь на высоту до двух метров. Лодка совершенно не держится на курсе, её бросает бурлящими потоками, бьющими фонтанами за кормой. «Быть беде», – подумал Владимир Ширяев. Он честно отстоял свою ночную «собачью вахту», дождался рассвета и только тогда отдал руль молодому матросу Озолину. Он объяснил ему, что корабль плохо «управляется», но не надо ежесекундно стремиться удерживать заданный курс, главное, чтобы сохранялось «генеральное» направление». Если часто перекладывать руль с борта на борт, то насосы гидравлики, управляющие рулевыми машинами, могут перегреться и выйти из строя. Матрос Озолин, не особенно внимательно слушавший инструктаж, сказал, что все понял, что все будет «хоккей», но, тем не менее, Ширяев с некоторым беспокойством пошел в свой седьмой отсек спать. Проснулся он от резкого сигнала ревуна: «Боевая тревога! Перейти на ручное управление вертикальным рулем. Подходим к Керченскому проливу!»

Матрос Озолин своими порывистыми действиями с рулем загнал насосы гидравлики. Они работали несколько часов, не переставая, поддерживая давление масла в рулевых машинах. Естественно, насосы перегрелись и вышли из строя. Теперь вся надежда на ручное управления вертикальным рулем из седьмого отсека. Владимир Ширяев быстро произвел необходимые операции, чтобы приготовить вертикальный руль к работе вручную и доложил о готовности в центральный пост. «Внимание! Проходим Керченский пролив!» – сообщили с мостика. Рулевому Ширяеву была ясна боевая задача. От его правильных и быстрых действий зависит сейчас безопасность плавания всего корабля. Чтобы переложить руль хотя бы на один градус требуется два оборота вручную штурвала. С мостика постоянно поступают команды: «Право на борт», «Одерживай», «Лево десять по компасу», «Право пятнадцать», «Так держать!» Пот катился по лицу моряка. В отсеке жарко. Середина июля, южное лето в разгаре. Температура воздуха за бортом 35 градусов, температура воды в Азовском море 27 градусов. Дышать тяжело. Воздуха в отсеке не хватает. Хорошо, что рулевой Ширяев от природы физически крепок и вынослив. Он разделся по пояс. Он уже весь мокрый. Спина, плечи, грудь – всё лоснится от пота. Пот разъедает глаза, но рулевой четко и быстро выполняет все команды командира корабля. Наконец, сообщение: «Прошли Керченский пролив. Наша подводная лодка вошла в Черное море. Направляемся в порт Феодосия. Ура!»

Еще два часа уже спокойного плавания по Черному морю. Насосы гидравлики отремонтированы, лодка легко управляется с мостика. Командир, подтянутый, аккуратный, (он уже подготовился к докладу высокому начальству на берегу о завершении перехода с Северного флота на «королевский» Черноморский), вызвал рулевого Ширяева на мостик. «Товарищ старший матрос. За отличное выполнение обязанностей рулевого в сложных условиях прохождения Керченского пролива объявляю вам благодарность», – начал официально говорить командир, а потом просто пожал руку моряку и сказал, – Спасибо, Владимир. Твои родители могут гордиться тобой. Спасибо». Это была высшая похвала скупого на выражения эмоций командира. «Старший помощник, – заулыбался командир, – выдайте рулевому Ширяеву пять плиток шоколада для поправки здоровья. Он заслужил». Вот такие они подводники. Кто-то из них каждый день совершает подвиг, и они относятся к этому совершенно спокойно, даже с юмором.

Через несколько месяцев рулевой Ширяев, подготовив достойную смену, прощался с подводной лодкой. Пришел на свой боевой пост в седьмом отсеке. Последний раз погладил тумбу «родного» вертикального руля, покрутил блестящий штурвал. Посмотрел на торпедные аппараты, другие механизмы и приборы, которыми насыщен отсек. Потрогал бочку с гидравлическим маслом, на которой матросы 7 отсека всегда обедали, другого места в отсеке нет. Вдохнул в себя отсечный воздух, присущий только подводной лодке. Прошелся по отсекам, сдерживая волнение, стараясь как можно дольше сохранить все в памяти. Все-таки четыре года жизни прошли здесь. Да какой жизни! Море сделало из него мужчину. Теперь ему, прошедшему огонь и воду, медные трубы, и чертовы зубы, – ничего не страшно. «Прощай Флот! Впереди у меня большая жизнь. Но лучшие годы жизни прошли на Флоте. Любовь к морю, к водной стихии сохраню на всю жизнь. Преодолевать бурлящие потоки – нет ничего прекраснее. В этом мое призвание. Так держать, матрос Ширяев! – Есть, так держать!»

70-летний Юбилей Ширяева Владимира Николаевича

18. Срочное погружение

Американский противолодочный самолёт «Нептун» словно вывалился из облаков и пошёл прямо на лодку, всплывшую в позиционное положение для вентиляции отсеков.

Минувшей ночью была зарядка аккумуляторной батареи, но до сих пор батарея продолжала газовать сверх всяких норм. Командир, капитан 3 ранга Иконников Александр Тимофеевич, весь в волнениях и переживаниях, понимал, что всплывать нельзя, лодка форсирует очень сложный и опасный Фареро – Исландский противолодочный рубеж НАТО. Если лодку обнаружат американцы и растрезвонят об этом на весь мир, то командиру – конец. Прощай намечающаяся учёба в академии! Прощай адмиральские эполеты, с большими звездами «Мухами». Их уже он никогда не получит. А хочется! Но всплывать надо, иначе может произойти ЧП с его дизель-электрической лодкой. Водород, выделяющийся из батареи, может взорвать лодку. «Всё! Надо всплывать, – решает командир. – Больше рисковать нельзя».

Всплыли на перископную глубину. Начало покачивать, океан дышит. Осторожно огляделись в перископ. Горизонт чист. Акустики прослушали шумы моря. Тоже доложили: «Горизонт чист!» Подняли антенну приемника радиолокационных сигналов «вероятного противника». Все диапазоны чистые. «Всплываем в позиционное положение. Старпому оставаться в Центральном посту. Я пошел наверх», – с этими словами командир, надев кожаные перчатки, постучал свинцовым молотком по кримальерному затвору и отдраил верхний рубочный люк. «Начать вентиляцию лодки!»

И вот не прошло и получаса, откуда ни возьмись, самолет. «Срочное погружение!» Матросы, поднявшиеся наверх для выброса пищевых отходов, распространявших зловоние по всей лодке; штурман Ильин, пытавшийся определить место по солнцу; механик с пиратской фамилией Забермах, страстный курильщик, наполовину высунувшийся из рубочного люка, – все полетели вниз, давя друг друга, оттаптывая руки, плечи, головы, всё это с матерком, с улюлюканием, со смехом и шуткой. Командир – последний, захлопнул верхний рубочный люк и подбил климарьерный затвор необычным свинцовым молотком. Подводная лодка быстро погружалась: оба электромотора мгновенно дали средний ход, горизонтальные рули – на погружение. Глубина – 10 метров, 30 метров, 50, 100. Лодка падает в бездну! Под килём почти 3000 метров. Несмотря на все усилия командования – рули на всплытие, изменение режима движения, остановить погружение не удаётся. Продувать главный балласт нельзя, наверху американцы. Глубина погружения стремительно растёт – 120, 150 метров. Ещё несколько десятков метров – и катастрофа неизбежна. «Оглядеться в отсеках!» Глубина приближается к предельно – допустимой. Лодку раздавит страшным давлением воды. Уже сейчас 15 тонн действует на каждый квадратный метр. И вдруг истошный вопль из 7-го отсека: «Пробоина в отсеке!»

В 7-м отсеке ледяной душ. Под огромным давлением откуда-то бьёт вода, отражается от подволока, разбрызгивается и создаётся впечатление, что вода повсюду. Отсек небольшой, вода уже почти полностью заполнила трюм. Три матроса, оказавшиеся в отсеке, растеряны. Дверь в соседний отсек задраена по тревоге. Выхода нет. Скоро вода подойдёт к электрооборудованию, всё живое в отсеке будет убито током. Пора петь «Варяга». Умирать в 19 лет не хочется. На пороге смерти все чувства обострены, мозг включает дополнительные резервы. И младшего трюмного машиниста, не очень дисциплинированного, а порой и не очень толкового матроса Козлова осенило. Он набрал воздуха и нырнул в воду. Морская вода разъедала глаза, он судорожно искал растопыренными пальцами запорный клапан подачи забортной воды к осушительному насосу. В последнюю минуту своей жизни он понял, что от резкого погружения лопнул патрубок от насоса к корабельной системе, и если перекрыть подачу воды к насосу, то авария будет ликвидирована.

С огромным усилием, почти потеряв сознание, задыхаясь и глотая воду Атлантики, Коля Козлов закрыл клапан. Рёв воды в отсеке прекратился. Какой-то находчивый матрос бойко доложил в центральный пост: «Пробоина заделана!» Вся лодка облегчённо вздохнула. Механик тут же запустил резервный насос на осушение 7-го отсека. Насос «забрал». Стало совсем веселее. На двухстах метрах лодка остановилась и затем медленно, постепенно начала всплывать. Рабочую глубину погружения подводники при падении проскочили, но спасибо кораблестроителям, из хорошей стали они сделали нашу субмарину. В обед придётся выпить вина за их здоровье.

Матрос Козлов лежал без сознания. Прибежавший доктор долго делал ему искусственное дыхание, пока не началась судорожная рвота. Организм отторгал морскую воду. Через полчаса, когда разобрались во всём, что произошло, командир вызвал к себе с трудом пришедшего в себя матроса Николая Козлова. Командир один по-настоящему понимал, что, если бы они сейчас всплыли и американцы сфотографировали лодку, то ему как командиру светила бы большая неприятность. В период холодной войны нарушение скрытности – это преступление, за что жестоко карали командиров.

Матрос Козлов спас подводную лодку и спас честь командира. Командир от полноты чувств обнял матроса и громогласно объявил, что за проявленный с риском для жизни героизм, приведший к спасению всего экипажа и корабля с атомными торпедами, представляет матроса Козлова Николая Макаровича к званию «Герой Советского Союза».

Когда пришли в базу и командир представил документы на награждение, то в штабе соединения ему объяснили, что матросу Козлову достаточно будет ордена Красной Звезды. Из штаба эскадры, в состав которого входило соединение, представление на награждение вернули и объяснили, что медаль, пожалуй, будет вполне кстати. Снова переоформили документы и послали на Флот. Флот в это время проверялся Москвой, было вскрыто много недостатков, поэтому ни о каких награждениях не могло быть и речи. Из штаба Флота все документы вернули с резолюцией: «Командиру поощрить своей властью».

Всё это время наш герой Коля Козлов находился на подогреве, вот-вот его наградят. Наконец, командир, которому ещё раз объяснили, что, если матрос не наказан, то он уже поощрён, объявил своей властью перед строем всего экипажа: «Матросу Козлову Николаю Макаровичу 10 суток отпуска с выездом на Родину». Девятнадцатилетний матрос Коля Козлов, одичавший после многомесячного пребывания в Оленьей Губе, по пути домой, как великое чудо, увидел город Мурманск и зазывные огни ресторана «Арктика»…

Первая в Мурманске каменная гостиница с одноименным рестораном «Арктика» (построена в 1933 г., снесена в начале 1970-х, на ее месте в 1984 г. построена нынешняя гостиница «Арктика»)

Очнулся он в одиночной камере мурманской гауптвахты. Комендант города, армейский полковник, с еле сдерживаемой радостью объявил ему 10 суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте, где и провёл Коля свой отпуск. А полковник на этом не остановился, выполняя свой долг, он доложил о матросской вольнице проверяющим из Москвы. Военная машина завертелась. Два адмирала, пять капитанов 1 ранга – никто из них в глаза не видел матроса Козлова Н.М. – были наказаны в приказе Министра обороны. Командир подводной лодки в этом же приказе получил предупреждение о неполном служебном соответствии.

А ведь как хорошо всё начиналось! Подвиг – то был!

19. Невеста корабля

Могучая подводная лодка, сверкающая и нарядная, стояла на стапеле крупнейшего на Севере завода. Завтра в жизни этого стального чуда двадцатого века очень важный день – спуск на воду. Ритуал отработан веками. Всё продумано и организовано.

Одна мысль мучила опытного и насмешливого старшего помощника командира капитана 3 ранга Колчина Юрия Павловича – нет невесты. Та, которую готовил он лично, чертёжница Саша из технического отдела, оказалась в интересном положении, и это уже было видно всем. «Перестарался», – немного корил себя Юрий Павлович. (Она была, как он говорил себе, абсолютно в его вкусе: правильные черты лица, полная пазуха того, что там должно быть, отличные ноги, растущие из весьма привлекательно выглядевшего места). Старпом вздохнул, вспомнив приятные минуты заводской жизни. «Надо срочно найти невесту, – рассуждал он. Сам уже не успею, надо подключать молодых». В это время ему на глаза попался старший лейтенант Волгин Владимир Лаврентьевич, командир группы штурманской боевой части. Офицер только что закончил принимать от строителей технические устройства акустического лага (прибора, измеряющего скорость), которые завтра окажутся под водой. Младший штурман подписал необходимые бумаги, развернулся и увидел улыбающегося старпома, который взглядом с пляшущими чёртиками в глазах приглашал его к себе. «Найти невесту!», – два коротких слова, которые изменили жизнь старшего лейтенанта Волгина.

Аккуратный, подтянутый, как положено на флоте штурману, Владимир Волгин был холостяк и, естественно, все свои молодые силы отдавал службе, Флоту, Родине. К женщинам он относился с опаской. Уж больно много вреда они приносили его женатым товарищам. Как страдали «женатики»! И служба у них не шла, и чрезмерно по русскому обычаю они водкой заливали своё горе, и всё валилось у них из рук. Муж обвинял жену в неверности, поэтому, мол, он пьёт. Она обвиняла его в пьянстве, поэтому ему изменяет. Замкнутый круг. В конечном итоге семья распадалась, женщины с детьми уезжали куда-то на Большую землю. Травмированные молодые офицеры благодаря опытным кадровикам исчезали с Северного флота и пополняли ряды новых экипажей для строящихся атомных монстров, чтобы снова вернуться на флот через несколько лет, но уже стойкими и закалёнными «женоненавистниками». В русском флоте во времена Ушакова и Нахимова так и было узаконено: морской офицер заканчивал службу, выходил в отставку и только тогда женился. И это правильно, успокаивал себя молодой штурман Владимир Волгин. Женитьба в молодости вредит службе моряка.

Старший помощник командира, у которого в заводе на рабочем столе стояла бирка из нержавеющей стали с сакраментальной надписью: «Здесь трудится яркая и незаурядная личность, очень хороший скромный человек, с которым всегда можно поговорить по душам. Подходите, женщины!», раза два беседовал с холостым штурманом на «женскую тему», вникал в его безукоризненную теорию и, наконец, многозначительно сказав: «С головой у тебя всё нормально!», стал загружать старшего лейтенанта Волгина многочисленными служебными заданиями. Старпом понял, на этого офицера можно положиться, любое задание ему по плечу. Однажды, в хорошем расположении духа, он даже поощрил младшего штурмана, налив ему полстакана спирта «на шаг ноги». (Это когда офицер залпом выпивает спирт, трезвым сбегает с корабля, трезвым проскакивает проходную завода, и только за воротами совершенно пьяный идёт в Дом офицеров на танцы). Младший штурман к изумлению старпома вежливо отказался, мол, сегодня вечером он планирует почитать рассказы моряка и писателя Конецкого Виктора Викторовича.

Дисциплинированный и педантичный, как все штурмана, Владимир Волгин, получив приказание «Найти невесту!», зная, что согласно уставу, приказ должен быть выполнен точно и в срок, без обсуждений и жалоб на тяготы службы, сразу же повёл мозговую атаку, вырабатывая тактику действий. Первое, где найти? Второе, как уговорить? Третье, надо, чтобы невеста была с высшим образованием, молода и хороша собой. В двадцать четыре года для офицера нет невыполнимых задач, поэтому Владимир скомандовал себе: «Полный вперёд!»

У старшего лейтенанта Волгина была на примете приятная молодая женщина – инженер из отдела технического контроля, с невероятно красивым именем – Виолетта. Она уже несколько раз появлялась на готовящейся к спуску подводной лодке, проверяя установку контрольно-измерительных приборов. Виолетта Евгеньевна, так звали молодого инженера, поразила Владимира своей косой – толстой, русой, до середины спины, и очень сексуальной. В наше излишне деловое время увидеть женщину с косой большая редкость. Каждый раз Владимир краснел и терял дар речи, когда ловил её изучающие взгляды. Разве простой смертный может понять, что у женщины на уме?

Быстро решив сложную логическую задачу (где найти?), Владимир решительно направился в цех контрольно-измерительных приборов, в отдел метрологии. Виолетта Евгеньевна была на рабочем месте. Поскольку кругом были женские глазки и ушки, офицер представился официально: «Старший лейтенант Волгин Владимир. По поручению командования подводной лодки «К-338» разрешите с вами поговорить?» Молодая женщина вспыхнула, увидев возле себя моряка в красиво сидящей на нем форме, с изящными тёмными усиками на интеллигентном лице, но потом быстро взяла себя в руки, посмотрела по сторонам и сказала: «Пойдемте, покурим». Они, оба некурящие, вышли на пустующую лестничную клетку и Владимир с жаром начал свой монолог. «Невеста корабля – это женщина, с которой связана невидимыми нитями жизнь корабля и его экипажа. От красоты и обаяния невесты зависит судьба корабля. Это почти ангел-хранитель корабля. Имя невесты входит в историю. Его записывают в формуляр корабля, и пока жив корабль, экипаж сохраняет с невестой добрые отношения, приглашая её на все корабельные праздники, одаривая подарками и знаками внимания. Задача невесты – разбить бутылку шампанского при спуске подводной лодки на воду. (На «К-19» бутылка не разбилась, и корабль всю его жизнь преследовали несчастья). Я готов на всё, выполню любое ваше требование, но прошу вас, Виолетта Евгеньевна, завтра при спуске на воду нашей подводной лодки исполнить роль невесты корабля. Я вас очень прошу. Для меня это важно, я должен выполнить поручение командования корабля».

Молодая женщина видела, как волнуется юноша. Она видела его искренность, его молодой задор, его чистоту и порядочность. Он ей нравился. Она давно, как говорится, положила на него глаз. Да и не только она одна. Она слышала разговоры заводских женщин, которые восхищались старшим лейтенантом с готовящейся к спуску подводной лодки. Она знала, что многие женщины на заводе хотели бы быть невестами корабля. Это престижно и почётно, да и подарки хорошие дарят моряки. И, конечно, ей понравилось предложение этого ладно скроенного, подтянутого и аккуратного офицера. Но словно какой-то бесёнок вселился в неё, когда она поняла, что он всего лишь исполняет поручение начальников. Многозначительно улыбнувшись, она спросила: «Так вы готовы на всё?» – «Да, – не задумываясь, ответил Владимир, – любое ваше требование я с радостью выполню. Только выручите меня и весь наш корабль!» – «Слово офицера?», – опять хитро улыбаясь, спросила Виолетта Евгеньевна. «Да, да, да!», – рассмеялся простодушный юноша, не замечая, что он попадает в капкан. – «Вы меня уговорили. Я согласна. Завтра в 10 часов приходите за мной, я буду готова и одета как невеста». Владимир вне себя от радости, что так легко всё решилось, с жаром поцеловал ей руку. Он вручил, как положено невесте, подарки от экипажа корабля: прекрасную фату с длинным шлейфом, золотую цепочку очень высокой пробы и кольцо, символизирующее обручение невесты с кораблём. Виолетта Евгеньевна с благодарностью приняла подарки. Всё было хорошо. Но её прямо подмывало, как будто что-то толкало сказать нечто неожиданное, как-то поставить этого, наверное, разбалованного женщинами и уверенного в себе юношу в неудобное положение. Она почти ласково, как кошка, играющая с пойманной мышкой перед тем, как съесть её, попрощалась с Владимиром и, отойдя на два шага, обернулась и твёрдо сказала: «Моё условие – вы должны жениться на мне!» И убежала, чтобы не рассмеяться, увидев изменившееся лицо впавшего в транс офицера. И только звонок об окончании рабочего времени и появившиеся на лестнице толпы служащих, спешащих домой, привели его в чувство.

«Дал слово офицера! Что делать?» Ночь Владимир провел в страшных мучениях и переживаниях. Утром он встретил Виолетту и поразился её скромной красоте. О таких женщинах говорят, что они очень обаятельны и милы. Прическа, одежда, фата, золотые украшения, белые туфли на высоком каблуке – всё было продумано и исполнено с большим вкусом. «По высшему разряду», – такую оценку дал старпом Юрий Павлович, ценитель и тонкий знаток женщин, когда старший лейтенант Волгин подвел невесту к её кораблю. Видя восхищенные взгляды офицеров и матросов, ночные переживания и страдания Владимира начали постепенно исчезать. Его даже радовало, что сделанный им выбор оказался таким удачным. Виолетте Евгеньевне объяснили, рассказали и показали, что и как надо делать. Рядом с ней, по строгому приказанию старпома, неотрывно находился Владимир Волгин, её куратор и ответственный за сегодняшний день. «Сию чашу испить до дна», – многозначительно сказал старпом, оценив опытным взглядом «сию парочку».

В 11 часов началось торжество. Сотни тружеников завода, администрация, директор – Герой Социалистического труда, командование Флота, военный оркестр – все собрались возле готовой к спуску атомной ракетной подводной лодки. Экипаж в парадной форме построен на борту корабля в носовой части. Когда старший лейтенант Волгин подвёл Виолетту Евгеньевну – невесту корабля к трапу, старпом дал команду «Смирно!» Офицеры и матросы замерли, отдавая должное обаянию и молодости своей невесты. Она как королева прошла по резиновому корпусу лодки вдоль всего строя и заняла своё место в носу корабля возле первого кнехта. За ней, периодически поддерживая за руку, неотрывно следовал её «чичисбей» – старший лейтенант Волгин. Оркестр играл бравурные марши. Сотни глаз смотрели на огромное творение своих рук и на маленькую изящную невесту в развевающейся фате, которая сейчас от их имени благословит корабль на счастливую жизнь в просторах Мирового океана. Оркестр умолк. Наступила тишина. Первым выступил директор завода – академик, Герой, очень заслуженный человек. Затем выступили Главный строитель, представитель морского штаба из Москвы, командир бригады строящихся кораблей – все желали кораблю счастливого плавания. Комбриг закончил своё выступление командой: «Корабль к спуску приготовить!» По этой команде командир атомного ракетоносца, находящийся на мостике подводной лодки, поднял руку с бутылкой шампанского и с грохотом разбил её о металлическую часть «фонаря». Механик – командир БЧ-5, находящийся возле кормовых горизонтальных рулях, метнул свою бутылку шампанского и она, ударившись о винты, разлетелась на тысячи кусочков. Пока всё шло отлично. Настал черёд невесты. Самый ответственный момент. Мужику разбить бутылку ничего не стоит, а как справится с ней молодая женщина в необычной психологической обстановке, неизвестно. Старший лейтенант Волгин подал Виолетте бутылку. «Советское шампанское полусладкое», – успел прочитать он. Его любимое. «Смелей!», – прошептал юноша, вдохновляя свою пассию на великое дело, его самого «било» нервное напряжение.

Молодая женщина взяла бутылку за горлышко своей, как оказалось, крепкой рукой. Её лицо, вдохновлённое от важности момента, сияло. Она была прекрасна. Она приподняла руку и почти без размаха ударила бутылкой о находящейся перед ней мощный стальной кнехт. Показалось, будто без звука бутылка разлетелась на довольно большие куски. Шампанское с шипением вспенилось около её ног.

Металлический кнехт защитил от осколков, разлетевшихся по резиновому корпусу атомохода. Что здесь началось! Шум, крики, аплодисменты. Оркестр неистовствовал. В это время экипаж по команде старпома сошёл на берег, построился перед кораблем. Командир подошёл к микрофону и четко коротко произнес: «Корабль на воду!» Сначала медленно, потом всё быстрее тележки, на которых находилась лодка, начали двигаться. И вот нос огромного корабля коснулся воды и, о, чудо!… вода нежно приняла подводную лодку и ласково закачала её в своих объятиях. Свершилось! Люди аплодировали, у некоторых были слёзы на глазах. Вот оно величие человеческого труда. Оркестр исполнил Гимн. С помощью буксиров лодку быстро пришвартовали к заводскому причалу. Торжественная часть завершилась. Впереди для экипажа был праздничный обед и так называемый сладкий стол. Офицерский состав был приглашен на банкет к директору завода.

Всё это время старший лейтенант Волгин ни на шаг не отходил от Виолетты Евгеньевны. Через какое-то время он обнаружил в её руках горлышко от разбитой бутылки. Он удивлённо спросил взглядом: «Зачем?» Виолетта твердо ответила: «На память!» Тогда Владимир аккуратно положил этот сувенир в карман своей тужурки на сохранение. На банкете директор усадил их рядом с собой, ему нравилась эта пара молодых людей. Виолетта Евгеньевна счастливая, что все получилось очень хорошо, и она не опозорила завод, радостная, что она дала путевку в жизнь новому кораблю, которого ждёт удачная судьба, была на огромном эмоциональном подъёме. Она вся светилась. Многие мужчины – и военные, и гражданские с восхищением посматривали на невесту с девичьей косой. Старшему лейтенанту Волгина эти взгляды, как говаривала в своё время его мама, «грели душу». Всё-таки приятно, когда рядом с тобой женщина, на которую обращают внимание. Он и сам всё чаще посматривал на неё другими глазами. Ему нравилась её решительность и беззащитность, её слабость и сила. Иногда она за столом, как ласковый котёнок, прижималась к нему плечом, спрашивая совета, какой вилкой из трёх сейчас пользоваться, или, как попросить, чтобы наполнили бокал шампанским. В этих делах Владимир был знаток и с удовольствием помогал своей пассии, не забывая периодически наслаждаться хорошим армянским коньяком. Между ними установились теплые дружеские отношения. Даже более, доверительные отношения. Необычность обстановки быстро сближала их. А когда она по просьбе директора красиво сказала напутственное слово офицерскому составу своего корабля и пожелала, чтобы число погружений равнялось количеству всплытий, все зааплодировали и стоя дружно выпили за её здоровье, Владимир Волгин, распираемый гордостью, нежно погладил под столом её руку: «Знай наших!» И здесь у него впервые возникло острое желание поцеловать свою подругу. Странно, с чего бы? Она в этот момент очень внимательно и серьёзно посмотрела ему в глаза. Владимир вспомнил о данном им «Слове офицера», вздрогнул, но его быстро «отпустило». Он уже не испытывал острого страха и жуткого переживания. Что-то произошло в его сознании. Виолетта все больше привлекала его как женщина…

Всё хорошее заканчивается. Директор поблагодарил всех присутствующих за отличную работу по созданию ракетно-ядерного подводного щита нашей Родины, морякам пожелал счастливого плавания и, попрощавшись, пошел «строить» новые подводные крейсера – холодная война была в разгаре.

Итак, «окончен бал…». Старший лейтенант Волгин слегка подшофе с волнением понимал, что приближается развязка их отношений с Виолеттой. Он задумался – что делать? Они вышли за проходную завода и пошли по городу, где осень уже начала набрасывать свои яркие краски. Скромная красота Севера. Пока ещё не «унылая пора», но уже «очей очарованье…» Немного покачивалась улица, ветерок с Белого моря освежал лицо. Приятная милая женщина шла рядом. «До чего хорошо проходит день! Но в дальнейшем как быть? И, вообще, быть или не быть?» Виолетта Евгеньевна, женским чутьём понимая его состояние, его внутреннюю борьбу, видя, что молодой офицер замкнулся, как-то горько засмеялась и сказала: «Товарищ старший лейтенант, не мучайтесь и не переживайте. Я пошутила, отдаю вам назад ваше «Слово офицера». Давайте будем прощаться, дальше я пойду одна. Вы своё задание выполнили. Отдайте мне мой сувенир. Прощайте».

«Как!..Уже?» Что-то кольнуло в сердце Владимира. Страх перед расставанием, боязнь потерять эту необыкновенную женщину, с которой он за несколько часов общения, можно сказать, сроднился, – всё это сейчас, в одну минуту, придало ему силы и решительности. «После сегодняшнего дня я не смогу жить без неё. К черту все интеллигентские переживания и рассуждения! Когда-то надо решиться. Опытные мужики говорили, что жениться – всё равно, что прыгнуть в омут с закрытыми глазами. Для меня она – самая красивая, самая желанная. Что ещё нужно? Чем больше будешь выбирать, тем меньше шансов создать семью. Думаешь, что каждая последующая женщина лучше предыдущей? Ерунда! Вот та, с которой интересно пройти по жизни. Та, которой можно гордиться. Да и сам пойми, кому ты нужен в этой жестокой и опасной жизни. Женщина обратила на тебя внимание. Не отпускай её, сделай всё, чтобы она тебя полюбила. Полный вперед! Помнишь, как учил Наполеон: «Удачу нужно хватать за волосы, даже если они белокурые!» Всё это мгновенно пронеслось в мыслях Владимира. Он повернулся к Виолетте, лицо его, только что выражавшее страдание и глубокие переживания, было красиво и решительно. Решение принято и отступать некуда! Юноша с волнением взял косу женщины и нежно прижал к своему разгоряченному лицу. Он целовал её русую косу, а глаза его были полны слёз. «Прошу тебя, ангел мой, будь моей женой», – прошептал Владимир. (Самые хорошие слова для любой женщины). «А сувенир наш – горлышко от бутылки шампанского – будет талисманом нашей семьи. Как моряки торгового флота хранят его на своем корабле всю жизнь, так и мы сохраним и не позволим ему разбиться, пока существует наша семья». Он поцеловал руку Виолетте и аккуратно вложил ей в ладонь завернутый в белоснежный носовой платок их сувенир. Затем вновь поцеловал её холодный, но такой нежный кулачок. Виолетта, переполненная переживаниями сегодняшнего дня, уткнулась ему в плечо и молча заплакала…

Женские руки, умеющие дарить тепло.

(Использованы материалы альбома Золотая серия. АПЛ модификаций 667пр.)

20. Белая ночь

Евгения Сергеевна, печальная и опустошённая, сидела у зеркала и в свете единственной свечи, горевшей в комнате, видела в нём совершенно незнакомую ей женщину. Горе и страдания сделали её молодое и красивое лицо страшным. Неухоженные волосы свисали в разные стороны, выплаканные глаза злыми колючками смотрели из зазеркалья. Обострившиеся черты лица, скорбные морщины, неопрятность в одежде, початая бутылка вина делали её, всегда элегантную и стройную, похожей на опустившуюся бомжиху. «Не хватает только фингала под глазом», – с горькой усмешкой подумала она. У Евгении Сергеевны сегодня была годовщина гибели мужа. Мрачные, жуткие мысли не отпускали её. «Одна. Никто даже не помнит. Никому нет дела. Никто не объяснил, что произошло на подводной лодке. Ушёл в море и не вернулся. Нет могилы. Дали бумагу, указали широту и долготу, где его тело опустили в море. Навечно. Отдал жизнь Родине, а Родина его забыла». Ей, в который раз стало жалко мужа, жалко себя и своей загубленной жизни. Слёзы непроизвольно покатились из её некогда прекрасных глаз и маленькими искорками закапали в стакан с мартини. Обида, боль, одиночество – всё вопрошало: «Зачем жить?..» Минувший год был для неё самым кошмарным периодом жизни. С какой радостью она готовилась к встрече с мужем вместе с другими жёнами офицеров и мичманов атомного подводного ракетоносца.

Подводная лодка в Индийском океане. Валерий Шиляев.

Лодка уже швартовалась, когда встречающие заметили появление нескольких машин скорой помощи и медиков в белых халатах. Женщины заволновались. А когда вдруг появилась куча начальников с большими звёздами на погонах, паника охватила всё женское население военного посёлка. Она помнит, как начали выносить обожжённые тела и быстро грузить в машины скорой помощи. А когда понесли погибших, завёрнутых в белый саван, она, предчувствуя самое страшное, в панике заметалась не в силах понять, где её дорогой Игорь. Вой разнёсся над бухтой, это русские женщины оплакивали и погибших, и раненых, и оставшихся в живых подводников, этих гладиаторов двадцатого века, как говорил о себе её Игорь. Дышать стало нечем, ноги подкосились, она сделала два неверных шага, упала, ударилась головой о гранит сопки и сознание покинуло её. И это было для неё спасением… Три дня она пролежала в горячке, а когда пришла в себя, всё было кончено. Девять дней, сорок дней. Какие-то речи адмиралов, слова соболезнования, утешения, слова, слова…, а мужа-то нет. Кто-то «выбивал» квартиры в Питере для семей погибших моряков. Она ничего не помнит. Она ничего не воспринимала, она жила как во сне. Кто-то помог продать её вещи. Матросы с лодки мужа упаковали мебель в контейнер. Кто-то помог переехать в Петербург в однокомнатную квартиру, которую выделила ей военно-морская база. Сегодня ровно год, как погиб Игорь, а она всё ещё не в себе. «Зачем жить? Есть же простой выход. Я никому не нужна. И мне никто не нужен». Она выпила ещё полстакана любимого ею мартини. Необычный вкус этого прекрасного вермута освежил её чувства. «Завтра же и займусь. Уйду из жизни добровольно, тихо и спокойно. «Отряд не заметит потери бойца…».

Она начала наливать себе ещё вина, как вдруг услышала телефонный звонок. Впервые за последние недели кто-то настойчиво прорывался к ней. Она с некоторым трудом нашла телефон, сняла трубку и хрипловатым голосом сказала: «Слушаю вас». «Евгения Сергеевна. С вами говорят из штаба Северного флота. Мы, подводники – сослуживцы Игоря Петровича, вашего мужа, знаем, что сегодня годовщина его гибели. Он погиб, но ценою своей жизни спас огромный ракетоносец и большую часть экипажа. Флот представил его к званию «Герой России». К вам с посылкой от моряков Северного флота направляется офицер с лодки вашего мужа. Сегодня он выехал и через два дня будет в Петербурге. Мы не знаем точно вашего адреса, у нас есть только телефон. Поэтому, пожалуйста, встретьте его, вагон номер семь. Старший лейтенант Дронов Андрей». Глотая слёзы, она сказала: «Хорошо. Встречу». Связь прервалась, а она всё ещё долго сидела, держа трубку в руках. «Не забыли. Помнят. Ценят». Что-то перевернулось в душе Евгении Сергеевны. …

Она вскочила, включила свет, убрала со стола бутылку и начала наводить в квартире флотский порядок. Только под утро молодая женщина легла спать, а на следующий день продолжила «аврал». У неё появился стимул. Прибудет посланец с флота и надо показать квартиру в полном блеске. К вечеру порядок был наведён. Всё блестело и сверкало. Евгения Сергеевна приготовила себе ванну с ароматным шампунем. Разделась. Всё грязное бельё собрала в пакет, чтобы завтра выбросить в мусорный бак. Встала на весы. Вес был идеальный, даже немного можно добавить. Вдруг ей захотелось посмотреть на себя в большое зеркало. Она уже забыла, когда последний раз любовалась собой. Молодое крепкое белое тело взрослой женщины. Она всегда гордилась необычной белизной своего тела. Все женские прелести на месте. Потрогала рукой воду в ванне и, предвкушая наслаждение, медленно погрузилась в ароматную купель. Блаженство! Чистая, в свежей ночной рубашке она легла спать на хрустящие простыни и впервые за год проспала всю ночь сном младенца. Утром встала отдохнувшая, сильная, бодрая и направилась в парикмахерскую. До прихода поезда ещё было время…

Из седьмого вагона вышел юноша. Аккуратный, подтянутый. Военная форма сидела на нём прекрасно. Белоснежная рубашка и белая фуражка оттеняли его чёрные волосы, красивые тёмные усики. Всё на нём блестело и сверкало. Ботинки начищены, брюки наглажены. Чистая кожа молодого лица с интеллигентной бледностью привлекала особое внимание, от него нельзя было оторваться. Порода высшей пробы. Он поискал глазами в толпе встречающих и, увидев Евгению Сергеевну, сразу же понял, что это она. Он обворожительно заулыбался, показав крепкие белые зубы, и направился к ней, одиноко стоящей в стороне от вокзальной суеты. Она замерла… Что с ней случилось? Она потом десятки раз анализировала, и всё равно не могла объяснить, что с ней случилось? Она видела вокруг большое количество морских офицеров, в такой же форме, как и её Игорь. Они выходили из вагонов, к ним с радостью бросались жёны, дети. Они обнимались, целовались, весёлые, счастливые, молодые. Моряки шли по платформе, их обнимали дорогие им люди и всё у них было хорошо! Да, у них всё было хорошо, а у неё?..

Когда юноша подошёл к Евгении Сергеевне, улыбнулся по-мальчишески и просто представился: «Старший лейтенант Дронов, Андрей. Подводная лодка «К-…», – она не выдержала, уткнулась в его тужурку и заплакала. Он растерялся, застеснялся, но люди обходили их и шли дальше по своим делам, не обращая внимания. На вокзале многие плачут. Евгения Сергеевна не могла остановиться. Нервный срыв. Всё, что накопилось у неё за год, выплеснулось вдруг за одну минуту. Андрей понял, надо спасать ситуацию. Оглядевшись, быстро взял женщину под руку и повел её в сторону вокзального ресторана, в другой руке он нёс тяжёлую сумку с дарами моря. Швейцар, увидев решительного офицера, открыл им дверь. Сдав в гардероб фуражку и сумку, Андрей приказал Евгении Сергеевне пойти в дамскую комнату, привести себя в порядок и прибыть в зал. Он сделает заказ и будет её ждать. Евгения Сергеевна опешила, но покорилась. Минут через двадцать, когда официантка принесла коньяк, порезанный и посыпанный сахаром лимон и двойной крепкий чёрный кофе, Андрей замер – к нему приближалась красивая молодая женщина, прекрасно со вкусом одетая и совершенно другая, чем та, которую он увидел в первую минуту на вокзале. Лишь лёгкая печаль омрачала её лицо. Он встал, помог ей сесть, придвинув стул, и, шутя, попросил разрешения сесть рядом. Женщина впервые улыбнулась и разрешила. Разлив по рюмкам коньяк, они выпили, не чокаясь, поминая погибших моряков. Она почувствовала, что её «отпускает». Ей стало спокойно. «Какой решительный юноша, – подумала Евгения Сергеевна, – какой правильный он нашёл выход». Ей нравилось, как Андрей, аккуратно взяв лимон, отправил его в рот и измельчил жёлтую кожицу своими красивыми зубами. Они выпили по глотку кофе. Сочетание вкуса золотистого коньяка и чёрного кофе доставляло наслаждение. Тепло пошло по всему телу. Тепло и спокойствие.

Андрей, видя, что Евгения Сергеевна приходит в себя окончательно, разлил остатки коньяка и попросил разрешения выпить им за её здоровье. Её поразило внимание юноши и знание жизни. Уже давно никто не интересовался её здоровьем и тем более, никто не поднимал бокал за её здравие. Она благодарно улыбнулась, и они дружно выпили. Она снова запила коньяк черным горьким кофе. Ей стало хорошо и очень легко. Ей нравилось, что рядом с ней есть кто-то сильный и решительный. Да и какой женщине это не нравится! Кроме того, она видела, что произвела на Андрея сильное впечатление. Это её где-то в глубине души беспокоило, но одновременно и нравилось. Такова натура женщин!

Андрей подозвал официантку, что-то пошептал ей, похрустел купюрой. Довольная, что может услужить такому приятному офицеру, она вышла, а через несколько минут вернулась и сообщила, что такси у подъезда. Андрей надел свою красивую фуражку, погрузил тяжёлую ношу в багажник, аккуратно посадил Евгению Сергеевну на первое сидение, сам устроился сзади, и велел водителю, следовать туда, куда прикажет женщина. Водитель, бывший матрос, весело сказал: «Есть, товарищ старший лейтенант!» и они помчались по самому прекрасному морскому городу – Петербургу. Приближалась белая ночь…

Когда поднялись в квартиру, первое, что поразило хозяйку, это когда Андрей, увидев идеальную флотскую чистоту, снял ботинки и надел элегантные комнатные тапочки, накануне купленные в Мурманске. Восхищённо осмотрев квартиру, Андрей прошёл на кухню и пригласил Евгению Сергеевну принять дары от моряков Северного флота. Чего только не было в его волшебном мешке! Золотистые тушки копчёного палтуса, слабосолёные красноватые форели, балыки какой-то незнакомой ей рыбы, консервы севрюги в томате и сайры в масле. Две баночки чёрной икры и штук пять красной. Несколько банок уже забытых ею крабов. Когда же появилась большая жестяная банка с вяленой таранькой, восторгу Евгении Сергеевны не было конца. Она обожала, как многие женщины, погрызть солёную рыбку. В заключение Андрей вытащил большой свёрток с шоколадом.

Маленькие шоколадки красивым разноцветным веером рассыпались по уже заставленному подарками столу. Это богатство так красиво смотрелось, что Евгения Сергеевна, благодарная и счастливая, бросилась к Андрею и поцеловала его в щёку. Так, чмокнула, без всякой задней мысли. Юноша стал пунцовым от стеснения, растерялся и впервые оробел в её присутствии. Евгения Сергеевна в глубине души порадовалась за него, ей нравилось, что молодой офицер не разбалован и естественно реагирует на проявление нежности. Чтобы разрядить обстановку, она предложила Андрею принять с дороги ванну. Андрей, ежедневно принимавший на плавбазе душ, любитель хороших шампуней и душистого мыла, с благодарностью согласился, но пока ванна будет готовиться, он сбегает в магазин и купит всё недостающее к ужину. Он заметил, когда подъезжали на такси, что магазин находится рядом. На том и порешили…

Когда он вернулся с покупками, дверь ему открыла Евгения Сергеевна такая домашняя, такая радостная и счастливая, с таким блеском в глазах, что Андрей даже растерялся. Он, много лет воспитывавшийся в военных учебных заведениях, в закрытых мужских коллективах, робел в присутствии женщин. Стеснялся и не знал, как себя вести. У него совершенно не было опыта общения с ними. Все его чувства всегда были написаны на лице, что вызывало смех товарищей. Сейчас он видел перед собой красивую женщину, но долг и та миссия, ради которой он приехал, накладывали «табу» даже на мысли, которые невольно шевельнулись у него в ресторане, где он впервые увидел в ней женщину. «Нет, нет, нельзя, держись, Андрей. Не имеешь права!» Евгения Сергеевна, как опытная женщина, действительно прочитала на лице этого чистого юноши его переживания. Женщины это сразу чувствуют. Но, к своему стыду, она вдруг поняла, что ей импонирует его поведение. Этот мальчик разбудил в ней женщину. Она считала, что её жизнь кончена, но оказывается, она ещё может привлекать мужчин, нравиться им, вызывать у них восхищение. Ласковой улыбкой она поблагодарила Андрея за покупки и решительно направила его в ванну, там всё готово. «Начинаю накрывать стол. Через двадцать минут будем ужинать».

Андрей вышел из ванной ещё более посвежевший, благоухающий какими-то мужскими ароматами, в белой рубашке с расстёгнутым воротом. Теперь уже Евгения Сергеевна ахнула. Она не могла оторвать от него взгляда. Высокий. стройный, чистый, его влажные чёрные волосы разделялись идеальным пробором. Что-то от адмирала Нельсона из фильма «Леди Гамильтон» было в его ладной фигуре. Стол, накрытый белой праздничной скатертью, был сервирован хрусталём, фарфором, мельхиоровыми приборами. Сегодня впервые, после отъезда с Севера, Евгения Сергеевна достала из коробок эту красивую посуду и столовые приборы. Андрей с явным удовольствием оглядел стол, открыл купленную им бутылку мадеры, протёр дно и аккуратно поставил около своего места. Затем он оглянулся, обнаружил подсвечник, зажёг все три свечи и поставил этот живой огонь в центр стола. Стало уютно, торжественно, празднично. Евгения Сергеевна, наблюдая за его действиями, удивлялась, откуда у этого молодого человека столько такта, вкуса, высокой культуры. Она жестом хозяйки пригласила мужчину к столу. Он прежде усадил её, потом сел сам. Аккуратно разлил мадеру по бокалам. Видя, что он немного нервничает, не зная, как себя вести с ней наедине, она, отчаянно борясь с собой, наконец, решилась, взяла инициативу в свои руки и сказала просто, глядя ему в глаза: «Андрей, вы мой спаситель. Вы возвращаете меня к жизни. Вы мой самый ценный подарок с Северного флота». Затем улыбнулась и тихо добавила: «Вы мой заложник». Андрей решил, что она шутит, рассмеялся, скованность пропала, и они начали дружно и энергично наслаждаться прекрасной едой, запивая её крымской мадерой четырёхлетней выдержки.

Евгения Сергеевна меняла закуски, приносила новые блюда, но всё время любовалась Андреем. Как приятно смотреть на молодого мужчину, который с аппетитом ест. Андрей шутил, рассказывал морские байки, закусывал, поизносил красивые тосты. Его сила, энергия, молодой задор передавались ей. Она восхищалась его аппетитом, его неуёмной жаждой жизни, его молодостью, его красотой. Он и ел красиво, красиво держал вилку, ложку, отлично владел ножом, даже рюмка в его руках казалась произведением искусства. Она украдкой бросала на него восхищённые взгляды. Андрей кое-что замечал, и каждый раз краснел. А Евгению Сергеевну, напротив, эта игра взглядов забавляла и немного «заводила». Так устроены женщины!

Выйдя из– за стола за очередным блюдом, она подошла к тужурке Андрея, висевшей в прихожей на вешалке, прижалась к ней, ощутив забытый аромат мужчины. Значки, нашивки, погоны – всё напоминало ей недавнюю молодость. Её лицо пылало. Она с волнением спрашивала себя, что будет дальше? Втайне, для себя она уже решила!..

Когда они убирали со стола использованную посуду и оставшиеся закуски, чтобы перейти к кофе по-турецки, мощные удары грома прервали их разговор. Летний июньский дождь застучал по балкону. Она открыла балконную дверь, чтобы остудить своё раскрасневшееся лицо. Андрей встал рядом. Они смотрели на ночной Петербург под покровом белой ночи. Вдали виднелся Финский залив, дальше был Кронштадт. Лёгкий дождь омывал город, смывая с души Евгении Сергеевны боль и горечь. Снова грянул гром, она непроизвольно прижалась к мужчине. Андрей, сдерживавший себя весь вечер, аккуратно и нежно обнял её, стесняясь и переживая. Она повернулась к нему. Он ощутил её горячее тело, мягкую грудь. Молодая женщина тяжело задышала, и теснее прижалась к нему, обвив его шею горячими руками. Её губы потянулись к лицу Андрея. Юноша, ненавидя и ругая себя, но не в силах больше сдерживаться, отпустил внутренние тормоза, и робко поцеловал её в губы. Она издала какой-то внутренний стон и начала жадно целовать Андрея. Никакие законы больше не действовали. Были только ОН и ОНА. Двое молодых людей. Андрей взял горящую женщину на руки и отнёс на диван. Всю свою молодую силу и нерастраченную энергию он отдал своей богине. Мощные раскаты грома и сильный дождь заглушили стоны восторга и наслаждения. Как красиво и долго можно любить желанную женщину!..

Андрей очнулся, почувствовав аромат прекрасного кофе. Дождь кончился. Белая ночь проникала в комнату. Воздух был наполнен озоном, лёгкий ветерок шевелил штору у балкона. Необыкновенную лёгкость и радость испытывал юноша. Женщина подарила ему неземные наслаждения. Какая женщина! Евгения Сергеевна, счастливая, озарённая каким-то внутренним светом, улыбающаяся принесла на маленьком подносе две чашечки кофе. На ней была надета только рубашка Андрея. Молочно – белые груди с нежными голубыми прожилками ласково-призывно играли при её движениях. Они молча, прислушиваясь к звукам просыпающегося города, выпили ароматный кофе, и женщина снова потянулась к Андрею. Благодарный юноша вновь и вновь погружался в море, в океан наслаждений, приводя свою неуёмную партнёршу в восторг и восхищение…

Вечером она провожала его на вокзале. Он должен был ехать по путёвке в санаторий в Крым. Это закон для подводников, часть отпуска надо провести под контролем врачей. Он упрашивал Евгению Сергеевну поехать с ним или разрешить ему остаться у неё. Ответ был один: «Нет, нет и нет». Тогда он в отчаянии сказал ей: «Евгения Сергеевна, будьте моей женой. Вы самая прекрасная женщина! Вы моя мечта». Она не засмеялась, чего боялся Андрей. Она ласково, как котёнка, погладила Андрея по красивому лицу и очень серьёзно начала говорить: «Я не хочу быть женой подводника. Я испила эту чашу страданий до дна. Я хочу каждый день видеть любимого человека. Я хочу по вечерам бродить с ним по городу. Иногда ходить в театр. Хочу вместе с ним смотреть дома телевизор. Хочу каждый вечер ложиться в постель с любимым. Я хочу быть уверенной, что с ним всё будет хорошо. Вы же, подводники, ничего этого дать женщине не можете. Все годы замужества я страдала, я боялась за Игоря. Поэтому и ребёнка не завела. Ты, Андрей, мне очень понравился. Я могла бы тебя полюбить и посвятить тебе всю свою жизнь. Но это было бы ошибкой. Ты выбрал свой жизненный путь и иди по нему. Я буду тебе только мешать. Ты ещё молодой человек, встретишь свою любовь. Я желаю тебе счастья!» Она разжала ладошку. Сверкнул золотой перстень. «Возьми на память. Купила мужу, ожидая его с моря. Но так и не дождалась. Ты спас мне жизнь. Как раз сегодня я собиралась покончить с собой. Ты моё солнышко. Ты мой ангел-хранитель. Такого мужчину, как ты, я больше никогда не встречу». Она сама надела ему перстень на палец, поцеловала его сильную руку. Затем, нежно двумя руками взяла лицо юноши и трижды по русскому обычаю поцеловала. Глаза её были полны слёз. «Иди, дорогой, сейчас поезд пойдёт. Прощай! Прощай навсегда!» Пока Андрей, оглушённый и явно не в себе, быстро возвращался в купе, поезд начал движение. Он бросился к окну, но Евгении Сергеевны уже не было видно. Мгновенная усталость навалилась на него, руки и ноги дрожали. Он сел, повернулся к окну и молча заплакал. Он был опустошён. Только что, впервые в жизни, он познал счастье, был на вершине блаженства. Ещё час тому назад его целовала и обнимала самая красивая женщина на свете. И вдруг – всё!.. Прощай навсегда!.. Ни звонить, ни писать, даже думать о ней нельзя.

Она запретила. Приказала – забудь. «Как мне дальше жить, не видя её, не слыша её голоса, не ощущая её ласковых и таких умелых рук?..» Отчаяние охватило юношу. Разбитое сердце трепетало и билось в груди, а слёзы, непроизвольные слёзы жалости к себе и нежности к Евгении Сергеевне, медленно катились по его юному лицу. Такой жуткой концовки он никак не ожидал. Самое горькое и обидное в том, что она сказала правду. Не каждая женщина может быть женой подводника, он по опыту своих друзей не раз уже убеждался в этом. Евгения Сергеевна могла бы быть, но она не хочет. А других женщин ему не надо!.. Поезд набирал скорость, колёса учащённо постукивали на стыках, а за окном белая ночь вступала в свои права.

Через несколько лет капитан 2 ранга Андрей Дронов ожидал в аэропорту самолёта чтобы лететь на Камчатку, куда его назначили командиром подводной лодки. Он направился к буфету купить минеральной воды, но вдруг поражённый остановился. Навстречу шла элегантная и красивая Евгения Сергеевна. За руку она вела мальчика пяти-шести лет. Белокурые волосы, чёрные глазки, внимательный взгляд, открытое улыбающееся лицо. Мальчику только что мама купила коробочку с соком и он, счастливый и радостный, готовился пить сок через трубочку. Евгения Сергеевна сразу же узнала Андрея. Заулыбалась, остановилась, протянула руку. Андрей протянул свою, и она, окинув быстрым взглядом, с радостью увидела свой перстень на его руке. Рядом мелькнуло обручальное кольцо. «Здравствуйте Андрей, – сказала она, – Рада, очень рада. Вижу, у вас всё хорошо». Она показала глазами на обручальное кольцо. Затем она наклонилась к ребёнку и сказала странную, как решил Андрей, фразу: «Сынок, посмотри внимательно на этого моряка. Запомни его!» Андрей присел на корточки перед ребёнком и спросил, как его зовут. Мальчик чётко ответил: «Андрей!» Видя замешательство старшего Андрея, Евгения Сергеевна вдруг заторопилась: «Наш папа машет рукой. Нам пора идти». Андрей увидел высокого представительного мужчину средних лет с красивой гривой седых волос. Они быстро пошли к нему, весело переговариваясь. Мальчик ещё раз обернулся, чтобы посмотреть на моряка-подводника, и в этот момент у Андрея ёкнуло сердце. Где-то он видел это лицо. Что-то отдалённое знакомое мелькнуло на этом лице. Взрослые с вещами и с ребёнком пошли к стойке регистрации. Сдали багаж и прошли к месту сбора пассажиров рейса на Париж. Он ещё раз увидел свою богиню – Евгению Сергеевну и её ангела – мальчика Андрея, затем их всех повели на посадку. «Где же я видел это лицо? Где!?» И вдруг, словно молния пронзила его, словно раздался гром среди ясного неба. Он остановился, пораженный своей догадкой. Одно слово поставило всё на свои места: «В зеркале!!!»

21. Борьба за живучесть

«Такова уж ваша участь – бороться за живучесть, поставив целью во главу – всегда держаться на плаву».

Лев Ошанин после посещения нашей лодки.

Праздничный вечер в ресторане «Прибой» заканчивался. Старший лейтенант Малахов Алексей Андреевич отмечал встречу с друзьями и свой двадцать четвёртый день рождения. Три года после окончания училища пролетели в тяжёлой лейтенантской службе. Вчера он прибыл в родной Севастополь в краткосрочный отпуск, привёз жену к матери. Жена на шестом месяце беременности. Лодка, на которой Малахов служит в реакторном отсеке, собирается надолго в плавание. Значит, когда подойдёт время рожать, он будет далеко от родных берегов и ничем не сможет помочь своей женульке. Друзья ещё соображали на посошок, а Алексей с женой уже вышли на свежий воздух. На прощание он продекламировал им с явным желанием угодить жене: «Я в звёздном мире Водолей, не пью вина по много дней. И только в праздники могу позволить рюмочку одну».

Графская пристань в свете луны…

На крымский город Севастополь падал снег. Для южных городов – это стихийное бедствие, а для гористого Севастополя вдвойне. Троллейбусы не смогли преодолеть обледенелые подъёмы и, заснеженные и печальные, стояли вдоль трассы. «Начинает действовать закон Мерфи, – подумал Алексей, большой любитель интеллектуального юмора. – Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается. А если может случиться несколько неприятностей, они происходят в самой неблагоприятной последовательности». Дальнейшие события подтвердили правильность этой мудрости.

До дома далеко. Жена посмотрела на Алексея ласково-призывным взглядом. Он взбрыкнулся и исчез на соседней улице. Через минуту к ней подъехала снегоуборочная машина. Алексей выскочил из кабины, назвал водителю адрес, передал ему приличную купюру, помог жене сесть и, поскольку место было только одно, сказал, что придёт пешком через час. Но через час он уже был в комендатуре. Его забрал патруль во главе с помощником военного коменданта, когда он повторно вышел из ресторана, решив после удачной отправки жены отметить свой подвиг. Соточка «Столичной» освежила его. Возможно, там была ещё одна, но он этого уже не помнит. Наступил провал, а когда он очнулся, машина привезла его на гауптвахту.

Утром гигантских размеров старшина гауптвахты громовым голосом дал команду всем арестованным до приезда коменданта привести в порядок форму одежды: «Все пуговицы должны быть пришиты намертво, как шлагбаум». Когда стоящие рядом матросы изобразили улыбку, старшина встрепенулся: «Я слышал, что там кто-то улыбался». И ласково пригрозил: «Если вы хотите что-то сказать, то лучше молчите». Один матрос только было открыл рот, как старшина заорал: «Не хочешь слушать – возьми тряпку со шваброй и устраняй зазор между полом и тряпкой. Ты у меня смотри! Я где нормальный, а где и беспощаден». Поиграл желваками и рявкнул на всех: «Молчать! Или я сейчас буду зверствовать».

Комендант города, как это принято в морских гарнизонах – армейский подполковник, переодетый в морскую форму, чтобы, видимо, не было жалости к плавсоставу, объявил старшему лейтенанту А.А.Малахову трое суток ареста. Мольбы и вопли осуждённого, размахивание удостоверением, где указано, что вчера у него был день рождения, размягчили душу коменданта. Он в задушевной беседе в розовых тонах описал, в каких деталях будет указано в письме командованию части о беспробудном пьянстве А.А.Малахова в городе-герое Севастополе. На углу отпускного билета он размашистым почерком написал чёрной шариковой ручкой об аресте офицера и расписался. Чего только не наслушался Алексей, пока в тоске сидел на «губе».

Вот комендант инструктирует патрулей: «Ведите себя так, как будто вы культурные люди… Матрос идёт в увольнение на берег, чтобы отдохнуть душой и другими частями тела…Корову бойтесь спереди, лошадь сзади, а пьяного матроса со всех сторон». Когда Алексей, уходя, толкнул дверь к коменданту, чтобы взять свои документы, тот, не отрываясь от газеты, крикнул: «У вас что, языка нет, чтобы в дверь постучаться?»

Старшина гауптвахты доставил флотскому офицеру тоже очень много приятных минут. Вот он кричит своим громовым голосом: «Эй, вы, трое! Идите оба ко мне!» Вот распекает курильщиков: «Или вы прекратите курить, или одно из двух!» Когда доброволец из арестованных художественно раскрасил масляной краской стенку, старшина вежливо, еле сдерживая гнев, спросил: «Товарищ матрос, что вы такой кривой квадрат нарисовали? Вы что, дальтоник, что ли?» Но особенно поразил Алексея и он даже решил взять себе на вооружение последний сленг пиратоподобного старшины: «Тут один комик подходил, спрашивал, можно ли это заменить на то, я ему сказал нет, сначала там, потом здесь».

Когда офицер-подводник Алексей Малахов вышел на свободу, у него был разработан план, что делать, чтобы смыть позорное пятно в его служебной биографии. Надо спасать честь!

Первым делом дома он вскипятил воду и опустил в неё угол отпускного билета, где стояло факсимиле коменданта. Туш от шариковой ручки растворилась, а типографский и машинописный тексты не претерпели никаких изменений. Подсохший отпускной с обратной стороны он аккуратно прогладил утюгом. Всё, отпускной билет чист.

Теперь надо перехватить письмо на Север, в родную часть. Здесь без помощи Михаила Петровича не обойтись. Преподаватель училища, где юношей Малахов постигал азы ядерной физики и приобретал навыки управления ядерным реактором, высокий дородный хохол в звании капитана 2 ранга, Михаил Петрович Охрименко, встретил неожиданного гостя с украинским радушием. Он был прост и доступен. Курсанты обожали его и доверяли ему все свои тайны. Михаил Петрович любил возиться с мальчишками, и многим из них он заменил отца в суровых условиях казарменной жизни.

Алексей кратко рассказал о службе, о жизни и о горе, которое обрушилось на него буквально на ровном месте. Михаил Петрович, десятки раз дежуривший по комендатуре, где его знали уже более пятнадцати лет, с полуслова понял свою задачу. Он, хитро улыбнувшись Алексею и успокоительно подмигнув, набрал номер делопроизводителя коменданта. «Машенька, золотце, как поживаешь?» – «Ой, Михаил Петрович, я узнала Вас. Что-то Вы давно не появлялись у нас?» – «Машуня, я уже в таком звании, что мне доверяют дежурить по училищу, но я всегда с удовольствием вспоминаю тебя. Ты выросла у меня на глазах. Кстати, как твой сын, Николай, убыл уже на курсантскую практику?» – «Сын заканчивает первый курс училища и поехал на Север, в Гаджиево. Будет стажироваться на подводной лодке. Переживаю за него, как он первый раз воспримет свою будущую службу». – «Кстати, я слышал, из Гаджиево приехал офицер и, кажется, в комендатуре его держат». – «Сегодня его выпустили и сегодня же я отправила письмо на Север, в воинскую часть». Михаил Петрович издал стон, на другом конце трубки женщина вздрогнула. «Что же ты наделала, Мария! Ведь твой сын направлен на подводную лодку к этому офицеру. Ты представляешь, что может сделать начальник твоему мальчику, – Михаил Петрович прибавил металла в голос и еле сдерживал рыдания. – Он может устроить ему такую жизнь, что ребёнок навсегда возненавидит флотскую службу. Кроме того, кругом же на лодке радиация, а твой пацан будет обслуживать ядерный реактор. Повернёт какой-нибудь кран, а офицер его не остановит. Что же делать? Что делать?» Женщину охватил страх, она забилась в истерике.

«Михаил Петрович, я сейчас побегу в фельдъегерский отдел штаба флота и перехвачу письмо. Оно ещё там. Я за своего единственного ребёнка, выросшего без отца, ни перед чем не остановлюсь». – «Машенька, позвони мне через час, я буду ждать и переживать за тебя», – Михаил Петрович положил трубку. «Беру грех на свою душу, Алексей. Давай попьём чаю, у меня есть хороший английский чай. Ребята привезли из Англии». Они пили чай со свежими бубликами, вспоминали курсантские годы Алексея и ждали. Минут через сорок запыхавшаяся женщина позвонила и сообщила, что письмо она перехватила, более того, она его сожгла и пепел развеяла. Комендант будет думать, что письмо ушло, все формальности соблюдены. А она будет спокойна за своего сына. «Спасибо большое вам, Михаил Петрович».

Опытный воспитатель, толковый офицер, Михаил Петрович Охрименко в шутку потрепал за ухо командира реакторного отсека, вчерашнего мальчишку старшего лейтенанта Алексея Малахова. Тому стало стыдно, и непрошеные слёзы выступили у него на глазах. Добротой можно добиться большего, чем гауптвахтой. Они помолчали, оба взволнованные. Затем обнялись. «Береги честь смолоду», – тихо напомнил на прощанье Михаил Петрович.

Через три дня Алексей Малахов доложил командиру атомохода о прибытии из краткосрочного отпуска. «За время отпуска замечаний нет». А через три месяца по просторам Атлантического океана пронеслась радиограмма, у офицера Малахова родился сын, названный в честь деда Андреем. Андрей Алексеевич чувствует себя хорошо. Замечаний нет.

Когда подводный корабль вернулся с боевой службы, за отличное знание специальности и успешное выполнение учебно-боевой задачи в дальнем походе старший лейтенант А.А.Малахов был представлен к правительственной награде.

P. S. А если бы не было сына у делопроизводителя Маши, который проходил практику даже не в Гаджиево, а в Видяево, совсем по-другому пошла бы служба у молодого офицера. А если бы помощник коменданта, проявив элементарное уважение к подводнику, отвез Алексея домой, то и вовсе не было бы этих событий. От каких простых случайностей зависит наша жизнь! Нет, за удачу надо бороться. Девиз Наполеона: «Удачу нужно хватать за волосы, даже если они белокурые», – давно стал девизом командира лодки, на которой служит Алексей Малахов. И офицеры берут пример со своего командира.

22. Успел встретить

Вовчик Соколов, механик с соседней лодки, очень любил свою жену. Её нельзя было не любить: высокая, стройная, элегантная, ухоженная женщина. Когда она шла по причалу, вся бригада лодок прекращала работу и очарованно смотрела ей вслед. Царица…

Она жила в Ленинграде и к Вове на Север, в Сайду – губу, где базировалось наше соединение подводных лодок, приезжала изредка, объясняя это необходимостью дать детям приличное образование, занятиями в бассейне и вообще невозможностью жить ей на Крайнем Севере, что в целом соответствовало действительности. Вовик безропотно выполнял все её прихоти и млел от счастья, когда в свободную минуту думал о ней, о том, как повезло ему с женитьбой. Сам он был невысокого роста, кругленький, лысенький, с задатками полноты, копия артиста Евгения Леонова в молодости. Когда он думал о жене, его лицо расплывалось в блаженной улыбке, и мы все знали, что в этот момент к нему лучше не подходить. Он в нирване…

Вечером, не успела лодка пришвартоваться после недельного пребывания в море, как по причалу сломя голову прибежал рассыльный и принёс телеграмму. Завтра утренним поездом приезжает жена старшего лейтенанта Соколова. Требует, чтобы муж встретил её на вокзале в Мурманске. Когда командир вручил телеграмму Вове, тот потерял дар речи. Он что-то говорил, рот открывался, глаза дико вращались, но звука не было. До прихода поезда оставалось 12 часов, а причал отделяло от вокзала 25 километров тундры до Полярного, там, если повезёт, катером через весь Кольский залив до Мурманска можно добраться часов за шесть. Если не повезёт, катер доставит на другой берег Кольского залива в Североморск, а там до Мурманска придётся добираться на попутных машинах. Наконец, Вова стал издавать звуки, сипение перешло в нечленораздельные возгласы и только затем мы поняли, что он просит командира отпустить его встретить супругу. Командир возражал, уверяя его, что это невыполнимая задача.

Вова упал на колени и со слезами на глазах просил командира и, наконец, довод, что жена бросит его, если он её не встретит, добил командира. Он в сердцах махнул рукой и отрезал, что с этой минуты даёт старшему лейтенанту Соколову В.В. отгул на одни сутки и не несёт никакой ответственности, где и как он будет его проводить. Через несколько секунд Вовы уже не было, офицеры отдали ему все деньги, у кого сколько было при себе, и он, несмотря на позднее время помчался напрямик через сопки, не разбирая дороги, в Полярный, как северный олень, который несётся к своей подруге, чуя её запах. Хорошо, что штурман успел вложить ему в руку карманный фонарик.

Полная луна ярко освещала начало пути. Крупные звёзды, мерцая и как бы подмигивая, указывали механику правильное направление. Вова шёл бодро и энергично. Потом луну начали закрывать сначала тучки, потом тучи и, наконец, настал час, когда весь небосклон оказался затянутым серой мглой. Вова не снижал скорость, подсвечивая себе фонариком в низинах. Общее направление он определил верно и теперь старался быть осторожным, только бы не подвернуть или, не дай бог, сломать себе ногу. Когда с неба что-то посыпалось влажное, Вова не обратил внимания, это не мешало движению. Но когда влага превратилась в надоедливую морось, бесконечно висящую в воздухе, попадающую за ворот шинели, крупными каплями стекающую с козырька фуражки; когда лицо, руки, любой открытый участок кожи стал липкий, солёный, потому что влага шла с моря; когда под ногами стал чавкать влажный ягель, Вова впервые заволновался. Он взглянул на часы со светящимися стрелками. До прихода поезда оставалось 9 часов. Ещё через час пути он почувствовал, что флотская шинель промокла насквозь. Дважды уже он проходил ручьи в расщелинах между сопками по колено в воде. Но это его не беспокоило, ему было жарко. Адреналин будоражил кровь. Он был весь красный, от него валил пар и он настойчиво шёл только вперёд.

Ещё через час вынужденного марафона, находясь на вершине сопки, он увидел далеко впереди одинокий огонёк. . Полярный! До прихода поезда – 7 часов, до отхода первого катера из Полярного – 47 минут. У Владимира открылось второе дыхание: всю волю в кулак, увеличил ход до самого полного.

Катер дал уже третий гудок, когда Вова запрыгнул на него. Он хрипел, грудь ходила ходуном, крупные капли пота текли по его лицу, по спине, по груди. Ничего не видя вокруг, он забился в какой-то угол и затих. Он был доволен: до прихода поезда оставалось 6 часов, он успевает. Нервное напряжение немного отпустило и Вова, чувствуя спиной тепло от машинного отделения, слыша мерный гул работающего двигателя, позволил себе расслабиться и мгновенно отключился.

Разбудили его с трудом. Катер стоял у причала в Мурманске. Все уже вышли. До прихода поезда – 24 минуты. Вову словно ошпарило – надо срочно купить цветы. На привокзальной площади, где обычно продают цветы, народу было мало и цветов уже не было, все встречающие были на перроне. У одной старушки мелькнуло в руках что-то зелёное, Вова, не приценяясь, сунул её крупную купюру и бросился на вокзал, откуда донёсся гудок приближающегося поезда. Тяжело дыша, он подбежал к седьмому вагону, когда жена уже выходила. Нежно розовое пальто, воздушная белая шаль, столичная причёска, яркие краски лица. Вова от гордости был на грани потери сознания. Попутчики вынесли её вещи и, раскланиваясь, удалились. Гордая, даже надменная, она царственно огляделась вокруг и не узнала Вову. Вова, униженно улыбаясь, сделал несколько робких шагов к ней. Она, наконец, увидела его и … отвернулась. Вова подошёл ближе, протянул цветы, попытался что-то сказать приветливое. Она, не глядя, швырнула цветы между вагонами и только затем повернула к нему своё разгневанное лицо.

– Как ты смеешь появляться возле меня в таком виде? Посмотри, какой ты грязный, небритый. От тебя воняет. Где ты шлялся? Бери чемоданы и иди позади меня, ближе трёх метров не подходи, чтобы не подумали, что ты со мной".

Она отвернулась и снова сделала своё лицо красивым. Она шла по перрону, люди останавливались и глядели ей в след, в ней всё было прекрасно. Она краем глаза ловила восхищённые взгляды мужчин и это придавало ей смысл жизни. Сзади шёл Вова, грязный, замученный, всё на нём топорщилось, ботинки и брюки по колено несли на себе следы многокилометрового марша. Он нёс тяжёлые чемоданы, вдыхал аромат французских духов "Клима" своей жены и улыбался. Он был счастлив. Он успел встретить…

23. Море зовет

… штурман просил разрешения оставить ватку себе, потому что вечером он хотел бы повторить процедуру. «Но это будет сухой душ», – сурово говорил доктор, строго экономя корабельный спирт.

"Аля вакра фликорс сколь!", – "За здоровье всех прекрасных дам!". "Рюмку, как и женщину, нужно держать за талию".

"Подводная лодка, стряхивая с себя воду, всплыла в надводное положение и, устало покачиваясь, нехотя подставляла свои борта ласковой черноморской волне. Командир, открыв верхний рубочный люк, быстро поднялся на мостик и, широко расставив ноги, чтобы не упасть на мокрой, качающейся палубе, стал с наслаждением вдыхать аромат крымского воздуха. Только подводник понимает, какое это блаженство вновь увидеть солнце и дышать свежим морским воздухом!

Ещё месяца не прошло, как корабль завершил дальний поход. Свежи воспоминания трудностей и опасностей, которые пришлось пережить подводникам. Много суток подводный корабль провел под водой. Жара и жажда – главные враги моряков летом в южных широтах. В четвёртом отсеке, где расположен камбуз, температура воздуха доходила до 60-ти градусов. Хоть это и жилой отсек, все покинули его из-за невозможности находиться в нём. Только один кок, мичман Хмызенко, стойко выполнял свой воинский долг. Солянка сборная мясная и макароны по-флотски готовились им согласно меню, сдобренные хорошей порцией пота, скатывающегося со лба прямо в пищу.

В концевых отсеках, где всегда прохладно, температура не опускалась ниже сорока. В первые же часы плавания в горячей воде Гольфстрима командир объявил форму одежды в лодке: "Трусы и полотенце на шее!". Поскольку на подводной лодке все равны, поэтому и офицеры, и матросы, мокрые и лоснящиеся от пота щеголяли в неглиже, но с шейными платками из вафельных полотенец. Когда, через неделю плавания, согласно флотским документам, можно было вскрывать морские кисы с одноразовым бельём, прибежал боцман с вытаращенными глазами и доложил, что тыловики, зная, подлюки, что лодка идёт на юг, выдали северный комплект разового белья, куда входят кальсоны.

Командир, на то он и командир, думая о чём-то хорошем, не отрываясь от своих мыслей, приказал отрезать от кальсон всё лишнее и пусть матросы ходят в шортах. И даже вопрос боцмана, как быть с ширинкой, не вывел его из транса. "У кого большое, пусть зашьют!" Боцман ответ не понял, уточнять не решился, поэтому вся реконструкция коснулась только штанин. Так и ходил весь экипаж: обшмотанные шорты и шейный платок, у многих из отрезанных штанин. С питьевой водой было хуже. Запасы её на подводной лодке ограничены. Корабельный врач, капитан Филин с высшим медицинским образованием, ежедневно дважды обходил всех с графином и торжественно наливал каждому полстакана пресной воды. Выпив свою порцию, моряк тут же покрывался потом, ибо вода мгновенно испарялась через распаренные поры, и человека снова охватывала жажда.

Штурман, друг доктора Толи Филина, делал ангельское лицо и каждый раз постоянно просил: "Добавки, сэр!". Доктор с суровым выражением лица отвечал ему: "Только воздержание спасёт Вас, товарищ штурман. Держите свои плотские желания в узде!".

Раз в два дня наш доктор Филин, всё-таки не зря он учился в военно-медицинской академии, организовывал "душ" для личного состава. Он подходил, например, к своему другу штурману и с английской вежливостью говорил: "Товарищ штурман, примите, пожалуйста, душ!" и протягивал ватку, смоченную в спирте.

Штурман, тоже юморист, принимал правила игры и со словами: "Благодарю Вас, сэр!" начинал активно протираться, покрякивая от удовольствия. Ухитрившись протереться от затылка до пяток одной ваткой, штурман просил разрешения оставить ватку себе, потому что вечером он хотел бы повторить процедуру. "Но это будет сухой душ", – сурово говорил доктор, строго экономя корабельный спирт.

Через неделю плавания доктор был серьёзно озабочен резким снижением аппетита у личного состава. Даже ежедневные пятьдесят граммов виноградного сухого вина не давали результатов, зато солёная таранька пользовалась повышенным спросом. Люди начали худеть.

Один раз за тридцать трое суток плавания был организован тёплый душ забортной морской водой. Вода, отработанная после охлаждения дизелей, подавалась в выгородку, где моряк, стоя на одной ноге, другой, опираясь в унитаз подводного гальюна, под мощный грохот работающего дизеля, вибрируя и качаясь, в течение пяти минут наслаждался настоящим душем. Обычное мыло в морской солёной воде не мылится, поэтому боцман выдал на всех один здоровый кусок чего – то под названием "морское мыло". Поскольку в этом режиме плавания под РДП лодка демаскировала себя, время приёма душа было ограничено и вторая половина экипажа принимала душ вдвоём и даже втроём, причём там иногда появлялся четвёртый, который делал в гальюне свои неотложные дела. Наконец, сыграли "Срочное погружение!", остановили дизель, лодка погрузилась. Дикий хохот был итогом этой бани. По отсекам ходили осунувшиеся фигуры в обрезанных новых кальсонах, платки из остатков штанин или из вафельных полотенец болтались на тощих шеях, а голову каждого венчала стоящая дыбом копна волос. Ни одна расчёска не брала волосы, насыщенные морской солью Атлантического океана. Некоторые матросы, чтобы придать себе элегантный вид, надели на голову отрезанные штанины. Да, пираты Моргана вполне могли позавидовать нашему внешнему виду!

Ещё одна проблема для подводника – малая подвижность. Штурман однажды доложил доктору, что за вчерашний день он сделал всего десять шагов. От штурманской рубки до кают-компании и обратно.

Но даже в этом случае штурмана не покидало чувство юмора. Уходя на обед во второй отсек, он, якобы беспокоясь, чтобы не нарушилась дифферентовка подводной лодки, громко давал команду вахтенному механику: "Перекачайте два стакана воды из носа в корму, штурман идёт обедать!".

Штурману повезло. Только командир и он имели право выскакивать наверх, когда лодка ночью всплывала на поверхность для определения места в океане. Штурман потом полночи рассказывал, какие созвездия сейчас освещают путь корабля, какой воздух возле Англии, Испании, потом пошла Африка, и, наконец, Крым. Девяносто процентов экипажа вообще не видели ни солнца, ни звёзд, не вдохнули ни одного глотка свежего воздуха за всё время плавания от Кольского залива до Севастополя.

Когда прибыли в базу, весь личный состав был построен на корме лодки. И хотя все были одеты по форме, и температура воздуха была тридцать градусов, встречающий адмирал обратил внимание, что все матросы стучат зубами, всех бьёт озноб. Всем холодно! Летнего тепла в Крыму им было недостаточно после многодневного пребывания в жарком микроклимате подводной лодки. Кстати, в дальнейшем оказалось, что опасения доктора не беспочвенны – каждый моряк похудел от семи до пятнадцати килограмм.

После похода весь экипаж в две очереди отдыхал в санатории Черноморского флота. Сердобольные работники столовой буквально откармливали моряков. Молодые организмы быстро восстановили силы. И вот экипаж снова в море. Только что закончили прохождение мерной мили, уточнили по настоянию штурмана скорость под водой на разных режимах работы электродвигателей. Море сегодня ласковое, один-два балла. Командир дал команду: "Приготовиться к купанию!" Это была любимая команда моряков.

Организация купания у нас, подводников, отработана. Отваливаются носовые горизонтальные рули. Матросы строятся на носовой надстройке. Каждый оставляет свои сандалии, пробегает к отваленным рулям и головой вниз прыгает в море. На самом верху ограждения рубки сидят два офицера, штурман и минёр, отличные пловцы, обеспечивая безопасность купания. Матросы проплывают вдоль борта от носа в корму, где боцман установил специально изготовленный по его чертежам съёмный трапик. По залихватскому свисту штурмана моряки заканчивают купание, поднимаются на борт, каждый одевает свои сандалии. Боцман, убедившись, что лишних нет, докладывает на мостик очень кратко: "Сегодня – все!". Что, видимо, должно означать, что сегодня выплыли все и лишних сандалий не осталось.

Матросы не спешат спускаться вниз в лодку, начинается самое интересное. Минный офицер на ограждении рубки, исполнив несколько разминочных движений, сильно оттолкнувшись прыгает в воду, сделав в полёте сальто. Почти без брызг входит в воду и выныривает в метрах двадцати от места падения. Улыбка от уха до уха обнажает все тридцать два зуба. Матросы восхищены, но затаив дыхание, продолжают ждать. Штурман с ленивой грацией сильного спортсмена встал на ограждении рубки, раскинул руки и с высоты семь метров красивой ласточкой, как в замедленной съёмке, элегантно вошёл в воду. И исчез. Минута, другая – нет человека. И вдруг вопль радости матросов, подчинённых штурману, радости и гордости за своего командира огласил море. Штурман, глубоко войдя в воду, пронырнул под днищем лодки и выплыл с другого борта. Это было ново и неожиданно! Все повернулись в его сторону и аплодисментами встретили героя. Штурман с невозмутимым видом поднялся на борт и на приветственные возгласы сказал боцману, что надо бы киль почистить, много ракушек, чуть спину не поцарапал. И в этот момент раздалась самая любимая команда для матросов:

"Команде приготовиться к обеду!". Сегодня мичман Хмызенко постарался на славу: окрошка на первое и азу по-татарски на второе. На закуску рыбные консервы – камчатская горбуша, на третье блюдо – компот из консервированных персиков. По случаю первого выхода в море после длительного перерыва врач Толя Филин, он же заведующий провизионкой, не выдержав тонкой психологической атаки штурмана, разрешил выдать личному составу марочный портвейн "Крымский Таврический". Молодой вестовой матрос Медведь красиво накрыл стол в кают-компании, как учили его штурман и доктор, любители ресторанов, и помня, что теперь надо красиво доложить: "Накрыт стол в кают-компании.

Офицеры приглашаются к столу", с трудом открыл переборочную дверь в центральный отсек, заполз на комингс и доложил: "Стол накрыт!".

"Что дальше?", – потребовал от него вахтенный механик. Совершенно растерявшийся матрос Медведь изрёк: "Пусть идут!". Поскольку радиотрансляция была включена, вся лодка слышала этот диалог, поэтому дружный хохот заглушил долгожданную команду: "Команде обедать!". По этой команде можно разливать вино и приступать к приёму пищи. Командир наш мыслитель, философ, поэт. Задумчиво глядя на стакан с ярко красным вином, произнёс: "Дин сколь, мин сколь!", – что означало, – "Ваше здоровье! Моё здоровье!". Штурман, тоже знаток шведского, и ярый почитатель поручика Ржевского подхватил: "Аля вакра фликорс сколь!", – "За здоровье всех прекрасных дам!". Мы дружно и с радостью выпили свои пятьдесят граммов прекрасного крымского портвейна, не пьянки ради, аппетита для, как говорит наш механик Саша Забермах, он же хранитель корабельного спирта, поэтому с ним все пытаются дружить. Ему же принадлежит сакраментальная фраза:

"Рюмку, как и женщину, нужно держать за талию". Он даже дважды приносил в кают-компанию хрустальную рюмку, персональную, показывая, как надо держать женщину за талию, но после очередного шторма осколки этих рюмок выбрасывались за борт. После обеда для всех, не занятых на вахте, "адмиральский час" – глубокий здоровый молодой сон, для всех, кроме штурмана. Он ведёт корабль на базу. Уже к нему подходил посланец экипажа и очень вежливо интересовался: "Товарищ капитан-лейтенант! Мы на футбол сегодня успеем?". Весь экипаж – фанаты киевского "Динамо". Блохин, Буряк, Лобановский – это родные люди. Сегодня вечером трансляция матча из Киева. Надо сделать всё, чтобы успеть на футбол. Штурман погружается в расчёты. " Здесь пройти по кромке полигона, здесь немного срезать, здесь чуть-чуть отклониться от рекомендованного курса. Если увеличить скорость на два узла, то успеем".

Лодка увеличивает ход. Ветер яростно рвёт Военно-морской флаг. Стая дельфинов появляется неожиданно и начинает играть с лодкой. Один, видимо самый смелый, подплывает к форштевню и прижатый набежавшей волной задерживается поперёк корабля. Туча брызг летит перед носом лодки. Дельфины довольны. Вахтенный офицер и сигнальщик помахали им рукой. Тогда дельфины ещё несколько раз повторили этот цирковой номер. Умные животные, верные друзья моряков.

Солнце садится. Огонь Ильинского маяка зазывно манит. За кормой остаётся светящийся след. Последний поворот и …сотни огней порта, среди которых только один родной, красный огонёк причала. К нему швартуется усталая подлодка. Дело сделано! Завтра утром снова в море. Это моя работа. Море зовёт.

Вид на Ильинский Маяк.

Забермах Александр Андреевич Subscribe.Ru: Феодосия, Крым – новости.

* * *

Породнённый с морской глубиной. Материалы газеты ПОБЕДА 27 сентября 2008 г., суббота, № 108 (15196)

14 февраля в городской мэрии председатель Феодосийского общества «Подводник» вручил медаль «90 лет Вооруженным силам…» В.А.Шайдерову, а уже 8 марта мэра не стало… Это еще раз напоминает нам о том, что жизнь не вечна. Спеши делать добрые дела людям, не хами, уважай ветеранов, «возлюби ближнего как самого себя»!

Умный, доброжелательный, усталый взгляд интеллигентного человека, интересного собеседника, витязя морских глубин, скромного и немногословного, медленно повествующего годы своей биографии. «Что главным-то было в вашей службе, – спрашиваю я, – такое, что нужно передать нынешнему военно-морскому поколению?»

– Главное – любить подчиненных, прощать им промахи по службе и не допустить их потерю, ответил настоящий заместитель командира даже в свои 75, ответил не задумываясь.

19 марта 2006 года по ходатайству совета Феодосийского общества «Подводник» исполнительный комитет городского совета установил памятный знак в честь 100-летия подводных сил Отечества по улице Горького, в сквере напротив клуба морского порта. Потому что на протяжении 40 лет (1956–1996 гг.) в Феодосийском порту под разными номерами базировалась бывшая Первая Севастопольская Краснознаменная бригада подводных лодок Черноморского флота. Подводники, и в их числе капитан 1-го ранга в отставке Макаров Сергей Афанасьевич, чей юбилей мы отмечаем, внесли большой вклад в укрепление боеготовности флота, оставили заметный след в военной истории Феодосии. Консультантом в сооружении памятного знака стал бывший председатель совета общества «Подводник» капитан 1 ранга в отставке Александр Андреевич Забермах, уже ушедший из жизни. Вместе с другими ушедшими он живёт в памяти 128 членов общества.

СВВМИУ. ru:: Просмотр темы – Первый выпуск 1958 года – февраль – вторая рота. Забермах А.А.

24. Прощание Славянки

Он плакал, как плачут суровые люди, тихо, сдержанно. Слезы медленно вытекали из глаз, нехотя катились по его изрезанному морщинами лицу (возраст оставил на нем свой отпечаток)…

"Белоснежный теплоход медленно развернулся в порту и с помощью буксиров пришвартовался к пассажирскому причалу. Отъезжающие неорганизованной толпой бросились к трапу и начали просачиваться на палубу. Кругом шумели, толкались, суетились. Гремели портовые краны, оглушительно ревели сирены подводных лодок, выходящих на просторы Феодосийского залива, раздавались какие-то громкие команды из металлических динамиков. И только одна пара стояла, бережно обнявшись, без всяких движений. Они как будто прислушивались к внутренним часам друг друга, к часам, которые отстукивали последние минуты их любви. Мужчина с обычным русским лицом, не лишенным мужественной красоты и силы, в рубашке с расстегнутым воротом, в простых джинсах, в нем чувствовалась уверенность и надежность, этот сильный красивый мужчина плакал. Он плакал, как плачут суровые люди, тихо, сдержанно. Слезы медленно вытекали из глаз, нехотя катились по его изрезанному морщинами лицу (возраст оставил на нем свой отпечаток), аккуратно обходили довольно крупный нос и исчезали на волевом подбородке, которым он уткнулся в плечо любимой женщины. Ее лица не было видно. Она вся влилась в провожающего ее мужчину и потерялась на его груди. Ее плечи вздрагивали, и было ясно, что она рыдает. Они оба плакали молча, ничего не видя и не слыша. Они расставались навсегда!

Они не видели, что молодой офицер-подводник Алексей Игольников остановился, пораженный этой печальной картиной, и искоса поглядывал на них. Он только что проводил на теплоход моряков-подводников, которые направлялись на Кавказ в санаторий Черноморского флота. Моряки завершили накануне длительный поход под водой. Подводная лодка не всплывала тридцать три дня, по тем временам это был рекорд. Но достался он дорогой ценой, каждый моряк потерял в весе от восьми до тринадцати килограммов, троих человек вынесли из лодки на носилках. И вот теперь первая половина экипажа во главе с доктором капитаном Филиным убывала на лечение и отдых. Алексей выполнил поручение командира, доставил экипаж на теплоход, пожал на прощание руку своему другу Толе Филину и, ожидая отхода судна, оглянулся и… увидел трагедию.

Два человека, мужчина и женщина, не могли оторваться друг от друга. Лицо мужчины выражало неподдельное горе. Он, сильный и здоровый, страдал и плакал. Она, мягкая, хрупкая и нежная, вцепилась в него, как котенок, и никакая сила не могла оторвать ее от него. Офицер видел ее со спины. Красивые женственные ноги, мягкие округлые линии той части женского тела, которая неизбежно привлекает внимание мужчин, переходящие в талию, спина со слегка обнаженным плечом, с которого сползла шлейка сарафана. Все просто, но красиво. Как нас привлекает в женщине слабость! В ней была слабость, нежность, беззащитность. В ней была женщина, которую можно было только любить.

Молодой подводник представил себе, как эта несчастная провела последнюю ночь и последние часы перед расставанием. С каким неистовством они любили друг друга, с какой жадностью они наслаждались, понимая, что это в последний раз. Почему они прощались навсегда? Это их, только им понятная тайна. Так сложилась жизнь, так легли карты, любимая поговорка Саши из Одессы, механика с подводной лодки Алексея. У каждого своя мелодия в этой жизни. У каждого своя роль, свое предназначение. Да и не бывает настоящей любви без страданий, без переживаний! Им было суждено расстаться.

Мощный гудок теплохода прервал печальные мысли моряка. Настали последние минуты прощания. Алексей увидел обнаженные нервы, неподдельное горе, жестокость страдания. Он отвернулся, ему стало стыдно смотреть на эту интимную картину, словно он подглядывал в замочную скважину. Ему самому стало плохо. Время как бы остановилось. Он переживал чужое горе так, как будто оно касалось его…

Вдруг нежно-трогательные звуки начала марша «Прощание Славянки» раздались из береговых репродукторов. Теплоход издал последний стон и заработал винтами.

Наступает минута прощания, Ты глядишь мне тревожно в глаза, И ловлю я родное дыхание, А вдали уже дышит гроза,

– неслось по всей гавани. Сердце подводника затрепетало. И слова, и прекрасная музыка Василия Ивановича Агапкина несли мощное эмоциональное воздействие. Как часто нам приходится переживать грусть расставаний! Печаль, тоска, боль в сердце. Но вот мелодия постепенно переходит на мажорный лад, поднимает боевой дух, словно говоря мужчинам, что надо взять себя в руки, собраться:

Прощай, отчий край, Ты нас вспоминай, Прощай, милый взгляд, Прости – прощай, прости – прощай…

Когда молодой офицер-подводник обернулся, теплоход уже вышел из порта. Он покачивался на морской волне и увозил чью-то любовь…

На следующее утро волны прибили к берегу труп неизвестного мужчины, он сам бросился в море Он не хотел, он не мог жить. Мужчины тоже очень ранимые!.."

25. Лейтенантские будни

"Тяжела подводная служба каждого лейтенанта. Естественно, это самый младший офицер на флоте. И в отпуск он ездит зимой. И дежурит постоянно: то по казарме, то в патруле, а то и в гарнизонном карауле на гауптвахте. А если он холостяк, то вообще с лодки не выходит. Особенно, когда ночью объявляют штормовое предупреждение «Готовность № 2», всегда на лодке остается лейтенант, и он обеспечивает высокую боеготовность субмарины. Остальные еще могут понежиться около своих жен, а холостяку лейтенанту все равно делать нечего, так пусть принесет хоть какую-то пользу кораблю, где из него делают человека. Все, кому не лень. И действительно, смотришь, через несколько лет это уже не лейтенант, а капитан-лейтенант, который все знает и все умеет. А о лейтенанте как у нас говорят: «Все знает, но ничего не умеет». Знания есть после училища, а службы не знает. Вот и учат его службе. Слабый сломается, а сильный только закалится. И уже будет служить надежно. С таким и в море не опасно ходить. И рвение у него есть. Многие из них потом становятся адмиралами. Эта система на флоте отработана за триста лет существования флота. Спасибо Петру Первому!

Лейтенант Алексей Игольников, заступая дежурить по береговой казарме подводников, всегда боялся одного – погореть за семечки. В Феодосии, в этом южном городе, семечки продавались на каждом углу. Пока экипаж строем возвращается с порта на береговую базу, десять – двадцать матросов обязательно купят жареных семечек, которые так приятно пахнут и как бы сами просятся в рот.

Алексей Игольников тоже обожал семечки. А вот начальник штаба просто свирепел, когда видел на территории бригады шелуху от семечек. Грубые разносы, украшенные ненормативной лексикой, снятия дежурных и аресты с содержанием на гарнизонной гауптвахте – это был обычный набор воспитательных мер, которые использовал крутой начальник штаба бригады.

Сегодня выходов в море не было, все экипажи на берегу. Заканчивается время обеда. Впереди «адмиральский час». Полтора часа здорового мужского сна. Через несколько минут матросы лягут отдыхать, а дежурная служба начнет наводить порядок в умывальнике, гальюне и вообще на территории казармы. Сейчас везде, естественно, беспорядок, десятки матросов использовали все эти заведения по предназначению, а после «адмиральского часа», глядишь, и служба лейтенанта Игольникова закончится без замечаний. Приятно помечтать!

Но не тут-то было. Беда всегда приходит, когда ее не ждешь. Только Алексей, расслабленный после хорошего обеда, тем более, что кок-матрос Катюша (его пассия) подбросила ему персонально стаканчик сметаны, только он набил себе рот семечками, раздался львиный рык. Так ревел только начальник штаба при обнаружении шелухи. Алексей бросился на звук тревоги.

Начальник штаба в гальюне крыл всех направо и налево трехэтажным матом. Да, там был беспорядок, но главное, на что указывал перст начальника, была шелуха. Кто-то неаккуратно вытряхнул из кармана в унитаз шелуху и остатки семечек. Лейтенант Игольников по долгу службы должен был представиться старшему по званию. Он глубоко вздохнул и как бы бросился головой в омут:

– Дежурный по казарме лейтенант Игольников!

Начальник штаба, распаленный и раскаленный, не оборачиваясь, рявкнул:

– Десять суток ареста!

– Есть десять суток! – на ходу крикнул Алексей, пытаясь догнать начальника, который уже мчался на другой этаж казармы, где тоже был умывальник и гальюн. Там картина была еще хуже, прямо последний день Помпеи.

– Где дежурная служба? – вопрошал начальник штаба, в его голосе слышались рыдания и надрыв.

– Я – дежурный по казарме.

– Десять суток ареста! – и начальник бросился на выход.

Внизу уже появились командиры лодок, сорванные с коек душераздирающими криками

– Живете, как свиньи, в берлоге. А вашего дежурного по казарме я так и не видел, – набросился он на командира Алексеевой лодки.

– Как же, вот он сзади вас.

Начальник штаба медленно, как бык на арене Колизея, обернулся и впервые увидел бледного, испуганного лейтенанта Игольникова, на губе которого приклеилась одна-единственная чешуйка от семечки. Лучше бы он этого не видел! Все генеалогическое древо лейтенанта Игольникова было вытряхнуто с корнем. Все родственники, наверняка, скатились и упали с ветвей этого огромного дерева. Даже прабабушке, которую Алексей не помнит и не знает, досталось. Начальник штаба доказал, указывая на шелуху, что прабабушка у Алексея была легкого поведения, куртизанка. Самая ласковая фраза прозвучала в конце:

– Снять с дежурства. Десять суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте! Жаль, что там нет холодного карцера.

– Есть, десять суток ареста, – в третий раз за последние пятнадцать минут упавшим голосом изрек несчастный лейтенант Алексей Игольников. Опять срывалась встреча с приятной во всех отношениях девушкой Катей, служившей у них на береговой базе коком. Как она ласково сегодня смотрела на него, когда преподнесла стаканчик сметаны своему юному другу…

Сдав досрочно дежурство, Алексей прибыл к командиру для заполнения записки об арестовании:

– Сколько суток ареста записать? Больше десяти согласно уставу начальник штаба не имеет права. Командир мудро посоветовал:

– Сколько получил, столько и запиши. И сам иди на подпись к начальнику штаба.

Действительно, командир был очень мудр. Делать нечего. Надо идти на свою голгофу. Лейтенант сделал умное лицо и постучал в кабинет начальника штаба.

– Что у вас?

– Записка об арестовании.

– Давайте.

Не отрываясь от своих бумаг, грозный начальник быстро подписал документ, лишающий свободы человека на тридцать суток.

– Разрешите идти на гауптвахту?

– Идите!

Уже около дверей без пяти минут заключенный услышал грозный окрик:

– Стой! Сколько суток я вам подписал?

– Тридцать, товарищ капитан 1 ранга.

– Как вы мне не нравитесь, лейтенант. Вы даже устава не знаете. Я могу арестовать вас только на десять суток. Я вижу, вы хотите отфилонить от моря. Отдохнуть на гауптвахте. Дайте мне записку.

Начальник штаба решительно порвал записку об арестовании:

– Не выйдет. Отсидите в море. Да, да, в море!

Это было новое в мировой практике.

– А также приказываю вам изучить Дисциплинарный Устав. Совершенно ничего не знаете. Пусть командир примет от вас зачет по уставу.

Когда за прыгающим от радости лейтенантом Игольниковым закрылась дверь, начальник штаба все еще долго возмущался:

– Тридцать суток ареста. Даже командующий флотом таких прав не имеет. Как эти молодые лейтенанты рвутся на гауптвахту, лишь бы в море не ходить!

На следующий день вся бригада лодок вышла в море на сбор-поход. Две недели подводники отрабатывали задачи боевой подготовки. Лейтенант Алексей Игольников по итогам года боевой подготовки был признан лучшим, его штурманская боевая часть объявлена отличной. Значит, правильно воспитывали Алексея на подводной лодке. Сам Алексей Игольников часто повторял слова адмирала Нахимова Павла Степановича: «У моряка нет трудного или легкого пути, есть один – славный».

Успеха тебе, лейтенант. На лейтенантах флот держится!

26. Две фуражки

Дежурный по береговой казарме подводников старший лейтенант Алексей Игольников ликовал. День начинался прекрасно. Шесть утра. Только что он успел поцеловать старшего матроса Катюшу, свою хорошую подругу, которая в числе первых прибыла на службу. Ей, дипломированному коку, надо было приготовить на камбузе завтрак для всех подводников. Когда она вошла на КПП, она ахнула, увидев Алексея в новой фуражке. Ее неподдельная реакция так взбодрила юношу, что он тут же чмокнул ее в щеку, ощутив аромат хорошего мыла и чистой девичьей кожи. Старший матрос Катя вспыхнула, но, увидев, что за ними никто не наблюдает, успела прикоснуться своими мягкими губами куда-то за ухом Алексей. Оба веселые и счастливые со смехом оторвались друг от друга, поняв без слов, что впереди их ждет прекрасный вечер.

Да, свершилась мечта старшего лейтенанта Игольникова. Морская форма сама по себе очень красива. А когда она подогнана по фигуре, да еще носится с определенным изяществом, глаз невозможно оторвать от таких офицеров. Белые манжеты с запонками, золотые нашивки до локтя, шелковый галстук с заколкой, лакированные туфли. Мечта!.. Но самое большое украшение – это офицерская фуражка, сшитая на заказ в Севастополе. Со вчерашнего вечера у Алексея Игольникова новая фуражка. Да какая! Настоящая адмиральская фуражка. Материал называется кастор. Широкий кант. Высокая тулья. Вышитый вручную краб, не штампованный металлический, а именно вышитый золотыми нитками. Несбыточная мечта всех молодых офицеров.

Счастье подвалило вчера, когда моложавый все еще красивый адмирал Решетов в безукоризненно сидящей на нем морской форме проходил по причалу и внезапно увидел старшего лейтенанта Игольникова. Адмирал был в прекрасном расположении духа. Только что в Севастополе главком провел разбор учения, где на командира дивизии Решетова прямо-таки посыпались благосклонности высокого начальства. Кадровик даже намекнул ему на скорое повышение и перевод в Москву. Все внутри у адмирала пело и хотелось сделать что-то хорошее. Щеголеватый адмирал увидел знакомого по недавнему выходу в море младшего офицера, который напоминал ему себя в молодости. Офицер по знаку адмирала засучил ножками, подбежал и, конечно, дрожа, представился:

– Старший лейтенант Игольников! – А про себя добавил: – Авэ, Цезар, моритуре тэ салютант. (Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя).

Адмирал спросил по-отечески мягко, с отвращением глядя на фуражку Алексея:

– Игольников, что это за писсуар у тебя на голове?

Алексей, ругающий себя, что не успел скрыться от адмирала, как того требуют правила хорошего тона, заикаясь пояснил:

– Новая уставная фуражка, полученная три дня назад со склада.

Адмирал, распираемый благородством, изрек: – Зайди ко мне в каюту, возьми адмиральскую фуражку. У моего писаря возьмешь козырек от уха до уха. В другой фуражке чтоб я тебя не видел.

Алексей потерял дар речи. Наверное, высохли Великие озера в Америке или черная икра подешевела. Явно что-то случилось в мире!.. Накануне вечером, обе бригады офицеров, входящие в состав дивизии, пересекая КПП, восхищались антоновой фуражкой, в которой он прибыл на дежурство. Некоторые завидовали. Доктор Толя Филин, лучший друг Алексея, робко попросил разрешения съездить в его фуражке в отпуск в Одессу. Алексей отказал:

– В такой фуражке доктору нельзя ходить. Она слишком хороша для твоей располневшей фигуры. Флот опозоришь!

Толя, заскулив, молча растворился в ночи… А сегодня через два часа старший лейтенант Игольников был самым несчастным офицером на флоте. Он, гордый и счастливый, выскочил встречать своего командира бригады капитана 1 ранга Панкратова, ярого уставника и начетчика. Тот с ходу:

– Почему неуставная фуражка?

Ошарашенный Алексей начал блеять:

– Уставную невозможно носить. Она некрасивая. Она не смотрится.

Уставник и педант капитан 1 ранга Панкратов парирует:

– Народ дал, народ пусть и смотрит.

И тут Алексей, по молодости, конечно, совершил ошибку:

– Фуражку приказал носить контр-адмирал Решетов.

На глазах озверевший капитан 1 ранга Панкратов с металлом в голосе вопрошает:

– Кто твой командир? Я или Решетов? Кто на тебя подписывает аттестацию? Где ты получаешь денежное содержание? (Мол, кто платит, тот может и наорать).

Разгоряченный, даже дымящийся, капитан 1 ранга забил старшего лейтенанта Игольникова своими риторическими вопросами. Алексей, только что переживший фантастический взлет славы и почета в своей новой фуражке, стоял чуть не плача, опечаленный и морально избитый, и успокаивал себя по-латыни: «Сик транзит глериа мунди. (Так проходит земная слава)». Но, чтобы как-то мысленно уколоть грозного начальника, унизить его, вспомнил (про себя) философское высказывание Козьмы Пруткова: «Камергер редко наслаждается природою». Кончилось тем, что через полчаса Алексей прибыл в кабинет командира бригады в старой фуражке и доложил об устранении замечаний. «В другой фуражке чтоб я тебя не видел!»

А еще через час точно такой же разговор, с точностью до наоборот, с контр-адмиралом Решетовым. Старший лейтенант Игольников в шоке: «Как быть? Адмирал требует одно, капитан 1 ранга – другое. Совершенно противоречивые требования». Алексей метался. Что делать? Обессиленный от внутренней борьбы, он буквально взвыл: «Адмиралы и капразы. А я маленький такой!» И нашел гениальный выход. Теперь на службе он ходит в двух фуражках. Одна на голове, другая в «дипломате». В зависимости от того, кто на горизонте, фуражки быстро меняются. Все довольны! А для себя Алексей Игольников сделал вывод опять-таки ядовитыми словами Козьмы Пруткова: «А не ходи по косогору, сапоги стопчешь!» Гениальные были мужики, создатели Козьмы Пруткова, братья Жемчужниковы и Алексей Толстой. Ведь это они сказали устами своего героя: «Глядя на мир, нельзя не удивляться».

27. Созвездие «Волосы Вероники»

Море устало играло своими волнами после ночного шторма. Ветер затих, но океанская зыбь, как грудь молодой женщины, взволнованной близостью мужчины, глубоко вздымалась и опускалась, нежно покачивая подводную лодку с борта на борт. Нет-нет озорная, наиболее резвая волна подбегала к лодке и обрушивалась на неё, рассыпаясь на тысячи светло-зелёных брызг, смеясь и радуясь своей молодости и силе. По просьбе штурмана лодка всплыла в позиционное положение. Утренние сумерки самое лучшее время для определения места корабля по звёздам: и звёзды ещё яркие, и линию горизонта уже хорошо видно. Опыт подсказывал штурману, что после шторма, когда в океане действуют нестандартные течения, вызванные сильнейшим ветром, нужно обязательно «определиться», тем более, что впереди Фареро-Исландский противолодочный рубеж, который придётся преодолевать глубоко под водой.

Аккуратный, тщательно выбритый, несмотря на раннее утро, и даже пахнущий одеколоном "Шипр", штурман подводной лодки капитан-лейтенант Угольников Алексей, широко расставив ноги, стоял на рубке с секстаном в руке и спокойно, с наслаждением, определял высоты навигационных звёзд.

"Альдебаран, Сириус – две звезды, две линии положения есть!" Третья линия должна отстоять от первых двух на 120 градусов, в этом случае место корабля будет определено наиболее точно. Развернувшись всем корпусом в нужном направлении, он замер от неожиданной красоты увиденного созвездия. Десятки звёзд как нити чётко и рельефно высвечивались над горизонтом. И хотя Алексей был уже опытный штурман, он никогда раньше не видел этих звёзд. А загадочные звёзды мерцали, манили, переливались, заставляли учащённо биться сердце. Они магически притягивали. "Что за наваждение? В этих звёздах какая-то неведомая женская сила. Они и похожи на женские волосы", – наконец догадался Алексей.

Его молодое сильное тело жаждало любви, женской ласки. Излишне требовательный к себе, воспитываемый с 10 лет в закрытых учебных заведениях, в мужской среде, он стеснялся женщин, боялся их и боготворил. Стройный и подтянутый, в прекрасно сидящей на нём морской форме, он, находясь в отпуске, нередко ловил на себе восхищённые взгляды женщин, но тут же опускал глаза, краснел и совершенно не знал, что дальше делать. Где-то у Паустовского он прочитал, что женщину можно либо любить, либо ненавидеть. Он, к своему стыду, хотел любить всех женщин, носить их на руках и молиться на них. Чтобы меньше думать об этом, всю неизрасходованную силу он отдавал службе, морским походам, своей прекрасной профессии – штурмана подводной лодки. Но вот сегодня в этих сверкающих, словно рассыпанных по женским волосам бриллиантах, в этой заколдованной плеяде звёзд, он почувствовал какой-то космический разум, который говорил ему: "Алексей, жди перемен!" И вот первые лучи, ещё невидимого солнца, показались из-за горизонта и на мгновение всё вокруг стало изумрудно-зелёным. Зелёный луч! Это очень редкое явление в океане. Кто увидит зелёный луч, тот будет счастлив до конца жизни. Есть такое старинное поверье.

Необыкновенно возбуждённый, чувствуя прилив огромных сил, бросился Алексей в штурманскую рубку. Вот он, звёздный глобус. Установил широту места, затем – пеленг на загадочное созвездие, наконец, его высоту, определённую только что с помощью секстана, и как заклинание по слогам прочитал название – ВОЛОСЫ ВЕРОНИКИ.

Осенью Алексей Угольников, блестяще сдав вступительные экзамены, поступил в Военно-морскую академию. Три года учиться в Ленинграде! В родном городе. Здесь он мальчишкой шесть лет учился в Нахимовском училище, затем четыре года в училище подводного плавания. Закончив училище с красным дипломом, попросился на Северный Флот. Самый сильный, самый сложный, самый суровый. Испытав себя «глубиной погружения», пройдя школу выживания на Севере, двадцатисемилетний капитан-лейтенант Угольников спланировал для себя: на первом курсе академии – жениться, на втором – родить дочку, на третьем – научиться играть в преферанс.

Когда он увидел на Невском проспекте скромное неземное создание, все другие женщины перестали для него существовать. Всегда робкий и стеснительный, он подошёл к ней, очень вежливо взял за локоть и, почти зная ответ, затаив дыхание, спросил: "Как Вас зовут?" Она прошептала:

"ВЕРОНИКА".

Она была напугана красотой его морской шинели, большим количеством звёзд на погонах, поэтому сразу призналась, что она не ленинградка, она из Бреста. О, чудо…! Сколько тысяч случайностей должно было соединиться, чтобы эта девятнадцатилетняя девушка из далёкого Бреста оказалась в центре пятимиллионного Ленинграда, и чтобы её звали Вероникой, и чтобы она попала на глаза Алексея, и чтобы он сразу понял, что это ОНА. Действительно, от судьбы не уйдёшь. И, пожалуй, не надо уходить, чтобы её не гневить.

Через месяц была свадьба. А ровно через год родилась дочка. Молодые назвали ее Виктория, что означает ПОБЕДА. Победа любви; победа внеземного разума, соединившего их; победа над одиночеством в этом огромном мире. Сейчас в Бресте Виктория вместе с родителями часто играет в преферанс, ей уже помогает ее дочка Машенька – внучка моряка-подводника.

28. Мужская верность

Для каждого подводника большая честь побывать в Балаклаве. Это самая сложная база подводных лодок. Обрывистые скалы. Необычный вход, не видимый с моря. Причалы в центре города. Тоннели, соединенные с морем, где могут укрыться (по рассказам знатоков) до десятка подводных лодок, и даже завод для ремонта этих лодок. Балаклавские романтические легенды, описанные Куприным…

Феодосийская опытовая подводная лодка уже три недели была прикомандирована к балаклавской бригаде для отработки новой системы торпедной стрельбы. Работа нудная. Два-три дня работают на корабле инженеры, затем выход в море и… стрельба неудачна. Инженеры спорят, кричат, ищут виновного, докладывают в Москву, кое-что дорабатывают, снова выход в море и… опять неудача. Дни вынужденного бездействия разлагают офицеров, особенно по вечерам. Чтобы предотвратить всевозможные ЧП, командир утвердил график и потихоньку отправляет офицеров домой на пару дней на побывку, «на размагничивание», как шутит доктор капитан Филин. Командир лодки, молодой, подтянутый, спортивного вида, капитан 3 ранга Алексей Игольников сам женился всего два года тому назад, когда учился в Академии, и остро переживает отрыв от дома, от ласковой и нежной жены. Почему-то у нас считается, что «первым делом – самолеты, ну, а девушки…, а девушки – потом». У американцев – по-другому. В прошлом году на боевой службе в Средиземном море радиоразведка на лодке Алексея перехватила радиограмму американцев, где они просили забронировать для их жен гостиницу в Неаполе, куда их корабль прибывает на десятидневный отдых. Жен с детьми доставляют в Европу бесплатно специальным самолетом Военно-морских сил США. И пребывание в гостинице и обратная дорога – все за счет флота. Наши подводники уходят в море на шесть, девять и даже одиннадцать месяцев не только без всяких свиданий с семьей, но и «без права переписки». Мол, из писем вероятный противник может узнать, где находится лодка и чем она занимается. Не каждая жена может пережить такую разлуку без писем, без радиограмм, без надежды на скорую встречу. Если мужчины заняты в море тяжелой флотской службой и им легче перенести разлуку, то жены живут ожиданием. Только ожиданием! Поскольку все они молодые, а ждать приходиться долго, то возникает проблема женской верности, которая озадачила Алексея еще в юности. Он так ее и понимал: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть…». Поэтому и женился он по современным понятиям поздно, в 28 лет, сказав сам себе: «…дальше отступать некуда, позади Москва». Сегодня, когда подводники шли строем по городу на береговую базу, к Алексею на шею бросилась женщина, что вызвало одобрение всего экипажа. Моряки любили своего командира. Командир нежно обнял женщину, прильнувшую к нему всем телом, ощутив через легкое платье крутые бедра, мягкий живот, шикарную грудь незнакомки. Искра мгновенного желания пронзила его, он даже молча застонал, но собрался и чуть-чуть оторвал от себя целующую его женщину. Надо же разобраться, кто такая! После мгновенного замешательства он узнал подругу жены, которая была на их свадьбе свидетельницей, и которую он не видел ни разу после свадьбы. Она в течение одной минуты сообщила, что разошлась с мужем, живет одна и что вечером ждет Алексея в гости, никто не помешает им отпраздновать их встречу. На ее радостном лице открытым текстом было написано: «Хочу мужчину!». И она долго глядела вслед морякам, любуясь ладной фигурой Алексея и улыбаясь чему-то своему…

Алексей потерял покой. Закончив все служебные дела, он взглянул на часы. До встречи оставалось два часа. Командир подводной лодки, смелый, решительный и твердый на службе, растерялся. Как быть?

Плоть и все его мужское начало требовало: «Только вперед!» Такой случай, как им не воспользоваться. Однако воспитание и серьезное отношение к супружеским обязанностям останавливало от грехопадения. «Я же сам говорил себе перед свадьбой, что других женщин для меня больше не существует. Да, есть много красивых, интересных, привлекательных женщин, безусловно, даже лучших, чем моя избранница, но я же ЧЕЛОВЕК, который отличается от животного пониманием нравственных и безнравственных поступков». Алексей себя уговаривал, успокаивал, но гормоны уже были вброшены в мозг и не давали возможности принять единственно правильное решение. Разбушевавшееся воображение рисовало картины прямо-таки Нероновского наслаждения, времен Римской империи. Ох, как сильны глубинные человеческие пороки!

«Все – иду. Если не пойду, потом буду всю жизнь жалеть. Все равно никто ничего не узнает», – успокаивал голос плоти. «Живем ради наслаждений», – толкал бес в ребро. «Маленькое приключение только освежит твое отношение к жене», – шептал вкрадчивый голос откуда-то ниже пояса. Все. Тормоза у Алексея начали давать сбой. Чтобы помочь себе, он стал судорожно искать примеры мужской стойкости из художественной литературы. Как бы поступил Лев Толстой? Правда, у него была «Анна Каренина», да и в «Воскресенье» его герои столько натворили, что вся их жизнь пошла кувырком. Пушкина тоже нельзя брать. Горячая африканская кровь не раз доводила его до беды. Тем более, что у него даже был список, что-то более ста покоренных женщин. То, что он покорил так много, еще можно понять и простить, все-таки ГЕНИЙ, но вот, что список вел, это уже не украшает мужчину. Теперь потомки разбираются и смакуют подробности, где, когда и с кем. Александр Сергеевич отпадает. Может быть, у Гоголя что-то есть? Нет, у него Хлестаков ухаживает сразу и за матерью, и за дочкой, да еще на глазах у всех. Гоголь отпадает тоже. «Остановите меня, люди», – чуть ли не в слух застонал молодой моряк. Он взглянул на часы, до назначенного времени оставался один час.

Алексей очень отчетливо вспомнил, как пару месяцев назад старший помощник командира с соседней лодки загремел в госпиталь. Его искали по всему Крыму. Официантка из симферопольского ресторана «Белая акация» провела с ним красивую ночь. «Клеопатра», – ласково называл он ее до рассвета! И если настоящая Клеопатра под утро убивала своих любовников, то современная дарила своим ухажерам…сифилис. Это была ее страшная месть мужчинам. «Моряка Сашу» искали по всему Черноморскому флоту. Он входил в двухзначное число несчастных, которых назвала царица ночи «под пытками» у врачей. Больше всего старпома, «романтика моря» (как он говорил о себе, представляясь женщинам) расстроило, что расплачиваться придется всего лишь за одну ночь. За такой ничтожный проступок такая страшная цена. Цена, действительно, была страшная, потому что и жену старпома пришлось лечить. Он принес болезнь в дом. Семья трещала по швам.

До встречи осталось полчаса. «Еще можно успеть», – вкрадчиво напевал ему бесенок. Алексей вытащил фотографию жены. Красивое девичье лицо, нежная кожа, ласковые добрые глаза, обаятельная улыбка, ровные белые зубы – она улыбалась и звала его к себе. Он даже почувствовал ее запах. Запах любимой женщины. Сколько она подарила ему невероятных, неземных наслаждений. Разве может он растоптать ее любовь? Разве может предать ее? Сколько грязи несет супружеская неверность. Сколько лжи наслаивается при этом. Только от нас самих зависит, чтобы дома отношения были чистые и честные. «Жену, как и профессию, выбирают раз в жизни», – вспомнил он заповедь отца. У них в семейном клане никогда не было разводов. И не будет. Не будет и маленьких подлых измен.

Алексей взял себя в руки. Усилием воли обуздал разбушевавшиеся гормоны. Буря в его молодом теле утихла. Здравый смысл взял верх. Скоро, всего лишь через неделю, корабль вернется на базу. Его ждет самое прекрасное, что есть в жизни, – встреча с любимой женщиной после долгой разлуки. Он встал, включил радио. Хрипловатым голосом Джорж Марьянович, югославский певец, пел о любви:

«Любимая, верь мне. Пойми, что есть на свете и мужская верность!»

29. Рядовой эпизод

Меня всегда восхищала Балаклава – главная база черноморских подводников. Сложная изрезанная бухта. По ее берегам исторически формировался городок. Во времена А.И. Куприна это было нормально и естественно. Рыбацкие лодки с барабулькой, форелью, бычками подходили к берегу, разгружались. Живая рыба тут же раскупалась толпившимися покупателями. С еще «теплыми» деньгами рыбаки шли в многочисленные таверны, подвальчики, кофейни, где утоляли жажду жизни молодым вином и красивыми женщинами.

Теперь же подводные лодки стоят прямо в центре города. Береговая база, обеспечивающая эти лодки, раскинулась по всей бухте. Основное средство передвижения – катер. Рейдовый катер, доставляя моряков по месту назначения, постоянно режет форштевнем грязную гладь бухты, где уже давно нет барабульки и бычков. С шутками и смехом мой экипаж высаживается на берег, и мы направляемся сдавать зачеты по легководолазной подготовке. Этот элемент учебы подводника не простой. У меня много молодых матросов, поэтому я принял решение, что все офицеры, и я сам – командир, капитан 3 ранга Алексей Игольников, личным примером практически покажем, как надо действовать в легководолазном снаряжении. Я пойду первым. Накануне с мичманом водолазом-инструктором мы обговорили все действия, он готов и ждет нас. «Аппарат для вас я подготовлю и проверю лично», – с профессиональной гордостью обещал мне опытный инструктор.

Прекрасная погода, не жарко, начало осени. Мичман, желая сделать все, как положено, вынес схемы и макеты на улицу перед зданием водолазной каптерки для проведения получасового теоретического занятия. Матросы расположились полукругом вокруг него тут же, на берегу. Слушая вполуха рассказ инструктора об устройстве давно известного мне изолирующего дыхательного аппарата, я увидел моего старинного приятеля еще с лейтенантских времен – Леву Краснова, которого не видел лет десять. Стройный, подтянутый, в красивой морской фуражке, сшитой на заказ в Севастополе, по моде того времени. Аккуратный. Форма на нем была, как всегда, с иголочки. Уже капитан 2 ранга, обогнал меня в звании. Любимец женщин. Они его любили за многие качества, но главное – за умение молчать. Ни об одной его пассии мы никогда ничего не знали. Даже после расставания его бывшие подруги продолжали его любить или, по крайней мере, хорошо о нем вспоминать. У Левы был врожденный талант. Многие ему завидовали хорошей завистью. По-мужски неловко обнялись и, конечно, увлеклись воспоминаниями. Отойдя в сторону, договорились о встрече вечером в ресторане «Дары моря». Я проводил его до поворота тропинки и стал возвращаться назад…

В это время мичман, закончив теорию, подошел к приготовленному для меня аппарату и начал показывать на нем основные узлы, детали и баллоны с кислородом и гелиокислородной смесью. По его замыслу, я должен был надеть аппарат, и он на мне хотел провести показную часть занятия, чтобы я после всех его проверок сразу же погрузился под воду.

Видя, что я немного задерживаюсь, мичман отстегнул мой кислородный баллон, говоря, что перед погружением надо проверить давление в баллоне, мол, обычно он это делает непосредственно на подводнике, готовом к спуску. Держа баллон в левой руке, правой он взял небольшой манометр и присоединил его к кислородному баллону. Со словами: «Проверяю давление в кислородном баллоне» – он открыл вентиль. Раздался… взрыв.

Я вскинул голову. Мощная струя огня под большим давлением выскочила из баллона. Мичман остолбенел. У него в руках находился как бы газовый резак со струей огня метра три. В любой момент баллон мог взорваться. Пламя с ревом вырывалось наружу. Картина была жуткая. Штуцер, куда был прикручен разорвавшийся манометр, на глазах становился белым от огромной температуры горения. «Бросай баллон в море», – крикнул я на ходу, подбегая к застывшим в шоке матросам. Мичман неуклюже, видимо, боясь быть обожженным, бросил горящий баллон в сторону моря. Не долетев метров пять до воды, он упал на камни, продолжая шипеть и извергать огонь. Взрыв неизбежен. Взрыв кислородного баллона под большим давлением равнозначен взрыву бомбы или снаряда с двадцатью килограммами тротила. Кругом люди. Жертвы могут быть страшными. «Ложись!», – заорал я истошным голосом. Матросы дисциплинированно упали на землю и закрыли головы руками. Я встал за дерево, не в силах оторвать взгляда от горящего монстра. Прошли 10, 20, 30 секунд, показавшиеся мне часами, Рев огня перешел в свист, свист в шипение, потом – в сипение и легкий кашель. Наконец, все стихло. Пронесло?! Матросы начали поднимать головы, но все смотрят только на меня. Я показываю рукой – лежать. «Товарищ мичман, – командую водолазу-инструктору, – идите выясните, что там». Мичман с опаской идет на берег. Он сосредоточен и собран. Вдруг лицо его… расплывается в улыбке. Он протягивает руку, берет баллон, лежащий наполовину в воде между камнями, и, счастливый, оборачивается к нам. Баллон пуст, кислород сгорел весь. Металл еще горячий, баллон дымится от пара. Мичман пришел в себя. Матросы поднимаются, отряхиваются. Слышатся смех, соленые флотские шутки. Но больше всех насмешил нас виновник этого ЧП.

Когда все уселись на свои места, он на полном серьезе объявил, как ни в чем не бывало: «Вот, товарищи подводники, вы практически убедились, как кислород реагирует даже на незначительное появление масла. Манометр был протерт масляной ветошью, и этого хватило, чтобы произошел взрыв». После этой фразы был еще один взрыв – дикого хохота. После пережитого людям требовалась разрядка, поэтому хохотали все: и матросы, и офицеры, и «шутник» мичман, и даже я, командир лодки, забыв про субординацию.

Считая, что дважды в одну и ту же воронку снаряд не попадет, занятия были продолжены. Когда весь экипаж сдал зачеты и веселые неунывающие матросы направились к катеру, я подошел к мичману. Он с пониманием посмотрел на меня и, волнуясь, сказал: «Вы сегодня родились заново. Ведь этот баллон должен был загореться на вас. Струей огня вас могло разрезать пополам. Спасибо, что вы не отдали меня под суд. Обещаю, этого никогда больше не повторится». Я с самого начала знал, какая беда могла быть со мной. Мне повезло. Мой давнишний друг Лев Краснов спас меня. Даже не догадываясь. Вечером, когда мы с ним наслаждались дарами моря, я ничего не сказал об этом. Для нас, подводников, это рядовой случай, незначительный эпизод. Сколько их уже было и сколько еще будет!

Мы пили прекрасное крымское вино «Мадера», дважды рожденное солнцем. Сначала на бескрайних виноградниках, а потом – в бочках под палящим солнцем в течение трех лет. Говорили о службе. Вспоминали товарищей, которых ненасытное море забрало от нас молодыми. Решили, что мы везучие. Грех жаловаться. Выпили за тех, кто в море. За наших в море, как сейчас говорят. «И все-таки море останется морем, и нам никогда не прожить без морей…» Конечно, выпили за красивых женщин, любивших нас, и которых любили мы. За всех женщин!

Теплая крымская ночь с яркими звездами, с голосящими цикадами обволакивала нас. Легкий аромат солярки тянулся из Балаклавской бухты. Мотыльки летели на огонь лампы, стоящей на нашем столе. Луна, ярко-красная, восходящая, совершенно круглая луна, ласково улыбалась нам.

Завтра выходим в море – погружение на предельную глубину. Тоже рядовой эпизод. Сложный и опасный. Мы – моряки-подводники, готовые ко всему.

30. Мяч на снегу

Севастополь зимой для нас, мальчишек «шестидесятой широты» – это чудо. Снега нет, морозов нет. Сыро, пасмурно, ветрено. Но иногда подойдет антициклон и, как сейчас, полмесяца стоит солнечный февраль. Скоро появятся подснежники. Но вдруг в ночь на субботу загудело, зашумело, внезапно похолодало и выпал первый снег. Это редкое событие. Моряки подводной лодки «С-338», стоящей в навигационном ремонте в Килен-бухте, бросились к штурману капитан-лейтенанту Игольникову Алексею Ивановичу и упросили его организовать футбольный матч. Футбол на снегу. Это коронный вид спорта нашей субмарины в выходные дни. Штурман пошел на поводу у матросов, и весь экипаж начал готовиться к футболу.

Бросили «на морского». В итоге – сегодня встречается команда электромеханической боевой части пять (БЧ-5) «Маховик» с командой «Шпиль» – сборной интеллектуальной части экипажа: БЧ -1 (штурманский электрик, рулевые-сигнальщики), БЧ – 4 (радисты) и химик-санитар-инструктор.

Всезнающий старший помощник командира подводной лодки, веселый и жизнерадостный, капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович построил команду – и футболистов, и болельщиков и с песней повел на стадион. Пришли на стадион с красивым названием «КВВК» – коровий выгон высшего качества. Футболисты по шесть человек на поле и по одному в воротах замерли, ожидая сигнала. Судья, доктор капитан Филин Анатолий Александрович, достал из штанов свисток, и футбол начался.

Юрий Павлович, юморист № 1 нашей бригады лодок, повел репортаж. Почти профессиональный. Моряки-болельщики заранее улыбаются, сейчас начнутся хохмы. Комментатор набирает обороты:

«Итак, мяч попал к рулевому Долгову. Долгов отдал Копейкину. Копейкин перебросил его Рублеву и команда «Шпиль» бросилась вперед. Удар по воротам! Страшный удар… Уж не знаю, чем вратарь остановил мяч, но он застрял у него между ног. Это спартаковская школа!». Матросы шире заулыбались. ЮП (так все уважительно называют Юрия Павловича на лодке) продолжает вести репортаж: «Футболисты команды «Шпиль» во главе со штурманом Алексеем Игольниковым продолжают идти вперед. Свой зад они просто забросили. Напрасно… Нападающий «Маховика» моторист матрос Баранов по кличке «Ваня-Пеле» увидел ошибку соперника и вцепился в нее мертвой хваткой. Он вышел к воротам «Шпиля» один на один, но в это время другой «бразилец» Сашок Сагадаш в падении почти стянул с него трусы и брюки. Грубо, но все было корректно. Арбитр достал из штанов удаление, но под воздействием слез и клятвенных заверений Сагадаша передумал.

А «Ваня-Пеле» сегодня хорош, он вездесущ – только что атаковал чужие ворота, а сейчас валяется на снегу около своих». Матросы уже смеялись. ЮП в ударе: «Футболисты-интеллектуалы бросились в психическую атаку, защитник «Маховика» трюмный матрос Яков Доберман поднял ногу, и атака «Шпиля»… захлебнулась! Никто не ожидал такого исхода. Но каков защитник! Прав замполит, надо наших людей изучать глубже и «щетельней».

Комментатор в запале: «А теперь уже Сашок Сагадаш нащупал изъян между ног противника и быстро им воспользовался. Да-а-а, повторю, это школа! Высшая партийная школа! Вратарю здесь нечего делать, пусть отдыхает». Матросы-болельщики уже хохочут. «Счет 2:2. Сашок Сагадаш снова рвется к воротам «Маховика», в борьбе за мяч он оттесняет нападающего и овладевает им. Надеюсь, что с футболистом все в порядке, хотя его и уносят с поля вперед ногами. Арбитр, видимо, от избытка чувств, принимает в поле красивые позы, не думаю, что он раньше занимался балетом».

Матросы ржут, их уже не остановить. ЮП в экстазе: «Футбол на снегу принимает разгоряченный вид. От игроков идет пар. Похоже, им очень жарко. Я помню такой же тяжелый матч киевского «Динамо»: футболисты мочились на каждом шагу. Но вернемся к нашим «баранам». С ревом проносятся по полю спортсмены. Счет уже двузначный 11: 11. Кто-то мощно бьет по воротам. Все кричат: «Хулио, Хулио…». Должен вам сказать, Хулио – это имя! Удар был очень сильным. Мяч попал в голову защитника, хорошо, что не в ворота. Но… может быть сотрясение. Пора кончать этот обострившийся матч, такой футбол, как говорил Николай Озеров, нам не нужен».

Старпом дает сигнал судье в поле. При счете 17: 17 обессиленный судья – доктор Филин дает финальный свисток. Матч окончен. Подходят счастливые футболисты. «Все грязные, потные, страшные – вот что такое футбол!», – под общий хохот заканчивает репортаж Юрий Павлович Колчин. Все довольны.

Экипаж идет мыться и обедать. Завтра снова футбол. «Маховик» будет встречается с «Запалом», командой торпедистов. Все ждут нового репортажа. Снег в Крыму – это такая редкость!

31. Ах, Одесса…

Закаты, рассветы

Штормило. Дым от работающих дизелей задувало через открытый рубочный люк в отсеки. Глаза слезились, в горле стоял ком, но это не мешало штурману с наслаждением вести корабль в Одессу. Мы – моряки– испытатели. Занимаемся испытаниями новой техники для кораблей Военно-морского флота. Вчера, после очередного испытания гидроакустической аппаратуры, наша подводная лодка срочно была направлена в Одессу. Штурман подводной лодки капитан-лейтенант Алексей Игольников по такому случаю надел чистую кремовую рубашку, завязал галстук рижским узлом, остро заточил карандаши и, быстро сделав предварительную прокладку, доложил командиру, что ходом десять узлов они успеют прийти на рейд Одессы к указанному времени. Штурман давно уяснил для себя, что Кронштадт, Севастополь, Одесса – города, где обязательно должен побывать каждый моряк. Потемкинская лестница, памятник адмиралу де Рибасу, основателю города, одесские каштаны, белая акация, воспетая Дунаевским, – это все создавало прекрасное настроение для экипажа. Подводники ломали голову, с какой целью их субмарина мчится в город-герой. «Ах, Одесса, жемчужина у моря…», – напевал в кают-компании помощник командира подводной лодки капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович, собираясь на берег на инструктаж. Молодой офицер Алексей Игольников восхищался этим незаурядным человеком. Помощник был породист и красив, даже излишне красив, за что неоднократно «горел». Настоящий «поручик Ржевский». К нам он прибыл недавно. На исправление. Мог бы прийти командиром, но пришел с понижением на две ступени. Наказан за чрезмерную любовь к женщинам. Он уже осознал, за что наказан. Служил хорошо, поскольку службу знал и любил. Служил весело, все у него получалось легко и быстро. Частенько перед увольнением на берег, шутя, напутствовал матросов: «Вы идете в увольнение, чтобы отдохнуть душой и другими частями тела». На днях на разборе, когда проверяющий генерал из Москвы приказал зачитать свои замечания, выявленные им лично, помощник открыл блокнот и громогласно воспел изречения генерала: «На береговой базе подводной лодки «С-338» в мужском туалете торчат оголенные концы (Пауза!). Два матроса Козлов и Богуш не стрижены, на ушах висят (Пауза!). Матрос первого года службы Озеров не в состоянии умножить два плюс два». После чего разбор был свернут. Генерал вскочил в машину, хлопнул дверью:

– Поехали!

– Не заводится, товарищ генерал…

– Поехали, потом заведешь!

Все офицеры смотрели в рот своему кумиру и любое его приказание выполняли бегом и с радостью. У Юрия Павловича было бесконечное количество баек о прекрасной половине человечества. Именно он познакомил нас с одним из высказываний Бриджит Бардо: «Я не понимаю, почему некоторые женщины стесняются раздеться перед доктором. Ведь он такой же мужчина, как и любой другой». Или вот такой тонкий юмор: «Некрасивая дама наняла извозчика и встревоженно спросила: «Ваша лошадь не понесет, она не пуглива? – Ничего, садитесь, она не оглядывается». Наконец, любимая байка помощника: «Я вам должен сказать, – говорит доктор, – что у вашей жены рожа. – Знаю, знаю. Это наследственное. У тещи тоже рожа – и препротивная». Юрий Павлович любил женщин и красиво подшучивал над ними. Они не обижались…

Вечером, придя вместе с командиром с инструктажа, слегка навеселе, он объявил, что завтра в 5 утра выход в море. «Нас будут снимать в кино. Наша задача показать SOS!», – закончил помощник свое короткое выступление. Командир вообще молчал, он был еще более навеселе…

Утреннее море встретило нас туманом, сыростью и легким дождем. Командир четко, по-военному, поставил задачу. Мы участвуем в съемках учебного фильма об оказании помощи аварийной лодке с помощью вертолета. Надо подготовить несколько «раненых» матросов, которых вертолет снимет с подводной лодки, терпящей бедствие. Бывалый Юрий Павлович тут же предложил для полного правдоподобия аварии создать на лодке крен и дифферент. Предложение было принято с благодарностью. Несколько старшин и матросов, с детства мечтающих сняться в кино, наперебой предлагали себя в роли раненых и эвакуируемых. Корабельный врач капитан Анатолий Филин, одессит (вчера он тоже был на берегу, прошелся по Дерибасовской с выпущенным тралом, как он сообщил своему Другу штурману), проявив чудеса изобретательности и изворотливости, используя йод, зеленку и даже корабельный сурик, придал раненым естественный вид, перевязав их головы, руки и ноги «окровавленными» бинтами. Когда лодка прибыла в заданную точку, все было готово к киносъемке. Солнце разогнало утренний туман, дождь кончился, небо без единого облачка, море ласковое, тихое и спокойное. Мы дали согласно плану учебный сигнал SOS. Наша субмарина с креном 20 градусов на левый борт, с дифферентом 6 градусов на нос лежала в дрейфе, как бы пережив тяжелую «аварию».

Руководитель съемок со спасательного судна, находящегося рядом, объявил, что вертолет прибудет через пять минут. Все «артисты» – в ограждении рубки. Все горят желанием сниматься в кино. Кинули они «морского», кому первому быть раненым, И тут началось… настоящее кино!

Как сказал штурман, любитель интеллектуального юмора, начал действовать закон Мерфи: «Если какая-то неприятность может случиться, она случается». Неимоверно грохоча двигателем, вертолет приблизился к лодке, завис над ней. Медленно опустил лебедкой на мостик спасательное кресло. На мостике невозможно находиться: воздушная струя от винта разрывает легкие, срывает одежду, не дает открыть глаза. По команде помощника «первопроходец» с трудом влез в кресло, боцман закрепил его, дали сигнал вертолетчику выбирать трос. Только выбрали слабину, кресло зацепилось за ограждение мостика. Вертолет, не замечая этого, продолжает выбирать трос. Трос натянулся, как струна, звенит, потрескивает, того и гляди лопнет, и наш «условно раненый» фактически окажется в море и его надо будет спасать по-настоящему. Все, находящиеся на мостике, машут пилоту руками, что-то кричат, а тот, не обращая внимания, прямо-таки пытается поднять подводную лодку к себе на борт. Наконец, пилот понял, что лодку ему не поднять, дал слабину, кресло с визгом вырвалось, чуть не оторвав головы стоящим на мостике. Вертолет рванулся вверх, кресло с «раненым», как огромные качели, выпущенные из пращи, закружилось в воздушной струе от винтов, между морем, лодкой и вертолетом. Мы видели искаженное страхом лицо нашего матроса и боялись, как бы он не выпал из кресла в море или не разбился о лодку.

Оцепеневших от ужаса «артистов» как ветром сдуло с мостика, они врассыпную бросились в свои отсеки и бесследно исчезли там, распространяя микроб страха по всей лодке. Вертолет, наконец, благополучно подлетел к надводному кораблю и передал нашего «раненого» на борт. Мы облегченно вздохнули.

Не дав нам расслабиться, буквально через минуту руководитель дает указание подготовиться ко второму дублю. Командир в сердцах бросил недокуренную сигарету за борт, обернулся и… замер. Желающих сниматься нет. Все добровольцы скрылись и не подают признаков жизни, несмотря на призывы командования. Командир опять же с подачи многоопытного помощника Юрия Павловича по громкоговорящей трансляции дает обещание, что второму «раненому», изъявившему желание сниматься, будет предоставлено 10 суток отпуска. Возбужденные начальники прождали пять минут, но на мостик никто не вышел.

Командир нервно закурил внеочередную сигарету, ситуация становилась неуправляемой. И тут опять выручил Юрий Павлович. Как не вспомнить здесь высказывание адмирала Макарова Степана Осиповича: – Есть офицеры умеющие, а есть – знающие. Я предпочитаю служить с офицерами умеющими, хотя лучше всего, когда офицер и умеющий, и знающий.

Умеющий служить помощник напомнил командиру, что в седьмом отсеке торпедист Дмитрий Богуш имеет 10 суток нереализованного ареста за то, что выпил в городском увольнении. Если согласится сниматься, то участие в съемках будет зачтено как отбытие наказания. Повеселевший командир срочно вызвал нарушителя дисциплины, начал с ним беседовать. Подключился замполит и напомнил, что в годы войны кровью смывали позорное пятно в биографии. Матрос Дима Богуш затравленно посмотрел по сторонам и согласился с доводами: кровью, так кровью. Второй дубль прошел, на удивление, удачно. Уже через семь с половиной минут трясущегося от пережитого страха, но счастливого от того, что флот не опозорил и восстановил свое честное имя непьющего матроса, Диму Богуша вынимали из спасательного кресла в полубессознательном состоянии на борту надводного корабля.

Со спасателя руководитель съемок просит подготовить третьего «раненого». Желающих, естественно, нет и возможности уже нет. Тогда Юрий Павлович, психолог и знаток человеческой Души, особенно женской, моргнул озверевшему от такой нервной работы боцману, и тот представил перед глазами удивленного командира… чучело. Старая рабочая форма, набитая ветошью, газетами, использованной политической литературой, – издали настоящий матрос. Всю голову забинтовали бело-красными бинтами. Подлетел вертолет. Чучело быстро закрепили в спасательном кресле. Лебедка начала выбирать трос и третьего «раненого» благополучно эвакуировали на надводный корабль. Хорошо, что больше трех дублей снимать не стали.

Руководитель поблагодарил командира и экипаж за отличное проведение киносъемок. Так как погода была тихая, попросил пришвартоваться к борту и забрать своих матросов. Каково же было удивление всех, особенно замполита, когда Димку Богуша, который только что исправился, пришлось вести под руки, он оказался совершенно пьян. Оказывается, на спасательном судне каждому «раненому» выдавали по полстакана спирта для снятия стресса. Так рекомендовала медицина и в реальных условиях, и на учениях. Страх-то люди переживали фактический!

Как ему завидовали отказавшиеся сниматься, как они страдали, что не использовали такую возможность. А 10 суток ареста, как и было обещано, засчитали, что он отсидел. Но только не на гауптвахте, а на спасательном кресле. Те несколько минут в кресле сделали Дмитрия Петровича Богуша совершенно другим человеком. Видимо, прошло детство. Службу он закончил мичманом, награжден медалью «За отвагу». И все с легкой руки находчивого Юрия Павловича Колчина, который через полгода стал командиром подводной лодки, экстерном сдав экзамены на командирских классах. А женщины его по-прежнему любят!

Город Одесса. Памятник Ришелье

32. Васисуалий Маслёнкин

Посвящается памяти Конецкого Виктора Викторовича, моряка, писателя, однокашника по училищу подводного плавания

.

Когда Василий прибыл на подводную лодку «С-338» вторым штурманом, он с некоторым недоумением обнаружил, что попал в «уголок Дурова», как он сам определил ситуацию. Командир лодки Орлов, замполит Жаворонков, минёр Козлов. Даже доктор, одессит, интеллектуал, человек, который каждый раз перед приёмом пищи протирал руки спиртом, распространяя в кают-компании приятный аромат, заглушающий запах тройного одеколона и солярки, активно внедряемый кителем механика, и тот оказался – Филин. А когда по корабельной трансляции объявили, что мичману Баранову срочно прибыть к механику, а вестовому матросу Медведю накрывать стол в кают-компании, Вася Маслёнкин понял, что жизнь играет с ним фуги Баха.

Старпом Соболевский (!), осмотрев молодого офицера со всех сторон, сделал замечание – клапан кармана должен ровнее лежать на кармане и значок об окончании училища должен быть более вертикален. Старпом был максималист. Он чётко поставил задачу лейтенанту Маслёнкину – совместно со штурманом старшим лейтенантом Тавотовым вывести штурманскую боевую часть в лучшую на бригаде подводных лодок. А сейчас приказал срочно направляться на плавбазу, к которой была пришвартована лодка, на репетицию хора мальчиков, ибо через час смотр художественной самодеятельности. Когда через час раздвинули занавес, бригада, собранная на смотр в приказном порядке (кто не представит самодеятельность, завтра заступит в караул на гауптвахте), и комиссия из высоких штабных политработников – ахнули. На сцене стоял «Хор мальчиков» – весь офицерский состав подводной лодки «С– 338» во главе с командиром, в этом и заключалась главная изюминка старпома, поразить комиссию чёткой организацией. В центре – штурман Саша Тавотов с гармошкой. «Мальчики» на бис исполнили гимн ПЛ «С-338» «Ребята настоящие…» из кинофильма «Исправленному верить». А когда замполит Жаворонков просолировал на ломаном украинском языке «Ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ подвыла», зрители не могли сдержать эмоции, они заулыбались. Но затем, когда три матроса во главе со старшиной команды мотористов Барановым в трусах, тельняшках и в яловых рабочих ботинках исполнили «Танец маленьких лебедей», бригада пришла в неистовство. Успех был полный.

Командир Орлов, обнаруживший на сцене лишнего офицера, пригласил его вечером к себе в каюту – познакомиться. Когда в конце дня Маслёнкин доложил, что прибыл для дальнейшего прохождения службы, командир подошёл к умывальнику, вытащил графин, закреплённый по-походному на специальной полочке, и налил полстакана жидкости. Вася потянул носом, вспомнив эпизод из кинофильма «Кавказская пленница», и, как Юрий Никулин, но без улыбки спросил: «Спирт?».

«Аква вита», – поправил его командир. «Вода жизни», – перевёл про себя Вася с латинского. – «Разрешите разбавить?» «Немного, чтобы недолго мучиться». Добавив прямо из крана воды, Вася принял боевое крещение: первый раз в жизни выпил настоящего корабельного спирта. Командир оценил его подвиг и сказал, что первый зачёт он от него принял, остальные – согласно зачётному листу у старпома.

Вечер прошёл у Васи как в тумане. Офицеры, возбуждённые удачей на смотре самодеятельности, много шутили и смеялись. Механик, Саша Забермах, насмешник и острослов (кто-то шепнул Васе его подпольную кличку «Забер Бонс», аналогично Билли Бонс из «Острова сокровищ» Стивенсона), в этот вечер был в ударе. Он доложил уважаемым офицерам, что с прибытием молодого штурмана впервые штурманская боевая часть нашей гвардейской «субмарины» укомплектована на редкость единодушным тандемом, какое удачное сочетание – штурман Тавотов Алекс (в миру Александр) и младший штурман Маслёнкин Вася. Поскольку Вася для такого шикарного тандема звучит слишком просто, с сегодняшнего дня он будет называться «Васисуалий». Офицеры дружно выпили за присвоение Васи нового имени, воздержавшихся не было. В полудрёме Вася помнит, что Забермах, заливаясь соловьём, даже им позавидовал, мол, были бы вы механиками, цены бы вам не было с такими фамилиями – Тавотов и Маслёнкин. Лучшая пара на флоте!

В течение полугода лейтенант Маслёнкин активно занимался и сдавал зачёты на допуск к самостоятельному управлению штурманской боевой частью. Флагманский штурман бригады попортил ему много крови, но зато теперь Василий был уверен в себе: маяки, полигоны, створы, рекомендованные курсы – всё выстроилось у него в голове в стройную систему и заложилось в долговременное запоминающее устройство. Самым трудным оказался зачёт по устройству подводной лодки. Механик Александр Андреевич Забермах каждый день ставил ему конкретную задачу и вечером не отпускал с лодки, пока Василий не давал ему правильный ответ. Однажды, воспользовавшись задержкой механика в штабе, Василий ушёл с корабля вместе с командой в 18 часов. Поужинал и только расслабился в своей каюте на плавбазе с книгой Виктора Конецкого, как прибежал матрос и передал приказание прибыть на лодку. Механик капитан-лейтенант Забермах по-отечески провёл с лейтенантом Маслёнкиным первое философское занятие. «Вы, сэр, Васисуалий, хотите служить по закону Ома. Восемнадцать часов – и Вы уже дома. Но на Флоте, а тем более для таких, как Вы, салажат, действует закон Бернулли, в восемнадцать часов пришёл домой, а в девятнадцать – вернули». А потом очень ласково приказал: «Доложите устройство подводного гальюна».

Уже трижды сдавал Вася экзамен по устройству гальюна. Устройство секретное, потому что при неправильных действиях можно ненароком утопить подводный корабль, или же можно совершить меньшее преступление – выплеснуть содержимое унитаза на себя. Только на четвёртый раз Васе удалось «сходить в гальюн» без замечаний, совершив все необходимые 13 действий с клапанами и механизмами в строгой последовательности. Он почувствовал огромное облегчение, когда весь красный и мокрый вышел из гальюна и получил «зачёт» от механика…

Вчера проводили штурмана Тавотова в отпуск. Железный принцип продолжал действовать на Флоте: «Солнце светит, зной палит, в отпуск едет замполит; а в дождливую пору отправляют всю финдру». Васисуалий Маслёнкин остался впервые за штурмана. Уже утром, после подъёма флага, он доложил старпому, что на основании изученных им архивов на подводной лодке «С-338» давно уже не производились работы по определению и уничтожению девиации магнитного компаса. А так как на последнем выходе на боевую службу в Северную Атлантику на лодке была оторвана волной дверь ограждения рубки, а затем своими силами поставлена в базе из металлолома, то нарушилось магнитное поле вокруг нактоуза магнитного компаса, вследствие чего компас показывает направление на Север, на 20 градусов отличающееся от показаний гирокомпаса. Старпом задумался. Он планировал себе скорое продвижение по службе. А так как приближалась сдача курсовой задачи, то всё должно быть приведено в соответствие с Корабельным Уставом. «Молодец, Маслёнкин, хорошо роет землю копытами!», – подумал старпом, но вслух этого не сказал, ни к чему баловать подчинённых. У него был принцип: «Если матрос не наказан, он уже поощрён». «Готовьтесь, – сказал немногословный старпом. – Будете наказаны за то, что затянули с докладом». И даже несмотря на концовку фразы, Вася в душе пел и плясал. Девиация магнитного компаса – это целая наука.

Это музыка эпохи парусного флота, когда деревянный корабль и магнитная стрелка сливались в танце маневрирования, в результате которого основное средство кораблевождения – магнитный компас, обузданный и прирученный дополнительными магнитами, показывал строго на «Север». На подводной лодке всё не так. Магнитный компас на полностью металлическом корабле может показывать только «погоду», если не знать «Теорию магнитного компаса» Хайнацкого. Вася знал её на «отлично», и хотел блеснуть своими знаниями. Как опытный подводник он уже понял: чтобы исключить вредное влияние корабельного металла, ограждение рубки подводной лодки делается из немагнитных материалов. Верхний рубочный люк вытачивается из бронзы. И герметичный нактоуз, где размещается картушка магнитного компаса и корректирующие магниты, также изготавливается из немагнитных сплавов.

Механик Забермах, обнаружив буйную энергию Васисуалия и его штурманского электрика, матроса Скворцова (!), пытавшихся в ограждении рубки разобрать что-то неразбирающееся, проявил профессиональный интерес, ибо он нёс персональную ответственность за непотопляемость корабля. Вася с пафосом объяснил, какая благодать обрушится на их подводную лодку, у них, единственных на бригаде, будет отлично действующий магнитный компас.

Механик смахнул слезу и, скучая, сказал, что стоит лодке погрузиться несколько раз на предельную глубину, её магнитное поле от страшных сжатий меняется. И девиация магнитного компаса вновь будет требовать определения и уничтожения. А так как магнитный компас – это запасное средство кораблевождения, то ему сейчас уделяется столько внимания, сколько он заслуживает, не больше. Вася задохнулся от гнева и гордо сказал, что если надо, то он ежедневно будет заниматься определением и уничтожением девиации магнитного компаса. Механик мудро промолчал, правда, вечером доктор Филин почему-то был к Васе более внимателен.

Наконец, Васин день, который древние греки отметили бы белым камушком, настал. Море 1–2 балла. Ветер – штиль. Лодка прибыла в полигон. Вася крикнул в переговорное устройство, представляющее собой трубу, идущую по всей лодке и выходящую на мостик: «Внизу! Запишите. Начали уничтожение девиации. Хода и курсы переменные!».

«Подводные лодки 613 проекта». Серия «Боевые корабли мира», С-Пб, 2002 г.

Комбриг, находящийся на мостике, опытный подводник, любовался работой молодого штурмана. Сколько энергии, задора у этих ленинградских мальчишек, которые только вчера пришли на Флот. Воистину, на лейтенантах держится флот. Для этого лейтенанта сегодня праздник. Как старается. Лишь бы не перестарался, подумал многоопытный комбриг. Вася колдовал, Вася творил. Нактоуз, где размещается магнитный, компас разобран, регулировочные магниты оголены. Их много: продольные, поперечные. Они в своих каретках могут двигаться вверх, вниз, влево и вправо. Когда Вася увидел это хозяйство, он нервно задышал, и ему стало жарко. В теории Хайнацкого всё выглядело проще. Начали движение. На курсе корабля ноль градусов продольными магнитами он с трудом довёл девиацию до нуля. По лбу катились крупные капли пота. Приказал лечь на курс 180 градусов, поперечными магнитами уничтожил девиацию, как положено, наполовину. Такую же операцию повторил на курсах 90 и 270 градусов. Странно, а что делать с вертикальным магнитом? И, вообще, откуда он взялся. В Васиных конспектах его не было. Может быть, в этот день он был в патруле на Балтийском вокзале. На всякий случай покрутил маховик, каретка с магнитом поднялась на пять сантиметров. Теперь надо всё маневрирование повторить, чтобы быть уверенным в правильной работе магнитного компаса. Прошёл ещё час нервной и изматывающей работы. Тут у механика забарахлил дизель, врубили электромотор, режим движения нарушился, надо начинать всю процедуру с начала. Комбриг закурил очередную сигарету. Ему перестала нравиться работа молодого офицера. Он спустился в ограждение рубки проверить чистоту и порядок. Только легли на курс, показался «рыбак», который нахально шёл на пересечение курса. Наш курс менять нельзя, мы строго на зюйде, Вася колдует с поперечными магнитами.

Командир вдруг очнулся, когда до «рыбака» оставалось не более одного кабельтова. «Стоп оба дизеля. Оба полный назад!» Подводная лодка задрожала как загнанная лошадь. Полторы тысячи тонн тянули её по инерции вперёд, а винты, набирающие мощь, пытались заставить остановиться и идти назад. Василий с ужасом наблюдал, как лодка продолжает сближаться с рыбацким сейнером. Он этому виной. Он главный, кто отвечает сегодня за безопасность кораблевождения. Он увлёкся магнитами и потерял чувство опасности. Позор! У Васи впервые защемило сердце. Наконец, вспененная вода вдоль борта пошла вперёд, и лодка медленно-медленно, словно нехотя, начала двигаться назад.

Комбриг снизу, из ограждения рубки крикнул: «Что случилось?» Командир не растерялся и чётко доложил: «Отрабатываем реверс, товарищ комбриг! Замечаний нет». «Молодцы, – похвалил комбриг, – наконец-то занялись делом». Вася посмотрел на командира, командир многозначительно на лейтенанта Маслёнкина и сказал сквозь зубы одно слово: «Заканчивайте».

Вместе со штурманским электриком матросом Скворцовым Вася с трудом собрал нактоуз магнитного компаса. Появился комбриг. Приказал ложиться на створы для проверки результатов работы. Большего позора Василий никогда не испытывал – при пересечении створов разница между магнитным пеленгом и пеленгом по гирокомпасу составила 26 градусов. Комбриг махнул рукой на штурманскую службу гвардейской «С-338» и приказал командиру следовать с ним вниз для проверки службы в отсеках лодки.

Спускаясь в центральный пост, они услышали привычные каждому моряку удары костяшек и возгласы: «Шесть-шесть; пять-пять; рыба; козёл; с погонами…» Вахтенный матрос, который полдня тренировался, чтобы красиво встретить комбрига, растерялся, приложил руку к пилотке, замер и сказал шёпотом одно слово: «Здрасте». Комбриг побагровел, командир стушевался. «Дайте вахтенный журнал, что вы там записали за весь день? Читайте вслух сами свои каракули», – возмущённый комбриг вернул журнал вахтенному. Матрос, взбодрённый гневным командирским взглядом, громко на весь отсек зачитал: «Начали уничтожение авиации, хотя и курсы переменные!» Хохотали все, даже комбриг. Он поставил командиру за этот выход в море 2 балла. За отсутствие организации службы объявил всей лодке неделю «оргпериода» без схода на берег, прислал флагманских специалистов и по их докладам оказал «практическую помощь» в приказе по соединению. Через три дня выход в море повторили. Флагманский штурман за два часа уничтожил девиацию, объяснив Васе, что такое продольные и поперечные магниты. Оказывается, Вася по молодости их перепутал и делал всё наоборот.

А Вася вошёл в историю. Теперь он назывался «Васисуалий Маслёнкин – Конан-разрушитель». А вся штурманская боевая часть – «терминаторы». Конечно, а как ещё, если они в море уничтожают авиацию, хотя и курсы переменные.

33. Вспоминая Мастера

К 80-летию Булата Шалвовича Окуджавы – 9 мая 2004 года

Лейтенант Игольников Алексей Иванович прибыл вторым штурманом на подводную лодку «С-338», и в первый же вечер, когда он согласно Уставу Петра Первого представлялся офицерам, выяснилось, что на корабле знают и любят Булата Окуджаву. Саша Петров, старший штурман, под лёгким подпитием набренчал на гитаре «Вы слышите – грохочут сапоги, и птицы ошалелые летят, и женщины глядят из-под руки…», офицеры дружно подхватили и с большим чувством исполнили песню до конца. Других песен никто не знал и, когда лейтенант Игольников продекламировал «За что вы Ваньку-то Морозова, ведь он ни в чём не виноват, она сама его морочила…», авторитет молодого штурмана резко возрос, и он был принят кают-компанией безоговорочно. Ему пришлось, отвечая на настойчивые просьбы, написать стихи этой разудалой песни в трёх экземплярах, после чего он взмолился и попросил, чтобы ему дали текст «Сапог». Как здорово схвачено, думал он, читая:

«А где же наши женщины, дружок, Когда приходим мы на свой порог. Они встречают нас и вводят в дом, А в нашем доме пахнет воровством…»

Какие простые, но сильные и глубокие фразы. Мудрый поэт – знает жизнь! Женщина – это всегда обман; пусть лёгкая, незначительная, но всегда неправда. Это генетически заложено в женщине. Поэтому мы, мужчины, дорожим мужской дружбой, она бескорыстна, она правдива.

Позднее, находясь в глубинах Северной Атлантики и читая роман Бориса Полевого об очередной великой стройке в Сибири, он вдруг наткнулся на обидные слова: «… и как бурятский шаман, сонным, многозначительным голосом, напевал под гитару свои странные, похожие на заклинания, песенки Булат Окуджава». Значит, в писательской среде не всем нравилось творчество этого неординарного, не похожего на других, поэта. Не любят у нас непохожих, не таких, как все. Лейтенант вспомнил шутливое напутствие брату, которое тот получил, работая над кандидатской диссертацией: «Не отбивайся от учёного стада – сомнут!»

Но наша жизнь так устроена, что, чем больше начальство ругает непокорную Личность, тем большую симпатию мы испытываем к ней. Народная любовь к автору знаменитой песни «Десятый наш ударный батальон» из кинофильма «Белорусский вокзал» росла с каждым годом.

Командир лодки Орлов Юрий Степанович, настоящий ленинградский интеллигент, прекрасно пел, играл на многих инструментах, отлично танцевал, сам слагал иногда вирши о подводной службе, типа:

«… На подводной лодке воздух очень плох, а вчера от дизеля я совсем оглох…»,

прибыл из очередного отпуска и привёз новые стихи любимого на его субмарине «вольнодумца» Булата Окуджавы. Там были невероятно лирические и нежные слова, поразившие молодого офицера Алексея Игольникова в самое сердце, «давайте говорить друг другу комплименты» или «давайте будем жить, друг другу потакая, поскольку жизнь и так короткая такая».

Гениально, лучше и не скажешь. Тем более, что на флоте очень мало говорят комплиментов, чаще посылают самым отборным матом. «На флоте матом не ругаются, на флоте матом разговаривают», – прорычал развалившийся в кресле адмирал, разгромивший только что всю кают-компанию, где ему подали на обед гренки к гороховому супу не квадратные, а прямоугольные. Сколько унижений и оскорблений приходилось терпеть молодым офицерам. Вся воспитательная работа начальства сводилась к тому, чтобы ликвидировать, уничтожить в них индивидуальность, превратить в безропотных болванов. Один московский адмирал на разборе после очередного шмона на Северном Флоте кричал на офицеров: «Запомните. На службе основное правило – не высовываться! Вы должны чувствовать себя как в окопе – поднял голову, её тут же оторвало». Другой адмирал всех нижестоящих называл на «ты» и любил распекать командиров в присутствии подчиненных, испытывая садистское наслаждение. Лейтенант Игольников как самый младший на флоте, возмущённый хамством адмирала по отношению к своему командиру, набрал воздуха и ляпнул, обращаясь к адмиралу: «Вася, ты…» Что здесь началось! Вице-адмирал Василий Николаевич С … вспомнил всех родственников несчастного лейтенанта, обтряс всё генеалогическое дерево, объявил экипажу организационный период, на неделю запретил сход на берег. Политотдел по его приказанию после тщательной проверки выяснил, что у ряда офицеров не законспектирована работа В.И.Ленина «Все на борьбу с Деникиным». В это время в лодку спустился, как всегда не знающий обстановки и немножко расхристанный, корабельный врач Толя Филин. Адмирал, увидев новое лицо, бросился к нему с криком: «Где ВЫ были?»

Врач судорожно проглотил слюну и сказал очень спокойно первое пришедшее на ум: «В гальюне». И плечами пожал, мол, что здесь такого. Адмирал как будто налетел на стену. «Вы бы ещё в театр сходили», – буркнул он уже спокойно, махнул рукой и исчез. Старший лейтенант медицинской службы Анатолий Филин был первым офицером в новейшей истории, которого адмирал назвал на «ВЫ». Действительно, после этого случая адмирал стал обращаться ко всем подчиненным согласно Уставу на «Вы».

Адмирал сделал невольно хорошее дело, подальше с глаз долой, перевёл наш «броненосец Потёмкин» на Чёрное море. Однажды штурман Алексей Игольников сидел в кают-компании и занимался «любимым делом» всех штурманов – корректурой карт. Где-то у Одессы на мелководье, где наш боевой корабль никогда не будет находиться, затонула швартовная бочка. И вот надо на всех картах, где есть опасный район, зачеркнуть красной тушью эту несчастную бочку и сделать запись внизу на ободе карты и расписаться. Работа нудная, утомительная и бесполезная, потому что через неделю эту бочку восстановят на её штатном месте, и снова надо будет корректировать карты уже в обратном направлении. Краем уха офицер слышит, что на лодку прибыл командир. Кто-то вошёл во второй отсек. Голоса приблизились и остановились возле стола кают-компании, где шла работа с картами. Алексей поднимает голову и видит рядом с командиром двух больших поэтов – Булата Окуджаву и Роберта Рождественского. Командир, улыбаясь, поощряет Игольникова на активные действия. Тот красиво, как учил командир, представляется: «Штурман подводной лодки «С-338» капитан-лейтенант Игольников Алексей Иванович». Поэты обмениваются с ним рукопожатием.

Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко и Феликс Медведев.

Булат Окуджава говорит командиру: «Только на флоте есть такие красивые слова – штурман корабля или морское звание – капитан-лейтенант, красивые золотые нашивки на рукавах. Как много романтики в морской службе. Какие подтянутые, аккуратные морские офицеры». В разговор вступает Роберт Рождественский: «Ты, Булат, всегда был неравнодушен к морякам, к морской форме. Помню, у тебя в молодости были стихи: «На синей улице портовой всю ночь сияют маяки. Откинув ленточки фортово, всю ночь гуляют моряки…» Там же в конце: «Волна соленая задушит. Ее попробуй упросить. Вот если б нам служить на суше. Да только б ленточки носить!» «Да, да», – засмеялся Булат. Они с живым интересом рассмотрели штурманские карты: изобаты, бухты Кара-Дага, течения, маяки с их характеристиками, радиомаяки, рекомендованные курсы, полигоны. Оказывается, ни тот, ни другой никогда раньше не видели настоящих морских карт. Попросили показать на карте Коктебель, где они отдыхают в Доме творчества писателей. Командир пригласил: «Пойдёмте в 1 отсек, я покажу вам торпеды. В каждой по 200 килограммов тротила. Вы сможете погладить их рукой». Штурман слышал, как они в соседнем отсеке похлопывали по семиметровому корпусу торпеды, лежащей на стеллаже. Восхищались красивыми обводами этого страшного оружия, которое мчится под водой со скоростью 45 узлов на расстояние 20 километров.

После осмотра лодки поэты посидели с офицерами в кают-компании, выпили по бокалу сухого вина за флот, за моряков, за женщин. Командир посвятил их в подводники, каждому вручил небольшой маховик от запорных клапанов на память. Булат Окуджава сказал на прощанье, что служба подводника сложная и опасная, условия нахождения на подводной лодке ужасные, что он восхищается мужеством молодых людей, которые посвятили себя морской службе, назвав их «корсарами морских глубин»…

Много позднее, уже капитан 1 ранга Алексей Игольников, бывалый и опытный моряк, тёртый и перетёртый, битый и перебитый, седой и постаревший, но не зачерствевший душой, услышал и глубоко вник в стихи, ставшие, на его взгляд, молитвой интеллигентных людей:

«Когда мне невмочь пересилить беду, Когда подступает отчаянье, Я в синий троллейбус сажусь на ходу, В последний, случайный….»

Какая пронзительная тоска, свойственная каждому мыслящему человеку, какое глубокое проникновение в самые сокровенные уголки человеческой души. И здесь Булат Шалвович Окуджава не смог обойтись без моряков:

«…Полночный троллейбус, мне дверь отвори, Я знаю, как в зябкую полночь, Твои пассажиры, матросы твои, Приходят на помощь. Я с ними не раз уходил от беды, Я к ним прикасался плечами, Как много, представьте себе, доброты В молчанье, в молчанье…»

Какое доверие морскому братству. Какая уверенность, что моряки помогут, даже если просто посидеть рядом и помолчать. Действительно, морю дана великая сила – смывать с человеческой души грязь и горечь.

Заключительный куплет нельзя произносить без внутреннего очищения, хочется плакать и слезами смыть всё, что наболело в душе:

«…Последний троллейбус плывёт по Москве, Москва как река затухает, А боль, что скворчонком стучала в виске, Стихает, стихает».

Когда у ветерана Флота, жителя блокадного Ленинграда, капитана 1 ранга Игольникова Алексея Ивановича болит голова, а она сейчас болит частенько, он делает себе массаж и читает вслух это великое творение любимого поэта. В нём столько заключено положительной энергетики, такой мощный заряд жизни, такая ритмика стиха, что через какое-то время боль, «что скворчонком стучала в виске», действительно, стихает, стихает.

Спасибо тебе, великий Мастер. Ты надорвал своё сердце, переживая за всё человечество. «Прекрасный, редкий цветок отцвёл, ласковая звезда погасла. Трудно жилось ему: быть честным человеком на Руси очень дорого стоит». Ты ушёл от нас туда, где большинство, как говорят англичане. Но ты с нами. Ты научил нас говорить друг другу комплименты. Уважать, ценить и беречь человеческую жизнь. Делать добро, пока человек ещё жив, поскольку «жизнь человека короткая такая». Ты ушел, но ты всегда с нами, в наших сердцах. А мы, моряки, с тобой.

34. В торпедном аппарате

Ничто так не украшает женщину, как военная форма, а тем более – морская. А если еще женщина – яркая блондинка!

«Кудри милой от мускуса ночи темней, А рубин ее губ всех дороже камней… Я однажды сравнил ее стан с кипарисом, Возгордился теперь кипарис до корней!» Омар Хайям

Солнце ласковое, отдохнувшее за ночь и умывшееся в море, лукаво появилось из-за тучек на горизонте, и начался день. Легкий бриз с моря приятно освежал. Аромат цветущей акации дурманил и без того не очень свежую голову. Воспоминания минувшей ночи будоражат молодую кровь…

Черное море. Самое синее море в мире! Сколько красок! Жизнь прекрасна! Правильно говорит наш старший помощник: «Жизнь дается один раз, и прожить ее нужно в Крыму».

На ходу застегивая кремовую форменную рубашку с лейтенантскими погонами, бегу на службу. Сегодня у меня день, который древние греки отметили бы белым камешком. Нам предстоит испытание, называемое по-научному – «выход из аварийной подводной лодки через торпедный аппарат». Каждый подводник, прежде чем его выпустят в море, должен пройти подготовку по легководолазному делу, завершающим этапом которой является выход через торпедный аппарат. Всю неделю экипаж нашей «гвардейской субмарины», как шутя называет нас старпом капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович, изучал изолирующий дыхательный аппарат и снаряжение к нему, водолазные болезни и как их не допустить, систему сигналов для связи и действия в критических ситуациях.

Матросы голые, как у нас принято, включались в аппарат, опускались в бассейне под воду, искали на дне шайбы, гайки, куски труб, все это надо было сделать за ограниченное время. Отработав этот элемент, перешли на причал и начали погружаться в море на глубину 10 метров, надевая уже изолирующий костюм подводника – гидрокомбинезон. Опытный инструктор-водолаз мичман Голубничий, крупный, крепкий мужчина, именно о таких говорят: «Стоит он тяжелый, как дуб, не чесаны рыжие баки, и трубку не вырвать из губ, как кость у голодной собаки», не давал никому поблажек, даже нас, офицеров, заставил погружаться. Он, бывало, отбросит прядь седых волос с кирпичного лица, на котором время и заботы сначала провели, потом углубили морщины, и гаркнет свою сакраментальную фразу: «Жить хочешь? Полезай под воду». Мол, когда случится авария на подводной лодке, некогда будет учиться, там надо действовать автоматически…

Построились на подъем военно-морского флага. Доктор капитан Филин, мой друг и «сокамерник» (у нас с ним на лодке одна маленькая каютка, похожая на камеру), ощутив легкий аромат французских духов и увидев мои глаза с некоторой синевой, покрутил пальцем у виска. «Намек понял, но уж больно хороша была прекрасная незнакомка», – ответил я одним лишь движением плеч. «Красивая?» – «Хуже, чем красивая!» И все, ни слова. У нас на лодке старпом, любимец женщин и сам с восторгом отвечавший им взаимностью, ввел табу – о покоренных женщинах ни слова. «Это недостойно морского офицера. Учтите, на ваше место потом придут другие. Для них каждая наша женщина должна быть чиста и непорочна». Вот такая у него была философия жизни. Сам он был красив и породист. Аккуратный, подтянутый, всегда веселый и обаятельный, к тому же первый юморист в нашей бригаде лодок. Нередко подшофе Юрий Павлович проводил с нами, поручиками Ржевскими (его терминология), занятия, общий смысл которых сводился к одному: «От женщин одно лекарство – другая женщина!» У него был прекрасный девиз: «Если любить, то только королеву!»

Я завидовал ему, из его королев уже можно было бы создать экипаж подводной лодки. Это была бы первая в мире атомная лодка, где матросам не надо было бы выдавать вино, как нам, по 50 граммов ежедневно. Женщины с удовольствием обходились бы двойной порцией шоколада.

Ровно в 8 часов под бой склянок со стоящих рядом надводных кораблей мы подняли на нашей подводной лодке военно-морской флаг. На флоте начался рабочий день. Этой флотской традиции уже 300 лет. Организованно прибыли к стоящему рядом на причале макету носовой части подводной лодки с торпедным аппаратом, соединенным с большой емкостью воды, высотой метров пять, Первые четыре добровольца начали надевать гидрокомбинезоны и включаться в дыхательные аппараты. Доктор Филин контролирует их действия. Неунывающий Юрий Павлович остановил свой веселый взгляд на мне и повел глазами, указывая на торпедный аппарат: «Игольников, вперед!». Я молча стал раздеваться, чтобы, надев снаряжение, возглавить первую группу моряков. У нас на лодке уже давно традиция – офицер всегда идет в торпедный аппарат первым со своей группой. Молодые матросы боятся этого сложного упражнения, и только сознание, что впереди офицер, который уже много раз проходил торпедный аппарат и всегда оставался живым, придает матросам силы и смелости. Оделся, загубник в рот, включился в дыхательный аппарат, поднял руку, докладывая о готовности. Пока спокоен… Мичман Голубничий быстро посмотрел мне в глаза через стекла очков комбинезона, увидел мой спокойный взгляд и благословил, ласково ударив огромной ладонью по голове: «Пошел!» Волоча ноги в бахилах с металлическими стельками, подошел к торпедному аппарату. Задняя крышка открыта, диаметр трубы 55 сантиметров. Надо туда влезть. Всунул голову – впереди темная бездна. На секунду сомнение: «Надо ли лезть?» Что-то учащенно забилось сердце. Бросило в жар… «Надо!» – заставляю себя. Никак не могу поднять ногу на высоту аппарата, плохо сгибается в колене – мешает воздух. Наконец, лишний воздух в комбинезоне с ревом стал выходить из стравливающих лепестковых клапанов. Кто-то поддержал ступню, и вот половина моего туловища и одна нога в трубе торпедного аппарата. Дальше самое трудное, надо ползти на боку семь метров по сухому аппарату в резиновом комбинезоне и следить, чтобы не пережимались трубки дыхательного аппарата.

Первые метры даются с трудом. Я уже весь в поту. Еще одно усилие, еще!.. Правая рука вытянута вперед, ногами опираюсь и пытаюсь отталкиваться, левой – придерживаю мешок дыхательного аппарата. Труба-то узкая! Двигаюсь вперед медленно, по 20 – 30 сантиметров. Не разогнаться. Уже темно, совершенно ничего не видно. Что там впереди? Не скрою, страшновато. Ориентируюсь только на ощупь. Чувствую, что-то хлюпает подо мной. Это вода, просачивающаяся из емкости в носовую часть торпедного аппарата. Значит, скоро конец моим пластунским усилиям. Еще движение, еще. Еще немного. Дышу тяжело. Что такое? Воздуха не хватает. Почему? Дыхательный мешок наполовину пуст. Нащупываю на груди баллон со сжатым воздухом, нажимаю кнопку экстренной подачи. С шипением воздух наполняет дыхательный мешок. Дышать становится легче. Успокоился… Командую себе: «Полный вперед!». Наконец, правая рука в огромной резиновой рукавице герметичного комбинезона упирается в закрытую переднюю крышку торпедного аппарата. За ней пятиметровый столб воды в металлической емкости, имитирующей открытое море.

Ложусь на спину. Весь мокрый от пота. Дыхание прерывистое, тяжелое. Расправил на груди трубки дыхательного аппарата. Если они пережмутся, то беда… Начнешь задыхаться, воздух перестанет поступать, и молодого моряка обычно охватывает паника. Он подает сигнал тревоги. Инструктор-водолаз снаружи мгновенно открывает обе крышки торпедного аппарата, и люди под воздействием пятиметрового столба воды вылетают обратно из трубы, в которую только что с таким трудом влезли. Вылетают, как лягушки. Их ловят, иначе они могут разбиться об асфальт, на который выливается весь многотонный запас воды. Потребуется часа два, чтобы снова набрать воды и продолжить зачетное учение. Если такое случится, то это – позор для всего экипажа подводной лодки. И разговоров, и подначек, и розыгрышей от соседних экипажей будет на целый месяц. Немного отдышался, слышу, как подползает второй номер и несколько испуганно хватает меня за ногу. И сразу успокаивается. Да, это счастье ощутить в замкнутом объеме, что ты не один. Кто-то есть рядом. Живой. И которому не так страшно, как тебе. Видимо, это ощущение и называется – плечо друга. В нашем случае – нога друга.

Чуть-чуть подвигал ступней, показал матросу, что все хорошо. Не дрейфь! Он понял и благодарно погладил мою ступню с металлической стелькой. Наконец, все влезли. Все ощущают ногу товарища. Нам не страшно, нас много. Мы – маленькая единая команда. Мы выполним свой долг! Мичман Голубничий дал сигнал и с грохотом задраил заднюю крышку торпедного аппарата. Стало тихо. Все, мы отделены от внешнего мира. Начали подавать воду. Тело в гидрокомбинезоне начало всплывать. Я уже в легкой невесомости. Меня прижимает к верхней части трубы. Я должен руками утопить себя, чтобы вода выжала лишний воздух из комбинезона. Руками и ногами помогаю себе, воздух с хрюканьем выходит, чувствую охватывающий холод. Значит, вода обжала меня хорошо. Я уже на дне трубы. Поправляю трубки дыхательного аппарата. Знаю, впереди самое сложное. Сердце учащенно бьется.

Немного волнуюсь… Не забываю подумать, как там мои матросы. Вот слышу сигнал, сейчас начнут создавать давление воздухом, чтобы уравновесить давление пятиметрового столба воды, прежде чем открыть переднюю крышку. Воздух с шипением пошел, вода начинает давить на тело. Последние остатки воздуха выжимаются из комбинезона. В ушах звон, вдруг… о, ужас!., ощущаю – нечем дышать. Дыхательный мешок почти пуст, так действует давление. Воздух сжался и его стало мало. Надо срочно добавить из баллона. Но где он? В неудобной позе огромной резиновой рукавицей не могу найти кнопку подачи воздуха. Начинаю задыхаться. Только паники мне не хватало! Спокойно. Еще спокойнее. «Дыши в полсилы», – приказываю себе! Судорожно ищу баллон. Нашел. Наконец, нащупываю кнопку. Вот она. С силой нажимаю. Воздух пшикнул, наполнив мешок наполовину, и…кончился. Баллон пуст. Сердце бешено забилось. Неужели конец? Стоп! У меня где-то на поясе есть запасной баллон. Надо его найти, открыть вентиль, нажать кнопку, и ты будешь жить. Будешь жить! Легко сказать!.. Несколько минут мучительной борьбы за жизнь и уже почти на грани потери сознания даю воздух. Дышу, дышу и не могу насладиться. Но некогда наслаждаться, как там мои матросы? Молодцы, никто не дал сигнал тревоги. Значит, тоже мужественно борются за жизни.

Передняя крышка открывается, дается сигнал – начать выход. Выплываю из трубы, нащупываю привязанный конец, по которому надо подниматься вверх. Делаю два взмаха – и я на поверхности. Сильные руки вытаскивают меня, переключают из аппарата на атмосферный воздух, и я на земле. Блаженство! Не могу надышаться! Какое счастье! Я радуюсь, что в очередной раз преодолел себя. Признаюсь, мне было страшно, но я победил страх. Могу сказать гордо – я мужик! Раздеваюсь. Все белье мокрое от пота. Доктор Толя Филин вытирает мою голову полотенцем. Посматриваю на своих матросов. Все серьезны. Сосредоточенны. Лица красные. Еще не отошли от переживаний, от испытаний глубиной погружения. Молодцы. Хорошие ребята. С ними можно идти в море. Настоящие мужчины. Они уже прошли Огонь и Воду на занятиях по борьбе за живучесть. Сегодня прошли Медные трубы. Остались – чертовы зубы. Когда закончат службу на нашей гвардейской субмарине, они смело могут сказать, что прошли и Чертовы зубы. Этим парням уже ничего не будет страшно в жизни. Радость охватывает меня, прилив необыкновенного счастья, молодой задор и энергия бьют через край! Хочется обнять весь мир!

Но…что это? Я не верю своим глазам. Этого не может быть! Нет! Нет! По причалу идет… моя вчерашняя прекрасная незнакомка. В форме морского офицера-врача. Да как идет! Софи Лорен из «Брака по-итальянски». Ничто так не украшает женщину, как военная форма, а тем более – морская. А если еще женщина – яркая блондинка! Вся бригада подводников бросила работу и смотрит на нее, Идет Нефертити, идет Клеопатра, идет Мерилин Монро, идет Катрин Денев! Подходит к старпому, у которого глаза вылезли из орбит от удивления, и докладывает: «Помощник флагманского врача бригады старший лейтенант медицинской службы Ковалева Виктория. Мне приказано проверить медицинское обеспечение вашего зачетного упражнения». Старпом застыл, буквально открыв рот, и смотрит на нее фарами своих стеклянных глаз. Она разворачивается, хладнокровно смотрит на меня, я (младше ее по званию) вынужден отдать ей воинскую честь. Спрашивает старпома: «Этот лейтенант прошел торпедный аппарат? Мне надо осмотреть его и нескольких матросов». Старпом – сама вежливость. «Да, да. Штурман Алексей Игольников, быстро в распоряжение врача. Показать все, что она потребует». Звучит несколько двусмысленно, я краснею. Не знаю, как себя вести. Садимся тут же за стол. Она измеряет мне давление, проверяет пульс. Серьезная, властная, решительная. Красивая. Ничем не показывает вида, что мы знакомы. Да еще как знакомы! Ближе некуда! Она записывает мое давление, пульс; они уже в норме, молодой организм пришел в себя. Она невзначай поворачивает листок ко мне, читаю: «Ласковый мой! Жду вечером там же». Я – пунцовый, не могу поднять глаза. Я счастлив. Еле сдерживаю себя, чтобы не расцеловать ее тут же, при всех. Да что там торпедный аппарат? Ради такой женщины я готов пройти хоть десять аппаратов. Она поговорила с нашим врачом, два раза показав пальцем в мою сторону, и занялась моими матросами. Толя Филин несколько фривольно подошел ко мне с большим шприцем: «Начальница приказала подкормить тебя глюкозой внутривенно, – хитро улыбнулся и добавил, – с чего бы это?» Когда она закончила замеры, собралась и пошла, старпом шутливо дал команду «Смирно!», мы все отдали ей честь. И опять вся бригада бросила работу. Моряки видели чудо, произведение искусства, лучшее творение природы – красивую женщину!

Прав поэт Есенин: «Тот, кто выдумал твой дивный стан и плечи, к светлой тайне приложил уста». А я красный, с подскочившим давлением и учащенным пульсом, поглупевший и одуревший от ласкового слова неземной женщины-богини, только что переживший стресс в борьбе за жизнь, стоял и про себя повторял: «Вечером. Там же… Вечером…» Было ощущение, что сегодня бог поцеловал меня в темечко… Легкий ветерок с моря с запахом водорослей обдувал меня, успокаивал и возвращал к жизни. Молодость – до чего ты хороша!

P.S.

«Чье сердце не горит любовью страстной к милой — Без утешения влачит свой век унылый. Дни, проведенные без радостей любви, Считаю тяготой ненужной и постылой». Великий мудрец Омар Хайям."

35. Невезучий матрос Сабадаш

Сашок Сабадаш, родом из Молдавии, никогда не видел море. Но мечтал служить на Флоте. И мечта его сбылась. Он попал на подводную лодку, в боцманскую команду на должность рулевого-сигнальщика. Опытный воспитатель молодых матросов боцман Крячко сразу же обнаружил какие-то странности в поведении юного подводника. Началось с хлеба. Когда Сашок узнал, что по утрам они едят спиртовой хлеб, он задумался. Уж больно хорошо звучит – спиртовой. Боцман Крячко Фёдор Фёдорович однажды обнаружил матроса Сабадаша, сидящего под столом и давящегося сухим хлебом. На вопрос, что он делаете под столом, Сашок разочарованно ответил: «Ем третий батон, но не в одном глазу! Нет спирта! Не пьянею. Не пойму, почему?».

Корабельный боцман популярно с использованием ненормативной лексики объяснил, что спиртовой батон перед употреблением сбрызгивается водой и закладывается в духовку, где под действием паров спирта превращается в свежий горячий хлеб, который надо скушать немедленно, иначе через полчаса он превратиться в камень. Сашок скис, он надеялся немного захмелеть. Сорвалось! Боцман именно здесь почувствовал первые сигналы тревоги. А сын молдавских виноградарей, опечаленный, надолго задумался, как бы впал в кому. И лицо его выражало полное отсутствие мысли, ну точно, как в песне: «Вот выйдешь, бывало, раззявишь хлебало, а мухи летять и летять…»

Эта задумчивость подвела его и в очередной раз. Когда подводная лодка стала срочно погружаться, и все матросы из ограждения рубки гроздьями попадали в центральный пост, матрос Сабадаш стоял в глубокой задумчивости возле надводного гальюна, видимо, думал: «Быть или не быть?» и не отреагировал на команду «Все вниз! Срочное погружение!» Опытный командир капитан 2 ранга Каширин Михаил, убедившись, что наверху никого не осталось, захлопнул верхний рубочный люк, и лодка стала проваливаться в морскую пучину. Сашок в последний момент бросился к задраенному люку и, поскольку ремень и брюки у него были расстёгнуты, бляхой стал судорожно бить по бронзовой крышке люка, как говорится, стучаться в закрытую дверь. Командир прильнул к перископу и … ничего не увидел. Вообще ничего. Потом он разобрал искажённое страхом лицо матроса, который держался за перископ, прильнув к оптике. Командир мгновенно дал команду: «Продуть среднюю!» Лодка подвсплыла, и матрос по перископу, не разжимая рук, вместе с уходящей водой так и скатился на рубку лодки. Когда выскочили «спасатели», они были поражены увиденным. В зубах перепуганного моряка был сухой военный билет, за ним волочились вывернутые наизнанку брюки…

Большего позора боцман Крячко Фёдор Фёдорович не испытывал. Чтобы его подчинённые без штанов болтались на верхней палубе! Этот случай не прибавил авторитета матросу Сабадашу, а боцман вообще его очень «полюбил». Особенно после того, как всевидящий старший помощник капитан 3 ранга Колчин Юрий Павлович просверлил мичмана насквозь своим насмешливым «рентгеновским» взглядом и на попытки боцмана как-то оправдаться отрезал: «Не надо мне ничего объяснять. Я и так знаю, что вы шоколад не любите, что у вас изжога от фольги». ЮП (так уважительно за глаза называли Юрия Павловича на лодке и офицеры, и матросы) был первый юморист, весельчак и насмешник, за что его любили беззаветно. Служить с ним было нетрудно. Неунывающий, всегда в хорошем настроении, блестящий рассказчик анекдотов, морских баек. И, главное, никакого занудства, свойственного некоторым начальникам. Все его приказания исполнялись бегом и с песней.

Для поправки здоровья молодого матроса направили в распоряжение корабельного доктора – пусть освоит профессию вестового. В должности вестового Сашок продержался две недели. Это была не его работа. Он, бывало, с трудом открывал переборочную дверь из второго отсека в третий. Садился на комингс, что категорически нельзя делать, (это всё равно, что сесть на кнехт на причале), вызывая скрежет зубов у сурового боцмана, и говорил вахтенному офицеру: «Стол накрыт, пусть идут». А надо было красиво сказать, чему его учили все две недели: «Накрыт стол в кают-компании, офицеры приглашаются к столу!» Эту длинную и красивую фразу Сашок никак не мог запомнить. А когда старпом внезапно выяснил, что вестовой не может разлить бутылку вина на десять порций, по пятьдесят граммов каждому офицеру, у него всегда остаётся треть бутылки для себя, он весело сообщил боцману: «Ваш Сашок много пьёт на посошок». После чего приказал: «Мои глаза, чтоб дажа, Не видели матроса Сабадажа».

Кают-компания ПЛ пр. 613.

И добавил уже в прозе: «Убрать немедленно, как можно дальше. В седьмой отсек». Боцман опять хотел, было, объяснить родословную матроса, но расхохотавшийся старпом отрезал: «Не надо ломать передо мной японскую трагедию: отец – рикша, мать – гейша, сын – Мойша, а мы не виноватые». Боцман сник… В седьмом отсеке матросу стало хорошо. Он отвечал только за вертикальный руль. Но наступил период осенне-зимних штормов, и тут выяснилось, что ко всем своим «положительным» качествам молодой моряк Сабадаш Сашок укачивался. Стоило ему услышать команду: «По местам стоять, со швартовых сниматься!», как ему становилось нехорошо. Его тошнило. Моряки-подводники народ весёлый, любят подначивать новичков. Бывало, привяжут кусок сырокопчёной «Московской колбасы» над головой лежащего в полуобмороке матроса Сабадаша, и говорят: «Саша, море успокаивается, поднимайся, пересиль себя. Открой глаза». Наивный Сашок поднимает голову и видит, как кусок колбасы с жирными вкраплинами сала, раскачиваясь, приближается к его лицу и вот-вот попадёт ему в рот. И вид колбасы и её запах ему противны и невыносимы. Он соскакивает с койки и с рёвом несётся к обрезу (тазику, по-морскому). Его выворачивает наизнанку, а коварные друзья улыбаются – шутка удалась. Как-то раз лодка готовилась выйти в море. Прошли все необходимые команды, все сигналы, Сашок заволновался. Его уже начало подташнивать. Наконец, прозвучало: «По местам стоять, со швартовых сниматься!» Швартовые команды выскочили наверх, затопали по лёгкому корпусу. В седьмом отсеке всё слышно. Что-то за бортом загремело, видимо, заработали винты. Лодка закачалась. Сашок начал травить, хорошо, что заранее приготовил обрез. Прошло некоторое время, Сашок полностью укачался и уже заполнил половину тазика. Наступило затишье и вдруг в отсек заходит боцман. Матрос Сабадаш как только увидел «лучшего друга», бросился к обрезу и лихо выполнил свой долг молодого матроса. Боцман остолбенел. «Что происходит?» Матрос, превозмогая тошноту, доложил, что сильно укачался, мол, сегодня море очень горбатое. Озверевший боцман издал львиный рык: «Какое море? Мы стоим у пирса. Выход отложен на завтра. Полчаса назад подходил катер с командиром бригады, и было принято решение сегодня пополнять запасы топлива, поскольку прибыл танкер из Севастополя». Матрос Сабадаш, как только услышал это известие, вскочил и на радостях исполнил любимую боцманом «цыганочку с выходом». Куда девалась его морская болезнь? Счастливый, он улыбался и, как положено по уставу, «ел глазами начальство». Боцман из гуманных соображений объявил своему «любимчику» три наряда на работу, а для начала приказал полностью прибраться в отсеке. С какой радостью матрос Сабадаш приступил к работе! Боцман в глубокой задумчивости покинул отсек. «Надо что-то делать. С этим матросом ЧП не миновать»…

В канун Дня Военно-морского Флота, воспользовавшись тем, с что корабль стоит на якоре на Судакском рейде, боцман с разрешения старпома начал готовить борта подводной лодки к покраске, т. е. обдирать ржавчину и старую облезшую краску. Доверили эту работу молодому матросу Сабадашу. Он на плотике работает скребком и металлической щёткой весь мокрый и грязный, а два матроса-страхующие периодически протягивают его с плотиком на несколько метров вперёд и снова впадают в летаргический сон. Подошли к носовой части корабля. Там страховать его неудобно. Очень «умный» наш боцманёнок, видимо, посчитал себя уже опытным мореманом. Крикнул на палубу, чтобы не мучились и сбросили страховочные концы, он сам перейдёт на другой борт, и показал кусок доски, которым он будет грести. Матросы, не отошедшие от летаргического сна, бросили концы и, отвернувшись, закурили. Они уже заканчивали по второй сигарете, когда вдруг вспомнили, что где-то справа должен быть Сашок. Ни плотика, ни «Тура Хейердала» нигде не было. Какое-то грязное и испуганное существо в полумили от них махало руками и делало какие-то неприличные движения. Да, сомнений не было, это наш Сашок начал кругосветное путешествие. Зря он не спросил «Добро» у боцмана. На лодке тревога: «Человек за бортом!» Но на подводной лодке нет шлюпки. Как спасать? Как оказать помощь? А коварный ветер от берега гонит плотик всё дальше в открытое море. Старпом в красивой «нахимовской» фуражке выскочил наверх и под его горячую руку попал боцман: «Вы убедились, что у нас не подводная лодка, а баржа с отдельно, случайно сохранившимися радиоэлектронными элементами. И на верхней палубе жабы прыгают, и тиной пахнет. Спите в шапке, товарищ боцман. Не вижу, чтобы вы с доблестью и честью разоблачали злобные происки хунвейбинов, завладевших боевым кораблём!» На Юрия Павловича напало вдохновение. Бедный боцман! За что такие страдания?! Сколько хороших морских слов изрёк он, глядя на удаляющегося «друга». Жаль, нельзя их воспроизвести!

Выбрали якорь, и подводная лодка бросилась догонять своего бойца. Ветер крепчает, волна становится круче, только через полчаса лодка подошла к плотику. Сабадаш, измочаленный страданиями, стоял на коленях и в мольбах возносил руки к небу. Подали бросательный конец. Конечно, Сашок его не поймал. Тогда боцман на грани нервного срыва размахнулся, прицелился и так бросил конец, что «легкость», со свистом пролетев расстояние до плотика, ударила нерадивого матроса точно в лоб.

Боцман мичман Крячко был мастер военного дела, поэтому в «лёгкость» он вложил огромную гайку и обшил её верёвочной сеткой. Мы увидели, как подогнулись ноги нашего бедолаги, и он, словно подстреленный, упал на плотик. На подводной лодке – немая сцена!.. Боцман, совершенно озверевший, обвязал себя другим бросательным концом и сиганул в воду. Три-четыре сильных взмаха и он на плотике. Плотик с людьми подтащили к борту лодки, и операция по спасению благополучно завершилась. Все были возбуждены, один боцман улыбался. Он был счастлив. Он упросил доктора зафиксировать у матроса Сабадаша сотрясение мозга. «Зачем?» Мудрый боцман пояснил: «Ведь с сотрясением мозга нельзя служить на подводной лодке. Придётся с матросом Сабадашем распрощаться». Боцман хотел показать, что он сожалеет, но весь его вид, его улыбка говорили об обратном. На подводной лодке не было более счастливого человека, чем вдоволь настрадавшегося до сегодняшнего радостного дня мичмана Крячко Фёдора Фёдоровича.

По приходу подводной лодки в Феодосию он сам отвел «любимого» матроса в лазарет и только ему известными методами упросил медиков положить пострадавшего на стационарное лечение. В результате было выписано заключение о негодности молдаванина матроса Сабадаша к плавсоставу. Годен к службе на берегу. Боцман лично отвел опального матроса на береговую базу и сдал на руки начальнику продовольственного склада. «Здесь от него вреда будет меньше», – с гордостью подумал Фёдор Фёдорович и облегчённо вздохнул. «От одного носителя ЧП избавился. Пустячок, а приятно!»

Вечером дома мудрый мичман Крячко немножко «усугубил» винца, как любит говорить замполит. Потом от высокого душевного порыва он пропел свою любимую «Пиратскую лирическую» Булата Окуджавы:

«Когда воротимся мы в Портленд, ей богу, я во всём покаюсь. Да только в Портленд воротиться нам не придётся никогда… Когда воротимся мы в Портленд, клянусь, я сам взойду на плаху. Да только в Портленд воротиться нам не придётся никогда…»

и даже исполнил коронный танец «Цыганочка с выходом». Жена и дети давно не видели своего «витязя морских глубин» таким весёлым и радостным.

Смотреть Булат Окуджава – Пиратская Лирическая

36. Хочу в Москву!

Поезд «Феодосия-Москва» мягко качнулся и стал плавно набирать скорость. «Прощай, Чёрное море! Вот он, самый красивый в Крыму, феодосийский Золотой пляж. Почти десять километров прекрасного жёлтого песка. Ласковое море. Вдали Кара-Даг. Бухта Коктебель. Дом творчества писателей, где остаётся немало друзей… Сколько пройдено миль по этому самому синему в мире. Сколько погружений. Сколько переживаний. Служба подводника тяжела и опасна. Да, были, конечно, и приятные мимолётные встречи, вот недавно…». Командир подводной лодки капитан 2 ранга Крылов Юрий Степанович прервал свои воспоминания. Красивые женщины никого не оставляют равнодушным. Это природные произведения искусства. В них наше счастье и наша беда. Так было и так будет всегда!

Поезд вёз командира в Москву, к новому месту службы. Жена, с которой у него не очень ладились отношения, настояла, чтобы он переводился в столицу. Хватит жить то на Крайнем Севере, то на Крайнем Юге. Тем более, что здесь масса соблазнов: хорошее вино, бессчётное количество жаждущих женщин, а теперь ещё и писатели, с которыми сблизился Юрий Степанович в последнее время. Молодость прошла. Надо завершить службу в Москве. Это приказ жены. И он с ней согласился. У женщин иногда бывают здравые мысли. А ведь ещё полгода тому назад перевод в Главный Морской штаб казался Юрию Степановичу красивым миражом. Всё началось со стихов…

Они с женой приехали в подмосковный санаторий осенью. После жаркого Крыма, сухой выгоревшей листвы, их встретило мягкое очарование русской осени.

Яркие краски уходящего лета, летающие паутинки, лёгкие прогулки по лесу. Хорошая еда, полусонное состояние. Днём ещё тепло, а к вечеру на променад уже надо набросить пиджак. Юрий Степанович, как опытный поручик Ржевский, быстро сориентировался. Оказывается, контингент отдыхающих был в основном московский. Жёны и члены семей морской элиты. Непонятно, когда же отдыхает плавсостав. Юрий Степанович, единственный офицер с действующего флота, распустил перья. Это была его «болдинская осень». Он, коренной ленинградец, прекрасно образованный, начитанный, играющий на фортепьяно, обладающий приятным баритоном, мгновенно очаровал неслучайно выбранную им группу женщин, которые с радостью приняли его с супругой в свою компанию. Когда же он начал читать свои стихи о переживаниях и страданиях офицеров-подводников, о тяготах и лишениях, выпавших на долю моряков, уходящих под воду на многие месяцы, о гибели молодых людей, которых поглотило ненасытное море, женщины были растроганы до слёз. Одна из них долго беседовала с ним, а затем с его женой о их жизни и проблемах, которые волнуют Юрия Степановича и его супругу.

А на другой день приехал в санаторий один их самых больших московских адмиралов. Он оказался мужем вчерашней внимательной женщины. И если кого-то это удивило, то только не командира подводной лодки, для которого разведка – одна из форм повседневной деятельности. Он всё знал и действовал наверняка. Жена адмирала поворковала со своим мужем и грозный адмирал, желая доставить жене удовольствие, пригласил Юрия Степановича на беседу. Командир лодки, прекрасный тактик, так построил беседу, что адмирал сам предложил ему продолжить службу в Москве. Жена адмирала, которая в этот момент разливала элитный кофе, подошла и нежно поцеловала мужа, дав понять, что он действует совершенно правильно. Взбодрённый адмирал даже дал Юрию Степановичу номер телефона своего служебного кабинета. Теперь надо было ждать…

Прошёл месяц, потом ещё один. Заканчивался уже пятый месяц. Адмирал, наверное, забыл о своём обещании. Юрий Степанович, доведённый до белого каления, обратился к командиру бригады: «Разрешите позвонить из Феодосии по военному телефону в Москву?» Без разрешения командира соединения Севастополь не соединял с Москвой. Когда командир бригады узнал, куда будет звонить его подчинённый командир подводной лодки, он проявил удивительную заинтересованность. Оказывается, он тоже хотел в Москву. Итак, «добро» было получено. Юрий Степанович совершенно озверевший, потому что комбриг сел рядом, с таким видом, будто он тоже будет говорить с адмиралом, назвал секретный номер. А дальше произошло чудо…

Адмирал оказался в Москве, а не где-нибудь на флотах. Более того, он оказался в своём кабинете, а не в министерстве или на многочисленных совещаниях. Адмирал взял трубку и Юрий Степанович, мокрый от напряжения и переживания, доложил ему о себе. Адмирал, которого звонок застал врасплох, и который, наверное, забыл бы о подводнике, если бы не его настойчивость, вынужден был сказать, что телеграмма с вызовом будет в ближайшие дни. Юрий Степанович, обалдевший от неожиданного счастья, даже стал подсказывать московскому адмиралу, чтобы его перевели приказом Министра Обороны, для скорейшего получения квартиры. Грозный адмирал обрезал: «Мы знаем, как это делается» и положил трубку.

Комбриг не сразу отпустил смелого до безрассудства командира лодки. Он уважительно налил ему рюмку коньяка, вытащенного из глубин секретного сейфа. После третьей рюмки капитан 2 ранга Крылов пообещал, что возьмёт командира бригады лодок в Москву. Немного осмотрится и начнёт действовать. Довольный комбриг проводил уже можно считать московского офицера до дверей. Чем чёрт не шутит, если у того в друзьях сам адмирал флота…

Через три недели поезд мягко качнулся и повёз грустного Юрия Степановича Москву. «Прощай море! Прощай родная лодка! Прощай молодость! Хочу ли я в Москву?..»

37. Здравствуй, Тихий океан

Лейтенант Алексей Малахов прибыл во Владивосток. Во Владик, как говорят бывалые моряки. Всё на нём новое, с иголочки. Тужурка подогнана по фигуре. Фуражка сшита на заказ лучшим мастером Севастополя. Рубашка белоснежная, галстук рижский. Тёмная ниточка усов оттеняет его белоснежное лицо с юношеским румянцем. Глаза восторженно воспринимают жизнь. А жизнь прекрасна!

Месяц назад он окончил училище, получил назначение на Камчатку, в распоряжение командующего флотилией атомных лодок. Прощай училище!

Здравствуй, Тихий океан! Впереди большая и интересная флотская жизнь. Оставшуюся часть пути от Владивостока к новому месту службы предстоит преодолеть на теплоходе, поезда на Камчатку не ходят. Он уже разведал обстановку на морском вокзале: ближайший теплоход через два дня, но билетов нет. Народу много, все волнуются, переживают, дети капризничают. Лейтенант в глубокой задумчивости решает проблему: «Быть или не быть?» Он опаздывает уже на три недели. За время отпуска ему удалили гланды, по настоятельному совету опытных врачей, затем направили в военный дом отдыха на реабилитацию. Всё, как положено, оформили документально. Но где-то в глубине души Алексея терзает беспокойство, все однокашники давно уже прибыли на флот, получили хорошие места, ему же останется что-то худшее. Как говорится на флоте: «Опоздавшему – кость!» Впереди – полная неизвестность. С таким опозданием без фитиля, видимо, не обойдётся. Но сейчас – главное, как добраться до места назначения?

Денег нет. Сигарет нет. Есть только воинское требование на бесплатный проезд. Да и перекусить не помешало бы. Живот уже прирос к позвоночнику. Глубокая задумчивость проступала на лице молодого розовощёкого лейтенанта, что, однако, не мешало его глазам подмечать всё происходящее вокруг. Вот стройная женщина, слегка за тридцать, элегантно одетая, наверняка работница морского вокзала, ухоженная, грациозно-деловито прошла с какими-то бумагами, поглядывая на парадно одетого лейтенанта. Через несколько минут она прошла назад, ещё раз внимательно посмотрев на Алексея. «Ах, какая у неё красивая коса! Редкость в наше излишне деловое время». Вот она появилась вновь и идёт прямо к юноше. Офицер встал, засмущавшись и покраснев, отдал воинскую честь и представился: «Лейтенант Малахов Алексей Андреевич!» Женщина расцвела, такую галантность и учтивость не часто встретишь.

«Вижу у вас значок об окончании Севастопольского училища. Мой муж тоже там учился. Уверена, у вас проблемы. Я заместитель начальника морвокзала по пассажирским перевозкам. Чем я могу вам, подводнику, помочь?» Несмотря на начальственный вид, она говорила очень доброжелательно. Алексей кратко доложил свои беды. «Пойдёмте ко мне в кабинет, я подумаю, что можно сделать». В кабинете уже пыхтел самовар и приятно пахло нарезанным лимоном. Хозяйка царским жестом пригласила Алексея к столу, налила крепкого морского чая, заставила положить пять ложек сахара. «Вы ещё растёте, вам надо много кушать сахара», – пошутила она. «Пейте чай, а я пойду звонить». Юноша, отбросив ложную скромность, набросился на еду. Бутерброды, печенье и даже сушки – всё исчезало со стола с приличной скоростью. Женщина, решая по телефону какие-то вопросы, иногда посматривала на юношу, в её взгляде было что-то тёплое, даже материнское. Увидев, что он закончил с едой, она подошла к почти счастливому молодому человеку. Как мало нам надо в молодости, чтобы почувствовать себя счастливым и беззаботным! «На теплоходе есть мой резерв – одна каюта. Каюта на двоих. Вот вам два билета. Один билет продадите, у вас появятся карманные деньги. До отхода теплохода пару дней будете жить в гостинице «Приморская», в полулюксе. Там всё оплачено и уже вас ждут. Я вам желаю, Алексей, счастья. На лейтенантах держится флот, как говорил мой муж. Впереди у вас сложная жизнь морского офицера – подводника, пусть удача и успех сопутствуют вам. Счастливого плавания!» Алексей, потрясённый такой добротой и вниманием, первые секунды только хлопал глазами, затем встал на колено и с большим чувством поцеловал одну, потом другую руку женщины. Она потрепала мальчишку по волосам, а когда за ним захлопнулась дверь, такая с виду сильная и строгая женщина, заплакала…

Два года ещё не прошло, как погиб её муж. Ушёл в море и бесследно исчез в глубинах Тихого океана. И подводная лодка, и весь экипаж, и её муж, командир БЧ-5, – все канули в вечность. А начинал он так же, как этот юноша с горящими глазами. С огромным желанием послужить Родине, быть полезным стране… Посадка на теплоход напоминала штурм Зимнего, только что «Аврора» не стреляла. Перед самым проходом в порт Алексея остановил мужчина средних лет и попросил доставить в Петропавловск корзину с фруктами. «Там вас будет встречать мой сын, я ему позвоню по телефону. Если в управлении кадров возникнут трудности, то передайте от меня привет начальнику управления, он мой хороший приятель. Моя фамилия – Охотников». Мужчина, видимо, был опытный в морских делах.

Плавание прошло благополучно. Алексей отоспался, отъелся на бесплатных харчах и в хорошем расположении духа сошёл на берег. Корзину с фруктами передал по назначению молодому человеку, который и доставил его на своей машине в управление кадров Камчатской флотилии. Там встретили опоздавшего лейтенанта настороженно и сразу же стали смотреть на него, как Ленин на буржуазию, враждебно. Когда Алексей вытащил свои оправдательные бумаги, начальник, не читая, выбросил их в урну и сказал с грубоватым юмором: «Сверните эти бумажки тонкой трубочкой и засуньте себе в …одно место». Юноша онемел от обиды и досады. Просто не ожидал такой грубости от старшего офицера. А начальник набирал обороты: «Раз опоздали, будете служить на берегу, помощником командира роты в строительном батальоне. С глаз моих долой. Идите».

Всё ожидал подводник-механик лейтенант Малахов, но только не такого назначения. Сжав зубы, развернулся через левое плечо, сделал три шага строевым, потом перешёл на походный, и лишь, закрывая дверь кабинета, сказал: «Вам привет от Охотникова».

Военный городок Рыбачий. Валерий Шиляев

Начальник управления кадров капитан 1 ранга выскочил из-за стола и побежал за лейтенантом. Догнал, угостил сигаретой, полуобнял и привёл обратно в свой кабинет. Беседа началась с начала и совсем в другом русле.

Мужчина с фамилией Охотников оказался вице-адмиралом, который до последнего времени был заместителем командующего флотилией, а сейчас служит в штабе Тихоокеанского флота. Очень уважаемый у камчадалов адмирал. Суровый старший офицер угостил молодого лейтенанта рюмочкой хорошего коньяка, затем они насладились эфиопским кофе, заваренным по-турецки. Лейтенанту Малахову пришлось, правда, взять грех на душу, сказав, что он знает вице-адмирала Охотникова Льва Алексеевича уже много лет, и придумать несколько эпизодов, где они встречались. Когда же он сказал, что знаком с его сыном, и даже вхож в его дом, и что только что сын адмирала подвёз лейтенанта Малахова в управление, после этого он стал самым лучшим другом начальника управления кадров.

Капитан 1 ранга широким жестом, словно разорвал тельняшку на своей груди и обнажил душу, открыл кадровую книгу флотилии и сказал: «Ищи себе место сам. Куда хочешь, туда и назначу!»… Через час командир группы первого дивизиона боевой части пять атомного подводного крейсера стратегического назначения лейтенант Малахов Алексей Андреевич докладывал молодому, но совершенно седому командиру, на орденских планках которого было три ордена, о прибытии без замечаний для дальнейшего прохождения службы. Теперь, действительно, можно было сказать: «Здравствуй, Тихий океан!» Как поётся в известной песне: «Твоим матросом хочу я стать!»

38. Гимн механику

Он всегда спал в отсеке, среди работающих механизмов. В своей каюте механик – командир отсека не мог спать, в случае аварии далеко бежать до атомного реактора. Он спал, как спят звери, одно ухо всегда прослушивало шумы внутри отсеков подводной лодки. Какой-то слабый нештатный звук заставил его сегодня проснуться за минуту до взрыва. Он вскочил, мгновенно пришёл в себя и в это время распределительный щит № 2 полыхнул голубым пламенем. Искры полетели в разные стороны, всё заволокло дымом, свет в лодке погас. Начавшийся пожар быстро ликвидировали пенной системой огнетушения. Батарейные автоматы не сработали, электроэнергия исчезла, атомоход медленно стал проваливаться в глубь океана, под килём пять тысяч метров. Отсек задымлён, пожара уже, к счастью, нет. Ядерный реактор продолжал вырабатывать тепло, но остановившиеся насосы перестали гнать воду охлаждения теплоносителя, и это тепло становилось опасным. Ещё несколько минут и произойдёт тепловой взрыв, как в Чернобыле. Разрушенный реактор погубит лодку, весь экипаж и радиоактивные вещества разнесутся по всему Атлантическому океану.

Механик мгновенно принял решение: «Надо прекратить ядерную реакцию!» Как прекратить, электроэнергии нет? Значит, вручную. Он на ощупь, зная, где должен лежать, взял аварийный фонарь. Зажёг его и пошел. Мощного телосложения крупный мужчина легко продвигался в темноте по отсеку, где всё ему было знакомо до винтика. Изредка свет фонарика выхватывал испуганные глаза матросов. В этих глазах была мольба, был крик о помощи, была жажда жизни. В них была надежда только на этого конкретного офицера, находящегося рядом с ними, от действий которого зависит их жизнь. Чтобы успокоить моряков, механик ровным голосом говорит: «Ребята, сейчас опущу решётки, остановлю реактор. Лодка всплывёт, будем жить!» Он один, как был в сандалиях и в белой футболке разового белья, к счастью, с рукавицами на руках, вошёл в реакторную выгородку. Один на один со смертью. За ним задраили дверь, доложили в центральный отсек командиру, получили «Добро». И механик Валерий Иванович Холодов начал вручную опускать решётки, которые поглощают нейтроны, что приведёт к остановке ядерной реакции в реакторе подводной лодки. Всё командование лодки борется, чтобы остановить аварийное погружение подводного крейсера, а один офицер борется, чтобы спасти лодку и всё человечество от ядерной катастрофы. И никто ему не может помочь. Только он, один на один со смертью. Он начинает вращать метровую рукоятку. Три оборота и уже нечем дышать. Пар заполняет выгородку. Температура растёт. Надо сделать более ста оборотов. Он сделал десять. Пот застилает глаза. Температура окружающего воздуха свыше пятидесяти градусов и продолжает повышаться. Палуба, на которой он стоит в лёгких тапочках, как будто раскаляется. Он продолжает вращать рукоятку. Решётка уже опустилась на одну треть. Стоять на горячей палубе невозможно. Упорный и настойчивый офицер, понимая свой воинский долг буквально: «Я или больше никто», начинает прыгать с одной ноги на другую, продолжая вращать горячую, тяжеленную рукоятку. Танец смерти. Кто кого? Половина решётки уже на месте. Сжав зубы, в невероятном напряжении, обжигая ноги, при температуре семьдесят градусов, весь мокрый, почти сварившийся, он доводит решётку до низа, ставит на стопора и обессиленный падает в этой страшной сауне. Лодка с двадцатью баллистическими ракетами, каждая из которых имеет несколько разделяющихся ядерных боеголовок, стратегическая лодка, которая одна может решить исход войны, эта лодка спасена. Будут жить и сто двадцать человек подводников. А если говорить по большому счёту, то миллионы людей, а может быть и всё человечество должно поблагодарить этого простого русского парня. Три матроса в спасательных костюмах с трудом вытаскивают упавшего гиганта, этого героя, в отсек. Он без сознания. Если бы знал мир, какой он совершил подвиг!

Возвращение из похода. А. Пахомов

Сознание волнами медленно возвращается к нему. Он бредит. Картины жизни мелькают в воспалённом сознании. Вот молодой офицер лейтенант Холодов только что прибыл на вновь строящийся атомоход. Подводный крейсер невероятных размеров, в десять раз больше любой дизельной лодки. Мощное оружие. Да, на таком корабле служить, это большая честь. Через год он считал себя уже опытным механиком. «Всё знаю». Какая наивность! Ещё через два года службы на атомоходе он смог сказать сам себе: «Только теперь я знаю, чего я не знаю». Чем больше служишь на лодке, тем больше начинаешь понимать сложность и опасность подводной профессии. Потребовались годы, чтобы он изучил всё, что не знал. Он заходил в любой отсек и заставлял себя по памяти пройти весь отсек, отыскивая каждый клапан, каждый вентиль, каждый прибор, каждый механизм. Он тренировал себя, мысленно разыгрывая аварийные ситуации, доводя свою отработку до автоматизма. Только через пять лет службы на атомных лодках он почувствовал себя профессионалом. У него возникло нечеловеческое, можно сказать, звериное чутьё механика. Проходя по отсеку, он уже по звуку определял непорядок, наводя мистический ужас на молодых механиков. «Проверить компрессор. Устранить неисправность». Он без всяких приборов по запаху определял наличие углекислоты в загазованном отсеке. «Немедленно провентилировать отсек». Приборы подтверждали. Механик прав. Несколько раз при погружениях он чувствовал, что лодка погружается быстрее обычного. Мгновенная реакция, и выяснялось, что уравнительная или торпедозаместительная цистерны неправильно заполнены, молодой матрос по незнанию нарушил инструкцию по работе с цистернами. С атомным реактором он вообще был на «Ты». Он его чувствовал. Он с ним разговаривал. Он по незначительной вибрации и каким-то, только ему известным звукам, мог сказать, что не так сегодня в работе механизмов реактора. Он запросто чутьём определял повышение радиации в отсеке. Он стал для флота золотым фондом высшей пробы. Таких специалистов мало. Возможно, несколько десятков на весь военно-морской флот нашей страны…

Лежит Валерий Иванович как ребёнок, без движения. Не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Всё тело болит, каждая клеточка кожи стонет. Голова трещит. Корабельный врач чем-то смазывает ему руки и ноги, колдует над ним. По звукам, доходящим до него, он понимает, что авария ликвидируется. Лодка всплыла. Никто не погиб. Неисправность устраняют, скоро подадут электроэнергию, провентилируют отсеки. Всё нормально. Небольшой эпизод. Сколько их за время службы на подводной лодке. Правда, вручную опускать решётки пришлось впервые.

Он помнит, в 1986 году матрос Преминин Сергей Анатольевич на подводной лодке «К-219», выполняя эту операцию, погиб, но реактор заглушил. Через десять лет ему было присвоено звание «Герой России». Посмертно…

Мощный подводный ракетоносец месяцем позже успешно закончил боевую службу. Прибыл в базу. Валерий Иванович своим ходом сошёл на берег. Начались трудовые будни: разбор происшествия, наказание невиновных.

У нас за аварии наград не выдают. Этот принцип железобетонно действует многие десятилетия. Когда в 1961 году впервые в нашем флоте произошла авария на атомном реакторе подводной лодки «К-19», погибли люди, но корабль и человечество моряки спасли, тогда руководство флота представило экипаж к наградам. Никита Сергеевич Хрущёв, руководитель партии и государства той эпохи, изрёк: «За аварии у нас не награждают». О случившемся постарались быстро забыть. Но не забыли наши вероятные противники. Благодарные американцы, чьи берега могла затронуть авария, потрясённые подвигом русских моряков, создали кинофильм «К-19», который познакомил нашу страну с забытыми героями. Несмотря на многие недостатки, это художественное произведение – единственный памятник нашим подводникам, пионерам освоения ядерной энергии…

В духе времени и тех недостойных традиций, которые сложились на флоте, при разборе происшествия Валерия Ивановича Холодова и всё командование лодки долго ругали, грозились жестоко наказать, а потом, когда немного затихло, видимо, было уже не до них. А раз моряк не наказан, значит, поощрён. На том и порешили! Чтобы не было лишних разговоров, флотские руководители и «московские подводники», как и во многих предыдущих случаях, сделали всё, чтобы об аварии быстро забыли.

Не забыли только офицеры и мичмана подводной лодки, где служит Валерий Иванович Холодов. На этой лодке родилась традиция. Какой бы праздник не отмечался, в любых компаниях всегда первый тост за здоровье Великого Механика, того, который танцевал танец племени тумба-юмба на реакторе атомохода. И нет высшей награды для него, настоящего подводника, витязя морских глубин, чем признание своих товарищей.

«Родина, что же ты так мало ценишь своих преданных сынов?..»

39. Битва под водой

Наша противолодочная подводная лодка уже много дней ведёт морскую разведку в Северной Атлантике. Она должна обнаруживать ударные ракетные подводные атомные крейсера «противника» и «уничтожать» их. Лодка движется с минимальной скоростью, чтобы шум винтов был неслышен для противника. Периодически объявляется « Режим тишины», при этом запрещается всякая работа в отсеках, моряки ложатся на койки и внимательно слушают шумы моря, доносящиеся через корпус корабля. Гаечный ключ, выпавший из рук матроса, слышен за несколько миль и это может демаскировать нашу субмарину. Режим тишины очень не любит корабельный кок матрос Медведь. Он так залихвастски работает, что у него постоянно что-то падает, гремит, шипит. Несмотря на все воспитательные беседы с ним замполита, он полностью соответствует своей фамилии и продолжает греметь в самые неподходящие моменты нашей боевой работы.

Рабочее место кока. Особо не развернешься.

Основная нагрузка в этом походе легла на гидроакустиков. Они напряженно прослушивают шумы океана, сменяя друг друга, чтобы перекусить, немного отдохнуть и снова заступить на вахту. Я вахтенный офицер, как обычно сижу на банке из-под сухарей и периодически запрашиваю: « Акустики, как горизонт?», в ответ получаю: « Горизонт чист!»

Сегодня под утро обратил внимание на какую-то нервозность в работе акустика. Он лихорадочно крутил ручки управления режимами работы станции, неожиданно морщился, как от зубной боли, снимал наушники, снова одевал их, лицо его выражало полное недоумение. Наконец, хриплым голосом он подозвал меня и протянул наушники. Меня поразила его полная растерянность. Я надел головные телефоны и ахнул.

Океан ревел. Океан стонал. Океан просил помощи. Звуки моря, которые обычно не воспринимает человеческое ухо, после обработки в гидроакустической аппаратуре становились слышны и осязаемы. Душераздирающие стоны, воинственные трели, боевые свисты "соловья-разбойника", вопли и боль тысяч жертв, щёлканье и чавканье, хрюканье и дикий хохот – всё это создавало невообразимую какофонию, от которой действительно волосы становились дыбом и глаза вылезали из орбит.

Акустик шёпотом спросил меня: "Что это?". Я вытер испарину на лбу и поймал себя на том, что сам с удивлением и вопросом смотрю на него. "Там убивают", – неуверенно произнёс молодой матрос. Да, вне всякого сомнения, там, за пяти-сантиметровым стальным прочным корпусом, в джунглях океанских недр, шло самое настоящее убийство.

Мы в этом убедились, когда через несколько минут с разрешения командира всплыли на перископную глубину. В перископ я увидел стаю огромных чёрно-белых животных, самых больших морских хищников – касаток. Сытые и довольные они вбирали в себя холодный воздух Атлантики и уходили на глубину, чтобы продолжить разбой. Они наслаждались норвежской сельдью, миллионные косяки которой проходили сегодня через наш район боевой службы.

Жестокие, ужасные нравы царят в подводном мире. Если бы люди на земле могли услышать стоны и боль погибающих морских существ?

Так нет же! Люди пошли дальше. Они придумали самое варварское убийство на море! Самое жестокое, самое бандитское, убийство из-за угла – убийство с помощью подводных лодок. Я сам два дня тому назад "вышел" в условную атаку и "потопил" белоснежный красавец – лайнер с несколькими сотнями туристов на борту. Я видел в перископ корабль, украшенный разноцветными огнями, я как бы слышал музыку, под которую ничего не подозревающие люди танцевали на палубе. Заходящее солнце осветило цель ласковым розовым цветом и в этот момент должен был раздаться взрыв. Какие стоны, какие вопли, какой страх должны были испытать и издать несчастные – это всё я реально услышал несколько минут тому назад от наших меньших братьев, таких же живых существ. Как это подло! Как это низко!

Раньше, на заре цивилизации, гордый рыцарь посылал перчатку или объявлял: "Иду на Вы!" и противники встречались и боролись в честном бою. А сейчас – потопил 10 тысяч человек, ты герой, ты подводник номер один. Настало время запретить подводную войну, подводные лодки, также как мины и минное оружие, огнемёты, химическое и бактериологическое оружие, атомные и водородные бомбы.

Подводные лодки не только антигуманное оружие, они противоестественны морякам, несущим службу на них.

За 40 лет моей службы на флоте произошло свыше ста пятидесяти аварий подводных лодок. В результате, в мирное время погибло более 800 подводников. 10 подводных лодок, в том числе атомоход "Курск", завершили свою службу на дне морском.

Мне повезло. Я остался жив, а вполне мог быть со своими товарищами.

И сегодня битва в океане продолжается, и нет ей конца. Не деградирует ли человек в этой ужасной бойне?

40. Вишневый компот

Гидроакустик Сергей Ковалёв, красивый спортивный брюнет, прохрипел: «Горизонт чист» и в очередной раз потерял сознание. Тепловой удар. В лодке страшная жара, даже в концевых отсеках за сорок. Температура воды за бортом при погружении до семидесяти метров держится постоянной 28–30 градусов. Ниже погрузиться лодка не может, имеет неисправность.

Дизельная подводная лодка Северного флота несёт службу в Саргассовом море. А это море, где рождается тёплое течение Гольфстрим. То течение, которое обогревает почти половину Европы, делая незамерзающим наш Мурманск и Баренцево море возле Кольского полуострова.

По громкоговорящей связи вызвали врача. Сегодня он с ужасом обнаружил, что все медицинские термометры зашкалены, температура окружающего воздуха свыше 42 градусов, измерить температуру тела невозможно. Прибывший доктор пробрался в гидроакустическую рубку. Там температура под шестьдесят градусов. Приборы горячие. Экраны светятся как будто огнём. У доктора ничего нет, кроме нашатыря, зелёнки и спирта. Он поднёс ватку с нашатырём к лицу неподвижно лежащего старшины 1 статьи Ковалёва и привёл его в чувство. Затем протёр спиртом щёки и лоб пострадавшего и приказал вытащить его в отсек, прямо на палубные паёлы, где чуть-чуть прохладнее. Две недели лодка преследуется американскими противолодочными кораблями. Всплыть и полностью провентилировать подводный корабль нет возможности. Каждую ночь приходится заряжать аккумуляторную батарею, пять-шесть раз срочно погружаясь при обнаружении работающих радиолокаторов противника. Люди измотаны. С рассветом лодка уходит на глубину. Аккумуляторная батарея «газует». Она горячая. По-хорошему, её надо бы ещё часов пять провентилировать, но такой возможности нет. Все кислотные испарения, почти вся таблица Менделеева, собираются в отсеках. Матросы задыхаются. Форма одежды в лодке – трусы и полотенце на шее. Моряки грязные, потные, липкие, все измазаны зелёнкой, потому что у всех потница в тяжёлых гнойных проявлениях. В отсеках невыносимый смрад, при такой жаре мгновенно гниют пищевые отходы. Всплыть и выбросить их невозможно. Шёл октябрь 1962 года. Это время вошло в историю, как Карибский кризис.

Двадцатилетний юноша Сергей Ковалёв, похудевший уже на 12 килограммов, (организм подводников никакой еды не принимает, только пить, пить, но с разрешения командира в день выдаётся всего лишь один стакан пресной воды, по вкусу напоминающей ослиную мочу, как шутит механик Саша из Одессы), Сергей Ковалёв, приходя в себя, ощущает во рту что-то очень приятное, нежное, ароматное. Это доктор ложечкой аккуратно вливает ему в рот вишнёвый компот. Только вишнёвый компот консервного завода города Бреста спасает моряков. Ничего другого душа не принимает. Для поддержания сил одну банку компота выдают строго на четверых. Казалось, в мире нет ничего вкуснее, чем эти кисловатые вишни в собственном соку. Неземное наслаждение по капельке цедить из кружки компот, зная, что впереди ещё несколько приятных глотков «аква вита» – воды жизни. Сока жизни! Самой жизни!

Сергей Ковалёв приподнимает голову и слабым голосом говорит доктору: «Товарищ капитан, если вернусь домой живым, куплю ящик таких банок и буду пить каждый день…» Доктор похлопывает моряка по щекам, лицо подводника розовеет. Он окончательно приходит в себя, садится прямо на алюминиевые паёлы и торжественно говорит: «Всё, братва! Даю слово, приеду на этот Брестский плодоконсервный комбинат, женюсь там на самой красивой девушке и буду пить с ней вишнёвый компот и рассказывать, как мы умирали от жажды в этом треклятом Саргассовом море!» Моряки заулыбались такой красивой шутке и уже веселее продолжили нести свою тяжёлую вахту…

Карибский кризис вскоре благополучно разрешился. Подводная лодка возвратилась в Полярный. Все живы. Похудевшие, больные, но живые…

Прошло время. Старшина 1 статьи Сергей Ковалёв закончил службу. Конечно же, забыл о своих компотных грёзах. Прибыл в свой родной город Караганда. А там, как нередко бывает, его никто не ждёт. Любимая девушка давно вышла замуж, уже родила ребёнка. Серёга с горя запил, а что ещё остаётся делать? Сколько вреда приносят нам, морякам, женщины!

Однажды подшофе обнаружил этикетку с банки того самого компота. Эту этикетку, как самую дорогую реликвию, он прихватил на память о службе на Флоте, и все минувшие годы берёг в своём военном билете. И вот она попалась ему на глаза. Он живо вспомнил страдания и переживания своих товарищей – подводников в Саргассовом море. Было очень тяжело, но сегодня события тех дней воспринимались им как самые лучшие дни его молодой жизни. Была цель, была конкретная задача, и они все решали её, как говорится, «не жалея живота своего». Он с любовью вспоминал годы своего служения Морю. И вот как будто само море подсказало ему дальнейшие действия. «Эх, была, не была», – сказал сам себе Сергей. Надел свою красивую морскую форму – самое ценное, что было у него, и махнул в город Брест. Только отчаянный подводник может так сделать, но старшина 1 статьи Ковалёв как раз и был таким. А дальше всё пошло, как в красивой песне, как в сказке.

Благодаря красоте своей морской формы, Сергей легко прорвался к директору комбината. «Товарищ директор, подводник Ковалёв прибыл с Северного флота, чтобы передать благодарность от имени героев-подводников вашему трудовому коллективу за отличную продукцию». Директор, полный пожилой мужчина, с черным галстуком на тёмной клетчатой рубашке, вскочил на радостях, забегал по кабинету, дал команду собрать всех в клубе. Пока люди собирались, директор угостил Сергея Ковалёва, почётного гостя с Северного флота, прекрасным обедом и даже налил наркомовские сто граммов. (Доверчивые русские люди! Как легко у нас быть сыном лейтенанта Шмидта).

Сергей вышел к трибуну, глаза разбежались. В зале одни женщины! Среди сотен сразу выбрал одну – черноглазую красавицу. Не может оторвать от неё глаз. Видимо, судьба его такая. Подводника не надо учить рассказывать морские байки. Они все большие мастера! А здесь на Сергея прямо-таки снизошло вдохновение. Он в космических красках описал страдания подводников в тропическую жару на подводной лодке и что только компот, вишнёвый компот, спасал их.

«Спасибо вам, родные наши труженицы! Вы помогли нашему экипажу выполнить боевую задачу и остаться живыми. Низкий вам поклон от моряков Северного флота!» Женщины постарше плакали, зал стонал от рукоплесканий. Директор гоголем сидел на председательском месте. Такого авторитета у него ещё никогда не было. «Молодец, подводник! Как раз сейчас в конце квартала нужен трудовой энтузиазм! Побольше бы таких посланцев!» А Сергей Ковалёв заливался соловьём. «Теперь, я должен сказать самое главное, – все стихли, – но сначала прошу поднять руки, кто не замужем». Лес рук. Сергей судорожно ищет свою избранницу. Слава богу, она тоже подняла руку. Зал затих. Женщины чувствуют, что сейчас произойдёт что-то необычное. Сергей Ковалёв в полной тишине громко и чётко признался о своём зароке жениться на самой красивой девушке комбината. «И только вера в мою будущую избранницу помогла мне выжить!» В зале мёртвая тишина. Сергей спускается с трибуны, подходит к черноокой красавице, становится на колено и предлагает ей руку и сердце. Что здесь началось! Торнадо, шторм в Бискайском заливе, тропический ураган, рёв тысячи паровозов, паника на бирже – ничто это не может сравниться с бурей восторга в клубе плодоконсервного комбината города Бреста. Когда люди немного успокоились, директор встал, пригласил молодых на сцену, взял их за руки и решительно объявил: «Значит так, свадьба через три дня. Все расходы берёт на себя комбинат. Приданое невесте за счёт профсоюза. В течение полугода обещаю ключи от квартиры. А сейчас принесите ящик вишнёвого компота, я сам хочу вручить его нашему герою…»

Сорок лет душа в душу живет Сергей Петрович Ковалёв со своей женой Оксаной. Вырастили детей, внуков. Уже есть правнучка – Оксаночка. И каждый год в день свадьбы и в День Военно-морского флота ему дарят вишнёвый компот. Так поразил рассказ подводника жителей Бреста. Потому что был подвиг, но страна его не заметила.

Часть 2 Испытатели кораблей ВМФ

41. Перед картиной Айвазовского

«Картина – это поэма без слов»

Гораций

«Беда! Вчера на ночном выходе в море я чуть не погиб. Более того, еще немного и утопил бы корабль и весь экипаж. Причиной всего – моя небрежность. Последнее время эхолот на моей подводной лодке «барахлил». Перед выходом в море я его в очередной раз быстро подрегулировал. Убедился, что на шкале «0-50 м» он показывает глубину под килем пять метров, как и должно быть в порту Феодосия. Успокоился и четко доложил командиру, что штурманская боевая часть к выходу в море готова. А зря! Когда пришли в море на глубокое место, занятый десятками других вопросов, не проверил показания эхолота на второй шкале «0-500 м», что надо было сделать согласно инструкции. Прибыли в точку погружения. Определить свое место с высокой точностью не удалось. Погрузились согласно заданию на глубину сто метров. Легли на заданный курс. Дали полный ход. Мчимся под водой в сторону берега. Спокойно склонился над штурманской картой, отмечаю «по счислению» наш путь. Боковым зрением вдруг вижу, что изобаты, указывающие глубину места на карте, очень резко себя ведут по курсу нашего движения. Буквально, на одном сантиметре карты глубины уменьшаются от 500 до 100 метров. Я остолбенел, где мы точно находимся – не знаю! Кожей чувствую, что подходим к 100-метровой изобате. Включил эхолот, а он на шкале «0-500» ничего не показывает. Опять «барахлит». Мне стало страшно. Меня бросило в жар, крупные капли пота заливают глаза. Каждую секунду жду страшного удара о дно Черного моря. Хриплым голосом шепчу боцману: «Плавно переложи горизонтальные рули (чтобы не удариться кормой о дно) и всплывай на глубину 50 метров!» Боцман, испуганно взглянув на меня, произвел маневр, не докладывая вахтенному офицеру. Проходит минута, другая – все спокойно. Никто не знает, что я изменил глубину хода подводной лодки. Еще минут 15 продолжаем движение и – конец галса. «Продуть среднюю!» Сжатый воздух с шипением освобождает среднюю группу цистерн от воды. Всплываем. Наверху ночь. Мои руки дрожат. Смотрю в бинокль и не могу сосредоточиться. С трудом отыскал еле видимый белый проблесковый огонь маяка на мысе Меганом. Взял один пеленг, через несколько минут – другой. Определил свое место методом «крюйс-пеленга». Да, опасность была рядом. И испуг мой был настоящий. Весь мокрый от волнения и переживаний, говорю сам себе: «Вот так и погибают подводные лодки. Исчезают бесследно. Море в очередной раз проучило меня. Да, море не прощает небрежности и разгильдяйства. В этот раз все обошлось. Спасибо тебе, Море!»

Капитан-лейтенант Валентин Леонов, штурман подводной лодки «С-338», аккуратный, подтянутый, как и положено быть штурману на Флоте, стоял перед картиной Ивана Константиновича Айвазовского «От штиля к урагану» в глубокой задумчивости. Белая рубашка оттеняла его чисто выбритое интеллигентное лицо. Белые манжеты на два сантиметра выглядывали из рукавов морской тужурки, на которых красиво сверкали золотые нашивки. Волосы с легкой сединой тщательно зачесаны, четко вырисовывается безукоризненный пробор. Офицер был сосредоточен, серьезен, он глубоко переживал вчерашнее ЧП. Проходя службу в Феодосии, родном городе великого художника, моряк давно взял себе за правило, когда ему больно и тяжело на душе, когда море наказывает или дает какой-то знак, идти в картинную галерею к Айвазовскому.

Морской фасад картинной галереи Айвазовского

Он был уверен, что Иван Константинович (1817–1900) настолько глубоко познал море, что всегда сможет помочь. Никто с такой покоряющей силой и вдохновением не показал величие и красоту моря, как это сделал он, великий маг и волшебник кисти, в своих замечательных работах. Самое поразительное, что в помещении, где Мастер писал свои шедевры, не было окон с видом на море. Комнату освещал неяркий свет единственного окна, выходящего на север, во двор дома, куда не доносился даже шум прибоя. Все картины написаны по памяти, по вдохновению, по внутреннему озарению. Значит, художник постиг какие-то известные только ему тайны моря. Вполне возможно, у него была астральная связь с Морем на генном уровне. Мастер морского пейзажа, он передавал представление о море, как о вечно прекрасной, свободной, непокоренной стихии. Картины «адмирала» Айвазовского то проникновенно-лирические, то мудро-эпические. В некоторых из них «зашифровано» глубокое философское содержание. Особенно поражало Валентина монументальное полотно «От штиля к урагану». Как штурман, любящий во всем точность, он выяснил, что длина картины 7 метров 08 см, высота 2 метра 12 см. Она расположена несколько отдельно от всех картин, в глубине сцены выставочного зала, и не сразу бросается в глаза. Если внимательно приглядеться, то можно увидеть, что в этой картине много мистического и таинственного. Художнику было 75 лет, когда он приступил к работе над картиной. Это был зрелый мастер, проживший уже большую жизнь. Поэтому он вложил в картину мудрый философский смысл – невидимую связь Человека и Моря, что само по себе очень удивительно. Айвазовский запечатлел на картине три состояния моря – штиль, надвигающуюся бурю и затухающий ураган, символизирующие три периода жизни человека – безмятежную юность, наполненные борьбой зрелые годы и старость, воспринимаемую как продолжение борьбы. Невероятно, более ста лет назад художник придал морю одухотворенный образ. Откуда он знал, что оно живое?!

Идеальная гладь моря, небо в розовых тонах с левой стороны картины символизируют детство и юность человека, самый беззаботный период жизни. Чуть правее, (видимо, прошли годы) люди на причале провожают группу юношей в большую жизнь. Лодка с ними сейчас отойдет и направится к 4-х мачтовому кораблю, стоящему на рейде и готовящемуся к дальнему плаванию в бурном море жизни. Центральная часть картины – это черное небо и штормовое море, это наша жизнь – сложная, опасная, полная переживаний. Это годы борьбы. Некоторые не выдерживают и погибают в пути. А вот и ураган налетел! Правильно говорят в народе: «Кто на море не бывал, то и горя не видал!» Молодые люди, уходившие в плавание по жизни, уже состарились, потеряли много сил в борьбе за свое место в этом мире. Корабль их разбит. Люди еле держатся на плаву на обломках своего «корабля жизни». Старость не безоблачна, как нас учили. Она печальна и тяжела! Она требует борьбы, сосредоточения всех оставшихся сил.

Старость пугает художника И.К.Айвазовского Надо платить за проступки, совершенные в молодости. «Время собирать камни». (Как сейчас говорят: «Время пить вино, и время сдавать бутылки»). И только в самой правой части, почти на краю картины, есть надежда, что море все-таки успокоится. Уже и луна начинает появляться, и волны, хотя еще мощные, но не такие страшные, и горизонт просматривается. Люди, потерпевшие кораблекрушение в жизни, скорей всего, останутся живы. Их осталось мало. Море их пожалело! Да, старость тяжела, но все-таки это жизнь, очень важная часть жизни человека. Надо подготовиться к самому главному в высоком духовном смысле – к переходу в другой мир. Эта картина – гимн Морю и Человеку! И предупреждение, что «жизнь коротка и печальна», как сказал Нобелевский лауреат поэт Иосиф Бродский.

Торжественно-молчаливые волны строгой, равномерной чередой уходят от переднего плана картины к страшному трагическому горизонту, что соответствует нашему сегодняшнему пониманию жизни, как сложной и опасной борьбе за выживание. В образе свободного, непокоренного моря передана первозданная мощь природы с ее вечным движением и обновлением, что очень созвучно с Личностью человека, с его жизнью бурной и беспокойной. Нам надо ценить и уважать эту стихию. Тогда мы будем с Морем «партнерами»!

Валентин Леонов, опытный «морской волк», штурман подводной лодки «С-338», попросил прощения у моря, стоя перед величественной картиной выдающегося знатока морской стихии. Он мысленно разговаривал с Морем и был глубоко убежден, что Море слышит его: «Море, море… Ты источник жизни, ее колыбель и ее основа. Недаром человека так тянет к воде, и не только к воде – но и в воду. Вода оказывает на человека завораживающее действие. Можно часами любоваться на прибой, на штормовые волны, или на штилевую гладь моря. А тот, кто хоть раз видел подводный мир во всем его великолепии, никогда не забудет и никогда не излечится от неодолимого желания вернуться под воду снова.

Когда первые наши космонавты за 90 минут облетели Землю, они были поражены невероятной водной гладью. Юрий Гагарин и его товарищи говорили, что правильнее называть нашу планету не Земля, а Море, а жителей – не земляне, а моряне. Наш Земной шар на 70,8 процентов покрыт водой. И только на каких-то 29 процентах поверхности Земли ютятся в тесноте шесть с лишним миллиардов человек. (Поэтому для себя Валентин Леонов еще в юности решил, что самая земная профессия – быть моряком. И стал им!)

Жизнь зародилась в океане около 4 миллиардов лет назад. Сейчас в нем обитает 4/5 всех живых существ планеты. Жизнь в океане представлена более чем 200 000 видами организмов. Особые свойства воды оказали огромное влияние на эволюцию человека и до сих пор делают возможной жизнь на нашей планете. Климат Земли полностью зависит от океанских теплых и холодных течений. По мере того, как ресурсы планеты все с большим трудом удовлетворяют потребности растущего населения, океан приобретает особое значение как источник пищи, энергии, минерального сырья и воды. Морская вода – самый сложный химический раствор, с которым когда-либо имели дело технологи. В ней обнаружено 77 элементов таблицы Менделеева. Некоторые из этих элементов человек уже добывает из морской воды. Но богатства океана этим не исчерпываются. Люди для того, чтобы выжить, вынуждены будут осваивать океан, и проникать все дальше в глубины, раскрывая его тайны и загадки. ХХI век – век покорения человеком океанских глубин, и это у нас, у моряков, не вызывает никакого сомнения», – закончил свои размышления капитан-лейтенант Валентин Леонов, профессиональный моряк – подводник.

Море иногда бывает благородным, и Валентин почувствовал, что сегодня оно простило его. Выйдя из картинной галереи, морской офицер купил красивый букет белых роз и прибыл на могилу И.К.Айвазовского в старой части города Феодосия. На памятнике из белого мрамора были высечены, казалось бы, простые слова: «Родившись смертным, оставил о себе бессмертную память». Штурман подводной лодки, по вине которого вчера могла произойти катастрофа, положил цветы на мраморное надгробие, и, отдавая воинскую честь, замер перед могилой великого мудреца. «Спасибо вам, Иван Константинович, вы научили нас любить, восхищаться и уважать Море! Вы нам открыли тайну, что Море – живое и разумное! Обещаю Вам, что буду преданным матросом, и буду честно служить нашему с вами Морю! Честь имею!»

42. Первый корабль испытателя Ильина

Ведущий теленовостей, сообщая очередную «страшилку», вдруг объявил, что сегодня ночью российский корабль потопил ракетой грузинский крейсер. Отставной моряк-испытатель капитан 1 ранга Ильин Андрей Николаевич, усмехнувшись очередной нелепости – в грузинском флоте не было крейсеров, поднял голову и посмотрел на экран. Малый ракетный корабль, красиво разрезая воду форштевнем, входил в Севастопольскую бухту, на его мачте развевался Андреевский флаг. За кормой кипели мощные буруны. Хотя винты работали на малых оборотах, длинный кильватерный след тянулся за кораблем, медленно растворяясь вдали. Во всем облике корабля, в его архитектуре, в огромных шести ракетных контейнерах, в радиолокационных антеннах, накрытых элегантными радиопрозрачными колпаками, в клокочущих бурунах чувствовалась сила, энергия, скрытая угроза для противника. Правильно говорят: «Мал, да удал». Севастополь по традиции, которой вот уже свыше двухсот лет, встречал победителей аплодисментами. В душе Андрея Николаевича, опытного моряка-испытателя, шевельнулась гордость. Память сердца подсказала: «Это твой корабль!» Да, это был первый корабль, на котором он в 1969 году, тогда еще молодой инженер, приступил к испытаниям комплексной радиотехнической системы обнаружения и выдачи целеуказания ракетному оружию «Дубрава». Как давно, и как недавно это было!..

После окончания факультета радиоэлектроники Военно-морской академии в Ленинграде капитана 3 ранга Ильина, имеющего уже десятилетний опыт плавания на подводных лодках Северного и Черноморского флотов, направили в Феодосию на испытательный полигон на должность инженера-испытателя. Он быстро освоился, много и упорно занимался, вникая в новую для себя специальность. А когда вскоре в порт прибыл головной малый ракетный корабль «Буря», испытания его радиотехнических средств поручили подводнику Ильину. Начальник испытательного отдела, в котором начал службу Андрей, красивый подтянутый с гривой седых волос инженер-полковник Хляп Борис Наумович, кандидат технических наук, сразу же почувствовал симпатию к молодому офицеру. С восхищением изучив его морской послужной список, он доверил новичку ответственную работу, исходя из принципа: «Кинь везунчика в воду, и он выплывет с рыбой в зубах». Просто Борису Наумовичу понравился Ильин, потому что он напоминал ему его самого в молодости.

Капитан 3 ранга Ильин не без внутренней робости впервые прибыл на корабль и представился командиру, почти своему ровеснику по возрасту и по воинскому званию. Командир Пруцков Владимир Михайлович, раздираемый множеством испытательных корабельных комиссий, но улыбающийся и решительный, хлопнув Андрея по плечу, засмеялся и сказал шутливо: «Кто к нам без водки придет, тот за родимой и побежит». Он быстро вызвал начальника радиотехнической службы и поручил ему Андрея, тут же выпроводив их из своей каюты со словами: «Оба – полный вперед!». Андрей Николаевич внимательно и дотошно осмотрел корабль и все радиоэлектронные системы, которые ему предстояло испытывать, (теоретически он был уже готов, изучив документы у себя в отделе), познакомился с матросами, которые будут обслуживать эту сложную новую технику, и, конечно, остался недоволен. После подводной лодки корабль, сконструированный из алюминиевых сплавов, показался ему слишком легким и слабым. Одной пулей, скорей всего, можно было бы пробить его насквозь. А личный состав, увы! новую аппаратуру не знает, в учебном отряде даже близко не было ничего похожего. Значит, придется в процессе испытаний постигать последние достижения радиоэлектроники нашей страны. Это была многолетняя беда Военно-морского флота.

МРК «Буря» пр.1234

Первейшая задача морского инженера-испытателя – изучить новую аппаратуру и подготовить документы для проведения необходимых испытаний в море. Опытный полковник Хляп Борис Наумович настойчиво учил своих подчиненных: «Каждая новая испытательная работа не похожа на предыдущую. В каждой – свои особенности, свои тонкости. Товарищи офицеры, относитесь к испытаниям, как к искусству!» Да, эта работа сродни высокому искусству, в чем скоро убедился Андрей Николаевич.

Морские задания, разработанные им на основании утвержденной на самом верху программы испытаний, требовали согласования с десятком инстанций, причем каждая из них в случае нарушения влечет уголовную ответственность. Сюда входили и вопросы режима секретности при организации связи, и скрытности от разведывательных спутников вероятного противника, и безопасность при стрельбе оружием корабля, и техника безопасности на корабле, и гидрометеорологическое обеспечение испытаний, и порядок оформления результатов работы в море, и количество галсов для получения достоверных результатов, и еще много вопросов, которые не всегда порой можно предусмотреть при разработке этого сложнейшего документа. Самое главное, что инженер-испытатель должен детально знать каждый раздел разрабатываемого им морского задания и при согласовании с большими начальниками четко доложить свою точку зрения о представленном документе. А это постигается годами испытательной работы, причем каждый учится на своих ошибках, почему-то строго следуя заветам древних мудрецов: «Люди не хотят учиться на чужих ошибках, они хотят делать свои!» Андрей Ильин дважды ездил в Севастополь в штаб флота представлять разработанный им документ, трижды переделывал уже готовый материал и, наконец, все готово. («Писец», – как говорил старпом Юрий Павлович Колчин на его подводной лодке. Он же, нередко проводя политзанятия, увлекался и, переходя на любимую тему, неоднократно учил молодых лейтенантов: «Самая плохая привычка у женщин – чуть что, сразу замуж». В женском вопросе Ю.П. был «почетный академик» многих пляжей и курортов нашей страны. Бывало в кают-компании он бескорыстно делился своим практическим опытом с собирающимися в отпуск молодыми офицерами: «Учтите, многие мужчины, влюбившись в ямочку на щеке, по ошибке женятся на девушке целиком. Не повторяйте моих ошибок».)

Каково же было разочарование капитана 3 ранга Ильина, когда на его титанический труд, доставленный на корабль, никто не обратил внимания. На новом головном корабле было с десяток комиссий, каждая из которых рвалась провести прежде всего свои испытания – по ходовой части, по корпусу корабля, по системам радиосвязи, по артиллерийским установкам и ракетному комплексу, по штурманскому вооружению и т. д. Шла настоящая борьба разных ведомств Министерства судостроительной промышленности и всех Центральных Управлений Военно-морского флота. Как частенько шутил корифей испытаний Борис Наумович Хляп, в этот момент решался «транспортный» вопрос – кто на ком поедет?

Все стало на свои места, когда на корабль прибыл председатель государственной комиссии капитан 1 ранга Коссович Владислав Генрихович. Видимо, в нем было что-то от поволжских немцев: аккуратность, спокойствие, деловитость и умение любое дело доводить до конца. Он приходил на корабль всегда в белой накрахмаленной рубашке с золотыми запонками в манжетах, морская тужурка сидела на нем безукоризненно, красиво оттенялись на ней разноцветные орденские планки. В молодости он, по всей вероятности, был рыжий, а сейчас – «невысокий блондин в черных ботинках», так прозвали его на корабле, кстати, ботинки его всегда были начищены и блестели, как у черта глаз, (терминология старпома, главного юмориста флота, с подводной лодки, где в свое время служил Андрей). Андрею Николаевичу нравились аккуратные и подтянутые офицеры, он всегда хотел быть похожим на них. И это ему удавалось! На первом же совещании председатель государственной комиссии собрал всех руководителей ведомственных комиссий и приказал разработать единый план проведения комплексных испытаний корабля за 20 ходовых дней. Каждой комиссии надо заранее расписать, что будет проверяться на выходе в море в конкретный ходовой день. Он спокойно объяснил, что на переходе в район испытаний механики могут проверять ходовую часть корабля. При прибытии в район, пока идет подготовка к ракетной стрельбе, можно проверить системы радиосвязи и взаимодействие с вертолетом. Если возникает вынужденная пауза из-за пролета разведывательного спутника, можно отработать проверки артиллерийской установки и т. д. План разработали, рассмотрели и утвердили. Все успокоились, и работа пошла полным ходом.

Размещение вооружения на малом ракетном корабле проекта 1234

: 1 – выдвижная пусковая установка ЗРК «Оса-М»; 2 – Станция наведения ракет 4Р33 комплекса «Оса-М»; 3 – пусковые установки ПКР П-120 «Малахит»; 4 – обтекатель антенны РЛС общего обнаружения и целеуказания ПКРК «Титанит»; 5 – антенна РЛС общего обнаружения; 6 – станции приёма внешнего целеуказания для ПКРК «Малахит»; 7 – антенны РЛС госопознавания; 8 – антенны средств РЭБ; 9 – 16-ствольная ПУ выстреливаемых помех ПК-16; 10 – 10-ствольные ПУ выстреливаемых помех ПК-10; 11 – стрельбовая РЛС «Барс»; 12 – 57-мм спаренная артустановка АК-725

Андрей Николаевич ликовал. Он испытывал совершенно новое направление в радиоэлектронике – дальнее тропосферное распространение радиоволн. Далеко за горизонтом пассивным радиолокационным приемником обнаруживаются корабли противника, работающие своими радарами. Они не знают, что Андрей Николаевич уже обнаружил их и готовится поразить своими ракетами. Новый ракетный комплекс с дальностью стрельбы свыше ста километров позволяет это сделать с высокой эффективностью. Другой новинкой на этом корабле было использование радиолокационной информации с самолета-разведчика ТУ-95 РЦ. Инженер-испытатель Ильин был поражен, когда, стоя в порту Феодосия, он получил на борту малого ракетного корабля «Буря» радиолокационную картину восточной части всего Средиземного моря. Да, испытание новых кораблей – это искусство! Это симфония, это фуги Баха!

Но особенно поразил подводника Андрея Ильина – первый в мире шестиракетный залп нового ракетного комплекса на этом, как ему казалось, не очень крепком «суденышке». Трижды выходили в район стрельбы. И море было хорошее, и готовность была полная, но каждый раз возвращались, не выполнив задачу. Туман! Стрельбу на полигоне можно производить только при ясной погоде, поскольку по трассе стрельбы на берегу расположены кино-теодолитные посты, и они должны четко отслеживать полет ракет для проведения в дальнейшем анализа работы всех систем этого грозного оружия. Туман, особенно в осенне-зимний период, самый большой враг моряков-испытателей. (Сколько раз за время службы на полигоне пришлось Андрею Николаевичу из-за тумана встречать Новый Год в море, или, по крайней мере, возвращаться домой за пару часов до его наступления. И все потому, что надо было успеть провести испытания до конца года, до 24 часов 31 декабря. Тогда – план выполнен, испытания завершены! Корабль или испытуемый комплекс можно передавать Флоту. А это значит, работникам судостроительной промышленности – премии, награды, почет и уважение! За это и шла борьба.) Наконец, наступила ясная погода, и малый ракетный корабль помчался на стрельбу.

МРК пр.1234 на полном ходу.

Все члены комиссии напряжены, серьезны, особенно гражданские разработчики новых систем. Неизвестно, чем кончится ракетный залп. Может быть, погибнем! Район стрельбы осмотрен, посторонних кораблей и судов нет. Разведывательные спутники уже пролетели. Все доложили о готовности к стрельбе. Андрей Николаевич за пультом радиотехнического комплекса «Дубрава» цель обнаружил и выдал целеуказание ракетному комплексу. Командир Пруцков Владимир Михайлович в парадной тужурке, одет во все чистое, как положено перед боем, дает команду: «Произвести шестиракетный залп!» Все замерли. Компьютер отработал свои миллисекунды, и запрограммированная стрельба началась. Первая ракета с грохотом и шипением вырвалась из верхнего контейнера левого борта, корабль покачнулся, и по законам физики его как бы отбросило назад. Через несколько секунд снова рев и грохот, уже с другого борта. Корабль опять как будто взбрыкнулся. Если что случится, стрельбу уже не остановить. Снова рев, снова грохот. Какие-то крики. Кто-то забился в панике. Андрей Ильин считает: «Четвертая, пятая, шестая. Кажется все!» Последняя ракета с жутким ревом уходит, и … тишина. В это мгновение гаснет свет на корабле, всё обесточивается, и кто-то истерическим голосом кричит: «Пожар! Горит шестой контейнер правого борта!» Все в шоке. Андрей на всякий случай стал вспоминать, где же он видел спасательные жилеты, похоже, что сейчас они потребуются. Но тут раздался решительный голос командира Пруцкова: «Аварийной партии погасить пожар! Командиру БЧ-5 подать питание на главный распределительный щит!» Зажегся свет, стало веселее. Еще через пару минут с палубы доложили, что пожар потушен. Стало совсем хорошо. Гражданские инженеры заулыбались. Некоторые стали громко говорить, что они совсем не испугались, и даже наоборот.

А еще через минуту все бросились обниматься и целоваться, как футболисты после забитого гола. Все поздравляли друг друга. Кто-то в радостном ажиотаже даже чмокнул Андрея Николаевича. Приятного мало, поцелуй женщины все-таки был бы более желанным. Но, увы, на боевом корабле их нет. Всеобщее ликование сопровождало весь обратный путь корабля к родному берегу. В порт испытатели вернулись героями. Адмирал (Дмитрий Дмитриевич Кашуба), начальник испытательного Центра встречал их на причале. Он уже получил поздравление из Москвы. Москва знала, но, увы…, и Пентагон знал. Кто им сказал? Но больше всех радовалась молодая супруга Андрея, удивленная страстным поцелуем, который она получила при встрече мужа после его возвращения с моря. Последнее время это было не часто. На радостях даже угостила его блинчиками с крымским кизиловым вареньем и своим фирменным тортом «Прага». Заслужил! И долго еще была ласкова и внимательна к нему. (Знай наших! У неё был принцип: «Ты ко мне хорошо, я к тебе ещё лучше!» Она давно поняла, что мужчина – это ребенок с зарплатой. А некоторые её старшие подруги говорили проще: «Мужчина – это такое животное, которое надо хорошо кормить и изредка отпускать погулять» Но супруга Андрея еще пока сомневалась, так ли это?)

Нельзя не вспомнить талантливых разработчиков сложной радиотехнической системы «Дубрава», включающей в себя всю радиоэлектронику, установленную на этом корабле. Киевский научно-исследовательский институт возглавлял в то время прекрасный организатор и большой друг военно-морского флота Кудрявцев Иван Васильевич, который доверил группе молодых инженеров разработку нового для флота направления в радиоэлектронике – создание единой корабельной радиотехнической системы.

Иван Васильевич Кудрявцев. 1921–1975. Выдающийся организатор военной промышленности. С 1958 по 1975 годы Генеральный директор Киевского научно-исследовательского института радиоэлектроники КНИИРЭ (ныне НПО «Квант»). 60-е годы XX-го века.

Главным конструктором был назначен Тука Борис Юлианович, красивый статный ученый, обаятельный, улыбающийся, но, как все «хохлы», настойчивый в достижении поставленных целей. Он сплотил коллектив разработчиков, создавших аппаратуру, которая много лет служит Флоту с высоким качеством и эффективностью. Андрей Николаевич вспомнил, как одного из заместителей главного конструктора Соловьева Владимира Петровича он однажды уговорил сыграть за их полигон в баскетбол. Шла спартакиада военно-морской базы, а там принцип такой: «Хоть умри, но команду на соревнование выстави!» В команде противника с ракетного полигона все время удивлялись, почему один офицер в команде радиотехнического полигона с такой заросшей шевелюрой. «Да, все мы были молодые, спортивные, без комплексов. Любили жизнь и наслаждались каждой минутой пребывания на берегу, – Андрей Николаевич задумался, – где сейчас эти талантливые инженеры, востребованы ли они?» Сколько прекрасных корабельных радиолокационных станций разработали в свое время киевляне, достаточно сказать, что серия станций «Топаз» была изготовлена в сотне экземпляров. А получали они свое право на жизнь после отработки и испытаний на Феодосийском полигоне, в отделе, где служил Андрей Николаевич Ильин. Через несколько лет он случайно встретился с Борисом Юлиановичем Тукой, уже главным инженером НИИ. Тот с улыбкой рассказал, что за разработку системы «Дубрава» он получил премию, на которую смог купить автомобиль ВАЗ-2101. А сейчас вот ищет новый клаксон, поскольку свой родной у машины слишком слаб. Посмеялись, выпили по бокалу крымского вина и тепло распрощались, как оказалось на всю жизнь. А жаль! Большая потеря и для Украины, и для Российского флота.

После завершения государственных испытаний и доклада результатов командующему Черноморским флотом в Москве было принято решение о приеме радиотехнической системы «Дубрава» на вооружение. Это высший пилотаж успешного завершения многолетней работы десятков военных и сотен гражданских специалистов – военно-промышленного комплекса. Свой вклад в создание новой техники внёс и Феодосийский радиотехнический полигон. И где-то в самом конце скромно расположился Андрей Николаевич Ильин, просто моряк-испытатель.

Малый ракетный корабль Буря (пр. 1234) после вступления в строй. – Корабли ВМФ СССР. Том 2. Ударные корабли. Часть 2. Малые ракетные корабли и катера

А малые ракетные корабли начали серийно поступать на флоты. Через пару лет на Черноморском флоте капитан уже 2 ранга Пруцков В.М. был назначен командиром дивизиона кораблей «плохой погоды» – «Буря», «Ветер», «Вьюга» и т. д. До сих пор корабли несут свою службу в море. И как показали последние события, службу несут «отлично».

Андрей Николаевич Ильин закончил приятные воспоминания, надел полуспортивную одежду, причесал свою седину и вышел освежиться на «тропу здоровья». Сегодня он совершит оздоровительную ходьбу (свои три километра) с хорошим настроением. Всё-таки приятно, что твой труд оказался востребованным, тем более, когда речь идет о защите Родины.

43. Самолет и корабль

Море в бухте Коктебель стонало. Ветер гнал огромные белогривые волны, которые с ревом набрасывались на берег, сокрушая покрытый галькой пляж. Слева «черная гора» Кара-Даг мрачно терялась в нависших над самой водой дождевых тучах. Морской офицер на крутом берегу с биноклем в руках, озабоченный и напряженный, с волнением всматривался вдаль. Он ждал самолет, который по его расчетам, должен вот-вот подлететь к берегу, где находился макет опытного образца радиомаяка. Шли первые испытания аппаратуры привода и посадки летательных аппаратов на корабли Военно-морского флота. Страна готовилась строить авианосцы.

Иван Айвазовский. Море. Коктебельская бухта.

Техническая задача формулировалась очень просто. Самолет в океане должен все время знать, где находится корабль, с которого он взлетел. Если летчик почувствует, что он «потерялся» – это катастрофа. Куда лететь? В океане нет ориентиров, пилота и самолет ждет гибель в бескрайней водной купели. Только кодированный радиосигнал, содержащий информацию о пеленге и дальности до корабля, дает летчику уверенность спокойно выполнять боевую задачу. Каждую секунду полета он знает, как вернуться на «базу».

Макет радиомаяка доставили на полигон под Феодосией на автомашинах из Ленинграда. Научные сотрудники института Радиоаппаратуры совместно с моряками-испытателями быстро смонтировали и укрепили огромный шар, настроили аппаратуру, доложили о готовности начать летно-морские испытания. Возглавил испытательную работу вездесущий капитан 3 ранга Ильин Андрей Николаевич, толковый офицер, уже имеющий опыт организации и проведения испытаний и исследований. Начальник отдела, мудрый, умеющий доверять подчиненным, полковник Хляп Борис Наумович очень смело рассудил: «Вы, Ильин, опытный штурман, вам и карты в руки. Научите береговую и бортовую (самолетную) аппаратуру первым шагам – дайте возможность самолету летать на 150–200 километров и благополучно возвращаться к радиомаяку». Вот такая простая задача – впервые в истории военно-морского флота самолет и корабль должны быть автоматически связаны радиосигналами, дающими возможность кораблю знать, где находится самолет, а летчику – где корабль. У американцев система «Такан» уже отработана, у нас пока такой системы нет. Наш флот готовится к выходу в океан, на стапелях в Николаеве заложены авианосцы. А, значит, будут самолеты, для которых нужна система привода и посадки на корабли. Все готово к натурным испытаниям, но штаб авиации Черноморского флота тянет с выделением боевых самолетов. Испытатели нервничают, аппаратура готова, все полетные задания согласованы, а работы не могут начаться – нет самолетов. Все на взводе. Неожиданно Андрей Николаевич узнает, что у главного конструктора из Ленинграда есть чековая книжка, т. е. есть живые деньги. Он берет в легкий оборот главного конструктора Филаретова Юрия Серафимовича, о котором с некоторой иронией можно сказать стихами Р.Киплинга: «Стоит он тяжелый как дуб, не чесаны рыжие баки, и трубку не вырвать из губ, как кость у голодной собаки».

Главный конструктор радиотехнической системы автоматической посадки орбитального корабля «Буран» Ю. С. Филаретов

(Кстати, Ильин давно заметил, что все главные конструктора довольно крупные люди. Видимо, характер работы выводит на эти орбиты очень сильных и физически крепких людей, остальные не выдерживают в пути). И вот они уже мчатся на машине в Керчь, в аэропорт. Встретились с руководством керченского авиаотряда, «пошуршали» деньгами, и оказалось, что уже завтра гражданские самолеты готовы совершить любые вылеты для военных моряков. Все-таки, хорошие у нас люди! Ударили по рукам, закрепили договор бутылочкой кальвадоса, и за работу, товарищи!

А утром – загудело, заштормило. «Глаз циклона» где-то под Харьковом, а на восточном берегу Крыма шторм в девять баллов. Но летчики, настоящие воздушные асы, взлетели и честно отрабатывают деньги. Договор есть договор! Капитан 3 ранга Андрей Ильин стоит на берегу, рядом с радиомаяком, и переживает за летчиков, как бы они не врезались в Кара-Даг. В бинокль ничего не видно, сплошные облака. Он берет микрофон и взволнованно говорит открытым текстом: «031-й. Будь осторожен, впереди гора!» Невидимый летчик спокойно отвечает: «Все под контролем. Иду согласно заданию, замечаний нет». Через две минуты самолет с ревом проходит над испытателями и над поселком, где живут семьи моряков – офицеров и мичманов. Они все люди опытные, привыкли к испытаниям, поэтому сегодня они аплодируют летчику, отдавая должное его героизму. Испытания прошли успешно. Самолет еще несколько раз проносился над маяком, каждый раз вызывая восхищение у местных «аборигенов». Когда пришли в столовую, Андрея и главного конструктора Юрия Серафимовича встретили как героев. Кок, старший матрос, яркая рыжеволосая Катя, покачивая соблазнительными бедрами, сама вынесла им по огромной отбивной с жареной картошкой. И по ее ласковым и дарящим надежду глазам Андрей понял, хорошо бы быть действительно Героем Советского Союза. Но, увы! Правда, после обеда он все-таки подошел к Кате и, смутив ее так, что она стала пунцовой, поцеловал ей руку. (Просто пошутил на радостях, а она будет помнить это, как подарок судьбы. Так дорого ценит женщина внимание к ней!)

Через неделю ежедневных полетов Филаретов и Ильин подписали протокол, главный вывод которого звучал так: «Испытания макета аппаратуры приводного радиомаяка показали правильность технической идеи». Это вдохновило ленинградских инженеров, и они с головой бросились дорабатывать и совершенствовать свое детище. Дважды Андрей Николаевич ездил в Питер в научно-исследовательский институт Радиоаппаратуры на защиту технического проекта, несколько раз встречался со специалистами из военного института радиоэлектроники в городе Пушкине на разработке и утверждении технического задания. Кроме приводного радиомаяка в состав системы вошли курсо-глиссадные радиолокаторы и оптические маяки, помогающие пилоту по изменению цвета визуально заходить на посадку. Прошло долгих два года, документы все согласованы, аппаратура отработана, проверена на полигоне и отправлена на корабль. И вот, свершилось! Головной тяжелый авианесущий крейсер – ТАКР «Киев» проекта 1143 прибыл в Севастополь, на нем установлена первая отечественная система привода и посадки летательных аппаратов на корабли ВМФ – «Привод-СВ». Весь Черноморский флот занимался испытаниями этого огромного корабля. Андрей Николаевич ликовал. Аппаратура привода и посадки, отработанная на полигоне, практически сразу показала на корабле высокую работоспособность и надежность. Она была принята госкомиссией без замечаний. Казалось бы, можно ставить точку на этой работе! Не тут-то было!

Тяжелый авианесущий крейсер «Киев» В.С. Емышев

Однажды при очередном посещении Феодосии корабль близко подошел к берегу. Полковник Хляп Борис Наумович, по свойственной ему любознательности, взял бинокль и прямо из окна своего кабинета стал рассматривать антенну-шар системы «Привод-СВ». Он не поверил своим глазам – рядом с шаром, который по всем техническим условиям должен быть на самой вершине мачты, чтобы его работу ничего не затеняло, рядом с шаром располагалась какая-то новая антенна. Раньше во время испытаний ее не было, и ничто не мешало круговому излучению приводного радиомаяка. Он быстро пригласил Ильина, который ахнул и схватился за голову: «Это только что установлена совершенно новая антенна космической связи. Без согласования с нами и главным конструктором нашей системы. Это катастрофа!» Тут же была составлена шифровка командующему флотом о необходимости проверки зоны обзора приводного радиомаяка, так как установка антенны космической связи могла привести к появлению провалов радиосигналов и потери ориентации пилота в воздухе. Военная машина медленно заработала, а когда она набрала обороты, то ее уже было не остановить. Так как сроки завершения испытаний корабля в целом поджимали, пришлось доложить в Москву Главнокомандующему Военно-морским флотом о необходимости дополнительных испытаний в Феодосии. Обратно каток с фитилями и взысканиями из Москвы докатился до Севастополя и Феодосии и, как всегда, крайним оказался невиновный, т. е. капитан 3 ранга Ильин Андрей Николаевич. Неунывающего Ильина вызвал полковник Хляп и по-отечески попросил: «Поезжайте немедленно в Севастополь на корабль, вас вызывают флотские начальники. Доложите причину необходимости проверок зон обзора. Мы в лаборатории на берегу все приготовим и с прибытием корабля немедленно начнем работу. В течение дня все замеры будут сделаны. Желаю успеха». Всю ночь добирался Андрей Николаевич до Севастополя. Утром он подошел к необыкновенно огромных размеров кораблю, пришвартованному в Угольной бухте Севастополя.

После подписания приемного акта ТАКР «Минск». Слева направо: главный строитель Иван Иосифович Винник, зам. главного строителя по вооружению Исаак Самойлович Мельницкий, председатель государственной комиссии контр-адмирал Евгений Васильевич Левашов, в светлом костюме – главный конструктор – Аркадий Васильевич Маринич (НПКБ), ответственный сдатчик Саратовского завода «Знамя труда» по ЗРК «Оса-М» – Анатолий Сергеевич Волков, строитель по главному ракетному комплексу «Базальт» Георгий Никифорович Дмитриев. Николаев, 27 сентября 1978 года. – Маринич Аркадий Васильевич – Главный конструктор авианосцев ТАКР «Киев», «Минск» и «Новороссийск»

Дежурная служба доложила командиру о его прибытии. Усталого, измученного после бессонной ночи, его привели в кают-компанию, где незнакомый контр-адмирал пил горячий крепкий «морской» чай, куча белоснежного сахара и желтых галет возвышалась перед ним в вазе богемского стекла. Недовольный адмирал не пригласил сесть и, тем более, не предложил чая, а Андрей не отказался бы. (Увы, забыты флотские традиции российского флота.) Адмирал, наслаждаясь чаем, и не глядя на стоящего перед ним капитана 3 ранга, начал возмущенно заводить себя, почему, мол, из-за вас, ученых, надо гнать крейсер в Феодосию, почему нельзя провести измерения на месте? И, вообще, зачем это все нужно? Андрей Николаевич спокойно сказал, что сегодня не исключается возможная гибель летчика и потеря дорогостоящего самолета из-за провалов в зоне обзора приводного радиомаяка. Аппаратура, способная оценить зону обзора, стационарно развернута и находится в рабочем состоянии в лаборатории на Защитном молу в Феодосии. Кораблю надо совершить несколько циркуляций в зоне видимости лаборатории, и в течение 4–5 часов работа будет закончена. А через сутки будет готов отчет с результатами измерений. Адмирал, еще более недовольный, буркнул: «Идите, готовьтесь, через час выход в Феодосию». Андрей еще раз взглянул на вкусный чай, развернулся через левое плечо и вышел вон. Через пару часов, немного отдохнув по известному флотскому принципу: «Если хочешь спать в уюте, спи всегда в чужой каюте», Андрей был почти выброшен с койки. Корабль качало на 20 градусов с правого на левый борт. Что случилось? Тем более, что море спокойное. Почти все гражданские инженеры укачались. Оказывается, адмирал в порядке шутки решил проверить на переходе в Феодосию исправность работы успокоителей качки. Они начали работать и раскачали корабль так, будто он преодолевал штормовой Бискайский залив. После отключения успокоителей личный состав еще долго приводил в порядок каюты, кубрики и камбуз, всем досталось.

В Феодосии работа прошла на редкость удачно. Полковник Хляп с группой испытателей ждал корабль и при его появлении сразу же доложил о своей готовности к работе. Андрей Николаевич приказал включить приводной радиомаяк, и по его команде корабль начал делать полные циркуляции на правый и затем на левый борт. При прохождении направления на Защитный мол носом корабля и кормой Андрей Николаевич просил сигнальщиков включать прожектор, чтобы на берегу фиксировали положение корабля. Через три часа высокоэффективной работы все измерения были закончены. Андрей Николаевич попрощался с командиром корабля, адмирал не снизошел до «рукоприкладства», сел в присланный за ним катер и сошел на берег. Началась интенсивная обработка материалов. К 23 часам все было закончено. В зоне обзора был выявлен провал шириной в 15 градусов. Это было очень опасно для авиации. Надо срочно демонтировать антенну космической связи и установить ее в другом месте. В 24 часа Андрей Николаевич с секретными материалами измерений и отчетом в сопровождении вооруженного мичмана Афанасьева Василия Петровича выехали на автомашине полигона в Севастополь. Ночная поездка через весь Крым в мерцающем лунном свете! Молодой матрос за рулем, машина старенькая, еле идет по горным кручам. Проплывают какие-то сказочные селения: Грушевка, Тополевка, Ароматное, Земляничное, Чистенькое. Офицер Ильин вторую ночь не спит, в голове немного гудит и частенько нападает легкая дрёма. Все вокруг какое-то нереальное, полная луна светит как солнце. Тень от деревьев ложится на дорогу, одинокая машина медленно ползет, на дороге больше никого нет. Все спят, только испытатели торопятся выполнить свой долг, довести свою аппаратуру до совершенства. А как иначе?!

В Севастополе их ждали. Как только Андрей сдал документы в секретную часть корабля, их тут же взял главный конструктор системы «Привод-СВ» Филаретов Юрий Серафимович и побежал к главному конструктору корабля. Потом они вместе побежали к адмиралу.

Маринич Аркадий Васильевич – Главный конструктор авианосцев ТАКР «Киев», «Минск» и «Новороссийск»

Как потом выяснил Андрей, командующий Черноморским флотом доложил результаты работы в Феодосии Главнокомандующему ВМФ в Москву, тот приказал в течение двух суток устранить дефект. Так закончился подвиг группы испытателей полковника Хляпа Бориса Наумовича. Ведь все произошло совершенно случайно. Испытатели предотвратили большую беду! Хорошо, что Андрея Николаевича не наказали. (Флотский принцип продолжал действовать: «Раз матрос не наказан, значит, он уже поощрен»). Хотя, конечно, не обошлось без ЧП. На радостях напился мичман Вася Афанасьев. Опытный Андрей Николаевич заранее успел отобрать у него пистолет и положить его в сейф на береговой сдаточной базе института Радиоаппаратуры, где они ждали решения вопроса после доставки документов на корабль. Можно было немного поспать. Вася сказал, что он спать не хочет, выспался в машине, но хочет проведать своих родственников. Откуда они взялись у него в Севастополе? Часа через три беспокойства и переживаний со стороны Андрея Николаевича, мичман Василий Петрович вернулся совершенно пьяненький, но тихий, и даже удивленный – чего переживать, вот он я. Андрей загрузил его в машину, пистолет сунул себе в «дипломат» и они благополучно поехали домой. В Феодосию Вася прибыл уже трезвым и даже посвежевшим – отоспался, бродяга. Андрей Николаевич доложил командованию полигона, что задание выполнено, поездка прошла без замечаний. (Но с Васей, толковым и работящим техником, пришлось поработать по индивидуальному плану. К сожалению, эта пагубная страсть неискоренима. Беда!)

Проход ТАКР «Киев» под мостом в Босфоре. Видна верхняя точка «Киева» – шар антенного поста радиотехнической системы ближней навигации и посадки авиации «Привод-СВ». 17 июля 1976 года.

А тяжелый авианесущий крейсер «Киев» пошел в океан. На душе испытателей было спокойно, они сделали все, что могли. Позднее вошли в строй следующие корабли этого проекта: «Минск», «Новороссийск», «Тбилиси», «Баку». На каждом из них была смонтирована система привода и посадки летательных аппаратов на корабли ВМФ «Привод-СВ», родившаяся, в том числе, и усилиями моряков-испытателей феодосийского полигона.

P.S. Как-то, в канун 50-летия первого запуска искусственного спутника Земли, по телевидению показали в свое время секретные кадры работы наших ученых по созданию челнока многоразового использования «Буран». Всего лишь единственный полет в космос совершил «Буран» и в автоматическом режиме произвел посадку при возвращении на Землю. Каждый инженер, понимая, как сложно летчику посадить самолет, был в восторге и в восхищении, увидев безукоризненную посадку «Бурана» без человека на борту.

Посадка Бурана на аэродроме Юбилейный – Любительское видео – Avsim.su

Это шедевр, величайшее достижение нашей науки и техники! Это техническая симфония! Когда полет закончился, люди, стоящие на аэродроме, бросились обниматься и поздравлять друг друга. И, о чудо, крупным планом мелькнуло лицо Филаретова Юрия Серафимовича и группы инженеров, которые работали

с ним много лет тому назад над созданием корабельной системы «Привод-СВ». И опять Андрей Николаевич Ильин испытал гордость за свою редкую, но прекрасную профессию моряка-испытателя: «С какими выдающимися людьми пришлось общаться и работать! С людьми, жизнь и работа которых украсила историю всей Страны. И я был с ними рядом! Спасибо Судьбе».

44. Обида

Морской офицер, инженер-испытатель, капитан 2 ранга Игорь Евгеньевич Суворов, стройный, подтянутый, несмотря на свои сорок лет, быстро поднялся по ступеням на второй этаж технологической площадки, где готовилась к испытаниям новейшая торпеда. Он успел взять секретные документы и направился к стенду с торпедой, как вдруг мгновенная боль пронзила сердце, будто острый клинок стилета с размаху вонзился в его грудь. Боль парализовала живую плоть. Глаза ещё видели, но мозг, перегруженный тревожными сигналами, дал сбой и замер. Сознание покинуло офицера, он рухнул, и … жизнь оставила его навсегда. В народе говорят в таких случаях – разрыв сердца. Прибежавший врач констатировал – острый инфаркт миокарда. Похороны прошли, как принято у военных, организованно. Весь ритуал расписан в Уставе, ибо смерть – это тоже часть жизни военнослужащего. Был оркестр, был троекратный салют, был митинг, прощальные речи, скромные поминки. Андрей Николаевич Ильин был поражен внезапной смертью Игоря Евгеньевича – своего приятеля с соседнего полигона. Как переживет его кончину жена Игоря Елена, хорошая приятельница семьи Ильиных?

Всё это, как во сне, прошло перед глазами жены, теперь уже вдовы, Елены Сергеевны. Когда она пришла домой и осталась одна, когда она увидела в ванной зубную щётку её дорогого Игоря и его полотенце, сохранившее аромат любимого тела, только тогда она поняла всю глубину горя, обрушившегося на неё. Любая смерть пугает нас, но когда смерть внезапна, с этим невозможно смириться. Лёжа без сна в холодной кровати, она вспоминала, как она впервые познала с Игорем мужчину. Слёзы текли по её ещё красивому лицу, ведь это никогда больше не повторится. Значит, как женщина, она со смертью Игоря закончила свою жизнь.

Вот они, молодые и беззаботные, гуляя по Ленинграду, захотели есть. Они вбежали в подъезд какого-то дома, разломили французскую булку и, поочерёдно откусывая от одного куска докторской колбасы, ели тёплую белоснежную булку и целовались. Как это было сладко и вкусно.

А как сладостно ожидание любимого человека! Когда он служил на корабле, она готовилась к встрече с ним сразу же после расставания. К его приходу стол накрыт, приготовлено что-нибудь вкусненькое. А какое волнение от предстоящей близости с мужем! Каждая встреча – как будто первое свидание. Только жёны моряков знают, как упоительно встретиться после опасной разлуки. Каждый выход в море – это всегда риск. «Кто на море не бывал, тот и горя не видал», – частенько говорил Игорь. И она это видела по его ранней седине. Как она любила его, как она жалела его, как она гордилась им. Бог не дал им детей. После ленинградской блокады, которую она перенесла девочкой, что-то нарушилось в её женском организме. Поэтому всю неизрасходованную любовь она отдавала мужу: он был для неё и ребёнок, и любимый мужчина, и муж, и повелитель…

Встреча с любимой. Г.Г.Нисский.

На следующий день после похорон она пришла на кладбище посидеть в тишине у могилы мужа. Ещё издали она увидела, что какая-то женщина поправляет венки. Она подошла к своей могиле, неизвестная женщина стала рядом. Елене Сергеевне было неприятно присутствие чужого человека, но не прогонишь же? Молодая женщина сделала ещё один шаг к Елене Сергеевне и проникновенно сказала: «У нас с вами одно горе». Елена Сергеевна, не понимая, о чём говорит незнакомка, пояснила ей: «У меня здесь муж похоронен». «У меня тоже», – был короткий ответ. Вздохнув, незнакомка продолжила: «Игорь Евгеньевич прожил со мной четыре года и три месяца. Он собирался переехать ко мне, но жалел вас. Не знал, как от вас отделаться. Меня он очень любил. Я дважды была беременна от него, но по его просьбе каждый раз прерывала беременность. Он и накануне смерти был у меня. Я буду ухаживать за могилой. Я …» Свет померк в глазах Елены Сергеевны от гнева. Она побежала прочь от могилы, от этой ничтожной балаболки. Какое дикое оскорбление! Какая ложь! Этого не может быть! Не помня себя, она добралась домой и слегла.

Только через несколько дней она смогла здраво мыслить. И чем больше она дома анализировала, тем больше убеждалась, муж мог её предать. Но зачем? Теперь она стала понимать его бесконечные командировки, его внезапные ночные дежурства, его вызовы куда-то по сигналу «Экстренный сбор». Да, девица моложе её лет на пятнадцать, но это же не повод бросать семью. Как мужчина он дома получал всё необходимое. Он регулярно и, как ей казалось, с удовольствием имел близость с ней. У них не было серьёзных разногласий, которые толкали бы его на разрыв. Зачем обманывать человека, с которым ты живёшь? Даже если любовь прошла, можно же честно сказать об этом и разойтись по-хорошему. «Да, мне будет больно, – рассуждала она, – но я буду знать, что тебе хорошо, и это будет успокаивать меня. Я готова пожертвовать своим счастьем, лишь бы тебе было хорошо. Но так дико и длительно лгать! Утром страстно любить жену, а днём – другую женщину. И той, и другой говорить о любви. Приходить домой, когда от тебя пахнет другой. Нет, это предательство».

Двойная жизнь никогда до добра не доводит. Елена Сергеевна замечала, что последние годы Игорь жаловался на сердце, но по русскому обычаю серьёзным лечением не занимался. Неужели мужики настолько примитивны, что заложенные природой гены на продление рода любой ценой рождают неистребимое желание иметь бесконечное количество женщин. А где же разум? Где человеческий здравый смысл? Вот и надорвался, бедняга…

Прошло несколько месяцев. Елена Сергеевна ни разу не была на кладбище. Её неоднократно приглашали Ильины, Андрей и его жена Вера, съездить на кладбище, на могилу Игоря. Но глубокая кровоточащая рана, бесконечная обида на мужа не давала ей возможности пойти к нему. Что она ему скажет, какого попросит совета? Он обидел её – и нет ему прощения. Но и жить с этим она не могла. Ей было стыдно и очень больно… Она добровольно ушла из жизни через год, как раз в годовщину смерти Игоря Евгеньевича. В посмертной записке она просила похоронить её рядом с мужем. Она простила его ценой своей жизни. Так и лежат они рядом, он и любившая его больше жизни жена. Она не хотела и не могла делить его ни с кем. Теперь они вместе навсегда.

45. Не родись красивой

“Обдумывая человеческие поступки, я всегда начинаю не с того, чтобы смеяться, скорбеть или порицать, а с того, чтобы понять”.

Спиноза

Елена Андреевна плакала в подушку. Сильный холодный ветер-сирокко порывами срывал последнюю листву с готовых к зимнему сну деревьев и пригоршнями бросал в окна вместе с дождевыми каплями. Дождь то монотонно стучал по металлическому карнизу подоконника, навевая тоску и печаль, то вдруг резко под напором ветра бил в стёкла, вызывая страх и заставляя вздрагивать. Вдали шумело море, неприветливое, не ласковое, всё в пене. Поздняя осень обрушилась на южный город. Хотелось плакать. И Елена Андреевна, ещё достаточно стройная, в меру привлекательная, но со следами осени на лице, плакала. Плакала молча, уткнувшись в подушку, лёжа в холодной кровати. Она в который раз оплакивала свою прошедшую молодость, свою неудавшуюся жизнь, своё одиночество.

«Все мои беды от того, что я красивая. Сколько было мужчин! Да какие! Казалось, счастье будет вечным. У меня был мужской принцип: «От женщины одно лекарство – другая женщина». Я принимала лекарство в виде молодых красивых мужчин и чувствовала себя прекрасно. Но молодость прошла, красота стала увядать. Мужчины как-то перестали мелькать и даже, можно сказать, исчезли. Сын вырос шалопаем. А я одна. Многих любила, меня многие любили, но время пришло и я одна. Девчонки, страшнее меня в сто раз, все имеют семьи. Хорошие крепкие семьи. Их дети вышли в люди. Мои простенькие подруги со своими корявенькими мужьями счастливы. Они не одиноки. А я? Я, которая была украшением любой компании. Я, на которую засматривались все мужчины. Я выбирала самых красивых мужчин, и они были мои, когда только я захочу. Да, я разбивала семьи. Да, я уводила мужей от никчемных жён, которые не умели любить. А я умела. Я постигла это великое искусство. Не примитивный секс, а симфония любви.

Блаженство быть вдвоём. Как они меня любили! Но не женились на мне. Те, за которых я бы пошла, не женились. Более того, некоторые возвращались к своим простушкам. Почему?.. Они боялись моей красоты. Я это поняла слишком поздно. Они не были готовы жить со мной. У меня слишком высокая для них планка. Мужчины больше всего на свете любят дома лежать на диване. Как шутливо, но очень верно говорил Жванецкий: «Если мужчина только ест, лежит на диване и смотрит телевизор, значит – ему с вами хорошо!» Мне этого мало. Я люблю украшать общество, люблю «тусоваться». Они не могли из-за лени соответствовать моим требованиям. И они бежали. Я им отдала свою молодость, красоту. А как хорошо было бы прижаться сейчас к одному из них и ощутить тепло человеческого тела в продуваемой насквозь квартире. Уже несколько последних лет мне хочется разделить с любимым человеком и горе, и радость. Я хочу дома после ужина сесть на диван с ногами, прижаться к мужчине и молча смотреть телевизор. Я хочу простого человеческого счастья. Но его нет. Почему? Уж кто-кто, а я-то достойна!»

Елена Андреевна разрыдалась. Она не могла остановиться. Несправедливость корёжила её. Всё, что накопилось за годы одиночества, выплеснулось сейчас в эту тёмную, безлунную, осеннюю ночь под страшные завывания ветра. Она долга рыдала. Безутешно. Наконец, рыдания перешли во всхлипывания. Она остановилась. Слёзы очистили её. Ей стало легче. Она успокоилась. Надо просто жить и выполнять свои обязанности. Обессиленная, она уснула крепким сном…

Как хорошо начиналась её жизнь! Её отец, морской офицер, инженер-испытатель, красивый, аккуратный, подтянутый. Форма сидела на нём как влитая. Отец сам подгонял брюки, рубашки, галстуки, он не любил расхлябанных людей. Сам стирал и гладил рубашки. Это его хобби. Он, казалось, в любой момент мог бы взойти на подиум и показать, в каком виде должны ходить моряки. Её отец излучал обаяние, с ним приятно было общаться. Он приучил её к чистоте и своим примером передал Елене любовь к одежде и внешнему виду. Мать души не чаяла в своей дочке. Она с детских лет говорила ей, что её Леночка самая красивая девочка во дворе, в детском саду, в школе, в городе. Эти семена очень бурно проросли в душе Елены – Прекрасной. Одевалась она изыскано. Следила за собой во всём, у неё на лице никогда не было печали, тяжёлой работы мысли. Она всегда была приветлива, улыбчива, что очень импонировало мужчинам. Когда она шла своей красивой королевской походкой, на неё нельзя было не оглянуться. Как щедро природа одарила её блестящими женскими достоинствами!

Она рано вышла замуж, не задумываясь. За парня с гитарой. Это была ошибка. Но, когда тут же родился ребёнок, уже было поздно что-либо менять. Нет профессии, нет специальности. Нет денег. Да и тот, в брюках с гитарой, куда-то исчез. Осталась просто красивая молодая женщина с ребёнком. Хорошо хоть родители, убывая в другой город к новому месту службы отца, оставили ей квартиру.

Отец умно настоял, чтобы она «пошла» служить на флот. В береговую морскую испытательную часть. Сначала матросом. Тогда это был самый правильный путь получить военную специальность и довольно приличное денежное содержание. Да, и на пенсию можно будет пойти через двадцать лет. Она впервые послушалась отца и её жизнь круто изменилась… Её направили служить на радиотехнический полигон. Она, самая красивая и обаятельная, оказалась в мужском коллективе. Как говорится, щуку бросили в реку!

Сначала у неё возник маленький роман, лучше сказать романчик, с одним офицером среднего звена из своего отдела. Он помог ей постичь военную профессию, и она сдала все зачёты на «отлично». Но она его быстро «отшила», потому что стала заглядываться на самого командира части. Она решительно воспользовалась мужским принципом: «Любить, так королеву!»

Как она поняла, наведя справки у женского персонала своей воинской части, сорокапятилетний приятной внешности командир на службе неподкупен. Некоторые женщины пытались приручить его к себе – безрезультатно. Женские чары не действуют. Мужик – кремень! Елена-Прекрасная поставила себе задачу – «забросить на него лассо». Чем труднее задача, тем приятнее будет победа. Она помнила мудрые слова Бриджит Бордо: «Не пойму, почему некоторые женщины стесняются раздеться перед доктором. Ведь он такой же мужчина, как все». Елена простодушно считала, что командир такой же мужчина, как все.

Елена Андреевна к тому времени уже стала опытной женщиной, видимо, опыт хранился где-то на генном уровне. Возможно, в прошлой жизни она была одалиской или жрицей в древнегреческом храме. Конечно, никаких учебников она не листала, но жизнь ставила эротические задачи и откуда-то из подсознания она находила единственно правильные и коварные решения. Первое, что она поняла, не надо торопиться сдаваться. «Умей ждать!» Всё должно идти как бы естественно. Не спеша. Выдержать паузу, чтобы командир превратился в бычка с красными глазами. Скоро такая возможность представилась. Комиссия во главе с командиром прибыла в отдел для приёма курсовой задачи: «Готовность отдела проводить испытания». Елена Андреевна подготовилась. Флотская кремовая рубашка на её груди трещала. Для таких целей у неё имелся, приобретённый по случаю, французский бюстгальтер. Он был на два размера меньше, но очень сексуально подчёркивал «невероятные женские прелести». Кроме того, она умело переработала форменную юбку. И теперь как бы она ни села, закинув ногу на ногу, нельзя было оторвать глаз от её красивых бёдер. Искусство высшей пробы!

Когда высокая комиссия вошла, все члены уставились на Лену. Когда она села, вся комиссия, заворожённая неземной картиной Рембрандта, разместилась вокруг неё. Елена Андреевна царила, не хватало только позолоченной рамки. Остальные двадцать человек в отделе не знали, что им делать. На них никто не обращал внимания. Лене задали несколько вопросов по её специальности, она удачно показала глубокие знания. Флагманский химик, похожий на преуспевающего футболиста из класса Б, как бы на посошок спросил про отравляющие вещества: «Что такое табун, зарин, заман?» И вся комиссия попалась в ловушку, подготовленную «дочерью коварного Талейрана». Из всего огромного курса «Защиты от оружия массового поражения» со слов отца Лена с детства знала только одно, что такое табун, зарин, заман. И она с потрясающим опломбом, глядя прямо в глаза командира, в которых уже начинали играть чёртики, чётко ответила: «Это этиловый эфир метилфторфосфиновой кислоты». Все, находящиеся в отделе, открыли рты. И комиссия, и сотрудники отдела, и начальник отдела. Никто этого не знал, а новичок матрос Лена знала! Командир сглотнул слюну и прохрипел: «Всё! Пошли отсюда. Всему отделу отличная оценка. Начальнику отдела объявляю благодарность! Вот так надо готовить отделы в сдаче курсовых задач». Все члены комиссии, уходя, смотрели только на Елену-Великую. Флагманский химик даже не вписался в дверь. Успех был полный! Лена стала в отделе национальным героем, и в дальнейшем ей многое прощалось.

«Она у нас такая!» Командир страдал. Елена Андреевна произвела на него сильное впечатление, не только внешностью, но и глубиной своего ума. Как он сам говорил, ему понравился её мозг. Борис Михайлович, не понимая, что с ним происходит, подошёл к опасному возрасту, когда «седина в бороду, а бес в ребро».

Он, вопреки своей обычной осторожности, тоже поставил задачу познакомиться поближе с красивым матросом. Это не дело, что он её раньше не замечал! Он придумал. Как специалист по защите от оружия массового поражения матрос Елена была внезапно включена в состав комиссии, (штатный член комиссии заболел) и поедет сегодня в подчинённую воинскую часть на берегу моря, в сорока километрах от города, возле поселка Солнечная Долина. В выделенном микроавтобусе мест всем, как бы случайно, не хватило, и командир пригласил Елену в свою «Волгу». Полчаса поездки было достаточно, чтобы командир, надышавшись её французских ароматов, «закусил удила».

Комиссия в темпе провела свою работу. Командир на удивление быстро провёл разбор. Оценки были поставлены высокие. Члены комиссии остались обедать, предвкушая продегустировать элитное вино «Чёрный доктор». Командир сказал, что очень занят, и что, если Елена Андреевна не возражает, он по пути отвезёт её домой. Комиссии не терпелось начать «коммунистический обед» (т. е. бесплатный), поэтому на «пасьянс» командира они не обратили внимания, даже поддержали его. Втолкнули Лену в машину и побежали в кают-компанию, где уже что-то булькало и позвякивало…

Развязка приближалась. Тем лучше. Елена была начеку. Только не вспыхнуть раньше времени. Всё, что происходило, ей страшно нравилось. Адреналин будоражил кровь. Вот он азарт охотника. А «зверь-то» какой! Дух захватывает…

Командир приказал водителю свернуть на пустынный дикий пляж. Тихий тёплый осенний день. Бархатный сезон. На море почти штиль. В Хрустальной бухте никого. Борис Михайлович вежливо и тактично пригласил Елену искупаться и погреться на горячем песке, пока водитель съездит на обед в воинскую часть и вернётся. Матрос-шофер быстро расстелил махровую простынь, вытащил пакеты с бутербродами и фруктами и укатил. Командир мгновенно разделся. Елена Андреевна с любопытством рассмотрела его. Он оказался стройным подтянутым спортивного склада мужчиной. Ей нравились такие. Она сбросила туфли и, верная правилу номер один, не торопила события. Она контролировала обстановку. Пока. Она сняла галстук и расстегнула несколько пуговиц форменный кремовой рубашки. Шея и верхняя часть груди красиво обнажились. Борис Михайлович испуганно замер, он не мог оторвать от неё глаз. Вот-вот откроется неземная красота Афродиты и Венеры, вместе взятая. Она, коварная, всё видела. Это её возбуждало. Елена, не спеша, расстегнула и лёгким движением ног сбросила юбку. Молочно-белые бёдра, чуть-чуть тронутые загаром, ослепили еле сдерживающего стон мужчину, лежащего возле её ног. Елена считала, белая женщина должна быть белой. Она знала пагубную роль загара и избегала его. Кроме того, она считала, что излишний загар притупляет чувственность. К удивлению Бориса Михайловича Елена оказалась в красных трусиках, резко контрастирующих на фоне белого тела. Женщина в деталях постигла науку обольщения! Не снимая полностью расстёгнутой рубашки, в невероятно сексуальной позе, она подняла руки и начала завязывать ленточкой волосы, чтобы не растрепались. Борис Михайлович в эти минуты понял, что такое жариться в преисподней на сковородке. Он уже не мог совладать со своей плотью.

Елена-Премудрая и Великая, трижды Коварная, сделала какое-то движение и оказалась без рубашки и …без лифчика. Невинно скосив глаза, скромно сказала: «У меня же нет купальника». И тут же сбросила трусики. Капкан захлопнулся! Борис Михайлович, волевой энергичный командир, теряя сознание, находясь в нирване, в трансе, почувствовал, как она взяла его за руку, и они вошли в море. Потом он вошёл в неё… А черноморские волны ласково шуршали, набегая на берег и пряча голову в песок после всего, что им пришлось увидеть, пока они блуждали над бесстыдной пучиной моря…

Через год Елену Андреевну командир направил на учебу в школу мичманов. Ещё через год она была назначена на самостоятельную должность начальника отделения. Материальное положение её стабилизировалось. Как ей завидовали многие женщины в воинской части. Они её красиво называли – «приближенная к командиру». А Борис Михайлович потерял голову. Последняя любовь – самая сильная. Встречался с Леной дважды в неделю, иногда трижды. Иногда каждый день. Благословил её на развод с непутёвым мужем. Елена добилась развода. Обещал и даже хотел жениться. Казалось, вот она птица счастья, в руках. Однако, так устроена жизнь, что после белой полосы, всегда идёт чёрная. Дальше у неё пошли неприятности. Борис Михайлович слёг с инфарктом. (Все, кто знал тонкости, говорили: «Надорвался мужик»). Жена оказалась у него очень умная женщина. Сама врач. Вытащила мужа из болезни. Сказав сакраментальную фразу: «Борис, ты не прав», – развода не дала. И вообще, не придала особого значения его загулу. По крайней мере, внешне. После госпиталя Борис Михайлович затих, а тут подошло время увольняться в запас. «Финита ля комедия»…

Елена Андреевна очень страдала. Крах всем её планам. Но вот прибыл новый командир, и она загорелась: «Чем ночь темней, тем ярче звёзды». Борьба обещала быть трудной. Ей нравился сам процесс достижения цели. В ней проснулся, на время затихший, азарт охотника. Вновь вспыхнул талант Женщины-Искусительницы. В каждой женщине он есть от природы, но у Елены Андреевны он был доведён до блистательных высот. Через полгода Владимир Владимирович, так звали нового командира, уже блаженствовал в квартире Елены-Прекрасной. Подпольно. До женитьбы дело не дошло. Через несколько лет их близкой дружбы Владимира Владимировича перевели с повышением на другое место службы. Опять крах…

Пришёл третий командир. Молодой офицер, она для него была уже не первой свежести. Правда, она сделала попытку, но получила грубый отказ. Как ни странно, новый командир очень любил лошадей. У него даже была своя живая лошадь где-то в стойле за городом. Наверно, поэтому он не обратил пристального внимания на Елену-Премудрую. Ей было обидно и жаль. «Меня на лошадь променял!» Пришлось вернуться к морякам рангом пониже. Тоже неплохо, но перспективы уже не те. Да и силы на исходе. Растрачены в тяжёлых боях…

Прошли годы. Оглядываясь на прожитую жизнь. Елена Андреевна часто задаёт себе есенинский вопрос: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..» Ей многие часто завидовали. А счастья, простого женского счастья, она так и не видела. Недаром в народе говорят: «Не родись красивой, а родись счастливой!»

А какое оно женское счастье? Кто знает? И как надо прожить жизнь, чтоб быть счастливой? Вот и плачет Елена Андреевна потихоньку в подушку. Если бы можно было прожить жизнь заново! Душа болит. Жизнь заканчивается. Одиночество страшит. А что впереди?..

46. Продолжение … не следует

Андрей Ильин – стройный подтянутый офицер в хорошо подогнанной форме капитана 2 ранга уверенной спортивной походкой в начищенных до блеска ботинках вышагивал по плитам аэродрома города Николаева. Солнце только что показалось из-за кромки уходящего за горизонт лётного поля, день предвещал быть интересным, как интересно всё в 30 лет, когда заканчивается служебная командировка, задание выполнено, а впереди два выходных дня.

Первые пассажиры уже подходили к старенькому «АН-2», свою поклажу они несли в руках, с ней заходили в самолёт и рассаживались на двух лавках вдоль бортов. Андрей шёл последним. Он мысленно отгородил себя от остальных попутчиков. Ему, уже опытному моряку-испытателю, только что закончившему проверку готовности боевого корабля к выходу с николаевского завода «Имени 61 коммунара» на государственные испытания, было стыдно, по крайней мере, неловко лететь на старом «кукурузнике». Молодости свойственен максимализм! Хотелось сесть в мягкое кресло на «ТУ-144» и попросить бокал шампанского или хотя бы рюмку коньяку, он считал, что он это заслужил отличной работой в командировке. Большой противолодочный корабль «Проворный» проекта 61МЭ после модернизации к выходу в море на испытания готов. Новейшая радиолокационная станция «Фрегат-М», за которую отвечал Андрей, отлажена, отрегулирована и теперь требует проверки в море в реальных условиях. Но в этом маленьком аэропорту других самолётов на Симферополь не было, поэтому он, приняв вызов судьбы, спокойно и уверенно шёл к самолёту, думая о чём-то хорошем, что наверняка произойдёт с ним в полёте. Какая-то внутренняя сила, нерастраченная энергия распирала его и требовала выхода. Только молодости свойственен такой оптимизм. Чем и хороша молодость!

Билет, который он приготовил для показа работнику аэропорта, стоящему у самолёта, порывом ветра вырвало из рук, и он плавно опустился в нескольких шагах от Андрея. Тот догнал его, нагнулся, но непослушный билет снова взлетел и опять опустился чуть рядом, с явным желанием ещё поиграть с ветром и морским офицером. Не ожидавший такой прыти от развеселившегося билета, моряк-испытатель, подводник с десятилетним стажем Андрей рванулся и, почти на четвереньках догнав билет, протянул руку и… дотронулся взглядом до женской ноги, обутой в лакированную элегантную «лодочку».

Он замер. Просто онемел, отключился, ошарашенный и поражённый. Он рассматривал туфлю, как сингалезец смотрит в храме на статую Будды. Он его изучал по слогам, по составным частям, находясь в полной отключке, в нирване. Через какое-то время, показавшееся ему вечностью, компьютер в его голове вновь заработал. Сбой прошёл. Глаза начали передавать информацию, мозг воспринимать её и обрабатывать. Да, красивая, явно женская туфля стояла на его билете! Глаза медленно поползли вверх – стройная женская нога в прекрасном ажурном чулке с рисунком, по моде того времени, всё явственнее проявлялась как хозяйка этой туфельки. Взгляд дошёл до соблазнительного колена, дальнейшее исследование становилось нетактичным.

Андрей поднял голову и, если бы можно было провалиться сквозь землю, он, не задумываясь бы, сделал это. Молодая красивая женщина в форме лётчика Аэрофлота совершенно искренне улыбалась, глядя на него сверху вниз, не просто улыбалась, она еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Всё в ней было прекрасно! Андрей с детства «балдел» от женщин в форме: и врачи в белых халатах, и женщины-офицеры, и стюардессы, и девушки-матросы – все они волновали его, заставляли биться сердце с перебоями. Он восхищался ими как произведениями искусства.

Летчица придерживала порхающий билет ногой и откровенно смеялась, видя, как неловко морской офицер пытался его поймать. Андрея обжег её смех, но она была слишком хороша, чтобы на неё обижаться. Весёлые искорки в глазах, белые ровные зубы (идеальное украшение женщины), обаяние и, конечно, лётная форма делали её неотразимой. Андрей Ильин заулыбался своей мальчишеской улыбкой, распрямился и теперь она увидела, как красив и строен этот ухоженный и подтянутый молодой офицер. Женским взглядом она мгновенно оценила мужчину: гладко выбрит, несмотря на раннее утро, аккуратно подстрижен, сзади шея подбрита, белая рубашка – свежая, брюки со стрелочками, ботинки блестят. И где только выращивают таких красивых мужчин? Этот моряк ей понравится породой и умением владеть собой. Она видела, что он готов был, видимо, нахамить ей, но сдержался и улыбкой снял напряжение, вызванное нелепой ситуацией. Ей были симпатичны такие мужчины. Андрей отдал честь, приложив руку к фуражке, и шутливо доложил: «Капитан 2 ранга Андрей Ильин к полёту готов!». Женщина оценила шутку и в свою очередь выдала: «Командир воздушного корабля Коротеева Екатерина готова отдать концы, так говорят у вас на Флоте?». Андрей был сражён трижды: во-первых, её зовут Катя; во-вторых, она командир самолёта, на котором он полетит; в-третьих, у неё отличное чувство юмора. И какие концы она готова отдать? Нет ли здесь какого-либо подтекста. Чтобы последнее слово было за ним, Андрей с улыбкой спросил: «Надеюсь, покажете класс работы?» Она ещё раз улыбнулась и сказала одно слово: «Увидите!»

В самолёт она вошла последней, строгая, подтянутая, собранная. Она командир и отвечает за всё: за пассажиров, за экипаж, за самолёт. И всё же, когда закрывалась дверь кабины пилотов, он увидел, как она бросила на него мимолётный взгляд. Этот взгляд, как черноморская волна, тёплая и нежная, окатила его и мягко понесла, журча и играя. Её взгляд подарил надежду! Продолжение… следует?! Как сладостно забилось сердце Андрея.

Не избалованный вниманием женщин, воспитанный с детства в военных училищах в строгости и воздержании, он любил ловить на себе лукавые, часто загадочные мгновенные взгляды женщин. Они ни к чему не обязывали, но очень согревали, стимулировали и украшали жизнь. Он и сам старался платить им тем же. Красивая женщина заслуживает восхищения и его не надо скрывать! Кроме того, вовремя сказанный комплимент женщине – это самый лучший ключик к ее сердцу. Что касается себя, то он понимал, что большинство приятных взглядов в его сторону – это дань красоте морской форме, поэтому не придавал особого значения игре глаз, но она ему нравилась.

Самолёт взревел своим единственным мотором и, как истребитель, рванулся с места. Пассажиры охнули и схватились, кто за что мог. Как только колёса оторвались от земли, пилот начал делать вираж, и Андрей увидел у себя под ногами иллюминатор, а в нём бесконечную серую гладь моря. Самолёт кидало и бросало. «Екатерина начала показывать класс работы», – понял моряк и боковым зрением заметил, как пассажиры разбирают гигиенические пакеты. До посадки в Симферополе укачались все. Часть пути самолёт летел над морем и над рисовыми чеками – это заполненные водой рисовые поля. Над ними полёт проходил ровно, но как только появлялась земля, воздушные потоки над ней за счёт весенних испарений бросали самолёт в самый настоящий шторм. Час полёта для многих превратился в тяжёлое испытание. Андрей, опытный моряк, выдержал его без особого напряжения, он даже радовался необычному полёту на высоте 250–300 метров, когда были видны автобусы, повозки, запряженные лошадьми, даже люди, работающие на полях. Он наслаждался полётом, зная, что самолёт ведёт красивая женщина, которую зовут Катя. Самолёт, управляемый женской рукой, наконец, мягко приземлился и, завершив небольшой манёвр, остановился. Всё стихло.

Пассажиры начали выползать из чрева, забывая про свой багаж, с одним желанием – скорее ощутить под ногами землю и вдохнуть крымский, целебный воздух. Андрей не торопился, он ждал. Сидел и ждал, когда появится Катя. Он горел надеждой на продолжение приятного знакомства. Все пассажиры вышли, багаж был выгружен. Увы, Андрея вежливо попросили освободить самолёт. Ошеломлённый, раздавленный он медленно поднялся и нехотя, постоянно оглядываясь, направился к трапу. Она не появилась!!?

Долго стоял моряк у самолёта. Какие мысли, какие переживания, какие страдания терзали его молодое сердце. «Трижды прав Паустовский, писавший, что женщину можно либо боготворить, либо ненавидеть». Какую они имеют над нами власть, как легко они крутят нами. Нет, нет и ещё раз нет! Ненависть к женщинам – вот что должно руководить нами. «Идёшь к женщине, не забудь плётку», – знаменитая фраза Фридриха Ницше, а уж он-то наверняка разбирался в жизни. Большего они не заслуживают. Еле передвигая ноги, Андрей пошёл прочь от ненавистного «кукурузника». «Да кто их только выдумал, этих красивых мучителей? Все наши мужские страдания от них!» Душа его, истерзанная напрасной надеждой, плакала от отчаяния и обиды. Ещё один рубец на сердце оставила эта встреча с прекрасным неземным существом.

А Катя сидела в кабине и молча плакала. Слёзы, непрошеные и печальные, текли по её красивому лицу. Жизнь не удалась. Раннее замужество. Муж был хороший человек, но слабый, инфантильный. Не то, чтобы пристрастился, но, как и большинство мужиков, не отказывался от выпивки. Пьяным становился нетерпим, что-то пытался доказать. Утром, унижаясь, ползал на коленях, вымаливая прощения. Как всякого «Обломова», его мало что интересовало. Не читал, не работал над собой. Не берёг Любовь, и Любовь прошла. Ребёнком не занимался, хорошо, что мама много лет помогала по дому. Заменить перегоревшую лампочку – для мужа была огромная проблема. Друзья позовут – и мужа целый день нет дома. Опустился. В постели с ним было не хорошо. Да и силы, видимо, растерял. Раннее замужество – беда наших женщин. Оказывается, впереди ещё много интересных мужчин. Главное, оценивать их начинаешь по-другому. По-взрослому.

Ей понравился моряк. Сила и уверенность были в нём. Интеллигентность и порядочность. За таким жить – наверняка большое счастье. Сколько интересного можно узнать и увидеть с ним. Если бы можно было начать жизнь с начала! Особенно ей нравились чистые и аккуратные мужчины. У таких, скорее всего, и душа чистая. Моряк в этом отношении был идеален. И сидела Катя, и плакала. Ей было жалко нереализованных возможностей. Она оплакивала свою красоту, ведь она могла на каких-то высоких приёмах сверкать с этим моряком. Его восхищённые взгляды разбудили в ней женщину. Она молода, привлекательна. Она хочет нравиться! Слёзы брызнули из её глаз, когда она увидела, как печально офицер смотрел на самолёт, как он страдал, что она, дав надежду, как бы предала его. Когда же он стал уходить, Катя зарыдала навзрыд. Долго билось её красивое тело в судорогах, вместе со слезами уходила её молодость, её жизнь. Оставались одни обязанности, супружеский долг и терпение. Удел наших женщин.

Вечером дома Андрей был особенно внимателен к жене. «Жену, как и профессию, выбирают раз в жизни», – учила его в свое время мама. Да, кругом много красивых женщин. Молодых, красивых, соблазнительных. И даже, о, ужас! жаждущих тебя! Но жена – одна, с её достоинствами и недостатками. «Искать женщину без изъянов, может только мужчина без извилин», – и мама была права. В семейной жизни нельзя отпускать тормоза, жалеть себя, родного. Очень легко свернуть на опасный путь. Надо быть порядочным и честным. Надо учиться любить свою избранницу всю жизнь, а это очень трудно. В этом и заключается искусство семейной жизни. К сожалению, многие так его и не постигли. «Жениться, – как говорили Андрею в своё время опытные «женатики», – все равно, что вступить в компартию, никаких прав, одни обязанности». Он видел, как порой трудно мужчинам «тянуть» семейную лямку, как давят их обязанности, как приходится ограничивать себя, останавливать во всём. Столько кругом соблазнов! Как трудно устоять, а стоит ли, думают они, запрещать себе маленькое приключение на стороне? Стоит, ещё как стоит! Только от нас самих, от нашей внутренней дисциплины, от чистоты наших отношений зависит крепость семьи. Наряду с женской верностью, есть и мужская верность. Все-таки семья – самое дорогое, самое ценное, что есть у человека! Сегодня для себя Андрей сделал философский вывод из ядовитых высказываний Козьмы Пруткова: «А не ходи по косогору, сапоги стопчешь!» Очень умные были братья Жемчужниковы и Алексей Толстой – создатели Козьмы Пруткова. Умные и мудрые. Их, видимо, тоже заносило на косогоры!

47. Испытания в море – это искусство

«Ночной полёт! Как воспел его мой любимый летчик Антуан де Сент-Экзюпери! Хотелось бы спросить: «Где, коллега, ваш одномоторный самолётик? Где наслаждение полётом? Где романтика 20-х годов прошлого века? Увы, давно закончилась!» Мощный боевой самолёт мчится над Чёрным морем на огромной скорости. В полной темноте. Только звёзды, одни звёзды. Они кругом – сверху, снизу, со всех сторон. Иногда морской лётчик с красивой фамилией Дейнека вдруг ловит себя на мысли, что он летит уже в космосе, среди других миров. Нет верха и низа, он в невесомости. Он резко отбрасывает наваждение и пристально вглядывается в приборы. Только приборы – его лучшие помощники. «В ночных полётах, – учили его, – не верь своим ощущениям, они могут подвести». Ночной полёт по опасности можно сравнить только с посадкой на авианосец. Монотонность при длительных галсах убаюкивает пилота. Лётчик не ощущает сверхзвуковой скорости, грохот турбины остаётся сзади. Мягко пощёлкивает генератор, разноцветные лампочки на пультах ласково успокаивают. Какая-то апатия, заторможенность охватывают боевого лётчика. Это очень опасно…

Вдруг совершенно неожиданно звучит команда: «210-й, курс влево на 20 градусов». «Есть», – отвечает, не задумываясь, лётчик и выполняет команду. Через несколько секунд ещё команда: «210-й, снижайся и занимай эшелон 2000».

«Есть», – и опять команда исполнена. «Включаем посадочные огни, заходи на посадку!» «Е…, – лётчик поймал себя на полуслове. Что я делаю? Какая посадка? Я на другой стороне Чёрного моря. Я с трудом слышал своего руководителя полётов, а теперь так чисто и громко кто-то говорит со мной». Ужас охватил опытного пилота. Он мгновенно стал весь мокрый. Его осенило: «Только что меня пытались посадить на вражеский аэродром. Чуть не стал предателем».

Ручку на себя, самолёт понёсся вверх с разворотом на обратный курс. «Назад, назад, на север, к родным берегам». На чистом русском языке неведомый диспетчер кричал ему: «210-й, куда же ты? Садись, огни включены. Горячий кофе ждёт тебя. Поедем в ресторан. Возвращайся!» Культурный советский офицер Владимир Дейнека очень вежливо ответил на всё Чёрное море красивым трёхэтажным русским сленгом, после которого настойчивый турок исчез из эфира, видимо, поражённый силой русского языка, и, главное, интонациями возмущённого его коварством лётчика.

Командир авиасоединения подполковник В. Дейнека за штурвалом ТУ-16. Курс – Северо-Восточная Атлантика. 1970-е годы.

А через минуту слабый запрос нашего руководителя полётов: «210-й, куда пропал? Не уходить со связи. Завершаем работу». Через пятнадцать минут мокрый от переживания и напряжения старший лейтенант Владимир Дейнека вылез из кабины самолёта и с наслаждением вдыхал аромат крымской ночи. «Чуть не стал предателем», – это мысль мучила и не отпускала его, пока он не выпил глоток коньяка. Друзья после этой ночи заметили у него в волосах первую седую прядь».

Офицер-подводник Андрей Ильин ещё и ещё раз вспоминал вчерашний рассказ заместителя командира полка подполковника Дейнеки Владимира Григорьевича. Опытный ас вспомнил свою молодость, и его интеллигентное лицо вновь пережило все перипетии той тяжёлой ночи. Лётчик-испытатель и моряк-испытатель встретились накануне на военном аэродроме, обсуждая совместную работу по испытаниям нового корабельного радиолокатора. Чувствуя взаимную симпатию, они откровенно поговорили о своей службе. Моряк рассказал, как он тонул, упав за борт подводной лодки. Лётчик мастерски преподнёс свой эпизод, который заставил «корсара морских глубин» глубоко ему сопереживать. Две профессии – лётчика и подводника одинаково трудны и опасны. Это сблизило их, и они быстро нашли общий язык.

Капитан 2 ранга Ильин Андрей Николаевич после окончания Военно-морской академии получил назначение на испытательный полигон. На морском полигоне ощущалась потребность в опытных флотских кадрах, прошедших хорошую школу службы на кораблях. Так Андрей Николаевич после десяти лет тяжёлой службы на Севере на подводных лодках стал моряком-испытателем. Первые полгода на новом месте ему постоянно казалось, что он в отпуске. К восьми – на службу, в восемнадцать – домой. Два часа обеденный перерыв. Иногда дежурство по части, два-три раза в месяц. Ему поручили заниматься испытаниями корабельных радиолокационных станций обнаружения воздушных целей. Через год напряженной учебы и работы он был уже опытным испытателем. Служба шла хорошо, работа ему нравилась. Он начал подготовку к сдаче кандидатских экзаменов.

В начале этого года на полигон прибыл из Николаева после модернизации большой противолодочный корабль «Проворный» с новейшей радиолокационной станцией «Фрегат-М» на фазированных антенных решётках. Сразу десять лучей на разных частотах излучал радиолокатор, поставить помеху такой станции было невозможно. Локатор был связан с корабельным ракетным комплексом нового поколения. Поэтому из Главного Штаба ВМФ пришла команда – провести испытания в кратчайшие сроки. Выбор пал на подводника Ильина, который показал себя и умеющим, и знающим испытателем. Опираясь на опыт предыдущих поколений испытателей, Андрей, оптимист по жизни, претворял в жизнь девиз своего начальника испытательного отдела полковника Хляпа Бориса Наумовича: «К каждому испытанию надо подходить как к искусству». И руководствовался этим правилом, невзирая на лица и обстановку. Он был, как говорят итальянцы, креаторе – творец. Нестандартное мышление моряка-испытателя и опыт сложнейшей службы на подводных лодках подсказали ему, что на аэродроме работают по старинке и поэтому затягивают испытания на многие месяцы. Надо менять стереотипы мышления. Взяв пару бутылок свежего пива, он прибыл к подполковнику Дейнеке, заместителю командира полка по лётной подготовке. Они потолковали «за жизнь», как говорят в Одессе. После чего Ильин убедил Дейнеку, что приезжать ему из порта за тридцать километров на каждый полёт для проведения предполётного инструктажа нет смысла. Он готов провести инструктаж один раз, а в дальнейшем инструктаж может повторить штурман полка (майор с красивой фамилией Коробочка), поскольку ничего в полётном задании не меняется. Морякам просто надо набирать на корабле статистику по определению максимальной и минимальной дальности обнаружения воздушных целей. Затем настойчивый подводник «под пытками» выдавил из Дейнеки признание, что в день полётов полк может предоставлять не один, а несколько самолётовылетов для испытаний.

ДЕЙНЕКА В.Г. В КРЫМУ:: смотреть видео на RuTube бесплатно онлайн

Здесь уже сам Дейнека Владимир Григорьевич почувствовал свой интерес, ему надо было в начале года быстро завершить согласно плану БП лётную подготовку экипажей, и работа с моряками давала ему такую возможность. Дальше разговор пошёл быстро к взаимному удовольствию офицеров, тем более что и пиво заканчивалось. Утвердили три вылета самолётов каждый лётный день. Первый самолёт садится, второй по команде с корабля взлетает. Затем, аналогично, третий. По достижении максимальной дальности обнаружения с корабля даётся команда ложиться самолету на обратный курс. За пять рабочих дней вся программа из пятнадцати полётов будет выполнена. Мужчины с удовольствием скрепили свою договорённость рукопожатием. И этого было достаточно, чтобы работа закипела.

Погода в феврале в Крыму в тот год благоприятствовала. Антициклон – чистое небо, солнце, пять-десять градусов тепла. Большой противолодочный корабль «Проворный» один раз вышел в море и, не возвращаясь в базу, за три «полётных» дня выполнил 60 процентов программы испытаний. Капитан 2 ранга Ильин действовал, как маг, как волшебник. Первый самолёт только завершал программу полёта, а второй уже выруливал на старт. Второй по команде с корабля взлетал, и Андрей успевал, пока два самолёта в воздухе, определить ещё и разрешающую способность радиолокационной станции по дальности и по направлению. Сверх программы. Это была музыка, высший пилотаж испытательной работы. Симфония!

Ночевали на рейде Судакской бухты, попутно выполняя другие разделы испытательной программы. Ещё раз вышли в море, и через двое суток испытания корабельной радиолокационной станции были закончены. Как и планировали, за пять рабочих дней в море закончили всю программу испытаний – вот результат молодости, смелости, опыта флотской службы и испытательной работы. Раньше на аналогичные испытания требовались два месяца, сотни тонн дизельного топлива для корабля, десятки литров бензина для поездок на аэродром, тысячи рублей командировочных средств для членов государственной комиссии. Морякам удалось сэкономить огромные средства. А как испытателям повезло с погодой! На другой день, после завершения полетов, завьюжило, загудело, подул мощный сирокко, и началась крымская зима, февраль напомнил о себе.

РЛС «Фрегат-М» на ракетном крейсере «Москва».

С положительным решением командующего флотом материалы испытаний были направлены в Москву. Все были чрезвычайно довольны. Особенно радиотехническое управление Главного Штаба ВМФ, поскольку у промышленности ракетный комплекс был еще только на выходе, а наше средство обнаружение уже готово. (Там в Москве были свои битвы и тайны «Мадридского двора»). Через полгода пришла разнарядка, и все участники испытаний были награждены. Подполковник Дейнека Владимир Григорьевич заслуженно получил орден Красного Знамени. Все пилоты самолётов – участники испытаний получили ордена Красной Звезды. Моряков тоже не забыли. Были розданы ордена «За службу Родине» и медали «За боевые заслуги». Адмирал в Главном Штабе получил орден Октябрьской революции. Капитан 3 ранга Ильин Андрей Николаевич ничего не получил. Не положено. Года полтора назад он попутно принимал участие в испытаниях грандиозной системы государственного опознавания «Пароль». Наградили очень многих. Его участие было незначительно, он тогда только осваивал испытательную работу, поэтому ему досталась медаль «За трудовую доблесть». И по существующему положению очередное награждение для него могло быть только через три года. Кто придумал такое умное положение? (Это похоже на нашу систему – наказать невиновных, наградить не участвующих)…

Но жизнь продолжалась. Ракетный комплекс большого противолодочного корабля «Проворный» через несколько месяцев был отлажен и представлен к испытаниям. Поскольку радиолокатор «Фрегат-М» уже входил в состав ракетного комплекса как средство обнаружения и выдачи целеуказания, несколько офицеров из радиотехнического полигона были включены в состав объединенной комиссии, возглавил свою группу старший инженер-испытатель капитан 2 ранга Ильин Андрей Николаевич.

Главный конструктор ракетного комплекса «М-22» Волгин Геннадий Никитович произвел на Андрея Николаевича потрясающее впечатление. Это был крупный мужчина, мощный, розовощекий, решительный с умными глазами и открытым сократовским лбом. Своей мощью и напором он производил впечатление «обаятельного танка». Меховая куртка – всегда нараспашку, на голове копна густых волос. О таких людях принято говорить: «Они любят жизнь!» А соратники, окружающие его, любили этого выдающегося человека. Он уже разработал несколько корабельных ракетных комплексов, принятых на вооружение флота. Новая система «М-22» была необычна. Она была пассивна. Ракета в полете к кораблю противника ничего не излучала, поставить помехи ей было невозможно, а, значит, резко повышалась её боевая эффективность.

Комплекс M-22 Ураган

Большая часть жизни проходила у Геннадия Никитовича на Флоте. Однажды в воскресный день, гуляя в городе Феодосия, Андрей Николаевич представил случайно встреченного Геннадия Никитовича своей жене. Супруга Ильина чуть не упала в обморок, когда услышала от главного конструктора, не лишенного юмора, что он уже двадцать лет находится в командировке на флоте. К сожалению, это почти правда. Такова судьба крупных талантливых инженеров, работающих на оборону страны.

Итак, все документы коллеги-испытатели из феодосийского ракетного полигона разработали, согласовали, утвердили. Комиссия на борту. Можно выходить в море. Кино-теодолитные посты готовы, телеметрия проверена. Сотни людей задействованы в предстоящих испытаниях. Пошли. Первые выходы неудачны. То одно не сработало, то – другое: «Ракета не сошла», «Ракета упала», «Ракета прошла мимо». Заместители главного конструктора, очень талантливые инженеры, на берегу «перешивают» компьютерные программы. По работе группы Андрея Ильина замечаний нет. Радиолокатор «Фрегат-М» уверенно обнаруживает цель и четко выдает целеуказание ракетчикам. За пультом управления сидит сам капитан 2 ранга Ильин, выставляя режимы работы в зависимости от обстановки – волнения моря, близости береговой черты, отражения от которых затеняют экран и мешают классифицировать цель. Снова выходы в море. Доклады: «Ракета полетела в другую сторону», «Промах», «Опять промах». Исключительно скверно возвращаться после неудачи в порт. Члены комиссии ругаются, ищут виновного, докладывают по своим ведомствам в Москву. Каждый норовит найти какую-то «бяку» у другого. Иногда используются «лазутчики», которые не брезгают подсмотреть и подслушать. Это нормально, цена ошибки слишком большая. Каждый раз при возвращении в базу неудача ракетчиков сопровождается песней по корабельной трансляции в исполнении Аллы Пугачевой: «Если долго мучиться, что-нибудь получится».

Наконец, действительно, после долгих мучений первая удачная стрельба. Радиоуправляемая цель поражена! Все элементы огромного комплекса сработали отлично. Вторая, третья, …, пятая стрельбы – успех! Низколетящая цель, малоразмерная цель, воздушная, морская – доклад один: «Цель поражена!» Как говорят, комплекс пошел. Да, моряки-испытатели научили ракетный комплекс «М-22», установленный на большом противолодочном корабле «Проворный», стрелять и поражать цели. Ура!

Впереди последняя проверка – «Звездный налет», когда несколько десятков самолетов одновременно «нападут» на корабль. Задача корабля обнаружить все цели и условно «уничтожить» их ракетным комплексом «М-22». Командующий флотом утвердил все документы. Назначена дата. Авиация Черноморского флота доложила о готовности. Вся комиссия на борту. «Проворный» в ночь вышел в море из Севастопольской бухты. Отошли километров на сто южнее Севастополя. Андрей Николаевич, как всегда, за пультом радиолокационной станции «Фрегат-М». Проверил максимальную мощность станции. Убедился, что сегодня очень сильная засветка экрана, несмотря на приличное удаление от берега. Мелкие цели теряются на фоне отражений. Пришлось убавить мощность. Наконец, руководитель учения доложил, что авиация вылетела. На корабле объявлена готовность № 1. Все замерли. Сейчас начнется «ад». Действительно,

последующие полчаса на корабле творилось нечто невообразимое. Андрей обнаружил 24 цели, идентифицировал и классифицировал их. По каждой выдал целеуказание в ракетный комплекс. Нервное напряжение было настолько сильным, что пот заливал его лицо, глаза впились в экран, руки наводили курсор на цель, нажимали кнопку «Выдать ЦУ» и после секундного ожидания, когда загоралась кнопка «ЦУ принято», Андрей бросался на следующую цель и выдавал по ней целеуказание и т. д. Самолеты были вокруг корабля везде – на разных направлениях, на разных высотах, на разных расстояниях. Техника сработала отлично, но люди были на пределе. Самолеты как неожиданно прилетели, так же неожиданно и исчезли. Руки Андрея Николаевича ещё долго дрожали, и сердце учащенно билось. Несколько минут после окончания учения он не мог встать, ноги не слушались. Тяжело будет морякам во время войны!

При разборе выяснилось, что ракетчики не уничтожили 20 процентов целей. Куда они делись? Почему на них не поступили данные в ракетный комплекс? Или поступили, но потерялись! Что ещё хуже. Начались скандальные разборки. Обстановка на корабле обострилась. Кто виноват?! Ночью, все еще переживая «Звездный налет», Андрей Николаевич не переставал задавать себе вопросы: «Я обнаружил 24 самолета, думал, что это всё. Оказывается, их было тридцать. Высотные скоростные цели, летящие на эшелоне десять тысяч метров, я не видел. Почему?» В полудреме под утро он очнулся в холодном поту. «Я сам убавил мощность станции, поэтому эти цели оказались необнаруженными. Только эти, летящие на огромной высоте. Не хватило мощности. Я виноват. Позор!» Как всегда, первое подленькое человеческое действие – обезопасить себя. «Ведь только я знаю об этом. Больше никто. Надо молчать!»

Пункт управления корабельным зенитным комплексом М-22 «Ураган»

Утром на корабле продолжились разборки. Андрей видел, что ракетчики глубоко переживают свою неудачу, но молчал. Пытался молчать, но «совесть – это тихий голос, напоминающий, что за тобой могут подсматривать», как говорили древние греки. Совесть терзала его. Наконец, благоразумие, здравый смысл, и элементарное понятие чести офицера («Жизнь – морю, честь – никому»), подтолкнули его на решительный поступок. Найдя главного конструктора, и видя, что Волгин Геннадий Никитович глубоко опечален какими-то скрытыми недостатками ракетной системы, еще пока неизвестными ему, он пригласил его в радиотехнический пост. Включив станцию на полную мощность, он показал экран Геннадию Никитовичу. Тот после внимательного изучения обстановки сказал: «Слишком мощная засветка от берега, я ничего не вижу». Андрей Николаевич преодолел себя и признался: «Во время налета была повышенная радиолокационная наблюдаемость, и я вынужден был убавить мощность, чтобы увидеть самолеты, летящие со стороны берега. Иначе, я бы вообще ничего не обнаружил». Ильин видел, как засверкали глаза главного конструктора. Тот сразу понял причину своих неудач с комплексом. Они, ракетчики, не виноваты. У них все хорошо! Но и валить вину на Ильина, на станцию обнаружения он не стал, он был умный и тактичный человек. Он спокойно рассудил: «Если бы мы были в океане, мы смогли бы использовать станцию „Фрегат-М“ на полную мощность. Но в пределах Черного моря, даже находясь почти на его середине, мы все равно ощущали влияние берега. Для этой станции Черное море мало. Отсюда, некоторые неприятности при выполнении „Звездного налета“. Так и укажем в отчете». Затем он внимательно посмотрел в глаза Ильина и сказал: «Я мало знаю таких людей, как вы». Это была для Андрея Николаевича Ильина самая высшая похвала. Он почувствовал, как с его сердца упал камень. Стало легко и радостно. А когда вечером, после трёхдневного отсутствия, моряк прибыл домой, он ахнул. Жена с праздничной прической, в вечернем платье встречала его. (Она, видимо, в силу своей житейской мудрости поняла, что за счастливую семейную жизнь надо бороться. Надо совершать «абалденные» поступки). Столик на двоих уже накрыт: хрусталь, шампанское, мельхиоровые приборы, легкая закуска. Дочки, вымытые и вычищенные, спят на белоснежных простынях в соседней комнате. На плите томится его любимое жаркое с черносливом. Очаровательный запах домашнего тепла и уюта. «Какой бы ты ни был незаменимый на работе, по-настоящему ты нужен только дома. Только дома тебя любят. Только дома о тебе переживают и заботятся. Морской бродяга Андрюха, люби и цени свой дом, свою семью», – пронеслось в одну секунду в голове Андрея Николаевича. Потому что в следующую секунду жена бросилась ему на шею и зацеловала «допьяна». Оказывается, сегодня очередная годовщина их знакомства.

Этот день жена с упорным постоянством отмечает уже много лет. Для неё 15 октября – самый ценный день. После третьего глотка шампанского («За любовь!») она, глядя на него глазами любимой женщины, начала говорить: «Ты уходишь в море, и я каждый раз страдаю. Я боюсь за тебя

Море, какое бы оно ни было красивым, оно опасно. Особенно после того, как я узнала, что до сих пор каждый день на Земном шаре гибнет, как минимум, один корабль. В любой момент этим кораблем может оказаться твой. Я боюсь, и ничего не могу с собой поделать! Я спокойна только тогда, когда ты рядом. Вот послушай», – и она начала читать стихи:

«Вновь тебя со мною рядом нету, но законы физики храня, Биотоки носятся по свету, точно информируя меня. Снова ночь. Ах, я уже не рада! Падаю в холодную кровать, Милый, пожалей меня, не надо обо мне так сильно тосковать!»

У Андрея Николаевича глаза вылезли из орбит от удивления, он был поражен: «Откуда она узнала, что я тоскую о ней в море? Откуда эти «радиоэлектронные» стихи, полностью соответствующие нашим отношениям? Неужели сама написала? Но, во всех случаях, какая молодец! Как не любить такую женщину?!» И второй раз за последние дни он испытал огромную радость. «Любовь женщины – это такой дар природы, который выпадает не каждому. А если уж тебе повезло, то бережно и осторожно неси эту любовь. Как говорят моряки: «Право – лево не ходить! Так держать!» Есть, так держать!»

Ракетный комплекс «М-22» вскоре был принят на вооружение и установлен в дальнейшем на многих кораблях Военно-морского Флота. Геннадий Никитович Волгин был назначен в Москве директором крупного завода, входящего в систему военно-промышленного комплекса. В командировки на флот он, наконец, перестал ездить. Благодарный Военно-морской флот должен поклониться ему и сказать огромное спасибо. Капитан 2 ранга Андрей Николаевич Ильин, блестяще показавший себя как прекрасный организатор сложных морских испытаний, был назначен заместителем начальника радиотехнического полигона. Как шутливо говорят у нас, подводников, большому кораблю – большую торпеду!

48. «Как хороши, как свежи были розы. .»

Первые дни пребывания в должности заместителя начальника радиотехнического полигона запомнились капитану 2 ранга Ильину Андрею Николаевичу как обрушившаяся лавина кошмаров. Десятки самых различных вопросов нужно было решать мгновенно, наряду с самым главным – проведением испытаний. И всё-таки, важнейшим в его деятельности стал, как он сам себе обозначил, человеческий фактор.

Работа с людьми. Испытательный полигон – воинская часть – была сложной по составу. Костяк составляли старшие офицеры, в звании капитан 3 ранга и выше, и мичманы, несколько десятков человек. Большое количество гражданских инженеров были представлены ветеранами Вооруженных сил, в том числе и участниками Великой Отечественной войны. Это были люди с большим жизненным опытом, прошедшие в прямом смысле огонь и воду. Этим, как говорится, палец в рот не клади. Каждый твой промах они будут рассматривать «под микроскопом». Примерно половина гражданских служащих составляли женщины: инженеры, лаборанты, операторы по обработке измерений. Это был еще более сложный контингент со своими «подпольными» интересами. Все тонкости и деликатности работы с ними Андрей Николаевич еще не знал. Поэтому он повел себя со всеми ровно и одинаково уважительно. Всех в части называл по имени и отчеству. Женщинам-сотрудникам при встрече доброжелательно улыбался и говорил приятные слова, связанные с добросовестной работой каждой из них. Женский персонал оценил это качество Андрея Николаевича, и сразу же начал относиться к нему с большой симпатией.

Он еще не проработал и неделю в новой должности, как ему доложили, что сотрудница испытательного отдела Клавдия Ивановна заболела, сегодня не вышла на работу. Болезнь всегда приходит внезапно и всегда не вовремя. Муж сообщил по телефону, что её положили в онкологическую больницу. «Это опасно и очень тревожно», – подумал Андрей Николаевич. Он отбросил все дела, и позвонил главному врачу городской больницы. Опытный хирург, имеющий большой авторитет в городе, не нарушив клятвы Гиппократа, не назвал ему предварительный диагноз, но сказал, что навещать больную сейчас не следует, она находится в тяжелом психологическом трансе. Никого не хочет видеть, ничего не ест. Одним словом, страдает.

Когда она была выписана из больницы и вышла на несколько дней на работу, пораженный Андрей Николаевич не узнал ее. Болезнь наложила не Клавдию Ивановну тяжелый отпечаток. Он понял, что ее жизнь в опасности, но сделать уже ничего нельзя. Счет шел на дни.

Клавдия Ивановна умирала. У неё был рак. Она знала, но смириться с этим, как любой нормальный человек, не могла. Болезнь прогрессировала очень быстро. Настал период, когда её начали мучить такие боли, что она не смогла больше ходить на работу. На работе среди людей ей было легче, но сейчас она не могла даже встать. Она лежала дома и мучительно прислушивалась к себе. Боль поднималась изнутри. В первые дни Клавдия Ивановна могла её терпеть. Потом боль захватила все тело. Терпеть приступы боли уже было невозможно. Пришлось каждый раз вызывать скорую помощь. После первого же вызова пожилой врач, сделав укол морфия и аккуратно вытерев пот со лба молодой женщины, сказал мужу Клавдии Ивановны одно слово: «Мужайтесь». Когда несчастная погрузилась в блаженный сон, растерявшийся муж хотел поговорить с врачом, что-то спросить, излить душу, врач молча немного послушал, потом ответил односложно: «Готовьтесь».

По ночам она стонала и кричала. Она кричала, что не хочет умирать, что она ещё молода, она хочет жить. Она задавала один и тот же вопрос: «Почему я?» Кто же мог ответить на этот вопрос? У каждого своя судьба.

Сослуживцы с радиотехнического полигона, где она проработала много лет, пытались навестить её, но она никого не хотела видеть. Она запретила матери, ухаживающей за ней, пускать в дом посторонних. Она, всегда элегантная и модная, не могла позволить, чтобы её увидели неприбранной и без макияжа. Один приятного вида моряк очень вежливо упросил мать взять хотя бы букет роз.

Прекрасные чайные розы разместили в ведёрке, они не помещались ни в одной вазе. Комната больной сразу же наполнилась ароматами Крыма. Когда Клавдия Ивановна пришла в себя и увидела розы, она поняла, кто их прислал. Это была её тайна. У каждой женщины есть что-то тайное. Она прошептала про себя слова Тургенева из его стихов в прозе: «Как хороши, как свежи были розы…» Её лицо разгладилось. Она снова стала молодой и красивой. Ночью она опять кричала. Её взрослая дочь, в которой она всю жизнь не чаяла души, не выдержала и забилась в истерике. Она, мол, не может в такой обстановке находиться и уходит из дома. Ни отец, ни бабушка не могли её удержать. Она со злостью хлопнула дверью и исчезла в ночи. Дочь так и не нашла в себе силы за всё время болезни ухаживать за умирающей матерью и облегчить её страдания. Под утро Клавдия Ивановна ушла из жизни. Перед смертью муж отчётливо услышал, как она сказала: «Как хороши, как свежи были розы…» Когда он наклонился к ней, она была бездыханна.

Вся воинская часть, в которой Клавдия Ивановна проработала свыше 15 лет, приняла участие в похоронах: сделали в мастерской части гроб, сотрудницы украсили его. Командование и профсоюз организовали поминки. Прощаясь с ней, Андрей Николаевич сказал: «Печально, когда из жизни внезапно уходят красивые молодые сорокалетние женщины. Она ушла, как говорят англичане, туда, где большинство. Видимо там, куда она ушла, тоже нужны такие – красивые и молодые. Пусть ей будет хорошо!»

P.S. На её могилу кто-то постоянно приносит свежие розы. Её тайна продолжает жить. Кто-то её любит и помнит. А те, кого мы любим, – живут.

49. Сенбернар по кличке Цезарь

Когда подводная лодка уходила на много месяцев на боевую службу в Атлантику, штурман капитан-лейтенант Ильин Андрей Николаевич брал с собой книги о животных. Особенно он любил читать о собаках, этих самых верных, самых преданных друзьях человека.

Забывая о «холодной войне», командир штурманской боевой части наслаждался подробностями жизни любимых животных. Это был для него самый лучший отдых. Сегодня Андрей Николаевич, опытный штурман атомного ракетоносца, с волнением открыл новую книгу и «оказался» на перевале Сен-Бернар: «Альпийские горы в центре Западной Европы охватывают Швейцарию, Италию, Францию. Трудны и опасны горные перевалы. Особенно сложен Большой Сен-Бернар – перевал в западной части Апеннинских Альп, на границе Швейцарии и Италии. Высота его почти 2500 метров. В горах всё опасно – снег, ледяной ветер, снежные лавины, метель, даже летом, возникающая мгновенно. Беда путнику, застигнутому непогодой. Сотни людей погибли в средние века в горах, не преодолев перевал Сен-Бернар. Это не могло не беспокоить гордых альпийцев, населявших эти края. Сначала благородные люди построили возле опасного перевала монастырь, давая странникам приют, тепло, ночлег. Но люди продолжали гибнуть, особенно ночью, сбившись с пути, утопая в снегах, во время снежных бурь. Им никто не мог помочь. И тогда одного из монахов осенило: почему бы не использовать собак, лучших друзей человека? Собака-спасатель должна быть мощной, сильной, выносливой, уметь долго бегать, прыгать, плавать. И главное, находить и спасать людей, попавших в беду. За основу взяли азиатских догообразных собак, завезли в Европу и начали методично скрещивать с местными собаками. Селекция – это тяжёлый, кропотливый, каждодневный труд. Но он оправдал себя. Через несколько десятилетий была выведена прекрасная собака-спасатель. Крупная, почти в метр высотой, с большой головой, с мощной пастью с 42-мя белоснежными зубами. Мозг развит, что даёт возможность хорошо дрессировать собак с самыми разнообразными целями. По характеру – спокойная, как правило, лохматая, белая с рыжими или серыми пятнами. По названию монастыря их назвали сенбернарами. После метелей или просто к ночи собак выпускали за ворота монастыря. На спине у каждой были привязаны одеяло, пакет с едой. Собаки пробегали десятки километров, разыскивая засыпанных снегом, сбившихся с дороги путников. Мощными лапами собаки раскапывали несчастных, зубами за одежду вытаскивали их из снежного плена. Тёплым языком очищали лица, дыханием и теплом своего тела согревали озябших путников. Они спасли тысячи жизней. Честь и слава этим благородным собакам!..»

В этот момент командир вызвал штурмана в центральный пост, гидроакустик обнаружил шумы иностранной подводной лодки. Андрей Николаевич с перевала Сен-Бернар вновь оказался в центре Атлантики… Когда подводник капитан 1 ранга Андрей Николаевич Ильин был назначен начальником испытательного полигона в Феодосии, на Чёрном море, ему захотелось вернуться на Север к «нашим вечно полярным снегам». Тысячи больших и малых проблем пришлось решать ему, профессиональному подводнику, на берегу. Из больших проблем, за что сильно наказывали, были: во-первых, подсобное хозяйство; во-вторых, шестимесячная командировка морских офицеров на целину на уборку урожая и, в-третьих, пионерский лагерь военно-морской базы. Если со свиньями и коровами через год-два стало более-менее понятно, то командирование моряков на полгода на целину участвовать в битве за урожай вместо проведения испытаний новой корабельной техники никак не укладывалось в сознании флотского командира. Моряк обязан работать на море, а не в казахстанских степях! Смелый и решительный молодой командир дважды обращался с предложениями к местным адмиралам, ему дважды оказывали «помощь в приказе», чтобы осознал важность государственной проблемы, объявив оба раза неполное служебное соответствие. В конце концов, Андрей Ильин собрал офицеров и сказал: «Кто не хочет ездить на целину, пишите рапорта с просьбой перевести на Северный флот. Я бессилен, что-либо сделать. Это система, а с системой бороться невозможно». По его приказанию был разработан график на пять лет вперёд, и каждый офицер знал заранее, когда он будет отлучён от дома на шесть месяцев. А рапортов о переводе на Север так никто и не подал!

С началом весны каждый год решали ещё одну важную проблему – подготовка к открытию пионерского лагеря военно-морской базы. На берегу бухты Коктебель, у подножия вулкана Кара-Даг, были жалкие строения, которые к лету надо было оживить, чтобы там могли жить дети в две смены. Все воинские части выделяли туда матросов, технику, сварочные агрегаты, металл, трубы и т. п. Военная машина медленно раскручивала маховик, и вот, наконец, за неделю до приёма лагеря комиссией начинался аврал. Начальники дневали и ночевали там, оттуда же руководили испытаниями, ибо их никто не отменял. Наконец, строгая комиссия после третьего захода принимала лагерь, все получали «фитили и шишки», и начинался лагерный сбор.

Андрей Николаевич (раз уж столько сил потрачено на лагерь) по настойчивой просьбе жены записал своих детей на вторую смену, на июль. Жара в это время в Крыму невыносимая. Днём 36 градусов. На флотских ботинках плавится гуталин. Майка и кремовая рубашка постоянно мокрые. Ночью градусов 30. Дышать нечем. Воздух как будто застыл, ни ветерка. Только мощно трещат цикады. Детям в лагере нравилось. Через неделю Андрей с женой приехали в лагерь проведать детей, заодно проконтролировать, как несут службу матросы, выделенные из его части для обеспечения жизнедеятельности лагеря. Вечером, перед расставанием, прибежала десятилетняя младшая дочь с горящими глазами: «Уезжайте скорей! Сейчас у нас будет дискотека!» Пока прощались, она прыгала, как на иголках. Наконец, ткнувшись тёплым носом в щёку отцу и быстро обняв мать, счастливая и радостная исчезла в ночи. О, беззаботное детство!

Темнеет в Крыму быстро. «Скоро вырастут дочки и покинут отца с матерью. Как сложится их жизнь?» С каким-то грустным чувством «осиротевшие» родители пошли в темноту искать свою машину.

У военного «газика» их ждали. Молодой человек, явно не местный, судя по одежде и по культуре речи, обратился к офицеру: «Сударь! Помогите, пожалуйста, моей собаке. Мы из Москвы. Собака наколола ногу и не может идти. Нам недалеко, до дома Волошина». Шофер включил фары, и Андрей Николаевич увидел огромные грустные глаза, только одни печальные глаза, готовые заплакать.

Андрей сделал два шага вперёд, большая собака лежала в пыли (летняя пыль в Крыму везде, особенно вдоль дороги), устало положив «бетховенскую» голову на передние мощные лапы. Она не шевельнулась, только скосила глаза на незнакомого мужчину, пахнущего и морем, и лавандой, и приятным детским запахом. Она поняла, что он здесь главный, и разрешила ему погладить себя по голове и потрепать по загривку. «Она у вас ручная!», – с восхищением сказал моряк. Хозяин, с гордостью наблюдавший эту сцену, изрёк: «Вы первый в Крыму, кто сразу же внушил ему доверие. Пока ему не очень здесь нравится. Его зовут Цезарь». Андрей Николаевич восхищенно отметил, что Цезарь огромных размеров, а хвост, которым собаки улыбаются, как метровое опахало медленно ходил вправо-влево. «Я знаю, ваш Цезарь – это прекрасная собака породы сенбернар. Спасатель. Я читал. По-моему, даже памятник поставлен этим собакам за спасение людей. Только жаль, он у вас совершенно детренирован, ослаблен. И лапы у него стали мягкие. Он мало ходит. Эти собаки не для Москвы. Они должны в день пробегать не меньше десяти километров. Они должны жить на воле, на улице, на свежем воздухе». Он обернулся к шоферу: «Как мы его повезём?» Матрос-водитель открыл заднюю дверцу и нерешительно остановился. Цезарь без всяких команд понял, что ему дают «добро». Легко поднявшись, он аккуратно прыгнул в машину и лёг на пол перед задним сиденьем, вытянувшись и расслабившись. Все оцепенели, настолько элегантно собака покорила автомобиль. Хозяин собаки, Дима, сел ближе к голове Цезаря, затем села супруга командира. Их ноги касались туловища этого прекрасного «москвича». Цезарь был настолько рад, что его повезут в машине и не надо больше мучиться идти пешком с разбитыми ногами, что разрешил жене командира, скинувшей лёгкие шлёпки, поставить её красивые женские ножки на свою мощную спину. Он всё-таки был рыцарь!

Командир сел рядом с водителем, и машина медленно тронулась в путь. Это было путешествие в ночи. Чёрная южная ночь окружала путников. Пионерский лагерь остался внизу. Скоро и его огни исчезли. Полная темнота. Только яркие бриллианты звёзд манили и завораживали. Невольно вспомнилось:

«Рубин, горящий на челе божественном, Альдебаран! Скажи мне, сколько дней господних ты созерцаешь, как Земля, Песчинка жалкая, свершает в пространстве свой круговорот, Как в мире вертится она? …Не брат ли Сириус тебе? И боль его не отдаётся в тебе такой же точно болью?..»

Какая-то мистика. Небо, звёзды всегда манили мыслящих людей: «Что там, за гранью неизбежной, и где кончаются миры?» Андрей Николаевич отбросил наваждение и стал внимательно следить за дорогой. Куда они едут? На какой край земли? Автомобиль продолжал подъем в неизвестность. Хозяин собаки Дима иногда просил свернуть направо или налево. Свет фар выхватывал то участок незнакомой дороги, то уходил куда-то вверх в черноту ночи, когда машина преодолевала подъём. Вот юркая чёрная змея, вырисовывая кольца, оказалась в свете фар. Она величаво преодолевала дорогу, шествуя по своим змеиным делам, видимо, на ночную охоту. Матрос притормозил. Он был воспитан командиром так, что всё живое на Земле имело право на существование. Величавый Цезарь почувствовал запах змеи, но даже не повёл головой. Такая мелочь! Он лежал и наслаждался плавным движением машины, лёгким покачиванием на ухабах, мягкими голосами мужчин и, особенно, нежным женским голосом. Через её ступни, мягко стоящие на его шерстяной спине, он ощущал женское тепло, лёгкий запах педикюра от ухоженных пальчиков, запах моря (она сегодня купалась) и ещё что-то волнующее, присущее только женщинам. Цезарь обожал красивых ухоженных женщин. Целые сутки он ехал в грязном тамбуре. Грохот колёс поезда, пьяные крики людей, уже начавших отдыхать, как только поезд отошёл от Москвы, противный запах табака, окурки, брошенные около него, невозможность выйти на улицу по своим собачьим делам – всё это утомило благородную собаку, которая большую часть жизни проводила на диване в тесной московской квартире. В полудрёме ему казалось, что сейчас он искупается в чистой альпийской речке, помчится по снегу искать людей, которые нуждаются в его помощи. Он помнит, что его прадед откопал 12 человек и спас их от ледяного плена. Как были благодарны люди подвигам его гордого и мужественного предка. Прадед носил на шее медаль, и все собаки завидовали ему, а каждая сучечка хотела от него щенков. Да, было такое простое время, когда человек не мог обойтись без собаки. Это была настоящая собачья жизнь!

Памятник сенбернару Барри

Автомобиль свернул ещё раз, и вскоре Дима попросил остановиться. Они приехали. В полной темноте, ничего не видя вокруг, Андрей Николаевич вышел из машины. Помог выйти супруге. Цезарь мягко выпрыгнул вслед за своим хозяином. Понимая, что пришло время прощаться, мощная собака нежно прижалась к единственной женщине, и, казалось, слеза медленно покатилась по его мужественной морде. Умная интеллектуальная собака, с хорошо развитым мозгом, была легко ранима. Цезарь ценил добро, и на добрые поступки отвечал своей нежностью. Супруга командира двумя руками обняла голову печального Цезаря и поцеловала его в лоб. Она тоже всплакнула. Андрей Николаевич протянул руку и потрепал мохнатого друга. Своим мощным языком Цезарь в знак благодарности лизнул командирскую руку и застеснялся. Он стал за своим хозяином и улыбался, плавно помахивая хвостом. Через секунду они растаяли в темноте… Андрей Николаевич с женой в полной тишине возвращались домой. Ещё одна страница жизни прожита. Было грустно. Им было жалко собаку, рождённую для высоких и благородных целей. Жалко людей.

50. Дельфины

Историческая справка

В 1965 году в Ленинграде на рабочем столе военного инженера научно-исследовательского института кораблестроения и вооружения Военно-морского флота СССР Калганова Виктора Андреевича зазвонил телефон. «Русского Отто Скорцени» вызывал к себе Главнокомандующий ВМФ адмирал флота Горшков Сергей Георгиевич. В кабинете адмирала бушевала гроза. Разведка флота донесла, что американцы уже несколько лет готовят боевых дельфинов, и есть все основания полагать, что янки сильно продвинулись в создании из них «истребителей диверсантов», «искателей» мин и затонувших учебных торпед, а также «охранников» акваторий военных портов. Итогом вызова на ковер стал приказ Калганову: быстро найти в стране место, где можно было бы создать базу для подготовки морских млекопитающих к решению боевых задач. Адмирал знал, что такое сложное и ответственное дело, можно доверить «легендарному» Вик-тору Калганову – командиру отряда разведки Черноморского Флота в годы Великой Отечественной войны, о подвигах котором написана книга «Про отряд Бороды» и снят художественный фильм «Разведчики». В юном возрасте этот «сорви-голова», всю войну носивший бородку, был награжден многими боевыми орденами, в том числе двумя Красного Знамени, Отечественной войны 1 степени, Красной Звезды и даже полководческим орденом Александра Невского. Для него не было неразрешимых задач.

Первый начальник Океанариума ВМФ инженер-капитан 1 ранга В.А.Калганов (в центре).

(Я знал Виктора Андреевича, он жил в Ленинграде на улице Гоголя, в доме № 7, выше нас этажом.

Мой дядя Яков Афанасьевич Касатонов, тоже работавший в НИИ кораблестроения и вооружения ВМФ, был его большим другом, и я частенько видел их вместе. В.К.)

Выбор пал на бухту Казачья в Черном море у мыса Херсонес. Виктор Андреевич, отличавшийся необычной пробивной энергией, уже летом 1965 года добился выхода в свет Совместного решения Совмина СССР и ВМФ о создании особой гидробионической научно-исследовательской базы, сверхсекретной в/ч 13132-К, или «Площадки 75». На довольствие были поставлены первые 50 дельфинов – афалин. Благодаря усилиям капитана 1 ранга В.А.Калганова очень быстро советская программа заработала на полную катушку, и на «Площадке 75» обучались 120 «красных дельфинов», как их прозвали в Пентагоне. А еще через некоторое время животные заступили на «боевую службу» по охране Севастопольской военно-морской базы. Подразделение боевых дельфинов базировались в Константиновском равелине, в тоннелях прибрежной скалы, откуда они и выходили в гавань на дежурство.

Виктор Андреевич любил рассказывать, что идея о превращении морских млекопитающих в солдат возникла не где-нибудь, а в России. Еще в 1915 году в Морской Генеральный штаб обратился известный дрессировщик Владимир Дуров, который предложил обезвреживать подводные мины с помощью тюленей. Военное ведомство заинтересовалось, и за три месяца в Балаклавской бухте были обучены 20 животных. Во время показательных тренировок они легко обнаруживали под водой муляжи противокорабельных мин и помечали их специальными буйками. Но применять тюленей в боевых условиях так и не удалось. Немцы были обеспокоены появлением необычного спецподразделения, и однажды ночью все «морские саперы» были отравлены, «что подтверждено медицинским вскрытием». Военная контрразведка начала расследование этого темного преступления. К сожалению, завершить его не удалось, грянула революция, и дело о гибели боевых тюленей закрыли. Большая часть методических документов по дрессировке морских животных, подготовленных Дуровым, были уничтожены.

1. Поезд «Москва – Симферополь», замедляя ход, плавно остановился. Пассажиры, столпившиеся в тамбуре, жаждущие поскорее окунуться в Черное море, начали вываливаться из душного вагона.

Послышались шумные приветствия встречающих, крики радости, поцелуи, похлопывания по спинам, женский смех. «Да, так и должно быть», – с тоской подумал капитан 1 ранга Шувалов Олег Васильевич. Он не торопился выходить, его никто не должен был встречать. Он, командир атомной ракетной подводной лодки стратегического назначения Северного флота, после смерти жены подал рапорт о переводе на другой флот. Он не мог больше находиться в Заполярье, где они с Ириной прожили прекрасных двадцать лет. Дочка Мария выросла там, успешно закончила школу, и к большой радости родителей поступила в Институт Культуры в Ленинграде, а жена в тот год … скончалась от рака крови. Да, так устроена жизнь: горе и страдания идут рядом с радостью и счастьем. Прекрасно подчеркнул это Лопе де Вега: «Природу трудно изменить. Но жизнь изменчива, как море. Сегодня – радость, завтра – горе. И то и дело рвется нить». Болезнь обрушилась внезапно. Полковник – профессор в военно-медицинской академии, внимательно осмотрев Ирину и изучив многочисленные анализы, конфиденциально сказал Олегу Васильевичу: «Ваша жена, по всей вероятности, работая многие годы рядом с атомными лодками, подверглась радиоактивному облучению. Мужайтесь. Шансов почти нет». Молодая, красивая, ласковая и нежная Ирина умерла на руках Олега Васильевича белой ночью в Ленинграде. Она тихо ушла, просто уснула, и жизнь для боевого командира, не раз смотревшего смерти в глаза, остановилась. Человек живет и привязывается невидимыми нитями к людям, которые его окружают. Когда уходит близкий человек, нити натягиваются и рвутся, как струны скрипки, издавая унылые звуки. А когда нити рвутся у сердца, где жила любимая женщина, человек испытывает самую острую боль. Он не мог заставить себя пойти в их дом, он не мог один ходить по их заснеженному городку подводников – все напоминало ему о ней, единственной, неповторимой, любимой. Он хотел забиться куда-то в пещеру, чтобы никого не видеть и одному переживать свое горе. Олег Васильевич никогда не воспринимал всерьез сакраментальную рекомендацию Эрнеста Хемингуэя: «От женщин одно лекарство – другая женщина». Он настаивал на скорейшем переводе. Наконец, кадровиками, которые постоянно решают одну и ту же проблему: «Где взять? – Куда деть?», после долгих поисков был подготовлен приказ Главнокомандующего Военно-морским флотом о назначении капитана 1 ранга Шувалова Олега Васильевича на юг командиром научно-исследовательской базы.

Океанариум ВМФ

Он даже не знал, что это такое, но быстро собрался и поехал. «Надо начинать новую жизнь», – сказала, провожая отца в дорогу, неожиданно повзрослевшая дочь. «Надо ли?», – иногда спрашивал себя Олег Васильевич, удивляясь, как дочь становится похожа на мать.

Выйдя из вагона, он увидел, что его все-таки встречают. Загорелый спортивного вида офицер быстро подошел к нему и представился: «Капитан 3 ранга Рассохацкий Леонид Сергеевич, начальник организационно-планового отдела вашей части. Мне поручено встретить вас. Нам вчера сообщили из Москвы, что вы выехали этим поездом. Разрешите взять ваши вещи? Машина ждет на привокзальной площади». Олег Васильевич сказал одно короткое слово: «Добро!», что на флотском языке обозначает: «Да. Согласен. Разрешаю!» Ему понравилось, что в воинской части, куда он назначен командиром, существует уставной воинский порядок. Подошли к видавшей виды «Волге». Матрос-водитель замер, приложив руку к бескозырке, приветствуя нового начальника. Это тоже пришлось по душе Олегу Васильевичу: «Матросы здесь не разболтаны, что нередко встречалось на Севере. Значит, службу знают и любят». Капитан 3 ранга быстро уложил вещи в багажник, сел по настоятельной просьбе своего начальника на переднее место, Олег Васильевич, как новичок, устроился сзади (он любил ездить на заднем сидении) и машина тронулась в путь. Ехали молча. Офицер тактично молчал, а Олег Васильевич смотрел на море, вдоль которого шла, петляя, горная дорога, на заходящее ярко красное огромное солнце и думал: «Что день грядущий мне готовит?» Стемнело почти мгновенно, на юге быстро наступают сумерки. Машина куда-то въехала и остановилась. Матрос выставил вещи на крыльцо. Офицер протянул ключи и сказал: «Вот ваш домик. Устраивайтесь. Завтра в семь сорок пять за вами прибудет машина. Океанариум находится в пяти минутах езды. Приятного отдыха. Разрешите идти?» «Волга», шурша шинами, незаметно растворилась в темноте. Олег Васильевич, вдыхая пьянящий аромат цветущей акации, осмотрелся, вошел в дом и начал изучать свои новые владения. Везде чистота, флотский порядок. Кровать застелена новым бельем. Холодильник полон продуктов. Ванна, туалет – все исправно, все работает. На кухне набор посуды, необходимый для оперативного приготовления чая и кофе. Олег Васильевич вытащил из чемодана и аккуратно повесил в шкаф морскую форму, не спеша принял душ, выпил стакан минеральной воды, (он вечером не ел, у него было правило: «После 20.00 – ни грамма») и блаженно растянулся в кровати. «Итак, завтра в путь на новом поприще!» Уже засыпая, улыбнулся, вспомнив чисто английскую поговорку: «В путь, так в путь», – сказал джентльмен, падая в колодец». Мягкие объятия Морфея подхватили его и понесли в чудесную страну Сна.

2. Утром капитан 1 ранга Шувалов, свежий, подтянутый и аккуратный, вошел в конференц-зал, где был собран личный состав воинской части. Все военнослужащие, рабочие и служащие, мужчины и женщины, вежливо замерли – Звезда Героя Советского Союза сразила их наповал. Такого героя-подводника они еще не видели. Адмирал из штаба флота представил нового командира личному составу океанариума. Олег Васильевич, который смолоду взял себе на вооружение девиз великих людей: «Мы призваны не править, но служить», в своем выступлении «перед народом» был лаконичен, он давно понял, что начальник должен говорить внятно, четко и коротко. «Моя главная задача, как руководителя, не мешать вам работать. Вторая моя задача – умело показывать руководству Военно-морского флота успехи в работе коллектива. В силу чрезвычайной секретности я мало знаком с работой воинской части, но уверен, что с вашей помощью стану таким же профессионалом, как вы. Обещаю, буду учиться у всех. Я хочу, чтобы мы с вами утром с большим желанием шли на работу, а вечером – с удовольствием шли домой. С любыми неразрешимыми проблемами, которые у вас возникают, приходите ко мне. Мой кабинет всегда будет открыт для моих сотрудников. В течение нескольких недель я буду ходить по отделам, и знакомиться с каждым из вас. Всё. А сейчас всем занять свои рабочие места. Честь имею!»

Короткое выступление командира, его доброжелательность произвели сильное впечатление на всех, но особенно на женский контингент, (они более тонкие существа, чем мужчины). Женщины еще долго обсуждали в кулуарах нового начальника – его интеллигентность, воспитанность, его жесты, улыбку, и даже то, что он не курит, и совсем шепотом, что у него какая-то семейная тайна, потому что очень печальные глаза. Для женщин, все очень важно.

Загляделась на него и биолог Екатерина Андреевна Краснова, рыжеволосая молодая женщина, мастер спорта по подводному плаванию, крепкая, ладно скроенная, влюбленная в дельфинов – сыновей моря (как она их называла). Она прибыла в эту секретную воинскую часть из Карадагского дельфинария, где очень успешно дрессировала дельфинов. Кто-то из больших флотских начальников увидел ее цирковые выступления с невероятно умными дельфинами и настоял через Москву, чтобы ее перевели в океанариум Военно-морского флота. Она начала работать с боевыми дельфинами. И уже были хорошие результаты. Сегодня она, тридцатилетняя женщина, уже познавшая кое-что в жизни, и даже подлость и предательство в любви, впервые увидела мужчину своей мечты. Сорокалетний, аккуратный, ухоженный, все на нем красиво и чисто – и волосы с легкой сединой, и прическа; белая рубашка с белоснежными манжетами, брюки и тужурка подогнаны, подчеркивая спортивную фигуру; мягкая манера говорить, доброжелательность, полное отсутствие какого-либо чванства, свойственного многим начальникам. Такому мужчине, а тем более командиру, хотелось подчиняться и «беспрекословно выполнять его приказания», как требует воинский устав. «Где выращивают таких мужчин», – усмехнулась она сама себе, провожая командира оценивающим взглядом. На выходе он оглянулся, и они встретились глазами. Его глаза были полны тоски, значит, в нем была какая-то тайна. Она, как женщина, сразу это заметила. Пока это были только интерес и любопытство, собственно, из которых и состоит женщина. (Алексей Максимович Горький, очень большой знаток человеческой натуры, именно это сказал устами своего героя в одном из произведений: «Вы плохая Ева, у вас мало любопытства!») Но в мужском взгляде командира на долю секунды она заметила еще кое-что, и поняла…«Карфаген будет разрушен», как говорили римские патриции. Наивные мужчины думают, что они выбирают. Нет! Женщина дает им сигнал, что она не возражает, чтобы он выбрал ее. И это все происходит на генном уровне, такова природа человеческих отношений. Мало, кто знает и понимает этот тайный код природы. Увы! Одним взглядом Екатерина Андреевна «забросила лассо» на своего пока еще тайного избранника.

3. Катя уже много лет изучала и работала с дельфинами. Они поразили ее еще в детстве, когда она в первый раз увидела в Черном море стаю из нескольких сотен дельфинов. Зрелище было грандиозное: море кипело и бурлило, десятки животных одновременно выпрыгивали на метр-два из воды, делали вдох воздуха, (как она потом поняла), и, красиво изогнувшись, без усилия снова уходили в воду. Их асфальтовые безупречно-гидродинамические тела блестели и лоснились на солнце. Кто ими руководил, кто давал команду, чтобы через минуту они снова появлялись на поверхности и с поразительной синхронностью исчезали в пучине? Именно тогда она решила, что у них есть разум. Позднее, в университете она изучила с десяток наиболее распространенных видов дельфинов, этих мелких китов. Поразительно, но дельфины не рыбы, первая примета – хвост у них расположен горизонтально, но самое главное – они дышат воздухом и вскармливают своих детенышей молоком. Они – морские звери, способные нырять в поисках пищи на глубину 300 метров. Какие они разные! Дельфин-афалина часто встречаемый и самый изученный вид. Вес взрослого дельфина может достигать 400 кг и при этом афалина способна выпрыгивать на пятиметровую высоту, что, несомненно, очень важно при исполнении цирковых трюков. А вот дельфины-белобочки – самые быстроходные, развивают скорость более 60 км/час. Это «коллективные» дельфины, количество особей в стае может достигать двух тысяч. Полосатый продельфин самый долгожитель, живет 50 лет и более, а другие виды в среднем 25–30 лет. Малайский продельфин не может жить в неволи, тут же погибает. Пятнистый продельфин хорошо поддается дрессировке, но в неволе живет недолго. Из всего многообразия разновидностей дельфинов для дрессировки специалисты выбрали дельфинов-афалина. Университетские ученые – биологи и ихтиологи в своих научных исследованиях совместно со студентами, среди которых была и Екатерина Краснова, выяснили, что дельфины сообразительнее собак и обезьян. Детское предположение Кати подтверждалось, у них действительно есть интеллект, они разумны. (Считается, что человек обладает самым крупным мозгом на Земле относительно массы тела, при массе 100 кг его мозг весит 1,5 кг. Похожее соотношение и у дельфинов. Мозг дельфина-афалина весит почти 2 кг, а мозг 100-кг акулы весит всего несколько десятков граммов).

После окончания университета Екатерина начала работать в дельфинарии на биостанции Карадагского природного заповедника в Крыму. Она полюбила дельфинов, самых сообразительных живых существ на Земле. Они мгновенно понимали ее жесты и команды. Они часто сами проявляли инициативу в работе над отдельными «цирковыми упражнениями». Катя все более убеждалась, что они обладают мышлением. Она сделала для себя серьезный научный вывод: «Это параллельный мир. Дельфины умеют думать, говорить, любить, страдать. Они живут в неволе до сорока лет, умирают от воспаления легких и инфарктов». На подготовку дельфина для участия в представлении уходит около года. Но однажды свершилось чудо. В Карадагский дельфинарий доставили несколько молодых дельфинов для дрессировки. Рядом с новичками плавали уже дрессированные Екатериной дельфины. Всю ночь между ними не смолкал разговор. На следующее утро новички выполняли трюки без единого вмешательства тренера. Она слышала еще во время учебы в университете, что подобный удивительный случай произошел в океанариуме в Майами. Профессор, рассказавший об этом, подчеркнул, что «… это говорит о коллективном сознании дельфинов, лишь высокоразвитые социальные существа (вроде человека) способны общаться на таком уровне и передавать полученные знания соплеменникам посредством коммуникационных сигналов (свиста, скрипа, щелчков)».

Дельфины продолжали удивлять молодого специалиста. Оказывается дельфин Пелорус Джек, прозванный так английскими моряками, в течение 30 лет проводил суда через опасный пролив в Новой Зеландии, как заправский лоцман. В защиту его был издан специальный правительственный закон. Широко известна способность дельфина благотворно влиять на психологическое состояние человека, эту проблему Катя взяла за основу своей кандидатской диссертации. «Дельфинотерапия» – огромная область безопасного и естественного физического и духовного оздоровления больных людей, особенно детей и даже беременных женщин. Катя трепетно брала маленьких новорожденных детишек и пускала их плавать в одном бассейне с дельфинами, и те бережно поддерживали малышей в воде, как собственных дельфинят. Такое общение с сильными, добрыми животными оказывается очень благотворным для детей, да и для взрослых. Какой ребенок может устоять перед ласковым носом дельфина, утыкающимся в маленькую детскую ладонь, и перед таинственным взором пытливых глазок. Игривые, сообразительные и доброжелательные, дельфины быстро находят с детьми общий язык. Екатерина сделала вывод, что при общении с ними у людей вырабатываются гормоны, отвечающие за хорошее настроение и самочувствие. Но теперь она занималась боевыми дельфинами. И она готовилась показать новому командиру все, что она смогла подготовить за время пребывания в военном океанариуме. Кроме того, она как женщина хотела понравиться Олегу Васильевичу: «Да, я кое-что могу!» И она свой шанс не упустит.

Дельфинотерапия: бережно и нежно.

4. Командир, опытный флотский офицер, постигал свое новое хозяйство. Оказывается, его океанариум – это часть бухты, перегороженной металлической сеткой. Дельфины живут там свободно, как в море, в отличие от дельфинария, где дельфины живут в бассейне. Своим острым морским глазом Олег Васильевич сразу увидел, что территория воинской части требует ухода и маскировки от разведывательных искусственных спутников вероятного противника. Он созвонился с командиром соединения подводных лодок, попросил помощи, в виде «грубой физической силы». Пришел экипаж подводной лодки, матросы насупленные, недовольные. «Моряки, – сказал им Герой Советского Союза, – не сегодня-завтра ваша служба закончится. Вы разъедитесь по домам, а здесь на берегу Черного моря останется память о каждом из вас, потому что каждый посадит свое именное дерево. Ваша задача вырыть ямку, посадить софору японскую или ленкоранскую акацию, полить и повесить бирочку, что это дерево матроса такого-то (допустим, Иванова Владислава Федоровича с подводной лодки «С-338»). Весь офицерский состав во главе со старшим помощником командира капитаном 3 ранга Решетовым Виктором Константиновичем тоже имеют право увековечить себя в этом будущем парке. Шанцевый инструмент (лопаты) подготовлены, молодые деревца лежат под навесом, емкость с водой для полива «На товсь!», хлебный квас, изготовленный нашими коками, ждет вас по окончании работы. Желаю успеха!» С криком «Ура!» матросы набросились на работу и через пару часов потные, мокрые, но счастливые пили квас. Еще дважды приходили экипажи других лодок, и вскоре молодой парк украсил территорию океанариума. Подчиненные Олега Васильевича оценили хватку командира, а женщины – еще более зауважали. «Вот это командир, вот это хозяин!» Екатерине Андреевне были неприятны эти женские вздохи: «Он мой и только мой! Он будет мой!!!»

Олег Васильевич уже изучил организационно-штатную структуру воинской части. Об этом ему очень толково доложил его заместитель по научной работе капитан 2 ранга Семашко Сергей Николаевич, влюбленный в свое дело эдакий увалень. Он закончил заочную аспирантуру московского института океанологии имени П.П.Ширшова академии наук СССР, защитил кандидатскую диссертацию и сейчас работал над докторской.

Олег Васильевич вспомнил высказывание адмирала Макарова Степана Осиповича: «Есть офицеры умеющие, и есть знающие. Я предпочитаю служить с офицером умеющим. Хотя лучше всего, когда офицер и умеющий и знающий». Капитан 2 ранга Семашко был, действительно, умеющий и знающий. Олег Васильевич уважал таких офицеров. Сергей Николаевич совершенно не был похож на ученого, отгородившегося от жизни, про которого В.В.Маяковский саркастически сказал: «… Зато он может ежесекундно извлекать корень квадратный».

Часть оказалась довольно сложной по своей структуре и по кадровому составу: мужчины, женщины, военные, гражданские, несколько кандидатов наук, некоторые сотрудники работают над диссертациями. На прошлой неделе он осмотрел хозяйство (электромеханическую часть) главного инженера капитана 3 ранга Полозова Виливса Григорьевича, пожилого механика – в свое время командира БЧ-5 дизельной подводной лодки. Немного был удивлен его именем, но командиру пояснили: ВИЛИВС – это Владимир Ильич Ленин Иосиф Виссарионович Сталин. Так раньше родители доказывали свою любовь к вождям мирового пролетариата. Несмотря на такое имя, а, может быть, благодаря такому имени, вся техника содержалась в отличном состоянии. Когда Олег Васильевич поблагодарил механика за отличную службу, он скромно ответил: «Такая наша участь, бороться за живучесть».

Олег Васильевич продолжал изучать свою воинскую часть спокойно, основательно, не делая поспешных выводов, понимая, что до него не менее достойные люди руководили коллективом, и четко помня старинную французскую поговорку: «Чем больше перемен, тем больше все остается по-старому».

Бывшая «Площадка-75», а ныне – Государственный океанариум Вооруженных сил Украины.

Сегодня по плану осмотр отдела дрессировки боевых дельфинов – главного подразделения океанариума. Командир спустился к воде на смотровую площадку, его встретили начальники и представили ему старшего инструктора по дрессировке Екатерину Андреевну Краснову, кандидата биологических наук. «Красивая. Нет, хуже, чем красивая – улыбнулся про себя Олег Васильевич, – волевая, решительная и знает себе цену». Ему нравились такие женщины. Её он давно заметил, в самый первый день пребывания в части. Рыжеволосая красавица привлекала своей необычностью и независимостью. Старший инструктор была одета в обтягивающий ее специальный «подводный» комбинезон и выглядела очень эффектно. Грудь, плечи и все женские достоинства подчеркивались таким костюмом. Олег Васильевич поздоровался с ней за руку, улыбнулся и вежливо спросил: «Готовы показать свою работу?» Она ответила лаконично, без улыбки и кокетства: «Сейчас увидите!» Это тоже ему понравилось, обычно женщины излишне говорливы.

А дальше началось то, что боевой командир-подводник никогда в жизни не видел. Женщина подняла руку, и откуда-то выскочили четыре дельфина. Под музыку «Погоня» они с бешеной скоростью промчались по акватории, сделали два круга и выскочили на помост рядом с Екатериной. Она снова сделала какие-то движения, три дельфина дружно соскользнули в воду и строем уплыли в свои вольеры, четвертый лежал на помосте, улыбаясь. Дрессировщица показала дельфину три металлических предмета, три кольца разного диаметра. Он махнул хвостом, словно говоря, что он понял. Женщина бросила кольца в воду, опять что-то показала руками, и дельфин исчез в глубине. В течение двух-трех минут он поочередно принес найденные на дне кольца своему тренеру. Она поощрила его рыбой и какими-то поглаживаниями, от которых дельфин «балдел». Теперь она смело обратилась к командиру: «У вас есть часы? Они водонепроницаемые?» – «Да, швейцарские, водонепроницаемые до глубины 120 метров». «Дайте, пожалуйста!» Олег Васильевич снял свои наградные часы с красивым металлическим браслетом. Екатерина взяла часы, застегнула браслет в виде кольца, показала дельфину и … неожиданно бросила в воду. Все замерли в немом возмущении. Женщина решительно взмахнула двумя руками и дельфин «булькнул» в воду. Проходит минута, вторая, офицеры начинают тихо возмущаться, но вдруг смолкли. Показался дельфин, он на большой скорости нес на своем носу браслет с часами, подплыл к помосту и хитро лег без движений. «Товарищ командир, возьмите у Антея ваши часы. Он хочет отдать их только вам!» Олег Васильевич подошел, протянул руку, дотронулся до нежного носа морского животного, аккуратно снял часы и погладил мудрое животное под одобрительным взглядом Екатерины. Она снова повела рукой, показав на командира. Дельфин понял ее. Он с веселым свистом прыгнул в воду, резко вынырнул, два раза перевернулся в воздухе и о, чудо! – промчался на одном хвосте метров пятьдесят. Все ахнули.

Дельфин радовался, что он произвел впечатление. Он резвился, как ребенок. Он улыбался, показывая все свои сорок зубов. Он видел, что его любимая хозяйка довольна им, и он был счастлив. Екатерина прыгнула в воду, дельфин поднырнул под нее и всплыл с женщиной на спине. Они сделали круг, потом еще и выскочили на помост. Командир восхищенно смотрел на воодушевленную молодую женщину. Она видела, что весь разработанный ею «сценарий», произвел на командира должное впечатление. Екатерина добилась своей цели, она была опытная женщина и знала, что первое впечатление всегда самое сильное. Она хотела продолжить, но вдруг возникла какая-то суета. К сожалению, случилось непредвиденное, как моряки шутят – «адмиральский эффект».

К Екатерине подбежали двое сотрудников, что-то крикнули ей тревожное, что заставило ее даже измениться в лице. Она погладила лежащего дельфина, махнула рукой, дала какой-то знак, и дельфин послушно уплыл в свой вольер. Тогда она быстро крикнула: «Выпускайте!» Появился другой дельфин и начал интенсивно кружить в бухте. «Что происходит?» – спросил Олег Васильевич. Екатерина Андреевна начала взволнованно говорить: «У нашей лучшей дельфинихи Адели начались роды. Самка вынашивает детеныша один год. Мы ждали начала родов со дня на день, и вот они начались. Роды происходят в движении, на ходу, дельфиненок рождается хвостом вперед, и весит новорожденный 15 кг. Смотрите, вот появилась над водой маленькая головка. Мать поддерживает «ребенка» и помогает сделать ему первый вдох». Действительно, маленький комочек начал делать первые движения в воде и через несколько минут он уже самостоятельно уверенно плавал. «Как же он будет есть в воде?», – удивленно спросил Олег Васильевич. «В течение трех лет он «грудной», то есть питается маминым молоком. Кормление происходит необычно. Голодный детеныш подплывает к матери и, раздражая сосок, посылает сигнал: есть хочу! Дельфиниха – мать подплывает вплотную к проголодавшемуся чаду и впрыскивает ему молоко. Единоразово. Раз – и загрузился. Этот процесс можно наблюдать. Под водой видно, как желтая струя направляется в рот наследнику. А желтая потому, что жирность дельфиньего молока составляет целых 64 %. Вот на таком качественном продукте набирает свой вес дельфиненок. Пока он маленький, мама-дельфиниха не спит сутками. А как же! Ни секунды без надзора. Дельфиненку нельзя есть рыбу, пока он питается молочком, иначе он может заболеть. Мама строго следит за этим, иногда даже может отшлепать плавниками по известным местам».

Олег Васильевич был поражен, все в этой женщине нравилось ему: и глубокие знания, и умение коротко рассказать о ситуации, и отсутствие всякой робости, уверенность в себе, приятная улыбка и такое чудесное качество, свойственное очень немногим женщинам, которое он называл обаяние. Екатерина с сожалением сказала: «Придется прервать демонстрацию возможностей боевых дельфинов. Я хотела показать, как «мои бойцы» находят мины, затонувшие практические торпеды, они готовы выявлять диверсантов, пытающихся проникнуть в нашу гавань и многое другое. Я вас приглашаю придти через несколько дней, как только вы будете иметь возможность». Она протянула руку для прощания. Олег Васильевич взял ее за руку и тихо сказал: «Мне не хочется прощаться с вами». Она как будто была готова к таким словам и быстро, словно бросившись в омут, ответила: «Давайте вечером посидим за чашкой кофе. Я вам расскажу много интересного про дельфинов». В ее глазах мелькнула «эдакая чертовщинка», она явно проверяла командира на смелость. Но он-то был смелый. Все-таки Герой Советского Союза. Он принял ее вызов и сказал еще более откровенно, чем она: «Приходите вы ко мне. И вы сами приготовите ваш «фирменный» кофе. И нам никто не будет мешать!» – «Приду!» Он пожал ей руку, и они расстались до вечера, но сердце Героя подозрительно забилось по-мальчишечьи радостно.

5. Она пришла. Рыжеволосая красавица вошла в холостяцкий дом Олега Васильевича и дом преобразился. Первым делом – нашла кофемолку, и аромат эфиопского только что размолотого кофе распространился по кухне. Она быстро разобралась в посуде, нашла джезву и заварила в ней кофе по-турецки. Олег Васильевич вытащил из загашника бутылку французского коньяка «Хенесси» и налил в маленькие рюмочки. Кофе с коньяком – что может быть лучше для беседы с дамой. Конечно, Олег Васильевич волновался, рядом с ним наедине уже давно не было женщины. Они выпили по глотку прекрасного коньяка, начали наслаждаться беседой, не забывая и про кофе, но вдруг что-то с ним случилось, как будто нашло какое-то затмение. Дальнейшее он помнил с трудом. Она что-то говорила, а он, как в ступоре, смотрел на нее, ухоженную женщину с копной рыжих волос, в нарядном платье, и молчал. Он видел не ее. Напротив его сидела … Ирина, любимая жена. И он ничего не мог с собой поделать. Как быть? … Память сердца!.. Жена была между ними. Жена не осуждала его и не запрещала быть с другой женщиной, но она была рядом. Какая-то мистика! Екатерина заметила перемену в поведении Олега Васильевича, но посчитала, что его смущает ее близость. Наверно, он переживает, что будет дальше? Когда они убирали со стола посуду, Екатерина нечаянно как бы приблизилась к приятному ей мужчине, он полуобнял ее за талию, чтобы не упасть, (она же подумала, что он хочет ее поцеловать, и не возражала бы), но он вдруг побледнел, окаменел и быстро стал прощаться. Когда за женщиной закрылась дверь, Олег Васильевич в недоумении застонал: «Что я наделал. Я же фактически выгнал ее! Как я мог так ее обидеть!?» Но странно, видение жены, или, как сейчас говорят, «фантом» жены Ирины – пропал. Прошло какое-то время, ступор прошел. Олег Васильевич полностью успокоился. Взял себя в руки. «Я должен найти Екатерину. Извиниться перед ней. Мое поведение недостойно морского офицера. Я же видел, женщина искренне потянулась ко мне. Нельзя пренебрегать добрыми человеческими отношениями. Иначе я перестану уважать себя!»

6. Екатерина, молча, в недоумении вышла и заплакала: «Пренебрег мной!? Да нет, вряд ли… Я же видела, что произвела на него впечатление, работая с дельфинами

… Нет, все-таки, пренебрег. Как некрасиво и пошло все получилось. Не везет с мужчинами, которые мне нравятся. Я сама себе была противна за сегодняшний вечер, на который так глупо напросилась. Как мне стыдно!», – сквозь слезы шептала она. (После второго неудачного замужества она строго сказала себе: «Все! Баста! Чем больше я познаю мужчин, тем больше мне нравятся дельфины»). «И вот, нарушила свое кредо, уж больно мне приглянулся командир. И получила!» «Все, не надо мне никаких мужиков! Они мне противны! У меня есть дельфины, есть Антей, который любит меня. Моя жизнь – это мои дельфины».

Екатерина спустилась к морю, которому дана великая сила – смывать с человеческой души грязь и горечь. Она сидела на берегу и горько плакала. Плакала о своей непутевой жизни, о неудачных замужествах, о предательстве мужчин и … от стыда. Глотая слезы, несчастная женщина вошла в воду. Теплая вода Черного моря приняла ее. Она ощутила приятную ей невесомость. Она поплыла прочь от берега, к черному горизонту. Огромные яркие звезды на безлунном небе отражались в воде, и ей казалось, что она плывет среди звезд, в каком-то космическом пространстве. Она одна, нет никаких проблем. Ей стало очень легко и свободно. Далекие сполохи манили ее. Она, заклиная, говорила сама себе: «В море покой и красота. Будущее людей в Мировом океане. Там будут строить города. Мы будем жить как дельфины. Они умнейшие существа и гораздо лучше нас. Я их люблю, а они любят меня. Я хочу жить с ними в море! Как здесь хорошо!» В новолуние происходят странные вещи…

7. Силы покидали Екатерину. Она уже ничего не видела и не слышала. Ей было холодно. Она начала тонуть. Всё… Сознание покидало её. Вдруг кто-то сильный подхватил и вытолкнул ее на поверхность. Что это? Дельфин Антей мягким носом уткнулся ей в спину и поддерживал ее тело на волнах. Вскоре стал слышен стрекочущий звук двигателя, и командирский катер быстро приблизился к ним. Олег Васильевич с помощью матросов вытащил Екатерину Андреевну из воды в полубессознательном состоянии. Командир положил ее голову к себе на колени и осторожно растирал виски. Катер развернулся и пошел к берегу. «Успел!» Да, после ухода Екатерины командир бросился на поиски женщины, понимая, что она не в себе. Где искать? Как опытный моряк, он знал, что только море может успокоить человека. Он спустился вниз по тропинке и обнаружил туфли женщины, которые только что были на ногах Екатерины. «Она в море. Как найти?» Его осенило. Надо выпустить боевого дельфина Антея, чтобы он нашел свою хозяйку. Дельфину надели радиомаячок, открыли сетевое ограждение и выпустили в море. В полной темноте в открытом море он быстро обнаружил Екатерину и вовремя успел. Он спас ее и удерживал на поверхности, пока не появился катер с командиром, который наблюдал за дельфином по радиосигналам. Дельфин сопровождал катер до самого берега, играя и резвясь, а затем уверенно занял место в своем вольере. Дельфин радовался, что он помог людям. Олег Васильевич попросил матросов отнести Екатерину Андреевну к себе в домик. Как раз в это время подоспела медсестра. Она помогла женщине переодеться в сухую одежду – ночную пижаму Олега Васильевича, сделала успокоительный укол. Олег Васильевич поблагодарил ее и отпустил. Он остался один на один с молодой женщиной, уязвленная гордость которой толкнула ее на отчаянный шаг. Она, расслабленная после укола, лежала со стеснительной улыбкой, глядя на мужчину своей мечты. На нежной шее билась голубая жилка. Она была такая домашняя, такая беззащитная, как маленькая девочка, которая сейчас положит кулачок под щечку и сладко заснет в своей кроватке. У Олега Васильевича сжалось сердце от нежности. Как все-таки нас облагораживают женщины! Суровый моряк сел рядом, взял ее руку, приложил к своим губам, ощутив аромат моря, и сказал слова, идущие от души, которых сам не ожидал: «Екатерина Андреевна, я вас никуда не отпущу. Оставайтесь в моем доме. Вы мне нужны. Я только что понял, как вы мне дороги!» Екатерина Андреевна уткнулась лицом в его крепкую мужскую ладонь и заплакала.

В работе над новеллой помогал вице-адмирал Виктор Решетов – романтик моря.

51. «Полу де Голль»

Мичман Григорьев страдал. Начальник полигона капитан 1 ранга Ильин поручил ему руководить подсобным хозяйством береговой базы, расположенной на берегу Чёрного моря, в Солнечной долине. Здесь проводились натурные испытаниями новой флотской техники и научно-исследовательские работы. Мичман Григорьев уже был опытный специалист, но иногда он «усугублял», как говорил заместитель командира по политической части. Не каждый день, но почти каждый день. Поэтому терпение командования лопнуло. Капитан 1 ранга Ильин Андрей Николаевич, подписав приказ о переводе опального мичмана с понижением «на исправление», поручил заместителю командира базы взять шефство над мичманом Григорьевым и поработать с ним в индивидуальном плане. Замполит вызвал горе-мичмана и сказал: «Товарищ мичман, не делайте умное лицо, оно у вас и так обезображено работой мысли. Ваша служба идёт шершаво. Хочу вам напомнить мудрость древних греков: есть время пить вино, и есть время сдавать бутылки. Ваше время наступило. Министр обороны приказал. Займитесь делом – увеличение поголовья домашних животных под вашу личную ответственность. Осенью будем считать яйца». Иногда зам оговаривался, его трудно было понять, почему и оказался на берегу. Как-то проходя на крейсере вокруг Европы, он прорвался к громкоговорящей связи и, решив сверкнуть эрудицией, начал объяснять личному составу: «Наш корабль проходит капиталистическое государство Португалию, столица его Либассон». Когда его поправили – Лиссабон столица государства, он совершенно искренне объявил на весь корабль: «А какая разница?» Ему же принадлежит знаменитое высказывание: «Нравится «Черный квадрат» – смотри выключенный телевизор». На скотном дворе какие-то тощие собаки бросились Григорьеву под ноги. Оказалось, это свиньи. Они подумали, что новый начальник принёс им поесть. Две приличные крысы сидели на оконной раме покосившегося коровника и слизывали со стёкол утреннюю росу. Они пили и никак не отреагировали на появление лично ответственного руководителя.

Несколько коров бродили по сухой крымской траве и пытались закусить ветками плодовых деревьев. Тоска охватила мичмана Григорьева, и в этот день он хорошо усугубил.

Внешне Григорьев был точной копией французского генерала Де Голля. Такой же мудрый нос, такое же лицо. Единственное существенное отличие – он был невысокого роста. Поэтому местные острословы его так и назвали – «ПолуДе-Голль». И вот этот ПолуДеГолль начал на удивление начальства показывать чудеса хозяйской хватки. Привёз быка из соседней части, который всем коровам доставил большое удовольствие, и к концу лета они были на сносях. Откуда-то машинами приходили корма. Хряк, тоже взятый напрокат, прижился в командировке. Впервые в жизни он жил в своё удовольствие. У него всего было в избытке: и кормов, и гаремных «девушек». Его не смогли отправить назад, в свою часть. Мичман Григорьев без проблем оформил на него дарственную для своей части. Всё это было довольно подозрительно.

Командовал в это время береговой базой заслуженный офицер, по кличке «Герой». Матросы так прозвали его. У кадровиков всего мира две извечные проблемы: откуда взять и куда деть? «Героя» в данный момент деть было некуда, и ему предложили временно поруководить испытательной базой, список личного состава которой умещался на одной странице. Он и руководил, считая себя временным. Он любил говорить: «Матрос, который читает художественную литературу, на две головы выше обычного матроса». С офицерами у него разговор был короткий: «Я что, за вас должен свою работу делать?» Иногда он выделял время на воспитание матросов. У него была любимая фраза: «Когда матрос виноват, он должен встать и покраснеть». Однажды он пошёл проверять порядок в кубрике, матросы увидели, что он идёт, и все разбежались. На разборе он сказал: «У меня времени мало, поэтому буду говорить, не думая». Помолчал и коротко подвёл итог проверки: «Ничего святого у вас нет: в туалетах курите! Живёте, как свиньи в берлоге». Опять помолчал и закончил разбор вопросом: «Что вы от меня побежали, как дикие собаки на мёд?». Матросы записывали его афоризмы и потом в курилке воспроизводили их, сопровождая взрывами дикого хохота. «Если вы хотите что-то сказать, то лучше молчите». – «Что вы матом ругаетесь, как маленькие дети?» – «А вы бы лучше помолчали, товарищ матрос, у вас ещё лапша на ушах не обсохла». Заместитель командира базы очень быстро подстроился под стиль работы «Героя». Обнаружив усугубившего ПолуДеГолля, он сказал ему: «Водку в казарме я вам пить не позволю, здесь вам не детский сад». Когда начальник лаборатории, подтянутый и аккуратный старший лейтенант Николай Малышев, прибыл к нему с докладом, замкомандира с возмущением изрёк: «В части пять разгильдяев, а ты волосы на пробор носишь». Однажды зимой, когда пошёл редкий для Крыма снег, он ворвался в кубрик с криком: «Вы здесь спите, а там Родину снегом заносит».

Поскольку сельское хозяйство в части пошло в гору, командование Военно-морской базы из Феодосии стало посылать различные внешние комиссии для изучения блестящего передового опыта и близкого знакомства с главной достопримечательностью Солнечной долины – прекрасным винным заводом, соседствующим с частью. Сегодня приехали проверяющие из Москвы, «московские подводники», в гражданской лёгкой одежде, с ними – несколько женщин. Зам-командира выскочил на КП и взревел: «Товарищ маршал…», – не зная кому докладывать, остановился и завертел головой. «Я не маршал…», – начал было его поправлять какой-то белотелый москвич. «Товарищ адмирал Флота Советского Союза…», – опять попытался взреветь встречающий. «Адмирал Флота Советского Союза у нас один, но это не я», – ещё раз поправил его москвич. «Товарищ адмирал», – вопросительно тихо спросил замкомандира, и, получив утвердительный кивок, уже в полный голос доложил, что часть живёт по распорядку дня.

По установившейся традиции гостей провели сразу на камбуз, покормить с дороги. Обед чуть не был скомкан, не оказалось реликтового вина «Черный Доктор». Начпрод – «пятнадцатилетний капитан» вполголоса доложил командиру, что директор винсовхоза сказал, что утром, как обычно, мичман Григорьев забрал две канистры. «Как две, я же установил норму – одну канистру», – удивился командир. На минуту он замер, потом изрёк: «Сейчас я разберусь, как следует, и накажу, кого попало». Командир приказал принести из своего «НЗ» трёхлитровый баллончик с мадерой. Товарищеский обед прошёл на высоком уровне. В хорошем расположении духа московские моряки направились на хозяйственный двор.

А в это время мичман Григорьев и его друг мичман Лубашевский тоже хорошо пообедали, о чём говорила уполовиненная канистра с драгоценным элитным вином «Чёрный Доктор», которое в небольших количествах поступает прямо в Кремль, минуя все магазины. ПолуДеГоль лежал на сене, раскинув руки и ноги, в тяжёлом пьяном сне. Лицо и шея блестели от пота, волосёнки на деголевской головке прилипли, рубашка и брюки расстёгнуты. Из брюк, извините, торчит что-то личное. Мичман Лубошевский с хитрым выражением лица стоя встречал начальство, приложив руку к пустой голове. Командир базы, как и все прибывшие, онемел от столь вопиющего безобразия. Затем махнул рукой в сторону возлежавшего Григорьева и приказал: «Ликвидировать!» Мичман Лубошевский, откуда только взялись силы, мгновенно схватил огромные ножницы, которыми стригут овец, и отхватил всё, что торчало у ПолуДеГо-ля из штанов. Подержав отрезанное двумя пальцами, брезгливо бросил куда-то в угол. Мужчины вздрогнули, женщины издали стон, старшая из них, видимо, быстрее оценив, что произошло, потеряла сознание и с грохотом упала на пол. Что здесь началось! Кто-то кричал: «Воды!», кто-то бросился к Лубошевскому отбирать ножницы, кто-то стал приводить в чувство ошалевших от варварства женщин, кто-то побежал за доктором, кто-то гладил по щекам бедного Григорьева, сочувствуя его невероятному горю. Все были не в себе, кроме Лубошевского, и не пришедшего в себя Григорьева. Примчался врач части и нерешительно остановился. Нет крови. Значит, нет раны. Ему из свиты московского адмирала начали объяснять, как надо лечить. Врач полностью расстегнул брюки пьяного мичмана и… вытащил кусок коровьего вымени с отрезанным одним соском, вторая часть вымени с остальными сосками лежала тут же, на разделочном столе. С утра был плановый убой коровы и часть деликатесного мяса, в том числе и вымя, мичман Григорьев приготовил для дела. Но появление закадычного друга Лубошевского, который потянулся на запах шашлыка, отодвинуло дело на второй план.

Они опробовали свежатинки, усугубив её хорошей порцией вина, и Григорьев отключился. А Лубошевский, как обычно, пошутил над другом. Московский адмирал, когда кончил хохотать, пожал руку шутнику и сказал, что за тридцать лет службы впервые стал свидетелем такого тонкого флотского юмора. И тут же сам мрачно «пошутил», приказав немедленно уволить обоих. На утро был разбор. Командир части, увидев в кабинете опозоривших его разгильдяев, не пришедших в себя после вчерашнего, строго предупредил: «Ведите себя так, как будто вы культурные люди». Приглашённый на разбор директор совхоза сообщил, что несколько месяцев назад мичман Григорьев, якобы по поручению командира, сообщил ему страшную военную тайну. В части начали испытывать секретное оружие, которым интересуются турки. Возможна высадка турецкого спецназа, будет бой, может пострадать винзавод. Чтобы защитить достояние республики, специально, для отвода глаз, разводят стадо коров, которое будет охранять завод. Каждой корове вшит специальный электронный датчик, который сигнализирует на пульт оператора, где постоянно дежурит мичман Григорьев, об опасности высадки подводных диверсантов. Мичман сделает всё, чтобы обезвредить противника и сохранить завод, но для поддержания коров в хорошей физической форме требуется помощь совхоза в виде двух канистр вина ежедневно.

По окончании испытаний все издержки директору совхоза будут возмещены Военно-морским флотом. «Вот чем платил Григорьев за свои махинации», – понял командир береговой базы. И тут же оценил правильность решения адмирала об увольнении мичманов: «На то у адмирала и голова, чтобы смотреть вперёд».

52. Нехорошая болезнь

«Господи, помоги мне быть таким человеком, за какого меня принимает моя собака…»

Януш Лион Вишневский

1. До чего приятно расслабленно сидеть в ресторане Симферопольского аэропорта и наблюдать за взлетом и посадкой самолетов! Огромные окна ресторана освещены последними лучами заходящего солнца, а за стеклом идет напряженная жизнь аэродрома. С ревом взлетают стальные птицы, каждый раз вызывая у меня восторг: «Как такие многотонные шедевры человеческой мысли могут летать на фантастических скоростях с десятками и даже сотнями пассажиров на борту….» Мой рейс завтра утром. Лечу в военный санаторий, да не куда-нибудь, а на знаменитое озеро Иссык-Куль. В полдень распрощался со своими домашними в Феодосии, сел в такси и, к своему стыду, почувствовал такую легкость, такую свободу, такой эмоциональный подъем, что даже жутко стало. Неужели мы, мужики, так созданы, что глоток свободы дает возможность на двадцать четыре дня (срок действия путевки) вновь ощутить себя молодым, сильным, и главное, почти свободным! До чего здорово! Впереди масса приключений. Давно мечтал окунуться в холодные воды горного Иссык-Куля, посмотреть, если повезет, на лошадь Пржевальского, оценить величественные хребты Киргизии. Недаром великий Леонардо да Винчи говорил: «Познание минувших времен и стран Света есть пища и украшение человеческих умов». Мне нравится путешествовать, люблю смену обстановки, знакомиться с новыми людьми, обогащать себя новыми эмоциями. Согласно Конституции и законам о семье и браке имею право совершать поездки один, без жены, и не вижу в этом ничего плохого. По опыту морской службы знаю, что разлука только обостряет чувства, дает возможность на расстоянии оценить прелести семейной жизни, которые иногда давят. (Это, если очень красиво сказать!) Как, например, двести лет тому назад сказал Артур Шопенгауэр: «Жениться – это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности». И за двести лет ничего не изменилось!

2. Время позднее, посетителей в ресторане немного. Начало октября 1976 года – юбилейного года Леонида Ильича Брежнева. (В канун своего семидесятилетия он скромно обратился к товарищам по партии: «Называйте меня просто – Ильич!»)

Летний сезон даже в Крыму уже подходит к концу. Вижу, ко мне идет очень приятная официантка. Молодая, лет тридцати, для меня это молодая, поскольку мне уже слегка за сорок. Обаятельная. Улыбнулась, ямочка на щеке сразу меня сразила. Моя морская форма привлекает женщин, спасибо Петру Первому. Знаю и вижу, народ любит моряков. Моряки отвечают взаимностью, стараются Флот не опозорить. «Товарищ капитан 2 ранга, я знаю, чем вас накормить», – я второй раз сражен наповал ее знаниями флотской субординации. Официантка с улыбкой продолжает: «Заливная осетрина под водочку. И большой антрекот с цветной капустой, пассированной с сухариками и сыром. Десерт вы выберете сами». Я в шоке, даже перехватило дыхание, но взял себя в руки и любезно вымолвил: «Ваше предложение, сударыня, утверждаю при одном условии, что вы выпьете со мной рюмочку коньяка». Она загадочно улыбнулась глазами, подарив неясную надежду, и молча удалилась. «Хороша, чертовка! Причем, как спереди, так и сзади! Как она меня сразу расположила к себе». Я еще не знал тогда, что она набросила на меня лассо. Нам кажется, что мы, сильные мужчины, выбираем женщин. Величайшее заблуждение! Они нас выбирают и разрешают нам ощутить якобы нашу победу. Это происходит на генном уровне. Мы даже не замечаем, что мы уже в капкане. Увы! Заливная осетрина с хреном и запотевшая рюмочка с пшеничной водочкой – что еще надо отпускнику, чтобы ощутить прелесть жизни. И все это из рук женщины, глаза которой говорили о многом. У нее был вид девушки-подростка, но глаза выдавали ее, (меня не проведешь!), глаза говорили, что она еще во времена Калигулы познала чувственные наслаждения. В ее глазах я увидел древний Рим, карнавалы полуобнаженных красавиц в Рио-де-Жанейро, что-то от Клеопатры и Марлен Дитрих, и даже, о, боже! роковую дуэль Пушкина.

Но меня уже понесло, и было не остановить. Когда она принесла сочный антрекот, украшенный изысканным гарниром, и графинчик армянского коньяка, я тут же заставил ее выпить со мной рюмку коньяка. Она не стала жеманиться, окинула быстрым взглядом почти пустой зал, села рядом и спокойно с достоинством и наслаждением выпила мое угощение. Красиво закусив кусочком лимона, посыпанного сахарной пудрой, она с улыбкой встала: «Спасибо! Кушайте, вы у меня последний. Пора заканчивать работу. Я пойду, рассчитаюсь с кассой и принесу вам кофе». Я вытащил крупную купюру: «Принесите два кофе и бутылку шампанского с плиткой шоколада. Мы с вами вместе выпьем кофе и отметим окончание вашего трудового дня. Я прошу вас, сударыня!» Видимо, ей понравилась моя смелость. Она улыбнулась, и глаза ее как-то демонически засверкали. Если бы я знал тогда, что это обозначает.

3. Я уже закончил наслаждаться мясом, когда она появилась в цивильной одежде, уже не как официантка, а как красивая женщина. Я замер от предвкушения чего-то необычного. В руках у нее был пакет. Она подошла и доверительно сказала: «Я решила, что кофе и шампанское мы лучше выпьем у меня. Я живу рядом, самолет ваш только завтра, вы не опоздаете. Я взяла фруктов и легкую закуску». Она показала глазами на свой пакет. «Спиртного не стала больше брать. Оно притупляет остроту отношений. Такси вызвала, машина стоит у подъезда. «Полный вперед!» – так у вас говорят?» Она взяла меня за руку и я, словно загипнотизированный, безропотно пошел за ней. Куда? Зачем? Теперь-то я знаю, я пошел на свою Голгофу.

Я провел лучшую ночь в своей жизни. Не скрою, все было прекрасно! Мне кажется, что этой волшебной ночью я летал над Каспийским морем, над озером Иссык-Куль и даже, раза два, над Индийским океаном. Оказывается, незнакомая женщина может подарить неизведанные тобой раньше неземные наслаждения! Она была нежной, она была ласковой, она была освежающей, как черноморская волна в жаркий день. Таких женщин я никогда прежде не встречал. Утром она обняла меня на прощание, правда, смотрела как-то в сторону, и сказала так многозначительно, что я даже внутренне вздрогнул: «Лети, голуб, лети!»

4. И я полетел. Наш самолет первую посадку совершил в Тбилиси. Мы вышли из лайнера и часа три находились в зале аэропорта, пока самолет заправлялся перед броском через Кавказ. Наконец, мы взлетели и помчались строго на восток. Пересекли Кавказский хребет, подлетели к Каспийскому морю. Быстро стемнело, потому что мы летели навстречу ночи. С высоты десять километров я смотрел в черную страшную пропасть, но видел только свою «ночную Клеопатру». Я был не в себе. Я видел волшебное мраморное тело, меня пьянил аромат ее духов, и мне хотелось плакать от нежности и от горя, что я больше ее не увижу. (Странно, я впервые «споткнулся» на этой проблеме, когда прочитал у Ивана Алексеевича Бунина рассказ «Солнечный удар». Как мучился и страдал поручик после разлуки «с маленькой, загорелой женщиной», проведя с ней накануне волшебную ночь. Дело в том, что и со мной нечто подобное бывало. Не скрою. Теперь, читая Януша Вишневского «Зачем нужны мужчины?», выяснил, что такое поведение мужчин имеет научное объяснение. Американские сексологи, проведя 12 тысяч экспериментов(!), выявили у мужчин после эякуляции (бурной ночи) своего рода меланхолию, которую связали с так называемым явлением «прощания со своей спермой». Мудрые философии и религии Востока говорят: «Сперма – это драгоценная энергия жизни. Каждое семяизвержение – утрата столь драгоценной энергии и приближение на один шаг к смерти. Даже если это доставляет мужчинам необыкновенное наслаждение, от которого они не в силах отказаться».

5. Я страдал. Я испытывал мощную меланхолию. Какую власть имеют над нами женщины! Я даже не знаю имени моей королевы. Я пытался спрашивать ее ночью, она только смеялась. Конечно, как говорил на нашей подводной лодке старший помощник Юрий Павлович Колчин: «Легкий флирт не повод для знакомства!» Ничего себе, легкий флирт. Я обращался к ней – «Моя Клеопатра!» Оставив далеко на западе Каспийское море, глубокой ночью мы, наконец, приземлились в Ташкенте. Удивительно, но очень организованно транзитных пассажиров куда-то перевезли и разместили на ночлег в огромном зале. Утром, также организованно, привезли всех в аэропорт. Мне надо было продолжить покорение Средней Азии. На утренний рейс в Киргизию я билетов не достал. Придется лететь вечерним рейсом. Прекрасно. Сел в некоторой прострации. Ни о чем думать не могу. Только о ней, о моей Клеопатре. Я все еще с ней. Мысленно переживаю минуты блаженства, которые она мне подарила. Я ощущаю ее бархатную кожу, я смотрю в ее глаза и тону в них. Странно, ее глаза чем-то меня смущают. Что-то опасное, что-то для меня тревожное вспыхивает в глубине ее глаз. Если бы мы прислушивались к сигналам своего тела! Чувство опасности заложено в нас на генном уровне со времен первобытного пребывания на Земле. Поэтому и выжил человек, что он эти сигналы воспринимал. Сейчас мы разучились слушать себя, поэтому и страдаем.

Вдруг ко мне подошел мужчина в кепке-аэродром, явно грузин. (Везет мне на приключения!) В руках у него молодое деревце, корни которого обернуты слегка влажной тряпкой. Вежливо обращается ко мне: «Послушай, дорогой. Мы стояли вместе в кассу за билетами лететь во Фрунзе. Я билет достал на утренний рейс, а ты, я понял, полетишь вечерним. Но меня не пускают в самолет, так как дерево не прошло санобработку и не оформлен соответствующий паспорт на него. Я не могу сейчас не лететь, так как со мной жена и трое детей, и нас там уже встречают. Я хочу тебя попросить съездить на биологическую санитарную станцию здесь в Ташкенте и оформить все, что необходимо на дерево. Оно мне дорого, потому что это веточка от нашего семейного дерева, которое посадил еще мой отец, погибший на войне. Я очень прошу, дорогой. Вечером во Фрунзе я буду тебя встречать на аэродроме. Очень хорошо буду встречать». У него был такой просительно-вежливый вид, что я переключился от своих грустных мыслей, улыбнулся его детской наивной доверчивости и сказал: «Ара!» (Что, скорей всего, по-грузински обозначает: «Да, согласен!») Он передал мне дерево, сунул на расход деньги, и счастливый побежал по аэродромному полю в самолет, где уже заканчивалась посадка.

.

6. Забота о дереве помогла мне пережить день. Сначала долго искал в незнакомом городе санитарную станцию. Оказалось, что дерево должно быть окурено каким-то газом с серой и еще чем-то. Потом надо было два часа ждать, пока оно проветрится. Затем оформили все необходимые документы и в торжественной обстановке выдали мне. Усталый сел в самолет и заснул с сознанием выполненного долга. Поздно вечером мой самолет приземлился в аэропорту города Фрунзе. Увидев на трапе меня с деревом в руках, шумные грузины на земле зааплодировали. Их радости не было предела. Они потащили меня в машину, где рекой полилось домашнее виноградное вино, появились горячие чебуреки, шашлыки и еще что-то незнакомое, но очень вкусное. Я переживал за чемодан, который остался в багаже. Но после второго или третьего стакана терпкого грузинского вина махнул рукой: «Не пропадет!» Через час, когда они уже перешли на песни, с трудом отбился от гостеприимных южан. Не отпускали. Прекрасные хорошие люди, они были благодарны мне за бескорыстную помощь. Хозяин дерева при расставании признался, что почти не верил, что я выполню его необычную просьбу. Вернулся в здание аэропорта, там паника. Пропал пассажир. Чемодан прилетел, а хозяина нет. ЧП. Уже запросили Ташкент, садился ли я в самолет. Там и здесь ответственные люди волнуются. Я появился вовремя. Дежурный хотел было наброситься на меня, но моя рожица с улыбкой от уха до уха, глаза раскосые, но безобидные, и мой покачивающийся профиль сказали ему больше, чем он мог услышать от меня. «Берите чемодан и идите спать. Утро вечера мудренее!»

Аэропорт Ташкента. Открыт в 1976 году

7. Утром я со свежей головой хотел продолжить движение воздушным транспортом. В кассе объяснили: «Лететь на Иссык-Куль можно только вертолетом. Он берет на борт шесть пассажиров. Но сегодня он не полетит, потому что горный перевал на высоте почти две тысячи метров закрыт туманом. Поезжайте автобусом, он ходит каждый день. Так будет надежней». Я с великим оптимизмом прибыл на автовокзал. Вместо мягкого, как я предполагал, «Икаруса» подали на посадку почти игрушечный автобус марки ПАЗ (его производили в городе Павлово на Оке).

Автобус мгновенно оккупировали «басмачи» с мешками и тюфяками, спокойно оставив на моем кожаном чемодане автографы своих ног, и мы тронулись в путь. («В путь, так в путь, – сказал джентльмен, падая в колодец» – моя любимая английская поговорка.) Я дремал, просыпался, снова дремал, что-то перекусывал на остановках, испытывая при этом легкую брезгливость, кругом было довольно грязновато. Ехать пришлось целый день, то по равнине, то преодолевая Киргизский хребет. Общей сложностью 300 километров. Я сел в автобус в черном костюме, а приехал в санаторий в сером. Когда я слегка ударил себя ладошкой по груди, то скрылся в облаке микроскопической пыли, которая, в дальнейшем, сопровождала всех нас – курортников в течение всего времени пребывания в Киргизии. Это общий недостаток Средней Азии. И в Ташкенте такая же пыль. Она неискоренима, ведь рядом Каракумы и Кызылкумы, огромные хранилища песка. «Ничего себе, пляжик», – подумал я, разглядывая висящую на стене карту.

8. Утром меня разбудил противный скрип то ли несмазанной телеги, то ли кто-то разрабатывал давно не открывавшиеся ворота. Встал с легкой головной болью. Врач, женщина средних лет, с лицом крестьянки полуразвалившегося колхоза, на мои жалобы не обратила внимания. «Это у вас высотная болезнь. Вы же моряк, всю жизнь живете у моря. А здесь в горах атмосферное давление отличается от вашего привычного. День – два и все пройдет». А когда я собрался уходить неудовлетворенный, она проявила ко мне повышенный интерес с совершенно неожиданной стороны. «У вас очень красивая рубашка. Вы должны мне ее продать. У мужа день рождения и я ему ее подарю. Разве здесь в поселке Тамга я смогу купить такую рубашку?» У меня глаза на лоб. Рубашку эту я надел первый раз. Специально купил ее для отпуска. И расцветка, и размер мои. Долго выбирал. На такие наглые поползновения на мою обновку я даже хотел, было, обидеться. Но после легкого шантажа с ее стороны, я понял, что лучше сдаться без боя. Так как впереди почти двадцать дней лечения и от нее зависит, как оно будет организовано. После этого я, действительно, стал ее лучшим другом, и она мне прописала дополнительно грязевые ванны, после которых мне стало позднее не очень хорошо.

Военный санаторий Тамга. Гагарин в санатории. Фото из музея

На второе утро я опять был разбужен противным звуком. Быстро надел спортивный костюм и пошел на разведку, делая вид, что я заядлый спортсмен. На улице, метрах в пятидесяти от моих окон, я обнаружил гнусную причину отвратительного звука. Хорошо упитанный осел при виде меня как-то напрягся и запел свою любовную песню, от звука которой даже зубы заныли. Наградила же природа этого ишака таким «чудным» голосом! Более того, своим мужским достоинством он показывал, что ему нужна «девушка». Вот в такой обстановке началось мое пребывание на курорте на озере Иссык– Куль. Теперь-то я понимаю, что это был символ, говорящий, что еще один «осел» прибыл на озеро.

.

9. Где-то, через месяц, после возвращения из отпуска я стал замечать какие-то неприятности с голосом. Он у меня начал сипеть, и я испытывал некоторый дискомфорт: слабость, головокружение, небольшое повышение температуры. Думал, легкая ангина, пройдет. Раза три даже прополоскал горло содой. Еще через месяц мне стало трудно говорить и выполнять свои функциональные обязанности. Я на морском полигоне начальник организационно-планового отдела. Кроме многих других задач, я обязан по пятницам объявлять офицерам и мичманам руководящие документы, зачитывать приказы и директивы Командующего Флотом и Министра Обороны. Один раз я поручил эту работу своему заместителю, затем второй раз. Потом вызвал меня к себе заместитель командира по политической части, очень строгий и серьезный капитан первого ранга Петров Андрей Александрович: «Если вы больны, направляйтесь к врачу. Пусть вас обследуют и сделают заключение о вашем здоровье. Я вам не позволю дискредитировать важные руководящие документы». (Замполит любил излагать свои мысли коротко и ясно: «На служебной лестнице стойте справа, не мешайте идущим вниз!» Однажды он собрал офицеров, работающих над диссертациями. Увидел, что их много, и сказал: «Диссертантов столько, что они не нуждаются в защите». Когда он ругал очередного начальника испытательного отдела за нерадивость, всегда заканчивал свою тираду, перефразируя Вольтера: «Если в вашем отделе обитает хотя бы один умный человек, – передавайте ему привет!») На следующий день утром я пошел в военную поликлинику. Врач, майор медицинской службы, бывший подводник, очень внимательно выслушал мои жалобы. Стал серьезным, открыл какой-то справочник, почитал его, после этого долго изучал мое горло. Затем сказал сакраментальную фразу: «Идите в госпиталь, сдайте в лабораторию кровь на анализ!» «На какой анализ?», – спрашиваю я. «На реакцию Вассермана!» Через два дня врач позвонил мне и сказал, что надо повторить анализ, но уже в лаборатории городской больницы. Я сказал: «Легко!» Пошел и сдал порцию крови, не чувствуя пока никакого беспокойства. А напрасно!

10. Вот и наступил мой самый черный день в жизни. В первой половине дня вызывает меня гневный замполит, на нем нет лица. В кабинете какие-то люди. Вот, вижу врач – начальник военной поликлиники, и незнакомый милиционер в форме майора. «Только что получены результаты ваших анализов. И первый, и второй анализы крови подтверждают, что у вас сифилис. Вы, самый падший офицер в нашей части. Вы опозорили не только воинскую часть, вы опозорили весь военно-морской Флот. Вы …, вы …», – он что-то еще долго говорил злое и обидное, но я ничего не понимал, я был в ступоре. Наконец, я вымолвил: «А причем здесь я?» Замполит быстро и решительно мне объяснил, что не надо было соваться, куда попало. «Я даже не понимаю, о чем вы говорите!», – пытаюсь я вставить свой «полтинник». Капитан 1 ранга Петров, борец за чистоту партийных рядов, взревел: «Вы сейчас напишите рапорт об увольнении с действительной военной службы. Флоту сифилитики не нужны! А затем работник милиции и врач допросят вас о ваших контактах с проститутками, чтобы выяснить, кто является разносчиком этой гнусной болезни. Парткомиссия рассмотрит ваше персональное дело, и вы будете исключены из рядов КПСС. Завтра, чтобы я вас не видел в части! Доктор, уложите его в госпиталь, и пока он будет лечиться, мы оформим все необходимые документы на увольнение его из рядов военно-морского Флота. Идите!» И я пошел туда, куда меня направил комиссар. Конечно, руки не подал. Я стал изгоем. Весть о моей болезни мгновенно разлетелась по воинской части. (Великий мудрец Сократ давно дал определение этой человеческой слабости: «Людям легче держать на языке горящий уголь, нежели тайну». Болезнь же заразная. Спасайся, кто может!) А когда увидели милиционера и врача, ведущих меня на допрос, телефон в моем кабинете перестал звонить, и все подчиненные скрылись в каких-то таинственных шхерах.

Скажу коротко – на допросе меня пытали где, когда и с кем, чтобы выяснить, кто меня заразил? Я не задумываясь, сказал – нигде, никогда и ни с кем. И даже попытался пошутить английской поговоркой: «Не спрашивайте меня, и я не солгу». После третьей попытки, врач провел со мной профилактическую беседу. Оказывается, «еще в марте 1903 г на конгрессе во Франкфурте-на-Майне известные юристы: профессоры фон Лист, фон Бар и другие – разбирали уголовное и гражданское значение венерических болезней и настаивали на строгом преследовании законом заведомой передачи другому лицу венерической болезни. Профессор Лист признал желательным внесение в законодательство следующего параграфа: „Кто, зная, что он болен заразительной половой болезнью, будет иметь половое сношение или иным путем подвергнет другого человека опасности заражения, заключается в тюрьму на срок до двух лет, иногда с лишением гражданских прав. Если это преступление совершено супругом по отношению к другому, то оно преследуется лишь по жалобе потерпевшего“. „Сегодня, – продолжил на полном серьезе врач, – установлена уголовная ответственность за заражение другого лица БППП (болезнью, передающейся половым путем) лицом, знавшим о наличии у него этой болезни“. Когда зачитали Уголовный кодекс, на меня снизошло какое-то просветление, и я предположил, что, возможно, встреча с официанткой в аэропорту была для меня роковой. Других контактов не было. Майор милиции записал ориентиры, сказал, что быстро разберутся и сообщат нашему врачу результаты для принятия мер в гарнизоне. Врач сказал: „Завтра в девять утра быть в госпитале!“ Официальные лица ушли, тоже не пожав руки. И я остался один на один со своим горем. Позвонил заместителю, сообщил, что с завтрашнего дня меня не будет на службе, убываю на плановое лечение в военно-морской госпиталь.

Демон (сидящий). М.Врубель

11. Я сидел без сил, разбитый и раздавленный, без желания жить. Как идти домой? Что сказать жене, которой тоже потребуется лечение? Я, только я, принес в дом, в семью страшную болезнь. Как смотреть в глаза моим близким? Я мгновенно постарел, осунулся и даже поседел. Не помню, как я побрел домой, ничего не видя, не понимая, не соображая. Какая страшная плата всего за одну ночь! Я, в принципе, не «ходок налево». Можно сказать, веду себя, как все. Да, женщина предложила, я же не мог отказаться! То есть, конечно, мог, но не смог. А кто бы смог?! Да, и как отказаться, такая красивая женщина, работник общественного питания, их же проверяют. Нет, она не может быть носителем «французской болезни». Это где-то на бытовом уровне я заразился: в бане, в парикмахерской, в кафе. Но, почему я? Я никогда не изменял своей жене, так как смолоду «взял на вооружение» теорию одного французского специалиста. Он учил, что «измена – это когда мужчина в постели обсуждает с любовницей недостатки своей жены». Я никогда так низко не падал! Никогда не позволял себе это делать. Я считал себя крепким семьянином. И на вопрос, был ли я верен своей жене, всегда отвечал: «Очень часто!»

12. Только в инфекционном госпитале в кожно-венерическом отделении я осознал весь ужас своего положения. Прочитал много литературы об этой страшной и долгое время неизлечимой болезни. «Сифилис является одним из главных ужасов человечества на протяжении веков, получившим еще одно название – „любовная чума“. Он все еще остается среди нас: 50 тысяч только зарегистрированных случаев в год плюс достаточно много незарегистрированных. „Жертвы сифилиса платят за свое аморальное поведение“, – таково общественное мнение. Из-за страха перед общественным мнением и осуждением люди часто умалчивали о своем заболевании и не обращались к врачам. Что еще больше способствовало его распространению». Меня удивило, что сифилис последовательно и настойчиво поражает весь организм человека: кожу, слизистые оболочки, внутренние органы, кости, нервную систему. Болезнь вызывается бактериями вида бледная трепонема, более распространенное название – бледная спирохета, из-за схожести по внешнему виду со спиралью. Трудно представить, но к концу 19 века 15 % населения Европы были заражены сифилисом.

«Я никогда не любил» Ги де Мопассан

Многих известных людей постигла эта печальная участь. Особенно меня поразила судьба Ги де Мопассана, любимого мною французского писателя.

30.01.1893 года в его больничном листе была сделана запись: «Больной начинает опускаться до животного». У него с годами развилась мания подозрительности и нелюдимости. Достигнув славы к 40 годам, он перерезал себе горло, но остался жив. Его заперли в сумасшедший дом, где он в дальнейшем и умер. Существуют данные, согласно которым Поль Гоген и его друг Винсент ван Гог, также стали сифилитиками, заразившись от своих натурщиц.

Великий художник Анри де Тулуз-Лотрек, часто писавший свои картины в публичных домах, к 30 годам заболел сифилисом, и в 1901 году скончался в своем родовом замке, на руках матери. «Французскую болезнь» было принято скрывать как позорную тайну, поэтому документальных подтверждений о болезни некоторых знаменитых людей нет, но по раздражительности, резким перепадам настроения, потери слуха и незаживающим язвам, которые часто бывают на последних стадиях сифилиса, больными, скорее всего, были Авраам Линкольн, Франц Шуберт, Фридрих Ницше, Иван Грозный, Эразм Роттердамский, король Англии Генрих VIII (1509–1547), Людвиг ван Бетховен, Михаил Врубель, А.Гитлер. Сифилис опасен тем, что вероятность заражения даже при однократном половом акте с больным партнером составляет около 30 %. Впрочем, и презерватив, при всей своей надежности, не дает 100 % защиты от этой «любовной чумы». Конечно, меня интересовало, смогу ли я вылечится? Да, сегодня при наличии антибиотиков «французская болезнь» полностью излечима. Но лечение сифилиса для каждого больного назначается по индивидуальной схеме и проводится под постоянным контролем со стороны венеролога. Оно включает несколько этапов и предполагает много ограничений для больного. Запрещается употребление алкоголя и курение, и, конечно, всякие половые контакты. Даже, если лечение дало положительный эффект, больной продолжает находиться под наблюдением врачей. В первый год – каждые три месяца, потом – каждые полгода, затем – раз в год. После 10 лет наблюдения его снимают с учета.

13. Начитавшись всего этого, я взвыл: «Куда я попал!» Все отвернулись от меня. Никто не приходил в госпиталь навещать, выразить сострадание, как-то утешить. Я замкнулся, не ел и не пил, плохо спал. Опустился морально и физически, не брился и не расчесывался. Я каждый день задавал себе один и тот же вопрос: «Почему я? Почему мне так не повезло? Где я совершил ошибку? Что я сделал не так? Почему такая страшная расплата за одну ночь „аморального поведения“? Увы, если бы все начать сначала. Я утратил, как определил А.Н.Толстой, ценнейший дар жизни – беспечность.

14. После завершения первого курса лечения меня отпустили домой, лечение будет продолжено амбулаторно. Жена, мужественная женщина, стойко несла свой и мой крест. Она, единственная, кто сочувствовал мне. Как здесь не вспомнить стихи Николая Доризо:

«Любимые женщины вовеки не старятся, И стать их достойными нам выпала честь. Любимые женщины нас любят, как матери, С грехами, с ошибками, такими как есть».

Рождение Венеры. Сандро Боттичелли

Только жена верила в меня и поддерживала. Святая женщина! Как был прав ученый и писатель Януш Вишневский в повести «Молекулы эмоций», сказав: «Нет ничего более родного, чем мужчина, нуждающийся в заботе». Да, я нуждался в ее заботе, внимании, в ее добром слове, в ее природном оптимизме: «Все будет хорошо!» Мне перед ней стыдно, тем более, что частенько в шутку я называл ее: «Душа Тряпичкин». Я не мог пережить свое унижение. Я страдал ежеминутно, ежечасно, ежесуточно. Сто раз уже дал ей слово впредь быть осмотрительным. (То есть, когда поправлюсь, то буду отбиваться от женщин).

15. Наступил День военно-морского флота. Я гордился, читая в юности мужественные стихи Редьярда Киплинга: «Былые походы, простреленный флаг, и сам я отважный и юный…» Я двадцать пять лет прослужил на Флоте, и никто ни одного доброго слова не сказал мне сегодня, ни одного звонка, ни одного поздравления. Я отвергнут морским сообществом. Если бы можно было выпить, я бы сегодня напился … «как Вальтер Скотт». И вдруг, совершенно неожиданно, во второй половине дня, зазвонил давно молчавший телефон. «Слушаю». – «Владимир Александрович! Я поздравляю вас с нашим профессиональным праздником – Днем военно-морского флота. Вы заслуженный морской офицер. Подводник. Вы командовали соединением кораблей. Много сил и здоровья отдали Флоту. С вами случилась беда. Вам не повезло. На вашем месте мог оказаться любой из нас. Я искренне вам сочувствую. Я желаю вам мужества в борьбе со своей бедой и полного выздоровления. Удачи вам». – «Кто говорит? Представьтесь, кто это говорит?», – закричал я в трубку, задохнувшись от рвущихся наружу эмоций. «Я не хотел называть себя, но раз вы настаиваете… Инженер – испытатель из вашей части Игольников Алексей Иванович. Капитан 3 ранга».

«Да здравствуют военные моряки СССР!». А.Кокорейкин

– «Дорогой вы мой! Вы даже не представляете, как мне важен ваш звонок. Вы очень хорошо воспитанный молодой человек. Настоящий морской офицер. Спасибо вам за уважение к ветерану флота, спасибо за ваши высокие человеческие качества». Я положил трубку и с трудом сдержался, чтобы не заплакать. За все время болезни никто никогда не говорил мне слов сочувствия. Правильно сказал Алексей Игольников, каждый мог оказаться на моем месте. На женщине ведь не написано, что она больная. А не смотреть на женщин, игнорировать их мужчины не в силах. Так было, и так будет всегда! Я в этом уверен, что бы там ханжи не говорили.

16. Но мои страдания, оказывается, должны были продолжаться. На днях врач из военной поликлиники, который меня допрашивал, выявляя мои «контакты», пригласил меня на приватную беседу. «Возьмите себя в руки», – начал он разговор. Я вздрогнул. «Мы нашли вашу Клеопатру. Если в древнем Египте она под утро убивала своих любовников, то наша современница мстила всему мужскому роду, сознательно заражая своих партнеров сифилисом! Она знала, что больна. Она выбирала интеллигентных людей, совращала их, с садистским наслаждением одаривая „любовной чумой“. Она совершала преступления и будет привлечена к уголовной ответственности. Эта женщина была великой актрисой. Она заразила 17 мужчин и двух женщин. Никто из заболевших не мог поверить, что она это делала сознательно. Никто даже не мог подумать на нее».

Клеопатра VII Филопатор – легендарная и роковая женщина античного мира

Врач остановился. Он увидел, что я теряю сознание. Стены и потолок завертелись у меня перед глазами. На какое-то время я вырубился. Очнулся от резкого запаха нашатырного спирта: «Держите себя в руках. Вы же подводник. Я видел, у вас вся грудь в медалях». Я простодушно ответил: «Это юбилейные медали, их дают всем. Ни за что». И снова оказался в прострации. Не помню, как я ушел от врача. Только к вечеру я стал что-то соображать. Я потерял жизненный ориентир. Я, который всю жизнь восхищался и боготворил женщин, вдруг осознал, что они могут быть злыми и коварными. Они наши враги. Вспомнил прочитанный недавно один из первых царских указов от 17 мая 1793 года «О лечении распутных женщин, одержимых франц-венерией, и о ссылке оных на поселение». Мне тогда показалось, что слишком жестоко так поступать с больными женщинами. Теперь я даже жалею, что их не сжигали на кострах. Только так надо было поступать с ними. Сколько нам от них неприятностей. Какие они отвратительные и коварные! Даже надменная медсестра, делавшая мне многочисленные уколы, стала казаться подозрительной. С какой радостью она, расфуфыренная и соблазнительная, всаживала в меня иглу, мол, «получай, фашист, гранату!» и я каждый раз замирал, не оставит ли она там обломок иглы назло мне. Ее грудь в полужидком состоянии, слегка прикрытая халатом, колыхалась, и я, кажется, даже слышал какое-то бульканье внутри, когда она победоносно уходила из палаты с загадочной улыбкой Моны Лизы, как бы говоря: «Мужики, мужики, ничтожества!» О, женщины, сколько от вас страданий нам, мужчинам! За что? Теперь-то я видел мстительный блеск в глазах моей пассии, принимаемый мною за любовную страсть. Видел ее податливость и доступность, считая это своей заслугой. Какое жестокое коварство! Я потерял сон. Женщина, перед которой я восхищенный стоял на коленях, женщина моей мечты – Клеопатра, так жестоко обошлась со мной. Я мучился. Я кричал от злости и возмущения. Нет, бежать от них. Бежать! Только бежать!!! И я побежал.

17. Я бежал. В ярости размахивал руками и кричал. Падал. Снова бежал. Но сил не было. Ноги были как ватные. У меня ничего не получалось. Я в отчаянии закричал во всю мощь страшным криком моих предков… Очнулся от того, что жена, обеспокоенная моими ночными криками, склонилась надо мной и мягко гладила по щекам, приговаривая: «Тихо, тихо! Успокойся, дорогой. Что с тобой? Вот до чего довела тебя служба. Ничего. Завтра мы с тобой поедем на курорт, далеко-далеко на озеро Иссык-Куль. Там ты придешь в себя. Успокоишься. Ты уже давно не был в отпуске. Служба совсем тебя замучила. Мы с тобой впервые побываем на этом знаменитом озере в горах Киргизии. Спи, дорогой. Все будет хорошо». Она обняла меня и нежно баюкала. Какая добрая, мягкая, ласковая моя жена! Я еще не отошел от дикого и страшного сна. Выходит, «Любовная чума» мне приснилась! Камень свалился с моей души. Меня медленно отпускало после ночных страхов. Дышать стало легче. Я уткнулся в ее теплое плечо и тихо, бесшумно, без слез заплакал, переполненный нежностью к жене. И жалостью к себе. Приснится же такое! А жена мягко так говорит: «Спи, голуб, спи!» Какое-то далекое-далекое приятное воспоминание от этих слов всколыхнулось в глубине памяти, я даже вздрогнул: «Ах, до чего же хороша была Клеопатра!»

53. Дела сердечные

«О, как убийственно мы любим. Как в буйной слепоте страстей, Мы то всего быстрее губим, Что сердцу нашему милей».

До чего хорошо в Крыму в начале мая. Всё в зелени. Всё цветет, всё живое жадно рвется к жизни. Ласковое солнце, оно еще не испепеляет, как бывает в июле-августе, оно ласкает. Оно будит уснувшие за зиму желания. Море уже начинает нагреваться, купаться еще рано. Но приехавшие из Магадана или Мурманска, одичавшие за время полярной ночи «аборигены», опаленные южным солнцем, все-таки бросаются в нежные волны Феодосийского залива и с ревом выскакивают из холодной воды, красные, как после парной в Сандунах. А знаете ли вы, как цветет весной белая акация – символ Черного моря? Невозможно идти по улице, невозможно вечером открыть окно дома – хочется жить и любить! Запах белой акации – это натуральное вино любви. Хочется обнять каждую женщину и даже поцеловать!

–

Боль возникла внезапно, резко, как удар ножом в сердце. Он на секунду даже потерял сознание, ухватившись за косяк двери. Медленно выдохнув, стараясь унять боль, мужчина развернулся. Он покрылся потом, крупные капли со лба сползали на глаза, текли по вискам. Хотелось смахнуть их, но не было сил. Затем навалился страх: «Неужели конец?» Почти ничего не видя, в полубессознательном состоянии, держась за стенку, он сделал несколько неуверенных шагов к дивану. Боль не отступала. Ощущение было таким, будто сердце сжимали мощные чугунные тиски. С трудом добравшись до дивана, Роман Ильич со стоном завалился на правый бок. Дотянуться до телефона уже не смог, силы покинули его. Через какое-то время сознание немного прояснилось. Он не мог двигаться, но страх прошел. Страх смерти. Мужчина смирился перед неизбежным. Он понял: «Вот она расплата за неправильно прожитые последние годы». Он ожидал, он знал, что когда-то всевышний спросит его за всё, за все его неблаговидные дела. Сорокадевятилетний мужчина уже не боялся, он отходил в мир иной. Сознание медленно покидало его, и картины жизни вихрем проносились в воспаленном мозгу… «Дурак я, дурак!», – наконец прошептал он. Увы, слишком позднее раскаяние. Объятия смерти уже подхватили его и поволокли на божий суд.

1. А ведь жизнь его начиналась как праздник. Закончилась учеба в высшем военно-морском училище. Адмирал Флота, Герой Советского Союза, в парадном мундире, поблескивая бриллиантами маршальской звезды, в торжественной обстановке вручил ему лейтенантские погоны и позолоченный кортик, мечта всех мальчишек. Впереди выпускной бал и желанная служба на Северном флоте. Перспективы, как в песне: «Море, ты слышишь, море, твоим матросом хочу я стать!» Лейтенант Гущин Роман Ильич назначен на боевой корабль. Крайний Север встретил его суровыми ветрами и штормовой волной. Баренцево море всегда неспокойно, океанская зыбь даже в штилевую погоду «валяет» корабль с борта на борт. Началась настоящая мужская работа. Молодые матросы на корабле укачивались. С разрешения командира лейтенант Гущин ежедневно начал проводить с матросами во время утренней физзарядки специальные упражнения против укачивания. Через месяц все матросы в море четко выполняли свои обязанности. Командир корабля, опытный боевой офицер, объявил ему первую благодарность перед строем всего экипажа в торжественной обстановке. Своевременное поощрение вдохновило молодого офицера. Служба шла хорошо. Холостяк, отличник учебы, он неделями не выходил с корабля. Ему нравились все ритуалы корабельной службы. Как тогда, после кинофильма «Небесный тихоход», правильным считалось: «Первым делом, первым делом – самолеты. Ну, а девушки? А девушки – потом». Он быстро рос. Через полтора года – старший лейтенант, через два года досрочно – капитан-лейтенант. Вместе со старшиной команды гидроакустиков внес ряд предложений по совершенствованию аппаратуры. Эффективность работы корабельных гидролокаторов возросла. Его заметили специалисты из военного научно-исследовательского института. Все шло хорошо. Впереди замаячили радужные перспективы. Отечественная гидроакустика развивалась, «науке» потребовались толковые знающие корабельные офицеры, побывавшие на боевой службе, лично слушавшие шумы океана. Гущину предложили должность научного сотрудника в институте. Он отказался. Его мечта – стать командиром корабля.

2. Но, как писал Александр Сергеевич Пушкин о Татьяне Лариной: «Пришла пора, она влюбилась!» Не минула чаша сия и морского офицера Романа Гущина. Свадьба, несколько сладостных минут, и вот – жена уже ждет ребенка. Приходишь с моря, а тебя встречает дома дочечка. Маленькая, крохотная, совершенно беспомощная. У нее уже есть имя – Софья. Софья Романовна. Жена так назвала дочь в честь своей бабушки. Прошло два года и счастливые родители поняли, что они не самые счастливые. Их дочка – инвалид с детства. Ею надо заниматься. Уход, лечение, процедуры – жене одной в условиях Заполярья эта задача была не под силу, требовалась постоянная помощь отца дома. Так, к сожалению, жизнь вносит коррективы в наши мечты. Капитан 3 ранга Роман Ильич Гущин подал рапорт о переводе на берег. Как раз в это время в Подмосковье создавалась новая воинская часть, главной задачей которой было глубокое изучение гидроакустических портретов иностранных надводных кораблей и подводных лодок. Одним из немногих специалистов в этой области как раз и был Роман Гущин. Его назначили на руководящую должность. И сразу же выделили квартиру. Опять жизнь начала сверкать своими красками. Быстро пролетели годы, и вот капитан 1 ранга Р.И.Гущин – командир части специального назначения с подчинением непосредственно начальнику Центрального управления Главного штаба Военно-морского флота. Казалось бы, служи Родине, что еще надо! Но жизнь преподносит нам иногда «фуги Баха».

3. Она появилась в его кабинете внезапно. И хотя Роман Ильич был опытным мужчиной, он остолбенел. Она вся излучала какую-то притягательную силу, настолько мощные в ней были женские начала. Женщина его мечты! Женская грудь, ноги, ее тело, обаятельная красота лица, скромная, даже детская, застенчивая улыбка – все соответствовало его тайной мечте о Женщине, которую он когда-то должен был встретить. Одежда еще более подчеркивала все ее достоинства. Грудь, на что прежде всего обращают внимание мужчины, была как бы приоткрыта скромным декольте бирюзового платья, где было видно чуть-чуть больше и куда невольно хотелось заглянуть, настолько манила вечная тайна женского тела. Бедра и все, что ниже талии, красиво обтягивала ткань, как бы намекая, что там тоже много хорошего. Светлый воротничок платья подчеркивал нежность, красоту и беззащитность шеи с красиво посаженной головкой, украшенной «снопом овсяных волос», как писал знаток женщин Сергей Есенин, любимый поэт Романа Ильича. Ноги уже неудобно было разглядывать, но он мельком заметил, что они в тончайших капроновых чулках и блестящих «лодочках», что очень привлекательно. Придя через какое-то время в себя, Гущин хриплым голосом спросил: «Кто вы?»

– «Я ваш новый бухгалтер, Сипягина Эльвира Викторовна. Вы были в командировке, а я уже две недели работаю в вашей организации. Вот, надо подписать финансовые документы, ваш заместитель послал меня к вам, а сам он сегодня на выезде». Она красивым жестом протянула папку с бумагами. «Садитесь, – сказал Роман Ильич. Мне представляться не надо. Уверен, вы знаете, как меня зовут». Она села перед ним, элегантно положив ногу на ногу. Он успел заметить сверкнувшую часть ноги выше колена. Даже жарко стало, сколько там открывалось неизведанных тайн. К своему стыду понял, что она перехватила его взгляд. «Поймала с поличным», – мелькнуло в мозгу. Чтобы скрыть неловкость, предложил: «Курите!» и протянул пачку «Мальборо». Тогда это было большой редкостью. Тонкими пальчиками с вишневым маникюром она ловко вытащила сигаретку и, когда он протянул зажигалку, дождалась, пока он догадался зажечь огонь. Как бы непроизвольно она взяла его руку с зажигалкой своей нежной рукой и долго прикуривала, глядя ему прямо в глаза. В эти секунды его било током, видимо, высокой частоты. Когда он сел в свое кресло, пунцовый от охватившего его волнения, она сказала себе то, чего и добивалась: «Он мой!!!» После того, как она, мило поболтав и восхищенно улыбаясь от возможности общения с командиром, ушла из кабинета с подписанными бумагами, Роман Ильич долго вдыхал аромат ее французских духов, не в силах успокоиться. Он вытащил из загашника сейфа бутылку армянского коньяка, плеснул себе в стакан и медленно выпил.

Не бродить, не мять в кустах багряных…

Да, впереди было много захватывающего и интересного! «И, главное, я произвел на нее впечатление», – по простоте душевной решил Роман Ильич. Прав был Марк Твен, утверждая: «Неправда, что женатые мужчины при виде красивой женщины забывают о том, что они женаты. В эту минуту их особенно удручает именно воспоминание об этом». Да, именно эта крамольная мысль возникла в голове Романа Ильича, двадцать лет живущего в семье с больным ребенком и повседневными унылыми заботами. Это был только первый шажок его дальнейшего длительного падения. Он, наивный, не знал, что, как тюлень, попал в пасть самого хищного кита – касатки. Он не догадывался, что вся его будущая жизнь окажется в руках этой красивой и элегантной Стервы. (Современное значение этого слова – самодостаточная женщина, знающая себе цену).

Ныне для них даже «учебные пособия» издаются.

4. Эльвира Викторовна – действительно, современная женщина, очень хорошо знающая, что она достойна большего, была замужем вторым браком. Первый раз, по молодости, она взяла в мужья лейтенанта. Поехала с ним на Север. Как ей не понравилась жизнь в отдаленном гарнизоне в какой-то Оленьей губе после цивилизованной жизни в Ленинграде, где она ютилась в общежитие финансового техникума. Лейтенант пропадал где-то на службе, непонятно чем там занимаясь. Да она и не пыталась понять. Прибегал голодный, набрасывался на нее и все… Где цветы, прогулки по берегам Невы в белую ночь, шампанское? Даже деньги не шелестели в кошельке – что там лейтенантское денежное содержание! Она постигала горькую правду жизни, впитывая в себя трагедии и даже нелепые комедии жизни на Крайнем Севере в закрытых гарнизонах. Она была от природы, как и многие женщины, не догадывающиеся об этом, прирожденной стервой. (Стерва – бизнес словарь от Станислава Морозова – женщина, относящаяся без уважения к мужчинам, находящимся рядом, выдвигающая безосновательные требования, нацеленные на удовлетворение собственных желаний и прихотей, с мыслями только о собственном благополучии и только о себе, грубо влияющая на выбор мужчины и всячески притесняющая его собственные желания). Эльвира быстро поняла, – надо действовать! «Дорогу к благополучию осилит идущий». Для начала она огляделась, изучила обстановку, имеемый контингент, и вскоре опытная одалиска уже встречалась с капитан-лейтенантом с серьезными намерениями. (С несерьезными – она их, мелких рыбешек, даже не считала). Он постарше, оклад побольше, возможности и перспективы более шикарные. После первых встреч близости перестала допускать его «до тела», имитируя, что она страдает из-за необходимости обманывать его жену. Капитан-лейтенант мгновенно развелся, сказав жене, как в арабских эмиратах: «Ты мне больше не жена, я ухожу». И даже не хлопнул дверью, так торопился. Зато тут же оказался в долгожданных объятиях благодарной Эльвиры. В Североморске, куда их перевели по службе мужа, и квартира была получше, и цивилизация поближе. Они прожили несколько приятных лет, ездили каждый год в отпуск то в Крым, то в Сочи, она родила сына. И все равно, она поглядывала по сторонам. И даже были тайные романы. Ее очень раздражало, что некоторые живут лучше. Когда срок пребывания на Севере стал приближаться к десяти годам, она начала обрабатывать мужа: «Пора переводиться на материк. Мальчика надо готовить к Нахимовскому училищу. Да и самим пора начать жить по-человечески». После нескольких ее психологических атак и «семейных учений с выносом чемоданов», муж гордо сообщил, что его переводят в Подмосковье. «Ты согласна?» – «Да!», – кто ж не захочет жить рядом с Москвой? Военная кадровая машина со скрипом завертелась, не прошло и года, как муж начал служить под знаменами Гущина Романа Ильича. А через полгода в эту воинскую часть оформилась по вольному найму в бухгалтерию и Эльвира Викторовна Сипягина. Женщина приятная во всех отношениях и с огромными запросами…

Стоило ей первый раз издалека увидеть командира части, как она звериным чутьем поняла: «Вот это дичь! Вот это будет охота! Он будет мой!» Как природа одаривает некоторых женщин умением магически воздействовать на мужчин! Удивительно. Но как они узнают своих будущих жертв, что те с радостью теряют головы, в прямом и переносном смысле? Нет ответа. Это великая тайна человеческих отношений. Сколько сладостных минут приносят нам эти женщины! И сколько страданий! И что самое ужасное, женские чары лишают нас разума. Особенно, когда мужчине уже за сорок. Увы…

Спрос рождает предложение.

5. Да, любовь – это болезнь. Как сказал популярный польский писатель-химик Януш Леон Вишневский о своем открытии: «Любовь – это наркотик. У героина и у любви много общего в смысле химии. Их воспринимают одни и те же мозговые рецепторы. Метафизичность любовной химии в том, что никто не может объяснить, почему именно у этого мужчины при виде именно этой женщины возникает реакция. Наука, религия, философия – ничто не может объяснить».

Через пару месяцев после первого знакомства, отдыхая «после вчерашнего» у себя в кабинете, Роман Ильич в глубокой задумчивости пытался как-то оправдать свои безрассудные поступки. «Что я делаю! В рабочее время встречаюсь с женщиной, работником своей части. Пожалуй, надо остановиться». Но в это время настойчивая Эльвира, как будто услышав его крамольные мысли, позвонила по внутреннему телефону: «Котик! Я хочу с тобой попить кофе. Поехали в лес, я все приготовила. Жду!» Котик Роман Ильич вспомнил фразу из любовного романа: «Он желал её и в награду регулярно получал в своё распоряжение её тело». Вчера на весь день он увез ее в Москву. На служебной машине, сказав заместителю, что в Центральном Управлении есть срочные дела. В Москве легко потеряться. Они прибыли на «конспиративную квартиру», и она волшебно придумала удивительно красивое представление. В полумраке комнаты перед расстеленной кроватью, невинно улыбаясь, Эльвира Викторовна отпила шампанское и спросила бархатным голосом: «Котик, знаешь, какой лучший наряд для девушки считала Мэрлин Монро?» Она выдержала паузу, допила содержимое своего бокала и, проведя языком по влажным губам, выдохнула: «Это капля Шанель на голое тело». И начала профессионально раздеваться. Восхитительно. Разве дома получишь такие сильные эмоциональные переживания и наслаждения? Сладостная дрожь пробежала при воспоминаниях о вчерашнем дне. «Ладно. Поедем в лес. Сегодня еще проведу с ней день. Завтра приму какое-то решение!» И снова, в который раз, они умчались в голубые дали в рабочее время на автомобиле части. А зря! Разве нормальный человек может себе позволить такое поведение, будучи командиром части, имея в подчинении сотни людей? Людей образованных, технически и политически грамотных, способных дать оценку действиям своего начальника. Беда в том, что «любовь – это страсть. Она выводит из равновесия. Нарушает ритм. Отнимает покой. Меняет всё. Переворачивает всё вверх ногами. Выворачивает наизнанку, запад превращает в юг, а север – в восток, меняет местами добро и зло. В таком помрачении не избежать страданий и страха. В кульминационный момент этого безумия ничто, кроме избранника или избранницы, не имеет значения. Даже собственная смерть…» Такая беда обрушилась на сорокапятилетнего Романа Ильича Гущина. Это, видимо, о нем сказал английский поэт и драматург Джордж Гордон Байрон: «Любовь подобна краснухе или кори – она тем опаснее, чем позже мы ею заразимся».

6. В Партийную комиссию Военно-морского флота в Москве спустя несколько месяцев поступила коллективная жалоба. Там были расписаны все прегрешения капитана 1 ранга Р.И.Гущина – бытовая распущенность в стенах части, длительное отсутствие на рабочем месте без уважительной причины, неоднократные выезды в рабочее время с бухгалтером части по личным делам на служебной машине, невозможность оперативно решать служебные вопросы, полное отсутствие с его стороны воспитательной работы с личным составом и т. п. «Все это, – говорилось в письме, – создало нездоровую обстановку в воинской части. Командир утратил доверие у коллектива, поэтому профком и коммунисты просят партийные органы рассмотреть личное поведение коммуниста Р.И.Гущина и решить вопрос о невозможности им выполнять обязанности командира данной части». Одним словом, как говорили древние греки: «Иногда некоторым личностям корону на голове хочется поправить лопатой». И эта лопата была брошена как раз, куда надо, в инквизицию флотской парткомиссии. Час расплаты наступал. Действительно, за все в жизни надо платить, особенно за удовольствия на стороне. Дальше события развивались стремительно.

С заседания партийной комиссии Роман Ильич вышел другим человеком. Напуганный грозными выступлениями партийных боссов, он в оправдание вдруг сказал, что у него нет морального разложения, что он эту женщину любит, и давно уже принял решение жениться на ней, предварительно разведясь с женой. Члены парткомиссии сбавили обороты, мол, любит и женится – это другое дело. Его обязали в течение трех месяцев привести в порядок свои семейные отношения, объявили строгое партийное взыскание с занесением в учетную карточку и ходатайствовали перед командованием ВМФ о назначении его с понижением в другую воинскую часть. Пошатываясь, весь мокрый Роман Ильич вышел в коридор, мучительно понимая, что предал свою жену и больную дочку. Но пути назад нет. Всё – мосты сожжены. Тревожно билось в груди больное сердце, его сжимала, как раньше говорили, грудная жаба.

7. В Феодосии, на Черном море, в кабинете молодого начальника радиотехнического испытательного полигона, недавно назначенного на эту должность, капитана 1 ранга Ильина Андрея Николаевича в конце дня раздался телефонный звонок. Взяв трубку, Андрей Николаевич, привычно четко ответил: «Ильин. Слушаю вас». Начальник Центрального Управления Военно-морского флота, самый большой московский начальник для Ильина, вежливо поздоровался с ним и поздравил с назначением на ответственную командирскую должность. Это было необычно, Ильин весь напрягся, стараясь понять, что будет дальше. А дальше вице-адмирал очень вежливо попросил Ильина, обратившись к нему по имени и отчеству, принять к нему в часть на должность заместителя Гущина Романа Ильича. Офицер, мол, очень толковый, грамотный, имеет большой опыт службы и работы в научном коллективе. У него некоторые неприятности на прежнем месте службы и ему надо сменить обстановку. «Вы не будете возражать?» Ильин по опыту службы знал «правила хорошего тона» – «Начальство просит – дважды приказывает!», поэтому ответил коротко: «Есть!»

Через месяц помолодевший Гущин в парадной форме одежды бодро доложил своему новому начальнику Ильину: «Представляюсь по случаю назначения на должность заместителя командира войсковой части!» И началась его новая служба на Черноморском флоте. Семью – жену Эльвиру Викторовну, моложе его на четырнадцать лет, и ее сына, десятилетнего мальчика Николая, он привез сразу. Они сняли квартиру в частном секторе и некоторое время жили там, пока в первом же построенном флотом доме не получили хорошее жилье. Обстановка стабилизировалась. Новая жизнь налаживалась. К службе он относился добросовестно, хотя было видно, что он отвык от «тягот и невзгод» флотской действительности. Грозный адмирал – начальник Центра, в который входило несколько полигонов, проводил в жизнь свою «человеконенавистническую политику», с минувших времен включающую в себя три действия – снять, разжаловать, уволить со службы без права ношения формы одежды, а еще лучше – без пенсии. После нескольких встреч с грозным и хамоватым адмиралом Гущин откровенно признался Ильину, что ему неприятна грубость флотского адмирала и от общения с ним у него начинает болеть сердце. А позднее опытный и внимательный Андрей Николаевич стал замечать, что Гущин боится адмирала и избегает встреч с ним, просто, ему не хватает флотской закалки – «пофигизма». Служба среди московской флотской элиты, где распространено вежливое обращение по имени и отчеству, расслабила его. Сам же Андрей Николаевич, получающий «фитили» и маты постоянно, уже старался не реагировать на «адмиральскую блажь». Как он сам говорил о себе с иронией: «Я – худший офицер в части. Имею восемь взысканий от адмирала. Никто в моей воинской части не имеет столько взысканий. Значит, самый худший офицер в части, которой я командую, это я!» Грозный адмирал «махал своей шашкой» направо и налево, не разбирая, кто прав, кто виноват. Например, где-то в крымской степи, на ракетном полигоне, произошла «чепушка» с автомобилем. В приказе адмирала по этому поводу были наказаны два командира – ракетного полигона и А.Н.Ильин, не имеющий никакого отношения к этому делу. Или еще один случай. Адмирал, витающий в облаках, написал ему в очередной аттестации, что Ильин плохо работает над собой, не знает английского языка, хотя тот сдал все кандидатские экзамены, обучаясь заочно в аспирантуре и работая над диссертацией. И так постоянно, и во всем! Что-либо доказывать, протестовать – не имело никакого смысла. Это была система, а с системой бороться невозможно. Приходилось терпеть и делать свое дело, как подсказывает совесть и воинский долг. Сам Андрей Николаевич Ильин придерживался прекрасного совета Антона Павловича Чехова: «Воспитанные люди уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы». Увы, как мало у нас в стране таких руководителей. Но они есть. Ильин встречал таких адмиралов.

8. Прошло несколько лет. «Человеческая память – странная вещь. Она упрямо хранит то, что хочется как можно скорее забыть». Как бы ни было хорошо в объятиях молодой супруги, Роман Ильич помнил, что где-то существует брошенная жена и, главное, больная дочь. Эльвира Викторовна запретила ему всяческие взаимоотношения, порвала все связи. Но порой ему хотелось бы помочь им, понимая, что финансовое положение его бывшей семьи катастрофическое. Да и в новой семье были проблемы с пасынком Николаем. Он упорно не хотел признавать в Гущине своего нового отца. Все это тревожной болью отдавалось в сердце Романа Ильича, возраст которого подгребал на будущий год к пятидесяти. «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!», – великий А.С.Пушкин знал, что говорил.

Страх

В начале мая А.Н.Ильин согласно графику убыл в очередной отпуск. С деньгами было туговато, поэтому решил с семьей в этом году никуда не выезжать, потому что на будущий год старшая дочь заканчивает школу, и предвидятся большие траты. Свои дела и обязанности он передал на время отпуска Р.И.Гущину, который уже отгулял отпуск и со свежими силами приступил к службе. Через неделю ему позвонил домой взволнованный Гущин. Разговор был короткий: «Андрей Николаевич! Меня кладут в госпиталь. Врачи определили прединфарктное состояние. Дали час на сборы. Кому мне передать дела и печать части?» – «Дела передать в соответствие с графиком замещения начальнику первого отдела. Надолго вас положат в госпиталь?» – «Точно не знаю. Но думаю недели на три». – «Лечитесь. Флоту нужны сильные и здоровые начальники. Лечитесь, ни о чем не думая. Я подстрахую обстановку в части. Желаю успеха!»

«Что же произошло?», – задумался Андрей Николаевич, положив трубку. «Ах, вот в чем, видимо, дело! Вчера, как обычно по четвергам, было планирование в штабе. Это значит – трехчасовые разносы, цирковые представления, которые устраивает грозный адмирал. Видимо, Роман Ильич испереживался, натерпелся страху, и сердце, подорванное ночными перегрузками, не выдержало. Завтра уточню у начальника госпиталя».

А еще через две недели, в субботу утром, Андрея Николаевича подбросил в кровати страшный телефонный звонок – умер Роман Ильич Гущин. Что здесь началось!

9. Ритуал похорон военнослужащего расписан в Уставе внутренней службы, ибо смерть военного человека – это неотъемлемая часть его служения Родине. Уже через два часа после звонка дежурного по части о смерти Гущина Андрей Николаевич прибыл в часть и провел у себя в кабинете экстренное совещание, где за это время были собраны все начальники отделов, несмотря на выходной день. Он назначил председателя комиссии по проведению похорон, толкового, «знающего и умеющего», как говорил адмирал С.О.Макаров об офицерах, с которыми он предпочитал служить, начальника испытательного отдела Александра Сергеевича Яшина. Тут же распределили обязанности каждого члена комиссии – сбор денег, заказ необходимых ритуальных принадлежностей, решение всех вопросов на кладбище, уточнение даты и времени для прощания в Доме офицеров флота, организация поминок и еще десятки вопросов, которые неизбежно возникают при проведении похорон. Проводы в последний путь и сами похороны прошли организованно. Был военный оркестр, прощальные речи, троекратный салют, прохождение почетного караула, поминальный ужин в столовой военторга. Только, когда все закончилось, Андрей Николаевич, как бы, пришел в себя. Легкий ветерок с моря приятно обдувал разгоряченное лицо. Кошмар происшедшего понемногу отходил. Рядом с ним и еще несколькими офицерами стояла мама Романа Ильича, маленькая сухонькая пожилая женщина. Ее вызвали телеграммой, и она успела сегодня утром прибыть на похороны. Она взяла Андрея Николаевича под руку, больше ей не на кого было опереться, хотя рядом стояла Эльвира Викторовна, и начала рассказывать, что своего мужа, отца Ромочки, она похоронила тоже в сорок девять лет. Видимо, какой-то рок висел над их семьей. «Андрей Николаевич, я вас прошу и надеюсь только на вас, не забывайте могилу Романа Ильича. Посещайте его. Мне будет приятно знать, что кто-то его помнит». Она говорила эти слова в присутствии Эльвиры Викторовны, сверкающей свежей прической и красивым макияжем. Мама не смотрела на нее и не разговаривала с ней. Она так и не приняла ее в свое сердце за все годы совместной жизни сына с этой разлучницей. Более того, мама Романа Ильича считала ее, злодейку, виновницей в смерти сына. Как оказалось, ей правильно подсказывало сердце. Прощаясь, Андрей Николаевич поцеловал руку матери своего коллеги по службе, навсегда «ушедшего в ту страну, где тишь и благодать», и обещал, что выполнит все ее просьбы.

Плачет мать над могилой сына… Ольга Зайтц

10. На другой день Андрей Николаевич прибыл к начальнику госпиталя, плотно закрыл дверь и строго спросил: «Почему находящийся в госпитале на излечении офицер Гущин умер дома?» Владимир Григорьевич Каманин, начальник военного госпиталя, спортивного вида подтянутый подполковник медицинской службы, известный тем, что ввел в госпитале дважды в неделю в часы физической подготовки занятия – «Всем врачам играть в волейбол!», большой любитель и пропагандист оздоровительной ходьбы по восточному Крыму. Он вздохнул и пригласил Ильина присесть в кресло. Да, он виноват. Капитан 1 ранга Р.И.Гущин трижды обращался к нему с просьбой отпустить на выходные дни домой. Дважды Каманин ему отказывал, мотивируя тем, что режим кардиологического отделения строг и требует постоянного контроля со стороны медперсонала. Всякое может случиться! Нельзя покидать госпиталь. На третий раз Гущин доверительно рассказал Каманину о том, что у его пасынка в пятницу день рождения. Отношения у него с ним сложные. Они еще более усложнятся, если он не придет поздравить его в этот день. Гущин дал письменное заверение, что он дома только лишь помоется в душе и посидит за праздничным столом за чашкой чая. Он божился, что не будет выпивать, переедать и будет спать один на диване в гостиной. Ну, как не поверить взрослому человеку? Однако, как показало вскрытие, Гущин Роман Ильич все нарушил. Он хорошо выпил, закусил и всю ночь провел с женщиной. На утро ему, естественно, стало плохо, а когда жена с сыном ушли, как обычно, в субботнее утро на базар, он, оставшись один дома, умер от «разрыва сердца». Никто не смог оказать ему помощь, хотя своевременно прибывшая скорая помощь могла бы его спасти. Вот, что делают с нами женщины, подвел итог опытный врач. В жутком состоянии Андрей Николаевич вышел из госпиталя. Невероятная жестокость и глупость. И все – нет человека!

11. Через две недели после похорон Эльвира Викторовна пошла на танцы в Феодосийский санаторий Министерства обороны. Видимо, развеяться. Там она, талантливая и целеустремленная, мгновенно влюбила в себя полковника Генерального штаба из Москвы, который только что прибыл на отдых и лечение. Все двадцать четыре дня санаторного пребывания они провели вместе. Отпуск кончился, и полковник на коленях умолял ее поехать вместе с ним в Москву. Она, гордая и благородная, отказывалась, используя уже не раз проверенные методы «отлучения от тела», пока он, с налитыми кровью, как у бычка, глазами, доведенный до умопомрачения жаждой тела, не сделал ей официального предложения стать его женой. В качестве жены она скромно согласилась поехать в Москву. Полковник посчитал, что это его большая победа! Он, наивный, гордился собой. Ах, какие великие артистки ходят вокруг нас!

15 июня поезд «Феодосия – Москва» издал протяжный гудок, мягко дернулся, призывно звякнула бутылка мускатного шампанского на столике в двухместном купе, и на сердце у Эльвиры Викторовны стало хорошо и радостно: «Здравствуй, Москва!». А Черное море, проплывающее за окном, казалось, стонало и плакало. Но вот и оно осталось позади. «Все проходит!» Когда Андрею Николаевичу сообщили о «черной вдове», он, находясь в некотором трансе, подумал, что, действительно, «бывают минуты, когда отсутствие людоедов ощущается крайне болезненно». Многие феодосийские женщины в глубине души завидовали ее таланту. Не странно ли? Пожалуй, нет!

P.S. А жизнь-театр абсурда вокруг нас продолжается. Хотя, что судьба одной семьи и гибель одного человека? Посмотрите, что происходило на море в этот день 15 июня в разные годы истории:

1939: У берегов Индокитая затонула французская подлодка «Финикс», 63 человека погибли.

1931: В Бискайском заливе затонул французский пароход «Сен-Филибер», в результате чего погибли 462 человека

1904: В бухте Нью-Йорка из-за пожара затонул прогулочный американский корабль «Генерал Слокум», в результате чего погиб 1021 пассажир.

Прекрасно сказали французы про парадоксы нашей жизни: «Всё может быть, потому что всё уже было!»

Капитан 1 ранга В.Ф.Касатонов.

54. Прощай, оружие!

Новый, только что назначенный, начальник радиотехнического военно-морского полигона предоставил слово для выступления вчерашнему командиру, ныне увольняемому в запас по возрасту. Зал замер. «Старый» командир, капитан 1 ранга Ильин Андрей Николаевич, встал и спокойно подошёл к трибуне. Это был аккуратный подтянутый офицер со знаком на флотской тужурке «Командира подводной лодки», на его бледном интеллигентном лице сверкали молодые карие глаза, и только ранняя седина выдавала возраст.

Офицер увидел тревожные глаза своих подчинённых, улыбнулся, и напряжение, царившее в зале, спало. «Дорогие коллеги! Два месяца назад мне исполнилось 50 лет, в этот день я подал, как говорили в старину, прошение об отставке. Я не мог поступить иначе, этого требует закон, капитаны 1 ранга служат до 50-ти лет. Я всегда старался быть образцом для подчинённых в выполнении воинских уставов, законов и положений, поэтому и в данном вопросе поступил по совести и по закону».

Мужчины и женщины, сидевшие в зале, офицеры и мичманы, рабочие и служащие научно-испытательного полигона любили своего командира. Он не был похож на предыдущих начальников. В первые же дни своего командирства он заявил: «Я вижу главное в должности командира – это больше всех и лучше всех работать. Я хочу создать такие условия, чтобы вы, как и я, с удовольствием приходили на работу, с наслаждением работали и с удовольствием уходили с работы. Чтобы каждый из вас чувствовал свою личную причастность к проводимым испытаниям новой техники». Это было ново, неожиданно и нравилось людям. Двери кабинета командира всегда были открыты для подчинённых. Он объявил, что с любым предложением, с любой несправедливостью каждый может прийти к нему в любое время. Если сотрудник докажет ему аргументировано, что решение командира ошибочно, то он найдёт в себе силы отменить неверное решение. Если же командир докажет, опираясь на руководящие документы, что он прав, то он всё равно поблагодарит прибывшего за его неравнодушие к порученному делу.

Все знали, что командир почти всегда приходит на службу первым и всегда, именно всегда, уходит домой последним. За время его руководства частью не было ни одной жалобы в вышестоящие инстанции, все возникающие острые проблемы решались в его кабинете ещё в зародыше. У командира не было «комчванства», не было мании величия. Он был прост и доступен. Всех в части называл по имени и отчеству, независимо от возраста и звания. Особенно его любил женский персонал, наверное, потому, что он был ко всем им одинаково внимателен, каждой находил какое-то доброе слово. У него не было любимчиков, на что особенно остро реагируют женщины. Некоторые пытались его приблизить к себе, но он вежливо пресёк их попытки. На работе он был ничей, значит – всех.

Командир ещё раз улыбнулся и начал своё последнее слово. «Завершает военную службу поколение офицеров, родившихся в тридцатые годы 20-го века, то есть до начала второй мировой войны. Наша служба строилась на принципах адмирала Ушакова: «В море – значит дома, на берегу – в гостях». На заветах адмирала Нахимова: «Научись повиноваться прежде, чем будешь повелевать другими». На традициях русского Флота – когда все силы морские офицеры отдавали государевой службе, и только лишь закончив службу и выйдя в отставку, женились», – в зале заулыбались и даже раздались неожиданные аплодисменты. Это, похоже, вдохновило командира, он с большим эмоциональным подъёмом продолжил: «Мы, чья профессия – убивать, уходим в запас, не пролив ни капли неприятельской крови; не убив ни одного вражеского солдата; не потопив ни одного судна противника. И, тем не менее, мы свой воинский долг выполнили, Флот не опозорили, Державу не посрамили. Мы обеспечили мирный труд советского народа в 50, 60, 70 и 80-ые годы. Постоянные дежурства; демонстрация силы с выходом в Атлантику на Северном Флоте; развёртывание боевой службы в районе пролива Босфор на Черноморском Флоте; научно-испытательная работа по созданию современного Военно-морского Флота; постоянная профессиональная учёба – вот наше участие в сегодняшней холодной войне, войне технических достижений, войне новых технологий. При нас создан атомный ракетный подводный флот, при нашем участии совершенно изменился надводный флот – он также становится атомным, уже стал ракетным, авианесущим, использующим новые динамические принципы поддержания (подводные крылья, воздушные подушки, экранопланы). При нас создавались новые структуры флота – флотилии разнородных сил, эскадры подводных лодок, институты, полигоны, научно-исследовательские центры.

Мы взрывались, горели, тонули, гибли молодыми, потому что мы служили на Флоте, ведь в народе недаром говорят: «Кто на море не бывал, тот и горя не видал». Военная служба, а тем более служба морского офицера – сложная, трудная, сопряжена с тяготами и лишениями, с опасностью. И она не каждому под силу. Глубоко убеждён, что самые преданные Родине люди – это офицеры, добровольно взвалившие на свои молодые плечи заботу о судьбе Отечества. Самоотверженная служба большинства наших товарищей подтверждает это». Командир оглядел притихший зал. Его речь многих заставила задуматься. Они и не знали, что так красиво можно рассказать о своей службе и работе. Командир ещё раз приветливо улыбнулся и в заключение сказал: «Низкий поклон и самые тёплые слова благодарности вам, дорогие старшие товарищи, коллеги, друзья. У многих из вас я учился жизни и службе. На протяжении двух десятилетий нас многое связало – и счастье, и горе, и готовность выполнить любой приказ Родины, и добросовестный труд. Сейчас тяжёлое время переживает страна и Вооружённые Силы. Я желаю военнослужащим, рабочим и служащим успехов, здоровья и оптимизма. Пусть счастье и удача сопутствуют вам. Честь имею!»

Последние два слова, только-только с лёгкой руки писателя Валентина Саввича Пикуля ставшие появляться в обиходе офицеров, были встречены присутствующими аплодисментами. Командир вежливо поклонился людям и сел. Какие-либо подарки себе он запретил делать, считая, что поборы с подчинённых – это недостойно для начальников. Он заранее обговорил ритуал проводов, исключив всякие подношения. Ему вручили положенную в таких случаях грамоту от заместителя Министра обороны и приказ нового командира части с объявлением благодарности…

Через пару часов десять капитанов 1 ранга и одна красивая женщина Вера Николаевна, жена уволенного в запас командира Ильина, собрались в ресторане «Астория» на товарищеский ужин. Выходного пособия в размере одного месячного оклада едва хватило, чтобы всё прошло, как надо. На этом сорок лет жизни на Флоте были закончены…

Андрей Николаевич молча шёл с женой по набережной вечернего города Феодосия. Они вдыхали аромат Чёрного моря и пьянящий запах цветущей акации. Слушали шорох волн. На душе было печально и пусто, но где-то далеко-далеко рождалась радость. Как хорошо сказал великий Эрнест Хемингуэй, как будто бы про сегодняшний день: «Прощай, оружие!»

Не было больше у моряка Флота, но зато у него была свобода. У него была чистая совесть, он мог спокойно смотреть в глаза своих подчинённых. У него была любимая женщина, жена, сорокалетняя красавица в самом соку, которой он всё ещё не успел по-настоящему насладиться. Моряки, вне всякого сомнения, – истинные ценители женщин, потому что видят их редко. Радость накатывалась.

Он остановился, жена поняла его без слов. Он нежно обнял её, аромат любимых духов в который раз закружил ему голову. Он, не потонувший ни в одном море, позволил себе утонуть в её глазах, наполненных любовью и лаской. Они нежно поцеловались, как будто в первый раз, но только лучше. Роднее. С наслаждением. Лёгкий бриз с моря напомнил им, что впереди их ждёт ночь любви. Все остальное …завтра.

55. Охотник за минами

«В Первую мировую войну всеми государствами было поставлено около 310 тысяч морских мин. На них погибло почти 400 военных кораблей, в том числе 9 линкоров. Кроме того, их жертвами стали более 600 торговых судов. Во Вторую мировую войну было установлено 700 тысяч мин. Английских и американских кораблей на них погибло свыше 750, немецких – более 210, японских – 213. Сколько при этом погибло людей – не известно».

«Морская энциклопедия»

Немного истории

«16 апреля 1988 года американский фрегат «Самюэл Робертс» патрулировал в персидском заливе. Море было пустынным и спокойным, район предварительно протрален, и дежурство не предвещало особой тревоги. И вдруг… Мощный взрыв буквально подбросил корпус фрегата.

Повреждения оказались таковы, что корабль еле дошел до порта на Бахрейне, откуда его отправили в Америку на палубе гигантского судна для перевозки тяжеловесных грузов «Майти Севант 2». Но самым парадоксальным было то, что новейший корабль (1986 года постройки) пострадал от якорной мины, по конструкции относящейся, как определили специалисты, к началу века!» (По материалам зарубежной печати)

Минная опасность на море существует постоянно вот уже в течение более ста лет. 1904 год – русско-японская война. С рассветом 13 апреля (31 марта по старому стилю) русская эскадра после ночного боя возвращалась в Порт-Артур. Адмирал Макаров Степан Осипович, командующий флотом, находился на мостике флагманского броненосца «Петропавловск». Корабли шли кильватерным строем в двух милях от берега. И вдруг у правого борта «Петропавловска» раздался оглушительный взрыв. Корабль, длинной 112 метров, как будто подпрыгнул, сразу же наклонился на правый борт, и объятый пламенем за две минуты затонул. Ужас охватил всех, кто видел эту страшную сцену. Когда прошло оцепенение, моряки эскадры бросились на помощь. Спасти удалось 7 офицеров и 73 матроса. Адмирала С.О.Макарова нигде не было. Вместе с ним погибли 27 офицеров, среди них начальник штаба флота и весь его штаб, и 652 матроса.

Страшная катастрофа! Вместе с моряками погиб известный художник Василий Васильевич Верещагин, находившийся на борту. Гибель адмирала С.О.Макарова и броненосца «Петропавловск» почти со всем экипажем заставили весь мир вздрогнуть и ужаснуться, какое страшное и коварное оружие появилось на море…

Гибель эскадренного броненосца «Петропавловск» А.В. Ганзен

1955 год – Севастопольская бухта. 29 октября в 1 час 31 минуту в носовой части стоявшего на якоре линкора «Новороссийск» раздался невероятной силы взрыв, насквозь пробивший корпус линкора, вырвавший часть палубы полубака и пробивший в подводной части дыру в 150 кв. м. Поскольку в месте взрыва находились носовые кубрики, сразу погибло от 150 до 175 человек. В 4 часа 14 минут линкор лёг на левый борт и через мгновение уткнулся мачтами в грунт. В катастрофе погибли 604 человека. Согласно официальной версии, выдвинутой правительственной комиссией, линкор подорвался на донной магнитной мине, установленной немцами в 1944 году при уходе из Севастополя. Эта версия подтверждается тем, что после катастрофы тралением донного ила были обнаружены 17 подобных мин, из которых 3 находились в радиусе 100 м от места гибели линкора.

Для борьбы с минами на флотах всего мира был разработан специальный класс кораблей – тральщики. Тральщик – корабль специального назначения, задачей которого является поиск, обнаружение и уничтожение морских мин и проводка кораблей (судов) через минные заграждения. Главным оружием тральщиков служили различные виды тралов. Своими тралами они подрезали минрепы якорных мин, которые после всплытия уничтожались (расстреливались) экипажами тральщиков. Как вспоминал один флотский минер во время Великой Отечественной войны: «Почти каждый день мы подсекали якорные мины. Матросы уничтожали их, когда только представлялась возможность. От нашего огня взрывалась примерно каждая седьмая мина. Остальные же тонули, после того как их корпуса оказывались пробитыми».

Впервые тральщики применены российским флотом в Порт-Артуре в 1904 году.

И.В.Бордачев. «Подвиг». 1961.

В годы второй мировой войны тральщики понесли очень серьезные потери, ибо часто мины, подрезанные тралами, взрывались вблизи от корабля.

Совершенствование мин в послевоенное время еще более повысило риск подрыва при тралении. Тогда возникла идея создать такой корабль, который мог бы не просто уничтожать мину тралом, а найти и ликвидировать ее на безопасном от себя расстоянии. Еще в годы войны проводились эксперименты по обнаружению мин с помощью гидроакустических станций подводных лодок. В 50-е годы гидроакустическими станциями – сонарами, приспособленными для мино-искания, оснастили во флотах США, Англии и Франции около 100 кораблей. Обнаруженные ими мины должны были ликвидироваться зарядом взрывчатки, доставляемым телеуправляемым подводным аппаратом или боевым пловцом. Следует отметить, что, несмотря на новейшую аппаратуру современных тральщиков, эффективность борьбы с минными заграждениями все еще не велика.

Так, в ходе военного конфликта с Аргентиной в 1982 году все тральные работы англичан не дали результатов до тех пор, пока среди трофейных документов не были найдены карты минных полей. Причем оказалось, что выставленные мины относились к образцам времен второй мировой войны.

Новелла

1. Черное море, перепаханное за день тружениками моря, устало дышало. Легкие волны, журча и играя, нехотя прятались в прибрежной гальке, жаркий день подходил к концу. Солнце в легкой дымке медленно заходило за хребет Тебе-Оба, ограждающий город Феодосия с запада. В природе наступало затишье, когда дневной зефир иссяк, а ночной еще не вступил в свои права. Аромат цветущей акации пьянил. В такие минуты хочется, как говорил старший помощник командира подводной лодки «С-338» Колчин Юрий Павлович – первый юморист флота: «Жить и любить». (Ему же принадлежит известная фраза: «Жизнь дается человеку один раз. И прожить ее нужно в Крыму!»).

Элеонора Андреевна и Юрий Павлович Колчины.

Но в военном порту рабочий день и не собирался заканчиваться. Красивый корабль с гордым именем «Железняков» – головной корабль новой серии тральщиков – вошел в порт Феодосия. Ловко развернувшись почти на одном месте, корабль с грохотом отдал якорь и элегантно ошвартовался кормой к пирсу. Матросы быстро установили трап, командир в парадной форме сошел на берег и четко доложил встречающему адмиралу с группой штабных офицеров о завершении перехода в порт Феодосия без замечаний. Адмирал, невысокого роста, плотный, крепкий, в красивой черноморской фуражке, принял доклад, поздоровался с командиром за руку, и торжественно произнес, обращаясь к офицерам штаба: «Товарищи офицеры! Поздравляю вас. На Черноморский флот прибыл самый современный тральщик нового поколения. Возможности его превосходны. Наконец-то, мы получили то, что требуется сегодня Флоту».

2. Андрей Николаевич Ильин с группой инженеров-испытателей стоял на берегу рядом с руководством научно-испытательного центра и с гордостью сознавал, что гидроакустическую станцию «Кабарга-А3» – «глаза» этого корабля придется испытывать ему. Он единственный включен в состав государственной комиссии от феодосийского радиотехнического полигона, где после недавнего увольнения в запас остался работать гражданским инженером. «Да, новый тральщик отличается от остальных боевых кораблей, прежде всего, своим предназначением. Это настоящий охотник за минами».

Андрей Николаевич Ильин, пятидесятилетний капитан 1 ранга в запасе, спортивный, подтянутый, заядлый волейболист и любитель оздоровительной ходьбы, был опытным инженером-испытателем, и за время службы неоднократно занимался испытанием гидроакустических средств надводных кораблей и подводных лодок. «Шексна», «Шелонь», «Скат» и другие гидроакустические станции в свое время отрабатывались на радиотехническом испытательном полигоне, которым он последние годы командовал. (Он прошел здесь все ступени испытательной работы – от инженера-испытателя до начальника полигона. Как он сам шутил: «Я прошел все ступени – с третьего этажа нашего управления до первого».) Это были автономные станции или комплексы, решающие главную задачу – обнаружение кораблей вероятного противника пассивными и активными методами. Сегодня на новом тральщике «Железняков» гидроакустическая станция с названием горного оленя «Кабарга» входит уже в состав боевого корабельного комплекса обнаружения, выдачи целеуказания и уничтожения мин. Это совсем другое дело! Гидроакустик на этой станции должен найти и «увидеть» в воде мину, распознать ее, и выдать целеуказание на уничтожение. Сложная и ответственная работа! Задача Андрея Николаевича научить гидроакустическую станцию работать в заданных режимах, чтобы тральщик «Железняков», в соответствии со своим предназначением, мог обнаруживать и уничтожать мины противника.

3. Андрей Николаевич с улыбкой вспомнил, как он, «молодой» гражданский инженер, был включен в состав государственной комиссии по испытаниям гидроакустической станции «Кабарга». Шли лихие девяностые годы. Шесть офицеров испытательного отдела занимались в основном служебными функциями: бесконечные дежурства по части, дежурство по гарнизонной комендатуре, несение патрульной службы, поездки за молодым пополнением на флот в южные регионы России и, между делом, участие в испытаниях. На полноценное и качественное проведение испытаний у них совершенно не было времени. Когда пришел запрос из Москвы на выделение опытного инженера-испытателя в состав государственной комиссии на тральщик «Железняков», начальник отдела испытаний гидроакустических средств капитан 1 ранга Бедненко Николай Иванович обратился к Андрею Николаевичу с просьбой – не будет ли он возражать, если его включат в состав госкомиссии вместо вечно занятых служебными делами офицеров? «Ваше участие будет наиболее эффективным. С вашим огромным опытом и прекрасными связями с разработчиками аппаратуры из Таганрогского НИИ лучшей кандидатуры нам не найти». Андрей Николаевич, не раздумывая, ответил коротко: «Сочту за честь!» На том и порешили. Через месяц пришел из Москвы приказ Главнокомандующего ВМФ с назначением госкомиссии по испытаниям ГАС «Кабарга» на тральщике «Железняков», членом которой был Ильин Андрей Николаевич. Он в силу выработанной привычки с головой ушел в изучение технических документов на предстоящие испытания, чтобы не быть в комиссии белой вороной. И к приходу корабля был полностью готов к работе.

4. Андрея Николаевича не раз удивляла творческая фантазия разработчиков новой гидроакустической аппаратуры. Так, года два назад он был в составе комиссии по испытаниям «гидроакустического монстра». Главный конструктор задумал установить на корабле мощнейший излучатель, настолько сильный, что большая часть, например, Охотского моря будет «засвечена» гидроакустическими сигналами, и все «враждебные» подводные лодки в наших восточных водах будут обнаружены. Нам останется только направить туда противолодочные силы и «уничтожить противника». Испытания проходили в Черном море под Севастополем. Кое-что уже стало получаться, пока один толковый флотский офицер не произнес сакраментальную фразу: «Как только наш «монстр» начнет излучать на весь океан, так сразу же прилетит самолет и уничтожит корабль первой же ракетой». Все члены комиссии глубокомысленно замолчали и на этом испытания были закончены, тем более, что при очередном погружении на глубину 400 метров излучатель «монстра» затек и перестал работать. Этот эксперимент обошелся государству в 10 миллионов рублей, плюс командировочные расходы для членов комиссии. Сегодня на новейшем тральщике – «охотнике за минами» «Железнякове» фантазия разработчиков боевого комплекса, без преувеличения, поражает. Вот как должна выглядеть схема работы комплекса. Гидроакустик на станции «Кабарга» обнаруживает подводную цель, классифицирует ее, убеждается в том, что это мина, и выдает целеуказание на боевой комплекс уничтожения мин. Боевой комплекс выстреливает необычный самоходный снаряд-торпеду, идущий винтами вперед. Пройдя по данным целеуказания необходимое расстояние – по пеленгу и дистанции, из головы снаряда-торпеды, находящейся сзади, выпускается трос с подрывным патроном, который зацепляется за минреп и подрывает его. Мина всплывает и ее уничтожают. Очень сложная для технического решения идея. Но ее надо реализовать!

Создание кораблей проекта 12660 – это целая эпоха в советского судостроении.

5. Через пару дней после оформления всех необходимых документов для допуска на режимный объект Андрей Николаевич прибыл на корабль. Да, это был современный крепко сбитый боевой корабль проекта 12660. Водоизмещение 1200 тонн. Длина – 70 метров, ширина – 12 метров. Дальность плавания 1500 миль при скорости 12 узлов. Ракетное и артиллерийское вооружение в духе времени, обеспечивает защиту от воздушного и надводного противника. Минно-тральное вооружение, сложное и разноплановое, должно решать задачи, поставленные перед кораблем – охотником за минами. Его и надо испытать на Феодосийском полигоне. На корабле царил хаос, полнейшая неразбериха, нервозность и даже истерика. «Как всегда на новом корабле», – отметил про себя Андрей Николаевич. Множество ведомственных комиссий, отстаивая свои интересы, «разрывали» корабль на части. На новом головном корабле были несколько комиссий, каждая из которых рвалась провести прежде всего свои испытания, и, конечно, по минно-тральному вооружению, ради чего и создан тральщик. Казалось бы, корабль уже сдан Флоту, как прочитал Андрей Николаевич в руководящих документах, но он сразу же обратил внимание на дату – 30.12.1988 года. Это наша многолетняя болезнь – сдача кораблей Флоту в последние дни года по приказанию сверху. Поэтому до сих пор многие ведомства закрывали свои «долги» любой ценой. Правдами и неправдами. Шла настоящая борьба разных ведомств Министерства судостроительной промышленности и Центральных Управлений Военно-морского Флота.

Осмотром гидроакустического поста Андрей Николаевич остался доволен. Современное кассетное исполнение. На этом корабле установлена гидроакустическая станция в наборе «Кабарга А3». На более крупных кораблях можно монтировать варианты «Кабарга А1» или «Кабарга А2» в зависимости от типа корабля. Рабочее место оператора очень удобное. Обзор приборов, регулируемое освещение, дизайн, разноцветные кнопки управления – все продумано и исполнено на самом современном уровне. И что удивительно, матросы знают новую технику. Ура!

ЛИХТЕНБЕРГ, Георг Кристоф (1742–1799). Немецкий физик, публицист. В Антологии – 163 изречения.

Довольный, в хорошем расположении духа, он обернулся и замер. Молодая женщина с бездонными голубыми глазами стояла рядом. «Ах, какое красивое лицо. Не случайно знаменитый Георг Лихтенберг сказал: «Самая занимательная для нас поверхность на земле – это человеческое лицо». Увидев во всем облике Андрея Николаевича немой вопрос, незнакомка улыбнулась и представилась: «Инженер Хижняк. НИИ связи, Таганрог». Через несколько секунд, поняв, что Андрей Николаевич пришел в себя, она протянула руку и сказала: «Светлана Николаевна. Заместитель председателя государственной комиссии по испытаниям гидроакустической станции».

– «Обручальное кольцо отсутствует. Руки ухоженные с маникюром. Явно не замужем, по глазам видно. Одета не броско, но со вкусом. Джинсы дорогие. Туфли на низком каблуке, что совершенно необходимо на корабле. Красивая косынка на шее подчеркивает ее нежность и слабость, которую так ценил в женщинах Карл Маркс. Держит себя независимо, с достоинством – знает себе цену! Все женские прелести в полном порядке». В течение нескольких секунд компьютер в голове Андрея Николаевича воспринимал зрительную информацию, а потом выдал: «Достойная «бабец!» (Термин Ю.П.Колчина – непревзойденного знатока и любимца женщин, насмешника и юмориста, почетного академика всех пляжей и курортов Советского Союза. Он же где-то откопал высказывание Фаины Раневской, которое впоследствии на гражданской жизни выдавал за свое: «Жить надо так, чтобы тебя надолго запомнили. Особенно – всякая сволочь»). Андрей Николаевич, не в силах сдержать улыбку, аккуратно пожал протянутую руку и просто представился: «Член комиссии. Ильин Андрей Николаевич».

В глазах женщины что-то вспыхнуло, она знала, кто он. Ранее побывавшие на полигоне в Феодосии женщины из таганрогского научно-исследовательского института много рассказывали о его командире – Ильине Андрее Николаевиче. («Главное – не реагирует на наши женские ухищрения. Как только ни пытались его «соблазнить», никакого результата. Кремень!») Светлана Николаевна в силу выработанной привычки мгновенно оценила его. «Так вот он какой! Ранняя седина, моложавый вид, подтянут, аккуратен, чисто выбрит, глаза внимательные, доброжелателен, немногословен». Он ей тоже понравился. Бывает так, что с первого взгляда испытываешь симпатию к человеку. Тем более, что она была подготовлена к встрече с ним. Когда вокруг человека есть шлейф чего-то тайного, недоступного, он невольно притягивает женщин. У них любопытство в крови, на генном уровне. У всех! Светлана Николаевна не была исключением. Она не боялась признаться себе, что в комиссию она попросилась из желания «поработать» рядом с капитаном 1 ранга Ильиным Андреем Николаевичем. «Похоже, я не ошиблась. Очень интересный мужчина. Не спугнуть бы его. Посмотрим, такой ли уж он «каменный».

ТНИИС.

6. Тридцатитрехлетняя Светлана Николаевна Хижняк, старший научный сотрудник таганрогского НИИ связи, уже много лет работала в коллективе, где преобладали мужчины. Естественно, у нее сложилась своя философия понимания места женщины в обществе. Да, в ее профессии инженера по морской радиоэлектронике преобладал гендерный подход. Мужчины здесь более перспективны, чем женщины. Это была исторически существующая проблема во всем мире. Она помнит, что когда-то Марк Твен на вопрос, в чем, на его взгляд, заключается разница между журналистом – мужчиной и женщиной той же профессии, ответил: мужчина накануне ответственного интервью обдумывает вопросы собеседнику, а у женщины мысли тем временем вертятся вокруг одного единственного вопроса: что надеть на предстоящую встречу? Ответ писателя, не лишенный иронии, и сегодня звучит в духе времени. Иначе говоря, мужчина печется о работе, даже когда он не на службе, а неспешно потягивает пивко в баре за углом. Ну а женщина, и находясь на рабочем месте, погружена в мысли о детях, тряпках, кастрюлях… Если мужчина отлучился со службы, то, разумеется, по важным служебным делам. А женщина? Естественно, пошла по магазинам.

Если оба не стесняются в выражениях, ему быстро найдут оправдание: горяч, требователен, принципиален. Ее же не пощадят: истеричка и хамка. Взять политику. За всю историю демократических выборов лишь немногим более 20 женщин сумели достичь вершины. И только единственная Маргарет Тэтчер становилась премьером трижды – беспрецедентный случай даже для мужчин! Сама «железная леди» объясняет свой триумфальный взлет просто: «… многие из женщин сами не хотят или ленятся использовать имеющиеся у них шансы, слишком легко примиряются с тем немногим, что имеют, и не отваживаются забраться на дерево повыше…»

Маргарет Тэтчер – жизнь в фотографиях.

Да – мы непозволительно инертны. Да – нам не достает амбициозности и драйва. Правда, однако, и в том, что безжалостный остракизм, которому не устает подвергать женщину современное общество, в особенности его мужская часть, остается серьезным препятствием на ее пути вверх по карьерной лестнице. По молодости Светлана Николаевна пыталась бороться, но ее «побороли». Она ожесточилась на мужчин. Однажды прочитала и взяла себе на вооружение советы психолога Андриен Мендел: «Действуй так, будто ты все знаешь. Обращайся за помощью к мужчинам только в самом крайнем случае. Не уставай рекламировать собственные достижения. Найди «ахиллесову пяту» конкурента, но не дай проиграть ему слишком явно. Изображай усердие и ни за что не признавай своих ошибок. Блефуй изо всех сил! И ты будешь на высоте – вот увидишь». Удивительно, но очень скоро отношение к ней переменилось. Она почувствовала себя на равных с мужчинами. С ней начали считаться. Она стала продвигаться по служебной лестнице, как шутил Бернард Шоу: «На служебной лестнице стойте справа, не мешайте идущим вниз». Она не мешала, иногда даже помогала. Жизнь заиграла яркими красками. Светлана Николаевна защитила кандидатскую диссертацию по проблеме обнаружения подводных лодок в дальней зоне гидроакустической освещенности. У нее было два изобретения и несколько научных трудов в соавторстве с коллегами. Ее материальное положение стабилизировалось. Все, вроде бы, хорошо. Не везло с мужчинами, с этими вечными самцами. Хотя как сказать! Они занимали в ее жизни, как и должно быть, второстепенное место. Она была строга с ними. Она выбирала, она решала и позволяла им сближаться с ней. Как откровенно призналась одна артистка на Каннском кинофестивале: «Я переспала со всеми мужчинами, с которыми хотела!» Это было и ее кредо. В молодости, когда надо было решать – либо карьера, либо семья, она выбрала семью. И ошиблась!!! Через два года все распалось. Муж мерзавец, крутил «романы» не таясь, ни от нее, ни от коллег по работе. Как она страдала. Их ребенок родился мертвым. Сама она после родовой горячки еле-еле вернулась к жизни. Врачи сказали, что стать матерью она не сможет. Светлана Николаевна потеряла смысл жизни. Озлобилась. Вся ушла в работу. Научная работа, карьера стали целью ее жизни. Иногда «мелькали» мужчины, те, которых она выбирала. Несколько встреч и «гуд бай, май лав, гуд бай». Когда возникала потребность, она снова начинала «охоту» и, как правило, всегда побеждала. Ей нравилась такое «хобби». Охота в крови у каждой женщины. Теперь она хотела попробовать свои силы на таком экземпляре, как Андрей Николаевич Ильин. Первый шаг сделан, она познакомилась с ним и поняла, что произвела впечатление. Что будет дальше?! «Он будет мой! Когда я захочу!»

Все женщины – богини.

7. Андрей Николаевич после первого посещения корабля понял, там надо срочно навести порядок в работе межведомственных комиссий. «Нет единого руководства. Надо брать власть в свои руки!» По своему опыту он знал, что вся работа комиссий на корабле, должна идти по согласованному и утвержденному плану. «Работа без плана, это работа впустую!» Вместе со Светланой Николаевной он решительно направился к командиру и как представитель полигона попросил назначить на завтра на 16 часов заседание всех руководителей ведомственных комиссий. Командир, не отрывая глаз от Светланы Николаевны, заверил, что все будет исполнено, и даже он сам будет присутствовать там с командирами боевых частей. «Итак, все мосты сожжены! Отступать некуда. Полный вперед!»

На другой день за пять минут до начала заседания Андрей Николаевич в форме капитана 1 ранга со всеми регалиями и значками прибыл в кают-компанию тральщика «Железняков». Все от неожиданности встали и молча с удивленными лицами уставились на него. «Здравствуйте, коллеги. Садитесь». Не давая времени опомниться, он решительно приказал разработать единый план проведения комплексных испытаний корабля за 20 ходовых дней. Каждой комиссии надо заранее расписать, что будет проверяться на выходе в море в конкретный ходовой день. Он спокойно объяснил, что на переходе в район испытаний механики могут проверять ходовую часть корабля. При прибытии в район, пока идет подготовка к минно-тральным работам, можно проверить системы радиосвязи и взаимодействие с вертолетом. Если возникает вынужденная пауза из-за пролета разведывательного спутника, можно отработать проверки артиллерийской установки и т. д. «Время на разработку, рассмотрение и утверждение плана двое суток. Только после этого руководство Феодосийского полигона начнет планировать выходы корабля в море на испытания». Андрей Николаевич встал и последней фразой поставил точку на своем выступлении: «Командиру корабля представить согласованный план начальнику полигона на утверждение в указанный срок. До свидания». Выходя, он увидел восхищенные глаза Светланы Николаевны. Женщины любят решительных мужчин. Когда за ним закрылась дверь, многие спрашивали: «Кто это? Кто это?» Андрей Николаевич по своему большому опыту работы с людьми знал, что выполнять приказания всегда легче, чем принимать решения. Более того, люди любят, когда ими командуют. И, действительно, план разработали, утвердили, все успокоились, и работа пошла полным ходом.

8. Андрей Николаевич Ильин сидел в глубокой задумчивости за пультом оператора гидроакустической станции. Только что закончился очередной по программе день испытаний станции в море в реальных условиях юго-восточнее мыса Фиолент.

Мыс Фиолент, также известный под именами Партениум, Феленк-Бурун, Манастыр-Бурун, мыс Святого Георгия…

Реальные условия создавались на полигоне искусственно. Корабль прибывал в заданную точку. Минеры производили трудоемкую работу по постановке практической мины на заданной глубине. Измерялась глубина моря в месте постановки. Потом шли сложные расчеты, какой длины должен быть минреп, чтобы мина была установлена на нужной глубине. Готовился сигнальный буй, который фиксирует на поверхности моря место установки мины. В это время корабль качает, тросы и минреп запутываются. Несколько раз приходилось вынимать мину с якорем из воды и распутывать все тросовое хозяйство. Наконец, через несколько часов нервно-паралитической работы мина занимала необходимое положение, все облегченно вздыхали, и комиссия по испытаниям гидроакустической станции начинала работать. Корабль производил согласно морскому заданию сложное маневрирование, гидроакустическая станция проверялась в работе на различных режимах. Были, естественно, небольшие сбои в работе, которые тут же устранялись инженерами-разработчиками, но в целом, станция показывала высокие тактико-технические характеристики. Андрей Николаевич спокойно размышлял: «Сегодня пятый день работы в море. Проверки технических возможностей гидроакустической станции «Кабарга А3» завершаются. Максимальная и минимальная дальности обнаружения мины, разрешающая способность по пеленгу и дистанции – все соответствует требованиям тактико-технического задания. Светлана Николаевна рассчитала вероятностные характеристики, члены комиссии начертили графики, составили таблицы – все как требуется согласно программе испытаний. Первый этап испытаний в море можно завершать. Станция хорошая! Впереди самое трудное, как она будет работать в комплексе с оружием на уничтожение обнаруженной мины? Посмотрим, что день грядущий нам готовит?» Андрей Николаевич вздохнул. Его изматывал такой нудный режим работы, поскольку минеры опять несколько часов будут поднимать на борт свою «дорогую мину». Светлана Николаевна наблюдала за Андреем Николаевичем. Она уже изучила его за время совместной работы. Он все больше нравился ей. Прежде всего, тем, что у него не было «комчванства». Он был прост и доступен. Немногословен и решителен. В нем чувствовалась мужская сила и уверенность. Но … за все время совместной работы он никак не высказал своего отношения к ней. Он ее, как бы, не замечал. Это ее раздражало. И даже иногда бесило, ибо кругом было много мужчин, которые «таяли» от общения с ней. Вместе с несколькими разработчиками станции из таганрогского института она подошла к Андрею Николаевичу, и они дружно пригласили его вечером после возвращения корабля с моря «на фуршет» по случаю успешного завершения первой части испытаний станции. Тем более, что впереди два выходных дня. Ее глаза излучали такую доброжелательность, что невозможно было отказать, и Андрей Николаевич согласился. «Буду», – сказал он просто. На фуршете все пошло по ее сценарию. После третьего или пятого тоста Светлана Николаевна изобразила, что ей не по себе, видимо, мол, сказалась усталость, и что она хочет вернуться в гостиницу, в свой номер. Все мужчины были в самом разгаре веселья, и, как-то никто резко не изъявил желания проводить ее. И тогда Андрей Николаевич, сказав, что он самый старший и ему тоже пора уходить, предложил проводить Светлану Николаевну, тем более, что ему по пути. Все дружно зааплодировали, что так хорошо разрешилась проблема. И даже не заметили радостной улыбки «больной». «Да, капкан захлопнулся!», – радовалась «дочь Талейрана». «Теперь он мой!»

9. Они медленно шли по набережной Феодосии, одной из лучших в Европе, как говорили специалисты, и черноморские волны, мягкие и нежные, что-то шептали им, пряча свои головы в прибрежную гальку. Тонкий аромат цветущей белой акации пьянил слегка затуманенную голову. Легкий бриз с моря, откуда-то из Византии, наполнял все тело неведомыми желаниями. Светлана Николаевна, опираясь на руку Андрея Николаевича, и прижимаясь плечом, вдруг засмеялась: «А теперь я хочу шампанского!» Глаза ее радостно блестели и очень много обещали. От нее хорошо пахло какими-то французскими духами. Андрей Николаевич вспомнил печальную фразу Александра Сергеевича Пушкина: «И может быть, на мой закат печальный, блеснет любовь улыбкою прощальной…» и понял, что он на краю пропасти. Он взял себя в руки и мягко, уже многозначительно подыгрывая своей пассии, сказал: «Пойдемте ко мне. У меня все есть!» А потом вдруг добавил: «Жена тоже любит шампанское. Наше крымское, из галицинских подвалов Нового Света. Особенно, мускатное. Она будет рада гостям». Светлана Николаевна замерла, словно наткнулась на невидимую преграду, и тихо сказала: «Я думала, вы проводите меня в номер гостиницы, и мы там выпьем шампанского». «Да, я провожу вас до гостиницы, но подниматься в номер не буду, чтобы не возбуждать лишних разговоров. Это ни к чему!» – решительно и жестко сказал Андрей Николаевич.

«Почему вы так строги к себе? Неужели я вам нисколько не нравлюсь? Наоборот, я вижу, что я в вашем вкусе! Женщина вас приглашает, что не так часто бывает. К чему отказываться?» – с некоторым вызовом бросила фразу Светлана Николаевна. «Вы роковая женщина! Да, я уверен, стоит вам поманить, и многие пойдут за вами. Вспомните притчу о Сократе: «Одна женщина, не слишком строгого поведения, сказала ему: «Что ты здесь ходишь со своими учениками, хвастаешься…Достаточно мне только поманить пальцем, и они побегут за мной. И тебя бросят». Он ответил: «Возможно. Потому что ты зовешь их идти с собой вниз, что очень легко. Я же зову их идти со мною вверх, что очень трудно». У вас, Светлана Николаевна, врожденный талант нравиться мужчинам. Они летят к вам, как мотыльки на огонь и «погибают». Вы мне напоминаете роковую женщину Марию Будберг, она же Закревская, она же Бенкендорф.

Мария Игнатьевна Будберг – Бенкендорф – Закревская – Mariya Budberg

Да, да, литературного секретаря и гражданскую жену Алексея Максимовича Горького, которую представляя, великий писатель говорил: «Это моя жена, но не хочет выходить за меня замуж!» Эта женщина одновременно была «женой» другого великого писателя – Герберта Уэллса, любила и была «в отношениях» с Робертом Брюсом Локкартом, «общалась» с чекистом Петерсом, заместителем Ф.Э.Дзержинского, и… пожалуй, достаточно! Роковые женщины были, есть и будут в истории человечества: Лиля Брик для Маяковского В.В., Полина Виардо для И.С.Тургенева, Ремарк и Марлен Дитрих, и даже Наталья Николаевна Гончарова у А.С.Пушкина. Я знаю, чем обычно кончаются встречи с такими женщинами. Теперь по опыту своей жизни считаю правилом: если ты настоящий мужчина, найди в себе силы и во время остановись. В таких связях и романах не бывает «хэппи энда» – счастливого конца. За несколько минут удовольствия приходится платить дорогой ценой. Мы же не животные, мы люди! У нас есть чувства, мы страдаем и переживаем. Правильно сказал известный писатель: «Хотеть лечь с кем-то в постель – не самое важное, может куда важней проснуться вместе утром и приготовить друг другу чай?» Я для вас буду сто первый вздыхатель, всего лишь, в вашем бесконечном списке побед. Мне приятно, что вы сегодня остановили свой выбор на мне. И только. Я так понимаю, что «любовь – это когда хочешь с кем-то переживать все четыре времени года. Когда хочешь бежать с кем-то от весенней грозы под усыпанную цветами сирень, а летом собирать ягоды и купаться в реке. Осенью вместе варить варенье и заклеивать окна от холода. Зимой – помогать пережить насморк и долгие вечера, а когда станет холодно – вместе топить печь…» Когда хочется просто положить руку на плечо и сказать: «Посмотри, какой идет снег!» В этот момент они подошли к гостинице. Андрей Николаевич поцеловал руку Светлане Николаевне и, с горькой улыбкой, глядя в ее бездонные глаза, сказал: «Честь имею!», развернулся и решительно, не оглядываясь, пошел в соседний бар. «Подводные – 50 граммов не помешают!»

«Увы, рыбка сорвалась с крючка!», – Светлана Николаевна, раздавленная и униженная, сидела у себя в номере и повторяла эту нелепую фразу. «Сорвалось. Но что же, воспользуемся принципом рыбака – не клюнуло, еще раз забросим!» С этой легкой мыслью она разделась и легла в постель: «Еще не вечер», – как говорил Высоцкий. Ах, как хочется отомстить этому праведнику!». Но спала она как-то плохо. «Может быть, я все-таки ошибаюсь в мужчинах», – вдруг спохватилась она среди ночи. «Видимо, среди них есть и нормальные, как Андрей Николаевич! Мне б такого!»

10. «Боевая тревога!» Весь экипаж тральщика «Железняков» занял места по боевому расписанию. Все напряжены и собраны. Начался очень важный этап испытаний – поиск и уничтожение мины. Андрей Николаевич впился глазами в экран. Много всевозможных засветок и только одна из них – «наша мина». Опытный испытатель Андрей Николаевич, меняя режимы работы передатчика, «отстроился» от большинства помех. Остались самые сильные отражения. «Вот это мина», – показал он членам комиссии отметку с правой стороны экрана. Светлана Николаевна проверила показания приборов. Да, по всем данным это, действительно, мина. «Мина обнаружена. Пеленг …, дистанция…, глубина установки мины …». Командир корабля доклад принял. «Выдать целеуказание в комплекс на уничтожение мины!» «Есть!», – ответил Андрей Николаевич и нажал кнопку «ЦУ». «Целеуказание выдано!» «Целеуказание принято», – сообщили из боевого поста «оружейники», подготовив самоходный снаряд-торпеду. «Пли!», – скомандовал командир и впервые в истории торпеда, винтами спереди, пошла в сторону обнаруженной мины. На экране гидроакустической станции видно как движется самоходный снаряд. Вот он подошел к мине, начал делать вокруг нее сложную циркуляцию, из кормовой части снаряда вышел трос с учебно-боевым зарядом – пиропатроном. Трос обмотался вокруг минрепа и пиропатрон остался на нем. Самоходный прибор развернулся и пошел в сторону тральщика. В боевых условиях осталось бы только подорвать пиропатрон, и мина всплывет на поверхность моря, где ее уничтожат оружейно-пулеметным огнем.

Получилось! Ура! Все бросились обниматься и целоваться. Светлане Николаевне удалось сорвать рабочий поцелуй у Андрея Николаевича. Не больше, а жаль! Члены государственной комиссии планировали повторить эксперимент еще два-три раза, но внезапно разыгравшийся шторм прервал испытания. Свирепый северный ветер вырвался из восточных отрогов Крымских гор, и почти мгновенно море стало «горбатым». К удивлению команды корабля на горизонте показались тонкими нитями три на глазах родившихся смерча. Они мощно набирали силу и приближались. В бинокль было видно, что творится в месте их соприкосновения с водой. Командир принял решение: «Учебную мину оставить в море, кораблю укрыться в ближайшей бухте в районе Судака. Испытания будут продолжены после того, как закончится шторм». Пока в течение двух часов мчались, уходя от шторма, до точки якорной стоянки, все укачались – и матросы, и члены комиссии. Андрей Николаевич, опытный моряк, перенес качку спокойно. Вместе с командиром они выбрали удобное место для постановки корабля на якорь с учетом грунта и глубины места. В дикой, безлюдной бухте не качало. Северный ветер не смог сюда прорваться. Экипаж пришел в себя. А здесь как раз подошло время ужинать. Все хотели есть после изнурительной морской болезни. Поэтому поступившая команда «Приготовиться к ужину!» вызвала всеобщий восторг и ликование.

Пока команда корабля ужинала, Андрей Николаевич спустился в гидроакустическую рубку и запросил разрешение на включение станции «Кабарга А3». «Добро» было получено, и он продолжил разрабатывать «Инструкцию вахтенному гидроакустику по эксплуатации станции на различных режимах работы». Это входило в обязанности государственной комиссии. Когда он уже в третий раз осматривал акваторию бухты, записывая свои действия для будущих флотских операторов, его внимание вновь привлекла мощная отметка на пределе дальности действия гидролокатора. Что бы это могло быть? Он тщательно использовал все возможности станции, чтобы классифицировать цель. Через полчаса напряженной работы он, весь мокрый от волнения и переживания, признался сам себе: «Мина. Боевая мина. Находится в боевом положении!» Стараясь не выдавать волнения, он доложил вахтенному офицеру: «Командир и члены комиссии приглашаются в гидроакустическую рубку». Когда все собрались, Андрей Николаевич показал на экране опасную отметку. После небольшого обсуждения члены комиссии пришли к заключению: «Да, с очень большой степенью вероятности эта отметка может быть миной».

А далее, военная машина закрутилась, и ее уже было не остановить. Командир корабля дал шифровку оперативному дежурному флота. Тот срочно доложил ее содержание командующему флотом. От него информация пошла в Москву. В Москве большие адмиралы посовещались, изучили обстановку вокруг безымянной бухты и приказали: «Тральщику „Железняков“. Мину уничтожить в бухте, соблюдая все меры осторожности!» Обрастая по пути ценными указаниями, приказание из Москвы вернулось на корабль. Последняя фраза в нем не очень понравилась командиру: «Если …, то будете сняты с должности и назначены с понижением». Командир надвинул фуражку на глаза и скомандовал: «Боевая тревога!»

11. В гидроакустической рубке полумрак, светится только экран станции и лампочки контрольных приборов. Все напряжены. Тишина, только мерно работает кондиционер охлаждения станции. Андрей Николаевич, не отрываясь, следит за отметкой от мины. Поступает команда: «Выдать целеуказание!» Он производит необходимые манипуляции и докладывает: «Целеуказание выдано!» На экране видно, как самоходный прибор начал движение к мине. Вот он производит сложное маневрирование, и боевой пиропатрон цепляется за минреп. Пиропатрон «сработал» и мина начала медленное движение на поверхность моря. Все замерли. И вдруг по громкоговорящей трансляции прозвучало: «Говорит командир. Вижу мину! Боевому расчету с оружием наверх!» Ура! Все бросились поздравлять Андрея Николаевича. То, ради чего был создан тральщик «Железняков», сработало в реальных боевых условиях. Корабль отошел на безопасное расстояние, и матросы по команде начали стрелять на поражение по еле видимой на поверхности моря мине. Морская мина, в отличие от сухопутной, содержит в себе до тонны взрывчатого вещества. Она способна пустить на дно любой корабль. Поэтому взрыв, хотя и ожидаемый, оказался настолько мощным и страшным, что от взрывной волны содрогнулся весь корабль и побилась посуда в кают-компании, а два матроса получили травмы, так что корабельный врач тоже оказался при деле. Черное огромное облако прошло рядом с кораблем и нехотя растаяло в прибрежных скалах. Все на корабле реально убедились, как опасны и страшны морские мины. Но вот, благодаря им, морякам тральщика «Железняков», одной из них стало меньше.

Морской тральщик «Железняков» выходит в море (фото А.Кузенкова).

12. Охотник за минами, тральщик «Железняков» впервые после завершения государственных испытаний выходит из базы для участия в учениях Черноморского флота. Ласковые волны Феодосийского залива нежно покачивают корабль. Какая игра красок: яркое солнце, синее море, голубое небо, четкая линия горизонта, и белоснежные чайки. Справа остаются бухта Коктебель и мощные отроги древнего Кара-Дага. До чего красивы хребты и ущелья этой «Черной горы»! Сотни лет они встречают и провожают корабли, посещающие порт Феодосия, самый древний в нашей стране, ему свыше 25 веков. Чего только не видели эти берега – и Екатерину Вторую с Потемкиным, и Ушакова, и Нахимова, и феодосийский десант 1941 года, и новые корабли второй половины 20 века. И самый новый из них – охотник за минами «Железняков». Андреевский флаг гордо развивается на фок-мачте. Настроение командира и экипажа прекрасное – корабль новый, аппаратура самая современная, учебно-боевые задачи, поставленные перед кораблем по плану учения, грандиозные! Вместе с ними радуются оставшиеся на берегу члены государственной комиссии. Работа закончена. Все протоколы и акт подписаны. Вчера документы были представлены командующему флотом, он их утвердил, и материалы испытаний пошли в Москву с рекомендацией «Принять на вооружение». Это высший пилотаж любых испытаний. Значит, многолетняя работа сотен инженеров и десятков научно-технических предприятий проведена не зря. Все члены комиссии довольны, кроме Светланы Николаевны. Сорвался ее план покорить Андрея Николаевича. Впервые за последние годы она не достигла цели. Правильно, видимо, говорят, раз на раз не приходится. Она успокаивала себя этим. Но спокойствия не наступало: «Где-то я ошиблась в мужчинах. Среди них есть все-таки настоящие Люди! Раньше, такие как Андрей Николаевич, мне не попадались, а жаль. Я бы по-другому построила свою жизнь». А корабль тем временем дал полный ход и, разрезая форштевнем морские волны, которые начали грозно раскачивать судно, все дальше удаляется в просторы Черного моря. «Счастливого плавания тебе, охотник за минами „Железняков“!

P.S. От автора.

Война до сих пор подает злые весточки…

За первые годы моей службы на Флоте, в период 1956–1964 годов, было обнаружено и уничтожено 157 сорванных штормами с якорей «плавающих» мин. Позже, с 1964 по 1971 годы, только в морской зоне Ленинграда уничтожено 19 «плавающих» и выброшенных на берег морских мин. С началом Великой Отечественной войны уничтожение мин велось постоянно, но в период войны их было уничтожено только около 5 %. Основной объем операций боевого траления был выполнен в послевоенный период. В период после 9 мая 1945 года при боевом тралении на минах подорвались 29 наших тральщиков. 17 из них затонули вместе с экипажами. Боевая служба морских минеров опасна, а в глубинах моря непредсказуема как в военное, так и в мирное время. И сегодня не исключена возможность обнаружения этих опасных находок – скрытых водой посланников прошедшей войны.

56. Гурманы

Феодосия, ночной порт.

"Сырой холодный туман висел над городом Феодосия. На набережной слышалось тихое ворчание почти не видимого в тумане зимнего моря, да глухой звук колокола с буя затонувшего у входа в порт судна. Буй покачивался на груди спокойно дышащего моря, и тревожный скорбный звук напоминал о бренности земного существования: «Мементо морэ!» (Помни о смерти!.

Пожилой адмирал, крупный, породистый, настоящий пират Карибского моря, о брутальном лице которого можно было сказать: «Его лицо морщинами изрыто, а лоб как будто трактор пропахал…», стоял в глубокой задумчивости. Он ожидал своих друзей-подводников. Сегодня в День защитников Отечества они, четыре друга, ветераны флота, по традиции собирались в таверне отметить этот день. Много лет тому назад они все служили на атомоходе. Когда в феврале случилась страшная беда – огромный пожар, в котором погибла почти четверть экипажа, они, четверо молодых офицеров, чудом оставшихся в живых, дали слово в этот день каждый год собираться и радоваться жизни. Да, да, раз уж им так повезло, то не скорбеть, не стонать, а именно радоваться жизни!

Анатолий Трофимович Тихий, единственный из друзей дослужившийся до звания контр-адмирал, прибыл из Москвы, Он любил море, оно его успокаивало, придавало силы. Он наслаждался туманом, вдыхал сырой холодный морской воздух и не мог насладиться. Да, это не Москва с ее загазованностью миллионами автомобилей! Только моряк-подводник понимает, как хорош морской воздух, насыщенный запахом свежих водорослей. Он еще раз с наслаждением втянул в себя литров пять морского целебного воздуха и даже зажмурился. Его живой, не лишенный гламурной красоты нос как бы говорил об уважительном отношении хозяина к рому, виски, коньяку…, портвейну, гликвейну… этилен гликолю… «777», «33»… (в конце этого скромного списка – корабельный спирт).

Вновь раздался глухой звук колокола. «Как реквием по погибшим морякам,» – мелькнула мысль у Анатолия Трофимовича. Несмотря на хорошее настроение, где-то далеко в глубине души опять нарастала тоска. Жизнь заканчивается. Какая она короткая и печальная! Впереди только болезни и страдания. Усилием воли моряк заглушил свою постоянную спутницу последних лет – внезапную тоску и с улыбкой стал встречать приближающихся из тумана семидесятилетних мальчишек. Три капитана 1 ранга в форме четко представились адмиралу: – Игольников Алексей Иванович! Александр Андреевич Забермах! Колчин Юрий Павлович!

Анатолий Трофимович троекратно впился сочными губами в каждого «юношу». Юрий Павлович прибыл накануне из своего родного Питера, где бросил якорь после окончания службы. Алексей Игольников пришвартовался в Бресте, на родине его жены Вероники, куда они прибыли после развала Советского Союза. Александр Забермах жил в Феодосии, где он много лет служил в подплаве и остался, как он шутил, на вечном якоре. Итак, друзья встретились. Четыре друга – любители тонкого юмора, легкой подначки и флотского трепа. Поскольку сегодня была очередь капитана 1 ранга Забермаха Александра Андреевича «дежурить по флоту», он, приложив руку к фуражке, с еле ощутимой иронией, обратился к Анатолию Трофимовичу:

– Товарищ адмирал! Разрешите начать движение в таверню пансиона «Адмиральский» согласно суточному плану? Адмирал, как обычно говорят адмиралы, коротко отрезал: «Добро!»

Пансион «Адмиральский» – это украшение Феодосии последних лет. Это чудо, которое ценится наравне с картинной галереей Айвазовского и музеем Грина.

Все в нем достойно восхищения. С первых шагов ты оказываешься в сказочной стране, где живут моряки и властвует морской закон. Иллюминаторы, макеты кораблей, рында, морская атрибутика. Обслуживающий персонал – «команда» в морской форме. Корабельные телефоны, выполненные, как мы в свое время шутили, в противоатомном варианте, т. е. после взрыва на корме корабля ядерной бомбы все исчезнет, а телефон останется. Целая картинная галерея известных всему миру адмиралов вдоль трапа, ведущего в каюты VIP-гостей, тех гостей Феодосии, которым посчастливится бросить якорь в этом чудесном пансионате. Десять двухместных кают с самым современным радиоэлектронным оборудованием. Изысканное обслуживание, блестящий комфорт, идеальная флотская чистота и порядок. Но самым лучшим местом здесь является таверна – настоящий пиратский притон. Подлинный старинный флотский интерьер, поднятый со дна моря феодосийскими дайверами. За две с половиной тысячи лет существования Кафы, этого «богом данного» города, можно себе представить, сколько десятков кораблей нашли свой последний причал на дне Феодосийского залива. Часть их имущества перекочевала в пиратскую таверню пансиона «Адмиральский», куда прибыли четыре современных пиратоподобных морских волка, ветераны подводного флота, корсары морских глубин.

При их появлении был сыгран «аврал» и весь обслуживающий личный состав быстро построился в одну шеренгу. Генеральный директор Олег Игоревич с простой фамилией Сидоров четко доложил старшему по званию контр-адмиралу Тихому о готовности принять почетных завсегдатаев таверни и устроить им «праздник живота». Адмирал крякнул от удовольствия и сказал одно слово:

– Добро!

Только расселись за дубовым крепко скроенным столом, как «оперативный дежурный» Забермах Александр Андреевич, подозвав вестового в форме пирата в бандане с перевязанным глазом, спросил:

– Что у вас сегодня в наличии из раздела «Прохождение узкостей в условиях ограниченной видимости»?

Вестовой, видя, что перед ним не дилетанты, четко доложил:

– Из крепких спиртных напитков, о которых вы спросили выше, сегодня приняты на борт виски «Канадиан Клаб» и «Джин Бим», текила «Ольмека» серебряная, «Сауза» золотая и серебряная и, конечно, ром «Бакарди» белый».

Забермах, который на подводной лодке имел кличку «Забер Бонс», (близкую по звучанию к «Билли Бонсу»), как настоящий пират, с большим достоинством, явно смакуя, произнес:

– Четыре серебряных бокала с тройной порцией рома каждому джентельмену и извольте поднять флаг!

Команда фрегата под названием «Адмиральский» забегала, все поняли, что сегодня у них настоящие «морские дьяволы». Через мгновение рында пробила четыре двойных склянки, горнист исполнил «Слушайте все», кто-то рявкнул: «ФЛАГ поднять!» и пиратский флаг «Веселый Роджерс» взвился над ветеранами. Адмирал удовлетворенно сказал:

– Добро, теперь можно и выпить!

Моряки взяли серебряные кубки и, как у них было принято, не чокаясь, сказав про себя первый тост, в полной тишине выпили вместе с теми, кого уже давно нет рядом. Они выпили за своих морских братьев-подводников, которым не повезло и которых поглотило ненасытное море. Адмирал, крякнув (ром пришелся по вкусу), сказал:

– Вольно.

Моряки расстегнули тужурки, лица их, застывшие на улице в сыром холодном воздухе, стали краснеть и быстро приняли темно-кирпичный цвет. Они взяли сказочно оформленные в морском стиле меню и приготовились обсуждать блюда, предлагаемые сегодняшним «оперативным дежурным». Пользуясь властью, которая на дороге не валяется, Забермах Александр Андреевич поправил очки и начал очень торжественно:

– Товарищ адмирал! Товарищи офицеры! У нас осталось мало радостей в жизни. Возраст постоянно напоминает о себе. Я позволю себе процитировать классика:

Нелегко живется в старости, Слишком много всяких бед. Да, какие теперь радости — Завтрак, ужин и обед.

По традиции раз в год мы швартуемся в этой чудесной таверне, чтобы «заправиться», поскольку еда была, есть и будет одним из самых больших удовольствий жизни. Вашему вниманию будет предложено несколько видов изумительного топлива. Выбирайте по вкусу. Итак, для начала, «Легкое топливо» – холодные закуски. Предлагаю взять шкентели с мусингами (бутерброды с красной икоркой), картечь фальконетную (оливки и маслины) и попросить желтый проблесковый сигнал (лимончик). Адмирал заулыбался. Он обожал легкий морской треп. Адреналин начал веселить душу. «Житель блокадного Ленинграда», капитан 1 ранга Колчин Юрий Павлович, постоянно ощущающий легкий голод, проглотив слюну, добавил:

– Без брашпиля не обойтись!

– Да, да, – сказал Забермах, – домашний печеночный паштет нам не повредит.

– Адмирал отрезал: – Добро!

Все согласились.

– Из «Стартового топлива» – салатов, – продолжал ведущий, – предлагаю «Трофеи палубной авиации». Это салат с курицей, сухариками, ветчиной и листьями салата. И «Атолл Моруа», где французы провели испытания водородной бомбы. Это салат с курицей, черносливом и орехами.

Возражений не было. Адмирал утвердил:

– Два «Атолла» и два «Трофея». Что дальше, Александр Андреевич? Вижу, вы неплохо подготовились! Чувствуется моя школа!

Все засмеялись, засуетились, предвкушая прекрасную закуску к отличной выпивке.

Субтильный Забермах поднял указательный палец, призывая к порядку.

– Из «Топлива принудительного зажигания» – горячих закусок – предлагается нашему высокому собранию «Штормтрап на мидель шпангоуте». Это кусочки языка с грибами в сливочно-винном соусе.

Капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович, молчавший до сих пор, изрек командирским тоном:

– Прошу мне «Гибель эскадры».

Адмирал удивленно на него посмотрел и тонко кольнул:

– Алексей Иванович, что-то вы сегодня такой агрессивный?

Капитан 1 ранга Игольников улыбнулся и ответил:

– Анатолий Трофимович, люблю мидии в пивном кляре с соусом. Это моя слабость.

Адмирал понимающе кивнул головой:

– Если б только это одно было вашей слабостью, вы давно были бы адмиралом флота. Ладно. Оставите мне попробовать. Продолжайте, Александр Андреевич! Не отвлекайтесь.

– Из «Бункеровочного топлива» – первые блюда – предлагается бульон с фрикадельками под названием «Траление минных полей». Есть возражения?

Алексей Иванович Игольников, считавшийся лучшим тактиком на соединении подводных лодок, очень мягко предложил отказаться от бункеровочного топлива.

– Года уже не те. Не выдержим. Впереди еще есть кое-что достойное внимания. К неудовольствию Колчина, изголодавшегося за время блокады, все согласились.

– «Тяжелое топливо» – вторые блюда – сегодня представлены вам, лейтенантам 1960-х годов, либо «Миной авиационной реактивно-всплывающей», т. е. свининой с ананасами и орехами, либо «Шпангоутным рядом», что означает – ребрышки тушеные с черносливом.

Находчивый и неунывающий Колчин, уже успевший дважды прочитать меню, вдруг забеспокоился:

– А разве «Канифас– блок» или «Торпедную атаку» не возьмем?

Адмирал, удивившийся такой прыти петербуржца, попросил объяснить, о чем речь.

– «Канифас-блок» – это филе кефали, запеченное с грибами, а «Торпедная атака» – это форель, фаршированная сыром и зеленью, – пояснил Александр Андреевич.

Адмирал, проявив адмиральскую мудрость, решил:

– Чтобы никого не обижать, возьмем две «Мины» и дважды выйдем в «Торпедную атаку». Хотя и со шпангоутами неплохо бы разобраться. Увы, надо уметь себя ограничивать, – адмирал многозначительно посмотрел на исходящего слюной Юрия Павловича. Тот согласился, но подал дежурному Забермаху какой-то знак, явно намекая, что он готов заказать все четыре блюда.

– «Смазочные материалы» – соусы – брать не будем. Переходим к «Топливному балансу» – десерту. На десерт я предлагаю «Аварийно-спасательный буй подводных лодок».

Все удивленно подняли глаза на ведущего. Алексей Иванович Угольников, прикинувшись «бушлатом», попросил:

– Поясните, профессор!

Забермах вежливо ответил:

– Пожалуйста, коллега. Это мороженое с горячей малиной и коньяком.

Колчин, которому любой разговор о еде доставлял большое удовольствие, как настоящий петербуржец, поинтересовался:

– А какие еще есть десерты? Объявите весь список.

Забермах со знанием дела пояснил:

– «Стапель-палуба в грузу» – мороженое с фруктами, «Диск Плимоля» – блинчики с творожной начинкой, политые шоколадом, «Эх, яблочко» – печеное яблоко, фаршированное фруктами. А «Талрепный стопор», «Ледокольные сборы» и…

– Хватит, хватит, – прервал его грозный адмирал, – нам надо выбрать еще хорошее вино, а кушать уже хочется, невмоготу. Ставим точку. Александр Андреевич, предлагайте винную карту.

Забермах раскрыл огромный перечень напитков, также составленный из морских брендов.

– Сегодня мы будем пить хорошее крымское вино. Крепкие спиртные напитки в большом количестве нам уже не под силу. Итак, я начинаю. «Плавание на мелководье в прибрежных зонах» (безалкогольные напитки) – не рассматриваем, «Увеличение время перекладки руля с борта на борт» (пиво) – пропускаем. «Пассажирский каботаж» (шампанские вина) – брать не будем. «Универсальная диаграмма качки для малых глубин» (ликеры) – нам сегодня не подходят. Обращаю ваше внимание на «Уменьшение дальности видимого горизонта» – прекрасные крымские вина, которых в натуральном виде ни в Москве, ни в Петербурге нет. Предлагаю сухие Алиготе Коктебель, Шардоне Коктебель, Каберне Инкерман. К мясу и рыбе – крепленые вина Мадера Коктебель, Портвейн розовый Массандра, портвейн красный Коктебель и мой любимый Херес четырехлетней выдержки. Обед считаю целесообразным закончить «Котельным конденсатом» – горячим напитком «Чай по-адмиральски с коньяком». «Безделушки для туземцев» брать не будем. Это чипсы, орешки, шоколад, зеркальце, бусы.

Дежурный по флоту капитан 1 ранга Забермах Александр Андреевич торжественно закрыл меню, повернулся к адмиралу, принял стойку «Смирно» и доложил: – Товарищ адмирал! Меню огласил. Жду вашего решения! Анатолий Трофимович повел красивым носом и очень многозначительно сказал свое коронное:

– Добро! – Заулыбался, предвкушая наслаждение, и широким жестом пригласил, – Товарищи офицеры, прошу к столу! «Праздник живота» начался. Блюда сменяли друг друга. Каждое новое кушанье встречали аплодисментами и криком «Ура!». Внимательные матросы – девушки в тельняшках – из команды фрегата «Адмиральский» мгновенно пополняли бокалы, действительно, элитным крымским вином. Тарелки, вилки, ножи, бокалы, смех, шутки, флотские подначки… Часа через два с половиной отяжелевшие «морские бродяги», завершая трапезу, приступили к чаю по-адмиральски с коньяком. Каждый раз после глотка чая в чашечку доливался коньяк. Опять глоток – опять коньяк и чашечка вновь полная. Адмирал, любитель коньяка, пояснил друзьям: – Французский коньяк «Хенесси» – один из самых лучших в мире. Генеральный директор Сидоров Олег Игоревич, сам принесший коньяк, сказал, что эту бутылку семизвездного коньяка он берег целый год специально для четверки моряков-подводников.

Когда уже прощались с таверной и командой фрегата «Адмиральский», Забермах подшофе шутливо запросил адмирала – Анатолий Трофимович, лоцмана брать не будем?

Адмирал удивленно посмотрел вокруг. Покачивающиеся, видимо, от вращения Земли вокруг своей оси, морские волки стояли под плакатом со скромной надписью: «Судам, лишенным возможности управляться, предоставляем лоцманскую проводку и буксировку методом толкания до выхода из акватории».

Адмирал совершенно трезвым голосом сказал

– У нас есть свой, лучший штурман Черноморского флота Игольников Алексей Иванович. Ведите нас к морю!

И они пошли по вечернему зимнему городу. Отдали честь памятнику вице-адмиралу Соковнину Николаю Михайловичу, градоначальнику Феодосии в 19 веке, ученому, моряку, мечтавшему покорить небо. Они прошли около сохранившейся до сих пор башни генуэзской крепости и вышли на берег. В море яркими островками сверкали огни судов, стоящих на рейде. Красными неспешными проблесками вспыхивал маяк мыса Ильи. Яркими бриллиантами горели звезды на небе. Темная вода ласковым котенком нежно плескалась возле их ног. Прозрачный морозный воздух освежал моряков. Ветераны флота стояли, полуобнявшись, и тихо напевали свой юношеский гимн: Знаю, можешь ты черным быть и синим.

Море, море, стать помоги мне сильным. След мой волною смоет, но я на берег С утра приду опять. Море! Ты слышишь, море, Твоим матросом хочу я стать!"

57. Юбилей полигона

В поезде всегда приятно ездить. Видимо, в каждом из нас находится неистребимый путешественник, в каждом – жажда к перемене мест. В поезде под стук колес хорошо мечтается и очень хорошо вспоминается прожитая жизнь. Капитан 1 ранга Ильин Андрей Николаевич ехал в Феодосию на юбилей своей воинской части.

В течение последнего полугода ему дважды звонил нынешний командир части капитан 1 ранга Руденко Юрий Владимирович. Вначале просто оповестил, что принято решение во второй половине года отметить юбилей феодосийского испытательного радиотехнического полигона. Потом сообщил, что празднование 60-летия части будет проходить 3 октября и что всех командиров персонально приглашают принять участие. Возможно, добавил он, в последний раз удастся собраться всем вместе, поскольку будущее пребывание российского Черноморского флота в Крыму под большим вопросом. Этот довод был решающим, когда ветеран флота капитан 1 ранга Ильин принимал решение. Надо ехать! И вот он в купе поезда «Минск – Феодосия». Мягкое покачивание приятно настраивает на размышления. Он в купе один. Летний сезон уже закончился. Завтра первое октября. В Минске перед отъездом было ноль градусов. На траве лежала белая изморозь. Белорусские граждане в шапках и теплых пальто уже начали готовиться к зиме. Андрей Николаевич в глубокой задумчивости сидел в купе за столиком и вспоминал годы службы на полигоне. Конечно, самой яркой страницей было выполнение им обязанностей заместителя начальника полигона по испытаниям. Он не был готов к этой должности. Его назначили внезапно с должности заместителя начальника испытательного отдела, минуя очень важную ступень – начальника отдела. Так решило начальство. Отказываться нельзя, как говорят: «Начальство просит – дважды приказывает!» Адмирал, командир военно-морской базы, куда входили испытательные полигоны, будучи в хорошем расположении духа, спросил Ильина: «Вы знаете основные принципы работы заместителя командира?» – «Никак нет!» Адмирал заулыбался: «Запомните! Если начальник работает, не мешайте ему. Если начальник отдыхает, помогайте ему. Если начальника ругают, отойдите в сторонку. Если начальника хвалят, встаньте рядом. Если… Для начала хватит. Освойте эти принципы, потом узнаете и другие». Так началась служба Ильина в новой должности.

С чего начать? Он начал с того, что хорошо знал, с испытаний радиоэлектронных средств. Андрей Николаевич разработал для инженеров-испытателей типовой документ «Методика проведения специальных работ». В него он включил все нюансы работы испытателей, весь свой практический опыт, накопленный за годы работы: как провести первое заседание комиссии при рассмотрении «Программы испытаний» и распределить обязанности, как разработать морское задание, как оформить результаты экспериментов, как представить материалы на утверждение командующему флотом и т. д. Без этих основополагающих документов не могли проводиться испытания. В конце «Методики» были представлены проекты этих документов. Таким образом, «Методика» объясняла не только как разработать документ, но и показывала, каким он должен быть. Более того, в приложении, были представлены структурно-логические схемы: какие шаги должен сделать инженер-испытатель, чтобы выполнить те или иные рекомендации «Методики». Если раньше каждый инженер сам доходил до решения всех тонкостей своей работы, то теперь достаточно было взять «Методику», рассмотренную и принятую на техническом совете части, и утвержденную командиром, чтобы начать действовать.

Вдохновленный первой удачей молодой заместитель в течение полугода разработал, обновил и представил командиру важнейшие документы части: «Положение о научно-испытательном полигоне», «Технический паспорт», «Функциональные обязанности личного состава», «Положение о научно-техническом совете». Функциональные обязанности, что было совершенно ново, включили в себя три раздела: собственно обязанности каждого инженера, техника, лаборанта, оператора, а также разделы «Должен знать» и «Должен уметь». Это дало возможность руководителям отделов повысить требовательность к знаниям подчиненным своей специальности, а всем остальным пришлось освежить или обновить свои технические знания. Тем более, что в дальнейшем каждые два года проводилась аттестация инженерно-технического состава части.

Учеба – один из самых важных компонентов деятельности инженеров-испытателей. В отделе полковника Хляпа Бориса Наумовича, где начинал службу Андрей Ильин, учились все. Да, тогда было престижным быть умным. Ряд офицеров работали над диссертациями, и даже заочно учились в аспирантурах. Мичмана учились в феодосийском политехническом техникуме, а два мичмана – в высших учебных заведениях страны. Все молодые сотрудницы отдела (и даже лаборант – сорокалетняя Людмила Августиновна) по вечерам после работы обучались в средне-технических учебных заведениях. Командование части приветствовало стремление личного состава к учебе и без всяких эксцессов отпускало «студентов» на экзаменационные сессии.

Раз в неделю в отделе проходила учеба, так называемые «Технические среды», на которых Борис Наумович Хляп – «Мастер» испытательной работы проводил «семинары», подобно семинарам академиков Ландау и Гинзбурга. Весь персонал отдела постигал тонкости лепестковой структуры электромагнитного поля, методы определения и измерения радиолокационной наблюдаемости, радиотехнические портреты кораблей и многие другие технические вопросы. Затем каждый инженер докладывал о проведенной им испытательной работе, полученных результатах, тонкостях и нюансах работы с «представителями промышленности» (того или иного научно-исследовательского института). «Технические среды» были самой лучшей школой подготовки инженеров-испытателей. Это было живое, непринужденное общение коллег. Здесь рождалось творчество, именно здесь формировался подход к испытаниям, как к искусству.

А по пятницам Борис Наумович Хляп ввел в отделе правило проводить «Научно-техническую информацию». По мере поступления в техническую библиотеку части научных журналов каждый инженер и техник изучал и готовил сообщение для всего отдела по 2-3-м закрепленным за ним печатным изданиям. В результате, за месяц 20–25 технических журналов, документов, информационных бюллетеня проходили через личный состав отдела, и интересующая всех информация в сжатой и краткой форме докладывалась во время «Технической информации». Те, кого особенно заинтересовывал услышанный материал, могли с ним ознакомиться более детально, зная в каком источнике его искать. Таким образом, каждый в отделе был причастен к работе с технической литературой, каждый старался показать свою эрудицию, свой профессионализм.

Все эти методы необычайно эффективно способствовали техническому росту инженерно-технического состава отдела. Три офицера инженера-испытателя стали кандидатами наук, два – начальниками испытательных отделов, еще два, в том числе и Ильин Андрей Николаевич – заместителями и, в дальнейшем, командирами воинской части. И всё благодаря необычайному дару полковника Хляпа Бориса Наумовича, который любил приводить мудрые слова Алексея Максимовича Горького: «Если людей только по работе ценить, тогда лошадь … лучше всякого человека». (Он из нас, трудовых лошадок, делал людей, творцов. Он превратил наш труд в радость и в наслаждение.)

Став заместителем командира по испытаниям, Андрей Николаевич многое из прекрасного опыта работы в отделе внедрил в масштабе всего полигона. Так, он ввел «День мичмана», день серьезной технической и воспитательной работы с мичманами части. Для занятий с ними были задействованы лучшие офицеры полигона. При нем начали проводиться «Научно-технические конференции» по проблемам развития корабельных радиоэлектронных средств и состояния этих средств у вероятного противника. Методы проведения конференций носили самый демократический характер. Каждый инженер мог предложить своё видение проблемы, самое фантастическое и, казалось бы, самое несбыточное. Это рождало творческую мысль, будило воображение, что очень важно для «креаторе» – для творцов. Были налажены хорошие контакты с Научно-техническим советом военного института, и представители полигона, став членами этого совета, начали принимать участие в рассмотрении глобальных проблем развития радиотехнических средств ВМФ.

Андрей Николаевич с улыбкой вспомнил ещё одно «начинание», придуманное им. Он еще раньше обратил внимание, что технические доклады высоким начальникам по проводимым испытаниям очень тяжело воспринимаются московскими адмиралами. Слишком много цифр, слишком сухой материал, слишком казенный язык. Через пять минут адмиралы теряли нить доклада и явно ждали, когда закончатся их мучения. Надо сделать доклады увлекательными и интересными. Как? И он придумал. Вместо сухих таблиц с множеством цифр он предложил нарисовать картину – конкретную тактическую ситуацию в динамике, например: «Работа новой гидроакустической станции». Современный надводный корабль ищет подводную лодку; шумы лодки обнаруживает вертолет своей опускаемой гидроакустической станцией; вертолет передает информацию на корабль по радиоканалам; корабль начинает движение в сторону подводной лодки и передает информацию на другие корабли поисково-ударной группы.

Схема работы гидроакустических станций надводного корабля: 1 – преобразователь эхолота; 2 – пост гидроакустиков; 3 – преобразователь гидролокатора; 4 – обнаруженная мина; 5 – обнаруженная подводная лодка.

Свой художник мичман с красивой фамилией Голландов быстро понял замысел Ильина и блестяще нарисовал картину почти Айвазовского, показав весь свой талант художника-мариниста. Эффект был потрясающий. Все адмиралы мгновенно проснулись, начали живо участвовать в обсуждении проблемы, задавали массу вопросов, сравнивали возможности отечественных гидроакустических средств с зарубежными аналогами. Великая вещь – наглядность! Местные начальники буквально на другой день после триумфа Ильина приказали на всех полигонах подготовить красочный демонстрационный материал. А Андрей Николаевич пошел еще дальше. Он приготовил двадцать картин и шесть вариантов докладов с разными картинами-схемами для различных категорий начальников. Так Министру обороны и его заместителям, Главнокомандующему ВМФ, командующему флотом – этим строевым начальникам требовалась информация, прежде всего, в тактическом ключе. А начальника радиотехнического управления ВМФ и его заместителей интересовали технические аспекты новых радиоэлектронных средств, достижения и недостатки в процессе эксплуатации и ремонта. Доклады и иллюстрации к ним были совершенно другими, для них более интересными. Для руководителей гражданских министерств и ведомств была подготовлена совсем иная структура доклада. Их больше интересовали технические возможности их производств, сроки, деньги, массогабаритные характеристики новых изделий, электромагнитная совместимость. Доклады стали живыми, интересными, содержательными и эффективными. Иногда решения большими начальниками принимались сразу же после обсуждения доклада моряков-испытателей. Причем, московские адмиралы и начальники очень гордились потом в Москве, что сложные вопросы, доложенные им на флоте, раньше почему-то – не решались, а они приехали, разобрались и быстро решили эти вопросы на местах. Мол, вот, что значит их конкретная работа на флотах!

Подводя итог своим мыслям, Андрей Николаевич вспомнил слова адмирала Нахимова Павла Степановича: «У моряка нет трудного или легкого пути, есть один – славный!» Он и его товарищи моряки-испытатели прошли этим путем. Им есть, чем гордиться!

Через сутки поезд, преодолев Сиваш, въехал в Крым. Поездка заканчивалась, впереди Черное море. Андрей Николаевич Ильин, завершая свои воспоминания, решил, что он обязательно скажет своим коллегам морякам-испытателям слова благодарности за их самоотверженный труд. «Мы с вами в период «холодной войны» не допустили развязывания третьей мировой войны, войны ядерной, которая могла быть последней в истории существования человечества на Земном шаре. Сегодня, в тяжелое для России время, у некоторых политиков вновь чешутся руки. Уж больно соблазнительны богатства и огромная территория россиян. Поэтому уместно вспомнить слова Александра Третьего: «У России только два союзника – Армия и Флот». И Россия, где, похоже, начали появляться в руководстве умные люди, должна сделать всё, чтобы ее «союзники» развивались и укреплялись. Нам, морякам-испытателям, нельзя забывать высказывание адмирала Макарова Степана Осиповича: «Каждый военный или причастный к военному делу человек, чтобы не забывать для чего он существует, поступил бы правильно, если бы держал на видном месте надпись «Помни войну!» Честь имею!»

Поезд сбавил ход и медленно пошел вдоль феодосийского пляжа. Черное море нежно плескалось в нескольких десятков метрах. Сердце Андрея Николаевича, ветерана флота, радостно забилось. Он даже ощутил запах моря, запах водорослей. Чайка, скосив свой черный глаз на Ильина, парила без всяких усилий, не отставая от поезда. «Может быть, узнала, – подумал Андрей Николаевич. – Всё-таки любовь к морю, пожалуй, сильнее, чем любовь к женщине. Эта любовь постоянна и навсегда!» Корабли, как разноцветные драгоценные камни, рассыпались на рейде: танкеры заправлялись сырой нефтью, чтобы вести ее на Запад; сухогрузы заполнялись зерном и другими дарами крымской земли. Между ними сновали катера – вечные портовые труженики, доставляя на суда моряков, после недолгого пребывания на берегу и общения с родными. Да, корабли живут. Море зовет…

Выход из порта Феодосия боевого корабля

А вот и вокзал. Андрея Николаевича Ильина встречают моряки-испытатели из его родной воинской части. «Здравствуй, море! Здравствуй, военно-морской флот. Я твой, Родина!»

Часть 3 Последний причал в синеокой Беларуси

58. Встреча, подаренная судьбой

Волею судеб я, морской офицер, проживаю сейчас в Бресте. Давно собирался, а тут оказалось очень даже кстати встретить 60-летие начала Великой Отечественной войны в Брестской крепости. И вот я в 4 часа утра 22 июня пришёл в крепость, чтобы, во-первых, отдать честь тем красноармейцам и командирам, которые первыми вступили в бой, не зная, что ЭТО началась война, не готовые психологически к сражению, но с каким мощным морально-волевым потенциалом, с какой жаждой уничтожить врага, ступившего на нашу землю. Во-вторых, я хотел поклониться тем женщинам и детям, которые погибли здесь в первые минуты войны. И, в-третьих, я хотел почтить память всех погибших в войне, в том числе и своего отца, пропавшего без вести в болотах Эстонии, под Нарвой, в 1944 году.

Четыре утра оказалось довольно тёмной ночью. Я почти физически ощущал, что происходило здесь 60 лет тому назад. Митинг и громкие слова в центре крепости мне казались сейчас неуместны, поэтому я спустился к реке и тихо побрёл вдоль берега Муховца. В утренних сумерках вырисовывались страшные раны Брестской крепости. Трехметровой толщины стены не имели живого места. Дорогие защитники, как же ВАМ было страшно! Но ВЫ не бросили оружие, не подняли руки. ВЫ погибли и вошли в бессмертие. Вечная память ВАМ, солдаты 1941 года.

И, вдруг, случилось невероятное. Могильную тишину и покой стен крепости, мои тяжёлые мысли, как-то разом разорвали соловьиные трели. Не один, не два – десятки соловьёв, казалось, одновременно запели гимн жизни. Соловьи радовались, эти невидимые птахи исполняли реквием с такой жаждой любви, с такой жаждой жизни, что я невольно очнулся и вновь оказался в сегодняшнем дне. Да, жизнь прекрасна! (Поздее я узнал, что берега реки Мухавец в районе Брестской крепости – самое соловьиное место в Беларуси). Уже рассветало. Митинг закончился. Я направился к Вечному Огню. Среди ветеранов, прибывших в Брест поездом Памяти, выделялся один моряк. Подхожу ближе. Да, это вице-адмирал. У нас, моряков, такой закон, где бы мы ни встретились, надо обязательно поздороваться.

"Разрешите представиться. Капитан 1 ранга Касатонов Валерий Фёдорович!" Адмирал протянул руку и тоже представился: "Вице-адмирал Кузнецов Юрий Алексеевич!" Начинаем аккуратно выяснять, кто, где служил. Что-то неуловимо знакомое в его фигуре, в его голосе. Но не могу вспомнить. И вдруг невероятное (видимо, такое сегодня утро), адмирал, перечисляя места службы, назвал Черноморский флот, Крым, город Феодосия. Я говорю: "Юрий Алексеевич! Это Вы?". Да, это командир соединения подводных лодок, где я служил штурманом. Мы не виделись 35 лет. Тогда он был красивый сорокалетний мужчина, с зычным голосом, умеющий необычайно красиво носить морскую форму. Фуражка, тужурка – всё на нём было подогнано идеально. К нам, лейтенантам, он относился поистине по-отечески. Он никогда не использовал бранных слов. Был всегда собран, тактичен, сдержан, немногословен. Любил шутку. Невольно вспомнилось, что именно ему местные остряки приписывали фразу: "Жизнь даётся один раз и прожить её нужно в Крыму!". Однако, через год Юрия Алексеевича перевели служить на Северный Флот, на адмиральскую должность. Его супруга, узнав, что их направляют в Заполярье, потеряла сознание, упала в обморок, и мне, дежурному по соединению, пришлось вызывать скорую помощь и принимать непосредственное участие в приведении её в чувство. Но это к слову. Сколько раз я мысленно благодарил его. Он в моей судьбе сыграл огромную роль. Благодаря его советам я поступил в Военно-морскую академию, после окончания которой стал моряком-испытателем. Да, есть такая редкая профессия. Если лётчики-испытатели "учат летать самолёты", то моряки-испытатели учат ходить в море новые корабли и с высокой боевой эффективностью использовать их оружие и технические средства. Старый моряк узнал меня. Он, впервые оказавшийся в Беларуси и восхищённый этой прекрасной страной, был поражён тем, что два моряка встретились через 35 лет (где!) в Брестской крепости (когда!) в 6 часов утра 22 июня, в самом центре сухопутной Европы. Действительно, пути Господни неисповедимы! Увлечённо беседуя, мы подошли к солдатской кухни, где для ветеранов был приготовлен горячий завтрак и наркомовские 100 грамм. Выпили, не чокаясь, закусили гречневой кашей с тушенкой. Ветераны начали собираться возле автобуса для отъезда в гостиницу. Адмирал обнял меня, видно было, что ему не хочется расставаться. Встреча с молодостью, необычайность обстановки взволновали его. Когда мы прощались, скупая мужская слеза медленно покатилась по его багровому лицу и потерялась в морщинах. "Прощай, друг!" – были его последние слова. Автобус начал движение, а я все махал и махал рукой вслед ему и благодарил судьбу за подаренную встречу.

* * *

Справка из архива МО СССР. Мой отец. Касатонов Фёдор Афанасьевич.

Фамилия – Касатонов

Имя – Федор

Отчество – Афанасьевич

Дата рождения -18 ноября 1913 года

Место рождения Ленинградская обл., г. Новый Петергоф

Дата и место призыва – 03.03.1944 Ленинский РВК, Ленинградская обл., г. Ленинград, Ленинский р-н

Последнее место службы – СП 1246

Воинское звание – рядовой

Причина выбытия – убит

Дата выбытия – 11.04.1944

Название источника информации – ЦАМО

Номер фонда источника информации – 58

Номер описи источника информации – A-34387

* * *

Вице-адмирал в отставке Кузнецов Юрий Алексеевич.

59. Честь имею!

Осень в этом году наступила рано. Разноцветные краски разукрасили сквер на набережной реки Мухавец, и каждый порыв ветра срывал сотни листьев с огромных тополей, величаво охранявших город от холодных западных ветров. Дети собирали в кучи опавшие листья и с визгом и смехом барахтались в них. Приятно пахло прелой листвой. Природа засыпала.

«Как поздней осенью порою бывают дни, бывает час, когда повеет вдруг весною и что-то встрепенётся в нас…», – Андрей Николаевич замолк на полуслове, прошёл ещё несколько шагов, остановился и, не веря своим глазам, посмотрел вслед удаляющимся женщинам. Да, несомненно, одна из них была Наташа, элегантная, с ленивой грацией львицы, одетая во всё модное. Молодая, красивая, желанная, но недоступная. Женщина постарше, видимо её мама, что-то увлечённо рассказывала ей, а она шла вся в себе, задумчивая и далёкая, отвлечённая улыбка блуждала по её лицу. Она не узнала его, а, может быть, узнала, но не подала вида. Она удалялась походкой женщины, которая знает себе цену, которая привыкла, что мужчины при виде её теряют дар речи и каменеют. Она уходила, а его натруженное сердце, остановившееся было, медленно приходило в себя, и тупая боль в груди отступала. Память сердца. От неё никуда не деться… Несколько лет назад пятидесятипятилетний капитан 1 ранга Ильин Андрей Николаевич – ветеран военно-морского флота прибыл в родной город жены, где жили их взрослые дочери со своими семьями и мать жены. Осмотревшись, он устроился на работу по специальности, близкой к его профессии моряка-испытателя, в Центр метрологии. Работа была интересная, много приходилось ездить по области, и Ильин с удовольствием знакомился с жизнью в Беларуси, которую он полюбил смолоду, когда женился на девушке из Бреста. Друзья после свадьбы удивлялись его выбору, но у него к тому времени была выработана теория, что ему, коренному ленинградцу, в жёны надо брать не москвичку и не ленинградку, а простую девушку из провинции. Юным жителям столиц, как считал он, присущи «пороки большого города», а жена моряка должна быть проста, знать, что хлеб на деревьях не растёт, и обладать всеми остальными дос-тоинствами молодой красивой женщины. На работе ему поручили возглавить группу по аккредитации электроизмерительных лабораторий. Это было новое направление в соответствии с новыми Гостами молодой Республики Беларусь. Инженеры его группы сами разрабатывали образцы документов для каждой конкретной лаборатории и это требовало ежедневной большой бумажной работы. Наконец, Андрей Николаевич добился, что все исходные данные по работе группы были внесены в единственный в отделе компьютер, и теперь его инженеры готовили только черновые материалы, а начисто они должны были оформляться специальным оператором, единственно допущенным к сложной дорогой импортной технике. Начальство нашло какую-то девчонку, которая целый день, фактически не разгибаясь, печатала бесконечное количество бумаг всего отдела, в том числе и документы его группы. Андрей Николаевич не обратил на неё никакого внимания…

В заботах, делах, бесконечных командировках прошло два года. Однажды, возвратясь из очередной командировки, он услышал, как восхищалась сотрудница отдела: «Как расцвела Наташа! Андрей Николаевич, вы обратили внимание, какой красивой стала наша Наташа? Говорят, она готовится к свадьбе». Зайдя к начальнику отдела с докладом о результатах командировки, Ильин с интересом рассмотрел работавшую на компьютере девушку. Действительно, из гадкого утёнка она превратилась в красивую молодую женщину. Точёные черты лица, выразительные глаза, нежные руки с удлинёнными пальцами. В её молчаливой замкнутости была какая-то тайна, что всегда очень привораживает мужчин. Красивые ноги и, если говорить начистоту, всё остальное очень привлекательное. Её молодое тело излучало большой сексуальный заряд. Она была мила, задумчива и обаятельна, на неё хотелось смотреть и любоваться. Как щедра была природа, когда создавала её!

Теперь, отдавая Наташе разработанные документы, Андрей Николаевич позволял себе обмолвиться с ней несколькими простыми фразами, иногда слегка пошутить. Он был строг в общении с сотрудницами, жизнь научила его быть бдительным по отношению к женщинам. Только когда в отделе отмечали какие-то праздники, он как опытный тамада шутил, поизносил красивые тосты, читал безобидные эпиграммы, всем было весело. Он видел, что Наташа тоже улыбалась.

На 23 февраля по просьбе директора он пришёл на работу в военной парадной форме. Все ахнули, увидев его награды, позолоченный морской кортик, знак командира подводной лодки. Ранняя седина и аккуратная бородка придавали его мужественной фигуре романтический вид героев Александра Грина или, по крайней мере, Валентина Пикуля. Жизнь милостиво обошлась с ним, он выглядел намного моложе своих лет. Директор в присутствии представителя российского консульства в Бресте торжественно вручил Андрею Николаевичу удостоверение и знак «Жителю блокадного Ленинграда». Все аплодировали, Наташа не спускала с него глаз. Он впервые увидел её счастливой…

Через несколько дней он был вынужден срочно уволиться и уехать в Петербург. Старший брат сообщил, что умирает мама. Она дожидалась его, маленькая, сухонькая, ленинградская блокадница. В годы войны она совершила подвиг, сохранив ему с братом жизнь. Когда он поцеловал её руку, мать узнала его. Теперь вся семья была в сборе. Мама вздохнула, лицо её разгладилось. И она, как ему показалось, легко и свободно ушла в другой мир. Как говорят англичане, туда, где большинство. Он впервые в жизни заплакал. Теперь у него не было ни отца, который погиб на войне, ни матери. Похороны, кремация, поминки. Девять дней, сорок дней…

Только через полгода Андрей Николаевич пришёл в себя. На работе вакансий не было. За это время многое изменилось, пришли новые люди, сменился директор, поменялась структура отделов. Он оказался невостребованным. Но самое главное, исчезла Наташа. Однако их роковая встреча была ещё впереди. Прошло три года. Как многие морские офицеры, Андрей Николаевич увлекался чтением, любил и знал художественную литературу. Он активно и плодотворно взаимодействовал с областной библиотекой, где ему недавно вручили удостоверение «Почётного читателя». В прекрасном расположении духа, успешно поработав в архивном отделе библиотеки, он вышел на улицу и … замер. Он увидел женщину, Женщину своей мечты. Она ждала его! Она смотрела на него и мило улыбалась. Он мог поклясться, что никогда не видел её, и в тоже время что-то далёкое и прекрасное всплывало из глубин его памяти. «Вы Наташа?», – вымолвил он поражённый, всё ещё сомневаясь и волнуясь. Она молча, только взмахом своих ресниц, подтвердила его предположение. Она смотрела на него опасным взглядом, взглядом, который поощряет мужчин и даёт надежду. Глаза выдавали её, да она и не скрывала своей радости. Она призналась, что увидела его в библиотеке, прощающегося с директором, и специально подождала на выходе. Он был шокирован её красотой, её тягой к нему и не знал, как себя вести. Чтобы поставить себя и её в определённые рамки, он спросил: «Я помню, вы собирались замуж. Как вы сейчас поживаете?» Лёгкая тень пробежала по её лицу. Печаль, сожаление, разочарование – всё это он прочитал в её глазах за несколько секунд. «Нет мужа, нет семьи, нет любви, все мои ровесники – дураки и козлы, самые настоящие придурки». После этой фразы Ильин понял, что она, похоже, не в себе, она в глубоком горе, она страдает. Но она рада, что встретила взрослого человека, которому может излить свою душу. По своему огромному опыту работы с людьми он знал, что в такие минуты человека надо поддержать, выслушать его, дать ему выговориться.

«Пойдёмте выпьем по чашке кофе, и вы мне расскажете, как вы жили все эти годы», – предложил он. Наташа красивым движением руки бросила сигаретку в урну, оказывается, она курила, дожидаясь его. Он в очередной раз поразился её пластичности. Печаль исчезла с её лица, она взяла его под руку и они пошли, разговаривая ни о чём, в ближайшее кафе с красивым названием «Маленький Париж». По тому, как она садилась, как она, не раскрывая меню, заказала коньяк и чёрный кофе, он понял, что Наташа уже не новичок в светской жизни. Годы наложили на её действия уверенность, она знала, где и как себя вести. Когда официант принёс коньяк и кофе, она потребовала ещё плитку шоколада и пачку «Мальборо». Официант почувствовал в ней сильную личность. Он принёс красивую пепельницу и аккуратно поставил около Наташи, сам встал рядом с зажигалкой в руке, готовый в любой момент дать ей огня. Наташа кивком головы отослала его, он отошёл, но неотрывно смотрел на неё, готовый немедленно выполнить любое её приказание. «Вот что делают с нами красивые женщины», – подумал Андрей Николаевич, понимая, что рядом с ней надо быть собранным и готовым к любым неожиданностям.

Так оно и оказалось. Наташа подняла рюмку, спокойно открытым взглядом посмотрела ему в глаза и сказала: «Пью за вас. За настоящего мужчину. Вы мой идеал». Она не спеша с явным удовольствием выпила всю рюмку и … её понесло. «Мне давно нравятся взрослые мужчины. Какой прок от моих ровесников? У них на уме только пьянки и гулянки. С утра обсуждают, кто, сколько вчера выпил. Их интеллект не поднимается выше женской талии. Они, распустив слюни, обсасывают с такими же ничтожествами, кто с кем и когда переспал. Это противно, недостойно настоящих мужчин. Они не читают, не работают над собой. «Всё человеческое в человеке должно быть воспитано», – говорят мудрецы. Окружающие меня юнцы не воспитаны. Не образованы. Они грязны душой и телом. Они мне противны. Я год была замужем за одним из них. Они любят только себя. Они не знают, что такое любовь к женщине. Они не умеют любить. Они удовлетворяют только свою похоть, а о женщине с её тонкой чувственной натурой совершенно не думают. Они хотят, чтобы их до старости кормили с ложечки, не задумываясь, откуда берутся продукты в доме. Они остаются Игорьками, Шуриками и в 30, и в 40 лет. Им мужская компания дороже семейных обязанностей. Их тяготят семейные узы. Они ничего не умеют и не хотят делать по дому».

Андрей Николаевич, поражённый, слушал исповедь Наташи молча, не перебивая и не останавливая её. Он предчувствовал, что самое неожиданное – впереди. Наташа отпила кофе. В её красивых пальцах с перламутровыми ногтями чашечка выглядела элегантной и изящной. «Всё, к чему она прикасается, становится красивым, – подумал Ильин, – кажется, она подходит к главному».

Закончив с кофе, Наташа улыбнулась своей обворожительной улыбкой и, мило потупив глаза, продолжила: «Вы мне сразу понравились. Вы человек из другого мира. Вы аккуратный и во внешности, и в одежде. Вы следите за собой. Хорошо одеваетесь и хорошо выглядите. Вы не курите. Меня поразило, что у вас нет зарослей волос на шее, как у большинства неопрятных мужчин. У вас всегда чистая рубашка, правильно подобранный галстук. Вы красиво говорите, вы не позволяете себе бранных слов, как это сейчас принято у молодёжи. Вы уважаете женщину, встаёте при её появлении. Наблюдая за вами, я впервые увидела, как целуют руку женщине. Среди моих сверстников этого нет и в помине. Вы сильный и надёжный человек. У вас богатый внутренний мир, вы много знаете, много читали, с вами интересно общаться. Вы умеете держать себя в кампании, никогда не напивались, понимая, что праздник в отделе – это символическое мероприятие. Это не повод довести себя до скотского состояния».

Андрею Николаевичу уже давно было не по себе. Как реагировать на эти откровенные признания? Он попытался остановить Наташу шуткой: «Ещё несколько слов и я полезу под стол. Вы меня совершенно смутили. Я человек в возрасте и мне нельзя получать так много положительных эмоций».

Эта фраза только подстегнула Наташу. Дальше последовало то, что даже во сне он не мог себе представить. «Вы в возрасте, и меня это нисколько не смущает. Более того, радует. Мужчины моложе сорока меня теперь не интересуют. Я хочу доставить вам удовольствие, и сама хочу насладиться вами. Пойдёмте ко мне, я приложу все силы, чтобы вы остались довольны. Вы заслужили. Я давно мечтала об этом. Это единственное, чем я могу выразить своё восхищение вами». Андрей Николаевич замер, поражённый неожиданным желанием Наташи. Он был человек не очень опытный в обращении с женщинами и такого откровенного предложения ни разу в жизни не получал. Он всегда сам добивался желанной женщины, ибо именно борьба и победа доставляют наивысшее наслаждение. Здесь было всё наоборот, молодая женщина вела себя как поручик Ржевский.

Он взял её ладонь, прижал к своим горячим губам, ощутив бархат кожи и нежный аромат чего – то французского, и прошептал слова коварного Талейрана: «Бойся первого движения души, обычно оно бывает благородным». – «Вас толкают ко мне боль, отчаяние, обида, глубокое разочарование. У нас с вами нет будущего. Мы из разных эпох. Я не могу воспользоваться вашей минутной слабостью. Я вам очень благодарен за ваше тёплое ко мне отношение. Вы мне очень нравитесь. Вы женщина моей мечты, в вас всё прекрасно. Любой молодой человек с радостью станет вашим «бойфрендом». Интимная близость с приятным человеком – это первый шаг к разрушению красивых романтических отношений. Вам впоследствии станет стыдно, и вы легко забудете меня. Возможно, даже возненавидите. Я буду для вас – лишь один из многих. Не зря в народе говорят: «Самые лучшие песни – недопетые, самые счастливые игры – недоигранные, самая чистая любовь – недолюбленная».

Затем он встал из-за стола. Поцеловал её в щёку. И, ничего не видя перед собой, пошёл на выход, по пути сунув официанту две крупные купюры. Его плоть, его тело рвалось к Наташе. Его разум, его жизненный опыт подсказывали, что этого не надо делать. Он в глубине души осуждал любовные романы пожилых людей с молодыми женщинами. И Олег Табаков, и Михаил Жванецкий, и многие другие, обновившие своих предыдущих жён, вызывали у него чувство горечи. Природу не обманешь. Что хорошо в 20–30 лет, то противоестественно в 60. Великие люди становились смешными. Он силой воли заставлял себя не оглядываться. Его сердце рвалось к Наташе. Он выскочил на улицу и вдохнул осеннего воздуха. Ещё два глотка и сознание стало возвращаться к нему. Разноцветные краски осеннего наряда города напомнили ему и о его «осени». Да, молодость не вернёшь. Ему было грустно и жалко себя. Жалко и Наташу. Но он гордился, что в сложной ситуации остался Человеком, победил себя. Не воспользовался минутной слабостью обиженной жизнью молодой женщины. Он не совершил подлости…

С тех пор он ни разу не видел её. И вот сегодня сердце подсказало ему, что Наташа рядом. Память сердца …

Наташа узнала его. Она бы узнала его из тысячи мужчин. Он был единственный, кто нравился ей и кто отказался от неё. Она, как это бывает в молодости, ибо молодость эгоистична, привыкла брать от жизни то, что ей хочется. Многие мужчины, как мотыльки, летели на огонь её страсти и исчезали из её памяти. Андрей Николаевич остался в памяти у Наташи навсегда. Этот мужественный человек устоял, и ей было стыдно. Значит, есть в жизни какие-то ценности, которых она ещё не знает. Прошлый раз, когда он ушёл из кафе, она заплакала, но это были слёзы очищения, ей стало легче после встречи с ним. Она заново оценила жизнь. И она ему очень благодарна.

А Андрей Николаевич стоял и смотрел, как ветер несёт по скверу опавшие листья, заметая следы Наташи. Его последней и самой лучшей любви. Несостоявшейся. Недозволенной любви. «Есть время разбрасывать камни, и есть время собирать камни, говорили древние греки. Моё время, к сожалению, прошло». Пожилой моряк, капитан 1 ранга, неизбалованный женской любовью, как заклинание повторял девиз моряков всего мира: «Жизнь – морю, душу – богу, честь – никому». Честь имею…

60. Три счастливых дня

От автора. Мое знакомство с Янушем Леоном Вишневским

Сегодня это один из самых популярных и самых читаемых писателей в мировой литературе. Все его произведения о любви. Он пишет раскрепощенно, смело, современно, и, что удивительно, компьютер стал у него одним из главных действующих лиц. Его первый и лучший роман называется «Одиночество в сети». Он поляк, проживающий сегодня в Германии, большой ученый, дважды доктор наук, в своих романах поднимает на пьедестал женщину, что для нас, моряков, особенно приятно. Он и сам бывший моряк рыболовецкого флота. В минувшем 2012 году в Беларуси проходил «Год книги». На фоне этого события Брестская городская библиотека пригласила писателя в Брест на встречу с читателями. И он приехал! Что само по себе очень удивительно. Я с ним общался. Слушал, как он отвечал на вопросы, особенно женской половины зала. Убедился, что женщины от него без ума. Поэтому через некоторое время решил написать романтическую новеллу о пребывании в Бресте этого выдающегося человека. Новелла написана от имени женщины, начитавшейся произведений Януша Леона Вишневского.

Три счастливых дня

(Романтическая новелла)

«Вот и началось второе десятилетие 21 века. В доме три телевизора, три компьютера, пять мобильных телефонов и одна книга».

2012 год объявлен в Беларуси «Годом книги»

1. Третий день.

С утра я уже была не в себе. На вокзале при прощании я находилась на грани нервного срыва. Когда варшавский поезд начал плавное движение, мне показалось, что я и все провожающие, что стояли на перроне, поехали назад. Да, да, поезд стоял, а перрон медленно удалялся, и я просто ощущала, что мы набираем скорость и вот-вот последний вагон исчезнет. Вагон, в котором находился «мужчина моей мечты». Действительно, мелькнул раз-другой красный огонек и поезд пропал. А мы все мчались и мчались. И никто не замечал, что мы в опасности, что нам всем сейчас станет плохо. Но все озабоченные сиюсекундными делами стали буднично расходиться, а плохо стало мне одной. Я сдерживала себя, но глухие рыдания разорвали мне грудь и слезы жалости к себе, слезы несбывшихся желаний, все, чем я жила последние три месяца, что давало мне силы – все рухнуло. Мой праздник кончился…

Еще несколько минут назад я была самой счастливой женщиной, потому что при прощании он наклонился и, обдав ароматом хорошего мужского заграничного парфюма, (пожалуй, туалетная вода «Кальвин Кляйн») поцеловал меня. Он хотел поцеловать в щечку, по-комсомольски, но я успела перехватить его движение и подставила свои жаркие губы. Я впилась в него, и он ответил на мой призыв. Он оторвался от меня в смущении. Я видела – все три дня пребывания его в нашем городе, что я в его вкусе, и что он был бы не против…, но важность официального визита, с которым он прибыл к нам, не давала ему возможности вести себя раскованно, по-мужски. Он своим языком почувствовал, что я вся горю, и еще более смутился, увидев по моим глазам, что я поняла его. Ах, как мне нравится эта игра взглядов! Он, воспитанный и глубоко интеллигентный, взял себя в руки. Улыбнулся счастливой мальчишеской улыбкой и вошел в вагон. Еще несколько минут я видела его в окне, ласковые глаза его и улыбка сказали мне все, что он постеснялся сказать, и вот перрон поехал назад, а я несчастная, разбитая и раздавленная, полностью обессиленная осталась рыдать. Одна со своим разбитым сердцем…

С трудом приползла домой. Все валилось у меня из рук. Я чувствовала себя ужасно, «как гонконгская шлюха после ухода из города морской эскадры». Пытаясь выпить чая, просыпала сахар. Нагрубила мужу и, набирая обороты, впала в истерику. Со мной это иногда бывает. Муж молча перенес взрывы моего Везувия. Думаю, он понимал мое состояние. Иногда у мужчин бывают просветления. Он спокойно разрезал лимон и сделал «николашку», посыпав лимонные дольки не только сахаром, но и растворимым кофе. Принес рюмку марочного молдавского коньяка из наших «винных подвалов» в нижнем ящике серванта, ласково заставил выпить. Я хлопнула всю рюмку с драгоценным напитком и вырубилась. В тумане ощущала, как мой верный, (а может быть, и не очень верный, кто ж их знает мужиков,) разобрал постель, помог мне раздеться, накрыл теплым одеялом. Мне казалось, что меня качают и успокаивают черноморские волны. Море, как известно, всегда снимает напряжение, мне становилось спокойнее, страхи и переживания последних дней исчезали. Через какое-то время, умиротворенная и вернувшаяся к жизни, я открыла глаза. Муж при мягком свете торшера читал Януша Вишневского, его лучший роман «Одиночество в сети». Он, скорее всего, почувствовал, что я стала нормальной, и взглянул на меня. Моя разбуженная за эти дни чувственность требовала разрядки. Я глазами, полными любви, показала: «Иди ко мне!» Он начал раздеваться, а я все более возбуждалась, лаская глазами его красивое тело. (Мне всегда нравилось, как мужчины, знающие себе цену, умеют элегантно раздеться. Видимо, поэтому многие женщины обожают мужской стриптиз.) Я давно поняла по своему опыту, что только любовь спасает нас от стрессов современной жизни. «Иди, скорей иди», – простонала я в нетерпении…

2. Второй день.

Этот день наступил. Он был у меня самый счастливый в жизни. Самый насыщенный, самый напряженный, но и самый счастливый. Закончив перед зеркалом утренний макияж, и надев самый лучший наряд, я позволила себе открыть флакон дорогого, манящего, сексуального, отдающего лоском и шиком (как было написано в рекламе) «Сюр де Лун». Это моя лучшая покупка в туристической поездке в прошлом году в Париж. К девяти утра я подошла к гостинице, где накануне мы устроили нашего польского гостя на отдых после напряженной дороги. Ровно в назначенное время он вышел улыбающийся, свежевыбритый, весь какой-то не наш. Отличаются иностранцы от наших мужчин! Скорее всего, своей элегантностью, уверенностью в себе, раскованностью. Увы, чего нет у нас, того нет. Протянул обе руки навстречу мне, нежно взял мою правую руку и, вдохнув аромат «Сюр де Луи», поцеловал ладошку с внутренней стороны. Я чуть не потеряла сознание. До чего приятно почувствовать мужские губы у себя в руке. Раньше только однажды в детстве лошадь брала губами сахар из моей ладони, но мужские губы приятнее. Какая-то дрожь пробежала по моему телу, а он, как ни в чем не бывало, говорит: «Я готов посетить Брестскую крепость. Одет, как вы просили в удобную обувь». Я посмотрела на его сверхмодные туфли, стоимостью не менее двухсот долларов, на его простую, но очень дорогую рубашку голубого цвета от Армани, которая безупречно шла к его глазам, и, видимо, лицо выдало меня. «Да, да. Это очень удобная обувь и одежда», – простодушно сказал «небожитель».

Брестская крепость и музей обороны Брестской крепости потрясли его, много повидавшего и много знающего. Иначе и быть не должно! Немцы дважды брали Брестскую крепость: в 1939 году, когда ее защищали поляки, и в 1941 году, когда красноармейцы обессмертили своими подвигами теперь святое для всех имя – Брестская крепость. «Погибаю, но не сдаюсь!» Оказывается, он глубоко верующий человек. Он стоял у Вечного огня и молился. И я не решалась прервать его молитву, хотя уже поджимало время официальной церемонии с участием Брестского городского исполнительного комитета и Генерального консульства Республики Польша в Бресте.

Официальная часть прошла прекрасно. Она была спланирована (с моей подсказки) нашей начальницей в только что капитально отремонтированном помещении детской городской библиотеки имени А.С.Пушкина. Я специально предложила его, потому что там не стыдно было встретить высоких гостей. Начальница, естественно, на всех совещаниях подчеркивала, что это она придумала. Я воспринимала ее слова спокойно. Такова жизнь! Не вижу здесь ничего предосудительного. Лишь бы дело не пострадало.

Заместитель мэрам города Бреста Вячеслав Хафизов (сам мэр болел и не мог присутствовать на встрече) оказался большим почитателем таланта нашего гостя. И в своем выступлении сказал много теплых слов в его адрес. Но, главное, показал свои знания его произведений, что на всех произвело хорошее впечатление. Затем выступил представитель генерального консульства Республики Польша в Бресте. Опытный дипломат, он знал, что надо сказать о своем соотечественнике, без преувеличения, всемирно известном писателе. В конце своего короткого выступления он сообщил, что работники консульства вечером, после окончания всех мероприятий, ждут своего великого земляка на ужин. (Это был намек нам, чтобы мы его надолго не задерживали.) Затем наша директриса пригласила на небольшой подиум самого известного сегодня в мировой литературе писателя, представив его просто: «Януш Леон Вишневский». Наши сотрудницы и я вручили ему цветы. Он, смущенный и несколько растерянный, сел за журнальный столик рядом со мной и начал рассказывать о себе, о литературе и своих произведениях. – «Я второй раз в Беларуси и очень благодарен людям, которые меня сюда привели», – пояснил Вишневский в своем приветственном слове. «Мне очень комфортно в этой стране Европы. Моя родина находится совсем близко, и вы так похожи на поляков. Я очень рад, что вы можете читать мою книгу на языке, который вам знаком. Но мне было бы очень приятно, если бы эта книга была издана и на белорусском языке».

Он, великий, был прост и доступен. Меня поразило, что он не считает себя профессиональным писателем. «Каждый человек носит в себе книгу, а потом приходит момент, когда надо ее выпустить. Но не у всех есть смелость ее написать. Я, прежде всего, ученый. Моя жена – наука. А литература – моя любовница». Как красиво и смело сказано. У нас слово «любовница» до сих пор является чуть ли не ругательным. Хотя многие наши женщины, как мне кажется, хотя бы один раз в жизни были любовницами, а некоторые даже не раз, и не два. Про себя я молчу. Ему было задано много вопросов, на все он ответил откровенно и без тени лукавства. Отвечал по-русски, лишь изредка прибегая к помощи переводчика. Мне очень импонировало его поведение. Только умный, высокообразованный и воспитанный человек, может так раскрепощенно и красиво разговаривать с аудиторией. Вся наша встреча фиксировалась на видеокамеру, и через час репортаж был размещен в Интернете. Впереди была грандиозная встреча с читателями.

Время позволяло, и начальница, как было запланировано, пригласила Януша Вишневского и меня в ресторан «Жюль Верн» обедать, тем более, что деньги были выделены каким-то спонсором. Я думаю, потому она взяла и меня, чтобы не быть наедине с великим гостем, и тем самым, исключить возможные разговоры, что в женском коллективе очень даже принято. Более того, поскольку начальница недурна собой, то разговоры о ее «похождениях» никогда не прекращаются. Хотя, на мой взгляд, здесь больше зависти. Черной зависти! Я твердо уверена, об интимных делах женщины никто не должен знать ничего. Ни лучшие подруги, ни сослуживцы, ни, тем более, муж. Также как и я, не должна знать лишнее о муже. У каждого должна быть своя личная жизнь. Своя тайна. Это святое! Более того, это залог крепкой семьи!

Вышколенный официант мужского рода принес меню и карту вин. Начальница распахнула по русскому хлебосольному обычаю душу и сказала: «Выбирайте, что хотите!» К моему величайшему удивлению высокий гость заказал только луковый суп и большую чашку крепкого кофе. На спиртное даже не посмотрел. «Я волнуюсь и боюсь предстоящей встречи. Вы сказали, что раздали более пятисот приглашений. У меня такой большой аудитории еще не было. Как себя вести, я не знаю». «Ведите себя также естественно, как было на официальной встрече. Вам нечего стесняться, и, тем более, бояться. Мы вас любим, и читатели рады встретиться с вами», – наши слова были искренни и доброжелательны. Возможно, они успокоили его. Он стал улыбаться и даже шутить. И мы направились в областной общественно-культурный центр на творческую встречу с писателем.

Зал гудел. Наряду с большим количеством женщин, что естественно, было довольно много мужчин, как молодого, так и среднего возраста. И они проявили неподдельный интерес к его творчеству. «Я приветствую вас, как моряк моряка», – пожилой капитан первого ранга в красивой морской форме в числе первых обратился к польскому гостю.

«Изучая ваше творчество, я, как морской офицер, с удовольствием узнал, что ваше становление из юноши в мужчину происходило на море, вы были моряком рыболовецкого флота. У нас говорят: «Рыбак – дважды моряк!» Здесь Януш Вишневский перебил его и сказал: «У нас тоже!» Что вызвало улыбку всего зала. Сразу спало напряжение первых минут общения, и я увидела, что мой протеже успокоился и стал обаятельным и доступным. А моряк продолжал: «Можно ли считать, что в борьбе со стихией, с силами природы вы закалили свой характер? И в дальнейшем, в сухопутной жизни вам не были страшны житейские штормы, шквалы, подводные рифы и камни, встречающиеся каждому человеку. И то, чего вы достигли сегодня, это результат вашей морской закалки». Далее моряк начал говорить Янушу такие слова, что я забеспокоилась. «Видимо, вы потому так хорошо пишите о женщинах, что в силу своей морской профессии мало видели и редко общались с ними. И ваши юношеские фантазии сейчас воплощаются в ваших любовных романах. Особенно радует, что вы, как моряк, воспеваете в своем творчестве красоту женщины, показываете, как надо любить и восхищаться женщиной. Благодарю вас!» – «Да, действительно, когда я учился в морском училище, я страдал от отсутствия женщин», – откровенно подтвердил Мастер. Меня опять поразила его смелость суждений и откровенность. Уверена, мы все более закрыты и «застегнуты на все пуговицы». Затем буквально посыпались вопросы о любви. Особенно много вопросов вызвал его дебютный роман «Одиночество в сети», который получил мировое признание.

«Те, кто читают мои книги, знают, что я рассматриваю любовь с точки зрения химии. Некоторые обижаются на то, что я могу такое чувство, как любовь, объяснить с помощью точной науки. Но это в самом деле так! И это не лишает ее очарования. Но любовь также связана с грустью. Эти несчастья интересуют меня больше, чем радости. История счастливой любви имела бы всего две страницы. А на третьей стала бы скучной. Поэтому многие думают, что я писатель грусти. Счастливые люди не пишут книг, они слишком заняты своим счастьем. Один писатель сказал, что, если Вишневский напишет книгу в 301 страницу, там будет 302 трагедии. Я никогда не пишу книги, когда счастлив. Мне кажется, это невозможно».

Я испытывала блаженство, слушая его ответы. Он словно освещал мои затаенные мысли. Я во многом была с ним согласна. Но я испытала жалость к нему, когда он сказал: «В Германии мои книги не читают. Там я ученый, поэтому не хочу, чтобы меня считали еще и писателем». Вот она скромность великого человека, имеющего две научные степени – доктора информатики и доктора химических наук.

Вдруг я заметила, что девочки забыли поставить на столик перед выступающим минеральную воду, хотя пару бутылочек «Бонаквы» мы заранее приготовили. Я шепнула девчатам, и наша сотрудница вынесла на сцену минеральную воду и два стакана. И вот здесь опять проявилось воспитание и высокая культура Януша Вишневского. Он открыл бутылочку и плеснул воды в оба стакана. Первый предложил женщине-переводчице, сидевшей рядом с ним. И только после этого отпил из своего стакана. Редкий наш мужчина мог бы так сделать. Ах, как я его зауважала!

Вот к микрофону вышла молодая женщина и без тени какого-либо смущения спрашивает: «Скажите, какой парфюм вы предпочитаете от современной женщины?» Я чуть не упала с кресла. Слишком интимным мне показался вопрос. (А если будут спрашивать про нижнее белье женщин?) Оказывается, для писателя нет ничего запретного. Он немного задумался и сказал: «Мне нравятся «Euphoria» и «Мiss Дior Cheria». Женщина, порозовевшая от смелости, довольная ответом, с улыбкой направилась на свое место. Да, чтение романов Януша Вишневского раскрепощает женщину. Это точно! Я только что в этом убедилась…

И снова вопросы о любви. Какие мудрые, до слез ясные и трогательные слова, прозвучали из уст великого знатока женщин: «Бывает так, что брак и любовь – совершенно разные вещи». «Хотеть лечь с кем-то в постель – не самое важное, может, куда важней проснуться вместе утром и приготовить друг другу чай?» Как он смог так понять меня?! Ведь это мои самые сокровенные мысли. А вот следующая фраза заставила меня затрепетать: «Женщина может любить одновременно двух мужчин…» Да, может, может!!! Но я об этом больше ни слова. В заключение он как бы поставил все точки над темой любви следующим своим рассуждением: «Любовь – это когда хочешь с кем-то переживать все четыре времени года. Когда хочешь бежать с кем-то от весенней грозы под усыпанную цветами сирень, а летом собирать с кем-то ягоды и купаться в реке. Осенью вместе варить варенье и заклеивать окна от холода. Зимой – помогать пережить насморк и долгие вечера, а когда станет холодно – вместе топить печь… Любовь, кроме того, что она есть, еще должна быть прекрасной. Она может быть трудной, но не может быть неподходящей». Я плакала. Конечно, никто не видел.

Я плакала сердцем. Если бы так было в моей жизни!!! Благодарные читатели тепло проводили мудрого, «самого чувственного писателя современности». Но на этом встреча не закончилась. Всех желающих пригласили в фойе на автограф-сессию. Меня поразило, что свыше двухсот человек стояли почти два часа, чтобы получить автограф Януша Леона Вишневского, в основном, на книгах, купленных ими на встрече с писателем. После чего сотрудники польского консульства забрали его, измочаленного и замученного, но счастливого, на ужин. Мы распрощались с ним, и машина консула увезла его в «польские пенаты». Я тут же начала страдать, завтра он уезжает!

3. Первый день.

Свершилось. Я бегу встречать самого современного писателя двадцать первого века Януша Леона Вишневского. Мысль пригласить к нам этого великого писателя возникла у меня три месяца назад, когда мы все размышляли, что бы такое включить в план работы Брестской городской библиотечной сети в связи с «Годом книги», объявленным на 2012 год. Я случайно познакомилась с творчеством этого великого «Казановы» в прошлом году, прочитав его самый первый роман «Одиночество в сети». Он меня поразил. Своей откровенностью и красотой описания чувств. Я набросилась на этого писателя и прочитала запоем все восемь книг, что были в нашей библиотеке. Я поняла, что это мой писатель! Теперь я рассуждала, что хотя он работает и проживает в Германии во Франкфурте-на-Майне, но по национальности – он поляк. Почти наш земляк. У нас в Бресте есть Генеральное Консульство Республики Польша, почему бы не воспользоваться их помощью. В положительном решении заинтересованы как мы, так и они. Теперь надо заинтересовать Брестский городской исполнительный комитет, поскольку без их участия не обойтись. Встреча читателей города Бреста с самым популярным сегодня в мировой литературе писателем Янушем Вишневским будет грандиозным событием в культурной жизни нашего города. И я начала работать в роли «задающего генератора». В начале я «завела» директора Брестской городской библиотечной сети. Она как депутат Городского совета положительно решила все вопросы в горисполкоме и в отделе культуры. Никто не возражал, все «за». В консульстве Польши нас приняли очень доброжелательно. «Консульство заинтересовано в такой встрече. Сейчас позвоним и спросим Януша Вишневского, когда он сможет приехать в Брест». Мы сидели в ступоре. Так просто и быстро решать вопросы мы не были обучены. Минут через пятнадцать работник консульства сообщил: «27 вечером он приедет. 28 – весь день в Бресте. 29 – в первой половине дня уезжает». Я обомлела, пораженная. Так легко решился вопрос. Нас вежливо проводили до дверей. Мы вышли из польского консульства, все еще не веря в случившееся. Невероятное везение! В течение последующих трех месяцев я по приказанию директрисы решала организационные вопросы. Она сказала: «Твоя идея. Ты и решай!» В сложных ситуациях она подключалась сама. Надо отдать ей должное, она очень сильный дипломат. Перед ней открывались все двери. Начальники-мужчины не могли ей отказать. Она очень умело этим пользовалась. Иногда даже «на грани фола». Я так не умею. Я не такая яркая, как она.

Десятки вопросов были рассмотрены и решены: проживание в гостинице, питание, организация встречи с читателями, выделение помещения, подготовка книг писателя для продажи читателям во время встречи, пригласительные билеты, подготовка выставки книг в фойе зала и так далее. А также цветы, минеральная вода, экскурсия в Брестскую крепость и знакомство с городом, и даже беседа с некоторыми читателями, чтобы они при встрече задали достойные вопросы знаменитому писателю. Сотни вопросов и проблем, которые надо было быстро решить. Весь наш женский персонал городской библиотечной сети подключился к этой работе. Как в муравейнике. Я недавно узнала, что все рабочие муравьи – девушки. Самки работают в охране, на строительстве и ремонте дома, служат в разведке, сражаются с врагами, добывают пропитание. Странно, почти как у людей, куда не кинешь взгляд, везде женщины – и в образовании, и в медицине, и в торговле, и даже уже на военной службе.

И вот я бегу к назначенному времени, чтобы встретить «моего писателя» и разместить в гостинице. Не верится, что машина уже везет его из Варшавы, куда он прилетел на самолете из Франкфурта-на-Майне. А вот и автомобиль с дипломатическим флажком. Мягко подъехал к подъезду. Вышли какие-то люди, начали вынимать вещи. Я стою и, наверное, глупо улыбаюсь. Один обернулся, увидел меня, поставил чемодан и сумку на тротуар и, доброжелательно улыбаясь, подошел ко мне. Это был Януш Леон Вишневский, которого знает весь мир. Дальше я плохо помню, потому что я была «без сознания». Очнулась в холле гостиницы. Писатель уже оформился и зарегистрировался. Он обратился ко мне: «Скажите, пани, Интернет будет у меня в номере? Мне надо сегодня получить три очень важных письма по электронной почте – из Бразилии, Англии и Германии и дать на них ответы. Иначе, остановится моя работа». Он улыбнулся, а у меня «упало сердце». Все, казалось бы, мы продумали. Кроме Интернета! Что делать??? Быстро звоню к себе в библиотеку и прошу срочно достать модем беспроводного и безлимитного Интернета. Пока везли модем, иностранный гость раз десять говорил по мобильным телефонам. Их было у него несколько. Я разобрала английские, немецкие и польские слова. Даже приехав в Брест, он продолжал напряженную жизнь большого ученого. Наконец, прибыл мой инженер и предложил свою помощь в подключении к Интернету. Мы все вместе поднялись в номер, где Мастер тут же начал оборудовать свое рабочее место. Я обратила внимание на большое количество дорогой радиоэлектронной аппаратуры. Да, сегодня жизнь ученого немыслима без современной техники. Минут через пятнадцать все было включено и все работало. Януш Вишневский очень тепло поблагодарил нас, поцеловал мне руку. Я сообщила ему план на завтра, и поскольку с утра будет экскурсия в Брестскую крепость, посоветовала ему надеть удобную обувь. Он понимающе кивнул. Тут же извинился, сказав: «Через пять минут мне надо быть на связи с Бразилией». Он весь был в работе. Но мне показалось, что он все-таки посмотрел на меня не только как ученый. Мы распрощались: «До встречи, завтра в девять утра». Когда я шла домой, не верила в то, что сейчас произошло. Я вся жила завтрашним днем и мечтала: «Скорей бы завтра!» Слишком много сил, энергии, здоровья было отдано тому, что должно произойти завтра.

… Три счастливых дня и три месяца напряженной работы пролетели. Наступили рабочие будни. Я благодарна Богу, что была участницей этих прекрасных событий. Возможно, я многое нафантазировала в своих воспоминаниях. Мы, женщины, не можем жить без фантазий и иллюзий! Великий Мастер воспел и возвысил на пьедестал Женщину. Он раскрепостил женщину в любви. Он научил нас, людей, красиво любить и наслаждаться друг другом. Я в восторге: «Какое блаженство быть желанной женщиной!» Без преувеличения могу сказать, встреча с ним – это было счастье.

Кончается 2012 год, а я опять и опять возвращаюсь к «грустному певцу любви» – Янушу Вишневскому, поскольку жизнь человеческая коротка и печальна. «Счастье – это полная горсть воды. Я знаю, как быстро оно утекает сквозь пальцы и как трудно его удержать». Лучше и не скажешь! Увы…

Касатонов В.Ф.

Город Брест. Июнь 2013 года.

61. Звезда моряка

«Любовь – звезда, которою моряк определяет место в океане»

В.Шекспир

Женщина пела о море…

Молодая женщина, почти девочка-подросток, миниатюрная и аккуратная, гладко причесанная, спокойно вышла на небольшой подиум и красиво поставленным голосом взяла первые ноты, и все мальчишки и девчонки Центра Юных Моряков города Бреста, собравшиеся на праздник «Юнги», затихли, и стали внимательно слушать проникновенные слова песни, или даже баллады, о море, о судьбе моряка, о любви. Она назвала ее «Звезда моряка». -Sailor_s_Star.mp3

«На бескрайних Земли широтах выбираем мы жизни путь. Он непрост, и в его уроках только сильного не спугнуть…»

Музыка и слова словно заворожили и нас, ветеранов флота, приглашенных почетными гостями на ежегодный праздник юных моряков. Голос исполнительницы креп, набирал силу и еще сильнее привлекал глубоко вникать в текст:

«Только вам, чья дорога в море, кто прошел за волной волну, Ведом вкус непреклонной воли и надежды, что дома ждут…»

И вдруг, музыкальные краски нахлынули с новой, иной, силой, и зазвучал припев, наполненный более светлыми мажорными тонами:

«И всегда на берегу – та, что верою живет, Прогоняя прочь тоску, на окне свечу зажжет, Ветром в парусах, светом в небесах, негасимою звездой Будет для вас в стороне любой».

«Кто это?», – спросил я у руководителя морского отдела Центра Юных Моряков, мичмана Владимира Васильевича Луцкевича. «Это молодая сотрудница, по образованию музыкант. Лидия Владимировна Ковзель. Она автор песни». Я удивился, даже, можно сказать, был поражен.

«Как смогла эта белорусская девушка так глубоко вникнуть в морскую тему? Скорее всего, и на море-то она не была. Но как проникновенно поет о судьбе моряка». Я уже представляю себе штормовое море, Северную Атлантику, где всегда свирепые шторма и бешеные ветра. В первый год курсантской практики у нас смыло там с крейсера «Чапаев» двух курсантов, поиски их среди десятиметровых волн оказались безрезультатны. А девчонка из синеокой Беларуси продолжает рассказывать мне о море:

«Волны бесятся, ветер шквальный, Но вам чужд безнадежный страх. Украшают мужчин не шрамы, А отважный и сильный нрав!»

Здорово сказано. У меня, восемнадцатилетнего юноши, тогда в Атлантике где-то в глубине животного подсознания возникло чувство страха. Как писал Булат Окуджава о море и мужестве моряков: «Его затихнуть не упросишь, взметнутся щепками суда. Земля надежнее, чем море, так почему же вы туда?» Почему мы – мальчишки идем служить Морю? Потому что семьдесят процентов поверхности Земного шара покрыто водой. Наша планета голубая. И самая земная профессия – быть моряком! А как хорошо, когда тебя на берегу любит и ждет желанная женщина. Я давно понял, что у нас, хотя бы в морских городах, надо поставить памятники «Жене моряка». Подводники в этом отношении пошли дальше всех. Они учредили орден «Жена подводника». Красивый, цвета морской волны, знак с изображением подводной лодки. На нем написаны святые для каждого подводника слова: «Ваша любовь и вера сохранили нас». Ни у какой другой военной профессии нет такого преклонения перед женщиной, как у подводников. Никто не пережил столько горя и страданий, как эти великие женщины. Они заслужили, как и все жены моряков, награду, внимание и почет Это наши трубецкие и волконские. Им можно и нужно ставить памятники.

И опять очень красивый музыкальный переход и сильный припев:

«И всегда на берегу – та, что верою живет, Прогоняя прочь тоску, на окне свечу зажжет, Ветром в парусах, светом в небесах, негасимою звездой Будет для вас в стороне любой».

И вдруг музыка затихла и девушка заговорила. Да, да, последовал речитатив. Она говорила четко, красиво, с навыками профессионального диктора. Потрясающе, необычайно, неожиданно и здорово к месту:

«И даже если на морском просторе, В сраженье со стихией роковой Появится сомненье в вашем взоре — Вы не наполните его скупой слезой. Лишь тот, кто клятву дал морским глубинам, Кто выбрал этот непростой маршрут, Бросая якорь на лихой чужбине, Мечтает воздух Родины вдохнуть…»

А дальше опять музыка, берущая за душу, и припев, что любимая женщина на берегу верою живет, прогоняя прочь тоску, на окне свечу зажжет, – негасимою звездой, да, да, путеводной звездой будет для вас в стороне любой. Как гениально сказал Вильям Шекспир: «Любовь – звезда, которою моряк определяет место в океане». Казалось бы все, музыка затихла, и, опять неожиданно, проникновенный голос юной исполнительницы произносит:

«Пусть дальних маяков огни земные Вас от лихой тоски в пути спасут. Вы только возвращайтесь, ведь родные Вас в тихой гавани с надеждой ждут…»

Вот теперь все! Я вдруг поймал себя на мысли, что мне хочется заплакать от восторга, от полноты чувств. Какая талантливая девушка! Откуда такие берутся на благодатной белорусской земле?! Видимо, все-таки Море никого не оставляет равнодушным. Даже жителей глубоко сухопутного древнего города Берестье – Брест-Литовска – Бреста, возраст которого подходит к тысячелетию. Женщина пела о море…

–

Не могу не поделиться с вами, дорогие читатели, этой удивительной балладой «Звезда моряка». Вслушайтесь в звуки музыки и проникнитесь текстом. В наше время, когда обычная песня состоит из двух бесконечно повторяемых строчек, услышать такую глубину содержания текста, написанного юной женщиной только-только вступающей в жизнь, это равносильно подвигу. Какие замечательные таланты хранит в себе белорусская земля, какие люди рождаются на этой земле! Баллада написана, как я выяснил, к Дню Защитника Отечества – 23 февраля. Специально к нашему морскому празднику «Юнга». Да, действительно, море очищает душу человека, рождает благородные мысли и чувства. («Звезда моряка») -Sailor_s_Star.mp3

А посмотрите, какие мальчишки и девчонки, занимаются в Центре Юных Моряков города Бреста.

В начале года у нас проходят традиционные рождественские встречи с курсантами морских институтов, которые из Бреста после окончания обучения в Центре юных моряков поступили в морские учебные заведения Калининграда, Мурманска и Петербурга. За последние годы уже 26 мальчишек стали профессиональными моряками Республики Беларусь. Этим летом одна женщина – мама курсанта Никиты Шкута обратилась к Владимиру Васильевичу Луцкевичу – начальнику морского отдела Центра юных моряков: «Мой старший сын, благодаря вам, учится в Петербурге в Морской академии имени адмирала С.О.Макарова, я вас очень прошу, поработайте еще пять лет, доведите моего младшего до Академии».

Какая награда может быть выше этих слов! Крайний справа Никита Шкут, рядом его младший брат

В.В.Луцкевич с юными моряками

Когда закончился праздник и детям, обучающимся первый год в Центре Юных Моряков, были выданы удостоверения «Юнги» и памятные подарки, мне предоставили возможность от имени всех ветеранов выразить слова благодарности талантливой и очень одаренной Лидии Владимировне Ковзель.

Поскольку она своим музыкальным подарком показала глубокие знания морской темы, я под аплодисменты всего зала вручил ей свою книгу о подводниках «Срочное погружение».

А мальчишкам и девчонкам, ставшим сегодня юнгами, пожелал счастливого плавания в бурном море жизни.

Как флотский офицер я не мог пройти мимо творческой личности юной Лидии Владимировны. Она поразила меня глубиной своего недетского мышления. Оказывается, она профессиональный музыкант, имеет диплом магистра педагогических наук в области музыкального искусства. Работает в музыкальной школе педагогом. Меня интересовало ее внутреннее содержание, ее интеллект и уровень культурного развития. Я по крупинкам собирал материалы и вот, что у меня получилось после нескольких месяцев «агентурной деятельности».

«Лидия Ковзель – юная и полная творческих планов и надежд натура. Скромная и неловкая проба пера состоялась на одном из детских поэтических конкурсов в родном городе Бресте в четырнадцатилетнем возрасте. С той поры рифмы стали частью жизни и необходимым способом самовыражения. Жизнь под эгидой высшего из искусств – «искусства муз», и непрерывное профессиональное музыкальное образование, с последующей работой в этой области, неумолимо сделали одним из устойчивых качеств личности жажду новых открытий, эмоциональных всплесков и откровений. Непрестанные поиски идеальных поэтических ритмов и гармоний под стать совершенству музыкального искусства, – и, как следствие, книжные полки радуют контрастами: П.Верлен и Р.Гамзатов, Б.Пастернак и О.Хайям, А.Блок и Ф.Вийон…

Воплощение собственных замыслов в субъективной лирике и философских размышлениях, светлых строках о возвышенном или, особенно полюбившемся в последнее время, амплуа поэта-песенника – теперь устойчивая и необходимая составляющая очень личного «микромира». Хочется верить, что всё это только начало…»

Недавно она закончила работу еще над одной балладой «Настоящим мужчинам посвящается…» -Real_men_dedicated.mp3

Вот такие люди приходят к нам, морякам, работают с нашими мальчишками и девчонками в Центре Юных моряков и учат их быть Людьми. Богата и щедра белорусская земля на талантливых и одаренных людей. И государство – республика Беларусь создает возможность этим людям проявить себя. Такая страна имеет будущее!

Капитан 1 ранга Касатонов В.Ф.

Город Брест. Август 2013 года

Стихи Лидии Ковзель

Звезда моряка (баллада)

1. На бескрайних Земли широтах Выбираем мы жизни путь. Он непрост, и в его уроках Только сильного не спугнуть. Только вам, чья дорога в море, Кто прошёл за волной волну, Ведом вкус непреклонной воли И надежды, что дома ждут! Припев: И всегда на берегу – та, что верою живёт, Прогоняя прочь тоску, на окне свечу зажжёт. Ветром в парусах, светом в небесах, негасимою звездой Будет для вас в стороне любой 2. Снова в путь, рассекая волны, В рейс уходит корабль стальной. В новый бой со стихией вольной, За победу любой ценой! Волны бесятся, ветер шквальный, Но вам чужд безнадежный страх. Украшают мужчин не шрамы, А отважный и сильный нрав! Припев.

* * *

(Речитатив 1) И даже если на морском просторе, В сраженьи со стихией роковой Появится сомненье в вашем взоре — Вы не наполните его скупой слезой. Лишь тот, кто клятву дал морским глубинам, Кто выбрал этот непростой маршрут, Бросая якорь на лихой чужбине, Мечтает воздух Родины вдохнуть… Припев.

* * *

(Речитатив 2) Пусть дальних маяков огни земные Вас от лихой тоски в пути спасут. Вы только возвращайтесь, ведь родные Вас в тихой гавани с надеждой ждут…

Настоящим мужчинам посвящается… Баллада

Lara Fabian и Игорь Крутой «Demain N'existe Pas»

1. Судьбы, как стальные нити — Сколько их не гните, Каждый станет на распутье. Сто дорог, но лишь единицы, Смогут в небо взвиться — Выше корыстных зол, сметая границы, Забыв про страх в грозных штормах, с верой в глазах… Припев: Кто знает цену дням, И верен убеждениям, Готов к любым боям За правду, без сомнения, Без фальши и измен, За верность без обмана, Не требуя взамен, Златых даров И громких лестных слов. 2. Только истинный мужчина. Как бы жизнь ни била… В станет он (враз) с колен и снова, Не щадясь, простирает руки Тем, кто слаб в испуге, Жизненный дарит свет, мир им созидая, Забыв про страх в грозных штормах, с верой в глазах. Припев. Речитатив: Тяжкий крест – быть мужчиной всегда и во всём, Неустанно, с надрывом, до боли! Яд непролитых слёз на висках день за днём Оставляет седины невольно. Пусть морщины с годами их лиц не щадят, На обветренных душах – оковы… Счастье женщины – видеть негаснущий взгляд, Восхищаясь им снова и снова. Припев.

62. Душа болит

«Матрос страстно просил. Матрос умолял. Он заламывал руки. Используя последний довод, он встал на колени и заплакал…» На этом месте кошмарный сон прерывался.

Дальше смотреть не было сил.

Ветеран – подводник вставал, тихонько шёл на кухню, ставил чайник. Напившись чая с мятой, Станислав Сергеевич постепенно успокаивался. Уже много лет этот эпизод из его сложной и бурной флотской жизни не даёт ему покоя. Тогда по молодости последующие события, казалось, стёрли его. Теперь же, с возрастом, когда появилась возможность спокойно проанализировать, правильно ли он жил, многие поступки оцениваются по-другому. Видимо, пришла мудрость. После шестидесяти наступил период, когда:

«…угасли страсти вечные порывы, затихли бури бытовых невзгод, теперь горят в душе нарывы допущенных ошибок наворот…»

Станислав Сергеевич уже много раз говорил себе: «Да, ошибок в моей жизни наворочено очень много. Ошибок в обращении с людьми. Военная служба не оставляла места сентиментальности. Многих людей ты обидел грубостью, даже жёсткостью. Да, так требовали воинские уставы. Но, правда, и сам по молодости был резок и ершист. Часто приводил довод, а как же в годы войны командиры посылали людей на смерть? То была война, и на ней действуют экстремальные законы, законы военного времени. Ты же служил в мирное время! Можно было быть мягче и убедительнее, терпимее к человеческим слабостям и ошибкам. Старшие начальники требовали «крови» и по твоей жестокости оценивали твои командирские качества. Грубость, хамство, мат. Считалось – это и есть высокая командирская требовательность. Достоин дальнейшего продвижения! Очень мало больших начальников, которые ценили бы человеческую жизнь, достоинство, личность. Посмотришь на историю, похоже, в российском государстве унижение, грубость были национальной особенностью. Человеческая личность – ничто… Ты же всё равно виноват. Поддался стадному чувству. И закон такой нашёл: «Не отбивайся от стада – сомнут!» Всегда надо было действовать своей головой. И не бояться наказания за свою правоту. А теперь вот мучаешься. С кошмарными снами несёшь свой крест…»

Станислав Сергеевич в тот год прибыл в Балаклаву командиром подводной лодки. Маленького роста кругленький адмирал поставил ему боевую задачу: расконсервировать лодку, подготовить экипаж и выйти в море. Экипаж собрали со всего Крыма, молодых крепких мужиков, отслуживших на флоте в своё время. Зачётное учение проводилось Черноморским флотом под эгидой Генерального штаба. Адмирал закончил: «Ваша задача – Флот не опозорить!» Что такое из «переподготовщиков» сделать матросов и выйти в море?! Станислав Сергеевич без внутренней дрожи и сожаления повернулся через левое плечо и пошёл на свою … голгофу. Делать любимую работу.

В кубрике все матросы, призванные из запаса, были пьяные. И это было нормально. Убедившись, что личный состав прибыл весь, Станислав Сергеевич спокойно приказал боцману, кадровому мичману, выключить свет и уложить экипаж спать, время подходило к закату. Он руководствовался принципом: «Утро вечера мудренее».

Утром без пяти шесть он был в кубрике. В шесть десять весь экипаж вместе с ним делал зарядку. Матросы постеснялись валяться после подъёма, как всегда было в таких экипажах, увидев спортивного командира в майке и с мощными бицепсами. Когда же за завтраком матросы получили дополнительный паёк, положенный подводникам, выбитый командиром у пройдошистого мичмана – зав. столовой, а это и масло, и сыр, и печенье, то мужики, знающие жизнь, зауважали своего энергичного и настойчивого командира.

Через час под руководством боцмана по десять человек они мчались в городскую парикмахерскую делать короткую и аккуратную причёску, как у командира. Матросы были поражены, когда к вечеру каждого из них командир называл о фамилии. Молодая память и беглый взгляд на поимённый список перед каждым построением дали возможность командиру совершить это чудо. Приближался вечер – пора самоволок и пьянок для переподготовщиков. Это знали все: и начальники, и сами участники предстоящих вечерне-ночных событий. Нарушая незыблемые каноны Генерального штаба о казарменном положении воинов, призванных из запаса, Станислав Сергеевич на свой страх и риск собрал экипаж и объявил, что с завтрашнего дня по пять матросов он будет увольнять на ночь. «На размагничивание». В порядке очерёдности в течение недели каждый сможет одну ночь провести дома на законном основании. В семь утра быть в кубрике. Боцману составить график. Матросам оповестить своих домашних, когда им ждать их дома…

Всё-таки хорошо, когда у матросов нет вопросов! Утром адмирал с удивлением обнаружил, что в новом экипаже ночь прошла спокойно. Впервые за всё время, за многие годы приёма моряков из запаса. Тайный сговор отлично действовал. Командир постоянно был на виду у матросов. Станислав Сергеевич исключил для себя личную жизнь. Он каждый день организовывал спортивные соревнования между боевыми частями. Сегодня – по волейболу и сам играл за штурманов. Завтра – по баскетболу, помогал торпедистам. По лёгкой атлетике, по штанге, по гиревому спорту и т. д. Сам участвовал во всех состязаниях. Его выдумке не было границ. Зато матросы постоянно были заняты, у них не было времени на дурные мысли и поступки. В выходные дни совершались турпоходы по окрестностям Балаклавы, по местам боёв за Севастополь. Поскольку виноград с соседних полей уже собрали, командир постоянно ходил с матросами «чимбалосить», повторно собирать оставленные гроздья. Экипаж поел винограда вволю. К концу дня малотренированные молодые мужики валились с ног от усталости. О пьянках и гулянках даже не было речи.

По вечерам экипаж отрабатывал организацию погружения, не выходя из кубрика. Матросы рассаживались по койкам, согласно своим расписаниям по отсекам. Старпом зычным голосом запрашивал: «Первый отсек, готов к погружению?» С левого угла кубрика неслось: «Первый – готов!» Далее: «Второй готов!» И так, все отсеки. Старпом докладывал: «Товарищ командир, подводная лодка к погружению готова!» Станислав Сергеевич давал различные команды и вчерашние рабочие, колхозники и даже учителя на глазах становились опытными подводниками. И смеху было много, и интерес был всеобщий. Боевые команды доводились до автоматизма. Экипаж по-настоящему готовился выйти в море.

Станислав Сергеевич не считал, что он совершает подвиг, отдавая все силы службе. Его кумиром был адмирал Макаров Степан Осипович. Уже будучи известным учёным, исследователем, создателем ледокола «Ермак», он издаёт по флоту приказ «О порядке приготовления щей». Адмирал был обеспокоен цингой, проявляющейся у матросов в северных широтах. Он же приказал систематически взвешивать матросов. А если посмотреть глубже в историю, то нельзя не отметить благородную деятельность адмирала Нахимова Павла Степановича. При защите Севастополя он обратил внимание, что солдаты питаются хуже моряков. Оказывается, действует какой-то древний приказ, по которому всё сало срезается с мяса, выделяемого для солдатского котла. И это сало идёт на смазывание осей походных обозов. И никто из армейских генералов никогда не обращал внимания на этот драконовский приказ. С большим трудом адмиралу П.С.Нахимову удалось добиться отмены этого нелепого распоряжения. Солдаты, так же как и матросы, обожали руководителя обороны Севастополя адмирала Павла Степановича Нахимова. Среди армейских чинов нельзя не отметить выдающегося русского генерала Скобелева. Совершая освободительный поход в Болгарию, он издал приказ, который обязывал каждого солдата взять с собой по одному полену. Офицеры хохотали, читая этот приказ. Но когда армия поднялась в горы, когда кругом оказались одни снега и пронизывающий ветер, сколько тысяч жизней сохранили костры из тех брёвнышек, что несли с собой солдаты. Они смогли и обогреться, и приготовить горячую пищу.

И всё благодаря далеко смотрящему вперёд генералу Скобелеву Михаилу Дмитриевичу – благородному сыну России, уважающему своих солдат. Вот эти военачальники и были для Станислава Сергеевича образцом выполнения своего воинского долга. Он хотел быть похожим на них…

Всё шло хорошо. Оставалась последняя неделя сборов. И вот однажды случилась беда. Матрос Озеров не прибыл из ночного увольнения. И произошло это в понедельник, когда по всему флоту идут доклады о результатах увольнения за выходные дни. Подождали матроса до восьми часов, может просто опаздывает? Не появился. В девять часов Станислав Сергеевич понял, надо готовиться к худшему. В девять тридцать его вызвал маленький адмирал. С порога адмирал набросился на командира. Забыв, что вчера ещё отмечал прекрасную работу командования подводной лодки с экипажем из запаса, он прямо-таки заклеймил командира за пьянство, за развал, за самоволки – одним словом за всё! «Я вас не спрашиваю ПОЧЕМУ? Ответьте мне, почему ваш матрос оказался в больнице?»

И сам же адмирал отвечал: «Сбежал, напился, подрался. А где командир? Где вечерняя поверка? Почему не выявили отсутствующего матроса?» Адмирал задохнулся, потерял дар речи, остался с открытым ртом, когда Станислав Сергеевич спокойно сказал: «Я уволил матроса Озерова в город по семейным обстоятельствам». – «Да как вы могли нарушить директиву Генерального штаба», – просипел покрывшийся потом адмирал. «Нарушил. И на лодке был порядок. И вы сами отмечали и ставили меня в пример». – «Знать ничего не знаю. Первый раз слышу. Лично поезжайте в больницу, привезите письменные объяснения главврача, в каком состоянии был доставлен ваш матрос. И готовьтесь, «неполное служебное соответствие» – это будет вам самое лёгкое наказание. Возможно, вообще вас выгонят с флота, как не умеющего работать с личным составом! Директива Генштаба ему не указ!»

И пошёл командир, которому матросы смотрели в рот, которого носили на руках, пошёл он, униженный и оскоблённый, куда послал его гневный адмирал. В Севастополь – автобусом, через весь город – троллейбусом, на Северную сторону – катером, а там – снова автобусом.

В больнице очень симпатичный молодой главврач охотно рассказал о доставленном вчера больном Озерове. Тот перекрывал дома крышу, оступился и упал. Сломал щиколотку. Наложен гипс. Неделю полежит без движений. Не пьяный. Совершенно трезвый. Очень хорошо воспитанный. Переживал, что подвёл командира. Упросил сегодня утром сообщить по телефону в Балаклаву, где он находится. Проведать нельзя, после наложения гипса под наркозом спит. Во второй половине дня командир доложил адмиралу результаты расследования. Адмирал, занятый уже другими проблемами, всё же пригрозил, чтобы последнюю неделю сборов выполняли директиву Генштаба. Контроль будет жёсткий. Трепещите!

А через час пришёл матрос Родионов. Высокий, стройный, красивый, черноволосый. Всегда улыбающееся привлекательное лицо моряка было омрачено внутренней борьбой и страданиями. Он узнал, что увольнение на берег запрещено. А как раз сегодня ему нужно быть в Севастополе. Он весь месяц не увольнялся, его молодая жена была в отъезде – на установочной сессии. Сегодня она ждёт его. До встречи осталось два часа и уже никак не сообщить, что он не сможет прийти. Катастрофа!

Матрос просил. Матрос умолял. Уже не здравый смысл, а гормоны руководили его действиями. И Станислав Сергеевич по-человечески понимал его. Но сделать ничего не мог. Нельзя. Именно сегодня нельзя. Завтра можно будет рискнуть, но не сегодня. «Прости меня, не могу». Матрос Родионов стал заламывать руки, говоря, что у них и так отношения не простые. Он не очень доверяет красивым женщинам, которые любят внимание посторонних мужчин. Он даже несколько раз одёргивал свою бесшабашную жёнушку. Пока у неё ветер в голове. И если он сегодня не придёт, она может чего-нибудь натворить, отчубучить. Назло ему, в отместку.

Красивый молодой мужчина стал перед командиром на колени и заплакал… (Вот до чего доводят нас женщины. Откуда у них такая страшная сила?) «Коля, не рви мне сердце, не могу», – простонал Станислав Сергеевич, проклиная свою слабость и вынужденную жестокость. Матрос Николай Родионов в сердцах как-то грязно выразился в адрес женщин и, всхлипывая, исчез. Станислав Сергеевич, совершенно раздавленный и обессиленный, сидел, тупо уставившись в стенку. Он выполнил директиву. Но какой ценой!..

Месяц назад Станислав Сергеевич в морской форме ждал в аэропорту Симферополя свой самолёт. Он собрался лететь в Петербург на встречу с друзьями. Неожиданно к нему подошёл мужчина средних лет с приятной внешностью. «Товарищ командир! Я вас сразу узнал. Старший матрос Николай Родионов. Здравствуйте». Волнуясь и заикаясь, он продолжил: «Я вам очень благодарен. Вы сохранили мне семью. У нас с женой уже взрослые дети. Она мне призналась, что вы приезжали к ней домой в тот злополучный вечер. Вы рассказали ей о сложной, трудной и опасной службе на подводных лодках. О том, что я на ответственной вахте и не смогу прийти к ней на встречу. Но через неделю я вернусь домой насовсем. Что я её очень люблю и тоскую без неё. Жена моряка должна уметь ждать и что самое прекрасное в жизни – это встреча с любимым человеком после большой разлуки. Она была поражена, что командир подводной лодки сам приехал к ней, чтобы сказать тёплые слова в мой адрес. После вашего посещения она совсем по-другому стала относиться ко мне. Более уважительно. Более внимательно. И любовь наша стала крепкой. На всю жизнь. Спасибо вам.

Вот оно, морское братство!»

Они обнялись, пожали друг другу руки и побежали на посадку по своим самолётам.

Удивительно, но после этой встречи кошмарный сон перестал сниться. Воистину: «Нам жизнь дана на добрые дела!»

63. Моя «Аврора» вчера и сегодня

Глава 1.

Когда сейчас говорят о крейсере «Аврора», я страдаю и испытываю боль. Для меня это не просто старый корабль, музейная реликвия. Это корабль моего детства. Скорей всего, благодаря ему я стал моряком. Каждый мальчишка в Ленинграде знал, что есть такой корабль, что стоит он на Неве, что его пушки защищали блокадный Ленинград в годы войны. Да что мальчишки! Каждый житель Питера гордился, что у нас в городе есть такой знаменитый корабль, который подвигами вписал свое имя в историю военно-морского Флота. В 1950 году мама взяла меня за руку (как я шутливо говорю) и отвела в Нахимовское училище. И я оказался на «Авроре». В то время это был боевой корабль, а на корме у него развивался Краснознаменный Военно-морской флаг. Каждый день мы поднимались по трапу на «Аврору», отдавая воинскую честь флагу, и изучали азы морского дела. Флажный семафор, азбука Морзе, первые морские узлы – все это мы постигали под руководством боевых офицеров, прошедших войну, на нашем первом в жизни корабле с нежным именем «Аврора».

И наша первая фотография на фоне этого корабля. 1951 год. Мне она напоминает, как назвал Валентин Саввич Пикуль, «мальчиков с бантиками». Но мы не с бантиками, мы уже проучились целый год. Мы не салаги. Мы уже морские волки. С нами воспитатели (второй ряд слева направо) – старшина роты мичман Новожилов Борис Васильевич, командир взвода лейтенант Фетисов Александр Александрович, командир роты капитан 2 ранга Осипенко Кондрат Филиппович и старшина 2 статьи Каркала Петр Андрианович – молдаванин. (Я в последнем ряду за головой лейтенанта Фетисова А.А.)

Мы воспитывались на прекрасных флотских традициях. И прежде всего, быть патриотами своей Родины. Флот учил нас быть готовыми к защите Родины, «не жалея живота своего», как завещал Петр Первый. Поэтому на следующей фотографии мы, мальчишки, на фоне памятника героическому миноносцу «Стерегущий», матросы которого, израсходовав весь боезапас, открыли кингстоны, чтобы корабль не достался японцам, и погибли вместе с кораблем.

1952 год. Воспитатели те же. Я в последнем ряду крайний слева.)

Крейсер «Аврора» участвовал в Русско-японской войне 1904–1905 годов. Самое удивительное, на Тришинском кладбище в далеком Бресте есть могила с фотографией комендора с крейсера «Аврора» Орлова Антона Григорьевича, девяностолетняя дочка которого очень дружила с нами – моряками и только в прошлом году, к сожалению, ушла от нас «в ту страну, где тишь и благодать». То есть крейсер «Аврора» и через 60 лет продолжает сопровождать меня по жизни.

А вот очень показательная фотография, сделанная в 1953 году, в кают-компании крейсера «Аврора» на встрече с участниками Цусимского сражения. Три поколения моряков собрались на «Авроре». Справа и слева расположились два ветерана, один даже сохранил Георгиевский крест. В центре – начальник Нахимовского училища капитан 1 ранга Грищенко Григорий Евтеевич, я оказался рядом с ним. Правее начальника училища стоит нахимовец Тузов Александр Иванович и рядом с ним виднеется его младший брат, это дети известной морской семьи Тузовых. Рядом с начальником училища справа сидит нахимовец Чефонов Олег Герасимович, один из братьев – близнецов. Второго нет на фото. Их трудно различить, этот стал в дальнейшем контр-адмиралом. Слева, положив левую руку на стол, в парадном мундире сидит командир крейсера «Аврора» капитан 2 ранга Шинкаренко Владимир Федорович. Чуть правее на фото стоит воспитатель старшина второй статьи Скорик. За моей головой виднеется начальник политотдела училища (возможно, Токарев), потом его сменил капитан первого ранга Розанов Григорий Васильевич. Такое ощущение, что старшее поколение моряков передает нам, мальчишкам, завтрашним офицерам, наказ – высоко нести по морям и океанам военно-морской Флаг нашей Родины.

В 1953 году все воспитанники Нахимовского училища были построены на крейсере «Аврора» в скорбном строю в день похорон Иосифа Виссарионовича Сталина. Трансляция по радио передавалась по всей стране. Мартовский день был очень холодный, ветреный. Да и последующее лето вошло в историю, как «холодное лето 53 года».

Последний год обучения в Нахимовском училище мы жили на «Авроре». Наш кубрик находился как раз под баковым орудием. Мое спальное место было внизу двухярусной койки, на рундуке. Верхняя койка имела панцирную сетку. Каждое утро я сворачивал свой матрас вместе с постельными принадлежностями и прятал в левую часть рундука, мой товарищ сверху – свою постель в правую часть. Таков был порядок на крейсере «Аврора». А во время боя пробковый матрас мог быть использован матросами как спасательное средство.

20 июня 1956 года я последний раз сошел по трапу с крейсера «Аврора», чтобы продолжить постигать морскую науку в 1-ом Балтийском военно-морском училище. «Аврора» дала мне «добро». Через четыре года я стал морским офицером. Не могу не привести Поздравительное письмо, которое получила официально по почте в красивом конверте моя мама Касатонова Надежда Алексеевна. Флот в лице начальника училища Героя Советского Союза контр-адмирала Египко Николая Павловича поздравлял маму с торжественным днем окончания училища ее сыном и вступлением его в семью флотских офицеров.

Какую гордость испытала каждая мать, получившая такое письмо. Вся страна тогда гордилась Флотом и своими морскими офицерами!

Это было давно. Сейчас трудно поверить, какое большое внимание уделял Флот подготовки своих кадров. Нас лелеяли и пестовали. Поскольку много мальчишек пережили ленинградскую блокаду, ежедневно во время обеда всем воспитанникам давали столовую ложку рыбьего жира. В обязательном порядке. Мне иногда удавалось «опрокинуть» две ложки, это не возбранялось. После чего преподаватель танцев Владимир Борисович Хавский, высококультурный, настоящий ленинградский интеллигент, показывал, как правильно пользоваться ложкой, вилкой, ножом.

И огромное место в воспитательной работе с будущими офицерами занимал крейсер «Аврора». Все выпуски нахимовцев, окончивших училище, торжественно и красиво проходили на «Авроре». Это символ славы и гордости военно-морского флота нашей Родины. В 1957 году, будучи курсантом первого курса училища подводного плавания, участвовал в морском параде на Неве в честь Дня военно-морского Флота. На большой океанской подводной лодке проекта 611.(Это был год сорокалетия Великой Октябрьской социалистической революции). Парад принимал министр обороны маршал Г.К.Жуков в белой морской форме. Когда он, поздоровался и поздравил моряков крейсера «Аврора» с праздником, и катер с ним стал удаляться, на корабле произвели «исторический» выстрел из бакового орудия. Сам видел и слышал. Сотни людей на набережной возле Летнего сада, напротив которого стояла наша подводная лодка, «аж присели». Выстрел «Авроры» (как сейчас говорят) был главной фишкой парада. Эффект был потрясающий!

Сегодня все питерские моряки, а курсанты военно-морских институтов в обязательном порядке, могли бы принимать присягу на легендарном крейсере «Аврора», как это делается в Брестской крепости. В Беларуси воспитательный потенциал Брестской крепости используется в полной мере: и прием присяги молодыми воинами, и выдача паспортов юношам и девушкам, вступающим во взрослую жизнь, и торжественный прием первокурсников в ряды студентов, и почетное несение школьниками вахты на посту № 1 у Вечного огня и т. п. Не так много у нас в стране «святых мест», чтобы пренебрегать ими. Одним из таких мест в России являлся и является для моряков всех поколений крейсер «Аврора». Я говорю с гордостью: «Моя «Аврора».

Глава 2.

Встреча через полвека

Оркестр грянул «Марш нахимовцев». Под гром аплодисментов и оглушающий звон медных тарелок группа пожилых мужчин, часть из которых была в морской форме, вошли в зал. Оркестр неистовствовал:

«Солнышко светит ясное, Здравствуй страна прекрасная. Юные нахимовцы тебе шлют привет, В мире нет другой Родины такой. Путь нам озаряет, словно солнечный свет, Знамя твоих побед».

Ветераны-нахимовцы. Фото Р.Мустафина.

«Юные нахимовцы», седые, обвешанные орденами и медалями, четко, почти строевым шагом прошли через весь зал (самому молодому из них уже исполнилось 67 лет) и аккуратно заняли места почетных гостей возле сцены. Начальник Нахимовского военно-морского училища контр-адмирал, невысокого роста, крепко сбитый крепыш, настоящий подводник, поднял руку, успокаивая зал, и командным сочным баритоном поздравил ветеранов флота с полувековым юбилеем окончания ими родного училища. Затем выступили согласно заранее разработанному сценарию: от преподавательского состава – заслуженный учитель математики Михаил Тихонович Стародубцев, от офицеров-воспитателей – участник холодной войны на море капитан-лейтенант Чвокин, от сегодняшних воспитанников училища – отличник учёбы нахимовец Вискривец. Все выступающие поздравляли бывших нахимовцев с красивым юбилеем, благодарили их за отличную службу Родине, гордились ими, короче, пели всякую аллилуйю.

Юноша Вискривец, обращаясь к ветеранам, прочитал стихи А.С. Пушкина: «Завидую тебе, питомец моря смелый, под сенью парусов и в бурях поседелый…» В заключение, каждому ветерану самые младшие нахимовцы вручили цветы и значки «50 лет на Флоте». Аплодисменты не смолкали.

С ответным словом от юбиляров выступил вице-адмирал Жданов Леонид Иванович, с явно брутальной внешностью, сухой, даже субтильный, прошедший огонь, воду, медные трубы и чертовы зубы. Даже одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что ожидает выпускников Нахимовского училища на Флоте. Красочно, используя морской сленг, он рассказал, как вместе с товарищами учился в «питонии» с 1950 по 1956 год. Леонид Иванович тоже закончил стихами: «Былые походы, простреленный флаг, и сам я отважный и юный …» Его выступление неоднократно прерывалось аплодисментами. А потом опять музыка:

«Простор голубой, земля за кормой, Гордо реет на мачте флаг Отчизны родной. Вперед мы идем и с пути не свернем, Потому что мы Сталина имя в сердцах своих несём».

Выпускники ЛНУ 1956 года: Борис Алексеевич Смирнов, Лев Игнатьевич Ковтун, Олег Львович Голубовский, Михаил Николаевич Никитин, Валерий Федорович Матвеев, Леонид Иванович Жданов, Владимир Петрович Касаткин, Владислав Алексеевич Харитонов, Юрий Васильевич Степанов, Валерий Германович Ревин.

Да, из песни слово не выбросишь. Именно так мы тогда пели и гордились этим. Начальник училища широким жестом пригласил всех ветеранов на крейсер «Аврора» на торжественный обед. «Семидесятилетние мальчишки» в почётном сопровождении молодых матросов прошлись по кубрикам крейсера, где они жили целый год; побывали в классах, где учились морскому делу шесть долгих лет, и, наконец, заняли места в кают-компании за праздничным столом. Вестовые в белых форменках наполнили хрустальные рюмочки чистейшей «Столичной». Командир крейсера «Аврора», подтянутый, аккуратный офицер, в парадной форме, с красивой бородкой, торжественно провозгласил тост: «За Россию, за Флот, за Андреевский Флаг!» и я… проснулся.

На душе немного горько и обидно. Спать уже я не мог. Вчера на юбилейной встрече ничего этого красивого не было. Родина, и наш атомный, океанский, ракетоносный Военно-морской Флот, которому мы отдали 50 лет жизни, забыли о нас. Сейчас, в 2006 году, в эпоху разнузданного капитализма, в нашей стране совсем другие идеалы, другие ценности.

Благодаря Юре Степанову, маленькому рыжему нахимовцу в начале 1950-ых годов, который стал солидным мужчиной с гигантской лысиной (сегодня он главный метролог крупного петербургского объединения «Светлана», ученый, доктор каких-то наук), и его усилиям, мы, заранее оповещенные о «Большом сборе», прибыли к парадному входу в Нахимовское училище, стены которого покинули полвека назад. В назначенное время провели перекличку. Юрий Степанов доложил, что пришли 12 человек, и с горечью сказал: «Как трудно вас собрать!». Я стоял, окруженный какими-то мужиками, совершенно никого не узнавая, кроме двух-трех товарищей, с которыми пришлось встречаться по службе. В руках у меня была выпускная фотография, и я просил каждого показать себя на ней. Удивительно, почти ни с кем из них мне не пришлось встречаться за последние пятьдесят лет. Я прятался за спины своих близких товарищей Во-вы Семерикова и Лёни Жданова и просил их напомнить мне: «А это кто? А это?»

Леонид Иванович Жданов, вице-адмирал, командир крупных соединений и объединений подводных лодок, последний начальник Каспийского военно-морского училища в Баку, чувствовал себя в своей тарелке. Он, тоже один из организаторов встречи, стал объяснять нам, что в программе у нас посещение училища, осмотр крейсера «Аврора», обед в кафе «Три пескаря». В это время ко мне подбежал какой-то капитан второго ранга (Леня был в плаще и его регалий не было видно) и почти не извиняющимся тоном сообщил, что в училище нас не пустят, так как именно сегодня выпускники-нахимовцы пишут в актовом зале итоговое сочинение на тему «За что я люблю Флот». Лёня, услышав это, рассвирепел, зарычал, куда-то пошел и, вскоре вернувшись, сообщил, что можно будет пройти по первому этажу училища и осмотреть музей.

Мы, сбившись в кучку, напуганные сплошными запретами в месте, где мы столько лет были хозяевами, дико озирались. Порывы свежего балтийского ветра обдавали нас брызгами невесть откуда взявшегося возле училища фонтана. В наше время его не было. Раньше там, на пустыре, мы гоняли в футбол. Там был наш стадион КВВК – «коровий выгон высшего качества». На нас из-за ограды печально смотрел адмирал Павел Степанович Нахимов. Его бюст в маленьком полисадничке установили тоже без нас. На постаменте выбиты две строчки, сверху: «Адмирал», а на второй, как-то сбоку: «Нахимов». Видимо, планировалось ещё разместить две буквы «П.С.», но на инициалы явно не хватило денег. Так и стоит за решёткой кривенький «просто Нахимов» и словно хочет сказать: «Печально я гляжу на ваше поколенье…».

1 ряд: Александр Федосеевич Боровиков, Владимир Васильевич Семериков, Леонид Иванович Жданов, Валерий Федорович Касатонов, Лев Игнатьевич Ковтун, Евгений Илларионович Ермаков (выглядывает), Валерий Федорович Матвеев, Юрий Васильевич Степанов, Валерий Михайлович Леонов. 2 ряд: Валерий Германович Ревин, Михаил Николаевич Никитин, Вячеслав Яковлевич Бриус, Владислав Алексеевич Харитонов.

У крейсера «Аврора», куда мы решили вначале пройти, был …базар. Самый настоящий ташкентский, или даже турецкий, базар. Огромное количество коробейников разложили свой товар, предназначенный для иностранцев, и радостно потирали руки. Как раз в это время десятка два автобусов высадили десант узкоглазых туристов. Маленькие черные «ребятишки» разбежались по набережной возле боевого крейсера «Аврора» с легендарным историческим прошлым. Они фотографировались, к чему-то приценялись, что-то покупали, громко смеялись. Всюду слышалась нерусская речь. Первые группы, купив входные билеты, уже рвались на трап. Создавалось ощущение, что они берут наш корабль на абордаж. Они были везде. И главное, везде пахло долларами. Везде делались деньги, «фриша копка» (свежая копейка), как говорят в Израиле. Даже мы должны были бы покупать билеты, чтобы подняться на корабль.

Я видел, как лица моих товарищей исказились гримасой отвращения. Леонов Валерий Михайлович, прибывший на встречу из Москвы, инженер химик-атомщик, отличавшийся с детства резкостью суждений, изрёк: «О, ё…перный театр. Я в этот муравейник не пойду. Мне там делать нечего. Нет моего крейсера «Аврора». Я, как поется в песне, «ехал в Ленинград, а приехал в Петербург» двадцать первого века. И город не мой и крейсер не мой. Одним словом, прощай любимый город. Прощай корабль моего детского воспоминания, моя «Аврора».

К сожалению, он выразил наше общее мнение. Мысленно попрощавшись с некогда гордостью флота, уже без энтузиазма мы направились в училище. Там было не до нас. Никто не встретил, не объяснил маршрута. Многое уже было перестроено. И вошли мы не с парадного входа, а откуда-то сбоку. Прошли через хозяйственный двор, потолкались на первом этаже, посмотрели какой-то обезличенный музей, ещё раз увидели с десяток фотографий нашего Главкома С.Г.Горшкова. Единственно, что привлекло внимание, – это трап. На его латунных перилах были выгравированы фамилии выпускников всех лет со дня первого выпуска. Кому пришла такая «гениальная» мысль? Другого места не нашлось. Каждый из нас обнаружил свою фамилию под годом выпуска «1956». Действительно, пустячок, а приятно. Больше делать было нечего… Сбившись в кучки, пофотографировались на сотовые телефоны. Жена генерала Касаткина из Генерального штаба, нашего Канариса, худощавого спортивного вида мужчины, молчаливого и неприметного, как все разведчики, которого я так и не смог вспомнить в нахимовские годы, решительно подвела итог нашей экскурсии: «Ребята, пойдёмте водку пить!» Благодарные за такой совет ребята зашевелились, взбодрились и дружно пошли на выход.

В кафе «Три пескаря» на улице Куйбышева, в ста метрах от училища, нас уже ждали. Красивый, ухоженный мужчина, сразу видно большой начальник, в костюме, не иначе, от Кардена, приветливо улыбаясь, каждому пожал руку, каждую женщину поцеловал в щёчку, скромно извинился за опоздание. Я никак не мог понять, кто это? Когда, наконец, расселись за праздничным столом, Юра Степанов, на правах организатора встречи, хитро улыбаясь, представил его: «Доктор космических наук, академик отраслевой космической академии, почетный член многих академий Станислав Петрович Николаев – нахимовец нашего выпуска».

Неужели это тот худенький мальчишка, который лучше всех танцевал мазурку на уроках танцев и которого за отличную учебу послали в пионерский лагерь «Артек»? Какая-то гордость охватила меня. Знай наших! Юра Степанов продолжал представлять героев: «Доктор технических наук Лёва Ковтун. Кораблестроитель, один из разработчиков атомных подводных ракетоносцев». Этого я помню. Учились в одном классе. Спортсмен, кажется, гимнаст. И сейчас такой же подтянутый, аккуратный. Его я встречал на Северном флоте, потом в Питере, когда он уже служил в научно-исследовательском институте. Рядом с ним его жена, красивая женщина, несмотря на осень в волосах. Рад за него.

Лев Игнатьевич Ковтун с супругой.

Несколько особняком сидели инженеры-строители, наши мальчишки, закончившие высшее инженерно-техническое училище (ВИТУ). Они строили ракетные шахты в сибирских лесах и хранилища ракет в скалах Заполярья. Они построили дороги и города для подводников в совершенно недоступных медвежьих уголках Кольского полуострова, где раньше не ступала нога человека. Солидный сегодня полковник Слава Бриус в двадцать семь лет уже был награждён орденом Знак Почета «за выполнение особо важного правительственного задания». Он и нахимовцем отличался какой-то уверенностью, надёжностью, весомостью своих слов. Почти все, пройдя школу выживания в строительных частях, стали преподавателями в Ленинграде (Петербурге), кандидатами наук, заслуженными строителями СССР. Но, кроме Славы Бриуса, я никого из них, к своему стыду, не помню.

Первую рюмку выпили за родное Нахимовское училище, которое вывело нас в люди. Тост произнёс Лёня Жданов в блеске своих адмиральских звезд, орденов и медалей. Не верилось, что с этим мальчишкой я сидел рядом в классе. Именно он, будучи секретарем комсомольской организации, принимал меня в комсомол, да не где-нибудь, а в квартире Николая Островского в Москве, во время подготовки к параду на Красной площади.

В кафе «Три пескаря». Михаил Николаевич Никитин, Юрий Васильевич Степанов, Жданов Леонид Иванович, его супруга Аза Михайловна.

Потом были тосты «За Военно-морской Флот», «За наших в море» (как сейчас говорят). Минутой молчания помянули тех, кто уже ушел из жизни. А таких немало. Отдельно выпили за подводников, поскольку в этом году 100-летняя годовщина создания подводных сил отечественного флота. Затем, конечно, выпили за женщин, за наших жён. Стоя, как положено настоящим мужчинам. Очень красивый тост сказал академик Станислав Николаев: «За наших Трубецких и Волконских, которые, забросив свои дипломы, сопровождают мужей по всему свету. Ваша любовь и Вера сохранила нас. Вас надо награждать, как это делают подводники, учредившие медаль «Жена подводника». Вам надо ставить памятники и петь о Вас песни». Ему аплодировали. Потом, когда уже дело шло к окончанию встречи, Стас снова удивил всех. Он, видимо, был большой любитель женщин, судя по его импозантной внешности, и они, скорей всего, ему тоже симпатизировали. Стас слегка подшофе встал и с болью в голосе признался: «Всё! Мне 68 лет. Ухожу из большого секса!» Хохот стоял гомерический. И только в этот момент я по-настоящему вспомнил его. Да, это был наш Станислав Николаев, шутник и балагур. Как оказалось, с задатками гениальности.

Годы уже не те. Поэтому часа через два начали заканчивать нашу историческую встречу. Саша Боровиков, заслуженный деятель культуры РСФСР, полковник, кандидат юридических наук, прочитал с десяток своих очень приличных стихов. Последнее, о нас – нахимовцах 1956 года выпуска, даже заставило прослезиться:

Вот такой у нас Саша Боровиков.

Я глядел на «мальчишек» и радовался. Не все стали моряками, но все состоялись как личности. Все достигли многого в жизни, нашли своё место. Только благодаря Нахимовскому училищу мы вышли в люди. У всех мальчишек не было отцов, ведь только-только закончилась война, страна еще не успела залечить многочисленные раны. Что нас ждало? Тяжелое детство, безотцовщина, воровство, тюрьма… Флот нас спас, флот с отработанной веками системой воспитания мальчишек в Кадетском корпусе. Нахимовское училище заменило нам и погибших отцов, и матерей, и семью. Нас готовили стать морскими офицерами в лучших традициях Российского Флота. И образование, и воспитание, и культурный уровень – всё соответствовало самым современным требованиям. Будучи нахимовцами, мы восемь раз были в Москве на параде, на Красной площади, каждый раз посещая театры и музеи столицы. Нас, юных моряков, везде встречали в Москве с радостью. Мы побывали во всех театрах, цирке, музеях, в том числе и в закрытых в то время (Алмазный фонд, Кремль, квартира Сталина). За шесть лет учебы в училище мы многократно знакомились с театральной и культурной жизнью Ленинграда. Мы стали театралами и меломанами. Мы умели танцевать мазурку и красиво ухаживать за девушками, все были хорошими спортсменами. Мы любили Родину и серьёзно готовились защищать её.

Нахимовец Валерий Касатонов. 1950 год.

Когда наступило время прощаться, Лёня Жданов и Вова Семериков негромко запели, а мы все подхватили нашу нахимовскую песню:

«Сегодня в озере, а завтра в море, Мы поведем большие корабли. Мы любим Родину, мы любим Сталина, Мы любим Флот родной своей страны».

Да, сегодня нам уже за семьдесят. Честно говоря, мы мало уже что можем. Но мы по-прежнему «любим флот родной своей страны», и будем любить его до конца жизни. На этом мы и расстались…

64. «Прохожий, не гордись…»

Барабанная дробь и нежное звучание флейты разнеслось в тишине Тришинского кладбища старинного города Бреста, именовавшегося ранее как Брест-Литовск и готовившегося в ближайшее время отмечать своё тысячелетие. Алексей Иванович Игольников, отставной моряк, капитан 1 ранга, закончил фотографирование могилы участника Цусимского сражения Антона Григорьевича Орлова, комендора с крейсера «Аврора», и пошел в ту сторону, откуда доносился звук. Подойдя ближе, остановился и замер от необычности увиденного. В торжественной обстановке воспитанники минского суворовского училища в парадной форме, построенные вокруг одной из могил, возлагали к надгробию корзину цветов. Начальник Брестского гарнизона, полковник Базанов Владимир Александрович, сам бывший суворовец, аккуратно поправил скорбную ленту, на которой было написано: «Генералу Гельмерсену от Суворовско-Нахимовского Союза». Печальная мелодия флейты соответствовала настроению собравшихся. Капитан-лейтенант Бешанов Владимир Васильевич, местный краевед, историк и писатель, закончивший в своё время Калининградское высшее военно-морское училище, вышел вперед и стал рассказывать суворовцам о своем поиске. Действительно, несколько месяцев тому, изучая заброшенные и забытые могилы на этом кладбище, он обнаружил могилу генерал-лейтенанта Гельмерсена Александра Петровича, первого директора Александровского Брестского кадетского корпуса.

На чугунном (видимо, по моде того времени) надгробии высотой метра три указаны годы жизни генерала: «Родился 1797 года марта 13 дня, скончался 1852 года мая 12 дня». По современным меркам Александр Петрович прожил очень мало, всего 55 лет. Правда, он родился раньше Пушкина, и после смерти великого поэта прожил еще пятнадцать лет. Похороны этого заслуженного человека в позапрошлом веке прошли торжественно, о чем говорит сохранившаяся чугунная надпись: «Соизволением и милостивым соучастием Его императорского высочества наследника цесаревича». Значит, сын императора Николая Первого, правившего в то время, цесаревич Александр, чьё имя носил Брестский кадетский корпус, знал генерала Гельмерсена и принял соучастие в его похоронах. Выступавший обратил внимание еще на одну надпись, которая очень ярко характеризует директора кадетского корпуса: «Любимому и уважаемому начальнику от признательных подчиненных». Даже в наше время такая оценка – большая редкость!

Далее Владимир Васильевич Бешанов рассказал, что он сообщил в Минск об обнаружении им могилы генерала Гельмерсена, поскольку руководители кадетского братства республики Беларусь и суворовско-нахимовского союза через интернет запросили об этом всех, кто может дать какую-то информацию. И вот целый автобус мальчишек-суворовцев со своими офицерами – воспитателями прибыли в Брест с благороднейшими целями: привести в порядок заброшенную могилу и поклонится памяти этого заслуженного генерала. Дети переоделись в рабочую одежду, взяли лестницу, топор, лопаты и больше часа приводили могилу и прилегающую территорию в божеский вид. Конечно, без тяжелой техники нельзя полностью восстановить захоронение – «черные копатели» потревожили прах генерала, плиты сдвинуты, вырыты подкопы, чугунная ограда с одной стороны упала, рассыпалось красивое некогда надгробие (даже металл не выдерживает воздействие временем), все заросло бурьяном, засыпано бытовым мусором, полиэтиленовыми бутылками. У нас на кладбищах беда – нет никакой охраны. Кладбища стали местом пьянок и дикого разгула опустившихся людей, а нередко и невоспитанных подростков.

Мальчишки из Минска делали то, что могли сделать руками. Они трудились с большим желанием и любовью. Дети соприкоснулись с историей. Возможно, здесь стояли люди, знавшие Пушкина и Гоголя. Возможно, даже сам цесаревич, впоследствии император Александр Второй, присутствовал на похоронах генерал-лейтенанта Гельмерсена. Три огромных мешка мусора и сухой травы вынесли суворовцы на свалку. Затем помылись водой из ближайшей колонки, переоделись в парадную форму и построились перед могилой своего великого предка – первого директора кадетского корпуса, размещавшегося в Брестской крепости, генерал-лейтенанта Гельмерсена Александра Петровича. Полковник В.А.Базанов, как старший начальник, дал команду и под барабанную дробь два юных кадета, отличника учебы, от имени Суворовско-Нахимовского Союза возложили венок (возможно, впервые через 155 лет после смерти) на могилу заслуженного и уважаемого военачальника. Строй замер и минутой молчания почтил память человека, который своей службой украсил историю Брест-Литовска и историю кадетского движения в Российской империи. Жалобная мелодия флейты щемила душу…

А сколько еще достойных сынов своей Родины лежат на Тришинском кладбище – забытых, заброшенных, поруганных. «Лихие люди», у которых нет ничего святого, напрочь отвергли заветы наших предков, которые писали на могильных склепах, на памятниках, на надгробиях, уважая ушедших от нас: «Мир праху их». И добавляли от имени умерших:

Прохожий, не гордись. Не презирай наш прах. Мы дома, ты в гостях».

(В Англии общепринято, если человек умер, то говорят о нем: «Он ушел туда, где большинство».) На кладбище очень остро ощущаешь, что, действительно, мы все находимся «в гостях». Вот сломанное чугунное надгробие валяется на боку в зарослях бурьяна и чертополоха. Алексею Ивановичу пришлось лечь на землю, чтобы прочитать потрясшую его надпись: «Здесь погребен командир Брест-Литовского артиллерийского гарнизона полковник Степан Петрович Шекаразин, умерший 1852 года 10 сентября на 39 (или 53, уже плохо видно на ржавом металле) году от рождения».

Оказывается, он умер в тот же год, когда и генерал Гельмерсен, спустя 4 месяца. И тоже молодым. Возможно, в тот период была какая-то эпидемия. Но особенно поразила моряка надпись на обратной стороне надгробия: «Посвящен воспоминанию оставшимися по нём женою и четырьмя малолетними сыновьями». У пожилого «морского волка» закружилась голова, только тут он понял, что захороненные здесь были когда-то живыми людьми. У них были жены, дети, много детей. Они любили, страдали, отдавали свои силы служению Родине, болели, рано умирали. По ним скорбели и плакали любившие их родственники. Значит, полтора столетия назад было так же, как сейчас у нас. Страшная современная черта – забвение поразила сегодня живущих в нашей стране людей. Действительно, мы – «Иваны, не помнящие родства», не уважающие своё старшее поколение, не нуждающиеся в их советах и подсказках. Не хотим учиться на их ошибках, хотим делать свои ошибки. Вот такая беда пришла к нам!

Бросается в глаза ещё одно сломанное чугунное надгробие. Нагнувшись, Алексей Иванович сухой травой очистил надпись: «Здесь покоится тело подпоручика конно-артиллерийской 5 батареи Петра Акимовича Квитницкого, утонувшего 21 июля 1849 года в реке Мухавец». Как же так! Юноша, получивший первое офицерское звание, юноша с горящими глазами, который хотел посвятить свою жизнь служению Родине, так, до обидного, нелепо погиб. Он был самый младший и единственный мужчина в семье. Много лет семья экономила на всем, чтобы их Петенька выучился и стал офицером. Как плакали по нему его пять сестер с красивыми «царскими» именами. Об этом говорит надпись на надгробие «Памятник этот сооружен по просьбе сестер умершего Квитницкого – Екатерины, Анны, Елизаветы, Софьи и Анастасии». Какая печальная страница истории, имевшей место почти 160 лет тому назад. Видимо, такая судьба у этого юноши!

А вот еще дорогой чугунный памятник. Растущее дерево обволокло его, сдвинуло с места, перекособочило. Подойдя ближе, Алексей Иванович прочитал: «Здесь покоится тело командира Гродненской бригады Пограничной стражи полковника кавалера Анания Ивановича Михайлова, умершего на 63 году от рождения 8 августа 1850 года». И опять удивляет доброта и забота, с которыми был поставлен памятник, теплые слова на нем: «Памятник этот сооружен супругою умершего Розалию Ивановной и дочерьми: Юлиею, Екатериной, Анной, Ольгою и Еленою».

Алексей Иванович улыбнулся, подумав: «Как много было детей у этого заслуженного человека. Я тоже «полковник», но я смог позволить себе родить только двух дочерей. Видимо, раньше, в царской России проблема воспитания детей решалась проще. Хорошее денежное содержание отца давало возможность матери спокойно заниматься детьми. Это было и престижно, и полезно для страны. У моих дедов по материнской и по отцовской линии были по пять человек детей, родившихся до 1917 года. Все выросли и достойно прожили жизнь. Последние девяносто лет женщины страны Советов, забыв о своем главном предназначении – родить и воспитать детей, стали у нас «женщинами-труженицами». Им некогда заниматься детьми. Им надо зарабатывать деньги, чтобы существовала семья. Причем на самых тяжелых работах. (Как у нас шутили, что культурный морской офицер никогда не сделает замечание женщине, неправильно несущей шпалу). По-моему, мы уже дошли до маразма, если по телевидению нам напоминают: «22 часа. Ваши дети дома?» Мол, поищите своих детей. Где они? Куда они делись? О каком домашнем воспитании в семье может идти речь? Просто беда!»

Капитан 1 ранга Игольников удивлен, сколько офицеров из Брестской крепости нашли здесь, на Тришинском кладбище, последний приют. Вот инженер капитан Владимир Зверев, захоронен в 1854 году, на надгробии надпись: «Памятью товарищей». А вот памятник: «Инженер капитану Михаилу Ильину – сослуживцами. Скончался в 1855 году». Привлекает внимание необычное имя и фамилия – Юлий Кирхенпауер фон Кирхдорф военный инженер капитан, родился в Петербурге, скончался в Бресте в 1867 году. А вот «инженерной команды надворный советник Петр Васильевич Михайлов, скончался сентября 5 1839 года. От чинов инженерной команды». Тяжелые чугунные надгробия под воздействием времени сломались, кресты исчезли или валяются рядом разбитые, все эти могилы имеют подкопы, грубые лазы. «Не дали вам, государевым людям, спать спокойно. Нет мира вашему праху. Я прошу у вас прощения. Многие мои современники не ведают, что творят. Несчастные!»

Алексей Иванович, как офицер Флота, где еще сохранилось возвышенное отношение к женщине, не без волнения видит здесь, на кладбище, примеры глубокой и верной любви. «Да, те, кто жил в Бресте до нас, тоже умели любить и дорожить любовью».

Вот огромная горизонтальная чугунная плита, размерами метр на полтора. Удивительно, она как новая, словно неподвластна времени. Лежит на каменном постаменте с небольшим наклоном. Ограда на месте и могила не тронута. Красивая надпись: «Здесь покоится раб божий Дмитрий Мезинов, штабс– капитан 3 Брест– Литовского крепостного батальона. Родился 11 февраля 1830 года. Умер 25 апреля 1876 года. В память жена мужу». В рассвете сил, в 46 лет, муж этой безымянной женщины ушел из жизни. Она в глубоком горе поставила необычный памятник, который дошел до наших дней. Ни время, ни лихолетье войн, ни различные политические режимы не коснулись этой святой могилы. Мы через 130 лет можем прийти и поклониться возле этой могилы любящей паре – штабс-капитану Дмитрию Мединову и его верной жене. Её великая любовь сохранила для нас, порой не умеющих любить и дорожить любовью, и могилу, и печаль, и гордость. И даже «лихие люди» обошли её стороной. Не посмели прикоснуться! Великая сила и таинство любви!

А эта эпитафия вызвала у моряка, любящего юмор, улыбку: «Она хотела, и вот!» На другой могиле тоже неплохая надпись: «Под крестом моя могила, на кресте – моя любовь». А здесь необычная могила. Мощное металлическое надгробие и крест увиты чугунными цветами и украшениями в виде двух сердец. Скромная, но трагическая надпись: «Жене инженер капитана Стеллецкого Екатерине Георгиевне Стеллецкой. Скончалась 1852 года июня 6 дня на 22 году жизни. Блажени яже избрал и принял еси Господи!»

Как рано забрал её Господь. Только-только начиналась по-настоящему её взрослая жизнь. Только она стала понимать, что такое любовь. Возможно, тяжелые роды заставили её покинуть наш мир. Как жалко эту семейную пару! Безутешный муж поставил своей молодой жене памятник из чугунных цветов, который и сегодня через 155 лет говорит нам о великой силе любви. Уж если она пришла, а любовь приходит не к каждому, то как надо беречь любовь женщины! Дорожить любимой!

Опечаленный, Алексей Иванович, познавший жизнь и повидавший на своем веку много горя и страданий, долго стоял перед этой могилой, этим памятником любви. «Слишком слаб и беззащитен человек перед своей судьбой. Да и жизнь человека коротка! Как надо дорожить каждым днем своей жизни! Но понимаешь это слишком поздно».

Самое удивительное, что на этой могиле стоит корзина с цветами. Значит, кто-то поклонился этой святой Екатерине, этой прекрасной любви. Возможно, через полтора века нашлись родственники, а, может быть, наши современники остановились пораженные. И преклонили колени перед великим человеческим чувством – любовью. Они не гордились. Они уважили прах покойной. Потому что она дома, а мы все в гостях. И когда-нибудь, как предписано нам судьбой, мы тоже придем домой. И дай Бог, чтобы был мир нашему праху!

65. Алиса и Капитан

«Студил Петербург разгулявшийся ветер, По звездному небу катилась луна. Прекрасная дама летела в карете, Вся в локонах темных, горда и нежна». Л. Рубальская

В безумном порыве гнева Алиса бросилась в спальню, накинула на дверь крючок и, схватив маленький пистолет «Браунинг», начала стрелять в себя. Рука тряслась, пули летели по всей комнате. Вот с грохотом рассыпалось зеркало. Вот звякнуло оконное стекло. Третья пуля обожгла ей левую руку, повредила артерию. Кровь хлынула фонтаном. Вне себя, теряя сознание, она ещё дважды нажала на курок. Пятая пуля оказалась роковой. Когда Капитан взломал дверь и ворвался в спальню, все было кончено. Он увидел свою Алису, залитую кровью, лежащую на полу лицом вверх. Смерть уже наложила на неё свой отпечаток. Страдания последних лет жизни с Капитаном отошли и больше не терзали её. Чистое нежное лицо разгладилось. Она лежала такая же молодая, как и десять лет назад, когда они познакомились на Дальнем Востоке, в канун русско-японской войны. Капитан в безмолвном шоке, пораженный случившимся, склонился над ней. Увидел, как хрустальная слезинка выкатилась из глаза и медленно покатилась по её щеке. «Я хочу жить», – прошептала Алиса, и жизнь оставила её. Врачи Брест-Литовской крепости оказались бессильны…

Алисе Карловне было уже слегка за тридцать, и она была замужем за армейским пехотным офицером, когда увидела Капитана

Он был тогда еще молодой и, скорее всего, неопытный в любви. Его ум, его мужское обаяние, умение пошутить и поддержать серьёзный разговор сразили её наповал. Она осторожно стала выведывать, есть ли у него семья? Он ответил со свойственным ему юмором английской поговоркой: «Не спрашивайте меня, и я не солгу!» Она сразу же своим немецким умом и практичностью поняла, что за ним большое будущее. А женское чутьё подсказало ей, что он еще не избалован женщинами. Он делает только первые шаги в светской жизни, и он – ничей. Она дала понять горячему Капитану, что благосклонна к нему. И когда он ринулся в первую же атаку, поставила условие – жениться. Она была старше его на шесть лет и знала, как и чем обуздать молодого жеребца (её термин). Она быстро развелась с мужем, и их брак с Капитаном состоялся. Алиса Карловна была опытной европейской женщиной, много знала и умела, о чем её новый супруг понятия не имел.

Первые несколько лет они были самой счастливой парой. Молодой Капитан её боготворил. Она была, как все немки, педантична и аккуратна, великолепно вела хозяйство. Умела красиво сервировать стол. Приготовленные ею блюда отличались своею изысканностью и оригинальностью. Особенно сильное впечатление производило на гостей разнообразие закусок, подаваемых к различным водкам перед обедом. Капитан наслаждался семейной жизнью, его все устраивало, тем более, что большую часть сил он отдавал службе и учебе. В 1908 году, блестяще сдав вступительные экзамены, он поступил в Николаевскую инженерную академию. И семья переехала в Петербург. Алиса Карловна была наверху блаженства. Её предвидение сбывалось. Муж гений!

Её тонкая, легко ранимая душа, жаждала любви. Она часто твердила мужу: «Говори мне приятное. Как можно чаще. Ведь женщины любят ушами». Капитан бросал конспекты и чертежи, подхватывал на руки свою изящную возлюбленную, целовал, кружился с ней, валился на диван и, отдышавшись, говорил: «Голова обучаемого – не сосуд, который нужно заполнить знаниями, а факел, который надо зажечь. Ты мой кремень! Ты высекаешь искры, воспламеняющие мой факел!» Она одна понимала, какой смысл он вкладывал в эту фразу. И она радовалась! Она думала, так будет всегда.

В семейной жизни не может быть постоянно всё хорошо. Как говорится, «в каждом дому по кому». Однажды, будучи в гостях у молодой семьи офицера Борейко, с которым Капитан вместе учился в академии, Алиса Карловна с ужасом случайно увидела, как её немного подшофе муж, воспользовавшись моментом, позволил себе вольность – обнял хозяйку и пытался поцеловать. Словно молния озарила всю теперешнюю жизнь Алисы Карловны. Оказывается, в академической группе Капитана есть молодые офицеры, только что женившиеся на 20-летних петербургских красавицах. Одна лучше другой! А ей, Алисе, уже давно за тридцать. Не будучи никогда красавицей, конечно, она не могла идти с ними ни в какое сравнение ни по красоте, ни по своему развитию и манерам. Она с ужасом поняла, что надо спасать свою любовь, но как? Алиса Карловна приняла самое простое решение – надо изолировать Капитана от общества женщин. Когда после окончания академии Капитана назначили в Брест-Литовскую крепость на должность производителя работ, Алиса Карловна создала обстановку замкнутости своей семьи от остального общества инженеров крепости. Они занимали квартиру из нескольких комнат, которые были все хорошо и полностью меблированы. Оказывается, Алиса Карловна с немецкой пунктуальностью всё рассчитала и не постепенно, по мере финансовых возможностей, приобретала разные вещи, как это делали все остальные, а сразу обставила все комнаты своей квартиры, закупив всю обстановку полностью в магазине за 2000 рублей в рассрочку на два года. Ни у кого из других офицеров не хватило бы духу сделать долг на такую большую сумму. Она была отменной хозяйкой. Умело руководила прислугой. Капитан не занимался домашними делами, а полностью отдавал себя службе – строительству фортов и других крепостных сооружений. Он рьяно претворял в жизнь великую заповедь: «Если хочешь побеждать, помни поражения!»

Макет крепости Брест-Литовск.

Но они продолжали жить особняком. Даже, когда устраивались обязательные большие приемы-вечера на рождественские праздники и на масленицу, их на таких вечерах абсолютно никогда не было. Когда же надо было делать официальные визиты, от которых нельзя отказаться, Алиса Карловна страдала. В первый день Пасхи они приехали с визитом к семье офицера В.М.Догадина (инженеры крепости дали Владимиру Михайловичу и его молодой жене Марии Васильевне кличку «Обожайчики») и вместо десяти минут пробыли там гораздо дольше. Её Капитан был в ударе. Много шутил и смешил дам – киевлянок, жену и свояченицу Догадина. Даже заставил их краснеть за то, что одна из них назвала разрисованное пасхальное яйцо по-украински «писанкой». А он стал намекать, что это слово происходит не от слова «писать», а совсем от другого корня. Дамы были в восторге от Капитана. А когда он спросил их: «Знаете, какая самая нелюбимая поговорка у саперов?» и сам же ответил: «Одна нога здесь, другая там…», – дамы забились в истерике от смеха. Капитан всегда нравился женщинам, хотя его и нельзя было назвать красавцем. Да, такова правда жизни, мужчина ищет в женщине в первую очередь красоту, а женщину больше привлекают в мужчине его душевные качества, его ум и мужское обаяние. Рост мужчины и сходство с Апполоном для женщины не имеет большого значения. После этого визита Алиса Карловна возненавидела всех женщин и начала, к своему стыду, подсматривать и подглядывать за Капитаном. (Как был прав французский поэт Беранже, когда сказал: «Человек сам создает свой ад».)

Чтобы отвлечься от однообразия и скуки домашней жизни, она усиленно посещала с мужем рестораны, где играла музыка, а на эстраде выступали шансонетки. Этих последних Алиса Карловна даже охотно приглашала к своему столу и усиленно угощала, в особенности, если замечала, что певица находится в интересном положении. Она глубоко страдала, что сама не может иметь детей. Но зато в таком обществе она не видела конкуренции для себя.

Однажды Капитан всё-таки вырвался в большое общество на именины жены полковника Н.В.Короткевича, исполняющего обязанности начальника инженеров крепости. (Пятидесятилетний полковник Короткевич вошел в историю Брест-Литовской крепости своим высказыванием: «Известно, что порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия»). Капитан прибыл один, без Алисы Карловны, и был очень оживлен. По обыкновению много шутил и привлекал к себе внимание всех присутствующих и, конечно, женщин. Слух об этом быстро дошел до Алисы Карловны. Она заскрежетала зубами, потому что поняла, её предупредительные меры дают сбой. Приближалась катастрофа.

По делам службы Капитану вместе с другими инженерами крепости приходилось выезжать в Варшаву. Как-то вечером после обеда его с товарищем пригласили в помещение для зрелищ, где тогда выступала одна из последовательниц известной танцовщицы-босоножки мисс Дункан, (про которую говорили: «Босоножка мисс Дункан танцует весело канкан»). А надо сказать, что за обедом с винами им было подано популярное польское кушанье «фляки», что по-русски означало воловий желудок, рубец или внутренности. И вот, когда танцовщица в легком костюме грациозно носилась по сцене и выделывала своими босыми ножками изящные движения, при некоторых крутых поворотах изредка чуть-чуть мелькала нижняя часть ее внутреннего туалета. Капитан, которому ничто человеческое не было чуждо, невольно обратил на это внимание и, наклонившись к товарищу с прикрытым рукой ртом, прошептал: «Фляки видно», придавая этому слову иной, но вполне понятный смысл. Нет мужчин, которых не привлекало бы женское тело! Увы!..

Во время нахождения в командировке Капитан аккуратно писал письма жене, хотя был в отсутствии всего три дня. Он был вежлив и внимателен к ней. Когда служебное задание было выполнено, он нередко вызывал Алису Карловну в Варшаву, чтобы побыть там с нею вместе. Он понимал, что жена страдает, когда его нет рядом с ней.

Она, действительно страдала. Каждый уход Капитана из дома превращался для неё в пытку. Её больное воображение рисовало мрачные картины нероновских наслаждений, которым предается Капитан, выйдя по делам службы из квартиры. Она многократно прокручивала в своем сознании любую сплетню, любой слух, где, когда и с кем видели Капитана. (Появившийся тогда на литературном Олимпе Джек Лондон писал: «В женской логике есть нечто убийственное для здравого смысла»). Великий писатель, конечно, прав. Женщина, у которой прошла молодость, способна на любое преступление, чтобы сохранить возле себя мужа. Она купила «Браунинг», пока ещё не зная, зачем. Потом она с холодным спокойствием приняла решение, что убьет его, чтобы он никому не достался. Развязка приближалась. Как говорили в древнем Риме: «Кавэ амантен (Берегись любимой)». Лучше сказать: «Берегись полюбившей!»

Капитан со своей женой собирался ехать в Петербург, где должен был рассматриваться разработанный им проект форта. К шести часам вечера одного из теплых весенних дней полковник Короткевич пригласил всех офицеров на собрание с целью решить, каким образом провести чествование одного из сотоварищей, покидающих Брест-Литовскую крепость для службы в другом месте.

Приехал из города на велосипеде и Капитан. Собрание прошло быстро. Закрытым голосованием было решено внести каждому «с рыла» (как выразился с обычной шуткой Короткевич) по 10 рублей на товарищеский ужин в ресторане и ещё по 10 рублей на подарок. Так как всех офицеров налицо было 25 человек, то на 250 рублей собирались подарить уезжавшему хорошие золотые часы (за 100 рублей) с такой же цепочкой (за 150 рублей). После собрания все разъехались по домам.

Едва Капитан вернулся к себе на квартиру и стал мыть руки, как к нему подошла его супруга. На нервном взводе. «Где ты был?» – спросила Алиса Карловна. «На собрании офицеров», – ответил он. «А почему же ты не говоришь, кого ты встретил по дороге?» Алисе Карловне уже успели доложить, что Капитану попалась навстречу жена одного пехотного офицера, с которой Алиса Карловна и Капитан были знакомы по офицерскому собранию полка, стоявшего в Брест-Литовске близ вокзала в Граевской слободке. – «Дай мне сначала вымыть руки». – «Нет, ты хотел эту встречу скрыть от меня», – возразила Алиса Карловна, всё больше возбуждаясь. – «Ну, если ты будешь так разговаривать, то я не возьму тебя с собой в Петербург». – «Ах, ты так!» – воскликнула Алиса Карловна и в отчаянии, не помня себя, с глухим рыданием бросилась в спальню…

Потеря жены сильно потрясла Капитана. Когда её хоронили, прежде чем закрыть гроб, Капитан долго стоял в застывшей позе, левой рукой облокотившись на край гроба и склонившись над её головой, не спуская глаз с лица покойной. После похорон жены Капитан ещё больше замкнулся в себе, нигде не показывался, а попытки некоторых женщин отвлечь его не увенчались успехом. Он весь отдался службе и четко следовал заповеди своего учителя генерала Драго-мирова Михаила Ивановича: «Нигде не выделяться, больше значить, чем казаться».

Вскоре началась Первая Мировая война. Капитана по его личной просьбе направили из Брест-Литовска в действующую армию сражаться «за Веру, Царя и Отечество». Он был смел до безрассудства. Окружающим его людям казалось, что он ищет смерти.

Прошли годы. Сменилось не одно поколение жителей Бреста. Да и сам город сегодня не узнать. Он готовится отмечать в 2019 году своё тысячелетие. В тишине Тришинского кладбища, оказавшегося в центре города, среди разросшихся деревьев, в стороне, почти у самой ограды стоит скромный обелиск из черного мрамора с лютеранским крестом. Время неподвластно ему. Мрамор как новый. Ни лихолетье войн, ни революции, ни различные политические режимы не коснулись этой скорбной могилы. Под крестом только три слова: «Алиса Карловна Карбышева». И год – «1913». У подножья обелиска нередко можно увидеть две свежие розы – красная и белая – символ печали и символ любви.

66. Кругосветное плавание

"Наш корабль вышел из Кронштадта и на всех парусах направился в Атлантику. Мальчишки и девчонки – матросы этого корабля – слушали капитана, открыв рот. Капитан, морской офицер-подводник, капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович, с присущим ему блеском проводил занятие с учениками третьего класса, которые пришли в детскую библиотеку на очередную встречу под названием «Морская душа». Алексей Иванович совместно с директором библиотеки Ларисой Эдуардовной Веремейчик разработали постоянно действующий цикл бесед о море и моряках, и вот уже на протяжении трех лет дети со всех школ города Бреста приходят в этот храм детских книг, где знакомятся не только с морскими книгами, но и с живым моряком и участвуют в океанских плаваниях. Сегодня они совершают виртуальное кругосветное плавание на парусном корабле. Макет парусника из костей редких африканских животных покачивался «на волнах» в руках капитана. Англия уже осталась позади, и огромные волны Атлантического океана укачивали молодых матросов из белорусского города Бреста. Капитан назначил каждого мальчишку или девочку на ответственные должности: кто штурман, кто рулевой, кто боцман, кто впередсмотрящий, одна девочка попросила назначить ее коком (она умеет хорошо готовить) и т. д. Все при деле. Капитан объяснил, в чем заключаются обязанности его подчиненных, и теперь каждый старается хорошо исполнить свою должность. Вот капитан командует: «Штурман, веди корабль к Канарским островам, экипаж нуждается в отдыхе!».

Штурман, мальчишка Игорь, подбегает к глобусу, что-то там ищет в средней части Атлантики, находит Канары и командует рулевому: «Лево на борт!». Командир тихонько подсказывает рулевому Саше и тот, как заправский морской волк, докладывает: «Руль лево на борту!». Ему командуют: «Отводи. Так держать!» – «Есть, так держать!». Впередсмотрящий Антон с настоящим морским биноклем в руках сообщает: «Вижу каких-то морских животных! Большая стая!», Это дельфины. Они подплыли к кораблю, где находились наши матросы. Алексей Иванович в очередной раз опустил руку в «волшебный чемоданчик» (откуда перед этим он достал бинокль) и вытащил фарфоровую статуэтку, на которой резвились три дельфина. Он рассказал ребятам о своих встречах на подводной лодке с этими самыми умными морскими животными, большими друзьями моряков. Дети удивились, узнав, что у дельфинов есть гидролокатор, и что, вообще, рыбы разговаривают в море. Рыбы испытывают страх, они ощущают боль, они кричат, люди этого не слышат, а морские приборы на кораблях воспринимают их звуки,

Погода стоит ясная, с берега дует легкий бриз. Парусник приближается к Канарским островам. По команде боцмана Андрея: «Паруса долой» весь экипаж вскакивает и начинает имитировать опускание парусов, они тянут канаты то справа, то слева, то сверху вниз. Все довольны, все смеются, все на высоком эмоциональном подъеме. Все ждут, что будет дальше?

Капитан объявляет: «Надо пополнить запасы продовольствия и пресной воды». И на вопрос капитана, какие продукты будем брать, дети воодушевлено кричат одно и то же на каждой встрече: «Чипсы и жвачку!». Просто беда, насколько отравлена наша детвора этими заморскими угощениями.

После воспитательной беседы экипаж грузит десять ящиков картошки, по пять – моркови и свеклы (это все пойдет на приготовление белорусского борща); грузятся также ящиками бананы, апельсины, лимоны, киви и многие другие цитрусовые, которые вспоминают дети. Шум, гам, все пытаются вспомнить, что еще они пробовали дома. Все активно участвуют в игре. В этом и заключается главная задача опытного воспитателя своих подчиненных, капитана 1 ранга Алексея Ивановича, чтобы все дети раскрылись, преодолели свою врожденную робость перед коллективом, чтобы каждый почувствовал свою причастность к игре, к кругосветному плаванию.

Итак, продукты загружены, пресная вода в бочонках привезена с берега, пять бочек рома закрыты в трюме на замок (это НЗ – неприкосновенный запас капитана). Осталось запастись свежим мясом. А как его хранить на парусном корабле, ведь у наших предков не было холодильников? Ни разу никто из молодых матросов не ответил на этот вопрос правильно. Современные дети не знают, что надо делать. Ребята удивленно узнают от руководителя похода, что в старину свиней, овец, коров и даже кур брали на корабль живыми. На палубе делалась специальная выгородка, где жили животные, и по мере необходимости кок выходил с ножом, выбирал, например, кабанчика и освежевывал его.

Наконец, загрузили скотину. Кок, девочка с красивым белорусским именем Алеся, приготовила обед. Каких только не было предложений по выбору блюд. И опять наша беда: гамбургеры, чисбургеры, хот-доги. С большим трудом остановились на скромном, но полезном обеде: салате из помидоров и огурцов с луком и молодым чесноком (чтобы не было цинги), красном борще со сметаной, макаронах по-флотски, компоте с абрикосами и по две порции мороженого с малиновым вареньем (это уже выпросили у капитана молодые матросы).

Теперь команда корабля может отдохнуть на берегу теплого моря, покупаться и позагорать. (И опять по задумке руководителя с большой пользой для детей). Он вытащил из своего «волшебного чемоданчика» несколько морских раковин.

С каким удовольствием мальчишки и девчонки рассматривали необычную природную раскраску этих моллюсков. Некоторые прикладывали их к уху, чтобы услышать шум настоящего моря. Сколько интересного они узнали от опытного моряка о жизни этих скромных обитателей моря.

Уникальная коллекция морских раковин. Фото: Юлия Ламаалем/The Epoch Times.

Потом Алексей Иванович вытащил настоящий кокосовый орех, и каждый ребенок подержал его в руках, почувствовал шершавую поверхность этого удивительно полезного для человека плода. Многие хотели бы расколоть орех и выпить кокосовое молоко. Но Алексей Иванович остудил их пыл, молоко в орехе уже окаменело, и теперь можно только послушать, как оно гремит внутри.

Время отдыха закончилось. Корабль поднял паруса, и штурман Игорь повел его в Южную Америку, в Рио-де-Жанейро. Там проходит карнавал бразильской самбы. Матросы надевают белые брюки (как мечтал Остап Бендер), девочки – легкие карнавальные костюмы. Алексей Иванович включает магнитофон, и зажигательные танцевальные ритмы заполняют зал детской библиотеки. «Танцуют все!», – шутя объявляет Алексей Иванович. И опять дети, преодолевая свою робость и стеснение, вскакивают и все смелее начинают выполнять танцевальные движения. Музыка грохочет. Некоторые мальчишки танцуют прекрасно. Девочки стесняются, но тоже танцуют. А вот два-три мальчика, видимо, вообще первый раз видят, как можно двигаться под музыку. Алексей Иванович, опытный танцор еще со времен Нахимовского училища, показывает красивые и ритмичные элементы танца. Все счастливы. Такого дети не испытывали ни на одном занятии.

Даже работники библиотеки, во главе с директором Ларисой Эдуардовной, бросив свои дела, пришли на зов музыки. Они тоже восхищены. Они-то знают, что это класс – с тяжелыми детьми, с некоторой заторможенностью в развитии. Но сегодня детей не узнать. Они все веселы, раскрепощены, счастливы. Их глаза горят. Им будут завидовать все мальчишки и девчонки в городе. Они были в Рио-де-Жанейро. И там они танцевали самбу…

Кортик военно-морской ВМФ России (ВМФ СССР), образца 1945 года.

Но снова – океан. Обогнув Африку, корабль вошел в Индийский океан. Впереди юго-восточная Азия. Впередсмотрящий матрос Антон с подсказки капитана кричит: «Пираты! Пираты!». Наши молодые матросы вооружаются морским кортиком капитана 1 ранга Игольникова и по очереди отбиваются от пиратов, которые хотели захватить корабль на абордаж. Атака пиратов отбита. Они с позором бежали. Наши герои с восхищением укладывают кортик в ножны. Кортик, полученный Алексеем Ивановичем вместе с лейтенантскими погонами, выглядит, как новый. Высококачественная сталь лезвия не подверглась влиянию времени. Ручка из слоновой кости в отличном состоянии. Позолота украшает металлическую часть ножен. Золотой парадный пояс делает кортик самым важным морским атрибутом сегодняшнего плавания. Каждый мальчишка и каждая девочка подержали кортик в своих руках. Для них это чудо!

К сожалению, пора возвращаться. Пересекли Тихий Океан, оставив Австралию с правого борта. Пройдя проливом Дрейка и обогнув огромные айсберги в южной части Атлантики (дети не могли поверить, что есть айсберги длиной 300 километров), наш парусник помчался домой.

Под звуки марша «День Победы» (Алексей Иванович опять включает музыку) корабль прибывает в Кронштадт. Его встречают высокие руководители. «Президент» каждому матросу надевает на шею на красивой яркой ленте медаль «За участие в дальнем плавании» (из запасов волшебного чемоданчика). Каждому, как в старину, назначается пожизненная пенсия. Для наших матросов – это по пять эскимо каждый месяц. Матросов обнимают их родственники. Цветы, поцелуи, слезы радости. Все живы! Все счастливы! Кругосветное плавание закончено…

Алексей Иванович усталый, но тоже счастливый, объявляет напоследок: «Ребята, в следующий раз мы совершим плавание на подводной лодке во льдах Арктики. Вы будете торпедистами, ракетчиками, гидроакустиками, рулевыми на горизонтальных и вертикальном рулях. Вы увидите северное сияние и белых медведей». Дети с ревом восторга воспринимают это сообщение.

Алексей Иванович аккуратно убирает морскую атрибутику в свой «волшебный чемодан». Дети обступили его, каждый хочет еще раз потрогать настоящие морские экспонаты. Опытный моряк с улыбкой разрешает им трогать все, он знает, как это приятно детворе. Когда уже чемоданчик уложен, Алексей Иванович видит, что один мальчишка как-то стеснительно мнется. Поощряя его, моряк ласково спрашивает: «Как тебя зовут, товарищ матрос?». Мальчик, счастливый таким обращением, раскрепощенно отвечает: «Роланд».

«Ты что-то хочешь?». Мальчик без слов протягивает капитану руку, разжимает потненький кулачок. Там лежит уже почти растаявшая в фантике леденцовая конфетка. Это самое ценное, что есть у этого ребенка. Он дарит ее морскому офицеру, поразившему его всем: и красивой формой, и необычным рассказом, и раковинами, и кокосовым орехом, и, главное, морским «ножиком». Он умоляет Алексея Ивановича, пытавшегося отказаться, взять подарок и тем самым разделить с ним его радость. Ветеран флота, зная, что отказ обидит мальчишку, с благодарность принимает подарок. Мальчик Роланд, красный от волнения и переживаний, с восторгом убегает вслед за остальными детьми…

Наивные хорошие мальчишки и девочки! Прошлый раз по окончании плавания на подводной лодке одна девочка из четвертого класса протянула Алексею Ивановичу три чипсинки. Пошуровала своими пальчиками в пакете с чипсами, ухватила три штучки и поделилась с моряком. А однажды мальчик подарил своему капитану пластмассовую гранату. Алексей Иванович убеждал ребенка, что граната пригодится ему самому, на что молодой матрос Доминик очень строго сказал: «Вам она нужна отбиваться от пиратов». Пришлось принять. Дети в знак благодарности отдают самое дорогое, самое им нужное. Причем, отдают без сожаления, даже с радостью. У них еще нет жадности.

Помолодевший от общения с детьми ветеран, отдавший пятьдесят лет флоту, с некоторым волнением рассуждал: «Пусть они не станут моряками. Но, играя в моряков, они познают мир. Они впервые видят настоящего морского офицера и восхищаются красотой морской формы. Они знакомятся с не известным им миром – морской стихией. Детей поражает величие океанов. Оказывается, вода занимает две трети Земного шара. И только на одной трети ютятся люди. Значит, самая земная профессия – быть моряком! Невероятно! После каждого плавания дети возвращаются в свою страну, в свой дом, где их встречают как героев. Они начинают понимать, что самое ценное у человека – это Родина. Вот так по крупицам, подспудно у них воспитывается чувство любви к Родине. Гордость за свою Родину. И если придет необходимость, вчерашние мальчишки и девчонки с оружием в руках станут на защиту своей прекрасной страны – синеокой Беларуси. А это значит, мои занятия с ними были не напрасны. Для этого и живем!»

Рылов Аркадий Александрович. В голубом просторе. 1918. Масло.

67. Встреча через полвека

"Оркестр грянул «Марш нахимовцев». Под гром аплодисментов и оглушающий звон медных тарелок группа пожилых мужчин, часть из них в морской форме, вошли в зал.

Оркестр неистовствовал: Солнышко светит ясное, Здравствуй, страна прекрасная. Юные нахимовцы тебе шлют привет, В мире нет другой Родины такой. Путь нас озаряет, словно солнечный свет, Знамя твоих побед.

«Юные нахимовцы», седые, обвешанные орденами и медалями, четко, почти строевым шагом прошли через весь зал (самому молодому из них уже исполнилось 67 лет) и аккуратно заняли места почетных гостей возле сцены. Начальник Нахимовского военно-морского училища контр-адмирал Егоров, невысокого роста, крепко сбитый крепыш, настоящий подводник, поднял руку, успокаивая зал, и командным сочным баритоном поздравил ветеранов флота с полувековым юбилеем окончания ими родного училища. Затем выступили согласно заранее разработанному сценарию: от преподавательского состава – заслуженный учитель математики Стародубцев, от офицеров-воспитателей – участник холодной войны на море капитан-лейтенант Чвокин, от сегодняшних воспитанников училища – отличник учебы нахимовец Вискривец. Все выступающие поздравляли бывших нахимовцев с красивым юбилеем, благодарили их за отличную службу Родине, гордились ими, короче, пели всякую аллилуйю. Юноша Вискривец, обращаясь к ветеранам, прочитал стихи А.С. Пушкина, где были строки: «Завидую тебе, питомец моря смелый, под сенью парусов и в бурях поседелый…». В заключение каждому ветерану самые младшие нахимовцы вручили цветы и значки «50 лет на флоте». Аплодисменты не смолкали. С ответным словом от юбиляров выступил вице-адмирал Нежданов Леонид Иванович, с явно брутальной внешностью, сухой, даже субтильный, прошедший огонь, воду, медные трубы и чертовы зубы. Даже одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что ожидает выпускников Нахимовского училища на флоте. Он красочно, используя морской сленг, рассказал, как он и его товарищи учились в «питонии» с 1950 по 1956 годы. Леонид Иванович тоже закончил стихами: «Былые походы, простреленный флаг, и сам я отважный и юный…». Его выступление неоднократно прерывалось аплодисментами. А потом опять музыка:

Простор голубой, земля за кормой, Гордо реет на мачте флаг Отчизны родной. Вперед мы идем и с пути не свернем, Потому что мы Сталина имя в сердцах своих несем.

Да, из песни слово не выбросишь. Именно так мы тогда пели и гордились этим. Начальник училища широким жестом пригласил всех ветеранов на крейсер «Аврора» на торжественный обед. «Семидесятилетние мальчишки» в почетном сопровождении молодых матросов прошлись по кубрикам крейсера, где они жили целый год, побывали в классах, где они учились морскому делу все шесть долгих лет, и, наконец, заняли места в кают-компании за праздничным столом. Вестовые в белых форменках наполнили хрустальные рюмочки чистейшей «Столичной». Командир крейсера «Аврора», подтянутый, аккуратный офицер, в парадной форме, с красивой бородкой, торжественно провозгласил тост: «За Россию, за флот, за Андреевский флаг!», и я… проснулся. На душе немного горько и обидно. Спать уже я не мог. Вчера на юбилейной встрече ничего этого красивого не было. Родина, и наш атомный, океанский, ракетоносный Военно-морской флот, которому мы отдали 50 лет жизни, забыли о нас. Сейчас, в 2006 году, в эпоху разнузданного капитализма, в нашей стране совсем другие идеалы, другие ценности.

Благодаря Юре Степанову, маленькому рыжему нахимовцу в начале 50-х годов, который стал солидным мужчиной с гигантской лысиной (сегодня он главный метролог крупного петербургского объединения «Светлана», ученый, доктор каких-то наук), благодаря его усилиям, мы, заранее оповещенные о «Большом сборе», прибыли к парадному входу в Нахимовское училище, стены которого покинули полвека назад. В назначенное время провели перекличку. Юрий Степанов доложил, что пришли 12 человек, и с горечью сказал: «Как трудно вас собрать!». Я стоял, окруженный какими-то мужиками, совершенно никого не узнавая, кроме двух – трех товарищей, с которыми пришлось встречаться по службе. В руках у меня была выпускная фотография, и я просил каждого показать себя на ней. Удивительно, почти ни с кем из них мне не пришлось встречаться за последние пятьдесят лет. Я прятался за спины своих близких товарищей Вовы Семерикова и Лени Нежданова и просил их напомнить мне: «А это кто? А это?». Леонид Иванович Нежданов, вице-адмирал, Герой Советского Союза, командир крупных соединений и объединений подводных лодок, чувствовал себя в своей тарелке. Он, тоже один из организаторов встречи, стал объяснять нам, что в программе у нас посещение училища, осмотр крейсера «Аврора», обед в кафе «Три пескаря». В это время ко мне подбежал какой-то капитан второго ранга (Леня был в плаще, и его регалий не было видно) и почти не извиняющимся тоном сообщил, что в училище нас не пустят, так как именно сегодня выпускники-нахимовцы пишут в актовом зале итоговое сочинение на тему «За что я люблю флот». Леня, услышав это, рассвирепел, зарычал, куда-то пошел и, вскоре вернувшись, сообщил, что можно будет пройти по первому этажу училища и осмотреть музей.

Мы, сбившись в кучку, напуганные сплошными запретами в месте, где мы столько лет были хозяевами, дико озирались. Порывы свежего балтийского ветра обдавали нас брызгами невесть откуда взявшегося возле училища фонтана. В наше время его не было. Раньше там, на пустыре, мы гоняли в футбол. На нас из-за ограды печально смотрел адмирал Павел Степанович Нахимов. Его бюст в маленьком полисадничке установили тоже без нас. На постаменте выбиты две строчки, сверху: «Адмирал», а на второй, как-то сбоку: «Нахимов», Видимо, планировалось еще разместить две буквы «П.С.», но на инициалы явно не хватило денег. Так и стоит за решеткой кривенький «просто Нахимов» и словно хочет сказать: «Печально я гляжу на ваше поколенье…».

У крейсера «Аврора», куда мы решили вначале пройти, был… базар. Самый настоящий ташкентский, или даже турецкий, базар. Огромное количество коробейников разложили свой товар, предназначенный для иностранцев, и радостно потирали руки. Как раз в это время десятка два автобусов высадили десант узкоглазых туристов. Маленькие черные «ребятишки» разбежались по набережной возле боевого крейсера «Аврора» с легендарным историческим прошлым. Они фотографировались, к чему-то приценялись, что-то покупали, громко смеялись. Всюду слышалась нерусская речь. Первые группы, купив входные билеты, уже рвались на трап. Создавалось ощущение, что они берут наш корабль на абордаж. Они были везде. И главное, везде пахло долларами. Везде делались деньги, «фриша копка» (свежая копейка), как говорят в Израиле. Даже мы должны были бы покупать билеты, чтобы подняться на корабль.

Я видел, как лица моих товарищей исказились гримасой отвращения. Леонов Валерий Михайлович, прибывший на встречу из Москвы, инженер химик-атомщик, отличавшийся с детства резкостью суждений, изрек: «О, ё…перный театр. Я в этот муравейник не пойду. Мне там делать нечего. Нет моего крейсера «Аврора». Я «…ехал в Ленинград, а приехал в Петербург…» двадцать первого века. И город не мой, и крейсер не мой. Одним словом, прощай любимый город. Прощай, корабль моего детского воспоминания, моя «Аврора».

К сожалению, он выразил наше общее мнение. Мысленно попрощавшись с некогда гордостью флота, уже без энтузиазма мы направились в училище. Там было не до нас. Никто не встретил. Не объяснил маршрута. Многое уже было перестроено. И вошли мы не с парадного входа, а откуда-то сбоку. Прошли через хозяйственный двор, потолкались на первом этаже. Посмотрели какой-то обезличенный музей. Еще раз увидели с десяток фотографий нашего Главкома. Единственное, что привлекло внимание, – это трап. На латунных перилах парадного трапа были выгравированы фамилии выпускников всех лет со дня первого выпуска. Кому пришла такая «гениальная» мысль? Другого места не нашлось. Каждый из нас обнаружил свое фамилию под годом выпуска «1956». Действительно, пустячок, а приятно. Больше делать было нечего…

Пофотографировались на сотовые телефоны. Сбились в кучки. Жена генерала Касаткина из Генерального штаба, нашего Канариса, худощавого спортивного вида мужчины (молчаливого и неприметного, как все разведчики), которого я так и не смог вспомнить в нахимовские годы, решительно подвела итог нашей экскурсии: «Ребята, пойдемте водку пить!». Благодарные за такой совет ребята зашевелились, взбодрились и дружно пошли на выход.

В кафе «Три пескаря» на улице Куйбышева, в ста метрах от училища, нас уже ждали. Красивый, ухоженный мужчина, сразу видно, большой начальник, в костюме от Кардена, не иначе, приветливо улыбаясь, каждому пожал руку, каждую женщину поцеловал в щечку, скромно извинился за опоздание. Я никак не мог понять, кто это? Когда, наконец, расселись за праздничным столом, Юра Степанов, на правах организатора встречи, хитро улыбаясь, представил его: «Доктор космических наук, академик отраслевой космической академии, почетный член многих академий Сергей Николаев – нахимовец нашего выпуска». Неужели это тот худенький мальчишка, который лучше всех танцевал мазурку на уроках танцев и которого за отличную учебу послали в пионерский лагерь «Артек»? Какая-то гордость охватила меня. Знай наших!

Юра Степанов продолжал представлять героев: «Доктор технических наук Лева Ковтун. Кораблестроитель, один их разработчиков атомных подводных ракетоносцев». Этого я помню. Учились в одном классе. Спортсмен, кажется, гимнаст. И сейчас такой же подтянутый, аккуратный. Его я встречал на Северном флоте, потом в Питере, когда он уже служил в научно-исследовательском институте. Рядом с ним его жена. Красивая женщина, несмотря на осень в волосах. Рад за него.

Несколько особняком сидели инженеры-строители, наши мальчишки, закончившие высшее инженерно-техническое училище (ВИТУ). Они строили ракетные шахты в сибирских лесах и хранилища ракет в скалах Заполярья. Они построили дороги и города для подводников в совершенно недоступных медвежьих уголках Кольского полуострова, где раньше не ступала нога человека. Солидный сегодня полковник Слава Бриус в двадцать семь лет уже был награжден орденом Знак Почета «за выполнение особо важного правительственного задания». Он и нахимовцем отличался какой-то уверенностью, надежностью, весомостью своих слов. Почти все, пройдя школу выживания в строительных частях, стали преподавателями в Ленинграде (Петербурге), кандидатами наук, заслуженными строителями СССР. Но, кроме Славы Бриуса, я никого из них, к своему стыду, не помню.

Первую рюмку выпили за родное Нахимовское училище, которое вывело нас в люди. Тост произнес Леня Нежданов в блеске своих адмиральских звезд, орденов и медалей. Не верилось, что с этим мальчишкой я сидел рядом в классе. Именно он, будучи секретарем комсомольской организации, принимал меня в комсомол, да не где-нибудь, а в квартире Николая Островского в Москве, во время подготовки к параду на Красной площади.

Потом были тосты «За Военно-морской флот», «За наших в море» (как сейчас говорят). Минутой молчания помянули тех, кто уже ушел из жизни. А таких не мало. Отдельно выпили за подводников, поскольку в этом году 100-летняя годовщина создания подводных сил отечественного флота. Затем, конечно, выпили за женщин, за наших жен. Стоя, как положено настоящим мужчинам. Очень красивый тост сказал академик Серега Николаев: «За наших Трубецких и Волконских, которые, забросив свои дипломы, сопровождают мужей по всему свету. Ваши любовь и вера сохранили нас. Вас надо награждать, как это делают подводники, учредившие медаль «Жена подводника». Вам надо ставить памятники и петь о Вас песни». Ему аплодировали. Потом, когда уже дело шло к окончанию встречи, Серега снова удивил всех. Он, видимо, был большой любитель женщин, судя по его импозантной внешности, и они, скорей всего, ему тоже симпатизировали. Сергей слегка подшофе встал и с болью в голосе признался: «Все! Мне 68 лет. Ухожу из большого секса!». Хохот стоял гомерический. И только в этот момент я по-настоящему вспомнил его. Да, это был наш Сергей Николаев, шутник и балагур. Как оказалось, с задатками гениальности.

Годы уже не те. Поэтому часа через два начали заканчивать нашу историческую встречу. Саша Боровиков, заслуженный деятель культуры СССР, полковник, кандидат юридических наук, прочитал с десяток своих очень приличных стихов. Последнее, о нас – нахимовцах 1956 года выпуска, даже заставило прослезиться:

Дорогие мои, мальчиши! Нас сегодня так мало осталось. Рад я видеть всех вас от души. Петь последнюю песнь мне досталось. Никого мне из вас не узнать, Тех, кто гордость и слава России. До «Авроры» дойти, добежать, Иногда уже больше нет силы. Ну, а я средь немногих пришел, С вами выпил походную фляжку. Было мне, как и вам хорошо, Вспомнить нашу морскую тельняшку. Но мы живы! Еще и в строю! И Нахимов, и море за нами. А я песни еще пропою. Наш Андреевский флаг всегда с нами.

Вот такой у нас Саша Боровиков. Я глядел на «мальчишек» и радовался. Не все стали моряками, но все состоялись как личности. Все достигли многого в жизни. Нашли свое место. Только благодаря Нахимовскому училищу мы вышли в люди. У всех мальчишек не было отцов, ведь только-только закончилась война. Страна еще не успела залечить многочисленные раны. Что нас ждало? Тяжелое детство, безотцовщина, воровство, тюрьма… Флот нас спас, флот с отработанной веками системой воспитания мальчишек в Кадетском корпусе. Нахимовское училище заменило нам и погибших отцов, и матерей, и семью. Нас готовили стать морскими офицерами в лучших традициях Российского флота. И образование, и воспитание, и культурный уровень – все соответствовало самым современным требованиям.

Будучи нахимовцами, мы восемь раз были в Москве на параде, на Красной площади, каждый раз посещая театры и музеи столицы. Нас, юных моряков, везде встречали в Москве с радостью. Мы побывали во всех театрах, цирке, музеях, в том числе и в закрытых в то время (Алмазный фонд, Кремль, квартира Сталина). За шесть лет учебы в училище мы многократно знакомились с театральной и культурной жизнью Ленинграда. Мы стали театралами и меломанами. Мы умели танцевать мазурку и красиво ухаживать за девушками. Мы все были хорошими спортсменами. Мы любили Родину и серьезно готовились защищать ее.

Когда наступило время прощаться, Леня Нежданов и Вова Семериков негромко запели, а мы все подхватили нашу нахимовскую песню:

Сегодня в озере, а завтра в море, Мы поведем большие корабли. Мы любим Родину, мы любим Сталина, Мы любим флот родной своей страны. На этом мы и расстались…

Я шел по набережной Невы. Балтийский ветер рвал полы моего плаща, обдувал и остужал разгоряченное лицо. Воспоминания детства все еще будоражили мою душу. Тяжело встречаться через пятьдесят лет. Слишком большая временная пропасть. Поговорить с каждым не удалось. В основном, обменивались стандартными фразами: «Как ты?». И ничего не значащими ответами: «Нормально!». Хотелось бы узнать, как складывалась судьба каждого. Но это можно достичь только персональными встречами, не более двух – трех человек. Да и времени надо гораздо больше. Я шел неудовлетворенный, немного расстроенный, но вдруг поймал себя на мысли, что меня мучит нелепый вопрос: «Если они, мои однокашники, такие пожилые (чуть было не сказал – старые), то какой же я?..».

Да, сегодня нам под семьдесят. Честно говоря, мы мало уже что можем. Но мы по-прежнему «любим флот родной своей страны» и будем любить его до конца жизни."

68. Да здравствует Франция!

«…французский посланник со мной на дружеской ноге…»

И.А. Хлестаков, пьеса Н.В. Гоголя «Ревизор»

Посол Франции в республике Беларусь Стефан Шмелевски, войдя в зал Брестской областной библиотеки, где его ждали дети, изучающие французский язык, застыл от удивления. Мадам, жена посла, наткнулась на него и остановилась поражённая. На сцене была воссоздана полная романтики жизнь моря по произведениям великого французского писателя Жюля Верна, к юбилею которого и был приурочен приезд посла. И диковинные раковины, и россыпь драгоценных камней, и морские карты, штурманские приборы, и морской кортик, капитанская фуражка, и даже индийские утончённые вазы и серебряные бокалы – всё говорило о глубоком знании романов Жюля Верна и высоком профессионализме создателей выставки. Экспонаты сверкали, блестели, лучились на солнце, заполнившем зал. Дети улыбались и аплодисментами стоя приветствовали гостей, и это создавало такую приятную обстановку, что посол расчувствовался, заулыбался, сам зааплодировал вместе со всеми. Тревожное ожидание, царившее в зале последние минуты, спало. Дети стали рассаживаться на свои места, гости здороваться с руководством…

И тут посол заметил седовласого моряка с аккуратной седой бородкой в красивой форме капитана 1 ранга с орденами и медалями, выделявшегося из всех присутствующих в зале. Посол, смолоду будучи сам морским офицером запаса, изъявил желание познакомиться с моряком. Капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович представился ему по-военному чётко и, улыбаясь, сообщил, что он сегодня выступает в роли капитана Немо, он капитан подводной лодки «Наутилус», а все дети в зале – его матросы. Они, мол, только что вернулись из плавания, собрали сокровища со дна океана и выставили их на обозрение всем гостям сегодняшней встречи. Посол и его мадам с восхищением пожали руку моряку, найдя его педагогический опыт уникальным. Они сели рядом с ним и в течение всего времени встречи не отходили от него. Алексей Иванович опытный моряк – подводник, прошедший огонь, воду, медные трубы и чёртовы зубы, в ходе общения с французами изрёк сакраментальную фразу, что моряк моряка видит издалека. Стефан Шмелевски, знающий русский язык, поскольку имел славянские корни, уже через несколько минут общения, испытывал к бывалому моряку большое душевное расположение. И, когда по окончанию встречи с детьми директор библиотеки, Тамара Павловна, довольная, что всё так хорошо прошло, угостила в своем кабинете высоких гостей чаем с коньяком «Плиска», моряк уже чуть ли не по плечу похлопывал французского амбассадора. Они поговорили о Франции, о Париже, об авианосце «Клемансо», перешли на кабаре «Мулен Руж», а затем, естественно, разговор зашёл о красоте француженок, Катрин Денёв, Бриджит Бордо, там же Ален Делон, Ив Монтан…

Расстались друзьями, моряк даже позволил себе шаркнуть ножкой и поцеловать руку мадам.

Через месяц, внимательно рассмотрев фотографии, где отражалось посещение послом библиотеки, Алексей Иванович отобрал штук десять и, на всякий случай, поколебавшись, послал с письмом в Минск во французское посольство. Письмо начиналось красиво:

«Уважаемый господин посол! С большим удовлетворением высылаю Вам несколько фотографий о Вашем пребывании в Бресте 22 марта 2005 года и совместной работе в областной библиотеке в дни памяти великого французского писателя Жюля Верна».

Заканчивалось письмо не только красиво, но и с намёком:

«С удовольствием вспоминаю наше знакомство и те несколько часов, которые были направлены нами на укрепление франко-белорусской дружбы. Низкий поклон Вашей уважаемой супруге. Желаю вам доброго здоровья. Сочту за честь вновь увидеться с Вами».

Особенно последней фразой гордился моряк. Жене же вполголоса сказал, что ответят либо французы, либо придут из КГБ. Ещё через месяц пришёл ответ, и, что удивительно, из посольства. Посол просил оказать честь и прибыть на приём по случаю национального праздника – Дня Независимости Франции 14 июля 2005 года. Моряк, не задумываясь, решил, что он окажет послу такую честь, и стал собираться.

День взятия Бастилии остается самым главным национальным праздником для Франции, моментом согласия, единения и сплоченности свободной нации. 14 июля считается Днем независимости Франции.

По своему опыту Алексей Иванович знал, что производят впечатления и запоминаются нестандартные решения. Прежде всего, он подготовил подарки: компьютерную фотографию малого противолодочного корабля «Брест», единственного российского корабля, который носит имя города другого государства, а также недавно выпущенную в Бресте его книгу «Морские новеллы». Затем он решил, что при вручении подарков надо сверкнуть знанием французского языка, который он никогда не изучал. Решительный моряк нашёл в городе школу, где французский язык был профилирующим. И хотя уже были летние каникулы, отыскал и элегантно упросил преподавателя Тамару Михайловну, женщину, приятную во всех отношениях, перевести его короткую русскую речь на французский язык. После того как Тамара Михайловна трижды зачитала ему его выступление по-французски, он смог, наконец, записать его русскими буквами. Затем они разбили речь на логические смысловые части и занялись самым трудным – грассированием. После часа мучительных занятий моряк взмолился и попросил разрешения на завтра закрепить полученные знания. Весь вечер и даже ночью он пугал жену львиными рыками, которые должны были означать французское произношение. Утром Алексей Иванович поразил Тамару Михайловну отличным прочтением своего выступления. Она, как женщина, получила большое удовольствие от общением со своим неожиданным учеником и восторженно сказала, что аплодисменты ему обеспечены. С её добрыми напутствиями бравый моряк направился из Бреста в столицу синеокой Беларуси город-герой Минск.

В Минске была жара. Термометр показывал 32 градуса в тени, но ритуал обязывал быть в парадной форме: белоснежная тужурка с золотыми погонами, чёрные из тончайшей современной ткани морские брюки, сшитые на заказ, кортик с рук ояткой из слоновой кости, ботинки, сверкающие, как у чёрта глаз. Вот он входит и поднимается по трапу в зал. Наверху стоит посол с супругой, встречает гостей. Моряк делает небольшое усилие – и лицо, на котором годы оставили свой отпечаток, лицо, обрамлённое седой бородкой и щёточкой усов, делается серьёзным и значительным. Главное, думает моряк, вручить подарки, чтобы освободить для дальнейшего руки. Он подходит к послу. За пять шагов, как положено по уставу, переходит на строевой шаг и на чистейшем французском языке начинает поздравлять его и мадам с Днём Независимости Франции. После первых же слов все окружающие оборачиваются и замолкают, потому что он грассирует лучше любого француза. Его звериный рык перекрывает легкий шум от говорящих вполголоса гостей. Он видит, как улыбаются французы, стоящие рядом с послом, а те, кто подальше, прыскают в кулак. Озверевший Алексей Иванович остановиться не может, он строго придерживается текста, который всё никак не кончается. Наконец, он восклицает: «Да здравствует Франция! Да здравствует Беларусь!» и передаёт подарки от моряков города Бреста. Чуть ли не обнимается с послом, который хочет вырваться, потому что на лестнице образовался затор и всё духовенство во главе с владыкой ждёт, когда моряк кончит нарушать ритуал. А неистовый моряк вдруг обнаружил, что в руке у него осталась ещё одна книга. Да, это буклет с красивыми фотографиями Беларуси, который передали ему прямо в поезде для мадам, супруги посла, от директора Брестской библиотеки лично. Но французский текст у него уже кончился. Тогда он, отпустив посла, поворачивается к мадам и говорит ей громко по-английски: «This book to you!» (Эта книга вам!) и, шаркнув ножкой, как учил Пушкин, целует ей ручку. В полубессознательном состоянии покидает официальных лиц и с чувством исполненного долга влетает в зал, хватает бокал и с желанием освежиться опрокидывает его содержимое в рот. Глаза медленно вылезают из орбит, дыхание останавливается, крепчайший напиток обжигает горло. Моряк удивлённо и одновременно с восхищением смотрит на пустой бокал, на нём написано «Хенесси». Да, он где-то читал, что это один из лучших французских коньяков. Вот, значит, он какой!

Дальше всё пошло как в тумане. Он помнит, что раза три подходил к стойке с коньяком и просил влить в один бокал четыре порции. Посол и министр иностранных дел произносили короткие спичи, исполнялась Марсельеза и Гимн Беларуси, а моряк вместе с бывалым на таких приёмах белорусским полковником наслаждался коньяком. Они чем-то закусывали, попробовали знаменитые французские сыры, какие-то маленькие кусочки мяса, но главное был коньяк.

В один из моментов Алексей Иванович помнит, что попросил официантку, несущую в руках кофе, принести им по большой чашке крепкого кофе. «Официантка», оказавшаяся женой одного высокопоставленного лица, мило заулыбалась наивной просьбе военных и сказала, что она может отдать своё кофе настоящим мужчинам, если они настаивают. Моряк, язык которого уже плохо слушался, стал извиняться и ляпнул, что, мол, она очень похожа на официантку. Женщина изменилась в лице, оказывается, на ней было надето белое платье от Версаче, а наши военные решили, что это белый наряд официантки. Назревал международный скандал. Алексей Иванович, воспитанный еще со времен ленинградского Нахимовского училища на мазурке и полонезе, собрал последние силы, встал и красиво вышел из положения: «Вы также прекрасны, как молодые юные леди, обслуживавшие нас с другом в Париже. Вы так легко и грациозно несёте кофе, что мы залюбовались ваше походкой и, чтобы заговорить с вами, неловко пошутили. Возможно, мы с вами в следующий раз встретимся на Пикадилли у Эйфелевой башни, и мы закажем для вас лучший в мире капучино». Конфликт был исчерпан. Женщина сделала своё лицо красивым, и, довольная от услышанных комплиментов, удалилась, демонстрируя походкой и красивым платьем все свои женские прелести. Полковник сидел с вытаращенными глазами и вопросительно смотрел на моряка. «Знаю, знаю, Пикадилли в Лондоне. Но какая разница, ведь я не был ни в Париже, ни в Лондоне. А звучит красиво: Эйфелева башня, Пикадилли, капучино… Однако наша пассия ничего не заметила!»

Затем они фотографировались с послом, с его гостями, среди которых мелькал Станислав Шушкевич с бокалом прекрасного «Хенесси», о чём-то говорили, наверное, снова выпивали и ушли на своих ногах в числе последних. В поезде он всю дорогу проспал. Выходя из вагона, ему казалось, что он отрезвел. Жена, встречающая его на вокзале в Бресте, только увидев, ужаснулась: «Какой ты пьяный!» Он заулыбался и сказал ей громко по-французски: «Да здравствует Франция!» И вырубился. Только через три дня Алексей Иванович пришёл в себя. «Можно сказать, – рассуждал он на трезвую голову, – что приём прошёл хорошо. Я флот не опозорил. Сверкнул не умом, так пуговицами, как любил пошутить механик Саша Забермах с нашей подводной лодки „С-338“. А то, что немного выпил хорошего коньяка, так для этого и проводят приёмы, да и повод прекрасный – День взятия Бастилии. Одним словом: „Да здравствует Франция!“

69. Встреча на Березине

Оркестр грянул «Марсельезу». Все подтянулись, разговоры стихли. Церемония перезахоронения останков 224-х французских солдат, погибших на Березине в 1812 году 26–28 ноября, достигла своего апогея. Седовласый, с аккуратной бородкой, капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович, единственный моряк из двух сотен приглашенных гостей на эту торжественно-траурную церемонию лично послом Франции в Беларуси, приложил ладонь к морской фуражке, отдавая воинскую честь Гимну Франции.

Выступление добровольцев в 1792 г. (Марсельеза). Рельеф, правый цоколь восточной стороны Триумфальной арки площади Звезды. Скульптор – Ф.Рюд. Страшный взгляд «Марсельезы».

Бывалый моряк, подводник, Алексей Иванович, никогда не думавший, что ему придётся вплотную прикоснуться к событиям Отечественной войны 1812 года, не поворачивая головы, чётко видел и анализировал всё происходящее вокруг: «Для нас, азиатов, (как говорил в своё время Александр Блок) удивительно, что все французы во главе с господином послом Франции в полный голос поют свой гимн. Увы, мы ещё так не умеем. И, видимо, не скоро научимся. А какие молодцы музыканты! Здорово играют. Поднимают боевой дух замёрзших гостей. Да, оркестр у французов хорош. Человек пятьдесят в красивой военной форме с позолоченными инструментами. В белых перчатках». Намётанным глазом моряк определил – в оркестре пять женщин. «Несомненно, у них в армии равноправие в действии». Оркестр закончил играть, и в ту же секунду музейные пушки наполеоновских времён произвели один за другим несколько выстрелов. Перезахоронение закончилось. На установленной мраморной доске было скромно написано: «Здесь покоятся останки военнослужащих французской армии, погибших в 1812 году».

Пушки по готовности продолжали стрелять, и моряк почувствовал себя, ни много ни мало, адмиралом Чичаговым. Мало кто знает, что одной из армий, взявших в котёл по замыслу Кутузова отступающие французские войска на Березине, командовал сорокапятилетний главный начальник Черноморского флота, главнокомандующий Дунайской армией, генерал-губернатор Молдавии и Валахии Чичагов Павел Васильевич. Возможно, именно здесь, где сейчас стоит моряк-подводник, на холме у деревни Студёнка на западном берегу реки он ожидал Наполеона, который шёл с востока, и именно здесь русский адмирал решал сложнейшую задачу, как не допустить переправы французов через Березину. Но военный гений великого сына Франции был настолько велик, что он без труда обыграл очень умного и талантливого русского военачальника. Наполеон приказал своему знаменитому маршалу Никола-Шарлю Удино направиться к городу Борисову, чтобы обеспечить там переправу через Березину и составить авангард армии, пока другие тоже прославленные наполеоновские маршалы Мишель Ней и Клод Перенна Виктор будут отбиваться от войск армии Кутузова на юге и армии Витгенштейна на севере.

Быстрым маршем, чем всегда славилась французская армия, Удино вышел к Борисову и занял его, разгромив авангард Чичагова. Здесь адмирал совершил первую ошибку. Не видя частей армии Кутузова, который, оказывается, был в 175 верстах, хотя сообщал, что идёт по пятам противника, и, не имея связи с Витгенштейном, Чичагов, считая, что он встретился с главными силами французов, ради сохранения своей армии, перешёл на западный берег Березины и сжёг мост. Маршал Удино, став хозяином восточного берега, проявил военную хитрость. Он собрал в Борисове человек двадцать деловых людей, дал им по несколько золотых наполеондоров и приказал, сохраняя всё в тайне, быстро построить мост, по которому император Наполеон будет переправляться на другой берег Березины. А сам выбрал место переправы выше Борисова, возле деревни Студёнка. Три человека, настоящие патриоты, примчались к Чичагову и назвали участок, где им приказали строить мост. Адмирал «снялся с якоря» и на глазах изумлённого Наполеона, наблюдавшего за ним через реку в подзорную трубу, покинул Студёнку и пошел к Борисову вниз по течению. А возглас из окружения Наполеона: «Сир, они уходят!», – вошёл в историю.

ЧИЧАГОВ, КАКИМ ОН БЫЛ. – ДВА СРАЖЕНИЯ И ДВА ПОЛКОВОДЦА ОДНОЙ ВОЙНЫ. Е.Р.Дубровин, И.Р.Дубровин. Окончание.

Так адмирал Чичагов совершил вторую, роковую ошибку. На другой день, не обнаружив противника, он вернулся, но большая часть французской боеспособной армии уже переправилась на западный берег. Маршалы Ней и Удино сдерживали наступающие части адмирала Чичагова, который из-за лесистой и болотистой местности не мог использовать кавалерию и боевые возможности артиллерии. А на восточном берегу у деревни Студёнка маршал Виктор во главе 10 тысячного корпуса при поддержке французской артиллерии, уже находящейся на западном берегу, отразил несколько атак 40 тысячного русского контингента. Ночью на 29 ноября французам удалось выйти из боя, а на заре мосты были взорваны. Тысячи раненых и отставших всё ещё находились на восточном берегу. Участь их печальна, большинство покинутых были зарублены казаками… Господин посол в красивом длинном пальто с приятным доброжелательным лицом, хотя и славянского типа, но всё равно в нём чувствовался иностранец, рассказал собравшимся о проведённом научном расследовании, благодаря которому удалось подтвердить, что останки людей действительно относятся к двухсотлетней давности, а косвенные улики (пуговицы, пряжки, обломки холодного оружия и т. п.) дали возможность сделать заключение о принадлежности их к армии Наполеона. Моряк внимательно слушал посла, его спокойный рассказ, но в памяти воссоздавались страшные картины человеческих страданий. Накануне он прочитал, что русские современники, видевшие переправу на Березине, засвидетельствовали, что «между построенными неприятелем мостами расстоянием на 500 саженей поле и река так завалены мёртвыми телами и лошадьми, что местами можно было по ним идти пешком через реку». По разным данным французы потеряли здесь 30–40 тысяч человек, русские – не менее 10 тысяч. Хотя, кто считал!? Победившие всегда указывают свои потери значительно меньшими, чем потери поверженного противника. Но особенно поразил моряка вывод крупного немецкого военного деятеля и теоретика Шлиффена: «Березина накладывает на Московский поход печать ужаснейших Канн». Даже не средневековый, а первобытный ужас!

Побежденная армия уничтожает свои знамена и штандарты

Ветеран моряк-подводник, прошедший суровую службу, не раз рисковавший жизнью, видевший смерть своих товарищей, с тяжёлым чувством спустился к воде. Алексей Иванович, переживший вторую мировую войну и перенёсший все ужасы блокадного Ленинграда, постоянно задавал себе вопрос: «Зачем? Зачем люди убивают друг друга? Ведь ничего не меняется! Всё возвращается на круги своя». То, что хотел сделать гениальный не только военный, но и политик, Наполеон двести лет назад – объединить Европу, сделано сегодня. Создан Европейский Союз, единая валюта, фактически ликвидированы границы. Но Наполеон это делал военным путём, в чём его ошибка и трагедия. Сейчас объединение происходит на основе экономических предпосылок. Народы, страны добровольно стремятся войти в Европейский Союз, даже, расталкивая локтями друг друга, потому что это выгодно. Силой оружия ничего не решить. История учит, какие бы империи не были созданы (древнеримская, Александра Македонского, да и Российская империя) – все они рассыпались, потому что они создавались силой. На штыках. А надо создавать на интеллекте, на заинтересованности государств, на экономической основе. Понимают ли эту простую истину сегодняшние вожди?..

Алексею Ивановичу хотелось побыть одному. Уж больно печальные мысли навевали эти пологие берега. Он, выросший в Петербурге, удивился, что Березина представляла собой речушку раз в десять меньшую, чем полноводная Нева, глубокая с сильным течением, проходящая через весь город и частенько затапливающая его в период наводнения. Он вспомнил, что когда маршал Удино искал место для переправы, ему встретился мужик с подводой. Лошадь была по брюхо мокрая. На вопрос, откуда он едет, крестьянин махнул рукой на противоположный берег. «Как же ты перешёл реку?», – мужик высморкался и сказал спокойно: «Вброд». Да, в районе деревни Студёнка на реке были броды, а ширина её не препятствовала быстрой постройке мостов…

И такие огромные жертвы при форсировании этой небольшой речушки! Значит, плохи были дела Наполеона!

Оркестр снова заиграл, на этот раз военный марш. Чётким строевым шагом оркестр и приглашённые гости направились к памятникам русских солдат, расположенным рядом с французским обелиском.

На первом было написано: «1812–1962. Во время переправы наполеоновской армии через реку Березина 26–28 (14–16) ноября 1812 года русские войска в сражениях у г. Борисова и у д.д. Студёнки и Стахово завершили разгром остатков армии наполеоновских захватчиков».

На втором, находящемся рядом: «Разобран в 1920 г. Восстановлен в 1992 г. Доблестным предкам егерям 7, 10, 12 полков, павшим в сражениях на реке Березина 15, 16, 17 ноября 1812 г. Благодарные потомки». Посол, работники французского посольства, гости в молчании склонили головы. Это был великий акт примирения. Прибывшие на это трагическое место люди сегодня, через 194 года, отдавали дань общечеловеческим ценностям. Они скорбели по тысячам человеческих жизней. Они чтили их память. Березина – это место печали и русских, и французов. Это страшный урок истории для всего человечества. Но вот беда. Как сказал один учёный: «Люди не хотят учиться на чужих ошибках. Они хотят делать свои ошибки». Оркестр играл траурную мелодию. Печально, тяжело, тоскливо. Пасмурно. Низкие тучи, холодный ветер. Влажный промозглый воздух. Хотелось по русскому обычаю выпить чашу горького вина…

Господин посол махнул рукой. Музыканты заиграли что-то мажорное, бодрое. Минуты скорби закончились. Обстановка стала непринуждённой. Гости расслабились. Моряк подошёл к господину послу и его жене, чётко по-военному поздоровался, поцеловал руку женщине, как это принято во Франции. Посол Франции, сам в молодости морской офицер, и его супруга с восхищением осмотрели морскую форму русского офицера, они ещё не видели своего знакомого в шинели и в фуражке. Видимо, остались довольны, заулыбались. Алексей Иванович поблагодарил их за персональное приглашение, сказал, что для него большая честь присутствовать сегодня здесь, на этом историческом месте. Тем более, что со времён адмирала Чичагова П.В., вероятно, он единственный моряк, прибывший сюда на Березину. Высокие французские официальные лица заулыбались, им понравилась шутка. Господин посол вежливо пригласил своего морского коллегу на бивуак, показав глазами на огромную палатку, возле которой дымились полевые кухни, сновали официанты и к которым уже потянулись наиболее нетерпеливые гости. Видимо, наступило время, как говорили древние греки, собирать камни…

В.Верещагин. Наполеон и маршал Лористон («Мир во что бы то ни стало!»). – Наполеон в России

Моряк примкнул к группе «минских наполеоноведов». Среди них выделялся маленьким ростом, но очень умными и живыми глазами известный писатель Семён Владимирович Б… Оказывается, он написал книгу о переходе Наполеона через Березину, но никогда не был здесь. Он был во Франции, в Париже, в Версале, в Доме Инвалидов, на Мальте, и даже на острове Святой Елены. А на Березине – первый раз. Он спрашивал, где деревня Студёнка, где правый берег Березины, где – левый, где Москва, где Вильно? Моряк, как опытный штурман, давно уже определился на местности, поэтому чётко отвечал на все его вопросы, что вызвало уважение у «наполеоноведов». Они приняли его в свою стайку.

Первая рюмка конька, поминальная, прошла отлично. От закусок ломился стол. Опытный в делах фуршета моряк даже внутренне пожалел, что много продуктов останется не тронутыми. Замёрзший организм стал отогреваться. Лица начали багроветь и принимать кирпичный оттенок. Заявление морского волка, что «между первой и второй – пуля не должна пролететь», было встречено с восторгом. Мгновенно разлили по второй. Чем-то хорошим закусили. Поговорили «за жизнь».

Потом Семён Владимирович отвлёк внимание Алексея Ивановича своим рассказом, что где-то здесь закопано золото Наполеона. «Может быть, поищем вместе, вы хорошо ориентируетесь на местности». После третьей, а может быть, даже четвёртой писатель признался, что об этом написал в своей книге ради красного словца, но, честно говоря, не знает, было ли это на самом деле. Интеллигентные люди-«наполеоноведы» заулыбались, никто не выразил порицания, но что возьмешь с писателя! Имеет право на художественный вымысел! В это время как-то зашумели, задвигались, сразу стало тесновато. Когда моряк оглянулся, бутылок на столе возле них уже не было. «Ну и хорошо. Нам достаточно!» Когда он через какое-то время снова оглянулся, уже и закусок не было. Куда же они девались? Ведь их было так много? Алексей Иванович усилием воли сконцентрировался, внимательно посмотрел вокруг. Его осенило. В число гостей влился армейский военный оркестр, сорок пять молодых здоровых мужчин и пять красивых женщин. Когда моряк в третий раз осознанно посмотрел на стол, то уже и тарелок не было. Всё сметено. Это естественно, очень трезво рассудил правнук Чичагова, здесь же прошла голодная французская армия. Конечно, ничего не останется…

Потом он помнит, как обсуждал с главным режиссёром столичного драматического театра проблемы театральной жизни. И они понимали друг друга! И соглашались! Расстались друзьями. Затем разговаривал с десятком военных атташе разных стран, которые с удовольствием потянулись к пиратоподобному интеллигентному моряку, столь необычному среди белорусских лесов. Потом его плавно качало в мягком автобусе. Весёлые французы, видимо, работники посольства обращались к нему: «Адмирал!» Это было приятно. Автобус доставил всех прямо к французскому посольству в Минске. Капитан 1 ранга Алексей Иванович Игольников совершенно трезвый со всеми радушно попрощался, каждой женщине поцеловал ручку.

Господин посол и его супруга, рядом с «капитаном Немо».

Ещё один день франко-белорусской дружбы заканчивался. Утренний туман, окутывавший город, исчез, тучи развеялись. Первые яркие звёзды появились на небе. Заметно потеплело. Сама природа как бы говорила, что ничто не омрачает нашего взаимного стремления к дружбе. «Да здравствует Франция! Да здравствует Беларусь!» Как говорят у нас на флоте: «Честь имею!»

70. Один день в Москве

«И может быть, на мой закат печальный Блеснёт любовь улыбкою прощальной …» А.С. Пушкин

Резкий телефонный звонок прервал ночной сон. По выработанной годами флотской привычке Игорь Алексеевич мгновенно проснулся, взял трубку и четко сказал: «Слушаю вас». Дежурный оператор городского центрального телеграфа представился и зачитал срочную телеграмму. Как будто что-то обрушилось на Игоря Алексеевича, он, видимо, на минуту потерял сознание, как говорят медики, «впал в ступор». Он сидел, ничего не видя и не слыша. Наконец, сознание стало постепенно возвращаться к нему. Он услышал как бы издалека короткие гудки в телефонной трубке, потом через мгновение гудки стали реальными, и Игорь Алексеевич пришел в себя. Он положил трубку на телефон, поднялся с кровати и пошел на кухню. И только выпив стакан минеральной воды, которую всегда держал дома, начал быстро обдумывать ситуацию и принимать решения. Погиб друг юности Егор, Георгий Петрович. Его дочка, Ирина, сообщала, что похороны завтра. Времени в обрез. Через час Игорь Алексеевич, надев морскую форму и взяв все имеющиеся деньги, был на вокзале, благо бриться не надо было. По многолетней привычке, как рекомендовали в своё время французы, он брился с вечера. Женщина в кассе, восхищенная его сединой, аккуратной подтянутой фигурой и интеллигентной бледностью лица, мгновенно нашла билет на ближайший проходящий поезд. Ещё через полчаса поезд помчал его в Москву. «Успеваю, успеваю, успеваю…», – стучало у него в голове под равномерный стук колёс.

Он сидел, уставившись в окно, но видел только Егора. Картины юности, сменяя друг друга, проходили у него перед глазами. Воспоминания… «Нам, пятидесятилетним, только и остаётся, что вспоминать и переживать заново свою жизнь», – шутили они с Егором при встрече в последний раз. Семнадцатилетними курсантами военно-морского училища подводного плавания они спали на соседних койках. Георгий Устинов, родом с Волги, с Жигулевских просторов, сухощавый, но жилистый и сильный, как-то сразу проникся расположением к Игорю Воропаеву, коренному ленинградцу. Они почувствовали взаимную симпатию и начали дружить, «корешить», – как тогда говорили. Помогали друг другу в учебе, постигая азы навигации и кораблевождения. Оба учились хорошо. Занимались спортом, тогда это было престижным. Егор отлично плавал, играл в водное поло, входил в состав сборной училища. Игорь с удовольствием водил его по театрам и музеям Ленинграда.

Егор, с глубинки России, впитывал культуру с восхищением. Игорю нравилась его наивность и страстное желание постичь все, чего он не знал. Это сплачивало и укрепляло их дружбу. После окончания училища пути юношей, увы, разошлись. Лейтенанта Устинова Георгия Петровича, как одного из лучших математиков, направили в ракетные войска стратегического назначения. Никто не спрашивал его желания. Министр Обороны приказал направить с флота во вновь создаваемые ракетные части наиболее подготовленных моряков. Лейтенанта Воропаева Игоря Алексеевича, как представителя морской династии, направили на Северный флот на подводную лодку «С-338». Хотя бы здесь у кадровиков хватило мудрости. Егор хорошо рос по службе. Закончил армейскую академию. Послужил в войсках. Затем его перевели в Москву в Генеральный штаб. Быстро достиг звания полковник. Друзья периодически встречались. Были на свадьбах друг у друга. Растили детей. Общались на юбилейных встречах выпускников училища. Каждые пять лет такие встречи проходили в Питере, в их родном училище подводного плавания имени Ленинского Комсомола.

Георгий не стеснялся, приходил на встречи в армейской форме полковника Генерального штаба, орден – «Бухарская звезда» (За службу Родине в Вооруженных силах СССР) ярко сверкал на его спортивной груди. Конечно, служба забирала у каждого много сил и здоровья. Егор шутил, что он в Генеральном штабе так занят, что личный танк некогда почистить.

У Игоря Алексеевича в прошлом году умерла жена, не дожив и до пятидесяти, сказалось её блокадное ленинградское детство. Егор приезжал на похороны. Один. Что-то не ладилось у него с женой в последние годы. И в этой ситуации он старался шутить: «Из картошки ананаса не вырастет». Его жена («Интеллигентка в первом поколении» – слова Егора) всё время пыталась доказать, что она из потомственной интеллигентной семьи, потому что ещё до революции её бабушка работала в сельской школе. Но родители у неё были простые люди, и она очень злилась на них за то, «почему они были без высшего образования?» Это якобы бросало и на неё тень. Муж для неё, как и для большинства замужних женщин, был слишком прост. Одним словом, «принцесса на горошине!» Игорь Алексеевич в прошлом месяце был в Москве на юбилее Георгия Петровича. Пятьдесят лет – красивая дата для мужчины. Как только он его увидел, сразу понял, что у друга беда. Так и оказалось. Его Тамара ушла от него к другому мужчине, доктору наук, профессору. Прожив с Егором почти тридцать лет, родив и подняв на ноги двух дочерей, она преспокойно ушла. Мужские качества Егора не могли служить причиной разрыва, здесь у него было всё в порядке. Игорь Алексеевич в приватном разговоре пытался осторожно намекнуть, что, возможно, Тамара захочет вскоре вернуться, её надо бы принять без скандала и унижения. На что Егор с горечью сказал: «Всё Игорёк! Поезд ушел, и рельсы разобрали. Она уже расписалась с «доцентом». Вот и пойми женщин! Зато она стала частью московской элиты. На такое способна только Москва. Игорь Алексеевич давно заметил, что в Москве действуют свои, особые законы, взаимоотношения мужчин и женщин. Так называемый институт семьи и брака трещит по швам. Москвички, выйдя замуж и родив ребенка, начинают решать личные проблемы уже через год-два после свадьбы. Неплохая квартира для матери и ребенка, приличные алименты – всё за счет бывшего мужа. И больше уже он становится не нужным. Столичное образование, даже простые должности в московских министерствах и хорошие оклады дают возможность женщине для безбедного существования. Зато свобода! Не надо никому «носки стирать». А то, что мужское сердце разбито и ребенок растет в неполной семье, это московских гетер не волнует. В Москве, как нигде, действует волчий закон – каждый за себя! Свой юбилей Георгий Петрович провел красиво, без лишней помпы, но достойно. У него дома собрались его близкие друзья по службе в Генеральном штабе с нарядно одетыми женами. Пришли дочери с детьми. Обе дочери были в разводе с мужьями. (!!!) Приехали родственники с Волги, привезли копченого сома и живых раков.

Игорь Алексеевич в морской форме капитана 1 ранга зачитал заранее подготовленный им приветственный адрес от моряков Беларуси, где он сейчас после развала СССР живет. Шутливо торжественно вручил подарки, в том числе трёхлитровую емкость чистейшего самогона из Беловежской Пущи, приготовленного на целебных травах, на родниковой воде. Все гости хохотали от его флотского юмора и находчивости. Особенно, (он заметил) им восхищалась старшая дочь Егора – Ирина, красивая черноглазая молодая женщина с удивительно сохранившейся фигурой, хотя у неё уже двое детей – десяти и шести лет. Она была за хозяйку дома. Приготовила много хороших кушаний, в том числе коронное блюдо их семьи – жюльен. Игорь Алексеевич был в ударе, (естественно, когда на тебя смотрит загадочная женщина с чертиками в глазах.) Да, глаза у неё были бесшабашные. Опасные, для нас мужчин, глаза. В таких глазах мы тонем, и никакой спасательный круг уже не поможет! Самое главное, что она знала силу своих глаз! И, похоже, она забрасывала лассо на отважного моряка. Увы, Москва!

Когда Игорь Алексеевич произнес «Тост моряка», несколько сдобренный соленым флотским юмором, например, там было:

«Мы пьем за тали, ванты, за нок и топенанты, За весь набор премудростный снастей, За блоки и оттяжки, за прелесть женской … ласки, За ветер, продувавший до костей…»

и многое, многое другое, то он стал национальным героем юбилейного вечера.

Ирина, возбужденная его раскованностью, даже предложила отцу, когда всё заканчивалось, забрать с собой Игоря Алексеевича, поскольку в квартире отца можно разместить только родственников. Игорь Алексеевич тревожно замер («Ей этого делать нельзя»), а Егор, немного пьяненький, сказал: «Он будет спать со мной». Игорь Алексеевич все перевел в шутку на тему – спать в одной постели с мужчиной. Легкий инцидент был исчерпан, но Ирина осталась недовольна. Её глаза сверкнули, и Игорь Алексеевич понял, что она может быть резкой, решительной, властной. Она нашла в себе силы сдержаться, засмеялась. «Завтра приезжайте все ко мне в гости». – «Приедем!» На этом и порешили. Прощаясь, Игорь Алексеевич поцеловал ей руку. Вся горечь одинокой жизни (после смерти жены он не смотрел на женщин), вся боль сдерживаемой плоти всколыхнулась в нём. Эта нежная, пахнущая хорошими духами, ухоженная рука женщины, знающей себе цену, эта рука как бы сжала сердце Игорю, и слезы навернулись ему на глаза: «Как тяжело сдержаться, когда женщина зовет тебя! Какую они имеют над нами силу!.. А надо ли сдерживаться?»

Утром Игорь Алексеевич уехал. Он боялся продолжения. Его жизненный опыт подсказывал, что Ирина и он, чувствуя взаимную симпатию и даже влечение, стали на опасный путь. Есть вещи, которые нельзя делать в цивилизованном обществе. (Дочка близкого друга! Табу. Запрет.) Хотя она тридцатилетняя женщина вполне самостоятельна, и вправе сама решать то, что почувствовал и чего испугался Игорь Алексеевич. Двадцать лет разница! Правда сегодня, в нашем капиталистическом мире, такая разница никого не беспокоит. Сегодня – это даже нормально!

Весь минувший месяц Игорь думал об Ирине. Она была с ним постоянно. Вставая утром, он здоровался с ней. В обед желал ей приятного аппетита. Делился с ней впечатлениями о просмотренной по телевизору передаче. Перед сном желал ей спокойной ночи. Он жил и дышал ею. Он вдруг обнаружил, что жизнь прекрасна. Он надеялся и боялся возможной новой встречи со своим ангелом, со своей «донной и панной». .

Похороны прошли удивительно организованно и быстро. Ирина, которая встретила Игоря Алексеевича на вокзале, сказала, что отец сам расписал свои похороны в завещании. Он оставил письмо «Вскрыть после моей смерти». Георгий Петрович, как настоящий штурман, аккуратный и собранный, всё предусмотрел: рубашка, галстук, костюм, ботинки и сам ритуал. Скромно, без помпы, без оркестра, без надгробных речей. Как жил скромно и честно, так и ушел из жизни. Очень тихо.

Оказывается, он погиб в автомобильной катастрофе в Египте. Самое страшное, за что корила себя Ирина – это она подарила отцу на пятидесятилетний юбилей путевку в Египет. Егор всю жизнь мечтал увидеть пирамиды – одно из чудес Света. Пирамиды увидел. А на обратном пути автобус перевернулся. Погибли несколько россиян, среди них Георгий Петрович Устинов, в возрасте пятидесяти лет. Когда его отпевали, Игорь Алексеевич не смог сдержаться и заплакал. Он прощался с юностью, с молодостью. Ирина тоже в слезах взяла его за руку и не отходила от него до конца ритуала. Она держалась за него. Рядом стояли её притихшие и напуганные детки. Он собрал свои силы и чувства в кулак, видя, что она нуждается в поддержке. Больше ей не на кого было опереться в жизни!

На поминки в кафе собрались человек двадцать – родственники и самые близкие друзья. Игорь Алексеевич встал с поминальной рюмкой в руке и сказал: «Завтра утром, как обычно, взойдет солнце, а Георгий, с которым мы столько раз определяли место корабля по Солнцу, не увидит его. Он не увидит голубого неба. Он не увидит родные лица детей и внуков. Он не услышит радующих нас звуков жизни. Он ушел туда, где тихо и темно. Он ушел в вечность. Жизнь человеческая коротка и очень часто печальна. Ты нас извини, Георгий Петрович, что мы живем, а тебя с нами нет. (Здесь Ирина, сидевшая рядом с ним, заплакала навзрыд.) Внутри нас мало осталось любви ко всему живому, и, прежде всего, друг к другу. Мы люди, но начинаем забывать об этом, что нам жизнь дана на добрые дела. Спасибо тебе, Егор. Ты был лучший из нас. Там, куда ты ушел, тоже нужны такие. Придет время, и мы встретимся с тобой. А пока мы сохраним память о тебе. Честь имею!»

Волнение, переживания дня, стрессовая обстановка, видимо, сказались. На какое-то время Игорь Алексеевич как бы вырубился. Он не помнит, как с Ириной и её детьми оказался в такси. Ирина привезла его к себе домой. Он обнаружил, что сидит на кухне, перед ним початая бутылка хорошего коньяка и он пьет прекрасный кофе. Крепкий черный кофе. Большая чашка. Сознание полностью возвратилось к нему. Ирина уложила детей спать. Вымыла с лица всю косметику. Собрала волосы в пучок, и домашняя, в простом халатике вышла на кухню. Села рядом, плечо к плечу, с Игорем Алексеевичем, прижалась лицом к его морской тужурке и вновь готова была заплакать. «Я виновата. Я. Только я», – корила себя она. Игорь Алексеевич обнял её одной рукой, другой решительно плеснул в стакан коньяка, вложил ей в руку и потребовал: «Выпей!» Она, притихшая, выпила и немного испуганная посмотрела на него своими бездонными глазами – невинными и соблазнительными. «В том, что случилось, – начал говорить Игорь Алексеевич, – никто не виноват. У нас, у моряков, есть понятие – судьба. У каждого она своя. Мы с твоим отцом могли погибнуть в первый же год службы на подводных лодках, ещё курсантами училища. Но, бог миловал! Георгий Петрович и я дожили до пятидесяти, и за это спасибо судьбе. У нас было всё, что положено в жизни: и любовь, и страдания, и горе, и радость. Принимай, Ирина Георгиевна, жизнь такой, как она есть. Более того, я скажу грубо, но прямо, Егор ушел из жизни мгновенно, он даже не понял, что произошло. Он не мучился. Он не познал мук старости, когда человека терзают болезни и страданья, когда немощь отравляет жизнь. Что случилось, то случилось!»

Он ещё что-то говорил. Его решительные мужские фразы, наполненные правдой жизни, успокаивали и снимали напряжения последних дней с измученной души и сердца Ирины. Ей становилось легче, как будто неимоверной тяжести ноша спадала с её плеч. «Умеют же некоторые люди найти правильные слова. Какие они умные, люди старшего поколения. Они мудрые. Как с ними хорошо». Она потянулась к Игорю Алексеевичу. Он прижал её к себе, почувствовал, как бьётся её измученное сердечко. Ласково погладил по голове, как будто она маленькая девочка. Поцеловал в лоб. Она подняла своё лицо и, благодарная, поцеловала его в губы. Непроизвольно обняла его за шею и начала целовать, всё больше теряя над собой контроль. Он сжался: «Нельзя! Нет!» Она почувствовала его напряжение, и, не выпуская его из объятий, нежно и мягко начала упрашивать: «Будьте ко мне ласковы. Я так тяжело живу. Весь день среди мужиков, часто вижу их похотливые взгляды. Они мне противны. Последние дни довели меня до безумия. Я хочу простых человеческих отношений. Я хочу прижаться к сильному мужчине. Нас ничего не связывает. Я с вами такая, какая я есть. Вы мне всегда очень нравились. Будьте сегодня со мной. У меня никого нет ближе вас. Мне ничего не надо. Только ваше тепло, ваши руки, ваши добрые слова. Помогите мне, спасите меня», – она умоляла, всё больше и больше теряя над собой контроль. Она вся горела. Глаза её – вишнёвые омуты – манили глубиной. И Игорь Алексеевич утонул в них. – «Где взять силу воли, чтобы отказать любимой женщине. Всевышний, прости меня, грешного!», – последнее, что пронеслось у него в голове…

Едва начало светать, он встал. Тихонько оделся. Ирина проснулась, умиротворенная, ласковая. Она улыбалась, она радовалась жизни. «Да, правы французы, – подумал Игорь Алексеевич, – стресс лучше всего снимает ночь любви!» – «Останься!», – она протянула ему свою красивую руку с ухоженными ногтями. – «Нет. Скоро тебе собирать сына в школу! Не надо, чтобы он видел нас». – «Спасибо вам! (Она перешла на «Вы») Мне сегодня значительно легче…». Он прервал её: «Прошу тебя, Ирина, не говори ни слова. Мы должны осмыслить то, что случилось. Сейчас трудно найти подходящие слова. Можно всё испортить. Давай прощаться!». В прихожей Ирина нежно прижалась к нему. Снова обратилась к Игорю Алексеевичу на «Ты». «Останься, поживи у меня!», – она, в хорошем смысле слова, соблазняла его глазами, улыбкой, своим полуобнаженным телом. Он обнял её, почувствовал через тонкую ткань ночной сорочки её дивную грудь, крутые бедра, молодое и податливое теплое тело. От неё пахло женщиной. Любимой женщиной. Огонь желания обжег его, он на секунду задохнулся, но превозмог себя. «Нет. Сегодня нет!» С трудом вырвался на улицу. Во дворе женщина-дворник на высоких каблуках с метлой в руке разговаривала с кем-то по сотовому телефону. По-английски. Свежий синячок украшал её лицо. «О, Москва! Ты полна парадоксов», – заскрипел зубами Игорь Алексеевич. Целый день просидел на вокзале в тяжелых раздумьях «питомец моря смелый под сенью парусов и в бурях поседелый». Борьба с самим собой измучила его. Он осунулся. Глаза его горели. Как быть? Его плоть кричала: «Оставайся, чудак!» Его совесть и весь жизненный опыт говорил: «Не делай этого!» Только вечером подошел нужный ему поезд и повез его домой. Когда вокзал исчез, что-то ёкнуло в его сердце. Ему стало грустно и удивительно жалко Ирину, себя, свою одинокую жизнь. Переживания дня комом стояли у него в груди.

Он сидел один в купе, тупо уставившись в окно. А за окном расстилалась только чернота ночи. Вот мелькнул фонарь на каком-то переезде и снова темнота. Мрак. «Вот и она так же мелькнула в моей жизни и – темнота. Что я для неё. Ветеран – «дряхлый воин!», как говорили древние греки». Такой сильный с виду флотский офицер заплакал. Глухое рыдание вырвалось из его груди. Он сдержался, но предательская слеза медленно покатилась по его лицу, очищая душу…

А на другой день, едва он вошел домой, услышал, как разрывается телефон. Ему звонила Ирина.

71. Далёкая звезда

«Любовь – звезда, которою моряк Определяет место в океане». В.Шекспир

Подводная лодка круто повернула на волне вправо и легла на Инкерманские створы, отлично видимые в вечерних сумерках. «Севастополь родной, мы вернулись домой …», – радостно пропел штурман, довольный, что поход заканчивается и, благодаря его мастерству, офицеры ещё успеют сегодня посидеть в ресторане «Приморский». Холодный февральский ветер из крымских степей леденил глаза, выбивал слезу, швырял брызги в лицо, но радость распирала молодых офицеров, «…ещё немного, ещё чуть-чуть». Лодка ошвартовалась у причала подводников в Южной бухте. Командир проверил внешний вид «нетерпеливо бьющих копытами» старших лейтенантов – минёра, штурмана и капитан-лейтенанта – механика, вздохнул, что не может пойти с ними, и сказал: «К подъёму флага быть на корабле». «Есть!», – весело ответили «поручики Ржевские» и скрылись во тьме.

Если весь город был уже в полусне, то ресторан «Приморский», несмотря на будний день, продолжал ещё набирать обороты. «Пароход белый-беленький, чёрный дым над трубой, мы по палубе бегали, целовались с тобой», – приятным баритоном пел популярную в то время песню на стихи Геннадия Шпаликова солист оркестра. Офицеры сделали заказ: лангет с жареным картофелем, селёдочка с лучком и штофик водочки. После первой рюмки лица их стали пунцовыми, сказывалась вахта на ветру, глаза красными, но это не мешало им оценивать представителей прекрасного пола и даже давать лёгкий комментарий. Этот профессиональный трёп способствовал хорошему аппетиту.

Её он заметил сразу же, как только она вошла в зал ресторана в сопровождении гражданского мужчины. Они сели недалеко от молодых офицеров. Она была задумчиво-прекрасна. Какие-то проблемы делали её лицо заботливым. Но глаза, миндалевидные чёрные, глаза дочери Моисея, и белоснежная кожа, кроткая улыбка – притягивали и манили. Красивая грива волос обрамляла её лицо. В ней была слабость, что так нравится мужчинам, была нежность. Она была Женщиной. Она была Женщиной его мечты.

Только по молодости можно делать такие ошибки, он понял это поздно, когда уже приглашал её на танец. В этот момент она разговаривала с мужчиной на повышенных тонах. Богиня посмотрела на него с некоторым интересом, потом очень вежливо отказала. Он почувствовал, как проваливается сквозь землю. Когда он вернулся за свой стол, не просто красный, а багрово-ярко-красный, у него было только одно желание – немедленно уйти. Друзья удержали его, а официантка, пожилая женщина по-матерински пожалела его: «Не расстраивайтесь, пригласите кого-нибудь другого». Это окончательно добило его. Вечер был испорчен …

Через несколько лет он увидел её на экране кинотеатра. Да, это она. Красивая, нежная, недоступная, поэтому ещё более желанная. Мечта, далёкая, несбыточная, прекрасная. Мечта и тайна. Никто не знал о его тайной королеве. Он даже себе боялся признаться. Кто она и кто он!!!

Безответная тайная любовь – самое прекрасное человеческое чувство, потому что оно никогда и ничем не будет омрачено. Он её обожал, он на неё молился. Ещё через несколько лет он узнал, что она ведущая актриса одного известного театра в Москве. Он чаще стал видеть её на телеэкране: то она играла в спектакле, то у неё брали интервью. Потом он увидел её в кино в главной роли рядом с Михаилом Ульяновым и другими большими артистами. Он радовался за неё, он гордился ею.

Однажды он узнал, что она замужем за актёром своего театра. Брак счастливый. Оба любят друг друга. Ходят в театре, держась за руки. Моряк был доволен, что она нашла своё счастье.

Ещё через несколько лет выяснилось, что её муж тяжело заболел. Она приложила колоссальные усилия, чтобы вытащить его. Его-то она вытащила, а сама надорвалась. Видимо, все свои жизненные силы отдала мужу. Её спасти не удалось. Смерть забрала её как самую нежную и самую красивую, там, мол, где большинство, тоже нужны такие.

Когда моряк узнал о её смерти, он, не говоря ни слова, надел парадную морскую форму и выехал из Севастополя в Москву. Через Дом Актёра он узнал, на каком кладбище она похоронена. Он купил прекрасный букет белоснежных роз и прибыл на кладбище. Ему показали её могилу. Он второй раз в жизни приблизился к Женщине своей мечты. Седой адмирал стал на колени, вынул из кармана мешочек с севастопольской землёй, той землёй, на которой началась её творческая жизнь, землёй её молодости, её Севастопольского театра имени Луначарского, и аккуратно высыпал землю на могилу. Затем уложил белые розы, по три справа и слева на её груди. Потом обнял и поцеловал надгробный камень.

На нём было написано два слова: «Алла Балтер».

72. Таинственные встречи

Мы, моряки, – народ суеверный. Если идём в море на один день, собираемся, как на неделю. А если выход планируется на неделю, то собираемся, как на месяц. Никогда не говорим, даже сами себе, что придём с моря в такой-то час. Всякое может случиться. У многих из нас есть талисманы, которые помогают переносить невзгоды и тяготы морской службы. И всё это не случайно. Есть какая-то необъяснимость, таинственность в событиях, которые порой с нами – моряками происходят. Особенно, мне кажется, это связано с женщинами. Что-то в них есть магическое, даже колдовское и, более того, мистическое.

Суеверия моряков. А.Мазин.

Первый раз это случилось со мной в далёкие лейтенантские годы. Счастливые годы жизни! Я, прослужив год на подводной лодке на Севере, в бухте с романтическим названием Ягельная, вырвался в отпуск в родной Ленинград. Как говорил Аркадий Райкин, я пел, я свистел, я решал кроссворды. Неуёмная радость охватила меня дома. Мама не могла нарадоваться. Она писала мне на Север, что боится незнакомых ей слов: Сайда Губа, посёлок Ягельное, Ура Губа, Оленья Губа. Она страдала, что сын находится в таких страшных местах, где только олени, мох ягель, да рыба сайда. И не замерзающее зимой, вопреки всем законам физики, море. Баренцево море – часть Северного Ледовитого океана, где всегда ветры, штормовые волны, ледяная стужа и северные сияния. Она не знала, как угодить мне после годичной разлуки. Какую она испекла ватрушку по случаю моего прибытия домой! Я до сих пор помню её аромат и неземной вкус. Она же предложила мне совершить поездку на остров Валаам, сейчас, мол, все туда ездят. Это модно!

Сказано – сделано. Вот я в одноместной каюте на шикарном трехпалубном теплоходе. Сервис по тем временам потрясающий. Сразу же принял душ, хотя накануне ходил в баню. Мне казалось, что элегантный душ и затем обед в ресторане – это элементы красивой жизни, которые мы иногда видели в зарубежных фильмах. Я чувствовал себя Жераром Филиппом. Моё молодое тело полностью подчинялось мне. Я ощущал силу, неуемную энергию. Я был на пике энергетики. И тут я впервые увидел Её. Не красавица, слава Богу. Я этих писаных красавиц не терплю. Они, на мой вкус, отвратительны. Они жеманны и насквозь лживы. Моя пассия была приятная, обаятельная девушка, в окружении близких родственников, с которыми она совершала путешествие. Незнакомка тоже увидела меня, мне даже показалось, что в этот момент она вздрогнула. Моя мальчишеская скромность, нежность, восхищение и моя энергия, видимо, передались ей. Она заинтересовалась мной. Мужчины это сразу чувствуют. Но я был очень стеснительный. Это моя беда. Я всегда робел при виде интересных мне женщин. Так, робко поглядывая друг на друга, мы общались взглядами. И даже эта малость была для меня чрезвычайно приятна. В то время мы были так целомудренно воспитаны.

Н.Рерих «Святой остров»

Теплоход пересёк ночное Ладожское озеро и утром в легком тумане прибыл на знаменитый остров Валаам. Пассажиров пригласили совершить экскурсию в действующий в то время известный монастырь, полный мистики и всевозможных легенд. Во время движения пешком до монастыря и назад под проливным дождём я старался быть рядом с незнакомкой и её родственниками. Но вид у нас всех был довольно жалкий. Дождь всё испортил. Возможно, тот дождь охладил наши жаркие взгляды. Теперь мне ясно одно, он шёл неслучайно. Мокрые насквозь, измотанные длинной дорогой, мы возвратились на теплоход. Я со слезами на глазах, опечаленный неудачей, в бессильном отчаянии бросился в душ и через полчаса почувствовал себя вновь человеком. Вот что такое молодость!

Одежда высохла в прекрасной сушилке. Солнце, умытое дождем, ласково осветило реликтовую зелень острова. Коричневая вода Ладожского озера нежно вздыхала у берега тихой волной. В природе наступила тишина и умиротворение. Впереди был изысканный ужин в ресторане на застеклённой палубе, в тепле и комфорте. После ужина я, набравшись смелости, пригласил всю родню, сидевшую за одним столом со мной, осмотреть мою каюту, поскольку им было интересно, какие условия жизни в дорогих каютах. Тётушки и старшие сёстры повздыхали, всё осмотрели, потрогали, покрутили. Младшая – моя пассия восторженно и внимательно смотрела на меня, как на небожителя. В её взгляде было что-то магическое, притягательное. И опасное. Но я страшно стеснялся. Когда все, поблагодарив меня, стали уходить, у меня не хватило сил как-то продлить наше общение, или хотя бы закрепить знакомство. Я и так был на седьмом небе. Утром, когда закончилось наше плавание, сойдя в некоторой панике с корабля на берег, я увидел, как мои знакомые уже садятся в трамвай. Я замер от горя, но Она вдруг обернулась и бросила на меня свой ласково-обволакивающий взгляд. Я реально почувствовал жар, и её лицо оказалось в метре от меня. Я на секунду, видимо, потерял сознание от страха и дикости происходящего. Когда я пришёл в себя, никого не было. Они укатили в неизвестном направлении. У меня осталось лишь воспоминание о нежном взгляде незнакомки с какой-то демонической горчинкой. Может быть, ещё и с печалью. Я даже не узнал, как её зовут… (Только намного позже я понял, что энергетика Валаамского монастыря наложила отпечаток на наши отношения).

«Дизельная подводная лодка выходит на задание» В.А. Печатин

Прошло три года напряжённой флотской службы. Подводники начали выходить в океан. Постоянные шторма, снежные заряды, полярные ночи, одиночество, длительные плавания, недельные пребывания под водой без солнца и свежего воздуха отнимали много сил и энергии. В тот роковой день моя лодка, которая называлась «подводный охотник», уже более сорока часов следила за подводной лодкой «противника». Я падал от усталости и от отсутствия свежего воздуха, содержание углекислого газа в отсеках лодки подходило к опасному пределу. Но всплывать нельзя! Мы должны быть невидимы и неслышимыми для «противника». Вновь «Боевая тревога!» Бегу на пост в гидроакустическую рубку, включаю аппаратуру, и пока она греется, полусонно смотрю на экран. И вдруг совершенно неожиданно на экране появляется, увеличиваясь и занимая весь экран, лицо моей незнакомки по экскурсии на Валаам. Я почти уже забыл её. Первое время вспоминал, конечно, но вот уже года два помнил её где-то в очень далеких глубинах памяти. Она смотрит на меня своим гипнотическим ласково-печальным взглядом и как будто хочет что-то сказать. Тревожное. Просто мистика! Я мгновенно стал весь мокрый от пота, не скрою, немного испугался. Усилием воли взял себя в руки, встряхнулся. Экран засветился своим обычным светом, видение пропало. Но тревожное чувство опасности, которое Она породила, не покидало меня. По прибытии на базу я срочно оформил отпуск и убыл в Ленинград.

В первый же вечер в родном городе я увидел Её. Случайно. На центральном переговорном пункте в Ленинграде, на Невском проспекте. Мне нужно было срочно позвонить на Север, добить кое-какие дела. Я лихо открыл входную вращающуюся дверь и лицом к лицу встретился с ней. Если бы вы видели, как радостно осветилось Её лицо. Глаза, эти бездонные, вишнёвые омуты, широко открылись, и я в них утонул. Робость охватила меня. Я, опытный морской волк, капитан-лейтенант, замер и остолбенел. Не могу объяснить, почему я так стеснялся в её присутствии. Поток людей нас разъединил, её вынесло на улицу, меня вовлекло в зал. Я был в трансе, впал в ступор. Через какое-то время я выскочил на улицу, но её нигде не было. Опечаленный, я вернулся к входной двери, почему-то резко обернулся и увидел знакомое лицо далеко, на другой стороне Невского проспекта. Лицо, как и в первый раз, мгновенно приблизилось ко мне, я ощутил жар и, вы не поверите, она меня поцеловала. Она стояла в сотне метров от меня, но я явно почувствовал, как меня целует моя прекрасная незнакомка. В глазах её мелькнул демонический огонёк, и она исчезла. Я дозвонился до своей эскадры на Северном флоте и … потерял сознание. Очнулся, вокруг меня врачи скорой помощи. Делают мне уколы, проверяют работу сердца. Переговариваются между собой: «Этот подводник кричал, что вчера вечером утонула его подводная лодка, весь экипаж погиб. Он один остался жив». «О ком это они?», – с усилием пытаюсь понять я. И, наконец, полностью очнувшись, вспомнил, что сказал мне дежурный по эскадре. Страшная трагедия. Из ста тринадцати человек экипажа я один случайно остался живым, потому что меня предупредила женщина, которую я не знаю даже, как зовут. Я, боевой офицер, заплакал, потому что я не мог логически объяснить, что со мной происходит. Мне было страшно, моя судьба в чьих-то руках, неведомых мне. Больше месяца я пролежал в госпитале, меня лечили опытные психологи, ни один из них не поверил моему рассказу…

Позднее, ученые доказали, что в глубинах Мирового океана могут разыгрываться сильные штормы. Именно эти подводные штормы служат одной из основных причин катастроф, периодически происходящих под водой и уносящих большое число человеческих жизней. Только за 7 лет с 1963 по 1970 годы за рубежом погибло пять подводных лодок: американская атомная торпедная подводная лодка «Трешер» в Атлантике, в Средиземном море – израильская «Дакар» и французская «Минерва», в районе Азорских островов – американская атомная подводная лодка «Скорпион», и снова на Средиземном море – французская – «Эридис». Во время этих катастроф погибло около 400 подводников. Истинные причины гибели подводных лодок не выяснены. Ученые предполагают, что существуют, так называемые, внутренние волны. Они возникают, распространяются и затухают в глубинах Мирового океана, ничем не обнаруживая себя на поверхности. Высота их может быть от нескольких десятков до нескольких сотен метров, длина равна многим милям, а период – от нескольких минут до нескольких часов. Именно такие волны могут увлечь подводную лодку на большую глубину, где она будет раздавлена толщей воды. Возможно, это послужило причиной внезапной гибели нашей лодки…

Кормовая оконечность «Трешера», сфотографированная на грунте на глубине около 2,5 тыс. м.

Прошло почти сорок лет. У меня уже взрослые дочери, есть внучки. Службу на флоте давно закончил в звании капитан 1 ранга. Иногда я чувствовал, что меня кто-то ведёт по жизни. Некоторые решения принимались мною как бы помимо моей воли, но они оказывались единственно правильными. Я благодарен моему ангелу-хранителю. Я знал, что это Она, моя прекрасная незнакомка.

Теперь, когда «…угасли страсти вечные порывы, утихли бури бытовых невзгод…», частенько подвожу итоги прожитой жизни. Много было допущено ошибок. По молодости… Если бы сейчас начать сначала, с тем жизненным опытом, который накопился у меня, много ошибок удалось бы избежать. Не учимся мы на чужих ошибках. Как правильно сказал мудрец: «Люди не хотят учиться на чужих ошибках, они хотят делать свои ошибки!» Боль от гибели моих морских братьев – подводников не утихает. Меня мучает совесть, что я один остался жив. Ведь меня как будто предупредила «моя прекрасная леди», после чего я почувствовал страх. У меня возникло тогда реальное ощущение опасности. Поэтому я и рванул в отпуск. Спасибо моему ангелу!

Годы берут своё. Подошло время задуматься о бренности земного существования. Очень сильно сказано в стихах об Андреевском флаге, красиво и романтично: «Когда рында пробьёт, что пришло время тризны, смело встречу последний свой жизненный бой. Этим флагом, овеянным славой Отчизны, моё грешное тело навеки накрой».

Сегодня не спал всю ночь. Опять мистика, опять таинственная встреча. Иду вчера, в день весеннего равноденствия, по улице. Радуюсь весне, приближению тепла. В лучах заходящего солнца навстречу мне ковыляет древняя старушка. С клюкой. Грязноватая, неухоженная. Старость, к сожалению, в большинстве случаев неприглядна. Я смотрю на неё и не могу оторвать взгляд. Не могу понять, что меня в ней заинтересовало. Когда она прошла, я обернулся. Она тоже остановилась и ждёт, хитро ухмыляясь. «Что смотришь на меня? Думаешь у меня всё позади?» Я онемел, не могу вымолвить ни слова. «У меня впереди самое главное… Смерть!» Старушка улыбнулась знакомой мне улыбкой. Меня бросило в жар. И лицо молодой красивой девушки, моей далёкой-далёкой незнакомки, мгновенно приблизилось ко мне, и я невольно поцеловал её. Это был поцелуй благодарности, ведь она спасла мне жизнь, и поцелуй прощания. Женщина засмеялась счастливым смехом и одарила меня своим нежно-печальным, демоническим взглядом.

Когда я очнулся, вокруг никого не было. Что это? Я долго думал и анализировал, что же произошло. Скорей всего, фантом моего ангела-хранителя пришёл проститься со мной. Женщины живут дольше, но стареют они быстрее, чем мужчины. Женский век короткий. Она, видимо, не могла больше виртуально общаться со мной, ей было стыдно, что она стала некрасивой. Но она и сейчас дала мне правильную установку. Смерть – это важная часть жизни человека. К ней надо готовиться. У нас, военных людей, в уставе расписан весь ритуал проводов военнослужащих в последний путь: и салют, и музыка, и прохождение торжественным маршем. Надо каждому из нас достойно подойти и красиво встретить её. Другого не дано! Я до конца жизни буду благодарен своему безымянному ангелу-хранителю, которого мне подарило море. Море, полное мистики и загадок. Море страшное и красивое. Море, которое мы знаем хуже, чем обратную сторону Луны. Море, которое мне кажется живым существом. Оно нас видит, любит и ненавидит, помогает и наказывает. Море, разреши мне быть твоим другом!

73. Когда Мессина была в беде

Восставший из пепла…

Русские моряки на разборке развалин.

"Директор Брестской областной библиотеки Данилюк Тамара Павловна рассказала нам удивительную историю, которая произошла весной 2003 года. В тот год 28 марта Брестская областная библиотека имени Алексея Максимовича Горького торжественно отмечала 135-летие со дня рождения великого русского писателя. В рамках юбилея в библиотеке была подготовлена и прочитана оригинальная лекция «Парадокс Горького (Неизвестный Горький А.М.)». Среди многочисленных приглашенных выделялся высокий седовласый мужчина, как раньше говорили «стройный, как английский офицер», аккуратная бородка окаймляла его интеллигентное лицо. Оказалось, что это действительно офицер, проживающий сейчас в Бресте, Игольников Алексей Иванович. По окончании лекции он в коротком выступлении рассказал о влиянии творчества Горького А.М. на его, морского офицера, умение работать с различными категориями людей. Горький, величайший знаток человеческой души, научил его общению с подчиненными. А через месяц капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович принес в библиотеку рассказ и старинную морскую фотографию своего дедушки по матери, Игольникова Алексея Ивановича, судьба которого, вполне возможно, соприкоснулась с жизнью и творчеством Алексея Максимовича Горького. Вот его рассказ.

«Крейсер стрелял отлично. Первым же залпом было достигнуто накрытие цели. Командир отряда кораблей Балтийского флота контр-адмирал Литвинов В.И. был доволен. За кормой остались тысячи миль, родная Балтика. Корабли отряда (линейные корабли «Цесаревич», «Слава», крейсеры «Адмирал Макаров» и «Богатырь») третий месяц совершают совместное плавание, отрабатывают экипажи, решая различные задачи боевой подготовки, но, главное, учатся стрелять из всех видов артиллерийского вооружения при различном состоянии моря. А здесь, у острова Сицилия, в декабре оно, как правило, штормит. Опыт войны с Японией, где японцы проявили себя великолепными артиллеристами, заставляет еще и еще раз проводить изнурительные учебные стрельбы. Вот и сейчас. Крейсер «Адмирал Макаров» проводил показательные стрельбы, а остальные корабли отряда учились. Вечером в бухте Аугуста пройдет разбор, а завтра уже все корабли покажут свое мастерство стрельбы из орудий главного калибра. Однако, когда наступил вечер, корабли полным ходом мчались на рейд города Мессина. Поступило сообщение о разрушительном землетрясении в Калабрии и на Сицилии минувшей ночью, 28 декабря 1908 года (по новому стилю). Адмирал доложил полученную информацию в Петербург и, не дожидаясь решения командования, приказал следовать в Мессину, до которой было несколько десятков миль. Уже на подходе к городу было получено разрешение Главного Морского штаба оказать помощь пострадавшим.

Масштаб катастрофы поражал даже самое смелое воображение. Город Мессина, богатый красивый город с населением свыше 150 тысяч человек, был полностью разрушен. Ни одного уцелевшего здания. Из-за разрушения газовых осветительных сетей возникли тысячи очагов пожара. Ужас заставил содрогнуться моряков, когда они увидели с моря на месте прекрасного южного города охваченные огнем мертвые развалины. За 42 секунды подземных толчков земля раскололась, и берег с причалами и набережными опустился в море на несколько метров. Огромная морская волна завершила разрушения и, отступая, увлекла с собой тысячи жертв: мертвых, раненых и тех, кто был еще жив, добивая их о прибрежные скалы. Трупы плавали повсюду, сбитые волнами в страшные гроздья. Некуда было пришвартоваться спасательным катерам и шлюпкам с русских кораблей. Никто не организовывал и не проводил спасения, хотя прошли уже сутки после гибели города. Русские моряки были первыми и единственными, кто пришел на помощь несчастным сицилийцам. Первые минуты пребывания на берегу были страшными: вой и стон из-под развалин, дым пожарищ и зловоние сгоревших тел, мольбы о помощи со вторых или третьих этажей чудом стоящих остовов зданий, появляющиеся из дыма и исчезающие в никуда обезумевшие человеческие фигуры в лохмотьях. Земля гудит, она все еще вздрагивает. Подземные толчки продолжаются.

Спасатели в растерянности: с чего начать, что и как им делать? Но уже к рассвету русская смекалка и русская сердобольная христианская натура дали свои результаты. На берегу были поставлены палатки, в которых корабельные врачи развернули пункты медицинской помощи. Всех раненых, подобранных в городе, сносили в эти пункты. Часть моряков, сменяя друг друга, откапывали из-под развалин покалеченных горожан и тут же оказывали им первую помощь. Особую ценность представляла питьевая вода, которую специальный отряд привозил с кораблей, ибо в городе не было ни капли воды. К полудню на берегу матросы развели костры и начали готовить для горожан горячую пищу, появился хлеб, доставленный с броненосцев «Цесаревич» и «Слава». Всех живых, но лишенных крова людей свозили на корабельных катерах в ближайшую бухту, где был создан палаточный городок, так как на развалинах было небезопасно: от порывов ветра и продолжающихся подземных толчков разваливались остовы зданий и, кроме того, в любой момент могли возникнуть инфекционные болезни.

Здесь, в эти трагические для жителей Мессины дни, проявились лучшие качества человеческой души моего деда – Игольникова Алексея Ивановича, боцмана с русского корабля, уже к тому времени награжденного крестом за участие в русско-японской войне 1904–1905 годов. Сильный, здоровый, настоящий русский богатырь, он, не зная усталости, трое суток спасал погребенных под развалинами горожан. Это он, рискуя жизнью, залез на третий этаж вертикальной стены и снял с карниза женщину с грудным ребенком. И буквально через пять минут, после порыва ветра, стена обвалилась на глазах изумленных зрителей. Муж спасенной женщины, потрясенный благородным поступком моряка, снял со своей руки золотое кольцо с бриллиантом и вручил моему деду. Оказалось, это был хозяин богатого дома, землетрясение застало его жену в детской комнате на третьем этаже, много часов она просидела на качающемся остове здания, пока не появился отчаянный русский и не спас его семью. Дед пытался отказаться от столь ценного подарка, но хозяин силой надел кольцо на палец и поцеловал богатырскую руку моряка. Стоящие вокруг люди аплодировали герою.

Русские моряки в Мессине совершили подвиг. В течение первых двух суток они одни спасали людей, обеспечивали обезумевших жителей хлебом, кашей, водой. Потом появились итальянские спасательные отряды. За пять дней непрерывных работ моряками было спасено 2400 человек. Броненосец «Слава» и крейсер «Адмирал Макаров» два раза отвозили раненых в Неаполь. У большинства раненых были разбиты головы, сломаны руки, ноги. У многих страшно изранены спины, у некоторых даже кости были обнажены. И все это засорено, гноится и кровоточит. Русские вывезли в Неаполь свыше двух тысяч человек.

Алексей Максимович Горький, проживающий в тот момент на Капри, получив известия о бедствии, сразу же выехал на место катастрофы и пробыл там несколько дней. Он сообщал: «Здесь творятся ужасы: раненые, трупы, сумасшедшие! Но – какой великолепный народ итальянцы, как они умеют работать, как изумительно развито у них чувство солидарности, собственного достоинства. Молодцы!». Великий писатель-гуманист записал рассказы очевидцев: оставшихся в живых жителей Мессины, спасателей, прибывших со всей страны для оказания помощи несчастным братьям. Возможно, что именно здесь он встречался с моим дедом. Многие спасенные говорили о героизме русских моряков.

А.М. Горький в творческом порыве всего за несколько дней написал книгу «Землетрясение в Калабрии и Сицилии». 25 января 1909 года работа была закончена. В книге находим высказывания очевидцев: «О, эти русские, какой героизм! Разделясь на небольшие отряды, не обращая внимания на ежеминутные обвалы все еще падавших зданий и новые, хотя слабые толчки, сотрясающие землю, они храбро лазали по грудам мусора и кричали:

«Эй, синьор, синьор!». И если в ответ им раздавался стон или крик, они принимались за работу, покрикивая выученные по-итальянски слова:

«Сейчас! Держитесь!».

«Среди моряков я видел много контуженных, раненых, продолжавших работать, рискуя своей жизнью при каждом случае спасения. Они взбирались на такие места, где, казалось, смерть несомненно угрожала им, но они побеждали – и спасали людей».

«Помощь в лице здоровых, вооруженных кирками и лопатами, отчаянно смелых людей вдохновляла тех, кто пережил катастрофу, и даже легкораненые начинали работать с бешеной энергией…».

«Да здравствуют русские моряки! Да здравствует Россия!» – гремел город Неаполь, когда моряки со «Славы» сходили на берег, неся на руках ребят и женщин из покалеченной Мессины, Неаполитанцы, рыдая, обнимали и целовали моряков».

В 1910 году итальянское правительство наградило всех без исключения участников спасения (а это около 3-х тысяч русских моряков) «Памятной медалью о землетрясении в Калабрии – Сицилии».

Контр-адмирал Литвинов В.И., блестяще организовавший спасательную операцию, получил высокую награду Италии – орден «Большой Крест Итальянской Короны», командиры кораблей и корабельные врачи – «Командорские Кресты». Благодарная Мессина и сейчас помнит и чтит подвиг русских моряков. В новых районах города есть улицы с символическими названиями «Улица русских моряков», «Улица русских моряков Балтийской эскадры», «Улица российских героев – моряков 1908 года».

А еще через год мой дед закончил службу. На деньги, вырученные от продажи ценного подарка, под Петербургом построил дом, женился по любви на местной красавице-молочнице. Она родила ему четырех сынов и одну дочку – мою маму, которая в тяжелое послевоенное время, в 1950 году, взяла меня, 11-летнего мальчика, за руку и отвела на флот, в Ленинградское Нахимовское училище. Она знала, что военный флот позаботится обо мне и сделает из меня человека. Дедушка мой, герой Мессины, бесследно исчез в 1941 году в Германии, куда его вместе с другими жителями пригородов Ленинграда вывезли на работы. Нет могилы, куда можно было бы прийти и поклониться его праху. Нет святого места, где можно было бы почтить его память. Но память о нем живет в нашей семье. Он смотрит на своих внуков и правнуков с фотографии – молодой, сильный, красивый, открытое честное лицо. На груди боевая награда – крест, на котором написано «За Веру, Царя и Отечество». Я не помню его старым и немощным, он навсегда остался молодым. Он честно служил Царю и Отечеству. Он и сегодня дает нам наказ: «Любите свою Родину, гордитесь, что вам доверяют послужить ей. Отечество у Вас одно. Будьте достойны его. Берегите свое имя, чтобы Вы всегда с гордостью могли сказать: «Честь имею!»

Литвинов Владимир Иванович. Адмирал (10.4.1916) 5.5.1857–1919.

В службе с 1875 года. Гардемарин – 1877. Мичман – 1877. Лейтенант – 1883. Французский орден Почетного Легиона Кавалерского креста (1891). Командовал пароходом «Петербург» (1891–1892). Командир миноносца «Гогланд» (1892 – 1893). Аннамский орден Дракона офицерского знака (1894). Капитан 2-го ранга «за отличие» (1894). Орден Святого Владимира 4-й степени с бантом за 20 успешно проведенных в офицерских чинах компаний (1895). Командир крейсера «Джигит» (1895 – 1899). Серебряная медаль в память Царствования Императора Александра Третьего (1896). Французский орден Почетного Легиона офицерского креста (1897). Закончил курс военно-морских наук (1897). Серебряная медаль в память Священной Коронации Их Императорских Величеств (1898). Командует броненосцем береговой обороны «Лава» (1899) и крейсером «Боярин» (1899–1901). Датский орден Данеборга командорского креста и орден Данеборга командорского креста 2-го класса (1901). Капитан 1-го ранга (1901). Командир императорской яхты «Штандарт» (1901 – 1905). Французский орден Черной звезды большого офицерского креста (1902). Орден Святого Владимира 3-й степени (1905). Командир эскадренного броненосца «Ростислав» (1906–1908). Контр– адмирал (1907). Орден Святого Станислава 1-й степени (1909). Памятный знак 100 – летнего юбилея Свеаборгской крепости (1909). Итальянский орден Короны Большого креста (1910). Начальник судов 1-го резервного отряда Балтийского моря (1910 – 1911). Золотая медаль в память бедствия постигшего Мессину и Калабрию (1911) и серебряная медаль за оказание помощи пострадавшим во время этого бедствия (1911). Член адмиралтейств – совета (14.3.1911). Вице– адмирал (1911). Орден Святой Анны 1-й степени (1912). Светло – бронзовая медаль в память 100 – летия Отечественной войны 1812 года (1912). Наследственный нагрудный знак и светло – бронзовая медаль в память 300 – летия Царствования дома Романовых (1913). Орден Святого Владимира 2-й степени (22.3.1913) с 1.1.1915. Светло – бронзовая медаль в память 200 – летия Гангутской победы (1915). Светло – бронзовая медаль за труды, по отличному выполнению всеобщей мобилизации 1914 года (1915). Получает вознаграждение за длительное командование судами 1-го и 2-го рангов в размере 540 рублей в год. Владеет французским языком. Православный, женат, двое детей (1916). На 1917 год проживает по адресу: Бассейная улица, д.60, т.10526. Предположительно, убит в 1919 году в Киевской губернии.

Можно предположить, что в звании лейтенанта участвовал в Кругосветке клипера «Наездник» в 1886–1889 г. И изображен на фото "список офицеров на 1888

Линейный корабль «Цесаревич». Фото из коллекции В.В.Верзунова. Таллинн.

Линейный корабль «Слава» в Неаполе. Декабрь 1908 года.

Крейсер «Адмирал Макаров».

Крейсер «Богатырь».

Памятник Горькому на станции метро Горьковская. Знаком большинству ленинградских нахимовцев.

74. Его трижды целовала императрица

Императрица Александра Фёдоровна подошла к нему. Он разгладил усы, гордость Лейбгвардии Уланского полка имени Императрицы Александры Фёдоровны (старшей), и затаил дыхание. Августейшей особе нравилась её охрана, уланы все как на подбор, но этот вахмистр запомнился ей ещё с прошлого года, когда она ввела в правило на Пасху христосоваться с командным составом её Уланского полка. Она видела, как высокий красивый младший чин замер, очарованный её величием и красотой. Она любила робость в мужчинах, но у этого, внешне оробевшего, в глазах не было страха, наоборот, она видела, она чувствовала, что с этим героем опасно было бы остаться наедине, более того, она ощущала будто какое-то поле притягивает её к нему. Поэтому она и запомнила его. «Как зовут тебя, герой?»

– "Афанасий, Ваше Величество!"

– "Христос Воскрес!"

– "Воистину Воскрес!"

Александра Фёдоровна ласково с удовольствием трижды поцеловала улана, пошла дальше, а он всё ещё вдыхал аромат её духов и медленно приходил в себя. Это был мой дедушка, Афанасий Степанович Касатонов, основатель известной морской династии Касатоновых.

Его сын, адмирал Флота, Герой Советского Союза, Владимир Афанасьевич, 1910 года рождения, единственный в СССР адмирал, который командовал всеми флотами – Балтийским, Черноморским, Северным, а на Тихоокеанском флоте был первым заместителем командующего, начальником штаба флота. Внук, Игорь Владимирович, стал трёхзвёздным адмиралом, был первым заместителем командующего Северным флотом, командовал Черноморским флотом в самое тяжёлое время раздела флота с Украиной.

Оба этих адмирала, отец и сын, закончили морскую службу в Москве, в должности Первого заместителя Главнокомандующего Военно-морским Флотом СССР и России соответственно. Добрая дюжина морских офицеров, потомков Афанасия Степановича, честно служили и сегодня служат Родине, в том числе его правнук, Володя Касатонов, контр-адмирал, командир атомного ракетного крейсера "Пётр Великий", флагманского корабля Северного Флота.

Это Игольников Алексей Иванович, мой дедушка по маме – Надежде Алексеевне Касатоновой. Герой предыдущей новеллы.

Но вернёмся к молодому улану Касатонову, в трагический 1914 год. Слова царицы насчёт героя оказались пророческими. Через год, когда они последний, третий раз, похристосовались, началась война с германцами, первая мировая война. Афанасий Степанович воевал в полковой разведке. Проявил недюжинные способности в добывании вражеских «языков». Каждый поход через линию фронта заканчивался для него успешно. Когда ходили другие разведчики, были неудачи, гибли люди. Ему же везло. «Незнающий страха», – говорили о нём. Да, он был смел, но смелость его была результатом тонкого расчёта, предусмотрительности и глубокого знания обстановки. Немногословный и уравновешенный, он имел природный ум и развитую практическую смекалку. Видимо, как гласит семейная легенда, далёкие цыганские корни, когда его предки ловко воровали лошадей и безнаказанно уходили от погони, проснулись в нём в суровых условиях военного времени. Командующий русской армией, вручая ему третий Георгиевский крест, золотой, и видя два серебряных на груди стройного кавалериста, высказал пожелание улану стать полным кавалером ордена святого Георгия. Скоро такой случай представился. Готовилось наступление. Согласно диспозиции уланский полк занял своё место в широкой лощине. Офицерский состав был вызван на последний перед боем инструктаж, но в это время немцы начали убийственный огонь по лощине. Немецкая разведка не дремала. Люди, лошади, взрывы снарядов, стоны, крики, рёв животных. И никаких команд. Вахмистр Касатонов Афанасий Степанович, нарушая все воинские уставы и субординацию, громко скомандовал: “Полк, рысью за мной, марш!” И увёл весь полк из утверждённого диспозицией места в безопасный лесок за близлежащими холмами. Он, вахмистр эскадрона, в сложной боевой обстановке не растерялся и, взяв на себя невероятную ответственность, спас элитный полк. А немцы ещё долго долбили лощину, в которой недавно находились уланы. За этот подвиг ему вручили золотой Георгиевский крест с бантами.

Полный Георгиевский кавалер, четыре Георгия!

Но самой лучшей наградой для фронтовика был отпуск домой, в город Новый Петергоф, под Петербургом, где квартировал уланский полк в мирное время. Здесь вахмистр Касатонов имел квартиру при казарме. Квартира состояла из огромной комнаты (свыше сорока метров) и кухни. Высокие потолки (метров пять) и каменные полы. Я, младший внук Афанасия Степановича, хорошо помню казармы Уланского полка, потому что там в сороковые-пятидесятые годы двадцатого века находился городской кинотеатр. Настолько качественно строили наши предки, что казармы выдержали две мировые войны, гражданскую войну, послевоенные разрухи, и долгое время служили жителям Петродворца (так стал называться Новый Петергоф после Великой Отечественной войны) местом, где они познавали важнейшее из всех искусств – кино.

Дни, проведённые дома на побывке, остались в памяти у Афанасия Степановича, как самые лучшие дни его жизни. И не столько потому, что офицеры первыми отдавали ему воинскую честь, у него не было тщеславия, а прежде всего потому, что он полностью отдался семейным заботам и делам. Моему отцу, Фёдору Афанасьевичу, в 1916 году было три года; будущему Адмиралу Флота, Владимиру Афанасьевичу, шесть лет. Старшему сыну, Василию, было уже тринадцать лет, он был опорой матери и во всём помогал ей по хозяйству и, наконец, единственной дочери, Софье, было четыре года.

Раньше люди были без комплексов. Полный Георгиевский кавалер, имея хорошую крестьянскую закалку, и поскольку дело было в начале лета, взял в руки лопату и привёл в порядок огород, с которого кормилась вся большая семья.

Моя бабушка, Матрёна Фёдоровна, часто вспоминала, что помощь деда спасла семью от голода, который ощущался уже с конца 1916 года. Через девять месяцев после отъезда героя на фронт в семье Касатоновых в марте 1917 года родился ещё один сын, Яков.

Первая мировая война продолжалась. Если “на Западном фронте без перемен,” то на Восточном – неудачи преследовали русские армии. Военные запасы истощились, резервов не было, а в стране началась революция. Армии разваливались, солдаты бросали оружие и уходили домой. Удача перестала сопутствовать и вахмистру Касатонову. В феврале 1918 года он получил тяжёлую контузию и, мне кажется, воспользовался этим, чтобы демобилизоваться из армии “по чистой.” Его беспокоила обстановка дома.

Боевой фронтовик, прибыв домой, быстро разобрался в обстановке. Вместо неотапливаемых и запущенных казарм семья переехала жить в дом бывшего домовладельца Волкова, в квартиру из четырёх тёплых и уютных комнат, где были все удобства – водопровод, канализация, электрическое освещение. Он быстро устроился на работу в гарнизонные склады, а затем в земельный отдел Городского Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, где проработал много лет. Неоднократно избирался депутатом Горсовета. Царские награды, полученные им в боях, пришлось спрятать. Время было такое, что за них можно было поплатиться головой.

В стране свирепствовал голод. Афанасий Степанович привлёк всю семью, как сказали бы сейчас, к подсобному хозяйству. Картофеля и овощей собирали со своего огорода на весь год. Потом появилась корова, надо было пасти её, заготавливать сено, ухаживать за ней. Часть этих обязанностей была поручена детям.

Выжили. Сами себе чинили обувь, валенки. Верхнюю одежду носили от старшего к младшему до полного износа. Постепенно семья выбилась из нужды. Но жили экономно. Помню по рассказам бабушки, мясо она готовила только по выходным дням. В будние дни суп заправлялся луком, поджаренным на подсолнечном масле.

Это Афанасий Степанович Касатонов – герой. 1966 год.

С 1929 года Афанасий Степанович стал работать уполномоченным в Ленинградской конторе Главвторчермета, где он проработал до 1955 года. Дети росли, поочерёдно уходили из дома, заводили свои семьи.

Жизнь, однако, готовила новое испытание – началась война. Уже 17 сентября 1941 года немцы заняли Петергоф. На следующий день в квартиру пришли немецкий офицер с автоматчиком и переводчик. Офицер распорядился, чтобы хозяева покинули Петергоф. “ Дня на два, пока не возьмём Ленинград.” Только через долгих четыре года возвратились они в Петергоф. Несколько месяцев после выселения скитались в окрестных районах, пока не осели на несколько военных лет в маленькой деревушке Замошье, насчитывающей 12–14 домов в Осьминском районе.

В конце лета 1945 года с огромными трудностями с помощью своих сыновей вернулся Афанасий Степанович в родной город, верный своей крестьянской жилке, выкопав картошку и овощи со своего огорода в Замошье. Всё было в развалинах, не сохранился и их дом. Усилиями своего сына, контр-адмирала Владимира Касатонова, он получил возможность жить на чердаке двухэтажного дома. Сразу же пошёл работать на старое место – в контору Вторчермета, благо ржавого металла после войны имелось повсюду в большом количестве. Я помню стволы немецких пушек, валявшиеся на берегу Финского залива, длиною в 20 мальчишеских шагов. Из этих дальнобойных орудий немцы обстреливали корабли, курсирующие в период блокады между Ленинградом и Кронштадтом. Помню страшные развалины Большого Петергофского дворца, который был подожжён перед приходом немцев местным милиционером. Меня поразило, что ограда балконов в некоторых местах сохранила позолоту. Золото и ржавое железо, искарёженное огненной пыткой!

Моя семья в 1941 году. Последняя фотография с отцом.

Поскольку из всей большой семьи Афанасия Степановича погиб в годы войны только мой отец, Фёдор Афанасьевич, поэтому к нам с братом Виктором дедушка с бабушкой относились особенно внимательно. Дедушка помогал нашей матери деньгами. Каждое лето во время каникул мы жили у них на чердаке. Местом наших игр были Верхний и Нижний парки Петродворца. В Нижний парк осенью 1941 года был высажен матросский десант. Все погибли. С трёхлинейкой против немецких танков – слишком неравный бой. После войны мы, мальчишки, нашли тетрадь одного десантника, там были посмертные стихи: “Живые, пойте о нас!” Теперь я понимаю, какие парни погибли.

В парках в чаши фонтанов я учился плавать. Дважды тонул, но плавать научился. И, когда на Севере упал за борт подводной лодки в ледяные воды Баренцева моря, умение хорошо плавать спасло мне жизнь.

Дедушка любил пошутить со мной. Спрашивал, бывало: “Когда вырастешь большой, купишь мне торт?”– “Да, конечно, куплю.” Но, так и не купил.

Он умер в возрасте 88-ми лет после неудачной операции аппендицита. Последние 18 лет он жил один (бабушка умерла в 1950 году). Сам готовил, очень любил похлёбку из кефира и чёрного хлеба. Сам ухаживал за собой. У него всю жизнь были красивые уланские усы, которыми он очень гордился. Дети приглашали его к себе жить, но он говорил, что не хочет никого стеснять. Работал у себя во Вторчермете до 75-летнего возраста. Все послевоенные годы был на общественной работе в правлении парков Петродворца. Пользовался в городе большим авторитетом, со всеми здоровался, все его знали. До конца жизни к своим детям обращался на “Вы”, что меня, мальчишку, чрезвычайно удивляло.

У него всегда были в кармане конфеты и он с удовольствием угощал всех встречных детей.

В 1967 году наша большая семья собралась в Ленинграде, у Софьи Афанасьевны отмечали юбилей Якова Афанасьевича. Был и дедушка Афанасий Степанович. Неожиданно появился Адмирал Флота Касатонов Владимир Афанасьевич; адмирал Чурсин Серафим Евгеньевич, большой друг семьи Касатоновых; сын Владимира Афанасьевича Игорь, в то время капитан-лейтенант. Дети обращались с отцом очень уважительно. И, хотя Афанасию Степановичу было уже 87 лет, он вёл себя за общим праздничным столом очень культурно и интеллигентно. Откушав понемногу всё, что положено, выпил рюмочку кагора, напился чаю и, поблагодарив всех, стал собираться домой. Адмирал Флота еле уговорил отца подождать военную машину, на которой он отвезёт его домой. На прощание я сфотографировал дедушку.

Это была последняя фотография. Он сидит задумавшись, видимо, вспоминая свою жизнь. И на лице у него спокойствие и уверенность, что жизнь прожита не зря.

Похоронили Афанасия Степановича на Большеохтинском кладбище, в Петербурге, рядом с бабушкой, с которой он прожил почти 50 лет.

В эту же могилу позже захоронен после кремации прах его дочери Софьи Афанасьевны и сына Якова Афанасьевича. В прошлом году мы с братом похоронили там нашу маму, которая совершила подвиг, сохранив нам жизнь в годы блокады Ленинграда. А поскольку наш отец пропал без вести и не было его могилы и места, где можно было поклониться ему, брат вмонтировал в поминальную доску с фотографиями родственников, находящихся в вечном покое, фотографию отца, Фёдора Афанасьевича. И теперь, когда я бываю в Петербурге, мы ходим с ним на могилу нашей семьи, нашего клана. На могилу, где дети воссоединились с родителями, а жена с мужем, которого она ждала с войны 60 лет, так и не дождалась.

Спите спокойно! Мы вас помним и любим. Пусть земля будет вам пухом!

75. Реквием подводникам «Курска»

По центральной улице белорусского города Бреста шел рано поседевший мужчина средних лет, Игольников Алексей Иванович, в военной форме капитана 1 ранга. Многие прохожие оглядывались на стройного, подтянутого, несмотря на возраст, моряка в необычной для сухопутной Беларуси форме. Морская форма на нем сидела безукоризненно. Ботинки сверкали. Позолоченный кортик моряк аккуратно придерживал рукой. Мужчина был серьезен и целеустремлен. Он шел в церковь.

Сегодня, 12 августа, трагический для всех подводников день – очередная годовщина гибели атомной подводной лодки «Курск». Это самая нелепая в новейшей истории катастрофа, самая необъяснимая здравым смыслом. Хотя любую трагедию трудно объяснить, но здесь – особый случай. Моряк знал, что официальная версия не соответствует действительности. Да, взорвалась торпеда, но, что послужило первопричиной, народу не сказали. Торпеды такого типа много лет находились на вооружении и никогда не взрывались. В случае каких-либо неполадок с торпедами каждый подводник знает, что надо делать, чтобы не случилась беда. Почему эта торпеда на «Курске» взорвалась, осталось тайной за семью печатями. Возможно, люди никогда не узнают правду. И не предпримут необходимых мер. Значит, трагедии могут в дальнейшем снова иметь место. Это раздражало опытного подводника. Из-под фуражки поблескивали его все еще молодые глаза, а крепко сжатые скулы выдавали сдерживаемое волнение…

Сам Алексей Иванович не испытывал внутренней потребности ходить в церковь помолиться. Но уважал и ценил любую религию. Он глубоко сожалел, что огромный пласт человеческой культуры, который составляет религия, прошел мимо него. Смолоду его поколение, воспитанное комсомолом и КПСС, было лишено возможности хотя бы прикоснуться к истокам христианства и православия. «Религия – опиум для народа», – вот основной лозунг того времени (со ссылкой, что это сказал Карл Маркс). Хотя, как он узнал позднее, оказывается, в первоисточнике речь идет совсем о другом: «…Религия – это вздох угнетенной твари; сердце бессердечного мира. Религия есть опиум народа». У Карла Маркса взяли последнюю часть фразы. Но он не утверждал, что религия есть наркотик, распространяемый свыше. Он утверждал, что религию создают сами люди, удовлетворяя свойственную им потребность, насущность которой не отрицал… Как всегда, наши партийные руководители перегнули палку. Вообще, Алексей Иванович считал, что в вопросе с религией большевики совершили самую большую ошибку, что в конечном итоге наравне с другими причинами привело их к краху. Народу нужна отдушина. Ведь сколько катаклизмов за время существования человечества пережили люди, какие страшные природные явления пугали и до сих пор пугают их. Не имея возможности объяснить, понять, а тем более влиять на них, люди исторически обратились к религии. Как же прав французский поэт Пьер Жан Беранже, сатирик, юморист и оптимист: «Если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой». Пока существует человечество, будет существовать и религия. В этом был глубоко убежден Алексей Иванович. Он не осуждал новых руководителей, вчерашних партийных лидеров, стоящих в церкви в первых рядах на Пасхальной или Рождественской службе. Как говорится, бог им судья. Но считал, что вера у каждого должна быть не напоказ, а внутри человека, в его душе. Общение с богом – это очень интимное дело, не для чужих глаз…

Алексей Иванович, как всегда, вначале подошел к памятному знаку, установленному возле церкви в 2005 году моряками Бреста. На камне красивым старорусским шрифтом выбито: «Морякам – участникам русско-японской войны 1904–1905 годов, их семьям с благодарностью за участие в создании храма и в память о 100-летии Цусимского сражения».

На открытие памятного знака приезжала делегация моряков из Москвы. Они высказали сожаление, что в России к 100-летнему юбилею Цусимы не установлено никаких памятных знаков, а в сухопутном Бресте такой знак уже есть. «Действительно, – с чувством гордости сказал про себя Алексей Иванович, – памятный знак стал святым местом для моряков Бреста. Они приходят сюда и в горе, и в радость. Даже молодожены стали возлагать здесь цветы. Значит, город принял памятник». Он на минуту приложил руку к головному убору, отдавая воинскую честь. Затем вошел за ограду церкви, купил две свечки и направился в храм.

Каждый год 12 августа подводники, бросившие свой якорь в Бресте, в 10 утра собирались в Свято-Николаевской церкви, построенной в 1906 году на пожертвования моряков и вдов моряков, погибших в Цусимском сражении, чтобы почтить память всех своих морских братьев, которых поглотило ненасытное море. Несколько моряков в форме, четко по-военному поздоровавшись, присоединились к нему. Все были строги и сосредоточены.

При входе в церковь справа и слева на мраморных досках золотом были написаны названия кораблей и фамилии моряков-брестчан, погибших в Цусимском сражении. Доски тоже были установлены к столетию битвы. На их открытие и освещение были приглашены родственники тех моряков-героев, чьи имена были указаны на них. Этому предшествовала большая поисковая работа. Зато как радовались моряки-участники поиска, когда выяснилось, что потомки «цусимцев» и сегодня проживают в Бресте. А как были счастливы девяностолетние дочери, солидные внуки и правнуки моряков с крейсера «Аврора», броненосцев «Орел», «Граф Суворов» и «Ушаков», что нашлись благородные люди, которые через столько лет забвения вспомнили об их героических предках!

Моряки вошли под своды храма, взяли фуражки в левую руку, согнутую в локте, и каждый аккуратно зажег и поставил на огромный сверкающий серебряный подсвечник свечку «за здравие». Вскоре закончилась утренняя служба, и паства передвинулась к панихидному столику. Моряки зажгли свои свечи «за упокой» и держали их в правой руке. Это было красивое и торжественное зрелище. Начиналась панихида.

Священник отец Игорь с лицом древнегреческого воина, в торжественном облачении, вышел из царских ворот и начал заупокойное богослужение. О» совершил литию по усопшим воинам-морякам, затем развернул заранее переданный ему список личного состава атомохода «Курск». Все 118 человек. Красиво поставленным голосом он начал поименно называть каждого. Первым, как и положено на флоте, шел командир – Геннадий. Геннадий Петрович Лячин, капитан 1 ранга. Герой России – посмертно. Перед мысленным взором Алексея Ивановича проплыло печальное лицо Лячиной Ирины Юрьевны, жены командира. Он познакомился с ней недавно, на последнем съезде Международной ассоциации моряков-подводников. Там ей в торжественной обстановке вручили именной орден Ассоциации – «Жена подводника». Красивый, цвета морской волны, знак с изображением подводной лодки. На нем написаны святые для каждого подводника слова: «Ваша любовь и вера сохранила нас». Ни у какой другой военной профессии нет такого преклонения перед женщиной, как у подводников. Никто не пережил столько горя и страданий, как эти великие женщины. Они заслужили не только награду, внимание и почет. Это наши трубецкие и волконские. Им можно ставить памятники.

Священник продолжал называть имена, а Алексей Иванович видел своих товарищей, юными ушедшими из жизни. Вот, лейтенант Ваня Кирьяков. Только прибыл на Северный флот. Погиб на первом же выходе в море. На новой ракетной лодке «С-80» в 1961 году. Осиротели жена с красивым именем Изабелла и сын Волька. Вот, лейтенант Авилкин Владимир Николаевич. Взорвался на лодке «Б-37» в Полярном в 1962 году. Это была самая тяжелая трагедия, тогда погибли две лодки: «Б-37» и «С-350» и 126 человек. У лейтенанта Авилкина остались жена и два сына. Всех несчастных невозможно перечислить. Тот сгорел на «К-19», этот утонул на «Комсомольце». Отец Игорь называл имена, и казалось, им не будет конца. Невольные слезы наворачивались на глаза Алексея Ивановича. Его душа рыдала: «Ведь это были живые юноши. Молодежь, цвет нации.

Специально отобранные для службы на подводных лодках – самые здоровые, самые сильные. Какое мощное потомство могло быть от этих прекрасных мужчин! Сколько красивых детей не родилось! Сколько молодых женщин оказались не востребованы!» Алексей Иванович вслушивался в имена моряков и мысленно представлял подводников, утонувших вместе с подводными лодками; сгоревших заживо по отсекам в объемных пожарах на К-3, К-19 и К-47; погибших на боевой службе на новейших атомоходах-ракетоносцах. Не обошла печальная участь и наших земляков! Старший помощник командира капитан 2 ранга Дудко Сергей Владимирович, из города Пинска, сгорел в огненном смерче на «Курске» в 2000 году вместе с командиром и десятками других подводников. Старшина 2 статьи Марач Казимир Петрович из городка Ружаны Брестской области погиб, обеспечив ценой своей жизни всплытие горящей «К-19» в 1972 году. Этот белорусский двадцатилетний юноша похоронен в холодных водах Северной Атлантики с глубиной места пять тысяч метров.

Страшно сказать, специалисты подсчитали, что за годы холодной войны, то есть в мирное время, погибли 817 подводников, пятнадцать подводных лодок нашли свой последний причал на дне океанов. И эти цифры еще не окончательны. Поиск продолжается, потому что много аварий и трагедий было засекречено. Тяжела, очень тяжела участь подводников – этих гладиаторов двадцатого века.

Священник закончил читать список имен моряков «за упокой» и провозгласил им густым раскатистым баритоном «Вечную память». Вдруг откуда-то сверху с клироса раздалось нежное пение женского хора. У Алексея Ивановича защемило сердце, создалось ощущение, что души погибших моряков медленно уплывают наверх, под своды храма. Печальное пение способствовало настроению: «Спасибо тебе, господь, что я остался жив. Мы все были в одинаковых условиях. Мне повезло. Я живу. Вам, мои дорогие морские братья, не посчастливилось. Но мы помним о вас. Вы в наших сердцах. Пока мы живы, мы всегда будем помнить вас». Женщины проникновенно запели на жалобной ноте. Алексей Иванович глубоко задышал, еле сдерживая рыдания, но все-таки слеза невольно выкатилась и поползла по изрезанному морщинами лицу ветерана-подводника. Он еще раз глубоко вздохнул, пересилил свою слабость и вдруг почувствовал сильное душевное облегчение, стало легче дышать, словно камень, тяжелая ноша упала с плеч. Как будто душа очистилась.

Священник, завершая этот красивый и печальный ритуал, сказал добрые напутственные слова, и люди потянулись к нему поцеловать крест. Моряки поставили свои свечи на подсвечник у панихидного столика и подошли к отцу Игорю. Он благословил морскую братию серебряным крестом, и каждый подводник поцеловал крест. Алексей Иванович поблагодарил священника за теплые слова в адрес служивых людей, отдавших свою жизнь Родине. Отец Игорь скромно сказал: «Это мой долг. Мы все перед вами в долгу. Господь с вами».

Моряки вышли из храма. Надели фуражки. Траурный ритуал еще не закончился. Алексей Иванович повел своим командирским взглядом, приподнял бровь и кивком головы показал, куда надо идти. Они пришли в расположенный рядом ресторан «Буг», которым заправлял бывший подводник, белорус, с самым простым русским именем Иван, совершивший семь «автономок» на стратегическом атомном ракетоносце. Там уже был подготовлен стол, на нем бутерброды и по пятьдесят граммов чистейшей «Столичной» водки. Пятьдесят граммов – это суточная норма подводника при нахождении в море. Пятьдесят граммов хорошего виноградного вина. Сегодня на поминках по русскому обычаю должна быть только водка.

Стоя, как положено на фуршете, моряки разобрали ледяную «со слезой» водку и символическую закуску. Алексей Иванович без лишних слов поднял поминальную рюмку, все последовали его примеру, и в торжественной тишине морские волки, витязи морских глубин, выпили за упокой своих морских братьев. Все подводники – братья, их породнила глубина.

Алексей Иванович каждому ветерану пожал руку, каждому пожелал доброго здоровья. Моряки, красиво одетые в парадную форму с кортиками, орденами и медалями, вышли из ресторана и совершенно трезвые, подтянутые и аккуратные направились по своим делам. Торжественно-траурный ритуал закончился. Капитан 1 ранга Игольников Алексей Иванович с восхищением провожал взглядом эту морскую гвардию, это украшение и гордость флота. Подводник до конца жизни остается подводником:

Прощайте, родные, прощай, небосвод, Подводная лодка уходит под лед. Подводная лодка – морская гроза, Под черной пилоткой – стальные глаза…

Короткий летний дождь, пока моряки находились в ресторане, внезапно освежил город. Умытое солнце вновь пригрело. Горячий асфальт начал кое-где «парить». Город засверкал яркими красками лета. Жаркий день вступал в свои права…"

Вечная память

76. Несколько страниц из дневника подводника Виктора Волгина

Литературный герой Виктор Волгин, моряк-подводник, завершивший службу в ВМФ, которому он посвятил свою жизнь, однажды открыл дневник и перелистал несколько страниц из своей жизни, полной трудностей, опасностей и интересных событий. В отдельных жизненных ситуациях он действует нестандартно, решительно, чем и интересна представленная новелла. И ветеран флота, и юноша, вступающий в жизнь, найдет в новелле благородство, уважение к женщине, любовь к флоту – лучшие черты флотского офицера, который может смело сказать о себе: «Честь имею!»

.

1. Жизнь идет по кругу.

Жизнь идет по кругу. Июнь 1960 года. С утра все мы, курсанты выпускного курса училища подводного плавания имени Ленинского Комсомола, дрожим. Сегодня государственный экзамен по тактике Военно-морского флота СССР. Я отличник, более того, Сталинский стипендиат. В целом, подготовлен хорошо, но тоже слегка «вибрирую». Экзамен – это лотерея. Повезет – не повезет. Тем более, что вчера, в воскресенье, пролежал весь день на пляже в Петергофе, читая только что купленную увлекательную книгу американского адмирала Локвуда «Топи их всех!»

Адмирал с гордостью расхваливал американских подводников в годы Второй мировой войны, которые действовали на Тихом океане против японцев по принципу «Топи их всех». Старшина класса Женька Андреев построил нас в две шеренги. «Равняйсь. Смирно!» Мы замерли. Вошел начальник кафедры Герой Советского Союза капитан 1 ранга Лисин Сергей Прокопьевич. Красиво поздравил нас с праздником, ибо выпускной экзамен – это всегда праздник. «Четыре человека остаться, остальным выйти в коридор и ждать своей очереди». Я в числе первых четырех. Мы разведчики. По нам, отличникам, мальчишки сориентируются, как примерно лежат билеты на столе, в каком порядке, и каждый попытается вытащить «свой билет», чтобы ответить на «отлично». Я иду четвертым. Мне общество приказало взять билет в правом верхнем углу. Ослушаться нельзя, иначе испорчу всю систему. Беру билет. «Вопросы ясны? – спрашивает кто-то из членов государственной комиссии. – Да, все три вопроса ясны. – Идите, готовьтесь».

Я умею сдавать экзамены. Сказывается большой опыт, ведь наше поколение, начиная с четвертого класса, ежегодно сдавало экзамены для перехода в следующий класс. Изучив вопрос, выжимаю из себя, из всех самых дальних уголков памяти, все, что знаю. Сортирую материал. Две трети его изложу экзаменаторам и так их подготовлю, что они зададут мне дополнительные вопросы, ответы на которые у меня заготовлены в оставшейся трети материала. Это целая стратегия и тактика. Когда, казалось бы, ответ исчерпан, у меня «из засады выскакивала конница Чапаева и крушила «белых» шашками на скаку». Преподаватели были поражены глубиной и мощью моих знаний. Я получал очередную «пятерку» и совершенно измочаленный выходил из класса.

Капитан 1 ранга С.П.Лисин, видимо, устав слушать первых трёх курсантов, и видя, что я уже готов отвечать, подошел ко мне, сел рядом и вполголоса предложил начать беседовать по существу экзаменационных вопросов. «Что вы можете рассказать по тактике ведения разведки подводной лодкой?» Это мой первый вопрос в билете. Нестандартность ситуации подтолкнула меня на отчаянный шаг. Я начал вдохновенно рассказывать ему эпизоды из вчерашней прочитанной книги «Топи их всех!»

Американские подводники так увлекались ведением разведки, что подходили почти вплотную к японским базам. Однажды отряд японцев, шедший вдоль берега, увидел перископ. Солдаты даже попытались гранатами атаковать подводную лодку, хорошо, что командир лодки почувствовал опасность и быстро скрылся в пучине моря. Сергей Прокопьевич Лисин был поражен моими знаниями. Он этой книги еще не читал, поэтому я разгоряченный, поощряемый его доброжелательным взглядом, в течение получаса рассказывал ему необычные эпизоды из боевых действий американских подводников на Тихом океане. Начальник кафедры тактики, Герой Советского Союза, как мне показалось, отдохнувший на мне, с улыбкой сказал, что я заслужил отличную оценку, больше ничего спрашивать у меня не будет, и что мой ответ он поставит в пример всем остальным курсантам выпускного курса. Я был счастлив, бой выигран.

Прошло двадцать лет. В 1982 году заканчиваю Академию Генерального Штаба в Москве. На выпускном экзамене по кафедре «Стратегия» председателем приемной комиссии у нас был сын легендарного маршала Б.М.Шапошникова начальник кафедры «Стратегии» генерал-лейтенант авиации Игорь Борисович Шапошников. В классе моряк я один. Генерал, видимо, решил, ну что с меня взять, тем более подводника. Вызванные первыми четыре генерала пыхтят над ответами по вытащенным билетам, чешут затылки, что-то пишут, пытаются нарисовать какие-то стрелы на доске и т. д. А генерал авиации И.Б.Шапошников подзывает меня тихонько к себе, приглашает присесть рядом и так милейше говорит: «Давайте, молодой человек, просто побеседуем по поводу Стратегии. Интересно, что вы запомнили за два года? И пригодится ли она вам на море?» Признаюсь, я в шоке! Удар под дых! Пот прошиб. Вежливо спрашиваю: «С чего начнем разговор?» Он коротко, как говорят генералы: «Сначала». И тут на меня просто снизошло просветление. Я вспомнил поразившую меня книгу М.Тухачевского «Стратегия», которую по курсу программы в Академии не проходили. Я читал его труд полуподпольно и наслаждался. Какая светлая голова, какие яркие мысли. Зря расстреляли, не по делу.

Академия сегодня.

Я набрал побольше воздуха и начал сравнивать идеи Тухачевского с современными лекциями, что нам читали в Академии Генштаба. Понимаю, что набрался наглости и даже рискую. Но таковы мы – подводники. Генерал-лейтенант И.Б.Шапошников, буквально, рот разинул. Тихонько увел меня в дальний угол класса, чтобы не мешать другим. И пошла беседа!!! 55 минут мы не могли оторваться друг от друга. Ему было интересно, и мне с ним – всё-таки личность, ума палата. Я видел, что общение со мной доставило ему большое удовольствие. Генерал с радостью пожал мне руку и сказал, что билет брать не надо. «Ставлю пять с плюсом!» По окончании экзамена на разборе объявил меня – подводника самым лучшим стратегом в классе. Я пунцовый и взволнованный принимал поздравления. Но особенно были довольны первые четыре генерала, которые благодаря мне получили дополнительный час на подготовку к ответам. (Они смогли разобраться в своих «памятных записках» и получить отличные оценки). За это и выпили на банкете. Действительно, жизнь идет по кругу!

2. Мы дети войны.

Я родился в самое страшное время, на 54 день после нападения немцев на нашу страну, 14 августа 1941 года. Войну ощущал через молоко моей матери. Ее страх, ее переживания передавались и мне. До сих пор преклоняюсь пред величием ее подвига, как можно было в той жуткой и страшной обстановке сохранить младенца. Вот она материнская любовь! Спасибо тебе, родная мама!

Сегодня прочитал в газете статью «В памяти сердца…» в связи с 70-летием начала блокады города Ленинграда. В ней автор вспоминает о девятистах днях ленинградской блокады, пережитых им в раннем детстве. Моя супруга Валентина тоже блокадница, награждена знаком «Житель блокадного Ленинграда», поэтому к этой теме я не равнодушен, хотя, наверное, нет людей, которые могли бы спокойно воспринимать средневековые ужасы, которые создали просвещенные гунны, дети Шиллера и Гете, ленинградцам. Сами немцы писали, что они «создали вокруг Петербурга стальное кольцо блокады, неприступное и непреодолимое».

Автор статьи пишет, что во время бомбежки дети из детского сада, работавшего во время войны в блокадном Ленинграде, спускались в подвал и, чтобы не слышать разрывов бомб и снарядов, пели песни – «Марш артиллеристов», «Катюша», «Прощание Славянки» и даже в конце 1943 года новый «Гимн Советского Союза». Самое поразительное, что и я в детдоме, уже повидавший и познавший что такое война и бомбежки, под эти же песни шагал по пыльным улицам Саратова и во всю мощь своих легких распевал прекрасные патриотические слова:

«Артиллеристы, Сталин дал приказ. Артиллеристы, зовет Отчизна нас. Из сотен тысяч батарей За слезы наших матерей, За нашу Родину, огонь, огонь…»

Слова этих песен мы запоминали за 3–4 минуты. И нам не надо было повторять несколько раз. Удивительно, но девчонки в этом плане были шустрее нас. Мы вспоминали, а они уже пели вовсю. А танкист воспитатель дядя Миша баянист (мы его так звали, хотя ему было не более 25 лет) ставил оценки нам так: если пыль из-под наших босых ног была выше забора детдома (где-то, метра полтора), то оценка – «Лихо, молодцы!» Для нас это было ВСЁ! А если и многочисленные прохожие, жители соседних домов, останавливались и поворачивались в нашу сторону, то пыль поднималась из-под наших ног метра на 2 и более. Мы старались, не жалея ног. Мы видели, что тем людям, кто втихаря подсовывал нам в руки хлебушек, конфетки, испеченную картошку (прелесть), нравились наши песни-марши, то нас уговаривать, пройти лучше и тверже не надо было. Мы с ходу это делали. С первого раза. И девчонки и мальчишки. Девчонки впереди, мы сзади. Почему так, раньше не понимал. Повзрослев, понял и даже уверен, что этим самым молодые пацаны-фронтовики воспитывали у нас по отношению к девочкам особое отношение: уступать и уважать девчонок, выставлять прохожим сначала их на первый план, чтобы им побольше досталось гостинцев. А уж потом мы – крепче и тверже по этой матушке земле. Мы пели марш за маршем, разные тексты и все наизусть. А народ останавливался, инвалиды прикатывали ближе на своих «роликах» к забору. Люди смотрели, молчали. А потом неистово хлопали. Сейчас не могу вспоминать об этом без слез. Какая у нас была Страна, какой был народ! Куда все делось???

3. Первые шаги начальника кафедры Академии Генштаба.

Незаметно пролетели годы службы на подводных лодках, больше двух десятков лет «в прочном корпусе». Сначала это были дизельные лодки, а потом научно-техническая революция бросила меня и десятки моих товарищей на атомные подводные корабли. Я любил морскую службу, а служба любила меня. Родина доверила мне командовать флотилией атомных подводных лодок Северного флота. Один из военных корреспондентов однажды сказал: «Товарищ командующий, у вас на флотилии кораблей больше, чем во всем английском флоте». Признаюсь, мне эта фраза понравилась, потому что я очень уважаю и ценю английского адмирала Горацио Нельсона, разбившего флот Наполеона при Трафальгарском сражении в 1805 году.

Адмирал Горацио Нельсон (черты портрета флотоводца, политика, человека)

Для англичан адмирал Нельсон – национальный герой, и мы русские моряки тоже многому научились у этого выдающегося флотоводца. Волею судеб в начале 1990-х годов, в силу известных событий, служить на действующем флоте честному человеку стало невозможно. К руководству Флотом пришли адмиралы, главным качеством которых была верноподданническая преданность новому режиму. Я приложил усилия, и меня перевели на берег, на должность начальника кафедры в Академию Генштаба.

Кафедра «Оперативного искусства Военно-морского флота» в академии Генштаба всегда была на недосягаемом по культуре уровне для армейских офицеров и генералов. И я понимал, что для меня дело чести – не опозорить Флот. Тем более, что по традиции в начале учебного года первые лекции в Академии читают начальники кафедры. У меня были две недели времени в запасе. Опыт службы у меня огромный, оперативное искусство флота знаю прекрасно, поэтому двухчасовую лекцию подготовил без особых усилий и напряжения. Но как ее прочитать? Здесь у меня опыта, конечно, было мало. После некоторых раздумий, и даже, можно сказать, переживаний, я решился на эксперимент. Собрал всю кафедру, всех профессоров, кандидатов, доцентов и даже лаборантов. Все были удивлены. Я не без робости сказал, буквально, несколько слов: «Я вас прошу, не приказываю, а прошу полностью прослушать меня, как я прочитаю свою лекцию, и каждому, повторяю – каждому высказать свои замечания, пожелания и рекомендации». Народ загудел, зашушукался, заулыбался. Я видел, что такое мое обращение сняло у людей напряжение, они раскрепостились, ибо прежде начальник кафедры никогда не собирал весь коллектив вместе. Я встал «во весь рост без бронежилета перед пулеметами своих подчиненных» и два часа читал свою лекцию. Когда я закончил, даже по их лицам понял, что провал полный. Я попросил справа налево по очереди высказываться, включая и лаборантов. Получил твердый общий КОЛ за все: и за методику чтения, за содержание, и за личное поведение на сцене, и за сухость, и за отсутствие увлекательности, за слабое использование демонстрационного материала и прочее. Говорили и обсуждали открыто, честно, без галстуков и погон более полутора часов. Этот урок для себя я выучил на всю жизнь. Когда все закончилось, мои подчиненные подходили ко мне и пожимали руку. Первый начальник кафедры, говорили, который решился на подобный «трюк» со своей лекцией. Как я благодарен своему коллективу!

В дальнейшем я совершенствовал и шлифовал мастерство выступления перед аудиторией. Изучил книгу Поля Сопера «Основы искусства речи», читал издания академии наук СССР о Цицероне и его методах ораторского искусства. В дальнейшем, мои лекции перед обоими факультетами – нашим командным и иностранным были на достойной высоте. После звонка многие продолжали задавать вопросы, значит, я их заинтересовал, и Флот не подвел! Авторитет кафедры вырос настолько, что даже начальники других кафедр и руководство Академии приходили на мои лекции. А это высшая оценка моей работы.

4. Кому мы, мужики, нужны?

Сижу на диване. Смотрю с восхищением на все еще красивый профиль своей супруги Валентины. В ней течет испанская кровь. Ее родители испанские республиканцы. После падения Республики под ударами путчистов Франко они успели на последнем пароходе выехать в Советский Союз. Их принял гостеприимный Ленинград, где у них вскоре родилась дочь. «Испанская принцесса» – так я ее ласково называю. Сегодня у нас праздник – «Сапфировая свадьба», сорок пять лет совместной жизни. Шампанское закуплено, ее любимое полусухое из крымских подвалов «Нового Света». Фирменный торт она делает сама. В этом деле Валентина профессор! На праздничном столе белая скатерть и хрусталь, немного субтропических фруктов. Какое счастье, когда рядом есть любимая женщина! Я прожил большую жизнь. Командовал сотнями людей. Сменил десяток важных и ответственных должностей. Часто общался «с великими мира сего». И, в конце – концов, сделал для себя очень важный и мудрый вывод: Какие бы должности мы не занимали, какие высокие звания не имели, нас ценят и любят только в семье. Много красивых женщин в мире, но человеку, особенно, моряку, нужна только одна – нежная, любящая, внимательная. Любимая женщина облагораживает нас, грубых, резких, ожесточившихся на смертельно опасной подводной службе, когда от ошибки одного может погибнуть весь корабль с атомными реакторами, с термоядерными ракетами, с сотнями моряков. Любимая женщина дома возвращает нас к жизни, снимает с нас служебный стресс, снова делает нас людьми. Спасибо тебе, моя испанская принцесса! Подводники, истинные ценители женщин, в силу своей необычной профессии. Ни у какой другой военной профессии нет такого преклонения перед женщиной, как у подводников. Никто не пережил столько горя и страданий, как наши жены – великие женщины. Это наши трубецкие и волконские. Они заслужили не только внимание, почет, но и награждение орденом.

Памятный знак «Ваша любовь и вера сохранили нас».

Несколько лет назад в торжественной обстановке на съезде Международной ассоциации моряков-подводников в Петербурге Валентине вручили орден «Жена подводника». Красивый, цвета морской волны именной знак с изображением подводной лодки. На нем написаны святые для каждого подводника слова: «Ваша любовь и вера сохранила нас». Да, нашим женам можно ставить памятники!

Часто теперь с высоты прожитых лет вспоминаю мудрые стихи Николая Доризо:

«Любимые женщины Добры и внимательны, И стать их достойными Нам выпала честь. Любимые женщины Нас любят, как матери, — С грехами, с ошибками, Такими, как есть.!»

Я улыбнулся, вспомнив наше знакомство. После окончания училища я прибыл для дальнейшего прохождения службы на Северный флот, самый сильный, самый сложный, самый суровый. Все свои молодые нерастраченные силы отдавал морской службе, что очень радовало начальство. Через несколько лет я вдруг понял, что если так пойдет дело, то мне не удастся создать семью. По вечерам, когда лодка находилась в базе, все офицеры сходили на берег – домой к женам и детям, а я, как холостяк, – всегда «вечный обеспечивающий» должен был сидеть с матросами. Надо было срочно что-то делать. Самый простой путь – поступить в Академию. Не отпускали, кто же хороших офицеров отпустит с корабля! Только с третьей попытки получил разрешение готовиться к поступлению в военно-морскую академию. Успешно сдал вступительные экзамены. Ура! Три года учиться в Ленинграде! Испытав себя «глубиной погружения», пройдя школу выживания на Севере, я спланировал: на первом курсе – жениться; на втором – родить дочку; на третьем – научиться играть в преферанс.

Когда я увидел на Невском проспекте скромное неземное создание, с испанскими корнями, все другие женщины перестали для меня существовать. Я, помню, проводил ее в район улицы Рубинштейна, Кузнечного переулка, Пушкинской улицы. Там впервые увидел скромный, но красивый, старинный памятник Александру Сергеевичу Пушкину, открытый, как я узнал позднее 7 августа 1884 года, в честь 85-летия великого поэта. (Скульптор Опекушин Александр Михайлович (1838–1923), архитекторы Бенуа Николай Леонтьевич (1813–1898) и Лыткин А.С.)

Строго следуя плану, через месяц, подойдя к памятнику, и как бы приглашая Александра Сергеевича в свидетели, я встал на колено и, в старинных традициях русской интеллигенции, попросил руки у моей «испанской принцессы». Валентина была в шоке, и, видимо, постеснялась А.С.Пушкина, чтобы отказать мне. Через два месяца сыграли свадьбу. И вот сегодня ровно сорок пять лет совместной жизни, сапфировая свадьба. А такое ощущение, что все начиналось вчера!

5. На лейтенантах Флот держится

5.1. Есть ли судьба у моряка?

Да, есть! Я убедился в этом в первый же год своей службы. В первых числах января 1961 года я прибыл в Североморск с огромным чемоданом «мечта оккупанта» с четырьмя деревянными ребрами по бокам. Прибыл с опозданием. В предписании, выданном мне по окончанию училища, стояла дата прибытия в отдел кадров Северного флота 01 января 1961 года. Я по натуре человек дисциплинированный, но здесь словно какой– то бес вселился в меня. Надо быть дураком, чтобы блестящему пуговицами и мундиром лейтенанту встретить Новый Год в поезде Горький – Мурманск.

Короче, всю новогоднюю неделю провел за праздничным столом, сначала с родственниками отмечали встречу Нового года, потом были длительные проводы на Флот. Окончательно пришел в себя, когда поезд на подходе к Мурманску издал последний гудок и тормоза жалобным стоном сообщили, что мы уже на вокзале. И вот к вечеру я появляюсь в Североморске на КПП штаба Северного флота. Дежурный звонит в Учебный отряд, чтобы меня там приютили на пару дней, поставили на довольствие, пока не решится со мной вопрос распределения и назначения. Уже в полной темноте, усталый, измочаленный, добрался до Учебного отряда. Привели меня в кубрик, где находились таких, как я, человек двадцать. Многие уже получили назначения и разъезжались, кто куда, ожидая рейсовых или попутных плавсредств. Другие, только что прибыли, и остатками спиртного отмечали такое великое событие для СФ. Шум, гам, смех, разговоры. (В то время на Северном Флоте был «сухой закон»). Мне показали свободную кровать. Я бросил свой чемодан, разделся и рухнул мертвецким сном, как могут спать только безответственные лейтенанты. Часа через два кто-то меня толкает за плечо. Никак не могу проснуться, наконец, прихожу в себя. Какой-то старший лейтенант, видимо, из тех, о которых говорят – бывалый, немного подшофе, говорит: «Корешок, вижу, ты здесь впервой. Что же ты форму свою не бережешь? Украдут ведь, здесь же проходной двор». И далее, этот благородный старлей заставил меня надеть ботинки на передние ножки кровати, брюки положить под матрас, (там они заодно выгладятся), тужурку свернуть и укрепить ею подушку. Я безропотно все выполнил и опять рухнул в объятия Морфея.

Спасибо ему, ночь прошла без замечаний. Утром в отделе кадров флота капитан 2 ранга посмотрел мое предписание и зловеще спросил: «Почему опоздал?» Я честно рассказал все, ничего не утаивая. Офицеру понравилась моя честность. «За честность прощаю!» Я был на седьмом небе. Заверил его, что это в первый и последний раз. И слово свое сдержал. Никогда ни при каких условиях впредь на службу не опаздывал. «Куда же тебя назначить? Все приличные места уже распределены и заняты», – размышлял кадровик. Я ему рассказал, что мичманом перед выпуском из училища был на практике на большой подводной лодке проекта 641 «Б-37» в Полярном, ходил на ней в поход к Азорским островам, выполнял обязанности командира рулевой группы. Командир капитан 2 ранга Бегеба Анатолий Степанович должен был направить в отдел кадров флота запрос на меня. «Да, был такой запрос. Но в первых числах января они ушли в море, поэтому на лодку был назначен другой лейтенант. Если бы ты не опоздал, то назначили бы тебя».

А.С.Бегеба. – Н.Черкашин. «Повседневная жизнь российских подводников». М., 2000.

А дальше происходит то, что я называю судьбой. Ровно через год 11 января 1962 года на подводной лодке «Б-37» произошел взрыв торпедного боезапаса. Первый и второй отсеки лодки были полностью разрушены, и лодка, стоя у пирса, затонула. Погибли 59 подводников. Стоявшая рядом лодка «С-350» проекта 633 получила сильные повреждения прочного корпуса, первый и второй отсеки были затоплены, лодка уткнулась носом в дно. На ней погибли 11 моряков. Все находившиеся на пирсе, на торпедно-технической базе 52 человека погибли. Общие потери составили 122 человека. А я лейтенант Виктор Волгин остался жив из-за своего опоздания на флот для дальнейшего прохождения службы. Судьба…

5.2.Лейтенантские будни.

Я получил назначение командиром рулевой группы на подводную лодку «С-348» с постоянным местом базирования в бухте Ягельная губы Сайда. «Лодка находится сейчас в Полярном, на заводе в Палагубе. Поезжайте в Полярный, там в комендатуре или у патрулей узнаете, где располагается экипаж», – посоветовали мне на прощание в отделе кадров флота. И я со своим неподъемным скарбом начал движение из Североморска в северо-западном направлении, еще немного приближаясь к Северному Полюсу. Ищу бараки, где-то на окраине Полярного, где обычно проживают подводники, прибывающие на ремонт из других баз, как мне пояснил один из мичманов, пока рейсовый катер пересекал Кольский залив. Иду по дороге, справа – приличная сопка с домиками времен Петра 1, слева – озеро во льду, полностью засыпанное многометровым снегом. Прошел озеро, повернул налево в сторону каких-то складов, вижу три барака, почти занесенные снегом, и котельная с трубой, без признаков жизни. Темно, жутковато, народу нигде нет, пошел на свет, проникающий из окна одного из бараков. Подхожу. Вид у меня аховый: в снегу с головы до ног, не видно ни шапки, ни погон, ни шинели, один нос. В руках снежный ком, внутри которого мой огромный чемодан «мечта оккупанта». С трудом отыскал дверь, рванул из последних сил, и оказался в темноте.

В кубрике крутят фильм «Девушка с гитарой». К счастью, звучат последние аккорды, фильм закончился, включили свет, матросы загалдели и онемели, обнаружив в дверях «чудо» в лейтенантских погонах. Я оттаял, вид жалкий, весь мокрый, чемодан мой стоит уже в середине рукотворного озера. А мне бы лучше прилечь и заснуть. Дежурный по экипажу мичман, узнав «что к чему», отвел меня в офицерскую каморку с двухярусными койками на 6 человек. Дали кружку горячего чая и уложили спать. Остальное – завтра! Наутро первым вошел в каморку верзила старший лейтенант Тарасов. Мне шепнули – помощник командира, сейчас за старшего в экипаже. Я тут же вскочил с табуретки и, приложив руку к пустой голове от большого желания сделать все по Уставу, отрапортовал, что лейтенант Волгин прибыл для дальнейшего прохождения службы. Последовал мощный хохот молодых и здоровых глоток. А помощник Андрей Тарасов молча напялил на меня чью-то шапку. И тоже расхохотался. Эту «пустую голову» мне вспоминали много-много лет на всех встречах и застольях. Но в свою офицерскую семью приняли моментально и без каких-либо ущемлений. В этом и есть подводное братство!

Первым моим офицерским заданием было для меня что-то совершенно необычное, не вписывающееся в мои представления о флоте, чему, конечно, не учили в училище. Гулливер помощник отозвал меня в сторону и доверительно, положив свою огромную руку на мое плечо, сказал: «Видишь, лейтенант, в каких условиях мы живем. Топим печь в бараке круглосуточно, поскольку котельная давно разломана. Дрова заканчиваются. Но вот в той стороне, чуть выше нас, дровяные склады. НАДО ДОСТАТЬ ДРОВ И ПРИВЕСТИ В БАРАК». Помощник Андрей Ильич Тарасов налил мне тут же две бутылки спирта для расплаты за дрова и грузовик: «Надеюсь на тебя, Виктор. Действуй!» И я, в шоке, помчался выполнять первое «боевое задание», желая оправдать оказанное мне доверие. В молодости нет неразрешимых задач! Я быстро нашел эти склады, все-таки штурман. Дров полно, разного калибра и метража: палки, сучья, доски, обрезки, бревна, напиленные катыши и т. д. Глаза разбегаются.

Что мне надо, не знаю. Вижу, сидят две женщины. Вид рабочий, а глаза с интересом смотрят на меня. «Женщина и на дровяном складе – женщина!» Иду к ним через открытые ворота. «Ой, красавчик, здравствуй, чего тебе надо?» Молча, со значением, достаю папиросы и вместе все закуриваем. Им это импонирует. Без всяких предисловий рассказываю про наш барак и как нам холодно. Они тут же при мне начали крыть матом какого-то «бугра», что это он должен для нас дрова возить, а не продавать налево. Увидев, что я стал пунцовым от такой литературщины, они меня успокоили, пожалели. Я понял, что они бригадиры по распилке древесины. Бутылки у меня взяли с благодарностью и тут же сказали, куда идти за грузовиком, назвав шофера, его фамилию и имя. Скажешь, мол, что от нас пришел. Нашел я этот гараж, и шофер оказался рядом. Через час подкатил на машине к «моим красавицам». Подъехали под загрузочную эстакаду, меня там уже ждали. Выпорхнувшая откуда-то бригада женщин-грузчиков в считанные минуты завалили грузовик выше кабины круглыми полуметровыми распилами деревьев. То, что надо для флота. Шофер, по указанию все тех же женщин, подкатил прямо к двери барака. Вышедший помощник онемел от счастья: через каких-то пять часов, считай, полторы машины качественных ровных катышей лежали в снегу у крыльца. И всего за две бутылки «шила». Мой авторитет молодого лейтенанта – Виктора Волгина мгновенно вырос у команды подводников в десятки раз. Но, главное, я сам понял, что любая задача мне по плечу. Великая вещь – вера в свои силы! Для лейтенанта это очень важно. Преодолевая трудности, мы становимся мужчинами. Так всегда было на Руси и будет. Другого пути нет!

«У моряка нет трудного или легкого пути, есть один – славный» – так учил нас адмирал Нахимов Павел Степанович.

Автор выражает признательность вице-адмиралу Виктору Решетову за помощь в создании новеллы.

77. Жизнь коротка

Осень в этом году пришла неожиданно. Весь сентябрь на Карельском перешейке стояла прекрасная тихая почти летняя погода. Грибники не могли нарадоваться, белые грибы несли из ближайшего леса вёдрами. Петербуржцы, приезжающие на выходные на свои элитные дачи, днём ещё пытались купаться в остывающих озёрах, а вечером неистово парились в финских саунах. Это был обязательный ритуал загородного отдыха. Но вот вчера вечером загудели корабельные сосны, арктический воздух ринулся на посёлок Сосново и к ночи обложное, тревожное небо разверзлось холодным по-настоящему осенним дождём.

Утром Владимир Васильевич, отставной моряк, капитан 1 ранга, по флотской привычке постучал по английскому барометру, украшавшему холл его коттеджа, оценивающе посмотрел в окна и понял, пришёл глубокий циклон. Бабье лето кончилось. Он оделся и вышел на улицу покормить своих полудиких кошек. Дождь надоедливой серой пеленой висел в воздухе. Рваные дождевые тучи проносились над самыми вершинами сорокаметровых сосен. Дождь то усиливался, то почти прекращался, но влага продолжала висеть в воздухе. Первые разноцветные самые слабые листья за ночь опали и красивым ковром украсили землю. В саду вокруг дома стало светлее. Листопад вступил в свои права. Пахло прелыми листьями и грибами. Кругом было сыро и тоскливо. «Унылая пора, очей очарованье…»

Владимир Васильевич поднял голову, его внимание привлёк какой-то необычный звук в небе. Он замер от увиденного. Два лебедя, красиво вытянув свои длинные шеи, летели низко, почти над самыми верхушками деревьев. Они с трудом преодолевали порывы ветра. Лебеди переговаривались и как бы поддерживали друг друга. Почему они летели одни? Почему отбились от стаи? Возможно, кто-то из них был болен. Но сильный не бросал слабого. Они скрылись за ближайшими соснами, а их тревожные голоса были слышны ещё некоторое время. Лебединая верность… Верность на всю жизнь!..

Тоска навалилась на одиноко живущего пожилого моряка. Жизнь заканчивается. Сын с невесткой в Москве. Изредка навещают отца. Зовут к себе. Но как уехать? Здесь построен дом. Современный, со всеми удобствами. Сколько вложено в него сил, энергии, здоровья. Сколько потрачено денег, не сосчитать! Но, главное, здесь похоронена его жена, Раиса Николаевна. Его единственная любимая женщина. Вот уже два года, как она ушла из жизни. Каждый месяц день её смерти Владимир Васильевич отмечает, посещая кладбище. Он кладёт цветы на могилу и долго разговаривает, общается с ней. Он уверен, что она слышит его. Иначе и быть не может. Какую красивую жизнь они прожили вместе!

Сколько приятных воспоминаний… Неслучайно Джон Стейнбек, уважаемый им писатель, в романе «Зима тревоги нашей» сказал: «Большинство людей на девяносто процентов живут в прошлом, семь – в настоящем, и, значит, для будущего остаётся только три процента». Воспоминания, воспоминания!.. Память сердца…

Иван Иванович Шишкин. Лесное кладбище

Вот они, молодые блестящие лейтенанты, собрались в ресторане «Москва» отметить окончание учёбы в высшем военно-морском инженерном училище имени Ф.Э.Дзержинского. С ними их молодые жёны. Сколько красивых тостов! Сколько благородных пожеланий послужить Родине! Впереди огромная жизнь на флоте, полная романтики и приключений. Конечно, выпили. Может даже немножко лишнего. Володя вышел с Раей в фойе выкурить сигаретку. В это время лейтенанту Валерке Троицкому показалось, что какой-то чужой, не из их компании офицер, вожделенно смотрит на его Светку. Горячий лейтенант тут же провёл «апперкот» левой в челюсть и «прямой» правой в солнечное сплетение, как учили на уроках бокса. Чужой, старший лейтенант, возмущённый таким хамским обхождением, в долгу не остался. Его тоже учили хорошие учителя. Завязался мужской разговор с применением физических оскорблений. А поскольку комендатура была рядом, на Садовой, через пять минут прибыл патруль и всех без разбора лейтенантов отвезли на гауптвахту. Даже разбираться не стали. И так ясно, что все безобразия на Флоте от лейтенантов.

Только стали оформлять дебоширов и распределять по камерам, как в управление коменданта ворвались распалённые жёны. Они требовали, чтобы их тоже арестовали. Они, как верные военно-морские жёны, хотят провести ночь с мужьями на гауптвахте, разделить с ними их страдания. У некоторых что-то булькало в сумочках. Дежурный по комендатуре не растерялся. Он оказался мужиком с юмором. «Лейтенанты, быстро ложитесь спать. Завтра утром вас будет воспитывать комендант города. Учтите, это будет поездка по вашим телам на танке с мелкими гусеницами, чтобы больнее было!» Рыцарским жестом он разрешил женщинам поцеловать своих мужей и пожелать им спокойной ночи. Все поцеловались со всеми раз по пять. Видя, что «прощание славянок» затягивается, дежурный приказал посадить «декабристок» в машину и отвести на ближайшую станцию метро. Вот так пришлось Володе первую ночь в офицерском звании провести вдали от Раи, о чём он потом жалел всю жизнь. Может быть, этой ночи как раз и не хватило ему, чтобы по-настоящему выразить Рае свою любовь…

Прошли годы. Первые годы их совместной жизни на частных квартирах и в коммунальных комнатах. Как оказалось, самые счастливые годы… Сколько радости доставило рождение сына! Купание, кормление, первые зубы, первые шаги, первые слова… Володю поражала Рая. После появления сына она стала нежной, ласковой, внимательной, словно в ней проснулись какие-то новые силы. Женщины не похожи на нас, мужчин. Они другие, более развитые существа. Они устроены по-другому, и они проживают другую жизнь, порой непонятную нам. У них другие цели и задачи в жизни. Маленький сынулька умилял Владимира Васильевича. Вот он приехал в отпуск в Ленинград, где его встречали Рая с сыном. Дома сын залез к нему на колени и на полном серьёзе шёпотом сообщил: «Папа, я видел льва. Не похож …»

Через несколько лет инженер-кораблестроитель капитан-лейтенант Владимир Васильевич, недавно переведённый на Камчатку, получил первую в их жизни отдельную квартиру. Он сообщил радостную весть Рае в Ленинград: «Приезжай!» Пока она увольнялась с работы, сдавала дела и готовилась к отъезду, квартиру кто-то занял. Да, были такие простые нравы. Разъярённый «морской волк» бросился к начальству: «Помогите!» Начальник военного завода, обременённый проблемами ремонта атомных подводных лодок, не дослушав до конца жалобы своего командира дока, сказал: «Докмейстер! Я тебе квартиру дал? Какие ко мне вопросы? Живи и наслаждайся жизнью!». Владимир Васильевич по его тону и по его глазам понял всё, что не сказал мудрый начальник. Вышел от него, землю бьёт «копытами», «дым из ноздрей». Взял десять матросов со своего дока. Прибыл в дом. Взломали матросы замок и выбросили все чужие вещи на снег. Что здесь началось! Женщины, дети, крики, стоны. Приехали какие-то прокуроры. Владимир Васильевич спокойно показал им свои документы, ордер на квартиру на своё имя, прописку. Прокуроры отругали «захватчиков», плюнули и уехали. А на завтра приехала Рая. Она даже не знала, какие вчера, здесь под окнами, были бои местного значения…

Да, Рая была от природы очень практичная женщина. Когда через несколько лет подошло время перевода с Камчатки, Владимиру Васильевичу предложили Калининград. Он радостный пришёл домой, но его быстро остудила Раиса Николаевна. «Это, видимо, наше последнее назначение. Мы там осядем уже до конца жизни. Что же нам, коренным ленинградцам, делать вдали от родного города? В Питере вся наша родня. Дело идёт к окончанию службы. Как мы будем жить одни в чужом городе, да ещё в Кенигсберге?» Владимир Васильевич впервые глубоко задумался о смысле жизни. Служба службой, но после пятидесяти она закончится. Надо думать, как и где жить дальше. Несколько дней он ходил с лицом, напряжённым от работы мысли, и, наконец, вынес на семейный совет предложение: «Службу надо закончить либо в Москве, либо в Ленинграде. Другие варианты отпадают». Раиса Николаевна долго и радостно его целовала. Это был её ответ на гениальное решение мужа…

И вот они, закончив службу, счастливые и радостно возбуждённые строят дом, да не где-нибудь, а на Карельском перешейке, жемчужине российского Севера. Заботы, переживания, хлопоты и даже тяготы – всё в прошлом. Казалось бы, живи и наслаждайся красотой северной природы, дыши целебным воздухом. Жаль, жизнь коротка! Годы дают о себе знать. Обоим уже за шестьдесят. «Пришла пора болезней и страданий…» Да и служба на Флоте, тем более, рядом с атомоходами, не прибавила здоровья. Однокашники тоже болеют. Валерка Троицкий после инсульта с трудом приходит в себя. Другие уже ушли в иной мир, не дотянув даже до среднестатистического возраста. Пять лет назад Раисе Николаевне стало плохо. Внезапно. Казалось бы, без всяких видимых причин. Владимир Васильевич сделал всё, чтобы привести её в норму. Правда, диагноз так до конца и не установили. Диагностика всегда была самым слабым звеном советской медицины. А потом опять ухудшение. Обострилась астма. Мучили постоянные головные боли. Апатия. Летом она внезапно потеряла сознание. Владимир Васильевич на специальной реанимационной машине за большие деньги отвёз её в больницу в город. Взволнованный долго сидел в палате, держа её за руку. Она не приходила в себя, но состояние её было стабильным. К вечеру врач посоветовал Владимиру Васильевичу отдохнуть до завтра, а утром при необходимости приехать вновь. Более двух часов расстроенный Владимир Васильевич добирался на метро и на электричке до своего дома в посёлке Сосново. Тяжело поднялся на крыльцо и, уже открывая дверь, услышал резкий телефонный звонок. Он почувствовал удар в сердце, подбежал к телефону. Медицинская сестра бесстрастно сообщила, что Раиса Николаевна пять минут назад скончалась, не приходя в сознание. Ноги подкосились и …темнота.

Инфаркт. Через некоторое время полосная операция на желудке. Цистит. Микроинфаркт. Всё обрушилось на отставного моряка после ухода Раисы Николаевны. Словно открылись ворота шлюза, а может быть потому, что он потерял смысл жизни…

Каждый раз, приходя на кладбище, Владимир Васильевич чувствует какую-то вину, ведь он не попрощался со своей любимой и единственной Раисой Николаевной. Если бы он не уехал из больницы, может быть, она сказала ему, как жить дальше. В последние минуты жизни его не было рядом с ней. Эта мысль не даёт ему покоя. Как же он уедет к детям в Москву, когда Рая здесь одна? Ведь она хочет говорить с ним. Он это чувствует. Он это знает. Нет, его место здесь…

Немного распогодилось. На мгновение выглянуло солнце и огромная, на половину неба, радуга украсила серый пасмурный день. Владимир Васильевич очнулся от своих беспокойных воспоминаний. Радуга – это сигнал. Как будто подняли Андреевский флаг на корабле. Это призыв к жизни, к борьбе. Жаль осталось мало сил. Жизнь коротка. «До конца своих дней я буду с тобой рядом, моя дорогая, моя любовь, моя жизнь…»

78. Романтик моря

Посвящается романтику моря – белорусскому матросу Владимиру Ивановичу Симановичу.

Черное море тихим шёпотом плескалось возле его ног. Владимир Иванович подошёл к самому краю воды, вытащил из кармана обручальное кольцо, поцеловал его и с размаху бросил в набегавшие волны. Его глаза были устремлены вдаль, лицо светилось. Он стал на одно колено, как это делают военные в торжественных случаях, когда хотят поцеловать знамя, зачерпнул ладонями морскую воду, поднёс к лицу и поцеловал её.

Поцеловал Море! Затем аккуратно опустил ладони со священной водой в ласковые волны, которые подхватили его поцелуй и унесли в глубь. Сбылась его многолетняя мечта – он обручился с морем. Со своей самой первой и единственной любовью. Любовью на всю жизнь…

Кажется, давно ли мальчишкой, вдоволь наигравшись в футбол в родной деревни Мокрая, (что в далекой белорусской глубинке Пружанского района), наткнулся он возле вратарских ворот на обрывок газеты, не более пол-листа ученической тетради, где объявлялся прием в Рижскую мореходную школу. Он, ни разу не видевший моря, внимательно несколько раз прочитал объявление, и его жизнь круто изменилась.

Море, ты слышишь, Море, твоим матросом хочу я стать… Через год он уже курсант, а ещё через три года – дипломированный матрос Латвийского морского пароходства, рулевой большого теплохода «Виллис Лацис». Здравствуй, Море! Через месяц свои девятнадцать лет он встретил в Бискайском заливе. Именно там он понял, что море шуток не любит. Море требует быть собранным, внимательным и дисциплинированным. Когда мощная волна ударила в борт, корабль застонал от боли, и груз, огромные стальные листы металла, небрежно закрепленные французскими докерами в кормовом трюме, сдвинулись, нарушив центровку, тогда Владимир впервые почувствовал власть Моря. Корабль под действием ветра и волн стал ложиться на борт. Молодой матрос стремительно бросился в свою каюту. Он, несмотря на приказание капитана, не закрыл иллюминатор в каюте, как это положено делать при приближении шторма. А теперь из-за него может погибнуть корабль. Когда он ворвался в каюту, то с ужасом увидел, что вода при каждой очередной волне мощным фонтаном бьёт в жилое помещение. Нечеловеческим усилием Владимир Иванович закрыл стеклянную и металлическую крышки иллюминатора и затянул их барашками. Вода прекратила поступать. Обессиленный он дрожал от страха и нервного перенапряжения. Море преподало ему урок. Это была ему наука на всю жизнь!

Неласковое Норвежское море

Другой случай произошел с ним в Норвежском море, когда они шли с грузом леса из Архангельска. Море штормило. Огромные волны, словно живые горы, страшные и красивые, подходили к кораблю и решительно поднимали его на двадцатиметровую высоту, а затем с грохотом, воем и стоном бросали вниз. Сердце замирало, казалось, все внутренности вырвутся наружу, но подходили новые волны, тёмно-зелёно-бирюзовые, курчавые от пены и просвечивающиеся, как на картинах Айвазовского, и вновь, словно пушинку, поднимали корабль наверх. Жуткая, завораживающая красота моря! Восторженный юноша, схватил фотоаппарат и бросился на палубу фотографировать живое свирепое море. А Море шуток не любит, оно требует к себе уважения. Первая же огромная волна набросилась на палубу, подхватила «фотографа» и понесла в море. Ужас охватил всех, кто видел предстоящую гибель моряка в бушующей пучине. Но в этот раз Море смилостивилось к новичку. Свершилось чудо!!! Очередной волной его забросило обратно на судно. Потеряв фотоаппарат, весь мокрый, стуча зубами от пережитого, Владимир Иванович перекрестился, попросил прощения у Моря, и с этого момента стал носить нательный крестик. С судьбой нельзя ёрничать. Поневоле начнёшь верить в сверхъестественные силы. Владимир Иванович так и понял, Море делало из него Человека.

Где-то в районе Рио-де-Жанейро капитан судна получил радиограмму – молодого матроса Симановича Владимира ожидали в свои объятия Вооруженные Силы СССР. Когда через две недели Владимир прибыл на призывной пункт, оказалось, все его товарищи по учебе в мореходке направлены служить на подводные лодки. И больше потребности в подводниках нет. Теперь нужны были лётчики. Поэтому военкомат, действующий по принципу: «Где взять – куда деть?», направил Владимира Ивановича служить в морскую авиацию. Вот такие витки делает с нами иногда жизнь.

Море подождёт. А, может быть, море знало его судьбу и берегло его. Несколько его товарищей погибли на подводном флоте в авариях и катастрофах. Шла холодная война.

Теперь Владимир Иванович видел море с высоты птичьего полёта и даже выше. Ничего красивого в этом нет. Просто плоская картинка. Неживая, почти асфальтированная поверхность. Смотреть на неё – утомительно. Никакого Айвазовского или Богаевского, никакой романтики, никакой радости.

Богаевский Константин Федорович (1872–1943). Каффа (Старая Феодосия). 1927.

Но наша жизнь течет порой по известным только ей законам. Владимир Иванович, любивший море больше всего на свете, вынужден был прослужить в авиации сверх срока ещё долгих девять лет, дослужившись до звания прапорщика. А потом очередной виток. Развалилась наша большая страна – СССР. Жизнь бросила Владимира Ивановича в воздушно-десантные войска. Военком Пружанского района Белоруссии благословил его, сказав: «Теперь ты будешь служить дома. Моряком ты был, летчиком был, закалку получил отличную, отзывы о тебе хорошие, поэтому теперь тебе прямой путь в белорусские ВДВ». В тридцать лет впервые прыгнул Владимир Иванович с парашютом и приземлился … в болото. Ветер гнал наполненный купол и Владимир Иванович, как катер, распугивая лягушек, промчался по водной глади, подпрыгивая на кочках, пока его не вынесло на сушу. Радостно возбуждённые молодые солдаты, прыгнувшие раньше, с восхищением очистили «моряка» от тины и грязи. Они были поражены умением опытного прапорщика двигаться по водно-болотистой местности на парашюте. К удивлению Владимира Ивановича, этот маневр оказался один из самых сложных в ВДВ. Редко кому удаётся спастись, попадая в топкие болота.

Как говорили в древнем Риме: «Сик транзит глёриа мунди» (Так приходит земная слава!) Конечно, ему помогло в этом Море, его первая настоящая любовь.

Уже много лет ежегодно ездит Владимир Иванович на Море во время отпуска. Он ему поклоняется как живому существу. В первый день он целует Море, здороваясь с ним. В последний день он прощается с Морем, став на одно колено и преклонив голову, потом целует воду и обещает Морю вновь приехать на будущий год.

На днях на Черном море в совершенно тихую погоду вдруг возникла волна, высотой с метр, которая набросилась на феодосийский пляж, нанося урон и отдыхающим, и пляжному оборудованию. Настоящая волна цунами. (Цунами – в переводе с японского – «большая волна в гавани»). Возможно, где-то за сотни километров отсюда, произошел сдвиг тектонических плит, и на море родилась волна, которая мягко докатилась до Феодосийского залива, с явным желанием что-то сказать людям. Владимира Ивановича, стоявшего спиной к воде, сбило с ног, протащило по песку вперед, а потом ослабевшая волна ласково вынесла его на несколько метров в море. Сделав два-три мощных гребка, Владимир Иванович возвратился на берег. Его бил нервный озноб. Он-то понял, его лучший друг, его Море, даёт ему очередной сигнал.

Поэтому сегодня вечером он обручился с Морем. Владимир Иванович был счастлив. Он с грохотом открыл бутылку шампанского. Бокал – себе, бокал – морю. Снова бокал – себе, бокал – морю. Пораженные отдыхающие на пляже с удивлением смотрели на мужчину в тельняшке. Он не обращал на них никакого внимания. Он был наедине с Морем – ласковым, нежным и грозным, умным и страшным. Живым Морем!

Он был наедине со своей судьбой, со своим любимым Морем…

И.Айвазовский. Черное море.

79. В памяти сердца

70 лет назад, 8 сентября 1941 года, началась блокада Ленинграда. Две блокадные фотографии. Слова благодарности маме – блокаднице Ленинграда.

Я успел… Старший брат, Виктор, сообщил из Петербурга: «Мамы больше нет. Мы с тобой остались сиротами». Через час я был в Бресте на вокзале, а еще через пятнадцать минут поезд «Брест – Санкт-Петербург» мчал меня в родной город. Я успевал…

Вчера похоронили маму – блокадницу Ленинграда. Она прожила после окончания войны почти шестьдесят лет, и вот вчера её прах предали ленинградской земле. Накануне перед кремацией её отпевали. Когда двое мужичков с лицами пролетарского происхождения вдруг запели: один – густым красивым баритоном, второй – нежным печальным тенором, я моряк – подводник, капитана 1 ранга, не сдержался и заплакал…

Сегодня, среди военных писем отца, которые мама хранила всю жизнь, среди бумаг, потерявших свою значимость, я вдруг наткнулся на две завёрнутые в бумагу фотокарточки, сделанные в блокадном Ленинграде. Видимо, мама, прожившая 88 лет, хранила их особенно тщательно. Фотографии были дороги ей как память о бесконечно тяжёлом времени – девятистах днях блокады города Ленина.

На маленькой любительской фотографии я увидел несколько малышей: в центре – себя, трёхлетнего; старшего брата Виктора, сидевшего рядом, он был старше на 3 года, поэтому выглядел совсем взрослым; двоюродную сестру Галю пяти лет; ещё двух соседских детишек.

Все сидели на деревянном ограждении песочницы во дворе ленинградского дома, на углу Невского проспекта и улицы Гоголя, возле Дворцовой площади, в ста метрах от того самого места, где сейчас находится известная на весь мир мемориальная надпись: «Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна…» Шёл 1942 год. Ленинградцы только что пережили самую тяжёлую, самую трагическую зиму. (По данным академика Д.С. Лихачёва, только за одну эту зиму умерло от голода свыше миллиона человек). Мы выжили благодаря мужеству и мудрости наших матерей. Две женщины – наша с братом мама, Надежда Алексеевна, и тётя, Софья Афанасьевна, сестра нашего отца, с дочкой Галей, объединились и жили одной семьёй. Тётя Соня, с высшим образованием, инженер, работала в блокаду на разборах завалов. Тяжелейшая работа для женщины – вручную после очередного артобстрела или бомбёжки разбирать обрушившиеся здания, расчищая проезжую часть улицы, откапывать убитых и раненых, видеть кровь, слышать стоны. Зато за эту работу она получала двойной паёк и несла его домой на всю семью. Сколько я её помню, бедную, она надорвалась в те, блокадные дни, и всю оставшуюся жизнь, и через 20 и 40 лет после Победы, мучилась грыжами.

Нашей маме редко повезло, она работала во флотской воинской части в здании Адмиралтейства. Она считалась, как бы сейчас сказали, разнорабочей. Она, с хорошей рабоче-крестьянской закалкой, была и дворником, и уборщицей, и даже рабочей на кухне. С разрешения начальства ей иногда, когда она мыла котлы, удавалось собрать пригоревшие остатки каши и принести домой детям. Есть там было почти нечего, но чтобы не умереть с голода, мы через силу съедали эти «горелки», и они сохранили нам жизнь. До сих пор запах сгоревшей пшённой каши преследует меня, даже после прошествии более полувека. Иногда она приносила картофельные очистки, подгнившие капустные листья. Тогда у нас был праздник.

От тревожных воспоминаний моё сердце учащённо забилось. Мы, трое детей из этой фотографии, остались живы, а соседские дети погибли. Они всей семьёй умерли от голода. Их мама в многочасовой очереди за хлебом упала в голодный обморок и у нее украли все хлебные карточки в ледяную стужу зимы 1942 года. Не любят ленинградцы вспоминать о блокаде, но память о матери рождала неизгладимые картины детства…

Илья Глазунов. Блокада.

Вот я в детском саду, который работал все 900 дней блокады. Приближается 1943 год. К новогодней ёлке дети разучивают песни. В это время по громкоговорителю бесстрастным голосом объявляют: “Воздушная тревога! Воздушная тревога!”, – и начинается бомбёжка. Сотрясается земля, качаются здания. Воспитательница даёт команду надеть пальто, и мы спускаемся в подвал, в бомбоубежище. Земля всё ещё содрогается, слышны глухие разрывы бомб. Чтобы разрядить гнетущую обстановку и не слышать страшных взрывов, детишки по команде воспитательницы начинают петь: “Артиллеристы, Сталин дал приказ, артиллеристы, зовёт Отчизна нас…” Они поют до тех пор, пока кто-то из взрослых не говорит, что налёт закончился и объявлен отбой воздушной тревоги.

После очень скромного обеда из одного блюда – супа из овсяной крупы – нас укладывают спать, “мертвый“ час. Но детвора спать не может, сегодня мы должны наряжать ёлку, и затем будет новогодний праздник. Сколько радости принёс этот праздник! Был Дед Мороз, была Снегурочка. Дети вместе с ними пели, плясали, читали стихи. В заключение каждому ребёнку дали новогодний подарок: два печеньица, один кусочек сахара, целую горсть семечек и, о чудо! по одному настоящему маленькому мандаринчику. До сих пор не понятно, как доставили мандарины в осаждённый город. Когда взрослые пришли за детьми, чтобы забрать их домой, воспитательница объявила, что малыши должны спрятать подарки за пазуху, чтобы по пути домой их не отняли. Мы шли со старшим братом Виктором по Невскому проспекту, и я всматривался в ночное небо. Взрослые говорили, что немцы сбросили сегодня на город десант, и я хотел обнаружить парашютистов, чтобы убить их. Да, да, убить! Такая была ненависть к фашистам у всех ленинградцев.

Вечером, засыпая, мы слушали одну и ту же сказку. Мама говорила, что скоро кончится война, и она наварит нам целую кастрюлю каши. Каши будет так много, что, если кто захочет добавки, то он её получит. Сквозь сон я, младший, спрашивал, а если я захочу второй раз добавки, хватит ли каши? “Конечно, хватит”, -говорила мама, целуя своих детей, а у самой из глаз текли слёзы. Это была самая лучшая в мире сказка. Мы засыпали “сытые” и спокойные под равномерный стук метронома, доносящийся из включенного громкоговорителя. И даже когда ночью раздавался сигнал воздушной тревоги, мы, в отличие от первых блокадных дней, не бежали в бомбоубежище, а спокойно продолжали спать. Ленинградцы привыкли к опасности. Кругом было столько горя и страданий, что даже возможная смерть их не страшила. У меня перехватило дыхание, и непрошеная слеза медленно покатилась по обветренному лицу. Только сейчас, когда мамы нет рядом, начинаешь понимать величие подвига, который она совершила.

Рудаков К.И. Мать. Блокада. 1942 г.

Вторая фотография была сделана явно профессионалом, но на ней до сих пор были видны следы огня, как будто она горела. На фотографии мама и мы двое детей сидим на одном кресле. Я увидел себя, четырёхлетнего, у матери на коленях; старшего брата Виктора, сидящего сзади нас, на ручке кресла. Все немного напряжены и искусственно улыбаемся. Мы остались живы, пережив всю блокаду с первого до последнего дня. Нам повезло. Воспоминания о блокаде всегда вызывают у меня беспокойство и глубокую грусть.

Я очень ярко вспомнил, как мы бежали к военному фотографу, с которым договорилась мама о фотографировании. В то время фотоаппаратов было мало, а тем более в блокадном Ленинграде, поэтому любое фотографирование было событием. Мы все нарядно оделись. Времени было в обрез, и всё равно мы опаздывали, к тому же попали под обстрел. Мы бежали вдоль Невы, где-то рядом рвались снаряды. Корабли, стоящие на якоре на Неве, прямо в городе, стреляли в ответ. Как сейчас я понимаю, шла контрбатарейная стрельба. Мать, как и все ленинградцы, уже привыкшие к бомбёжкам и обстрелам, бежала, не обращая внимания на грохот, и тащила двух малолетних детей. У нас был праздник, мы торопились фотографироваться. И всё-таки какой-то огромный матрос перегородил нам путь и приказал переждать артналёт в ближайшей парадной. И даже поругал немного молодую мамашу…

Как мы были счастливы, когда получили готовые фотографии. Одну из них решили послать отцу, воевавшему где-то на Севере, благо почта в блокадном городе работала бесперебойно. Мама, как тогда было принято, написала на обратной стороне фотографии тёплые слова и поставила дату – 1943 год. (Ей было в то время всего 28 лет).

Каково же было удивление всей семьи, когда через несколько дней мы получили письмо, адресованное отцу, назад. Письмо было обгорелое. На нём была приклеена квитанция, где кратко и по-деловому было написано, что письмо возвращается по обратному адресу, так как самолёт, перевозивший почту, не смог перелететь линию фронта, и был сбит. Мы, мальчишки, с удивлением рассматривали обгоревшее письмо и находившуюся там нашу фотографию.

Мама заплакала, она, видимо, своим женским сердцем почувствовала, что стоит за этой скромной записью. Она переживала, что отец не увидит своих повзрослевших детей. Мама аккуратно обрезала обгоревшие и осыпающиеся края фотографии и убрала её.

И вот сегодня я – мальчик с блокадной фотографии, ставший морским офицером и связавший свою жизнь с Флотом, с подводными лодками, поседевший и огрубевший от сложной прожитой жизни, заплакал от величия подвига ленинградцев. Сравнивая с сегодняшней жизнью, я говорил сам себе: «Какой должен быть порядок в городе, каким должен быть дисциплинированным народ, как надо быть преданным своей работе, каждому на своём посту, чтобы совершить этот маленький, но Великий поступок – вернуть в каждую ленинградскую семью крохотную надежду связи с Большой землёй, надежду и уверенность, что город на Неве не одинок. Как надо по-человечески относиться друг к другу, чтобы вернуть письма и извиниться, что в этот раз не удалось, враг оказался сильнее, но в следующий раз наверняка письма дойдут до адресата. Разве можно поставить на колени такой город! Разве можно победить такой народ!“ Я – подводник, капитан 1 ранга, в очередной раз испытал гордость, что ношу звание “ Житель блокадного Ленинграда “.

Я с волнением смотрел на блокадные фотографии. Воспоминания разбередили душу. У меня, как обычно в таких случаях, защемило сердце. Только недавно, через 60 лет после снятия блокады, я узнал, что современная медицина предполагает: «Несмотря на внешнее благополучие, все блокадные дети получили травмы и повреждения на генном уровне. Им нежелательно иметь детей. Блокада напомнит о себе, возможно, через два или через три поколения, и даже – через пять». Я в отчаянии в сотый раз задаю себе вопрос: «С кого спросить, почему мои внуки и правнуки должны нести этот крест? Чем они виноваты? Почему до сих пор политики не могут понять, что война – самое страшное деяние человечества. Война никого не щадит, но больше всего от неё страдают дети».

Отец в 1944 году пропал без вести. Он так и не увидел этой фотографии. Могила его неизвестна. И мама, и тётя Соня прожили после блокады большую жизнь – до 88 лет каждая. Тетя Соня после войны, в 1946 году, родила еще дочку Наташу, что само по себе очень удивительно и интересно. Все мы блокадные дети живы, здоровы. Все получили высшее образование. Старший брат Виктор – инженер, специалист в области металлургии, «Заслуженный металлург Российской Федерации». Был главным металлургом крупного ленинградского завода «Большевик». Я, как большинство мальчишек, выросших на берегах Невы, стал моряком. Здоровье позволило поступить в училище подводного плавания, а там отбор, как в космонавты. «Блокадница» двоюродная сестра Галя – химик, кстати, окончила школу с серебряной медалью. Наташа, послевоенная сестра, финансист. У нас у всех благополучные семьи. Все родили в своих семьях по двое детей, всего пять мальчиков и три девочки. Все дети здоровы, среди них даже двукратный олимпийский чемпион по хоккею – Алексей Касатонов. У них тоже есть дети, наши внуки и внучки. Так что пока все нормально. Хочется надеяться, что медицина несколько ошиблась, говоря об опасности блокадного детства. Мама Надежда Алексеевна, прождав отца с войны почти 60 лет, вырастила одна двоих сыновей, и ушла из жизни в 2002 году. Сегодня четверо ее внуков и шестеро правнуков с интересом рассматривают две военные фотографии. Они не знают, что такое война. И только старые фотографии напоминают им о Великой Отечественной войне и о блокадном Ленинграде, в котором находились их отцы (в то время – маленькие мальчики) и бабушка Надя.

Спи спокойно, наша дорогая мама – блокадница. Ты совершила подвиг, сохранив жизнь своим детям. Мы тебя помним и любим. Пусть земля будет тебе пухом.

Капитан 1 ранга Касатонов Валерий, «Житель блокадного Ленинграда». Сентябрь 2011 года

8 сентября 1941года

Сорок первый, сентябрь, восьмое число. В этот день нас блокады огнём обожгло. Мы не знали ещё, что замкнулось кольцо И что смерть нам уже заглянула в лицо. Мы в тот день не могли даже предположить, Как нам долго терпеть и как мало нам жить. Ну, а если б и знали, какой нас ждёт ад, Всё равно бы не сдали врагу Ленинград!

Анатолий Владимирович Молчанов, пережил всю блокаду, будучи школьником.

80. Перелистывая страницы жизни

Мои первые детские воспоминания связаны с отцом, с купанием и с запахом простыни, в которую меня заворачивали после ежедневного купания. Отец держал меня, влажного и чистого, на руках и я блаженствовал. Это было ещё до начала Великой Отечественной войны, значит, мне было тогда два года. Позднее учёные говорили, что я не должен этого помнить, но я помнил запах и руки, помнил, нарушая все научные трактаты. Я родился 27 января 1939 года в городе Петергофе, а в июле 1941 года мы с мамой и старшим братом Виктором перебрались в Ленинград к папиной сестре, тёте Соне. Немцы наступали очень быстро, мы всё бросили и побежали в город Ленина, справедливо считая, что там немцы нас не достанут. Просвещённые гунны, наследники Шиллера и Гёте, создали нам и всем жителям северной столицы средневековый ужас. Все 900 дней блокады мы прожили в центре города Ленинграда и совершенно случайно, к счастью, остались живы. Бомбёжки, артиллерийские обстрелы, бомбоубежища, голод, холод, смерть, голодные истерики – всё это мы, дети блокадного Ленинграда, пережили в полной мере.

Из самых страшных воспоминаний того времени у меня в детской памяти остались – крысы. В городе свирепствовали сотни тысяч крыс. Я сам видел крысу величиной с откормленную кошку. По утрам матросы военной комендатуры, расположенной в нашем доме, выносили крысоловки, сделанные из металлической сетки. На маленький кусочек приманки десятки крыс набивались в ловушки. Они кишели там, передвигаясь по головам и телам друг друга. Мне было страшно смотреть на их злые глаза. Я до сих пор удивляюсь, неужели крысы настолько глупы, что они не видели или не ощущали опасности? И так было каждое утро.

Бабушка и ее внук. Перед смертью они ели солому из матраца. – 84 уникальных рисунка маленькой девочки, жительницы блокадного Ленинграда. Валя Тонск отразила весь ужас блокады цветными карандашами на тетрадных листках.

До сих пор я слышу, как наяву, равномерные звуки метронома. Ленинградский метроном! День и ночь звуки метронома по радио говорили нам, что мы живы. Самое страшное – когда в квартире наступала тишина. Звук метронома вдохновлял, он говорил, что город живет, что надо держаться. Иногда он прекращался, наступала тишина. Мы замирали, а диктор бесстрастным голосом объявлял: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» В начале мы всегда бежали в подвал, в бомбоубежище. Позже, когда наши матери убедились, что в подвале находиться опасно, потому что бомбы, пробивая жилые этажи, взрывались внизу, хороня под развалинами находившихся там людей, мы перестали прятаться. Будь, что будет! И остались живы.

Очень хорошо помню, что во время налетов авиации активно действовали немецкие диверсанты, заранее заброшенные или завербованные в городе. Они пускали зеленые ракеты по направлению важных объектов, которые должен был разбомбить враг. Причем, это были не единичные случаи. Немцы тщательно подготовились к осаде нашей северной столицы. После войны я даже прочитал книгу ленинградского писателя, пережившего блокаду, под названием «Зеленые цепочки». Как раз об этих событиях. Разговоры взрослых о диверсантах меня, малыша, пугали и, видимо, поэтому запали мне в память.

Герман Матвеев. Зеленые цепочки. Фильм с участием П.Луспекаева

К невероятным событиям ленинградской блокады, сейчас уже по прошествии полувека, отношу работу детского сада на углу улицы Желябова и Невского проспекта в течение всей войны, где нас кормили, делали уколы в попки, читали книжки, где мы пели песни, в том числе только появившийся Гимн Советского Союза, где летом нас на улице обливали водой из лейки и заставляли загорать, чтобы получить хоть какие-то витамины от Солнца. А в первое послеблокадное лето нас организованно повезли за город на дачу, и мы целый месяц жили на природе. Я очень страдал без мамы, и ее приезд каждый раз был для меня самым лучшим праздником.

(Свои детские воспоминания о ленинградской блокаде я описал в нескольких художественных рассказах. Они написаны на основе реальных событий. В них всё – правда!)

P.S. В 2004 году, в шестидесятую годовщину полного освобождения Ленинграда от немецкой блокады, я специально приехал из Бреста, где сейчас живу с семьей, навестить в Питере на набережной реки Мойки дом № 42, где мы с мамой и братом Виктором встретили в 1944 году это радостное событие. Меня во двор моего дома не пустили. Какой-то крутой бизнесмен скупил все четыре шестиэтажные дома, образующие ленинградский двор в центре города, рядом с Невским проспектом. Под арками, выложенными кафелем еще во времена Пушкина, были поставлены металлические заборы – “Посторонним вход запрещен!” Я начал возмущаться. Меня в порядке исключения пропустили. Разрешили вместе с сопровождающим посмотреть на окно нашей квартиры, где мы прожили почти двадцать лет. С тяжелым чувством я покидал родной двор, где я вырос. “Прощай, мой Ленинград!”

Квартира в аренду посуточно: Мойки реки наб., д. 42 «Золотой треугольник» (Санкт-Петербург)

Хватит о тяжёлом и грустном, перевернём эту страницу и окажемся в 1950 году. В этом году мама взяла меня за руку и отвела на флот. Это я так шутливо говорю после того, как мама направила меня в Ленинградское Нахимовское военно-морское училище сразу по окончании четвёртого класса 222-ой средней школы. Я трижды сдавал экзамены за 4-ый класс, такая была сложная трёхступенчатая система отбора, и каждый раз все экзамены на отлично, причём отвечал сразу, без предварительной подготовки, вызывая удивление у приёмной комиссии. Так хотелось стать моряком!

Нахимовское училище заменило мне и мать, и отца, погибшего в 1944 году при освобождении Нарвы, и семью. Я чрезвычайно благодарен системе подготовки кадров в Военно-морском флоте. Нас готовили стать морскими офицерами в лучших традициях Российского Флота. И образование, и воспитание, и культурный уровень – всё соответствовало самым современным требованиям. Будучи нахимовцем, я восемь раз был в Москве на параде на Красной площади, каждый раз посещая театры и музеи столицы. Нас, юных моряков, везде встречали в Москве с радостью. Мы побывали во всех театрах, цирках, музеях, в том числе и в закрытых в то время, таких, как Алмазный фонд, Кремль, квартира Сталина. За шесть лет учёбы в Нахимовском училище мы многократно знакомились с театральной и культурной жизнью Ленинграда. Мы стали театралами и меломанами. Мы умели танцевать мазурку и красиво ухаживали за девушками. Мы все были хорошими спортсменами. Мы любили Родину и серьёзно готовились защищать её.

Следующая страница. 1956 год – я курсант Высшего Военно-морского училища подводного плавания. В то время это было очень засекреченное училище и оно называлось «войсковая часть 62651». Учился я хорошо. Последний год был даже сталинским стипендиатом, получал 1000 рублей, вместо положенных 87 рублей. Все деньги отдавал маме, которая с моим старшим братом Виктором, студентом военно-механического института, жили довольно трудно.

Училище запомнилось мне блестящей сдачей многочисленных экзаменов, которым предшествовала напряжённая долбёжка. (Все на танцах, я один сижу в классе и занимаюсь.) Вытянув билет, я умел сконцентрировать свои знания по поставленным вопросам, выжимая всё из своей памяти. Затем мысленно так распределял порядок доклада, что сознательно заставлял экзаменаторов задавать мне вопросы, на которые у меня уже были заготовлены ответы с использованием дополнительной литературы. Это был бой, где требовалась тактика и стратегия, где в нужный момент из резерва выскакивала конница Чапаева и «рубила белых шашками на скаку». Я получал очередную пятёрку и обессиленный выходил из класса.

Ещё запомнилось, что училищем командовал тогда легендарный подводник Герой Советского Союза контр-адмирал Египко Николай Павлович. Считалось, что он первый подводник – Герой. Это он после падения республики в Испании вывез на своей подводной лодке всё правительство во главе с Долорес Ибаррури в Советский Союз. Он был очень красивый мужчина, на котором морская форма сидела, как влитая. Николай Павлович часто приходил в курсантскую столовую и кушал вместе с нами из одного бачка, красиво пользуясь столовыми приборами. Вот оно морское братство на деле!

1960 год. Прощай, училище. Море зовёт. Лейтенант Касатонов – офицер-штурман-подводник с красным дипломом выбрал для службы Северный Флот. Сайда губа, бухта Ягельная. Оленья губа. Три долгих года на Севере. Дальние походы на боевую службу в северную Атлантику, бесконечная сдача курсовых задач, сбор-походы, торпедные стрельбы. Спирт, аварии, гибель друзей, падение за борт. Всё это на фоне вечно полярных снегов, постоянных штормов, северного сияния, консервированного хлеба, сухой картошки, чирьев на шее и одиночества в вечерние часы, когда все офицеры уходили домой, а меня как холостяка оставляли на плавбазе «обеспечивать».

1963 год. Дан приказ: «Подводную лодку «С-338» перебазировать на Черноморский Флот». Освобождая место для атомоходов, мы собрали вещички и однажды утром … в тумане скрылась за кормой Оленья губа. Беломорско-Балтийский канал, Волго-Балт, Волго-Донская судоходная система – и вот наша субмарина в степях средней полосы России. Мальчишки в шлюзах кричат: «Дядя, вы с подводки?» Старпом, первый юморист флота, со смаком отвечает: «С под Водки. И идём под Водку!» Через полтора месяца швартуемся в Феодосии. Там где-то босяк А.М.Горький грузил пароходы, работая грузчиком в порту.

«Здравствуй, самое синее в мире…» В первый же вечер озверевший экипаж разбежался, и даже офицеры исчезли, помчались на главпочту звонить домой. Как в лучших детективных романах, офицеры и их семьи не знали, куда направляется лодка и куда отправлять вещи, которые являются неотъемлемой частью семейной жизни. Жёны ждали сигнала: «Контейнеры с вещами направлять туда-то!» Неприкаянный командир зашёл ко мне, я как самый дисциплинированный (просто мне бежать было некуда и некому сообщать), подбивал окончательный расход продуктов за время перехода. Видя тяжёлое состояние командира, я вытащил из загашника бутылку прекрасного портвейна, который берёг ещё с Севера, и мы вдвоём отпраздновали благополучное завершение перехода гвардейской «С-338» из варяг в греки. (Следующая за нами лодка не обошлась без ЧП, ею долго занимались органы КГБ и военной юстиции). Командиру после снятия стресса стало легче, а здесь и офицеры подвалили, радостные и возбуждённые после общения со своими жёнами … по телефону.

На следующий год Черноморский Флот приступил к несению боевой службы у пролива Босфор. Я дважды участвовал в самых первых походах: весной на соседней лодке, летом на своей. После каждого похода – санаторий и реабилитация под контролем опытных врачей. Это было очень кстати. Во время летнего похода весь экипаж похудел от 7 до 13 килограммов. Температура в лодке было 40 градусов, а в 4-ом отсеке, где расположен камбуз, доходила до 60. Когда мы прибыли в Феодосию и построились на верхней палубе, адмирал прервал торжественную встречу – нас всех била дрожь, мы стучали зубами, нам было холодно в 30-ти градусную крымскую жару.

Наряду с боевыми делами, мы напряжённо занимались испытаниями новой техники. Десятки выходов в море с крупными учёными, ведущими инженерами со всех концов Советского Союза. Я был поражён обилием организаций, которые занимаются разработкой оружия. И впервые задумался, как много денег высасывает из страны гонка вооружения.

С 1966 по 1969 год я слушатель военно-морской академии. Три года в родном городе Ленинграде. Я спланировал себе так: на первом курсе – жениться, на втором – родить ребёнка, на третьем – научиться играть в преферанс. И строго следовал разработанной программе. И всё выполнил.

Осенью 1969 года я – флагманский штурман соединения подводных лодок, старший помощник, командир ПЛ. Затем – инженер-испытатель, прибыл в Феодосию на полигон для испытаний корабельных радиоэлектронных средств. И помчались годы…

Инженер – значит постоянная работа над собой, повышение своего технического уровня. Занимался я даже в выходные дни. Все на пляже, я один сижу в части. Успешно сдал все кандидатские экзамены. Учился в Харькове в аспирантуре заочно (в институте радиофизики и электроники Академии наук УССР). Родилась вторая дочка. С удовольствием занимался воспитанием детей. Часто ходили с ними в туристические походы в окрестностях старинной Феодосии, возраст которой 2500 лет. Начальники отметили моё рвение в службе и, не дав завершить работу над диссертацией, меня – подводника назначили руководить полигоном. В общей сложности я прослужил моряком-испытателем 20 лет и по достижении 50-летнего возраста подал прошение об отставке, как говорили в старину наши предки.

Прекрасная, но грустная страница. Июнь 1989 года. Ресторан «Астория». Город Феодосия. Черное море. Десять капитанов 1 ранга и одна женщина, Вера Николаевна Касатонова, собрались на товарищеский ужин по случаю окончания мною действительной военной службы. Выходного пособия едва хватило, чтобы всё прошло как надо. (Тогда Родина не баловала своих сынов при увольнении в запас.) «Прощай, оружие!» – лучше, чем Хемингуэй, не скажешь.

С 1993 года постоянно проживаю в городе Бресте, республика Беларусь, куда переехал после развала СССР для воссоединения со всей семьёй. (Жена брестчанка). Связь с Флотом не прервал. Активно помогаю в работе Брестскому Клубу Юных Моряков. В детском отделении областной библиотеки веду постоянно действующий цикл бесед «Морская душа». Участник Общероссийского Общественного Движения Поддержки Флота. Уже 50 лет с гордостью ношу морскую форму, свято чту морские традиции и морское братство.

Написал свыше восьмидесяти художественных рассказов – морских новелл. Новеллы насыщены романтикой морской службы на подводных лодках, красотой и мужеством юношей, посвятивших свою жизнь морю. В них отражена сложная и опасная работа моряков-подводников. Немало внимания уделено теме любви молодых офицеров, любви, которая не бывает без страданий и переживаний; проблеме мужской и женской верности в браке. Новеллы просты и увлекательны, читаются легко и свободно. Они интересны всем, кто любит море и моряков, кто постигает любовь и предательство, кто может сказать о себе «Честь имею!» Издал книги: «Морские новеллы» (2005 год), «Витязи морских глубин» (2006 год), «Любовь под северным сиянием» (2007 год), «Жизнь – морю, честь – никому» (2007 год), «Ленинградская блокада в памяти сердца» (2008 год), «Срочное погружение» (2008 год), «Мои друзья – подводники» (2009 год), «Моряк – испытатель Андрей Ильин» (2010 год), «Среди волн» (2010 год).

Женат. Имею двух взрослых дочерей, двух внучек, двух зятьёв, одну тёщу. Моя теща, Мария Николаевна Коротеева, скромная, но боевая женщина. Участница Великой Отечественной войны. Медсестра. Воевала даже в танковой армии Павла Алексеевича Ротмистрова. Имеет 12 медалей и орден Отечественной войны. Ей сегодня 93 года.

Все мы живем в Бресте, прекрасном, таком же героическом, как Ленинград, городе республики Беларусь. Периодически большая семья, все четыре поколения, собираемся на семейные торжества и праздники. Живём дружно и счастливо.

Оглавление

Отзыв подводника

Часть 1 Витязи подводного космоса

  1. Кронштадт

  2. В ночном дозоре

  3. Прощай, детство!

  4. Морской парад на Неве

  5. Как молоды мы были

  6. Лейтенант Флота

  7. Жажда жизни

  8. Мы штурмана

  9. Волна – убийца

  10. Жестокий романс

  11. Его поглотило море

  12. Младший штурман Иванов

  13. Первая разлука

  14. Не простил

  15. Любовь под северным сиянием

  16. Ушёл в море… и не вернулся

  17. Рулевой матрос Ширяев

  18. Срочное погружение

  19. Невеста корабля

  20. Белая ночь

  21. Борьба за живучесть

  22. Успел встретить

  23. Море зовет

  24. Прощание Славянки

  25. Лейтенантские будни

  26. Две фуражки

  27. Созвездие «Волосы Вероники»

  28. Мужская верность

  29. Рядовой эпизод

  30. Мяч на снегу

  31. Ах, Одесса…

  32. Васисуалий Маслёнкин

  33. Вспоминая Мастера

  34. В торпедном аппарате

  35. Невезучий матрос Сабадаш

  36. Хочу в Москву!

  37. Здравствуй, Тихий океан

  38. Гимн механику

  39. Битва под водой

  40. Вишневый компот

Часть 2 Испытатели кораблей ВМФ

  41. Перед картиной Айвазовского

  42. Первый корабль испытателя Ильина

  43. Самолет и корабль

  44. Обида

  45. Не родись красивой

  46. Продолжение … не следует

  47. Испытания в море – это искусство

  48. «Как хороши, как свежи были розы. .»

  49. Сенбернар по кличке Цезарь

  50. Дельфины

  51. «Полу де Голль»

  52. Нехорошая болезнь

  53. Дела сердечные

  54. Прощай, оружие!

  55. Охотник за минами

  56. Гурманы

  57. Юбилей полигона

Часть 3 Последний причал в синеокой Беларуси

  58. Встреча, подаренная судьбой

  59. Честь имею!

  60. Три счастливых дня

  61. Звезда моряка

  62. Душа болит

  63. Моя «Аврора» вчера и сегодня

  64. «Прохожий, не гордись…»

  65. Алиса и Капитан

  66. Кругосветное плавание

  67. Встреча через полвека

  68. Да здравствует Франция!

  69. Встреча на Березине

  70. Один день в Москве

  71. Далёкая звезда

  72. Таинственные встречи

  73. Когда Мессина была в беде

  74. Его трижды целовала императрица

  75. Реквием подводникам «Курска»

  76. Несколько страниц из дневника подводника Виктора Волгина

  5. На лейтенантах Флот держится

  77. Жизнь коротка

  78. Романтик моря

  79. В памяти сердца

  80. Перелистывая страницы жизни Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg