««…И я увидел другого зверя», или два года в Кремле»

Борис ОЛЕЙНИК «…И УВИДЕЛ Я ДРУГОГО ЗВЕРЯ», или ДВА ГОДА В КРЕМЛЕ

Это письмо еще неосознанной, глухой тоски и каких-то мрачных предчувствий впору бы начинать в полуразрушенной часовне у заброшенного кладбища, в мертвенном мерцании луны, под леденящие стоны и хохот совы…

… Но был горячий, веселый день конца мая 1987-го.

После раскаленной до предела стеклянной банки нумера «России» даже пропитанный гарью московский ветерок казался благом.

Я стоял у северного блока гостиницы, лицом к кремлевским мурам, в ожидании коллеги «с колесами». Всесоюзный съезд общества «Знание» близился к завершению, но я счел уместным освободить его от своего присутствия до окончания работы, поскольку моя скромная персона вызывала раздражение не только президиума, состоящего почти сплошь из академиков, но и властных верховных сфер.

Накануне, выступая в прениях, я всего лишь призвал «говорить правду, и только правду», какой бы горькой она ни была. Не умалчивать ее, ссылаясь на высшие государственные интересы.

Разве это секрет, что и после чернобыльской беды мы все еще не дали ответа на множество острых проблем атомной энергетики? Что на Украине, в одном из наиболее населенных регионов, занимающем лишь около 3 процентов территории страны, размещено почти четверть общесоюзных мощностей АЭС? Что вскоре нам придется решать проблему захоронения миллионов тонн радиоактивных отходов? К лицу ли нам, отцам, закрываться от пытливых глаз наших детей зонтом секретности? Уж коли ныне, с высоты космической орбиты, можно прочитать полосу «Правды» с призывами к гласности, то уж «заметить» АЭС труда не составляет. К слову, не у нас же, а у них, в частности в США, впервые после аварии на АЭС возник кризис доверия к станциям.

По нынешним меркам «дозволенной гласности» подобная смелость вызовет разве что снисходительно извиняющую улыбку. Но по тем временам (а это был 87-й), когда цензура строжайше «просеивала» все, что касалось Чернобыля, — эти и другие приведенные мной факты вызывали настоящую истерику. Теперь уже могу открыть, что цифры касательно Украины, впервые обнародованные на съезде, кроме других источников, я позаимствовал и из статьи Б. Е. Патона, — именно из того ее фрагмента, который был изъят цензурой.

Естественно, это задело не только Центр, но и киевские верхи, которых по обыкновению, сразу же проинформировали проворные доброхоты. Так что оставаться до окончания съезда, согласитесь, не было резона.

Итак, я стоял у входа в гостиницу «Россия», лицом к кремлевским мурам. Поскольку спешил к поезду, внимание мое было приковано к стрелкам часов. Но все же боковым зрением я заметил какой-то игрушечный, ярко раскрашенный самолетик, который то появлялся почти над головой, то пропадал из виду. Раза два он как бы приноравливался сесть на мосту, что слева от гостиницы, и снова взмывал вверх.

Время от времени возле меня останавливались случайные прохожие, буднично спрашивали: не знаю ли, что это за самолет? Я так же буднично отвечал, что не ведаю, но, возможно, это какой-то рекламный полет. Так подумалось, ибо чего-то другого не мог предположить.

Наконец, самолетик, сделав еще один круг, сел прямо… на Красной Площади. Метров за 150 от меня. И за 50 — от Мавзолея. Из кабины выпорхнул юркий, худощавый юноша, кажется, в белом костюме или комбинезоне.

В этот миг и причалил коллега с «колесами». Он тоже заметил самолет и шутливо спросил, что это, мол, за истребитель? Забрасываясь в кабину, я в тон ему повторил свою версию.

И только в поезде, на следующее утро, за несколько километров от Киева, слух уколола фраза из вагонного репродуктора. Я даже не разобрал слов, но, видимо, недремлющее подсознание автоматически отреагировало на нечто, и вправду выходящее за весь предыдущий жизненный опыт.

Не успел я осознать услышанное, как вдруг вскочил сидевший напротив меня грузный, уже почтенных лет сосед по купе и растерянно выдохнул:

— Вы что-нибудь понимаете?!

— Да вот, не совсем уловил…

— Только что передали: какой-то немецкий самолет, не замеченный ПВО, сел… где бы вы думали? Возле Кремля, у самого Мавзолея![1]

Меня буквально подбросило:

— Господи, да я же видел, как он садился!!!

Возле нашего купе уже сгрудились пассажиры изо всего вагона. Как сквозь вату, к моему сознанию пробивались сначала встревоженные, а потом и все более гневные голоса:

— Но это же черт знает что…

— Ну ложились…

— Такого позора я не переживу… Мы даже в сорок первом…

— Вот так-то, папаша. Вы в сорок первом отстояли Москву, а мы ее вчера сдали… — попытался съюморить бодрый парняга, но его зашикали.

Словно сквозь туман, ступил на перрон. Странное чувство — не то безволия, не то безысходности — овладело мной. Я впервые почувствовал себя маленьким, слабым и незащищенным.

Уже на привокзальной площади, уловив какой-то гул, непроизвольно съежился и опасливо посмотрел вверх: не заходят ли?.. Как в сорок первом, когда над нашей беженской валкой заходили в пике — с тем особенным, прерывисто волчьим воем — немецкие штурмовики. Но и тогда не было этого чувства тоскливой безысходности: нас защищали пусть и фанерные, но такие родные истребители. Они отчаянно вступали в бой со стервятниками, горели, но все же защищали. Защищали нашу надежду на избавление.

И даже в сентябре 41-го, когда в какой-то полувоенной автоколонне нас вместе с матерью взяли в плен фашисты, — даже тогда надежда на избавление не угасала.

Однако в тот день 87-го и надежда, которая умирает последней, угрожающе пошатнулась. Может, именно в то утро впервые поколебалась и моя беспредельно наивная вера в Вас, Михаил Сергеевич?

А может, мне, принадлежащему к поколению, за каких-то три десятилетия пережившему крушения трех идолов и трех, переписанных в угоду им «историй Отечества», чисто по-человечески не хотелось потерять веру в четвертого? Ибо, по законам предков, по всем писаниям и предписаниям человеку уготовано выдержать три искуса, а дальше уж грозит потеря точки отсчета и ориентиров.

Увы: человек только предполагает, а располагает… И то, в чем не хотелось, да — признаюсь — и ныне еще не хочется убеждаться, — с того, рустовского «налета» неотвратимо вело к осознанию непоправимого.

И в этом открытом письме я обязан в меру своих сил и возможностей вскрыть смысл и последствия Ваших деяний, ибо, волею судеб, и я был причастен к ним.

Не в моих правилах посылать стрелы в спину уходящему, но мы с Вами, Михаил Сергеевич, уже не просто частные лица, а составные, и, если хотите, катализаторы того процесса, который привел не только нас, — все общество к нынешнему состоянию. И невзирая на ранги, несем личную ответственность перед современниками и грядущими поколениями.

Следовательно мое — не только мое. В той или иной мере это сомнения, разочарования, мучения, самоосуждения многих и многих соотечественников, сограждан и современников.

А впереди еще подрастающая поросль, которая теперь, по вполне естественным возрастным причинам не знает, чем ей придется расплачиваться за все ВАШЕ МОЕ, за все НАШЕ…

И если я буду касаться Вас лично, то не только как личности, а прежде всего как феномена. Следовательно, все оценки, какими бы они горькими ни были, распространяются и на меня в одинаковой степени. Как ни тяжко осознавать, но я иду на это сознательно, как на обряд очищения…

Так вот, вернемся к первотолчку.

Прокралось сомнение, поколебалась моя вера да и восстановилась под напором демократических новаций, радовавших общество, истосковавшееся в нормативной узде единомыслия.

Вы хорошо говорили, исподволь приближая нас к общечеловеческим ценностям. Естественно, мы (я имею в виду писателей, творческую и научную интеллигенцию) были на Вашей стороне в борьбе с ортодоксами. Не все, разумеется, но авторитетное большинство. Мы пытались помочь Вам и Вашим сподвижникам в преодолении самого упорного узла сопротивления новациям — психологии, выработанной десятилетиями пропаганды приоритетов революционной необходимости. Очень уж нам хотелось быть «цивилизованными»! А если без иронии — налицо были все признаки если и не угасания, то, по крайней мере, явно ощутимого торможения в движении «нашего паровоза». Надо было что-то менять, причем — немедленно.

Трудно Вам давалась эта переоркестровка ценностей, но вы упорно переписывали партитуру замшелых стереотипов.

Да, трудно Вам было неимоверно. Со временем, правда, Вы втянулись в этот изнурительный марафон, отработали речевой ряд, но на первых порах…

Ваша нечеловеческая выносливость удивляла и восхищала.

Выступления, встречи, совещания, конференции, интервью в залах и на площадях. Правда, в некоторых фрагментах Вы начали повторятся, но сие мы относили за счет ретроградов, которым надо было упорно напоминать, вдалбливая новое мышление.

Очевидно, кто-то из непростаков Вам подсказал тему борьбы с алкоголизмом. Я подчеркиваю — не из простаков, — ибо этим призывом Вы привлекли на свою сторону сразу две мощные общественные силы: женщин, как наиболее страдающих от сего зла, и не менее влиятельный слой — интеллигенцию. Не скажу, что всю, может, даже не большую, но зато — самую активную, национально заангажированную часть ее, которая смотрела в будущее. Будущее же виделось весьма сумрачным, если учесть количество потребляемого алкоголя, побившее все дореволюционные и послевоенные «рекорды». Словом, интеллигенция, сознающая свою гражданскую ответственность за сохранение здоровой наследственности нации, тоже стала под Ваши знамена.

Но, по нашему обыкновению, идея вскоре была скомпрометирована крайностями, вплоть до вырубки виноградной лозы. Грешили прежде всего на Лигачева. Меня тоже покоробила его фраза, брошенная сгоряча, кажется, в Армении: мы, мол, не посмотрим на национальные традиции. Но я не верил, не верю, и никогда не поверю, чтобы Егор Кузьмич когда-либо давал прямые указания на уничтожение виноградников.

Так или иначе, а образ «врага» (тут еще и Гдлян с Ивановым весьма своевременно постарались по другой линии) в лице Егора Кузьмича был создан и мастерски апплицирован на ту часть интеллигенции, которая, став под Ваши хоругви, искренне боролась за здоровье населения. Причем, тонко сместив понятия, ей приписали — что бы вы думали?! — великодержавные замашки.

Странно Вы повели себя в этой ситуации. По элементарной логике, знаменосец и автор идеи вроде бы должен отстаивать своих сподвижников. Вы же как-то незаметно ушли в сторону, оставив их в качестве мишеней для измываний «прорабам перестройки».

Может быть, именно тогда родилось что-то похожее на сомнение в Вашей искренности? Но в те времена моя вера была еще настолько избирательной, что я мог сомневаться в ком и в чем угодно, кроме Вас.

Это уже потом… А до того… до того я Вам, как и многие другие, верил безраздельно. Тем более, что Вы приняли участие и в моей судьбе, которая одно время висела на волоске.

…Мои взаимоотношения с властями на Украине складывались по-разному.

Как и многие другие, попав в крестовину особого внимания в 60-е, я с тех пор то выныривал, то скатывался вниз, вплоть до неоднократного снятия с работы. А одно время после голосования против исключения известного во всем мире правозащитника Ивана Дзюбы из Союза писателей — я «загремел» так, что почти два года был «на творческих сухарях», само собой — без права печатания и выезда.

… Давно намекали посвященные, что на меня упорно «капают» Щербицкому, или «ВВ», как его именовали. Причем, не только письменно («националист» или, по крайней мере, «национал-коммунист»), но и устно, доверительно, чуть ли не в семейном кругу. Если первые доносы еще можно было как-то попридержать (а честных людей и в ЦК было немало), то доверительные, сказанные на ушко, доходили к адресату. Но я надеялся: ВВ, как человек опытный, рассудительный разберется, что к чему.

Вскоре мне как-то под вечер позвонил старый друг и полунамеками предложил «пройтись». Рассказал следующее. На Политбюро, помимо других дел, рассматривался регламент и предполагаемые выступающие то ли на предстоящей сессии Верховного Совета, то ли на партийном пленуме. Все шло как обычно. Но тут среди предполагаемых ораторов кто-то назвал мою фамилию. И вдруг, всегда сдержанный и осторожный в выражениях, ВВ буквально взорвался. Он кричал: я же говорил, что этому человеку (т. е. мне) нельзя давать слова. Вы что — не слышали, что он болтает?! И не только здесь, но и (сиречь в Москве). Мне же говорил (он назвал фамилию одного из моих коллег), мне же говорил имярек, что Олейник серьезно свихнут на нацпочве! При этом многозначительно повертел перстом у виска.

Ошарашенные участники того заседания буквально съежились. Моего старого друга особенно встревожило то, что сей «диагноз» был выдан Щербицким не в узком кругу членов ПБ, а в присутствии заведующих отделами.

На сей раз даже мне, тертому, стало не по себе, я вполне осознавал, что фраза насчет свихнутости, брошенная возможно сгоряча, для особо рьяных прихлебателей, могла послужить прямым указанием со всеми вытекающими… Какая-то машина «касается» бортом… «Скорая». Соответствующий укол… А дальше Вы уже сами знаете. И не исключено — навсегда.

На второй день я был в Москве: в этой ситуации промедление и вправду смерти подобно. Думаю, что окружение Щербицкого не ожидало от меня такой прыти. Но больше всего их шокировало и ввело в уныние то обстоятельство, что я сумел в тот же день передать письмо с изложением «истории вопроса». Я ни на кого не «капал», а просто сообщил «диагноз», поставленный мне Вашим сподвижником. И оставил за собой право подать в суд на ВВ.

Вы отреагировали сразу же, наивно спросив через своего помощника, что, мол, предпринять? Я ответил: а ничего, просто ставлю Вас в известность о происшедшем, дабы упредить возможную фальшивку из Киева. И не ошибся: утечка информации была настолько мгновенной, что уже на следующий день, по прибытии в Киев, я это почувствовал. Меня буквально обхаживали и чуть ли не заискивали передо мной люди из окружения ВВ.

Видимо, это обстоятельство, так сказать в форме компенсации за моральный ущерб, в какой-то мере содействовало и тому, что среди других я попал в число соискателей депутатского мандата от КПСС. То есть, в «красную сотню», как изволила заметить не по-женски развязная Старовойтова, которая почему-то самозванно присвоила себе право выступать сразу от имени нескольких народов и партий.

Хотя и мне было не совсем ясно, зачем создавалась эта сотня? Неужели Вы боялись «пролететь» на выборах по нормальному округу? Да ведь тогда еще «руководящая» была настолько сильна, что избрание обеспечивалось на все сто с лишком процентов!

Говорю это не задним числом, подлаживаясь под нынешнюю конъюнктуру: еще в период избирательной кампании на вопросы, как отношусь к сей модели, я оценивал ее однозначно негативно, что можно легко проверить. Это обстоятельство тоже вызывало какую-то зазубринку касательно Вас. Но я еще настолько был очарован вашей приверженностью демократии, что, повторяю, мог усомниться в любом, кроме Вас. Да еще после упомянутого инцидента…

Тем временем демократия разворачивалась вовсю. Воочию начали проявляться и некоторые странности ее. Сначала думалось, что они объясняются то ли нашей юридической неграмотностью, то ли Вашей забывчивостью, или, скорее, покладистостью перед нажимными действиями волевых натур из числа лидеров новой волны.

Я, к примеру, так до сих пор и не уразумел «Закона о выборах». Вроде бы в истоках его был заложен принцип однократности: проигравший в одном округе уже не имел права баллотироваться в любом другом. Да и избирателям в качестве кандидатов рекомендовалось ориентироваться на людей, знаемых ими не понаслышке, работающих с ними, а не на варягов.

Изрядная путаница произошла и со средствами на избирательную кампанию. Вроде бы все взыскующие должны иметь равные условия. Но на поверку оказалось, что это далеко не так. «Партократы», нередко используя свое служебное положение, по командно-административной привычке привлекали средства подчиненных им городов и весей.

Не лучше выглядели и их оппоненты из лагеря радикалов. По нескольку раз проваливаясь в разных регионах, они устремлялись со своими командами в очередной округ и, используя непросвещенность избирателей, силовой прессинг вплоть до угроз, а то и прямые подкупы, пробивали своих.

К слову, эти командос щедро оплачивались и рублями, и неизвестно откуда взявшейся инвалютой.

В этом шаблоне правового и морального нигилизма весьма странную — опять же! — позицию заняли Вы, Михаил Сергеевич. В очередной раз — сбоку, во всем своем величии демократа, «не замечая» Вами же осуждавшихся нарушений элементарных, общепринятых норм. «Дошло уже до того, товарищи…» — сокрушались Вы в очередной раз и… забывали.

Вы-то «забывали», или делали вид, что запамятовывали. Но многие запоминали. Отдельные всплески недовольства Вашей уступчивостью медленно, но верно перерастали в ропот, на первых порах — глухой.

Словом — воленс-ноленс — но Вы как главный архитектор, и А. Н. Яковлев как главный теоретик «перестройки» настолько запутали предвыборную кампанию, что в депутаты не мог попасть лишь тот, кто этого не очень хотел. Зато каждый из новой волны, поставивший своей целью заиметь мандат избранника, получил его.

Демократия демократией, но есть ведь общепринятые, элементарные морально-этические критерии, по которым определяются показания или противопоказания иметь статус народного избранника. Ибо есть и такие чисто личностные качества, приобретенные или врожденные, которые в более или менее цивилизованном обществе являются непреодолимой преградой на пути к властным структурам.

Неужели Вам и Вашим многочисленным службам не был известен постнулевой моральный облик некоторых особей, остервенело рвавшихся на Олимп? Тогда я еще сомневался. Ныне — уже не сомневаюсь: Вам все было известно.

… Но вот состоялись выборы. Собрался I съезд народных депутатов СССР. Следовательно, представилась возможность в пределах кремлевского зала изучить весь срез нашего многонационального общества буквально за какие-то дни: мы ведь привыкли считать, что депутаты, как зеркало, отражают реальное состояние всех слоев и прослоек нашего народа.

Однако уже первые несколько дней резко поколебали этот стереотип. Ибо, если предположить, что состав новоизбранного депутатского корпуса отражал действительность, то в таком случае весьма заметная часть нашего общества страдает, мягко говоря… психической неуравновешенностью. Но сие даже и в горячечном бреду невозможно представить! Следовательно, депутатский состав ни в коей мере не отражал состояние общества на 1989-й год, а коли уж и был зеркалом, то весьма искривленным.

Как-то, после тяжелейшего, истеричного заседания Верховного Совета, Анатолий Иванович Лукьянов, смахивая щедрый пот с чела, сокрушенно покачал головой и полушепотом бросил: «Несчастные люди! Медики доверительно сообщили, что среди депутатов, как бы сказать помягче, многовато людей с неустойчивой нервной системой. Но что поделаешь?! Несчастные люди…»

Американцы, хорошо осведомленные по части нашего депутатского корпуса, беспечно похохатывали: «Да бросьте вы сокрушаться! У нас подобных личностей не меньше, если не больше. Правда, с той существенной разницей, что в Америке они занимают свою определенную, нижнюю нишу. У вас же они почему-то оказались на верхних этажах».

Сначала и я склонился к этому расплывчатому «почему-то», и не менее пассивному «оказались». Но со временем все больше убеждался в том, что не все здесь случайно. Кому-то именно такой состав депутатского легиона был крайне необходим для далеко идущих целей.

Но это уже погодя, и не я один пришел к подобному заключению.

А тогда, да и гораздо позже, я еще наивно списывал вину на всех, кроме Вас.

Ныне мне до боли стыдно за свои наивные возгласы: «Неужели нельзя было предположить?!» Скорее даже не стыдно, а обидно, что я так долго не верил своей интуиции.

Ибо… верил Вам. Верил, даже когда в так называемой «Воскресной моральной проповеди» на ЦТ в конце декабря 1989 года растерянно обвинял чуть ли не всех (и себя тоже!) в том, что «за последние десятилетия не раз менялись стратегические направления», что повсеместно «нарастают прагматизм, карьеризм, жестокость, раздраженность, жадность»… и когда в той же самой проповеди «размышлял» о самой вере: «В чем смысл этого феномена? Может, это — чувства? Но ведь чувства изменчивы. Может, это состояние души? Но и оно меняется под влиянием тех или иных чувств. Скорее, это все-таки некая норма, принятая всеми: обществом, человеческой общностью в целом и лично каждым. Стремление определить нечто как святыню, которая не подлежит размыванию».

Если вера завизирована совестью — она истинна. Вот так говорилось и думалось. Если с позиций сегодняшних моих и общих познаний проанализировать эти слова, то можно заметить, как подсознательно сам себя и сограждан своих успокаивал, что моя вера в одну из тогдашних «святынь» истинна и непоколебима, однако…

Глубоко ошибаются те, кто в крайнем раздражении обвиняет Вас в предательстве всех без разбора. Да, Вы подставили несколько своих «команд» и самых, казалось бы, ближайших соратников. Но почему-то всякий раз сия горькая чаша обходила нескольких человек, неуязвимыми, переходивших из одной, заложенной вами, в очередную, намеченную к закланию, команду. Александр Яковлев. Вадим Бакатин, Евгений Примаков, Гавриил Попов, Георгий Арбатов, Анатолий Собчак, Юрий Афанасьев и еще несколько их собратьев помельче, — эта связка оставалась нетронутой при всех микропереворотах и перетрясках «кадров».

Главная ошибка Ваших самых яростных изобличителей состояла в том, что они в благородном гневе не замечали «домашних заготовок» и принимали за чистую монету Ваши схватки на миру с упомянутыми выше непотопляемыми. Они (и я вместе с ними) даже не предполагали, что уколы, наносимые Вам теми же Яковлевым, Поповым, Собчаком или Афанасьевым, — всего лишь розыгрыш для профанов. И даже искренне защищали Вас от их наскоков.

Как-то А. Н. Яковлев, расслабившись после карнавального «путча», назвал своих и Ваших противников «шпаной».

Оставляю приоритет на сей понятийный аппарат за академиком. Но совершенно очевидно, что как раз Вам-то и нужны были «несчастные люди» на парламентском уровне, самая настоящая парламентская «чернь». Нет, не в том, оскорбительном социальном понимании, не с тем презрительным ярлыком «Чернь» в том духовно-нравственном смысле, как писал об этом русский мудрец Иван Ильин в «Аксиомах власти»:

«Люди становятся чернью тогда, когда они берутся за государственное дело, движимые не политическим правосознанием, но частною корыстью… Чернь не знает общего интереса и не чувствует солидарности… Она совершенно лишена сознания государственного единства и воли к политическому единению…» (См. «Новое время», № 10, 1990, с. 41).

Но именно «чернь», как известно, ради своих выгод, своей корысти умело выискивает себе опекунов, добровольно принимает послушание перед ними, впрочем, если нужно, успешно маскируя его («чернь на выдумки хитра…»).

… Итак, собрался Съезд народных депутатов, впервые — как это назойливо подчеркивалось — «избранных демократически».

Интересное это было и глубоко поучительное действо! И зрелище.

Несколько дней как писатель я буквально утопал в роскоши познания, изучая лица, повадки, систему жестов, игру эмоций, амбиций, наигранных истерик, заранее подготовленных экспромтов, демонстрацию «смелости» мыслей, своеобразный викторианский речевой стиль, граничащий с полублатным арго; навязчивую пренебрежительность в одежде — вплоть до маек с визиткой" Мальборо"; раскованность в общении с президиумом и даже с Самим, переходящую в рискованную фамильярность: иные депутаты, переваливаясь через стол президиума — разрезом пиджака к залу, — для равновесия игриво отбрасывали ногу.

Упаси Бог, сие не касается большинства нормальных депутатов, которые опасливо посматривали на упомянутое выше агрессивное меньшинство. Эти (заимствую из излюбленного блока радикалов — «эта страна»), так вот эти с первых минут работы съезда сразу же определились в ловко сбитую связку. Чувствовалось, что они заранее прошли соответствующий треннинг: сразу же оккупировали трибуну и микрофоны и, пользуясь неопытностью большинства, «повели» съезд.

… Не знаю почему, но первым мое внимание привлек Анатолий Собчак. Броский, в элегантно сшитом костюме, выше среднего роста, без излишних «соцнакоплений», он чувствовал себя хозяином положения. Аттестованный как «известнейший юрист», он перманентно маячил у микрофонов, подправляя и регламент, и самого Председателя, не говоря уже о коллегах, по адресу которых отпускал колкие реплики.

Острый на слово, с хорошей реакцией, с иронической улыбкой, еле скрывающей пренебрежительное высокомерие к сирым, он поначалу многих буквально очаровал.

Мне всегда импонировала — и в друзьях, и в противниках — этакая раскованность и, простите, подкупающая нахрапистость, когда и знаешь, что человек врет в глаза, но настолько искренне, с такой веселой самоуверенностью, что вызывает… симпатию.

Думаю не открою особых «творческих секретов», когда скажу, что в писательском арсенале заложены своеобразные «кассеты» со стереотипами определенных, хорошо изученных им типажей. И если в поле внимания оказывается новая, незаурядная личность, он подсознательно подыскивает из своего запасника схожий с «новобранцем» по психо-антропным характеристикам тип, по которому, уже изученному, пытается предугадать или рассчитать, что можно ожидать и от новенького.

Наблюдая за Анатолием Собчаком, я все больше натыкался в своем запаснике на известный образец, который с легкой руки моего гениального земляка триумфально шествует по всему миру.

Вот он в очередной раз, юрко обходя коллег, решительно продвигается к микрофону. Следует очередная филлиппика — то ли по адресу выступившего перед ним, то ли по поводу президиума. Учинив эскападу, он так же уверенно возвращается на свое место, лукаво подмигивая себе: а ну, мол, как ты, дорогой коллега, будешь отмываться?

Анатолий Александрович абсолютно невозмутим, когда его, тут же, «на миру», уличают в передергивании фактов, неточностях, а то и в прямом вранье. Похохотав вдоволь, разведя руками — мол, что поделаешь, бываат, — такой же невозмутимостью готовится к очередному броску на микрофон. Поражают его глаза на миловидном лице: трудно уловимые, поскольку смотрят… врозь.

Да, он отталкивает и одновременно чем-то привлекает, как и бессмертный Хлестаков. Но гоголевский герой симпатичен тем, что, отчаянно привирая, подсмеивается над властями предержащими. То есть, его грешки искупаются грехами городничего и иже с ним, на которых Хлестаков честно играет.

Другое дело — Анатолий Александрович. В отличие от своего визави, он сам принадлежит к властям предержащим. Избранник и доверенное лицо народа. И если уж он «темнит», то объегоривает не власть, ибо сам — власть, а — простите за пафос — народ, избравший его. То есть, сам народ оказывается в роли как бы его сообщника по обману… народа.

Какую опасность таят в себе подобные особи, свидетельствуют посттбилисские события. Ведь именно Собчак, возглавлявший комиссию по расследованию трагедии, обвинил во всем армию, обелив боевиков Гамсахурдиа как белокрылых ангелов. Именно тогда господин Собчак открыл дорогу режиму, который принес грузинскому народу страдания и человеческие жертвы, многократно превышающие тбилисский инцидент.

Господин Горбачев! Как натура тонкая и хорошо читающая с листа характеры, Вы ведь отлично «прочитали» А. Собчака от запятой до титлы. Если уж не столь опытные заметили одну, ярко выраженную особенность Анатолия Александровича — начинать посылкой, которую в конце того же абзаца дезавуировать, — то Вы ведь видели Собчака в самых глубинах сокровенного.

И вот незадача: видели и знали, но почему-то он всегда оставался неуязвимо при Вас, между тем, как других Вы сдавали повзводно. А не потому ли, Михаил Сергеевич, что, подобно уже названным неприкасаемым и, как ни парадоксально, Борису Ельцину, — Анатолий Собчак как тип Вам был нужен?

Однажды, в минуту откровения (истинного или деланного) Вы признались, как, прогуливаясь с имярек по своим «Воробьевым горам», поклялись разрушить «эту прогнившую систему». Но коль скоро Вы не просто дети авторитарного режима, а зодчие и ревностные охранители его, то уж досконально знали, что разрушить режим, не ликвидировав партию, весьма и весьма сложно. (Оговорюсь: вы и Ваши сообщники всегда лукаво «путали» Политбюро, ЦК, областных и районных кадровых аппаратчиков с миллионами партийцев, которые имели единственное преимущество: вкалывать и «за того парня», да еще платить партналог, отрывая от своей скудной зарплаты на содержание всего этого таинственного ордена, возглавляемый магистром, сиречь, Вами, Михаил Сергеевич).

А уходило на это, мягко говоря, немало!

Согласно Расшифровке расчетных ассигнований на финансирование местных партийных комитетов и партучреждений, опубликованной в «Известиях ЦК КПСС» (№ 5, 1991), только на зарплату, различные надбавки, фонд премирования и социальное страхование служащих этих комитетов в 1990 году ушло 690 млн. 800 тыс. рублей, а на 1991 год планировалось (при сокращенном аппарате) — 499 млн. 850 тыс. рублей. В той же Расшифровке есть интереснейшая графа «Лечебные мероприятия, приобретение путевок в здравницы для работников аппарата и ветеранов партии, фонд помощи» — 807 млн. 950 тыс. рублей в 1990 году и 594 млн. 750 тыс. рублей на 1991 год.

Усекаете? Даже больше чем суммы поражает это «соединение» — «для работников аппарата, ветеранов партии, фонд помощи».

Уверен, если по-честному расшифровать и отчитаться, то лишь символическая часть этих расходов шла на ветеранов и на помощь. Касательно же партийных налогоплательщиков, то они даже символики не ведали.

В партии, к моменту ее запрещения, примерно из 16 млн. коммунистов, как свидетельствует О. С. Шенин («Известия ЦК КПСС» № 7, 1991), было 406 тыс. руководителей учреждений и организаций, свыше 1,5 млн. работников административно-управленческого аппарата. Вот как раз часть этой партийно-государственно-хозяйственной элиты (но далеко не все даже аппаратные работники!) и получала блага за счет остальных миллионов партийцев.

Но вернемся к главному.

Теперь-то Ваш давний замысел понятен: для разрушения, как и для созидания, Вам нужны были соответствующие кадры, которые, как справедливо заметил Ваш духовный предтеча, решают все.

И Вы их продвинули во все структуры общественного организма. Сделав, по своему обыкновению, вид наивного неведения, касательно того, что основные «кадры»-то были аттестованы далеко за пределами нашего бывшего многонационального отечества.

Но об этом мы, непосвященные, узнали лишь в 1991 году на так называемом «закрытом» заседании Верховного Совета, где документ под многократным грифом «секретно» о так называемых «агентах влияния» отважился через 14 лет обнародовать Крючков. (Никак не отвяжусь от мысли: а не эта ли информация подтолкнула влиятельных лиц ускорить переворот?).

… Как ни парадоксально, но мы, отчаянно и сильно поверившие Вам, и Вы, эксплуатируя нашу веру, стремились на первых порах по-существу к одному и тому же — кардинально изменить авторитарную, жестко регламентированную систему, демократизировать ее на универсальном праве личности, на разделении законодательной, исполнительной и судебной власти. Особенно же нас, националов, привлекала Ваша приверженность к самоопределению наций, к обретению народами СССР реального суверенитета и независимости. В не меньшей мере совпадали Ваши и наши стремления к многомыслию, многопартийности, к снятию с КПСС «руководящей роли» и преобразования ее в парламентскую партию. Более того, мы шли дальше Вас, требуя осудить поименно верхний партэтаж и заседавших в нем членов тайного ордена за кровавые репрессии, за организацию голода 33-го. И не только осудить, но и решительно разорвать генетическую связь с компрадорской партбуржуазией, и, очистившись от скверны, создать Партию социальной, справедливости и защиты всех трудящихся.

Правда, последнее требование, с которым и я не единожды выступал на всех уровнях, почему-то всегда холодно встречалось и Вами, и Вашими сообщниками самыми радикальными демократами.

Но — о горе нам, профанам! Мы по своей наивности и не подозревали, что наша истая вера в перестройку эксплуатировалась для совершенно иной (а мы-то верили!) цели. Да и откуда нам, сирым, было знать, что «перестройка», казавшаяся отечественным и лично Вашим изобретением, была спланирована… не у нас?!

Думается, «массам» небезынтересно будет узнать непредвзятое мнение коллеги из американского журнала «Тайм» за 24 февраля с. г.

Карл Бернстайн, взяв интервью у 75 представителей рейгановской администрации и Ватикана, пришел к выводу, что еще 7 июля 1982 года в результате встречи между Рональдом Рейганом и папой Иоанном Павлом II было достигнуто направленное против СССР, Польши и других стран Восточной Европы соглашение о проведении тайной кампании с целью ускорить процесс распада коммунистической системы (к этой статье мы возвратимся позже).

Хочешь не хочешь, Михаил Сергеевич, но возникает вопрос, а не… успели ли «агенты влияния» еще до 1985 года пройти отличную школу и получить тренинг и четкий, транскрибированный план действия, вплоть до того, как проводить у нас избирательную кампанию и как, используя неточности и зазоры в Законе о выборах (а эти щели были заранее оставлены ими же), юридическую непросвещенность населения, — как благодаря всем этим и прочим другим «уловкам-89» добыть депутатские мандаты для «своих»?

Если это так, то именно хорошо осведомленные в предвыборной неразберихе и продвинули горючий материал из самых низов, который, вроде бы стихийно, а на деле регулируемый «своими», расшатывал бы Верховный Совет и всю общественно-политическую структуру. Именно этот материал, ангажируемый из состава аутсайдеров общества (бывших узников, среди которых были не только истинные узники совести, без таковой; так называемых вечных неудачников; особей разных колеров — вплоть до небесно-голубого; обиженных бывших партократов и просто типов с реактивной психикой), и должен был составить ударный батальон. Его задача: «от имени самого-самого народа», но под рукой осведомленных пробить брешь в системе, в которую без боя вошли бы профессионалы. Роль комвзводов и вся черновая работа возлагалась на представителей своеобразной рабочей и люмпен-интеллигентской аристократии.

Пожалуй, еще жестче обозначил эту чернь с разрушительным инстинктом Достоевский. Не принимая его резкости, типа «сволочь», я все же должен процитировать писателя, не нарушая авторского права:

«В смутное время колебания или перехода (тут и далее подчеркнуто мной — Б. О.) всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех так называемых «передовых» говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но все же с определенною более или менее целью. Нет, я не говорю лишь про сволочь. Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь сама не зная того, почти всегда попадает под команду той малой кучки «передовых», которые действуют с определенной целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается… в чем состояло наше смутное и от чего к чему был у нас переход — я не знаю, да и никто, я думаю, не знает… А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать все священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать» (Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30-ти томах. Т. 10. Бесы. Из-во «Наука», Ленинград, 1971, стр. 351).

Я решительно против того, чтобы одним миром мазать всех «передовых». Среди них были и есть люди чести, которые искренне и благородно стремились обновить идущее под уклон общество, дать каждому народу, каждой нации законное право самоопределиться и реализовать свое естественное, Богом данное право на государственную независимость.

Но есть ли гарантия, что среди этих, передовых, не было и не имеется особей, преследовавших совершенно иную цель, которую с холодной жестокостью определил Петр Верховенский: «Вы призваны обновить дряхлое и завонявшееся от застоя дело… Весь ваш шаг пока в том, чтобы все рушилось: и государство, и его нравственность. Останемся только мы, заранее предназначавшие себя для приема власти: умных приобщим к себе, а на глупцах поедем верхом… Мы организуемся, чтобы захватить направление; что праздно лежит и само на нас рот пялит, того стыдно не взять рукой» (там же, стр. 163).

Так есть ли гарантия, что среди благородных передовых не пребывают верховенские? Положа руку на сердце, объективно оценивая сегодняшние реалии, вынужден ответить: нет таких гарантий. Ибо «заранее предназначавшие себя для приема власти» уже рушат нравственность, и едут верхом на наивно поверивших им, и, «захватив направление», не берут, а хапают обеими все, «что праздно лежит». И стоит ли распространяться по поводу того, кто оказался в роли «глупцов», на которых сегодня «едут верхом»?!

Ведали ли Вы об этом? По хорошо имитированной растерянности, вроде бы и нет. И мы верили Вам, поскольку просто не допускали, чтобы, зная о вопиющих нарушениях закона о выборах, о прямых подтасовках на избирательных участках, об угрозах физической расправы в случае «неправильного голосования», о множительной технике, типографиях и валюте, поставляемых напрямую из зарубежных спецфондов в помощь радикалам, — и вправду невозможно представить, чтобы Генсек не отреагировал.

Действительно — невероятно, чтобы, зная это… Невероятно, но все упорнее склоняешься к мысли, что Вы об этом ведали, Михаил Сергеевич!

Особенно горько сознавать, что благородные порывы, высокие идеи духовного обновления, обретания национального достоинства и реального суверенитета, истинной демократии — эти высшие ценности, за которые сажали и гноили в темницах, в частности ваше и мое поколение «шестидесятников», — из этого святого знамени был сшит маскхалат для утаивания совершенно иных замыслов.

… Итак, уже в первые дни съезда начали исподволь проступать контуры некоей артели. Правда, сначала она действовала по возможности скрытно: все разработки и разборки осуществлялись за пределами Кремлевского дворца, на частных квартирах. На самом же съезде в качестве пробойного механизма был выпущен Юрий Афанасьев.

Показательная личность! Комсомольский выпестованец 50-60-х годов, он рос не по дням, а по часам, продвигаясь по иерархической лестнице. А вскоре как раз приспичило со взаимообменом «кадрами» между Францией и бывшим СССР.

В отличие от нынешних, в те времена учение за кордоном не являлось особо престижным. Посему большинство по всевозможным причинам (дома ведь ждала парткарьера!) отнекивались. Словом, коллеги тайно сговорились и выдвинули в Париж наименее (по их мнению) перспективного — Юрия Афанасьева…

Все это прошло незамеченным и для многонационального общества, и науки, в частности. Как и у кого он там стажировался, но возвратился Юрий Николаевич совершенно другим человеком. И до этого не отличавшийся изысканностью стиля, он после Парижа и вовсе распоясался. К лицу приклеилась постоянная брезгливая гримаса. Голос потяжелел вкупе с фигурой.

Но больше всего поразил бывших коллег бросок Афанасьева в карьере. Не особенно преуспевающий в науках, элементарно компилирующий «марксо-ленинские источники» (полистайте его диссертации); вернейший апологет соцсистемы, он заимел доктора наук, потом и целый историко-архивный институт. Словом, за ним угадывалась чья-то мощная рука, все время подталкивающая вверх и манящая из-за рубежа, где он стал завсегдатаем.

Взгляды, позиция и понятийно-категориальный аппарат Афанасьева настолько быстро менялись и обновлялись, что он взошел на трибуну съезда уже в третьей инкарнации — от партократсоцдемократа — до прямого антисоветчика. За порогом еще звучало эхо его «марксо-ленинского» голоса, а с Кремлевской трибуны он уже поливал и Маркса, и Ленина, и депутатов как «агрессивное большинство», стоящее на пути демократизации.

Таков вот Юрий Николаевич — бывший комсомольский функционер и партократ, а ныне грозный радикал.

Итак, определился треугольник острием вниз, или — как в бывшей останкинской заставке — острием в зрителя.

А на самое острие, как указывалось выше, был командирован Юрий Афанасьев. Вот этот треугольник и оформился в «Межрегиональную депутатскую группу» (МДГ). В этакую, как пытались представить профанам ее оформители, невинную, даже не фракцию, а чуть ли не кружок по интересам. Так сказать, «стихийно возникшую» ячейку.

Наивное, неопытное большинство депутатов так и восприняло сие образование.

Но уж кто-кто, а Вы-то должны были знать (как впоследствии и мы уразумели), что это далеко не безгрешная артель. И образовалась она до 85-го.

Ведь и слепому ясно: создать буквально за несколько дней так профессионально оформленную связку, со всеми признаками корпоративного ордена, могли только профессионалы. А что это не просто кружок случайных людей, а ядро будущей партии, свидетельствует блестящая информированность входящих в связку о месте и времени действия, согласованность и безупречная синхронность акций и, наконец, жесточайшая дисциплина и суровая подчиненность низа — верхам.

Я с горечью наблюдал, как один из депутатов-земляков, талантливый ученый, честный, неуступчиво принципиальный, со своей, ярко оригинальной позицией, попав в межрегионалку, вдруг сник и посерел. При каждом голосовании он боязливо, из-под руки, озирался, спрашивая глазами одному ему известного «мессира» какую кнопку нажать? Иногда, по забывчивости, сам определялся, но, спохватившись, опять сверялся с ним глазами — и нервно-поспешно менял кнопку.

А нервничать-то было от чего и почему: треугольник имел отлично отлаженную разведсистему, весьма разветвленную сеть стукачей и соглядатаев… Там составлялись и хранились досье на всех, более или менее видных оппонентов по многобалльной системе: кто, как и за что голосовал, кто как, за что, против чего и кого из «своих» выступал.

Образец подобного вопросника и другие инструкции на сей счет, в частности, и за подписью Аркадия Мурашева, вы найдете в архивах почившего в бозе Верховного Совета. Если, конечно, тот же Мурашев или Баранников вкупе со Степанковым не произвели изъятие.

Как уже писал в правдинских публикациях, одним из главных поставщиков компромата стало… поименное голосование.

Представляете, как можно благородное дело превратить в подленькое соглядатайство и сексотство, когда оно попадает в грязные руки?! Наивно полагая, что действует согласно своей совести, большинство депутатов и не подозревало, что кто-то, вырвав из контекста предварительных дебатов результаты голосования и отделив их от мотивационных причин, по сим «поименным» заводит на них дела. А коль скоро пресса, радио и телевидение уверенно и целеустремленно оккупировались «своими», то результаты поименного голосования использовались в целях всесоюзного шантажа и травли депутатов, осмелившихся иметь позицию, отличную от демократов новой волны. Причем, травля шла с поразительной согласованностью домашними и забугорными рупорами.

Михаил Сергеевич, если я об этом знал, то Вы-то уж — тем более.

На что же Вы рассчитывали, демонстративно, как бы в бессилии, разводя руками и уверенно сдавая одну за другой не только позиции, но и своих соратников, повзводно и поротно?

Если принять правила игры, то есть поверить в Ваше неведение, тогда как же расценивать, просто по-человечески как понять все дальнейшее?

Пасынок войны, познавший все тяготы военного времени и повоенной разрухи, сын потомственных хлебопашцев, внук репрессированного «под кулака» деда, Вы ничем не отличались от моего поколения пятидесятых — шестидесятых годов. Босоногое детство, отцовский пиджак и картуз. Рано познавший соль труда. Не в теории, а на практике: селяне приобщаются к земле с детства.

Школа. Мечты, мечты… Мы тогда еще, не в пример сегодняшним детям бизнеса, — мы тогда еще мечтали о чем-то высоком, о подвигах и, по нынешним скептическим временам, прочей романтической чепухе.

Да, мы были романтиками: «раньше думай о Родине, а потом — о себе», что ныне и вовсе вызывает гомерический хохот. А мы гордились своей Родиной, остановившей эпидемию фашизма. Мы гордились отцами — живыми и мертвыми, — победившими дотоле непобедимого врага. Мы вместе с безутешными матерями плакали над похоронками. И, как свои личные, гордо носили пилотки со звездочками.

Мы хотели быть офицерами и весело шли в армию. Мы хотели учиться не только для себя, но и для народа, для Отечества.

Да, мы были романтиками, бравируя в институтах и университетах в отцовских галифе и гимнастерках — самыми престижными «парами» тех лет.

А потом уже каждый созидал свою судьбу сам, «без лапы» — Вы, например, пошли по комсомольской и партийной линии. Вы росли динамично, Вас было видно издали, и в этом ничего нет зазорного или позорного: талант и в «этой стране» ценился. Да, Вам было нелегко пробиваться сквозь пластмассовую, обленившуюся в некоторой части — но многократно меньшей, чем нынешние радикалы — скоррумпированную, хорошо защищенную номенклатуру. Еще труднее пробиться сквозь мощное силовое поле, ограждавшее от постороннего глаза тайны партордена, в святая святых его — Политбюро. Но, благодаря своей целеустремленности, таланту, воле, прекрасной реакции и чутью на новое, Вы прорвались и в этот закрытый заповедник. И мы искренне радовались, переживали и, как могли, споспешествовали Вашему трудному восхождению на самый пик Олимпа — на пост Генсека.

Мы были с Вами, когда решался вопрос: кто же — Гришин или Горбачев? Ибо за Вами уже четко определился имидж прогрессивного человека: дерзнувшего в корне обновить общество. Но самое главное — с пониманием относившегося к острейшим национальным проблемам.

Да, пожалуй, на первых порах Вы все эти горячие точки четко обозначили и заявили. И команда соратников определилась: Егор Лигачев, Николай Рыжков, Эдуард Шеварднадзе, Борис Ельцин. Потом подтянулись Александр Яковлев, Евгений Примаков, Анатолий Лукьянов, Леонид Абалкин, Владимир Крючков, Дмитрий Язов, Нурсултан Назарбаев, Владимир Ивашко.

Нас объединяло стремление обновить, изменить, перестроить… Но более, чем уверен, — ни мы, низовые, ни даже верхние на Олимпе — Егор Лигачев, Николай Рыжков, Анатолий Лукьянов, Нурсултан Назарбаев, Дмитрий Язов, Владимир Ивашко, да вначале и Борис Ельцин — не ведали, что это закончится изменением сушествующего строя. Подобная мысль была просто недопустима: чтобы в такой кровавой схватке с фашизмом отстоять, а тут «мирным путем»… Уму непостижимо!

Я здесь не оцениваю строй — плохой он или не совсем плохой, социалистический или феодальный. Я говорю о принципе — об изменении любого строя (т. е. о деянии, которое во всякой консультации — будь-то США, Англия, Камерун, Сейшельские острова, Швеция или Болгария), — во всех странах квалифицируется как государственная измена.

Так вот, если по-человечески подходить к случившемуся — мог ли бывший пасынок войны, сын своих отца-матери, хлопец от «земли» — мог ли он заложить Родину, поднявшую его на самую вершину власти — мог ли он стать отступником ее?

По человеческим понятиям — нет! Он мог ошибиться, но не предать.

Мог бы кто-либо из нас, даже в бреду допустить, что кто-то задумал под хоругвами обновления восстановить капиталистический строй, который — как ни верти — предполагает эксплуатацию человека человеком?!

Ныне, после глобального шока, осмысливая случившееся, все больше склоняешься к мысли, что мы совершаем еще одну, не менее тяжкую ошибку, обвиняя только Вас и «ваших» в содеянном. Не Вы, и не Александр Яковлев с присными замысливали и готовили нам этот политический Чернобыль. Более того, даже не ЦРУ или другие спецслужбы замышляли эту чудовищную акцию: они тоже лишь реферировали, детализировали план разгрома да подыскивали и воспитывали действующих лиц и исполнителей.

Да, если поддаться эмоциям, то и вправду похоже, что А. Н. Яковлев талантливо провел операцию по реставрации капитализма в Восточной Европе и Прибалтике.

Но если допустить, что Яковлев полагает, будто это его заслуга, то и он пребывает в сиреневом неведении.

И Вы, Михаил Сергеевич, хоть и «первый немец» или «первый американец» — тоже всего лишь пешка в последнем ряду сатанинской игры.

Но, в силу занимаемого положения, Вы — хотели того или нет — сыграли первую роль троянского коня, обитатели которого внедрились в сердцевину нашего духа. В результате содеяно то, чего не в силе были совершить на протяжении столетий самые коварные, изощренные и жестокие враги человечества, включая фашизм.

И самый тяжкий грех, вольно или невольно ложащийся на Вас, — даже не в реставрации капитализма (тут перестройщики явно промахнулись — капитализм западного образца у нас не пройдет!), а в политическом разврате, когда Вы на глазах мирового сообщества поочередно отдавались то заокеанским, то западноевропейским лидерам.

Возможно и вопреки своей воле, но именно Вы открыли путь тем, кто с ног на голову перевернул исконные понятия совести, чести, достоинства, верности Родине, долгу и присяге, канонизировали как добродетели первой категории — ренегатство, жульничество, коллаборанство, нигилизм, клятвопреступничество, наглое воровство, продажничество, торговлю идеями, идеалами и национальными святынями, оплевывание истории, унижение воинов Великой Отечественной и ветеранов труда. Тем, кто натравил народ на народ — на чьих руках кровь Карабаха и Цхинвала, Баку и Сумгаита, Тирасполя, Шуши, Вильнюса и Оша — всех без исключения горячих точек межэтнических схваток.

Отравив духовную ауру, они сделали нормой самое отвратительное — апологию предательства. И уже откровенные — не только по нашим, но и по законам всех цивилизованных стран — шпионы и предатели становятся героями. Типажи, подобные изменнику Родины Гордиевскому, делятся своими «воспоминаниями» как… борцы против застоя. Далеко не голубой мздоимец Артем Тарасов преподносится как невинный предприниматель. Наконец, Борис Ельцин амнистирует взяточников, опять же откровенных шпионов, вплоть до убийц. А чего не сделаешь ради того, чтобы освободить в тюрьмах и лагерях место для своих политических противников?! Недавний угрожающий окрик его по Вашему адресу уже кое о чем говорит.

И самое кощунственное — этих подравнивают к самому Андрею Сахарову как… правозащитников!

Да, при Вас, именно при Вас, Михаил Сергеевич, предательство стало нормой. И не только в нашей обгаженной стране. Страшно признаться, но дело повернулось так, что вся страна, все мы волей-неволей стали… предателями по отношению к нашим друзьям и в бывшем социалистическом содружестве, и в арабском мире. А теперь вот и по отношению к братьям — славянам. Долго же нам придется искупать грехи, прежде чем проданные и преданные разберутся, что к чему, и простят невинным!

Вспоминаю свою первую поездку — еще до выборов в январе 89-го — в многострадальный Спитак, после апокалипсического землетрясения. Сразу же по возвращении из Армении среди других попал на встречу творческой и научной интеллигенции с Вами.

В Ереване меня предупреждали, что мое намерение предложить введение в Карабахе прямого президентского правления вызовет гнев Генерального. Но я все-таки — в зловеще звенящей тишине — обнародовал его на встрече. По Вашему весьма сумрачному виду, и по тому, что в отчетах средств массовой информации мое выступление было искажено до неузнаваемости (из него начисто выскоблили главную мысль), и я утвердился в том, что предупреждения имели смысл.

Оговорюсь: знаю, как болезненно остро воспринимает даже намек на президентское правление азербайджанская сторона. Да ныне и я бы воздержался от этого, но тогда, в январе 89-го да еще и в 90-м, мне казалось, что подобная модель с выводом на центр всех структур управления областью — на строго оговоренное время — развела бы враждующие стороны и охладила страсти.

Но Вы все время уклонялись от ответа, уступали право дать его то Примакову, то еще кому-то. В конце концов, из документа были изъяты все более или менее конкретные предложения нашей делегации, изучавшей проблему Карабаха на месте. Таким образом, делегация оказалась между двух огней: армянская сторона обвинила нас в проазербайджанской позиции, азербайджанская — в проармянской.

Мы-то что — переживем, но переживут ли целых два народа, которые, уже и забыв о предмете раздора, просто истребляют друг друга в безотчетной, слепой ненависти?

А ситуация в Прибалтике? Первый раз я побывал там, когда и Вы удостоили своим посещением Литву, где уже раскручивался бурный водоворот страстей. По логике событий, самое время было принимать политическое решение: договариваться с противостоящими сторонами об экономической независимости республики с обязательной и однозначной защитой «некоренного» населения.

Вы же по нескольку раз на дню меняли свои позиции. То ортодоксально отстаивали статус-кво: мол, и речи не может быть о независимости; то подыгрывали радикалам: берите хоть сейчас эту самую независимость. И до того запутались, что уже и вовсе начали терять контакт с аудиторией.

Но Вы всегда умели переакцентировать внимание на других. Как-то в очередной раз выпутываясь, Вы вдруг перед камерами телевидения, обратились ко мне: «вот сидит мой старый друг Борис Олейник…» Я, конечно же, мысленно расшаркался, еще не подозревая, как тонко меня примкнули к «сподвижникам». Причем, на контрапункте, ведь я еще в первые дни первого съезда однозначно поддержал прибалтов в их стремлении к экономической независимости.

Но особенно остро я ощутил подставку, когда мы с группой депутатов летели гасить уже и вовсе взрывоопасную ситуацию в Литве в январе 1991 года. Возглавлял ее тогдашний председатель ВС Белоруссии Николай Иванович Дементей. Прибыть предполагалось не позже 13-го января. Но кто-то распорядился остановиться в… Минске на ночлег. Таким образом, мы очутились в Вильнюсе лишь утром 14 января.

И только там, продираясь к парламенту сквозь 60-тысячную толпу, бросавшую нам в лицо: «Убийцы!», я начал кое-что понимать.

Трагическая картина несколько прояснилась после беседы с Ландсбергисом и просмотра видеокассет, запечатлевших события той трагической ночи. Оказывается, именно в ночь с 13 на 14 января, когда мы ночевали в Минске, и произошла кровавая схватка, унесшая человеческие жизни.

Сопоставляя события, я теперь могу утверждать, что кто-то заранее знал о готовящейся провокации, и дабы поставить делегацию перед свершившимся, притормозил ее прибытие. Ибо, прибудь вовремя, мы бы, вне всякого сомнения, бросились гасить пожар.

Однако и ныне считаю, что, хоть и с опозданием, но мы предотвратили худшее, грозившее обойтись уже сотнями человеческих жертв.

Обстановка в Вильнюсе с утра до 22.00 14 января была крайне взрывоопасной. Противоборствующие стороны жестко, если не ожесточенно, стояли каждая на своем. Растерянный Ландсбергис, созвавший около 60 тысяч литовцев на свою защиту, пытался удержать нас в парламенте, опасаясь штурма.

Мы объяснили, что — напротив — чем скорее вступим в переговоры с военными, тем лучше и для него, и для всей Литвы, и для военных, и для нас.

Военные, доведенные до крайней степени раздражения, ибо на протяжении последних недель (так они объясняли) их травила не только вся пресса, радио и телевидение, но и местные жители, обзывая оккупантами, забрасывая камнями военный городок, брутально оскорбляя, — были неуступчивы. Чувствовалось, что в войсках в отчаяньи готовы на все. И без того взрывную атмосферу накаляли жены офицеров, надрывно требовавшие защиты.

Разделяя их боль, я все же пытался выяснить у военных, кто дал команду штурмовать телецентр? Отвечали — сами солдаты двинулись выручать депутацию от русского населения, которая направлялась с петицией к парламенту, но была избита.

Мы все же требовали показать приказ на подобные действия и назвать: кто конкретно из центра дал его? Генералы в который раз удалялись в сопредельную комнату на совещание.

А тем временем мы курсировали от военного городка к Ландсбергису и обратно. Тревога нарастала. И только в 22.00 наконец свели обе стороны в нашей резиденции, отменили готовящийся приказ о комендантском часе и режиме. Народ постепенно начал расходиться из-под стен парламента.

Слова бессильны передать весь накал того тяжкого дня. Не решаюсь давать и оценки действиям сторон. Напомнил же об этом зловещем фрагменте лишь для того, чтобы еще раз твердо сказать: не могли сами военные, без хотя бы устного разрешения центра выйти из городка. Теперь, опираясь на опыт пребывания во всех горячих точках, так уж ли я буду далек от истины, если предположу, что и эта трагедия разыгралась не без Вашего ведома, Михаил Сергеевич? Как и в Карабахе, как и в Сумгаите, как и в Баку, как и в Оше, как и в Фергане, как и в Тирасполе, как и в Тбилиси, как и в Цхинвали?.. Поверьте, я страстно хочу ошибиться, но ведь сценарий один и тот же: происходит трагедия, о которой Вы, как правило, «не ведаете». И только потом, всплеснув руками, посылаете «пожарную команду», прибывающую с запланированным опозданием. На тлеющие угли, на пролитую кровь, на похороны жертв.

А Вы опять, как голубь мира, невинно парите с оливковой ветвью над руиной. И опять — «ничего не ведаете».

Ну а как же быть с донесениями агентуры кагэбэ, которые задолго до трагедий ложились Вам на стол?

Правда, Вы преимущественно пребывали за кордоном, где вас как «Посла мира» чествовали и обхаживали, вручали всевозможные премии. Но, — Михаил Сергеевич, — даже школьнику ясно, что и там, за кордоном, Вы знали все, что делается в оставленной Вами родной стране. Хотели бы Вы или не хотели, но знали, ибо такой у Вас пост.

…А посему, сакраментальный вопрос — почему же Центр всегда медлил? — теперь уже отпадает сам собой. Ныне совершенно ясно, что это входило в чьи-то замыслы — «изменить общественно-политический строй». Конечно, подобное квалифицируется по старой Конституции как измена Отечеству. Смею еще раз заверить Вас, что и по старой, и по новой, и по американской, и по шведской Конституции аттестация та же самая.

Но поскольку отступничество у нас стало нормальной практикой, Вы с такой же легкостью подставили давнего союзника — Ирак. Я ни в коей мере не обеляю Саддама Хусейна (с которым Вы, кстати, накануне «по-братски» обнимались), учинившего агрессию. Это — непростительное нарушение международного правопорядка. Но где же были мы с Вами, когда намедни, в таком же стиле США буквально раздавили Гренаду, а вскоре и Панаму?! Михаил Сергеевич, Вы же не единожды сокрушались по поводу того, что оппоненты в политической борьбе исповедуют лукавый принцип двойных стандартов. Позвольте спросить: сколькими же стандартами мы пользовались, развязывая войну в Персидском заливе? Причем, даже не удосужившись разорвать с Ираком договор о дружбе и сотрудничестве.

Такого коварства в мировой практике надо еще поискать!

Но Вы опять же приняли позу наивно несведущего, предоставив неограниченное право нашим представителям в ООН выступить, по существу, за развязывание войны с Ираком. И опять невинно развели руками: мол, впервые слышу. Каким же поразительным контрастом на фоне молчания всех радикалов и правозащитников по поводу агрессии США в Гренаде и Панаме, — каким многозначительным контрапунктом прозвучал слаженный, истеричный хор тех же самых демократов, наперегонки осуждающих Ирак! Заметьте: не Саддама Хусейна, а Ирак, народ которого десятками тысяч методически, в упор расстреливали союзники всеми самыми жестокими видами оружия!

Но еще более странно то, что на партийном Пленуме, собравшемся в разгар «умиротворения» Ирака, даже не предполагалось дать хотя бы оценку происходящему.

Включенный в редакционную комиссию, принялся изучать проект Политического заявления. К своему изумлению, я не нашел в нем даже упоминания о трагедии в Персидском заливе! На мое предложение отразить нашу позицию в связи с этой бойней, члены комиссии не отреагировали. В связи с чем я оставил в своих коллег в «загашнике», а сам пошел в зал заседаний и подал записку на предмет выступления.

Очевидно соглядатаи уже успели проинформировать президиум, о чем я собираюсь говорить: несколько моих записок остались без внимания. И лишь после того, как в очередной раз пообещал, что сам, без приглашения оккупирую микрофон, мне его предоставили. Я сказал, в частности, следующее: «…Нынешнее состояние дел в нашей стране непозволительно рассматривать вне контекста событий, происходящих в мире. А они, эти события, уже обагрены кровью.

… Сегодня во весь свой зловещий рост встала проблема, на которую мы обязаны дать незамедлительный ответ, если, конечно, еще не поздно.

Элементарная порядочность предполагает говорить правду всегда, даже когда это невыгодно глаголящему. Сей принцип должен подвигнуть коммунистов в открытую сказать о последствиях «Бури в пустыне», которая грозит перерасти в ураган третьей мировой войны. По экологическому же урону ее сегодня уже можно считать началом небывалой мировой катастрофы. Коммунисты, не сбиваясь на поиски персональных виновников, должны честно признать, что наши действия были, мягко говоря, в этой ситуации не всегда оптимальны. Да, агрессии Саддама Хусейна, как и любой другой, — нет прощения. Развязавший ее должен понести самую суровую кару, даже после того, как он освободит оккупированный Кувейт. И мировое сообщество в лице ООН незамедлительно начало осуществлять эти карательные акции, самой действенной из которых стала блокада. Неукоснительное исповедывание ее, уже ощутимо давившее на Ирак, моральное всемирное осуждение агрессора и другие политические действия, казалось, вселяли надежду на локализацию конфликта. Будем откровенны, ведь и мы, вплоть до рокового часа, не верили, что война разразится. Не верили, ибо, согласимся, для мирного урегулирования были использованы далеко не все рычаги.

В этой связи достойна самого пристального внимания и анализа та поспешная сверхактивность, с которой американская сторона побуждала союзников из всех вариантов принять как единственно возможный, не имеющий альтернативы, — военное вмешательство. Все это естественно, преподносилось под благородным флагом защиты общечеловеческих ценностей. И кто осмелился подвергнуть сомнению эту высокую идею?!

Но ведь мы знаем, что США, при всей приверженности к общечеловеческому, никогда не забывали о своих национальных интересах. Причем не стесняясь определять угрозу им в любой точке планеты и как правило — за тысячу миль от своей территории.

Позвольте, а у нас что — нет своих жизненных национальных интересов? А ведь в то время, как американцы наблюдают за театром военных действий с дистанции в несколько тысяч верст, СССР превратился, по существу, в прифронтовое государство, поскольку война развернулась всего за 260 километров от его границы, позволительно ли забывать и тот фактор, что значительная часть населения нашей страны мусульманского вероисповедания? Но даже если бы этот фактор отсутствовал, то не кощунственно ли говорить о ценностях общечеловеческих, если ради них бросается на смертную Голгофу жизнь сотен тысяч ни в чем не повинных иракцев, израильтян, да и союзников? Меня поражает, мягко говоря, смелость иных государственных деятелей, которые, поудобнее опираясь одним сапогом о Гренаду, а другим — о Панаму, с профессорской назидательностью вещают нам о тех же общечеловеческих ценностях, о нарушениях прав человека и прочее…

Или тут действует принцип: «Что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку»? Но ведь подобная, признанная нами избирательность свидетельствует о том, что мы априори согласились с особой, юпитерской ролью одной стороны, любые действия которой не подлежат анализу покорно бредущих на заклание быков, в стадо которых кто-то упорно пытается загнать и нашу страну!

Я, переживший вторую войну, не хочу, чтобы далекие потомки, роясь в свалке экологической катастрофы, нашли под пеплом обгоревшие декларации о национальном суверенитете, которые так и останутся лишь декларациями. А посему я призываю Коммунистическую партию вместе со всеми общественными движениями потребовать от Верховного Совета, Правительства и Президента обратиться к мировому сообществу с призывом любыми средствами остановить военные действия в Персидском заливе. Для этого надо немедленно созвать чрезвычайную сессию ООН и на Совете Безопасности единодушно проголосовать за прекращение методического расстрела целых народов. Одновременно надо создать национальные и международные экспертные комиссии, которые бы уже сегодня определили, чем грозят человечеству катастрофические нарушения экологического равновесия в Персидском заливе. Ибо для нас, переживших Чернобыль, промедление в этом смысле — воистину смерти подобно».

По всему было видно, что вам весьма не понравилось сказанное. И даже шокировало, поскольку это было произнесено впервые на таком высоком уровне, и прозвучало более чем диссонансом в слаженном хоре радикалов. Министр Бессмертных пробормотал что-то невнятное. Но многие поддержали мое предложение включить в Политическое заявление Пленума последний, V пункт, гласящий: «Выражая глубокую озабоченность опасным развитием событий в зоне Персидского залива, Пленум призывает государственное руководство страны предпринять необходимые дополнительные шаги перед международным сообществом и Организацией Объединенных Наций для прекращения кровопролития, упреждения невосполнимого ущерба окружающей среде и перевода военного конфликта в русло политического решения в духе резолюций Совета Безопасности ООН». («Правда», 4 февраля, 1991 г.)

Странно, не правда ли: самый молодой «партократ» вынужден напомнить многоопытным цековцам — во главе с самим Генеральным секретарем! — об «упущении», за которым стояло тотальное уничтожение целого народа. Напоминать государственным мужам, что коль Америка считает не зазорным отстаивать свои интересы в любой точке земного шара, за многие тысячи миль от себя, то неужели у нас отсутствуют национальные интересы хотя бы за какую-то сотню миль от нас?

Словом, что это был сговор с темными силами — теперь уже не вызывает сомнения.

Единственное, что еще надлежит уточнить: когда и в каком явочном регионе этот тайный сговор был окончательно парафирован? Сие вычислить не так-то просто, поскольку, как правило, после протокольного видового ряда Вы почти со всеми лидерами в дальнейшем договаривались «за закрытыми дверьми». Конечно, эта форма в международной практике не исключается, но — простите за тавтологию — как исключение. В Вашей же деятельности она стала правилом. И вот теперь иди знай, о чем Вы сговаривались за спиной непосвященных соотечественников от имени… соотечественников? Простите, Михаил Сергеевич, но эти «закрытые встречи» дают простор для всевозможных, даже фантастических догадок.

Наша общественность никак не могла взять в толк, чего это, к примеру, Вас потянуло встречаться с Бушем… на Мальту? На Мальту, имевшую зловещую славу острова, где гнездились разные рыцарские ордена, где и ныне пребывают тайные штаб-квартиры темных сил.

А, может, именно потому и влекло Вас туда, Михаил Сергеевич?

Да еще эта мистерия с кораблями! Что, на суше не было гарантий от подслушивания, а переплеск волн и шум воды, как известно, — самый надежный защитный экран от лишних ушей? Похоже, Михаил Сергеевич…

Похоже и то, что сговаривались Вы с Бушем о чем-то таком (не прорабатывалась ли, как подозревают многие, и Форосская модель?), о чем-то таком богопротивном, что само Небо несколько раз во гневе разбрасывало корабли!

Недавно член ВС Российской федерации, председатель Комитета ВС России по свободе совести протоиерей В. С. Полосин с горечью заметил: «…в одной массовой газете в конце 1991 года была помещена фотография, на которой Борис Николаевич Ельцин запечатлен в облачении рыцаря-командора Мальтийского ордена, принимающего в Кремле жезл и другие знаки различия, а также оккультный орден ассирийской богини Бау. Но ведь известно, что Мальтийский орден издавна считается центом всемирного массонства. Между прочим, Б. Н. Ельцин — второй после императора Павла I высший отечественный государственный руководитель, кто бы открыто появился в одежде командора Мальтийского ордена. К сожалению, не нашлось в команде Б. Н. Ельцина человека, который бы поведал ему о судьбе Павла I». (Еженедельник «Гласность» № 13/94, стр. 6).

Свидетельствуя свое глубочайшее уважение к протоиерею, осмелюсь, однако, спросить: уверен ли он, что Б. Н. Ельцин «второй»? Имею в виду не его «второе пришествие» в облачении рыцаря-командора, а тайное посвящение? Осмелюсь предположить, что — не второй и не десятый из числа соотечественников. Уверены ли мы, что на упомянутой Мальтийской встрече, кроме всего прочего, Михаил Сергеевич не удостоился быть «посвященным»? (В этой связи позволю себе не согласиться с теми, кто упорно «разрешает» только представителям одной нации быть массонами. К вящему их удивлению, скажу, что сие — дело интернациональное, и в ложах, как в лодиях, плывут и чистопородные славяне. Думаю, что и мои оппоненты согласятся: по крайней мере Ельцин и Горбачев — не евреи).

Как-то, уже после Фороса, Вы обронили насторожившую фразу: мол, о случившемся в августе 91-го года всю правду никто, кроме Вас, не знает и не узнает. Выходит, все, что Вы и Ваши ближние рассказывали нам о «путче» это не настоящая правда? Значит, Вам есть что скрывать?

Но тут уже моя очередь поражаться Вашей самозабвенной наивности. Да узнают, Михаил Сергеевич, узнают — даже о том, чего и Вы… не знаете! Если уже не узнали…

Словом, перед последним Пленумом ЦК КПСС, назначенным на июль 1991 г., в основном завершилось разрушение «прогнившей системы». Панорама открылась апокалипсическая: горел Карабах, истекал кровью Цхинвал, грозно зияла рана расколотой Молдавии, по разгромленному Союзу, между пылающими головешками брели сотни тысяч беженцев с угасающими глазами, в которых умирала надежда.

Весь этот ужас сопровождался волчьим воем блюстителей «чистоты расы», истерически призывающих изгонять, а то и убивать всех непокоренных. Землю сотрясали низвергаемые памятники, вокруг шабашили, творя ритуальный танец каннибалов, ослепленные безотчетной ненавистью с перекошенными лицами невменяемых.

Между этими руинами шныряли откровенные хваты типа Артема Тарасова, которые под прикрытием кооператоров-посредников жадно набивали сундуки награбленным у растерянного народа. А в меблированных нумерах новые хозяева жизни предавались разврату с «маленькими Верами». В подземных переходах какие-то амбалы двадцати-тридцати лет с характерной хрипотцой предлагали публике иллюстрированные зарубежные и отечественные пособия по технике половых сношений, включая и мужеложество.

Короче: «процесс» успешно шел к завершению. Оставалась единственная преграда на пути к полной победе «перестройки и нового мышления» — оставалась еще партия.

Более двух лет она была отстранена от активной деятельности. Но, сознательно затягивая реформу, ее коварно выставили под плевки радикалов всех мастей и прежде всего под удары перевертышей. Эти, еще вчера «беспредельно преданные», избивали ее с особым пристрастием.

И все же она еще дышала. Более того, готовилась к своему съезду, обнародовав проект новой программы, которая, при всем ее несовершенстве, выводила партию на качественно новую, на парламентскую модель.

Это, пожалуй, больше всего и всполошило радикалов, местных и дальних.

Ибо — раньше или позже — реформировавшись, она осудила бы всех перерожденцев — сверху донизу, изгнав их из своих рядов.

Но — главное — учтя прошлые ошибки, пошла бы в низы и встала на защиту людей труда от поползновений воров и спекулянтов, которые сегодня прибирают к рукам нажитое народом добро, превращая соотечественников в батраков. Поощряя разные формы собственности, политическое многоголосие (осточертел этот «плюрализм»!), неукоснительно исповедуя принцип защиты прав человека, партия, однако, не допустила бы реставрации капитализма.

Но это, похоже, сводило насмарку главный замысел. И президент в очередной раз был срочно вызван за границу (ныне все четче проступает подозрение, что Ваши закордонные вояжи, преподносимые как наши «инициативы», не планировались ли там, куда Вас время от времени вызывали?). А в последний раз, перед августом, Вы уж и впрямь срочно были затребованы в Лондон (16–19.VII.91 г.) — на сдачу страны «семерке».

На этой последней «летучке за закрытыми дверями» Вам, очевидно, здорово влетело за слишком уж затянувшуюся возню с КПСС.

Похоже, что там лучше Вас знали обстановку в руководимой Вами стране. И подтверждение тому — предпоследний Пленум ЦК КПСС (апрель 1991 года).

Начало его работы прошло более или менее спокойно, в раскачке. На второй же день цекисты, не особенно церемонясь, навесили Вам все: и развал страны, и разгром партии, и предательство национальных интересов, и межнациональную резню.

Вам это, конечно, порядком надоело. И Вы решили спрыгнуть с поезда на ходу. Отряхнуться — и, как ни в чем не бывало, оказаться впереди и в стороне.

Момент был самый подходящий: цекисты уже не выбирали выражений. Один из них (А. М. Зайцев, первый секретарь Кемеровского обкома партии) и вправду разошелся: «…у коммунистов и трудящихся зреет мнение, что партия приносится в жертву проводимому государственному и правительственному курсу, который осуществляется от ее имени. Положение катастрофическое, антикоммунизм и капитализация экономики сегодня стали реальной политикой в Советском Союзе. Соотношение сил не в пользу партии. Сначала ее разложили идеологически, затем организационно, а сейчас хотят добить материально. Михаил Сергеевич, я бы хотел сказать, почему все-таки шахтеры добиваются Вашей отставки. Наверное, интересный вопрос. Это, я думаю, у них профессиональное. Когда в шахте авария, то они оперативно, в чрезвычайном режиме и при четкой дисциплине ее ликвидируют, зная, что если они этого не сделают — дальше взрыв, катастрофа. И, видя, что страна находится в аварийном состоянии, а Вы мер не принимаете, они и требуют другого лидера, который не допустил бы катастрофы. Поэтому, Михаил Сергеевич, если можете, используйте свой последний шанс».

Уцепившись за последние «советы» и оборвав Ивашко, который уже закрывал утреннее заседание, Вы вдруг закатили истерику и даже разыграли благородный гнев. И… подали в отставку.

Простите мою нескромность, Михаил Сергеевич, но я был один из тех, кто если не разгадал, то уловил смысл игры: улизнуть с поста Генсека, подставив рядовых коммунистов под очередной расстрел. Сначала — моральный, а потом и физический.

…После перерыва заседание началось без Вас, но я, исходя из своего куцего опыта, предполагал, что Вы где-то поблизости, в хорошо радиофицированном кабинете внимательно слушаете и следите через своих информаторов за всем происходящим.

Наконец дали слово. Я, в частности, сказал: "… последовали рискованные заявления об отставке, а вы знаете, что в такой напряженный момент это чревато непредвиденными последствиями. Уже хотя бы потому, что свято место пусто не бывает. А ведь хотят многие…

Если мы сегодня протокольно хотим оформить развал партии, пожалуйста, можно сделать. Но я лично делаю замечание Михаилу Сергеевичу Горбачеву, пока что без занесения в личное дело (мне, как правило, всегда заносили в личное дело), что так не делается. Сначала мы должны навести вместе с ним порядок в доме, найти воспреемника, воспитать его и выяснить в этом зале, примем его или нет.

Я уже говорил, что наша страна первая в мире, которая впервые осуществила заветную мечту Бакунина, князя Кропоткина, моего земляка Нестора Ивановича Махно: то есть мы уже шестой год идем по пути анархистского выбора, правда, с элементами социализма.

Но когда Президент взялся за выполнение антикризисной программы, которую, уверен, поддержат даже оппоненты, то мы должны ему помочь. И потребовать, чтобы он употребил президентскую власть и навел порядок, не нарушая демократии. То есть мы и он не хотим, чтобы пришел кто-то третий и объявил: «Граждане. Отечество в опасности», предварительно щелкнув «затвором».

Уверен: сквозь несколько усмешливый тон выступления Вы почувствовали, что уловка расшифрована. И больше всего, осмелюсь предположить, Вас встревожила именно последняя фраза — предостережение относительно щелкнувшего затвора.

Да, Михаил Сергеевич, Вы обладаете интуицией, которая особенно обостряется при грозящей опасности. И буквально на глазах меняется цвет мыслей и действий применительно к создавшейся обстановке.

На втором перерыве меня разыскали посыльные и препроводили в загашник, где Вы меня встретили чуть ли не по-братски применительно к создавшейся обстановке. Не знаю, заметил ли присутствовавший при сем секретарь ЦК Строев, но я уловил сквозь обворожительную улыбку… стальной проблеск на дне Ваших темных глаз. И — контрапунктом — слова: «Спасибо, Борис Ильич… А то уже, черт знает что! Просто оскорбляют» и т. д. в том же «товарищеском» ключе. Короче, Вы вынуждены были дать уговорить себя отозвать отставку.

Очередной, — и как оказалось — последний Пленум должен был окончательно уточнить проект новой Программы партии и дату съезда.

Проект Программы, конечно, страдал относительностью. Интонационно он напоминал заурядное эссе. И все же очертание новой модели просматривалось: партия переходила на качественно иную, чем доныне, на биологическую основу парламентской.

Наиболее слабой стороной проекта, на мой взгляд, было то, что размывалось самое главное в преддверии рыночной стихии — защита людей труда.

Года два я на всех уровнях выступал за то, чтобы, сублимировав энергию качественно обновленной партии, сориентировать ее на утверждение идеи социальной справедливости. Готовился по сему поводу выступить на пленуме. И, конечно же, не только советовался с единомышленниками, но и агитировал их поддержать мое предложение __ разорвать навязываемую нам политическими оппонентами генетическую связь с перерожденцами, создать независимую комиссию, которая бы поименно определила вину каждого из верхнего этажа в тяжких преступлениях перед всем народом, и коммунистами, в частности. Словом, начать с чистого листа, с возрождения принципа социальной справедливости — принципа исконного и вечного, который бы реально воплотила в своей деятельности партия. В этой связи я и хотел предложить новое ее название как Партии Социальной Справедливости.

…Вдруг, буквально накануне Пленума, мне предлагают возглавить парламентскую делегацию… в Парагвай. Я, было, запротестовал: поскольку это вообще первая — не только за советскую, но и за всю историю взаимоотношений двух стран — делегация на таком уровне, то ее мог бы возглавить и человек поопытней в дипломатических премудростях. Мне ответил, что это решил Сам.

Попытался объяснить чисто по-человечески: мол, только что возвратился из трудных и небезопасных поездок — почти без перерыва — в Молдавию и Владикавказ. Однако снова курсивом подчеркнули: это решил сам Михаил Сергеевич.

Прокралось сомнение: а может, мое присутствие нежелательно на Пленуме? Поэтому я счел своим долгом обозначить собственную позицию другим способом. Накануне отъезда сдал в «Правду» статью, которая была напечатана 25 июля 1991 г., в день открытия пленума. В ней, в частности, говорилось: «…социальная справедливость была, есть и пребудет вечным идеалом человечества и одновременно вечным двигателем прогресса как материального, так и духовного.

В одной из статей я и предложил уточнить название КПСС как Партии социальной справедливости, что, по моему мнению, наиболее соответствует ее изначальному предназначению.

Естественно, сразу же обозначились яростные оппоненты, обвинившие меня в попытке размыть стратегическую цель, чуть ли не «унизить» КПСС до уровня профсоюзов. Что еще раз подтвердило: охранители и ревнители идейной девственности пребывают под глубоким наркозом старых, герметических структур. Ибо Социальная Справедливость — это и есть краеугольный камень самой коммунистической идеи.

Поскольку же справедливость требует защиты, предлагаю уже сегодня при всех партийных организациях — снизу доверху, вплоть до ЦК — создавать комитеты социальной защиты (КСЗ), как малоимущих, так и грядущих безработных: которые так же неизбежны, как и сам рынок».

…Как оказалось, мне надлежало прибыть в Чили, потом — в Аргентину с полным набором протокольных визитов, вплоть до президента Менема, с предписанием — вручить ему личное послание нашего Президента и, желательно, — получить ответ. И лишь после всего этого прибыть в Парагвай. В общем, поездка растягивалась и затягивалась.

О том, что именно на этом Пленуме ожидалось отречение Генсека, свидетельствует тот факт, что первые сообщения иностранных агенств были однозначны: произошло давно ожидаемое — Горбачев отказался от социалистического выбора и признал весь предыдущий опыт нашей страны ошибочным. Да и во всех странах нашего пребывания журналисты буквально терроризировали делегацию вопросом: коль Генсек отказался от соцвыбора, следовательно он оставляет свой партийный пост?

Но потом сообщения о Пленуме стали мягче, размытее. Почувствовалась даже какая-то растерянность: вроде бы сохраняется статус-кво.

Думаю, произошло следующее. Вспомним, как после т. н. «путча», радикальная пресса, невольно выдавая себя, возопила: надо же, как коварно повели себя партократы на пленуме?! Прикинулись агнцами, дабы усыпить бдительность, и безропотно приняли все, что предлагал Генсек. Словом, сговорились.

Следовательно, радикалы, как, не исключено, и сам Генсек, жаждали совершенно иного исхода. Ожидали фронтальной атаки на Горбачева, после чего он с легким сердцем наконец-то хлопнул бы дверью и таким образом реализовал и свою заветную мечту?

Не вышло. Ибо даже самые правые и самые левые из партократов почувствовали, чем это грозит, если и не стране, то им самим. И покорно во всем согласились.

После возвращения из «загранки» стремился как можно скорее попасть в Киев. Однако — по долгу службы — обязан был сдать отчет о поездке, передать личное послание Президента Аргентины Менема нашему главе и прочее. Но поскольку отчет мы составили еще в полете, я надеялся завершить все дела за один-два дня.

В Совете Национальностей меня встретили чуть ли не с объятиями:

— Наконец-то, хоть одна живая душа появилась…

— Да неужто некому поруководить вами?!

— Господин-товарищ Олейник, кроме всех шуток — некому.

— А где же?..

— Президент, вы хотите сказать? Купается в Черном море. Председатель Верховного Совета? Ловит рыбу на Валдае. Председатель Палаты Национальностей? Тоже невдалеке от президента смывает усталость в Черном море…

— Тогда, конечно, другое дело! Хоть раз поруковожу многонациональным отечеством. Как это делается — уже наблюдал ведь… Итак, начнем с перестановки мебели… А потом — кадров. А потом…

Шутки-шутками, но что-то меня съежило. И пожалуй, прежде всего — синхронное отсутствие в Кремле двух первых лиц, категорически недопустимое по элементарной технике безопасности в любой, даже «в этой стране».

Случайно ли сие одновременное отсутствие президента и председателя ВС? Подсознание сигнализировало: что-то здесь не так…

Но на поверхности все выглядело благобеспечно: аппарат работал еще по доперестроечной инерции более или менее четко. И это несколько сглаживало остроту тревоги. Наконец, после очередного звонка Рафика Нишановича из Крыма я получил добро на побывку в Киев.

Дома меня ждало несколько раз продублированное приглашение из Запорожья: там уже вторично собирались секретари горкомов партий со всей Украины на предмет учреждения движения «Братство». Цель его: объединить не только партийцев, но и всех независимо от политических взглядов, возрастов и вероисповеданий, кто стоит за истинное обновление общества, за единство во имя интересов людей труда — социальную справедливость.

Перед отъездом зашел в ЦК Компартии Украины — уточнить идею запорожцев. Там на меня посмотрели с тревожной опаской: мол, ничего подобного не слышали. Но, повременив, уточнили: не те ли это «революционеры», которые пытаются создать параллельную партию?

Я ответил в том смысле, что если мы сами ничего не делали по реформе и обновлению партии, компрометируя ее бездеятельностью, если не владеем обстановкой, то хотя бы не мешали другим выбираться из ямы.

…Участники совещания с болью говорили о том, что их бросили на волю стихии: выбирайся, кто как может. Поэтому, устав ждать импульсов сверху, секретари горкомов решили действовать сами. "Мы не пытаемся создать, как нас обвиняют, параллельную партию, — утверждали они. — Мы просто намерены принимать активное участие в обретении суверенитета, в защите людей труда от рыночной стихии, в достижении национального согласия. Но если центр и дальше намерен бездействовать, будем вынуждены снизу вести работу по созыву чрезвычайного съезда, на котором поставим вопрос и о переводе КПУ на платформу парламентской, и об изменении ее названия. Пока же ограничимся созданием движения «Братство», открытого для всех и партийных, и беспартийных, и верующих, и атеистов. На том порешили, избрав инициативную группу.

Августовским утром 1991-го года меня разбудили и сбивчиво уведомили, что в стране введено чрезвычайное положение. Первая моя реакция была весьма безмятежной: мол, мы и так уже шестой год живем при полнейшем безвластии, то есть в более чем чрезвычайном положении. Но не на шутку встревоженные лица будителей сняли полусонную игривость.

Включили радио. В первый день передавали Заявление Председателя ВС Лукьянова по поводу нового Союзного договора.

Подчеркиваю — в первый день. Поскольку в следующие — Заявление передавалось уже отдельно от блока распоряжений гэкачепистов.

Как выяснилось позже, Анатолий Иванович решительно опротестовал, чтобы оно предваряло документы ГКЧП, ибо готовил его раньше и ни в коей мере не в связи с чрезвычайкой, к которой не имел отношения. Как опытный юрист, Лукьянов первым разгадал, кто и зачем организовал этот «путч».

…Хотел бы внести некоторые уточнения. Радикалы и примазавшиеся к ним ныне на всех перекрестках гремят о том, что они-де сразу же сориентировались и встали на защиту Президента и демократии. Более того, чуть ли не весь народ бросился защищать т. н. «Белый дом».

Ну зачем же так, господа! Подавляющее большинство люда ничего толком не знало. Я, к примеру, услышав, кто подписал документы ГКЧП, где, в частности, говорилось, что Президент по состоянию здоровья не может управлять страной, не сразу усомнился в правдивости сказанного. А кому же тогда верить, если не вице-президенту, премьер-министру, министру обороны, начальнику канцелярии, председателю КГБ — самым близким не только по службе, но и лично Горбачеву, который подбирал их, пробивая через парламент, а Янаева буквально внес на руках в свои апартаменты!?

Единственное, что настораживало: по закону чрезвычайное положение вводится только с дозволения Верховного Совета. Следовательно, нас должны созвать незамедлительно. Позвонил в Киев: нет ли предписания явиться?.. На всякий случай дал координаты в Запорожье. Глухо. Связался с Москвой: ответили сбивчиво, в том смысле, что пока ничего не ясно.

Стоп: да ведь назначен Пленум ЦК КПСС! Позвонил туда — никто не отвечает. Принимаю решение: добираться до Москвы самотеком. Кто-то из запорожцев засомневался: стоит ли рисковать, поскольку столица наводнена танками и бронетранспортерами. Я отшутился в том смысле, что за два года «посещений» горячих точек танки и солдаты для меня стали делом привычным, а бронетранспортер — самым оптимальным средством передвижения.

Летели мы из Запорожья вместе с депутатом Виталием Александровичем Челышевым. Я, как мог, успокаивал коллегу: осунувшийся после бессонной ночи, он чисто по-человечески, остро переживал за судьбу президента. Но особенно нас угнетало полнейшее неведение: как это произошло, кто за всем этим стоит? Что это — путч, переворот? Если переворот — то дворцовый или полный, военный? А, может, и вправду у Горбачева срыв: ведь перед отпуском он работал по-черному, каторжно и почти не выходил из режима зарубежных поездок? Все могло случиться…

Благополучно добрался до Кремля. По пути, правда, встречались танки, но они, не в пример своим грозным сородичам в горячих точках, как-то мирно жались к обочинам.

Первым мне встретился Рафик Нишанов. Всегда сохраняющий присутствие духа даже в самых сложных парламентских перипетиях, он выглядел неимоверно уставшим и даже растерянным.

— Ничего не понимаю — развел руками на мой вопрос о смысле происходящего. — Еще буквально два-три дня назад я разговаривал с Михаилом Сергеевичем (Рафик Нишанович тоже, как уже упоминалось, отдыхал в Крыму) по поводу предполагаемого подписания нового Союзного договора. Как всегда, деловой разговор. Правда, прощаясь, Михаил Сергеевич пожаловался на здоровье: что-то насчет радикулита. Не придав особого значения его словам, ведь он же не железный и, естественно, устал, — я пожелал ему доброго отдыха. А теперь не дозвонюсь, говорят, телефоны отключены… Ничего не понимаю…

— А где же Анатолий Иванович?..

— Да вот только лишь возвратился из отпуска, кажется, с Валдая… У него там сейчас людей — невпроворот.

В кабинет зашел Лаптев. Иван Дмитриевич, в отличие от Рафика Нишановича, был настроен решительно.

— Надо что-то делать, а то они его там придушат, если уже не придушили! — отчеканил Иван Дмитриевич как бы в эфир.

Мы незаметно переглянулись с Нишановым.

Не ведаю, что подумал в этот миг Рафик Нишанович, но у меня промелькнула кощунственная мысль: Иван Дмитриевич, по крайней мере, догадывается о чем-то таком, о чем нам и не снилось. Пока.

А пока я безуспешно пытался дозвониться в ЦК: ведь на 20-е августа предполагался созыв пленума. Глухо. Наконец, кто-то взял трубку, и ответил, что пленум… отменен. Мне стало совершенно ясно: партию умышленно подставили под моральный расстрел.

Раза три я пытался прорваться к Анатолию Ивановичу Лукьянову. И каждый раз помощник, растерянно разводя руками, извиняющимся тоном сообщал: у него люди.

Собственно, мне уже и без Лукьянова ничего не стоило замкнуть логический круг: готовится (или уже идет) полнометражный государственный переворот. Только с той ли стороны?.. Дабы окончательно удостовериться, я предпринял на то время несколько рискованный шаг: попробовал связаться с одним из помощников президента. Сказали, что он в отпуске, под Москвой на даче. Решил ехать к нему.

Руководствовался простейшей, школярской логикой: если гэкачеписты и вправду задумали, по утверждению И. Д. Лаптева, ухойдокать президента, то уж его помощника должна «пасти» в оба соответствующая служба. Следовательно, и меня — тоже.

Но машина прошла без сучка и задоринки: трасса была почти пустая. Хвоста, по крайней мере в обозримом пространстве, не наблюдалось. «Очевидно, подключится на даче». Но и там было чисто.

Единственное, что, по утверждению помощника президента, изменилось: некоторые обитатели дач, ранее милевшие к нему особой лаской, начали опасливо сторониться. А в остальном — вроде бы ничего.

Я знал этого человека давно. Молодой, талантливый ученый, лишь накануне защитивший докторскую, он по своей предыдущей деятельности и службе напрямую соприкасался с нашей литературной братией. Мои коллеги были ему многим обязаны: он и защищал их от наскоков партократов, и помогал с квартирами, и продвигал остановленные цензурой книги. По мере восхождения не менялся: был всегда доступным, по-товарищески верным, не ломал шапку перед начальством, твердо отстаивал свои жизненные принципы. В общем, мужик крепкий и чистоплотный.

Я счел своим человеческим долгом в этот небезопасный час хоть чем-то помочь ему. Договорились, что останусь на ночлег. Мысли: если придут, то пусть уж берут обоих. Как депутату и вице-председателю палаты, полагал наивно, мне все же должны дать возможность хотя бы связаться с моим кремлевским руководством, а заодно и сообщить, где мы и что с нами.

Никто не приходил, и естественно, «не брал». Послушав и официальное радио, и радиостанцию защитников «Белого дома», которая истерически пыталась доказать, что она ведет передачи из подполья, мы вышли на улицу.

— Ну, теперь, кажется, все ясно, — сказал помощник.

— Не все, конечно, — отозвался я. — Но то, что совершен переворот, — ясно. Остается выяснить судьбу (или роль?) Горбачева.

… На том мы и расстались.

…В Кремле царил, если не сплошной кавардак, то настоящий водоворот. Оттеснив растерянных аппаратчиков, повсеместно хозяйничали молодые «барбудос» со значками народных депутатов России и без таковых. На заседании президиума — то же самое: юные «защитники Белого дома» взяли ситуацию в свои руки. На чей-то вопрос, почему они здесь, объяснили: это — расширенный президиум с привлечением «инициативной группы».

Зашел Анатолий Иванович Лукьянов, почерневший и осунувшийся. Но держался с достоинством. Поскольку ему уже априори составили, corpus de licti он предложил вести заседание председателям палат.

От Лукьянова вымогали ответить: почему он не созвал если не съезд то хотя бы Верховный Совет сразу же после объявления ЧП? Допрашиваемый объяснил, что дата очередной сессии Верховного Совета была согласована заранее, а предыдущий опыт свидетельствует, что депутаты, разбросанные по всему Союзу, вплоть до Средней Азии и Дальнего Востока, все равно не успели бы собраться.

Я не обмолвился, употребив термин «допрашиваемый». Лукьянова таки допрашивали по всей форме, более чем с пристрастием, с оскорблениями личности вплоть до «наперсточник». Чувствовалось, что «барбудос» были кем-то четко проинструктированы в выполнении социального заказа: во что бы то ни стало убедить общественность в том, что Лукьянов — координатор заговора. Помимо проволочки с созывом ВС, его напористо обвиняли в том, что заявление о Союзном договоре предваряло документы гэкачепистов. Помните, я говорил выше, что в первый день так и было, но по настоянию самого Лукьянова его впоследствии отделили от распоряжений ГКЧП? Возникает вопрос: кто же именно таким образом смонтировал подачу материалов?

Теперь уже и школяру ясно: этот кто-то был внедрен в группу «заговорщиков». И он не только информировал команду Бориса Николаевича, паче того, сие лицо и подталкивало восьмерку на «решительное действие», о коем сообщало… в «Белый дом». А там уже под него готовились соответствующие указы, обнародованные сразу же после «победы демократии».

Кто же он, двойник? Поговаривают: возможно В. Крючков. Думаю, что это издержки инерционного мышления: раз главный кэгэбист, следовательно — агент.

Хотя некоторые детали и озадачивали. Откуда, скажем, у Крючкова такая уверенность в том, что, как он заявил после ареста: меня, мол, суд оправдает?

Удивляет и существенная разница указов (от 22. VIII. 91 г.) Горбачева об освобождении от должности В. С. Павлова и В. А. Крючкова.

Касательно первого он звучит так: «В связи с возбуждением Прокуратурой СССР уголовного дела в отношении Павлова В. С. за участие в антиконституционном заговоре Павлов Валентин Сергеевич освобожден от обязанностей премьер-министра СССР».

А по второму — весьма обыденно, чуть ли не как в связи с переходом на другую должность: «Крючков Владимир Александрович освобожден от обязанностей председателя Комитета государственной безопасности».

Не правда ли, весьма настораживающая разница? Но это — внешние признаки, и не исключено, что они кем-то, как и в случае со статьей Лукьянова, специально так выстроены, чтобы «засветить» именно Владимира Александровича.

Может быть, генерал К. Кобец? Похоже, хотя бы потому, что последний был главным заказчиком предприятий, изготовляющих деликатную аппаратуру. Поэтому не исключено, что вся группа могла быть «под колпаком» подслушивания. Подозрение усугубляет сам генерал, заявивший в «Московском комсомольце» за 31 августа: «У меня в сейфе утром 19-го уже лежал отработанный план противодействия путчистам. Он назывался план „Икс“… Мы заранее определили (подчеркнуто мной — Б. О.), какое предприятие что должно нам выделить: где взять железобетонные плиты, где металл и т. д.» Но если и вправду генерал был одним из «посвященных», то все же не он главный. И даже не Шапошников. Они всего лишь исполнители.

Однако то, что двойник был, — не вызывает ни малейшего сомнения. Помните, Михаил Сергеевич, Вашу встречу в парламенте России сразу после возвращения из Фороса? Помните, как Иван Силаев с солдатской прямотой, подняв большой палец, бахвалился: мы, мол, все знали, поскольку там был «наш человек»? Не в отместку ли за расшифровку сей тайны Силаева потихоньку убрали с глаз общественности (иди знай, что он еще выболтает), отправив подальше за кордон?

Двойник, конечно, раньше или позже будет «засвечен». Но вот кто исполнил роль Азефа — это узнать посложнее. Думаю, ни у кого не вызовет сомнения, что в партии, столь длительное время пребывавшей у власти, — в ее верхнем, корпоративном этаже, — не мог не появиться сей зловещий тип.

Чаще всего на эту роль определенные силы прочат одного из Ваших ближайших соратников. Мол, по всем признакам подходит: и по биографии, и по служебным характеристикам, и — главное — по действиям.

Но, Михаилу Сергеевичу, даже имея «семь пядей во лбу», не по плечу было бы за несколько лет развалить такую мощную державу (здесь обойдемся без оценок — хорошая или плохая она, а возьмем лишь принцип), — даже гению не удалось бы содеять этот разгром без… Вас. Хочется того или нет, но пятая колонна так тонко высветила и подставила Вас, что именно Вы в сознании определенной части общественности выглядите отступником всех времен и народов. Согласен я или не согласен, но передаю Вам то, что наличествует.

… Итак, главная задача «барбудос» — сделать Лукьянова координатором неудавшегося «переворота». На прицел было взято сразу два зайца. Убрать Лукьянова как наиболее авторитетного аппаратчика и юриста, а, опорочив его, пришпандорить клеймо «врагов демократии» на реноме всего руководимого им Верховного Совета.

Радикалы спешили, чутко сознавая, что время работает против них Они предугадали, что после шока общественность «догадается», кто на самом деле совершил государственный переворот.

Но как раз спешка и подвела их. Вспомните, Михаил Сергеевич, как на известном «слушании» в Верховном Совете России Вам насильно всучили так называемую «стенограмму» заседания гэкачепистов, составленную, мол, кем-то из «своих» (читай, агентов) и буквально принудили озвучить ее перед телекамерами всего мира. Помните? Думаю, не забыли Вы и то, что среди имен, «поддержавших гэкачепистов», была и фамилия С. Хаджиева, который, как оказалось, вообще не присутствовал на указанном «тайном совете». Да уже один этот факт однозначно свидетельствовал, что мы имеем дело с отъявленными фальсификаторами, если не провокаторами! Следовательно, все другие обвинения и компроматы ельцинской команды стоило подвергнуть сомнению в их правдивости.

Но куда там! Справившись с легким замешательством, вызванным протоколом с Хаджиевым, «защитники Белого дома», даже не извинившись, продолжали по нарастающей диктовать через все каналы массовой информации списки людей, которых они — без суда и следствия! — причислили к заговорщикам. Чтобы как-то смекшировать, что эти списки были заранее заготовлены, «победители» решили задним числом привлечь к их составлению общественность: огласили контактные телефоны, по которым каждый мог сообщить фамилии не только прямых участников, но и сочувствующих гэкачепистам. Однако ощущение наглой безнаказанности — победителей не судят! — в очередной раз подвело радикал-демократов: они раньше времени саморазоблачились. Даже самые крайние — левые и правые — были потрясены: ведь это же призыв к всеобщему, легальному доносительству и стукачеству, на которое не отважился сам Берия!

Эти проколы, начиная с большого пальца Силаева, фальсифицированной стенограммы и кончая призывом к доносительству, насторожил не только парламентариев, но и т. н. простых людей, вследствие чего «победители» начали терять в темпе. А ведь команда «стражей демократии» не в пример гэкачепистам, раскручивала классический переворот: по заранее заготовленным спискам долженствовало арестовать самых видных своих противников, подвести интернированных под статью 64-ю (измена родине), а далее уж — дело техники. «Победители» особые надежды возлагали на всеобщую истерию, при которой можно было бы легко применить даже старый метод «при попытке к бегству». Не исключались и «самоубийства». К этому, например, открытым текстом и прямым силовым давлением склоняли Анатолия Ивановича Лукьянова.

Однако и тут «поборники правового государства» несколько просчитались. И поскользнулись именно на том, чем кичились: мол «путч» не удался, ибо люди, вкусившие от демократии и прав человека, — это уже совсем другой народ, чем прежде, — он осознал себя хозяином и силой.

Должен огорчить «демократов» — как раз потому им и не удался в полной мере переворот с планируемым кровавым исходом, что народ-то оказался совсем иным, чем они предполагали. И те сотни тысяч писем, скрытых от общественности «глашатаями гласности», в которых народ стал на сторону — нет, не гэкачепистов, а идеи спасения общества от полного развала, и строптивость при голосовании в парламенте по поводу снятия депутатской неприкосновенности, и резкое осуждение всеобщего доносительства, притормозили волонтеров «Белого дома». Они успели лишь подвести к саморасстрелу Бориса Пуго, создать «благоприятную» атмосферу, в которой маршал Ахромеев сам себе надел петлю на шею, да подтолкнуть к роковому окну Кручину и восьмидесятилетнего старца Павлова. Правда, оставалась еще надежда на постепенное изведение гэкачепистов, упрятанных в одиночки «Матросской тишины» (не правда ли, символическое название? Помните, из старого кинофильма: «тише, тише, за яблочко, за яблочко…»). Этот старый метод тоже, очевидно, был опробован, поелику вскоре после ареста то у одного, то у другого узника резко ухудшалось здоровье.

Но народ был уже начеку, разобравшись, с кем имеет дело, взял под главный контроль «Матросскую тишину». Так что и сие предприятие пока не вышло. Подчеркну: пока…

Может, и на сей раз Вы скажете, что ничего не ведали? Лучше не надо, Михаил Сергеевич… И, ради Бога, не смешите мировое сообщество фантастическими россказнями о том, что Вы чуть ли не по детекторному приемнику слушали «Свободу»: у Вас была связь, вплоть до космической.

Правда, мы, непосвященные, еще какое-то время недоумевали: но откуда же, обо всем этом знали в стане Ельцина?! Ибо кто же поверит, что Борис Николаевич, по-матросски рванув тельняшку на груди, с этакой разухабистой смелостью влез бы на броневик и «призвал народ к сопротивлению», если бы он не чувствовал себя в полной безопасности?! Кто поверит, чтобы некоторые другие старые политволки, осторожные и не отличающиеся, мягко говоря, особым мужеством, чтобы они пошли защищать «Белый дом» от танков, не имея твердых гарантий личной безопасности?!

Словом, материала для шоковой расправы с противниками явно не хватало. А тут еще вышла неувязка с ЦРУ. «Известия» от 28. 08. 91 сообщила: ЦРУ 17 августа представило госдеятелям США доклад о том, что путч готов. Вдобавок, пытаясь очевидно, подбодрить и успокоить «защитников», американские друзья на радостях выдали с головой своих российских сообщников, уведомив их, что передвижение войск, обязательное при классическом перевороте, не было замечено. А коли так, то кто же тогда совершил путч? — засомневались не только парламентарии, но и пролетарии. От кого и кто защищал «Белый дом»? И как случилось, что не планировавшаяся ранее сессия ВС России была созвана как раз к «путчу»?

(Хочу быть однозначно правильно истолкованным. Не опускаться до уровня зоологических антисоветчиков, особенно из числа «наших», обливающих нас аспидно черной краской, тем более — до крайностей Рейгана, квалифицировавшего бывшую Советскую страну как «империю зла». Ибо, если принять вызов на уровне Ронни, — можно зайти очень далеко. К примеру опуститься до обвинений Америки в первородном грехе: ведь она изначально стоит на скальпах коренных индианцев, почти поголовно уничтоженных «пионерами» — предками нынешних соотечественников Рейгана. Но я — в отличие от моих оппонентов — никогда не позволяю себе принуждать к покаянию нынешних американцев за грехи своих предтеч. Если же и говорю о виртуозно проведенной настоящим Белым домом «перестройке», упоминая при сем Рейгана, Буша и их команды, то с уважением и даже… доброй завистью.

Они, не в пример нам, байстрюкам, — истинные сыны своей системы, настоящие патриоты страны. И действуют согласно своим национальным интересам. Следовательно, все мои упоминания и посылки, касающиеся Америки, ее спецслужб и фондов, ее руксостава, не несут негативного оттенка. Я просто хочу на их примере показать, как надо отстаивать свои национальные интересы. Конечно, обжегшись на Венгрии, Чехословакии и Афганистане, мы не возьмем худшее из американской практики: как-то скальпирование целых народов, агрессию в Гватемале, Вьетнаме, Гренаде, Панаме и других узлов ложно понятых американцами национальных интересов. Но хорошее — возьмем).

Так кто же защищал? Кроме посвященных из окружения Ельцина, были и самотечные люди и некоторые депутаты обоих парламентов, наивно поверившие в воззвания т. н. подпольной радиостанции. Но ведь заметную часть «защитников» составляли — и это уже не секрет — особи, споенные дефицитной водкой, в изобилии поставляющейся воротилами теневой экономики. Теневики, перепуганные, тем, что новые власти наступят на хвост, не жалели ничего, вплоть до пачек денег, которыми рэкетиры оплачивали «патриотическое» буйство толпы.

Это — «защитники». А кто же «нападающие»? Кто загнал в безоружные танки наших безоружных сыновей и предательски подставил их, растерянных и ничего не понимающих, под улюлюканье, свист, грязные оскорбления и рукоприкладство пьяной оравы? Язов? Крючков? Но ни тот, ни другой, как и в Тбилиси или Вильнюсе, и пальцем не пошевелили бы без высшего позволения.

Скажите, к примеру, зачем Вам было превентивно составлять себе алиби? Помните приведенную выше реплику Нишанова о том, что Вы ему жаловались на неважное состояние здоровья? Так вот, если запамятовали, то позволю напомнить: не одному Нишанову, а — многим, в частности и С. Гуренко, за несколько дней до «путча», да еще и 19-го, и 20-го, и даже 21-го позванивая (и — это при «полном отключении связи»!), Вы как бы между прочим подбрасывали информацию о своем «плоховатом здоровье». И в то же время с внучкой… купались в бархатных волнах «самого синего в мире» моего Черного моря. (К слову, один из Ваших ближайших помощников, живописуя страдания «Форосского узника», чуть ли не под автоматами изолированного от всего мира с суши и моря, проговорился: «когда Михаил Сергеевич пошел с внучкой купаться…» — да и осекся).

С какой же целью создавалась утечка информации о состоянии здоровья? Не с той ли, чтобы подготовить обоснование для восьмерки утверждать, что «по состоянию здоровья Президент не в силах исполнять свои обязанности»?

Следовательно, если бы удалось гэкачепистам протянуть через парламент решение о чрезвычайном положении со всеми последствиями, Вы, «поболев» немного, опять возвратились бы к исполнению президентских обязанностей. И с чистой совестью заявили бы: да, печально, но факт. Конечно, если бы я был здоров… Ну, что ж, будем исправлять положение.

Это один вариант. А второй… В случае провала, Вы бы оказались (что и произошло) опять же ни при чем. И опять же — «чистым». Да еще и неконституционно отстраненным.

А знаете, кто спутал карты? Нет, даже Вы, Михаил Сергеевич, не догадаетесь! Все дело смазал… Анатолий Иванович Лукьянов. Ибо, если бы он сразу же созвал Верховный Совет (на что, возможно и рассчитывали), то большинство под вольтовой дугой — «Отечество в опасности!» — могло проголосовать за введение ЧП. И знаете, кто пуще всего этого боялся? Опять же не догадаетесь! Паче всего боялись немедленного созыва ВС те, кто особенно истерически обвинял А. И. Лукьянова… в промедлении с созывом Верховного Совета! И — уверен!.. — именно они через свои каналы постарались, чтобы ВС собрался с опозданием, после ВС России, созванного ими заранее…

Да, в который раз даже отечественные разрушители не учли традиционного для нашей страны периода раскачки. Теряя темп, совершая прокол за проколом, наступавшие постарались компенсировать свои просчеты мощно организованной истерией через захваченные ими средства массовой информации. В лучших традициях Геббельса нанизывая одну ложь на еще более кощунственную (чего стоит лишь обвинение всей КПСС в сговоре!), прибегая к дешевым мистификациям, «победители» ускоренно пытались наверстать упущенное.

Вспомним мистификацию с Вашим «освобождением», с полуночным возвращением «Форосского узника», «вырванного из застенков узурпаторов». Жалкое это было и постыдное зрелище: Вы — в какой-то курточке, вроде бы растерянный и вроде бы подавленный. Подобострастные, чуть ли не коленопреклонные изъявления любви тех, кто еще вчера требовал отставки, кто буквально оплевывал Вас и чуть ли не крыл матом.

Господи, как у Вас только повернулся язык, униженно благодаря сим «освободителям», отметить «выдающуюся роль Ельцина в спасении демократии»?! Ну, можно простить части околпаченного обывателя, но Вы-то, Михаил Сергеевич, отлично знали, что сей беспредельный радикал из самых отъявленных партократов только потому и устремился в «отцы русской демократии», что Вы помешали ему достичь самой вожделенной мечты — стать членом Политбюро ЦК КПСС!

И даже ныне, подвизаясь на поприще «колониста» в закордонных газетах, Вы, фрондируя, фактически «поддерживаете Ельцина».

И это после упомянутой «встречи» — допроса в ВС России?! Когда он, развалившись в кресле, грубо оборвал Вашу путанную «исповедь» и перед телекамерой, на глазах просвещенного мирового сообщества преподнес «сюр-р-приз»: попирая все международные правовые нормы, надругавшись над элементарной этикой, подписал Указ о запрещении партии. «Ну и ну!» — многозначительно покачали головами даже закордонные антикоммунисты. «Во дает!» — с радостным испугом отреагировали отечественные радикалы. «С испугом», ибо задумались: а кто «следующий?» И после того, как в декабре прошлого года он спешно «эвакуировал» Вас из кремлевского кабинета?..

Но я отвлекся от лейтмотива. Итак, теряя в темпе, совершая один за другим проколы в компромате, местные коллаборанты постарались компенсировать свои просчеты за счет нагнетания истерии по поводу сплошных «врагов народа», простите — «демократии», за счет с размахом организованных мистификаций. О первой из них — ночной встрече «Форосского узника» — я уже говорил. Но самой омерзительной была вторая: похороны «героически погибших» трех невинных юношей. Упаси Бог, я не кощунствую, употребляя кавычки: гибель любого человека, в любом состоянии и при любых обстоятельствах — это трагедия и невосполнимая потеря не только для родных и близких — с уходом человека космос теряет целый неповторимый мир. Я просто цитирую выражение демпропагандистов, которые силились прикрыть грязное дело белыми одеждами благородства и отвести прямую вину за нелепую смерть этих трех молодых людей.

Ныне все знают: это произошло не по вине таких же безвинных парней в солдатских гимнастерках. Тем более кощунственно, что сатанинское шоу организовали если и не прямые, то, по крайней мере, косвенные убийцы.

Тяжелая кара падет на головы «спонсоров» этого леденящего спектакля на крови, длившегося, в нарушение всех обрядов — в частности, православного и иудейского — на протяжении нескольких часов! Несколько часов (!) жестоко и безжалостно истязали родных и близких, которые, выплакав все слезы, почерневшие от горя, как потерянные тени брели почти через всю Москву за гробами, уже ничего не смысля. Да еще с остановками, которые, по сценарию спонсоров, превращались в перманентные митинги над усопшими, коих, по законам предков, долженствовало предать земле!

Апогеем же этого шабаша было появление перед народом Ельцина, театрально произнесшего «отеческое покаяние»: «Простите меня, что не смог защитить, уберечь ваших сыновей». Если уж и после этого не разверзлась земля, то видимо, только потому, что Господь решил отложить возмездие до Страшного Суда! Но трижды согрешили Вы, Михаил Сергеевич, не только не остановив сей блуд, но и как президент «освятив» его своим присутствием!

…Вот в такой удушливой атмосфере, пропитанной ложью, зараженной коварством отпетых политических интриганов, парализованной нагнетаемым страхом, под истерические крики фашиствующих молодчиков «Бей коммунистов!», под крысиное шуршание доносов на «врагов демократии», в инфернальном отблеске автоматов Калашникова, — и собрался Верховный Совет, предваряющий последний Съезд народных депутатов ныне уже бывшего СССР.

Казалось, тот же состав депутатов, тот же зал, но как все качественно изменилось! Ранее собиравшиеся в курилках для откровенного обмена мнениями, ныне депутаты стали весьма осторожны в разговорах. Прежде чем произнести слово, внимательно, исподлобья присматривались друг к другу, как бы прикидывая: не донесет ли? Подумалось: вот так и начинался 37-й — с потери взаимного доверия. А тем временем на трибуне правили пир победители. Невзирая на отдельные, еле слышимые призывы не учинять «охоту на ведьм» не обвинять списками и поименно до суда, самые ретивые, уже донося, требовали провентилировать буквально каждого депутата, с кем и где он был и чем занимался «до 17-го», простите, в период с 19 по 21 августа 1991 года?

Сначала, разумеется, первую скрипку играли «защитники Белого дома». Но вскоре, как я и предполагал, пошли в бой «товарищи с мест», сперва примазавшись, а потом и оттеснив «победителей». Каждый из них спешил «засвидетельствовать свою лояльность», убедить собравшихся, как он в низах без раздумий встал на защиту демократии, как рвался в Москву… И доносил, доносил, доносил…

Подумалось: насколько же глубоко, в генетический код въелся комплекс 37-го! Но ведь именно на него и рассчитывали те, которые, еще недавно будучи партократами, сами «давили» инакомыслящих. И садистски потешались, когда допрашиваемый терял человеческое достоинство и шел на все ради спасения своей шкуры.

Но к счастью, не все пали ниц. Среди вопиющих о «России вставшей с колен!» и в то же время по-демократически ползающих перед новыми хозяевами, — островками вставали в полный рост человеческого достоинства те немногие, которые пошли против течения. Они-то и спасли честь и свою, и всего Верховного Совета: Сажи Умалатова, Александр Крайко, Николай Энгвер, Анатолий Денисов — «безумству храбрых поем мы песню!»

Но общая атмосфера была не то что тягостно-тоскливая, а какая-то нечистоплотно-разлагающаяся, вызывающая тошноту. Уже само присутствие в этой загрязненной ауре как бы приобщало и тебя к творящейся на глазах всего мира подлости.

Меня буквально физически удерживали от выступления. Одни рекомендовали повременить до съезда. Другие советовали воздержаться, поскольку в этом разгуле охоты на ведьм «высовываться» почти равнозначно угодить в списки «врагов демократии». Третьи намекали о личной безопасности.

Я, конечно, не тешу себя героем, но и среди трусов не числюсь. Не лишен и умения идти на компромиссы, однако до той последней, красной черты, за которой начинается распад личности как таковой. У этой черты меня всегда удерживал, удерживает и будет удерживать (в моем возрасте уже поздно меняться) не страх перед общественным мнением (я знаю, как и кем оно зачастую создавалось и создается), а то состояние, когда я сам себя перестану уважать.

Но, возможно, я бы и повременил до съезда. Однако выступление народного депутата, редактора самарской газеты «Волжский комсомолец» подтолкнуло меня к той самой последней черте, за которой, отмолчавшись, я перестал бы сам себя уважать, после чего уже и «личная безопасность», и «общественное мнение» теряют для меня всякий смысл. Вот те слова, коими меня толкнул юный сталинец к последней черте:

«Третий вопрос, который мы обязаны включить в повестку дня, — об организации открытого судебного процесса над преступной государственной организацией — так называемой Коммунистической партией… Прецедент в истории есть: суд над национал-социалистической партией на Нюрнбергском процессе» (подчеркнуто мной — Б. О.).

Я выступил где-то под вечер 26 августа. Конечно, Михаил Сергеевич, мои нынешние оценки событий и личностей идут от дня сегодняшнего, когда уже все или почти все ясно. И на мою однозначность в суждениях, как бы я ни пытался объективно проанализировать свое душевное состояние того периода, все же «давит» день сегодняшний.

Да, тогда и я, и многие другие еще только глухо подозревали Вашу причастность к печальным событиям. Въяве женам страстно не хотелось верить этому. И, потому жалкий с позиций нынешнего дня — фарс с Вашим ночным возвращением «из Форосской темницы» — тогда воспринимался с искренним состраданием: нам просто было жаль Вас как человека, попавшего в беду. Да еще с женой и внучкой. И это, понятно же, отразилось и на… выступлении (подаю выдержки из него). Думаю, что сие нелишне, ибо выступление (кроме эфира) организованно замолчала вся пресса без исключения.

Итак:

«Уважаемые коллеги! Эти три роковых дня подтверждают стих Екклезиаста: „время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий“. Только безумцы могли рассчитывать, что народ, познавший свободу, пойдет в объятия тоталитаризма».

В этом трагическом и героическом контексте ЦК КПСС и часть его Секретариата продемонстрировали полную несостоятельность. Сожалею, Михаил Сергеевич, что на том злополучном Пленума когда в ответ на выпады некоторых его участников Вы решили подать в отставку, я был одним из тех, кто упрашивал Вас остаться на своем посту. Вы тогда сказали: с таким ЦК я не могу работать. События подтвердили, что с таким ЦК, который в тяжкие дни даже не удосужился узнать, где же и в каком состоянии Генсек, делать нечего.

Конечно, у многих могут найтись оправдательные причины. Лично я считаю, искать таковые ниже своего достоинства. Как бы там ни было, я несу моральную ответственность за несостоятельность ЦК, который должен уйти с политической сцены, естественно, вместе со мной, тем самым подтвердив и мое личное мнение о том, что в нашей партии с конца 20-х годов существовало две партии. Одна — в лице ее верхних эшелонов, самозванно присвоивших себе право вещать от имени партии. И другая — по существу, вся партия, добывающая хлеб насущный, уголь, металл, и о которой вспоминали верхи, когда наступал час уплаты взносов, или когда составлялись поименные списки на расстрел в 1937 году, или когда надо было идти в смертельную атаку: «Коммунисты, три шага вперед!»

И снова же эти верхи подставили дважды расстрелянную партию под третий расстрел, пока что моральный. Когда же прекратится эта издевательство?

Что касается Президиума Верховного Совета. Это, по существу, структура без статуса, выполняющая роль технического секретариата, готовящего повестки дня: ни рыба ни мясо…

Естественно, во всем должны разобраться законные органы. Заранее квалифицировать действия кого бы то ни было, включая и Анатолия Ивановича, не следует даже на Верховном Совете. Не выискивая оправдательных причин, хочу сказать, что я несу моральную ответственность за случившееся…

Итак, даже без домашнего анализа считаю долгом чести подать в отставку. Мне это тем более безболезненно, поскольку партия распущена и я наконец смогу осуществить мечту: добиваться переименования партии, насчитывающей миллионы членов, в партию социальной справедливости. Я не отрекусь от нее. А потому хотел бы обратиться к коллеге из Самары.

Уважаемый коллега! Нюрнбергский процесс потому и состоялся, что в братских могилах, на полях сражений лежат коммунисты, которые сделали возможным провести этот Нюрнбергский процесс. В противном случае у Вас бы не было на что ссылаться.

А теперь хочу обратиться к победителям. Больше всего бойтесь тех витязей, которые примазываются к вам. Они, привыкшие торговать, оттеснят вас, благородных рыцарей, и пожнут плоды ваши, и сделают все, чтобы победители раскололись и пошли друг на друга. Это будет, ибо это уже было. Примазываясь, они начнут демонстрировать свою запоздалую лояльность президентам, вам, победители, старым испытанным способом — доносом на неуспевших написать доносы.

Уважаемые коллеги! Победа состоялась, но не дай Бог, чтобы эта победа превратилась в поражение. Разрушающая толпа — это стихия, это не кумулятивный снаряд, который можно послать на Петровку или в Кремль. Он бьет поквадратно и в чужих, и в своих. Давайте сохранять спокойствие. Никаких списков — это противоконституционно».

Именно в этой напряженной ситуации хочу взять паузу и, наконец, объясниться с оппонентами касательно запрета партии.

Итак, поставим, наконец, все точки над i. Смею надеяться, что я уже давно и достаточно четко определил свою позицию относительно тех 0,3 % неприкасаемых, самоизолировавшихся в закрытый орден и, по существу, репрессивно присвоивших себе право именоваться «КПСС». К слову, я был среди тех, кто требовал ее кардинальной реорганизации на атомно-молекулярном уровне, вплоть до изменения названия. И — одним из не так уже и многих на то время — кто убеждал и убедил парламент привлечь к сотрудничеству возникшие и рождавшиеся новые партии и общественные движения. Хотя и парламентские и партийные высшие чины грозили мне пальчиком: мол, что вы делаете, они же не все еще юридически оформлены?! Но они уже реально действуют, — отвечал я. — К тому же, мы на всех уровнях провозгласили принцип многопартийности. Или это — очередная партутка?"

Гак что и меня, и большинство партийцев трудно обвинить в ностальгии по «старой КПСС». Говорю это не в оправдание (считал и считаю это ниже своего достоинства), а хотя бы для «разбора партии: что же, как и почему произошло?..

Короче, все свидетельствовало о том, что очередной съезд обозначил бы конец всевластного корпоративного ордена.

Так что же мешало Вам, Михаил Сергеевич, на съезде в установленном порядке огласить свое отречение?

Страх, Михаил Сергеевич. Давайте уж будем откровенны: страх! Причем идущий сразу от двух энергоисточников, между которых очутились, или, скорее, сами загнали себя.

Во-первых, страх перед съездом. Вне всякого сомнения, на сей раз Вас бы отстранили от должности Генсека, даже если бы Вы и «забыли» подать в отставку. Уверен, что была бы создана комиссия для изобличения всех тех преступлений, которые именем партии совершили перерожденцы. Можно не сомневаться, что дошел бы черед до партийного суда, многократно суровее, чем нынешний Конституционный, хотя бы потому, что многие из ныне записавшихся в суды предстали бы перед ним в качестве обвиняемых.

Вот как раз этот поворот больше всего тревожил и страшил Вас и Ваших. Именно это в значительной мере и подвигло перерожденцев ускорить не реорганизацию, а ликвидацию партии как потенциального судьи и одновременно свидетеля обвинения.

Да, но почему же Вы все-таки, уже давно предчувствуя неотвратимое, — почему Вы заранее, еще в относительно спокойный период, не решились подать в отставку? Вот тут и возникает каверзный вопрос: не потому ли не решились, что решали-то не Вы, а… другие? Причем, решали те, что «далеко от Москвы»?

И — отдадим им должное — правильно решали, исходя из собственных национальных интересов, поскольку лучше нас знали реальную обстановку, а следовательно, и все негативные для себя последствия Вашей отставки. А посему и не разрешали Вам спрыгнуть на ходу, ибо в таком случае партия реорганизовалась бы, то есть обновилась организованно. Сие же никак не вкладывалось в расчеты того берега: им надо было ликвидировать. А это мог — без бунта и смуты — сделать единственный на то время человек, то есть Вы, Михаил Сергеевич.

Почему же той стороне требовалось именно разгромить партию? Боязнь строя, «экспортирующего революцию»? Но весь мир знал, что в тогдашнем состоянии этот строй уже ничем не угрожал: он был начисто ослаблен, наглухо скомпрометирован и культовскими извращениями, и партперерожденцами, расшатанный, обезоруженный и дезориентированный «перестроем» и агентами влияния, которые довели его компроментацию до нулевой отметки. Знали это стратеги на том берегу получше нас, но им нужен был идеологический жупел, чтобы достичь вожделенной, исконной цели — в одночасье развалить «империю».

Но зачем, спросите, понапрасну тратить энергию и валюту, если шел естественный процесс формирования независимых государств? К тому же, и у нас, и там прекрасно знали, что этот процесс необратим? Ибо бывший союзный парламент сам наработал законы, которые вели, по существу, к ликвидации унитарного Союза по пути к Сообществу Суверенных Государств.

Вы, что думаете, на том берегу не знали об этом необратимом процессе? Да ведали лучше нас с вами! Но именно естественный ход их пуще всего и пугал. Ибо если бы все шло по-людски, естественным путем, то рождались бы действительно независимые государства. Подчеркиваю: действительно независимые, с нормально функционирующей экономикой, конечно, с определенным, но не с катастрофическим спадом производства, поскольку пульсировала бы сердечно-сосудистая система бывших союзных связей и коммуникаций. Сиречь, это были бы достаточно сильные государства, чтобы не попасть — не только в экономическую, но и политическую — зависимость от той же… Америки.

Худо-бедно, но партструктуры, еще по инерции хранящие остатки кое-какой дисциплины, смягчали обвальный разрыв и хаос. Что, понятно, не входило в планы и национальные интересы того берега. Им требовалось в одночасье перерезать все артерии, доведя организмы рождающихся государств до экономического полуобморока, чтобы еще тепленькими прибрать их к своим рукам.

Вот и вся разгадка, Михаил Сергеевич, почему Вам не разрешили уйти с поста Генсека, прежде, чем Вы не ликвидируете партию.

Вы, конечно, же, по своей привычке отмахнетесь: мол, «до того уже дошло, товарищи (ныне — господа, естественно), что меня обвинят чуть ли…» Поэтому хоть мне это и неприятно, но я вынужден Вам напомнить одну программу одного человека:

«Окончится война, все кое-как утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем… все золото, всю материальную помощь на оболванивание и одурачивание людей.

Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников… своих союзников и помощников в самой России.

Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием, что ли, тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино — все будут изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху…

Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель… Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого… Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом.

И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит… Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Мы будем расшатывать таким образом поколение за поколением, выветривать этот ленинский фанатизм. Мы будем браться: за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них шпионов, космополитов. Вот так мы это и сделаем».

Неужели не вспомнили, Михаил Сергеевич?! Да это же Даллес, да-да, тот самый, который сказал это еще в 1945 году, разрабатывая план реализации американской послевоенной доктрины против СССР.

А теперь оглянитесь окрест: не правда ли — почти один к одному мы с Вами, наконец, исполнили заветную мечту американского стратега, то есть реализовали его программу? А Вы еще и до сих пор, пребывая (или скорее, прикидываясь, что пребываете) в иррациональном мире, доказываете, что «перестройка» — Ваше изобретение! Когда даже Бейкер черным по белому заявил: «Мы истратили триллионы долларов за последние сорок лет, чтобы одержать победу в „холодной войне“ против СССР», то есть реализовать программу того же Даллеса!

Хотите или нет, но в первом ряду «победителей» оказались и Вы, Михаил Сергеевич.

Я не боюсь прослыть консерватором и твердо стою на том, что не надо было так опрометчиво жадно заглатывать блешню, брошенную с того берега, и конвульсивно, суетливо-поспешно рвать жилы и артерии экономических связей, чтобы теперь, обессиленными, почти вслепую искать друг друга, косо-криво, на скорую руку, возобновляя их.

Ныне радикалы голосят: мы, мол, не знали, что нас так подведет заокеанский хозяин и его споспешники, в богатой Европе, вовремя не предоставив нам обещанных субсидий.

Да ложь все это! Конечно, профаны, наивные и романтически возбужденные (в их числе и я, грешный) по крайней мере, на первых порах не ведали… Но посвященная верхушка со счетами в загранбанках ведала, что творит. Она прекрасно знала и знает, что Запад никогда не будет субсидировать полную независимость новых государств, ибо это не входит в стратегию их национальных интересов. Да и резон ли им, истратившим триллионы на «победу», усиливать побежденных?

Так что не ностальгия по перерожденских 0,3 %, взявших себе псевдоним «КПСС», и не тоска по развалившемуся унитарному образованию обязывают меня называть вещи своими именами. Мы ведь с Вами, Михаил Сергеевич, вроде бы стремились к одному и тому же — к Содружеству Независимых Государств. Правда, с той существенной разницей, что, скажем, я, — в числе подавляющего большинства — в меру своих скромных сил и возможностей стремился это сделать естественно и по закону; Вы же с Вашими — обвально и по… Даллесу. Что ж, на сей раз вышло по-Вашему, точнее — по Даллесу.

Осознаю, что подобные утверждения многим — по причине снятия «образа врага» — покажутся по меньшей мере старомодными. Но меня это меньше всего волнует: правда ведь никогда не была модной.

Потому что — Правда.

Отступление первое

Оно вызвано разнобоем в понятийно-категориальном аппарате, который бойко используют мелкие политторговцы. Выпячивая себя чуть ли не «борцами против бывшей соцсистемы», они всего-навсего занимаются мистификацией. Ибо то, что на протяжении семи с полтиной десятилетий у нас называлось социализмом, весьма отдалилось от его первородства. Не во всем, конечно, но в значительной степени. И не столько в «чистой» теории, сколько и прежде всего — в народном понимании.

В народном восприятии социализм — это социальная справедливость в ее универсальной трактовке: «каждому да воздастся по делам его». Поэтому и равенство в народном понимании — ни в коем случае не уравниловка. (Уравниловку нам как раз навязали «чистые» теоретики, холеные руки которых, кроме гусиного пера или шариковой ручки, не касались ни единого средства добывания хлеба насущного). В разумении непосредственного производителя материальных благ равенство — это опять же: каждому да воздастся… Честный труженик никогда никому не завидует, он глубоко уважает талант, ибо сие — от Бога. Если ты умеешь оборотистее меня за счет своего ума и труда добыть больше моего благ, — честь тебе и слава. Однако ж и я, пусть и беднее тебя, зато гордый. То есть, независимый от тебя, богатого.

Вот же в чем смысл и ядро народного понимания социализма как социальной справедливости — в категорическом неприятии, моральном и физическом, эксплуатации себе подобного, то есть, неприятии любого ущемления человеческого достоинства.

Наиболее близко к этому ядру продвинулся Хэмингуэй, утверждавший: человека можно даже убить, но победить — невозможно. Писатель, понятно, имел в виду не просто физическое уничтожение, а моральное и физическое уничтожение человека, его достоинства, его гордости как рожденного свободным.

И в этом смысле идея социализма как социальной справедливости — вечная. Иное дело, что в нашем исполнении этот первоначальный благородный проект деформировался почти до неузнаваемости. Так с чем воюете, господа? Если с тем, что мы (и вы, кстати) понастроили, то извините, но именно те, кто выступает за социалистический выбор, и начали борьбу с деформациями. Коль сражаетесь с социализмом как с идеей социальной справедливости, то это равнозначно тому, если бы верующие обвиняли Бога за то, что инквизиторы именем Его сжигали на кострах еретиков.

Однако Достоевский предупреждал: никогда нельзя сбрасывать со счетов такой фактор, как натура человека. Вот в этом смысле равенства никогда не будет, как бы радикалы, под видом борьбы с догматами социализма, стесняющими, мол, инициативу, ни старались уравнять спекулянта и честного работника.

Идеально добрых и праведных — кроме Бога, — не суть. Но стремиться к идеалу — в природе человека. И в процессе эволюции, то есть в стремлении к идеалу, человек совершенствовался, шар за шаром наращивая чернозем цивилизованности. Но где-то в его потаенном естестве — у кого на самом нижнем этаже, а у кого и поближе — дремлет тот самый «хватательный рефлекс», который на исходных жестокого естественного отбора помог ему выжить как виду…

Стоит ли убеждать, что при таких общественных землетрясениях, как наш перестрой, порода полегче устремляется вверх? И чем ближе она залегала, тем сподручнее ей выброситься на поверхность порушенного морально-этического гумуса.

В любой кутерьме, подобно нашей, зло — должен заметить — ориентируется «талантливее» добра. Ибо пока добро мучительно раздумывает, хорошо ли альбо нехорошо я поступаю, как на это «посмотрят люди», как это мое деяние соответствует совести или там законам предков, и прочей толстовщине, — зло действует напористо и нагло. Уже хотя бы потому, что у определенных особей — в силу разных обстоятельств и мутаций — даже в спокойные периоды пустая порода была лишь слегка припорошена черноземом. А у них и этот «легкий шарм» отсутствовал, замененный для вида показной благопристойностью. Если к этой когорте присовокупить и просто мутантов, у которых на ухабах революции выпал из телеги и потерялся ген совести, то — «кому на Руси жить хорошо» при общественной заварухе? Правильно: особям с откровенным хватательным рефлексом и при блестящем отсутствии элементарной совести, которая вас, добрых, мучит, сдерживает и казнит.

Давайте вспомним, что мы имели накануне горбачевского «обновления»? Высшая прослойка КПСС (по данным, она составляла где-то 0,3 % от всей партии), переродившаяся за 70 лет в закрытый орден, превратилась в «верхние десять тысяч», то есть в новый класс — по Джиласу, в партбуржуазию — по-народному.

А что же, остальные свыше 90 %? А они верили в светлое будущее (только без иронии: человеку — нормальному, естественно, — присуще верить в лучшее). Верили и страстно стремились приблизить его. Как писал великий Иван Франко: «Хоть синам, а не coбi — кращу долю в боротьбі».[2]

И совершали беспримерные подвиги во имя этого светлой будущего. И гибли в застенках, энкаведистских и гестаповских, и падали на полях сражений Великой Отечественной, и надрывались, восстанавливая Отечество, и все во имя той же социальной справедливости.

И не вина их, что эту веру предали «вожди».

«И что — они не знали о том, что мы ныне знаем?!» — ханжески воздевают руки к небу яростные радикалы, почти сплошь состоящие из вчерашних… партократов.

Почти уверен, что нынешние мутанты — из самого партордена или отиравшиеся возле него — знали. Но то, что остальные рядовые партийцы не ведали — тоже нет сомнений. Ведь корпоративный партотряд монтировался не один день, а десятилетиями прибирая к рукам и правоохранительные органы, и все без исключения средства информации, то есть, по-нынешнему, четвертую власть. Стоит ли объяснять, что можно сделать с общественным мнением, если в твоих руках, кроме первых трех, еще и четвертая власть, то есть пресса, радио и телевидение? Ответ однозначный — все можно: скажем Сталина освятить «отцом всех народов». Закрытую артель партперерожденцев объявить «умом, честью и совестью эпохи», Горбачева — «отцом перестройки и гласности», а Гавриила Попова вкупе с Аркадием Мурашевым — чуть ли не «совестью и честью современной демократии». И верили. И ныне еще многие верят.

Итак, что мы имели накануне перестроя, — в контурах и вчерне ясно. А теперь поразмышляем на досуге (благо безработица стала уже реальностью), что же у нас получилось в результате градобоя, громко именуемого «перестройка»?

В очередной раз поверив — теперь уже Михаилу Сергеевичу — в искренность его желания обновить, цивилизировать общество, превратить авторитарный режим в правовое государство, дать возможность нациям обрести настоящую независимость, учредить многопартийность и милый его и нашему сердцу плюрализм, заиметь «побольше демократии» и согласно сему реформировать с ног до головы компартию до уровня нормальной, парламентской, — мы всем миром бросились помогать ему разрушать «эту прогнившую систему». Некоторые, правда, скромно поинтересовались: коль и не план, то есть ли хотя бы те, у кого можно взять наряд на предстоящую работу? Но Горбачев твердо заверил: «Есть такой план! За работу, товарищи!»

И мы взялись… Но пока в поте чела подкапывались под фундамент «этой прогнившей системы», дружно напевая старую революционную (а перестройка, как нас убеждали, — это и есть революция «мир — хижинам, война — дворцам», особи, в коих хватательный рефлекс не отягчен черноземом цивилизованности, действовали. И однажды, когда мы уже изрядно углубились под фундамент самого главного дворца, сверху вдруг послышался окрик: «Эй там, внизу — кончайте!».

Мы подняли вежды, и… батеньки, а во дворце уже сидят те, кто еще лишь вчера призывал: «война дворцам»! Но больше всего поразило то, что особенно сурово и осуждающе на нас смотрели… вчерашние хозяева дворца. Правда, слегка замаскированные модными ныне окладистыми бородами или усами.

Так что же изменилось? А ничегосеньки — просто место изгнанных 0,3 % заняли… изгонявшие их. Остальные же вкупе со всем православным и народами других вероисповеданий как были, так остались внизу. Вот и вся «перестройка», т. е. пересменка. (А как же с планом, — спросите? А его — в том, элементарном смысле — не было в природе. Вернее, был, но в смысле «пересменки»).

Паче того, количество новых хозяев жизни настолько увеличивалось, что им уже стало тесно в апартаментах бывших. Тесно им и спецраспределителях и спецсанаториях. Не подходят им и старые «Волги» — подавай «Вольво» и «Мерседесы». Словом, ничего не изменилось, кроме, пожалуй, того, что бывшие хоть прятали эти самые «спец» от простых и сирых, хоть и крали, но боялись прокрасться. «Высветившихся» карали беспощадно, дабы не компрометировали остальных. Нынешние же в открытую разворачивают «белые рынки» гостиницах, где их родные и близкие оптом закупают заграничное барахло по дремуче консервативным ценам. Народные избранники требуют (и получают!) вне очереди престижные автомобили и квартиры. Мафиози крадут не тысячами, а миллионами. Открыто воруют, да еще и бахвалятся, продавая целые столичные районы зарубежным бизнесменам.

Причем, чинят все это, удобно усевшись на шее обнищавшего родного народа, который, истерзанный в очередях, тащит в замызганной авоське купленную на последние рубли полбуханки. Не гнушаются даже оседлать бабусю, стыдливо роющуюся в отбросах в поисках пропитания.

Словом, вопрос «Кому на Руси жить хорошо?» — сам собой отпадает Но аппетит приходит во время еды, и новым хозяевам хочется, чтобы «жить стало (еще) краше, жить стало (еще) веселей». А тут — черт бы ее взял — эта самая КПСС (вспомним участившиеся сетования жертв перестроя: «раньше хоть в партком пожалуешься…») Словом, лишний глаз, а то и бельмо в глазу. Посему его надо убрать, а то чего доброго — бывшая руководящая и вправду реформируется в Партию социальной справедливости, — тогда уж не разгуляешься и не поживешь! А если — не дай Бог! — еще позволят вступать в ее ряды и верующим, тогда и в церкви не спрячешься!

Во всех событиях есть побудительное магнето, первопричина, то есть. Иногда к ней действительно трудно пробиться сквозь напластования, исторические и общественно-политические. Это если искать объективный причинно-следственный механизм. Но часто над всеми этими «академическими» наслоениями почти на поверхности лежит элементарный личностный, если не шкурный, интерес.

Сейчас я вам сообщу нечто, на первый взгляд, невероятное: партию в спешном порядке ликвидировали не настоящие радикалы и демократы, не истые и истинные антикоммунисты (а таковые есть, и, не разделяя взглядов, я их уважаю за позицию), а те из 0,3 %, которые ее… возглавляли.

Невероятно? Почему же: под напором низов дело неотвратимо шло к тому, что упомянутые 0,3 % должны были предстать перед судом, партийным и мирским, за все извращения досталинского, сталинского и постсталинского периода. Но ведь в эту артель органической частью входят и нынешние (хотя и бывшие) члены ПБ во главе с Горбачевым! (Пусть не смущает генетическая связь нынешних с делами их предтеч — именно ядро партордена, то есть ПБ, есть носителем наследственного кода).

Вот что и кого подвигло ускорить осуществление августовского переворота, стратегической целью которого, помимо изменения существующего строя, было ликвидировать партию, то есть: убрать свидетеля обвинения. Как говаривал Иосиф Виссарионович: нет человека — нет проблемы. И не надо тужиться — весь этот фарс облечь в одеяние «исторической неотвратимости» и «победы демократии». За всем этим стоял животный личностный интерес: убрать свидетеля обвинения. И под шумок подкорректировать библейское: из —"Не судите, и судимы не будете" на — «Судите — и судимы не будете». То есть, одним махом из подсудимых обернуться в судей.

Извините, но эти кульбиты слишком уж смахивают на следующую гипотетическую мизансцену. Артель медвежатников удачно «взяла кассу». По-братски разделила экспроприированное. Но один из братчиков, предварительно переведя свою долю в швейцарский банк, вдруг затужил и воспылал чувством покаяния. И — к прокурору: мол, эти сукины сыны, (называет их поименно) мало того, что «взяли кассу», так еще и меня, наивного, повязали! Берите их, пока не смылись за кордон. Судите их, подлецов, по всей строгости правового государства! Фу-ты, аж полегчало: снял камень с души. Ну, так я пошел. До свидания…

— Одну минуточку, — почему-то заволновался прокурор, — если можно, скажите хотя бы, а где же ваша… доля?

— ?!

— Я так и предполагал: забыли… так вы вот здесь распишитесь о невыезде. Подумайте, может, и вспомните. А на суде все и доложите…

Что ж, (обращаюсь к Ельцину как главному воителю «коммунистического идола» и адепту суда над партией), что ж, Борис Николаевич, я согласен с вами: надо судить. Судить тех, из 0,3 %. Правда, в отличие от Вас, призывающего под криминал всю партию, я даже из этих — не всех бы сплошняком… Скажем, Алексея Николаевича Косыгина, Николая Ивановича Рыжкова, Егора Кузьмича Лигачева, маршала Ахромеева, да и еще наберется порядочных людей — я бы их все-таки отделил от козлищ, хотя и они не все агнцы, как, впрочем, и мы с вами. То есть, я за то, чтобы карать за доказанные судом прегрешения. Тем более, что объективными свидетелями обвинения будут те свыше 90 % коммунистов — живых и мертвых, — которые в той страшной войне сражались и гибли за нашу и Вашу (и лично за Вашу, кстати) свободу, а оставшиеся в живых отстраивали, строили и, между прочим, первыми затевали «перестройку». Правда, многие едва ли дойдут до храма правосудия, ковыляя на костылях и протезах, вдобавок морально искалеченные перевертышами и доведенные до того, что ныне в поисках пропитания приглядываются… к ящикам с отбросами.

Отступление первое, как бы на суде

…Ну что ж, можно и начинать. Подиум для вершителей приговора приготовлен. Уготовлены и жесткие скамейки для подсудимых.

Ну-с, а судьи кто — интересно? Ах да, они уже шествуют! Но почему-то все… в черном. Наверное, так убедительнее, да и ближе праведникам Игнатия Лойолы.

Приближаются. Поворачивают к подиуму. Постой-постой! А вы куда, господин, бывший мой «товарищ по партии» Яковлев?! Э, нет, Александр Николаевич, сюда, причем, на первую скамеечку. Как-никак, член Политбюро ЦК КПСС, главный идеолог партии, учивший нас «жить по Ленину»… Да полноте! То, что вы вышли из рядов, — это, простите, напоминает эпизод со «взятием кассы». Так, что присаживайтесь…

Ба-атеньки-и-и… Борис Николаевич?! Да не кутайтесь вы в мантию — она ж вам до колен. Рост выдает. Просим пожаловать на свое в истории — на скамеечку. Можно и во второй ряд, поскольку всего лишь — кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС… Однако, учитывая особые заслуги… Ведь именно вы отгрохали самый высокий во всей солнечной системе обком партии, походя развалив строение, где убили царя и всю его родню вплоть до малолеток. Наверное-таки, в первый ряд.

Потом пойдут по второму разряду — бывший шеф МВД, а впоследствии и КГБ, «подаривший» некоторые секреты возглавляемых им ведомств деликатной службе одной из загранстран — Виктор Бакатин; преподаватель марксизма-ленинизма, ныне госсекретарь Геннадий Бурбулис; автор Указа о запрещении партии Сергей Шахрай, бывший член КПСС, ныне мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак и прочие и прочие, которым несть числа.

Ба, Гавриил Харитонович! Хотелось бы приостановить его на минутку. (Недавно уважаемый г-н Попов по телевидению, на весь земной шар, со своей неизменно обворожительной улыбкой объявил: он уходит с поста мэра Москвы с осознанием того, что за два года честно потрудился над «развалом соцсистемы»).

Должен огорчить Гавриила Харитоновича: напрасно он растранжиривал свою энергию. Ибо, во-первых, валил то, чего… не было. Пожалуй, даже Дон-Кихот, воюя с ветряными мельницами, был поближе к реальности, чем г-н Попов, сражаясь не с реальной, а с так называемой «соцсистемой», которую сам же и строил.

Во-вторых, не валил, а осторожно разбирал, аккуратно и бережно укладывая каждый кирпич в целлофановые мешочки, поскольку все они пошли на… строительство личного благополучия. Интересно бы посмотреть новую кладку! Уверяю вас: она произведена так, чтобы ее можно было легко разобрать соответственно конъюнктуре, дабы использовать стройматериал для возведения новой «системы».

Отдельную скамейку займут гэкачеписты. Черт его знает, с чего бы это, — но почему-то хочется спеть: «Гэкачеписты, Сталин дал приказ! Гэкачеписты, зовет Отчизна вас!» Может, потому что среди этих самых «путчистов» — маршал Язов и генерал Варенников, которые… «день Победы приближали, как могли»?! А Варенников — так тот вообще участник Парада Победы? А может, потому, что первая строчка в подсознании звучит, так «Гэкачеписты, МС дал приказ?»

Но это к делу не относится. Да и дела им не всем легко пришить. (Правда, «наш прокурор» не только «пришьет дело», но и пришьет на месте, если ему прикажут).

А дальше пойдет «массовый заплыв на Янцзы». Там уже стоячие места. Поелику лес почти весь продан за границу, и досок не то что на скамеечку — на гробы не хватает!

Среди всей этой мелкоты и я, грешный, стою. Судить — так судить! Я же как-никак — «воспевал» и Ленина, и Жукова, и «чувство семьи единой», и «неньку Украину», и «мать-Москву» и «рідний Київ». Не скучно: тут нас собралось — известных и менее известный хороших и разных: плохих и одинаковых — целый легион. Правд не все: некоторых, пустившихся в бега и упрятавшихся в различив демократических партиях и движениях, разыскивают судоисполнители. А кое-кого уже и ведут, то есть, препровождают…

Поодаль стоят свидетели обвинения, живые и мертвые. Всматриваюсь в их лица в надвинутых на глаза касках. Выгоревшие гимнастерки. Обмотки… Кирзаки… Кто — на Курской дуге… Кто — по Корсунь-Шевченковским… Кто — под Сталинградом… Кто — под Киевом… Кто — под Москвой… Кто — в блокадном Ленинграде! Кто — на Эльбе… Кто — под Берлином… Кто — под Прагой… А мой — под Харьковом, в 43-м…

Вдруг — словно током ударило! Из той, из колоны восставших мертвых, кто-то… машет мне рукой. Мое зрение, подобно биноклю многократно усиливается, и я вижу человека, так похожего на меня, только почти вдвое моложе. Господи! — да это же… мой Отец!!!

Он хрипло кричит мне через полвека:

— Сынок! Как же ты? Как ты мог? Что же ты… натворил?! За что тебя судят, скажи?!

— Да вот, отец… Ты уж прости меня. Видно, бес попутал: воспевал.

— Что же ты… воспевал?!

— Да вот Отечество… Ленина… Украину… Россию… Братство народов… Партию… Ну еще Равенство… Независимость…

— Но мы же за это за все, сынок, сражались и умирали!?

— Так вышло, Отец. Ничего не поделаешь: вы за это сражались и умирали, а нас за все за это… судят. Вот и вся разница, Отец…

Грозный окрик прерывает это инфернальное видение:

— Встать. Суд идет!

Ну что ж, начинайте: я и так стою.

Я хочу, перед тем, как получить срок, знать все, Борис Николаевич Ельцин. От каждого поименно из этих самых 0,3 %: куда нас вели и… завели? За что умирали наши отцы и деды? Где обещанная демократия и изобилие? (Этот вопрос задаст бабуся, роющаяся в отбросах). Где права человека, т. е. право на труд, на отдых, на учебу, на приличную пенсию, на святое, естественное рожать детей, то есть восполнять потенциал нации? Куда подевался золотой запас? Если его заранее перевели в иностранные банки, выступавшие под псевдонимом КПСС, то причастны ли к этому, скажем, я, — писатель, или тракторист, шахтер, селянин, председатель колхоза, учитель, инвалид войны или труда, мать-одиночка, сталевар, солдат, офицер, ученый, продавец магазина или даже директор завода, носившие или носящие партбилеты?

Кому и за сколько продали пол-Москвы, Берингов шельф, наших друзей из близких и дальних стран, государственные секреты, наш строи, наши земли, нашу веру, нашу историю, нашу национальную гордость, нашу оборону, могилы наших предков, павших за проданное и преданное Отечество, нашу армию? Сколько и кому заплачено за дикий капитализм, который ныне внедряется? Сколько дали за насаждаемую эксплуатацию человека человеком? Сколько и кто берет за посредничество в торговле живым товаром, поставляя калиброванных девочек в бордели Америки и прочих «цивилизованных стран»? Сколько заплачено за одностороннее разоружение, после чего мы очутились «голыми среди волков»? Сколько и кому платят за каждого убитого в межнациональной резне? Сколько берете за разврат, за апологию предательства, цинизм, садизм, поругание святынь, разрушение семьи, вытравливание чувства родины, целеустремленно насаждаемое по всем каналам «гласности»?

Сколько и кому причитается за каждую искалеченную морально душу, за воспитание янычар и торгашей, оборотней и перевертышей? По какой таксе идут умирающие в очередях инвалиды? Наконец, в каком размере и кто получил гонорар за организацию невиданного в истории человечества позорного шоу, где великие народы, как последние попрошайки, униженно бродят с сумой под окнами Европы, Америки, Азии и Африки?

Так кого же и кто пугает судом, Борис Николаевич? Кого хотят околпачить? Если речь идет о родимом населении, то оно уже пару лет и так пребывает в состоянии шока. Но есть ведь и мировое сообщество, которое уже сегодня гомерически хохочет над вашими «восьмерками». «Идея устроить суд над политической организацией может показаться соблазнительной, — пишет „Монд“. — Однако… инициатива российского Конституционного суда выглядит в высшей степени спорно. Это объясняется, в частности, и тем, что сам этот суд состоит в значительной части из бывших коммунистов или же из бывших слуг коммунистической системы, (т. е. из перевертышей. Здесь и далее подчеркнуто и уточнено мной — Б. О.). Впрочем, образцом здесь является сам Б. Ельцин, который долгие годы делал карьеру в партийном аппарате… Что ж касается идеи «Нюрнбергского процесса над коммунизмом», с которым носятся многие советники Ельцина, то она представляет собой очередное замешательство в умах. Прежде всего…. Нюрнбергский процесс организовали не немцы. Во-вторых, тогда речь шла о том, чтобы осудить «по горячим следам» лиц, ответственных за преступления нацизма. Сегодня же главные виновники преступлений, совершенных в СССР, давно умерли, и с трудом можно понять, почему некоторые из их наследников вдруг выступят в роли судей под тем предлогом, что они порвали с коммунизмом на несколько месяцев или на несколько лет раньше, чем другие».

«Дейли телеграф» утверждает: процесс может превратиться в фарс, в котором бывшие коммунисты-судьи будут судить компартию.

«Гардиан» отмечает, что одним из главных защитников Ельцина является Геннадий Бурбулис, бывший член КПСС и бывший преподаватель марксизма-ленинизма.

Вот так обстоит «дело» на взгляд нормальных, цивилизованных зарубежных журналистов и юристов. И я почти согласен с их иронией, за исключением нескольких фрагментов, где они допускают — не по злому умыслу, а по неведению — некоторые неточности. Скажем, в фразе: «сам этот суд состоит в значительной мере из бывших коммунистов или же из бывших слуг коммунистической системы? наличествует сразу две ошибки. Первая: записавшиеся в судьи никогда не были коммунистами, как и те 0,3 %, которые присвоили себе псевдо «КПСС». Это именно и есть те, кого остальные свыше 90 % будут судить как вероотступников.

Вторая ошибка кроется в части фразы: «бывших коммунистов или из бывших слуг коммунистической системы». Должен уведомить зарубежных коллег: на одной шестой суши коммунистической системы, как завершенной в чистом виде, никогда не было! Иное дело, коммунистическая идея как социальная справедливость, отвергающая эксплуатацию человека человеком, — она была, есть и пребудет, пока существует человечество.

Да, замысел, красивый и благородный, был в некоторой части осуществлен. И революция 17-го шла под знаменем «равенства! братства и свободы», и миллионы с чистой и светлой верой в эту триаду сражались и умирали. И если мы честны перед собой и историей, то должны признать, что многие из идей социальной справедливости в бывшем Союзе реализовано на практике. Уже одно то, что целые поколения выросли в системе без эксплуатации человека человеком в атмосфере дружбы и уважения ко всяк сущим народам на земле, обладая правом на образование и работу, то есть, худо-бедно, но имея гарантированный завтрашний день — было. Следовательно, при всех извращениях, было и то, о чем тоскует простой люд самых благополучных цивилизованных стран, как о необратимо утерянном! И — предостерегают нас — не потеряйте своего лица и достоинства!

Тем же и непростительней злодеяния верхней клики, что она по-воровски присвоила себе право выступать от имени всех остальных членов компартии, ныне преданных коммутантами. Вот как раз их, убрав псевдоним «КПСС», и будут судить и коммунисты, и беспартийные.

И, наконец, третья ошибка, которую непроизвольно допустили; зарубежные коллеги, кроется в посылке: «Сегодня… главные виновники преступлений, совершенных в СССР, давно умерли…»

В том-то и дело, уважаемые коллеги, что все эти виновники живы — в нынешних «судьях». Через многократные инкарнации (по-ламаизму, перевоплощения), — Сталин, Троцкий, Ежов, Ягода, Берия воплотились в образ и подобие некоторых вчерашних членов и кандидатов в члены ПБ. Или ближе к европейской терминологии — через прочнейшую и точнейшую наследственность…

Поэтому, если в устах перевертышей требования Нюрнбергского процесса над партией и вправду «представляет собой очевидное замешательство в умах» (точнее, «помешательство»), то коммунисты как раз имеют моральное право требовать над предавшими их процесса, близкого к Нюрнбергскому.

Ибо, предав их суду мы, наконец, не только осудим сталинизм и все его извращения в живом воплощении, но и покажем всему миру, кто скрывался под аббревиатурой «КПСС». И отделим этих козлищ от миллионов честно трудящихся партийцев.

К сведению зарубежных коллег: у нас еще с 20-30-х существовало две партии: корпоративный орден высших партократов, т. е. псевдо-КПСС. И те миллионы коммунистов, составляющих по меньшей мере пятижды расстрелянную физически и морально партию — в 20-30-х — Ягодой-Ежевым, впоследствии Берией; в роковых сороковых — гестаповцами; в 40-50-х — опять бериевцами; в 60-80-х наследниками Лаврентия Павловича; в 70-80-х подведенную под статью 64-ю, то есть опять же под вышку, новыми сталинцами. О том, что между стайкой фальшивомонетчиков и свыше 90 % коммунистов морально-этическая связь была давно разорвана, свидетельствует хотя бы тот факт, что после «путча», когда Борис Николаевич и его опричники объявили КПСС соучастником «переворота», — ни один коммунист не вышел на защиту ее т. н. «штаба». Даже когда боевики окружили здание ЦК на Старой площади — не вышли защищать. Паче того, когда те же немытые и нечесанные боевики, поигрывая автоматами, вытаскивали из кабинетов техперсонал и, под видом обыска, облапывали перепуганных женщин, учащенно дыша в их лица застоявшимся перегаром, — не вышли.

Нет, не из трусости не вышли. И не только потому, что и «штаб», и его персонал были давно чужды им и безразличны, а еще и по той причине, что коммунисты «заметили» среди атакующих и здание ЦК на Старой площади, и «опорные пункты» его по всей стране — увидели среди особо яростных штурмовиков тех, кто еще вчера… восседал в том же здании ЦК на Старой площади или в местных его подразделениях.

Неужели Борис Николаевич, вооружая до зубов своих командос, опасался, что мы бросимся защищать перерожденцев, т. е. сталинцев в третьей инкарнации? Или тех сорок партократов, которые в числе 91-го депутата подписали письмо с протестом на решение Президиума ВС Украины о запрете компартии, а при поименном проголосовали… против своего же протеста?!

Вы спросите, а как же Горбачев? Его дело вычленено в отдельное. Ибо совершенное им выходит за рамки суда мирского и подлежит уже суду Всевышнего.

А пока суд да дело, коммунисты не воссоздают, а создают партию социальной справедливости. Соизволят ли новые хозяева жизни разрешить компартию или нет, это не имеет значения. Она будет создана, и помогут в ускорении процесса, как это ни парадоксально, — те же Ельцин и иже с ним, которые суетливо внедряют в стране дикий капитализм с его разнузданной эксплуатацией человека человеком. Уже сегодня миллионы стонут под этим ярмом. Завтра их армия голодных и голых, униженных и оскорбленных, — многократно увеличится. Следовательно, сама жизнь призовет к действию партию, которая станет на защиту попранного человеческого достоинства. Так будет, ибо так уже было. Потому что человека можно даже убить, но победить — никогда!

Вообще-то, сюжет с ликвидацией, а теперь и судом над партией напоминает не такую уж и давнюю охоту, которой в заповедниках развлекались самые высокопоставленные партократы. В полной экипировке они основательно расставляли номера — и ждали. И вот она, косуля. Выстрел — и наповал. Охотник радуется, как дитя, не зная, что косуля-то привязана за ногу услужливыми егерями. Но если тех, не ведавших насчет егерей, можно если и не простить, хоть бы понять, то можно ли простить нынешних охотников, ведающих — и стреляющих в упор?!

Вот так-то. Вот так-то, золотые мои ликвидаторы, за которых пали на полях сражений миллионы коммунистов. Спасибо вам за то, что мы греемся у костра вашего милосердия. Мировое сообщество, надеюсь, высоко оценит ваши действия. Точнее — уже начало оценивать, стыдливо опустив вежды.

Итак, демократия победила, поставив под стенку 15, а если учесть и их семьи, то свыше 50 млн. человек. Ведают ли, что творят? Если кто-то, меряя на свой аршин, думает, что все — трусы, то он глубоко и трагически ошибается. Среди этих 50-ти миллионов большинство людей чести, с чувством собственного достоинства. Люди идеи, корнями врастающей еще в христианские заповеди социальной справедливости. И они ее будут отстаивать. И надо дать им возможность, согласно Уставу, самим решать на своем съезде судьбу и своей партии, и свою личную судьбу. Как и полагается в правовом государстве.

Хотел бы напомнить, что высшие полевые командиры со всеми воинскими почестями хоронили солдат своего самого заклятого врага — воинов, которые до смертного конца исполняли долг и присягу. Хоронили с почестями — в назидание своим солдатам, как надо выполнять долг и держать позицию.

Но никогда не уважалось, а всегда презиралось отступничество, трусливая сдача позиции и потеря или добровольная сдача знамени, перед которым клялся в верности идее и Отечеству.

…Призывая других к национальному согласию, к законности, к законопослушанию в правовом государстве, негоже самому нарушать эти же законы, раскалывая общество. Я твердо за то: прямым участникам и соучастникам да воздастся! Но я категорически, с «Декларацией прав и свобод человека» в руках, требую снять кощунственное обвинение в соучастии в заговоре с миллиона честных сограждан, которых нечистоплотные особи безнаказанно обляпывают грязью определенного колера!

Интересно бы узнать: где они в таких количествах добывают эту коричневую краску? Не производят ли… сами?

В завершение уже не как публицист, а как поэт хотел бы сказать следующее. Недавно — да простит Всевышний мою дерзость! — в который раз подивился и возрадовался его прозорливости: что ни говорите, а наш Бог таки точно шельму метит!

…В преддверии суда — уже «настоящего» — по телеку имел счастье лицезреть в деле адвокатов противоборствующих сторон. При всей серьезности и суровости происходящего, — уже сам внешний вид дискутантов… высекает искру еле сдерживаемого смеха. Произвольно или случайно, но получилось так, что выступающие за отмену ельцинского Указа, за редким исключением, подобрались какие-то худощавые, если не худосочные, и жилистые. Адвокат Иванов — так тот вообще чем-то напоминает трудягу-дятла!

Защитники же «демократии», добивающие компартию, — тоже как на подбор: крупные, подобревшие и слегка раздобревшие, вальяжно-раскованные, словом, — настоящие хозяева жизни. А когда я увидел полулежащего в кресле, умиротворенно посапывающего ихнего адвоката (успешно защищавшего ихнего Чурбанова) Макарова… подумалось, что не так уже и плохи наши дела. Уверен, — при любом исходе — чем чаще будут крупным планом кадрировать его фигуру и усиливать его речевой ряд, тем спокойнее будут чувствовать себя эти «несчастные коммуняки»: значительная часть самых ярых антикоммунистов перейдет на… противоположную Макарову сторону.

Осмелюсь деликатно спросить нынешних хозяев жизни: не рано ли, панове, начали рубить вишневый сад? «Ради гнездышка грача — не рубите сгоряча… Не рубите».

Но это — песня, из которой, к сожалению, слов не выбросишь, а следовательно и не изменишь несколько заискивающе просительной интонации. Ибо считаю, что просить, да еще у мелких торгашей…

Видите: они, некоторые и «с дальних странствий», уже появлялись в зале суда. Успели! Неужели еще не все продано ими в этой стране?!

Так вот: просить у торгашей — сверх унижения человеческого достоинства. Лично я предпочел бы скорее быть преданным земле полевыми командирами моего самого заклятого врага как солдат, не сдавший своей позиции и не предавший знамени, чем что-то просить у перевертышей.

Это ни в коей мере не касается членов Конституционного Суда, подотчетным лишь одному Богу, сиречь — Закону.

Это касается перевертышей и коммутантов, погрязших, по Св. Писанию, в «тайне беззакония», то есть отступлении. Да еще таких, как некий воитель, который по одному из зарубежных голосов диагностировал КПСС как «раковую опухоль». Должен поставить в известность г-на: такие «диагнозы», распространяемые на миллионы людей, равнозначны самому тяжкому греху, который Космос не прощает. А посему может статься — не приведи Господи! — что — после психиатра, — ему понадобится и онколог.

* * *

Итак, я еще 26 августа 1991 года подал в отставку по всем параметрам. И — уверен — если бы сему примеру последовали и многие другие, события могли бы пойти по другому руслу. Но, — все мы люди, все мы — человеки: кто-то еще надеялся на лучшее, кому-то не хотелось расставаться с депутатским значком и жильем в Москве, иные просто испугались, третьи решили сражаться до конца. Я на осуждаю никого: каждый поступает согласно своим жизненным принципам. И соваться со своим уставом в чужой монастырь, та меньшей мере, бестактно.

Если чисто по-обывательски идти по линии материальной, то мне, бесспорно, было легче, чем другим, принимать решение: на протяжении двух лет я оплачивал почти половину гостиничного пребывания впустую, поскольку в основном колесил по «горячим точкам», а если выпадали редкие свободные выходные, — стремился в Киев.

Московская карьера мне как украинскому поэту — тоже противопоказана, посему я отказался от квартиры, которую на первых порах предлагали в первопристольной. Не принял я и других заманчивых ангажементов, хотя меня, между прочим, упорно «сватали» и на «Литературную газету», и даже на Союз писателей, и на журнал (бывший «Советский Союз»), и на редактора предполагаемой газеты «Красная Площадь»…

Почему же, спросите, я не последовал примеру своих земляков-депутатов, которые, учуяв неладное, быстро переориентировались на Украину? Да потому — простите за нескромность — что «воспитание не позволяет».

Я привык — плохо ли хорошо ли — но честно выполнять порученное дело. Мои амбиции не ласкал пост вице-председателя Палаты Национальностей, на который был избран неожиданно для себя, ибо сие место готовилось другому лицу, но коль уже так случилось, я счел своим долгом выполнять порученное мне до конца срока, не уклоняясь и от самых опасных предприятий. И — главное — я поверил Вам, Михаил Сергеевич…

Заявление об отставке, как передавали, не нашло поддержки. Да и Рафик Нишанович, которого я уважал и уважаю, просил в это тяжкое время хотя бы номинально присутствовать на заседаниях ВС до съезда. Вот так я, уже внутренне свободный, и «посещал» Кремль.

На одном из них появились Вы, усевшись под красным знаменем. Как обычно, к Вам, за барьер, потянулись ходоки «пошептаться». Кто-то тронул меня за плечо. Один из работников аппарата показал глазами в Вашу сторону: мол, зовет.

Я слишком длительное время не видел своего Президента вблизи. Поэтому первое, что меня поразило, — это еле уловимое внешне, но внутренне явственно ощутимое изменение во всем Вашем облике. Всегда подтянутая, прижимистая фактура обмякла. Несмотря на явные усилия держать голову, как всегда, слегка откинутой — взглядом вдаль — плечи заметно ссутулились.

— Присядь, — сказали Вы с рукопожатием (рука была, как всегда, горячая, но какая-то нетвердая). — Что, Борис, выживем?

Последняя фраза пробилась к сознанию не сразу, поскольку мое внимание загипнотизировали совершенно новые, чуждые черты, появившиеся в Вашем лице. Оно как-то неестественно вытянулось… изменило очертание, и я открыл в нем что-то ассирийское… что ли?

Очнувшись от поразившего меня открытия, я ответил:

— Выживем-то, выживем, Михаил Сергеевич, но надо же собрать Пленум ЦК!

Вы как-то странно заерзали, начали перебирать бумаги. А тут еще Иван Дмитриевич Лаптев, ведший заседание ВС и, как всегда, бдительно наблюдавший за Вашим местопребыванием, начал нервно делать мне знаки: мол, возвращайся к своей кнопке — идет голосование.

…Это была моя последняя встреча с Президентом. На второй день он подписал свое отречение и самовольно распустил партию, то есть волей-неволей, но ликвидировал существующий строй, получив «в награду» статус «отступника Всех Времен и Народов».

Как ни парадоксально прозвучит для непосвященных, но в последнее время меня все чаще посещает мысль, что и сам Горбачев, и его соратники были бы рады… именно такому исходу и «статусу». Можно не сомневаться: определенные силы, играя на эмоциях народа, время от времени будут еще и еще подбрасывать «компромат», дабы довести ненависть к экс-президенту до абсолюта.

— Господи, но с какой целью?! — воскликнет читатель, А если с той, чтобы отвести внимание от главной — зазеркальной тайны, сокрытой в самом появлении на свет Горбачева?

А ведь старый метод — совершивший преступление, грозящее исключительной мерой, сознательно, не таясь, учиняет меньшее по тяжести зло. Расчет: получая срок за последнее, преступник обрывает связь с предыдущим.

И все же: допустимо ли, чтобы человек сознательно и с такой упорной последовательностью сам себя старался преподнести миру монстром, перед которым Азеф и Юлиан-Отступник кажутся невинными агнцами?! Сколько ни пытаюсь хотя бы понять мотивационный механизм деяний, приведших не только нас, но и само действующее лицо к апокалипсическому краху, — не могу найти более или менее убедительного объяснения.

Самомнительность, самовлюбленность, непомерная амбициозность, фантастическая переоценка возможностей своего «я»? Не лишено оснований. Однако эти — пусть и гипертрофированные — качества характера личности, даже занимающей самый высокий пост, хоть и играют определенную роль, но лишь до той черты, за которой начинает рушиться сама система. Поскольку последняя, обладая «чувством самосохранения», раньше или позже отторгнет разрушителя.

Отсутствие гена самооценки? Тоже имеет место. Но ведь и этот изъян «прощается» системой лишь до упомянутой черты.

Может, слишком агрессивный «хватательный рефлекс», предрасположенность к необузданному стяжательству? Что ж, у Михаила Сергеевича сие наблюдалось, и, похоже, играло не последнюю роль в его бытии. О том, в частности, свидетельствует хотя бы такой эпизод, доныне не известный широкой публике и о котором, возможно, забыл и сам экс-президент.

Напомню. Сразу же после референдума, освятившего независимость Украины, 7 декабря 1991 года (именно в тот день состоялась известная акция в Беловежской Пуще, о чем тогда еще ни журналист, ни, тем более, Вы не знали, поскольку первым был проинформирован Буш (как раз в ту декабрьскую субботу корреспондент украинского телевидения взял у Вас интервью (украинцы его видели и слышали). Но меня заинтересовала одна реплика, произнесенная Вами уже после беседы, «за кадром». Прощаясь и дружески похлопывая по плечу интервьюера, Вы саркастически заметили: «Можете быть довольны: задания тех, кто Вас послал, Вы выполнили».

Растерянный корреспондент только и сподобился, что развести руками.

Переждав, пока несчастный оклемается от шока, Вы напоследок, в упор отрезали: «Передай тому, кто тебя послал, что если он будет зариться на Форос, то я его заберу вместе с Крымом!».

Только после этого корреспондент (надеюсь и мы с вами) догадался, что «тот, кто тебя послал», — конечно же, Кравчук. Вскоре и связка «вместе с Крымом» отозвалась эхом, которое еще и доныне звучит над полуостровом, многократно усиленное рупорами РДК. Но оставим политикам выяснять, какая здесь связь. А она — многозначительна.

Меня же интересует то, что даже в этой ситуации дача все-таки была поставлена первой.

Заметьте: это было сказано человеком, еще угнетенным, как он сам заявлял, «путчем» и весьма расстроенным несговорчивостью глав суверенных государств. Казалось бы, в этой напряженной ситуации, когда все разваливается, не до дач. Ан, нет, оказывается…

Печально, конечно. Но история, да и мы, сущие, знаем немало королевских, царских, цековских и прочих радикалов, страдающих манией невоздержанного стяжательства, однако же это не вело к такому обвалу.

Тогда что: отчаянный авантюризм? Неумное властолюбие, жажда ради лишнего аплодисмента экзальтированной толпы бросаться в рискованные игры да еще в масштабах целой страны? Чего греха таить: есть и это в Горбачеве. Но, опять же, есть и система, есть, наконец, народ, который — хоть и поразительно терпеливый, но тоже ведь до определенного предела.

По меньшей мере несерьезным считаю пульсирующие с недавнего времени намеки на психическую неустойчивость экс-президента. Но если бы даже допустить невозможное, то ведь Леонид Ильич Брежнев целых несколько последних своих лет вообще «не тянул партитуры», однако же государственный механизм худо-бедно, но все-таки функционировал.

Не весьма убедительны мне кажутся и обвинения бывшего чуть ли не в сотрудничестве с определенными спецподразделениями одной из высокоразвитых стран. Хотя все эти слишком частые встречи в зарубежье «за закрытыми дверями», особенно же «тайные вечери» на Мальте и интимные беседы с глазу на глаз с Иоаном Павлом II дают некоторые основания усомниться в чистоте помыслов экс-президента. Допускаю, что он мог играть, подыгрывать и даже «заиграться» с рыцарями плаща и кинжала, но чтобы Президент такой мощной державы…

Короче, и выше названные явные, и пока еще скрытые личностные качества и деяния бывшего, ввергнувшие нас и его самого в «мерзость запустения», по-человечески не объяснимы.

Но, может, именно в том и вся глубина трагедии, что даже самые лютые враги Горбачева, уничтожающие его последними словами, — даже они оценивают его поведение и действия по человеческим меркам и критериям.

Да и все сказанное мной выше о бывшем Генсеке и Президенте, — тоже ведь адресовано ему как человеку.

И — видит Бог — я бы никогда не позволил себя утруждать перо (без меня уже об экс-президенте создана целая библиотека), если бы в поисках мотивации причин поступков и поведения его не натолкнулся на догадку: а не лежит ли феномен Горбачева… за рубежом привычных человеческих понятий и оценок? И не с целью ли отвлечь от раскрытия сей зазеркальной тайны, он совершал поступки, которые по-человечески оцениваются как предел падения?

…В конце 70-х, особенно, в начале 80-х в нашем обществе усилилась тяга к оккультизму. Появились ворожеи, гадалки, прорицатели, контактеры, колдуны, ясновидцы и просто шарлатаны, что характерно для конца и начала каждого столетия.

Уже и научно доказано, что в такие периоды в космосе происходят качественные изменения: завершение старого и начало нового цикла. Корректировка в размещении планет, смещение силовых полей, которые отражаются на психо-физическом состоянии и отдельно взятого человека, и целых народов как частицы макрокосма.

Все это отражено не только в легендах, преданиях и мифах, но и светских летописях и хрониках, запечатлевших всеуничтожающие потопы, грозные землетрясения и извержения вулканов, жуткие моры и не менее страшные войны, другие мыслимые и немыслимые глобальные катаклизмы.

Казалось бы, в преддверии каждого нового столетия, полистав страницы истории, человечество должно соответственно и готовиться к подобным потрясениям, корректируя, согласно предыдущему опыту, и свои действия, и политику. Если и не упреждая, то хотя бы ослабляя роковые последствия. К несчастью, наша психика устроена так, что мы предполагаем любые глобальные обвалы у всех, кроме… себя.

Более того, в будничных хлопотах мы, пожалуй, вовсе не заметили, что являемся свидетелями не только завершения столетия, но и тысячелетия. А ведь наложение этих двух циклопических водоворотов, по меньшей мере, удесятеряет их, воистину апокалипсическую мощь со всеми взрывами и разрушениями привычных состояний. Но и это еще не все. Конец тысячелетия «это конец мира», если не в прямом, физическом или метафизическом, то, во всяком случае, как конец старого, привычного и рождение нового состояния миропорядка, нового смысла вещей, критериев, смену казавшихся незыблемых правил, законов и предписаний. Наконец, это ожидаемое веками Пришествие Христа. По Святому Писанию приход Сына Божьего завершается Страшным Судом, то есть, общемировым переворотом. Но что — затем? Только лишь селекция: одесную — праведники, ошуюю — грешники!

А что если (примем библейское видение) моральные якоря оборваны и действие святых заповедей уже сегодня ослаблено настолько, что Сатана безбоязненно послал исчадие свое на грехопадшую землю? Что если все эти земные катаклизмы и потрясения лишь предвестники глобального сражения Света и Тьмы? Что если этот вечный бой возобновляется с окончанием каждого старого и началом нового века?

Если это так, то нынешнее противостояние по своей мощи превзойдет все предыдущие в десятикратном исчислении, ибо конец века совпал с концом тысячелетия.

Как ни горько, но и верующие, и атеисты должны признать, что князь Тьмы на сей раз готовился к поединку особенно тщательно. К нашей печали, и на сей раз выбрав — уже в который-то раз! — одну шестую суши. И весьма преуспел, ибо его агенты уже давно исподволь разлагают души по наущению главного Атеиста, изгнавшего из пределов своего учения Бога.

Первое следствие этого прометеевского предприятия — разрушение семьи, осквернение семейного очага, порушение законов предков, воспитание в сыновьях хамов, цинично осмеявших отца своего.

Второе — разрушение храмов и святынь и возведение на их место капищ во славу новосотворенных кумиров.

И, наконец, третье — оно же и первое и второе — потеря чувства Родины. Помните изречение одного из агентов Главного Атеиста: «У пролетариата нет своего Отечества. Отечество его — весь мир»?

Все три заповеди уже почти реализованы.

Конечно, как утверждают святые отцы, Вседержитель все знает и все видит, «ибо, — глаголит пророк Матфей, — нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано».

Однако — да простит меня Милосердный, Всепрощающий и Терпеливый, — но должен же быть предел и Его терпению! Тем паче, коль мы в своем падении дошли до того, что князь Тьмы уже может в открытую посылать свое исчадие для принятия от нас акта о полной и безоговорочной капитуляции!

Не сомневаюсь, что для радикал-прагматиков широких взглядов все эти мои визии — не больше, чем базарное кликушество, средневековое суеверие или паче того — насмешка над разумом, то есть над материализмом. Но, как известно, смеется тот, кто смеется последним. Причем, при одном, непременном условии: если этот последний будет в наличии. А посему давайте — хоть это и нелегко — через «не могу», но все-таки сдержим хохот, и обратимся к реалиям.

…О комете Галлея особенно оживленно заговорили где-то в конце 84-го. А уже в 85-м мы ее встречали на нашем небосклоне вместе с… Горбачевым.

Стоит ли «открывать» просвещенной публике известное с незапамятных времен: появление кометы однозначно воспринималось как предзнаменование несчастья всех несчастий. Да если бы только «воспринималось»: мало ли чего не рождалось в головах наших нецивилизованно суеверных прапредков?! Беда в том, что сии суеверные визии подтверждались весьма мрачными, если не трагическими событиями, следующими в шлейфе зловещей дамы. Полистаем древние хроники, включая и казацкие летописи, и мы в этом убедимся.

И то, что мы еще не всегда можем вразумительно объяснить причинную связь между появлением небесной путешественницы и земными катаклизмами, — вовсе не значит, что ее, этой связи, не суть. Она была и есть.

…Вспомним тот солнечный день 25 июня 1985 года. Удивительно красивый Киев в зеленой роскоши каштанов, Киев, недавно отпраздновавший свое 1500-летие. Украина принимала высокого гостя, впервые посетившего ее уже в ранге Генсека. Именно он тогда произнес фразу: «Да, вы живете здесь, как на курорте!»

…Через 10 месяцев (ровно через 10 месяцев, день в день) мир потрясла Чернобыльская катастрофа. Весь мир — ибо за всю обозримую историю человечество не было так близко… к своему концу. Да и ныне, мы так и не ведаем достоверно, что, кроме ползучей радиации, еще готовит нам 4-й реактор под весьма символическим саркофагом.

Объяснены ли причины этого глобального взрыва? Нет, не объяснены: все донынешние расследования, суды и «виновники» — не больше, чем дешевая мистификация. Загремевший в тюрьму в качестве стрелочника бывший директор ЧАЭС Брюханов так и не может объяснить, за что он сидел. Думаю, что и судьи, загнавшие безвинного человека за решетку, тоже «не ведают, что творили».

Ведают лишь те, кто дал указание совершить этот скорый и неправый суд с целью отвлечь внимание от первопричины трагедии…

…Вообще-то в народе, с первых дней явления Горбачева, начали бродить слухи о некоем с метой, который принесет непоправимые несчастья. Однако на первых порах это воспринялось опять же как тривиальное кликушество и осмеивалось «радикалами» (вместе со мной) как порождение темного, нецивилизованного общества «этой страны».

Однако вскоре один за другим, без передышки, начались невероятные происшествия, не объяснимые формальной логикой Асмуса, но от этого не менее жуткие.

Буквально «на ровном месте» тяжелый сухогруз, в упор, при нормальной видимости, таранит теплоход «Нахимов». Гибнут сотни людей. Взрывается фугасом неисчислимой мощности продуктопровод. Гибнет несколько сот человек.

Лоб в лоб сталкиваются поезда. Одна за другой взрываются шахты. Последняя катастрофа возле Краснодона по своим последствиям вообще не имеет аналогов за всю историю угледобычи.

Падают самолеты.

Терпят крушения поезда, корабли и подлодки.

Наконец, взрывается Карабах, детонируя цепную реакцию перманентных кровавых гейзеров в Тбилиси, Оше, Сумгаите, Баку, Южной Осетии, Вильнюсе, Тирасполе. Объяснены ли все эти и прочие потрясения? Не больше, чем чернобыльские.

Тут уж и самые дремучие Фомы неверующие начинают впадать в крайность — из атеизма, минуя Бога, — прямо в мистику. Начинают поговаривать: если это не спланированные диверсии… Радикалы, естественно, пытались свалить все на коммуняк. Но эта чушь сама собой захлебывается: гибнут ведь не только беспартийные, гибнут «партократы».

Итак, если это не спланированные диверсии, то что же сие значит?

…Недавно мне попала на глаза черниговская областная газета «Деснянська правда» (№ 31 за 22 февраля 1992 г.). на четвертой полосе опубликован очерк под заглавием «Где же ты, сын?» И вот что в нем поведано (подаю сокращенный подстрочный перевод):

«Больше всего хотелось бы мне начать этот рассказ с эпизода счастливой встречи матери и сына, с которым она рассталась много лет назад. Этакий хеппи-энд, счастливый конец драматической истории.

К сожалению, не выходит. К счастливому завершению этой истории сегодня так же далеко, как и тогда, до войны, когда неожиданно не стало у Марии Павловны Ермоленко ее Миши. А может, и еще дальше, ибо тогда была надежда: „Отыщу, обязательно отыщу. Мир не без добрых людей…“, а теперь будто бы и отыскала, а сын так же далеко. И страдает несчастная женщина, стучится во все двери, шлет письма во все концы и больше всего боится, что сын так и не узнает родной матери.

— Ничего мне от него не надо. Пусть живет и делает, что хочет. Я же хочу одного: чтобы он знал мать, а я его. Ибо прожить век и родную мать не знать — это же страшно… Не хочу искать его на том свете.

Ее печальные глаза смотрят на меня с надеждой:

— Может, он прочтет газету…

Светлый рассудок и память, как на ее восемьдесят четыре года — ясны. Как будто вчера, видит она свою далекую юность, родное село Голинка, где родилась и выросла. Приветливую и работящую, засватал ее красивый парень из Гайворона Сашко Ермоленко. В 1929 году родилась девочка Катруся, а через два года, на второй день весны, у Ермоленко появился и мальчик. Нарекли его Михаилом. Говорил сельский батюшка, что это имя значит „кто как бог“.

Прекрасные родились дети. Всю красоту взяли от отца-матери, только на головке сына родимое пятно было. Когда носила его под сердцем, вспоминает Мария Павловна, большой пожар случился на Черняховке (такая улица была в Гайвороне).

— Я сильно испугалась, схватилась за голову: „О, боже!“. Так и пометила своего мальчика. Но под волосиками не видно было. А выше того пятна у него на темечке был такой темный кружочек с густым черным чубом. Тогда тот кружочек исчез, а пятно осталось. То рука моя…

Супружеская жизнь не сложилась. А тут — голод. Чтобы как-то спастись, решила Маруся с Катей ехать на Донбасс. А маленького Мишу, посоветовавшись, оставила у матери, в Голенке: корова была, как-то прокормятся. Пестуя сыночка, не думала, что держит его на руках в последний раз…

Не сладко было и на Донбассе, но все же легче. Остановилась она в Верхнем, возле Лисичанска. Работала на фабрике-кухне. Чтобы как-то поддержать мать с сыном, посылала в Голенку посылки с продуктами. Писем из дома не было, но это не особенно тревожило: кто же напишет, если мама неграмотная? Но почему, почему ее сердцу не чувствовало беды?!

Когда приехала в отпуск, Миши дома не застала. Мать успокаивала: „Да нигде он не денется, приезжал Иван, забрал погостить. А там ему хорошо, вот посмотри на карточку, каков твой Миша. В костюмчике, туфельках, на головке пилотка-испанка“.

Мария обцеловала фотографию, на обороте которой стояла дата 2 марта 1938 года. Сыночек, солнышко… Господи, совсем взрослый — семь годочков. Спасибо брату, сфотографировал в день рождения.

— Да не реви ты, — упрашивала мать. — Иван его выучит, в городе же лучше… Иван грамотный, не то, что мы с тобой…

А она уже все решила. И, взяв Катю, поехала в далекий Таджикистан, где учился на врача младший брат. Казалось, дорога никогда не кончится. Представляла встречу с сыном…

Иван встретил неприветливо:

— Зачем явилась? Ты меня опозоришь!

— Господи, чем?

— Я сказал, что вы умерли.

— Где мой сын?

— Он в таком месте, что конфет имеет вдоволь…

— Где мое дитя?! — рыдала она, сердцем чуя беду.

— Я его сдал в детдом, в Ленинабаде.

Екатерина Александровна вспоминает, что дядя был в военной форме, купил им на дорогу бубликов, посадил на поезд.

Так и поехали с теми бубликами и со слезами, растерянные, несчастные, не зная, куда делся ребенок.

С тех пор она ищет сына. Куда запроторил мальчика Иван Лазаренко, не знают ни Мария Павловна, ни Екатерина Александровне В родные места брат не ездит, хотя до сих пор живет в казахском городе Джадибара. Писем сестре не пишет. Правда, поздравительные открытки присылает его жена Тамара Яковлевна. Желает счастья, здоровья, благополучия. А счастье закончилось для нее давно…

Из Ленинабадского детдома ответили сразу: у них такого не было. И осталось от сыночка одно-единственное фото: круглолицый мальчик в пилотке-испанке, новом костюмчике и туфельках. И незаживающая рана в материнском сердце. Позже, после войны, она увеличила ту фотографию, и сегодня два портрета семилетнего Михайлика висят в ее комнате. Один над маминой кроватью, второй — над Катиной. Дочка, прожив долгие годы в Грузии, вырастив троих дочерей, отдав их замуж, похоронив мужа и выйдя на пенсию, приехала к матери в Дмитровку. Там, на улице Садовой, в небольшом домике живут они и поныне.

На протяжении пятнадцати лет, вплоть до ликвидации района, работала Мария Павловна в райкоме партии. И все годы писала в разные концы, искала сына. Сколько этих писем разлетелось по миру, наверное, и не сосчитать. В детдомы, редакции газет, на радио, и телевидение, в паспортные столы, милицию, Министерство внутренних дел Таджикистана…

Из газет «Комсомолец Таджикистана», «Комсомольская правда», куда писала несчастная мать еще в пятидесятые годы, из газет в шестидесятые ответы одни и те же: «Письма о розыске близких и родных не печатаем. По вопросу о розыске сына советуем обратиться в местное отделение милиции».

«Дополнительно к нашему письму от 25 июня 1950 года сообщаю, что ваш сын Михаил Александрович — на территории Таджикской ССР проживающим не установлен и ранее содержавшимся в детдомах не значится. В отношении его розыска рекомендуем обращаться в органы милиции по месту вашего жительства. Зам. начальника отдела УМ МВД Таджикской ССР. Подпись».

О ее беде знала вся Дмитровка.

В красном углу маленькой комнаты под кролевецким рушником висит икона Божьей Матери с сыном. Не раз она падала перед ней на колени, моля помочь найти сына, ее Мишу…

Как-то вечером, истопив печку, она сидела перед телевизором. Внучка за столом углубилась в учебник. По телевизору транслировали открытие XXVII съезда КПСС. Она не очень прислушивалась к тому, о чем говорили. Просто смотрела на людей, которые заседали во Дворце Съездов. Неожиданно — словно током ударило: тот, который выступал с докладом, показался ей до боли родным.

— Ой, Миша…

Внучка удивлено посмотрела на бабушку.

— Кто, бабуля? Какой Миша?

— Мой Миша…

Слезы покатились из ее глаз. Она не могла уже оторваться от экрана.

— Так это же Горбачев, бабуся! Горбачев, слышишь?

Она не хотела ничего слышать. Ничьих доводов, ничьих слов. Боялась и боится только одного: чтобы не умереть, пока не скажет ему, что нашла его, что она его мать, а он ее сын. Посылала заказные письма в Москву — Горбачеву, Раисе Максимовне, их зятю Анатолию в больницу, где он работает… В ответ получала извещения: письмо передано в общий отдел ЦК КПСС. И все. Приезжали к ней ответственные люди из Бахмача и Чернигова, уговаривали, убеждали, что она ошибается. Она не отрицала: пусть себе говорят, у них такая работа. Переубедить же ее никто не сможет. Слушает Мария Павловна только свое сердце.

Она завела дневничок, в который записывает все, что происходит в жизни того, в ком она узнала сына:

«Мишу узнала на 27 съезде 86 года.

Миша Президент. 15 марта 90 г.

Заваруха была на даче 19 августа 91 г. на Спаса.

Президент Фонда Миша. 92 г. 1 января».

… Мария Павловна уверена, что ее письма не доходят к тому, кто для нее как бог. Обрадовалась приезду журналистов: теперь он, наконец, будет знать о ней.

Теперь в ее комнате над ковриком с оленями висит большой цветной портрет Михаила Сергеевича Горбачева. А со стены смотрит кареглазый мальчик в пилотке-испанке. Они действительно чем-то похожи, тот, которого знает весь мир, и Миша Ермоленко из Гайворона, чья судьба неизвестна даже родной матери.

… Марья Павловна и Екатерина Александровна провели нас до ворот…

— Приезжайте к нам летом, приглашали они. — Здесь такая красота. Море цветов… Приезжайте!

К визитерам старая мать привыкла. С тех пор, сказала, как узнала сына, было их немало. Вот и мы приезжали. Поверьте — не за сенсацией. Ничего определенного мы сказать не можем. Но и переубеждать старую мать, что она ошибается, не позволяет совесть. Собственно, что мы знаем о раннем детстве того, кто был нашим первым Президентом? Ничего. Строить какие-то догадки — недостойно. Точно известно нам лишь то, что живет на Черниговщине в селе Дмитровка человек очень сложной, трагической судьбы. Выпало ей пережить то, что не дай Бог никому.

Есть в этой истории какая-то тайна.

— Ничего мне от него не надо. Пусть живет и делает то, что ему хочется. Но брать грех на душу не могу. Хочу, чтобы он знал мать, а я его. И все. Не искать же мне его на том свете! — слышу ее горестный голос. И знаю: ничто, никакие доводы и разъяснения, никакие разубеждения не остановят ее. Будет искать она сына, пока живет в этом мире.

Простите нас, мама…

Л. Кузьменко».

Пожалуй, и я бы, как многие другие, отмахнулся: да перестаньте морочить голову! Мало ли в истории было лжецаревичей, лейтенантов шмидтов и прочих мистификаторов?! Мало ли авантюристов выдавали себя за родственников известных деятелей, ученых, писателей?! Ведь Хлестаковы — как явление — непреходящи.

Бывали и искренние недоразумения. На что уж я — сирый, но и мне, рожденному в 35-м, писали и пишут взволнованные письма, типа: «Помнится, в нашей роте служил Олейник Борис Ильич, мы с ним дружили… Но в 42-м, после тяжелого ранения, я потерял его след. А недавно увидел вашу фамилию в газете… Отзовитесь: не тот ли это Олейник, с которым я воевал?» и прочая.

Не исключено, что и эта женщина, исстрадавшаяся в поисках сына, приняла страстно желаемое за действительное. Но пусть ни у кого не повернется язык осуждать, а тем более «радикально» зубоскалить по поводу ее непроизвольной ошибки.

Однако, позволительно спросить: есть ли у кого-либо, вплоть до самого Горбачева, мандат на непогрешимую истину, дабы однозначно, в императиве утверждать, что это… ошибка? И не слишком ли много совпадений, включая и то, что предки Горбачева с Черниговщины? Но главное — кто посмеет усомниться в правдивости исповеди матери, если даже сие — всего лишь фатальное совпадение, и Михаил Сергеевич — не тот мальчик Миша, которого потеряла несчастная женщина?

Оставим эту тайну для двоих. Даже в самых запредельных, противоречащих всем устоявшимся понятиях и проявлениях люди пытались отыскать логику, точку отсчета, перводетонатор цепной реакции, приведшей к тем или иным последствиям. И всегда находили объяснение — не важно, подтверждалось ли оно последующим реальным опытом или ставало достоянием мифов.

Скажем, Святое Писание обвал, подобный нашему, объясняло «тайной беззакония». По учению Отцов Церкви, диавол, воздвигая Антихриста, постарается облечь его явление всеми признаками пришествия Сына Божия на земле:

«Он придет, — говорит св. Ефрем Сирин, — в таком образе, чтобы прельстить всех: придет смиренный, кроткий, ненавистник (как сам скажет о себе) неправды, отвращающий идолов, предпочитающий благочестие, добрый, нищелюбивый, в высокой степени благообразный, постоянный, ко всем ласковый… Примет хитрые меры всем угодить, чтобы в скором времени полюбил его народ, не будет брать даров, говорить гневно, показывать хмурого вида, но благочинною наружностью станет обольщать мир, пока не воцарится».

Воцарение его произойдет быстро и повсеместно, поскольку он будет действовать «силою диавола» (или, как гласит откровение: «И дал ему дракон силу свою, и престол свой, и великую власть»). Не последнюю роль в этом сыграет и то, что у него будет великое множество сильных поспешников.

«Когда народы, — писал Лактанций, — чрезмерно умножив войско и оставив хлебопашество… — все разорят, истощат, пожрут, тогда… внезапно восстанет против сильнейший враг… Это и будет Антихрист». Столь легкую победу последнего святые Отцы объясняют тем, что люди, отринув духовный разум, погрязли в плотское состояние.

Но, достигнув мировой власти (сам Господь называет диавола «князем мира сего»), Антихрист (или «первый зверь»), сбросит маску благожелательства и плюрализма и выступит беспощадным гонителем всех верующих христиан, не соглашающихся поклониться ему как Богу. Особенно жестоким гонителем проявит себя самый активный соучастник и ассистент его, который в Писании именуется «вторым зверем». Свидетельствует Иоанн Богослов: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли… Он действует… со всею властию первого зверя (т. е. Антихриста) и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю… И дано было ему вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил, и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».

Вот одно из универсальных объяснений самых необъяснимых — по человеческим понятиям, — механизмов и первотолчков обвальных происшествий, которое дает православная Церковь. И, согласитесь, последние пять-шесть лет «перестроя» многими фрагментами, действующими лицами и исполнителями поразительно совпадают с визиями святых Отцов. Конечно, их категориальный аппарат не во всем соответствует нынешнему, расхожему. Да еще смущает премногих, воспитанных на заматерелом материализме, главное действующее лицо — нечистая сила.

Но так ли уж смущает? Может, скорее, пугает перспектива прослыть в общественном мнении адептом мистицизма или, того более, дремучего суеверия? Если в этом проблема, то меня еще меньше всего смущает, ибо я не более суеверен, чем англичанин, упорно старающийся «забывать» обозначать числом «13» свой дом, квартиру, или, скажем, номер авиарейса. Или те же прагматичные американцы, которые почему-то были весьма встревожены тем, что одна из резолюций Совета Безопасности касательно Персидского залива, предложенная ими, проходила под номером «666». Упреждая замешательства атеистов: «Почему это… американцы?», сообщаю: да просто потому, что Св. Иоанн уверяет: «Число его имени (т. е. Антихриста) 666».

И, уж тем паче, не больше суеверен, чем любой гражданин СНГ — от самого простого до бывшего члена Политбюро и любого нынешнего радикала вплоть до Президента, который «если черный кот дорогу перейдет», — или трижды крестится, или трижды «через левое плечо», а то и вовсе поворачивает вспять: чем черт не шутит…

Так что не стоит так уж уповать на общественное мнение, тем более, что оно, это «мнение», как и нынешний закон о гласности: в чьих руках находится, те и вращают им, как дышлом.

Сколько себя помнит человечество, при любых общественных формациях — от рабовладельческой, до так называемого «развитого» или недоразвитого социализма аж до нынешней, пока что невыясненной, но в которой, тем не менее, мы живем, — смутные времена, подобные нашему, всегда рождали не только тревожное ожидание «второго пришествия», но и страх перед антиподом Агнца.

И заметьте: не только, так сказать, среди низов, но и в слоях повыше. Я — не о Нострадамусе, Глобах и других ясновидящих. Имею ввиду вполне цивилизированных, то есть признанных всем цивилизированным миром писателях, среди которых — Толстой, Достоевский, тот же Булгаков — «советский» современник.

Словом, не стоит так уж углубляться в анализ прошлого, далекого и близкого, чтобы уразуметь: объяснение шоковых, кризисных темных для привычной логики событий искони шло по двум параллельным линиям: заматерело материалистической, научной, но на уровне простой алгебры; и по линии непривычной, на уровне теории относительности, своеобычный вариант которой являет откровение Иоанна Богослова.

Имеет ли право на жизнь, скажем, последний вариант? Да в том-то и дело, что подобный вопрос уже в сути своей неправомочный, если не бессмысленный, ибо жизни не у кого спрашивать права, поскольку она сама — высшее право.

И если я обращаюсь к «Апокалипсису» как одной из моделей параллельного объяснения, то лишь потому, что многое из происшедшего и происходящего у нас необъяснимо на уровне материалистическом, то есть привычной обиходной логикой. Естественно, я лишь служебно-инертно передаю то, что доступно лишь тайнозрителю, каковым, по трактовке Отцов Церкви, и является автор Откровения, Единственное, на что — в допустимых мерах условности — отважившись, так это лишь на формулу «как бы и я знаю» со слов Иоанна, знающего, как он утверждает, со слов Самого, ибо — Богослов.

Итак, позволю себе возвратиться к началу нашего разговора. Мы признаем, что есть люди, которые неосознанно, помимо своей воли, первородно излучают негативную ауру, не по своей вине создавая дискомфорт окружающим. Как, к примеру, осина.

Однако, мы знаем и особей, которые по своей воле, сознательно учиняют зло в деянии, то есть — злодеяние. Самые известные из: них составили нарицательный ряд: Каин, Прокруст, Герострат, Нерон, Юлиан-Отступник… Конечно, преступления их неодинаковой степени, но одинаково непростимы, ибо совершены по воле, осознанно.

К какому типу отнести Горбачева? Если к первому, то его негативное, «осиновое» поле могло отразиться лишь на состоянии или судьбе ближних, включая, скажем, и гэкачепистов. Но ведь безнаказанный пролет Руста через систему ПВО и его вызывающая посадка не где-нибудь, а именно у Кремля (!); одностороннее разоружение и разгром армии; тайная распродажа страны, развязывание войны в Персидском заливе, которая только по счастью не привела к третьей мировой; реанимация капитализма в странах Восточной Европы и Прибалтики; спровоцированная бойня между народами бывших республик СССР, вызвавшая пока что гражданскую войну в Молдавии, Грузии, Армении, Азербайджане, неровен час — и в Таджикистане, да, похоже, и в России; нарастающий — с непредвиденными исходами — раскол церквей; выдача (или продажа)! иностранным спецслужбам всей системы обороны и секретов госбезопасности; циничное предательство бывших союзников, вплоть до братьев-славян; организация августовского «путча» и, наконец, изменение существующего строя путем прямого государственного переворота, в результате чего на волю выпущен дикий, особо хищный вид капитализма, вкупе со всевластием мафии во всех сферах, включая экономические и духовные, вплоть до средств массовой информации… Все это, присовокупляя безработицу, крайнее обнищание народа, превратившегося во всемирного попрошайку, с опасным падением рождаемости, что близко к геноциду, и резким скачком количества самоубийств; с целенаправленным развращением молодежи голым сексом с патологическими извращениями и неприкрытой порнографией и наркоманией; с легализацией проституции, вплоть до поставок «живого товара» в заграничные бордели; со зловещим селевым нарастанием почти безкарной преступности, не говоря уже об открытой спекуляции и повальном взяточничестве, поразивших даже правоохранительные и государственные структуры, — все это и прочее не могло произойти стихийно, помимо чьей-то злой воли, и уж никак не под воздействием негативной ауры.

Нет, и еще раз — нет! Все факты и события однозначны, непредвзято, объективно свидетельствуют: это прямое следствие злого, воистину дьявольского умысла и предприятия. Фантом, по воле которого произошел этот глобальный чернобыль, не вписывается даже в вышепоименованный паноптикум злоумышленников, поскольку выходит за пределы всего доныне известного.

Но тогда мы должны искать необъяснимое в объяснимом, а объяснимое в необъяснимом. Попробую, опираясь на опыт папы римского. А почему бы и нет? Если Иоанн Павел II, то есть сам наместник Бога на земле, позволил себе почти… оккультное предположение, заявив о своей первой встрече с Горбачевым: «между нами произошло что-то инстинктивное как если бы мы уже были знакомы», — то мне, грешному, тем более простительно обратиться к инстинкту, или — на писательском наречии — к интуиции. А она мне нашептывает: а вдруг и я «как если бы знаю», что некая злая воля (не обязательно из преисподней) пометила нечто, уже априори обладавшее «осиновым комплексом», сиречь, пусть и невинной, но негативной аурой? Коль это так, то что получится в том случае, если эта пока что статическая минусовая энергия умножится на адский вольтаж энергии упомянутого мирового зла? Тогда почему бы нам не предположить, что от этого умножения может родиться феномен такой разрушительной мощи, которая сравнима разве что с гибельными деяниями… библейского «другого зверя». Да и сравнима ли?! Ибо если поспешник Антихриста карал свою оппозицию огнем и мечом, то наш фантом, даже не поднимая меча, непроизвольно, уже самой своей энергией, только пассивным присутствием детонирует просто-таки апокалипсические стихийные бедствия, катастрофы и аварии, и необъяснимые взрывы толпы, и изуверские убийства.

И не отсюда ли — Чернобыль, все последующие катастрофы и крушения как экологические, так и политические, не отсюда ли это страшное землетрясение в Армении?! Может, именно так отреагировал космос на появление его в земных пределах? Удивляет другое: неужели нет на Планете человека, который осознает, кто и зачем пришел в мир наш?! Есть, и не един осознающий. И в наших пределах, и за нашими пределами. Но определенные силы, согласные ради уничтожения нас вступить в сговор с самим Сатаной, хранят тайну, уповая, что чаша сия обойдет их.

Но… «горе тем душам, которые скрывают истину!» — гласит Приговор VII Вселенского Собора, который именно сейчас может быть приведен в исполнение.

У зла нет Отечества: весь грешный земной мир — его владение. И если кто-то тешит себя надеждой, что его всеразрушающую энергию можно саккумулировать только на своего противника, то — горе и еще раз горе им! И нам!

Разве ни о чем не говорит тот факт, что сразу же после прибытия Горбачева в Китай разразилось кровавое побоище на площади Тянь-ань-мэнь?

Разве не после его целований с лидерами бывших соцстран они все или убиты, как Чаушеску с женой, или умерли, или пребывают под следствием?

Разве не в момент очередного посещения Горбачева США в Лос-Анджелесе взорвались темные страсти, оставив после себя варварские разрушения и многочисленные человеческие жертвы?

Разве… Разве не строился ударными темпами, правда, в сокрытии от народа, одновременно с саркофагом для четвертого блока ЧАЭС, — горбачевский форосский замок, чтобы через 5 лет, после апреля 1986 года, в августе 1991-го олицетворить… собой новый, общественно-политический чернобыль и с опаснейшими «выбросами» для всей цивилизации?

Разве…

Разве…

Многие многоточия после этого «разве» уже заполнены. И я просто экономлю бумагу. Но ведь нет гарантии, что заполнены полностью, что продолжения не будет…

Не зловещим ли предзнаменованием одновременно прозвучали послеавгустовские слова Горбачева о необходимости спасения СССР от сепаратистов и форосского замка, форосского символа, знака беды — от… Кравчука?

Или слова о его же, горбачевском, возвращенческом «голлизме»?

Но пока — не о предзнаменованиях. О том, что уже случилось.

Особенно тяжкие испытания пали, помимо Союза, на Индию. Несчастья ее усугубляются ее же… благородством и глубинной тягой к нам. Эти корни любви произрастают еще с тех незапамятных времен, когда их протопредки жили и в пределах Украины. Подсознательное тяготение к нам материализовалось в деятельности отца нации Ганди, по традиции передалось Джавахарлалу Неру, а от него дочери Индире Ганди и сыну ее.

Обладающие ясновидением и провидническим гением, индийцы не могли не почувствовать что-то настораживающее в самой фигуре Горбачева. Но врожденное благородство и традиции не позволили им хотя бы во имя анализа событий — несколько «охладить» пыл. Даже после убийства Индиры Ганди, которое стало мрачным предостережением Неба, даже после этого Индия с распростертыми объятиями встретила его.

Что последовало за этим, мир знает. Но, повидавший виды, переживший не одно злодеяние, даже этот яростный мир содрогнулся:— такого страшного, такого изуверства, подобного убийству Раджива Ганди, он еще не видел!

А раскол в православии разве не усугубился после тайных встреч бывшего президента в папских покоях? Причем, именно Горбачеве попирая конституционный принцип отделения церкви от государства, обходя синод, открыл все шлюзы экспансии чужих нам вероисповеданий на исконно православных землях. Не об этом ли предостерегал еще Феодосии Печерский:

«… Не подобает также, чадо, хвалить чужую веру. Кто хвалит чужую веру, тот все равно, что свою хулит. Если кто будет хвалить свою и чужую — то он двоеверен, близок к ереси. Итак, чадо, берегись их и всегда стой за свою Веру…

Твори милостыню не своим только по вере, но и чужеверным. Если увидишь нагого, или голодного, или в беду попавшего — будь то жид, или другой какой иноверец, или латинянин, ко всякому будь милосерден, избавь его от беды, как можешь, и не лишен будешь награды у Бога, ибо и Сам Бог в нынешнем веке изливает милости свои не на христиан только, но и на неверных. О язычниках и иноверцах Бог в этом веке печется…

Если увидишь, чадо, иноверцев, спорящих с православным и хотящих оторвать его от Православной Церкви — помоги православному. Этим ты избавишь овна от пасти льва. Если же смолчишь и оставишь без помощи, то это все равно, как если бы отнял искупленную душу у Христа и продал ее сатане…»

Не подобает мне, грешному, касаться таинств веры. Но то, что именно в это смутное шестилетие наметился новый раскол Церкви, который по всем признакам, может превзойти все предыдущие, отметили и верующие, и атеисты. И начался он 1 декабря 1989 года, когда Горбачев впервые встретился с Иоанном Павлом II. Причем, опять же без свидетелей, один на один, даже без переводчиков, поелику понфитик прекрасно владеет русским (между прочим, украинским — не хуже).

О чем беседовали Первый атеист — Генсек и Первый представитель Бога на земле до недавнего времени было сокрыто тайной.

Но ведь нет ничего тайного, что не стало бы явным. И вот недавно в зарубежье опубликованы воспоминания экс-президента об этих встречах, причем, с комментариями самого… папы!

О чем они? В частности и о том, что вся «перестройка» не только в СССР, но и в целой Восточной Европе состоялась благодаря… папе. То есть, подтвердил сказанное в журнале «Тайм».

Показательны и многозначительны признания Горбачева, что в общениях с понтификом он открыл в себе некие доселе неизвестные «спиритические качества», более того, согласие между ними приобрело и вовсе «инстинктивный, интуитивный характер». Папа (повторюсь) тут же подхватывает: «Это правда. Между нами произошло что-то инстинктивное, как если бы мы уже были знакомы… (подчеркнуто мной — Б. О.) Он (т. е. Горбачев) не говорил, что верующий, но со мной — я помню — говорил об огромном значении, которое придает молитве».

Следующая встреча Генсека и понтифика — и снова в глубочайшей тайне состоялась в ноябре 1990 года.

Наконец, Горбачев удостоился личного послания Иоанна Павла II.

И что характерно: после каждой из этих импрез резко усиливалось давление католиков на православных.

Даже невооруженным глазом можно уловить прямую детерминированную связь между причиной (встречей) и следствием (усилением межконфессиональной конфронтации).

Но оставлю разбираться в этом деликатном деле теологам и иерархам. Меня же интересуют почти интимные признания высоких сторон: Горбачева — в том, что открыл в себе «спиритические качества», а связь его с папой носила «инстинктивный, интуитивный характер», папы — в том, что с ним «произошло что-то инстинктивное, как если бы мы уже были знакомы».

Что-то странное и темное, если не сказать — запредельное, звучит в этих «признаниях». Уже сама посылка — «как если бы мы уже были знакомы» — сильно смахивает… на ламаистскую инкарнацию: человек в своем развитии претерпевает многочисленные «воплощения». То есть, нынешнее его состояние — не первое и не последнее, а лишь этап в цепи воплощений. Следовательно, до своего рождения он уже был, но лишь в ином воплощении. Тогда позволительно спросить: в какой инкарнации папа… познакомился с фантомом, меченым именем «Горбачев», коль они, по свидетельству его Святейшества, «как если бы… уже были знакомы»?

Я не позволю себе неуважительного отношения к папе римскому. Я лишь цитирую сказанное. И если эти цитаты страдают неточностями в переводе, буду рад взять свои слова обратно.

Отступление второе

Этот фрагмент обязан статье Карла Бернстайна, опубликованной в журнале «Тайм» (Нью-Йорк) как журналистское расследование взаимоотношений между Ватиканом, Вашингтоном, католической церковью Польши и движением «Солидарность» в 80-е годы. Построенная на интервью с непосредственными «действующими лицами и исполнителями», подкрепленная доселе скрываемыми фактами, она, наконец, ставит однозначную точку на глухих догадках и документально, непредвзято раскрывает: «как это было» в действительности, где и кто замысливал то, что у нас произошло.

Итак, все началось (цитирую Карла Бернстайна) «в понедельник 7 июня 1982 года в библиотеке Ватикана», где «вели беседу двое — президент США Рональд Рейган и папа римский Иоанн Павел II. Это была их первая встреча, разговор длился 50 минут… львиную… долю встречи заняла тема… — Польша и советское господство в Восточной Европе. Рейган и глава римско-католической церкви пришли к согласию о проведении тайной кампании (тут и далее подчеркнуто мной — Б. О.) — с целью ускорить процесс распада коммунистической империи». (Вот, оказывается, откуда взято расхожее клише в речевом ряде отечественных радикалов!). Вот что говорит Ричард Аллен, занимавший пост советника Рейгана по национальной безопасности: «Это был один из величайших тайных союзов всех времен».

Сердцевиной операции была избрана Польша… И папа римский, и президент США были убеждены: Польшу можно вырвать из орбиты Москвы, если Ватикан и Соединенные Штаты объединят усилия, чтобы сокрушить польское правительство и сохранить жизнь объявленному вне закона движению «Солидарность»…

…«Солидарность», в общем, процветала, пребывая в подполье, поддерживаемая, подпитываемая и широко консультируемая по капиллярам разветвленной сети, которая была создана под эгидой Рейгана и Иоанна Павла II. По контрабандным каналам в страну были доставлены тонны технического оборудования — факсы, впервые появившиеся в Польше, печатные станки, передатчики, телефонная аппаратура, коротковолновые приемники (не на таких ли работала в августе 91-го «подпольная радиостанция» из т. н. Белого дома?), видеокамеры, ксероксы, телексы, компьютеры. Маршруты определяли церковь, американская агентура… Деньги для запрещенной «Солидарности» поступали из фондов ЦРУ, «Национального фонда демократии» США, с тайных счетов Ватикана…

Лех Валенса и другие лидеры «Солидарности» получали стратегические рекомендации — обычно их передавали ксендзы или представители американских и европейских профсоюзов («независимых» — естественно!)… — и эти стратегические напутствия отражали образ и ход мыслей Ватикана и рейгановской администрации… Информация шла не только через отцов церкви, но и от агентуры в самом польском правительстве.

Можно было бы обойтись и без столь щедрых цитаций из Бернстайна: в народе еще в процессе событий не было сомнений, что государственный переворот в Польше осуществляли ЦРУ и Ватикан, поскольку все это делалось почти в открытую. В конце концов, полякам самим решать, как им жить и действовать. Но я привлек столь обширные фрагменты, потому что именно в Польше, как на ящике с песком, отрабатывался и апробировался тот тип «перестройки», который впоследствии был успешно реализован и в Восточной Европе, и в бывшем СССР. Один в один, вплоть до подпитывания местных «солидарностей» упомянутым выше техническим оборудованием, валютой, поступавшей из тех же фондов ЦРУ и «Национального фонда демократии» и, конечно же, стратегическими рекомендациями.

Итак, далее: «в первой половине 1982 года была выработана стратегическая программа. Цели ее выглядели следующим образом: обеспечить крах советской экономики, ослабить контакты и связи Советского Союза с его клиентами по Варшавскому пакту, навязать реформы в рамках советской империи».

Это, так сказать, вводная в замысел в общих чертах. Конкретно же расшифровывалось пять направлений деятельности, в частности: навязать СССР выматывающее соревнование с Америкой в военной сфере (программа «звездные войны»); «тайные операции, нацеленные на подстегивание реформаторских движений в Венгрии, Чехословакии, Польше»; «калибровка финансовой помощи государствам — участникам Варшавского пакта в зависимости от их позиций в деле обеспечения прав человека и степени готовности к политическим преобразованиям, так и реформам по части рыночной экономики; «американская администрация сконцентрировала усилия на проекте (с целью создать помехи в его реализации)… трансконтинентального газопровода… из Сибири до Франции. Газопровод вошел в строй в срок… но его эффективность оказалась гораздо ниже той, на которую рассчитывала Москва» (не «оказалась», а просто «агенты влияния» выполнили важнейшую инструкцию: поощрять тупиковые изыскания в науке и экономике — Б. О.).

Чтобы несколько охладить «благородный гнев» радикал-демократов, которые, по своей привычке, обвинят автора в шпиономании, приведу свидетельство члена палаты представителей Генри Хайда: «… в Польше мы делали все, что делается в странах, где мы хотим дестабилизировать коммунистическое правительство и усилить сопротивление против него. Мы осуществляли снабжение и оказали техническую поддержку в виде нелегальных газет, радиопередач, пропаганды, денег, инструкций по созданию организационных структур и других советов. Действиями из Польши, направленными вовне, было инспирировано аналогичное сопротивление в других коммунистических странах Европы». Вот кого следовало бы обвинить в шпиономании, если бы Генри Хайд не входил в состав комитета палаты представителей… по разведке и не выступал с оценками некоторых из тайных операций Белого дома… Какая уж тут мания, когда человек занимался реальными деяниями реальных шпионов!

Словом, нам уже как обезопасенному противнику открыто сообщают, кто и как — за рубежом и в отечестве — задумывал и осуществлял «нашу перестройку», завершившуюся государственным переворотом.

Но это там, в тиши кабинетов, кажется проще простого: взял да и совершил переворот. Тем более, в такой стране, которая выдержала не только бериевские и гестаповские пытки, но и всю дьявольскую мощь немецкой военной машины. По всему видно, что «Рейган и его наследники», сам папа готовились к длительной, изнуряющей осаде «империи зла». Но… (цитирую Бернстайна): «Но, разумеется, ни Рейган, ни Иоанн Павел II не могли предполагать в 1982 году, что через три года к власти в СССР придет такой руководитель, как Михаил Горбачев, отец гласности и перестройки. Реформаторская деятельность Горбачева открыла путь мощным силам, которые вырвались из-под его контроля и привели к распаду Советского Союза».

Вот и все, Михаил Сергеевич. Черным по белому. Точнее, кровью по черному начертано имя Ваше. Тут уж обижаться негоже: свои ведь назвали!

Единственное, в чем несколько погрешил против истины Карл Бернстайн: после сказанного им, все-таки просится «не вырвались из-под его контроля», а скорее «под его контролем» и были задействованы «мощные силы» разрушения. Но я не виню Бернстайна: есть предел не только в откровенности, но даже и Откровении Иоанна, в свое время не осмелившегося открыть имя зверя, обозначив его числом «666».

Хотя и остается еще немало темных пятен, но с нашим феноменом дело, кажется, проясняется. Зато касательно Иоанна Павла II с каждым новым фактом все больше рождается неясностей.

Если бы поляк Войтыло (фамилия папы в миру) в свержении Ярузельского принимал участие — даже самое активное — как мирянин, как поляк, это понять можно.

Но то, что г-н Войтыло уже в качестве папы Иоанна Павла ІІ, то есть как наместник Бога на земле, как пастырь всех католиков, не взирая на их нацпринадлежность, предавался не просто земным, а низменным предприятиям, сотрудничая напрямую с шефом ЦРУ Кейси, занимаясь контрабандными операциями, организацией нелегальных групп сопротивления, — это уже как-то, мягко говоря, не вяжется с саном Наместника самого Бога на земле. Насколько мне известно, Всевышний, по крайней мере, не поощрял своих служителей заниматься контрабандой, тем более — совершать перевороты.

Бернстайн утверждает: «В первые же часы кризиса Рейган распорядился, чтобы Иоанну Павлу II с максимальной оперативностью доставляли американские разведданные… Все основополагающие решения Рейган, Кейси, Кларк принимали в тесном контакте с Иоанном Павлом II… Тем временем в Вашингтоне установились тесные взаимоотношения между Кейси, Кларком и архиепископом Лаги». «В критические моменты Кейси и я направлялись у резиденцию Лаги рано утром, чтобы выслушать его комментарии и советы», — рассказывает Кларк… «Почти все, что касается Польши, шло, минуя нормальные каналы государственного департамента, и проходило через Кейси и Кларка, — сообщает Роберт Макфарлейн, который был заместителем Кларка и Хейга… — Я знал, что они встречаются с Пио Лаги и что Лаги должен был принять президент…» По крайней мере 6 раз Лаги являлся в Белый дом для встреч с Кларком и президентом…

Свидетельствует Лаги: «Моя роль заключалась в том, чтобы облегчить встречи между Уолтерсом и Святым отцом. Святой отец знал своих людей. Ситуация была чрезвычайно сложной и нужно было решать, как настаивать на правах человека, свободе религии, как поддерживать «Солидарность»… Я говорил Вернону: «Слушайте Святого отца. У нас 2000-летний опыт в этом деле».

Думаю, и этих цитации более чем достаточно, чтобы поинтересоваться: если все это и прочее соответствует действительности, то когда же Святой отец общается с Богом?!

Следующие вопросы вынужден предварить несколькими цитатами. Вспоминает бывший госсекретарь Хейг: «Вне всякого сомнения, информация, которую поставлял тогда Ватикан, абсолютно превосходила нашу по всем параметрам по качеству, и по оперативности».

…Рассказывает Войцех Адамицкий (он отвечал за организацию подпольных изданий «Солидарности»): «Церковь в плане поддержки „Солидарности“ играла первостепенную роль и открыто, и тайно… Тайно — поддержка политической деятельности, доставка печатного оборудования всех типов, обеспечение помещений для тайных встреч и митингов, подготовка демонстраций».

Свидетельствует Бернстайн: «Все ключевые исполнители в этом предприятии с американской стороны были набожными католиками — шеф ЦРУ Уильям Кейси, Ричард Аллен, Кларк, Хейг, Уолтере и Уильям Уилсон…»

Свидетельствует кардинал Сильвестрини, бывший заместитель госсекретаря Ватикана: "Наша информация о Польше зиждилась на очень хорошей основе, ибо епископы поддерживали постоянные контакты со Святым престолом и «Солидарностью».

Свидетельствует Бернстайн: «На территории Польши ксендзы создали сеть связи, которая использовалась для обмена сообщениями между костелами, где укрывались многие руководители „Солидарности“».

Если вышеприведенное тоже соответствует действительности, то возникает сразу несколько вопросов к работникам Святого престола: только ли ксендзы и епископы принимали участие в организации и осуществлении названных акций, или — коль это предприятие возглавлял сам папа — все без исключения католики? Далее: «все без исключения» — только в Польше или споспешествовать сему предприятию вменялось в обязанность всем без исключения католикам во всем мире? Эти разъяснения или опровержения хотелось бы получить в связи с резко усилившейся экспансией Святого Престола, в частности, и на Восточную Украину. На предмет: чем они собираются там заниматься?

Наконец, как понимать утверждение архиепископа Пио Лаги: «У нас 2000-летний опыт в этом деле»? Может, се оговорка или неточность в переводе? Надо бы прояснить. В противном случае непосвященный может и вправду подумать, что католическая церковь на протяжении двух тысячелетий от Рождества Христова только «этим делом» и занималась.

Но не слишком ли много «неясностей» накопилось со времени появления (вместе с кометой Галлея) в наших пределах Горбачева, чтобы и ныне еще считать эту сплошную цепь переворотов, глобальных катастроф в природе, обществе, в судьбах людей и целых народов простым наложением случайностей?

Не слишком ли плотно «нас окружают флажки роковые все туже» в последние шесть лет? И не впору ли задаться вопросом: «куда влечет нас рок событий?»

Пусть на это ответят астрологи: они ближе к звездам. Но как быть нам, простым смертным? Пассивно и смиренно, как доныне, ждать своей печальной участи, уповая на Второе Пришествие Господа, который во всей славе Своей придет и победит зверя? Однако же перед тем, как, по Откровению, «схвачен (будет) зверь и с ним лжепророк» и «оба живые (будут) брошены в озеро огненное, горящее серою», — перед тем ведь состоится… Страшный Суд Христов! И, кроме зверя и лжепророка, будут и «прочие (подчеркнуто мной — Б. О.) убиты мечом сидящего на коне, исходящим из уст Его». Если идти и далее по Откровению, то возникает вопрос: кто же эти «прочие»? Инопланетяне? Да нет же: «схвачен (будет) зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса перед ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению». То есть, мы с вами, господа-товарищи, и есть те самые «прочие».

И если еще можно на первых порах как-то простить нам, по неведению поверившим лжепророку, то ныне… То ныне, когда мы ведаем, в какую бездну материального и духовного обнищания нас ввергли поспешники лжепророка; как низко пала цена человеческой жизни и достоинства; как целенаправленно нас ведут на галеры дикого капитализма; как упорно подталкивают к противоприродной черте, за которой смертность превышает рождаемость, то есть к геноциду; как динамизируется своеобразный «естественный отбор», ведущий к ускоренному вымиранию фронтовиков, инвалидов войны и труда; как взращивают из наших детей поколение циничных торгашей, вытирающих адидасы о знамена, под которыми их же отцы и деды сражались и гибли «за нашу и вашу свободу»; когда поощряются предательство, отступничество и ренегатство как норма; когда сотрудничавшие с фашистами объявляются героями, а героически сражавшиеся против юберменшей — красно-коричневыми; когда за СКВ продается все — от национальных святынь и родной земли вплоть до чести и совести, — то ныне, когда мы все это и более того знаем, но так же, как и в пору «обольщения», тупо бредем за поспешниками зверя, ныне сие нам не простится.

Я знаю многих и многих, которые, пугливо озираясь, по углам жмут руку немногим, отважившимся бросить вызов темной рати, а на миру дрожащими голосками подпевают ее волчьему вою. Неужели они надеются, одновременно подыгрывая зверю и пугливо подмигивая идущим против зверя, — неужели они надеются проюлить сухими между каплями дождя?! Очнитесь: никто не уйдет от меча «Сидящего на коне, исходящего из уст Его»!

Пробил роковой час, когда каждый обязан определиться: быть или не быть, сиречь: «делать дела… доколе есть день, пока не настала ночь, когда никто не может делать». (Ин. 9, 4, 12, 35).

И первое, что предписывает нам Провидение: очиститься. Очиститься от скверны обольстившего нас, разорвать его липкие, просоченные ядом посулы, отринуть от себя лжепророка и указать другим, кто он воистину есть.

Не тешу себя надеждой замолить грехи свои от соприкосновения с ним, не уповаю, что мне, обольстившемуся его лукавыми прожектами, простится лишь за то, что я, пусть преступно поздно, но все же распознал его суть. Уповаю только на единое: в тот день мне зачтется хотя бы намерение очиститься. Но если позволит судьба помочь хотя бы еще одному обольщенному прозреть, я буду считать свой долг исполненным. Ибо распознанный зверь уже не так опасен. Если же к этому одному, прозревшему, присовокупится еще один, еще сотня, еще тысяча и тысяча тысяч, — спадет пелена с околдованной обольщениями толпы и образуется круг прозревших, которые увидят в центре его зверя и поспешников его во всей олицетворенности их злодеяний и тайных замыслов.

Этот круг света уже образовывается. И он, хоть и медленно, но неотвратимо сужается, оставляя место, где — «озеро огненное, горящее серою».

Но горе тем, кто вообразит, будто зверь уже загнан в озеро кипящее! У него есть мощные поспешники за чертой круга, и они — по неведению или сознательно — но будут искать щель в нашем круге, дабы просунуть ему руку помощи. Об этом надо не только знать, но и делать соответствующие выводы.

Однако горе и тем, что за кругом, стремящимся споспешествовать лжепророку! И хотя мы имеем моральное право на возмездие им, тайно и злорадно предвкушавшим наш обвал, — мы не ступим на их кривую стезю. Нет, мы предупредим, чем закончится для них дьявольская игра — и тем облегчим душу. А там уже их воля: прислушаться к нашему голосу, или и дальше, лукавя, идти об руку со зверем к последней черте.

Не хотел бы очутиться в роли гонца плохих вестей, но я обязан сказать то, что знаю: всех, кто вошел в сделку со зверем — в слабо- или высокоразвитых странах, — ждут испытания, которые выходят за пределы воображения даже таких «гениев перестройки», как Бжезинский. Если мой слабый голос не пробьется к душам их, то пусть прислушаются к словам Преподобного Феодосия Печерского, обращенным к киевскому князю Изяславу: «Берегись, чадо, кривоверов и всех бесед их, ибо и наша земля наполнилась ими». Позволю лишь уточнить для ныне празднующих «победу»: «и ваша земля наполнилась ими».

Не хочу уподобляться тем, кто, разрывая одежды и посыпая главу пеплом вопит: мол, там, где он оставил отпечаток своей стопы, где присутствовал хотя бы миг, над всеми, с кем он обнимался, над целыми странами, где он побывал, над их народами — нависло крыло беды.

Но… взрыв «Челленджера» на глазах пораженных мистическим ужасом американцев — не грозный ли это знак неотвратимо надвигающихся еще более тяжких катаклизмов?

В таком случае, как ни прискорбно, но и лично президенту США, который особенно «привязался» к бывшему, не прибавится благополучия; он это скоро почувствует. И тем в Иерусалиме, кто возлагал над метой ритуальную ермолку. Как и тем, кто канонизировал его «на первого немца». И тем, кто призывает его помирить арабов и евреев. И тем, кто награждал его «Зеленым Крестом» — подумать только?! — за спасение экологии. И всем, кто еще собирается пригласить его в пределы свои.

Говорю все это не ради оправдания, с целью свалить вину на другого или других. Нет, вина моя доказана всей нынешней «мерзостью запустения» нашего общества. И даже если бы кто-то попытался смягчить ее, я бы не принял прощения, ибо еще и на последнем съезде депутатов можно и надо было добиться выступления, и сказать все, что собирался сказать.

И то, что меня буквально водили за нос, так и не предоставив микрофона, ни в малейшей мере не оправдывает меня: я обязан был, даже ценой нарушения всех норм (какие уж там «нормы» при перевороте?!), прорваться к микрофону, и хотя бы облегчить душу.

Я бы, конечно, мог сослаться на древнюю мудрость: мол, только собору дано осознать себя собором. Кирпичику же, составляющим его, не дано осознать себя собором. То есть, пребывая в эпицентре событий как малая составная, я не мог — не дистанционировавшись — постичь всю дьявольскую комбинацию происходящего.

Однако это слишком зыбкое, если не жалкое оправдание. Оно тем более несостоятельное, что я — какой ни есть, но все же писатель. Следовательно и на меня распространяется формула: «творческое видение равнозначно предвидению».

К глубокой моей печали, именно механизм предвидения и не сработал. Что дает мне все основания вынести самому себе приговор: виновен, ибо не все возможное сделал, чтобы предотвратить этот обвал.

Если же кому-то покажется, что это всего лишь стенания «задним числом», и всуе, то он горько ошибается. Ибо кто даст гарантию, что «процесс уже прошел»? А что, если он только начинается? И ведаем ли мы, что нас еще ждет впереди?

Поэтому во имя тех, кто грядет, я обязан не только признать свою вину во всей этой заварухе, но и, в меру своих сил и возможностей, объяснить ее корни, чтобы грядущие хотя бы не повторили моих ошибок. Дабы уже сегодня ведали, кто есть кто, то есть действующих лиц и исполнителей, ибо они не сошли еще со сцены. Паче того, именно они и планируют это самое грядущее.

Отступление третье

Говорят, что ныне Россией правят из Белого Дома, из того — настоящего, а не опереточного ширпотребовского московского здания, коему самозванно присвоено название заокеанского оригинала.

Не знаю и не мое это дело: каждый народ живет так, как ему нравится. И лезть со своим уставом в чужой монастырь — равнозначно вмешательству во внутренние дела суверенного государства.

Но хотелось бы предостеречь себя и своих земляков, кичащихся ныне пока что продекларированной независимостью, от въевшегося в гены малорусского комплекса наследования. Ибо при всей своей гордости мы и ныне подсознательно повторяем чужие зады, вплоть до скалькулированного с польского «Ще не вмерла Україна», интонационно предполагающего, что коль она «ще не вмерла», то… может умереть.

Похоже, что на словах, как черт ладана избегая Москвы, мы делами своими вторим ей, наперегонки выпрашивая загранпомощь, раздаем ракеты, пускаем в самые секретные места закордонных эмиссаров и стремимся под крышу валютного банка.

Но ведь придет время платить за все это по счетам, и не валютой, а бесценным — своей… независимостью!

Итак, вырвавшись из одного, тяжкого, мы влезаем в умягченное, но тем более опасное ярмо. Почему — паче опасное? Да потому, что доныне на нас, пусть грубо и жестоко, но давили открыто, что вызывало естественное сопротивление и, как ни парадоксально, питало чувство национального достоинства.

Если же последуем примеру — нет, не «старшего брата», а тех, кто ныне правит от имени россиян, — на нас не будут открыто давить. Более того, нам введут даже долларовые инъекции. Но мы и не спохватимся, что это — всего лишь наркоз, который усыпит весь наш организм вплоть до сигнальной системы национального достоинства. А потом уже для таких искусных лекарей, как американские политические и спецврачи, всего лишь дело техники: сделать резекцию и методом политической генной инженерии безболезненно изменить наследственный код. Чтож, вследствие этой операции мы получим кое-какие мизерные материальные блага, но за счет невосполнимых потерь.

А потеряем мы перво-наперво достоинство, которое делает из просто населения народ. Следовательно, мы потеряем себя как нация, за которую легли костьми целые поколения лучших из лучших сынов Украины. Американизуемся или онемечимся, то есть станем теми или другими, но не первым, как Горбачев, не натуральными, а производными от малороссов — малоамериканцами, малонемцами, сиречь, эрзац-народом, который натуральные, коренные баре дальше прихожей не пустят. И самое страшное — мы изменим своей вере, то есть станем кривоверами.

Но нация — дар Божий, и в определенный исторический миг неотвратимо заработают механизмы ее самовозрождения. И тогда все начнется сначала — новый Бату, новый Хмельницкий, новый Зализняк, новый 1905-й, новый 1917-й, новый Скоропадский вкупе с немцами, новый кровавый Муравьев, новый «Арсенал», новые Круты, новый Петлюра, новый Ленин, новый Сталин, новый Бандера, новый Берия, новый Горбачев. И снова — сведение счетов победителей с побежденными.

Не пора ли задуматься: а может кому-то надо, чтобы мы перманентно сводили между собой кровавые счеты и не поднимались в своем самоутверждении выше кем-то обозначенной мечты? Может, мы наконец разорвем этот «circulus vitiosus» и пойдем своим путем, не отбрасывая достижений и помощи цивилизованных народов, но уповая прежде всего на свои силы и беспредельные возможности?!

Да, нам будет нелегко. Особенно на первых порах, пока в соседней державе властвует нынешняя команда. Сам ее кормчий, отдавая «экономическое пространство» под американские мильярды, дабы укрепить свой режим, уже ныне чувствует подземные толчки нарастающего гнева низов. По мере их усиления он будет искать возможность скоррегировать недовольство народа вовне. Естественно, первой его мишенью станет Украина. Тем более, что определенная часть соседей, страдающая бытовым великодержавьем, и поныне считает нас своей частью, лишь говорящей на малороссийском диалекте. Да что далеко ходить: уже сегодня мы чувствуем неоднозначные поползновения соседа в сторону Крыма, т. н. Новороссии и Донецкого кряжа. Ведь Черноморский флот и ракеты — лишь повод к территориальным притязаниям.

И последние обещания и заверения «о дружбе и взаимосотрудничестве» могут быть также попраны, как и предыдущие договоры и клятвы. И я бы не обольщался очередным изменением позиции Ельцина на 180° — от угрозы учредить непроходимую границу, до ласковых обещаний сделать еще более «прозрачной». С чего бы это вдруг?

Конечно же, американцы подыграют Борису Николаевичу. Не секрет, команда настоящего Белого Дома отдает себе отчет в том, что хозяин так называемого Белого Дома — далеко не оптимальный вариант. Но он как прагматики действуют по принципу целесообразности.

Помните реплику Сталина? На сетования своего представителя, посланного в Союз писателей навести порядок, — мол, сие невозможно, поскольку тот пьет, тот бабник, того вообще не найти, — помните, что ему ответил И. В.: «А у меня других писателей нет. Работайте с этими».

У американцев тоже нет особого выбора. Посему они будут «работать с этим», пока сие отвечает их национальным интересам.

А теперь посмотрим, что вышло у суверенного соседа. «Радикалы» — эти глашатаи независимости — поклялись не вмешиваться во внутренние дела других стран. Поклялись, начисто «забыв», что сами-то на привязи… Что размах их независимости измеряется длиной проволоки, выделенной Бушем, на которую наброшено кольцо цепи, подсоединеной к кольцу ошейника, одетого на шею радикалов. Вот так, на цепи, по команде Буша, их науськивали в Персидском заливе, на вмешательство во внутренние дела в Югославии, наконец, на той же цепи подключили к санкциям против неугодной США Ливии… А как же вы думали — кто платит, тот и заказывает музыку! Причем, не калинку или барыню, а музыку своих национальных интересов.

Похоже, что уже и украинцев с гопака пытаются перевести на брейк. Он хотя и близок в некоторых фрагментах по стилю к гопаку, но совершенно чуждый по биологии нашего национального характера… А как же иначе прикажете понимать тот факт, что Вашингтон потребовал за свою помощь объявить всю Украину в одночасье безъядерной зоной?! То есть, выполнить желание… Ельцина. Усекли, как Америка (я не говорю о словах, а о деле) «работает» на суверенитет Украины?

А дальше — тот же размах «независимости», равный длине проволоки, выделенной Бушем. И наконец — цепь и ошейник.

Хотим ли мы с дороги борьбы за независимость свернуть… в новую зависимость? Конечно же, нет! Но один резон — пассивно хотеть, и совсем другой — активно делать дело во имя реализации независимости. И у нас есть все возможности даже в этот сложнейший период отстоять себя. Стоит только внимательно, от корки до корки заново перечитать летопись нашей многострадальной истории, и сделать решительные выводы из тяжкого опыта. И самый главный из них, и на всю оставшуюся перспективу — спасительный — вывод гласит: любые, даже под самыми благовидными поводами, попытки завоевать или удержать власть на долларах, марках, рублях, или штыках то ли кайзеровцев, то ли вермахтовцев, то ли красногвардейцев, то ли «голубых касок» заканчивались или завершается поражением: на чужом горбу в рай еще никто не въехал, да и не въедет. Ибо у чужеземцев есть свои национальные интересы, которые никогда полностью не совпадут с нашими.

Поэтому мы должны четко определиться в своих стратегических национальных интересах и действовать твердо, целеустремленно и одновременно тактически гибко, во имя неукоснительной реализации их во благо и угоду своему родному, но не ущемляя достоинства всяк сущих на земле народов.

И заглавная, на мой взгляд, задача — сохранить целостность государства, соборность Украины. Твердо оберегая ее исторические границы, мы ни в коем разе не должны «отвечать взаимностью» на любые выбросы стихийно-эмоционально. Этого ждут многие, и в частности — соседи, устами, скажем, Руцкого, провоцируя нас на ошибку. У нас есть все возможности разумно защититься не ответным ударом «между глаз», а правовыми международными нормами как полноправному учредителю ООН. На нашей стороне право.

Но этим правом надо пользоваться умело, активно и незамедлительно. Любая, даже словесная, попытка посягнуть на наши кордоны должна незамедлительно пресекаться соответствующим набором имеющихся в распоряжении МИДа средств, и становиться достоянием гласности мирового сообщества.

Однако, на Бога, т. е. на ООН, надейся, а сам не плошай. Международному сообществу значительно легче принять нашу сторону, если внутренне держава будет гармонически единая, цельная и целостная. То есть, если мы оптимально решим вопрос межнациональных отношений в Украине. Короче, если каждый — русский ли, поляк, еврей, татарин, грек, или мадьяр — почувствует себя так же надежно, как и «коренной» украинец, то есть осознает себя в Украине не квартирантом, которого в любой момент могут «попросить» освободить занимаемую площадь, а полноправным хозяином государства со всеми правовыми гарантиями. И одновременно — обязанностями гражданина, вплоть до самой священной — защиты своего отечества. Словом, как писал М. Драгоманов еще в 1876 году: «Нужно… и для братьев и для самих себя устроить дом, в котором можно было бы жить… по-человечески и развиваться беспрепятственно».

В деликатнейшей сфере межнациональных отношений нет «мелочей». Любой перекос грозит обернуться тяжким, если не кровавым исходом. Вспомним хотя бы чем обошелся Молдавии «Закон о языке», в котором прекрасная идея — защитить родной язык, — доведенная до абсурда, обернулась ущемлением языков других народов. Ибо если мы законно требуем ото всех, невзирая на национальности, знать коренной государственный язык, то должны на этом же государственном уровне создать все и всем условия для его изучения. Но ведь для этого потребуется время и терпение.

Слава Богу, наш «Закон о языке», хоть и справедливо критикуемый, но все же, благодаря своей толерантности, не привел к межнациональному противостоянию и расчленению общества на гоев и изгоев.

Но — еще раз подчеркну — в национальных отношениях нет «и прочее». Все важно, даже то, что нам, «коренным», иногда кажется несущественным.

В последнее время в некоторых быстро появляющихся полуподметных изданиях то там, то здесь начали выныривать «материальчики», оскорбляющие национальное чувство и достоинство евреев. Я не называю эти «издания», чтобы не давать им своеобразной рекламы, на которую они, видимо, и рассчитывают. Да и уровень сих «изысканий» постнулевой.

Однако, это на взгляд человека, даже резко осуждающего, но все-таки психологически стоящего «за чертой боли». А представьте себя на месте еврея Абрама Кациельсона — прекрасного украинского поэта, выведшего в люди не одного из ныне известных отечественных мастеров слова, — вообразите его моральное состояние после таких, для нас «несущественных», уколов. Да что моральное, если он физически еле остался жив после того, как духовные сородичи авторов упомянутых «изысканий» подожгли дверь его квартиры!

Словом, это уже не «молодецкие забавы», а нечто весьма тревожное. И не в традициях истинной украинской интеллигенции сострадать и возмущаться… молча. Надо давать решительный отпор подобным поползновениям, не оглядываясь на медлительность правоохранительных органов. Или мы хотим молчанием подтвердить сфабрикованную и усиленно конвертируемую определенными силами фальшивку об Украине как о… «погромницком» крае?

То же — если не более утяжеленное — просматривается и в отношении к русским. Причем, даже, в «серьезных» изданиях. Стало почти бонтоном обязательно «укусить» русского, и особенно ревностно стараются те, кто еще вчера буквально захлебывался, воспевая «старшего брата». Позвольте, это он — русский народ — сам навязался в старшие братья? Или это он — русский народ — издавал Валуевские и эмские указы и циркуляры, запрещающие украинский язык? Или это он — русский народ — утопает в роскоши? А, может, это — не он — русский народ — вместе с нами падал на полях сражений против фашизма? Может, это не он — русский народ — вместе с другими народами — делился с нами последним, приютив эвакуированных? Или это не он — русский народ — предпочел умереть в блокадном Ленинграде, но не склонить головы? Или это не он — русский народ вместе с нами освобождал от фашистской нечисти Украину, ныне ставшую суверенной, независимой державой? Или это не он — русский народ — вместе с нами ныне еле сводит концы с концами?

Кто же это так и зачем — лукаво и коварно, — смещает понятия, подлые замыслы и деяния правителей апилицируя на многострадальный народ? Не затем ли, чтобы, провоцируя кровавые междоусобицы, разделить — и дальше властвовать? Но ведь правители приходят и уходят, а народы остаются. Навечно!

Нашу любовь и уважение к русскому народу не поколеблют никакие земные и космические силы. Верю — мы вместе, суверенные и независимые Украина и Россия, — будем строить грядущий мир добра, справедливости и вселенской гармонии.

Но ждать и пассивно верить, что все само собой образуется, как свидетельствует горький опыт, — весьма и весьма опасно. Надо ежечасно воспитывать и в себе самом, и во всяк сущем брате и соседе осознание той непреложной истины, что каждый народ — независимо от его численности или заслуг перед цивилизацией — каждый народ — это Дар Божий. И каждый народ достоин уважения и поклонения именно как Дар Божий. И посягнувший на эту истину подлежит не только суду мирскому, но и суду Вседержателя. Нет сомнения, что именно Украина явит миру образец гармонического общежития всех сущих на земле народов, ибо весь ее предыдущий опыт решения национальных проблем — непререкаемое свидетельство тому.

Но международное сообщество определяет цивилизованность той или иной державы не только по уровню внутреннего национального согласия, а и по тому, как государство заботится о своих соотечественниках, живущих за пределами его. Ныне многие из украинцев по воле злой судьбы попали в свинцовый водоворот национальных конфликтов в странах их проживания. Да, принцип невмешательства — священный, но мы не можем молча взирать, когда гибнут наши соотечественники, к примеру, в Молдавии. Украина обязана, исповедуя международные правовые нормы, сделать все, чтобы защитить своих сыновей и дочерей. Уверен, что и в эту, столь тяжкую годину, мы достойно исполним свой долг.

Однако нас поджидает не менее, если и не более опасное — минное поле междуконфессиональных распрей. Не будем углубляться в тонкости сугубо религиозных таинств. Категорически осудим неправедные деяния прежних режимов, учинявших гонение на церковь. В частности, их окаянные акции в Западной Украине по тотальному преследованию украинской автокефальной православной, католической и греко-католической церквей. Все они должны пользоваться равными правами и находится под крылом закона о свободе совести.

Однако религия, как бы и кто ни отделял церковь от государства, никогда не была в вакууме, сама по себе, но отражала время, место и общественный строй, в коем она отправляла службу. Следовательно, религия — правомерная, полномочная и неотъемлемая составляющая история своего народа.

А если так, то и в отношении церкви не позволено игнорировать историю, тем паче — перепрыгивать или переписывать ее в угоду сиюминутным, политическим потребам. Малейшее нарушение этой парадигмы чревато непредсказуемым.

Воистину, Бог един. Однако исповедующие его, хоть и составляют как человечество, единство, но единство в многообразии народов. А коль скоро каждый народ имеет и свою историю, и свои законы предков, и свой этногенез, и свою систему ценностей вплоть до биоритмов национального инстинкта, что так или иначе отражается на вероисповедании, то забывать это при строительстве гармонических взаимоотношений конфессий — великий грех.

Я, к примеру, воспитан в православии. И мне больше по душе Новый Завет. По той причине, что он дает мне свободу воли и выбора, то есть я могу, или предаваясь греховным утехам, скатиться в преисполню; или твердо стать против зла на сторону добра и делами праведными завоевать право на райскую перспективу. Следовательно, я выбираю сам.

Иное же, скажем, вероисповедание такого права мне не дает, поелику моя судьба заранее предопределена и предрешена. Словом, постись не постись, молись — не молись, а если тебе предопределено…

Но меня не столько угнетает то обстоятельство, что я — в пассиве. Не устраивает меня больше всего то, что фатальная предрешенность дает возможность сбросить моральные якоря: делай, что хочешь, вплоть до аморальных поступков, все равно твоя участь предопределена…

Но оставим эти тонкости для теологов. Ведь миллионы католиков, как и православных, просто верят в Бога. И я, голосовавший за свободу совести, уважаю их выбор. Уважаю, как и все другие религии, вплоть до языческой.

Однако я вправе требовать такого же уважения и к своей, православной, вере. И жду этой взаимности в первую очередь от радикалов, провозгласивших толерантность высшей целью в конфессиональных взаимоотношениях. Более того, я требую от кого бы то ни было уважать мою историю, традиции, законы моих предков, особенности моего края.

Волею судьбы население Западной Украины, очутившись в силовом поле папского Рима в значительной своей части исповедует католицизм и греко-католицизм. Это его законное право, и те гонения, которые учиняли прежние режимы (к сожалению, есть тут непроизвольная вина и Русской православной церкви) на верующих, мы раз и навсегда осудили. Идти против традиций, складывающихся десятилетиями, а то и столетиями в Западном регионе государства, ущемляя устоявшиеся конфессии, равнозначно попранию самой идеи соборности Украины.

Естественно, как житель Восточной Украины, где, в силу сложившихся исторических традиций, население в основном исповедует православие, я ожидаю от своих западных соотечественников такого же уважительного отношения.

К сожалению, мои ожидания, мягко говоря, всуе. Под флагом расчета за обиды, нанесенные прежним режимом, католики и греко-католики с упорством, граничащим с агрессивностью, рвутся в восточные регионы. Причем, в те заповедные места, где для католицизма и греко-католицизма почва не только не взрыхленная, но и враждебная.

Да, враждебная, и не надо извинительных недомолвок и ханжеских ужимок. Из песни слов не выбросить, а историю не перепрыгнешь — ноги сломаешь, а то и шею свернешь. Нравится это кому или не нравится, но освободительная война Хмельницкого началась из Запорожской Сечи, и одним из ее детонаторов было ущемление католической шляхтой православных.

Козаки шли в бой, осенив себя троекратно крестом справа-налево. За Украину и православную веру. А резня в Умани, именуемая Гайдамаччиной, разве не была сдетонирована попранием католиками и греко-католиками православной веры и осквернением храмов ее?

Подобает ли, ломая все морально-этические законы, отправлять чужие молитвы над прахом тех, которые сражались против этой чужой веры? Ну, пусть непосвященные во все изгибы истории не ведают, что творят. Но ведь интеллигенты прекрасно знают, что народы Восточной Украины воспитаны на Шевченко, все творчество которого было пронизано, мягко говоря, неприятием католицизма и особенно униатства!

Плохо это или не совсем? Твердо скажем: совсем нехорошо, но историю не перепишешь. Так было. И неприязнь в восточных регионах, пусть неосознанная, все-таки живет в генетической памяти населения. И задача интеллигенции — терпеливо разрушать сей стереотип, а не подталкивать экспансию католицизма на восток, к той опасной черте, за которой — не приведи Господь! — неосознанная неприязнь трансформируется в сознательную вражду на поле веры. К сожалению, вспышки молний, предвещающие грозу, уже налицо.

Президент как отец нации и его команда должны сделать все во имя сохранения единства нации. Пусть все идет своим чередом, без нажима, без посыпания солью старых ран. Пусть каждый молится единому Богу по-своему, не загоняя в свою веру силком. Пусть рядом возвышаются православные храмы, синагоги, мечети и костелы на своих исконных и новых местах, но только там, где для их произрастания взрыхлена почва, то бишь природным, естественным образом.

И пусть, наконец, примирятся УПЦ и УАПЦ во имя высшей, Богоравной цели — Соборной Украины!

Вплотную к осознанию единства при многообразии и автономности позиций ради высшей цели — Соборности — подошел Председатель УРП Михайло Горынь. Цитирую из его доклада, фрагменты которого опубликованы в газете «За вільну Україну» от 8. VIII. с. г. М. Горынь, в частности, сказал (подаю подстрочный перевод):

«Перед лицом большой опасности, которая подстерегает нас, мы должны, обязаны превозмочь издержки наших межпартийных взаимоотношений.

К ним бы я зачислил:

— крайнюю большевистскую нетерпимость к политическим оппонентам…

— моральное осуждение оппонентов только за то, что они оппоненты;

— монополия на патриотизм, на истину и едино правильную тактику борьбы.

На таких принципах достичь согласия, хотя бы на короткое время, практически невозможно.

Нам надлежит исходить из основ плюралистического общества, в котором многопартийность есть норма, дискуссии — форма взаимоотношений, национальное единство — условие существования государства, а толерантное отношение к оппонентам — признак морального здоровья нации».

В том же конструктивном, созидательном ключе трудится мужественный правозащитник, глубокий ученый и писатель, политик с государственным мышлением Иван Дзюба. Об этом же с присущей ему заостренностью говорил на недавнем Всемирном Форуме Украинцев Президент Леонид Кравчук:

«Сегодня нестабильности мы должны противопоставить единство всех политических сил, стремиться к диалогу, к конструктивному сотрудничеству, поиску разумных компромиссов».

Читатель, наверное, почувствовал в подтексте этих и многих других высказываний остро сквозящую тревогу. Может, это всего лишь упреждающий ход?

Да нет, к сожалению — тревога исходит из весьма суровых реалий нашей сермяжной жизни. И тем более печально, что модель ее — не сегодняшнего покроя.

Вспомним междоусобицы накануне глобального нашествия. Сколько ни взывали и стольный князь киевский, и гениальный автор «Слова о полку Игореве…», и церковь, сколько не увещевали князей и их «партии» наступить на горло личных амбиций во имя единства перед грозящей бедой — и всуе. Чем это закончилось — все знают. И — знали. Знали после победы в Великой Освободительной войне, когда забрезжил рассвет независимости. Но опять же, после смерти Богдана, взыграли амбиции в претензии на булаву, на монополию единственно правильного видения вождей то Правого, то Левого берега, то правого, то левого толка. Вцепившись в жупаны один другого, сосредоточив налитый кровью взгляд на булаве, — так и не заметили, как пришел… третий, и забрезжившая, было, независимость скрылась в тумане на долгие столетия, или, если хотите, под шлейфом Екатерины.

Знали, в 1917-м, когда уже и не забрезжил, а и вправду заиграл рассвет реальной независимости, но вместо укрепления ее и обустройства державы всем миром сообща, опять начали сводить счеты, кто больше, а кто меньше любит Украину. Причем, иные для удостоверения именно своей, самой настоящей любви, призывали в свидетели чужеземцев. И так вцепились один в другого, сводя счеты, что не заметили, как пришел третий и накрыл эту самую независимость своим полувоенным картузом.

Да зачем так уже далеко ходить! Великий украинец, крупный писатель и политик Иван Багряный, отмучившийся в сталинских лагерях, по воле судьбы попавший после войны за границу, по праву ненавидя большевистскую систему, потеряв Родину, — не потерял государственного мышления и видения, как это случилось с другими его же собратьями по несчастью.

К вящей печали, «отечественный» вирус раздора, ведущий родословную со времен княжеских междоусобиц и борьбы за булаву, поразил и эмиграцию. Даже там, вдали от Родины, «левый берег» и «правый берег» просто левые и правые, продолжали выяснять, кто больше, а кто меньше любит Украину, у кого мандат на истину о единственно верном обустройстве грядущей свободной Украины. Причем, известная часть эмиграции ненависть к системе переносила чуть ли не на весь народ, «зараженный комидеологией». По сей модели выходило, что строить новую Украину имеют право только они, эмигранты, и они же призваны учинить суд над целой нацией, которая, выходит, уже виновата тем, что по крайней мере, не эмигрировала.

Иван Багряный, как подчеркивает И. Дзюба, «последовательно развенчивал кастовый характер некоторых отломов украинского национализма и соответствующие элитарные теории». С глубоким государственным видением, исходя не из желаемого, а из реалий действительности, обладая перспективным мышлением, Иван Багряный, касаясь проблемы кадров грядущей Украины, говорит, ссылаясь на тезис из возглавляемой им УРДП:

«Розглядаючи полiтiчнi сили, вірнішe, політичні кадри українського народу в підсовєтській Україні, ми твердили i твердимо, що кадри тi колосальні, високої політичної школи, як i високого фахового та державницького вишколу. I той, хто опануе тi кадри, може боротись проти Сталіна за українську державу…

Так, ці кадри під КП/б/У i під комсомолом. На державно-політичній роботі.I це вci основні кадри нації(здесь и далее подчеркнуто Багряным), бо все, що було політично активне i здатне до політичного життя, мусіло визначитися, можливість же визначитися в офіційній сфері була й лише одна — під егідою КП/б/У i комсомолу. А тепер інша справа, наскільки цікадри душею и серцем належать тій КП/б/У i тому комсомолові. Досвід доводить тут щось зовсім протилежне. Приклад Хвильового i Влизька, Позичанюка i багатьох, багатьох інших xiбa не красномовний?..

I ось, застановлюючись над цим, казали i кажемо: проблема успішності боротьби за українську справу, це проблема включения вcix кадрів в політичний актив нації, у велику революційну, визвольну акцію».

Заметьте: это сказано в мае 1949 года, на чужбине, далеко от Украины, но с такой провидческой силой, словно глаголено только что, на исходе 1992-го, кафедры… Всемирного Форума Украинцев. И прямо адресовано всем тем, нынешним, «хто жахається слова „марксизм“, „матеріалізм“ i ладен був ycix, хто під впливом цих „ізмів“ виростав, згори вішати й викорінювати; шамотню тих, хто від одного слова „пролетаріат“ приходить у сказ i трактуе це, як більшовизм, i готуе розправу кулею i шибенецею. Розправу з мільйонами!».

И если один из нынешних лидеров, почти слово в слово повторяя всех тех бывших, обещает после прихода к власти учинить суд, к примеру, над компартией, то пусть послушает Ивана Багряного, чем сие закончится:

«Чи треба говорити, до чого б привела така „політика“? Замість включения цих кадрів в політичний баланс нації, вони були б поставлені перед дилемою або-або. Або злагода, або непримиренна боротьба супроти тих, хто несе несприятливу для них i для українського народу політичну та соціальну концепцию. Тобто громадянська війна, перемога в якій буде, без сумніву, по їхньому боці, але коштуватиме укранському народові багато жертв i крові».

Неужели ради этого легло костьми несколько поколений? Неужели ради этого шли на Соловки и в Мордовские лагеря лучшие из лучших, чтобы в который уже раз, ощущая в руках реальную независимость, забыв трагические уроки прошлого, снова вцепиться в петельки один одному и, хищно поглядывая налитыми кровью глазами на вожделенную булаву, в который раз — не приведи, в последний! — наяву узреть эту выстраданную независимость… журавлем в небе?!

А может, все же наконец опомнимся и отложим до лучших времен политические и прочие амбиции, хотя бы на период укоренения и укрепления Державы? Она же ведь еще совсем юная и хрупкая и растет не в теплице, а в окружении соседей, не все из которых радуются ее первому цветению. Или кто-то хочет, чтобы сработал третий вариант «або-або» Ивана Багряного:

«Для найменше ж стійких було б ще трете „або“.

Це вимушений перехід до диспозиції навітньої якоїсь російської власовщини, чи якоїсь іншої форми російського великодержавства. I то порядком захисту свого життя»?

То есть, не ровен час, снова придет уже опасно знакомый и знаемый нами «третий». Не надо испытывать судьбу, панове-товариши, тем паче на фоне ядерных боеголовок!

Тех же, кто, нарушая элементарные нормы, пытается учить в нашем же доме, как нам жить, какого иметь президента и правительство, встречу словами Ивана Багряного:

«А тим часом закидаеться на те, що Україна таки обійдеться без їхнього проводирства. Це з кожним днем стає все реальнішим фактом, таким же незаперечним, як двічі по два — чотири».

Более разумно, уча, вместе с нами, сообща учиться, как на реальном, а не умозрительном грунте, исходя из традиций и исторического опыта, строить Независимую Соборную Украину.

Если Президент, Парламент и Правительство решат эти проблемы оптимально, соборность Украины гарантирована. А при единстве ее народов нам не страшны любые испытания. Ибо все звезды и расположение планет благоволят нам на восхождение к вершинам цивилизации своим, независимым путем. И мы можем гордо, на весь мир провозгласить не только «ще не вмерла Украiна», а — «вічно жити Україні i її народам!»

* * *

Это письмо глухой тоски и боли впору бы заканчивать в полуразрушенной часовне у заброшенного кладбища, в мертвенном мерцании луны, под леденящие стоны и хохот совы…

…Но стоит медово-золотистый день сочного, уже заматерелого лета. Стоит полдень лета.

Кто-то сказал, что тени исчезают в полдень… нет, как раз в полдень тени, умаляясь, приближаются к объектам, их отбрасывающим. То есть они настолько уплотняются, что обретают почти физические свойства самих объектов, и по ним уже можно «читать» первоисточник.

Вот и мы по ним читаем новую печальную повесть временных лет и дней наших. Что же мы задумывали, и что у нас вышло?

Замысел был высокий и достоин восхищения: перестроить все здание нашего общежития. Прежде всего, разломать всевозможные надстройки, пристройки, укромные «загашники» и мрачные застенки, которые за более чем семидесятилетие изрядно деформировали первоначальный проект. А, может, и вовсе возвести новый дом, но на первоначальном, нерукотворном фундаменте социальной справедливости, отвергающей эксплуатацию человека человеком. То есть, построить правовое государство, где бы личность была защищена всей мощью законов, а государство работало на человека. И где бы никогда не возродился культ непогрешимого вождя, который обошелся нам невосполнимыми жертвами.

Но у нас было особое государство — многонациональное. Декларировшееся как союз равных, оно превратилось в загон, где надсмотрщики с нагайками по-коршуньи бдительно следили и хищно вылавливали тех, кто пытался заявить хотя бы малейшую претензию на Богом дарованное национальное достоинство. И отцы перестройки пообещали, что и это превозможем, что мы обретем реальную независимость, и создадим совершенно новый союз народов — Содружество Независимых Государств. И как же нам было, истосковавшимся в авторитарном, унитарном загоне, не поверить этому счастью?! И мы в очередной раз поверили.

Но в состоянии эйфории то ли забыли, то ли в спешке недосуг было спросить у отцов, а имеется ли у них, кроме прекрасных замыслов, если и не проект, то хотя бы план действий? И только когда уже от старого строения остались одни руины, мы вдруг вспомнили, что крестьянин разбирает старую хату только после того, как возведет новую. Мы же сделали наоборот, и теперь копаем землянки.

И сколько же нас, не единожды тяжко страдавших за свою наивную доверчивость, — сколько же нас еще учить истории?! Почему мы опять забыли предостережение Достоевского о «натуре» человеческой? Откуда у нас эта детская неразборчивость: раз человек красиво говорит, значит, он и дело сделает красиво? И почему мы, повидавшие виды, уверяем себя, что говорящий красиво, так же и мыслит благородно? Почему мы, исходя из своего горького опыта, не единожды обманутые, не вспомнили, что за благородными речами может скрываться низменная личность с темными помыслами?

Ныне, стоя на руине с переметной сумой, посыпаем главу пеплом, вопия: нас обманули — плана перестройки не было!

Да в том то и соль, что был он! Только не тот, желаемый, который мы приняли за действительный, а держащийся до поры до времени втайне: под видом перестройки совершить пересменку властей. И добро бы — лишь пересменку, а то ведь, отступив от старого, они начали закладывать новый фундамент, имя которому — эксплуатация человека человеком! И мы, в который раз, «не заметили».

Может, потому не заметили, что «отцы» действовали как бы руками народа, тонко подменив его аутсайдерами общества? Отцы ведь мыслили использовать буйную, разрушительную энергию люмпенов на время, пока они помогут им взобраться на пирамиду власти, а потом отправить использованный «материал» на его законный, предопределенный природой этаж.

И — прогадали: выброшенные на поверхность разрушительной волной, многие «из калифов на час» захотели остаться у власти навсегда. И вот заседают в парламентах разных уровней, и доваливают… Доваливают, поскольку ничего другого просто не умеют. И винить то их нельзя: разве можно требовать от человека того, чего ему не дал сам Бог?!

Конечно, Р. И. Хасбулатов как спикер парламента поступил непротокольно, бросив однажды в адрес некоторых разгневанных членов правительства: «Ребята пошутили». Но так ли уж неправ Руслан Имранович как человек? Да не один спикер и ни одного парламента — уверяю вас — только ценой неимоверных усилий сдерживается, чтобы не повторить реплику российского коллеги!

Но нас-то, простых смертных, ведь не сдерживает протокол? Разве мы не хохочем, а иногда и плачем, выслушивая экзерциссы некоторых депутатов, речевой ряд которых стоит за пределами даже не нормативной, а элемантарной грамматики?! Я уже не говорю о содержании, которое в соединении с ликом глаголящего, твердо указует, что и до «ребят» им далековато. Причем, даже до заднескамеечников.

Люди, имевшие несчастье — до избрания «ребят» в парламент — работать с ними, осенив себя крестным знамением, молят о едином: не приведи, Господи, чтобы они возвратились на прежнее место! Ибо опять начнутся склоки, опять доведется трудиться «и за того парня», поелику последний умеет только брать, а давать и не хочет, а иногда просто и не может.

И что самое удивительное: ведь и немного их, таковых, почитай, жалкая толика, а вот — поди ж ты, захватив микрофоны, ухойдокивают даже большинство, состоящее из нормальных избранников!

А жить-то и им, как всем, хочется. И не просто, как всем, а хорошо жить! И вот они, еще недавно, по науськиванью отцов перестройки, разъяренно побивавшие бывших за всевозможные спецпайки, дачи и машины, — получают вне очереди те же… машины, спецпайки, дачи и впридачу улучшенные квартиры. И сами себе устанавливают зарплату в таких размерах, что бывшим и не снилось! И не надо им завидовать — жалеть надо их и себя.

Вы думаете, почему они с перекошенными от гнева, не всегда понятного происхождения лицами, не говорят, — а кричат в микрофон? Да ведь это защитная реакция от страха — потерять «место» и возвратиться на свой, соразмерный их реальной стоимости, этаж. То есть, работать. Но все ли из них могут хоть что-то делать?

Несчастные люди! Но трижды несчастные мы, кто, обольщенный, сам посадил их себе на шею! Вот чем оборачивается нарушение предписания природы и святого Письма: «Каждому — свое». Наиболее популярно этот феномен определила наша прекрасная поэтесса Лина Костенко:

Негідно бути речником юрби, раби paбiв ще гірше ніж раби. Грядущий хам вже навіть не гряде, уже він сам в грядуще нас веде.

… А теперь — что же вышло из Содружества Независимых Государств? Опять, скажете, у отцов перестройки не было плана? Вот тут я почти согласен. Хотя — опять же — план… был. На сей раз, правда, вне бывшего Союза.

И опять нас ничему не научила история! Ну почему мы вдруг возомнили, что заграница и правду нам поможет?! Да, Америка поддержала нас в стремлении обрести суверенитет, но… исходя из своих национальных интересов. Скажите, неужели США выгодно иметь то, что замыслили мы, т. е. (СИЛЬНОЕ) Содружество (сильных) независимых государств? Ответ правильный: исходя из своих национальных интересов, Америке выгодно иметь слабое Содружество Независимых (но опять же, слабых, если не слаборазвитых) государств.

И Штаты — воздадим им должное — близки к реализации своего плана. И не надо кипеть в благородном гневе, а честно графически воспроизвести реальность: ССНГ, то есть Содружество Слаборазвитых Независимых Государств.

Но — снова парадокс! — и они просчитались! Просчитались уже тогда, когда главный отец перестройки, спутав, по своему обыкновению, все карты мировых игроков, в несколько раз ускорил объединение Германии. О, если бы кто-нибудь догадывался, как Америка, на словах ратуя за объединение, — как она не хотела и боялась этого! Страдая комплексом боязни второй сверхдержавы, — ибо, по разумению Белого дома, должна быть одна-единственная сверхдержава, то есть Америка, — она сделала все возможное, дабы убрать вторую, роль которой играл бывший Союз. А тут — на тебе: рождается полнокровная Германия! А там, вдали, грозно маячит Япония и Китай.

К тому же, не вышло и насчет Содружества Слаборазвитых Независимых Государств. Потому, во-первых, что «Содружества» в принципе еще нет. А, во-вторых, бывшие республики не такие простаки, как об этом с присущим ей высокомерием полагает Америка. Бывшие республики, обретя пока что декларативную, последовательно переводят ее в реальную независимость. А посему ищут и находят себе союзников: кто в лице Турции, кто среди арабских стран, кто — в Европе.

Уверен: Украину Европа давно ждет не только с благосклонностью, но и с почтительным уважением и нетерпением. Ибо, с вхождением новой Державы как полнокровного члена в ее семью, наконец, завершится многовековой процесс формирования Европы как геополитического индивидуума, призванного историей (или, если угодно, — Провидением) сыграть свою особую роль в мировой цивилизации. А без Украины это немыслимо.

Можно бы сказать: «не было бы счастья, да несчастье помогло». Но нет, это великая закономерность и великая историческая справедливость. Если же кто и очутился в роли несчастливцев, то прежде всего те стратеги, которые и вправду были очень близки к установлению «нового мирового порядка», где роль безраздельного хозяина или априори отводилась хозяину своего Дома, именуемого — Белый.

Более того, не вышло у них и со «Слаборазвитым Содружеством». По мере обретания реальной независимости, новые державы будут вырабатывать свою, уже государственную политику, исходя из своих национальных интересов. Целесообразно ли жить плечом к плечу и поворачиваться спиной друг к другу? Да еще имея пусть и самые унитарные, а все же связи, устанавливавшиеся десятилетиями, а то и столетиями?

Раньше или позже, целесообразность подскажет возобновить эти материальные и духовные связи. В какой форме — это опять же подскажут национальные интересы, то есть целесообразие. И если этот союз состоится — а он состоится! — то это будет не что иное, как Содружество Сильных Независимых Государств.

…И стоит медово-золотая пора полудня заматерелого лета. И при всех наших неурядицах, иногда и вправду кажущихся тупиковыми, если не обвальными, — колосья благовестят: урожай будет. Тяжко его придется собирать, ибо, как сказано в Писании: жатвы много — жнецов мало.

Но — превозможем, ибо, как свидетельствуют: человек — это то, что должно превозмочь. Яркое солнце середины лета до протоплазмы высветлило все, что надо превозмочь.

В этом остром сиянии и слепые начинают прозревать. И труженики уже знают, что многие из тех, кого они по неведению и обольщению сладкими речами усадили в кресла властвующих — несостоятельны. И они должны уйти, и делать то, что им по силам.

Конечно, сами они не уйдут: не тот морально-этический уровень. Но тут уже дело за избирателями. Уверен: ныне они не повторят ошибки, и пошлют в парламенты компетентных, знаемых лично по реальным делам. Несостоявшиеся же на властном поприще должны спокойно заняться делом, соразмерным их реальным способностям. И — упаси Бог! — ставать на их стезю, то есть действовать так, как они ныне, нарушая права человека, измываются над политическими оппонентами, учреждая чуть ли не запрет на профессии по веро- и политическому исповеданию, по национальным и даже по региональным признакам. Нет, если начнем сводить счеты, мы никогда не построим правового государства. Во имя высшей цели — Соборной Украины! — да восторжествует национальное согласие!

Однако и трусливо молчать о том, что ныне уже явственно наблюдается — равнозначно уклонению от своего гражданского долга. Каждый шаг отступления поощряет новых юберменшей: если сегодня они поджигают двери неугодным, или, воровато оглянувшись, группово избивают оппонента в темном переходе, то завтра боевики вынесут свои «акции» под открытое небо.

Самое отвратительное зрелище — этакие мужички, которые, накрывшись тулупами, полушепотом осуждают «варваров», а разбежавшись, заискивают перед теми же варварами: авось, когда придут к власти, вспомнят и пощадят.

Не пощадят — говорю вам как изведавшии многие раскаленнне тигли, где эти «решают» нац- и другие вопросы «штыком и гранатой». Жестоко и страшно решают!

И не надо ханжески ретушировать свою трусость, уповая на то, что, мол, мы молчим, поскольку неудобно быть причисленным к тем, которые — «вот они уже вышли из окопов!» Хлопцы ведь прекрасно знают, что мы, познавшие на собственной шкуре, что такое месть, — никогда не преступим черты, определенной конституцией, Нет, их беспокоит то, что вышедших из окопов страха, уже не сподручно, как сидящих в них, — сзади, в затылок…

Лучше хотя бы подняться во имя будущего тех же хлопцев, которым мы обязаны объяснить, что свою атомную энергию они должны использовать в мирных целях — во благо Украины.

Невзирая ни на что, верю, что так и будет! Ибо день же какой, медово-золотой, и колосья благовестят: быть урожаю! А посему пора снимать бронежилеты и распоясываться от меча политических и иных ристалищ, и приобщаться к числу здравомыслящих жнецов, пока не осыпался колос.

Но…

Но там вдали темнеет тень фантома. И я, повторяя наказ Святого Кирилла Иерусалимского: «Знаешь признаки антихристовы, не сам один помни их, но и всем сообщай щедро», — призываю: прозревшие, теснее сомкните светлоносный круг, дабы он не ушел от Предначертанного.

Ныне празднующие «победу», вы требуете от всех покаяння? Что ж, пусть это будет моим покаянием.

Теперь — очередь за вами. Хватит ли у вас мужества? Но это уже не моя забота.

Я сказал то, что знаю.

…Я исполнил свой долг.

Аминь.

Післямова

Вельмиповажні запорожці!

Ось Ви і перегорнули останню сторінку.

З хвилюванням неофіта осмілився запропонувати Вашій високій увазі сю книгу про діла, минулі, недавні і нинішні. Як солдат, що не втікає очима від Вашого прямого і суворого запитання: що ж воно, чоловіче, було, сталося, є та ще буде?

Комусь таки доведеться починати звіт за сподіяне і скоєне «перебудовою», до якої і сам причетний. Та й усі ми певною мірою дотичні. Отже, починаю з себе, з надією подвигнути й інших до чесного, жорстокого самоаналізу. Не задля дрібного самокопирсання, а щоб віднайти і хоч би пунктирно позначити помилки, аби їх не повторити в грядущому.

Вибух, іменований «путчем», який розколов час і наші життєписи на «до» і «після», застав мене в Запоріжжі. Можливо, саме з того минулорічного серпня, хай і підсвідомо, зародився задум цієї гіркої книги.

Не каюсь, що повірив першопочатковим гаслам оновлення: вони й справді були благородні. Не побиваюсь за всім поспіль минулим, включаючи й унітарний Союз: незалежність України — це справді дар Божий, який ми вистраждали разом — і українці, і всі народи, що живуть та діють під її небесами. Одначе і не знімаю з себе вини за те, що не зумів передбачити чийсь підступний замір: з одної залежності заманити нас в іншу, закордонного гатунку. А заодне — розстріляти наше минуле, відібрати смисл життя цілих поколінь, які будували і вмирали за Вітчизну, за нас з вами, а нині, зневажувані й обпльовані, опинилися за межою бідності. Будемо одверті: ми таки й справді не догледіли, що нас вперто повертають назад, у світ, де править експлуатація людини людиною. І от вам наслідки: ллється кров міжнаціонального розбрату, мораль суспільства впала за нульову познаку аж до того, коли вже наших дівчат — майбутніх матерів — продають в закордонні борделі. А національна література, мистецтво, кіно майже зникають з духовного обрію…

Та годі побиватися! Запорожці зазнавали і не таких ударів долі, і все ж виходили переможцями, бо твердо стояли на своїй землі, могутньо стояли за віру предків, за власну волю і долю, за вашу і нашу свободу.

На цій священній землі, политій кровію великих наших предтеч, вірую: ми здолаємо і цю руїну! І свідок цьому — Хортиця, яку неоднораз брали в полон, але ніколи і нікому не вдавалось і не вдасться здолати Дух її!

Доземно вклоняюсь вам, славні запорожці! І хай вашому могутньому Козацькому Роду не буде переводу — нині, і прісно, і вовіки-віків! З надією на світлу будуччину справдні Незалежної України і всіх її народів, не зважаючи на національну приналежність і віросповідання.

Ваш

Борис ОЛІЙНИК.

Примечания

1

Официальное сообщение ТАСС гласило: 28 мая 1987 года днем в районе города Котхла-Ярве воздушное пространство Советского Союза нарушил легкомоторный спортивный самолет, пилотируемый гражданином ФРГ М. Рустом.

Полет самолета над территорией СССР не был пресечен, и он совершил посадку в Москве. По данному факту компетентными органами ведется расследование.

(обратно)

2

«…пусть сынам, коль не себе, — долю лучшую в борьбе».

(обратно)

Оглавление

. .

Отступление первое

Отступление первое, как бы на суде

Отступление второе

Отступление третье

Післямова . . .

Реклама на сайте