«Все правители Москвы. 1917–2017»

Все правители Москвы. 1917–2017 (fb2) - Все правители Москвы. 1917–2017 3367K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Коллектив авторов - Михаил Александрович Полятыкин

Михаил Полятыкин Все правители Москвы. 1917–2017

Сто лет свершений и надежд От составителя

Читатель славный! С этой книгой ты не просто будешь предаваться новым чувствам. Старики вспомнят, а молодые узнают о том, через какие испытания прошла наша любимая страна, а вместе с ней и Москва за последние сто лет истории, какие эксперименты ставили власти над своим народом и какие ставят сейчас, как они аукиваются в жизни каждой российской семьи. Сто прошедших лет принесли нашей стране — не в последнюю очередь из-за деспотического, некомпетентного и неумного управления — три революции, три известные разрушительные войны и неизвестно широкой публике сколько еще локальных войн в разных точках планеты. Мы пережили несколько периодов с карточной системой и талонами на самое необходимое, индустриализацию, коллективизацию, электрификацию, химизацию, интенсификацию, блокализацию, изоляцию, а теперь вот дожили даже до импортомистификации.

Сделай еще одно усилие над собой и начни читать эту книгу, коль скоро ты уже открыл ее на первой странице. Уверен: прочитав заглавный очерк о московском городском голове М.В. Челнокове, ты захочешь прочитать и последний — о нынешнем мэре Москвы С.С. Собянине.

Под одной обложкой у нас уместился спрессованный отрезок времени величиной ровно в сто лет — от революционных событий 1917 года до нынешних непростых дней. Прошедший век — один лишь миг в истории мирозданья, но, сколько вместил он великих потрясений в стране, свершений государственных деятелей на вершине московской власти, несбывшихся надежд и разочарований простых людей.

Мы расскажем о каждом главном лице в Москве: от февраля 1917 года до наших дней. О некоторых из них вы прежде вообще не слышали — их имена были преданы забвению официальной пропагандой и историографией, а, если и упоминались, то исключительно с отрицательным комментарием, как, например, Н.М. Кишкин в СЭС 1989 года издания.

Авторы книги — историки, писатели и журналисты — нашли архивные документы, дневниковые записи, собрали свидетельства современников о тех выдающихся личностях, которые возглавляли столичную власть на протяжении прошедшего столетия. Они управляли Москвой, и в силу этого, всегда были на переднем крае — на виду у руководителей страны, которые зорко следили за каждым их шагом. Присмотреть за Л.Б. Каменевым велел Ежову вождь всех времен и народов, он же дал команду позже расстрелять его и К.В. Уханова; Н.С. Хрущев сослал авторитетных руководителей Москвы И.И. Сидорова — послом в Польшу, а Г.М. Попова — директором завода в провинцию.

Притом, что все эти деятели были детьми своего времени и вместе со страной переживали потрясения и катаклизмы революций и войн, стремясь, в меру своих сил и возможностей, смягчить удары политической стихии и хозяйственных неурядиц на население Москвы. Многое им удавалось сделать, но довольно часто их усилия не находили понимания на верху, а идеи падали жертвами государственной машины, ведомой ненасытными большевиками — им всегда было мало власти.

С самых первых своих деяний на троне они узурпировали власть, отняли ее у Советов, изгнали из них представителей других партий, которые, между прочим, помогали им свергнуть самодержавие. Таким образом, название «советские» в наименовании республик и государства — «СССР» — не отражало фактического политического устройства великой страны. Потому, что Советы были, а реальной власти у них не было. О чем говорить, если председатель Исполкома Моссовета должен был испрашивать разрешения на выезд за границу у первого секретаря горкома партии. А там его еще и «пасли» доблестные филеры ГПУ-ВЧК.

Читайте книгу. Вы узнаете об энтузиазме масс в дни февраля 1917 года, о всеобщем ликовании по поводу свержения монархии, о проснувшихся надеждах москвичей на лучшую жизнь и обустройство быта. Бескровная февральская революция в Москве стараниями большевиков переросла в кровавый октябрь и, разразившуюся затем, гражданскую войну, голод, холод и разруху — 133 грамма хлеба выдавали в Москве по карточкам, а на дверях магазинов пестрели объявления: «хлеба нет, и не будет».

Большевики поджигали москвичей: дескать, буржуи-мироеды во всем виноваты — даешь новую революцию и власть Советам! Одновременно они украли у левых эсеров, которые пользовались заметным влиянием в деревне, лозунг «Земля — крестьянам!», что в конечном итоге помогло набрать большинство в советах и призвать население на борьбу с Временным буржуазным правительством.

А буржуй Н.М. Кишкин, представлявший в то время верховную власть в Москве, жилы рвал, чтобы вывернуться из этого положения, проводил рейды по складам, ревизии, реквизировал излишки продовольствия, арестовывал спекулянтов, строчил распоряжения, указы, призывы к населению города, постановления, пытаясь сохранить порядок и спокойствие. И он не был большевиком — он был кадетом.

В.В. Руднев был эсером, В.П. Ногин — большевиком, но не ортодоксальным; вполне умеренными были П.Г. Смидович и М.Н. Покровский. Другие тоже были коммунистами, но всех их объединяло одно общее дело — они стремились служить Москве и москвичам, воплощая в жизнь слоган В.Ф. Джунковского: «Не население существует для власти, а власть для населения».

Воплотить в жизнь такой благородный призыв было невероятно трудно руководителям на всех постах, в том числе, и на самом высоком в городе Москве. В основном, в силу авторитарного, жесткого и жестокого стиля руководства лидеров государства — И.В. Сталина, Н.С Хрущева; деградирующего — Л.И. Брежнева; бездарного — М.С. Горбачева и Б.Н. Ельцина. Однако, несмотря ни на что, Москва жила и развивалась.

Ее лидеры боролись с голодом и разрухой в периоды обеих революций, восстанавливали угробленное городское хозяйство после обеих войн, поднимали промышленность, строили жильё с инфраструктурой вместе, реформировали административное управление, добивались настоящих великих свершений во имя светлого будущего, которое, почему-то, все не наступало и не наступало. Несмотря на поистине титанический труд первых лиц московской исполнительной власти. Нет его на горизонте и сегодня, хотя говорили о нем очень красиво после очередной революции.

И Сталин, и Ельцин заняли свои неразменные посты тоже после революций, которые, как известно, все заканчиваются одинаково — они приводят к власти новых людей, принося страдания и лишения простому народу. Потому, что эти новые поднимают массы, выводят на площади и баррикады с единственной целью — встать самим у кормила власти, чтобы иметь для себя, своих присных и ближайших соратников вдоволь воды и еды, то есть самого главного в жизни.

Вода и еда могут материализоваться во дворцах на Лазурном Берегу, яхтах, самолетах, футбольных командах и прочей муре, о чем предупреждал рабочий класс сам основатель «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» г-н Г.В. Плеханов. Он утверждал, что после того, как рабочие помогут страждущим взять власть, они сами ничего не получат, все блага достанутся тем, кто их использует в этой борьбе.

Революционеры ленинского призыва захватили власть с помощью рабочих и солдат, чтобы принимать ванны из шампанского, получать к обеду с пайком на двоих полкило масла и полкило черной икры, палить из «духовушки» в потолки своих квартир в часы веселья, кататься на велосипедах посреди своих апартаментов, распоряжаться безнаказанно судьбами и самими жизнями других людей.

Читайте книгу. И убедитесь в том, что история повторяется один в один, или точь-в-точь, как проекты на телевидении. Буржуазная революция 1917 года повторилась в лихие 90-е — чистая копия тогдашних разброда, развала, анархизма. Те же пустые полки магазинов накануне, нищее население, разве что обнищавшее не в результате войны и разрухи, а вследствие бездарного руководства страной и непримиримой сначала подковерной, а потом и на ковре, борьбой за власть.

За этими деревьями правители страны не увидели леса, а именно — однобокости развития народного хозяйства. К концу 1970-х годов промышленное производство по сравнению с 1913 годом выросло в 177 раз, а сельское хозяйство — в 3,4 раза, отсюда пустые полки продовольственных магазинов, куда каждый обыватель ходит каждый день. Лозунг «нефть и газ продадим, а все, что надо, купим» сыграл со страной злую шутку и продолжает играть.

В результате второй буржуазной революции в 1989 году к власти пришла не буржуазия, а нищая демократическая прослойка интеллигенции, разбавленная партократами, которые считали себя сильно обиженными, обделенными привилегиями и полномочиями. И, конечно, пирогом власти, которую всегда можно обменять на воду и еду. Что, в конце концов, и произошло. «Демократы», заняв со временем ключевые посты в государстве, поделили народную собственность, приватизировали, разворовали, продали на металлолом лучшее оборудование лучших заводов. Наевшись, они вернули власть коммунистам, — верным продолжателям дела Ленина-Сталина, — которые трансформировались через «Единство» и «Отечество» в «Единую Россию».

Недра, заводы, фабрики, трубы с нефтью и газом, металлургию черную и цветную, деревообработку захватили расторопные люди, получившие престижное нарицательное имя «олигархи», которые ничем не лучше дореволюционной 1917 года буржуазии, а, может, и много хуже. Потому, что тогдашние в казну приносили, а нынешние — выносят. Г-н Чубайс выносит из казны каждый финансовый год миллиарды, в виде убытков, а на свой личный счет приносит за это же время не менее 200 млн. рублей.

Самый дорогой актив — землю — получили отнюдь не крестьяне, ее скупили новые латифундисты. Один только бывший мэр Москвы Ю. Лужков прихватил в Калининградской губернии 5 тысяч гектаров, разводит кроликов и сокрушается по поводу упадка земледелия в стране.

Читайте книгу. И вы узнаете, что городской голова А.Н. Алексеев строил в Москве на свои деньги школы, больницы, богадельни, а Ю. Лужков, напротив, — умыкнул из городской казны 13 миллиардов рублей — и нормально себя чувствует. Правда, говорят, не сам умыкнул, а с помощью супруги, дорогой Елены Николаевны, и своего карманного банкира Бородина, сбежавшего с казной «Банка Москвы» на берега туманного Альбиона, где в этом самом тумане его никак не могут найти. Скорее всего потому, что по взаимной договоренности с теперешними властями, никто его не ищет.

Беглые банкиры, беглые чиновники, воровство из бюджетов всех уровней, которое вскрывается, — а сколько не вскрыто — говорят о падении нравов и утрате моральных ценностей в стране. Уходя с поста председателя Исполкома Моссовета, В.Т. Сайкин заявил, что не может работать в атмосфере всеобщего расхитительства. Наступила в головах настоящая разруха — деньги из меры труда превратились в меру потребления, престижно стало не зарабатывать, а тратить.

Вылупившиеся из лабораторных пробирок после последней революции управленцы, никогда прежде ничем и никем не управлявшие, кроме, разве что своих жен — да и то не всегда, как тот же патриот Германии, Горбачев — лихо взялись рулить таким кораблем, как Россия. Посадили на мель, разбежались, прихватив корабельное имущество. Команда с новым капитаном вывела судно на большую воду — и успокоилась. Трюмы битком, море тихое, впереди только кисельные берега. Ошиблись. Или просто не знали, что на любом корабле только ежедневный тяжелый труд помогает сохранить ему остойчивость, плавучесть и безопасность плавания.

Обещанные еще в начале прошлого века блага, люди ждут уже целый век, но пока так и не дождались. Обыватели не дождались власти Советов, рабочие — фабрик и заводов, крестьяне — земли, граждане — свободы. За что боролись? А за то, чтобы нынешние власти под предлогом усовершенствования ликвидировали бесплатную медицину, под предлогом интенсификации — зарубили народное образование, обобрали пенсионеров и инвалидов. И все это происходит под непрерывный аккомпанемент словоречения о неприкосновенности статей расходов на социальные нужды.

Никто не решается прямо сказать: граждане пенсионеры, инвалиды, убогие и нищие! Денег в бюджете нет и взять их неоткуда. Если забрать у олигархов, то завтра нам не на что будет проводить выборы и придется оставить насиженные места в парламентах и правительственных кабинетах. Кроме того, наши министры-капиталисты лишатся средств на карманные расходы, а они к ним уже привыкли.

Если деньги отобрать у банкиров — рухнет вся финансовая система, начнется хаос в экономике и вообще, наступит полный абзац. Поэтому, вместо 12 процентов индексации вы получили 4, инвалидам и ветеранам мы скостили льготы, втихаря — как бы там накануне общественность не бесилась — ввели лимиты на коммунальные расходы — и так, глядишь, прорвемся. Надо потерпеть. Совсем немного. Еще лет сто.

Потерпим… Прошли первые сто лет надежд и разочарований, подождем еще. Надежда умирает последней.

Читайте книгу. Она рождалась в творческих муках и написана неравнодушными профессионалами. Живое и деятельное участие приняли сотрудники мэрии Москвы, городских учреждений и организаций, министерств и ведомств, Мосгорархива, Центрального исторического архива, Центрального муниципального архива, Центрального архива общественных движений, Музея истории Москвы, Российской Государственной библиотеки, Государственной публичной Исторической библиотеки — мы искренне благодарим всех, кто принял участие в этом нелегком труде, низкий вам поклон, москвичи.

И последнее. Эта книга — своего рода заключительный, третий том творческого проекта составителя под общим названием «Века и дни Москвы моей. Из истории Московской власти». В силу сложившихся обстоятельств на реализацию задуманного ушло больше 15 лет — первый том под названием «Москва. Путь к империи. 1147–1703» А.П. Торопцева вышел в начале 2000 года; второй — «Императорские наместники первопрестольной. 1709–1917» В.Н. Балязина появился следом. Теперь у вас в руках последний том, и вся высшая московская власть за последние сто лет у вас на ладони, изучайте ее.

Читайте эти книги! Это увлекательное чтение…

Михаил Полятыкин, заслуженный работник культуры РФ

Часть первая. Две войны. Две революции. Ветер свободы. Победа большевиков. НЭП. 1917 — 1926

Михаил Васильевич Челноков

Николай Михайлович Кишкин

Вадим Викторович Руднев

Виктор Павлович Ногин

Михаил Николаевич Покровский

Петр Гермогенович Смидович

Лев Борисович Каменев

Наталья Филаткина. Несозвучный эпохе Михаил Васильевич Челноков

Это был коренной русак, органически сросшийся с почвой, на которой вырос… И всюду он вносил свои качества проницательного ума, житейской ловкости и слегка скептического отношения к вещам и людям.

П.Н. Милюков

Михаил Васильевич Челноков.

05.01.1863 — 13.08.1935.

На вершине московской власти с 01.03 по 06.03.1917

2 марта 1917 года «во имя спасения России» Николай II отрекся от престола. В своем прощальном обращении к Русской Армии, которое он, как главнокомандующий, собственноручно составил несколькими днями позже, последний российский император писал: «В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения Моего за Себя и за Сына Моего от Престола Российского власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий, и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его — тот изменник Отечеству, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же долг, защищайте доблестную нашу Родину, повинуйтесь Временному Правительству, слушайтесь ваших начальников. Помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу. Твердо верю, что не угасла в наших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий».

Пала 300-летняя династия Романовых. «…В России так неожиданно, так быстро, в несколько дней, и притом столь трагически и столь беспомощно, — сокрушился, отменился и угас монархический строй, — писал в эмиграции выдающийся русский мыслитель, ученый, публицист Иван Александрович Ильин, изгнанный из страны в 1922 году. — Распалась тысячелетняя твердыня. Исчезла государственная форма, державно державшая и строившая национальную Россию. Священная основа национального бытия подверглась разложению, поруганию и злодейскому искоренению. И Династия не стала бороться за свой трон. Трон пал, и никто тогда не поднял и не развернул упавшего знамени; никто не встал под ним открыто, никто не встал за него публично. Как если бы никогда и не было дано присяги, как если бы угасли все священные обязательства монархии — и наверху, и внизу. Честных, и храбрых, и верных было немало, но воля у них была как бы в параличе, и кадры их были рассеяны по всей стране. И началась отчаянная и гибельная авантюра…»

С падением самодержавия пала и Российская империя. Россию ждали тяжелейшие испытания…

Телеграмму Николаю II с требованием отречения послал 2 марта 1917 года председатель Государственной Думы М.В. Родзянко. По воле сложившихся обстоятельств в ночь на 2 марта распоряжением Родзянко официальным представителем новой власти, комиссаром Временного правительства в Москве был назначен городской голова Михаил Васильевич Челноков. Об этом еще будет идти речь ближе к финалу, а прежде перелистаем страницы его биографии, вспомним о тех событиях, которые прошли через его жизнь, и деятельное участие в которых сделали его личность исторической.

Несколько точных штрихов к портрету Челнокова находим у его современника, соратника по конституционно-демократической партии, историка П.Н. Милюкова: «Это был коренной русак… — вспоминал он, — самородок, органически сросшийся с почвой, на которой вырос. Со своим тягучим, как бы ленивым, ма-а-сковским говорком, он не был создан для ораторских выступлений… и был не совсем на месте в роли депутата Второй Думы; зато он был очень на месте, как «свой», в московской купеческой среде, и всюду он вносил свои качества проницательного ума, житейской ловкости и слегка скептического отношения к вещам и людям».

О жизнедеятельности Михаила Васильевича Челнокова пока известно немного. Интересные сведения о нем содержатся в воспоминаниях его племянницы Лидии Федоровны Никулиной и ее отца Федора Васильевича Челнокова, которые хранятся в частном собрании А.И. Никулина во Франции, и которые, будем надеяться, когда-нибудь полностью опубликуют. Во время пребывания во Франции автору удалось получить с согласия владельца копию воспоминаний Л.Ф. Никулиной, содержащих ценные материалы к биографии М.В. Челнокова.

Есть также небольшая глава в воспоминаниях — «Записках» Михаила Васильевича Сабашникова о встрече с М.В. Челноковым в Московской Городской Думе в дни Февральской революции.

В Государственном архиве Российской Федерации хранится личный фонд Челнокова (Ф. 810), документы которого отражают ряд интересных моментов его жизни и деятельности.

В Москве Челноковы жили в старинном купеческом районе близ Таганки. Их обширная усадьба выходила сразу на две улицы — Воронцовскую и Большие Каменщики. Главный дом под № 14 был расположен торцом к Воронцовской улице в левой стороне участка. Справа и позади него находились многочисленные хозяйственные постройки — конюшни, каретный сарай, коровник, птичник и т. д. За ними простирался большой сад с аллеями, вплоть до улицы Большие Каменщики. В саду было 150 корней фруктовых деревьев — яблонь, вишен, груш, много акаций, живописные клумбы, куртины из мирени, жимолости, жасмина и барбариса. Были тут и полянки ландышей, а липовая аллея была обсажена тюльпанами. В саду — беседка с расписанным узорами парусным сводом, украшенная гравюрами, фонтаны и оранжерея.

Внешне главный дом усадьбы был скромным, но вместительным. На первом этаже находились контора, бухгалтерия, комната управляющего, лакейская, кладовые. На втором этаже помещались столовая, зал, гостиная, кабинет хозяина, спальни, комнаты детей. Был в доме и зимний сад.

Михаил Васильевич родился 5 января 1863 года. Он с детства страдал хромотой, поскольку, еще мальчиком, упал и сильно зашиб ногу. От этого у него развился костный туберкулез, и он был вынужден носить специальный аппарат, поддерживающий ногу. Но, несмотря на это, он был энергичным и жизнерадостным человеком. Не обращая внимания на недуг, он прекрасно ездил верхом, умело управлял яхтой.

Он был человеком, не лишенным честолюбия. Его привлекала политика, он состоял членом кадетской партии. М.В. Челноков настолько серьезно увлекся общественной деятельностью, что отошел от дел, перепоручив их шурину и братьям. Свыше 25 лет своей жизни он посвятил работе в различных общественных организациях, в том числе в городском управлении Москвы. В 1891–1894 годы Челноков являлся председателем Московской уездной земской управы, с 1895 года возглавлял Московскую губернскую земскую управу, в 1897 году избирался гласным земских собраний, был активным участником земских съездов. С 1901 года он состоял гласным Московской Городской Думы, входил в состав многих думских комиссий. Энергичная деятельность Челнокова на этих постах способствовала избранию его депутатом Государственных Дум от Московской губернии.

Напомним коротко об истории создания Московской городской думы. Городская дума в Москве стала главным органом городского самоуправления после утверждения Городского положения 1870 года, определившего систему городского управления по всей России. С 1872 года главным исполнительным органом думы являлась Городская управа, которую возглавлял городской голова (должность городского головы была учреждена еще в 1767 году указом Екатерины II). Глава городского общественного управления избирался на четыре года и утверждался императором. Городской голова вел заседания думы, контролировал выполнение ее решений, являлся ответственным редактором журнала «Известия Московской Городской думы» (в журнале печатались статьи по вопросам городского самоуправления, статистические сведения, материалы о развитии московской промышленности и городского хозяйства, работы по истории Москвы, редакция помещалась в здании Городской думы: журнал перестал выходить в 1917 году). Должность городского головы была упразднена вместе с Городской думой в ходе Февральской революции, когда прекратили свое существование прежние органы городского управления.

После отставки, в январе 1913 года с поста московского городского головы Н.И. Гучкова долго не могли найти достойного преемника. В результате выборов на этот пост последовательно избирались князь Г.Е. Львов (в начале 1913 года), профессор С.А. Чаплыгин (в марте 1913 года), Л.Л. Катуар (в октябре 1913 года). Однако, ни один из кандидатов не был высочайше утвержден императором Николаем II. Наконец, на этот пост в 1914 году был выдвинут М.В. Челноков, который получил поддержку Государя. Вступив на эту должность 27 ноября, М.В. Челноков вышел из кадетской партии.

Находясь на посту московского городского головы, он не оставлял и целого ряда других должностей. Будучи многолетним гласным Московской городской думы, входил в комитет по устройству в Москве Музея прикладных знаний и был его хранителем, являлся членом Московского губернского по промысловому налогу присутствия и Московского особого по городским делам присутствия, входил в комиссию по разбору и призрению нищих, был попечителем Красносельского Городского 2-го начального мужского училища. Во время Первой мировой войны Челноков, возглавляя Всероссийский Союз городов, был членом Главного комитета Всероссийского земского союза, заместителем председателя Московского Военно-промышленного комитета, непременным членом Императорского Московского комитета Великой княгини Елизаветы Федоровны по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну.

Деятельность М.В. Челнокова на посту московского городского головы совпала с Первой мировой войной. К сожалению, последовавший за ней катаклизм 1917 года, стер в памяти многих подвиги воинов и колоссальные усилия работников тыла — героические страницы времени, которое современники называли «Вторая Отечественная война». Сложная внутренняя и внешнеполитическая ситуация определили поле деятельности городского головы в этот период, когда Москва стала главным военно-промышленным, медицинским и реабилитационным центром. Сюда прибывали увечные и раненые воины с разных фронтов войны.

Огромный груз забот лег на плечи городского головы. М.В. Челноков решал вопросы, связанные со снабжением армии, с оказанием помощи раненым. С первых дней войны он сумел сплотить представителей всех сословий для самоотверженной работы в пользу русской армии и фронта. В Москве были созданы Всероссийский Земский союз помощи больным и раненым воинам и Всероссийский Союз городов — общероссийские организации либеральных помещиков и буржуазии. Во главе Всероссийского Союза городов М.В. Челноков оставался до апреля 1917 года. Представители обоих союзов выступали за «обновление» состава правительства и введение в него буржуазных деятелей. Их лидеры в дальнейшем принимали участие в разработке дворцового переворота, надеясь, сменой царя и образованием «ответственного министерства» во главе с князем Г.Е. Львовым, не только довести войну до победного конца, но и предотвратить революцию.

Вскоре после начала войны вследствие «слепого» патриотизма в Москве, произошел постыдный немецкий погром. Толпа, к которой примкнул московский обыватель, прошла по городу с пением гимна и портретами царственных особ, громя магазины, принадлежащие лицам немецкой национальности или носившие немецкие фамилии. Были разгромлены кондитерские магазины Эйнема и другие… в том числе — Магазин готового платья на Тверской, одевавший всю московскую аристократию. Из окон магазина выбрасывали охапками готовое платье, которое толпа тут же расхватывала, а со второго этажа грохнули на мостовую великолепный рояль, который, конечно же, развалился на куски.

Московским градоначальником был в те дни небезызвестный владелец имения Архангельское князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон. «Он выехал к месту погрома, но никаких мер не принял…» — вспоминал в своих мемуарах представитель известной купеческой династии Алексеевых-Покровских — Николай Иванович Алексеев.

Порядок в городе был восстановлен только благодаря энергичным действиям городского головы М.В. Челнокова.

На первом же заседании Московской городской думы, созванном после объявления всеобщей мобилизации, было принято постановление: ассигновать из городских средств 1 миллион рублей на организацию врачебно-санитарной помощи армии и 50 тысяч рублей на помощь семьям лиц, призванных на войну. Думе было ясно, что правительству нужна помощь, что оно не сможет справиться собственными силами. Было решено призвать на помощь московское общество и обратиться к нему с призывом о пожертвованиях. Население широко откликнулось на призыв московского городского головы и в городскую кассу стали поступать средства, сверх того, устраивались специальные сборы по городу. От этих сборов с начала войны до 31 июля 1916 года поступило 2248 тысяч рублей. Эта двухмиллионная помощь послужила существенной поддержкой армии и населению.

В Москве началось мощное патриотическое движение. Первой неотложной задачей было — открытие госпиталей. Журнал «Известия Московской городской думы», ответственным редактором которого являлся по своей должности М.В. Челноков, сообщал: «6 августа 1914 года было первое прибытие раненых в Москву, в несколько дней она покрылась сетью госпиталей… С первых же дней были налажены при участии учащихся высших учебных заведений, служащих разных учреждений, артистов театров встречи поездов с ранеными, их питание на вокзалах, распределение по госпиталям. Быстро устроены были громадные распределительные пункты, что спасло население города от занесения эпидемий. Учебные заведения, частные дома, здания различных учреждений, городские богадельни, благоустроенные ночлежные дома, городские училищные здания… отдали часть своих помещений для раненых и быстро приспосабливались к новой потребности, обращаясь в благоустроенные лазареты. Успеху организационного дела чрезвычайно помогало общее сочувствие населения, его живой отклик и готовность дать свои силы, средства и помочь наладить трудное и сложное дело».

В госпитали были преобразованы все городские больницы и учреждения Красного Креста. По инициативе членов царской семьи был организован госпиталь в Петровском путевом дворце на Петербургском шоссе. Вдова бывшего городского головы Москвы — Е.Н. Рукавишникова отдала свой дом на Большой Никитской «для устройства в нем хирургической больницы, оборудованной по последнему слову медицинской техники. Е.Ф. Шаховская-Глебова-Стрешнева предоставила свое имение Покровское-Стрешнево под лазарет для раненых. А.И. Коншина основала санаторий для увечных воинов в своем владении в Истоминском проезде Петровского парка (ныне ул. 8 Марта, 1). Позже ее душеприказчики, на завещанные ею деньги, начали строительство дома призрения на 200 человек и больницы для увечных воинов в ее владении на Большой Якиманке, 30, а также корпуса для душевнобольных воинов при Алексеевской психиатрической больнице. Под лазарет отдал свой особняк на Трех горах Николай Иванович Прохоров. На свои средства создал лазарет Ф.И. Шаляпин, где, в качестве сестер милосердия, трудились его жена и дочери. Открылись лазареты в Московском Английском клубе, при театре К. Н. Незлобина, при Страховом Обществе «Россия» на Лесной улице, 43 (дом не сохранился), при Университете имени А.Л. Шанявского, в Коммерческом училище на Остоженке, в Театральном училище на Неглинной улице, Высших Женских курсах на Малой Царицынской улице (дом 1), Духовной семинарии, ряде мариинских женских гимназий и в казармах. В лазареты были превращены все клиники Императорского Московского Университета, открылся челюстной госпиталь при студенческом общежитии имени великого князя Сергея Александровича (Малая Царицынская улица, 18). Уже через три недели после начала войны в Москве стало работать 35 госпиталей. А в 1916 году в Москве число госпиталей достигло 1075, через них прошло около 1200 тысяч раненых воинов.

Огромную работу проделал, созданный великой княгиней Елизаветой Федоровной, комитет по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну. Специально приобретались здания для размещения беженцев из районов военных действий, создано было Убежище для юных добровольцев (Трубниковский переулок, 17 (дом не сохранился)), где к 1917 году проживало 65 юных героев, многие из которых были удостоены георгиевских крестов за храбрость. На Хамовнической набережной, 19, был создан приют для детей погибших родителей. Все свои силы отдавали, работая в госпиталях, сестры милосердия Марфо-Мариинской и других московских общин.

М.В. Челноков обратился к Обер-прокурору Синода с письмом, в котором просил о более деятельном участии монастырей в помощи раненым. В ответ Обер-прокурор уведомил, что все православные обители призваны: расширить содержимые ими лазареты, усилить размер взносов на создание епархиальных лазаретов, расширить деятельность по учреждению приютов для выздоравливающих воинов и детей-сирот, организовать помощь беженцам.

«Для воинов, павших в войну 1914 года и для сестер милосердия Московских общин» по инициативе кн. Елизаветы Федоровны было создано в Москве, в районе села Всехсвятского Братское кладбище (ныне от него уцелел лишь небольшой участок в районе Песчаных улиц). Его устройством ведал особый Попечительный комитет под председательством городского головы М.В. Челнокова. На работы по устройству кладбища Московская городская дума ассигновала в 1915 году 71520 рублей. 15 февраля 1915 года состоялось торжественное открытие этого кладбища в присутствии великой княгини Елизаветы Федоровны, военных и гражданских властей, председателей Городского и Земского союзов, консулов иностранных держав-союзниц, гласных Московской городской думы. В дальнейшем тут предполагалось соорудить монумент памяти героев войны.

В пользу раненых воинов проводились спектакли, благотворительные базары и вечера. В декабре 1915 года союз «Артисты Москвы — русской армии и жертвам войны» поставил в известность все театры, клубы, общественные собрания, кружки, благотворительные общества и союзы, отдельных устроителей благотворительных концертов, спектаклей, лекций и тому подобное, что он будет взимать гонорар за выступление членов союза. Сбор гонорара, предназначенного для русской армии, поручался особым доверенным агентам союза. Так, устроенный союзом, вечер в цирке Соломонского дал сбор 9500 рублей.

Москва пестрела плакатами, призывающими москвичей помогать беженцам, подписываться на военные займы в помощь фронту. Многие состоятельные москвичи приняли участие в этой подписке, некоторые переводили свои личные средства из швейцарских банков в Россию на нужды русской армии. Крупные пожертвования сделали Николай Иванович Прохоров и родной брат М.В. Челнокова — Федор Васильевич Челноков. Будучи патриотом своей страны, М.В. Челноков выступал за то, чтобы вести войну с Германией до победы.

Однако положение дел было сложным. Все чаще в военных неудачах винили самодержавие. 18 августа 1915 года Московская дума принимает постановление о «призвании к власти министерства доверия». Москва становится центром либеральной оппозиции самодержавию.

12-14 марта 1916 года в Москве состоялся 4-й съезд Всероссийского Союза городов. На нем выступил М.В. Челноков. «Правительству следует коренным образом изменить прежний прием управления, — говорил он, — немедленно приступить в единении с Государственной думой к осуществлению тех неотложных задач законодательства, на которых объединилось ее большинство. Пусть демократизация местного самоуправления, распространение его на всю Россию… удесятерит силу страны. Пусть к этим земским и городским силам и к силам, работающим с ними рука об руку объединенной промышленности, присоединятся новые, еще неиспользованные силы крестьян деревни, кооперации, рабочего труда и торговли, пусть будет им дана возможность свободно организоваться для дела обороны и для поддержания нормального хода хозяйственной жизни страны». Далее он отмечал, что в такой напряженный момент в стране должен быть внутренний мир, для чего необходимы полная амнистия за политические и религиозные преступления и равенство перед законом всех российских граждан без различия национальности и вероисповедания. Он также говорил о необходимости развития местного самоуправления — участковых советов, — которые должны избирать исполнительные органы — участковые управы. В своей речи М.В. Челноков подчеркнул, что почти вся городская Россия объединена во Всероссийский Союз городов, что на его долю «выпала главная тяжесть призрения воинов. Работа Союза громадна, но она растет с каждым днем… Союз расширил дело снабжения армии, оказания помощи беженцам, борьбы с заразными болезнями… помощи военнопленным». Челноков говорил и о том, что мешает деятельности Союза, отметив недоверие и подозрительность правительства. И хотя Союз шел с «верой навстречу правительству», его попытки остались безрезультатными. Резолюция Съезда звучала так: «Веря в непреодолимую силу народного единения, 4-й Съезд городов русских призывает всех граждан России в эти великие дни общего испытания сосредоточить все свои помыслы на дружной работе, на помощи нашим доблестным защитникам и на решении всенародных задач, поставленных мировой войной дорогой нашей Родине».

Городское управление Москвы оказывало помощь населению стран, затронутых войной, в том числе Польши, Сербии и Черногории, Галиции. 28 апреля 1916 г. сербский премьер-министр Николай Пашич был принят в Московской городской думе. М.В. Челноков приветствовал его речью: «Мы, русские, мы, москвичи, с благоговением преклоняемся перед подвигом Сербии. Мы чувствуем наш долг перед нею. Мы осознаем лежащую на нас ответственность. Мы, как один человек, исповедуем, что восстановление Сербии — наша обязанность, мы поняли, какую опасность представляет германский милитаризм, и выражаем крепкую уверенность и твердую решимость до конца, до полной победы вести войну в тесном единении с нашими верными, благородными союзниками. Должно быть восстановлено в Европе право и справедливость, и прежде всего, мы обязаны воздать должное многострадальной, героической Сербии. Мы верим, что ей суждено стать объединительницей южного славянства, верим, что Сербия поведет его к славному будущему». По предложению М.В. Челнокова Дума поднесла Пашичу икону св. Георгия и ассигновала в распоряжение Пашича на нужды разоренной Сербии 100 тысяч рублей.

25 октября 1916 года на заседании Московской Городской думы было принято постановление «признать вполне желательным учреждение в Москве Всероссийского Центрального музея Второй Отечественной войны», и поскольку без такого музея невозможно будет со временем восстановить во всей полноте картину общественной работы, народных настроений, масштабы событий на фронте и в тылу, было рекомендовано собирать экспонаты «по горячим следам».

Несмотря на военные тяготы, городское хозяйство Москвы работало слаженно и, по словам самого Челнокова, «Городское управление донесло до революции городское хозяйство, как «полную чашу».

Во время войны Петербург и Москву не раз посещали военные миссии и послы стран Антанты. Нужно было находить общий язык с союзниками. М.В. Челнокову часто приходилось принимать эти делегации. Челноков был хорошо знаком с Робертом Брюсом Локкартом, который с 1912 года служил вице-консулом, а впоследствии генеральным консулом английской миссии в Москве, тем самым Локкортом, который являлся особым сотрудником секретной службы английского правительства, его специальным агентом. В своей автобиографической книге «Мемуары британского агента» он писал: «Челноков — великолепный образец московского купца, — седобородый, патриархальный, широкоплечий, несмотря на свою хромоту, выглядел мужественнее своих соотечественников. Хотя он был на 20 лет старше меня, мы стали близкими друзьями… и через него я… близко познакомился со всеми московскими политическими деятелями…» За укрепление русско-английских отношений М.В. Челноков был награжден английской звездой Георгия и Михаила, дававшей право на титул сэра. А французы наградили его Командорским крестом Почетного легиона.

Во время работы Челнокова в Государственной Думе и позже Николай II не раз удостаивал его личной аудиенции. М.В. Челнкоов обладал даром красноречия. По словам Л.Ф. Никулиной, он имел «живой ум и ораторский талант». Она вспоминала, что его речи «были хорошо составлены, ясные, сжатые и эффектные». У Челнокова была любимая поговорка: «Всегда лучше пойти, чем не пойти». Одним из близких друзей М.В. Челнокова был известный адвокат В.А. Маклаков.

Активно занималась общественной, а также благотворительной деятельностью жена М.В. Челнокова — Елизавета Карповна. По воспоминаниям Л.Ф. Никулиной, это была небольшая, хрупкого телосложения женщина, однако она обладала «невероятной добротой и энергией для помощи всем нуждающимся и угнетенным». Все свое время и силы она отдавала служению людям. Была она совершенно вне политики. Помогала не только русским солдатам, но и немецким военнопленным, ссылаемым в Сибирь. Для них она собирала теплые вещи. Е.К. Челнокова состояла попечительницей Сытищинского приюта для новорожденных детей, деятельно трудилась в Московском Городском Попечительном Совете об увечных и больных воинах, который, как известно, возглавлял М.В. Челноков. Заботилась о заключенных вне зависимости от их политических убеждений, оказывала помощь «революционерам, студентам — участникам демонстраций, евреям, попавшимся вне черты оседлости», беженцам-полякам, бельгийцам и тому подобное. Во время Февральской революции, участвуя в разгроме архива охранки, ее сын Василий, по свидетельству Л.Ф. Никулиной, обнаружил имя матери в картотеке, находившихся под надзором полиции. Все, кто помнил Е.К. Челнокову, отмечали ее скромность в быту. Одевалась она просто, в обыкновенное черное платье, которое использовала даже во время приемов иностранных миссий, лишь украшая его шалью или белым воротником, что приводило в шок ее светское окружение. Своей старшей дочери она запретила учиться на врача, мотивируя это тем, что она из состоятельной семьи и будет отбивать у других людей хлеб. Ее дочь Елена работала сестрой милосердия.

Никто в России не думал, что война будет продолжаться более четырех лет, ведь поначалу полагали, что она закончится к Рождеству, даже по расчетам Генерального Штаба война должна была продлиться не более шести месяцев. Во вторую волну мобилизации в 1916 году в армию был призван будущий советский маршал Г.К. Жуков. Оказавшись в Первопрестольной он «на каждом шагу в Москве встречал несчастных калек, вернувшихся с фронта, и тут же видел, как рядом, по-прежнему широко и беспечно, жили сынки богачей. Они разъезжали на «лихачах», на шикарных выездах, играли на скачках и бегах, устраивали пьяные оргии в ресторане «Яр».

Но Г.К. Жуков прав был только отчасти. С начала Первой мировой войны на фронт ушли и дворяне, и сыновья великих князей. В действующей армии и в Отделе фронта Всероссийского Союза городов служили многие купеческие отпрыски.

Потомки купеческой династии золотоканительщиков Юдиных: Петр Сергеевич Юдин за участие в боях был награжден тремя орденами св. Георгия, был тяжело ранен и вернулся в строй только благодаря врачебному таланту родного брата — военного хирурга Сергея Сергеевича Юдина. Служил в действующей армии под командованием генерала А.А. Брусилова и Глеб Сергеевич Юдин. К 1917 году он имел чин прапорщика. Сражались в действующей армии Александр Владимирович Бахрушин, несколько сыновей московского фабриканта-пивовара Михаила Кирилловича Тарусина: Павел, Евгений, Сергей, сыновья ткацкого фабриканта Александра Федоровича Кузнецова: Юрий был военным летчиком, артиллеристом; Андрей — награжденный двумя орденами св. Георгия (он погиб в 1915 году) и Вадим — получивший золотое оружие за храбрость. В боях под Петербургом он был тяжело ранен, потерял сознание от потери крови, соратники наскоро погребли его в братской могиле, но очнувшись, с перебитой ногой он добрался до своих через линию фронта и был в числе тех пациентов Царскосельского госпиталя, за которыми ухаживали в качестве сестер милосердия дочери Николай II.

В качестве сотрудников Отдела фронта Союза городов служили в армии Михаил Васильевич Сабашников и Иван Николаевич Прохоров — старший сын владельца Трехгорной мануфактуры. С первых дней войны на фронте военным корреспондентом газеты «Русское слово» работал сын Саввы Ивановича Мамонтова — Сергей Саввич. Он умер от воспаления почек в 1915 году.

Племянник Саввы Тимофеевича Морозова — Александр Геннадьевич Карпов возглавил врачебно-питательный отряд, действовавший на Западном фронте, его заместителем был С.П. Рябушинский. В составе Сибирского врачебно-питательного отряда служил с 1914 года Петр Константинович Бахрушин, сын фабриканта К.П. Бахрушина. Другие представители купеческих фамилий проходили курсы офицерской подготовки в военных училищах Москвы.

Особенностью знаменитого московского купечества была широкая благотворительность, они «помнили о ближних, помогали страждущим», поддерживали всякого рода культурные начинания. Третьяковы, Морозовы, Рябушинские, Мамонтовы, Зимины, Сабашниковы, Бахрушины, Гучковы и многие другие — эти фамилии хорошо известны, с ними неразрывно связана история Москвы и отечественной культуры.

…Завершался 1916 год, а война все продолжалась. Трудности и тяготы войны неизбежно повлекли за собой ухудшение экономического положения страны. Ощущались нехватка продовольствия, сырья и топлива. На дверях продовольственных магазинов появлялись безнадежные надписи: «Хлеба нет, и не будет». По воспоминаниям современника М.В. Челнокова Николая Михайловича Щапова (в 1913–1916 годах) — гласного Московской Городской думы, впоследствии доктора технических наук, лауреата Государственной премии: в начале февраля 1917 года в Москве не было хлеба, мяса, подсолнечногоо масла, никаких запасов муки, молоко, овощи стоили дорого, сахара давали 3 фунта в месяц на человека. Газовый голод (газ давали в квартиры с 11 до 2 часов дня и с 4 до 7 часов вечера), центральные улицы в темноте, но на окраинах было светло, поскольку их только «недавно осветили электричеством», в квартирах холод — дрова стоили 50 рублей сажень. «Голодали те, у кого не было сверхденег, кто не имел свободного времени или прислуги для очередей». Одновременно, в связи с войной, резко ухудшилось положение рабочих. Среднемесячный заработок рабочих в Москве в 1916 году заметно упал по отношению к 1913 году. А цены продолжали расти, а вместе с ними возрастало и недовольство рабочих. В 1916 году в Москве прошло 235 забастовок.

Во время войны политическая ситуация в стране обострилась до предела. Меры, принимаемые правительством, были непопулярны во всех слоях общества.

По воспоминаниям П.А. Бурышкина: накануне февральских событий в Москве на квартире М.В. Челнокова состоялось сверхсекретное совещание с участием Астрова (был городским головой после Челнокова с марта по июль 1917 года), С.В. Бахрушина и других, на котором князь Г.Е. Львов высказался о возможности скорого дворцового переворота.

В декабре 1916 года прошли выборы гласных Московской городской думы. «Умеренная» партия и правые силы потерпели сокрушительное поражение. От них было избрано всего 6 гласных, остальные представляли партии прогрессистов, либерально настроенной буржуазии и интеллигенции. Однако, правительство аннулировало результаты этих выборов. Московская городская дума продолжала заседать в прежнем составе. Это очень раздражало верхи московского общества.

В первые месяцы 1917 года произошло новое сокращение производства. Участившиеся в Москве забастовки, сперва носили преимущественно экономический характер, но в дальнейшем приобрели характер политических. 9 января 1917 года под влиянием социал-демократов по поводу годовщины Кровавого воскресенья в Москве забастовали заводы Бромлея, Михельсона, Доброва и Набгольц, Листа, Цинделя и другие предприятия. В феврале в Москве бастовало 45 тысяч человек.

25 и 26 февраля в Москву доходили слухи о том, что в Петрограде проходят уличные волнения и кровопролития. Но царская семья, казалось бы, не осознавала всей степени уже нависшей над ней и империей опасности. Или смирилась с неизбежностью?..

27 февраля редакции газет по телефону получили сообщение, подтверждающее, что в Петрограде свергли самодержавие и власть перешла к Временному правительству в составе председателя и членов Государственной думы. Новая власть была по преимуществу кадетской. Эта партия состояла из представителей дворянской аристократии, торгово-промышленных магнатов и буржуазной интеллигенции.

Вечером 27 февраля в Городской думе Москвы состоялось заседание прогрессивной группы гласных, представителей московских общественных организаций и рабочих. Было решено создать из представителей Городской думы и общественных организаций Исполнительный комитет и обратиться к населению с воззванием о необходимости организованности и порядка.

На следующий день, 28 февраля, город принял неузнаваемый вид: толпы народа двинулись со всех концов города к зданию Городской думы и вскоре запрудили Воскресенскую площадь и прилегающие местности. В тот же день забастовали в Москве заводы, остановились трамваи. Отдельные группы солдат и рабочих обезоруживали городовых. К полудню были сняты все полицейские посты в городе. Улицы заполнили демонстранты. Митинг, состоявшийся на Воскресенской площади перед зданием Городской думы, проходил под лозунгами: «Да здравствует свободная Россия!», «Да здравствует демократическая республика!».

В 5 часов вечера 28 февраля в Москве в Городской думе состоялось совещание гласных. Сюда съехались общественные деятели — гласные думы, представители земства, Городского и Земского союзов, Земгора, кооперативов, Военно-промышленного комитета, Биржи, представители рабочих. «У всех на устах было одно — Государственная дума отказалась разойтись, войска встали на ее сторону. Немедленно был образован Комитет общественных организаций из 150 человек с равным представительством трех групп — цензовой, демократической и рабочей. В цензовую вошли гласные Думы, представители земства и Бирж, в демократическую — представители кооперативов, третьего элемента, Земского и Городского союзов, Земгора, Военно-промышленного комитета, санитарных попечительств, адвокатуры, печати, в рабочую — от профсоюзов и больничных касс. Председателем Комитета был избран Николай Михайлович Кишкин. Комитет этот и принял на себя управление городом и регулирование народным движением. Из его среды был избран Исполнительный комитет в составе 15 лиц, в руках которого и сосредоточилась власть. Вместе с тем, параллельно образовался Совет рабочих депутатов для управления рабочими массами». В 9 часов вечера к новой власти присоединились пришедшие к Думе солдаты.

1 марта в Москве образовался Совет солдатских депутатов. Старые власти вели себя растерянно. Градоначальник генерал Шебеко исчез. Командующий войсками генерал Морозовский отсиживался в штабе. 1 марта он объявил Москву на осадном положении, но это не произвело никакого эффекта. Войска, правда, были выдвинуты в город, но быстро перешли на сторону народа и стали сосредотачиваться вокруг Думы и на Красной площади. Оставшиеся верными правительству, войска заперлись в Манеже и в Кремле. Городовые местами пробовали оказывать сопротивление, но были быстро смяты и рассеяны.

1 марта в Москве не вышли газеты. По просьбе Комитета общественных организаций командование восставшими войсками принял на себя председатель Московской Губернской Земской управы полковник А.Е. Грузинов. Он сосредоточил войсковые части и артиллерию на Красной площади и без выстрела вынудил к сдаче войсковые части, засевшие в Кремле и Манеже. В то время, как восставшие войска двинулись к центру города, градоначальник распорядился перекрыть мосты через Яузу и Москву-реку. В результате столкновений между сторонниками старой и новой власти в Москве погибло 8 человек. После этого, вечером, полковник Грузинов занял почтамт, телеграф, телефонную станцию и некоторые другие важные объекты — градоначальство, охранное отделение и т. д. К утру 2 марта все было кончено. Февральскую революцию недаром называли «великой, бескровной».

Вечером на Николаевском вокзале был обнаружен и арестован градоначальник Шебеко. Генерал Морозовский был подвергнут домашнему аресту.

Как упоминалось, 2 марта комиссаром Временного правительства по городу Москве был назначен М.В. Челноков. Он пробыл на этом посту всего пять дней — по 6 марта. Но какие это были исторические дни — кардинально менялась власть в стране!

2 марта народ освободил из Бутырской пересыльной тюрьмы 326 политзаключенных. Люди сбивали с них ножные кандалы. Освобожденных размещали в лазарете Университета имени Шанявского, снабжали одеждой, бельем, денежными пособиями.

3 марта газеты опубликовали программную декларацию Временного правительства, в которой говорилось: «В своей настоящей деятельности кабинет будет руководствоваться следующими основаниями:

1) Полная и немедленная амнистия по всем делам, политическим и религиозным, в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям, аграрным преступлениям и т. д.

2) Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3) Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4) Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5) Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6) Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего прямого, равного и тайного голосования.

7) Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении.

8) При сохранении строгой дисциплины в строю и при несении военной службы — устранением для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам».

М.В. Челноков начал проводить в жизнь решения Временного правительства в Москве. По его приказу была отменена цензура, объявлена амнистия политическим заключенным, начали выходить несколько новых либеральных изданий, легализована деятельность политических партий.

4 марта на Красной площади состоялся смотр-парад войск Московского гарнизона, как сообщалось в газетах, «первый, в условиях новой русской жизни». Стечение народа было огромным. Люди даже занимали места на крышах Верхних торговых рядов, Исторического музея, на деревьях вдоль Кремлевской стены. Центром торжества был памятник Минину и Пожарскому. Он выглядел необычно. В руке князя Пожарского — красный флаг с надписью: «Утро свободы сияет светлым днем». У памятника разместилось духовенство, синодальный хор, хоругви. На площадь выехал конный кортеж: главнокомандующий войсками Московского гарнизона А.Е. Грузинов, чины штаба, командующий парадом начальник Александровского военного училища генерал-лейтенант Геништа. Объезд войск А.Е. Грузинов начал с юнкеров. Он обратился к юнкерам со словами: «Вы первые пришли ко мне — спасибо вам! Да здравствует свобода! Да здравствует новый строй! Ура!». В ответ прозвучало могучее «ура» юнкеров. После объезда войск состоялся молебен. Протодиакон Константин Розов провозгласил «Многая лета» русскому народу и воинству.

Во время молебна в небе парили аэропланы. Один из них сбросил три красных флага. По окончании молебна звучал гимн «Боже, Царя храни!». Оркестры играли «Коль славен». Командующий обратился с речью о том, что народ победил в тылу и должен взяться за работу, чтобы одержать победу на фронте. В заключении Грузинов высказал надежду, что «с завтрашнего дня Москва окончательно примет обычный нормальный вид» и восторжествует порядок.

На параде присутствовали М.В. Челноков, и председатель исполнительного комитета Н.М. Кишкин. Войска в течение более чем двух часов проходили по площади торжественным маршем.

Утром того же дня на Арбатской площади состоялся митинг памяти жертв революции, где М.В. Челноков выступил с речью. Был организован кружечный сбор в пользу семей погибших. Процессия двигалась через весь город. Павших похоронили на Братском кладбище Москвы.

В воскресенье, 5 марта Комитет Общественных организаций и Совет рабочих депутатов пришли к соглашению о восстановлении 6 марта работ на фабриках и заводах, предприятиях и учреждениях. С понедельника всюду на заводах начались работы.

6 марта в Комитет Общественных организаций было сообщено, что накануне М.В. Челноков сделал заявление в Исполнительном комитете об отказе от должности комиссара города Москвы, на которую был назначен председателем Государственной думы, а не избран собранием представителей общественных организаций. М.В. Челнокову от лица собрания была выражена благодарность «за истинно-гражданскую постановку вопроса». На должность комиссара был избран Н.М. Кишкин, о чем было срочно сообщено в Петроград председателю Совета министров, который и утвердил это.

Формально М.В. Челноков еще оставался городским головой Москвы. Срок его пребывания на этой должности истекал 28 марта 1917 года. 7 марта под председательством М.В. Челнокова состоялось первое собрание Городской думы в новом составе, которое приняло следующую резолюцию: «Московская городская дума на грани новой жизни, в которую вступила освобожденная, обновленная, могучая Россия, приветствует наступление свободы и нового порядка, вместе со всей Россией и доблестной армией, участвуя в освобождении народа. Московская дума непоколебимо верит, что народ и его армия в единении с нашими союзниками увенчают победой великую борьбу народов, и что народ на свободно созванном Учредительном собрании установит новые формы устройства Государства Российского, обеспечивающие свободу и права граждан. Московская дума выражает свое горячее приветствие Временному правительству и верит, что оно вместе с народом приложит все силы и разумение к обеспечению победы и скорейшему созыву Учредительного собрания. Москва шлет свой земной поклон героическим войскам, защищающим Россию, ее честь, ее свободу, ее будущее. Она шлет свой горячий привет рабочим, солдатам и офицерам, дружными усилиями которых бескровно совершился великий переворот. Московская городская дума запечатлеет на страницах истории древней Москвы славные имена граждан, совершивших подвиг в дни бескровного переворота. Москва с трепетной радостью ожидает возвращения борцов за свободу и права народов и примет достойное участие в обеспечении увечных воинов нашей великой и славной армии, которая, защищая Родину, завоевала свободу. Заканчивая исторический период цензового устройства местного самоуправления, Московская дума до созыва новой Думы на основах всеобщего избирательного права готова неустанно работать в деле создания новых форм правления и согласовывать свою деятельность с вновь возникшими органами.

Московская дума верит, что в Москве установится твердый порядок, обеспечивающий развитие свободного труда свободных граждан».

На заседание Думы прибыли министр юстиции А.Ф. Керенский, командующий войсками А.Е. Грузинов, обратившиеся к гласным с воодушевленными речами. Дума горячо приветствовала их. Из постановлений Думы было ассигновано 200 тысяч рублей в помощь пострадавшим от борьбы за народную свободу и 200 тысяч рублей на подарки для армии.

По предложению городского головы поручено Управе со служащими городского управления разработать вопрос об удовлетворении нужд служащих, а вместе с выборными от рабочих обсудить, какие общественные учреждения должны быть созданы для рабочих. Дума постановила передать городу Электрические предприятия Общества 1886 года и предприятия Телефонного общества. В начале марта начались реформа гражданского управления Москвы, замена полиции народной милицией.

14 марта состоялось второе заседание Городской думы. На нем присутствовал Обер-прокурор Синода В.Н. Львов. Челноков просил его передать Временному правительству, что Москва окажет поддержку его деятельности, отметив, что в Москве живо религиозное чувство. В.Н. Львов заявил, что считает необходимым очистить духовенство от таких элементов, которые являлись прислужниками старого строя, а не служителями веры и истинной церкви, и ждет от духовенства и общественных организаций помощи в этом деле.

В России началось время двоевластия, которое глава Временного правительства Г.Е. Львов охарактеризовал как «власть без силы» и «сила без власти». В начале марта в Москве в районах одновременно создавались управы по решению Исполнительного комитета общественных организаций и Советы рабочих депутатов. Городская дума резко делилась на правых и левых. Сторонники конституционно-демократической монархии, представитель правого крыла, кадетов А.А. Кизеветтер был резко настроен против Челнокова, ему противодействовали и Советы… «Как-то получилось, — пишет П.А. Бурышкин, — что после революции Челноков сразу стал «несозвучен эпохе».

В марте 1917 года проходили очередные выборы московского городского головы, но от баллотировки М.В. Челнокову пришлось отказаться. Итоги деятельности М.В. Челнокова на посту московского городского головы были подведены в докладе Комиссии о пользах и нуждах общественных, прочитанном гласным Н.И. Астровым на заседании Московской городской думы 20 апреля 1917 года. В докладе отмечались выдающиеся дарования М.В. Челнокова, способность ясного понимания требований жизни, кипучая энергия, громадный опыт общественного деятеля. Коллеги подчеркнули, что в момент его пребывания во главе Городской думы, Московское городское управление оказалось «главным жизненным нервом тыла, тут сосредоточивались все заботы русской общественности о фронте, все усилия помочь армии в ее великом деле», что «Многочисленные препоны преодолевались благодаря административной способности, стойкости и силе характера М.В. Челнокова. Вспомнили о немецком погроме в Москве в мае 1915 года, который был, как известно, быстро ликвидирован благодаря решительному вмешательству Михаила Васильевича».

Отметив заслуги Челнокова, Дума решила поместить его портрет в Большом зале Московской городской думы. По просьбе М.В. Челнокова решено было вносить ежегодно в смету расходов Москвы начиная с 1918 года по 25 тысяч рублей на выдачу пособия работникам городского управления на лечение и воспитание детей». Этому пособию присваивалось имя М.В. Челнокова. Было решено также «вносить по 50 тысяч рублей на выдачу пособия в распоряжение Попечительного совета об увечных воинах». Это пособие тоже назвалось его именем. Имя Челнокова предложено было присвоить и одной из больших палат в сооружаемом в Москве Доме инвалидов.

Несмотря на огромные заслуги М.В. Челнокова перед Москвой, его основные противники — эсеры и эсдеки — всячески препятствовали его деятельности. Агрессивно настроенные по отношению к нему, они даже угрожали физической расправой. Поэтому М.В. Челноков в такой обстановке вынужден был отойти от дел. Последующие события привели к тому, что он покинул Москву, сначала перебравшись в черниговское имение своей младшей дочери Татьяны (по мужу Барановской). Позже с ее семьей он переехал в Одессу. А, при отступлении Белой армии, на английском военном корабле покинул Россию. С 1919 года он жил в Сербии. Здесь помнили о поддержке и помощи, которые оказывала Москва и ее городской голова сербскому народу в годы Первой мировой войны. Его принял сербский царь Александр. М.В. Челноков возглавил комиссию по делам русских беженцев в Сербии, был одним из учредителей «Общества славянской взаимности» и заведовал всеми русскими школами, расположенными на территории этой страны. За свою самоотверженную деятельность он был удостоен сербским правительством ордена св. Саввы 1-й степени.

Как и другим русским людям, вынужденным эмигрировать, его семье нелегко жилось на чужбине. Удручали финансовые трудности, потери близких (в Берлине умер его зять А.А. Барановский, там же в 1925 году, оказавшись совсем без средств, покончил с собой его брат Ф.В. Челноков). Обострились старые болезни. В начале 1930-х годов он попал в больницу в Панчево под Белградом. Операции не приносили облегчения, он оказался прикованным к постели. За ним заботливо ухаживала жена, но, не выдержав напряжения и лишений, она умерла 22 января 1932 года. У Челноковых было четверо детей. Очень талантливой была младшая дочь Татьяна. Она училась живописи, сперва у В.Д. Поленова в Московском Училище живописи, ваяния и зодчества, затем в Мюнхенской академии живописи. В семье Никулиных сохранился портрет Ф.В. Челнокова ее работы. В Панчево она расписала фресками местный храм.

После смерти матери два года бессменно находилась у постели отца одна из дочерей — Анна. М.В. Челноков скончался 31 января 1935 года. Он был похоронен рядом с женой на кладбище в Панчево. В Белграде похоронен и их сын Василий, умерший холостым. Из наследников Челнокова дети были лишь у младшей дочери — Татьяны, ее потомки ныне проживают в Канаде.

Литература

Ильин И.А. О грядущей России. Избранные статьи. Под ред. Н. П. Полторацкого. М.: 1993.

1. Бурышкин П.А. Москва купеческая. М.: 1990.

2. Никулина Л.Ф. Воспоминания. Рукопись частного собрания. Франция.

3. Романов Н.М. Вел. князь. Московский некрополь. Спб.: 1908. Т. 3.

4. Материалы для истории московского купечества. М.: 1887. Т. 5.

5. Челноков В.Ф. Воспоминания. Рукопись из частного собрания. Франция.

6. Справочная книга о лицах. М.: 1881.

7. Вся Москва. М.: 1899. 1908. 1915 гг.

8. Ненароков А.П. 1917. Великий Октябрь: краткая история, документы, фотографии. М.: 1977.

9. Алексеев Н.И. Пути моей жизни. Воспоминания. Рукопись из частного собрания. Москва.

10. Московская власть: городские головы (1782–1997).

11. Известия Московской городской думы — 1915. № 12.

12. ЦИАМ. Ф. 179. Оп. 60. Д. 1146. Доклады Мосгоруправы за 1917 г.

13. Локкарт Р.Б. Мемуары британского агента. Лондон — Нью-Йорк, 1932.

14. Яковлев Н.Н. 1 августа 1914. М.: 1974.

15. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления в 3 т. Т. 1. М.: 1987.

16. Юдин И.Ю. Воспоминания о моих предках и родственниках. Рукопись из частного собрания. Москва.

17. Бахрушины. Поколенная роспись / Сост. Филаткина Н.А., Преображенская И.С.

18. Семина Е.А. Воспоминания. Рукопись из частного собрания. Москва.

19. Сабашников М.В. Записки. М.: 1995.

20. Рябушинский М.П. Цель нашей работы. М.: 1916.

21. Щапов Н.М. Я верил в Россию. Семейная история и воспоминания. М.: 1998.

22. История Москвы. Хрестоматия в 4 т. — Т. IV: Столица России и Советского государства (1914–1991) / Сост. М.М. Горинов. М.: 1997.

Николай Митрофанов. Гамбит доктора Кишкина. Николай Михайлович Кишкин

Свойство Кишкина, ставшее для него правилом его работы, формулировалось в таком чеканном положении: торопись делать! Не откладывай дела на завтра! Делай сегодня, сейчас! Нужно торопиться — дела много, времени для дела мало! И он все время был в деле.

Н.И. Астров

Николай Михайлович Кишкин.

29.11.1864 — 16.03.1930.

На вершине московской власти с 06.03 по 25.09.1917

На Арбате было два доктора Кишкина. От одного остался рецепт в медицинском музее. От другого ничего не осталось. Неужели в огромной Москве способно сгинуть без остатка абсолютно все, рассказывающее об известном когда-то человеке, включая память о его добрых делах, долго передаваемую изустно?

Нет, это была птица совсем другого полета! И где-то наверняка есть эти самые настоящие, а не какие-то фальшивые и уже встречавшиеся свидетельства о взлетах и падениях Николая Михайловича Кишкина. Место им не рядом с анамнезами, рецептами и записями температур. Они — самые что ни на есть вещественные доказательства его незаурядного бытия.

И я побрел по его почти призрачным следам.

Дело поисков шло сначала медленно, и временами даже подступало желание свернуть работу. Останавливало сделанное: какие-то зацепки состоялись, терять их было жаль. Да, часто добывание истины требует жертв. За каждый новый небольшой шаг, ведущий к достоверным итогам (или к отрицательным результатам, что тоже порой, не менее важно) приходится иногда платить втрое, вчетверо дороже.

Кто-нибудь слышал хоть подобие объективного рассказа о его верховном комиссарстве в Москве после февральской революции 1917 года? Или о его громаднейшей роли в организации всероссийской помощи раненым и больным воинам в период Первой мировой войны? Не осталось после Николая Михайловича личного архива. То ли уничтожен, то ли осел фрагментами в неких «особых папках». Рассеялись его родственники. А может быть, затаились? Кто были его прямые потомки, где дети его детей? В каком обличье существует у них память о предке?

Есть и другие каверзные вопросы, и тревожащие мысли, которыми можно озадачить читателя, чтобы он проникся желанием не только узнать факты жизненной эпопеи Кишкина, но и извлечь из них какие-то выводы для своей жизни. Однако, потерпите немного. Давайте, в меру поспешая, перейдем к библиотечным шкафам и архивным полкам.

Николай Михайлович Кишкин родился в Москве 29 ноября 1864 года. Детство он провел в родовом имении на Тамбовщине. Один из его ближайших родственников, Николай Владимирович Кишкин был крупным землевладельцем губернии и жил в селе Оржевка Кирсановского уезда. В его усадьбе хранилось немало документов по истории семьи. Среди них были также старинные грамоты. Как считается, род дворян Кишкиных восходит к XIV веку. В роду были стольники, стряпчие, воеводы, другие «начальные люди». «Российскому престолу служили дворянские службы в разных чинах» — записано в Департаменте герольдии.

Годы учебы Н.М. Кишкина протекали в Москве. Сначала в Первой московской гимназии, куда его отдали в 10-летнем возрасте, а затем в Московском университете, который он окончил в 1889 году. Образование стало его крепкой интеллектуальной основой.

Он поступает сразу же по завершению курса ассистентом к профессору Александру Александровичу Корнилову, который держал собственную лечебницу. Вчерашнего студента весьма интересует гидротерапия, наука старая и вместе с тем новая.

Водолечение, по мнению недавнего студента, один из могущественных терапевтических агентов, которые совершенно напрасно так мало употребляются терапевтами. Недавний выпускник университета высказал при этом пожелание, чтобы гидротерапия преподавалась будущим врачам.

Осваивая специальность, Николай Михайлович берется за скрупулезный анализ результатов лечения различных нервных расстройств в клинике А.А. Корнилова. Как сотрудник известной лечебницы Приарбатья и искушенный врач-невропатолог, Н.М. Кишкин начинает пользоваться популярностью. В 1895 году он открывает собственную лечебницу. Ее метаморфозы таинственны, однако развивается она хорошо. В десятых годах ХХ века Н.М. Кишкину начинает принадлежать бывшая лечебница А.А. Корнилова, находящаяся в собственном доме профессора в Нижнем Кисловском переулке. Сам новый владелец живет на Малой Молчановке в доме № 4. Во время мировой войны, переехав в квартиру № 3 по Большой Молчановке, 12, Кишкин называет этот адрес в качестве координат самой водолечебницы, одновременно являющейся и электросветолечебницей. Устроенное Кишкиным лечебное заведение слывет образцовым. При нем есть и отменная «санатория». Пациенты едут отовсюду.

Становясь известным, Кишкин обрастает связями, его привечают во многих домах. В либерально-буржуазных кружках он познает проблемы ближайшего будущего страны. И в это время открывается целый массив его очень важных качеств. Оказывается, Николай Михайлович редкостно умеет сочетать большую работу практикующего врача с напряженной общественной работой. Недостатка в заданиях не было. Помощь хворым, неимущим, организация сбора средств в пользу голодающих, погорельцев, пострадавших от стихийных бедствий. И это далеко не полный перечень. Организационный талант Кишкина весьма заметен на рубеже веков. Он активно помогает комиссиям Московской городской думы, занимающимся проблемами здравоохранения и санитарии. В 1905 году его избирают гласным Московской городской думы. Тогда же он становится одним из основателей партии конституционалистов-демократов (партии Народной Свободы) и членом ее центрального комитета.

«Я живо помню эту работу, — писал москвич Н.И. Астров, — и блеск его организационного таланта. В периоды действия, когда партия должна дать минимум ее напряжения, Кишкин был незаменим. Он был истинным стратегом, вырабатывающим план кампании и проводившим его в жизнь. Его распоряжения, исполнявшие директивы Центрального комитета партии, захватывали всю страну. Но и в период затишья, кажущегося бездействия, он непрерывно вел работу, напоминая всем, что политическая партия должна жить все время и проявлять себя на политической арене не только во время выборов. Только постоянной работой она может войти в жизнь страны и стать необходимой народу. Это был организатор крупного калибра и в своей жизни он выполнял большую творческую работу».

1914 год был для Николая Михайловича вдвойне юбилейным. Ему исполнялось 50 лет, из них ровно половина была отдана врачебной деятельности в Москве, но его личные планы сломала начавшаяся Мировая война.

В первые ее дни он находился за границей. Одолев, ставший безумно опасным, путь из европейского далека, Кишкин появляется в Москве. Тут уже кипит работа по созданию невиданной организации — Всероссийского союза городов. Ему нравится идея объединить русские города вокруг дела помощи больным и раненым воинам. Судя по всему, их число в ближайшем будущем явно грозит выйти за пределы самых пессимистических предсказаний. А ему ли не знать, на какие врачебные силы они могут рассчитывать. Волны беженцев, несущие эпидемии, неизбежный разгул разных болезней — это тоже вполне прогнозируемые сюрпризы войны? Николай Михайлович в восторге от того, что мысль создания Союза городов возникла в Москве и что его друзья сразу подумали о его привлечении к делу. Да и как, в самом деле, можно было представить себе такое начинание без моторного Кишкина, мало того, что специалиста, но еще и прекрасного организатора?

Организационный съезд ВСГ, состоявшийся в белокаменной столице в начале августа, открыл дорогу целенаправленной работе на местах. Свою поддержку ей пообещал Николай II. В своем деловом рвении основные закоперщики предприятия вскоре совершили, казалось бы, невозможное. Под флаг Красного Креста, поднятый над союзом, встали 305 городов Европейской России, Кавказа, Сибири, Финляндии, Царства Польского и Прибалтийского края. Появились областные организации: Московская, Петроградская, Харьковская, Орловская, Курская, Киевская, Кавказская.

Первым руководителем Всероссийского союза городов стал московский городской голова М.В. Челноков. Официально его именовали «Главноуполномоченным». Н.М. Кишкин стал его правой рукой — заместителем Главноуполномоченного. К тому же он был Председателем Исполнительного бюро Союза. И вот это уже была очень серьезная должность. Она позволяла повседневно оказывать колоссальное влияние на развитие связей центра с местами, тыла с фронтами.

К концу 1914 года Всероссийский союз городов — эта весьма непривычная, но уже основательно вставшая на ноги всероссийская структура была удостоена новых монарших знаков внимания. В 9 часов вечера 10 декабря состоялся высочайший прием представителей организаций Союза в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца. М. В. Челноков преподнес Николаю II обзор деятельности Союза в роскошной, художественно выполненной папке. Затем он и Н.М. Кишкин повели царя по специально устроенной выставке. Надо полагать, тому было неинтересно вникать в замысловатые диаграммы и графики, отражающие юную пору Союза. Но зато он очень оживился, когда на его вопросы стал отвечать Н.М. Кишкин.

Царю показали великолепный набор хирургических инструментов, изготовленный умельцами села Павлова Нижегородской губернии, которое славилось уникальными произведениями кустарной металлообработки. Николай II был изумлен совершенным видом идеально отшлифованных изделий, рожденных в глухом приволжском краю. Кишкин еще более удивил его, подчеркнув, что специалисты считают эти вещицы ничем не уступающими тем заграничным образцам, глядя на которые наши «левши» ковали свои щипцы и ланцеты.

С самого начала Кишкин и близкие ему функционеры-медики твердо придерживались линии: ВСГ не должен снижать усилий по устройству лазаретов, питательных и перевязочных пунктов, госпиталей, складов теплых вещей, одежды, белья, медикаментов. Ибо война до победы, очевидно, продлится долго. И выиграть ее, избегая ненужных потерь, надо по-настоящему организованно, не распыляя бездарно собранные средства, поддерживая здоровье народа на возможно более высоком уровне.

О масштабах деятельности ВСГ, в руководстве которого Н.М. Кишкин наряду с другими московскими общественными деятелями несколько лет занимал одно из ключевых мест, можно при желании узнать многое. Вплоть до конца 1917 года издавались многочисленные известия, бюллетени и вестники Всероссийского союза городов, проводились его съезды, доклады на которых были отнюдь не секретными.

Осенью 1915 года Н.М. Кишкин посещает районы боевых действий. Отступление русских войск вызывает массовый исход беженцев. Картины трагической безысходности на его глазах по воле коллег из Союза городов выправляются, и Кишкин радуется хоть малой лепте, которую ему удается внести в дело урегулирования разных конфликтов.

В начале сентября 1915 года Кишкин докладывает III съезду ВСГ, что на его средства содержатся почти 56 тысяч коек. Тем не менее, требуется быстрое расширение лазаретов. Вторую половину июля и весь август 1916 года Николай Михайлович отдает поездкам на фронты.

Густая сеть учреждений Союза городов предстала перед ним во всей своей мощи и недостаточной эффективности. Парадоксальность увиденного от берегов Балтики до границ с Румынией, тем не менее рождала больше положительных эмоций. Союз все может! Эта мысль постоянно сопровождала его во время появлений на Северном, Юго-Западном, Западном и Кавказском фронтах. Подтверждением тому были громадные запасы накопленных материалов и продовольствия. Не было такой отрасли врачебно-санитарного дела, в которой Союз был бы пассивен. Его функционеры не отказывались от выполнения самых тяжелых заданий командования.

Н.М. Кишкин в годы войны проходит громадный университет государственной работы, превращается в конструктивно мыслящего российского деятеля, способного к выработке гибких решений в оборонно-технических, снабженческих и медико-санитарных сферах, да позволено будет, так сказать. Он воплотился в фигуру, которой общественность могла доверять, к чьим словам прислушивалась. Его восхождение, как деятеля новой формации, во многом обязано таким личным качествам, как трудолюбие и порядочность. Он был живой душой Союза городов, «живым, бьющимся сердцем Союза», как его называли в 1917 году, когда он покидал работу на своем посту.

Осенью 1916 года перед коллегами Н.М. Кишкина по московскому городскому управлению с особой остротой встала проблема новых выборов в Московскую городскую думу. Полномочия думы истекали 31 декабря 1916 года. На следующее четырехлетие предстояло избрать ее состав в количестве 160 человек гласных и не менее 32 кандидатов.

Вопрос об «избирательном производстве» загодя обсуждался в Московской думе. Конечно, военное время неблагоприятно для выборов, считали многие из депутатов. Однако, правительство не прислушалось к их мнению о целесообразности переноса даты выборов.

Поневоле приступив к подготовке выборов, Московская дума стала глубоко продумывать концепцию будущего развития города. Прогрессивно настроенные депутаты вместе с Кишкиным сходились на том, что Первопрестольная столица, как исторический центр России и город мирового значения должна расти «не случайно, а в определенном продуманном плане, который должен привести в благоустроенное состояние нынешние окраины города, сделать пригороды благоустроенными его частями и приготовить пространства для застройки».

Настрой различных групп избирателей, их конкретные наказы были хорошо известны Н.М. Кишкину, который вновь выдвинул свою кандидатуру на выборы в Городскую думу. В предвыборных выступлениях он заявляет, что, расстроенное за годы войны хозяйство России, требует ввести в Думу людей с жизненным опытом и хозяйственными познаниями, знающих Москву и ее проблемы. Избиратели опять отдали голоса Кишкину. А его соперники из лагерей умеренных и правых оказались у разбитого корыта, потеряв немало мест. Даже такой столп, как Н.И. Гучков, в течение двух четырехлетий занимавший пост городского головы, не прошел в число гласных.

Москва стремительно включилась в революцию. Как только 27 февраля в город пришли вести о беспорядках в Питере, Кишкин попросил членов различных общественных организаций собраться у него в узком кругу — человек 25–30, чтобы обсудить возможность «более компактного слияния». На призыв Кишкина откликнулись и представители рабочих. Идея некой революционной кооперации, способной консолидировать силы, жаждущие преобразований, вылилась в создание Комитета общественных организаций Москвы (для удобства применим сокращение: КОО). Кто были его учредители? Организации цензовые — члены городской думы и земства; демократические — кооператоры, учителя, приказчики, люди творческих профессий, инженеры и др.; организации рабочие — профсоюзы, делегаты заводов и фабрик. Всего 150 человек. Представительство было равным.

В обстановке чувствовалось напряжение. Какую линию будут вести представители цензовых? Понимают ли они, что надо развивать самоуправление, укреплять единство общества для защиты революции? Кишкин, предвидя такой поворот разговора, советуется с друзьями. Заручившись их поддержкой, он выступает на заседании и произносит горячую, полную пафоса речь.

«Он говорил, что до сих пор был убежденным конституционалистом — в стране монархии. Эта монархия, по его глубокому убеждению, исчерпана до самого дна, она изжила себя, она не свергнута силой, она пала от внутренней гнилости всего аппарата. Это определяет нашу позицию — позицию людей, принимающих республику не потому, что в этой форме заключены все блага, а потому, что российская монархия оказалась неспособной к развитию, к демократической эволюции. И потому — «я отныне республиканец, буду отстаивать эту форму в моей партии и буду честно служить новой здоровой демократической республике», — писала потом Е.Д. Кускова. — Речь была принята с исключительным энтузиазмом. Кишкин весь дрожал от напряжения и волнения. Его окружили, жали ему руки. Лозунгом республики он спаял собрание».

Выборы прошли гладко, дружно, с большим подъемом. Решили избрать два органа: законодательный и исполнительный. Председателем первого был избран кооператор С.Н. Прокопович. Его кандидатуру предложили и поддержали рабочие кооперативы и профессиональные союзы. Председателем второго, комиссаром города Москвы был единогласно избран Н.М. Кишкин. Он и занял место правителя Москвы в Белом доме — бывшей резиденции генерал-губернатора.

До чрезвычайности быстро создал он гибкий административный аппарат: «Ник. Мих. был прекрасным техническим администратором. Его слушались, он умел «навести дисциплину», и вся его импозантная, красивая фигура внушала «уважение к власти». Москва перешла к своим повседневным очередным делам — без хулиганства и без анархии», — вспоминала Е.Д. Кускова.

В Городской думе на Вознесенской площади был избран Исполнительный комитет новой организации из 15 человек. Вскоре при исполкоме стали действовать несколько крупных комиссий (по надзору за промышленными предприятиями, по железнодорожному узлу и пр.). Одновременно в Думе организовался и Совет рабочих депутатов. «Таким образом, Городская дума стала цитаделью Московской революции», — не без гордости говорил Николай Михайлович.

После избрания Председателем Исполкома КОО Н.М. Кишкин стал, в сущности, главой правительства Москвы. Но, отнюдь не «комиссаром города Москвы», как утверждает Е.Д. Кускова. Причем, руководителем он был в силу обстоятельств не признанным официально. Дело в том, что в ночь на 2 марта согласно телеграфному предложению председателя Государственной думы М.В. Родзянко московский городской голова М.В. Челноков принял на себя обязанности Комиссара по Москве и московского Главноуполномоченного по продовольствию. Однако, после образования Временного правительства, роли высших руководителей в Москве определились иначе. Кишкин был 6 марта утвержден Временным правительством в качестве его комиссара «для Москвы», ему была предоставлена вся полнота власти в ней. Таким образом, он фактически унаследовал функции градоначальника. М.В. Челноков стал по-прежнему считаться городским головой, коим оставался до конца марта 1917 года.

Ветер свободы, весна революции!

С 1 марта заработало бюро помощи освобожденным из Бутырок и Таганки политическим заключенным. Они прибывали на Воскресенскую площадь в арестантских куртках и шапках со своими тощими узелками. Когда их число перевалило за триста, их стали размещать по лазаретам, общежитиям и частным квартирам, снабжая одеждой, деньгами и продовольствием. Но все это было только началом невиданной круговерти, в центре которой оказался Н.М. Кишкин. В работу, беспримерную по накалу страстей и партийных борений, Кишкин бросился со всем пылом. Пока не осознавая, наверное, сколько же на возглавляемый им Исполком КОО свалилось тяжелых забот, он обращался 2 марта 1917 года к москвичам, поставив во главу угла один вопрос. Но зато самый актуальный, самый взрывоопасный:

«Граждане!

Свободной России рухнувший старый строй оставил в наследие развал во всем, а прежде всего, в продовольственном деле.

Необходимы дружные организованные усилия всего населения — только все вместе мы можем сладить с этой бедой.

Граждане! Вы знаете, что война требует ограничения.

Завоевание свободы требует также готовности к лишениям общим, совместным.

Хлеба и провианта только тогда хватит на всех, когда мы все организованно и разумно будем ограничивать свои потребности.

Комитетом приняты все меры к обеспечению доставления продовольствия.

Мы должны воззвать, все же, ко всем гражданам Москвы с призывом терпеливо относиться ко всем лишениям настоящего тяжелого времени.

Карточная система на хлеб должна быть сохранена.

Прежние карточки старой власти сохраняют свою силу».

Николай Михайлович мужественно принял груз прошлого на свои плечи. С несколькими помощниками он срочно разрабатывает основные «продуктовые» темы. Первый результат — 26 пунктов приказа председателя Исполкома КОО Н.М. Кишкина «О распределении и продаже населению хлеба и муки». В заключительных строках явно непопулярные цифры: суточный паек москвича — 1 фунт хлеба или 3/4 фунта муки (в октябре 1917 года будет вдвое меньше). Аршинными буквами в московских газетах пропечатаны подписанные Кишкиным таксы на пшеничную и ржаную муку, на мясо и хлеб. Этот прейскурант необходим всем, поскольку недобросовестные торговцы уже начали поднимать цены.

Упорно продолжается собирание влиятельных общественных сил, выделяющихся численностью, прочностью связей с населением. Желающие быть «при деле», идут в КОО валом. Но принимают далеко не всех. Отложен прием Московского медицинского общества, Московского комитета глухонемых, Общества духовных певцов, ряда промышленных Обществ, Союза кустарных артелей, Московского славянского комитета — всего на май 1917 года — 171 абитуриента.

Кишкин считает Исполком КОО «революционной организацией, которая из хаоса переходит в организационную форму». Поэтому он стремится быстрее наладить взаимодействие новоиспеченного московского правительства с центральной властью в северной столице. Помогает визит министра юстиции А.Ф. Керенского. 7 марта тот сидит рядом с Н.М. Кишкиным на чрезвычайном собрании Московской городской думы. Пафосная речь министра нравится Кишкину и аудитории. Тот приехал «поклониться Москве и в ее лице всему русскому народу» и заявить, что «все силы и жизнь нашу мы отдадим на то, чтобы власть, временно врученную нам народом, бережно донести и вручить единому полновластному верховному органу народной власти — Учредительному собранию. Просим поддержки и помощи!».

Переговоры с Керенским обнадеживают. Петроград готов помочь. Но чем и когда — неясно…

Тем временем заботы захлестывают новое московское правительство. Его чрезвычайно волнует с первых дней революции проблема, как не допустить какого-нибудь случайного кровопролития. Однако Кишкин сразу заявляет, что от вчерашней полиции помощи ждать не надо: «Старый полицейский аппарат никак не может быть оставлен и должен быть моментально распущен».

Переход к милиции очень занимает Кишкина. Город разбивается на 48 «милиционерных участков». На начальника милиции А.М. Никитина возлагается строгое обеспечение порядка, задержание пьяных, грабителей, поджигателей, погромщиков. Для сохранения мирного уклада жизни нужен новый гражданский правопорядок. Московская власть в лице Кишкина обращается к жителям с просьбой выбирать своих представителей — помощников участковых милицейских комиссаров. Требуется новое территориальное деление. Но на первых порах ничего лучшего не придумывают, как поделить город на районы, состоящие из территорий одного или двух бывших полицейских участков.

Комитет московских общественных организаций в первые месяцы революции собирался в среднем раз в три дня. Общие собрания, кипевшие так часто новыми вопросами и радикальными предложениями, «заряжали» Кишкина невиданной энергией. В центре революционного столкновения он стремится отыскать ту дорогу, на которой его новый статус будет достойным пропуском в будущее и на которой его никто не упрекнет в том, что он человек вчерашнего дня. Левые социалисты пока ведут себя осмотрительно, они склонны сотрудничать с новым правительством, далеки от демагогической критики всех и вся, призывов грабить награбленное, антивоенной оголтелости, не требуют категорически «замирения с германцем». Тем не менее, под боком у КОО завелся шустрый проказник — Совет рабочих депутатов, уже заявляющий о претензиях на власть, а для разминки, захвативший ряд просторных помещений в генерал-губернаторском доме на Тверской улице. Кишкин со своими помощниками вынужден довольствоваться флигелем в Большом Чернышевском переулке (сейчас Вознесенский — переименованная улица Станкевича), где раньше ютилась какая-то канцелярия. Но, тем не менее, он, как борец за общественный прогресс и свободу народа старается быть на высоте задач новой эпохи, прислушивается ко всем, кто хочет перестраивать старый мир. В числе важных решений КОО — заявления о недопустимости оставления монархической власти в России до Учредительного собрания, о равенстве перед законом всех граждан без различия национальности и вероисповедания. Как глава исполнительной власти, Кишкин подписывает ежедневно немало документов. Основные — в виде приказов, а также обращений к населению — печатаются в газетах.

Относительно мирное течение революции побуждает Кишкина обратить свое руководящее внимание и на культуру. 13 марта он приказывает всем правительственным учреждениям Москвы, имеющим старинные портреты лиц, принадлежащих к дому Романовых, направить их в Исторический музей, «где они будут обследованы с точки зрения художественной ценности». Впрочем, это отнюдь не максималистское пожелание. Кишкин попутно обращает внимание владельцев, что «некоторые из произведений искусства могут представлять значительный художественный интерес и поэтому с ними надо обращаться бережно». Любопытно, что свою лепту туда вносит и М.В. Челноков, ведущий переговоры с собственниками владений, подлежащих отчуждению для постройки «Дворца Революции», затраты на сооружение которого высчитаны в объеме 55 миллионов рублей. Еще одна ипостась российской истории в это время проявляется подлинно революционным способом. Заработала комиссия по разбору архивов «политических дел». В ее распоряжении — уцелевшие папки и картотеки вчерашних органов охранки и сыска. Началось установление по ним тех, кто при старом строе занимался осведомительной деятельностью и провокаторством (то есть, стукачей и агентов). Работают добровольцы, в числе которых писатель-арбатец Михаил Осоргин, историк Василий Сторожев и другие. Президент Исторического музея князь Николай Щербатов предоставил возможность спешно собирать в читальном зале музея архивные дела.

Корчась в родовых муках революции, мечась по митингам и очередям, Россия пыталась сорганизоваться, узнать самое себя. Повсюду стремились освоить новый общественный опыт, фразеологию, избежать анархии и потери управления. Какими путями идти?

Москва с ее революционным многоцветьем и эйфорией была теперь не таким городом, как раньше. Очевидно, свои новые трудности были и у ее соседей. Н.М. Кишкин предлагает собрать в Москве экстренное совещание представителей губерний Центральной России. На него прибывают десятки авторитетных деятелей.

Под председательством Кишкина совещание открылось в комиссариате градоначальства 28 марта 1917 года. Приветствие Николая Михайловича прозвучало приподнято. Он сказал, что рад многочисленным гостям свободной Москвы — свободным гражданам, которым предстоит устраивать новую русскую жизнь. «Мы не ошиблись, полагая, что Москва является тем центром, к которому тяготеют все ближние губернии», — говорил Кишкин.

Подробно рассказав об организации власти в Москве, Кишкин подчеркивал: «Все наше управление здесь исходит от Исполнительного комитета и меня, как председателя Исполкома и комиссара Временного правительства». Кишкин отнюдь не хвастался, не выпячивал самолюбиво свою роль. Ему искренне хотелось облегчить жизнь тем, кто в хаосе перемен хотел понять, как решать злободневные задачи, в какой форме и каким потенциалом. Вот таким был комиссар Москвы в марте 1917 года! Кишкин втолковывает коллегам из провинции важные вещи: как налаживать правильные взаимоотношения с правительством, как торопиться с милицией. Он считает актуальным провести демократические выборы в городские и земские управления.

Своих немногочисленных сотрудников Кишкин наставляет: „новый орган исполнительной власти целиком отвечает за обширное городское хозяйство, продовольственное дело, поддержание порядка в городе, смену старых должностных лиц». Ничего удивительного. Надеяться не на кого! Хотя, вскоре Московский совет рабочих депутатов и накачает политические бицепсы, взяться за земные муниципальные заботы его активисты не захотят. Куда как проще заявлять, что они не возражают против того, чтобы всей прорвой дел по жизнеобеспечению Москвы занимался Кишкин с его исполкомом КОО. А учиться-то надо было. Впрочем, и работать тоже. Иначе не погрязла бы Москва потом в диком скопище нечистот и мусора.

Отменив прежний строй, негоже было пользоваться его законами. И Кишкин стремится побыстрее заменить в Москве прежние правовые установления.

Идущие косяком первые начальственные бумаги, подписанные Кишкиным и рядом новых должностных лиц, вызвали некоторое волнение в Москве, а, может быть, и непонимание. Кишкин прибегает к самому честному способу убеждения — он опять напрямую обращается к москвичам.

«Не надо забывать, граждане, что новая власть существует всего 2 недели, что в первые дни она должна была исключительно заниматься неотложными задачами возможно полной ликвидации старого строя и его слуг, — писал Н.М. Кишкин. — Теперь эта задача до некоторой степени выполнена, но стоит еще более сложная и более важная задача создания новых учреждений, отвечающих интересам и запросам всего народа на месте прежних разрушенных чиновнических органов власти. На осуществление этой задачи требуется время. Нельзя в полмесяца создать заново то, что в обычное время строится веками и десятками лет.

Граждане! Вы произвели величайшую в мире революцию. Это Вы, весь русский народ, низложили английского монарха Европы и открыли России широкую дорогу к лучшему светлому будущему. Это Ваша заслуга, что Россия стала в ряду самых цивилизованных стран мира. И все это Вы совершили, проявив изумительную дисциплину, благородство и выдержку.

Призываю Вас и в дальнейшем к САМООБЛАДАНИЮ! Временно, на короткое время, ограничив свои потребности, дайте Правительству возможность создать условия лучшего существования для Вас и помогите ему в организации новых учреждений.

Комиссар по г. Москве Н. Кишкин».

Разногласия и претензии не позволяли обрести нормальную власть в городе. Современники пишут о «муке власти без власти». Уговаривать и убеждать было месяц от месяца сложнее. С некоторыми людьми общий язык найти было чрезвычайно трудно. Кишкин откровенно говорил друзьям, что, когда ему надо сговариваться с Советом рабочих депутатов, он предпочитает говорить с убежденным большевиком Смидовичем, чем с «кооператором» Л.М. Хинчуком, бегающие глаза которого действовали ему на нервы. И это говорил специалист по нервным болезням!..

Двоевластие, постоянные трения с Советом рабочих депутатов усиливали анархические тенденции в разных сферах жизни города. Угрожающе росла дороговизна. Хлебная монополия, установленная Временным правительством, не давала результатов. Перебои в снабжении становились системой. Кишкин стремился твердо стоять на защите государственных интересов, удерживать хотя бы некоторые точки опоры, которые позволили бы противостоять стихии с тем, чтобы стал возможен здоровый созидательный процесс. Кишкин явно демонстрировал суровость, предписывая владельцам булочных и пекарен выпекать хлеб из всей отпускаемой им муки, не придерживая ее и не перепродавая. Он, было попытался упорядочить продажу обуви, но это вызвало протесты. Поскольку число митингов и собраний росло, Н.М. Кишкин подписывает правила отвода помещений для этих целей. Вроде бы и ничего особенного в этом документе нет. Но ведь он был первый в новой России! Для желающих жаловаться письменно Кишкин в специальном документе указывал адреса: прокуратуры, судебных следователей, мировых судей, а также участковых комиссаров.

Одной из ключевых проблем с первых послефевральских дней стало бесперебойное пополнение городского бюджета. Кишкин напоминает: пока ни один из налогов не отменен, и москвичам их надо неукоснительно платить. Призывы Кишкина спешно нести в Казначейство налоги, сборы и недоимки скоро стали привычной частью московских будней.

В середине марта Кишкин выехал в Петроград, где был принят председателем правительства Г.Е. Львовым, а также тремя его заместителями («товарищами» по официальной терминологии) Урусовым, Леонтьевым и Щепкиным. Он сделал подробный доклад о положении в Москве, о взаимоотношениях между Исполкомом КОО и Советом рабочих депутатов. На решение высшего руководства Кишкин вынес проект переустройства системы благотворительных учреждений, созданных в Москве великой княгиней Елизаветой Федоровной. Эти учреждения были разделены в проекте на две группы. Первую, занимающуюся помощью увечным воинам, было предложено присоединить к Земскому и Городскому союзам. Вторая — перекраивалась для оказания более эффективной помощи солдатским семьям и должна была работать «в контакте с городским самоуправлением». Во время визита Кишкина в северную столицу велись консультации о подготовке к выборам в Учредительное собрание. Московский гость сделал удивительно неожиданное предложение: а не открыть ли Учредительное собрание в Первопрестольной столице? То-то будет праздник…

Как русский человек, Николай Михайлович хорошо знал, как склонны его соотечественники отмечать праздники обильными и не очень возлияниями. Умерить традиционные аппетиты земляков в пору наступившей вольницы, было особенно актуально. Любители добывать спиртное всякими неправедными путями особенно старались в это время развернуть самостоятельное изготовление «всякого рода опьяняющих напитков и жидкостей», как элегантно именует Н.М. Кишкин набор веселящего зелья в своем новом специальном приказе. Регламентировать торговлю спиртным он старался цивилизованным образом, и потому, этот документ получился весьма подробным. Спирт, водочные изделия, коньяк, виноградное вино, портер могли приобретаться с разрешения Врачебного управления. Выдача спирта в аптеках ограничивалась 200 граммами, коньяка, рома и французской водки — до 1/4 бутылки. Что касается такой экзотики, как денатурат, политура и спиртовой лак, то отпуск их был возможен только по официальному разрешению. Кишкин лично взялся за перестройку Врачебного управления и разработал для него «Временные правила», в которых антиалкогольная тема была прописана с большим знанием дела. Сам Н.М. Кишкин, между прочим, алкоголь практически не употреблял.

Объединив все продовольственные органы, Москва с первых дней революции стала жестко контролировать все провиантское дело. Но положение неуклонно усложнялось. Подвоз продовольствия шел со скрипом. И Николай Михайлович вынужден обрушивать на головы сограждан неприятные известия. Впервые в Москве начинают продавать по карточкам куличи. Невеселая картина вырисовывается из приказа Кишкина о торговле на Страстной и Пасхальной неделе — кругом одни ограничения…

Градус недовольства разными торговцами, новыми чиновниками, стражами порядка поднимался в обществе. Кишкин учреждает комиссию «по расследованию незакономерных действий должностных и начальственных лиц г. Москвы». Вряд ли кому из них понравился призыв городского комиссара сообщать о злоупотреблениях любых мошенников в следственную комиссию (анонимность гарантировалась).

Отовсюду поступали жалобы на произвольное повышение владельцами квартирной платы. Кишкин пытается облегчить участь арендаторов и умножает число врагов в собственной среде, ведь его знакомые — это почти сплошь, домовладельцы.

Не за горами были выборы в Учредительное собрание и в Московскую городскую думу. Все больше времени уделяет им Кишкин, активно участвующий в важных совещаниях в кадетском клубе в Брюсовом переулке (дом 19), дающий советы по содержанию плакатов и листовок, выступающий перед лекторами, разъезжающими по России. Он верит, что народное волеизъявление все расставит по местам и справедливая власть, опирающаяся на закон, восторжествует. В самой Москве предвыборная атмосфера, тем не менее, весьма непроста. Любое недовольство властью на руку тем партиям и группам, которые и не думают работать на благотворные перемены. Бывает, что к вечеру разваливается то, о чем твердо договорились утром. То, что пользовалось авторитетом вчера, нынче утрачивает привлекательность навсегда.

Вынужденный без продыха барахтаться в местном болоте двоевластия, Кишкин отчетливо понимает, как такая вязкая и высасывающая все силы обстановка затрудняет действия центральной власти. 24 апреля на заседании КОО он говорил, что «существующее двоевластие совершенно выбивает из седла Временное правительство», поскольку оно власти не имеет, а «быть во Временном правительстве и питаться миражем власти никакого смысла нет».

Оказывается, во время его встреч в Петрограде с властьпредержащими, он напрямую ставил вопрос от имени Москвы: не считает ли Временное правительство возможным преобразоваться в коллективное (т. е. коалиционное) правительство? Что отвечали на это его визави — неизвестно, но такое правительство — первая коалиция с социалистами — появится в начале мая, а в третье коалиционное правительство в сентябре войдет и сам Николай Михайлович…

Ветры анархии вплетаются в революционную московскую весну. Тревожность обстановки чувствуется по сообщениям об убийствах и кражах, об арестах преступников, об облаве на Хитровом рынке, где изъято «громадное количество разного оружия и солдатского платья».

В связи с обострением продовольственного и квартирного кризиса Кишкин в специальном объявлении советует иногородним воздержаться от переселения в Москву, поскольку здесь приезжие граждане умножат число тех, кому не достается хлебного пайка.

Запасы продовольствия и подвоз его Кишкин контролирует ежедневно. На этом оселке затачиваются теперь многие его действия. Строжайшая экономия — вот его внутренний лозунг. А внешне — появляется суровый приказ по хлебу.

«Сдабривать чем-либо хлеб — маком, тмином, орехами, изюмом и т. п., печь сдобное, изготавливать торты, печенье, баранки, кексы, кренделя, батоны — воспрещается». Нарушившие этот указ могли быть строго наказаны — им грозило до 6 месяцев тюрьмы. Но и эти жесткие меры превосходит приказ, через несколько дней подписанный Комиссаром Московского градоначальства А.М. Никитиным. Согласно ему, в распоряжение Московского городского продовольственного комитета отчуждали (проще бы сказать, конфисковывали) скрытые запасы хлеба, ржи, полбы, проса, гречихи, чечевицы, кукурузы, овса, отрубей и даже жмыхов.

Тревожной проблемой становится нехватка энергии. И Кишкин издает приказ о сокращении пользования электричеством. Отныне, освещение реклам, вывесок, витрин, а также наружное освещение театров, кинематографов, магазинов, ресторанов, клубов — прекращается. Только во время разъезда гостей позволялось иметь для освещения лампочку до 300 ватт. А закрыть «лавочку» надо было до 11 часов вечера. Витринное освещение злачных мест предписывалось ополовинить.

Новые трудности с продовольствием возникают в мае. Кишкин издает приказ:

«Впредь до введения карточной системы на мясо, устанавливаю продажу мяса, начиная с 13 сего мая по понедельникам, вторникам и субботам. Торговля мясом по воскресным дням воспрещается.

Комиссар по г. Москве Н. Кишкин».

Подобные документы в годы Мировой войны сочиняли во многих воюющих странах и даже в Швейцарии. Верил ли Кишкин в выполнимость таких установлений?

В конце мая 1917 года хлеб, муку и сахар в белокаменной можно было получить только по карточкам. Готовилось введение карточек на мясо (с 12 июня) и «другие предметы первой необходимости». Власть призывала солдат не вторгаться в «хвосты» у продовольственных лавок и не пытаться получить хлеб сверх нормы, которые им выдаются в воинских частях. Тем, кто мог быть неприятно удивлен повышением цен на спиртное, Кишкин вежливо втолковывал, что теперь четверть ведра 90-процентного спирта без посуды стоит 1 р. 76 коп., что цены на бутылочных этикетках могут пока встречаться и старые.

Материальные трудности городского населения подрывали престиж власти Комиссара Временного правительства Н.М. Кишкина. Все чаще он оказывался лицом к лицу с возбужденной, разнузданной толпой. «Кишкин мужественно и твердо стоял среди этого урагана и сумятицы. Ему было ясно, что волна поднялась и ломает в своем неодолимом напоре старые формы старого уклада», — писал Н.И. Астров. Как справедливо считал мемуарист, для Кишкина на его главном московском посту было важно уберечь государство от потрясений его глубинных основ.

Осознавая, подобно лидеру своей партии П.Н. Милюкову, что «революция сошла с рельс», что события развиваются стихийно и их ход уже нельзя удержать, Кишкин хотел, чтобы война все же была закончена достойным для чести России образом. Меру усталости общества он понял давно, еще в феврале 1916 года, говоря на VI съезде кадетской партии, что часть общества готова пойти на любые условия мира. Он пытается найти соглашение с теми, кто видит трагизм ситуации и при этом полагает возможной коалицию кадетов с эсерами и меньшевиками. На своем пути он встречал, к сожалению, «немало разочарований, негодующих протестов и со стороны тех, кого уносила волна революции, и со стороны тех, кто захлебывался и тонул в этой волне».

Познавая искусство жизнеобеспечения доверенного ему города, Кишкин нередко выступал в роли стихийного новатора. Пожалуй, именно при нем впервые проявилась так отчетливо линия упреждающей подготовки города к зиме по ряду направлений.

Поскольку Кишкин располагал, очевидно, еще летом 1917 года сведениями об опасности возникновения эпидемий, он вместе с начальником городской милиции решается на важный шаг. Новый обширный регламентирующий документ, явно носящий следы твердой руки медика Кишкина, назывался «Временные правила обязательного содержания дворников для санитарной охраны домовладений г. Москвы». «…В целях предупреждения развития разного рода заразных болезней, эпизоотий и эпидемий, устанавливается обязательное содержание домовладельцами г. Москвы при своих владениях дворников», — гласил первый пункт. Допускался наем дворника для обслуживания нескольких домовладений. Если в трехдневный срок дворников не удавалось нанять, то их должны были пригласить на службу участковые комиссары. Как пригласить — осталось загадкой. Были подробно расписаны обязанности дворников, порядок назначения им вознаграждения (не только постоянного, но и на Рождество, и на Пасху), предоставления жилья, снабжения их производственной одеждой. К этому примыкал следующий, важный для города, документ, к которому приложил руку Кишкин — «Временное положение о комитете по урегулированию удаления и обезвреживания отбросов и нечистот из домовладений г. Москвы». П.Д. Долгоруков весьма скептически отозвался на усилия Кишкина урегулировать отношения с дворниками, обвинил его в излишней щедрости. «Кишкин назначает минимальное жалованье дворникам в 100 рублей в месяц, — припоминал он ему потом в своих мемуарах. — А ведь в Москве, еще вне Садовой много деревянных домишек уездного типа, владельцы которых — мещане и ремесленники, не в состоянии это оплатить, и — массовое увольнение дворников, причем с квартир они не соглашаются съехать».

Как близкий друг, П.Д. Долгоруков склонен был взыскательно оценивать действия комиссара Москвы и их последствия. «Соглашательство, расстройство экономической жизни и — прогрессирующий паралич власти. Сам Кишкин работает во всю, заставляет работать других. Эта работа удовлетворяет его энергичную натуру, ему кажется, что благодаря этой работе весь механизм начинает работать… Но энергия его не может восполнить отсутствия административного навыка и инстинкта государственности. Он до конца верит в Керенского».

Керенский тоже испытывал приязнь к Кишкину. Точный в выражениях П.Н. Милюков даже говорил: «питал личное доверие». Впоследствии этому было немало подтверждений. Очевидно, Кишкину позволялось говорить премьеру и неприятные вещи, на которые тот реагировал без эксцессов.

Падение самодержавия влекло за собой неизбежное изменение принципов местного управления, выработку новых основ городского избирательного права. При участии Н.М. Кишкина эта работа начинается в марте 1917 года при сохранении Городской думы, которую пытались атаковать Советы. 15 апреля появилось правительственное постановление, кардинально менявшее прежний порядок вещей. Если раньше к выборам гласных допускались лишь владельцы недвижимых имуществ и содержатели торговых и промышленных заведений высших разрядов, то теперь избирателями становились все жители города от 20 лет, причем, вне зависимости от времени проживания в нем. Таким образом, предстояли выборы всеобщие, прямые, равные и тайные. В Москве общее число избирателей могло достичь 1,3 миллиона человек. Кто победит? Предполагалось, что главная борьба развернется между социалистическим блоком и партией Народной Свободы.

Москва с конца апреля начала готовиться к выборам 25 июня 1917 года. Предстоящая полная реорганизация муниципального управления пробудила интерес у разных слоев населения, у разных партий. Ведь Москва должна была получить думу, которая разделит город на округа, двинет к разрешению наболевшие городские вопросы. Городскому самоуправлению предстояло значительно расшириться. Кстати, уже тогда ему были переданы «в заведование и на хранение» дворцы, памятники и дворцовое имущество. Вот-вот ожидалась передача в полную собственность города Петровского парка, Нескучного сада, кремлевских садов…

В эти дни Николай Михайлович встречался со многими политиками, призывал их к консолидации. Для него святой целью остается свобода, которую удалось отстоять при понимании и поддержке москвичей. Н.М. Кишкину, безусловно, пригодились знания предвыборной технологии, которыми жизнь обогатила его в эпоху уникальной общероссийской выборной кампании 1905 года. Тогда он был председателем агитационной комиссии, которая обеспечивала продвижение кандидатов партии конституционалистов-демократов в первую Государственную Думу.

Быть на острие такой деятельности значило, прежде всего, напоминать о государственных интересах, обеспечивать честность и этическую высоту предвыборной борьбы в момент драматического развития нового буржуазно-демократического переворота. Для Кишкина, сформировавшегося демократа новой волны, республиканца, твердо верящего в силу закона и непреходящее значение нравственных принципов русской жизни, все это было очень важно. И он ясно формулирует свои мысли, пытаясь помочь москвичам сделать правильный выбор.

«Граждане Свободной Москвы!

Наступают последние предвыборные дни. Семь партий борются друг с другом. Партийные страсти разгораются.

Граждане, Москва всегда была примером для всей России! Покажем же и теперь, как умеют свободные граждане свободно выбирать в свободной стране. Пусть каждый помнит, что слово каждого свободно.

Пусть насилие останется пережитком царского режима. В нашей свободной демократической жизни ему нет места.

Нашу новую завоеванную свободу не будем омрачать насилием над человеком в те дни, когда он несет, быть может, самую священную свою обязанность выборов.

Три месяца революции прошли в Москве так спокойно, как нигде в России. Так пойдем же и к избирательным урнам стройной организованной массой, а не анархической толпой.

Помните, граждане, что всякий, призывающий в эти дни к насилию, это — враг революции, это — враг свободы.

Не поддавайтесь на провокации и докажите, что Москва остается опорой нашей Родины.

Председатель Исполнительного Комитета и комиссар по г. Москве Н. Кишкин».

На следующий день из-под пера Николая Михайловича выходит следующее воззвание. Адресат у него тот же — московский электорат. По мнению Кишкина, сейчас особенно стоит ему разъяснить, какие же хитрости приготовлены на предвыборной кухне, насколько достойно будут вести себя соперничающие за думские кресла на Воскресенской площади. Кишкину хочется подчеркнуть, каких важных результатов достигло состоявшееся только что под его председательством межпартийное совещание. На взгляд комиссара Москвы каждый избиратель в Первопрестольной столице должен знать, какие только что выработаны правила и меры, обеспечивающие свободу предвыборной агитации и самых выборов. Надо сказать, плоды партийных компромиссов были весьма любопытны.

Оказывается, во-первых, каждый оратор, выступающий на предвыборных митингах, должен был начинать свою речь с призыва уважать чужое мнение и свято блюсти свободу слова. Партийные воззвания (это во-вторых) нельзя было срывать со стен домов или заклеивать. Поскольку в день выборов агитация у входов в помещения избирательных комиссий не допускалась, политическим партиям следовало самим следить за выполнением этого требования закона.

«Очень прошу граждан избирателей… строго придерживаться изложенных правил», — подчеркивал Кишкин. Результаты выборов еще не были подсчитаны, а газета «Ведомости Комиссариата Московского Градоначальства» сообщала о произведенном ими впечатлении: «Демократическая Москва вчера блестяще выдержала еще один экзамен политической зрелости. Трудно представить себе больше дисциплины и больше выдержки, чем проявили вчера московские граждане при выборах в свою первую народную Городскую Думу».

Результаты выборов были для Кишкина огорчительны. 58 % избирателей отдали предпочтение эсерам. Кадеты оказались на втором месте, набрав 16,8 % голосов. Это не было московской неожиданностью. Толпой овладели иллюзии социалистического толка, массы начали верить обещаниям радикалов, звавших их на самый «легкий» путь к спокойствию и достатку. В связи с избранием новой городской думы Кишкин объявил о прекращении деятельности Комитета общественных организаций и 8 июля подал прошение об отставке. После избрания 11 июля В.В. Руднева городским головой Николай Михайлович передал ему бразды управления Москвой. Однако комиссаром Временного правительства по г. Москве Н.М. Кишкин оставался до 25 сентября 1917 года.

Впоследствии Н.М. Кишкин стал членом Временного правительства и даже — на один день — генерал-губернатором Петербурга со всей полнотой власти, переданной ему, сбежавшим с корабля, А.Ф. Керенским. Его арестуют вместе с другими министрами Временного правительства в первый день октябрьского переворота, будут держать в Петропавловске, потом он пройдет Внутреннюю тюрьму ВЧК-ГПУ, Бутырку, Таганку, ссылки в Солигач Костромской области, и в Вологду. В 1920 году его будут судить по, так называемому, делу «Тактического центра» с обвинениями в контрреволюции. 20 августа 1920 года Н.М. Кишкину было предоставлено последнее слово. Как свидетельствует Е.Д. Кускова, Николай Михайлович «в ответ на злые наскоки Крыленко сказал великолепную речь, вызвавшую сильное волнение в зале суда и громовые аплодисменты… Речь эта была затем размножена и сильно подняла дух, уже начинавшей впадать в маразм, интеллигенции».

Впервые приводим здесь этот найденный в архиве текст с небольшими сокращениями.

«…Я считаю себя вправе в первый раз за все эти три года прямо перед лицом советской власти в лице Вас, граждане судьи, сказать, как я себя понимаю.

Мне перед вами раскаиваться не в чем, я ни в каких контрреволюционных организациях не участвовал, потому что я по натуре не контрреволюционер, и я вам докажу это фактами. Я никогда не служил никакой власти, я никогда ни к какой власти из-за каких-то личных выгод не шел, я всегда служил своему народу, и служил так, как я это понимал.

Моя политическая деятельность, как вам известно, началась в 1905 году. Я был гласным Городской Думы, где первый произнес революционную речь среди тогдашней Городской Думы. Эта речь заставила затребовать стенограмму…

«Председатель (Ксенофонтов И.К.). — Это известно.

Кишкин. — Я думаю, что не все вам известно. Позвольте мне в последнем слове сказать то, что я считаю нужным сказать. Вы говорите, что-то, что сейчас совершается, совершается только рабочим классом. Граждане судьи, я вам напомню, что в то время, когда вы работали среди рабочих, мы — прогрессивные городские и земские деятели — мы работали в том классе, к которому вы доступа не имели, мы работали в классе буржуазии. Я убежден, и на этом настаиваю, что рабочий класс не считал нас врагами, а считал друзьями. Когда шло восстание, гласный Московской городской думы поднял вопрос, что гласные Думы обязаны вмешаться в то, что делается на Пресне. Этой революционной заслуги от нас отнять вы не можете.

Это было также, когда был низвергнут Мрозовский, в то время, когда мы не знали, откажется ли Николай II от своего престола. Я тогда перед рабочими организациями сказал, что нам царя не надо…

Председатель. — Это не является предметом обсуждения.

Кишкин. — Дайте мне один раз в жизни перед вами высказаться! Я себя контрреволюционером не считал, я себя считаю революционером. И то, что сейчас происходит, разве я не понимаю, что происходит? Происходит продолжение революции! Что же, я — убежал, ушел и начал призывать к интервенции? Нет, я остался среди вас, переходил из одной тюрьмы в другую, но не убежал.

Я мыслю, как врач. Когда я, как врач видел в 17 году, что коммунистическая партия хотела сделать, может быть, величайший опыт над человечеством — привить коммунизм и доказать, что она может его привить, и вы хотели, чтобы я сидел спокойно и говорил: не делайте этого?

Я боролся с вами, когда вы этот опыт начинали делать. Но, что же теперь? Опыт сделан, коммунистическая сыворотка привита в сердце моей Родины. Родина распластанная, нагая, в крови, болезненная, она требует от меня, чтобы я ее раны перевязал, она требует, чтобы я ее накормил и вывел из состояния эпидемии.

И вот, на другой день после того, как меня выпустили из Бутырской тюрьмы, я пошел туда, где мои знания должны быть применены, я пошел к Семашко и сказал: используйте мои силы, вот чтоя могу сделать. Оправдал я его доверие или нет, спросите его. Лазарет, в котором я работал, закрылся только потому, что вы меня опять посадили в Бутырки, а специалиста, который мог бы лечить электричеством, не было. Когда В.М. Свердлов сказал: «Николай Михайлович, вступите ли вы в организацию, чтобы помочь Красному Кресту?» — я ни одной минуты не раздумывал, а стал во главе организации (речь идет о председательствовании в Лиге спасения детей. — Прим. автора)».

Эта речь, бесспорно, расценивалась Николаем Михайловичем как его истинно последнее слово. Ведь он, разумеется, не предполагал, что расстрельный приговор, который ему вынесет Верховный трибунал в этот день, будет тут же заменен условным наказанием. В то время такие жутковатые «шутки» только входили в обычай. Потом репрессия, с помощью которой внушали страх расстрелом, фактически его не осуществляя, стала распространенным способом воздействия на интеллигенцию старой школы.

При решительной поддержке руководителя российского здравоохранения Н.А. Семашко Н.М. Кишкин был привлечен к работе по специальности и несколько лет плодотворно трудился на ниве курортного дела. Благодаря организационным и творческим усилиям Николая Михайловича Наркомздрав РСФСР выпустил первые коллективные труды по проблемам курортологии. Однако подорванное здоровье вынудило его в 1927 году уйти на пенсию. Размер ее был мизерным, ибо заслуг за ним по новой номенклатурной градации не значилось никаких. Скорее наоборот — все, что он числил когда-то в своем активе и что было добыто путем разнообразных жертв, теперь власть имущими рассматривалось со знаком минус. Противник изменил правила игры, изменил и свой цвет. Став красным и всесильным, он не желал видеть перед собою больше никого, кто мог бы претендовать на равноправный диалог. Имущество, некогда преуспевавшего, доктора Н.М. Кишкина оказалось реквизировано, как его лечебница и «санатория», или спущено за бесценок в условиях военного коммунизма. Есть свидетельства, что Н.М. Кишкин в последние годы жизни сильно постарел и страдал от сердечных приступов. Скончался он в Москве 16 марта 1930 года.

Литература

1. Кишкин Н.М. Терапевтическое применение душей высокого давления. М.: 1891.

2. Медицина. 1892. № 38, 39, 40; Вестник клинической и судебной психиатрии и невропатологии. 1893.

3. Астров Н.И. Памяти Н. М. Кишкина. /Последние новости. Париж.: 1930. — 8 апреля.

4. Известия Всероссийского Союза городов помощи больным и раненым воинам. 1915. — № 4.

5. Фронтовая работа Союза городов летом 1916 года. Доклад заместителя Главноуполномоченного Н. М. Кишкина. М.: 1917.

6. Ведомости комиссариата московского Градоначальств. 1930. — 6 марта. (далее: ВКМГ). В публикации указаны и домашние адреса избранных.

7. Кускова Е.Д. Н. М. Кишкин в революции /Последние новости. Париж.: 1930. — 30 марта.

8. Сборник материалов Комитета московских общественных организаций. Вып. I. М.: 1917.

9. Милюков П.Н. История второй русской революции. Т.I. Вып. 2. София: 1922.

10. Советские архивы. 1991. — № 5.

Лариса Бадя. Последний городской голова. Вадим Викторович Руднев

Характерен был его жест, с которым, беря слово, он скидывал с себя цепь городского головы, чтобы показать, что он говорит не как представитель города, а как представитель партии… обладал чарующей улыбкой, мягкой и задушевной, и умными маленькими глазами, живо блестевшими из-под высокого открытого лба.

С.В. Бахрушин

Руднев Вадим Викторович.

1879 — 19.11.1940.

На вершине московской власти с 11.07 по 13.11.1917

Вадим Викторович Руднев был городским головой Москвы с 11 июля по 13 ноября 1917 года — в один из самых трагических периодов истории России. В биографии этого человека по-своему преломились важнейшие события конца XIX — первых четырех десятилетий XX века.

В.В. Руднев родился в 1874 году в семье поместных дворян (в одной из своих эмигрантских статей он упоминал о матери, жившей «в своем имении в глуши N-ской губернии»). В 1900 году он стал студентом медицинского факультета Московского университета. Как многие его сверстники, Руднев не остался в стороне от студенческого движения, за что был исключен из университета. Изгнанные из учебных заведений студенты, лишались права продолжить учебу в России. Поэтому целые группы молодых людей перебирались за границу, «некоторые из них еще в студенческих тужурках, но со споротыми пуговицами», поступали в европейские университеты. По свидетельству В.М. Зензинова — товарища В.В. Руднева, Вадим учился какое-то время с ним в Германии.

В 1902 году Руднев был препровожден из Москвы в Сибирь вместе с Ираклием Церетели и другими «смутьянами». В Москву он вернулся из ссылки накануне первой русской революции, связал судьбу с эсеровской партией, вошел в состав ее Московского комитета в числе представителей молодой «новой волны». Он был известен под псевдонимом Бабкин. Его — энергичного, ответственного, инициативного соратники называли, наряду с И.И. Бунаковым-Фондаминским, В.М. Зензиновым, братьями Мазуриными, в числе «выдающихся по смелости «работников» партии».

Летом 1905 года В. Руднева опять арестовали и поместили в Таганскую тюрьму. Выпустили его по манифесту «Об усовершенствовании государственного порядка», подписанному Николаем II 17 октября 1905 года, провозгласившему неприкосновенность личности, свободу слова, собраний и союзов, а также создание представительного законодательного органа — Государственной думы. В.М. Зензинов свидетельствовал о том, что в октябре-ноябре 1905 года в расположенном в доме Хлудова Музее содействия труду обосновался сборный пункт эсеров.

Руднев был участником заседания членов московского отдела ЦК эсеровской партии, Московского и Петербургского комитетов партии социалистов-революционеров (ПСР) 5 декабря 1905 года, которые обсуждали вопрос о целесообразности забастовки железнодорожников. Руднев выступил за всеобщую забастовку, считая, что рабочие настроены на восстание, они «все равно выйдут на улицу», задержать восстание нельзя. Заседание решило начать всеобщую забастовку 7 декабря.

Во время декабрьского восстания он участвовал в уличных боях, главным образом — на Арбате, где действовала боевая дружина А. Яковлева. Рядом с Рудневым боролась на баррикадах его жена — Вера Шмидт. Эсерки, рискуя жизнью, занимались транспортировкой оружия и патронов. Однажды Вера вместе с Евгенией Ратнер, членом МК эсеров, везли на извозчике ящики с патронами и напоролись на казачий патруль. Находчивость женщин спасла их от неизбежной гибели: Ратнер сказала, что везет подругу рожать в больницу.

Более серьезное испытание пришлось вынести Вадиму Рудневу. Как-то в декабрьские дни он с товарищем искал оружейный склад, и они попались на глаза полиции, которая попыталась их задержать. Руднев был ранен, но ему повезло — рана оказалась неопасной. Его долго прятали в Москве по разным квартирам. В конце 1905 года московская организация ПСР в силу «ее исключительно высокого рейтинга» получила право быть представленной на первом съезде партии тремя делегатами: И.И. Бунаковым-Фондаминским, М.В. Вишняком и В.В. Рудневым. Последнего побрили (он обычно носил усы и бородку), «переодели, нашли для него богатую медвежью шубу и благополучно вывезли из Москвы. Внешний вид его изменился настолько, что даже я не узнал его», — писал потом встретившийся с Рудневым в Выборге Зензинов.

На съезде под Иматрой в отеле «Турист» собрались делегаты 51 организации ПСР. Им предстояло обсудить важнейшие для партии вопросы: программу, устав, стратегию и тактику, структуру организации. 29 декабря начались дебаты, в которых активно участвовал Рощин-Руднев (все делегаты в протоколах съезда проходили под псевдонимами). Он был радикально настроен относительно партийной тактики в условиях революции: «Момент, переживаемый нами, — говорил Руднев, — исключительно благоприятен и больше уже не повторится. Государственный механизм сильно расстроен и у правительства нет сколько-нибудь значительных групп, на которые оно могло бы опереться». Он требовал «немедленного призыва крестьян к захвату земли», за что В.М. Чернов назвал его и других левых «наследниками П.Н. Ткачева». А один из ветеранов эсеровского движения О.С. Минор считал тактическую линию Руднева-Ракитина-Чайковского «политикой отчаяния», анархизмом и «авантюристической политикой ва-банк». Левые же квалифицировали своих оппонентов как «предателей» Съезд не поддержал левых — активное выступление масс счел преждевременным.

В начале 1906 года делегаты отчитывались о работе съезда перед московской организацией ПСР. На собрание ворвались городовые, схватили нескольких эсеров. В их числе был арестован и Руднев, которого препроводили в уже знакомую ему Таганскую тюрьму.

Когда удалось освободиться из застенков, он с прежним пылом продолжил революционную работу. Известны его выступления против крестьянского террора в деревне — разгрома и поджогов помещичьих имений и усадеб. В середине 1907 года его избрали делегатом второго съезда эсеровской партии, на котором В.В. Руднев был кооптирован в состав Центрального комитета ПСР. Но вскоре активный и смелый революционер опять был арестован и сослан в Якутскую губернию.

В 1911 году В. В. Руднев вернулся из ссылки с намерением завершить медицинское образование и стать земским врачом. Но двери отечественных университетов для политически неблагонадежного были наглухо закрыты. Он выбрал медицинский факультет в Базеле (Швейцария), где продолжил начатое когда-то в Московском университете образование. Занимался он с наслаждением, о чем писал в 1934 году: «…удовлетворение даже от самого процесса напряженной умственной работы. С удовольствием до сих пор вспоминается трудовой ритм базельской жизни, ранние лекции, занятия в тихой университетской библиотеке, работа в лаборатории». Он полностью отошел от политики, погрузившись в университетскую идиллию, научные изыскания. Начало Первой мировой войны было для Руднева «совершенно неожиданным». Паника в Базеле, марширующие по улицам воинские части, беженцы из Эльзаса, минирование мостов и другие признаки войны… «Что же будет с Россией, и что в данных обстоятельствах следует делать мне, — вспоминал Руднев. — Было до жуткого холода в душе очевидно, что России грозит страшная, быть может, смертельная опасность, что на этот раз риск не ограничивается лишь возможностью потерять окраину, как в 1904 году, а на карту поставлено самое бытие России как великой державы». Как истинный патриот своего отечества, он решил: «Мое место в час испытаний для моего народа — там, в России, вместе с ним на предстоящем ему крестном пути».

Не будучи политическим эмигрантом, В.В. Руднев имел право на участие в военных действиях в России. Но как ратнику ополчения, не подлежащему мобилизации, ему долго пришлось добиваться разрешения на выезд. Из Петрограда ответили отказом. Но он надеялся на положительное решение вопроса и в ожидании его усиленно занимался, чтобы успеть окончить курс обучения до отъезда.

В.В. Руднев, рвавшийся на родину, практически не общался с русской эмиграцией в Швейцарии, считал, что она находится в состоянии «крайнего разложения», а себя — чуждым «эмигрантской психологии». Но о Рудневе помнили, его пригласили через И.И. Бунакова-Фондаминского — давнего соратника и друга — на «заграничное совещание центральных работников партии социалистов-революционеров», которое должно было обсудить вопрос о линии поведения эсеров в условиях Мировой войны. Это конспиративное совещание проходило в двадцатых числах августа 1914 года в деревушке Божи во французской Швейцарии на берегу Женевского озера. 12 эсеров-эмигрантов спорили об отношении к воюющей Росси, часть стояла за поражение царизма в войне, часть считала необходимым участие в борьбе за победу над внешним врагом. В.В. Руднев оценил совещание как «полностью неудачное».

Он сдал свой докторский экзамен и, не дождавшись решения, самостоятельно, окружным путем, через Балканы отправился домой. В начале 1915 года он явился к воинскому начальству своего уезда, вступил добровольцем в Русскую Армию, стал служить на госпитальном судне, плававшем по Волге.

Февральская революция застала Вадима Викторовича Руднева в Москве. Он занимал должность земского врача, слыл компетентным и честным специалистом, но снова увлекся политикой. Теперь, уже в условиях «свободной» России, ему казалось, что можно претворить в жизнь идеи, которыми он и его товарищи жили еще со студенческих времен.

Руднев начал с возрождения московского городского комитета ПСР, положив на это много сил и энергии. 22 марта 1917 года его избрали в члены МК. С марта по май он напряженно работал в инициативной группе, готовившей третий партийный съезд, активно участвовал в работе редакции известной московской эсеровской газеты «Труд». Третий съезд партии социалистов-революционеров прошел с 25 мая по 4 июня 1917 года. В.В. Руднев вошел в выборную комиссию, был избран товарищем председателя президиума съезда. С коллегой по партии А.А. Аргуновым он представил на съезде важный доклад о пересмотре организационного устава партии. Его авторитет рос и в эсеровских кругах, и в среде других сторонников Временного правительства.

18 апреля 1917 года министр иностранных дел Временного правительства П.Н. Милюков передал союзным державам ноту о намерении России продолжать мировую войну до победного оконца. В ней союзникам обещали выполнение принятых царским правительством обязательств. Население встретило этот шаг широкой волной протеста, начался политический кризис. В Москве и губернии проходили антимилюковские митинги, выступления. В.В. Руднев продемонстрировал верность Временному правительству на заседании Моссовета 22 апреля. Его речь была воспринята присутствовавшими как противовес большевистской резолюции о недоверии правительству министров-капиталистов и передаче всей власти советам. Руднев был противником сепаратных переговоров с Германией. 9 мая 1917 года он выступил на объединенном заседании исполкомов Советов рабочих и солдатских депутатов, где заявил: «Мир может быть заключен лишь в международном масштабе».

Московские эсеры стремились укрепиться в городе, чтобы реализовать свою программу реформирования российской жизни, а для этого, как они считали, необходимо было войти непосредственно в его властные структуры. Эсеры активно включились в борьбу за Городскую думу. Им удалось эффективно организовать избирательную кампанию, используя возможности общероссийской и московской прессы, выступая на митингах и многочисленных заседаниях. Они регулярно устраивали встречи горожан и жителей близлежащих населенных пунктов с кандидатами в думу. Московские газеты того времени полны объявлений о приемных часах будущих думцев для желавших с ними встретиться и обсудить «текущий момент», высказать пожелания и требования к «избранникам народа».

Уставшая от войны и разрухи Москва бурлила во время предвыборных баталий представителей разных политических партий и организаций. В условиях жесткой конкуренции эсеры выиграли у самых опасных своих противников — большевиков, которых называли в своих газетах и листовках «близорукими сектантами», «слепыми фанатиками мировой революции», «ничтожной кучкой мартовско-июльских дней».

Известный большевик И.И. Скворцов-Степанов не без горечи вспоминал: «25 июня, по истечении 4-месячной революционной работы, на выборах в Городскую думу мы получили всего 11 % всех поданных голосов. Правда, наши «приятели» меньшевики, вопреки их и всеобщим ожиданиям, получили столько же. Но кадеты собрали 18 %, а социалисты-революционеры 58 % всех поданных голосов! В последнюю Московскую думу вошли известные эсеры О.С. Минор, М.Я. Гендельман, Е.М. Ратнер, И.Н. Коварский, А.П. Гельфгот (Чумаков), Н.И. Артемьев и другие. 11 июля состоялось заседание Московской городской думы, на котором Вадим Викторович Руднев был избран городским головой (110 голосов — за, 27 — против). Он выступил с речью о событиях в стране и задачах московского самоуправления, поддержал политический курс Временного правительства. Председателем Городской управы избрали «эсеровского патриарха» Осипа Соломоновича Минора (129 голосов — за, 22 — против).

В.В. Руднев ответственно относился к обязанностям «хозяина города», но он был все-таки «не столько городским головой, сколько лидером партии». Большевики, раздраженно называли его «политически ничтожной марионеткой», возмущались тем, что он «прилагал все силы к тому, чтобы поддержать традиции прежних купеческих московских голов».

Новый голова был известен своей приверженностью к православию. Верующим Вадим Викторович стал, судя по воспоминаниям одного из его друзей М.В. Вишняка, еще в молодости, чем и объяснял его «политическую совестливость», которая «иногда давала отрицательный результат». Так, в дни первой русской революции «морально оправданные колебания его приводили к нерешительности или сомнениям в самый решительный и ответственный момент». «Религиозно настроенным социалистом» назвали его коллеги в 1917 году. По инициативе В.В. Руднева, первое заседание Гордумы открылось молебствием, на которое не явились даже эсеры, чтобы не ссориться с представителями РСДРП(б) в думе (они на совете старейших думы «протестовали против такого открытия»).

В августе 1917 года Руднев приветствовал участников открывшегося в Москве Поместного собора Российской православной церкви и «говорил там речи, против которых ни слова не возразили бы его славные предшественники: Алексеевы, Челноковы, Гучковы. Для него было важнее всего поддержать непрерывную преемственность. Больше всего он страшился революционного разрыва с прошлым», — так отзывались о Рудневе его политические противники — большевики. Эта оценка воспринимается сегодня как свидетельство патриотизма, мудрости и дальновидности последнего московского головы.

Думские заседания пользовались огромной популярностью у публики: в такие дни здание в центре Москвы буквально осаждали толпы жаждущих попасть в зал. Билеты распределялись в строгом соответствии с численностью фракций, три четверти «вольнослушателей» были представлены эсерами и кадетами. В связи с этим у входа нередко случались потасовки, приходилось даже вызывать «наряды конных и пеших милиционеров».

На заседаниях думы обсуждали, как правило, проблемы текущей политики, войны и мира, спорили о методах и способах решения продовольственных, жилищных и топливных вопросов.

Городская дума изыскивала небогатые возможности для снабжения населения Москвы хлебом, для чего на подмосковные железнодорожные узлы посылались вооруженные спецотряды, которые должны были охранять составы с хлебом и другими продуктами. Ее специальные комиссии распределяли по ордерам дрова и одежду, ситец и селедку, заботились об обеспечении молоком грудных детей, пытались поддержать стариков и инвалидов, но жизнь в Москве становилась все тяжелее. Думе пришлось пойти на непопулярные меры: в городе были повышены цены на водоснабжение и на проезд в трамвае, значительно сократилось число телефонных аппаратов общественного пользования, город плохо освещался в темное время суток.

Об этом июле сохранились записи в дневнике агента московского пароходства «Самолет» Н.П. Окунева. 18 июля он писал: «Пошел в контору. На трамвай, конечно, не попал, но мог бы доехать на буфере, если бы там уже не сидело, вернее, не цеплялось человек 20. По тротуарам идти сплошь не приходится. Они заняты хвостами: молочными, булочными, табачными, чайными, ситцевыми и обувными. Зашел в парикмахерскую. Делаю это вместо двух раз в неделю только один: за побритье с начаем заплатил 1 р. 10 к. Парикмахерская плохенькая — в хорошей пришлось бы израсходовать все 2 р…. Цены на все подымаются, а нравы падают. Дисциплины никакой нет. Мало-мальски ответственное дело (как у меня, например), а дрожишь беспрестанно. Все идет не так, как нужно, нервирует тебя целый день всякое зрелище, всякий разговор, каждая бумажка, а в особенности, заглядывание в неясности завтрашнего дня. И погода тоже под стать делам и жизненному укладу: целый месяц то и дело дождь. В церквах унылая малолюдность, и вообще, все Божье как будто тоже уже устранено. Об Нем что-то ни проповедей, ни разговоров. В последнее время утешаемся тем, что по историческим воспоминаниям такие же безобразия жизни были и во Франции в 1847–1849 гг.»

Большевистская фракция обвиняла «господствующую в думе партию социалистов-революционеров», которая вместе с меньшевиками и «врагами народа» — кадетами держится за старое, в неумении хозяйствовать по-революционному.

В.В. Руднев считал, что серьезные шаги в реформировании городской жизни будут возможны лишь «при условии укрепления местного самоуправления». Только в этом случае он и его соратники видели смысл в передаче всей земли «в распоряжение муниципальных управлений», в обобществлении (муниципализировании) предприятий местного значения, к которым Руднев относил аптечное дело и ремонтно-строительную промышленность. Культурно-просветительные учреждения и производство (книжное и издательское дело, театры) должны были, по его мнению, относиться к сфере индивидуальной и общественной инициативы». Он был автором «программы муниципальной реформы, предусматривавшей государственный контроль над производством, введение 8-часового рабочего дня, упорядочение квартплаты, контроль за состоянием жилых помещений».

Большевики в это же время призывали к немедленной конфискации в пользу города всех церковных, монастырских и дворцового ведомства земель. Жилищный вопрос предлагалось решать так, как писалось в одной из листовок: «В вопросе жилищном — вместо объявлений в газетах с вымаливанием и выпрашиваем каких-либо помещений у богатых классов Москвы для нужд городского управления социал-демократы интернационалисты предложили думе приступить к распределению комнат в богатых квартирах, в барских особняках по карточной системе. Как хлеб, потому что его мало, ограничен в пользовании и распределяется по карточкам, так и жилые помещения, потому что их мало, потому что в них нужда безмерно велика, должны быть распределены по карточкам».

В.В. Руднев пытался сдерживать страсти в думе и в городе, призывал сограждан соблюдать порядок, защищал позиции Временного правительства. Он очень много работал: участвовал в совещаниях по поводу создания однородного демократического правительства; 6–8 августа представлял Московский комитет партии эсеров в президиуме VII расширенного совета ПСР, рассматривавшего финансово-экономические вопросы внутренней политики и проблемы предоставления независимости Финляндии и Украине. 12 августа 1917 года он, как московский голова, приветствовал Государственное совещание, которое должно было выработать меры по стабилизации положения в стране и на фронте: «Я присоединяюсь к призыву Временного правительства о преодолении во имя спасения Родины и революции всех противоречий, раздирающих страну, к призыву и сплочению всех живых сил». 13 августа Руднев был в группе встречавших приехавшего в Москву верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова, о чем ему позже не раз напоминали политические противники. 29 августа Вадим Викторович был избран председателем Временного комитета, созданного для борьбы с контрреволюцией, олицетворением которой виделся тогда генерал Корнилов. Этот комитет был детищем московских Советов рабочих и солдатских депутатов и губернского Совета крестьянских депутатов.

В период корниловщины, который вызвал растерянность в интеллигентской среде, посеял рознь даже среди недавних единомышленников, московские эсеры заняли крайне правые позиции, что окончательно разочаровало их сторонников. Руднев и его команда, сосредоточившись на политической борьбе для удержания власти, все дальше уходили от насущных проблем голодающего населения. Сентябрь и октябрь 1917 года прошли для городского головы в напряженнейшем ритме переговоров, заседаний. Московские газеты полны кратких сообщений об этом. 14 сентября Руднев заседал в президиуме совещания представителей земств и городов, которое должно было выработать программу общественного самоуправления. 16 сентября он участвовал в думском совещании, на котором большевики предложили в повестку дня вопрос об образовании нового правительства. Представители большевистской фракции требовали «создания власти рабочих и крестьян, энергичной борьбы за мир, передачи земель в распоряжение крестьянских комитетов, беспощадного обложения имущих классов. Эсер Руднев и кадет Астров старались реабилитировать партию кадетов, запятнавшую себя активным участием в корниловском мятеже. Эсеры-интернационалисты отказались поддержать эсеровскую резолюцию», — сообщалось в московской газете «Социал-демократ». Руднев неоднократно разъяснял москвичам свой курс и обращался к ним за поддержкой.

А в это время большевики планомерно, грамотно и упорно проводили кампанию по выборам в районные думы. Их лозунги были близки и понятны народу, эсеровская дума дискредитировала себя нерешительностью, нерасторопностью, приверженностью к несостоятельному Временному правительству. Результаты не замедлили сказаться: 24 сентября москвичи избрали в районные думы более 50 % гласных из большевиков, меньшевики «растаяли» до 4 %, немного «выросли» кадеты — более 26 %, эсеры получили всего 14 % голосов. Тогда в стране не без основания обвиняли Временное правительство и его сторонников в том, что они «проговорили Россию».

В.В. Руднев продолжал работу по объединению антибольшевистских сил. Большим авторитетом пользовался он во Всероссийском Союзе городов, на съезде которого 15 октября Руднев был избран во Временный совет Российской республики (Предпарламент). Стремясь поддержать в очередной раз Временное правительство, Руднев пытался организовать в Москве «Дни Займа свободы». Облигации правительство выпустило еще в марте в целях финансирования воюющей армии, но, как и всюду в России, это мероприятие в городе провалилось.

Последнюю ставку правые эсеры сделали на Учредительное собрание, ожидая от него решения неотложных политических, экономических и социальных вопросов. Поэтому в октябре 1917 года они все силы сосредоточили на подготовке выборов в собрание. Руководил этой работой В.В. Руднев.

Революционные события в Петрограде, известие о II съезде Советов, его исторических декретах об учреждении новой власти, земле и мире застали правых эсеров врасплох. Теперь свою задачу они видели в сохранении Москвы в качестве оплота антисоветских сил. Руднев созвал экстренное заседание Городской думы, где заявил, что единственную власть в Москве представляет дума, которая не станет подчиняться Советам. Для поддержки Временного правительства и борьбы с Советской властью при думе был создан Комитет общественной безопасности (КОБ) во главе с Рудневым. В комитет вошли исполком Совета солдатских депутатов, Московский совет Всероссийского почтово-телеграфного союза, Московская уездная земская управа, исполком Совета крестьянских депутатов, штаб Московского военного округа под командованием полковника К.И. Рябцева.

В это же время объединенное заседание Советов рабочих и солдатских депутатов избрало Военно-революционный комитет (ВРК) «Для организации поддержки Петрограда». Эсеры, естественно, участвовать в нем отказались. Меньшевики в комитет вошли «не для того, чтобы содействовать захвату власти Советами», а чтобы «возможно безболезненно изжить все последствия этой попытки захвата и авантюризма большевистских вождей». Так в Москве появились две военно-политические противоборствующие организации, которые серьезно повлияли на дальнейшие события.

25 октября Комитет общественной безопасности обратился по телеграфу ко всем городским и земским органам самоуправления с предложением «немедленно избрать делегатов, которые по первому призыву съедутся для организации поддержки Учредительного собрания». В.В. Руднев от лица городской думы требовал ареста членов Военно-революционного комитета. Представитель московских большевиков на последнем официальном заседании Гордумы заявил голове: «Вы и ваша партия не имеете права говорить от имени московского населения. Большинство высказалось против вас, не за вами, а за нами стоит оно».

В распоряжении В.В. Руднева и К.И. Рябцева к началу октябрьского вооруженного восстания в Москве было около 6 тысяч хорошо обученных бойцов, среди которых — офицеры и солдаты гарнизона, казаки, фронтовики, юнкера Александровского и Алексеевского военных училищ. Полковник Рябцев ожидал подкрепления с Западного и Юго-Западного фронтов и из Ставки. Главные опорные пункты «рудневцев» находились в центральной части Москвы: в зданиях Городской думы на Воскресенской площади, гостиницы «Метрополь», Манежа на Моховой, в Провиантских складах и военных училищах, на Пречистенке и др. Юнкера обосновались вокруг Кремля, где было несколько рот Московского военно-революционного комитета. Сторонники большевиков расположились также на окраинах города и заняли московские вокзалы.

Днем 26 октября Комитет общественной безопасности и Военно-революционный комитет начали переговоры о мирном решении ситуации в Москве, преследуя каждый свои цели. КОБу нужно было время для подхода подкрепления, а также для формирования в Москве нового Временного правительства и превращения ее в центр антибольшевистской власти. ВРК стремился к консолидации своих сил, захвату стратегически важных позиций, для чего ему также необходимо было время. В конце концов, мирный путь не получился, военные действия продолжились. Инициатива была в руках КОБа, в их руках оказались Садовое кольцо, мосты, Кремль.

Уверенный в быстрой победе, В.В. Руднев телеграфировал 28 октября в Петроград: «Подавление мятежа обеспечено; раздражение велико. Жертв очень много с обеих сторон и мирного населения, расстреливаемого с крыш большевиками. Командующий войсками полковник Рябцев действует решительно в полном согласии с КОБ». А 29 октября появляется агитационная листовка ВРК «К оружию», которая на вопрос: «Кто против новой власти?» отвечала: «Все имущие, все богатые классы, все, кому выгодно продолжение войны, кому дороги помещичьи интересы, кто жаждет безудержной эксплуатации рабочих — все они на стороне буржуазно-корниловской власти. Их поддерживают предатели из Городской думы — городской голова Руднев и многие предатели эсеры — гласные думы… Борьба с этой буржуазной сволочью и их защитниками нужна беспощадная и непримиримая…»

В ночь на 30 октября между КОБ и ВРК было заключено перемирие на сутки для новых переговоров, но они зашли в тупик.

30 октября ВРК принял решение о власти в Москве, об аресте членов Комитета общественной безопасности. Один из членов исполкома Моссовета Н.В. Стрелков вспоминал, что Замоскворецкая партийная ячейка получила от Московского комитета РСДРП(б) задание «произвести обыск у городского головы Руднева на Чистых прудах и в особняке в Петровском парке, так как, по имевшимся сведениям, туда было вывезено большое количество пулеметов…» Во время обыска кроме небольшого количества револьверов там ничего не нашли.

В ночь на 31 октября В.В. Руднев выступил с докладом на совещании Комитета общественной безопасности, представителей частей Московского гарнизона, Совета солдатских депутатов, Комитета ПСР и думских фракций о предпринятых думой и Комитетом попытках мирного урегулирования положения в Москве. Совещание согласилось с тем, что КОБ исчерпал все средства к соглашению и «вина за дальнейшую междоусобную войну целиком ложится на Военно-революционный комитет большевиков». ВРК в это время начинал решающее наступление и собирал подкрепление из подмосковных городов и военных гарнизонов. Вместе со сводным отрядом матросов, солдат и красногвардейцев из Петрограда на помощь большевикам в Москву прибыли примерно 5 тысяч бойцов. 1 ноября КОБ лишился своих позиций в зданиях Исторического музея и думы, он вынужден был укрыться в Кремле.

Утром 2 ноября В.В. Руднев, видевший бесполезность сопротивления, обратился к ВРК с предложением о перемирии, мотивируя его желанием спасти «исторические памятники и святыни», и призвал прекратить «избиение мирных жителей». Он заявил, что боевые действия окончены, думцы переходят к политической борьбе с большевиками. Руднев подписал договор о капитуляции. КОБ был распущен.

Как сложилась дальнейшая судьба Руднева?.. 8 ноября ВРК издал декрет о роспуске Московской городской думы. Руднев и его фракция не согласились с этим решением. Экстренное заседание думы Руднев вынужден был проводить в этот день уже нелегально в здании Народного университета имени Шанявского. Он заявил: «Совершившаяся авантюра только доказала России, что большевики не умеют вести творческой работы, а способны лишь к разрушению». 9 ноября В.В. Руднев председательствовал на земско-городском совещании, где выступил с сообщением о событиях в Москве. 15 ноября состоялось еще одно нелегальное заседание думы. Его участники проголосовали за предложенную Рудневым резолюцию, в которой говорилось, что «массы идут за большевиками потому, что они введены в заблуждение, и что мир, который пытаются заключить большевики, приведет Россию к гибели».

Получив существенное большинство голосов избирателей во время выборов в Учредительное собрание, правые эсеры надеялись переломить сложившуюся в стране ситуацию в свою пользу. В.В. Руднев был избран в Учредительное собрание (Конституану, как его тогда часто называли) от алтайской организации партии эсеров. Он сыграл ведущую роль в организации фракции правых эсеров в Конституане, был бессменным председателем бюро фракции. Фракцию так и звали — «рудневцы» или «болотная группа». В бюро входили 25 человек, многие из них были опытными партийцами, получившими закалку в революционной борьбе в 1905 и 1917 годах. В.В. Руднева связывали с ними дружеские отношения. Они работали напряженно и слаженно, пытаясь одержать верх над левыми силами в Учредительном собрании.

Весь ноябрь-декабрь 1917 года прошел для Руднева и его московских соратников по думе в постоянных разъездах между Москвой и Петроградом. В Москве они продолжали собираться на заседания Гордумы, хотя после утверждения Советом народных комиссаров декрета МВРК о роспуске думы это было небезопасно. «Рудневцы» лишились всех своих зданий, поэтому в организации и проведении заседаний все время возникали трудности. Приходилось встречаться и на улице. В частности, 3 декабря думцы, среди которых были «старые бойцы» партии В.В. Руднев, О.С. Минор, И.Н. Коварский и другие, собрались перед университетом Шанявского. Но население Москвы уже не верило своим прежним избранникам.

В конце ноября — начале декабря правые эсеры провели в Таврическом дворце в Петрограде свой IV экстренный съезд. Руднев принимал в нем активное участие, выступал в прениях по всем основным вопросам повестки дня, в том числе о задачах правых эсеров, которые предполагалось обсудить на Учредительном собрании. Он поддержал тезисы доклада В.М. Чернова по текущему моменту, призвав оказывать сопротивление большевикам, узурпировавшим власть в стране.

5 января 1918 года В.В. Руднев присутствовал на открытии Учредительного собрания. Он предложил кандидатуру В.М. Чернова на пост председателя, неоднократно выступал с речами и сообщениями. Учредительное собрание отказалось утвердить «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», отказалось также проголосовать вопрос об отношении к мирной политике, проводимой Советской властью. ВЦИК принял декрет о роспуске Учредительного собрания. Руднев подписал протест 109 членов Учредительного собрания против действий большевиков, разогнавших Конституану.

8 января 1918 года состоялось последнее заседание Городской думы, которая приняла по предложению Руднева резолюцию, завершавшуюся словами: «Наступило царство ничем не ограниченного произвола и насилия».

Прежним московским хозяевам пришлось скрываться в подполье. Оставаясь какое-то время в родном городе, В.В. Руднев нелегально сотрудничал в созданном в марте 1918 года Союзе возрождения России. Потом обстоятельства вынудили его перебраться в Киев, откуда он вместе с И.И. Бунаковым-Фондаминским отправился на юг России для установления связи с А.И. Деникиным (воспоминания Деникина о революции и гражданской войне Руднев будет спустя годы рецензировать в зарубежной периодике). В Екатеринодар Владимир Викторович ехал с мандатом так называемого Всероссийского Временного правительства.

В ноябре 1918 года В.В. Руднев, П.Н. Милюков, П.П. Рябушинский, И.И. Бунаков-Фондаминский и другие попытались установить контакт с западными странами. Они участвовали в Ясском (Румыния) совещании с послами Франции, Англии, США, Италии. Делегация из России передала иностранным послам обращение, в котором отмечалось: «Только немедленный приход союзных вооруженных сил может предупредить восстание антисоциальных и узконационалистических элементов, которые повергнут страну в хаос анархии и сделают ее легкой добычей большевиков и лишат русские и союзные силы необходимой базы для развития операций против советской власти».

В конце 1918 года В. В. Руднев оказался в Одессе, где возглавил бюро земств и городов Всероссийского Союза городов. 5 апреля 1919 года в одной группе с А.Н. Толстым, М.А. Алдановым, И.И. Бунаковым-Фондаминским он эвакуировался на остров Халки близ Константинополя. Через Марсель группа попала в Париж. Там началась совершенно новая полоса жизни — эмиграция.

В январе 1921 года в Париже состоялся созванный правыми эсерами и кадетами съезд бывших членов разогнанного большевиками Учредительного собрания, которые объявили себя законными народными представителями России. Из 56 эмигрировавших членов «Учредиловки» на съезд собрались 32. Управляла на съезде троица: правые эсеры Н.Д. Авксентьев, М.В. Вишняк и В.В. Руднев. Они призывали европейских союзников к немедленной новой интервенции против советской России.

В 1922 году в Москве проходил громкий политический процесс против партии социалистов-революционеров. Соратники В.В. Руднева по партии, не успевшие или не пожелавшие покинуть отечество, были осуждены за антисоветскую деятельность на разные сроки заключения. Почти все они погибли в 20-е — 30-е годы, в тюрьмах и ссылках. Дела находившихся за пределами России правых эсеров судебная коллегия Верховного трибунала ВЦИК выделила в отдельное производство. Среди осужденных заочно советским судом был и В.В. Руднев.

В.В. Руднева нередко слышали на педагогических съездах русской эмиграции в Праге, он опубликовал несколько книг, брошюр и статей о школах и других учебных заведениях Русского Зарубежья. Особенно интересны его анализ качества преподавания, содержания учебных курсов, оценка деятельности организаторов системы обучения детей и юношества. Он отдавал должное энтузиазму и бескорыстию русских учителей, продолжавших развивать на чужбине лучшие традиции отечественного образования и воспитания молодежи. Ни один исследователь истории российской эмиграции не обходит вниманием эти публикации В.В. Руднева. К нему справедливо отнести высказывание Николая Струве: «Первая эмиграция сохранила в себе то, чем была Россия до семнадцатого года. Попутно она творила, продолжала творческую линию дореволюционной России».

В Русском Зарубежье Вадима Викторовича знали как издателя, журналиста: он участвовал в издании многих журналов и газет, «пользовался известностью как организатор не только в партийной среде». В 1920 году при его участии в Лозанне вышло 12 номеров газеты «Родина». В Берлине издавалась газета «Дни»; одним из редакторов которой был Руднев. Он работал в парижской эсеровской «Свободе». В 1937–1939 годах при участии В.В. Руднева выходил журнал «Русские записки».

Но больше всего сил, времени и любви отдал он своему детищу — журналу русской эмиграции в Париже «Современные записки». С 1920 по 1940 год увидели свет 70 «толстых» книжек этого уникального издания. Идея его создания возникла в 1919 году у В.В. Руднева, Н.Д. Авксентьева, И.И. Бунакова-Фондаминского, М.В. Вишняка и А.И. Гуковского. Они задумали выпуск общественно-политического и литературного периодического журнала.

Украшением журнала была его художественная часть. В значительной степени благодаря усилиям и «организаторско-техническим» способностям Руднева, о которых неоднократно упоминают авторы воспоминаний о революционных событиях и парижской эмиграции, к сотрудничеству в «Современных записках» удалось привлечь всех известных прозаиков и поэтов Русского Зарубежья. Это были: Алексей Толстой (его новый роман «Хождение по мукам» печатался в первых выпусках «Современных записок»), Иван Бунин, Марина Цветаева, Андрей Белый, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Борис Зайцев, Михаил Осоргин, Марк Алданов, Алексей Ремизов, Владимир Набоков, более сорока авторов.

Гордостью журнала был раздел, посвященный истории России. В нем публиковались статьи и очерки П.Н. Милюкова, В.А. Мякотина, А.А. Кизеветтера. Здесь печатались и работы непрофессиональных историков — участников событий конца XIX — начала XX века.

По словам историка, литературного критика П.М. Бицилли, журнал для многих эмигрантов был «единственным убежищем от того культурного одиночества, которое составляет главное проклятие эмигрантского существования». А.И. Куприн сказал: «Современные записки» выкристаллизовались ныне в периодический журнал — чистый, четкий, любимый публикой, завоевавший доброе доверие, ставший не только уважаемым, но и привычно необходимым». «Следует радоваться, что разделяемые внутренними разногласиями, даже раздорами, идейными, политическими, а нередко и личными, все же можем порою сойтись за одним столом и признать со спокойной гордостью, что поверх всех разногласий мы прочно связаны одним культурным деянием», — говорил В.Ф. Ходасевич. Он же отметил «ту выдержку, ту терпимость, с какою, дирижируя огромным оркестром более нежели ста сотрудников, редакторы достигли того, что ничей голос не оказался заглушен и что, при всем разнообразии высказанных мнений, «Современные записки» являют некое внутреннее единство».

Выход 70-го номера «Современных записок» совпал по времени с началом фашистской агрессии против Франции. Русская эмиграция, не желавшая подвергнуться интернированию, вынуждена была покинуть Париж. Вадим Викторович Руднев с женой намеревались выехать в Соединенные Штаты Америки. Они выбирались из французской столицы через Пиренеи. В городке По Вадим Викторович слег — у него обнаружили рак. Почти год он тяжело хворал, потом его оперировали, но безуспешно. Яновский пишет: «Умер, как полагается русскому человеку, революционеру, в ссылке, непрестанно хлопоча о других (помогал и мне с визою)».

Вадим Викторович Руднев прожил 66 лет, оставив значительный, но еще не до конца осмысленный и оцененный вклад в политическую и культурную историю России. Он стремился жить в соответствии со своими кодексом чести и своими патриотическими убеждениями. Не всегда его взгляды и действия отвечали требованиям времени. Однако нельзя усомниться в благородстве и честности этого человека.

Литература

1. Руднев В.В. Двадцать лет тому назад // Современные записки. 1934. — № 56.

2. Зензинов В.М. Пережитое. Нью-Йорк: 1953.

3. Спиридович А.И. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. 1886–1916. Изд. 2-е, доп. Пг. 1918.

4. Вишняк М.В. Дань прошлому. Нью-Йорк: 1954.

5. Московская власть: городские головы (1782–1997). Иллюстрированные биографии руководителей городского самоуправления / Вып. I. М.: 1997.

6. Руднев В.В. Больной город («Красная» Москва) // Современные записки. 1922. — № 9.

8. Красный архив. 1933. — № 6.

9. Суханов Н.Н. Записки о революции. Т. 3. М.: 1992.

10. Луначарский А.В. Бывшие люди: Очерк истории партии эсеров. М.: 1922.

11. Русские во Франции. Справочник. Париж: 1937.

12. Ильин И.А. Родина и мы. Белград: 1926.

13. Ильин И.А. О грядущей России: Избранные статьи / Под ред. Н.П. Полторацкого. М.: 1993.

Николай Митрофанов. Скиталец мест окаянных. Виктор Павлович Ногин

Как-то, вспоминая прошлое, он подсчитал количество тюрем, известных ему по личному сидению в них. Таких тюрем он насчитал 50.

Виктор Павлович обладал замечательной чертой характера — он никогда не политиканствовал, не лицемерил, не интриговал. Свои сомнения, думы он выкладывал наружу, не считаясь со вкусами других. В своих ошибках никогда не боялся признаться. Дружба с ним доставляла удовольствие — никакой натянутости, фальши, лицемерия, скрытности и хитрости.

Н.И. Муралов

Виктор Павлович Ногин.

2(14).02.1878 — 22.05.1924.

На вершине московской власти с 25.09. по 13.11.1917

Виктор Павлович Ногин родился в Москве 2 (14) февраля 1878 года в семье приказчика. Принятый в городское училище, Виктор показал себя серьезным мальцом. Учился с большим интересом, не ленился. Довольно рано пристрастился к чтению книжек о путешествиях по неизведанным материкам, о плаваниях к дальним островам, о приключениях отважных покорителей суровых земель, о таинственных явлениях природы, об извержениях вулканов, о землетрясениях и северных сияниях.

Зимой 1893 года родные определили Виктора на ткацкое предприятие Арсения Морозова в городе Богородске. Здесь, на берегу Клязьмы, в небольшом фабричном поселении он осваивает премудрости ткацкого производства. Виктор дотошно вникает в тонкости красильного дела, собирает необходимую специалисту его профиля рецептуру, с интересом вгрызается в рассуждения народнических литераторов о механике эксплуатации бедных людей богатыми. Позже он встретит единомышленников на фабрике Карла Паля в Санкт-Петербурге, куда поступит подмастерьем в 1896 году. Быстро найдет дорогу к рабочим кружкам, где узнает о недавних активных действиях социал-демократов, создавших в северной столице «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Руководителем этой нашумевшей организации стал брат казненного народовольца Александра Ульянова Владимир.

Получив от В.И. Ленина первый номер «Искры», Ногин тут же посылает свой подробный обзор газеты. Ленин откликается 5 февраля 1901 года: «Ваше внимание к «Искре» подкрепляет мою надежду, что мы будем вместе работать для нее». И такая работа вскоре наладилась. В июле 1901 года Ногин по новому подложному паспорту прибыл в Россию, чтобы в главных ее городах Москве и Петербурге продвигать к читателю новую нелегальную газету.

Подпольные кружки, митинги, стачки — стремглав мчалось время, менялись города: Екатеринослав, Ростов-на-Дону, Москва, Николаев. В начале марта 1904 года после провала николаевской типографии, Виктор Ногин под фамилией Соколова снова оказывается в заключении.

Октябрьская амнистия 1905 года опять открыла ему дорогу домой. Он снова в Петербурге, работает во главе большевистской военной организации столичного комитета РСДРП(б).

Вот как он сам рассказывал в автобиографии о своей революционной деятельности: «В августе 1906 г. был членом Московского Комитета, сперва работал в Рогожском районе, а потом стал организатором партийной работы в профессиональных союзах, был избран председателем Московского Центрального Бюро союзов. Московской организацией был избран на Лондонский съезд партии, на котором был избран членом Центрального Комитета партии, в качестве такового был арестован 1 октября 1907 г. на объявленной конференции профсоюзов и присужден к 3 месяцам заключения, по отбытии которого был выслан из Москвы и поселился в Петербурге. В апреле 1908 г. нелегально прибыл в Москву и принимал участие в I Всероссийском Кооперативном съезде, на котором и был арестован. Просидев 4 месяца в тюрьме, был приговорен к ссылке в Тобольскую губернию, по прибытии в Березовский уезд через неделю бежал оттуда. В феврале 1909 г. был арестован на границе Финляндии и к лету 1909 г. возвращен в Березовский уезд в то же село, откуда через 4 дня вновь бежал.

С осени 1909 г. до мая 1910 г. работал как член ЦК, ездил в Париж и принимал участие в последнем пленуме Центрального Комитета, избранного на Лондонском съезде и 13 мая 1910 г. был арестован, через 4 месяца отправлен опять в Тобольскую губернию, на этот раз в г. Туринск, оттуда, также, бежал через несколько дней, поселился в Туле, где производил работу по восстановлению Центрального Комитета партии».

В Туле же его арестовали в очередной раз и отправили по этапу аж в славный город Верхоянск, носивший также имя — Окоянск.

…Его ссылка кончилась раньше — по царскому манифесту ему скостили целый год.

Но в Москве жить В.П. Ногину не позволили. Он обосновался на родине жены в Саратове, где стал издавать газету большевистского направления под загадочным названием «Наша газета». После ее закрытия вместе с И.И. Скворцовым-Степановым и М.С. Ольминским создал в Москве «Литературное общество» — по сути книгоиздательскую фирму.

Февральская революция сразу востребовала Виктора Павловича, как опытного организатора и народного вожака. Он участвует в создании Московского Совета рабочих депутатов, избирается членом его исполкома и товарищем председателя. Ногин решительно стоит за продолжение забастовки, «раскачавшей» ситуацию в Москве: «Имеем ли мы право заставить рабочих сложить оружие? Забастовка — единственное их оружие, — заявляет он на заседании Московского совета рабочих депутатов вечером 2 марта 1917 года. — Сложим оружие только тогда, когда мы будем точно знать, что созыв Учредительного собрания обеспечен». На следующий день Ногин ратует за такое разделение Москвы на районы, которое было бы обусловлено расположением в городе промышленных предприятий. Он содействует освобождению из московских тюрем политзаключенных, участвует в формировании московской милиции. И каждый день выступает на многочисленных московских митингах, на рабочих собраниях, в солдатских казармах.

С первых дней мирного развития революции начался сложный процесс «притирки» Московского Совета рабочих депутатов и демократически избранного Комитета Московских общественных организаций. Нетерпеливое давление масс и их радикально настроенных представителей, возникшее двоевластие мешали формированию демократически полноценного гражданского сотрудничества, создавали предпосылки острых противостояний в рамках городского организма и управляющих структур. Проявления враждебности к классово невоспринимаемым или искусственно отторгаемым ценностям, к разъяснениям ближайшего пути развития России, даже к самим носителям культуры, представителям новых властных органов и уж тем более к людям «бывшим», «цензовым», «буржуазным», располагавшим определенной материальной базой, постепенно только обострялись и углублялись. Общественный климат отравлялся нехватками продовольствия и товаров. Трудности гармонизации общественной жизни, по существу, никем не разрешались. Советы не могли сколько-нибудь существенно повлиять на улучшение снабжения населения всем необходимым. Переломный период был очень непрост для осмысления самыми, казалось бы, подготовленными в своем социальном секторе людьми. Вовлеченность в борьбу за захват власти Советами поглощала внимание многих из них. Как человек, исповедующий принципы здравого смысла, народной нравственности, В.П. Ногин был сторонником мирных действий, сопряженных с убеждением людей в правоте тех или иных общественно-политических устремлений. Но как истый большевик, он, разумеется, демонстрировал жесткий и рельефный стиль поведения, приверженность марксизму, как единственно верной теории и руководству к практическим действиям, непримиримость к «эксплуататорам», «оппортунистам», ко всему, что противостояло завоеванию власти Советами.

29-31 марта он председательствует на первом после революции Всероссийском совещании партийных работников. Столкновения разных точек зрения на реальности текущей политики Советов помогают ему разобраться в хитросплетениях политических действий сторонников советской власти, понять, как они осознают свои цели. «Это позволяет ему остро выступить на тему об отношении большевиков к Советам на Апрельской конференции РСДРП(б): «Быть может, т. Ленин обмолвился, сказав, что диктатура пролетариата осуществляется», — говорил Ногин. — Я против той постановки, что мы уже сейчас творим социализм. Можно творить жизнь, но можно и творить легенды. Это значит — закрывать глаза на то, что есть. Нам не надо легендарных убеждений. Может быть, мы совершаем много ошибок, но наш коллективный опыт говорит, что наша работа в Совете (Московском. — Н.М.) идет совершенно верно». В резолюции конференции обосновывался лозунг: «Вся власть Советам!». Конференция выдвинула курс на мирное развитие революции, на завоевание власти Советами. Насколько будет возможно добиться того и другого, не пуская в ход какие-либо средства и орудия уничтожения противника, в тот момент никто не знал.

Ногин в этот период действует напористо. Он руководит фракцией большевиков в советских органах. На первом съезде Советов его избирают членом ЦИК. Теперь он в постоянных переездах между Москвой и Питером. Решая массу дел, он старается действовать взвешенно, искать компромиссы, не «пережимать» ситуацию. И хотя иногда слышит упреки в примиренчестве, не реагирует на них. Впрочем, реагирует — делом, идя порой на неординарные поступки.

3 июня Ногин выступает на заседании Московского комитета РСДРП(б) и говорит, что ЦК большевистской партии, не исключая перехода власти к Советам после ухода из Временного правительства кадетов, решил «держаться выжидательной тактики, никаких демонстраций не устраивать». Тем не менее, когда такая демонстрация рабочих и солдат 4 июля становится неизбежной, он поддерживает ее проведение.

Развитие революции приводит к кризису в руководстве Московского Совета рабочих. депутатов. 9 сентября его председатель меньшевик Л.М. Хинчук слагает с себя полномочия. На пост председателя Президиума Исполкома Московского Совета рабочих депутатов 19 сентября избирается В.П. Ногин.

Так совпало, что в предыдущие дни он заседал по поручению большевистского руководства в Демократическом совещании, после чего 21 сентября высказался за участие большевиков в образованном им Предпарламенте. Узнав о том, что сторонников такого участия набирается много, Ленин тут же резко высказывается за бойкот: «У нас не все ладно в «парламентских» верхах партии; больше внимания к ним, больше надзора рабочих за ними; компетенцию парламентских фракций надо определить строже. Ошибка нашей партии очевидна». Ногин соглашается с мнением о выходе из Предпарламента. Тоже малоприятный урок для ветерана рабочей партии и лидера одного из важнейших центров России.

В силу своего положения Ногин совершал частые переезды из Москвы в Петроград и потому прекрасно знал положение в обоих городах. Безусловно, он постоянно задавал себе вопросы на тему: как практически будет завоевываться власть Советами? Политическая база революции широка, но как она будет себя вести в период крайнего обострения борьбы за высоты государственного, хозяйственного, военного управления? Имущие классы, хоть и выбитые частично из колеи, просто так не отдадут своего. Какие вооруженные силы будут на стороне противника, кто им будет противостоять? Скольких жертв все это будет стоить?

«Всегда спокойный, на первый взгляд, немного педантичный и даже суховатый, В.П. Ногин обладал редко встречающимся, чрезвычайно мягким, отзывчивым сердцем», — говорил о нем П.Г. Смидович. Может быть, здесь коренится некая отгадка, важная для полного понимания этой фигуры?

Ногин занимал осторожную позицию в вопросе о подготовке вооруженного восстания. Он хорошо понимал, что для удержания захваченной власти понадобится большое искусство. И поддержка социалистических партий! Ему казалось, что без нее обойтись будет невозможно. А значит, надо рассчитывать на терпеливые поиски взаимоприемлемых решений, улаживание конфликтов мирным путем. С этим мыслительным багажом Ногин и входил в Октябрь.

Утром 25 октября в Москве получили телефонограмму В.П. Ногина и В.П. Милютина о победе сил революции в Петрограде: «Переворот произошел совершенно спокойно, ни одной капли крови не было пролито, все войска на стороне Военно-революционного комитета».

Ногин еще не успел сесть на московский поезд, как в гостинице «Дрезден» на Тверской улице под определяющим большевистским влиянием создался Временно-революционный комитет Москвы. В него вошли от большевиков: А. Ломов (Г.М. Оппоков), Г.А. Усиевич, Н.И. Муралов, А.Я. Аросев, П.Н. Мостовенко и другие.

Виктор Павлович ехал с глубоким убеждением, что на открывшемся без него II Съезде Советов избранные представители всех социалистических партий выступят дружно. Утром 26 октября Ногин с вокзала прибыл на второе заседание ВРК. Он энергично выразил свое мнение: если победа в Петрограде оказалась легкой и если есть надежда на создание там власти, признаваемой всеми партиями, входящими в Советы, то надо сделать так, чтобы в Москве не произошло кровопролития. Кончить дело миром — вот чего больше всего хотел Ногин!

Очевидно, в эти часы далеко не все разделяли его желание. Кому-то не терпелось воспользоваться оружием из кремлевского Арсенала, захватить имущество явно зашатавшегося демократического режима. Впоследствии отдельным соратникам Ногина показалось удобным говорить о его нерешительности и даже растерянности, трактовать факты таким образом, будто его позиция не встречала тогда одобрения Московского ВРК. Свои критические стрелы выпускали потом в сторону В.П. Ногина отдельные историки, для них он был объектом безопасного осуждения. Как миротворец и неординарная личность, он не интересовал тех, кто специализировался на восхвалении «ястребов» и высокопоставленных ортодоксов, людей без человеческого лица. Хлопот с ним было очень много — кто рискнул бы в недавнюю пору по-иному взглянуть на его оппозиционное «капитулянтство», добровольный уход из ленинского окружения?..

Точка зрения В.П. Ногина была воспринята Военно-революционным комитетом, который пошел на переговоры с командующим Московским военным округом полковником К.И. Рябцевым. Они велись Ногиным и лично, и по телефону. По крайней мере дважды он появлялся с сопровождающими 26 октября в Кремле. Атмосфера вокруг встреч была нервозной, результаты их были неощутимы.

Когда в Москве стало известно, что в Петрограде эсеры и меньшевики ушли со II Съезда Советов, Ногин выразил свое возмущение «этой предательской изменой наших вчерашних товарищей». Однако он по-прежнему оставался твердым приверженцем мирного разрешения противостояния вражеских сил в Первопрестольной столице.

Хотя переговоры с Рябцевым еще шли, телеграмма из Питера, утверждавшая, что единственное спасение революции в передаче власти Советам, земли — народу и в объявлении демократического мира, наталкивала на мысль: нельзя больше уповать на решения упомянутого съезда, надо захватывать власть для передачи ее Советам. И ВРК призвал к самочинному взятию власти, не вуалируя его никакими оборонительными мотивами. Однако и после этого сторонники активных действий были в меньшинстве. По районам вскоре была разослана телефонограмма, отменявшая прежнее распоряжение и предписывающая «занять строго выжидательную позицию». Районы возмутились, но подчинились: «…Поставленное перед альтернативой — без колебаний объявить восстание или искать каких-то компромиссных решений, руководство революционными силами, во всяком случае значительная его часть, избрало второй путь», — пишет об этом моменте А.Я. Грунт. Во главе сторонников мирного урегулирования обстановки был В.П. Ногин. Ему, Е.М. Ярославскому и В.М. Смирнову ВРК поручил продолжить переговоры с Рябцевым. Но линия на «мирное соглашение» никак не давала результатов! Более того, 27 октября Рябцев предъявил ультиматум о роспуске центра восстания и на повторные предложения ВРК все уладить мирным путем, ответил отказом.

28 октября стало очень тяжелым положение руководящих органов восстания, находившихся в здании Моссовета на Скобелевской площади. Некоторые предлагали покинуть Моссовет и, перебравшись в районы, перейти к обороне. К этому склонялся и Ногин, считавший необходимым также постепенный перевод «на периферию» штаба восстания. В связи с этим он обратился к московскому ВРК с просьбой: «Я теперь здесь совсем не нужен, т. к. время действий, а я не военный».

Утвержденный II Съездом Советов в качестве члена правительства, народного комиссара торговли и промышленности, В.П. Ногин, как это бывало не раз и прежде, вместе с новым повышением своего статуса получил огромную порцию неприятностей. В целом обнадеживающее развитие восстания в Москве, конечно, уводило в тень несообразности, допущенные им в начале борьбы с противниками Советов. Но он не мог спокойно относиться к возникшей ситуации в высшем руководстве страны.

Прибыв в северную столицу, Ногин договаривается о срочной посылке подкреплений в Москву. И к своему удивлению, обнаруживает чрезвычайно обострившуюся обстановку в большевистских верхах. На заседании ЦК РСДРП(б) 1 ноября ему становится ясно, что Ленин, Троцкий и их ближайшие сподвижники («руководящая группа ЦК») не хотят допускать в социалистическое Советское правительство другие социалистические партии. Ленин приходит в негодование от первых же возражений соратников: «Зиновьев и Каменев говорят, что мы не захватим власти (во всей стране). Я не в состоянии спокойно выслушивать это. Рассматриваю как измену… Я не могу говорить об этом серьезно. Троцкий давно сказал, что объединение невозможно. Троцкий это понял и с тех пор не было лучшего большевика», — говорит Ленин на заседании Петербургского Комитета большевиков 1 ноября. Кстати, минутой раньше вождь достаточно прохладно отозвался о действиях большевиков в Москве, заметив: «Были часто чересчур добродушны».

Ногин с горьким чувством узнает, что А.В. Луначарский хочет выйти из правительства, получив известия о разрушениях памятников культуры в Москве во время октябрьских боев. Противоречивые размышления тревожат Виктора Павловича. Хоть он и большевик, но как бы ни хотел, не может одобрить намерения представлять советскую власть чисто большевистским правительством. Он решительно использует трибуну ЦК РСДРП(б), чтобы в присутствии Ленина и «лучшего большевика» Троцкого заявить о своей позиции:

«Вопрос о том, какая у нас революция, есть вопрос решенный, и говорить о нем не приходится сейчас, когда наша партия добилась власти. Но можно ли так: кровь проливать вместе, а править порознь? Можно ли отказать солдатам во власти? Гражданская война продлится целые годы. По отношению к крестьянам на штыках далеко не уедешь…

Товарищам слишком опротивело слово «соглашение». Дело не в соглашении, а вопросе: как быть, если мы оттолкнем все другие партии? Социалисты-революционеры ушли из Совета после революции, меньшевики — также. Но это значит, что распадутся советы. Такое положение вещей при полной разрухе в стране, кончится крахом нашей партии через короткий срок…».

Высечь Ногина за его выступление взялся Троцкий. Конечно, не называя его имени. Доводы за коалицию для него были безнадежным старьем: «Всякая власть есть насилие, а не соглашение, — торжественно провозглашает Троцкий. — Наша власть есть насилие большинства народа над меньшинством. Это неизбежно. Это есть азбука марксизма. Мне сообщить в Москву о нашей победе по железнодорожному проводу они не дали, затем они пропустили ударников. Они предают нас в самый острый момент борьбы, а когда мы победили, нам предлагают их ввести в крепость власти».

Но Ногина не так-то легко было послать в нокдаун, ссылаясь на мудрость марксизма. Сразу после этих слов Троцкого он провел свой удар: «Мы, большевики, признали, что революция наша — не буржуазная. Но мы победили не одни, а вместе с крестьянами. Поэтому то, что добыть удалось кровью рабочих и солдат: власть, — должно быть общим их достоянием. Наша партия должна быть самой дисциплинированной».

Явилось ли это простым совпадением или нет — но только на этом заседание было закрыто.

На следующий день, вечером, в комнате № 36 Смольного состоялось заседание ЦК РСДРП(б), на котором Ленин еще жестче разбирается с инакомыслящими сподвижниками. Текст внесенной им резолюции «по вопросу об оппозиции внутри ЦК» должен «разоблачить» несогласных и указать им их место: «Сложившаяся внутри ЦК оппозиция целиком отходит от всех основных позиций большевизма… Без измены лозунгу Советской власти, нельзя отказываться от чисто большевистского правительства». Тут же говорилось, что оппозиция приглашается к переносу своей дискуссии и своего скептицизма в печать и к отстранению от практической работы, в которую «они» не верят. Вождь иронически подчеркивает запуганность оппозиции, ее отречение не только от Советской власти, но и от демократизма, подчиненность ее анархии, склонность к провоцированию повторных ультиматумов российских социалистов. Словом, первым оппозиционерам советской эпохи досталось на орехи. 4 ноября «Правда» публикует этот документ, но настоящая экзекуция оппозиционеров еще впереди. Зная о новом пополнении их отряда, Ленин подготавливает ультиматум большинства ЦК РСДРП(б) «меньшинству». Позиция этого «меньшинства» (Л.Б. Каменев, А.И. Рыков, В.П. Милютин, Г.Е. Зиновьев, В.П. Ногин) была кратко изложена в их заявлении, представленном в этот день на партийный суд:

«ЦК РСДРП(большевиков) 1 ноября принял резолюцию, на деле отвергающую соглашение с партиями, входящими в Совет рабочих и солдатских депутатов для образования социалистического Советского правительства…

Мы считаем, что создание такого правительства необходимо ради предотвращения дальнейшего кровопролития, надвигающегося голода, разгрома революции калединцами, обеспечения созыва Учредительного собрания в назначенный срок и действительного проведения программы мира, принятой II Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов.

Неимоверными усилиями нам удалось добиться пересмотра решения ЦК и новой резолюции, которая могла бы стать основой создания Советского правительства. Однако это новое решение вызвало со стороны руководящей группы ЦК ряд действий, которые явно показывают, что она твердо решила не допустить образования правительства советских партий и отстаивать чисто большевистское правительство во что бы то ни стало, и каких бы жертв от рабочих и солдат это ни стоило бы.

Мы не можем нести ответственность за эту гибельную политику ЦК, проводимую вопреки воле громадной части пролетариата и солдат, жаждущих скорейшего прекращения кровопролития между отдельными частями демократии.

Мы складываем с себя поэтому звание членов ЦК, чтобы иметь право откровенно сказать свое мнение массе рабочих и солдат и призвать их поддержать наш клич: «Да здравствует правительство из советских партий!» Немедленное соглашение на этом условии.

Мы уходим из ЦК в момент победы, в момент господства нашей партии, уходим потому, что не можем спокойно смотреть, как политика руководящей группы ЦК ведет к потере рабочей партией плодов этой победы, к разгрому пролетариата. Оставаясь в рядах пролетарской партии, мы надеемся, что пролетариат преодолеет все препятствия и признает, что наш шаг вынужден сознанием долга и ответственности перед социалистическим пролетариатом».

В этом же номере газеты «Известия» от 5 ноября печаталось еще более резкое заявление В.П. Ногина и его коллег по государственной работе:

«Мы стоим на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий. Мы считаем, что только образование такого правительства дало бы возможность закрепить плоды героической борьбы рабочего класса и революционной армии в октябрьско-ноябрьские дни. Мы полагаем, что, вне этого, есть только один путь сохранения чисто большевистского правительства средствами политического террора. На этот путь вступил Совет Народных Комисссаров. Мы на него не можем и не хотим вступать. Мы видим, что это ведет к отстранению массовых пролетарских организаций от руководства политической жизнью, к установлению безответственного режима и к разгрому революции и страны. Нести ответственность за эту политику мы не можем и потому, слагаем с себя пред ЦИК звание Народных Комиссаров».

Ногин подписался первым под этим документом. За ним свои подписи поставили: А.И. Рыков, В.П. Милютин, И.А. Теодорович, Д.Б. Рязанов, Н.И. Дербышев, С.В. Арбузов, К.К. Юренев, Ю. Ларин.

Ответный ультиматум, вышедший из-под пера Ленина, требовал от оппозиционеров подчиниться партдисциплине и проводить политику ЦК. Однако Ногин, Рыков, Милютин и Теодорович вышли из Совнаркома.

Выступая 4 ноября вечером на заседании ВЦИК с упоминанием о «капитулянтстве» Ногина и Рыкова, Ленин употребляет чрезвычайно резкие выражения. Кипя от возмущения, он считал, что они «встали на платформу, ничего общего с большевизмом не имеющую. Но московские рабочие массы не пойдут за Рыковым и Ногиным».

Ленин беспримерно энергично углубляет разгром вчерашних коллег, которых сам же пару недель назад выдвигал в Совнарком. Для него эти «отдельные товарищи, недостаточно стойкие и твердые в деле борьбы с врагами народа», «дрогнувшие и бежавшие из нашей среды» — это причина ликования буржуазии и ее пособников, кричащих о развале, пророчащих гибель большевистского правительства. «Ушедшие товарищи поступили как «дезертиры», — припечатывал Ленин «отколовшихся» и заявлял: «…Никаким ультиматумам интеллигентских группок, за коими массы не стоят, за коими на деле стоят только корниловцы, савинковцы, юнкера и пр., мы не подчинимся». Ленин сам назовет потом эту полемику в печати со стороны ЦК «крайне ожесточенной», будет поминать и в 1920 году факт демонстративного ухода «пятерки», как ошибку, поучительную для других компартий.

29 ноября в ЦК обсуждалось заявление Рыкова, Каменева, Милютина и Ногина об обратном приеме их в ЦК партии. В этом им было отказано по инициативе Ленина.

Звезда Ногина закатилась быстро. Вернувшись из Петрограда, он решил расстаться с председательствованием в Моссовете, не дожидаясь, пока ему накидают надуманных упреков и обидных поучений. Ему ли было не знать партийные обычаи? Его отчет Московскому Совету 9 ноября 1917 года, в котором он подробно осветил октябрьские проблемы Москвы, был воспринят еще прохладно-доброжелательно. Но когда, 13 ноября, в связи с объединением Советов рабочих и солдатских депутатов в МК партии, заговорили об их едином руководителе, фигуры В.П. Ногина и А.И. Рыкова неожиданно вызвали возражения. Впрочем, такие ли уж неожиданные?

И.А. Пятницкий заявил, что Московская большевистская организация должна выразить им порицание за выступление, которое дало повод говорить о расколе в партии. Р.С. Землячка настойчиво обращала внимание на «существующее мнение» о необходимости исключить их из организации. Желание отлучить Ногина от партийной и советской деятельности нашло откровенных сторонников, не стеснявшихся присутствия самого В.П. Ногина. Ему ставилось в вину то, что исполком Московского Совета часто не разделял точку зрения МК партии, а, значит, и не выражал мнение масс (М.Ф. Владимирский, А.А. Сольц, Г.Я. Беленький). М.М. Костеловская взялась, кроме того, доказать, что Ногин не пользуется популярностью в Совете, отчего он не был даже избран в Московский ВРК. Был тут же изобретен ярлык: «Работа тов. Ногина в нашей организации уже давно была больным местом».

Однако у В.П. Ногина было немало и защитников. «В Совете рабочих депутатов тов. Ногин работал с начала революции и пользуется большим влиянием» (Е.Н. Игнатов); «С чисто деловой точки зрения оставление тов. Ногина на посту председателя необходимо» (М.В. Буровцев); «Совет рабочих депутатов питает к тов. Ногину доверие, а потому, сменять его нельзя» (А.С. Борщевский). Правда, сил поддержки оказалось меньше. Это не удивительно: явно выраженное начальственное недовольство сыграло свою роль. И хотя голосов в его пользу подано было мало, прозвучало предложение послать его все-таки в Совет, если он публично заявит о своем возвращении в ЦК. На это тут же отреагировала бурно Розалия Землячка (наст. Залкинд): «Не надо посылать Ногина в Совет!» Большинством голосов на пост главы Совета был рекомендован М.Н. Покровский.

11 ноября 1917 года Ногин был назначен комиссаром труда г. Москвы и губернии, с апреля 1918 года он стал заместителем наркома труда, а затем членом Президиума ВСНХ. В этом качестве Ногин весной 1920 года ездил с Л.Б. Красиным в Англию для завязывания необходимых российским текстильщикам связей.

В конце 1923 года он снова выехал за границу, на этот раз в США по тем же хлопковым делам. Проделал за короткое время огромную работу, а когда в декабре собрался домой, почувствовал себя плохо. Донимала головная боль, а также боли в желудке. Его еле уговорили лечь в госпиталь на обследование. Сделать его было крайне необходимо: чуть более года назад В.П. Ногину была сделана серьезная операция в Берлине — ему удалили желчный пузырь с камнем величиной немного меньше голубиного яйца. После выхода из американской лечебницы В.П. Ногин был потрясен вестью о смерти Ленина и заторопился домой в Москву.

Его госпитализировали (опять-таки едва уговорив) в Воздвиженскую лечебницу 11 апреля 1924 года. Операцию постоянно откладывали из-за ослабленного состояния пациента. Наконец, 17 мая известнейший хирург В.Н. Розанов оперировал В.П. Ногина в Солдатенковской (впоследствии Боткинской) больнице. Операция была проведена удачно. Но начался перитонит, состояние больного резко ухудшилось, и 22 мая 1924 года он скончался.

Похоронили В.П. Ногина на Красной площади у Кремлевской стены.

В палатах Конгресса Соединенных Штатов по поводу смерти В.П. Ногина были произнесены речи. Один из крупнейших бизнесменов заявил, что если бы в Америке побывало десять Ногиных, то Россия была бы скоро признана.

Через два дня после его смерти в «Dayli News Record» появился такой отзыв о Ногине: «Мистер Ногин привлекал к себе всех своею искренностью, умом и деликатностью. Он приобрел себе много друзей на Востоке и Юге. В работу он внес практический ум, желание учиться и любовь к людям (humansympathy). Только в редких случаях можно встретить соединение этих черт в одном человеке».

Комиссия по увековечиванию памяти В.П. Ногина обратилась к трем скульпторам: И.Д. Шадру, Н.А. Андрееву и С.Д. Меркурову с предложением создать памятник Ногину. Его торжественная закладка состоялась 23 ноября 1924 года на Варварской (площадь Ногина, ныне Славянская) площади напротив «Делового Двора», в котором был кабинет Виктора Павловича. Однако по результатам конкурса, подведенным 9 апреля 1925 года, ни один проект не получил окончательного одобрения. Только подход И.Д. Шадра показался комиссии наиболее перспективным, и скульптору предложили продолжить над ним работу. Но осуществить удалось другое — при открытии станции метро «Площадь Ногина» (теперь «Китай-город») в ее подземном вестибюле был установлен бюст В.П. Ногина (скульптор А.П. Шлыков), который находится там поныне.

Литература

1. Всеобщий иллюстрированный путеводитель по монастырям и святым местам Российской империи и Афону. Сост. А. А. Павловский. Н.-Н.: 1907.

2. Ногин В.П. Фабрика Паля. Л.: 1924.

3. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 46.

4. Политические партии в России. Конец XIX — первая треть ХХ в. Энциклопедия. М.:1996.

5. Старый большевик В.П. Ногин (Макар). 1878–1924. Сборник воспоминаний. М.: 1924.

6. Факел. Альманах.

7. Троцкий Л.Д. Сталинская школа фальсификаций. Берлин. 1932. М.: 1990.

8. Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП (большевиков). Протоколы. М.: 1958.

9. Советы в Октябре. Сборник документов. М.: 1928.

10. Триумфальное шествие Советской власти. Ч. I. Материалы и документы. М.: 1963.

11. Красин Л.Б. Странички воспоминаний о В.П. Ногине // Исторический архив. 1962. — № 2.

12. Текстильщики памяти В.П. Ногина. М.: 1925.

Анатолий Чернобаев. Гладиатор. Михаил Николаевич Покровский

Лица, схожие с ним, отмеченные печатью напряженного умственного труда, внутренней борьбы, исканий, упорной воли и мышления, смотрят на нас с многих полотен Репина и других великих реалистов-душеведов.

Г.И. Серебрякова

Михаил Николаевич Покровский.

17(29).08.1868 — 10.04.1932.

На вершине московской власти с 14.11.1917 по 19.03.1918

В длинном ряду высших должностных лиц Москвы советского периода ее истории первым стоит Михаил Николаевич Покровский. 14 ноября 1917 года он был единодушно избран председателем объединенного Московского Совета рабочих и солдатских депутатов. На многолюдном пленуме Моссовета лишь меньшевики воздержались при голосовании его кандидатуры. Председателем Моссовета Покровский стал на 50-м году жизни. За плечами этого немолодого уже человека была непростая жизнь русского интеллигента — ученого и революционера.

Родился М.Н. Покровский 17 (29 по н. ст.) августа 1868 года в Москве. Здесь прошли его детство и юность, формировались жизненные идеалы. Большое влияние на будущего ученого оказал отец — статский советник Николай Михайлович Покровский, долгое время служивший помощником управляющего Московской складочной таможни, как называлась тогда таможня Николаевского (ныне Ленинградского) вокзала. Отношение отца к властям, вспоминал Покровский, «было весьма реалистическое, чтобы не сказать более. С детства я наслушался всевозможнейших рассказов о злоупотреблениях администрации, о малопоучительной жизни высших сановников и царской фамилии и т. п. Благодаря этому ни одного мгновения в моей жизни я не был монархистом».

Учился М.Н. Покровский во 2-й Московской гимназии, где зарекомендовал себя одаренным и трудолюбивым учеником. По всем 12 предметам, входившим в аттестат зрелости, ему были поставлены отличные оценки. «Во внимание к постоянному отличному поведению и прилежанию и к отличным успехам в науках, в особенности же в древних языках», говорится в полученном им аттестате, педагогический совет постановил наградить его золотой медалью.

Столь же успешными были годы учебы Покровского на историко-филологическом факультете Московского университета (1887–1891), по окончании которого он получил диплом первой степени и был оставлен «для приготовления к профессорскому званию» сразу при двух кафедрах — русской и всеобщей истории. Заведующие этих кафедр, известные историки В.О. Ключевский и П. Г. Виноградов, пользовались огромным уважением и авторитетом у студентов. С особым преклонением они относились к Ключевскому. Однако, по воспоминаниям самого Михаила Николаевича, решающую роль в его формировании как историка сыграл Виноградов.

Ко времени пребывания в Московском университете относится начало литературной деятельности Покровского: один из ведущих журналов — «Русская мысль» — публикует его рецензии на новые книги по отечественной и зарубежной истории. Тогда же под влиянием Виноградова он приступил к переводу с немецкого и французского двух монографий по истории Англии. Впоследствии обе книги были изданы. Политические и исторические воззрения молодого Покровского не отличались последовательностью. С первых шагов научно-педагогической работы он ясно ощутил шаткость своих методологических позиций. Тем не менее на рубеже столетий Михаил Николаевич становится известен Московскому охранному отделению как убежденный демократ, имеющий «сношения с лицами политически неблагонадежными». Тогда же происходит превращение его из историка-позитивиста в ученого буржуазно-демократического направления — «экономического материалиста».

В конце 1890-х — начале 1900-х годов Покровский плодотворно работал в Московском педагогическом обществе, на Высших женских курсах, в Комиссии по организации домашнего чтения. Он был решительным противником формальных методов обучения, бессмысленной зубрежки. Все порядочные преподаватели истории, вспоминал Покровский много лет спустя, выступали против зубрежки. Занятия они проводили не по учебникам Иловайского и даже не «по Виноградову» или «по Платонову». «Проходить по учебнику было символом бездарности педагога — не бездарные прибегали к нему только экзамена ради, то есть лишь там, где они поневоле делали уступки школьной рутине».

Преподавательская работа на Высших женских курсах ускорила формирование демократического мировоззрения историка. Здесь же на курсах, Покровский познакомился с Любовью Николаевной Зарайской. Молодые люди полюбили друг друга и в 1901 году поженились. Жилось Покровским не всегда легко материально, но интересно духовно. Никогда Любовь Николаевна не жалела, что порвала с родными, возмущенными ее браком с человеком не их круга.

В 1903 году Покровский примыкает к радикальному крылу либерального «Союза освобождения». Это была первая нелегальная политическая организация, в которую он вступил. Однако вскоре Михаил Николаевич разочаровывается в либералах. Вся внутренняя фальшь этих господ, вспоминал он, «резко ударила мне в нос. Они наживали себе состояния, делали чиновничьи карьеры и… «очаровывали» молодежь речами о свободе, прогрессе и т. д. С тех пор «одурачивание масс буржуазией» перестало быть для меня агитационной фразой, и выводить на свежую воду либералов сделалось для меня любимым занятием».

Накануне первой русской революции Покровский сближается с большевиками А.А. Богдановым, А.В. Луначарским, И.И. Скворцовым-Степановым, группировавшимися вокруг журнала «Правда». После расстрела 9 января 1905 года правительственными войсками многотысячной мирной демонстрации рабочих в Петербурге общее собрание Московского педагогического общества, где Покровский был заместителем председателя, приняло резолюцию, в которой выразило «горячее сочувствие к жертвам возмутительного произвола» и высказало убеждение, что «наша многострадальная Родина может освободиться от повторения подобных ужасающих событий лишь при установлении основанного на широкодемократическом народном представительстве правового порядка».

В эти дни Покровский оказался свидетелем еще одного примечательного события. Много лет спустя он писал, что в ответ на Кровавое воскресенье эсер И.П. Каляев 4 февраля убил дядю Николая II — великого князя Сергея Александровича. Взрыв бомбы прогремел в то время, когда историк шел по своим делам от Политехнического музея к Ильинке. Минут через пять он увидел двое саней, мчавшихся со стороны Красной площади. На передних околоточный держал в обхват невысокого блондина без шапки, в полушубке, густо выпачканном кровью. Человек этот отчаянно кричал хриплым голосом — видимо, кричал уже довольно долго: «Долой проклятое самодержавие!» В следующих санях сидели двое штатских, которые внимательно следили за первыми. Стало ясно, что везли схваченного террориста.

Еще через несколько минут появился человек, бежавший и как-то странно махавший руками. Невозможно было понять, обрадован он или испуган. «На клочки разорвало!» — кричал он. — Ничего не осталось».

Уличные впечатления первые показали Покровскому, какая пропасть пролегла после 9 января не только между самодержавием и рабочими, но между самодержавием и всей рабочей массой вообще. 9 апреля 1905 года Покровский вступает в РСДРП. Его выбор не был случайным. Неприятие самодержавия и буржуазного либерализма, неустанные раздумья о судьбах России привели сложившегося ученого академического типа к социал-демократам большевикам, в лагерь историков марксистского направления. Переход на новые позиции стал логическим завершением развития его политических и научных взглядов.

Дальнейшую эволюцию мировоззрения Покровского отражает его брошюра «Экономический материализм» (1906). В ней в популярной форме излагается марксистское понимание философии истории. Ученый отстаивает положение о том, что классовая борьба — движущее начало исторического развития; показывает отличие марксизма от «экономического материализма»; раскрывает несостоятельность методологических установок «экономических материалистов», их наивное упрощенчество, превращающее историю «в слепой стихийный процесс, идущий своим чередом, как если бы людей с их сознанием на свете вовсе не существовало».

Интересны конкретно-исторические работы Покровского того времени, прежде всего статьи в 9-томной гранатовской «Истории России в XIX веке». Они охватывали широкий круг проблем — историю хозяйства, общества и государственной власти, восточную политику Николая I, Крымскую войну и т. д. Новизна взглядов ученого заключалась в материалистическом подходе к изучению прошлого, в объяснении русской истории с точки зрения классовой борьбы.

После подавления революции Покровский скрывается от полиции в Финляндии, а затем (в августе 1909 года) эмигрирует во Францию. В Париже он отходит от большевиков-ленинцев, тесно сотрудничает с А.А. Богдановым и другими «впередовцами», однако вскоре разрывает и с ними, объявляет себя «внефракционным социал-демократом». В 1913 году сближается с группой Л.Д. Троцкого. После начала Первой мировой войны занимает интернационалистские позиции, выступает «за превращение войны между народами в войну против буржуазии», в 1915–1916 годах редактирует серию брошюр «Европа до и во время войны», в том числе брошюру В.И. Ленина «Империализм, как новейший этап капитализма».

Главное внимание в эти годы Покровский уделял работе над двумя своими крупнейшими произведениями — «Русская история с древнейших времен» и «Очерк истории русской культуры». Его 5-томная «Русская история» стала первым систематическим марксистским освещением истории страны от первобытнообщинного строя до конца XIX века. Создание подобного курса было трудным делом, но ученый в целом успешно справился с задачей. Порой, правда, он высказывал противоречивые, а то и ошибочные суждения, на что сразу же обратили внимание рецензенты. Особо подчеркивали они «партийную предвзятость» автора.

На основе фактического материала 5-томника построен «Очерк истории русской культуры». В нем дано материалистическое понимание общественной структуры с ее первичными экономическими отношениями, определяющими социальное устройство общества и надстройку — право, государство, религию, идеологию. Завершить монографию Покровский предполагал разделом о литературе и искусстве, но не успел. С марксистских позиций в книге подвергаются критике распространенные в то время историографические концепции.

«Русская история с древнейших времен» и «Очерк истории русской культуры» Покровского прочно вошли в отечественную историографию. В биографической статье об ученом, помещенной в «Энциклопедическом словаре» Гранат, отмечалось: «Проводя в своих трудах систему марксизма, Покровский, в отличие от других историков его школы, главное внимание обращает не столько на смену крупных эпох в развитии хозяйства и общества (что нередко приводило и приводит к насильственному разрезанию исторического процесса на части и к преувеличению типических признаков эпохи), сколько на постепенное и медленное преобразование хозяйственных условий, с постоянными волнообразными колебаниями, и с большим мастерством прослеживает и вскрывает влияние этих как бы подземных колебаний хозяйственной жизни в общественных, политических, династических и так называемых внешних отношениях. В этих двух последних областях Покровский является смелым новатором, и заслуги его в этом отношении признают даже наиболее непримиримые его противники»

В ясный мартовский день 1917 года Михаил Николаевич работал в парижской Национальной библиотеке. Неожиданно к нему подошел один из политэмигрантов и положил на стол номер «Information» с ошеломляющей новостью: в России революция! Николай II отрекся от престола! Этого момента, вспоминал историк, я не забуду никогда.

После Февральской революции Покровский был избран товарищем (заместителем) председателя исполкома парижского Совета представителей 23 политических и профессиональных организаций русских эмигрантов. Вел переговоры с Временным правительством, Петроградским Советом, другими организациями «в целях защиты интересов оставшихся вне России политэмигрантов, добиваясь, прежде всего, ускорения их отправки в Россию». В августе он и сам получает возможность вернуться на родину. В это время он вновь становится большевиком. В сентябре Москворецкий райком партии выдал ему партийный билет члена РСДРП с 1905 года.

Вскоре Покровский был делегирован от Московского Совета рабочих депутатов на Демократическое совещание, открывшееся в Петрограде. Большевики выдвинули его своим кандидатом для баллотировки в Учредительное собрание. 23 сентября на заседании исполкома Моссовета Михаил Николаевич выступил с обстоятельным докладом о положении русской эмиграции.

В дни Октябрьского вооруженного восстания Покровский разрабатывал проекты постановлений и декретов Московского Военно-революционного комитета (МВРК), обращения к населению, выполнял другие задания Моссовета и МК РСДРП(б). Основная же его работа — редактирование «Известий Московского Совета рабочих депутатов» (с 3 по 10 ноября газета выходила под названием «Известия Московского Военно-революционного комитета»). Один из руководителей московских большевиков в 1917 году А. Ломов (Г.И. Оппоков) позднее писал, что в начале боев с юнкерами Покровский пришел в Моссовет «своей немного хромающей походкой и волнующе-просто просил его двинуть туда, где больше всего нужно. Мы его направляем редактором «Известий Военно-революционного комитета».

Редакция «Известий» размещалась на Малой Серпуховской улице, в здании Коммерческого института (ныне Российская экономическая академия имени Г.В. Плеханова). Здесь же располагался штаб Замоскворецкого районного Совета. В полутемном зале бывшей студенческой столовой, где работали члены редколлегии, всегда толпились люди, по углам были сложены винтовки, стук пишущей машинки сливался с лязгом ружейных затворов. Несмотря на весь этот шум и изрядную суматоху, вспоминал сотрудничавший в «Известиях» Н.И. Бухарин, «Мих[аил] Николаевич ведет себя хладнокровнейшим образом, точно ничего вообще не случилось и не случается и не случится: просто мы делаем очередную работу, и притом, пожалуй, самую веселую».

Как корреспондент «Известий» Покровский побывал в местах многих сражений. В газете появились его репортажи «В Москве», «Успехи революционных войск», «В районах». Среди бумаг Михаила Николаевича сохранились и другие записи, сделанные непосредственно в ходе боев в городе. В одной из них речь идет о решении штаба Замоскворецкого ВРК реквизировать оружие у ненадежных членов домовых комитетов. О необходимости этого, писал Покровский, еще раз напомнила «стрельба у Москворецкого моста, где были убитые и раненые из домов. Вчера были погромы магазинов в Замоскворечье (до 20 магазинов), там, где мало наших патрулей. Сегодня арестовано 20 человек».

В момент наибольшей опасности, когда командующий Московским военным округом полковник К.И. Рябцев предъявил Военно-революционному комитету ультиматум, Покровский, ссылаясь на опыт Парижской коммуны, первым высказался на заседании МВРК за решительные действия:

«Как отмечал Маркс, именно нерешительность, колебания, оборонительная тактика Коммуны во многом определили ее поражение», — горячо доказывал он.

По воспоминаниям Ф.Ф. Раскольникова, прибывшего в Москву во главе отряда революционных кронштадтских моряков, Покровский пользовался большим авторитетом среди руководителей Моссовета. На заседаниях МВРК он обстоятельно и деловито высказывал свое мнение, «которое в большинстве случаев принималось собранием в основу решения. Все свои мысли Михаил Николаевич облекал в законченные литературные периоды, и эта ясная, строго личная формулировка чрезвычайно облегчала взаимное понимание и весь ход работы комитета».

5 ноября Московский Военно-революционный комитет делегировал Покровского своим представителем в комиссию по установлению взаимоотношений между консулами иностранных государств и МВРК. На следующий день он доложил комитету, что все консулы заявили о признании Советской власти, но выразили и немало претензий по ущемлению прав и интересов иностранных подданных. Для решения этих вопросов МВРК назначил Покровского комиссаром по иностранным делам.

11 ноября Михаил Николаевич был введен в состав Военно-революционного комитета. Круг его обязанностей значительно расширился. Теперь он занимался не только иностранными делами, но и многими другими вопросами. Сохранились черновики написанных им документов — проекта декрета МВРК о политике в области печати, обращения к населению города об изъятии денег из Государственного банка для выплаты заработной платы рабочим и служащим и т. д.

Однако уже к концу ноября Михаил Николаевич стал широко известен в городе, о чем и свидетельствует избрание его Первым Председателем объединенного Московского Совета рабочих и солдатских депутатов.

Покровский с энтузиазмом приступил к выполнению новых обязанностей. В короткий срок он наладил работу президиума Моссовета и его отделов, установил связи с райсоветами, предприятиями и учреждениями города. Непродолжительный «период работы с Покровским останется у всех активных работников Московского Совета, деливших вместе с ним все невзгоды и все тяжести, одним из лучших в их жизни», — вспоминал видный московский большевик Е.Н. Игнатов.

17 ноября председатель Моссовета имел обстоятельный разговор с Петроградом — с представителем Совнаркома А.Г. Шлихтером. Он сообщил о состоянии городского хозяйства, положении трудового населения, попросил правительство срочно выделить денежные средства для выплаты заработной платы рабочим фабрик и заводов, брошенных владельцами. Узнав, что Совет Народных Комиссаров принял декрет о роспуске Московской городской думы, Михаил Николаевич обещал немедленно сообщить об этом коллегам по работе.

Президиум Моссовета заседал по два раза в день. На его председателя обрушилась лавина срочных дел. Главные трудности: саботаж служащих, тяжелое продовольственное положение в городе, уличные грабежи. Не сняли с Покровского и прежних обязанностей — по иностранным делам. В этом круговороте, говорится в одном из писем Михаила Николаевича, «буквально дыхнуть некогда, а издохнуть можно, сколько угодно». Много сил ушло на налаживание работы нового, советского аппарата управления. Саботировавшие чиновники постарались внести полный хаос в делопроизводство. Не останавливались они и перед прямым вандализмом. В одном из документов, подписанных Покровским после осмотра помещения бывшего иностранного отделения генерал-губернаторского дома, отмечалось, что входная дверь была взломана, конторки и ящики столов вскрыты, дела и бумаги выброшены, заграничные паспорта, билеты на жительство и т. д. оказались сваленными в кучу, разорванными и «вообще приведенными частью в негодность». Такую же картину можно было увидеть во многих других ведомствах.

Вечером 3 декабря 1917 года Покровский проводил очередное заседание президиума Моссовета. В начале его доклада о работе большевистской фракции Учредительного собрания принесли сразу две телеграммы наркома иностранных дел Л.Д. Троцкого, переданные по радио и по телеграфу. Текст их был идентичный: Покровскому предлагалось немедленно выехать в Брест-Литовск, чтобы присоединиться к советской мирной делегации, которая вела переговоры о заключении мира с Германией и ее союзниками. «Ваше присутствие совершенно необходимо», — говорилось в телеграммах. И хотя Покровского, по его собственному признанию, одолевали сомнения, он уже на следующий день был в Питере. Возник вопрос об инструкциях. Михаил Николаевич правомерно полагал, что, отправляясь «делать мир», он должен знать, как этот мир представляет советское правительство. «Я был уверен, — писал он, — что у Троцкого я найду готовый план переговоров, в который меня сейчас же посвятят. Тут меня постигло первое из моих разочарований: если только этот план не скрывали от меня нарочно (а это, по всей вероятности, было бы совершенно нелепо), то остается один вывод — никакого плана у Троцкого не было».

Вся суть инструкций наркома сводилась к следующему: «Мы должны держать курс на европейскую революцию… Так как революция должна вспыхнуть не согодня-завтра (тут мне было сообщено несколько явно неправдоподобных сведений о настроениях в германской армии), то нам нужна всякая оттяжка. Наши представители в Бресте — особенно Каменев — подозревались в настроенности спешить с заключением мира, я должен был им в этом противодействовать».

После беседы с Троцким Покровский встретился с Лениным. По воспоминаниям историка, глава правительства также рекомендовал тянуть переговоры как можно дольше, не бояться их разрыва «хотя бы на четыре дня». Помимо выигрыша времени, этот разрыв должен был стимулирующе подействовать на германских «левых», «подкисших» при известии о том, что большевики идут на компромисс с германским империализмом. По мнению Покровского, в основе таких указаний лежал «известный фундамент, заложенный фальшиво — в этом была главная беда. Фундамент этот заключался в уверенности, что немцам мир с Россией необходим до зарезу». Именно отсюда проистекало легкое отношение к разрыву переговоров: дескать, немцы все равно их возобновят.

В то время Покровский разделял широко распространенное среди «левых» большевиков мнение, что без социалистической революции «во всеевропейском масштабе» Советская республика не устоит под натиском империалистических государств. Однако он не рассчитывал, что революция в западноевропейских странах вспыхнет «не сегодня-завтра». Даже получив сведения о грандиозных забастовках в Германии и Австро-Венгрии в январе 1918 года, Покровский сомневался: «Неужели нас, действительно, выручит европейская социальная революция? Это будет совершенно исключительная удача».

В подобные удачи он не очень-то верил. Через шесть недель после встречи с Троцким в Смольном историк назвал иллюзией его слова о близком «взрыве» в германской армии. За это время, замечал Михаил Николаевич, наша армия почти растаяла, а немецкая стоит на своем месте, несмотря на прокатившуюся по Австрии и Германии волну забастовок.

Каков же выход из драматической ситуации, в которой оказалась молодая Советская республика? Этот вопрос мучил Покровского многие месяцы. Позже он писал, что в период Брестских переговоров страна была в положении человека, который очутился на шестом этаже горящего здания и перед которым стоит дилемма — что лучше: сгореть заживо или броситься с окна на мостовую? «При таких условиях многие из нас впадали в «левый» коммунизм, потому что другого выхода нет».

В Бресте Покровский принимал участие в переговорах о границах по политическим, экономическим, правовым и другим вопросам. Порой он удивлялся, почему немцы «все еще разговаривают с нами». По-видимому, делал вывод историк, они надеются на нашу разруху, чтобы монопольно использовать богатства России.

По наблюдениям немецкого дипломата Фокке, Покровский больше других членов советской делегации заботился о территориальных интересах России. Начальник Генерального штаба Верховного главнокомандующего на Восточном фронте немецкий генерал-майор М. Гофман вспоминал, что как-то за завтраком он так «разъяснил» советской делегации свое понимание мира без аннексий: центральные державы не считают аннексией определение дальнейшей судьбы оккупированных Германией народов бывшей Российской империи — Польши, Литвы и Курляндии «путем непосредственного сношения с их представителями, без участия русских властей». В ответ «русские дали полную волю своему изумлению и негодованию. Со слезами ярости Покровский объявил, что нельзя же говорить о мире без аннексий, когда у России отнимают чуть ли не 18 губерний. В конце концов, русские стали угрожать отъездом и перерывом переговоров».

Критическая ситуация на переговорах сложилась после заявления Троцкого о том, что правительство РСФСР из войны выходит, отдает приказ о полной демобилизации своих армий, но мира на условиях, предложенных странами Четвертого союза, не подписывает. В зале заседаний, вспоминал генерал Гофман, воцарилось молчание. Смущение было всеобщим. В тот же вечер состоялось совещание германской и австро-венгерской делегаций. Дипломаты были готовы принять декларацию Троцкого, однако Гофман от имени военного командования утверждал: раз мир не подписан, то значит цель перемирия не осуществилась, оно кончается и должны возобновиться враждебные действия. В конечном счете восторжествовала именно эта точка зрения.

Покровский не поставил свою подпись под заявлением Троцкого. Когда ему за несколько минут до итогового заседания предложили это сделать, он был крайне удивлен. «Я не стал разбираться, — писал Михаил Николаевич 29 января 1918 года, — чего тут больше, наивности или трусости (было достаточно и того, и другого), — но тоже с откровенностью заявил, что — этого я, во всяком случае, не подпишу».

Чем можно объяснить такое его отношение к заявлению Троцкого? Как сторонник «революционной войны», Покровский был за прекращение переговоров с Германией и ее союзниками. Однако сделать это, по его мнению, следовало иначе, не «подставляя» Советскую республику под немедленный удар немецких войск. Не был согласен он и с тезисом о полной демобилизации армии. Наоборот, считал Михаил Николаевич, необходимо предпринять все возможное для укрепления обороноспособности страны и всеобщего вооружения народа, что позволит вести успешную «революционную войну», которую поддержит мировой пролетариат.

Поздно вечером 29 января советская делегация покинула Брест-Литовск. Петроград встретил членов делегации настоящей зимой, от которой они уже начали отвыкать. В первый же день после приезда Иоффе и Покровский беседовали в Смольном с Лениным. Завершив неотложные дела в Наркоминделе и побывав на заседании ВЦИК, Михаил Николаевич выехал в Москву.

Немцы в полной мере использовали ситуацию, сложившуюся после отъезда советской делегации из Бреста. 18 февраля германские войска начали наступление по всему фронту. Без серьезных усилий они захватили у Советской России новые территории и большое количество военного имущества в прифронтовой полосе. В этих условиях в ночь на 24 февраля ВЦИК и СНК РСФСР приняли новые германские условия, которые были намного тяжелее прежних. 3 марта 1918 года мирный договор с Германией и ее союзниками был подписан.

Участие в брест-литовских переговорах — важная веха в политической биографии Покровского. Именно тогда его имя замелькало на страницах периодической печати и получило всероссийскую известность. Однако ни славы, ни почета эта ответственная и тяжелая работа ему не принесла. Скорее наоборот. Выражая мнение широкого круга противников большевизма, историк Ю.В. Готье писал 6 марта 1918 года, что «отныне на веки знаменитый М.Н. Покрвоский» стал героем «второй русской смуты». Понятно, героем отрицательным: «Не сделавшись ничем другим, он стал Геростратом или, вернее, одним из геростратов России.» Два десятилетия спустя столь же хлестко обвиняли Покровского за «левокоммунистические» взгляды в официальной советской историографии.

После возвращения из Брест-Литовска Покровский вновь активно включился в советскую работу. 4-й Московский областной съезд Советов, состоявшийся 11 марта 1918 года, принял решение об образовании Совнаркома Москвы и Московской области. Председателем областного СНК был избран М.Н. Покровский.

Основной задачей нового органа власти было руководство политической и экономической жизнью 14 губерний Центральной России. При этом исходили из следующего принципа: все местные Советы в своей местной деятельности вполне автономны, а в общих областных делах подчиняются руководству Совета Народных Комиссаров.

Однако уже вскоре выяснилось, что региональный СНК во многом дублирует центральные правительственные учреждения. Не прошло и трех недель с момента создания областного Совнаркома, как его председатель говорил на одном из заседаний в самых безрадостных тонах: «В действительности работники не знают, что делать. Большая часть комиссаров существует лишь на бумаге. Мы не знаем, каких работников приглашать, если мы не знаем, будет ли существовать тот или иной комиссариат». Между областным и центральным Совнаркомами начались трения. Существование параллельных комиссариатов приводило к тому, что различные учреждения и лица порой не знали, куда им обращаться, и потому вели дела и с теми, и с другими. Часто по одному и тому же вопросу они получали совершенно разные ответы. Все это вносило путаницу в местную жизнь.

Московский областной СНК оттягивал много сил у республики, и так-то не богатой опытными руководителями. Центральное Советское правительство, переехав в Москву, оставило часть своих работников в Петрограде. Необходимо было пополнение, а областной Совнарком отказывался удовлетворить эти требования. Например, 12 апреля он постановил, что Покровский не может занять должность заместителя комиссара народного просвещения РСФСР.

Центральный Совнарком по докладу Покровского принял решение создать комиссию из представителей обоих Советов Народных Комиссаров для разбора конфликтов между ними и более точного разграничения их функций и прав. Такая комиссия была создана. В ходе ее работы стороны пришли к выводу, что нужно объединить силы центра и области, активные областные работники должны входить в центральный Совнарком как члены коллегий.

Покровский был полностью с этим согласен. В одном из его писем говорилось: «В совещании с Лениным и Троцким, на другой день Пасхи, Совнарком наш решено было ликвидировать… Я все больше и больше вселяюсь в Комиссариат просвещения». 20 мая на собрании большевистской фракции Московского областного исполкома Михаил Николаевич заключил, что областному Совнаркому не удалось развернуть свою работу в области; занимался он исключительно мелкими вопросами, а для этого отвлекать ответственных работников не следует. В тот же день областной исполком, вопреки протесту левых эсеров, принял решение о ликвидации Московского областного Совнаркома. 9 июня аналогичное постановление утвердил Президиум ВЦИК.

Упразднение дублирующих центральную власть областных органов упростило и удешевило государственный аппарат, высвободило опытные кадры для новой работы. Покровский стал членом Совета Народных Комиссаров РСФСР, заместителем наркома просвещения. Он возглавил научный отдел, отдел школьной политики и высших учебных заведений, был председателем Государственного ученого совета — высшего политического и методического органа Наркомпроса. С его именем связаны крупнейшие мероприятия по организации научных учреждений, архивного, библиотечного и музейного дела. В феврале 1921 года в Наркомпросе под председательством Покровского был создан Академический центр, объединивший Государственный ученый совет, Управление научными учреждениями, Главархив и Главмузей. В его руках сосредоточилось руководство всей научной деятельностью в стране. При участии Михаила Николаевича были подготовлены и изданы декреты о введении новой орфографии, охране научных ценностей, памятников искусства и старины, ликвидации безграмотности и т. д. Всего установлено авторство ученого в разработке 16 проектов законодательных актов в области культурного строительства. В 1918–1922 годах он 296 раз представлял Комиссариат просвещения на заседаниях Совнаркома РСФСР и Совета труда и обороны.

Рабочий день Покровского был расписан по минутам. Когда однажды партийные инстанции захотели учесть все обязанности, возложенные на Михаила Николаевича, все работы, в которых он принимал участие, то пришли в изумление перед его невероятной, нечеловеческой перегруженностью. По подсчетам самого Покровского, он занимал 19 должностей, «связанных с постоянной работой» в различных органах Наркомпроса, ВЦИК и ЦИК СССР, а также в редакциях журналов исторического и общественно-политического профиля. А сколько еще нужно прибавить к этому «не постоянной», но не менее важной и ответственной работы!

Между 1925 и 1927 годами историк составил «Расписание недели М.Н. Покровского». Расчеты, сделанные на основании этого оригинального документа, показали, что от 40 до 50 часов в неделю у него уходило на работу и прием в Комиссариате просвещения, деятельность в Большой Советской Энциклопедии, руководство ГУСом и т. д., часть времени занимало преподавание и чтение лекций. Свободными оставались лишь два вечера — в среду и субботу. Такой сверхинтенсивный ритм Покровский считал ненормальным, во многом — результатом неумения правильно, рационально организовать труд и использовать имеющиеся силы. «Министр, работающий 18 часов в сутки, — писал он, — это именно азиатская картина, а не европейская».

Административную и научно-исследовательскую работу Покровский сочетал с исследовательской. Всего в 1918–1932 годах было опубликовано более 580 его произведений, а одним из главных объектов изучения ученого становится Октябрьская революция. Первостепенную роль при этом играл вопрос о ее предпосылках. Поиски ответа на него позволяли заглянуть в глубь российской и мировой истории, были отправной точкой для пересмотра всей предшествующей историографии. Из-за большой занятости и нездоровья Покровскому не удалось подготовить сводный труд по истории революции. Тем не менее существенный вклад ученого в разработку многих ее проблем несомненен.

Событиям революции посвящены статьи Покровского «Как возникла Советская власть в Москве» и «Большевики и фронт в октябре — ноябре 1917 года», опубликованные к десятилетию Октября. В первой из них речь идет о формировании органов новой власти после победы вооруженного восстания, во второй — о провале попыток контрреволюции выступить против Советов. Обе статьи написаны по тогда еще неопубликованным источникам — протоколам МВРК и документам о переговорах Ставки Гавковерха, ставок фронтов и военного министерства с 25 октября по 20 ноября 1917 года. Опирался автор и на собственные впечатления о тех днях.

Уже будучи тяжело больным, Михаил Николаевич участвовал в разработке плана-проспекта многотомной истории революции и гражданской войны в СССР. 19 февраля 1931 г. он писал А.М. Горькому, что готов взять на себя главу «Москва в октябре 1917 г.»: «Видел я все это довольно близко… Написана об этих днях бездна чепухи (один воспоминатель дописался до того, что ухитрился увидеть Ленина в Московском Совете!!), основные же моменты часто не выяснены… Приймете в сотрудники? Постараюсь, чтобы было не сухо, — воспоминания у меня о тех днях не сухие».

В работах Покровского об Октябре немало противоречий, спорных или просто неверных суждений. Его взгляды и оценки постоянно развивались. Сложность создания всесторонней картины революционного процесса в России он связывал с незавершенностью той борьбы, которая была начата трудящимися в октябре 1917 года. Это имеет, замечал историк, неоднозначные последствия для исследователей: незакончившемуся событию не может быть дано законченного изображения. Отсюда — различные, порой прямо противоположные точки зрения. Когда «пишешь посреди события, то поневоле движешься вместе с ним. Новые повороты нашей исторической дороги могут выдвинуть на первый план иные стороны Октября, которые мы не замечали раньше, и отодвинуть в тень то, что еще вчера казалось нам самым главным. Но при всех этих поворотах не изменится, конечно, одно: на какую точку зрения ни встань, Октябрь всегда останется Великой русской революцией». Эти строки передают главное в понимании Покровским исторического значения Октября.

В 20-е годы исторические труды Покровского неоднозначно воспринимались научной общественностью. «Представители старых русских исторических школ, — вспоминал А.Г. Авторханов, бывший слушатель ИКП, — не признавали ни авторитета Покровского, ни его исторической концепции. В то же время Михаил Николаевич считался официальным главой советских историков-марксистов. В 1929 году он был избран действительным членом АН СССР. Накануне выборов шла острая борьба между сторонниками и противниками пополнения Академии наук учеными — коммунистами. Многие из них были забаллотированы. Однако по кандидатуре Покровского стороны «легко договорились».

Нередко в литературе утверждается, будто Покровский был «диктатором на историческом фронте», несет прямую ответственность за репрессии, обрушившиеся в конце 20-х — начале 30-х годов на историков. Это не соответствует действительности. Да, Михаил Николаевич оказал огромное влияние на становление советской историографии со всеми ее плюсами и минусами. Но реальной властью он не обладал. Больше того, в последние годы жизни подвергался ожесточенной критике не только со стороны «буржуазных историков», но и своих коллег-марксистов. «Блошиные укусы» последних особенно угнетали ученого.

В последние годы жизни Покровский был тяжело болен. Уже в 1929 году друзья и родные знали, что у него рак. Не было это тайной и для Михаила Николаевича. Тем не менее он продолжал много работать. Одним из последних навестил историка П.О. Горин. Впоследствии он рассказывал: «Когда я зашел к нему, Михаил Николаевич, лежа на кровати, был занят работой по просмотру каких-то материалов. В этой обстановке меня очень поразила первая фраза, с которой он обратился ко мне:

— Знаете, Павел Осипович, видимо, я доживаю последние дни.

«…Странно было видеть человека, ясная голова которого находилась в полном противоречии с умирающим организмом, и его слова прозвучали каким-то сарказмом над нелепостью, существующей в природе… Вскоре Михаил Николаевич перешел к разговору о положении на историческом фронте».

Всю жизнь Покровский любил произведения своего великого тезки — Михаила Лермонтова. Томик стихов поэта был его настольной книгой… По воспоминаниям его сына Юрия Михайловича Покровского за день до смерти отец попросил прочитать стихотворение «Умирающий гладиатор». Любовь Николаевна открыла нужную страницу, но смогла выговорить только эпиграф из Байрона, предваряющий лермонтовские строки: «Я вижу пред собой лежащего гладиатора…», после чего расплакалась.

Умер Покровский 10 апреля 1932 года. Урна с его прахом была замурована в Кремлевской стене. Прошло совсем немного времени и в СССР развертывается беспрецедентная по цинизму и масштабам кампания по дискредитации историка. Апофеозом тенденциозного изложения его взглядов стал двухтомный сборник статей, изданный Институтом истории АН в 1939–1940 годах. По существу, имя Покровского было на десятилетия вычеркнуто из истории.

Покровский прошел сложный жизненный и творческий путь. В 1924 году он писал: «…Впервые ставшая передо мною во всей своей грандиозности действительно материалистическая картина русского исторического процесса, открыла передо мною ряд прорех в моих старых изложениях русской истории — но чинить их, как следует, было…некогда. И меня, конечно, можно «убить» целой тучей мелких противоречий… Историки следующего поколения… сумеют, вероятно, понять и объяснить историческую неизбежность этих противоречий… Они признают, что уж кому-кому, а нам, работавшим в сверхдъявольской обстановке, нельзя ставить всякое лыко в строку… что благодаря нам, им есть с чего начать…»

Литература

1. Известия Московского Совета рабочих депутатов. 1917 — 15 ноября.

2. Покровский М.Н., Виноградов П.Г. // Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1926. — 29 апреля.

3. См. Покровский М.Н. Религия и революция // О веяниях времени. Спб.: 1908.

4. Несколько документов из царских архивов о М. Н. Покровском // Красный архив. 1932. — № 3.

5. Покровский М.Н. Диктатура пролетариата и культура буржуазии // Народное просвещение. 1919. — 25 октября. № 56–58.

6. Рожков Н. А., Соколов А. В. О 1905 г. Воспоминания. М.: 1925.

7. Покровский М. 20 лет назад. (4/17 февраля 1905 г.) // Правда. 1925. — 17 февраля.

8. Покровский М. Н. Экономический материализм. М.: 1906.

9. Покровский М. Н. Очерк истории русской культуры. М.: 1918. Ч. II. С. III.

10. Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Т. 32. М.: б/г.

11. Покровский М. Н. Диктатура пролетариата и культура буржуазии // Народное просвещение. 1919. 25 октября. — № 56–58.

12. Федор Раскольников о времени и о себе: воспоминания. Письма. Документы. Л.: 1989.

13. См.: Московский Военно-революционный комитет. Сб. М.: 1968.

14. Покровский М. Н. Октябрьская революция и Антанта. М. — Л.: 1927.

15. Гофман М. Война упущенных возможностей. М. — Л.: 1925.

16. См.: Генкина Э. Б. Советское правительство в 1917–1922 годы (Опыт анализа состава Совнаркома) // Исторические записки. М.: 1990.

17. Милюков П. Величие и падение М. Н. Покровского (Эпизод из истории науки в СССР) // Современные записки. Париж.: 1937. Т. 65.

18. Овсянников В. О. Из воспоминаний о М. Н. Покровском // Методика в вузах и техникумах. 1932. — № 4–5.

19. Покровский М. Н. Избранные произведения. М.: 1967. Кн. 3.

Дина Аманжолова. «Действовать в пользу народа». Петр Гермогенович Смидович

Меня всегда интересовало — что это за человек. Почему дворянин, профессиональный инженер-электрик, получивший высшее образование в Париже, ушел в революцию, прошел через все злоключения и стал одним из первых руководителей города в советский период?

Ю. М. Лужков

Петр Гермогенович Смидович.

7(19).05.1874 — 16.04.1935.

На вершине московской власти с 29.03. по 16.10.1918

Судьба Петра Гермогеновича Смидовича очень интересна. Он прошел путь от романтического увлечения идеей действовать в пользу народа и честно бороться за социальную революцию к ее реализации и драматической трансформации через дела и поступки в разных политических ипостасях. П.Г. Смидович относился к числу большевиков, которые стояли на позициях корректного политического партнерства российских марксистов с их оппонентами. Даже в рамках тоталитарного режима они безуспешно пытались сохранить элементы демократии.

Органически присущие Смидовичу интеллигентность, широкую эрудицию, порядочность и искренность (при всей его сдержанности, особенно в зрелые годы), удивительное личное обаяние не раз отмечали его современники. И эти качества не изменяли ему никогда. Но чудовищное предательство и перерождение дела, которому П.Г. Смидович, как многие другие российские интеллигенты, посвятил жизнь, стало его глубокой личной драмой.

Биография Петра Гермогеновича Смидовича — прекрасный пример разнородного характера большевизма как до, так и после 1917 года. С одной стороны, он прочно впитал западные политические и культурные традиции во время обучения во Франции и нескольких лет эмиграции, с другой — участвовал в руководстве подпольной борьбой в России до революции, играл одну из ключевых ролей в борьбе большевиков за власть в Москве в 1917 году, став заместителем председателя, а в 1918 году — председателем Моссовета. И впоследствии он занимал важные государственные посты, в частности — заместителя председателя ВЦИК и ЦИК СССР.

* * *

Петр Гермогенович родился 7 мая 1874 года в городе Рогачев Могилевской губернии. Детство его прошло в родовом имении потомственных дворян Смидовичей — Зыбино Тульской губернии. Отец — Гермоген Викентьевич, надворный советник, был акцизным служащим, в 1876 году вышел в отставку. Первую скрипку в семье играла мать — Мария Тимофеевна (урожденная Барановская).

В 1892 году Петр Смидович поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, и с тех пор (с небольшими перерывами) его судьба прочно связана с Москвой. Выдающийся физиолог И.М. Сеченов был одним из самых чтимых и любимых его наставников и высоко оценивал научные способности Петра. Любовь к ботанике на всю жизнь привил ему К.А. Тимирязев. Революционно настроенная студенческая среда, в которой он вращался, усилила его тягу к активному участию в политической борьбе. В нее включились также Инна, учившаяся в Петербурге (после исключения она продолжила образование в Швейцарии), Ольга и Николай Смидовичи.

Приход П.Г. Смидовича в революцию был совсем не случайным. Стремление к власти, социальная и личная месть, скука, желание войти в привлекательную группу и т. п. мотивы были ему глубоко чужды. Главным мотивом, диктовавшим переход к революционной деятельности для таких личностей, как П.Г. Смидович, были чувство долга перед народом и несовпадение собственного статуса до начала этой деятельности с внутренним мироощущением.

В 1895 году по делу об антиправительственной деятельности Совета объединенных землячеств студентов Москвы Петр был исключен из университета и с помощью сокурсников отправился самым дешевым тарифом в Париж «в очень оборванном виде, который удивлял заграницу», но самого его это нисколько не смущало. Осенью 1898 года с паспортом монтера-электрика Этьена Бюссера Петр Смидович вернулся в Россию и включился в революционную нелегальную деятельность, под другим именем — Эдуарда Куртуа. В 1900 году был арестован и целый год провел в одиночке. За это время он многое переосмыслил, прочел большое количество научной и другой литературы. Особенное значение имело чтение Библии, что послужило перевороту в его отношении к религии и Богу. Вспомнив изучавшиеся в студенчестве труды психиатров и посещения клиник, он стал изображать психическое заболевание, изъясняясь только на французском, и в конце концов был выдворен за границу.

В 1900 году в Лондоне Смидович вместе с В.И. Лениным, Ю.О. Мартовым, В.И. Засулич, Н.К. Крупской и другими участвует в работе «Искры» (обязанности секретаря редакции исполняла его сестра Инна, а когда у нее родился сын, ее заменила Крупская. Сама же Инна вскоре примкнула к меньшевикам). В это же время Смидович, владея всеми основными европейскими языками, много занимался самообразованием — всемирной историей, философией, политической экономией, физиологией, медициной, биологией, искусством и литературой.

Петр Гермогенович организовывал нелегальный транспорт «Искры» из Франции в Россию, затем работал в эмигрантских социал-демократических организациях в Германии. В 1903 году нелегально вернулся в Россию и развернул работу по созданию партийных организаций и типографий на Севере, в Баку и Туле, на время выезжая вновь в Германию.

Революция 1905–1907 годов застала его в Москве. В 1906 году он стал членом Московского окружного комитета партии, от которого участвовал в работе IV съезда РСДРП под псевдонимом Шурин, выступив по всем основным вопросам в поддержку большевиков. Нравственное кредо порядочного человека, коим с юных лет руководствовался Смидович, в конкретной ситуации реализовалось в полных риска и лишений буднях профессионального революционера. Он руководил стачечной борьбой московских трамвайщиков и коммунальных рабочих, возглавлял Центральное бюро профсоюзов Москвы и приобрел огромный авторитет и популярность среди рабочих и в партийных кругах большевиков. В ноябре 1908 года он был арестован и сослан на два года в Вологодскую губернию.

До возвращения в 1914 году в Москву Смидович с женой Софьей Николаевной и сыном Глебом жил в Тульской области и в Калуге.

* * *

Фигура П.Г. Смидовича, непоколебимо убежденного в исторической правоте курса на переустройство общества на началах социальной справедливости, пожалуй, ярче многих других олицетворяла сохранившийся в партии большевиков в 1917 году (и позже) скромный, но реальный потенциал «мягких», с опорой на консенсус революционно-демократических сил, альтернатив хода и исхода событий.

Именно в Москве в 1917-м этот потенциал удалось частично реализовать. Политические баталии в Моссовете между ним и буржуазно-демократическими органами власти города дают зримые, но, увы, почти не востребованные уроки одного из оптимальных способов разрешения конфликтов. Многие их участники с обеих сторон в ситуации острейшего противоборства демонстрировали качества, непреходящая ценность которых в политике и сегодня с трудом воспринимается нашим обществом. П.Г. Смидович участвовал в решающих событиях борьбы за власть в Москве и во многом влиял на развитие и итоги этой борьбы.

На первом организованном заседании Моссовета рабочих депутатов 1 марта 1917 года, по его свидетельству, присутствовало «сотни три депутатов» от 52 предприятий. Председателем был избран меньшевик А. М. Никитин. Тут же прошли выборы исполкома и его главы — Смидовича, организованы комиссии. «И работа закипела». (Большевики попытались тогда провести в председатели Моссовета Смидовича, но имевшие перевес голосов меньшевики решили вопрос в свою пользу. Вскоре Никитин вошел в состав Временного правительства, и его сменил меньшевик Л.М. Хинчук. Смидович же на протяжении всего 1917 года занимал ведущее место в большевистском руководстве Моссовета).

В исполком Комитета общественных организаций (КОО), претендовавшего на полновластие в Москве входили В.П. Ногин, П.Г. Смидович, И.Г. Батышев, С.С. Белоруссов, М.И. Гаротин и другие большевики. КОО в течение марта взял в свои руки ключевые позиции управления городом: финансы, милиция, продовольствие, городское самоуправление, гарнизон. Пожалуй, именно в Москве наиболее отчетливо в течение всего 1917 года проявлялась тенденция к сохранению единства социалистических партий, большевиков и меньшевиков.

После Февраля Моссовет заседал в здании городской думы. 2 марта 1917 года он обсудил вопросы о тактике по отношению к КОО, о забастовке, доклады с мест, об организации районов и др. Смидович сделал доклад от исполкома, в котором, анализируя первые дни революции, отметил, что новая власть не связана и, очевидно, не стремится быть связанной с народной массой. Революцию нельзя считать оконченной, пока не удовлетворены требования пролетариата, ни слова не сказано о новом порядке, об Учредительном собрании, об амнистии и других животрепещущих проблемах. От имени большевиков Смидович призвал рабочих теснее сплотиться и твердо добиваться выполнения программы демократических преобразований.

Именно П.Г. Смидович в течение всего 1917 года оставался единственным постоянным участником всех переговоров Московского совета рабочих депутатов (МСРД), а затем Военно-революционного комитета (ВРК) с их оппонентами и противниками в борьбе за власть. Ему доверяли обе стороны и признавали возможности компромисса.

Одной из важнейших задач было налаживание работы самого Совета. Исполнительная комиссия, выполнявшая роль технического аппарата с помощью «девиц из Земсоюза», не устраивала рабочих. 16 марта Смидович сделал доклад о новом проекте: предлагалось избрать в исполком 60 человек из состава пленума и еще по 2 от фракций большевиков, меньшевиков и эсеров, а также по 1 от менее крупных организаций. Исполкому давалось также право кооптации 10 человек. Этот проект был принят. Для содержания Совета устанавливались процентные отчисления с жалования рабочих, определяемые через фабзавкомы общими собраниями. 10 рублей выделялось членам совета за каждое заседание, члены исполкома получали 300 рублей в месяц. Однако предприниматели всячески сопротивлялись проведению отчислений.

Между тем организация нормальной жизнедеятельности сложного городского организма с самого начала, очевидно, составляла одну из основных слабостей МСРД. Его структура отражала в основном социально-политическую направленность работы этого органа: были созданы агитаторская, военная, конфликтная (для разбора конфликтов между рабочими и предпринимателями) и другие комиссии, отделы содействия профстроительству, агитационно-пропагандистский, районных организаций. Хозяйственная и финансовая комиссии были озабочены прежде всего поиском средств, а делегирование членов совета в КОО, продовольственный комитет и военный совет при КОО должно было несколько упрочить его влияние на решение городских проблем.

Для большевиков этого периода был характерен «романтический идеализм». Наиболее откровенно его психологию выразил один из депутатов И.С. Вегер 21 марта на пленуме совета, когда обсуждался вопрос «О демократизации городского самоуправления». Он говорил: «Нам предлагается заняться ведением городского хозяйства, т. е. заняться богадельнями, мостовыми, санитарией и т. д. Все это — вещи прекрасные, но с революцией имеют весьма мало общего… Все городские революционные комитеты превратятся в городские думы, займутся богадельнями, мостовыми и прочим. Тогда точка революции». Все дело организации городского хозяйства совет передал в руки КОО.

П.Г. Смидович вместе с В.П. Ногиным был инициатором компромиссного решения о тактике советов в самом начале апрельского кризиса правительства 21 апреля 1917 г. Он присоединился к предложению Ногина не мешать рабочим реагировать на события, но самостоятельно не выступать, как решил уже исполком Петросовета.

Великолепное знание жизни города, социальных настроений разных его слоев, экономической ситуации, расстановки политических сил и лиц, их персонифицировавших, вкупе с высокой культурой делали Петра Гермогеновича одним из незаменимых лидеров Москвы. Он руководил заседаниями Моссовета, принимавшего решения по ключевым вопросам, выступал на них, на партийных форумах большевиков города и области по важнейшим проблемам политической жизни, неизменно возглавлял переговорный процесс в ситуациях крайнего противостояния сторон в 1917-м. Во многом благодаря усилиям Смидовича, а также его единомышленников удавалось контролировать ситуацию в Москве в критические моменты.

Эсеро-меньшевистское руководство Моссовета не только не противилось предпринятым правительством мерам по дискредитации и репрессированию радикалов, но и помогло ему в этом. (Смидович, например, оставаясь членом президиума Моссовета, подвергся аресту за беседу с солдатами у госпиталя, мимо которого шел домой, возвращаясь из бани). 10 июля исполком МСРД выступил против травли большевиков, но меньшевики обвинили их в заговорщической тактике и анархистских методах действий. Им возражал Смидович: «Если революция гибнет, то потому только, что пролетариат в своей борьбе оказался изолированным». Он подчеркнул, что большевики никогда не обещали немедленного уничтожения разрухи в случае утверждения власти Советов, а лишь видели в этом лучшую возможность для решения проблемы. Смидович и другие большевики доказывали, что не потеряли доверие масс. Но исполком выступил против перехода власти к Советам и осудил действия РСДРП(б), как гибельные для революции.

1 сентября была создана согласительная комиссия из равного числа представителей фракций. От РСДРП(б) в нее вошли П.Г. Смидович и В.А. Аванесов. В принятой ею резолюции о структуре власти, предложенной меньшевиками, содержался призыв к участию в правительстве «революционной трудовой демократии» и примыкающих к ней слоев населения при решительном отмежевании от корниловщины. В тот же день П.Г. Смидович был избран и представителем Московской городской думы в областном военном совете.

После подавления выступления Л.Г. Корнилова борьба разворачивалась вокруг двух вариантов дальнейшего развития революции: на основе широкой коалиции реформистских демократических сил или путем решительной смены формы и существа государственной власти, которую отстаивали большевики.

После новых выборов в Моссовет 18–19 сентября большевики усилили свои позиции. В исполкоме они имели 32 места, меньшевики — 16, эсеры — 9, объединенцы — 3. Председателем президиума, как известно, был избран В. П. Ногин, в него вошли также большевики П.Г. Смидович, А.И. Рыков, В.А. Аванесов, Е.Н. Игнатов, меньшевики Л.М. Хинчук, И.Б. Кибрик, эсер В.Ф. Зитта и объединенец Л.Е. Гальперин.

23 октября исполком МСРД под председательством Смидовича принял декрет № 1 об экономической борьбе, означавший передачу управления производством фабзавкомам. Он был единственным декретом, изданным Моссоветом. Это решение было продиктовано объективными обстоятельствами. Нарастала угроза голода. Было организовано распределение продуктов по карточкам через домовые комитеты. Хлебный паек доходил до 1/4 фунта. Развал экономики и системы управления народным хозяйством, безудержный рост спекуляции, дефицитов, разгул бандитизма и проституции свидетельствовали о неспособности правительства овладеть ситуацией.

Смидович, Игнатов и др. уже принадлежали к той части партийного и советского руководства Москвы, которая стремилась любой ценой избежать вооруженного столкновения и строила свою тактику на поисках мирных путей революции. Вечером 26 октября после доклада возвратившегося в Москву В.П. Ногина о восстании в Петрограде исполком совместно с представителями райкомов обсуждал ситуацию в Москве. Ногин говорил: «…Если в Петрограде победа пролетариата и армии совершилась легко и если есть надежда на воссоздание власти, признаваемой всеми партиями, входящими в Советы, то в Москве нужно принять все меры, чтобы это произошло без кровопролития. Поэтому я предложил партийной группе и ВРК выяснить положение во враждебном лагере и возможность кончить миром».

Ногина поддержали Рыков и Смидович, и ВРК пошел на переговоры. 26 и 27 октября велись переговоры с командующим войсками Московского округа К.И. Рябцевым и председателем Комитета общественной безопасности (КОБ) В.В. Рудневым. В то же время обе стороны разрабатывают планы боевых действий. К 28 октября напряженность усилилась. Еще 27-го утром меньшевики и эсеры распространили слухи о падении Совета Народных Комиссаров (СНК) и победе Керенского. ВРК поручил Смидовичу и Пятницкому установить с Петроградом связь и выяснить действительное положение вещей. Смидовичу, как уже отмечалось, на протяжении всех октябрьских событий, удавалось добиваться снятия излишне категоричных формулировок, не учитывающих реальности и интересов дела. Так, к условиям ВРК, предъявленным 28 октября в ответ на ультиматум Рябцева о создании революционно-демократического комитета с участием разных органов, он добавил приписку о возможности утвердить его состав «и другими организациями».

Кульминация наступила 28 октября: комендант Кремля Берзин сдает Кремль, начинается расстрел революционных солдат, все предприятия города останавливаются, солдаты гарнизона объявляют исполком своего совета, состоявший из эсеров и меньшевиков, изменником делу революции. Окруженный юнкерами Моссовет к вечеру 28-го с помощью районов добился перелома в свою пользу. ВРК согласился на переговоры и, откликнувшись на предложение Рябцева о перемирии, отдал приказ о прекращении боевых действий. В комиссии по выработке условий перемирия, организованной Всероссийским исполнительным комитетом железнодорожного профсоюза (Викжел в дни октябрьской революции — один из контрреволюционных центров) были направлены П.Г. Смидович и П.И. Кушнер.

Переговоры в согласительной комиссии проходили 30 октября до вечера в помещении бывшего царского павильона Николаевского вокзала. Партийный центр и ВРК отвергли соглашение и предложение о перемирии. Большевики ехали на переговоры после перемирия, как вспоминал Петр Гермогенович, с условиями победителей и с предписанием на уступки не идти. Требование распустить Красную гвардию, арестовать ВРК и другие окончательно сорвали обсуждение. «Бой — так бой, до конца, а там увидим. Все встали. Послышались громкие рыдания, истерики». Предоставив противникам место в автомобиле (переговоры шли в царском павильоне Николаевского вокзала), Муралов, Смидович и Кушнер довезли их до здания совета, а затем отправили на санитарной карете в белогвардейский штаб.

«Сдерживаемая 24 часа стихия развернулась с утра с новою силою. Гремели артиллерией районы, пылали дома, быстро стягивалось вокруг белых стальное кольцо революции».

Во время переговоров военные действия не прекращались. Были заняты гостиница «Метрополь», Городская дума и Исторический музей, штаб Московского военного округа (МВО). К исходу 2 ноября у белых оставались только Кремль, Александровское военное училище и 5-я школа прапорщиков у Смоленского рынка. В 5 часов вечера был пописан договор о капитуляции КОБ. При этом участники переговоров от ВРК П.Г. Смидович и В.М. Смирнов пошли на сохранение в юнкерских училищах оружия, необходимого для обучения, в комиссию по разоружению включили представителей командного состава и согласились на немедленное освобождение пленных после подписания соглашения.

2 и 3 ноября контрреволюционные силы прекратили сопротивление. «Из центра к нам прибыл П.Г. Смидович. Он приказал всех пленных отпустить. Ревком и штаб после допроса отпускали юнкеров и офицеров по домам, несмотря на то, что красногвардейцы были возмущены их зверствами: революционно настроенных солдат и рабочих они расстреливали безжалостно», — писал один из районных руководителей большевиков. Безусловная заслуга в удержании ситуации под контролем и сохранении города от возможного разгула стихии в дни ожесточенного противостояния принадлежит «примиренческой» части большевистского руководства. Одну из ключевых ролей в ней играл П.Г. Смидович.

«Победивший пролетариат не поднял руки на обезоруженных, не мстил за расстрелянных в Кремле товарищей. Он доверил слову взятых: не поднимать руки на Советскую власть. Многие ли сдержали слово? Один сдержал… Рябцев, расстрелянный недавно белыми», — писал Смидович.

После взятия власти Моссовету и его ВРК пришлось сразу столкнуться с массовым саботажем со стороны служащих. Поскольку городская дума была распущена, а новые выборы назначены на 26 ноября, управление оказалось в руках районных дум. С большим трудом удалось пустить трамваи, необходимо было наладить электроснабжение, работу водопровода, городских учреждений. ВРК назначил 5 комиссаров и с помощью профсоюза 7 ноября удалось решить вопрос о выплате жалования из Госбанка городским рабочим и милиционерам, хотя все учреждения самоуправления, банковские и хозяйственные были разгромлены, со всех сторон надвигалась опасность саботажа и бойкота. Большевики могли рассчитывать только на собственные силы и средства и должны были показать всем и всякому, что у них силы имеются, что они эту работу могут вынести на своих плечах.

10 ноября состоялись похороны жертв октябрьских боев в Москве…

14 ноября 1917 года был избран единый исполком Моссовета рабочих и солдатских депутатов. В него вошли 90 человек, в том числе 63 большевика. Председателем президиума был избран большевик М.Н. Покровский. П.Г. Смидович вошел в состав президиума.

П.Г. Смидович досконально знал политическую и экономическую ситуацию в Москве, расстановку сил и возможности депутатского корпуса Моссовета. Принятая по его докладу Моссовету 25 ноября (8 декабря) 1917 года инструкция экономического отдела Моссовета по рабочему контролю направляла энергию специально созданных комиссий на организацию учета рабочей силы, материалов, оборудования, наведение элементарного порядка на предприятиях. В отличие от декрета СНК в инструкции предусматривалось положение о финансовом контроле, о необходимости связи между контролем над производством и распределением, что отражало, очевидно, нежелание руководства города формировать «красногвардейскую атаку на капитал» и разрушать прежние механизмы до основания.

* * *

11 марта 1918 года в Москву переехали советское правительство и ВЦИК. Организация размещения СНК и ВЦИК была поручена П.Г. Смидовичу и гражданскому комиссару Кремля П.П. Малиновскому. Ответственная работа была проведена организованно. Уже на следующий день, 12 марта 1918 года, Моссовет принимал главу правительства. На заседании обсуждался продовольственный вопрос. Сам Моссовет в это время был для руководства страны олицетворением власти трудящихся, трибуной для обсуждения важнейших проблем внутренней и внешней политики. Здесь постоянно выступали лидеры партии и государства, международные деятели.

По итогам выборов в Моссовет в апреле 1918 года прошли 605 большевиков. 42 из 60 членов Исполкома были членами РСДРП(б). В целом, большевики имели 67 % мест в Совете, левые эсеры — 5 %, меньшевики — 11,5 %. Было избрано также 45 беспартийных. Председателем Президиума Совета стал П.Г. Смидович. В противовес выдвинутой большевиками кандидатуре П.Г. Смидовича, ни одна фракция не смогла найти подходящих альтернатив. Он был избран значительным большинством голосов, что свидетельствовало о его высоком и устойчивом авторитете. В руководящие органы вошли большевики А.А. Алешин, М.Ф. Владимирский, В.А.Обух, М.И. Рогов, Н.А. Семашко, А.М. Цихон и другие.

Смидовичу предстояло наладить продуктивную работу органов управления столицы и способствовать согласованной деятельности фракций. Однако это было непросто. Меньшевики и правые эсеры резко протестовали против практически всех предложений большевиков и поддерживающих их левых эсеров. Все заседания сопровождались криками, протестами, выступавшие прерывались шумом и аплодисментами с обеих сторон. Меньшевики обвиняли П.Г. Смидовича как председателя Президиума в нарушении регламента и прав членов Совета. Однако он, призывая депутатов к спокойствию и уважению воли большинства, последовательно добивался перевода обсуждения в конструктивное русло, предоставляя возможность высказаться всем фракциям.

Конфликт вспыхивал по каждому вопросу. Столичная модель должна была служить образцом для рождавшегося в ходе грандиозного социального эксперимента нового механизма власти, олицетворять подлинное народовластие, обеспечивать жизнедеятельность сложного организма в чрезвычайных условиях гражданской войны.

П.Г. Смидович стал одним из непосредственных создателей этой модели. 19 апреля 1918 года исполком Моссовета определил численный состав руководящих органов, избираемых на пленарном заседании (Исполком — 60 человек, Президиум — 25 человек). Они должны были осуществлять управление столицей через соответствующие отделы, а депутаты — контроль и учет работы советских учреждений через возглавляемые членами Президиума контрольные ревизионные и другие временные и постоянные комиссии. В составе Моссовета было создано 17 отделов, обеспечивающих организацию всех сторон жизни города и губернии.

Моссовет стал зачинателем первого в истории новой России общегосударственного праздника, и проведение его имело особый смысл в обстановке нараставшего гражданского противостояния в обществе. Специально созданная комиссия предложила объявить день 1 Мая нерабочим, в том числе и для домашней прислуги, за исключением предприятий и учреждений, обеспечивающих жизнедеятельность города. В празднике должны были принять участие артисты, хоровые и оркестровые коллективы. Напряженная работа предстояла милиции, военнослужащим и шоферам. Домкомам и общественным учреждениям предлагалось запастись красными национальными флагами.

Праздничное настроение должно было создаваться новой символикой, полным освещением до полуночи всего города, специальным репертуаром увеселительных заведений (они показывали по 2 представления в день, распространяя билеты по сниженным вдвое ценам). Продовольственный отдел обеспечивал выдачу удвоенного хлебного пайка. Сборы от зрелищных мероприятий направлялись в комитет общепита. Проводился также кружечный сбор средств на создание памятника жертвам пролетарской революции на Красной площади.

Смидович предложил утвердить порядок празднования Первомая и подробно обосновал его политический смысл. Несмотря на скептицизм части членов Исполкома, ссылавшихся на непраздничное настроение рабочих масс, большинство высказалось за его проведение, как это делается рабочими Европы. «В первый раз в стране развертывается в день 1 мая красное знамя, которое является в то же самое время знаменем официального большинства государства», — подчеркнул председатель Моссовета. Этот праздник молодой советской республики олицетворял, по его мнению, свободу революционного класса. Главными лозунгами теперь должны стать: «Да здравствует социализм!», «Да здравствует свобода рабочего класса, его строительство!». Зачитав план празднования, глава Моссовета передал слово депутату Малиновскому, который был настроен более радикально. Он предложил установить продолжительный срок для обсуждения проекта памятника павшим, похороненным у Кремлевской стены, и привлечь к обсуждению литераторов, художников, рабочих. Затем провести конкурс и «общий суд плебисцита», но не всего населения столицы, а только пролетариата.

Более трезвые ноты попытался внести в обсуждение Исув, выступивший с декларацией фракции меньшевиков. Председатель Смидович прав в одном, указал он, — что нужно говорить не о прекрасном положении, а «о тучах». Пролетариат любит правду, и мы должны взвесить, как за год приблизились к его идеалам. «Не обольщайтесь силой правды», — предупреждал Исув, предлагая обеспечить 1 Мая полную свободу лозунгов и агитации с охраной мирных шествий красноармейцами. В поддержку большевиков выступили только левые эсеры.

Смидович был вынужден уточнить, что проект комиссии предусматривает не вооруженные демонстрации, а праздничное шествие с музыкой под охраной гвардии и красноармейцев: «Нет, товарищи, в этот день не будет допущено то, что было 9-го января», — заверил он.

Как один из лидеров Моссовета Смидович был организатором и других первых советских праздников. Он возглавил Октябрьский комитет и подготовку к 1-й годовщине Октября считал особо ответственной задачей. Именно это празднование должно было показать значение революции «как момент перехода всего человеческого строя и начала развития истории, как начала действительного устройства человеческой жизни, руководимой по назначению людей, и как, наконец, господство стихийных законов социализма. Мы решили эти законы, поняли весь механизм их развития, и эти законы поворачиваем в свою пользу, мы заставили всю природу жить для себя», — так объяснил он объективный характер «стихийных законов» переустройства общества по принципам социальной справедливости. В те дни он был твердо убежден в способности новой власти обеспечить ее.

6 ноября в 12 часов дня по гудку всех московских предприятий начались митинги. Демонстрации объединенных по профессиям рабочих собирались к зданию Моссовета. Шествия завершались на Красной площади, где после приветствий состоялся спектакль и открытие мемориальной доски в память погибших за революцию. Праздничные специальные митинги организовывались для детей. По распоряжению Моссовета работали все культурно-просветительные заведения, были обеспечены 2-х дневное полное уличное освещение и работа основного вида общественного транспорта — трамвая с 5 до 23 часов. Движение извозчиков и автомобилей прекращено. В праздничные дни были открыты столовые общепита, как и 1 Мая, выделен двойной хлебный паек, а также продукты для обслуживания по карточкам. Для детей в приютах выдавался ситец или теплая одежда, в некоторых районах сумели организовать бесплатные подарки. «Беднейшее население нуждается в том, чтобы оно было одето и обуто, и если не к празднику, то после праздника: все это должно сплотить всех», — подчеркивал Смидович.

Перед новой властью встало множество острейших проблем. Одной из них был затяжной топливный кризис. Почти вся Россия в 1917 году испытывала острый недостаток топлива всех видов. Москве зимой необходимо было ежедневно 475 тыс. пудов дров, 100 тысяч пудов каменного угля и столько же нефтяных остатков, 15 тыс. пудов торфа. Такого количества топлива в Москву не поступало уже с января 1917 года. Температура в квартирах редко понималась выше 10–12 градусов. Останавливалось все больше предприятий, росла заболеваемость населения. Топливный кризис не был разрешен и в 1918–1919 годах.

Снабдить продовольствием, теплом и энергией столицу можно было, только обеспечив политическую стабильность в стране, возродив ее экономику, создав мощную индустриальную и энергетическую базу. 26 марта 1918 года СНК рассмотрел вопрос об электрификации Московского района. Доклад был направлен в ВСНХ, в первый состав бюро которого входил П.Г. Смидович. В это время он возглавлял также Управление электротехническими сооружениями Комитета госсооружений и вплотную занимался делом электрификации региона. Смидовичу приходилось «выбивать» экстренную отправку составов с углем в Москву из Рязани, Владимира, Курска, Мурома и других городов, чтобы предотвратить остановку ГЭС, газового завода и других предприятий столицы. Являясь комиссаром первой национализированной электростанции на торфе «Электропередача» в Богородском уезде, Смидович занимался также организацией бесперебойной доставки на станцию продовольствия и других грузов.

В марте 1918 года МГЭС была единственным предприятием, обеспечивающим столицу электроэнергией. Под контролем Смидовича здесь было создано товарищество «Электротоп». Смидович принимал непосредственное участие в определении основных направлений преобразования столичной жизни, в решении наиболее важных ее проблем. Он являлся инициатором, организатором и руководителем многих начинаний Моссовета, говорил о его задачах на пленумах, заседаниях Исполкома и Президиума.

П.Г. Смидович активно участвовал в подавлении левоэсеровского мятежа в Москве 6 июля 1918 года, после которого произошел окончательный разрыв между большевиками и другими социалистическими партиями. Обстоятельства, связанные с мятежом, известны. Смидовичу, как председателю Моссовета, арестованному тогда одновременно с Ф.Э. Дзержинским и М.Я. Лацисом — руководителями ВЧК в 1919 году, довелось участвовать в одном из процессов над лидером мятежников М.А. Спиридоновой. Выступление Смидовича на процессе достаточно показательно для выяснения его позиции в сложной обстановке политического изоляционизма РКП(б).

Заседание Мосревтрибунала по делу Спиридоновой состоялось 24 февраля 1919 года. В качестве свидетеля выступал Н.И. Бухарин, П.Г. Смидович являлся обвинителем. В обвинительной речи он призвал трибунал совершенно спокойно и беспристрастно проанализировать «человеческий материал» и политическую сторону дела, руководствуясь прежде всего интересами революции и рабоче-крестьянской социалистической республики. Однако именно с этой позиции было «в высшей степени нелегко разобраться». Особенно сложно потому, что в суде не были представлены защитник и свидетели со стороны подсудимой. В этом процессе требовался осторожный подход, чтобы, как говорил Смидович, отчетливо выяснить, что именно нам нужно сделать в интересах углубления и дальнейшего развития революции».

Смидович доказывал, что позиция левых эсеров была во многом вызвана конкретными действиями «комиссаров державия» в деревнях, которые дискредитировали партию и советы, а также «наивной детской расчетливостью», приведшей к авантюрному выступлению в Москве с опорой на ничтожные контрреволюционные силы. Именно поэтому «опасности для Советской власти здесь нет и не может быть».

Он потребовал для подсудимой «8 месяцев такого удаления, которое бы соответствовало тюремному удалению». Трибунал, как известно, признал М. А. Спиридонову виновной в клевете на Советскую власть и отдельных ее представителей, в дискредитации власти и оказании помощи контрреволюции. «Не желая причинить ей излишних страданий», трибунал приговорил Спиридонову к изоляции и вынес решение о помещении ее на год в санаторий «с предоставлением возможности здорового физического и умственного труда». Столь мягкое решение во многом было обеспечено грамотной позицией обвинителя, придерживавшегося принципов права и демократии.

* * *

Август 1918 года был одним из самых критических моментов в истории гражданской войны. Чехословаки и другие силы белых захватили Казань. Молодая Красная Армия не была готова противопоставить им сколько-нибудь значительные силы, что ставило под угрозу судьбу столицы. Крайне острая ситуация на Восточном фронте заставила руководство страны мобилизовать на фронт все наличные силы, прежде всего «старую гвардию». Смидович практически сразу после подавления левоэсеровского выступления в Москве был направлен на Восточный фронт. Он оставил пост главы столичного Совета, хотя еще много раз избирался его депутатом и членом руководящих органов. С августа по октябрь 1918 года был начальником снабжения Свияжского участка фронта и председателем Ревтрибунала в 5-й армии.

Выступая в начале ноября 1918 года на пленуме Моссовета, Смидович подробно рассказал о событиях на Восточном фронте в августе, о личном мужестве Троцкого и Раскольникова во время боев Волжской флотилии у Казани. Смидович регулярно докладывал в Моссовет о состоянии дел на Свияжском фронте. Наряду с организацией снабжения фронта он возглавлял гражданский комитет Казани и организовал обеспечение населения города и красноармейцев жильем, питанием, обмундированием и т. д.

О поездке в прифронтовую полосу П.Г.Смидович сделал доклад в Моссовете 29 апреля 1919 года. Рассказывая о положении в Симбирской и Самарской губерниях, он откровенно признавал, что «наши представители на местах вызывали у населения далеко не лучшие чувства» насильственными реквизициями, репрессиями против недовольных военно-коммунистической политикой крестьян и пр. Комиссия участвовала в организации новых воинских частей на местах, их отправке на фронт. В Сенгилевском уезде комиссия провела публичное заседание ревтрибунала, осудившего некоторых местных деятелей ЧК за злоупотребления.

В выступлении он подчеркивал, что простые указания в резолюции на недопустимость насилия по отношению к деревне ничего не дадут. Необходимо принять специальные конкретные меры, проявить решительность и сплоченность в борьбе за крестьянство, особенно на главном и для Колчака, и для советской власти в этот момент рубеже, которым стала Волга.

Петру Гермогеновичу, искушенному в искусстве компромисса, этой неотъемлемой части политики, не раз удавалось налаживать взаимопонимание властных структур с трудящимися, добиваться разрешения острых конфликтов. Редкий дар завоевывать доверие силой убеждения, нравственного и политического авторитета, а не штыка и пули, он успешно использовал и в гражданскую войну, и находясь на самых разных ответственных постах в последующие годы.

Стойкий иммунитет против поразившего многих партийных функционеров бюрократизма и чиновного кодекса поведения, характерный для подлинной интеллигентности, поддерживался умением сохранять достоинство и чувство юмора в любой ситуации, разрядить напряжение и усталость доброй шуткой. Г.П.Смидович вспоминал об отце: говорил Старец всегда так, что трудно было понять: серьезно это он или «изволит шутить?» И только по игре его смеющихся, в легкой прищурке за стеклами очков, глаз можно безошибочно определить — нужно ли всерьез принимать его». (Глеб Петрович называет отца в своих воспоминаниях «старцем», «стариком», но в 1919 году Смидовичу исполнилось лишь 45 лет, он был на четыре года младше Ленина).

Смидович был делегатом состоявшегося в марте 1919 года VIII съезда партии, избирался в его президиум, работал в организационной и военной секциях, а также в программной комиссии по доработке Программы РКП(б), принятой съездом. «Как-то он рассказывал, как на VIII съезде в комиссии по выработке новой Программы, когда шло обсуждение проекта программы, написанной Лениным, он взял слово по пункту женского равноправия и начал с самым серьезным видом возражать — надо, мол, со всей осторожностью подойти к вопросу о возможности предоставления равноправия женщине. Вот ему, например, как же тогда прикажете управляться с женой — Софьей Николаевной? Она и без программы забрала себе волю и не желает признавать его авторитета главы семьи, а после принятия этого пункта и совсем сладу с ней никакого не будет и т. д., и в том же духе. (Общий хохот). Ильич, в первую минуту не осознав еще шутовского характера выступления, прислушивался очень внимательно, может быть, полагая уловить что-нибудь новое и любопытное в этом, таком, видимо, очевидном вопросе. Поняв же, что это не более как благодушное стариковское озорство, махнул на «Гермогеныча» рукой — «понес», — и больше не вводил его в созыв съездовских комиссий».

В 1919–1920 годах П.Г. Смидович возглавлял Московский отдел народного образования (МОНО). Организация работы МОНО была сопряжена с огромными трудностями — отсутствовали помещения, транспорт, топливо, снабжение, штаты, налаженный механизм всей деятельности сферы образования, объективно отодвинутой на задний план государственной жизни. Как и на всех других участках работы, Петр Гермогенович отдавал новому делу свою неистощимую творческую энергию, горячее сердце, свой опыт.

Под руководством Смидовича МОНО занимался организацией приютов, трудовых колоний, чайных «для беспризорных детей», проводились «недели ребенка», открывал педагогические курсы и библиотеки, обучал женщин для работы в детсадах, создавал предметно-методические секции, созывал учительские съезды и т. д. Основной опорой в этой работе служили профсоюзы и ячейки РКП(б).

Много сил и времени отнимали опросы снабжения учреждений МОНО, особенно детских, самым необходимым — мылом, теплой водой, бельем, продовольствием и так далее. В условиях перманентного дефицита средств это было крайне сложно.

Для обеспечения учебного процесса МОНО предложил провести через Моссовет решение об освобождении преподавателей и учащихся дневных техникумов от воинской повинности, а подготовительных курсов — от Всеобуча. Предполагалось выплачивать преподавателям и ответственным работникам техникумов красноармейский паек, а учащимся выдавать жалование слушателей командных курсов.

Направлявшимся на вечернее обучение красноармейцам и рабочим также предоставлялись льготы (сокращение рабочего дня на 2 часа без вычета заработка, сверхурочная оплата времени обучения).

10 января 1921 года Смидович выступил с докладом о VIII Всероссийском съезде Советов на 2-м губернском съезде Союза работников просвещения и социалистической культуры. Он охарактеризовал внутреннее и международное положение страны и подчеркнул необходимость отхода от жесткой централизованной политики военного времени. Говорил о разработке единого хозяйственного плана, без которого «нельзя построить социализм», о роли Совета труда и обороны (СТО) и ВСНХ, которые, как он считал, должны стать центрами руководства социалистическим строительством, о единственной базе возрождения промышленности и крупного земледелия — электрификации.

Вместе с тем П.Г. Смидович не мог не замечать идущего процесса отчуждения между властью и народом, которое отчетливо проявлялось на всех уровнях Советов. Методы военного коммунизма прочно укоренились в коридорах власти: формальное решение вопросов, фактическая безответственность перед избирателями депутатов и особенно исполнительных органов, разрастание аппарата последних и их бюрократизация, инертность лишенных реальной власти депутатов, декларативный характер работы низовых структур Советов и так далее. Все это ощутимо сказывалось на авторитете «народовластия».

Советы теряли былой авторитет, что являлось закономерным следствием сосредоточения всех рычагов власти в партийном аппарате. В феврале 1920 года ВЦИК утвердил устав о фракциях во внепартийных учреждениях, который фактически ставил деятельность Советов под полный контроль партийных комитетов.

Роль выборных органов принижалась и вследствие формального подхода к формированию их состава. В состав Моссовета вводились руководящие лица советского государства, которые, как правило, не имели возможности практически участвовать в работе столичного органа власти. Это, безусловно, отражало растущий процесс формализации существа советской модели управления, имевший место уже в 20-е годы. Моссовет пытался как-то повлиять на «недисциплинированных» депутатов, оглашая их списки. Так, в списке ни разу не посетивших пленум Совета созыва 1925 года значились 48 человек. Среди них были Н.И.Бухарин, А.С. Бубнов, К.Е. Ворошилов, А.С. Енукидзе, Н.К. Курская, А.И. Рыков, Я.Э. Рудзутак, П.Г. Смидович, М.П. Томский, Н.А. Угланов, Е.М. Ярославский, Г.Г. Ягода и др.

В поле зрения Петра Гермогеновича продолжали находиться и проблемы крестьянства. Изжившая себя система принудительного изъятия хлеба в деревне обернулась глубоким кризисом начала 1921 года. Переход к нэпу, провозглашенный X съездом РКП(б) в марте 1921 года, дал импульс возрождению экономики. Смидович участвовал в работе съезда с правом совещательного голоса и всецело поддержал новый курс партии. В президиуме ВЦИК, членом которого он был к этому времени, имелась весьма подробная инфомрация о положении дел в деревне.

На X съезде РКП(б) П.Г. Смидович был избран в Центральную Контрольную Комиссию. Примечательно, что он получил наибольшее (460) число голосов в сравнении с шестью другими кандидатурами. Работа в ЦКК дала П.Г. Смидовичу возможность более конкретно представить противоречивый характер повседневной жизни парторганизаций на местах. Комиссии часто приходилось обращаться на места с целью выяснения обстоятельств, влияющих «разлагающе на партию и на отдельных ее членов». Речь шла о неправильном распределении и использовании материальных благ, о ценных подарках, о разного рода злоупотреблениях. Смидович считал, что в условиях нэпа необходимо уделять больше внимания контрольной функции партии: «Необходима большая публичность и гласность работы КК, которая должна распространять воспитывающее влияние на широкие партийные круги. Необходимо больше внимания и признания возможности этой работы со стороны руководящих партийных органов на местах. Необходимо выше поднять авторитет КК, прежде всего, привлекая в нее наиболее ответственных работников и добиваясь быстрого проведения в жизнь ее решений и единства партийных сил».

Многие проблемы, на которые обращал внимание и которые стремился решить в меру своей компетенции и полномочий Смидович, к сожалению, сохранились и по сей день, получив лишь новую окраску. Российское общество, отвергнув 70-летний советский опыт, тем не менее продолжает страдать застарелыми болезнями, характерными для нашей до и постреволюционной истории: отчуждение власти от народа, почти полная незащищенность личности от всевластия собственника-работодателя и чиновников, отсутствие среднего класса и противостояния масс, из поколения в поколение обреченных на равенство в бедности и даже нищете.

20 сентября 1921 года Смидович сделал доклад о текущем моменте и о проблемах образования на 3-м губернском съезде работников просвещения. Его суть он сжато определил в самом начале: «Новая экономическая политика, голод, внутреннее и международное положение». Охарактеризовав период гражданской войны как время, когда преобладало стихийное начало и исход борьбы долго был неясен, а также основные черты и первые позитивные сдвиги в рамках нэп, докладчик остановился на проблемах в сфере образования.

Весьма сложно было организовать помощь учителям и питание детей, так как основная масса средств, в том числе от продналога, отправлялась на нужды голодающих в Поволжье. Смидович затронул и вопрос о частной школе. Он считал, что она «не имеет в будущем перспектив». Можно передать школы группам педагогов, но оставлять их надо в руках государства. Следует подумать о том, что даже при лучшей организации обучения в частной школе принцип оплаты всегда обусловливает чисто спекулятивный характер такой формы образования. К тому же частные школы непременно вызовут «политические вопросы», так как будут привлекать внимание, начнутся обыски, аресты и т. п. В 1922 году X Всероссийский съезд Советов допустил платность обучения с переносом главной тяжести на обеспеченные слои населения. Съезд категорически выступил против частной школы. Сегодня размышления Смидовича на этот счет и советский опыт образовательной системы видятся весьма актуальными, хотя беспокойство вызывает не политическая сторона дела, а прежде всего размывание одной из самых эффективных систем образования, признанных во всем мире.

П.Г. Смидович председательствовал на Первом съезде Советов СССР 30 декабря 1922 года, ознаменовавшем рождение нового государства — Советского Союза. В 20-е — 30-е годы он возглавлял комиссию Политбюро ЦК партии по борьбе с самогоноварением и наркотиками (в 1924 году был принят специальный закон о борьбе с распространением наркотиков), Комитет содействия народам Севера, Комитет по земельному устройству трудящихся евреев ЦИК СССР.

Дел было по-прежнему немало… В свободное время он читал, играл в шахматы и на фортепиано, особенно много занимался на даче любимыми цветами. «Чудаки! Ну какой я им к черту «государственный деятель»? Вот бросить бы все и уехать куда-нибудь в заповедник, подальше от дел. Ильич правильно говорил, что на государственной службе держать следовало бы людей не старше 50 лет, а после — на все четыре стороны — толку от них большого все равно не будет, — вспоминал это высказывание его сын, стоя на траурном митинге, когда хоронили П.Г. Смидовича на Красной площади, в то время как кто-то с трибуны несколько раз повторил: «Выдающийся государственный деятель…»

«…Чрезвычайная скромность обихода, органическое отвращение к использованию своего положения для повышения жизненного благоустройства были очень характерны для моих дорогих родителей. Тогда мне это качество казалось раздражающим чудачеством. Зачем жить в разваливающейся даче, перевозя туда каждую весну ломающуюся мебель из города, когда можно «как все» завести удобную дачу с водопроводом, гаражом и теннисом? Зачем вызывать каждый раз дежурную машину из гаража, когда «все» имеют свои «персональные» с шоферами, обслуживающими мелкие нужды всех членов семьи? Почему не так просто написать записку о путевке в Гагры или о пропуске в ложу театра?

Теперь я понимаю, какими устойчивыми моральными качествами надо было обладать, чтобы не поддаться на разлагающую легкость получения «благ»….Мать еще более старца проявляла совершенную нетерпимость ко всякого рода излишествам», — писал Глеб Петрович Смидович. В конце 30-х годов он был репрессирован и реабилитирован только после смерти Сталина.

В последние годы своей жизни Петр Гермогенович был очень одинок. «…Моему старику было уже под шестьдесят, — вспоминал его сын, — зимой, далеко за полночь засиживаясь в своем кабинете, старец откладывал «дела» и открывал какую-нибудь библиографическую естественно-историческую книжицу, добытую им бог весть с какой пыльной полки букиниста (букинистическая лавочка была рядом с нашим переулком, на Воздвиженке). Там же старец доставал и ноты: как-то появился клавир Тангейзера, Кореолан и Леонарта и еще что-то в том же роде, чуть ли не сонаты Гайдна. Другой музыки старец не вкушал. Бывало, заглянешь к нему перед сном, а он сидит, погруженный в рассматривание какого-то необыкновенного издания Элизе Реклю — «Человек и земля» или редчайшего атласа цветов в красках. «Знакомо ли тебе ощущение особенного удовольствия, когда ты открываешь новую, еще не читанную тобою книгу?» — помню его вопрос.

…Он не был общителен по натуре….поле его жизненных интересов было далеко от понимания людей его круга. А его все больше привлекала природа, цветы, птицы. И все больше, видимо, тяготился он людьми, может быть, потому, что большинство их искало у него разрешения всяких своих суетных забот».

Острый сердечный приступ настиг Петра Гермогеновича утром, когда, собираясь на работу, он присел в ожидании машины. Вызванная с занятий дочь Софья не успела помочь отцу. Он умер 16 апреля 1935 года.

Окрыленный великой целью «действовать в пользу народа», как и многие другие представители российской интеллигенции, он не был фанатиком коммунистической веры, всегда оставаясь думающим, сомневающимся — внутренне свободным человеком. Все, что происходило при его участии или вопреки его представлениям, составило его судьбу государственного деятеля, в которой неповторимо переплетены объективное и субъективное, закономерное и случайное. Но любить жизнь, зная о ней всю правду — не в этом ли истинное мужество?

Литература

1. РГАСПИ. Ф. 151. Оп. 1. Д. 1. Л. 148.

2. Смидович П.Г. Выход из подполья в Москве // Пролетарская революция. 1923. № 1 (13). С. 172–173; Московские большевики в огне революционных боев. М.: 1976.

3. ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 12. Д. 49. Л. 1–4.

4. Игнатов Е. Московский Совет рабочих депутатов в 1917 г. М.:1925.

5. Известия Московского Совета рабочих депутатов. 1917. — 22, 23 марта; Известия Московской городской думы. 1917. — Июль-август.

6. Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б). Протоколы. М.: 1958.

7. См.: Известия Московского Совета рабочих депутатов. 1917. — 23 апреля;

8. Социал-демократ. 1917. — 30 августа; ЦГАМО. Ф. 66. Оп. 12. Д. 9 а. Т. 2. Л. 50, 59.

9. Советы в Октябре. М.: 1928.

10. Творчество. 1919. — № 10–11.

11. Московский ВРК // Красный архив. 1935. Т. 4.

12. Смидович П. Сила революции // Творчество. 1919. — № 10–11. Муралов Н. Из впечатлений о боевых днях в Москве // Пролетарская революция. 1923. № 10. С. 313–315.

13. Красный архив. 1935. Т. 4.

14. Упрочение Советской власти в Москве и Московской губернии. Документы и материалы. М.: 1958. С. 179–181, 183, 18415. См.: Аникеев В. В. Деятельность ЦК РСДРП(б) — РКП(б) в 1917–1918 гг. М.: 1974. Московский Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1917–1927. М.: 1927.

15. Протоколы заседаний Пленума ЦК РКП(б) // Известия ЦК КПСС. 1989. — № 12.

Юрий Александров. В капкане соперника. Лев Борисович Каменев (Розенфельд)

Подлинная человеческая трагедия, через которую на исходе своей в общем-то короткой жизни — он погиб 53-х лет — прошел Каменев, конечно, так или иначе всегда будет сказываться на восприятии его политической биографии.

Д.К. Шелестов

Лев Борисович Каменев (Розенфельд).

6 (18).07.1883–25.08.1936.

На вершине московской власти с 16.10.1918 по 07.05.1926

Плотный и коренастый мужчина с большой головой, почти без шеи, вдвинутой в широкие плечи, с блекло-голубыми глазами, благожелательно смотревшими сквозь стекла очков, с русыми волосами, жесткими густыми усами и аккуратно подстриженной остроконечной бородкой, он производил приятное впечатление… — таким предстает Лев Борисович Каменев перед читателем в свое время запрещенных воспоминаниях известного политического деятеля и дипломата Федора Раскольникова.

Литературный портрет «хозяина Москвы» дополняет портрет живописный, каким-то чудом сохранившийся в альбоме художника Ю.П. Аненкова. Художнику удалось схватить характерные черты примечательного облика революционера — потомственного интеллигента, отдавшего дань политическому красноречию молодости, познавшего царские тюрьмы, ссылку и могучим катаклизмом XX столетия вознесенного на самую вершину власти новорожденного государства, а затем вскоре канувшего в бездну позора и забвения.

На краю этой бездны удержалось немногое, что до сих пор хранит память о Каменеве, в том числе несколько редких фотографий — официальных и семейных. На одной из них — он в кругу семьи с женой и сыном. Женился Каменев в годы эмиграции. Его избранницей стала сестра Льва Троцкого, который в это время ожесточенно полемизировал с Лениным, осуждая его «раскольнический фанатизм» и «нетерпимость».

Биография Льва Борисовича Каменева началась и завершилась в Москве. Он родился в 1883 году в семье железнодорожного машиниста, обрусевшего прибалтийского немца, впоследствии ставшего инженером. В 1901 году окончил гимназию в Тифлисе с плохим баллом за поведение из-за «неблагонадежности». Вследствие этого лишь с большими трудностями смог поступить на юридический факультет Московского университета, где вошел в социал-демократический кружок. За участие в демонстрации студентов был арестован и выслан из Москвы в Тифлис. В 1902 году уехал в Париж, где познакомился с Лениным. Был делегатом III съезда РСДРП, принимал участие в революционных событиях в России в 1905–1907 годах. Затем последовали новые аресты, эмиграция, партийная работа за границей и в России, сотрудничество в большевистских изданиях. Установлено более 20 его псевдонимов (Л. Бор, Градов, Ю. Градов, Юр. Кам, Ю. Каменев, Ю. Кам-нев, Юрий Каменев, КМН, Ю. КМН, КНЛ, С. Корсов, О. Ли-Чан, Л. Ролин, Л. Рольд, Ю. К., Юр. Ку, Юрий, Юрий Кавказский).

В 1908 году, покинув тюремную камеру в Петербурге, Каменев уехал в Женеву, где вошел в редакцию газеты «Пролетарий», позднее читал лекции в партийной школе в Лонжюмо (Франция). Его избирали делегатом Копенгагенского (1910) и Базельского (1912) социалистических конгрессов.

После встречи в Кракове с Лениным и Зиновьевым, в 1914 году Каменев направлен в Петербург, где он стал руководить газетой «Правда» и деятельностью большевистской фракции 4-й Государственной Думы. На заседании членов этой фракции в Озерках был арестован. На судебном процессе в отличие от своих товарищей отверг ленинский тезис о поражении России в мировой империалистической войне. Суд приговорил Каменева к лишению всех прав и ссылке в Сибирь (сначала в Туруханск, затем в Ачинск, где находился в ссылке и И.В. Сталин).

Февральская революция открыла путь к свободе, и вскоре он — в Петрограде, где избирается в Исполком Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, в Учредительное собрание, а также в ЦК РСДРП (б), где вместе с Зиновьевым имел решающее большинство голосов. В 1917 году во время июльского кризиса, когда Временное правительство отдало приказ об аресте большевистских руководителей и Ленин с Зиновьевым скрылись в шалаше в Разливе, Каменев отверг все обвинения, предъявляемые большевикам, имел мужество добровольно явиться в суд, который приговорил его к заключению в тюрьме «Кресты». Однако вскоре он был освобожден. К этому времени Каменев достиг пика своей карьеры и политического влияния, а в октябре 1917 года стал первым «советским президентом» — Председателем ВЦИК.

Каменев неоднократно отходил от линии партии и полемизировал с Лениным по многим кардинальным проблемам, в частности, был «оборонцем», не принимая его лозунга о поражении России в империалистической войне, считал необходимым, чтобы в правительстве участвовали все социалистические партии. Вместе с Зиновьевым выступал против решения ЦК РСДРП(б) о вооруженном восстании, как несвоевременном, за что они получили от Ленина кличку «штрейкбрехеров революции». Тем не менее, Ленин неоднократно вставал на его защиту и именно ему завещал свои документы (они хранились в специально созданном Институте Ленина, который возглавил Каменев).

«Так уж получилось, — пишет Д.А. Волкогонов, — что эти два человека — Зиновьев и Каменев — чувствовали глубокое личностное внутреннее влечение друг к другу. По своим моральным, политическим, литературным и некоторым иным качествам Каменев был выше, основательнее, чище, мужественнее Зиновьева. Зиновьев запятнал себя, будучи активным проводником большевистского террора; Каменев лично непосредственно в этом не испачкался. Однако в связке, тандеме этих двух вождей, бесспорно, лидировал Зиновьев. Каменев всегда как-то покорно, безропотно, послушно следовал за Зиновьевым. Психологическое лидерство Зиновьева труднообъяснимо». Знаменательно, что оба «сиамских близнеца ленинской гвардии», как называли их современники, родились в один год (1883), а жизнь их после фальсифицированного процесса трагически оборвалась в один день 25 августа 1936 года.

Болезнь Ленина обострила борьбу за власть и ключевые посты в партии, что чрезвычайно его беспокоило. В последний рабочий день перед отъездом в Горки Ленин беседовал в своем рабочем кабинете в Кремле со своими заместителями в Совете Народных Комиссаров, Совете Труда и Обороны: Л.Б. Каменевым, А.И. Рыковым и А.Д. Цурюпой о распределении обязанностей. В письме, написанном на следующий день, он высказал убеждение, что Каменев более подходит для представительства, контроля над правильностью формулировок в документах, в то время как Рыкову и Цурюпе более свойственны административные функции.

Каменев обладал незаурядными способностями. Но он был человеком противоречивым, порой беспринципным, порой непоследовательным, «без твердого стержня», который мог «в критическую минуту в переломный момент, сделать зигзаг в своем поведении, осуществить маневр во имя прежде всего личных целей, амбиций и престижности».

После смерти Ленина Каменев предал его. На XIII съезде партии в 1922 году Каменев и Зиновьев скрыли от партии последние ленинские документы, известные как ленинское «Завещание» и его рекомендацию о смещении Сталина с поста генерального секретаря, «подтолкнули наверх диктатора, своего палача…» На съезде с «Завещанием» смогли ознакомиться только главы делегаций. Потом в борьбе со Сталиным Каменев «шарахался то к Троцкому, то от него».

У Каменева были свои идеи, он был способен на достаточно глубокие теоретические обобщения, был смел и решителен. В историю вошли слова, которые Л. Б. Каменев произнес 21 декабря 1925 года (как раз в день рождения Сталина), выступая на XIV съезде партии: «Мы против того, чтобы создавать теорию «вождя», мы против того, чтобы делать «вождя». Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику, и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем, чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления Секретариат… Лично я полагаю, что наш генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый большевистский штаб… Именно потому, что я неоднократно говорил это т. Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: «Я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнять роли объединителя большевистского штаба… Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя!»

Известно и другое выступление Каменева, на XVII съезде ВКП(б) в 1934 году, в котором он словословил Сталина: «Та эпоха, в которую мы живем, в которую происходит этот съезд, есть новая эпоха… она войдет в историю — это несомненно — как эпоха Сталина, так же как предшествующая эпоха вошла в историю под именем эпохи Ленина, и что на каждом из нас, особенно на нас, лежит обязанность всеми мерами, всеми силами, всей энергией противодействовать малейшему колебанию этого авторитета… Я хочу сказать с этой трибуны, что я считаю того Каменева, который с 1925 по 1933 год боролся с партией и с ее руководством, политическим трупом, что я хочу идти вперед, не таща за собою по библейскому (простите) выражению эту старую шкуру… Да здравствует наш, наш вождь и командир товарищ Сталин!»

Но Каменев Сталину уже не был нужен. Он и Зиновьев отыграли свою роль. Сталин поручил Ягоде «посматривать» за Каменевым: «Лев Борисович не из тех, кто быстро сдается. Я его знаю больше двадцати лет. Это враг…» Жизнь Каменева была в руках Сталина. Он приготовил Каменеву свой капкан.

На политические разногласия в правящих кругах часто накладывались неприязненные личные отношения. Так, Каменев не выносил Троцкого, а тот считал его «лукавым циником и сибаритом, случайным на вершине власти». В автобиографии «Моя жизнь» Троцкий писал: «Спустя три года после своего разрыва со Сталиным, Каменев со свойственным ему добродушным цинизмом поведал мне, как готовилось на кухне это обвинение («недооценка» Троцким крестьянства. — Ю.А.), которого никто из авторов, разумеется, не брал всерьез.

Оперировать в политике отвлеченными моральными критериями — заведомо безнадежная вещь. Политическая мораль вытекает из самой политики, является ее функцией. Только политика, состоящая на службе великой исторической задачи, может обеспечить себе морально-безупречные методы действия. Наоборот, снижение уровня политических задач неизбежно ведет к моральному упадку».

После смерти вождя в руководстве партии сложился триумвират, направленный против «второго вождя революции» Льва Троцкого. По словам одного из современников, они как музыкальное трио… великолепно дополняли друг друга, железная воля Сталина сочеталась с тонким политическим чутьем Зиновьева, уравновешенным умом и культурой Каменева».

Падение Троцкого привело к быстрому распаду, казалось, прочного альянса: Сталин уже более не нуждался в прежних союзниках, утративших авторитет в партии. Между тем в водовороте бурной общественно-политической жизни Каменев был вынужден все большее внимание уделять Москве.

В результате Первой мировой и Гражданской войн и политики военного коммунизма она пришла в полное разорение. Стояли фабрики, заводы. Голод (дневная пайка хлеба москвичей составляла всего 133 грамма) усугублялся топливным кризисом. На дрова растаскивали не только все заборы, сараи, но и ветхие жилые дома. Деградировало коммунальное хозяйство столицы. Трамвайный парк сократился до 46 вагонов, резко ухудшилось водоснабжение и уличное освещение.

Однако в голодной и холодной Москве осуществлялись кардинальные социалистические преобразования: были национализированы промышленные предприятия, банки, крупнейшие торговые фирмы и домовладения. Так, к концу 1918 года к государству перешли более 600 предприятий, в том числе Трехгорная мануфактура, текстильные фабрики товарищества «Циндель», АМО, механический завод братьев Бромлей, завод товарищества «А. Дангауэр и В. Кайзер» и другие.

Уже к началу 1918 года было муниципализировано 4000 крупных домов вместе с их меблировкой. Главным домовладельцем стали городские власти. В реквизированных у дворянства и буржуазии домах создали около 300 так называемых домов-коммун.

Жилищный передел преобразил столицу. В благоустроенные многокомнатные квартиры буржуазии вселились семьи рабочих, служащих, партийных и советских активистов. Так родились «коммуналки», ставшие проклятием нескольких поколений москвичей.

Моссовет принимал активные меры по борьбе против голода, топливного кризиса, организовывал продотряды для доставки продовольствия в Москву из хлебородных районов страны, куда было направлено более 10140 москвичей. В 1920 году 25 июня Моссовет ввел гужевую повинность и одновременно издал декрет о мобилизации на две недели всего трудоспособного населения Москвы на заготовку и вывоз дров.

Много внимания уделялось ликвидации детской беспризорности. В 1918–1919 годах в столице было создано 70 приютов, в которых находилось 4080 беспризорных детей и 14 колоний, где обучались 9954 ребенка. Моссовет 19 марта 1920 года принял постановление о ликвидации безграмотности в столице. К этому времени работало 250 специальных «ликвидпунктов», 7-дневных курсов по подготовке преподавателей, к проведению занятий были привлечены студенты вузов, техникумов, учащиеся старших классов.

Большое внимание Моссовет уделял организации и работе клубов и библиотек. К концу Гражданской войны политико-просветительная и культурно-массовая работа велась в 193 клубах. В 1919 году Моссовет муниципализировал все частные библиотеки, и в 1920 году в Москве работало 119 массовых библиотек.

Очень интересные сведения по истории столицы и деятельности Моссовета этого времени содержатся в сборнике «Красная Москва» 1917–1920, выпущенном Моссоветом под редакцией Л.Б. Каменева. Время, когда он возглавлял Моссовет, совпало не только с периодом военного коммунизма, но и с первыми годами нэпа. Раскрепощение рыночных отношений дало взрывной эффект.

«Для того, кто видел Москву каких-нибудь полгода назад, теперь она неузнаваема, настолько резко успела изменить ее новая экономическая политика, — писал М. А. Булгаков. — Трудно понять, из каких таинственных недр обнищавшая Москва ухитрилась извлечь товар, но она достала его и щедрой рукой вытряхнула за зеркальные витрины и разложила на полках…

Не узнать Москвы. Москва торгует.

На Петровке в сумеречные часы дня из окон на черные от народа тротуары льется непрерывный электрический свет. Блестят окна конфексионов. Сотни флаконов с лучшими заграничными духами, граненых, молочно-белых, желтых, разных причудливых форм и фасонов. Волны материй, груды галстуков, кружева, ряды коробок с пудрой. А вон только безжизненно сияют раскрашенные лица манекенов, и на плечи их наброшены бесценные по нынешним временам палантины.

Ожили пассажи.

Кондитерские на каждом углу. И целые дни и до закрытия они полны народу. Полки завалены белым хлебом, калачами, французскими булками. Пирожные бесчисленными рядами устилают прилавки. Все это чудовищных цен. Но цены в Москве давно уже никого не пугают, и сказочные, астрономические цифры миллионов (этого слова давно уже нет в Москве, оно окончательно вытеснено словом «лимон») пропускают за день блестящие, неустанно щелкающие кассы…

Выставки гастрономических магазинов поражают своей роскошью. В них горы коробок с консервами, черная икра, семга, балык, копченая рыба, апельсины…

Движение на улицах возрастает с каждым днем. Идут трамваи по маршрутам 3, 6, 7, 16, 17, «А» и «Б», и извозчики во все стороны везут москвичей».

В новых условиях возникла необходимость реорганизации Моссовета, совершенствования его структуры. Значительную роль в системе Моссовета играл отдел Московского коммунального хозяйства (МКХ), сформированный в конце 1919 года. В нем было сосредоточено управление всеми сторонами жизнедеятельности города; муниципальными предприятиями, уличным освещением, водопроводом, канализацией, транспортом, озеленением. Позднее в его ведение перешел и расформированный жилищно-земельный отдел. Таким образом, МКХ стало непосредственно руководить всем городским хозяйством. При Каменеве возглавлял МКХ член ВЦИК И.В. Цивцивадзе (впоследствии — Управляющий делами), входивший в состав Малого Президиума Совета, который насчитывал 10 человек. Среди них были известные революционеры и политики, как М.Ф. Владимирский, П.Г. Смидович и практики-специалисты в области городского хозяйства.

Под руководством Каменева Моссовет приступил к работам по восстановлению экономики столицы. Большое значение для утверждения авторитета Московского Совета имело то обстоятельство, что его председатель в 1923–1926 годах занимал высшие посты в партии и правительстве (член ЦК ПКР(б), заместитель председателя СНК РСФСР и СССР, председатель СТО).

Об итогах работы Московского Совета за рассматриваемый период нагляднее всего судить по изменению внешнего облика города к началу введения нэпа. Были приняты меры по ликвидации жилищной нужды, которая особенно обострилась после переноса столицы из Петрограда в Москву. В ней создано 1075 домов-коммун, в которые превратили большие дома и лучшие гостиницы города, как, например, «Националь», «Метрополь», предоставленные служащим высших партийных органов и правительственных учреждений, приехавшим с берегов Невы.

В связи с введением платы за квартиры дома-коммуны вскоре перешли на положение жилищных товариществ. Чтобы улучшить состояние домов, Моссовет сдал часть из них в аренду жилтовариществам, предприятиям, учреждениям и частным лицам. Небольшие строения демуниципализировали и возвратили прежним собственникам.

В городе были образованы Чрезвычайная жилищная комиссия и чрезвычайные жилищные тройки в районах, осуществлявшие дальнейшее уплотнение «непролетарских элементов». Но все принятые меры не смогли ликвидировать жилищный кризис. Необходимо было приступить к строительству новых жилых домов.

Осенью 1922 года Московское архитектурное общество по поручению Моссовета объявило конкурс на проект застройки показательными домами для рабочих территории возле Симонова монастыря и на Большой Серпуховской улице. Лучшими были признаны проекты Л.А. Веснина и С.Е. Чернышева. Второй премии был удостоен проект К.С. Мельникова. Этот конкурс особенно интересен тем, что в его проектах зодчие впервые в СССР подошли к идее жилого микрорайона, реализованного в последующие годы.

Первый конкурс на проект жилого дома для рабочих, объявленный Моссоветом, был международным. К 1 ноября 1925 года представили более 100 проектов из СССР, Германии, Англии, Бельгии, Норвегии и других стран. Первые премии присудили советским зодчим (группа Г.Е. Волкова).

На реализацию этих проектов не было средств, что дало повод остроумно охарактеризовать это время «периодом бумажной архитектуры». Однако вскоре в Москве началось строительство жилых домов для рабочих. Первые из них вступили в строй в 1923 году на Хамовнической набережной и Динамовской улице. Правда, не обошлось без некоторого лукавства: под эти широко разрекламированные дома (на торжественный праздник вселения рабочих прибыла даже делегация из Германии) подвели фундаменты и построили первые этажи еще в годы Мировой войны. В течение года Моссовет восстановил и достроил 17 каменных домов.

1923 год стал переломным в борьбе с жилищным кризисом. Было не только приостановлено разрушение жилого фонда, но и положено начало новому жилищному строительству. В 1924 году ввели в эксплуатацию и заселили 287 домов, а в последующем году, завершающем восстановление народного хозяйства столицы, — 566, то есть почти в два раза больше.

Значительную роль в мобилизации средств для жилищного строительства сыграл специальный 10-миллионный заем, выпущенный Московским Советом.

На карте Москвы появились рабочие поселки. Они располагались преимущественно на окраинах, поблизости от промышленных предприятий. Первым из них был поселок Сокол (1923), который стал возводить жилищно-строительный кооператив, объединивший рабочих завода «Изолятор», художников, учителей, служащих и ученых. Проектировали поселок выдающиеся зодчие В.А. Веснин, Н.В. Марковников, Н.Д. Колли и др. Уютные небольшие дома отличались оригинальной архитектурой и не повторяли друг друга. Зарезервировали обширные зоны для озеленения, строительства общественных зданий и спортивных сооружений.

Спустя год завершили работы в рабочем поселке завода «Красный богатырь» в селе Богородском, неподалеку от зеленого массива парка «Сокольники». Вскоре состоялось также заселение рабочими завода «Дукс» новых домов на Беговой улице рядом с ипподромом.

В 1920-е годы в обществе получили распространение идеи коллективизации быта, что в известной степени находило выражение в практике организации жизни населения в домах-коммунах. В 1925 году Моссовет объявил конкурс на проект коммунального дома в Москве. Первый такой дом был возведен по проекту Г. Вольфенсона и других архитекторов в Хавско-Шаболовском переулке.

Строительство домов-коммун оказалось неперспективным. Утопические идеи организации нового аскетически-казарменного быта не выдержали испытания временем. Возведение массовых жилищ для рабочих пошло по пути формирования жилых кварталов с развитой системой бытового обслуживания населения — то есть микрорайона.

В период, когда Московский Совет возглавлял Каменев, в архитектурный облик города вошел памятник-усыпальница В.И. Ленина на Красной площади. Первый деревянный Мавзолей в форме куба, увенчанного пирамидой, был возведен по проекту А.В. Щусева ко дню похорон вождя 27 января 1924 года. Уже весной того же года к ступенчатому объему были пристроены с обеих сторон трибуны. Второй Мавзолей стал прототипом ныне существующего из железобетона, кирпича, облицованного гранитом и мрамором.

Общественными зданиями Москва обогатилась к 10-летию Октября. Тогда Каменев как участник оппозиции был отстранен от руководства исполнительной властью в столице. Но первое из них проектировалось и строилось при нем. Это — здание Центрального партийного архива Института Маркса — Энгельса — Ленина (бывший Институт Ленина, первым директором которого был Л.Б. Каменев, ныне — Российский центр хранения и использования документов новейшей истории).

Становление и развитие советской архитектуры в Москве началось с решения градостроительных задач. В апреле 1918 года при Моссовете была создана архитектурно-художественная мастерская во главе с И.В. Жолтовским, а позднее — с А.В. Щусевым, которая разрабатывала первый план реконструкции столицы — «Новая Москва». Сохраняя исторически сложившуюся радиально-кольцевую структуру города, он предусматривал новую застройку территории до Окружной железной дороги, которая должна была ликвидировать противоположность между окраинами и центром, где намечалось соединить пять зеленых клиньев, связанных с Подмосковьем.

Планировка «Большой Москвы» проектировалась на принципах ее исторического развития кольцевыми наслоениями, прорезанными, как радиусами, магистральными путями гужевого и железнодорожного сообщения. Над схемой Генерального плана «Большой Москвы» работал с 1921 года С.С. Шестаков. Доклад Шестакова о Генеральном плане Москвы был заслушан в Моссовете 13 января 1925 года.

Первым реальным градостроительным экспериментом была реконструкция Советской, ныне Тверской, площади. Центром ее композиции стал Обелиск Советской Конституции, украшенный скульптурой Свободы (архитектор В.А. Осипов), который установили на месте снесенного памятника генералу М.Д. Скобелеву.

Моссовет занимал бывший генерал-губернаторский дом (в то время — трехэтажный) — великолепный памятник архитектуры конца XVIII века (архитектор М.О. Казаков), парадный фасад которого был обращен на Тверскую площадь. Вполне понятно, что чиновные обитатели исторического здания с особым вниманием следили за развернувшимися на ней работами. 8 июля 1923 года газета «Известия» сообщала, что «после заседания члены президиума Моссовета во главе с председателем Л.Б. Каменевым отправились осматрвиать работы по сносу зданий в целях расширения Советской площади. Члены президиума сделали ряд ценных указаний». Они принимали непосредственное участие и в сносе памятников Александру II в Кремле и Александру III возле храма Христа Спасителя, а также в установке революционных памятников, по ленинскому плану так называемой «монументальной пропаганды». В соответствии с этим планом обелиск в Александровском саду в ознаменование 300-летия дома Романовых переделали в Памятник-обелиск выдающимся мыслителям и революционерам, были открыты памятники известным деятелям Французской революции: Робеспьеру (скульптор Б.Ю. Сандомирская), Жоресу (скульптор С.Н. Страж), Дантону скульптор (Н.А. Андреев), а также первому русскому революционеру А.Н. Радищеву, идеологу анархизма и народничества М.А. Бакунину (скульптор Б.Д. Королев). На Лобном месте установили деревянную скульптуру Степана Разина с ватагой работы С.Т. Коненкова. Большинство этих памятников создавались из недолговечных материалов и вскоре разрушились. Часть из них передали в фонды вскоре созданного Музея революции, разместившегося в привольно раскинувшейся городской усадьбе, занятой до 1917 года Английским клубом.

После национализации музеев и частных коллекций в Москве развернулось музейное строительство, в котором принимали участие специалисты старой школы. Благодаря им удалось сохранить многие культурные ценности. На основе национализированных коллекций началось формирование музейной сети. В нее вошли Музей нового западного искусства, Музей иконописи и живописи, Музей старой Москвы, Музей фарфора, Музей мебели, мемориальный музей композитора А.Н. Скрябина, многочисленные историко-бытовые музеи (Дом боярина на Варварке, Сороковых годов на Собачьей площадке и другие).

Музеи открылись в царской усадьбе Коломенском, усадьбах дворянской знати Останкине, Кускове, в монастырских комплексах: Новодевичьем, Донском, Симоновом и других. В 1924 году Музею изящных искусств (ныне Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина). Эрмитаж подарил 141 картину, в том числе — произведения итальянской, голландской и французской живописи. Москва превращалась в крупнейший музейный центр страны.

На протяжении восьми лет руководства Московским Советом Каменев принимал активное участие в общественной и культурной жизни столицы. При его участии в 1919 году был создан Дом писателей, в 1922 году открываются Московская филармония, Центральный Дом ученых, почетным членом Моссовета избирается известный полярный исследователь Фритьоф Нансен, который посещает Москву. Крупным событием этого года был первый радиоконцерт артистов Большого театра, переданный 17 сентября. Репродукторы на улицах Москвы появились с 1921 года. Они передавали сообщения Российского телеграфного агентства. Первый репродуктор был установлен на балконе Моссовета.

В 1923 году у входа в Малый театр устанавливается памятник драматургу Александру Николаевичу Островскому, торжественно отмечаются юбилеи писателя-москвоведа Владимира Гиляровского и поэта Валерия Брюсова.

В следующем году широко отпраздновали 100-летие Большого театра, в котором, вскоре, состоялась премьера кинофильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец Потемкин». В 1925 году Каменев и представители московской власти приняли участие в стартах авиационного перелета Москва — Монголия — Пекин и Всесоюзного автопробега, а также в чествованиях по случаю 200-летия Академии наук СССР.

Много внимания руководство Моссовета уделяло контролю над ходом строительства Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки, которая должна была популяризировать наиболее передовые методы ведения хозяйства. На месте свалки у Крымского моста расчистили просторную строительную площадку, где в 1923 году «ударно» вырос сияющий свежими красками «город в городе».

К проектированию были привлечены лучшие художественные силы столицы. Главным архитектором назначили А. В. Щусева. В создании основных павильонов участвовали самые талантливые зодчие: И.В. Жолтовский, Н.Д. Колли, Ф.О. Шехтель, В.А. Щуко, К.С. Мельников, павильон которого «Махорка» получил международную известность и признание.

Господствующим направлением в архитектуре 1920-х годов стал конструктивизм, выдвинувший задачу конструирования окружающей человека среды. Здание мыслилось зодчими-конструктивистами как «социальный конденсатор эпохи» — оболочка для созданных ими функционально оправданных форм и целесообразных конструкций. Проектировалось оно поэтому «изнутри наружу». Некоторые московские образцы созданного тогда стиля получили мировую известность.

В 1923 году над Замоскворечьем поднялась ажурная стальная Шуховская башня, служившая опорой для радиоантенн. Она долгое время была самым высоким (160 метров) сооружением столицы. Башня сразу же получила имя ее создателя — выдающегося инженера В.Г. Шухова. Стройный изящный конус, рожденный его мыслью, до сих пор пронзает московское небо, вступая в диалог с шатровыми храмами, Останкинской «царь-башней» и другими высотными сооружениями столицы. В довоенной Москве Шуховская башня стала логотипом нового понимания красоты, основанного на совершенстве техники.

Важнейшим направлением деятельности Моссовета было восстановление и развитие городского транспорта, на котором тяжело отозвались последствия хозяйственной разрухи. В 1919–1920 годах трамвайное движение почти остановилось. Из парков выпускали не более 200 вагонов в сутки. Но уже спустя год началось быстрое развитие всех видов городского транспорта, к 1925 году достигшего довоенного уровня.

За предшествующие строительные сезоны уложили восемь новых трамвайных линий протяженностью более 46 километров. Главный вид городского транспорта — московский трамвай, имел 38 маршрутов, а протяженность линий достигла почти 400 километров.

Первый автобус вышел на улицы Москвы в 1922 году. Он не имел номера и расписания, которое имеют современные автобусы и троллейбусы. Но зато на его кузове было начертано никому не понятное слово ВТОПАС. Это была не автомобильная марка, а название организации — Всероссийское товарищество образовательно-производственных ассоциаций допризывников, созданной известным партийным и общественным деятелем Н.И. Подвойским в бытность его председателем Всеобуча. Вырученные от продажи проездных билетов деньги шли в кассу этой организации.

В 1924 году была открыта первая автобусная линия от Каланчевской площади до Белорусского вокзала протяженностью 8 километров. Автобусный парк насчитывал восемь машин зарубежного производства (английского — «Ленланд», французского — «Рено», германского — «Манн»). Было налажено и отечественное производство. К концу года число автобусов, функционировавших на 10 маршрутах, достигло 92. Организовали таксомоторное движение.

Под руководством Моссовета получили развитие самые современные виды связи. В 1923 году стала работать первая пробная автоматическая телефонная установка (АТС) на 100 номеров («кремлевская вертушка»). Спустя три года началось строительство зданий четырех автоматических телефонных станций (автор проекта — инженер В.В. Патек). Первой была возведена АТС на улице Большая Ордынка.

Годы разрухи тяжело отозвались на московском коммунальном хозяйстве. Резко ухудшилось освещение московских улиц, сократилось число газовых и керосиновых фонарей. Но уже к 1926 году все керосиновые фонари заменили электрическими.

Довоенный уровень водоснабжения был достигнут лишь к 1924 году. Тогда в сутки подавалось 10800 тыс. ведер, что составляло 6 ведер на одного человека.

Широкий круг служебных обязанностей, высокая степень ответственности, сложность и новизна проблем строительства новой жизни требовали от Каменева полной отдачи сил. Но его отличали редкая работоспособность и трудолюбие. Недаром Ленин называл Каменева «лошадкой», (которая) «оказалась исключительно способной и ретивой», чтобы вывезти любые служебные завалы. Мемуаристы отмечали и другие присущие ему черты. Так, известный религиозный философ Н.А. Бердяев писал: «Располневший глава Москвы выглядел приветливо-небрежным сановником, не утратившим чувства стыдливости и неловкости в отношении к утесняемой интеллигентной России». Вместе с тем Каменев зорко видел пороки системы, которой служил, продажность и бюрократизм управляемых им чиновников. Поэт В. Ф. Ходасевич вспоминал:

«Я изложил Каменеву свое дело. Он долго молчал, а потом ответил мне так:

— Конечно, письмо в жилищный отдел я могу вам дать. Но поверьте — вам от этого будет только хуже.

— Почему хуже?

— А вот почему. Сейчас они просто для вас ничего не сделают, а если вы к ним придете с моим письмом, они будут делать вид, что стараются вас устроить. Вы получите кучу адресов и только замучаетесь, обходя свободные квартиры, но ни одной не возьмете, потому что пригодные для жилья давно заняты, а пустуют такие, в которые вселиться немыслимо.

Я молчу, но сам чувствую, как лицо у меня вытягивается. Каменев после паузы продолжает:

— Конечно, у них есть припрятанные квартиры. Но ведь вы же и сами знаете, что это преступники, они торгуют квартирами, а задаром их вам никогда не укажут.

Снова молчание.

— Если вы непременно хотите, я дам письмо, — повторяет Каменев, — только ведь вы потом проклянете… — Каменев… уходит в свой кабинет и возвращается в шубе с бобровым воротником и в бобровой шапке. Прощаемся. Я тоже хочу уйти, но Ольга Давыдовна (жена Л.Б. Каменева — Ю. А.) меня удерживает…»

К председателю Моссовета обращались с самыми различными просьбами. «Со свойственной ему добротой и гуманностью» он решал возникавшие проблемы и особенно часто заступался за несправедливо арестованных, спасая многих от гибели (он помог историку, публицисту и мемуаристу А.А. Кизеветтеру, писателю, поэту и драматургу И.А. Новикову).

В числе просителей у Каменева побывал и Федор Шаляпин, с иронией описавший этот визит:

«…Мое серебро еще некоторое время беспокоило социалистическое правительство. Приехав через некоторое время в Москву, я получил из Дома Советов бумагу, в которой мне сказано было очень внушительным языком, что я должен переписать все серебро, которое имею дома, и эту опись представить в Дом Советов для дальнейших распоряжений. Я понимал, конечно, что больше уже не существует ни частных ложек, ни частных вилок — мне внятно и несколько раз объяснили, что это принадлежит народу. Тем не менее я отправился в Дом Советов с намерением как-нибудь убедить самого себя, что я тоже до некоторой степени народ. И в Доме Советов я познакомился по этому случаю с милейшим, очаровательнейшим, но довольно настойчивым, почти резким Л.Б. Каменевым, шурином Троцкого.

Тов. Каменев принял меня очень любезно, совсем по-европейски, что меня не удивило, так как он был по-европейски очень хорошо одет, но, как и прочие, он внятно мне объяснил:

— Конечно, тов. Шаляпин, вы можете пользоваться серебром, но не забывайте ни на одну минуту, что в случае, если это серебро понадобилось бы народу, то народ не будет стесняться с вами и заберет его у вас в любой момент.

Как Подколесин в «Женитьбе» Гоголя, я сказал:

— Хорошо, хорошо. Но… но позвольте мне, тов. Каменев, уверить вас, что ни одной ложки и ни одной вилки я не утаю и в случае надобности отдам все вилки и все ложки народу. Однако разрешите мне описи не составлять, и вот почему…

— Почему?

— Потому, что ко мне уже товарищи приезжали и серебро забирали. А если я составлю опись оставшегося, то отнимут уже по описи, то есть решительно все…

Весело посмотрел на меня мой милый революционер и сказал:

— Пожалуй, вы правы. Жуликов много.

Лев Борисович приятельски как-то расположился ко мне сразу и по поводу народа и его нужд говорил со мною еще минут 15. Мило и весело объяснил он мне, что народ исстрадался, что начинается новая эра, что эксплуататоры и, вообще, подлецы и империалисты больше существовать не будут, не только в России, но и во всем мире.

Это говорилось так приятно, что я подумал:

«Вот с такими революционерами как-то и жить приятнее: если он и засадит тебя в тюрьму, то по крайней мере у решетки весело пожмет руку»…

Пользуясь расположением сановника, я ему тут же бухнул:

— Это вы очень хорошо говорили о народе и империалистах, а надпись над Домом Советов сделали нехорошую.

— Как нехорошую?

— «Мир хижинам, война дворцам». А по-моему, народу так надоели эти хижины. Вот написали бы:» мир дворцам, война хижинам», было бы, пожалуй, лучше.

Лев Борисович, по-моему, не очень мне на мою бутаду (остроумный выпад. — Ю. А.) возражал: это, мол, надо понимать духовно…

А пока я старался понять это духовно, дома уже кто-то приходил высказывать соображения, что картины, которые у меня висят, тоже народные.

— Почему это вы один любуетесь на них? Хе… хе… Народ тоже картины любит…

«Пожалуй, правда, — думал я, — но когда я затем видал эти картины в Берлине на выставке у антикваров, я спрашивал себя, о каком же народе он толковал, — русском или немецком?»

Между тем, для этого революционера надвигались тяжелые времена. Смерть В.И. Ленина, с которым Каменев был связан личной дружбой, наложила трагический отпечаток на его последующую жизнь. Началась ожесточенная борьба за «ленинское наследие». Объединившись с Каменевым и Зиновьевым в борьбе против Троцкого, Сталин одновременно вступил в тайное политическое соперничество с товарищами по триумвирату, который распался осенью 1925 года. В это время Каменев и Зиновьев вместе с Крупской и Сокольниковым выдвинули «платформу четырех», известную под названием «Новой» или Ленинградской оппозиции. Рассматривая нэп как «тактику пролетарской революции в крестьянской стране при затяжке мировой революции», оппозиционеры выступили с критикой линии партии, осуждали произвол сталинского секретариата и требовали отказаться от лозунга, выдвинутого Бухариным: «Всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство».

Хотя съезд не принял бухаринского лозунга, оппозиционеры потерпели сокрушительное поражение. Изощренно унизительное избрание Каменева лишь кандидатом в члены Политбюро было предвестницей ожидавшей его вскоре трагедии.

И все же оппозиционеры попытались предпринять еще одну попытку изменить ситуацию в партии и в стране. Встреча Троцкого с Каменевым, которая произошла в квартире последнего в Кремле, положила начало оформлению новой «Объединенной оппозиции». Но время было уже упущено.

В 1926 году Каменева вывели из состава Политбюро, сняли со всех ответственных постов. Особенно трагичным было то, что именно к этому времени труд Каменева на посту председателя Моссовета дал свои плоды. 1925 год стал переломным для Москвы, в которой наблюдался подъем во всех областях народного хозяйства и культуры.

Оставшись членом ЦК РКП(б), он вместе со своими единомышленниками смело выступил в защиту Зиновьева и Троцкого, которых исключили из Центрального Комитета партии. «Мы, члены ЦК и ЦКК — писали они в адрес пленума этих высших партийных органов, — заявляем, что целиком и полностью солидарны со всеми действиями и заявлениями тт. Зиновьева и Троцкого и других наших исключенных товарищей, что все их шаги делались с нашего согласия, что мы несем целиком, полностью и до конца ответственность за каждый их шаг и за каждое их заявление, в частности, за печатание и распространение платформы большевиков-ленинцев (оппозиции)». Самоотверженное заявление не дало положительных результатов. Последствием было лишь то, что самого Каменева исключили из партии.

В 10-ю годовщину Октября оппозиционеры вывели своих сторонников на улицы Москвы и Ленинграда, организовали демонстрации под антисталинскими лозунгами, захватили МВТУ, распространяли нелегальные издания, в частности, так называемое «Завещание Ленина». Но деморализованные остатки оппозиционных фракций не смогли мобилизовать рабочих, собрать под свои знамена достаточно сил.

Разгром оппозиции был полный и окончательный. Сталин надежно укрепил свои позиции и уверенно шел к единоличной власти. В 1927 году после подавления уличных демонстраций оппозиционеров Троцкого выслали из страны. Каменев был сломлен. Не мысля себя вне партии, он направил в ее высшие инстанции покаянное письмо с признанием своих ошибок и в 1928 году был восстановлен.

Привилегии, которыми пользовался Каменев, как один из высших партийных функционеров, за ним сохранились. По словам невестки Льва Борисовича — советской «супердевушки», киноактрисы Галины Кравченко, которая вышла замуж за сына Каменева Александра («Лютика») в 1929 году, жизнь была «сказочной». «Квартира Каменевых была на Манежной площади напротив Кремля. Раньше они в самом Кремле жили, но там стало тесно. Тут, на Манежной, шесть комнат. Квартира на одну сторону. Над нами Анна Ильинична, сестра Ленина. Анна Ильинична всегда присылала прислугу, требуя, чтобы мы потише себя вели. Народ приходил разный, в основном артистический.

«У нас в доме, — вспоминала Кравченко, — родилась идея фильма «Веселые ребята». Однажды, на новый год, было сто четырнадцать человек. Приходил Эйзенштейн, Лев Борисович обожал его. Устраивались просмотры новых советских и зарубежных картин. Устраивали тир прямо в доме. Из духовой домашней винтовки в потолок стреляли… «Кремлевка» была. Пятьсот рублей вносили в месяц на человека… Обеды были на двоих. На Льва Борисовича и Ольгу Давыдовну, но девять человек были сыты этими обедами… В «Кремлевке» к обедам давалось всегда полкило масла и полкило черной икры. Зернистой…».

Когда над головами оппозиционеров сгустились тучи, духовная атмосфера в доме стала напряженной. «Ольга Давыдовна все понимала. Она ждала. Лев Борисович, тот вообще был не от мира сего, а она ждала и боялась… Лев Борисович, наоборот, очень был оптимистичен. И весь в искусстве. Я не помню, чтобы он когда-нибудь в доме говорил о политике. Он, когда я вошла в их дом, вообще уже отошел от политики. Весь в книгах. Обожал музыку… У Льва Борисовича своего ничего не было — все было казенное. Когда он ездил в Италию обрабатывать Муссолини, ему там подарили великолепный автомобиль, его он отдал во ВЦИК», — пишет в книге «Кремлевские жены» Л. Васильева.

Впрочем, думается, что за внешним оптимизмом Льва Борисовича, который, уйдя от большой политики, стал заниматься любимым делом, Кравченко не заметила трагедии, которую, несомненно, переживал ближайший соратник Ленина, вкусивший властных вершин в партии и государстве. Он слишком хорошо знал «азиата», как он вместе с Зиновьевым называл Сталина, чтобы полагать, что его оставят в покое.

В начале 30-х годов в предчувствии нависшей страшной катастрофы, в полном отчаянии Каменев в беседе с Бухариным сказал, что он хотел бы только одного — спокойной жизни, и чтобы Сталин забыл его имя. Думается, что литературная, издательская и научная работа помогала Каменеву на какое-то время отвлечься от ужасной действительности сталинской изуверской травли и преследований. И действительно, уже в 1932 году за то, что Каменев не сообщил органам НКВД об известной ему так называемой «Рютинской платформе», предусматривавшей террор, организацию восстаний и забастовок, он был вновь исключен из партии и выслан в административном порядке в Минусинск.

После нового самобичевания постановлением Политбюро Каменева опять восстановили в РКП(б). 14 декабря 1933 года Объединенное заседание ЦКК ВКП(б) и Коллегии НК РКИ СССР предложило Московскому горкому ВКП(б) оформить прием в члены партии в Октябрьском районе, выдать партбилеты, в которых отметить перерыв пребывания в рядах партии: Каменеву — с декабря 1927 года по июнь 1928 года и с 9 декабря 1932 по 12 декабря 1933. Наклеить марки о прохождении чистки.

Вряд ли можно предположить, что эта унизительная для одного из руководителей партии и государства, ближайшего соратника Ленина запись появилась без ведома Сталина, который как иезуит, прежде чем окончательно расправиться с очередной жертвой, нередко продлевал агонию обреченного, ослабив наброшенную на него удавку.

Безусловно, Сталин знал и о том, что Каменев в 1933 году назначен заместителем председателя редакционного совета и директором издательства «Academia». Оно получило широкое признание благодаря высокому качеству художественного и полиграфического оформления произведений мировой классической литературы, которые иллюстрировали лучшие художники того времени.

«Как приятно работать с Каменевым! Как он все понимает — в один голос говорили…писатели, критики и профессора», — свидетельствовал современник.

В 1934 году Каменева назначили директором Института мировой литературы (ИМЛИ) и Института русской литературы (ИРЛИ — Пушкинского Дома). В эти годы он занимается только литературной деятельностью, к которой был подготовлен своим богатым опытом публициста и редактора: принимает участие в издании собраний сочинений классиков: А.С. Пушкина, Льва Толстого, И.В. Гете, пишет вступительные статьи, биографические очерки, комментирует произведения Герцена, Чернышевского, Некрасова, Тургенева, Полежаева, Горького, Андрея Белого, а также Макиавелли. Вместе с В.Д. Бонч-Бруевичем редактирует сборники «Звенья».

Еще ранее, будучи директором Института Ленина, Каменев готовит к изданию первое полное собрание сочинений Ленина, пишет вводную статью и комментарии к томам, становится первым биографом «вождя».

Известный публицист Н.Н. Суханов давал нелицеприятную оценку его творчества: «Статьи Каменева не отличались ни большой оригинальностью, ни глубоким изучением, ни литературным блеском, но всегда были умны, хорошо выполнены, основаны на хорошей общей подготовке и интересны по существу».

Литературная работа, которой стал заниматься Каменев, как нельзя более подходила ему. Но гроза над его головой не замедлила разразиться. После убийства Кирова страна шла к большому террору. В конце 1934 года Каменева необоснованно репрессировали. Судебная расправа была безжалостной. Он проходил по делу так называемого «Московского центра» и осужден на пять лет тюрьмы, уже на следующий год — вновь осужден по делу «Кремлевской библиотеки и комендатуры Кремля» — сроком на десять лет тюрьмы.

Кошмарный тюремный марафон завершился фальсифицированным процессом по делу «Троцкистско-зиновьевского объединенного центра» (1936), на котором блистал обличительным красноречием Вышинский.

Сталин не просто уничтожал своих оппонентов. Он предварительно вываливал «их в грязи аморальности, измены, предательства. Все процессы являют собой беспрецедентный пример самоуничтожений, самооговоров, самоосуждений… Каменев, например, прямо заявлял, что «мы служили фашизму, мы организовали котрреволюцию против социализма». Обещания снисхождения, угрозы репрессий по отношению к семьям, систематическое физическое насилие на допросах ломали этих людей, заставляли играть свои унизительные роли по сценарию, написанному «жрецами правосудия». Главный Режиссер все время находился за кулисами».

Каменева приговорили к расстрелу. Очевидец, работавший в органах, вспоминал: когда пришли ночью за Каменевым, «он молча шел по коридору, нервно пожимая ладони». Приговор был приведен в исполнение. Но сталинскому «правосудию» этого было недостаточно. Невинно пострадали все его родные и близкие ему люди». В 1935 году был арестован и в 1938 году расстрелян старший сын Каменева 33-летний авиационный инженер Александр. Младший сын — школьник Юра был в два раза моложе, ему было только 16. В этом возрасте он и был приговорен в 1938 году к «высшей мере», приведенной в исполнение. Их мать — Ольгу Давыдовну — расстреляли осенью 1941 года. Погибли и младший брат Каменева — Николай с женой, а также Татьяна Ивановна Глебова — близкий Каменеву человек в последние годы его жизни. Сын Александра — Виталий, почти не знавший деда, едва окончив школу, оказался в 1951 году в тюрьме, затем в ссылке, которая неизвестно чем бы закончилась, если бы не 1953-й».

Лев Борисович Каменев был реабилитирован в 1988.

Литература

1. Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина. В 2-х книгах. М.: 1989. Кн. I. Ч. 1.

2. XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М.: 1934. См. также: Волкогонов Д.А. Указ. соч. Кн. I. Ч. 2.

3. Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. В 2-х частях. Берлин.: 1930. Ч. 2-я.

4. Алещенко Н.М. Московский совет в 1917–1941 гг. М.: 1976.

5. Вся Москва. Адресно-справочная книга. М.: 1925.

6. Булгаков М.А. Торговый ренессанс. Москва в начале 1922 г. // Повести. Рассказы. Фельетоны. М:1988.

7. Хазанова В.Э. Советская архитектура первых лет Октября. 1917–1925 гг. М.: 1970.

8. Известия. 1925. — 14 октября.

9. МОГАОР. Ф. 66. Оп. 19. Д. 215.

10. Юрин Ю. Москва Советская. Из хроники. // Москва. 1972 — № 5, 6,7.

11. Из истории советской архитектуры. 1917–1925 гг. Документы и материалы. М.: 1963.

12. Кедров Б. Первый московский автобус. // Куранты. Историко-краеведческий альманах. Вып. III. М.: 1989.

13. Шаляпин Ф.И. Страницы из моей жизни. Маска и душа. М.: 1990.

14. XV конференция Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет.

15. Шмидт С.О. Арбат в истории и культуре России. В кн.: Арбатский архив. М.:Тверская, 13, 1997.

16. Волкогонов Д.А. Триумф и трагеди. Кн. I. Ч. 2.

17. Шелестов Д. Один из виднейших большевиков и коммунистов. / Возвращенные имена. Сборник публицистических статей в 2-х книгах. М.: 1989. Кн. I.

Часть вторая. Индустриализация. Коллективизация. Погоня за капитализмом. Борьба за социализм. 1926 — 1939

Константин Васильевич Уханов

Николай Александрович Булганин

Иван Иванович Сидоров

Александр Илларионович Ефремов

Лев Шапкин. Приговорен к высшей мере. Константин Васильевич Уханов

Вы много хорошего сделали для Москвы, для людей… и вам спасибо за это.

А.М. Горький

Константин Васильевич Уханов.

07(19).09.1891 — 2 6.10.1937.

На вершине московской власти с 17.05.1926 по 28.02.1931

Он родился в 1891 году в Казани, в семье портового грузчика.

Отец после рождения Кости прожил недолго — всего два года, и мать осталась одна практически без средств к существованию. Отдала сына в монастырь, но в шесть лет взяла обратно — переезжала на жительство в Нижний Новгород. Когда Костя подрос, он стал учиться в начальном училище. К тому же обнаружился неплохой голос, и церковный регент сказал, что возьмет его в хор. Мама с радостью согласилась, ведь всем, кто пел в церкви, давали и булки, и сахар, а по праздникам вручали целый узелок с подарками.

Но случилась опять беда — умерла мама, а Костя отправился по России искать счастья. Много тогда таких мальчишек искало по России счастья…

Кто знает, как бы сложилась его жизнь дальше, если бы не двоюродный брат отца — Василий Иванович Уханов, который нашел беглеца.

— Ну и грязен же ты, братец, — было первое, что сказал ему дядя Вася, когда они встретились. — Очень грязен…

Костя посмотрел на свою давно нестиранную рубаху, залатанные штаны, потрескавшиеся, в ссадинах руки — только вчера сгружал у купца в лабазе ящики, чтобы подзаработать на жизнь, и опустил голову.

— Поедешь ко мне жить? — спросил дядя.

И увидел в глазах двоюродного племянника слезинки.

Дядя устроил его в производственную школу, в которой ребят обучали рабочим профессиям. Костя здесь учился слесарному делу. Шёл 1905 год. Через два года, в 1907 году, провожая своего заведующего ремесленными мастерскими Лепахина в Государственную Думу, куда он был избран депутатом, Костя выступал от своего кружка с наказом ему. Это было, как он сам писал в своей автобиографии, «первое публичное выступление…», в этом же году К.В. Уханов вступил в РСДРП.

Не окончив школы, уехал в Иваново-Вознесенск и поступил работать на фабрику Дербенева. Здесь же впервые услышал имена профессиональных революционеров Ф.А. Афанасьева, А.С. Бубнова, Е.А. Дунаева и других, которые руководили стачкой; узнал, что по поручению Московского комитета РСДРП в Иваново-Вознесенск приезжал в то время Михаил Васильевич Фрунзе.

После октября 1917 года К.В. Уханов был избран председателем Рогожско-Симоновского райсовета, вошел в состав Исполкома Моссовета, а в 1921 году снова вернулся на завод «Динамо», где начинал когда-то работать слесарем.

Злопыхатели говорили: «Партия вознесла и партия же приземлила… Сослали…» Однако через месяц Константин Васильевич назначается директором этого крупнейшего завода, «красным директором», как тогда говорили. Оказывается, он сам попросился сначала в цех, чтобы лучше узнать настроение рабочих, их нужды, почувствовать, чем дышит коллектив в условиях новой власти. Кроме того, хотелось и самому показать, что не забыл еще свою рабочую профессию.

Уже через год, когда газета «Правда» подводила итоги своего конкурса «На лучшего «красного директора», им стал Константин Васильевич Уханов.

Последняя должность К.В. Уханова перед должностью председателя Исполкома Моссовета — управляющий «Главэнерго». Он был выдвинут на нее как способный организатор в 1922 году. Здесь Уханов проработал три года, и вот постановление Московского комитета ВКП (б) и пленума Моссовета от 17 мая 1926 года: «Принимая во внимание огромный рост работы Московского Совета и его роль как столичного Совета, работа которого является наиболее сложной и ответственной, а потому требующей постоянного руководства со стороны председателя Совета… Избрать на этот пост тов. Константина Васильевича Уханова».

Москва в то время, естественно, не была такой, какой ее видит читатель сегодня. Еще не была построена гостиница «Москва», Охотный ряд стоял низенькими строениями, сохранившими еще кое-где вымытые дождями вывески бывших лавочек и магазинчиков; вдоль Тверской, слева и справа, тянулись невысокие каменные дома, а двух-, трехэтажные домишки, в большинстве деревянные, обмазанные, как это часто делалось в Москве, глиной, чтобы выглядеть каменными; над Зарядьем кружили стаи голубей — этот уголок старой Москвы стоял еще нетронутым, с возвышающейся стеной, которая как бы отделяла Китай-город от жизни столицы.

Но уже начинали думать о том, как сделать Москву самой красивой столицей мира. В своем стремлении к «благоустройству» города уже намечали к сносу исторические памятники и сооружения, а кое-где уже и рушили дома, связанные с именами великих сынов России, уничтожали постройки, созданные гением русских зодчих.

Особенно не везло церквам. Сносили церкви на Арбате и Волхонке, на Покровке и в Замоскворечье. В 1930 году в Москве был запрещен колокольный звон. «Теперь мы сносим — горя мало. Какой собор на череду?» — писал Демьян Бедный.

Уничтожалась история, рушилась старина…

Академик А. Щусев, участвовавший в разработке плана «Новая Москва», предупреждал, что если отнять у Москвы старину, то «она сделается одним из безобразных русских городов». Но кто слушал?

Главным видом транспорта в Москве оставался трамвай. Всегда переполненный, он вез пассажиров и на подножках, и на прицепах. Для москвича проезд на трамвае от одного места до другого, куда ему было нужно, час-полтора считался нормой. Трамваи ходили и по Арбату, и по Манежу, они гремели и перед Большим театром, нередко создавая «трамвайные пробки». Вовсю действовал гужевой транспорт, который возил не только пассажиров, но и вывозил готовую продукцию с фабрик и заводов, развозил товары по магазинам.

Над Москвой нависал печной дым, везде напоминали о себе городские свалки… Летняя пыль тяжелым слоем лежала на заборах и ставнях, и только иногда, после теплого дождя, дышалось легко.

На окраинах города не было водопровода, действовали уличные водоколонки; только одна треть московских зданий имела канализационную сеть; количество трамвайных вагонов не превышало 1200 единиц, автобусов — 160, таксомоторов — 120.

Обо всем этом и начал говорить новый председатель Моссовета Константин Васильевич Уханов. «Не круто ли берется за дело недавний «красный директор»? — замечали некоторые. — Чтобы поднять все это, нужны опыт, знания, энергия…» Правда, энергию председателю Моссовета не занимать, отмечали все, но вот знания…

Он и сам понимал, что для того, чтобы руководить, нужны знания, потому и углубился по ночам в книги, брошюры, технические, социальные, общественные и другие исследования; не стеснялся спрашивать, когда чего-то не понимал.

Однажды даже поставил в тупик начальника экономического отдела Моссовета, когда заговорил с ним о новых методах повышения рентабельности предприятий на основе хозяйственного расчета. Начальник был явно не готов к такому разговору и откровенно признался:

— Мне нужно во все это как следует вникнуть, Константин Васильевич… Я не готов отвечать вам…

— Вникайте, вникайте, — серьезно ответил ему председатель Мосгорисполкома. — Хотя, мне кажется, что вы-то уж давно должны были в это вникнуть…

— Вникайте! — повторил он еще раз и добавил: — Через неделю разговор продолжим.

Смущенный и пораженный начальник экономического отдела ушел.

В кабинете К.В. Уханова часто можно было видеть ведущих ученых, архитекторов, инженеров, строителей, а один раз там появился директор Малого театра Владимир Константинович Владимиров…

— Приглашаем вас, Константин Васильевич, на премьеру театра. У нас 22 декабря премьера пьесы Тренева «Любовь Яровая», — сказал он.

Председатель Исполкома Моссовета усадил директора театра в кресло, попросил секретаршу принести чаю.

К.В. Уханов любил этот театр. Еще когда работал председателем исполкома Совета Рогожско-Симоновского района, познакомился со многими его артистами, которые приезжали в район с концертами, с выступлениями перед рабочими. Он даже тогда начал вести переговоры с руководством театра о создании в районе постоянного филиала Малого театра, где артисты Дома Островского могли бы непосредственно общаться с новым зрителем.

Разговор с директором пошел о театре. Владимиров жаловался на недостаток средств, на слабое финансирование театра.

— Декорации стоят дорого, а денег нет, — говорил он. — Вот и приходится укрощать творческое желание художников… Костюмы шить тоже дорого… А это все влияет на постановку спектакля, его оформление. Я уже не говорю о световой аппаратуре… Художники очень недовольны, и режиссеры тоже… Цены на билеты, наверно, нужно повышать…

— А вот этого ни в коем случае делать нельзя, — прервал его Константин Васильевич. — Давайте лучше думать о том, как решить ваши проблемы без повышения цен на билеты.

В конце разговора он стал спрашивать об артистах, поинтересовался здоровьем М.Н. Ермоловой. К.В. Уханов знал, что еще в 1921 году великая актриса, первая народная артистка республики, ушла из Малого театра и теперь затворнически жила в своем доме на Тверском бульваре. Разные были тому причины, но факт оставался фактом.

Владимиров удивленно вскинул на него глаза.

— Чувствует неважно… Возраст уже, Константин Васильевич…

— Сколько ей?

— Уже 74… Но труппа ее навещает… Не забываем.

— Узнайте, в чем она нуждается, и позвоните мне… — сказал негромко председатель Исполкома Моссовета.

Он пришел на премьеру «Любови Яровой», а через месяц по его предложению пьесу в театре смотрел весь актив московской городской партийной организации, который долго рукоплескал и ее автору К. Треневу, и исполнителям В. Пашенной, В. Рыжовой, Е. Гоголевой, П. Садовскому и другим.

…В 1925 году XIV съезд ВКП (б) взял курс на индустриализацию страны, ускоренное развитие тяжелой промышленности, а XV съезд партии в 1927 году сделал акцент на наиболее быстром темпе развития тех отраслей тяжелой индустрии, которые могли бы в кратчайший срок поднять экономическую мощь и обороноспособности в СССР, обеспечить победу социализма.

И страна сделала этот рывок. 1928–1932 годы стали периодом небываого промышленного строительства. Первый пятилетний план был выполнен. В это время (до марта 1931-го) и пришлось Уханову «поднимать» Москву.

Особое внимание в становлении и развитии промышленности Москвы Константин Васильевич Уханов уделял проектированию рождавшихся новых заводов, таких, как «Фрезер», «Калибр», Первый часовой, Первый подшипниковый, Велосипедный; при его непосредственном участии, как это отмечается в истории развития московской промышленности, реконструировались, а по существу создавались заново заводы «АМО», «Динамо», «Красный пролетарий» и другие. Уханов работал настолько энергично, «что даже крайне скупой на похвалу И.В. Сталин в отчетном докладе XV съезду партии отметил, что бывший металлист неплохо справляется с обязанностями «красного мэра».

С директором завода «АМО» Иваном Алексеевичем Лихачевым он сблизился особенно, даже подружился с ним. Флагману отечественного автостроения, каким был завод «АМО», требовались серьезная реконструкция и расширение, предстояло осваивать выпуск новых машин.

— Хочется создать машину, — сказал как-то Иван Алексеевич председателю Моссовета, — чтобы она была и внешне красива обтекаемой формой своих крыльев, чтобы создавала впечатление стремительности…

Директор помолчал, а потом добавил:

— Но дело, конечно, не во внешнем оформлении… Для создания такой машины нам нужны высококачественные аккумуляторы, динамо, свечи… Нам нужны высокого качества металлы, хромоникелевые стали, легированные чугуны… А где их взять?

— Надо ставить вопрос перед правительством, — заметил Константин Васильевич. — И я, как член ЦК, как председатель Моссовета, поддержу тебя… И вообще буду твоим союзником в этой работе…

Провожая его в этот день с завода, Иван Алексеевич прошел вместе с ним проходную и очень удивился, увидев, что Константин Васильевич сам садится за руль машины.

— Ты без шофера?

Председатель Моссовета улыбнулся.

— А машина откуда?

Это был прекрасный итальянский «Фиат».

— Итальянцы Моссовету подарили… Вот я и езжу, благо водить умею…

— Нам бы такие выпускать… — похлопал по крыше автомобиля Лихачев.

— Будем! Будем, Иван Алексеевич, — ответил К.В. Уханов. — Будем выпускать лучше, если только нас будут поддерживать и не помешают…

Он нажал на газ, и машина тигрицей рванулась с места.

Люди всегда удивлялись уверенности, как и неуемности этого человека. К.В. Уханова в один день можно было увидеть и в Замоскворечье, и в Сокольниках, и на Рогожской заставе, и в других местах Москвы. Как только успевал!

Его водитель как-то пошутил:

— Вы, Константин Васильевич, при желании даже без машины, если бы она вдруг сломалась, везде успели бы…

Шутка оказалась провидческой — машина через некоторое время действительно встала. Ехал на собрание избирателей в Бауманский район, а машина — возьми, и сломайся. Водитель стал колдовать над мотором, но вскоре с горечью произнес:

— Ничего не получится, Константин Васильевич… Вы уж простите, но надо другую машину вызывать. Я сейчас.

Он посмотрел по сторонам, пытаясь определить, где находится телефон, но К.В. Уханов его остановил:

— Ничего! Доеду на трамвае. Тут близко. А ты вызывай аварийку…

И он пошел в сторону Елоховской церкви, где, как знал, была трамвайная остановка.

…Как-то на Дангауэровке, где на огромном пустыре возводились корпуса завода «Радиоприбор», к нему подошли рабочие со стройки.

— Хороший завод строим, Константин Васильевич… — заметил кто-то из них. — Большой… Много людей будет на нем работать… А вот только где жить будут? Неужели ездить сюда на трамваях придется?

«Надо еще раз посмотреть строительство жилья в этом микрорайоне, — тут же заметил про себя председатель Моссовета. — Да и как с транспортом здесь?»

— С транспортом плохо, — точно угадал его мысли рабочий. — Мы, строители, сейчас долго добираемся сюда на работу…

— Да и купить здесь домой ничего нельзя, — вступила в разговор женщина. — Магазинов нет… Вот и едем после работы через всю Москву из-за двухсот граммов колбасы.

Говоривших поддержали, Константин Васильевич стоял и слушал, а когда реплики закончились, негромко произнес:

— Правильно говорите, товарищи. Будем думать и над этими вопросами.

Он не обещал ничего решить все сразу, но повторил еще раз:

— Подумаем.

Кто знает, может быть, этот короткий разговор и подтолкнул к тому, что скоро на Дангауэровке было заложено строительство новых жилых домов не только для рабочих «Радиоприбора», но и для рабочих других заводов, расположенных здесь. Трамвайная ветка дошла до Синичкина пруда, соединилась с другой веткой, идущей от центра; проложили свои маршруты автобусы; открылись магазины; на улицах зажглись электрические фонари.

Задача электрификации Москвы оставалась одной из главных. Имея опыт работы в «Главэнерго», К.В. Уханов хорошо представлял себе эти проблемы и потому всегда в разговорах с энергетиками чувствовал себя легко и свободно, неизменно демонстрируя глубокое знание дела. Он, правда, никогда не стремился это подчеркивать, но так выходило, что нередко поправлял специалистов-энергетиков на совещаниях при обсуждении каких-нибудь проектов. Один раз предложил даже продолжить совещание ночью на улице.

Дело было так.

Подводили итоги закончившимся работам по освещению московских площадей. К.В. Уханов обратил внимание на то, что на Таганской площади «шаг» фонарей оказался слишком большим.

— Зона освещенности одного фонаря не достигает зоны другого, — сказал он. — Надо было бы уменьшить расстояние между ними.

Один из специалистов стал возражать. Председатель Моссовета его остановил:

— Ну что вы говорите? Я сам проезжал ночью и видел…

Специалист продолжал отстаивать свою точку зрения.

— Тогда вот что, — заключил неожиданно Константин Васильевич, — я предлагаю закончить сейчас наше совещание и продолжить его сегодня ночью на Таганской площади… Убедимся, кто прав.

Совещание продолжили в двенадцать ночи и все-таки приняли решение фонари переставить. Все эти ночные выезды, ночные чтения книг и брошюр, не говоря уже о большой напряженной дневной работе, не могли не сказаться на здоровье, и врачи стали настоятельно советовать ему отдохнуть, полечиться, отвлечься от дел. Со всем он был согласен, кроме того, чтобы отвлечься от дел.

— Как же так?.. Я возьму и все брошу?.. — говорил он.

В конце концов, его все-таки отправили в Кисловодск.

Хорошо на Кавказе весной… Горячее солнце светит приветливо, оно освещает горы, необыкновенные по своей красоте и величию, а воздух прозрачно-синий, его так и хочется вдыхать и вдыхать. Сумерки наступают быстро. Кажется, еще несколько минут назад было светло, а теперь темень. Но и утро является тоже неожиданно. Окрашенное поднимающимся солнцем, оно бодрит и вносит в тебя необыкновенную свежесть.

Первым делом — на почту. Там — каждодневная депеша из Моссовета о делах, событиях, вопросах, которые возникли и которые нужно решать. Потом ответ на депешу — короткие слова, небольшие предложения, но в них мнение председателя Моссовета. Нередко он писал своим заместителям большие письма и получал на них тоже большие ответы. Телефонных разговоров было мало — связь работала плохо: трудно было дозвониться, да и слышимость оставляла желать лучшего.

…В этот день он, как всегда, пришел на почту и хотел уже было обратиться за пакетом, как с письмом в руках подошла девушка и встала за ним. Чувствовалось, что она очень торопится.

— Пожалуйста… — тут же сделал Константин Васильевич шаг в сторону, пропуская ее впереди себя.

— Спасибо, — сказала она. — Мне срочно нужно отправить заказное письмо.

— Пожалуйста, пожалуйста… — повторил он, и их взгляды встретились.

После того, как девушка вручила письмо строгому человеку в очках, сидящему за окошком, Константину Васильевичу очень захотелось заговорить с ней, узнать, откуда она, как ее зовут. И он спросил:

— А вас как зовут?

— Таня, — просто ответила она и улыбнулась.

Они познакомились. На другой день вместе поехали в Пятигорск и пришли к горе Машук. Гора ему не понравилась — серая холодная глыба упиралась в небо, а небо было высоким и безоблачным.

— Вы любите Лермонтова? — спросила она.

— Да, — ответил Константин и стал вспоминать стихи поэта.

Но надо же так случиться, что на ум ничего не приходило.

— «Ночевала тучка золотая…» — начала Татьяна и стала читать ему Лермонтова еще и еще.

В этот же день он купил томик стихов поэта и всю ночь читал, некоторые даже учил наизусть.

Они встречались каждый день и говорили обо всем: о жизни, о природе, о Москве… Узнав, что он председатель Моссовета, она даже испугалась, как-то по-другому посмотрела на Константина, но, увидев необыкновенную теплоту в его глазах, сказала:

— Наверное, это трудно…

— Не легко, — ответил он. — И мне хочется, чтобы ты всегда была со мной рядом.

Вскоре Татьяна Митрофановна приехала в Москву и стала его женой.

* * *

…Медленно, но все-таки менялась Москва.

Вот уже отступил Сухаревский рынок, он отброшен с площади вниз, к Садовой, в особо огороженное место. Здесь он сгнивал понемногу… В 1930 году рынок был совсем закрыт. Встали уже каркасы будущих заводов, возводится на Страстной площади здание для редакции и типографии газеты «Известия», на Тверской — Центрального телеграфа; заложены и строятся жилые дома в Дорогомилове, в Лефортове, на Плющихе… Помимо отдельных домов, сооружаются целые жилые микрорайоны. Их строят на месте пустырей и ветхих домов на Большой Серпуховской и Мытной улицах, на Шаболовке, в районе Дубровки…

Жилой комплекс на улице Усачева, возведенный по проекту архитектора А. Усачева, стал одним из первых. «Конечно, облик домов скромен и прост, рассуждал про себя Константин Васильевич, — но вместе с тем в них удобные двух- и трехкомнатные квартиры… К тому же школа, детский сад, амбулатория рядом…»

Расширялись улицы, благоустраивались дороги… Правда, не всегда радовала пестрота дорожных покрытий — нередко на одном и том же проезде можно было видеть и асфальт, и брусчатку, и булыгу. «Но что делать?.. Не хватает средств, — продолжал рассуждать председатель Моссовета. — Главное, людям удобнее стало ходить, да и ездить лучше…»

Он радовался, что, наконец, удалось избавиться от услуг немецкой фирмы «Ленц и Ко» и американской компании «Сибрук», которые брали на себя обязательства по договорам «навести зеркальный асфальтовый глянец на московских улицах». Договоры с ними были заключены еще до того, как он стал председателем Моссовета. Иностранные специалисты оказались в этой работе несостоятельны, и с ними распрощались. «Надеяться нужно только на самих себя… А самим нужно делать все хорошо…»

Критическое отношение ко всему, даже к своей деятельности, было отличительной чертой характера К.В. Уханова. «Ну, какая она белокаменная? Видно, в шутку кто-то назвал ее как-то…» — часто думал он, смотря на приближающуюся Москву, когда ехал утром на работу из Серебряного бора, где ему как председателю Моссовета была выделена дача. «А зачем мне дача?» — спросил он тогда услужливого работника управления делами, который сразу же после его назначения председателем Моссовета сказал ему о даче. «Как зачем? — удивился тот. — Самому с семьей жить… Гостей принимать… Не в квартире же вы будете принимать уважаемых гостей…» «Каких гостей?» — снова не понял Константин Васильевич. «Как каких? Сам товарищ Сталин может приехать…»

Сталин действительно будет у него на даче, как будут и другие члены Политбюро. Будет там и А.М. Горький.

Встреча с Горьким ему запомнилась особенно.

…После обеда все вышли на улицу подышать свежим воздухом. Писатель отделился от всех, пошел по аллее, легко опираясь на палку, потом вернулся. Он остановился, посмотрел на верхушки высоких деревьев, которые качались в такт набегающему ветерку, и взглянул через забор туда, где-когда-то была дача Ф.И. Шаляпина. Алексей Максимович смотрел долго, а затем, закурив и выпустив изо рта тонкую струйку дыма, произнес:

— Говорил Федору, не уезжай из России, а он не послушал. Уехал… Вот и мыкается сейчас по заграницам…

— Думаете, мыкается? — спросил Константин Васильевич.

— Конечно, мыкается. Русский человек не может жить без России, без Москвы…

И взглянул на К.В. Уханова:

— Вы много хорошего сделали для Москвы, для людей… И вам спасибо за это.

Похвала писателя даже смутила, сразу же захотелось что-то ответить, возразить, что ли, но он помолчал — продолжал переживать то, что сказал Горький.

На К.В. Уханова смотрели одни с восторгом, другие совсем по-другому. Не все любили Константина Васильевича, даже из тех, кто бывал у него на даче. А за что, впрочем, не любили? За непосредственность, прямоту, за активность, за работу, которая — что там ни говори, — а ему удавалась.

Работы между тем становилось все больше и больше. Не сразу все получалось, со многим приходилось бороться, многое доказывать. Вот совсем недавно на одном совещании пришлось, как говорится, с пеной у рта убеждать в необходимости использования различных видов более дешевых материалов взамен дефицитных и дорогостоящих.

— Не везде надо для покрытия крыш пользоваться таким ценным для нас материалом, как железо, — говорил он. — Следует шире применять черепицу, рубероид…

— Что же вы предлагаете? Заводы черепицей покрывать? — насмешливо раздалось из зала.

— Я говорю о разумном использовании железа, — тут же парировал В.К. Уханов. — Не везде его надо применять.

Председатель Моссовета активно выступал и за создание строительной индустрии, которая, по его определению, имела «решающее значение в деле правильного и наиболее эффективного использования все возрастающих средств капиталовложений».

— К сожалению, наше строительство, — подчеркивал он, — до сих пор ведется кустарным способом и основано на примитивной технике. Коренная задача заключается в том, чтобы добиться подлинной реконструкции строительного производства на индустриальной основе.

Его поддерживали и не поддерживали.

Сейчас кажется, конечно, странным, что кто-то мог возражать когда-то против строительства московского метрополитена, но, тем не менее, это было. Противники строительства метро в Москве исходили, в том числе и из «теории» о разукрупнении больших городов, указывали на то, что вообще метрополитен — это антисоциальный вид транспорта; другие утверждали, что гидрогеологические условия города в виде большого количества неустойчивых водоносных пород делают строительство подземного метро вообще невозможным. «Если уж строить метрополитен, то только надземный, на железобетонных или металлических эстакадах, а местами — на земляных насыпях», — говорили они. При этом ссылались на примеры существования отдельных участков таких сооружений в Берлине, Нью-Йорке, Чикаго. Третьи полагали, что в Москве можно будет справиться с перевозками пассажиров иными средствами внутригородского транспорта, а именно трамвайным и автобусным.

Председатель Моссовета К.В. Уханов безоговорочно стал ярым поборником строительства в Москве метро. Он поручил отделу коммунального строительства Моссовета подготовить исчерпывающие данные для решения вопроса о строительстве московского метрополитена и постоянно интересовался работой в этом направлении.

Через некоторое время первые результаты подсчетов легли к нему на стол. По ним выходило, что скоро наземные средства транспорта не будут в состоянии справиться с перевозкой пассажиров, что пропускная способность многих московских улиц будет полностью исчерпана уже в 1931 году. Это окрылило и озаботило председателя Моссовета. Теперь уже с расчетами в руках он мог доказывать необходимость строительства метрополитена в Москве.

Говорят, что, когда Сталину доложили об этих подсчетах, он заметил: «Напрасно товарищ Уханов тратил время, напрасно считал… И так ясно, что метро в Москве строить надо…» Он поддержал строительство московского метрополитена.

Строительство метро в Москве начнется, когда К.В. Уханов уже не будет председателем Моссовета, но его заслуги в развитии этого современного транспорта несомненны; именно при нем была проделана огромная подготовительная работа по созданию подземных линий.

* * *

…Улицы были заснеженными.

Дом, в котором жили Ухановы, находился недалеко от Чистых прудов, и Константин Васильевич проезжал это место довольно часто. Уже шел поздний час, когда он возвращался с работы и на катке было пусто, лишь только замерзшая гладь пруда напоминала о том, что еще совсем недавно здесь было весело и шумно — лед держал на себе бесчисленные следы-полосы, оставленные от коньков, которые безжалостно резали его несколько часов. Деревья вокруг пруда стояли с тяжелыми шапками снега. Шапки серебрились.

— Много бывает на катке людей? — спросил он водителя.

— Много, — ответил тот.

Водителем был молодой парень, и Константин Васильевич знал, что он иногда ходит на каток.

Председатель Моссовета стал считать про себя, сколько в Москве катков: «Этот… Сокольники… Петровский… Мало! Надо бы больше! Молодежь любит сейчас коньки…»

В конце бульвара попросил остановить машину, вышел и долго смотрел на пруд, потухшие окна домов… Может быть, он представлял себе будущие широкие московские проспекты, высокие красивые дома, радостных, счастливых людей?..

Подъехав к дому и войдя в подъезд, он увидел у лифта Ягоду. Нарком внутренних дел тоже жил в этом доме, но этажом выше.

— Здравствуйте, Константин Васильевич, — скривил в улыбке губы нарком.

— Здравствуйте…

Он не любил этого человека. Было в его облике что-то всегда отталкивающее. И хотя у председателя Моссовета, в общем-то, не было никаких дел с наркомом внутренних дел, К.В. Уханов представлял себе его характер и его вседозволенность.

Ягода позвонил ему один только раз, когда проектировался дом на набережной. Константин Васильевич возражал против его замкнутого каре с несколькими небольшими проходами.

— Мы, товарищ Уханов, настаиваем именно на этом проекте, — сказал Ягода. — И просили бы вас согласиться…

Председатель Моссовета не понял, почему ему звонит по этому вопросу нарком внутренних дел. Он тогда еще не мог предполагать, что в будущем доме поселят старых большевиков, видных партийных и государственных деятелей, которых будут поочередно арестовывать, а при арестах закрывать все проходы и тем самым создавать во дворе закрытую территорию, с которой убежать уже будет невозможно. Даже страшно подумать, но уже тогда, при проектировании дома, все это продумывалось…

Дом на набережной… Дом на Берсеневской набережной… Улица Серафимовича, 2… Сколько людских трагедий связано с ним! Множество страниц понадобилось бы, чтобы описать их и назвать имена тех, кто безвинно пострадал…

А в то время Константин Васильевич радовался возведению этого дома. «Пусть и двор замкнут, и проходы неширокие, но какой будет дом! Для жильцов и магазин, и кинотеатр рядом, даже большой концертный зал имеется… А вид из окон?.. Весь город, как на ладони…. Москва-река внизу…»

На фоне развернувшегося в Москве индустриального, жилищного, транспортного и иного строительства вдруг последовало предложение… строить парк отдыха. И снова раздались голоса недоброжелателей: «Председатель Моссовета решил заняться цветочками-лепесточками…». Доходили эти разговоры и до него, но план будущего парка уже висел в кабинете председателя Моссовета. Заметим, что когда в 1932 году встал вопрос о наименовании парка, многие трудовые коллективы Москвы предлагали назвать его именем К.В. Уханова, столько сил и энергии вложил он в его создание. Константин Васильевич категорически возразил против этих предложений, говоря, что создание парка было его обязанностью, и тут же предложил назвать Парк культуры и отдыха именем Алексея Максимовича Горького. Это предложение и было принято.

…В марте 1929 года состоялась XVII Московская губпартконференция, в апреле прошел IX губернский съезд Советов, где были приняты постановления об образовании Московской области, Москва вошла в ее состав. В апреле Президиум ВЦИК утвердил оргкомитет под председательством К.В. Уханова по организации Московской промышленной области. Было разработано и принято постановление «О порядке управления Москвой». Оргкомитет утвердил организационную структуру административных органов Москвы и области. К.В. Уханов с 23 сентября 1929 года по 28 февраля 1931 года находился на должности председателя Исполкома Московского областного Совета рабочих и крестьянских депутатов.

«Москва, в которой затрачиваются колоссальные средства на строительство, должна иметь конкретный план дальнейшего строительства. Мы должны знать, как и по какому типу будет строиться Москва», — говорил Уханов. Ему хотелось все предусмотреть, все учесть, а главное, добиться выделения необходимого финансирования на те или иные нужды города, развитие его экономики, науки, культуры, социальной сферы.

Пленум Мособлсовета в декабре 1930 года принял постановление о разделении Москвы на 9 районов и поручил Президиуму разработать «Основные положения по вопросу о перспективах развития Москвы на ближайшие 10–15 лет».

В 1930 году в Москве проживало около 3 миллионов человек, работали 1200 фабрик и заводов, 1,5 тысячи предприятий торговли и коммунально-бытового обслуживания, было 30 тысяч домостроений. Продолжали строиться новые заводы, развивалось сложное городское хозяйство. В июне 1931 года на пленуме ЦК ВКП (б) было решено выделить Москву из Московской области в самостоятельную административно-хозяйственную единицу. Началась перестройка управления всем московским хозяйством.

— Ну, Танюша, уезжаю во Францию, — сказал он жене, войдя в комнату.

Татьяна Митрофановна поспешно положила на столик какое-то вязанье, пересела к мужу на диван, куда он устало опустился, облокотившись на валик. В то время поездки за границу, даже руководителей, были большой редкостью.

— Что так сразу? — спросила Татьяна Митрофановна, уже не скрывая своего беспокойства.

— Посылают.

Она привыкла не расспрашивать мужа ни о чем. Если сам скажет, другое дело, а чтобы расспрашивать… Не полагалось тогда это делать женам ответственных работников. Он объяснил просто:

— Париж посмотреть велели… Париж ведь тоже столица государства…

Если говорить честно, то в Париж ему не хотелось, как не хотелось бы ехать ни в какую заграничную командировку, знал, что любые зарубежные поездки могут быть чреваты неприятными последствиями. Могут потом обвинить в нежелательных контактах, в излишней разговорчивости, да мало ли в чем… Ведь обвиняют же… На память пришли случаи со знакомыми ему людьми, которых после заграничных выездов приглашали в НКВД. Некоторые после таких приглашений так и не возвратились…

Дипломатические отношения СССР с Францией существовали уже с 1924 года, но договора о взаимопомощи еще не было. Он появится в 1935 году, но, тем не менее, председателю Исполкома Моссовета представили довольно большую программу для ознакомления. В нее входил осмотр автомобильных заводов «Рено», «Ситроен», знакомство с деятельностью Национального банка, посещение Сорбонны, двухдневное пребывание в Марселе — ознакомление с работой порта.

После приезда из Франции его никуда не вызвали, но все сделали вид, что он там вроде как бы и не был, никто не спросил, какой Париж и как живут парижане? Дома он тоже мало что рассказывал о своей поездке. Татьяна Митрофановна, как всегда, не интересовалась, лишь только одна домработница тетя Маша спросила:

— Ну а очереди большие в Париже, Константин Васильевич?

— Какие очереди? — не понял он.

— За продуктами… За мясом, за молоком…

Константин Васильевич только улыбнулся, а потом сразу же сделался серьезным. «Надо что-то срочно делать со снабжением Москвы продуктами», — снова подумал он. (В марте 1929 года в Москве была введена карточная система снабжения населения продуктами).

С продуктами в Москве было плохо, за ними выстраивались большие очереди. Как его всегда угнетали эти очереди! «И не потому, что плохо работает торговля… Нет, недостатки, конечно, есть, но главное в том, что не хватает продуктов. Сколько раз уже ставили эти вопросы перед Госпланом и перед наркоматом снабжения, но положение не меняется… Ну, что же? Придется ставить еще».

…Период работы Константина Васильевича Уханова на посту председателя Моссовета совпал со сложной политической обстановкой в стране; Сталин продолжал укреплять свои позиции, свое единовластие, попирая демократические основы партии. Все это не могло не сказаться на Московской партийной организации, Московском комитете партии.

Напомним, что с 1924 года Московскую партийную организацию возглавлял Н.А. Угланов, который во многом был не согласен с проводимой Сталиным политикой. Первого секретаря МК ВКП (б) поддерживали и многие члены бюро, которые тоже высказывали свои возражения. С годами эти противоречия росли, и в марте 1928 года Сталин пригласил к себе на беседу членов бюро МК партии Н.А. Угланова, К.В. Уханова, В.А. Котова и В.М. Михайлова.

Результатом этой беседы стал жесточайший нажим на Московскую партийную организацию, и уже в октябре этого года были проведены пленумы районных комитетов партии, на которых был освобожден от работы ряд секретарей райкомов, поддерживающих линию Н.А. Угланова. Вскоре был освобожден от занимаемой должности и сам Н.А. Угланов, после которого непродолжительное время Московскую партийную организацию возглавляли В.М. Молотов, К.Я. Бауман. Но в 1930 году К.Я. Бауман был переведен на работу в Ташкент, и снова встал вопрос о первом секретаре МК ВКП (б).

Стало известно, что на эту должность готовится Л.М. Каганович, личные отрицательные качества которого уже были известны московским большевикам, как были известны и его амбиции.

Уж как это случилось: то ли кто подсказал Константину Васильевичу, то ли сам решил, но он стал добиваться встречи со Сталиным, чтобы высказать ему мнение московских большевиков о Кагановиче, к тому же сказать, что он плохо знает Москву, никогда не работал в Московской партийной организации. Но эта встреча не состоялась.

Л.М. Каганович стал первым секретарем МК партии. Отношения с новым первым секретарем у Константина Васильевича не сложились сразу. Может быть, Лазарю Моисеевичу стало известно, что К.В. Уханов хотел встретиться по поводу его избрания со Сталиным, а может, еще что, но ему сразу же не понравился председатель Моссовета. «Самостоятелен слишком… И независим…»

Но был, говорят, вопрос, на котором особенно схлестнулись председатель Моссовета и первый секретарь МК. Это вопрос о храме Христа Спасителя…

Надо иметь в виду, что в тот период времени, когда шло широкомасштабное решение экономических, социальных, градостроительных задач Москвы, неизменно возникали большие противоречия, с которыми К.В. Уханов с каждым днем сталкивался все больше и больше. Коренное обновление промышленности, строительство новых предприятий, размах жилищной стройки, перестройка городского хозяйства, организация проектирования метрополитена привели к невосполнимой утрате многих памятников архитектуры. Как мы уже говорили, сносились исторические строения, дома, связанные с жизнью великих писателей, художников, композиторов. Как мог, председатель Моссовета боролся против этого, но победителем, к сожалению, выходил не всегда… Умели заинтересованные «строители» доказать необходимость расчищения той или иной площадки под новое строительство.

Вот дело дошло и до храма Христа Спасителя.

Известно, что еще в 1922 году на Первом съезде Советов было принято предложение о сооружении в Москве Дворца народов. Никаких посягательств на храм Христа Спасителя в постановлении съезда не было. Затем созданная «Комиссия построения», которая назвала будущее сооружение не «Дворец народов», а «Дворец Советов» определила, что строить следует в границах Охотного ряда — Тверской — Георгиевского переулка — Большой Дмитровки, причем за исключением Дома союзов «все прочие существующие постройки этого квартала подлежат сносу». Но проходит немного времени, и уже в протоколе этой комиссии появляется запись о том, что строительство Дворца можно рассмотреть также на месте храма Христа Спасителя.

К.В. Уханов всеми силами пытается воспрепятствовать этому мнению, доказывая, что в Москве много красивых мест, где мог бы разместиться Дворец Советов, но с приходом Кагановича в Московский комитет партии строительство Дворца на месте храма все чаще и чаще начинает упоминаться в документах. Разговор председателя Моссовета с ним по поводу строительства Дворца Советов в другом месте ничего не дал, а даже, говорят, ускорил перевод К.В. Уханова на другую работу. Летом 1931 года Сталин посетил предполагавшееся место постройки Дворца Советов, и вопрос был решен окончательно. Храм спасти не удалось.

В феврале 1931 года Уханов был «выдвинут» на пост первого заместителя наркома снабжения СССР. В 1934 году К.В. Уханов был назначен народным комиссаром местной промышленности РСФСР, затем работал народным комиссаром легкой промышленности РСФСР. На этом посту его и арестовали.

Это произошло 21 мая 1937 года…На дачу в Серебряный бор приехала рано утром машина, и вышедший из нее человек сказал:

— Константин Васильевич, вас просит к себе хозяин.

— Хозяин?

Хозяином называли Сталина. «Зачем я ему понадобился? — подумал нарком легкой промышленности. — И почему никто не позвонил? Не предупредил?..» Сомнения были недолгими, через минуту он понял все и молча сел в машину…

Ему предъявили обвинение в «контрреволюционной деятельности» по так называемому делу «Резервного центра правых». На июньском 1937 года Пленуме ЦК ВКП (б) К.В. Уханов был заочно выведен из состава Центрального Комитета, членом которого являлся с XII съезда, и исключен из партии. 26 октября 1937 года состоялось закрытое судебное заседание, если это заседание так можно назвать.

— Признаете ли вы себя виновным в антипартийной деятельности? — спросил его председательствующий.

— Нет, — коротко ответил он и выслушал смертельный приговор, который в этот же день был приведен в исполнение.

Честное имя Константина Васильевича Уханова было восстановлено в 1955 году.

Литература

1. Уханов К.В. …За реконструкцию местной промышленности. — М.:Наркомместпром РСФСР,1936.

2. Уханов К.В. …Перспективы строительства Московской области. — М.: Моссовет, 1929.

3. Уханов В.К. К новым победам. — М.: Московский рабочий, 1930.

4. Нестерович О. Лучший «Красный директор» // Советская Россия. 1996. — 23 сент.

Алексей Шишов. Человек Сталина. Николай Александрович Булганин

…Среди топорных, грубых физиономий членов правительства он выделялся своей интеллигентной внешностью, мягкими, приятными манерами. Было в его облике что-то от старорежимного генерала в отставке…

Г.П. Вишневская

Николай Александрович Булганин.

30 (11). 05.1895 — 24.02.1975.

На вершине московской власти с 28.02.1931 по 03.11.1937

В июле 1937 года в ближайшем окружении «вождя всех народов» товарища Сталина замаячила новая фигура. Этот человек внешне мало походил на привычное сталинское окружение — Ворошилова, Кагановича, Буденного, Берию, Молотова — людей пролетарского происхождения, поднятых к вершинам власти Гражданской войной. Он больше напоминал партийных руководителей из когорты ленинской гвардии, создававших партию большевиков и не удержавшихся у рычагов власти в Советском государстве. К тому времени многие из них уже были репрессированы по сфабрикованным антисоветским «делам». Партийных интеллигентов, которые противились или могли противиться Сталину, органы ВЧК-ГПУ расстреливали без малейшей жалости к ним. Новый человек в окружении генерального секретаря отличался подтянутостью и аккуратностью. Задумчивое выражение лица, небольшие, тщательно подстриженные усики и русая бородка клинышком. Типичный российский интеллигент начала ХХ столетия.

Николай Александрович Булганин родился 30 мая 1895 года на Волге в старинном русском городе Нижнем Новгороде. Происходил из семьи мелкого служащего, хотя в прижизненных биографиях будет записано коротко и ясно — из семьи рабочего. Но учился он в реальном училище, тогда как дети рабочих в лучшем случае получали начальное образование в церковно-приходских школах. Реальное училище давало хорошее среднее образование, но Николай Булганин дальше учиться не пошел.

Еще юношей он увлекся политической деятельностью. Нижний Новгород имел значительную рабочую прослойку, рядом было пролетарское Сормово. Трудно объяснить почему, но в годы Первой мировой войны Булганин каким-то образом не был призван в ряды русской армии, хотя по причине больших людских потерь на фронтах тылы основательно «подчищались». После Февральской революции Булганин вступил в ряды социал-демократической партии большевиков, с которой связал всю свою дальнейшую жизнь.

Молодой, деятельный член партии большевиков всегда был в гуще политических событий, которые бурлили в большом городе на Волге. После Октября 1917 года, когда вся Россия разделилась на враждебные лагери — красных и белых, — он оказался не на фронтах Гражданской войны, а в органах Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (ВЧК) по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Это было его партийное поручение. В органах ВЧК Николай Булганин проработал с 1918 по 1922 год.

Почти пять лет чекистской деятельности — срок немалый. Чекисту Булганину приходилось активно бороться не только с мешочниками, саботажниками и другими неугодными новой власти классовыми элементами. Совсем рядом с Нижним Новгородом в верхневолжских городах вспыхивали антисоветские восстания, в приволжских лесах скрывалось немалое число вооруженных дезертиров из Красной Армии, Белая армия адмирала Колчака брала Казань. Борьба с контрреволюцией в тылу с начала Гражданской войны велась бескомпромиссно. Лозунг был таков: «Кто не с нами, тот против нас». Массовые расстрелы контрреволюционных элементов не являлись чем-то из ряда вон выходящим. Новая власть беспощадно расправлялась со своими врагами.

После Гражданской войны многие чекисты, работавшие в органах ВЧК, по партийному призыву сменили поле деятельности. Теперь они направлялись большевистской партией на борьбу со страшной хозяйственной разрухой. В молодой Советской республике стояли заводы и фабрики, число профессиональных рабочих резко сократилось за счет призывов в ряды Красной Армии, а также тех, кто уходил на работу в руководящие местные органы, и тех, кто возвращался в деревню, поскольку в городах было голодно. Экономическую разруху завершал развал в работе железнодорожного транспорта. Ко всему прочему, стране, еще совсем недавно продававшей Европе хлеб, угрожал голод.

В 1922 году бывший чекист переходит на руководящую работу в Высший Совет народного хозяйства (ВСНХ). Такое выдвижение человека, еще совсем молодого и не имевшего специального образования, свидетельствовало только об одном — на прежней работе в органах ВЧК Николай Булганин зарекомендовал себя с самой хорошей стороны. Советское государство вступало в период социалистической индустриализации, и для руководства встававшим крепко на ноги народным хозяйством требовались энергичные, проверенные Гражданской войной партийцы.

За пять лет работы в Высшем Совете народного хозяйства Булганин набрался опыта. Многое ему пришлось постигать самообразованием. К 32 годам он уже сложился как руководящий работник: был решительным и настойчивым, выше всего ставил в своей деятельности выполнение партийных решений. Ведь с теми, кто не подчинялся им, особенно не церемонились: ГУЛАГи в северных районах росли как грибы.

В 1927 году Н.А. Булганин назначается директором одного из крупнейших предприятий страны — Московского электрозавода. Официально завод открылся в следующем году. На торжественной церемонии пуска предприятия присутствовали В.В. Куйбышев и С.М. Буденный. Столичный электрозавод был уникальным промышленным предприятием. В условиях, когда электрификация страны шла семимильными шагами, электрозавод оставался долгое время единственным производителем отечественных трансформаторов самой различной мощности.

За короткий срок электрозавод стал одним из флагманов отечественной индустрии. Николай Александрович как директор получает свою первую орденскую награду и сразу самую высокую. Он был награжден только что утвержденным ВЦИК орденом Ленина. Такой же орден получил в 1931 году и коллектив возглавляемого им предприятия — он первым в стране выполнил пятилетнее задание за два с половиной года. Рабочие по праву гордились своей продукцией: их трансформаторы были установлены на Земо-Авчальской и Рионской гидроэлектростанциях, на Шатурской ГРЭС.

Молодой директор московского завода делал быструю карьеру. В сталинском окружении решили, что популярному в Москве партийцу будет по плечу новая работа, на более высоком и ответственном посту. В январе 1931 года Николай Александрович Булганин избирается председателем Исполкома Московского Совета депутатов трудящихся.

Москва в начале 30-х годов напоминала огромную строительную площадку: росли корпуса новых заводов и фабрик, реконструировались и расширялись старые, возводилось метро, строились жилые дома. Шла реконструкция самого города — он менялся на глазах у москвичей.

Строились не просто предприятия, а индустриальные гиганты. Среди них был завод «Фрезер» по производству режущих инструментов. Годовой объем его продукции должен был составить 30 миллионов рублей. О мощности «Фрезера» можно судить по тому, что вся инструментальная промышленность Советского Союза в 30-х годах давала продукции на 35 миллионов рублей. Строительство этого гиганта стало прямой заботой председателя Моссовета. К 1 мая 1932 года завод был построен.

В 1932 году заработал и другой крупнейший завод «Калибр». Он производил различные измерительные инструменты. Общий годовой объем продукции составлял 42 миллиона рублей.

О том, как строились «Калибр», «Фрезер» и другие заводы, председатель Моссовета Н.А. Булганин докладывал в Совете Министров и Центральном Комитете партии регулярно. Спрос за недочеты и отставание в сроках был в первую голову с него и с руководителя московской городской партийной организации.

В феврале 1931 года Булганин присутствует при закладке фундамента еще одного гиганта советской индустрии — Первого государственного подшипникового завода. Он возводился на месте бывшей мусорной свалки, носившей название «Сукино болото». Завод должен был выпускать в день 100 тысяч подшипников. (Сравним, в то время все европейские заводы вместе взятые могли давать в день 120 тысяч подшипников.) С пуском завода Советский Союз полностью освобождался от ввоза подшипников из-за границы и обеспечивал отечественными подшипниками автотракторную, авиационную, электротехническую промышленность, станкостроение, машиностроение и другие отрасли.

В годы пребывания Н.А. Булганина на посту председателя Моссовета заканчивалось строительство Станкостроительного завода им. Серго Орджоникидзе и Велосипедного завода. Последний в 1932 году должен был выпустить 50 тысяч веломашин, а через два года довести их производство до 450 тысяч в год.

Одновременно со строительством новых предприятий велась реконструкция старых. Булганин часто посещал родной ему завод, где в трудовом коллективе хорошо помнили и почитали своего бывшего директора.

Коренной реконструкции подвергся электромашиностроительный завод «Динамо», которому в 1935 году было присвоено имя С.М. Кирова. Значительная перестройка была проведена на электромоторном заводе имени И.И. Лепсе. Заканчивалась реконструкция «Красного пролетария», который перешел на выпуск сконструированного на заводе токарного станка «ДИП» («догнать и перегнать капиталистические страны»).

Первый «ДИП» был смонтирован 25 апреля 1932 года, а к 1 Мая смонтировано еще пять станков. Об этом писали газеты «Правда», «Известия» и другие печатные органы. В связи с трудовыми успехами столицы имя председателя Моссовета часто мелькало на газетных страницах с многозначащим эпитетом «верный сталинец». Центральные же газеты регулярно по утрам ложились на рабочий стол Иосифа Виссарионовича. С резким ростом металлообрабатывающей промышленности встала проблема обеспечения ее высококачественным металлом, различными сортами стали. Качественную сталь должен был дать прежде всего старый металлургический завод (основан в 1883 году французским предпринимателем Ю. Гужоном) «Серп и молот». Его реконструкция началась еще в 20-е годы и велась с большим размахом. Булганину пришлось отвечать за окончание реконструкции, когда превратившийся в металлургический гигант «Серп и молот» сдавался «под ключ».

Реконструкция тяжелой индустрии столицы в 30-е годы проводилась для создания современной отечественной военной промышленности. Немалая доля продукции московских предприятий шла на оборонные нужды, на снабжение армии и флота, создание новой боевой техники и оружия. После Гражданской войны и иностранной интервенции страна продолжала находиться во враждебном окружении, и вопросы обеспечения ее обороноспособности решались высшим государственным и партийным руководством в первую очередь. Ответственность за выполнение принятых в Кремле решений лежала на местных руководителях.

Коренной реконструкции в эти годы подвергались не только заводы тяжелой индустрии Москвы. Значительные изменения произошли в легкой промышленности, прежде всего текстильной. Увеличили производственную мощность текстильная фабрика имени Я.М. Свердлова, «Красная Роза», Первая ситценабивная имени Т.М. Фрунзе, фабрика имени М.И. Калинина, «Трехгорная мануфактура». Ликвидировалось кустарное прядение. Налаживалось производство искусственного шелка, улучшалось качество прядения и отделки. В начале 30-х годов Москва давала более двух третей отечественного шелка.

Почти заново была создана трикотажная промышленность. В швейном производстве вместо полукустарных мастерских создавались крупные швейные фабрики. Строились обувные фабрики «Парижская Коммуна» и «Буревестник», пуговичная фабрика имени Н.Д. Балакирева.

Технически перевооружались предприятия пищевой промышленности. Резко возросла производительность столичных мукомольных предприятий. К концу первой пятилетки полностью механизированными стали девять хлебозаводов. Ежегодно расширялась сесть общественных столовых, кафе, закусочных, фабрик-кухонь.

Строились полиграфические предприятия. Заработали типографии газет «Рабочая Москва» и «За индустриализацию». Председатель Моссовета Н.А. Булганин стоял у истоков строительства гигантского полиграфического комбината «Правда».

Роль Булганина как главы московской власти в деле промышленного обновления и индустриализации столицы, несомненно, огромна. Однако следует отметить, что тогда у руководства производством и на стройках стояли молодые, не менее энергичные люди — Н.Р. Иванов, А.И. Бодров, Ф.А. Мышков, И.В. Тевосян и многие другие. Они с величайшим энтузиазмом, свойственным эпохе социалистической индустриализации в СССР, отдавались созидательному труду. Высокие темпы промышленного строительства и производства обеспечивали стахановское движение и движение рационализаторов. Инициаторы ударного труда повышали его производительность, рационализаторы в немалой степени решали проблему технического усовершенствования рабочих мест. Это позволяло Москве выполнять пятилетние планы развития народного хозяйства в сжатые сроки.

С именем Николая Александровича Булганина связано начало строительства Московского метрополитена. Решение о строительстве было принято в 1931 году на июньском пленуме ЦК ВКП (б) и в том же году «Метрострой» начал его. Председатель Моссовета много внимания уделял «Метрострою». Он постоянно находился на его объектах, спускался в шахты, встречался с рабочими и инженерами. В метрошахтах Булганин сильно простудился, заболел и на несколько недель вышел из строя. После выздоровления он продолжал трудиться с прежней энергией, исполняя свои нелегкие обязанности.

Метро стало гордостью столицы. Первая его очередь — 13 станций от Сокольников до ЦПКиО имени Горького и Смоленской площади — была торжественно открыта 15 мая 1935 года. Протяженность линий составляла 11,6 километра, среднесуточные перевозки — 177 тысяч пассажиров.

В проектировании станций метро участвовали видные советские архитекторы — И.А. Фомин, В.Г. Гельфрейх, А.В. Щусев и другие. Они стремились не только создать комфортабельные условия для пассажиров, но и придать каждой станции индивидуальный архитектурный облик. Торжественные, мажорные по настроению художественные комплексы были украшены статуями и рельефами, монументально-декоративными композициями (живопись, мозаики, витражи). В облицовке использовано свыше 20 видов мрамора из различных месторождений Урала, Алтая, Средней Азии, Кавказа, Украины и других мест, а также лабрадор, гранит, порфир, родонит, оникс. Московский метрополитен стал настоящим украшением столицы. При пуске новых линий заводились «Книги записи впечатлений». Есть отзывы и о первом радиусе Московского метрополитена. (Их публикация помещена в первом выпуске историко-краеведческого альманаха «Московский архив», вышедшем в 1966 году.) «Метро Москвы в архитектурном смысле изумительно красиво, удачно и оригинально построено, — сделал запись в 1935 году банкир из Голландии г-н Ретмейер. — Это доказывает, что у господина Сталина можно многому научиться. Русский народ своими достижениями может гордиться».

В Москве тех лет проживало уже около четырех миллионов жителей, Моссовет проводил большие работы по озеленению города, заботился о его благоустройстве. Десятки тысяч электрических лампочек освещали город в темное время суток.

Работая на посту главы столичной администрации, Булганин проявил себя и как крупный специалист по планированию развития народного хозяйства. Еще в 1933 году плановой комиссией Моссовета были разработаны «Основные показатели народнохозяйственного плана 2-й пятилетки г. Москвы (1933–1937 гг.)». Этот документ, в основе которого лежали многие булганинские мысли о развитии экономики столицы, был рассмотрен и одобрен на Московской областной и городской партийных конференциях. В решениях особо подчеркивалась важность введения в строй на полную мощность гигантов советской индустрии, возведение которых проходило в годы первой пятилетки.

10 июля 1935 года (в этот год была отменена карточная система на хлеб, крупу и муку) СНК СССР и ЦК ВКП (б) утвердили Генеральный план реконструкции Москвы. В постановлении о нем говорилось о необходимости «исходить из сохранения основ исторически сложившегося города, но с коренной перепланировкой его путем решительного упорядочения сети городских улиц и площадей».

Развернулась грандиозная деятельность по переустройству города. К 1938 году завершилась реконструкция центра. Красная площадь и прилегающие к ней улицы были освобождены от мелких торговых зданий, палаток, складов и одноэтажных деревянных домиков. Расширенные улицы покрывались асфальтом. Преобразились площади: Манежная, Революции, Свердлова и Дзержинского. Рядом с ними появились величественные здания: Дом Совета Народных Комиссаров СССР, гостиница «Москва» и другие.

К 20-й годовщине Великого Октября на пяти башнях Московского Кремля были установлены пятиконечные рубиновые звезды. Столицу украшали Кремлевская, Москворецкая, Софийская, Крымская, Берсеневская, Фрунзенская, Бережковская, Дорогомиловская и другие набережные Москвы-реки и Яузы. По берегам этих рек выстроились новые жилые и общественные здания. 11 новых больших мостов связали между собой различные части города.

Все же главной достопримечательностью советской столицы оставался Московский метрополитен, строительство которого продолжалось невиданными темпами. Они действительно поражали воображение. Если в Берлине первая очередь метро протяженностью 11 километров строилась (в основном открытым способом) шесть лет, в Токио 4-километровая линия — четыре года, в Нью-Йорке 20-километровая — семь лет, то прокладка 11,6 километра подземной трассы в Москве была осуществлена всего за три года.

Булганин и Хрущев работали очень дружно и, что самое главное, — результативно. Сталин называл их «отцами города». Следует заметить, что работа в советской столице для любых руководителей большого ранга имела свою специфику. Прежде всего, она была на виду у руководителей государства. По многим (порой и не по самым важным) вопросам Н.А. Булганину приходилось советоваться с ними, а часто и лично со Сталиным. Об этом свидетельствует в своих воспоминаниях и Н.С. Хрущев. Например, даже строительство в Москве общественных туалетов шло под руководством самого Сталина. «Однажды (по-моему, перед XVII партийным съездом), — пишет Н.С. Хрущев, — мне позвонили и сказали, чтобы я сам позвонил по такому-то номеру телефона. Я знал, что это номер телефона на квартире Сталина. Звоню. Он мне говорит: «Товарищ Хрущев, до меня дошли слухи, что у вас в Москве неблагополучно дело с туалетами. Даже «по-маленькому» люди бегают и не знают, где бы найти такое место, чтобы освободиться. Создается нехорошее, неловкое положение. Вы подумайте с Булганиным о том, чтобы создать в городе подходящие условия». Казалось бы, такая мелочь. Но это меня еще больше подкупило: вот, даже о таких вопросах Сталин заботится и советует нам. Мы, конечно, развили бешеную деятельность с Булганиным и другими ответственными лицами, поручили обследовать все дома и дворы, хотя это касалось в основном дворов, поставили на ноги милицию. Потом Сталин уточнил задачу: надо создавать культурные платные туалеты. И это тоже было сделано. Были построены отдельные туалеты…»

Сталин как глава государства и партии, безусловно, был доволен и Хрущевым, и Булганиным. Именно поэтому их общение с Генеральным секретарем становилось все чаще и чаще. Не случайно он приглашал их на «семейные» обеды. При этом Сталин всегда шутил: «Приходите обедать, отцы города». Удостаивались такой чести лишь единицы. Да и то из самого близкого окружения вождя.

Правда, как-то Булганин признался Хрущеву: «Приглашают тебя к нему в гости, там тебя поят, кормят, а потом и не знаешь, куда ты поедешь: сам ли домой к себе или тебя отвезут куда-нибудь и посадят». Такие опасения председателя Моссовета не были лишены оснований, ибо многие из тех, кого Сталин приглашал к себе на дачу или в Кремль, думали точно так же.

Бывший чекист Николай Булганин был достаточно хорошо знаком с репрессивным аппаратом Советской власти. Сменявшие друг друга Ягода, Ежов, Берия производили массовые чистки среди партийцев, военных, государственных служащих. Да и не только среди них. Булганин понимал, что каждая встреча со Сталиным таила в себе известную опасность.

Во время сталинских застолий, как правило, обсуждалось, прорабатывалось немало политических, хозяйственных вопросов, связанных и с жизнедеятельностью столицы. Решение их не откладывалось в долгий ящик. Если уж чего не любил Сталин в своих ближайших помощниках, так это волокиту. Хрущев и Булганин (в то время они были большими друзьями) без промедления брались выполнять волю «великого вождя». Тот не повторял дважды указание.

Николай Александрович Булганин действительно радел всей душой за вверенный ему город. Но было бы неверным считать, что его работа не имела недостатков. Не исключено, что их не всегда замечали Сталин и его ближайшее окружение, но простые горожане это видели хорошо. Среди прочего, повседневная деятельность Моссовета была сильно заорганизована. Москвичи, обращавшиеся туда с самыми различными жалобами, очень часто наталкивались на глухую стену бюрократизма. Несомненно, вина в этом ложилась на председателя столичного Совета.

Причастен Булганин и к целому ряду «черных страниц» в истории Советского государства и его столицы. Рано или поздно происходит историческая оценка всего совершенного. Булганин оказался лично причастен к проведению в жизнь поистине варварского плана Сталина — Кагановича по реконструкции Москвы, формированию ее нового внешнего облика. В 1932 году при Моссовете было создано Архитектурно-планировочное управление (АПУ), которое весьма активно способствовало сносу многих архитектурных и исторических памятников древней Москвы.

Перечень утраченного просто огромен. Исчезла с лица земли знаменитая в отечественной истории Сухарева башня. Были разрушены Сретенский, Златоустовский, Георгиевский монастыри. Снесли древние церкви: Сергия Радонежского, Михаила Архангела, Крестовоздвиженскую… Был взорван самым варварским способом храм Христа Спасителя — святыня, памятник победы русского народа в Отечественной войне 1812 года, ее героям. Столица лишилась домов, чья история была связана с жизнью Пушкина, Карамзина, Лермонтова…

Булганин стоял во главе Моссовета в трагическое время — в самый разгул сталинских репрессий, когда люди тысячами вычеркивались из жизни, а десятками тысяч отправлялись на новостройки пятилетки и лесоповалы, проводя многие годы за колючей проволокой. Во второй половине 30-х годов по стране прокатилась очередная волна массовых репрессий против «классовых врагов». Сталинская колесница беззакония, которой на сей раз ретиво управлял Лаврентий Берия, безжалостно проехала по судьбам тысяч москвичей. Среди них было много руководителей предприятий, партийных и советских работников, деятелей культуры, которых хорошо знал Булганин.

Следует заметить, что нет достоверных сведений о его непосредственной причастности к страшному произволу тех лет. Фамилии Булганина нет в числе организаторов массовых репрессий. Как, скажем, Ежова или Берия, Молотова или Ворошилова, которые не только подписывали коллективные списки обреченных, но и сами в своих ведомствах выискивали «врагов народа». И все же нельзя снимать с Булганина моральной ответственности за проводимые репрессии. Неизвестно, скажем, о фактах, когда бы он оградил от репрессий тех людей, которых он знал лично по работе в Москве.

Своеобразным отчетом председателя Исполкома Московского городского Совета стало его выступление на XVII съезде партии, походившем в январе-феврале 1934 года. Доклад он начал с обязательного восхваления товарища Сталина: «Товарищи, те исключительно грандиозные перспективы, которые даны в гениальном докладе товарища Сталина…» Далее Н.А. Булганин говорил о развитии советской столицы и, естественно, о результатах собственной деятельности на этом посту. Он рассказал о путях превращения Москвы в образцовый город пролетарского государства, о том, как развиваются и растут фабрики и заводы. Говорил о темпах и итогах развития городского хозяйства. Цифры были впечатляющие. О приписках в сталинское время не могло быть и речи, ибо по законодательству 30-х годов приписка к плану расценивалась как вредительство, и за это кара следовала незамедлительно.

Булганин докладывал партийному съезду, а вернее товарищу Сталину, о том, что ликвидирована казарменная система в большинстве текстильных фабрик города Москвы, что разрешается такая сложнейшая проблема многомиллионного города, как его теплофикация, что окончание строительства канала Москва-Волга даст возможность увеличить мощность столичного водопровода в четыре раза и тогда в пользовании водой жители города оставят позади Берлин и Лондон, что для того, чтобы довести линии метрополитена до 40 километров длиной, предстоит построить по объему два с лишним Днепростроя, но подземного.

Свое выступление на XVII партсъезде Н.А. Булганин закончил вполне традиционно, следующими словами: «Московская партийная организация, рабочие, колхозники и трудящиеся Московской области, вступив во вторую пятилетку, как никогда сплоченные вокруг нашей партии, вокруг Центрального Комитета, вокруг товарища Сталина, будут героически бороться за выполнение указания товарища Сталина и свои обязательства перед партией и страной выполнят с честью, сделают нашу родную Москву великой столицей пролетариев всего мира». Николай Александрович Булганин понимал свой долг в служении стране — великому Советскому Союзу, его народу, большевистской партии и вождю товарищу Сталину.

Его дальнейшее восхождение зависело только от Сталина, который давно присматривался к руководителям столицы — Булганину и Хрущеву. У Генерального секретаря было достаточно времени, чтобы убедиться в их деловых качествах и способностях. Москва за время их руководства городом действительно преобразилась, превратившись в гиганта социалистической индустрии. Здесь, как нигде лучше, решалась программа социальных преобразований, развивались культура и наука.

Было и еще одно обстоятельство, которое объективно влияло на карьеру председателя Моссовета. Сталинские репрессии раз за разом освобождали столько кабинетов руководителей самого высокого ранга, что стояла нешуточная проблема их заполнения новыми, знающими дело работниками. Подготовленных кадров стало просто не хватать.

В июле 1937 года Н.А. Булганин назначается на высокую должность председателя Совета Народных Комиссаров РСФСР — то есть становится главой самой большой Советской Республики. Булганину дела принимать было просто не у кого, поскольку прежний председатель СНК РСФСР Д.Е. Сулимов был репрессирован, обвинен сразу по нескольким статьям за антигосударственную, антисоветскую деятельность. Служебный кабинет его был пуст и опечатан. Дела принимать было не у кого.

В российском Совмине пустовали тогда многие министерские кабинеты. Под безжалостный бериевский репрессивный топор попали и руководители российских наркоматов. Были репрессированы заместитель председателя СНК РСФСР Д.З. Лебедь, нарком местной промышленности И.П. Жуков, нарком пищевой промышленности С.С. Лобов, нарком просвещения А.С. Бубнов, нарком здравоохранения Г.Н. Каминский, нарком легкой промышленности К.К. Стриевский…

Таким образом, новому главе российского правительства не только не у кого было принимать служебные дела, но и не с кем работать. Так что, Николаю Александровичу Булганину пришлось, по сути дела, формировать новый состав Совета Народных Комиссаров РСФСР, а только потом заниматься проблемами управления Российской Федерации.

Чуть больше года Булганин находился на этом посту. Отрезок времени, безусловно, короткий для того, чтобы в полной мере реализовать свои организаторские и интеллектуальные возможности. Но Булганин и не пытался выйти за рамки созданной к тому времени, в стране командно-административной системы управления. Он не предлагал каких-либо реформ, как, скажем, делали его предшественники на этом посту, репрессированные Д.Е. Сулимов, А.И. Сырцов, а еще раньше А.И. Рыков.

Тем не менее, глава российского правительства вновь обратил на себя внимание Сталина. В октябре 1938 года Сталин доверил ему ответственный пост председателя правления Государственного банка СССР и одновременно назначил одним из заместителей Председателя Совета Народных Комиссаров СССР. Булганин вошел в высший эшелон власти.

Став во главе главного финансового ведомства государства, Булганин и на этом поприще продемонстрировал свои организаторские способности. Поскольку специального образования, в том числе и высшего, он не имел, думается, что очень многое из области теоретических и практических знаний Булганин черпал путем самообразования. К тому же он всегда умело опирался на знающих дело многочисленных помощников и заместителей.

Уже на XVIII партийном съезде, проходившем в марте 1939 года, председатель правления Государственного банка СССР докладывал о результатах укрепления финансовой мощи страны. «…За годы двух пятилеток финансовая мощь нашей страны невиданно укрепилась, — говорил «главный банкир» Советского Союза. — Государственный бюджет СССР из года в год возрастает. При этом у нас доходы в бюджете всегда превышают расходы. Бюджет СССР за годы сталинских пятилеток возрос более чем в 20 раз. Эти данные говорят о прочности и устойчивости нашей денежной системы».

Государственный банк СССР был превращен в центр краткосрочного кредитования. В 1937 году он имел по стране 3300 отделений. Если в 1934 году Госбанк выдал ссуд народному хозяйству в размере 140 миллиардов рублей, то через три года сумма составила 475 миллиардов. Более чем в три раза увеличились размеры ежедневно выдаваемых ссуд. Резко увеличилось поступление в отделения Госбанка наличных денег. Государство через свой банк оплачивало колхозам стоимость всей сдаваемой ему сельскохозяйственной продукции.

Председатель правления Государственного банка СССР был одним из тех советских руководителей, которые «на ура» восприняли идею Сталина в ближайшие 10–15 лет догнать и перегнать в экономическом отношении передовые страны Европы и Соединенные Штаты Америки. Булганин был среди тех людей, которые подготовили теоретическое обоснование для выполнения «партией и народом» сталинского указания. Причем Н.А. Булганин проявил себя руководителем, прекрасно разбирающимся в сильных и слабых сторонах народного хозяйства СССР. Его речь на съезде не раз прерывалась аплодисментами, а в конце выступления встал весь зал, приветствуя сходящего с трибуны «главного банкира» страны возгласами «ура».

Какие же данные, по мнению Булганина, были у Советского Союза для того, чтобы догнать и перегнать экономически развитые страны Европы и США? «Первое — СССР уже перегнал капиталистические страны Европы по уровню технического производства в промышленности и в сельском хозяйстве, — подчеркивал он. — Мы располагаем самым обновленным техническим аппаратом в Европе…

Второе — СССР имеет самое крупное, самое индустриальное сельское хозяйство в мире.

Третье — СССР имеет рекордные большевистские темпы развития народного хозяйства, позволяющие ему и в дальнейшем двигать вперед свою промышленность, свое сельское хозяйство такими темпами, о которых капиталистические страны не могут и мечтать.

Четвертое — СССР имеет социалистическую систему хозяйства, не знающую экономических кризисов.

Пятое — СССР имеет трудовой подъем, народный героизм, умножающие ряды стахановцев, стахановок, и непреодолимое желание миллионов тружеников бороться под знаменем Ленина — Сталина за полную победу коммунизма».

Думается, что И.В. Сталин оценил выступление Булганина. Оно, как нельзя лучше, отвечало сталинским воззрениям на ближайшее будущее Советского Союза, когда желаемое выдавалось за действительное. Но верил ли сам хозяйственник и финансист Булганин в обнародованные им «данные», дававшие возможность перегнать развитые капиталистические государства Запада в предельно короткие сроки?.. Указания «великого вождя» сразу же становились стратегическими целями Советского государства и его руководящей силы — Коммунистической партии.

Можно предположить, что именно тогда Иосиф Сталин увидел в Булганине своего будущего ближайшего помощника по управлению страной, ее народным хозяйством. Председатель Госбанка — его единомышленник. После XVIII партийного съезда Николая Александровича Булганина все чаще видят в окружении Сталина. Но на первые роли, как, например Ворошилов и Молотов, он еще не выходит. Булганин предельно осторожен и тактичен. Может быть, именно поэтому Берия так и не завел дела против «главного банкира» СССР, а если и вел на него досье, то так и не доложил о нем товарищу Сталину, зная его доброжелательное отношение к Булганину.

…Началась Великая Отечественная война. Н.А. Булганин продолжал работать на посту председателя правления Госбанка и заместителя председателя СНК СССР. Однако исполнять эти обязанности ему пришлось совсем недолго. По воле Сталина он становится военным человеком достаточно высокого ранга и вскоре направляется в действующую армию, получив назначение на должность члена Военного совета Западного направления. В начале войны это направление было главным — немецко-фашистские полчища прямым путем рвались к Москве. На этой должности Булганин находится с июля 1941 года по декабрь 1943 года. Со временем Западное направление будет преобразовано в Западный фронт. Булганин останется членом его Военного совета.

Николай Александрович Булганин был человеком и руководителем сугубо гражданским. Если не считать его прошлое молодого нижегородского чекиста и те аспекты его работы в Госбанке, которые были связаны с решением вопросов финансирования вооруженных сил. Чем же руководствовался Верховный главнокомандующий И.В. Сталин, назначая сугубо гражданского человека, не повоевавшего даже в годы Гражданской войны, на столь высокий пост в действующей армии? Ведь, скажем, опытный кадровый политработник мог быть уместнее на должности члена Военного совета. Как вспоминал Маршал Советского Союза И.С. Конев, когда членами Военных советов были такие деятели, как Булганин, Хрущев, Каганович, Жданов, это давало им огромный дополнительный авторитет на фронте и в тылу. Один из самых прославленных советских полководцев Конев, безусловно, прав. В свою очередь и авторитет этих известных всей стране государственных деятелей поднимал дух армии.

В 1941 году Германия и ее союзники наступали по всему фронту, враг подходил к Москве. У Сталина, казалось, были все основания не доверять людям военным. К тому же на него сильно повлиял тот факт, что известный генерал Власов добровольно перешел в стан фашистов и оказался там не в единственном числе.

Несомненно, Булганин для роли члена Военного совета подходил вполне, хотя и с некоторыми натяжками. Этот спокойный и интеллигентный человек значительно уступал таким «зубрам», как Каганович, Мехлис, Жданов, за плечами которых была Гражданская война со всеми ее перипетиями. Однако Сталину были нужны не только инквизиторы типа Мехлиса, но и люди типа Булганина.

Перед Булганиным на Западном фронте уже побывал с ревизией печально известный в истории Красной Армии товарищ Мехлис. Его ревизия обернулась уничтожением целой «банды врагов народа» в командном составе фронта. И теперь требовался иной человек, не нагоняющий страх уничтожением не виновных ни в чем командиров и политработников всех рангов.

Булганин прибыл в штаб Западного направления в трудные июльские дни 1941-го, когда Центральная группа армий гитлеровцев наносила сильные удары по советским войскам в районе Смоленска, стоявшего на прямом пути к Москве. Фашистское командование намеревалось преодолеть здесь последнюю преграду — разбить в приграничье и Белоруссии советские войска и открыть себе дорогу к советской столице. Бои шли тяжелые и непрерывные. Дивизии и полки Красной Армии сражались отважно, но при неравенстве сил несли тяжелые потери, отступали, нередко попадая в клещи окружения. Много тысяч красноармейцев оказалось во вражеском плену.

Сталин очень болезненно относился к военным неудачам на фронте, но вины Булганина здесь не видел. Являясь членом Военного совета Западного направления, а после упразднения этого направления в числе других в сентябре 1941 года — членом Военного совета Западного фронта, Булганин не решал сугубо военных вопросов. Более того, он не вмешивался в них. Перед ним стояли другие задачи. Он прекрасно понимал свою роль и занял свое положение среди профессиональных военных, имевших военное образование и войсковой опыт. В годы войны Н. А. Булганин, будучи последовательным членом Военного совета трех фронтов, «разумно» уживался со всеми командующими. Даже с таким решительным и своенравным полководцем, каким являлся Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Булганин прежде всего был политическим работником.

Много лет спустя Г.К. Жуков, который с октября 1941 года по август 1942 года был командующим Западным фронтом, вспоминал: «Булганин очень плохо знал военное дело и, конечно, ничего не смыслил в оперативно-стратегических вопросах». В то же время резкий в суждениях Жуков неплохо отзывался о своем члене Военного совета как человеке и партийном работнике.

Многие советские военачальники в послевоенных мемуарах характеризуют его как человека сугубо гражданского. Такую же оценку Булганину дает, например, генерал-полковник В. Шатилов. Он пишет, что член Военного совета его фронта не мог самостоятельно нанести на свою рабочую карту готовые данные о расположении войск. То есть не мог элементарно работать с военно-топографической картой местности, где вели бои войска его фронта. При всем при том Булганин добросовестно исполнял обязанности члена Военного совета, был в курсе всех дел. При полном отсутствии профессионализма он регулярно участвовал в обсуждении военных задач на заседаниях фронтового Военного совета и других совещаниях, ставил свою подпись под важнейшими документами.

Он и на фронте оставался «человеком Сталина», был наделен огромными полномочиями и мог решать судьбы многих подчиненных ему людей. Дополнительную власть, причем немалую, Н.А. Булганину давало и то обстоятельство, что он являлся кандидатом в члены Центрального Комитета партии, и о его близости к Верховному главнокомандующему знали тоже.

На генерале лежала личная ответственность за работу по поддержанию высокого морально-политического духа личного состава войск фронта. Он часто бывал в частях, на передовой, встречался и беседовал с бойцами и командирами. Того же требовал и от политработников. В армиях и дивизиях Западного фронта своего члена Военного совета знали хорошо и, что особенно важно — «в лицо».

Булганин на фронте занимался и хозяйственными вопросами. Например, в октябре 1941 года, в самый разгар битвы за Москву, он обратился за помощью в родной Моссовет. «У вас, — сказал Булганин председателю Моссовета В.Л. Пронину, — есть трест по передвижению зданий. Не может ли он помочь нам вытаскивать застрявшие танки из болот и водоемов?» Вскоре этот важнейший для фронта вопрос был решен. От москвичей Западный фронт получил утраченную боевую технику в очень хорошем состоянии, только некоторая ее часть нуждалась в ремонте. За время обороны столицы с помощью представленной техники удалось вытащить из болот и водоемов около тысячи застрявших, затонувших и подбитых танков.

На Западном фронте Н.А. Булганин находился без малого два с половиной года. За это время там сменилось несколько командующих, среди которых были С.К. Тимошенко, Г.К. Жуков, В.Д. Соколовский. Булганин же оставался на месте. Сталин, как правило, менял командующих, потому что считал, что положение на фронте в первую очередь зависит от них. А членов военных советов обычно не перемещал, необходимы были их знание и оценка обстановки в войсках.

Булганин, как уже отмечалось, умел ладить с людьми. Пожалуй, этим в определенной степени объясняется его столь длительное пребывание на Западном фронте. Можно сказать, Н.А. Булганин был «долгожителем» среди других членов военных советов. Примечательно и другое: в критических ситуациях Верховный главнокомандующий щадил Булганина; иные, будучи на подобных должностях, расплачивались дорогой ценой за поражения и неудачи на фронте. Когда в октябре 1941 года в районах Вязьмы и Брянска советские войска потерпели поражение и во вражеском кольце окружения оказалось пять армий, в том числе 19-я и 20-я Западного фронта, Булганина как члена Военного совета фронта вполне могла постигнуть суровая кара. Но Сталин решил отыграться на И.С. Коневе, обрушив на него весь свой гнев. Лишь благодаря бесстрашному во взаимоотношениях с «великим вождем» Жукову позорное судилище не состоялось. Жуков решительно заявил Сталину, что такими карающими действиями ситуацию не исправить, она на фронте и без того критическая. И судом над Коневым тем более не оживить погибших. Твердая позиция Жукова спасла Конева, и Великую Отечественную войну он закончил в полководческих лаврах.

Верховный главнокомандующий, завершивший Великую Отечественную войну в звании генералиссимуса, был кабинетным полководцем. За всю войну он совершил одну-единственную поездку на фронт — на Западный. Дело было в первых числах августа 1943 года. Верховного принимали В.Д. Соколовский и Н.А. Булганин, которые, думается, самым тщательным образом приготовились к встрече Сталина. Поездка проходила в обстановке глубочайшей секретности и продолжалась трое суток. Специальным поездом Сталин приехал в город Гжатск, оттуда на бронированном «паккарде» — в район Юхнова, где встретили его Соколовский и Булганин. По утверждению очевидца, разговором с ними Верховный главнокомандующий остался доволен. Он получил на месте недавних тяжелых боев информацию, в которой нуждался, своими глазами увидел разоренную фашистами землю Подмосковья и Смоленщины, Калужской области.

Новое назначение Булганин получил в декабре 1943 года — к тому времени Западный фронт далеко продвинулся от Москвы на запад. Он стал членом Военного совета 2-го Прибалтийского фронта. Булганин прибыл туда в канун наступления войск, которые должны были разгромить 16-ю армию противника. Наступление началось 12 января, но шло медленно — немцы оборонялись упорно, на заранее подготовленных рубежах. Только 26 февраля удалось очистить от врага железную дорогу Луга — Дно — Новосокольники. В дальнейшем наступление опять затормозилось.

Дело дошло до прямого вмешательства Верховного главнокомандующего. Сталин не раз выражал недовольство действиями войск 2-го Прибалтийского. На других фронтах наступательные операции проходили весьма успешно, и в Кремле были довольны. В конце концов Верховный отстранил от командования фронтом генерала М.М. Попова и освободил от должности члена Военного совета Булганина.

Снятие с должности Булганин сильно переживал. Об этом свидетельствует в своих воспоминаниях Маршал Советского Союза А.И. Еременко, хорошо знавший Булганина. Однако долго расстраиваться Булганину не пришлось. Сталин вовсе не собирался вычеркивать из состава своей команды проверенного и верного человека. Всего через несколько недель, в мае, Булганина назначают членом Военного совета одного из основных фронтов — 1-го Белорусского, которым командовал полководец К.К. Рокоссовский.

Булганин с получением нового назначения воспрянул духом. Это было высокое назначение. Оно совпало с подготовкой крупной наступательной операции, получившей кодовое название «Багратион». В мае он вместе с Рокоссовским был вызван в Ставку Верховного главнокомандующего, где в режиме строгой секретности проходило ограниченное по составу участников совещание, на котором шла речь о предстоящем широкомасштабном наступлении. По свидетельству Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна, кроме Сталина, на совещании присутствовали Г.К. Жуков, А.И. Антонов, А.М. Василевский, К.К. Рокоссовский, Н.А. Булганин, В.Е. Макаров и Д.С. Леонов.

Операция «Багратион», начавшись 23 июня 1944 года, завершилась блестяще. Войска 1-го Белорусского фронта за пять дней наступления добились значительного успеха. Прорвав неприятельскую оборону на двухсоткилометровом фронте, они окружили и уничтожили Бобруйскую группировку врага и продвинулись в глубину до ста километров. Наступление велось в темпе двадцати двух километров в сутки!

После Великой Отечественной войны в марте 1946 года Булганин назначается заместителем министра Вооруженных Сил СССР, а в марте следующего года — заместителем Председателя Совета Министров. Последнее назначение сделало Булганина заместителем Иосифа Виссарионовича Сталина.

Н.А. Булганину было присвоено полководческое звание Маршала Советского Союза. К концу жизни он имел девять орденов, но каких! В их числе были два ордена Суворова 1-й и 2-й степени и два ордена Кутузова 1-й степени. Такими столь высокими наградами могли похвастаться лишь немногие из командующих фронтов, а Булганин не командовал ни армией, ни фронтом.

Вне всяких сомнений, головокружительной карьере Булганин обязан только Сталину. Мнительный вождь не был заинтересован в том, чтобы прославленные полководцы Великой Отечественной войны, пользовавшиеся всенародной любовью, находились на вершине власти и затмевали его. Сталин остановил свой выбор на преданном Булганине — тот ему соперником не был. Генеральный секретарь, крепко державший в своих руках бразды правления, стал постепенно настоящих полководцев удалять. Делал он это с помощью своих подручных, таких как Берия, его заместитель по Совмину Булганин.

Сталин поступил так с самым прославленным полководцем, Маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым. Он понизил его до командующего военным округом, причем не первого разряда. Приложил к этому свою руку и маршал Булганин, заместитель министра Вооруженных Сил СССР.

В середине 1946 года Сталин собрал заседание Высшего военного совета, на котором генерал-полковник С.М. Штеменко зачитал показания находившихся в тюрьме Главного маршала авиации А.А. Новикова и бывшего адъютанта Жукова подполковника Семичкина. Суть «обвинения» сводилась к тому, что маршал Жуков якобы вел разговоры, направленные против личности «неприкосновенного» Сталина, сколачивал вокруг себя группу недовольных офицеров и генералов-фронтовиков. «Дело», вне всяких сомнений, было сфабриковано по сталинской указке аппаратом Берия.

На заседании Высшего военного совета с резким осуждением Жукова, кроме Сталина, Молотова, Берии, выступил и Булганин. На том «историческом» заседании Георгия Константиновича Жукова обвиняли в том, что он-де зазнался, не считается не только с мнением Политбюро, но и с авторитетом лично Сталина. Как вспоминал впоследствии Маршал Советского Союза И.С. Конев, сразу после заседания Высшего военного совета Сталин намеревался арестовать товарища Жукова. Он не сделал этого лишь потому, что за Жукова заступились К.К. Рокоссовский, А.М. Василевский, В.Д. Соколовский, П.С. Рыбалко — большинство присутствовавших военных.

Если в 30-е годы Булганин предпочитал оставаться сторонним наблюдателем проводившихся репрессий, то после 45-го его позиция в отношении неугодных Сталину и Берии лиц изменилась и не в лучшую сторону. Он стал участвовать в подобных «жуковской» разборках самым деятельным образом. На «счету» маршала Булганина памятный для советских военных моряков «суд чести» над адмиралом флота Н.Г. Кузнецовым, адмиралами Л.М. Галлером. В.А. Алафузовым и вице-адмиралом Г.А. Степановым. Это громкое «дело» началось с рядового доноса, вышедшего из стен одного из НИИ Военно-Морского Флота. Обвинения были «шиты», что говорится, «белыми нитками». Булганин, как писал в своих мемуарах Н.Г. Кузнецов, сделал все возможное, чтобы «раздуть кадило». В условиях сталинского времени сделать такое не представляло особого труда. Решали дело не факты и правосудие, а личные мнения. По указанию Булганина и состоялся «суд чести» над теми, кто подготовил к войне советский военно-морской флот и достойно провел его сквозь тяжкие годы испытаний. Это был не «суд чести», а настоящее судилище над честными флотскими командирами. После него состоялся еще и суд Военной коллегии. Адмиралы Галлер, Алафузов и Степанов были приговорены к различным срокам тюремного заключения. С Кузнецовым, правда, обошлись не столь круто. Его освободили от должности народного комиссара ВМФ и понизили в воинском звании до контр-адмирала. Оставаясь заместителем Председателя Совета Министров СССР, в марте 1947 года Маршал Советского Союза Н.А. Булганин назначается министром Вооруженных Сил СССР.

Отдавая дань справедливости, следует сказать, что Булганин немало сделал для перевода армии и флота на рельсы мирного времени. Это была трудная государственная задача.

Численность Вооруженных Сил СССР к маю 1945 года составляла 11 миллионов 365 тысяч человек. Содержать такую огромную армию в мирное время государство просто не могло, да и не было такой надобности. Сокращение армии и флота дало народному хозяйству миллионы рабочих рук. К 1948 году было демобилизовано около 8,5 миллиона человек военнослужащих. Вместе с тем были приняты меры для того, чтобы сохранить в армейских и флотских рядах лучшие кадры, прошедшие войну и способные решать задачи в новых условиях. Это касалось прежде всего офицеров, которые имели высшее военное, военно-техническое и военно-политическое образование. По всем родам войск было уволено лишь 2,5 процента офицеров. Проведенное под непосредственным руководством Маршала Советского Союза Н.А. Булганина сокращение армии и флота позволило сохранить боеспособность Советских Вооруженных Сил. В этом его неоспоримая заслуга.

В 1949 году Булганин оставляет один из своих постов — министра Вооруженных Сил — маршалу А.М. Василевскому и возвращается на «гражданку». Однако, занимая пост первого заместителя Председателя Совета Министров СССР, Булганин решал и военные вопросы. Есть свидетельства о том, что делал он это с известной долей бюрократизма. Адмирал флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов вспоминал: «Над флотом шефствовал Булганин. Флотские вопросы тот не любил. С моряками нетрудно было нарваться на неприятности. Поэтому все крупное и принципиальное откладывалось «до лучших времен». Даже такие вопросы, как о крупных недостатках на флоте, поставленные мною, ради формальности рассматривались, потом загонялись в такой угол, откуда решений ждать было невозможно».

До последних дней жизни И.В. Сталина Булганин оставался рядом с ним. По распоряжению Сталина 28 февраля 1953 года Булганин, Маленков, Хрущев, Берия были приглашены к нему на обед. Как всегда, ужинали и решали разные вопросы. «Сидели до четырех утра 1 марта, — пишет Д.А. Волкогонов. — К концу ночной беседы Сталин был раздражителен, не скрывал своего недовольства Молотовым, Маленковым, Берией, досталось и Хрущеву. Только в адрес Булганина он не проронил ни слова… Этот обед был для Сталина последним. А Булганина и на этот раз миновал гнев Хозяина, оказавшийся предсмертным. Булганин был около Светланы Аллилуевой в день смерти Сталина. Когда его увозили, он обнял дочь Сталина, плакал, гладил ее по голове.

Булганин служил преданно. С 1934-го по 1961 год был членом ЦК, с 1946-го по 1948 год — кандидатом в члены Политбюро, с 1948-го по 1958 год — членом Политбюро (Президиума) ЦК КПСС.

И после кончины Сталина Булганин оставался на политическом Олимпе, был членом Политбюро ЦК КПСС, вновь стал министром обороны. Главную роль в этом назначении сыграл Никита Сергеевич Хрущев, который все больше и больше набирал «вес» в Кремле. Он хорошо понимал, что политического верховенства среди бывших соратников Сталина без поддержки армии ему не достигнуть. Как известно, Хрущев хорошо знал Булганина по совместной работе в Москве в 30-е годы, ведь они были дружны. Хрущев доверял маршалу Булганину и не без оснований надеялся на его поддержку.

Готовилась решительная схватка со сталинистами. Благодаря Хрущеву в Москву был возвращен Маршал Советского Союза Г.К. Жуков. Он назначается заместителем министра обороны СССР Булганина. Другим заместителем становится маршал А.М. Василевский. Эти назначения сыграли большую роль в дальнейшем развитии кремлевских событий. В частности, при отстранении от власти и аресте основного сталинского палача Берии. Булганин оказался среди тех, кто готовился низвергнуть его.

Самые достоверные воспоминания о «заговоре» против Маршала Советского Союза Л.П. Берия оставил один из самых активных участников тех событий Маршал Советского Союза К.С. Москаленко. В своих мемуарах он упоминает и имя министра обороны Булганина: «Берия стал опасен, — сказал мне Н.А. Булганин. — Все более очевидным становятся его далеко идущие планы… По существу, мы уже его заложники, не сегодня-завтра он всем нам свернет шею. Медлить больше нельзя. Мы решили действовать, пока не поздно. И вы со своей командой должны нам в этом помочь. В ближайшие часы его надо арестовать прямо на заседании Президиума ЦК».

Расспросив об остальных членах группы, выслушав мои заверения в их надежности, Булганин посетовал на то, что нас все же маловато — ведь всякое может случиться. Спросил: «Кого можно было бы привлечь дополнительно?» Я назвал хорошо известных мне по войне генералов Брежнева, Шатилова, Гетмана, Неделина…»

Из этого эпизода видно, что военный министр Николай Александрович Булганин оказался в «заговоре» против Берии одной из ключевых фигур. В аресте участвовали люди из военного ведомства. Риск был огромный, и это все участники понимали прекрасно. Если бы был допущен «прокол», то Булганину, Хрущеву, Маленкову и непосредственным исполнителям операции точно бы не сносить головы. Но все удалось, и главного инквизитора Советского Союза не стало.

Булганин возглавлял военное министерство на этот раз всего два года. В этот короткий период произошло еще одно событие. В сентябре 1954 года в оренбургских степях прошли печально известные Тоцкие учения. То, что случилось тогда, можно назвать первым Чернобылем. В ходе войсковых учений было применено ядерное оружие, и в зоне его действия оказались 44 тысячи военнослужащих. В последующие годы государство о здоровье этих людей не заботилось.

Все же самой большой высоты Булганин достиг не при Сталине, а при Хрущеве. В феврале 1955 года по предложению Никиты Сергеевича он становится Председателем Совета Министров СССР. Обстоятельства этого назначения таковы. После дела Берия и так называемого «ленинградского дела» сильно пошатнулось политическое положение прежнего Председателя Совмина Г.М. Маленкова. Была доказана его личная причастность к сталинским репрессиям. На пленуме ЦК партии его обвинили «в плохой работе по руководству сельским хозяйством и в недооценке развития тяжелой индустрии». Маленкову пришлось оставить столь высокий пост.

Во главе Советского правительства Н.А. Булганин находился до марта 1958 года, неполных три года. В стране тогда происходили крупные перемены. Советское общество расставалось с культом Сталина. Опережающими темпами развивалась социалистическая экономика, прежде всего тяжелая промышленность, энергетика, химия. Страна, особенно ее восточные районы, превращалась в масштабную строительную площадку. По-иному стали складываться международные отношения. Булганин как глава правительства часто ездил по стране и за границу. Всем казалось, что он еще долго будет «на коне».

Булганин был и оставался человеком «сталинской шеренги» и многие новшества, «творимые» энергичным Н.С. Хрущевым, вызывали у него непонимание, скрытое отвержение. Как политик и государственный деятель Булганин сформировался при сталинском режиме. Перестроиться он уже просто не мог. Но Булганин не бездействовал.

Он был не одинок в неприятии новых, хрущевских веяний. Как свидетельствуют документы, Булганин фактически стал лидером бывших сталинцев, которые группировались вокруг него и собирались в его служебном кабинете. Здесь, в узком кругу, прорабатывались и обсуждались «тактические» вопросы перехвата власти в стране. Однако июньский переворот 1958 года, планом которого предусматривались отстранение от должности Первого секретаря ЦК партии Н.С. Хрущева и поворот государственной политики вспять, ко времени сталинизма, не удался. Группа Маленкова потерпела полный крах. Политического переворота в Кремле не получилось: к тому времени уже существовал огромный перевес сил сторонников Хрущева, противников сталинизма.

На июньском пленуме Центрального Комитета была осуждена фракционная деятельность Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова. Их вывели из руководящих органов партии и по традиции направили на руководящую работу подальше от Москвы.

А Булганин, один из самых активных участников этой фракционной группы, Председатель Совмина СССР?.. Принимая во внимание, что он, проявивший «политическую неустойчивость, выразившуюся в поддержке им на определенном этапе антипартийной фракционной группы», в ходе Пленума чистосердечно признал свои ошибки, осудил их, помог разоблачить фракционную деятельность группы, Пленум ЦК счел возможным объявить товарищу Булганину строгий выговор с предупреждением. Тогда же простили и едва ли не самого близкого к Сталину человека — Ворошилова.

То, что Н.С. Хрущев сознательно отделил Булганина и Ворошилова от «антипартийной группы» сталинистов и на время сохранил за ними высокие государственные посты, говорило прежде всего о верном политическом расчете. Хрущеву и его сторонникам необходимо было скрыть всю остроту конфликтной ситуации в партийном руководстве. Иначе в стране, в обществе, в партии могли зародиться сомнения, которые отразились бы на личном авторитете Первого секретаря ЦК. Не менее важно было и второе: требовалось политически похоронить Маленкова, Кагановича и Молотова. Они представляли опасность и как организованная оппозиция, и как люди, которые могли засвидетельствовать личное участие Хрущева во многих сталинских «делах», в том числе и репрессиях.

Когда в партийных рядах поутихли страсти после памятного Пленума ЦК, Булганин был лишен поста Председателя Совета Министров СССР. Маршал Советского Союза был понижен в воинском звании до генерал-полковника.

Опале подвергся не только сам Булганин, были изъяты его печатные труда — преимущественно небольшие брошюры, выпущенные Политиздатом, Моспартиздатом и «Московским рабочим» еще при жизни Сталина. Его направили в Ставропольский край председателем Совета народного хозяйства. Уезжая из Москвы, Булганин знал, что на Северном Кавказе долго не пробудет.

Действительно, в Ставрополье Булганин прожил всего лишь два года. В 1960 году ему исполнилось 65 лет, и он заслуженно вышел на пенсию. Ему разрешили вернуться в столицу, где прошла большая часть его жизни, где он познал взлет и падение с опасных вершин власти.

Николай Александрович Булганин жил на совминовской даче в подмосковной Жуковке. Он любил называть ее «Островом сокровищ». Называл так потому, что здесь проживали известные государственные деятели, но тоже из числа «бывших» — Молотов, Шелепин, Мжаванадзе, Шахурин…

Умер Н.А. Булганин 24 февраля 1975 года, не дожив всего несколько месяцев до восьмидесятилетия. В центральных газетах появилось лишь короткое официальное сообщение:

«Из жизни ушел человек, чье имя было известно всей стране, — бывший председатель Моссовета, бывший министр обороны СССР, бывший Маршал Советского Союза, бывший член Президиума ЦК КПСС, бывший Председатель Совета Министров СССР, бывший депутат Верховного Совета СССР…»

Похороны Николая Александровича Булганина прошли весьма скромно. Таким же скромным стал и памятник ему, установленный на Новодевичьем кладбище…

В истории теперь уже бывшего Советского Союза остался его заметный след.

Литература

1. Вишневская Г.П. Галина. История жизни. Изд. 5. М.: 1996.

2. Волкогонов Д.А. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина. В 2-х книгах. М.: 1989.

3. Еременко А.И. Годы возмездия. 1943–1945. Киев. 1986.

4. Еременко А.И. В начале войны. М.: 1965.

5. Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 3-х т. М.: 1990.

6. Конев И.С. Воспоминания. М.: 1987.

7. Кузнецов Н.Г. Крутые повороты: из записок адмирала. М.: 1995.

8. Медведев Р.А. Они окружали Сталина. М.: 1991.

9. Медведев Р.А. О Сталине и сталинизме. М.: 1990.

10. Москаленко К.С. На Юго-Западном направлении: воспоминания командарма. М.: Воениздат, 1979.

11. Хрущев Н.С. Воспоминания // Вопросы истории. 1990. — №№ 2-12; 1991. №№ 1-12; 1992. — №№ 1–3, 6–9, 11–12.

12. Шатилов В.М. А до Берлина было так далеко… М.:1987.

Юлия Проскуровская. «Буду работать честно, не жалея сил». Иван Иванович Сидоров

Сидоров был неплохим человеком.

Н.С.Хрущев

Иван Иванович Сидоров.

26(07).08.1897 — 10.1984

На вершине московской власти с 11.08.1937 по 03.11.1938

Иван Иванович Сидоров… Классическое имя, простая, распространенная фамилия. Сидоровых в России тысячи… Каким же был И.И. Сидоров — председатель Моссовета, сменивший на этом посту Н.А. Булганина? Многое ли успел сделать за свои сорок лет? Нелегко после стольких лет забвения ответить на эти вопросы…

ХХ век отсчитывал свои 30-е годы. Подчиняясь исконным законам природы, сменяли друг друга времена года. Безостановочно вращалась лента событий. Страна жила во всеобщем страхе и подозрительности, преданности и любви к Сталину. Газеты писали о разоблачениях всевозможных «врагов народа». Шли аресты. Кошмарный террор 1937–1938 годов обрушился на все слои населения. Но главный удар все же был направлен против партийно-государственных работников, военных, деятелей науки, культуры.

Эти годы вошли в историю как «ежовщина», по имени маленького, невзрачного человека, главы НКВД Н.И. Ежова. Его в народе называли «кровавым карликом».

Зловещая обстановка в стране и в мире. В 1933 году в Германии пришла к власти фашистская партия, возглавляемая Адольфом Гитлером, ставившая перед собой цель мирового господства. Назревала опасность Второй мировой войны…

11 августа 1937 года на пост председателя Исполкома Московского городского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов избирается Иван Иванович Сидоров. Он не был человеком со стороны, его уже хорошо знали в Москве и Моссовете. Авторитет его был высоким.

О детских и юношеских годах Ивана Сидорова известно немного. Родился он в 1897 году в семье крестьянина села Парфентьево Коломенского уезда Московской губернии. С раннего детства мальчик познал, что такое нелегкий труд на хозяина. Он пас скот у местного помещика и помогал старшим в семье.

Когда ему исполнилось пятнадцать лет, Иван распрощался с родителями и отправился поступать на Коломенский машиностроительный завод. Его определили «мальчиком» в кустарную земледельческую мастерскую, где латали допотопный сельскохозяйственный инвентарь; затем он становится учеником и нагревает заклепки в болтовом цехе; потом работает подручным и наконец токарем по металлу машиносборочного цеха.

Пытливый, не по возрасту серьезный, смелый, с независимым характером, Иван внимательно прислушивался к разговорам рабочих, обсуждавших острые вопросы войны, мира, жизни рабочих и крестьян. Под влиянием рабочих-подпольщиков он становится революционером, в подпольном кружке увлеченно изучает нелегальную литературу, участвует в забастовочном движении, охране маевок, распространяет листовки. Готовясь к предстоящим боям за власть Советов, вместе со своими друзьями добывает оружие и учится владеть им, и уже тогда твердо решает: сколько ни отмерено ему жизни и как она дальше ни повернется, он никогда не свернет с избранного пути.

Февральская революция в Петрограде подняла Москву и область. Коломенские рабочие, и среди них Иван Сидоров, разоружали и арестовывали полицейских и городовых, освобождали политзаключенных из тюрем. Пролетариям нечего было терять. Вся их надежда — только на будущее, которое добывалось в ожесточенной борьбе. Большевики в Коломне завоевали поддержку солдат двух расквартированных в городе полков, собрали винтовки, организовали многочисленный красногвардейский отряд.

26 октября из Питера пришла телеграмма: в столице «власть перешла в руки советов рабочих и солдатских депутатов. Временное правительство свергнуто». В тот же день в Коломне большевики захватили почти все учреждения и ввели на заводе рабочий контроль над производством. 29 октября вооруженные отряды коломенских добровольцев на пассажирских поездах отправились на помощь Москве. Иван Сидоров был с ними.

Коломенцев встретили представители Московского военно-революционного комитета и проводили на сборный пункт, который размещался в бывшем трактире на Сухаревской площади. Здесь формировали и вооружали отряды добровольцев для выполнения военно-боевых операций. Стрельба в городе то замирала, то разгоралась вновь. Прибывших направили к телефонной станции, где еще отбивались юнкера. Одновременные атаки шли по Милютинскому переулку, по Большой Лубянке, со стороны Фуркасовского, по дворам мелких гостиниц и доходных домов, кольцо обороны станции сужалось. Стены здания угрюмо озирались разбитыми окнами, как бы ожидая последнего удара. Он не последовал — юнкера сдались. Коломенцы повернули к Политехническому музею. Там тоже нужна была их помощь.

После окончания боев часть коломенских добровольцев осталась в Москве для несения охранной службы, а остальные вернулись в Коломну, где в их честь состоялся многолюдный митинг.

Иван Сидоров продолжил работу на Коломенском машиностроительном заводе. Не забывал он и свое родное село Парфентьево. Там безземельные труженики создали первую сельскохозяйственную артель. Боевой и энергичный Иван Сидоров помогал организовывать работу артели, являлся инициатором многих ее начинаний. По его инициативе в селе была создана комсомольская ячейка, агитационная и культурная работа которой чувствовалась во всей волости.

Империалистическая война опустошила страну, поставила на грань катастрофы. Не хватало продовольствия. Поезда с зерном в срок не приходили. Мирная передышка, так тяжело отвоеванная у кайзеровской Германии, оказалась кратковременной. Внутренняя контрреволюция развязала в стране гражданскую войну, а империалисты начали вооруженную интервенцию против молодой страны Советов.

Судьба революции, ради которой жил и работал Иван Сидоров, теперь решалась на фронте. И он, не будучи военным, в первый же призыв 1918 года в числе тысяч, сменивших станок на винтовку, отправился в действующую армию. Служил политруком роты в пограничном полку на польском фронте, где в том же году вступил в РКП(б).

Демобилизовавшись после гражданской войны, Иван Сидоров возвращается на Коломенский машиностроительный завод в свой машиносборочный цех. «Токарю Ивану Ивановичу доверяют ответственнейшую и сложнейшую производственную операцию — обточку коленчатых валов. Старые кадровые рабочие, проведшие за станком не один десяток лет, буквально любуются чистотой и точностью его работы, — рассказывал старый коломенский рабочий А. Савельев.

В 1924 году И.И. Сидорова избирают председателем Парфентьевского волостного Исполнительного комитета и членом Коломенского уездного Исполкома. Началась его работа в Советах. Сидоров возглавил финансовый отдел Коломенского уездного Исполкома, который стал одним из лучших в Московской области. В уезде было шестнадцать волостей. Иван Иванович успевал побывать всюду, выступал, беседовал с крестьянами. Он заходил в крестьянские дома и разъяснял населению значение введенного в стране сельхозналога. Ивана Ивановича уважали.

Волоколамский уезд считался крупнейшим сельскохозяйственным уездом Московской губернии. И когда в 1927 году встал вопрос об укреплении его руководства, выбор пал на Сидорова. Он становится заместителем председателя, а затем и председателем Волоколамского уездного Исполкома. И.И. Сидоров упорно осваивает сельское хозяйство: изучает его проблемы, консультируется с агрономами. Волоколамский уезд первым в Московской области отказывается от трехпольной системы севооборота. Были широко введены такие культуры, как лен и клевер. Уезд добился хороших успехов. Молодого, уравновешенного, целеустремленного руководителя заметили в Москве.

В 1931 году Москва была выделена из области в самостоятельную административную единицу. Для улучшения продовольственного снабжения столицы были созданы сельскохозяйственные тресты. И.И. Сидорова переводят в Москву и назначают директором самого крупного из них — молочно-животноводческого, объединяющего 57 совхозов.

Спустя годы, Н.С. Хрущев в своих воспоминаниях «попутно» заметит: «При мне, когда я являлся руководителем Московской организации, он работал директором одного московского молочно-животноводческого треста. Сидоров был неплохим человеком».

С 1933 года Иван Иванович начинает работать в Моссовете начальником отдела отвода городских земель для строительства. Затем руководит Управлением культурно-бытового строительства Моссовета. «Его профессионализм, работоспособность, авторитет у населения были настолько высоки, что в августе 1937 года он избирается председателем Исполкома Моссовета». «Вечерняя Москва» сообщала: «Закончившийся вечером 11 августа очередной пленум Московского Совета кроме вопроса о подготовке к новому учебному году разрешил также ряд организационных вопросов.

Встреченный бурными аплодисментами секретарь МК и МГК ВКП(б) тов. Н.С. Хрущев внес предложение освободить тов. Н.А. Булганина от обязанностей председателя и члена президиума Моссовета в связи с утверждением его председателем Совнаркома РСФСР. Тов. Хрущев предлагает избрать председателем Московского Совета тов. И.И. Сидорова».

Какие задачи предстояло решить Исполкому Московского Совета и его председателю?

Московское хозяйство огромное: жилищное строительство, теплофикация, коммунальное хозяйство, связь, культурно-бытовое строительство, снабжение, торговля, общественное питание. Продолжал строиться метрополитен. За годы второй пятилетки Москва превратилась в индустриально развитый город. Набирали темпы текстильная, легкая, пищевая отрасли. Техническая реконструкция московской промышленности теснейшим образом была связана с электрификацией. Потребление электроэнергии в Москве в 1937 году увеличилось по сравнению с 1913 годом в 17,2 раза, а промышленное потребление электроэнергии возросло почти в 32 раза. Не перечислить и всех строек новой Москвы.

Бюджет Московского Совета возрос с 1932 по 1937 год почти в 5 раз (с 344 до 1620 миллионов рублей). Особенно увеличились расходы на жилищное строительство и городское хозяйство, на просвещение, здравоохранение, на культурные нужды населения.

Близился большой ноябрьский праздник — двадцатилетие советского социалистического государства. Красная площадь освобождалась от мелких строений и складов. Памятник Минину и Пожарскому передвинули ближе к храму Василия Блаженного, по обе стороны Мавзолея В.И. Ленина построили каменные трибуны. На башнях Кремля засияли рубиновые звезды. На Спасской башне отреставрированы часы, представляющие собой большую историческую ценность. Завершались последние работы на Москворецком мосту. Автомагистраль, проложенная по Воробьевым горам, соединила Киевский вокзал с Ленинским районом и центр города — с юго-западной частью Москвы.

Поднялись новые многоэтажные жилые дома. Построено прекрасное здание Военной академии имени М.В. Фрунзе, освободился от строительных лесов Театр Красной Армии на площади Коммуны. Продолжались работы по реконструкции основных магистралей и площадей Москвы — Охотного ряда (Манежная площадь), площади Дзержинского (Лубянская), улицы Горького (Тверская), Большой Калужской (Ленинский проспект), Можайского шоссе, 1-й Мещанской улицы (проспект Мира).

Чтобы ускорить темпы работ, строители и архитекторы приступили к разработке новых прогрессивных строительных конструкций из сборного железобетона. Появились первые крупноблочные здания на Велозаводской улице, Большой Полянке, Ленинградском шоссе и др. В 1937 году закончено строительство канала Москва — Волга. Москва стала портом пяти морей (Белого, Балтийского, Каспийского, Азовского и Черного). Коренным образом это комплексное гидротехническое сооружение улучшило водоснабжение столицы. Берега рек Москвы и Яузы были облицованы гранитом, набережные превращены в широкие асфальтированные магистрали, построены пристани.

Но стали низки для полноводной реки старые городские мосты, под ними не могли проходить крупные суда; узкая проезжая часть мостов стесняла и городской транспорт. Планом реконструкции Москвы предусматривалось сооружение 11 новых мостов, которые определили своим положением направление основных магистралей столицы. Все они имели свои индивидуальные особенности, как инженерные, так и архитектурные.

28 августа 1937 года «Вечерняя Москва» сообщила об открытии движения по новому Крестовскому путепроводу. «Вчера на мосту состоялся митинг, посвященный окончанию строительства, на котором выступил секретарь МК и МГК ВКП(б) тов. Н.С. Хрущев. Открывая движение по мосту, красную ленточку перерезал И.И. Сидоров». Это был первый из 11 мостов — мост-проспект, построенный над полотном Октябрьской железной дороги и соединивший Ярославское шоссе с 1-й Мещанской улицей. Ну а Никита Сергеевич Хрущев, как видим, знал И.И. Сидорова не только как директора молочно-животноводческого треста, но и как председателя Исполкома Моссовета…

Преобразилось Садовое кольцо на участке площадь Восстания — Крымская площадь. Покрылись асфальтом Большая Ордынка и площадь Дорогомиловской заставы. Протянулись к Москве десятки километров новых крупных водопроводных магистралей. Появились новые корпуса школ, детских яслей, больниц, организована широкая сеть различных поликлинических учреждений, помощь больным на дому и скорая медицинская помощь.

В Москве открылся литературный музей А.М. Горького. В центре столицы появилось новое здание Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина. Завершена реконструкция Центрального Дома культуры железнодорожников. Реставрирован уникальный памятник славы Русского государства Покровский собор (храм Василия Блаженного) на Красной площади. Да разве все перечислишь!..

6 ноября 1937 года прошло юбилейное торжественное заседание пленума Московского Совета. Присутствовавшие на нем иностранные рабочие делегации приветствовали трудовую столицу. По окончании торжественной части пленума демонстрировался новый фильм «Ленин в Октябре», созданный к юбилею на киностудии «Мосфильм». На следующий день на Красной площади состоялись впечатляющий парад и демонстрация трудящихся Москвы. Над колоннами демонстрантов проплывали красочные диаграммы, рассказывающие о достижениях предприятий, портреты, лозунги. Это было очень выразительно. Воздушный парад завершила штурмовая авиационная бригада Военно-воздушной академии, мастерски лаконично вычертившая своими машинами на небе «ХХ СССР»… Казалось, что все еще впереди, но в жизни Ивана Ивановича Сидорова это был последний Ноябрь…

Весь 1937 год был отмечен смещениями и арестами сотен тысяч хозяйственных, партийных, военных кадровых работников. Об атмосфере, царившей в тот жуткий год в московских тюрьмах, вспоминал русский писатель Р.В. Иванов-Разумник: «В камере Бутырской тюрьмы на двадцать четыре места нас набилось сто сорок человек. Днем мы сидели плечом к плечу; ночью бок о бок впрессовывались под нарами (это теперь называлось: «метро») и на щитах между нарами (называлось: «самолет»), на нарах. Градация была такой: новички попадали в «метро». По мере увеличения стажа попадали на «самолет» и с течением времени достигали нар, мало-помалу передвигаясь на них от «параши» к окну. Движение это было столь медленным, что я два месяца спал в «метро» и лишь через полгода достиг вожделенных нар у окна. Под нарами лежали и нарком Крыленко, и многие замнаркомы, и важный советский генерал, «четырехромбовик» Ингаунис (командующий всей авиацией Дальневосточной армии при Блюхере), и знаменитый конструктор аэропланов «АНТ» А.Н. Туполев, и многочисленные партийные киты, и ломовые извозчики, и академики, и шоферы, и профессора, и бывший товарищ министра генерал Джунковский, и члены Коминтерна, и мальчики шестнадцати лет, и старики лет восьмидесяти (присяжный поверенный Чибисов и главный московский раввин), и социалисты разных оттенков и «каэры» (контрреволюционеры), и мелкие проворовавшиеся советские служащие, и летчики, и студенты, и… да всех и не перечислишь! Полная демократическая «уравниловка…»

В юбилейные дни уже шла интенсивная подготовка к первым выборам в Верховный Совет СССР, назначенным постановлением Центрального Исполнительного Комитета СССР на 12 декабря 1937 года. Москвичи пошлют в Верховный Совет СССР первого созыва четырнадцать депутатов. Одним из кандидатов был выдвинут И.И. Сидоров. «Рабочая Москва» написала о районном предвыборном собрании представителей трудящихся Октябрьского избирательного округа Москвы, которое прошло 13 ноября 1937 года в клубе фабрики «Свобода». На нем выступил кандидат в депутаты Совета Союза председатель Моссовета И.И. Сидоров: «На мою долю выпала великая честь быть избранным и работать председателем Московского Совета, практически проводить в жизнь Генеральный план реконструкции г. Москвы, — говорил он, подводя итоги. — За три последних года построено 294 новых школы. 70 % детей обучаются в школах, выстроенных за годы революции. Успешно строятся широкие асфальтовые дороги, гранитные набережные, прекрасные мосты через Москву-реку.

Центральной задачей в работе Московского Совета является сейчас жилищное строительство. В ближайшие годы и эту задачу мы должны выполнить. Городской транспорт нашей столицы из года в год растет. В Москве до революции было 16000 извозчиков. Теперь мы имеем 30000 автомобилей, 650 автобусов, 240 троллейбусов. Мы имеем лучшее в мире, прекрасное метро 1-й очереди. В ближайшее время будет пущено метро 2-й очереди, и сейчас, по решению правительства, подготавливается строительство 3-й очереди…» Свое выступление И.И. Сидоров закончил словами: «Буду работать честно, не жалея сил».

Прошли выборы. И.И. Сидоров стал депутатом Верховного Совета СССР первого созыва.

Выборы стали важнейшим событием для страны. Татьяна Викторовна Федорова, известный человек, Герой Социалистического Труда (с 1933 года по путевке ВЛКСМ работала на Метрострое) также была избрана в 1937 году в первый парламент. Она вспоминает: «Красную площадь заливает людское море. Москвичи — от мала до велика — идут и идут, чтобы приветствовать своих первых депутатов в первый Советский парламент. Снег припорошил крыши и карнизы окружающих площадь старинных зданий, зубцы Кремлевской стены и елки у ее подножия. Над колоннами высоко подняты красные знамена и стяги. И все это, как красно-белая симфония, — празднично и ликующе».

Взяла старт третья пятилетка. Первая сессия Верховного Совета СССР, состоявшаяся через месяц после выборов, 12 января 1938 года, обсудила и приняла ряд поправок и дополнений к отдельным статьям Конституции СССР. Депутаты избирают Президиум Верховного Совета и единогласно утверждают состав правительства. И.И. Сидоров выдвигается членом Президиума Верховного Совета СССР, председателем Бюджетной комиссии Совета Союза.

Забот у председателя Моссовета, депутата Верховного Совета СССР И.И. Сидорова прибавилось. Каждый рабочий день председателя был заполнен до предела. Ответственность лежала на нем огромная, необходимо было все держать под контролем. А для этого лучше всего увидеть своими глазами, и он в кабинете не засиживался. Вряд ли можно было найти в Москве стройку, где бы он не побывал, не поговорил с рабочими.

19 февраля 1938 года правительственная комиссия, назначенная для приемки в эксплуатацию Покровского радиуса, председателем которой был И.И. Сидоров, прибыла на станцию метро «Площадь революции», о чем сообщила «Вечерняя Москва. Станция «Площадь революции» была открыта 13 марта 1938 года. 76 бронзовых скульптур у пилонов, (их автор — скульптор М.Г. Манизер) олицетворяли завоевание и защиту Советской власти, мирный труд советских людей. Теперь это — память о тех годах.

Глава города решал различные вопросы, в том числе, связанные с системой образования и спортом. Было принято специальное постановление «О воспитательной работе в школах»: стали создаваться родительские комитеты, методические кабинеты, проводится аттестация учителей. И.И. Сидоров предложил отделам планировки городских земель выделить в черте города до 100 свободных земельных участков под спортивные площадки и стадионы.

Не все шло гладко. Нарушались сроки строительства новых мостов. Этому было посвящено заседание Президиума Моссовета, которое состоялось 21 февраля 1938 года. Выяснилось, что отставание от графика имелось почти на всех стройках. Выступивший на заседании председатель Моссовета И.И. Сидоров обязал коллективы строителей принять все меры к ликвидации этого отставания.

27 марта 1938 года очередной пленум Московского Совета утвердил хозяйственный план Москвы на 1938 год. В своем докладе на пленуме И.И. Сидоров особое внимание уделил вопросам масштабного развертывания жилищного строительства, его ускорения и улучшения качества отделки новых домов. Он говорил и о том, что наряду с новым строительством необходимо заботиться о сохранении существующего жилого фонда. Предстояло отремонтировать 12440 жилых домов — четвертую часть всего жилищного фонда Москвы.

Первомайское утро 1938 года на Красной площади… Приняли присягу молодые бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Военно-Морского Флота. Затем состоялся военный парад и прошла демонстрация. Москвичи встретили праздник весны замечательными достижениями…

Менялся облик столицы, закончилось сооружение новых величественных мостов — Крымского, Большого Устьинского и Большого Краснохолмского, продолжалось строительство телевизионного центра на Шаболовке, закончилось возведение 12-этажного здания Центрального государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства на Большой Пироговской улице, проведена «расчистка» перед Манежной площадью, открылся новый кинотеатр «Родина» — первый из 50 кинотеатров, которые строились по Генеральному плану реконструкции Москвы.

26 июня 1938 года прошли выборы в Верховный Совет РСФСР первого созыва. И.И. Сидорова избрали депутатом в Верховный Совет РСФСР.

…Продолжалась культурная жизнь Москвы, несмотря на «чистки», на жесткий идеологический контроль со стороны партийных инстанций, который очень пагубно сказывался на развитии культуры и приводил порой ее деятелей к творческим трагедиям.

Работали кинотеатры, театры, музеи. В 1937 году отмечались юбилеи А.С. Пушкина и Шота Руставели. Они прошли как всенародные праздники.

В этом же году были проведены Всесоюзный конкурс скрипачей и виолончелистов, а в 1938-м — конкурсы пианистов и дирижеров. Но к этому времени уже существовал запрет на исполнение произведений С.С. Прокофьева и Д.Д. Шостаковича.

В Центральном Доме Красной Армии работал джаз-оркестр под управлением Л.О. Утесова. В 1938 году был создан Государственный джаз СССР. Им руководили М.И. Блантер и В.Н. Кнушевицкий.

В эти годы в московских кинотеатрах демонстрировались премьеры: «Ленин в Октябре» (режиссер М.И. Ромм), трилогия режиссера М.С. Донского «Детство Горького», «Александр Невский» (режиссер С.М. Эйзенштейн), «Волочаевские дни» (режиссеры братья Васильевы), «Волга-Волга» (режиссер Г.В. Александров), а также кинофильмы прежних лет.

В московских театрах играли: М.И. Прудкин, А.А. Яблочкина, В.Н. Пашенная, А.К. Тарасова, Е.Н. Гоголева, М.И. Царев, Ф.Г. Раневская, И.В. Ильинский, М.И. Бабанова, М.И. Жаров, Р.Я. Плятт, Э.П. Гарин и многие другие.

В Большом театре в 1938 году была поставлена опера «Иван Сусанин» («Жизнь за царя» М.И. Глинки), которую потом так полюбил И.В. Сталин, в Малом шел «Лес» А.Н. Островского, во МХАТе (театр в 1938 году отметил свое 40-летие) — «Анна Каренина» по Л.Н. Толстому… В эти же годы был подвергнут уничтожающей критике Театр имени Вс. Мейерхольда и «как враждебный советской действительности» был закрыт.

…Жарким выдалось лето 1938 года. 4 июля в 4 часа дня термометр показывал 35 градусов в тени — наивысшую температуру за лето. Спрос на газированную, фруктовую воду, хлебный квас и пиво увеличился в 3–4 раза.

На четырех пляжах в Кунцеве, Строгине, Серебряном бору и на Химкинском водохранилище побывало свыше 30 тысяч человек.

В Москву начали поступать свежие овощи. Однако в результате рейда рабкоров «Рабочей Москвы» выяснилась неподготовленность прирельсовых плодоовощных баз, складов и комбинатов к встрече нового урожая: не был начат ремонт, на дворах было грязно, ледники отсутствовали, не хватало тары, директора не были осведомлены об объеме предстоящей работы, о плане заготовок. «В торговую секцию Моссовета поступило много тревожных сигналов от работников баз и комбинатов о неподготовленности складов, — писала газета. — Президиум же Моссовета до сих пор не сказал своего слова об овощах — по этому важнейшему вопросу, касающемуся насущных интересов москвичей».

7 — 9 июля Пленум МК ВКП(б) рассмотрел вопрос «Об уборке урожая и заготовках сельскохозяйственных продуктов в 1938 году». 10 июля вопрос о завозе овощей и фруктов в столицу обсуждался на заседании Мосгорисполкома. И снова сообщение в «Рабочей Москве»: «Выяснилось, что в первое полугодие план завоза ранних овощей сорван. Вместо 14540 тонн завезено лишь 10000 тонн овощей, а ягод Москва получила вместо 1600 тонн — 942 тонны. В июне завезено 5546 тонн овощей вместо 8740 тонн по плану».

Шли жалобы в ЦК партии и правительство.

Погодные условия неблагоприятно отразились на снабжении города овощами. Словно по чьему-то указанию в газете «Рабочая Москва» опять появился весьма резкий материал, в котором сообщалось: «Неслыханная вещь: в Москве появились очереди за капустой, хотя имеются все возможности полностью удовлетворить спрос на нее!

Перебои в снабжении объясняются тем, что план заготовок и завоза картофеля и овощей систематически не выполнялся. На 10 октября план заготовки картофеля выполнен только на 38,6 %, а овощей — всего лишь на 12 %. Капусты вместо 75 тысяч тонн заготовлено около 3 тысяч тонн.

Благодушие, самоуспокоенность, надежда на самотек притупили у руководителей чувство ответственности за важнейший участок порученной им работы».

2 ноября 1938 года состоялся Пленум МК и МГК ВКП(б), обсудивший положение в столице с продовольствием. И.И. Сидоров был обвинен «в политической слепоте», «сознательном игнорировании нужд трудящихся и вредительстве». Он был снят с должности председателя Моссовета. 3 ноября, накануне 21-й годовщины Великого Октября, вместе с группой московских руководителей арестован. Суд приговорил И.И. Сидорова к расстрелу, и в ноябре же 1938 года приговор был приведен в исполнение.

«Тридцатые гуляли по России, — пишет художник Борис Ефимов, брат писателя, журналиста Михаила Кольцова, которого, как известно, тоже незаконно репрессировали в 1938 году. — Чуть ли не в каждый дом, чуть ли не в каждую семью железной, леденящей поступью входило то непостижимое и страшное, что, направляемое некой безжалостной рукой, отнимало свободу и жизнь, грубо и бесчеловечно растаптывало честь людей, их человеческое достоинство, заслуги перед народом, преданность Родине, веру в справедливость и законность».

Иван Иванович Сидоров ушел из жизни с клеймом «врага народа»… Реабилитирован в 1955 году.

Литература

1. Атаров Н. На родине советских паровозов. М., 1937. С. 26.

2. Савельев А. Токарь Иван Иванович. // Вечерняя Москва. 1937. 19 ноября.

3. Хрущев Н.С. Воспоминания в 4 кн. Время. Люди. Власть. Кн. 1. М., 1999.

4. От губернатора до мэра. Главы московской власти 1708–1995. Портретная галерея. М., 1996.

5. История Москвы. Т. 6.

6. Ефимов Б. Судьба журналиста/Библиотека «Огонька». М., 1988. № 35.

Юлия Проскуровская. На вахте штормовых пятилеток. Александр Илларионович Ефремов

Александр Илларионович Ефремов.

10(23).04.1904 — 23.11.1951.

На вершине московской власти с 03.11.1938 по 14.04.1939

Он жил в стране, которая теперь не существует, в иной политической реальности…

Александр Илларионович Ефремов родился 23 апреля 1904 года в Москве на легендарной Пресне, где, как известно, каждый камень революцию помнит, в семье рабочего-кузнеца. Его отец, Илларион Ефремов, слыл мастером своего дела — в годы Великой Отечественной войны, когда сын уже был наркомом станкостроения, Ефремов-старший продолжал работать по своей специальности — кузнецом на заводе. Сам не получив образования, мечтал, чтобы сын выучился, стал инженером.

Свои «университеты», как и многие ребята его поколения, Саша Ефремов начал в 12 лет. Нужда преждевременно оторвала мальчика от школы. Он стал подручным слесаря в механических мастерских Шабарова, орудовал ножовкой, молотком. Материал — ржавое железо — легко подчинялся его ловким, сноровистым рукам. Хозяин был доволен этим дешево обходившимся, способным подростком, который скоро постиг слесарное дело, но держался с ним строго и часто для острастки ругал ученика.

1917 год… Александр Ефремов мечтает трудиться для будущего государства рабочих и крестьян, ремонтируя машины, искалеченные войной и разрухой. После испытания ему охотно дали работу слесаря в мастерских службы движения Московско-Белорусско-Балтийской железной дороги (электромашиностроительный завод «Памяти революции 1905 года»). Здесь он и встретил октябрь 1917 года.

Вместе со сверстниками Саша Ефремов твердо усвоил, что власть жандармов и городовых кончилась. Отработаешь теперь положенный подростку сокращенный рабочий день, прихватишь еще минут сорок, чтобы бригадир не ворчал на «дармоеда», и несешься домой перекусить что-нибудь, а потом — в Союз молодежи, рабочий клуб района, помещавшийся на улице Красная Пресня (рядом с Зоологическим садом), который гудел каждый вечер как улей. Здесь неказисто, вся мебель — несколько старых скамеек да пара столов. Зато можно послушать лекции, беседы старых большевиков и фронтовиков, ребята поют революционные песни и декламируют стихи, читают вслух газеты и книги. Здесь же работают разные кружки: можно изучать иностранные языки, учиться стрелять из винтовки, осваивать пулемет. А иногда в нетопленых комнатах клуба звучит музыка. Они слушают впервые в жизни произведения Чайковского, Бетховена…

В 1918 году в мастерских создается комсомольская ячейка, один из первых ее комсомольцев — Александр Ефремов. Работа в ячейке захватила его целиком. Комсомольские поручения он выполнял добросовестно. Был агитатором и пропагандистом, прекрасным организатором. Комсомольца Александра Ефремова знала вся молодежь Красной Пресни. Пятнадцатилетний юноша, беззаветно преданный делу революции, завоевавший любовь и доверие рабочей молодежи, в 1919 году избирается членом Пресненского райкома комсомола, где работает на руководящей должности до 1921 года.

Саша Ефремов получил гостевой билет на III съезд РКСМ, который открылся 2 октября 1920 года. На съезде выступил В.И. Ленин с программной речью «Задачи союзов молодежи». Съезд проходил в доме на Малой Дмитровке. Большой зал Коммунистического университета имени Я.М. Свердлова (Театр имени Ленинского комсомола) полон. Саше понравились делегаты съезда — все свои парни, и одеты они были в большинстве как заводские ребята. Кто-то прибыл прямо с фронта. У них наганы в потрепанных кобурах, у некоторых повязки на ранах. Но собравшиеся забыли в эти часы о своих тревогах, о бессонных ночах и пели одну за другой любимые комсомольские песни…

Здесь, на съезде, делегаты заглянули в будущее, в завтрашний день. Расходились окрыленные, с огромной готовностью преодолеть все трудности.

Начали восстанавливать московскую промышленность. В основной своей массе московские заводы представляли полуразрушенные корпуса, захламленные территории, везде запустение и грязь. Лишь кое-где в цехах кто-то возился, делая зажигалки и всякую житейскую мелочь. Те предприятия, что еще дышали и пытались выпускать продукцию, то и дело останавливались из-за отсутствия сырья и топлива. Нужны же были стране крупные машиностроительные и металлообрабатывающие заводы, которых и раньше в Москве насчитывалось не очень-то много. А новым заводам требовались грамотные специалисты и рабочие.

Саша Ефремов тянулся к знаниям, мечтал о работе на большом предприятии. И он начинает с фабзавуча. В ФЗУ, наряду с получением общего образования, подростки приобретали трудовую специальность.

Он поначалу был в слесарной группе, но пошел дальше и стал изучать смежные специальности: токарное дело, фрезерное, револьверное. Все эти знания, как он полагал, обязательно должны были пригодиться ему в дальнейшей работе. Окончив фабзавуч, Саша поступает на завод «Дукс». Так называлось находившееся в то время на краю Ходынского поля бывшее акционерное общество, принадлежавшее до революции Ю.А. Меллеру и выпускавшее велосипеды — довольно невзрачные упрощенные машины, которые назывались самокатками, а также дрезины, летательные аппараты и моторные сани. Он работает токарем по металлу. На заводе началась серьезная реконструкция. Вскоре его переименовали в завод № 1 имени Авиахима. В то время это был главный авиазавод России. В семейном архиве сохранилось удостоверение от 12 февраля 1923 года: «Дано сие Ефремову А.И. в том, что он работает на авиационном заводе (бывш. «Дукс») в должности ученика слесаря с 23 сентября 1922 года и состоит членом профессионального союза металлистов».

Ефремову 18 лет… Комсомол ставит перед молодежью новую задачу. V съезд РКСМ, который прошел в Москве в октябре 1922 года, по поручению партии взял шефство над Военно-Морским Флотом. ЦК РКСМ объявляет призыв комсомольцев на флот. Красная Пресня должна была послать 70 человек.

Подал заявление и Александр. В характеристике, подписанной пятью членами бюро, говорилось: «Ячейка РКСМ авиазавода «Дукс» рекомендует секретаря ячейки товарища Ефремова Александра как выдержанного, активного и честного комсомольца, вполне достойного быть в рядах курсантов военно-морского подготовительного училища». Бюро райкома поддержало кандидатуру. Провожали отъезжающих торжественно. В Театре Революции состоялся большой митинг, на котором с приветствиями выступали представители от МК партии, Московского совета профсоюзов, ЦК и МК комсомола. Прозвучало много теплых напутствий и наказов. После митинга был большой концерт. Будущим морякам вручали подарки: книги, блокноты, кисеты, табак и др. Они были в бескозырках, правда, пока без ленточек.

Одновременно с Александром Ефремовым в Военно-морском училище постигали азы морской науки будущий главнокомандующий Военно-Морским Флотом вице-адмирал, Герой Советского Союза Н.Г. Кузнецов, В.Ф. Трибуц, впоследствии адмирал, командующий Балтийским флотом, будущий писатель Аркадий Васильев. В своих заметках «Ребята из нашего кубрика» А. Васильев много лет спустя вспоминал: «Трудно было бывшим секретарям ячеек, членам укомов, губкомов привыкать к военной дисциплине…»

Зимой занятия шли в классах, а летом курсанты жили в палаточном лагере в Петергофе, ходили в походы на учебном судне. Курсант Ефремов учился с интересом, стремился вникнуть во все тонкости морского дела.

Наступил 1924 год. Морозный январь принес горькую весть: умер В.И. Ленин. Миллионы трудящихся восприняли эту утрату как самое большое личное горе. В многочисленных резолюциях, принимаемых на траурных митингах и собраниях, говорилось о необходимости укрепления партии рабочего класса. Александр Ефремов становится коммунистом Ленинского призыва (рабочие завода «Дукс» были единодушны в рекомендации его в партию, о чем и сообщили в ответ на запрос партийной ячейки моряков).

23 сентября 1924 года на Ленинград обрушилось стихийное бедствие. В официальном сообщении губернского исполнительного комитета говорилось: «Днем 23 сентября, при сильном ветре с моря, после 3 часов началось быстрое прибытие воды, уровень которой к 8 часам вечера достиг 12 футов выше ординара. Благодаря этому Василеостровский район, Петроградская сторона и часть Центрального, Выборгского и Володарского районов оказались затопленными… Сильно пострадали порт, ряд фабрик и заводов, а также склады. Были частичные пожары. Снесено несколько мостов: Сампсониевский, Гренадерский и др.

Ввиду чрезвычайно широких размеров наводнения, а также в целях строжайшего поддержания революционного порядка и своевременной помощи населению Губернский исполнительный комитет постановил объявить в Ленинграде военное положение…».

Годы учебы в Военно-морском училище подошли к концу. Будущее представлялось Александру совершенно ясным: он продолжит учебу и получит высшее военно-морское инженерное образование. Но, как видно, не судьба. Строгая и придирчивая медицинская комиссия забраковала его. С мечтой о море пришлось расстаться.

После демобилизации Александр Ефремов возвращается в родную Москву и работает сначала в потребкооперации, затем слесарем-инструментальщиком завода приспособлений и штампов треста «Оргметалл». В 1929 году избирается секретарем заводской парторганизации.

1928-й — 1932-й годы первой пятилетки развития народного хозяйства Москвы и Московской области. Главная задача — превратить Москву в крупнейший индустриальный центр страны.

Остро стояла задача подготовки новых советских специалистов. От ее решения во многом зависели успехи развернувшегося социалистического строительства. Только в 1928–1929 годах вопрос о подготовке новых кадров обсуждался на трех Пленумах ЦК. Было решено ежегодно направлять во втузы по тысяче коммунистов, имевших опыт партийной, советской и профсоюзной работы.

Исполнилось наконец заветное желание Александра Ефремова. В 1930 году он становится студентом-парттысячником только что образованного Московского Станкоинструментального института. В течение шести месяцев не ложился спать раньше четырех часов утра. Ведь, прежде чем начать учиться во втузе, нужно получить знания за десятилетку. Настойчивость, недюжинные способности помогли преодолеть трудности. Испытание выдержано. Более того, с первых месяцев учебы в Станкоинструментальном институте Александр стал отличником и возглавил это движение среди студентов. Он быстро завоевал симпатию всего коллектива профессоров, преподавателей и студентов. Его избрали секретарем партийной ячейки инструментального факультета, а вскоре и секретарем парторганизации института. Два года велась борьба за сохранение Станкина от слияния с механико-машиностроительным институтом имени Н.Э. Баумана. Александру Ефремову пришлось доказывать в главках, Наркомтяжпроме, в вышестоящих партийных организациях, что новый институт должен существовать самостоятельно. Удалось не только отстоять институт, но и добиться предоставления ему, ютившемуся прежде в тесном, старом доме в Армянском переулке, нового просторного четырехэтажного здания в Вадковском переулке.

1935 год. Свой дипломный проект «Шлицевые фрезы» Ефремов защищает на «отлично», получает первую премию. Студенты Станкоинструментального института будут пользоваться им в качестве учебного пособия еще очень долго. Весной того же года Александр Ефремов с дипломом инженера-механика по инструментальной специальности приходит по распределению работать на первенец советской индустрии — станкостроительный завод имени Серго Орджоникидзе и просит направить его на самый проблемный участок, чтобы на деле применить знания, полученные в институте. Отстающим на заводе был цех по изготовлению приспособлений. Сюда и направили инженера-коммуниста мастером смены. Через несколько дней Ефремов собрал командный состав цеха, стахановцев и объявил стахановские сутки. Перед каждым рабочим было четко поставлено задание. Этот день показал всем работникам инструментального цеха, с какой отдачей нужно работать. Через три месяца цех начал выполнять программу. Александр Ефремов был уже его начальником. Претензии к инструментальному цеху прекратились.

Вскоре заводской коллектив выступил одним из инициаторов перехода на работу без государственных дотаций. Подсчитав свои возможности, станкостроители взяли обязательства перекрыть в 1936 году на 23 процента проектную мощность завода при сокращении капиталовложений с 10 до 2 миллионов рублей.

Обязательства были взяты напряженные. И тут обнаружилось, что не все заводские руководители способны решать эти сложные задачи. Цех № 2 оказался в прорыве. Его начальник — человек энергичный, хороший администратор (в прошлом прокурор) техники не знал. Возросшие технические задачи были ему не по плечу. Начальником цеха № 2 назначили Александра Ефремова.

На заводе зарождается стахановское движение, которое возглавил Иван Иванович Гудов, ставший потом известным всей стране стахановцем, депутатом Верховного Совета СССР. В сентябре 1935 года он выполнил сменное задание на 400 с лишним процентов, все сделанные им детали были приняты контролером на «отлично». Ефремов — один из первых заводских инженеров, поддержавших это начинание.

В своей книге «Судьба рабочего» И.И. Гудов вспоминает:

«Начальником механического цеха назначили Сашу Ефремова, так мы его звали; до того он возглавлял инструментальный цех.

— Принимай нового начальника, — сказал он мне, — с хлебом-солью и полотенцем, вышитым петухами. И называй теперь меня не Сашей, а Александром Илларионовичем. Затем добавил:

— Ну ладно. Это шутка, приходи в кабинет, там обо всем поговорим… Когда я зашел в кабинет, Ефремов сидел за столом…

— Так вот, — сказал Александр Илларионович. — Вот теперь к вам… Назначая меня начальником цеха, директор сказал, чтобы я опирался на стахановцев, и указал на тебя. Вот с тебя и начал. Давай продолжим начатое тобой дело. Покажем людям, чего можно достигнуть на наших станках. Я за рекорды — они будят инициативу, как бы усиливают кровообращение. Думай, а если что надумаешь хорошее, моя помощь тебе обеспечена.

Александр Илларионович высокого роста, голубоглазый, с приятным лицом. Он оказался хорошим организатором и быстро сжился с коллективом. Цеховики полюбили его. Полюбили за то, что он был настоящим партийцем — душевным, справедливым…»

При поддержке Ефремова 9 августа 1936 года Иван Гудов установил новый рекорд — 900 процентов нормы. Весь заработок этого дня он отдал в фонд помощи женщинам и детям Испании.

Затем Ефремов выполнял обязанности главного диспетчера завода. Он еще шире развернул работу по внедрению стахановских методов на всем предприятии. При нем взаимодействие всех деталей гигантского механизма завода было отлажено с точностью, какой до этого на предприятии не знали. Важно было поднять производительность труда каждого работника, отдачу каждого станка. Внедрение новых приспособлений, передовой технологии, пропаганда стахановских методов труда, повышение квалификации работающих — за все эти вопросы горячо взялся А.И. Ефремов.

В августе 1937 года приказом Наркомтяжпрома Александр Илларионович Ефремов назначается директором завода. В письме к младшему брату, говоря о своем назначении, он пишет, что чувствует себя как обучающийся плавать, брошенный на середину реки.

Трудностей было много. Завод уже более двух кварталов не выполнял план. Заводской счет в банке заморожен, так как из-за невыполнения программы завод задолжал государству пять миллионов рублей. «Я гвоздя купить не могу, — писал он, — изворачиваться приходится крепко…» И все же ценой огромных усилий 33-летний директор выводит завод из прорыва, проявив присущие ему качества умелого хозяйственного руководителя.

Рабочий день директора начинался не в кабинете. С утра он успевал побывать в цехах, оценить положение на различных участках производства, в коротких беседах с работниками выяснить обстановку. Ефремов требовал организованности, культуры производства на каждом участке, вплоть до складирования деталей, он обращал внимание и на внешнее оформление цехов, чистоту и порядок на каждом рабочем месте.

К концу второй пятилетки неизмеримо выросла мощность станкозавода. Если в 1932 году завод выпустил продукции лишь на 2,9 миллиона рублей, то теперь Ефремов руководил предприятием, продукция которого составляла уже 54 миллиона рублей! В 1937 году завод довел выпуск 30 типов станков до полутора тысяч.

Характерная черта Ефремова — руководителя — стремление к внедрению на заводе самых передовых, прогрессивных методов производства, изучение и использование опыта других предприятий, в том числе и иностранных.

В 1938 году А.И. Ефремов стал депутатом Московского Совета от коллектива родного завода. В том же году Пленум Моссовета, состоявшийся 27–29 марта в Колонном зале Дома Союзов, избирает его заместителем председателя Моссовета. Затем работает председателем Мособлисполкома. С ноября 1938 года он — председатель Исполкома Моссовета.

Почетен, но и тяжел труд в столичном Совете. В огромном и сложном городском хозяйстве работали 7 тысяч промышленных, коммунальных и строительных предприятий, сотни школ, тысячи лечебных учреждений. Московскому Совету, его постоянным комиссиям приходилось ежедневно решать многочисленные проблемы, связанные с выполнением Генерального плана реконструкции и развития Москвы. Сносились сотни мелких, ветхих домишек, исчезали старые села Дорогомилово и Воробьево, Алексеевское и Ростокино, Всехсвятское и Фили. Менялись известные в прошлом ночлежками и трактирами Зарядье и Болотная площадь.

В Москве строилась третья очередь метрополитена.

По решению Моссовета продолжались работы по строительству набережных и мостов на реке Яузе. Берега Яузы долгие годы служили свалкой для мусора. Все расположенные неподалеку от реки предприятия и многие дома сливали сюда нечистоты. Строители провели огромный объем работ. Реку углубили, а построенный Лихоборский обводнительный канал повысил уровень воды в ней. На протяжении 10,5 километра появились гранитные набережные, четыре моста. Вдоль берега реки пролегли асфальтовые, в двух уровнях движения, дороги от Симоновской набережной до Бородинского моста с выходом на Можайское шоссе, так как центр города уже в те годы ощущал перегрузку транспортом.

У Моссовета всегда было много забот с водоснабжением города. Канал Москва — Волга и две новые водопроводные станции могли бы дать жителям Москвы вдвое больше очищенной воды, но водоводы и дополнительная водопроводная сеть не были построены, а существовавшие не обеспечивали ее приема. Пришлось Моссовету форсировать строительство новых водопроводов и сетей. С другой стороны, увеличив потребление воды, город мог захлестнуться сточными водами, поэтому одновременно шло строительство канализационных сетей и коллекторов. Самым крупным из них стал Юго-Западный коллектор диаметром 3 метра, служащий для очистки центральной части города.

Крупнейшей стройкой была Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. Тысячи квалифицированных рабочих и специалистов дни и ночи трудились над возведением павильонов, строительством дорог и тротуаров, озеленением выставки, планировкой подъездов к ней. Пришлось взорвать отжившие свой век Крестовские водонапорные башни, стоявшие посредине улицы напротив Рижского вокзала. Реконструирована 1-я Мещанская улица, на месте палисадников появились тротуары, булыжник мостовых сменил асфальт, начато строительство крупных многоэтажных жилых домов, вдвое расширено и заасфальтировано Ярославское шоссе.

В 1938 году происходили в Москве и интересные культурные события.

Въехал в новое здание на Пушкинской улице Музыкальный театр. (Зрительный зал на 1,5 тысячи мест. Механизированная сцена. Просторное и удобное фойе). Это один из прекрасных подарков, полученных москвичами к 21-й годовщине Советской власти. Сохранилось приглашение А.И. Ефремову от В.И. Немировича-Данченко: «Глубокоуважаемый Александр Илларионович! 2 января состоится открытие московского сезона музыкального театра моего имени в новом помещении на Пушкинской, 17. Очень хотелось бы познакомить Вас с нашими спектаклями, и я пользуюсь случаем пригласить Вас на открытие сезона — оперу Дзержинского «Тихий Дон»… Буду очень рад увидеть Вас на наших спектаклях. С сердечным приветом. Народный артист В.И. Немирович-Данченко. 29.XII.1938 г.» И далее приписал: «Обещаю Вам, что ни с какими деловыми вопросами к Вам подходить не будут… В.И. Немирович-Данченко».

Москва отметила 200-летие со дня рождения гениального русского зодчего Матвея Федоровича Казакова. Торжественное собрание прошло в Колонном зале Дома Союзов, построенном этим архитектором. В связи с юбилейной датой в его честь была названа одна из московских улиц за Садовым кольцом (прежняя Гороховская ул.).

Открылась в Москве Государственная публичная историческая библиотека. Ее богатейшие книжные фонды стали доступны москвичам.

Москва готовилась к Международной выставке «Строительство мира завтрашнего дня», которая должна была пройти в Нью-Йорке в апреле 1939 года. Создавались макеты, панорамы, карты, рассказывающие о масштабных преобразованиях в столице. Например, часть станции метро «Площадь Маяковского» была представлена на выставке в натуральную величину.

По Всесоюзной переписи населения СССР, проведенной в январе 1939 года, в Москве проживало свыше 4100 тысяч человек. Среди крупнейших городов мира Москва по рождаемости стояла на первом месте.

Город продолжал развиваться, он требовал постоянной заботы. В строительство и реконструкцию Москвы, в развитие хозяйства столицы и области вложена большая доля труда А.И. Ефремова.

Несмотря на свою занятость, Александр Илларионович не оставлял не рассмотренными ни одной жалобы, ни одного заявления. Так, к нему обратилась группа рабочих комбината «Трехгорная мануфактура» с просьбой разрешить вопрос о строительстве бани вблизи этого предприятия. Желание рабочих было удовлетворено.

В Сокольническом и Ленинградском районах Москвы медленно шло строительство школ. Работники народного образования пришли за содействием к Ефремову. И промышленные предприятия этих районов выделили необходимые средства, помогли строителям рабочей силой. Школы были построены в срок.

В июне 1938 года москвичи оказали Ефремову доверие и честь, послав своим депутатом в Верховный Совет РСФСР первого созыва от Ульяновского избирательного округа. О чем только не писали ему избиратели! Указывали на перестраховщиков, жаловались на бюрократов, на недостатки в работе учреждений и т. д. Ефремов всем хотел обязательно помочь.

10-21 марта 1939 года прошел XVIII съезд партии, который утвердил третий пятилетний план развития народного хозяйства СССР. Основная экономическая задача — догнать и перегнать главные капиталистические страны по производству продукции на душу населения. На основе директив съезда был разработан третий пятилетний план развития народного хозяйства Москвы, главной задачей которого являлось дальнейшее развитие промышленности и городского хозяйства столицы. На этом съезде А.И. Ефремова избрали членом ЦК ВКП(б).

Как крупный специалист в области машиностроения, имеющий богатый разносторонний опыт работы, А.И. Ефремов в 1939 году был выдвинут на пост первого заместителя наркома. Через год Указом Президиума Верховного Совета СССР он назначается наркомом тяжелого машиностроения СССР, затем — станкостроения. Создание станков было его стихией. «С момента организации Наркомата станкостроения — нарком», — написал в автобиографии Ефремов.

Энергия, инициатива, государственный ум наркома Ефремова способствовали успешному решению многих важнейших проблем. Глубокие знания, интуиция помогали ему почти безошибочно распознавать в большом потоке информации из области станкостроения полезное, перспективное.

Мирную жизнь прервала война, потребовавшая в кратчайшие сроки перестроить все народное хозяйство, перевести его на рельсы военной экономики. И прежде всего необходимо было переключить машиностроительные и другие предприятия на обслуживание нужд войны, в предельно сжатые сроки реконструировать и построить новые заводы, обеспечить максимальные мощности по производству военной техники и боеприпасов.

В дни Великой Отечественной войны наркомат станкостроения, возглавляемый А.И. Ефремовым, сыграл большую роль в деле обороны страны. «Быстрейшим освоением выпуска станков приблизим победу над фашизмом!» — под таким боевым лозунгом работали советские станкостроители в годы войны. Несмотря на колоссальные трудности военного времени, производство металлорежущих станков, подшипников, кузнечно-прессовых машин все военные годы сохраняло высокий уровень. Выпускались десятки тысяч высокопроизводительных агрегатных станков, тысячи кузнечно-прессовых машин, более 135 миллионов штук инструмента, что содействовало перевооружению танковых и авиамоторных заводов. Станкостроители изготовили также миллионы стволов и затворов для автоматов ППШ, приняли непосредственное участие в выпуске танков и пушек. Они сумели не только эвакуировать и пустить в ход заводы, но и увеличили их количество, создав новые предприятия на месте старых, вывезенных на Урал, в Сибирь и в другие края нашей страны. Двойников имели заводы «Калибр», «Фрезер», «Московский инструментальный» и многие другие.

А.И. Ефремов приложил много сил для налаживания станкостроения и в послевоенный период. В стране развернулась работа по выполнению четвертого пятилетнего плана. Жизнь ставила перед станкостроителями новые задачи — дать сотни станков, сконструированных по последнему слову техники, для различных отраслей народного хозяйства. Для их решения Наркомат станкостроения создал большое конструкторское бюро, работники которого каждый месяц предлагали десятки конструкций новых станков, способствуя тем самым успешному выполнению плана послевоенной пятилетки.

Десять лет Ефремов руководил наркоматом. Эти десять лет словно вобрали в себя три эпохи — предвоенные годы, войну, послевоенное восстановление и развитие.

В 1946 и 1950 годах А.И. Ефремов был избран депутатом Верховного Совета СССР 2-го — 3-го созывов от Егорьевского избирательного округа Московской области. С марта 1949 года — он заместитель председателя Совета Министров СССР. Являясь известным государственным деятелем, Александр Илларионович в то же время был скромным и обаятельным человеком. Он хорошо знал и с удовольствием слушал музыку, особенно классическую. Очень любил Чехова и Теккерея. Бывал в театрах. Его связывали дружеские отношения с А.Н. Толстым, А.С. Серафимовичем, В.И. Немировичем-Данченко, Борисом Горбатовым, Мариэттой Шагинян и многими другими деятелями культуры.

Александр Илларионович Ефремов был очень привязан к семье, любил детей. В короткие часы отдыха он особенно любил лес, тишину. Был страстным лыжником, заядлым охотником, грибником. Дочь Татьяна Александровна вспоминает: «С приближением грибного сезона дома только и разговоров было о том, что при первой возможности надо выбраться в лес, по грибы. Отец знал все виды грибов. Даже к этому он был хорошо подготовлен «теоретически».

Партия и правительство высоко оценили многолетний плодотворный труд А.И. Ефремова на благо советского государства. Его грудь украшали два ордена Ленина, орден Трудового Красного Знамени, орден Кутузова 2-й степени, медали «За оборону Москвы», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «В память 800-летия Москвы».

Безвременная смерть 23 ноября 1951 года оборвала его жизнь в расцвете сил. Его провожали в последний путь холодным ноябрьским днем. Красная площадь была запружена людьми, штатскими и военными, мужчинами и женщинами, молодыми и старыми. В тот день выпал первый снег… Морозный воздух потряс залп артиллерийского салюта. Урну с прахом А.И. Ефремова замуровали в Кремлевскую стену.

Имя Александра Илларионовича Ефремова носят станкостроительный завод «Красный пролетарий» в Москве и завод «Тяжстанкогидропресс» в Новосибирске. В 30-е годы, когда рождалось советское станкостроение, Александр Ефремов стоял у его истоков. Слесарь, мастер, начальник цеха, директор завода, председатель Моссовета, нарком, заместитель Председателя Совета Министров СССР — таков путь комсомольца 20-х годов А.И. Ефремова. Он принадлежал к замечательной плеяде государственных деятелей нашей страны.

А.И. Ефремов жил «одним дыханием со страной» (так очень точно назван очерк о нем в книге «Мой дом на Красной Пресне»). Именно в этом был главный смысл и основное содержание яркой жизни Александра Илларионовича Ефремова.

Литература

1. Зубов Н. Одним дыханием со страной. В кн.: Мой дом на Красной Пресне. М.: 1984.

2. Донков И. Командарм производства. (К 80-летию со дня рождения А.И. Ефремова). // Известия. 1984. — 23 апреля.

3. Гудов И.И. Судьба рабочего. М.: 1974.

4. Ефремов А.И. Советское станкостроение. М.: 1946.

Часть третья. «Все для фронта, все для Победы! Защитим родную Москву!» Мирный труд. 1939 — 1961

Василий Прохорович Пронин

Георгий Михайлович Попов

Михаил Алексеевич Яснов

Николай Алещенко. «Душа Москвы». Василий Прохорович Пронин

Меня поражало, как в этом небольшого роста человеке могла вместиться такая энергия, что ее хватало на то, чтобы в труднейших условиях поддерживать нормальную жизнь многомиллионного города, глубоко вникать во все оборонные мероприятия, изыскивать новые и новые возможности для расширения производства военной продукции.

К.Ф. Телегин

Василий Прохорович Пронин.

25.12.1905 — 12.10.1993.

На вершине московской власти с 14.04.1939 по 07.12.1944

Наступил 1940 год.

2 января 1940 года после очередных выборов прошла первая сессия Московского Совета. На ней был избран Исполком, а его председателем стал Василий Прохорович Пронин. К тому времени он прошел большой и сложный жизненный путь…

Родился В.П. Пронин 25 декабря 1905 года в деревне Павлово Тумского уезда Рязанской губернии в бедной крестьянской семье. Детей было четверо. Старшим был Василий. Начиная с осени, отец занимался отхожим промыслом на ватной фабрике, мать — домашним хозяйством. Когда Василию исполнилось семь лет, отец определил его в церковно-приходскую школу в деревне Константиново. Для детей из близлежащих сел и деревень при школе был интернат. Во время учебы в нем находился и Василий. Как показывают табели об окончании каждого учебного года, он учился весьма старательно. И все же полный курс учебы окончить ему не удалось. В 1916 году, в Первую империалистическую, погиб отец. Василий вынужден был оставить школу и помогать матери по хозяйству. Но приусадебная десятина земли не могла обеспечить семье даже прожиточный минимум. Мать часто болела, а от сестры и братьев помощи ждать не приходилось. Да и Василию тогда не исполнилось даже 15 лет. Но он все же в 1920 году поступил на работу ремонтным рабочим на станцию Рязанско-Владимирской железной дороги. «Зарабатываемые еженедельно даже мизерные гроши, — вспоминал Василий Прохорович, — являлись поддержкой матери».

В том же году не обошло семью Прониных, как и многих других, новое горе — неурожай и голод. Несколько семей, в том числе и Пронины, вынуждены были покинуть деревню и уехать в Алтайскую губернию. Почти три года у местных крестьян батрачил Василий. Мать становилась совсем нетрудоспособной. Семья по-прежнему жила впроголодь. Из Павлова приходили письма. В них земляки рассказывали, что создаются объединения по совместной обработке земли, что крестьяне надеются на улучшение жизни. Семья Прониных решила возвратиться на свою родину и в конце 1925 года снова оказалась в Павлове. Но увиденное на родине не обрадовало Василия и не вселило уверенности в улучшение материального положения семьи. К тому времени повзрослели сестра и братья. Они могли уже позаботиться не только о себе, но и о матери. И Василий, посоветовавшись с матерью, в конце 1925 года решил податься на заработки в Москву. В ней на окраине жил старший брат матери. Он и помог своему племяннику. Через несколько дней Василий стал ремонтным рабочим вначале на станции Покровское-Стрешнево, а затем на станции Серебряный Бор Окружной железной дороги. Там же поселился и в общежитии.

— Я попал в хорошую, дружескую семью рабочих, — рассказывал Василий Прохорович автору этих строк. — С их помощью быстро овладел специальностью. Политбеседы и информации на политические темы раскрывали передо мной государственные планы и роль рабочих, особенно молодежи, в их выполнении. А сколько разных кружков там было! Вообще молодежь не скучала…

Василий продолжил прерванную учебу в вечерней средней школе, вступил в комсомол, а в 1926 году как одного из лучших производственников и общественного активиста его приняли и в РКП(б).

Он начал работать на фабрике «Свобода» в механическом цехе токарем.

— Работа на фабрике, — вспоминал Василий Прохорович, — осталась самой памятной и счастливой. Я быстро вошел в замечательный трудовой коллектив. Там меня избрали секретарем комсомольской организации. Там я познакомился с замечательной девушкой Валей Лихачевой, которая так же, как и я, работала и училась в вечерней школе рабочей молодежи, а когда окончила, комсомольская организация направила ее в МГУ имени М. В. Ломоносова. Завершила учебу на химическом факультете с отличием, а после работала в научных учреждениях научным сотрудником. Судьба свела нас в 1928 году: мы поженились. Валентина Матвеевна подарила мне сына и дочь. Всю жизнь была мне другом.

Выступая на одном из первых расширенных заседаний Исполкома перед постоянными комиссиями, членами Исполкома, В.П. Пронин говорил о необходимости организовать массовое соревнование рабочих за повышение производительности труда, контроле над выполнением плановых заданий предприятиями. По его предложению в сентябре из крупных специалистов была создана городская плановая комиссия, в обязанности которой входило не только составление народнохозяйственных текущих и перспективных планов для всех предприятий, находившихся на территории города, но и организация контроля над их выполнением.

Народнохозяйственный план 1941 года успешно выполнялся, улучшались производственные показатели. Прирост промышленной продукции по сравнению с декабрем 1940 года в марте составил 5,6 %, а в апреле — 6,5 %. Обсудив ход выполнения плана промышленного производства, в мае Исполком обратился к москвичам с предложением включиться в борьбу за досрочное его полугодовое выполнение.

Продолжалась работа по Генеральному плану реконструкции Москвы. Неузнаваемо изменялся облик Москвы. Появлялись новые жилые и административные здания, площади, улицы и магистрали, мосты и гранитные набережные Москвы-реки. За высокие показатели в работе по осуществлению Генерального плана реконструкции Москвы в июле и августе 1940 года Московский Совет наградил «Почетным знаком» большую группу рабочих-строителей. Орденом Ленина был награжден В. П. Пронин.

Трудовой энтузиазм людей в СССР был поистине огромным. Масштабы новизны остро ощущали в разных странах. Известный французский писатель Ромен Роллан писал: «…Воздвигался новый мир, где будет просторно всем ста шестидесяти миллионам человеческих существ, которые по собственной охоте или по принуждению работают на стройке. Враждебный старый мир, не способный ни побороть, ни признать свершившегося, по тупости своей пытался было их задушить, блокировать все входы и выходы разрушенного жилища. Но русские приняли вызов и превратили жестокую необходимость в закон своего созидательного порыва. На развалинах жалкой лачуги возникали титанические сооружения духа, подчиняющего себе слепую силу стихий. Составлялись первые наметки великих планов, рождавших новую фауну — современных мастодонтов: Днепрострой, Тракторострой, Магнитострой своими хоботами и клыками вонзались в воду, в воздух, в землю; и одновременно росла масса рабочих, призванных пасти стада этих чудовищ, — доменные печи, заводы, гигантские плотины. Пламенное и суровое воодушевление вело когорты этих людей в бой, напрягало их мускулы и мозг, побуждало соревноваться в героизме ради выполнения великой задачи — создания нерушимого фундамента, на котором поднимется — как поднимается с каждым днем уже теперь — строй, где надо всем властвует человеческий труд, свободный и равный. Нет слишком большой жертвы для подобных свершений. Любое зло в настоящем, любые невзгоды, и собственные, и близких людей, представлялись ничтожными по сравнению с грядущим благом, о котором грезили, которого желали и которое созидалось для светлого будущего всего человечества».

В конце апреля 1941 года В. П. Пронин выступил на расширенном заседании Исполкома с докладом «О ходе выполнения народнохозяйственного плана». Остановившись на успехах, он подробно характеризовал имевшиеся недостатки в работе предприятий. Особые претензии он предъявил строителям, которые отставали с введением в эксплуатацию новостроек, и внес конкретные предложения, направленные на успешное выполнение народнохозяйственного плана на 1941 год. Но такое заседание Исполкома в 1941 году было последним. Далее пошло рассмотрение вопросов, так или иначе связанных с войной.

* * *

— Война Москву не застала врасплох, — вспоминал Василий Прохорович. — К ней мы готовились, особенно после нападения фашистской Германии па Польшу. Будучи секретарем Ленинградского районного, а затем Московского городского комитетов партии, мне не раз приходилось присутствовать на различного рода совещаниях как в ЦК ВКП(б), так и на заседаниях Военного совета округа, на которых обсуждались вопросы, связанные с подготовкой к войне с Германией, с подготовкой к оборонительным работам на подступах к Москве. Я уже тогда понял, что некоторые военачальники ошибались, утверждая, что если Германия нападет на нас, то эта война будет скоротечной и быстро завершится нашей победой. Особенно запало мне в душу совещание у Наркома обороны С. К. Тимошенко, на котором разбирались итоги финской военной операции, отмечались общие недостатки в оснащении нашей армии боевой техникой, оружием и снаряжением, в подготовке бойцов и средних командиров для ведения боев в современных условиях. Я убедился, что война с Германией неизбежна и к ней надо готовиться серьезно…

Московский Совет усилил оборонно-массовую работу в городе. При городском и районных Советах были созданы постоянные оборонные комиссии, которые осуществляли контроль за выполнением решений, направленных на повышение обороноспособности Москвы, за подготовку кадров для Красной Армии на предприятиях и в учреждениях. В целях укрепления обороны города и проведения оборонных мероприятий в 1940 году Исполком использовал более 200 миллионов рублей.

Огромная работа была проведена по укреплению противовоздушной обороны Москвы. К концу 1940 года было создано и оснащено необходимой техникой и имуществом 18 служб городской ПВО. В добровольных кружках и командах МПВО, противопожарных и санитарных дружинах, аварийно-восстановительных подразделениях обучено более 500 тысяч москвичей; 773 тысячи человек обучались, и 30 800 человек прошли переподготовку по использованию средств защиты от химического оружия. 108 тысяч обученных находились в полной боевой готовности только в формированиях МПВО. Для закрепления полученных знаний проводились массовые соревнования стрелков, парашютистов, химиков, медиков и других специалистов. В течение года проведено около 6 тысяч учений в системе ПВО. В том же году по решению Исполкома было построено и оборудовано специальное здание для штаба и командного пункта для МПВО и войск ПВО Московского военного округа. В конце года проведены массовые занятия по защите населения от химического оружия. В них участвовало около 850 тысяч человек. Была принята целая программа мер, направленная на повышение боеготовности Москвы и ее служб. Особое внимание уделялось водопроводу, являвшемуся важнейшим стратегическим объектом города. Большое внимание Исполком уделил обеспечению защиты населения от возможных налетов авиации. В кратчайшие сроки были построены бомбоубежища на 680 тысяч человек (не считая убежищ на предприятиях и в учреждениях). Под убежища приспособлены и станции метро.

Значительная работа была проведена по подготовке призывников для службы в армии. В 1940 году 93,2 % были годны к строевой службе, 83,6 % имели значки ПВХО, 80,1 % — ГСО, 64,6 % — «Ворошиловский стрелок», 58 % — ГТО, 7,2 % имели специальность «летчик».

В августе 1940 года на расширенном заседании Исполкома состоялось обсуждение «Плана накопления госрезервов и мобзапасов». На нем были определены меры увеличения мобилизационных запасов материально-технических средств и различных материалов, без которых невозможно было обойтись в период военной перестройки. Обращалось внимание руководителей предприятий на увеличение выпуска военной продукции на оборонных предприятиях, досрочное выполнение заказов Наркомата обороны, перестройку по перечню предприятий местной промышленности на производство определенных изделий для армии и флота.

Характеризуя обстановку в стране накануне войны против фашистской Германии, В.П. Пронин с горечью рассказывал:

— Многое было сделано, и оно пригодилось уже в первые дни и месяцы войны. Но главное все же не успели. Знаете, сейчас имеется немало всезнаек и даже таких, которых еще и на свете не было, когда началась война. Они осуждают нас за то, что якобы мы не все сделали и не подготовили страну к войне: оружия и техники не заготовили, и что оно было хуже германского, и армию не обучили, и немало других «недостатков». Но эти «знатоки» ничего не знают и знать не хотят, как все это было на самом деле. Посудите сами: когда мы закончили восстановление — именно восстановление хозяйства до уровня царской России? В 1925–1928 годах! А что это был за уровень в сравнении с крупными капиталистическими державами? Самый низкий. Только в конце 1920-х — начале 1930-х годов мы начали индустриализацию. И сколько же она продолжалась? 10–12 лет! И за эти 12 лет мы успели перевернуть Россию по основным показателям и сделать ее одной из развитых стран в мире.

Да и впрямь, для создания и перевооружения Вооруженных Сил СССР, для создания военно-промышленного потенциала времени было очень мало. А сделано все же немало. И это немало помогло нам уже в первый год войны приостановить зарвавшегося германского агрессора. Но еще раз подчеркиваю: на большее у нас не хватило времени. В этом пример — Москва. Одни предприятия еще осваивали новую технологию военного производства и только переходили на выпуск военной продукции, другие — лишь начинали создавать опытные образцы. Требовалось время, чтобы запустить их в серийное производство. Но его не хватило. Мирная жизнь, напряженный труд были прерваны вероломным нападением на нашу страну фашистской Германии….

* * *

— 21 июня 1941 года в десятом часу вечера в Кремль, к И.В. Сталину, — вспоминал В.П. Пронин, — были приглашены первый секретарь МГК партии А.С. Щербаков и я. Никаких пояснений «зачем» нам не дали. Когда мы зашли в кабинет, И.В. Сталин поднялся, вышел из-за стола нам навстречу. Поздоровавшись и пригласив за небольшой стол, без вступительных слов спокойно сказал: «По данным разведки и перебежчиков, немецкие войска намереваются сегодня ночью напасть на наши границы. Видимо, начинается война». Затем он обратился к нам с вопросами о состоянии противовоздушной обороны Москвы, подробно интересовался, все ли сделано для того, чтобы в непредвиденных обстоятельствах Москва могла достойно встретить врага, о настроениях москвичей. Беседа закончилась около трех часов ночи 22 июня. Во время ее несколько раз из Наркомата обороны, Киева, Белорусского военного округа звонили. Докладывали о том, что на границах спокойно. В конце беседы И. В. Сталин попросил нас (день был субботний) задержать до утра в городе руководителей партийных и советских органов. Распрощавшись, мы выехали в свои резиденции. У дома, где размещался МГК партии, нас встретил посыльный и сообщил, что, по данным ЦК ВКП(б), началась война с фашистской Германией. Приказывалось всем руководителям партийных организаций быть на месте…

В пятом часу утра в Моссовете состоялось совещание руководителей управлений и отделов Исполкома, председателей райсоветов и начальников служб МПВО. На нем были намечены меры по перестройке работы в соответствии с военной обстановкой, в частности, определены первые шаги по приведению всех служб МПВО в боевую готовность и переводу ряда предприятий на выполнение оборонных заданий, строительство убежищ и щелей, уточнены правила поведения населения во время налетов вражеской авиации.

Моссовет стал оперативно перестраивать свою систему управления. 23 июня на совещании руководящих работников Исполкома Моссовета, руководителей ведущих предприятий местной промышленности и промкооперации, рассказывал В.П. Пронин, обсуждался вопрос об организационной перестройке работы всех звеньев Исполкома и подчиненных ему предприятий и учреждений. Требовалось в течение двух дней представить конкретные предложения. 25 июня Исполком рассмотрел и утвердил предложения об упрощении структуры и сокращении штатов ряда управлений; 9 июля принял решение о сокращении расходов на административно-хозяйственный аппарат в городе, о слиянии ряда управлений и служб. Подобные решения Исполкома были приняты 1, 2 и 14 июля, 2 и 27 августа, 2 и 13 сентября, 22 ноября и др. По принятым решениям создавались новые административные единицы, становившиеся более оперативными в выполнении стоявших задач, они приносили и значительную экономию. Например, штаты Управления планировки были сокращены на 42 человека, отделы районных архитекторов упразднялись, а их функции возлагались непосредственно на архитекторов. Это дало ежемесячную экономию 327 334 рубля.

Перестройка коснулась и изменения стиля работы Исполкома, его управлений и отделов. Если в мирное время большинство вопросов обсуждалось на сессиях Моссовета или заседаниях Исполкома, то в условиях войны такая возможность не всегда представлялась. Требовалось решать их оперативно, особенно те, что связаны с выполнением военных заказов, а собрать даже членов Исполкома, не говоря о депутатах, большинство из которых являлись рабочими, не было возможности. Военная обстановка не допускала медлительности в решении неотложных вопросов. Поэтому по предложению В.П. Пронина Исполком принял решение о сужении коллегиальности в решении срочных вопросов и 25 июня утвердил новое распределение обязанностей между председателем Исполкома и его заместителями. Предоставлялось право каждому самостоятельно решать неотложные вопросы и давать распоряжения от имени Исполкома. Для контроля за выполнением как решений Исполкома, так и распоряжений председателя и его заместителей в Общем отделе была создана специальная группа контроля, которую возглавил заместитель председателя Исполкома А.В. Астафьев.

Распределение обязанностей выглядело примерно так: В.П. Пронин отвечал за организацию военного производства на предприятиях, подчиненных Моссовету, за эвакуацию предприятий и населения; Г.А. Силиванов — за работу местной промышленности, производство предметов бытового назначения, легкую промышленность и производство боеприпасов; Д.Д. Королев — за работу городского транспорта, доставку в город топлива и продовольствия; М.А. Яснов — за своевременное восстановление разрушенных вражеской авиацией зданий; П.В. Майоров — за организацию строительства и содержание укрытий для населения; И.Я. Фадин — за обеспечение населения продовольственными товарами; М.Г. Смирнова занималась эвакуацией, размещением детей и детских учреждений в безопасных районах страны.

— Конечно, — подчеркивал Василий Прохорович, — по мере складывавшейся обстановки приходилось не только менять обязанности среди заместителей, но и поручать конкретные задания членам Исполкома. Так, в октябре из членов Исполкома была создана специальная группа для контроля над производством боеприпасов на предприятиях, подчиненных Моссовету; другая группа следила за ходом строительства оборонительных сооружений на подступах к Москве; была группа по организации и работе госпиталей и т. п.

Такое распределение обязанностей между членами Исполкома, четкая организация его работы помогали В.П. Пронину не только постоянно быть в курсе происходящего в городе, но и быстро принимать необходимые решения.

К концу 1941 года жизнь Москвы и деятельность Исполкома были переведены на военный лад. Все было подчинено нуждам фронта.

— Все понимали, — рассказывал Василий Прохорович, — что нужно как можно быстрее выполнять заказы фронта. Причем если в мирное время на это потребовались бы месяцы, то в суровое время войны уходили лишь недели, а то и дни. В конце июня и в начале июля многие предприятия и кооперативная промышленность приступили к выпуску военной продукции. Например, штамповочный завод вместо чайных ложек, дамских заколок и канцелярских скрепок стал производить саперные лопаты и детали к противотанковым гранатам; деревообделочная фабрика вместо конторских счетов и ширм — ложе для пулеметов-пистолетов; мебельная фабрика вместо стульев — противотанковые мины, санитарные носилки, ящики для снарядов; завод детских велосипедов — огнеметы; фабрика «Искра» вместо пишущих машинок — автоматы и боеприпасы; предприятия пищевой промышленности — сухари и пищевые концентраты и т. д.

В июле-августе многие предприятия, подчиненные Моссовету, были переключены на изготовление отдельных узлов и деталей для реактивных снарядов. 50 предприятий участвовало в изготовлении реактивных снарядов для «катюш», специальный завод готовил их установки на машинах с полной экипировкой. Координировал работу по выпуску этого грозного оружия В.В. Пронин. «Каждые два дня Василий Прохорович участвовал в совещании у Вознесенского (заместитель председателя Совнаркома СССР. — Н.А.), где проверялся ход освоения производства, принимались оперативные меры по оказанию помощи предприятиям оборудованием, материалами, квалифицированными кадрами. Неделями не выходили из цехов рабочие, инженерно-технические работники, стремясь скорее наладить производство нового оружия. Правительственный заказ был выполнен в рекордно короткий срок: в августе 1941 г. завод «Компрессор» отправил на фронт первые комплекты «БМ-13».

По мере приближения фронта к центральным районам страны и усиления угрозы Москве правительство СССР 24 июня приняло постановление об эвакуации из нее и прифронтовых районов предприятий, производивших военную продукцию, ценное оборудование, и населения вглубь страны. Для руководства эвакуацией был создан специальный совет; в городах и районах создавались комиссии. Для решения этой задачи от председателя Исполкома Моссовета В.П. Пронина потребовалось огромное напряжение сил.

— Это действительно задача была непростая, — вспоминал он. — Сроки были предельно короткие, опыта никакого не было, не было заранее даже определено, что и куда эвакуировать. Мало этого. Требовалось определить, что оставить в городе для производства военной продукции и обеспечения ею действующей армии. Причем эвакуацию нужно было произвести скрытно при господстве вражеской авиации. И, тем не менее, эту задачу нам удалось решить без потерь.

4 июля 1941 года состоялось расширенное заседание Исполкома. Был разработан план эвакуации, утвержден бюджет расходов. В течение пяти дней подлежали эвакуации 443 843 ученика 1-6-х классов. 7 июля Исполком принял решение об эвакуации взрослого населения; 19 июля — об эвакуации членов семей рабочих и служащих, выделив для этого 1000 вагонов. С 29 июня по 29 июля было эвакуировано 960 тысяч, а в конце июля и в августе — еще около 1,4 миллиона человек.

Одновременно проводились демонтаж и эвакуация оборонных предприятий. За полтора месяца из Москвы и области были эвакуированы около 500 предприятий и более 1 миллиона квалифицированных рабочих, инженерно-технических и научных работников, а также театры, музеи, библиотеки.

…Фашистские полчища рвались к Москве. В гитлеровских планах «молниеносной войны» против СССР Москве отводилось особое место. Захватив Москву, Гитлер надеялся не только на капитуляцию Советского государства, но и на изоляцию его от внешнего мира, на подрыв морального духа, сил сопротивления у всех свободолюбивых народов мира. В специально разработанном плане наступления на Москву под кодовым названием «Тайфун» ставилась генеральная задача: «Еще до прихода зимы овладеть всем комплексом государственных, экономических и коммуникационных центров противника в районе Москвы… В этих целях на московском направлении фашистское командование сосредоточило более 2/5 всех своих войск, 3/4 танков, почти 1/2 орудий и пулеметов, около 1/3 самолетов, действовавших на германо-советском фронте. Под Москву был брошен цвет фашистской армии. Для бомбежек Москвы подготовлен 2-й воздушный флот под командованием фельдмаршала Кессельринга. На совещании в штабе группы армий «Центр» Гитлер огласил свой гнусный замысел: «Там, где стоит сегодня Москва, будет создано огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа.

Правительство, Государственный Комитет Обороны (ГКО), непосредственно Исполком Моссовета и В.П. Пронин принимали всевозможные меры, чтобы защитить столицу. Уже в первый день войны стали осуществляться меры по проведению мобилизации военнообязанных и направлению их в действующую армию. 22 июля на утреннем совещании руководящих работников городского Исполкома и исполкомов райсоветов, начальников служб МПВО у председателя Исполкома была поставлена задача об усилении обороноспособности Москвы, организации мер защиты города и населения от налетов вражеской авиации. В тот же день был издан приказ об объявлении Москвы и Московской области на военном положении. В нем определялись необходимые меры защиты и обязанности граждан, сигналы оповещения о воздушном нападении противника. Развернулась широкая работа по маскировке города, мобилизации населения на строительство оборонительных укреплений и укрытий. Исполком принял также решения о противовоздушной учебной тревоге в городе, о дополнительном производстве противопожарного оборудования, проверке состояния и готовности групп самозащиты на предприятиях, в учреждениях и домоуправлениях к обезвреживанию зажигательных бомб, о борьбе с пожарами.

— Выполнялись решения незамедлительно, — отмечал Василий Прохорович. В течение двух дней в городе было введено затемнение, проведена маскировка многих площадей и улиц, крупных зданий и корпусов предприятий. По проектам архитекторов Д. Чечулина и А. Щусева тщательно замаскированы Кремль и прилегающие к нему площади. В пригороде начали строить ложные сооружения ряда объектов Москвы….По сигналу с командного пункта МПВО была проведена учебно-боевая тревога. В действие были введены все средства защиты, в том числе истребительная авиация и зенитная артиллерия ПВО, формирования МПВО.

Анализ действий всех использованных средств защиты города показал, что Москва готова к отражению воздушного нападения. Конечно, в ходе тревоги были вскрыты и недостатки, но они нами были быстро устранены.

— За каких-то 2–3 дня Москва сильно изменилась. На улицах все чаще встречались люди в военной форме, проходили команды МПВО с противогазами в сумках; по вечерам в небо поднимались сотни аэростатов воздушного заграждения. Над городом исчезло зарево светившихся огней. По темным улицам осторожно шли трамваи, троллейбусы, автобусы, автомобили. Москва… не спала.

30 июня 1941 года Исполком принял постановление «Об обязанностях граждан, руководителей предприятий, учреждений, учебных заведений и управляющих домами г. Москвы по противовоздушной обороне», а 8 июля на обеспечение формирований МПВО необходимой техникой выделил 5 миллионов рублей; 14 июля, рассмотрев состояние водопровода и водоподачи в городе, обязал Управление водопроводной сети и дорожно-мостового строительства привести это хозяйство в надлежащий порядок и дополнительно построить 875 искусственных водоемов; 16 июля — «О создании комсомольского полка по противопожарной обороне». Для борьбы с парашютными десантами и диверсантами по решению Исполкома 31 июля численностью 18 тысяч человек были созданы и приступили к выполнению обязанностей истребительные батальоны. Для перевозки раненых во время налетов вражеской авиации подготовлены 127 травматологических отрядов и 25 медико-санитарных рот. Для укрытия москвичей во время налетов вражеской авиации оборудовано 3332 коллективных укрытия, 719 газо- и 2613 бомбоубежищ, выдано 400 тысяч противогазов.

Москва укреплялась… Для усиления ПВО и московской зоны обороны Наркомат обороны выделил 48 военизированных спецчастей. Небо Москвы и ее окраины защищали 796 орудий, 246 зенитных установок, 602 самолета, 371 зенитный пулемет, 1042 прожектора, 124 аэростата заграждения.

В короткие сроки было много сделано для того, чтобы защитить Москву и ее жителей от нападения фашистских захватчиков с воздуха. О том, как защищали свой родной город москвичи, считаем своим долгом рассказать подробнее.

…21 июля 1941 года в 22 часа 7 минут начался первый массированный налет фашистской авиации на Москву. В нем участвовало более 250 самолетов. Москвичи и воинские части встретили фашистских асов без паники, уверенно. Основная масса вражеских самолетов была рассеяна еще на подступах к Москве. 22 были сбиты, но около 60 самолетам удалось прорваться к городу и, в районе Кутузовской слободы, на Хорошевском шоссе, около Ваганьковского кладбища, на Моховой улице, на площади Белорусского вокзала и товарной станции Москва-Белорусская сбросить 30 крупнокалиберных и 5 тысяч зажигательных бомб. Однако бомбы, сброшенные фашистскими летчиками, не причинили значительного ущерба, а там, где произошли взрывы, бойцы истребительных батальонов, противопожарных команд совместно с бойцами других формирований и жителями города быстро погасили возгорания, разобрали образовавшиеся завалы, почистили территорию. Все те, кто утром 23 июля шел на работу, даже не заметили бывших разрушений и повреждений.

17 августа 1941 года в Центральном парке культуры и отдыха имени М. Горького прошел митинг трудящихся Москвы, на котором выступил В.П. Пронин. Он подчеркнул, что налеты фашистской авиации ни на одну минуту не нарушили четкого режима труда и жизнь в городе. Варварские налеты защитниками города встречались организованно. На митинге было принято Обращение ко всем жителям Москвы «…сделать каждый дом, каждый завод, каждую фабрику неприступной крепостью для врага». Так оно и было.

С 21 июля по 20 декабря 1941 года авиация противника сделала 8278 налетов на Москву. Самым массированным был налет 29 сентября — около тысячи самолетов. Всего за этот период к столице прорвалось около 700 самолетов. Они сбросили 1445 фугасных и чуть больше 110 тысяч зажигательных бомб. Погибли 1295 человек, ранены были 5406 человек, разрушено предприятий частично — 112 и полностью — 2; жилых домов частично разрушено — 257 и полностью — 156. Наиболее сильное разрушение было на площади у Никитских ворот, куда упала тысячекилограммовая фугасная бомба. Во время налетов ни один из военных объектов не пострадал.

Налеты не прошли Гитлеру даром. 852 вражеских самолета были уничтожены под Москвой.

Ни на один день не прекращали работу предприятия, электростанция, водопровод, канализация, газовая сеть, городской транспорт Москвы. Работали оставшиеся театры, кинотеатры; артисты выступали перед рабочими в цехах, в воинских частях, в госпиталях.

* * *

…Наша армия вела ожесточенные схватки с вооруженными до зубов фашистскими захватчиками от Баренцева до Черного моря. Но противника остановить пока не удавалось. Каждый в те дни понимал, что особая опасность для Москвы была на суше, на московском направлении, что боевые части и соединения для разгрома врага нуждались не только в вооружении, снаряжении и боевой технике, но и в людских резервах.

— В первые дни и недели, — рассказывал В.П. Пронин, — нас (меня и А.С. Щербакова) почти ежедневно вызывали к И.В. Сталину, а меня еще — и на заседания Военного совета округа. Среди обсуждавшихся вопросов и там, и там стоял и такой: «Как идут мобилизация военнообязанных и строительство оборонительных рубежей на подступах к Москве?» В этом остро нуждались особенно войска Западного фронта и части, оборонявшие подступы к Москве. Вообще трудно было определить, какой вопрос в те дни был главный. Все они были главные и безотлагательные. Исполком среди оставшихся его членов распределил вопросы обороны Москвы и страны так, чтобы ни один из них не выпал из поля нашего зрения. Да и складывавшаяся обстановка не позволяла действовать иначе.

26 июля в Кремле состоялось совещание членов Политбюро ЦК ВКП(б), представителей Наркомата обороны, секретарей райкомов партии Москвы. В нем приняли участие нарком обороны С.К. Тимошенко, секретарь МГК партии А.С. Щербаков и председатель Исполкома Моссовета В.П. Пронин. На нем был обсужден вопрос и принято решение о создании народного ополчения. Пример патриотического начинания должны были показать москвичи. И они его показали. 26 июля началась запись добровольцев.

«Целыми колоннами шли с заводов и фабрик в военкоматы москвичи, — писал В.П. Пронин. — Целыми семьями и бригадами записывались добровольцами в Советскую Армию. Сотни и тысячи заводов и цехов с первого дня войны считали себя мобилизованными. Всюду царило сознание высокого долга перед Родиной, везде был строгий порядок.

Война внесла коренные изменения в жизнь города, в работу предприятий и городского хозяйства. 10-11-часовой труд, ночные дежурства в командах МПВО сильно осложняли жизнь и работу москвичей, но вместе с тем и закаляли их волю…».

В каждом районе Москвы были сформированы дивизии народного ополчения из невоеннообязанных в возрасте от 17 до 55 лет (всего 25 дивизий). В них состояло около 165 тысяч человек. 12 июля, с согласия ГКО, был подписан приказ командующего МВО о сохранении из 25 только 12 дивизий. Из оставшихся 13 дивизий часть ополченцев была направлена на пополнение соединений Красной Армии, часть возвращена на предприятия. Все дивизии были оснащены необходимым вооружением, техническими средствами и снаряжением. Маршал Советского Союза Г.К. Жуков дал высокую оценку боевых действий московских ополченцев. «Ополченцы… — писал он, — не всегда обладали боевыми навыками. Воинская служба была для них внове, многое пришлось познавать уже в ходе боев. Но было нечто общее, чем они все отличались, — высочайший патриотизм, непоколебимая стойкость и уверенность в победе. Ополченцы составляли ядро многих специальных подразделений…»

…К середине октября 1941 года немецко-фашистские войска приблизились к Москве. Враг стоял у ее ворот и был уверен в своей победе. В немецких газетах, готовившихся к выпуску, 12 октября было оставлено место для сообщения о падении Москвы.

13 октября состоялось городское собрание партийного актива. На нем первый секретарь МК и МГК партии А.С. Щербаков охарактеризовал сложившуюся обстановку в городе и на московском направлении как критическую. Положение было настолько сложным, что в какой-то момент (это случилось 16 октября 1941 года) Москву охватила паника. Московский журналист, очевидец событий Н.К. Вержбицкий записал в своем дневнике: «Да, 16 октября 1941 года войдет позорнейшей датой, датой трусости, растерянности и предательства в историю Москвы.

И кто навязал нам эту дату, этот позор? Люди, которые первые трубили о героизме, несгибаемости, долге, чести…

Опозорено шоссе Энтузиастов, по которому в этот день неслись на восток автомобили вчерашних «энтузиастов» (на словах), груженные никелированными кроватями, кожаными чемоданами, коврами, шкатулками, пузатыми бумажниками и жирным мясом хозяев всего этого барахла.

А Красная Армия лила в этот день кровь за благополучие бросающих свои посты шкурников».

Но с паникой удалось справиться быстро. 17 октября А.С. Щербаков обратился к жителям города по радио. Москва слушала:

«Товарищи москвичи! Немецко-фашистские захватчики вот уже две недели ведут новое наступление на Западном фронте. Враг делает отчаянные попытки прорваться к Москве. Наша Красная Армия оказывает гитлеровцам героическое сопротивление, отстаивая каждую пядь советской земли. Врагам удалось сосредоточить против наших войск большое количество мотопехоты и особенно танков. Гитлеровцы делают отчаянные усилия, чтобы получить победу, ибо положение немецкой армии и особенно тыла таково, что Германия не может выдержать предстоящей зимы в состоянии войны. Этим и объясняется бешеный нажим немцев на наши войска. Под давлением вражеских войск, прорвавших на одном из участков фронта нашу оборону, части Красной Армии отошли на оборонительный рубеж ближе к Москве. Над Москвой нависла угроза. Но за Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови. Планы гитлеровцев мы должны сорвать во что бы то ни стало. Под Москвой спешно строится новая линия обороны. Сотни тысяч трудящихся Москвы и Московской области день и ночь укрепляют подступы к Москве, организуются новые батальоны и полки для защиты Москвы. В беспощадной борьбе с фашистскими полчищами отстоим нашу родную Москву. В тяжелой борьбе, которую мы ведем, решающими являются выдержка, дисциплина, революционный порядок. Самым опасным является паника, чего допустить нельзя. Враг рассчитывает запугать советский народ, но не таковы советские люди, чтобы можно было их запугать.

В связи с тем, что линия фронта приблизилась к Москве, увеличилась опасность воздушных бомбардировок. Теперь фашистские бомбардировщики имеют возможность появляться в сопровождении истребителей. Таким образом, борьба с вражеской авиацией стала труднее, но нет сомнения, что наши летчики, зенитчики, прожектористы, все, кому вверена защита Москвы, сумеют дать отпор фашистским стервятникам.

Ввиду опасности разрушения от бомбардировок наших важнейших предприятий, правительство решило ряд предприятий вместе с рабочими из Москвы эвакуировать. Задача руководителей и рабочих этих предприятий состоит в том, чтобы быстро снять оборудование, вывезти его в сроки, установленные правительственными органами, и на новом месте быстро завод пустить в действие и немедленно начать давать продукцию.

Товарищи москвичи! Каждый из вас, на каком бы посту он ни стоял, какую бы работу ни выполнял, пусть будет бойцом армии, отстаивающей Москву от фашистских захватчиков. Тот, кто работает на строительстве оборонительного рубежа, пусть знает, что его труд укрепляет защиту Москвы. Тот, кто работает на предприятии, пусть знает, что его работа направлена на защиту Родины, на защиту Москвы. Тот, кто является бойцом Красной Армии, бойцом истребительного батальона, пусть помнит, что народ дал ему оружие в руки для того, чтобы защищать свою Родину и свой народ до последнего вздоха.

Сохраняйте выдержку и дисциплину! Обеспечивайте порядок! Московские организации обязали всех руководителей торговых предприятий, городского транспорта, коммунальных и лечебных учреждений обеспечивать нормальную работу в городе. Директоры и руководители предприятий и учреждений обязаны обеспечить твердый порядок и работу в учреждениях и предприятиях Москвы.

Москвичи всегда служили примером в деле организованности и революционного порядка. В нынешних условиях организованность и дисциплина от всех нужны как никогда.

Товарищи, будьте бдительны! Провокаторы будут пытаться сеять панику. Не верьте слухам! Разоблачайте и задерживайте шпионов и провокаторов. Все силы на отпор врагу. Все на защиту Москвы.

Да здравствует наша советская Родина! Да здравствует наша родная Москва! Да здравствует Сталин».

В этот же день обратился к жителям столицы и В.П. Пронин. В обращении говорилось: «Каждый дом, каждую фабрику и завод в Москве строил наш родной, русский советский человек. Это все наше, родное мы будем защищать до последней капли крови. Рабочий и инженер, служащий, учитель, художник и работник искусства идут на борьбу с одной мыслью — отстоять Москву, не дать врагу своими лапами загадить Москву, разграбить ее ценности, уничтожить то, что создавалось русским народом за 800 лет существования Москвы.

…Москве грозит серьезная опасность. Но борьба ведется жестокая не на жизнь, а на смерть, и в этой борьбе мы Москву отстоим».

— …18 октября немецкие войска захватили последний город перед Москвой на этом направлении, — вспоминал В.П. Пронин. — В сырой, промозглый вечер 19 октября идем вместе с А.С. Щербаковым по темному и пустынному Кремлю. Нас пригласили на заседание Государственного Комитета Обороны.

Слышу громкий с акцентом голос Берия: «Оставлять следует Москву, иначе передушат нас здесь, как курят». Молотов молчит. Пришли на заседание. Сталин ходит хмурый, спрашивает: «Что будем делать с Москвой?» Все молчат. Тогда он говорит: «Я думаю, Москву сдавать нельзя». Первым подает голос Берия: «Конечно, товарищ Сталин, о чем разговор?» Остальные тоже соглашаются.

Сталин, обращаясь к Маленкову: «Пиши постановление о введении в Москве осадного положения». Затем, через несколько минут, спрашивает: «Написал? Читай!» Маленков зачитывает свой текст. Сталин раздраженно бросает: «Мальчишка, тебе только волостным писарем работать». И к Щербакову: «Пиши, что я буду говорить». Так появилось знаменитое постановление о введении с 20 октября в Москве и прилегающих районах осадного положения.

В Постановлении ГКО говорилось:

«Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстающих на 100–200 км западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову, а на начальника гарнизона г. Москвы генерал-лейтенанта т. Артемьева возложена оборона Москвы на ее подступах.

1. Ввести с 20 октября 1941 г. в г. Москве и прилегающих к городу районах осадное положение.

2. Воспретить всякое уличное движение как отдельных лиц, так и транспортов с 12 часов ночи до 5 часов утра, за исключением транспорта и лиц, имеющих специальные пропуска от коменданта г. Москвы, причем в случае объявления воздушной тревоги передвижение населения и транспортов должно происходить согласно правилам, утвержденным московской противовоздушной обороной и опубликованным в печати.

3. Охрану строжайшего порядка в городе и в пригородных районах возложить на коменданта г. Москвы генерал-майора тов. Синилова, для чего в распоряжение коменданта предоставить войска внутренней охраны НКВД, милицию и добровольческие рабочие отряды.

4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.

Государственный Комитет Обороны призывает всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.

Председатель Государственного Комитета Обороны

И. Сталин».

Москвичи ответили сплоченностью и единодушием: «Защитим родную Москву!». Были сформированы 25 истребительных батальонов, созданы особые боевые дружины для ведения уличных боев. За несколько дней их стало 169, и они насчитывали 6989 человек, в том числе 288 женщин. На окраинах вокруг города воинами 3-го инженерного противохимического полка МПВО было установлено 20 756 противотанковых и 5236 противопехотных мин, сооружены различные заграждения.

На ближних подступах к Москве оборону заняли 40 тысяч москвичей, а 200 тысяч бойцов МПВО, боевых дружин, истребителей танков готовы были сражаться за каждую улицу, за каждый дом в городе. Практически в обороне столицы участвовало все взрослое население. Город-труженик стал городом-воином, городом-фронтовиком.

Задачей огромной важности было возведение надежных оборонительных рубежей. Их строительство началось еще накануне войны, в приграничных районах. Москвичи их сооружали вместе с армейскими военно-инженерными частями. Когда же начались военные действия и военные строители (частично) были сняты с тех объектов, строительство продолжили главным образом москвичи. На строительство Можайской линии обороны в августе, зачастую под пулеметным обстрелом фашистских летчиков, разрывами бомб, круглосуточно работали более 80 тысяч человек, из них около 70 % — женщины. Они создавали заградительный кордон, надежные и удобные позиции для воинов Красной Армии. В строительстве оборонительных сооружений на трех оборонительных линиях (на окраинах города, вдоль окружной железной дороги; по Садовому кольцу; по кольцу «А» и Москве-реке с юга) участвовало почти все население. Не считая специальных сооружений, москвичами было создано около 1400 километров лесных завалов. Только на линии от с. Крылатского до Царицыно было построено 1428 артиллерийских и пулеметных дотов и дзотов, 165 километров противотанковых рвов, поставлено 111 километров трехрядной колючей проволоки.

В.П. Пронин нередко бывал на строительстве оборонительных сооружений. Позже он вспоминал: «Скверная осенняя погода. Мелкий холодный дождик. Приезжаем с А.С. Щербаковым на постройку укреплений в районе Ленино. Подходим к противотанковому рву. На его дне в непролазной грязи видим с полсотни мокрых фигур. Скользим вниз и спрашиваем, из какой они организации. Отвечают: артисты и работники Большого и других московских театров. Усталые мокрые лица. У всех один вопрос: что на фронте? Просят помочь хорошими лопатами и дровами для сушки одежды. Предлагаем: не прислать ли сюда взамен театральных работников какой-нибудь другой коллектив? Обиделись: «Что мы, дезертиры, что ли? На фронте-то еще тяжелее. Все перетерпим, все выдержим, лишь бы отстояли наши Москву…»

Острым и неотложным делом была подготовка резервов для действующей армии. «Раньше мы занимались призывниками, а Осоавиахим — специальностями для армии, авиации и флота, — рассказывал В.П. Пронин. — Война же заставила и нас подумать о подготовке не только количества, но и качества призываемых в Вооруженные силы, особенно для тех частей, которые стояли на обороне Москвы. Уже в июне Исполком обратил внимание руководителей предприятий и учреждений, спортивных организаций на подготовку будущих призывников по таким специальностям, как «Ворошиловский стрелок», снайпер, минер, пулеметчик, радист, планерист, автоводитель, мотоциклист, истребитель танков, связист».

Вопросам подготовки резервов для действующей армии Исполком и его председатель на протяжении всей войны уделяли постоянное внимание. 10 сентября 1941 года Исполком рассмотрел вопрос о состоянии военно-спортивной работы и обязал Комитет по делам физкультуры и спорта в течение месяца подготовить 1 тысячу инструкторов лыжного спорта для массового обучения юношей, утвердил список лыжных баз, а руководителей предприятий обязал оборудовать их и обеспечить лыжами; 20 сентября того же года принял решение «О всеобщем обязательном военном обучении москвичей» (мужчин в возрасте от 16 до 50 лет). Практические занятия проводились в поле, в обстановке, приближенной к фронтовой. К концу года 113 тысяч москвичей получили военную специальность; 27 тысяч из них прошли обучение по 110-часовой программе и были отправлены в запасные части, в том числе более 500 мотоциклистов, 3089 истребителей танков, 250 пулеметчиков, 150 минометчиков, 550 стрелков-снайперов и др. Всеобуч Исполком проводил и в последующие годы.

Во время войны в Москве возникло много патриотических движений. В первые же дни войны началось благородное движение — донорство: «Свою кровь — раненым воинам!» Оно охватило тысячи москвичей — рабочих, служащих, деятелей культуры. Только за время боев под Москвой они сдали 90 тысяч литров крови. В 1942 году донорами стали около 100 тысяч человек, а в 1943 году — более 340 тысяч.

Массовым движением стал сбор средств в Фонд обороны страны. Этот сбор из года в год увеличивался. В июне 1941 — апреле 1945 года через Фонд в государственный бюджет москвичи внесли денежных средств и ценностей на сумму 6 миллиардов рублей. В 1943 году на поступившие в Фонд обороны 600 миллионов рублей были построены танки для воинских частей и самолеты для соединения «Москва».

…Начало декабря 1941 года. Войска Г.К. Жукова, И.С. Конева, С.К. Тимошенко перешли в контрнаступление. Подмосковье было усеяно трупами гитлеровских солдат и офицеров, исковерканными танками, орудиями, сбитыми самолетами. Воины Красной Армии стояли насмерть и, «получив подкрепление, вновь создавали непреодолимый фронт обороны». Маршал Г.К. Жуков писал: «В первых числах декабря по характеру действий и силе ударов всех группировок немецких войск чувствовалось, что противник выдыхается и для ведения наступательных действий уже не имеет ни сил, ни средств.

Развернув ударные группировки на широком фронте и далеко замахнувшись своим бронированным кулаком, противник в ходе битвы за Москву растянул войска до такой степени, что в финальных сражениях на подступах к столице они потеряли пробивную способность. Гитлеровское командование не ожидало таких больших потерь, а восполнить их и усилить свою подмосковную группировку не смогло…

За 20 дней второго этапа наступления на Москву немцы потеряли 155 тыс. солдат и офицеров, около 800 танков, сотни оружий и значительное количество самолетов. Тяжелые потери, полный провал плана молниеносного окончания войны, незавершенность в осуществлении стратегических задач посеяли в немецких войсках сомнения в успешном исходе войны в целом. Фашистское военно-политическое руководство потеряло престиж непобедимости в глазах мирового общественного мнения…».

В декабре 1941 года ударные немецкие группировки были разгромлены, фашистов отбросили от Москвы. Столицу отстояли, вся страна ее защищала. И как читатель смог уже убедиться, много сделали для этой победы москвичи, Моссовет и его председатель В.П. Пронин. «Пронин отличался редкой даже для того времени работоспособностью. Его рабочий день, как правило, продолжался 15–16 часов. Член Военного Совета МВО генерал К.Ф. Телегин вспоминал: «Меня поражало, как в этом небольшого роста человеке могла вмещаться такая энергия, что ее хватало на то, чтобы в труднейших условиях поддерживать нормальную жизнь многомиллионного города, глубоко вникать во все оборонные мероприятия, изыскивать новые и новые возможности для расширения военной продукции».

Высокую оценку деятельности В.П. Пронина давал военный атташе Франции в Турции полковник Дюваль. Он сообщал начальству: «В Москве были приняты все меры по обеспечению обороны города каждой улицей и даже домом. На главных улицах были сооружены баррикады, траншеи, противотанковые заграждения, укрепления. Из 5 млн жителей столицы 1 млн — дети и старики — были эвакуированы; 1 млн граждан, из которых 200 тыс. молодых женщин, мобилизованы…

Эта всеобщая мобилизация населения Москвы выполнялась блестяще благодаря твердым, но умелым и осторожным мерам, предписанным Сталиным и Берия. Большую помощь им оказал Пронин, председатель Московского Совета. Административный аппарат функционирует безотказно».

* * *

Несмотря на неимоверные трудности военного времени, Исполком Моссовета и его председатель занимались и внутригородскими проблемами, заботились о бытовых условиях жизни москвичей, их медицинском обслуживании, образовании.

— Москва — это зеркало великой страны, — подчеркивал Василий Прохорович. — В нее из многих уголков нашей Родины и из-за рубежа ежедневно сотни тысяч человек приезжают, чтобы ее увидеть. Выполняя Генеральный план реконструкции, власти города и его жители много делали, чтобы она стала не только красивой, но и благоустроенной, удобной для жизни людей.

Ассигнования на эти цели в годы войны не прекращались. Для контроля за осуществлением мер по благоустройству в октябре 1941 года Исполком привлек постоянную комиссию коммунального хозяйства. В марте-апреле 1942 года по призыву Исполкома были проведены Дни очистки города. В них приняло участие, не считая тех, кто участвовал в благоустройстве своих домовладений и дворов, 310 тысяч человек. К 1 мая 96 % всех домовладений, дворов и улиц были приведены в надлежащий вид. Подобные дни, недели, месячники проводились и в последующие годы.

Исполком изыскивал средства на проведение и более фундаментальных работ по благоустройству: на реконструкцию проезжей части улицы Горького — от площади Пушкина до площади Маяковского; реконструкцию и озеленение Советской площади; расширение и благоустройство проезжей части шоссе Энтузиастов.

В марте 1943 года состоялась XI сессия Моссовета. Она определила план благоустройства на последующие годы и призвала москвичей принять участие в его реализации.

Смотрю свои записи бесед с В.П. Прониным дальше…

— Уже в начале войны, — рассказывал Василий Прохорович, — пришлось срочно перестраивать и медицинскую службу. Много врачей и медицинских сестер были призваны в действующую армию; начали поступать раненые с фронта, требовались госпитали и дополнительные средства. Вот смотрите: в мае 1941 года в городе было 9288 врачей, а к ноябрю, с учетом призванных пенсионеров, осталось 4340; средний медперсонал сократился более чем на 10 тысяч человек. Если в начале 1941 года на здравоохранение было ассигновано около 44 миллионов рублей, то к ноябрю оно сократилось до 18,1 миллиона рублей. Практически, надо было перестраивать всю систему здравоохранения, искать резервы, чтобы преодолеть трудности и обеспечить медицинским обслуживанием не только раненых, но и все население города.

Что было сделано? Прежде всего был произведен учет всех медицинских кадров, оставшихся в городе, призвали на работу пенсионеров; для переквалификации врачей при крупных больницах и госпиталях создали специальные курсы. Эти меры помогали быстро укомплектовывать и восстанавливать штаты: в 1942 году в медицинских учреждениях работало 497 врачей, в 1943 году — 5453, а в 1944 году — уже 6782. Помогли в этом и медвузы, которые в 1943 году реэвакуировались в Москву. Часть выпускников они направили в распоряжение горздрава. То же было и в 1944 году. Из подготовленных 3 тысяч врачей, фельдшеров и медицинских сестер почти половина была направлена в городские учреждения.

Решена была задача и по расширению базы лечебных учреждений. Согласно решению Исполкома в июле 1941 года было произведено развертывание и оборудование госпиталей — вначале на 6 тысяч, а затем еще на 10 тысяч коек. На эти цели ассигновали 16,3 миллиона рублей. Хорошо поставленная лечебная работа в госпиталях способствовала тому, что более 80 % бывших раненых воинов возвращалось на фронт.

Велась и лечебно-профилактическая работа с гражданским населением. В августе 1941 года Исполком утвердил план мероприятий, касающихся приведения дезинфекционных работ, по организации мер, исключавших возникновение эпидемических заболеваний, особенно в местах скопления людей; в июле 1942 года обязал Управление местной промышленности и промкооперации наладить производство медикаментов, предметов санитарии и гигиены; с октября 1943 года москвичи при необходимости стали обеспечиваться скорой помощью круглосуточно, была восстановлена практика вызова врачей на дом. Расширилась сеть лечебных и профилактических учреждений, для этого Исполком выделял возможные ассигнования.

Особую заботу Исполком проявлял о детях, о сиротах. За три года войны была создана целая сеть детских учреждений, в том числе 35 детдомов, в которых воспитывалось более 4 тысяч детей. Всего же в детдома было устроено 7266 сирот, а 17 958 отдано на воспитание в семьи москвичей. В 1944 году было создано 13 детдомов санаторного типа.

Немецко-фашистские захватчики под ударами советских воинов отступали, оставляя после себя развалины домов в освобожденных селах и городах. В Подмосковье немецко-фашистские оккупанты уничтожили 2230 сел и деревень, сожгли 42 015 домов колхозников и свыше 12 тысяч городских зданий, 760 школ, 160 больниц, более 800 библиотек и клубов, разрушили предприятия, электростанции, угольные шахты и многое другое…

— Чтобы подняться из руин, — вспоминал Василий Прохорович, — жителям области требовались огромные средства и длительное время. Самостоятельно им решить эту проблему было не под силу. Нужна была безотлагательная помощь. Я взвесил возможности Москвы и 10 декабря обратился с предложением к И.В. Сталину. Сталин спросил: «А не трудно это будет для Москвы? Ведь москвичи сами нуждаются в помощи». Я ответил: «Сейчас всем трудно и нужна взаимопомощь. Это тоже москвичи». Он подумал и произнес: «Посоветуйтесь с москвичами и готовьте проект постановления правительства». Я сообщил о встрече с И.В. Сталиным А.С. Щербакову. Он поддержал мои предложения, и в тот же день состоялось совместное заседание Бюро МГК партии и Исполкома Моссовета. На нем были намечены мероприятия для реализации внесенных предложений. Москва стала помогать восстанавливать Подмосковье.

29 декабря 1941 года СНК СССР принял постановление «О восстановлении угольных шахт в Подмосковном бассейне», а 3 января 1942 года ГКО — «О восстановлении железных дорог». Эти постановления стали основополагающими в организации работы по налаживанию нормальной жизни в освобожденном Подмосковье, в восстановлении его народного хозяйства.

…17 июня 1944 года — день, который вошел в историю Великой Отечественной войны, как своеобразная прелюдия Парада Победы, как парад позора разбитых немецко-фашистских полчищ. Это был «звездный момент пережитого Москвой триумфа». По улицам столицы провели колонны немецких военнопленных офицеров численностью 57 600 человек, «из числа захваченных за последнее время войсками Красной Армии 1, 2 и 3-го Белорусского фронтов». В рапорте наркому внутренних дел СССР Л.П. Берия о проводе колонн немецких военнопленных по Москве отмечалось: «Движение колонн военнопленных по улицам Москвы проходило организованно.

Улицы по маршрутам движения колонн военнопленных были переполнены большими массами москвичей. Все окна, балконы, а также крыши многих домов были заполнены зрителями. Население при прохождении колонн военнопленных вело себя организованно… При прохождении колонн военнопленных со стороны населения были многочисленные возгласы в честь Красной Армии, генералов и офицеров Красной Армии и Верховного командования Красной Армии. Массовое количество было выкриков антифашистских: «Смерть Гитлеру!», «Смерть фашизму!», «Сволочи!», «Чтобы вы подохли!», «Почему вас не перебили на фронте!» и т. д.

При достижении колоннами военнопленных пунктов назначения военнопленные немедленно грузились в специально отведенных местах в железнодорожные эшелоны и направлялись к месту назначения в лагеря военнопленных… Улицы города по прохождении военнопленных были подвергнуты соответствующей обработке и промывке работниками треста очистки Московского Совета. Никаких происшествий в городе за время прохождения колонн военнопленных не зарегистрировано».

Смыла Москва фашистскую нечисть.

9 мая 1945 года в 0 час. 43 мин. был подписан акт о безоговорочной капитуляции немецких войск. Маршал Советского Союза Г.К. Жуков в статье «Безоговорочная капитуляция», которая не была опубликована, писал: «…Я сердечно поздравил всех присутствующих с долгожданной победой. В зале поднялся веселый шум. Все друг другу жали руки, поздравляли. У многих на глазах были слезы радости. Ко мне подошли генералы: Малинин, Телегин, Соколовский, Колпакчи, Катуков, Кузнецов, Богданов, Боков, Белов, Горбатов, Руденко и др.

Я сказал: «Дорогие друзья, нам с вами выпала великая честь. Партия и правительство в час смертельной опасности Родины доверили нам в 1941 году возглавить войска в битве под Москвой. Это доверие мы тогда полностью оправдали. Вместе со всем советским народом Советская Армия не допустила врага к Москве, разгромив отборные гитлеровские войска на подступах к Москве.

В заключительном сражении под Берлином нам вновь оказано доверие вести наши доблестные войска на штурм Берлина. И это доверие партии, правительства и народа советские войска, в том числе и мы, возглавлявшие войска в сражениях за Берлин, также с честью оправдали. Жаль, что многих нет среди нас. Как бы они порадовались долгожданной победе, за которую они, не дрогнув, отдали свою жизнь…».

В этот день Москва бурно ликовала… Тысячи людей вышли на улицу, всюду слышались возгласы: «Ура!», «Нашему Сталину ура!», «Красной Армии ура!». Люди обнимали и целовали друг друга, поздравляли с победой, приветствовали и качали красноармейцев и офицеров. Молодежь пела песни и танцевала. Зная, что 9 мая объявлен нерабочим днем, трудящиеся все же пошли утром на работу, чтобы встретиться там со своими товарищами, поздравить их с победой, присутствовать на митингах». 24 июня 1945 года в Москве состоялся Парад Победы. Столица чествовала советских воинов-Победителей.

В те незабываемые дни писатель Леонид Леонов, обращаясь к будущим поколениям, писал: «И если когда-нибудь усталость надломит ваше вдохновенье или грянут черные минуты, от которых мы, немножко постаревшие и смертные, не сможем оборонить вас на расстоянии веков, — вспомните этот день, и вам смешна станет временная невзгода. Вам будет так, как если бы вы раскрыли бесконечно святую книгу творческой муки, беззаветного героизма и бессонного труда. Эта книга называется — Великая Отечественная война».

В этой книге не счесть героев и среди них — Василий Прохорович Пронин.

В декабре 1944 года В.П. Пронина назначили первым заместителем председателя Совета Министров РСФСР. Ему было поручено организовать работу по восстановлению 15 русских городов, в том числе Севастополя и Сталинграда. В 1945 году по поручению правительства во главе экономической миссии Советского Союза с группами специалистов он неоднократно выезжал в Берлин и Польшу для организации помощи в восстановлении их хозяйства.

В 1946 году В.П. Пронин был назначен министром трудовых резервов СССР. В связи с упразднением министерства в 1953 году стал заместителем министра лесной промышленности, а затем — заместителем министра транспортного строительства СССР. В 1956 году по болезни ушел на пенсию.

В.П. Пронин неоднократно избирался депутатом Верховных Советов СССР и РСФСР; с 1940-го по 1945 год был членом Президиума Верховного Совета РСФСР. На XVIII и XIX съездах КПСС избирался членом Центрального комитета партии.

За большие заслуги перед Родиной В.П. Пронин удостоен восьми правительственных наград, в том числе двух орденов Ленина, ордена Трудового Красного Знамени, польского ордена «Возрождение Польши».

Умер В.П. Пронин в 1992 году. Похоронен на Кунцевском кладбище в Москве. На его могиле стоит скромный памятник.

Литература

1. История Москвы. Т. VI. Кн. 1.

2. Москва в цифрах за годы Советской Власти.

3. Москва военная. 1941–1945. М.: 1995.

4. История Великой Отечественной Войны Советского Союза. 1941–1945. М.: 1964.

5. Битва за Москву. Сборник воспоминаний. М.: 1969.

6. История Москвы. Краткий очерк. 3-е издание. М.: 1978.

7. Архив Моссовета. Выстоим и победим. Документы и материалы. М.: 1966.

8. Роллан. Р. Собрание сочинений в 9-ти томах. М.: 1974.

Владислав Иванов. Три жизни Георгия Попова. Георгий Михайлович Попов

Иногда мне кажется, что я прожил не одну, а целых три жизни, и каждая из них принесла мне глубокое удовлетворение…

Г. М. Попов

Георгий Михайлович Попов.

02(15).09.1906 — 14.01.1968.

На вершине московской власти с 07.12.1944 по 18.01.1950

Трудно сказать, когда Георгий Михайлович Попов начал писать свои воспоминания. Никаких точных временных дат на рукописи нет, автор лишь обозначил периоды — «комсомольские годы», «московский период», «на партийной работе в предвоенные годы», «военные годы», в таком духе даны названия всех разделов. Да и вообще, это не воспоминания в том классическом виде, в котором они существуют в мемуарной литературе, а, скорее своего рода мозаика, составленная из фактов и эпизодов, особенно запомнившихся автору, из впечатлений от многочисленных встреч с людьми, как известными всей стране, занимавшими высокие должности в партии и государстве, так и самыми обыкновенными, рядовыми, из его личных оценок и суждений, иногда очень кратких, в две-три строки, иногда пространных и подробных. Но, может быть, именно в этом и есть главная ценность воспоминаний Г.М. Попова, что они написаны им не на «заказ», а в силу душевной потребности подвести какой-то итог прожитым годам, для самого себя оценить то, как они прошли, и всегда ли он поступал, сообразуясь с простыми нормами человеческих отношений или порой все-таки действовал, исходя из так называемых требований политической целесообразности, которой так просто прикрыть любые отступления от моральных норм?

Скорее всего (это можно предположить с большой долей вероятности) Георгий Михайлович взялся за воспоминания в тот тяжелый для него 1949 год, когда по грязной анонимке на него пало подозрение в причастности к «заговору» и вскоре, освобожденный от всех высоких постов, которые к тому времени занимал, он оказался не у дел. Для состояния любого человека, попавшего в подобную ситуацию, естественно желание «просмотреть» свою жизнь, попытаться понять, неужели допущенные им ошибки перевесили все то доброе и хорошее, что он успел сделать, и как ему жить дальше.

Иногда приходится слышать, что Попову везло, что судьба как бы оберегала его. Но это не больше чем легенда. Всего, чего добился, Георгий Михайлович достиг своим трудом, все прожитые им годы — это непрерывная работа, в которой личные интересы всегда оставались на втором плане. Однажды он сказал близкому ему человеку: «Иногда мне кажется, что я прожил не одну, а целых три жизни, и каждая из них принесла мне глубокое удовлетворение тем, что я все время был занят настоящими делами и не попусту потратил свои дни…»

Когда он в 1906 году появился на свет, семья Поповых жила на Новослободской улице, с которой вскоре переехала на Сущевку, где прожила более полувека. Георгий — четвертый и последний ребенок в семье, у него было две сестры и брат. Детство их было далеко не безоблачным. «Мои родители никогда не имели личной собственности, — рассказывал Попов. — Жили мы в стесненных обстоятельствах, временами доходивших до бедственного положения, особенно тогда, когда отец не имел работы и мать своим трудом портнихи могла заработать очень мало для семьи в шесть человек.

«По происхождению мой отец Михаил Михайлович был мещанином, а по профессии — бухгалтером. Мать, Любовь Михайловна, мещанкой, дочерью бывших крепостных крестьян. О своих дедушках и бабушках я знаю только по рассказам, да некоторым сохранившимся фотографиям. Говорили, например, что бабушка по материнской линии была женщиной с сильным характером.

В отличие от отца, уравновешенного, но в то же время слабовольного по характеру человека, мать обладала сильными волевыми качествами, была рассудительной и объективной. И в то же время очень доброй по отношению к нам, ее детям. И отец, и мать были далеки от политики, но отнеслись с пониманием, когда дети сначала вступили в комсомол, а потом стали и членами партии.

В 1919 году я закончил школу, которая, согласно новым порядкам, носила название Единой трудовой школы 1-й и 2-й ступени. Жить в Москве становилось все труднее: особенно сильно нехватки топлива и полуголодное существование сказывались на многодетных семьях. В июне 1919 года моя мать, забрав всех нас, отправилась в Тамбовскую губернию, в Москве остался лишь отец. Наша семья поселилась в селе Пахотный Угол. Именно к этому времени относится начало моей трудовой деятельности в качестве чернорабочего на торфопредприятии, что находилось в семидесяти километрах от Пахотного Угла…».

«В октябре 1919 года мы организовали в селе Пахотный Угол, — вспоминал Попов, — ячейку Российского Коммунистического Союза молодежи. В нее вошли двадцать человек, в том числе и трое членов нашей семьи — старшая сестра Ольга, брат Дмитрий и я. Одновременно Дмитрий вступил в партию, и через некоторое время стал председателем волостного исполкома Совета рабочих и крестьянских депутатов. Меня избрали секретарем волостного комитета комсомол. Когда встал вопрос о возвращении в Москву, то первыми уехали мать с сестрой Еленой, весной 1922 года отправился и я, в Тамбове осталась еще какое-то время одна Ольга. Хотя с тех пор минуло много десятилетий, как будто это было вчера, настолько памятно возвращение в Москву. Я не был в родном городе три года. В кармане — ни копейки, и весь путь в десять километров от Павелецкого вокзала до Сущевской улицы я проделал пешком…»

Позже Георгий Михайлович Попов не раз говорил, что призыв Ленина на Третьем съезде комсомола — «учиться, учиться и учиться» — он воспринял как слова, обращенные и лично к нему. Тем более, что это совпадало с его собственными стремлениями. Но он последовал лозунгу. «Лицом к деревне» и был направлен в августе 1925 в Татарию.

В Татарии Г. М. Попов проработал около трех лет, и всегда с добрыми чувствами вспоминал эти годы и людей, которые были рядом и помогали осваивать партийную работу. За неполные три года он сменил несколько мест, в том числе поработал и парторгом, и секретарем комитета текстильного комбината, где пришлось вникать во все тонкости производства. Позже эта школа ему очень пригодится.

Однако тогда же, работая на текстильном комбинате, Георгий еще больше осознал, как важно иметь инженерное образование. Диплом об окончании рабфака давал ему право на поступление в институт в течение трех лет. Он обратился в обком партии с просьбой направить его на учебу. Его просьбу удовлетворили, правда, послали учиться не в Москву, а в Ленинград, в электротехнический институт. Очевидно, поступили так не без умысла, рассчитывая на то, что, закончив вуз, Попов снова вернется на работу в Татарию. Но жизнь распорядилась по-другому.

Неожиданное заболевание почек ломает все планы. Долгое лечение и после выписки из больницы масса ограничений: нельзя заниматься спортом, нужно избегать простуд, противопоказаны занятия химией… Но самое главное — категорический запрет на физический труд. Почти безвыходное положение, если бы дирекция института, знавшая о его определенной инженерной подготовке, не подключила его к проектным работам. Так начался довольно продолжительный период деятельности Г.М. Попова в коллективе знаменитого гастевского ЦИТ.

К сожалению, в нашей истории только в последние десятилетия начало отдаваться должное работам этого института и идеям его руководителя — горячего поборника научной организации труда. Тем ценнее воспоминания Георгия Михайловича, бывшего не сторонним наблюдателем, а участником многих работ института. В своих воспоминаниях Попов напоминает, что в эти годы институт, руководимый Алексеем Капитоновичем Гастевым, в прошлом слесарем-инструментальщиком, секретарем союза металлистов, практически создал целую науку интенсификации труда за счет обучения рациональным приемам и методам. При ЦИТе существовала своя учебная база, где на основе гастевской методики готовились рабочие самых важных и необходимых профессий.

Так сложилось, что работа Попова в Центральном институте труда меньше всего получила освещение. О нем больше вспоминают как о партийном работнике и председателе Моссовета. Между тем, если проследить в этом смысле его путь, то станет ясно, какую важную роль в становлении и развитии его личности и способностей сыграл ЦИТ. Далеко не всем известно, что, работая в институте, он принял участие в реализации целого ряда проектов, в том числе занимался повышением производительности труда в угольной отрасли. Почти все, что делал ЦИТ, требовало серьезной аналитической работы, и такая работа стала одной из сильных сторон Георгия Михайловича, которая проявлялась в любом, поручавшемся ему деле.

Сам Попов так написал в своих воспоминаниях: «Что дал мне ЦИТ? Я думаю, что правильно сказать следующее: он дал мне путевку в жизнь. Я получил в ЦИТе в полном смысле политическое образование. Разносторонность работ ЦИТа, а не узкая специализация, которая давала конкретные знания на узком участке и не позволяла охватывать большие проблемы промышленно-экономического характера, вот главное достоинство практики в институте. ЦИТ вооружал нас аналитическим методом проектирования организации труда и подготовки кадров, помог изучить поточные методы производства. В дальнейшем, бывая на многих заводах, я сразу замечал сильные и слабые стороны производства… ЦИТ подготовил меня к работам в более широких масштабах. Подкрепив полученные в Центральном институте труда знания теоретической подготовкой в Промышленной Академии, куда я поступил, работая в институте, я располагал уже серьезной базой для последующей деятельности, которую мыслил в инженерно-технической области».

В жизни поколения, к которому принадлежал Георгий Михайлович Попов, особенно если это касалось комсомольцев и членов партии, редко учитывались их личные планы, первичными были интересы страны и общества. Часто по отношению к ним принимались волевые решения. На одной из страниц воспоминаний у Попова вырвались слова: «Какое счастье, когда молодым людям удается после окончания школы поступить в институт и вовремя его окончить. У меня так не получилось». И добавил: «В июне 1938 года я закончил теоретический курс Академии, диплом же защищал через несколько лет в Московском авиационно-технологическом институте и получил звание инженера-механика по специальности авиационных двигателей».

Попов находился в отпуске, в Сочи, когда пришла телеграмма из ЦК ВКП(б), его просили срочно прибыть в Москву. «В парткоме Академии мне сказали, что ЦК ВКП(б) попросил подобрать нескольких товарищей для работы в парткомах авиационных заводов, и что мне надлежит такого-то числа быть в отделе руководящих органов Центрального комитета. В назначенное время я явился в отдел, со мной побеседовали и, поскольку на этом разговор закончился, я решил, что вопрос исчерпан. Однако спустя какое-то время последовал новый вызов, и мне сказали:

— Вы утверждены инструктором отдела партийных органов и должны приступить к работе.

На мои слова, что мне еще предстоит защитить дипломную работу, на что уйдет какое-то время, мне показали решение Секретариата ЦК.

— Читайте: с 25 июля 1938 года тов. Попова Г.М. утвердить инструктором отдела руководящих партийных органов.

В мои функции, как инструктора отдела, входили изучение и подбор кадров для тяжелой промышленности. Вызовы и беседы с кандидатами, подготовка необходимых материалов для их утверждения на заседаниях Секретариата, Оргбюро или Политбюро ЦК. В связи с тем, что началась проверка кадров НКВД (время Ежова как наркома уже подходило к концу), мне поручили дополнительно изучить кадры Особого отдела Красной Армии. Итоги проверки я доложил Молотову, который в то время был заведующим отделом руководящих партийных органов.

В октябре 1938 года были сняты с работы первый секретарь Московского горкома партии Угаров и второй секретарь МГК ВКП(б) Братановский, а также ряд других ответственных работников. В конце месяца я был приглашен в кабинет к Маленкову, где находились первый секретарь ЦК партии Украины Хрущев и еще один посетитель, который не был мне знаком. Оказалось, что это — первый секретарь Донецкого обкома партии Щербаков. Маленков попросил меня доложить об итогах проверки Особого отдела Красной Армии. Затем разговор пошел о моем переходе на работу в Московский комитет партии в качестве второго секретаря. Очевидно, вопрос уже был предрешен, и меня только поставили в известность о принятом решении.

2 ноября 1938 года состоялся Пленум МК и МГК ВКП(б). Председательствовал на Пленуме Хрущев, по его предложениям Щербаков был избран первым секретарем Московского областного и городского комитетов партии, а я — вторым секретарем горкома и членом областного комитета.

В то время к партийным работникам предъявлялись строгие требования. Несколько позже, присутствуя однажды у Сталина, я услышал от него рассуждения по этому поводу. Он считал, что не менее 6–7 лет у партийного работника уходит на то, чтобы его узнали и он сам установил необходимые контакты. Затем он должен поработать лет пятнадцать. Таким образом, общий период деятельности партийного работника он определял в 20–22 года. В общем, его расчет был правильным, и ускорить первый период было возможно лишь за счет более интенсивной работы.

Как второй секретарь горкома, Георгий Михайлович курировал промышленность. В те годы особой заботой было укрепление материальной базы оборонной промышленности, и прежде всего авиационной. Наиболее важным из вопросов являлась специализация авиационных заводов. С обсуждением проблем авиационной промышленности связана первая встреча со Сталиным в Кремле. До этого, хотя он уже несколько месяцев был секретарем горкома, они встречались лишь на больших заседаниях. Может быть, потому, что это была первая деловая встреча и беседа, Георгий Михайлович описал ее подробно.

«Однажды, — рассказывал Попов, — мне позвонил Щербаков. Было это в октябре 1940 года. Он попросил зайти к нему и, когда я вошел в его кабинет, сказал: «Нас вызывают к товарищу Сталину. Поедем в Кремль».

От горкома до Кремля на машине всего несколько минут. Через Спасские ворота мы проехали к зданию правительства, к специальному подъезду, называвшемуся в обиходе «на уголок». Разделись и поднялись на второй этаж. По длинному коридору, на всем протяжении которого стояли чекисты — охрана резиденции Сталина — прошли в приемную, где нас встретил его помощник Поскребышев. Он доложил о нас и попросил пройти в кабинет.

Сталин был один. Мы поздоровались. Сталин, не начиная разговора, ходил по кабинету, как мы поняли, он кого-то ждал. Им оказался тогдашний нарком авиационной промышленности Шахурин, и с его появлением сразу стало ясно, по какому поводу нас пригласили. Доклад наркома был посвящен причинам задержки с выпуском самолетов, что по его заявлению происходило в основном из-за задержки с производством авиамоторов. Магнето для них делались на Московском заводе автотракторного оборудования и, естественно, мне, как отвечавшему за работу промышленности, пришлось давать объяснения.

Я старался держаться спокойно, в полемику не вступал, но в ходе разговора, когда возникала необходимость, излагал свою точку зрения. Беседа продолжалась около трех часов. После завершения проблем авиационной промышленности разговор перешел на другие вопросы. Помню, что речь шла о развитии станкостроения, а потом, довольно подробно, о строительстве гидростанций.

Сталин принес карту, разложил ее на столе и стал показывать, где, на его взгляд, следовало бы построить гидростанции. При этом зашла речь о размерах станций и турбин. Сталин высказался в том плане, что при строительстве гидростанций не следует увлекаться их размерами. После войны он вернется к этой проблеме, и мы станем свидетелями того, как начнет воплощаться в жизнь изложенный им в тот день план».

В последующем Георгию Михайловичу довелось часто встречаться со Сталиным, выполнять его многочисленные поручения. В своих воспоминаниях он приводит другие эпизоды, характеризующие Сталина. Но для читателя интересны именно те первые впечатления, с которыми Попов возвращался из Кремля. «Какое впечатление произвел на меня Сталин? — размышлял он. — Передо мной был человек в возрасте 60 лет, удивительно уравновешенный, с глуховатым голосом, говоривший неторопливо и лаконично. Чувствовалось, что, если он ведет речь о том или ином вопросе, то он хорошо его продумал и у него есть уже определенное решение. И. В. Сталин показался мне человеком целеустремленным, не способным в силу своего характера отвлекаться на мелочи…»

Это было время, когда войну ждали, к ней усиленно готовились, и все же само начало ее оказалось неожиданным, по крайней мере потому, что произошло это значительно раньше, чем предполагали. Г.М. Попову о нагрянувшей беде просигналили настойчивые гудки автомобиля в 4 часа утра у его дачи в пригороде Москвы. У ворот стояла машина первого секретаря МГК и Московского обкома Щербакова. Александр Сергеевич сказал:

— Георгий, началась война. Полчаса назад немцы перешли нашу границу. Идут тяжелые бои…

Мы мчались в Москву по самому кратчайшему пути. В голове бились мысли: какие меры нужно принять в первую очередь, как избежать паники, какими силами организовать охрану важных объектов города и оборонных предприятий… Можайское шоссе… Арбат… Красная площадь… Вот и подъезд горкома партии. Я вбежал в свой кабинет.

Первые указания, которые поступили в эти предутренние часы от горкома партии в районы столицы, сводились к следующему: прекратить неограниченную продажу сахара, соли, спичек, мыла, хлеба; выдачу денег из сберегательных касс; срочно собрать секретарей райкомов, работников МК и МГК, Моссовета. Одновременно намечалась программа более широких действий. В памяти сохранились все пункты: мобилизация актива для разъяснения обстановки и программы действий; формирование частей народного ополчения; формирование истребительных батальонов и создание рот из коммунистов и лучших беспартийных; организация производства вооружения и боеприпасов для Красной Армии; организация производства армейского обмундирования; обеспечение продовольствием жителей Москвы и в этой связи введение карточной системы и поднятие сельскохозяйственного производства; эвакуация на Восток населения — женщин, детей, стариков; эвакуация заводов и фабрик; мобилизация населения на строительство оборонительных сооружений на дальних и ближних подступах к Москве; введение трудовой повинности; организация местной противовоздушной обороны; обеспечение Москвы топливом и электроэнергией; мобилизация всех видов транспорта; организация движения доноров; обеспечение политического подъема, мобилизация рабочих и служащих под лозунгом: «Все для фронта, все для победы!» Скажу откровенно: некоторые из этих пунктов кое-кому показались преждевременными, но очень скоро развитие событий подтвердило правоту нашей позиции. Надежды на скорый разгром врага нетрудно понять: слишком часто мы повторяли: «Красная Армия всех сильней».

Несколько лет назад, к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов, Мосгорархив выпустил богато иллюстрированный сборник мемуаров и документов «Москва военная». Из вступительной статьи составителей следовало, что цель этого труда — дать объективную картину жизни столицы в военные годы, осветить все подробности битвы за Москву, рассказать о тех, кто внес наибольший вклад в разгром гитлеровских полчищ. В связи с таким анонсом тем более странно, что среди очерков о московских руководителях военных лет не оказалось рассказа о М. Г. Попове, авторы сборника ограничились лишь упоминанием его фамилии в контексте ряда статей и в подписях к нескольким снимкам. Это как-то не укладывается в тезис об объективности повествования.

Роль Георгия Михайловича Попова в обороне Москвы, да и вообще в победе над врагом, безусловно, заслуживает самых высоких оценок. В хранящихся в архивах документах Ставки главного командования есть приказ, подписанный Тимошенко, Сталиным и Жуковым 29 июня 1941 года, через неделю после начала войны. Он касается формирования резервной армии, и текст этого приказа гласит: «Создать Военный Совет при Командующем резервной армии в составе генерал-лейтенанта т. Богданова, т. Попова и т. Круглова».

Создание резервных армий, как потом оценят историки, было очень правильным и важным шагом. «Хотя наш фронт и назывался резервным, — писал Попов, — но таковым он был лишь в самом начале. События развивались очень быстро, и из резервного уже вскоре он стал действующим, а затем преобразован в Западный фронт, командование которым принял Г.К. Жуков. Создание оборонительной линии протяженностью почти в 500 километров позволило почти три месяца сдерживать натиск врага.

Не могу не сказать, что пока фронтом командовал Жуков, дела шли удовлетворительно. Но в сентябре его направили в Ленинград, а командование фронтом принял Буденный. В то время Сталин еще верил, что старые, легендарные командиры покажут себя. Но Буденный не смог удержать фронт. Произошла трагедия — немцы стремительно приближались к столице. В начале октября Западный фронт снова принял Г.К. Жуков, срочно вызванный Сталиным из Ленинграда. Это были самые тяжелые недели в обороне столицы, ее судьба в полном смысле висела на волоске…»

К этому времени Георгий Михайлович решением Государственного Комитета Обороны был отозван с фронта. Ему было предложено сосредоточиться на работе московской промышленности, которая и раньше насчитывала немало оборонных предприятий, а сейчас вся была переведена на военные рельсы. Еще раньше, когда началась эвакуация заводов на восток, сразу была поставлена задача производить передислокацию таким образом, чтобы в Москве оставались мощности для обеспечения нужд фронта. Именно в это труднейшее время подтвердилась правильность той линии, которая во многом была ориентирована на развитие оборонной промышленности.

Только сегодня нам становятся известны многие подробности октября сорок первого. По трудно понятным причинам под грифом секретности оказались документы, связанные с обстановкой в столице в середине месяца. Большей нелепости, чем многие годы предлагала официальная пропаганда, трудно вообразить. Из рассказов тех, кому в те дни довелось быть в столице, известно о панике, охватившей часть москвичей, о беспорядках, к счастью, пресеченных быстро и решительно. Хотя об этом уже шла речь в очерке о В. П. Пронине, обратимся и к воспоминаниям Георгия Михайловича Попова. Это один из тех человеческих документов, которые рассказывают суровую правду, ничего не приукрашивая, называя вещи своими именами. Попов не скрывает, что в тот момент не всегда оказывались на высоте даже некоторые из тех людей, которые занимали высокие посты в партии и государстве. Впрочем, послушаем рассказ самого Попова.

«16 октября у меня зазвонил телефон, установленный для специальной связи, и, подняв трубку, я услышал голос Щербакова: — «Нас просит срочно подъехать Берия». Кабинет наркома НКВД находился в здании на площади Дзержинского. При нашем появлении Берия поднялся из-за стола и сказал:

— Немецкие танки в Одинцово…

В те годы это был пригород столицы, от него до центра Москвы пятнадцать — семнадцать километров. Утром я был там и никаких немецких танков не видел. Однако промолчал — возможно, у наркома более поздние сведения.

Берия, между тем, сказал нам, что ГКО считает необходимым приступить к минированию заводов, фабрик, мостов, дорог и других важнейших сооружений в городе. На это я ответил, что прежде нужно остановить работу предприятий, иначе мы можем поставить под угрозу жизни многих людей.

Очевидно, доводы мои показались им резонными, и они сказали, что нужно доложить товарищу Сталину. Вдвоем они отправились в Кремль, а меня попросили подождать их в кабинете Берия. Чтобы не терять время, я вызвал на Лубянку всех секретарей райкомов партии.

Вскоре появился Щербаков, он привез решение ГКО. В нем говорилось, что в связи с приближением немцев начать мероприятия по минированию, но, как я и предполагал, до его проведения прекратить работу предприятий. Мне и заместителю наркома генералу Серову было поручено собрать в НКВД находившихся в Москве руководителей ведомств и взять под свой контроль выполнение директивы Государственного Комитета Обороны.

Как и следовало предполагать, решение о прекращении работы заводов и фабрик повлекло за собой новые вопросы. Требовалось, например, обеспечить выдачу месячной заработной платы, организовать отправку людей к месту нового нахождения ранее эвакуированных предприятий, не допустить расхищения материальных ценностей… В этом смысле очень важным было решение ГКО, объявлявшее Москву на осадном положении. Сообщение об этом появилось в газетах 19 октября.

В течение недели я не покидал здания НКВД. Мы работали круглые сутки. Хотя сообщение о немецких танках в Одинцово и оказалось ошибочным, положение оставалось тревожным. Нужно было быть готовым к самому худшему. Только спустя семь дней я смог ненадолго заскочить в горком партии. Никогда не забуду эту картину.

…Я шел по пустынным коридорам мимо пустых кабинетов. Навстречу мне попалась только буфетчица, вся в слезах. Никого не оказалось и в приемной первого секретаря, но сам он находился в кабинете.

— Где же сотрудники, почему никого нет в горкоме? — спросил я.

— Всех отправили в Горький, надо спасать актив.

— А кто же будет защищать Москву? — невольно вырвалось у меня.

Мы стояли напротив друг друга, и в этот момент я понял, насколько мы разные люди. Не хочу говорить ничего о нем плохого — Александр Сергеевич немало сделал для нашего государства, был крупным партийным деятелем. Но трудно забыть растерянные, испуганные глаза и его слова «надо спасать актив». Так и не добившись внятного ответа, я решил действовать самостоятельно, поскольку понимал, что городской комитет должен быть на месте и активно действовать.

Я сказал Щербакову, что нужно немедленно вернуть работников горкома. Пройдя в свой кабинет, я связался с заместителем председателя Моссовета П.В. Майоровым и предложил ему немедленно отправить в Горький автобусы. На другой день кабинеты и коридоры горкома ожили. Теперь уж трудно вспомнить, все ли вернулись. Но дело не в этом: важно, что удалось быстро поправить ошибку. Это, тем более важно, что ситуация в Москве оставалась достаточно сложной.

В нашей исторической литературе немало написано о торжественном заседании в честь 24-й годовщины революции, о знаменитом параде на Красной площади, с которой в сорок первом войска уходили прямо на фронт. В воспоминаниях Г. М. Попова любопытна такая деталь: Сталин ясно понимал тот эффект, который произведет проведение военного парада, когда враг стоял у стен Москвы. «Закончив речь, Сталин подошел ко мне, — вспоминал Попов, — с силой положил руку на плечо и спросил: «Передают ли парад на весь мир?» Я ответил, что передают. Сталин сказал: «Проверьте еще раз». Я проверил и подтвердил, что передача идет, но что начало речи записано не очень хорошо. После парада (об этом мало известно) Сталин специально повторил свою речь для записи. Для меня, как партийного работника, это был предметный урок тому, как важно публичное выступление».

Большую часть войны, оставаясь вторым секретарем МГК ВКП(б), Георгий Михайлович выполнял поручения ГКО как уполномоченный этого органа. Вначале это было связано с Москвой, с ее предприятиями и конструкторскими бюро. Но потом он стал получать новые и новые поручения, связанные с общегосударственными задачами. Дело, конечно, было не в каком-то особом расположении к Попову, хотя находились люди, относившие его к числу «любимчиков» вождя, а в уверенности Сталина, что на Попова можно положиться. Сегодня много пишут о строгости и жестокости Сталина, все это соответствует фактам. Но в отличие от многих, кто подчеркивает эту сторону, Попов в своих воспоминаниях говорит, что нельзя не учитывать и всю сложность ситуации, в которой любая распущенность, безответственность, несвоевременное выполнение задания могли дорого обойтись.

В своих воспоминаниях Георгий Михайлович приводит эпизод, относящийся к началу 1942 года, когда его по предложению Сталина неожиданно назначили уполномоченным ГКО по подшипниковой промышленности. «В тот момент производство подшипников было узким местом, сдерживавшим развитие производства военной техники. Находившиеся ранее в Москве подшипниковые заводы были эвакуированы на Волгу: 1-й ГПЗ — в Куйбышев, 3-й ГПЗ — в Саратов. Особенно неважно шли дела на 3-м заводе.

Сталин подписал мандат и, вручая его мне, сказал:

— Вылетайте немедленно.

Надев шинель, он направился к выходу, но на полпути остановился и, повернувшись ко мне, добавил:

— Передайте секретарю обкома Власову, что если в ближайшие дни не будут приняты эффективные меры по улучшению работы завода, ЦК снимет его с работы.

Через несколько часов мы уже были в Саратове. Вместе со мной прилетели еще два крупных специалиста по организации подшипникового производства, в том числе бывший главный инженер ГПЗ-1, на чью помощь я рассчитывал. Причины отставания с выпуском подшипников удалось выяснить без особого труда: все шло от того, что на многих участках образовалась диспропорция по отношению к общему плану производства. Тут же совместно с работниками завода и представителями обкома наметили конкретный план, как поправить положение. Мне показалось, что Власов обижен, что какие-то приезжие из Москвы распоряжаются, не считаясь с тем, что он же заявил — обком сделает все.

Тогда я пригласил его к себе в гостиницу и, хотя поначалу не собирался этого делать, передал ему слова Сталина. От услышанного Власов так разволновался, что на лбу у него выступили капли пота. Он сказал, что все понял. После этого разговора мы попили с ним чаю и уже спокойно обсудили положение и какие шаги обком должен предпринять. В заключение скажу, что задание ГКО было выполнено».

Можно только поражаться, откуда брались силы у Попова, совмещавшего в одном лице столько обязанностей. До сих пор речь шла о конкретных поручениях Государственного Комитета Обороны, но его характеристика была бы неполной, если не упомянуть, что с его именем связано широкое внедрение поточного метода производства. Бывший сотрудник ЦИТа, он понимал все преимущества этого метода, и не случайно по его инициативе в октябре 1942 года созывается пленум городского комитета, на котором ставится и этот вопрос. Не будем скрывать: далеко не у всех его идея находила поддержку. Говорили:

— Идет война, до таких ли проблем сегодня?

— Именно потому, что идет война и нужно, где только возможно, переходить на передовые методы, — отвечал секретарь горкома.

Война продолжалась, когда на его плечи легли новые обязанности — в декабре 1944 года Георгия Михайловича Попова избирают председателем Московского Совета народных депутатов трудящихся. В постановлении ЦК ВКП(б) говорилось, что в то же время он остается секретарем горкома партии. Тогда никто не предполагал, что в том же декабре тяжело заболеет Александр Сергеевич Щербаков, и почти полгода Попову придется выполнять и его работу, а после кончины Щербакова в мае 1945 года, на объединенном пленуме его изберут первым секретарем МГК и МК ВКП(б), оставив за Поповым и пост председателя Моссовета. «Я попытался убедить, что следует рассмотреть другой вариант, но меня вызвал Маленков и сказал: «Так решило Политбюро, и прошу вас незамедлительно приступить к работе». В том же году, учитывая особое значение Москвы как столицы, где сосредоточены все правительственные учреждения, меня избрали секретарем ЦК ВКП(б).

Георгий Михайлович стал одновременно партийным руководителем — городской и областной партийных организаций и председателем Моссовета в непростое время, когда война уже завершалась и со всей остротой встали вопросы восстановления разрушенных врагом городов и сел, городского и областного хозяйства. Особенно пострадал городской транспорт, в годы войн он эксплуатировался на износ и представлял собой печальное зрелище. Нужно было срочно решать эту проблему, так как в таком крупном городе, как Москва, транспорт — это основа жизни. И тогда внимание было обращено на недостроенные перед войной линии метро: от Курского вокзала до Измайлова и от площади Революции до автозавода, носившего тогда имя И.В. Сталина.

Даже далеко не всем москвичам известно, что в труднейшие военные годы метростроевцы не прекращали работ по сооружению третьей линии московского метро, которая включала два радиуса и по общей протяженности составляла 12 километров. Для ускорения работ требовались тюбинги, горные машины, эскалаторы для станций. Были мобилизованы все ресурсы, включая и привлечение кадров строителей из Ленинграда, где перед войной также намечалось строить метрополитен. Но большую часть необходимых строителям машин и механизмов они получили с заводов Москвы и Московской области.

В истории, так нередко случается, остаются дела тех, кто был первым. Сколько статей в газетах и журналах было посвящено началу сооружения метро, имена героев Метростроя перед войной у всех были на слуху, о них написаны книги и созданы кинофильмы. А в полном смысле героический труд метростроевцев в годы войны и послевоенную пору до сих пор как бы остается в тени, хотя вне всякого сомнения они совершали подвиг, достойный высокой оценки и благодарности. Эти размышления имеют прямое отношение к запискам Г.М. Попова, потому что он один из первых московских руководителей, посчитавший своим долгом сказать добрые слова о делах метростроевцев в годы войны.

В своих воспоминаниях Георгий Михайлович замечает, что сам факт строительства метро в годы войны не остался незамеченным международной прессой. Зарубежная пресса писала, что, поскольку эти работы не останавливались даже в период самых жестоких боев, можно заключить, что большевики уверены в своей силе и не сомневаются в том, что разобьют врага. Таков был политический резонанс, и по своему воздействию он в известной мере сравним с парадом на Красной площади в ноябре сорок первого.

Однако, хотя столица и пострадала в годы войны, особенно от бомбежек вражеской авиации в первые месяцы, нанесенный ей ущерб был несопоставим с тем состоянием, в котором оказалась после изгнания врага Московская область. Практически полному разрушению подверглись 27 районов области, от большинства городов остались немногие кварталы. Задачи восстановления определялись в очень сжатые сроки: нужно было, с учетом того, что восстановительные работы шли по всей территории, где оставила свои тяжелые следы война, в кратчайший срок достигнуть довоенного уровня производства во всех основных отраслях и создать условия для удовлетворения потребностей людей, которые, пока шла война, мирились со многими нехватками, но закономерно рассчитывали на перемены с наступлением мирного времени. Так что в смысле нагрузки, писал Попов, мало что изменилось: его рабочий день по-прежнему часто заканчивался под утро, а через несколько часов он уже снова был на своем рабочем месте в горкоме или на каком-нибудь предприятии или стройке столицы.

В течение пяти послевоенных лет Георгий Михайлович нес свою тяжелую ношу, отдавая все силы и энергию сначала восстановлению городского и областного хозяйства, а затем их быстрому развитию. Нынешние москвичи воспринимают облик города, как давным-давно сложившийся и видят перемены лишь в новостройках последнего десятилетия. Отдавая должное сегодняшним городским властям, тем не менее нужно сказать о тех людях, благодаря стараниям которых начала преображаться столица. Георгий Михайлович не носил кожаной кепки, ставшей неотъемлемым штрихом в образе будущего градоначальника, но его популярность у строителей, да и вообще в городе и области, была не меньшей. Для него, как московского руководителя, не было таких дел, которые он считал бы не столь важными, касалось ли это освоения новой продукции или строительства комплекса зданий Московского университета на Ленинских горах, которые он, как многие старожилы города, называл Воробьевыми. Со строительством комплекса МГУ связан один из эпизодов с характерным для Попова решением.

Вопрос о месте размещения нового комплекса зданий Московского университета был решен лишь принципиально, но где именно на Ленинских горах его поставить, оговорено не было. «Меня в тот момент, когда обсуждались уже конкретные предложения, в Москве не было, и, вернувшись, я узнал, что по предложению А. А. Жданова, решено строить там, где сейчас находится смотровая площадка. Решение было принято волевым путем, без учета дальнейших перспектив развития университета, и опасности оползней в этом районе.

Пришлось идти к Сталину — только он мог отменить решение Жданова. Иосиф Виссарионович согласился с моим предложением отнести место расположения МГУ на 700 метров от обрыва. Но спросил:

— Это не дальше, чем стоит здание Коминтерна?

Речь шла о здании, которое позже занял ВЦСПС, а в ту пору там была ленинская школа Коминтерна. Я ответил, что не дальше.

— Тогда целесообразно отодвинуть, скажите, что со мной согласовано.

Воодушевленный удачным ходом разговора, я предложил создать группу из ведущих архитекторов, чтобы построить действительно впечатляющий комплекс. Сталин одобрил и это предложение. Думаю, это тот случай, когда проявленная настойчивость пошла на пользу. Сейчас, спустя годы и годы, я могу сказать, что в том разговоре я имел за спиной сильную поддержку, по сути дела, я говорил от имени группы зодчих, которые попросили меня отстоять их позицию, которая не нашла понимания у Жданова.

Вспоминая о послевоенных стройках, хотел бы сказать, что многие из них замышлялись еще перед войной. Что же касается «высоток», то помимо других целей, Сталин считал, что их сооружением мы увековечим нашу победу в Великой Отечественной войне, а также продемонстрируем, что страна успешно восстанавливает народное хозяйство и набирает темпы. Он всегда учитывал политическую сторону хозяйственных решений, в чем людям нашего поколения, многократно приходилось убеждаться».

Отношения между Сталиным и Поповым еще не получили беспристрастной оценки историков. Конечно, Георгий Михайлович в силу своего положения не мог не знать о допускавшихся Сталиным нарушениях законности, об интригах в его окружении и многом другом, что попозже обобщенно назовут «последствиями культа личности». Но, очевидно, либо руководствовался правилом древних: «о мертвых или только хорошее, или ничего», либо не мог уподобиться тем, кто, пролив над гробом вождя слезу, тут же принялся его развенчивать. Во всяком случае в своих воспоминаниях он только несколько раз возвращался к мысли, что деятельность Сталина должна быть рассмотрена и оценена объективно, поскольку это была незаурядная личность.

Проще представляется вопрос, почему Сталин был расположен к Попову. С одной стороны, он ценил в нем решительность и твердость, умение держать слово, с другой — Попов, всегда бывший в гуще народа, знавший настроения в коллективах, не боявшийся прямо высказывать свою точку зрения и отстаивать ее, был для Сталина одним из тех немногих людей в его окружении, через мнение которых он мог проверить правильность своих суждений. В этом, в частности, убеждает история, рассказанная самим Георгием Михайловичем.

Это только кажется, что сегодня много любителей переложить финансовые трудности государства на рядовых граждан. Подобных инициаторов хватало и в прошлом, особенно сразу после войны, когда ощущался дефицит средств. «Однажды вечером мне позвонили в Моссовет (я находился в эти часы в Исполкоме) и попросили приехать в Кремль, — вспоминал Попов. — В кабинете у Сталина находились все члены Политбюро и, судя по их виду, разговор был горячий. Сталин сходу задал мне вопрос:

— Как вы относитесь к тому, чтобы повысить квартирную плату по всему государству?

— Отрицательно, — не задумываясь, ответил я.

— Почему?

Я ответил, что такая мера — повышение квартплаты, а ее, как я понял, предлагалось повысить в два-три раза, конечно, избавит от дотаций коммунальному хозяйству, но больно ударит по трудящимся, чья зарплата и так невысока. Напомню, это было в 1948 году, когда последствия войны еще ощущались.

Молотов (это было его предложение) стал говорить, что в некоторых капиталистических странах квартплата составляет 30–40 процентов от зарплаты, тогда как у нас — до 10 процентов. Я возразил ему, что у нас имеются другие расходы у трудящихся в виде налогов и взносов в общественные организации, потом только недавно повышены тарифы на транспорт и электроэнергию…

Сталин сказал, что не знал, что уже повышены тарифы, и обратился к председателю ВЦСПС В.В. Кузнецову — что он думает по этому поводу? Кузнецов поддержал мою позицию. Возникли две точки зрения. Какую поддержать?

Сталин несколько минут ходил по кабинету. Потом, остановившись около меня, спросил:

— Сколько вам нужно времени, чтобы представить в Политбюро ЦК доклад по этому вопросу?

Я назвал три месяца. Сталин согласился на такой срок, подобная отсрочка никого не ущемляла, хотя в то же время означала отложить вопрос в долгий ящик. Поэтому я не торопился с предоставлением доклада, тем более, что никаких напоминаний не последовало. Убежден, что Сталин, поразмыслив и все сопоставив, пришел к выводу, что такая мера оказалась бы слишком болезненной для населения страны».

Годы, связанные с пребыванием Г.М. Попова на высоких должностях в Москве, настолько богаты событиями, что рассказ о них можно продолжать и продолжать. Именно в бытность Георгия Михайловича председателем Моссовета столица торжественно отметила свое 800-летие. Столица на глазах становилась современным городом, в котором памятники старины гармонировали с новостройками. У Георгия Михайловича были огромные планы, он много времени проводил с архитекторами, обсуждая, какой должна быть Москва — столица могущественного государства, чей авторитет в мировой политике в послевоенные годы неизмеримо вырос.

1 февраля 1949 года на самом высоком уровне было принято решение о разработке нового Генерального плана реконструкции Москвы на 20–25 лет. Проект этого документа появился оперативно — через три месяца, в мае.

Г.М. Попов направил И.В. Сталину письмо, в котором говорилось, что Генеральный план реконструкции Москвы 1935 года по известным причинам выполнен не полностью. Одновременно в Кремль послали проект нового плана реконструкции и строительства на 20–25 лет — 12 объемистых книг.

17 июля 1949 года на заседание Политбюро был приглашен Г. М. Попов. Стенографистки на такие заседания, как правило, не приглашались, поэтому Попов тщательно записал для себя то, что говорил тогда Сталин по поводу подготовленных документов. В Центральном архиве общественных движений Москвы с грифом «секретно» сохранился этот интересный документ — замечания И.В. Сталина по Генеральному плану строительства и реконструкции Москвы, разработанному после Великой Отечественной войны. Подлинник полагалось в таких случаях отправлять в секретариат И.В. Сталина.

Вот что записал Г.М. Попов:

«Замечания товарища Сталина И.В. при обсуждении вопроса о Генеральном плане реконструкции Москвы на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 17 июня 1949 года (запись не стенографическая)

Без хорошей столицы — нет государства. Нам нужна столица красивая, перед которой бы все преклонялись, всем столицам — столица, центр науки, культуры и искусства.

Во Франции Париж — это хорошая столица.

У нас исторически складывалось так, что не всегда считали столицей Москву. Столицей считали Ленинград. Было время, когда даже Сибирь хотела иметь тоже столицу. Это складывалось так потому, что Россия не была собрана.

Петр I ошибся, когда перенес столицу из Москвы в Петербург. Он хотел избавиться от московских бояр, показать боярам кукиш — и в этом был по-своему прав. Но с точки зрения организации страны это было ошибкой, так как географически место расположения Москвы является наиболее удобным для столицы нашего государства. Ленинград — не столица и не может быть столицей.

Ленин был прав, когда по его предложению столица была перенесена в Москву. О переводе столицы в Москву Ленин говорил еще даже перед Октябрем. Некоторые думали, что перевод столицы из Петербурга в Москву произошел потому, что на Псков и Петроград наступали враги, но это не было главной причиной, это только ускорило решение вопроса.

Нам нужна столица такая, чтобы все ее уважали. Она должна быть самым культурным, самым красивым городом. Мы собираем нашу страну вокруг Москвы. Поэтому необходимо серьезно рассмотреть вопрос о дальнейшей реконструкции Москвы.

Мы ошиблись, что пошли за москвичами и приняли решение о плане на 20–25 лет. Дело в том, что меняется техника, меняются условия, изменяются даже вкусы у людей. Поэтому может произойти ломка плана, так как невозможно все учесть на такой длительный срок.

Москвичи поработали хорошо и в короткий срок представили большой материал. Но план на 20–25 лет не может быть жизненным. Надо от него отказаться и составить план, а не директиву, и не на 20–25 лет, а на 10 лет. Это будет правильно еще и потому, что согласно представленным материалам за 10–12 лет нужно вложить примерно 2/3 суммы капиталовложений, то есть около 150 миллиардов рублей. Конечно, это будет очень трудно. Поэтому рационально составить план на 10 лет. Этот план будет стойким, его вряд ли придется ломать. В основу его надо положить старый план.

Некоторые замечания по существу плана. По-моему, самое лучшее, чтобы застройка производилась не домами в 4–5 этажей, а в 8-10 этажей. Это целесообразно с точки зрения экономии — один фундамент, проводка. Одним словом, дешевле строительство и эксплуатация. Домов в 8-10 этажей может быть построено 50–55 %. Домов в 12–14 этажей — 20–25 %. Строительство домов 2-3-этажных не нужно производить. Это неправильно.

По вопросу о промышленности. Верно, что развитие промышленности надо приостановить в Москве и новых заводов не строить.

Заводы строительных материалов также необязательно иметь в Москве. Правильно и то, что надо вывести обязательно из Москвы заводы, которые портят воздух, — химические и другие.

Теперь о топливе. Надо дать 1 миллион киловатт электроэнергии или больше — для Москвы с Волги. Электричество — это и тепло, и освещение.

Очень много предлагается строить пустых зданий: домов пионеров, юных техников, юных автомобилистов и т. д. А у нас сейчас большой кризис с жилой площадью. Мы по предыдущему плану отстали в жилищном строительстве. Гимнастические залы, дома пионеров, площадки и т. д. — все это может пока подождать. Детские сады тоже можно не очень размахивать. Нам надо напереть на жилищное строительство, на строительство школ и больниц. Надо больше строить жилых домов, чтобы расшить жилищный кризис, он еще не изжит, он даже стал острее.

Не хватает у нас садов, зелени. Наш город исторически складывался так, что не превратишь его в город-сад, чтобы люди могли хорошо отдыхать. Для этого надо построить большое количество дач на севере и на западе, можно на юге и востоке от Москвы. Дачи можно строить 2 — 3-этажные. Инженеры, техники, ученые, квалифицированные рабочие зимой будут жить в Москве, а летом 4–5 месяцев — за городом, на даче. Надо в 30 километрах от Москвы создать полосу отдыха. Это очень важно, потому что внутри города дач не сделаешь, и на это я бы просил обратить особое внимание. Хотя бы на 100–200 тысяч человек построить дачи. Это было бы замечательно.

Особенно бросается в глаза как неприятное, — это неоформленное побережье рек. На побережье надо оставить проезжую часть не в 60 метров, а 20–25 метров и даже 15 метров, иначе много надо сносить строений. Надо оформить побережье и за чертой города на 1–2 километра.

Портит впечатление, когда въезжаешь в Москву по железной дороге и видишь хибарки, мусор. Каких только нечистот нет по обеим сторонам железной дороги. И такая картина на расстоянии 10–12 километров. Люди едут в Москву, ждут чего-то особенного, а попадают на мусорные ящики. Надо оформить въезд по обеим сторонам дороги, расчистить, построить там новые 8-10-этажные дома, чтобы радовался глаз, а не портилось настроение».

Касаясь вопроса о реконструкции центра, товарищ Сталин сказал: «по-моему, направление взято правильное».

По поводу строительства Дворца Советов товарищ Сталин сказал: «Дворец Советов будем строить обязательно. Как закончим многоэтажные дома, так возьмемся за строительство Дворца Советов.» (Публикация Н. Митрофанова, Е. Никаноровой, Е. Таранова «Вечерняя Москва», 15 февраля, 1995 г.)

После замечаний Сталина началась корректировка Генерального плана. И нет сомнений, что у Попова хватило бы сил превратить этот план в реальность. Но в декабре 1949 года произошли события, о которых уже шла речь.

В начале пятьдесят третьего в жизни Георгия Михайловича произошел очередной крутой поворот — он был назначен Полномочным и Чрезвычайным послом в Польской республике.

Деятельность Г.М. Попова на дипломатическом поприще — тема особого разговора. Она протекала в сложный период, когда, с одной стороны, уже наступала эпоха «холодной войны», а с другой — в странах, как тогда говорили, народной демократии все сильнее проявлялось недовольство откровенным диктатом Советского Союза. В меру своих сил и возможностей Попов стремился к созданию нормальных отношений, однако многие его предложения и суждения не принимались в расчет. Начались мелочные придирки, интриги, которые окончательно убедили его, что дипломатическая работа, предложенная ему, была просто уловкой Хрущева. Он специально убрал Попова, имевшего огромный авторитет в Москве и области.

Таковы размышления, которые вызывают заметки Георгия Михайловича Попова. Вся его жизнь была на виду, он никогда не был озабочен тем, чтобы показать себя в выгодном свете. Он просто честно жил и работал. И таким остался в памяти людей.

Лев Шапкин. От «высоток» к кварталам черемушек. Михаил Алексеевич Яснов

…Мы не можем строить в Москве несуразные, дешевые вещи, ибо то, что мы строим в Москве, это на века, на поколения, и дело… в том, чтобы создать настоящий памятник эпохи, чтобы будущие поколения чувствовали в каждом доме, в каждом построенном здании дыхание коммунизма.

И.В. Сталин

Михаил Алексеевич Яснов.

23 (05).05.1906 — 23.07.1991.

На вершине московской власти с 18.01.1950 по 02.02.1956

Когда однажды Михаил Алексеевич Яснов вернулся из служебной командировки в Англию, журналисты его спросили, что ему больше всего понравилось в туманном Альбионе? Он не назвал ни Сити, ни театр «Ковент-Гарден», ни капеллу Генриха VII в Вестминстерском аббатстве, а сказал:

— Англичане — очень хорошие строители. Их дома просты и хорошо отделаны и, главное, очень удобны…

Родившись в 1906 году в Московской губернии, он начал трудиться с 14 лет чернорабочим, затем переехал в Москву, закончил рабфак при Московском университете, потом строительный институт и с 1930 года работал в строительных организациях, начав свой путь с начальника строительного участка.

…М.А. Яснов начал руководить Москвой в середине столетия — в 1950 году стал председателем Мосгорисполкома, а период работы пришелся на пятую пятилетку — 1951–1955 годы. В эти годы продолжалось восстанавливаться разрушенное войной народное хозяйство, но не только… Строились новые заводы и предприятия, фабрики и шахты, осваивались новые производственные технологии, активнее начинали внедряться в народное хозяйство достижения науки и техники, вводилась механизация и автоматизация производственных процессов, начиналось массовое жилищное строительство, на фоне которого уже высились в Москве каркасы высотных домов — памятников сталинской эпохи.

* * *

Уходящий 1950 год стал для М.А. Яснова знаменательным и тем, что его избрали депутатом Верховного Совета СССР. Много раз его будут потом избирать депутатом высшего законодательного органа страны, вплоть до 1982 года.

Так случилось, что, когда М.А. Яснова назначили на пост председателя Мосгорисполкома, первым секретарем Московского комитета и одновременно секретарем ЦК ВКП(б) был Н.С. Хрущев. И надо сказать, что он очень заботливо отнесся к первым шагам Яснова. Вызвал его к себе, долго беседовал. Михаил Алексеевич только слушал. И совсем не потому, что боялся перебить говорившего и тем самым вызвать у него, может быть, какое-то неудовольствие, а потому, что, во-первых, привык всегда очень внимательно выслушивать человека — таков уж был характер, а во-вторых, еще не было вопросов, которые он мог бы задать первому секретарю Московского комитета партии.

— Желаю вам успехов на посту руководителя Москвы, — сказал Хрущев в заключение беседы и пожал руку. — Помните, что Москва — это не только ее центральная часть…

И, действительно, в то время, если отъехать от центра и пересечь Садовое кольцо, Москва была еще деревянной, барачной, малоосвещенной, лишь только кое-где виднелись построенные в 30-е годы кирпичные пятиэтажки, да высились старые заводские трубы.

Чуть дальше сегодняшней Калужской площади начинались уже пустыри и огороды, в Люблине и Кунцеве располагались дачи, к Преображенской площади подступали дома кустарей, построенные еще в прошлом веке, а рядом с Филями теснились деревни. В Измайлове можно было купить у хозяев коровье или козье молоко — там еще держали скот, а в Марьиной роще из собственных садов продавали яблоки. Частные сады плотным кольцом окружали Москву. Впрочем, сады, как нам кажется, это не так плохо…

Свой первый день в Моссовете Михаил Алексеевич начал с осмотра здания. Он знал это здание и раньше, ведь еще в 1938 году пришел впервые сюда работать заместителем председателя Моссовета по строительству, но потом ушел. И вот опять здесь. Проходя сейчас по зданию, он смотрел на него совсем по-другому.

Сопровождающий его комендант заметил:

— Вы, Михаил Алексеевич, конечно, знаете, что здание строил знаменитый Казаков?

— Знаю, — коротко ответил он и добавил: — Жалко только, что от Казакова мало что тут осталось.

— Но ведь был ни один ремонт… А потом здание надстраивали, — попытался объяснить ему комендант.

Михаил Алексеевич не отвечал, только молча смотрел на стены, скучные переходы, соединяющие основное здание с новым корпусом. Известно, что это знаменитое здание в Москве было построено в 1782 году по проекту великого русского зодчего М.Ф. Казакова для графа Чернышева, в котором затем размещались резиденция московского генерал-губернатора. Здание претерпело большие изменения; оно даже изменило место своего первоначального положения.

В 1937–1938 годах по Генеральному плану реконструкции Москвы улица Горького была расширена больше чем вдвое. Для этого понадобилось передвинуть творение Казакова в глубь квартала на 13,5 метра и соединить его с новым корпусом. К шедевру архитектуры сразу же после войны пристроили еще два этажа и таким оно осталось в 50-х годах.

Позднее, правда, уже в 1965–1966 годах попытаются восстановить, утраченные и искаженные ремонтами и надстройками детали — орнаментальную лепку, живопись, роспись плафонов. Что-то восстановят, но разве можно будет все восстановить?..

Да не о том думал М.А. Яснов. Он размышлял над тем, с чего начинать свою работу на таком высоком ответственным посту. Попросил принести дела всех председателей райисполкомов. Долго листал каждое, пытаясь представить себе жизнь человека, скупо изложенную на листе учета кадров. Потом отложил дела в сторону, подумал: «Много опытных, грамотных людей… Большинство прошли войну, награждены…»

Взял список вопросов, рассмотренных за последнее время на сессиях райсоветов. «Вопросы самые разные… И о содержании жилого фонда, и о медицинском обслуживании, и о продовольственном обеспечении… Вопросы важные… Вот сессия Куйбышевского райсовета рассмотрела вопрос о благоустройстве района… А вот другая сессия этого же района заслушала отчет отдела культуры… Но почему прошло столько времени от одной до другой сессии?.. Почти полгода… Ведь есть сроки проведения сессий…»

В других районах оказалось, что сессии проводятся и того реже. Вызвал заведующего орготделом, попросил объяснить ему это.

— Да, так сложилось, Михаил Алексеевич… Люди сейчас все больше стремятся практическими делами заниматься… — ответил заведующий орготделом.

Надо заметить, что в военный период, да уже и после него, сессии районных советов, как, впрочем, и городского совета, проводились в Москве нерегулярно, предпочтение отдавалось практической работе, выполнению конкретных заданий, исходящих от вышестоящих организаций, решению каждодневных задач. Конечно, при такой постановке дела трудно было говорить о какой-то плановости в работе, ее перспективе, выработке стратегии и так далее. Считалось так: «Сейчас не до заседаний — надо работать». Ну что же? Может быть, экстремальные условия военного времени и требовали так поступать, и послевоенное время тоже заставляло так делать, но в пятидесятые годы уже, несомненно, требовался другой подход.

Вскоре состоялась первая встреча нового руководителя Моссовета с председателями райисполкомов. К удивлению собравшихся, М.А. Яснов заговорил о теоретических вопросах. Такого в Моссовете уже давно не слышали, привыкли к словам: план, бюджет, благоустройство, жилищный фонд, обслуживание населения, а чтобы о теории?.. В зале даже заскрипели стулья. А новый председатель Мосгорисполкома говорил о значении Советов в обществе, об их роли в жизни города, о приближении работы Советов к нуждам избирателей, о расширении актива Советов; Яснов подчеркивал необходимость своевременного проведения сессий районных Советов, усиления деятельности постоянных комиссий и многое другое.

Все сидели, завороженные услышанным. Казалось бы, такие простые и известные вещи говорил новый председатель Мосгорисполкома, но все это звучало как-то необычно и воспринималось каждым по-особому. Однако вскоре оцепенение прошло и заговорили буквально все. Стенографистки только успевали ставить в своих блокнотах крючки и точки.

Разговор затянулся допоздна, все были согласны с докладчиком, но каждому хотелось высказать свое, наболевшее, и обязательно внести какое-нибудь предложение. Ни один еще вечер и даже ни одну ночь проведет потом Михаил Алексеевич, изучая эти предложения, вновь и вновь перелистывая стенограмму совещания.

* * *

Начались будни…

В райисполкомах уточнялись планы работы, а кое-где создавались и новые, разрабатывались графики проведения сессий, определялись вопросы на их рассмотрение, обновлялись списки уже нередко забытых комиссий. В Моссовете тоже работали над планом, в котором делался, прежде всего, упор на взаимодействие в работе с райисполкомами, на оказание им помощи, усиление контроля над их деятельностью.

Задание четвертого пятилетнего плана в Москве было завершено досрочно. В печати сообщалось, что в 1950 году валовая продукция столицы составила 159 % по отношению к 1940 году; план по производительности труда выполнен на 105,1 %. Однако одна из основных позиций этого плана — строительство жилья, — была выполнена по итогам пятилетки всего лишь на 48,7 %; значительные отставания имелись и по другим направлениям.

* * *

…Допоздна горит свет в кабинете председателя Исполкома Моссовета на улице Горького, 13. Он подходит к окну, смотрит на затихающую Москву. «Самое главное сейчас — жилье, — повторяет про себя уже в который раз председатель Исполкома Моссовета. — Дома… Большие красивые дома с балконами и широкими окнами…» Он даже видит эти дома, видит их в окружении зелени, с уютными двориками и детскими площадками. «А может быть, это будут совсем другие дома?..»

Михаилу Алексеевичу было известно, что существовавшая до войны довольно слаженная система архитектурно-проектных мастерских Московского Совета распалась. «Как же при этом можно поднимать жилищное строительство в Москве?»

Он отошел от окна, снова уселся за стол, заваленный папками и бумагами, и, взяв в руки карандаш, принялся подчеркивать на одной из бумаг цифры. «Начинать нужно с создания материальной базы строительства… — решает он. — С создания мощной строительной промышленности, новых технологий, укрепления прежних строительных организаций и создания новых. Нужно объединить усилия проектировщиков… Они сейчас разобщены. Нужно ликвидировать мелкие проектные конторы, организовать единое Архитектурно-планировочное управление Москвы».

И такое управление вскоре было создано.

Немало проблем необходимо было решать в других отраслях городского хозяйства Москвы. Это и строительство дорог, мостов, путепроводов… Нужно было реконструировать улицы, площади; развивать транспорт и, прежде всего, строить новые линии метрополитена, обновлять трамвайный, троллейбусный, автобусный парки; заканчивать газификацию города. Всего не перечислишь! Это уже не говоря о том, что каждый день в городе нужно было поддерживать порядок и чистоту: летом — поливать улицы, зимой — убирать снег; благоустраивать и озеленять столицу, заботиться о том, чтобы бесперебойно работали торговля, предприятия коммунально-бытового обслуживания, другие службы.

Пройдет совсем немного времени, и в соответствии с постановлением Центрального Комитета партии и Совета Министров СССР МК партии и Московский Совет депутатов трудящихся разработают новый Генеральный план реконструкции Москвы на 1951–1960 годы.

У Сталина, как известно, был свой взгляд на городское благоустройство: «…Мы не можем строить в Москве несуразные, дешевые вещи, ибо то, что мы строим в Москве, это на века, на поколения, и дело… в том, чтобы создать настоящий памятник эпохи, чтобы будущие поколения чувствовали в каждом доме, в каждом построенном здании дыхание коммунизма».

Разработка плана будет проходить при непосредственном участии председателя Мосгорисполкома М.А. Яснова и его ближайших коллег — членов Исполкома, депутатов Моссовета, председателей райисполкомов, большого круга актива. План будет утвержден Советом Министров СССР.

Шло время…

На заседаниях Исполкома Моссовета чаще стали заслушиваться отчеты райисполкомов по самым различным вопросам. Только в 1951 г. на Исполкоме были заслушаны отчеты Ждановского, Краснопресненского, Москворецкого, Пролетарского, Сталинского райсоветов.

В решениях Исполкома Моссовета отмечалось как положительное в деятельности райисполкомов, так указывалось и на недостатки. Например, рассматривая вопрос о работе Сталинского райсовета, Исполком городского Совета отметил, что «одним из серьезных недостатков в работе Исполкома является недооценка организационно-массовой работы. Исполком не использует всех разнообразных форм привлечения депутатов, советского актива и широких масс населения к участию в работе районного Совета».

Этот период особенно отличался критическим отношением Моссовета к деятельности районных Советов депутатов трудящихся. Это нравилось и не нравилось, раздавались даже голоса, что не следовало бы так подчеркнуто критически относиться к райисполкомам, — от этого даже могут и руки опуститься, — нужно больше поддерживать райисполкомы, ведь у них еще столько в работе трудностей, но председатель Мосгорисполкома стоял на своем.

На одном из совещаний он заговорил о социалистическом соревновании. М.А. Яснов подверг критике организацию соревнования в производственных коллективах, подведомственных Моссовету, в коллективах городского хозяйства; говорил о необходимости соревнования между райисполкомами.

Сейчас, как известно, по-разному относятся к социалистическому соревнованию, которое, на наш взгляд, сыграло выдающуюся роль в развитии нашей страны; соревнование на протяжении десятков лет являлось той движущей силой, которая воспитывала отношение к труду, стимулировала людей на достижение высоких показателей, во многом составляла суть трудовой жизни коллективов.

Цифры выполнения плана 1951 года радовали, радовали и объем валовой продукции, и рост промышленного производства, но качество продукции не удовлетворяло, не удовлетворяли непроизводительные расходы, большие потери от брака. Так, в 1951 году в Москве только на 14 предприятиях Министерства автомобильной и транспортной промышленности и на 12 заводах Министерства станкостроения потери от брака составили около 58 миллионов рублей.

Когда цифры по потерям от брака легли на стол первого секретаря Московского комитета партии, он был возмущен.

— Членов бюро прошу сегодня остаться после заседания, — сказал Хрущев, когда все расселись за столом.

Началось бюро, но все с нетерпением ждали его окончания, потому и вопросы рассматривались быстро, с каким-то волнением. Ждали, о чем будет говорить Хрущев. Наконец, бюро закончилось и напряжение оставшихся в зале усилилось. Хрущев не торопился. Он обвел всех взглядом, точно хотел убедиться, все ли остались, кого просил, и начал негромким голосом:

— Мне тут принесли одни данные о работе московской промышленности. Так я вам скажу сразу: данные ужасающие… Они касаются брака…

Никита Сергеевич заглянул в лист бумаги, лежащий у него на столе, добросовестно назвал все цифры.

— Представляете, товарищ Яснов…

Михаил Алексеевич был первым, к кому обратился Хрущев.

— Вся ваша местная промышленность, подчиняющаяся Мосгорисполкому, — продолжал первый секретарь, — могла бы четыре месяца работать на металле, который ушел в брак!

Председатель Мосгорисполкома не знал, как и реагировать. Поддержать сейчас Хрущева, это значило бы еще больше, как говорится, подлить масла в огонь, сказать что-то другое — вызвать неудовольствие у первого секретаря. Михаил Алексеевич хотел было попытаться перевести разговор в другую плоскость, предложить разобраться в причинах, разработать меры, но было уже поздно — Хрущев входил в раж…

— Цифрами большими закрылись! — говорил он уже через несколько минут повышенным голосом. — Обрадовались, что продукции стали много давать! А сколько потерь? Сколько брака? Я уже не говорю о качестве… Качество подчас ни к черту!.. О борьбе за качество у нас только иногда одни разговоры!

Хрущев говорил долго, и Михаил Алексеевич все время как бы сличал его слова с тем положением, которое было у него в хозяйстве: на стройках, на транспорте, в сфере обслуживания, вообще в работе исполкомов райсовета. Критика была справедливой.

* * *

…Январь 1952 года. Зима выдалась снежной, потому и принесла много беспокойства. В отдельных местах снегу было особенно много, и он лежал уже не белым, а сероватым, покрытым городской копотью. Снег убирали в основном на проезжей части там, где ходил транспорт, да на тротуарах. У домов же снег возвышался тяжелыми сугробами, которые с каждым днем росли все больше и больше. Некоторые из них касались уже окон первых этажей.

Особой заботой были трамвайные пути. Поэтому председатель Мосгорисполкома дал на совещании указание снег чистить прежде всего на трамвайных линиях, оговорив при этом: «Это не значит, конечно, что должны быть забыты все остальные места. Снег надо убирать повсюду: и на улицах, и на площадях, и у подъездов… Но трамвайные пути — это очень важное дело…»

Он понимал, что если в Москве встанут трамваи, то произойдет катастрофа. Люди опоздают на работу, не приедут вовремя на вокзалы к поездам… Но, слава богу, этого не происходило.

Размышления прервал телефонный звонок. Его приглашали на завтра в ЦК. Он знал, по какому вопросу его просят прийти, и потому шел в тот день по коридору спокойно. Его окружали высокие двери кабинетов и тишина. Никто никуда не торопился. Степенно с папкой в руках прошла секретарша, скрылась за дверью; из кабинета вышел гладко причесанный человек, направился к лифту. Лифт тоже поднимался и опускался бесшумно, словно боялся нарушить тишину коридоров.

В ЦК ему сказали, что есть мнение украсить Москву еще одним памятником… Уже давно ходили слухи, что стоящий у Арбатской площади памятник Гоголю скульптора Н.А. Андреева не нравился кому-то из высокого партийного руководства, что будто бы мнение о памятнике докладывали самому Сталину, и вождь сам приезжал как-то ночью на Арбат взглянуть на Гоголя. Сталин тоже вроде бы заключил, что памятник плохой.

Так ли это было или нет — толком никто не знал, но Яснову было известно, что над новым памятником Гоголю уже работает скульптор Н.В. Томский и что он очень торопится — хочет успеть к 100-летию со дня смерти писателя. 100-летие исполнялось в этом году, в феврале. «Значит, Томский успел!» — заключил Михаил Алексеевич.

Оправдывали это тем, что Гоголь изображен Н.А. Андреевым не таким, каким нужен. «А каким нужно изображать Гоголя? — подумал тогда Яснов. — И почему он изображен не таким?»

— С первым секретарем товарищем Хрущевым этот вопрос согласован, — сообщили М.А. Яснову. — Надо все сделать, чтобы эта работа прошла успешно.

Не отвечать было нельзя, и Михаил Алексеевич ответил:

— Конечно, мы все сделаем.

2 марта новый памятник был открыт; на его пьедестале была надпись: «Великому русскому художнику слова Николаю Васильевичу Гоголю от правительства Советского Союза. 2 марта 1952 г.»

* * *

…30 августа 1952 года в газетах было объявлено о созыве XIX съезда ВКП(б). В стране началась подготовка к съезду. Как и было принято, брались повышенные социалистические обязательства, в честь съезда развертывалось социалистическое соревнование. Готовилась к съезду и Москва, но особенно отличились строители, отрывшие — не побоимся этого слова — новую эру. В Москве на Юго-Западе началось разворачиваться массовое жилищное строительство… Уже первые строительные площадки на Юго-Западе превратились в подлинные лаборатории, в которых отрабатывались все организационные принципы и технические методы комплексного строительства жилых домов. Со временем эти принципы и методы будут меняться, совершенствоваться, но их основы, несомненно, были заложены здесь, на Юго-Западе.

В это время, пожалуй, каждый рабочий день председателя Мосгорисполкома начинался с вопросов о строительстве на Юго-Западе. «Как там идут дела? На сколько продвинулись? Решили ли с коммуникациями? Доставили ли перекрытия?» Сколько проводилось совещаний и сколько напряженных разговоров шло по телефону по поводу этого строительства. Нередко Михаила Алексеевича можно было видеть и на строительных площадках. Много раз сам проводил планерки со строителями, наблюдал за ходом строительных работ.

5 октября 1952 года в 10 часов в Большом Кремлевском дворце начал свою работу XIX съезд партии. М.А. Яснов был его делегатом. Съезд продолжался до 14 октября. Были заслушаны отчетные доклады ЦК и Центральной ревизионной комиссии ВКР(б), приняты директивы по пятому пятилетнему плану. Н.С. Хрущев доложил предложения об изменениях в Уставе ВКП(б), Сталин произнес свою речь, в которой сказал в том числе и о людях-«винтиках». Проведены выборы центральных органов партии.

М.А. Яснова избрали членом Центрального Комитета, теперь уже, Коммунистической партии Советского Союза — на съезде произошло переименование названия партии. Вместе с ним в состав ЦК КПСС вошли Берия, Каганович, Маленков, Молотов, Шепилов и другие. Пройдет всего лишь девять месяцев, и Берия в июле 1953 года будет объявлен врагом народа, а через четыре года из партии будут исключены, как члены антипартийной группы, Маленков, Каганович, Молотов и примкнувший к ним Шепилов.

Через две недели после окончания съезда в Москве состоялось собрание актива Московской партийной организации, посвященное итогам съезда. На этом собрании М.А. Яснову тоже пришлось выступать. Он говорил о Москве, о городском хозяйстве, о задачах, которые нужно решать. Была в его словах и самокритика.

* * *

…Ночью Яснову позвонила Екатерина Алексеевна Фурцева, второй секретарь горкома партии.

— Здравствуйте, Михаил Алексеевич, — сказала она.

Секретарь горкома старалась говорить спокойно, но он все-таки услышал в ее голосе волнение.

— Надо, чтобы к площади Восстания дорога была хорошей… — продолжала Фурцева. — Почистить ее надо срочно, песком посыпать… Прошу вас, проследите, пожалуйста, сами…

Он не задал никаких вопросов. Понял, произошло что-то серьезное… Повесив трубку, тут же предположил: «Неужели?..» О тяжелой болезни Сталина знали — было обнародовано несколько правительственных сообщений.

5 марта 1953 года Сталин умер. Через несколько часов по радио будет официально сообщено о смерти вождя. «А почему к площади Восстания? Восстания?… Но что тут размышлять, надо действовать, давать указания», — Михаил Алексеевич позвонил своему заместителю, отвечающему в городе за благоустройство, уборку территории, потом набрал номер дежурной службы и вызвал машину.

Когда подъезжал к площади Восстания, то еще издали увидел, что там уже двигались снегоочистки и пескоразбрасыватели. «Молодцы! Быстро сработали, — удовлетворенно отметил он. — Но почему все-таки площадь Восстания?… А-а… Что же это я забыл? Здесь же находится лаборатория бальзамирования… Значит, Сталина везут туда…»

Михаил Алексеевич велел шоферу остановить машину. Очистительные механизмы с отрядом дворников уже двигались в сторону метро «Смоленская», где тоже приводили дорогу в порядок. Чистили и Можайское шоссе, ведь тело Сталина должны были везти с дачи, где он умер. Впрочем, Можайское шоссе и весь путь до Кремля чистили каждый день особенно тщательно — ну, просто вылизывали, ведь по нему в любое время мог проехать вождь народов. Особым объектом считалась эта трасса.

Вскоре движение на улице перекрыли, и колонна машин с закрытым автобусом, который шел впереди, проследовала во двор, где находилась лаборатория. Какая-то неведомая сила потянула туда Михаила Алексеевича, и он пошел по тротуару вперед. Когда подошел к воротам, его остановили.

— Председатель Исполкома Моссовета, — представился он и показал удостоверение.

Люди, остановившие его, не знали, что делать: пускать или нет? Пошли кого-то спрашивать, а он остался у ворот ждать.

Подъехала машина. Из нее с чемоданчиком в руках вышел пожилой человек. Его тут же пропустили. Это был М.Г. Манизер, известный скульптор, народный художник СССР. Он приехал снимать посмертную маску вождя.

…Со Сталиным прощались в Колонном зале Дома Союзов. Бесконечные людские потоки, создавая беспорядки, двинулись к Охотному ряду. Милиция не справлялась. На грузовиках были направлены солдаты, но и они не могли сдержать людской напор. Толпа опрокидывала грузовики и рвалась к вождю. На Цветном бульваре случилась давка, в которой погибли люди. Впрочем, люди погибли не только там.

В Моссовете был создан чрезвычайный штаб. Михаил Алексеевич не уходил в эти дни с работы: следил за информацией, поступающей с мест о порядке, связывался по телефону с районами, милицейскими подразделениями, ежеминутно принимал решения и отдавал распоряжения.

Но что он, в общем-то, мог сделать, когда многотысячная толпа, охваченная каким-то единым стремлением, шла к Колонному залу, сметая все на своем пути. Люди словно обезумели, и власти оказались бессильными остановить это безумие… Однако положение на улицах Москвы все-таки менялось, порядок восстанавливался, разум побеждал.

По долгу своего занимаемого поста М.А. Яснов в один из дней должен был находиться в почетном карауле у гроба Сталина, и он в отведенное время, прибыв с делегацией Моссовета в траурный зал, отстоял положенные минуты. Когда Михаил Алексеевич вышел из Колонного зала и пошел к Моссовету, вся улица, как и прежде, была полна народу. Теперь, правда, движение людей было не беспорядочным — шли колонны, направляемые милицейскими рядами и рядами военных.

Еще в коридоре Моссовета помощник сообщил ему:

— Михаил Алексеевич, вас ждут…

— Кто?

— Из Министерства внутренних дел…

Председатель исполкома напрягся, на лбу обозначилась глубокая морщина, брови сдвинулись. Он вспомнил, что на состоявшемся недавно совместном пленуме ЦК КПСС, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР произошло объединение Министерства государственной безопасности и Министерства внутренних дел в одно Министерство внутренних дел СССР, министром которого стал Л.П. Берия.

На этом же пленуме вместо Сталина Председателем Совета Министров СССР был назначен Г.М. Маленков, а Н.С. Хрущев был освобожден от обязанностей первого секретаря Московского Комитета партии. «Признать необходимым, чтобы тов. Хрущев Н.С. сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС и, в связи с этим, освободить его от обязанностей первого секретаря Московского Комитета КПСС», — говорилось в постановлении.

Первым секретарем Московского Комитета партии был утвержден секретарь ЦК КПСС Н.А. Михайлов.

…Люди из Министерства внутренних дел пришли к председателю Мосгорисполкома обсуждать порядок похорон Сталина. Из разговора Михаил Алексеевич узнал, что первым на траурном митинге на Красной площади будет выступать Берия. Это насторожило. «Раз выступает первым, значит преемник… Значит, скоро встанет во главе государства». Мысль показалась страшной…

Люди из министерства стали говорить ему о необходимости поддержания порядка в Москве в день похорон Сталина, о работе транспорта, о том, что все должно остановиться в городе на минуту, что будут гудеть гудки предприятий… «Берия будет во главе государства, — сверлила мысль. — Он будет управлять страной… Действительно, после смерти Сталина все пойдет по-другому…»

Однако Берия главой государства не стал…

Жаркое лето 1953 года запомнилось проведением собраний и митингов в поддержку призыва сессии Всемирного Совета Мира, которая состоялась в июне в Будапеште, о проведении международной кампании за мирные переговоры, за прекращение всех ведущихся войн и агрессивных действий против независимости народов.

Не проходило дня, чтобы М.А. Яснов не выступал на митингах или собраниях. Однажды на одном из собраний ему была подана записка без подписи. «Товарищ Яснов, — было написано в ней, — объясните, пожалуйста, почему мы ввели наши танки в Берлин, если сами выступаем только за мирные переговоры?» Действительно, 17 июня этого года Советским Союзом были введены в Берлин танки и в город вошли советские солдаты. «Отвечать или не отвечать? — сразу же мелькнула мысль. — Может быть, оставить записку без внимания? Сделать вид, что не получал ее, ведь автор, наверно, не объявится и не будет настаивать на ответе? Записка не подписана… А на неподписанные записки можно не отвечать». Было такое в партийных кругах введено правило: на записки без подписи не отвечать — так легче было уйти от острых вопросов.

Но М.А. Яснов не ушел. Он зачитал записку вслух и сказал:

— Если мы сами не защитим социализм, никто не поможет нам его защитить…

Его поняли, хотя, может быть, не все, ведь тогда многие были против введения наших танков в Берлин.

* * *

…2 сентября в Москве было открыто новое здание Московского университета. Было завершено сооружение еще одного высотного здания. Венчая одну из высоких точек города, Московский университет на Ленинских (Воробьевых) горах виден со всех сторон и даже в ненастную погоду облака не скрывают его архитектурного величия.

Скоро к городским заботам прибавились и сельские. В сентябре состоялся пленум ЦК КПСС о неотложных мерах развития сельского хозяйства, который потребовал от городских организаций оказать действенную помощь селу. По инициативе автозаводцев в столице началось массовое социалистическое соревнование за досрочное выполнение заказов для сельского хозяйства; на заводах и фабриках стали создаваться рейдовые бригады и контрольные посты, которые следили за их выполнением. В первые же дни после сентябрьского пленума ЦК около 100 московских предприятий начали изготовление запасных частей к тракторам и сельскохозяйственным машинам; развернули на селе строительство парников и теплиц общей площадью 10 тысяч квадратных метров.

Забегая вперед, скажем, что, начиная с 1953 года, в последующие годы Москва оказала большую помощь труженикам села. Вот только некоторые примеры: на заводе сельскохозяйственных машин имени А.В. Ухтомского для тружеников полей были созданы машины, которые управлялись трактористами без прицепщиков, что высвободило десятки тысяч человек, налажено производство навесных механизмов, работающих от гидравлических тракторных приводов; завод малолитражных автомобилей освоил образцы машин с повышенной проходимостью, учитывающих особенности сельской местности; в конструкторском бюро М.Л. Миля был изготовлен вертолет, который нашел широкое применение в сельском хозяйстве для распыления ядохимикатов и минеральных удобрений; сотрудники института «Росгипросовхозстрой» разработали схемы планировки и благоустройства колхозов; коллектив Архитектурно-проектной мастерской имени академика В.А. Веснина создал проекты однотипных одноэтажных жилых домов для сельской местности.

Москва обеспечивала село и квалифицированными кадрами. С сентября 1953 года по июль 1958 года из Москвы было направлено для работы в сельском хозяйстве около 5 тысяч квалифицированных руководящих работников, которые стали председателями колхозов, директорами машинно-тракторных станций, совхозов; 15 тысяч трактористов, комбайнеров и других специалистов сельского хозяйства.

И снова пришла зима…

В Москве при заводах, фабриках, предприятиях были созданы спортивные клубы, и теперь каждое воскресенье в Измайлове, на Филях, в Сокольниках проходили лыжные соревнования; на расчищенных от снега футбольных полях играли в хоккей. Канадский хоккей тогда еще не пришел в Москву — играли в русский, с мячом. А на площадях появились елки, развернулись базары елочных игрушек — тоже новшество Моссовета.

Весело было на Манежной, Пушкинской, других площадях. Играла музыка — хрипловатые динамики разносили песни Шульженко, Утесова, Бунчикова, Нечаева, и сотни москвичей приходили сюда, чтобы купить какие-нибудь елочные украшения или просто пройти вдоль разноцветных палаток, похожих на сказочные домики.

М.А. Яснов вошел однажды на базар, что находился на Пушкинской площади, и его тут же окружили. Посыпались вопросы, жалобы, предложения. Больше всего говорили о торговле.

— Мало магазинов, — возмущалась женщина. — Да и товару тоже немного… Ходишь, ходишь по Москве, чтобы купить что-то, и не найдешь… Вы уж постарайтесь, товарищ Яснов, улучшить торговлю… «Она права, — думал Михаил Алексеевич. — В Москве, действительно, нужно улучшать торговлю… Надо создавать большие специализированные магазины. Например, одежды, посуды…» В будущем такие магазины будут построены: «Дом обуви», «Дом ковров», «Дом игрушек», но это будет потом, а сейчас председатель Мосгорисполкома выслушивал пожелания москвичей. В конце беседы все-таки порадовал.

— К Новому году открываем ГУМ… — сказал он.

Действительно, в самый канун Нового года в Москве был открыт большой универсальный магазин, способный вместить одновременно около 20 тысяч покупателей. И еще один подарок в 1953 году был сделан москвичам: вошли в строй новые станции метро «Киевская», «Смоленская», «Арбатская».

* * *

Но жизнь требовала постоянно заниматься самыми разными вопросами. Так, в 1954 году было решено ввести в школах совместное обучение, восстановить то, что когда-то было, и эта работа тоже легла на плечи Моссовета. Вообще-то непонятно, кому и зачем в свое время понадобилось поделить школы на мужские и женские? А теперь вот возвращались к прежнему.

Михаил Алексеевич, в который уже раз встречался с руководителями Мосгороно, интересовался тем, как идет подготовка к совместному обучению.

— Все идет нормально, — докладывали ему. — Сейчас уточняются списки учащихся, проходит набор первоклассников.

— Из какого вы исходите принципа, оставляя в старой или переводя в новую школу того или иного ученика или ученицу? — спросил он. — Ведь вам приходится кого-то переводить, а кого-то оставлять…

— Из принципа?.. Из принципа местожительства… Мы определили микрорайоны, из которых формируются школы.

— Я прошу отнестись к этому очень внимательно, — сказал председатель Мосгорисполкома. — В этой работе нельзя действовать, как говорится, механически: взять только и составить списки, исходя из места жительства учеников. Нужно внимательно отнестись к каждому, узнать мнение родителей, родительских комитетов, да и желание самого ученика или ученицы знать бы неплохо…

Михаил Алексевич мог говорить так с полным основанием. В Моссовет каждый день приходили письма от родителей, в которых выражалось несогласие с переводом сына или дочери в другую школу, просили оставить в прежней. «И к школе привыкли, и к учителям, и к товарищам», — было главными аргументами.

Но не только это беспокоило председателя Исполкома. В городе продолжалась развиваться система ремесленных училищ и школ фабрично-заводского обучения, ими тоже нужно было заниматься. Результатом усилий явилось то, что в РУ и ФЗО значительно повысился процент учащихся с образованием 7 классов и выше. Так, если в 1947 — 48 учебном году этот процент составлял всего лишь 12,4 %, то уже в 1953 — 54 он достиг — 75 %.

День за днем… Нелегка работа председателя. Случались и праздники. Так, 1 августа 1954 года в Москве произошло большое событие — открылась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка. А ведь это Моссовет по поручению правительства практически готовил ее — произвел все строительные работы, благоустройство территории, оформление. Выставка, по существу, явилась его детищем, детищем Моссовета, трудящихся Москвы. На выставке была, разумеется, представлена и Москва, и Московская область. Москва — промышленным производством; Московская область — сельскохозяйственной продукцией. Как-то после очередного посещения выставки Михаил Алексеевич, садясь в машину, сказал шоферу:

— Давай, заедем в Останкино… Музей Останкино… Знаешь? Он рядом.

— Знаю, — ответил водитель и тронул машину.

Михаил Алексеевич уже давно хотел побывать в Шереметевском дворце, но все никак не удавалось. А тут увидел вчера у жены небольшую книжонку «Крепостная актриса П.И. Ковалева-Жемчугова» и, усевшись уже поздно вечером под уютным торшером, прочитал ее. Узнал, что талант крепостной артистки особенно развился в театре в Останкине, и опять вспомнил о своем давнем желании побывать во дворце. «Почти каждый день нахожусь рядом, на сельскохозяйственной выставке, а вот в музей не зайду… — подумал он. — Надо завтра же зайти».

…Еще издали показался пруд. Освещенный яркими лучами августовского солнца, он был похож на огромное зеркало. Рядом виднелась церковь. Она стояла умиротворенно, призывая к тишине и спокойствию, а за невысоким заборчиком находился дворец-музей.

Михаил Алексеевич ходил по залам музея и восхищался легкостью и воздушностью постройки, строгими пропорциональными формами, великолепной отделкой. Поражали наборный паркет из дорогих пород дерева, мебель, хрустальные люстры, фарфор. Однако он не мог не заметить, что все это великолепие нуждается в серьезной реставрации. «Погибнет ведь все, если не принять вовремя меры…» Он подумал о том, что надо попросить отдел культуры подготовить справку о состоянии московских музеев. «Помогать им надо…» Вспомнил, как был недавно в Музее Востока на улице Обуха. «Тот вообще в бывшей церкви Ильи Пророка располагается…»

* * *

…Осень уже входила в свои права. Кружась, желтые листья неохотно падали на землю. Они, казалось, не хотели расставаться со своими ветками.

До сессии оставался день, и Михаил Алексеевич, сидя в кабинете, еще и еще раз перелистывал страницы доклада, с которым должен был выступать. На сессию Моссовета был вынесен вопрос о подготовке города к зиме. Комплексно хотел рассмотреть его председатель Мосгорисполкома: сказать и о необходимости скорейшего завершения ремонта жилого фонда, и о подготовке отопительных систем, и о заготовке на зиму овощей, и других проблемах.

Уже знакомые строчки доклада бежали перед глазами. «В течение этого года большие работы были проведены в городе по газификации теплоэлектроцентралей, а также жилых домов, промышленных предприятий, школ, медицинских учреждений, — читал он. — Газификация освободила в этом году тысячи москвичей от тяжелой работы по завозу угля, дров, покупки керосина, облегчила бытовые условия. Перевод котельных на «голубое топливо» позволил значительно очистить воздух Москвы от пыли, копоти и дыма…» «Да, именно так: москвичам стало жить легче, и воздух в городе стал совсем другим…» Отвлек телефонный звонок. Поговорив и положив трубку, Михаил Алексеевич снова принялся листать доклад. «А вот так, все-таки, нельзя…» — остановился он на фразе: «Успешно идет заготовка овощей на зиму…».

Председатель Мосгорисполкома вспомнил, как побывал недавно на некоторых овощных базах. Сколько же там недостатков! Он зачеркнул эти слова и написал: «Надо еще многое сделать, чтобы успешно заготовить на зиму овощи. Но задача состоит не только в том, чтобы заготовить овощи, но и сохранить их». На следующий день на сессии по предложению М.А. Яснова было решено: принять от каждой овощной базы заложенную на хранение продукцию по акту с тем, чтобы организовать действенный контроль за ее хранением.

…В декабре 1954 года его пригласили на второй съезд писателей, который проходил в Колонном зале Дома Союзов. Весь цвет литературы собрался здесь: Леонид Леонов, Александр Фадеев, Борис Полевой, Александр Твардовский…

М.А. Яснов сидел в президиуме рядом с Константином Симоновым и не удержался, чтобы не спросить:

— Над чем работаете сейчас, Константин Михайлович?

— Над романом…

— О чем?

— О войне.

— Ваша тема.

— Не только моя, — ответил Симонов.

Михаил Алексеевич согласился, но, тем не менее, заметил, что его книги он читал с особым удовольствием.

— Спасибо, — поблагодарил Симонов.

Писатель работал тогда над романом «Живые и мертвые».

Михаил Алексеевич вспомнил войну, тревожные дни 41-го года, налёты на город вражеской авиации. От них особенно оберегали станции метро. Станции прикрывали батареи зенитчиков, которые не давали самолетам пролетать над ними и сбрасывать бомбы. «Как помогало москвичам метро, — продолжал вспоминать Михаил Алексеевич. — Надежно чувствовали там себя люди во время налетов, знали, что потолки и своды не подведут…»

Он подумал о сегодняшних станциях метро, сверкающих мрамором и гранитом, украшенных пилястрами и пилонами, мозаичными панно, скульптурами художественного литья, бронзовыми канделябрами и люстрами. Строительство станций «Киевская» и «Краснопресненская» было завершено, и теперь, в 1954 году, Москва получила Большое кольцо. Оно связало между собой все радиусы метрополитена, 7 из 11 московских вокзалов. Савеловский и Рижский только остались в стороне, но и рядом с ними находятся станции метро. А линии метрополитена нужно тянуть дальше, как нужно было продолжать строить жилье.

В этот год было обращено внимание на архитектурные излишества в строительстве — вышло специальное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР. Увлечение бутафорией, дорогостоящими портиками, ротондами, колоннами значительно удорожало стоимость сооружений. К тому же, по мнению специалистов, это не несло необходимой эстетики, а люди просто говорили, что здания аляповаты и громоздки. В результате таких излишеств, стоимость одного квадратного метра жилой площади в доме на Котельнической набережной оказалась втрое, а в доме на площади Восстания вчетверо дороже, чем в обычных домах.

После выхода этого постановления М.А. Яснов собрал у себя совещание. Особенно на совещании нападал на архитекторов В.Ф. Промыслов, который, как завотделом и секретарь МГК КПСС, тоже приехал на совещание. В горкоме он занимался строительством и стройматериалами.

— Одуматься всем надо! — восклицал В.Ф. Промыслов. — Нельзя так бездумно расходовать народные деньги…. «И нам с вами надо лучше смотреть…» — подумал Яснов, глядя на партийного руководителя, но вслух не стал ничего говорить — не полагалось тогда этого делать.

* * *

В октябре 1955 года М.А. Яснов оказался на конгрессе во Флоренции. Она его поразила. Пришли на память услышанные когда-то слова: «Никогда не смотрите в небо Италии — вам захочется полететь, а вы не сумеете…»

Флорентийский октябрь теплый, приветливый. Широкие площади торжественные, а узкие улочки уводят в прошлые века и годы. Памятники, памятники, памятники… Даже на мостах. Дворцы эпохи Ренессанса заставляют подолгу задерживаться около них; не отпускают от себя фрески Мазаччо, Гирландайо… Несколько часов он провел в художественных галереях Уффици и Питти; не мог поверить, что видит создания Микеланджело: надгробия Лоренцо и Джулиано Медичи.

В один из дней он ходил по Флоренции вместе с мэром города господином Джорджо Ла Пиром. Мэр видел искренний интерес гостя к городу и потому говорил, говорил.

— Это библиотека, — показывал он и тут же поворачивался в другую сторону. — А там располагается электростанция…

Джорджо Ла Пир, впрочем, и пригласил делегацию Москвы приехать во Флоренцию. Пришла ему такая мысль: собрать во Флоренции конгресс мэров столиц мира. Понимая, что Флоренция — это не столица Италии, а только административный центр одной из провинций, он все-таки решился. Разослал приглашения, и надо сказать, что 37 мэров откликнулись. Среди них мэры Дели, Белграда, Варшавы, Бонна, Праги и других столиц.

Правда, когда в Москву пришло приглашение, в горкоме партии долго думали: посылать или не посылать делегацию? Но потом все-таки послали — тогдашний первый секретарь МГК КПСС Е. А. Фурцева разрешила. В то время ведь вопрос о поездке за границу даже такому большому руководителю, каким был М.А. Яснов, решали в горкоме партии.

Он выступал на конгрессе недолго, и одна цифра, которую назвал, удивила всех.

— Неужели правда, что Москва получит в нынешнем году миллион квадратных метров новой жилой площади? — окружили его в перерыве участники конгресса.

— Правда, — ответил он.

В 1955 году началось строительство Центрального стадиона имени В.И. Ленина в Лужниках. Прокладывались новые проспекты: Ломоносовский, Вернадского, Университетский, Мичуринский и другие. Реконструированы и построены несколько мостов через Москву-реку. Введены в действие 166 школ, 396 детских садов и яслей, около 30 новых больничных учреждений. В Москве было 1098 массовых библиотек, насчитывалось около 2 тысяч спортивных сооружений.

Много новых открытий было сделано в годы пятой пятилетки в научно-исследовательских центрах Москвы. Значительный вклад в развитие науки и техники внесли коллективы, возглавляемые академиками И.В. Курчатовым, П.Л. Капицей, Л.А. Арцимовичем, А.И. Алехановым, Д.В. Скобельцыным, М.В. Келдышем, М.А. Лаврентьевым, А.П. Александровым и другими.

В Москве за эти годы появилось более 20 новых научно-исследовательских институтов. Среди них: Акустический институт, Институт радиотехники и электроники, Институт полупроводников, Институт научной информации и так далее.

* * *

Наступил 1956 год — год ХХ съезда КПСС, на котором будут приняты директивы по новому плану развития народного хозяйства, съезд, который развенчает культ личности Сталина.

…Пасмурный февральский день. Серое неприветливое небо висело над крышами московских домов. Под ногами липкая слякоть. Все напоминало о том, что идет последний месяц зимы. Работала сессия Моссовета. Она освобождала М.А. Яснова от обязанностей председателя Мосгорисполкома в связи с переходом на другую работу. М.А. Яснов стоял на трибуне в тщательно отглаженном костюме и благодарил депутатов за совместную работу. Зал тоже отвечал ему благодарностью.

После ухода с поста председателя Исполкома Моссовета М.А. Яснов был председателем Совета Министров РСФСР, затем первым заместителем председателя Совета Министров РСФСР, в 1966–1985 годах возглавлял Президиум Верховного Совета Российской Федерации. Он награжден шестью орденами Ленина, в 1972 году ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

Скончался Михаил Алексеевич Яснов в 1991 году.

Да, были люди в свое время.

Литература

1. Огонек. 1955. — № 48.

2. См.: Таранов Е. Город коммунизма (идеи лидеров 50-60-х годов и их воплощение). // Московский архив. Историко-краеведческий альманах. М.: 1996.

3. Бюллетень Исполкома Моссовета. 1952. — № 12.

4. История Москвы в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период. М.: 1967.

5. Москва — фронту. Сборник документов. 1941–1945. М.: 1967.

6. Архитектура и строительство Москвы. 1957. — № 10.

7. Москва в цифрах 1917–1977 гг. М.: 1977.

8. От губернатора до мэра. Главы московской власти 1708–1995. Портретная галерея. М.: 1996.

Часть четвертая. Большие планы. Большие надежды. Народ строит коммунизм. 1961 — 1985

Николай Иванович Бобровников

Николай Александрович Дыгай

Владимир Федорович Промыслов

Вольдемар Балязин. Создатель Большой Москвы. Николай Иванович Бобровников

Наша страна вступила в полосу широкого строительства коммунизма, и мы должны строить и развивать Москву с учетом того, что москвичи будут жить в коммунистическом обществе.

П.Н. Демичев

Николай Иванович Бобровников.

01(14).12.1909 — 13.02.1991.

На вершине московской власти с 02.02.1951 по 02.09.1961

Он родился 14 декабря 1909 года в маленьком русском городке Ряжске, точнее в поселке Новоряжске, прилепившемся к железнодорожной станции Ряжск-1. 19 декабря, на Николу-зимнего, снесли его в церковь и окрестили, дав имя — Николай.

Семья, в которой появился на свет Коля Бобровников, была небогата. Да и откуда взяться богатству, когда под одной крышей с отцом и матерью жили десять детей — четыре мальчика и шесть девочек. Однако на жизнь хватало, и дети и родители были неприхотливы и очень трудолюбивы. Коля был девятый ребенок в семье. Позже, когда сам уже стал отцом, Бобровников как-то сказал своему старшему сыну: «А каково было мне с 14 лет шпалы таскать?» Разве такое детство забудешь… Так, в труде и взаимных заботах и жили все в отчем доме.

Когда произошла революция, мальчику шел восьмой год, и потому его детство оказалось переполненным множеством неожиданных метаморфоз: два старых начальных училища и одно высшее начальное были преобразованы в Единую трудовую школу, которую Коля Бобровников и окончил в 1925 году, пройдя семилетний курс обучения.

Дальше в Ряжске учиться было негде и, следовательно, надо было подумать о том, что же делать дальше. В конце лета 1928 года он приехал в столицу и поступил на санитарно-техническое отделение в Московский политехникум, готовивший инженеров по многим специальностям. Не следует думать, что политехникум был средним учебным заведением. Политехникум работал по программе ВУЗа, а название его происходило от термина «политехнизм», означающего систему обучения, предусматривающую овладение и теоретически, и практически основными отраслями современного производства.

В 1930 году Политехникум был реорганизован в Московский учебно-строительный комбинат ВСНХ СССР, включив в себя несколько технических учебных заведений, в том числе и Высший строительный институт. В нем-то на факультете водоснабжения и канализации, или, как тогда говорили, употребляя аббревиатуру, на ВИКе и продолжал учебу Бобровников.

За год до окончания института в марте 1931 года он был принят в партию. Это позволило ему получить назначение на такую работу, где требовались особые качества, так как речь шла не только о высоком профессионализме, но и об особом доверии. Ему предстояло работать на режимном объекте.

Бобровников был облечен таким доверием из-за своего рабоче-крестьянского происхождения, из-за работы в депо, из-за того, что поступил на учебу комсомольцем, а в институте стал одним из лучших агитаторов и пропагандистов.

По окончании института Н.И. Бобровников и его жена М.П. Сидорова были распределены на особо важный московский режимный объект. К таковым относилась и система водоснабжения. Бобровников был назначен на Рублевскую водопроводную станцию помощником начальника цеха очистки воды, но еще не успел как следует войти в курс дела, когда, довольно для него неожиданно, пришла повестка из военкомата, и молодой инженер оказался призванным на военную службу. Казалось, такой поворот судьбы совсем для него некстати, тем более, что вскоре у любимой его Марии Петровны должен был родиться ребенок. Однако его поколение всегда ставило общественный долг превыше всего, личные интересы отступали у каждого на последний план.

Николай Бобровников ушел в Красную Армию. Он был отправлен на Дальний Восток, на беспокойный тогда китайский рубеж, куда и прибыл в Благовещенский пограничный отряд. Как человеку, имевшему высшее образование, Бобровникову полагалось отслужить один год, но служба есть служба, и когда год прошел, его перевели в Хабаровск, определив во внутренние войска. И здесь его безупречное прошлое сыграло свою роль: он, только недавно ставший лейтенантом, заседал в одной партийной комиссии с героем Гражданской войны, командующим Особой Краснознаменной Дальневосточной армии В. К. Блюхером. Бобровников и там оказался настолько на своем месте, что военная служба была ему продлена, и он возвратился в Москву лишь в феврале 1934 года.

Николай Иванович, вскоре после возвращения на станцию, получил очередное повышение по службе и стал начальником цеха очистки воды. Рублевскую водонапорную станцию в те годы еще по старинке называли Рублевской водокачкой. Однако же эта «водокачка» была в Москве самой мощной и снабжала водой почти весь город.

Станция располагалась в километре от Кунцева, но была надежно изолирована охранной зоной, через которую не проходили никакие транспортные магистрали. В бытность Бобровникова на Рублевской станции, на Москве-реке в 1934 году была возведена плотина с электростанцией для подачи воды и построено новое водохранилище объемом 6 миллионов кубометров.

Между тем Бобровников стал главным инженером станции, а председателем Исполкома Моссовета был Н.А. Булганин. В центре внимания всех московских администраторов находилось выполнение Генерального плана реконструкции Москвы. Все свои действия Булганин согласовывал с инициатором «плана большевистской реконструкции Москвы» Л.М. Кагановичем, занимавшим пост первого секретаря МК и МГК ВКП(б). Они, конечно же, ничего важного не предпринимали без ведома И.В. Сталина.

Бобровников уже познакомился с Булганиным, присутствовал на нескольких собраниях, где выступал Каганович. Однако он был еще только на самых дальних подступах к вершине московской власти, хотя своим отношением к делу и человеческими качествами весьма импонировал многим столичным руководителям. К нему присматривались…

По отзывам тех, кто в эти годы знал его, Николай Иванович был человеком симпатичным. Высокий, блондин, лицом и прической он напоминал знаменитого летчика Чкалова и популярного актера Сергея Столярова. Бобровников всегда был аккуратно одет, прост в обхождении, весел без наигрыша и без назойливости, уравновешен и спокоен, надежен в делах, крепок в данном слове и, что было тогда немалой редкостью, отличался самостоятельностью в принятии решений и обостренным чувством собственного достоинства. Эти качества привлекали к нему людей и делали Николая Ивановича фигурой неординарной.

Реконструкция Москвы была немыслима без кардинального улучшения водоснабжения столицы и коренного изменения ее гидрографии. Прежде всего это было связано со строительством в 1932–1937 годах канала Москва — Волга, позволившего создать на верхней Волге огромное Иваньковское водохранилище, откуда вода шла к шести хранилищам, расположенным на водоразделе рек Москвы и Волги.

Резкое увеличение количества воды и питьевой, и для технических и бытовых нужд поставило на повестку дня сооружение новой мощной водонасосной станции.

Ее начали строить одновременно с последней очередью работ на канале Москва — Волга и ввели в строй к открытию канала в 1937 году. Станция была самой лучшей в Москве и сразу, как только открылась, получила имя «Сталинская», что говорило само за себя.

По Восточному водопроводному каналу длиной 28 километров вода шла к Сталинской станции, расположенной на Щелковском шоссе, неподалеку от столицы. Вокруг станции вырос рабочий поселок Восточный, в котором жили в основном ее рабочие, служащие, инженеры и техники.

В 1939 году Н.И. Бобровников был переведен из Рублева начальником на эту станцию. Теперь, наряду с административными вопросами, ему приходилось уделять постоянное внимание и повседневным нуждам жителей поселка Восточный. Тогда он не думал, что решение этих разнообразных проблем (а он занимался ремонтом и строительством домов, снабжением продуктами и промтоварами; решением вопросов, связанных с работой дома культуры, школы, поликлиники и библиотеки) когда-нибудь возрастет тысячекратно и станет его основной деятельностью уже в масштабе столицы и, более того, смыслом его жизни. Он не знал тогда, какая уготована ему судьба через полтора десятка лет.

С 1939 года председателем Исполкома Моссовета стал Василий Прохорович Пронин. Став во главе города, Пронин оказался на высоте положения. В марте 1941 года он подготовил и провел оказавшееся весьма своевременным постановление о серьезном улучшении водоснабжения центра города и реконструкции его водопроводной системы.

Работа, предусмотренная этим постановлением, началась с места в карьер и, когда в конце 1941 — начале 1942 года фашистская авиация стала бомбить Москву, центр столицы в противопожарном отношении оказался вполне подготовленным.

С достоинством встретили войну и сотрудники водопроводной станции: они строили убежища, занимались маскировкой сооружений станции, вспоминали, как «…во главе с начальником станции Н.И. Бобровниковым маскировали водную поверхность ковша (165 тысяч квадратных метров): вырубали кустарники, укладывали на воду и закрепляли проволокой». Есть и еще одно интересное свидетельство, сослуживца Н.И. Бобровникова, ведущего инженера московского водопровода, лауреата Государственной премии Георгия Сергеевича Горина, проработавшего в этом хозяйстве 40 лет: «Много старания и выдумки было вложено в маскировку сооружений станции, но когда посмотрели с борта самолета У-2, результаты наших трудов оказались плачевными. Да и как можно было скрыть сотни гектаров водной поверхности, характерные извилины реки Москвы, водопроводного канала, прекрасно видимые даже с больших высот!

Очень скоро вокруг Рублевской и Восточной станций появились зенитные установки, аэростаты, заграждения, плавающие в ночном июльском небе, как гигантские рыбы, и прожекторные установки.

Вокруг Москвы был создан крепкий огневой щит…

…1944 год. На место В.П. Пронина в Моссовет пришел Г.М. Попов. Вскоре он поближе познакомился с Бобровниковым, отметил его трудолюбие, честность, высокий профессионализм и распорядился назначить Николая Ивановича начальником Управления водопроводно-канализационного хозяйства Москвы. Развитие этой важной и сложной отрасли хозяйства столицы являлось неотъемлемой частью той грандиозной созидательной работы, которая развернулась в Москве после войны.

«За успешное выполнение Генерального плана реконструкции Москвы» Указом Президиума Верховного совета СССР от 6 сентября 1947 года Н.И. Бобровников был награжден первым орденом Ленина. Начальником Мосводоканала Н.И. Бобровников проработал около года, после чего был переведен в Моссовет, сначала одним из заместителей председателя Исполкома, а вскоре стал первым заместителем председателя. Учитывая занятость Г.М. Попова в горкоме и обкоме партии, почти весь объем административной работы в Моссовете лежал на плечах его первого заместителя.

Однако после перехода Г.М. Попова на новую должность Бобровников не был назначен председателем Исполкома Моссовета. Депутаты рекомендовали избрать на освободившийся пост бывшего заместителя Попова по строительству Михаила Алексеевича Яснова.

Бобровников, по-видимому, справился бы с обязанностями хозяина города не хуже Яснова, но нужно отдать должное и последнему — он был опытнейшим строителем, одиннадцать лет руководившим всеми строительными организациями Моссовета. За ним справедливо утвердилась репутация крупного и талантливого организатора промышленного, транспортного и жилищного строительства. Учитывая, что в ближайшие годы в Москве будет продолжено интенсивное строительство заводов и фабрик, жилых домов и различных объектов благоустройства и быта, трудно было не согласиться с тем, что выбор был сделан удачно.

Участие во всех масштабных делах города, подлинно государственное мышление, способность же Н.И. Бобровникова правильно понимать и соотносить между собой важнейшие государственные задачи, колоссальная работоспособность сделали его в Москве человеком известным. И потому, когда М.А. Яснов был назначен Председателем Совета Министров Российской Федерации, он и Н.С. Хрущев, бывший в 1956 году первым секретарем ЦК КПСС, согласились с тем, что на пост председателя Исполкома Моссовета следует рекомендовать Николая Ивановича Бобровникова.

* * *

2 февраля 1956 года сессия Исполкома Моссовета, как тогда и было принято, единогласно утвердила своим руководителем Н.И. Бобровникова, рекомендованного депутатам первым секретарем Московского горкома КПСС Е.А. Фурцевой. Фурцева, занимая пост руководителя городской партийной организации, одновременно была и секретарем ЦК, и кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС. А главой президиума был Н.С. Хрущев, который основной задачей развития Москвы считал перевод жилищного строительства на индустриальные рельсы и во главу угла ставил создание заводов железобетонных изделий, которые должны были поставить на поток производство блочных домов. Дело было новое, смелое, надлежало свершить его в возможно более короткие сроки, и потому его реализация проходила со множеством ошибок.

Известный историк архитектуры А.В. Иконников писал об этом в статье «Архитектура и планирование Москвы»: «Перелом в архитектуре, начавшийся с 1955 года, обернулся серией поспешных и не до конца обдуманных мер. Усилия, направленные на быстрое развертывание индустриальных методов строительства, дали почти немедленные результаты в количественном росте строительства — за четыре года (1955–1958) объем его увеличился более чем вдвое. Однако энергично и быстро оказались развернуты жесткие, обладающие чрезмерной инерционностью строительные системы. Лидерство в процессе строительства захватил технолог, что привело к росту количественного вала, в жертву которому приносилось качество».

Он же, рассуждая о положительных и отрицательных сторонах этого грандиозного, дотоле невиданного процесса, в книге «Архитектура Москвы. XX век» (М. 1984), отмечал: «Вторая половина 50-х годов стала временем решительного перелома в массовом строительстве жилищ. Индустриальные методы возведения зданий массовых типов стали решающим звеном строительного дела и архитектуры…

Установилось рационалистическое отношение и к архитектуре, ее социальным целям. На первый план выступали чисто практические задачи, которые стремились решить самыми прямыми средствами пусть и в ущерб образности архитектуры, пусть и за счет снижения эстетических требований к ней. На первых порах был избран путь, казавшийся наиболее простым и эффективным, — типизация законченных объектов, зданий, а не изделий, из универсальных наборов которых можно создавать любые сооружения.

…Строительная промышленность, стремясь упростить организацию производственного процесса, из больших серий проектов, которые разрабатывали архитекторы, изготавливала обычно лишь один-два типа жилого дома в пять этажей. Бесконечное повторение одинаковых объемов на обширных пространствах новых жилых комплексов приводило к подавляющей монотонности».

Но зато в 1957–1962 годах в Москве было построено 17 миллионов метров жилья — более полумиллиона квартир и треть населения столицы улучшила свои жилищные условия, и — невиданное дело! — строительство жилья обогнало прирост населения. Правда, отчасти это объяснялось тем, что десятки тысяч юношей и девушек уехали на целину, на строительство Братска и БАМа, в Западную Сибирь. Темпы строительства жилья были более чем впечатляющими: на тысячу москвичей в год строилось 18 квартир, тогда как в Лондоне — 5, в Нью-Йорке — 4,5, в Париже — 1. И это, не считая 250 школ, детских садов на 180 тысяч ребятишек, больниц более чем на 17 тысяч коек, 260 магазинов и т. д.

Именно в 1956 году, когда Николай Иванович стал председателем Исполкома Моссовета, по проекту архитекторов Н.А. Остермана, С.Н. Лященко, Г.П. Павлова и других началось строительство 9-го экспериментального квартала в Новых Черемушках. Здесь отрабатывались наиболее приемлемые типовые проекты жилых домов и комплексов, которые затем стали основанием для массового строительства домов. В этих домах тысячи семей получали отдельные квартиры, оставляя десятилетия мучительной жизни в скученных, перенаселенных коммуналках, напоминавших лагерные бараки и фабричные общежития. Архитекторы проектировали и серии секций кирпичных жилых домов с внутренним железобетонным каркасом, создавая целые кварталы 8-этажных домов, и разрабатывали более высокие сооружения в 12, 16 и даже 26 этажей.

Бобровников был человеком неравнодушным и откровенным. Он отдавал явное предпочтение зданиям многоэтажным, квартирам улучшенной планировки, с высокими потолками и просторными кухнями. Пятиэтажки ему не нравились, и он не очень-то скрывал это, хотя и знал, что как раз пятиэтажки и были не просто любовью Хрущева, но и его навязчивой идеей.

В создавшейся социальной и экономической ситуации Хрущев был, по-видимому, более прав, чем строптивый мэр столицы. Но до поры до времени Н.С. Хрущев молчал, отдавая должное великому трудолюбию и порядочности Бобровникова, хотя его ни на кого не похожая самостоятельность сильно раздражала руководителя государства, не привыкшего к такой фронде. Забегая чуть вперед, заметим, что уже в 1959 году, почти на два года раньше срока, намеченного планом, была выполнена жилищная программа. Преобразились центральные площади и улицы Москвы и ее окраины. Возникли Усачевский и Дангауровский, Всехсвятский и Лефортовский студенческие городки, поселок имени 1905 года; строительство велось на Русаковской, Большой Серпуховской, Мытищинской, Восточной улицах, на Шаболовке и Стромынке. Созданы были крупные жилые районы не только в Новых Черемушках, но также в Матвеевском, Беляево-Богородском, Коньково-Деревлеве и других районах столицы.

С увеличением территории Москвы, включением в нее подмосковных городов и пригородных поселков число московских улиц увеличилось. Оно превысило 5 тысяч. Исчезли многие старые, маленькие улочки и переулки. В городе было немало улиц с одинаковыми названиями. В 1960 году их было свыше 800: только Советских улиц было два десятка, Московских — 19, имя Горького носила бывшая Тверская улица, Хитровский переулок, три набережные — Космодамианская, Комиссариатская и Краснохолмская, 10 площадей, проспектов, улиц, множество заводов производств были названы именем В.И. Ленина, но они, разумеется, как и те, что носили имена его учителей и соратников, остались под прежними названиями.

Однако главной задачей, стоящей перед Моссоветом, оставалось строительство жилья, которое продолжалось с неослабевающей силой.

Указом Президиума Верховного Совета СССР 1 февраля 1957 года три московских строительных треста — «Мосжилстрой», «Мосотделстрой» и «Строитель» — были награждены орденами, 12 лучших рабочих и бригадиров стали Героями Социалистического Труда. Этим же указом «за успешное выполнение работ по строительству и вводу в эксплуатацию жилых домов и культурно-бытовых зданий, создание индустриальной базы и внедрение новых прогрессивных методов строительства в городе Москве» Н.И. Бобровников был награжден вторым орденом Ленина. Вместе с ним такую же награду получили секретарь Московского горкома партии Е.А. Фурцева и начальник Главмосстроя В.Ф. Промыслов, которому через шесть лет предстояло стать председателем Исполкома Моссовета.

* * *

Не следует думать, что строительство было единственной заботой Николая Ивановича. Забот у него было ровно столько, сколько создавала постоянно пульсирующая жизнь огромного города, жизнь бурная и весьма многообразная.

Надо иметь в виду, что Москва не только гражданами Советского Союза, но и многими людьми мира искренне почиталась столицей планеты и популярное тогда стихотворение категорично утверждало: «начинается земля, как известно, от Кремля». Если кто не верил этому, то сомнения многих кончались, когда в Москву пришел VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов, ставший апофеозом и символом хрущевской «оттепели».

Фестиваль проходил с 28 июля по 11 августа 1957 года. Но еще задолго до его открытия Москва начала готовиться к этому событию, чтобы показать всему миру, как следует проводить такие грандиозные, всесветные действа. 34 тысячи юношей и девушек приехали из 131 страны на свой великий праздник. Их встречала ухоженная, красочная, необычайно приветливая Москва, выстроившая именно для них множество новых гостиниц, стадионов, залов.

Главной ареной фестиваля стал новый спортивный комплекс «Лужники», вмещающий сто тысяч зрителей. Его строительство было закончено в 1956 году, и Николай Иванович не раз выезжал на эту гигантскую стройку, развернувшуюся в первые месяцы после его избрания председателем Исполкома Моссовета.

Фестиваль проходил под лозунгом: «За мир и дружбу!». Под этим лозунгом в столице прошли массовые митинги и манифестации, посвященные борьбе за мир и национальную независимость. В рамках фестиваля были организованы встречи делегаций из различных стран, концерты, международные конкурсы молодых исполнителей и коллективов, дружеские спортивные встречи.

* * *

Яркая страница биографии Н.И. Бобровникова связана с рождением и строительством города-спутника Зеленограда. Все проектно-изыскательные работы Мосгорисполком провел в 1958–1959 годах. Как вспоминали потом сопровождавшие Николая Ивановича сослуживцы, отправившиеся с ним в первую поездку на место закладки будущего города, стояла ранняя осень, леса вокруг пестрели разноцветным убором: краснела осина, золотились листья березы, пожухли дубы-великаны, осыпалась лиственница, сосны топорщились зелеными иглами. Николай Иванович вздохнул и посмотрел на небо. Окружающие почувствовали его настроение, оставили Бобровникова наедине. По небу пролетал запоздалый клин журавлей. Он то появлялся, то исчезал, скрываемый облаками. Предстояло новое, интересное дело. Необходимо было тщательно продумать все этапы этой трудной дистанции — ведь город надо построить в очень короткий срок, но Бобровников любил строить и был по натуре созидателем и поэтому предстоящее дело не пугало его.

В краеведческом музее города Зеленограда хранятся записи пионеров 3-го отряда 353-й школы Бауманского района Москвы, которые в 1959 году дважды посещали строительную площадку нового города-спутника.

Вот некоторые фрагменты этих записей: «Прибыв на место строительства первого города, мы были удивлены и поражены тем, что узнали. На месте будущих улиц, площадей, жилых кварталов сейчас находились леса, поля и даже болото. Идя по полю или по лесной поляне, трудно поверить, что через каких-нибудь пять-шесть лет здесь пройдет улица или вырастет дом, в котором будут жить десятки семей. Мы находили те места, где в будущем должны были вырасти центр города, вокзал, техникум и заводы…

…Когда мы приехали осенью следующего года на стройку города-спутника, то мы с трудом узнали те места, где были летом. Отдельные части стройки соединили шоссейные дороги, выросли новые здания, а столовая, которую мы убирали летом, уже работала. В школе будут светлые просторные классы, два больших зала: физкультурный и актовый, а также бассейн. Перед школой разобьют сад. По такому проекту будут строиться все школы Советского Союза.

Город, получивший 15 января 1963 года имя «Зеленоград» начали строить в 37 километрах к северо-западу от Москвы близ станции Крюково. Он состоял из самого Крюкова и четырех районов: 1-го, 2-го, 3-го и 4-го. Застройка началась в 1958 году по проекту тридцатидвухлетнего архитектора И.А. Покровского. К этому времени он уже создал проект станции метро «Краснопресненская» и одновременно со строительством Зеленограда строил Дворец пионеров и школьников на Ленинских горах, кинотеатры «Прогресс» и «Ленинград».

Строительству Дворца пионеров Н.И. Бобровников тоже уделял немало внимания, ибо он был единственным в своем роде. Дворец занимал площадь 56 гектаров и состоял из 11 корпусов, 480 помещений, концертного зала на тысячу мест, театра на 300 мест, лектория на 400 мест, закрытого бассейна, стадиона на 5 тысяч мест.

* * *

Зеленоград был одной из многих забот Николая Ивановича, но далеко не единственной: продолжало строиться метро, именно во второй половине 50-х годов были открыты новые станции на радиальных линиях, связав центр города с новыми жилыми районами. Сокольническая линия пошла к Ленинским горам на юг, а северная Рижская линия дошла до ВДНХ.

С 1956 года началось интенсивное строительство Московской кольцевой автодороги (МКАД) длинной 109 километров, они пересекали 12 железнодорожных и 46 автомобильных путепроводов. Над Москвой-рекой и над каналом имени Москвы было построено три моста.

Однако и строительство Зеленограда, и развитие метрополитена, и создание кольцевой дороги, и непрекращающаяся модернизация всех видов столичной индустрии не дают полной картины жизнедеятельности Москвы.

В мае 1961 года Горисполком принял решение об организации Главного архитектурно-планировочного управления. Н.И. Бобровников строил Большую Москву. В 1957–1960 годах Н.И. Бобровников не раз выступал в газетах и журналах, рассказывая о том, какие перемены происходят в столице, о перспективах ее развития. В числе этих публикаций статьи: «Городское хозяйство столицы за 40 лет советской власти» (Городское хозяйство Москвы. 1957. № 10), «Семилетний план развития городского хозяйства Москвы» (Городское хозяйство Москвы. 1959. № 6), «Городское хозяйство Москвы в 1961 году» (Городское хозяйство Москвы. 1961. № 1), «Н.И. Бобровников о Большой Москве» (Новое время. 1961. № 12), «Столица коммунистического завтра (К проекту строительства Большой Москвы)» (Смена. 1961. № 1) и др.

Что бросается в глаза, когда читаешь эти статьи: масса цифр, разнообразнейшие сведения о городе, его экономике, и совершенно ничего Бобровников не пишет о себе, о своей роли (а она была главной) во всех этих делах.

А Николаю Ивановичу было о чем рассказать: и о своей работе, и о себе самом. И о такой стороне жизни, которая тогда была не у каждого: Бобровников за семь лет — с 1954 по 1961 год — побывал в одиннадцати странах. Только один раз, в 1960 году, поехал он на лечение и отдых в Болгарию. И то в свой отпуск, а остальные — это были довольно непродолжительные служебные командировки в те государства, с которыми Моссовет налаживал деловые и культурные контакты.

Его внимание, прежде всего, привлекали столицы — Хельсинки, Лондон, Варшава, Бухарест, Белград, Афины, Пекин, Оттава, София, Сантьяго, — где он непременно встречался с мэрами этих городов, расспрашивая их о проблемах столичных мегаполисов, рассказывал и о своем немалом опыте.

Вернувшись из Парижа, он приказал отменить автомобильные сигналы, допуская их применение лишь в самых крайних случаях. Он не знал тогда, что это решение роковым образом отразится на его жизни.

А дело было так. Хрущев, проезжая по Москве, обратил внимание на то, что автомобильные клаксоны молчат, и спросил у шофера, почему это случилось?

Шофер ответил, что сделано это по решению Моссовета. Глава государства вспыхнул: почему он должен узнавать о происходящем в столице от своего шофера? Приехав на работу, Хрущев вызвал Бобровникова и отчитал его за то, что он принимает ответственные решения, не советуясь с ним, и ставит его и всю столицу перед свершившимся фактом.

Николай Иванович ответил, что не считает возможным надоедать руководителю партии и правительства такими пустяками, отрывая его от государственных дел, но увидел, что объяснение Хрущеву не понравилось. Хуже того, Бобровников из состоявшегося разговора выводов не сделал и продолжал «своевольничать», как определяли его поведение окружающие Хрущева подхалимы, при подходящем случае подливая масла в огонь.

12 декабря 1959 года в связи с 50-летием со дня рождения Николай Иванович был награжден третьим орденом Ленина, и хотя формально награда это была юбилейной, на самом же деле являлась она признанием его очевидных больших заслуг в деле государственного строительства.

В 1961 году был создан первый домостроительный комбинат. В него вошли три завода строительной индустрии — Ростокинский, Хорошевский и Краснопресненский. Это было не просто механическое объединение до того разрозненных заводов, а создание принципиально нового предприятия-гиганта, осуществлявшего весь комплекс работ — от производства деталей до их монтажа, отделки и сдачи в эксплуатацию готового к заселению дома.

Смелым, революционным шагом было и то, что Главмосстрой перешел от строительства отдельных зданий к застройке крупных жилых массивов и целых микрорайонов. Все это в совокупности привело к тому, что выработка на одного строителя увеличилась вдвое, а жилья в 1961 году по сравнению с минувшим пятилетием было построено более чем в три раза. Дело это казалось масштабным не только с точки зрения московского руководства. Оценивая его весьма похвально отзывался о нем сам Хрущев. «Подводя итоги своим записям о строительстве, — писал Н.С. Хрущев в четвертой книге воспоминаний «Время. Люди. Власть» (М., 1999), — я радуюсь и горжусь, что мы освоили строительство жилья в таких грандиозных масштабах. Все это благодаря сборному железобетону. Мы первыми в мире проявили инициативу в этой области.»

Но не все шло так гладко, как хотелось бы. С конца 50-х годов темпы роста грандиозного строительства, как отмечает Е. Таранов в статье «Город коммунизма» (Московский архив. Историко-краеведческий альманах. М., 1996), «перестали соответствовать возможностям городского бюджета. Начались перебои со стройматериалами, «полетели графики ввода жилья и промышленных объектов, неделями простаивали целые бригады. Только половина введенных в 1959 году зданий получила оценку «хорошо». Низкое качество строительства резко ударило по престижу прославленного Мосстроя».

И все-таки немало было сделано в эти годы для москвичей: улучшилась торговля, были открыты сотни магазинов, десятки фабрик-прачечных, химчистки, налажена была заготовка картофеля, овощей, ягод, фруктов, работа предприятий общественного питания, проведена была массовая телефонизация квартир. К концу 1961 года в квартирах москвичей было установлено 242 000 телефонных аппаратов.

Развивался транспорт. К 1961 году московский железнодорожный узел стал крупнейшим не только в стране, но и в Европе. По объему грузоперевозок он значительно превосходил железнодорожные узлы Вены, Парижа и других европейских столиц. Были отреставрированы два вокзала — Казанский и Павелецкий. Однако не все вокзалы Москвы получили в эти годы равномерное поступательное развитие. Отставал водный и воздушный транспорт. Точнее сказать, в портах и аэропортах постоянно происходила смена подвижного состава: вступали в эксплуатацию новые корабли и самолеты, но хозяйство речных и воздушных портов оставляло желать лучшего.

Все три речных порта: Северный — в Химках, Южный — в Кожухове и Западный — в Филях — были введены в эксплуатацию еще до войны, а из четырех аэропортов: Внуково, Быково, Шереметьево и Домодедово — только самый крупный и самый старый — Внуково, открытый в 1941 году, имел при аэродроме более-менеее приличный вокзал. Остальные же аэропорты ничем не отличались от своих провинциальных собратьев.

* * *

Москва была не только самым большим и самым развитым городом Советского Союза, она часто становилась центром культурных и общественных событий международного масштаба. И здесь одну из главных ролей обязательно играл Моссовет, который чаще всего представлял председатель Исполкома.

Хрущевская «оттепель» сопровождалась и сильным потеплением международного климата. Символичным стало открытие 31 марта 1959 года в Москве Дома дружбы с народами зарубежных стран. На его открытии присутствовал и Н.И. Бобровников. Дом дружбы разместился в одном из самых красивых домов столицы — особняке миллионера А.А. Морозова.

Борьба за мир стала с начала 50-х годов официальным курсом советской внешней политики. Следуя провозглашенному курсу, 21 февраля, почти за полтора месяца до открытия Дома дружбы, в столице прошла Московская сессия бюро Всемирного Совета Мира. В сессии приняли участие представители 45 стран. Бюро ВСМ призвало к объединению все миролюбивые силы для прекращения «холодной войны». На этой сессии был Николай Иванович Бобровников, который выступил с приветствием от гостеприимных москвичей.

Самоотверженная работа Николая Ивановича на посту председателя Исполкома Моссовета была прервана неожиданно и для него, и для всех, трудившихся рядом с ним. 2 сентября 1961 года он был переизбран и на его место Московский горком партии рекомендовал Н.А. Дыгая, выпускника Военно-инженерной академии, немало поработавшего на строительстве крупнейших оборонных предприятий. Почему именно Н.А. Дыгай был рекомендован на место Бобровникова, сказать трудно, хотя, бесспорно, он был прекрасным строителем и отличался «исключительной работоспособностью».

Как бы то ни было, но Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 сентября 1961 года Н.И. Бобровникова «перевели на другую работу» — заместителем председателя Государственного научно-экономического Совета Совмина СССР. Правда, ровно семь месяцев находился он в «резерве ЦК КПСС» — это был номенклатурный резерв, в котором не оставляли, если речь шла о совершении каких-либо неблаговидных дел. Н.И. Бобровников не был привлечен и к партийной ответственности, о чем свидетельствуют все его партийные документы. А это прямое доказательство его совершеннейшей порядочности.

Наиболее правдивой причиной в перемене судьбы Николая Ивановича, стала «высокая» кремлевская интрига, инициатором которой явился «серый кардинал» М.А. Суслов, выдвинувший идею о снятии Бобровникова, так как он своим упрямством и неуступчивостью раздражал руководство, часто своевольничал и принимал решения, не советуясь ни с кем.

Николай Иванович довольно быстро близко сошелся со многими сослуживцами, но, пожалуй, ближе других стал для него председатель Научно-экономического совета Александр Федорович Засядько. Их сближало многое: Засядько был его ровесником, с 14 лет работал слесарем на вагоно-паровозостроительном заводе, потом был мастером в шахте и, наконец, студентом Донецкого горного института. Во время войны стал Засядько заместителем наркома угольной промышленности, а потом, побывав на нескольких министерских постах, пришел в Госплан. Проработав здесь всего два месяца, он был назначен одним из заместителей Хрущева и возглавил Научно-экономический совет.

С Засядько Николай Иванович проработал недолго — до февраля 1963 года. Все это время Бобровников руководил отделами, которые занимались планированием перспективного развития транспорта, жилищного и коммунального хозяйства. Проблемы были хорошо знакомы ему. Но теперь он должен был смотреть на все более глобально, учитывая направление развития соответствующих отраслей экономики в масштабе страны — от Владивостока до Калининграда и от Таллина до Ташкента.

В период работы Бобровникова заместителем председателя Научно-экономического совета его непосредственным начальником был и Петр Фадеевич Ломако. Их биографии во многом тоже похожи: Ломако родился в батрацкой семье, в 1925 году вступил в партию, в один год с Николаем Ивановичем окончил институт, только не строительный, а цветных металлов и золота, а затем прошел путь от мастера на заводе до министра металлургической промышленности СССР. В 1962 году П.Ф. Ломако стал заместителем Н.С. Хрущева, председателем Совета Министров СССР и председателем Госплана. Госплан был главным правительственным органом, осуществляющим общегосударственное планирование народного хозяйства и контроль за выполнением этих планов.

Госплан возглавляли выдающиеся деятели советского государства — Г.М. Кржижановский, А.П. Цюрупа, В.В. Куйбышев, В.И. Межлаук, Н.А. Вознесенский, А.Н. Косыгин. Работником такого же масштаба был и П.Ф. Ломако. Он ценил Бобровникова как человека и как специалиста. Поэтому, перейдя в Госплан, П.Ф. Ломако предложил Н.И. Бобровникову должность начальника отдела жилищного коммунального хозяйства и развития городов. Николай Иванович согласился. Он был включен в коллегию Госплана СССР, состоящую из полутора десятков крупных хозяйственников, среди которых был и Н.А. Тихонов, будущий председатель Совета Министров СССР.

В 1965 году П.Ф. Ломако назначили министром цветной металлургии СССР, а председателем Госплана стал Н.К. Байбаков, также опытный аппаратный работник, выдвинутый на этот пост новым председателем Совета Министров СССР А.Н. Косыгиным. Н.К. Байбаков был хорошо известен и Л.И. Брежневу, с октября 1964 года возглавлявшему партию и государство. Как раз в эти годы в Госплане начала внедряться идея «великого проедания природных ресурсов», согласно которой выгоднее вкладывать средства в добычу и переработку нефти, нежели в сельское хозяйство. Продав ее, можно купить многое и хлеб в том числе.

Политика «великого проедания природных ресурсов» не коснулась тех отраслей экономики, которыми занимался Бобровников. Проходил год за годом, он чувствовал себя на месте, и сотрудники Госплана давно уже стали считать его «своим». Представители республик, краев и областей тоже безоговорочно признали его авторитет, потому что каждый раз убеждались в широчайшем диапазоне начальника отдела, который всегда мог помочь в решении любого трудного вопроса.

В 1967 году страна должна была отметить 70-летие Октябрьской революции. Юбилей был «круглым», началась раздача наград нового 1967 года. 31 декабря 1966 года «за успешную работу в области планирования» Николай Иванович был награжден вторым орденом Трудового Красного Знамени. А еще через два года в связи с собственным 60-летием его наградили третьим орденом Трудового Красного Знамени. Когда же исполнилось Николаю Ивановичу 70 лет, то была ему объявлена благодарность и выплачена премия 275 рублей, половина месячного оклада. Николай Иванович был несколько таким пассажем обескуражен, но вскоре все стало на свои места — его начальник Н.К. Байбаков вошел в ЦК КПСС с ходатайством наградить Бобровникова орденом Октябрьской Революции, и в связи с его 70-летием такое награждение все-таки состоялось.

70 лет исполнилось Николаю Ивановичу 14 декабря 1979 года. Конечно, возраст был почтенным, но многие его соратники в этом возрасте продолжали занимать посты и повыше. А семидесятилетние члены Политбюро считались людьми среднего возраста. Однако этот юбилей заставил Николая Ивановича подвести итоги уже прожитого. Общественная деятельность, составлявшая главный смысл и основное содержание жизни, почти во всем удовлетворяла его. Жизнь семейная, личная, оказалась, пожалуй, не менее удачной. С Марией Петровной прожили они душа в душу почти полвека. Дети тоже были его гордостью. Все они получили высшее образование.

Геннадий Николаевич Бобровников — академик, доктор технических наук, Наталья Николаевна — доцент, Галина Николаевна — сотрудник Технического университета (МГТУ) имени Н.Э. Баумана. Во время встречи они рассказали о том, каким был Николай Иванович в кругу семьи и друзей.

По воспоминаниям Геннадия Николаевича их отец любил природу, животных, очень увлекался рыбной ловлей и охотой. Как-то 6-летний Гена попросил отца купить жеребенка. Конечно, купить жеребенка Бобровников не мог, а подарил сыну немецкую овчарку, которую назвали Найда, и которую любила вся семья.

Отдыхать предпочитал Бобровников в Сочи.

Николай Иванович очень любил спорт. Когда работал на станции в Рублево, создал две волейбольные команды. Играл азартно. Бобровников болел за «Спартак», а его жена, за «ЦДКА» («ЦДСА»). Дружили со знаменитым капитаном «ЦДКА» Грининым. Друзьями Бобровниковых были М.Д. Михайлов (солист Большого театра), генерал армии И.Д. Черняховский (погиб во время Великой Отечественной войны), полярник, вице-адмирал И.Д. Папанин, Н.П. Охлопков, Ю.А. Завадский, В.П. Марецкая.

Любимый театр — МХАТ. В студенческую пору ходили с Марией Павловной в театры довольно часто.

Любил читать Шолохова, а также военную мемуаристику и хорошие книги о войне. Неоднократно перечитывал «Волоколамское шоссе» А.А. Бека, считая его одним из лучших произведений о Великой Отечественной войне.

17 августа 1983 года Николай Иванович подал заявление Н.К. Байбакову о том, чтобы Госплан ходатайствовал назначить ему персональную пенсию союзного значения. И 25 ноября этого же года председатель Совета Министров СССР Н.А. Тихонов распорядился об установлении Н.И. Бобровникову персональной пенсии «в размере 280 рублей в месяц, а также о сохранении за ним права пользования Первой поликлиникой Четвертого Главного управления при Минздраве СССР и столовой лечебного питания».

Он стал жить воспоминаниями, которые, возможно, и были для него подлинным раем, из которого, по словам мудреца, «нельзя изгнать человека».

21 февраля 1984 года Исполком Моссовета наградил Н.И. Бобровникова Почетной грамотой Московского Совета «за многолетнюю плодотворную работу в советских органах и большой личный вклад в развитие города Москвы». Эта грамота оказалась его последней наградой.

18 февраля 1989 года умерла Мария Петровна, ее похоронили на Ваганьковском кладбище, и, стоя над могилой жены, Николай Иванович знал, что и он когда-нибудь ляжет рядом с нею в эту же землю.

Это случилось 13 февраля 1991 года. Он был похоронен рядом с женой, с которой прожил 60 лет. Оставив детям и внукам доброе имя, теплые воспоминания и гордость за то, каким человеком он был.

Литература

1. Орлов С.Д. и др. В помощь пропагандистам и агитаторам. М.:1958.

2. Степанов В.И. и др. На новые большие дела. О развитии промышленности и городского хозяйства Москвы в 1961 г. М.:1961.

3. Бобровников Н.И. Городское хозяйство столицы за 40 лет советской власти. // Городское хозяйство Москвы. 1957. — № 10.

4. Бобровников Н.И. Развитие советской демократии и новые формы участия трудящихся в работе Советов // Советское государство и право. 1960. — № 10.

Лев Шапкин. Грани его жизни. Николай Александрович Дыгай

После исторического XXII съезда Коммунистической партии, проложившего для нашего народа курс к коммунизму, нужно, чтобы каждый человек определил свое место в строю создателей коммунистического общества и отдал этому великому делу все свои способности, силы, энергию, инициативу.

Н.А. Дыгай

Николай Александрович Дыгай.

29(11).10.1908 — 06.03.1963.

На вершине московской власти с 02.09.1961 по 06.03.1963

Концерт по случаю празднования Международного женского дня в Минмонтажспецстрое был отменен по просьбе самих работников министерства. — Состоится только торжественная часть, — говорили, — доклад. А концерта не будет.

— Почему?

— Николай Александрович умер.

И хотя он давно уже не работал в министерстве, трудился в Совмине РСФСР, а потом в Моссовете, здесь его помнили и любили.

Председателем Исполкома Моссовета Дыгая избрали 2 сентября. В это время положение дел в Москве с промышленностью складывалось очень сложно. До конца года оставалось чуть больше квартала, а на многих предприятиях была угроза срыва государственного плана. Не лучше дело обстояло и в тех отраслях народного хозяйства, которые были в непосредственном ведении исполкома: в строительстве, городском хозяйстве, коммунальном обслуживании и некоторых других.

В строительстве, например, был низкий уровень организации работ; преобладал ручной труд, особенно слабо были механизированы земляные работы, штукатурные, малярные, погрузочно-разгрузочные операции, сократилось число строителей, не хватало строительных материалов.

Много вопросов и проблем необходимо было решать в строительстве. Но один объект требовал к себе особого внимания — объект № 1 стал экзаменом для нового председателя Мосгорисполкома. Кремлевский Дворец съездов нужно было сдать к открытию XXII съезда партии.

Дворец по тем временам представлял собой грандиозное сооружение из бетона, стекла и металла, поэтому при его возведении значительная часть территории Кремля была буквально превращена в строительную площадку. Машины, самосвалы, бульдозеры, экскаваторы, подъемные краны переполняли место строительства Дворца.

Рабочий день Н.А. Дыгая начинался с Дворца: ознакомление со сводкой, что изменилось за ночь, совещания, заседания о ходе работ, выезды на место строительства; председатель Исполкома ввел почасовой график производства работ на объекте, определил группу работников, которая должна была следить за выполнением этого графика и в любое время суток готова была бы доложить ему, как идут дела, что срывается, задерживается, а что уже удалось сделать?

Накануне открытия Дворца съездов его приехали посмотреть первый секретарь ЦК партии Н.С. Хрущев и члены Политбюро.

Собрались здесь, во Дворце, и его создатели — архитекторы М.В.Посохин, А.А. Мндоянц, Е.Н. Стамо и другие; был тут и председатель Исполкома Моссовета со своими заместителями.

Н.С. Хрущев долго ходил по Дворцу, осматривал зал, вестибюли, уютные холлы, спустился даже в машинное отделение сцены, а потом сказал:

— Хороший Дворец построили!.. Хороший… Красивый… Надо бы, чтобы все, что строится в Москве, было бы таким же добротным и красивым.

— Такими красивыми, как этот Дворец, все постройки в Москве не могут быть, Никита Сергеевич, — осмелился заметить Е.Н. Стамо.

В «Моспроекте» знали, что Евгений Николаевич отличался независимым нравом и говорил всегда то, что думал. «Цыган я по-национальности, — часто весело замечал он, — потому и нрав у меня такой…» Это был умный, талантливый человек, к тому же мудрый. А тут вот — на тебе: взял и высказал такое первому секретарю.

Н.С. Хрущев и Н.А. Дыгай недовольно на него посмотрели, Николай Александрович даже испугался: «Вот разнесет его сейчас Хрущев за поправку. И мне тоже достанется, что плохо воспитываю кадры. Слушать даже не умеют! Нет, Стамо еще не знает Хрущева!» Но ничего этого не случилось.

Никита Сергеевич, видимо, понял, что высказался не совсем точно, и поправился:

— Я говорю, что мы должны стремиться все в Москве строить красиво. Конечно, я не зову создавать только шедевры.

Он поднял руку и широко повел ею.

— Но в Москве все должно быть красиво!

Н.С. Хрущев повернулся к председателю Исполкома Моссовета:

— Что еще из строек скоро будет сдаваться в Москве?

— Кинотеатры, гостиницы, подземные переходы, — начал перечислять Николай Александрович, — школы, интернаты, жилье…

Никита Сергеевич его прервал:

— Вот, вот!.. Жилье! Дома Лагутенко, конечно, делают свое дело. Они решают проблему переселения москвичей из подвалов, неблагоустроенного жилья, дают людям новые квартиры. Но требуется еще и современная московская архитектура, — Н.С. Хрущев заговорил о будущем Москвы, ее облике, о благоустройстве города. Его слушали. Его, впрочем, всегда внимательно слушали.

Уезжая, он сказал:

— Ну то, что мы посмотрели Дворец, похвалили его, это еще ничего не значит. Важно, что скажет по этому поводу Государственная комиссия. Ей вы должны будете сдать Дворец. И вовремя! Н.С. Хрущев улыбнулся, а потом всем пожал руки.

Кремлевский Дворец съездов был сдан, как планировалось, и 17 октября 1961 года в нем открылся XXII съезд КПСС.

Николай Александрович Дыгай был делегатом этого съезда, который и избрал его членом ЦК КПСС.

В начале 1962 года. Н.А. Дыгай, отвечая на вопросы редакции журнала «Москва», подвел итоги минувшего 1961 года и рассказал о том, что предстоит сделать в Москве. Он подчеркивал: «Каждый прошедший год в нашей стране — это ступенька на нашем пути к коммунистическому будущему»…

Дыгай верил в то, что говорил, и, будучи исключительно работоспособным человеком, отдал, как убедится читатель, все свои силы, энергию и инициативу Москве…

Коля Дыгай родился в 1908 году в станице Покровская Области Войска Донского в крестьянской семье. Школы там не было — находилась в селе в шести километрах, куда и приходилось шагать каждый день с ребятами. Чего только не случалось по дороге! И тетради, и карандаши теряли и всякую всячину находили: гвозди, шурупы, гайки, винты разные.

Большой город Николай увидел впервые, когда ему исполнилось уже 15 лет. Это был Таганрог, куда переехала вся семья после того, как Николай окончил семь классов. Здесь он начал работать котельщиком на металлургическом заводе. Очень гордился тем, что стал жить в городе, который основал Петр Первый.

— У нас здесь и Чехов родился, — сказал ему как-то старый мастер Борис Петрович, с которым он работал рядом и которого все звали на заводе просто Петровичем. — Знаешь?

— Нет, — честно признался Коля.

— Ну, а вообще об Антоне Павловиче Чехове слышал?

— Слышал…

О Чехове ему было известно, что это писатель, а вот, что он написал, забыл. В этот же вечер помчался в заводскую библиотеку и попросил дать ему Чехова. Потом в его формуляре появились Короленко, Станюкович, Толстой… Николай Дыгай стал одним из активных читателей библиотеки.

Любил по вечерам смотреть на море, особенно, когда светила луна и серебристая дорожка пересекала бесшумные волны. Вспоминался Грин, и казалось, что по этой дорожке кто-то сейчас обязательно пробежит.

Здесь, в Таганроге, он окончил вечерний рабочий факультет, вступил в партию.

Затем Николай Александрович Дыгай учился в Московском высшем техническом училище имени Н.Э. Баумана, в Военно-инженерной академии, которую закончил в 1935 году, и начал трудиться на Урале на строительстве оборонных заводов.

Война застала Дыгая на Урале. Он тут же написал заявление с просьбой отправить его на фронт и… получил отказ. Написал второе — опять отказ. А после третьего заявления его вызвал к себе один высокий чин и сказал:

— Еще раз напишешь заявление — выпорю. Сниму ремень и выпорю! Я тебе запрещаю писать заявления об отправке на фронт! Слышишь? Запрещаю!

Говоривший с ним человек был гораздо старше его, в отцы годился.

— Нашел дело, чем заниматься!

Но через секунду потеплел, взглянул на Николая и уже негромко произнес:

— Я, думаешь, не понимаю тебя? Еще как понимаю. Но и ты пойми, что такой специалист, как Дыгай, сейчас в тылу нужен. Что мне тебе объяснять? Тыл сейчас — это тот же фронт. И для этого фронта тоже нужны командиры. И такие командиры, как ты.

Николаю Александровичу стало как-то неловко. «Ну, вот. Еще и на высокие оценки напросился. Комплименты даже выслушиваю».

— Простите меня, — сказал он тихо. — Я все понимаю. Но я, право, не такой, как вы говорите.

С этого дня почувствовал он какой-то особый прилив сил, работа стала больше спориться.

…Вот уже и первый орден за доблестный труд появился на лацкане его пиджака. Надевал он орден, правда, редко, только по праздникам, как редко надевал и сам пиджак — все больше в спецовке, в телогрейке. Хороший пиджак не наденешь туда, где врезаются в землю бульдозеры и экскаваторы, где возводятся производственные объекты.

Салют победы Николай Александрович увидел в Москве, куда прилетел в майские дни сорок пятого года в командировку по поводу поставок стройматериала. «Надо же так! — думал он, переполненный восторгом. — Уехал с Урала — была война, приехал в Москву — войны нет! Мирное время!»

Но хотя мирное время и наступило, спокойным оно для Николая Александровича не стало.

В последующие годы он — министр союзных строительных министерств, заместитель председателя Совета Министров РСФСР, председатель комиссии Совета Министров СССР по капитальным вложениям. В ЦК считали, что такого крупного специалиста и большого организатора, каким являлся Н.А. Дыгай, следует направлять на ключевые должности в сложные и ответственные отрасли народного хозяйства — так он и стал председателем Исполкома Моссовета.

К тому времени промышленность города выпускала значительный объем продукции, а по отдельным видам она составляла 40–50 % общесоюзного производства; большой удельный вес занимали машиностроение, приборостроение, радиоэлектроника. Поэтому от работы москвичей в значительной мере зависела деятельность многих регионов страны. Обновлялся и сам город.

По московским улицам протянулись новые автобусные и троллейбусные маршруты, метро пошло по наземным линиям от «Фили» до станции «Пионерская» и от «Измайловской» до «Первомайской».

Все это радовало, но когда председатель Исполкома Моссовета сопоставлял достигнутое с потребностями города и с тем, что нужно еще сделать, сколько построить, усовершенствовать, внедрить в жизнь, неизменно возникал вопрос: сможем ли?

…Новый 1962 год он встречал, как всегда, дома. Такая традиция была установлена в их семье. Жена пекла пирог.

Войдя на кухню, Николай Александрович пошутил:

— На праздничном пироге всегда полагается зажигать свечи.

— Это что же? Тысячу девятьсот шестьдесят две свечи ты предлагаешь зажечь? — улыбнулась жена.

— Ну, не тысячу девятьсот шестьдесят две. Можно поменьше.

— Знаешь что, Коля. Занялся бы ты лучше своими делами, — мягко заметила она ему, — а в мои дела не встревал бы. Вон, гирлянда на елке опять не горит, да и телевизор что-то барахлит. А сегодня ведь будет «Голубой огонек».

В эту новогоднюю ночь впервые выходила в эфир полюбившаяся затем миллионами зрителей телепередача «Голубой огонек». Встречи с известными людьми страны: космонавтами, учеными, спортсменами, передовиками производства, любимыми артистами. Музыка, шутки, поздравления. Пели Майя Кристалинская, Эдита Пьеха, клеймил недостатки Аркадий Райкин.

Забегая вперед, скажем, что именно в 1962 году впервые появился на эстраде Муслим Магомаев. Тембр его голоса, манера исполнения поразили всех, к тому же певец нередко и сам аккомпанировал себе на рояле, пел на английском, итальянском языках. Он стал необыкновенно популярным, особенно после исполнения песни на слова Евгения Евтушенко «Бухенвальдский набат».

Песня была созвучная тревожному настроению людей в связи с Карибским кризисом. 106 дней советские ракеты находились на Кубе, и 106 дней мир находился на грани войны, но разум все-таки победил — Карибский кризис разрешился мирным путем.

Мирные проблемы решал и председатель Исполкома Моссовета.

…В горкоме партии на совещании у первого секретаря МГК КПСС П.Н. Демичева прошел острый разговор о ходе выполнения Указов Президиума Верховного Совета СССР от 18 августа 1960 года и от 11 ноября 1961 года об увеличении территории Москвы. В Указах говорилось, что за счет присоединения к Москве ряда поселков и даже таких небольших городов, как Люблино, Перово, Тушино и других, территория столицы должна составить 88,6 тысячи гектаров (к тому времени она составляла 35,6 тысячи гектаров).

На совещании анализировался ход этой работы, и в итоге было признано, что Моссовет ведет ее неудовлетворительно.

Первый секретарь горкома так и сказал: «Моссовет еще не принял достаточных мер в этом направлении… Работу ведет неудовлетворительно…»

Николай Александрович хотел возразить, не согласиться, но потом понял, что Петр Нилович в общем-то прав: делают они еще по присоединению новых микрорайонов к Москве очень мало.

Вернувшись к себе, он вызвал «мосстроевцев», попросил еще раз ознакомить его с планом застроек новых территорий. Воображение «мосстроевцев» рисовало ему широкие проспекты, без узких улиц-«коридоров», таких уже привычных в центре города, с высокими белыми домами, похожими на огромные корабли, скверы, газоны, игровые площадки. Строители и проектировщики думали о комфортной жизни: дома должны окружать современные магазины, предприятия общественного питания, но не такие супермаркеты и кафе-бары, которые построены «а-ля «Запад,» с высокими ценами и потому всегда полупустыми.

Начиная с 1956 года москвичи видели, как вокруг Москвы укладывалась бетонная лента окружной дороги, которая должна была в дальнейшем обеспечить пропуск транзитных потоков автомобилей в обход города, а также разгрузить дорожно-транспортную сеть столицы. Этому радовались. Огорчало то, что уж слишком долго строится дорога. «Конечно, работа большая, дорога должна быть длиной 109 километров, — находили оправдания, — но все-таки долго строится…» И вот, наконец, дорога была готова! Летом открылось движение по всему кольцу!

На открытии, когда разрезали ленточку, кто-то даже вытащил шампанское. Появились фужеры, шампанское разлили, и председатель Мосгорисполкома, громко произнес:

— Ну, чтобы ездилось всегда по дороге с ветерком!

И разбил фужер об асфальт так, что от него остались только мелкие кусочки.

Поехали по новой дороге… Впереди мчалась «Волга» председателя Исполкома Моссовета, даже сопровождающая милицейская машина не решалась ее обгонять. Николай Александрович сидел у открытого окна, рядом с шофером. Бежали километры. На протяжении всей трассы в середине шел зеленый газон: «Предлагал же убрать с дороги газон, но не согласились. Проект, проект. И вот теперь насколько сужена проезжая часть, — думал он, смотря на зеленую полосу. — Да и на безопасности движения это может отразиться. Лишний этот газон».

Николай Александрович, действительно, боролся с тем, чтобы газон с дороги убрали, советовал, чтобы просто провели белую разделительную полосу. Приводил примеры строительства таких дорог в других странах, где нет никаких газонов и для машин используется буквально каждый сантиметр, но с ним не согласились. Говорили: «У них — так, а у нас пусть так будет! Это же красиво: зеленая полоса на дороге!» Газон потом все-таки сняли, когда реконструировали и расширяли саму дорогу.

Как свидетельствовали люди, которые знали Николая Александровича, одна мысль никогда не покидала его. Какими бы вопросами он не занимался, будучи председателем Мосгорисполкома, что бы не решал, он всегда думал о будущем Москвы.

— Будущее Москвы не давало ему покоя, — сказал мне один из моих собеседников, работавший вместе с Н.А. Дыгаем. — Он, кажется, думал об этом во время совещаний, собраний и встреч с людьми, в часы отдыха, которых у него было не так много. Потому, наверно, и внес в правительство предложение о разработке Генерального плана развития Москвы до 1980 года.

К предложению, как известно, отнеслись скептически, но Николай Александрович все-таки представил первый вариант технико-экономических основ этого плана, суть которого была в рациональном расселении москвичей с помощью комплексного жилищного строительства, в гармоничном развитии всех отраслей городского хозяйства. Технико-экономические основы были встречены без особого энтузиазма, сказали: «Хорошо. Посмотрим.» Однако необходимого разворота событий не получилось. Работая в Моссовете, он понимал, как трудно бывает добиться нужного результата. «Вроде, все согласны, все поддерживают, а дело стоит на месте».

Но были и счастливые моменты. Такие, как церемония вручения Нобелевской премии академику Л.Д. Ландау. Он в 1962 году попал в автомобильную катастрофу. Врачи долго боролись за его жизнь, даже думали, что спасти не удастся — слишком серьезными оказались травмы. Но все-таки сумели относительно восстановить организм, и академик остался жив.

В то время, когда Лев Давидович Ландау находился в больнице, ему была присуждена Нобелевская премия. Премия, как известно, вручается в Стокгольме, куда Нобелевский комитет приглашает лауреатов. Но ни о какой поездке Л.Д. Ландау в Стокгольм не могло быть и речи — у него был строго постельный режим. И тогда было решено поручить послу Швеции в СССР вручить премию Л.Д. Ландау в Москве.

Протокол вручения обсуждался долго — слишком уж он был необычным: торжественная часть должна состояться в больнице. Наконец, обо всем договорились и назначили день вручения.

Н.А. Дыгаю было поручено присутствовать при вручении. Он приехал в больницу задолго до церемонии, хотелось встретиться с Львом Давидовичем, поговорить с ним, поздравить, сказать теплые слова, а не так — с ходу появиться, увидеть, пожать руку и уехать.

К назначенному часу приглашенные начали съезжаться. У больничной ограды выстроился целый ряд самых разных машин, в том числе и машин с иностранными номерами. Приехал шведский посол. Он вышел из машины очень значимо и, не удостоив никого из встречавших его взглядом, направился к входу в больницу. Следовавший за ним высокий молодой человек так же значимо нес папку. «Диплом Нобелевского лауреата», — догадался Н.А. Дыгай.

Все прошло хорошо. Были речи, были поздравления, цветы и даже звучала та музыка, которая исполняется при вручении Нобелевской премии. Музыка, правда, была в записи…

А на следующий день Николаю Александровичу позвонил начальник Управления пожарной охраны Москвы, хотя на этот раз никакого пожара не было. Начальник управления просил председателя Исполкома Моссовета принять его и просил назначить время.

На другой день в одной из старейших московских «пожарок», что высится своей башней у метро «Сокольники» состоялся не только разговор с начальником управления пожарной охраны, а прошло целое совещание, на котором обсуждались многие вопросы, касающиеся усиления пожарной охраны города, укрепления ее материальной базы, в том числе говорили и об увеличении парка пожарных машин, о пополнении пожарного инвентаря.

Когда после совещания Николай Александрович вышел на улицу, то увидел, что совсем рядом, через дорогу, на краю небольшого сквера развернулась какая-то стройка.

— А это что вы строите? — спросил он председателя исполкома Куйбышевского райсовета Б.А. Щелкова, который тоже принимал участие в совещании в «пожарке», ведь она находилась на территории этого района.

— Салон красоты, — с гордостью ответил Борис Александрович.

— Это парикмахерскую, что ли? — сразу же снизил его восторженное настроение Н.А. Дыгай. — Здесь многоэтажный дом надо было бы построить. Место-то какое! Сквер, метро рядом, магазины!

Председатель исполкома поник.

— Не умеем мы еще по-хозяйски распоряжаться территорией, — продолжал Николай Александрович. — Строим иногда, как Бог на душу положит. А так нельзя!

Хозяйский взгляд на все всегда отличал этого человека — будь то расположение трамвайных остановок или киосков у метро, оформление витрин магазинов или разметка переходов — ему до всего было дело.

Между тем приближалось большое событие — 150-летие Бородинской битвы. В Москве к этой дате предполагалось открыть на Кутузовском проспекте музей-панораму «Бородинская битва», и работы там шли полным ходом.

Для размещения уникального шедевра батального искусства, созданного еще в 1910–1912 годах выдающимся мастером Ф. Рубо, строилось специальное здание, которое должно было стать одной из архитектурных достопримечательностей Москвы. Создавали его архитекторы А. Карабельников, А. Кузьмин, С. Кучанов, а фасады здания украшал мозаичными панно художник Б. Тальберг.

Н.А. Дыгай был уверен, что строительство закончится в срок и в срок будут завершены работы по фасаду. Беспокоило другое: сумеют ли вовремя закончить работу реставраторы? За долгие годы хранения панно Ф. Рубо, значительно обветшало, а отдельные его части даже пришли в полную негодность — их восстанавливали, скрупулезно возвращая каждый миллиметр шедевра, не отходя от исторической правды. Трудилась целая группа художников во главе с известным живописцем П.Кориным и художником-баталистом И. Евстигнеевым: «Реставрировать панораму — это не кирпичи складывать, — размышлял Николай Александрович Дыгай. — Здесь работа творческая. Торопиться нельзя, но и сроки окончания работ тоже нельзя отодвигать. Как же быть?» Попросил помощника съездить к реставраторам, посмотреть, как идут у них дела.

Вернувшись, помощник доложил, что дела идут неплохо, но вот только краски высыхают медленно.

— Что делать?

— Электрики предлагают усилить тепловой режим, а реставраторы не соглашаются, говорят, что масляные покрытия могут измениться.

Н.А. Дыгай позвонил главному энергетику Москвы.

— Ты вот что… Побывай сам на панораме. Возьми специалистов, тепловиков пригласи и вместе с реставраторами подумайте, как лучше сделать. Ну, если нельзя — так нельзя. Но подумать все-таки надо.

Перед самым открытием председатель Мосгорисполкома в который уже раз сам приехал на панораму. Перед отстроенным зданием устанавливали на каменных панелях трофейные французские пушки, захваченные во время войны 1812 года. Николай Александрович подошел к одной из них и тронул рукой ее отшлифованный ствол.

— Вот такими пушечками когда-то хотели завоевать Россию, из таких пушек били по нашим солдатам, по нашим предкам, — произнес он. — Били, но не смогли победить! И ключики Наполеон не дождался от Москвы.

Выступление не походило на официальную речь, но Николай Александрович хотел говорить в эту минуту именно так.

Музей — панорама «Бородинская битва» был открыт в 1962 году к юбилею и стал одним из самых популярных музеев столицы. Особенно в нем часто бывали школьники, а некоторые учителя даже проводили здесь уроки истории. Вообще надо сказать в 60-х годах большое внимание уделялось вопросам образования, в том числе с одновременным производственным обучением.

Предусматривалось, что в старших, 9-11-х классах, учащиеся должны получить законченное среднее образование и профессиональную подготовку для работы в одной из отраслей народного хозяйства.

В Москве была создана стройная система развития народного образования. Достаточно сказать, что в 1961-62 учебном году в Москве уже действовало 380 школ с производственным обучением, а также было создано 230 учебных цехов и участков. Естественно, что эта работа могла быть успешно проведена только при помощи московских предприятий. И Моссовету удалось привлечь к производственному обучению школьников более тысячи заводов, фабрик, автокомбинатов, локомотивных депо и т. д.

Не все получалось. В некоторых коллективах смотрели на учащихся школ как на дополнительную обузу, относились к их обучению формально, без должной ответственности. Чтобы стимулировать тех, кто работает со школьниками на производстве, председатель Исполкома Моссовета предложил ввести Почетные грамоты с выплатой денежных премий «Лучшему мастеру-наставнику», но предложение в горкоме партии не понравилось, сказали, что здесь нельзя вводить материальную заинтересованность. «Грамоту — пожалуйста, а деньги — нет. На высоком сознании все должно быть», — объяснили.

* * *

Николай Александрович Дыгай постоянно говорил на совещаниях о необходимости более внимательного отношения к ребятам, которые живут в интернатах. Несколько раз этот вопрос обсуждался на постоянных комиссиях, сессиях Моссовета, однако идея интернатов в том масштабе, в котором задумывалась, развивалась медленно, а в конце-концов практически совсем погасла.

Заботой председателя Мосгорисполкома были не только средняя школа и интернаты. Он много интересовался высшими учебными заведениями, хорошо знал их, потому и горячо поддержал предложение о присвоении одному из московских высших учебных заведений, в котором училось много иностранцев, имени Патриса Лумумбы. Патрис Эмери Лумумба, выдающийся деятель национально-освободительного движения Африки, первый премьер — министр Республики Конго, был злодейски убит после военного переворота 1 декабря 1960 года.

Часто по вечерам Николай Александрович перелистывал протоколы сессий Моссовета, проходивших при его предшественниках — Г.М. Попове, М.А. Яснове, Н.И. Бобровникове. Искал, может что-то пригодится в работе, к тому же хотелось сверить время: «Как много изменилось в Москве по сравнению, скажем, с пятидесятыми годами, — думал он. — Вот уже строим и Новоарбатский проспект. А тогда еще только говорили, что хорошо было бы пробить там магистраль. Разгрузили центр, здесь сократилось число жителей, меньше стало предприятий бытового обслуживания и школ теперь здесь будет меньше… А вот культурных учреждений понадобится больше. Люди всегда будут сюда стремиться».

Просматривая протоколы сессий Моссовета 1951 года, он обратил внимание на то, что только в том году на Исполкоме Моссовета были заслушаны отчеты Ждановского, Краснопресненского, Москворецкого, Пролетарского, Сталинского райсоветов. «Одним из серьезных недостатков в работе Сталинского исполкома райсовета, — зафиксировано в протоколе, является недооценка организационно-массовой работы. Исполком не использует всех разнообразных форм привлечения депутатов, актива и широких масс населения к участию в работе районного Совета».

Запись показалась очень актуальной: «Такую же оценку можно, пожалуй, дать и нашей сегодняшней деятельности, — подумал Николай Александрович. — Разве мы активно привлекаем депутатов и население к работе районных Советов? Конечно, нет! Больше говорим об этом. А сессии? Взять хотя бы наши сессии Моссовета. Большинство депутатов на них молчит, да безропотно голосует за подготовленные заранее решения. Надо, чтобы в подготовке решений сессий принимали участие не только депутаты, но и сами трудящиеся».

По-разному отнеслись к этому предложению председателя Исполкома Моссовета его оппоненты. «Документ сессии Моссовета — есть документ, — говорили они, — и участвовать в его создании могут только депутаты. Решение сессии — это их прерогатива! К тому же председатель Исполкома Моссовета, видимо, забыл, что депутаты — это представители трудящихся».

— Я говорю о более широком привлечении москвичей к выработке решений сессии, о привлечении, если так можно сказать, более широкого разума к выработке документа, — не соглашался Николай Александрович и все-таки настоял на том, что решение 5-й сессии VIII созыва готовили именно так, с привлечением большого количества трудящихся.

В Моссовете прошла и реорганизация постоянных комиссий, их количество было увеличено. Так, вновь созданная градостроительная комиссия стала заниматься вопросами планировки и застройки Москвы; вместо одной постоянной комиссии торговли и общественного питания было создано две самостоятельные; также была разделена на две и постоянная комиссия здравоохранения и социального обеспечения.

Шли месяцы, рос авторитет постоянных комиссий, которые все больше занимались решением вопросов, относящихся ранее к сфере деятельности отделов и управлений Мосгорисполкома. При Николае Александровиче Дыгае стали широко практиковаться встречи депутатов с коллективами предприятий, с населением.

Конечно, это не было только результатом усилий Моссовета, его Исполкома и председателя, а являлось следствием тех демократических процессов, которые шли в обществе во времена хрущевской «оттепели».

Дул свежий ветер перемен и дышать становилось легче.

Начала работать новая радиостанция «Юность», на которой стали звучать «живые» интервью, не записанные заранее на пленку. Это сразу же вызвало интерес, и «Юность» приобрела большую популярность.

Как-то из «Юности» позвонили Николаю Александровичу, спросили, не хотел бы он дать радиостанции интервью, но сразу же предупредили:

— Но только без всякого текста…

— Как это?

— Мы будем спрашивать, а вы, Николай Александрович, отвечать. С вопросами, которые зададим, мы можем, конечно, ознакомить вас заранее, но не исключено, что по ходу передачи могут возникнуть какие-то уточнения, еще какие-то вопросы. Ведь речь будет живая, разговорная.

Он отказался. В то время любое выступление московского руководителя по радио, телевидению согласовывалось с горкомом партии. А тут «живой» разговор. Не захотел согласовывать и выступать не стал.

В отличие от прежних лет уже не подверглись строгому отбору картины художников на предстоящую выставку, посвященную 30-летию московского отделения Союза художников, которая должна была открыться в Манеже. Но там-то и случился скандал…

Выставку с членами Политбюро приехал посмотреть Н.С. Хрущев. Увидев несколько абстрактных картин, выполненных не в строгой реалистической манере, он устроил невероятный разнос авторам, а заодно и устроителям выставки.

— А вы, председатель Исполкома Моссовета, — обратился он к Н.А. Дыгаю, — должны смотреть за тем, что у вас тут вывешивается в Москве, в Манеже! Нашли картины! Картины, в которых ничего понять нельзя! Люди на них все какие-то уродливые, на людей не похожи! Это издевательство просто над человеком!

В заключение Н.С. Хрущев сказал:

— Всех авторов этих картин надо исключить из Союза художников, а если они члены партии, то из партии!

В декабре в 11-м номере журнала «Новый мир» появилась повесть А. Солженицына, хотя о самом произведении ему поговорить с ней хотелось. И такой разговор, впрочем, скоро состоялся.

— Что же? — вздохнула она. — Все правильно, о чем пишет Солженицын. Жалко, что он поздно написал об этом…

Они вышли на балкон. Машины, троллейбусы. Прополз напоминающий собой огромный ящик двухэтажный троллейбус. Издал треск, обозначил электрической вспышкой неисправность контакта на проводах.

— Снимать скоро будем, — заметил Николай Александрович.

— Что снимать? — не поняла жена.

— Двухэтажные троллейбусы будем снимать. Не оправдали они себя в Москве. В Лондоне, наверно, годятся такие, а в Москве — нет.

Введенный в 1956 году на московских маршрутах двухэтажный троллейбус, действительно, оказался неудобным. В нем всегда возникала толчея. Пассажиры не стремились занимать второй этаж расстояния между остановками в Москве небольшие: зачем залезать наверх, если скоро нужно будет выходить? Кроме того, троллейбус был громоздкий и имел недостаточную маневренность. В начале 1963 года его с маршрутов сняли.

Незадолго до своей кончины Николай Александрович, проезжая по Ростокинскому проезду, обратил внимание на высокую нечастую изгородь, за которой виднелись деревья и мелькали ребячьи головки. Стояла уже осень.

— А здесь у нас что такое? — спросил Николай Александрович шофера.

— Станция юннатов, юных натуралистов, — ответил тот.

Председатель Исполкома Моссовета велел остановиться, вошел на территорию, представился директору. Директор тут же объяснил ребятам, кто к ним приехал, и Николая Александровича тут же окружили, потянули показывать территорию и все время говорили, говорили…

— Здесь у нас летом астры растут, анемоны.

— А здесь что у вас? — показал он рукой на стоящие клетки.

— Здесь кролики живут.

Николай Александрович подошел ближе, и стал молча смотреть на серых зверьков, которые на него тоже поглядывали, не прекращая при этом проворно щелкать зубами стебли травы.

Кто знает: может, вспомнилось ему тогда детство и раненый заяц, который жил у него однажды всю зиму и которого он весной отпустил? «Хорошо тут, наверно, у них летом, — подумал Николай Александрович, смотря на уже оголенные кустарники. — Обязательно надо будет как-нибудь заехать к ним сюда в июне или июле».

Он не заехал — умер в самом начале весны 6 марта 1963 года.

У Николая Александровича Дыгая было немало идей и реальных планов, связанных с улучшением жизни столицы, но он не успел их осуществить…

Похоронили его на Красной площади у Кремлевской стены.

Литература

1. Дыгай Н.А. Москва, 1962 // Москва. 1962. — № 1.

Лев Шапкин. Всемосковский прораб. Владимир Федорович Промыслов

Это — не просто хозяйственный деятель, выросший в бурные дни преобразований. Это — явление общественно-политической жизни. Несмотря на различные кадровые перестановки, он умело «держался на плаву» и при Хрущеве, и при Брежневе, и при Черненко… Он был «непотопляемым» в должности мэра Москвы.

Е.В. Таранов

Владимир Федорович Промыслов.

15(26).07.1908 — 22.05.1993.

На вершине московской власти с 11.03.1963 по 03.01.1986

Из всех председателей Исполкома Моссовета В.Ф. Промыслов проработал на этом посту дольше всех — более 23 лет.

Его избрали председателем Мосгорисполкома 11 марта 1963 года, когда безвременно ушел из жизни прежний председатель Исполкома Моссовета Николай Александрович Дыгай. Они хорошо знали друг друга и относились друг к другу с большим уважением. Рассказывают, что когда после своего избрания Владимир Федорович впервые вошел в кабинет председателя Мосгорисполкома, то долго не мог подойти к креслу, в котором еще совсем недавно сидел бывший председатель.

Он родился 15 июля 1908 года под Каширой, в селе Кабужское. В селе все жили небогато, поэтому селяне все чаще и чаще стали уходить в Москву на заработки. Кто устраивался там грузчиком, кто разносчиком, женщины становились прачками. Другие, завернув в тряпку свою старенькую пилу, отправлялись на «шабашку».

Сыновьям деда Василя повезло: их взяли в трактир. И сразу же как-то изменился дед: меньше стал разговаривать с деревенскими, даже жерди на своем огороде протянул — отгородился как бы от соседей. Летом он совсем удивил деревню, начав строить кирпичный дом. А что не строить? Сыновья деньгами снабжали.

Тогда-то Володя Промыслов и увидел первый раз, как кладут кирпичи и как строят дом. Стройка притянула, и он не отходил от нее. Как-то дед Василь сказал:

— Вместо того, чтобы глаза таращить, помог бы кирпичи подносить. Мзду получишь…

Володя не понял насчет мзды, но кирпичи подносить начал. Кто знает? Может быть, с этой кладки кирпичного дома и началось его увлечение строительным делом, что в общем-то потом во многом и определило его судьбу — он стал строителем, хотя что-то крестьянское всегда оставалось в нем, какие бы посты он потом не занимал; была в В.Ф. Промыслове эдакая крестьянская обстоятельность, неторопливость, крестьянский ум, что ли. Он сначала все десять раз прикинет, а потом уже скажет или сделает, за что и уважали его люди.

Через пять лет избрали в тресте председателем профсоюзной ячейки, приняли в партию. В 1930–1933 гг. продолжал работать в профсоюзе строителей, ЦК профсоюза. Окончил техникум при Московском инженерно-строительном институте и в 1930 году был направлен на Днепрогэсстрой прорабом. Работал на правом берегу Днепра и жил в поселке Кичхас. Перед войной работал в Москве в Главгидроэнергострое начальником планово-производственного отдела, был избран секретарем партийной ячейки главка, а в первые же годы войны его направили в Барнаул начальником строительства завода танковых двигателей.

Барнаул встретил жарой, пылью и неустроенностью. Не было никакой ясности, как, собственно, строить, пока не позвонил нарком.

— Через три дня нас ждет у себя «хозяин», — коротко произнес он. — Срочно вылетай в Москву.

Владимир Федорович откинулся на спинку стула: «Неужели «сам» вызывает?»

Первое, о чем спросил Сталин, когда они оказались у него в кабинете, это какова мощность Харьковского завода, который выпускал танковые дизеля.

— 80 дизелей в сутки, товарищ Сталин, — ответил ему нарком В.А. Малышев.

— Нам нужно, чтобы Барнаульский завод выпускал дизелей в три раза больше — 240–250 дизелей в сутки.

Сталин помолчал, а потом добавил:

— Вы поняли меня, товарищи?

Они, как по команде, закивали головами, а Вячеслав Александрович произнес по-военному:

— Так точно, товарищ Сталин!

Через несколько дней после возвращения В.Ф. Промыслова в Барнаул, как по мановению волшебной палочки, начали приходить для завода материалы, оборудование и все, что было необходимо для строительства. Завод строили и днем, и ночью. Владимиру Федоровичу это напоминало работу на Днепрогесе, когда сводки о ходе строительства направлялись в Москву каждый день и каждый день из Москвы приходили указания и распоряжения.

Однако завод пустили без В.Ф. Промыслова. Его опять перевели на работу в Москву, где с должности министра строительства РСФСР он пришел в Моссовет.

Москва в 60-е годы представляла собой сложный индустриально-промышленный комплекс, на долю которого приходилась значительная часть производства промышленной продукции Российской Федерации, а отдельные виды продукции составляли 40–50 % общесоюзной; быстрыми темпами развивались такие важнейшие отрасли народного хозяйства, как энергетика, машиностроение, приборостроение, радиоэлектроника, росло производство станков, электродвигателей, генераторов, подшипников, алмазного инструмента и много другой промышленной продукции; поступления от Москвы в доходную часть государственного бюджета равнялись 11,5 %, а республиканского — 36,2 %.

В Москве действовало более тысячи предприятий, на которых работало около полутора миллионов рабочих и служащих, насчитывалось более 600 научных учреждений.

Достаточно было и проблем. Не получая длительный период серьезных вложений, промышленность города требовала значительной реконструкции, обновления машинного парка, оборудования, внедрения новых прогрессивных технологий, модернизации.

Необходимо было реконструировать многие старые заводы и фабрики, строить современные цехи, создавать людям лучшие условия для труда. Несмотря на довольно высокие темпы жилищного строительства, около половины москвичей продолжали жить в коммуналках; сильно отставали от требований времени городское хозяйство, коммунальное и бытовое обслуживание, здравоохранение, образование; требовались значительные усилия по наведению в городе общественного порядка.

К тому же подчеркнем, что Москва была центром политической, административной, культурной жизни страны; миллионы советских людей, а также гостей из-за рубежа продолжали посещать столицу; здесь проходили международные конгрессы и форумы, сессии и фестивали, отсюда звучал официальный голос Советского Союза, поэтому Москва всегда должна была высоко держать свой престиж, оставаться одной из крупнейших столиц мира.

У Владимира Федоровича был большой опыт работы, и он хорошо это понимал.

…Он нажал на кнопку звонка.

Вошла секретарь, держа наготове открытый блокнот и придерживая в пальцах маленький, похожий на спичечную коробку диктофон. Владимир Федорович попросил хозяйственное управление, чтобы в его приемной у секретарей был диктофон: «Не все сразу смогут, может быть, запомнить, что я прошу сделать, поэтому заведите для них диктофон», — сказал он тогда хозяйственникам, и диктофон появился. Однако секретари и так, без диктофона, ничего не забывали, исполнительная дисциплина была на высоте.

Сам Владимир Федорович в общем-то никогда не задумывался над стилем своей работы: всегда делал так, как считал нужным, исходя из принципа «Так лучше и так надежнее» — эту фразу он часто повторял про себя. Вот и сейчас попросил подготовить ему к завтрашнему утру данные о состоянии городского транспорта.

— Сколько каждый день не выходит на линию автобусов, троллейбусов, трамваев? По каким причинам? — говорил он. — Какие принимаются меры?

Секретарша записывала, включив, тем не менее, и диктофон.

Владимир Федорович мог бы, конечно, пригласить к себе на завтра начальника управления городского транспорта и сам задать ему эти вопросы, но считал, что справка надежнее: «Начальник может что-то и не сказать, а я не спрошу… А вот, когда справка, совсем другое дело. Над ней думают, когда ее готовят, а значит, стараются ничего не забыть. А потом: справка — это документ, разговор же — только разговор…»

Надо заметить, что В.Ф. Промыслов пользовался не только справками — он часто бывал на предприятиях городского хозяйства, особенно в первые годы своей работы на посту председателя Мосгорисполкома. Однажды по пути в Гольяново, где вскоре должно было начаться строительство домов повышенной этажности, он попросил водителя остановиться, чтобы выйти попить.

«Газировщиц» в Москве тогда уже не было — их заменили автоматы. Но автоматы, которые оказались поблизости, как назло, не работали, и тогда водитель сказал:

— Да вот же ресторан рядом, Владимир Федорович…

Ресторан Казанского вокзала был похож на взбудораженный улей, но свободные места были. В.Ф. Промыслов обратил внимание на грязные скатерти, потрепанные занавески, портьеры. Подошел официант. Они попросили бутылку минеральной воды и брови официанта поползли вверх:

— А что еще будете брать?

— Больше ничего.

— Одну воду не подаем. Вода в буфете, — ответил официант и добавил, — освободите, граждане, столик!

Официант отошел, показывая своим видом неудовольствие, а Владимир Федорович направился к директору.

…Текучка захлестывала рабочие дни. Нужно было заниматься и строительством, и торговлей, и здравоохранением, и образованием; заботиться о транспорте, о дорогах, о тепле в городе, о закладке на зиму овощей и о многом другом, — от этого никуда не уйдешь. И Владимир Федорович понимал, что так будет все время: «Все время дела, дела… Но ведь нужно думать и о перспективе, о будущем Москвы, ее завтрашнем дне».

Значит Москве нужен Генеральный план. По мнению В.Ф. Промыслова, он должен был раскрыть этот завтрашний день столицы: «Нужен новый Генеральный план на много лет», — пришел он к окончательному выводу и был прав. Дело в том, что существовавший ранее план развития Москвы так и остался невыполненным. К тому же в городе возникли новые проблемы — развивалась экономика, наука, техника, другие отрасли народного хозяйства.

В организации жизни большого города, в градостроительстве появились новые тенденции, возникли новые концепции; мировой опыт в ряде случаев давал в этом отношении неплохие примеры. Так, в строительстве начали внедряться новые технологии, новые материалы, новая техника. Нужно было создать комплексный, системный, всеобъемлющий научно обоснованный документ, который вместе с тем учитывал бы реальные возможности. А это было сделать не так просто.

Каждое министерство, ведомство, завод, предприятие, фабрика, расположенные в Москве, имели свои планы. Так, например, какой-нибудь завод намеревался построить новый склад готовой продукции, министерство предполагало возвести рядом со своим зданием корпус АСУ с вычислительным центром, фабрика — детский сад.

Волновало уже Владимира Федоровича и то, как отнесутся к плану в вышестоящих организациях, что скажут в ЦК? «Конечно, сам Хрущев будет смотреть. А уж он-то найдет, что сказать и что поставить под вопрос. Может быть, зря я затеваю с планом? Не получится ничего», — размышлял он.

Однако желание начать разговор о плане не уходило. А тут октябрьский пленум ЦК 1964 года — Н.С.Хрущева освободили от должности первого секретаря ЦК КПСС; на эту должность был избран Л.И. Брежнев.

Не прошло и месяца после избрания Л.И. Брежнева первым секретарем ЦК КПСС, а В.Ф. Промыслов уже предоставлял ему слово для доклада на торжественном заседании в Кремлевском Дворце съездов на праздновании 47-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. В Москве был установлен порядок: торжественные мероприятия такого уровня, проходившие во Дворце съездов, Колонном зале Дома Союзов или в Большом театре, всегда открывал председатель Исполкома Моссовета. Его роль при этом была чрезвычайно скромной. Нужно было прочитать заранее написанную фразу: «Торжественное заседание, посвященное… объявляется открытым». И Владимир Федорович Промыслов это добросовестно выполнял, а потом после торжественной части вместе с членами президиума пил чай в комнате отдыха.

На этот раз после заседания, когда Л.И. Брежнев уже находился в комнате отдыха, Владимир Федорович подошел к нему и заговорил о Генеральном плане. Не место и не время, конечно, выбрал председатель Мосгорисполкома, чтобы поговорить об этом важном вопросе с первым секретарем ЦК, но так уж вышло… И он очень обрадовался, когда Леонид Ильич с присущей тогда еще ему простотой и оперативностью ответил:

— Раз нужен Москве Генеральный план, значит его надо делать.

В.Ф. Промыслов, конечно, понимал, что это еще не решение вопроса, но слова Л.И. Брежнева окрылили, и работа над составлением плана развития Москвы захватила его. Было проведено множество консультаций со специалистами, встреч с руководителями предприятий и учреждений, различных совещаний, службам и хозяйствам Исполкома даны соответствующие поручения, а В.Ф. Промыслов снова и снова возвращался к цифрам, характеризующим состояние города, прикидывал, что изменится в Москве через два-три года, через пять лет… Он постоянно искал ту точку отсчета, с которой следовало бы вести необходимое прогнозирование будущего.

Ему приносили разные предложения. Но не все, на его взгляд, были удачны. Однако, чтобы не обижать авторов, он не отвергал, а говорил:

— Спасибо… Хорошо… Но давайте подумаем еще.

Владимир Федорович не торопился, хотя понимал, что торопиться надо. Но в работе над планом требовалась обстоятельность. Порой Владимиру Федоровичу казалось, что он слишком углубляется в свои размышления, много тратит на это времени. Но ему хотелось не только вдуматься, а, как говорят, вжиться в каждую цифру и каждый факт:

«Сейчас в Москве гостиничный фонд составляет 13,5 тысячи номеров. И, — продолжал он анализировать цифры, — ничтожно мало! А сколько нужно? Много! Страна открывается…»

И, действительно, наступившая в 60-х годах «хрущевская оттепель» усилила интерес к нашей стране и, конечно, к Москве. Стало больше приезжать гостей. Потребовалось срочно увеличить гостиничный фонд, повысить уровень обслуживания. Гостиницы, несомненно, отставали от европейского уровня сервиса. И от председателя Исполкома идут новые задания, поручения, указания.

Это были еще только приблизительные расчеты, поиск методики, что ли. Сам план будет составляться позже. К этой работе будут подключены научные институты, статистические ведомства, социологические лаборатории — все, кто мог бы помочь Моссовету в этом важном деле, не говоря уже о собственных службах и подразделениях, которые будут задействованы в этом самым активным образом, а пока. Пока только мысли.

Владимир Федорович задумался снова: «Ну, хорошо. Допустим, мы начнем с 1971 года. А на какой период, на сколько лет план должен быть рассчитан? На двадцать? Двадцать пять? Тридцать лет? А что, если мы определим так: план рассчитан на двадцать пять-тридцать лет с учетом прогнозов на более отдаленную перспективу?» Мысль понравилась. В последующем он так и формулировал сроки плана. Эти сроки указывались затем и в самом документе.

В марте 1966 года состоялся XXIII съезд партии, на котором В.Ф. Промыслов был избран членом ЦК КПСС; до этого он с 1956 года являлся членом Центральной ревизионной комиссии КПСС. В.Ф. Промыслов будет оставаться членом ЦК, депутатом Верховного Совета СССР (избран в 1962 году) вплоть до 1986 года.

На другой день после окончания съезда, когда уже были опубликованы списки руководящих органов ЦК КПСС, он, вернувшись домой, увидел на столе шампанское.

— А это зачем? — посмотрел Владимир Федорович на жену.

— Как же! — отозвалась Ирина Иосифовна. — Надо же отметить твое избрание. Членом ЦК стал.

— Это и радостно, и ответственно, — сказал он. — Но все-таки приятно, когда в тебя верят.

— Ужинать будем в большой комнате, а не на кухне, как всегда, — продолжала Ирина Иосифовна, ставя на стол его любимый капустный пирог. — Сегодня у нас праздник!

В июне 1967 года в Москве произошло важное событие — сняли с работы первого секретаря Московского горкома партии Н.Г. Егорычева, который, выступив на Пленуме ЦК КПСС, осмелился высказать тревогу о состоянии обороны страны, предложив обратить на этот вопрос серьезное внимание. На должность первого секретаря МГК КПСС был рекомендован В.В. Гришин, работавший председателем ВЦСПС.

Собрался Пленум МГК КПСС, за стол президиума сели члены бюро Московского городского комитета партии… На Пленуме выступил член Политбюро, секретарь ЦК КПСС М.А. Суслов. Его речь была очень короткой. Он сказал, что Политбюро рекомендует на пост первого секретаря Московского городского комитета партии Гришина Виктора Васильевича и, посмотрев в зал своими сверлящими свинцовыми глазами, добавил:

— Вопросов никаких не задавать.

Вопросов не задали. Не задал их и член бюро Московского городского комитета партии В.Ф. Промыслов. Председатель Мосгорисполкома вспомнил, как звонил ему накануне Л.И. Брежнев и предлагал стать первым секретарем горкома партии, но он отказался: «Что вы! Что вы, Леонид Ильич. Во-первых, мне уже 60 лет, а во-вторых, я хозяйственник, знаю строительство, но я не политик… Думаю, в ЦК есть люди, знающие Москву».

Когда М.А. Суслов приехал на Пленум горкома вместе с В.В. Гришиным, В.Ф. Промыслов сразу же понял, кто будет первым секретарем. На другой день он позвонил новому первому секретарю, хотел встретиться, рассказать о делах, но ему ответили, что секретарь занят, и повесили трубку. Правда, через несколько минут Виктор Васильевич сам позвонил ему, но председатель Исполкома Моссовета понял, что в руководстве горкома многое изменилось — первым секретарем стал кандидат в члены Политбюро: «Теперь так просто не позвонишь. Не то, что при Егорычеве».

Виктор Васильевич предложил В.Ф. Промыслову проехать по Москве, посмотреть город, и они вскоре мчались уже по Кутузовскому проспекту в сторону Триумфальной арки.

— Арка, как известно, раньше стояла у Белорусского вокзала, — пояснял Владимир Федорович. — Потом ее разобрали, и она 30 лет пролежала в Донском монастыре. Но теперь вот восстановили…

— Вы, что же, царей восхваляете? — перебил его В.В. Гришин.

Председатель Исполкома не ожидал такой реплики и твердо ответил:

— Мы воздаем должное нашим предкам, нашим солдатам, которые сражались на Бородинском поле.

Такая у них была первая встреча, но потом отношения В.Ф. Промыслова с В.В. Гришиным вроде бы потеплели…

— Поздравляю вас с большим событием, которое произошло в Москве, — начал однажды первый секретарь горкома партии, когда председатель Мосгорисполкома вошел к нему в кабинет. Спрашивать, «с каким?» — было неудобно, и Владимир Федорович промолчал.

— Каждый москвич может гордиться успехами АЗЛК! — продолжал В.В. Гришин.

В.Ф. Промыслов вспомнил, что с главного конвейера Московского завода малолитражных автомобилей сошел миллионный «Москвич».

— Таких событий в Москве, Виктор Васильевич, бывает много, — оживился председатель Исполкома Моссовета. — Вот в следующем месяце полагаем, что реактивный ИЛ-62 совершит первый пассажирский рейс по маршруту Москва-Ташкент, а в октябре в Москве начнутся регулярные передачи цветного телевидения.

Затем они заговорили о реконструкции Москвы, и председателю Исполкома очень понравилось, что первый секретарь горкома партии поддержал идею разработки Генерального плана развития Москвы.

Между тем приближалось 50-летие Октябрьской социалистической революции. В Москве, как и повсюду, готовились отметить эту дату трудовыми успехами. На предприятиях шло социалистическое соревнование, все организации трудились над выполнением планов, намеченных к юбилею.

Был такой план и у Моссовета. В ходе его реализации предполагалось осуществить в городе значительные работы. Намечалось дополнительно ввести в строй большое количество жилья, открыть новые магазины, объекты культурно-бытового назначения, спортивные сооружения; проложить новые дороги, соорудить новые транспортные развязки. В частности, предполагалось закончить строительство сложного транспортного пересечения на площади Савеловского вокзала и транспортного пересечения на Добрынинской площади; соорудить эстакаду на Самотечной площади; продолжить новую трассу от Марьиной рощи до Красной Пресни, ввести в строй Останкинский телецентр.

В этот период особенно была заметна активность москвичей. Всей стране стали известны имена строителей В.А. Затворницкого, Н.А. Злобина, Г.В. Масленникова и многих других. В это же время специалисты создали «Единый каталог унифицированных изделий заводского изготовления». Ценность каталога заключалась в том, что была разработана опись, определены типоразмеры деталей и конструкций, из которых буквально можно было собирать здания различного назначения, различной этажности и конфигурации. Без сомнения можно сказать, что каталог сыграл большую роль в строительном деле Москвы, в осуществлении плана ее развития.

Этим каталогом будут потом пользоваться и строители других городов России. Где-нибудь в Туле или Калуге или в каком-нибудь другом городе можно увидеть школы, больницы, детские сады похожие на московские. Ну, точно такие, как в Москве! Так вот… Они все собраны по этому каталогу.

Вообще нужно сказать, что Москва была в буквальном смысле лабораторией в строительном деле. Отсюда в практику внедрялись новые строительные технологии, новые методы работы, новая организация труда.

Продолжалась работа и над Генеральным планом развития Москвы. Моссовет вывел из Главмосстроя и создал самостоятельные главные управления по промышленному строительству, по специальным и монтажным работам, по строительству дорог, мостов и других инженерных сооружений. Кроме того, было создано несколько проектно-строительных объединений, расширены объемы выполняемых экспериментальных работ и увеличены мощности такой ведущей организации, как проектно-конструкторское и производственное объединение «Прокатдеталь».

…Итоги проделанной работы подведены были к 50-летию Советской власти. Московская промышленность, строительство, городское хозяйство выполнили все взятые на себя обязательства.

Накануне юбилея 6 октября вышла книга В.Ф. Промыслова «Развитие индустриального строительства в Москве», в которой он обобщил опыт московских строителей, рассказал об исторических особенностях планировки Москвы, раскрыл принципы реконструкции города. Издание представляло собой в определенном смысле слова пособие для строителей. В нем освещались методы и технология строительства, рассматривались особенности сооружения различных объектов, вопросы совершенствования управления строительством. В.Ф. Промыслов писал о необходимости использования в строительном деле счетно-вычислительной техники и современных средств связи.

В марте 1971 года на XXIV съезде КПСС в докладе Генерального секретаря партии Л.И. Брежнева прозвучали слова о превращении Москвы в образцовый коммунистический город. Они были для Промыслова, как, впрочем, и для всего московского руководства, полной неожиданностью: «Что это значит? — сразу же возник вопрос. — Что значит: Москва должна стать образцовым коммунистическим городом?»

В перерыве подошел к В.В. Гришину. И для него, члена Политбюро, выдвинутая в докладе идея тоже была новостью. Как выяснилось позже, эти слова вписал в последний момент в доклад Л.И. Брежнева один из его помощников, даже возможно, не согласовав их с самим докладчиком. Теперь надо было создавать концепцию развития образцового коммунистического города: ведь генсек сказал. Но концепции так и не получилось, не говоря уже о коммунистическом городе.

В апреле 1970 года состоялась конференция, посвященная 100-летию со дня рождения В.И. Ленина. На ней выступил и В.Ф. Промыслов с докладом «Совет депутатов трудящихся столицы в заботе о городе и его населении».

Скажем сразу, что это не был сугубо теоретический доклад. Он, правда, включал в себя цитаты из собрания сочинений В.И. Ленина и материалов XXIII съезда КПСС, но в основном посвящался практическим вопросам деятельности Московского городского и районных Советов депутатов трудящихся.

В.Ф. Промыслов отметил, что Московский городской и районные Советы в своей работе тесно связаны с трудящимися города, опираются на многочисленный советский актив, насчитывающий более 500 тысяч москвичей: «Речь идет о массовых самодеятельных организациях, таких, как домовые комитеты, товарищеские суды, работающие непосредственно по месту жительства трудящихся, родительские комитеты при школах и общественные советы при медицинских учреждениях».

В докладе подчеркивалось, что в Москве немногим более чем за полвека осуществлены огромные социальные преобразования, что Москва превратилась в передовой город с высокоразвитым городским хозяйством, город, где очень много сделано для улучшения труда, быта и отдыха его жителей.

Заканчивая свое выступление, В.Ф. Промыслов коснулся Генерального плана развития Москвы, работа над которым вот-вот должна была завершиться. Оценивая его в целом, он сказал, что новый Генеральный план будет разносторонней программой дальнейшего развития города, что эта программа исходит из возросшего политического и экономического могущества страны, достижений советской науки и техники, из необходимости планомерного и комплексного развития всех отраслей народного хозяйства Москвы и Московской области.

После выступления к нему подошел академик П.Н. Федосеев, принялся хвалить его доклад, подчеркивая высокий научный уровень. Владимир Федорович молчаливо на него посмотрел, подумал: «Наука — это ваше дело. Наше — практика.» Которая должна была воплотиться в том числе с реализацией проекта Генплана развития Москвы, о готовности которого В.Ф. Промыслов позвонил В.В. Гришину. Тот, выдержав паузу, сказал:

— Ну, что же? Очень хорошо. Будем смотреть. Вы подумайте, как это лучше сделать. А документы плана пришлите мне, направьте членам бюро.

«Что он имел в виду, когда сказал: «Подумайте, как это лучше сделать, — начал размышлять В.Ф. Промыслов, повесив трубку. — А, действительно, как знакомить с планом? Гришин прав. Не соберешь же всех на собрание и не начнешь же его зачитывать?»

И вот диаметром 12–14 метров в Глав АПУ был сделан макет Москвы. Он представлял, если так можно сказать, Москву в миниатюре. На нем были изображены все улицы, площади, переулки, шоссейные магистрали, парки, мосты, набережные; голубой лентой по макету проходила Москва-река. Удивительный был макет — при желании на нем можно было разглядеть свой дом.

Самое главное, конечно, заключалось в том, что макет позволял представить себе будущую Москву. На обсуждение макета в Манеже собрались члены бюро горкома партии, депутаты Моссовета, представители Союза архитекторов, Академии художеств, общественных организаций; была здесь и большая группа специалистов различных отраслей городского хозяйства. Сначала восхищались макетом: на нем можно было увидеть дневную и вечернюю Москву. Это впечатление создавало искусно сделанное освещение, а потом приступили к обсуждению. Все началось с Замоскворечья. Его предполагалось застроить 17-25-этажными домами.

— Неужели все старые здания будут здесь снесены? — спросил В.В. Гришин. — Мы не можем согласиться с этим предложением.

Владимир Федорович задумчиво покачал головой. «А ведь не учли. Надо же по возможности сохранить исторические места».

Проект плана развития Москвы принят не был, и Глав АПУ было поручено его переработать. Через какое-то время, после значительных доработок Генеральный план развития Москвы все-таки будет утвержден, а в июне 1971 года одобрен ЦК КПСС и правительством.

В июне 1971 года вышло и Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О пятилетнем плане комплексного развития промышленности и городского хозяйства г. Москвы на 1971–1975 гг.» Постановление конкретизировало задачи с учетом их решения в девятой пятилетке.

Началась работа по осуществлению Генерального плана развития Москвы. Уже в 1972 году был реконструирован ряд промышленных предприятий, полным ходом шла застройка жилищных комплексов Химки-Ховрино, Беляево-Богородское, Коньково-Деревлево; завершилось сооружение Краснопресненской линии метрополитена — были открыты станции: «Баррикадная», «Улица 1905 года», «Беговая», «Полежаевская», «Октябрьское поле»; в этом же году закончилось строительство нового здания Московского художественного театра. И это было только началом осуществления Генерального плана развития Москвы.

— Ты помнишь, что сегодня нашему ребенку исполняется 40 лет? — спросила с улыбкой Ирина Иосифовна мужа.

— Конечно! 11 апреля 1973 года — день рождения Валентина.

— Он ждет нас сегодня к семи часам. Сможешь?

— Конечно, конечно…

Но он приехал на день рождения к сыну, когда гости уже давно сидели за столом и было произнесено много тостов. Остановился у двери и посмотрел на всех так, будто был виноват. А вины не было — его на шесть часов вызвали в ЦК партии по поводу строительства новых посольств в Москве.

— Мы с мамой поздравляем тебя, дорогой Валентин, — начал он, посмотрев на Ирину Иосифовну, которая стояла рядом, держа в руках большую коробку.

— Это часы, — кивнул Владимир Федорович на коробку. — Пусть они, сынок, отбивают тебе в жизни только счастливые минуты.

Он подошел к сыну и крепко, по-мужски, поцеловал его.

С появлением В.Ф. Промыслова гости оживились, к нему потянулись с рюмками, бокалами, послышались даже «деловые» вопросы.

— А правда, говорят, Владимир Федорович, что все старые дома в Москве скоро будут сносить?

— Ну, не все, конечно, улыбнулся он, беря с блюда кусок своего любимого капустного пирога. — Ветхие, пришедшие в негодность, будут сносить, что уже и делалось, и делается.

— Вот мы живем в старом доме.

— А где вы живете? — спросил Промыслов.

— Мархлевского, 3.

— Это хотя и старый, но крепкий дом. Имеет надстройку. Его сносить не будут, — объяснил Владимир Федорович.

Все поразились, что председатель Мосгорисполкома знает этот дом и даже помнит, что на нем надстройка.

Следует заметить, что В.Ф. Промыслов вообще великолепно знал Москву, помнил сотни названий улиц, переулков, проездов, даже дома, которые стояли на них; мог назвать маршруты троллейбусов, автобусов, их конечные остановки, и уж, конечно, хорошо представлял себе, где что в Москве строится.

Когда уходил со дня рождения — нужно было в этот день еще встретить делегацию муниципалитета Праги, — сын со снохой пошли проводить его до машины.

— А у нас новость, отец, — сказал Валентин Владимирович. — Анне на работе садовый участок дают. Дачу будем строить.

Он строго посмотрел на сноху и сына и заключил:

— Никаких участков и никаких дач.

Сам никогда не имел собственной дачи и детям запретил иметь. Такой был Владимир Федорович. И от «Мерседеса», который ему подарила в то время западногерманская фирма, он отказался, хотя немцы со свойственной им точностью указали в документах, что машину дарят лично ему и что просят разрешить В.Ф. Промыслову пользоваться ею как личной собственностью. Он все-таки передал «Мерседес» государству.

Когда ехал от сына на Киевский вокзал, куда пребывал поезд из Праги, увидел освещенное здание Московского университета на Ленинских горах, вспомнил, что в этом году исполняется 20 лет со дня его открытия.

1 сентября — в день начала нового учебного года — В.Ф. Промыслов был у студентов университета, выступал перед ними, а потом присутствовал на одной из лекций, после которой его пригласили на другую, но он, улыбаясь своей сдержанной улыбкой, отказался:

— С удовольствием пошел бы. Очень интересно слушать ваших профессоров. Но мое студенческое время уже давно кончилось, теперь — ваше. Берегите его!

В Москве в 1972-73 учебном году в вузах, включая заочников, обучались 618,9 тысячи человек, а по данным Московского статистического управления, на 15 января 1970 года в столице было 99,99 % грамотных. Каждый пятый москвич имел высшее образование, каждый третий — среднее специальное или незаконченное высшее.

В октябре 1974 года Промыслов оказался в Вене на сессии Международного конгресса Олимпийского Комитета. На сессии рассматривалась заявка Москвы, как города — претендента на проведение Олимпийских игр 1980 года. Это была уже вторая попытка. Первая, в 1970 году, в Амстердаме окончилась неудачей. Тогда решили провести Олимпиаду в Монреале.

Владимир Федорович, естественно, волновался. «Неужели и на этот раз будет неудача?» Президент Олимпийского Комитета, с которым он был хорошо знаком, лорд Килланин успокаивал его:

— Все будет хорош, господин Промыслов. Вы ест… победит!

Он плохо говорил по-русски, но понять все-таки было можно. И хотя всегда рядом находился переводчик, лорд Килланин с В.Ф. Промысловым всегда говорил на русском языке.

Прекрасная пора осени в Вене, а особенно в Венском лесу. Деревья стоят усыпанные золотом листвы, и тишина. Мощеная дорога тянется ввысь. Вспоминается волшебная мелодия Штрауса «Сказки Венского леса». Владимир Федорович выкроил время и утром отправился в Венский лет. А как иначе? Быть в Вене и не увидеть Венского леса?

Сессия Олимпийского Комитета начиналась в 11 утра. Назад возвращался пешком. Машина, которая ему была выделена Олимпийским Комитетом, ехала сзади. Переводчица рассказывала ему о Вене.

— Перед вами собор святого Стефана, — показывала она на величественное сооружение пятнадцатого века. — А это Хофбург, резиденция Габсбургов.

Дворцы в стиле барокко окружали со всех сторон. Семнадцатый, восемнадцатый век. Знаменитый Венский оперный театр. Владимир Федорович залюбовался лепниной фасада — поистине беспределен гений человека. Иногда он переводил взгляд на проезжающие машины, автобусы, литые решетки перед домами. Он обратил внимание на телефонные будки, в каждой из которых лежал на полочке толстый справочник телефонов. Мужчина в фартуке и зеленых резиновых перчатках мыл мылом у маленького магазинчика асфальт; разносчик молока оставлял бутылки прямо у дверей домов. Как далеко еще Москве до всего этого. Хотя, казалось бы, что тут особенного? Но у нас? Попробуй, оставь…

Настроение его изменилось. Он слушал переводчицу уже менее внимательно, думал о Москве.

Сессия МОК избрала Москву местом проведения следующих Олимпийских игр.

— Я говорит! Говорит! — радостно стал пожимать ему руку лорд Килланин. — Я поздравлят вас!..

Председатель Исполкома Моссовета поблагодарил членов Комитета за оказанные Москве честь и доверие и пообещал, что город все сделает для того, чтобы Олимпийские игры прошли успешно.

Вернувшись из Вены, сразу услышал от секретариата, что несколько раз звонил В.В. Гришин.

— Очень интересовался, когда вы вернетесь…

Информация не обрадовала. Так случалось, когда он бывал за границей; первый секретарь МГК КПСС неизменно ему звонил, именно в это время он ему всегда был очень нужен.

Войдя в кабинет, Промыслов позвонил В.В. Гришину, начал докладывать, что сессия конгресса МОК избрала Москву местом проведения следующих Олимпийских игр.

— Уже знаю, — ответил ему Виктор Васильевич. — Мне ведь «тассовку» сразу же положили, как только закончилась сессия. Ну что же? Поздравляю вас.

— Спасибо.

Владимир Федорович подумал: «И Гришина нужно тоже поздравить», но не успел — первый секретарь стал спрашивать о лимитах, которые Моссовет выделяет в этом году для иногородних. Дело в том, что при растущих темпах развития города в Москве стало не хватать рабочих рук в промышленности, в строительстве, на транспорте, в других отраслях народного хозяйства, поэтому и стали приглашать в столицу на работу из других мест России.

Целые корпуса многоэтажных домов отдавались под жилье иногородним, что, конечно, влияло на решение жилищной проблемы коренных москвичей. Возникали и дополнительные трудности в обеспечении жителей Москвы промышленными и продовольственными товарами. Эта ситуация сказывалась и на поддержании в городе общественного порядка. Мер, принимаемых Моссоветом, к сожалению, было недостаточно.

С октября 1977 года должность В.Ф. Промыслова стала называться не председатель Исполкома Московского городского Совета депутатов трудящихся, а председатель Исполкома Московского городского Совета народных депутатов. Посчитали, что это название точнее отражает текущий момент, хотя существо деятельности Советов осталось прежним.

Что же касается работы Исполкома Моссовета, то В.Ф. Промыслов проявлял постоянную заботу о внедрении и распространении в его службах автоматизированных систем управления. В Москве (пожалуй, впервые в Советском Союзе) в ее городском хозяйстве — энергетике, водоснабжении, газовом обеспечении и т. д. — были введены эти системы. Теперь в центре водоснабжения, нажав кнопку, можно было увидеть, сколько в этот день в Москве потреблено воды, а в центре энергоснабжения — сколько нагорело миллионов ватт в том или ином районе и даже микрорайоне.

Но, тем не менее, автоматизированные системы нуждались в расширении программ, увеличении объема «памяти» — вставал вопрос о компьютеризации. Как-то председатель Исполкома Моссовета целый день провел в Зеленограде, а потом приезжал сюда еще и еще: интересовали возможности использования ЭВМ в службах Исполкома.

Но при всех заботах на первый план выдвигалась задача подготовки к Олимпиаде-80. Владимир Федорович вспоминал Универсиаду-73: «Ну что там было за строительство! Освоили и благоустроили каких-то 130 гектаров земли. А тут! Нужно будет строить в разных концах Москвы! В Лужниках, в Измайлове, в Сокольниках, у Битцевского лесопарка, на проспекте Мира. К тому же необходимо будет реконструировать стадионы «Динамо», «Юных пионеров», другие объекты. И все это надо сделать на уровне мировых требований и в олимпийском темпе».

Чем меньше дней оставалось до XXII Олимпиады, тем больше становилось работы: «Построить все, мы, конечно, построим, — думал Владимир Федорович. — Не бывало такого на Руси, чтобы строители подводили. Последний гвоздь в последнюю минуту забьют. И обслуживание гостей тоже организуем на самом высоком уровне. Это мы умеем! Опять же гордость скажется! Что мы хуже других? А вот как быть с общественным порядком?»

Милицейские сводки не радовали. Они каждый день сообщали о грабежах, разбоях, убийствах: «И ведь нет никакой тенденции к снижению преступности, — смотрел утром на сводки председатель Мосгорисполкома. — Министерство внутренних дел, правда, обещало помочь в Олимпиаду силами, добавить людей для охраны общественного порядка в городе, но решит ли это проблемы?»

Он обратил внимание на статистику совершаемых в Москве преступлений не москвичами, а приезжающими, «гостями столицы» из других городов и республик. Напротив фамилий многих из них было написано: «нигде не работает», «без определенных занятий». «Конечно, преступный элемент может активизироваться в Москве во время Олимпиады. Что же делать?»

И В.Ф. Промыслов вносит предложение: Москву в дни Олимпиады закрыть! Другими словами, ужесточить в это время в нее въезд. Конечно, это не касалось людей, приезжающих в Москву по служебной надобности или по каким-то другим причинам — к родственникам, знакомым, но теперь каждый приезжающий должен был предъявлять соответствующие документы.

Правда, некоторые председателя Исполкома не поддержали, стали говорить: «Как же это, так закрыть Москву? Москва — столица, и в нее каждый гражданин Советского Союза имеет право приехать в любое время». «Гражданин, но не преступник.» — ответил как-то он одному из своих оппонентов. «А вы что, товарищ Промыслов, по лицам можете читать, кто преступник, а кто нет?»

В.Ф. Промыслов все-таки настоял на том, чтобы в Москву в дни Олимпиады не было бесконтрольного въезда. На улицах, в магазинах, в метро сразу же поубавилось людей, каждый человек, казалось, теперь был на виду, да и сами москвичи стали более дисциплинированными. В Москве появился какой-то особый лоск.

Провели Олимпиаду-80 с честью. Спортсмены, гости, приехавшие в столицу, отмечали высокий уровень ее подготовки. К летним Олимпийским Играм были возведены: спортивный комплекс «Олимпийский» на проспекте Мира, Олимпийская деревня на Юго-Западе Москвы, в которой во время Олимпиады размещались 12 тысяч спортсменов, крытый велотрек в Крылатском, дворец спорта «Динамо» на улице Лавочкина, гостиничный комплекс в Измайлове, гостиница «Спорт» на Ленинском проспекте, туристский комплекс «Салют» и многие другие спортивные и общественные сооружения.

Олимпиада прошла, продолжались будни. Они требовали участия В.Ф. Промыслова в различных мероприятиях, в том числе на заседаниях в горкоме партии. Он, кстати, всегда с нежеланием присутствовал на бюро горкома, когда слушался какой-нибудь вопрос, касающийся деятельности служб, подразделений Моссовета, или когда кто-то из руководителей его управлений отчитывался, — знал, что В.В. Гришин обязательно лично обратится к нему или сделает какое-нибудь замечание.

Однажды, когда на бюро горкома рассматривался вопрос о ближайших перспективах строительства в Москве и докладчик — один из руководителей Мосстроя — все время упоминал о необходимости скорейшей застройки района Теплого Стана, Виктор Васильевич остановил его:

— Ну, что вы все Теплый Стан, Теплый Стан, — недовольно заметил он. — Вы лучше скажите нам, когда мы будем сносить «деревяшки» в центре Москвы и на их месте строить новые дома? Ведь чтобы строить в Теплом Стане, туда нужно прежде всего вести дороги, подтягивать коммуникации, а средства сейчас очень ограниченны. Деревянные дома в центре нам все равно придется сносить. Поэтому, может быть, начать делать это сейчас, а Теплый Стан подождет пока? Вы подсчитайте. Дайте нам два проекта, а мы посмотрим, что и где выгоднее строить сейчас? Если окажется, что вы правы, то мы все — в Теплый Стан.

И повернулся к В.Ф. Промыслову:

— Так, Владимир Федорович?

Председатель Исполкома не нашел, что ответить.

Был и такой эпизод. Начальник управления культуры Моссовета Б.Е. Родионов докладывал о подготовке московских театров к празднованию 100-летия со дня рождения В.И. Ленина. Начал с детских театров, Театра имени Гоголя, Театра на Малой Бронной. Виктор Васильевич его остановил.

— Вы доложите сначала нам, что будут ставить наши ведущие московские театры: МХАТ, Малый театр?

Борис Евгеньевич Родионов заглянул в бумагу.

— Малый театр, — ответил он, — будет ставить «Разбойники».

— Ну вот, Владимир Федорович, дожили, — взглянул В.В. Гришин на В.Ф. Промыслова. — К 100-летию Ленина «Разбойники».

Виктор Васильевич, может быть, не знал, что это «Разбойники» Шиллера.

…Стоит в Москве на Преображенской площади кинотеатр имени Моссовета. Красивый кинотеатр. Но мало, очевидно, кому известно, что он должен был носить другое название. Расскажем в этой связи историю, которую знаем.

Владимир Федорович уже давно хотел назвать именем Моссовета кинотеатр. Думал, очевидно, вот Театр имени Моссовета есть, а кинотеатра нет. Новый кинотеатр строился на территории тогдашнего Куйбышевского района, трудящиеся которого дружили с Черноморским флотом: обменивались делегациями, посылали морякам книги, подарки и даже шефствовали над отдельными кораблями. Поэтому в райкоме партии и Исполкоме решили назвать новый кинотеатр «Балаклава» в честь исторического места под Севастополем, где располагалась во время войны база подводного флота.

Однако в один из дней в кабинете первого секретаря Куйбышевского райкома партии Павла Михайловича Володина раздался телефонный звонок из приемной В.Ф. Промыслова и голос произнес:

— Соединяю вас с Владимиром Федоровичем.

Председатель Мосгорисполкома сказал первому секретарю, что кинотетатр будет называться именем Моссовета.

Павел Михайлович начал убеждать В.Ф. Промыслова, что делать этого не следует, что в Москве много еще будет строиться кинотеатров, которым можно дать такое название, сказал, что на Черноморском флоте уже знают, что кинотеатр будет называться «Балаклава», но председатель Исполкома Моссовета стоял на своем.

— Нам даже для оформления фойе кинотеатра моряки перескоп прислали, — произнес как аргумент первый секретарь, но В.Ф. Промыслов не соглашался.

П.М. Володин ездил к нему на прием, снова убеждал, но добиться ничего не смог. Были и письма трудящихся Куйбышевского района к председателю Исполкома Моссовета с просьбами назвать кинотеатр «Балаклава», однако и они тоже не помогли. В конце концов было принято решение назвать кинотеатр именем Моссовета.

Упрямым был В.Ф. Промыслов.

А потом через некоторое время у Владимира Федоровича совсем расстроились отношения с первым секретарем Куйбышевского РК КПСС. Это было уже, когда Генеральным секретарем ЦК партии стал К.У. Черненко.

Константин Устинович Черненко баллотировался в Верховный Совет народных депутатов по Куйбышевскому избирательному округу. Естественно, в этой связи бывал в районе, встречался с первым секретарем райкома, председателем райисполкома. Они-то однажды на одной из встреч с К.У. Черненко и сказали ему, что хорошо было бы продлить линию метро до Метрогородка.

— Микрорайон там густо заселен метростроевцами, и именно они-то остались без метро, — сказал П.М. Володин. — А наземный транспорт часто не справляется.

— Мы предполагаем там и дальше вести жилищное строительство, — дополнил председатель исполкома райсовета Геннадий Николаевич Гаврилов. — Еще больше возникнет трудностей.

— Оформляйте предложения, готовьте документы, — тут же согласился К.У. Черненко.

И вот через несколько дней в кабинете П.М. Володина снова раздался звонок из приемной В.Ф. Промыслова и тот же голос, как всегда, произнес:

— Соединяю вас с Владимиром Федоровичем.

— Вы почему, Павел Михайлович, распоряжаетесь городским бюджетом? — недружелюбно начал председатель Исполкома.

П.М. Володин не понял, о чем речь, и Владимир Федорович пояснил, что по поручению ЦК он получил от горкома партии задание строить метро в сторону улицы Подбельского.

— Я знаю, откуда дует ветер, — заметил В.Ф. Промыслов, намекая на их обращение с председателем райисполкома к К.У. Черненко, и продолжил:

— А деньги, деньги где? У нас же уже все распланировано, все распределено. А потом проект? О проекте никто еще даже и не думал.

Павел Михайлович молчал. Конечно, В.Ф. Промыслов был прав, выражая свое недовольство. Что ни говори, а это волевое решение «сверху» вносило большие сложности. Действительно, строительство новой ветки метро стоило не дешево, к тому же нужно было обеспечить строительные мощности, выделить материалы и т. д. Где взять все это, если уже все распланировано и учтено? И что вообще получится, если так, с ходу, будут давать задания? Сегодня метро строить здесь, завтра там. Метро — дело серьезное!

Промыслов хотел поговорить с В.В. Гришиным: может, он убедит Генерального секретаря, что метро сейчас в район Подбельского не следует вести, но потом раздумал. Делать было нечего, указание Генерального секретаря ЦК КПСС дано, надо готовиться строить, и вскоре в его кабинете собралось совещание по поводу проектирования линии метро в сторону улицы Подбельского.

Собравшиеся тоже высказали сомнения по этому поводу.

— Как это так сразу строить несколько километров метро? К тому же в незнакомом месте? Об этом микрорайоне никогда раньше и речи не было, — раздавались негромкие голоса.

В.Ф. Промыслов предложил не обсуждать трудности, а вести разговор по-существу.

— Сколько бы мы не вздыхали, а строить все равно придется, — сказал он, — поэтому давайте, не теряя времени, будем говорить о том, как будем строить, когда, в какие сроки, что для этого нужно?

— Там почва не очень подходящая, Владимир Федорович, — заметил один из метростроевцев. — Надо будет серьезно укреплять. Я там строил «Преображенку». С одними плавунами замучились.

Владимир Федорович недовольно на него взглянул.

— Я же просил не говорить о трудностях. Понимаю, что трудно, но делать все равно нужно будет. Вот и ищите решения, делайте, проектируйте. Да что я вам советую. Вы сами знаете, что нужно делать, — сказал председатель Мосгорисполкома и подошел к карте «Преображенская площадь — улица Подбельского», которая уже висела у него в кабинете.

Трудно далось строительство этой ветки метро — пришлось не только вытаскивать тысячи кубометров земли, опоясывать тоннель железобетоном, строить и оснащать пути, возводить и оформлять станции, подключать к энергосистеме, системе водоснабжения, тепловому обеспечению метрополитена, но, как и предполагали специалисты, пришлось значительно укреплять почву, производить «жильное» цементирование, что потребовало огромных затрат. Но ветка была все-таки построена.

Новые станции метро открылись в 1990 году. Их было две — «Черкизовская» и «Улица Подбельского». Павел Михайлович Володин позвонил В.Ф. Промыслову (он был уже на пенсии), пригласил на открытие, но тот не приехал.

Технический персонал, который каждодневно окружал В.Ф. Промыслова, — секретари, уборщицы, официантки, шоферы — чрезвычайно гордились тем, что работают с председателем Исполкома Моссовета. И в этой связи некоторые из них были с большим, как говорят, понятием о себе. Один, например, шофер, который возил В.Ф. Промыслова, ни с кем не разговаривал и даже не здоровался в гараже, а когда привозил председателя Исполкома на какое-нибудь совещание, собрание или другое мероприятие, никогда не выходил из машины, чтобы не общаться с другими шоферами, которые тоже привозили своих начальников. Он оставался сидеть за рулем, ожидая, когда хлопнет задняя дверь — значит, хозяин сел! Владимир Федорович всегда ездил на заднем сиденье.

Однажды с этим шофером произошел казус. Привезя В.Ф. Промыслова в горком партии и ожидая его, как всегда в машине, он часа через два услышал, как хлопнула задняя дверь, и, сняв тормоз, нажал на газ. Черный ЗИЛ стремительно двинулся в места и помчался. Подъехав к Моссовету, шофер очень удивился, что Владимира Федоровича в машине нет, а на заднем сиденье лежит только его шляпа (!?).

Оказалось, что, когда председатель Исполкома, подойдя к машине уже хотел сесть, его кто-то окликнул. Он бросил в машину шляпу, хлопнул дверью и повернулся к человеку, который был рядом. Им оказался один из его заместителей, которому срочно нужно было согласовать с ним какой-то вопрос. Они начали разговаривать. Шофер же, услышав, что дверь хлопнула, решил, что В.Ф. Промыслов сел в машину, и, не повернув головы и даже не взглянув в зеркальце, нажал на газ. Так и привез в Моссовет одну лишь шляпу председателя.

В последние годы, очевидно, в связи с почтенным возрастом, В.Ф. Промыслову становилось работать все труднее, больше уставал, слабее стала память. В его окружении поговаривали, что он даже не знает всех своих заместителей, их обязанности, не помнит имена, не может собранно вести деловые совещания, проявлять инициативу, анализировать положение дел, решать практические вопросы…

В своих мемуарах «От Хрущева до Горбачева» В.В. Гришин так оценивает деятельность Горисполкома и его председателя: «Иногда горкому приходилось принимать на себя рассмотрение и решение некоторых вопросов жизнедеятельности Москвы. Вызывалось это тем, что Горисполком их плохо решал. В недостатках работы Исполкома, его аппарата, подразделений Совета сказывались инертность, слабая активность, нетребовательность председателя Горисполкома В.Ф. Промыслова. Он в значительной мере был занят выполнением представительских функций. Много времени занимали его многочисленные зарубежные поездки, а для решения вопросов работы Горисполкома, городских проблем его не хватало. Попытки поправить председателя, улучшить стиль работы ни к чему не приводили. Он имел поддержку в руководящих органах и мало реагировал на замечания и критику МГК КПСС».

В послесловии к этой книге бывший помощник В.В. Гришина Юрий Изюмов пишет, что горком партии не раз ставил вопрос о замене В.Ф. Промыслова на посту председателя Мосгорисполкома. «Но того в обиду не давали Брежнев, Громыко, другие влиятельные члены Политбюро. Промыслов был им очень нужен: быстро и четко решал все вопросы (квартиры, гаражи, дачи и пр.) для их многочисленных родственников и протеже».

Добавим, что В.В. Гришин неоднократно хотел заслушать на бюро горкома партии полный отчет председателя о деятельности Исполкома Моссовета, но этого тоже не удавалось.

По-разному, очевидно, можно относиться к Владимиру Федоровичу Промыслову. Но нам хочется сказать о том, что почти за четверть века, которые он пробыл на посту председателя Исполкома Моссовета, в Москве было очень много сделано.

Преобразилось хозяйство города, на основе научно-технического прогресса получили дальнейшее развитие промышленность, транспорт, коммунально-бытовое обслуживание. Да разве все перечислишь! За свой многолетний труд Владимир Федорович Промыслов был награжден тремя орденами Ленина, другими орденами и медалями.

Летом 1986 года, когда В.Ф. Промыслов был уже на пенсии, я увидел его на Тверском бульваре. Бульвар освещался лучами заходящего солнца. Он задумчиво сидел на скамейке в тени нависающих ветвей. Может быть, вспоминал свою непростую, напряженную жизнь и думал о том, что в ней было главным. Может быть, думал о городе, которому отдал столько сил и лет.

Владимир Федорович Промыслов скончался 24 мая 1993 года; его похоронили в Москве на Троекуровском кладбище.

Литература

1. История Москвы в годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период. М., 1967.

2. Архитектура и строительство Москвы. 1966. № 2.

3. История Москвы. Краткий очерк. М., 1974.

4. См.: Гришин В.В. От Хрущева до Горбачева. Политические портреты пяти генсеков и А.Н.Косыгина. Мемуары. М., 1996.

5. См.: История Москвы. Хрестоматия в 4 т. — Т. IV: Столица России и Советского государства (1914–1991 гг.) / Сост. М.М.Горинов. — М., 1997.

6. Белов В.И. Все впереди. М., 1993. Цит. по: История Москвы. Хрестоматия в 4 т. Т. IV. С. 437.

Часть пятая. Перестройка. Перестрелка. Демократия. Гласность. Столица меняется. Вперед, Россия — наше Отечество! 1986 — 2016

Валерий Тимофеевич Сайкин

Гавриил Харитонович Попов

Юрий Михайлович Лужков

Сергей Семенович Собянин

Валерий Воронин. Борцовская стать. Валерий Тимофеевич Сайкин

И всегда, что бы я ни делал, какой бы высокий пост ни занимал, главным для меня было — чувство ответственности перед людьми, ради которых я работал. Личное удовлетворение приходило тогда, когда удавалось решить общую для всех проблему. Сейчас, когда имеется масса примеров использования власти в корыстных интересах, это звучит наивно и похоже на словесный штамп. Но я абсолютно искренен.

В.Т. Сайкин

Валерий Тимофеевич Сайкин.

Род. 03.08.1937

На вершине московской власти с 03.01.1986 по 13.04.1990

Валерий Тимофеевич Сайкин был избран председателем Мосгорисполкома 3 января 1986 года. Выдвижение опытного хозяйственника, генерального директора ЗИЛа на руководство органом исполнительной власти Москвы стало неожиданным для многих. Больше всего были удивлены и озабочены работники ЗИЛа и аппарата Мосгорисполкома.

Действительно, за 4 года до своего избрания председателем Сайкин стал генеральным директором ЗИЛа, которому он посвятил всю свою трудовую жизнь. Лучшей кандидатуры для руководства заводом не было. Человек был на своем месте, и вдруг неожиданный поворот в судьбе. На заводе сомневались, сможет ли Сайкин ужиться с чиновниками из Мосгорисполкома, будет ли там воспринят его стиль работы.

Работники Мосгорисполкома были удивлены назначением Сайкина не менее заводчан. Сайкин был первым с ноября 1917 года руководителем исполнительной городской власти, который не работал до прихода в Моссовет в советских или партийных органах. В Мосгорисполкоме небезосновательно боялись, что новый председатель станет пренебрегать его традиционными принципами. А соблюдение традиций в организации работы многочисленных городских управлений и служб было чуть ли не показателем уровня профессионализма.

Не все традиции, конечно, плохи, но многие из моссоветовских позволяли аппарату, работая над проблемой, ничего не делать по существу для ее решения. Рассмотреть и отказать, не объяснив, не изучив. Незадолго до своего перехода в Мосгорисполком Сайкин сам столкнулся с этим. Дела завода требовали решения городских властей. Придя на прием к одному из руководителей Мосгорисполкома, Сайкин после долгого ожидания в приемной получил от него отказ в форме разъяснения, правильного по форме, но издевательского по существу. Валерий Тимофеевич был сильно огорчен. Он столкнулся с безразличием чиновника к чужим проблемам и, выходя из кабинета, в сердцах выругался: «Троцкисты!» Тогда это звучало уничижительно.

Все знали, что с приходом Сайкина в работе всех структур Мосгорисполкома произойдут большие перемены, и даже не потому, что этого захочет сам Сайкин. Необходимость перемен назрела объективно. При прежнем городском руководстве Москва находилась вне критики. В средствах массовой информации наболевшие проблемы подавались как отдельные недостатки, по которым принимались своевременные меры. В городе, который стремился превратиться в образцовый коммунистический, не могло быть иначе.

Возможности городских властей самостоятельно влиять на многие социально-экономические процессы в городе были ограничены. Основная часть его экономики находилась под контролем организаций союзного и республиканского подчинения: предприятия оборонного комплекса, машиностроительные, станкостроительные заводы, обувные и текстильные фабрики, пищевые комбинаты и даже продуктовые базы…

Население Москвы постоянно росло как за счет естественного прироста, так и за счет иногородних рабочих, привлекаемых на промышленные (в основном на автомобилестроительные) и строительные предприятия. Поэтому жилищный вопрос, несмотря на ежегодный ввод более трех миллионов квадратных метров жилья, оставался насущным.

Осваивая новые микрорайоны, строители стремились отчитаться за жилую площадь. Создание инфраструктуры жилого массива — школы, детские сады, поликлиники, магазины и предприятия службы быта — оставлялось на потом, и, как правило, эти объекты вводилась с большим опозданием. Такая, не комплексная, застройка новых жилых районов причиняла массу неудобств новоселам. Выносились соответствующие решения, частично принимались необходимые меры, но рапортовали по-прежнему: метры жилой площади и количество новоселов, получивших новые квартиры. Проблему видели, понимали, но до конца не решали.

Что же касается торговли, то к моменту назначения Сайкина председателем Мосгорисполкома не было темы более криминализированной и скандальной. Бесконечные очереди в магазинах, торговля некачественной плодоовощной продукцией, в Москве нельзя было свободно не то чтобы перекусить, но и просто утолить жажду. Активно процветала торговля «с черного хода», мздоимство за право попасть в ресторан или кафе.

Прибавилось проблем после начала антиалкогольной кампании, ведь появилась возможность для злоупотреблений. В городе прошли аресты крупных руководителей городской торговли. Средства массовой информации в связи с этим прозрачно намекали на то, что небескорыстными покровителями являются руководители исполнительной власти, работники аппарата горкома КПСС.

В сознании людей наличие злоупотреблений в торговле и отсутствие товаров в магазине связано воедино. Если «сажают», а в магазинах по-прежнему очереди, то, выходит, «посадили» не всех — так думали, так говорили.

Все чаще и чаще давали о себе знать сбои в работе подземных коммуникационных линий. Периодическое отсутствие горячей воды, тепла, отключение электричества постепенно превратились в хроническую проблему.

Чтобы разобраться в городском хозяйстве, необходимо очень хорошо знать систему управления города, ее рычаги и механизмы, знать людей — их деловые и человеческие качества, а главное, искренне верить в то, что с помощью целенаправленной работы можно многое изменить к лучшему.

Знающих город опытных управленцев найти на пост председателя можно было. Но нужен был такой человек, который без всякой боязни уверенно взялся бы за решение труднейших проблем, человек с характером и навыками борца. Именно таким человеком и был В.Т. Сайкин.

О таких, как Сайкин, писал в своих романах Джек Лондон. Его герои, сильные, волевые люди, преодолевая все мыслимые и немыслимые препятствия, добиваются намеченной цели. У Сайкина тоже жизнь складывалась сложно. Он проходит путь от рабочего до генерального директора крупнейшего автомобильного завода в Европе, а потом становится мэром столицы России и СССР.

* * *

Валерий Тимофеевич родился 3 августа 1937 года на окраине Москвы, в селе Кожухово, в многодетной рабочей семье:

«В нашей семье, — вспоминает о своей юности В.Т. Сайкин, — было шесть человек детей […]. У нас был свой домик и вокруг него огород. Родители работали, старшие дети учились и помогали по хозяйству, а младшие — в детских яслях и садах. Все было как у всех. Обычный рабочий поселок.

Война все перевернула. Сначала отец, а потом старший брат пошли на фронт. Отец погиб. Брат вернулся. Каким был отец, не помню. Память по крохам, обрывкам детских впечатлений и воспоминаний собрала его образ — смутный и неотчетливый.

Старший брат ушел на фронт в 1942 году, матери одной пришлось поднимать пятерых детей. Она и в годину войны, и в голодное послевоенное время смогла сохранить семью, всех направить по правильному пути, всем быть опорой и поддержкой в трудную минуту. Даже трудно представить, чего ей это стоило, сколько сил она отдала, чтобы мы были в тепле, накормлены, одеты, обуты. Младшая сестренка не выдержала, заболела и умерла.

Но как бы трудно ни приходилось — все ребята, и совсем маленькие и постарше, не чувствовали себя несчастными и обреченными на беспросветную нужду […]

[…] Мы знали, для чего живем и что делать дальше. Мы все готовились к подвигу во имя Родины: во время войны — к военному, после войны — к трудовому, но обязательно к подвигу. Жили ожиданием будущего, чтобы, когда придет время, этот подвиг осуществить […] Голод и бедность (а это было) воспринимались как что-то преходящее, которое нужно пережить и преодолеть. Не стыдно было быть голодным, стыдно было быть трусом […]

В годы моей молодости […] была создана такая система воспитания, при которой все — книги, песни, кинофильмы, образы передовиков, орденоносцев и даже образы руководителей государства — работало на одну великую идею: интересы Родины превыше всего […]

[…] в послевоенное время для того, чтобы учиться, должно было быть не только желание, но и элементарные материальные возможности. В многодетных семьях в рабочих поселках после войны не у всех была возможность только учиться. Надо было подрабатывать. Чаще всего находили работу в порту. Осенью разгружали с барж арбузы и капусту. Платили нам за разгрузку очень немного […]

Очень помогали огороды около дома. Летом там ни одного свободного клочка не было — все сажали редиску, огурцы, помидоры. А на отдельном участке — картошку. У нас было соток пять. Потом все, что вырастили, складывали в погреб. Не запасешь — не проживешь […]

Спорт в моей юности занял особое место. Подвигло меня заняться борьбой, как и многих, наверное, обида. Как-то раз в драке меня старшие помяли сильно. И ни себя не мог защитить, ни товарищей. Вот и взыграло самолюбие. […]

Через борьбу я утверждался как личность, закаливал характер […]»

После окончания семилетки Сайкин поступил в автомеханический техникум. Учился и занимался спортом. На тренировках и соревнованиях себя не жалел. В 14 лет стал чемпионом Москвы, а еще через 4 года получил звание «Мастер спорта СССР», став двукратным чемпионом Союза среди юношей. Встречался на борцовском ковре со многими знаменитыми спортсменами. Бывало и проигрывал, но не терял достоинства. Вот что вспоминает Сайкин о том периоде: «На соревнованиях боролся зло, никогда не тушевался перед авторитетами. Как-то раз на первенстве Союза мне пришлось бороться с трехкратным чемпионом мира Гиви Картозия. Когда я проигрывал ему одно очко, он сбил меня на колено. Я поднялся и продолжил борьбу. Гиви до этого, как правило, чистые победы над мастерами одерживал. А здесь семнадцатилетний перворазрядник с больной ногой. Но я с этого момента боролся так, словно шел в последний бой. Мне надо было выстоять и больше не проиграть ни одного очка. И я этого добился. Потом, когда вернулся с соревнований в Москву, мне рассказали, что сюжет об этом поединке показывали в киножурнале «Новости дня». И хорошо обо мне говорили.

Вот тогда я приобрел в своем районе известность. Я часто слышал на улице, как люди говорили друг другу, что вон идет тот самый Сайкин. Я тогда еще техникум не окончил и очень известностью гордился».

Сайкин был основным кормильцем семьи. Стипендия в техникуме плюс доплата за практику в литейном цехе и плюс стипендия за спортивные достижения — на эти доходы и жила семья.

Имея блестящую перспективу стать выдающимся спортсменом, Валерий, несмотря на юный возраст, принимает ответственное решение расстаться с большим спортом и все силы отдать работе на производстве. После окончания техникума Сайкин в сентябре 1956 года приходит на завод имени И.А. Лихачева и за 30 лет проходит путь от литейщика до генерального директора.

Именно поэтому он до мельчайших подробностей знал работу каждого цеха. Большую часть своего рабочего времени он находился не в заводоуправлении, а среди рабочих и инженеров на производственных участках.

С безразличием и пассивным отношением к работе, с нарушениями трудовой дисциплины Сайкин мириться не мог. Однажды, возвращаясь поздно вечером домой, Сайкин случайно столкнулся в лифте с тремя руководителями среднего уровня, которые задержались в заводоуправлении, чтобы выпить после работы. Выходя из лифта, Сайкин, не объясняя причины, попросил их в восемь утра следующего дня быть у него в приемной. Утром им был предложен выбор: уйти по собственному желанию или по статье. А рабочие ночной смены ремонтного участка, решившие «соснуть» в рабочее время, вообще были вынуждены спасаться бегством после того, как Сайкин разбудил их весьма неделикатным способом.

И в условиях жесткой требовательности Сайкин смог создать на заводе творческую атмосферу, собрать коллектив единомышленников, которых объединяла одна большая цель. Он давал людям раскрыться и никогда не позволял себе высокомерия по отношению к ним. В Сайкине не было присущего многим номенклатурным начальникам барства. Но уж выразить свое недовольство он мог в такой по-мужицки простой форме, что пронимало до мозга костей. Не терпел полуправды и ловкачества. Обманывать в открытую его не решались, так как второй такой возможности не представлялось. О заводском периоде он вспоминает следующее: […] «ЗИЛ был гораздо больше, чем просто местом работы. ЗИЛ был нашей общей судьбой, нашим миром с радостями и неудачами, с нашей гордостью и болью. Таким он был для меня в детстве, таким остался на всю жизнь».

Семья заложила в Сайкина нравственные устои, спорт воспитал характер, завод сделал из него крупного руководителя-организатора. И вот в самом расцвете творческих сил после посещения завода Генеральным секретарем ЦК КПСС М.С. Горбачевым и Первым секретарем МГК КПСС Б.Н. Ельциным Сайкин избирается председателем Исполнительного комитета Моссовета.

Пришел в Мосгорисполком Сайкин без своей команды. Чтобы сразу включиться в проблемы города, использовал такой прием, как расширенные рабочие совещания. На этих совещаниях отраслевые и районные руководители, докладывая о своей работе, как бы держали экзамен. А для Сайкина такие совещания превращались в семинары, на которых он, поняв проблему, делал соответствующие выводы, ставил перед городскими руководителями конкретные задачи и определял пути их решения.

Помогал в работе Сайкину его огромный управленческий опыт. На совещаниях Сайкин давал руководителю высказаться и по ходу выступления в доброжелательном тоне задавал вопросы. Потом кто-нибудь из членов Исполкома выступал как бы с содокладом, в котором наряду с объективными причинами недостатков раскрывались и субъективные. А после этого надо было отвечать на вопросы, почему и кто виноват.

Например, обсуждается вопрос о несвоевременной разгрузке железнодорожных вагонов. Получатель долго и путано объясняет, что у него нет достаточного количества штатных грузчиков, отсутствуют средства механизации и т. д. То и другое — правда. Но наряду с этим из-за недостатка холодильных и складских емкостей получатель сознательно использует вагоны и рефрижераторы для временного хранения продукции.

Дальше больше. Оказывается, проблема с разгрузкой возникла из-за того, что руководители одного из министерств отвели Москве роль общесоюзного распределительного пункта. Со всех концов страны продукция свозится в Москву, разгружается, формируются новые партии, после чего осуществляется отгрузка потребителю. Такую схему оборота руководство министерства приняло, а вот обеспечить ее материально не удосужилось.

Все это выяснилось на рабочем совещании. Перед руководством министерства был поставлен вопрос об изменении технологии поставок продукции, то есть, напрямую — от поставщика до потребителя.

Когда на совещание к председателю Мосгорисполкома приходил заместитель министра, совещание откладывалось. Сайкин настаивал на присутствии первого лица — министра, который мог взять на себя ответственность. Просьба сопровождалась разъяснением, что если министр проигнорирует приглашение председателя, то его приведут в Мосгорисполком в сопровождении милиции.

Министры приходили. Вопросы решались.

Со временем Сайкин все больше использует в Мосгорисполкоме принципы управления, развитые им на АМО «ЗИЛ». В Мосгорисполкоме стал внедряться директорский стиль управления городским хозяйством — совершенно новый стиль для того времени. Надо сказать, что далеко не всем в аппарате Мосгорисполкома этот стиль нравился. Сайкин требовал не столько говорить о трудностях и проблемах, сколько решать их. На его совещаниях нельзя было сказать: «Я не знаю». При всей серьезности рассматриваемых у председателя вопросов по форме они порой походили на состязания или даже на спортивные соревнования. Сначала председатель (как борец, изучающий противника) спокойным, тихим голосом интересовался проделанной работой. Тот, кто еще не знал его хорошо, бодрым голосом начинал рапортовать по ранее отработанному штампу, стараясь уйти от личной ответственности. Когда докладчик, успокоившись, давал сверхоптимистические заключения о своей работе, Сайкин взрывался и в бешеном темпе, используя народные поговорки и образные сравнения, громил логику отчета и давал уничижительную, но в его словах звучащую абсолютно справедливо, деловую характеристику горе-докладчику.

Пожалуй, самыми злободневными, вызывающими постоянную критику, были проблемы в организации торговли и общественного питания. К лету 1986 года газеты наполнились критическими материалами о том, что в городе нельзя нормально выпить стакан воды, перекусить, а для того, чтобы попасть в ресторан или в кафе, надо давать «на лапу» швейцару. Особой остротой отличались статьи о качестве плодоовощной продукции, предлагавшейся москвичам в магазинах.

Было ясно, что на дефиците услуг и на низком уровне торгового обслуживания делали бизнес предприниматели криминального толка. Административные меры, принимаемые в отношении нарушителей, не давали необходимых результатов.

Горком КПСС поставил перед Мосгорисполкомом задачу в самое короткое время, буквально за несколько месяцев, устранить недостатки и нарушения в сфере торговли и на предприятиях общественного питания, а точнее, сломать систему, их порождающую. Не секрет, что Б.Н. Ельцин, бывший тогда первым секретарем горкома КПСС, ставил перед исполнительными органами труднейшие, а иногда просто невыполнимые задачи как по объему, так и по срокам выполнения. Чтобы разрешить их, весь аппарат работал очень напряженно.

В 1986 году Исполком Моссовета начал реализацию программы по созданию сети предприятий общественного питания быстрого обслуживания. В каждом районе предполагалось разместить такие предприятия. Выселяли старых арендаторов, определяли специализацию предприятий и т. д. Особых сложностей здесь как будто и не возникало. Но первые шаги показали, что в составе централизованных трестов столовых эти предприятия не в состоянии эффективно выполнять свои функции по обслуживанию населения.

Громоздкая централизованная торговая организация не стимулировала работников предприятий быстрого обслуживания, а существовавшая система снабжения не обеспечивала эти предприятия всем необходимым. В таких условиях предприятия ничего, кроме убытков, не приносили. В действующей системе экономических отношений эти предприятия были обречены на плохую работу.

Поиск приемлемой модели экономических отношений для малых предприятий общественного питания привел Исполком Моссовета к решению использовать кооперативную форму. В Москве открылись первые кооперативы общественного питания, было создано совместное советско-американское предприятие «Москва-Макдональд».

Сайкин поддерживал кооперативы потому, что они могли помочь решить конкретные хозяйственные проблемы и предоставить населению соответствующие услуги в сфере общественного питания, бытового обслуживания и торговли.

Однако через некоторое время, когда многие кооперативы, фактически паразитируя на государственных ресурсах, занимаясь спекуляцией, дестабилизировали в городе систему обеспечения товарами первой необходимости, Сайкин принял решительные меры по пресечению спекуляции и воровства. Тогда многие из тех, кто не хотел терять неправедно нажитые деньги, обвинил Сайкина в том, что он против кооперативов, против экономической свободы, одним словом, против того, чтобы люди жили хорошо.

Эти обвинения в адрес человека, который еще до выхода правительственных документов решением Мосгорисполкома узаконил создание кооперативов в Москве, были несправедливыми. За проявленную самостоятельность Сайкин, к счастью, не имел неприятностей от вышестоящих органов власти.

А вот его позиция по антиалкогольной кампании вызывала неудовольствие высшего политического руководства и города и страны. Валерий Тимофеевич считал, что борьба с алкоголизмом не должна проводиться компанейски. Он говорил о том, что в городе идет борьба не с алкоголизмом, а с винными магазинами, с торговлей винно-водочными изделиями, что, ухудшая организацию торговли алкогольными напитками, власти ставят людей, покупающих вино, в унизительное положение, — это не метод борьбы с алкоголизмом. От него требовали проведения широкой просветительской антиалкогольной кампании, в том числе непосредственно около винных магазинов. Последнее было просто недопустимо. Рассуждения по громкоговорителю о вреде алкоголя около километровой очереди в винный магазин могли спровоцировать беспорядки.

Председатель Мосгорисполкома не зацикливался на принятых им решениях и, если требовалось, корректировал их. Когда, например, основная часть кооперативов общественного питания предпочла ресторанную форму обслуживания, Сайкин согласился перевести предприятия общественного питания на арендный подряд и согласовал соответствующее положение с Министерством торговли. По этому положению для любого предприятия общественного питания устанавливалась твердая фиксированная денежная сумма по выплате арендодателю. Все, что оставалось сверх суммы обязательных платежей, поступало в распоряжение трудового коллектива. Предприятиям предоставлялось право свободно закупать необходимые продукты даже в магазине, но с одним условием — цены на свою готовую продукцию они должны были устанавливать на уровне государственных. Потом этот опыт нашел распространение во многих городах страны и не только на предприятиях общественного питания.

В.Т. Сайкин очень взвешенно подходил к новым рыночным экономическим отношениям и всегда оценивал их только по одному критерию — реальной пользе людям, обществу. Если модель социально-экономических отношений была по всем канонам экономической науки хоть трижды рыночной, но при этом она ухудшала жизнь людей, Сайкин такую модель отвергал безоговорочно. В то же время если командно-административные методы могли дать необходимые результаты, Сайкин использовал их в полной мере.

Надо сказать, и об организации в Москве крупных межрегиональных ярмарок сельскохозяйственной продукции. Анализ причин реализации населению некачественной плодоовощной продукции показал, что проблему нельзя решить без создания совершенно новой нормативной базы, которая повысила бы ответственность тех, кто отвечал за хранение и реализацию этой продукции.

Известно, продукция при хранении портится, но никаких норм на порчу не было. Порченую продукцию частично списывали, а частично реализовывали населению, и то и другое создавало возможность для злоупотреблений и незаконного присвоения денежных средств. Несмотря на многочисленные просьбы Мосгорисполкома, министерства отказывались утверждать нормы потерь плодоовощной продукции на городских базах. Сайкин взял ответственность на себя и утвердил эти нормы.

…Было принято решение организовать в Москве широкую торговлю плодоовощной продукцией силами самих производителей, без сдачи продукции на базы. Завоз продукции в Москву осуществлялся раньше по директивным указаниям. Продукцию везли из самых разных мест Советского Союза и везли без всякого энтузиазма: сопряжено это было с большими трудностями, организационными сбоями.

Проведение межрегиональных сельскохозяйственных ярмарок в Москве стало хорошей традицией. Раз от раза увеличивалось количество участников. Значительно расширился ассортимент, в несколько раз выросли объемы реализации. И ни одного сбоя…

Укрепились связи Москвы с союзными республиками и регионами России. В каждом районе открылись фирменные магазины союзных республик и крупных сельскохозяйственных областей России. Торговать в Москве стало выгодно и престижно.

Начиная с 1986 года, с момента образования Мосгорагропрома, была проведена серьезная работа по развитию материально-технической базы по хранению и товарной обработке плодоовощной продукции и картофеля. До 1990 года основная часть плодоовощных комплексов прошла капитальный ремонт и реконструкцию. Только за один год было построено немало овощехранилищ, созданы специализированные цехи по сортировке и расфасовке плодов и овощей. Москвичи стали привыкать к наличию в магазинах расфасованной продукции высокого качества.

Поиск и внедрение новых форм управления в отраслях, занимающихся непосредственным обслуживанием населения, было важным, но не самым главным делом в работе председателя Мосгорисполкома.

Всю свою сознательную жизнь Сайкин формировался как политик, стоящий на твердых государственных позициях. На работе в Мосгорисполкоме эти позиции раскрылись в полной мере. Он был убежден, что социально-экономическое благополучие города зависит от того, насколько полно используется потенциал всех предприятий и научных учреждений независимо от их направленности и ведомственной подчиненности. Чем больше в Москве будет экономически сильных предприятий, тем легче городу будет развиваться, решать социальные задачи.

Он считал, что у городской власти не может быть не своих проблем. Коммунальное хозяйство, торговля и бытовое обслуживание, школы и больницы, строительство жилья и городской транспорт — все это входит в круг забот Мосгорисполкома. Но и не только это: положение дел на промышленных предприятиях, в научных учреждениях, объемы производства, экономика, выполнение заданий, утвержденных государственным планом, — за все это стали отвечать местные органы власти. «Миллионы людей, миллионы проблем», — говорил Сайкин.

Председатели райисполкомов на заседаниях Мосгорисполкома стали отчитываться за объемы производства, освоение капитальных вложений по всем предприятиям района — союзного, российского и городского подчинения. И они не просто отчитывались, а предметно докладывали о мерах, обеспечивающих выполнение плановых заданий. Рождались комплексные программы социально-экономического развития каждого района Москвы, среди которых особую известность получила программа развития города Зеленограда.

В Мосгорисполкоме дело было поставлено так, что оценка работы председателя райисполкома зависела от итогов работы промышленных предприятий района. И уже никого это не удивляло. Сам Сайкин, объясняя необходимость новых требований, говорил: «Когда я прихожу в Госплан и прошу дополнительных средств, капитальных вложений для Мосгорисполкома, я должен знать, что город, его промышленность развиваются ускоренными темпами. Нельзя просить больше, чем даешь. Если в городе не осваиваются ранее выделенные средства, если не выполняются государственные планы, то просить стыдно, и если не дадут, то будут правы».

Необходимо отметить, что Сайкин признавал только системный подход в решении задач. Для каждой из них обязательно самым скрупулезным образом отрабатывалась своя технология. Наскоки, контроль от случая к случаю, импровизация не допускались. И главным в системе были люди.

Не каждый мог сработаться с Сайкиным. Кто-то не разделял его точку зрения, кому-то не хватало знаний и опыта, кто-то не мог выдержать его темпов работы. Сайкин или делал человека трудоголиком, или расставался с ним. Ведь надо было не просто продержаться на работе 12–14 часов, необходимо было при этом сохранить ясную голову и энергичность. У Сайкина была особенность, которая помогала ему находиться в хорошей форме. Садясь в машину для переезда от одного объекта к другому, он мог тут же заснуть и крепко проспать 10–15 минут до следующей остановки. Ну и, разумеется, прекрасная физическая форма помогала ему справляться с огромной нагрузкой.

Вокруг Сайкина сложился сильный работоспособный коллектив. Сайкин никогда не хаял и не отзывался плохо о своих предшественниках, потому что с юности привык уважать чужой труд. Он мог не соглашаться с проводимой ранее политикой, с подходами к решению тех или иных задач, но при этом всегда видел и объективно оценивал то положительное, что было сделано.

Поэтому никакой кадровой чистки с приходом Сайкина в Мосгорисполкоме не было. Более того, среди ближайшего окружения и заместителей Валерия Тимофеевича костяк составляли люди, работавшие с В.Ф. Промысловым. Сайкин не поддался кампании по тотальной замене руководящих кадров, которая проходила в 1986–1987 годах по инициативе Московского городского комитета партии. И если ротация кадров и происходила, то только по причине их деловых качеств.

Такая кадровая политика способствовала тому, что за небольшой период времени Москва пережила заметный экономический подъем.

Исполнительный комитет Моссовета оценивал достигнутое без высоких эпитетов. Сайкин считал, что сделано было немало, но предстоит сделать значительно больше. Тем более, что первые успехи являлись результатом использования уже имеющегося потенциала. Преумножая материально-техническую базу, создавая новые мощности для выпуска товаров производственно-технического назначения и товаров народного потребления, вполне можно было выйти на темпы экономического роста, которые на порядок были бы выше достигнутых. К сожалению, как свидетельствуют дальнейшие события, этому не дано было осуществиться.

Удачно было проведено и реформирование системы управления строительным комплексом Москвы. К 1986 году в Москве существовало несколько крупных специализированных строительных подрядных организаций, таких, как Главмосстрой, Главмоспромстрой, Главмосмонтажспецстрой и Главмосинжстрой. Заказчиком выступало Главное управление капитального строительства (ГлавУКС). Подрядчики и заказчик были абсолютно независимы и все свои вопросы предпочитали решать у высокого начальства.

Строительство объектов требовало четкой координации действий и заказчика и подрядчика. Было принято решение объединить все строительные организации, присоединить к ним Главмоспромстройматериалы, образовав единую структуру — Строительный комитет. Этот Комитет стал отвечать не за промежуточные, а за конечные результаты.

В итоге строители, практически не снижая темпов жилищного строительства и почти на 30 % увеличив темпы промышленного строительства, смогли за 1986–1987 годы ликвидировать задолженности по социально-культурному строительству.

Взаимодействие строительных организаций значительно улучшилось, что позволило оперативно решать текущие вопросы и вести работы на перспективу. Была создана сеть предприятий общественного питания из быстровозводимых конструкций типа «Минутка». Эти предприятия строились как временные, в очень короткие сроки. Москва в них остро нуждалась.

Давно требовалась реконструкция центра. Была принята необходимая программа. Но прежде чем проводить соответствующие работы, необходимо было полностью заменить старые коммуникации. В связи с этим многие выражали неудовольствие в адрес председателя Мосгорисполкома, говорили, что Сайкин перерыл весь город, развел грязь. Но ведь для того, чтобы построить где-нибудь в центре здание, прежде всего нужно решить вопросы по обеспечению этого здания водой, теплом, газом, электроэнергией и телефонной связью.

К сожалению, о той большой работе, которая проводилась в Мосгорисполкоме, в средствах массовой информации писалось очень мало. Зато критики не жалели слов, часто искажая факты. Когда председатель Мосгорисполкома попытался упорядочить деятельность кооперативов, скупающих товар в государственных магазинах для дальнейшей продажи этого товара по спекулятивным ценам, то его объявили противником экономических преобразований. Накануне выборов в Моссовет 1990 года эта тема в разных средствах массовой информации усиленно муссировалась. Об этом периоде Сайкин позже вспоминал следующее: «Ну что стоило мне, председателю Мосгорисполкома, через доверенных лиц насоздавать массу кооперативов, передать им в аренду недвижимость, способствовать заключению договоров на использование городских материальных и финансовых ресурсов, а потом качать миллиардные доходы, выступая в печати со статьями о безоговорочной поддержке кооперативного движения? А я вместо этого принял решение, исключающее саму возможность подобных злоупотреблений, и на всю страну был прославлен как враг рыночных реформ.

Технология перекачки государственных средств в частные карманы без создания каких-либо ценностей не так уж сложна. Благо, что и законы этот способ расценивают как честное предпринимательство. Но я был и остаюсь противником такого рода деятельности, потому что считаю это воровством. Именно в результате такого предпринимательства валовый внутренний продукт России за последние 9 лет сократился в два раза, а сотни миллиардов долларов осели на частных счетах в зарубежных банках».

А вот о темпах развития экономики города, о том, что в Москве при Сайкине создавались первые в стране совместные предприятия, нашел широкое распространение арендный подряд, писалось очень мало. Складывалось и умело поддерживалось мнение, что развитие новых форм хозяйствования происходило не благодаря, а вопреки воле председателя Исполкома Моссовета.

Сайкин на это мало реагировал. Он практически не занимался формированием своего имиджа. Он мог смело критически выступить, отстаивая государственные интересы, и совершенно не позаботиться о защите своих собственных, хотя всегда был борцом и мог постоять за свою честь. Его сильной и одновременно слабой стороной было то, что, вращаясь в кругу большой политики, он остался верен принципам, сформированным еще в юности на ЗИЛе.

Сам В.Т. Сайкин о работе в Исполкоме говорил следующее: «Первые три года работы в Московском Совете я был настроен очень оптимистично […] Мы перевыполнили планы по строительству жилья и объектов соцкульбыта в полтора-два раза. И я мечтал, что через 5 — 10 лет, не позже, мы выведем Москву на более высокие, современные рубежи и улучшим на этой основе жизнь москвичей. Но произошли известные события […] Экономика падает, дефицит бюджета растет […] Увлеклись распределительными функциями, а не созданием материальных благ […] Впереди нас ждут серьезные осложнения».

В 1990 году Сайкин избирается депутатом Моссовета и отказывается от возможности занять пост председателя Мосгорисполкома на следующий срок. Многие кандидаты в депутаты от демократических организаций построили свою предвыборную программу на огульной критике деятельности действующих городских властей, допускали передергивание фактов и откровенную ложь. А ложь Сайкин простить не мог. Ему была нужна власть, чтобы продолжать работать над реализацией задуманного. Если его лишали такой возможности, то власть становилась просто ненужной. Многие политики видели и видят во власти конечную цель своей деятельности. Для Сайкина власть была не целью, а средством для решения экономических и социальных проблем москвичей.

Новый состав Моссовета, в своем большинстве настроенный крайне нигилистически к проделанной работе, все-таки был вынужден признать деятельность Исполкома Моссовета и его председателя Сайкина удовлетворительной.

В.Т. Сайкин награжден орденами Ленина, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, Дружбы Народов, медалями «За трудовое отличие», «За доблестный труд», «В память 850-летия Москвы», удостоен почетного звания «Заслуженный машиностроитель Российской Федерации».

В декабре 1999 года В.Т. Сайкин был избран депутатом Государственной Думы, где возглавил Комитет по труду, социальной политике и делам ветеранов.

«Я верю, — говорит он, — в торжество Правды, Добра и Справедливости!»

Евгения Красова. «Мое призвание и моя профессия — думать». Гавриил Харитонович Попов

Я — Попов Гавриил […] Русский интеллигент с греческими корнями. Социал-демократ. Моя профессия — думать. И я думаю. О прошлом и будущем моей Родины. О России.

Г.Х. Попов

Гавриил Харитонович Попов.

Род. 31.10.1936

На вершине московской власти с 04.1990 по 06.1992

Май 1989 года. Вся страна застыла у телеэкранов, кто с удивлением, кто с раздражением, кто с радостью ловит каждое слово. Происходит небывалое событие за всю послереволюционную историю. Впервые после ленинских съездов Советов в Кремле проходит Съезд народных депутатов СССР, страна возвращается к принципам советской демократии.

Именно на этом съезде страна познакомилась с Гавриилом Харитоновичем Поповым. До этого Гавриил Харитонович был известен партийному аппарату и специалистам-экономистам как один из «прорабов перестройки», то есть как лояльный горбачевец. Но вдруг, вслед за резким выступлением на съезде Ю.Н. Афанасьева, Г.Х. Попов заявил, что депутаты демократической ориентации переходят в оппозицию к большинству съезда и формируют Межрегиональную независимую депутатскую группу. Как один из сопредседателей этой группы — вместе с Ельциным, Сахаровым и Пальмом из Эстонии — Гавриил Харитонович с его мягким донским говорком и вечным свитером олицетворял научную демократическую интеллигенцию послевоенного поколения 60-х — 80-х годов, пришедшую к оппозиции через верное служение советской системе, через разочарование в ее возможностях, через поиск новых путей.

Гавриил Харитонович Попов родился в 1936 году в Москве. Предки его были крымскими греками. Детство ему запомнилось как череда переездов — из Москвы родители уехали в Сибирь, а сразу после войны они оказались на Дону. В школу Гавриил Харитонович пошел в донском хуторе Пухляковка. Потом, когда отец поступил в аспирантуру, семья Поповых вновь переехала в Москву, но оканчивать школу из-за следующего переезда семьи ему пришлось под Новочеркасском.

Учился он на экономическом факультете Московского университета и закончил его в 1959 году. «В университете я выбрал экономический факультет вовсе не из-за любви к теории, — пишет Г.Х. Попов. — Экономика, как я считал, дает научные, а значит, и самые лучшие инструменты для практической деятельности. Поэтому настоящим руководителем может быть только грамотный экономист. А мечтал я именно о руководстве: так много надо было изменить в окружающей меня жизни…» Вскоре после поступления в МГУ Попов стал секретарем университетского комитета комсомола: в нем с молодости проявились качества лидера — социальная активность, ум, энергия, организаторские способности. «Это по тем временам был очень крупный комсомольский пост. В университете было около 20 тысяч комсомольцев, — вспоминает Г.Х. Попов — комитет наш имел права райкома. Кроме того, мы практически не подчинялись ни райкому, ни часто даже горкому комсомола, привыкли обращаться прямо наверх — в Центральный Комитет ВЛКСМ». Комсомол был единственной молодежной организацией в СССР, сфера деятельности которой охватывала не только идеологическое воспитание, но и досуг, профессиональную и спортивную подготовку молодежи. Молодой человек мог самореализоваться в те годы только в комсомоле.

Однако Г.Х. Попов после окончания МГУ избрал путь научного работника. Тему диссертации выбрал актуальную: Гавриил Харитонович работал над изучением возможности применения электронно-вычислительных машин в управлении. Параллельно он изучал проблему на практике — в Московском городском совнархозе занялся внедрением электронно-вычислительной техники в производство. Поездки по московским заводам обнаружили огромное количество просчетов и несуразностей в столичном хозяйстве, это знание впоследствии пригодилось Попову во время работы по реформированию хозяйства Москвы, когда он стал градоначальником.

Как известно, на первом Съезде народных депутатов Межрегиональная депутатская группа добилась значительных результатов — даже самим фактом создания в стране оппозиции курсу партии было показано направление необходимых перемен. Это, с одной стороны. Но, с другой стороны, в Верховный Совет прошла только небольшая группа депутатов от МДГ, и в условиях, когда большинство представителей союзных республик на съезде и в Верховном Совете СССР были настроены консервативно, все попытки провести радикальные реформы через эти органы власти оказались тщетными. По настроению народа, которое проявлялось на многочисленных митингах, можно было тоже судить о необходимости более решительных шагов. «И здесь, — вспоминает Г.Х. Попов, — мы сделали вывод, что на выборах, которые должны были происходить весной 1990 года, выборах в местные и республиканские Советы, мы в состоянии дать бой аппарату КПСС и добиться перевеса в ряде важных Советов, и возможно, добиться избрания Ельцина лидером России».

Для достижения этой цели 20–21 января в Москве был создан предвыборный блок «Демократическая Россия», мозговым центром которого стали представители Межрегиональной депутатской группы.

В это время Г.Х. Попов проявил себя как очень талантливый политик. Занимаясь подготовкой выборов в Москве и области, знакомясь с ситуацией в столице, он приходит к выводу, что можно не только избрать демократов от Москвы в российский парламент, но и попытаться взять в свои руки Моссовет. «Значение такого события с точки зрения текущих и будущих интересов развития демократического движения в стране невозможно было переоценить, — пишет он. — Если произойдет попытка реванша реакции, то судьба этого столкновения во многом будет решаться здесь, в Москве». «Попов вкладывает свой политический капитал в новое «дело», — прокомментировал эту программу известный экономист и политик В. Бондарёв.

Выборы 1990 года проходили на альтернативной основе, у КПСС уже не было гарантированных мест. Московскому горкому пришлось применить гибкую тактику предвыборной борьбы. Например, сильно изменилась система избирательных округов, их было создано больше. При этом вернее мог победить на выборах директор завода или партийный деятель, уже успевший сделать что-то полезное для жителей. В МГК решили выдвинуть больше нейтрально настроенных кандидатов: учителей, врачей, инженеров. Для «Демократической России» эти выборы в Москве были трудными, ведь демократически настроенных кандидатов было мало. «Тогда мы решили поддержать всех, кто открыто выступает против КПСС. Независимо, наш — не наш, знаем — не знаем», — вспоминает Гавриил Харитонович. Такая тактика увенчалась успехом. В Моссовете «Демократическая Россия» получила 60 процентов голосов.

История пребывания Г.Х. Попова во главе московской власти в 1990–1992 годах четко делится на два примерно одинаковых по времени периода, но совершенно разных по содержанию и исторической обстановке — год во главе Моссовета и год во главе Мэрии.

20 апреля 1990 года на сессии Моссовета Г.Х. Попов был избран председателем Московского совета народных депутатов. Его предвыборная программа содержала несколько пунктов. На первое место будущий председатель выдвинул идею разработки концепции выживания Москвы в условиях рыночной экономики, обосновал необходимость поиска новых путей организации поставок продовольствия, чтобы производитель был заинтересован в партнерстве с Москвой. Для этого необходимо было повысить конкурентоспособность московских товаров, технологий, разумно использовать выгодные столичные условия, что и реализовывал Попов уже во время пребывания на посту мэра.

Главным направлением деятельности Моссовета провозглашалась социальная защита москвичей в условиях радикальной экономической реформы. Г.Х. Попов предложил разработать программу работы Моссовета на пять лет, которую должны широко обсудить в Москве и одобрить жители.

Талант Попова-политика проявился в ходе борьбы за кресло председателя Моссовета. Несмотря на свои оппозиционные воззрения, он не отказывался от сотрудничества демократов с аппаратом: «Наша задача состоит в том, чтобы опереться в полной мере не только на депутатов, но и на весь профессиональный корпус аппарата Москвы […] Совершенно справедливо, демократии нет без профессиональных администраторов». Впоследствии многие упрекали его и за это, даже обвиняли в отходе от принципов, в непоследовательности и прагматизме. Но Моссовету предстояло руководить экономикой огромного города, сделать это либеральными методами в условиях существования административно-командной системы было невозможно, значит, администрирование должно было сохраниться вместе с администраторами.

Лихие депутаты-демократы имели тогда несколько примитивное, почти революционное представление о своей роли — раз они взяли власть, то должны посадить на ключевые посты своих аппаратчиков. Но именно их-то у демократов пока не было. Чтобы стать профессиональным управленцем и администратором, необходимо иметь соответствующий опыт лет десять — пятнадцать. Кроме того, Попов как специалист по управлению знал, что самый честный человек, став администратором, не сможет не играть по правилам этой системы, ничего кардинального в ней не изменит, а, наоборот, система его использует. Ведь чистка кадров ни при Андропове, ни при Ельцине ничего не изменила. А вот обвинение во всех неудачах, связанных с функционированием системы, как это и произошло позднее на российском уровне, ляжет на демократов-аппаратчиков.

На рубеже 80-х — 90-х годов продолжала существовать система управления, при которой советами с исполкомами фактически руководил горком КПСС, который утверждал кандидатуры депутатов Моссовета. Избранный на альтернативных выборах Моссовет выпадал из этой отлаженной системы и выходил из-под контроля горкома.

С избранием Г.Х. Попова на пост председателя Моссовета даже закулисный контроль за Президиумом Моссовета горкомом КПСС стал невозможен. Но сохранялась возможность влияния горкома через председателя Исполкома Совета, поэтому так важно было сделать правильный выбор кандидатуры на этот пост. Нужен был сильный администратор, хозяйственник, причем устойчивый к давлению КПСС. Выбор Попова остановился на Ю.М. Лужкове, который ранее был заместителем В.Т. Сайкина и не только заведовал продовольственным обеспечением города, кооперацией и другими негосударственными формами хозяйствования, но и был их защитником: «И, наконец, он был известен тем, — пишет Попов — что внедрил экономические методы в работу плодоовощных баз города и избавил сотни тысяч москвичей от многолетнего кошмара — всю зиму ходить на эти базы и перебирать гниющий картофель». А главное — Лужков никогда не был партаппаратчиком, он долгие годы руководил научно-исследовательским институтом, оттуда пришел в горисполком. Ю.М. Лужков стал председателем Исполкома Моссовета, он сформировал временное правительство города. Насколько правильным и дальновидным был этот выбор, показало время. Кроме того, назначение Лужкова сняло обеспокоенность аппарата за свою судьбу и настроило всех на совместную с демократами работу.

Частичная, половинчатая реформа представительной власти, как и вся деятельность Горбачева, создала в стране парадоксальную ситуацию: власть, с одной стороны, оставалась у аппарата КПСС, а, с другой стороны, появились наделенные правами Советы, не подчиняющиеся партии, вследствие чего началось противостояние между властными органами разного уровня, метко названное журналистами войной законов. Трудные условия складывались в Москве для работы — аппарат КПСС делал все возможное, чтобы дискредитировать демократическую власть.

Серьезные столкновения центра с Моссоветом, возглавляемым Поповым, происходили в экономической сфере. Первый кризис разразился в результате решения правительства Н.И. Рыжкова о повышении цен. Эта мера давным-давно уже назрела, так как в результате еще популистской политики Сталина в области ценообразования сложились парадоксальные несоответствия между ценами на различные продукты, промышленные товары и энергоносители. Сложилась ситуация, когда трудоемким продуктом — хлебом — кормили скот, страну заполонили устаревшие марки автомобилей, работающих на самом дешевом в мире топливе и загрязняющих воздух городов.

При повышении цен не удалось избежать ошибок. Н.И. Рыжков, объявив о повышении цен, должен был повысить их моментально. Но сделано это не было — никто в стране не хотел брать на себя ответственность за непопулярные в народе меры: ни Горбачев, ни Рыжков, ни Верховный Совет. Вместо объявленного повышения разгорелась общественная дискуссия, а пострадала от этого Москва, поскольку, кроме Москвы, по всей стране в магазинах давно уже ничего не было. Народ, услышав о предстоящем повышении цен, начал все сметать с прилавков, а продавцы — придерживать товар. В городе началась паника. Вспоминая этот кризис, Попов пишет: «Я понимал, что нужно было принимать решение немедленно. Я считаю своей заслугой, что тогда мы не пошли на крайность типа введения карточек и полной ликвидации рынка, хотя потом упреки я слышал со стороны и демократов, и аппаратчиков». Моссовету Попов предложил ввести так называемые визитки для жителей Москвы, которые давали бы право на вход в магазин. Депутаты отчаянно сопротивлялись, так как, по их мнению, это означало, что Москва отгораживается от всего Союза. Но Совет Попову все-таки удалось убедить в своей правоте. Весть о визитках успокоила москвичей, но вызвала недовольство приезжих, особенно из окружающих Москву областей, их жители привыкли уже приезжать в Москву, как тогда говорили, за колбасой. Такой порядок сложился сам собой, и Госплан учитывал это даже в планах: в Москву завозилось больше мяса, чем требовалось, предполагалось, что оно будет потом развозиться по областям. Ярославская, Тульская, Калужская, Рязанская, Тверская, Смоленская, Владимирская и Ивановская области мяса давно уже сами не получали.

Поэтому, чтобы снять напряженность ситуации, Моссовет принял ряд решений. Жителям этих областей было разрешено приезжать в Москву в выходные дни и покупать продукты без визиток. Помимо этого, Моссовет обратился к правительству России с просьбой отдавать эти «плановые» излишки мяса и других продуктов сразу соседним областям. Но оказалось, что в данной ситуации первые секретари этих областей, совмещающие посты председателей облсовета и руководителей обкома, стали отказываться от переданного им мяса. Как пишет Попов в своей книге: «Один из партийных руководителей Твери честно заявил мне: «Ну куда же мы это возьмем? У нас нет холодильников, они давно не работают. В мясных магазинах нет даже колод, на которых мясо рубят, нет топоров. Нет и мясников». Интересно, что для номенклатуры у них всегда все находилось: и холодильники, и топоры, и мясники. Номенклатура-то этих областей мясо получала не из Москвы».

Усугубило кризис то, что Московская область, традиционно работающая на Москву, заявила, что не будет отправлять продовольствие в столицу, им необходимо накормить своих жителей. Здесь обком КПСС и после выборов сохранил свою власть, а городской и областной комитеты всегда работали в одной связке. Этим воспользовался потерявший в Москве власть горком, он попытался давить на демократический Моссовет через область. В такой ситуации Попов заявил, что Москва не позволит области использовать ее в качестве областного центра, если областью не будут выполняться обязательства по поставкам.

Введение визиток в Москве сняло остроту дефицита, чего не скажешь о водке и сахаре, на которые все же пришлось вводить талоны. На один талон каждый москвич мог купить два килограмма сахара в месяц, свободная продажа этих продуктов была запрещена. Талоны большого протеста не вызвали, потому что, во-первых, разного рода талоны были привычны, а, во-вторых, нормативный уровень был все-таки приемлемым. Правда, оказалось, что стабилизация была непрочной, постоянно происходил срыв поставок.

Наиболее серьезные кризисы, которые пришлось пережить Москве летом 1990 года, были хлебный и табачный. Как-то внезапно исчезли из продажи сигареты. Курильщики оказались в тяжелом положении. Дело дошло до того, что толпы людей стали перегораживать улицы и требовать сигарет.

Когда Моссовет начал разбираться в причинах дефицита, выяснилось, что в 1990 году прекратился импорт сигарет, правительство решило на сигареты валюту не тратить. Запасов отечественного табака не хватило, потому что, во-первых, табак скупали в России в больших количествах прибалты, они, готовясь к отделению от СССР, повысили цены на сигареты у себя. Во-вторых, сократилось поступление табака из Узбекистана, в результате межнационального конфликта были изгнаны турки-месхетинцы, традиционно занимавшиеся выращиванием табака. Рушились и межреспубликанские связи. В Армении был единственный завод по производству сигаретных фильтров, который не работал из-за карабахского конфликта. А в Москве остановились на традиционный летний ремонт фабрики «Ява» и «Дукат».

Такой кризис мог ликвидировать только целый комплекс мер, который и разработало руководство Моссовета. Срочно был закончен ремонт фабрики «Дукат». Президиум Моссовета обратился к трудовым коллективам этих фабрик с просьбой работать шестой день в неделю, а продукцией, произведенной в этот день, фабрики могли распоряжаться самостоятельно. Фабрики были освобождены от ограничений на выплату премий. На более долгосрочную перспективу были рассчитаны меры по реконструкции фабрик, выделена валюта, к производству запчастей для оборудования фабрик были подключены оборонные предприятия.

Но самой радикальной мерой стало введение талонов — очень непопулярный шаг — из расчета 10 пачек на москвича, курящего или некурящего. Новый подход в решении старой проблемы дефицита состоял в том, что весь остальной запас сигарет был пущен в открытую рыночную продажу, чтобы заставить торговлю выбросить на прилавки припрятанные сигареты. На деньги, полученные от рыночной прибыли, был образован в Москве Фонд социальной защиты населения, так как речь шла о продукции не частной, а государственной промышленности.

В конце августа 1990 года в Москве разразился хлебный кризис. Обычно в это время года в городе спрос на хлеб повышался на 30 процентов — люди приезжали из отпусков, с дач, дети из лагерей, возвращались в город студенты. Поэтому специально создавался запас муки на это время. Но в 1990 году он быстро исчез, и началась хлебная паника. При разборе обстоятельств кризиса выяснилось, что его природа та же, что и у табачного. Хлебные заводы двадцать лет не реконструировались, оборудование устарело, не было запчастей к оборудованию, конвейеры простаивали еще и потому, что некому было работать — люди из-за низкой зарплаты уходили с завода. Москвичи на хлебозаводах не работали, поэтому они держались на иногородних рабочих. Но новый Моссовет, исходя из общего мнения москвичей, лимитную прописку в Москве иногородних рабочих запретил.

Для ликвидации кризиса был проведен срочный ремонт оборудования, часть запчастей изготовили оборонные заводы, часть была срочно закуплена за границей. Вопрос о рабочей силе на хлебозаводах решили за счет учащихся ПТУ, руководство Моссовета обратилось к Министерству обороны с просьбой предоставить солдат для работы на заводах. Лужкову в течение двух недель удалось запустить часть простаивающих конвейеров, были введены ночные смены, повышена зарплата квалифицированным рабочим. Пришлось использовать для производства хлеба мощности кондитерской промышленности. За две недели Моссовету удалось снять ажиотаж и справиться с ситуацией. Но на будущее были разработаны меры по перестройке хлебопекарной отрасли, по переходу от больших заводов к мелким пекарням, действующим в каждом микрорайоне. Принятые меры должны были привести к разгосударствлению предприятий, повысить работоспособность, мобильность и самостоятельность заводов, пекарен и булочных.

В принципе руководство хлебопекарной промышленности многое могло бы сделать самостоятельно. Но сказалась многолетняя привычка полагаться на вышестоящие органы, которые давят, «вызывают на ковер», объявляют выговоры. Как только партия перестала вмешиваться в хозяйственные дела, выяснилось, что самостоятельно руководить своим предприятием мало кто хочет, не привыкли перетруждаться.

Попов попытался навести порядок в сфере торговли. Мощным оплотом коррупции была система распродаж. Это при Попове население Москвы было уравнено в правах на покупку товаров с сотрудниками различных министерств, КБ, почтовых ящиков, где распродажи проводились давно. Талоны на распродажу стали давать и пенсионерам по месту жительства. И тут выяснилось, что дефицитные товары торговля на такие распродажи не выбрасывает. Появились злоупотребления в организациях, которые обслуживали пенсионеров и инвалидов. Существенного улучшения для москвичей уничтожение системы распродаж не принесло, так как общий объем товаров постепенно уменьшался, и торговля, как прежде, сплавляла все, что имело повышенный спрос, через «черный ход». Новая демократическая власть еще раз убедились, что система административного контроля и распределения не только не работоспособна, но и вредна. Единственным реальным инструментом перемен могла стать приватизация, которая сломала бы распределительную систему, вызвала бы расширение производства, переход к нормальному рынку.

За год с небольшим председательства Попова в Моссовете были все-таки несколько подорваны некоторые бюрократические опоры административной системы. Сняло напряженность отношений между городом и Московской областью решение об уравнении прописки в Москве и области. Конечно, такой недемократический институт административного контроля за населением, как прописка, до сих пор ликвидировать не удалось. Но тогда был сделан шаг к нормализации отношений жителей области с городом, так как было разрешено детям прописываться к родителям, внукам — соответственно — к дедушкам и бабушкам. Это дало возможность москвичам передавать квартиры по наследству. Но полной отмены прописки в многомиллионном московском мегаполисе ожидать в ближайшее время не приходится, последующее правительство Москвы даже вынуждено было значительно ужесточить режим прописки, учредив регистрацию приезжих.

Тогда же, в 1990–1991 годах Моссовет развернул, успешно надо сказать, деятельность по поддержке отечественной культуры. Москва — культурный центр мирового масштаба — к началу 90-х оказалась в глубоком финансовом кризисе. Избавившись от тотального контроля государства, учреждения культуры потеряли и государственное финансирование. Помимо этого, на кризис в области культуры повлияло и следующее обстоятельство. В течение многих десятилетий в Москву приезжали и оставались здесь жить люди, которые работали в тех областях, куда москвичи не шли. Через десять — пятнадцать лет они получали квартиры и уходили на более престижную работу, а город завозил новую партию рабочих, давал им временную, лимитную, прописку, из-за которой иногородних тружеников москвичи стали называть лимитой. В итоге Москва получила сотни тысяч жителей с низким уровнем образования, не интересующихся искусством, не читающих книг, не бывающих в театрах. А выучившиеся в Москве способные студенты из глубинной России остаться в городе не могли из-за трудностей с получением прописки. Поэтому депутаты, избранные жителями рабочих районов, предпочитали тратить деньги на жилье или на «что-то утилитарное, но важное для жителей округа», а не на культуру. Г.Х. Попов вспоминает: «Как-то я услышал от одной женщины-депутатки после моего рассказа о ходе реконструкции Малого: зачем вы бухаете туда деньги? Туда ходит только элита. На эти деньги у нас в округе из подвалов можно было бы отселить десятки несчастных стариков, всю жизнь проживших в этих сырых подвалах! Что мне было ей сказать? Старики действительно всю жизнь мучаются. Но чем будет Москва без Малого, без Третьяковки? Пусть это будет город без подвалов, но этот город уже не будет Москвой».

Но, несмотря на такое отношение депутатов к проблеме финансирования учреждений культуры, председателю Моссовета, правительству удалось выделить средства для реконструкции Малого театра, начать восстановление Казанского собора на Красной площади, возвратить православным храмы, мусульманам — мечеть, иудеям — синагогу.

Демократическая власть в Москве, несмотря на кризисы, все-таки выжила. Процесс выживания еще острее обозначил необходимость проведения реформ. А на союзном и российском уровне к реформам даже не приступали. Ждать, когда наконец-то к ним приступят, уже не было возможности: без кардинальных повсеместных преобразований московские демократы не могли выполнить даже свои предвыборные обещания, данные избирателям. Поэтому родилась идея автономных реформ в Москве. Но для ее осуществления необходимо было обеспечить дееспособность власти и получить разрешение на их проведение руководства России.

Сложная ситуация в это время сложилась в московских Советах, они утопали в дискуссиях. Дебаты, например, по приватизации жилья в Моссовете зашли в тупик, депутаты не могли договориться даже по мельчайшим вопросам. «Месяцами Моссовет не мог избрать руководителей ряда комиссий, — вспоминает Гавриил Харитонович —, и даже Президиум Моссовета все еще не был утвержден, не были избраны и два заместителя председателя. Трудно было собрать 2/3 депутатов, нужных для открытия заседания. Еще труднее было собрать 50 % голосов от общего состава Совета, чтобы решение считалось принятым. В райсоветах городских районов была та же картина».

Советская власть, получив власть, показала свою недееспособность. Исполнительная власть, которая, по ленинской идее, была слита с властью представительной и от нее зависела, оказалась слабой. Ранее тоталитарный контроль и указания КПСС обеспечивали работоспособность советской системы. Но теперь КПСС отошла в сторону, и структура советской власти стала давать сбои: отсутствовало четкое распределение, какими вопросами ведает городской совет, а какими — районный. Прежде все споры города с районами решались опять же в партийных органах. Теперь дошло до абсурдного: так, Краснопресненский совет в свои владения включил не только землю, но и воздушное пространство. Ситуация усугублялась тем, что райсоветы сами формировали районную администрацию, которая должна была работать под руководством администрации города. Получалось, что у райисполкомов было два хозяина — свой Совет и правительство города. Такая же ситуация складывалась и на уровне России. Становилось ясно, что никакие экономические реформы нельзя провести, не реформируя систему власти.

Реформа власти в Москве происходила одновременно с учреждением президентства в России. В основу этой реформы легла концепция самостоятельности лидера по отношению к представительной власти и даже к правительству. Попова можно назвать одним из идеологов такой концепции, так как он считал, что если лидер будет еще и главой городского правительства, то может оказаться чересчур втянутым в текущие дела, на него ляжет груз ответственности за массу частных решений. А лидер, который будет стоять над правительством, сможет смотреть на все более объективно, быть своего рода высшей инстанцией в решении спорных вопросов.

Когда был учрежден пост мэра, многие упрекали Г.Х. Попова в стремлении к концентрации власти в своих руках. Но он считал, что независимость мэра можно обеспечить, только сделав этот пост выборным. И ставил себя в одинаковые условия с другими кандидатами. Попов признавался в печати, что если бы его избрали мэром, то он начал бы с разработки концепции реформ в городе, с подбора работоспособной и самостоятельной команды, с которой можно было бы начать процесс перемен. Все остальные заботы должны были лежать на правительстве.

Об этом периоде работы Г.Х. Попова Ю.М. Лужков вспоминает в книге «Мы дети твои, Москва» так: «Иногда Попов начинал командовать. Отдавал распоряжения. Не всегда бесспорные. Тогда происходил примерно такой разговор.

Он: «Вот решение, исполняйте». Я: «Как председатель Моссовета Вы, конечно, можете принять решение. Но как председатель Исполкома имею право не подчиниться. И рассудить нас, по положению, должна либо сессия Моссовета, либо суд».

Впрочем, такие сцены бывали редко. Мне нравилось с ним работать, следить, как он мыслит. Удивительно, что и он, будучи, как говорится, человеком других кровей, тоже проникся доверием к системе действий исполнительной власти. Думаю, тут сработала логика ответственности, которая заставляла его быть ближе к нам, чем к депутатам. Дело в том, что как председатель Моссовета он оказывался в глазах людей как бы реальным хозяином города. К кому приходили с претензиями, если магазины не отоваривали ветеранов? Кто виноват, если в доме замерзли трубы? Ну, ведь не депутаты?

Вот эта «логика ответственности» сблизила наши подходы к проблемам и методам принятия решений. Попов стал понимать специфику исполнительной власти. Одно дело сидеть в депутатском кресле и «бескомпромиссно» нажимать на кнопку голосования. И совсем другое — допустим, предотвратить готовящуюся забастовку или срыв продуктовых поставок. Тут приходится покрутиться или, говоря официальным языком, идти на компромисс.

Да, в Моссовет пришли новые люди. Но модная в те годы идея, что новое всегда лучше старого, быстро теряла свое очарование […]

[…] Гавриил Харитонович и начал, как он мне однажды признался, «вынашивать идею мэра». Надо, сказал он, создать в городе такой институт власти, который выравнивал бы своим статусом и полномочиями притязания депутатского корпуса.

Нигде в России в тот момент еще не было ничего подобного. Мы добились того, что по временному — тогда — положению мэр должен был избираться всем населением города. Если семь миллионов выберут одного, с ним так просто уже не справишься.

Впрочем, почему одного? К моему удивлению, Попов предложил стать кандидатом в вице-мэры не кому-то из своих соратников по политической деятельности, а вашему покорному слуге. К тому времени мы работали вместе всего год».

Готовясь к выборам мэра, Попов вместе с Лужковым разработали программу московских реформ в условиях перехода к рынку. Исходили они из того, что может ждать страну в целом во время этого перехода. Первым направлением будущей деятельности было — «дать возможность работать и зарабатывать». Тезис о масштабном разгосударствлении путем создания акционерных и частных предприятий, приватизации жилья, сферы услуг, городской промышленности, разгосударствления в сфере образования, здравоохранения, культуры, спорта включал и пункт об обязательном сохранении необходимого государственного сектора в городе. Все задуманные меры планировались для того, чтобы человек из винтика, полностью зависимого от власти, превратился в хозяина, а город сохранил бы за собой муниципальное жилье и только ту часть хозяйства, которая по своей природе требует общественного управления.

Программа была составлена так, чтобы облегчить москвичам адаптацию к рынку. Поэтому процесс реализации реформ был подкреплен еще несколькими программами, предусматривающими:

— антимонопольные меры, развитие конкуренции, борьбу с ростом цен;

— экономическую помощь социально слабым слоям горожан, борьбу за минимальный уровень зарплаты работающим, которая должна была индексироваться в соответствии с ростом цен;

— борьбу с теневой экономикой, спекуляцией, преступностью, защиту предпринимателей и потребителей;

— содействие горожанам в получении дополнительных занятий и дополнительного заработка, помощь безработным;

— укрепление материального положения семей путем предоставления им земельных участков.

В предвыборной программе говорилось о разработке десяти городских программ развития, реализация которых позволила бы Москве самостоятельно зарабатывать деньги и успешно развиваться при любой политической власти. Программа научно-технического развития предусматривала приумножение научного потенциала Москвы. С ней были сопряжены две другие программы: конверсии военных заводов и переоборудования московского производства. В области образования намечалось принять программу реконструкции образовательных центров Москвы, призванную помочь столичным вузам стать самостоятельными и финансово независимыми. Две программы касались московского строительного комплекса: программа административного строительства, например, включала идею сооружения административного и делового центра столицы — Москва-Сити. Не обойдены вниманием здравоохранение, экология города, культура. Прообразом для создаваемых центров здравоохранения становился Межотраслевой научно-технический комплекс «Микрохирургия глаза» С.Н. Федорова. Намечалась реконструкция и восстановление Большого театра, Большого зала Консерватории, Государственного музея Пушкина, Китай-города, а также храмов, церквей, монастырей и других культовых объектов.

Для реализации таких масштабных реформ Попов предлагал создать новый механизм городского управления. Во главе представительной власти Москвы — Муниципальный Совет, количество избираемых депутатов (муниципальных советников) сокращалось до 50-100 человек. Этот орган, по мысли Попова, должен был утверждать городской бюджет и установить общие правила и нормы городской жизни. Но главную свою задачу Попов видел в том, чтобы сделать исполнительную власть города независимой от Советов, что можно было осуществить после введения нового административно-территориального деления города на крупные округа и более мелкие районы с учетом перспектив социально-экономического развития Москвы. Администрацию города, по его замыслу, должен возглавлять выбираемый населением мэр. Окружным органам управления делегируются городские функции, а во главе этих администраций встанут назначенные мэром чиновники. В муниципальных районах в 1991 году еще оставались райсоветы и райисполкомы. «Район должен быть основным звеном, работающим над удовлетворением проблем населения, а округа — основным звеном управления городской инфраструктурой».

Реализовать столь радикальную программу перемен можно было только при сильной исполнительной власти, вообще традиционно реформы удаются только тогда, когда они осуществляются сильной исполнительной властью. Учреждение исполнительной вертикали власти логически требовало разделения функций Советов. Попов пишет, что тогда он это хорошо осознавал, но решимости сразу же сказать «А» и «Б» у него не хватило: «Надо было сказать, что после введения поста мэра Моссовет теряет такие-то и такие-то функции. Однако мне казалось, что лучше сделать все в три шага: сначала ввести пост, затем избрать мэра и уже затем определить его функции, отбирая их у Моссовета». В итоге получилось, что спор исполнительной вертикали с Советами по поводу разделения власти неизбежно превращался в затяжной конфликт, который преследовал Попова в течение всего времени пребывания его на посту мэра.

Вопрос об учреждении поста мэра не был чисто волевым шагом одного человека, в данном случае председателя Моссовета Попова. Он был решен на мартовском референдуме 1991 года, когда москвичи одновременно высказали мнение о введении поста президента России и сохранении СССР.

Размышляя над правильностью принятого им решения участвовать в выборах мэра, даже несмотря на предвидение будущего конфликта, Г.Х. Попов так объяснил свое согласие: «Будь в то время послеавгустовская ситуация — отстранение КПСС, — я бы, скорее всего, на выборы не пошел. Но тогда, в апреле, борьба с КПСС была столь острой, что мой отказ от участия в выборах мэра ослаблял бы позицию демократических сил. И я решился».

Пришлось срочно подводить законодательную базу под новый институт городского управления, не дожидаясь принятия закона о статусе Москвы. В апреле за подписью Р.И. Хасбулатова было принято постановление Верховного Совета РСФСР «О статусе и структуре органов управления г. Москвы», которое определило функции Моссовета и мэра. А 27 апреля постановлением Верховного Совета было утверждено «Положение о порядке избрания мэра города Москвы». Параллельно коммунисты активно готовились к выборам и неустанно критиковали Попова. В интервью «Московской правде» первый секретарь МГК КПСС Ю.А. Прокофьев обвинил Попова в авторитарных пристрастиях, в том, что, придя к власти под демократическими лозунгами, он в своих практических действиях демократическими принципами не руководствовался, поэтому Моссовет с ним «поссорился».

Горком партии на выборы не смог выдвинуть такого кандидата, который устроил бы всех в аппарате КПСС, причем единого кандидата компартия не смогла выдвинуть и на президентские выборы. Ошибкой было то, что горком взял курс на два тура голосования. В первом туре несколько кандидатов должны были отобрать у Попова голоса: Ключев — голоса научных работников, Брячихин — региональщиков, Сайкин — избирателей с промышленных предприятий. Предполагалось, что на второй тур останется только один их них. Но Попов 12 июня 1991 года набрал более трех миллионов голосов в первом же туре (почти 2/3) и был избран первым мэром Москвы. Вице-мэром стал Ю.М. Лужков.

Первое, что сделал Попов на посту мэра, — отменил плату за проезд в городском транспорте для пенсионеров. Но и эта мера вызвала язвительный комментарий. Один из депутатов Моссовета напомнил об апрельском решении Президиума и Исполкома Моссовета о повышении стоимости проезда в три раза.

Новый мэр принялся за работу немедленно. За короткий срок с 13 июня по 19 августа 1991 года им было принято 16 важнейших распоряжений, которые устанавливали порядок формирования органов исполнительной власти в Москве, обозначали компетенцию вице-мэра, правительства, городского собрания и других структурных подразделений мэрии, вводили новое административное деление Москвы на округа и районы, утверждали временные положения об органах управления в округах — префектурах, о столичной коллегии. До августа 1991 года была почти сформирована в Москве новая исполнительная вертикаль, которой вскоре суждено было пройти испытание на прочность.

После выборов вся политическая атмосфера России была пронизана ожиданием грозных событий. Все предчувствовали неизбежность силового варианта разрешения конфликта между центром и республикой. Горбачев позднее утверждал, что ничего не знал о готовящемся силовом варианте. Попов считает иначе. «Я думаю, что именно после разрыва левоцентристской коалиции, после провала программы «500 дней», после начала попыток создать президентский режим и были подготовлены, как достаточно цельные, варианты того, что потом было названо путчем. Тогда это называли системой чрезвычайных мер. Горбачев как Президент не мог не знать о них».

События 19 августа… Это день стал днем политического размежевания, когда каждый гражданин должен был определить свою позицию по отношению к путчу и путчистам. Это относилось и к московским властям. Естественно, что Попов, как только узнал о путче (утром 19 августа он был в Киргизии на озере Иссык-Куль), сразу же приехал в Москву к Ельцину и активно поддержал президента.

Мэр, находясь рядом с российским президентом, организовывал мирное сопротивление москвичей, выступал на митингах и по единственному, сохранившему независимость вещания, радио «Эхо Москвы». Он настраивал москвичей на доброжелательное отношение к солдатам воинских частей, введенных в Москву, призывал идти на митинги протеста. И жители столицы, всегда наиболее политизированная часть российского общества, своего мэра и своего президента поддержали. Москва тогда продемонстрировала столь редкое для истории России явление: единство законной власти и общества.

Горбачев, вернувшись из Фороса, упустил шанс возглавить победившую страну. 23 августа он долго колебался, прежде чем принять решение об уходе с поста генсека, о разрыве с ЦК, поддержавшем путч, о роспуске КПСС.

Московская мэрия решила помочь президенту России, и к тому моменту, когда Ельцин будет по телевидению зачитывать указ о ликвидации КПСС, занять здания ЦК КПСС и МГК. Операция 24 августа прошла успешно, руководили ею префект Центрального округа А.И. Музыкантский, управляющий делами мэрии В.С. Шахновский и заместитель генерального директора департамента мэра А. Соколов. Днем раньше на открывшейся сессии Моссовета эта акция была поддержана депутатами, которые лишили депутатского мандата первого секретаря МГК КПСС Ю.А. Прокофьева.

Разгон путчистов и ликвидация КПСС создали благоприятную обстановку для проведения реформ. В Москве было сформировано правительство, которое возглавил вице-мэр Ю.М. Лужков. В правительство вошли вновь назначенные префекты десяти округов и более сотни супрефектов. Правительство стало осуществлять экономические реформы.

Московские реформы начались с приватизации жилья. Как экономист Попов еще в 1980 году пришел к выводу, что для повышения эффективности производства необходимо решение жилищной проблемы именно путем приватизации, чтобы человек перестал зависеть от бюрократических махинаций, чтобы был свободный рынок жилья: «Пока жилье дает государство, и дает бесплатно, человек не будет стремиться зарабатывать больше. Он не будет стремиться стать предпринимателем, а предпочтет службу у государства и ожидание там квартиры».

Был принят во многом популистский закон, устанавливающий санитарную норму жилья — 18 квадратных метров на одного москвича. Этой нормы придерживался Моссовет при приватизации жилья. Квартиры, которые укладывались в этот норматив, передавались в собственность бесплатно, за избытки нужно было платить, а владельцы квартир, площадь которых ниже нормативной, должны были получить компенсацию за счет сумм, выплаченных с избытков. Но вопрос о норме в 18 квадратных метров оказался спорным. В центре или на окраине, в «хрущобе» или в каменном доме, с удобствами или без — эти метры стоить должны были по-разному. Поэтому ряд депутатов Моссовета предложили за норматив брать среднюю стоимость метров с учетом района, типа дома, этажа и т. д. Были разработаны методики оценки жилья. Но установление равенства и справедливости при оценке породили страшную коррупцию в аппарате, занимающимся оценкой.

Поэтому для Попова и московского правительства стало ясно, что процедура должна быть кардинально изменена, чтобы чиновники ничего не оценивали, а только выдавали документы. Необходима была бесплатная приватизация.

Эта схема вызвала бурю негодования в Моссовете, несмотря на то, что Н.И. Гончар (председатель Моссовета в 1992–1993 годах) был ее сторонником. Депутаты не хотели отходить от уравнительной схемы и обвиняли мэра в заступничестве «владельцев больших квартир». Чиновники пытались спрятать в недрах инструкций по приватизации пунктики, по которым их за что-нибудь могли бы «отблагодарить». Приводили даже такой аргумент: раз бесплатно дали, могут и отобрать. Осознав тщетность своих усилий получить с приватизации хоть что-нибудь, аппарат сразу уменьшил свой пыл в этой области. Мэрии пришлось собирать начальников и предупреждать их об ответственности за решение этих вопросов.

Еженедельно, обычно по вторникам, Попов выступал по московскому телевидению и разъяснял москвичам позицию мэрии и Моссовета в проведении реформ, просил их поддержки и понимания. Это помогло наладить контакт власти с населением города, которое в большинстве своем линию столичных властей поддерживало.

К моменту ухода Попова в отставку в Москве было приватизировано 145 тысяч квартир, которые составили 30 процентов от всех приватизированных квартир России. Примечательно, что российские власти в конце концов тоже приняли бесплатную схему приватизации жилья.

Успешно Г.Х. Попову удалось реализовать свою программу приватизации предприятий торговли, общественного питания, различных мастерских, ателье, парикмахерских.

К тому времени, когда московские власти приступили к приватизации предприятий сферы обслуживания, начались уже мощные инфляционные процессы. Коммерсанты стремились вложить накопленные капиталы в собственность и оказывали сильное давление на мэрию, чтобы приватизация проводилась через аукционные продажи. Как пишет Попов: «Константин Боровой и его сторонники даже митинги проводили».

Но Г.Х. Попов с Ю.М. Лужковым исходили из бесплатной приватизации. Они подсчитали, что каждый москвич имел право на собственность стоимостью 10 тысяч рублей. Но это по ценам, существовавшим еще до гайдаровской реформы. Российское правительство выпустило впоследствии ваучеры на эту же сумму, но к тому времени все уже основательно обесценилось.

Московская приватизация магазинов, кафе, ателье, парикмахерских и других объектов, в которых на долю одного работника приходилась сумма в пределах 10 тысяч рублей, передавались в собственность трудовых коллективов бесплатно. Чтобы ускорить дело и уйти от оценок (стимула коррупции), за нормативный критерий приняли площадь магазинов до 150 квадратных метров. Только в случае отказа трудового коллектива от приватизации такого предприятия оно продавалось на аукционе.

Для приватизации более крупных предприятий сферы обслуживания был принят другой механизм, так как на долю одного работника приходились десятки тысяч рублей основных фондов предприятия. Одна треть акций этого предприятия передавалась трудовому коллективу, одна треть шла на аукцион, и последняя треть оставалась у мэрии.

Эта схема существенно ускорила приватизацию. В Москве к середине 1992 года было приватизировано свыше шести тысяч предприятий: три с половиной тысячи — торговых, полторы тысячи — предприятий общественного питания, одна тысяча — предприятий бытового обслуживания. Это составляло 50 процентов всех приватизированных в России предприятий.

Но ситуация от передачи предприятий в собственность трудовым коллективам не улучшилась, став собственниками, трудовые коллективы оказались в трудном положении. Земля принадлежала государству, здания, как правило, были арендованными, оптовая торговля тоже была государственной. Поэтому после приватизации не возникло никакой конкуренции, в которой и рождается рынок. Москве нужна была программа развития конкуренции, программа демонополизации, поощрения мелкой частной торговли и предпринимательства.

Часто и до сих пор слышны упреки в адрес городской политики Г.Х. Попова: превратил Москву в сплошной базар, разрешил торговлю на улицах всем, город из-за стихийно возникших свалок — результата этой торговли — стал грязным, как никогда. С одной стороны, это справедливо. Но с другой — город за счет частной инициативы граждан за очень короткий срок был наводнен товарами. «Челночный бизнес» создал условия для той самой конкуренции и спас не только Москву, но и Россию от неизбежного страшного дефицита на вся и все, да еще в условиях катастрофического падения отечественного производства. Это уже, кажется, признают и политические оппоненты Гавриила Харитоновича. Московские власти все-таки ввели эту стихию в цивилизованные рамки, правда, уже после отставки Попова. Но вспомним его главную задачу — запустить процессы, с ней он справился.

Социальная защита горожан от «ударов рынка» стала одним из главных направлений деятельности новой исполнительной власти города. Ранее упоминалось о введении бесплатного проезда в транспорте для пенсионеров. При Попове в Москве была разработана система социальной защиты, найдены источники ее финансирования. Кроме денег, выделяемых российским правительством, были привлечены дополнительные городские ресурсы, которые формировались из доходов городского бюджета, например, от повышения цен на реализуемую ночью водку. В социальную сферу направлялись деньги и от продажи гуманитарной помощи. Проводились доплаты к зарплате учителей, к стипендиям студентам, к пенсиям, различные компенсации.

В отношениях с прессой, телевидением и радио Попов исходил из того, что пресса должна быть полностью независима, и был не согласен с попытками Верховного Совета России взять ее под контроль. По этому же поводу у мэра были постоянные стычки с Моссоветом. Но, несмотря на атаки Моссовета, Попов все-таки сумел провести идею создания нескольких независимых периодических изданий. В частности, «Курантов» и «Независимой газеты», уставы которых обеспечивали их независимость от мэрии и от депутатов.

Гавриил Харитонович Попов считает своей ошибкой, что не уделил должного внимания прокуратуре и суду. Из-за начавшихся разногласий между представительной и исполнительной властями России прокуратура оказалась в очень сложном положении, и не только московская. Она металась между законами России и указами Президента и то поддерживала мэрию, то выступала против нее.

Анализируя свои ошибки, Попов пишет, что надо было более разумно вести дело и с Моссоветом. Конечно, неразделенность функций между представительной и исполнительной властью, большое количество депутатов (500 человек) обрекали Совет на конфликт с Мэрией и безрезультатную «говорильню». Но и внутри Моссовета депутаты не могли договориться. Попов считает, что должен был найти способ занять депутатов нужными для города делами: «Я виноват во многом в том, что у них осталось одно развлечение: отменять одно за другим решения Мэрии. Отменять смело, зная, что Мэрия их не послушается и дела в городе будут идти нормально».

Попов говорит и о том, что ему не удалось наладить рабочие отношения с российским аппаратом. Во многом помешала близость с Б.Н. Ельциным: «Мне было как-то неудобно за его спиной вести переговоры с правительством, с парламентом, с Хасбулатовым, Бурбулисом или Гайдаром. Он мог такие встречи истолковать как нежелание решать вопросы с ним самим. В итоге ничего хорошего не получилось, создавалось впечатление, что я никого, кроме Президента, не признаю, что не способствовало нормальной работе».

Наиболее крупная ошибка Мэрии, по признанию Попова, была совершена при проведении эксперимента в Октябрьском районе Москвы. Вокруг этого эксперимента разгорелся крупный скандал, вплоть до обвинений в коррупции Мэрии и Правительства города.

В Октябрьском районе на выборах победил И.И. Заславский, и демократы, выступая под лозунгами широких реформ, получили большинство. Хотя в Мэрии прекрасно понимали, что экономика района является органичной частью экономики всей столицы, все же решили пойти на эксперимент по предоставлению Октябрьскому району большой самостоятельности. Исходили тогда из идеи децентрализации. В итоге в Октябрьский район ринулись все желающие зарегистрировать новую политическую организацию, газету, дело (даже из других городов), кооператоры. Много появилось махинаторов, начавших незаконную торговлю недвижимостью.

Именно с этим экспериментом был связан скандал с технопарком на Калужской заставе, в адрес Попова и Лужкова посыпались обвинения в махинациях. Бесконечные компроматы никого сейчас не удивляют, действует налаженный механизм политического давления и избавления от нежелательных по тем или иным причинам чиновников. И все прекрасно понимают, что действительность страшно далека от этих «разоблачений». События, развернувшиеся в начале 90-х в Москве вокруг фирмы «Центр КНИИТ — Калужская застава», до сих пор выглядят очень запутанными. Невозможно доподлинно выяснить, были или не были допущены злоупотребления со стороны Мэрии. Однако очевидны причины, породившие обвинения Попова в коррупции, — это слухи о том, что он самый богатый человек России.

12 декабря 1991 года в газете «Труд» было опубликовано большое интервью с ним, в котором, рассуждая о коррупции, он высказал мысль, что опасно «ставить стенку» между аппаратом и предпринимательством. «…Я категорически против всяких злоупотреблений. Но это не означает, что работникам управления надо запрещать участие в бизнесе. Должен быть определен срок, после которого человек должен переходить в предпринимательскую структуру, если уж втянулся, стал заниматься бизнесом». Выглядит такое объяснение как теоретическая и достаточно романтическая попытка борьбы с коррупцией, но совсем не как призыв к чиновничеству воровать вся и все.

Кстати, эксперимент в Октябрьском районе провалился, идея районной самостоятельности была отброшена, а районы были, как мы помним, упразднены.

На фоне неудач и ошибок в проведении московских реформ политика Мэрии по отношению к национальным меньшинствам выглядит более успешной. Для решения национальных проблем в Моссовете была создана депутатская комиссия и Совет председателей землячеств при Мэрии. Московские власти поддержали идею открытия в Москве национальных школ, театров, издания газет на национальных языках, проведение фестивалей.

Реформы только начинались, впереди был океан работы. Но в самом разгаре ее, 18 декабря 1991 года, Попов совершенно неожиданно обратился к москвичам с заявлением о своей отставке, обосновав это решение тем, что программа московских реформ практически сорвана и не только благодаря усилиям Моссовета, но и во многом благодаря деятельности Верховного Совета России. «Верховный Совет, обсуждая закон о Москве, отклонил не только проект Мэрии, но и проект Моссовета. Он принял за основу проект, который не обсуждали не только горожане, но даже Моссовет и его Дума. Этот проект вообще не признает существующую администрацию. Этот проект навязывает Москве «Закон о местном самоуправлении», который признается неприемлемым даже для масштабов края или области», — говорилось в заявлении мэра.

Внешне это выглядело так — Попов пригрозил отставкой для того, чтобы устранить препятствия с пути московских реформ. На Ельцина со всех сторон началось давление. Общество тогда поддерживало реформы, оно в них верило. Казалось, что президент уступил. Вышел его указ, предоставляющий мэру Москвы дополнительные полномочия «на период проведения радикальной экономической реформы». В соответствии с этим указом мэр мог проводить в городе ускоренную приватизацию по собственным правилам и графику, «самостоятельно образовывать и распоряжаться внебюджетными фондами» — то есть без участия Моссовета, определять товары, которые должны будут продаваться в Москве по свободным или регулируемым ценам, управлять землями и муниципальным имуществом города, предоставлять земельные участки. Помимо этого, указ увеличивал бюджет столицы, было установлено, что в бюджет должно отчисляться 15 процентов налога на прибыль и до 5 процентов на добавленную стоимость, взимаемых на территории Москвы.

Мэрия Москвы получила тогда небывалые полномочия по управлению городским хозяйством. Тогда казалось, что если мэр сможет избежать ошибок российского правительства, то Москва станет островом стабильности и процветания. И вот начался 1992 год — год так называемой радикальной экономической реформы под руководством Е.Т. Гайдара. Премьер нового правительства «лаборантских мальчиков», по меткому выражению публицистов, ставил целью реформы достижение бездефицитного бюджета и укрепление рубля путем либерализации цен, установления повышенного налогообложения, сокращения социальных программ. Закономерным результатом всего этого стал взрыв инфляции, падение уровня промышленного производства (пропорционально росту цен), а вместе с ним и уровня жизни россиян.

В июне 1992 года Г.Х. Попов окончательно уже уходит с поста мэра, оставляя в преемниках Ю.М. Лужкова. Пресса разразилась комментариями. Большинство были в русле «Правды» и «Советской России», обвинявших не раз Попова в коррупции. Никого не устроило официальное объяснение мэра причины отставки тем обстоятельством, что российское законодательство запрещает совмещение постов мэра и руководителя политического движения (Попов в январе 1992 года был избран председателем Российского движения демократических реформ). В средствах массовой информации были высказаны различные догадки и версии отставки, достаточно далекие от истины.

Действительно, причины, побудившие Попова уйти в отставку, были гораздо глубже, чем его официальная версия. Объяснил он их позже, а тогда решил не касаться их.

Московские реформы, начатые Поповым вместе с Правительством Лужкова, во многом были более продуманными, чем российские, а главное — исходили вообще из других принципов. Возьмем, например, конфликт между Мэрией Москвы и российским Правительством по приватизации. Поначалу Правительство России занималось продажей государственной собственности через аукционы. Попов всегда был категорически против этого. Впоследствии приватизацию «по Гайдару-Боровому» пришлось отменить на российском уровне. Была утверждена чековая схема разгосударствления собственности, автором которой когда-то был Попов. Но как всегда в нашем Отечестве, произошло это с большим опозданием, приватизировать было уже нечего, а инфляция «скушала» номинальную сумму чека в 10 тысяч рублей. Но даже эти мизерные «ваучеры» большинство россиян потеряло в недрах специально созданных липовых фондов и компаний, во всевозможных «гермесах» и «аввах».

Разногласия были у Попова с российским «реформправительством» и по поводу налогов. У Мэрии было право пополнять бюджет города за счет дополнительных налогов, установленных сверх российских. Но уровень российского налога на добавленную стоимость лишал предприятия всякой прибыли. Москве облагать налогами было уже нечего. По образному выражению бывшего мэра: «Россия так постригла шерсть, что городу остается разве что сдирать кожу».

Абсолютно неприемлемой для Попова была политика правительства Гайдара в отношении социальной защиты населения. Вся тяжесть «шока» ложилась на народ, за счет которого обеспечивалась так называемая бездефицитность бюджета. Как экономист, прекрасно знающий систему, которую предстояло реформировать (напомним, он неоднократно участвовал в таких попытках еще в советское время), Попов прекрасно видел все недостатки модели реформ Международного валютного фонда, взятую за основу Гайдаром, а твердость Гайдара в осуществлении этого курса назвал «твердостью безразличного к людям теоретика».

С курсом правительства Гайдара во внешней политике России Попов также был не согласен, считал его негибким, примитивным, наносящим ущерб экономике страны. Он был и против принятой модели национального устройства России. Вспомним работу «Что делать?», в которой Гавриил Харитонович предлагал провести «дефедерализацию» страны. Попов исходил из того, что сама большевистская идея федерализма на основе национально-территориальных образований противоречит всей истории России, устроенной по губернскому принципу.

Все эти серьезнейшие разногласия по курсу реформ, по самой концепции реформ в России между президентом и российским Правительством, с одной стороны, и мэром и Правительством Москвы, с другой, назрели еще в декабре 1991 года. Ельцин, как уже упоминалось, предложил Попову в декабре остаться на посту мэра, наградив его чрезвычайными полномочиями. Но никакие чрезвычайные полномочия не могли смягчить разногласия мэра с правительством России.

В июне 1992 года Гавриил Харитонович оставаться на посту мэра уже не мог и ушел из власти, вернувшись к руководству Российским демократическим движением, к научной деятельности в Московском университете, во вновь созданном Международном университете, в Вольном экономическом обществе, которое воссоздал по образцу екатерининского времени. Он оставался консультантом Мэрии Москвы.

Гавриил Харитонович Попов продолжает думать, потому что это как он сам отмечает, его призвание и его профессия. «Я знаю, что пока голова со мной, я буду думать, а, следовательно, жить. Ну, а без головы!..»

Литература

1. Согрин В.В. Политическая история современной России. 1985–1994: от Горбачева до Ельцина. М.: 1994.

2. Попов Г.Х. Социал-демократ / В кн.: Избранные труды в VIII томах. Т. VII. М.: 1996.

3. Бондарев В. Комиссары перестройки // Родина. 1992. — № 11.

4. Попов Г.Х. Эффективное управление: (Перспективы развития). Изд. 2-е перераб. и доп. М.: 1985.

5. Попов Г.Х. Что делать? О стратегии и тактике демократических сил на современном этапе. М.: 1990.

6. Кара-Мурза С. Председатель Моссовета ликвидирует Советы? // Рабочая трибуна. 1990. — 21 декабря.

7. Кагарлицкий Б. Портрет на фоне руин, или логика одной политической карьеры // Народный депутат, 1992. — № 15.

8. Маренич Ю. Мэр позвал. Его услышали // Народный депутат. 1992. — № 5.

9. Указ Президента «О дополнительных полномочиях органов управления г. Москвы на период проведения радикальной экономической реформы» № 334 от 29.12.91//ВСНД и ВС РСФСР. 1992. — № 2. Ст. 75.

10. Бартникас С., Гриценко И. Другой Попов? (интервью с Г.Х. Поповым) // Век. 1993. — № 26.

11. Попов Г.Х. Будет ли у России второе тысячелетие.

Михаил Полятыкин. Без ретуши и вспышки. Юрий Михайлович Лужков

Если мы хотим, чтобы экономика служила человеку, а не абстрактной идее, граждане в своих действиях должны руководствоваться соображениями личной выгоды и личной пользы.

Ю. Лужков

Юрий Михайлович Лужков.

Род. 21.09.1936.

На вершине московской власти с 06.1992 по 28.09.2010

Внешность

Характерная, а теперь уже и легендарная деталь внешности — кожаная кепка-восьмиклинка, выставленная как-то даже на аукционе в Москве и купленная за 15 тысяч долларов предпринимателем, пожелавшим, что называется, «постучать по мэрскому голенищу», а, может, грубо пополнить его личный счет.

В начале мэрской карьеры Ю. Лужкова многие втихаря посмеивались над его привычкой носить эту самую кепку, а позднее редкий высокопоставленный чиновник из приближенных не пытался напялить на голову какой-нибудь дорогущий суррогат а-ля Лужков. Люди меняются. Собаки, как известно, бывают похожи на своих хозяев, а подчиненные — на своих начальников.

Под кепкой у Ю. Лужкова — серые глаза с небольшим разрезом, подтверждающим примесь азиатской крови — его мать была родом из глухого башкирского села, она-то и наградила сына отличными от обычных русских чертами лица — скулами, овалом, глазами. Возможно, именно поэтому он питает особую привязанность к бывшему президенту Башкортостана Рахимову.

Когда в 1992 году вторая жена родила Ю. Лужкову дочь, вся Москва знала, что по вечерам он уезжает с работы раньше, чем прежде, — торопится купать свою, как он говорил, Гюльчатай.

— А ты знаешь, у меня дочь родилась, на меня похожа, точная копия, — сказал он поздно вечером в день рождения дочери.

— Да это сейчас и рассмотреть-то невозможно, на кого она похожа…

— Нет, точно говорю, Лена называет ее Гуль… Гюль…

— Гюльчатай, — догадался я.

— Вот-вот, Гюльчатай.

— А Вы знаете, что она у Вас родилась уже в третий раз?

— Знаю, еще три месяца назад в Моссовете трепали: выкидыш, дескать. Я уж жене ничего не сказал. Думаю, в таком положении это для нее слишком серьезно, действительно выкинет. Ну, а народ-то, каков?

Глаза у него всепонимающие, много повидавшие. Иногда бывают усталыми, печальными. Они становятся узкими и злыми, когда он возмущается, тогда он говорит резко и отрывисто. Нечасто, но я видел его и таким.

Видел и растроганным на вечере презентации книги «Мы дети твои, Москва» в кинотеатре «Россия». Все действо организовал И. Кобзон, который, подружившись с мэром, использовал эту дружбу на полную катушку через механизмы протекционизма, наибольшего благоприятствования своему, своих присных и своих друзей бизнесу.

Было сказано на этом вечере много слов не только в адрес писателя Юрия Лужкова, но и по поводу его по-настоящему творческой деятельности во имя города и его горожан. В конце вечера вышел на сцену растроганный Ю. Лужков — думаю, таким его видели редко, если видели вообще, скорее всего он сам не ожидал, что дело его получит такой отклик среди дотошных, привередливых, образованных, умных и требовательных москвичей. Всегда в движении, всегда в работе, он мало слышал слов, которых заслуживал, а тут услышал столько! Поневоле растрогаешься, хоть и кажешься другим несгибаемым и железным, а Ю. Лужков — не железный. Он подвержен, как и все мы, эмоциям и чувствам — и в этом его привлекательность для многих как личности, человека и большого начальника при огромной власти.

Не помню, плакал он или нет, когда хоронили его мать, а вот то, что он не стал хоронить ни на Новодевичьем, ни на Ваганькове и даже не в Кунцеве, характеризует его. Возможно, спустя годы, он поступил бы по-другому, поскольку со временем сильно изменился и внешне и, что самое главное, внутренне.

Под кепкой у него — высокий за счет лысины лоб, переходящий в сплошную лысину. Как говаривал мой знакомый и абсолютно лысый механик по лифтам Иван Дорошин, в драке волос не считают, а драться Ю. Лужкову приходилось немало, вот и облысел. Когда он слушает доклады подчиненных, то характерным образом морщит лоб, чуть склоняет голову набок, следит за говорящим непрерывно, не отвлекаясь, впрочем, лишь в том случае, если ему интересно то, о чем докладывают. Если же нет — может перелистывать бумаги, перекидываться репликами с кем-либо за столом, не упуская при этом основной мысли докладчика.

Когда он работает с документами, голый череп склоняет также набок, коротко остриженными ногтями на ухоженных руках прижимает к столу документ, при этом на безымянном пальце правой руки поблескивает тонкое обручальное кольцо, на шее — золотая цепочка. То ли крестик на ней, то ли украшение.

Росту в нем немногим более 160 сантиметров, но при мощном торсе, широкой кости, большом весе он кажется более высоким, хотя для великих рост — не главное. И Наполеон, и Суворов, и Пушкин, и Ленин, и Сталин, и Гитлер, и Хрущев были малышами. Один Ельцин столб, но — сами понимаете, не в том ряду.

Подобострастный Церетели изобразил Ю. Лужкова по заимствованному, кстати, у скульпторов Демченко и Головачева сюжету с мячом и ракеткой просто монстром, а не человеком. И ни ракетка, ни футбольный мяч не сглаживают этого угнетающего впечатления. Могучий монстр-мыслитель с проникающим во все и вся взглядом. Должно быть, скульптор всех времен и народов, каковым он представляется бывшему мэру Москвы, хотел потрафить своему покровителю, а получилось даже хуже, чем всегда.

Замечу, кстати, что когда-то Ю. Лужков был почти равнодушен, во всяком случае не однажды подчеркивал это, к тому, как выглядел на снимках, в каком виде публикуют его портреты в газетах. Теперь я понимаю, что он только старался казаться равнодушным, и делаю вывод: сущность его несколько иная, чем на экранах и полосах газет.

— Я никогда не выбираю для публикации свои портреты, — утверждал Лужков.

И это было правдой до того момента, пока в его карманный пресс-центр не приняли на работу придворного фотографа, который был обязан запечатлевать для истории каждый шаг мэра, вести фотолетопись его великих дел и свершений, распространять его лик через газеты и журналы. Перед очередными выборами за каждый такой снимок руководитель пресс-центра Серега Цой требовал аж 250 долларов со страждущих и это, вероятно, не предел. Портреты были гладкие, отретушированные. В отличие от текста этого очерка.

Вслед за фотографом появились художники, стремящиеся запечатлеть — некоторые влекомые, как когда-то и я сам, искренним желанием, стремлением и восторгом перед свершениями мэра, но абсолютное большинство — исключительно из корыстных побуждений. Позировать же Ю. Лужков не любит, времени, говорит, «нету». Поэтому большинство его портретов слащавы, приторны и подхалимски вылизаны — этакие а-ля Шилов.

Самый большой поток изваяний «подогнали» к юбилею Ю. Лужкова скульпторы. Статуэтки из мрамора и бронзы, бюсты и портреты разных размеров и модификаций завалили всю его подсобку — самую отличительную особенность зрелого мэрского периода. Это такая боковушка при рабочем кабинете, но не в традиционном отрицательном ее толковании, а своеобразный «аппендикс» коридора, связывающего кабинет и зал заседаний в единое целое. В этом «аппендиксе» стоял низенький и маленький журнальный столик с электросамоваром посередине, тремя креслами, которые еле-еле устанавливаются вокруг столика. Напротив — диван, слева от входа — холодильник. В глубине коридора — туалет. Хозяин садился обычно в кресло так, чтобы видеть собеседника, при разговоре закидывал правую ногу на валик кресла и говорил: то зло, то убежденно, а то и смачно матерясь.

— Никак не могу отучиться, — сказал как-то. — Хотя, признаюсь, никогда и не пытался.

Со временем эта с голыми стенами когда-то боковушка оказалась целиком заваленной всякой всячиной, которую ему таскали на дни рождения, на юбилеи и просто так.

— Всякого говна нанесли, — заметил он как-то после очередных подношений.

Известная недооценка Ю. Лужковым своих внешних данных не помешала в молодости сделать выгодную партию и жениться на дочери большого нефтяного начальника, удачно распределиться по окончании института нефти и газа имени Губкина — его не загнали на «севера», а оставили в Москве и направили во ВНИИ пластмасс.

И институт этот сослужил ему потом отличную службу. На его благодатной почве родилось в новые времена движение «прибамбасы из пластмассы» и выросла миллиардерша Е. Батурина, вторая жена Ю. Лужкова, которой он, по его собственным словам, ну совершенно не помогал в бизнесе.

Для полноты описания внешности замечу, что одевается он в зависимости от обстоятельств. Может носить смокинг с бабочкой, дорогие костюмы с галстуком, а может — тренировочные штаны с кроссовками, фирменные футболку, куртку и бейсболку, безо всяких претензий на внешний лоск.

ХАРАКТЕР

— Я не ангел, и крылышки у меня если и появятся, то наверняка не скоро. И жесткость, и конфликтность в характере присутствуют. Однако конфликтую я исключительно в интересах дела, которому служу и которое по мере сил стараюсь делать добросовестно. Ни перед кем не собираюсь рядиться в овечью шкуру, поскольку не тот у меня характер от рождения, а что дано, то дано. Я не думаю о том, как выгляжу в тот или иной момент на работе, не забочусь о последствиях того или иного шага, если вижу препятствия на пути к цели. Для меня всегда важен — ре-зу-ль-тат! — так он охарактеризовал себя сам в одном из интервью.

А всё справедливо, если учесть, что характер у него действительно не ординарный. Он может быть терпеливым и сдержанным довольно долго, потом неожиданно взорваться и также долго отходить. Прежде чем рассказать, каким мне видится его характер, приведу мнение двух авторитетных людей. Вот что пишет известный физиономист и автор многих книг по анализу личности Б. Хигер:

«Ю. Лужков — ярый борец за нововведения, смелый, прямолинейный. Не следует ничьим советам, однако выслушивает каждого, решения принимает самостоятельно. Верит только в свои силы, никому не передоверяет. Способен воспринять чужую идею и принять неординарное решение для ее осуществления. С подчиненными, которые не справляются со своими обязанностями, расстается без особых сожалений.

Обладает хорошей памятью и интуицией, способен спонтанно решать самые сложные проблемы, быстро и четко ориентируется в сложных ситуациях. Не любит делать доклады, но всегда к ним готов. Материалист, но верит в сны.

В нем полностью отсутствует амбициозность, если что-то не понял, не считает зазорным переспросить, вникнуть в суть проблемы с помощью сотрудников. Материальная сторона его мало интересует и меньше, чем всеобщее признание его заслуг, он достаточно, тщеславен. Тактичен и напрасно никого не обидит. Не любит сидеть в своем кабинете, должен видеть, как выполняются его распоряжения, знать, не нужна ли его помощь. Не любит лести, не ждет похвалы. По натуре домосед, не любит уезжать из дома надолго, только в случае необходимости».

А вот мнение ученого, профессора МГАУ имени Горячкина Н. Тельнова:

«Сильные стороны Ю. Лужкова проявляются в волевом настрое, напоре, неукротимой жажде деятельности, спортивном тонусе и решительности. Он человек действия и стремится во что бы то ни стало достигнуть поставленной цели. В борьбе никогда не уступит инициативы. Если приходится выжидать — может временно и затаиться, но не упустит нужный момент для удара. Когда желаемого не удается достигнуть прямо и быстро, ищет обходные пути и своего непременно добивается.

Тип психики Ю. Лужкова — самый трезвый реалист из всех психотипов, поскольку его сенсорное восприятие, соединенное с логическим анализом и при условии полноты информации, достаточно точно воспроизводит реальную картину мира. Прекрасно понимая, как лучше организовать работу, и видя неспособность других действовать также оптимально и результативно, как это может делать он сам, взваливает на себя кроме своих обязанностей также и дела окружающих людей. Даже если такая (подчас мелочная) опека станет кого-то раздражать, рядом с ним любой человек может чувствовать себя защищенным. В любой области деятельности для него важна быстрая и ощутимая отдача. Результат он хочет видеть в материальном воплощении — завоеванный стратегический плацдарм, дача, квартира, машина…

Есть у Ю. Лужкова и слабые места. Когда надо уловить настроения, оттенки отношений людей друг к другу, он чувствует себя неуверенно. Ему легче проявить конкретную заботу о человеке, чем просто сочувствовать. Его постоянное деятельное напряжение, ответственность за множество своих и чужих дел может привести его к нервному истощению и упадку сил. Однако он старается скрыть это свое состояние от окружающих и производит впечатление человека, закованного в броню. Много горечи ему приносит сознание того, что он своей незаменимостью, решительностью, твердостью и волей создает о себе впечатление как о человеке, которому теплое участие совсем не нужно.

Вообще человек его типа старается как можно больше узнать о тех, с кем ему приходится работать, из надежных источников. Он предпочитает не гадать, а конкретно оценивать имеющуюся информацию логически, по самой сильной функции. Поэтому Ю. Лужков судит о человеке по поступкам, а не по душевным собственным его качествам. Неудивительно, что его суждения о людях бывают довольно-таки прямолинейны».

К высказываниям уважаемых коллег могу добавить следующее: все они свои выводы и умозаключения сделали на основании косвенных данных, ни разу не встретившись лично с предметом своих исследований, а посему с известной долей правды в анализах много случайного, того, что лежит на поверхности и, по сути, известно не только ближайшему окружению, но и всем, кто хоть однажды слушал мэра Москвы, встречался с ним или беседовал.

Мое же описание его характера основывается на многочисленных встречах, беседах и наблюдениях вблизи и со стороны, высказываниях людей близко и давно его знающих и оно, естественно, никак не может быть уложено в скудные рамки рассуждений стороннего наблюдателя.

Чтобы понять характер Ю. Лужкова, введем его в систему, как любит делать это он сам при решении трудных задач, выдвигаемых самим временем или поставленных начальством. Составим простенькую таблицу из двух колонок — в одну впишем положительные, а другую — отрицательные черты его характера, они у него есть. В алфавитном порядке.

Сосчитайте ради интереса и узнаете, каких черт больше.

Ковался этот необычный, противоречивый и неординарный характер на Москве-Товарной-Павелецкой среди самой обычной, самой затрапезной публики. Вот как вспоминает о своем «золотом детстве» сам мэр:

— Начальная школа была через дорогу. Лужи не просыхали ни летом, ни зимой. Рядом со школой расположилась пивнушка, где два пожилых еврея Гриша да Аркаша торговали пивом, водкой, закуской. Здесь была и проходная завода, мужички, выходя со смены, прикладывались. Некоторые теперь говорят: пьяных тогда было мало. Были, и немало.

Как-то я спросил Ю. Лужкова: а что это Вы не пьете? Во-первых, не по-русски, а во-вторых, извините, росли в такой среде, в такой атмосфере, и на таком фактическом материале, что Воронья Слободка и описание рабочих окраин в романе «Мать» — просто вершины и архитектуры интеллектуальной мысли.

Он думал недолго. Видно, привык к подобного рода вопросам, и ответ всегда был под рукой. Сказал, что в юности прочитал книги Мельникова-Печерского и быт старообрядцев настолько ему понравился, а их внутренняя чистота и красота, не говоря уже о преданности Вере и Богу, настолько поразили, что он решил раз и навсегда отказаться от спиртного и табака.

И все долго верили этой байке, пока в печати не появились свидетельства его однокашников: «Сколько мы с ним водки выпили в свое время — мало не покажется! — рассказал журналистам его приятель по институту Борис Березин. — На Калужской площади был кинотеатр «Авангард» — там сейчас здание МВД. Рядом с ним стояли палатки голубого цвета (в просторечии — «Голубой Дунай» — М.П.), где все продавалось — как сейчас в рюмочных. Мы регулярно их посещали. Прогуливали тоже немало. В основном потому, что рядом был Парк Горького, а там — пивные палатки, девочки, — что еще надо?»

По поводу воспоминаний однокашников можно заметить следующее: в жизни бывает всякое: пил-пил человек, а потом одумался, окружающие списывают ему грехи молодости и вот он уже передовик, ударник коммунистического труда, целинник-медалист и примерный семьянин.

Мог бы и Лужков признаться, как пишет то же издание, где опубликованы воспоминания его однокашников, что «его пагубное пристрастие к алкоголю становилось все очевиднее и обернулось маленьким скандалом. В 1973 году Юрий Михайлович поехал в заграничную командировку в Венгрию. Мадьярские товарищи, как полагалось в те времена, накрыли великолепный стол с токайскими винами. И у Лужкова во время застолья случился инсульт… Со спиртным он завязал после этого скандального случая.»

Когда я писал первую книгу о нем («Тореро в кресле мэра, или Юрий Лужков: хронология успеха». М., Тверская, 13», 1996.) — совершенно искреннюю по тому времени и по моему тогдашнему отношению к нему — предложил поделиться гонораром на вполне законных основаниях. Он наотрез отказался, заявив, что работает не за гонорары. Я удивился, поскольку точно знал — видел квитанции на перевод, — что он получал на домашний адрес по улице Александра Невского гонорары за подготовленные журналистом «Вечерки» и подписанные псевдонимом «Б. Яковлев» материалы об августовском 1991 года путче под общим названием «Момент истины». Потом он издаст книжку на деньги В. Евтушенкова и на гонорар, как сам неоднократно доказывал дотошным журналистам из недружественных изданий, будет обучать в Швейцарии младшего сына — вот это гонорар!

Много противоречивого в характере Ю. Лужкова. В самом начале своего восшествия на столичный престол он в глазах публики старался выглядеть демократом и революционером, и у него это неплохо получалось. В. Познер — не нынешний, а давнишний, скажем, «ранний» на российском телевидении пригласил Юрия Михайловича в свою передачу сразу после утверждения его на посту премьера. Он пришел чуть ли не со всем своим кабинетом, а когда ведущий пригласил желающего — одного из них — на «кресло истины», где надо было отвечать на гадкие и каверзные вопросы умного и по-доброму въедливого Познера и телезрителей, уселся в него сам. Притом, что у него одних первых заместителей уже тогда было несколько, не говоря уже о прочих. Но в нем живет неистребимая жажда испытать судьбу-злодейку в различных ипостасях, которые подворачиваются на тернистом пути руководителя такого ранга. Которые при любом режиме будут нужны и при верховенстве любой партии будут подставляться под народное возмущение в первую очередь.

Ю. Лужков умело отбивался от наседающих зрителей, уворачивался от вопросов ведущего, поскольку предмет знал, в клоаку плодоовощного комплекса и хитросплетения городского хозяйства вник настолько, что мог не бояться любых вопросов. Конечно, никто не постиг истину в этой передаче, и кресло ждало очередного испытуемого, но Ю. Лужков доказал: могу и здесь.

И урок он из подобных боев извлек. Завел свою передачу на своем карманном канале — заматерел, забронзовел, зацементировался в мыслях и атрофировался как спорщик — спорить стало не с кем и не о чем — всех запугали и подавили власть, энергия и безапеляционность.

И появилась передача с сусальными бабушками и дедушками в окошках, «правильными» москвичами, задающими «правильные» вопросы, на которые всезнающий, всепонимающий, всемогущий и все могущий мэр дает «искренние», исчерпывающие ответы, сыплет «по памяти» цифрами, подтверждающими рост благосостояния москвичей, увеличение доходов, улучшение качества жизни.

Назавтра бабушки и дедушки в дачной электричке будут славословить мэра, пускать слюни по поводу «лужковской» прибавки к пенсии, а он никогда с экрана ни одним словом не обмолвится, что пенсии эти — бабушки и дедушки — вовсе не «лужковские», а определены и установлены правительством города, деньги на них заработаны благодаря усилиям горожан — ваших детей и внуков, у которых мы отбираем и вам отдаем. А коли он этого никогда не сказал, получается благодетель в единственном числе — Ю. Лужков!

Однажды дотошный московский журналист задал мэру вопрос: дескать, у вас зарплата всего 14 тысяч на такую семьищу, как вы сводите концы с концами?

— Так я мало трачу, — был ответ.

Когда газетчики пронюхали, что В. Батурин — родственничек, и что он оскандалился или даже проворовался, будучи премьером правительства Калмыкии, Ю. Лужков руками и ногами открещивался от брата собственной жены, хотя не однажды принимал его у себя в мэрии. Открещивался до тех пор, пока не заматерел в своем кресле, пока не понял, что наконец-то может дружить с кем хочет и иметь кого угодно в родне, и сам черт ему больше не брат.

А брат ему — Т. Исмаилов. И настоящий вызов общественности и порядочной части московской публики — поездка Ю. Лужкова в Турцию на открытие фешенебельного отеля, а также участие в праздновании юбилея, где членов его правительства — самого некоррумпированого по утверждению премьера — обносили конвертами на глазах у миллионов телезрителей, а сам он громче всех кричал: «Тельман! Ты наш друг навсегда!»

И здесь он откровенен и естественен, как и во многих своих поступках и порывах. На очередные выборы пришел голосовать без паспорта — забыл дома. Другой бы — кого вся Москва знает в лицо — проголосовал бы, поскольку ни одна комиссия не посмела бы отказать, а Ю. Лужков голосовать не стал — развернулся и поехал за паспортом, всем продемонстрировал свое гражданское отношение к существующим законам. Но это — для публики и на публику. Как он их блюдет на самом деле видно по тому, что он наворотил в центре столицы и на ее окраинах. И с чем нынче борются новые враги.

Как-то, наблюдая за встречей Ю. Лужкова с В. Путиным, я обратил внимание на то, что мэр заметно мандражирует, вроде как чего-то боится. Чего?

Можно предположить, что бывшая служба В. Путина раскопала что-нибудь такое, на что прежняя кремлевская администрация не обращала внимания, и на этой почве Кремль теперь мог запросто не только торговаться с могущественным мэром Москвы, но и попросить его, в конце концов, подвинуться (что позже и произошло. — М.П.). Или он боялся потерять место? Ю. Лужков не раз утверждал (лицемерно?), что за него не держится. Если что заколеблется, говорил он, я сразу же уйду, место я себе всегда найду — у меня есть руки, есть голова, я еще бегать могу, в футбол играть и за место не держусь, как некоторые.

Или он боялся потерять табуны, пасеки, недвижимость, накопленное, честь, достоинство и авторитет? Но имущество не на нем, как у всех разумных членов столичного и федерального правительств, а все прочие в глазах порядочных людей Ю. Лужков давно уже потерял. Да и перед самой отставкой они с супругой сумели отжать у городского бюджета 13 миллиардов рублей. Хорошо, что не долларов. Значит, дело не в деньгах. Тогда в чем?

Скорее всего во власти. Именно власть он боялся потерять больше всего. Не работа его наркотик, как он утверждает (во всяком случае, утверждал), а — власть. Безграничная, всепоглащающая страсть к распоряжению чужими судьбами, устремлениями, средствами, чужими благами, чувствами, совестью, гражданским долгом, чужими должностями, управленческими решениями, талантами, чужими благосостоянием, здоровьем и даже самими жизнями. Это не относится к категории самоутверждения или к факту реализации личности. Это патология наподобие страстей римских цезарей или русских царей эпохи зарождения государства.

— Что касается власти — ее у меня всегда хватало, — утверждает Ю. Лужков, — и не такой это вкусный пирог, как некоторым кажется.

Власть — пирог невкусный, а скушать хочется, и чем больше откусить, тем лучше. Ю. Лужкову с тем набором черт характера, которыми его наградила природа или которые он развил благодаря упорству, настойчивости и целеустремленности, довелось откусить солидную долю этого несладкого пирога. И, судя по изредка мелькающим кадрам на второстепенных каналах, его одолевает тоска по этому пирогу. Если бы не наследил, может, и допустили бы, как того же Ресина.

КАКОЙ ПОЛИТИК Ю. ЛУЖКОВ?

— О моей партийной принадлежности мне хотелось бы сказать следующее: почему-то все обязательно хотят приписать правительство Москвы, мэра к какому-нибудь лагерю, выискивают похожие места в программах различных партий. То меня считают «красным», то демократом, то радикалом. Но занятие это непродуктивное. Главное для правительства города — это хозяйственные дела, политикой мы не занимаемся, а если бы и вступили в какую-либо партию, то это пока еще не созданная партия, — это он сам о себе.

А если вы меня спросите, какой политик Ю. Лужков, отвечу, не задумываясь: никакой. Он, можно сказать, стал политиком не по призванию, не по велению своей богатой на эксперименты души, не по велению своего неуемного сердца и буйного темперамента, а исключительно в силу обстоятельств, подаривших ему влиятельнейшие кресло мэра такого влиятельнейшего в стране и мире города, как Москва.

Политологи утверждают: чтобы политиком быть, а не казаться, необходимы следующие условия: во-первых, близость к самым высшим уровням признанных лидеров в государстве — имеем в виду Ю. Лужкова и его близость в свое время к первому президенту России; во-вторых, хорошие отношения с прессой, свой медиа-холдинг, службы распространения, радио и телевидение — свои или хорошо прикормленные; в-третьих, демонстрация близости к простым людям, на чем в свое время въехал в большую политику В. Жириновский, на каждом углу потрясавший документами на малометражную двухкомнатную квартиру. Воспользовался этим методом и Б. Ельцин с его знаменитой поездкой на трамвае в районную поликлинику.

Взгромоздившись вместе с перепуганным и растерявшимся Б. Ельциным на танк и всячески потом аккуратно — по-другому при прежнем царе было нельзя — напоминая об этом, Ю. Лужков сделал первый серьезный шаг на пути в большую политику.

Не станем повторять зады и напоминать, как мы жили в те времена (можно подумать, сейчас живем лучше) и насколько всем опротивело вранье властей (как будто сейчас нам говорят правду), что москвичи толпами поперли на защиту Белого дома. Кто, кого и от кого защищал? Только теперь понятно, что народ встал на защиту одних жуликов от других. Иначе как понимать последующее разграбление страны, дележ территории и собственности, высокие должности всех участников тех уже довольно отдаленных событий. Имеются в виду и путчисты, и их победители. Выиграли в той игре все, кроме народа российского, страны и Отечества.

Выиграл и Ю. Лужков, острым аппаратным нюхом поймавший правильный ветер. Б. Ельцин не забыл его заслуг, приблизил, обласкал, позволил произвести отъем госсобственности в пользу Москвы, и на этой почве произойдет много чего интересного и непонятного даже узкому кругу приближенных, не говоря уже о публике, которая платила страхом на баррикадах.

Так или иначе, но на первом этапе подъема на место политического тяжеловеса Ю. Лужков засветился на публике с теми, с кем и надо было, чтобы оставаться не только на плаву, но и на виду. Характерный штрих его поведения в тот момент. Пока было неизвестно чья возьмет — гэкачепистов или Б. Ельцина — портрет последнего лежал на его рабочем столе плашмя — вроде как он есть, а вроде как бы присутствует здесь случайно. После победы «демократов» (расстрел людей из танковых орудий — хороший пример демократии, подсказанный Б. Ельцину американцами) портрет занял вертикальное положение — вроде как так оно и было. Политика — это искусство вовремя перекраситься.

И на всякий случай — вдруг не выстрелит, заявить: «Я бы не стал утверждать, что хорошо разбираюсь в хитросплетениях и ориентируюсь в политических дебрях сегодняшних дней. Говорю так не из ложной скромности, а потому, что не являюсь специалистом в политике. Я — хозяйственник и останусь им до конца своих дней или, по крайней мере, до конца активной трудовой деятельности».

И тут он не кривил душой. Перестраховывался. Если что-то где-то у меня проколется — не спрашивайте, я — не политик. Так, ни один из кандидатов в мэры городов, которых он в свое время поддерживал, не стал мэром. Ни в Челябинске, ни в Екатеринбурге, ни в Красноярске, куда, как утверждали знающие люди, его командировала бригада В. Малышкова, связанного тесными узами с тамошним небезызвестным авторитетом А. Быковым. Ю. Лужков, хотя и лично совершил прыжок в Красноярск, задание провалил. Видно, его шапкозакидательские настроения или тех, кто его посылал, превалировали над серьезным анализом обстановки в названных городах, над знанием местных условий и специфики. Выходит, не такой уж он и тяжеловес на российских просторах, каким видится сам себе и своим приближенным.

На внутреннем политическом рынке он натоптал, наследил за то время, что активно вмешивался в политическую жизнь, как слон в посудной лавке. Помню, как Ю. Лужков сидел в Кремле на совещании у президента В. Путина за одним столом с лидерами «Единой России» — тогда еще «Единство», движения, о котором он в своей газете «Вестник Отечества» с пренебрежением скажет:

— В одном я могу согласиться с Березовским: «Единство» — одноразовая партия без идеологии и собственной философии. Сегодня они предлагают не строить государство, а бороться за лакомую долю власти.

Как видим, власть в его устах уже стала лакомым куском, а ведь совсем недавно он клялся — я ему лично придумал это выражение, впервые опубликованное в «Труде» и которое его переписчики повторяли потом не один десяток раз — «властью не награждают, властью наказывают».

Политика вся — езда в незнаемое. Вчера говорил одно, а уже сегодня Ю. Лужков вступает в ряды партии, которая с потрохами проглотила его детище, его доморощенное «Отечество» и не только не поперхнулась, но даже и не поблагодарила за готовую структуру, сдавшуюся без выстрела сильнейшему во имя сохранения благов и привилегий своему лидеру. Его блага — это была его работа, которую он любил и делал с удовольствием и любовью, его привилегии — это бизнес жены и их Большой Семьи, а также то, что он успел сколотить на своем посту. А это тоже немало.

После такой беглой экспозиции для тех, кто когда-либо заинтересуется его личностью после нас, — а заинтересуется обязательно, личности такого масштаба не рождаются каждый год, — покажем подробную картину вхождения Ю. Лужкова в политику и падения на этой скользкой и гнилой дороге. Строил бы себе Москву, как его приемник, красовался бы на своем хилом канале в своей дохлой передаче, реализовал бы парочку грандиозных проектов (не для себя, как монорельс, а для людей) — и остался бы «кристаллом» в памяти народной. Нет. Полез в политику, заляпался, забрызгался, а отмыться, когда ты не при должностях, никто не даст — все кабинки заняты.

Я очень долго размышлял над тем странным на первый взгляд противоречием, которое видно в его поведении и высказываниях даже невооруженным глазом: он в одном случае твердит о своей беспартийности и аполитичности, а в другом или в других влезает в политику по самое некуда. Причем не только в нашу, российскую, доморощенную, а в европейскую западную и даже мировую. Как когда-то в детстве, его зудило от понятного для каждого пацана желания, как он пишет «стрельнуть», так и в зрелом возрасте зуд истончает его плоть и возбуждает мысли от желания высказаться по глобальным проблемам — будь то отношения с Западом или военная доктрина Северной Кореи.

Но ведь стать заметным политиком в наше время ни в одной стране невозможно, если не участвовать или хотя бы не пытаться на своем уровне — если позволят — в тех политических, экономических, военно-стратегических, гражданских процессах, которые происходят в дальнем зарубежье. Все наши новоиспеченные лидеры бегали за благословлением в Европу или Америку, поскольку, перефразируя классическое выражение, можно сказать: жить в этом мире и быть свободным от мира нельзя.

Не исключение в этом ряду и Ю. Лужков. Не сразу и не вдруг включился он в погоню за авторитетом на международной арене. Первые полгода в должности он, по его собственному признанию, не знал, куда бежать в первую очередь. Хозяйство огромное, проблем миллион, аппарат только что не саботирует — какие уж тут вояжи за рубеж.

Однако постепенно ситуация выровнялась, хозяйство более или менее стабилизировалось, чиновники разобрались что к чему, поняли, что мужик настоящий, что пришел он всерьез и надолго, и лучше с ним не шутить, а работать.

Только утвердившись в кресле, Ю. Лужков принялся активно внедряться в сознание международных деловых и политических кругов, вел бурную и агрессивную в хорошем смысле деятельность. Например, в 1966 году он провел 66 встреч с представителями дальнего и ближнего зарубежья, преимущественно дальнего. Встречи с послами и бизнесменами, приемы у себя и ужины у них, дружеские встречи и деловые переговоры превращали в иные дни Красный дом на Тверской, 13 в настоящий маленький МИД.

Скажем, 24 апреля 1966 года мэр в 14.00 провел деловой обед с послами зарубежных государств, в 17.00 принял посла Греции, а в 18.00 — представителей посольства Израиля в конгресс-зале Центра международной торговли.

В разное время Ю. Лужков высказался по всем вопросам сотрудничества России с множеством стран — Америкой, Китаем, Японией, Англией, Францией, Канадой, Германией, Израилем, странами Латинской Америки и Ближнего Востока.

Вот что он говорил о российско-британских отношениях. «В последние годы у нас установились очень неплохие отношения с Великобританией — одной из самых развитых в промышленном отношении стран мира с глубокими и ревностно охраняемыми правовыми и культурными традициями. Сейчас, похоже, преодолены существовавшие разногласия между Москвой и Лондоном во взглядах на пути экономического развития, которые сделали на долгие десятилетия наши отношения прохладными. Однако важно не останавливаться на достигнутом. Совершенно очевидно, что потенциал взаимовыгодного сотрудничества двух государств в экономической, торговой, политической, культурной и других сферах очень высок. Необходимо способствовать укреплению взаимного доверия, распространению и углублению взаимных контактов на самых различных уровнях. Мы имеем все возможности для того, чтобы вывести российско-британские отношения на качественно новый уровень».

Сказал, как завязал. В Англии учатся его дети, скрывается его кредитор беглый банкир Бородин, другие подельники, поливающие нашу страну и ее президента почем зря.

Особняком в рассуждениях Ю. Лужкова стоит Америка благодаря его собственному описанию встречи с тогдашним президентом Б. Клинтоном:

«Президент произвел на меня, как всегда, хорошее впечатление и в личном, и в деловом плане, очень располагает к себе, умеет слушать, понять своего собеседника. Вопросы, которые мы обсуждали, касались сегодняшней ситуации в России. Главный вопрос, который я поставил (А, знай наших! — М.П.) перед ним, был связан с ошибочным подходом Америки ко взаимодействию с Россией в области экономики и бизнеса. Я хотел встречи с Клинтоном, чтобы объяснить ему, насколько невыгодно самой Америке работать с Россией только через кредиты на межгосударственном уровне. Мы — Вашингтон и Москва — должны работать в режиме совместного ведения бизнеса».

И тут, как, говорится не убавить, не прибавить. Чистая подмена понятий. Коль речь идет о столицах, то решать проблему их отношений должны мэры городов-столиц, а никак не президент первой страны мира и мэр, хоть и не последнего, но все-таки города.

Причина такой политической всеядности при лицемерных заявлениях об аполитичности кроется в его твердом убеждении в том, что руководство страны недооценило его как политика глобального масштаба, как мыслителя, имеющего право высказывать от имени великой страны собственные суждения, делать выводы и предлагать те или иные решения, способствующие укреплению авторитета в глазах мирового сообщества в столь необходимой ей интеграции в экономику и политику развитых стран. Эта его уверенность до такой степени граничила с самоуверенностью, что он терял чувство реальности и принимал за чистую монету и выдавал за свои высказывания не очень компетентных специалистов в вопросах международных отношений — достаточно прочитать эти самые высказывания, сведенные стараниями моих коллег в один том.

При акцентах на зарубежье он не забывал засветиться и на просторах Родины. В том же году он 9 раз встречался со священнослужителями, включая презентацию Евангелия, передачу икон, посещение Святейшего Патриарха в его резиденции в Переделкине, празднование Дней славянской письменности, 13 встреч провел с региональными лидерами, из них почему-то две, больше всех, с бывшим губернатором Кемеровской области Кислюком. С прочими — встречи, выезды, обеды, ужин по поводу открытия конференции на тему «Влияние военной науки и техники на развитие города».

Не могу сказать, на этой ли конференции, или на какой другой встрече высказал он вот такую мысль по военному строительству:

— Военную мощь России следует поддерживать на разумно-достаточном уровне. Армия и флот (морской и воздушный) должны находиться в таком состоянии, чтобы обеспечить надежную защиту нашей территории и наших граждан от любых военных угроз извне.

Это его высказывание до того оригинально, что лучше бы вообще ничего не говорил, отправлял бы солдат на картошку, на стройки советского капитализма и прослыл бы великим военным стратегом и тактиком. А когда понял, что никто ему уже не указ и что он может говорить все, что вздумается, то смело шагает на следующий уровень.

— Россия была, есть и будет активным участником международных отношений. Мы намерены всеми силами содействовать построению нового международного порядка, где решающее значение будут иметь не сила, а закон и взаимоуважение.

Вот речь не мальчика, но мужа, не мэра города, даже такого, как Москва. Эти слова вполне могли бы быть сказаны не только министром иностранных дел, но и самим главой государства.

Итак, за те 20 лет, Ю. Лужков занимал ведущее положение в Москве — из них 18 был первым лицом в столичной иерархии власти — он сделал все, что мог, чтобы стать первым лицом и в государстве. А именно: вошел в серьезную политику за ручку с признанными лидерами страны; создал свою партию — пусть «Отечество» называлось и по-другому; основал медиа-империю со всеми ее внешними атрибутами и внутренней начинкой — газетами, радио и телевидением собственными и хорошо прикормленными ведущими государственными и частными; не снимая носил маску защитника нищающих год от года горожан; привлек внимание западноевропейских политиков и заокеанских покровителей — словом, если бы захотел, запросто мог бы стать лидером нации вместо нынешнего. Однако не стал. Либо не захотел, либо не пустили. Но об этом знает он сам, люди за высокой стеной из красного кирпича и сидящие в мрачном здании на Лубянской площади.

Плохой политик остался в Москве хозяином. Каким?

КАКОЙ ХОЗЯИН Ю. ЛУЖКОВ?

— Если мы хотим, чтобы экономика служила человеку, а не абстрактной идее, граждане в своих действиях должны руководствоваться соображениями пользы и выгоды — личной пользы и личной выгоды, — убежден Ю.Лужков.

Свое кредо о личной пользе и личной выгоде он сумел реализовать на своем высоченном посту в полной мере. Это как раз тот случай, когда счастливо сошлись желания и возможности, и человек сумел получить от любимой работы все, что хотел для себя, любимого. И в то же время смог отдать горячо любимому им родному городу ум, энергию, умение заставить людей работать и спросить с них. Как однажды сказал В. Ресин: «…он спрашивает, а мы выполняем». Под этими словами, вне всякого сомнения, мог бы подписаться каждый член тогдашнего столичного правительства, поскольку спрашивать мэр Москвы умел, как никто другой.

Второй вопрос, что и его министры-капиталисты, и руководители городских структур управления воспринимали слова о личной пользе и личной выгоде, как руководство к действию и непосредственному исполнению. В противном случае не увеличилась бы до неимоверных размеров гипертрофированная пирамида городского стройкомплекса, не заполонили бы столицу государства незарегистрированные и незаконно зарабатывающие мигранты, не скатились бы в бездну неслыханных прежде поборов здравоохранение и образование. Не говоря уже о поборах в среде чиновников всех мастей. Не случайно проводимые среди столичных жителей опросы показывают: среди главных проблем, от которых они хотели бы избавиться — коррумпированность городских служб, работа милиции и ГИБДД, наплыв мигрантов, транспортные проблемы и уличная преступность.

Про коррупцию знают все. И знали давно. Ю. Лужков — лучше многих. Он еще в самом начале своего пути в качестве лидера столицы предлагал действенные рецепты борьбы с этим злом.

— Сегодня зло взяточничества стало более опасным, чем вчера. Чиновники, как часто называют их журналисты, или работники различных аппаратных структур, несколько лет назад отчаянно боялись нарушить какие-либо нормативы, законы из-за партийного гнева. Объективно говоря, страх потери партбилета означал страх потерять работу и это, нужно признать, было мощным сдерживающим началом при злоупотреблениях. Это тот фактор, который нынче перестал работать. Должны бы начать вместо этого действовать экономика, суды. Но ситуация складывается так, что суд, как таковой, и другие правоохранительные органы, из-за обилия возникших в нашем новом государстве проблем, из-за нарушения законности, правил, нормативных актов, связанных с хозяйствованием, практически ничего не предпринимает в этом направлении. И в результате появился негативный момент: чиновник все меньше боится, все больше надеется воровать безнаказанно, рассчитывая, что никто его не достанет, — утверждает Ю. Лужков.

Сегодня приняты новые законы на государственном уровне, есть уже государевы люди, по которым многие годы плакали тюрьмы, и они осуждены. Но все это не останавливает других взяточников. По моему глубокому убеждению, если бы в свое время посадили Чубайса вместе «с коробкой из-под ксерокса», в которой, если кто не помнит, а молодежь и вообще не знает, лежали «ничейные» полмиллиона долларов, то мы сегодня не имели бы то, что имеем на ниве взяточничества.

Замечу, что Ю. Лужков начинал бороться с этой напастью еще на должности заместителя В. Сайкина и председателя Мосгорагропрома. Буквально с первых дней работы в исполкоме он перевернул тихий и сонный быт своего чиновного окружения. До него со звоном в семь вечера кабинеты мгновенно пустели, народ устремлялся к выходу — с авоськами, сумками, пакетами. Всяк что-нибудь да тащил: белье из прачечной, ботинки из ремонта, продукты из «Диеты» или от «Елисеева», заказы для «белых» из господского буфета — все шествовало в этой толпе довольных прожитым днем людей. Годами, десятилетиями сидели они, не переламываясь, на государственной службе, — сытые, холеные, необремененные. Ничто не предвещало неприятностей и в дальнейшем. Ветры перемен проносились где-то рядом, раскаты от грома сокращений замирали на дальних подступах к этой цитадели неприкосновенности. У всех были везде свои люди, и не простые, а все больше номенклатурные. В свою очередь у этих номенклатурных в Мосгорисполкоме также были номенклатурные, а посему долгие годы все шло так, как шло, и все было тихо-мирно. Также, впрочем, как и в стране.

Влетевший в эту заводь Ю. Лужков здорово замутил ее своей неуемной жаждой деятельности. «Ничего, горячо возьмется, быстро остынет», — судачили моссоветовские кумушки обоего пола в коридорах, буфетах и столовых. Однако сильно ошиблись. Он не только не остыл, но и удвоил энергию в связи с новыми обязанностями, которые на него повесили все по тому же извечному принципу — кто везет, на того и наваливают. Ему поручили организацию кооперативного движения в Москве.

Не знаю, смог бы он так же быстро разрушать, если бы пришлось. Наверное, смог бы. Еще быстрее, чем умел создавать. К этому ненормальному, в понятии чиновного люда, человеку пробивался все-таки и неподдельный интерес: почему ему больше всех надо? Зачем высовывается — сиди тихо, и ничего с тобой не случится.

Но сидеть тихо он не мог и так раскочегарил кооперативное дело, что даже те, кто провозглашал его наиважнейшим, чуть ли не новым НЭПом, перепугались, стали сворачивать благое дело.

В результате Ю. Лужкова «бросили» в совершенно провальное овощное и продовольственное пекло, где в то время не воровал только ленивый, а работал в полную силу только полный идиот.

Я катался с ним по овощным базам и днем, и ночью. На звонок с просьбой взять с собой в рейд он, не долго думая, назначал встречу где-нибудь у метро «ВДНХ» в 00.30, а то и в час ночи. Никакой охраны, никакого сопровождения у него тогда не было, а появлялся он на базах, как нынче его приемник С. Собянин на объектах вдоль МКАД, неожиданно. Журналистов же приглашал прокатиться ночью в надежде, что они откажутся, но, видно, плохо знал наше противное племя, — как правило, никто не отказывался. Другая песня, какого содержания потом появлялась заметка в той или иной газете.

— А ты знаешь, Владимир Иосифович, — сказал он как-то Ресину, показывая на мою персону, — вот он был первым журналистом, который написал правду обо мне как начальнике Мосгорагропрома. Я, честно признаться, не ожидал. Думал, как всегда, будут обсирать все, что я делаю. Открываю газету — надо же! Ни одного плевка! — поднял он палец вверх.

Надо сказать, что в то время, он был намного демократичнее, честнее, открытее в отношениях с людьми.

Мало было ему нужды притворяться и лицемерить, мало людей домогались его благосклонности и покровительства, не соблазняли комиссионными банкиры, не учили жить актеры, не приставали политики. Он был свободен в выборе друзей и, по большому счету, не успел нажить врагов — золотое было для него время.

— Ты хороший журналист, — скажет он мне через несколько лет, прочитавши заметку о новом административном делении Москвы. И добавит: — Яковлев из «Вечерки» тоже неплохой.

— Согласен. Только я лучше.

Он промолчал.

Когда знающие люди утверждают, что в деяниях Ю. Лужкова в самом деле присутствуют личная польза и личная выгода, то они опираются не на эмоции, а исключительно на факты, которые, как известно, упрямая вещь. Мало кто помнит, что бизнес Е. Батуриной начинался не со стадиона «Лужники» и заказа на пластмассовые кресла (а, может, и реконструкцию Семья затеяла во имя любви к пластмассе? — М.П.), а с постановления правительства Москвы о развитии так называемого «Русского бистро». На заседании Ю. Лужков красиво и вдохновенно, убедительно и доходчиво рассказывал, как новая система быстрого общественного питания заткнет за пояс «Макдоналдс», сколько появится новых рабочих мест, и как будет радоваться рядовой московский обыватель. Не говоря уже о гостях столицы, посетителях выставок, артсалонов и музеев. Мэру вторил начальник департамента потребительского рынка и услуг г-н Малышков. Короче, все преимущества перед существующей системой и перед теми, которые могут и должны возникнуть в будущем, были налицо.

Правда, ни Ю. Лужков, ни В. Малышков не сказали, что они неоднократно встречались с руководителем сети фаст-фуда «Макдоналдс» господином Коханом и вели речь о том, чтобы и эта система потеряла бы в Москве немного. Да, впрочем, она и не потеряла, а только приобрела — новые места, новые «точки», новые рынки. А где же «Бистро»? Это хорошо известно — в Париже…

Обычно принятие постановления правительства предусматривает и финансирование того или иного проекта, однако никаких цифр на том заседании названо не было. Скорее всего потому, что, будь озвучены, они повергли бы в шок верных соратников мэра. Возможно, именно благодаря этому постановлению в районе метро «Кантемировская» был построен завод для выпуска тех самых «прибамбасов из пластмассы», с которых и пошел есть весь бизнес Семьи.

— За те пятнадцать лет, что моя жена возглавляет фирму «Интеко», она не выиграла ни одного муниципального тендера по строительству, кроме последнего — по застройке Молжаниново — утверждал Ю. Лужков.

Только забыл добавить: так она и не участвовала ни в каких тендерах. С 2001 по 2007 годы было принято 15 постановлений правительства Москвы и распоряжений мэра, в которых фирме «Интеко» определяются те или иные преференции по застройке свободных участков столичной земли. И в каких местах! Пироговская, Ходынка, пойма Сетуни, Ломоносовский, Мичуринский проспекты.

Земля дорогая, а жилье, офисы, гостиницы, развлекаловку строить все равно выгодно. Потому что цены растут, спрос на жилье в Москве за счет приезжих из других регионов и из ближнего зарубежья покупателей не уменьшается. По оценкам других застройщиков, «Интеко» квадратный метр строят за 1–1,5 тыс. долларов, а продают за 7. И Ю. Лужков разводит ручками — что же это происходит с ценами на жилье?

Был период, когда Семья скупила чуть ли не все цементные заводы в стране. В Новороссийске и округе выкупили три завода, и сразу в три раза взлетела цена на цемент. Сливки сняли, заводы продали, сами ушли с деньгами, а высокая цена на цемент осталась. Вот что значат личная польза и личная выгода.

Несколько лет назад в Солнцевском районе построили микрорайон с красивым названием — «Радужный». И на желающих купить здесь жилье началась массированная атака: Ю. Лужков с голубого экрана на голубом глазу клялся, что ровно через два года сюда протянется линия метро — только покупайте квартиры. Под знамена этой аферы на рынке встали в ряд: председатель Московской городской Думы В. Платонов, префект Западного округа, глава администрации района «Солнцево», не говоря уже о нижних чинах на административной лестнице города и района.

Прошло с того момента больше 10 лет. Метро сюда тянет уже новая администрация города. Возможно, дотянет.

— У правительства Москвы есть хорошая, но трудно реализуемая традиция, — утверждал Ю. Лужков, — в начале года оно публикует свои планы, а в конце его отчитывается перед горожанами.

И действительно отчитывалось, и действительно цифры всегда были впечатляющими. Это был такой ежегодный ритуал, такой же обязательный, как праздничные приемы в Кремле. Перья скрипели, чепчики летели, микрофоны плавились, публика умилялась. Однако погоня за квадратными метрами (читай — за большими деньгами — М.П.) и принятие этого показателя за основной, стремление любой ценой выжать как можно больше денег из покупателей этих самых метров, загоняли в тупик другие проблемы, которые решают теперь другие люди.

Никто не верит, что Ю. Лужков не знал об их существовании, не видел и не понимал того, что ожидает его любимый город, если ведение дел будет продолжаться в том же духе. Конечно, знал. Но ничего не мог изменить как заложник системы, в которую его впрягли и заложником которой он стал. Возможно, не по собственной воле.

Но кому хочется признаться, что завтра из едва ли не национального героя ты превратишься в заурядного пенсионера. Пусть богатого — ну и что? При его щепетильности, как он сам признавался, при честолюбии и тщеславии быть отрешенным от должности по утере доверия — это что-то…

А, может, он и не много потерял. Ведь кроме того, что он член многочисленных обществ, академик и профессор десятков университетов, кавалер бесчисленного количества наград самого различного достоинства и происхождения, лауреат неизвестно скольких премий, он еще и знаменитый изобретатель. «Роспатент» признал Ю. Лужкова, Е. Батурину, Б. Никольского, В. Малышкова изобретателями московской кольцевой автодороги, пчелиного улья, а также кулебяки, расстегая, пирожка печеного полуоткрытого и крыши стадиона «Лужники».

Больше всего публику, которой эти достижения бывшего мэра известны, интересуют два вопроса: сколько денег может ему принести талантище изобретателя и как можно было отхватить патент на «изобретение» МКАД? Особенно же въедливые ехидничают: дескать, при таком крохоборстве неужели он упустил патент на возведение храма Христа Спасителя?

Кстати, о храме. Ю. Лужков не уставал повторять, что на его возведение из бюджета не было взято ни копейки, хотя на самом деле правительство города выложилось по полной. Все комитеты и департаменты были обложены данью и отвечали за своевременное внесение дани по всей строгости. Мэр с пристрастием допрашивал тех, кто увиливал, задерживал платежи и он прекрасно знал, что деньги идут не из бюджета и знал откуда они.

Вот какой разговор состоялся на совещании по строительству храма 11 августа 1996 года. Руководитель стройкомплекса города В. Ресин доложил, кто сколько денег перечислил и кто сколько должен. В должниках оказался и Департамент потребительского рынка, возглавляемый компаньоном мэра по бизнесу В. Малышковым — его сын владел сетью «Русское бистро», а жена Лужкова изготавливала для нее «прибамбасы из пластмассы».

— Малышков! — строго спросил мэр. — Самая бедная система?

— Юрий Михайлович как ни странно, действительно это так…

— Дайте ему стакан, пусть он туда слезу прольет.

— У нас получилась странная ситуация, мы никак не можем разрядить. Префектурам дали всего 9800, а на меня — три миллиарда.

— Подожди. Есть такое название книги: «Каждый умирает в одиночку». Посмотри, Володь (Ресин. — М.П.). Три миллиарда! Да что такое три миллиарда даже для одного ГУМа!? За год! Это же годовая цифра! Да разве это вопрос?!

— Сегодня это вопрос. Но мы будем его решать. До конца года решим…

— Да что ты говоришь? Какой конец года!? За неделю надо решать…

Привожу эту протокольную запись, чтобы показать атмосферу, чтобы было видно как целеустремлен Ю. Лужков. Неделя — и никаких гвоздей! И он отлично знает о чем говорит. То, что департамент, возглавляемый В. Малышковым, не в состоянии оказался внести оброк, лишний раз подтверждает вывод о «черной» торговле в его недрах. Иначе откуда взять за неделю сумму, которую надо было скачать за год?

Мало кто в правительстве Ю. Лужкова умел считать деньги так, как он сам. Безо всяких счетов, арифмометров и калькуляторов. На строительстве Дома актера, что на Тверской, 16 в декабре 1996 года он проводил совещание со всеми заинтересованными лицами — правда, только с одной стороны — правительства города. От тех организаций — банков, акционерных обществ, арендаторов, строителей, которые были задействованы на восстановлении сгоревшего дома, никого не пригласили. Потому что обсуждался самый животрепещущий вопрос — «…где деньги, Зин?».

Гендиректор акционерного общества господин Арцруни доложил текущую обстановку: вызвавшийся быть инвестором «Микродин» жульничал, «Онексимбанк» господина Прохорова стремился отщипнуть свою долю, квартиры не были проданы, паркинг не заполнен, офисы не сданы в аренду, а кредиты отдавать надо, рабочим-туркам фирмы «Аларко» платить надо, короче, положение незавидное, вот и приходится обращаться за помощью к мэру.

Директор в своем докладе сказал, что с банкирами есть контракт — акции делятся 50×50 процентов, а Прохоров требует уже все 75, вроде как сговорились на 70. На что Ю. Лужков заметил:

— Я тебя здесь поддерживаю. Кроме одного. Нас не поймут, если мы имеем контракт 50 на 50, а потом вдруг себе оставили 20 или 30. Юридически дело такое непонятное, чтобы Москва во главе с мэром села за стол и отдала дяде 20 процентов. Имея контракт 50 на 50 сделать его 70 на 30. Если бы мы с председателем Москомимущества Толкачевым так сделали, вы бы могли сказать: прохвосты, сволочи, такие-сякие. Если бы вы это сделали, вас бы наказали, выговор там объявили. А мне самому такую вещь сделать… Требовать надо с других, но не нарушать пропорцию…

— Конечно, наиболее неудобно самого себя назвать прохвостом…

— Мы не на Таймыре, мы на площади Пушкина, потому с нами такие номера не должны проходить. И я задаю себе вопрос, — Юрий Михайлович посмотрел на присутствующих, — а люди, которые придут после нас, что о нас скажут? Что они о нас подумают? Ведь если я хочу создать условия для будущих поколений, я должен думать об этом сегодня. И поэтому я говорю: никакого разбазаривания собственности мы допустить не должны. Нам выгоднее долгосрочная аренда. В противном случае все разбазарим, и потомки наши схватятся за голову и возопиют: что же он натворил, этот Лужков, Господи!?

Правда, далеко не всегда так пекся о потомках бывший мэр. Например, 4 октября 1994 года он принял в Белом зале своей резиденции С. Асахару, которого привел к нему бывший в то время председателем Москомзема В. Асцатуров — должно быть, ярый последователь учения знаменитого своей газовой атакой в токийском метро японца. Такой ярый, что заставил самого мэра принимать известного сектанта с почестями в зале, в котором принимал послов иностранных государств, отпрысков президентов, как, скажем, сына президента Индии, отечественных знаменитостей. В результате Асахаре отвалили особняк в центре столицы едва ли не напротив Петровки, 38.

Это то, что известно. А вот что получил от мэра бывший разведчик, осужденный за предательство В. Резун, которого привел за ручку к Ю. Лужкову бывший председатель Мосгордумы В. Платонов, остается тайной. Как и то, что общего у председателя с предателем, что он так роняет мэрский престиж, разводя его на такую встречу.

Вообще-то развести мэра пытались многие. У многих в связи с известной доверчивостью мэра это получалось. Но не всегда. Скорее всего получалось тогда, когда он сам готов был повестись на какое-либо коммерческое предложение — по примеру монорельса. А если не хотел — сдвинуть его было невозможно. Как-то приехал на строительство гаражей на северо-западе столицы. Ему долго и обстоятельно рассказывали чья тут земля и что с ней можно сделать, пока ему не надоело:

— Да Бог с ней, с землей. Я говорю, что земля эта городская и сдавать ее в залог городской структуре нельзя — получается, город сам себе сдает в залог свою же собственность. Это просто немыслимая вещь. Вы вообще-то думаете? Так вот мне с пеной у рта, с восторгом докладывает мой заместитель Орджоникидзе: нашел, говорит, инвестора для гостиницы «Москва», который готов 250 миллионов долларов найти кредита. Потом, когда вся работа будет выполнена, гостиница должна вернуть 250 миллионов с процентами, а площади делятся в соотношении 65 процентов на 35, соответственно — инвестору и городу.

— И Орджоникидзе говорит, это великолепный результат. А я спрашиваю: «Какой же это результат? Давай я возьму тебе кредит, ты построишь эту гостиницу, а потом она будет на 100 процентов моя. Вот так и обувают. И вы нас тоже хотите обуть с землей?» — поинтересовался в конце этого яркого пассажа мэр.

При внимательном рассмотрении окажется, что вся подноготная нового строительства на прежних местах — смена собственника. Той же гостиницей «Москва» владел трудовой коллектив, у всех сотрудников которой были какие-то акции, мизерная, но доля собственности. Те люди или тот человек, который на эту собственность, что называется, глаз положил, мог попросту выкупить акции у собственников. Но это долго, хлопотно и ненадежно — упрется бабушка-кастелянша, скажет — внуку хочу оставить. И что с ней делать, убивать? Тогда кастелянш не останется.

Поэтому сломать — гораздо надежнее — бабушки сидят на своих обломках, антиквариат в надежном месте, площади расширяются — жизнь продолжается! Когда же не получается сломать, можно попросту сжечь, как Манеж. Это какие надо получить — и от кого — гарантии, чтобы решиться на такое!? И надо было точно знать, что никого не найдут и что даже искать не будут. Это — Манеж. Что же тогда говорить о старых домах в центре, которые горят, как спички, и вместо которых вырастают настоящие дворцы для небедных поборников рыночных реформ.

— Когда несколько лет назад заговорили о необходимости перехода к рынку — говорит Ю. Лужков, — по сути — о капитализации экономики, многие рядили саму проблему в розовые одежды: смотрите, дескать, как хорошо у них там в условиях рынка. Но те, кто так говорил, забывали, что мы — это не «они». Сами же руководители, призывавшие здесь к рынку, были не так сильны, как те, кто там управляет государствами. Именно поэтому в последние годы допущена, с одной стороны, масса ошибок на пути к рынку, которые вместо облегчения принесли новые тяготы народу.

«Надо помнить и знать, что капитал — капиталу рознь. Есть капитал производительный, работающий по практической схеме «деньги-сырье-деньги». Словом «сырье» я здесь называю все то, что не нужно создавать трудом, но можно тем или иным способом присвоить», — утверждал мэр.

Спорить с подобным утверждением трудно. Объективно первая московская Семья отличается от «трубных» олигархов — она заработала свои миллиарды на бизнесе — честном, нечестном, праведном, неправедном — неважно. Только два момента смущают: во-первых, надо быть полным идиотом, чтобы не увидеть в бизнесе Е. Батуриной лапу «папы», как называют между собой мэра, люди посвященные; во-вторых, не тачаются между собой и выводы Ю. Лужкова о том, что с увеличением количества произведенного товара падает его цена.

Только за один год цены на жилье в Москве подскочили на 67 процентов, и в расчете на среднюю зарплату москвичи могут купить в 500 раз меньше квадратных метров, чем жители мегаполисов в других странах. И это при увеличивающихся в последние докризисные годы объемах ввода жилья, остающихся непроданными квартирах и сохраняемых людьми «про запас».

Ю. Лужков как хозяин бывает непоследователен тогда, когда ему выгодно выглядеть таковым, ведь на самом деле, как мы помним, на первом месте у него «личный интерес и личная выгода»! В конце 1999 года он посетил НИИ пластмасс имени Г.С. Петрова — все ученые забегали до неприличия. С докладом — довольно длинным, но для делового человека абсолютно нескучным, — выступил генеральный директор П. Иванов. Он подробно, возможно, слишком подробно рассказал о достижениях института, и даже непосвященному было понятно, что здесь занимаются нужным и важным делом. Неизвестно, учили эти ученые Е. Батурину отливать «прибамбасы из пластмассы», но то, что Ю. Лужков приехал сюда абсолютно подкованным и подготовленным, можно утверждать наверняка.

Потому как, судя по протокольной записи, директора слушал он вполуха, бросал — для разрядки? — подначивающие реплики. Когда директор заговорил о совете директоров и заявил, что все люди в нем очень даже приличные и интересные, Ю. Лужков заметил:

— Очень, очень приличные. Даже все встают.

На слова о гербе института, где как основной элемент будут изображены вторичные полимеры, Юрий Михайлович отреагировал:

— Герб в виде смятой бутылки? Или как?

И полный прикол: заместитель директора заявил во всеуслышанье, что носил носки, придуманные институтом 15 лет. Тогда мэр спросил:

— Снимал?

Обычная водопроводная вода, пройдя через фильтр, изобретенный в институте, приобретает — по желанию пьющего — свойства «Боржоми» или «Смирновской», или любой другой жидкости.

— Лучше бы той, что разливает «Кристалл» — пожелал сам непьющий мэр.

После окончания доклада директора он четко изложил свое видение проблем института, как будто имел текст до того — невозможно 40-минутную речь сходу проанализировать, отвлекаясь при этом на непрезентабельные, а то и обидные реплики, выдать четкие рекомендации и предложить готовые решения.

А Ю. Лужков выдал. И по таблеткам, и по воде, и по носкам. Что получилось, а что — нет из программы института, сказать трудно — это уже другая песня, но фторированной воды в кранах нет, лекарства по-прежнему недоступны, носки пахнут.

— Специалисты могут делать скидки на местные особенности, но для них это лишь один из факторов. Все равно, говорят они, азбука рынка непреложна: инвестиции, налоги, маркетинг. «Что инвестиции пропадут по дороге, налоги не возьмешь с черного нала, а маркетинг разобьется о мафию, — в общие принципы не укладывается», — утверждал Ю. Лужков в своей лекции о российской версии законов Паркинсона.

Много лет он повторяет фразу о том, что не граждане существуют для власти, а власть — для граждан, которую впервые озвучил в выступлении с предвыборной речью в своей «керосинке». Речь эту и, ставшую впоследствии многоупотребляемой, фразу нашел ему К. Норкин — автор и редактор его речей и трудов на раннемэрском периоде. Потом появится много других.

К концу срока пребывания на посту деловая активность Ю. Лужкова заметно снизилась. За счет налаживания работы городских структур он смог позволить себе немного расслабиться, — это во-первых. Во-вторых, внедрялся, расширялся и процветал семейный бизнес. В-третьих, все больше времени стали отнимать светские мероприятия, занятия престижными видами спорта, устройство сада-огорода, пасек и конюшен. И наконец, он все больше становился свадебным генералом без обязанностей и обязательств перед кем бы то ни было. Он даже президента страны не спрашивал, когда собирался на время оставить Москву. Оставлял — и все.

Теперь, после отставки, он несет ответственность только перед своей совестью, только за ошибки, совершенные вольно или невольно, но так и не признанные. И он их никогда не признает. И прощения просить у москвичей, как просил Б. Ельцин и как просил патриарх Алексий II, он не будет. Не надейтесь. А он бы сказал: не дождетесь.

* * *

P.S. Послесловие к моей книге «Настоящий Лужков» (М., «Алгоритм», 2011) называлось ««Делужковизация» Москвы началась». И началась она с приходом новой администрации города, но мало кто из москвичей ощущал ее плоды — разве что всем уже в первые годы руководства новых людей было видно: начальники действительно поворачиваются лицом к городу — прежде это было только на экране в любимой передаче бывшего мэра.

А теперь резко выросло число вновь введенных станций метрополитена, заработали многофункциональные центры, появились выделенные полосы для пассажирского транспорта и — невиданное дело — для велосипедистов, заметно преобразился центр столицы и даже внутридомовые территории, до которых ни у одной прежней власти руки не доходили; в разных частях города, как по мановения волшебника, казалось бы из ничего образовались парки, клумбы, водоемы.

Но это было не все. Как гром среди ясного неба для рядового обывателя грянул снос незаконно возведенных и также незаконно порой узаконенных торговых центров и киосков — вот это уже была настоящая «делужковизация!» Он сам и рад бы был отсидеться на своей ферме, но не позволили, пришлось публично заступаться за обиженных «малых» предпринимателей, хотя на самом деле этим бизнесом владели настоящие акулы.

Помните? «Тельман! Ты наш друг навсегда!» — на весь мир орал Юрий Михайлович за столом у своего друга Исмаилова в турецкой Анталии. И ему — по наивности? — казалось, что этим он нисколько не замарался и не заляпался. Заляпался — и еще как.

Со сносом строений, порочащих лицо города и бывшей администрации, завершился очередной — принципиально важный — этап «делужковизации» столицы. На очереди — последний — выкорчевывание из сознания людей необходимости получать услуги и блага за взятку. И если подобное когда-либо случится, то это и будет означать «делужковизацию» Москвы, окончательную.

Литература

1. Лужков Ю.М. Мы дети твои, Москва. — М.:Магистериум, 1996.

2. Лужков Ю.М. Российские законы Паркинсона. — М.:Вагриус, 1999.

3. Брячихин А.М. Власть в городе. — М.:1995.

4. Медведев Р.А. Юрий Лужков и Москва. — М.::Время, 2008.

5. Полятыкин М.А. Тореро в кресле мэра, Или Юрий Лужков: хронология успеха. — М.,Тверская, 13, 1966.

6. Полятыкин М.А. Настоящий Лужков. — М.:Алгоритм, 2011.

Новая власть: лицом к горожанам[1]. Сергей Семенович Собянин

Сергей Семенович Собянин.

Род. 21.06.1958.

На вершине московской власти с 21.10.2010

Родился в с. Няксимволь Березовского района Ханты-Мансийского национального округа Тюменской области. Отец, Семен Федорович Собянин, родился в селе Няксимволь, имел неоконченное среднее образование. В начале 1950-х гг. был избран председателем сельсовета Няксимволь Березовского района Ханты-Мансийского автономного округа. Мать, Антонина Александровна Уланова, большую часть жизни проработала бухгалтером в сельсовете.

В 1967 г. семья Собяниных переехала в райцентр Березово, где отец был назначен на должность директора маслозавода. После окончания школы в 1975 г. С.С.Собянин переехал в Кострому и поступил на механический факультет Технологического института, который окончил в 1980 г. С красным дипломом.

По распределению работал на Костромском заводе деревообрабатывающих станков, Челябинском трубопрокатном заводе бригадиром токарей, мастером цеха. На Челябинском заводе был избран секретарем заводской комсомольской организации. В 1982–1984 гг. на комсомольской работе — заведующий отделом комсомольских организаций Ленинского райкома ВЛКСМ г. Челябинска.

В 1984 г. С.С. Собянин был направлен в пос. Когалым Ханты-Мансийского округа Тюменской области, где работал заместителем председателя Когалымского поссовета, начальником управления жилищно-коммунального хозяйства. После преобразования в 1985 году поселка Когалым в город назначен секретарем Когалымского горисполкома.

С 1988 г. на партийной работе: заместитель заведующего Организационным отделом Ханты-Мансийского окружного комитета КПСС (до 1990). В 1989 г. получил второе высшее образование, окончив Всесоюзный юридический заочный институт. С 1990 по 1991 г. руководитель налоговой инспекции г. Когалыма. В декабре 1991 г. С.С. Собянин возглавил администрацию города Когалыма. Занимался решением социальных проблем города, жилищно-коммунальным хозяйством, налаживал отношения с градообразующим предприятием «Когалымнефтегаз» (с 1994 г. — ООО «Лукойл-Западная Сибирь»).

В ноябре 1993 г. занял пост первого заместителя главы Ханты-Мансийского автономного округа. Курировал экономические вопросы — бюджет, субсидии и субвенции муниципалитетам, взаимоотношения с нефтяными компаниями. Проработал в этой должности до 1994 г.

6 марта 1994 г., в первом туре выборов, С.С. Собянин был избран депутатом окружной Думы 1 созыва Ханты-Мансийского округа, а 6 апреля того же года стал ее председателем. В январе 1996 г. назначен членом Совета Федерации по должности. С июля 1998 г. — председатель Комитета по конституционному законодательству и судебно-правовым вопросам. 27 октября 1996 г. переизбран депутатом и вновь избран председателем Думы Ханты-Мансийского автономного округа.

С 12 июля 2000 г. — первый заместитель полномочного представителя Президента Российской Федерации в Уральском федеральном округе. 14 января 2001 г. избран губернатором Тюменской области.

В 2005 г., в связи с изменением процедуры назначения губернаторов, С.С. Собянин, не дожидаясь окончания срока своих полномочий, направил запрос Президенту Российской Федерации В.В. Путину, поставив вопрос о доверии. Президент внес его кандидатуру на рассмотрение Тюменской областной думы. 17 февраля 2005 г. кандидатура Собянина на должность губернатора Тюменской области думой была утверждена.

В 2005 г. С.С. Собянин перешел из региональных органов управления в федеральные. В ноябре этого года он был назначен руководителем Администрации Президента Российской Федерации. С 2008 по 2010 г. руководитель Аппарата Правительства России — заместитель председателя Правительства.

С февраля 2006 г. — член Комиссии по вопросам военно-технического сотрудничества РФ с иностранными государствами. С 22 января по 7 марта 2008 г. — руководитель штаба кандидата на должность Президента Российской Федерации Д.А. Медведева. В 2009 г. избран председателем Совета директоров «Первого канала» телевидения. С 11 января 2010 г. — член Правительственной комиссии по экономическому развитию и интеграции.

9 октября 2010 г. С.С. Собянин вошел в список четырех кандидатов на пост мэра Москвы, предложенный Президенту Д. А. Медведеву партией «Единая Россия». 15 октября, согласно действующему законодательству, кандидатура Собянина была внесена Президентом в Московскую городскую думу для наделения его полномочиями мэра Москвы.

21 октячбря 2010 г. Московская городская дума утвердила С.С. Собянина в должности мэра Москвы. В тот же день Президент Д.А. Медведев освободил его от должности заместителя председателя Правительства Российской Федерации — руководителя Аппарата Правительства. С 7 ноября 2010 г. — член Совета безопасности Российской Федерации. 23 ноября 2010 г. избран в Бюро Высшего совета партии «Единая Россия».

С первых дней пребывания на посту мэра С.С. Собянин начал кардинальные преобразования в кадровом составе всего управленческого аппарата г. Москвы. Мэр заявил, что на своих постах в правительстве Москвы останутся те чиновники, которые смогут зарекомендовать себя в работе по решению городских проблем. В результате за непродолжительное время обновился практически весь управленческий аппарат в Мэрии, префектурах, комитетах, департаментах и т. д.

29 января 2010 г. на встрече с Президентом, Д.А. Медведевым С.С. Собянин сообщил, что после проведения «глубокой ревизии бюджета» «удалось увеличить объем средств на решение транспортных проблем примерно в три с половиной раза — планировалось 60 миллиардов рублей, будет потрачено 200 миллиардов». Среди задач на среднесрочную перспективу новый мэр Москвы назвал создание автоматизированной системы управления движением (АСУ) на основе лучших мировых технологий.

За время работы С.С. Собянина, прежде всего, изменилась градостроительная политика, принято принципиальное решение свести к минимуму любое строительство в историческом центре. В связи с этим было расторгнуто более 200 ранее заключенных инвестиционных контрактов.

Предпринятые меры по наведению порядка в розничной торговле привели к ликвидации множества отличавшихся антисанитарией палаток и торговых точек. Значительно сократилось количество рекламных щитов и вывесок, были запрещены перетяжки и реклама на строительных заборах и сетках. Одновременно благодаря прозрачным процедурам торги на размещение рекламной информации привели к значительному увеличению доходов в городской бюджет. Например, на рекламе в метро столица стала зарабатывать в 3,7 раза больше.

Начались и ранее заявленные серьезные изменения в сфере транспорта. Было решено увеличить протяженность линий метрополитена на 75 километров, в связи с чем возобновились работы на замороженных стройках. Тогда же приступили к замене подвижного состава.

Одновременно произошло обновление автобусного парка. Для того, чтобы общественный транспорт мог функционировать более эффективно, стали создаваться выделенные полосы на столичных магистралях. Также происходило интенсивное строительство новых парковок и внеуличных пешеходных переходов. Если, например, в 2010 г. таких переходов было открыто всего 4, то за 9 месяцев 2011 г. — уже 25. Продолжалась реконструкция городских парков, с их территории выведена большая часть мелкорозничной торговли.

Важнейшей городской проблемой остается сфера ЖКХ. Для наведения порядка в этой отрасли была проведена первичная ревизия работы управляющих компаний, для контроля за деятельностью этих компаний в составе Мосжилинспекции создано специальное подразделение. Мэром были определены и те проблемы, которые должны быть решены в ближайшие годы: это неоправдванно завышенные тарифы, приписки и низкое качество производимых работ.

Важные изменения стали происходить и в сфере социальной политики. Например, поставлена задача радикальной модернизации системы здравоохранения. В связи с этим расходы на капитальный ремонт медучреждений увеличились по сравнению с 2010 г. в 4,6 раза, а на закупку оборудования — в 8,7 раз.

В 2011 г. происходила также реализация программы капитального и текущего ремонта школьных зданий, благоустройства школьных дворов и стадионов. Для поощрения лучших образовательных учреждений Правительство Москвы выделило 750 млн рублей для выплаты грантов 135 школам за успехи в учебной и воспитательной работе.

В системе социального обеспечения в четыре раза было увеличено финансирование программ ремонта и благоустройства учреждений социальной защиты. Стандарт минимального дохода столичных пенсионеров с 1 января 2012 года был повышен до 12 тыс. рублей.

Городская администрация предприняла ряд мер, призванных учитывать мнение жителей по всем вопросам городской жизни. В частности, был открыт специальный информационный портал о реализации городских программ деятельности служб ЖКХ, школ, поликлиник, принято также решение о создании системы рейтинговых оценок этой деятельности на основе социологических опросов населения.

Продолжая сложившуюся практику, С.С. Собянин регулярно посещает по субботам московские предприятия и учреждения городского хозяйства, знакомится с работой трудовых коллективов. Каждую среду вечером мэр выступает по телевидению в прямом эфире, ведет открытый диалог с жителями столицы.

Кандидат юридических наук. Награжден орденами Почета, «За заслуги перед Отечеством» II степени.

Приложение. Государственные руководители Москвы (1917–2017)[2]

Примечания

1

Московская власть. Исторические портреты. 1708–2012. М.: Главархив; Контакт-культура, 2015.

(обратно)

2

Резиденция московских властей. Тверская, 13. М.: Мосгорархив, 1996.

(обратно)

Оглавление

Сто лет свершений и надежд От составителя

Часть первая. Две войны. Две революции. Ветер свободы. Победа большевиков. НЭП. 1917 — 1926

  Наталья Филаткина. Несозвучный эпохе Михаил Васильевич Челноков

    Литература

  Николай Митрофанов. Гамбит доктора Кишкина. Николай Михайлович Кишкин

    Литература

  Лариса Бадя. Последний городской голова. Вадим Викторович Руднев

    Литература

  Николай Митрофанов. Скиталец мест окаянных. Виктор Павлович Ногин

    Литература

  Анатолий Чернобаев. Гладиатор. Михаил Николаевич Покровский

    Литература

  Дина Аманжолова. «Действовать в пользу народа». Петр Гермогенович Смидович

    Литература

  Юрий Александров. В капкане соперника. Лев Борисович Каменев (Розенфельд)

    Литература

Часть вторая. Индустриализация. Коллективизация. Погоня за капитализмом. Борьба за социализм. 1926 — 1939

  Лев Шапкин. Приговорен к высшей мере. Константин Васильевич Уханов

    Литература

  Алексей Шишов. Человек Сталина. Николай Александрович Булганин

    Литература

  Юлия Проскуровская. «Буду работать честно, не жалея сил». Иван Иванович Сидоров

    Литература

  Юлия Проскуровская. На вахте штормовых пятилеток. Александр Илларионович Ефремов

    Литература

Часть третья. «Все для фронта, все для Победы! Защитим родную Москву!» Мирный труд. 1939 — 1961

  Николай Алещенко. «Душа Москвы». Василий Прохорович Пронин

    Литература

  Владислав Иванов. Три жизни Георгия Попова. Георгий Михайлович Попов

  Лев Шапкин. От «высоток» к кварталам черемушек. Михаил Алексеевич Яснов

    Литература

Часть четвертая. Большие планы. Большие надежды. Народ строит коммунизм. 1961 — 1985

  Вольдемар Балязин. Создатель Большой Москвы. Николай Иванович Бобровников

    Литература

  Лев Шапкин. Грани его жизни. Николай Александрович Дыгай

    Литература

  Лев Шапкин. Всемосковский прораб. Владимир Федорович Промыслов

    Литература

Часть пятая. Перестройка. Перестрелка. Демократия. Гласность. Столица меняется. Вперед, Россия — наше Отечество! 1986 — 2016

  Валерий Воронин. Борцовская стать. Валерий Тимофеевич Сайкин

  Евгения Красова. «Мое призвание и моя профессия — думать». Гавриил Харитонович Попов

    Литература

  Михаил Полятыкин. Без ретуши и вспышки. Юрий Михайлович Лужков

    Литература

  Новая власть: лицом к горожанам[1]. Сергей Семенович Собянин

Приложение. Государственные руководители Москвы (1917–2017)[2] Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg