«В бой уходили десантники»

В бой уходили десантники (fb2) - В бой уходили десантники 2639K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Иван Иванович Громов - Владимир Никифорович Пигунов

Иван Громов Владимир Пигунов В БОЙ УХОДИЛИ ДЕСАНТНИКИ

Рецензент П. Ф. ПАВЛЕНКО

Автор вступительного слова В. Ф. МАРГЕЛОВ

Автор комментария Н. Ф. КИВАЕВ

Слово к читателю

Второго августа 1990 года советские воздушно-десантные войска отмечают свой 60-летний юбилей. Преемникам их славной истории и сегодня дорог первый в мире парашютный десант на учении авиаторов Московского военного округа, с которого начинается летопись нашей крылатой пехоты.

Этот скромный по масштабам эксперимент имеет важное значение. Советские военные теоретики и практики, осуществившие его, прежде других увидели большие, еще не раскрытые возможности, заложенные в авиации, возможности, которые могли быть успешно использованы для «вертикального» охвата противника.

Советская Россия стала родиной воздушных десантов.

Правильно поступили авторы, что отметили командующего Ленинградским военным округом М. Н. Тухачевского, начальника Военно-Воздушных Сил Красной Армии П. И. Баранова и первого парашютиста-десантника Л. Г. Минова, дела которых и послужили началом наших воздушных десантов.

На примере рождения 2-го авиабатальона особого назначения в Белорусском военном округе авторы книги показали историю развертывания в 1933 году воздушно-десантных частей Красной Армии и их совершенствования в последующие годы, перед Великой Отечественной войной.

По биографии 214-й воздушно-десантной бригады можно представить и условия организации в 1938 году первых шести бригад в Красной Армии, которыми завершился второй этап организационного становления воздушно-десантных войск.

Рассказы об участии парашютистов-десантников Белорусского военного округа в советско-финляндской войне, операциях в Прибалтике и Бессарабии еще ярче раскрывают роль воздушно-десантных войск.

В литературе подобного плана авторы впервые подняли историю рождения одного из первых воздушно-десантных корпусов Красной Армии. Книга знакомит читателя с малоизвестной страницей боевых дел десантников Западного фронта в начальный период Великой Отечественной войны. В ней со знанием дела представлены картины обороны десантниками переправ на Березине, показаны бои под Белыничами, у Мстиславля, почти месячная оборона на Соже под Кричевом и боевые рейды 214-й бригады по тылам бобруйской группировки противника.

Долгие годы авторы, в прошлом сами парашютисты-десантники, собирали материал для книги. Работали в Центральном архиве Министерства обороны СССР, Центральном Государственном архиве Советской Армии, изучали экспозиции и фонды Рязанского музея воздушно-десантных войск и Кричевского краеведческого музея, записывали воспоминания ветеранов корпуса, совершали поездки по местам боев.

В книге раскрыт также первый парашютный десант Великой Отечественной войны в район населенного пункта Горки Могилевской области и другие десанты, совершенные по решению командующего Западным фронтом С. К. Тимошенко. С интересом познакомится читатель и со страничками биографии одной из старейших в нашей армии 214-й воздушно-десантной бригады и родившегося на ее базе 4-го воздушно-десантного корпуса, на боевых подвигах которого и в наше время воспитываются парашютисты-десантники.

В. Ф. Маргелов, генерал армии,

Герой Советского Союза

ГОДЫ СТАНОВЛЕНИЯ

Особого назначения

Командир взвода Илья Полозков несказанно обрадовался. Еще до выхода на огневой рубеж последней смены он узнал, что его бойцы завоевали первое место в дивизии. Блестящий успех! Об этом ему сообщил комбат, который подсчитывал количество пораженных мишеней пулеметчиками взводов из других полков.

Вскоре последовала команда, и участники стрелковых состязаний построились для подведения итогов. Илья стоял на правом фланге своего взвода. Не замечая свежего мартовского ветра, он вслушивался в речь комдива, который говорил о значении в бою отлично подготовленных пулеметчиков, и с нетерпением ждал, когда же тот назовет отличившихся.

— Победителем соревнования на первенство дивизии объявляю пулеметный взвод четырнадцатого стрелкового полка. Его командира Полозкова Илью Дмитриевича награждаю двумя денежными окладами, а подразделение — грамотой! — объявил, наконец-то, командир дивизии.

Илья молодцевато подошел, доложил. Комдив вручил ему грамоту и, пожимая руку, сказал:

— Спасибо за подготовку пулеметчиков. Возможно, у вас есть какая-либо просьба?

— Хочу с парашютом прыгать…

Перед этим ответом он секунду-другую боролся с мыслью, о чем просить командира дивизии. Верх взяло желание показать себя не только передовым взводным, но и смелым человеком. А о смелых людях, парашютистах Бобруйского гарнизона, слухи дошли уже и до Полоцка, где служил Илья Полозков.

Сформированный там в начале 1933 года 2-й авиабатальон особого назначения[1] совершал первые парашютные прыжки. А сделать это в секрете было невозможно.

— Просьба ваша далеко не обычная, — ответил комдив, — но постараюсь помочь в этом. — Он еще раз пожал руку Полозкова, поздравив его с победой.

Командир дивизии слово свое сдержал. В апреле 1933 года Илью командировали в Смоленск, где размещался в то время штаб округа, для прохождения медицинской комиссии. А комиссия эта была довольно строгая. Однако Полозков прошел через все испытания медиков и получил предписание на курсы парашютного дела в Детском Селе (ныне Пушкин). Там, при 3-й авиабригаде особого назначения, лишь недавно сформированной и единственной в Красной Армии, он многое узнал о первых ступеньках в становлении нового рода войск.

Инструкторы рассказывали, что все началось с комбрига Леонида Григорьевича Минова, который по заданию начальника Военно-Воздушных Сил Петра Ионовича Баранова еще в 1929 году в роли представителя Амторг — советской торговой делегации, занимавшейся, в частности, закупкой парашютов в США, совершил там на свой страх и риск три парашютных прыжка.

Цель его командировки — увидеть, как преподавалась в американской школе парашютная подготовка, как поставлено дело аварийно-спасательной службы в авиации. Он побывал в Буффало, где находился завод фирмы «Ирвинг», изготавливавший парашюты. Здесь ведущий испытатель фирмы мистер Форд предложил русскому летчику опробовать качество закупаемого им товара — самому совершить прыжок.

И Леонид Минов, не имея, по существу, специальной подготовки, спокойно согласился. «Правильно поступил. Пусть знают русских!» — мысленно отметил Полозков, слушая рассказ о тех первых прыжках комбрига.

За время трехмесячной подготовки на курсах Илье Дмитриевичу посчастливилось постоянно видеть и слушать этого необыкновенной силы воли и способностей человека.

— Случилось так, — рассказывал Леонид Григорьевич, — что из-за плохой погоды тот прыжок, назначенный на десятое июля двадцать девятого года, не состоялся. Неожиданно в мой адрес прибыла телеграмма. В ней предписывалось срочно выехать в Нью-Йорк для осмотра американских аэропортов. Оставалась одна возможность — прыгать тринадцатого. И когда я объявил свое решение Форду, тот удивился:

— Как же так, мистер Майнов (такое имя дали мне американцы)? В Америке число «тринадцать» вообще нежелательно. У нас даже в отелях нет тринадцатых номеров, нет и тринадцатых квартир, а порой и тринадцатых номеров домов, — пояснил он через переводчика. — Предпринять что-либо серьезное тринадцатого числа в нашей стране может только ненормальный человек. Я возражаю против прыжка в этот день! — отрезал Форд решительно.

В разговор вмешался вице-президент фирмы Маклоуд:

— Давайте считать так, мистер Майнов: вы прыгаете не тринадцатого, а накануне четырнадцатого.

И Минов рассказал, как он совершил тот первый парашютный прыжок, а затем и второй — в городе Помоне.

В поездке по Америке его сопровождал рекордсмен мира по прыжкам с высоты 8000 метров Берт Уайт. Он и предложил русскому представителю принять участие в соревновании с американцами. Минов согласился без колебаний и тем самым снова удивил американцев.

Прыгали с высоты 400 метров. Центром приземления был круг диаметром 35 метров. Леонид Григорьевич раскрыл парашют на высоте 150 метров и по точности приземления занял третье призовое место. А его гид Уайт — пятое.

Так Минов, по сути дела, стал первым рекордсменом СССР в прыжках на точность приземления.

В период трехнедельной командировки он совершил и третий прыжок. Это снова было в Буффало, где Леонид Григорьевич впервые опустился под широким шёлковым куполом.

В тот день задул сильный порывистый ветер — до одиннадцати метров в секунду. При таком ветре даже опытные спортсмены прыжки не проводят.

— Вас может унести неизвестно куда, — предостерегал его мистер Маклоуд.

— Ничего, не унесет, — ответил Минов, который уже в первом прыжке применил так называемое скольжение, чтобы не опуститься на железную дорогу, по которой в это время на всех парах мчался поезд.

— Тогда, мистер Майнов, давайте заключим пари. На пять центов. Это не деньги, но спор состоится.

— По рукам, мистер Маклоуд! — И Леонид Григорьевич встряхнул руку вице-президента…

Продолжая свой рассказ, комбриг подчеркнул, что каждое дело трудно начинать, а начнешь — и все получается по принципу: «Не так страшен черт, как его малюют».

Более часа будущие инструкторы парашютного дела слушали Минова, о котором ходили легенды.

Запомнились его худощавая, высокая фигура, приятный доверительный голос, простота в обращении.

Позднее Илья Полозков узнал и биографию этого замечательного человека.

Родился Л. Г. Минов в 1898 году. В октябре семнадцатого вступил в партию большевиков, распространял среди солдат «Окопную правду». Суровое время гражданской войны привело его в провинциальный городок Белев, где в то время скопилось немало бандитов всех мастей и прочей контры, всплывшей на волнах революции. Пришлось повоевать с ними основательно.

Осенью 1918 года уездный комитет направил Леонида Минова на курсы командного состава в Тулу. Но недолго пришлось ему обучаться военным наукам. Молодой Республике Советов угрожали польские легионеры. И красных командиров бросили навстречу новой опасности.

350 курсантов вступили тогда в бой, а вернулись только 17. Остальные были ранены или убиты. Затем Минов участвовал в боях под Курском, Змиевкой. Остатки поредевшего полка отправили на переформирование в Орел. С этим городом у Минова связаны особые воспоминания: он натолкнулся на объявление, в котором сообщалось, что в Москве организованы авиационные курсы.

Минов тут же подал заявление. Его приняли без проволочки. В двадцать два года Леонид Григорьевич получил диплом летнаба — летчика-наблюдателя. И снова в его биографии — боевые дела. На стареньких «фарманах» и «вуазенах» летал он над позициями белогвардейцев и интервентов: бомбил их, вел воздушную разведку.

В Зарайской школе Минов переучился на летчика, а в 1923 году при 1-й высшей школе красных летчиков окончил курсы усовершенствования и был назначен на должность помощника школы по учебно-летной подготовке[2].

Его способности, инициатива и целеустремленность не остались незамеченными. В 1925 году Минова в качестве консультанта по авиационным заказам направили во Францию. За два года на дипломатической работе в Париже он многое сделал для Военно-Воздушных Сил РККА.

По возвращении на Родину Леонид Григорьевич был назначен командиром учебной эскадрильи во 2-й военной школе летчиков в Борисоглебске. Здесь он отличился тем, что начал обучать курсантов «слепому» полету. Это были первые занятия такого рода. Появился закрытый колпак для имитации полета в отсутствии видимости естественного горизонта земли и кресло для тренажа.

Минов стал во главе новой методики обучения летному делу. Вот почему его знал начальник Военно-Воздушных Сил РККА П. И. Баранов.

По прибытии из командировки Л. Г. Минов развил бурную деятельность по внедрению в авиацию парашюта: писал статьи для газет и журналов, ездил в авиационные части, где проводил теоретические занятия, а заодно и совершал показательные прыжки.

Летом 1930 года из числа добровольцев 11-й авиабригады Московского военного округа он подготовил 30 парашютистов. А 2 августа[3] по заданию начальника ВВС Леонид Григорьевич стал организатором первого в мире парашютного десанта на опытно-показательном учении ВВС Московского военного округа.

12 парашютистов двумя рейсами «Фармана-Голиафа», закупленного во Франции в 1927 году, приземлились в тот день у маленького хутора под Воронежем.

Идея создания воздушно-десантных войск, высказанная еще в 1928 году командующим Ленинградским военным округом Михаилом Николаевичем Тухачевским, воплощалась в жизнь.

Об этом Илье Полозкову стало известно много позже, а в то время он занимался парашютной подготовкой. Будущие инструкторы изучали также подрывное и химическое дело, радио и телефонную связь, тактику боя в тылу противника, учились вождению автомобиля и мотоцикла.

В прошлом беспризорник Илья Полозков готовился стать инструктором парашютно-десантной подготовки. За время учебы он совершил пять парашютных прыжков, затем прибыл в Бобруйск, где дислоцировался 2-й авиабатальон особого назначения Белорусского военного округа.

Еще на курсах Илья Дмитриевич узнал, что одновременно с созданием 3-й авиабригады в Ленинградском военном округе в начале 1933 года в Приволжском, Белорусском, Украинском и Московском военных округах были сформированы штатные соответственно 1, 2, 3 и 4-й авиационные БОНы — батальоны особого назначения[4].

Военный городок авиаторов, где размещался БОН, выделялся четкими границами. Со стороны города, вдоль улицы имени Ванцетти, — забор. Но центру, со стороны улицы Пушкина, виднелось маленькое, но аккуратное здание контрольно-пропускного пункта с большими воротами. Пройдешь через главный вход — и на левой стороне увидишь пять кирпичных домов для семей командиров, а также магазин, почту, столовую для летчиков.

В городке было все, в чем нуждался гарнизон закрытого типа со строгим пропускным режимом.

Справа — здания санчасти, штаба, парашютная вышка, а за ней — стадион и большой учебный городок для наземной подготовки парашютистов. Через 250 метров главная дорога под прямым углом уходила вправо. Вдоль нее размещались трехэтажные казармы и столовая подразделений обслуживания. Еще через 500–600 метров дорога упиралась в границы аэродрома.

Первым из командиров, кого встретил Полозков, был Виктор Спирин. В тот день он дежурил по части. Из-под нахмуренных, почти сросшихся над переносицей бровей он недоверчиво посмотрел на Илью, прочитал предписание, задержал взгляд на его малиновых петлицах и сказал:

— Выходит, вместе будем служить. Я тоже командир легкопулеметного взвода. Сейчас боец проводит вас к начальнику штаба батальона.

Илья Полозков направился в штаб.

Встреча с исполнявшим обязанности командира батальона Алексеем Федоровичем Левашовым запомнилась особенно. В отличие от адъютантов старших — из линейных батальонов — начальник штаба БОН носил в петлицах, как тогда говорили, по одной шпале. Человек он был на редкость приветливый. Сощуренные глаза, широкое открытое лицо и выбивавшиеся из-под темно-синей пилотки светло-русые волосы еще более подчеркивали его доброжелательность.

Командир батальона так и не прибыл, и Левашов, как начальник штаба, исполнял его обязанности.

Через некоторое время Илья Дмитриевич узнал и главные вехи биографии комбата, который для многих парашютистов-десантников на всю жизнь станет образцом боевого, вдумчивого командира и щедрого душой человека.

Родился Алексей Федорович Левашов в 1900 году в деревне Большой Двор Леденского района Вологодской области. С тринадцати лет начал работать у домовладельца в Петрограде, а когда совершилась Октябрьская революция, он с 3-м стрелковым полком 5-й армии прошел путь от Сызрани до Кургана. В составе 13-го стрелкового полка Киевской бригады в 1920 году участвовал в боях с бандами Струка и Тютюнника.

В следующем году А. Ф. Левашова направили в Киевскую пехотную школу, которую он окончил в 1924 году, и тогда же получил первую командирскую должность в 56-й стрелковой дивизии. К 1930 году Левашов вырос до командира роты. Старшие начальники видели в нем командира с большим будущим и направили на курсы «Выстрел». А когда в округе начал формироваться БОН, он с должности командира батальона 127-го стрелкового полка был назначен начальником штаба этого батальона. Левашова при этом не понизили в должности, напротив, доверили новое большое дело. С таким же повышением в службе военкомом в батальон прибыл бригадный комиссар Иванов.

В его петлицах красной эмалью поблескивали ромбы. «Наверное, в Смоленске знали, — думал Полозков, — что к парашютистам нужно посылать бригадного комиссара, и не меньше. Ведь батальон-то особого назначения и по номеру 2-й во всей Красной Армии».

Илья Дмитриевич быстро освоился с новой службой, успешно учил подчиненных парашютно-десантному делу, а в свободное время рассказывал о будущем воздушно-десантных войск, о романтике службы в них.

Однажды в перерыве между занятиями его спросили:

— Правда, что каждый пятый парашютист обязательно разбивается?

Этому вопросу Полозков не удивился ничуть. Он и сам на курсах в Детском Селе слышал подобные тревожные разговоры. В те годы в парашют мало верили, а самих парашютистов считали людьми необыкновенно смелыми.

— Кто это говорил? — поинтересовался Полозков.

— Да так, никто. Слухи такие.

— Не верьте этим слухам: парашют — надежное средство, тем более если им пользуются отважные и смелые люди. Вы, надеюсь, из тех, и вам бояться нечего.

Подчиненные притихли. Они ожидали услышать от командира взвода интригующие примеры, как разбивается парашютист, но оказалось, все просто: парашют — средство надежное.

В конце августа 1933 года в батальоне по случаю прибытия представителя штаба округа состоялся строевой смотр. Подразделения построились на плацу. Красноармейцы и младшие командиры — в новеньком обмундировании улучшенного качества, в сапогах. С того дня, как их зачислили в ВОН, они навсегда расстались с ботинками и обмотками. Командиры — в форме авиаторов и ботинках с коричневыми крагами. Голубые петлички с эмблемой летчиков и подтянутость десантников радовали высокого гостя.

Рядом с командирами отрядов, в колонну по одному — отделения боепитания, снабжения и радиотелефонистов. За ними — в каждом отряде отдельный радиовзвод с четырьмя радиостанциями 6-ПК, саперно-подрывной взвод с приборами минирования и разминирования и разведвзвод.

Далее, в колонну по три, — пять легкопулеметных взводов. И так в каждом отряде. Около 600 будущих парашютистов-десантников предстали перед взором представителя командующего войсками военного округа.

В заключение смотра он выступил с речью о предназначении батальона, его особых обязанностях в случае действия в тылу противника и закончил словами:

— Вернусь в Смоленск, доложу командующему округом Иерониму Петровичу Уборевичу, что ваш батальон полностью укомплектован. Смелые в нем красноармейцы и командиры. Считаю, что все отряды готовы к парашютному прыжку.

После смотра десантники поняли, что командование округа внимательно следит за подготовкой батальона. С еще большей энергией они продолжали совершенствование учебной базы: приступили к сооружению макетов самолетов ТБ-1 с кабиной Гроховского и ТБ-3. Помощники командиров взводов дополучали на складах вещевого снабжения обмундирование — темно-синие комбинезоны.

Дисциплина, порядок, организованность воспитывались у десантников от подъема до отбоя. Командиры и политработники делали все, чтобы их подчиненные во всех делах и поступках были людьми особыми. И десантники заметно отличались от бойцов других частей Бобруйского гарнизона воинской дисциплиной, внешним видом и даже исполнением песен. У каждого подразделения была своя песня, а этот авиамарш десантники отрядов исполняли с особым вдохновением:

Все выше, выше и выше Стремим мы полет наших птиц. И в каждом пропеллере дышит Спокойствие наших границ.

После политических занятий обычно шли часы по теории парашютного прыжка, материальной части парашюта и его укладке. Через день изучались оружие, ориентирование на местности, движение по азимуту, проводились занятия и по другим общевойсковым дисциплинам. Тренировками на подвесной системе парашюта, макете кабины Гроховского и прыжками с парашютной вышки венчалась наземная подготовка десантников.

Под руководством инструктора парашютной подготовки Василия Веселова для этой цели был создан большой городок тренажеров и учебных мест.

А головой всему были командиры отрядов. Среди них заметно выделялся Мина Козунко, которого красноармейцы уважительно называли между собой: «Наш Мина Михайлович».

Высокий, плотный, с приплюснутым носом, мягкий по натуре, он подкупал своей интеллигентностью. Родился Козунко в деревне Гора Чашникского района, что на Витебщине. Среди белорусов пользовался особым авторитетом.

К концу летнего периода обучения в батальоне начались парашютные прыжки. Прыгал из кабины Гроховского и взвод Ильи Полозкова. Последним выскользнул в маленький люк командир взвода. Потоки воздуха отшвырнули его в сторону от самолета. Полетел, как показалось, спиной и сразу же почувствовал неприятную пустоту в животе, спазмы в горле и распиравшую тяжесть в голове. Отсчитав до трех, рванул вытяжное кольцо и стал ожидать динамического удара. Сильно тряхнуло. «Раскрылся! — отметил он радостно. — Есть шестой!» Посмотрел вверх. Там все в порядке. Парашютный купол «Ирвинга» опускал командира-десантника со скоростью около пяти метров в секунду. Илья Дмитриевич уселся на поперечную лямку. Стало совсем приятно: в груди, как и при первом прыжке, все ликовало. Хотелось петь.

Бросил взгляд вниз. Под ним этажеркой опускались парашютисты — его воспитанники. «Да мне же нужно развернуться по ветру! — спохватился Полозков. Скрестив над головой руки, сильно потянул лямки и почувствовал, как купол развернуло. — Теперь можно и осмотреться детальнее».

Его сносило в сторону Бобруйска. «Так вот какой он с высоты, военный городок Киселевичи!»

В этом городке размещались танкисты комбрига Д. Г. Павлова. Не мог знать тогда Полозков, что командир 4-й танковой бригады вскоре станет героем боев в Республиканской Испании, затем начальником автобронетанкового управления Красной Армии, а позже — командующим Белорусским Особым военным округом.

Опознал Илья Дмитриевич и свой военный городок. На границе аэродрома с городком, распластав огромные крылья, стояли четырехмоторные ТБ-3. Это были самолеты 3-го тяжелого бомбардировочного полка. Командиры уже поговаривали, что скоро эти мощные самолеты станут крыльями и для парашютистов-десантников.

Словно маленькие воробышки, рядом с ними разместились бипланы Р-5. Увидел Полозков и три казармы в самом городке. Ближняя к аэродрому — казарма, где размещался его взвод. Главную дорогу в городке пересекала железнодорожная ветка. Она подходила к мастерским и складам авиаторов со стороны железнодорожного вокзала. А город делила на две части железная дорога. Она вырывалась на мост через Березину и уходила в направлении Жлобина. По одну сторону от железной дороги — улицы Свердлова, Дзержинского, Карла Маркса, Московская, Интернациональная. Их пересекали улицы Пушкина, Советская, Чонгарская, Социалистическая и Урицкого.

Красными стенами выделялись форты крепости, называемой жителями фортштадтом. На ее плацах строем передвигались бойцы 8-й стрелковой дивизии.

А по окраине города, причудливо извиваясь, несла свои воды полноводная красавица Березина. Почти под парашютистом голубела тоненькой ниточкой речушка Бобруйка…

Илья Дмитриевич заметил, что его бойцы уже собирали купола, а на него с большой скоростью бежала земля. Приземлялся он на поле вблизи Киселевичей.

— Ноги! Но-ги-и! — шумно выкрикивали в его адрес местные мальчишки, наблюдая за прыжками.

Этому они научились от укладчиков и инструктора Василия Веселова, которые подобным предупреждением встречали десантников на земле.

Приземлился Полозков нормально. К нему подбежал помощник командира взвода и доложил, что первый прыжок отделениями совершен без происшествий, парашюты сработали отлично.

Вскоре и взводный доложил командиру отряда о завершении парашютных прыжков во взводе.

Вечером, в часы самоподготовки, комбат беседовал с красноармейцами о будущем воздушно-десантных войск, о том, что Реввоенсоветом РККА от 11 декабря 1932 года решено к существующим батальонам дополнительно сформировать 29 нештатных стрелковых батальонов особого назначения.

— Эта работа уже идет в Московском, Ленинградском, Украинском, Средне-Азиатском, Северо-Кавказском, Приволжском и нашем военных округах, — доложил комбат. — И на Дальнем Востоке формируются подобные батальоны. Скоро мы, как пионеры парашютно-десантного дела, будем наставниками или их помощниками в подготовке из стрелков парашютистов-десантников. Нашего полку, как говорят, прибыло, — нажимая на букву «о», подытожил Левашов. — Наступит время, когда мощные бомбардировщики, такие, как те, которые вы видите на нашем аэродроме, поднимут в небо парашютистов. Будем бить противника, если потребуется, сверху и снизу, по вертикали и по горизонтали…

Командир батальона сделал паузу, оглядел глазами десантников. Он чувствовал, что последние слова красноармейцам и младшим командирам понравились. Любили они командира за душевность и простоту в обращении.

К завершению учебного года совершили еще по два прыжка, но уже с ТБ-3. Мощный бомбардировщик осваивался для парашютного десанта.

В начале 1934 года в батальоне прошел слух, что часть бойцов и командиров должна уехать в Отдельную Краснознаменную дальневосточную армию. Вскоре так и случилось: половина батальона убыла в Хабаровск.

Биография 7-го батальона

Командиры в срочном порядке убыли в другие гарнизоны Белорусского военного округа для отбора пополнения в батальон. Учебный год должен был закончиться осенними маневрами с выброской крупного парашютного десанта. И это подстегивало.

К концу июля 1934 года БОН пополнился до полного штатного расчета. Ему присвоили новое наименование — 7-й батальон особого назначения — войсковая часть 2513[5].

На вакантные должности начали прибывать командиры из других гарнизонов. Первым представился командиру батальона Алексей Бойцов. Он получил назначение на должность помощника командира легкопулеметного отряда.

Инструктором физической подготовки утвердили одного из лучших командиров взводов 2-й Белорусской Краснознаменной стрелковой дивизии имени М. Ф. Фрунзе Григория Смирнова.

В те дни из 243-го стрелкового полка прибыл Николай Солнцев.

Среди пополнения особо выделялся Павел Внук, командир взвода БОВШ — Белорусской объединенной военной школы имени М. И. Калинина. Он принял 2-й отряд. Уроженец Заславля, исполнительный и требовательный к себе и подчиненным, он с первых дней завоевал в батальоне авторитет. В его работе с красноармейцами и младшими командирами чувствовался опыт воспитания, полученный в школе.

В один день с ним в должность помощника начальника штаба батальона вступил Михаил Котляров, командир роты из 6-го стрелкового полка. Службу в РККА он начал в 1927 году и был уже опытным наставником.

На должность делопроизводителя части прибыл Василий Добыш. Командиром БОНа был утвержден Алексей Федорович Левашов.

В связи с прибытием пополнения забот у политработников прибавилось. Нужно создавать партийные и комсомольские организации, подбирать агитаторов, помощников руководителей групп политических занятий, редколлегии стенных газет, редакторов боевых листков.

В начале 30-х годов в СССР развернулось наступление социализма по всему фронту. И партийно-политическая работа была направлена на разъяснение больших преобразований в городе и деревне. На политических занятиях и в беседах политработники и командиры подчеркивали, что без мощной, отлично обученной и идейно закаленной армии строительство социализма в нашей стране невозможно.

Большое внимание уделялось и физической подготовке десантников. Эти занятия проводились ежедневно. Особенно трудно давались многим кроссы, где требовалась выносливость.

— Парашютист-десантник — человек не только смелый, но физически и морально закаленный, — подчеркивал Виктор Спирин. — Вот почему на занятиях в поле мы не ходим, а бегаем, совершаем марш-броски. Знаю, что это трудно, но на то мы и бойцы батальона особого назначения. Вдумайтесь в эти слова, товарищи, и вы поймете, что во всех видах боевой подготовки мы должны быть людьми особыми.

Трудной и напряженной была учеба парашютистов. Занятия заканчивались двухчасовой самоподготовкой. Но и питание для красноармейцев и младших командиров выдавалось по норме курсантов военных училищ. В их паек входили сливочное масло, белый хлеб и компот на обед. А старшие и средние командиры получали продукты по нормам летно-подъемного состава.

Десантники чувствовали, что Реввоенсовет РККА проявляет о них особую заботу.

В 1933 году в Белорусском военном округе по почину передовых подразделений 27-й Омской стрелковой дивизии широко развернулось патриотическое движение за освоение ударными темпами нового Курса стрельб[6]. В этой связи созданные в отрядах технические кружки начали работу под лозунгом: «Каждый десантник — отличный стрелок». В итоге общие результаты по огневой подготовке заметно росли.

Ведущей формой соревнования в боевой и политической подготовке было ударничество. От ударников-одиночек к ударным отделениям, взводам и отрядам — таков размах в батальоне этого массового движения.

Десантники гордились, что 5-я Витебская стрелковая дивизия первая в округе и во всей Красной Армии полностью стала ударной. В числе лучших частей округа числился и 7-й батальон особого назначения.

Прыжки на кучность приземления начинал отряд Павла Внука. К этому событию десантники готовились, словно к празднику. У всех царило приподнятое настроение. Отряду как победителю соревнования в боевой учебе первому в батальоне оказана честь открыть групповые прыжки. Гордился этим и командир отряда. А когда подразделения построились, он обратился к ним с такими словами:

— Сегодня прыгаем на кучность приземления. Что это значит, вы знаете. Позади тренировки в прыжках со всех точек бомбардировщика. Первым поднимается в небо третий легкопулеметный взвод как победитель соревнования по десантной подготовке. За ним — остальные по расчету.

Павел Внук задержал взгляд на воспитанниках Николая Солнцева и убедился, что они довольны его решением, подал команду для движения на аэродром.

И десантники, чеканя шаг, словно на занятиях по строевой подготовке, зашагали по главной улице военного городка. Расстояние от казармы до аэродрома в 500 метров преодолели быстро.

Последовала команда:

— Приступить к подготовке для прыжков!

Взводы направились к выложенным в ряды парашютам, вокруг которых уже хлопотали укладчики и инструктор Василий Веселов. Командиры начали готовить своих подопечных к посадке в самолет: в ведомости вписывались номера парашютов, производился расчет, проверялись знания, подгонялась подвесная система. Щелкали пряжки, карабины…

Командир батальона тоже находился на аэродроме, рядом с авиаторами, и в который раз восторженно разглядывал мощный, с широкими крыльями ТБ-3. Его высота — не достать до плоскостей рукой. Размах крыльев — 40,5 метра. Полетный вес с загрузкой в 5 тонн составлял почти 18 тысяч килограммов. Да и скорость до 230 км/час была вполне приличной. Цельнометаллический, с четырьмя моторами — все выглядело внушительно. Это не ТБ-1, у которого полезная загрузка до трех тонн, а для парашютных прыжков подвесная кабина всего на 12 человек.

— Мне важно самому убедиться, как вы закрепили веревки на плоскостях, — сказал Левашов командиру экипажа. — Давайте, показывайте.

Они поднялись по стремянке в кабину. Левашов уселся на правое сиденье летчика.

— Вижу, веревки закреплены, — и обернулся назад. — Турели тоже подготовлены, пулеметы сняты. Все правильно. Спасибо за службу! Действуйте, как договорились: в каждом подъеме по тридцать два человека — взвод с инструктором, выпускающим.

— Есть! — ответил командир ТБ-3.

Левашов выбрался из самолета, пожал руки летчикам и направился к парашютистам Павла Внука. А тот, увидев комбата, подал команду «Смирно!» и зашагал навстречу с докладом. Левашов, не дослушав его до конца, подал команду «Вольно!».

Комбат и командир отряда уточнили план и порядок прыжков. И прыжки начались в точно назначенный час.

3-й взвод в колонну по одному, соблюдая установленный порядок, в голове с помощником командира взвода направился к бомбардировщику. Парашютисты поднимались в самолет и, исчезнув в проеме двери, занимали указанные по расчету места: четыре человека остановились у двух полутораметровых бомболюков, по восемь парашютистов забирались внутрь каждого крыла, остальные размещались в рубке радиста, в просторном грузовом отсеке.

— Быстрее, быстрее! — поторапливал своих питомцев Николай Солнцев.

Он был уверен за десантников. Это у них не первый прыжок. Позади тренировочные занятия на макете самолета в учебном городке и в боевом корабле. Многие красноармейцы успели совершить до этого прыжки с передней и задней турелей, из бомболюков, с обеих плоскостей и через дверку. А перед посадкой в самолет он еще раз объяснил, что и как, сумел даже проверить выборочно знания контрольным опросом. Здесь же окончательно объявил и расчет: кому с какой точки прыгать.

Все парашютисты знали главное правило: в самолет необходимо заходить по «весовой» категории, что означало: от меньшего веса к большему, чтобы затем и точку для прыжка занимать в обратном порядке. Наука простая: и меры безопасности соблюдались, и достигалась нужная кучность.

Последним поднялся в самолет инструктор парашютной подготовки Василий Веселов. Доклады о готовности дошли до командира экипажа, и великан-бомбардировщик с десантом на борту вместо бомбовой нагрузки, взревев моторами, покатился по аэродромному полю.

На старте самолет остановился. Рев моторов то усиливался, то спадал — экипаж опробовал двигатели на всех режимах, готовился к взлету.

Наконец, огласив окрестности Бобруйска мощным гулом, бомбардировщик начал разбег по широкой взлетно-посадочной полосе. Казалось, весь мир в эти минуты замер, вслушиваясь в натужный рев самолета-исполина. Воздух клокотал от четырех моторов тяжело загруженного воздушного корабля. Сзади струились легкие дымные шлейфы выхлопных газов.

Десантники мысленно проигрывали свои действия. Самой сложной точкой для прыжка считались турели. Сюда назначали наиболее ловких, смелых и выносливых. Не менее сложной, можно сказать, филигранной, считалась и работа по занятию левой плоскости. На нее требовалось выбираться через кабину командира экипажа и остерегаться, чтобы не задеть его своим снаряжением или, хуже того, сапогом. Занятие же правого крыла через дверку являлось делом простым.

В итоге в общем-то все оказывалось просто, если не учитывать, что каждого парашютиста связывала длинноствольная винтовка — драгунка. На прыжках она использовалась как учебное оружие. Длиннее тульской трехлинейной, эта драгунка стесняла и сковывала движения, была, пожалуй, главной помехой и для молодых, и для опытных парашютистов-десантников.

Бомбардировщик набрал заданную высоту — 800 метров, вышел на боевой курс. Штурман поднял над головой белый флажок. Сигналом «Приготовиться!» он как бы установил пружину на боевой взвод. Его команда через инструктора и командира взвода толчком в левое плечо передавалась от одного парашютиста к другому.

Инструктор Василий Веселов — он находился в передней турели — высунулся почти по пояс, наблюдая, как корабль, закончив последний круг, выходил на курс для отделения парашютистов. Поднял и он белый флажок и начал следить за исполнением команды.

Почти одновременно через кабину командира самолета и дверку парашютисты начали выбираться на крылья. Точно и быстро, как на тренировках, они двигались вдоль фюзеляжа для занятия положения на правой плоскости. Еще несколько секунд, и красноармейцы, обхватив веревку, протянутую от кабины летчиков в стороны крыльев до крайних моторов, лежа на боку, передвигались по плоскостям до конца веревки. Прошло минуты полторы. Все десантники заняли свои точки.

Веселов не видел, как за спиной у него усаживались красноармейцы на турели, как встали у открытых бомболюков по два парашютиста, но действия их представлял четко. Уже не впервые наблюдал он за молодыми десантниками в воздухе и всякий раз не переставал удивляться: «И откуда у этих деревенских парней, до призыва в армию и не ездивших, как говорили белорусы, даже „на чугунке“, столько силы, отваги и мужества?!» За все время он не знал случая, чтобы кто-либо из них отказался от прыжка, проще говоря, струсил.

Упругие потоки воздуха от скорости самолета и дополнительно от моторов грозили сбросить парашютистов с крыльев, трепыхали лямки подвесной системы, обдавали холодом.

Инструктор видел, как заученными движениями бойцы одевали на кисть правой руки страхующую резинку, называемую в шутку «соской». Десантники, находившиеся на правой плоскости, повернув голову, уставились на флажок Василия Веселова.

Тем, кто находился на левом крыле, было проще: им не требовалось поворачивать голову. И они, казалось, даже посмеивались над турельными, которые и в прямом, и переносном смысле оседлали самолет, выглядели, как амазонки на картинке, свесив ноги со своего коня в одну сторону. Все, что проделывали парашютисты в небе, выбираясь на крылья и турели самолета, было под силу лишь воздушным гимнастам цирка. Не случайно белорусы шутили:

— Цирк на дроте, да и только!

В переводе на русский язык это означало цирк на проволоке. Оно быстро прижилось среди красноармейцев и подчеркивало сложность работы парашютистов-десантников.

Самолет подходил к моменту начала выброски десанта. Штурман взмахнул флажком.

Василий Веселов тоже опустил свой флажок, и команда «Пошел!» начала действовать: одновременно со всех точек самолета посыпались парашютисты, заскользили с плоскостей, кинулись вниз турельные, один за другим вываливались также из бомболюков. В эти же секунды выбрасывались через дверку и десантники, размещавшиеся в рубке радиста и грузовом отсеке.

Последними оставили самолет инструктор и командир взвода. Теперь они сверху наблюдали за своей работой. Групповой прыжок на кучность приземления удался.

Нештатные батальоны

В конце 1933 года при 5-й стрелковой дивизии в Полоцке, 4-й в Слуцке, 8-й в Бобруйске и 64-й в Смоленске начали формироваться нештатные отдельные стрелковые батальоны особого назначения, или, как их стали называть сокращенно, батальоны ОСНАЗы.

Они создавались во всех стрелковых корпусах и кадровых дивизиях[7].

По этой причине некоторые командиры 7-го БОНа, и в их числе Илья Полозков, убыли в свои соединения и части.

На первых порах на Полозкова легла обязанность обучения бойцов-осназовцев дивизии парашютному делу.

При клубе 13-го стрелкового полка он с выделенными в его распоряжение красноармейцами изготовил укладочные столы. А при 1-х батальонах каждого стрелкового полка в это время уже формировались роты нештатного батальона парашютистов.

Вскоре от каждой роты под команду Полозкова прибыли для обучения на укладчика парашютов по три красноармейца. И подготовка кадров для батальона началась.

Опытный Илья Полозков в короткий срок обучил укладке парашютов 15 человек. Вместе с ними в Витебской авиабригаде он совершил по два учебных прыжка с У-2. Так в батальоне ОСНАЗ появились свои укладчики. С ними и предстояло начинать массовую подготовку парашютистов-десантников.

В установленное время батальон прибыл на сбор всех осназовцев округа в лагерь «Большевик», который находился в 10 километрах от авиагородка, за Березиной, в лесу северо-восточнее Бобруйска.

Два месяца стрелки обучались парашютному делу. Вначале совершали учебные прыжки на парашютах «Ирвинг», потом на отечественных ПД-6.

Колоссальную работу проделали в тот период инструкторы парашютной подготовки округа, находившиеся в распоряжении командира 7-го БОНа. Каждый красноармеец и командир должны были совершить по 6–8 парашютных прыжков с ТБ-3. Особенно сложными и ответственными были групповые прыжки на кучность приземления «по-левашовски».

Полигон 7-го БОНа принимал в те дни сотни парашютистов-осназовцев. С утра и до вечера ревело небо над Бобруйском. Белорусский военный округ готовился к осенним маневрам с участием в них первого в мире десанта, чтобы проверить уже сложившиеся в 1933 году взгляды военачальников на массовое развертывание этих войск[8].

В 1934 году штаты всех авиачастей пополнялись должностью инструкторов парашютной подготовки. И техник Василий Нехорошев изъявил желание поехать на курсы по подготовке инструкторов в Детское Село.

За три месяца учебы там он совершил пять прыжков и по возвращении в свою 33-ю авиаэскадрилью в Бобруйске начал учить парашютному делу летчиков.

Но не успел Нехорошев по-настоящему развернуться на новой должности, как из штаба округа поступил приказ о переводе его инструктором парашютной подготовки в 7-й батальон особого назначения.

Довольный новым местом службы, он прибыл для представления и с волнением перешагнул порог кабинета комбата, доложил о прибытии для дальнейшего прохождения службы.

Василий Нехорошев уже встречался на аэродроме с командиром батальона парашютистов, но теперь словно бы впервые увидел этого приветливого человека. Разговорились, как давние знакомые, и Алексей Федорович Левашов посвятил Нехорошева в планы подготовки своего батальона и батальонов ОСНАЗ к осенним маневрам с участием большого парашютного десанта. В распоряжение комбата прибыли для этой цели многие инструкторы парашютной подготовки округа, но основная тяжесть в организации предстоявших прыжков ложилась на инструктора 7-го БОНа.

В числе отобранных командиров для службы в батальоне особого назначения был Иван Лисов.

По окончании с отличием Белорусской объединенной военной школы имени М. И. Калинина он получил право на выбор места службы. Попросился в Могилев. Здесь в 33-й Самарской стрелковой дивизии и начал обучать приписников из деревни Толочин. Многие его подопечные прибыли в роту в лаптях и в этой обуви маршировали на плацу в часы строевой подготовки. В наше время даже не верится, что такое могло быть. А было…

Высокий, стройный, кареглазый Лисов с первых дней командования взводом привлек внимание старших начальников своей любознательностью, желанием изучать новое оружие и боевую технику. Это и привело его на курсы по подводному подрыву мостов. Он исполнял также обязанности начальника физической подготовки полка.

Формирование в дивизии батальона ОСНАЗ и явилось причиной вызова Ивана Лисова к начальнику штаба полка. Как начальник физподготовки он часто встречался с командованием полка, докладывал о ходе сдачи красноармейцами и командирами в батальонах нормативов комплекса ГТО, о подготовке к всеармейскому смотру-конкурсу физической работы и даже о проведении утренней зарядки с женами комсостава.

О причине вызова в штаб в тот день он не догадывался. Прибыл в кабинет начальника штаба. Доложил.

— Сдавайте должность, товарищ полуротный, получайте документы и поезжайте в распоряжение командира батальона особого назначения под Бобруйск, — начал начальник штаба.

— Я же не просился в другую часть, — не удержался удивленный Лисов.

— Не в просьбе дело, — продолжал начальник штаба. — Вы молод, физически крепок и вполне подойдете для службы в той части.

Начальник штаба полка, несомненно, знал о предназначении батальона, но по понятным причинам не раскрыл всего для подчиненного командира.

Вечером двое взводных провожали Ивана Лисова на железнодорожную станцию.

— Не горюй, Ваня. Если что, мы твоих в беде не оставим, — начал успокаивать один из них.

— Конечно, всегда поможем, — добавил второй.

Они не знали о новой службе Ивана Лисова, но догадывались, что его срочный перевод в лагеря под Бобруйском связан с далеко не обычным делом.

Вскоре Лисов вошел на территорию лагеря «Большевик».

Еще до представления командиру, беседуя с будущими товарищами по службе, он уже знал о своей новой специальности. Ему сообщили, что батальон, в котором предстояло служить, сформирован из лучших бойцов и младших командиров 33-й стрелковой дивизии, но средние командиры — в основном из 99-й стрелковой.

— Комбат у нас боевой, — говорил ему один из сослуживцев. — Если уж Онуфриев что-либо решил, то непременно добьется своего. И что важно: по виду даже не подумаешь, что характер у него крутой, своеобразный… Смотрите, вон он, командир батальона, в штабную палатку направился. Торопись представиться, а не успеешь, придется гоняться за ним весь день. Он в штабе не засиживается.

И Лисов, поблагодарив за информацию, направился для доклада. Когда он зашел в штабную палатку, А. А. Онуфриев уже подписывал документы, разложенные начальником штаба. Лисов решил выждать, пока комбат закончит начатое дело.

С виду командиру батальона ОСНАЗа Онуфриеву было под тридцать, но у него уже появились залысины. Округлое лицо с добрыми открытыми глазами действительно не выдавало его твердого характера.

— Все? — спросил комбат начштаба и встал.

— Товарищ командир батальона особого назначения… — начал представляться Лисов.

— Знаю, знаю, — остановил его Онуфриев и начал разговор, будто они уже служили вместе не первый день: — Ваш предшественник, товарищ полуротный, во время парашютного прыжка сильно повредил ногу и убыл в госпиталь. Принимайте должность и помогайте командиру отряда в организации плановой учебы. Завтра и сами к парашютному прыжку готовьтесь.

У Лисова даже в груди похолодело. «Как же так? Я и в глаза ведь парашют не видел!» — подумал он, а Онуфриев, пожимая ему руку, добавил:

— Время еще есть, можно сходить в парашютный городок и позаниматься наземной подготовкой.

— Есть! — ответил Лисов и направился представляться командиру отряда.

Сразу же после доклада о прибытии командир отряда ввел его в курс дела, сказал:

— В связи с тем что красноармейцы и командиры уже прошли наземную подготовку, облет на самолетах и выполнили первые прыжки, вам, чтобы не плестись в хвосте, завтра тоже нужно прыгнуть. Сходите в парашютный городок, там сейчас идут занятия, подучитесь.

Настроение Лисова стало не из лучших. В голову лезли мрачные мысли. «Дела!» — подумал он и торопливо зашагал в учебный городок.

При подходе к перекладине, на которой в подвесной системе парашюта сидел обучаемый, Лисов увидел в качестве инструктора давнего товарища по футбольной команде, командира роты Ивана Солодухина. Он что-то объяснял обучаемому. Подойдя поближе, Лисов услышал:

— Вам вводная: ветер в лицо.

— Разворачиваюсь по ветру так, чтобы он дул в спину, — четко ответил ученик.

— Действуйте! — приказал Солодухин.

И парашютист, вскинув руки выше головы и сложив их накрест, начал тянуть лямки, а инструктор в это время медленно опускал его к земле.

И надо же было случиться такому: к инструктору подбежал посыльный из штаба батальона и начал докладывать, что его, инструктора, срочно вызывает командир батальона. Солодухин, к удивлению всех, позабыв на секунду о своей работе, отпустил веревку, чтобы приложить руку к головному убору. И обучаемый сорвался вниз, приземлился, как в шутку говорили парашютисты, на все три точки.

Какое-то время стояла тишина. Первым подал голос пострадавший. Он высказал в адрес инструктора и его методики несколько сочных слов, от которых все рассмеялись.

Иван Солодухин не растерялся.

— Тренировка окончена, — объявил он и уже собрался было уходить, но увидел Ивана Лисова: — А ты как сюда? В наш батальон? Где устроился?

И Лисов рассказал о себе, о своей должности и заботах на новом месте.

— Извини, друг, бегу. Вечером встретимся! — И он побежал к штабу батальона.

В разговоре с уже «обученным» да и другими будущими сослуживцами Лисов к приходу Вани Солодухина многое успел узнать о своем подразделении. А вечером пришел и он. Проговорили, вспомнили совместную службу, о том, как играли в одной команде в футбол. Под конец разговора Лисов спросил:

— Ваня, а как ты инструктором стал?

Солодухин сказал, что после прибытия в батальон он успел совершить только один парашютный прыжок, да и тот неудачно: в момент приземления растянул связки. В то время еще не знали, в какой обуви удобнее совершать прыжки. И он, по своему разумению, решил, что подойдут и бутсы, с которыми не расстался и в батальоне ОСНАЗа.

Перед посадкой в кабину Гроховского он за что-то зацепился и сорвал шип с пятки бутсы. Во время приземления ступня оказалась перекошенной, и он получил травму.

В батальоне в то время не хватало инструкторов парашютного дела, и Солодухина временно назначили наставником по наземной подготовке.

— Ваня, расскажи, как раскрывать парашют? — обратился к нему Лисов.

— Как? Да очень просто! Надень «соску» и прыгай. Рви верхнее кольцо. Не раскроется — нижнее. Вот и все! — заключил Ваня Солодухин и с хитринкой в глазах посмотрел на полуротного.

Долго в ту ночь не мог уснуть Иван Лисов. Ему казалось, что завтра он ни за что не прыгнет, но под конец решил: прыгать все равно придется, значит, не следует показывать слабость своего духа другим.

Утром Лисов был на аэродроме. Волнение не угасало. Он стоял в готовности прыгать. Молодой командир в форме летчика построил всех новичков, или, как говорили, перворазников, в одну шеренгу, представился:

— Я ваш инструктор на земле, а сейчас подойдет главный, — и начал рассказывать о порядке до прыжка, при посадке в кабину, после приземления.

— Идут! — раздался голос новичка.

К строю приближались двое. По внешнему виду угадывался и главный инструктор. Он шагал размашисто, уверенно. В кожаном реглане, хотя и было довольно тепло, с планшеткой на узеньком ремешке по самые колени, с большими летными очками на шлеме, с крагами-перчатками на руках.

Вместе с ним, едва поспевая, куда менее приметный с виду, с большим секундомером на шее, шел военврач.

Когда оба подошли к строю, наземный инструктор отдал рапорт о готовности новичков к прыжку. Главный поздоровался, представил врача и начал медленно обходить строй, разглядывая своих учеников. Против одного остановился:

— Будете моим помощником!

— Есть! — ответил тот.

Задержался главный инструктор и против Лисова. Смерил с ног до головы его высокую фигуру, спросил:

— Фамилия?

— Лисов Иван Иванович.

— Вы Лисов, я Лисичкин. Будете моим помощником.

— Есть, товарищ командир!

Закончив обход, главный инструктор скомандовал:

— Помощники, ко мне!

Лисов и его товарищ по новой должности подошли к Лисичкину, и тот, понизив голос, начал инструктаж:

— Ваша задача помогать мне в выброске парашютистов из клети. Посмотрите на двухмоторный самолет, который сзади, это бомбардировщик ТБ-1. Между колесами шасси, под самым брюхом, подвешена кабина. Это, как мы ее называем, клеть Гроховского. В ней два отсека, которые разгорожены стенкой. Каждый отсек — на шесть парашютистов. Ваша кабина, Лисов, по правому борту, а ваша, — он указал на соседа, — по левому. При посадке оба вы заходите первыми, а за вами войдут все остальные по расчету. Когда я открою люк и махну рукой, вы должны, сильно упираясь в спину впереди сидящих, выталкивать их из кабины, и у каждого обязательно появится желание совершить прыжок. Поняли, помощники, свои обязанности? — Лисичкин впервые улыбнулся. Хитер!

«Так вот что значит быть помощником главного инструктора!» — мелькнуло в голове Лисова.

А врач уже начал медицинский осмотр.

— Вытяните руки! Закройте глаза! Присядьте! — командовал он, затем измерил пульс.

Сердце у новичков колотилось тревожно и часто, пульс «подскакивал», но врача, казалось, это ничуть не тревожило. Он записывал свои измерения в блокнот, спокойно переходил к очередному новичку.

После медицинского осмотра всех перворазников втиснули в подвесную систему. Когда подошел укладчик парашютов, Лисов расспросил его о действиях в воздухе после отделения от кабины. И тот с пониманием, но не без гордости объяснил, что главное в прыжке не раскрытие парашюта — купол всегда раскроется, в этом он уверен, — а в том, чтобы правильно приземлиться на обе ноги. Для этого перед встречей с землей их следовало держать вместе, полусогнутыми в коленях.

После завершения подгонки парашютов инструктор произвел расчет на посадку в кабину и рассказал о порядке действия до отделения от нее.

— На посадку, ша-го-м марш! — четко подал команду главный инструктор.

И новички, сгибаясь под тяжестью двух парашютов, направились к бомбардировщику.

Из-за подвешенной под фюзеляжем у него кабины, которую парашютисты в шутку называли «гробницей Гроховского», вид самолета был необычным.

Выполняя команды Николая Лисичкина, новички занимали места в отсеках. В правый из них первым поднялся Иван Лисов и почти ползком занял дальнее место. Уселся верхом на деревянный, хорошо отшлифованный брус, который был устроен для сидения и проходил по центру отсека. Сидя, будто на коне, подумал: «Значит, уже многие скользили по этому сиденью, если оно так отполировано!»

В грудь Лисову упирался основной купол впереди сидевшего парашютиста. Последним вошел инструктор, закрыл за собой вход и уселся на свое, как окрестили десантники, куриное гнездо, лицом к парашютистам. Он тут же поднес ко рту трубку-кишку и что-то сказал пилоту. Позднее Лисов узнал, что это переговорное устройство инструктора-выпускающего с экипажем. Моторы взревели, и самолет покатился.

Лисов припал к маленькому окошку. И рядом — рукой подать! — увидел колесо самолета. Все оно в спицах, как мотоциклетное. Вздрагивание кабины кончилось, колесо остановилось. Экипаж самолета ждал сигнала стартера на взлет. Инструктор снова поднес ко рту переговорное устройство, что-то сказал, потом приложил его к уху, послушал ответ летчика.

Иван Лисов обратил внимание, что Лисичкин еще ни разу не снял с рук краги.

Гул моторов усилился, и самолет с оглушительным ревом пошел на взлет. Колесо рассекало траву и катилось с такой скоростью, что спицы его уже не различались, а вдали быстро смещалась опушка леса. Глядя в окошко, Лисов видел, как колесо, уже оторвавшись от земли, продолжало вращаться с прежней скоростью.

Ощущалась высота. Рев моторов перешел в монотонный гул. Бомбардировщик упрямо карабкался ввысь. А внизу ровными линейками тянулись полевые дороги, виднелись квадраты полей, кустарники. «Удивительно красиво!» — подумал Лисов и перевел взгляд на колесо; оно все еще вращалось. Медленно, но вращалось.

Самолет поднимался все выше. Вдруг инструктор поднес переговорную трубку к уху, послушал и тут же приложил ко рту, о чем-то доложил. В мгновение он бросил свой «телефон» и открыл выход из кабины. «Вот оно!» — успел подумать Лисов еще до того, как инструктор взмахнул крагами. «Давай, дави!» — дал себе команду Иван Лисов. Рукой pi грудью он уперся во впереди сидевшего новичка.

Парашютисты выскальзывали по наклонному сиденью в люк, а инструктор, работая крагами направо и налево, помогал не задерживаться у выхода. Не без помощи краг Николая Лисичкина впервые в жизни вылетел из кабины и помощник инструктора Иван Лисов.

Это произошло 16 июля 1934 года.

Первый, самый крупный

Боевая учеба войск Белорусского округа в 1933 году завершилась крупными маневрами. Участники учения готовились продемонстрировать перед наркомом обороны свою выучку и организованность. Готовились к смотру и парашютно-десантные батальоны бобруйского лагерного сбора, которые к этому времени уже освоили и «левашовскую» кучность.

Шли последние приготовления. Производился расчет. Отряды тренировались в посадке в самолеты. Аэродром в Бобруйске содрогался от рева мощных моторов. Это авиаторы проводили свои тренировки.

Шла подготовка к десантированию и тяжелого оружия в парашютно-десантных мягких мешках, кратко называемых ПДММ, с самолетов Р-5.

В отрядах, сформированных из парашютистов нештатных отдельных стрелковых батальонов особого назначения, и в батальоне Алексея Левашова подготовка к парашютному десанту подошла к завершению.

Как командир легкопулеметного отряда готовил своих десантников и полуротный Иван Лисов. Ему, уже опытному командиру с пятью прыжками, было понятно, что значит даже маленькая оплошность в подготовке парашютистов для группового десантирования. Все проверено и перепроверено. На последнем совещании с командирами подразделений представитель штаба округа предупредил, что на маневрах будут представители иностранных государств, и это еще больше тревожило.

Напряженно трудился и штаб округа. Впервые в мировой истории предстояло обеспечить десантирование на парашютах более 900 вооруженных бойцов. Сколько же требовалось для этой цели самолетов, если с каждого в среднем выбрасывалось 20–26 парашютистов? А какой аэродром обеспечит почти одновременный взлет около сорока самолетов? Было над чем поразмыслить штабу округа, начальнику ВВС и командующему войсками.

Накануне на бобруйском аэродроме приземлились десятки ТБ-3 из Киевской, Ростовской и Воронежской бригад. Тесновато стало на летном поле.

Учения достигли кульминационной фазы. И оборонявшиеся, и наступавшие войска выдвинулись в район между Минском и Марьиной Горкой. Послышался отдаленный гул самолетов. Усиливаясь, он заполнял все небо. Руководители учения и гости насторожились, подняли головы в сторону приближавшейся воздушной армады, многие вооружились биноклями.

ТБ-3 приближались звеньями. Сосчитать их невозможно — самолеты растянулись до самого горизонта.

В группе иностранцев стало оживленнее. Такого количества воздушных гигантов они еще не видели. А когда с первых кораблей посыпались десантники, полковник-француз не удержался:

— Смотрите! В небе парашютисты!

— Колоссаль! — не отрывая бинокля, выразил восторг представитель чехословацкой делегации.

Участники маневров и гости были поражены массированным воздушным десантом. Синева неба украсилась белыми куполами. Все новые и новые парашютные букеты вспыхивали в воздухе. Каждая тройка самолетов выбрасывала свой десант. А бинокли приближали саму картину десантирования: с обоих крыльев каждого бомбардировщика, с турелей, а также из бомболюков прыгали люди. Несколько сот парашютистов в короткое время мощным десантом опускались на большое поле.

Приземлившиеся гасили купола, освобождались от подвесных систем, группировались вокруг командиров, строились и бежали к рубежам боевых действий…

Иван Лисов привычным движением вышел на срез плоскости и шагнул вниз. Пролетев пять секунд, рванул вытяжное кольцо. Динамический удар встряхнул, значит, купол раскрылся нормально. Посмотрел вверх — полный порядок. А под ним десятки парашютных куполов — это десантники опускались с неба в тыл условного противника. Все в нем ликовало. Радости не было предела и за себя, участника десанта, и за Красную Армию, которая принимала в свои ряды новый род войск — крылатую пехоту.

В армиях других стран во все времена военачальники мечтали не только о горизонтальном, но и вертикальном окружении противника. И вот настало то время, когда мощный вооруженный парашютный десант опускался в тылу противоборствовавшей стороны.

Мысли полуротного Лисова оборвались. До земли осталось совсем немного. Его сносило к небольшой группе наблюдателей. Попытался скольжением уйти подальше, но встретился с землей метрах в пятидесяти от этих наблюдателей.

Пока освобождался от подвесной системы, к нему подошли двое: командир с ромбами в петлицах и, судя по высокому головному убору, француз.

— Товарищ комбриг! — начал докладывать Лисов. — Командир легкопулеметного отряда Лисов совершил шестой парашютный прыжок. Материальная часть работала отлично, самочувствие нормальное!

Комбриг принял доклад, задержал взгляд на статной, в темно-синем комбинезоне фигуре парашютиста.

— Это полковник французской армии, наш гость, — показывая на военного в необычной форме, представил комбриг.

Офицер вскинул для приветствия руку ладонью вперед, подошел ближе и на чистом русском языке спросил:

— На парашюте какой системы вы прыгали — французской «Жюкмесса» или американской «Ирвинга»?

Лисов понял, что французу, по-видимому, неизвестно, что к концу 1931 года наша фабрика сумела уже изготовить более 5 тысяч отечественных парашютов[9].

— Все десантники выполнили прыжок на парашютах русской фабрики, — доложил Лисов и повернулся, показал клеймение на ранце. — Вот, смотрите!

Ответ Лисова и клеймо, видимо, удивили француза, и он потрогал шелковые клинья, стропы.

— Очень ли волнуетесь вы при отделении от самолета, не страшно прыгать?

— Немного волнуюсь, но прыгать не боюсь.

Лисов понимал, что эта непредвиденная встреча на земле выбивает его из плана выполнения боевой задачи, и о комбриг не отпускал, начал спрашивать о задачах отряда, о соседях справа и слева. Наконец, удовлетворившись ответами, приложил руку к головному убору:

— Можете идти.

Остался доволен интервью и француз. На прощание он пожал Ивану руку, сказал:

— Желаю удачи в опасной, но интересной службе!

По окончании маневров многих парашютистов-десантников наградили ценными подарками и грамотами ЦК ВЛКСМ. Все командиры среднего и старшего начсостава получили памятные подарки командующего войсками Белорусского военного округа. Иван Лисов и другие участники маневров присутствовали на приеме, устроенном правительством Белоруссии.

В это же время на маневрах в Ленинградском военном округе десантировалась 3-я авиабригада особого назначения, а посадочным способом — несколько сухопутных частей и батальон курсантов авиашколы.

В Московском военном округе была успешно переброшена по воздуху из Тулы в район Горького одна стрелковая дивизия. Подобные учения проводились и в других округах.

Маневры показали, что Советский Союз в теоретической разработке и строительстве воздушно-десантных войск заметно опередил капиталистические государства.

Нарком обороны СССР К. Е. Ворошилов позднее говорил: «Парашютизм — это область авиации, в которой монополия принадлежит Советскому Союзу. Нет страны в мире, которая могла бы сказать, что она может в этой области хоть приблизительно равняться с Советским Союзом… Таких стран в мире нет»[10].

В конце 1934 года, вскоре после участия в маневрах, красноармейцы и младшие командиры батальона ОСНАЗ 5-й стрелковой дивизии были демобилизованы.

Снова из числа лучших красноармейцев второго года службы в полках при первых батальонах сформировали роты для нового нештатного батальона десантников. Опять началось обучение укладчиков, но в лагере Дретунь к этому времени уже построили парашютную вышку.

Летом 1935 года батальон убыл на трехмесячные сборы в район Сещи. Здесь каждый десантник, как и в прошлом году, совершил по 6–8 парашютных прыжков и был в готовности к участию в десантировании на маневрах. Но батальон для этого не потребовался.

В следующем году батальоны ОСНАЗа больше не формировались. Илью Полозкова назначили командиром роты в своем 15-м стрелковом полку. Такая судьба постигла и других командиров-десантников, подготовленных в этих батальонах и на курсах в Детском Селе.

Приказом по округу 9 января 1936 года командир батальона 99-го стрелкового полка Александр Онуфриев в связи с упразднением батальона особого назначения получил должность командира отдельного разведывательного дивизиона в своей же 33-й стрелковой дивизии.

Ивану Лисову повезло. Позже со своими командирами взводов он убыл в 47-ю авиабригаду особого назначения, а многие командиры-десантники на этом и закончили службу в воздушной пехоте.

После маневров жизнь в батальоне Левашова вошла в прежнее русло. В положенные сроки прибывало и убывало пополнение. Однако новобранцы в 7-й БОН направлялись уже прямо из военкоматов.

Прошел строгую медицинскую комиссию для службы в батальоне особого назначения и призывник Витебского горвоенкомата Петр Терещенко.

Среди сверстников из деревни Копти он отличался ростом. По окончании четырех классов поехал со старшим братом Иваном в Карелию на заработки. Говорили, что жизнь там получше. Но все оказалось по-другому, pi братья вернулись. После этого Петр устроился работать на железной дороге. Он оказался в бригаде, которая меняла шпалы, а вечерами продолжал учиться. Вскоре стал кондуктором. В каждой поездке он встречал разных людей, которых железная дорога связывала с работой, домом, другими районами и городами.

Однажды в купе вагона увидел военного летчика. Его форма заворожила. «Вот бы самому стать таким», — думал юный кондуктор. Все в нем загорелось. Он съездил в Витебский аэроклуб и узнал, что нужно окончить семь классов. Только тогда с ним будут разговаривать.

Совмещая работу с учебой, Петр с большим желанием шел к своей мечте. А получив свидетельство об окончании неполной средней школы, написал заявление в аэроклуб. И мечта его сбылась — приняли. Учился с особым рвением, перед призывом в армию получил свидетельство летчика.

Вместе с ним в Бобруйск ехали и другие новобранцы. Петр знал, что в этом городе на Березине есть военный аэродром, значит, там и расположена воинская часть.

Около вокзала его группу построили в колонну по три, и призывники двинулись по пыльной улице Бобруйска.

— Подтянись! — слышался голос младшего командира.

На его голубых петлицах с эмблемами-«птичками» поблескивали по два рубиновых треугольника. «Все в порядке. Быть мне военным летчиком». И он вспомнил мать Матрену Федоровну, отца Василия Митрофановича. Нелегко им было поставить на ноги троих сыновей, а еще больше забот — отдать замуж двух сестер. Восемь душ в доме. Вспомнил, как в день проводов в армию наставляла мать, чтобы не простудился, берег себя. Мать всегда оставалась матерью, а отец сказал самое главное, чтобы помнил свою фамилию и гордился, что один из деревни окончил семь классов и аэроклуб.

Послышалась команда «Стой!», и думы Петра оборвались. Строй призывников потерял прежний вид. Некоторые шагнули в сторону, но командир остановил их:

— Стоять на месте, не расходиться!

Вскоре новобранцы оказались в казарме. Уже другой командир с четырьмя треугольниками — старшина — проверил призывников по списку, рассказал о порядке службы в карантине.

Первым делом баня. В предбаннике новобранцы разделись, сложили вещички в мешки. С помощью наряда их отправили на склад. Здесь же объявили, что свои пожитки они больше не увидят — получат все армейское.

Вскоре началась стрижка. Помощники старшины дружно взялись за дело. Защелкали машинки. Остриженные головы новобранцев походили на очищенные корни брюквы.

— Зайти в баню! — подали новую команду.

Вокруг стоял хохот. Слышались голоса: кто-то кого-то называл по имени, искал тазик, мыло…

— Выходи обмундировываться!

Вскоре на призывниках топорщилась новенькая форма с голубыми петличками. Все новобранцы обулись в яловые сапоги.

— Строиться! — послышалась еще одна команда.

После построения старшина разбил всех на отделения и взводы, представил командиров, и те встали на правом фланге своих команд. Карантинная жизнь началась…

На следующий день Терещенко уже знал, что батальон особого назначения — это не авиация. Начал возмущаться: говорил, что он окончил аэроклуб и имеет удостоверение летчика. Все это он рассказал и командиру отряда Павлу Внуку. Тот пояснил, что Красной Армии нужны все воинские специальности, а не только летчики.

— Тогда переведите меня в железнодорожные войска, — с обидой сказал Терещенко.

— Кончайте разговорчики, товарищ боец! — услышал он чей-то голос.

Петр обернулся и увидел подтянутого, в летной форме и кожаном реглане командира.

— Я, к примеру, тоже мог возмущаться, что поставили на должность помощника начальника штаба батальона, а не комбата, — начал наставлять Петра Михаил Котляров, командир с интересной биографией. Сам он в батальон особого назначения прибыл необычным образом.

Его, командира 5-й роты из 2-й стрелковой дивизии, которая дислоцировалась на окраине Минска, комбат А. Ф. Левашов опознал на железнодорожном вокзале случайно. В тот июльский день 1934 года Котляров провожал свою тещу.

Левашов запомнил этого способного командира на показных занятиях, которые были организованы для командиров частей округа по теме взаимодействия артиллерии с пехотой. Он умело ставил задачи приданному артиллерийскому дивизиону Митрофана Неделина на ведение подвижного и неподвижного заградительного артиллерийского огня.

Присутствовавший на занятии заместитель наркома обороны М. Н. Тухачевский только подбадривал Котлярова:

— Не теряйтесь, командир роты. Считайте, что нас здесь нет. Продолжайте взаимодействовать, ставьте задачи командиру дивизиона.

И он на глазах высокого начальства блестяще справился с обязанностями. На разборе Тухачевский отметил умелые действия и пехотного командира, и приданного артиллерийского дивизиона.

С той поры Левашов и помнил Михаила Котлярова. Ему нравился этот молодой обаятельный командир. И когда увидел его на вокзале, ожили воспоминания того показного занятия. Левашов сам к нему подошел, представился. А через минуту огорошил своего знакомого вопросом:

— Хотите с парашютом прыгать?

Котляров от неожиданности растерялся, но, чтобы не показаться слабым духом, ответил:

— Еще как хочу!

— Тогда готовьтесь к переезду в Бобруйск в батальон особого назначения. Есть у нас и подходящая должность помощника начальника штаба батальона. Соглашайтесь!

— С удовольствием, — ответил Котляров и почувствовал, как внутри заскребли кошки.

Встреча с командиром БОНа круто изменила его дальнейшую биографию. По прибытии в Бобруйск в распоряжение командира войсковой части 2513 он в поисках командира батальона оказался на аэродроме. И Левашов, выслушав его, тотчас же распорядился:

— Старшина Леонов, снимай комбинезон! Корнилович, неси парашют! Веселов, расскажи помощнику начальника штаба, как пользоваться…

И Котляров за двадцать минут «прошел» наземную подготовку. В очередном подъеме в небо ТБ-1 он совершил парашютный прыжок из кабины Гроховского.

Здесь все было необычно. Но таким оказался Алексей Федорович Левашов, который в первом же прыжке вчерашнего командира стрелковой роты всех убедил в надежности парашюта и быстром рождении смелого воздушного бойца. Он не ошибся, допустив понятный риск. Котляров в скором времени встал в ряды сильнейших командиров-десантников.

А Петр Терещенко после первого прыжка с ТБ-1, переоценив ценности, всей душой полюбил специальность парашютиста. Его ревностная служба не осталась незамеченной: он стал командиром отделения.

18 августа 1935 года в День Воздушного Флота СССР Терещенко был участником показательного воздушного десанта. Тысячи минчан наблюдали в тот день за действиями воздушной пехоты. С крыла одного из трех великанов ТБ-3 соскользнул и Петр. Приземлился он рядом со зрителями. К нему подбежали девушки и, расцеловав счастливого парня, вручили цветы.

Вместе с другими участниками воздушного праздника посчастливилось ему быть и на приеме, устроенном правительством республики. Авиаторов и десантников приветствовал секретарь ЦК Компартии Белоруссии Николай Федорович Гикало. Он говорил, что парашютисты своей смелостью покорили сердца зрителей и показали возможности авиации по выброске в тылу противника вооруженного десанта.

В Бобруйске участники воздушного праздника еще много дней вспоминали этот прием, но всеми уже овладела новая забота о подготовке к крупному парашютному десанту на новых предстоявших маневрах.

Параллельно шла подготовка и отрядов в нештатных батальонах особого назначения из стрелковых дивизий. Готовился невиданный парашютно-посадочный десант.

Подчиненные Левашова уже имели опыт десантирования, но во всех звеньях продолжалась кропотливая подготовка.

Большие осенние маневры 1935 года характеризовались массовым применением авиадесантных частей. С 50 самолетов сбросили на парашютах тысячи крылатых пехотинцев. По ходу операции они захватили аэродром в тылу «противника». На нем приземлились 50 транспортных машин, доставивших танки, артиллерию, машины, боеприпасы.

Эта необычная операция произвела огромное впечатление на участников маневров, на всех гостей. Она — свидетельство возраставшей мощи нашей армии и умения советских военачальников в полной мере использовать новый род войск для достижения успеха в современном бою.

«Почти одновременно с высадкой воздушного десанта в Белоруссии 14 августа 1935 года на Украине, на учениях Киевского военного округа, в тылу „противника“ приземлилось 1200 парашютистов, вслед за которыми был высажен посадочный десант в составе 2500 человек с боевой техникой»[11].

Вскоре в Доме Красной Армии бобруйского авиагородка состоялся просмотр кинофильма. Он посвящался показу учений с парашютно-посадочным десантом на маневрах Киевского военного округа. Фильм назывался «Ударом на удар».

По его окончании все продолжали восхищаться действиями крылатой пехоты соседнего округа. Слышались громкие голоса.

— А наш десант, и парашютный, и посадочный, мощнее, — говорил Терещенко. — Вот нас и показали бы!

— Не задирайся, отделенный, — вмешался Мина Козунко, — делаем общее дело. Главное в этом фильме то, что воздушные десанты стали полноправными в Красной Армии.

Вслушиваясь в этот разговор, Павел Внук подумал: «Совсем еще недавно недовольный Терещенко просил перевести его в другую часть, а сегодня стал не просто парашютистом-десантником, но и патриотом. Вот кого нужно рекомендовать комиссару для проведения бесед с молодыми красноармейцами».

Через два дня Петр Терещенко стал помощником руководителя группы занятий, его выдвинули на должность старшины отряда. Авторитет его еще более окреп.

47-я бригада

1936 год стал новым этапом в развертывании воздушно-десантных частей нашей армии. Новые задачи встали перед батальоном А. Ф. Левашова. Они были связаны с формированием в округе авиационной бригады особого назначения. Такая же бригада создавалась в Киевском военном округе. А на Дальнем Востоке в составе Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армии формировались три авиационных полка.

Местом дислокации 47-й авиабригады особого назначения (сокращенно АБОН) выбрали гарнизон Боровское, что в 60 километрах от Смоленска, вблизи железнодорожной станции Энгельгардтовской, получившей свое имя в честь русского публициста, ученого-агрохимика Александра Николаевича Энгельгардта.

7-й БОН полностью вливался в формируемую бригаду. В мае 1936 года он начал переезжать к новому месту дислокации. В пяти километрах от Шаталово и в полутора от железнодорожной станции, вблизи деревушки Боровское, уже строился военный городок для новой бригады. А ближе к Шаталово с каждым днем увеличивался палаточный лагерь.

Расчищались дорожки-линейки, раскапывались квадратные углубления для палаток, устраивался и с каждым днем прихорашивался лагерь десантников. В нем размещались парашютисты-десантники 7-го БОН и прибывавшее пополнение для других батальонов. Рядом обживали новый аэродром перелетевшие из Бобруйска авиаполк ТБ-3 и эскадрилья, на вооружении которой находились самолеты Р-5 и У-2.

Вокруг стоял многоголосый говор. Шли построения. Боевая и политическая подготовка продолжалась, но наиглавнейшей у всех командиров заботой было создание учебно-материальной базы.

На передней линейке лагеря, посыпанной свежим песком, стояли дневальные и громко по цепочке передавали команды дежурного.

Торопились и военные строители. Возводились кирпичные казармы, клуб, столовая, стадион.

Командиры с семьями устроились на частных квартирах в деревне Рудня.

В июле в лагерь приехал командующий округом командарм 1 ранга Иероним Петрович Уборевич.

После телефонного звонка из Смоленска начальник штаба бригады майор Иван Чернышов отдал распоряжения, и десантники начали готовиться к встрече с героем гражданской войны. Однако машина командующего на тыльной линейке лагеря появилась неожиданно. И пока командарм в сопровождении дежурного по лагерю обходил владения десантников, бригада построилась на передней линейке.

С появлением на боковой дорожке командующего округом в сопровождении командиров майор Чернышов подал команду «Смирно!» и отдал рапорт.

И. П. Уборевич поздоровался с десантниками, представил командира бригады. Когда командующий назвал его фамилию, вперед выступил комбриг в форме летчика. На его груди поблескивали ордена Ленина и Красного Знамени.

Смуглолицый, плечистый, с полным открытым лицом, он внушал уважение. «Летчик, видать, боевой, — отметил Михаил Котляров, — и авторитет у него высокий, если сам командующий округом привез в лагерь и представил лично. Не всем комдивам он оказывал такую честь, тем более комбригам».

Перед самим же командующим, награжденным тремя орденами Красного Знамени и Почетным революционным оружием, преклонялись все красноармейцы и командиры.

Михаил Котляров знал, что Иероним Петрович среди больших военачальников отличался внимательным отношением к людям, страстью к познанию нового и применению этого нового в воспитании командиров и обучении красноармейцев. Не случайно он лично представил и командира 47-й авиабригады особого назначения. Этим подчеркивал особое уважение к новому роду войск.

После краткой беседы с командирами батальонов и комиссарами о нуждах бригады командующий убыл.

Федор Филиппович Кармалюк вступил в обязанности командира бригады, которая состояла из учебного, линейных легкопулеметных батальонов, мотомеханизированного батальона, спецподразделений, авиаполка ТБ-3 и эскадрильи Р-5 и У-2. Их возглавили лучшие командиры и политработники округа.

Командир разведбатальона 4-й стрелковой дивизии майор Дмитрий Высокосов принял мотомеханизированный батальон. Начальник штаба 27-го танкового батальона капитан Семен Рябушкин стал его ближайшим помощником — начальником штаба. Вскоре через его учетные документы прошли командиры механизированных рот, старшие лейтенанты Иван Журавлев, Филипп Юрченко и Федор Богдановский.

Приказом командующего войсками округа от 21 июля 1936 года командирами легкопулеметных батальонов прибыли старший лейтенант Василий Гноевой и капитан Вениамин Рукосуев. Начальниками штабов в эти батальоны назначили старших лейтенантов Федора Антрощенкова и Александра Аршаницу.

За ними командирами легкопулеметных рот прибыли старшие лейтенанты Иван Лисов и Григорий Лебедев. Вместе с Лисовым прибыли и командиры взводов лейтенанты Александр Цвион, Яков Маркашанский и Василий Зайцев.

Формирование бригады проходило ускоренными темпами.

7-й БОН во главе с майором А. Ф. Левашовым в полном составе и почти без изменений в командирских кадрах стал именоваться учебным легкопулеметным батальоном. На должность начальника штаба батальона назначили старшего лейтенанта Михаила Котлярова. Командирами учебных рот стали Павел Внук, Виктор Спирин и Мина Козунко.

Вскоре на должность командира одного из легкопулеметных батальонов выдвинули Павла Внука. Новое перемещение коснулось и Ивана Лисова. Он, как в шутку говорили, получил портфель начальника штаба батальона.

Работы у начальника штаба бригады майора Ивана Чернышова и начальника оперативного отдела майора Спирина (однофамильца Виктора Спирина) было невпроворот.

Первым приказом командующего округа в числе 97 человек прибыл в бригаду на должность командира подрывного взвода разведотряда легкопулеметного батальона лейтенант Вениамин Горемыкин. Позади у него осталась служба в 92-й саперной роте из Полоцкого укрепрайона.

Ленинградскую военно-инженерную Краснознаменную школу он окончил в 1932 году. Чувствовалось в его характере что-то бойцовское. И, наверное, все оттого, что в детстве считался превеликим задирой и забиякой. Особенно любил игру «стенка на стенку».

Плотно сбитый, сероглазый, Горемыкин стал инициатором всяких начинаний. Вскоре Вениамин отличился. За короткое время его взвод построил такой класс, что удивил всех комбатов. В нем их привлекал большой ящик с макетом местности для занятий по тактической подготовке. И зачастили в батальон делегации из других подразделений. Изо дня в день класс пополнялся новыми учебными пособиями по военной топографии и другим военным дисциплинам. Инициативу Горемыкина комбриг сделал достоянием всей бригады. Подобные классы появились и в других батальонах, строили их рядом, на одной линии. Район учебных классов превратился в «Шанхай-городок», как в шутку окрестили его десантники.

Через месяц мотомехбатальон принял капитан Рябушко. В состав батальона входили три роты — по шесть танкеток в каждой. Лязг гусениц маленьких машин напоминал, что десантники получали боевую технику.

Инструктором парашютной подготовки в батальон назначили Василия Нехорошева. Политруком учебной роты к Козунко прибыл из кавалерии Демьян Гавриш.

— И вы сменили коня на парашют? — острили по этому поводу командиры.

А Демьян при случае нет-нет да и вспоминал порядки в кавалерии. Он полюбил этот род войск. Со дня призыва в армию — это случилось в 1924 году — более десяти лет прослужил Гавриш в кавалерии. Успел он понюхать, пороху и в боях с басмачами. В 1932 году Демьян стал политруком.

Быстро освоился он и на новом месте, с помощью Мины Козунко в первом же подъеме в небо совершил парашютный прыжок.

При обращении и в докладах красноармейцы и командиры еще путались и вместо звания по старинке называли должность, хотя с 22 сентября 1935 года ввели воинские звания. По окончании формирования они быстро изучили старших начальников и каждому из них могли дать характеристику в двух словах. О командире бригады говорили: «Очень строгий».

Так думал о нем и Алексей Угаренков. В бригаду он прибыл после окончания Оршанского аэроклуба. Хороший специалист с дипломом высшей парашютной школы и опытом работы в должности начальника летно-парашютного отряда в Центральном аэроклубе тоже заключил: «Очень строгий комбриг».

— Иначе нельзя, ведь он командир авиабригады особого назначения, — говорил Демьян Гавриш. — Сколько у него орденов — видел! Он и на войне был строгим. Летчик, видать, боевой, а его требовательность, крутой характер — может, и лучше для нашего брата.

Особо строго Федор Филиппович Кармалюк относился к занятиям по физической подготовке.

— Всем крутить на перекладине «солнце»! — приказал он на первом же совещании.

Командиры батальонов и отдельных подразделений не задали даже вопроса, как выполнить это — до того верили в силу приказа комбрига. Позднее ворчали: сложное это дело — «солнце». Но командиры нашли выход: всюду появились гимнастические перекладины, даже во дворах частных домов, где жили семьи комсостава.

Чтобы не сорваться, одевали на запястья ремни и тренировались до седьмого пота. Такой же приказ отдал Кармалюк и в отношении прыжков через гимнастического коня.

Комбриг был уверен, что все, кто выполнял на перекладине большие обороты, или, как тогда говорили, «крутил солнце», и прыгал через коня, не струсят и в небе.

Учеба парашютистов-десантников шла по плану, без оглядки на неустроенность. Бригада готовилась к маневрам.

На них снова применили комбинированный воздушный десант. Его открыли десантники 47-й АБОН. В этом большом парашютно-посадочном десанте на захваченные аэродромы доставили танки, артиллерийские орудия и другую боевую технику. И вновь зарубежные наблюдатели дали высокую оценку не только самой идее применения воздушных десантов, но и их организованности, умелым действиям парашютистов после приземления. Руководил учениями командующий войсками округа И. П. Уборевич. На них присутствовали нарком обороны К. Е. Ворошилов, его первый заместитель М. Н. Тухачевский, начальник Генштаба РККА А. И. Егоров, члены ЦК КП(б)Б, правительства Белоруссии и военачальники Англии, Франции, Чехословакии. Маневры произвели на иностранцев ошеломляющее впечатление.

— Я в восторге от применения воздушного десанта, допускающего возможности в условиях широких пространств перенести боевые действия в глубокий тыл противника. На меня произвели большое впечатление ловкость и искусство, с которым парашютисты выполнили ответственную и трудную операцию, — заявил итальянский генерал Монти.

— Нас поразили ваши танки и самолеты. Мы очень восхищены работой парашютистов. Они продемонстрировали прекрасное зрелище смелости, храбрости и хорошей выучки, — говорил английский генерал-майор Уэйвелл[12].

Командующий округом тоже был доволен маневрами.

В этом десанте кроме уже известных парашютистов Михаила Котлярова, Ивана Лисова, Ильи Полозкова, Демьяна Гавриша, Василия Нехорошева, Алексея Угаренкова, Виктора Спирина, Вениамина Горемыкина, Петра Терещенко и других под куполом парашюта опустилась и младший врач медпункта бригады, бывший врач-ординатор лепельского военного госпиталя Екатерина Трескина, жена начальника санитарной службы бригады майора Виктора Рыбакова. Такое — чтобы женщина участвовала в парашютном десанте — было впервые.

Вместе с комбригом в тылу «противника» приземлился в полном составе и музыкантский взвод.

Вновь отряды парашютистов-десантников, сформированные из осназовцев, но уже подготовленные на лагерном сборе в районе Шаталово, сыграли свою роль.

А подготовка командных кадров для десантных подразделений и авиачастей при 3-й авиабригаде особого назначения Ленинградского военного округа продолжалась.

В период с 15 ноября 1936 по 15 февраля 1937 года комбриг Ф. Ф. Кармалюк и майор Иван Чернышев прошли там курс обучения и вернулись в бригаду с удостоверениями «Инструктор парашютной подготовки РККА».

Незапланированный парашютист

В ноябре 1936 года в бригаду прибыло пополнение. Среди новобранцев брат Петра Терещенко — Игнат, а также Алексей Самсонов и Григорий Паньков. Позже они стали известными парашютистами-десантниками.

В группе новичков выделялся Павел Петров. Крепыш, не по годам развитой. Никто и подумать не мог, что медицинская комиссия его забракует. Но медики заявили: «Не годен». И Павел оказался в группе «негодников». Так окрестили всех, кто оказался в этой команде. «Не может такого быть!» — решил Павел и начал думать, что бы предпринять.

Его, способного писать и чертить, привлекали для работы в штабе батальона, и Павел изучил порядки в дни прыжков, готовился к осуществлению задуманного.

Шел май 1937 года. К тому времени и новички были готовы к ознакомительному прыжку с ТБ-3.

Павел Петров в тот солнечный день вместе с командой обслуживания прибыл на аэродром. К прыжкам готовилась рота Ильи Полозкова. «Будь что будет!» — решил он и встал в строй с очередной группой перворазников.

Дальше пошло по заведенному порядку. Укладчик надел на него парашюты, подогнал подвесную систему. Другой записал фамилию в ведомость и поставил номера основного и запасного парашютов. А инструктор, проходя сзади, проверил натяжение резинками клапанов основного купола и перешел к такой же проверке у других парашютистов. «Кажется, пронесло, — подумал Павел. — А что, если действительно врачи все определили правильно и сердце не выдержит?»

Прыгал он, как и все новички, через дверку. На втором заходе самолета подошла его очередь. С замиранием сердца шагнул в бездну. Выждав 5 секунд, рванул вытяжное кольцо. Встряхнуло. Открыл глаза и увидел над собой потрескивавший под напором воздуха купол. Чувство радости переросло в необыкновенный восторг. «Годен я. Го-де-н! У-рр-а!» — во всю силу кричал, не стесняясь, Павел Петров.

Снижаясь, проделал все, чему научился из разговоров с опытными парашютистами, но на ногах не устоял — повалился на бок. Вставать не торопился, радость еще не прошла. «Здоров я, годен!» — думал Павел.

По прибытии к месту, где складывались парашюты, доложил командиру роты:

— Товарищ лейтенант! Красноармеец Петров выполнил первый прыжок. Материальная часть работала отлично!

Лейтенант Полозков всякое видел в жизни, но, узнав «негодника» Петрова, оторопело смотрел, как казалось тому, куда-то в пустоту и даже не приложил руку к головному убору. «Как же так, — думал ротный, — Петров в команде обслуживания, а прыжки совершает моя рота? Кто надел на него парашют? Кто вписал в списки?» Факт оставался фактом: Петров, признанный негодным в десантники, совершил прыжок.

Илья Полозков, разумеется, учинил Петрову допрос, и всем виновным в нарушении порядка влетело по первое число, но для Петрова главное было позади: он стал парашютистом.

В тот же день Павел пришел в бригадную санчасть и рассказал военврачу 3 ранга Виктору Рыбакову, что самовольно совершил парашютный прыжок и этим доказал об ошибочном заключении медицинской комиссии.

Начальник санитарной службы бригады начал отчитывать Павла. На его голос вышла жена. Не дав договорить мужу, заключила:

— У тебя же мог быть разрыв сердца.

— Придется его заново обследовать, — решил начмед бригады. — Подготовьте его на комиссию.

Петрова снова освидетельствовали и признали годным к службе в парашютных войсках. Так он стал незапланированным в бригаде десантником и известным для всех смельчаком. После этого случая особо благожелательно к нему относились начальник парашютной подготовки бригады Василий Веселов и комиссар бригады старший политрук Башашин. Хотел заполучить его для работы в штабе и начальник отделения кадров бригады капитан Бабинцев. И он этого добился. Павел стал завделопроизводством штаба бригады, а вскоре, не без рекомендации комиссара, и секретарем комсомольской организации. На его петлицах появились по три треугольника. Перед Павлом открылась дорога службы в воздушно-десантных войсках. Накануне Первомайской демонстрации он принял военную присягу.

В Смоленск десантники 47-й АБОН прибыли на полуторках. В отличие от других участников парада они были одеты в темно-синие комбинезоны и летные шлемы.

Ожидали команду для принятия военной присяги. Незадолго до парада из репродукторов донеслось:

— Приготовиться для приведении красноармейцев к военной присяге.

Через минуту-другую тот же голос, усиленный мощными громкоговорителями, начал ее первые слова:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…

И площадь в тысячи голосов повторила:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик…

— Вступая в ряды Красной Армии, — неслось из динамиков…

Площадь дружно ответила. И так до конца текста присяги, которая в виде памятки была напечатана в Книжке красноармейца[13].

Преисполненные гордостью за Красную Армию — защитницу Страны Советов, молодые десантники принимали клятву на верность Родине и Советскому правительству. Затем состоялись военный парад и демонстрация трудящихся Смоленска.

Показалась колонна десантников. Улыбками и взмахами рук провожали трибуны парашютистов. Гордые за свой род войск, воздушные бойцы старались особенно. Четкий шаг, единый взмах рук и высоко поднятые подбородки отличали их от парадных колонн других войск.

На всю жизнь запомнил Павел Петров день принятия присяги и участия в первом военном параде.

В 1937 году разведотряды в батальонах заменили стрелково-парашютными ротами, а разведвзводы и взводы 45-миллиметровых орудий в отрядах стали отдельными.

Боевая и политическая подготовка набирала темпы. В учебном городке появилась парашютная вышка.

В роте, где старшиной был Петр Терещенко, служил и его брат Игнат. «Раз братья, пусть служат вместе», — решили в штабе. Но братья о своих родственных отношениях обычно не говорили. Во время очередного учебного прыжка старшина Терещенко подозвал Игната Терещенко, предложил:

— Возьми на всякий случай мой нож.

— Зачем?

— Всякое бывает, может, потребуется. Сегодня ты прыгаешь с турели. Это — сложный прыжок.

— Не выдумывай, — ответил Игнат, а нож все-таки взял.

И надо же случиться такому: под конец прыжков послышались голоса:

— Смотрите! На хвосте парашютист!

Аэродром замер. У всех одна мысль: «Что случится с десантником при посадке самолета?»

Бомбардировщик уже над Починком. Полигон для приземления остался позади. Самолет с ношей на хвосте уходил на второй круг. Вот он снова вышел на уровень полигона, и аэродром ахнул:

— Отцепился! Отцепился!

Человек летел вниз.

Наконец над ним раскрылся купол.

— Ура! У-рр-а! — выкрикивали десантники.

Вскоре все выяснилось: за хвост самолета зацепился Игнат Терещенко. Но он проявил находчивость, обрезал стропы основного купола, воспользовался запасным.

Под конец прыжков братья встретились:

— Ну что, Игнат, помог тебе нож?

— Как видишь. Спасибо, Петя!

— Перетрусил? Наверное, больше не будешь прыгать?

— Как это не буду? Буду!

Игнат посмотрел на брата, на его треугольники в петлицах и приложил руку к головному убору.

— Разрешите идти, товарищ старшина? — спросил как ни в чем не бывало Игнат.

— Идите, — тоже официально ответил Петр.

И так всегда. Между братьями установились строго официальные отношения. И это естественно: Петр — начальник, которому подчинялась вся рота, а Игнат — красноармеец.

Казармы еще отдавали сыростью, но подразделения и штабы уже обживали военный городок. Четыре трехэтажные казармы, столовая, Дом Красной Армии, пять трехэтажных домов для комсостава, кирпичные склады, а рядом — большой летний лагерь, — все это называлось теперь военным городком Боровское. Слово «Боровское» передавалось в разговорах, вписывалось в пропуска, даже в удостоверения для проверки караула. А парашютная вышка особо подчеркивала жизнь воинов городка.

Зашумела ветрами осень. Прибыло новое пополнение. Убывали в запас отслужившие срок красноармейцы и младшие командиры. На их счету, как правило, значилось 20–25 парашютных прыжков. Но какие это прыжки? Из кабины Гроховского! Со всех точек ТБ-3! С личным и групповым оружием!

В августе 1936 года на совещании комбриг представил прибывшего на должность начальника отделения тыла штаба бригады капитана Александра Казанкина.

Когда Ф. Ф. Кармалюк назвал его, поднялся невысокий смуглолицый командир с малиновыми петлицами.

— Прошу вас, товарищ капитан, кратенько рассказать о себе, — предложил комбриг.

И Казанкин начал:

— Родился пятнадцатого апреля тысяча девятисотого года в Буинске Татарской АССР, в семье портного. По национальности татарин. После окончания церковно-приходской школы начал работать по найму портным. И так до девятьсот девятнадцатого года, до призыва в ряды Красной Армии.

Разглядывая худощавую фигуру нового начальника отделения тыла, командиры обратили внимание на его жесткое, в оспинах лицо, лысеющую голову.

— Далее служил в третьем Приволжском полку в Чистополе, — продолжал Казанкин. — В двадцатом году учился на командных курсах, затем служил рядовым в пятом и девятом Туркестанских стрелковых полках на должности начальника хозяйственной команды. Участвовал в борьбе с басмачами в районах Шихризябс, Бойсун, Гузары и Душанбе. После демобилизации с марта двадцать третьего года работал статистом в Буинском райисполкоме.

Все обратили внимание на цепкую память капитана, отметили его немногословный, но последовательный рассказ. Далее Казанкин доложил, что в 1923 году добровольно поступил на 2-е Петергоф-Смоленские курсы в городе на Неве, а когда их расформировали, служил в 73-м Казанском стрелковом полку. Затем по сентябрь 1927 года учился в Омской пехотной школе. Сообщил Казанкин и о том, что с апреля по май 1934 года учился в Военной академии имени М. В. Фрунзе на основном факультете.

«Так вот откуда у капитана такая отточенная речь, — подумал Михаил Котляров. — Теперь и в нашей бригаде будет свой „академик“».

В заключение Казанкин поведал, что с апреля 1934 по апрель 1936 года служил в Мозыре начальником 5-го отдела штаба 23-го стрелкового корпуса, откуда и прибыл в бригаду.

После этого представления командиры и политработники не удивились, что вскоре капитана Казанкина назначили начальником оперативного отделения, а в феврале 1939 года он принял штаб бригады.

Этим же приказом допускались к исполнению должности командиры легкопулеметной роты лейтенант Илья Полозков, другие командиры.

Военный городок с каждым днем преображался. В боевой учебе десантников из месяца в месяц совершенствовалась методика группового прыжка на кучность приземления. Обогащались опытом инструкторы. Росли в должностях кадры младшего и среднего начсостава.

В 1937 году состоялось много перемещений. В должность комбрига[14] вступил начальник штаба полковник Иванов, а на его место назначен майор Спирин. Вместо комиссара Башашина прибыл старший политрук Трубачев. Начальником партийной школы бригады стал старший политрук Иван Васильевич Кудрявцев. До этого перемещения он был инструктором пропаганды 4-й механизированной бригады.

Неожиданно майор Алексей Левашов убыл на должность начальника Минского пехотного училища.

В том же году управление ВВС РККА издало «Курс выброски и высадки парашютистов». Воздушно-десантные войска получили не только признание, но и руководство для действий.

А в бригаде готовились отчитаться за учебный год на больших учениях, о которых, по опыту прошлых лет, напоминали командиры. Так оно и вышло. Боевая учеба бригады в 1937 году завершилась участием в маневрах округа.

На них на стороне «красных», наступавших от Бобруйска к Днепру против оборонявшихся западнее Жлобина «синих», участвовала целая армия. По достижении «красными» рубежа Жлобин, Рогачев, с целью развития прорыва в бой вводилась подвижная группа в составе кавалерийского и танкового корпусов под командованием И. Р. Апанасенко.

Для совместных с подвижной группой действий планировалось выбросить на противоположный берег Днепра две воздушно-десантные бригады.

Нарком обороны, наблюдавший до этого неудачную выброску из-за сильного ветра десанта на учении Ленинградского военного округа, как записал Л. М. Сандалов в своей книге «Пережитое», запретил воздушный десант. Но командующий округом И. П. Белов убедил К. Е. Ворошилова в успехе. Десант был выброшен удачно. С его помощью «красные» захватили плацдарм на восточном берегу Днепра, затем прорвали оборону «синих» и устремились на Кричев, Гомель[15].

На этих маневрах Михаил Котляров действовал уже в должности командира 2-го батальона.

Особенно запомнился парашютистам грандиозный парад по окончании маневров в районе Довска. Командиры и красноармейцы еще раз убедились в силе нашей армии. Убедились в этом и присутствовавшие на маневрах иностранные гости.

Рождение 214-й

Опыт учений и маневров послужил основанием для дальнейшего улучшения организационной структуры воздушно-десантных войск. Было признано целесообразным иметь единую организацию воздушно-десантных соединений. В 1938 году на базе авиационных бригад особого назначения и авиационных десантных полков сформировали шесть воздушно-десантных бригад. Завершился второй этап организационного становления воздушно-десантных войск[16].

В начале 1938 года 47-ю АБОН переформировали в 214-ю воздушно-десантную бригаду. Командиром ее утвердили полковника А. Ф. Левашова. С этим званием он вернулся к своим десантникам после недолгого пребывания в должности начальника Минского пехотного училища.

Начиналась биография одной из первых в Красной Армии воздушно-десантных бригад. Исчезли слова «особого назначения». Было ясно, что эксперименты по введению крылатой пехоты в строй боевых войск окончены.

А фашизм уже показал свой звериный оскал в Республиканской Испании. Выполняя интернациональный долг, мужественно и умело действовала на испанской земле и группа добровольцев-танкистов, которую возглавлял командир 4-й танковой бригады округа Д. Г. Павлов.

Десантники бывшего 7-го БОНа помнили комбрига по военному городку в Бобруйске. Поднимаясь в небо, они видели его танкистов на танкодроме у Киселевичей, которые примыкали к парашютному полигону. И теперь гордились, что их сосед по военному городку вернулся из Испании Героем Советского Союза.

В 1938 году военный блок фашистских государств во главе с гитлеровской Германией начал активную подготовку к развязыванию второй мировой войны. Это накладывало на войска приграничных округов особую ответственность. Враг наглел, становился все более агрессивным. 26 июля 1938 года Главный военный совет Наркомата обороны принял постановление о преобразовании Белорусского военного округа наряду с Киевским и Прибалтийским в Особый.

В марте 1938 года фашистская Германия захватила Австрию, готовилась к нападению на Чехословакию. В сентябре западные державы с ведома США пошли на позорную капитуляцию в Мюнхене. Они отдали Чехословакию гитлеровской Германии за обязательство начать войну с Советским Союзом.

Партийно-политическая работа в эти годы приобрела еще большую остроту. Лекции и беседы о путче в Испании, где фашистские солдаты и офицеры набирались опыта перед походом в другие страны, разоблачали истинное лицо фашизма как коричневой чумы, которая распространялась на другие страны и народы.

По материалам печати, через политические информации и занятия, беседы агитаторов, командиров и политработников десантники знали о тревожной международной обстановке и учились под лозунгом: «Учеба только на „хорошо“ и „отлично“ — наш ответ на угрозу фашизма». Этот лозунг вывесили перед входом в казарму, столовую, парашютный городок. Он повторялся в стенных газетах, боевых листках и бригадной газете «За боевой порядок». Наглядная агитация призывала десантников крепить мощь Красной Армии.

Партийные и комсомольские собрания, как правило, проводились с повесткой дня: «Наши задачи в условиях надвигающейся угрозы фашизма».

Стала целенаправленной и работа по росту рядов партийных и комсомольских организаций. Решил в эти дни вступить в ВКП(б) и укладчик парашютов Анатолий Борисов. По рекомендации политрука он направился к Илье Полозкову.

— Вы к кому, товарищ младший сержант? — подошел к нему дежурный по роте.

— Ожидаю вашего командира.

— Случилось что-либо с парашютами?

— Нет. Я по личному вопросу.

— Тогда ожидайте. Наш лейтенант задерживается.

Дежурный ушел, а Анатолий, чувствуя неловкость своего положения, продолжал дежурить у канцелярии роты. Наконец дверь открылась, показался командир роты.

— Вы ко мне?

— Да, товарищ лейтенант.

— Что привело ко мне укладчика парашютов?

— Прошу вас дать мне рекомендацию для вступления кандидатом в партию.

— А почему вы не обратились с этой просьбой к кому-либо из коммунистов своей роты связи?

— Так мне посоветовал наш политрук. Он сказал, что у вас стаж с тридцать второго года.

— Теперь понятно. Я дам вам рекомендацию, но сегодня уже поздновато. Жду вас завтра в нашей канцелярии в часы самоподготовки.

Когда они вышли из казармы, Полозков добавил:

— Вступление в партию одобряю. Угроза фашизма нарастает и для нашей страны. Германские заводы, как вам известно, быстрыми темпами наращивают выпуск оружия и боевой техники. «Пушки вместо масла» — под таким лозунгом в фашистской Германии продолжается подготовка к войне. Так что решение ваше правильное, — и лейтенант пожал руку Анатолия. — До завтра, младший сержант. Приходите. Не стесняйтесь. Через это прошли все вступающие в партию, и я в том числе.

Они расстались, как давно знакомые.

Уставшее за день солнце опускалось за горизонт. Небо готовилось сменить багровые краски на вязкую темень. Подразделения строились на ужин. Вскоре роты лекгопулеметных батальонов уже направлялись в столовую. По военному городку неслись слова песни-призыва:

Если завтра война, если завтра в поход, Будь сегодня к походу готов…

Эти слова как нельзя лучше отражали чувства и настроение парашютистов-десантников.

После ужина в летнем клубе, под чистым звездным небом, десантники смотрели кинофильм, в котором шел рассказ о профессоре Мамлоке, одной из жертв фашизма…

Партийно-политическая работа отвечала требованиям тревожного времени. Она обнажала маску фашизма, раскрывала нутро империалистических хищников, врагом номер один у которых был великий Советский Союз.

31 июля 1938 года японцы в районе озера Хасан атаковали высоты Безымянную и Заозерную и после упорного боя захватили их. Этим вторжением на нашу территорию они, по сути, организовали провокационную разведку боем. В подразделениях бригады прошли митинги, на которых парашютисты-десантники высказали гневное слово в адрес японской военщины.

По газетам и передачам радио личный состав бригады знал о развитии событий, следил за исходом вылазки японцев.

10 августа войска Красной Армии разгромили агрессоров, но последние на этом не успокоились.

11 мая 1939 года японцы нарушили границу Монгольской Народной Республики и устремились к реке Халхин-Гол. И еще раз японские захватчики встретились в бою с частями нашей армии, находившимися здесь по договору 1936 года о взаимной помощи с МНР. В решительном сражении с массовым участием танков и авиации территорию МНР освободили от японских захватчиков. А 16 сентября 1939 года по просьбе Японии боевые действия здесь были прекращены.

Политработники провели в те дни беседы о мужестве и мастерстве, проявленном участниками боев на реке Халхин-Гол. Героев этих боев узнали все десантники.

Международная обстановка оставалась тревожной.

По распоряжению Генерального штаба, поступившему в бригаду 28 сентября, красноармейцев и младших командиров, выслуживших установленный срок, задержали в подразделениях.

В 1938 году командарма 1 ранга И. П. Белова в должности командующего округом сменил комкор М. П. Ковалев.

Войска округа готовились встретить надвигавшуюся опасность со стороны западных границ. Все это отразилось на боевой и политической подготовке: выросло число ударников учебы, подтянулись отстающие.

В приказе по округу, подводившем итоги боевой и политической подготовки за зимний период обучения 1938/39 года, 214-ю воздушно-десантную бригаду отметили как достигшую высоких показателей в учебе. Лишь немногие командиры знали фамилии и занимаемые должности полковника Левашова и полкового комиссара Тугунова, теперь же всем довели до сведения, что десантники округа стали лучшими среди других частей и соединений.

Петр Терещенко к тому времени экстерном сдал экзамены за курсы младших лейтенантов и принял в роте старшего лейтенанта Петра Поборцева легкопулеметный взвод.

В биографии многих командиров произошли изменения. Коснулись они и Ивана Лисова. Под осень с должности командира 1-го легкопулеметного батальона он уехал на учебу в столицу нашей Родины — Москву. Убыла на курсы лейтенантов новая группа младших командиров. Все соответствовало обстановке. Красная Армия стояла на пороге серьезных событий. Тучи войны продолжали сгущаться. Политический барометр показывал на грозу.

1 сентября 1939 года гитлеровские армии, насчитывавшие более полусотни отборных дивизий, тысячи танков и самолетов, вторглись на территорию Польши. Началась вторая мировая война. Позорная мюнхенская капитуляция обернулась трагедией для народов Европы.

Белорусский Особый военный округ начал готовиться выполнить решение правительства — противостоять распространению агрессии на народы Западной Украины и Западной Белоруссии.

В ночь на 15 сентября командование и штаб округа переехали из Смоленска в Минск[17].

Реакционное польское правительство оказалось неспособным организовать оборону. Оно позорно бежало, бросив народ на произвол судьбы. Гитлеровские дивизии стремительно приближались к границам Советского Союза.

Почувствовали дыхание войны и в военном городке Боровское. Командиры и политработники разъясняли десантникам угрозу, которую несет с собой фашизм, призывали крепить боевую готовность. Войскам округа предстояло первым преградить дорогу фашистам.

Нападение гитлеровской Германии на Польшу, быстрое продвижение фашистских войск на восток, угроза захвата ими Западной Белоруссии и Западной Украины настоятельно выдвинули перед Советским Союзом задачу оказать помощь единокровным братьям, жившим на этих землях. 17 сентября 1939 года Советское правительство отдало войскам Красной Армии приказ перейти границу и взять под защиту население Западной Белоруссии и Западной Украины.

В бригаде прошли митинги. В это время войска округа, преобразованного в Белорусский фронт, устремились в сторону западной границы. Находилась в готовности к парашютному десанту и бригада полковника А. Ф. Левашова.

Итоги освободительного похода радовали десантников. При поддержке народных масс Западной Белоруссии наши войска 25 сентября успешно выполнили свою задачу. Напряжение повышенной боевой готовности спало. Старослужащие уже начали готовиться к завершению службы и увольнению в запас, но сбыться этому было не суждено.

Комиссар бригады старший политрук Трубачев уговорил Павла Петрова вместо увольнения поехать учиться на курсы по подготовке политсостава. И он согласился с этим предложением. Через три месяца Павел вернулся в бригаду с двумя кубиками в петлицах — младшим политруком. И снова, не без влияния комиссара, его избрали ответственным секретарем комсомольского бюро бригады.

Военная и политическая обстановка по-прежнему оставалась взрывоопасной, напряженной. В ноябре 1939 года реакционные правящие круги Финляндии спровоцировали военный конфликт на Карельском перешейке.

Наряду с другими войсками от Белорусского Особого военного округа к участию в боевых действиях привлекли и 214-ю воздушно-десантную бригаду. Железнодорожными эшелонами она прибыла в Детское Село. Разместилась в одной из казарм 201-й бригады Ленинградского военного округа.

Вскоре подъехала и 204-я воздушно-десантная бригада Киевского Особого военного округа.

Впервые в одном военном городке встретились десантники трех старейших в нашей армии воздушно-десантных соединений. Знакомились. Обменивались опытом. Вспоминали маневры с выброской первых парашютных десантов. Занимались подготовкой к боевым действиям в составе лыжных батальонов. Переобмундировывались в телогрейки, ватные брюки, полушубки, валенки, получали маскхалаты.

В должность комиссара бригады вступил старший политрук Иван Васильевич Кудрявцев. Сдержанный, немногословный, новый комиссар поражал слушателей глубиной мысли, четкими выводами.

— С политработников многое спрашивается, — говорил он на совещании. — Но взамен они получили и невиданные права — право идти впереди всех, право на личный пример.

Были убедительными и его слова о высокой ответственности работников идеологического фронта за воспитание у воинов готовности выполнить в боях свой долг в условиях бездорожья и жестокой карельской зимы.

Боевые действия продолжались, но 214-я бригада по-прежнему занималась учебой. Уже не верилось, что получит она боевую задачу. Но к 15 февраля 1940 года формирование 15-й армии закончилось, и полковник А. Ф. Левашов получил приказ командарма 2-го ранга М. П. Ковалева прибыть в Лодейное Поле. Здесь, встав на лыжи, десантники двинулись через закованную в ледяной панцирь Свирь.

Бригада, находясь во втором эшелоне армии, продвигалась вперед по местам отгремевших боев. Многому научились десантники в те дни, чтобы выжить при 40-градусном морозе и в глубоком снегу. Передвигались только на лыжах. Непривычно перебирая палками, замыкал лыжную колонну 2-го батальона врач Леонид Лисов — брат Ивана Лисова. «Суровый край, что и говорить!» — думал он. Это была не его родная Витебщина с лесами и перелесками, а главное — умеренным климатом.

«Эмка» Анатолия Смирнова шла в голове колонны тылов бригады, по параллельной дороге. Рядом с ним, водителем, разглядывая карту, сидел начальник штаба бригады майор Александр Казанкин. Впереди и за ними двигались и другие машины. Ровно, без натуги гудел мотор легковушки, плавно текли и мысли водителя. В голове прокручивались вехи прошлого: в тридцать восьмом его призвали в армию и как летчика аэроклуба направили для службы в воздушную пехоту, которая находилась в ведении Военно-Воздушных Сил. Его желание учиться на военного летчика не сбылось, но он не терял надежды. Перед убытием на фронт майор Казанкин сказал водителю:

— Будем мы с тобой, Анатолий Анатольевич, воевать по принципу: или грудь в крестах, или голова в кустах. А останемся живы, я снова учиться пойду, а тебя в военное училище отпущу.

Анатолий Смирнов так размечтался о возможности учиться на военного летчика, что чуть не столкнулся с шедшим впереди грузовиком, резко нажал на тормоза.

— Ты что, спишь? — спросил Казанкин. — Так мы и на войну не доедем. Давай, сынок, смотри лучше.

— Задумался, товарищ майор, — извинился Анатолий.

Он знал своего начальника и не удивлялся, что подчиненных майор нередко называл сынками. Казанкину этим обращением хотелось, видимо, подчеркнуть свое особое положение в ряду остальных командиров.

11 февраля войска Северо-Западного фронта начали мощную артиллерийскую подготовку. Боевые действия вступили в завершающую стадию. Приказ овладеть одним из островов у северного берега Ладожского озера десантники получили 13 марта.

С выходом на лед бригада развернулась в боевой порядок. Перед десантниками открылся необозримый снежный покров. Даль и туманная дымка скрывали цель. Шли по азимуту в готовности к атаке. Все понимали, что без артиллерийской поддержки на открытой местности будет непросто, но надеялись неудержимой атакой захватить остров.

Десантники под руководством своего опытного комбрига сделали все, чтобы действовать самостоятельно лыжными отрядами по тылам вражеских войск.

Шуршал под лыжами снег. Нервы у всех — словно натянутая струна: тронь — и зазвенит она музыкой боя. Никто еще, кроме полковника А. Ф. Левашова, участника гражданской войны, не слышал свиста пуль.

— Свою не услышишь, — говорил он, — а поэтому чужим не кланяйся, но помни, пуля — дура и ей лоб зря не подставляй, а в атаке не мешкай — только вперед.

Неожиданно через толщу морозного воздуха начали проявляться контуры острова. Засвистели пули. «Стой!» — приняли сигнал радиостанции батальонов.

Цепь остановилась, залегла. «Что-то случилось!» — думали десантники. Вскоре все прояснилось: бои прекратить, возвратиться на исходное положение и действовать по приказу командующего армией. Бригада получила новую задачу: двигаться на Питкяранты и там закрепиться.

По выполнении этого приказа события для десантников разворачивались в обратном порядке, но в Свирьстрой уже возвратились на приданных бригаде автомобилях.

Здесь впервые помылись в бане. Затем переехали в Волховстрой и, погрузившись в железнодорожные эшелоны, вернулись в родной, обжитый городок Боровское.

В историческом формуляре появилась запись: «В 1940 году бригада участвовала в советско-финляндской войне в составе 15-й армии в районе Питкяранта».

События 1939-го и начала 1940 года коренным образом изменили обстановку на западной границе. Теперь наши войска стояли лицом к лицу с войсками фашистской Германии.

В апреле фашистская Германия захватила Данию и Норвегию. 10 мая гитлеровские полчища через Люксембург и Бельгию, в обход линии Мажино, вторглись во Францию.

Советский Союз и его армия продолжали готовиться к отпору фашистской агрессии. В один из последних дней мая 1940 года штаб БОВО переехал в новое помещение вблизи минского университетского городка. Округ ускоренными темпами перевооружался. Командующим войсками Белорусского Особого военного округа назначили бывшего начальника автобронетанкового управления Красной Армии генерала Д. Г. Павлова.

Марьина Горка

Западный Особый военный округ — такое наименование 11 июля 1940 года получил Белорусский Особый военный округ — вступил в полосу напряженной подготовки к надвигавшейся войне. Эти события отразились на дальнейшей жизни и боевой учебе личного состава 214-й бригады. В начале мая 1940 года десантники передислоцировались в Марьину Горку, чтобы находиться рядом со штабом округа. А размещавшаяся здесь кавалерийская дивизия передвинулась поближе к новой границе, и в военном городке осталось только Пуховичское военное училище.

Бригада заняла шесть казарм. В конце мая переехали и семьи командиров. Разместились с удобствами.

Вслед за десантниками на аэродром у деревни Синча, что в семи километрах от железнодорожной станции Пуховичи, приземлился 3-й тяжелобомбардировочный авиаполк. Летчики и техники устроились на частных квартирах деревни, которая растянулась почти на два километра.

Строительство аэродрома шло ускоренными темпами. На эту срочную работу мобилизовали колхозников из четырех соседних районов. Десятки подвод возили к окраине Синчи песок, щебень, гравий и цемент. Сооружались взлетно-посадочная полоса, стоянки самолетов, технические постройки. Чувствовалось, что строительство аэродрома — задача большой государственной важности. Это видели жители Синчи, находившиеся рядом на взгорке маленькой Дубровки и большого Михайлова, мимо которого от станции Пуховичи тянулись и поскрипывали на ухабах тяжело загруженные подводы.

Шли работы и в военном городке: сооружалась парашютная вышка, учебные места для подготовки десантников, а перед казармами склады со стеллажами для хранения парашютов. Конюшни переоборудовались под складские помещения.

Время торопило. Пламя войны продолжало бушевать в странах Западной Европы, пожар второй мировой войны разгорался все сильнее. Советское правительство в этих условиях принимало дальнейшие меры по безопасности западных границ.

Накаленная международная обстановка своим горячим дыханием обдавала и парашютистов-десантников. Параллельно с созданием учебной базы продолжалась боевая и политическая подготовка.

К тому времени Вениамин Горемыкин уже по-настоящему освоился с должностью начальника инженерной службы бригады, а майор Александр Казанкин — с обязанностями начальника штаба бригады. Виктор Спирин с февраля 1939 года занял должность начальника оперативного отделения, а Петр Терещенко в Марьиной Горке принял 7-ю стрелково-парашютную роту, укомплектованную людьми с высшим и средним образованием. Батальонами командовали Вениамин Рукосуев, Василий Гноевой и Павел Внук. Вскоре Внук убыл на учебу в академию, и 3-й батальон принял начальник школы младших командиров Николай Солнцев.

Напряжение в учебе десантников не снижалось ни на один день. Политработники в силу складывавшейся международной обстановки использовали все средства пропаганды для разъяснения красноармейцам и командирам политики Коммунистической партии и Советского правительства в связи с надвигавшейся угрозой гитлеровской агрессии.

На вечере вопросов и ответов политруку Ивану Сапожникову разведчики задали и такие вопросы:

— Почему Марьина Горка называется Марьиной Горкой? Почему железнодорожная станция названа Пуховичами, а находится она в Марьиной Горке?

Вопросы поставили политрука в затруднение, однако он не растерялся:

— На это отвечу вам завтра, когда все разведаю. Без разведки ни шагу! Верно, товарищи? — весело заявил Иван Сапожников.

По рядам бойцов прокатился одобрительный говорок, и политрук понял, что его признание слушатели оценили по достоинству. Сам же подумал, что с названием станции действительно какая-то несуразица, ведь поселок Пуховичи от Марьиной Горки в семи километрах.

С квартирным хозяином у политрука сложились добрые отношения. По вечерам они вели беседы о международном положении, о надвигавшейся войне, о перемещениях войск в сторону границы и в том числе кавалерийской дивизии, которая до прибытия парашютистов хозяйничала в военном городке. Местные жители видели эти перемены и по-своему строили догадки об угрозе со стороны фашистской Германии.

На этот раз первым начал разговор Иван Сапожников:

— Так почему же, Василий Андреевич, Марьина Горка называется Марьиной Горкой?

Хозяина квартиры этот вопрос тоже поставил в тупик. Он удивленно взглянул на своего постояльца и, не отвечая, начал раскуривать трубку.

— На это вам никто точно не ответит, всякое говорят, — начал он. — Я вам расскажу, пожалуй, самую главную историю. Давно это было, а как давно — никто не знает. Говорят, у здешнего помещика была одна-единственная дочка-красавица. Звали ее Марьей. Рассказывают, что влюбилась она в своего кучера. А в него нельзя было не влюбиться. Всем наделила его природа, в особенности красотой. Узнав об этом, помещик решил помешать этой любви и отправил кучера в солдатчину. Не вынесла этого Марья и порешила с собой. Одни говорят, бросилась в речку, которая рядом с горкой, другие — повесилась. Говорят и такое, что когда кучер узнал о намерении помещика, то решил, что увезет Марью куда глаза глядят, хоть на край света. Запряг он в фаэтон лучших лошадей. Натянул вожжи, свистнул, и понеслась легенькая колесница. Здесь-то и случилось несчастье: при спуске с горки фаэтон опрокинулся. Погибли Марья и кучер. В память о дочке, говорят, помещик и поставил на горке белокаменный храм. Та, единственная в нашем городе, каменная церквушка и есть этот памятник Марии. Вокруг церкви начали селиться люди. Росла и ширилась деревня с именем Марьина Горка. Теперь, как вы знаете, это уже большой районный центр со своей железнодорожной станцией.

Иван Сапожников внимательно слушал квартирного хозяина и под конец, вздохнув, сказал:

— Да, история трогательная. Теперь и я буду во всеоружии.

А с названием железнодорожной станции совсем не клеилось. «Хуже и не придумаешь», — думал политрук и попросил хозяина пояснить и эту историю. Тогда-то тот и поведал еще одну притчу, опять-таки связанную с местным помещиком, который не захотел, чтобы по его плодородной земле проходила железная дорога. Кого нужно, он ублажил, откупился, и стальные рельсы легли там, где ему захотелось. Но остановку поезда стали называть Пуховичами, потому что рядом других деревушек не было. Со временем Марьина Горка стала райцентром Пуховичского района. Здесь же обосновался и военный городок.

В таком виде и рассказал Иван Сапожников историю названия города и станции своим разведчикам.

В Прибалтике и Бессарабии

«Трагическая судьба Польши вызвала глубокую тревогу у народов Литвы, Латвии и Эстонии: им также угрожала немецко-фашистская агрессия. Народы Прибалтики, обязанные своей независимостью Великой Октябрьской социалистической революции, естественно, тяготели к СССР, от которого они были отторгнуты контрреволюцией в первые годы Советской власти…

Советское правительство предложило правительствам Литвы, Латвии и Эстонии заключить договоры о взаимопомощи. В конце сентября — начале октября 1939 г. такие договоры были подписаны. Согласно им, на территориях Прибалтийских республик разместились гарнизоны Красной Армии, которая взяла на себя заботу о безопасности народов Прибалтики.

В тот период в Прибалтийских государствах резко обострились экономические и политические противоречия, усилилась враждебная деятельность реакционных элементов против Советского Союза и расквартированных здесь частей Красной Армии. Антинародная политика правительств Латвии, Литвы и Эстонии вызывала все большее возмущение народов этих стран. Революционная борьба трудящихся под руководством коммунистических партий развернулась по всей Прибалтике»[18].

Эти события в середине июня 1940 года коснулись и парашютистов-десантников полковника А. Ф. Левашова. Бригада получила приказ на воздушный десант.

Ожил, зашумел военный городок. Перед казармами строились роты, батальоны. К воротам лишь недавно построенных перед казармами складов подкатывали полуторки. Укладчики парашютов с командами от подразделений грузили ранцы с парашютами. Вскоре колонны стрелково-парашютных рот пересекли железнодорожный переезд на окраине Марьиной Горки.

Жители высыпали на улицу, любовались выправкой десантников, находили в их рядах знакомых, восторгались смелостью воздушной пехоты.

Рота за ротой бойцы с голубыми петлицами уходили в сторону деревни Михайлово.

Марьиногорцы впервые увидели, как много в военном городке парашютистов. До этого они наблюдали только отдельные подразделения, которые следовали на прыжки.

В середине дня небо над Синчей загудело моторами. Огромные ТБ-3 с десантниками на борту, оставляя за собой дымные шлейфы, поднимались ввысь и долго кружили, пока не построились в отряды. Затем самолеты взяли курс в сторону Лиды.

Когда ТБ-3 приземлились, десантники быстро оставили самолеты, расположились лагерем рядом с аэродромом, ожидая новых команд.

И снова приказ поднял их в небо. Теперь маршрут лежал на Шяуляй, через Литву, которая переживала неспокойное время.

Для рекогносцировки района посадочного десанта на площадку первыми опустились на парашютах заместитель командира 1-го батальона по МТО — материально-техническому обеспечению — Илья Полозков и начальник парашютно-десантной службы бригады лейтенант Алексей Самсонов. Они располагали временем на выполнение задания, и полковник А. Ф. Левашов еще до вылета знал условия приземления в районе Шяуляя.

Самолеты 1-го и 3-го тяжелых бомбардировочных полков в этом десанте были крыльями бригады.

Литовцы никогда не видели в небе ничего подобного. Огромные воздушные гиганты гудели на всю округу. Тысячи глаз впервые увидели воздушную мощь Страны Советов, которая взяла под защиту от фашизма народ Литвы. Они знали, что произошло в Польше, и поэтому с радостью встречали Красную Армию.

Тяжелые воздушные корабли один за другим шли на посадку и, выкатываясь в сторону, быстро освобождались от десанта. Проходили минуты, парашютисты строились в отряды и уходили на границу аэродрома. Они были в готовности к выполнению новой боевой задачи.

В тот же день парашютисты танковым десантом устремились в соседнюю Латвию, где по примеру литовцев народ под руководством Коммунистической партии сверг фашистское правительство. Находившиеся по договору о взаимопомощи с СССР воинские части в Лиепае и Вентспилсе усиливались новым контингентом войск Красной Армии. Созданное Народное правительство под руководством А. Кирхенштейна в борьбе с остатками фашизма нуждалось в помощи.

Латвия бралась под защиту Красной Армии.

Впервые бойцы воздушной пехоты мчались на танках. Почти в центре Риги колонна остановилась.

По всему чувствовалось, что горожане ожидали Красную Армию. Мужчины в знак солидарности, подняв руки над головой, показывали рукопожатие. Но находились и такие, кто смотрел хмуро, не выражая и намека на восторг.

Поступила команда:

— Подготовиться к построению.

Десантники соскочили с брони, быстро привели себя в порядок, построились.

Группа молодых парней подошла к Павлу Кулай, начала разглядывать его ручной пулемет.

— Нэт, ты смотри на мэня, — с акцентом подал голос Баграт Джабадзе. — Видишь, какая вынтовка, — самозарадна, понымаешь?

Рижане понимали и грузина Баграта.

— Добрая у тебя винтовка, — на чистом русском языке ответил старший по возрасту.

— А сколько в ней патронов? — поинтересовался молодой парень.

— Дэсять! — с гордостью ответил Баграт. — Только успевай жмать. Выдишь? — и Джабадзе показал на спусковой крючок.

Обступили рижане и других десантников. Разглядывали форму красноармейцев и командиров. Некоторые постукивали по броне танков: не фанерные ли, как им говорили. Горожане обратили внимание на голубые петлицы, интересовались парашютным значком.

По колонне прокатилась новая команда:

— Строиться!

Пока шло построение, командиры получали задачи на выставление постов у банка, торгпредства и других административных зданий.

Для размещения десантники получили здание коммерческого училища. На следующий день в ротах и отдельных подразделениях прошли политинформации о задачах Красной Армии, связанных с размещением войск в Прибалтике. Десантники освоились со своими задачами быстро.

Через неделю бригада железнодорожным эшелоном катилась на восток. Десантники были уверены, что маршрут лежит в Марьину Горку. Прибыли на станцию Пуховичи. К удивлению всех, дежурный по эшелону команду на разгрузку не подал. Командиров вызвали в вагон штаба бригады. «Что бы это значило?» — думали десантники.

Когда командиры возвратились, все прояснилось. Через два часа эшелон пойдет по новому маршруту. Следовало получить в управлении военного коменданта все, что требовалось, в том числе и продовольственный паек. Командиры, у которых имелись семьи, получили разрешение побывать в военном городке.

Начальник эшелона майор Александр Казанкин занялся организацией смены суточного наряда. Командиры подразделений готовили подчиненных к дальнейшему передвижению железнодорожным транспортом. Никто, в том числе и комбриг, не знал дальнейшего маршрута. Да и военные коменданты железнодорожных станций отвечали только за свои участки. Таков закон военной тайны. «Эшелон придет куда надо», — об этом знали все. Здесь уже не было никакой тайны.

Два часа пролетели незаметно. Паровоз негромко прогудел, и эшелон тронулся. У раскрытых дверей вагонов, облепив доску-загородку, устроились самые любопытные. Смотрели на Марьину Горку, леса и рощи, на колосившиеся поля и белорусские деревушки под соломенными крышами.

С короткими остановками миновали Осиповичи, Бобруйск, Жлобин, Гомель, Киев… 25 июня на станции Калиновка, не доехав до Винницы, эшелон остановился. Минут через десять он начал маневрировать под гудки рожка стрелочника. Вскоре вагоны лязгнули у разгрузочной площадки. Все поняли: «Приехали».

Из штаба бригады поступила команда:

— Командиров батальонов и отдельных подразделений к комбригу!

Через несколько минут все уже знали, что бригада прибыла в исходный район для участия в освободительном походе нашей армии в Бессарабию. Об этом сообщил представитель штаба Военно-Воздушных Сил. Он же пояснил, что для выполнения этой задачи привлечены соединения и части различных родов войск, но особая роль в операции отводилась силам, которые смогли бы в короткие сроки достичь целей освободительного похода.

Этому назначению соответствовали и воздушно-десантные бригады, которые сосредоточились в исходных районах для выброски у Борисполя, Скоморохи и Гоголево.

Бригада поступила в резерв командующего Южным фронтом, который возглавил генерал армии Г. К. Жуков.

В тот же день десантники палаточным лагерем разместились на указанном месте, а комендантский взвод подготовил площадку для приземления придаваемого бригаде связного самолета У-2. На другой день он прилетел. На нем в Проскуров (ныне Хмельницкий), в штаб фронта, отправился начальник оперативного отделения капитан Виктор Спирин. Связь с высоким штабом начала действовать.

Утром в бригаде состоялся митинг. Его посвятили задачам десантников в освободительном походе. Открыл его комиссар бригады.

— Товарищи красноармейцы и командиры! — начал батальонный комиссар И. В. Кудрявцев. — Еще в тысяча девятьсот восемнадцатом году буржуазно-помещичье королевское правительство Румынии, пользуясь слабостью молодой Советской республики, отторгло от Советской страны территорию между реками Днестр и Прут, населенную молдаванами. — Немногословный, суховатый в общении, батальонный комиссар говорил на митинге страстно, взволнованно. — Советский Союз никогда не признавал принадлежности этой области Румынки. Вот почему сегодня Советское правительство требует от королевской Румынии вернуть Стране Советов ее законную Бессарабию. Я надеюсь, что красноармейцы и командиры бригады сумеют выполнить задачи в походе по присоединению Бессарабии к Советскому Союзу. Митинг, посвященный участию бригады в освободительном походе, объявляю открытым!

Первым выступил вожак комсомольцев Павел Петров. Он говорил о том, что против насильственного захвата Бессарабии в 1918 году выступали и прогрессивные силы самого румынского народа, в первую очередь — коммунисты, что агрессивная и авантюристическая политика румынского правительства угрожала безопасности юго-западных границ СССР, а явно наметившийся блок с фашистской Германией и рост фашистских элементов внутри Румынии делали настоятельным разрешение бессарабского вопроса.

— Передайте, товарищ полковник, — повернулся Павел в сторону командира бригады, — командованию Военно-Воздушных Сил, что парашютисты задачи выполнят.

Комбриг, все десантники дружно аплодировали комсомольскому вожаку.

С таким же настроением выступали другие красноармейцы и командиры от всех батальонов и подразделений.

Митинг закончился. Десантников морально настроили на выполнение боевой задачи.

Подготовка началась с переукладки парашютов. Вся территория лагеря превратилась в большой укладочный стол. Сотни развернутых парашютов вытянулись во всю длину. Они растягивались, разглаживались, стропы аккуратно укладывались в соты, а клинья куполов один к другому — все строго по правилам.

«26 июня 1940 г. правительство СССР потребовало от румынского правительства вернуть Советскому Союзу Бессарабию и передать северную часть Буковины, население которой в основном состояло из украинцев. Румынские правители не решились идти на открытый конфликт с Советским Союзом и выполнили это законное требование. 28 июня в соответствии с договоренностью войска Красной Армии перешли Днестр и к 30 июня вышли на Прут»[19]. Чтобы в период отхода румынских войск не допустить увоза и уничтожения материальных ценностей, разрушения объектов и создания беспорядков, ранним утром 29 июня парашютисты 204-й воздушно-десантной бригады опустились в 12 километрах севернее Белграда, а на следующий день ее 1-й батальон взял под контроль город Кагул и порт на Дунае Рени.

Утром 30 июня 201-я воздушно-десантная бригада парашютным способом опустилась на аэродроме Измаил и к исходу дня установила контроль над важнейшими объектами города, организовала прием и размещение беженцев.

Вступила в дело и резервная 214-я бригада полковника А. Ф. Левашова. Прибывший на связном самолете представитель ВВС доставил приказ на парашютный десант одного батальона и разведроты бригады для контроля переправ на реке Прут. Прошли десятки минут. Парашютисты капитана Лебедева и старшего лейтенанта Яковлева автомашинами убыли на аэродром, погрузились на ожидавшие их ТБ-3.

Закончив прием десанта, бомбардировщики поднимались в небо и в ожидании остальных становились в круг. Когда самолеты выстроились в колонну звеньев, все ТБ-3 взяли курс к новой границе Советского Союза с Румынией.

В двух километрах от реки парашютисты оставили воздушные корабли и кучным десантом опустились в районе переправ через Прут. Здесь беглецы в Румынию в нарушение договоренности везли с собой все. Вскоре на переправах навели порядок. Попытки вывезти ценности из Бессарабии пресекли. Новая государственная граница начала действовать.

Три дня десантники охраняли переправы через Прут. В их числе в должности заместителя командира 1-го стрелково-парашютного батальона по МТО находился и капитан Илья Полозков.

Историческая несправедливость, длившаяся 22 года, была устранена. Бессарабия воссоединилась с Советской Молдавией.

Во второй половине июля бригада эшелоном возвратилась в свой военный городок, а участники парашютного десанта прибыли на аэродром в Синчу на самолетах своего бомбардировочного полка.

В 1940 году утвердили новые штаты воздушно-десантных бригад, и в Марьиной Горке начал формироваться 4-й батальон. Его командиром назначили Илью Полозкова, который сам взялся за подбор кандидатов в десантники. Получив предписание с просьбой о содействии в подборе личного состава, он побывал в Бобруйске, Полоцке, Смоленске, Слуцке и 100-й стрелковой дивизии в Уручье, что в пригороде Минска.

Командиры частей неохотно содействовали отбору лучших из лучших, но, умудренный опытом армейской службы, комбат не растерялся. Бывая в подразделениях, он в первую очередь посещал ленинские комнаты. Там всегда имелись данные об ударниках учебы, лучших красноармейцах и младших командирах.

Вскоре он вернулся к полковнику А. Ф. Левашову со списком на 320 красноармейцев и младших командиров. Все они затем вошли в батальон Полозкова. Недостававшее число людей в его батальоне пополнили новобранцы из осеннего призыва.

К началу 1940 года воздушно-десантные войска получили «Руководство для подготовки авиадесантных частей» и «Курс парашютной подготовки». Это были наставления, по которым планировалась боевая подготовка парашютистов и осуществлялось слаживание подразделений.

Десантники гордились, что их воспитанник майор Михаил Котляров, которого помнили по военным городкам в Бобруйске и Боровском, и в новой должности — начальника 1-го отделения 3-го отдела управления боевой подготовки ВВС Красной Армии — участвовал в разработке наставлений. За это он награжден орденом Красной Звезды.

Весной 1941 года бригада вступила в новую полосу совершенствования. Началось освоение парашютных прыжков с малой высоты.

Корпус формируется

В марте 1941 года в целях дальнейшего совершенствования воздушно-десантных войск было принято решение о реорганизации этих бригад в корпуса. На их базе в Красной Армии развертывались 5 воздушно-десантных корпусов, каждый численностью более 10 тысяч человек[20].

В Западном Особом военном округе, в Марьиной Горке, развертывался 4-й воздушно-десантный корпус. На станцию Пуховичи один за другим приходили эшелоны. Здесь разгружались стрелковые дивизии, прибывшие из Костромы, Тюмени, и 210-й запасной полк. Они размещались в палаточном лагере в районе стрельбища, рядом с военным городком.

Из состава тюменской дивизии помощником начальника оперативного отделения по химслужбе приехал майор Николай Колобовников. Он только окончил академию химзащиты.

Родился Колобовников в 1904 году. Образование получил в церковно-приходской школе. Затем учился в 18-й Оренбургской военной школе. Стал опытным командиром. Участвовал в гражданской войне. В составе 4-й стрелковой дивизии воевал с басмачами, награжден орденом Красного Знамени.

Из этой же дивизии на должность помощника начальника политотдела 8-й бригады назначили старшего политрука Виктора Лютова, участника боев на Халхин-Голе.

Политработников бригады возглавил старший батальонный комиссар Василий Андреевич Никитин.

Комбригом назначили подполковника Александра Алексеевича Онуфриева[21].

Немногие из ветеранов 214-й бригады, в их числе и полковник Александр Казанкин, вступивший в должность начальника штаба корпуса, знали, что комбриг 8-й родился в 1904 году и по окончании церковно-приходской школы одиннадцатилетним мальчиком начал трудиться: подносчиком продуктов, откатчиком вагонеток в шахте, кочегаром на электростанции. Его военная биография началась в 1923 году, когда он стал курсантом Омской пехотной школы. А дальше — служба на разных должностях в Белорусском военном округе. Но опыт командования нештатным отдельным стрелковым батальоном особого назначения 99-го полка 33-й дивизии и окончание в 1941 году факультета командного и штурманского состава академии ВВС послужили основанием для назначения его на должность командира воздушно-десантной бригады.

А. А. Онуфриев торопился со слаживанием бригады, может быть, потому, что умом и сердцем больше других чувствовал угрозу фашизма с западной границы. Не знал покоя и штаб бригады, который возглавил Виктор Спирин.

В 3-й батальон к майору Николаю Самарину комиссаром назначили старшего политрука Демьяна Гавриша. Он вернулся в десантные войска с должности инструктора политотдела 10-й смешанной авиадивизии, которая дислоцировалась в Кобрине.

Медицинский персонал бригады подчинялся военврачу 2-го ранга Юрию Николаевичу Пикулеву, прибывшему в Марьину Горку из Тюмени. Его подвижную фигуру с темными выразительными глазами видели во всех подразделениях. Он интересовался делами не только медработников, но и бытом красноармейцев, младших командиров.

Под конец комплектования бригадный врач собрал подчиненных на совещание. В медпункт прибыли военврачи 3-го ранга Александров, Стремусов, Диков, врач 4-го батальона из состава срочной службы Смирнов. Самую большую группу составили фельдшера. Хозяйка медпункта военврач 3-го ранга Таисия Семдьянкина примостилась позади.

Недолго совещался Ю. Н. Пикулев с подчиненными. После представления вновь прибывших он для настроения высказал очередную шутку в адрес неустроенного медпункта и его хозяйки, повел разговор о задачах медиков на ближайшее время.

— Здоровье и еще раз здоровье — вот главная забота медперсонала бригады. Всю работу нужно строить на подготовку десантников к ознакомительному прыжку, который планируется после двадцать второго июня, — закончил бригадный врач. — Расходитесь, товарищи, и за дело. Время — золото!

Командиром 7-й бригады назначили участника гражданской и советско-финляндской войн полковника Михаила Федоровича Тихонова.

Награждение его в 1920 году золотыми часами, а в 1928 — револьвером системы «маузер» украшали биографию комбрига. А если учесть, что в 1935 году он удостоен ордена Красного Знамени МНР, а в 1938 году ордена Полярной звезды этой же страны, то можно понять, каким высоким был его авторитет среди командиров и политработников. Его грудь украшали также орден Красной Звезды и медаль «XX лет РККА».

Богатый опыт армейской службы накопил и старший батальонный комиссар Николай Иванович Горохов.

Во внушительную силу разворачивался отдельный танковый батальон. На должность комбата прибыл капитан Николай Придании, а комиссара — старший политрук Алексей Рощинский.

Через несколько недель после начала формирования лязг гусениц быстроходных Т-37 и Т-38 доносился с танкодрома. Экипажи учились вождению и выполнению огневых задач из пулемета. Маленькие, легкие плавающие танки с лобовой броней 8 миллиметров являлись в то время грозой для кавалерии и пехоты. Конечно, танкетка не танк, но и она намного усиливала парашютный десант.

На должность командира корпуса получил назначение командир 21-й горно-кавалерийской дивизии из Среднеазиатского военного округа генерал-майор Алексей Семенович Жадов. В Марьиной Горке его уже ожидали. А пока обязанности комкора выполнял полковник А. Ф. Казанкин. Он настолько оказался загружен делами по формированию корпуса, что многие свои обязанности вынужден был передать начальнику оперативного отдела майору Владимиру Тимченко. И тот успешно справлялся со штабными делами.

Высокий, голубоглазый, в идеально подогнанной и отутюженной форме авиатора, в меру строгий, аккуратный не только во внешнем виде, но и службе, майор пользовался у командиров штаба корпуса большим авторитетом. Многие удивлялись, как он быстро распутывал, казалось бы, нерешаемые задачи, а их в дни формирования набиралось больше, чем нужно. В октябре 1940 года он с отличием окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и прибыл в корпус из 10-й смешанной авиадивизии с повышением. Там не хотели отпускать способного оперативного работника, но отдел кадров округа решил по-своему.

Он был и отлично подготовленным парашютистом. Еще в звании младшего лейтенанта ему, летчику-наблюдателю, 2 сентября 1934 года приказом ВВС РККА присвоили звание «Инструктор парашютного дела ВВС РККА».

В должность начальника связи корпуса вступил майор Стахий Захарчук. Он никогда не конфликтовал с подчиненными, поддерживал их инициативу, а это многое значило. Его уважали и командиры штаба, и подчиненные.

Начальник разведки Вячеслав Колобков не выделялся ни внешним видом, ни твердостью характера, но отличался исполнительностью, вершил свою службу с завидной точностью.

Инструктор парашютной подготовки капитан Максим Коцарь среди командиров выделялся богатырскими плечами и мохнатыми бровями. С первого дня он занялся парашютной подготовкой десантников и созданием учебной базы.

Комиссаром корпуса стал один из опытных политработников, полковой комиссар Василий Максимович Оленин.

Говорил он убедительно, хотя и не очень громко. Речь его текла, как ручеек, который, словно бы раздвигая на пути берега, сам становился речушкой, а затем и полноводной рекой. Умел комиссар акцентировать внимание слушателей. Это чувствовалось по интонации, жестам и взгляду. Все знали, что он ничего не скажет опрометчиво, необдуманно. Любили его за умение слушать собеседника. Он не останавливал, давал возможность высказаться, но, вставляя нужные слова, поощрял собеседника на откровенность. Умел Василий Максимович работать с людьми. Его выступления на совещаниях о надвигавшейся грозе со стороны западной границы и о задачах корпуса в период формирования были четкими: нужно спешить, фашизм уже упирался в границу Западного Особого военного округа вооруженной силой, перед которой не устояли многие европейские страны, а буржуазная Польша развалилась в несколько дней. Полеты немецких самолетов с явно разведывательными целями над нашей территорией и распространяемые разговоры о надвигавшейся войне не случайны.

К началу формирования корпуса из военного городка убыло в Великий Устюг Пуховичское военное училище. Каждая бригада получила по две казармы. Остальные здания занимались подразделениями и штабами. Линия бывших конюшен кавалерийской дивизии, позади казарм, стала местом складов. А строительство парашютной вышки, начатое 214-й бригадой, все продолжалось.

Вновь сформированные бригады еще не были полностью укомплектованы техникой и вооружением, но боевая учеба шла строго по ротным расписаниям.

Инструкторы парашютной подготовки сформированных бригад с головой ушли в организацию занятий по наземной подготовке парашютистов, а инструкторы 214-й продолжали осваивать прыжки с малой высоты.

Они начались с 1-й роты, укомплектованной красноармейцами со средним и высшим образованием. Рота первой и отправилась на аэродром у Синчи. Впереди шел, как всегда, сосредоточенный Петр Поборцев. Худощавый, с глубоко посаженными глазами, он выглядел строгим, волевым человеком, пользовался у комбрига особым расположением.

Поборцев не обращал внимания на высыпавших на улицу мальчишек и взгляды жителей. Он ушел в себя и думал о предстоявшем показательном прыжке. Задача у него непростая. Ему предстояло прыгнуть с высоты 150 метров. Тогда его подчиненные — будущие командиры смело пойдут на прыжок с высоты 300 метров. Он сам уговорил комбрига на этот эксперимент и теперь еще раз мысленно репетировал каждое движение.

Незаметно отмерили 7 километров до аэродрома. Поборцев отдал команды, и подготовка к прыжкам началась.

На показательные прыжки прибыли все ротные и батальонные командиры.

Подошло время, и Поборцев на виду у всех надел с помощью укладчика парашют.

— Ребята, смотрите, у командира нет запасного, — нарушил тишину разведчик Павел Козлов.

— Вашему старшему лейтенанту запасной парашют не потребуется, — пояснил комбриг.

— Как это? — не понял разведчик.

— А так. Ваш командир прыгает с высоты сто пятьдесят метров, и запасной ему ни к чему. Все равно второй не успеет раскрыть.

— Вот это риск!

— Не тревожьтесь, вы начнете прыгать с высоты триста метров, — с хитринкой в глазах успокоил полковник А. Ф. Левашов. — А чтобы некоторые не струсили, старший лейтенант уходит в разведку на сверхмалую высоту.

Пока Алексей Федорович говорил с курсантами, ТБ-3 уже вышел на курс. В дверке бомбардировщика показалась фигура ротного. Вот он бросился вниз, и все увидели, как из ранца на спине вырвался вытяжной парашют и потянул за собой купол. Он быстро наполнился. До земли оставалось метров тридцать. Приземлился Поборцев нормально.

— Здорово! — раздался вздох облегчения. — Вот это прыжок!

К парашютисту побежали красноармейцы.

— Ну как прыжок? — первым спросил укладчик.

— Прыгать можно и нужно. Секунды — и на земле. Враг и не опомнится, а ты как снег на голову!

Начало массовым, маловысотным, как их называли, прыжкам положено. 214-я бригада и на этом этапе совершенствования оказалась в числе первопроходцев.

Приближение военной грозы чувствовалось все больше. В сторону новой западной границы шли эшелоны. Подтягивались из глубины страны новые войска. 7 июня в городке ввели затемнение. Изменился и тон политических информаций. Для комсостава начались занятия по изучению немецкого языка. Тревожное настроение, достигшее особой остроты к середине месяца, как-то приглушило Заявление ТАСС, опубликованное в «Правде» 15 июня.

Не знали тогда десантники, что в день опубликования этого заявления Гитлер вызвал в Берлин всех командующих войсками и отдал последние распоряжения. В тот же день фельдмаршал Клюге возвратился в свой штаб и стал выводить соединения на исходные позиции.

Суббота 21 июня после ужина была обычной: смотрели кинофильм, слушали выступления московских артистов, писали письма, строились на вечернюю поверку. Затем дневальные объявили «отбой».

Военный городок в Марьиной Горке погрузился в сон. Только командиры бодрствовали. Во многих домах комсостава светились окна. Не спалось и начальнику штаба 8-й бригады капитану Виктору Спирину. Этому была причина. Полковник А. Ф. Казанкин разрешил командиру бригады съездить в выходной по личным делам в Минск, и подполковник А. А. Онуфриев оставил его за себя.

Мысли о завтрашнем дне с большими спортивными соревнованиями нарушились: по коридору, как понял Спирин, протопал Демьян Гавриш. «Видно, задержался комиссар батальона в своем подразделении», — подумал он. Жили они комнатами напротив и по воскресеньям, как правило, собирались за одним столом. «Наверное, не придется завтра с Демьяном посидеть вместе». С этой мыслью Спирин и уснул.

Заместитель командира 1-го батальона по МТО Андрей Кобец так и не сомкнул глаз. Вспоминалось: вот он пасет гусей у богача-соседа в Губовке. Босоногий, в холщовых штанишках и такой же самотканой рубашке пастушок чувствовал себя неуютно под взглядами дочки хозяина, красавицы, как он считал, необыкновенной. Это было в те дни, когда она приезжала домой на каникулы из гимназии. Под ее взглядом он краснел и не знал, куда девать руки.

Одевали ее в такие одежки, что девчонкам из Новгородки и не снились. Чувствуя неловкость босоногого Андрея, она сама начала учить его по букварю. И он старался. За лето научился читать и писать. А хозяин, наблюдая, как дочка обхаживает пастушка, вскоре «повысил» его в должности, доверил пасти свиней и телят.

По просьбе родителей хозяин осенью 1914 года, хотя Андрею не исполнилось и семи лет, отдал его в школу как восьмилетнего. Учительница Анна Прокофьевна после первой недели занятий перевела его во второй класс. Это оказалось просто: в той же классной комнате пересадила на другой ряд. Учился только до середины ноября. Ушел тогда в школу — стоял почти летний, хотя и холодный день, а возвращался домой — поднялась метель, подморозило. Босиком добежал до хозяйского дома. А к ночи все в нем горело. Андрей заболел воспалением легких, и его привезли в Новгородку. На этом учеба кончилась. Лишь в 1918 году, работая кочегаром на газогенераторной машине во вторую смену, Андрей снова начал со второго класса. Вскоре, однако, пошел работать по найму.

И так с неполными двумя классами в 1934 году он окончил военное училище. Память продолжала высвечивать прожитое. Позади голодный 1921 год, вступление в комсомол и призыв в 1929 году в ряды Красной Армии. Дальше мысль остановилась на парашютном прыжке, который запланирован на понедельник.

В субботу десантники его батальона поднимались в небо для знакомства с высотой. Отработали при этом посадку в самолет, размещение в нем, освоились с точками отделения через оба бомболюка и дверку. «Конечно, боязно прыгать через бомболюк, но мой страх не должны заметить бойцы», — подумал он и, наконец-то, уснул.

Боевая тревога

— Подъем! — донеслось до сержанта Василия Граммы сквозь сон, и он, открыв глаза, подумал: «Почему подъем? Что случилось?»

— Боевая тревога! — повторил дневальный.

— Ты что, сдурел? — бросил в его сторону кто-то из бойцов.

— Кончай разговоры! — выкрикнул дежурный по роте. — Боевая тревога!

«Что же случилось? — еще раз подумал сержант. — Наверное, новый марш-бросок предстоит».

В последние дни комбриг А. А. Онуфриев частенько устраивал неожиданные тревоги с марш-броском и движением по азимуту. «Возможно, и сегодня будет что-то подобное. Однако в выходной такого еще не случалось», — снова подумал Грамма.

Торопливо одеваясь, он скомандовал:

— В ружье!

Казарма быстро наполнилась топотом сапог. Все бежали к пирамидам с оружием. Однако в боевую тревогу по-настоящему никто еще не верил.

Неделю назад заместитель командующего округом генерал-лейтенант И. В. Болдин проверял подготовку 214-й бригады по захвату парашютистами военной базы условного противника. В тот день тоже объявили тревогу. Она была, разумеется, учебной. Тогда десантники с оружием в руках быстро построились у казармы и стали ожидать распоряжений. Вскоре, однако, последовал отбой, и все разошлись.

Наверное, то же самое произойдет и теперь.

Красноармейцы и командиры уже направлялись к выходу, когда старшина подал не совсем понятную для многих команду:

— Всем одеть новое обмундирование!

«Дела!» — подумал Грамма и взглянул на часы. Маятник настенных ходиков отстукивал привычное тик-так. Стрелки показывали 4 часа 30 минут. Все начали быстро переодеваться. Кто-то даже шутил:

— Не торопись, ребята, сейчас скомандуют «отбой!».

— Выходи строиться! — поступил новый приказ старшины, и десантники высыпали на улицу.

Около каждой казармы выстраивались поротно. Было видно, как связные возвращались от домов комсостава. «Значит, тревога всему корпусу», — отметил Грамма.

Старшины приступили к проверке личного состава, начали уточнять боевые расчеты…

Виктор Спирин проснулся от стука в дверь.

— Кто там? — отозвался он.

— Боевая тревога, товарищ капитан! — раздался за дверью голос посыльного.

— Ясно! — ответил Спирин и начал одеваться.

Поверх гимнастерки с накладными карманами на груди туго затянул командирский ремень. Проверил пистолет и обоймы. Перекинул через плечо сумку с картой под целлофановым «окошком» и, сказав жене несколько успокоительных слов, торопливо зашагал к штабу бригады. По пути обернулся и увидел, как из домов комсостава в направлении военного городка бежали командиры. Увидел он подполковника Александра Алексеевича Онуфриева. «Вот так раз! Ведь комбриг должен быть в Минске. Как же так?»

Собрались у штаба бригады.

— Всем троим нам приказано срочно прибыть в штаб корпуса, — сказал комбриг комиссару и начальнику штаба.

Позже Виктор Спирин узнал, что Онуфриев, будучи в Минске, понял: назревают какие-то необычные события, и ночным поездом вернулся в Марьину Горку.

Подошли к штабу корпуса. Сдержанно, без излишних слов обменялись рукопожатиями со знакомыми командирами и политработниками. В ожидании вызова к комкору полковнику А. Ф. Казанкину кое-кто выражал недоумение по поводу тревоги в выходной день.

Вскоре на крыльцо вышел оперативный дежурный:

— Заходите, товарищи!

В кабинете полковника Казанкина уже находились командиры и политработники штаба и управления корпуса.

— Садитесь, — пригласил он.

Лицо полковника не выражало и тени тревоги.

— Товарищи, — начал Казанкин, — нашему корпусу объявлена боевая тревога. Объявлена не случайно. Нам предстоят боевые действия. Это война, товарищи, со всеми вытекающими из нее последствиями…

Слова исполнявшего обязанности командира корпуса поразили. В кабинете установилась напряженная тишина. Командиры и политработники словно бы взвешивали слова комкора.

«А как же с договором о ненападении? К тому же было Заявление ТАСС! Очень, очень все это не вовремя. Корпус не успел еще дополучить вооружение и технику до штатной потребности, в особенности автотранспорт!» — размышлял Виктор Спирин.

А полковник Казанкин продолжал:

— Приказываю: привести подразделения и части в боевую готовность и вывести в ранее намеченный район сосредоточения. Срочно дополучить на складах все, что требуется. Военный городок оставить немедленно. Подготовиться к выполнению боевых задач в парашютном десанте. Все, товарищи! По боевым местам!

Командиры и политработники вышли из кабинета.

— Майор Тимченко! — обратился Казанкин к своему помощнику. — Подготовьте письменный приказ. Срочно на автомашине отправьте в штаб округа, теперь уже фронта, делегата связи. Майору Захарчуку поддерживать постоянную связь с Минском.

— Есть, товарищ полковник, — вытянулся Тимченко.

Потеря связи со штабом округа особенно тревожила А. Ф. Казанкина. Не знал он тогда, что война уже бушевала в полную силу, а заместитель начальника штаба 4-й армии полковник Долгов только еще принимал телеграмму из округа с директивой Генштаба, в которой говорилось: «1. В течение 22–23.6. 41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий. 2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия…»[22]

Немудрено, что в Марьину Горку штаб округа не сумел передать и эту общую, без конкретных задач директиву, а только два слова: «Боевая тревога».

Позднее стало известно, что перед рассветом 22 июня во всех западных приграничных округах была нарушена проводная связь с войсками и штабы округов и армий не имели возможности передавать свои распоряжения. Заброшенные фашистами на нашу территорию агентура и диверсионные группы перерезали проволочную связь, убивали делегатов связи и нападали на мелкие подразделения.

Командиры и политработники 214-й бригады, находясь у штаба, в тот момент еще ничего об этом не знали. Говорили они в основном об испорченном воскресенье. Командиры батальонов майоры Григорий Лебедев и Федор Антрощенков, капитаны Николай Солнцев и Илья Полозков недовольных не поддержали. Штабники Борисов, Аксенов, Самсонов, начальник снабжения Николай Кузьмин, начальник клуба Алексей Зятюков и его помощник Григорий Алферов, начхим Петр Соловьев и другие держались нейтрально.

С прибитием комбрига все прояснилось. Перед командирами и политработниками встали десятки самых неотложных задач. Следовало позаботиться и о семьях.

Начальник клуба бригады младший политрук Зятюков сразу же по прибытии в военный городок приказал бойцу немедля включить радиоузел. Однако утренние передачи обычно начинались в 6 часов утра. В ожидании этого времени в голову лезли разные мысли: «Неужто и в самом деле война началась? А может быть, просто очередная провокация?» Продолжая дежурить на радиоузле, Зятюков готовился записать последние известия, чтобы самое важное затем передать личному составу. Но в 6 часов начались обычные передачи. Зятюков продолжал ждать.

Стрелки приближались к 12.00. По изменившемуся фону приемника начальник клуба понял, что микрофон Всесоюзного радио включен.

— Внимание! Говорит Москва! — начал диктор. — Передаем заявление Советского правительства…

Зятюков начал записывать: «Сегодня в четыре часа утра без объявления войны германские войска вероломно напали на Советский Союз, атаковали его границы…»

Вскоре о заявлении Советского правительства и выступлении В. М. Молотова знали все, но десантники пока еще и представить не могли о разыгравшейся трагедии на пограничных заставах и о последствиях главного удара фашистских группировок, который они нанесли по войскам Западного Особого военного округа.

В середине дня поступили свежие газеты. Но ни в передачах по радио, ни в газетах еще не чувствовалось смертельной опасности, нависшей над нашей Родиной: может быть, потому, что слишком резким оказался переход от мира к войне.

Завтракали десантники уже из котелков в районе сосредоточения, но опустевший военный городок продолжал жить. К складам и казармам подкатывали автомашины. Капитан Григорий Алферов, капельмейстер 214-й бригады, получил задание готовить семьи комсостава к отправке в глубь страны, а пока выделенные команды из красноармейцев отрывали для них окопы, чтобы они могли укрыться в случае бомбежки. Выдали им и противогазы.

А бригады и подразделения корпуса готовились к первым боям, получали патроны и гранаты. Запасы грузились в кузова автомобилей, предназначенных для буксировки 45-миллиметровых пушек. Командиры требовали автомобилей. А где их взять? Из-за нехватки автотранспорта предполагалось выполнить несколько рейсов. Иного выхода не видели.

В штабе корпуса с нетерпением ожидали возвращения из штаба фронта делегата связи. Под вечер он прибыл и доложил, что штаба в Минске, в районе университетского городка, уже нет, а куда он переместился, никто не знает.

Полковник А. Ф. Казанкин принял решение: 214-ю бригаду, в которой личный состав имеет от пяти до двадцати пяти парашютных прыжков, отправить в район аэродрома с готовностью к десантированию, если на то последует команда.

Все батальоны получили приказ на занятых ими рубежах окопаться и замаскироваться, выставить охранение и полевые караулы, продолжать доукомплектование, выделить команды для борьбы с вражескими парашютистами, о которых уже ходили слухи, научить бойцов практическому применению боевых гранат.

В ожидании приказа

Десантники прибыли на аэродром пешими колоннами. Вдоль опушки леса отрыли окопы. Парашюты выложили перед ними аккуратными рядами.

А недостроенный аэродром ревел моторами. Экипажи самолетов готовились к старту в небо.

На другой день войны в воздухе появился косяк «юнкерсов», и турельные пулеметы — «шкасы» на бомбардировщиках нацелились в их сторону. По опушке леса через пост ВНОС — воздушного наблюдения, оповещения и связи — понеслась команда: «Воздух!» Все заняли окопы и с каким-то любопытством разглядывали вражеские бомбардировщики.

«Наверное, достанется сейчас и этому аэродрому, и нам, — подумал Николай Павлов. — И почему техники не замаскировали самолеты?»

Разглядывал черно-желтые кресты на «юнкерсах» и Борис Пасечник из учебной роты. Он понимал, что турельными пулеметами самолеты на большой высоте не сбить.

Крайний из девятки «юнкерсов» вдруг отделился от строя и нацелился на аэродром. Из люков его посыпались черные точки — бомбы. По нему неистово хлестнули «шкасы». Через секунды воздух разорвали взрывы бомб. А огонь турельных пулеметов не угасал. Большинство из них строчило по восьмерке. Экипажи «юнкерсов», увидев на земле десятки вспышек, дрогнули. Лишь одна бомба рванула невдалеке от парашютов, разметала ранцы. Остальные грохнули в поле. Еще минута — и гул «юнкерсов» удалился, а тот, который снизился для обстрела самолетов, как показалось, задымил и скрылся за лесом:

— Наверное, гробанется о землю, — предположил Николай Прошутинский.

Для него начало войны не было неожиданным. Он чувствовал и видел, как страна готовилась к отражению агрессии. В бригаду Николай прибыл осенью 1938 года. Пришлось ему участвовать и в советско-финляндской войне, и побывать в небе Прибалтики и Бессарабии. По нагрузке на занятиях в последние недели, по частым кроссам, занятиям с движением по азимуту, освоению прыжков с малой высоты и питанию в поле по нормам сухого пайка он предполагал, что все это делалось неспроста, не по прихоти полковника А. Ф. Левашова. Война стучалась в дверь его дома — Страны Советов.

После этой бомбежки притихли даже балагуры. Вечером после ужина по опушке леса понеслось объявление: «На комсомольское собрание». Только посты и полевые караулы остались на местах. По решению командира бригады в батальоне капитана Николая Солнцева доклад сделал Павел Петров.

Его речь о задачах комсомольцев в войне с фашизмом оказалась короткой. Он повторил в основном слова из выступления по радио заместителя председателя СНК СССР и народного комиссара иностранных дел В. М. Молотова, которое переписал в бригадном радиоузле. А задачи из него вытекали сами собой: мира уже нет, полыхает война, значит, нужно, не жалея ни крови, ни самой жизни, встать на защиту своей Родины.

Политрук артбатареи Петр Сергий, командир взвода сорокапяток Алексей Калмыков сидели на собрании рядом со своими подчиненными. Уже выступил командир расчета младший сержант Андрей Наприенко. Он говорил, что воины его расчета будут действовать в бою по принципу: «Малой кровью — могучим ударом». Он ссылался при этом на то, что военным наукам учились по суворовскому принципу: «Тяжело в учении — легко в бою».

— Разобьем врага на его собственной территории, — призывал артиллерист. — Даешь Берлин! Комсомольцы артиллерийской батареи выполнят любой приказ Родины и партии! — закончил младший сержант.

Первым зааплодировал ему номер расчета Александр Романчук. Его поддержали водитель Григорий Возниченко с Днепропетровщины и Павел Хрипунец, призывник с Житомирщины.

— Здорово наш командир насчет Берлина! — подал голос наводчик Саша Романчук.

Он призывался на Николаевщине. Все трое, будучи земляками, дружили и частенько подтрунивали над ленинградцем с улицы Воинова Сергеем Зориным. По должности он был в расчете вторым ящичным, и на нем друзья, попросту говоря, выезжали, когда на каком-то учении требовалось подносить тяжелые ящики со снарядами.

— Нема дурных, — обычно говорил Романчук. — Давай, давай! Тяжело в учении — легко в бою…

— Люди к бою готовы, — информировал А. Ф. Левашова после собраний в батальонах комиссар И. В. Кудрявцев. — Давай, комбриг, команду, и мы десантируем у Берлина.

— Далековато замахнулся, комиссар, — ответил Алексей Федорович. — Дал бы такую команду, но приказа, как видишь, нет. И связь со штабом фронта отсутствует. И потому будем ждать. Главное сейчас — связь, а там и команды последуют. Ты мне скажи, комиссар, что делать с Сашей Поповой? Машинистку ты, надеюсь, знаешь? Подала заявление о зачислении добровольцем в Красную Армию.

— А что, командир, придется уступить. Я ее не только знаю, но и видел уже подстриженную под мальчика. Говорят, что и мужа не послушалась, воевать рвется. Приходил ко мне и старший сержант Федор Долгов, упрашивал отговорить от такого воинственного размаха вольнодумную жену.

— Придется зачислить эту молодицу в бригаду, — подытожил Левашов, затем сказал: — Ты побывай, комиссар, в военном городке. Успокой семьи. Расскажи, что о них не забыли. Заодно к Леле зайди. Обрисуй ситуацию сыновьям Вилу и Владимиру. А я здесь боевую готовность бригады буду поддерживать. Поступит когда-то же приказ действовать.

В тот военный день пополнилась и 8-я бригада. Фельдшером 4-го батальона зачислили Зину Щемелеву. Произошло это просто. По окончании курсов председателей Красного Креста в Минске она поехала к месту работы, но в пути застала война. Попутная машина, на которой она тряслась по дороге в Евдобно, вернулась в столицу Белоруссии. Город бомбили. Жестокость войны поразила девушку: бомбы падали на жилые кварталы. Гибли старики и дети, мужчины и женщины. Минск горел.

Втянутая в водоворот войны, Зина снова оказалась в кузове автомашины какого-то ведомства. По пути в сторону Пуховичей грузовик вышел из строя, и она пошла пешком. Марьина Горка встретила ее притихшей, почти опустевшей. Увидела одинокий газик, забралась в кабину. Ноги гудели от усталости. Хотелось пить. Неожиданно прибыл водитель машины и, не взглянув в кабину, начал копаться в моторе. Крутанул ручкой — и мотор завелся.

— Ты как здесь оказалась? — увидел он наконец Зину. — Вылезай, я в военный городок еду.

— Мне туда и надо, — ответила она.

— Вылезай, говорят! — повторил шофер.

— Вези к командиру, — твердила она. — Не смотри на меня. Езжай. Все равно из кабины не выйду!

В тот же день не без помощи начмеда бригады Ю. Н. Пикулева она добровольцем была зачислена в ряды армии и получила назначение в батальон майора Ивана Журко.

— Нашего полку, как говорят, прибыло, — встретила ее в районе сосредоточения Таисия Семдьянкина. — Теперь нас, женщин, в бригаде двое. Веселее будет! — подбодрила она молоденькую фельдшерицу. — Смотри, приглядывайся, по ходу учись, помогай врачу.

И Зина Щемелева довольно быстро освоилась с неустроенной жизнью в лесу, без крыши над головой, без привычной мягкой и чистой постели. Научилась жить под взглядами молодых парней в военной форме, спать на еловых ветках не раздеваясь, укутавшись в плащ-палатку, засыпать под шелест листвы на деревьях. Находила она время и для того, чтобы прихорошиться, не потерять девичий вид, хотя гимнастерка, брюки и армейские сапоги далеко не украшали. Было много и других чисто женских трудностей при жизни в таком окружении военного люда.

ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ

На Березину

Итоги первых дней войны, о чем, разумеется, еще не знали в Марьиной Горке, были неутешительными. Фашистские танки и мотопехота при поддержке авиации быстро продвигались на восток. Гитлеровские лазутчики и диверсанты нарушали связь, и командование наших фронтов, армий и даже корпусов нередко теряло управление войсками. Ни штабы фронтов, ни Ставка или Генштаб не имели еще достаточно ясного и полного представления о положении дел в приграничной полосе у западных рубежей страны.

Последствия первых четырех дней войны для войск Западного фронта оказались тяжелыми.

Немецко-фашистское командование, как об этом свидетельствуют захваченные у врага документы, прилагало все усилия к тому, чтобы в кратчайший срок выдвинуть ударные танковые группы в район Минска и сомкнуть кольцо вокруг советских войск в Белоруссии. 24 июня соединения 3-й танковой группы противника захватили Вильнюс и устремились на юго-восток, к столице Белоруссии — Минску. Это подтвердила и разведгруппа, высланная полковником Казанкиным в сторону Слуцка. Исполняя обязанности командира корпуса, он действовал по своей инициативе. Связи со штабом фронта по-прежнему не было.

На третий день войны Александр Лобанок, услышав стрельбу «шкасов», снова выскочил из своего домика, что находился на окраине Синчи. Нити трассирующих пуль устремились к «юнкерсам». Казалось, не пройти бомбардировщикам врага, но они, сбросив бомбы, снизились и начали расстреливать наши самолеты на стоянке. После этого удара многие ТБ-3 остались неподвижными, а исправные улетели в тот же день.

И все поняли: «Десанта не будет». Комбриг доложил об этом полковнику А. Ф. Казанкину, и тот приказал 214-й бригаде прибыть в район Марьиной Горки.

Из района сосредоточения в сторону Минска и Слуцка ежедневно высылались разведывательные группы. Их донесения не радовали. Они докладывали, что дороги забиты нашими отходившими войсками. Среди них были группы, подразделения и части, потерявшие свои штабы и командиров. Бойцы рассказывали, что вражеские парашютисты действуют подчас даже за регулировщиков на перекрестках фронтовых дорог.

Войска 3, 10 и 4-й армий понесли значительные потери в приграничных боях, мужественно отражали атаки наседавших фашистских войск, отходили на восток. Стойко сдерживали натиск врага и четыре дивизии 13-й армии. 26 и 27 июня разгорелись тяжелые бои в Минском укрепленном районе. Однако десантники не знали об этом и продолжали находиться в ожидании боевого приказа.

26 июня решением полковника А. Ф. Казанкина семьям комсостава выдали справки о том, что они следуют по случаю начала войны к новому месту жительства. В тот день на железнодорожной станции в Марьиной Горке разгрузился эшелон с артиллерийской частью, и семьи, возглавляемые капитаном Григорием Алферовым, убыли в освободившихся вагонах.

27 июня в район сосредоточения прибыл, наконец-то, представитель штаба фронта. Корпус получил первую боевую задачу — занять оборону в районе Березино.

Полковник А. Ф. Казанкин отдал приказ на подготовку к передвижению по маршруту: Турин, Иваничи, Червень, Котово, Поплавы, Березино с дневкой в лесу за Червенем.

Уже все знали о полном господстве в воздухе вражеской авиации и потому марш в 70 километров решили совершить за два ночных перехода. Автомобили с пушками и с кухнями на прицепе, с боеприпасами и снаряжением должны были двигаться отдельными колонками вслед за пешими батальонами.

Вечерело. Уставшее за день солнце клонилось к горизонту. Десантники готовились к ночному маршу. Район сосредоточения бурлил: бегали связные, слышались команды, гудели, надрываясь, перегруженные автомобили. Танкетки батальона Николая Придачина, лязгая гусеницами, вытягивались в колонну первыми. А боевое охранение и квартирмейстерские разъезды от частей и подразделений уже колесили по дороге, что вела в сторону города Червень.

Когда сумерки сгустились, вслед за танковым батальоном в ротных колоннах зашагали десантники 214-й бригады полковника А. Ф. Левашова. За ней 7-я воздушно-десантная полковника М. Ф. Тихонова и 8-я подполковника А. А. Онуфриева.

Впервые мимо А. Ф. Казанкина в боевом строю проходили роты и батальоны корпуса. «Вот она, моя двести четырнадцатая!» — вспыхнуло у него в сознании. Вспомнились участие бригады в советско-финляндской войне, походы в Прибалтику и Бессарабию. «Какие смелые и сильные люди в бригаде! Почти все командиры — воспитанники Алексея Федоровича Левашова, любимца десантников».

Рядом с комбригом бодро шагал комиссар Иван Васильевич Кудрявцев. «А вот и гордость бригады — белорус Петр Поборцев с принятой накануне разведротой. В голове батальонов — Федор Антрощенков, Григорий Лебедев, Николай Солнцев и Илья Полозков — все они командиры опытные. Будет приказ, и первыми уйдут в парашютный десант. У каждого из комбатов и их подчиненных десятки прыжков. Жаль, не успели вновь сформированные бригады прыгнуть с парашютами, но и они готовы к десанту, ведь прошли наземную подготовку и облет на самолетах. А как было бы здорово ударить по фашистам воздушным десантом, да всем корпусом одновременно!» — думал Казанкин.

Однако первые дни войны складывались не в пользу бывшего Западного Особого военного округа, если корпусу уже ставилась задача занять оборону по реке Березина. В сложившейся обстановке было не до парашютного десанта.

А батальоны уходили в ночь. Передвижение автоколонн усложняло марш, тревожило командиров вопросами. И главный из них: как организовать оборону в случае, если вовремя не поступят орудия и боеприпасы? Но приказ выполнялся. Корпус отмерял километры ночного марша. Веяло прохладой. Порой обдавало сыростью. Сотни сапог топали по дороге.

В строю 8-й роты 3-го батальона шел и Анатолий Мартьянов. На формирование 8-й бригады он прибыл из Костромы в составе полковой школы. Как и другие десантники, не успел еще Анатолий совершить парашютный прыжок. Война начала кроить его судьбу по-своему.

Тревожные мысли обуревали сознание и Василия Граммы. Его бригадную школу после начала войны расформировали. Курсантов двух парашютно-десантных и минометного взводов распределили по батальонам, а радиовзвод, в котором он учился на младшего командира, передали в полном составе в роту связи бригады. Радиостанций в роте мало. Их еще не успели получить до полного штата, и Василий двигался налегке, если не считать личного оружия и положенной всем экипировки.

Рота связи находилась в голове колонны, за штабом. Шли молча: всех одолевали тяжелые мысли.

Вскоре осталась позади маленькая деревушка Турин с избами под соломенными крышами. Василий Грамма определил, что прошли через деревянный мостик, а метров через 200 перевалили через мост побольше. Кто-то сказал:

— Это Свислочь.

Песчаная, сырая, с выбоинами дорога впервые приняла на себя столько военных людей. Через каждые 4 километра слышалась команда: «Привал!» И тогда командиры обходили своих подчиненных и спрашивали:

— Как дела? Нет ли потертостей ног, отставших?

Красноармейцы садились, отдыхали. Кое-кто ложился, растягивался на земле. Очень дороги были эти минуты привала.

Часов через пять прошли Иваничи. Сразу же за деревушкой — мостик через речушку Волму. Высокая насыпь еще больше сузила дорогу, но вскоре она снова потянулась в лес, расширилась. Появились безопасные обочины.

Начинало светать. После седьмого привала уже при полном рассвете прошли Червень. А лес продолжал обжимать дорогу, маскировал многокилометровую колонну.

За Червенем, вблизи большака Минск — Могилев, у поселка Натальевск, 8-я бригада втягивалась в лес, располагалась на дневку. В районе Федоровки размещались десантники 214-й, штаб корпуса и 7-я бригада. На перекрестке предусмотрительным майором Владимиром Тимченко был оставлен пост регулировщиков во главе с одним из командиров штаба. Все делалось с таким расчетом, чтобы никто не заблудился. Ведь за пешими колоннами пойдут и автоколонны, и одиночные машины. В любое время может прибыть и делегат связи из штаба фронта.

Было раннее утро, но большак уже вовсю тарахтел машинами, пропускал пеших и артиллерию на механической тяге. Дорога пульсировала, как большая кровеносная артерия, жила предельно напряженной жизнью.

Вскоре в район дневки прибыли автоколонны бригад, а с ними и кухни с приготовленным на ходу завтраком. Район дневки оживился, бойцы подтянулись к кухням.

Наступило утро 28 июня. Из-за леса выкатилось солнце и брызнуло теплыми лучами на поля, нарисовало длинные тени у деревьев, пробилось через кроны. Сразу потеплело. Бойцов клонило ко сну. Наряды в подразделениях и полевые караулы занимали посты. Командиры бодрствовали, тревожились за сосредоточение оставленных материальных ценностей, готовили распоряжения к продолжению марша.

Под вечер в ротах прошли политические информации, подвели итоги марша. Десантники начали готовиться к последнему броску на Березину.

Еще не наступила темнота, а колонны уже вытягивались на большаке. Марш начался. И снова привалы, проверки наличия людей. Незаметно позади остался перекресток на Карпиловку и Ведрицу, а километра через полтора — новый перекресток: полевая дорога уходила к деревушке под названием Хутор.

У перекрестка, где по карте в одном километре обозначено Ратное, капитан Илья Полозков спросил деда, который собирался переехать дорогу:

— Отец, далеко до Березино?

— Та верст пятнадцать, сынок, не более. И все прямо, шлях добрый. Отступаете? — полоснул дед по живому.

— Да нет, отец, приказ такой, — нашелся Илья.

— Ну, ежели приказ, тогда нема разговоров, — тоже дипломатично ответил дед. — Дай бог побить вам германца.

— Побьем, побьем, отец, — уже на ходу ответил Полозков и ускоренным шагом начал догонять голову колонны своего батальона.

Миновали перекресток на дороге Котово — Чижих, а километров через пять большак пошел под уклон. После каменного мосточка, который перекинулся через озерцо, снова начался подъем. На горизонте, на фоне побелевшего неба, показалась окраина деревни Поплавы.

Уточнение задачи

В восьми километрах от Березино колонна остановилась, хотя время привала еще не подошло.

Здесь посланец командующего фронтом вручил полковнику А. Ф. Казанкину новый боевой приказ о том, что «корпус переподчинялся 4-й армии со следующей задачей: к утру 30 июня одной бригадой занять оборону в районе Березино, а другой — у Свислочи. Третья бригада на машинах выдвигалась в район Старых Дорог для совместных с механизированной дивизией 20-го механизированного корпуса генерал-майора А. Г. Никитина действий по тылам бобруйской группировки противника»[23].

Он пояснил также, что штаб фронта из района Барановичей перемещается на новый командный пункт в лес восточнее Могилева, в нескольких километрах от Днепра. Обстановка на фронте тяжелая, а главное — неясная. Командующий фронтом уехал в район Бобруйска, где особенно плохи дела. Там фашисты якобы прорвались в район деревни Свислочь или высадили воздушный десант, и потому нужно спешить.

Вот и все, что стало известно полковнику Казанкину. Посовещавшись с полковым комиссаром В. М. Олениным, он решил, что для действий по тылам противника больше других подходит 214-я бригада с опытным комбригом. На оборону Березины в районе деревни Свислочь выделили 8-ю бригаду. Ее первый эшелон предстояло в срочном порядке отправить на автомашинах бригады.

А где добыть для переброски 214-й бригады около восьмидесяти автомобилей? Над этим вопросом особенно ломали головы в штабе корпуса.

Все подсчитали быстро, но изыскали автомобили лишь для переброски двух батальонов и одной роты. Решили, что 4-й батальон Ильи Полозкова, где личный состав имеет в среднем по пять парашютных прыжков, и две роты батальона капитана Николая Солнцева с артбатареей из-за отсутствия автотранспорта оставить в распоряжении командира корпуса.

Срочно собрались комбриги и командиры подразделений, и полковник А. Ф. Казанкин отдал боевой приказ. Командир 7-й бригады тут же задал вопрос:

— Как действовать, если бригада лишена транспорта, необходимого для буксировки «сорокапяток» да и другого имущества в район обороны?

Полковник Казанкин терпеливо выслушал комбрига и, подумав, ответил:

— Вы командир, вам и решать, как действовать. Это — во-первых. И во-вторых, сегодня же ночью по прибытии в район Старых Дорог полковник Левашов транспорт отправит обратно, организуйте его встречу. Выход один: все, оставленное в районе Березино и других местах, перебросить вторым и последующими рейсами.

— Все, товарищи командиры. Действуйте! — твердо и решительно приказал Казанкин. — А вы, полковник Левашов, задержитесь.

Похудевший, в длинноватой гимнастерке и неизменной темно-синей пилотке, А. Ф. Левашов подошел к своему бывшему начальнику штаба, а теперь исполнявшему обязанности командира корпуса.

— Видно, надолго разлучаемся, Алексей Федорович, — начал Казанкин.

Его шероховатое лицо подобрело. Без слов обнялись. Помолчали, разглядывая один одного. Стоявший рядом полковой комиссар В. М. Оленин разрядил эти тягостные минуты:

— Ни пуха ни пера, Алексей Федорович. Думаю, что два ваших батальона справятся за всю бригаду.

— Полагаю, что справятся. Только не обижайте здесь моего Илью Полозкова и роты от Николая Солнцева, — ответил Левашов. — А мы должны справиться, но нужно спешить. Старые Дороги — вблизи Слуцка, который, как мне стало известно, противник уже захватил.

Не знали тогда ни полковник Казанкин, ни полковой комиссар Оленин, что 214-я бригада полковника Левашова не встретит в районе Старых Дорог механизированный корпус и будет около месяца действовать самостоятельно в тылу врага, а затем в составе 21-й армии повоюет еще два месяца. Словом, встретятся они не скоро.

Поговорив еще немного, полковник Левашов ушел готовить бригаду к маршу в обратную сторону.

— Майор Тимченко, — обратился Казанкин к находившемуся недалеко командиру, — вызывайте Полозкова и ставьте его сводному батальону задачу на боевые действия в районе Березино.

— Есть, товарищ командир корпуса, — ответил исполнявший обязанности начальника штаба.

Подполковник А. А. Онуфриев начал действовать немедля. Он чувствовал обстановку, хотя и не знал, что к середине дня 28 июня противник сбил наше слабое боевое охранение под Бобруйском, захватил город и вышел к Березине. А к исходу того же дня броневые махины 17-й немецкой танковой дивизии ворвались в Минск.

Александр Алексеевич Онуфриев рассудил, что шедшему замыкающим 4-му батальону майора Ивана Журко проще, чем другим, развернуться в обратную сторону. Быстро освободили для его подразделений автотранспорт в других батальонах, и он начал готовиться к движению.

Заместитель командира бригады по материально-техническому обеспечению Иван Белоусов остался фактически без средств передвижения.

Представителем от командования во время переброски первого отряда к Березине назначили начальника оперативного отделения штаба бригады Николая Сагайдачного. Щупленький, энергичный, волевой, он быстро собрал колонну. Знал комбриг, кому поручить команду в таком деле. Сагайдачный сделал, казалось, невозможное, чтобы решить вопросы срочной переброски 4-го батальона к Березине, куда, как предупредили, уже прорвались войска фашистов или высадился их воздушный десант.

Его властный характер почувствовали и комбат, и адъютант старший батальона Борис Симкин.

Зина Щемелева в свои восемнадцать лет уже многое видела, но неизвестность тревожила. Волновались, как она понимала, и другие, но только не военврач 3-го ранга Степан Александров. Он уселся рядом с шофером и подал одну-единственную команду:

— Приготовиться к маршу! Фельдшеру Бабкину организовать наблюдение за воздухом!

— Товарищ майор Журко, пора двигаться! — послышался голос Сагайдачного.

Зина обернулась и увидела, как командир батальона подошел к начальнику оперативного отделения бригады и начал что-то объяснять.

— Принимаю команду на себя! — решительно объявил всем Сагайдачный. — Кто готов — вперед за ротой лейтенанта Дрозда. Остальные догонят. Я в голове колонны.

Послышались указания командиров подразделений, доклады о готовности к маршу. Колонна, наконец, тронулась. За полуторкой Николая Сагайдачного, словно привязанная, двигалась машина с разведгруппой 1-го батальона, который должен быть этим же транспортом переброшен к Свислочи следующим рейсом. Группу возглавлял адъютант старший батальона старший лейтенант Агей Гапоненко. У него задача — доложить комбригу о силах противника, разведать маршрут и срочно доставить автомобили обратно.

Колонна проскочила Червень сравнительно быстро и уже знакомым маршрутом направилась дальше. Начались ухабы и выбоины. Скорость упала, но убавилась и пыльная завеса. Десантников бросало от борта к борту, но колонна спешила. А редколесье вокруг и кустарник, который прижимался к дороге, уже, как чудилось Зине, были заняты врагом. Машины медленно одолели деревянный мостик через Свислочь. Позади остались приземистые домики деревни.

Наблюдательную Зину Щемелеву поразило, что никто из крестьян не вышел на улицу. В деревне будто все вымерло. «С чего бы это? — подумала она. — Даже любопытные мальчишки не провожают колонну».

Дорога совсем испортилась. Машины на выбоинах бросало так, что скрипели борта. У некоторых из них парили радиаторы.

«Так где же десант?» — подумала Зина, и в этот момент впереди затрещало, забухало. Мимо машины стремительно пронеслись «светлячки». Это были трассирующие пули, о которых она еще не знала.

Колонна остановилась. Бойцы выпрыгнули из машин в придорожную канаву. В направлении кустов защелкали наши самозарядные винтовки, или, как их называли, СВТ. В эту ружейно-автоматную стрельбу вплетались и очереди «дегтярей» — ручных пулеметов.

— Фельдшер Бабкин и Щемелева, приготовить медпункт к работе! — скомандовал врач. — Машину в кусты, замаскировать, немедленно!

Бой начался. Зина, будто во сне, слышала непонятные команды, видела, как бойцы, развернувшись в цепь, с командирами впереди двинулись в сторону, где заливался лаем вражеский пулемет. А опустевшие машины разворачивались в обратную сторону.

Через мииуту-другую снова затрещали очереди вражеских автоматов. Слева от дороги послышался треск еще одного пулемета фашистов. Но цепь не остановилась. И вот один боец упал. Зина поняла: ранен или убит.

— Разрешите оказать помощь, товарищ военврач? — спросила она. — Я быстро!

— Это не твое дело, — бросил немногословный Степан Александров. — Ты лучше Бабкину помоги и перестань глазеть. А раненых и без тебя перевяжут.

— Разрешите мне самой, это близко. В роте у них санитара не видно.

— Ладно, Щемелева, давай! — уступил врач.

Она приметила тот кустик, где осел боец, и побежала, не кланяясь пулям. Не хватало дыхания. Споткнулась и упала. А приподнявшись, увидела поредевшую цепь: «Значит, уже не один боец ранен, а может, и убит». «Скорее!» — приказала она себе и снова бросилась вперед. Увидев бойца, опустилась на колени.

«Жив, жив!» — мелькнуло в голове. Он лежал лицом вниз и силился подняться. Перевернула его на спину. Раненый ойкнул, открыл глаза.

— Пить, пить! — требовал он.

— Сейчас, миленький. Потерпи!

Она шарила в сумке в поисках большого бинта и видела на груди бурое пятно от крови. Начала расстегивать гимнастерку. Пальцы слушались плохо. Сняла ремень. Завернула гимнастерку и нательную рубашку вверх под самый подбородок.

— Потерпи, потерпи. Сейчас перевяжу!

Боец лежал на спине и молча смотрел в небо. А кровь тонкой струйкой, в такт дыханию, пульсировала из маленькой ранки. Она подготовила марлевые тампоны. Приподняла бойца и, усадив впереди себя, увидела еще одну рану на спине: «Значит, ранение сквозное». И начала перевязывать, пока не кончился бинт.

— Вот и все! — сказала облегченно.

Раненому стало лучше, и он выдавил:

— Спасибо, сестричка.

— Полежи. Сейчас в санчасть тебя доставят! — И она побежала к своей машине.

Стрельба не утихала. Огонь стал плотнее. Роты залегли и начали окапываться.

Справа от дороги действовали десантники роты лейтенанта Никиты Дрозда. Рассчитывая лишь на свои силы, он отдал команду уничтожить вражеский пулемет гранатами. Ведь пушек и пулеметов в этот момент в батальоне не было — не доставили их сюда. И двое бойцов по-пластунски сближались с кустарником.

— После взрыва гранат — вперед! — отдал он команду, и связные кинулись к взводам.

Все готовились к атаке и наблюдали за смельчаками-гранатометчиками. Они все ближе подбирались к кустарнику, который по-прежнему свирепствовал огнем. Было время, когда гранатометчиков потеряли из виду. А они, оказавшись в ложбинке, набирались сил перед последним броском. Их снова увидели. Они ползли на взгорок. Фашисты заметили бойцов, хлестанули свинцом, и гранатометчики замерли, притаились.

«Теперь им пулемет не уничтожить, — думал ротный, — но атаковать можно, внимание противника раздвоилось».

Вдруг оба бойца, вскочив, бросились вперед, но тут же пророкотала пулеметная очередь. Один из десантников упал как подкошенный, а другой все-таки успел бросить гранату и упал, чтобы подготовить новую.

— Вперед, десантники! За Родину! — встав в полный рост, подал команду лейтенант Дрозд.

Бойцы устремились за ротным. Эта атака была первой в жизни и заместителя политрука роты Сергея Гумелева. Он бежал, не разбирая под ногами кочковатого поля. Одна мысль стучала в голове: «Вперед, только вперед, по мне равняются все бойцы!»

Теперь вражеский пулемет вел огонь по цепи. С оглушительным треском резанула очередь. «Свою не услышишь, — вспомнил он разговор бывалых. — Значит, мимо. Вперед, замполитрука, вперед!» — подбадривал себя Сергей.

А оставшийся в живых гранатометчик приподнялся и снова метнул гранату. Громыхнул сильный взрыв, и пулемет умолк.

— Ур-р-ра! — вырвалось у Сергея.

Его ликование услышали другие, и цепь в десятки голосов подхватила победоносное «ура!». В груди Сергея, паренька из села Колыбельска, что на Рязанщине, все ликовало. Вскочил в полный рост и смельчак-гранатометчик. Для гарантии он выпустил очередь по пулемету и тоже торжествовал. Поднял автомат над головой, выкрикнул атакующим:

— Вперед! Путь свободен!

Сергей подбежал к вражескому пулемету. Вот он какой! С толстым кожухом. На сошках. С магазином, в котором оставалась набитая патронами металлическая лента.

У пулемета, уткнувшись в землю, лежал гитлеровец в каске. Рядом — застывшее лицо его помощника, тоже в каске. Оба в мундирах зеленоватого цвета и кожаных сапогах с широкими, но короткими голенищами. «Так вот вы какие, фашисты, завоевавшие почти всю Европу!» — отметил мысленно Сергей.

— Вперед, товарищи! Бей фашистов! — послышался голос командира роты, и Сергей встал в цепь.

Левее дороги намного впереди вели бой десантники пропущенного врагом боевого охранения. На помощь ему спешила 11-я рота.

Огонь на левом фланге усилился. Сергей слышал очереди малокалиберной автоматической пушки. Плотный огонь остановил роту. Бойцы залегли.

«Вот тебе и воздушный десант! — мелькнуло у Сергея. — Наверное, это посерьезнее. Похоже на прорвавшуюся механизированную группу. А мы считали, что воевать придется с десантом, у которого легкое стрелковое оружие».

Рота лейтенанта Дрозда получила приказ остановиться и окопаться. Капитан Сагайдачный решил подождать подхода 1-го батальона, с которым должны прибыть и орудия. Огонь танкетки без поддержки «сорокапяток» не подавить.

8-я обороняет переправы

Прошло около двух часов, как разгорелся бой. Роты 4-го батальона из-за отсутствия «сорокапяток» и минометов понесли немалые потери. А батальон Василия Дробышевского еще не прибыл. Он находился на марше.

Полуторку, в которой ехал комбат, бросало на выбоинах. Водитель — боец из мобилизованных через райвоенкомат — уверенно крутил баранку, но тревога не покидала Дробышевского: может налететь авиация. Невольно вспоминались почему-то детство и юность, родительский дом в белорусской деревушке Шерехов, что на Гомельщине. Как и во многих деревенских семьях, у него было четверо братьев и три сестры. «А как бедно жили наши селяне! Какое трудное детство я пережил. Пас скот, батрачил и сумел получить лишь начальное образование. Эх, не успел прыгнуть с парашютом! И вот война. Приказ комбрига уничтожить прорвавшуюся к Свислочи группу противника — только начало новых испытаний. Надо кончать с воспоминаниями», — приказал себе комбат. Чтобы окончательно отделаться от набегавших мыслей, Дробышевский вылез из кабины, встал на подножку. Его увидели наблюдатели и приготовились принимать команды, но он снова уселся рядом с водителем.

«В пыли, но движутся машины уверенно», — отметил комбат, и его худощавое, с едва приметными оспинками лицо потеплело от мысли, что батальон как единый организм чувствует и на марше твердую руку своего командира.

В Липени колонну батальона остановил связной капитана Николая Сагайдачного и разъяснил обстановку. Рекогносцировочная группа во главе с Василием Дробышевским выдвинулась на окраину. Здесь Сагайдачный доложил о создавшемся положении, отдал приказ захватить деревню Свислочь и удерживать мост через Березину.

— Смотрите, товарищи! — обратил внимание десантников заместитель командира батальона по МТО капитан Андрей Кобец. — К Свислочи приближается вражеский самолет с подцепленной коробкой. Не иначе как помощь фашистам, может быть, танкетка?

В это время в небо полетели сигнальные ракеты — приглашение на посадку самолета с грузом.

— Все понятно. Начинаем действовать! — сказал Дробышевский и отдал приказ командиру артбатареи выдвинуть два орудия на прямую наводку.

4-й батальон, уже понесший потери, решением Николая Сагайдачного переходил во второй эшелон. В назначенный час роты 1-го батальона развернулись в цепь и двинулись вперед. Маленькая «сорокапятка» и одно 76-миллиметровое орудие изготовились поддерживать батальон. Со стороны противника не раздалось ни единого выстрела. Роты перевалили через рубеж обороны батальона Жарко и устремились дальше. Фашисты продолжали молчать. Видимо, выжидали, оценивали силы русских.

С ротой лейтенанта Ивана Чижова двигался и капитан Андрей Кобец. Он обернулся и увидел, как к одному из орудий лихо подъехал ЗИС и расчет подцепил его на буксир. Грузовик преодолевал песчаную дорогу, надрываясь мотором, спешил за ушедшими вперед ротами. И когда до окраины Свислочи осталось менее километра, ожили силы противника. Застрочили пулеметы. По машине с пушкой ударила танкетка. Захлопали малокалиберные снаряды. Расчет орудия спрыгнул и начал готовиться к бою.

— Снимай снаряды! — кричал во весь голос наводчик Николай Порешин. — Быстрее, быстрее! — торопил он номеров, а сам уже крепил панораму.

Следующая очередь пришлась по машине, и старенький ЗИС-5 получил несколько рваных пробоин.

— Орудие вперед! — приказал командир расчета, и бойцы, приподняв станины, упираясь и колеса, двинули орудие. Полковая пушка, чудом оказавшаяся в артбатарее сверхштата, медленно перекатывалась по обочине.

— Стой! — взмахнул флажком командир. — К бою!

И номера, копнув землю, закрепили станины.

— Наводчик, цель — танкетка!

— Цель вижу! — работая подъемным механизмом, ответил Николай Порешин.

— Угломер — тридцать ноль, уровень — ноль, наводить в основание…

Николай действовал, как на занятии. Отточенными движениями устанавливал прицел, а заряжающий уже дослал снаряд и лязгнул затвором — можно стрелять. Он слышал доклады номеров о выполненных командах и продолжал подводить метку панорамы под смутно видневшуюся танкетку, которая по-прежнему вела огонь. Один из ее маленьких снарядов угодил в колесо, рванул взрывом. Порешин еще раз подвел метку под цель, доложил:

— Готово!

— Огонь! — взмахнул флажком командир расчета, и Николай нажал лапку спуска. Орудие выплеснуло осколочный снаряд. Наводчик увидел — недолет.

— Прицел больше два. Огонь!

Танкетка снова запустила очередью. Лязгнуло по щиту. Орудийные номера присели, но свои места не оставили. Порешин навел орудие и выстрелил.

Николай выпустил по цели еще два снаряда, и оба они угодили в танкетку.

Этот поединок орудия с танкеткой воодушевил бойцов батальона, и они ускорили шаг.

Прошло уже около двух часов с того времени, как начался этот бой. Группа мотопехоты противника удерживала подступы к мосту на Березине с особым ожесточением. Батальон Василия Дробышевского, уже понесший потери, к мосту так и не вышел. Выбывали из строя командиры. Раненый лейтенант Тихон Коноплев продолжал командовать взводом. Десантники догадывались, что гитлеровцы получили приказ любой ценой удержать мост. Попытка выкатить на прямую наводку «сорокапятку» не удалась. По ней открыло огонь вражеское орудие и вывело расчет из строя. Как потом выяснили артиллеристы, фашисты били из 37-миллиметровой противотанковой пушки.

Бойцы взвода младшего лейтенанта Алексея Савельева продолжали лежать под пулеметным огнем. Казалось, и головы не поднять, не то чтобы ринуться в атаку.

«Ручной пулемет бы сюда, — подумал Савельев. — Однако же все „дегтяри“ уже выбыли из строя. Только решительной атакой можно выбить оказавшихся в нашем тылу фашистов!» — забилась в голове командира взвода новая мысль.

— Приготовиться к атаке! — выкрикнул младший лейтенант десантникам.

Он повторил команду и увидел, как бойцы поднялись.

— В атаку! Вперед!

И бойцы бросились за своим взводным. Алексей Савельев основное внимание сосредоточил на пулемете врага. Его следовало уничтожить прежде всего.

— Вперед, десантники! Вперед!

Увидев цепь наших бойцов, фашисты ударили автоматным и пулеметным огнем. Одна очередь задела командира взвода. Однако он, взмахивая наганом, по-прежнему выкрикивал команды, бежал впереди. За ним мчались бойцы. Некоторые падали. И когда до позиции противника остались десятки метров, снова послышался голос взводного.

— Ура! — выкрикнул Савельев.

— Ур-р-ра! — прокатилось над полем.

Бойцы взвода до предела ускорили бег и ворвались на окраину деревни. А раненый командир взвода, сделав по инерции еще два-три шага, медленно осел, распластался на земле. К нему кинулся связной и начал оказывать помощь, но понял — бесполезно. Ранение в живот — смертельно. Это он знал от отца, участника первой мировой и гражданской войн. Младший лейтенант лежал молча, смотрел в небо на белые облака и, понимая свое положение, сказал:

— Не надо. Ничего не надо… Только передайте капитану Дробышевскому, что взвод Савельева задачу выполнил. Напишите родным. Запоминайте: деревня Нюзно Коровенского района. Область Рязанская…

Губы командира взвода беззвучно шевелились. Он хотел еще что-то сказать, но уже не мог.

Алексей Савельев тихо умирал на поле боя перед белорусской деревней Свислочь.

Позднее в наградном листе на него было записано:

«При уничтожении вражеского парашютного десанта у деревни Свислочь под губительным артогнем младший лейтенант Савельев храбро повел в атаку группу бойцов… Вражеская пуля смертельно ранила его». Из этих строк видно, что версия о парашютном десанте врага прочно утвердилась и в сознании составителя наградного листа. Однако никто из местных жителей не наблюдал в том районе ни снижавшихся десантников, ни оставленных парашютов…

Бой на окраине большой деревни продолжался. Было слышно, как бухали ручные гранаты. Фашисты сопротивлялись с ожесточением обреченных. Они понимали, что этот бой мог стать их концом. Ведь танки Гудериана, которые они ждали, так и не пробились к реке. А без них гитлеровские вояки здесь обречены.

Трещали очереди автоматов, щелкали СВТ, слышались частые выстрелы карабинов. Район Свислочи клокотал огнем. Батальон Дробышевского сражался отважно. Перед мостом лейтенант Коноплев получил еще одно ранение. В деревню спешили и роты 4-го батальона, хотя гитлеровцы не сложили оружие и продолжали отстреливаться.

С убытием в район Свислочи батальона Василия Дробышевского комбриг знал, что нужно торопиться всей бригаде.

Отдельные группы вражеских танков и мотопехоты подошли к Березине, но воспользоваться мостом у Свислочи, как доложил Николай Сагайдачный, и переправиться на восточный берег фашисты не успели. Они были связаны боем с десантниками батальонов Дробышевского и Журко.

Вот почему остатки бригады форсированным маршем, почти без привалов спешили к Свислочи, где лилась кровь и редели ряды бойцов. Но только поздним вечером 30 июня уставшие десантники батальонов майора Николая Самарина, капитана Горбачева и остальных подразделений бригады прибыли в район боя.

Подробный доклад Николая Сагайдачного об обстановке, силах и средствах противника внес полную ясность в решение комбрига. И он, понимая значение моста и учитывая оставшиеся силы противника, приказал трем батальонам в течение ночи занять оборону по восточному берегу реки, подготовить мост к взрыву. Батальону майора Самарина — удерживать подступы к мосту со стороны Свислочи до последней возможности.

С утра 1 июля фельдшер 3-го батальона Григорий Винник сделал первый рейс с тяжелоранеными на медпункт корпуса в район деревни Погост. Много часов ехал он по разбитой песчаной дороге маршрутом на Вирков, Кличев. Несколько раз санитар из кузова стучал по кабине, чтобы ехали потише, но обычно неторопливый и сдержанный Винник понимал, что раненых нужно доставить как можно быстрее в стационарный госпиталь, и продолжал путь. Позади оставались кое-где возделанные поля и бедная лесами и перелесками местность. Проехал Стоялово, Потоку, Закутье, Колбчу и Каменный Борок. В деревнях на минуту-другую машина останавливалась, и Винник заглядывал в кузов, справлялся у санитара о раненых.

Машину мгновенно окружали женщины в белых платках по самые глаза и спрашивали, что им делать: ведь война подкатывалась к Березине. Григорий Винник как мог утешал крестьянок, говорил, что Красная Армия все равно фашистов разобьет.

Наконец «санитарка» выехала на большак Березино — Белыничи. Еще пять километров — и указка с красным крестом вывела машину к штабу корпуса. Сдав раненых, фельдшер батальона тотчас же повернул назад.

За ночь батальоны сумели основательно окопаться и подготовиться к обороне восточного берега Березины. Вооруженцы бригады во главе с воентехником 2-го ранга Чайкой получили строгий приказ комбрига обеспечить подразделения боеприпасами. Воентехник Георгий Скоморохин и артиллерийские мастера сделали все, что было в их силах и даже выше сил. Одной трехтонкой они объездили все позиции и доставили патроны, гранаты и снаряда к «сорокапяткам» в достатке. А с прибытием затерявшегося в суматохе передвижения начальника оружейно-артиллерийской мастерской Владимира Козинца дела оружейников и вовсе пошли на лад.

Утром 1 июля дорога с Осиповичей на Свислочь опять запылила. Старший батальонный комиссар Василий Никитин решил сам понаблюдать с дерева, на котором был оборудован наблюдательный пункт.

— Идут, командир, фашисты идут!

— Докладывай, комиссар, что видишь, подробнее, — ответил комбриг А. А. Онуфриев.

— Впереди танки, за ними тянутся фургоны, наверное, мотопехота. Жаль, что в бригаде нет ни одной гаубичной батареи. Можно бы врезать по ним.

— В том-то и дело, что нет, — отозвался Онуфриев. — Ну, слезай, комиссар, а наблюдателю продолжать доклады.

— Есть, — донеслось с дерева.

— Давай, Василий Андреевич, к Журко. Ему больше всех достанется, его батальон по обе стороны моста. Поговори с командирами. Нужно выстоять. Непременно!

И комиссар, распределив политработников по батальонам, ушел со связным на НП командира 4-го батальона.

На дороге к мосту затрещали два мотоцикла с колясками. Рота младшего лейтенанта Василия Власова, окопавшаяся с «сорокапятками» перед мостом, сыпанула по ним очередями из ручного пулемета и выстрелами из СВТ.

Головной мотоцикл, потеряв управление, полетел с насыпи. Второй попытался развернуться, но тоже опрокинулся. Один мотоциклист скатился в канаву и кинулся наутек. Танки остановились, затем попятились назад. Чувствовалось, что фашисты не ожидали встретить здесь сопротивление и, получив отпор, начали готовиться к атаке. Вскоре из-за домов показались гитлеровцы в касках. Они рассредоточивались по фронту, сближались с берегом.

— По фашистам — огонь! — скомандовал Власов.

Затрещали очереди ручных пулеметов. Защелкали выстрелы самозарядных винтовок. Поредевшая цепь противника замедлила ход, потом словно споткнулась и залегла.

— Подготовить гранаты с оборонительными чехлами! — предупредил начальник разведки Алексей Самсонов.

По окопам роты Власова снова ударили минометы.

В небе появилась стая «юнкерсов». Они построились в колонну и начали срываться в пике. Берег раскалывали тугие взрывы. Стонала, дыбилась земля у Свислочи. С КП комбрига видели этот ад, в который попали десантники 3-го батальона. Казалось, все живое уже уничтожено, но «юнкерсы» продолжали пикировать. В облаках пыли потерялись контуры моста, но на него не упала ни одна бомба.

Вторая группа пикировщиков нацелилась на восточный берег. Окопы вокруг наблюдательного пункта майора Журко потонули в пламени и дыму разрывов. «Юнкерсы» вытряхивали из своей утробы одну серию бомбового груза за другой.

Минут десять висели над берегом «лапотники» с черножелтыми крестами. Такое название получили Ю-87 за обтекатели неубиравшихся шасси. А выше, словно осы, вились истребители — «мессершмитты». И ни одного нашего «ястребка». Этому были свои причины, но о них тогда десантники А. А. Онуфриева не знали.

Это станет известно позднее: в первый день войны наши потери составили около 1200 самолетов, причем Западный Особый военный округ, по которому гитлеровцы наносили главный удар, лишился 738 самолетов[24].

Фашистские летчики, не опасаясь атак наших истребителей, снижались над обороной бригады. Демьян Гавриш видел из своего окопа даже лицо фашистского аса в шлеме, который, как ему казалось, злорадно улыбался: здорово, дескать, вас обработали!

«Ничего, ничего, фашист, нас за так не возьмешь!» — думал комиссар батальона и, когда самолеты улетели, понял: сейчас гитлеровцы снова пойдут в атаку. Демьян приложил к глазам бинокль. По полоске земли перед мостом опять ударили пулеметы противника, и танки пошли вперед. За ними густой цепью двинулась пехота.

Вступили в бой и наши молчавшие до этого «сорокапятки». Подбитый танк закрыл дорогу остальным, и они дали задний ход, начали отходить к домам.

Цепь фашистов еще двигалась вперед, и рота Василия Власова ощетинилась огнем: «дегтяри» надрывались очередями. Ударили по цепи солдат и наши минометы. Лишенные поддержки танков, фашисты залегли, затем начали отходить. Атака врага сорвалась.

— Николай Иванович, — впервые по имени и отчеству назвал Гавриш комбата Н. И. Самарина, — атака отбита, но фашисты не успокоятся, нужно ротному подкрепление дать.

— И сам думаю об этом, комиссар.

Это был последний разговор между ними. Дальше атаки противника следовали одна за другой, не до обмена мнениями. Уже многие окопы молчали. В оборону перед мостом включился резерв батальона — стрелково-парашютный взвод. Четыре пулемета врага уничтожил в этом бою своим орудием москвич младший сержант Василий Воскресенский, но и его «сорокапятка» замолчала.

Врачи не успевали принимать раненых. Их переправляли лодками на восточный берег.

В новой атаке после сильного минометного огня фашисты пробились к мосту и захватили его. Наши саперы по неизвестным причинам не сработали. Возможно, погибли.

Вскоре по мосту на другой берег начали прорываться гитлеровские танки и пехота.

Штаб батальона, возглавленный капитаном Павлом Петровым — однофамильцем Павла Петрова из 214-й бригады, — по-прежнему находился на западном берегу. По указанию комбата он перебрался в расположение 9-й роты, ближе к левому флангу.

«Вечером 1 июля, у селения Свислочь, — как писал в своей книге Л. М. Сандалов, — 4-й танковой дивизии Гудериана удалось захватить мост через Березину, оттеснить от реки воздушно-десантную бригаду и создать там плацдарм»[25].

Десантники бригады подполковника А. А. Онуфриева помешать переправе фашистов на восточный берег не могли, сплошного фронта здесь не было. Оборона состояла из отдельных опорных пунктов. Чтобы сбросить противника в реку, бойцы поднялись в контратаку, но, понеся потери, отошли на свои позиции.

И снова в знойном июльском небе появились «лапотники». Обнаружив танкетку сержанта Сергея Сильнова, «юнкерсы» один за другим перешли в крутое пике. Взрывы бомб окутали маленькую амфибию дымом. Легкая броня, защищавшая от пуль, не спасла экипаж от взрывной волны. Бомба рванула рядом с бортом, и командир танкетки погиб.

Батальон Василия Дробышевского продолжал сдерживать яростные попытки фашистов форсировать Березину у деревушки Якшин. Одному танку удалось прорваться через мост у Свислочи. Он двинулся вдоль берега и, устрашающе лязгая гусеницами, нацелился на окоп комбата.

— Держись, десантники! — выкрикнул он связным. — Попробуем остановить связкой гранат.

Не приходилось командиру батальона в мирные дни бросать связку гранат, которую «придумала» сама война. Бойцы заранее, на всякий случай, связали гранаты и для комбата. Василий повернул ребристую ручку гранаты, снял ее с предохранителя. Попробовал вес, почти два килограмма. Держать нелегко, да и неудобно. Три гранаты ручками в обратную сторону сильно мешали.

«Ну, действуй, комбат! — мысленно приказал себе Василий Дробышевский. — Вот только как бросить связку под гусеницу так, чтобы танк на нее наехал? Ударится она о корпус и, отскочив, взорвется в стороне — пользы никакой. Угадать нужно и момент броска, взрыв будет через три с половиной секунды, так устроен запал».

Окрашенный в кукурузный цвет, вражеский танк увеличивался в размерах. Лязгая металлом и поливая окопы свинцом, он угрожал раздавить, вмять в землю и комбата, и всех остальных.

Василий сжался. Он выжидал момента броска. Осталось шагов десять — пятнадцать. Связка полетела в направлении гусеницы. Комбат рывком юркнул на дно окопа. Раздался взрыв. А танк, грохоча железом, перевалил через окоп, со стенок которого посыпалась земля. Не видел комбат, как связка, рванув рядом с гусеницей, повредила ее и один из катков. Когда танк был за окопом, Дробышевский встал и увидел, что бронированная махина с пушкой и пулеметом уже не страшна. С танка сползала гусеница, и его разворачивало боком. На корму этой махины уже взбирался десантник. Через секунды он колотил карабином по люку:

— Вылезай, фашисты, приехали!

Противник начал обстрел из миномета. Район подбитого танка покрылся султанами взрывов, и пехота противника опять пошла в наступление.

Во время минометного обстрела осколок залетел в окоп, и Дробышевского ранило в руку. Связной наскоро перевязал рану, и комбат остался в строю.

В те дни многие десантники отличились. В районе деревушки Гнилуша и в боях на Березине отличился и командир отделения саперно-подрывного взвода Александр Заруцкий. Подрывая со своими саперами мосты, он задерживал продвижение фашистов на многих рубежах.

В ночь на 4 июля бригада А. А. Онуфриева получила приказ занять новый рубеж обороны. Батальоны по бездорожью левого берега, пробираясь через кустарники, выходили к деревне Погост, а далее шагали большаком в направлении на Могилев.

Бои без поддержки танков и артиллерии, не говоря уже об авиации, продолжались.

Штабы бригад и отдельных подразделений, а также штаб, возглавляемый капитаном Виктором Спириным, кроме организации и обеспечения боя занимались и другой работой. За подписью их начальников ежедневно уходили донесения о безвозвратных потерях, сообщения родным.

Ушли письмо и похоронка и в село Наскафтым Шомашовского района Пензенской области. Из штаба отдельного танкового батальона сообщали, что сержант Сергей Сильнов погиб смертью храбрых и похоронен на берегу Березины. Эту бумагу первой читала сестра Надя. Мать и сестры забились в рыданиях. Но на этом горе Сильновых не кончилось. Были слезы и по без вести пропавшему Василию, по убитому под конец войны старшему из братьев полковнику Николаю Сильнову. Троих из четырех братьев унесла война из этой семьи.

Как правило, днем бригада подполковника А. А. Онуфриева до последней возможности удерживала свои рубежи, а ночью отходила на новые позиции. И так — до Днепра.

Отходили в том направлении одиночные бойцы и маленькие группы из других частей. Нередко, проявляя инициативу, командиры-десантники брали их под свою опеку. Бригады пополнялись на ходу. Война рушила привычные правила возмещения потерь, снабжения вооружением и боеприпасами.

7-й бригаде в сравнении с 8-й повезло. Без особой спешки ее батальоны выдвинулись на восточный берег Березины и начали готовить оборону.

Опытный в боевых делах еще с гражданской войны полковник М. Ф. Тихонов побывал во всех подразделениях и там же с ходу разрешал возникавшие вопросы. По его совету десантники раздобыли большие саперные лопаты, и отрывка окопов ускорилась.

А генерал-майор Алексей Семенович Жадов в это время продолжал разыскивать свой воздушно-десантный корпус. Назначенный на эту должность приказом народного комиссара обороны еще в конце мая, он лишь 19 июня выехал из Ташкента в Москву. О начале войны генерал узнал днем на какой-то станции между Оренбургом и Куйбышевом. 24 июня он прибыл в столицу.

Получив в Генштабе предписание, Алексей Семенович на другой же день выехал в Белоруссию. 26 июня ночью на автомашине попутчика полковника Н. Ф. Науменко, тоже разыскивавшего штаб фронта, он под Борисовом увидел большую колонну. Это штаб Западного фронта перемещался в лес восточнее Могилева. 28 июня утром Жадов, наконец, представился генералу армии Д. Г. Павлову и в ночь на 29 июня в районе Червеня встретил следовавших на автомашинах первых бойцов своего корпуса. Утром он держал в объятиях исполнявшего обязанности командира корпуса полковника А. Ф. Казанкина.

Встреча с давним знакомым по Военной академии имени М. В. Фрунзе обрадовала Алексея Семеновича. И он, ознакомившись с задачами корпуса, начал действовать.

Для надежного прикрытия направления Березино, Могилев и создания здесь более устойчивой обороны решил оставшиеся подразделения 214-й бригады под общим командованием капитана Ильи Полозкова выдвинуть на западный берег Березины. 29 июня и в последующие дни личный состав корпуса, совершенствуя оборону, работал с предельным напряжением.

Сводный батальон

Под началом капитана И. Д. Полозкова оказалась внушительная сила — два батальона без одной роты. И комбат развил бурную деятельность по созданию обороны.

Все 5 стрелково-парашютных рот сводного батальона Полозкова вгрызались в землю перед мостом через Березину. В поселке у жителей раздобыли большие лопаты, и отрывка окопов шла ускоренным темпом.

Разведвзвод лейтенанта Ивана Уткина с приданной «сорокапяткой» готовил позицию боевого охранения, с которой просматривались деревушки Тростянка и Краснополье, а также дорога со стороны деревни Поплавы. Позади окапывались роты сводного батальона.

Комбат, казалось, все учел. Командиры рот получили совет, как действовать при появлении противника, но тревога за первый бой не покидала Полозкова.

А дорога на мост гудела от моторов автомобилей и повозок. По ее обочине шли маленькие группы и отдельные подразделения частей, побывавших в боях первой недели войны. Многие вырвались из окружения западнее Минска в одиночку и устало брели по обочине, не отвечая на вопросы. Среди военных шли и беженцы с легкими пожитками. Весь этот поток устремился на другую сторону Березины.

У моста стоял разноголосый шум. Какой-то командир с двумя шпалами в петлицах требовал документы, спрашивал цель проезда. Одних он пропускал, других посылал в распоряжение новых командиров, третьих отправлял на другую переправу. Особо ожесточившиеся требовали пропустить, хватались за кобуру с револьвером.

Всего насмотрелись в те дни десантники из рот Терещенко и Кулицкого. Война обнажила людские характеры, показала и сильных, и слабых духом.

Еще при подходе к Березине потерялся адъютант старший 4-го батальона, и всю организационную работу здесь приняли на себя адъютант старший 3-го батальона старший лейтенант Кучеренко и его помощник лейтенант Голованов. Незаметный в мирные дни помощник командира батальона по снабжению лейтенант Кобачевский делал почти невозможное. Все подразделения обеспечил и горячим питанием, и боеприпасами. Преобразились секретарь партийного бюро 3-го батальона младший политрук Мурашкин, и командир саперно-подрывного взвода лейтенант Гончаров.

Только с 15 декабря 1940 года лейтенант Иван Иванченко вступил в командование 1-м взводом в 10-й роте. Война сделала его не по возрасту строгим и требовательным. Он спрыгивал в каждый окоп, проверял обзор и сектор обстрела. Окопы приказал вырыть и для круговой обороны, сделать в них ниши для гранат, проверил и знание ориентиров. Каждый боец, как он понимал, в отсутствие сплошных траншей обязан действовать самостоятельно, поэтому окоп должен быть надежным, полного профиля, со всеми удобствами. Его бойцы, имея по пять и более парашютных прыжков, несомненно, были людьми смелыми, готовыми в воздушном десанте опуститься в тылу противника и наносить ощутимые удары по штабам, аэродромам, базам и другим военным объектам. Но теперь у них новая задача — действовать в обороне, по-пехотному. Крылатые воины лейтенанта Иванченко, как и вся бригада, стали пехотинцами. Он еще раз собрал командиров отделений и объяснил, как действовать в случае появления вражеских танков.

— Бей из всех видов стрелкового оружия по смотровым щелям и пехоте за танками, — начал он заученное еще в Тамбовском военном училище правило. — Не трусь, если танк пойдет на окоп. Нагнись и пропусти. Главное — меткой стрельбой и в последний момент гранатами отсечь пехоту от танков, а затем дружной контратакой довершить разгром противника. А с танками справятся пушкари. Одни они без пехоты — ничто. Понятно, товарищи командиры? Главное не сдрейфить, устоять перед танком!

Так закончил Иванченко это боевое наставление.

Для роты Петра Терещенко, состоящей из бойцов со средним и высшим образованием, досталось самое бойкое место. Позиция роты растянулась от дороги у моста до окраины Березино. Рослую фигуру ротного в тот день видели всюду. Вместе с командирами взводов он выбирал даже места для ручных пулеметов, а под вечер поднялся на ротный наблюдательный пункт, оборудованный на крыше отдельного домика. Здесь уже дежурил боец Хохлов. Его взору представился большак, который от высотки из района МТС спускался к Березине. Дорога к мосту продолжала жить. По ней двигались автомобили, повозки, беженцы.

«Нужно готовиться к встрече с фашистами, которые, по рассказам вырвавшихся из окружения, действуют нагло, самоуверенно — все больше танками и моторизованной пехотой, автоматами — „шмайсерами“, пулеметами с металлической лентой и минометами», — подумал ротный и направился к лейтенанту Калмыкову. Его «сорокапятки» окапывались на позиции роты.

Из доклада полковника А. Ф. Казанкина комкор представлял, что из-за отсутствия транспорта на складах в военном городке и по пути выдвижения корпуса к Березине остались невывезенными большие материальные ценности. Среди них были и тысячи парашютов: они остались в лесу на восточном берегу Березины. Как только решил неотложные вопросы по организации обороны, он приказал помощнику начальника оперативного отдела штаба корпуса капитану А. Я. Горячеву вывезти их в Чаусы. За выполнение этого задания Горячев был впоследствии награжден орденом Красной Звезды.

1 и 2 июля 7-я бригада и сводный батальон И. Д. Полозкова продолжали совершенствовать оборону. Бойцы подвозили боеприпасы и снаряжение, сосредоточивали за Березиной материальные ценности из военного городка и других мест.

С утра 2 июля большак у моста через Березину опустел. Лейтенант Иван Уткин в наступившей тишине почувствовал грозу. Когда со стороны Поплав поднялась пыль, он вооружился биноклем, но из-за посадок вдоль дороги ничего не разглядел. Через минуту-другую лейтенант увидел на большаке три наших грузовика. «Но почему у них на радиаторах красные флажки? — мелькнул вопрос. — Надо доложить командиру батальона». Он взял телефонную трубку.

— Прошу к аппарату ноль-первого, — передал лейтенант дежурному телефонисту.

Капитан Полозков подошел к телефону тотчас же.

— Товарищ ноль-первый! — начал доклад Уткин. — Со стороны Поплав идут три наших трехтонки с красными флажками на радиаторах. В кузовах бойцы, но какие-то подозрительные.

— Машины пропустить. Продолжать наблюдение, — услышал он в трубке приказ.

Не успел комбат передать указания ротным Терещенко и Кулицкому, как грузовики, миновав рубеж 10-й и 11-й рот, уже показались в районе МТС.

Наблюдатель роты Терещенко поднял тревогу.

— Товарищ лейтенант, на машинах переодетые фашисты! — выкрикнул он с крыши дома.

— Калмыков! — загремел ротный. — По машинам — огонь! Быстрее!

— Принято! — отозвался командир «сорокапяток».

Расчет работал сноровисто. Рядом со вторым орудием в это время оказался политрук артбатареи Петр Сергий, который тоже разгадал уловку врага.

— По фашистам — огонь! — подал он команду. — Младший сержант Наприенко, командуйте!

— По головной машине! — четко, будто на инспекторской проверке, начал подавать младший сержант команды наводчику Александру Романчуку. — Осколочным! — звенел его голос для подносчика Ивана Василенко и замкового Павла Хрипунца.

Второй ящичный Сергей Зорин подал снаряд. Лязгнул затвор, пушка была заряжена. Последовали новые команды. Слышались доклады номеров расчета об исполнении, и по заключительной команде «Огонь!» пушка ударила по врагу.

За первым выстрелом последовали новые.

— Огонь! — подбадривал младший политрук.

Он мог бы и не вмешиваться в командование орудием, но очень уж не хотелось оставаться сторонним наблюдателем в такой напряженной обстановке.

— Бей фашистов! Бей! — выкрикивал он.

Стрельба орудий явилась сигналом к действию рот Терещенко и Кулицкого. После первого выстрела переодетые в нашу форму гитлеровцы высыпали из машин и кинулись по сторонам дороги. Вот тут-то и ударили по ним ручные пулеметы. Длинными очередями хлестал по фашистам «дегтярь» от моста. Трещали очереди автоматов командиров отделений.

Сержант Ткач из 7-й роты выскочил из окопа и, рискуя быть сраженным, кинулся с гранатами к залегшим фашистам. Полетели одна за другой две РГД. Взрывы пришлись по цели, и гитлеровцы побежали. Тогда политрук Петр Сергий повел расчет орудия в преследование. Увидев артиллеристов, из окопов выскочили и бойцы 7-й роты.

Лейтенант Терещенко приказал дать сигнал на общую атаку роты, и в небо взлетела зеленая ракета.

Через десять минут около 50 гитлеровцев были уничтожены. Захваченных в плен отправили в штаб корпуса.

— Смотрите, фашисты, на мост, который вы хотели захватить, — говорил немцам боец из роты Кулицкого. — Ишь, переоделись. Думали обхитрить нас. Не выйдет!

Неожиданный бой с противником, пытавшимся захватить мост, воодушевил бойцов сводного батальона. Комиссар старший политрук Якушев побывал во всех ротах и, собрав накоротке партийный и комсомольский актив, рассказал о коварстве фашистов, о необходимости высокой бдительности. Пропустили же мимо себя роты Романенко и Ганева три грузовика с красными флажками. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не бдительность боевого охранения и наблюдателя, который по волосатым головам понял, что в нашей армии таких бойцов нет.

Бой был коротким, но в ротах появились убитые и раненые. Война обожгла парашютистов-десантников Ильи Полозкова. Адъютант старший батальона послал в штаб корпуса первое донесение о безвозвратных потерях.

«Впереди, на рубеже Слободка, что в 8 километрах южнее Борисова, и в районе города Червень соединения 13-й армии продолжали сдерживать натиск врага. На этом промежуточном, до Березины, рубеже бои шли вплоть до 3 июля. К середине этого дня врагу удалось обойти левый фланг 100-й дивизии и мелкими группами танков и мотопехоты просочиться в район Березино. Здесь с ними вступил в бой батальон Полозкова» — такая запись была сделана в журнале боевых действий корпуса.

Вскоре Илья Полозков принял новый тревожный сигнал боевого охранения.

— Из Поплав идут пять фургонов, автоцистерна и легковая машина, — доложил Иван Уткин.

— Предупредите Романенко и Ганева, что боевое охранение их пропускает. Ротам быть в готовности к атаке, как только орудия откроют огонь, — распорядился комбат.

Пропущенная охранением колонна врага на больших крытых брезентом машинах катилась на мост. Предупрежденная оборона готовилась дать фашистам бой.

Тупорылые автомашины-фургоны спускались под уклон. Наводчик Николай Романенко начал совмещать метку прицела с головной машиной. Он ожидал команду «Огонь!», орудие было заряжено. Вторая «сорокапятка» целилась по заднему фургону — такое указание заранее отдал лейтенант Калмыков.

— Огонь! — выкрикнул командир расчета, и осколочный снаряд сделал свое дело. Фургон по инерции покатился с насыпи.

Дальше все было как в тумане. Романчук стрелял и стрелял. Другое орудие вторило ему такими же хлесткими выстрелами. Оказалось, что в каждой машине насчитывалось до тридцати фашистов. Они выскакивали из кузовов, бежали в сторону моста. Огонь «шмайсеров» смешался с очередями наших «дегтярей». Южная окраина Березино потонула в треске пулеметов и автоматов. Заранее подготовленная оборона сводного батальона И. Д. Полозкова бушевала огнем.

Бойцы-десантники видели, как поредели цепи фашистов. Их трупами усеялся склон перед насыпью у берега.

Капитан Полозков твердо держал штурвал боя в своих руках. И когда чаша весов склонилась в нашу сторону, в небо полетела зеленая ракета. Сзади залегших фашистов раздалось русское «ура!», и бойцы из рот Романенко и Ганева бросились в атаку. Через минуту со стороны поселка рванулся в бой и резервный взвод 12-й роты.

Фашисты заметались. В атаку пошли роты Терещенко и Кулицкого. Через полчаса более 50 убитых фашистов остались на склонах перед мостом, остальные удрали в сторону открытого фланга. Легковая машина попыталась развернуться, но «сорокапятка» почти тотчас же расправилась и с ней.

Не закончили десантники подбор трофеев, как из боевого охранения поступил доклад:

— Танки идут, за ними — крытые автомобили!

Над дальним лесом начал кружить двухкилевой самолет. Позже бойцы окрестят его «рамой». Это разведчик-корректировщик «Фокке-Вульф-189». Он высматривал цели. Перед мостом разорвались первые пристрелочные снаряды. Вскоре огневой налет бушевал у окопов роты Терещенко.

Фашисты готовили новую атаку. Еще не улеглась пыль от разрывов, как появилась девятка Ю-87 и начала строиться в боевой порядок «круг» для штурмовки обороны десантников, которые только что разгромили колонну мотопехоты.

Ведущий группы «юнкерсов» искал, вероятно, цель. Решил спикировать на скопление окопов у моста. Его маневр повторили остальные «лапотники».

Позиции роты Кулицкого окутали облака пыли и дыма. Взрывы раскалывали воздух, засыпали окопы, вдавливали защитников берега в землю.

Гулкие разрывы доносились и до окопа лейтенанта Ивана Иванченко. Бомбовые удары трясли и перетряхивали уже исполосованную осколками, изрытую землю по обе стороны большака.

Более десяти минут позиции сводного батальона сотрясали взрывы. К небу поднимались черные дымы.

Кончились у пикировщиков бомбы, и они ударили из автоматических пушек.

А бойцы Ильи Полозкова, оглушенные взрывами, засыпанные землей, частью раненые и контуженные, слившись с окопами, продолжали жить.

Самолеты улетели на запад. Из укрытий начали вылезать бойцы. Одни отряхивались и деловито проверяли исправность оружия, другие даже шутили, но все понимали, что вот-вот начнется очередная атака фашистов.

После этой бомбежки связь с боевым охранением оборвалась. Лейтенант Иван Уткин вступил в бой с основными силами врага. Пять легких танков, не обращая внимания на винтовочный и пулеметный огонь, двигались по большаку. Автомашины-фургоны остановились, из них посыпались фигурки в касках. Они быстро растекались по полю и двигались к позиции боевого охранения.

Раздался мощный взрыв. Это сработала одна из мин, установленная саперами взвода Гончарова. На глазах бойцов танк противника из-за поврежденной гусеницы развернулся и закрыл собой дорогу.

«Не так страшен черт, как его малюют», — мысленно отметил лейтенант Иванченко и подал команду на открытие огня по приближавшейся цепи фашистов. А танки двигались на позицию, неистово поливая огнем опушку леса. Их маленькие пушки метали снаряд за снарядом. Пули свистели в воздухе, буравили взгорки, впивались в деревья.

К их треску Иванченко впоследствии привык, но в том бою их звук вдавливал его самого и бойцов в окопы, действовал на психику устрашающе.

Еще минута, и танки, перевалив через окопы взвода, лязгая железом, двинулись к мосту.

— Гранатами — огонь! — подал команду Иванченко, и бойцы взялись за «карманную артиллерию».

Одна за другой в сторону вражеской цепи летели гранаты с оборонительными чехлами. Гитлеровцы залегли.

«А-а, споткнулись! Это вам не Франция и не Польша», — забилась у командира взвода радостная мысль.

— Подготовиться к контратаке! — встав в полный рост, подал он команду. — Вперед! Ур-ра!

Его голос подхватили все бойцы. С примкнутыми к СВТ ножевыми штыками они бросились вперед. Не напрасно, выходит, учились штыковому бою.

Фашисты дрогнули, бросились наутек.

— Ур-р-ра! — перекатывалось по цепи взвода.

— Стой! — подал Иванченко неожиданную для бойцов команду, поняв, что контратака цели достигла. — Занять прежние позиции! Подготовиться к обороне рубежа!

Десантники вернулись в окопы.

Примерно через двадцать минут фашисты ударили по позициям 10-й и 11-й рот из минометов и после короткого огневого налета снова пошли вперед.

Бойцы взвода Ивана Уткина не сумели отойти в расположение роты и, попав в окружение, продолжали удерживать свой рубеж. Прорвавшиеся танки через первую позицию на спуске к мосту попали под удар орудий лейтенанта Алексея Калмыкова и других взводов артбатарей сводного батальона.

Стойко сражались и на этот раз все расчеты 45-миллиметровых пушек. Попытка гитлеровцев прорваться к мосту не удалась. В ходе боя подбили несколько фашистских танков.

К вечеру снова налетели «лапотники». Удар с неба повторился. Но на мост не упала ни одна бомба. Фашисты рассчитывали воспользоваться им.

До темноты роты сводного батальона еще дважды выдержали атаки фашистов, хотя фронт удара расширился.

Враг понял, что десантники не имели крупнокалиберной артиллерии, и гитлеровцы в походных колоннах появились на поле у деревень Тростянки, Краснополье, развернулись в цепи против роты Ганева и правофланговой Виноградова. Они начали обходить оборону Ильи Полозкова и правее, со стороны Березино, и слева — по западному берегу реки.

В тот день не знали бойцы сводного батальона, что гитлеровцам удалось уже в ряде мест переправиться на восточный берег реки и вклиниться в промежутки между районами обороны подразделений 7-й бригады.

Наступившие сумерки дали передышку. Командиры проверили бойцов, написали донесения, отправили связных в штаб.

Фашисты начали запускать в небо осветительные ракеты. По их вспышкам комбат видел, как гитлеровцы окаймили район обороны сводного батальона. Светилось небо и над Жорновкой. Это в четырех километрах за Березино. «Значит, в Березино противник не вошел», — отметил капитан Полозков.

Там фашистам дала бой какая-то воинская часть, которую с восточного берега поддерживала артиллерия.

О чем только не передумали в тот день жители Березино, а с ними и Татьяна Москалькова. Она видела, как самолеты с черно-желтыми крестами коршунами кидались на оборонявшихся. Не верилось ей, что бойцы с голубыми петлицами выживут под такими бомбовыми ударами. Но «юнкерсы» улетали, а полоса земли от МТС до берега по-прежнему отзывалась стрельбой. Десантники продолжали жить и сражаться.

До дома Татьяны доносились оглушительные взрывы, и молодая мать без нужды прикладывала к груди четырехмесячную дочь, а другой рукой удерживала пятилетнего Толика, но он рвался к окну и детскими глазенками разглядывал страшную картину, нарисованную огнем и железом. Не мог тогда его детский ум понять, что весь этот ад назывался одним словом — «война».

Никто из жителей Березино в ту ночь не уснул…

Продолжал действовать и мост через реку. С трудом раздобытые лейтенантом А. Кобачевским на восточном берегу машины с боеприпасами и автокухней из-за встречного движения не могли пробиться к батальону. Наступила темнота, но в тылу противника разгорелся бой. Он вспыхивал в разных местах. По силе стрельбы, различая «голоса» вражеских и наших пулеметов, Илья Полозков понял, что бой вели наши части, прорывавшиеся к реке. Его бойцы передышки практически не получили.

Бой пробивавшихся к реке подразделений не утихал. Неразбериха в районе Березино оказалась невообразимая. Чтобы не допустить захвата моста противником, его решили взорвать.

В середине ночи в блиндаж к капитану Полозкову протиснулся высокий плотный капитан Максим Коцарь. По мохнатым бровям комбат и в полумраке узнал инструктора парашютной подготовки корпуса. Исполняя обязанности командира связи, он передал приказ комкора на дальнейшие действия сводного батальона и о немедленном подрыве моста.

Полозков был ошарашен. «Как же переправить на другой берег сотни людей? А орудия с машинами?» — тут же встали тревожные вопросы. И он дал волю своему неудовольствию. В адрес начальника парашютно-десантной службы полетели самые соленые словечки, как будто он лично решил подорвать этот очень нужный мост.

— Товарищ капитан, выполняйте приказ генерала! Имейте в виду, что подрывники капитана Караваева уже действуют.

Чтобы не слушать расходившегося комбата, Коцарь спокойно вышел из блиндажа.

Вскоре от мощного взрыва мост, много лет служивший людям, рухнул. Фашисты, конечно же, слышали этот взрыв и поняли, что русские с переправой у Березино покончили, однако вперед не пошли. Ночью они — не вояки. В этом десантники убедились довольно скоро.

После ухода капитана Коцаря Илья Полозков спохватился: нужно спешить. Короткая летняя ночь торопила. Он вызвал командиров. Уже пришедший в себя после бурного разговора с посланцем командира корпуса комбат отдал приказ на форсирование Березины своими силами. Медлить было нельзя.

Вскоре подразделения двинулись вперед. Под ответственность ротных командиров берега реки соединили канатом из разных веревок, добавили к ним ремни от винтовок. Местные жители показали брод через Березину в районе городского поселка, и роты Романенко, Ганева и Виноградова, оставив для прикрытия боевые группы, без шума и лишних слов двинулись к реке. Рота Кулицкого еще до взрыва успела проскочить по мосту, а бойцов 7-й роты саперы задержали и повернули назад.

Взрыв моста торопил десантников Петра Терещенко, но из-за многих раненых и контуженных переправились только утром. Заботливый старшина Дьяков уговорил ротного сесть в раздобытую лодку. До прибытия командира роты на месте сбора сосредоточилось около 70 бойцов.

Такими же поредевшими оказались и другие роты. Десятки десантников сводного батальона остались под могильными холмиками на правом берегу Березины. Из взвода лейтенанта Ивана Уткина прибыли всего шесть бойцов.

Уставшие, изнуренные тяжелым двухсуточным боем, мокрые после форсирования Березины, красноармейцы и командиры сводного батальона И. Д. Полозкова направились в район деревни Погост, в распоряжение командира корпуса.

В те жаркие июльские дни многие проходили через боевые порядки корпуса. Это и обессиленные беспрерывными боями части 13-й и 14-й армий, и лишившиеся боевой техники подразделения механизированных соединений генералов А. Г. Никитина и В. Т. Обухова, другие большие и малые группы различных родов войск. Все они занимали оборону рядом с десантниками и в упорных боях наносили врагу тяжелые потери, срывали запланированные им темпы наступления.

2 июля противник вышел к Березине, переправился на восточный берег, захватил плацдармы.

Оборона двух бригад корпуса, построенная по принципу опорных пунктов, не могла противостоять значительно превосходившим силам фашистских войск.

В районе позиций сводного стрелкового полка, наскоро созданного из разрозненных отходивших подразделений и потерявших связь со своими частями, враг навел переправу, и плацдарм угрожающе расширился. Командир 7-й бригады полковник М. Ф. Тихонов понимал, что этот полк рубеж может не удержать. И он направил туда свой 2-й батальон. Представителем от командования бригады назначил начальника разведки капитана Анатолия Сергиенко. Действуя энергично и смело, он уже к вечеру вывел батальон на усиление сводного полка и от имени генерала А. С. Жадова навел порядок в обороне.

Ночью, как ни странно, фашисты повели наступление по наведенной переправе, и полк оставил позиции. Тогда Сергиенко по собственной инициативе возглавил батальон и перешел с ним в контратаку. Противника обратил в бегство и захватил переправу. Ее десантники тут же разрушили. Положение было восстановлено.

А контуженного, потерявшего сознание начальника разведки бригады Сергиенко доставили в штаб.

Весь день 3 июля 7-я бригада вела бои с переправлявшимся на восточный берег противником. Но превосходство было на стороне фашистов, и они продолжали наращивать силы.

Подвиги десантников

Утром 4 июля бригаде полковника М. Ф. Тихонова командир корпуса поставил задачу — контратакой уничтожить прорвавшихся гитлеровцев. Однако, пока отдавались распоряжения, выводились подразделения на рубеж атаки, обстановка усложнилась.

Контратаку 4-го батальона возглавил сам комбриг. Рядом с ним в цепи шел и старший батальонный комиссар Николай Иванович Горохов. Небольшого роста, энергичный, никогда не унывающий комиссар бригады звонким голосом, потрясая револьвером, призывал:

— Десантники, с нами комбриг! За Родину! Вперед!

Обогнав командира и комиссара бригады, бойцы сквозь огонь двинулись на позиции фашистов. Противник ударил из минометов, и комбрига ранило. К нему подбежал инструктор парашютной подготовки младший лейтенант Григорий Шестаков и начал перевязывать.

— Эх, не вовремя ранило, главный парашютист, — не высказывая боли, сокрушался Михаил Федорович. — Позови майора Евграфова. Придется начальнику штаба бригады передать командование. Чувствую, кость раздробило…

В том бою получил смертельное ранение начальник школы младших командиров старший лейтенант Дронов.

Не верилось курсантам, что такой командир мог погибнуть. Выступая перед ними на построениях, он не раз предупреждал о надвигавшейся угрозе со стороны фашизма, высказывал уверенность, что война если и разразится, то будет короткой, с малой кровью. А обернулось все по-иному. По-прежнему не видно в небе наших самолетов, не мчатся, как в кинофильме «Если завтра война», танки.

Контратака бойцов бригады цели не достигла. Враг ввел на этом участке свежие силы: десантники дрались стойко, мужественно, но соотношение сил было явно не в нашу пользу, и бригаду пришлось отводить на рубеж реки Клева.

Уставшие, измученные десантники Ивана Чепурного, как и бойцы других батальонов, чтобы не оказаться в окружении, с наступлением темноты начали отход на новый рубеж.

Комиссар батальона младший политрук Василий Алексеев и адъютант старший — лейтенант Петр Жидков, накрывшись плащ-палаткой, при тусклом свете карманного фонарика отыскивали участок обороны батальона у реки Клева. На карте по пути отхода — ни одной полевой тропы.

— Дела, комиссар. Попробуй ночью найти эту речушку, — вздохнул лейтенант. — Придется идти по азимуту.

— Ты — начальник штаба, тебе и карты в руки, — в шутку ответил комиссар. — В общем, быть тебе Сусаниным, только не заведи батальон к фашистам. А я пойду в роту младшего лейтенанта Горячева. Молодой еще ротный, нужно помочь.

И комиссар направился разыскивать 1-ю роту. По голосу нашел младшего политрука Дмитрия Ильютченко. Тот кого-то отчитывал.

— Проверьте людей, и — никакой паники. Приказано отойти, значит, отходим. Действуйте, сержант!

— Есть, товарищ младший политрук.

Ильютченко — участник советско-финляндской войны и освободительного похода наших войск в Западную Украину и Западную Белоруссию, опытный политработник — был уверен, что положение наших войск в первую неделю войны скоро сменится общим наступлением по всему фронту и что врага разгромят на его собственной территории. Орден Красной Звезды на его груди за участие в войне с финнами магически действовал на бойцов. Его подчиненный — это секретарь комсомольской организации роты, — получив накануне четкие разъяснения по поводу отхода на новый рубеж, тотчас же принялся за дело.

Комиссар батальона подошел поближе:

— Как дела, политрук?

— Все в порядке, товарищ комиссар батальона. Собираемся для отхода на новый рубеж. Принимаю меры к поиску автокухни и тылов батальона. Нужно покормить бойцов, пополниться боеприпасами.

— Правильно, младший политрук, что помогаете в этом ротному, но сейчас главное — моральный дух бойцов, потому что отходим, а не наступаем. Давайте-ка сюда взводных агитаторов, сам побеседую с ними.

У берегов Березины фашисты то и дело постреливали в небо осветительными ракетами, стрекотали пулеметами, но вперед не шли, ночь для них — не союзник. А для десантников — ночь и помощник, и время активных действий. Батальоны, выполняя приказ на занятие нового рубежа обороны, уходили в темноту. Шли напрямую, по пустырю, через кустарники, проваливались в колдобины и воронки, одолевали километры редколесья на левом берегу Березины.

Лишь под утро перебрались через маленькую речушку Клева и начали окапываться. Хотелось спать. Слипались глаза, но десантники, уже побывавшие под артиллерийским и минометным огнем, знали, что окоп на войне — это крепость. Окопались и не успели отдышаться, как поступила команда отходить на Погост. Фашисты со стороны Бобруйска и Кличева устремились к Могилеву.

5 июля некоторым частям 10-й танковой дивизии фашистов удалось переправиться на восточный берег Березины.

Приказом Ставки Главного Командования 1 июля 1941 года командующего и начальника штаба фронта со своих постов сняли. На другой день в командование Западным фронтом вступил Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Группа армий С. М. Буденного включалась в состав Западного фронта. Выход ее к Западной Двине и Днепру прикрывали теперь лишь две обескровленные армии прежнего Западного фронта. С 1 июля они занимали оборону по реке Березине: 13-я — севернее Могилевского шоссе, а 4-я — южнее.

Для централизации управления войсками на Могилевском направлении все соединения, и 4-й воздушно-десантный корпус в том числе, приказом фронта переподчинили 13-й армии, которая с боями отходила к Днепру.

5 июля под Корытницей на позиции 1-й роты батальона капитана Ивана Чепурного, оказавшейся на направлении главного удара противника, двинулись более 30 вражеских танков. Сосчитать их точно было невозможно. Такой лавины из брони и стали десантники еще не видели.

Поля по обе стороны дороги лязгали металлом, содрогались от рева моторов и пушечных выстрелов. Казалось, ничто не устоит перед напором врага. Но бойцы младшего политрука Дмитрия Ильютченко не дрогнули.

В первые минуты от ударов приданных роте двух противотанковых орудий острие танкового клина притупилось. Три легких танка остановились. Один из них вспыхнул. Два других оказались подбитыми. Остальные продолжали накатываться, угрожая смять, раздавить.

— Держись, орлы! — приподнявшись над окопом, выкрикнул политрук. — Отсекай пехоту от танков!

«Дегтяри» своевременно перенесли огонь на двигавшуюся за танками пехоту.

«Сорокапятки» вскоре вышли из строя, и скопище танков, перевалив через рубеж обороны роты, устремилось в тыл наших войск.

Как там расправились с ними, этого бойцы роты Ильютченко не знали, но попытки фашистов атаковать их позиции до второй половины дня так и не увенчались успехом. Каждый окоп, пока его защитник оставался в живых, отвечал огнем. А с 16.00 десантники уже вели бой в полном окружении. Многие из них так и погибли в своих окопах.

Поздно вечером несколько бойцов во главе с политруком Дмитрием Ильютченко добрались до деревни Княжицы. Позднее объявились и другие.

В тот же день 5-я рота Георгия Майкова вела бой еще на Березине. Более 7 часов десантники огнем из ручных пулеметов воспрепятствовали переправе фашистов. Лейтенант знал, что все подразделения бригады уже отошли на новый рубеж, и на помощь не надеялся, рассчитывал продержаться до темноты.

Особо отличился в тот день стрелково-парашютный взвод младшего лейтенанта Гречина.

Оборудовав новые позиции вблизи моста, пулеметчики взвода не давали фашистам возможности переправляться на другой берег, а боец Павел Крохин с целью разведки занятого противником берега выдвинулся еще ближе к мосту и уничтожил гитлеровского снайпера, а затем и офицера, рассматривавшего в бинокль позиции взвода.

5 июля отдельные подразделения корпуса еще вели бои под Свислочью и у Березино, но основные силы уже готовили оборону у реки Друть и ее притока Ослик.

Командир стрелково-парашютного отделения из 5-й роты 7-й бригады младший сержант Михаил Андреев сражался на своей Могилевщине. Родом он из Климовичей. Прежде и не думал Михаил, что фашисты на тринадцатый день войны подойдут к Березине.

Десантники давно уже знали о том, что танки противника подрывали связками ручных гранат. Подготовил и Михаил такую связку. И когда на его окоп двинулся танк, не струсил, точно бросил под гусеницу эту связку. Громыхнул сильный взрыв.

Всех удивил в этот день и малоприметный в Марьиной Горке односельчанин Андреева Федор Филипченко. Он подобрался к вражеским пулеметчикам и обоих уничтожил гранатой. Назад Федор вернулся с исправным пулеметом и коробкой со снаряженной к нему лентой. Когда фашисты бросились в новую атаку, он уничтожил из него около 25 фашистов.

Героями боев за Березину стали сотни десантников, но никто из них из-за напряженной обстановки не представлялся к наградам Родины. Штабы не успевали развернуться на новом рубеже, как начинались еще более ожесточенные бои, в которых рождались новые отважные сыны Отчизны.

По пути отхода бригады пополнялись потерявшими свои части бойцами и командирами. Еще с Березины, не без инициативы генерала А. С. Жадова, оборону десантников усиливал 462-й корпусной артполк майора Собкалова и легкий артиллерийский полк подполковника Красусского. Трудно было в те дни со снабжением боеприпасами, но 122-миллиметровые пушки в нужный момент неизменно открывали огонь.

На рубеже реки Друть в районе Белыничей обе бригады корпуса снова встали заслоном на пути рвавшихся к Могилеву моторизованных частей немецко-фашистских войск и оказали им сильное сопротивление.

5 июля гитлеровцы попытались с ходу ворваться в Белыничи, но десантники бригад майора А. Ф. Евграфова и подполковника А. А. Онуфриева выстояли. Тогда фашисты вызвали авиацию, подтянули полевую артиллерию. Около десяти минут «юнкерсы» пикировали на оборону десантников. Берега Друти и Ослика сотрясали бомбовые удары. Когда Ю-87 улетели, ударила артиллерия.

Еще не осела пыль от взрывов, как к берегу двинулись танки, а за ними — цепи пехоты. Уперев приклады автоматов в живот, фашисты поливали позиции плотным огнем.

Из-за леса снова ударили вражеские орудия и минометы. Взрывы вдавливали десантников в землю. Они рвали осколками прибрежную полосу, встряхивали изрытую окопами землю, а танки и пехота в это время сближались с берегом. Шквал артиллерийского и минометного огня неожиданно оборвался. Фашисты рванулись в атаку.

Оборона десантников ответила огнем. Из-за Белыничей подали голос и орудия приданного артполка.

Решением генерала А. С. Жадова командир артиллерийского полка для ведения огня по танкам несколько орудий установил на прямую наводку. На западной окраине Белыничей, против моста через Друть, с двумя уцелевшими орудиями заняла позиции 5-я батарея 2-го дивизиона.

Трудно было расчетам за одну ночь подготовить позиции для 7-тонных 122-миллиметровых пушек, но к рассвету орудия уже стояли замаскированными.

Наступило утро 5 июля 1941 года. Солнце поднималось все выше. Уже начинало пригревать, но фашисты почему-то не торопились начинать бой. Они и на войне придерживались своего педантизма — наверное, завтракали.

Командир дивизиона посмотрел на часы. «Сейчас начнется, — подумал он, — через минуту-две будет семь часов утра». И тут же из-за леса послышались глухие орудийные выстрелы. Артиллерия противника, как понял капитан Борис Хигрин по вчерашней пристрелке, обрушится сейчас на оборону десантников огневым налетом. И действительно, взрывы вскоре начали вздымать землю, клокотать на рубеже у левого берега Друти. А пехота в это время сближалась. Около десяти минут вокруг бушевал артогонь. Неожиданно налет кончился.

Хигрин приподнялся над окопом, поднес к глазам окуляры бинокля. Танки врага в сопровождении пехоты двигались в сторону моста.

— К бою! — голосом и взмахом флажка скомандовал Хигрин, и маскировка с ближнего орудия слетела.

Вторую пушку — она находилась на другой стороне дороги — он не видел, но через минуту громыхнула и она. Выстрелило и ближнее орудие. Мощные бетонобойные снаряды легли вблизи танков, и цепь фашистов сзади заметалась. Пушки сделали еще по одному выстрелу.

Головной танк загорелся. Откинулась крышка люка, и два танкиста скатились с башни к гусенице, третий пылающим факелом остался на броне.

Бронированные коробки, объезжая горевшую махину, задергались. Один танк остановился и, поводя стволом, начал нащупывать орудие, которое остановило головную машину. Длинной очередью ударил пулемет. Пули вспороли землю перед бруствером большого капонира. «Значит, пушка обнаружена», — подумал Хигрин. Танк выстрелил. Пламя и дым от взрыва на мгновение закрыли пушку. Еще один взрыв пришелся по брустверу, и орудие снова скрылось в пыли и дыму.

Хигрин ожидал новых взрывов, но их не было. Видимо, фашисты уверовали, что с орудием покончено.

— Связист, доложите на командный пункт полка, что пятая батарея начала бой с танками, — дал он команду и метнулся с наблюдательного пункта к умолкшему орудию.

То, что он увидел, поразило. Четыре номера расчета ранены. Сраженный осколком командир орудия лежал на бруствере. Двое бойцов перевязывали тяжелораненого замкового.

Он решил проверить исправность орудия: покрутил рукоятки подъемного и поворотного механизмов.

— Заряжай! — бросил расчету капитан Хигрин и припал к панораме.

Целился по танку, подошедшему к мосту.

— Готово! — лязгнул затвором заряжающий.

И пушка выстрелила. Орудие подпрыгнуло, словно отряхнулось от пыли, и встало на место.

— Перелет! — раздосадованно выкрикнул Хигрин и, изменив прицел, снова дал команду на выстрел.

— В самый раз, товарищ капитан. Здорово! — послышался голос заряжающего.

Раненые, заняв места вдоль станин, уже помогали вести огонь.

— Заряжай, пушкари! — подбадривал Хигрин.

Расчет начал готовить новые снаряды.

Совместив метку прицела на гусенице танка, посадив, как говорили наводчики, цель на крест, капитан скомандовал «Огонь», и заряжающий дернул шнур.

— Есть цель! — доложил замковый.

Заметив ожившее орудие, фашисты решили расправиться с ним. Ударила батарея. «Перелет. Снова перелет», — отметил капитан и, понимая, что для стрельбы на поражение противнику еще понадобится время, слившись с панорамой, наводил по третьему танку.

Осколки барабанили по щиту. Сыпануло песком от близкого взрыва. Вокруг бушевало море огня — это артиллеристы врага перешли на беглый огонь.

Результаты последнего взрыва Хигрин не видел, но и третий танк с поврежденной гусеницей развернуло.

Поднятая взрывами пыль заволокла орудие. Расчет вместе с командиром дивизиона прижался к земле, пережидая обстрел. Кончился артналет, и капитан Хигрин снова встал у панорамы. Проверил работу всех механизмов. Пушка исправна, хотя из противооткатного устройства и сочилась тормозная жидкость. Двое бойцов волокли из ровика ящик с новым снарядом.

— Заряжай! — скомандовал командир дивизиона.

Через минуту притихшее орудие опять полыхнуло огнем.

Четвертый танк окутало взрывом. Бетонобойный снаряд рубанул по башне и снес ее вместе с пушкой. Хигрин наводил по пятому танку.

Новый артналет на позицию прижал расчет к земле. Вокруг грохотало, брызгало осколками. Вражеские артиллеристы, казалось, вымещали злобу на орудии, которое остановило четыре танка, застопорило атаку пехоты.

Десантники видели этот поединок, бурно радовались за своих батарейцев.

Потеряв в тот день еще пять танков от огня «сорокапяток», фашисты так и не вошли в Белыничи.

Вечером в наступившей темноте оставшиеся в живых артиллеристы хоронили своего командира дивизиона и номеров расчета. Хоронили здесь же, у орудия, без речей, молча отдавая последний долг артиллеристам, которые, возможно, первыми в начавшейся битве с фашистскими захватчиками выдвинули на прямую наводку корпусные 122-миллиметровые пушки. Такого они еще не знали, но приказ преградить фашистским танкам дорогу выполнили.

Не думали в тот вечер артиллеристы, что позже командир полка представит наградной лист генералу А. С. Жадову и полковому комиссару В. М. Оленину на присвоение командиру дивизиона Б. Л. Хигрину звания Героя Советского Союза посмертно.

Вскоре «Правда» опубликовала Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении капитану Хигрину Борису Львовичу звания Героя Советского Союза. Среди артиллеристов Великой Отечественной он первым удостоен этого высокого звания.

До 7 июля корпус вел тяжелейшие бои на рубеже Вдова, Первые Речки, Княжицы. В каждой бригаде насчитывалось к тому времени до 1000–1100 человек личного состава и по 15 орудий калибра 45 миллиметров. Рядом, на Днепре в районе Копыси, на шкловском и могилевском плацдармах оборонялись соединения 45-го стрелкового корпуса, которым командовал комдив Э. Я. Магон.

6 июля десантники, ведя подвижную оборону, вышли в район Могилева, заняли рубеж северо-западнее города по реке Лахва, оседлали минское шоссе.

Этот участок бригады обороняли с другими частями. Каждую ночь в тылу врага слышалась стрельба. В темное небо взлетали осветительные ракеты. Тылы противника лихорадило. Наши подразделения, прорывавшиеся из окружения, лишали покоя фашистов каждую ночь. Для них война в России была непонятной, даже близко не похожей на победные марши во Франции, Польше и других странах Западной Европы. Советские воины мужественно сражались за каждую пядь родной земли.

В течение трех дней части корпуса, другие соединения сдерживали натиск противника под Могилевом.

8 июля 4-й воздушно-десантный корпус вывели из состава 13-й армии, вновь подчинили 4-й армии и вместе с ее войсками направили за Сож на доукомплектование.

Но непросто было в те дни выйти из боя, и десантники, отходя с рубежа на рубеж, не располагая артиллерией и танками, не могли изматывать врага контратаками. По существу, подразделения действовали по одной и той же схеме: окапывались, ждали подхода противника, наносили ему потери огнем с места, затем отходили на новый рубеж.

Приказы в те дни передавались, как правило, через делегатов связи. Их боевая работа при этом требовала величайшей смелости и мужества. Пробирались они по незнакомой местности, рискуя встретиться с прорвавшимися группами противника, а иногда и через районы, уже захваченные фашистами. В каждой бригаде эту миссию выполняли начальник разведки или инструктор парашютной подготовки, а в штабе корпуса генерал А. С. Жадов подобную обязанность возложил на начхима Николая Колобовникова и начальника оперативного отдела Владимира Тимченко. Побывал в этой роли и лейтенант Алексей Самсонов.

9 июля в районе деревни Дулево десантники 8-й бригады оказались в окружении. Здесь же без горючего находились и автомобили с продовольствием и боеприпасами. Выполняя приказ комбрига, лейтенант Самсонов с разведчиками пробился к штабу корпуса и доложил полковнику А. Ф. Казанкину о нависшей над тылами бригады угрозе.

Получив у снабженцев заправщик, он на танкетке из батальона капитана Н. А. Придачина очистил от фашистов дорогу и доставил в Дулево бензин. В образовавшееся «окно» прошли пешие десантники и колонна машин.

Командованием Западного фронта принимались меры, чтобы остановить подвижные группы противника. 12 июля на железнодорожной станции в Чаусах выгрузилась 132-я стрелковая дивизия генерал-майора С. С. Бирюзова.

События торопили. Вечером 13 июля в районе Быхова и севернее Могилева гитлеровцы продолжали переправлять через Днепр войска, расширять прорыв. Не менее двух танковых дивизий устремились на Горки. Штаб 13-й армии переместился в Кричев.

14 июля 4-я армия занимала оборону на рубеже реки Сож: силами 4-го воздушно-десантного корпуса на участке Мстиславль, Кричев, 28-м стрелковым корпусом — от Кричева до Черикова и далее по реке Проня до Чаус, а 55-й стрелковой дивизией от Черикова до Пропойска.

Перед Мстиславлем

В боевых действиях десантников наступил самый тяжелый период. Всю ночь бригады готовили оборону по западному берегу Сожа: перед Кричевом и севернее окапывалась 7-я воздушно-десантная, а на правом фланге до Мстиславля включительно — 8-я.

По опыту предыдущих боев позиции строились для круговой обороны. Ручные пулеметы, карабины и автоматы были по-прежнему главной огневой силой десантников. «Сорокапяток» оставалось мало, и «карманная артиллерия» теперь оказалась в особом почете. Самозарядные винтовки еще в боях на Березине из-за мудреной автоматики десантники разжаловали, а минометов почти не осталось. Расчеты 45-миллиметровых орудий выкладывали на позициях бронебойные снаряды. Оставшиеся танкетки капитана Н. А. Придачина и сводный батальон капитана И. Д. Полозкова генерал А. С. Жадов держал в резерве.

Приказом комкора вперед на угрожаемые направления выслали разведку. По ее данным он доложил полковнику Л. М. Сандалову, исполнявшему обязанности командарма, что 13 июля вечером в районе Мстиславля против правого фланга корпуса со стороны Горок появились небольшие отряды моторизованной пехоты с танками.

Вскоре один отряд уже пылил на большаке перед Мстиславлем. Комиссар батальона Анисим Гривов в это время беседовал с расчетом «сорокапятки» младшего сержанта Василия Воскресенского.

— Товарищ старший политрук, появились фургоны с танками! — подал тревожный голос наблюдатель.

— Будем считать, товарищи, что мирная беседа окончена. А теперь — за дело! — уже совсем по-обычному сказал старший политрук. — Командуйте, товарищ младший сержант, не буду вам мешать. — И комиссар, перемахнув через бруствер, направился на КП батальона.

Подпустив колонну противника на близкое расстояние, расчет подбил легкий танк и перешел на стрельбу осколочными снарядами. Пять фургонов замерли на дороге. Второй танк остановила пушка, которая находилась по правую сторону большака. «Сорокапятка» младшего сержанта Воскресенского продолжала стрелять. Ее маленькие снаряды рвались среди метавшихся у машин фашистов. Одни из них падали и больше не поднимались, другие шарахались вдоль обочин, бежали в поле.

Выстрелы орудия явились сигналом для всей обороны. Ручные пулеметы истребляли разбегавшихся фашистов. Колонна врага была разгромлена. Недобитые гитлеровцы откатились за высотку. Там же скрылись и уцелевшие танки.

«Это вам, фашисты, за самоуверенность», — мелькнуло в голове Василия Воскресенского. Его мысли оборвал доклад наблюдателя:

— Воздух! «Юнкерсы» в небе!

Увидев с высоты свою разгромленную колонну, пикировщики начали выстраиваться в круг, а ведущий искал цель. Еще секунда-другая, и он сорвался в пике на тягач «сорокапятки». «Теперь дела наши плохи: пушка останется без средств передвижения», — подумал командир расчета. В этот момент в овражке, где находился газик, рвануло, и к небу поднялся дым. За ним громыхнул еще один взрыв и еще…

Проштурмовав окопы, Ю-87 накинулись на окраину Мстиславля и, устроив там воздушную карусель, начали пикировать. «Сейчас начнется», — подумал Василий. И он не ошибся. Под прикрытием четырех легких танков на оборону десантников накатывалась цепь фашистов. Стреляя на ходу, танки приближались к окопам. Обстановка складывалась серьезная.

Сквозь гул стрельбы до огневой позиции орудия Воскресенского, которое находилось шагах в 70–80 позади окопов и вблизи командно-наблюдательного пункта батальона, доносились команды капитана Василия Дробышевского. Доложил он по телефону и о начавшейся атаке фашистов.

Расчет соседнего орудия уже открыл огонь, и один танк противника, подергавшись на месте, остановился. Остальные, несмотря на потери в своей линии, продолжали сближаться с окопами десантников.

Василий Воскресенский скомандовал, и наводчик, слившись с прицелом, начал крутить рукоятки механизмов. Командир расчета медлил. Он решил бить наверняка. И когда из цепи противника донеслись выкрики, подал команду «Огонь!».

После первого выстрела легкий танк с короткоствольной 50-миллиметровой пушкой развернуло, и второй снаряд прошил его борт. Забились белый дым и пламя. Из люка выбросился танкист и пополз назад.

— Наводить по левому! — скомандовал Воскресенский.

— Цель вижу! отозвался наводчик.

Танкисты противника, почуяв опасность, остановились и, опережая «сорокапятку», выстрелили. Осколочный снаряд бухнул в щит. На позиции так лязгнуло, будто о пушку разбился кусок гранита. Все потерялось в пыли. Василий не успел даже пригнуться, но инстинктивно закрыл глаза. Через секунду он увидел, что прицела не было, наводчик с окровавленной головой лежал на станине. Второй номер смотрел на него помутившимися глазами и как бы спрашивал: «Что, командир, будем делать?»

Младший сержант встал на место наводчика и схватился за ручку поворотного механизма. «Нет, не сдвинуть, заклинило», — подумал с огорчением.

— В укрытие! — скомандовал он, увидев, что вражеский танк уже рядом, и рывком бросился в ровик.

Над головой проскрежетало, пролязгало. Василий приподнялся и увидел, что разложенные для стрельбы снаряды смяты, станина покорежена, пушка неестественно задрала ствол к небу. «Теперь уже полная небоеспособность», — и он подал команду занять оборону, подготовить гранаты к бою.

Вокруг гудело стрельбой: очереди «дегтярей» и «шмайсеров» смешались. Залегшие фашисты усиленно стреляли.

— Подготовиться к контратаке! — донеслось до Воскресенского.

В небо взвилась зеленая ракета. Воскресенский заметил, как бойцы Дробышевского выскочили из окопов и, выравниваясь в линию, двинулись на фашистов. Гитлеровцы не выдержали. Вначале побежали одиночки, а затем все остальные.

Когда цель контратаки была достигнута, десантники вернулись в свои окопы.

Получив отпор на этом участке, фашисты пошли в атаку на оборону батальона майора Николая Самарина, но и там десантников они не сбили.

Снова в небе появились Ю-87, а на земле — легкие танки с плотной цепью пехоты.

Оглохшие от бомбового удара, но не сломленные духом, десантники Самарина не дрогнули, хотя танки врага, перевалив через окопы его батальона, устремились на Мстиславль. Главное — пехота противника остановлена. Она залегла и начала окапываться.

В бой с прорвавшимися танками вступила артиллерия на окраине города. Вскоре стрельба затихла, и там — фашистов уничтожили.

Полковник Л. М. Сандалов, после того как принял указания начальника штаба фронта, информировал, что вражеские войска форсировали Днепр на оршанском и могилевском направлениях, скапливаются в районе Горок для наступления на Смоленск.

— Будьте готовы, — сказал он, — большей частью сил армии к удару на Горки. — Приказ получите позже. Для усиления правофланговых частей четвертого воздушно-десантного корпуса и предупреждения прорыва со стороны Климовичей вышлите туда усиленный стрелковый полк.

Трудно пришлось десантникам в тот день.

На рубеже перед Мстиславлем и Кричевом сосредоточивались значительные силы вражеских войск.

Генерал А. С. Жадов в срочном порядке выезжал на броневике на угрожаемые участки, уточнял приказы частям, вошедшим в его подчинение. Штаб полковника А. Ф. Казанкина работал с предельной нагрузкой. Из-за неустойчивой проводной и радиосвязи направленцы командира корпуса Николай Колобовников и Владимир Тимченко, выполнив одно задание, тут же отправлялись в бригады с новым.

С неба — на танки

Приказ командующего фронтом о срочной выброске парашютного десанта в район Горок заметно озадачил А. Ф. Казанкина. Комкора рядом не оказалось, и он, решив организационные вопросы в штабе, на танкетке убыл в сводный батальон Ильи Полозкова. По прибытии, как всегда, кратко отдал приказ:

— По сведениям воздушной разведки, капитан, в районе Горок около трехсот фашистских танков остановились во ржи из-за отсутствия горючего. Завтра на рассвете их нужно уничтожить бутылками с горючей смесью. Срочно сформируйте и пришлите в мое распоряжение отряд парашютистов на десантирование с четырех ТБ-3. Самолеты будут наполовину загружены бомбами, а поэтому в каждый корабль следует посадить по шестнадцать человек. Задачи командиру парашютно-десантного отряда поставлю лично. Выделите для переброски отряда на аэродром автотранспорт. Жду вашего доклада о выполнении приказа.

Комбат принялся за дело без промедления. Вскоре он доложил, что 64 парашютиста, в основном из роты лейтенанта Николая Романенко, для воздушного десанта построены. Машины для их переброски готовы.

Казанкин вышел из блиндажа и, чертыхаясь на темень, в сопровождении Полозкова направился к строю.

— Командир роты, ко мне! — скомандовал полковник. — А вы, капитан, свободны.

Илья Полозков отошел в сторону.

— Комбат, я же ясно сказал: можете идти! — уже строже повторил Казанкин.

И начальник штаба корпуса поставил командиру роты задачу на парашютный десант. Через полчаса четыре газика увезли отряд лейтенанта Романенко в район Климовичей, где находился аэродром, на который по распоряжению штаба фронта уже прибыли бомбардировщики ТБ-3.

Десантникам выдали по две бутылки с бензином. Это были обыкновенные пол-литровые бутылки.

— Наконец-то нашли и для нас, парашютистов, настоящую работу, — подал голос старший сержант Владимир Шаулин.

— Кончай разговоры и получай спички, — оборвал его инструктор. — Да коробок не потеряй. Это терка!

Другой командир объяснял, как необходимо закрепить длинную спичку под двумя резинками на бутылке, как ее наверняка поджечь перед броском в танк.

Прямо с кузовов автомобилей выдавали комбинезоны, новенькие вещевые мешки, сухой паек на трое суток, другое снаряжение и боеприпасы.

Здесь же, у стоявших рядом парашютов, вели деловой разговор с укладчиками главный парашютист батальона Григорий Паньков и начальник парашютной подготовки корпуса капитан Максим Коцарь. Он являлся главным командиром по подготовке десанта.

— Парашюты нашенские, с Марьиной Горки. Не тревожьтесь, — говорил укладчик бойцам, — сработают нормально. Только сегодня сделали переукладку.

— Построиться по расчету для посадки! — подал общую команду капитан Коцарь.

Послышались голоса командиров подразделений. Десантники становились в две шеренги, группами по 16 человек. На правом фланге — команда лейтенанта Ивана Иванченко. Чувствуя локоть, рядом стояли младший политрук Диденко, бойцы Михаил Усатов, Григорий Плюшкин, Сергей Зорин. Шеренгу продолжали Быков, Бойко, Луценко, Книжников, Григорьев и другие.

— Командиры групп, ко мне! — скомандовал Коцарь.

Когда они подошли, начальник ПДС рассказал о порядке получения парашютов, их подгонке, посадке в самолеты и дал советы при боевом десантировании.

Экипажи бомбардировщиков в это время готовились к вылету. Техники подвешивали бомбы.

К группе Иванченко подошли два летчика. Один из них, угостив парашютистов «Казбеком», начал разговор.

— Не беспокойтесь, ребята! Все будет в порядке. Мои командиры экипажей — летчики опытные, выбросят вас там, где требуется. В этом я уверен.

Михаил Усатов, напрягая зрение, обратил внимание на ромбы в петлицах командира бомбардировщиков и узнал в нем широко известного в стране летчика.

— А завтра, ребята, я сам пролечу над районом десанта и помахаю вам крылышками. Вижу, вы не робкого десятка, значит, все будет в порядке. Успехов вам!

В сопровождении одного из летчиков — пошире в груди и повыше ростом — он ушел, скрылся в темноте.

— Кто это? — обратился к Михаилу Усатову танковый мастер Николай Сафонов.

— А ты не узнал? Это же дважды Герой Советского Союза командир авиационной дивизии Григорий Пантелеевич Кравченко! Слыхал о таком? Он и в Китае добровольцем против японских захватчиков сражался, и на Халгин-Голе их бил. И в советско-финляндской войне тоже участвовал.

— В самом деле?! — удивился механик-водитель Григорий Плюшкин. — Вот это встреча!

Оба они — и Михаил Усатов, и Григорий Плюшкин — при отходе от Березины, потеряв материальную часть, оказались в сводном батальоне, но как опытных парашютистов их зачислили в десантный отряд. К разговору бойцов примкнул и артиллерист Сергей Зорин. Он тоже прибыл на Сож без материальной части. Его «сорокапятка» без замка осталась перед мостом у Березино.

Ночь подходила к концу, а вылет из-за подвески бомб задерживался. Десантники под тяжестью парашютов и туго набитых вещевых мешков сидели, опираясь на ранец основного парашюта, и дремали. Горизонт на востоке слегка приподнялся, просветлел.

Команду «По самолетам!» подали лишь под утро.

Парашютисты-десантники лейтенанта Ивана Иванченко быстро заняли места в корабле. Штурман закрыл дверку, и ТБ-3, вздрагивая на неровностях поля, вырулил на старт. Знакомый рев бомбардировщика вернул Иванченко к воспоминаниям о Марьиной Горке, к первому парашютному прыжку, неуютным, старой постройки казармам Тамбовского военно-пехотного училища, которое он окончил в феврале сорокового года. Словно в калейдоскопе замелькала служба в 55-й стрелковой дивизии, приезд в Карелию для участия в советско-финляндской войне, летние лагеря в Курске, тревога, убытие в Латвию, участие в строительстве укрепрайона на Буге и вызов в Брестскую крепость для беседы о переводе в парашютные войска. В голове мелькнули картинка прибытия на станцию Пуховичи и первые впечатления от встречи с комбригом А. Ф. Левашовым, комбатом И. Д. Полозковым.

Прислушиваясь к реву моторов, Иван взглянул вверх. Через турельные люки, полузакрытые спинами стрелков, виднелись подкрашенные первыми лучами солнца, еще не распушившиеся облака. В салоне посветлело. Десантники поглядывали в сторону командира взвода, а он, в свою очередь, вцепился взглядом в штурмана, который уже поднялся с сиденья.

«Сейчас поднимет руку. Это — сигнал „Приготовиться“, а махнет вниз, значит, „Пошел“», — вспоминал Иванченко.

Фашисты всполошились. Мощный гул четырех бомбардировщиков поднял на ноги вражеских зенитчиков и дежурных пулеметчиков, и они открыли огонь. К самолетам, летевшим на небольшой высоте, потянулись трассы светящихся пуль. Экипажи бомбардировщиков видели, как район танковой колонны и двор машинно-тракторной станции замигал вспышками.

Не знал в то время Иван Иванченко, что среди его парашютистов уже появились потери. Стрельба с земли не слышалась, но пули прошивали самолеты, и кое-кто из бойцов погиб, еще не вступив в схватку с врагом.

Наконец штурман опустил руку. Лейтенант Иванченко подал команду «Пошел». Лишь теперь он увидел убитых и раненых, которые своими осевшими фигурами мешали выходу десантников к дверке и бомболюкам. Последним шагнул вниз Иванченко.

У Михаила Усатова, прибывшего в 214-ю бригаду в составе группы моряков Балтийского флота для обучения парашютно-десантной подготовке, это был шестой прыжок. Он полетел вниз без обязательной для учебных прыжков «соски». Отсчитал до пяти и рванул вытяжное кольцо. «Встряхнуло почему-то слабее обычного», — подумал он. Посмотрел вверх и понял: «Перехлест! Нужно немедля раскрыть запасной».

Придержав клапаны запасного парашюта, Михаил дернул кольцо. Затем, обхватив руками освободившийся шелк, отбросил его в сторону. Через секунду Усатов снижался под двумя парашютами. Глянул по сторонам: самолет, на котором он летел, оставляя за собой шлейф черного дыма, бушуя вытянутым по ветру языком пламени, снижался неподалеку от леса. Небо чертили «светлячки» трассирующих пуль, а район МТС мигал вспышками. Одна трасса прошила снижавшегося десантника и парашют. «Значит, погиб человек!» — с горечью отметил Усатов.

Он огляделся и увидел, что снижался на большую машину, крытую брезентом. Схватился за стропы и заскользил в сторону от нее. Приземлился рядом. Не освобождаясь от подвесной системы, вырвал из кармана комбинезона бутылку с бензином, чиркнул коробком-теркой по длинной, заранее укрепленной спичке, и она воспламенилась, зашипела. Метров с десяти метнул ее в радиатор. Лязгнуло. Бензин вспыхнул мгновенно.

Михаилу повезло: как оказалось, в машине никого не было. Освободился от лямок, заглянул в кузов. В нем находились ящики со снарядами. «Быстрее уходить. Дойдет огонь до кузова — и тогда крышка!» — заключил Усатов и, проверив автомат, побежал.

Вокруг слышалась трескучая стрельба «шмайсеров». В нее вплетались очереди наших ППШ и одиночные выстрелы карабинов. Впереди, среди моря ржаного поля, к небу поднимались клубы дыма: горели фашистские танки. Кто-то из десантников уже выполнил боевую задачу.

Михаил Усатов, обливаясь потом, полз по ржи к маячившей водокачке — единственному в этом огненном месиве ориентиру. Сбросил с головы шлем и услышал речь немцев.

— Парашютист! — донесся из-за посадки голос фашиста. — Руссиш швайн! Аллес капут!

Это, как понял Усатов, гитлеровцы захватили одного из его товарищей по десанту, наверное, раненного еще в воздухе. Иначе и быть не могло. Он знал своих бойцов. В схватках с фашистами они были готовы на все. Когда комплектовали десантный отряд, все упрашивали ротного и комбата, чтобы и их включили в список, но отобрали самых сильных и смелых, готовых на любой риск. Ведь все понимали: люди пойдут на танки почти с голыми руками, если не считать бутылок с бензином, которые никто в батальоне еще не применял и не видел их эффекта.

Спотыкаясь и падая, Усатов с прежним упорством преодолевал ржаное поле. В секунды коротких передышек он слышал выкрики фашистов, которые шарили по колосившемуся полю в поиске парашютистов. Неожиданно мощный взрыв потряс воздух. Это взорвались снаряды в подожженной им машине. В конце поля Михаил по-пластунски выдвинулся вперед, чтобы увидеть водокачку, и ужаснулся. Рядом с ней стояли машины, а вокруг бегали гитлеровцы в примелькавшихся касках. «Где же теперь своих искать?»

Наконец увидел в стороне бойцов в комбинезонах. Радость охватила сердце десантника. В месте сбора уже находились лейтенанты Николай Романенко и Иван Иванченко, младший политрук Диденко и старшина Дорошенко. Всего к 10 часам утра собрались около 30 человек. Ожидали подхода остальных и темноты, чтобы выйти к своим.

— Ребята! Смотрите! Над нами «ишачок»! — обратил внимание десантников старшина Дорошенко.

— Так это же Григорий Пантелеевич Кравченко! — пояснил Усатов. — Помните, как обещал он помахать нам крылышками в час дня. Вот и сдержал слово командир дивизии. У Героев слово — кремень!

Это был первый истребитель, который видели десантники над районами боев от Березины до Сожа.

К вечеру собрались 34 бойца. Всю ночь шли гуськом, след в след, чтобы не подорваться ненароком на своих же минах. К утру, миновав позиции фашистов, вышли к железнодорожной станции Темный Лес.

И тут же один из составов застучал буферами. Лейтенант Романенко подал команду садиться на порожнюю платформу. Вскоре участники парашютного десанта прибыли на командный пункт корпуса.

В лесу, в районе Климовичей, группа Николая Романенко ожидала прибытия своего сводного батальона, который, по словам штабных командиров, в качестве резерва комкора генерала А. С. Жадова отбивал атаку фашистов под Мстиславлем.

Никто в штабе корпуса, к удивлению Ивана Иванченко, не спросил командира роты о результатах парашютного десанта, об уничтожении вражеских танков. Генерал Жадов и другие командиры в это время были обеспокоены новой задачей: как удержать оборону по западному берегу Сожа? Бои на участке корпуса приняли драматический характер. Моторизованные части противника рвались за Сож, нацеливались на Смоленск.

Тогда лейтенант Иванченко и не представлял, что его бойцы оказались участниками первого в Великой Отечественной войне парашютного десанта в тыл врага.

Предельно осложнившиеся дела на фронте захлестнули и подвиг парашютистов-десантников из состава 214-й воздушно-десантной бригады, которая в тот период действовала двумя батальонами в тылах бобруйской группировки фашистских войск.

Обстановка на могилевском направлении с каждым часом продолжала ухудшаться. Группировка противника, форсировавшая Днепр и наступавшая на Горки, непрерывно получала подкрепления. Она уже нависла над правым флангом корпуса. Оценив положение, генерал А. С. Жадов перебросил сюда небольшой резерв — батальон, усиленный артиллерией.

Десантники сводного батальона 214-й бригады, побывавшие в огненной круговерти у Березино, снова оказались на самом острие атак моторизованной пехоты фашистов.

14 июля на помощь им прибыл усиленный артбатареей и минометами стрелковый полк 6-й стрелковой дивизии. Однако положение продолжало усугубляться.

На следующий день под Россомахой мотопехота врага вышла на командный пункт 8-й бригады. Капитан Виктор Спирин со своими штабниками вступил в бой. Угроза разгрома штаба, захвата Боевого Знамени бригады и документов стала очевидной. Уже отбивались гранатами. Спас положение старший сержант Николай Китайцев. Он рванулся к бронемашине сквозь огонь и, запустив двигатель, подъехал на угрожаемый участок. Заработал пулемет бронемашины. Воспрянули духом бойцы охраны и поднялись в контратаку. Фашисты, увидев сверкавшие штыки, не выдержали и обратились в бегство.

16 июля отряд полковника М. А. Попсуй-Шапко вместе с частью сил 8-й бригады неожиданной атакой во фланг противника смял части гитлеровцев и отбросил их от Мстиславля на несколько километров к северо-западу. Было сожжено и подбито несколько вражеских танков.

Фашисты считали до этого, что русские способны лишь обороняться и отступать. И этот разгром буквально парализовал их.

А случилось это так. После короткого огневого налета приданной артиллерии и минометов на поле высыпали десантники и ускоренным шагом двинулись к позициям противника. Фашисты открыли огонь. Десантники залегли, а затем перебежками стали продвигаться вперед. Когда все они без особых потерь вышли на рубеж атаки, капитан В. П. Дробышевский приказал связному дать сигнальную ракету.

Бойцы поднялись в полный рост.

— Ура! — покатилось по цепи.

И сдали нервы у фашистов: они побежали. Паникеры увлекали других. Страх перед бойцами-десантниками нарастал, как снежный вал. В сопровождении двух танкеток десантники Дробышевского и отряд пехотинцев гнались за гитлеровцами более двух километров, пока связной комбрига не дал команду закрепиться на достигнутом рубеже.

Лишь теперь фашисты очухались, пришли в себя. Открыли огонь из минометов, постреливали из винтовок и пулеметов. Здесь капитан Дробышевский получил ранение. К нему бросился связной, подбежал и капитан Андрей Кобец.

— Андрей, принимай команду, — приказал Дробышевский. — Задело меня посильнее, чем под Свислочью. Придется в госпиталь. Прошу тебя, дай команду адъютанту старшему, чтобы оформил наградной лист на сержанта Александра Заруцкого, на всех, кто отличился под Свислочью, Белыничами и Могилевом. Я должник перед ними. Очень тебя прошу!

— Сделаем, комбат. Непременно!

— Нет, теперь я Андрюша, уже не комбат. Видишь, как здорово осколки меня посекли…

Василия Дробышевского отправили в госпиталь, и капитан Кобец вступил в командование батальоном.

После этого неожиданного поражения фашисты вызвали авиацию. Весь день «юнкерсы» бороздили небо, напористо штурмовали оборону десантников. Улетала одна группа пикировщиков, на смену ей торопилась другая. Наших «ястребков» по-прежнему не было видно. Взрывы сотрясали берега Сожа. Кричев горел. К небу поднимались рваные облака дыма. Это горели автомашины, тракторы-тягачи корпусной артиллерии, дома в городе, баки на нефтебазе. Казалось, плавился металл. А бойцы держались, не отошли без команды ни на шаг.

Утром 17 июля гитлеровцы ворвались в Кричев. Мост через Сож наши саперы взорвали, а днем Главное командование Западного направления приказало 4-й армии вернуть город, овладеть Пропойском и развивать наступление на Могилев. Как догадывался исполнявший обязанности командарма полковник Л. М. Сандалов, это была задача привлечь сюда как можно больше сил противника, чтобы задержать его продвижение на Смоленск и помочь выйти из окружения войскам 13-й армии.

Выполнить этот приказ не удалось. Враг еще больше усилил нажим и во многих местах вышел к Сожу.

35 десантников 10-й роты вели бой в районе Кричева в полном окружении. С ними находился и секретарь партийного бюро 3-го батальона политрук Михаил Авганян.

— Рус, сдавайся! — выкрикнул один из фашистов.

Политрук слегка приподнялся и бросил на голос одну за другой две последние гранаты. Гитлеровцы затихли, затем открыли бешеный огонь из автоматов и пулеметов. Десантники ответили лишь очередью единственного уцелевшего «дегтяря». Патроны подходили к концу. Помогла наступившая темнота. Михаил Авганян вывел бойцов на другой берег.

Отличился и комиссар 1-го батальона младший политрук Василий Ефимович Алексеев. С бойцами 3-й роты он захватил южную окраину Кричева и устроил фашистам ночной переполох. Лишь под утро, израсходовав боеприпасы, десантники перебрались на левобережье, начали поиск своего батальона.

На исходе 17 июля бригады начали переправляться на восточный берег Сожа. Последним, прикрывая отход, преодолел реку на подручных средствах батальон капитана Андрея Кобеца.

Враг не прошел

С утра 18 июля противник крупными силами форсировал Сож и начал теснить от берега части корпуса. Особенно тяжелый бой завязался на кричевском направлении, где оборонялась 7-я бригада под командованием майора А. Ф. Евграфова.

Потеря Кричева, видимо, вызвала серьезное беспокойство Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. Генерал А. С. Жадов получил приказание срочно прибыть к главнокомандующему Западным направлением.

Что думал в пути командир корпуса, неизвестно. Нелегко приходилось ему. Десантники дрались храбро и умело, но, к сожалению, на стороне врага огромное превосходство, особенно в танках, артиллерии и авиации… Тяжелые, изнурительные бои, которые вели две ослабленные бригады и подразделения корпуса, не давали передышки ни на минуту. Устал за эти дни и генерал, очень устал.

А как трудно приходилось его десантникам. Остались в памяти подвиги бойцов 8-й бригады на сожском рубеже. Вот только отдельные примеры их отваги и мужества.

Командир батальона капитан Барткевич сам во главе подразделения участвовал в контратаке. Получил ранение, но не покинул поле боя, пока не передал командование своему заместителю. Особо отличилась в тех боях 2-я рота 7-й бригады под командованием политрука Алексеева. Его бойцы в районе деревни Черниково связками гранат и бутылками с бензином уничтожили пять фашистских танков.

Не от легкой жизни десантники сражались против танков бутылками с бензином. Алексею Семеновичу Жадову накануне доложили, что разведчики капитана Давыдова уничтожили за один день 7 танков, а десантники Чепурного — 20[26].

Немало смелости и мужества требовалось, чтобы подпустить танк противника на пять — десять метров и угодить связкой из ручных гранат под гусеницу или же бросить из окопа бутылку с зажигательной смесью на громыхающую стальную громадину, извергающую ливень свинца.

Поздней ночью броневик А. С. Жадова остановился на контрольно-пропускном пункте штаба Главного командования Западного направления в Гнездове, вблизи Смоленска. В сопровождении оперативного дежурного генерал переступил порог рабочей комнаты маршала.

С. К. Тимошенко, склонив над картой массивную бритую голову, как показалось, и не замечал вошедших.

Доклад полковника о прибытии командира 4-го воздушно-десантного корпуса оторвал от стола маршала.

— Проходите поближе, командир десантников. Здравствуйте, — и пожал руку комкора.

Строгое, сосредоточенное лицо маршала осветилось улыбкой.

— Доложите, генерал, о положении в районе Кричева.

Комкор рассказал главкому, как корпус вел ожесточенные бои под Мстиславлем и Кричевом, о мужестве десантников, которые дерутся в основном легким стрелковым оружием, как приходилось ему ставить в оборону наскоро сформированные из отступавших частей подразделения. Доложил и о самоуверенности фашистов, с которой они лезут вперед моторизованными частями, а также всевозможных трудностях в организации обороны.

Разглядывая высокую плотную фигуру Жадова, маршал заговорил решительно и твердо:

— Знаю, трудно. Сегодня всей стране нелегко.

Дослушав доклад, Семен Константинович сказал, что времени на раздумья нет. С потерей Кричева ослабилось рославльское направление. Надо остановить продвижение врага. 4-й воздушно-десантный корпус располагает подготовленным личным составом, но в бригадах нет артиллерии. В стрелковом корпусе Магона людей совсем мало, но есть боевая техника, артиллерия. Надо объединить усилия обоих корпусов и с утра 19 июля нанести удар на Кричев, во взаимодействии с частями 13-й армии восстановить положение в этом районе.

Маршал сделал паузу, доброжелательно посмотрел на комкора и закончил напутствием действовать как можно активнее и решительнее. На прощание подал руку…

Прибыв на командный пункт корпуса в район Климовичей, Жадов начал организовывать удар на Кричев, но обстановка еще более осложнилась, и объединить усилия корпуса со сводным отрядом комдива Магона не удалось. Поэтому ни 19, ни 20 июля выполнить приказ главкома не смогли.

Из-за постоянных ударов авиации противника и труднопроходимых дорог только 7-я бригада перешла в наступление и дралась весь день, но, действуя в одиночку, понесла большие потери от артогня и отошла на рубеж: платформа Великая, Грезевиц, роща севернее Коропца.

Тяжелые бои по обороне сожского рубежа продолжались. Каждый десантник в эти дни делал все от него зависящее.

Взвод лейтенанта Тихона Коноплева из 8-й бригады сражался в полном окружении. Все пути отхода были отрезаны. Начали пробиваться к своим. Прикрывая выход бойцов из кольца, командир взвода до последнего патрона сдерживал врага. Уже дважды раненный, лейтенант последний патрон оставил для себя. Об этом стало известно в штабе бригады от вырвавшихся из окружения бойцов.

Командир взвода этой же бригады младший лейтенант Анатолий Коропенко вел с бойцами разведку. Фашисты обнаружили группу, решили окружить и уничтожить. Отразив атаку фашистов, десантники с криком «Ура!» вырвались из кольца, но вражеская пуля оборвала жизнь бесстрашного командира.

20 июля командир танка лейтенант Александр Савин по приказу штаба корпуса с группой бойцов, оставшихся без материальной части, тоже проводил пешую разведку. Наблюдая за беспечностью фашистов, воины решили атаковать внезапно, посеять панику и довершить разгром противника гранатами. Они понимали, что штабу фашистского полка, не знавшему настоящего боя, не справиться со страхом.

Внезапная стрельба из ручного пулемета и автоматов по скоплению грузовиков и штабных автобусов ошеломила гитлеровцев. Бросив машины, они кинулись кто куда. Дружное «ура!» и взрывы гранат усилили панику. В руках десантников оказались штабные документы и знамя полка. Пока фашисты опомнились, танкистов и след простыл.

Должности комиссаров еще до начала войны были заменены на должности заместителей командиров по политической части, но их авторитет по-прежнему оставался высоким. 16 июля 1941 года в Красной Армии снова ввели институт военных комиссаров. Обстановка на фронтах требовала от политработников сосредоточить усилия не только на пропаганде, но и на военной работе. Это означало поворотный пункт во всей работе Красной Армии в условиях военного времени. Политработники заменяли и выбывших из строя командиров.

В тяжелых оборонительных боях на Соже 28 июля ранили командира 2-го батальона майора Николая Самарина, и Демьян Гавриш заменил выбывшего комбата. Батальон по-прежнему самоотверженно и стойко удерживал свои рубежи обороны, контратаковал фашистов.

Противник, накопив силы на плацдармах восточного берега Сожа, на многих участках продолжал развивать успех. Бои ожесточились. Выбывали из строя красноармейцы и командиры. Комиссар 2-го батальона 8-й бригады старший политрук Анисим Гривов, исполняя должность комбата, сдерживал врага поредевшими ротами на своем участке обороны. Затем батальон малочисленными силами прикрывал отход корпуса.

Постоянные бомбежки, артиллерийский и минометный обстрел, непосредственное участие политработников в боях не освобождало их от основной работы. Через агитаторов они доводили до бойцов сводки Совинформбюро, распространяли газеты. Из бесед с командирами и личного общения с красноармейцами они знали о нуждах десантников, проводили инструктажи с секретарями партийных и комсомольских организаций, распространяли боевой опыт, занимались подготовкой лучших десантников к вступлению кандидатами в члены ВКП(б).

Старший инструктор партполитработы Михаил Малышенко, не взирая на грохот близких разрывов, приводил в порядок донесения, полученные из бригад. Он не удивлялся, что в этих документах подвиг десантников стоял на первом месте. Особенно много подобных донесений поступило из 7-й бригады, которая сдерживала фашистов под Кричевом.

В бою под Михеевичами снова отличился наводчик 45-миллиметрового орудия Степан Цыганок. «Так это же тот артиллерист, о котором сообщали, что он отличился 5 июля под Корытницей. Там он уничтожил танк, три автомашины и подавил огонь двух огневых точек», — вспомнил М. 3. Малышенко. И снова донесение о подвиге помощника начальника штаба лейтенанта Павла Орлова: «После налета фашистов на штаб бригады была потеряна связь со штабом корпуса. Он с двумя бойцами прошел через местность, занятую противником, связался со штабом и передал донесение, — читал инструктор. — Дерутся десантники насмерть. Фашисты обходят, прорываются к штабам бригад, но никто не бежит, никто не паникует. Все сражаются и в окружении».

Поступили донесения о боевых делах от политрука 1-й роты Дмитрия Ильютченко и его командира Василия Горячева, а также от бывшего заместителя начальника школы младших командиров, теперь уже комиссара 2-го батальона Ивана Авдеенкова и комиссара 1-го батальона младшего политрука Василия Алексеева. Из этих донесений становилось видно, что мужественно дрались в те жаркие дни сотни десантников.

Для усиления корпуса исполнявший обязанности командарма полковник Л. М. Сандалов передал в распоряжение генерала А. С. Жадова несколько подразделений из армейского запасного полка и корпусной артполк. Вместе с корпусом продолжал действовать и сводный отряд 6-й стрелковой дивизии полковника М. А. Попсуй-Шапко. Большим полковник Сандалов помочь не мог, но и в таком составе десантники не раз выбивали врага из Кричева, наносили тяжелый урон переправлявшейся через Сож 3-й танковой дивизии фашистов и в конце концов принудили последнюю перейти к обороне. Особо мужественно дралась 7-я бригада под командованием майора А. Ф. Евграфова.

22 и 23 июля десантники продолжали атаковать врага, переправившегося на восточный берег Сожа, против Кричева.

В этих боях начала свою боевую биографию и заведующая детскими яслями на кричевском торфозаводе «Коллективный труд» Ольга Лавриненко. В 1940 году она окончила курсы медсестер Красного Креста. Пришло и ее время действовать за медсестру. Вместе с Катей Кириченко она пришла к майору Алексею Евграфову с просьбой зачислить ее и подругу добровольцами в Красную Армию.

Девушки-патриотки понравились и старшему батальонному комиссару Николаю Ивановичу Горохову. Их зачислили во 2-й батальон, который в это время вел бои у деревни Каменка.

В сопровождении связного девушки прибыли на командный пункт и тут же оказались под артиллерийско-минометным обстрелом, услышали стоны раненых. Здесь они увидели, как много раненых прибыло на медпункт одного лишь батальона 7-й бригады. Еще больше поступало раненых из Ленинградского коммунистического батальона, который действовал в полосе бригады.

Бои, которые вела 7-я бригада, вырывали из строя десятки отважных красноармейцев и командиров.

Из-за ранения комбата 28–29 июля в боях за населенные пункты Михеевичи и Жадова Вуда 3-й батальон водил в атаку старший политрук Константин Макаревич.

Редели ряды защитников левого берега Сожа, но атаки позиций захватившего плацдарм врага не прекращались. Кончилось тем, что гитлеровцы выдохлись.

Тогда-то и начали формироваться сводные боевые группы для удара по Кричеву. Велась разведка переправ через Сож в районах деревень Воронево и Задобрость.

Операцию по захвату города Кричева назначили в ночь с 28 на 29 июля.

В это время штабы 4-й и 13-й армий находились друг от друга на удалении в 15 километров, подготовились объединиться. Это и произошло. 24 июля распоряжением главкома войска 4-й армии передали в состав 13-й армии. 4-я армия прекратила существование.

Западный фронт основное усилие сосредоточил на сражении, разыгравшемся у Смоленска.

Ставка Верховного Главнокомандования для удобства управления выделила из состава Западного фронта войска его левого крыла и образовала из них новый фронт — Центральный. Генерал А. С. Жадов получил приказ убыть в распоряжение командующего нового фронта. Комкор расстался с боевыми друзьями. 27 июля он выехал в Гомель.

В командование корпусом с должности командира 137-й стрелковой дивизии вступил полковник И. Т. Гришин.

Удар по Кричеву

Подготовка к бою за Кричев продолжалась. Представителем штаба корпуса при сводном батальоне от 7-й бригады, предназначенным для удара по городу с юга, был майор Николай Колобовников. А командовал батальоном самый боевой в бригаде майор Иван Чепурной.

Форсирование Сожа и захват западного берега возлагались на 7-ю роту младшего политрука Дмитрия Ильютченко. Когда подошло время действовать, его десантники перебрались на другой берег и обеспечили переправу сводного батальона. Свою задачу рота выполнила.

Все шло по плану. Переправившиеся подразделения, выдерживая направление на северо-запад, продвигались среди кустарника в низине. И тут случилось непредвиденное. Находившийся неподалеку вражеский пост поднял тревогу. В небе вспыхнули осветительные ракеты. Со стороны опушки леса, на которую нацелился батальон, фашисты резанули пулеметными очередями. Фейерверком из ракет осветился весь берег. Десантники Дмитрия Ильютченко и группа бойцов под командой адъютанта старшего батальона Петра Жидикова перешли в атаку, но залегли под сильным огнем.

Почти всю ночь сводный батальон Чепурного вел этот неудавшийся с самого начала бой, а затем решением Колобовникова отошел на восточный берег Сожа.

По огненным трассам пуль и осветительным ракетам видели этот бой и бойцы сводного батальона 8-й бригады, которая готовилась атаковать Кричев с севера. Здесь батальон укомплектовывал Николай Сагайдачный.

С наступлением темноты бойцы протянули от одного берега Сожа к другому два каната.

Обеспокоенные боем южнее Кричева, фашисты то и дело постреливали, подсвечивали землю ракетами.

По докладу Сагайдачного, майор Владимир Тимченко, назначенный на этот раз направленцем в 8-ю бригаду, подал команду на форсирование.

Вокруг темень. Бойцы роты лейтенанта Ивана Чижова первыми вышли к берегу. Воды Сожа едва слышно лизали песчаную отмель. Тишина. Разговаривали шепотом. Притаившийся правый берег таил в эту ночь немало загадок.

— Вперед! — подал команду работник бригадной газеты Александр Коцубо и вошел в воду.

За ним, перебирая канат, двинулись остальные.

Рядом шел помощник начальника политотдела по работе среди комсомольцев политрук Виктор Лютов. Вызвался пойти со штурмующей группой и начальник клуба младший политрук Афанасий Кияница.

— Удачи вам! — напутствовал его у берега старший инструктор политотдела по оргпартработе Борис Цветков. — Принимай шефство над взводом младшего лейтенанта Моисея Когана и действуй по-боевому.

— Есть, товарищ батальонный комиссар! — ответил начальник клуба. — Все будет в порядке.

Форсирование Сожа на том участке против Воронево выбрали не случайно. Река здесь была сравнительно неглубокой. Три деревянных моста против Кричева наши войска разрушили, но подходы к ним фашисты охраняли бдительно.

Все эти сведения, подтвержденные и местным жителем-проводником, явились основой для решения майора Тимченко о выборе места форсирования. Но атаковать большую, в шестьдесят домов, деревню Воронево[27], густо начиненную фашистами, прямо с берега, где сосредоточивались десантники, было невозможно. Деревня почти подступала к реке, и по осветительным ракетам, которые фашисты методически запускали в небо, Тимченко видел, что здесь, на прибрежной окраине Воронево, сосредоточены основные огневые средства противника.

Переправившиеся группы десантников бесшумно продвигались вдоль берега вверх по течению. Они собирались против северной окраины, почти в открытом поле, откуда фашисты меньше всего ждали удара.

К середине ночи подразделения изготовились к атаке. Чувствовалось, что противник даже не подозревал об опасности. Подошло время, и майор Тимченко дал сигнал на атаку.

Тишину ночи разорвали очереди «дегтярей» и автоматов, выстрелы винтовок. Растерявшиеся от неожиданного удара гитлеровцы при свете своих же ракет заметались по дворам в одних подштанниках. Через минуту-другую в небе вспыхнуло еще больше ракет, и ночь превратилась в день. Заполыхали пожары — горели танки, машины, другая техника.

В первые же минуты бойцы роты Ивана Чижова бутылками с горючей смесью подожгли 12 танков и 8 бронемашин. От бутылки с жидкостью КС, брошенной Медосом Костромиком, запылала еще одна бронемашина.

Около двух батальонов гитлеровцев перепуганного гарнизона, беспорядочно отстреливаясь, метались среди огня. С крыши невысокого дома ударил пулемет.

Уже раненный Николай Королев, сблизившись с этим домом, метнул бутылку с КС, и пулемет умолк.

Тимченко видел, какая паника охватила фашистов на западной окраине, и приказал группе младшего лейтенанта Василия Власова довершить разгром гарнизона. Прошло немало времени, но положение не изменилось. Сильный огонь прижал десантников к земле.

— Связной, веди в роту, — приказал Тимченко, и оба побежали к залегшей цепи.

Светящиеся трассы пуль вырывались из окна крайнего дома. Подбежав к десантникам, Владимир Тимченко решил возглавить атаку и подал команду:

— Вперед, товарищи! За мной!

Его ладная фигура, освещенная зеленоватым светом ракеты, сразу же стала ориентиром для вражеского пулеметчика. И Тимченко, сделав всего лишь несколько шагов, был скошен очередью пулемета.

Однако поднятые им бойцы ворвались на окраину деревни, завязали бой. Не выдержав этой атаки, гитлеровцы побежали в Кричев, окраина которого начиналась через 300 метров. Забушевала огнем и северная окраина города…

Утром, разобравшись в обстановке, фашисты начали теснить десантников к реке.

Падали бойцы. Раненые не могли выбраться на берег. Но досталось и фашистам. Уцелевшие из них на всю жизнь, наверное, запомнили ночь на 29 июля 1941 года под Кричевом.

Один взвод младшего лейтенанта Когана уничтожил в том налете десятки гитлеровцев, два станковых пулемета, три мотоцикла, три машины с боеприпасами и танк.

Раненого майора Тимченко бойцы несли к берегу Сожа. Пока добирались к реке, еще одна пуля ударила в начальника оперативного отдела. Четверо десантников с раненым на плащ-палатке шли к ранее разведанному броду. С трудом выбрались на берег, перевязали майора. Затем несколько часов они шагали вдоль железной дороги, пока не увидели домики Ганновки.

Раненного в живот и ногу майора В. С. Тимченко занесли в гумно — так белорусы называют большой сарай для обмолота хлеба. Зашли в дом и упросили хозяйку, чтобы ухаживала за раненым командиром, пока не придут за ним бойцы.

В суматохе тех дней десантники, вынесшие с поля боя Тимченко, попали в новый водоворот, и до штаба корпуса дошли лишь слухи о его судьбе. А начавшееся наступление врага и вовсе захлестнуло ночной бой под Кричевом.

2 августа новый командир корпуса полковник И. Т. Гришин вместе с полковым комиссаром В. М. Олениным подписали наградной лист, в котором есть такие строки: «Еще живого майора Тимченко бойцы вынесли с поля боя и переправили через реку. Противник еще раз обстрелял и вторично ранил товарища Тимченко. С тех пор о нем сведений нет. Пропал без вести. Достоин награждения орденом Ленина».

Спустя сорок лет после того боя жена майора Тимченко Анна Наумовна через жителя поселка Домамеричи Дмитрия Прудникова узнала, наконец, что ее мужа местные жители прятали от глаз фашистов около двух месяцев. Ухаживали за ним как могли. Узнала и то, что он не пропал без вести, а скончался от ран, полученных в боях.

Боевая жизнь десантников складывалась непросто. Многие выходили из строя. В бригады поступило пополнение из сибиряков. Снабженцы в поисках складов и армейских баз снабжения рыскали по дорогам. Политработники записывали сводки Совинформбюро, вели партийно-политическую работу, цементировали подразделения. Ряды десантников пополнялись также коммунистами и комсомольцами.

Заседание партийного бюро артиллерийского дивизиона 8-й бригады и на этот раз началось с вопроса о приеме в партию. Не обращая внимания на гул «юнкерсов» и разрывы снарядов в районе КП бригады, секретарь партбюро читал заявление о приеме кандидатом в члены ВКП(б) Ивана Холодова. А тот готовился к ответам на вопросы членов бюро.

Давая ему рекомендацию, заместитель командира дивизиона старший лейтенант Николай Русаков предупредил:

— Члены бюро могут спросить, как изучил Программу и Устав партии, зададут вопросы о политике и международном положении. Отвечать нужно четко, скидки на должность не будет.

Члены бюро, прибывшие с огневых позиций с оружием, в обносившихся гимнастерках смотрели на него, Холодова, доброжелательно, с уважением. Заведующего делопроизводством дивизиона знали все и, понимая его волнение, сочувственно поощряли взглядом, как бы говорили: «Не волнуйся, Ваня, все будет в порядке».

— Вопросы к старшему сержанту есть? — обратился секретарь по окончании чтения заявления.

— Знаем его, знаем! — ответил за всех командир батареи старший лейтенант Котляров.

— Кто желает выступить? — предложил секретарь.

— Разрешите мне? — поднялся старший лейтенант Русаков.

— По совместной службе и боевым делам я хорошо знаю нашего завделопроизводством и как рекомендующий заверяю партийное бюро, что он будет достойным членом Коммунистической партии.

Вкратце он рассказал, как старший сержант действовал в боях на Березине, в период отхода и под Кричевом.

— Предлагаю принять старшего сержанта Холодова кандидатом в члены ВКП(б), — закончил Русаков.

Ивана Холодова единогласно приняли кандидатом в члены партии.

Затем рассматривались заявления других десантников. На смену выбывшим коммунистам приходили новые.

2 августа участились разведывательные полеты фашистских самолетов. Противник начал вести более частые артиллерийские налеты на позиции десантников. В тот день получил тяжелое ранение политрук 1-й танковой роты Яков Гаткин. Помощник адъютанта старшего батальона Иван Филимонов сделал еще одну пометку о потерях.

1-я танковая рота, по-прежнему охранявшая командный пункт штаба корпуса, совсем осиротела. Еще раньше погиб командир роты старший лейтенант Черевков.

С 17 июля уже начала получать задания по поддержке боевых действий корпуса и танковая рота старшего лейтенанта Владимира Бакина. Его рота, разгрузившаяся в Кричеве, в сутолоке тех дней не смогла найти свою стрелковую дивизию, затерявшуюся в полосе отступления, и оказалась в распоряжении генерала А. С. Жадова, который имел полномочия организовать оборону на сожском рубеже. Танкетки Т-37, вооруженные пулеметом, заметно усилили оборону корпуса.

3 августа противник перешел в решительное наступление. В этот день «юнкерсы» беспрерывно кружили над рубежами десантников. Казалось, все живое будет уничтожено. Улетели «лапотники», и по обороне 8-й бригады под Прохоровной и Дяговичами ударили орудия и минометы. Гитлеровцы готовились к атаке, а когда разрывы снарядов и мин переместились в глубину обороны, показались цепи фашистов.

Десантники ответили огнем из всех видов оружия и первую атаку врага отбили. Фашисты, однако, не унимались и весь день штурмовали позиции бригады А. А. Онуфриева. Кое-где группы автоматчиков просочились на флангах и стали угрожать командным пунктам батальонов и бригад. С наступлением темноты подразделения отошли на новый рубеж.

4 августа противник бросил в бой свежие части и против 7-й бригады, южнее варшавского шоссе.

С захватом Полошкова и Домамеричей перед врагом открылся путь на Климовичи и Рославль.

Танкисты атаковали по-пехотному

Полковник И. Т. Гришин, понимая значение варшавского шоссе, бросил в бой последние силы: танкистов Николая Придачина, прибывшее пополнение pi Ленинградский коммунистический батальон старшего лейтенанта Дмитрия Прянишникова.

Танкисты по приказу нового командира корпуса из «безлошадных», как они говорили, экипажей в срочном порядке начали формировать подразделения по пехотному образцу. Маленький, худенький капитан Придании проявил себя в это трудное для танкистов время с самой лучшей стороны. Сформированные им пешие подразделения в считанные часы были отлично вооружены.

Танкисты — воины сообразительные. Ранее снятые с подбитых танков пулеметы они установили на сошки и распределили по подразделениям. Кроме своего личного оружия — револьверов — вооружились винтовками и автоматами. Командиры танковых рот лейтенанты Владимир Красин, Александр Вострецов и старший лейтенант Владимир Вакин принимали бойцов из всех подразделений батальона. Под прикрытием кустарника командиры взводов строили танкистов в цепь, инструктировали о порядке действий по-пехотному. Помогал комбату и комиссар батальона старший политрук Алексей Рощинский.

— В атаке пулям не кланяться, — наставлял он. — Помните, что мы танкисты. Вперед и только вперед!

— А вы готовы поддержать огнем и маневром? — остановился он у танка младшего сержанта Николая Макарова.

— К бою готовы, товарищ старший политрук.

«Молодцы!» — подумал комиссар, глядя на бойцов, которые оказались без стальных коней, но продолжали носить свою форму. Накануне он вместе с командиром батальона подписал наградные листы на командира роты старшего лейтенанта Владимира Вакина, адъютанта старшего батальона Владимира Сидорова, командира танка Сергея Сильнова, механиков-водителей ефрейтора Бориса Туманова и младшего сержанта Василия Урсати. 19 танкистов были представлены к награждению орденом Красной Звезды и 9 — медалью «За отвагу».

Среди особо отличившихся был командир танка лейтенант Александр Савин. Его тоже представили к награждению. Особенно запомнился десантникам такой эпизод из боевых действий этого отважного лейтенанта.

20 июля на видавшей виды танкетке лейтенант Савин ушел в разведку. Маневрируя на полевых и лесных дорогах, он выбрался на опушку леса и стал наблюдать за маленькой деревушкой. По штабным автобусам и часовым около них, по беготне связистов с телефонными аппаратами и катушками Александр определил, что здесь развертывался штаб. Наблюдая далее в бинокль, он понял, что фашисты вели себя беспечно, полагаясь, очевидно, на то, что находились в глубоком тылу. Все до деталей продумал командир танка и решился на неожиданный для врага налет.

Подал команду, и легкий танк, гремя гусеницами и поливая фашистов из пулемета, рванулся к скоплению автобусов. Лейтенант видел, как в ужасе бросились наутек часовые, а за ними и водители большегрузных машин.

Через две минуты его танкетка оказалась рядом с большим автобусом. Резанув по нему очередью из пулемета, Савин выскочил из танка и распахнул дверь — фашистов в автобусе не оказалось. Он схватил на столе портфель, вырвал укрепленное в углу знамя и вскочил в люк своего танка.

Еще минута — и танкетка мчалась обратным маршрутом. В тот же день ценные документы и знамя фашистского полка были доставлены в батальон.

На счет Александра Савина также записано до взвода уничтоженных фашистов.

Проявил себя в боях под Кричевом и командир танкового взвода лейтенант Лев Шкурин из 4-й нештатной роты старшего лейтенанта Владимира Вакина. Четырежды он побывал в глубокой разведке и каждый раз возвращался с ценными сведениями. На него также оформили представление к награждению.

«Как покажут себя танкисты в пешем строю? — тревожился военком. — Одно дело действовать в танке, под защитой брони, другое — в открытом бою».

— A-а, старые знакомые! — остановился он против механиков-водителей Георгия Штирбула и Сергея Морозова. — Навоевались в разведке, теперь — в открытый бой?

— Готовы сражаться и за пехоту, — ответил Морозов.

— На днях, товарищ Штирбул, комбат и я представили вас к награде.

— Служу Советскому Союзу! — ответил механик-водитель.

Два раза поджигали фашисты его машину, но он не бросал ее, укрощал огонь и продолжал действовать.

Вскоре цепи танкистов при поддержке пяти танкеток двинулись на Полошково. Выйдя из кустарника, они оказались на виду у фашистов. Окраина деревушки под соломенными крышами молчала. Видно, форма одежды атаковавшей цепи озадачила гитлеровцев.

Танкетки с короткой остановки ударили из пулеметов. Фашисты ответили огнем, но это не остановило танкистов. Полошково они захватили сразу.

Оказалось, что в деревушку фашисты выдвинули лишь слабое прикрытие основных позиций, которые находились в 500 метрах севернее, за железной дорогой.

Здесь, у Полошкова, десантники впервые увидели в действии Ленинградский коммунистический батальон. Бойцы-коммунисты, не сгибаясь под пулями, густыми цепями наступали правее, в направлении деревни Ганновка. В гражданской одежде, а некоторые в обмундировании командиров с винтовками наперевес, как в дни гражданской войны, шли они сквозь огонь врага. Пули и осколки вырывали из их рядов бойцов, но живые ускоренным шагом двигались вперед. «Стальные это люди — коммунисты, — думал Сергей Морозов. — Без поддержки артиллерии и танков идут. И как идут!»

Перевалив через железную дорогу, батальон ушел вправо, а танкисты атаковали высоту.

Загорелась одна танкетка, другая. Выстрелов противотанкового орудия не слышалось. Как потом выяснилось, фашисты поразили танкетки из противотанкового ружья. Захватив высоту, бойцы увидели это крупнокалиберное ружье. Рядом лежали двое гитлеровцев. Их сразили очередями из танкетки, которая первой ворвалась на высотку.

Во второй половине дня батальон усилили зенитной счетверенной установкой на автомашине, и танкисты с оставшимися тремя Т-37 погнали фашистов до реки Остер. Деревни Егоровну, Зарубец, Первомайское очистили от противника в короткое время.

Вечером хоронили убитых. Кто-то предложил рыть могилы у большого дуба, что севернее Полошково: и место заметное, и сохранится этот дуб как памятник на долгие времена. Здесь и предали белорусской земле командиров взводов Комарова и Брызгалова, политрука Быковского и механика-водителя Туманова. Здесь же похоронили и других танкистов.

На следующий день противник крупными силами перешел в наступление на Первомайское. Танкисты встретили цепи фашистов пулеметным огнем. Из березовой рощи вперед выдвинулись танкетки, и огонь обороны еще больше усилился, но противник начал обтекать позиции танкистов, и они оказались в полуокружении.

И тогда Георгий Штирбул получил указание старшего лейтенанта Владимира Сидорова передать приказ командирам танков ударить по прорвавшимся фашистам с тыла. Он рванулся к ближайшей танкетке. Подбежал вплотную и долго колотил саперной лопаткой по броне, пока не открылся люк. Только таким способом можно было передать экипажу новый приказ. Танкисты этот приказ выполнили. Угроза охвата позиций с флангов миновала.

В те дни неравную борьбу с превосходившими силами противника вели все подразделения корпуса. Обстановка под Кричевом еще более обострилась.

Полковник Л. М. Сандалов отмечал, что к исходу первой пятидневки августа участилась разведка врага на флангах корпуса Л. Г. Петровского — у Рогачева и Жлобина, а также от Довска до Гомеля и на участках восточнее Кричева.

Полковник И. Т. Гришин убыл на новую должность. Документы за командира корпуса 6 августа уже подписал полковник А. Ф. Казанкин.

С утра 8 августа в районе Кричева развернулись упорнейшие бои основных сил 13-й армии с войсками группы Гудериана, которые поддерживала авиация.

Уставшие и поредевшие подразделения обеих бригад десантников до 13 августа продолжали вести напряженные бои с наступавшим противником.

Действия 7-й бригады под командованием волевого и решительного майора Василия Лещинина, начиная от Бахровки, отличались особым напряжением и драматизмом.

Противник, пользуясь отсутствием сплошного фронта, обходил батальоны, и они сражались в окружении.

Вернувшийся к исполнению обязанностей начальника штаба бригады майор А. Ф. Евграфов, помогая новому комбригу, посылал в таких случаях на выручку попавших в беду подразделений инициативного и смелого начальника разведки капитана А. В. Сергиенко. И он с небольшим резервом бойцов выводил из окружения роты и батальоны.

Майор В. А. Лещинин, прибывший на бригаду с должности старшего помощника начальника боевой подготовки 13-й армии, в первые дни не мог изменить свои представления о боях в изложении уставов. Должность курсового командира в Минском пехотном училище, командование в этом же училище батальоном курсантов и учеба в Военной академии имени М. В. Фрунзе оставили в его сознании глубокий след. Сам он и сотни выпущенных им лейтенантов, казалось, были отлично подготовленными командирами, но первые недели войны убедили их, что одних академических знаний недостаточно для победы над врагом. Требовались боевой опыт, смекалка, ясное командирское предвидение.

Вместо наступления с участием танков, авиации и артиллерии, прорывов механизированных соединений на большую глубину, чему учились командиры в предвоенные годы, шли трудные, кровопролитные бои в обороне.

Бригада десантников майора Лещинина, уже разбавленная влившимся пополнением, с несколькими «сорокапятками» сражалась до последней возможности.

13 августа все четыре батальона уже вели бои под Титовкой, километрах в 20 восточнее Климовичей.

Здесь комиссар 1-го батальона младший политрук Василий Алексеев лично руководил в бою батальоном. Снова — уже в который раз! — политработник со звездами на рукаве водил бойцов в атаку.

Рядом, протаранив оборону малочисленной 6-й стрелковой дивизии, фашисты двинулись на тылы бригады.

Спасая положение, капитан И. И. Чепурный ударил по прорвавшемуся противнику ротой младшего лейтенанта Василия Горячева. Десантники атаковали так лихо, что колонна машин фашистского штаба, устремившаяся за первым эшелоном, была разгромлена полностью. Запылали несколько машин. В одном автобусе обнаружили ценные документы. В числе трофеев оказались четыре исправных мотоцикла и легковой автомобиль. Прорыв здесь ликвидировали, но на других участках фашисты продолжали наступать крупными силами.

В тот же день в районе Антоновки гитлеровцы прорвались до командного пункта 8-й бригады. Командиры штаба, комендантский взвод и подразделение охраны вступили в бой. Спокойствие и мужество комбрига и комиссара и на этот раз спасло положение.

Рядом с самокатчиком из роты связи Виктором Рыбаковым строчил из автомата и шифровальщик младший лейтенант Михаил Михеев. Все в этом бою, заняв окопы, стали рядовыми бойцами. Лес гудел автоматными очередями. Щелкали винтовки и карабины. Гудели, извергая огонь, «дегтяри»…

— Бей фашистов! Держись! — слышался голос старшего батальонного комиссара В. А. Никитина.

— Не трусь! — подбадривал бойцов комбриг. — Подготовить гранаты с оборонительными чехлами!

Фашисты, услышав эти команды, притихли.

На левом фланге группу охраны возглавил первый помощник начальника штаба бригады лейтенант Александр Соловьев. В наступившей тишине бойцы услышали команду:

— Подготовиться к атаке!

Его приказ повторили по всему участку.

— В атаку! За Родину! — подал он новую команду, и бойцы бросились на залегших фашистов.

По десантникам хлестнули огнем «шмайсеры». Несколько бойцов упали. Контратака захлебнулась, но и фашисты ничего особенного не добились. Они ждали подкрепление.

Лейтенант Соловьев снова возглавил атаку. На этот раз гитлеровцы, не приняв рукопашной, побежали.

Около батальона фашистов полегло у командного пункта бригады. Остальные дрогнули, отступили.

В этом трудном лесном бою сложили головы многие защитники командного пункта. Во время контратаки погиб лейтенант Александр Соловьев. Вечером в маленькую Ошерку, что в Вичугском районе Ивановской области, отправили похоронку. Погиб и помощник начальника 4-го отделения бригады лейтенант Петр Апраксин. О его гибели родные узнали после изгнания фашистов со Смоленщины. Жили они в деревне Соловьеве Кардымовского района, где в те дни тоже полыхала война.

Шли бойцы на прорыв

Еще 10 августа в командование Центральным фронтом вступил один из прославленных военачальников гражданской войны генерал-лейтенант М. Г. Ефремов. Он побывал под Кричевом и по прибытии в Гомель, где размещался штаб фронта, рассказал, что положение в районе этого маленького города на Соже более чем тяжелое. Наши истощенные дивизии и воздушно-десантные бригады едва сдерживали натиск механизированных войск врага.

Утром того же дня враг форсировал Днепр в районе Стрешина и устремился к Довеку, навстречу своим дивизиям, наступавшим с севера. Корпус Л. Г. Петровского в районе Рогачева и Жлобина оказался, по существу, в окружении.

Моторизованные дивизии фашистов повели наступление на юг, в междуречье Днепра и Сожа. Гитлеровцы шли большими силами.

Прибывший в этот район генерал А. С. Жадов, он был уже в должности начальника штаба 3-й армии, увидел здесь тяжелую картину отступления наших войск.

17 августа командир 63-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Л. Г. Петровский, осуществивший один из первых в начале войны успешных контрударов, погиб.

Положение десантников на участке фронта стало критическим. Противник фланговыми группировками выходил в тылы корпуса. 7-я бригада собралась в кулак, нанесла по фашистам еще один удар у деревни Горы. Участвовал в этой атаке и инструктор парашютной подготовки бригады младший лейтенант Григорий Шестаков. Противника выбили из деревни, но угроза окружения корпуса не миновала. Обстановка в районе Кричева и на флангах усложнилась до крайности.

Не знали тогда десантники, что 13 августа было поистине несчастным числом для Центрального фронта. Две вражеские моторизованные дивизии при поддержке авиации нанесли на рассвете удар по правому флангу 45-го стрелкового корпуса и оттеснили наши части. В тот день отдали жизнь за Родину командир корпуса комдив Э. Я. Магон, командир дивизии полковник М. А. Попсуй-Шапко, комиссар 132-й стрелковой дивизии полковой комиссар Т. И. Луковин, многие другие командиры и красноармейцы.

Позднее стало известно, что в первую неделю августа войска правого крыла немецкой группы армий «Центр» в составе 25 дивизий спешно готовились к наступлению против войск Центрального фронта. Основной удар от Кричева на Новозыбков и Унечу, в обход Гомеля с востока, возлагался на оттянутую к Кричеву от Рославля танковую группу Гудериана, переименованную в то время в армейскую танковую группу.

Корпус по приказу командующего 13-й армией, ведя подвижную оборону, начал отход на Клинцы.

На рубеже в районе Костюковичей десантники оборонялись почти два дня, затем начали отход к реке Беседь. Здесь бригады сражались на рубеже населенных пунктов Белынковичи, Белая Дуброва, Великий Бор.

Заняв Хотимск, фашисты развивали наступление на Сураж. Наши войска выдержали бой на реке Беседь, и корпус получил новую задачу командарма — занять оборону по реке Ипуть, седлая дорогу Гордеевка — Клинцы. Враг продолжал наступать, и десантники вынужденно отошли на рубеж реки Унеча. Эта линия обороны для них стала последней.

17 августа в Клинцах начальник радиостанции старший сержант Михаил Лукьянов принял приказ командующего 13-й армией на прорыв частей корпуса из окружения.

Заняв Унечу, противник танковой колонной устремился на Стародуб. Узел «мешка», в котором оказались части 13-й армии и в ее составе десантники, был завязан. «18 августа корпус получил задачу прорвать оборону противника между Унечей и Стародубом и выйти на рубеж Липки, Аленовка, Рюхово, Неутоповичи и перейти к обороне»[28].

Начальник разведки 8-й бригады Алексей Самсонов с группой бойцов два дня пробирался по дорогам, забитым отходившими войсками. 18 августа он установил связь с 21-й армией. С его возвращением командованию корпуса прояснилась общая картина последствий удара противника.

Бригады и подразделения корпуса начали рейд по выходу из окружения. Во главе каждой группы встали самые опытные и смелые командиры и политработники.

Начальник разведотдела корпуса Вячеслав Колобков возглавил подразделения отдельного танкового батальона. Четыре дня — до 22 августа — вырывались с ним танкисты из кольца. Начальник связи майор Стахий Захарчук выводил корпусную роту связи.

Выход из окружения — это отдельная страница в боевой биографии десантников. Многие шли «через не могу», на пределе человеческих сил. Отбившиеся в ночных переходах группы узнавали об обстановке через местных жителей и также пробивались на Рюхово, Неутоповичи.

Вместе с группой штаба корпуса отходил и переводчик Моисей Коган[29]. Война застала его в должности командира отделения 84-й стрелковой дивизии, которая после боев под Брестом отходила с рубежа на рубеж. При подходе к Березине в общей сумятице тех дней прибился к взводу связи 8-й бригады. Через два часа уже в качестве переводчика допрашивал пленного из 3-й моторизованной дивизии. Прошла неделя, и Когана перевели в подчинение начальника разведотдела корпуса капитана Вячеслава Колобкова.

Каких только пленных не допрашивал Коган в те дни! Были и самоуверенные в своем превосходстве фашисты. Были и с высшим образованием, но не читавшие Гейне и Гете. Попадались и одураченные геббельсовской пропагандой чины. Некоторые уже не верили в победу над Советской Россией, а были и такие, которые выкрикивали:

— Гитлер капут!

Почти месяц десантники отстаивали рубеж на Соже под Кричевом. Разбивались атаки фашистов на пути к Смоленску, а корпус Л. Г. Петровского в конце июля овладел Рогачевом и Жлобином. В глубоком тылу врага рейдировала конная группа генерала О. И. Городовикова. Однако фашисты снова нанесли охватывающий удар.

Восточнее Унечи связной Николай Калинюк, возвращаясь с пункта сбора донесений корпуса, штаб своей 7-й бригады на месте не застал. В поисках его пристал к маленькой группе бойцов из другой части и вместе с ней пробирался на юг. За время отхода от Березины до Сожа Калинюк доставил в штаб корпуса десятки пакетов. Ему, смелому и находчивому, оседлавшему для передвижений трофейный велосипед, и не думалось, что на этот раз придется отсиживаться в болоте, пока не уйдут гитлеровцы…

— Товарищи бойцы, кто на болоте, выходите строиться! Немцев уже нет! — услышал он и стал выгребаться, в полном смысле этого слова, из трясины.

«Провокатор!» — резанула мысль. И верно, рядом с плюгавеньким бойцом стояли два фашиста. Так Калинюк оказался в плену. Вскоре таких, как он, набралось порядком. Погнали в Рюхово. Втолкнули в сарай. Под вечер их повели в Сураж. Словно скот, втолкнули в вагоны и — на Рославль…

С того дня и начались мучения плена, где жизнь советских людей для фашистов ничего не стоила. Пережил Калинюк лагерь тифозных, тяжелый, рабский труд на шахтах Эльзаса и Лотарингии. Потом — концлагерь Маутхаузен с его печами крематория. Побег и встреча с наступавшей Красной Армией — особый день в его жизни.

Многие десантники в период выхода из окружения пропали без вести. Одни во время броска через свинцовую бурю погибли. Другие, получив ранение, умирали в одиночестве.

В районе Клинцов погиб и начальник штаба 7-й бригады майор А. Ф. Евграфов. Бои, которые вела бригада в районе Рюхово, между Унечей и Стародубом, стали последними и для других десантников.

У города Унеча 8-я бригада выдержала еще один бой с заслоном фашистских танков и моторизованной пехоты. Здесь старший сержант Николай Китайцев бутылкой с жидкостью КС уничтожил два танка, истребил из автомата более двадцати фашистов. В тот день отличились многие. Бригада вырвалась из кольца и устремилась в направлении поселка Локоть.

В направлении Новгород-Северского в составе группы из девяти человек пробивались к своим Анатолий Мартьянов и другие десантники. Каждая группа тогда прошла через невероятные испытания. У одних они были обычными для войны, у других — трагедией.

На Клинцы, Унечу, Новозыбков, Трубчевск прорывался и Василий Грамма со своей группой связистов. Под Трубчевском началось дробление на еще более маленькие группы. Иначе не прорваться…

Санинструктор 2-й роты 8-й бригады Григорий Угаров с провизором Виктором Межевовым выходили в группе из шести бойцов. Почти сутки они выжидали, чтобы проскочить шлях между Почепом и Унечей. В каждой группе случались такие приключения, которые запомнились на всю жизнь.

В период с 21 но 22 августа военврач 2-го ранга Юрий Пикулев принимал меры, чтобы спасти жизнь многим раненым. Врачи и фельдшера подразделений, в особенности женщины Таисия Семдьянкина, Зина Щемелева, Ольга Лавриненко и Катя Кириченко, сделали все, чтобы вернуть в строй сотни раненых красноармейцев и командиров.

Большими и маленькими группами пробивались десантники из окружения. Командир 12-й роты 7-й бригады капитан Федор Еременков 20 августа вывел из кольца 36 бойцов. С командиром отдельного радиовзвода корпуса белорусом лейтенантом Василием Потапчиком в Стародуб прибыли и два автомобиля с имуществом связи. Несмотря на чрезвычайно тяжелую обстановку, секретарь партийного бюро 3-го батальона 7-й бригады политрук Михаил Авганян с 24 по 28 августа вывел к деревне Песочное 40 красноармейцев и командиров. Комиссар 1-го батальона этой бригады младший политрук Василий Алексеев 22 августа вывел из-под Унечи две группы бойцов.

Прорвав окружение, корпус вышел на реку Судость и, заняв оборону, оседлал дорогу, сдерживая напор крупных сил противника, наступавших из Стародуба на Трубчевск.

По 400–500 бойцов в каждой бригаде пробились из окружения и сосредоточились у поселка Локоть. Это произошло, в основном, 13 сентября. Тогда десантники еще не знали, что приказом народного комиссара обороны от 4 сентября Управление воздушно-десантных войск преобразовалось в Управление командующего воздушно-десантных войск Красной Армии. Воздушно-десантные корпуса и другие части этих войск выводились из состава действовавших фронтов и передавались в непосредственное подчинение командующего воздушно-десантными войсками. С того времени лишь с разрешения Ставки они могли быть использованы для десантирования во вражеский тыл или вести боевые действия в составе армий и флотов.

Вот почему 4-й воздушно-десантный корпус выводился из состава действовавшей армии и ожидал у поселка Локоть новых указаний сверху.

Около недели в лесу за рекой, вблизи поселка, десантники отдыхали от войны. Мылись, чистились, приводили в порядок свой внешний вид. По вечерам собирались в группы. Вспоминали Марьину Горку, бои на Березине, под Белыничами, Чаусами, у Мстиславля, трудные дни под Кричевом и выход из окружения.

Вспоминали и 214-ю бригаду, убывшую в первую неделю войны для действий по тылам бобруйской группировки противника. Говорили и о сводном батальоне капитана И. Д. Полозкова, который отличился на Березине и убыл в распоряжение командующего фронтом. Где-то он теперь?

На другой день после выхода из окружения в лагере десантников установился твердый воинский порядок. Всюду чувствовалась организованность: строились подразделения, слышались команды, у землянок находились дневальные. Очередной день десантники начали с чистки оружия.

Стояла еще теплая погода, и ветви деревьев маскировали лагерь от пролетавших «юнкерсов».

Вместе с разведчиками чистил автомат и Василий Сехин. За разборкой магазина в голове у него рисовалась картина того дня, когда жиденькая колонна бойцов с голубыми петлицами вслед за разведкой вошла в его деревню. За ними, переваливаясь через колдобины, въехала машина.

Василий с такими же, как сам он, подростками с интересом разглядывал уставших небритых бойцов и догадывался: все они только что вырвались из боя.

Машина поравнялась с его группой, остановилась. Открылась кабина, и командир со шпалами в петлицах сказал:

— Мальчики, от вашей деревни до Клинцов всего двенадцать километров и там, наверное, есть хлебозавод?

Это был капитан Иван Иванович Пинженин.

— Да, пекарня в Клинцах есть, — ответил Вася. — Я знаю, где она. Разрешите, поеду с вами, покажу.

— Это похвально, что ты хочешь нам помочь, но надо, чтобы родители тебя отпустили.

— Я сейчас отпрошусь!

Вася рванул во весь дух, помчался к дому. Бежал он и думал, что родители могут не отпустить, тогда подходящий случай для выполнения своей задумки подвернется не скоро. И Вася, не добежав до своего дома, повернул назад. Бойко доложил, что разрешение получено и он готов ехать.

Чтобы капитан не передумал, Вася быстро уселся рядом с водителем, а его начальник вскочил на подножку, и машина тронулась. В пути Вася рассказал, что колхоз в его деревне Лопотни называется «Новый мир», а отца Павла Ивановича из-за инвалидности в Красную Армию не взяли, и он с мамой Ольгой Петровной и сестренкой Настей остались дома. Сам же он, Вася, решил уйти в Красную Армию добровольцем.

За разговором незаметно въехали в Клинцы. Получили в пекарне, наверное, последние буханок 50 еще теплого хлеба и без задержки тронулись в обратный путь. По выезде из леса, в двух километрах от Клинцов, в ветровое стекло кабины так бухнуло, что Вася с перепугу оказался на полу. Это по их машине, как потом выяснил капитан Пинженин, ударил вражеский бронетранспортер.

Через минуту-другую Вася с двумя бойцами и раненым шофером вслед за капитаном пешком шел в Клинцы. Фашистские танки подходили к городу, стрельба усиливалась.

О возвращении домой Вася уже и не думал, хотя и мучился, что ничего там о его исчезновении не знают. Он решил остаться с десантниками, и капитан Пинженин согласился взять его временно с собой.

В Клинцах покровитель Васи разыскал несколько машин штаба корпуса и устроил на одну из них своего подопечного. Всю ночь полевыми и лесными дорогами Вася ехал до Новозыбкова. Там Иван Пинженин определил его в хозяйственный взвод своего батальона. С бойцами этого батальона Вася и выходил из окружения. Несколько раз он отправлялся в разведку в занятые фашистами деревни и приносил комбату ценные сведения.

Для окончательного решения своей судьбы Вася предстал перед командиром бригады.

— Прибился к нам, товарищ подполковник, в Клинцах и хочет воевать, — начал капитан Пинженин.

— Сколько тебе лет? — оглядывая щупленькую фигуру Васи, спросил Александр Алексеевич Онуфриев.

— Шестнадцать, — ответил Вася, добавив один год.

— Мал еще для войны, — заключил комбриг.

— Мал золотник, да дорог! Так моя мама говорила.

— Может, и взял бы в пехоту, но мы не пехотинцы, а десантники-парашютисты.

— И я хочу десантником стать.

— Тогда быть по-твоему, — улыбаясь, ответил комбриг. — Отправьте его, капитан, в разведроту, и пусть поставят на все виды довольствия.

Так Василий Сехин оказался в составе бригадных разведчиков. Вскоре он познакомился со многими красноармейцами, командирами и политработниками.

После чистки оружия снова, как обычно, построение, и командир роты лейтенант Алексей Бросалов, проверяя оружие, однажды похвалил новичка за усердие в этом деле.

С середины дня разведчики оборудовали окопы вдоль реки, а после ужина началось комсомольское собрание, где Васю должны принимать в комсомол. Здесь все для него было необычным. Выбрали президиум. Голосовали. Утвердили повестку дня, в которой первым вопросом стоял прием в члены ВЛКСМ. Секретарь комсомольской организации уже читал его заявление, а Вася, склонив голову, смотрел на развалившиеся ботинки и со страхом ожидал предложения рассказать свою биографию. Все, однако, обошлось.

Первым выступил младший политрук Виктор Лютов.

— Товарищи десантники, — начал он. — В необычных условиях мы принимаем в комсомол нашего юного разведчика Василия Сехина, который добровольцем вступил в ряды Красной Армии. Но и время, в которое мы живем и боремся, тоже необыкновенное. Против немецко-фашистских захватчиков поднялась вся страна: мужчины и женщины, пионеры и школьники. Не стал исключением и Василий Сехин[30].

И младший политрук рассказал о мужестве, подвигах и самопожертвовании комсомольцев-десантников в боях с фашистскими захватчиками. Рассказал он и о патриотическом поступке, разведданных Василия во время выхода из окружения.

— Я предлагаю принять Сехина в комсомол и надеюсь, что в новых испытаниях он оправдает оказанное ему доверие, — сказал в заключение Виктор Лютов.

Взявшие за ним слово десантники с гневом говорили о бедах, которые несли фашисты на своих штыках на нашу землю, о зверствах гитлеровцев, намеревавшихся огнем и мечом поставить на колени народы Страны Советов, сделать рабами наших людей.

— Не бывать этому! — говорил белорус Игнатий Ключенок. — Свидетельством тому — мужество и стойкость, которую проявили наши десантники в боях под Кричевом. Враг попытался нас окружить, но мы пробились и будем сражаться до победы. На смену павшим придут новые бойцы, в их числе и такие, как вчерашний школьник Вася Сехин. Я за то, чтобы принять его в ряды Ленинского комсомола.

Игнатию дружно аплодировали. Слышались голоса:

— Принять Васю в комсомол! Принять!

Приняли на этом собрании в ряды ВЛКСМ и других отличившихся десантников.

Выход из боя и передышка в ожидании новых задач дали возможность провести партийные и комсомольские собрания, заседания бюро, инструктаж с агитаторами, пополнить поредевшие организации новыми членами ВКП(б) и ВЛКСМ.

У политработников по-прежнему главнейшей оставалась задача поддержания среди десантников высокого морального духа. Они понимали, что боевой дух войск всегда признавался важнейшим фактором на войне, и ежедневно делали все, чтобы знать настроения, нужды и запросы красноармейцев и командиров. Первое, что сделали с их помощью, — это отправили письма. В штатах бригады и корпуса своих почтовых станций в то время еще не было.

Штабы писали донесения, оформляли наградные листы.

Раздобыв «Правду» за 1 сентября, десантники были приятно удивлены, что отличившиеся в боях на Березине младший политрук Петр Сергий, лейтенанты Александр Калмыков и Георгий Мачков, младший сержант Андрей Наприенко, красноармейцы Александр Романчук, Георгий Возниченко и Игнат Павлов награждены боевыми орденами. Федор Филипенко и младшие сержанты Николай Ступин и Михаил Андреев в свое время представлялись к медали «За боевые заслуги», а наградили орденами Красного Знамени. Так щедро отметили подвиг десантников.

О судьбе других более двухсот наградных листов ничего не знали. Говорили разное. Но никто больше из состава корпуса за три месяца тяжелых боев на Березине и Соже наград не получил. Эти листы и сегодня находятся в Центральном архиве Министерства обороны.

Неожиданно поступила команда перебраться в Дмитров-Льговский. Подали эшелон, и ночью десантники уже катили в сторону Курска, Воронежа.

В распоряжении командующего

С переходом корпуса на оборону восточного берега Сожа сводный батальон капитана Ильи Полозкова стал резервом комкора. Готовность к немедленным действиям держала красноармейцев и командиров в постоянном напряжении.

— Уж лучше в бой, — говорил комбат, — как это было на Березине или в парашютном десанте, чем ждать.

И желание Полозкова исполнилось.

31 июля от полковника А. Ф. Казанкина поступило указание: «Немедленно выйти на станцию Климовичи, погрузиться в эшелон и прибыть в Сухиничи, где перейти в распоряжение командующего фронтом».

К утру десантники по-хозяйски устраивались лагерем в березовой роще в 5 километрах северо-западнее Сухиничей. Рядом на аэродроме ревели моторами ТБ-3.

Капитан Полозков с комиссаром Петром Якушевым и начальником парашютной подготовки 3-го батальона Алексеем Угаренковым отправился к авиаторам. Их встретил командир 3-го бомбардировочного полка, знакомый десантникам по аэродрому у Синчи. Он и подсказал, где находится штаб фронта, выделил даже для поездки туда автомобиль.

Утром, переночевав у родителей Угаренкова в Вязьме, Полозков с помощниками пробирался через посты охраны в дом отдыха вблизи Касни, где размещался штаб фронта.

— Кто такие? Откуда? Как попали сюда? — засыпал вопросами на контрольно-пропускном пункте полковник.

И когда выслушал заботы прибывших, все встало на место. По его совету прибывшие сняли комбинезоны, почистили сапоги, подготовились к встрече с главкомом.

С трепетным чувством перешагнули порог остекленной веранды и застыли в ожидании доклада полковника. Маршал и генералы стояли у стола с большой картой.

— Смоленское сражение, хотя шестнадцатая и двадцатая армии и окружены, еще не окончено, Николай Александрович, — повернув бритую голову в сторону Н. А. Булганина, сказал маршал С. К. Тимошенко.

Рука командующего фронтом с тремя золотыми галунами на рукаве опустилась на карту.

— Сейчас наша задача помочь войскам выйти из окружения и нанести противнику как можно больше потерь.

Маршал озабоченным взглядом посмотрел по сторонам, и выжидавший паузы полковник доложил, что командир воздушно-десантного батальона со своими заместителями прибыл для доклада.

— Здравствуйте, парашютисты, — оживился командующий фронтом. — Доложите, комбат, как укомплектован батальон? В чем нуждаетесь? Умеете ли пользоваться трофейным оружием?

Маршал выслушал Илью Полозкова не перебивая.

— Так вот, комбат, по вашей заявке через начальника тыла вы получите все. Готовьте батальон для действий в парашютном десанте большими и малыми группами. Изучите хорошенько трофейное оружие, получаемые радиостанции и подрывное дело. Товарищ полковник, — повернулся маршал в сторону порученца, — кроме радиостанции передайте мой приказ о выделении в распоряжение комбата связного самолета.

— Есть, товарищ маршал! — Полковник сделал пометку в блокноте.

— Задачи на боевые действия, комбат, будете получать у меня. Ожидайте вызова…

Решив все вопросы в отделах штаба фронта, Илья Полозков и Петр Якушев вернулись в лагерь под вечер. Позже самолетом У-2 прилетел и Алексей Угаренков.

На следующий день в батальоне начались практические занятия по подготовке к выполнению задач командующего фронтом. Девять поступивших радиостанций изучили быстро. Прибывший в лагерь для знакомства с батальоном дивизионный комиссар В. Я. Клоков подготовкой десантников остался доволен.

Радиосвязь со штабом была устойчивой, и Полозков вскоре улетел к С. К. Тимошенко. Вернулся с таким первым заданием: выбросить к окруженным частям 7 экипажей радистов с радиостанциями.

Кроме боевой работы парашютисты-десантники ежедневно занимались спецподготовкой. Появилась у политработников возможность проводить партийные и комсомольские собрания, ежедневные политинформации, доклады и лекции о международном положении и событиях на фронтах.

Подготовил интересную лекцию и младший политрук Петр Якушев.

В полевом клубе, оборудованном параллельно с устройством лагеря, собрались красноармейцы и командиры. Во вступительном слове комбат напомнил, что лагерь находится вблизи линии фронта и может появиться авиация противника.

— По команде «Воздух» всем занять укрытия, — закончил Полозков и предоставил слово комиссару.

— Товарищи десантники! — начал младший политрук. — Прошло еще не много времени, как советский народ вступил в смертельную схватку с немецко-фашистскими захватчиками. Враг ценой больших потерь продвинулся далеко на нашу территорию…

Младший политрук как политработник владел всеми формами работы политбойца, пропагандиста. По передачам радио и газетам, добываемым у авиаторов, он был в курсе международных событий и положения на фронтах. Его лекция раскрыла и неудачи, постигшие Красную Армию в первые недели войны, и нараставший с каждым днем отпор противнику. Закончил он тем, что напомнил о задачах десантников по подготовке и выполнению приказов командующего фронтом в парашютных десантах.

Затем были ответы на вопросы по международному положению и краткий итог капитана Ильи Полозкова о выполнении задачи Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко по выброске групп радистов с радиостанциями в распоряжение тех частей, которые попали в окружение в районе Смоленска.

Во второй половине августа наши войска вели тяжелые бои за Ярцево. Духовщина уже находилась в руках врага. Чтобы задержать хота бы ненадолго рвавшиеся на восток войска фашистов, здесь и было решено выбросить парашютный десант, перед которым ставилась задача взорвать два моста через реку Хмость и воспретить подход резервов противника в районе Демидово.

Капитан Полозков снова улетел в штаб фронта.

— Раз вызвали комбата, значит, будет новое задание, — размышляли командиры и бойцы.

В середине дня 20 августа У-2 протарахтел над лагерем мотором и ушел на второй круг. В очередном заходе на поляну полетел вымпел. Его доставили адъютанту старшему батальона старшему лейтенанту Кучеренко. «Приготовиться к парашютному десанту», — прочитал он и тут же отдал распоряжения. «Опытный у нас комбат, — подумал Кучеренко. — Пока доберется до лагеря, пройдет не менее часа, а роты уже будут готовиться».

С прибытием в лагерь Илья Полозков уточнил задачи на 22 августа. Рота Петра Терещенко получила приказ парашютным десантом опуститься в районе Духовщины и подорвать мосты. Бойцы старшего лейтенанта Васильева имели задачу десантироваться в районе Демидово с целью не допустить подхода резервов в период наступления наших войск с фронта.

Еще до наступления темноты десантники лейтенанта Петра Терещенко загрузились в 6 бомбардировщиков. В каждом самолете разместились по 12 парашютистов. Загружался ТБ-3 и бомбами из расчета после выброски десанта в порядке отвлекающего маневра нанести удар по ближайшему аэродрому противника.

Стемнело. Бомбардировщик, на котором летел командир десанта, начал выруливать на старт. Знакомые толчки от колес передавались корпусу, и ротный чувствовал неровное поле аэродрома, затем остановку на стартовой линии. Через минуту-другую самолет с ревом начал разбег. Вскоре толчки кончились — самолет находился в воздухе. Поднимались ввысь и остальные самолеты — крылья десанта.

«Выбросили бы штурманы поточнее, — думал Терещенко. — Хотя бы в радиусе пятисот метров. Впрочем, ориентироваться ночью не так просто». Через турельные люки ротный видел, как небо чертили огненные трассы. «Значит, летим уже над территорией, захваченной противником», — отметил он и обратил внимание на мигавший сигнал штурмана «Приготовиться». Толчком в спину рядом стоящего десантника он передал предупреждение о подготовке к выброске. По сигналу «Пошел!» первым провалился в правый бомболюк с ручным пулеметом Мухамед Бакиров. А в левый — командир отделения сержант Макаров. За ним — другие. Последним шагнул в темноту ночи командир роты.

Падение в пустоту, рывок вытяжного кольца, раскрытие парашюта и подготовка к встрече с землей — все это уже привычное. Удар о землю, как ни ожидал его Терещенко, оказался все-таки неожиданным. Освободился от подвесной системы и, не собирая купол, начал карманным фонариком подавать сигнал «Командир роты здесь».

Примерно через два часа собрались 62 человека. Парашюты закопали и двинулись в ближайший лес. Там и уточнили, что приземлились с ошибкой в четыре километра, а до мостов еще дальше — более восьми. Изучив обстановку и посовещавшись с командирами взводов, Терещенко принял решение действовать в следующую ночь.

Разбились на две группы. Одну из них решил возглавить сам командир роты, а другой поручил командовать взводному лейтенанту Прохоренко. Еще засветло двинулись к объектам. До полной темноты группа Терещенко уже знала, что мост охранялся с обеих сторон. Наметили план действий: часовых уничтожить сразу же после их заступления на посты, чтобы успеть с минированием и подрывом моста до прихода новой смены.

Вперед для снятия часовых ушли два десантника. Группы обеспечения заняли удобные позиции в 80-100 метрах от моста с задачей задержать по дороге всякое движение во время минирования.

Напрягая зрение, Петр Терещенко наблюдал за действиями десантников по уничтожению ближнего от него часового. Они получили строжайший приказ снять его без шума, чтобы не спугнуть гитлеровца на другом конце моста. Медленно тянулись минуты ожидания. Рядом с командиром роты находились в готовности к действиям подрывники. Наконец на фоне светлевшего горизонта Терещенко увидел прыжок двух парашютистов на часового. Тот, как говорят, и пикнуть не успел. Еще через минуту на его место встал десантник, наскоро нарядившись в форму гитлеровца. Через минуту мимо него с полным светом проскочил грузовик. Все шло по плану. Десантник-«часовой», как и намечалось, зашагал по мосту.

— Вер ист да? Герхард, дас ист ду?[31] — донеслось до группы Терещенко.

Десантник вместо ответа резанул фашиста короткой очередью из автомата.

— Группе обеспечения занять позицию! — полным голосом подал команду Терещенко. — Подрывники, за дело! Быстрее, быстрее! — торопил он бойцов.

Теперь группы обеспечения приготовились остановить движение с обоих концов моста. Десантникам повезло. Больше движения не было. Через десять минут командир подрывников доложил, что минирование закончено, можно отходить.

— Дать сигнал на отход! — приказал Терещенко, и в небо полетела ракета.

Через три-четыре минуты бойцы услышали громоподобный взрыв: мост взлетел на воздух. Под утро группа Терещенко услышала еще один взрыв: это сработали десантники Прохоренко. Задача командующего фронтом выполнена.

Начался рейд по выходу через линию фронта. Опасность подстерегала десантников на всем пути, но двигались они по своей земле. С помощью женщин и разведчиков-подростков добывали продукты питания и данные о гарнизонах врага.

По пути встретились с конниками генерала Л. М. Доватора, дальше двинулись вместе. Были бои и потери. Вместе с кавалеристами в районе городка Белый, между деревушками Устье и Подвязок, прорвались через линию фронта и соединились со своими войсками. Не хотелось генералу отпускать десантников, но он уступил доводам командира роты.

Долго пробирались десантники до Сухиничей, но своего батальона там уже не застали. Через райвоенкома узнали, что он убыл под Юхнов. И снова — в путь. Потом действовали в составе батальона, выполняли новые задачи.

Той же первой ночью поднялись в небо и взводы лейтенантов Александра Сучкова, Гудзенко и Моханько из 12-й роты.

— Вот и пришло наше время действовать в парашютном десанте, — заметил Павел Кулай, бывший тракторист Брагинской МТС на Гомельщине.

Рядом, у левого люка, стоял Баграт Джабадзе, тоже, как и Кулай, первый номер ручного пулемета, бывший машинист паровоза из-под Тбилиси. Он побывал в небе побольше Павла. Еще в тридцать седьмом учился Баграт в аэроклубе. Резкий, порывистый, он притих, думал о прыжке и возможной опасности. Рядом, тесно прижавшись, стояли Кузьмин, Мухачев, Турчин, Балякин, Сусой и еще один грузин — Тито Турманидзе. Десантники молчали. Говорить под рев четырех моторов — дело сложное.

Все 16 парашютистов под командованием Александра Сучкова готовились к прыжку на незнакомую местность. За ними летели десантники из других взводов.

Выбросились бойцы лейтенанта Сучкова нормально, если не считать, что Павел Кулай зацепился пулеметом за края бомболюка и его пришлось освобождать. Из-за этого собраться удалось лишь через два часа. Сам же Кулай и некоторые другие бойцы не нашли свой взвод и утром. Не прибыл к месту сосредоточения и командир роты.

По решению политрука Матвеева десантников возглавил лейтенант Сучков. В назначенное место рота вышла к утру и до появления колонны противника на дороге, что вела в сторону Демидово, успела занять удобную позицию.

Вскоре показалась колонна машин. Не подозревавшие опасности фашисты спешили на восток. Когда машины поравнялись с позицией десантников, небо прочертила сигнальная ракета. Дружными очередями ударили ручные пулеметы и автоматы парашютистов. Гитлеровцы прыгали через борта, метались из стороны в сторону, падали. Машины сталкивались. Многие фашисты кинулись в придорожную канаву, но быстро разобрались в обстановке, начали отвечать огнем. Два пулемета врага прижали десантников к земле. Оценив ситуацию, Александр Сучков дал сигнал на отход. Поставленная задача — задержать подход резервов противника — выполнена.

Десантники двинулись на соединение со своими войсками, но на середине маршрута их подчинил себе командир одного из партизанских отрядов на Смоленщине. На другой день его решение подтвердил телеграммой штаб фронта.

Вначале они охраняли партизанский штаб, затем с отрядом, полностью сформированным из окруженцев, разгромили до полка гитлеровцев в районе города Пересуд, а в районе Демидова — карательный батальон. Вместе с большой, около 1000 человек, группой окруженцев бойцы лейтенанта Сучкова прорвались через боевые порядки врага в районе Ржева. Здесь решением штаба фронта десантников отправили в распоряжение капитана А. В. Старчака — командира парашютно-десантного отряда Западного фронта, и они оказались под Юхновом.

В составе этого отряда находились и другие парашютисты-десантники, прибывшие сюда из батальона И. Д. Полозкова.

«Враг продвигался на восток, и уже 4 октября отряду Старчака было приказано занять оборону по реке Угра у Юхнова. Этот рубеж находился всего в 205 км от столицы. Кроме десантников, здесь в то время не было ни одной воинской части… Утром 5 октября отряд отразил первый натиск врага»[32] — так сказано о действиях крылатой пехоты в книге «Советские воздушно-десантные».

В декабре бойцы из сводного батальона 214-й бригады в составе отряда А. В. Старчака парашютным десантом опустились на захваченную врагом территорию в Калининской области и выполнили новую боевую задачу. Позднее бойцов Сучкова и других передали на пополнение 201-й воздушно-десантной бригады, и дальнейшая судьба этой группы была связана с боевой биографией 5-го воздушно-десантного корпуса.

Рота старшего лейтенанта Николая Романенко получила приказ на десантирование в ночь на 25 августа в районе железнодорожной станции Торопец. Ей предстояло блокировать дороги и в течение двух недель срывать подход к фронту резервов фашистских войск.

Часть десантников на этот раз переодели в гражданскую одежду. Личные документы и комсомольские билеты сдали на хранение. Все делалось из расчета на длительные боевые действия в тылу врага.

Начало темнеть. Бойцы взвода лейтенанта Ивана Иванченко, каждый с двумя парашютами, тяжелым вещевым мешком и оружием, двинулись к бомбардировщику. За командиром взвода — комсорг Вишневский. Далее — бойцы Усатов, Сафонов, Плюшкин, Сорокин, Григорьев — участники десанта в район Горки Могилевской области. За ними — остальные.

Пополненный взвод Иванченко уходил во второй ночной десант. Перелет через линию фронта прошел нормально. Однако тревога десантников за успех выброски оказалась не случайной. На этот раз штурманы сработали так, что лишь к исходу дня вокруг командира взвода собрались 14 бойцов. На третьи сутки под команду младшего политрука Диденко встали всего 29 десантников. Командир роты на сборный пункт не прибыл.

— Что с ним да и другими десантниками? — волновался Диденко.

Посовещался с Иванченко и принял решение идти на выполнение заданий без командира роты.

Начали с разведки. Здесь особенно пригодилась гражданская одежда. Установили связь с местными комсомольцами. Через них получили продовольствие и данные о передвижении вражеских эшелонов по железной дороге на участке Великие Луки — Торопец — Андреаполь.

Первую группу по подрыву эшелона противника возглавил Михаил Усатов. Не все и в штабе бригады знали, что он моряк с Балтийского флота и специально прибыл в бригаду для освоения парашютных прыжков. Учитывая это, полковник А. Ф. Левашов распорядился назначить его санинструктором в роту Николая Романенко.

Исполняя эту должность, Михаил кроме освоения парашютных прыжков мог отлучиться и для занятий, которые организовывались в группе таких же, как он, десантников при штабе бригады.

Лейтенанту Иванченко понравился этот собранный, исполнительный и аккуратный во всем боец. Он назначил его старшим группы. И не ошибся. В этом командир взвода убедился по его командам при подготовке группы минирования к выходу на железную дорогу.

— Трое будут обеспечивать прикрытие минеров справа, — распоряжался Усатов. — Старший — Бойцов. Трое — на обеспечение действий подрывников слева. Старший — Сорокин. Это на случай, если появится обходчик или патруль на дрезине.

Указал он и порядок выдвижения к полотну дороги, занятия позиций и отхода по выполнению задания.

«Толковый вышел бы из него командир», — отметил Иванченко и занялся организацией обеспечения действий основной группы, которая готовила позицию на опушке леса.

Вскоре бойцы Михаила Усатова возвратились. Лейтенант Иванченко принял доклад о минировании. Через минуту послышалось приближение эшелона.

— К бою! — скомандовал Иванченко.

Последние дни августа стали прохладными, в особенности ночью, но десантники этого не замечали. Все были в напряжении: как-то удастся подорвать эшелон? А он уже подходил к месту минирования. Словно что-то предчувствуя, машинист паровоза дал гудок: «Берегись, мол…» И тут взрыв потряс землю и воздух. За ним — беспорядочный лязг металла. Это вагоны, продолжая движение по инерции, опрокидывались с насыпи, громоздились один на другой, скрежетали. Послышались крики:

— О, майн гот! Рус партизанен!

Иванченко дал команду открыть огонь. Два «дегтяря» застрочили очередями по эшелону. Рокот ручных пулеметов поддержали очереди автоматов. В общий гул подсоединились и одиночные выстрелы карабинов. Лес усиливал звуки стрельбы. Казалось, что стреляли не менее десятка пулеметов и автоматов.

Около пяти минут вели огонь по спущенному под откос эшелону вблизи железнодорожной станции Торопец. Не знали тогда фашисты, что этот их состав пустили под откос не партизаны, о которых среди них уже шли разговоры, а десантники лейтенанта Ивана Иванченко.

Боевые дела парашютно-десантной роты лейтенанта Николая Романенко продолжались до 11 декабря. В первые недели подрыв мостов на железной и шоссейных дорогах особенно всполошили командование врага, и фашисты принялись за очистку своих тылов. Подключили для этой цели и старосту-предателя, который под видом лесника побывал в лагере десантников, а через два дня стал у гитлеровцев проводником. Это случилось в районе деревни Гришино. И если бы не своевременное предупреждение поста наблюдения за подступами к лесу, несдобровать бы бойцам Диденко и Иванченко. Спасло их болото, дальше которого фашисты не пошли.

Здесь в коротком бою при отходе погибли красноармеец Григорьев, радисты Иванечкин и Бобров.

Пять десантников отбились от основной группы и действовали самостоятельно. Чего только не пережили они в те дни! Основная же группа, двигаясь в сторону фронта, продолжала боевые действия. В районе Дубовки бойцы Иванченко нанесли огневой удар по автоколонне на стоянке и уничтожили до двух десятков фашистов. 7 ноября в ознаменование 24-й годовщины Октября десантники, устроив засаду, разгромили еще одну автоколонну.

Выход к своим войскам оказался трудным. В разведку на поиски прохода через линию фронта вместе с Михаилом Усатовым ушли Бойцов и Книжников. С нетерпением ожидали их возвращения в землянке вблизи деревни Дубровка. Они вернулись лишь через четыре дня.

— Проход есть, товарищ лейтенант! — доложил Усатов.

В землянке воспрянули духом. Даже не верилось, что такое может быть. Прошло более трех месяцев, как они начали действовать в тылу врага, но из-за осложнившихся условий не могли пробиться через заслоны фашистов.

— Что-то не верится, — заявил Иванченко.

— А вот доказательство! — И Усатов вручил младшему политруку газету с приказом Верховного Главнокомандующего по случаю 24-й годовщины Октября.

Когда же он стал угощать махоркой, все убедились, что разведчики побывали за линией фронта.

14 декабря группа Диденко вышла по льду озера Селигер в расположение своих войск и оказалась в полосе Калининского фронта. Однако здесь были свои порядки. Десантников задержали и до середины февраля 1942 года решали, как с ними поступить. Наконец прибыли они в город Раменское, что за Москвой, где попали, как говорят, из огня да в полымя: включились в подготовку к новому, самому крупному в мировой истории парашютному десанту.

В первой половине сентября приказом командующего фронтом остатки батальона капитана Ильи Полозкова погрузились в эшелон и убыли под Вязьму. Еще до подхода противника заняли оборону на юго-восточной окраине города и установили связь с двумя приданными артиллерийскими полками, подготовились к встрече с фашистскими войсками.

В тот день на позиции десантников двинулись 18 танков. И если бы не артиллеристы, которые подбили 7 броневых махин, трудно пришлось бы им с легким стрелковым оружием. Три дня бойцы И. Д. Полозкова оборонялись на том рубеже. Враг обошел Вязьму, и десантники отступили на станцию Медынь.

Здесь по приказу сверху они погрузились в эшелон и убыли в Москву. Выгрузились в Люберцах, получили новую задачу — встать заградотрядом на дороге Москва — Горький. С прибытием полка НКВД около 500 десантников Полозкова выехали в Рязань. Там их ожидал новый приказ — убыть в один из городов, где в то время проходило второе формирование корпуса.

Не знали тогда десантники, даже предположить не могли, что на конечной точке маршрута, кроме нового формирования, их ожидала подготовка к действиям по тылам врага в парашютном десанте. Судьба уготовила им на редкость трудное испытание — участие в беспримерном десантировании на захваченную врагом Смоленщину.

В то время обстановка на советско-германском фронте серьезно обострилась. Враг выходил на подступы к Москве. Разгорелось сражение, на завершающем этапе которого участвовал и 4-й воздушно-десантный корпус.

Первой тогда поднялась в ночное небо 8-я воздушно-десантная бригада подполковника А. А. Онуфриева. Из-за сложных метеоусловий экипажи самолетов так раскидали парашютистов, что действовать поначалу пришлось разрозненно, отдельными группами. Лишь потом они собрались в роты и батальоны.

Из-за усложнившейся обстановки десантирование других бригад временно было приостановлено. 8-ю бригаду подчинили 1-му гвардейскому кавкорпусу, который прорвался под Вязьму. Десантники громили врага с присущей им отвагой.

С большим разбросом оказалось десантирование 9-й и 214-й бригад. Однако и они действовали смело, самоотверженно. Почти за полгода боев воины крылатой пехоты прошли по тылам врага свыше 600 километров.

24 июня 1942 года корпус при поддержке 11-й и 23-й воздушно-десантных бригад прорвался через фронт и соединился со своими войсками. Десантники получили 10-дневный отпуск.

ДВЕСТИ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

По вражеским тылам

Задача на действия бригады полковника А. Ф. Левашова по тылам противника пришлась десантникам по душе. Они быстро погрузились на сосредоточенные из всего корпуса автомобили и обратным маршрутом — от Березино через Червень, Иваничи, Турин, Блонь, мимо своего военного городка в Марьиной Горке — двинулись к деревушке Талька. А дальше лесными и полевыми дорогами — до Мойсеевичей. Там разгрузились, и машины из других бригад убыли обратно.

С наступлением темноты десантники перешли в более безопасное место: переправились через реку Птичь и разместились в лесу южнее деревни Концы. Батальоны и другие подразделения заняли указанные участки, окопались, замаскировав свои позиции от наблюдения с воздуха.

С утра 29 июля 1941 года начальник штаба бригады со своими помощниками приступил к работе по организации охраны и обороны района сосредоточения, разведки и обеспечения боевых действий десантников.

Разведрота старшего лейтенанта Петра Поборцева и разведывательные взводы батальонов начали действовать. Во всех направлениях разошлись боевые группы. На следующий день, по их рассказам, десантники уже ясно представляли обстановку вокруг лагеря.

По дорогам Белоруссии с запада на восток катились колонны вражеских войск. На большаках лязгали гусеницами танки и штурмовые орудия, шуршали шинами автомашины. В небе гудели «юнкерсы». Повсюду слышалась чужая речь.

Связи с 20-м механизированным корпусом, с которым бригада должна действовать по тылам бобруйской группировки врага, установить не удалось, и это тревожило.

Не знали десантники, что силы, которыми располагал генерал А. Г. Никитин, были втянуты в бой с механизированными корпусами танковой группы генерала Гудериана, прорвавшимися по шоссе Слуцк — Минск, и потому задача о совместных действиях отпала сама собой.

Учитывая сложившуюся обстановку, полковник Левашов принял решение на самостоятельные действия.

На совещание прибыли командиры рот и батальонов вместе с политработниками. В ожидании комбрига обменивались впечатлениями о докладах и сведениях разведчиков, шутили, как и в мирные дни.

— А вот и наш «Вася-воздух»! — сказал в адрес начальника парашютно-десантной службы бригады Василия Нехорошева начальник инженерной службы Вениамин Горемыкин.

— Главному парашютисту просто, — вставил Александр Аксенов. — Знай себе вовремя подать команду «Воздух!», и никаких парашютных прыжков.

— Не отчаивайтесь, друзья, дела наши лишь начинаются, — поддержал разговор Матвей Носачев, старший инструктор политотдела.

— В окружение прикатили сами. Значит, дела не так уж плохи, все по-десантному, — сменил тему командир 2-го батальона майор Федор Антрощенков.

— Комбриг идет, — предупредил всех помощник начальника оперативного отделения капитан Александр Цвион.

К месту сбора с полковником А. Ф. Левашовым шел военком полковой комиссар И. В. Кудрявцев.

— Товарищи командиры! — подал команду для встречи комбрига начальник штаба.

— Товарищи командиры! — ответил на приветствие Левашов. — Прошу садиться.

Комбриг обвел взглядом собравшихся. На секунду-другую задержался на старших лейтенантах Григории Яковлеве и Петре Поборцеве, которые с началом войны приняли новые роты, и открыл совещание:

— Товарищи! Сейчас начальник штаба бригады познакомит вас с обстановкой и доведет приказ на боевые действия. Прошу, майор Сченснович. — И комбриг сел рядом с комиссаром.

На основании сводок Совинформбюро и данных разведгрупп начальник штаба доложил, что противник во многих местах вышел к Березине, захватил Слуцк и Бобруйск, а бригада находится уже в тылу фашистов и комбригом принято решение на самостоятельные действия, продолжая попытки войти в связь с мехкорпусом генерала А. Г. Никитина. В заключение объявил боевой приказ.

Рота Петра Поборцева получила задачу на ведение разведки. Роте связи приказано прикрыть действия саперов при подрыве моста через реку Солон. 1-му батальону майора Григория Лебедева предписывалось уничтожать гитлеровцев из засад на дороге Слуцк — Бобруйск. Батальон майора Федора Антрощенкова получил задание разгромить склады врага в районе деревни Глуша.

Остатки 3-го батальона капитана Николая Солнцева оставались в резерве комбрига. Две роты этого батальона и приданные ему подразделения из-за отсутствия автотранспорта остались у Березино в составе 4-го батальона под командованием капитана Ильи Полозкова, который встал на оборону моста по западному берегу Березины.

Майор Сченснович зачитал и пункты приказа на оборону района сосредоточения силами полевых караулов, а также другие решения командира бригады.

Когда начальник штаба закончил, комбриг поднялся. В несколько длинноватой командирской гимнастерке и темно-синей пилотке, из-под которой выбивались светло-русые волосы, он и теперь казался таким же собранным и спокойным, как и в мирные дни. Чувствовалось, что А. Ф. Левашов не удивлялся неудачному началу войны. Умудренный жизненным опытом, участник гражданской войны и войны с Финляндией, он знал, что придет время и враг будет разгромлен на его же собственной территории.

— Мы прибыли в этот район не ради разведки, а бить фашистов, — заговорил Алексей Федорович. — Поэтому необходимо кончить ведение разведки ради разведки. С этого часа требую докладывать мне, не сколько видели фашистов, а сколько уничтожили их. Приказ на боевые действия — закон.

Все отметили, что полковник Левашов стал немногословным, сдержанным, строгим.

— Заместителям командиров по политчасти задачу получить у полкового комиссара Кудрявцева.

Так кратко закончилось это совещание — первая и последняя встреча командиров штаба и политработников в таком составе за весь период действия по тылам противника. Теперь все встало на свои места. Десантники приступили к активным боевым действиям.

Ежедневно на выполнение заданий уходили и разведгруппы. В одну из них напросилась за «языком» Саша Попова, делопроизводитель штаба бригады. Она сама и предложила, как сделать засаду в одном из домов ближайшей деревни, в которую, по докладам разведчиков, всегда заезжали гитлеровцы.

Для выполнения задания она переоделась в сарафан, а остриженную под мальчика голову повязала косынкой, стала похожей на крестьянскую девушку. Под видом беженки Саша обошла несколько домов. Все разузнала и выбрала для засады дом у дороги. Установленным сигналом вызвала замаскировавшихся разведчиков. Те осторожно, чтобы соседи ничего не заподозрили, пробрались в засаду. Все получилось, как и запланировали.

Вскоре у калитки затрещал мотоцикл. Оба фашиста заспешили в дом. Их встретила перепуганная хозяйка, открыла дверь. Перешагнув порог, гитлеровец начал:

— Матка, рус зольдат есть?

— Нема, — ответила хозяйка.

— Давать млеко, шпик, яйки. Все давать…

Всего два шага сделали солдаты вслед за хозяйкой. Из-за занавески выскочили десантники, и оглушив незваных гостей прикладами, вставили им кляпы, связали руки. Вытолкнули через минуту-две ошарашенных фашистов во двор и огородами повели в сторону леса.

Один разведчик решил, что нужно угнать и их мотоцикл, чтобы полностью замести следы. Он первым и прикатил в лагерь с докладом, что задание выполнено. А трое десантников вместе с Сашей Поповой вернулись в район размещения бригады только под вечер.

На допрос пленных комбриг пригласил и удачливую разведчицу. Один гитлеровец, отвечая на вопросы переводчика, все время посматривал в сторону Саши. О чем он думал? Наверное, удивлялся, что с вооруженными до зубов фашистами воюют и русские женщины, что война в России — это не победные марши по западной Европе.

«Языки» попались словоохотливые. Они подробно отвечали на вопросы. Белобрысый показал даже фото своей семьи. Допрос подходил к концу. Переводчик докладывал, во имя чего воюет худой и нескладный гитлеровец.

— Сукин ты сын! — взорвался от негодования комбриг. — Я защищаю свою Родину, а ты что защищаешь?

Сашу поразило, что такой человечный полковник Левашов не выдержал разглагольствований гитлеровца.

— Задайте ефрейтору еще один вопрос, — обратился командир бригады к переводчику. — Слышал ли он о походе Наполеона в Россию?

— Да, конечно! — ответил он.

— А не думаете ли вы, что поход Гитлера в Россию завершится таким же позорным крахом, как авантюра Наполеона в тысяча восемьсот двенадцатом году?

Все с интересом ожидали ответ «языка».

— Этого не может быть. У Наполеона не было танков…

«Вот как оболванили фашисты народ!» — подумала Саша.

Склады взлетали на воздух

Группу для подрыва моста через реку Солон добровольно возглавил политрук роты связи Лев Калачев. Вместе со стрелково-парашютным взводом на задание убыли и саперы-подрывники под командованием сержанта Серафима Мухина. Десантники торопились, но к объекту вышли лишь под утро. Выгодное время — ночь и рассвет потеряны. На шоссе началось движение. Младший политрук решил действовать следующей ночью, чтобы выполнить задание наверняка.

По всем правилам военной науки с готовностью к обороне десантники устроились отдыхать, а Калачев с командиром подрывников провели разведку.

К исходу дня стало известно, что в деревне Солон на ночь устраивалась большая колонна автотранспорта с боеприпасами и имуществом. Политрук понимал, что сотня фашистов — преимущественно шоферы и обозники — не могла оказать сильного сопротивления. Но то, что на охрану моста прибыло отделение солдат с ручным пулеметом и они расположились по западному берегу реки, оказалось серьезным препятствием. Этими мерами гитлеровцы предусматривали не только охрану моста, но и самой колонны. По мосту вышагивал часовой.

С наступлением темноты Калачев переправил взвод на западный берег. Расчет ручного пулемета и два автоматчика вышли несколько восточнее моста. Их задача — поддержать группу захвата. Отделение десантников с двумя ручными пулеметами заняло позицию в трехстах метрах западнее моста.

Основательно подготовилась и группа захвата. Три сапера с зарядами залегли вблизи объекта.

Подходило время действовать. Накрывшись плащ-палаткой, Калачев чиркнул спичкой. Стрелки ручных часов почти соединились: было около 24.00. «Пора!» — подумал он и, подняв автомат, ударил очередью по часовому. Тот рухнул. Сигнал на атаку дан.

Вокруг забушевал огонь такой силы, что опешившие фашисты какое-то время молчали. Затем, пальнув в небо осветительной ракетой, ответили очередями из пулемета, выстрелами винтовок. Свет от ракет, которые с той минуты висели в небе непрерывно, помог подрывникам заложить заряды под оба конца моста.

— Готово! — доложил вскоре политруку командир подрывников. — Можно отходить.

— Красную ракету! — приказал Калачев связному, и тот дал сигнал на отход.

А фашисты полосовали воздух очередями трассирующих пуль. Их огонь усилился, но вреда десантникам он не причинил.

Последними, когда подожгли бикфордов шнур, отошли от моста подрывники.

Прошло несколько минут после начала атаки, и мощный взрыв одновременно двух зарядов потряс деревню Солон: мост взлетел на воздух.

Долго еще после этого взрыва ночную темноту резали огненные трассы и выплескивались осветительные ракеты. Десантники же отходили к пункту сбора.

Движение на шоссе Слуцк — Старые Дороги было остановлено. Группе Льва Калачева повезло. Под утро на пути в лагерь его десантники увидели, как сел на вынужденную посадку двухмоторный Ю-88.

Укладчик парашютов сержант Андрей Седунов с группой бойцов бросился к самолету. Экипаж, спасаясь, попытался удрать в лес, но очереди ППШ настигли беглецов. Десантники забрали документы летчиков, подожгли бомбардировщик.

Журнал боевых действий бригады ежедневно пополнялся новыми данными о делах десантников.

7 июля адъютант старший батальона Павел Дороганов возглавил налет на железнодорожную станцию Дороганово. Бывает же такое почти буквенное совпадение — Дороганов и Дороганово! Операция закончилась успешно. 17 вражеских солдат нашли в тот день свой конец. Две автодрезины выбыли из подвижного состава. На счет Павла помощник начальника оперативного отделения старший лейтенант Александр Аксенов 11 июля записал и уничтоженного им мотоциклиста, а 13 июля —5 автомашин с пехотой.

9 июля отличился начальник вещевого снабжения бригады, интендант 3-го ранга Виктор Кузьмин. Он решил добыть продовольствие в Осиповичах на больших складах, оставленных нашими войсками.

Все шло по плану. Оставив обе свои полуторки в лесу, не доезжая до складов, группа выдвинулась в район хранилищ. Понаблюдали и решили действовать. Без шума сняли часовых, газики загрузили продуктами.

На обратном пути из-за поворота лесной дороги шел дизель, в кузове которого находилось полно фашистов.

Машины интенданта продолжали катиться вперед, но встречный грузовик резко остановился. Из кузова посыпались десятка два вражеских солдат. И грянул бой. Лес залихорадило выстрелами. Фашисты, поняв свое превосходство в силах, перебежками начали сближаться с десантниками.

— Береги патроны! — послышалась команда интенданта. — Нужно продержаться до темноты.

Под вечер фашисты окружили группу.

— Рус, сдавайся! — выкрикнул фашист.

— Десантники не сдаются! — понеслось ему в ответ, и Кузьмин запустил в фашистов длинную очередь.

Жаль патронов, но врага нужно было убедить, что у десантников боеприпасов предостаточно. И это решение оказалось верным. Вскоре гитлеровцы, не испытывая судьбу, прекратили огонь. Их грузовик задним ходом убрался за поворот. Так и не разъехавшись с десантниками, фашисты повернули в обратную дорогу.

Отличился старший лейтенант Григорий Яковлев. С группой своих курсантов по дороге Слуцк — Бобруйск он разгромил обоз в 30 подвод с прислугой. Одну из них в качестве трофея бойцы пригнали в лагерь.

В этой вылазке участвовал и Анатолий Семенов из взвода мотоциклистов роты связи. Здесь он впервые увидел в действии командира 1-й роты, о котором шла молва по всем подразделениям, что это умный и смелый командир.

Через два дня бойцы Яковлева нанесли удар по казармам в Осиповичах. Этому послужил такой повод.

Наши разведчики через жену командира Красной Армии узнали, что недавно из Германии в южный военный городок прибыло много солдат и офицеров. Вели они себя как дома: горланили песни, пиликали на губных гармошках, играли в футбол. Посланная разведка подтвердила это.

За ночь взвод добровольцев во главе с командиром роты, взяв две 45-миллиметровые пушки и четыре ручных пулемета, заняли огневые позиции на опушке леса по юго-восточному берегу речушки. До казарм, где беспечно спали гитлеровцы, оставалось метров 300–350.

В четыре часа утра залпом «сорокапяток» фашистам сыграли «подъем». Пушки били по казармам беглым огнем. Обезумевшие от страха гитлеровцы кинулись в окна и двери. И тогда по ним хлестнули «дегтяри», защелкали самозарядные винтовки. Минут десять десантники поливали казармы очередями, устроив врагу «концерт».

Утро 10 июля 1941 года в осиповичских казармах запомнилось, видимо, фашистам надолго. Таких «концертов» видеть и слышать им не приходилось ни в Бельгии и Голландии, ни во Франции и Дании.

Расчет на внезапность, как и полагал Григорий Яковлев, оправдался. Десантники без потерь вернулись в лагерь.

Задание на уничтожение склада ГСМ — горюче-смазочных материалов и боеприпасов — у поселка Глуша получил батальон майор Федора Антрощенкова.

10 июля две стрелково-парашютные роты с приданными средствами сели на собранные во всей бригаде автомобили и днем, еще засветло, по заранее разведанным проселочным и лесным дорогам прибыли к объекту атаки.

С разведчиками проводником ходил местный житель. Данные их подтвердились. В 200–300 метрах западнее деревни, на опушке леса, фашисты устроили склад ГСМ, а рядом со стеклозаводом — хранилище боеприпасов. Учитывая превосходство противника в силах, комбат атаку назначил на 2.30 ночи. Дублирование сигнала — две красные ракеты.

Рота лейтенанта Александра Лобецкого нацелилась на склады боеприпасов. Впереди начали действовать группы по уничтожению охраны. У склада боеприпасов часовых сняли удачно, а на территории ГСМ один из охранников, получив удар в спину финкой, поднял крик, и его подчасок, почуяв опасность, открыл стрельбу.

До начала атаки оставалось еще время, но комбат дал сигнал к бою. Две красные ракеты прочертили ночное небо. Ручные пулеметы ударили длинными очередями. Трассирующие пули пунктирами сверкали над землей.

Караулы уничтожили, часовые разбежались, и десантники ворвались на территорию хранилищ.

Группу ликвидации боеприпасов возглавил помощник командира батальона по снабжению капитан Инсаф Хасанов. Его бойцы, вооруженные бидонами с горючим, приступили к работе. Сложенные ящики поливали бензином.

Через 10 минут после захвата объектов, как и было договорено, с командного пункта взвились две красные ракеты — сигнал поджечь и отойти в район сбора.

А склад ГСМ, где не было взрывчатки, полыхал пожаром. Там десантники другой роты действовали не одним огнем, но и бронебойно-зажигательными пулями по машинам-заправщикам.

Бушевало пламя. Облака дыма тянулись к небу. Огонь ширился, пожирал бензин, дизельное топливо, машины.

После сигнала на отход пламя охватило и ящики с боеприпасами. Загорелись и до двух десятков груженых автомобилей. Пожар оказался невиданный.

Подъехавшее подкрепление врага открыло огонь. Стреляли фашисты на авось, в сторону своих же складов.

Вскоре после начала отхода на артскладе сильно рвануло. Дрогнула земля. В небо плеснуло мощным огнем. Один из штабелей взлетел на воздух.

Уже порядком отъехав, десантники услышали еще взрывы. К месту сбора они прибыли без потерь, если не считать ранения командира 6-й роты лейтенанта Лобецкого. О его ранении бойцы узнали лишь после прибытия в лагерь.

Утром майор Федор Антрощенков докладывал комбригу о выполнении задания.

13 июля начальник артснабжения бригады интендант 3-го ранга Иван Кондрашов получил приказ уничтожить оставленные нашими войсками окружные склады в Осиповичах. В его распоряжение выделили две трехтонки, взвод бойцов из батальона капитана Николая Солнцева и добровольцев из роты связи. Разработанный им план выполнялся. Часовых сняли, но караул оказал отчаянное сопротивление. Однако бой с ним кончился в пользу десантников Кондрашова.

В группу действия на территории хранилищ вошел и Георгий Ермаков из роты связи. Чего только не увидел он на огромной площади вдоль лесной просеки! На открытых площадках и под навесами находилось множество штабелей. Были в тех ящиках патроны, гранаты, снаряды. В хранилищах на стеллажах и на полу — разные материальные ценности. В числе вооружения оказалось до трех десятков 37-миллиметровых зенитных пушек и 20 минометов.

Глаза связиста разбежались от имущества, которое через несколько минут предстояло предать огню. «Трудно, видно, пришлось нашим войскам, если оставили такие большие склады», — подумал он. Жаль уничтожать свою же технику и боеприпасы, но приказ действовал: слышались команды старших групп, стучали бидонами его товарищи, которые поливали бензином штабеля и здания.

Вскоре по команде Кондрашова вспыхнула красная ракета. Это сигнал: все поджечь и отходить к машинам.

В ту же минуту огонь заполыхал на большой территории. К небу потянулись облака дыма.

Десантники уже возвратились на базу, а пожар и взрывы в районе складов продолжались.

Вражеский комендант, расследовав причины пожара, докладывал, видимо, начальству, что в районе Осиповичей по-прежнему действует та воинская часть, которая накануне обстреляла казармы в военном городке.

Засады на дорогах всполошили не на шутку фашистское командование. Колонны начали двигаться с усиленным охранением, в готовности вступить в бой. «Что же дальше? — ломали головы десантники. — Возможно, минировать дороги?» Но нужных мин не оказалось. Начальнику инженерной службы бригады капитану Вениамину Горемыкину пришлось искать выход.

В саперно-подрывных взводах батальонов, по его рекомендации, начали конструировать «партизанку» — мину для подрыва машин и танков. Вскоре ее изготовили.

В первую засаду со стрелково-парашютным взводом ушло и отделение подрывников.

Действие самодельной мины решили проверить на дороге Бобруйск — Осиповичи, в двух километрах западнее деревни Речки. По прибытии на место заняли удобные позиции. Саперы установили мины. Начали ожидать, но до утра по большаку не прошла ни одна машина: фашисты боялись темноты, а еще больше — засады. Десантники в этом районе били их на дорогах уже не однажды.

Рассвело. Июльское солнце брызнуло ослепительными лучами. Со стороны Бобруйска катила, пыля на дороге, легковушка. Видимо, штабная. Ее подпустили поближе и открыли огонь. Но машина, будто завороженная, проскочила мост и скрылась за поворотом. В засаде между стрелками и саперами началась перебранка.

— Вы не «партизанку» сделали, а предательницу, — возмутился один боец.

— А вы не стрелки, а мазилы, — обвинил десантников командир подрывников. — Машину не могли уничтожить!

— Прекратите! — прикрикнул командир взвода. — Сейчас проверю, почему мины не сработали.

И лейтенант направился к тому месту. Когда он вернулся, все прояснилось: легковая машина просто-напросто своими узенькими колесами не наехала ни на одну из мин.

— Идут! По местам! — послышалась команда.

По шоссе со стороны Бобруйска катила большая колонна. Засада замерла. Что «скажет» на этот раз «партизанка»? Ее взрыв являлся сигналом к открытию огня.

С приближением колонны напряжение десантников росло. А фашисты с подъездом к мосту хлестнули пулеметным огнем по придорожным кустам. Стреляли они на всякий случай, но бойцы еще плотнее прижались к земле. И для многих мощный раскат взрыва оказался неожиданным. Это громыхнуло под головной машиной. Вражеский огонь прекратился. И ударили, не жалея патронов, «дегтяри», затрещали автоматы. Вдоль остановившихся машин заметались солдаты в касках.

Четыре машины от бронебойно-зажигательных пуль загорелись. Фашисты, спасаясь от огня, кинулись в придорожные канавы, затем в поле. Засада свою задачу выполнила. Колонна была разгромлена. Около двух десятков немцев здесь закончили свой поход в Советскую Россию.

Десантники захватили трофеи, отошли к месту сбора. После этой удачи они твердо поверили в «партизанку».

Засады на дорогах продолжались.

У деревни Рожнетово

В штаб бригады уже поступали сведения о сильной обеспокоенности фашистов действиями в их тылу отлично организованной воинской части Красной Армии.

Полковник А. Ф. Левашов решил перейти в новый район, на восточный берег Березины. Десантники получили приказ прибыть в лес севернее деревни Рожнетово 1-е.

12 июля почти вся бригада сосредоточилась в этом районе. Ожидали и группу капитана Н. В. Солнцева, которая выполняла задание в районе деревни Городок.

Распоряжением комбрига организовали разведку переправы через реку Березина по железнодорожному мосту у Елизова. Добыть сведения об охране моста взялся лейтенант Мальков.

Небольшому ростом летчику, влившемуся в бригаду из окруженцев, уже приходилось действовать в разведке в роли юноши непризывного возраста. Он побывал даже в Бобруйске с целью угона вражеского самолета, но сделать это оказалось невозможно.

На этот раз на задание разведчик убыл под видом крестьянского паренька. В районе моста он примкнул к местным пастушкам и начал с ними плескаться в Березине. Купался для вида и наблюдал за объектом. «По железнодорожному мосту идут автомашины, значит, фашисты подготовили его», — решил он. С каждой стороны стояли часовые и регулировщики, которые пропускали транспорт то в одну, то в другую сторону.

И тут Мальков увидел, как к берегу реки подошел фашистский офицер. «На ловца и зверь бежит!» — подумал разведчик. Офицер разделся, вошел в воду. Увидев среди мальчишек веснушчатого крепыша Малькова, приказал ему потереть спину. Тот охотно согласился и начал намыливать фашиста.

— О, гут, зер гут! — одобрительно покрякивал представитель арийской расы. — Карошо, карошо. О майн гот, езус Мария унд Езеф! — смешивая немецкий и польский языки, приговаривал гитлеровец.

Он продолжал плескаться. Мальков же выбрался на берег первым, улучил момент, схватил портфель офицера и, обернув его рубахой, скрылся в кустах.

Так важные документы появились в штабе бригады, и среди них большая топографическая карта.

В районе новой базы, куда перешла бригада, в окружении лесов приютились маленькие деревушки в десяток дворов. На большой поляне, среди деревьев, потерялись домики Рожнетово 1-е. Рядом, в полукилометре — Ждановичи в шесть дворов, а еще через 500 метров — Рожнетово 2-е. Эту деревушку из восьми дворов жители называли Шестиволоки.

— Когда здесь, на песках, начали селиться, — пояснила ротному Серафиму Виноградову Евдокия Дубинчик, — у каждого двора было по одной волоке земли. А волока, по-нашему, — двадцать десятин.

— Вот и пошло, шесть дворов — значит шестиволоки, — уточнила ее сестра Варвара. — Здесь все по-своему. А нас, сестер, называют Дубинчихами.

Севернее, тоже в окружении лесов, — маленькие Мотовило, Заельник, Середок, Татарковичи — все рядом, словно рассыпанные на земле горошины.

Уже на шестой день войны, буксуя колесами машин на песчаной дороге, сюда пробрались фашисты.

Война в этот район так быстро докатилась, что мужчины призывного возраста уже не застали свой военкомат на месте и после безуспешных поисков вернулись домой. А коль в деревнях молодые и здоровые — значит, бойцы. Так решили фашисты и забрали их как военнопленных. Вот почему к тому времени, когда прибыли десантники, в деревушках остались одни женщины, старики и дети.

Из-за бездорожья гитлеровцы дальше Рожнетово в этих краях не прошли. Но их прибытие в Залесье жители запомнили особо. Подъехав к деревне, фашисты для устрашения жителей открыли огонь. Мальчишки Стась и Петрусь Лубинские, находившиеся в огороде, попытались перебежать под защиту дома и были убиты. Чтобы запугать селян, фашисты подожгли и их дом: «Смотрите, мол, так будет с каждым, кто посмеет убегать от нас!»

Соседи похоронили мальчишек на их же огороде.

Показались тогда фашистам неприветливыми Томась Шичко и его два сына. Расстреляли всех.

13 июля группа десантников — заготовителей продуктов — приехала в Залесье, чтобы закупить кое-что в колхозе, но деревня встретила их тревогой.

— Дяденьки, не езжайте дальше, там немцы! — предупредил выбежавший навстречу мальчишка. — Понаехало их ух как много! В касках. Спрашивают: где прячутся русские с голубыми петлицами? Сам слышал, как выкрикивал их переводчик. Честное пионерское!

С этой вестью заготовители и вернулись в лагерь.

Обстановка требовала как можно быстрее перейти за Березину, но комбриг А. Ф. Левашов, не получив данных от посланной разведки на восточный берег реки, решил подождать до ее возвращения.

Сторожевые заставы севернее Мотовило и южнее Рожнетово 1-е усилили «сорокапятками». Десантники подготовились к бою, которого, как видно, уже не избежать.

Под вечер начальник разведки Мина Козунко имел полное представление о силах, которые фашистское командование бросило для расправы с десантниками.

Ночь прошла спокойно. Наступило утро 14 июля. Первые лучи солнца, отражаясь алмазным блеском, засверкали на глянцевой от росы листве. Лес буйствовал всеми красками, жил своей жизнью: пели и перекликались на разные голоса птицы, слышались команды, трещали сучья под ногами связных. Впервые за две недели действий в тылу противника десантники собрались вместе. Никто на задание не ушел. Строились. Командиры подводили итоги боевых действий, отмечали отличившихся, ставили задачи на случай боя.

В 12 часов дня трофейный радиоприемник окружили свободные от наряда бойцы и стали жадно вслушиваться в голос Москвы. Диктор Всесоюзного радио передавал последние известия.

— Ох, и брешут немцы, что взяли Москву и Ленинград! — успел заметить Яков Дашко до того, как диктор перешел к чтению выдержек из выступления И. В. Сталина по радио от 3 июля.

Почти весь комендантский взвод, укомплектованный музыкантами, слушал задачи советского народа по борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Вдруг на северной заставе началась стрельба. Минут через пять хлестко ударили и «сорокапятки». Это бойцы 2-й роты старшего лейтенанта Серафима Виноградова отражали атаку врага. К удивлению десантников, фашисты, как говорят, ломились скопом, хотя застава и встретила их мощным огнем.

Сзади первой цепи появилась новая. Уперев приклады автоматов в живот, не целясь, больше для поднятия духа, стреляли гитлеровцы. Они всей массой высыпали на поляну. Их зеленоватые мундиры замелькали и среди деревьев. Чувствовалось, что фашистское командование решило одним ударом покончить с десантниками. Не зря же они бросили в огонь вторую цепь. Но она не продвинулась и на сто метров, залегла под огнем роты Виноградова.

Гитлеровцы начали подготовку к новой атаке. Ударили минометы. Мины взрывались на земле и в кронах деревьев, угрожали поразить осколками с высоты.

— Больше никогда не выберу позицию вблизи дерева, — ни к кому не обращаясь, проговорил Павел Козлов.

Он прижался ко дну окопа. Песок от близких взрывов осыпался на голову, за ворот гимнастерки, но было не до комфорта. Тревожила мысль: как выжить под таким огнем? Неожиданно обстрел прекратился.

Павел приподнялся над окопом и увидел, что цепь врага, стреляя на ходу, двигалась прямо на него. Он приложился к запыленному прикладу своей СВТ и дважды выстрелил по выбранной цели. Но фашист продолжал идти. Нужно лучше целиться и не торопиться со спуском курка. Павел еще раз взял гитлеровца на мушку и сделал выстрел. Грузная фигура врага осела.

Немцы с закатанными рукавами, как в психической атаке, стреляя из автоматов, уже пересекли поляну. Павел очередным выстрелом сразил еще одного. Заметил высокого, который строчил из «шмайсера» и, озираясь по сторонам, что-то выкрикивал. Выстрел привел Павла Козлова в восторг: упал и этот фашист!

В цепи врага против его окопа теперь образовался разрыв метров в тридцать — это от метких выстрелов. Он «посадил» на мушку еще одну фигуру, плавно нажал спусковой крючок. В плечо привычно толкнуло. Гитлеровец на миг остановился, затем будто нехотя начал оседать. «Есть четвертый!» — отметил Павел и подумал, что нужно об этом написать домой, в Москву. Тогда знакомая почтальонша принесет его треугольник по адресу: улица Осипенко, дом № 2 и, как обычно, постучит во вторую квартиру. Дверь кто-нибудь откроет. Вот будет радости в доме, где его считают погибшим или пропавшим без вести. А он не только здравствует, но и бьет врага в тылу. Вот только как переправить письмо за линию фронта?..

— Гранатами — огонь! — раздалась команда лейтенанта Святослава Еремова.

Мысли Павла оборвались. Он повернул ребристую ручку РГД, снял ее с предохранителя, подготовился к броску. Однако до применения гранаты дело не дошло. Уцелевшие гитлеровцы показали спины.

Не мог Павел Козлов видеть из своего окопа атаки фашистов на других участках, но по «голосу» вражеских пулеметов со стороны деревни Мотовило, Заельник, Середок и в районе военного городка, что рядом со складами юго-западнее Рожнетово 1-е, он чувствовал, что бой шел всюду.

В середине дня поредевшая рота, подбив «сорокапятками» два бронетранспортера, после сильного минометного огня фашистов отошла на запасной рубеж и, наскоро окапавшись, отразила еще одну атаку.

До дома лесника, где находился штаб бригады, теперь четко доносился стрекот автоматов. Стрельба усиливалась, приближалась.

— Наши отошли, — подытожил Аркадий Цацкин.

Его 1-я рота, состоявшая из бойцов с высшим и средним образованием, как резерв комбрига вот уже более часа занимала оборону вблизи штаба. Он слышал команды начальника штаба на формирование подкрепления для северной заставы. Вскоре часть роты связи и отделение разведчиков под общим командованием заместителя начальника политотдела по комсомольской работе Павла Петрова развернутой цепью прошли через линию окопов 1-й роты.

— Выдерживать равнение! — подбадривал политрук свою команду. — В бой идем, а не к теще на блины, — бросил он шутку. — Вперед, десантники!

Увидев позади подкрепление, командир батальона решил организовать контратаку и направил во взводы связных с приказом подготовиться. А с подходом группы усиления поднялись и бойцы 2-й роты.

— За Родину! Вперед! — подал команду комбат и сам с наганом в руке двинулся в цепи.

— Ура! — выкрикнул Петров, и цепь отозвалась этим мощным кличем, будто на учении в мирные дни.

Увидев бойцов с голубыми петлицами, фашисты не выдержали, бросились наутек. Их спины замелькали между деревьями. Усиленное лесным эхом «ура!» заставляло их бежать без оглядки.

Контратака удалась. 2-я рота заняла прежний рубеж. Но через полчаса после сильного огня минометов враг атаковал снова, теперь уже на левом фланге. Фашисты выходили на тылы заставы. Рота опять отошла, перебросив главные силы на позиции слева.

В три часа дня батальон майора Федора Антрощенкова на южной заставе тоже вступил в бой. Был момент, когда гитлеровцы прорвались через рубеж 8-й роты старшего лейтенанта Александра Хотеенкова. Тогда комбат бросил в контратаку свой резерв, и фашистов перебили в рукопашной схватке. Но угроза новой атаки не миновала.

По-видимому, у врага было единое командование: атаки с севера и юга велись явно с целью окружения.

1-й батальон майора Григория Лебедева продолжал бить гитлеровцев 511-го пехотного полка. Это стало известно из документов убитого фашиста на южной заставе. Но в новой атаке врага наши роты не выдержали сильного минометного огня и отошли на вторую позицию.

И снова стрельба приближалась к штабу бригады. Обстановка на командном пункте стала тревожной. Прорвавшиеся на левом фланге гитлеровцы двинулись в направлении штаба. В бой вступили курсанты — резерв комбрига.

Лес затрещал, залихорадил стрельбой. Эхо усиливало и множило выстрелы. Складывалось впечатление, что немцы атаковали со всех сторон. Но по виду полковника А. Ф. Левашова, который с завидным спокойствием беседовал с комиссаром, все верили, что ничего особенного не произошло.

Верил в это и Аркадий Цацкин, который в роли связного находился у блиндажа начальника штаба.

Через минуту-другую комиссар говорил с политруком разведроты Иваном Сапожниковым, а комбриг спустился в блиндаж майора Сченсновича.

Полковой комиссар И. В. Кудрявцев что-то разъяснял политруку и показывал в сторону южной заставы. «Нужно срочно связаться с комбатом и узнать, как у них дела. Телефонная связь оборвалась», — так по жестам и отдельным словам понял связной.

Политрук отдал честь и побежал к командиру роты, а комиссар уже давал задание редактору бригадной газеты Михаилу Козлову, который, как понял Аркадий Цацкин, направлялся на правый фланг северной заставы.

— Рад вас видеть, товарищ старший политрук, — донеслось до Аркадия.

Прибыл заместитель командира 2-го батальона по политчасти Павел Кимов.

— Ну, рассказывай, комиссар, как у вас дела на южном фронте, — шутливо спросил И. В. Кудрявцев.

И старший политрук доложил, как ходила в контратаку 4-я рота лейтенанта Михаила Солдатенко, как ликвидировали прорыв противника. Но враг не отказался от попытки прорваться в район Рожнетово.

— Не забывайте, товарищ старший политрук, отметить отличившихся, представить их к наградам. А указаний на партийно-политическую работу не ждите: организовывайте политинформации по сводкам Совинформбюро и беседы, проводите партийные и комсомольские собрания независимо от обстановки. Передайте десантникам вашего батальона, что комбриг доволен делами южной заставы. Сражайтесь смело и стойко!

Так запомнился разговор комиссара бригады со старшим политруком Аркадию Цацкину. «Удивительное дело: резерв комбрига отбивает атаку врага, вокруг стрельба, а комиссар бригады занят указаниями по работе с десантниками в боевой обстановке, дает задания всем политработникам», — отметил Цацкин.

Вскоре он уже мчался к командиру роты с приказом: «Организовать атаку и выбить врага из района штаба бригады».

Через 10 минут связной вернулся и доложил, что команда в роты передана.

Еще через минуту над лесом прочертила дугу красная ракета — сигнал к атаке.

— За Родину! Вперед, десантники! — подал команду старший лейтенант Яковлев. — Ур-р-а!

Его команда покатилась по цепи.

Никон Исаев, Израил Гилевич, Борис Пасечник и Яков Дашко поднялись вместе с работником бригадной газеты Александром Чуйко. По обе руки младшего политрука Ивана Степуры ускоренным шагом шли младший сержант Алексей Чернышов и бесстрашный лейтенант Александр Сахончик. С бойцом Петром Жуковым и другими атаковал с наганом в руке лейтенант Николай Сушко, командир разведывательно-самокатной роты. На его гимнастерке поблескивал орден Ленина за участие в разгроме японцев на реке Халхин-Гол.

Увидев десантников, фашисты показали спины.

— Хальт! Хальт! — надрывались офицеры и палили в воздух из парабеллумов, но воинство их не слушало.

Гитлеровцы, привыкшие наступать, побежали. Преследуя их, десантники вышли к рубежу северной заставы.

Вскоре фашисты поднялись в очередную атаку. Резерва у комбрига уже не оказалось, и он через командира связи приказал майору Федору Антрощенкову направить в его распоряжение взвод, а сам с лейтенантом Аксеновым, который исполнял одновременно и должность адъютанта командира бригады, зашагал к роте курсантов.

На повороте дороги, врезавшейся в лес, они увидели, как сержанты Макаров и Вербицкий, опустошив магазины автоматов, колотили фашистов прикладами.

Лейтенант Аксенов с разрешения комбрига кинулся им на выручку и прикончил одного гитлеровца финкой. Другой фашист бросился в лес. Аксенов в спешке расстрелял по нему весь запас патронов своего револьвера, но врагу удалось уйти.

— Так их, десантники! Бей фашистов! — услышали курсанты знакомый голос А. Ф. Левашова.

Прибытие комбрига на рубеж обороны утроило силы курсантов, и они выстояли на своей позиции.

Прорвавшиеся в лагерь бригады бойцы из группы капитана Николая Солнцева доложили, что из Осиповичей на дорогу в Залесье повернула большая колонна фашистов. Следовало ожидать новую атаку с юга. Рассказали десантники и о том, что после выполнения задания в районе деревни Городок группа Солнцева попала в засаду и понесла потери. Где сейчас комбат, они не знали, но бойцы отдельными группами прорывались в район сосредоточения бригады.

14 июля еще один подвиг совершил адъютант старший батальона Павел Дороганов. Он снова для разведки переоделся в мундир фашистского офицера. В сопровождении десантника, наряженного в форму противника, пробрался лесом в Татарковичи и под видом заготовителя продовольствия побывал в деревушке Середок, где многое разузнал о силах и средствах, брошенных гитлеровцами с севера. Отличное знание немецкого языка помогло ему поговорить с обер-лейтенантом 511-го пехотного полка.

По его докладу и данным группы бойцов Николая Солнцева, комбригу стало ясно, что гитлеровцы не отступят и нужно прорываться в другой район.

С наступлением темноты стрельба прекратилась, но фашисты окаймили лес осветительными ракетами. Все видели, что бригада в полном окружении. Гитлеровцы светили ракетами и одновременно обозначали занятые ими районы.

На командный пункт прибыли комбаты и заместители по политчасти.

В это время противник открыл огонь зажигательными и дымовыми снарядами. Темноту наступившей ночи разрывали вспышки. Лес горел, окутывался дымом. Похоже было, что противник решил выбить десантников из района любыми средствами. Минут через пятнадцать обстрел прекратился. А лес горел, дым и смрад загнали всех в блиндажи и окопы.

Все понимали: нужно прорываться. Но куда? В каком направлении?

Полковник А. Ф. Левашов пригласил командиров и политработников в штаб и объявил решение на прорыв в район Большая Дубровица, что в 20 километрах юго-западнее Рожнетово. Автотранспорт с «сорокапятками» под командованием помощника командира бригады по снабжению с двумя стрелково-парашютными взводами отдельной колонной должны были двигаться в новый район по маршруту: Рожнетово-2, Залесье, Александровка — все полевыми дорогами.

В 24.00 автоколонна тронулась. На выходе из Рожнетово 1-е фашисты встретили ее огнем. Приданные взводы спешились и ударили по вспышкам врага огнем такой силы, что машины проскочили без остановки, если не считать, что две из них не смогли одолеть в темноте песчаную дорогу.

Чтобы запутать противника, батальоны, постреляв еще немного, тоже тронулись в путь.

Наступило утро. Подразделения с мерами разведки продолжали движение в новый район, торопились закончить бросок до появления в небе «юнкерсов».

Прибыли благополучно. В ближние населенные пункты сразу же отправились разведгруппы. Через них десантники узнали, что до вчерашнего дня, как рассказывали жители, все деревни были заняты вражескими войсками. Накануне же они в спешке уехали в сторону, где шел бой.

Получилось как нельзя лучше: гитлеровцы освободили район для уставших десантников, сами предоставили им возможность продолжать жить и бороться.

В создавшейся обстановке комбриг принял решение выходить за линию фронта. Но где она теперь, эта линия фронта? Решили двигаться общей колонной на юго-восток, в направлении Калинковичей, Речицы, придерживаясь болот.

Марш начался. Впереди, на небольшом удалении шло охранение в составе двух стрелково-парашютных отделений. Комбриг с двумя «штурманами», как в шутку называли капитана Горемыкина и лейтенанта Аксенова, вооруженных компасами, шагали в голове колонны. Время от времени они сверяли направление.

Перемещались ночью, а днем отдыхали и заготавливали продовольствие в ближайших деревнях.

Из-за машин марш был трудным, они нуждались в дорогах. А где их найти в лесу, если порой двигались по азимуту, через кустарники? Вначале оставили кухни, потом «сорокапятки». Вскоре оказались обузой и сами машины.

19 июля вышли в лес восточнее хутора Карповича и севернее Глуска. Остановились на дневной отдых. По договоренности с председателем колхоза, который продолжал руководить хозяйством и после прокатившихся через деревню фашистов, получили десяток голов крупного рогатого скота. До вечера готовили еду. Подкрепились. Отдохнули и — снова в путь.

Еще засветло подошли к большаку Бобруйск — Глуск. Комбриг решил дорогу переходить, не дожидаясь темноты. Охранение вышло на фланги, и колонна двинулась.

Поначалу все шло хорошо, но вскоре появилась вражеская машина. Завязалась перестрелка. Переход большака застопорился. Комбриг приказал усилить охранение и продолжать движение — все равно уже обнаружены.

В итоге боя с охранением десантников фашисты, потеряв пятерых солдат, откатились за поворот. Туда же убралась и их машина. Переход дороги закончился. Колонна продолжала движение, но под вечер за десантниками увязались преследователи. С тыла наседали автоматчики, а впереди громыхали взрывы. Не менее трех батарей с двух направлений били по лесу в одно место, преградив путь бригаде. Лишь решительным броском можно было выйти из этого огненного «мешка». Густой, почти непроходимый орешник разрознил десантников. Наступившая темнота довершила дробление бойцов на отдельные группы. Взводы и роты уже распались. В каждой группе — свой старший. По его командам и действовали.

В середине ночи фашисты прекратили артиллерийский обстрел и преследование. Стало тихо. Но это не успокаивало.

На Паричи, Озаричи, Калинковичи

Капитан Вениамин Горемыкин оказался старшим в группе из 50–60 бойцов. Посоветовавшись с командиром разведроты Петром Поборцевым, он решил сделать остановку на два-три часа, пока не наступит рассвет. Выставил охранение, приказал всем отдыхать.

В три часа ночи артиллерийская батарея противника опять открыла огонь. Было не до сна. Построились в колонну по два и двинулись строго на запад. Через два часа снова повернули на свой азимут — 135 градусов.

Чего только не испытали десантники Горемыкина! Они одолели почти непроходимое болото. Потом еще одно. Днем переползали открытые участки. Шли параллельно дорогам, по которым на автомашинах и мотоциклах катили фашисты, питались колосками ржаного поля. А как добывались продукты? Сердобольные белорусские женщины удивлялись мужеству бойцов с голубыми петлицами, которые прорывались к своим.

Такие испытания выдержали все группы. Более 200 километров за 8-10 дней прошли они через леса и по болотам Полесья, прежде чем удалось выйти к Калинковичам. Без карт и снабжения, на подножном корму, как говорила Саша Попова, в постоянном напряжении: не угодить бы в лапы фашистов.

Случались и незапланированные стычки с гитлеровцами. Были убитые и раненые. Худые, измученные голодом, уже порядком обносившиеся, десантники пробирались по тылам противника на сборный пункт. В голове у каждого стучало: «Паричи, Озаричи, Калинковичи».

Группа, в составе которой шел Георгий Ермаков, встретилась по пути с конниками генерала О. И. Городовикова и вместе с ними под командой Льва Калачева совершила налет на остановившуюся колонну гитлеровцев. Несколько танков и бронетранспортеров от бутылок с горючей смесью, полученных у кавалеристов, запылали в ту ночь. Переполох среди фашистов поднялся невероятный. Стреляли они и светили ракетами до самого утра.

Десантники понравились кавалеристам, не хотели их отпускать, но кавалерийскому командиру пришлось согласиться с доводами младшего политрука, и его группа продолжила путь на Калинковичи.

Шли по местам отгремевших боев. Попадались участки леса, где белели фашистские листовки-пропуска с картинками из райской жизни военнопленных, с приглашением сдаваться.

Наконец добрались до цели. Жиденькими огоньками встретили Калинковичи десантников.

— Вышли, дошли! — эти слова красноармейцы и командиры произносили с гордостью за свой поход.

25 июля в военный городок в Калинковичах прибыла последняя группа. Всего около 1200 десантников с вооружением и в полной форме собрались под единую команду.

Два дня отдыхали. Приводили себя в порядок. Пополнялись. Вспоминали о тех, кто отстал, отбился. Строили догадки о красноармейцах и командирах, которые не прибыли в пункт сбора. Что с ними? Может, в плен попали? А может, погибли от ран, оказавшись в одиночестве?

Сотни десантников потерялись на марше. И у каждого из них своя история. Григорий Токуев, к примеру, боец из разведроты, после долгих скитаний по лесам и болотам Полесья оказался в рядах белорусских партизан. За боевые подвиги удостоен звания Героя Советского Союза.

Стойко перенесла испытания марша и Саша Попова. В Калинковичах она впервые за 10 дней встретилась с мужем — старшиной роты сержантом Федором Долговым.

— Чи ты дивчина, чи ты хлопец? — спрашивала ее, остриженную под мальчика, хозяйка дома. — И как это тебя, такую молодую, матка отпустила?

Саша рассказала о себе все. Хозяйка перестала удивляться и как могла обхаживала молодую женщину да еще парашютистку-десантницу.

На этот раз она послушала комбрига, собралась домой. Ей выдали справку, что она, Попова Александра Семеновна, работала машинисткой 3-го отделения 214-й воздушно-десантной бригады до 28 июля 1941 года и вместе со всеми участвовала в выполнении боевых заданий командования фронтом, а в настоящее время следует к месту жительства в Воронежскую область. Начальник особого отдела бригады младший лейтенант Соколов скрепил эту справку подписью.

И сегодня эта бесценная, пожелтевшая от времени бумага с гербовой печатью родной 214-й воздушно-десантной бригады хранится в доме у Александры Семеновны.

3-я армия, в полосу которой вышла бригада, через штаб Центрального фронта подчинила себе десантников. Они получили задачу оборонять Мозырский укрепрайон от Копаткевичей до станции Птичь.

В Копаткевичах Вениамину Горемыкину и другим управленцам бригады понравился распорядительностью и организованностью райвоенком, который по своей инициативе готовился оборонять рубеж силами ополченцев.

Закаленные в боях десантники мужественно отстаивали свой участок. 1 сентября рота младшего политрука Павла Мосолова в бою у разъезда Коржевка сделала вылазку в тыл врага и уничтожила артиллерийскую батарею.

А еще 5 августа десантники майора Федора Антрощенкова атаковали фашистов в деревне Карповичи. В том бою отличился старшина роты сержант Федор Долгов. Увлекая роту, он шел впереди. По его инициативе десантники, совершив обход, вышли к деревне со стороны ржаного поля, которое подступало к садам и огородам.

Налет десантников на деревню, занятую фашистами, среди бела дня удался. Гитлеровцы в панике заметались по дворам. Беспорядочно отстреливаясь, они попытались убежать в поле, но огонь ручных пулеметов и ППШ, которые находились на вооружении многих десантников, довершил разгром врага. Десятки солдат были уничтожены, восемь попали в плен.

Бойцам Долгова здесь достались 18 верховых лошадей, 6 орудий, 10 батальонных минометов и около 30 велосипедов.

В обороне под Челюсчевичами отличились парашютисты Серафима Виноградова и радиовзвод Василия Мозжухина, которые уничтожили до роты солдат.

Журнал боевых действий бригады каждый день пополнялся данными о делах десантников.

От 6 августа есть запись, что разведчики Петра Поборцева атаковали роту 293-го пехотного полка. Почти все фашисты уничтожены.

Оба батальона отличились в первых боях на фронте. Бойцы, действовавшие до этого в основном по-партизански, и здесь показали себя с лучшей стороны.

Между тем обстановка по защите рубежей Гомельщины с каждым часом осложнялась. Противник, заняв Жлобин, стал угрожать тылам армии. И десантники, совершив 30-километровый марш, заняли оборону у железной дороги Жлобин — Калинковичи.

На командный пункт бригады прибыл генерал-майор Алексей Семенович Жадов. Здесь впервые встретил он свою 214-ю воздушно-десантную бригаду, познакомился с командирами и политработниками штаба. Интересовался боевыми делами десантников в период рейдов по тылам бобруйской группировки врага, затем рассказал о боевых действиях 7-й и 8-й воздушно-десантных бригад, которые с 30 июня обороняли переправы на Березине, потом, отходя с рубежа на рубеж, вели бои под Могилевом, а теперь продолжали сражаться в районе Кричева.

Так в бригаде А. Ф. Левашова стало известно о судьбе своих собратьев, с которыми они расстались на Березине.

В заключение их бывший командир корпуса, а теперь начальник штаба 3-й армии Центрального фронта дал совет, как действовать с зарвавшимися фашистами по опыту боев на Березине и Соже, где он с двумя бригадами сдерживал в почти месячных боях рвавшиеся на Москву дивизии Гудериана.

Вскоре по требованию генерала Жадова майор Сченснович убыл на новую должность. На его место заступил майор Мина Козунко, а Вениамин Горемыкин стал начальником разведки бригады.

При поддержке бронепоезда

Несколько суток десантники полковника А. Ф. Левашова вели бои при поддержке бронепоезда «Смерть фашизму».

— А бронепоезд — натуральный, как в гражданскую войну, воспетый в песнях, прямо сошедший с картинок в книгах, — заметил как-то Израил Гилевич. — Но трудненько ему придется при налете авиации, которой в гражданскую войну почти не было.

Только сказал об этом, как неожиданно увидел на горизонте группу «лапотников».

Бронепоезд ощетинился огнем зенитных счетверенных пулеметов. Но «юнкерсы», следуя за ведущим, начали пикировать: слишком уж цель приметная, такую не замаскируешь. Один за другим, поворачиваясь на крыло, почти отвесно, будто коршуны за легкой добычей, срывались они в пике, сбрасывали смертоносный груз на закованные в броню вагоны и паровоз. Бомбы ложились мимо. На месте их разрывов поднимался дым, воздух сотрясали громовые раскаты.

Ни одна бомба, однако, бронепоезд не поразила. Улетели «юнкерсы», и он снова, попыхивая, выдвинулся на позицию для поддержки огнем десантников, с которыми была установлена телефонная связь.

Вслед за первой группой Ю-87 через равные промежутки времени в небе появлялись новые группы пикировщиков. Железнодорожная станция Птичь, которую обороняли десантники, превратилась в объект постоянных налетов «лапотников».

Бои с поддержкой бронепоезда запомнились всем десантникам. Здесь они не только оборонялись, но и участвовали в контратаках. А курсанты Григория Яковлева так атаковали, что гитлеровцы бежали через три деревни, бросая на пути вооружение и боеприпасы, машины и повозки. В этом броске курсанты захватили и пленных, а в оставленном обозе увидели награбленное в белорусских селениях имущество, где было все: детские ботинки и штанишки, занавески, скатерти и домашняя утварь. Фашисты, как убедились десантники, являлись ко всему еще и мародерами.

С утра 13 августа у разъезда Холодники бойцы 2-й роты снова атаковали и уничтожили до роты гитлеровцев, а остатки их убежали в соседний лес.

Через большое картофельное поле курсанты Яковлева устремились к еще одной деревушке. Неожиданно из-за кустарника вдоль дороги ударила автоматическая пушка с гусеничного бронетранспортера. Разрывы маленьких снарядов затрещали в цепи десантников. В этот огонь вплелись и очереди «шмайсеров». Густая цепь фашистов в касках двинулась с фланга. Создалась критическая обстановка.

— Ложись! Перебежками развернуться вправо! По фашистам огонь! — приказал командир роты.

Через минуту десантники ударили очередями «дегтярей» и ППШ, но бронетранспортер продолжал вести огонь, и гитлеровцы, стреляя из автоматов, приближались.

Понимая, в какую переделку попали бойцы, командир роты совершенствовал оборону и получил ранение.

— Связной, найти политрука! — приказал ротный. — Пусть принимает команду, нужно контратаковать…

Это были последние слова командира 1-й роты. В том бою получил ранение и командир взвода Святослав Еремов, но он не оставил поле боя, сражался, пока враг не выдохся и атаки его не прекратились. Разрядил эту критическую обстановку младший сержант Иван Дудник. Вместе с помощниками он протянул в район попавшей в беду роты телефонный провод, и орудия бронепоезда ударили по врагу. Рота курсантов, возглавляемая младшим политруком Иваном Степурой, отошла из-под флангового удара фашистов и вынесла с поля боя командира.

Той же ночью батальон Григория Лебедева получил приказ уничтожить штаб 13-го механизированного полка у разъезда Холодники. Точное место вражеского штаба показал захваченный в плен связист. Атака оказалась удачной. Штаб полка разгромили. Полковнику А. Ф. Левашову доставили важные документы, в их числе и топографическую карту с нанесенной обстановкой. На ней парашютным значком были обозначены районы, занимаемые десантниками.

— Оказывается, фашисты знают, с кем имеют дело, — доложил начальник штаба комбригу.

— Как им не знать десантников — умирают они в атаках лицом на запад, значит, не бегут от противника! — вставил комиссар бригады И. В. Кудрявцев. — Знают и по форме одежды убитых, и по эмблемам, и по финским ножам на поясе. Знают и по стойкости в обороне.

14 августа бои у деревни Карповичи продолжались. Старший инструктор политотдела бригады Матвей Носачев находился в тот день в роте лейтенанта Ивана Ткаченко. Здесь фашисты при поддержке артиллерии так атаковали, что кое-кто усомнился: можно ли вообще выстоять в таком пекле? Фашисты выпустили по окопам роты сотни снарядов и мин. Однако десантники не только удержали рубеж, но и причинили врагу большой урон. Еще утром ротный получил ранение, но не дал себя эвакуировать. Лишь вечером командование ротой принял лейтенант Виктор Прокофьев.

В бою за деревню Давыдовичи отличился младший политрук Лев Калачев. Бойцы его роты из засады уничтожили до взвода вражеских всадников. 15 захваченных верховых лошадей они доставили в распоряжение комбрига.

В бою под деревней Жуковкой боец Николай Прошутинский на прикладе самозарядной винтовки сделал четырнадцатую отметку — число уничтоженных им фашистов.

В бою за деревню Августов инструктор-литератор бригадной газеты Александр Чуйков действовал за политрука 9-й роты. В один день был ранен дважды, но остался в строю. В бою у деревни Акрионы еще раз проявил себя Федор Долгов. Здесь он форсировал со взводом реку и, оказавшись в тылу врага, уничтожил до роты гитлеровцев…

Обстановка на Центральном фронте к этому времени еще более усложнилась. Фашисты, овладев Гомелем, устремились на Чернигов. Десантники с другими войсками 21-й армии, которой их подчинили, оказались в мешке, выход из которого оставался лишь в районе Лоева.

Бригада получила приказ срочно занять оборону на шоссе Гомель — Чернигов. Днем и ночью дорогой на Хойники шли десантники к переправе у Лоева. Утром люди падали от усталости, но комбриг требовал идти быстрее.

В середине дня поредевшие роты на плотах переправились на левый берег Днепра. Враг находился рядом. Опоздай десантники на полчаса, и попались бы в ловушку.

Южнее Чернигова

28 августа десантники полковника А. Ф. Левашова вступили в бой на украинской земле севернее Чернигова, в полосе 21-й армии. Здесь почти сутки бригада сражалась с превосходившими силами противника. Израсходовала почти все патроны. Спас положение интендант 3-го ранга Иван Кондрашов, раздобывший где-то машину с боеприпасами.

Рвавшийся в Чернигов враг был остановлен.

Оборона Репок, Борзны, Мены и Сосницы — еще одна страница в боевой биографии десантников.

Командарм, учитывая подготовку бригады и ее боевой опыт, создал из десантников подвижной отряд, бросал его на машинах из одного угрожаемого участка на другой. И бойцы стойко обороняли Борзну, Веркиевку, Иван-Город и Ичню, а также Прилуки. 17 сентября они оказались на окраине Пирятина в составе Юго-Западного фронта. В это время фашисты завершили здесь еще одно окружение наших войск, и десантники получили приказ на самостоятельный выход из кольца. Тревога не покидала красноармейцев и командиров за исход прорыва. Как быть с ранеными и машинами? В каком направлении двигаться?

Еще в боях за Холодники лейтенант Святослав Еремов получил ранение и теперь переносил нестерпимую боль. Комбриг предложил ему остаться в одной из деревень, чтобы подлечиться, но он пошел вместе со всеми.

И на этот раз десантники положились на боевой опыт А. Ф. Левашова. С разведкой, охранениями и готовностью к бою взяли курс на восток через мост на реке Удай. Часа через два втянулись в кустарник и решили ожидать темноты, чтобы двинуться в направлении Харькова.

Распоряжением В. Я. Горемыкина, как начальника разведки, на опушке леса выставили разведпосты. Вскоре от них поступил доклад, что по балке на машинах движется до роты фашистов. По этой же ложбине навстречу им катились до десятка наших грузовиков с имуществом и ранеными.

Встреча для обеих сторон стала неотвратимой. Разобравшись в обстановке, обе колонны остановились.

Гитлеровцы соскочили с машин и бросились в атаку. Рядом с лагерем десантников разгорелся бой. Отдыха и ожидания темноты не получилось. Выскочив из лесу, бойцы атаковали фашистов с фланга, уничтожили до сотни солдат, а машины их подорвали гранатами.

В лагерь десантники уже не вернулись, двинулись вперед. Под вечер из засады они разгромили еще одну колонну. До десятка машин сожгли, остальные вывели из строя бронебойно-зажигательными пулями.

Вечером остановились. Комбриг собрал на совет командиров штаба. Что делать? Какой выбрать маршрут для выхода из окружения? Горемыкин предложил от направления на Харьков отказаться по причине, что придется при этом преодолевать реки Сула, Южная, Лохвица, Хорол Южный, Липовая Долина и Псел в их среднем течении, а значит, с большой глубиной, что не под силу десантникам без переправочных средств. Приняли его предложение взять курс на северо-восток, где реки можно преодолеть вброд.

Роты разделились на группы. Другого выхода по опыту накануне проведенных боев не видели. Тронулись с наступлением темноты. За ночь, как правило, успевали проскочить особо опасные участки. На реке Сула противник мост охранял силою до взвода. Под покровом темноты Горемыкин с пятью автоматчиками атаковал охрану, и она разбежалась. Группа штаба бригады переправилась без потерь. Начало прорыву было положено.

Лесов становилось все меньше. Чтобы не обнаружить себя, по-прежнему шли по ночам. Из-за раннего утра останавливались и на полях с копнами. Ложились в свекольной ботве, чтобы переждать день. Добывать продукты становилось все труднее. В селениях обычно на ночь останавливались гитлеровцы. Их охрана находилась начеку. Не одни десантники прорывались из окружения и нуждались в питании и отдыхе. Ночь почти всюду становилась днем из-за осветительных ракет фашистов. Об их запасах они позаботились еще до войны и теперь светили всю ночь.

Остановку среди копен на скошенном поле особо хорошо запомнили командиры штаба Александр Цвион, Виктор Соловьев, Василий Нехорошев и Вениамин Горемыкин.

— Сегодня у меня день рождения, — объявил Цвион. — Надо бы угостить вас. Как виновник торжества я выхожу в поле на поиски чего-либо съестного.

Получив одобрение Горемыкина, старшего в группе, помощник начальника оперативного отделения, отодвинув сноп из стога, вылез наружу. Вскоре друзья встретили его с охапкой гороха. Наелись досыта. Но Цвион сделал еще рейс. Снова угощались, пока не затошнило.

Через несколько минут они уснули.

Первым пробудился Василий Нехорошев. Копна раскрыта, и он увидел рядом буренку. Со своим коровьим любопытством она разглядывала людей. Подбежал пастушок и тоже остановился от удивления, увидев в копне военных в форме летчиков.

— Подойди, мальчик, поближе, — позвал Горемыкин. — Как тебя зовут?

— Вася.

А что там за шум?

— Это фашисты уже третий день молотить пшеницу заставляют. Наши говорят, что все в неметчину отправят.

— Как называется ваше село?

— Харьковцы.

Так обитатели копны получили сведения об обстановке в округе.

По грунтовой дороге вблизи весь день катили вражеские автомобили, мотоциклы, но гитлеровцам и в голову не приходило, что рядом в копнах около 100 десантников ожидали ночи, чтобы сделать новый бросок на соединение со своими войсками. Где-то в таком же положении выжидали темноты и другие десантники.

Группа, в которую входил Георгий Ермаков, тоже устроилась в копне у дороги. Разбудил его удар по ноге.

— Ком! Ком, майн гер! — издевался довольный гитлеровец и огрел его прикладом по спине.

Ермаков сообразил: случилось ужасное. В голове от вчерашней контузии, когда одной бомбой уложило 17 человек и среди них начальника связи бригады Филиппа Борисова, еще гудело. Что же будет: плен или выстрел фашиста? Его, оглохшего, вместе с другими неудачниками, погнали в село. Слышались команды:

— Шнейль! Шнейль!..

Пленными заполнили сарай. Никого не выпускали даже по надобностям. Не давали ни пить, ни есть. Лишь дважды брали по четыре человека пилить дрова.

Под вечер снова со скрипом открылась створка ворот. В сарай ворвался свет. Дохнуло свежим воздухом, от которого даже пошатнуло. Ермаков, заранее выдвинувшийся к выходу, подготовился выйти на волю, уставился на часового. А тот, в свою очередь, обратил внимание на десантника. Его, по-видимому, привлекли эмблемы летчика на петлицах рядового бойца, и он, обернувшись в сторону двора, что-то прокричал. Появился офицер. О чем-то переговорили, и Ермаков получил приказ выйти.

Подошел переводчик. Фашист начал спрашивать. Но Ермаков ничего не слышал. Его молчание, взгляд в пустоту и безразличие ко всему, видно, гитлеровцу не понравились.

После нескольких окриков офицер вытащил «парабеллум» и толчками в спину подвел Ермакова к дереву. «Ну, теперь конец!» — мелькнуло в голове. Фашист отошел и повернулся к своей жертве, передернул «парабеллум». «Значит, патрон в патроннике, сейчас будет стрелять», — подумал Ермаков. Офицер отошел еще дальше и встал, как на тренировке в тире. Начал целиться… «Сейчас все. Даже не повоевал как следует», — в доли секунды промелькнула и эта мысль. Прогремели два выстрела…

Среди гитлеровцев, наблюдавших эту сцену, поднялся хохот. Видно, что они забавлялись русским парашютистом и решили просто-напросто повеселиться. «Фашисты! — решил Ермаков. — Знали бы вы, сколько вас, представителей арийской расы, ухлопали десантники на белорусской земле, наверное, не хохотали бы», — с возмущением начал размышлять Ермаков, а часовой уже показывал, что пора в сарай.

Далее у Ермакова и других пленных все было как в кошмарном сне: побег, скитания по лесам и болотам, снова плен, разные фашистские лагеря до конца войны, и Освенцим в их числе.

Пережил кошмар и врач 2-го батальона Леонид Лисов, брат Ивана Лисова, одного из пионеров воздушно-десантных войск. Врач в группе бойцов участвовал в уничтожении 13-го механизированного полка в районе деревни Холодники. В сутолоке ночного боя никто не заметил, как Лисова ранило. Утром, когда фашисты прочесывали лес, его и пленили.

Тяжелораненого Александра Чуйкова медпункт бригады, как и других, передал в санбат стрелковой дивизии в Пирятине.

Утром 20 сентября в медсанбате поднялась тревога: танки противника прорвались. Вокруг гудели моторы. Спешно грузили раненых. Слышались команды, крики, стоны, голоса медицинских сестер.

Вскоре машина, где лежал Чуйков, втиснулась в колонну, выходившую из Пирятина. На дороге через поля она попала под удар. Разрывом снаряда мотор машины разворотило. Водитель погиб. Раненые в кузове приготовились к худшему.

Чуйков прислонился спиной к борту и с тревогой ожидал развязки. Слышались очереди «шмайсеров», фашисты добивали раненых, косили убегавших. Трое из них побежали к грузовику, где в кузове лежали в бинтах, пропитанных кровью, тяжелораненые.

— Эти не воюют. Они ранены! Ране-н-ы-е! — надрывалась медсестра, раскинув в стороны руки.

Казалось, она своим девичьим телом хотела прикрыть всех, защитить от расправы.

Один фашист уже приготовился проткнуть девушку штыком, но другой остановил его. Двое вскочили в кузов и начали орудовать штыками. Чуйкова и других, кто сидел, выбросили через борт.

Насытившись кровью и смертью беспомощных раненых, гитлеровцы начали сгонять уцелевших от расправы в общий строй. Пинками, прикладами винтовок навели «порядок» среди пленных и погнали их под палящим солнцем в сторону ближайшего села.

И начались у Чуйкова кошмары. Был побег. Снова схватили у поселка Прорубь. Затем лагерь в Сумах и этапы до Штеттина. Лагерь «Марка» в Норвегии. Тайный лагерь «Волебо» и освобождение норвежскими партизанами.

Как стало известно, в районе белорусской деревни Городок попал в плен и комбат Николай Солнцев. Многие десантники прошли через муки лагерей. Но эти испытания не сломили сильных духом красноармейцев и командиров невероятно трудного начального периода Великой Отечественной.

На пятой дневке уставшие, голодные десантники в двух километрах южнее села Липовая Долина остановились перед глубокой рекой Хорол. Замаскировались в кустарнике, приготовились к последнему броску.

В ту тревожную и по летнему короткую ночь группа комбрига преодолела не менее 20 километров и в деревне Синевке, на реке Псел, встретилась с 1-й гвардейской стрелковой дивизией, которая лишь недавно удостоена этого высокого звания.

Распоряжением генерал-майора И. Н. Руссиянова десантников накормили. Впервые за три месяца боевых действий они помылись в бане, сменили белье, обувь.

И снова, как в Марьиной Горке, Николай Прощутинский заступил на пост у Боевого Знамени бригады. А далее Лебедин, затем поездом — в Харьков и Чугуев. Сюда, на сборный пункт, как условились ранее, выходили группы и одиночные бойцы-десантники.

С начальником штаба бригады, к примеру, вышли из окружения 180 красноармейцев и командиров. С другими командирами и политработниками прибыло поменьше.

Испытания начального периода войны для десантников остались позади. По вечерам группировались. Вспоминали пройденное и выстраданное. Писали письма.

В середине сентября распоряжением Ставки Верховного Главнокомандования 4-й воздушно-десантный корпус вывели в тыл и направили на доукомплектование. Об этом стало известно и бойцам 214-й воздушно-десантной бригады. Железнодорожным эшелоном уезжали они на восток. Несколько раньше туда же направились 7-я и 8-я бригады с управлением корпуса и подразделениями.

Через сорок лет

Было 11 июля 1982 года. Гудел голосами ветеранов-десантников актовый зал московской средней школы № 708. Здесь, в подшефной школе, где создан музей боевой славы, посвященный истории 4-го воздушно-десантного корпуса, собрались его бывшие воины по случаю 40-летия Вяземской воздушно-десантной операции. Впервые на большой сбор в Москву съехались более ста участников одного из крупных парашютных десантов второй мировой войны.

Этот юбилей нельзя было не отметить. Подобных воздушно-десантных операций не знала ни одна из зарубежных армий. Это первый случай в военной истории, когда более 10 тысяч парашютистов ночью в сложных условиях зимы опустились на захваченную врагом Смоленщину и действовали во вражеском тылу около пяти месяцев.

Многие участники той операции начинали историю корпуса в Белоруссии, а некоторые ее завершили в составе 1-й гвардейской воздушно-десантной дивизии.

Во всех группах шумные разговоры, шутки, воспоминания и обычное:

— А помнишь?!

— И вправду ведь не стареют душой ветераны! — слышался голос И. Д. Полозкова.

— Душой не стареют. Это верно. А вот где твои русые волосы? — спросил В. И. Спирин.

— Это уже иной разговор. Не задирайся, Виктор Иванович! — как всегда, нашелся Полозков.

Оба они уже в солидном возрасте. В 1987 году Полозков отметил свое 80-летие. Возраст дает о себе знать, но оба ветерана держатся молодцами, хотя жизнь и потрепала их, как говорят, больше некуда.

После разгрома фашистских войск у берегов Волги с приговором медкомиссии: «Годен к нестроевой в военное время» Илья Дмитриевич продолжал службу и с февраля 1943 года готовил парашютистов для действий в тылу врага. Он и сам летал за линию фронта с разными заданиями. Награжден орденом Красного Знамени. Закончил службу в 1953 году.

Виктор Иванович Спирин, как и Леонид Иванович Лисов, — один из тех, кому судьба уготовила тяжелое испытание. Он также начинал службу в Бобруйске. Потом бои в Белоруссии, десант на Смоленщине и годы плена. Орденом Красной Звезды отмечено его участие в войне.

Почти никто из гостей Москвы, кроме Полозкова и Спирина, не знал полковника в отставке Михаила Алексеевича Котлярова. А он — один из пионеров воздушно-десантных войск, родившихся в Белорусском военном округе в 30-е годы.

Михаил Алексеевич помнит участие подразделений 214-й бригады в парашютном десанте в Бессарабии. Тогда он служил в управлении боевой подготовки Красной Армии. После четвертого формирования корпуса Котляров стал командиром 9-й воздушно-десантной бригады, а после переформирования корпуса в дивизию — командиром 6-го воздушно-десантного стрелкового полка. С ноября 1943 года он — заместитель командира дивизии.

Из пионеров воздушно-десантного дела в Белоруссии участвовал в сборе и полковник в отставке Петр Васильевич Терещенко. Он — москвич, пришел в парадном мундире, при орденах. Мало кто знал, что после тяжелого ранения под Сталинградом он продолжал носить в ноге несколько осколков. Решение медкомиссии: «Не годен к строевой» он не показал никому, и его назначили командиром батальона в 7-ю воздушно-десантную бригаду. В составе курсов воздушно-десантных войск участвовал Терещенко и в Параде Победы.

Среди участников встречи полковник в отставке Демьян Федосьевич Гавриш по возрасту оказался самым старшим.

Плотный, энергичный, Михаил Андреевич Усатов прибыл в форме вице-адмирала. В числе его наград — орден Октябрьской Революции, два ордена Красного Знамени, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени, два ордена Красной Звезды, много медалей.

Рядом с ним Иван Алексеевич Иванченко, председатель горисполкома в Полонном. Их внимательно слушал боевой соратник по десанту в район Горки Могилевской области Дмитрий Алексеевич Мартыновский из города-героя Минска.

— Трудно было, командир, в том десанте, — говорит Михаил Андреевич.

— Товарищ вице-адмирал, не называйте меня командиром, это было давно, да и командиром я был маленьким.

— Нет, товарищ председатель горисполкома. Для меня вы всегда командир. Если бы не ваша распорядительность в то время, едва ли сегодня мы встретились на этом собрании. Подумать только, как мы с голыми руками парашютным десантом опустились на скопище танков. Конечно, были у нас бутылки с бензином. Лишь суровая необходимость заставляла десантников выстоять перед лавиной брони и стали. И главное — никто из нас и вида тогда не подал, что идем мы в общем-то на смерть.

— Да, этого не забудешь, — согласился Д. А. Мартыновский.

К ним подошел И. Д. Полозков, и разговор продолжался. Через несколько минут они уже фотографировались на память о встрече.

Директора Кричевского музея Наталью Михайловну Морозову окружили ветераны танкового батальона. Среди них Сергей Воронцов, Яков Гаткин, Сергей Морозов, Георгий Штирбул, Иван Филимонов, дочь комбата Нина Николаевна Придачина.

— А помните август сорок первого и Полошково? — заговорил Яков Гаткин.

— Как не помнить белорусскую деревушку под Кричевом! Там в открытом бою, действуя за пехоту, погибли многие наши танкисты, — ответил Георгий Штирбул.

— Были мы недавно, Наталья Михайловна, у того дуба, где захоронили товарищей, — вставил Сергей Морозов. — Стоит тот дуб и сегодня. Как памятник нашим танкистам и Ленинградскому коммунистическому батальону.

— Спасибо, Наталья Михайловна, вашему музею за пропаганду подвига десантников, — добавил Штирбул.

— Это вам спасибо, дорогие товарищи, за то, что на сожском рубеже сдерживали фашистов…

Увидев Наталью Морозову, заспешила к ней небольшого роста женщина. Это — жена майора Владимира Тимченко. Сорок лет разыскивала она могилу мужа. С помощью музея узнала, наконец, что умер он в Домамеричах, а не пропал без вести, как ей официально сообщили.

Отдельной группой держались участники рейда 214-й бригады по тылам бобруйской группировки врага в июле сорок первого. Здесь Яков Дашко с Днепропетровщины, Никон Исаев из Ленинграда, Израил Гилевич из Шевченко, Аркадий Цацкин из Никополя. С ними Андрей Кобец, Юрий Пикулев и Григорий Винник.

Из начальников парашютно-десантной службы на встречу прибыли лишь Павел Дмитриевич Юшин и Алексей Алексеевич Угаренков. Не было среди них В. И. Нехорошева: не дожил до этой встречи. А прошел Василий Ильич через все четыре переформирования корпуса и совершил 895 парашютных прыжков.

Одну группу ветеранов возглавлял Павел Иванович Петров. Тот самый, который в Боровском совершил самовольный парашютный прыжок. После увольнения в запас работал в Министерстве рыбного хозяйства РСФСР.

Рядом с ним Александра Семеновна Долгова и Клавдия Яковлевна Колобкова, участницы, как и Наталья Ивановна Распопова, парашютного десанта на Смоленщину. Их обступили Павел Федорович Кулай, Николай Макарович Урсулов, Василий Афанасьевич Грамма, Василий Павлович Сехин. Все они с годами стали далеко не похожими на тех молодых, которые сорок лет назад совершали парашютные прыжки из бомболюков и турелей, с крыльев ТБ-3, кто пережил трудные дни начального периода войны, а затем в парашютном десанте сражался на Смоленщине в тылу врага.

Да, годы брали свое, но не забыли ветераны время первых пятилеток и энтузиазм, с которым красноармейцы и командиры учились военному делу, осваивали оружие и воздушно-десантную подготовку, с какой гордостью носили всепогодную буденовку, треугольники, «кубари» и «шпалы» в петлицах и, словно ордена, — значки «Ворошиловский стрелок», ГТО и ПВХО…

— Прошу садиться! — объявил Вениамин Горемыкин. — Как председателю совета ветеранов корпуса мне доверено открыть наше первое большое собрание. Пользуясь случаем, вкратце ознакомлю вас с планами и делами совета ветеранов.

И председательствующий рассказал собравшимся о проделанной работе, остановился и на том, что В. И. Нехорошев, А. А. Аксенов, П. П. Внук, М. М. Козунко, А. А. Самсонов и другие, кто начинал биографию корпуса в Белоруссии, не дожили до этого дня, а генерал-майор В. А. Лещинин, полковник в отставке Н. Е. Колобовников и другие по состоянию здоровья не смогли прибыть в Москву.

Доклад о боевой истории корпуса сделал генерал-майор Михаил Зосимович Малышенко. Многие знали его еще по совместной службе в Марьиной Горке.

Страничка доклада об участии 214-й бригады в советско-финской войне, операциях в Прибалтике и Бессарабии затронули всех пионеров рождения в Белорусском военном округе 214-й воздушно-десантной бригады. А далее — формирование на ее базе корпуса, бои на Березине и Соже, действия легендарной бригады по тылам бобруйской группировки фашистов.

Второе формирование корпуса и участие в беспримерном парашютном десанте на захваченную врагом Смоленщину затронуло большинство участников встречи.

В связи с тем что предстояла военно-научная конференция, посвященная участию корпуса в Вяземской воздушно-десантной операции, Михаил Зосимович особое внимание уделил подвигам десантников, назвал много фамилий, перечислил районы Смоленщины, где жила и боролась «Десантная республика».

— Итоги боевых дел корпуса второго формирования известны, — говорил докладчик. — Они запечатлены в книге «Советские воздушно-десантные». В этом военно-историческом очерке, опубликованном к пятидесятилетию воздушно-десантных войск, сказано так: «Почти за шесть месяцев непрерывных боев во вражеском тылу воины-десантники освободили около 200 населенных пунктов, прошли по тылам немецко-фашистских войск свыше 600 километров, уничтожили до 15 тысяч солдат и офицеров противника и много военной техники»[33].

Из доклада ветераны узнали, что 24 июня 1942 года корпус закончил выход из тыла противника и 27 июня в лесном лагере началось его третье формирование.

Летом 1942 года на южном крыле советско-германского фронта обстановка крайне осложнилась, и 10 воздушно-десантных корпусов переформировали в гвардейские стрелковые дивизии, из которых 9 направили на Сталинградский, а одну — на Северо-Кавказский фронты. В их числе и 38-я гвардейская стрелковая дивизия, родившаяся из 4-го воздушно-десантного корпуса.

9 августа дивизия выгрузилась на станции Фроловка и вступила в бой. Сражалась под Красногоровкой, Дьяченковом, хутором Хлебным, Арбузовкой, Миллерово, Барвенково… Тогда-то при обороне Борвенково и погиб командир дивизии генерал-майор А. А. Онуфриев. Далее боевой путь гвардейцев прошел через Паричи, Ратно, Брест, Варшаву, Торунь и Шверин.

Лишь немногие из парашютистов, сражавшиеся под Боевым Знаменем 38-й гвардейской Лазовской стрелковой дивизии, после излечения в госпиталях попали в корпус нового формирования. Остальных война разбросала по другим фронтовым дорогам.

В начале сентября 1942 года в тот же лагерь, где родилась 38-я гвардейская стрелковая дивизия, начало прибывать пополнение для корпуса четвертого формирования.

К концу декабря личный состав 4-го корпуса был в готовности действовать в парашютных десантах, каждый воин совершил по три и более прыжков. В период формирования и учебы из госпиталей, отпусков после десанта на Смоленщину и боев под Сталинградом прибывали ветераны корпуса. Среди них находились и участники трех формирований: И. А. Иванченко, Д. Ф. Гавриш, М. М. Козунко, В. И. Нехорошев, А. А. Угаренков, В. А. Гришин и другие. Но таких оказалось немного. В командование корпусом после излечения в госпитале вступил генерал-майор А. Ф. Казанкин.

В начале декабря 1942 года на базе вновь сформированных восьми воздушно-десантных корпусов были созданы 9 гвардейских воздушно-десантных дивизий.

25 декабря 4-й корпус был преобразован в 1-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию, а 13 марта 1943 года на реке Ловать она получила боевое крещение. Под знаменами 8, 9 и 214-й воздушно-десантных бригад сражались, соответственно, 3, 6 и 13-й гвардейские воздушно-десантные стрелковые полки.

Многие из тех, кто продолжал историю корпуса в боях на Северо-Западном фронте, остались под могильными холмами и в братских могилах в районе Старой Руссы.

После получения пополнения у села Дергачи под Харьковом дивизия участвовала в Никопольско-Криворожской наступательной операции.

За участие в тех боях к ордену Ленина и трем орденам Красного Знамени на груди генерала А. Ф. Казанкина прибавился орден Суворова 2-й степени.

1-я гвардейская воздушно-десантная дивизия участвовала также и в Корсунь-Шевченковской операции. За образцовое выполнение заданий командования при форсировании Днестра на Боевом Знамени дивизии засверкал орден Суворова.

Рассказал докладчик и о боевых действиях дивизии по освобождению Венгрии и Чехословакии. 14 мая 1945 года дивизия закончила участие в войне с фашистской Германией. На этом, однако, ее боевые дела не кончились. Дивизия участвовала и в войне с Японией.

Под палящим солнцем по безводным, лишенным растительности степям Монголии пронесли знамена гвардейцы воздушно-десантной дивизии. Броском через Большой Хинган в тыл Квантунской армии закончился боевой путь дивизии.

После посещения Новодевичьего кладбища, где похоронен генерал А. Ф. Казанкин, и кладбища в Раменском, где находится дорогая десантникам могила генерала А. Ф. Левашова[34], состоялась военно-научная конференция.

В. Я. Горемыкин председательствовал и на ней.

— Прежде чем предоставить слово Ивану Ивановичу Лисову, — начал он, — доложу вам, что ему исполнилось семьдесят. От имени совета ветеранов рад поздравить его со славным юбилеем.

В актовом зале Высшей комсомольской школы при ЦК ВЛКСМ, где собрались ветераны, раздались аплодисменты.

— Пользуясь правом председателя, — продолжал Горемыкин, — коротко расскажу о его делах в воздушно-десантных войсках, которые только что отметили свой полувековой юбилей. Начну с того, что Иван Иванович прошел путь от курсанта Объединенной Белорусской военной школы в Минске до генерал-лейтенанта и заместителя командующего воздушно-десантными войсками. Он один из пионеров крылатой пехоты, родившейся на белорусской земле. В тридцать четвертом году был участником первого в мировой истории крупного парашютного десанта на маневрах Белорусского военного округа. По окончании Высшей военной школы при Генеральном штабе Иван Иванович служил в управлении воздушно-десантных частей Красной Армии. При форсировании Свири, в мае сорок третьего, он был начальником штаба трехсотого полка девяносто девятой гвардейской стрелковой дивизии, сформированной из десантников. Это при его участии разрабатывалась операция, в которой двенадцать десантников-добровольцев устроили демонстративный десант на плотах и, приняв на себя огонь противника, раскрыли его огневую систему. Все они стали Героями Советского Союза и своим подвигом прославили воздушно-десантные войска.

Чувствовалось, что председательствующий отлично знает биографию и дела юбиляра.

— В послевоенные годы, — продолжал Горемыкин, — Иван Иванович участвовал в совершенствовании воздушных десантов и увековечивании их боевых подвигов в годы Великой Отечественной. Его труд по пропаганде истории парашютного спорта и десантных войск запечатлен в восьми написанных им книгах. Наш юбиляр — мастер парашютного спорта. На его счету более полутысячи прыжков с парашютом.

Иван Иванович не выдержал:

— Вениамин Яковлевич, многовато вы обо мне. Право же, ни к чему это.

— Иван Иванович, вы юбиляр, и дайте мне высказаться. — Горемыкин окинул зал и, получив поддержку ветеранов, продолжил: — Товарищ Лисов является также кандидатом военно-исторических наук. Он и сегодня в свои семьдесят полон энергии. Словом, всего о нем и не скажешь. Так много сделал он для наших войск.

Приняв из рук Натальи Ивановны Распоповой большую медаль на широкой красной ленте, Горемыкин сказал:

— По поручению совета ветеранов награждаю вас, Иван Иванович, как патриарха воздушно-десантных войск особой юбилейной медалью, отчеканенной нашими умельцами. — С этими словами он перекинул через шею генерала ленту, на которой заиграла бликами большая медаль с цифрой «70».

Зал загремел аплодисментами. Все встали и долго рукоплескали смущенному Ивану Ивановичу Лисову…

А далее все было солидно и строго. Генерал читал лекцию с использованием проектора, который высвечивал на экране схемы, докладывал замысел Вяземской воздушно-десантной операции и ее исполнение 4-м воздушно-десантным корпусом, 23-й и 211-й воздушно-десантными бригадами…

На конференции выступили также Александр Григорьевич Мильский, бывший командир 23-й бригады, комиссар 8-й бригады Иван Васильевич Распопов и начальник штаба 9-й бригады Павел Михайлович Базелев. Они дополнили докладчика рассказами о подвигах, мужестве и самопожертвовании бойцов и командиров десанта.

Посещение музея и Высшего воздушно-десантного командного училища в Рязани подвело черту под встречей. В музее ветераны увидели свою молодость, а в училище — сегодняшние воздушно-десантные войска.

В послевоенное время, как известно, благодаря неустанной заботе Коммунистической партии и Советского правительства воздушно-десантные войска поднялись на более высокую ступень в своем развитии. Они оснащены современной боевой техникой и вооружением. Это значительно увеличило их огневую мощь, ударную силу и маневренность. Военно-транспортные самолеты, используемые для десантирования войск, имеют необходимую скорость, высоту и дальность полета. Они могут перевозить ракеты, танки, самоходные орудия, зенитно-артиллерийские установки, боевые и транспортные машины.

Парашютисты-десантники Страны Советов вместе со всеми нашими воинами зорко стоят на страже мира.

Об авторах книги

Содружество в работе над этой книгой Ивана Ивановича Громова и Владимира Никифоровича Пигунова оказалось не случайным. Оба на последнее формирование 4-го воздушно-десантного корпуса прибыли в августе 1942 года и стали участниками его биографии до конца Великой Отечественной войны.

Старший лейтенант Громов в 8-й бригаде получил должность начальника оперативного отделения, а лейтенант Пигунов принял минометный взвод в 214-й бригаде. И начались у них занятия с подчиненными по подготовке к боевым действиям в составе парашютных десантов. Но обстановка на фронтах складывалась так, что их 1-я гвардейская воздушно-десантная дивизия после переформирования корпуса начала действовать не в десантах, а с фронта в составе наземных войск.

С орденом Ленина и медалью «Золотая Звезда», с орденами Красного Знамени, Отечественной войны 1-й степени и Суворова 3-й степени закончил войну командир 3-го гвардейского воздушно-десантного Бухарестского ордена Богдана Хмельницкого стрелкового полка гвардии подполковник И. И. Громов.

Четырьмя боевыми орденами отмечены подвиги командира батареи 120-миллиметровых минометов 6-го гвардейского воздушно-десантного стрелкового полка гвардии лейтенанта В. Н. Пигунова.

«Родился Громов в тот год, когда над миром прозвучал исторический выстрел „Авроры“. Детство его прошло в Кустанае, в привольных казахских степях. Ровесник Октября, он рос, вместе с молодой страной испытывая радость становления новой жизни…» — так начинался очерк о генерале Громове, опубликованный в газете Туркестанского военного округа.

В его биографии — рабфак в Нижнем Тагиле, Свердловское военно-пехотное училище, которое окончил в 1939 году, и должности командира взвода, помощника начальника штаба батальона, ускоренный курс Военной академии имени М. В. Фрунзе в июне 1942 года, затем боевые дела в составе 1-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. В послевоенные годы Иван Иванович окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе и Военную академию Генштаба. За безупречную службу Родине в послевоенное время он награжден орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

За плечами генерал-лейтенанта И. И. Громова — долгие годы нелегкой армейской службы. Он командовал дивизией, служил в должностях начальника штаба армии и начальника штаба воздушно-десантных войск, был помощником Главкома Сухопутных войск по высшим учебным заведениям.

На протяжении многих послевоенных лет Иван Иванович был и остается страстным пропагандистом боевых подвигов парашютистов-десантников в суровые годы Великой Отечественной войны. Нередко выступает он перед молодыми воинами и студентами, допризывниками и рабочими с интересными рассказами об отваге и мужестве десантников на захваченной врагом советской земле. Встречается генерал и с теми фронтовиками-однополчанами, с которыми довелось ему пройти по огненным дорогам войны.

Значительную работу проделал И. И. Громов и по организации совета ветеранов 1-й воздушно-десантной дивизии и увековечению памяти бойцов, командиров и политработников.

Владимир Никифорович Пигунов родился в июне 1924 года в деревне Юрковичи на Гомельщине. Война круто изменила его планы. 22 июля 1941 года он добровольцем вступил в ряды Красной Армии. Окончил ускоренный курс Тамбовского военно-пехотного училища, рвался на фронт, но попал туда лишь в марте 1943 года. Был командиром взвода, минометной роты, адъютантом старшим батальона, командиром батареи 120-миллиметровых минометов. Вместе с воинами 1-й гвардейской воздушно-десантной дивизии прошел по военным дорогам до самой Победы, был дважды ранен. В послевоенные годы продолжал службу на разных офицерских должностях, был награжден двумя орденами Красной Звезды.

В должности старшего преподавателя военной кафедры Ташкентского политехнического института подполковник В. Н. Пигунов при исполнении служебных обязанностей получил травму и выбыл из рядов Вооруженных Сил.

Однако серьезные повреждения не сломили духа этого закаленного в огне войны человека. Он перешел на журналистскую работу. Как и его соавтор по книге, славит подвиг десантников-фронтовиков. Много внимания уделяет он в печати развитию физической культуры и спорта среди молодежи. Ведь в наше время физическая сила и выносливость необходимы воину-десантнику как воздух. И не только ему. Они нужны каждому.

Работая в Центральном архиве Министерства обороны СССР, фондах Музея воздушно-десантных войск, Владимир Никифорович восстановил немало имен, на боевых подвигах которых воспитываются ныне воины крылатой пехоты нашей современной армии.

Во время встречи с Иваном Ивановичем Громовым у него зародилась мысль написать книгу об истории легендарного воздушно-десантного корпуса, родившегося на белорусской земле. Генерал поддержал его идею и в феврале 1980 года согласился возглавить соавторство.

Трудно было писать книгу, в которой так много героев. Обилие документов и фактического материала связывало. Однако следует отдать должное авторам. Они справились с этой задачей, и читатель может сам оценить этот вклад в военно-мемуарную и патриотическую литературу.

И. Ф. Киваев, начальник музея

воздушно-десантных войск

Фотоиллюстрации

А. Ф. Левашов

М. М. Козунко

В. И. Спирин

П. П. Внук

П. В. Терещенко

И. Д. Полозков

И. И. Лисов

М. А. Котляров

А. Ф. Казанкин

В. Я. Горемыкин

П. В. Поборцев (справа) в группе командиров. Марьина Горка, 1941 г.

А. С. Жадов

А. С. Попова

А. А. Смирнов

Т. И. Семдьянкина

Начальники ПДС (первый ряд, слева направо): И. С. Шмыгун, Г. Паньков; (второй ряд): А. А. Угаренков, Н. И. Смирнов

А. Г. Кобец

А. П. Аксенов

В. И. Нехорошев

И. В. Кудрявцев

Д. Ф. Гавриш

П. И. Петров

А. А. Онуфриев

М. Ф. Тихонов

Парашютисты-десантники 2-го взвода 1-й роты 214-й бригады. В центре: А. Б. Цацкин. Марьина Горка, 1941 г.

В. А. Колобков

Н. Е. Колобовников

В. М. Оленин

В. А. Лещинин

И. А. Иванченко

А. А. Угаренков

М. А. Усатов

М. З. Малышенко

З. Ф. Щемелева

П. Д. Юшин

Н. А. Придачин

В. С. Тимченко

Ю. Н. Пикулев

Г. В. Винник

Г. И. Лебедев

В. А. Грамма

Л. И. Лисов

П. Ф. Кулай

А. А. Самсонов

П. С. Хрипунец

Н. К. Калинюк

Н. М. Урсулов

После выхода из окружения. В первом ряду (слева направо): П. В. Поборцев, В. И. Нехорошев, В. Я. Горемыкин, А. А. Цвион. Второй ряд: И. И. Чеховский, П. Соловьев и командир роты Трофимов

Г. Г. Ермаков

С. И. Морозов

И. В. Павлов

В. Г. Ванин

Форма одежды командиров-десантников в предвоенные годы. В центре П. П. Внук

Перед убытием на советско-финляндскую войну. Пушкин, 2 января 1940 г. Второй справа В. Я. Горемыкин

Б. И. Джабадзе

И. И. Громов

В. Н. Пигунов

Примечания

1

Советские воздушно-десантные. М., 1980. С. 35.

(обратно)

2

Кулешов А. Солдаты — сыновья солдат. М., 1974. С. 14.

(обратно)

3

Красная Звезда. 1980. 30 июля.

(обратно)

4

Советские воздушно-десантные. С. 35.

(обратно)

5

Центральный Государственный архив Советской Армии (далее — ЦГАСА), БВО, ф. 25647, он. 2, л. 41–45.

(обратно)

6

Краснознаменный Белорусский военный округ (далее — КБВО). М., 1983. С. 68.

(обратно)

7

Маргелов В. Ф. Воздушно-десантные войска. М., 1977. С. 10.

(обратно)

8

Маргелов В. Ф. Воздушно-десантные войска. С. 10.

(обратно)

9

Советские воздушно-десантные. С. 25.

(обратно)

10

Маргелов В. Ф. Воздушно-десантные войска. С. 12.

(обратно)

11

Лисов И. И. С воздуха — в бой. М., 1961. С. 22.

(обратно)

12

Алдан-Семенов А. И. Слово о командарме. М., 1981. С. 99.

(обратно)

13

Советская военная энциклопедия (далее — СВЭ). М., 1978. Т. 6. С. 574.

(обратно)

14

Комбриг Ф. Ф. Кармалюк, как выяснилось позднее, стал жертвой необоснованных репрессий.

(обратно)

15

Сандалов Л. М. Пережитое. М., 1966. С. 29.

(обратно)

16

Маргелов В. Ф. Воздушно-десантные войска. С. 12.

(обратно)

17

Сандалов Л. М. Пережитое. С. 41.

(обратно)

18

Великая Отечественная война Советского Союза, 1941–1945: Краткая история. М., 1984. С. 45.

(обратно)

19

Великая Отечественная война Советского Союза, 1941–1945: Краткая история. С. 47.

(обратно)

20

Советские воздушно-десантные войска. С. 50.

(обратно)

21

В последующем А. А. Онуфриев был командиром этой же бригады в парашютном десанте корпуса на Смоленщине в 1942 г., затем командиром 38-й гвардейской стрелковой дивизии. Погиб в звании генерал-майора при обороне Барвенково 25 декабря 1942 г.

(обратно)

22

Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М., 1978. Т. 1. С. 236–237.

(обратно)

23

Жадов А. С. Четыре года войны. М., 1978. С. 13.

(обратно)

24

История второй мировой войны, 1939–1945. В 12 т. М., 1975. Т. 4. С. 35.

(обратно)

25

Сандалов Л. М. На Московском направлении. С. 131.

(обратно)

26

Жадов А. С. Четыре года войны. С. 22.

(обратно)

27

К 1980 году Воронево слилось с Кричевом и стало улицей имени Николая Гастелло.

(обратно)

28

Советские воздушно-десантные. С. 57.

(обратно)

29

В послевоенные годы М. А. Коган — профессор. Умер в 1983 г.

(обратно)

30

В. П. Сехин за участие в парашютном десанте корпуса на захваченную врагом Смоленщину в 1942 г. был награжден медалью «За отвагу».

(обратно)

31

— Кто здесь? Герхард, это ты?

(обратно)

32

Советские воздушно-десантные. С. 76.

(обратно)

33

Советские воздушно-десантные. С. 136.

(обратно)

34

А. Ф. Левашов погиб в должности командира корпуса при десантировании на Смоленщине в ночь на 23 февраля 1942 г.

(обратно)

Оглавление

Слово к читателю

ГОДЫ СТАНОВЛЕНИЯ

  Особого назначения

  Биография 7-го батальона

  Нештатные батальоны

  Первый, самый крупный

  47-я бригада

  Незапланированный парашютист

  Рождение 214-й

  Марьина Горка

  В Прибалтике и Бессарабии

  Корпус формируется

  Боевая тревога

  В ожидании приказа

ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ

  На Березину

  Уточнение задачи

  8-я обороняет переправы

  Сводный батальон

  Подвиги десантников

  Перед Мстиславлем

  С неба — на танки

  Враг не прошел

  Удар по Кричеву

  Танкисты атаковали по-пехотному

  Шли бойцы на прорыв

  В распоряжении командующего

ДВЕСТИ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

  По вражеским тылам

  Склады взлетали на воздух

  У деревни Рожнетово

  На Паричи, Озаричи, Калинковичи

  При поддержке бронепоезда

  Южнее Чернигова

  Через сорок лет

Об авторах книги

Фотоиллюстрации Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg