«В. Грабин и мастера пушечного дела»

В. Грабин и мастера пушечного дела (fb2) - В. Грабин и мастера пушечного дела [без иллюстраций] 1182K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Петрович Худяков

Андрей Петрович Худяков В. Грабин и мастера пушечного дела

Уважение к минувшему — вот та черта, отделяющая образованность от дикости.

А. С. Пушкин

А. Худяков

В. Грабин

Подмосковный город Калининград — Королев очень молод — в 1998 г. ему исполнилось всего 60 лет. Однако он уже вошел в историю нашей страны как город передовой научно-технической мысли в области оборонной и ракетно-космической техники. Здесь были созданы первые в мире: межконтинентальная баллистическая ракета, искусственный спутник Земли, пилотируемый космический корабль, пилотируемая орбитальная космическая станция и т. д.

Мы гордимся жителями нашего города, чьим умом, талантом и руками созданы перечисленные выше и многие другие сложнейшие ракетно-космические и оборонные комплексы и системы.

Одной из ярких страниц в истории нашего города является создание здесь в 1942 г. Центрального артиллерийского конструкторского бюро во главе с выдающимся артиллерийским конструктором В. Г. Грабиным, который вместе со своим коллективом внес огромный вклад в победу в Великой Отечественной войне.

Историю делают люди — о них рассказывает данная книга, написанная нашим земляком, бывшим работником КБ Грабина Андреем Петровичем Худяковым.

Книга повествует об истории развития значительной части отечественной артиллерии в предвоенные, военные и послевоенные годы, а также рассказывает о наших земляках-калининградцах, дети и внуки которых по сей день живут и работают в нашем городе.

Издание книги «Грабин и мастера пушечного дела» — еще один шаг в летописи о нашем городе, о людях создающих его.

Глава города Королева

А. Ф. Морозенко

Предисловие

В плеяде прославленных российских ученых и инженеров особое место занимает генерал-полковник технических войск Василий Гаврилович Грабин (1900–1980). Он создал не только многие первоклассные артиллерийские системы, но и был инициатором нововведений, которые сломали вековые устои артиллерийского производства.

На вооружение Советской Армии руководство страны приняло 13 типов дивизионных, танковых, противотанковых и других специальных пушек, спроектированных конструкторским бюро В. Г. Грабина. Такого результата не добилось ни одно другое КБ.

Грабинская дивизионная пушка ЗИС-3 стала самой знаменитой и самой массовой в годы Великой Отечественной войны. Она намного превзошла прославленную русскую «трехдюймовку» по маневренности, мощи и дальности огня. Высшие мировые авторитеты оценили ЗИС-3 как «шедевр конструкторской мысли».

Известно, что непревзойденным танком Второй мировой войны стал средний танк Т-34. Но мало кто знает, что огневую мощь легендарной «тридцатьчетверки» обеспечили танковые пушки В. Г. Грабина, которые значительно превосходили аналогичные орудия немецких конструкторов.

В частях противотанковой артиллерии особой любовью пользовались грабинские 57- и 100-миллиметровые пушки. Последнюю бойцы называли «зверобоем». Это орудие эффективно пробивало толстую броню фашистских тяжелых танков с грозными названиями «тигр» и «пантера».

Грабин опережал время как в конструировании орудий, так и в подготовке их к серийному производству. Он обладал редким талантом организатора, смело принимал неординарные и порой рискованные решения. Но в основе их лежали точный инженерный расчет и уверенность в способностях соратников по КБ и всего коллектива завода — «мастеров пушечного дела».

Внедрение методов скоростного проектирования деталей и узлов, выполнение широкой программы «Рациональная технология» позволяли создавать пушки от чертежа до начала серийного производства в считанные месяцы с небывалой экономией металла, энергоресурсов и трудозатрат. Без увеличения станочного парка, на тех же производственных площадях рабочие завода «Новое Сормово» в г. Горьком в начале 1943 года стали выпускать пушек в 18 раз больше, чем в довоенное время. К концу войны они изготовили 100 тысяч орудий, чего не мог сделать ни один другой завод не только в нашей стране, но и за рубежом. Достаточно сказать, что Германия вместе с оккупированными странами произвела 102 тысячи орудий разного калибра и типа.

Автор воспоминаний «Грабин и мастера пушечного дела» Андрей Петрович Худяков более 45 лет работал и дружил с В. Г. Грабиным. В день юбилея он получил от него поздравление, в котором есть очень важные — для понимания читателями их отношений — слова:

«Дорогой старейший друг и соратник Андрей Петрович!

…Мне очень приятно от души поздравить тебя со знаменательной датой твоего семидесятилетия… Большое тебе спасибо, что ты правильно понимал меня и очень хорошо помогал в работе нашей организации и лично мне.

Должен с гордостью и благодарностью отметить, что ты понимал меня и мои методы работы лучше многих инженеров, в том числе директора, главного инженера завода и даже некоторых моих заместителей, оказал неоценимую помощь в решении всех задач, особенно в определении и рациональном использовании внутризаводских резервов во время войны.

Будь здоров! Твой друг и товарищ В. Г. Грабин. 31 августа 1975 г.»

Стремясь создать летопись творческой деятельности В. Г. Грабина и его сподвижников, А. П. Худяков при подготовке рукописи использовал свои дневники, многие материалы открытой печати, воспоминания и письма сослуживцев. Ради целостности повествования в книге приводятся некоторые эпизоды, которые опубликованы в книге В. Г. Грабина «Оружие победы», изданной в 1989 году. Но Главный конструктор свои воспоминания довел только до декабря 1941 года. А. П. Худяков охватывает события шире и показывает весь жизненный путь В. Г. Грабина, который в 1942 году возглавил в подмосковном г. Калининграде (ныне г. Королев) Центральное артиллерийское конструкторское бюро (ЦАКБ), ставшее к концу 50-х годов мощным научно-исследовательским институтом (ЦНИИ-58). ЦАКБ спроектировало 12 артиллерийских систем, три из которых были приняты на вооружение.

Несмотря на преклонный возраст, более десяти лет, почти до самой смерти, А. П. Худяков работал над рукописью. Он глубоко верил, что конструкторский подвиг Героя Социалистического Труда В. Г. Грабина и самоотверженный труд «мастеров пушечного дела» может служить хорошим примером для будущих поколений России.

В. П. Мишин, Академик, Главный конструктор ОКБ-1 — ЦКБЭМ, преемник С. П. Королева

Глава первая Рождение новой «трехдюймовки»

Чертова дюжина «академиков». — Таинственная загородка. — «Расейская расхлябанность». — Нужны ли универсальные пушки? — Можно ли за 8 месяцев создать новое орудие? — «Слоны» из кузницы. — 100 тысяч от Серго Орджоникидзе. — Расчетливый риск приносит успех. — Элегантная красавица «желтенькая». — Авария на полигоне. — Ф-22 принята на вооружение. — Ну и орел! — Первые 50 пушек.

1933 год. Октябрь-декабрь

Город Горький. Последний год первой пятилетки. Заканчивается строительство завода «Новое Сормово». Кузница уже дает немудреные поковки для соседнего завода. В первом механическом пахнут краской заграничные станки. Некоторые из них уже работают. Но все же завод еще молод. Наш красавец пытается встать на ноги, но силенок у него маловато. Не хватает инженеров, не хватает рабочих. Парни и девушки со всей разноплеменной Волги каждый день пополняют цеха и заводские курсы. Всюду молодые лица. Это я сразу заметил, как только с путевкой городского комитета ВКП(б) пришел на завод работать в парткоме. Уже через месяц завод получил настоящий большой заказ на вагонные оси. Теперь день и ночь стучат тяжелые паровые молоты. Кузнецы объявили себя ударниками. Их первая «Молния» на широкой двери многотрубной котельной требует устойчивого давления технологического пара. «Живей! Живей! Шевелитесь, товарищи кочегары!» — призывают ковали смежников.

Монтажники отдела капитального строительства торопятся досрочно завершить наладку восьмисоттонного пресса. За ним на подходе и двухтысячетонный силач. Вчера две мартеновские печи выдали первые тонны металла. Ох! Как они кстати!

Опробованы и заморские манипуляторы. Их железные руки ловко вынимают из печи многотонные малиновые кирпичи и аккуратно опускают их на чугунный стол.

Кузнечный и прессовый цехи, разделенные десятками белокаменных колонн, под крышей из кружевной стали скоро заживут единой и дружной семьей…

Директор завода Леонард Антонович Радкевич получил приказ наркома тяжелой промышленности. Григорий Константинович Орджоникидзе обязывает завод немедленно приступить к освоению и выпуску «вертлюгов» и «ретурбентов» для нефтяников. Новый заказ помог быстрее встать на ноги нашему заводу, который жил на полном хозрасчете.

…Зима для горьковчан, как и для всех людей страны, с двадцать девятого года самая голодная и холодная. На Канавинском рынке буханка хлеба стоит сорок рублей — десятая доля моей месячной заработной платы. И все же мы счастливы. Наступил звездный час взросления нашего завода, который каждый день набирает силу. Ему поручено перестволить небольшую серию дивизионных пушек образца 1902/30 годов.

Вид первых орудий, уже покрашенных краской защитного цвета и готовых к отправке в Красную Армию, у каждого вызывал чувство гордости и желание работать. Честно работать, до десятого пота! Молодой рабочий класс стремился как можно быстрее овладеть станками, за которые заплачено Германии и Америке золотом и хлебом.

1934 год. 8 января. Понедельник

Утром спешим по узеньким снежным стежкам к проходной завода. В цехах не везде еще создан должный рабочий уют, но все равно милее и дороже нашего завода-богатыря нет во всем городе.

В бараке партийного комитета, бывшей прорабской конторе, тихо. Только за стеной моей засыпушки с табличкой на двери «Культпроп» слышу, как председатель завкома Николай Федорович Крылов кому-то уже промывает мозги за ночную аварию на заводской хлебопекарне.

Телефонный звонок. Догадываюсь — это секретарь парткома Владимир Иванович Самсонов. Он, как всегда, рокочущим баритоном говорит начальственно:

— Посылаю к тебе академиков… Прими… Учетные карточки они уже сдали управделу… Пошли их в постройком ВКП(б) к Паше Суракову руководить кружками текущей политики. Он давно просил меня подкинуть пяток агитаторов для дальнего барачного городка строителей. Пусть привыкают к партийной нагрузке.

И минуты не прошло, как в дверь легонько постучали. Выйдя из-за стола, я встретил незнакомых людей. Предложил садиться на табуретки. Стульев пока не было. Зато в комнатке тепло. Во всю мощь грела кирпичная печь с чугунной плитой, хорошо послужившая строителям. Благо не было нужды в топливе.

— Давайте знакомиться — Василий Гаврилович Грабин. Назначен начальником конструкторского бюро вашего завода. Мы к вам всем треугольником. Знакомьтесь: Анатолий Кузьмич Павлов — партийный группорг, Петр Федорович Муравьев — профгруппорг.

— Ваша группа большая?

— Двенадцать конструкторов и один технолог… Грабин распахнул сильно поношенное кожаное пальто.

На колени положил много видевшую солнца и дождей фуражку. На нем из верблюжьей шерсти свитер. Во всем красивом и ладно сбитом теле чувствовалось здоровье и незаурядная сила. Серые живые глаза с голубинкой смотрели спокойно и выжидающе. Чуть уловимые настороженность и грусть затаились в них.

Радуясь возможности привлечь к пропагандистской работе столь грамотных специалистов, я горячо начал рассказывать о задачах и трудностях культпропа. Грабин с улыбкой заметил:

— Мы приехали из Москвы проектировать пушки, а не…

— Извините, увлекся… Но наш завод уже делает новые пушки. Выходит, они чем-то уже плохи?

— Это не совсем так. Однако они завтра могут устареть. Всякое оружие, особенно артиллерия, должно непрерывно совершенствоваться. Техника, производство идут вперед, особенно в наше время. Вы, конечно, читаете газеты и не хуже нас знаете, что происходит в Германии. С пушками надо спешить… Вот и все!

— Понятно. В меру моих прав и возможностей всегда готов помочь вам. Что же касается партийных нагрузок, то они не станут помехой основной работе.

17 февраля. Суббота

В обед пришла почта. Развернул «Правду». Ищу сообщений из-за рубежа. Японские рыбаки опять вторглись в наши территориальные воды. Пограничный катер задержал одно судно. До какой поры будут продолжаться эти провокации? А вот сообщение из Праги. На площадях германских городов необычные костры. Фашисты жгут книги неугодных им авторов.

Завтра воскресенье — день для меня тяжелый. В десять часов в зале школы ФЗУ[1] состоится «политический бой». Соберется триста слушателей кружков и политических школ.

Одну сторону будут представлять кузнецы и прессовщики, другую — сталелитейщики. Темы для взаимной проверки знаний: «Диктатура пролетариата», «Руководящая и направляющая роль ВКП(б)», «Что такое фундамент социализма?», «Возможность победы социализма в одной стране».

Главная задача — в обсуждение вопросов вовлечь как можно больше участников. Жюри предстоит большая работа. Надо как можно лучше отдохнуть. Завтра мне как организатору и руководителю «политбоя» предстоит держать экзамен на пропагандистскую зрелость. Дело покажет; я «со щитом или на щите».

Утром запил завтрак чаем и бегом направился в школу ФЗУ. В зале всего десятка два человек. Волнуюсь, соберется ли народ? Из горкома партии пришли руководящие работники. Но опасения оказались напрасными. Десять часов. В зале не найти свободного места. «Политбой» длился четыре часа с двумя десятиминутными перекурами. Победили кузнецы. Нейтральные наблюдатели с «Красного Сормова» и представители из горкома партии остались довольны. Обо мне и говорить нечего.

1 марта. Четверг

Каждый раз в первом механическом цехе, проходя мимо запретной загородки, мне хотелось заглянуть за нее. Там уже собирался лафет и понемногу накапливались детали для сборки 76-мм пушки А-51.

Недавно директор завода Радкевич докладывал партийному комитету:

— А-51 — это новая дивизионная полууниверсальная пушка. Она спроектирована московским ГКБ-38. Военное ведомство заказало нам изготовить опытный образец. Срок очень жесткий — семнадцать месяцев. Перед заводом поставлена почетная, государственной важности задача. Наши конструкторы под руководством товарища Грабина уже проделали большую работу. Они заново перепроектировали некоторые узлы и детали орудия, снизили его вес. По расчетным данным КБ завода, пушка А-51 (теперь наш заводской индекс Ф-20) будет весить не три тонны с половиной, а на двести килограммов меньше. Это очень важно, особенно в полевых условиях. Чем меньше вес пушки, тем меньше потребуется лошадей для транспортировки.

Исполнение сроков заказа находится на контроле у заместителя наркома обороны Маршала Советского Союза Тухачевского.

…Начальник цеха Михаил Федорович Семичастнов — человек с отходчивым и добрым сердцем, старый большевик, места себе не находит: не вышел на работу мастер С. В. Волгин. Семен Васильевич тяжело заболел, а в цехе он «палочка-выручалочка». И вряд ли скоро выйдет на работу. И выйдет ли старый рабочий вообще? А без него не работа, а одно горе: из пяти труб серийной пушки Ф-19 после нарезки канала трубы годной выходит только одна.

Военная приемка очень строго подходит к качеству пушек. А как же иначе? А к новой опытной Ф-20 требования будут еще жестче!

Директор завода послал ходока на соседний завод «Красное Сормово» присмотреть там специалиста по этой ответственной операции. В гражданскую войну соседи, кажется, делали «трехдюймовки»? Может быть, нам посчастливится…

Я понимал, что Грабин всегда занят. И все же, после небольшого колебания, перед вечером заглянул в КБ. Василий Гаврилович встретил любезно, тут же познакомил меня с конструкторами: Василием Алексеевичем Строговым, Владимиром Дмитриевичем Мещаниновым, Владимиром Ивановичем Розановым, Константином Константиновичем Ренне. Сверстники главного конструктора молоды, полны энергии и сил. Хотя им пора уходить домой, но на их лицах не видно усталости. Такое может быть только с людьми до забвения увлеченными своим делом.

— Очень рад, очень рад, — проговорил Грабин и, взяв меня под локоть, повел в дальний угол комнаты к своему рабочему столу. Он указал на венский стул у окна, а сам сел за стол, положив на него могучие и красивые руки.

— Андрей Петрович, нам хотелось бы знать о наших партийных нагрузках. Скоро исполнится два месяца, как мы приехали, а нас не тревожат.

— Скоро недалеко от ваших квартир войдет в строй новый улучшенной планировки барак. В нем будут размещены семьи ударников ведущих цехов. Надеюсь, шефство коммунистов КБ над рабочими и их семьями будет показательным. И, конечно, для вас не бесполезным. С Самсоновым этот вариант согласован.

— Прекрасно, заводские рабочие к нам ближе, чем строители…

— Василий Гаврилович, мне давно хотелось побывать за вашей таинственной загородкой.

— Хорошо… Ныне, как раз во второй смене, работают бригадир Григорий Дмитриевич Гогин и слесари Дмитрий Иванович Румянцев и Иван Степанович Воронин. Мужики — мастера на все руки. У них есть что посмотреть.

Немного погодя мы вышли на слабоосвещенный заводской двор. Не доходя до первого механического цеха, остановились. Уж очень бодрящим ветерком потянуло с Волги. Мартовские лужи уже успели пристыть. Хрупок и звонок под ногами ледок.

Мерно гудят токарные и расточные станки. Со скрипом работает большой карусельный. На нем уже идет обработка первого обода для колеса Ф-20. За тесовой перегородкой ухает кувалда, часто и звонко заливаются ручники.

— Клепают верхний станок, а короб для лафета уже готов, — Грабин по звуку определил.

На сборочную площадку вахтер пропустил меня с ним без вопросов. Из-под высокой крыши шестипролетного цеха свисали четыре мощные электрические лампы. Без труда можно рассмотреть разгоряченные лица рабочих. Гогин длинными клещами берет из жаровни заклепку. Бросает ее обратно в огонь — не дошла. Малиновый цвет металла — показатель температуры, лучше любого градусника. Вот он взял другую заклепку. Ударил ею о наковальню, брызнули искры, и на землю слетела окалина. В клещах бригадира кусочек металла засверкал и казался капелькой солнца. Вот тут не мешкай. Бригадир вставил его в отверстие. Воронин — первый подручный — поддержал ручником заклепку с другой стороны. И в эту же секунду на заклепку обрушилась кувалда Румянцева, затем частые удары по ее головке ручниками. Бригадир накладывает оправку, устраняя с заклепки неровности и заусенцы. Теперь ее ничем не вышибить. Она намертво сшила два стальных листа.

Короб для лафета уже покрашен светло-красным суриком. Он напоминал речного рака чудовищной величины, у которого только что оторвали клешни.

— В третью смену выйдет Комаров? — спросил Грабин бригадира.

— Видимо, нет. Он еще нездоров. Хромает, — ответил Гогин. — Василий Гаврилович, не беспокойтесь, без него справимся.

Попрощавшись с рабочими, мы заторопились в поселок. Вечер выдался тихий. Шли неторопливо, и как-то само собой получилось, что разговорились по душам. Грабин рассказал, что вырос в Екатеринодарской губернии в многодетной рабочей семье. Еще мальчиком помогал отцу на вальцовой мельнице. От хозяина мельницы из Старонижестиблевской станицы ушел в город, жил у бабушки. Занимался самообразованием и работал молотобойцем в мастерских Сушкова. В 1914 году участвовал в забастовках рабочих. Затем немного был младшим чиновником городской почты. В двадцатом году пошел добровольцем в Красную Армию.

— Хотите, я продолжу вашу биографию? В 1921 году вы вступили в партию, участвовали в подавлении Кронштадтского контрреволюционного мятежа, затем окончили военную школу тяжелой и береговой артиллерии в Петрограде. Командовали взводом, были начальником связи дивизиона. В 1930 году окончили военно-техническую академию РККА им. Дзержинского, занялись конструкторской работой и одновременно преподавали в Ленинградском политехническом институте. Так о вас говорят документы, прибывшие на наш завод…

— Спасибо! Завидую цепкости вашей памяти… Ради близкого знакомства, может быть, и вы о себе что-нибудь расскажете?

— Охотно. Родом я из села Александрова, Сергачского уезда, Нижегородской губернии. Мои родители крестьяне-бедняки. Наш род до революции считался бурлацким. «Двое наваливай — один тащи». В детстве хлеб зарабатывал подпаском общественного стада, затем батрачил у кулака. Революция. Комсомол. Ликвидация неграмотности населения. В ВКП(б) вступил в 1926 году. После окончания советско-партийной школы два года работал обществоведом Смирновской школы Арзамасского уезда Нижегородского края. Прошлым летом досрочно закончил КОМВУЗ. Был направлен на работу в партком на Кулебакский металлургический завод. Не сошелся характером с первым секретарем ГК ВКП(б), и он добился, чтоб крайком отозвал меня в свое распоряжение. Теперь я вот третий месяц здесь.

Этот вечер очень сблизил нас. Мы прониклись уважением друг к другу, и наши отношения стали более чем приятельские.

27 апреля. Четверг

Партийный комитет назначил меня редактором заводской многотиражки «За ударные темпы», хотя я отказывался как мог, просил повременить. Довод: «Я деревенский, совсем не знаком с заводским производством». Секретарь Самсонов коротко напомнил о партийной дисциплине и сказал: «Не рыпайся, так надо!»

Пошел поделиться новостью к Грабину. Я знал, мне никто так не поможет, как Василий Гаврилович. Мне нравилась прямота его суждений и добропорядочность. Его бескомпромиссность в отношении к болтунам, бездельникам была и моим главным правилом жизни. Это потом и сроднило нас на долгие годы.

— Так-так! — выслушав меня, задумчиво начал Грабин. — Конечно, редактором быть сложнее, чем пропагандистом. Зато почетнее. Нести печатное слово рабочим о производстве, скажу вам, большая честь. Особенно на новом заводе. Конечно, и ответственность велика. Напишешь пером, как говорят, не вырубишь топором. Не огорчайтесь… Дело само себя покажет, а с предложениями инженеров, служащих приходите ко мне. Вместе будем разбираться. Давайте на вашу работу посмотрим пошире, с точки зрения задач индустриализации. Тогда каждое отдельное замечание рабочего, инженера обретет более весомую значимость.

1 мая. Вторник

На демонстрацию ходили в Канавино — старую часть города. Чертовски устали. Туда шли строем, оттуда кто как… По дороге я спросил:

— Василий Гаврилович, почему в цехах круглосуточно люди работают, а готовых пушек раз-два и обчелся?

— Год, а может, и больше завод вместо того, чтобы идти в гору по прямой, будет кувыркаться… — убежденно ответил Грабин.

— Почему? Поясните подробней.

— Нельзя жить только одним днем. Беда наша, да и не только наша, состоит в том, что заводское руководство не хочет думать о перспективе. Ему как-нибудь, любой ценой сделать заданное количество пушек. Повторяю — любой ценой!.. Технический отдел завода, ведающий разработкой технологии и всей подготовкой производства, как поставить дело, не знает. Технологи то тут, то там расшивают «узкие места». Это занятие равносильно тому, как беззубым ртом грызть орехи. Так работать нельзя. Короче говоря, у нашего завода тыл — слабое место. Для нормального производства инструментальная база до ничтожества мала. Да и та частично занята изготовлением отдельных пушечных деталей. На днях меняли трубу у пушки Ф-19. На сборку подают такие кожуха и муфты, к которым без зубила и кувалды не подойти.

Под тылом я понимаю продуманное обеспечение производства необходимыми приспособлениями и специальным инструментом. В бою командир, будь он хоть семи пядей во лбу, даже при сравнительно достаточном вооружении не выиграет сражения, если у него нет крепкого тыла: боепитания, средств передвижения, надежной связи. На нашем заводе вовсю господствует «расейская» неорганизованность и расхлябанность. Они-то и создают в цехе узкие места и штурмы. Или того хуже, не успели с великим трудом изготовить набор приспособлений и специнструмента, как «мудрецы» меняют технологию. Оправдание: «На складе нет нужных марок и профилей металла». И выходит: то там задержка, то тут колдобина. Аврал — главный метод работы. Все это порождает «авось» да «небось» и неудержимую разболтанность!.. Вы хорошо знаете — наш завод оснащен заграничными станками. За них плачено народными деньгами — золотом! А кто на них работает? Вчерашние колхозники, поденщики, бондари… Их обучение новым специальностям организовано если не скверно, то крайне плохо. Ломаются совершенно новые станки и крошится дефицитный инструмент…

— С болью и тревогой об этом пишут в многотиражку наши рабкоры, — добавил я.

— А чего вы хотите от девчонок и мальчишек? Вместо понукания их надо учить и учить. Да-а, — спохватился Василий Гаврилович. — Назначьте мне время в вечерние часы. По пути домой я буду заходить к вам в редакцию. Прочитаю вашим работникам несколько лекций по технологии машиностроения. Тогда вы поймете многие тайны артиллерийского производства.

2 ноября. Пятница

В обед, по пути домой, Василий Гаврилович зашел в редакцию и попросил как можно быстрее опубликовать его статью. Я обещал дать материал в очередном номере «За ударные темпы».

Читаю: «Больше заботы о конструкторе». Статья сопровождена эпиграфом: «Конструктор является душой машины» (Серго Орджоникидзе).

«Первая производственно-техническая конференция поставила вопрос о культурной работе завода. Это решение следует приветствовать и по-большевистски мобилизоваться на его реализацию.

Большая доля по созданию культурной работы должна лечь на инженерно-технический персонал, особенно на конструкторов и технологов. Они своим ударным трудом и умелым применением технических знаний могут сделать многое в вопросах культуры нашего предприятия. Это необходимо знать всем и подумать о том, чтобы обеспечить конструктору и технологу буквально творческую работу. Но мало у нас заботятся об организации рабочего места конструктора.

Почему это так?

Я не допускаю мысли о том, чтобы никто не понимал важность вопроса, но факты, вещь упрямая, свидетельствуют именно о том, что у нас мало уделяется этому внимания. В доказательство этого следует только уделить всего лишь пару минут и войти в рабочее помещение конструкторов, как сейчас же перед вами откроется не рабочее помещение, а «улей с пчелами». Там гул стоит буквально целый день. Если внимательней присмотреться, то можно увидеть, что конструкторы почти не имеют необходимых справочников, а если поговорить с кем-либо из конструкторов, то вам скажут, что нет ни карандаша, ни бумаги и т. д. А ведь от наличия всего необходимого зависит творческая работа конструктора и производительность его труда…

Грабин». На следующий день номер газеты с этой статьей уже лежал на столах в рабочих столовых первой смены.

6 ноября. Вторник

В редакции на моем столе увидел записку нашей машинистки: «Вам по телефону дважды звонил Грабин, сказал, что вы ему очень нужны».

Звоню в КБ. Ответила уборщица:

— Никого нет. Все ушли.

— Куда?

— Наверно, домой…

Идет одиннадцатый час ночи. Звоню Грабину на квартиру. Убедительно просит прийти к нему.

«Что случилось?» — теряюсь в догадках. Дела у конструкторов идут хорошо. Недавно на совещании у директора Грабин докладывал о сборке опытного образца полууниверсальной 76-мм дивизионной пушки Ф-20, Работы идут по графику полным ходом… Все поговаривают о скором испытании. Ожидают приезд М. Н. Тухачевского… Ничего не понимаю. Может быть, думаю, что-то случилось…

Подымаюсь на третий этаж нового каменного дома с паровым отоплением. Здесь, конечно, ему лучше, чем в щитовом доме, не нужно топить дровами печь и плиту на общей кухне.

Нажимаю на кнопку звонка три раза, как указано на дубовой пластинке. Дверь открыл Грабин. Он молча пожал мою руку и по широкому коридору повел в квартиру. Из средней комнаты — кабинета Василия Гавриловича — падал зеленый свет от настольной лампы с тряпичным абажуром. В ней стол, два стула работы семеновских плотников и кушетка, обитая линкрустом. Молча сели у письменного стола. На нем высокая железная банка из-под леденцов с отточенными карандашами разного цвета и сложенный лист ватмана.

Василий Гаврилович, поплотнее прикрыв дверь в соседнюю комнату, спросил меня:

— Андрей Петрович, у вас есть с собой табак?

— Махорка! — ответил я и полез в карман за кисетом. Грабин улыбнулся и щепотью ухватил из него немного полукрупки и книжечку с курительной бумагой. Понюхав табачок «Рыбалка», он задумался.

— Чего ж не закуриваете?

— Спасибо… Вы можете курить, а я дал себе зарок. С гражданской войны курил трубку. С ней одолевал науки в академии. И представьте, без сожаления оставил ее в час отъезда из Москвы.

Помню, приехали мы в Горький ранним утром. На вокзале нас никто не встретил. Даже обещанного транспорта для перевозки вещей не прислали. Я, как старший, расстроился, сунул руку в карман пальто за трубкой. А ее нет. Вспомнил: она уже сутки как на мусорной свалке. Это меня немного успокоило. С тех пор прошло более девяти месяцев. Закурю вот сейчас, опять все начнется сначала. При всех обстоятельствах надо бороться со слабостями, точнее, с самим собой… Это очень важное свойство в жизни человека. Очень!..

Все, что делал и говорил Грабин, мне казалось удивительным и непонятным. Однако спросить, что с ним происходит, я не решался.

— Извините меня великодушно за беспокойство, — спохватился Василий Гаврилович.

— Что вы, что вы!.. пожалуйста…

— Андрей Петрович! На заводе нет человека, которому я мог бы откровенно и прямо сказать о нашей беде!.. Над нашим конструкторским бюро нависла смертельная опасность. Вы скажете: это нелепость… Но это факт!

— Скажите, что же случилось? На прошедшем недавно совещании у директора завода чувствовалось подчеркнуто благоприятное отношение к конструкторам, и в частности к вам. Недалек тот день, когда Ф-20 будет готова. Кстати, почему А-51 стала называться Ф-20?

Этот вопрос вывел Грабина, как мне показалось, из мимолетного очень неприятного душевного состояния.

— Потому, что конструкцию А-51 мы подвергли серьезной переработке, после чего директор приказом присвоил ей наш заводской индекс Ф-20.

— Почему Ф, а не Г? Существует порядок — индекс любой конструкции обозначает фамилию главного конструктора.

— Я предложил коллегам-конструкторам для индекса выбрать букву, которая была бы нейтральной как к моей, так и к другим фамилиям. Наше решение я считаю самым правильным и демократичным. Конструкция любой машины — это труд не одного главного конструктора, а целого коллектива. Ф-20 принадлежит всем и каждому в отдельности.

Василий Гаврилович убедительно рассеял мое недоумение.

— А теперь слушайте… По существу дела, ради которого я побеспокоил вас. Сказать вам коротко или подробно?

— Готов слушать до утра.

— Начну по порядку. В военных кругах глубоко утвердилось мнение: Красной Армии нужны универсальные и полууниверсальные пушки. Их назначение — вести борьбу как с наземными, так и с воздушными целями. Понятно?

— Вполне.

— Сторонники этого направления есть и в верхах. Им противостоят люди другого курса. Идет глухая и глубокая борьба. Мы убеждены — Красной Армии нужны пушки более легкие, стало быть, и более маневренные. Это пушки специального назначения: зенитные и противотанковые, а по организационной принадлежности — дивизионные и полковые. В ближайшее время, о чем красноречиво говорят иностранные журналы, Англия, Америка, а теперь и фашистская Германия начнут разворачивать производство танков и новое для них вооружение. Танки будут не такими, какими англичане пытались нас пугать во время гражданской войны… Танки без пушек — просто хорошие повозки. Они будут вооружать их мощными огневыми средствами, то есть новыми скорострельными пушками. Вот посмотрите…

Василий Гаврилович развернул лежавший на столе ватман. Читаю: проект дивизионной 76-мм пушки Ф-22. Я, конечно, ничего в нем не понял. Распрашивать постеснялся. Линии, линии и цифры.

— Говорят, скоро приедет к нам Тухачевский. Вот вы ему это и покажите. Вас обязательно поддержат… Если пушка Ф-22 будет лучше Ф-20, почему бы военным не уцепиться за нее?

— У вас ангельская душа. Не так все просто, как вы представляете… — тоном учителя возразил Грабин.

Теперь все мне показалось в другом свете — и наш завод, и наша работа вчера и позавчера…

— Если бы у нас, — вновь заговорил Грабин, — Ф-22 была сейчас в натуре, в металле, то ей все равно не пробиться в Красную Армию. Универсалисты неумолимы. Они и слушать не хотят о пушках специального назначения. Они кивают на Англию, Америку и твердят: «Там не меньше нас понимают». Другие технические решения они отвергают с порога. Мы говорим: «Универсальные и полууниверсальные пушки тяжелы и неманевренны». Они: «Вы ретрограды. В Горьком уже действует автогигант. И ваши намеки на лошадок абсурдны». Трудно себе представить, когда и кто излечит наших военных и многих конструкторов от губительного поветрия универсализма. Кстати, Ф-22 тоже будет иметь угол возвышения ствола 75 градусов. Эту уступку мы делаем универсалистам преднамеренно и ради одного — вызвать у них к ней интерес. А вообще говоря, ни Ф-20, ни Ф-22 не способны сбивать самолеты. Их возможности ограничиваются только ведением заградительного огня. Только и всего…

— Василий Гаврилович! То, что вы рассказали, мне думается, не должно вызывать тревогу. Вы не один. С вами завод, директор, партийная организация. Надо…

— Наивный вы человек! Не далее, как вчера, примерно часу в девятом вечера в КБ заходит директор завода. Первый визит и в такой поздний час? Я встал. Поздоровался. Предложил Леонарду Антоновичу садиться к столу. Он отказался. Стоим друг против друга. Глаза в глаза. Молчим. «Зачем, — думаю, — ко мне пришел директор?» Оказалось, даже приблизительно не смог угадать.

«Слушаю вас, Леонард Антонович!» — начал я первым. Догадываюсь, что ему нелегко начать разговор.

«Василий Гаврилович, — наконец заговорил он, — чтоб впредь не было между нами никаких неясностей и недоговоренностей, сообщаю вам, что принято окончательное решение — новыми проектными разработками завод заниматься не будет. Мы же на хозрасчете. Из этого и вытекает и роль вашего КБ! Оно должно помогать цехам выполнять поступающие заказы. И только. Надеюсь, все ясно?»

«Вполне…»

«Так вот, оставьте лучших конструкторов для успешного завершения работ по Ф-20 и текущих дел по серийной пушке Ф-19, а остальных будет рациональнее отправить во Всесоюзное орудийно-арсенальное управление для использования на других заводах».

Я не был готов к такому разговору. От кого-кого, а от директора, окончившего ту же академию, что и я такого безрассудства не ожидал. Только усилием воли сдержал гнев и спокойно ответил ему: «Приказы не обсуждаются а выполняются…»

Молчим.

«Товарищ Радкевич, прошу вас об одном — не торопиться с отсылкой конструкторов в Москву».

Василий Гаврилович умолк. Мне хотелось как-то поддержать его.

— Радкевич струсил. Как же тогда он командовал бронепоездом?!

— Вот такие дела. Надо ехать в Москву. Будь что будет! В четверг одолжите мне редакционную лошадь доехать до вокзала.

— Нет вопросов. Только, Василий Гаврилович, имейте в виду, раньше чем за час от Калининского поселка до города не доехать.

11 ноября. Воскресенье

Экстренное заседание партийного комитета. На повестке дня сообщение директора завода. Присутствуют члены парткома и Грабин.

— Товарищи! — взволнованно начал Радкевич — Народный комиссар тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе вчера поздно вечером позвонил по телефону и сказал, что необходимо неотложно создать условия для нормальной работы Грабина, которому наркомат поручает создать новую «машину». На все работы и представление опытного образца для испытания дается восемь месяцев. Товарищи, срок исполнения небывало жесткий. Он наполовину меньше, чем нам давали на Ф-20, по которой мы имели необходимую техническую документацию. Проектировать же новую пушку придется с нуля. Я даже мысленно не представляю, какой она будет. Но приказы не обсуждаются. Задание товарища Орджоникидзе для нас закон. Новой дивизионной пушке калибра 76 миллиметров по проекту Василия Гавриловича присвоен индекс Ф-22. Ее заказывает и финансирует Главное военно-мобилизационное управление (ГВМУ) наркомата тяжелой промышленности. Меня тревожит только одно — давайте об этом по-большевистски спросим начальника КБ: хватит ли у вас сил справиться в срок с предстоящим объемом работы?

— Хватит, — твердо ответил Грабин. — Хватит!.. Если мы каждый на своем месте будем трудиться честно. Конструктор не делает детали для пушки. В этом нам должна помочь администрация, инженеры и все рабочие завода. Давайте здесь договоримся: «Борьба за Ф-22 дело чести всего коллектива завода!»

— Пушка Ф-19 образца 1902/30 годов, что мы выпускаем теперь, с точки зрения конструктора, — полумера, вчерашний день. Нам технически отставать от Европы в вооружении — подобно смерти. Мне пришлось некоторое время работать в одном КБ с немецкими конструкторами по артиллерии. В конце прошлого года они возвратились в Германию. По договору они проектировали пушки для СССР и хорошо знают их тактико-технические характеристики и боевые возможности. Такое обстоятельство нас должно лишний раз убедить в том, что нельзя непроизводительно терять ни одной минуты…

Грабин сел на стул и вынул из кармана платок. Все время ценой больших усилий Василий Гаврилович сдерживал волнение. Лицо его то пламенело, то покрывалось белыми пятнами. Он хорошо понимал главную трудность завода и знал, сколько еще в цехах действует пунктов по ликвидации неграмотности, кружков технического минимума. Но Грабин видел, что молодой рабочий коллектив полон сил и веры в то, что одолеет любые трудности. Обязательно одолеет!..

Со стороны может показаться, что Грабин, отхлопотав право на проектирование Ф-22, очертя голову бросился в водоворот таких дел, неудача которых повредит не только ему, но и всему коллективу завода, однако он знал, что делал. Идею своего орудия, как после выяснилось, Грабин давно выносил и выстрадал. Она его манила с такой же силой, с какой огонек в степи осенней ночью манит путника.

Заседание прошло без прений. Директор в заключение сообщил:

— Завтра выйдет приказ об организации опытного цеха для Ф-22. Его начальником, по предложению товарища Грабина, назначаю Ивана Андреевича Горшкова.

Члены парткома, попрощавшись друг с другом, молча заторопились кто домой, а кто на завод.

Василий Гаврилович пригласил меня пройти на сборочную площадку Ф-20. Пушка выглядела дородной купчихой. Стоит торжественно. Ствол смотрит в зенит. Отлаживаются подъемный и поворотный механизмы. Дмитрий Иванович Румянцев легко вращал маховики. Как всегда, он был веселым, а в делах шустрым и проворным.

— Вот на таких умельцев моя надежда, — сказал мне Грабин, когда из тесовой городули мы выходили в цех, грохочущий и лязгающий кранами и железом.

Подошли к большому карусельному станку. Нас встретил начальник отделения Василий Михайлович Иванов. Он лично обрабатывал второй обод колеса для пушки Ф-20. Короткая стальная стружка из-под резца не сворачивалась в блестящую пружину и не сваливалась мягко с рабочего стола, а стреляла горячими обрывками.

Иванов берег дорогостоящий станок и дефицитный инструмент. Кузница подала ему такие заготовки, которые рабкоры цеха окрестили «слонами». Иванов сокрушался, но поделать ничего не мог. Для него плановый отдел завода — звезда далекой Галактики!

— Эх, кузнецы, кузнецы! — глубоко вздохнул Грабин и покачал головой. Ему пока тоже не по плечу одолеть плановый отдел и его начальника Власенко.

Я заметил, что не было рабочих, кто бы дружески не ответил на приветствие начальника КБ. Грабин шел медленно, шагал тяжело и основательно, заложив руки за спину. С первого взгляда он оценивал мастерство станочника, но замечаний тактично не делал. Если рабочий спрашивал о чем-нибудь, Василий Гаврилович доброжелательно отвечал. Он умел слушать человека и, как никто, мог поднимать у собеседника настроение. При случае, к делу Грабин и анекдот мог рассказать.

Вышли из цеха. Тихо. Падает крупный белый снег.

— Если не спешите, зайдем на минутку в наш ведущий цех. И, кстати, по пути расскажу, как меня встретила Москва. Теперь Радкевич хочет или не хочет, а заниматься Ф-22 ему придется. И вплотную. Моя мечта — создать дивизионную пушку — становится конкретным делом. Сто тысяч рублей, которые Орджоникидзе выделил для КБ, не пропадут даром. Вчерне уже подготовлена схема пушки и ее главных узлов. Радкевич говорит, что он не видит пушку, а я вижу.

Когда я ехал в Москву, всю дорогу ломал голову — к кому прежде всего направиться? Конечно, надо бы обратиться к военным, но те, кого я знал, все заражены американским универсализмом. Поэтому решил идти в Главное военно-мобилизационное управление, которое возглавляет Иван Петрович Павлуновский.

Девятого ноября приехал в Москву. Утром она показалась такой суматошной. В трамвай не влез и от Курского вокзала до Старой площади шел пешком. Спешил как мог. С Павлуновским я никогда не встречался. Знал о нем только понаслышке: любит все новое, смело принимает решения, не боится ответственности, старый большевик. Думаю, как доложить о нашей нужде, с чего начать? Тревожно стало от мысли — не показаться бы жалобщиком.

Прихожу в его приемную. Сидит, как всюду, секретарша. Попросил доложить обо мне Павлуновскому. Не подымая головы и продолжая быстро-быстро что-то писать, она ответила: «Посидите — у него посетитель». Сижу. Ладони от волнения начинают потеть. Незаметно вытираю их о перчатки. Наконец-то из кабинета не вышел, а пулей вылетел раскрасневшийся неизвестный мне человек. Секретарша сказала: «Проходите».

Вхожу в кабинет. Из-за стола встал и пошел навстречу настоящий русский богатырь в косоворотке… Пожимая руку, он добрым баском сказал: «Давно наслышан о вас…» Это как-то ободрило меня.

Иван Петрович пригласил сесть, предложил стакан чаю. На вопрос, что меня привело к нему, я ответил: «Плохая жизнь нашего конструкторского бюро».

«Слушаю вас, Василий Гаврилович. Прошу говорить все и начистоту».

Я доложил Ивану Петровичу о степени готовности опытного образца пушки Ф-20 по заказу наркомата обороны. Сообщил ему также о положительных и отрицательных сторонах этого полууниверсального орудия. Они для меня стали еще более очевидными.

«Это, — говорю ему, — и побудило нас в порядке инициативы подготовить проект новой дивизионной пушки специального назначения».

«Так в чем же дело?»

«На это не идет наш директор. Нужны деньги на проектирование, поэтому он вообще против того, чтобы на заводе проектировались новые пушки!..»

«Так, так», — промолвил Иван Петрович и задумался.

Для меня эта минута была длинной и тяжелой, мой оптимизм начал испаряться.

«Хорошо, — оживился Павлуновский. — Давайте пригласим сюда моего заместителя Константина Михайловича Артамонова. Он бывший царский офицер-артиллерист. Послушаем, что он нам скажет».

Разговор состоялся оживленный и недолгий. В нем приняли участие и другие специалисты, вызванные в кабинет. Все высказались за нашу будущую 76-мм пушку. Артамонов предложил посоветоваться с военными. Иван Петрович вежливо отклонил предложение, заметив: «Будет готовый образец, тогда предложим военным товарищам провести его испытание наравне с универсальной и полууниверсальной пушками».

Павлуновский просил всех задержаться в кабинете а сам ушел к Григорию Константиновичу Орджоникидзе просить разрешение работать над проектом. Нарком не только одобрил наше предложение, но и выделил деньги на премирование работников, которые отличатся при создании пушки.

— Вот мы и дошли. Осторожно, тут яма.

Грабин взялся за скобу двери и рывком открыл ее. Нас встретила безжизненная пустота просторного помещения. Светила одна-единственная лампочка. В противоположной стене досками крест-накрест заколочена дверь. За ней фасонно-литейная мастерская. У нее пока есть начальник и два-три рабочих. Не густо.

Василий Гаврилович рассуждал вслух:

— Вот здесь завтра же начнем создавать рабочие места для мастеров опытного цеха. На стенах подвесим трубы парового отопления. Для станков места тут с избытком. Въездные ворота и дверь придется утеплять.

На другой день сотрудник нашей газеты сообщил мне:

— В опытном цехе пилят и строгают строители. И начальник КБ с ними. Строят чего-то. Электросварщики притащили трубы…

Очень приятно слышать об этом. Я вспомнил и записал в свои дневник сказанные Грабиным вчера на прощание слова: «Я убежден, расчетливый и целенаправленный риск в любом деле, как правило, приносит успех».

23 декабря. Воскресенье

Вечер. Иду домой из заводской поликлиники с собрания врачей.

Калининский рабочий поселок из сплошных бараков охватывает скобой площадь завода. Есть первая барачная площадка, есть вторая и третья. Даже есть дальний барачный городок. Бараки крыты толем. На них снег, вокруг сугробы, изрезанные глубокими проходами. Слышу песни… Рабочий народ отдыхает. Звезды над поселком предвещают ясное и тихое утро… Тесовые засыпушки — с опилками и со шлаками из котельной — подымают в небо белые дымовые столбы. И в этом, многим не заметном соревновании дымов есть какая-то трудноуловимая человеческая теплота. Многие из недавних молодых крестьян округи и даже дальних мест России здесь приобрели новую профессию: кузнеца или подручного сталевара… У них уже есть семьи и дети.

В эти дни особенно хорошо и светло на поселке. Завтра или послезавтра, но не позже, наступит конец господству хлебной карточки! Карточка! Зелененький клочок бумажки! А сколько за пять лет из-за нее произошло драм и трагедий! Потерял хлебную карточку, особенно рабочую, тогда месяц перебивайся как хочешь. Тебе ее никто не выдаст и не восстановит. Она дороже денег, она сама жизнь каждого человека. И вот ее скоро не будет!.. Как же не радоваться и не веселиться людям?

Пять лет тяжелого труда… Железная выдержка и настойчивость молодого рабочего класса дали Отчизне передовую промышленность по производству автомобилей, тракторов, пушек и танков и много другого! Где, в какой стране еще найдется такой, как наш, рабочий класс?! Его подвиг в первой пятилетке на века войдет в летопись советской истории.

1935 год. 14 января. Понедельник

Мимо широких и приземистых окон редакционного барака в черно-серой мгле плотной толпой шли рабочие вечерней смены. Стукнув пальцем по стеклу, кто-то помахал мне рукой. Это пуансонщик Бочкарев. Мы давно с ним дружим. У старика — нашего активного рабкора — было чему поучиться.

Сижу за столом, разбираю письма. Одно особо тревожное. «Токарь Кудряшов допустил самое непростительное явление, — пишет рабкор. — Он из-за невнимательности погнул винт поперечного самохода станка «Шутте». Решил выправить его кувалдой, винт в результате совершенно испортился. Токарь Алексеев также из-за своей халатности допустил перегрузку станка «Удмурд» и сорвал зубья на шестернях передачи…»

В комнату вошел Грабин. Под вечер сегодня он вернулся из Москвы. Не утерпел и решил зайти в опытный цех. По пути домой заглянул и ко мне. Разговорились. Он был озабочен задержкой в подготовке к испытаниям пушки Ф-20, которые по плану еще дней десять назад должны были закончиться стрельбой на полигоне.

— Вы правы, задержка есть, но беда не в конструкторах. Завод как серийные пушки образца 1902/30 гг., так и наши опытные образцы делает кустарно. Разве это дело, когда слесари Румянцев, Воронин и даже сам мастер Мигунов уже больше недели шабрят, попросту говоря, скоблят полозки у «люльки» пушки? Технологическая культура производства в самом зачаточном состоянии. Вы почти каждую неделю в газете сообщаете о случаях поломки станков. Это же чистейшей воды дикость!..

Подал Грабину только что прочитанное письмо рабкора.

Василий Гаврилович прочитал и заметил:

— Это цветочки!.. Этот Кудряшов у сменного мастера Мухина ушел с рабочего места, оставив работающий станок без присмотра. Результат? Сломан механизм сцепления. Коробка станка лопнула в четырех местах и развалилась на части.

Завод держится на сотне умельцев старой выучки. Вроде таких, как Семен Васильевич Волгин, Степан Федорович Антонов, Николай Александрович Лобанов. Таких людей на многотысячный коллектив раз-два и обчелся… Да-а… Кстати, докладываю. В семейном бараке № 27 конструкторы организовали пункт по ликвидации неграмотности. Начал действовать драматический кружок. Ищем мастерицу для обучения домохозяек шитью и вязанию. Двух молодых женщин пристроили ученицами в заводской парикмахерской.

— Василий Гаврилович, вы мне про Ф-22 скажите поподробнее.

— За нее не беспокойтесь, скоро на сборку начнут поступать детали опытных образцов. В начале мая из пушек обязательно начнем стрелять… Вам, надеюсь, не лишне знать некоторые подробности о наших конструкторах. Прежде всего скажу о ведущих. Они трудятся, не щадя своих сил.

Петр Федорович Муравьев спроектировал ствол. Эта работа очень трудоемкая, требующая большого числа математических расчетов и составления графиков. Каждый день я подходил к кульману Муравьева. Смотрел его расчеты, кривые. Мы беседовали, советовались… Однажды пришлось приказать Петру Федоровичу прекратить работу и не являться в КБ ни в субботу, ни в воскресенье. Ему нужно было отоспаться. Съездить в город, в кино. Одним словом, расслабиться. Муравьев холостяк, уходит из КБ со вторыми полуночными петухами. Такая чрезмерность в работе чревата срывом и умственным отупением.

В ближайшие дни в КБ открывается своя небольшая столовая. Буквально завтра Муравьев получает комнату в новом благоустроенном доме. В квартире имеется ванная. В наших условиях это роскошь.

Константин Константинович Ренне много старше Петра Федоровича. И характер у него другой. Сын офицера царской армии. Умеет беречь и рационально расходовать силы. Ренне очень быстро спроектировал верхний станок и лобовую коробку, скомпоновал с ними всю вращающуюся часть орудия: ствол с затвором, «люльку» с тормозом отката и накатником, подъемный, поворотный и уравновешивающий механизмы. По правде сказать, такая работа не каждому по плечу. Она требует от конструктора глубоких знаний и широты технического мышления.

Почему об этом я говорю подробно?… Потому, что на заводе вы самый благодарный слушатель!..

— Василий Гаврилович! Вы меня смущаете!

— Нашими делами, честно говорю, из работников общественных организаций завода интересуетесь только вы… Другим — что «вертлюг» для бурения земли, что новая пушка. Одно и то же…

Я немного отвлекся… Ренне в своей работе использовал метод моделирования. Это в нашем КБ ново и интересно! Дома Константин Константинович из картона вырезал щеки верхнего станка. На клею поставил их на плоское картонное основание, то есть на лобовую коробку. После этого также изготовил и поставил на свои места «люльку» со стволом. Как только макет Ренне появился в КБ, к нему потянулись посмотреть Муравьев, Мещанинов и другие ведущие конструкторы.

Иная манера проектирования у Василия Алексеевича Строгова. Он молчун и тугодум. В первые дни Василий Алексеевич сидел за столом и рисовал эскизы «люльки». Отрывать его от работы — значит мешать. «Люльку» для Ф-22 он спроектировал в самый короткий срок. А в ней умещались и тормоз отката и накатник. Этот узел пушки поэтому и называется противооткатным устройством орудия. По полозкам «люльки» во время интенсивной стрельбы ствол в минуту будет откатываться взад и вперед до двадцати раз и более.

По-своему оригинален ведущий конструктор Владимир Дмитриевич Мещанинов. В прошлом типографский рабочий, рабфаковец, инженер советской школы, Владимир Дмитриевич работает споро. Свои соображения сразу же оформляет в чертеж. В это время на его лице играет юношеская улыбка. Глаза горят. Он будто все время находится в непрерывной погоне за истиной. И вот она найдена — поймана! Мещанинов идет к Ренне взглянуть на его чертеж, что-то прикидывает в своей голове, заглядывает к Строгову. Цилиндры Мещанинова сопрягаются с его «люлькой». И когда Мещанинов устанавливает целесообразность своих решений, идет в курилку немного расслабиться. И надо видеть Владимира Дмитриевича, когда он достигает успеха. Тогда он всем своим существом светится, и, пожалуй, в это время нет на заводе человека, краше, счастливее и добрее его.

На днях к нам в КБ поступили на работу дипломированный инженер Дмитрий Иванович Шеффер и техник Владимир Иванович Норкин. Из длительной командировки наркомтяжпрома вернулся Павел Иванович Костин. Директор последнего назначил моим заместителем. Я его знаю давно. Человек он исполнительный, в творческом плане на уровне Ренне. Сегодня подписал список на учеников восьмых классов, будущих кадровых работников КБ. После оформления отделом найма и увольнения надо найти рабочие столы для Анфисы Сусловой, Татьяны Тиховой, сестер Анны и Марии Атьясовых, Галины и Зинаиды Федосовых, Александра Шишкина, Изосима Привалова. Я верю, многие из них в ближайшие два года станут нам хорошими помощниками. Как видите, хотя нам и разрешили занять спортивный зал ФЗУ, все равно у нас скоро будет еще теснее и шумнее! А теперь давайте поговорим по существу дела.

— Я вас слушаю.

— Мы нуждаемся в помощи. В скорой и немедленной… Вот так! Не улыбайтесь. Я серьезно. По моему мнению, вам давно пора надеть узду на кузнецов. Наши просьбы к Конопасову — как о стенку горох, поэтому просим вмешаться редакцию газеты «За ударные темпы». Смотрите, готовый обод колеса пушки должен весить около сорока килограммов, а кузнечный цех подает поковку весом в полтонны. А для пушки Ф-20 такой же обод был изготовлен из поковки весом в тысячу триста килограмм! Лапка выбрасывателя затвора по чертежу весит шестьсот пятьдесят грамм, а заготовка тянет семнадцать килограмм! Такому безобразию пора объявить беспощадную войну!

— Почему за Конопасовым так плохо смотрит дирекция? В конце концов, куда глядит ОТК?

— Куда? Они все, в том числе и ОТК, больше и чаще всего посматривают в карман государства. План для кузницы установлен в тоннах. Чем больше весят изготовленные изделия и детали, тем больше у завода денег. А то, что заказчики стонут и переводят металл в стружку, считается нормальным. Такую работу кузницы считаю преступлением. На днях я побывал у Конопасова и, когда увидел поковки для ободов колес Ф-22, меня в жар бросило. Я ему заметил: «Молодой человек! Что вы творите?» А он серьезно: «Мы делаем поковки по нормативам планового отдела завода. По ним и отчитываемся». Вот и требуй от него рабоче-крестьянской справедливости! «По нормативам» говорит и не стыдится. Ну и ор-лы!..

Грабин всегда, когда его кто-либо удивлял, говорил: «Ну и ор-лы».

Заверил его, что сделаем все, что в наших силах.

— Нам надо спешить, — продолжал Грабин. — В Ленинграде на «Красном путиловце» Иван Абрамович Маханов, как и мы, готовит опытный образец дивизионной пушки. Конструктор Сидоренко модернизирует 76-миллиметровую пушку фирмы «Бофорс». Ее мы купили у шведов где-то в конце двадцатых годов. На смотре, который состоится в конце мая или начале июня, образцы пушек рассмотрит комиссия. Вопрос стоит так: или мы дадим свою конструкцию вовремя и выйдем в люди, или прямо со смотра пойдем в другие КБ поденщиками.

15 января. Вторник

Утром пригласил в редакцию Привалова — художника завкома. Вручил ему пять рублей — редакция имела деньги на гонорар — с тем чтобы к вечеру карикатура на Г. Н. Конопасова была готова. Подумали и решили: посадить начальника цеха на стальной блин. Приделать велосипедные педали. Георгий Николаевич на них жмет вовсю. Земля и камни летят в обе стороны из-под колеса. За спиной седока штопором вьется бесконечная стальная стружка. За поворотом булыжной мостовой маячит раскрытый маленький денежный сейф. Подпись под «Молнией»: «Мадам премия! Не гони лошадей! Я все равно тебя догоню!..»

Утром за полчаса до начала работы «Молния» висела на калитке въездных ворот кузницы.

Перед обедом, когда Конопасов на «колесе» приковал внимание не только рабочих своего цеха, по телефону мне позвонил заместитель директора завода Абрам Бенцианович Теплицкий. Он отругал за карикатуру и припугнул меня жалобой Радкевичу. Знаю, директор завода человек вспыльчивый и горячий. Не хочется, чтобы он еще раз надолго испортил настроение. Месяц назад он, возмущенный, позвонил по поводу «Молнии», пришпиленной к двери Максимовича — его заместителя по финансовой части и материально-техническому снабжению.

— Голубчик, что вы делаете? Вы что, решили завод остановить? И всех нас пустить по миру? Вы же знаете, Максимович — это моя правая рука! Вы уложили его в постель! Без него у меня ни денег, ни материалов! По вашей милости старик взял больничный. «Молнию» надо снять!

— Леонард Антонович, прошу выслушать меня. «Молния» родилась после напрасных мытарств и коленопреклонений перед Максимовичем начальника первого механического цеха, старого партийца. На ней нарисована группа рабочих с транспарантом: «Товарищ Максимович! Посоветуйте великодушно, за каким оврагом, за какой горой нам приобрести нормальный инструмент?! Простаивать без дела мы не желаем». Только и всего! При чем тут температура?!

— Вчера машина ушла за инструментом в Москву.

— Хорошо. Как только рабочие получат инструмент, «Молнию» мы тут же снимем.

Будет ли он звонить по поводу Конопасова? Если да, я ему напомню, что мы с ним совсем недавно в один день и час вместе стояли перед комиссией по чистке партии…

14 марта. Четверг

В рабочем поселке слышатся громовые раскаты. Это первое заявление о себе полууниверсальной пушки Ф-20. На заводском полигоне, что в трех километрах, заместитель народного комиссара обороны Маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский…

2 апреля. Вторник

Второй месяц весны. Новые громы. Это на Волге у нового железнодорожного моста саперы взрывают лед. Вздрагивает прозябшая земля, звенят стекла в окнах цехов и бараков.

Звонко тенькает капель. Спешу в первый механический. Пальто нараспашку. Открываю скрипучую дверь и по-военному под козырек здороваюсь с вахтером. Григорий Дмитриевич Гогин больше месяца работает в опытном цехе у Ивана Андреевича Горшкова. Именинница Ф-20 после обкатки и стрельб стояла вся в грязи. Ее зеленый праздничный наряд неузнаваем. Рабочие и мастера чистили и разбирали пушку. Они тщательно в керосине промывали шестерни и разные детали.

Рабочие приветливо поздоровались. Над нами мостовой кран тащит собранный «вертлюг».

— Скоро? — позванивая, крикнула сверху крановщица.

— Маша, не волнуйся, мы тебя позовем! — ответил мастер Мигунов.

В тесовую городулю вошел заместитель начальника КБ Павел Иванович Костин. Одарив всех тихой улыбкой и приветствовав кивком головы, сел за рабочий стол.

— Когда начнете снимать ствол с лафета? — спросил он Румянцева.

— Минут через десять-пятнадцать. Иван, беги предупреди крановщицу.

Воспользовавшись случаем, я решил поговорить с Костиным.

— Павел Иванович, как прошли стрельбы?…

— Так себе. Ждали лучших результатов. Выше расчетных данных оказались усилия на подъемном и поворотном механизмах. Неудовлетворительно сработал и поворотно-подъемный механизм лафета.

От весеннего ветра и солнца лицо Павла Ивановича было бледно-розовым, с лихвой осыпано крупными веснушками. Блеклые глаза были грустными.

— Павел Иванович, извините меня за любопытство… Скажите, что пожелал конструкторам заместитель наркома обороны?

— Снизить у пушки вес, — скрипучим голосом ответил Костин.

— Так ее, кажется, уже облегчили на двести килограмм?!

— Вы спросили меня, что сказал Тухачевский? Я ответил, ни убавил и ни прибавил…

Во время нашей беседы Павел Иванович отдавал мастерам короткие приказания. Он был тих и корректен. Как я после узнал, он никогда не шутил, не хвалил подчиненных. Втихую конструкторы и рабочие называли его «Тульский пряник с перцем»

Подали кран. Слесари гремели ключами. Теперь им не до разговоров. Работа есть работа!..

Тепло. С каждым денем светлеет. По большой улице поселка плывут бумажные и деревянные с красными парусами кораблики. Ребятишки, как воробьи, гомонят и радуются забаве. Во второй половине дня небо заволокли тучи. Засвистел и заревел весняк. Местами он порвал провода, повалил телеграфные столбы, вывернул из земли с корнями деревья. Завихрил и густо посыпал тяжелый снег. И это весна?

8 апреля. Понедельник

— Лев Федорович! Приветствую и поздравляю вас с наступающим теплом, сухими дорогами и тропками…

— Не скажи. Весенняя девка тоже капризная. Чай, не забыл, как она недавно отличилась — набуреломила и весь поселок под снег уложила. Зимой такого не было…

— Ух, как у вас жарко!

— Мы всегда теплу рады-радешеньки. Наша работа без жары — не работа. Я с люльки в кузнице. Мой дед про нее много всяких чудес рассказывал. Когда подрос, любил глядеть на его руки, как они ловко обували в подковы лошадей. Э-эх! Мил человек — с малолетства досыта нагляделся на синие и красные огоньки и прирос к горновому делу. Вот так, товарищ редактор! Мы с детства делаем полезные человеку вещи! Это тебе не в редакции сидеть и дым в окошко колечками пускать…

— Что правда, то правда, — признался я. — Бывает, пишешь, пишешь и все в корзину… Обалдеешь, ну и берешься за папиросы… Больше тушишь в пепельнице, чем куришь.

Мной давно замечено, что Лев Федорович Кошелев не любит нетерпеливых людей. Человек он горячий. Так может ответить собеседнику, что потом к нему не подойдешь.

— Ты на меня не обижайся… Я люблю тебя за грамоту. Про папиросные колечки это шутя. Знаю, не осердишься. Понятно, твой хлеб не легче нашего. Другой раз я вон весь карандаш измусолю, пока сыновьям напишу письма. Целое воскресенье с ними вожусь. А тебе через день — дай, подай газету! Вот так-то, братец ты мой… А уж как я дотянулся до рушника, сам начал гнуть кочерыжки, тут уж не до ученья было. За пяток яиц и кружку молока делал ухваты под ведерные чугуны. Наловчившись своему делу, и сам не заметил, как вышел в женихи. Но тут меня подстерегла беда — заболел черной оспой. Теперь про нее и понятия нет, а в мою молодость скольких людей покалечила она. Смотри, вон как она меня изуродовала. Прости! Не обращай на меня внимания. Старики любят поболтать, поговорить о пустяках. Теперь вон прививки. Что б мне родиться позднее? Ну что, покурим?

Предлагаю мастеру взять модную папиросину. Отказывается.

— Это для меня пустое баловство… Я привык к своей, домашнего изделия самокрутке.

Когда печь дышит, как камчатский вулкан, старик всегда веселел. Его поковками заказчик доволен. Завод за один год заслужил добрую славу. Лев Федорович гордился своей профессией. Он по-детски любил и огонь и металл. Мастер подошел поближе к печи, поднял над собой кривую после перелома руку. Это команда: «Слиток из печи пора вынимать».

Машинист в стеклянном фонаре включил мотор манипулятора. Чудовище с длинным стальным валом развернулось на сто восемьдесят градусов и с открытой, как у крокодила, пастью устремилось к огню. Стальные зубы без труда вцепились в бока слитка и осторожно вынули его из печи. Развернувшись к прессу, машинист мягко положил на чугунный стол многопудовый раскаленный «кирпич». Мгновение покоя. И на него не торопясь стала опускаться чугунная подушка.

По сигналу мастера манипуляторщик поворачивает металл на столе так и эдак, а пресс давил и давил его. Руки Кошелева — как руки дирижера в оркестре. Вверх поднимается то правая, то левая рука. Машинист пресса не позволит подушке сантиметра лишнего надавить на податливую сталь. Постепенно слиток принимает первые, пока грубые, контуры будущего коленчатого вала. Окраска его становится серо-малиновой. С него то и дело слетают бордовые лепешки окалины. Они дробятся и рыжей ржавчиной осыпаются на земляной пол.

Лев Федорович вынул изо рта погасшую самоделку, шепнул мне:

— Смотри!..

Я обернулся. Промелькнул профиль красивого лица. На М. Н. Тухачевском новое, коричневого цвета кожаное пальто и генеральские хромовые сапоги. Фуражка в левой руке. Крупная голова крепко сидела на могучих плечах. Рядом шел Радкевич. Он забегал немного вперед, заглядывая в глаза маршалу, и о чем-то горячо говорил. Гость молчал. Он шел крупным и торопливым шагом к противоположному выходу из цеха. Вскоре М. Н. Тухачевский отбыл в Москву. С ним уехал и директор завода.

…Лев Федорович поднял обе руки — это означало: заготовку надо вновь посадить в бушующую пламенем печь и у пресса заменить инструмент. Старик вынул из кармана широкой штанины большой белый платок и как полотенцем вытер с лица пот. Его лицо напоминало испещренную маску из старой бронзы. Только выразительные глаза оживляли ее. Они испускали притягательный теплый свет.

— Лев Федорович! Я ведь к вам по делу. И неотложному.

— Хорошо, — прервал меня мастер. — Скоро обед. Не ходи на фабрику, пообедаем в нашей столовой. Уверен, будешь доволен.

В рабочей столовой шумно. Кузнецы, как правило, с пониженным слухом, говорят громко. Лев Федорович в углу за круглым столом занял место.

— За обед уже уплачено… Не-не… Денег не беру. Садись, сейчас подадут. А теперь говори, что у тебя припекло и приварило?

— Нам стало известно, у вас из пяти сыновей двое командиры. Пограничники.

— Разве это плохо?

— Наоборот. Нам желательно иметь их адреса.

— Для какой надобности? — Кошелев насторожился.

— Редакция газеты намерена сообщить им о ваших успехах в работе. Вы же у нас один из первых и самых почетных ударников завода!.. Попросим их прислать вам поздравления с праздником и пожелания успехов в труде. А мы в первомайском номере газеты их опубликуем. Нужны и фотографии защитников Отечества. Для многотиражки это будет просто замечательно!

— Кто это такую ерунду придумал? Никому из рабочих от детей через газету нет поздравлений, а Кошелеву пожалуйста… Вот они, рабочие моего цеха, — мастер поднял искривленную руку и повел ею над столами. — Чем они хуже меня? В механическом вон Николай Александрович Лобанов — Герой Труда! А я до этой чести еще не допер. Так зачем же меня выставлять перед народом? Всю свою затею немедля выкинь из головы. Вот так, мил человек.

Кошелев всегда, когда раскалялся в споре по любому вопросу, называл своего противника «мил человек». Тем самым он как бы подчеркивал уважение к человеку и несокрушимость своих убеждений.

После обеда мы вышли на воздух покурить.

— Насчет Лобанова вы правы… Но у Николая Александровича ведь нет сыновей-пограничников. Что скажете на это?

Мастер молчит. Курит. Думает.

— Адресов сыновей я вам все равно не дам. А если надо, ладно уж, письма им напишу сам.

— Это будет еще лучше! — воскликнул я.

— Но выпячивать отца им не позволю. Пущай шлют поздравления всему нашему цеху. За это потом мы им тоже отрапортуем! Я человек рабочий. Мой первейший родственник — это рабочий класс!.. Ты читал что-нибудь про безработицу?

— Читал, читал.

— Но вы, молодежь, не имеете даже понятия про безработных из «черного списка».

— Мы от этого застрахованы.

— Вот и хорошо. Для вас капиталист — это потеха, толстопузый бородач на мешке с деньгами. От него вам ни жарко, ни холодно. А мы, старики, испытали до донышка эту скверность. Рабочий народ для капиталистов — стадо животных. Как только рабочий проявил активность, пошумел на митинге, раз — и он уже в «черном списке». Из него ты уже не выскочишь и не выползешь. Таким рабочим я семь лет мыкался по России до первой революции — и нигде мне не было работы. Даже за Уралом давали работу только на один месяц. Не больше. Спишутся, сверятся, кто такой Кошелев? И опять беги на все четыре стороны. Ни работы тебе, ни приюта. Всюду тебя гонят, как шелудивую собаку.

Я не мешал Льву Федоровичу. Все, что он говорил, мне было давно и хорошо известно.

— Нет, я тебе еще не все сказал, — после небольшой паузы опять оживился старик. — Если бы не рабочий класс, кочережки меня бы не спасли. Выручка рабочих, взаимопомощь — вот что помогло мне дожить до второй революции.

К нам подошел Григорий Васильевич Неустроев. Поздоровался. Он старается улыбнуться, но это у него плохо получается. Уважаемый всеми ветеран русской металлургии на своем участке полный хозяин. Мастер с уральским характером, любит дисциплину, порядок и обязательность. Дорожит словом, скажет — сделает. Неустроев человек скромный, даже застенчивый. Но если видел, что кто-то начинал работать спустя рукава, то вскипал. Колючки прокуренных его усов над мягкой припухшей губой начинали топорщиться, белесые глаза метали искры гнева. Строгий взгляд мастера приводил любого человека в нормальное состояние. Свое дело Неустроев любил самозабвенно, всегда и безоглядно защищал кузнецов. Не было ни одного заводского рабочего собрания или партийно-хозяйственного актива, где бы не выступил Неустроев, поблескивая над трибуной лысиной. От прямых слов коммуниста бросало в дрожь не только заводских плановиков и снабженцев, но и самого директора.

В соревновании с Кошелевым он значительно поотстал. У него, как говорят на заводе, наступила «запарка». Он пытается догнать друга, но вот второй месяц ему это не удается.

25 апреля. Четверг

Опытный цех. Детали новых пушек Ф-22 на стеллажах. Правда, их еще недостаточно для сборки трех экземпляров образцов. Остается всего две недели до начала заводских испытаний. Две пушки уже на колесах, но работы с образцами еще много. На подмосковный полигон на смотр будут представлены полууниверсальная 76-мм Ф-20 и две 76-мм Ф-22. Одна с ломающимися (складными), другая с неломающимися станинами.

В опытном цехе все ново, все празднично. Станки покрашены и чисты. На полу, не в пример другим цехам завода, не увидишь даже обломка стальной стружки. Стекла в окнах вымыты, стены побелены… На все приятно посмотреть. Из цеха не хочется уходить.

Начальник опытного цеха КБ — Иван Андреевич Горшков, человек среднего роста. Он только что вернулся из похода по цехам завода. Иван Андреевич взвинчен. Одногодок Грабина — второй человек в КБ, кто несет всю тяжесть исполнителя графика опытных работ. Срок испытания пушек неумолимо приближается. А какие-то ничтожные шпонки, болты и гайки задерживают работу. Иван Андреевич крепится, даже старается казаться веселым. Но, увы! Любовь к искрометной шутке и тихие, себе под нос, напевы цыганских романсов давно забыты. Он озабочен и даже удручен.

Главный конструктор не упрекает его в нерасторопности. Молчит. Он хорошо знает предел возможностей Ивана Андреевича. Он лучше всех видел, как его друг заваливает дело…

Василий Гаврилович в тактичной форме сказал Горшкову: «Иван, как ты смотришь, если я тебя верну в КБ? Возглавишь подотдел по испытаниям новых образцов пушек? Дело перспективное. Будешь ближе к науке. И все будет зависеть только от тебя самого». «А кто возглавит опытный?» «Кого бы ты сам порекомендовал?» — вопросом ответил Грабин. «Считаю, лучше Григория Дмитриевича Гогина нам не найти». «Так я и думал. Значит, договорились. С ним вместе поедешь в Москву. На правительственный смотр артиллерии. Если удастся, добьюсь тебе разрешения непосредственного участия в смотре».

Ведущий конструктор П. Ф. Муравьев не меньше Горшкова бегал по цехам, выколачивая детали для ствольной группы. Ныне он окончательно отлаживает зарядную камору ствола и механизм заряжения. В его распоряжении освободившиеся слесари Румянцев и Воронин. По одному его взгляду они понимали, что и как надо делать…

Владимир Дмитриевич Мещанинов тоже ничего и никого не замечает. Все внимание сосредоточил на канавках веретена штока тормоза. Откат ствола пушки должен быть ни большим, ни меньшим. Нарушение этого требования во время стрельбы обязательно вызовет отказ орудия. У него под рукой недавно принятый на работу слесарь-лекальщик Николай Царевский. С ним беседует старший мастер Иван Степанович Мигунов, обладающий огромной интуицией умельца. Он высказал Мещанинову свое мнение о неточности, допущенной в изготовлении модератора. Через несколько часов, после исправления и проверки канавок веретена и отверстий модератора, они вновь соберут шток тормоза. И снова его на стенд. И до тех пор они не уйдут из цеха, пока не добьются нормальной работы этого важного узла — сердца пушки.

В цех пришел К. К. Ренне. Ему что-то сказал мастер Петр Дмитриевич Ионов, бывший рабочий завода «Красное Сормово». Константин Константинович снял с головы шляпу, пожалуй, единственную не только на заводе, но и во всем поселке, и положил ее на стол. Он сел на одну из станин пушки и взялся за рукоятку маховика. Покрутил им; оказалось, что усилия в подъемном механизме выше допустимого. Потом он засуетился около второй пушки. Опять сел на станину. Теперь он крутил маховик поворотного механизма. Урок с Ф-20 для него не прошел даром.

Константин Константинович записал замечания в журнал и, сказав Ионову, что надо делать, подошел к Мещанинову.

На тонких ногах Ренне немыслимой жесткости краги. Они вызывающе хлопали о скороходовские ботинки. Ренне, в шляпе, в крагах, в укороченном пальто «реглан», со своей странной и необычной в наших местах фамилией, попервоначалу у заводчан вызывал определенный интерес. Многие жители поселка, особенно женщины, считали его чужестранцем. Потом все привыкли к нему. Болезненный интерес у людей постепенно исчез. Ходил он неторопливо и широко, держал руки всегда в карманах пальто или плаща. Слегка сутулился, во рту неизменно папироса. Больше всего он дружил с Мещаниновым. У них квартиры были рядом на одной площадке лестничной клетки. Ренне любитель помолчать, Мещанинов — поговорить.

Моим правилом оставалось ежедневно по часу бывать в опытном. О задержке деталей механическими цехами, несмотря на огромные трудности и риск ненароком раскрыть секретный характер работ, мы писали в каждом номере многотиражки…

28 апреля. Воскресенье

Поздно вечером по пути домой за мной в редакцию зашел Грабин. Захлопнув дверь на автоматический замок, мы вышли на улицу. — Василий Гаврилович, вы чем-то огорчены?

— Вы были на последней планерке у директора? Видели, как выкручивались цеховики? Прямо-таки ужи, а не люди. Когда запахло премией, они Радкевича засыпали обещаниями. Петухи сразу стали орлами. Прямо хоть сейчас у любого «старателя» раскрывай клюв и клади в него месячный оклад! А фактически по Ф-22 отставание на пять дней от намеченного графика. Радкевич, конечно, раздражен, но сделать ничего не может. Вот тебе и «кадры решают все!»…

Возьмите Валентина Николаевича Лубяко — цена ему гривенник, а выдает себя за рубль. Вконец извел нашего Горшкова. Сам установил последний срок подачи деталей для затвора, а слово не держит. Сверх того уже прошло три дня, а деталей нет!..

— Может быть, вы об этом напишете в нашу газету?…

— Это для меня не составляет труда. Но я не пойду на такой шаг. Выглядеть просителем у бездельников не желаю. Их нужно громить коллективно по всему фронту. Ныне после обеда сам пошел к Лубяко. И что же? Рабочие трудятся, а их начальник со своим распредмастером никак не могут вничью свести партию шахмат…

«Товарищ Лубяко, — говорю ему, — скажите честно, до каких пор вы будете нас резать без ножа?» Стою перед ним, как солдат в строю, а он даже локтей не оторвал от стола с шахматной доской. «Пора бы и совесть знать! Вы же еще на прошлой неделе обещали директору по затвору Ф-22 закрыть программу?»

«Сейчас посмотрим»… Пошли в цех к токарю. Тот сказал, что для бойка на складе завода нет нужной марки стали.

«Видите», — говорит мне Лубяко и спокойно смотрит в глаза. И представьте, не краснеет. Я ему: «Нет стали — достаньте». А он: «У меня крутятся не только ваши детали!.. У меня под завязку программа по «ретурбентам»… И бегать по складам я не обязан. Вы берите за галстук не меня, а всеми уважаемого Максимовича. Он, кажется, главный по снабжению?» Ну и ор-ел!

Грабин умолк. Около клуба ИТР нас обогнал Лубяко и его дружок. Они по-мальчишески вбежали на крыльцо и прошмыгнули в бильярдную. Оттуда послышались голоса болельщиков и стук костяных шаров.

— Меня, если хотите знать, — вновь заговорил Василий Гаврилович, — больше всего тревожит не безалаберность на заводе. С ней мы так или иначе справимся. Опытные образцы Ф-22 будут изготовлены в срок. Нас может подсечь другое. Я не допускаю, что маршалу Тухачевскому неизвестно о проекте новой пушки. Пребывая на заводе, он ни разу не проявил к ней интереса…

В конце первой декады мая, ранним утром 76-мм дивизионная пушка Ф-22 оповестила стрельбой рабочий поселок о своем рождении. Начались заводские испытания на полигоне.

8 июня. Пятница

На столе цеховой конторки увядающий, но не потерявший своей прелести, букет сирени. Сюда его принесли девушки из хозяйственного цеха. Они красили и прихорашивали новорожденных сестер — пушки Ф-22.

Одну со складывающимися станинами, как и полууниверсальную Ф-20, они покрасили в защитный цвет — зеленый, другую с цельными станинами — в желтый. Последняя особенно броско выглядела на солнце. Элегантностью и непривычным цветом она сразу привлекла внимание. Люди дали ей ласковое имя «желтенькая».

Пушки конструкции КБ нашего завода оказались легче полууниверсальной с той же мощностью на триста пятьдесят килограмм.

Они уже накрыты брезентом. И может быть, завтра по телефонному звонку под вооруженной охраной отбудут на смотрины в Москву. И там, где-то в лесах Подмосковья, их покажут правительству и армейской комиссии. На этот смотр будут представлены орудия из Ленинграда и других мест. Молодому Грабину придется противостоять ветеранам, большим знатокам артиллерийского дела. Естественно, коллективы конструкторов и на Волге, и на Неве, и в Подмосковье ждут только своей удачи.

16 июня. Воскресенье

Утро. В опытном цехе работают станки — два револьверных, строгальный и фрезерный. Без пушек в опытном пусто.

Иван Андреевич Горшков веселый и беззаботный. Таким давно я его не видел. Крутые плечи аккуратно облегала под широким ремнем военная гимнастерка. Хотя она и не сохранила красно-эмалевых «кирпичиков», их неизгладимый след остался на выгоревших черных петлицах. Полугалифе еще хранили стрелку, сапоги начищены по-парадному. Лицо его чисто выбрито. В бесцветных глазах, всегда чем-то утомленных, ныне мелькали искорки детской игривости.

— Проходи, проходи…

Мы сели за крепко сбитый некрашеный стол. За окнами цеха шихтовый двор. Там ритмично ухало падающее с высоты пятиэтажного дома чугунное крошило. Гремел и визжал железный скрап.

— У Василия Гавриловича в Москве ситуация, как у Дмитрия Донского на Куликовом поле в начале битвы. Но он не унывает и держится молодцом. Днями все решится в Кремле.

— Рассказывайте, рассказывайте подробнее.

— Во время смотра близко у наших пушек быть не пришлось. Но на позицию ставил орудия я. На правом фланге первой стояла универсальная 76-миллиметровая пушка «Красного путиловца» КБ Ивана Абрамовича Маханова. За ней в строгом ряду наши полууниверсальная Ф-20 и обе дивизионные пушки Ф-22. Далее встала полууниверсальная дивизионная 76-миллиметровая пушка К-25 КБ Владимира Николаевича Сидоренко, изготовленная по переработанным чертежам шведской фирмы «Бофорс».

Сначала распорядитель подготовки и демонстрации новых образцов артиллерии комдив Дроздов не разрешил мне ставить на позицию «желтенькую». Она оставалась в сарае. Приехал Василий Гаврилович. Я доложил ему о сложившейся обстановке. Он тут же лично обратился к Дроздову. Тот ответил ему: «Ваших пушек и так две, вполне достаточно».

На следующий день приехал комдив Ефимов, начальник Артиллерийского управления. И он, выслушав просьбу Василия Гавриловича, тоже отказал. Что делать? Накануне смотра на полигон прибыл Тухачевский. Василий Гаврилович к нему. Тот выслушал просьбу и тоже отказал. Грабин решил рискнуть. Он спокойно, но твердо сказал маршалу: «При докладе руководителям партии и правительства я скажу, что нашу пушку закрыли в сарае и все мои просьбы, вплоть до обращения к вам, не привели к положительному результату». «Так и скажете?» — спросил Тухачевский. «Да, так и скажу». «Хорошо, мы поставим вашу третью пушку, но стрелять из нее не будем».

С помощью красноармейцев «желтенькую» быстро выкатили на позицию.

— Какие же вы молодцы! Хочется крикнуть: «Ура!»

— Давайте лучше помолчим. Об этом неприятном случае Василий Гаврилович просил сказать только тебе и больше никому. Ты хорошо понимаешь, почему?

После проверки готовности новых орудий и красноармейских расчетов Тухачевский пригласил Грабина и Магдасеева, тоже начальника КБ, поехать к нему на дачу в Покровское-Стрешнево.

На другой день 14 июня вся обслуга — конструкторы и рабочие — наскоро позавтракали в служебном помещении полигона и побежали в свой сарай. Смотрим через открытую дверь. Ждем правительство. Время тянется медленно. Напряжение нарастает. Первое, что я увидел — по полю полигона идут Маханов, наш Василий Гаврилович и Сидоренко. Они встали около своих орудий. Значит, вот-вот прибудут гости. Так и есть. На лужок выехали автомашины, остановились. Пока не различишь, кто приехал.

От толпы первым отделился Ворошилов, несколько позади от него Сталин в сером летнем пальто, в фуражке и сапогах. Рядом с ним молча шагал Молотов в темном пальто и шляпе. Чуть поодаль от них шел Орджоникидзе в фуражке защитного цвета с красной звездой и в сапогах. Почти рядом с ним так же независимо шагал Межлаук в серой шляпе и в сером летнем пальто. С ними гражданские и военные люди, в том числе Тухачевский и Буденный. Все шли спокойно, молча.

Члены правительства подошли к первой универсальной пушке ленинградцев. Видим — Маханов, слегка взмахнув правой рукой, начал доклад. Он долго рассказывал о своей пушке. Затем Василий Гаврилович доложил о наших образцах. Ты понимаешь, как мне хотелось в этот момент быть рядом с ним?

Члены комиссии пошли дальше. Но вот совершенно неожиданно от них отделился Сталин. Он вернулся к нашим пушкам. Подошел. Вижу, стал читать бирки. Его, видимо, интересовали вес пушки, вес снаряда и дальность стрельбы… Когда к нему приблизился Грабин, Сталин, показывая на «желтенькую», как мне потом сказал Василий Гаврилович, тепло произнес: «Красивая пушка, в нее можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и легкая». Потом долго расспрашивал Василия Гавриловича. Ему особо понравилось, что наши пушки изготовлены целиком на отечественном оборудовании и из отечественных материалов. Конечно, это у нашего КБ большой плюс. Сталин спросил Василия Гавриловича, какую пушку он будет рекомендовать для вооружения Красной Армии? Он сказал: Ф-22.

После смотра из всех пушек по очереди было сделано по нескольку выстрелов. «Желтенькая» вела себя хорошо.

25 июня. Вторник

На заседании партийного комитета Грабин сообщил нам, что 15 июня в субботу состоялось заседание правительства.

Споров было много, и горячих. В конце заседания слова у председательствующего товарища Молотова попросил Сталин. Все думали и ждали, что он будет говорить долго. Ошиблись. Он сказал коротко: «Надо прекратить заниматься универсализмом…» И добавил: «Это вредно». Правительство приняло решение — нашу Ф-22 подвергнуть жестким испытаниям. Товарищ Сталин сказал, чтобы мы занимались дивизионными пушками, а Маханов — зенитными. Как все обернется с «желтенькой», покажет ближайшее время. Будем надеяться на благополучный исход.

25 июля. Четверг

Внеочередное заседание заводского партийного комитета. На повестке дня сообщение товарища Грабина об испытаниях дивизионной пушки Ф-22.

Больше месяца он прожил безвыездно на войсковом полигоне. На солнце и ветру лицо главного конструктора осунулось и огрубело. Только серые с голубизной глаза оставались, как и прежде, молодыми и стали более проницательными.

Он коротко доложил, в каких трудных условиях работала Ф-22. По каким только дорогам и оврагам, перелескам с пнями и колдобинам шестерка отборных коней не катала ее! И все же пушка выдержала испытания, выполнила и многие стрельбы. На конце ствола ее давно сгорела краска, а испытания продолжались: на меткость в стрельбе, на дальность.

Василий Гаврилович вытер платком бугристый крутой лоб и блестящую челку черных волос. Немного подумав, он сказал о самом главном:

— Наступило последнее и самое тяжелое испытание на прочность орудия. «Желтенькую» установили на бетонную площадку. Возле нее с той и другой стороны выросли штабеля ящиков с усиленными патронами. Пушку за ними почти не было видно. Стрельба велась непрерывно с предельной интенсивностью. Ф-22 методично «пережевывала» ящик за ящиком со снарядами. Гильзы с дымком и звоном одна за другой ложились на бетонную площадку. Позицию заволокло дымом и пылью. Орудийный расчет работал на пределе. Скоро конец. Близилась радость успеха и отдых. Осталось всего три патрона, два… Пушка дышит жаром. В камору ствола заряжающий посылает последний патрон. Знакомый щелчок затвора. Выстрел. И тут, оглушенный непрерывной стрельбой, вижу, как дуло пушки взметнулось вверх и ствол, задержавшись на одно мгновение, рухнул навзничь. Вращающаяся часть орудия оторвалась от лобовой коробки и упала между станин.

Наше счастье, что правительство и лично товарищ Сталин разрешили доработать Ф-22 и изготовить для новых испытаний четыре новых образца. Надеюсь, что оказанное доверие оправдаем. Главное, мы теперь знаем причину неудачи. Нас подвела еще несовершенная технология сварки металла. Кроме того, во время стрельб два-три раза отказывал полуавтомат. Это, конечно, недопустимо. Мы сделаем новую полуавтоматику копирного типа.

В рядах конструкторов, заявляю, нет и тени растерянности. С новыми задачами, надеюсь, успешно справимся.

28 июля. Воскресенье

Хозяйственный актив завода. Коммунисты обратились к рабочим и молодежи с призывом — отдать знания и силы в борьбе за честь и марку завода. Пушки конструкции Грабина зримо определяют лицо завода. У него обещающее будущее.

Новые образцы пушки Ф-22 останутся такими, как и «желтенькая», но в чем-то будут лучше. Прежде всего прочнее, надежнее. Будет спроектирован новый, принципиально отличный от старых, полуавтоматический затвор. Главная его деталь, копирная линейка. В чертеже она по форме напоминала топорик. Простота конструкторского решения вызвала немало насмешек. Слушок о новом полуавтомате достиг Москвы. В Артиллерийском управлении проект нового полуавтомата сочли технической неграмотностью. Его презрительно стали называть «топорным».

29 декабря. Вторник

Готовлю новогодний номер многотиражки. Пять месяцев коллектив завода работает без нормального отдыха. Без единого выходного дня трудятся конструкторы. Сам Грабин в КБ бывает час — не больше, а затем идет в цеха. Но больше времени проводит на заводском и войсковом полигонах. Главного конструктора часто вызывали в Москву. Видимо, так велика была нужда в пушках…

Новые образцы орудий не раз подвергались жесточайшим испытаниям. С полигона пушки отправляли в мастерские. Там их разбирали. Каждая деталь подвергалась проверке на прочность и жизнеспособность. Потом пушки вновь собирались. И опять спешили на боевые позиции для стрельбы. К великому счастью, все шло хорошо. Безотказно работала и полуавтоматика. Теперь все увидели, что «топорик» заслуживает признания — он новое слово в артиллерии.

Правительство рассмотрело отчет об испытаниях первой советской дивизионной 76-мм пушки Ф-22 и, заслушав предложение военных, приняло решение — принять ее на вооружение. Серийное производство было возложено на завод «Новое Сормово» города Горького. Итак, соплеменница первой «желтенькой» Ф-22 стала базовой родоначальницей советских дивизионных пушек образца 1936 года.

1936 год. 1 мая. Пятница

Праздник красочный, веселый. Не было колонн, чтобы не гремели песни, не заливалась гармошка. Плясали строители, металлурги, машиностроители. Праздник добрый и благодатный. В самом деле: о безработице и помину нет, отменены хлебные карточки. В магазине булки разных сортов, колбасы простые и копченые, тамбовский окорок, каспийский залом и иваси с Дальнего Востока. Всего полно и на сельских базарах. Были бы в кармане денежки. Городу и деревне жить стало вольготней. Но была и другая правда — человек сыт не только хлебом единым. Ему дай-подай ситец цветастый, батист бывалый, сатин под атлас… Но с ними пока туго. Можно бы с этим и подождать, но вот бельевое мыло подавайте немедленно… С гражданской войны не только туалетного мыла, но и простого нет. Руки помыть нечем, а что уж там говорить о стирке заношенных рубашек, чулок и портянок…

26 мая. Вторник

Сегодня редакция заводской газеты «За ударные темпы» перепечатала из «Правды» замечательный документ:

«Центральный Исполнительный Комитет Союза ССР постановляет:

Наградить орденом Ленина Радкевича Л. А. — директора Ново-Сормовского завода, Грабина В. Г. — главного конструктора завода, Костина П. И. — пом. главного конструктора.

Орденом Красный Звезды Шеффера Д. И. — конструктора завода, Муравьева П. Ф. — конструктора завода, Ренне К. К. — конструктора завода, Чебышева Л. П. — инженера НКТП.

Орденом «Знак Почета» Строгова В. А. — конструктора завода, Водохлебова Ф. М. — конструктора завода, Федяева В. Ф. — бригадира завода.

Председатель ЦИК Союза ССР М. И. Калинин. И.О. секретаря ЦИК Союза ССР Н. С. Уншлихт.

14 мая 1936 года».

Награждение конструкторов провинциального КБ стало первой ступенькой в славной истории молодого завода.

Бригадир слесарей В. Ф. Федяев принес в редакцию многотиражки взволнованный отклик: «Не могу подобрать слов, чтобы ярко выразить радость и благодарность правительству за высокую награду. Где и когда и в какой стране правительство награждает рабочего за труд? Нигде. У нас же награждают орденами. Вот что меня волнует и радует. Орден «Знак Почета», которым наградило меня правительство, оправдаю честным трудом. Я призываю рабочих завода развернуть социалистическое соревнование за досрочное выполнение программы по новой машине и за присвоение нашему заводу имени Сталина!»

На постановление ВЦИКа отозвался и главный герой — Грабин. «Ни в одной семье рабочего капиталистического мира не может быть такого счастья, — писал он, — как у меня — труженика Страны Советов. Я вышел из семьи рабочего, верный сын своего класса, и поэтому я отдаю всю энергию и силу для разрешения поставленных перед нами задач. Получив высокую награду, я искренне рад и глубоко благодарю партию и правительство за мое счастье. Обязуюсь еще в большей мере, еще упорнее работать над осуществлением и разрешением очередных задач, стоящих перед машиностроительной промышленностью».

30 мая. Суббота

Семь часов вечера. Готовлюсь идти на банкет — первый в жизни.

Не иду, а бегу. Боюсь оказаться неуважительным. В огромной заводской столовой народу набралось предостаточно. Лица у людей серьезные и сосредоточенные. Гости толпятся посередине в большом проходе между окнами и столами, будто пассажиры на перроне вокзала. Они терпеливо ждут.

На столах яства. Красная и черная икра, копчености, окорок и колбаса, осетровый балык, сельдь, крабы, белорыбица, соленые грибы. Среди них ледяными сосульками смотрели в зенит бутылки с шампанским, батареи красноголовых бутылок с пшеничной водкой. Вижу портвейн, ликеры, бутылки с боржоми и нарзаном. Около прохода в столовую стояла со льда бочка с жигулевским пивом.

Позади главного стола, сомкнутого из семи штатных, у стены на скамейках сидели городские музыканты. Как у людей, все честь по чести.

Директор завода пригласил гостей к столу.

— Прошу налить бокалы!

Каждый участник наливал себе столько, сколько могла принять душа. Наступила блаженная демократия. Соседи по столу вдруг стали добрыми друзьями. Тишина необыкновенная.

— Поднять бокалы! — с некоторым надрывом в голосе от волнения произнес Радкевич.

Все встали. За внимание к успехам завода директор растроганно поблагодарил гостей. Среди них были представители от областных, городских и районных властей. По ходу дела Леонард Антонович сказал теплые слова в адрес награжденных.

Гости дружно осушили стаканы. Затем последовали другие тосты.

Тамада вновь приказал наливать бокалы. И тут громогласно возвестил:

— Сейчас будет подано жаркое и на выбор — куры, котлеты «пожарские» и омлет с тамбовским окороком.

Музыканты тоже приложились к бокалам, осмелели. По залу разнеслась мелодия «Камаринской» Глинки.

Заговорила душа русского человека. Задвигались столы и стулья. И вот тут-то и пошло-поехало. Начался сормовский перепляс. Валентин Николаевич Лубяко умудрился плясать, сидя на полу. Он так плясал, что словами не выразить. Раскупорили пивную бочку. К ней со своей посудиной хлынули трудящиеся. Гульба стала приобретать непредсказуемый характер.

4 июня. Четверг

Сегодня награжденные рано утром прибыли из Москвы. На груди каждого орден. Оттого на заводе будто стало светлее и радостней.

… Василия Гавриловича я не видел все эти дни. На банкете его поздравить с наградой не удалось: далеко сидел. Да и люди от него не отходили. Надо сегодня поздравить. Вдруг обидится?

Телефонистку попросил соединить с Грабиным.

— А-а!.. Спасибо, спасибо, — отозвался Василий Гаврилович. — Хорошо, что позвонили. Заходите часиков в семь. Хорошо? Жду… У нас есть о чем поговорить.

Заглянул в механический. Могучей симфонией гудит цех. Рядом ухает кузница молотами разной величины и силы. Чуть слышен противный скрежет у мартеновского цеха. Видимо, сгружают только что прибывший ржавый металлический скрап. И все же в моей душе необъяснимая торжественность. Удалось перекинуться парой слов с молодым строгальщиком Шабаловым. Парень придумал и сам сделал для станка приспособление. Теперь он работает не одну «пробу», шесть штук сразу.

В первом механическом цехе под руководством мастера С. В. Волгина быстро набирает проценты выработки молодой токарь Лактионова. За ней тянутся и другие — токари Бессмертнова, Хныгин, Хаврулин, фрезеровщица Солоухина. В сборочном цехе хороших результатов по освоению новых норм добился слесарь Лукьянов. В инструментальном цехе значительно перекрыл нормы выработки термист рабкор Перяков. Подает хорошие надежды и Герасимов — бригадир формовщиков в фасонно-литейном. Рабочий класс горит желанием хорошо работать.

Пора идти к Грабину. Еще раз поздравил его с наградой. Главный конструктор, вижу, чем-то озабочен. Орден привинчен к армейской гимнастерке. В петлицах две «шпалы» красной эмали. Военная форма со знаками отличия майора еще больше подчеркивала строгость, даже суровость его лица.

Догадываюсь, что приглашение к разговору связано с очередным новым этапом в работе. Ему нужен внимательный собеседник, так сказать, со стороны, не из КБ. Доверительный разговор помогал Грабину оттачивать мысли, утверждаться в правильности очередности задач, находить ответы на вопросы, которые он задавал не столько собеседнику, сколько себе.

Все знали, что Василий Гаврилович не любит пустых бесед.

— Как вы думаете, какие помехи возникнут при освоении пушки Ф-22 в серийном производстве? Выполнит ли завод заданную программу — изготовить 50 пушек до конца года?

— Должны выполнить, раз взялись… А как же иначе?

— Вот-вот! Когда делали образцы опытных пушек, мы плохо или просто не считали, сколько на них идет металла. Теперь это одна из первых производственно-экономических задач. И, представьте себе, раньше и мы, конструкторы, этим серьезно не интересовались. И теперь эта проблема никого не интересует. Смешно? Но это непреложный факт. Деньги надо было расходовать не на банкет, а на науку!

— Василий Гаврилович, многие ораторы на банкете брали на себя хорошие обязательства.

— Мне противно пустозвонство. Надо просто честно работать, учить людей новому делу. Во время гулянья я сказал Михаилу Федоровичу Семичастнову, что инженерам и рабочим его первого механического цеха было бы неплохо начать изучение Ф-22. А он с улыбкой ответил:

«Мы, Василий Гаврилович, инженеры или кто?»

«И все же, Михаил Федорович, мы вас посадим за парту!» — сказал я ему прямо, по-партийному. Он обиделся на меня.

Радкевич вчера с оговорками все же подписал приказ о технической учебе по программе КБ всех инженерно-технических работников завода. Учебу организуем во внерабочее время. Занятиями будут руководить конструкторы и бесплатно! Намерены охватить учебой отдельно и рабочих. Иначе погибнем… В конструкции Ф-22 мы видим сильные и слабые стороны. Сейчас очень важно упростить технологию производства.

Главный конструктор разложил чертеж.

— Это верхний станок. Он держит на себе всю качающуюся часть пушки. Нагрузка на него очень большая. Смотрите. Это все заклепки. Вот-вот! Сколько их? Они соединяют стальные пластины разной конфигурации. Так же сделана и лобовая коробка. При изготовлении ее для опытного образца «желтенькой», помните, мы прельстились сваркой. А каков результат? Тяжелейшая авария. Технология сварки металла — наука молодая и в нашем деле пока оказалась несостоятельной. Поэтому мы были вынуждены вернуться к тяжелой и малопроизводительной технологии — клепке.

Может быть, верхний станок сделаем цельным — литым. Но этот метод в создании артиллерийских орудий не применяется. А хорошо бы освоить технологию ажурного литья. Отделение фасонного литья завода пока не способно работать на таком уровне. Но этим делом мы вскоре все же будем заниматься. Если бы сейчас мы могли делать хорошее литье, какую бы завод получил экономию металла и денег! Наша Ф-22 весит тысячу шестьсот пятьдесят килограмм. По моим подсчетам, механические цеха, чтобы изготовить одно орудие, должны истратить двенадцать тонн стали. Многовато… С учетом расхода машинного времени на обработку и труда людей, одна наша пушка будет стоить сто двадцать тысяч рублей! Архидорого. Так даже в мирное время можно вылететь в трубу.

А вдруг начнется война? Она потребует от государства не только металла для артиллерии, но и для танков, автомобилей, кораблей. Куда тогда пойдем? Кому об этом скажем?…

Слушая Василия Гавриловича, я ощутил холодок по всему телу.

— Вижу, я вас немного расстроил? Вот бы люди из главной конторы обладали такой восприимчивостью! Вчера спросил у начальника литейного блока Эфроса его мнение о том, как уменьшить расход машинного времени на изготовление одной пушки. Он насмешливо ответил, что это забота конструкторов и технологов. Когда предложил ему начать экспериментальные отливки верхнего станка и лобовой коробки, вы бы видели, как он изменился в лице. «Вы что говорите, Грабин? У нас простые отливки еле-еле идут. Да я и не знаю, где на артиллерийских заводах литье было бы в почете. Кому охота идти на риск? Голова-то у человека одна!» Вот так. Ну и ор-ел!

Директор тоже долго не соглашался на эксперимент. Наконец, дал добро и выделил немного средств. В фасонно-литейной мастерской я приметил очень скромного человека и толкового технолога — Гавриила Осиповича Коптева. Он с первого слова понял меня и охотно согласился попробовать отлить верхний станок… Однако надежда на спасение производства кучкой рабочих умельцев из старого поколения глубоко ошибочна. Я начинаю подумывать и о путях сближения конструкторов и технологов. В отношениях между нами уж очень много формализма. Нам приспело по-настоящему учиться и самим совершенствовать технику производства и управления.

— Василий Гаврилович, может быть, вы об этом напишете в газету?

— Постараюсь. Завтра заметку занесу в обед. А теперь нам пора домой… Заходите ко мне почаще.

Размышления Грабина для меня были истинным откровением. Ему, как военному человеку, было нестерпимо видеть на заводе часто бессмысленную толчею людей и безалаберную расхлябанность. Все, что услышал от него в этот вечер, я полностью осознал и понял только через четыре бурных и тяжких года.

7 июня. Воскресенье

В газете «За ударные темпы» напечатана статья главного конструктора.

«За глубокое изучение машины…

Во всех цехах прошла волна митингов, посвященных тому, чтобы призвать массы на борьбу за присвоение нашему заводу имени нашего великого и любимого вождя товарища Сталина. Для более успешной борьбы необходимо организовать техническую учебу среди инженерно-технического персонала по изучению новой машины. На эту учебу нужно привлечь всех, начиная от начальника цеха и кончая наладчиком и бригадиром. Кроме того, следовало бы изучение новой машины довести и до каждого станочника и слесаря-сборщика, особенно среди стахановцев в объеме выполняемого им механизма. Столь широкое ознакомление, безусловно, поможет лучше справиться с программой с наименьшим количеством брака и с широким использованием рационализаторских предложений, которые будут поступать от работников цехов. Эту учебу необходимо начать в самое ближайшее время и окружить ее большим вниманием.

Грабин».

16 июня. Вторник

Главный конструктор прислал вторую статью о планировании. Ее даем без подписи, в качестве передовой от редакции. Конечно, с согласия автора. Из нее приведу главные места:

«…Вместо анализа, выводов, обучения цеховых работников планированию, работники планово-производственного отдела поступают проще, они без зазрения совести списывают цеху недоимку в план на следующий месяц. Разрешим себе обратиться к тов. Власенко с вопросом — неужели следующий месяц содержит больше дней, чем прошедший?…

Нам хочется через газету попросить планово-производственный отдел и дирекцию завода ответить на следующие вопросы:

1. Куда планово-производственный отдел перенесет задолженность в конце года? 2. Как назвать такое планирование? 3. К чему оно ведет? 4. Долго ли так он будет планировать?»

21 июня. Воскресенье

Во втором часу пополудни в редакцию многотиражки прибежал прораб отдела капитального строительства. На него было страшно смотреть. Волосы на голове слиплись, лицо чернее головешки. Не говорил, а сипел…

— Что случилось? — спрашиваю.

— На школе забастовка! Колхозники отказались работать!

— Почему отказались?

— Так вот!.. Второй день веду с ними спор и мирные переговоры. А они свое: мы работаем с Рождества, срок нашему уговору давно кончился, мы сверх его больше месяца отбатрачили. А теперь — баста! Ни за какие гроши гвоздя не забьем.

Спешу на стройку. До нее не больше пятисот шагов.

Громадина из белого кирпича в четыре этажа среди бараков впечатляет. Школу ждет весь рабочий поселок. И вот на тебе! Забастовка!

Мужики сидят кучкой на свежих досках для полов. Курят. Увидев меня, как по команде встали. Картузы, кепки с головы долой. Показывают уважение. Догадался, на них сильное впечатление произвели гимнастерка, бриджи под сапоги и, наверно, главное — военный ремень и портупея через плечо.

— Здравствуйте, товарищи! Я из редакции заводской газеты… Садитесь, пожалуйста. Скажите, почему не работаете? Вам уже не раз рассказывали, как нужна нашим ребятишкам школа?

— У нас тоже дома остались дети. Мы это понимаем. А своего требуем, — кто-то из мужиков бросил зло мне.

Вижу, из середины угрюмых людей шагнул ко мне небольшого росточка, узкоплечий, сухой и жилистый старик.

— Мы что? Мы, молодой человек ничего. Мы и нашему прорабу говорили… Мы не бунтуем, а свою правду ищем, — говорил он с остановками.

— Мы больше не желаем терпеть обмана. Мы пущай и не начальники, а тоже люди.

— Кто вас обманывает? Нам известно, что правление вашего колхоза продлило договор, — говорю им.

— Оно за это получило от завода три тысячи рублей. Продлило! А нас спросили? Какое у него на это право? Дожили! Захотят женят, захотят и без тебя разведут!.. Сенокос надвигается. Сенокос! А там жнитво. А кто коровенку имеет? Ее, бедную, зимой надо кормить. Дом без хозяина — сирота. Время летит. А без корма коровку куда? Под нож!.. Нам прораб говорил про заработки! После харчей у нас, конечно, деньжата остаются, но ими наполовину домашние дела не поправишь. А надежда на председателя колхоза плохая. Зимой попросил у него лошадь привезти возок соломы. «Нельзя, — говорит, — все на учете». А коль сыну бесплатно вывезти пятистенку на колхозных лошадях, так это можно? А наведи на это критику, ты же перед всем миром будешь виноватым! Как хотите судите меня, но мы работать, я за всех заявляю, не будем. И обмана больше не потерпим…

Через два дня в нашей газете появилась маленькая заметка. Ее прочитал директор и схватился за голову. Правда, ему было не до строителей и школы… И все же она больно задела его самолюбие.

24 июня. Среда

На всех заводских дорожках, не покрытых асфальтом, желтый волжский песок. В заводоуправлении сегодня тишина и повышенная служебная готовность. Девушки из канцелярии, отделов и самой дирекции в цветастых платьях и в туфельках с каблуками.

После обеда прошел слух: нарком на заводе. Все, кто могли, немедленно поспешили в цеха. Кому не хочется посмотреть хотя бы издали на Г. К. Орджоникидзе? Я тоже окольным путем через шихтовый двор подался на литейный. Сюда-то он обязательно заглянет!

Хорошо, что нарком задержался в инструментальном цехе. А то могла быть большая беда. По неизвестной причине у одного мартеновского окна лопнула труба охлаждения. Холодная вода упругой струей ударила в кипящую сталь. Взрыв. На чугунный пол рабочей площадки из печи выплеснулось несколько тонн горячего металла. Воду где-то успели перекрыть. Поднялась суматоха. Подогнали мостовой кран. Сталевары ввели в дело завалочную машину и удачно сдвинули с места остывающий стальной слиток. Потом стальными тросами зацепили «козла» и кран оттащил его в глубь цеха. Послышались оживленные голоса. Идет небольшая группа людей, во главе которой Орджоникидзе, Радкевич и начальство фасонно-литейного блока — Эфрос и Чумаков.

Наркому об аварии ни начальник смены, ни сталевары не доложили. Его деликатно отводили подальше от места выброса стали. Нарком с рабочими и мастерами поздоровался за руку.

— Товарищ Радкевич, кто у вас занимается снабжением? — вдруг неожиданно Серго спросил директора.

— Максимович, товарищ нарком.

— Объявите ему от моего имени строгий выговор с предупреждением.

— За что?

— Вы разве не видите, что сталевары и подручные разуты? Они разве в такой обуви должны работать? Здоровье рабочих надо беречь!

Нарком отправился в кузнечно-прессовый цех. Кто-то из сталеваров неосторожно сказал:

— Теперь нарком не скоро отмоет руки.

— Отмою, товарищи! Скоро у нас будет много сортов мыла. Ходи по магазинам и выбирай, который на тебя веселее смотрит.

Смех. Дружные аплодисменты.

Я после узнал, что через час снабженцы принесли в мартеновский цех для сталеваров положенные им просторные головки от валяных сапог.

Пошли в кузнечно-прессовый корпус, затем в первый механический цех. Здесь все блестело и радовало глаз. И новые импортные станки, и побеленные стены, и покрашенные зеленой краской перегородки. Не в пример старым заводам, начищены широченные окна. Нарком остановился. Не скрывая грусти, он смотрел на оборудование, мощность которого использовалась всего на тридцать процентов.

— Вот здесь сухо и чисто. Что хорошо, то хорошо. Но я хочу вам сказать, что ваш завод — спящая красавица. Всем надо это понять. И чем скорее вы ее разбудите, тем лучше будет для всех.

Григорий Константинович осмотрел второй механический и третий ремонтный цеха. От обеда, предложенного директором, отказался. Приподняв фуражку над головой, он сухо попрощался. Сел в ожидавшую его у входа в электроцех машину и отбыл в город.

…Поздний вечер. Густая дневная духота еще держалась. На западе временами чуть-чуть слышно погромыхивало. С запада по всему горизонту надвигалась большая черно-свинцовая туча. А в селах за Волгой уже началась жатва. У нас тоже разворачивалась своя страдная пора. После посещения наркомом завода самым неожиданным и драматическим событием было отстранение от должности начальника главного механического цеха М. Ф. Семичастнова. Вместо него из подмосковного Калининграда приехал Петр Николаевич Горемыкин. Во втором механическом В. Н. Лубяку заменил Яков Иванович Чмутов. Мы все почувствовали приближение надвигавшейся на завод грозы.

…Солнце, казалось, прощалось с желтеющими полями и изумрудными перелесками. Оно медленно приближалось к густой синеве Семеновских лесов. Светило будто вот-вот соскользнет с горбушки голубого неба и уйдет на отдых за край земли в свою таинственную прохладу. И тогда у нас наступят сумерки — предвестники покоя. А пока светло. Над большими серыми бараками с писком летают ласточки. У них тоже разгар своей страды — выкормить и поставить на крыло потомство.

25 июля. Суббота

На завод прибыл первый секретарь краевого комитета ВКП(б) товарищ Эдуард Карлович Прамнэк. Темпераментный эстонец, любимец краевой партийной организации, кумир городского комсомола. В феврале 1936 года им был организован звездный поход на лыжах делегатов колхозов на краевой хлеборобский сход. Сам он прошел на лыжах тоже более тысячи километров, побывав в сотне колхозов. Он лично познакомился с тем, как люди и машинно-тракторные станции готовятся к весенней посевной. Лыжный поход колхозников всколыхнул весь край. О нем писали даже центральные газеты. Для участия в работе съезда приехал Михаил Иванович Калинин. Авторитет у Прамнэка всесветный.

На общее собрание рабочих механического цеха, которое проводилось в зрительном зале школы ФЗУ, народу пришло много. Прамнэк властно вошел на трибуну. С трудом сдерживая раздражение, сказал:

— На повестке дня стоит мой доклад, но сегодня доклад будет ваш. Доложите краевому комитету партии, почему вы безобразно работаете? Надо дать определенное количество орудий. Завод это задание выполняет плохо. Основным виновником является механический цех номер один.

Первым на трибуну поднялся рабочий Заботин. Он говорил о нехватке нормального инструмента, о металле, который приходится самому искать на заводском складе.

Проскурин, цеховой распредмастер, критиковал потолочное планирование планово-производственного отдела завода. Котов и Шестеренко жаловались на пьяниц, на плохие и громоздкие кузнечные поковки.

Ораторы упоминали болевые точки в организме цеха и всего завода, но никто не предложил рецепта для их лечения. Почему так? Они просто не знали, что и как надо делать?

Петр Николаевич Горемыкин, новый начальник цеха, тоже, кроме требования повысить трудовую дисциплину, ничего нового не сказал. Все вопросы, связанные с грамотной и культурной технологией и организацией производства, для всех пока оставались необъяснимой загадкой. Завод работал по временной технологии с произвольными нормами. Для одних они были шагом к рекордам и почетной доске стахановцев, для других — непреодолимой горной вершиной. Проще — в цехе все кипело и все оставалось сырым.

Выступившие директор Радкевич и секретарь райкома Самсонов обещали разработать мероприятия, навести порядок и дисциплину. Говорили резко и горячо. Но в зале мало кто им верил. Прамнэк неожиданно встал и заявил:

— Предлагаю прения прекратить. Через месяц — двадцать пятого августа собраться в том же составе и продолжить это собрание… Товарищ Горемыкин, прошу вас, чтоб каждую декаду давали мне сводку о работе вашего цеха не в целом, а по каждому отделению в отдельности. Я уж начальников отделений знаю.

27 июля. Понедельник

Утро мокрое. После грозы воздух чист и душист. Недалеко стога пойменного сена, цветут горох, редкие ржаные «попки» и первые овсяные «пастушки». Прямо у поселка тут и там на клевере тяжелые шмели, перед глазами резво мельтешат бабочки. Без устали пилят на своих скрипках кузнечики. Над благоухающим полем пролетели на кормежку молодые грачи. Весь свет дышал мне в лицо животворным теплом и был полон цветов необъятной красоты, звенящей и поющей жизни.

После отъезда на отдых Грабина организованная техническая учеба инженеров и рабочих заглохла. Попытки оживить ее оказались тщетными.

Администрация тешит себя надеждой: постепенность и только постепенность упразднит, как они говорили, «некоторые недостатки» и производство встанет на свои рельсы и покатится «как по маслу». Оборудование, как и прежде, работает все три смены, а результаты ничтожные. Наш завод можно сравнить с плохой футбольной командой, которая мечется перед воротами противника, а гол забить не может. С голом, конечно, можно и подождать, а вот с пушками этого делать непозволительно — просто грешно и смертельно.

24 августа. Понедельник

Иду на работу. В руке узелок с едой. В редакции все комнаты проветрены. Полы выскоблены и помыты. Захаров, наш добрый старик завхоз и главный финансист, хорошо знает круг своих обязанностей.

Звонок. Беру телефонную трубку.

— Зайди, — приказывал новый секретарь партийного комитета завода Бояркин.

В голосе, как мне показалось, недоброжелательность. Стало ясно, что-то случилось. Пришел…

Отворилась боковая дверь, вошли секретарь райкома Самсонов и председатель завкома Важенин. «Ну, — думаю, — будет мне сейчас промывка. Только за что?»

Самсонов меня спрашивает:

— Как у тебя с сердцем?

— Как и прежде, пошаливает. Меня настораживает и немного повышенная температура. К врачу не иду, боюсь, опять посадят на больничный.

Вдруг тем же бесцветным баском Самсонов сказал Важенину:

— Сейчас выдай Худякову путевку в Кисловодск. Пусть наш страховой врач к его отпуску дополнительно оформит на месяц больничный лист. А ты, — обращаясь ко мне, — сейчас пойдешь со мной в райком, получишь шестьсот рублей на дорогу. И сегодня же вечером отправишься на курорт лечиться.

Кого не ошеломит такая новость? Так-то вот!

31 августа. Понедельник

В нарзанной галерее невзначай встретил Грабина. С ним жена и шестилетний сын.

— Ба-а! — вырвалось у Василия Гавриловича. Протянув руки, он шагнул ко мне. — Какими судьбами? Какая добрая душа подарила вам путевку?

— Долго рассказывать, Василий Гаврилович. А вы-то как здесь?

— По пути из Сочи…

Василий Гаврилович пригласил на обед в гостиницу «Нарзан».

По дороге подробно рассказал ему о том, чему был свидетелем во время пребывания на заводе наркома. Его удивила смена начальника первого механического цеха. Грабин слушал внимательно, изредка улыбался и покачивал головой.

— За ваше отсутствие, — сообщил я ему, — в нашем поселке организовался новый район — Кагановичский. Уже состоялась партийная конференция. Первым секретарем райкома избран Самсонов.

— Вот это op-ел! — улыбнувшись, заметил Грабин. Пошли в безлюдный уголок. Сели на скамью с забытым кем-то букетиком полевых цветов.

— Расскажите, пожалуйста, — начал Василий Гаврилович, — как можно подробнее, как идет в производстве освоение Ф-22?

— Подробно не смогу. Многое для меня не ясно. А если коротко, то освоение идет тяжело. На расточке каналов труб одна за другой крошатся перки. Большой брак по нарезке стволов. Мастера бегают по пролетам круглые сутки. Результат? Такой же, какой был при вас. Хорошо живут слесари на сборке пушек. Они, как бояре шестнадцатого века. Перед ними сам директор шляпу с головы снимает. Бригадиров по имени и отчеству величает. А толку от этого пока мало. На заводе стоит, можно сказать, стон. Все ругают начальника технического отдела Смирнова. Его-де технологи во всем виноваты. А он одно твердит: «Нет у меня людей, понимающих производство. Нет».

— Вы заходили к Коптеву?

— Был у него неделю назад. Ждет вас и подготовил три рецепта формовочной земли.

— Молодец Гавриил Иосифович! Он не только хороший человек, но и по-настоящему думающий специалист. И, добавлю, обязательный человек!.. Вот бы нам на завод таких коптевых да побольше!.. Еще что у вас есть интересного?

— На технической конференции по докладу Радкевича некоторые ораторы бросали камешки в огород КБ. Особенно шумел недавно приехавший молодой инженер. Его фамилия не то Рыков, не то Раков, могу ошибиться. Он прямо сказал: «Зря Грабин лезет не в свое дело. Провал его затеи очевиден. В артиллерии применить широко литье, как мне известно, пока еще никто не осмеливался».

— Что правда, то правда. И все же когда-то и кто-то должен новое пробовать! Борьба за новый прогрессивный взгляд на технологический процесс предстоит очень серьезная и для личного благополучия не безопасная. И все же, мы для нее не пожалеем ни сил, ни душевного пыла…

В санатории скоро отбой. Мы распрощались, договорившись опять встретиться в парке.

6 сентября. Воскресенье

Ночью прошел грозовой дождь с ураганным ветром. На улицах Кисловодска много погибших перепелок. Они в темноте бились о провода. Тут и там безжизненные тушки птиц валялись на булыжнике улиц, на асфальте тротуаров. День выдался солнечный, тихий.

Через большую лестницу пошел к «Красным камням» для встречи с Василием Гавриловичем у скамейки под чинарой.

— Здравствуйте! Извините за опоздание, — сказал Грабин и опустился на скамью. — Как вы себя чувствуете после второй ванны?

— Легко, Василий Гаврилович. А сердце все-таки шалит.

— Я обещал вам рассказать об интересной встрече в Сочи с работником артиллерийского комитета ГАУ Соркиным. Во время прогулки во дворе санатория у нас состоялся неожиданный разговор. Говорю вам первому. Это пока пусть останется между нами. Соркин мне сообщил, что КБ Кировского завода в Ленинграде создало 76-миллиметровую танковую пушку Л-11 для вооружения средних и тяжелых танков. Зная высокую баллистику нашей Ф-22, он просил меня серьезно подумать и попробовать силу нашего КБ и в этой области. Предложение меня увлекло, даже завел тетрадь, делаю расчеты, ищу подходы к новому проекту.

— Василий Гаврилович, у ленинградцев пушка уже готова!

— Вы правы. Но у нее есть несколько «но»! Во-первых, как известно, Л-11 не имеет достаточной мощности. Во-вторых, конструкция противооткатных устройств пушки имеет дефект, который при определенном режиме огня ведет к выходу орудия из строя. Вам понятно?

— Вполне… Как можно вооружить танк пушкой, у которой порок сердца?

— Хорошо сказано… Именно это и тревожит товарища Соркина. Но беда в том, что руководство артиллерийского комитета ориентируется на Л-11 и не проявляет желания привлечь еще кого-либо к этой работе. А без заказа и денег наше желание может повиснуть в воздухе… Я уже определил, каким должно быть танковое орудие: калибр 76 миллиметров под патрон дивизионной пушки. Она должна иметь полуавтоматический затвор, ограниченный откат ствола и стрелять при переменных углах возвышения и склонения. Пушка должна быть удобной при заряжении и ведении огня с места и с ходу. Иметь удобный гильзоулавливатель и хорошую лобовую защиту…

Мне было приятно слушать Грабина и осознавать то, что я являюсь свидетелем родившейся в его сознании идеи новой танковой пушки!

21 сентября. Понедельник

Мы о многом уже переговорили, и было заметно, что Грабин очень соскучился по заводу. Курортная праздность тяготила его. Но выдержка требовала выполнить назначенный врачами курс лечения и пережить вынужденное безделье.

— Радкевичу будет трудно удержаться в кресле директора, — после недолгого молчания продолжил Василий Гаврилович. — А жаль! Дела по выпуску пушек Ф-22 оказались куда сложнее и серьезнее. И теперь ясно, что Леонард Антонович не проявил должной разворотливости. И у его ближайших помощников часто не хватает технологической компетентности. А производство от этого страдает. Поэтому в механических цехах неизбежное явление — высокий брак. Потому-то слесари-сборщики и господа положения. После скоблежки и опиловки пушки получаются золотыми. А попробуйте три-четыре пушки разобрать, детали смешать, а потом вновь собрать? Собрать может, и соберете, но ни одно орудие работать не будет. Так готовить к обороне Отечество нельзя. Пушки должны быть самого высокого качества и способны безотказно работать в жару и в холод, в дождь и в снежную пургу, всюду, даже во время бури в песках пустыни.

Качество артиллерийских систем обеспечивают прежде всего конструкторы, за ними — технологи. А теперь давайте поразмыслим о том, что такое высокопроизводительная технология? Это такая технология, которая позволяет использовать рабочих с малой квалификацией, а на склад отправлять абсолютно одинаковые детали, которые строго отвечают чертежу. Такие детали на сборке пушек должны без слесарной доводки заменять друг друга. Без этого не получишь ни поточного производства, ни высокого качества, ни большого количества пушек. Будущая война потребует от нас колоссального количества орудий разного калибра и разного назначения. Этого у нас многие не понимают… Я заговорил вас? Извините.

— Что вы? Что вы? Мне все это не только интересно, но и поучительно.

Грабин никогда при мне не говорил так взволнованно и горячо. В глухом уголке парка нас никто не слышал. При его воле и выдержке такой разговор все же не соответствовал складу его характера.

— Вам известно, что в Сочи я выехал в пожарном, в приказном прядке? Так распорядился Иван Петрович Павлуновский. Доводы о наступивших горячих днях по освоению Ф-22 он не принял во внимание. Потому я тогда и не смог с вами поговорить, да и боялся потревожить ваше больное сердце. А теперь время позволяет — скажу. На банкете Радкевич, очень захмелев, отвел меня в уголок от разгулявшихся людей и предложил занять должность главного инженера завода. Я категорически отказался от повышения. Вы можете себе представить, как Радкевич огорчился? Даже в лице изменился. Чудак! Разве ему понять, что для меня нет более интересного и радостного дела, я бы сказал, до забвения увлекательного, чем творить новое. Проектирование — ни с чем не сравнимое счастье, особенно в артиллерии. Деятельность начальника КБ, представляется мне неизмеримо многогранней, чем главного инженера завода. Прежде всего от нас — конструкторов — требуется научно обосновать направление в создании новой техники и затем, невзирая ни на какие трудности, отстаивать заложенные идеи.

Инициатива и мотивированный риск! Вот девиз каждого конструктора. Чего бы это ему лично ни стоило, правоту дела обязан отстаивать везде и всюду. Меня не соблазнят никакие блага, никакие посты. Я останусь навсегда при своем деле и умру конструктором.

Глава вторая Пушки определили профиль завода

В цехах цветные береты. — Быть ли у пушки литому станку? — Ругань в столовой. — Уволить с завода без права работать в «оборонке». — Грабина увозит «скорая». — Письмо в «Правду» не помогло. — «Завод — не собес!» — Заказ на танковые пушки. — Сталин: «Разве это Грабин?» — УСВ — значит усовершенствованная… — Маршал меняет батареи местами. — Новый риск будет оправдан! — Такой пушки нет ни в одной армии мира. — Создан отдел главного конструктора.

3 ноября. Вторник

Вышел на работу. В редакции народ, разговоры и папиросный дым. Стучит и стучит дятлом старенький «Ундервуд». Анфиса Ивановна в неизменном черном платье с белым воротничком. Она спешит с перепечаткой материала в следующий номер многотиражки.

Мы с Савкиным вдвоем, в кабинете.

— Иван Ильич! Как выглядят наши и заводские дела?

Савкин открыл подшивку многотиражки и ткнул пальцем в статью за 13 сентября: «Результаты фотографирования рабочего дня». У Бабичева — начальника долбежного отделения первого механического цеха производительное время составило 41 процент, у мастера Дребезгова — 60 процентов. Остальное время они растратили на разговоры с посторонними людьми, на хождение в контору, на пассивное наблюдение за работой станков.

У долбежника Киселева на изготовление детали полезное время за весь рабочий день составило 49 процентов. Остальное время ушло на приемку и уборку станка, на заточку инструмента и посторонние разговоры.

— Вот какие у Горемыкина пироги. И у Чмутова во втором механическом не вкуснее. Примерно такие же показатели использования полезного станочного времени на всем заводе у токарей, фрезеровщиков и сверловщиков. Конечно, лучше обстоит дело у слесарей. В сборочном дня не проходит без директора или главного инженера. Там решается судьба программы.

— А как с выполнением плана?

— Горим. Завод задание правительства, видимо, не выполнит. Возможно, при новом директоре будет лучше.

— Как его фамилия?

— Мирзаханов. Звать Илларион Аветович. Москвич…

— Каков хоть он из себя?

— Ну как тебе сказать? Крепкий мужик лет пятидесяти. Рост ниже среднего. Глаза кавказские. Метеор какой-то! Весь день на ногах. Даже ночью на завод из города приезжает. И когда он только спит?… Будешь в цехах, не дивись беретам. Это он придумал. По ним директор сразу видит, кто и как шевелится. По красному берету он узнает начальников отделений, по синему — мастеров, по зеленому — бригадиров и наладчиков. Мирзаханов — это тебе не Радкевич! Ему палец в рот не клади — не заметишь, как напрочь отхватит.

Позвонил Василий Гаврилович. Он больше месяца дома. Спросил, смогу ли я перед концом первой смены прийти в литейку?

Литейная мастерская — это просторный цех среднего завода. Она еще не отстроена. В ней с полсотни рабочих. Здесь они казались случайными. Мы поздоровались. Василий Гаврилович, не теряя времени, спросил Коптева:

— Гавриил Иосифович, которая по счету отливка?

— Тринадцатая.

— Посмотрим, чего приготовила нам чертова дюжина? — пошутил Грабин.

Рабочий Хайруков приступил к выбивке из опоки верхнего станка пушки — Ф-22. Через несколько минут перед взором предстал станок с безобразными шипами и натеками металла. Удалась или не удалась отливка? Быть у пушки литому станку или не быть? В это время казалось, что кроме него нет на свете ничего желаннее. Над новорожденным, словно врачи, склонились Грабин и Коптев. Хайруков подозвал Моржова. Рабочие подъемным краном быстро уложили станок на тележку и вкатили в пескоструйную камеру. Нас попросили отойти подальше.

Через несколько минут верхний станок лежал чистенький, словно помытый в бане. Обнаружились раковины и трещины на плоскостях, которые несут небольшие нагрузки. Главный конструктор принял решение — станок после заварки трещин и раковин запустить в производство.

Верхний литой станок после механической обработки подвергся жестким испытаниям. Выдержал. Потом после небольших изменений в технологии литья, с более высоким качеством были отлиты нижний станок (лобовая коробка), кронштейн «люльки», коробка подъемного механизма и многие другие детали.

Стальное фасонное литье избавило механические цеха от трудоемкой обработки тяжелых кузнечных поковок. Особенно много бесценного металла уходило в стружку при изготовлении разностенных по толщине деталей. Применение литья в изготовлении пушек — результат смелого новаторства. О нем заговорили центральные газеты и технические журналы. Оно резко сократило расход дорогостоящих легированных сталей. Некоторые детали фасонщики стали отливать из углеродистой стали, которая была сравнительно дешевой.

Многие не заметили, как Грабин постепенно стал совмещать обязанности конструктора и технолога. В своих начинаниях он нашел поддержку у передовых рабочих завода и представителей заказчика — друзей по академии — Василия Федоровича Елисеева и Ивана Михайловича Бурова.

Василий Гаврилович о Мирзаханове не обмолвился ни одним словом. Заметил, что у директора до КБ не доходили руки. Он не поощрял, но и не мешал начальнику КБ в работе.

На другой день к нам с подмосковного артиллерийского завода, расположенного в городе Калининграде, приехали главный инженер Борис Иванович Коневский, заместитель начальника первого механического цеха Семен Николаевич Зернов и заместитель начальника сборочного цеха Анатолий Васильевич Ковалев. Москвичи сразу приступили к исполнению новых обязанностей и все дела завода взяли в крепкие руки.

5 ноября. Четверг

Канун девятнадцатой годовщины Октября. Сухое морозное утро. Завод отправлял в Москву для участия в военном параде батарею пушек Ф-22. От штурма накануне дрожали стены всех цехов и контор. Но нельзя не заметить — настроение у рабочих приподнятое. Люди стали привыкать к дисциплине. Осуждай не осуждай береты, но они заданную роль выполняют хорошо.

9 ноября. Понедельник

Машинистка положила на стол материал в очередной номер газеты. Среди бумаг три небольшие заметки. Они из разных цехов, но все о питании. На самой большой, из кузницы, 70 подписей. Меняю заголовок. Теперь он выглядит просто: «Открытое письмо директору завода товарищу Мирзаханову». В подборку к нему ставлю в номер еще два письма из первого механического: «Мы требуем культурного обслуживания» (десять подписей), из литейного: «У буфета крик и ругань» (пять подписей). Материал направляю в набор.

10 ноября. Вторник

В обеденный час многотиражка с традиционной аккуратностью легла и на рабочий стол директора. Вскоре Мирзаханов позвонил и сказал, что ответ на публикацию даст на заседании парткома.

Всю ночь до утренней зари пробыл на заводе. Особо долго задержался на кухне столовой кузницы. Только кончился обед ночной смены: алюминиевые тарелки, ложки, вилки в деревянном ящике, изнутри обитом цинком. На них течет тоненькая струйка горячей воды. Спертое тепло, насыщенное парами щей и человеческим потом, клонит обслугу кухни ко сну. Старик повар с синими натеками под глазами и две молоденьких официантки, они же и уборщицы, будто не ходят по грязному полу, а лениво плавают в густо спрессованном воздухе.

Такое же положение с чистотой, если не хуже, и в столовых механических и литейного цехов. На парткоме предстоит большой разговор не с кем-нибудь, а с нашим фактическим хозяином.

Иду в литейный. Слышу удары в обрезок рельса — мартеновский гонг. Сталевар четвертой печи Степан Михайлович Тунаков предупредил: «Плавка готова». Надо взглянуть. И в который уж раз? Летка пробита. Бурлящая сталь стремительнее горного ручья, брызжущая неисчислимым количеством красных и голубых звезд, летит в приготовленный ковш. Обычное дело, но как много в нем радостного и загадочного. Вулканическое кипение металла в ковше, облицованном стойким огнеупором, удивительное ни с чем несравнимое зрелище! Мне всегда казалось, что жидкая огненная сталь завораживает человека и чистит его душу.

О работе столовой завел разговор с обрубщиком Моржевым. Активный рабкор только махнул рукой: «Чего, мол, спрашиваешь? Мы же с Хайруковым о ней не раз вам писали?!»…

В столовой механического цеха меня настиг начальник отдела рабочего снабжения Малышев.

— Вчера поздно вечером вернулся из совхоза «Лысково». Не успел отдохнуть — звонок. Мирзаханов сам не спит и другим не дает. Приказал немедленно проверить все столовые и завтра утром доложить. Чувствую, будет мне и Ометову на орехи!

11 ноября. Среда

В половине одиннадцатого позвонил помощник директора Григорьян и просил немедленно прибыть к Мирзаханову. Вошел в хорошо знакомый кабинет. Заметил, что теперь стол директора передвинут ближе к окну. Перед ним во всю стену длинный стол, за которым, понурив головы, сидели Малышев и директор фабрики-кухни Ометов. Мужики в растерянности.

Мирзаханов чисто выбрит, его полные щеки лоснились синевой. Шея короткая, серебристый ежик украшал его крупную круглую голову. Такого человека, даже просто чем-то схожего с ним, вряд ли можно сыскать в Горьком. Особую солидность ему придавали военного покроя гимнастерка и бриджи из габардина цвета хаки. На ногах — добротного хрома сапоги. Глаза иконописны и крупнее, чем у волжан. Они обладали необъяснимой силой. Черно-кинжальный взгляд не каждый мог выдержать без душевного волнения и трепета.

Директор пододвинул поближе ко мне лежавший перед ним номер газеты «За ударные темпы». Всю подборку рабочих писем закрывала его резолюция.

— Вы хорошо знаете этих людей? — спросил он меня, указывая на Малышева и Ометова. — Скажите, им можно доверять?

— После серьезной проверки на деле.

— Хорошо!.. Ну, граждане бездельники! Вы свободны. Мы вдвоем. Принесли чай, сахар и печенье. Беседа с директором затянулась. Он горячо говорил о плохой дисциплине не только рабочих, но и начальников цехов, мастеров и бригадиров. Зашла речь и о планировании, о контроле за выполнением цехами сменных заданий, о питании рабочих.

— По столовым я уже поручил подготовить приказ, — сказал директор в заключение. — На днях он поступит к вам для опубликования. Малышеву я объявлю выговор с предупреждением об увольнении. Ометова снимаю с должности директора фабрики-кухни и назначаю заведующим столовой в кузнице. Выводы будут сделаны и по другим столовым и буфетам…

Вставая с кресла, он предложил пройтись с ним по цехам. Я, конечно, с радостью согласился.

Ночная инспекция директора всюду подтягивала людей. Они оживлялись и лучше работали. Пришли в столовую первого механического цеха. Прошло пятнадцать минут, как кончился ночной обед. У стенки за столом виднелся синий берет. Подходим. Мирзаханов разбудил мастера.

— Ваш пропуск?

Мастер явно напуган, но старается казаться спокойным. Из грудного кармана спецовки он вынул серенькие корочки.

— Товарищ Трефилов! Передайте Горемыкину, что я увольняю вас с завода без права работать в оборонной промышленности.

Сказано таким тоном, что вмешательство, я понял, будет бесполезным…

12 ноября. Четверг

После ночной прогулки с директором по заводу болит голова. Но я доволен встречей с ним. Мне удалось высказать в довольно резкой форме недовольство отношением заводского начальства к письмам рабочих и вообще к газете. Назвал факты и имена недоброжелателей. Он обещал мне поддержать редакцию многотиражки специальным приказом. Попросил факты.

Раздумья прервал начальник первого механического цеха Горемыкин. Он в растерянных чувствах и похож на жениха, у которого в день свадьбы умыкнули невесту. Расспросил о ночном визите.

— Андрей Петрович, вы с Мирзахановым были ночью в моем цехе?

— Был, Петр Николаевич.

— Это правда, что он застал Трефилова спящим?

— Точно. Мы подошли к мастеру, он сидит за столом с закрытыми глазами, как заколдованный, и тихо посапывает. Илларион Аветович разбудил его…

— Такое с Трефиловым случилось впервые от переутомления. Он единственный мастер, у которого после нарезки четвертая труба получается годной. У других же только шестая с трудом проходит через контроль военной приемки. Что мне предпринять?…

— Не знаю, вы работали в Москве с Мирзахановым. Вам лучше знать, с какой стороны к нему подступить! Приказ директора — закон. Давайте подождем, возможно, остынет…

Перед концом рабочего дня поехал к Грабину в больницу. Врачи подозревают у него серьезное отравление. Уже сумерки. Василий Гаврилович со второго этажа сошел вниз в полутемную прихожую комнату. Говорил тихо, поблескивая воспаленными глазами:

— На работу я смогу выйти не раньше чем через две недели. Так мне сегодня сказал профессор.

Расспрашивал о ходе работ по изготовлению опытной 122-миллиметровой пушки Ф-25, образец которой нужно было как можно быстрее готовить к испытаниям.

Ф-22 для нас пройденный этап. В пушке многие узлы принципиально новые, в частности, лобовая коробка и верхний станок. Они открывают широкие возможности по сокращению сроков создания артиллерийских систем, повышению их качества и надежности.

Рассказал Василию Гавриловичу о знакомстве с новым директором. Он, слушая, улыбался и, молча покачав головой, заметил:

— Скверно поступил с человеком. Таких специалистов беречь надо. С кем греха не бывает. Ну, ор-ел!

13 ноября. Пятница

Всю дорогу, пока добирался от Грабина домой, не мог отбиться от назойливой мысли: «Надо как-то помочь Трефилову. А вот как?»

Когда ложился спать, вспоминались слова директора. После ночи в цехе, на гребне утренней зори, он, прощаясь, сказал: «Заходите в любое время, если у меня нет кого-нибудь из наркомата. Я всегда готов обсудить с вами любой вопрос. Если нужна помощь, можете смело рассчитывать на меня».

Позвонил Горемыкину и сообщил, что я по делу Трефилова намерен сегодня же пойти к директору. К этому шагу Петр Николаевич отнесся скептически. Все же я позвонил Мирзаханову. Он назначил мне время — конец первой смены.

— Чем могу быть полезен редактору? — встретил меня вопросом Илларион Аветович.

— У меня, товарищ директор, родилась маленькая, но стоящая для газеты идея.

— Слушаю вас.

— Вчера в редакцию приходил товарищ Горемыкин. Его интересовал Трефилов и ваш приказ о его увольнении.

— Мои подчиненные ходят жаловаться в заводскую газету? Это интересно! Даже любопытно, черт возьми! Он должен прежде всего обратиться ко мне! Я наказал человека, но могу принять другое решение.

— Петр Николаевич, видимо, не решился вас беспокоить…

— Что же вы хотите от меня?

— Ваше, Илларион Аветович, согласие на выпуск специального номера газеты, посвященного Трефилову.

— Вот как? Не стахановцем ли вы решили показать его?

— Нет. Он будет выглядеть таким, какой он есть. Я подготовлю небольшую статью. «Час ночи». В ней покажу директора, далее столовую, спящего мастера, приказ об увольнении. В подборку поместим письмо, в котором Трефилов раскаивается в нарушении правил внутреннего распорядка на заводе, и ходатайство Горемыкина к директору о восстановлении мастера на работе. За вами приказ примерно такого содержания: принимая во внимание чистосердечное признание вины мастером и ходатайство начальника цеха, приказываю, в виде исключения, отменить увольнение с завода мастера Трефилова. Разрешаю выдать ему пропуск и выйти на работу с двухмесячным испытательным сроком.

— Согласен. Предварительно покажите весь материал мне.

Мирзаханов тут же снял трубку и позвонил:

— Петр Николаевич! Вызовите Трефилова на работу. О подробностях потом.

Номер газеты с подборкой материалов на коллектив завода произвел сильное и благоприятное впечатление.

5 декабря. Суббота

Чрезвычайный съезд Союза ССР принял новую Конституцию. Съезд поручил ЦИК СССР разработать и утвердить положение о выборах Верховного Совета Союза ССР. Страна торжествует.

В нашей многотиражке в честь новой Конституции замелькали сообщения о рекордах. «Наш ответ на Сталинскую Конституцию» по поручению формовщиков пишет профгруппорг Быков. Бригада рабочих шестисоттонного пресса сообщает о высоких результатах при изготовлении деталей для одного из ленинградских предприятий. Насколько важен этот заказ? Совсем недавно в газете «За ударные темпы» было опубликовано специальное обращение к кузнецам секретаря Ленинградского обкома партии. Комсомолец Быков из первого механического цеха, курсант планерной школы при соседнем заводе имени Орджоникидзе, опубликовал предложение о создании летной школы на нашем заводе и призвал: «Молодежь — на самолеты!» Призыв был созвучен времени и отвечал настроению всего народа…

20 декабря. Воскресенье

После повторного лечения в крайкомовской больнице В. Г. Грабин не проработал и пяти недель, как «скорая» опять его увезла.

К Василию Гавриловичу приехал после работы. Человек тает не по дням, а по часам. Чем болен Грабин? Точного ответа врачи не дают. Теперь у него совсем пропал аппетит, начались надоедливая бессонница и беспричинная потливость. «Нервы! Вот уж эти нервы! Язви их в ребро!» — сказал он мне.

1937 год. 9 января. Суббота

Что нам принесет новый год? Дела на заводе стали поправляться. Из Москвы прибыло около полусотни технологов. Они разрабатывают для Ф-22 технологию, оснащенную приспособлениями и специальным инструментом. На днях у директора шел большой разговор о создании настоящей инструментальной базы. Рабочие механических цехов стали проявлять больше интереса к технике. В цехах штурма планов пока нет. Посмотрим, что будет в конце первого квартала. В январе работали неплохо, и все же небольшой хвостик плана, как и в прежние годы, перенесли на следующий месяц.

Выпуск пушек зримо увеличился. Настроение у заводского коллектива повысилось. Нетерпеливые товарищи с трибуны собраний уже начинают покрикивать: «Знай, мол, наших!» Но если честно: до этого еще очень далеко!

В многотиражке совсем перестали появляться заметки с обязательствами не ломать станки, не портить инструмент. Все это осталось в истории завода горьким воспоминанием. Сейчас больше печатается материалов о передовом опыте.

Совсем юный строгальщик второго механического цеха Ф. А. Шабалов придумал и сам смастерил приспособление, которое позволило ему стабильно перевыполнять сменное задание на строжке проб на 600 процентов. Во втором механическом по-стахановски стали выполнять новые, значительно повышенные нормы фрезеровщики — Муравьев, Горбунов, Сорокин, токари — Кокурин, Шелепов, Розанов, Цыпова. В первом механическом тоже заблистали процентами выработки и заработками токари — Шевлявкова, Галактионова, фрезеровщики — Лебедева, Кирьянова и многие другие. В литейном цехе отличился скоростной плавкой и высоким съемом металла с квадратного метра пода печи сталевар Тукмаков.

Радует то, что рабочие идут в редакцию, как в родной дом, хорошая заводская новость быстро становится достоянием коллектива. Первой об этом сообщала «Молния», за ней — еще подробнее многотиражка.

16 апреля. Пятница

Мы вместе с рабочими корреспондентами идем к Первомаю полные надежд и планов. Недавно вступила в строй заводская, хорошо оборудованная типография. Теперь не придется краснеть за кляксы и слепые строчки в газете.

Для праздничного номера уже подготовлено фотоклише новых зданий средней школы и детских яслей. Среди черных крыш бараков также будет показан четырехэтажный тридцатиквартирный дом, который украсил поселок. Он предвестник недалекого будущего, когда такие дома заменят бараки и времянки.

9 мая. Воскресенье

На партийно-хозяйственном активе встретился с Грабиным. Вместе слушали отчеты главного металлурга Саковича, начальника литейного блока Эфроса и начальника кузнечно-прессового цеха Конопасова. Главная тема — технология получения высококачественных и экономически выгодных заготовок. Литейщики оказались в более выгодном положении, освоив фасонное литье. Кузнецы выглядели бледно. Их поковки, как и раньше, оставались грубыми и тяжеловесными. Конопасову было жарко от ораторов и директора Мирзаханова.

В этот раз Василий Гаврилович не выступал. Не разгаданная врачами болезнь угнетала его. Да он и не хотел повторяться. Его мысли всем хорошо известны из выступлений на многих совещаниях у директора. Он всегда выходил из равновесия, когда узнавал, что казенник или «люлька» пушки не обрабатываются, так как на складе завода не оказалось нормального инструмента. Задерживает подачу специального инструмента инструментальный цех. Почему? Цех вынужден изготавливать сразу несколько деталей прицела для пушки, выделяя для этого лучших специалистов.

Преодолевая недуг, Грабин много работал непосредственно в КБ, координируя работу ведущих конструкторов. Опыт проектирования и практические дела завода все больше и больше убеждали его в необходимости коренным образом изменить отношения между конструкторами и технологами. Но для этого пока нет на заводе ни условий, ни понимания важности этой задачи. И все-таки он упорно стремился объединить усилия конструкторов КБ и отдела главного технолога с целью создания экономичной технологии по обработке верхнего станка Ф-22. Это был первый и робкий шаг к прямому сотрудничеству конструкторов и технологов. До полного осуществления этого замысла при проектировании новых орудий было еще очень далеко — целых четыре года.

После заседания актива по пути домой Василий Гаврилович сказал:

— По договоренности с главным металлургом Саковичем мы готовим чертежи для изготовления некоторых деталей пушек методом горячей штамповки. А потом попробуем применить и холодную штамповку. Это все ново и интересно, сулит выигрыш времени и экономию металла. С нами охотно сотрудничают технологи и рабочие кузницы. Да и Конопасову теперь деваться некуда. Хочет он или не хочет, а новинку поддержать придется. Некоторые штампы уже в металле. В ближайшее время начнем запускать их в работу.

Грабин говорил о штамповке, подчеркивая ее выгодность в механическом производстве. Эта инициатива Василия Гавриловича, как и с фасонным литьем, тоже противостояла устоявшимся представлениям о технологии производства артсистем. Слушая его, я не замечал в его голосе радости. И это было не случайно. В конце беседы он сообщил неожиданную новость. Она-то и была причиной его неважного душевного состояния.

Решается вопрос о возврате Мирзаханова обратно на 8-й артиллерийский завод в подмосковный Калининград.

Только наметился в производстве путь к культурной технологии, как теперь он может оборваться. Новый директор — новые проблемы.

Мы расстались молча. Каждый из нас уносил с собой тяжелые думы.

В течение полугода коллектив завода хорошо узнал Мирзаханова как смелого инженера и крупного организатора. Рабочие полюбили старого большевика за бескорыстную прямоту. Отъезд Иллариона Аветовича для завода был тяжелой утратой.

12 мая. Среда

Новый директор — Григорий Александрович Дунаев — представился партийному комитету. Он такого же невысокого роста, как и Мирзаханов, только весом полегче. На нем, как принято у такого ранга заводского руководителя наркомата вооружения, шерстяная цвета хаки гимнастерка и брюки-галифе с большими крылами. В них он напоминал белоголовую зеленую бабочку. Он порхал по кабинету в новеньких шевровых сапогах. И тихим бесстрастным тенором говорил:

— Я приехал из Брянска. Меня лично просил Климент Ефремович Ворошилов поставить ваш завод на крепкие ноги. Укрепить дисциплину, поднять производительность труда на более высокую ступень. В этом мне должны помочь вы и стахановское движение…

От Дунаева все ждали конкретных предложений. Но их не было. Одни слова. Секретарь парткома Бояркин от имени всех членов парткома поздравил Дунаева с назначением на пост директора нашего завода. Угоднически глядя в его белесые глаза, он своей рабочей рукой схватил его маленькую руку и подобострастно потряс. Нам было сказано: «Вы свободны». Дунаев и Бояркин остались вдвоем. Мы, члены партийного комитета, молча поспешили к рабочим местам. О директоре ни слова.

Из нас никто его не поздравил. И он нам не подал руку. Для нас Григорий Александрович сразу стал недоступным и чужим.

С первого же дня в главной конторе, прежде всего в плановом отделе, началась перестановка людей, как говорится, «из кресла на стул» или «со стула в кресло». В первом механическом вместо Горемыкина, отбывающего вместе с Мирзахановым, начальником назначен бывший начальник планово-распределительного бюро цеха Алексей Дмитриевич Проскурин. Техник по образованию, человек думающий и хорошо знающий возможности цеха, он взвалил на свои плечи большой и ответственный груз.

22 мая. Суббота

Только что начался рабочий день. Из главной конторы доставили синий пакет. Вынул из него плотный лист мелованной бумаги. Читаю. «Распоряжение по заводу». Копия. Редактору «За ударные темпы». «Начальнику заводской типографии, ввиду предстоящих больших работ по печатанию разного рода служебных бланков, отчетных форм, приказываю прекратить печатать заводскую газету. Редактору немедленно начать переговоры о печатании многотиражки в типографии завода «Красное Сормово» или найти другую возможность в городе Горьком». От такого решения Дунаева кого не взорвет.

Не рассчитав своих сил и возможностей, — да у меня и не было другого выбора, как искать защиту в Москве, — об этом невероятном решении директора я написал в «Правду». По своей «деревенской» наивности верил, что все должно быть по совести, по закону…

Прошло восемь дней. В печатании газеты на «Красном Сормове» мне отказали. Обратился в горком партии. С Дунаевым портить отношений никто не хочет. Он ведь директор государственного оборонного завода!

7 июня. Понедельник

Утро. Меня вызвали на срочное заседание парткома. Это заседание было самым коротким за все время моего четырехгодичного бессменного членства в парткоме. Бояркин сказал, что поступило письмо из обкома ВКП(б), присланное из Москвы. Прочитав мою челобитную грамоту в «Правду», он заявил:

— Считаю письмо редактора подрывом авторитета нового директора… Мы тут посовещались и решили снять Худякова с газеты и возложить ее на товарища Савкина. Предлагаю такое решение утвердить!

На сдачу дел дали два дня. В «Правду» писать перестал и думать. Обком ВКП(б) знал что делал! Второй раз напиши, тогда будет еще хуже. Да и чтобы бороться за правду, надо иметь жилье. А у меня его нет. Завтра из заводского дома тебя как миленького выбросят на улицу. Кроме того, нужны деньги, а больше, чем на еду, их у меня никогда не было. Горком направил меня в вечернюю газету «Горьковский рабочий», заведующим отделом писем и жалоб трудящихся…

Ненадолго вернусь назад. Конец рабочего дня, еще сутки действует мой пропуск. Четыре года он открывал мне турникет проходной завода. Иду на конюшню, проститься с Германом. Может так статься, что мы больше никогда не увидимся.

Конюшня. Станок. Выходная дверь с проемом вверху, который упирается Герману в горло. Увидев меня, старый конь зашебутился: стоит, мотает головой, об пол стучит копытами. Вижу, соскучился. Ну! Ну! Ему хочется выскочить из стойла, но не пускает дверь, запертая на железный засов и замок. Подошел к коню поближе. Герман мягкими губами дотронулся до моей щеки. Я убрал накипь со складок у его грустных глаз. К ней лепились золотистые надоедливые мухи. Развернул газету, за которой мы больше четырех лет ездили с ним на «Красное Сормово», вынул из нее ломоть ржаного хлеба и с руки покормил его. Встав к двери спиной, я обнял голову Германа, будто мы перед фотоаппаратом, и замер. Я не говорил ему прощальных слов, он без них чувствовал, что произошло что-то неладное. Раз я не вывожу его из станка и не запрягаю в тарантас, значит уже не имею на это права. Мы посмотрели друг другу в глаза. На миг щекой прислонившись к шее Германа, я пошел от него прочь. Не оборачиваюсь. Не гляжу на друга. Знаю — и ему не легче, чем мне.

14 июня. Понедельник

Первая неделя работы на новом месте.

За это время где я только не побывал. На станкозаводе видел новый фрезерный станок, готовый к отправке на Сталинградский тракторный. Об этом станке-богатыре и его создателях в городской газете моя первая статья. К новому месту привыкаю с трудом. Скучаю о родном заводе. А жить как-то ведь надо. Мой оклад очень маленький, а работать за гонорар, как другие, еще не научился. Одно радует — отношение сотрудников городской газеты. Все ребята доброжелательные и внимательные.

20 июля. Воскресенье

Ходил к больному Грабину домой. Былого разговора не получилось. Оба чувствовали себя неловко. Начало лета, а у нас на душе холодно.

— Василий Гаврилович, что хоть вам говорят врачи?

— Их трудно понять. Изучают анализы, а болезнь определить не могут. Лечат методом «куда кривая вывезет».

В самом деле Грабин выглядел очень плохо, таял на глазах. Любой человек, даже не доктор, скажет, что хуже здоровья не бывает.

29 июля. Понедельник

Приехал из двухнедельного отпуска. Был у родителей. Спешу на работу. Вижу, идет человек. Вроде бы Василий Гаврилович, а вроде бы нет. Да, это он, Грабин. Что такое с ним? Время четверть десятого, а он уже идет с завода. Раньше такого не замечалось.

Молча пожали друг другу руки. Смотрю на Василия Гавриловича и не узнаю его. Веки воспалены, красные. Взгляд блеклый, тревожный. И куда только делось очаровательное излучение серых глаз? Ключицы выпирали, образуя у шеи глубокие впадины. Голос тихий, сиплый.

— Что с вами? — вырвалось у меня.

— Все то же. Врачи и порошки… А теперь случилась куда более худшая неприятность. Вы слыхали? Да-а, вы были в отпуске! Дунаев уволил меня из КБ и завода.

— Что за чепуха?!. Удар нагайкой легче перенести, чем ваше сообщение!

— Позавчера побывал в Москве у наркома. Искал правду. Искал и не нашел! Рухимович даже не выслушал меня до конца… Что ему до Грабина и его планов? Он приказал мне немедленно отправляться на Уралмаш!..

— Это чего ради? А как же работа над пушкой?

— Дунаев недавно сказал: «Вы, Василий Гаврилович, часто и подолгу болеете. Поймите меня по-государственному, в таких случаях завод не собес! Я свою голову заложил за правительственное задание!»

Если человек заболел, это не вина его, а беда! На Урале у Грабина здоровье лучше не станет. Странно. Непонятная и недопустимая глупость.

— Кто же теперь возглавит КБ?

— Уже назначили моего заместителя Костина.

— И он согласился?

— Представьте себе. Не возразил. При Ренне директор спросил: «Павел Иванович! Без Грабина вы справитесь с выпуском серийной пушки Ф-22?» «При вашей поддержке — вполне!»

— Василий Гаврилович! Если посмотреть правде в глаза, Павел Иванович предал вас! Какая же это гнусность!

— Я бы этого не сказал. А то, что он влез не в свой хомут, это факт.

— А как же повернутся дела с 122-миллиметровой гаубицей М-30, о которой идет настойчивый разговор — будто заводу ее придется изготовлять?

— Не знаю. Не знаю… Для меня одно ясно — если это будет, так у Павла Ивановича не хватит характера. Дунаев вряд ли ему чем-нибудь может помочь. Я хорошо знаком с чертежами М-30. Над ними предстоит большая конструкторская работа. До изготовления серии ой как много технологических ступенек! Предвижу, что она незаслуженно потеснит нашу пушку Ф-25. Я старался сделать все возможное, чтобы Красная Армия получила гаубицу легкую и высокого качества. Не получилось.

— Василий Гаврилович, я все же не могу понять одного, как Дунаев посмел поднять на вас руку?

— Так же, как хорошо известный Бояркин, болтающий о партийной демократии и который выставил вас за ворота завода. И вы меня спрашиваете?

Таких, как я, в Горьком пульмановский вагон да шустрая дрезина. А Грабин, как я понимаю, пока один! Все знают, что он, а не кто-либо другой, создал первую советскую дивизионную пушку! У него за нее орден Ленина! Это же надо понимать! Ценить! Нет-нет! Моя голова отказывается соображать, что творится на белом свете.

— Ну, я не стерпел и пожаловался на бюрократа… А вы-то чем разгневали его «светлость»? Вы же с Дунаевым и двух месяцев не проработали?

— Не сошлись характерами. Это точно! Моя прямолинейность ему не по сердцу. Он понял, я не марионетка. И почему бы не воспользоваться случаем и продолжительностью моей болезни?

— Но это же несправедливо. А просто говоря, подлость.

— Как хотите судите, но закон на его стороне… Поди ж ты, как у них все просто и быстро получается. Спрашивается, почему нарком рассудил, что я не могу работать здесь? И почему буду полезен где-то на Урале, в более тяжелых климатических условиях?… Я болен — это правда. Но мое сознание не отказывало. Я готов ползком добираться до работы. Почему, спрашивается, Рухимович против меня?

— Ну и черт с ним!.. Ваш новый нарком, видно, замшелый чиновник. Плюньте вы на него! — сорвалось у меня. — Я б на вашем месте сегодня же отправил телеграмму товарищу Молотову. Он власть над всеми наркомами.

20 июля. Вторник

Неожиданно меня назначили заведующим промышленно-транспортным отделом газеты. Знакомство с фабриками и заводами захлестнуло и закрутило меня. Разработал небольшой план проверки подготовки промышленности и транспорта к зиме.

22 августа. Воскресенье

Давно не встречался с Грабиным. Позвонил Василию Гавриловичу домой. Он только что вернулся с завода. На дачу не поехал, решил немного поработать дома. Он пригласил побывать у него и посмотреть его трехкомнатную квартиру в новом доме.

Василий Гаврилович сам открыл входную дверь. Мы быстро осмотрели все удобства жилья: широкие окна, ванная комната с окном, шкаф в стене, кухня двенадцать метров, просторный кабинет. В нем все было по-прежнему скромно, уютно.

— Давненько мы не виделись. Живем на одной улице, а друг друга навестить нет времени. Плохо отдыхаем и себя не щадим. Ну, молодой человек, рассказывайте, как вам служится на новом месте?

— Понемногу привыкаю. Лучше вы поведайте мне, как себя чувствуете и кто образумил директора? А уж потом и я доложу вам о своих путях-дорогах.

— Мое самочувствие, — неохотно отозвался Грабин, — что можно сказать? Пока удовлетворительное. А вообще хвалиться нечем. Хотя врачи усердны и мой рабочий день стал щадящим, но прежнего здоровья нет…

Помните нашу встречу на улице? Тогда по пути домой я зашел на почту и дополнительно к письму в ЦК послал телеграмму Молотову. Попросил его оставить меня на заводе. Прошел день, другой, миновал и третий. Из Москвы ни звука. Начинаю нервничать. На шестые сутки, в начале рабочего дня совершенно неожиданно за мной пришла машина. Приехали на завод. Вхожу в кабинет директора. Через открытое окно слышен напряженный заводской гул. Он особо ощутим, если ты больше месяца безработный.

Молча поздоровались. Он указал рукой на мягкое кресло около стола и сказал: «Василий Гаврилович! Приказ о вашем отстранении от работы в КБ и увольнении с завода я отменил. Завтра приступайте к исполнению своих обязанностей. До полного выздоровления устанавливаю для вас четырехчасовой рабочий день. Ежедневно будете отдыхать за городом. Мы арендуем для вашей семьи деревянный домик у дома отдыха «Зеленый город». С администрацией здравницы я уже договорился. О питании тоже. В ваше распоряжение выделяю легковую машину с шофером. Снабжение бензином на поездки за город завод полностью берет на себя. Вынужденный прогул, разумеется, мы полностью оплатим…»

Директор на минуту задумался и добавил: «Василий Гаврилович! Ради общего дела, прошу забыть, что произошло между нами! Прошу!»

Я поблагодарил Дунаева за приятную новость и задал ему только один вопрос: «Как вы поступите с Костиным? Вам должно быть очевидно, что мне с ним больше не работать!» «Он завтра выезжает в распоряжение наркомата», — ответил Дунаев.

— На этом мы расстались. Теперь, труженик печати, слушаю вас.

Выслушав мои новости, Василий Гаврилович задумался. Большое или малое дело он всегда обстоятельно обдумывал и только потом высказывал мнение.

— Ваше намерение, — начал он, — показать подготовку заводов к зиме слишком прямолинейно. Хорошо, вы опубликуете кучу статей и заметок корреспондентов. Вы будете выглядеть благопристойно. А что это даст для дела? Предвижу, очень мало или совсем ничего.

Попробуйте привлечь для выступления в городской газете директоров и руководителей служб. Например, с нашего завода начальников: паросиловой котельной — Ашина, электрохозяйства — Лиментуева и жилищно-комунального хозяйства — Жукова. В этом случае газета выиграет дважды. Во-первых, читатель узнает о делах, касающихся интересов всего населения, как говорится, из первых уст. Во-вторых, в случае чего, вам будет с кого спросить. А с кого спросите в январе-феврале, когда в щитовых домах температура опять будет на уровне шестнадцати градусов? Я уж не говорю о бараках. С ваших корреспондентов? С них взятки гладки. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, но я верю, в газете должны выступить те люди, кто имеет власть и деньги!..

— С вашей логикой трудно не согласиться. Спасибо.

— Есть еще одна хорошая новость, о которой вы, наверное, не знаете.

— Буду рад услышать.

— В прошлом году в Сочи, я вроде вам говорил об этом, ко мне обратился сотрудник Главного артиллерийского управления Соркин с предложением спроектировать длинноствольную 76-миллиметровую танковую пушку. Все переговоры, хотя и были очень сложными — закончены. Так вот, мы наконец получили от ГАУ официальный заказ.

Проектом уже вплотную занимается группа конструкторов во главе с Петром Федоровичем Муравьевым. Над пушкой такого же калибра давно и настойчиво работают и наши конкуренты из Ленинграда. Нам особо тяжело — начальство в Главном артиллерийском управлении все же нам не доверяет. Кроме того, мы готовим пушку для среднего танка, а нам обещали прислать легкий танк БТ-7. Габариты боевого отделения этого танка меньше и потребуется большое инженерное искусство, чтобы все сделать так, как нужно.

— Василий Гаврилович, скажите, пожалуйста, какие у танковых пушек особенности и чем они отличаются от колесных?

— О-о! Она, грубо говоря, только стволом схожа с полевой пушкой. А в остальном у нее все должно быть свое. Смотрите, какие требования мы предъявляем к нашей пушке Ф-32? Она должна быть, как дивизионная Ф-22, полуавтоматической, иметь небольшой, строго ограниченный откат ствола и допускать стрельбу при переменных скоростях. У пушки должно быть удобным заряжение, хороший гильзоулавливатель и мощная лобовая защита.

Из стопки карандашей Грабин взял самый толстый двухцветный и показал, как должна вести себя пушка танка во время боя.

— Поняли? — спросил он.

— Понял, да не совсем. Как же танкист будет вести огонь, если танк то летит в яму, то спешит в гору?

— Он будет, конечно, останавливаться. Стрелять с выгодной ему позиции.

— Это плохо. Танк могут подбить.

— Вы правы. Огонь будет вестись и на полном ходу. Но это потребует высокой выучки экипажа. Поражение цели с ходу — сложнейшая техническая задача. На ее решение еще потребуется не один год. И, конечно, она будет решена.

Домой я ушел в приподнятом настроении. Чувствовал себя пусть и далеким, но все же соучастником создания первой мощной советской танковой пушки.

Грабин сегодня меня удивил. Выйдя из его дома на улицу, подумал: «Человек еле на ногах держится. Руки дрожат от слабости, и все же думает о новой технике. Откуда берется такая сила в русском человеке?»

12 сентября. Воскресенье

В окнах бараков скоро вспыхнут огни, в сиреневых сумерках заиграла саратовская гармонь. По улицам и переулкам дальнего барачного городка весенним половодьем разлились чарующие переливы волжских страданий.

Мы с Львом Федоровичем сидим на еще теплой сушине когда-то поверженного весенним ураганом дерева. Курим. К нам подошел повечерять его сын Алексей. Хоровод мимо нас устремился к ручью под пышную ветлу, под которой даже в дождь сухо. Под ней испокон веку собиралась, пела и плясала молодежь. Здесь, у ручья, в деревне с ласковым названием Варя встречались влюбленные, а потом приходили их дети. И так из поколения в поколение…

Гармонист рванул перезвоны и затряс малиновыми мехами. Хоровод аж ахнул — вздохнули плясуны и плясуньи. Пошла в ход кадриль «Соломушка»: за руки, за плечи, за талию. Она всем доступна. У парня трепещет и млеет душа, когда павой плывет на него приглянувшаяся девушка.

Прошло более получаса, как я прочитал Кошелеву очерк «Кузнецы». Нетерпеливо жду, но он молчит, попыхивает самокруткой. Может быть, виденное нами веселье взяло его в плен и ему вспоминалась родная деревня в тверских лесах, за околицей жаркая кузница деда и около нее на лугу вот такой же шумливый цветник молодежи? И Левка Кошелев тогда увидел свою Настеньку, потом подарившую ему пять сыновей и дочь.

— Лев Федорович, что вы мне скажете? Давать о вас в газету рассказ или нет?

— От правды, конечно, не убежишь. Но зачем ворошить, что было со мной при царе? Кому это нужно? Такая жизнь была не только у меня. Подумай еще… Посмотри мастеров на «Красном Сормове». Там есть такие умельцы, их сиянью любая звезда на небе позавидует.

Я понял: убеждать старика бессмысленно. Мы пожали друг другу руки и разошлись.

Еще две недели в домашние часы отдыха я мучился с «Кузнецами». В воскресенье очерк опять понес к Кошелевым.

После чая, за которым я застал большую семью, Лев Федорович и его сын Алексей, тоже кузнец-инженер, слушали новую редакцию очерка.

— А я думал, ты от меня отступился, — равнодушно промолвил старик. — Ну ладно, уж не буду тебя томить. Давай ручку, подпишу твоих «Кузнецов». Тебе ведь тоже надо жить! Но слово держи, сказанное в прошлый раз. Что не обойдешь и кузнецов «Красного Сормова», а то осержусь…

В городской газете «Кузнецы» появились в одном из субботних номеров…

1938 год. 2 апреля. Суббота

По вечерам часто смотрю на серый дом, но света в окнах квартиры Грабина не вижу. Ее хозяева за городом. А надо бы встретиться с Василием Гавриловичем. Проходит второй месяц, как мы перекинулись несколькими фразами в перерыве городского партийного актива. Грабин тогда обрадовал меня:

— По танковой пушке Ф-32 сверх моего ожидания дела идут полным ходом. Танк БТ-7 на днях поступил на наш завод. Теперь КБ занято тем, как лучше использовать габариты башни. Приступили к разработке технической документации. Предстоит 76-миллиметровую пушку вместить в пространство, где раньше стояла «сорокапятка». Мы располагаем вероятными данными о танковом вооружении «потенциального противника». Задача — качественно обогнать его любой затратой наших сил. Мы не имеем права недооценивать реальность.

— А разве есть такая опасность?…

— Есть! Иначе я бы и не говорил.

6 апреля. Среда

Грабин заехал за мной на машине. На ухабах «газик» трясло и подбрасывало. Дом отдыха «Зеленый город». С ним рядом небольшая, в две комнаты, дачка. За окном сплошной ельник. По косогору он плавно скатывался к речушке, в которой после недавнего ледохода озорно и радостно бушевала вода.

После отдыха от тряской дороги, пока хозяйка готовила чай, мы вышли немного подышать смолистым воздухом. Василий Гаврилович не говорил, зачем пригласил меня за город. А я не спрашивал. Он всегда так. Пока не удовлетворит вниманием гостя, никогда не заговорит о своих делах. Он подробно расспросил меня, чем я занят в редакции. Поговорили о международном положении. Оно день ото дня вызывало беспокойство. У людей не меньшую тревогу вызывали непонятные и необъяснимые события внутри страны, особенно аресты многих видных деятелей партии и армии.

На столике гостиной кипит и шипит самоварчик. Весело с ним. Хозяин, повесив на деревянный крюк кожаное пальто, устало сел в плетеное кресло. Не больше часа побродили мы по обсохшим тропинкам, а он, вижу, устал. В комнате уютно и тепло.

Когда мы остались вдвоем, Грабин вздохнул и завозился в кресле, будто желая поудобней вписаться в него, немного погодя он тихо сказал:

— Как бы хотелось не огорчать вас, но я не могу не сказать печальную новость. Я приехал из Москвы с похорон нашей Ф-22. Не удивляйтесь и не возмущайтесь! Как это ни горько, но это уже свершившийся факт…

— Как же это можно? — вырвалось у меня. — Только-только начали отлаживать технологию ее изготовления, и вдруг все прекратить?

— Поначалу я тоже считал, что сдавать Ф-22 в музей рановато. А теперь, когда, пережив боль сердца от неожиданного удара и поразмыслив, убедился, что международное положение скоро может оказаться критическим, понял, что время требует от нас, военных инженеров, резкого усиления творческой мысли.

— Что все-таки случилось? Разве Ф-22, первая дивизионная пушка, уже не годится? Всего два года назад ее хвалили, считали красавицей, а теперь, выходит, она уже старуха? Почему ее век оказался таким коротким?

— Сейчас поймете. В Москве, в аппарате наркомата никто не мог сказать, по какому вопросу меня вызывают к Ворошилову. В Кремль пошел один пешком. Когда я вошел в зал, меня поразило множество военных. Присмотревшись, из присутствующих узнал только Грендаля — председателя артиллерийского комитета ГАУ.

Быстро отыскал Ванникова и поспешил к нему. Но он тоже, как и я, не знал причину совещания Главного военного совета РККА.

Взглядом я встретился и поздоровался с Иваном Абрамовичем Махановым. Помните, в 1935 году он был нашим конкурентом на смотре дивизионной артиллерии? И, как я заметил, он пребывал в хорошем настроении. Но и это не предсказывало мне ничего плохого.

В зал вошли члены Главного военного совета: Ворошилов, Молотов, Сталин, начальник Главного артиллерийского управления Кулик, инспектор артиллерии Воронов. Все шумно встали.

Ворошилов объявил: «Будет рассматриваться вопрос об итогах испытаний 76-миллиметровой дивизионной пушки Кировского завода и принятия ее на вооружение».

Это сообщение ударило меня как обухом топора по голове. «О какой новой дивизионной пушке может идти речь, когда она есть? Наш завод выпускает ее. Может быть, Ворошилов оговорился?» Маршал предоставил слово для доклада неизвестному мне военному инженеру ГАУ. Прикидываю. Кировцы потратили на проектирование и изготовление нового образца не менее восьми месяцев. Выходит, середина 1937 года. Темп очень высокий, но почему об этом никто не сказал? Почему?»…

Вижу, Василий Гаврилович горит, пот бисером покрыл его лицо. Из кармана вельветовой пижамы он вынул платок и крепко зажал его в тощем кулаке. На порозовевшем исхудалом лице проступили желтоватые пятна.

Ни раньше, ни позже я не видел Грабина таким униженным и оскорбленным.

— Вы понимаете, — продолжал он, — дело не в том, что нас обошли ленинградцы. Меня обидело пренебрежение к нашему конструкторскому коллективу. Военные беспричинно игнорируют нас, лишили права соревноваться.

— Получается так, что наше КБ умышленно отстранено от создания новой дивизионной пушки? — не сдерживая себя, заговорил я. — Выходит, Маханову за поражение в тридцать пятом году дали право на реванш без противника?… Странно, не по-советски получается…

— Может быть, сам он тут и ни при чем. Но тот, кто стоит за ним, выходит, намеренно перешагнул мораль и совесть… Это же безнравственно, — подчеркнул Грабин и задумался. Мне показалось, он вновь переживал «удар обухом по голове». Смотрю на него, а помочь ничем не могу.

Придя в себя, Василий Гаврилович продолжил рассказ:

— Докладчик сообщил, что угол возвышения ствола у новой дивизионной пушки 45 градусов. Это уже, думаю, хорошо. Наконец-то и военные похоронили идею «американского универсализма». Но вот что удивило. Закончив сообщение, докладчик сразу же предложил принять ее на вооружение и не сделал ни одного замечания по конструкции орудия. Получается чертовски здорово!

Наступила настороженная тишина. Слова никто не просит. Товарищ Сталин вынул изо рта трубку, провел ею по одному усу, затем по другому, пошел к докладчику. Задал вопрос, который возник у многих: «Скажите, пожалуйста, были ли в пушке обнаружены недостатки и если были, то расскажите о них».

Инженер ГАУ, раскрыв папку и порывшись в ней, не торопясь стал перечислять мелкие и большие дефекты пушки. Их оказалось так много, что по залу прошел шумок возмущения. Чем дальше инженер перечислял замечания и предложения работников полигона, тем яснее становилось, что пушку на вооружение не примут.

Грабин умолк. Встал, прошелся по комнате, посмотрел в окно на непроглядную стену ельника. Я попросил разрешения несколько минут побыть на свежем воздухе. Вышел, закурил…

Удивительно, когда я обратно вошел в комнату, у распахнутого окна стоял другой Грабин. Он был не похож на того, которого я только что оставил. В глазах, воспаленных от бессонницы, которой он страдал с начала болезни, блестела мысль.

— Представляете, — теперь с жаром заговорил Грабин, — я никак не мог смириться с оскорблением своего коллектива и решил включиться в борьбу с Махановым. За четыре года наше КБ прошло серьезную школу. Мы подросли и окрепли. Мне как конструктору стало ясно, что на устранение недостатков в пушке кировцам потребуется времени не меньше, чем на разработку проекта и создание нового образца. За этот срок мы можем по тем же тактико-техническим требованиям создать свою новую дивизионную пушку. Но одного желания мало. Надо еще получить разрешение. А кто его может дать? Кулик? Воронов? Они не скрывают антипатии к нашему КБ. Разрешение, думаю, может дать только Ворошилов. Он председатель Главного военного совета. Написал ему записку с просьбой предоставить мне слово.

Начались выступления. Ораторы прямо и откровенно, со знанием дела заявляли: «Новой дивизионной пушки нет. Орудие несовершенное и, можно сказать, сырое». Не было выступления, которое бы заканчивалось предложением: «Пушку кировцев принять на вооружение». Меня обрадовал Грендаль. Обратив внимание на несколько крупных недостатков в конструкции пушки Маханова, он закончил выступление словами: «Дивизионная пушка должна быть мощной, весом не более тысячи трехсот килограммов. Она должна быть значительно мощнее «трехдюймовки» и большей маневренности — огневой и на марше». Грендаль вдохновил меня. Такой точки зрения придерживались и мы.

Встал с места и пошел к столу. Записку положил перед Ворошиловым. Он посмотрел отчужденно, будто видел меня впервые. В то время, когда принималась на вооружение Ф-22 и обсуждался вопрос о награждении орденами конструкторов нашего КБ, я весил девяносто шесть килограммов, а теперь же на тридцать меньше.

Долгим показалось ожидание. Но вот и моя очередь наступила. Я не успел сказать и нескольких слов, как поднялся Сталин. Вытянув руку в мою сторону и ни к кому не обращаясь, сказал: «Разве это Грабин?». Я молчу. Сталин подошел ко мне: «Что с ним? Его не узнать!»

В своем кратком выступлении я попросил у Ворошилова разрешить вступить с кировцами в соревнование. Заверил его: «Наш коллектив за время доработки ленинградцами своего оружия сумеет создать новую дивизионную пушку».

Главный военный совет прекратил обсуждение и принял решение, обязывающее кировцев доработать пушку и испытать. Маршал объявил совещание закрытым и ни слова не сказал о моей просьбе. «Значит, не разрешил», — заключил я. «Вот и продолжили конструкторский род Ф-22, — подумалось мне. — Неужели это конец нашим мечтам и планам?!»

Зал постепенно пустел. Смириться? Ни за что! Решил еще раз обратиться к Ворошилову, думаю: «пан или пропал». Как на грех, к нему подошел Сталин. Что делать? Подойти или нет? «Семь бед — один ответ!» — окончательно решил: «Пойду!» Вдруг Сталин обернулся ко мне: «Товарищ Грабин, вы не уходите, сейчас мы будем решать вопрос о вас…» Меня обдало жаром.

Когда все люди вышли из зала, он спросил Ворошилова: «Почему вы не разрешили Грабину заняться новой пушкой?» «Пушку Маханова требуется только доработать, а Грабину нужно начинать с нуля: проектирование, изготовление и испытание опытного образца». Сталин не удовлетворился ответом. «Давайте Грабину разрешим. Может быть, успеет». «Хорошо, — согласился маршал, — занимайтесь, Грабин, только не опоздайте. Хотя я сомневаюсь…» Поблагодарив Сталина и Ворошилова за доверие, стал прощаться. «Нет, вы не уходите, — опять остановил меня Сталин. — Сейчас займемся вами… Климент Ефремович, Грабина нужно обязательно лечить. От прежнего Грабина ничего не осталось, видите, как он изможден. В таком состоянии ему бы лечиться, а он напросился на такую тяжелую работу. Надо лечить его, и немедленно». Сталин под крышкой стола нажал кнопку. Вошел его помощник Поскребышев. Он сказал ему: «Нужно заняться лечением Грабина… И немедленно!»

Я пытался возразить. Но Сталин не стал меня слушать. «Скажите, у вас есть помощник?» — спросил он меня. «Есть», — ответил я. «Так пусть он создает пушку, а вы лечитесь». Остаток дня и всю ночь я находился в необъяснимом состоянии. К утру немного успокоился. Боль обиды сменилась чувством обновления и надежды. Мне больше ни о чем не думалось, как о новой дивизионной пушке. Я решил не мудрствовать, а коренным образом перепроектировать и усовершенствовать Ф-22. Теперь в моем воображении наша старушка все ярче и ярче стала вырисовываться в новом качестве. И я, как никто другой, знаю ее сильные и слабые стороны. Конструкция требует значительной переработки, прежде всего технологического улучшения многих деталей, даже узлов. Нужно будет сократить металлоемкость и вес будущего орудия. Причем все эти доработки не в коем разе не должны уменьшить заданной пушке мощности и скорострельности. Решил воплотить идею, которую вынашивал давно: разместить противооткатные устройства не только под стволом, как делалось на всех орудиях, но и над стволом. Это позволяло привести к нулю динамическое плечо и уменьшить силу, действующую на лафет, что позволяло сократить его вес.

На другой день мне пора ехать в Горький, но утром я попал в руки врачей. Каждый спрашивает, на что жалуюсь. Отвечаю: слабость. Все врачи, даже невропатолог, на опросном листе записали «совершенно здоров». Что же получается? У меня нет сил, а я здоров? Вот, думаю, посоветуются и скажут: «Гражданин Грабин, вы симулировать изволите?» От такого конфуза меня избавил профессор-эндокринолог Шерешевский. «Вам, батенька, — сказал он, — нужна, и немедленно, хирургическая операция. У вас ненормальная щитовидная железа». «Нет, — ответил я профессору, — мне сейчас не до операции. Давайте отложим ее до более спокойных дней». «Вы очень рискуете, Василий Гаврилович!» «Но я не могу!» «При первом ухудшении самочувствия, — заметил профессор, — немедленно приезжайте в нашу клинику»… Когда сел в поезд, мне почему-то стало легче дышать, и я впервые хорошо поел.

— Василий Гаврилович! Сколько времени вам потребуется на разработку новой технической документации на пушку?

— По моим подсчетам, месяца три-четыре. На создание опытного образца столько же. Еще месяц на заводские испытания. Мы кировцев догоним, я в этом не сомневаюсь.

Побывав часа два дома, я собрал КБ на техническое совещание. Пришли все. «Товарищи! Я пригласил вас, чтобы обсудить вопросы нашей дальнейшей работы. Пушка Ф-22 устарела и, возможно, скоро будет снята с производства. Единственное чем могу порадовать — нам разрешено проектировать новую дивизионную пушку». Коротко рассказав о Главном военном совете РККА, я умолк. В зале тоже никто не проронил слова. Этой минутой молчания, хотели того или не хотели, мы почтили память нашей «желтенькой». Я вынул из кармана два тетрадочных листка бумаги с примерным общим видом и схемой новой пушки. Они пошли по рукам. Затем зачитал ее тактико-технические данные и предложил всем высказаться… Некоторые выступали по два раза, даже по нескольку раз. Техническое совещание заняло полных два дня. Оно одобрило мои предложения по новой дивизионной 76-миллиметровой пушке. Присвоили ей индекс Ф-22 УСВ, то есть усовершенствованная.

В конце недели попросил директора Мирзаханова принять меня. Разговор состоялся большой. Он подробно интересовался всеми деталями происшедшего в Москве. Илларион Аветович — человек сугубо партийный. Он не стал кивать на наркомат, как делал Дунаев, и своей властью одобрил план наших действий. Очень хорошо, что его теперь вновь назначили на постоянную работу на наш завод.

— Василий Гаврилович! А что теперь будет с танковой пушкой Ф-32? — поинтересовался я.

— Надо действовать по формуле «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Ее разработку будем продолжать с не меньшим упорством. Иначе нельзя, мы и с этим орудием крепко завязаны с «кировцами». Наш спор может решить только высокое качество той и другой пушки. Нам успех может быть гарантирован в том случае, если всю работу поведем по-новому. Директор мне санкционировал на время разработки чертежей конструкции Ф-22 УСВ привлекать технологов. Это значительно сократит время на проектные работы и позволит получить детали нужной технологичности. Кроме того, это поможет в более короткие сроки создать технологию для серии. Надеюсь, я, кажется, повторяюсь, в перспективе нам удастся полностью преодолеть разобщенность конструкторов и технологов. В создании Ф-22 УСВ мы применим унификацию: используем более 50 процентов деталей и даже узлов серийной пушки. Потому она чем-то и будет похожей на свою прародительницу.

— Василий Гаврилович, не вызовет ли нарекания оппонентов столь широкая унификация?

— Разве это важно? Главное — унификация позволяет сократить сроки проектирования орудия и запуска его в серийное производство, сокращает существенно расходы на производство. Унифицирование в проектировании пушек многое обещает… У нас все работы уже распределены по исполнителям. Компоновку пушки я возложил на молодого конструктора Володю Норкина. Почему я так решил? Человек он способный. Главное, над ним не довлеет штамп старых подходов к проектированию.

Смотрю на Грабина и радуюсь его дерзости и окрыленности. Страшно подумать, руководитель провинциального КБ, тяжело больной, а бросил вызов Маханову и его прославленному КБ завода на Неве. Что-то теперь будет?!

30 июля. Суббота

Попытка встретиться с Василием Гавриловичем не увенчалась успехом. Главный конструктор на испытаниях танковой пушки Ф-32. Я ее еще не видел.

1 сентября. Четверг

На день моего рождения Василий Гаврилович, хотя и обещал, но не смог прийти — уехал в Ленинград, досадно.

26 октября. Среда

Василий Гаврилович на заводских испытаниях Ф-22 УСВ.

31 октября. Понедельник

Телефонистка с заводского коммутатора, убедившись, что я именно тот человек, который нужен, деловито сказала:

— Сейчас с вами будут говорить. Слышу в трубке басок с хрипотцой.

— Слушаю вас, товарищ Мирзаханов.

— А-а, узнали?! Так вот, дружище, ежели вы не перестали быть патриотом своего завода, прошу приехать ко мне эдак часов в восемь вечера.

— Очень рад буду видеть вас, Илларион Аветович.

— Договорились, за вами придет машина.

К Мирзаханову на заводе пристало уважительное прозвище «Хозяин». Рабочие были рады его возвращению. Они полюбили его за равную требовательность к самому себе и к людям, за верность слову, которое он всегда выполнял. Чистоту на рабочих местах, порядок на заводе и в рабочем поселке связывали с его именем. От него не ускользало и плохое настроение у рабочего. Подходил к токарю или сверловщику, дружески здоровался. После разговора ему было нетрудно понять причины маеты с приспособлением или нелады с мастером. Виновник плохого инструмента или мастер, не оказавший рабочему помощь, непременно будут призваны к порядку или наказаны. Простое замечание директора, к кому бы оно ни относилось, действовало отрезвляюще. Он и хороших производственников, подлинных стахановцев, знал лучше профсоюзников и ни оставлял без внимания. Директор все хотел знать и все лично видеть!

Илларион Аветович встретил меня доброй улыбкой. В его кабинете полумрак. На столе настольная лампа. В главной конторе пусто, тихо. Заводской гул, ровный и бархатный, подобно контрабасу, без помех врывался в кабинет. Родные и близкие мне звуки, щемящая сердце радость.

— Я пригласил вас поговорить о сталеваре Данилове, — сказал директор, поудобнее усаживаясь в кресло. — Он у нас самый молодой стахановец! Из сталеваров никто больше него не берет стали с квадратного метра пода печи. И цикл варки металла у него самый короткий. Желательно, чтобы об этом знали не только мы, но и весь город. Работает он в смене мастера Тунакова.

— Степана Михайловича я хорошо помню. В свое время о сталеваре мы не раз писали в многотиражке.

— Теперь он мастер. Возможно, вы помните и сталевара Александра Акимовича Кирюхина?

— Акимыча? Помню! Как его не помнить!.. Его каждый на заводе знает.

Мне сразу вспомнились его пушистые, как ковыль, прокуренные усы, светлые с хитринкой глаза и покоряющая, с прищуром, улыбка.

— Теперь нет больше Акимыча, — сказал Мирзаханов.

— Недавно досрочно проводили его на отдых.

— Что с ним случилось?

— Сердце!.. Спасибо Акимычу. Он вырастил себе хорошую смену.

— Илларион Аветович! Скажите, как идут дела у Грабина?

— А вы разве не знаете? Позавчера его прямо с полигона на автомашине отправили в Москву. Его упрямство могло привести к непоправимому. Сегодня звонили из клиники: операция прошла успешно, удалена часть щитовидной железы. Самочувствие Василия Гавриловича удовлетворительное.

— А испытания Ф-22 УСВ закончены?

— По первой программе завода испытана лично Грабиным. Пушка на пятьдесят процентов состоит из деталей своей предшественницы Ф-22, которая успешно идет у нас в производстве. Внедрение фасонного литья, горячей и холодной штамповки деталей значительно ускоряет производство пушек. В ближайшее время мы начнем изготовление четырехорудийной батареи Ф-22 УСВ для больших войсковых испытаний…

Вместе с директором зашли в мартеновский цех. Разговор с молодым сталеваром состоялся короткий. Мы договорились встретиться в выходной день у него дома.

Мирзаханов разрешил мне зайти в опытный цех, где находилась пушка Ф-22 УСВ. Внешне новая 76-мм дивизионная пушка выглядела громоздкой.

— Вы видите, — заметил Владимир Иванович Розанов, — В ней нет той элегантности, что присуща Ф-22. Зато она на сто пятьдесят килограммов легче ее. Конструкция Ф-22 УСВ — новое слово в артиллерии. Она более технологична и обещает быть более маневренной в бою. Ее сектор обстрела полностью отвечает современным требованиям борьбы с танковыми и механизированными войсками.

1939 год. 25 февраля. Суббота

Настроение гиблое. День ото дня в редакции утверждается мысль: «Горьковский рабочий» скоро закроют. Нет бумаги. Этому трудно не поверить. Пришла почта. Розовый пакет. Открываю. Вынимаю — приглашение на спектакль «Человек с ружьем» и пропуск в ресторан «Интурист». Удивление так велико, что трудно передать словами. Приглашаются поименно — я и моя жена. Догадался — это дело рук Иллариона Аветовича Мирзаханова.

В назначенный час пришла легковая машина. С непривычным ощущением поехали в город. Драматический театр. Здесь все для нас ново. Много знакомых заводчан. Вот медленно раздвигается тяжелый занавес из штофного шелка с расцветкой ржаных колосьев. На сцену к столу, накрытому красной материей, вышли столичные гости, партийное и заводское руководство. Люди в зале зашевелились, зашушукались. На трибуну поднялся нарком вооружения Борис Львович Ванников и огласил Указ Президиума Верховного Совета СССР. В нем говорилось, что за успешное выполнение задания партии и правительства наш завод награждается орденом Ленина.

Дивизионная пушка образца 1936 года не только открыла перспективу молодому заводу, но окончательно определила профиль его основной продукции, принесла ему славу и почет.

Надо было быть участником этого собрания, чтобы ощутить и понять силу людской радости. Заводчане аплодировали до боли в ладонях. А когда зачитали второй Указ о награждении небывало большой в городе Горьком группы рабочих и инженеров орденами и медалями, аплодисменты с новой силой раздались в стенах с золоченной лепниной театра.

После спектакля я отыскал в ресторане первого заместителя начальника КБ Розанова и спросил его:

— Владимир Иванович, вы послали Василию Гавриловичу поздравление с награждением его орденом Красной Звезды?

— Нет. Телеграмму Грабину пошлет новый директор завода.

28 мая. Воскресенье

Уже обсохли поля. Высоко над Волгой стоит солнышко. Цветут сады, зеленеют луга. Приехал на вокзал встретить Грабина. Нас оказалось пять человек. Конструкторы П. Ф. Муравьев, К. К. Ренне, В. Д. Мещанинов и секретарь партийной организации КБ Иван Андреевич Горшков.

Василий Гаврилович с женой и сыном прямо с вокзала уехал на дачу в «Зеленый город». Выглядел он хорошо, поправился. Много шутил.

Вскоре он приехал в поселок, и мы наговорились вдоволь. Василий Гаврилович радовался тому, что КБ и завод выполнили данное им Сталину и Ворошилову обещание. Вместе с ленинградской соперницей И. А. Маханова пушка Ф-22 УСВ готовится к войсковым испытаниям.

В ближайшие недели боевая работа на полигоне скажет: «Кто есть кто?»

11 июня. Воскресенье

Утром позвонил Грабин и просил прийти к нему на квартиру.

Василий Гаврилович встретил меня по-домашнему в пижаме. Строгий и сосредоточенный…

— Что-нибудь случилось? — спрашиваю с ходу.

— Пока нет. Поведение Розанова на войсковых испытаниях Ф-22 УСВ настораживает меня. Только под сильным давлением он согласился на применение в затворе «отжимов». Надо было ехать на полигон самому. Но главный врач заводской поликлиники решительно запретил. Мне нельзя долго быть на солнце.

— «Отжимы»… Василий Гаврилович, что это такое?

— Это устройства, которые помогают надежно выбрасывать из каморы отстрелянную гильзу. У меня на них особые надежды. Владимир же Иванович относится к ним с недоверием. Спор с Розановым о целесообразности применения «отжимов» для меня как конструктора принципиальный. «Отжимы» исключают заклинивание гильзы в камере ствола после выстрела. Раньше на испытаниях Ф-22 были случаи заклинивания. Это лишало пушку абсолютной надежности в бою, что недопустимо.

— Неужели Владимир Иванович этого не понимает?

— Как угодно судите… При наличии «отжимов» в затворе нельзя пушку заряжать резким броском снаряда в камору. Получается заминка. Я наказывал Розанову обязательно армейскую артиллерийскую прислугу обучить правилам заряжения нашей пушки. Он прислал сообщение с испытаний: «Пушки и техническая документация прибыли в полной исправности. Комиссия уже на полигоне. Идет формирование войсковой части для обслуживания наших пушек. Материалы изучаются. Пушки Кировского завода тоже на испытания прибыли… При заряжении наших УСВ артиллерийский расчет нервничает. Прошу разрешить снять «отжимы» со всех четырех орудий».

Я послал телеграмму: «Снимать «отжимы» не разрешаю… прошу этот вопрос обсудить в бригаде. Ее решение немедленно сообщить мне. Категорически настаиваю на обучении артиллерийского расчета приемам заряжения».

На войсковой полигон пришлось дополнительно послать Якова Афанасьевича Белова и Ивана Кузьмича Семина. Я просил их сообщить мне впечатления о работе пушек и складывающуюся атмосферу на испытаниях.

Не успел пережить одну неприятность, навалилась другая. Розанов сообщает: «Во время первой обкатки батареи одну пушку на быстром ходу перевернули и проволокли несколько метров. Полностью смят прицел, сломан кронштейн прицела, маховик привода. Председатель комиссии решил остановить испытания до получения нового орудия. Добились разрешения за ночь отремонтировать ее силами нашей бригады слесарей. Если Мигунов не успеет к утру произвести ремонт пушки, то что делать?» Послал телеграмму Розанову: «Верю Мигунову!»

А вот что сообщил Семин: «Розанов настойчиво требовал снять «отжимы» со всех четырех пушек, но бригада воспротивилась этому решительным образом». Вот так-то! А Мигунов молодец. К утру все исправили.

— Что же получается? Выходит, дисциплины в КБ нет?

— Не знаю, не знаю… А то, что у Владимира Ивановича упрямства хоть отбавляй — это очевидный факт. У него чертовски тяжелый характер!

Василий Гаврилович всегда искал во мне собеседника, когда ему было очень тяжело.

14 июля. Пятница

Месяц с небольшим прошло после встречи с Грабиным. Ничто не предвещало мне каких-либо перемен. Ездил по заводам, писал в «Горьковский рабочий». Опубликовал очерк «Сталевар» о бывшем деревенском мальчишке Данилове. Неожиданно вызвали к секретарю горкома ВКП(б) по кадрам Александру Федоровичу Отвагину. Он просто сказал:

— Завтра выходи на работу в горком. Бюро опросом решило назначить тебя инструктором моего отдела. Будешь курировать партийные организации оборонных заводов № 12 «Красное Сормово», № 92 «Новое Сормово» и № 21 им. Орджоникидзе.

После недельного пребывания на заводе «Красное Сормово» написал справку для секретаря по кадрам. Отвагин доволен. Попросил у него разрешения поехать на родной завод «Новое Сормово».

20 июля. Четверг

Мне повезло — попал на расширенное заседание технического совета КБ. С отчетом о работе бригады на войсковых испытаниях Ф-22 УСВ выступил Яков Афанасьевич Белов. Он рассказал, что решительность и смекалка Ивана Степановича Мигунова спасли положение. За ночь удалось отремонтировать пушку в артмастерской на полигоне. С полной отдачей сил работали все слесари: Саратовцев, Лавров, Тарасов. Они быстро выполняли каждое указание бригадира. Наутро пушка с новым прицелом встала в строй.

На первом этапе больших стрельб армейские расчеты показали блестящее умение заряжать орудия. Пустые гильзы со звоном летели на бетонный пол. При таком зрелище сердце замирало от восторга. Правда, было два заклинивания гильзы, но комиссия на это не обратила внимания, потому что огонь велся снарядами с повторными (старыми) гильзами. Часть снарядов были выпуска 1915–1916 годов. Металл гильз почти полностью потерял пластические свойства. После выстрела гильза из каморы извлекалась с огромными усилиями.

У кировцев дело со стрельбой не получилось, часто заклинивало гильзу. Только на первом этапе это было до сорока раз. Армейскому расчету приходилось разряжать пушку с дула с помощью разрядника.

Маханову показалось, что для Ф-22 УСВ снаряды поданы более высокого качества. Свое недовольство он резко высказал комиссии. Маршал Кулик приказал батареи поменять местами, но это Маханову не помогло. Его пушки на середине испытаний одна за другой стали выходить из строя, а наши продолжали стрельбу безотказно. Выручили «отжимы». За четыре часа артподготовки каждое орудие сделало 600 выстрелов, и было только два случая заклинивания.

Главный конструктор сказал:

— Сейчас вдаваться в частности испытаний Ф-22 УСВ не будем. Главное — они прошли успешно. Теперь о другом. Вчера Петр Федорович Муравьев сообщил из Ленинграда, что на Кировском заводе наша пушка Ф-32 для вооружения танка КВ-1 идет в серийном производстве полным ходом. Выходит, мы успешно сдали второй экзамен — теперь по новой танковой артиллерии. Но радоваться пока рано.

Я послал в Москву свои соображения: тяжелые танки вооружать пушками калибром как минимум в 85 миллиметров, а в перспективе 107 и 122 миллиметров. Ответа до сих пор нет. Инициативные подготовительные работы по проектированию этих танковых пушек ввиду отсутствия согласия арткома прекращаем.

Мне стало известно, что одному КБ поручено спешно создать пушку для среднего танка. Ни в ГАУ, ни в АБТУ я не нашел доброжелательного отношения. Мне просто сказали, что пушка для среднего танка уже заказана и никакой другой не требуется. Я принял решение, — продолжил Грабин, — для среднего танка спроектировать в инициативном порядке танковую пушку большей мощности, чем наша Ф-32 для танка КВ.

Калибр новой пушки — 76-мм, начальная скорость снаряда семьсот десять метров в секунду. Убежден, что наш риск оправдан. Конструктивно-технологическую разработку поручаю инженерам-конструкторам Муравьеву и Липпинг.

Так началась жизнь инициативной танковой пушки, которая получила индекс Ф-34. У нее оказались сложная судьба, много недоброжелателей, но мощность и надежность грабинского орудия помогла преодолеть все препятствия. Именно этой пушкой стали вооружать средний танк Т-34, который в годы Великой Отечественной войны на поле боя не имел себе равных.

6 сентября. Четверг

Как тревожно на душе. По радио сообщили скупые подробности стремительного продвижения немецких войск в Польше. Англия и Франция объявили войну Германии. Непомерный аппетит Гитлера растет: захвачены Австрия и Чехословакия, а теперь его танковые лавины сметают слабые польские части. Кто же остановит фашистов?

1940 год. 20 мая. Понедельник

Конец весны, а теплынь июльская. Хорошо бы теперь побродить по берегам Волги. Знаю: на черемухе без устали жужжат пчелы и черноспинные шмели. На сухих пригорках, словно горящие угли, густо набросаны цветы одуванчика. А еще лучше бы пройтись по речному горячему песку и полежать в пойменной траве.

После праздника Первомая вновь побывал на подопечных предприятиях. Пружина производства на военных заводах всюду закручена до предела. «Давай! давай!» и «надо» — слова, которые чаще всего слышны и в цехах, и от руководства.

С утра получил задание поехать на родной 92-й завод, где пройдет внеочередное заседание партийного комитета, на котором состоится знакомство с новым директором. Потом зайти к Грабину, узнать, как идут дела для справки секретарю обкома М. И. Родионову.

А. П. Кошелев представил членам партийного комитета нового директора. Спокойно поднялся высокий, с выразительными карими глазами, красивый человек. Одернув гимнастерку цвета хаки, кавказец ладонью пригладил черные кудри и слегка гортанно заговорил;

— Меня зовут Амо Сергеевич, фамилия Елян. Инженер-технолог по холодной обработке металла. Исполнял разные должности на патронном заводе. В последнее время был директором. Наркомом вооружения направлен на ваш завод. Обещать конкретно могу одно: уделять внимание артиллерийскому производству… За два дня моего знакомства с оборудованием механических цехов, с их руководителями, особенно после беседы с главным технологом Гордеевым и начальником КБ Грабиным, я пришел к убеждению, что мы можем добиться успехов в работе только при одном условии — не будем довольствоваться тем, что достигнуто, и позаботимся о перспективе… Я в ближайшее время попытаюсь удовлетворить просьбу Главного конструктора — расширить цех опытного производства и пополнить его новым оборудованием.

Вот и все! Что касается горячих цехов, то здесь для меня многое пока не ясно. К предстоящему партийно-хозяйственному активу постараюсь подготовить соображения и по этим подразделениям завода.

Василия Гавриловича я отыскал в опытном цехе.

— Вот эту противотанковую пушку мы сделали в честь шестидесятилетия со дня рождения Маршала Советского Союза Ворошилова. На лафет Ф-22 УСВ наложили 57-миллиметровый ствол. Задача: получение опытным путем подтверждения расчетных характеристик нового ствола. Об этом я более подробно расскажу вам немного позже. А вот это образец 122-миллиметровой пушки гаубицы Ф-25. А вот это…

— У вас тут целая ярмарка новых пушек.

— Ярмарка? Она тогда хороша, когда есть покупатель. А если его нет? Тогда ярмарка превращается в музей.

— А где же танк с новой длинноствольной пушкой?

— Из-за этого ствола идет большой спор. Большое военное начальство против нашего орудия.

— Почему?

— Известно, что мощность пушки одного и того же калибра зависит от длины ствола. Они же говорят, что-де во время хода по бугристой местности или при преодолении препятствий танк будет дулом зачерпывать землю, что при стрельбе чревато разрывом ствола… Образец новой 76-миллиметровой пушки Ф-34 мы установили в БТ-7. На это у нас ушло всего четыре месяца от начала проектирования. Машину предъявили военным для полигонных испытаний. Они прошли успешно. А потом по решению Главного бронетанкового управления опытный танк отправили на финский фронт… До нас доходили хорошие вести. «Наш» танк очень эффективно расстреливал бетонные надолбы, давая свободный проход военной технике. Война уже закончилась, а мы не можем даже найти место, где находится первый образец Ф-34. Невнимание к ней людей, ответственных за вооружение среднего танка, объясняется просто. Они еще раньше предопределили для него пушку Л-11 Кировского завода. И тем не менее я агитирую нового директора начать валовый выпуск Ф-34. Риск? Большой, но стоящий. Наконец-то Москва разрешила нам связаться с танковым КБ и провести компоновку пушки с танком Т-34. Туда выезжали Муравьев и Ласман. Конструкторы-танкисты и сам главный конструктор Александр Александрович Морозов их приняли сверх ожиданий хорошо. После беглого просмотра чертежей Ф-34 они стали нашими союзниками. Пушка без труда вписалась в башню танка Т-34. Да Л-11 и не может быть соперницей Ф-34. У нее меньше мощность и в конструкции имеется недостаток противооткатных устройств. Уверен, ее забракуют. И кроме нашей пушки в танк Т-34 военным ставить будет нечего.

— Все же, Василий Гаврилович! При всем при том у вас большие успехи.

— Э! Успехи! Успехи! — воскликнул Грабин и, задумавшись, глубоко вздохнул… — Я не жалуюсь, но не обидно ли нам? Мы спроектировали 122-миллиметровую пушку Ф-25. Испытали. А заводу уже приказали изготовлять такую же пушку другого КБ. На устранение недостатков ее конструкции и доработку пришлось переключить большинство конструкторов нашего КБ. А исправлять чужое — дело тяжелое. Была возможность отказаться. Но мы не стали. Нашлись бы люди, которые увидели бы «саботаж Грабина» ради своей пушки! Хотя наша на семьсот килограмм легче и лучше по всем показателям. Однако замечу — худа без добра не бывает. Конструктивная схема Ф-25 принципиально новая и многообещающая. Но давайте оставим в покое пушки.

— Что вы можете сказать о новом директоре?

— Поживем — увидим. Во всяком случае, первая беседа с ним внушает оптимизм. А что нового у вас в горкоме?

— Наше руководство проявляет большой интерес к вашим работам. Мне предстоит подготовить справку.

— Знаете что, — остановил меня Василий Гаврилович, — пожалуйста, обязательно доложите о примененном в порядке эксперимента методе параллельной работы конструкторов и технологов. При проектировании танковой пушки Ф-34 мы получили огромные выгоды — выигрыш во времени и качестве конструкции, а также и в сроках разработки чертежей и изготовлении опытного образца. Этот метод перспективен не только для артзаводов. Вон сколько наговорил. Приходите к нам почаще.

28 октября. Понедельник

Жду не дождусь врачебного обхода. Наконец-то. Заведующая отделением разрешила мне спуститься на первый этаж к телефону. Позвонил в КБ.

— Грабин слушает.

— Василий Гаврилович, от чистого сердца, со всей душевной теплотой поздравляю с присвоением звания Героя Социалистического Труда! Искренне рад!

— Спасибо. Вы лучше скажите — как ваши дела? Когда вас ждать из больницы?

— Неважно с легкими, но хуже всего с последствием дизентерии.

— Поправляйтесь, скоро увидимся, к сожалению, на завтра вызывают в столицу.

17 декабря. Вторник

Второй день в дороге. Еду лечиться в Ессентуки. В Ростове-на-Дону, из газеты «Известия» узнал, что Василию Гавриловичу Грабину присвоено воинское звание генерал-майора технических войск.

1941 год. 9 февраля. Воскресенье

Василий Гаврилович пригласил меня на стакан чая. Прошли на кухню. Там было теплее. Гарбин после перенесенной операции нуждался в более высокой температуре, чем была в комнатах квартиры. Хозяин в генеральской форме, но на ногах домашние тапочки. Все равно впечатляет.

— Василий Гаврилович, как вас встретили заводчане в форме генерала?

— Еще не надевал. Боюсь, как бы люди не сочли такой шик за демонстрацию. Жду подходящего момента.

Генерал переоделся в домашний костюм и пригласил к столу. Подняли тосты за успехи и обмыли генеральское звание, и разговор пошел по прежнему руслу — о заводе и пушках. И опять с присказкой: «С ними надо спешить!!!»

— Если честно смотреть на международную обстановку, — заговорил генерал, — война стоит уже у порога. Договор с Германией о ненападении, говорю прямо — фикция! Он и той и другой стороне нужен для выигрыша времени. Нам нужен позарез. Помните, я вам показывал 57-миллиметровую пушку — ствол, наложенный на лафет Ф-22 УСВ?… Мы от этой пушки шагнули к новому орудию — мощной противотанковой 57-миллиметровой пушке ЗИС-2. В нее заложена схема нашей Ф-25, которая не пошла в серию. У нее особый по своей форме верхний станок, ничем не похожая на УСВ лобовая коробка. По мощности орудие будет превосходить в четыре раза нынешнюю «сорокапятку». Она экономична по расходу металла и других материалов. Вот ее некоторые расчетные данные: начальная скорость снаряда 1000 метров в секунду, вес бронебойного снаряда три килограмма, скорострельность 20–25 выстрелов в минуту. На дистанции в 1000 метров ЗИС-2 при угле встречи снаряда 30 градусов будет пробивать броню толщиной в 90 миллиметров, а подкалиберным снарядом — 105 миллиметров. На дистанции 500 метров эти цифры составляют 100 и 145 миллиметров соответственно.

По моим данным, противотанковой пушкой такой мощи не располагает ни одна армия в мире, вот только бы успеть довести ее до ума.

— Значит, опять «с ними надо спешить»? — заметил я. Грабин улыбнулся и сказал:

— Когда нарком вооружения Ванников выделил необходимые средства, то приказал немедленно приступить к реализации проекта КБ. Получается почти по нашей присказке.

1 марта. Суббота

На третий день после очередного выхода из больницы и появления на работе в горкоме меня пригласили на военно-медицинскую аттестационную комиссию. Мои товарищи после аттестации получили воинское звание — старший политрук. Ввиду тяжелой болезни в аттестации мне категорически отказали. Попросил горком сделать мне перевод на завод «Новое Сормово», который стал родным.

21 марта. Пятница

Своей бедой не хотел огорчать Василия Гавриловича и отягощать нашу дружбу. Пошел в партийный комитет. Новый секретарь и парторг ЦК ВКП(б) Алексей Дмитриевич Проскурин принял сразу. Как-никак, знаем друг друга около семи лет. Конечно, прежде всего разговорились о производстве и его былых трудностях. Вспомнили станколомов и крошителей инструмента, злостных прогульщиков, горьких пьяниц и прощелыг. Все это давно забыто и травой поросло. Больше всех для становления завода и наведения порядка сделал И. А. Мирзаханов. Кто-кто, а Проскурин об этом хорошо знал, работая при нем после П. Н. Горемыкина начальником первого механического цеха.

Подумав немного, Алексей Дмитриевич сочувственно сказал:

— Не печалься. Завод наш большущий. По твоему здоровью подыщем подходящее место. Погуляй с часик, а я тут кое с кем посовещаюсь.

Неожиданно в кабинет вошел Грабин. На нем празднично и ладно сидела генеральская форма. На груди звезда Героя. Василий Гаврилович спросил заинтересованно:

— По каким к нам делам, Андрей Петрович? Может быть, и в КБ заглянете?

За меня ответил Проскурин. Василий Гаврилович удивился и, немного подумав, попросил направить меня в распоряжение КБ.

Грабин заходил к Поскурину по поводу жалобы рабочих первого цеха на оплату труда. Василий Гаврилович убежденно сказал: — Рабочим надо платить больше. Тот, кто дает больше продукции, тот и должен больше получать. Другое решение будет обидным. Наша обязанность — помогать рабочему увеличивать выработку.

Идем в КБ. Молчим. Василий Гаврилович даже намеком не упрекнул меня в том, что я обратился за помощью к Проскурину, а не к нему.

Кабинет главного конструктора находился в бытовке нового опытного цеха. В нем все ново и солидно. Стены от плинтусов паркетного пола до половины стены отделаны фанерой из кавказского бука. Два стола — один поменьше, другой, раза в три больше, для заседаний технического совета. Они обтянуты зеленым сукном и обиты деревянной рейкой. Три широких окна смотрят на юг. На рабочем столе настольная лампа в виде грибка под зеленым стеклянным колпаком, деревянный стаканчик с заточенными карандашами. У входа вешалка из никелированных прутьев на металлической вертушке.

Грабин показал комнату отдыха. В ней два мягких кресла, сейф и кульман.

— Видите, теперь мы живем не то, что раньше, — просторно, тепло и светло.

Сошли на первый этаж. Прошли в опытный цех. У глухой стены, как в музее, одна к одной опытные пушки.

— Вот эта 57-миллиметровая противотанковая пушка, — сказал Грабин, — на лафете Ф-22 УСВ. А вот она же на своем собственном лафете. Конструкторы зовут ее «балериной».

Конструкторское бюро показалось мне огромным, а опытный цех КБ — большим цехом среднего механического завода.

Грабин предложил мне на выбор три должности. Я решил остановиться на самом близком мне деле. Это сбор и обобщение материалов по передовому опыту скоростного проектирования. Через неделю представил план лекций ведущих конструкторов для молодых специалистов, который генерал утвердил. Готовясь к проведению лекций, я занялся глубоким изучением комплексного плана-графика уже завершенных проектных работ по Ф-34. Исполнение графика контролировал особый сектор КБ, подчиненный лично Грабину. В этом подразделении работало семь человек, которых возглавляла инженер Клавдия Васильевна Алферова. В ее сравнительно большой комнате висели бумажные полотнища, покрывшие три глухие стены. Они все были испещрены прямоугольниками: красные означали движение деталей пушек, зеленые — технологию, синие — приспособлений, фиолетовые — специального инструмента. При внимательном ознакомлении вся эта красочная мозаика, показывающая выполнение плана по изготовлению серии Ф-34, оказалась с недостатками. По данным цветного графика, чертежи на приспособления, сданные в архив, оказались аннулированными. Много возникло вопросов и по технологиям — не понять, сколько специальных и сколько типовых.

Вспомнил книгу о том, как в одной судостроительной фирме Америки организовано комплексное планирование корабля от начала разработки чертежей до сдачи его заказчику. Почему бы не сделать так же, но применительно к нашим условиям? Написал записку о коренной перестройке работы данного сектора и предложил метод графического комплексно-сетевого планирования от выпуска рабочего чертежа до сдачи изделия заказчику. Главное — метод делал возможным ежедневный точный учет выполнения сроков по всей цепочке производства. Грабину предложения понравились, и он предложил мне возглавить 12-й подотдел.

Буквально через неделю, как только график подписал главный конструктор, мы с бухгалтерской точностью повели учет исполнения. По всем работам получилась своеобразная фотография, которая оказала высокое организующее действие.

28 марта. Пятница

В этот день Елян после долгих колебаний принял рискованное решение — подписал приказ о создании отдела Главного конструктора (ОГК), в который вошли сотрудники КБ и техотдела. Рискованный потому, что его решение нарушало утвержденную общегосударственную схему заводоуправления. Пошел он на этот шаг по настойчивому требованию Грабина, который упорно добивался объединения конструкторов и технологов в единой заводской структуре.

Василий Гаврилович доказал директору, что участия технологов на добровольных началах в процессе конструирования элементов пушек уже недостаточно. Необходимо перейти к обязательной, совместной, одновременной и параллельной работе конструкторов и технологов над созданием орудий.

Предложенную структуру ОГК Елян утвердил без каких-либо замечаний, назначив Грабина начальником. Он взвалил на свои плечи конструкторские и технологические обязанности по внедрению новых высокопроизводительных технологий в производство от разработки всех чертежей и технической документации до конечного результата — сдачи пушек заказчику. ОГК становился штабом, возглавляющим всю подготовку производства.

Место первого заместителя ОГК занял Д. И. Шеффер. В его подчинении подотдел корректировки чертежей валового производства, все сектора технологов в механических цехах.

Вторым заместителем стал бывший главный технолог — Ананий Федорович Гордеев, Ему подчинены подотдел конструкторов по разработке приспособлений — начальник Лычев Григорий Дмитриевич; подотдел конструкторов по проектированию специального инструмента — начальник Борис Александрович Маринин.

Место третьего заместителя занял Петр Михайлович Назаров. Ему подчинены все подотделы, разрабатывающие технологии по каждой группе орудия. В его ведении планирование и размещение оборудования.

Отдел главного конструктора совершенно по-новому начал организовывать подготовку всего производства пушек. Впервые на заводе по-научному стали подходить к технологии производства. И технолог перестал быть рабом оборудования.

30 марта. Понедельник

По давней журналистской дружбе ко мне обратился с просьбой известный в Горьком автор исторических повестей писатель Валентин Иванович Костылев. Он хотел получить у В. Г. Грабина согласие на посвящение ему первой книги романа «Иван Грозный». Доложил генералу. Василий Гаврилович предложил организовать громкую читку глав из рукописи романа по выбору автора.

6 апреля. Воскресенье

К концу рабочего дня на машине Грабина я доставил Валентина Ивановича в ОГК. Желающих послушать автора известной повести «Питирим» набралось человек сорок.

Конструкторы и технологи тепло встретили небольшого сухощавого старичка. Взглянув на всех быстрыми глазками, он извинился за то, что, сняв с головы шляпу, остался в черной татарской шапочке.

— Голова зябнет… Кто поверит?!. Принесите, пожалуйста, стаканчик воды, — сказал он.

— Может быть, хотите боржоми?

— Нет-нет, стакан волжской…

Валентин Иванович выбрал небольшой отрывок о стрельбах из новых пушек Андрея Чохова и начал читать:

«Великий князь Московский и всея Руси Иван Васильевич, в основном завершивший объединение русских земель вокруг Москвы, готовился к войне с Ливонским орденом…» Голос тихий и проникновенный. В нем слышался говор заволжских скитских людей. Он временами дребезжал, напоминая расколотое стекло в лесной сторожке под напором осеннего ветра.

«…Среди поля одна на другую сложены глыбы льда; рядом несколько бревенчатых домов, набитых землею; вдали наподобие людей чучела».

— Эта искусственная крепость предназначалась для испытаний мощи пушек, отлитых Чоховым и его сотоварищами, — пояснил писатель.

«…Грузно, шумно тянутся воза с громадными ящиками. В них каменные, железные и свинцовые ядра, прозванные иные «соловьями», иные «девками», иные «воинами»… Зелейные бочки в татарских арбах с сеном…

… И когда начали прибывать бояре из уездов со своими воинами на «огневую потеху» и, особенно тогда, когда гости и городской торговый народ и простой люд увидели движение по Москве артиллерии от Пушечного двора до окраины за рекой, все, кто мог зреть, высыпали на улицы…

…Осадные большие пушки на длинных колесницах, запряженные десятками лошадей, покачивались на широких лотках… Орудий много и полевых и полковых: двойные пушки (с двумя жерлами), крупные василиски и гаковицы, чеканенные молитвами, гауфницы, они же дробовки, на них чеканка — «Иван Васильевич — царь всея Руси», и широкодульные мортиры. На телегах более мелкие орудия, среднекалиберные пищали, прозванные «змейками», малокалиберные короткие фальконеты. Около них пушкари с железными вилами — подставками…

Сигнал к стрельбе. Поднялась суматоха. Замелькали длинные фитили. Люди торопливо носили к пушкам ядра… Первый залп вышел не совсем ладен. Ядра перелетели через лед. Второй залп раздробил в мелкие куски четыре громадные льдины».

После, когда роман «Иван Грозный» появился в печати, мы прочитали на первом листе посвящение: «Дорогому Василию Гавриловичу Грабину и всем советским пушечного и оружейного дела мастерам посвящаю — Автор».

Глава третья Шедевр конструкторской мысли

Срочное задание Сталина. — «Конструктор — папа, технолог — мама». — Танковая пушка создана за 38 дней. — Артиллерийские мастера высочайшего класса. — Зачем лишняя головная боль? — Какая прелесть обычная гречневая каша. — Маршал Кулик: «Ваши пушки не нужны». — Трудная судьба «незаконнорожденной». — Пренебрегая секретностью. — «Понимаете ли, кому дали обещание?!» — Довоенный выпуск превзойден в 5,5 раза. — Немой укор. — Орудия в Кремле. — Программа «Рациональная технология».

7 апреля. Понедельник

Резкий телефонный звонок. За окном еще темно. Кто бы это мог быть?

— Слушаю…

— Горшков…

— Доброе утро Иван Андреевич! Что-нибудь случилось?

— Видимо… Василий Гаврилович с поезда проехал прямо на завод. Он позвонил с вокзала и попросил до начала работы минут на тридцать собрать членов партийного бюро и руководящий состав. Прошу не опаздывать.

Положение дел в ОГК и на заводе никак не могу связать со звонком Горшкова. Чего ради тревожиться? Танковая пушка в производстве идет полным ходом. Скоро пойдет и ЗИС-2. График по ним выполняется. Конструкторы Муравьев и Ласман вчера из Харькова привезли радостные вести. Изготовители средних танков Т-34 от наших пушек в восторге! Главный конструктор Т-34 А. А. Морозов при первом же разговоре с ними сказал: «Передайте товарищу Грабину большое спасибо. Ваша Ф-34 подошла как нельзя лучше… О такой пушке мы раньше только мечтали». После этого можно ли желать лучшего? И наконец, скоростное проектирование! Параллельная разработка чертежей и технологии конструкторами и технологами! Этот почин Грабина выдвинул наш завод в передовые предприятия Наркомата вооружения. Осуществилась давняя мечта Василия Гавриловича о создании мощного отдела Главного конструктора. Нет такого на других заводах в нашем наркомате, возможно, нет и в стране! Перед работниками ОГК открылись новые горизонты проявления творческих возможностей.

Чего бы ему в таком случае так торопиться и беспокоиться? С дороги и сразу на завод! Даже домой не заехал.

В Ленинград Василия Гавриловича проводили в хорошем настроении. Он уезжал на техническую конференцию. Так что же случилось?

Все прояснилось на расширенном заседании партбюро. Грабин сообщил о неожиданном заказе на 107-миллиметровую пушку для тяжелого танка и рассказал, как принималось это решение.

— Товарищи! Вы все хорошо знаете, моя поездка в Ленинград была вызвана участием в технической конференции главных конструкторов и технологов нашего наркомата. 3 апреля, во второй половине дня, ее открыл директор института по переподготовке кадров наркомата вооружения Григорий Дмитриевич Загоскин. Мне было предоставлено слово для доклада: «Скоростное проектирование и освоение машин». Не прошло и половины отпущенного времени, как вдруг в актовом зале появился незнакомый человек, который подошел к кафедре и сообщил: «Вас просит к телефону Москва. Одевайтесь и поедемте со мной. Машина у подъезда». Председатель объявил часовой перерыв.

Смольный. Кабинет первого секретаря обкома. В телефонной трубке слышу голос Поскребышева: «С вами будет говорить товарищ Сталин…» Поздоровавшись, Иосиф Виссарионович спросил: «Можно ли в тяжелый танк поставить мощную 107-миллиметровую пушку?» «Можно», — ответил я. «Вы уверены?» «Да, товарищ Сталин». «Это очень важно, товарищ Грабин. До тех пор пока мы не вооружим тяжелый танк такой пушкой, чувствовать себя спокойно мы не можем. Задачу нужно решать как можно быстрее. Этого требует международная обстановка. Скажите, не смогли бы вы быть завтра в Москве? Вы нам здесь очень нужны!»

Вернувшись на конференцию, я закончил доклад и извинился, что в обсуждении участия принять не могу — срочно вызывает Москва.

Секретарь ЦК Жданов 4 апреля для обсуждения поручения товарища Сталина пригласил Федоренко — начальника Главного автобронетанкового управления Красной Армии, Котина — главного конструктора танка KB, Казакова и Зальцмана — директоров заводов, изготовляющих танки. Нашей «пятерке» предстояло подготовить проект постановления ЦК и СНК, в котором указывались для производства основные исходные данные танка и пушки.

На совещании шла речь о вооружении нового тяжелого танка KB более мощным орудием, чем наша 76-миллиметровая пушка Ф-32. Танкисты считали, что ее мощности достаточно для нового тяжелого танка. Такого же мнения придерживалось и управление Федоренко. Мы, как вы знаете раньше, предлагали новые танковые пушки калибра 85 и 107 миллиметров, а Главное артиллерийское управление молча отклонило наши предложения. Досадно за упущенное время. И вот теперь Андрей Александрович Жданов, открывая дискуссию по этому вопросу, сказал: «Фашистская Германия разгуливает на Западе. Не исключено, что в ближайшее время она нападет на нас. Немцы работают над толстобронными танками с мощным вооружением…»

Танкистов, как и раньше, смущала ничем не оправданная и застарелая мысль, что длинный ствол мощной пушки будет серьезной помехой танку во время хода по пересеченной местности и он может стволом зачерпнуть грунт.

На другой день споры обострились до предела. Танкисты считали, что для тяжелого танка важны не столько пушка, сколько броня и маневр. Я не выдержал и сказал: «Танк — повозка для пушки». Возмущенные коллеги ушли к Жданову и доложили ему о взглядах Грабина на роль танка. В рабочую комнату, из которой мы не выходили два дня, здесь и питались, пришел Жданов. Он сказал спорщикам: «Грабин прав». Споры прекратились. Танкистам волей-неволей пришлось согласиться на совместную с нами работу.

Котин — главный конструктор тяжелого танка, над которым он уже давно работает, обещал правительству дать новую машину к первому выстрелу из нашей пушки. Приведу окончательный разговор по этому вопросу. Он выглядел примерно так: «Когда будет танк?» — обратился к Котину Жданов. «Как только Грабин даст пушку, танк будет готов». Товарищи, я заверил секретаря ЦК Жданова от вашего имени и всего коллектива завода: 107-миллиметровая танковая пушка будет готова за 45 дней!.. Это у моих оппонентов, даже у Андрея Александровича, вызвало улыбку и удивление. Я еще раз подтвердил срок, и его записали в проект постановления… Любой артиллерийский специалист скажет, что этот срок не реальный, но только не из нашего ОГК. Мы имеем уже солидный опыт скоростного проектирования. Учитывая международную обстановку, мы должны выполнить задание партии и правительства.

Я верю в вас, товарищи и друзья! Сегодня начнет действовать штаб, который разработает комплексный план. Прошу утвердить штаб в составе: Грабин, Шеффер, Ренне, Назаров, Гордеев и начальник 12-го подотдела Худяков. Отсчет времени на проектирование и создание опытного образца танковой пушки ЗИС-6 будем считать с 7 апреля 1941 года.

…Апрельский день совсем склонился к вечеру. Под окнами копировальной комнаты ветер нещадно гнет и треплет голые сучья молодого тополя. Если не этой ночью, так завтра днем тронется на Волге лед. И тогда тепло на несколько дней вытеснит холод. На берегу реки в шубках и пальто будут топтаться толпы людей. Перед ними, как живые, кувыркаясь и налезая друг на друга, поплывут льдины. Бывает, они несут на себе зимние шалашики рыбаков, деревенские баньки…

Подоспело мое время. Принес Грабину результаты выполнения плана серийного производства Ф-34 за сутки. Теперь это моя забота. Контроль и учет — трудное, но интересное дело. Сводку выполнения графика «остряки» уже успели прозвать «штаб-картой». Грабин просмотрел ее и предложил пройти с ним в опытный цех.

— Дел срочных больше некуда, а меня тянет посмотреть на ЗИС-3. Из нее сделаны первые три выстрела. Говорят, у матери каждый ребенок любимый. А у конструктора? Что бы ни делал, а мои мысли все возвращаются к «дивизионке»…

У выхода из цеха стояло орудие, которое мне показалось знакомым. Я признался генералу, что вижу готовый образец впервые, но нахожу много сходства с пушкой ЗИС-2.

— И не удивительно, — ответил он. — На легкий и прочный лафет ЗИС-2, достоинства которого подтвердили многочисленные испытания и учения в войсках, мы наложили ствол от УСВ с прекрасной баллистикой. На конец ствола установили дульный тормоз, который при выстреле замедляет откат орудия и уменьшает ударную нагрузку на лафет А это позволяет, в свою очередь, делать орудие более легким по весу. Многие другие конструктивные новинки также преследуют цель — уменьшить вес пушки, сделать ее более маневренной на поле боя.

Рабочие, не обращая на нас внимания, чистили орудие после стрельбы и первой обкатки. На конце ее ствола была насадка в виде молочного бидончика, с отверстиями «Это тормоз», — догадался я.

Василий Гаврилович внимательно осмотрел лафет и всю пушку. Он тут же спросил подошедшего начальника подотдела испытаний И. А. Горшкова, когда он произведет обмеры всех деталей и представит отчет об их состоянии.

— Вот так мы и живем, — сказал Василий Гаврилович поглаживая ствол новой пушки. — Нам с этой «голубкой» еще много придется повозиться.

— Почему вы так плохо о ней думаете?

— Почему? Видите, как ее скособочило, хотя это исправимо. Главное в другом. Не забывайте, она, как и бабушка — «незаконнорожденная», у таких детей всегда тяжелая судьба. Это я уже очень хорошо знаю.

8 апреля. Вторник

Наш генерал так развернул дело, как мог только он. Это была первая в полном смысле слова параллельная работа конструкторов и технологов над проектом нового орудия. Контроль за выполнением графика был возложен на 12-и подотдел. Новый проект вобрал в себя 33 % деталей горячей и холодной штамповки. Предусматривалось широкое применение и стального литья, деталей и узлов от других пушек, которые на практике показали высокое качество. Все это в перспективе значительно сокращало изготовление опытного образца и серийных орудий. Плодотворное конструирование пушки по комплексному плану-графику стало возможным только при параллельном совмещенном методе работы конструкторов, технологов и производственников.

Полная ликвидация последовательного многоступенчатого метода проектирования и постановки пушек на производство с применением оперативного сетевого планирования создала благоприятные условия для действия всех подразделений предприятия. Даже снабженцы заранее могли получить в ОГК точный перечень марок и профилей сталей и других материалов на единицу изделия. Это очень важно и для финансистов предприятия. Учетные данные 12-го подотдела ОГК, особенно по затратам машинного времени и ручного труда на отдельную деталь пушки, ускорили работу планового отдела завода. Всем работникам завода скоростной метод работы конструкторов и технологов на практике показал, что ничто не может быть так важно во взаимоотношениях между людьми, как правильный и точный учет их работы! Он создал благоприятную обстановку в подотделах ОГК и цехах, обогатил атмосферу завода своеобразным живительным кислородом доброжелательства и взаимопомощи.

22 апреля. Вторник

Генерал, вопреки установленному им времени для доклада — семнадцать часов, пригласил меня утром. После просмотра результатов работы ОГК и опытного цеха за сутки, возвратив штаб-карту, сказал:

— Звонил Елян. Просил прислать вас к нему, наверное, хочет познакомиться. Вы же с ним еще ни разу не сталкивались? Он — власть!

Секретарь доложила директору о моем прибытии. Вошел в кабинет. Амо Сергеевич сидел за столом, который был мал, и ноги хозяина выпирали за лицевую линию.

— Проходите, садитесь, — сказал начальственно, указывая на стул.

Сел. Жду. Амо Сергеевич, дожевав мандарин, ногтем большого пальца разрезал наклейку коробки «Казбека», взял папиросу, чиркнул спичкой и закурил.

— Рассказывай, как тебе работается у нас? — наконец-то заговорил Амо Сергеевич, обращаясь на «ты».

— Спасибо! Завод я знаю. Многих людей тоже. К работе начинаю привыкать.

— Хорошо, что так. Я хочу лично убедиться в правильности данных в сводках, которые ты подписываешь. Скажи, можно ли им верить?

— Можно, товарищ директор.

— По сводке старший технолог Антонов на ствол пушки ЗИС-6 сдал все материалы по технологии в синьке на второй день готовности чертежа на сам ствол. Что-то у вас в ОГК, я смотрю, все очень быстро получается. Я понимаю, «скоростной метод, параллельная работа…», но как может технолог отставать от конструктора лишь на одни сутки? Это уж слишком!

— Амо Сергеевич, про Антонова Василий Гаврилович сказал: «Чудо-человек!»

— Может быть, так оно и есть. Но в ОГК все работы смежники заканчивают с небольшим просветом. Это верно?

— Наш учет выполнения графика по пушке ЗИС-6, как и по другим системам — Ф-34 и ЗИС-2, предельно точный. Готов нести за него любую ответственность!

— Расскажи, только покороче, как готовится сводка.

— Если коротко — учет выполнения графика ведем ежедневно. В него входит: разработка рабочих чертежей изделия, разработка технологии, проектирование приспособлений и специального инструмента, заказ их, контроль за изготовлением и далее учет освоения инструментария работниками ОГК в механических цехах по всей технологии. Сводку за прошедший день подаем вам и главному конструктору ежедневно к семнадцати часам.

— Хочу верить, что сводка будет отражать только правду, какой бы она ни была. Понятно? Ты свободен.

О разговоре с Амо Сергеевичем тотчас же рассказал Грабину. Он выслушал с большим вниманием. Но ничего не сказал и, повернувшись, стал смотреть в окно. На лице блуждала лукавая улыбка.

— Из пушки ЗИС-6, по нашим расчетам будет дан первый выстрел не 15-го, как планировалось по графику, а 14-го мая. Задачу такой сложности и такого объема, как проектирование ЗИС-6 с расчетом немедленной организации ее серийного производства, мы еще никогда не ставили перед собой. Мне неизвестны факты подобного опыта ни в отечественном машиностроении, ни в практике зарубежной промышленности. Здесь решающую роль сыграли организационно-технические мероприятия и новый психологический настрой конструкторов и технологов. Это важнейшее завоевание скоростного метода проектирования. Да и наше производство разве сравнимо с тем, каким оно было три-четыре года назад?

— Никакого сравнения. Это видно по работе над Ф-34, ЗИС-6 и ЗИС-2. На заводе значительно возросла техническая и технологическая культура, особенно с переходом на скоростной метод. Однако полностью исключить штурмовщину не удалось. Мне думается, что технологам следует досконально изучить возможности оборудования, сделать точный расчет времени прохождения детали по всей цепочке от станка к станку… Они должны знать, где и почему задерживается обработка «люльки», казенника, цилиндров и т. д. Это же очевидно, что без знания оборудования невозможно исключить в производстве заторы. Убежден, что сборщики должны получать детали не с тележки механического цеха из рук изготовителя, а со склада.

— Мы к такому порядку сдачи деталей на сборку со склада скоро обязательно придем, — прервал меня Грабин. — К этому добавлю — детали должны быть непременно взаимозаменяемыми.

28 апреля. Понедельник

В просторной комнате, на стене в золоченой раме висел большой портрет. Технологи, рассматривая его, хвалили отдельческого фотографа Василия Георгиевича Морозова за хорошую работу. Надо же! С фотографии на пропуске сделать портрет Степана Федоровича Антонова. Выглядит как живой! А внизу надпись: «Слава С. Ф. Антонову, совершившему подвиг при разработке технологии ствола танковой пушки».

Виновник события стоял в стороне, смущенный от горячих поздравлений и всеобщего внимания.

— Ну хватит, хватит. Пойду к нашему генералу, — говорит он, нахмурив кустистые брови. Спрятав свои сдвоенные очки во внутренний карман рабочей куртки, Антонов направился к Грабину. С некоторых пор Василия Гавриловича конструкторы и технологи между собой зовут «наш генерал». Так повелось и среди рабочих.

— Василий Гаврилович, прикажите снять мой портрет! В стенгазете ваша благодарность. И довольно. Хватит меня хвалить… Так-то у любого человека настроение может испортиться.

И все же фотография Степана Федоровича долго красовалась в отделе Главного конструктора. Эти поощрения свидетельствовали о самой высокой оценке Грабиным возросшей роли технологов на заводе.

Следует подчеркнуть, что при старом ступенчатом методе технологи всегда оказывались в проигрышном положении. Их потери времени в соревновании с конструкторами и производственниками всегда были неизбежными. Их трудности не понимались и понимать их никто не хотел. Часто без должного основания технологов обвиняли не только в медлительности, но и во всех грехах завода. Никто всерьез не считался с расходом их времени на разные согласования и развязки с конструкторами спорных мест в чертежах. Эти противоречия нередко бывали очень тяжелыми, даже болезненными. Они требовали личного вмешательства главного технолога и главного конструктора. Дирекция же, как правило, крайне редко вникала в эти неувязки. Она прежде всего была озабочена выполнением производственной программы. Боясь попасть впросак, главный инженер, не дожидаясь нужной технологии, шел на изготовление отдельных деталей и даже узлов пушек по временной технологии с малопроизводительным инструментом и по временным нормам. Все это порождало в цехах тяжелейшие «узкие места» и «штурмы». И когда руководители завода начинали объяснять высокому начальству причины срыва работы цехов и другие беды завода, то, не утруждая себя долго, обрушивали весь гнев на технологов. Они обвиняли их в присущих и не присущих грехах. На хозяйственных активах часто втаптывались в грязь честь и достоинство технологов.

Теперь это полностью исключалось. С первых же дней работы в одном отделе устранялись возможные неувязки и недомолвки между конструктором и технологом. Технолог вел конструкцию детали узла от первой ее линии, нанесенной конструктором на ватмане. Вопросы технологичности конструкции, ее прочности, малой металлоемкости всегда были в поле их зрения и решались совместно. Деловые отношения между ними часто перерастали в личную дружбу. В конкретных случаях дискуссий между конструктором и технологом арбитром становился главный конструктор. Поэтому не случайно в период работы над ЗИС-6 в ОГК родилась крылатая, полная глубокого смысла поговорка: «Конструктор — папа, технолог — мама!»

29 апреля. Вторник

Степан Федорович о статье о нем в первомайский номер стенгазеты и слушать не хотел. Подключил Горшкова. Кого же иначе? Он дал мне поручение.

В комнате технологов просторно. Стол Антонова в углу. Сверхурочников мало, мы им не мешали.

— Степан Федорович, с чего начнем наш разговор?

— С чего хотите! Мне как-то неудобно. Какой я инженер-технолог, да еще старший? Я старый рабочий, волжанин. Из бывших крестьян. Но, если говорить по совести, нет дела, с которым бы не совладал. Дай мне инструмент и немного подумать: хоть из дерева, хоть из стали все смастерю. На заводе нет станка, на котором бы я не смог работать и соревноваться!..

— Откуда у вас такое, Степан Федорович?

— Это у меня с детства. Да всего и не расскажешь. На это нам с вами и целой ночи не хватит.

— Степан Федорович, пожалуйста, расскажите мне что-нибудь из своей жизни. Конечно, что пожелаете.

— Тогда слушайте, коль охота. Мне было двенадцать лет. Жил я с матерью в деревне. Отец столярил в Сормове на судостроительной верфи — мебель делал для пассажирских пароходов. Приедет, бывало, на недельку домой. У матери нас было шесть ртов. Мне, как старшему, то стамеску подарит, то рубанок привезет. И покажет, как ими пользоваться. Стал я проситься в город. А он: «Ты, сынок, подумал, на кого мамку с ребятишками оставим? А кто весной землю вспашет, картошку в огороде посадит? А летом сена корове накосит? На страдную пору нас теперь не отпускают… Ты без меня в семье из мужиков самый старший и за все в ответе».

В японскую войну отец заболел и пристроил меня на судоверфь учеником токаря по дереву. А сам с чахоткой вернулся домой доживать век. В германскую войну я перевелся в механический точить снаряды. Нужда заставила читать чертежи. Освоил. Стал в них свободно разбираться.

В гражданскую делал «трехдюймовки». Так вот и пошел по пушечному делу.

Закурили по маленькой. Степан Федорович попыхивает цигаркой. Молчит. Ушел в себя. Его седая голова давно уже много волос растеряла — лысеет каждодневно. Глаза хотя и внимательные, но нет в них остроты взгляда. Степану Федоровичу теперь 61 год…

Начальник подотдела Петр Иванович Иванов как-то к слову про него сказал:

— Ушлый старик!.. Представьте себе, не гармонист, а сделал баян, да такой, что в праздники в Сормовском дворце культуры рабочие под него пляшут. Он что угодно может сделать. Зайдите в его квартиру. Все — от стола до стульев, от дверных ручек до шпингалетов в оконных рамах — дело его рук. Кстати, он неплохой фотограф.

14 мая. Среда

На общем собрании коллектива ОГК Грабин сообщил о готовности опытного образца пушки ЗИС-6 и подчеркнул, что она создана не за 45, а за 38 дней. Поздравляя коллектив с успехом, он отметил теплым словом конструкторов и технологов, еще раз подчеркнул большие перспективы скоростного проектирования и неожиданно высказал очень важную мысль:

— Всем, особенно молодым, необходимо помнить одну из важнейших традиций — уважительное отношение к рабочим. Наши токари и слесари опытного цеха — Иван Степанович Мигунов, Петр Дмитриевич Ионов, Михаил Дмитриевич Тулупов, Николай Федорович Крючков, Дмитрий Иванович Румянцев, Иван Степанович Воронин и многие другие, да и начальник цеха Николай Евграфович Антипин — артиллерийские мастера высочайшего класса. Работая вместе с инженерами над первыми образцами, они приобрели конструкторско-технологическое мышление. Они профессора своего дела. И тот, кто этого не поймет и не будет прислушиваться к их, как правило, очень дельным замечаниям по работе, тот обеднит себя как специалист и унизит профессиональное достоинство.

У Василия Гавриловича было прекрасное настроение. Наконец-то на заводе многие, главным образом рабочие, разобрались в самой сути скоростного проектирования и поняли его важность. Скептики-маловеры были вынуждены скрываться под личиной наигранной доброжелательности. На заводе были люди, распространявшие разные домыслы, а то и сплетни. Некоторые из них открыто говорили: «Грабин генерал и герой, всех и вся подминает под себя. На других заводах города конструкторы сами по себе, технологи тоже. А он согнал их в один двор! Вот и командует…»

Действительно, разговоров было много. Даже соратники, глубоко уважавшие его, недоумевали: «Зачем ему лишняя головная боль?» Широкое признание, незыблемый авторитет, почет — все есть. Хочется больше власти? Нет и нет! Грабина природа наградила уникальными талантами, неуемной энергией и упорством в достижении цели. Он вырос на идеологии Октября, был настоящим коммунистом, и дело, его работа стали главным смыслом жизни. Тщеславие и карьеризм были чужды ему. Именно ради общего блага Василий Гаврилович смело брал на свои плечи огромную ответственность, не заботясь о личном благополучии. Нельзя забывать, что в то время обвинение во вредительстве злопыхатели и завистники могли сфабриковать за любую конструкторскую неудачу, даже за упорство в отстаивании взглядов в такой секретной сфере, как производство артиллерийских систем. Понимал ли Грабин эту опасность? Понимал и знал, что никакие заслуги не спасут. Аресты некоторых видных деятелей оборонной промышленности, трагическая судьба маршала М. Н. Тухачевского заставляли многих задуматься и поступать осторожно ради личной безопасности, перестраховываться.

15 мая. Четверг

Вечер. Отдел Главного конструктора опустел больше чем наполовину. В коридорах полумрак. Из рабочих комнат доносится редкое шуршание бумаг и тихий говор. Доклад Главному окончен. Вопросов по «штаб-карте» нет. Василий Гаврилович пригласил пройти с ним по цехам. Ему доставляло большое удовольствие беседовать с рабочими у станка. Он спрашивал, насколько хорошо только что установленное новое приспособление. Или чем хороша шестирезцовая головка на расточнике цилиндров для накатника и тормоза отката. Такого рода походы по цехам для меня были большой школой. Если рабочий предлагал хорошую деловую мысль, Грабин обещал разобраться с предложением и потом сообщить ему.

Мы в кабинете Главного. Генерал вызвал машину и сказал:

— Завтра приглашаю вас на природу — на артиллерийский полигон. Состоятся стрельбы из танковой пушки ЗИС-6 по «строениям», движущимся щитам и натуральным железобетонным укреплениям.

— Буду очень рад. Ко скольким часам приходить?

— Хорошо бы к шести часам утра.

16 мая. Пятница

Окружной военный полигон. День солнечный. Небо глубокое — тончайшая акварель. На зеленой в желто-коричневых пятнах равнине, узкой лентой убегавшей к стене соснового бора стоят крылатые мельницы, деревянные сараи. Ближе хорошо видны макеты танков разных типов, а немного в стороне — пулеметные точки и мощные доты. По этим целям предстояло выпустить двести снарядов из пушки ЗИС-6.

В башне танка КВ-2 с разрешения Грабина хозяйничал представитель Главного бронетанкового управления инженер-полковник Василий Иванович Горохов.

Ствол пушки уже накалился, выстрел следует за выстрелом. И никаких отказов. Полковник сокрушил все укрепления. Строителям с нашего завода здорово придется потрудиться, чтобы восстановить все как было. Горохов дал восторженный отзыв. Домой с полигона возвращаемся усталыми. Генерал тихонько напевает свою любимую: «Распрягайте хлопцы коней». Такое настроение у него не часто бывает.

«ЗИС-101» мягко катится по шоссе. Эту легковую машину правительство подарило Грабину в связи с присвоением звания Героя Социалистического Труда. Молчим. Мои мысли продолжают жить пушкой и восторгами Горохова. На полпути генерал заговорил:

— Пушка хорошо поработала. Как вы посмотрите, если я поручу вам по ЗИС-6 подготовку материалов для второй технической конференции в Ленинграде? Я имею в виду прежде всего обоснование организационной структуры ОГК и первые технико-экономические выгоды от скоростного метода проектирования.

— Василий Гаврилович, а почему бы вам не поручить это Борису Григорьевичу? Ваш помощник в этом деле уже имеет опыт. Он редактировал для брошюры ваш первый доклад.

— А все-таки?

— Такая работа не по моим плечам. Вы забыли, я не специалист.

— Не хитрите! Наши пушки знаете не хуже многих инженеров. Григорьян, не спорю, человек грамотный, но он канцелярист и не больше. Производства не знает совсем, хорош в приемной сидеть. На вас же я надеюсь. За прошедшие годы мы не раз обсуждали многие вопросы производства и редко расходились во взглядах. Убежден, вы с поставленной задачей справитесь.

— Хорошо, я попробую…

— Как консультант, готов помочь в любое время, — немного помолчав, добавил Главный.

18 мая. Воскресенье

Наш генерал на дополнительных выборах выдвинут кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР. Он пригласил поехать на предвыборный митинг в город Дзержинск П. Ф. Муравьева, Б. Г. Григорьяна, Б. В. Андронова и меня.

У въезда в город нас встретило городское руководство. Жители, настроенные празднично, колоннами с песнями спешили на городскую площадь. Воздух напоен запахом черемухи. Напористый ветер с переполненной водой Оки колышет красные знамена заводов и учреждений.

Балкон здания городского комитета ВКП(б). Первым на него вышел Василий Гаврилович Грабин. Красив и статен сорокалетний генерал. Люди восторженно приветствуют конструктора пушек.

Выступили представители от заводов. Затем слово предоставляется Грабину. Генерал снял с головы фуражку и поклонился народу. Горячие аплодисменты, площадь загудела. Приятно волнует такая глубина уважения. Спокойно и сдержанно заговорил кандидат. Только те, кто с Грабиным проработал не один год, могли почувствовать в его голосе нотки волнения. Сказав немного о себе, он поблагодарил избирателей за оказанную честь и довольно подробно рассказал о международном положении. Каждое его слово слушатели ловили на лету:

— Международная остановка страны сложна и до крайности напряжена. Фашистская Германия завоевала почти всю Западную Европу. В минувшем месяце она захватила Грецию и Югославию… Наш вероятный враг — это гитлеровская Германия! Я заверяю вас, что у нас есть чем воевать и отстоять честь и свободу нашего социалистического Отечества. Мы, артиллеристы-конструкторы и технологи, в самый короткий исторический срок создали советскую артиллерию, сталинскую артиллерию!

От этих слов люди на площади, казалось недоумевая, замерли. Ибо они не согласовывались с недавними заявлениями ТАСС.

— Ты понимаешь, что сказал Грабин? — шепнул мне Григорьян.

— Вполне.

— За это же нас и за «можай» могут загнать?

— Мы-то тут при чем?

— Конечно, — согласился Григорьян и, подумав, добавил: — Но все же за это будет на сухари.

14 июня. Суббота

В начале рабочего дня, как было договорено, я принес Грабину для просмотра справку о работе конструкторов и технологов над 107-миллиметровой танковой пушкой. Она достаточно полно показывала новую организацию труда конструкторов и технологов, отражала много удачных решений в подготовке производства к серийному выпуску ЗИС-6. Отдельно показывалась и подготовка производства противотанковой пушки ЗИС-2. В справке была отражена и параллельно проведенная с ними работа по компоновке и отладке новой более легкой дивизионной пушки ЗИС-3.

По данным рабочих чертежей и технологических процессов ЗИС-6 были сделаны некоторые экономические расчеты и обобщения. Составлены сравнительные таблицы с ее предшественницей танковой пушкой Ф-34 по затратам времени на проектирование. В таблицах отражен расход металла, машинного времени и ручного труда на единицу изделия. Практика показала, что пушка ЗИС-6 получилась в эксплуатации удобной, в производстве дешевой и экономически выгодной.

Эти материалы потом полностью вошли в доклад Главного конструктора на 2-й технической конференции в Ленинграде.

После просмотра таблиц и графиков по ЗИС-6 и других расчетных данных Василий Гаврилович приказал информационному подотделу ОГК подготовить диаграммы и графики для выставки на предстоящей конференции. Мне предстояла поездка в Ленинград.

16 июня. Понедельник

Новаторство Грабина привлекло внимание редакций центральных газет и технических журналов. После беседы с корреспондентами Кургановым («Правда») и Кудреватых («Известия») генерал попросил меня сопроводить журналистов на заводской полигон.

— Пусть Александр Иванович Козлов лично покажет им работу Ф-22 УСВ, — напутствовал Грабин.

К подъезду подошла машина, и мы отправились в путь. Приехали. Начальник полигона Козлов без лишних слов и сумятицы приказал рабочим поставить орудие на огневую позицию. Орудийный расчет поданную команду выполнил быстро и четко. Прозвучала команда:

— К бою!

Выстрел. Пушка легко выбросила пустую гильзу. Она пролетела по заданной траектории и с приятным звоном легла на бетонную площадку. Второй выстрел, вторая гильза летит так же, как и первая, источая синеватый дымок. Корреспонденты попросили разрешения подойти к заряженному орудию. Постояли около него, потрогали руками щит, на минуту присели на станине. Подумали.

Начальник опытного полигона предложил гостям посмотреть стрельбу беглым огнем. Остаток снарядов пушка один за одним быстро расстреляла за несколько секунд. Мы, оглушенные, молча закурили. В ушах боль и в голове гул. После стрельбы наши гости задали на редкость мало вопросов и заторопились с отъездом. Моим сообщением главный конструктор остался доволен. Но мы все-таки не могли найти ответа на вопрос, почему редакциям главных в стране газет понадобилось прислать к нам своих корреспондентов?…

После размещения государственного займа Василий Гаврилович пригласил в кабинет весь руководящий состав ОГК. Поблагодарив нас с успешным завершением кампании всего в два дня, он заметил:

— Подписка на заем в сумме одного месячного оклада, а отдельных работников в пределах двух, — показатель высокой сознательности и патриотизма. Кампания по проведению займа показала, что наши люди хорошо понимают сложную международную обстановку. Они с пониманием своего гражданского долга заботятся об укреплении обороны социалистического государства.

Грабин задумался… И совершенно неожиданно сказал:

— Дмитрий Иванович, поезжай в Кисловодск. Шеффер что-то хотел сказать… Грабин остановил его и обратился к управляющему делами Христолюбову:

— Петр Степанович, оформляйте документы. Шеффер кутался в пальто. Его немного лихорадило. На улице восемь градусов тепла. Ветер и дождь.

— Василий Гаврилович, может быть, еще отложим?

— Нет, ты поедешь… Когда у тебя Владислав собирается в пионерский лагерь?

— Во вторую смену…

— Ну вот и хорошо. Восемнадцатого числа в дорогу.

— Василий Гаврилович! Я хочу в Полтаву поехать, на родину.

— Полтава от тебя не уйдет. Поезжай лечиться. Грабин Антипину:

— Николай Евграфович, поедете в Афон?

— Нет, не поеду! Прошу отложить. Да и с деньгами поистратился.

— Поезжай, иначе некогда будет. Сколько тебе нужно денег?

— Тысячу рублей.

— Хорошо, деньги найдем. Грабин Горшкову:

— Поезжай и ты, Иван Андреевич…

— Как посмотрит партком? Чего ты всех разгоняешь?…

— Так надо.

Генерал дал указание отправить в отпуск и Котова и Григорьяна.

21 июня. Суббота

Поезд в Ленинград пришел утром. Город строг и деловит. Улицы вымыты, светятся. Народ спешит на работу.

На Староневском проспекте без труда нашел дом № 85. Оказалось — это общежитие студентов. Мне предоставили комнату аспиранта. Общежитие безлюдно. Лето!..

По широкой из кружевного чугуна лестнице поднимаюсь на четвертый этаж. Здесь мне предстоит прожить месяц. А может быть, и больше. Руководством ОГК на меня возложена проверка подготовки к конференции. Затем предстоит редактирование материалов технической конференции для специального издания.

Директор института переподготовки кадров народного комиссариата вооружения встретил меня радостно. Понимаю, что такая честь не мне, а заслуженная дань уважения Грабину. Поехали на берег Невы. Там в помещении партийного кабинета Смольненского РК ВКП(б), в бывшем княжеском дворце, уже развернута наша выставка по скоростному проектированию. На ней представлены образцы конструкторских пушечных новинок: детали, сделанные методом литья, горячей и холодной штамповки и т. д.

Графики и диаграммы рассказывали о металлоемкости разных орудий, затраты на них машинного и ручного времени как при старом методе производства пушек, так и при новом — скоростном. На выставке также представлены новые сложные приспособления и образцы высокопроизводительного специального инструмента. Выставка получилась впечатляющей.

До конференции оставалось два дня.

Завтра воскресенье. Директор института Григорий Дмитриевич Загоскин пригласил меня поехать с ним отдохнуть на Карельский перешеек. Предложение заманчивое. Я с радостью с ним согласился. Тем более он обещал мне показать разрушенные советской артиллерией доты линии Маннергейма…

22 июня. Воскресенье

Встал рано. На улице, как и вчера, ласковое солнечное утро. Живи, человек, и радуйся!.. И никому не приходило в голову, что наше человеческое счастье уже висит на волоске. Миллионы людей страны просто не знали того, что волосок уже порван немецкими фашистами. Ленинградцы спешат за город. День погожий, обещающий много человеческих радостей. А на улицах Киева, Одессы, Минска уже пролилась людская кровь.

Война!.. Она по-настоящему еще не дошла до моего сознания… Мы много самонадеянно думали и верили в наши силы…

С завода «Новое Сормово» приехали наши делегаты, содокладчики Грабина: технолог-литейщик Гавриил Осипович Коптев и Александр Федорович Сурков — начальник подотдела ОГК по стандартизации и унификации. Война настигла их в поезде.

По приказу об общей мобилизации наши годы призывались. Поэтому, позавтракав, мы поспешили в Ленинградский городской военкомат. Там нас спросили:

— Кто вы и откуда?

— Из Горького.

— Вот туда и направляйтесь… Такой порядок. В действующую армию призыв проходит по месту жительства.

Со всех ног летим на Московский вокзал. Билетные кассы закрыты. Залы ожидания забиты людьми. Сквозь толпу не пробиться. Народ нервничает. Люди говорят необычно громко, с надрывом. Все взоры людей устремлены на капитана. А тот стоит на столе и, широко расставив ноги, громко кричит в жестяной раструб:

— Товарищи!.. Граждане и гражданки!.. Движение пассажирских поездов отменяется. Отменяется, говорю! Приказ коменданта: всем разойтись по домам. Дня через два-три пассажирские поезда вновь пойдут по расписанию. По всем маршрутам!

Всем все ясно, но никто не уходит. До людей еще не дошло, что война все подчинила себе. И теперь никакие разговоры и стенания не помогут сломить ее волю.

…По три-четыре раза в день мы приезжали на вокзал. К нашей троице присоединились еще два товарища с нашего завода — это устроители теперь брошенной на произвол судьбы выставки. В институт на мое имя поступила правительственная телеграмма: «Документы передайте в первый отдел института. Выставку сдайте на хранение товарищу Загоскину. Сами все возвращайтесь на завод. Депутат Верховного Совета РСФСР генерал Грабин».

26 тоня. Четверг

Четвертый день войны. Мы проснулись в пять часов утра. Умылись и первым делом на вокзал. Глазам своим не поверили — он пустой. И кассы все открыты… Спокойно взяли билеты до Горького через Москву.

27 июня. Пятница

Площадь перед Курским вокзалом плотно забита людьми. Они стоят в очереди за билетами. Извиваясь в несколько полуколец, очередь напоминала шевелившегося фантастического удава. Мы пристроились в конце ее. Не меньше тысячи разноцветных шляпок, кепок и картузов, белых и голубых косынок, словно чешуя ожившего древнего дракона, играли на солнце.

Каждый поздний вечер после ухода поездов в сторону Горького мы спешили в наркомат, но наши надежды не сбывались, автомашины с завода не приходили. И так целых трое суток.

2 июля. Среда

Домой приехал чуть живой. С вокзала позвонил Грабину. Он приказал три дня отдыхать.

Глубоко убежден, что в воспоминаниях о Великой Отечественной войне каждый человек обязан свидетельствовать все пусть даже незначительное, что полоснуло сознание и с болью прошло через сердце. Может случиться что предвыборный митинг в Дзержинске и моя поездка в Ленинград кому-то покажутся выпадающими из темы о Грабине. Прошу меня извинить, я не мог об этом не написать…

Как прекрасна жизнь, когда люди друг другу — братья… Я почувствовал радость жизни более чем когда-либо, когда сел с сыном, женой и дедом за обеденный стол на кухне. И какая же прелесть обычная гречневая каша с молоком! Хорошо дома!

4 июля. Пятница

Мы обнялись. Василий Гаврилович крепко прижал меня к могучей груди.

— Рад, очень рад вашему возвращению. У нас времени мало, а дел очень много. Давний разговор о тыле нашего завода помните?

— Хорошо помню.

— Теперь он полностью ложится на наши плечи. За него мы с вами в прямом ответе. В отделе Главного конструктора сосредоточены все рычаги от разработки новой пушки до выхода ее за ворота завода!..

Мы были удивлены, когда в конце прошлого года военные отказались от продления нашему заводу заказа на дивизионные пушки Ф-22 УСВ. Они посчитали: Красная Армия уже достаточно насыщена ими. А что вышло? Война буквально с первых дней показала грубый просчет органов, отвечающих за снабжение армии артиллерией. Нам приказано немедленно восстановить производство пушек Ф-22 УСВ. На завод летят каждый день телеграммы от заказчика и нашего наркомата: «Давайте пушки, и чем больше, тем лучше!» Теперь, кроме нас, Ф-22 УСВ приказано изготавливать и на Сталинградском заводе. Мы уже приступили к восстановлению производства Ф-22 УСВ… Форсируем разворот производства и по танковой пушке Ф-34 для Т-34.

— Василий Гаврилович, а как обстоят наши дела с танковой пушкой ЗИС-6?

— Никак… На 77-й день от начала проектирования началось изготовление серийных пушек. Уже первые валовые орудия получились надежными, простыми в производстве и дешевыми. Однако Котин не выполнил обещание, данное правительству. Новый тяжелый танк конструктивно еще не готов. Поэтому выпуск танковых пушке ЗИС-6 завод прекратил. Нужны мощности для увеличения выпуска дивизионных пушек. Мы честно выполнили долг перед Родиной, но ей от этого легче не стало… Расскажите коротко, как вы законсервировали в Ленинграде нашу выставку? Она стоит бешеных денег… Хотя что теперь их считать!

— Выставку мы демонтировали и экспонаты уложили в предоставленном нам теплом и сухом чулане…

— Спасибо. Теперь, конечно, не до конференции. Да и неотложных дел у всех по горло. У нас сейчас боевая задача — завершить перекомпоновку дивизионной пушки ЗИС-3. Эту работу ведет молодой конструктор Хворостин. Инженер Грибань уже спроектировал новый ствол-моноблок. Он же разработал чертеж нового дульного тормоза. Доработку верхнего станка ведет Александр Павлович Шишкин. Разработку нового прицела взяли на себя Борис Григорьевич Погосянц и Зоя Михайловна Минаева. К доработке противооткатных устройств приступил конструктор Калеганов из подотдела Мещанинова.

Мощность новой дивизионной пушки ЗИС-3 будет такая же, как и у Ф-22 УСВ. Однако она легче ее на 400 килограмм. И только на 100 килограмм будет весить больше, чем знаменитая русская «трехдюймовка». Зато мощность ее против «старушки» в 6 раз больше. Наша новая «трехдюймовка» будет иметь предельно низкую линию огня — это ее бесценное достоинство в борьбе против танков. Пушка ЗИС-3 — моя давняя мечта, которая становится реальностью.

5 июля. Суббота

Трещит звонок, беру телефонную трубку.

— С вами говорит конструктор первой категории Федор Федорович Калеганов. Знаете такого?…

— Пока нет, — ответил я, хотя видел его у Главного и наслышан о нем. О Калеганове говорили: хотя и молод, но уже преуспел в проектировании противооткатных устройств.

— Звоню из архива… У Гали Тиханычевой прошу свою кальку, а мне от ворот поворот! На что же это похоже? Прошу распорядиться!.. У меня сейчас каждая минута на счету, и такой бюрократизм!!!

— Мы выполняем приказ Грабина. Вы должны это хорошо знать…

Минут через пять Калеганов бурей влетел в мою комнату.

— Ругаться пришел. Дадите мне кальку?

— Нет! Это право имеет только главный конструктор.

— Да вы очумели? Из-за какой-то сотки я должен тревожить Грабина!

Дело в том, что кальку с чертежа после подписи главного конструктора теперь мы берем на учет. Согласно приказу поправки и изменения в ней могут вноситься только с его разрешения.

Федор Федорович пошел к заместителю главного конструктора Дмитрию Ивановичу Шефферу. И у него получил отказ.

После обеда по внутренней вертушке позвонил Грабин:

— Андрей Петрович, был у вас Калеганов?

— Приходил еще в начале рабочего дня.

— Как считаете, можно выдать ему кальку без наложения взыскания?

— Это ваше право, Василий Гаврилович.

— Хорошо, на первый случай мы ему простим. Пожалуйста, дайте указание архиву.

10 июля. Четверг

Мне стало заметно, что между директором Еляном и Грабиным что-то произошло. В чем они разошлись? В начале директорствования Амо Сергеевич решительно поддержал главного конструктора. В борьбе против кустарщины в производстве они оказались единомышленниками. С начала войны их отношения притупились. Мне показалось, что самолюбие директора стал задевать возрастающий авторитет Василия Гавриловича и усиление влияния ОГК на процесс производства всего завода.

Амо Сергеевич внешне многим напоминал негритянского певца Поля Робсона. Такой же рослый, черная кучерявая голова. Пристальные, с желтоватыми белками, жгучие карие глаза. Он смел в решениях и напорист в работе. В характерах Еляна и Грабина хотя и было много общего, схожего, но и противоположного хватало. Они по-разному подходили к людям. Директор был излишне резок, самолюбив и строг.

Неужели эта трещинка в отношениях отразится на делах завода, когда в производстве наряду с пушками Ф-22 УСВ и ЗИС-2, вне плана, уже началось изготовление командных деталей образца новой дивизионной пушки ЗИС-3?

15 июля. Вторник

Время уже за полночь. Серые облака до половины закрыли трубы мартеновских печей. Моросил реденький дождь. Василий Гаврилович пригласил меня пройтись с ним по механическим цехам завода.

Подойдя к токарю, работавшему на станке, он подолгу разговаривал с рабочим. Потом тихо спрашивал меня:

— Какая деталь?

— Казенник.

— Группа и номер?

Генерал прекрасно знал — за семь лет работы на заводе я уж как-нибудь изучил основные детали и узлы пушек. Я понял: главный конструктор разыгрывает меня. Только не мог догадаться, ради чего?

Василий Гаврилович останавливался почти у каждого станка и разговаривал с рабочими. Мы шли дальше…

Генерал, улыбаясь, вновь обращался ко мне:

— Сколько спроектировано приспособлений для обработки лобовой коробки?

— Могу ответить приблизительно.

— А сколько освоено?

— Четыре.

— Спасибо. А вот главные мои помощники этого не знают. Может быть, при новом планировании и организации производства, а главное, при строгом контроле графиков, учете времени и труда им этого знать не надо? У Шеффера и Назарова, да и у всех начальников подотделов теперь все рабочее время идет только на выполнение прямых конструкторских и технологических обязанностей. Хорошо!

В опытном цехе Главный надолго задержался у слесарей, ремонтировавших пушку ЗИС-3 после первых испытаний. Генерал поторапливал их. Он ждал извещения из Москвы — вызов на показ ее большому артиллерийскому начальству. Настроение у Грабина приподнятое.

Возвращаясь домой, он сообщил приятную новость:

— По моим расчетам, наш завод за июль может занять первое место в отрасли. Это приятно, но главное — фронт получит больше наших пушек…

Вскоре перед каждым совещанием у главного конструктора начальники конструкторских подотделов и технологических секторов в цехах валового производства чаще и чаще стали заходить в 12-й подотдел. Они сверяли свои графики по нашим учетным данным. Все почувствовали, что учет выполнения графика по комплексному плану и правильный анализ всех показателей дисциплинируют и облегчают труд.

18 июля. Пятница

Горят города и села, поля и леса Белоруссии и Украины. Захвачены часть Литвы и Латвии. Немецкая авиация бомбит Севастополь, Одессу, Киев. На центральном направлении горят города Смоленск, Орша, Могилев. Речь Председателя ГКО И. В. Сталина по радио окончательно отрезвила наши головы о скорой победе над врагом и на его территории. Вопрос — быть советскому народу свободным или впасть в порабощение фашистам — всколыхнул душу каждого человека. Эту смертельную опасность поняли и приняли к сердцу не только взрослые, но и наши дети.

Выстоять! Сдюжить! Вот главная задача для всех советских людей! Наша же обязанность — дать как можно больше фронту артиллерии, главной силы Красной Армии.

Глубокая ночь. Объявлено положение номер один. Проверены все посты. Готовимся к отражению налета гитлеровской авиации.

19 июля. Суббота

На совещании ОГК о ходе выполнения комплексного плана выступили Назаров, Гордеев, Шеффер, Антипин. В общем, работой конструкторов и технологов Грабин остался доволен. Он только напомнил:

— ЗИС-3 — наша главная надежда. Мы должны напрячь все силы, чтобы в ближайшие дни новый улучшенный образец пушки показать военным…

Василий Гаврилович вновь попросил Назарова и Гордеева как можно тщательнее просчитать технические возможности всего механического оборудования, иметь четкое представление о каждом отдельном станке. Он сказал:

— Основная задача — делать технологию на все пушки, которая бы исключала «узкие места». Будем держать курс на поточное производство. В перспективе мы должны добиться сборки пушек, близкой к конвейерной. Надо понять и то, что без наличия поточного производства и без высокого качества деталей, узлов и их взаимозаменяемости мечта о конвейере бессмысленна. Но я убежден, что мы можем помочь заводу выйти на такой уровень производства. У нас есть и технические силы, и материальные возможности.

Затем с коротким сообщением выступил начальник опытного цеха Антипин. Он доложил о полной готовности для показа Маршалу Советского Союза Г. И. Кулику двух самодвижущихся 57-мм пушек ЗИС-30, из которых одна смонтирована на быстроходной танкетке «Комсомолец», а другая — на автомобильном колесно-гусеничном тягаче. Эти противотанковые пушки на испытаниях показали высокую кучность боя, скорострельность, подвижность и проходимость по бездорожью.

Иван Андреевич Горшков объявил, что завтра состоится заседание партийного бюро по вопросам организации добровольческого батальона для борьбы с возможными фашистскими парашютистами. Он войдет в добровольческий противотанковый полк завода…

20 июля. Воскресенье

Выступая на партбюро, Грабин сказал:

— Мы уже спроектировали для партизан и на днях начнем изготовлять первый образец легкого 82-миллиметрового казенно-зарядного миномета. Он будет смонтирован на лафете типа пулемета «Максим». Для зимы, для быстрой и легкой его перевозки проектируются специальные санки… Николай Евграфович, пожалуйста, изыщите возможность и начните приводить в порядок пушки Ф-22 и Ф-22 УСВ, забракованные военными. Мы передадим их ополченческой дивизии города Горького. Мною подписано распоряжение по отделу о назначении командиром нашего батальона Александра Ивановича Абрамова и его заместителем Олега Ивановича Меркулова.

…Завтра на стыке двух смен состоится общезаводской митинг. Вопрос один — «О формировании заводского добровольческого полка». Лозунг: «Все для фронта, все для победы!»…

С бюро пришел домой далеко за полночь. Сел за стол, открыл дневник. Трудно и невозможно передать все, что пережито за последние дни. Разговоры разговорами, а газеты каждый день сообщают одно и то же: танки с крестами бойцы встречают бутылками с горючей смесью. Накануне войны нас убедили в том, что любого врага встретим во всеоружии. Радовались парадам военной техники, гремевшей на Красной площади. А жизнь показала: пушек не хватает! Самолетов не хватает! Танков не хватает!

На Западе границу разрушили, новую создать не успели. Мне один рабочий по этому поводу сказал: «Так вот и жили — двор продали, а ворота купили!» А где же был Генеральный штаб Красной Армии? Спрашивается, о чем он думал и на каких счетах откладывал костяшки? Горько сознавать повторившееся идиотское русское шапкозакидательство!

21 июля. Понедельник

Ох, каким долгим и коротким показался нам этот месяц без единого выходного дня! Положение на фронтах день ото дня становится все хуже и страшнее. У кого не окаменеет сердце от сообщения Совинформбюро: наши войска отступили и заняли новые рубежи обороны? Ужасно! Сколько же можно отступать?

Главный конструктор Грабин после больших усилий наконец-то добился от маршала Г. И. Кулика согласия показать ему новые пушки. Трудно продвигать в армию конструкции новых орудий. Почему? Сказывался давний консерватизм Главного артиллерийского управления. После войны это признал маршал артиллерии Д. Н. Яковлев в книге «Об артиллерии и немного о себе»: «Новаторская мысль наших конструкторов работала неустанно. Но вот жаль, что утверждение — то этих новых образцов вооружения проходило подчас слишком уж медленно». Признание правильное, но вот беда, маршал не ответил на вопрос: почему так было и кто в этом повинен?

24 июля. Четверг

Сегодня в Москве должен состояться смотр наших новых пушек. У Василия Гавриловича большие надежды на них. С главным конструктором в столицу отправлены новая дивизионная пушка ЗИС-3 и два образца (из серии 100 штук) 57-мм противотанковой пушки ЗИС-30 на танкетке «Комсомолец» и на гусеничной полуторке для защиты Москвы.

Мы с нетерпением ждем возвращения Грабина. Сидим как на иголках. С ним уехали Иван Андреевич Горшков — начальник подотдела испытаний, слесари Петр Дмитриевич Ионов, Дмитрий Иванович Румянцев и водитель самоходок Сергей Иванович Петров. Ждать да догонять всегда мучительно.

26 июля. Суббота

В кабинете главного конструктора: Д. И. Шеффер, К. В. Бородкин, А. Ф. Гордеев, П. М. Назаров, П. Ф. Муравьев, К. К. Ренне, В. Д. Мещанинов. Уже пошел второй час, как Василий Гаврилович находится у Еляна. Наконец-то явился наш генерал. Он возбужден до предела. Это хорошо было заметно по его глазам и лицу. Только могучая воля помогала ему не терять самообладания. Молча сел за большой стол для заседаний.

— Здравствуйте, мои други! Как рассказывать о встрече с маршалом? Коротко или подробно?

— Подробно, хочется знать все до тонкости, — за всех ответил Антипин. Николай Евграфович с главным конструктором на равной ноге.

— Тогда слушайте. Горшков, Румянцев и Воронин ночевали во дворе нашего наркомата около орудий. В эту ночь фашисты очень сильно бомбили Москву. К счастью, из наших людей, хотя они и боролись с зажигалками, никто не пострадал. Когда я пришел к наркомату обороны, наши пушки уже стояли во дворе — рядом с особняком Кулика. В назначенный час в приемной уже толпились генералы и офицеры. В кабинете Кулика я увидел председателя Госплана Вознесенского и заместителя председателя Совнаркома Малышева.

Мы все вышли на солнечный двор. Осмотр начали с дивизионной пушки ЗИС-3. Доложил о ее тактико-технических и экономических характеристиках, заметив при этом, что конструкция пушки позволяет заводу быстро переналадить производство и значительно увеличить выпуск орудий для фронта, т. к. по трудоемкости она в 2,5 раза меньше, чем УСВ, и обойдется стране втрое дешевле.

Кулик предложил показать орудие в действии. Горшков профессионально подал команду: «Расчет к орудию!» Люди быстро заняли места. Потом было много различных команд: «Танки слева», «Танки справа», «Танки спереди», «Танки сзади». Приятно было смотреть на действия наших заводчан. Маршал похвалил расчет за быстроту и четкость работы. Многие генералы подходили к пушке, брались за маховики механизмов наведения и работали ими, поворачивая ствол в горизонтальном и вертикальном направлениях.

То же повторилось и с пушками ЗИС-30. Вам хорошо известно, что наш Петров в прошлом танкист. Он блестяще выполнил все поданные ему команды. Все шло хорошо, и, судя по репликам и вопросам, опытные образцы присутствующим понравились.

После осмотра всем предложили пройти в кабинет. Там я гораздо подробнее доложил о пушках, об их экономичности в производстве, что позволит быстрее провести перевооружение армии. Жду высказываний. Все молчат. Многозначительно думают. А время идет. Но я зря готовился записывать критику и предложения. Поднялся Кулик. Немного помолчав, он заявил: «Вы хотите заводу легкой жизни в то время, когда на фронте льется кровь. Ваши пушки не нужны».

Мне показалось, что я ослышался или он оговорился. Я только сумел произнести: «Как?» «А вот так, не нужны! Поезжайте на завод и давайте больше тех пушек, которые в производстве».

Василий Гаврилович умолк. Попросил налить из графина стакан воды. Было видно, как ему было трудно говорить об этом.

— А что же другие? Они, выходят, без голоса! Чего ж им тогда ездить на такие смотры? — заметил Дмитрий Иванович Шеффер. Его сухое, скульптурно вылепленное, красивое лицо стало розовым. Карие глаза часто заморгали…

Мне было жаль всех товарищей по работе. Они прекрасно понимали, какую превосходную пушку ЗИС-3 «зарубил» Кулик.

— Посмотрел на Вознесенского, на Малышева, — продолжил Грабин, — встретился с ними взглядом. Ждал, что они в конце концов скажут что-нибудь. Но они молчали. Я встал из-за стола и пошел к выходу. Меня никто не остановил, никто ничего не сказал. Я был ошеломлен. «Это трагедия! Трагедия!» — подумалось мне. До сих пор не пойму, почему ни Вознесенский, ни Малышев не поправили Кулика? Очевидно, у них были на то свои серьезные причины, о которых я не знал. Теперь мне ясно, что вопрос о приеме нашей незаконнорожденной пушки ЗИС-3 может решить только Сталин. Нужен подходящий случай, а его у нас может и не быть.

— Какой бездумный спектакль разыграл маршал!

— Не просто спектакль, а комедию, — прервал меня Горшков.

— Василий Гаврилович, вы лучше скажите нам, что вы решили с Еляном? — вмешался в разговор Антипин.

— Я предложил директору ЗИС-3 ставить на производство. Давайте себя спросим, по каким признакам забраковали пушки ЗИС-3 и ЗИС-30? Во всяком случае, не по деловым. Я спрашиваю у вас совета, други мои! Правильно ли я поставил вопрос перед директором?

— Расскажите поподробней о мнении Еляна, — заговорил секретарь партийного бюро Горшков. — Без согласия директора нам ясно: пушки на производство не поставить.

— Правильно, Иван Андреевич! Мы с Амо Сергеевичем обстоятельно взвесили все «за» и «против». Он согласился на продолжение изготовления самоходок в опытном цехе. А вот насчет ЗИС-3 уперся. Побоялся нарушить порядок принятия пушек на вооружение. Но я ему сказал: «От наших пушек сейчас никто не откажется. Нынче всякие пушки воюют, какие только могут стрелять, даже взятые из музеев. А мы предлагаем первоклассную дивизионную пушку!» Долго мы еще обсуждали и спорили, как нам быть. Наконец Елян согласился с моим предложением, но при условии, что всю ответственность за риск я возьму на себя. Он помнит, что завод обещал Москве в ближайшее время увеличить выпуск пушек. А сделать это возможно только при освоении ЗИС-3, которая требует значительно меньше трудозатрат.

Чтобы на заводе не было никаких кривотолков, лафеты для нее берем от пушки ЗИС-2, идущей в валовом производстве, и по мере потребности будем завозить их в опытный цех. 76-мм трубы Ф-22 УСВ ни у кого не могут вызвать удивления, их тоже будем завозить к Антипину. Остается дульный тормоз. Николай Евграфович изготавливает его, навинчивает на трубу, и пушка готова в отправке… Маскировка орудия на железнодорожной платформе тоже в наших руках. Главный военный приемщик Иван Федорович Телешев, надеюсь, пойдет нам навстречу…

Начались бои за Москву, когда первая партия пушек ЗИС-3 была отправлена на фронт. Генерал Грабин убедил представителя военной приемки, что сейчас ждать формального часа признания ЗИС-3 в столь ответственный момент для государства не только непростительно, но и преступно. Инженер-полковник И. Ф. Телешев принял решение принимать ЗИС-3 и посылать на фронт. О своем решении он поставил в известность только что назначенного вместо Г. И. Кулика генерал-полковника артиллерии Н. Д. Яковлева. Завод, в свою очередь, сообщил об этом наркому вооружения Д. Ф. Устинову. Главное артиллерийское управление и наркомат вооружения молчали, будто на заводе ничего не случилось. А пушки ЗИС-3, эшелон за эшелоном, обычным порядком уходили в войска. К концу ноября нашему заводу удалось дать не одну сотню ЗИС-3 защитникам Москвы. Выпуск их нарастал. На заводе уже все видели — пошла новая пушка, а в верхах никак не могли решиться ее узаконить.

Из одной воинской части в ОГК пришло хвалебное письмо. Артиллеристы просили выпускать как можно больше таких пушек. Но кто мог знать, что нас ждет впереди? А вдруг в ЗИС-3 конструкторы в чем-то ошиблись и пушка в жарком бою с танками почему-то откажет? Тогда что? Этот вопрос, как топор, повис над головой Грабина. Но он верил в ЗИС-3 так, как верил себе и своему коллективу.

Грабин и Елян, вставшие на противоправный, но единственно правильный путь изготовления 76-мм дивизионной пушки ЗИС-3, шли на беспримерный и смертельный риск. Потомки должны об этом знать. Их поступок — истинно гражданский подвиг.

6 августа. Среда

У вверенного мне подотдела появилась возможность провести ряд выборочных проверочно-контрольных работ, по положению не входящих в нашу прямую обязанность.

Работники 12-го подотдела A. M. Лебедев и Б. И. Гордиенко проверили наличие документации на ЗИС-3. Результат неожиданный. В архиве не оказалось 37 специальных и 23 типовых технологий. На это был составлен акт. Главный конструктор поражен. На нашей бумаге Грабин написал Назарову: «Доложить!!!» Три восклицательных знака и одинокая буква «Г» означали тревогу и раздражение генерала.

Назаров категорически отрицал установленный факт. Но все же ему пришлось идти к главному конструктору с повинной. Его работники бесконтрольно брали из архива уже готовые технологии для справок и не возвращали. Основному виновнику Петру Ивановичу Иванову пришлось лично проверять все рабочие столы своих подчиненных. Многие работники лишились премии. Утерянные технологии были восстановлены во внеурочное время. Все технологические документы впредь перед сдачей в архив ставились на учет в 12-м подотделе. Тем самым в ОГК было окончательно пресечено халатное отношение к технической документации.

7 августа. Четверг

Проверена работа технологического сектора ОГК в цехе № 8 по изготовлению цилиндров для противооткатных устройств и установлено: начальник Каныгин скрыл свои производственные возможности и главным образом на замене электросваркой пайку оловом закрышек цилиндров. Об этом он не записал в журнал для учетно-контрольного подотдела. Каныгин скрыл экономию олова и времени на изготовление цилиндров ради большой премии.

После доклада по «штаб-карте» я сообщил об этом случае генералу. Он тотчас же вызвал помощника по общим вопросам Б. В. Андронова и приказал за август Каныгина к премии не представлять. И впредь все списки на денежные поощрения работников ОГК давать на визу начальнику 12-го подотдела. Я не ожидал, что проверка вызовет у Грабина такую жесткую реакцию. О случившемся Каныгин немедленно сообщил своему прямому начальнику Шефферу, который являлся первым заместителем Грабина.

8 августа. Пятница

Дмитрий Иванович в начале рабочего дня, оставив все дела, сам пришел ко мне. «Мы крепко задели его любимчика», — мелькнула мысль. Его красивое лицо с часто мигающими карими глазами выражало негодование. Мы знакомы более шести лет, и таким его я никогда еще не видел.

— Почему вы о делах моей епархии доложили прямо Василию Гавриловичу, не поставив меня в известность?

— Я поступил так, как мне предписано приказом.

— Но мне-то могли сказать!..

— Во время отсутствия главного конструктора я полностью в вашем распоряжении.

— Ну-ну! Надеюсь, исправитесь. Я все-таки первый заместитель, — напомнил он. — А не то, знаете, я какой, — и, дружески улыбаясь, взмахнул правой рукой и как тесаком рассек перед собой воздух: — Как дам, так и до пупа! Ладно, шучу…

Контроль и учет — серьезное дело. На первых порах у нас появилось много явных и скрытых недоброжелателей. Любая проверка всегда задевает личные интересы. Как-то, кстати, во время очередного доклада Грабину о выполнении графика я полушутя сказал ему об этом случае.

— Если уж, Василий Гаврилович, ваш заместитель посулил рассечь меня до пупа, тогда чего же можно ждать от других?

Главный смолчал и углубился в показания «штаб-карты». Когда он читал, слегка наклонив голову, лицо его выглядело особенно суровым. По данным учета никаких замечаний не сделал. Привычным движением руки нажал кнопку звонка, и тотчас же вошла секретарь. Грабин попросил принести две бутылки пива и три стакана. По внутреннему телефону он вызвал Шеффера.

За окнами большого кабинета от августовской жары и заводского шума все изнемогало. С западной окраины города из-за леса один за другим доносились глухие звуки контрольных выстрелов пушек, родившихся за сутки.

Генерал попросил Дмитрия Ивановича открыть бутылки и разлить пиво в стаканы. Загадочно молчит, но, как всегда, выдержан и спокоен. Главный встал, и мы тоже. Переложив стакан из правой руки в левую, он обратился ко мне:

— Вы знаете, Андрей Петрович, какой у нас Дмитрий Иванович? Как даст, так и до пупа! — Грабин приподнял правый увесистый кулак. — А я, Дмитрий Иванович, — сердито глядя в глаза Шеффера, — так могу ударить, что мозги вылетят на мостовую. Кто тебе дал право не выполнять мой приказ? Кто? У нас наводят порядок, а ты этому мешаешь!

— Я, Василий Гаврилович!.. — смешался Шеффер.

— Дай мне высказаться до конца, а потом и тебе слово. Подотдел контроля и информации — мои глаза и уши! А ты хочешь надеть на них шоры. Мы — в первую очередь, я и ты — должны поддерживать новое!..

Грабин чокнулся с нами:

— За ваше здоровье, други! — и медленно выпил пиво. — Теперь, Дмитрий, Иванович тебе слово. Только не пытайся оправдываться.

— Василий Гаврилович, я рекомендовал бы внести поправку в положение о двенадцатом подотделе.

— Именно?

— Расширить его права, возложив на него обязанности диспетчерской службы.

— Тогда у нас, — Грабин перебил Шеффера, — не будет того, что мы имеем. Двенадцатый подотдел дает фотографически точную «штаб-карту», на которой видны плюсы и минусы не только ОГК, но и всего завода. А уж принимать решения по ним — это, Дмитрий Иванович, моя и твоя обязанность…

11 августа. Понедельник

В третьем часу пополудни Грабин позвонил мне домой и пригласил зайти. Василий Гаврилович одет по-домашнему. По сосредоточенному, немного суровому лицу невозможно понять, для каких дел я понадобился. Прошли в его кабинет. Сели за стол. Легкий пар курился над стаканами горячего чая, распространяя по комнате приятный аромат. Чай солнечной Грузии теперь редкость в нашем быту.

— Отхожу от ночной суматохи. Столько неотложных задач после разговора с товарищем Сталиным, а мысли скачут…

В эту минуту Грабин показался мне молодым Тарасом Бульбой. Он будто только что вернулся из похода на шляхтичей, искупался в Днепре и с устатку пьет малиновый напиток. Грабин выждал немного и, отхлебнув два глотка горячего чая, сказал:

— Вчера за полночь пришел домой из ОГК. Только встал под душ, как сообщили с завода, что к телефону вызывает Москва.

Елян уже выслал машину и ждет в своем кабинете. Соединили сразу. Спокойным голосом Сталин сказал, что положение на фронтах тяжелое, что гитлеровская армия продолжает наступать и теснить наши войска по всему фронту. Фашистская Германия имеет значительное количественное превосходство в вооружении. Я поразился тому, что Сталин, пренебрегая секретностью, обратился с просьбой лично ко мне. «Очень прошу вас, — сказал он, — сделайте все необходимое и дайте поскорее как можно больше пушек. Если для этого потребуется пойти на снижение качества, идите и на это… Учтите, нам дорога каждая пушка».

— Просьба Верховного, как я себе представляю, это не приказ. Это крик человеческой души! В самом деле, под ударом фашистских танков древний Киев! В смертельной опасности Ленинград! Гитлеровцы рвутся к Москве. Есть от чего закричать!

На это Грабин мне ответил:

— Я заверил вождя нашей партии: «Завод в ближайшее время обязательно резко увеличит выпуск пушек».

— Василий Гаврилович! Спрашивается, о чем думал начальник Главного артиллерийского управления Кулик в конце 1940 года, когда принимал решение о снятии с производства нашей дивизионной пушки?… Разговоры о том, что их вполне достаточно на случай войны, оказались болтовней. Вы бы послушали, как матерятся наши рабочие, особенно те, у кого сын или брат на войне, когда диктор по радио начинает хвалить бойца за то, что он бросился на фашистский танк с горючей смесью в бутылке. Ею Гудериана не остановить.

— Я, как и в начале войны, вновь утверждаю, что только коренная перестройка всего производства поможет перейти заводу на подлинно военные рельсы.

— Выходит, не бывает худа без добра! Теперь инициатива в наших руках.

— Так-то оно так. Работая над проектом танковой пушки ЗИС-6, мы делом доказали наши возможности А Елян в нас не верит. После возвращения из Москвы от Кулика он категорически отверг мои соображения по коренной перестройке производства. Поосторожничал. Теперь я уверен: как только рабочие узнают о просьбе Сталина, весь завод поднимется.

В разговоре с Председателем ГКО я в деликатной форме попросил его дать указание директору поддержать начинания отдела Главного конструктора, не объясняя детально, какие именно.

— И как он ответил?

— Дословно: «Передайте, чтобы он выполнял все, что вы считаете нужным!» Помолчав, Сталин спросил: «Товарищ Грабин, вы твердо убеждены, что в ближайшее время завод резко увеличит выпуск пушек? Ведь эта задача чрезвычайно сложная». Я сказал: «Понимаю, но у меня сомнений нет…»

— Теперь Елян не должен возражать. Суть случившегося я понимаю так — Председатель ГКО весь завод передал в ваши руки.

— Когда я разговаривал с Верховным, Елян был рядом и слышал весь разговор, а Сталин не захотел сказать ему хотя бы несколько слов. Горькая пилюля, кому ни доведись. Тяжело ему было проглотить ее. Я положил телефонную трубку и пересказал Еляну весь разговор. Закурив, Амо Сергеевич сказал: «Я убежден, вы переоценили наши возможности. Допускаю, что нам удастся до конца года увеличить выпуск пушек в два раза. Но вы недавно утверждали: выпуск орудий можно увеличить в пять-семь раз к довоенному году. Понимаете ли, кому вы дали обещание?!»

— Так и сказал?

— Да. Работникам отдела Главного конструктора предстоит тяжелая и бескомпромиссная борьба. Такова реальность! Меня очень беспокоит то, что даже после звонка Сталина Елян пытается отстаивать свое.

— Василий Гаврилович, какой теперь может быть разговор, после того, когда все решено?

— Вы правы. Но все же мне хотелось, чтобы в такое тяжелое время между нами, как и раньше, было полное согласие. Теперь ни к чему чванство и забота о престиже.

— Его можно понять. Для резкого увеличения выпуска орудий надо увеличить станочный парк и производственные площади, которые еще надо построить. Это все требует времени и времени, а фронт ждет пушки сегодня.

— Вот-вот, вы верно уловили мысль Еляна, но, как и он, не учитываете, что решающим фактором в любом машиностроительном производстве является конструкция создаваемой машины. Именно конструкция! Чем она, грубо говоря, проще, чем меньше в ней деталей и узлов, тем меньше времени необходимо на изготовление. Конструкция несет в своем зачатке все — и будущую трудоемкость, и себестоимость, и качество пушки. Наши конструкторы и технологи ОГК помогут заводу обойтись без дополнительных станков и дополнительных цехов.

Генерал порывисто встал и, расхаживая по кабинету, рассуждал вслух. Вернее, не рассуждал, а излагал уже обдуманный план:

— Нужна качественная перестройка всего производственного цикла завода. Вначале быстро организуем конструктивно-технологическую модернизацию пушек, чтобы сократить число деталей и повысить их технологичность. Уже это позволит увеличить выпуск орудий в 5–7 раз. А когда внедрим в производство в широком масштабе высокопроизводительную технологию, то через год дадим фронту орудий в 18–20 раз больше, чем делали до войны…

Услышав цифры столь головокружительного скачка, я впервые за время знакомства с Грабиным подумал — ну это уж слишком, фантазия какая-то!

Василий Гаврилович по выражению лица, видимо, догадался о мелькнувшем сомнении и спросил;

— Сомневаетесь? А зря. Учтите, что перестройка будет идти поэтапно, но наращивание темпов производства начнем сразу. Тяжело будет? Да. Но война есть война…

12 августа. Вторник

10 часов. В ОГК идет экстренное техническое совещание. Присутствовали директор завода Елян, начальники цехов, отделов завода и секретари партийных организаций.

Директор предоставил слово главному конструктору. Грабин рассказал о разговоре и обещании товарищу Сталину резко увеличить выпуск пушек, подчеркнув, что согласие Председателя ГКО на снижение качества пушек за счет количества противоречит убеждениям конструкторов и технологов.

Хотя в докладе генерал изложил контуры общей стратегии перестройки, однако из нас никто еще не представлял сложности и масштабов всех предстоящих работ. Грабин выдвинул конкретные предложения: каким образом заводу в самый кратчайший срок, т. е. к концу декабря, дать фронту пушек в пять раз больше, чем завод выпускал до войны.

Он предложил осуществить на первом этапе — малую модернизацию орудий, идущих в производстве. На втором — большую модернизацию, а на третьем этапе — подготовить и внедрить «Программу рациональной технологии».

Совещание постановило приступить к решению первого и второго этапов незамедлительно, используя успешный опыт скоростного проектирования танковых пушек Ф-34 и ЗИС-6.

Мне поручили написать вводную часть секретного приказа о применении комплексного сетевого графика как для проектных конструкторско-технологических работ, так и для всех технологических секторов механического производства завода — от выхода рабочих чертежей до сдачи пушек заказчику. На совещании был создан и утвержден штаб во главе с главным конструктором, которому поручалось немедленно приступить к разработке и составлению комплексного плана-графика с указанием конкретных сроков исполнения в соответствии со спецификациями всех идущих в производстве пушек: Ф-22 УСВ, Ф-34, ЗИС-2, ЗИС-3.

В штаб вошли: Шеффер, Ренне, Гордеев, Котов, Худяков, Горшков, Мещанинов, Муравьев, Назаров, Семин, технологи Антонов, Лычев, Маринин, начальник КБ по станкостроению Бородкин, начальник производственного отдела завода Максименко, начальник фасонно-литейного цеха Чумаков.

13 августа. Среда

В полном составе штаб собрался у главного конструктора. В течение двух дней непрерывной работы был создан всеобъемлющий график комплексного плана с указанием конкретных исполнителей и сроков по малой и большой модернизации с разработкой высокопроизводительной технологии.

На первом этапе без остановки производства планировались: заменить у полевых пушек трубы в кожухе моноблоками; конструктивно и технологически упростить у всех полевых и танковых пушек казенники; заменить клепаные станины на трубчатые у пушек ЗИС-2 и ЗИС-3; технологически упростить изготовление цилиндров противооткатных устройств; нормализовать специальные втулки. Все эти работы завершить к середине сентября.

На втором этапе предусматривалось: заменить клепаные люльки литыми у пушек ЗИС-2 и ЗИС-3; спроектировать новый верхний и нижний станок для ЗИС-2 и ЗИС-3; заменить клепаные станины пушки Ф-22 УСВ литыми; создать для всех пушек (Ф-22 УСВ, ЗИС-2, ЗИС-3, Ф-34, ЗИС-5) единый унифицированный затвор; заменить трубу в кожухе на моноблок у танковой пушки Ф-34. Все работы по большой модернизации завершить к ноябрьским праздникам.

Жесткие требования предъявлялись технологам: повысить отдачу станками машинного времени, внедрить технически обоснованные нормы выработки станочниками и помочь рабочим значительно поднять производительность труда.

Предварительный расчет — малая и большая модернизации позволят заводу к концу года увеличить выпуск пушек в 4–5 раз, а к маю 1942 года в 9 раз по сравнению с довоенным годом. Контроль исполнения комплексного плана-графика Грабин возложил на 12-й подотдел ОГК.

15 августа. Пятница

Во время доклада о выполнении графика за сутки я напомнил Главному, что он собирался поехать к секретарю обкома ВКП(б), председателю ГКО области М. И. Родионову.

— Уже был у него. Вчера поздно вечером Михаил Иванович вызвал в обком Еляна, Проскурина и меня. Настоящего разговора в обкоме не получилось. Елян опять повторил свои опасения: «Товарищ Родионов, время не потерпит ни заминки, ни малейшего промаха. Я убежденно заявляю, что переналаживать производство, что называется, с корня — значит издергать весь коллектив завода. Мы и так работаем на пределе возможного. Резкого увеличения выпуска пушек нам все равно не добиться». Я, конечно, возразил. Родионов сказал Еляну: «Вы должны помочь Грабину выполнить просьбу товарища Сталина». Я попросил у Родионова согласия просмотреть план-график намеченных нами работ. «Обком партии выслушает вас в любой час дня и ночи», — сказал Михаил Иванович и тут же спросил: «Чем вам помочь?» Я поблагодарил его. Мне стало ясно — он решил поддержать наш риск… Жаль, конечно, что ни директор, ни главный инженер до сих пор не поверили в метод скоростной работы. Плохо жить и работать, когда тебя не понимает прямое начальство.

16 августа. Суббота

До обеда Грабин стремился больше находиться в конструкторских подразделениях. Он медленно проходил по стройным рядам кульманов, напоминавших парад парусных лодок в Финском заливе. Он опытным взглядом окидывал чертеж конструктора. Спрашивал, как ему работается с технологом и бывают ли у него конструкторы по приспособлениям и инструменту? В большинстве случае на третий или пятый день параллельной работы конструктора и технолога был виден результат. Деталь получалась малой металлоемкости, технологичной и прочной. Там, где главный проектант детали или очень важного узла пушки вступал в противоречие с технологом, Василий Гаврилович внимательно выслушивал того и другого. После уяснения существа спора, который не смогли решить их прямые начальники Ренне и Назаров, вызывал их к рабочему месту конструктора, где и принималось приемлемое коллективное решение. Если же согласие все же не достигалось, что было редко, главный конструктор принимал окончательное решение. Он знал намного больше своих подчиненных, иначе не был бы Главным!

Василий Гаврилович особое внимание уделял конструктору унифицированного затвора Василию Сергеевичу Иванову. Белоголовый, с голубыми глазами молодой человек умел, как никто другой, работать сосредоточенно и продуктивно. Не любил, когда товарищи подходили к его кульману, и встречал фразой: «Не мешай работать!» Завод выпускал сразу пять модификаций пушек, и у каждой был свой затвор, отличавшийся от других. Иванову и технологу Гордееву Грабин поставил задачу: на основе наиболее простого затвора пушки ЗИС-2 спроектировать единый, унифицированный затвор для всех пушек. Забегая вперед, отмечу, что такой затвор, в котором осталась 51 деталь вместо 116, они создали досрочно. Он оказался настолько технологичным, что работницы стали собирать его на поточной линии, которую спроектировали и освоили на своем же заводе. Небывалый случай в артиллерийском производстве! Затворы теперь изготовлялись вчетверо быстрее, чем раньше.

Главный конструктор сутками не уходил с завода, но оставался, как и прежде, доступным и оперативно решал любые вопросы. К 20-му августа все руководители подотделов ОГК, решавшие задачи малой модернизации, ведущие конструкторы и технологи перешли на казарменное положение. Последняя декада месяца была самой страшной и горькой. В небо нашего города зачастили немецкие самолеты…

22 августа. Пятница

Обеденный перерыв. Неурочный в это время тревожный заводской гудок… По отделу объявили: «Выходить всем на митинг!»

День солнечный, но уже не жаркий. Всю площадь около заводского гаража заполнили люди. У наскоро сбитой из теса трибуны ветерок шевелит бархатное заводское знамя.

Секретарь партийного комитета А. Д. Проскурин открыл митинг по случаю награждения завода Красным Знаменем ЦК ВКП(б). В выгоревшей гимнастерке Герой Советского Союза, солдат-артиллерист поздравил коллектив завода с производственными успехами и вручил директору Красное Знамя. О войне сказал коротко:

— На войне как на войне! С той и с другой стороны стреляют. В тот день мы с утра били фашистские танки и автоматчиков. К обеду наступило небольшое затишье. У нашей дивизионной пушки поврежден щит, вышел из строя прицел. Две другие пушки из нашей батареи погибли вместе с расчетами. Нашего командира ранило в плечо. С санитаркой оттащили его за бугор в лощинку. Открыл затвор у пушки. Работает. Натаскал побольше снарядов. Жду, что будет дальше? Кругом дым и гарь. Приготовился. Вижу, левее из леса по пшеничному полю к косогору, на котором стояла наша батарея, опять, как черепахи, поползли танки, стреляя на ходу. С нашей стороны фашистам тоже стали отвечать орудия соседней батареи. Оставить убитых товарищей, раненого командира и пушку бесчестно. Открыл затвор, гляжу через ствол. И тут вижу, за оврагом танк вылезает и поворачивает на меня. Я снаряд в ствол — раз! И врезал по первое число. Снаряд угодил в керосинку — танк загорелся.

Дружный смех, аплодисменты.

— Так приноровившись, я подбил и второй танк. Опять аплодисменты.

— Гляжу, справа от меня тоже пыхтит и лезет на косогор новый танк. Повернул орудие к нему. Ловлю его через ствол. Один момент — и снаряд в пушке. Выстрелил. Горит третий танк…

Бурная овация! К сожалению, я не записал тогда фамилию артиллериста, привезшего в родной дом пушки Ф-22 УСВ добрые вести.

…После митинга по дороге в ОГК подскочил начальник отдела рабочего снабжения В. И. Самсонов и молча торопливо сунул в руку Грабина полоску синей бумаги. И тут же нырнул в толпу оживленных людей. Генерал, прочитав приглашение, положил его в карман кителя. Как обычно, когда человек чем-то удивлял его, он сказал:

— Ну и op-ел!.. На банкет я не пойду. Поедемте лучше на природу. Погуляем часок по лесу и подышим свежим воздухом.

Зашли в столовую. За обедом выпили бутылку холодного нарзана и не спеша вышли из отдела. Автомобиль «ЗИС-101» — подарок правительства Грабину как Герою Социалистического Труда — уже стоял у подъезда.

Автомобиль бесшумно уносил нас по Московскому шоссе от утомительной колготни большого и тревожного города. По обочинам дороги молодые березы, уже тронутые желтизной, и рябинки с собранными в круглый купол оранжевыми кистями. То тут, то там с телеграфных проводов взлетали стайки молодых лесных голубей. Свернув в сторону на старую лесную дорогу, мы, будто по сказочному волшебству, оказались во власти гладкоствольных сосен и забытой нашим слухом тишины.

Птицы уже отпели свои песни. В лесу строгость и безмолвие. На наши шаги чуть слышно отзывалась старая хвоя… Вдруг эту безмятежную благодать нарушил дятел — хранитель заокских лесов, начав дробно стучать по дуплистой сосне. Затем на миг воцарилась тишина, но через несколько секунд вновь звенящая серебром дробь оглушила предосенний покой леса.

— Не посмотреть ли нам боровиков? — сказал Василий Гаврилович…

По давней привычке, заложив руки за спину и слегка нагнувшись вперед, он шагнул между деревьев где посветлее. Мы сравнительно долго бродили под крышей сомкнувшихся в высоте куп сосен и елей. Не проронив ни одного слова. Из праздничной красоты светлой рощицы мы вышли на широкую поляну, еще цветущую густым разнотравьем. Прохладный ветер хлынул на нас от высохшего болота с камышом-шептуном. Генерал как бы очнулся и спросил:

— О чем думаете?…

— А вы о чем, Василий Гаврилович?

— Я, например, думал о высокой награде заводу… А вы?

— А я думал о гулянке на фабрике-кухне. Ни к чему она теперь…

— Мы думали о разном, а если разобраться и вникнуть в суть, наши мысли тревожат душу одним и тем же — о нашем партийном и гражданском долге. Награда заводу может вдохновить людей, а может и убаюкать. Выпуск пушек растет. Модернизация, которая не всем нравилась, дает первые результаты. Скоро после большой модернизации они будут еще ощутимей, но этому когда-то наступит конец. По моим расчетам, малая и большая модернизация пушек и разработанный для них технологический процесс к концу года полностью себя исчерпают. А дальше что?

— У нас есть только один выход — мобилизовать новые резервы, начать третий этап, о котором вы говорили.

— Мысль правильная. Я только добавлю мобилизацию резервов в больших масштабах! Но как все это осуществить?… Вот вопрос. А он не так прост. На ходу до основания технически перевооружить завод ох как трудно…

Он вдруг заторопился на завод и всю обратную дорогу молчал.

16 октября. Четверг

До ноябрьского праздника осталось три холодные недели. Ночи бессонны и тревожны. Гитлеровцы предприняли новую попытку прорваться к Москве. Город Горький, как вся страна, затаил дыхание. Вот уже месяц как по Московскому шоссе с нарастающей силой движутся стада скота и непрерывный поток беженцев, грузовых машин с людьми и домашним скарбом в кузове.

Во время поездок в Дзержинск по особым заданиям главного конструктора (для противооткатных устройств не хватало тормозной жидкости — стеола) я видел, как строились укрепления — дзоты и доты. Дни и ночи на оборонительной линии копошились сотни тысяч людей всех возрастов — с заводов, из институтов и даже из городских школ. Она протянулась от берегов Волги до Мурома. Выходит, Москва может не устоять? Наш славный Горький станет прифронтовым городом? Тревога и озабоченность на заводе нарастают. В цехах и отделах составляются списки на эвакуацию детей.

Ныне Грабин досрочно вызвал меня к себе. Он, как всегда, чисто выбрит и по-военному подтянут. Ни во взгляде, ни в словах нет и тени тревоги. Он попросил меня подробно доложить об исполнении графика. Его особенно интересовала экономия машинного времени при изготовлении отдельных узлов пушек после применения новых приспособлений и специального высокопроизводительного инструмента, в том числе многорезцовых головок. Василий Гаврилович поручил изучить сортамент имеющихся на складе завода металлов и по списку, который вручил мне, представить небольшую справку. В кабинет вошел Петр Михайлович Назаров. Главный разговаривал по телефону. Назаров вынул из кармана серенького пиджака платок с розовой каемкой и старательно вытер мощный выпуклый лоб и просторную лысину. На скуластом, монгольского склада лице глубоко спрятанные живые серые глаза, и сам он — средоточие интереса и внимания.

Грабин спокойно, будто речь пойдет о каких-то обыденных частностях жизни ОГК, сказал:

— Петр Михайлович! Не пора ли нам с вами начать по-серьезному думать и вплотную заняться новой мобилизацией внутренних резервов завода?

— Ого! И каким это образом, позволительно вас спросить? — чуть заметная тень саркастической улыбки скользнула по его лицу. Она как бы говорила: «Мы все время изыскиваем резервы — модернизация систем, новая технология, технически обоснованное нормирование. Что еще теперь надо?»

Назаров пожал плечами.

— Вы понимаете, Петр Михайлович, о чем я говорю? Я имею в виду рациональную технологию. Вы и Петр Иванович Иванов через неделю представите техническому совету соображения по выпуску в 1942 году 2800–3000 пушек в месяц. Дело не терпит ни минуты отсрочки.

— Ого! — опять воскликнул Назаров. — А где, позвольте у вас узнать, нам взять станки? Производственные площади? Рабочие кадры?

Назаров с Главным всегда на равных. Хотя Грабину и не понравился тон его заместителя, он терпеливо выслушал его.

— Если бы, Петр Михайлович, — продолжал Главный, — они у нас были, и задачи не было бы. А вы, не имея желаемых условий, создайте их.

— Василий Гаврилович, по-вашему получается, мы должны из воздуха печь пироги? Ваше поручение противоречит давно сложившемуся понятию планирования. Программа заводу до сих пор давалась с учетом наличного у него оборудования. Если его не хватало, оно испрашивалось. А теперь у кого и чего мы спросим? Многих заводов уже нет. Наркомат наш, вам хорошо известно, — в бегах!

— Петр Михайлович, у войны свои законы и требования. Резервы надо искать в действующей технологии, в ее рационализации. Точнее говоря, в коренной ее реконструкции. И на ее базе перестроить все производство завода. Нам предстоит большой труд. С чего следует начинать решение задачи? Прежде всего с паспортизации станочного оборудования. Мы должны точно знать его возможности. И на этой основе определить конкретные мероприятия по наращиванию механических мощностей завода. В технологии лежат резервы. В технологии!!! Она обладает бесконечными возможностями. Вот из этого и надо исходить. Теперь дело только в том, насколько мы быстро и умело организуем эту работу. Я ваш первый помощник. Встретятся трудности, обращайтесь ко мне в любое время.

22 октября. Среда

Артиллерист должен верить своей пушке как самому себе. Василий Гаврилович не раз высказывал это требование конструкторам и технологам. Ей не должны быть страшны ни трескучий мороз, ни жара, ни песчаные бури. Все эти качества она получает прежде всего в стенах ОГК. В цехах рабочие изготовляют орудие точно по чертежам. А готовому орудию «путевку в жизнь» дают испытатели.

Не могу себе отказать в том, чтобы не написать о двух молодых специалистах-испытателях: Вениамине Митрофановиче Земцове и Борисе Николаевиче Матвееве. Земцов писал проекты руководства по эксплуатации новых пушек: танковой Ф-34 и дивизионной ЗИС-3. Молодой и лобастый парень был и первым учителем и наставником расчетов, прибывавших за пушками на завод. Артиллеристы эшелонами увозили пушки на фронт и прежде всего на защиту Москвы.

Борис Николаевич Матвеев — небольшого росточка, щупленький белобрысый паренек, ленинградец. Он испытывал новый образец дивизионной пушки ЗИС-3. И кто бы мог подумать, сколько терпения и силы в щуплом и вихрастом испытателе? Борис мог сутками, с засохшим куском хлеба, сидя на лафете, «объезжать» пушку по лесным и проселочным дорогам! Говорил всем правду принародно и прямо в лицо, когда речь заходила о недостатках орудия. На большие полигонные испытания ЗИС-3 ведущий конструктор Хворостин непременно брал с собой Матвеева.

26 октября. Воскресенье

Собрание партийно-технического актива. Присутствуют все руководящие работники отдела Главного конструктора, главный инженер М. З. Олевский, начальники цехов и управленческих отделов завода. На повестке дня: «Предварительные итоги по технологическому упрощению артиллерийских систем по плану первого и второго этапов и некоторые мероприятия по третьему этапу рациональной технологии».

Грабин в докладе отметил, что все конструкторско-технологические работы по упрощению артиллерийских систем идут строго по сетевому графику. По некоторым очень важным позициям есть опережение. Все детали пушек, находившиеся в переконструировании, а это 40–50 % общего количества деталей, в ближайшие два-три дня уже поступят в производство. Многие трудоемкие детали, как, например, моноблоки, два верхних литых станка Ф-22 УСВ и ЗИС-3, уже находятся на обработке в первом механическом цехе. Командные и многие комплектующие детали первых модернизированных образцов пушек стали поступать на сборку. Модернизация позволила уменьшить общую номенклатуру деталей орудий на 15–30 %. Такой результат получен от применения в проектировании широкой унификации. Ярким примером в этом случае может послужить создание унифицированного затвора.

Далее докладчик сказал:

— В настоящее время нас обнадеживают и другие результаты. Например, расход металла на танковую пушку Ф-34 сокращен на 44 %. Мы значительно уменьшили сортамент и число марок сталей. Ощутимо сокращаем расход цветных металлов и других остродефицитных материалов. В новом технологическом процессе применяется более усложненный и более производительный специальный инструмент. На сверловке и расточке цилиндров противооткатных устройств уже идет опробование шестирезцовой головки.

Напомню, что этапы комплексного плана мобилизации внутризаводских резервов — понятия условные. Они тесно связаны между собой. На практике мы выполняем и такие конструкторско-технологические работы, которые дадут полную отдачу только на третьем этапе. Мы глубоко убеждены, что наш завод на том же оборудовании завершит текущий год выпуском пушек в 5 раз больше довоенного.

Теперь несколько слов о дальнейшей перспективе. Нам предстоит организовать поточное производство с применением конвейерной сборки орудий. Должен сообщить вам, что небольшая группа работников ОГК уже давно и тщательно работает над этим. Соображения по рациональной технологии в ближайшее время мы вынесем на обсуждение. Сегодня же коротко доложу только о том, какие главные направления вырисовываются в нашей работе.

Первое — изучение станочного парка и завершение паспортизации его; второе — специализация универсальных токарных станков с переделкой коробок скоростей; третье — перегруппировка в механических цехах всего оборудования с целью получения прямого потока при изготовлении деталей и узлов пушек; четвертое — специализация механических цехов и отделений по замкнутому принципу изготовления целиком агрегатов и узлов орудий; пятое — реконструкция внутрицехового транспорта с внедрением малой механизации; шестое — разработка и внедрение в серию многоместных приспособлений и высокопроизводительного инструмента; седьмое — проектирование и изготовление на своем заводе многошпиндельных агрегатных и протяжных станков.

Работа предстоит, как видите, очень большая, но мы не сомневаемся с том, что завод выполнит ее в самый короткий срок. Применяя параллельный метод работы конструкторов, технологов и производственников, мы уже, как вам известно, досрочно заказали первую группу перспективных приспособлений. Таков наш первый вклад в завтрашний день.

Я часто говорил и считаю необходимым повториться, что работники ОГК к любым техническим предложениям будут относиться с чувством уважения и с самым добрым вниманием… Кадровый слесарь нашего завода — не просто сборщик пушек. Его смекалке порой может позавидовать конструктор и хороший технолог. Я прошу всех специалистов завода не гнушаться советами рабочих. В принципе, они всегда полезны. Если какое-либо предложение или совет не пригодны для немедленного использования, все равно рабочему надо сказать спасибо. Он заставил нас посмотреть на работу со стороны и другими глазами. Это безусловно обострит наш критический взгляд на свои дела и непременно родит какое-то новое решение в конструкции узла пушки, в сложном технологическом процессе или методе руководства производством.

Слесарь, токарь или фрезеровщик — прямые соучастники и сподвижники в нашей работе, и наша задача как инженеров вникнуть в их предложения и дать технически грамотное объяснение или решение.

Обсуждение доклада проходило бурно и заинтересовано. Подводя итоги обсуждения, Грабин просил всех присутствующих быть готовыми к конкретному обсуждению с ним всех вопросов по рациональной технологии.

Работоспособность главного конструктора была поразительной. Когда он только отдыхал? С утра до вечера Грабин читал чертежи и разные схемы. А в назначенный час к нему приходили руководители цехов: Владимир Дмитриевич Максименко — начальник первого механического цеха, Анатолий Афанасьевич Гордеев — начальник ствольного отделения, Алексей Иванович Масленников — начальник цеха цилиндров накатника и тормоза, Александр Иванович Соловьев — главный механик завода, Николай Алексеевич Гуриков — начальник цеха новых станков и приспособлений, Михаил Васильевич Большаков — начальник инструментального цеха. Особое внимание генерал в те дни уделял металлургам. После актива главный конструктор принял Михаила Максимовича Струсельбу — главного металлурга завода, Павла Тимофеевича Чумакова — начальника фасонно-литейного цеха, Евгения Степановича Пермитина — начальника мартеновского цеха, Георгия Георгиевича Колесникова — начальника термического цеха и долго беседовал с ними о перспективе горячих цехов завода.

30 октября. Четверг

Перед окнами ОГК немым укором друг другу в хвост стоят готовые пушки, которые нельзя отправить на фронт из-за отсутствия затворов. В такое-то время! Людей мучает совесть. Работники ОГК, недавно уверенные и жизнерадостные, приутихли и замкнулись, считая себя причастными к задержке отправки орудий. Их накопилось уже около сотни.

Заводской радиоузел объявил воздушную тревогу. Заревели фабричные и заводские гудки города. Страшно и неприятно слушать эти заунывные звуки. В районе автозавода уже глухо заговорили зенитки. Слышу сильный удар и грохот. Дружно открыли огонь зенитки нашего завода. На крыше здания ОГК послышался топот людских ног — это дежурные ополченцы. Где-то в восточной части города снова заговорили зенитки. Раздался взрыв, за ним последовали второй, третий… Вот и к нам протянула свои огненные руки война.

В кабинете Грабин один. За семь лет, проведенных с ним рядом, вижу впервые его побритую голову. Бугристая… Под глазами темные круги.

Кивком головы ответив на приветствие, генерал предложил садиться. Отодвинув в сторону лампу с зеленым колпаком, взял красный карандаш и молча округлил две цифры. Это означало, что они вызвали у него сомнение.

Я не утерпел и спросил:

— Василий Гавирилович, вы больны?

— Известно, чем и как болеют конструкторы.

Я догадался, о какой болезни говорил Грабин. Сегодня стало ясно — попытка заставить нормально работать унифицированный затвор опять потерпела неудачу. На четвертом или пятом выстреле затвор дает осечку. В любом оружии отказ любого механизма недопустим, а в артиллерии тем более. Заготовки для нового затвора в механический цех уже поступают строго по плану. Возврат к производству старых затворов закрыт напрочь.

Трудно представить, что в это время творилось в душе главного конструктора. Недоброжелатели — а у кого из творческих работников их не бывает! — не скрывают ехидных улыбок…

Грабин пригласил своих помощников для выяснения того, почему с новым затвором получился такой срам? Каждый высказал свои соображения. Постепенно разговор перерос в жаркий спор. Грабин, как всегда, молчал и терпеливо слушал.

В кабинет без предупреждения влетел дежурный по противовоздушной обороне. Он доложил, что на крышу здания ОГК упали три зажигалки, все они погашены, и что на дальнем заводском городке горят жилой барак и дровяной склад… И что за Окой на Мызе большой пожар.

Вошел заместитель директора завода Илья Соломонович Рабинович и сообщил, что на Мызинском телефонном заводе погибли все руководители. Бомба упала прямо на кабинет директора, где проходило совещание. Печальное известие придало нашему совещанию особую окраску.

Конструкторы, как хирурги над больным во время операции, вновь склонили головы над чертежом. Чего только не предлагалось! Один требовал усилить пружину, другой — увеличить удельный вес бойка. Кто-то серьезно сказал: «Не прикинуть ли нам новый вариант унифицированного затвора?»

Причина осечки оставалась неразгаданной. Я с грустью подумал: «Что будет с Главным завтра, когда новые десятки пушек выкатятся на заводской двор?»

— Все! Все! — неожиданно сказал Главный. — Вот в чем причина! — и он показал место на чертеже. — Надо убрать одну сотую миллиметра. Все свободны. Мы и так засиделись.

Часы показывали четверть первого. Грабин звонком вызвал в кабинет дежурного секретаря:

— Пригласите из цеха Ивана Степановича Мигунова и одновременно вызовите мою машину.

Тяжело дыша, быстрым шагом вошел в кабинет мастер. Главный встал, вышел из-за стола и поздоровался с ним за руку. Он попросил Мигунова сейчас же снять одну сотую миллиметра с плоскости или радиуса детали затвора, какой точно — не помню, и велел ехать на заводской полигон пострелять.

— Из какой пушки?

— Из Ф-22 УСВ и ЗИС-3.

— По сколько выстрелов?

— Пятьдесят из каждой, из них тридцать беглым огнем. Как закончите стрельбу, пожалуйста, позвоните мне домой.

31 октября. Пятница

Всю ночь шел непрерывный снег. В небе тихо. Но мне не спалось. Перед взором стояли пушки… Утром в начале рабочего дня Грабин сообщил по телефону:

— В половине четвертого утра Мигунов доложил, что затворы сработали хорошо. Пусть производственники теперь дают как можно больше стволов-моноблоков, а с затворами задержки не будет.

К вечеру этого дня из каждого орудия, стоявшего по вине затвора, прямо на территории завода сделали по три выстрела и погрузили в эшелон. Больше половины из них, главным образом ЗИС-3, ушли защищать Москву.

Вечером Главный встретил меня веселый и радостный. На время отложив в сторону сводку о выполнении графиков, улыбаясь, он проговорил:

— А Мигунов молодец, исправил дефект.

— А в чем все-таки было дело? Почему пушка давала осечку?

— Вы вчера не обратили внимания на латунные и стальные капсюли, которые лежали на моем столе. Вам простительно. А вот Мещанинову и Звереву я не прощаю. Ни тот, ни другой не обратили на них никакого внимания… А зря. В них-то и была, как говорят, собака зарыта. Пушки давали осечку только на стальных капсюлях, которые являются заменителями латунных и по всем характеристикам имели одинаковые показатели со штатными. Однако в допусках имелось несущественное различие, так называемый «плюс-минус». Вот эту-то ничтожную малость и надо было устранить. Ну и ор-лы!..

12 ноября. Среда

Ко мне зашел второй заместитель Грабина Ананий Федорович Гордеев — угрюмый и нелюдимый человек, с тяжелым телом и раскосыми глазами. Мы с ним знакомы с тридцатых годов. Как ему не дать щепоть хорошего табака? По структуре ОГК с него теперь снята ответственность за разработку всей технологии и внедрение ее в производство. Теперь для него главное — приспособления и инструмент. Впервые за десятилетие работы технологом у него есть время на знакомство с техническими журналами. В ОКГ он стал более общительным и веселым. Когда Гордеев был главным технологом, его критиковал каждый, кому только не лень. И он молчал. Его всегда утешала одна и та же мысль: «Умный сам поймет, почему на заводе нет ритма в работе, а дураку все равно ты ничего не докажешь…»

Григорий Дмитриевич Лычев — правая рука Гордеева. Внешне он никак не походил на хорошо эрудированного инженера-механика. Его можно было принять за мастера небольшой лесопилки. Рост у него средний, лицо неказистое, желудевого цвета, с множеством морщин и складок. Нос картошкой, брови мохнатые, волосы светло-русые и разделены на голове на два жиденьких валика. Сутулится и кашляет, много курит. Все черты жесточайшего хроника-почечника скрашивали широкая улыбка и серо-зеленые глаза. Он всегда улыбался, и даже тогда, когда начальство повышало на него голос. В этих случаях в глазах Григория Дмитриевича вспыхивали огоньки, и чье сердце не оттает? На собраниях Грабин не раз ставил Лычева в пример другим как исполнительного и компетентного инженера-руководителя.

Лычев как-то, раскуривая оставшийся про запас «бычок», дружески сказал мне:

— Хорошо стало работать! Все на виду. Посмотришь на план-график, и душа на месте… Всяк отвечает за себя. Попробуй теперь кто-нибудь подсунуть нашему генералу какую-нибудь «пилюлю» — не выйдет! Теперь с конструкторами все наши дела химичим без драчки…

Талант Григория Дмитриевича с особой силой раскрылся в период разработки и оснащения рациональной технологии разного рода подсобными механизмами. Под его высокой рукой конструкторы каких только приспособлений не напроектировали! Многоместные приспособления на строжке и на фрезеровании однотипных деталей повышали съем продукции со станка в восемь раз!

Лычеву был под стать и Б. А. Маринин — рыжеголовый, лет тридцати парень, с круглым лицом, пышущий здоровьем. Он всегда был в творческой рабочей форме и точно выполнял комплексный график. Борис Александрович никогда не унывал — даже во время бомбежек отпускал шуточки. Конструкторам инструмента работать с ним было легко. Он если и распекал за какую-нибудь оплошность, то делал это незлобиво. Подотдел, подчиненный Гордееву, работал отменно. Грабин восхищался их успехами. Он всюду и везде открыто говорил: «Какие возможности у наших технологов были заморожены!»

21 ноября. Пятница

По поручению Грабина мною подготовлен проект приказа директора завода: «Отмечаю, что модернизация и конструкторско-технологическое упрощение систем, начатые по инициативе ОГК и горячо поддержанные коллективом завода, полностью себя оправдали и обеспечили резкое увеличение выпуска продукции. Модернизация высвободила 31 % времени всего станочного парка. Проводимые в этой области отделом Главного конструктора и цехами мероприятия одобряю и сроки выпуска чертежей оснащения «Рациональной технологии» утверждаю». Главный конструктор завизировал проект приказа, который предусматривал сдачу всей технической документации к 1 Мая 1942 года.

Конструкторско-технологическое упрощение орудий, идущих в производстве, вывело завод в передовые. А. С. Елян дал указание главному конструктору представить списки на премирование каждого работника ОГК месячным окладом.

6 декабря. Суббота

Наконец-то! Какая радость! Наши войска начали гнать фашистов от столицы. Все поздравляют друг друга, у женщин слезы на глазах. Даже мороз и тяжести быта сразу стали легче. Прошедший и начало нового месяца были не только трудными, но и голодными. Начались перебои с продуктами во всех заводских столовых. Это особенно болезненно сказалось на быте молодых специалистов-одиночек. Новые заботы о хлебе насущном коллектива ОГК, конечно, легли на плечи генерала.

Грабин взвалил на себя не только немыслимый умственный и физический груз, но и всю нравственную и гражданскую ответственность за подчиненных, за отправляемые на фронт модернизированные пушки. В них теперь до 70 % новых деталей. По существу это были новые пушки. Все шло хорошо, но вдруг пришел приказ снять с производства 57-мм пушку ЗИС-2. Особенно удручающим был тот факт, что никто не знал истинной причины снятия столь нужной фронту пушки. Главный конструктор замкнулся, ушел в себя. С людьми говорил коротко и только по делу. Василий Гаврилович стал неузнаваем. В этот же день генерал вызвал меня к себе:

— Вы направляетесь в инвентаризационную комиссию завода по снятию с производства и консервации задела по ЗИС-2.

Комиссия отправила на заводской склад 100 стволов-моноблоков ЗИС-2. Также были смазаны тавотом, обернуты в пергамент и отправлены на склад дорогостоящие сложные приспособления и специальный инструмент.

8 декабря. Понедельник

На завод прибыл нарком вооружения Д. Ф. Устинов. Он ознакомился с изготовлением пушки Ф-22 УСВ, с новым образцом более легкой и экономичной дивизионной пушки ЗИС-3, танковой Ф-34 для танка Т-34. В заводоуправлении провел совещание. Руководство завода заверило наркома, что заводской коллектив годовую программу закончит с большим перевыполнением. Генерал Грабин попросил у Устинова разрешения доставить в наркомат опытный образец пушки ЗИС-3 и для сравнения с ней Ф-22 УСВ. Это на всякий случай, если руководство страны найдет время на их осмотр. Нарком разрешил.

10 декабря. Среда

Встал в ряды действующего оборудования первый заводского изготовления сверлильный агрегатный станок конструкции подотдела К. В. Бородкина. На «люльке» ЗИС-3 за один проход он делает одновременно 15 отверстий. Точность и небывалая производительность вызывали восхищение. В цеха начали поступать сложные приспособления и высокопроизводительный специальный инструмент первой очереди.

У Грабина оперативное совещание. На столе для заседаний развернут чертеж. Докладывает главный конструктор КБ по станкостроению К. В. Бородкин:

— Протяжный станок для чистовой обработки канала моноблоков (труб), за который завод уплатил фирме «Энимс» 750 тысяч рублей не может решать проблему намеченного массового выпуска пушек. Теперь это окончательно установлено. У него ненадежная гидравлика. В нашем КБ мы приступили к проектированию своего протяжного станка, принципиально отличного от «Энимса». Нами на складе уже подобраны несколько станин от старых станков, По расчетам, наш вантовой протяжный станок можно изготовить за один месяц, и он с успехом заменит гидравлический станок.

— Скажите, сколько будет он стоить?

— Примерно 90–95 тысяч рублей. Причем на нем мы предусматриваем протягивать две трубы (два моноблока) одновременно. На «Энимсе» это исключено. Кроме того, наша схема дает возможность изготовить целую серию протяжных станков трех разновидностей. Я имею в виду обработку казенников и т. д.

Выбранную схему заводского протяжного станка после обсуждения все одобрили. Грабин поручил мне осуществлять ежедневный контроль за исполнением намеченных работ.

14 декабря. Воскресенье

На завод прибыл Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Все начеку… Климент Ефремович долго пробыл в ОГК. Генерал показал ему площадку с опытными пушками. Маршал беседовал с рабочими в первом и втором механических цехах. Очень довольный, Ворошилов прямо с завода уехал в обком партии. С этого дня состояние душевной подавленности стало покидать Грабина. Мы вновь увидели его подкупающую улыбку, как всегда, мягкую и располагающую.

1942 год. 3 января. Суббота

Генерал выехал в Москву на заседание Государственного комитета обороны. Уехал с хорошим настроением. Завод устойчиво выпускал пушек в 5,5 раза больше, чем до войны. Во всех его движениях и даже разговоре чувствовалась какая-то напористость и размеренная расчетливость. Генерал привез хорошие новости. Он смог доложить после заседания ГКО Сталину о «незаконнорожденной» пушке ЗИС-3. Прямо в Кремле члены ГКО в сопровождении маршалов и генералов осмотрели пушку, и Сталин приказал военным ее испытать.

Мы начали готовиться к приезду комиссии. Напряженность в работе всего коллектива конструкторов возросла до предела. Она особенно заметна у Грабина.

Начались испытания ЗИС-3. Они продолжались день за днем. Пушка выдержала самый строгий экзамен. В начале февраля нашу «лебедушку», так ее прозвали заводские слесари, государственная комиссия рекомендовала принять на вооружение. С этих пор она стала именоваться 76-мм пушкой ЗИС-3 образца 1942 года. Вот ее данные: вес пушки в боевом положении 1200 килограмм, дальность стрельбы осколочно-фугасным снарядом более 13 километров, скорострельность — 25 выстрелов в минуту, скорость перевозки по шоссе — до 50 километров в час.

Тогда мы еще не знали, какую славу принесет ЗИС-3 Грабину, всему коллективу нашего завода, не знали, что многие из этих орудий навечно замрут на мраморных постаментах в память потомкам победителей.

10 января. Суббота

Генерал с утра вызвал меня к себе. У него П. М. Назаров, П. И. Иванов. Они втроем стояли около большого стола. На зеленом сукне лежит «миллиметровка» метра два длиной. Она вся в квадратиках и прямоугольниках.

— Андрей Петрович, посмотрите. Вам это тоже необходимо знать, — поздоровавшись, сказал мне главный конструктор.

Подошли Шеффер, Гордеев, Лычев, Бородкин и Маринин. Петр Иванович Иванов, накалывая на прямоугольники бумажные квадратики с названием станка, объяснил, почему он должен стоять на этом месте, а не на другом. Разговор шел о новой планировке и размещении оборудования согласно «Программе рациональной технологии».

Дмитрий Иванович Шеффер некоторые станки поставил по-своему. Назаров не согласился с ним. Он взял со стула рабочую «миллиметровку», скрученную в рулончик, развернул ее и показал, что такой вариант размещения, какой предлагает Дмитрий Иванович, уже был и он ломает линию движения пушечной «люльки». Во время обработки и других деталей в следующих отделениях получались петли. Шеффер снял свое предложение.

Гордеев обратил внимание на модернизацию внутризаводского транспорта. При этом указал на необходимость проработать вопрос о внедрении во всех цехах большого числа консольных кранов и цепей «Гамя», так как при новом размещении станков одному мостовому крану в пролете не справиться.

Василий Гаврилович молчал. Он умел слушать. Совещание было прервано. Обед.

После обеда к главному конструктору были приглашены заведующие технологическими секторами, и генерал выслушал их мнение. В общем, оно оказалось положительным… Утверждая планировку цехов, Грабин поручил П. М. Назарову еще раз ознакомить с ней всех начальников механических цехов и главного инженера завода М. З. Олевского, и если у них не будет возражений, составить график на передвижку станков. Условия: быстрота исполнения и ни малейшего простоя в ущерб производству.

Моему подотделу работы прибавилось. Для двух своих помощников — A. M. Лебедева и Б. И. Горденко, в том числе и для себя, составил подвижный график трехсменной работы. Главный конструктор одобрил его. Наше круглосуточное пребывание на заводе как нельзя кстати. Мы — глаза и уши заводского руководства!..

Технологи с нормировщиками в течение десятидневного наблюдения установили: новая планировка оборудования полностью обеспечивает прямой поток во всех цехах, работающих по замкнутому агрегатному циклу. Это значительно сократило время на прохождение деталей. Например, труба (моноблок) танковой пушки Ф-34 от заготовки до станка имела путь прохождения 690 метров, теперь — 364 метра. У казенника он составлял один километр — теперь 173 метра; у «люльки» — 1261 метров, теперь 240; у клина — 350 метров, теперь 132.

Новое размещение станков и оборудования, специализация цехов по агрегатно-замкнутому принципу изготовления узлов и сборок пушек оказали самое благотворное влияние на повышении производительности в целом.

20 февраля. Пятница

Секретарь главного конструктора остановил меня:

— У Василия Гавриловича директор Амо Сергеевич.

Я не решился войти в кабинет. При выходе из приемной со мной столкнулся Иван Андреевич Горшков. Секретарь партийной организации спросил:

— Поздравил?

— Нет, у него директор.

К Василию Гавриловичу попал в положенный мне час. Перед докладом поздравил его с присвоением очередного воинского звания — генерал-лейтенант технических войск.

Всем было известно, что во время доклада по «штаб-карте» Главный никого не принимает. Сегодня он потребовал от меня досконального объяснения ситуации на производстве вплоть до отдельных операций на главных деталях пушек: моноблоке, верхнем станке, «люльке».

Ходом выполнения комплексного плана по рациональной технологии и началом ввода некоторых ее частей в производство Грабин доволен… Странно улыбнувшись, генерал встал из-за стола и удалился в свою комнату отдыха. Я знал, что там у него сейф, мягкое кресло и кульман, на котором он вычерчивает схемы некоторых узлов пушек.

— Полюбуйтесь! — открыв синюю папку, сказал он, передавая мне посмотреть копию приказа.

— Подпись директора на этом приказе я ждал 81 день… И второй по рациональной технологии изучается пятьдесят второй день. Разве это работа? Скажите, вам это ни о чем не говорит?

— Честно? О приказах я ни разу не вспомнил. Да и другие, наверное, тоже. Работы у всех хватает. И стоит ли вам об этих приказах беспокоиться?

— Скажите, следует ли мне напомнить об этих бумагах директору?

— Думаю, этого делать не следует.

— А почему так категорично?

— Василий Гаврилович, я понимаю вас! Но на заводе видят — Елян к вам относится доброжелательно, мне кажется, он пытается пойти с вами в ногу.

— Это только видимость.

— Позвольте мне высказаться до конца. Если вы перед кем-нибудь откроете слабинку директора, по заводу обязательно поползут сплетни и пересуды! Я так понимаю: Елян с модернизацией и рациональной технологией, как перестраховщик, потерпел полное поражение и лежит на ковре. По русскому обычаю, лежачего не бьют.

— Пожалуй, вы правы: лучше иметь должника, чем быть самому должником. Придет время, и люди рассудят, кто и какую ответственность брал на себя за судьбу Родины в этой войне.

— Василий Гаврилович, думаю, не стоит вам мелочиться.

— Разумно. Так и поступим. Знаете, что я вас попрошу? Займитесь, пожалуйста, сбором и обобщением всех наших дел по рациональной технологии.

— Когда такой материал вам понадобится?

— Примерно в конце весны…

Я ушел от Грабина часу в седьмом вечера. Кабинет главного конструктора не закрывался до полуночи. К генералу шли с поздравлениями конструкторы и технологи, начальники цехов и многие производственники… Шли други и недруги.

23 февраля. Понедельник

В годовщину Красной Армии, за пять минут до звонка об окончании работы, всех пригласили в зал копировки, где обычно проходили собрания. Секретарь партбюро Горшков и Грабин оживленно беседовали с представителем ГАУ майором М. К. Соколовым. Соколова на заводе все хорошо знали. До войны молодой офицер служил в качестве младшего приемщика пушек. Что привез он: радость или огорчение? По задубелому, обожженному ветрами лицу было видно, что он сильно постарел.

— Михаил Константинович, вам слово, прошу, — сказал Горшков, открывая встречу.

Майор не торопясь вынул из командирской сумки школьную тетрадочку. Раскрыл и положил ее на стол. Медлительность с одергиванием своей гимнастерки раздражала нас: «Говори, наконец, скорее!»

— Я прибыл к вам прямо с передовой, — начал говорить Соколов. — Кому-кому, а вам лучше меня знать, сколько ваших дивизионных пушек ЗИС-3 уж более полугода воюет на многих фронтах. Я привез вам поздравления и претензии от артиллеристов… Может быть, они покажутся вам мелкими? Но на войне, в боевой технике даже малейшие недостатки недопустимы.

Майор взял тетрадочку и начал зачитывать рекламацию:

— Первое — увеличить жесткость трубчатых станин, повысить их надежность. Дополнить комплект ЗИП[2] инструментом. Издать печатное руководство по эксплуатации пушки и уходу за ней.

Прочитав еще несколько замечаний, майор уже с радостью в голосе продолжил:

— Не могу не поздравить вас, дорогие товарищи, с новой и очень нужной дивизионной пушкой ЗИС-3! Она большая удача вашего творческого коллектива. Фронтовики хвалят ее. В каких бы частях я ни был, бойцы всюду говорят о ней с похвалой. Особенно отличают ее легкость. При необходимости во время боя они на руках перекатывают орудие на выгодную для стрельбы позицию. ЗИС-3 на редкость надежная и компактная пушка с высокой маневренностью огня. Да, чуть было не забыл, командиры некоторых батарей и дивизионов просили передать просьбу увеличить у пушки высоту щита.

— Товарищ майор, вы немножко опоздали, — перебил его Антипин. — Ровно на два месяца! Мы высоту щита уже увеличили «на три пальца товарища Сталина».

Аплодисменты. Люди словно разорвали огромный кусок нового брезента. Грабин поблагодарил Соколова за добрые вести и заверил, что ОГК внимательно изучит и учтет пожелания фронтовиков.

1 марта. Воскресенье

Конструкторы, технологи и все, кто их обслуживает, работают напряженно. И все же выходной чувствуется. Сегодня рабочий день для всех закончится ровно в восемнадцать часов. После моего доклада за сутки, когда уже опустел отдел, Василий Гаврилович пригласил пройти с ним в фасонно-литейный цех, к технологу Коптеву.

Гудит и хлещет литейный цех. Шум форсунок в мартенах напоминает прибой черноморских волн в осеннюю пору где-то под Новороссийском.

— Здравствуйте, Гавриил Осипович! — главный конструктор первым протянул руку технологу. — Принимайте гостей. Показывайте нам своих первенцев.

Коптев взял один дульный тормоз для ЗИС-3, только что отлитый в кокиль, и, как ребеночка, на обеих руках поднес его генералу.

— Хорошее дитя — будто только из купели, — широко улыбаясь, сказал Василий Гаврилович. — Братское вам спасибо, Гавриил Осипович! После зачистки заусенцев — нарезай резьбу, и тормоз готов. Из кованой заготовки в механическом цехе на обработку дульного тормоза уходило до 30 часов машинного времени. А на ваш, Гавриил Осипович, и 40 минут с лихвой хватит. Вот это вещь! Экономия металла и рабочего времени баснословная! Разрешите, дорогой, еще раз пожать вашу руку.

Тут к нам подошел начальник цеха Чумаков. Поздоровались.

— Павел Тимофеевич, — обратился к нему Грабин. — Вы представили товарища Коптева к премированию?

— Собираюсь… Только обговорю с председателем цехкома Петром Ивановичем Сергеевым.

— К вашей просьбе приобщите и мою. Это прекрасное литье. Амо Сергеевич видел?

— Видел и доволен.

— Этого мало, очень мало. За такие дела надо не только премировать деньгами, а благодарить отдельным приказом по заводу, вносить в стахановскую книгу доблести.

— Василий Гаврилович, спасибо вам, конечно, за добрые слова, — заговорил Коптев. — После отливок в кокиль кожухов для труб Ф-22 УСВ дульный тормоз, можно сказать, детская забава. Мастерству учит время, а труд его шлифует. Вы помните, как осенью 1936 года скептики тогда зло подшучивали над нами, когда впервые начали внедрять в артиллерийское производство фасонное литье? Лиха беда начало. А потом ведь мы достигли своего. Нашли хорошие компоненты для формовочной земли. Рациональные отверстия для заливки форм. А потом пошли один за другим годные литые верхние станки. А затем поехали в механические цеха на обработку и лобовые коробки, и кронштейны, и коробки для подрессорирования! Вот эта была работа!

— Теперь, Гавриил Осипович, об этом, — заметил главный конструктор, — кроме нас с вами вряд ли кто-нибудь помнит. Фасонное литье стало обычным делом.

— Вы правы, — вмешался Чумаков. — Мы теперь отливаем для ЗИС-3 вон какие «люльки». Они словно кружево, сотканное из стали! И прочность отменная. А ее верхний станок словно стальной цветок! А лобовая коробка? Что ни деталь — хочется в руки взять и подержать!

— В сравнении с теми «слонами», которые когда-то нам поставлял «уважаемый» Конопасов, — вздохнул Грабин. — ваше литье, Павел Тимофеевич, по весу — детские игрушки… Да-а. Были времена. Трудностей хватало. Куда ни сунься — всюду сидит скептик! Но эта беда не была бы бедой, если бы их не оберегали перестраховщики. Они часто говорили мне: «К чему все ваши новшества? Лучше занимайтесь своим прямым делом — проектируйте пушки! Верхние станки и «люльки» все нормальные люди делают клепаными. А вы? Хотите быть умнее всех? Зря государственные деньги на ветер пускаете!» Вот так! Ни больше, ни меньше. Грабин — негодный выдумщик и злой расточитель! И сегодня скептики не перевелись. Как они отнеслись к нашей идее модернизации пушек и рациональной технологии? Даже в наркомате это казалось фантастикой и необузданным абсурдом. Но я хорошо знал и верил в наши инженерные кадры и рабочий класс! Эта уверенность еще более окрепла за шесть лет.

Распрощавшись с Коптевым и Чумаковым, мы прошли в кузнечно-прессовый цех. Генерал подходил к рабочим и, протягивая руку, спрашивал о житье-бытье. Он удивлял окружающих своим вниманием и исключительной памятью. Если он когда-то слышал от собеседника о недуге или болезни членов семьи, обязательно сочувственно спрашивал об этом. Если мог чем-нибудь помочь — помогал.

Подошли к штамповщикам — девушке в белой косынке и белокурому парню. Генерал взял в руки и стал рассматривать отштампованную заготовку для унифицированного затвора. Он поглаживал ее поверхность, как гладят котенка.

— Сколько даете за смену? — спросил штамповщика.

— Штук по сто. А вот этих заглушек — с полсотни. Это наш план. А когда достаточно металла и хорошо греет печь, мы с Машей план срабатываем на 110 процентов, а то и более.

— Спасибо вам за хорошие заготовки. Ни одного заусенца, ни одного наклепа!..

— Не за что. За это нам прогрессивку платят. Да и война. И Гитлера надо «угостить». А что касается заготовок, то за них надо благодарить Букарева. Его матрицы можно посылать на выставку!

Букорев, старый рабочий пуансонщик, не согласился:

— При чем тут выставка? Плохо работать — грех перед бойцами. Мы же грабинцы!

Василий Гаврилович смутился. Брови сурово сдвинулись. Он торопливо распрощался и поспешил из цеха. По давней рабкоровской дружбе Букорев задержал меня за рукав:

— Андреич, я что-то ляпнул не то? Вроде обидел нашего генерала.

— Не знаю. Официально наш завод носит имя Сталина. Может, поэтому?

— Ну, это официально. А работяги по-своему авторитет ценят. Прости старика, коли не то сказал…

3 марта. Вторник

Василию Гавриловичу позвонили о готовности протяжки моноблока ЗИС-3. В первом механическом цехе мы застали начальника КБ К. В. Бородкина, его заместителя Г. В. Ордынского, заместителя главного конструктора ОГК Д. И. Шеффера, начальника станкостроительного производства и приспособлений А. Н. Гурикова.

Повышенное внимание руководства было вызвано тем, что протяжный станок изготовили на нашем заводе по чертежам ОГК. Но готовый станок закапризничал. Его наладку поручили Ивану Антоновичу Савельеву — инструментальщику с подмосковного артиллерийского завода им. М. И. Калинина из города Калининграда. Друзей Савельева по работе эвакуировали на Урал, а его к нам на Волгу. Ему немногим больше тридцати лет, работал всегда охотно, увлеченно и мастерством выделялся из местных рабочих. К нему, имевшему дело с протяжками на подмосковном заводе, вчера и обратились за помощью. Протяжка во время работы обрывалась. Савельев взял сложный инструмент в свой цех. Он провозился с ним целые сутки. Проверив высоту зубьев, довел их до той точности, которой требует чертеж конструктора. Исправил угол заточки. Выверил размеры канавок. Мы подошли как раз в тот момент, когда Иван Антонович насаживал протяжку на штангу.

— Ну как, москвич? Теперь протяжка будет работать? — грубовато спросил Савельева мастер ствольного отделения П. Е. Сибилев.

Тот холодно взглянул на сухощавого Петра Евстафьевича и уверенно ответил:

— Будет! А если закапризничает, найдем управу. Заставим… На нашем заводе не таких модниц обхаживали!

— А вы, оказывается, шутник, Иван Антонович, — заметил начальник инструментального цеха М. В. Большаков. — Раньше я думал, у вас языка нет.

— Михаил Васильевич, это к делу не имеет никакого отношения. Станок можно пускать…

Сейчас решится вопрос: жить и работать станку или валяться на шихтовом дворе под дождем. Штанга потянула инструмент внутрь трубы. Он снимает предельно тонкий слой чистовой стружки. Вот он уходит все дальше и дальше. Мне казалось, протяжка слишком медленно ползла внутри моноблока. Винтовое устройство станка, вмонтированного намертво в бетон, тянет ее с силой в 100 тонн и не шелохнется. Кстати, уже делается приставка для одновременной протяжки двух моноблоков.

Через некоторое время протяжка появилась в дульной части моноблока трубы. Она мокрая, в эмульсии. Инструмент в крупных беловатых каплях. Казалось, он вспотел от натуги и теперь неохотно отдавал сверкавшую свежим серебром мелкую стружку. Такой чистоты канал моноблока под нарезку калибров традиционным способом можно было получить, только израсходовав на эту операцию в 10 раз больше машинного времени.

Мастер ствольного отделения П. Е. Сибилев запрыгал от радости. Он кинулся к Савельеву помогать ему переналаживать протяжку для прохода следующего моноблока. Консольный кран осторожно взял готовый моноблок и положил на стеллаж около станка для нарезки калибров. Затем тот же кран положил на протяжный станок следующий моноблок.

Присутствующие поблагодарили Ивана Антоновича, Грабин тоже пожал ему руку. Савельев с достоинством ответил на рукопожатия и с разрешения Большакова пошел в инструментальный цех.

Спустя несколько минут, когда протяжка почти беззвучно вошла во вторую трубу, мы тоже пошли к выходу.

— На днях будет установлен второй протяжный станок для изготовления моноблоков, — сказал Грабин. — В наладке находятся еще два станка из двенадцати для протяжки окон казенника под клин затвора. На долбление в казеннике окна под клин мы тратим 13 часов. Теперь будем обходиться полутора часами. Каково?!

Я мог бы по памяти назвать ему еще и агрегатные станки, дающие производительность в пять и более раз, редукторы, сложные приспособления, высокопроизводительные многорезцовые головки и т. п. Ведь все это прошло через двенадцатый подотдел, который оформил заказы на изготовление новой техники, рожденной в отделе Главного конструктора.

В настоящее время Василий Гаврилович каждый день занимается прокатной клетью. Свой прокатный стан избавит завод от нерадивых поставщиков мелкосортного металла.

5 марта. Четверг

При мне Ананий Федорович Гордеев доложил главному конструктору о пребывании на заводе профессора политехнического института Панкина. Его приглашали для консультации работников лаборатории по резанию металла. Подробно ознакомившись с лабораторией и перспективными резцами, он сказал технологу М. И. Фаленкову: «Мне вам посоветовать нечего… Ваши опыты и новшества в области моей специальности сверх всякого ожидания». Когда генерал это услышал, воскликнул: «Молодец Фаленков!»

Реализация программы «Рациональная технология» во многом зависела от работы лаборатории Михаила Ивановича Фаленкова. Он это прекрасно понимал и старался обеспечить сложное производство пушек новыми разработками инструмента в условиях острого дефицита специальных сталей.

При встрече он рассказывал:

— Резцы, созданные в лаборатории, имеют точный паспорт и гарантию на стойкость и изнашиваемость. Но это половина дела, и не главная… Первостепенной важности задача — при трудностях с инструментальными сталями дать токарям, строгальщикам, долбежникам, фрезеровщикам высокостойкий и долгоработающий инструмент. При нашем масштабе производства забыть об этом — сорвать рациональную технологию. И не только дать добротный инструмент, но и изготовить его при минимальном расходе инструментальных сталей. Поэтому корпус делаем из ходовых сталей, а на режущую часть напаиваем или навариваем «победит». У некоторых резцов режущую часть напаиваем из инструментальной стали.

О производительности и долгожительстве инструмента, изготовленного по рекомендации лаборатории Фаленкова, вскоре заговорили на других заводах Горького, где успешно использовались его разработки.

…По пути в свой отдел мы с Лебедевым зашли в лафетный цех, в отделение «люльки». Технолог Поляков — начальник технологического сектора ОГК — лично обучал работницу Чернобровкину устанавливать на станке заводского изготовления головку для шлифовки полозков «люльки». Дело новое и очень важное. Во время паспортизации оборудования оказалось, что несколько строгальных станков не нужны даже для большой программы завода. Конструкторы уменьшили ход стола до нужной величины, а конструкторы-инструментальщики сделали для него шлифовальную головку. Станок изменил свою профессию — вместо строгальщика стал шлифовальщиком.

Мостовой кран подал литую «люльку» ЗИС-3. Ее осторожно положили на операционный стол. Закрепили. Пустили станок. Подключена шлифовальная головка.

Мы дождались первой «люльки» с отшлифованными полозками.

— Вот это здорово! — восхитился Шеффер, который руководил цеховыми технологическими секторами при внедрении рациональной технологии в производство. Он приказал Чернобровкиной обмерить полозки. Они получились точными по чертежу и баснословной чистоты и ровности. Производительность на этой операции повысилась в 10 раз. Шабровка полозков и скоблежка их поверхностей слесарями упоминаться в технологии обработки «люльки» теперь не будет.

Создание таких станков — это яркое проявление изобретательности советских людей в экстремальных условиях войны. Еще один пример.

В другом цехе модернизировали станок «Венцель». Наши конструкторы поставили чужестранца из горизонтального положения в вертикальное. Теперь он не расточный, а фрезерный. Инструментальщики из подотдела Б. Д. Маринина спроектировали для него специальную фрезерную головку, поставленную на станину станка неподвижно. На новом станке производится обработка казенного среза моноблока. Новые функции «Венцеля» дали возможность высвободить 8 расточных станков, 8 слесарей и 16 станочников, сократить машинное время в 5 раз.

8 марта. Воскресенье

Мы подошли к специальному расточному сверлильному станку ГРС-1. За ним стояла стахановка Галактионова.

— Поздравляю вас с 8-м Марта — праздником весны и солидарности женщин всего мира!

— Спасибо, Василий Гаврилович!

На смуглых щеках красивого, восточного склада лица сверловщицы вспыхнул густой румянец. Она смотрела на нас с удивлением. У нее чуть заметно дрожали длинные, с изгибом вверх, ресницы.

— Вижу, дела у вас идут хорошо.

— Станок меня слушается, — смущенно ответила девушка. — ГРС-1 — это не то, что старый «Кревен»…

— Сколько вы теперь даете моноблоков за смену?

— Шесть, а когда и семь.

— А раньше?

— Два. Редко три.

Подошел мастер Некоркин. Грабин и Некоркин знакомы с тех времен, когда изготовлялись первые опытные образцы дивизионных пушек Ф-20 и Ф-22. Генерал по-свойски спросил его о делах и настроении.

— Все универсальные станки после коренной переделки коробок скоростей и замены электромоторов на более мощные, эти господа «Кревены» и «Гайды», «Зоисты» и «Бютасты» родились заново. Теперь специальные наши ГРС-1, все 13 станков работают надежно, с высокой скоростью… В сутки даем моноблоков в пять-шесть раз больше, чем раньше, а заработок тот же. Почему так? Рабочий народ молчит, понимает — война. Но кушать все равно хотят… Вам, Василий Гаврилович, говорю, потому что убежден — начальству меня не продадите. Когда было нужно, мы не один раз, даже бесплатно, выручали ваше КБ. Администрация цеха, бывало, придерживает заказы конструкторов, а мы рабочие, где ночью, где под утро продвигали их. Мы понимали — валовая программа хороша, а новые пушки еще лучше! О рабочем человеке забывать неразумно.

Грабин не прерывал мастера. Он слушал его долго и терпеливо.

— Месяц тому назад на мой участок, — продолжал Некоркин, — приходил секретарь парткома. Проскурин свой человек. Наш бывший начальник цеха. Он хвалил нас за качество продукции. Говорил, какие мы хорошие. Обещал поместить портреты наших людей на доске почета. Но вот как только выслушал меня по поводу деньжат, ушел из цеха молчком… В другой раз я заговорил с ним по-другому, покруче. Слов не выбирал. А как же, если человек тебя не хочет понять! На прощанье я ему ввернул пару русских слов… Он круто обернулся и прямо в лоб: «Товарищ Некоркин! Ты забыл, что идет война?!» Вот и поговори с ним. О председателе завкома и говорить не буду. Он только и кричит: «Давайте стахановцев! Двухсотенников, как на автозаводе!» А наших пятисотенников будто и нет!.. А сам, как хомячок Фомка в клетке у моей внучки, зарылся в бумажках и никуда не двигается. Да и чего с него взять? Он с похоронами рабочих справляется с трудом. У нас на поселке для товарища гроб купить негде… Пожалуйста, подскажите об этом Еляну. Вы понимаете, каких мучений стоит семье рабочего похоронить бывшего стахановца! От этого в парткоме и завкоме целыми днями двери не закрываются… Хозяйственному цеху завода все равно приходится кое-как наспех сколачивать гробы. Василий Гаврилович, пожалуйста, похлопочите хоть вы о нужде рабочих…

— Вы правы, но прежде всего надо подумать о живых. За большой труд надо и больше платить. Это элементарно. Но почему сложилась такая несправедливость с заработной платой?

— Эх! Дорогой наш генерал! Кому хочется наживать неприятности? Программу завод выполняет. Пушки эшелонами ежедневно уходят на фронт. Рабочие и раньше ради общего блага многое терпели, а теперь война, стыдно не потерпеть!..

— О заработной плате рабочим я завтра обязательно переговорю с Проскуриным и Еляном. Плановый отдел завода и отдел труда перед изобилием продукции, просто говоря, растерялись. Они никогда не мыслили о том, что когда-нибудь заводской счет в госбанке будет трещать от избытка денег.

Некоркин знал: если Грабин обещает, то сделает. Мы распрощались. По дороге в ОГК генерал размышлял вслух:

— Обработку каморы ствола мы делали просто разверткой по копиру. Теперь ее заменили пластинчатыми плавающими развертками, что позволило на этой операции увеличить производительность на 30 процентов, но главное в новой развертке то, что на нее в 15 раз меньше уходит инструментальной стали.

Я слушал Василия Гавриловича, а думал о своем. Из головы не выходили горькие слова мастера о гробах и скрытой угрозе секретаря парткома.

Радуясь большим шагам рациональной технологии, Василий Гаврилович говорил:

— На днях мы получим продукцию и с отечественных модернизированных станков «Красный пролетарий». Отныне винторезные станки будут сверлить цилиндры. В производстве создается такой баланс, когда узкие места полностью исключаются. Вы видели в работе агрегатный станок АГ-1? — вдруг спросил меня Василий Гаврилович.

— Какой вы имеете в виду?

— Десятишпиндельный сверлильный.

— Видел.

— С новой головкой за один проход на нем теперь делаем пятнадцать разных отверстий в «люльке» танковой пушки Ф-34… Да-а, такой красавец спроектирован нашими конструкторами по карандашной схеме Степана Федоровича Антонова. Как будто вчера он приходил ко мне и приносил модель станка, вырезанную из большой картофелины.

— Помню! Помню! Как он с этой картошкой и спичками шумел у Анания Федоровича.

— Молодец Бородкин! Его КБ прямо чудо! И конструкторы-инструментальщики не отстают от них. Вчера вечером Маринин принес мне чертеж головки для нарезки калибров, где вместо четырех резцов установлено уже 16. Он гарантирует не только баснословную производительность, но и высокое качество нарезов. В довоенные годы на этой операции не один мастер сломал себе шею. А теперь нарезные станки фирмы «Бютаст» мы заставили за один проход одновременно нарезать два моноблока. И это сделали наши доморощенные конструкторы-станкостроители! Раньше на этих станках на нарезку одной трубы моноблока мы тратили 6 часов машинного времени, почти одну смену, а теперь на две трубы расходуем только 90 минут!

— Василий Гаврилович, мы подсчитали, и получилось что на сегодняшний день модернизировано 54 иностранных и отечественных станка, внедрено в производство 50 многоместных приспособлений и 64 специальных головок да еще около 200 видов другого высокопроизводительного режущего и измерительного инструмента. Все это позволяет нам освободить 2459 квадратных метров производственных площадей. Высвободить 247 рабочих и сэкономить около 24 миллионов рублей.

— Это только первые результаты. Ведь большая часть технического оснащения рациональной технологии еще находится в изготовлении. Пушечное поточное производство, как система, скоро будет полностью налажено.

Как видите, рациональная технология не становится на колени перед оборудованием, а самым решительным образом переделывает и подчиняет его себе. Придерживаясь такого подхода, технологи любого завода и любого вида производства могут с уверенностью сказать — возможности технологии беспредельны!..

1 мая. Пятница

Конструкторско-технологический коллектив всюду выступал сплоченно. И в этот раз люди, собравшиеся на демонстрацию группируются вокруг своего руководителя — Грабина. Он настроен празднично. С ним рядом Д. И. Шеффер, И. А. Горшков, А. Ф. Гордеев, К. В. Бородкин. Разговор идет оживленный. Кто о чем, а Грабин о своем. Окинув взором всю колонну завода, которая вот-вот двинется в Канавино на площадь Челюскинцев, спросил:

— Всюду я вижу плакаты о стахановцах «двухсотенниках» и даже «трехсотенниках». Почему многие рабочие так высоко подняли выполнение норм? Кто мне ответит?

Все молчат. Никто, даже близкие сподвижники главного конструктора, не хотят в столь праздничный час отвлекаться от шумящего вокруг веселья под звуки духового оркестра.

— Хорошо. Я за вас отвечу. Плакаты не отражают происшедших событий на заводе. Производительность многих рабочих не есть результат каких-то особых усилий. У станков в большинстве случаев стоят женщины и подростки. Причиной такого взрыва производительности труда, который мы имеем, является модернизация импортных и отечественных станков, создание своими силами нужных типов станков и агрегатов. Станкостроение на заводе внесло большой вклад в решение задачи по резкому увеличению выпуска пушек…

— Построиться! — раздалась команда. Сверкая на солнце медью, духовой оркестр заиграл марш. Колонна более чем в пять тысяч человек колыхнулась и с песнями двинулась в семикилометровый путь.

11 мая. Понедельник

Секретарь главного конструктора передала мне копию телефонограммы: «Директору завода № 92 тов. Еляну.

Для специальной страницы в газете «Правда», посвященной началу Всесоюзного соревнования вооруженцев, обеспечьте завтра 12 мая написание и передачу по «ВЧ» статьи тов. Грабина размером 5–6 страниц через два интервала на машинке на тему: «О последнем опыте скоростного освоения пушек» и статьи парторга Проскурина: «Об опыте партийно-массовой работы по воспитанию патриотизма». Подписал: зам. наркома Карасев».

На документе резолюция:

«Т. Худякову. Я говорил с д.з. о плане статьи. Он доволен. Просил отметить специализацию цехов. Грабин 12.05.42».

Когда я шел к Грабину, в коридоре встретился Амо Сергеевич. Кивком головы он ответил на мое приветствие и не торопясь, широко расставляя длинные ноги, прошел в опытный цех. Посещение директором Грабина у всех вызвало удивление. С конца ноября прошлого года в ОГК его никто не видел.

В кабинете главного находился Бородкин. Мне пришлось ждать. Василий Гаврилович минут тридцать обсуждал с ним чертеж нового агрегатного станка. Проводив Бородкина, Грабин сказал:

— Андрей Петрович, надо помочь Еляну написать статью.

— В телефонограмме Карасев не требует статью от него.

— Мы не просто исполнители воли Карасева, а руководители. Вопрос со статьями, думаю, можем решить не хуже Николая Павловича. Он шлет телефонограммы, а сам, видимо, газет не читает. Мою статью «О рационализации производства» еще в январе опубликовала «Правда». «Известия» 23 апреля 42 года опубликовала мою новую статью «Технология военного времени».

— Василий Гаврилович, я не могу выполнить вашу просьбу.

— Почему?

— Не хочу двоедушничать. Потому и не могу. Мое представление о том, что и как делалось и делается на заводе, не совпадает с мнением директора. Я хорошо знаю ход его мыслей. Елян отвергал модернизацию пушек? Отвергал!.. Если скажете нет, — тогда почему же он 81 день квасил в своем столе проект приказа?… Та же история повторилась и с рациональной технологией.

— Вы правы, но забываете время, — остановил меня Грабин. — Все, о чем вы говорите, уже давно позади. Пусть теперь о делах конструкторов и технологов читатели «Правды» узнают не только от меня, но и от нашего директора. Если в апреле завод выдавал в сутки по 61 пушке, то сегодня уже выпускает 68 орудий. До войны тот же завод при том же начальстве и оборудовании за сутки с трудом и натяжкой давал всего 4 пушки. Есть разница? В технике чудес не бывает. Теперь в этом на заводе хорошо убедились, и вам не нужно раздваиваться. Пишите все так, как было…

— Вот вам для ориентировки, — сказал он, подавая мне оторванный лист из блокнота с планом статьи для директора. — В статье подчеркните, что успехи завод имеет не только потому, что конструкторы и технологи в наикратчайший срок технологически упростили пушки. Главная заслуга заключается в другом: мы создали программу «Рациональная технология». В ней сущность всей нашей стратегии. Теперь у нас чертеж на деталь — господин положения, а технология — графиня и непререкаемая хозяйка. Эти два столпа производства теперь обеспечивают изготовление точных взаимозаменяемых деталей пушек, являются главным условием девиза: «Пушки на конвейер!»

Домой я не пошел. Остался в ночь. Попросил Аню Чкалову, нашу машинистку, завтра прийти на работу на час раньше. Мне работалось хорошо. Написал обе статьи. Материалы перепечатаны, исправлены и еще раз перепечатаны. Их посмотрел Василий Гаврилович. В 10 часов статьи уже лежали на столах парторга и директора. Во время моего доклада о состоянии работы в ОГК и всего завода генерал сказал:

— Статья Проскурина по «ВЧ» передана в Москву. Еляну ваш материал понравился. Но передать его в наркомат он не решился. Раздумал…

— Почему?

— Видимо, посчитал, что теперь ему выступать в «Правде» нескромно. Возможно, и по другой какой-нибудь причине? Не знаю…

14 мая. Четверг

Конца войны не видно, но как это ни покажется странным, теперь она уже не страшна. Каждый день с нашего завода уходил длинный железнодорожный состав с пушками. Греем душу надеждой, что не стало нужды у солдат подыматься против фашистского железного зверя с бутылкой горючей жидкости. Наши дивизионные пушки ЗИС-3 и танковые Ф-34 изготовляются не только в Горьком, но и на Урале. Естественно, у коллектива конструкторов и технологов это вызывало законную гордость.

Глава четвертая Центральное артиллерийское КБ

Подмосковный Калининград. — Шрамы эвакуации. — Грабин: «Есть ли надежда получить капусту?» — Постановление ГКО. — Вынужденный прогульщик. — Тепло дают паровозы. — Взрыв на соседнем заводе. — У нас — авария! — Конструкторы на заготовке дров. — Молодежные бригады. — Ваше ЦАКБ гонит только бумагу! — Запчасти со свалки. — Новая пушка для Т-34 принята на вооружение — «Сотка» прошла испытание. — Богатырь без меча — не богатырь. — «Убеждениями не торгую». — «Зверобоев» изготовят ленинградцы. — Парторг ЦК — Долгожданная Победа.

1942 год. 20 августа. Четверг

Последний летний месяц жаркий и тревожный. Гитлеровские войска в верховьях Дона. Вражеские бомбардировщики беспокоят и наш город. Новосормовцы все озабочены охраной своего завода. Мы уже целый год изучаем приемы борьбы с вражеским авиадесантом. Наш истребительный батальон теперь под командованием Олега Ивановича Меркулова по первому приказу генерала готов выступить на защиту родного города.

21 августа. Пятница

Василий Гаврилович утром вернулся из Москвы. Ознакомившись со сводкой показателей завода за четыре дня, остался доволен. Пристально посмотрев мне в глаза, он вдруг спросил:

— Андрей Петрович! Как вы посмотрите, если я предложу вам поехать со мной работать в Москву? Поедете?

— Непременно, — ответил не раздумывая.

— А как нам быть с вашей Анной? Ей придется кафедру в институте оставить?…

— Она? Куда я, туда и она.

— Добро! Если вы мне ответили серьезно, готовьтесь в командировку.

— А чем я буду там заниматься?

— Тем, чем и здесь… Вас первого приглашаю на новое предприятие. На должность заместителя начальника планового отдела по сетевому оперативному планированию и контролю. Прорабатывается вопрос о создании Центрального артиллерийского КБ… Все, что в этой области у нас есть хорошего, мы перенесем в новую организацию и будем работать над созданием новых конструкций разных артиллерийских систем для всех видов Вооруженных Сил СССР. На наши изделия будем разрабатывать и технологию с полным ее оснащением применительно к оборудованию завода изготовителя. Больше того, наши специалисты будут отлаживать ее в установленный договорной срок. И так до выхода орудия из ворот предприятия. Работа предстоит сложная и тяжелая. Прошу повнимательнее просмотреть все материалы по модернизации пушек и рациональной технологии… Об этом вам придется докладывать в ЦК. На вас я надеюсь…

25 августа. Вторник

У генерала настроение лучше праздничного. Он чисто выбрит и весел. Особенно хорошо шла ему генеральская форма с Золотой Звездой на груди.

— Ну, дорогой Андрей Петрович! Вчера мне позвонили из Москвы. Нарком Устинов своим приказом № 455 санкционировал создание в системе НКВ — Центрального артиллерийского конструкторского бюро и утвердил план его работы на 1942 год. Собирайтесь в дорогу. Послезавтра вы должны быть у заместителя наркома Николая Павловича Карасева.

Главный конструктор поставил для начала две задачи. Первая — подробно ознакомиться с заводом и особенно с состоянием помещений бывшего объединенного КБ Л. А. Локтева и Г. Д. Дорохина в подмосковном Калининграде. Вторая — подготовить жилье с постельными принадлежностями на 16–18 человек и обеспечить их горячим питанием.

И вот я в пути. В кармане моей гимнастерки письмо от Грабина директору уже действующего завода № 88 полковнику Александру Дмитриевичу Калистратову. Василий Гаврилович его просил оказать мне необходимую помощь.

28 августа. Пятница

За два дня я достаточно полно изучил передаваемое нам предприятие. О чем написал генералу.

…Как выглядело наше будущее детище? В огромном инженерно-конструкторском корпусе, куда бы ни падал человеческий взгляд, всюду видны следы поспешной эвакуации. В рабочих комнатах валялись поломанные стулья и небольшие конструкторские столики без крышек. Все свидетельствовало о горячих и горьких часах вынужденной эвакуации.

В конце здания, в западной его части, в самой большой комнате заводской лаборатории на широком подоконнике с кустиком засохшей в горшке герани забыта замшевая женская перчатка. С потолка беспомощно свисали электрические, телефонные и радиопровода. Около самой выходной двери стояли два ящика с новыми стеклянными колбами и мензурками. В комнате испытаний качества сталей по всему полу рассыпаны пробы. Шлифованные металлические брусочки еще не успели поржаветь. Всюду щемящее до боли сердца безмолвие.

Территория завода в большей своей части расположена в девственном лесу. Здания цехов закамуфлированы под нелепые дубы и орешник. Цоколи строений уже успели зарасти лопухом и крапивой, а на деревьях спокойно прыгали белки. У высоких цехов, задевая срезы крыш, словно стражи, одетые в бронзовые латы, стояли двухсотлетние сосны.

Пошел по цехам. Когда вошел в блок металлургии, дрожь пробежала по телу. Главные ворота разрушены. У кузницы часть стены вырвана фашистской авиабомбой.

Три механических цеха расположены под одной волнообразной крышей. На фронтоне срединного на силикатной кладке красным кирпичом выложена памятка — 1938 год. Выходит, заводу еще не минуло и трех лет, как война разула и раздела его догола. У всех цехов широкие ворота, в которые могли входить железнодорожные вагоны. Они тоже раскрыты настежь. От электропроводки в цехах и следа нет. Силовой кабель от механических цехов до модельной мастерской на днях снят и увезен. Столь непристойной операцией руководил лично заместитель директора завода № 88 Андрей Григрьевич Сидоров.

В истории подмосковного города Калининграда для его главной фирмы — артиллерийского завода имени Калинина — день 19-го октября 1941 года был самым трагическим. Тысячи рабочих, инженеров и служащих, завершив погрузку оборудования предприятия, уезжали на восток. И для Москвы этот день стал критическим: Государственный комитет обороны принял постановление о введении осадного положения в столице и в примыкающих к ней районах.

На заводе не работают ни водопровод, ни канализация. От котельной остались три с половиной стены и труба. Живу в трехкомнатной квартире на четвертом этаже в доме № 11 по улице Коминтерна. Электричество в доме, как и во всем городе, отключено. Благо что на кухне слабенько работает водопровод. Я один в четырехэтажной секции. Ни в одной из квартир, как и в моей, нет ни одного замка.

30 августа. Воскресенье

День моего рождения. И какая же радость охватила необъяснимой лаской и теплом мою душу, когда чем свет в квартиру ввалились земляки! Увидя мою растерянность, заохал и заахал самых шумливый и всегда веселый Николай Евграфович Антипин. Он с ходу «захватил» у балконного окна кровать, заправленную новым байковым одеялом. Как малые дети, наперегонки стали занимать постели бывших «фезеушников» и другие товарищи: А. Е. Хворостин, Ф. В. Копков, Б. Г. Погосянц, И. А. Беда, И. И. Зверев, В. И. Норкин, И. Ф. Привалов, Г. П. Минашин, А. Д. Журавлев, И. А. Перышкин и другие. Всего приехало 19 человек.

Через час веселый кагал молодых людей дружно проследовал на фабрику-кухню. Город пустой. На улице Коминтерна редко встретишь старушку с девочкой или старика с клюкой. В столовой ИТР каждому из гостей первоначально выдали по два талона: на обед и ужин. Завтрак без талона — чуть подслащенный чай. В следующие дни мои друзья получали хлеб по рейсовым карточкам в магазине «Ударник». Сегодня же в виде исключения в столовой им выдали по 700 грамм хлеба. Волжане в завтрак легко справились с большей частью своей «пайки» и сразу задумались об обеде. Через четыре часа его подали в полоскательницах. Тарелок в столовой не уцелело. Часть их уехала с заводом, часть в суматохе побита, часть пошла по рукам.

В меню на стенке значились щи на мясном бульоне. В прозрачной водице плавало с десяток лоскутков капусты, на дне лежало несколько брусочков картофеля. На второе — в той же посудине нам подали «мясную» котлету размером с голубиное яйцо и разрезанную надвое картофелину. После обеда по пути на предприятие вся команда зашла на городской базарчик. Там всегда скучало несколько старушек, продававших козий и коровий варенец. Мы скупили все до последнего стакана и тут же съели.

2 сентября. Среда

Во время работы бригады конструкторов на передаваемом нам заводе растаскивание всего, что можно было увезти и унести, приняло угрожающее положение. Пошли к директору завода № 88 А. Д. Калистратову. «Товарищ директор, как понимать творимое безобразие?» «Восстановление вашего предприятия стоит 50 миллионов рублей, а потерявши голову — по волосам не плачут!» — ответил директор и дал нам понять, что разговор окончен.

На снятие планов рабочих и служебных помещений, на опись их повреждений, на составление заявок на строительные материалы и потребное количество строительных рабочих, на составление ведомостей на необходимое количество механического оборудования, электроматериалов, телефонов ушло восемь дней. Конструкторы работали от темна до темна. 6 сентября сумрачным вечером, под моросящим дождем они отбыли домой на берега Волги.

10 сентября. Четверг

Наступили особенно беспокойные дни по подготовке объекта к восстановительным работам. Предприятие живет согласно распоряжению наркомата вооружения. Юридически мы пока никто. У нас нет ни материалов, ни транспорта.

Грабин, когда я уезжал в Подмосковье, на прощание сказал, что в Москву приехать сможет не раньше второй декады октября. Если встретятся препятствия, посоветовал обратиться в ЦК ВКП(б) к инструктору И. Д. Сербину.

Поехал жаловаться на Калистратова. Иван Дмитриевич встретил меня тепло. При первых его словах я понял: он достаточно осведомлен о делах артиллерийского завода в Горьком. В общей сложности около часа я отвечал на его вопросы, а он что-то записывал в толстую клеенчатую тетрадь.

— Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь. Звоните. Приезжайте. А с Калистратовым я поговорю…

После обеда пошел посмотреть рабочий поселок, непонятно за что названный городом Калининградом. У него всего две больших улицы: Коминтерна с каменными домами и Пионерская с бараками до самого леса. В огромном парке из девственного леса между вековых берез под надзором старух и ребятишек пасутся коровы и табунок коз.

15 сентября. Вторник

Из Горького прибыл Борис Николаевич Матвеев. Его обязанность — обустраивать нанятых рабочих. Новичков устраивали в бывшем общежитии ФЗУ в подвалах домов № 18 и 19 по Вокзальной улице. За мной оставалось главное: кормление людей. Потеряй одну хлебную карточку — сам целый месяц стучи по-волчьи зубами. Потеряй десяток — чугунная решетка тебе в награду. А у нас уже 15 рабочих. Вчера приняли на работу начальника отдела капитального строительства Павла Ивановича Клишева. Вместе с ним пришел и табельщик Петр Михайлович Макуличев. Сегодня они уже приступили к ремонту столовой в инженерном корпусе и первого из пяти бараков на улице Сталина. Ежедневно принимаем пять-шесть человек рабочих. Клишев — опытный строитель. Всему, что можно найти на нашей территории, он находил применение. Работать с ним большая наука и большое удовольствие.

В конце сентября пришел наниматься инвалид Великой Отечественной войны Валентин Николаевич Шулаков, в прошлом счетовод. Худощавое, чисто выбритое лицо, серые добрые глаза порядочного и честного человека. Через двое суток передал ему все продовольственные карточки и талоны в столовую фабрики-кухни. Для хранения карточек достали железный ящик и бронзовую печатку. Для надежности его поставили в комнате начальника охраны. Завели журнальчик по приему и сдаче ящика с бесценным сокровищем под ответственность круглосуточного караула.

5 октября. Понедельник

Грабин приехал в Москву в длительную командировку. Он остановился в гостинице «Москва». В Горьком на «Новом Сормове» за него остался Дмитрий Иванович Шеффер. Генералу предстояло принять участие в подготовке проекта решения ГКО. Вопрос об организации нашего предприятия в принципе решен. Теперь наступило время узаконить его на высшем уровне. С Василием Гавриловичем у меня состоялся обстоятельный разговор и выяснилась сложность задуманного дела. В условиях разорительной войны предстояло собрать в единый кулак лучших конструкторов-артиллеристов Европейской части страны, разбросанных всюду в ходе эвакуации. 16 сентября нарком Д. Ф. Устинов приказом утвердил положение о ЦАКБ как самостоятельной организации по проектно-конструкторским работам с подчинением непосредственно руководству наркомата вооружений и утвердил представленные Василием Гавриловичем списки сотрудников. Ядро ЦАКБ составляли 107 «грабинцев» из отдела Главного конструктора нашего завода, а основой производственников должны были стать 211 рабочих и мастеров цеха № 7. Во вторую очередь планировалось прибытие 48 ученых и конструкторов из различных НИИ, а позднее — еще большой группы конструкторов с других заводов НКВ.

Мне подумалось, что если правительство в столь драматический момент, когда гитлеровские войска штурмуют Сталинград, идет на такой рискованный шаг, значит оно уверено, что фашисты больше никогда не будут угрожать Подмосковью…

7 октября. Среда

Сегодня побывал в Москве у Грабина. Обедали в «Арагви». Уральский рассольник с мясом показался мне дьявольской роскошью. Мы много говорили о том, что нам предстоит делать сегодня, завтра и послезавтра. Делать без малейшего промедления.

Докладываю Василию Гавриловичу:

— В нашем распоряжении уже 50 человек. Что мы успели для них сделать? Первое — утеплили общежитие. Обеспечили постельными принадлежностями. Снабдили чугунными печурками и дровами… В этом нам хорошо помог Александр Дмитриевич Калистратов. Павел Иванович Клишев в доме 20 по Вокзальной улице отремонтировал в подвале один отопительный котел и там оборудовали четыре кабины для душа, санпропускник-вошебойку для белья и верхней одежды. В домике бывшего начальника охраны завода почистили трубу, обмели стены, девушки из охраны вымыли полы. Теперь в любую погоду можем принять вас в гости. Домик строители прозвали генеральским.

Грабин молчит. Знаю, память у него светлая. Продолжаю:

— На Сталинской улице из пяти пустых бараков: три общие с нарами, два — комнатные. У большинства из них сорваны двери, побиты окна, а в одном целиком выломан пол. На Вокзальной улице в передаваемом нам жилищном фонде в коммунальных квартирах свободны 40 комнат. В доме гостиничного типа на этой же улице из 150 номеров свободных 105. Хорошо бы нам еще отвоевать на улице Сталина новый пятиэтажный незаселенный каменный дом, в котором 40 двух- и трехкомнатных квартир. Правда, в нем нет электропроводки. Их можно заселять хоть сейчас.

— Об этом доме мне говорил Устинов. Нарком обещал передать его нам. И все равно этого жилья для нас мало… Завтра к вам прибудет Зенин, мой заместитель по общим вопросам. Ему приказано по прибытии выставить свою вооруженную охрану.

Грабин тяжело вздохнул и задумался.

— И все же у нас очень мало жилья! А зима вот-вот постучит в окна. Как только состоится решение, а это не за горами, нам в течение одного месяца предстоит принять около 270 семей конструкторов и технологов из Горького. И примерно столько же конструкторов с семьями: ленинградцев, киевлян-арсенальцев и сталинградцев. В это же время придется нанять и устроить не менее пятисот рабочих. Всех надо обогреть и накормить!

— Василий Гаврилович, извините, я не все вам сообщил… В инженерном корпусе на днях будет готова столовая. Плита отремонтирована.

— На сколько она посадочных мест?

— Примерно на 45. Кстати, в одном цехе мы обнаружили разрушенную большую рабочую столовую.

— А это на сколько мест?

— Мест на триста.

— Это уже неплохо.

— Клишев показал мне на Первомайской улице большой беспризорный барак. В нем, говорят, до войны тоже была заводская столовая. В одну смену она кормила до четырехсот строителей.

— Это уже совсем хорошо.

— Василий Гаврилович, чтобы мне не забыть, нам нужен титан. Без горячей воды, как поют киношники, мы «ни туды и ни сюды».

— Хорошо, что сказали. Вечером я буду у Брейво.

— Кто это такой?

— Начальник главного управления наркомата по снабжению рабочих.

…Приехал в Подлипки в пятом часу вечера. Идет нудный дождь, и уже темнеет. Поспешил на дымок в генеральский домик. Борис стащил с меня брезентовый дождевик и бросил его на пол у порога.

— Смотри! — воскликнул он, показывая на плоскую жестяную банку с помытой картошкой. — На рынке у бабки из Бурнаковки на старые галоши выменял. Полтора ведра не пожалела.

В «галанке» потрескивают дрова. Посудину, наполненную картофелем, Борис поставил в печку на горячие угли. Еще больше поразила другая новость — между окнами висело радио «Рекорд»! И главное — оно говорило.

— Теперь мы заживем, — радовался Матвеев.

Я рассказал ему, о чем в Москве говорил с Василием Гавриловичем. Наевшись горячей картошки с хлебом и солью, мы улеглись спать. Дождались «Последнего часа». Информационное сообщение Совинформбюро о положении на фронтах по радио читал диктор Левитан. Оно оставалось очень тревожным.

5 ноября. Четверг

Поздно вечером в нашей каморке, где при содействии соседнего завода уже завелся телефон, мелодично зазвенели колокольцы. Это Василий Гаврилович. Он сообщил, что сегодня И. В. Сталин подписал постановление ГКО об организации Центрального артиллерийского конструкторского бюро. Начальником и главным конструктором назначен он — Грабин. Его заместителями утверждены: по проектированию — И. И. Иванов, по науке — М. Я. Крупчатников.

Василий Гаврилович поздравил меня с рождением ЦАКБ и предложил:

— Завтра отложите все дела и приезжайте к 14 часам в гостиницу «Москва».

Это сообщение обрадовало меня. Мы долго ждали его. И вот оно теперь есть!

— Да-а, — спохватился Василий Гаврилович, — скажите, как у вас сложились отношения с Дорохиным?

— С Григорием Дмитриевичем? Конструктором? Нормально.

— Неясно.

— Работаем дружно. Как депутат Московского областного Совета, он много помогает. Без него мы вряд ли могли что-нибудь сделать. На днях по его инициативе к нам поступило три вагона картофеля. На разгрузку мобилизовали всех строителей и восемь человек из охраны. Сами тоже как могли принимали участие. Дорохин честно выполняет данное вам обещание. Как депутату Московского областного Совета ему широко открыты двери как в ГлавУРСе, так и в московских областных организациях. Пока у Григория Дмитриевича нет работы по зенитной артиллерии, он помогает по снабжению продовольствием.

— Еще какие новости?

— Павел Иванович Клишев сегодня закончил ремонт тамбуров и дверей овощехранилища, чинит вентиляцию. Заведующим овощехранилища назначили местного товарища, инвалида войны Дмитрия Федоровича Андреева.

— Молодцы! — похвалил генерал. — Есть ли у вас надежда на получение разнарядки на капусту?

— Имеем от Мытищинского районного исполкома твердую гарантию. Правда, заготавливать ее придется своими силами. Колхоз от нас недалеко — в девяти километрах. Людей-то мы найдем, но у нас не хватит транспорта.

— На днях к вам прибудут еще две газогенераторные машины. Скажите, были какие-нибудь осложнения с 88-м заводом, когда занимали овощехранилище?

— Нет. И не могло быть. Отдали его без звука. Оно находится в нашей зоне. Да, и им хватит вполне тех хранилищ, что расположены на их территории.

6 ноября. Пятница

Снег тонким слоем покрыл землю. Провели митинг, поздравили рабочих с 25-й годовщиной Октября. Сообщил нашим строителям о рождении долгожданного Центрального артиллерийского конструкторского бюро, подчеркнув главное:

— У нас, дорогие товарищи, теперь будет гарантированное снабжение всеми строительными материалами и мы будем иметь положенное нам питание. Нам предстоят большие дела по укреплению мощи нашей Родины…

В Москву приехал вовремя. Улыбающийся Василий Гаврилович крепко пожал руку и пригласил сесть за круглый стол. Стулья с мягкой подушечкой. За окном по-праздничному ясный день. Крыши домов в снегу. Им покрыта Манежная площадь. В номере гостиницы уютно и тепло. К войне привыкли. В Сталинграде идут жесточайшие бои, а столица живет, как и прежде, будто ничего не происходит: улицы наряжаются в праздничный наряд, люди оживленно снуют по улице Горького и площади.

— После праздника, — заговорил генерал, — на площадку ЦАКБ прибудут два паровоза марки СУ. Ими будем обогревать инженерный корпус и, возможно, часть цеховых бытовок. Числа десятого Бориса Николаевича сменит в качестве начальника найма и увольнения товарищ Снопов. Вместо Дорохина начальником отдела рабочего снабжения я назначил Василия Васильевича Бабакина. Григорию Дмитриевичу Дорохину передайте от меня за все его заботы большое партийное спасибо! Назначен и начальник отдела снабжения — Сергей Алексеевич Чудаков. Ваша командировка закончилась. Прошу ввести в курс всех ваших дел товарища Зенина. Вы с сегодняшнего дня начальник информационного отдела ЦАКБ. Мне и Илье Ивановичу придется пока пожить в Москве. Материальные ресурсы, хотя они и оговорены в приложениях к постановлению ГКО, сейчас получить не так-то просто. Пока в дела снабжения придется вмешиваться мне самому. Да-а. Прошу вас передать Зенину мою просьбу — устроить с жильем Бабакина и Чудакова. Теперь наиглавнейшая наша задача: как можно быстрее подготовить для конструкторов рабочие помещения, питание и тепло. Проектные работы начнем в тот же день, как только у нас появятся первые конструкторы.

— Нас будет сдерживать отсутствие производственной базы.

— На первых порах будем кооперироваться с родственными заводами. Пока другого выхода нет. На создание своего завода нам потребуется не меньше полугода.

С приездом конструкторов из Сибири я немедленно поручу разработку и составление тактико-технических требований на 85-мм для танка Т-34 и 100-мм полевую противотанковую пушки. Таково неотвратимое требование фронта.

— Не будет ли для коллектива непосильным проектирование новых орудий и одновременное возрождение завода?

— Я никогда не искал легкой жизни. Наши конструкторы способны на большее, чем то, что мы успели сделать в Горьком. К тому же к нам вольются превосходные специалисты с Ленинградского и Сталинградского заводов.

Я вновь удивился феноменальной памяти генерала. Он называл десятки фамилий конструкторов: А. Г. Гаврилов, М. М. Розенберг, Е. Г. Рудяк, Б. С. Коробов, Л. Г. Драпкин, Д. Е. Бриль, И. И. Иванов, Г. И. Сергеев, Р. Ф. Черкасов, Б. И. Жидков, Г. И. Шабаров, СМ. Колесников, С. М. Теплых.

— Моим первым заместителем по проектированию назначен Илья Иванович Иванов.

— Это известный Герой Социалистического Труда?

— Да. Очень эрудированный человек. Науку возглавит Крупчатников. Он тоже Герой Социалистического Труда. Организация опытного производства ляжет на плечи Шифрина, бывшего директора завода. Так что скоро соберется такая семейка, которой все будет по плечу…

Из Москвы я возвращался в хорошем настроении. Скоро закипят такие дела, только успевай поворачиваться.

9 ноября. Понедельник

В ЦАКБ прибыли С. М. Колесников, Б. И. Жидков и С. М. Теплых — конструкторы из КБ И. И. Иванова. Всем предоставили по комнате в доме гостиничного типа. В этот же день приступил к работе начальник жилищного и коммунального отдела Яков Филиппович Егоров. Я сдал ему ключи от санпропускника и душевой. Вместе с ним облюбовали помещения под прачечную, сапожную и пошивочную мастерские.

…Начальник рабочего снабжения Василий Васильевич Бабакин где-то уже приобрел котлы для малой столовой. Слесари будущего сборочного цеха, которым пока нечего делать, изготовляют мелкую утварь для кухни. Павел Иванович Клишев день и ночь трудится в доме № 20 по Вокзальной улице на отделке продуктового и промтоварного магазинов.

12 ноября. Четверг

В ЦАКБ первое партийное собрание. Присутствует 12 членов и 1 кандидат в члены ВКП(б). Мытищинский горком ВКП(б) прислал к нам своего инструктора. Василий Гаврилович не смог быть на собрании. Его непредвиденно вызвали в Госплан. Я сделал небольшую информацию о ЦАКБ и перспективе его развития. По предложению Г. Д. Дорохина коммунисты избрали меня секретарем.

На другой день Василий Гаврилович поздравил меня с избранием секретарем первичной партийной организации ЦАКБ. При этом сообщил, что в ближайшие дни по основной работе в мое распоряжение прибудет Василий Иванович Шелков с женой. Он возглавит пока не существующую техническую библиотеку. За ним вскоре прибыли Борис Иванович Губченков — комплектатор библиотеки и Борис Иванович Жуков — переводчик с английского языка. Эти двое из местных. С ними все обошлось без особых забот. Павел Иванович Клишев помог привести в порядок комнату под библиотеку и сколотить несколько стеллажей для книг.

19 ноября. Четверг

Вечер. Грею чай. Борис в командировке. Вдруг Левитан торжественно сообщил по радио, что под Сталинградом разгромлена немецкая 6-я армия генерала Паулюса. Взято в плен много солдат и офицеров. Остаток войск окружен. Гитлеровцы в котле. Техника в большей степени разгромлена. В котле! Только бы удержать в нем оккупантов, а затем разгромить. Такого еще не было даже в сражениях под Москвой.

27 ноября. Пятница

В нашем домике, похожем на позабытую в заволжских лесах скитскую часовню, полумрак. Рядом с домиком тропа, за ней густой ельник, в котором свистит ветер. Из последних сил мечется по заводскому двору промокший от дождей и продрогший от ветров ноябрь. Мы с Борисом убрали со стола тускло горевшую самоделку из парафина и легли спать. Молчим и думаем. У Бориса случилась большая неприятность. Мне искренне жаль товарища, с которым три месяца делил все тяготы неустроенной жизни. Теперь он ждет помощи, чтобы выбраться из положения прогульщика. Я верю, что в прогуле Матвеев не виноват, но от фактов не убежать. С тех пор как Матвеева направили в командировку, прошло две недели. Грабин поручил ему лично выехать на газогенераторной полуторке в город Дзержинск на Оке и привезти оттуда карбид. Задание простое. На командировку отводилось трое суток. Борису разрешалось заехать в Горький, забрать имущество, жену и сына.

Все шло хорошо. Борис Николаевич торопился. Он и мысли не допускал не выполнить задание начальника ЦАКБ.

Уж очень остра была нужда в карбиде! И все-таки он опоздал, да еще как! В Горьком его задержал Горшков. Завтра встреча с генералом. Чем она для него кончится, ни он, ни я не знаем.

28 ноября. Суббота

Раннее утро. Мороз слегка подпудрил зеленую траву по обе стороны тропы. Ново и красиво вокруг. Но солнце к обеду снимет это украшение. Мы с Борисом уже в приемной. Ждем генерала. Из Москвы он приедет электричкой. Квартиры Грабину и Иванову еще не готовы.

Мы знаем — настроение у Грабина плохое. Он вчера отстранил от работы заместителя по быту Зенина. Тот не выполнил его распоряжение и не выставил охрану к пятиэтажному дому. В позапрошлую ночь служба быта завода № 88 самовольно заселила лучшую его половину своими людьми.

Войдя в приемную, Грабин пригласил нас в кабинет и холодно сказал:

— Борис Николаевич, докладывайте.

— В Дзержинске по вашему письму мы в тот же день получили две бочки карбида. К вечеру приехали в Горький. С шофером решили, что ночуем и завтра раненько обратно домой. Машину мы почистили, проверили движок и на ночь загнали к Антипину в опытный цех. Николай Евграфович велел подготовить для нас побольше топлива. Мы с Виктором березовыми чурками заправили машину и пошли ночевать. Утром чем свет приходим в цех, смотрим — на месте нашей машины нет. Бочки с карбидом сгружены и стоят у стены. Дождались начала работы. Николай Евграфович сказал, что Иван Андреевич «газушку» угнал за картошкой. Я к Горшкову и говорю ему: «Как же это можно?» А он: «Так картошка для конструкторов сейчас дороже всего… А ЦАКБ без машины пока обойдется. Все равно вам без нас там ничего не сделать!»

— А чего смотрел Дмитрий Иванович? — спросил Грабин.

— Когда я сказал ему об этом, товарищ Шеффер только пожал плечами… А потом все же пригласил к себе Горшкова. Он и ему сказал: «Дмитрий Иванович, не вы, а я буду отвечать перед Грабиным».

Василий Гаврилович покачал головой и тяжело вздохнул.

— Иван Андреевич надеялся, что машина быстро обернется, — продолжал докладывать Матвеев. — Ан нет… Потом выяснилось, закупщиков картошки на полпути накрыл сильный дождь. Проселок раскис. Липкий чернозем крепко заклепал колеса автомашины. Она побуксовала, побуксовала и села намертво. Что делать? Степь, кругом ни деревца. Вот они и куковали на дороге, пока ее не подморозило. Но им бы все равно не выбраться из плена, если бы не подоспел колхозный трактор. Топором обрубили с колес замерзший чернозем. Разожгли генераторы и пустую машину пригнали на завод. Председатель колхоза ходокам картофеля не продал, дескать, колхозникам зимой самим кроме картошки есть нечего. Война…

— Надеюсь, карбид уже в цехе?

— Да…

— Спасибо вам за службу, Борис Николаевич. Вы свободны.

Грабин что-то написал на маленьком листке бумаги и подал его Матвееву.

— Сейчас же зайдите к Бабакину, — сказал он, — и получите у него талон на дополнительный сухой продуктовый паек. Устраивайте свою семью…

Матвеев ушел. Главный долго смотрел в окно на заросший чертополохом заводской двор, на здравпункт без окон и крыши. На левом виске его могучей, гладко бритой головы заметно билась синяя жилка. О чем он думал в эти минуты, не знаю. Я пытался понять и Горшкова. И все же его поступку не находил оправдания.

Грабин и Горшков — друзья по трудной конструкторской судьбе в начале 30-х годов. Иван Андреевич в первый год на заводе ведал небольшим опытным цехом. Ему показалось это непрестижным. Он ушел от Грабина в начальники ОТК завода. Но бесхарактерность и неумение организовать вверенное дело начисто его подвели. Бывают в природе люди, даже высокой грамотности, как слепые — ни шагу без поводыря. На новом месте Горшков не выдержал напряжения. Заболел. Василий Гаврилович подал руку другу. После выхода из больницы взял его обратно в КБ начальником подотдела. Его избрали секретарем партийного бюро… И вот на тебе!

— Верится мне и не верится, все ли точно нам рассказал Борис Николаевич? Вам предстоит командировка в Горький. На месте разберитесь, так ли было. Это между делом. А главное, обсудите с Дмитрием Ивановичем Шеффером ход подготовки к переезду в Подмосковье. Меня это очень тревожит. Постановление ГКО может оказаться невыполненным, если не принять энергичные меры. Будет необходимость по поводу разнарядки вагонов, похлопочите сами в горкоме ВКП(б). Вас там хорошо знают. Я надеюсь, Михаил Иванович Кузин в помощи нам не откажет.

30 ноября. Понедельник

Горький. Дмитрия Ивановича я застал в бывшем кабинете Грабина. Он встретил меня радушно и тепло. Шеффер заметно похудел. Вижу, тяжела для него шапка главного, но он держится молодцом. Завершение внедрения в производство всех разработок по рациональной технологии легло на его плечи.

На заводе знали, что грабинцы скоро уедут, и не все относились к Шефферу и его указаниям с пониманием и должной ответственностью… А сколько Дмитрию Ивановичу приходилось терять времени на разговоры с начальством железной дороги. Перевезти из Горького в военное время конструкторов и технологов с семьями и домашним скарбом — задача нелегкая. Для этого потребуется железнодорожный состав, а может быть, два.

Вечером я вновь встретился с Шеффером. Он только что побывал у начальника железной дороги и привез от него письменное решение о выделении нам в январе 1943 года необходимого количества товарных и пассажирских вагонов. День подачи состава под погрузку будет сообщен отдельно.

Шеффер, со свойственной ему точностью, подробно рассказал о жизни коллектива ОГК и подготовительных работах по переезду. Он даже пожаловался:

— Кроме Муравьева и Мещанинова никто не помогает. А работы уйма. Надо учесть объем и вес конструкторского оборудования и дополнительно передаваемых станков. А каков будет объем и вес имущества и продуктов переезжающих? Всего этого мы еще не знаем. А это надо знать, и точно… А как же иначе?

В этот момент дверь кабинета распахнулась и широким шагом, с вытянутой вперед рукой, улыбающийся, двинулся к нам Иван Андреевич Горшков. Он поздоровался с нами и тут же со свойственной ему ребячливостью взял меня за бока.

— Ну, доложи, отчитывайся, какие вы там в Москве с Василием Гавриловичем крепости берете? Что нового? Нас не забываете?

— Да нет. Недавно генерал вас вспоминал и хотел знать, по какому праву вы гоняли газогенераторку за картошкой?!

— Слушай, не смеши людей. Решил ведущих конструкторов на зиму обеспечить вторым хлебом. И что в этом дурного?

— Вы мне скажите одно: кто распорядился полуторку угнать за двести километров?

— Я — как секретарь партийной организации. И буду за это отвечать перед генералом.

Наступила неловкая тишина, которую нарушил звонок. Заводская телефонистка сообщила Шефферу: «Междугородный». То звонил Грабин. Генерал поговорил с Дмитрием Ивановичем о том, как идут дела с подготовкой к переезду, и узнав, что я у него, попросил передать мне телефонную трубку.

Поздоровавшись, он сухо спросил меня:

— Скажите, вы разговаривали с Горшковым?

— Да. Сообщение Бориса Николаевича подтвердилось полностью. Кстати, Иван Андреевич сидит против меня.

— Передайте ему трубку…

Я не знаю, что сказал ему Грабин, только вижу, Иван Андреевич побледнел и дрожащей рукой передал телефонную трубку Шефферу.

— Слушаю, — сказал Шеффер.

Дмитрий Иванович стиснул обеими руками седые виски красивой головы и, бросив локти на стол, закачал ею.

— Ну что ты наделал, Иван Андреевич! Что ты наделал? — простонал он.

— Что, что? Я ему письменно все объясню… Надо же понимать, в какое мы время живем!..

— Иван Андреевич, генерал приказал мне исключить тебя из списков переезжающих в Подлипки.

Горшков вышел, не попрощавшись. По-моему, он так и не понял, что недопустимо бравировать дружеским расположением Грабина. И коли уж была длительная задержка, то прими меры по розыску людей и машины, сообщи руководству о случившемся. Я вынул из кармана пачку папирос.

…Вечер, у меня в запасе еще три дня. Хотя я и соскучился по друзьям из «Нового Сормова», мысли о ЦАКБ не покидали меня. Завтра обязательно в дорогу. Надо встретить из далекого сибирского местечка, мало кому известной Юрги, первую группу конструкторов с семьями, ценнейших специалистов крупнокалиберной морской и полевой артиллерии. Недавно мы уже приняли в наш коллектив пять «бездомных» конструкторов-минометчиков из киевского «Арсенала».

4 декабря. Пятница

Грабин и его первый заместитель Иванов, приехав из Москвы на электричке, прошли прямо в инженерный корпус в кабинет нового заместителя по общим вопросам Г. А. Мендзержицкого. Гавриил Аронович в комнате уже поставил наскоро сколоченный стол и два стареньких дубовых кресла.

Вчера в его кабинете появилась «чугунка». На скамье, сбитой плотником С. И. Копчиковым, как мужики в сельсовете, уже сидели рядом главный механик и фактический хозяин завода А. И. Казаков, начальник ОКСа П. И. Клишев, комендант служебных помещений М. И. Рейзен и начальник пока еще не существующей котельной В. И. Матвеев. От нее остались половина крыши и три неполных стены.

В кабинет вошел Алексей Васильевич Батин, который до войны здесь работал и знал все подземные коммуникации. Мендзержицкий расстелил перед ним на столе большой чистый лист миллиметровки и попросил Батина проверить свою память. Алексей Васильевич не растерялся. Вынув из кармана рабочей стеганки кусочек карандаша, мастер уверенно вычертил прежде всего все строения предприятия, вплоть до ограды. А затем стал проводить линии с изломами — это разводки коммуникаций. Батин докладывал:

— Это — наша канализация. Она бездействует. Около кузницы в плывун просел колодец. Коллектор — около километра — забит фекалиями и мусором от сточных вод. Требуются большие работы, а у нас нет ни техники, ни цемента хорошего качества. Перед Октябрьским праздником мы подсоединили к уличной электросети мотор уцелевшего насоса в будке нашей артезианской скважины. В главном здании промыли водопровод и отопительную систему. Повреждений не обнаружили. Да, я забыл сказать: поскольку канализацию нам не пустить до весны, Павел Иванович Клишев уже построил уборные с выгребными ямами.

— Павел Иванович, — Грабин обратился к начальнику ОКСа, — скажите, на каком расстоянии туалеты от инженерного корпуса?

— Метров на пятьдесят. Они достаточно хорошо маскируются елями и подлеском.

— Александр Иванович, — Грабин обратился к главному механику, — скажите, насколько будет надежным снабжение водой завода, прежде всего столовых? Меня особенно тревожит столовая за территорией предприятия — на Первомайке.

— Там уже ведутся сварочные работы по замене труб. В ближайшие дни попробуем дать электроосвещение в комнаты конструкторов… Позавчера за кустами акации у забора мы обнаружили будку с уцелевшим трансформатором мощностью 100 киловатт.

— Тогда прежде всего подайте электричество в первый механический цех.

— И это мы имеем в виду. И завтра после обеда мы приглашаем вас, Илью Ивановича и всех присутствующих на опробование парового отопления паровозами «СУ».

— Вы уже готовы?

— Вполне. Шуровку одного паровоза завтра начнем с утра.

— Добре…

При отсутствии чертежей на подземные коммуникации схема Батина со всеми переходами, люками и колодцами приобрела право служебного документа. Мне хорошо известно, что она ни разу не подвела ни сантехников, ни строителей. Схема оказалась бесценными подарком…

5 декабря. Суббота

Обед в ЦАКБ не шел ни в какое сравнение с теми, что нас кормила фабрика-кухня. Мендзержицкий доволен. Той же компанией, что и вчера, разгоряченные щами и котлетами, мы вышли на заснеженный двор завода.

Паровоз, как рабочий конь на подъеме в гору, дышал всей грудью. Казаков представил генералам старого кочегара И. А. Дребезгова. Тот и другой пожали ему руку.

— Здравствуйте, Иосиф Андреевич, как вы себя чувствуете?

— Терпимо, Василий Гаврилович…

— Ну вот и отлично. Нам сказали, у вас уже все готово?

— Только осталось открыть вентиль…

— Ну что же. Мы просим вас…

Наступила торжественная минута. Мы услыхали легкий шорох и шипение. Пар поступил в отопительную сеть. Тепло! Нет слов, чтобы передать чувство моей радости. Среди нас не было человека, у которого бы не сияла на лице улыбка! Тепло! Как долго мы его ждали.

Казаков и Батин обещали генералу после Нового года подать пар в механические цеха и поднять в них температуру не меньше чем до 14–15 градусов.

Паровозы — рабочий, дымивший вовсю, и резервный, будто не довольный своим бездельем — казалось, подпирал друга. Пар уже дошел до чугунных радиаторов инженерного корпуса. Время от времени раздавались звуки, напоминавшие отдаленную стрельбу из пулемета. Это пар пробивался через сплетение труб.

10 декабря. Четверг

Встречать людей из Сибири Грабин поручил Мендзержицкому. Парторганизация в помощь выделила четырех коммунистов: из сталинградцев капитана-артиллериста Сергея Матвеевича Колесникова и конструктора Рашата Фомудорахмановича Черкасова, из ленинградцев — главного механика Александра Ивановича Казакова и начальника модельного цеха Александра Иосифовича Дарьина. Волнуюсь, хочется, чтобы все было хорошо. Но в живом деле, тем более таком большом, как наше, предусмотреть все невозможно. Спешу проверить временное жилье в инженерном корпусе. На улице Вокзальной из подвалов трех каменных домов уже выведены печные трубы. Дежурные чугунные печурки с полночи согревают общежития. Колотых дров завезено на четверо суток.

Заглянул в будущий ремонтно-механический. Столовая на триста посадочных мест готовит первый обед на 250 человек. А вдруг людей приедет больше? Заведующая столовой Мария Васильевна Ягодкина заверила, что она быстро изыщет возможность накормить до трехсот человек. Спешу на Первомайку. В достраивающейся столовой меня встретила ее хозяйка — коммунистка Клавдия Георгиевна Руднева… Седая голова ее заметно выделялась из женщин-строителей. Срочность работ всем очевидна. В бараке дым и пар застлали окна. Пахнет сырой глиной. Рабочим помогают конструкторы и технологи. Они отделывают кухню.

Зашел за Мендзержицким. До прихода электрички осталось двадцать минут. Спешим. По дороге Мендзержицкий передал мне, что Василий Гаврилович звонил ему и просил передать, чтобы я лично встретил Михаила Михайловича Розенберга.

Точно в одиннадцать электричка плавно остановилась на станции Подлипки. Началась высадка «юргинцев». На деревянную платформу полетели тяжелые узлы с бельем и одеждой, чемоданы и саквояжи. Небывалое оживление, которое необычно в нашем по-деревенски тихом городке.

По рассказам Василия Гавриловича я сразу узнал Розенберга. Он одиноко и неподвижно возвышался над толпой радостно голосивших людей. В левой руке у него небольшой сверток, у ног мешок с вещами. Он безуспешно пытался из обрывка старой газеты свернуть папиросу. Одет не по сезону в ветхое серого драпа пальто. Его высокая и тонкая шея наспех замотана в старую шаль. Неопределенного цвета острая бородка, глаза светлые и холодные. В них нет живого блеска. Я представился ему и предложил знаменитому конструктору артиллерии «Беломор». Он с удовольствием взял папиросу и, прикуривая от моей зажигалки, молча улыбнулся. От помощи нести его узел Михаил Михайлович отказался.

— У меня есть кому помочь, — отшутился он. — Знакомьтесь! Это супруга Евгения Ивановна и сын Олег.

Худая и до предела изможденная женщина чуть заметным кивком головы поприветствовала меня. Олег — паренек лет пятнадцати — с интересом рассматривал каменные дома за постройками путейцев и завод с высокой бездействующей трубой.

После санпропускника я проводил Розенбергов в комнату. Это угол в первом этаже инженерного корпуса, отгороженный куском брезента. В нем уже стояли три койки с соломенными матрацами и подушками. Они заправлены старыми хорошо простиранными простынями и новыми байковыми одеялами. У стены ящик вместо стола и топчан из сосновых реек. Я попросил Розенбергов располагаться и чувствовать себя как дома.

Бухгалтер Валентин Николаевич Шулаков — хранитель продуктовых карточек — пришел заменить рейсовые карточки на местные постоянные.

Питание в нашей столовой «юргинцы» посчитали роскошным. Вечером при свете свечей весь нижний этаж инженерного корпуса ожил и заговорил, превратившись в цыганскую веселую стоянку. Зашел навестить Розенбергов. Они и их соседи — семья Бориса Коробова — вместе пили чай. У новоселов претензий нет. Встречей, жильем и питанием все довольны. На какие-либо неудобства никто не пожаловался. Паровоз хорошо грел помещение. Наше жилище, как мне говорили первые поселенцы, было куда чище и главное — теплее, чем общежитие в Юрге.

Вскоре к нам в ЦАКБ стали обращаться полуживые рабочие и конструкторы соседнего завода — знаменитой «восьмерки», вернувшиеся к своим семьям из Молотова, Свердловска и Красноярска. При приеме их на работу перед нами встал не терпящий никакой проволочки вопрос о немедленной организации в доме № 16 на Вокзальной улице специального общежития с больничным режимом и питанием повышенной калорийности. Среди дистрофиков были особо ценные слесари автоматического оружия Павел Николаевич Мешков, Валентин Ерастович Давиденко, конструкторы Александр Георгиевич Орсков, Евгений Иванович Старостин, Федор Иванович Зудилов, Александр Павлович Баринов и многие другие.

Коробов и Теплых получили предписание генерала Грабина на выезд завтра в Юргу за оставшейся частью сталинградцев и ленинградцев.

1943 год. 3 января. Воскресенье

Все идет хорошо. Нам даже удалось организовать елку для ребятишек ЦАКБ. Детям были преподнесены скромные подарки. Из Сибири уже давно прибыла последняя группа конструкторов с семьями. Готовимся к встрече основных кадров — грабинцев из Горького.

На днях успешно завершили заготовку капусты. Заквасили 12 тонн. Коммунисты обратились с призывом к работникам коллектива ЦАКБ — за счет собственных книг создать библиотеку предприятия. В этом благородном деле приняло участие более 400 человек. Наш небольшой коллектив собрал в фонд сталинской артиллерии 250 тысяч рублей деньгами и облигациями.

В инженерном корпусе тепло и светло. Конструкторы работают с увлечением. Меня радуют паровозы. Они надежно обогревают не только конструкторов, технологов и ученых, но и рабочих механических цехов.

5 января. Вторник

Грабин и Иванов со своими семьями переехали в Калининград. Для них приспособили временное жилье в бытовках бездействующей заводской пожарной части. Исправили печное отопление, подвезли наколотых дров. Лучшего желать пока нельзя. Весь город отапливается чугунными «буржуйками». Выведенные в окна трубы, дымившие днем и ночью, — примета не только нашего города. Их можно было видеть и на окраинах Москвы. Спешим закончить кладку печей для семей генералов в постоянных для них квартирах и в доме № 7 по улице Сталина.

11 января. Понедельник

Поступила правительственная благодарственная телеграмма за собранные в фонд артиллерии деньги. Мы все были очень рады. Собрались в инженерном корпусе в бывшей комнате парторганизации. Товарищи попросили еще раз прочитать телеграмму, ведь она подписана Сталиным.

Я успел только произнести первые слова, как в это мгновение наше трехэтажное здание вздрогнуло и тут же раздался огромной силы громовой удар. Все вскочили со своих мест. Вижу, вот-вот упадет на нас оконная рама.

— Ближе к стене! — командую людям. Успели. Как в нашей, так и в соседней комнате вовнутрь вывалились трехметровой ширины рамы. Звенит и брызжет разбитое стекло.

Такой же треск и грохот и в других комнатах первого этажа восточной стороны. Выбегаем в проходную комнату. Навстречу выходят Грабин, Иванов и Мендзержицкий. Они не менее, чем мы, удивлены. Из недоумения нас вывел командир подразделения военной охраны. Капитан, запыхавшийся от бега, доложил Грабину, что взорвался Мытищинский силикатный завод!

Окна западной стороны первого и второго этажей почти все разрушены. Пошли посмотреть завод. От места взрыва не меньше двух с половиной километров. У нас он повалил 15 столетних сосен. В цехах выбил около трех тысяч квадратных метров стекла. Взрывная волна прошлась и по городу Калининграду. Выбиты окна у многих домов улицы Коминтерна.

Василий Гаврилович распорядился немедленно разобрать в первом цехе пристройку из фанеры и приступить к ремонту окон. Он тут же от руки написал коротенькую записку наркому о постигшем ЦАКБ бедствии. Начальник первого отдела Василий Михайлович Михалевский лично доставил пакет в канцелярию наркома.

…Совещание руководства ЦАКБ окончилось за полночь. Мы встали. Василий Гаврилович не успел выключить настольную лампу, как заверещал телефон.

— Грабин слушает! — устало отозвался генерал.

— А-авария!.. — даже я слышу возбужденный голос Антипина.

— Что, что?! — глухо спросил его Василий Гаврилович и тут же выключил свет.

Мы не идем, а бежим. В первом механическом непроглядный туман. Около станков вспыхивают и гаснут голубые сполохи. Слышатся голоса рабочих. У стены между механическим и сборочным цехами зверем рычит и хлещет пар в стену и под крышу. К месту аварии подойти невозможно… Николай Евграфович побежал в поселок за Батиным. Алексей Васильевич не заставил себя ждать. Его неопределенные ответы на вопросы Грабина говорили одно: «Свершилось непоправимое».

Возвращаемся в инженерный корпус. Едкий туман заполнил все коридоры. Трубы для водяного отопления и здесь не выдержали давления пара. Они полопались во многих местах.

Конструкторы прекратили работы. Инженерный корпус передали под усиленную охрану воинской части. По приказу Грабина пар из котла паровоза стравили. Промозглый январь крепко схватил нас за горло.

12 января. Вторник

Мороз десять градусов. У начальника ЦАКБ с утра собралось все руководство предприятия. Разговор короткий.

Все пришли к выводу — надо немедленно класть печки-«галанки».

Работники отдела капитального строительства подсчитали — для 355 печей нам потребуется минимум 60 тысяч красного кирпича. Вторая забота: где в январе добыть нужной глины? Василий Гаврилович выехал в Москву. Госплан выделил кирпич на одном из подмосковных заводов, но где взять транспорт под такую уйму кирпича?

15 января. Пятница

Мороз восемь градусов. В 13 часов в Калининград на запасной путь прибыл железнодорожный состав из Горького. Он доставил 276 семей грабинцев. Я с радостью обнял жену и сына.

На станции оживление и приятный людской гул. Среди приехавших большинство моих знакомых. Радостные встречи, горячие рукопожатия, обмен новостями. Запомнилось, что даже в суматохе встречи грабинцы с гордостью рассказывали, что на заводе «Новое Сормово» дела идут успешно и выпуск продукции нарастает ежемесячно. За прошедший 1942 год на фронт отправлено 25 113 дивизионных и танковых пушек, что более чем в 18 раз превышает довоенный выпуск.

Семьи с детьми младше пяти лет устраивалась в подготовленных комнатах в доме № 20 на Вокзальной улице и в доме № 17 гостиничного типа. Родителей с детьми постарше поселяли в бывших общежитиях ФЗУ в полуподвалах домов № 18 и № 19 по той же улице. Кое-кого пришлось поселить и в бараках.

Горьковчане, в отличие от сталинградцев и ленинградцев, летом имели свои огороды. Большинство из них, в том числе и моя семья, привезли ящики с картофелем, свеклой, луком… Никого не удивляли привезенные с берегов Волги поленья дров, связанные веревками в аккуратные пакеты. С разгрузкой из железнодорожного состава не было ни одного недоразумения, с размещением тоже.

К приезду горьковчан мы открыли столовую на Первомайской улице. Завком организовал строгий рабочий контроль за получением продуктов на складе и при закладке их в котел. Дежурные работали круглосуточно.

Завтра открываем продуктовый магазин для отоваривания карточек семей работников ЦАКБ. Через неделю в том же доме № 20 начнет работать промтоварный магазин. Первые заказы получили прачечная и мастерские по ремонту и пошиву одежды и по починке обуви. В нашу парторганизацию ежедневно вливаются новые и новые коммунисты и с ходу включаются в черновую работу, чтобы быстрее начать проектирование орудий.

В механическом цехе без наличия мостового крана коммунист В. Ф. Копков установил прибывшие из Горького пять станков. Растем, братцы, растем!

19 января. Вторник

В помещении партийной организации двери не закрываются. В комнате секретаря настоящий муравейник. Одни докладывают о выполнении задания, другие просят помощи подтолкнуть какое-нибудь начальство. Сталинградцы и ленинградцы докучают насчет белья, одежды и обуви. Они самые обездоленные. Надо провести решение оргбюро завкома: 70 процентов товарных фондов распределять между ними. Задачи и требования к секретарю растут. Да, число коммунистов, стоящих на учете, перевалило за сотню. Из кузницы позвонил секретарь партийной организации Кузьма Захарович Клочков:

— Приходите к нам. Сегодня с Урала прибыли три воздушно-пневматических молота. С ними приехал знаменитый с бывшей «восьмерки» кузнец Илья Иванович Булычев.

В то же время меня приглашал к себе в цех Антипин посмотреть, как его механик Копков без подъемных средств вкатил в цех и установил на место последний большой фрезерный станок.

После обеда за мной зашел П. И. Клишев. Старику ни в коем случае отказать нельзя. Пошел с ним на Первомайку. Он сдает Я. Ф. Егорову готовый новый 8-квартирный дом под заселение. Это второй из пяти недостроенных домов, которые Калистратов отдал Грабину в зачет двадцати квартир, самовольно заселенных в пятиэтажном доме на улице Сталина. Конфликт разрешился мирно. Добрые отношения между соседями полностью восстановлены. Приятно.

21 января. Четверг

Мороз двенадцать градусов. Туман. Кладка печей набирает силу. Сооружение «галанок» в ЦАКБ собственными силами один остряк назвал «эпопеей». Пожалуй, он не ошибся! При январском холоде и снежных буранах это непривычное дело всей тяжестью легло на плечи сотрудников КБ…

Сегодня побывал в будущем ремонтно-механическом цехе, встретился и поговорил с жестянщиком Акимом Егорычем Уваровым. У него еще много работы с трубами, главное с задвижками. Обещал управиться. Он день и ночь стучит по листам кровельного железа. Поспит часок-другой где-нибудь недалеко от жаровни, заправленной коксом, и опять за молоток. Ни разу не намекнул мне об усталости и отдыхе.

Прошел в инженерный, заглянул в одну из комнат отдела лафетов. Непривычным делом здесь со своей бригадой занимался партийный группорг Николай Иванович Зрелов. Тряхнув копной приметных черных кудрей, он с еще большим рвением продолжил мокрой тряпкой гладить стенки готовой печи. Тут же рядом пустая железная бочка, поставленная на попа. На ней лист трехмиллиметрового железа и таган. Под ним горят дрова: греется вода. В половине другой бочки, разрезанной вдоль автогеном, замешена глина.

«Галанка» поначалу закапризничала, недовольно попыхтела, попыхивая в комнату терпким дымком, а потом, вроде бы одумавшись, загудела, напоминая приятный звук под смычком контрабаса. Дым из комнаты потянулся в жерло печи. Строители бросились к ней погреть свои синюшные руки.

23 января. Суббота

В печах сжигаем сырой торф. Дров в ЦАКБ пустячные запасы и только для приготовления пищи.

Топка печей в инженерном корпусе начиналась в 5 утра. Из более чем 50 труб, выведенных в форточки окон, во все стороны черными клубами валил дым. Он сливался в одно густое облако. В пасмурные дни оно закрывало все здание до самого фундамента. Не было видно ни окон, ни входных дверей. Людям, проезжавшим по Ярославскому шоссе, ЦАКБ до самой весны казалось злодейским пожарищем. В конструкторских комнатах хотя и было угарно, зато тепло. Большего никто и не требовал. Понимали — война. У всех на устах один девиз: «Работать, работать, работать насколько хватит сил, для победы над коварным врагом».

24 января. Воскресенье

Сегодня партийное собрание. Присутствуют 202 члена и 9 кандидатов в ВКП(б).

Отчетный доклад не был ограничен временем. Я уложился в 15 минут. Сообщил, что в последние две недели мы были заняты созданием цеховых партийных организаций, осталось создать партийные группы. Секретарями избраны: в комплексе Д. И. Шеффера — зенитной артиллерии — В. Тюрин, в комплексе И. И. Иванова — морской и полевой крупнокалиберной артиллерии — М. Г. Землянский, в комплексе наук И. К. Покровского — И. А. Беда, в комплексе А. Г. Гаврилова — полевой и танковой артиллерии — С. Кусмарцев, в блоке литейно-кузнечных цехов — К. Клочков, в первом и втором механических цехах — М. Н. Александров, в ремонтно-механическом и инструментальном цехах — А. Соловьева, в плановом отделе коммерческой части и первом отделе — Э. Ридман, в жилищно-коммунальном отделе — Л. Черняева. В отделе рабочего снабжения, бухгалтерии и отделе материально-технического обеспечения — Т. Ютанова.

По отчетному докладу состоялись прения. Работу секретаря признали удовлетворительной. Собрание тайным голосованием избрало партийное бюро в составе: Грабин, Антипин, Худяков, Тулупов, Зайцев.

Собрание утвердило название газеты предприятия — «Сигнал». Главным редактором избран Борис Иванович Житков. Председатель завкома С. Я. Зайцев информировал коммунистов о подготовке к весенней посевной.

На заседании партийного бюро меня вновь избрали секретарем.

26 января. Вторник

Наш быт еще и наполовину не устроен. Но Грабин даже в таких условиях не отказался от своей практики в проектировании артиллерийских систем.

Сегодня он создал две группы конструкторов по подготовке материалов для проектирования новых более мощных пушек. По первому проекту 100-мм противотанковой пушки С-3[3] генерал назначил ведущим конструктором Александра Евгеньевича Хворостина, по второму проекту 85-мм пушки С-53 для перевооружения и усиления огневой мощи танка Т-34 назначил ведущим инженером Георгия Ивановича Сергеева.

Противотанковую пушку С-3 Грабин находил очень перспективной и многообещающей. Для ствола он решил использовать прекрасную баллистику морской зенитки Б-4, разработанной в КБ ленинградского завода «Большевик» и запущенной в серию перед войной. Принципиально важным он считал наличие отработанной для нее технологии и освоенного производством выстрела унитарного заряжания. Требовалось дополнить боекомплект только бронебойным снарядом. Главный конструктор рассчитывал, что новое орудие будет иметь бронебойность до 185 миллиметров на дальности 1000 метров при угле встречи снаряда с броней в 30 градусов от нормали. За счет мощного дульного тормоза и других усовершенствований планировал снизить вес орудия и не выходить за пределы 3,5 тонны. Артиллерийских систем с таким весом и такой заданной мощностью ни у нас, ни за рубежом еще не существовало. Мощность С-3 позволяла решать задачи, выходящие за рамки чисто противотанкового средства, и она могла пополнить части корпусной артиллерии. Малый для такого типа пушек вес допускал возможность беспередковой буксировки грузовиком или быстроходными гусеничными тягачами. Это было новинкой. Также впервые в отечественной практике для систем такого веса Грабин применил способ торсионного подрессоривания, сохранив применяемость автомобильных серийных колес, но в спаренном варианте. Производство пушки предусматривалось развернуть в двух вариантах — как буксируемом, так и для установки в танк или артсамоход.

Кроме А. Е. Хворостина задание получили многие конструкторы, которые прошли школу Грабина в Горьком. Ствол-моноблок с вертикальным клиновым затвором проектировал И. С. Грибань. «Люлькой» занимался Б. Г. Ласман. Противооткатные устройства и уравновешивающий механизм разрабатывал Ф. Ф. Калеганов. Верхний станок — А. П. Шишкин, нижний — Е. А. Санкин. За прицельные приспособления отвечали П. Ф. Муравьев, Б. Г. Погосянц и В. Б. Тизенгаузен.

Каждый конструктор получил конкретный срок выполнения задания и очень жесткий, без скидок на неустроенность и бедность. Однако опыт прошлых лет по скоростному проектированию вселял оптимизм, и Грабин верил в успех коллектива конструкторов.

Сдерживающим фактором могло стать слабое обеспечение ЦАКБ производственной базой. Это вынуждало заказывать важные комплектующие детали и узлы на иных заводах, которые и так были загружены своей продукцией. Поэтому рабочий день наш генерал начинал с вопроса: что сделано за сутки для создания своей производственной базы?

Большое внимание Грабин уделяет сборочному цеху. Там на сборке нового образца миномета, созданного конструкторами киевского «Арсенала», как в зеркале видны наши достижения и недостатки.

1 февраля. Понедельник

Обычное трудовое утро. Порученец Грабина по телефону сообщил мне, что генерал и Шеффер в 11 часов едут в Мытищинский горком, приглашают и меня. Первый секретарь ГК ВКП(б) Николай Федорович Соловьев принял нас в просторном, но плохо освещенном кабинете. Вторые рамы окон, видимо, с начала войны не открывались, стекла не мылись.

После небольшого разговора с Грабиным о том, как ЦАКБ устроилось в Подлипках, Соловьев пригласил на чашку чая. Была и водка и хорошая закуска. Все это смущало, и я не мог себе объяснить, чем вызвано такое поведение моего партийного начальства.

Хозяин оказался гостеприимным, разговорчивым и предупредительным. В дружеской беседе он молодцевато обещал Грабину всяческую поддержку и помощь. Вскоре приехал секретарь Мособлсовета Л. Перламутров, который, отказавшись от чая и угощения, предложил Соловьеву и Грабину поехать в Тарасовский, ныне бесхозный, дом отдыха. Облисполком предложил ЦАКБ взять его временно в аренду.

Поехали. День солнечный с бодрящим морозом. Вот и дом отдыха. Безлюдье и запустение. У многих помещений двери открыты, комнаты для поваров, снабженцев, садовника и дворников пусты.

Василий Гаврилович осмотрел комнаты бывшего директора дома отдыха и как бы между прочим проговорил:

— Добрый домик… — И помолчав немного, добавил: — На лето здесь поселим Илью Ивановича с семьей.

После осмотра всех строений мы вернулись домой. Грабин в пути продолжал рассказывать Перламутрову о назначении ЦАКБ, создаваемого в столь сложное время, просил помощи и благодарил за дом отдыха.

2 февраля. Вторник

В партийном бюро раздается звонок за звонком… Заведующие трех столовых и заведующие девяти общежитий требуют дров. Я и без их подсказки знал, что у предприятия дров всего-навсего на несколько дней и только для кухонь. Норма расхода всюду урезана до самого некуда. Москва обещает, а что-то медлит! Да и где ей набрать столько дров? У нее самой большая часть жителей обогревается «буржуйками».

В цехах и отделах ЦАКБ начались нездоровые разговоры. Некоторые рабочие при встрече зло выговаривают:

— Вы думаете о людях или нет?…

3 февраля. Среда

На 18 часов назначил внеочередное заседание партийного бюро. На повестке дня один вопрос: «О топливе».

Докладывает член бюро Грабин. Он сообщил, что две недели тому назад около Хотькова Московской области для ЦАКБ выделена лесная делянка и на заготовке дров уже работает бригада из конструкторов и технологов. Тяжело и больно слушать, но что делать? Некоторых специалистов из отделов науки тоже пришлось оторвать от разработок очень нужных для дела методик.

За неделю бригада нарезала немного дров, а вывезти их не на чем. За морем телушка — полушка, да рупь перевоз! По телеграмме завтра ожидаем прибытие с фронта нескольких трофейных автомашин. Надо немного продержаться. Грабин приказал увеличить суточный сухой паек каждому лесорубу на 150 грамм мяса, 100 грамм гречневой крупы и 25 грамм растительного масла. Это уже кое-что!.. На другой день отпущенные продукты были доставлены по назначению.

7 февраля. Воскресенье

Послезавтра будут сожжены последние поленья дров. У Грабина я застал главного механика предприятия Казакова. Оба возбуждены и раздражены до предела. Генерал недоволен. Его указание о переходе на использование в топках плит солярки до сих пор не выполнено. Механики долго возятся с изготовлением и испытанием горелок. Разговор между ними очень горячий и, видимо, долгий. Я нашел предлог и пошел в общежитие.

В подвале дома № 18 на улице Вокзальной рабочие ночной смены спали одетыми. Они с головой накрылись кто чем мог — матрацами, одеялами и пальто. Намерзшись в цехах, люди согревались теплом своего тела. Они спали так крепко, что их не могли разбудить ни грохот военных эшелонов, проходивших недалеко от домов, ни назойливый гул патрульного самолета над поселком.

Только в конце коридора общежития в угловой комнатке, видимо без двери, слышалось хлюпанье воды. Подхожу к отгороженному тесом углу. Молодая женщина стирает белье. Около нее на узенькой железной кровати сидел плачущий лет двух мальчик. Сестренка с синим лицом сунула ему в руки безголового розового голыша. Мать прикрикнула на него и опять принялась за стирку белья.

— Здравствуйте, хозяйка! — как можно мягче поздоровался я.

Прачка вдруг взмахнула тощими руками и, подхватив за бортик корыто, вылила воду на меня.

— Что вы делаете?…

— Ходют тут всякие!.. Всю неделю комиссия комиссию проверяет!.. Вы разве не видите, люди от холоду погибают? Мне третий день дров дают по три лучинки. Есть у вас совесть али нету? Был бы с нами наш кормилец, да где его теперь возьмешь? Он еще в сорок первом под Волоколамском сложил свою головушку.

Женщина заплакала навзрыд. Понял, что ей никакие слова не помогут. Тяжесть жизни затмила ей разум. А сделать для несчастной женщины что-то надо. Что?…

Когда вышел на воздух, на мороз, пришла наконец счастливая догадка. Мне вспомнился первый день знакомства с заводом. Тогда я где-то видел кладовочку со старыми моделями. Начальник будущей модельной, ленинградец А. И. Дарьин понял меня с полуслова. Мастеру цеха С. И. Копчикову приказал открыть кладовку. Он и отобрал несколько небольших простеньких моделей. Мы с Сергеем Ивановичем на цеховых санках доставили дровишки солдатке. Когда мы втащили их в общежитие, надо было видеть лицо женщины, чтобы понять ее радость. Она стыдливо посматривала на нас, хватала крашенные суриком деревянные чурки и прятала их под кровать, за сундук. Всхлипывая, она утешительно говорила сквозь слезы:

— Вот мы сейчас, мои милые крохотули, разогреем нашу чугунку. По картошке сварю вам. И будет у нас тепло-тепло, как летом…

…Главный конструктор Грабин окончательно потерял веру в снабженцев. К доставке дров он подключил своего порученца Г. Ф. Шевлякова. К вечеру третьего дня на нашу площадку прибыло шесть вагонов дров. Шесть вагонов — бесценное богатство! Не было человека, который бы, глядя на дрова, не вздохнул с облегчением…

13 февраля. Суббота

У ЦАКБ, говоря языком рабочих, была «запарка». Новое предприятие росло не по дням, а по часам. Недавно прибывшие конструкторы и рабочие из Горького, с «Нового Сормова» сразу изменили весь ход нашей жизни. В отделах день и ночь кипит работа конструкторов и технологов. Чисто и уютно в комнатах, светло от выстроенных рядами кульманов.

В тематическом плане ЦАКБ на 1943 год — первый полный календарный год на новом месте — значилось более 50 основных тем. В число разработок входили полевые и зенитные орудия, пушки для танков и самоходных установок, для вооружения долговременных огневых точек, надводных кораблей и подводных лодок. Планировалось сконструировать минометы различного назначения. Причем один из них — калибром 240 миллиметров — Грабин считал очень перспективным и не имеющим аналогов в мире. В число разработок входили и авиационные пушки — как «классической конструкции», так и динамореактивные калибром 76 миллиметров. План предусматривал доработки уже существующих артиллерийских систем, решение многих вопросов унификации, применения новых материалов, исследование различных схем создания перспективных орудий.

Однако эта палитра тем вскоре претерпела изменения. На первое место вышли срочные работы по проектированию противотанковой артиллерии. Грабин предвидел, что гитлеровцы будут вынуждены искать пути усиления брони и вооружения танковых соединений после больших потерь на Восточном фронте. Ход событий подтвердил логику борьбы. Фашистское командование сняло с производства легкие танки, а средние — модернизировало, усилив броню. Кроме того, оно организовало выпуск новых тяжелых танков: T-V («пантера») с лобовой броней до 85 миллиметров и T-VI («тигр») с лобовой броней около 100 миллиметров. В начале 1943 года захваченные в ходе боев тяжелые танки отправили на полигон. Опытные стрельбы помогли определить их наиболее уязвимые места и сильные стороны.

Государственный комитет обороны потребовал от наркоматов внести конкретные предложения по усилению противотанковой борьбы. Грабин направил обоснованные развернутые предложения в наркомат вооружения, а на имя И. В. Сталина — короткую докладную записку, в которой писал: «Для надежной борьбы с тяжелыми танками врага предлагаю: немедленно восстановить производство 57-миллиметровых пушек ЗИС-2. Во-вторых, срочно создать 85-миллиметровую танковую пушку, перевооружив ею все средние танки Т-34 (взамен имеющихся у них 76-миллиметровых пушек), не меняя при этом конструкции башни. В-третьих, для усиления противотанковыми средствами корпуса и армии создать для них 100-миллиметровую пушку, которая по своей мощности орудий будет превосходить все, что есть в этом виде артиллерии».

Мне довелось быть свидетелем сцены, когда наш генерал получил результаты опытных стрельб по тяжелым немецким танкам.

Адъютант Ольшевский, пройдя к столу, четко доложил:

— Товарищ генерал! К вам с танкодрома Кубинка прибыл капитан с особым поручением.

— Пригласите офицера.

В кабинет вошел рослый, словно отлитый из бронзы, артиллерист. После приветствия он открыл полевую сумку и вынул из нее синий пакет. Генерал расписался за него.

— Товарищ Ольшевский, — сказал Грабин. — Сопроводите капитана в столовую. Организуйте для него завтрак.

Срезаны сургучные печати. Из жесткого конверта главный конструктор извлек письмо и две фотографии. На снимках немецкий танк T-VI. Фото без цифр и пометок Василий Гаврилович передал И. И. Иванову. Сам же, со свойственным ему вниманием, углубился в сопроводительное письмо.

Илья Иванович протянул фотографию мне:

— Полюбуйтесь на мертвого «тигра». Дырок много, а смертельных пробоин даже в бортовой броне нет. Его можно отремонтировать даже в ближайшем тылу…

Василий Гаврилович, передав письмо генералу, сказал;

— Горько за упущенное время. Большая ошибка, что ЗИС-2 сняли с вооружения. Тогда считали, что она слишком мощная.

— Как же это произошло? — спросил Иванов. — Кто инициатор такого решения?

Грабин задумался, как бы взвешивая — стоит ли вспоминать и говорить о прошлом, а потом рассказал:

— Примерно в середине декабря 1941 года мне позвонил Сталин и спросил, нельзя ли укоротить ствол ЗИС-2 на метра полтора. «Чем это вызвано?» — поинтересовался я. «Это вызвано тем, что пушка очень мощная. Для нее нет целей — соответствующих танков, — объяснил Сталин. — Она пробивает немецкие танки насквозь. А меткость пушки очень высокая». «Кто рекомендовал укоротить ствол?» «Говоров». «Он ошибается». «Нет, — возразил Сталин. — Он хороший артиллерист». Я попытался объяснить свою точку зрения: «Укорачивать ствол нерационально, так как пушка потеряет свои высокие боевые качества как противотанковое орудие и в этом случае легко может быть заменена 76-миллиметровой дивизионной пушкой. А укороченная ЗИС-2 не сможет заменить дивизионную, так как у нее очень слабый фугасный снаряд. Укоротив ствол, мы только испортим орудие. А я убежден, что именно в таком виде, как она создана, пушка эта армии еще понадобится». «Значит, вы не согласны укоротить ствол?» — спросил Сталин. «Да, я считаю это нецелесообразным». «Тогда мы снимаем ее с производства».

Грабин снова задумался и с грустью добавил:

— Казню себя, что не сумел тогда более решительно отстаивать свою точку зрения и убедить Сталина. Сейчас уверен, что наши предложения будут приняты и ЗИС-2 скоро появится на фронте. Она усилит огневую мощь противотанковой артиллерии.

18 февраля. Четверг

Совещание у Грабина закончилось за полночь. В машине по дороге домой я в третий раз высказал ему свое недовольство работой заведующего гаражом Снесарева. Беседа не клеилась. Константина Львовича в завгары пригласил лично Василий Гаврилович. И отменять свое решение ему не хотелось. Он верил в Снесарева.

— Василий Гаврилович, мне надоело ежедневно терять время на разбирательство жалоб Бабакина и Чудакова. Один продукты со складов полностью не вывез, другой дрожит за материалы для производства. Да и дрова из леса не можем полностью вывезти. Тогда для чего все мы старались? И смех и грех получается!..

— Снесарев опытный гаражник, — вновь возразил Грабин. — До эвакуации завода имени Калинина у него в гараже были сотни машин. А на то, что, как вы говорите, у него проявляются нотки барского отношения к руководящим работникам, ему как коммунисту следует указать. На днях я его приглашу к себе… То, что он требует от вас ездить в наркомат и выколачивать ему какие-то детали, беспросветная глупость! Об этом я ему скажу. И все же ему надо помочь. Пригласите к себе Константина Львовича и Николая Евграфовича Антипина. Пусть они составят список необходимых деталей для ремонта машин. Главным образом тех деталей, которые мы сами сможем изготовить. Я подпишу график их изготовления. Снять с работы Снесарева мы всегда успеем…

3 марта. Среда

Сбылась наша надежда. Партийная организация ЦАКБ пошла в рост. Теперь не проходит ни одного партийного собрания без приема рабочего или конструктора в ряды партии большевиков. Позавчера были рассмотрены заявления старшего мастера Ивана Степановича Мигунова, слесаря-лекальщика Николая Федоровича Крючкова и токаря Василия Георгиевича Жирова. В папке к заседанию бюро лежат новые документы о вступлении кандидатами в члены ВКП(б) молодых конструкторов: Александра Евгеньевича Хворостина, Игоря Георгиевича Иванова… С каждым из них предстоит провести предварительную беседу. Хочу, чтобы она была доверительной и откровенной…

У комитета комсомола тоже появились первые успехи. После трех неудачных секретарей его возглавила инструктор местного горкома, худенькая и быстрая, как ласточка в полете, Валя Гнилова. Она легко нашла общий язык с молодыми рабочими. По ее инициативе были созданы «военные производственные молодежные бригады».

Бригаду слесарей в составе Александра Анисимова, Бориса Мигунова, Александра Плискова возглавил слесарь-лекальщик Александр Фомичев. Умелец на производстве, истинный молодежный вожак — он делал такие вещи, которые по плечу не каждому даже бывалому рабочему. Фомичев уже соревновался с таким же умельцем, как и он сам, с Николаем Федоровичем Крючковым. Тот и другой имели личные клейма качества. Они сами себе отдел технического контроля! Доводка до требуемой точности новых прицелов и других приборов, особенно по управлению огнем зенитной артиллерии, была только их хлебом. Фомичеву немногим больше двадцати двух лет, но его сообразительность и мастерство в изготовлении разных механизмов и приборов, идущих в производство, удивляли специалистов самой высокой квалификации. Во время отладки муфты «Дженни» для зенитной пушки к нему часто приходил сам начальник отдела Дмитрий Емельянович Бриль. Он часто восхищался работой Фомичева и его бригады.

Крутолобый, с крупной головой и острым взглядом серых глаз, Александр Фомичев на работу приходил всегда гладко выбритым, в костюме и чистой сорочке. В его рабочем халате в нагрудных карманах неизменно присутствовали дорогие его сердцу мелкой насечки рашпилечки и наждачный брусочек. Они, как ничто другое, говорили о его специальности и неудержимом увлечении.

Молодой рабочий выглядел мощным и статным. Часы отдыха Александр отдавал спорту. Он уже давно занимал высокие места по стрельбе из мелкокалиберной и боевой винтовок как на областных, так и на республиканских состязаниях. По устному уговору его бригада вступила в соревнование с бригадой электриков Петрова. Тихий и мудрый Николай, так же как и Фомичев, стал любимцем своих дружков по работе Вани Пескарева и Ивана Димарчука. Они тоже холостяки и всюду вместе, всегда втроем. За ними потянулись и фрезеровщики. Их бригадир Титов — самый высокий из друзей. И если в честь его бригады вывешивалась «Молния», он с удовольствием спешил к цеховой доске гласности. Все молодежные бригады имели производственные показатели не ниже 180–200 процентов.

Задор комсомольцев в любом деле, если он искренний, от души и сердца, тем более в опытном производстве, где все вновь и впервые, — бесценный материальный и нравственный капитал. Партийное бюро поддержало инициативу комсомола.

Цеховые «военные производственные молодежные бригады» вызывали оживление и в конструкторских отделах. Молодежные бригады появились и среди младших конструкторов-деталировщиков и чертежниц. Почин цеховников поддержали копировщицы мастерской Т. И. Бякиной и А. И. Назаровой. Девичьи бригады вскоре стали самыми результативными. Они мастерски освоили копирование чертежей не только на обычную кальку, но стали недосягаемы во всем нашем регионе по копированию чертежей с очень жесткими требованиями на полотняную кальку для микрофильмирования. Небольшая бригада светокопировальной мастерской сестер-сталинградок Евдокии и Таисии Текутовых бесперебойно обеспечивала производство чертежами-синьками не только по артиллерии, но и по всем службам главного механика завода и строительства. Недавно копировальщицы помогали в изготовлении чертежей и родственному нам заводу № 88.

«Военные производственные молодежные бригады», как дрожжи в хлебном затворе, заставили забродить соревнование между рабочими на заводе. За ними потянулись конструкторы, технологи и работники науки.

4 марта. Четверг

Сегодня Василий Иванович Шелков закончил передачу Елене Николаевне Дарской уже достаточно большой технической библиотеки. Старый человек, когда-то очень известный конструктор, перешел в конструкторский отдел на менее суетливую работу, к известнейшему русскому пушечному конструктору Сергею Евграфовичу Рыковскому. Главный конструктор ЦАКБ высоко ценил опыт ветеранов и берег их…

У нас сегодня день траура — мы похоронили замечательного конструктора Василия Сергеевича Иванова. В сложнейших условиях первых месяцев Великой Отечественной войны он создал унифицированный затвор для всех 57- и 76-миллиметровых противотанковых и танковых пушек. Полуавтоматический клиновой затвор стал типовым. Он использовался на 85-миллиметровой танковой пушке ЗИС-3–53 и 100-миллиметровой противотанковой пушке БС-3. Иванов по заданию руководства ЦАКБ с группой конструкторов выезжал на Калининский фронт для оказания помощи полевым мастерским по ремонту артиллерийских систем. Возвратясь из командировки, он заболел сыпным тифом. Врачи оказались бессильны.

6 марта. Суббота

Присутствую на объединенном собрании рабочих механического, сборочного, ремонтного и инструментального цехов. Собрание ведет секретарь партийной организации первого цеха М. Н. Александров. Обсуждалось обращение конструкторов комплекса Д. И. Шеффера. Они призывали всех членов коллектива ЦАКБ с установлением тепла во внеурочное время безвозмездно отработать по 20 часов на уборке территории завода и рытье котлованов под фундаменты вагранки, пневматических молотов и электропечей, траншей под отопительные сети как на предприятии, так и в поселке к домам Вокзальной и Первомайской улиц.

Обращение взволновало рабочих. Первым выступил с призывом помочь ЦАКБ слесарь Тулупов. Его поддержали председатель цехового комитета профсоюза Майоров, механик цеха Копков, слесарь Белов и другие.

Молодежь «военных производственных бригад» на своих собраниях выдвинула перед руководством ЦАКБ требование: определить конкретные участки работ и обеспечить рабочих инструментом и материалами. «Работать так работать! Ни одной минуты простоя!» — сказал бригадир электриков Николай Петров.

14 марта. Воскресенье

Начальник гаража Снесарев не выдержал тягот восстановления завода, попросил отставку. Василий Гаврилович Грабин не стал больше возражать и запросил согласие партийной и профсоюзной организаций на его увольнение.

Прошло несколько дней.

Решили остановиться на кандидатуре персонального шофера генерала Иванова — Федора Ивановича Моисеева. Выше среднего роста, крепко сложенный, он держался с достоинством. И ростом, и кудрявой головой с открытым лицом, и мягким с чудинкой взглядом он напоминал широкоизвестного киноактера Михаила Жарова. На предложение возглавить гараж Моисеев не задумываясь ответил согласием.

— Илья Иванович, мне бы не хотелось уходить от вас. За два года у нас с вами как будто все было хорошо… Но коль надо, я готов помочь ЦАКБ.

Так и сказал: «Готов помочь», и никаких условий! Так берутся за дело сильные люди.

Не прошло и двух недель, как четыре машины «ЗИС-5» были отремонтированы и вышли из ворот завода. Жалобы снабженцев и строителей начисто прекратились. Федор Иванович на работе выкладывался без остатка! Он не восседает, как Снесарев, в кабинете, не стучит карандашиком по столу, а постоянно помогает слесарям и шоферам, не гнушается даже промывать в керосине детали трофейного автомобиля. Его острый глаз видит, какая помощь требуется израненной автомашине.

Как-то в конце смены я зашел к Моисееву. Застал его в кладовой и замер от удивления. Почти до самого потолка на стеллажах лежали автомобильные покрышки и собранные колеса от разных машин. У боковой стены несколько ящиков со всевозможными автодеталями, болтами и гайками.

— Федор Иванович! Откуда у вас такое богатство? — вырвалось у меня.

— Откуда? Со свалки, — спокойно ответил он. — У Мытищинского силикатного завода в старый карьер сгружается фронтовой трофейный скарб. Меня надоумили туда пойти мальчишки. Они там после учебы каждый день пропадают. Теперь с ними наперегонки промышляем. Там валяется такое богатство — глаза разбегаются. Теперь мы живем!.. Запасных авточастей хватит для многих ремонтных работ. Вы зайдите к нам недельки через две, мы вам еще не то покажем.

Бывший фезеушник старейшего Сормовского завода, Моисеев показал себя достойным сыном рабочего класса. Из брошенных деталей в гараже он наладил не только текущий ремонт, но и сборку дорогостоящих автомобилей.

16 апреля. Пятница

Сегодня стало известно, что ГКО принял 15 апреля постановление «О мероприятиях по усилению противотанковой обороны». Все предложения Грабина приняты. Наркомату вооружений предписывалось предоставить в десятидневный срок в Главное артиллерийское управление соображения по разработке обоих орудий — С-3 и С-53. Противотанковая 57-миллиметровая пушка ЗИС-2 вновь запускалась в производство и получала второе рождение.

Генерал Иванов, рассказывая мне об этом, сообщил, что несколько предприятий боеприпасов начинают выпуск новых, так называемых подкалиберных и кумулятивных (бронепрожигающих) снарядов, у которых бронепробиваемость значительно больше, чем у штатных бронебойных снарядов.

— Теперь наша 57-миллиметровая противотанковая пушка сразу на 45 процентов увеличит бронепробиваемость, когда поразит цепь подкалиберным снарядом, а еще больше — кумулятивным.

Мы шли не торопясь домой. Хорошая погода, хорошие новости, хорошее настроение. Все сразу вместе — редкость в суровые дни войны.

19 апреля. Понедельник

Предмайские солнечные дни. Каждый день после дневной смены сотни людей идут в ЦАКБ на работу по подготовке мест для установки тяжелого оборудования, на рытье котлованов. Общественная работа спорилась. Отказов бесплатно трудиться не было. Все работали сознательно и в меру своих сил.

В конструкторских отделах идет горячая завершающая работа по выпуску чертежей, уже рассчитанных на серийное производство, орудий С-53 и С-3, но ведущие конструкторы этих пушек Г. И. Сергеев и А. Е. Хворостин сегодня отрабатывают свои часы. Они роют котлованы под фундамент электропечей. Равные им по квалификации В. Ф. Козлов и И. И. Зверев ломами и лопатами прокладывают в тяжелом глинистом грунте траншеи под теплопроводы. Рядом с ними с таким же жаром трудятся конструкторы Б. Г. Ласман, А. П. Шишкин и И. Ф. Привалов, рабочие — братья Иван и Николай Царевские. А вон на очистке помещения котельной от битого кирпича и мусора трудятся старейшие конструкторы-артиллеристы России: Михаил Михайлович Розенберг и его брат Владимир Михайлович, а также Александр Гаврилович Гаврилов.

Вчера главный механик предприятия Александр Иванович Казаков сообщил мне, что 10 июля прибудет первый котел для котельной. Всех это радует. В день прибытия на объект котла необходимо выпустить специальную «Молнию». Об этом событии должны знать все без исключения…

В ЦАКБ все идет нормально, в пределах наших возможностей. Люди из разных КБ постепенно начали «притираться», ближе узнавать друг друга. Появились ростки взаимопонимания и дружбы. А это самое главное!

1 мая. Суббота

Возвращаемся из Мытищ с демонстрации. На душе празднично. Опасения, что в колонне будет мало людей, оказались напрасными. Даже и сейчас она, длиной в полкилометра, выглядит мощно и красиво. Жаль, что с нами не было Грабина. Он в Москве на гостевой трибуне Красной площади.

Ко мне подошел Федор Иванович Моисеев. Подавая руку, проговорил:

— Давненько вы не были у нас, товарищ секретарь! Нам бы хотелось кое-что показать вам.

Когда я на другой день вошел в гараж, меня поразил обшарпанный черный ящик на колесах.

— Что это за тюремный шарабан? — удивился я.

— Это? Автомобиль «Линкольн». По внутренней отделке, которая хорошо сохранилась, видно, что принадлежал он знатному господину. Вон у стены еще один. Тот похуже.

— А это что за машина?

— Это? «Дейч». Трофейная. С ее дизелем две недели возился с двумя слесарями. Зато мы получили сильную и надежную лошадку. Загляните вот сюда. Здесь скоро оборудуем карбюраторную и рядом вулканизационную мастерскую. Прошу помочь нам надежным снабжением электричеством. Из-за него задерживается зарядка аккумуляторов. Жму на Казакова, а он плохо поддается. Александр Иванович говорит: «Ты, Моисеев, и с времянкой пока поживешь». Вот, видите целехонький токарный станок? Его нашли за свалкой механического цеха в кустах. Оттуда же на листе железа мы приволокли и бракованный казенник зенитной пушки. Пусть послужит нам, пока не раздобудем настоящую наковальню.

В гараже уже работало 5 водителей и 11 слесарей. Федор Иванович был не только прекрасным механиком, но и талантливым организатором. Он к середине 1943 года поставил на колеса 40 автомашин. На «Линкольне» мы ездили в Кремль за наградой ЦАКБ — орденом Ленина. За годы войны Моисеев восстановил железнодорожную ветку, создал конный парк из нескольких повозок. К концу войны наш гараж имел на ходу 70 советских и иностранных машин 18-ти марок. В те времена многие шутили: «как у наших у ворот машин целый хоровод».

5 мая. Среда

Глубокой ночью закончилось заседание Государственного комитета обороны, а утром, как и обычно, Василий Гаврилович пришел на работу. Мы встретились с ним по пути к его приемной. Выглядел он усталым, невыспавшимся, но был доволен:

— Ну, дорогой партсекретарь, я привез с ГКО хорошие новости. Нам выделены дополнительные средства на улучшение условий работы и для обеспечения жильем сотрудников. Да, еще выделен значительный премиальный фонд. Так что живем!

На ГКО было принято решение о создании грабинских пушек, определены заводы-изготовители опытных образцов и установлены предельно жесткие сроки. Так, наше ЦАКБ должно было представить чертежи для производства 100-мм пушки к 30 мая, а знаменитая «Мотовилиха» на Урале обязывалась изготовить один экземпляр орудия к 15 июля и 1 августа представить его в ГАУ для полигонных испытаний.

Закончил разговор наш генерал своей крылатой фразой:

— Как видите, с пушками надо спешить!

Уже в середине дня все ведущие конструкторы, технологи, чертежники и копировщики получили уточненные сроки заданий. Сомнений в том, что они нереальны, ни у кого не было. С этого дня все больше и больше окон светилось поздно вечером в конструкторском корпусе.

27 мая. Четверг

В клубе комсомольцы второй вечер наводят домашний порядок. И откуда только все взялось? И метлы, и лопаты, и лоскуты старого брезента, и ведра с подогретой водой… Окна расшторены. Двери настежь. Ребята обметают пыль с потолка, со стен, с карнизов и лепных украшений. Желтеет пол сцены. Он уже выскоблен и вымыт. После обеда в клуб пришли цеховые художники Петр Баровитин и Миша Шайхулин. Они решили украсить стены. Уже висит «Березовая роща» — задник сцены.

29 мая. Суббота

В клубе вместо довоенных кресел — топчаны из деревянных реек, принесенные из бомбоубежищ. На собрание пришло более шестисот человек. Молодежь соскучилась по встрече. Некоторым не хватило места, пришлось стоять. Из полутьмы в белом платье, с красной папкой в руке к столу шагнула секретарь комсомольского комитета. И в этот миг за бюстом Сталина над фанерной Кремлевской стеной брызнул радужный свет звезды метровой величины. В зале стало непривычно светло. В этом было что-то живое и близкое каждому человеку. Люди дружно встали с мест и громко захлопали в ладоши. Разноцветные лампочки загорались так по нескольку раз. Новые и новые аплодисменты. Рад-радешенек электрик Коля Петров. Лицо его светилось неподдельной радостью.

Электричество позабыто в домах, где уже почти два года господствует парафиновая свеча или коптилка — фитиль в блюдце с соляркой. А тут такой свет. Выдумка комсомольцев напомнила людям, как красива и безмятежна мирная жизнь.

— Не выключайте звезду! — прокричал кто-то из задних рядов зала.

Слова попросил начальник первого механического цеха Н. Е. Антипин и огласил приказ Грабина. В нем отмечалась стахановская работа «военно-производственных молодежных бригад», объявлялась благодарность отличившимся молодым рабочим.

Закончив читать приказ, Николай Евграфович сказал:

— Валентина Михайловна, а теперь вам слово. Комсомольский секретарь умела говорить страстно, минутная речь была зажигательной. Затем она открыла папочку с конвертами. Она называла имя, отчество и фамилию и просила товарища подняться на сцену. Отличившемуся в соревновании секретарь вручала пакет с тысячью рублей. Премиями были отмечены 17 молодых рабочих. Бригадиры Фомичев, Петров и Титов заслуженно получили самые высокие награды — по две тысячи рублей.

Всякий раз, когда победителю соревнования вручался конверт с деньгами, вспыхивала звезда. Дядя Гриша — инвалид войны, на аккордеоне исполнял туш, тем самым придавая торжеству особую важность… Организационная, часть, к удивлению всех, была завершена акробатическим этюдом девушки со стаканом на голове. Чего только не делала с ним Люба Любянская — сестра служащей ЦАКБ! Перерыв. Участники вечера дружно и быстро передвинули топчаны к окнам и глухим стенам зала. Заведующая клубом Маша Корсакова принесла ведро с водой, веник и быстренько сбрызнула пол. И десяти минут не прошло, как дядя Гриша развел лиловые меха аккордеона. Начались танцы.

Перед концом вечера, около трех часов ночи, токарь Лебедев, тоже отмеченный премией в тысячу рублей, после горячей пляски попросил слова. Дали без звука.

— Товарищи! Я недавно по ранению вернулся с фронта. Мои друзья в Свердловске, но я все равно приветствую вас и говорю: вы все герои. Я видел, как ваши пушки били и бьют фашистов. Видел, как взлетают в воздух их доты и горят танки! Я ушел добровольно воевать с фашистами, когда наш завод эвакуировали на Урал… Извините, что я помешал вам танцевать! Но мне очень захотелось сказать об этом и напомнить: близок день, когда раскаты грома нашей артиллерии услышат и в Берлине. А сейчас нам надо не покладая рук работать и, как на фронте, дружить! Ну-ка, дядя Гриша, нажми-ка покрепче на басы! Ребята, дайте мне еще отбить и матросскую чечетку. После госпиталя еще не плясал…

Вечер кончился под утро и удался на славу. Чего бы еще нужно душе? Но, как бы я ни старался, снять напряжение мне не удалось. Из головы не выходит возмутительное невежество секретаря горкома Соловьева. Он зазвал меня в свой кабинет.

— Садись, бумагомаратель! — начал он. — Колхозные мастерские делают гранаты, а ваше ЦАКБ гонит только одну бумагу…

— Николай Федорович, нам без бумаги нельзя. Мы — проектная организация.

— Нам от этого ни тепло, ни холодно! Вы хотя бы немного шатунов для тракторов подбросили. Все не было бы стыдно за вас перед районом.

Думаю: «Соловьев или глуп, или просто неумело хитрит. Он пытается сделать меня податливее. Видно, я уже давно его не устраиваю. А своего поставить — повода нет».

— Что молчишь?

— Думаю, как поправить наши дела.

— Мы давно слышим твои обещания посмотреть и разобраться. Я не советую тебе обострять отношения с горкомом. А Грабина ты поприжми.

— У нас, Николай Федорович, пока свободных мощностей, чтобы изготовливать запасные части для МТС, нет, и драться с Грабиным не вижу причины. Он взял на свои плечи тяжелейшую ношу — в самые короткие сроки создать целую серию более мощных полевых, танковых и зенитных орудий.

Соловьев не ответил. Он — непробиваемая бетонная стена.

— Давай исправляйся, — сказал он. — Завтра же запускай в производство шатуны для тракторов области… Мы всегда тебе поможем.

Партийный руководитель района пока еще не отрешился от требований октября сорок первого года. Он считает: его указания — закон… А если немного поразмыслить, так всюду. Будем ждать конца войны.

26 мая. Среда

Звонил Иван Дмитриевич Сербин, просил завтра приехать в ЦК к 11-ти часам. Знаю, он встретит приветливо и тут же откроет громыхающий сейф. Отыщет в нем тетрадь в клеенчатой обложке и дотошно начнет расспрашивать про ЦАКБ: что да как?… Записки брать с собой запрещено. Все должен знать наизусть и сообщать устно.

Генерала Грабина нашел у конструктора Георгия Ивановича Сергеева. Они вместе с технологом Петром Ивановичем Ивановым обсуждали металлоемкость некоторых деталей и балансировку ствола 85-миллиметровой танковой пушки С-53. Ей суждено сменить в танке Т-34 76-миллиметровую пушку Ф-34. Василий Гаврилович к моему сообщению о вызове в ЦК отнесся без особого интереса. Он только сказал:

— После возвращения позвоните мне.

27 мая. Четверг

Бегу на станцию. Подошла электричка. В вагоне, прикрыв глаза, проверяю в уме все важные дела в отделах, на заводе и на стройке жилья. Вновь начинаю вспоминать цепочку дел: конструктор Иосиф Матвеевич Радзилович разработал технический проект авиационной 100-миллиметровой автоматической пушки, Лев Абрамович Локтев со своим отделом конструкторов приступил к разработке 57-миллиметрового зенитного автомата С-60, Владимир Иванович Норкин разрабатывает проект 100-миллиметровой динамореактивной безоткатной пушки. В отделе Д. И. Шеффера завершилась разработка чертежей опытного образца 100-миллиметровой зенитной пушки С-25 и платформы с механизмами для управления огнем. В сборочном цехе уже идет сборка 76-миллиметровой тумбовой пушки с круговым обстрелом для кораблей Дунайской военной флотилии и морских транспортов.

Далее: И. А. Беда и его заместитель В. М. Земцов на территории заводского полигона с группой рабочих под непрерывными дождями без специальной техники вырыли траншею, глубиной шесть, шириной восемь метров. На днях из двухметровых бревен будет выложена мишень. И в любой час суток можно будет отстреливать новые пушки. Для испытаний уже построено помещение и установлены измерительно-испытательные приборы. Конструкторы С. Г. Перерушев, В. А. Рождов и С. А. Пашков, прибывшие в ЦАКБ с Мытищинского вагонного завода во главе с Евгением Васильевичем Синельщиковым, начали разработку башен для тяжелых танков и самоходных орудий.

Напоследок доложу, что все основные силы конструкторов и технологов в ЦАКБ сосредоточены на подготовке чертежей опытных 85-мм танковой и 100-мм противотанковой пушек. Первые орудия заказываем изготовить на смежных заводах.

Сербин встретил меня широкой улыбкой. Позвонил по телефону: нам принесли по стакану сладкого чая и по два печенья. В ходе беседы он подробно интересовался широким кругом вопросов. И вот тут-то, как мне показалось, и наступил тот час, которого я ждал с момента моего избрания секретарем партийной организации.

— Иван Дмитриевич! — начал я без какой-либо дипломатии. — Помогите мне уйти с партийной работы. В ЦАКБ мне очень тяжело. Вы знаете, я не инженер…

— Стоп, стоп! — остановил меня Сербин. — В ЦАКБ есть надежный инженер Грабин. А ваша обязанность — помогать ему… Да я вас и не избирал! Кстати, сколько коммунистов голосовало за вашу кандидатуру во время выборов в партийное бюро?

— Восемьдесят семь процентов.

— Вот видите!.. Сейчас моя обязанность для такого предприятия, как ваше, добиться у секретариата ЦК согласия в виде исключения создать партийный комитет и получить согласие Мытищинского горкома на утверждение вас парторгом ЦК, причем получить его скорее.

Я не ожидал такого поворота разговора и понял, что доводы по поводу здоровья также не будут приняты во внимание.

— А почему вы в таком виде? — вдруг с необычной суровостью спросил Сербин. — Вы куда приехали?

Моя гимнастерка из зеленого материала, стиранная и не раз глаженная чугунным утюгом, напоминала выцветший военный брезент. Поначалу я растерялся. Но, взяв себя в руки, спокойно ответил:

— Черная гимнастерка из шевиота, в которой я был прошлый раз, нисколько не лучше… А другого у меня ничего нет.

— И вы всюду бываете в этом шутовском наряде?

— Всюду, Иван Дмитриевич.

Взгляд Сербина смягчился. Он тотчас же позвонил Устинову:

— Дмитрий Федорович! С завода вашего наркомата парторги и секретари приезжают в ЦК оборванцами. На днях у меня побывали товарищи из Подольска и Зарайска. На них стыдно смотреть. А сейчас у меня сидит секретарь парторганизации ЦАКБ. Представьте: Грабин и Иванов в генеральской форме и рядом секретарь в затрапезной гимнастерке. Да, да… Хорошо.

Прощаясь, Сербин сказал:

— На досуге напишите в повествовательной форме подробную автобиографию и привезите ее мне.

8 июля. Четверг

Сегодня Совинформбюро и все центральные газеты сообщили: гитлеровские войска при поддержке сотен бомбардировщиков, моторизованных частей — главным образом танков и огромного количества артиллерии — начали атаки на Поныри. К чему это приведет, никто из нас не знал. Наши работники стали более сосредоточенными. Ни шуток, ни беспредметных разговоров. Пришел к Грабину на техническое совещание. У него И. И. Иванов. Ждем гостей из Москвы.

Первым прибыл представитель артиллерийского комитета генерал-майор П. М. Попов. Задерживался Э. А. Сатэль — председатель технического совета наркомата вооружения. Генералы заговорили о событиях на Курской дуге. Особо ожесточенные бои развернулись на Центральном фронте, которым командовал К. К. Рокоссовский. Генерал Попов на вопрос Грабина, как в Москве оценивается начавшееся наступление немцев на Поныри, ответил однозначно:

— По всему видно, гитлеровцы хотят взять реванш за Сталинград. Стараются вырвать стратегическую инициативу из рук командования Красной Армии.

Тяжелой поступью в комнату отдыха начальника ЦАКБ вошел Э. А. Сатэль. Генералы встали и уважительно поприветствовали старика. Грабин искренне и тепло относился к нему. Он часто говорит: «Эдуард Адамович — умнейший человек. Его голова, что губка — содержит огромный запас технической информации. Но он отдает ее медленно и с трудом».

Порученец Г. Ф. Шевляков доложил:

— Василий Гаврилович! Приглашенные уже собрались.

Мы все прошли в зал заседаний. О выполнении графика по изготовлению чертежей для опытных образцов доложили ведущие инженеры-конструкторы А. Е. Хворостин, Г. И. Сергеев, П. Ф. Муравьев. Рассмотрение этого вопроса заняло более часа. Все, кто пожелал, выступили. Грабин в своем коротком слове сказал:

— Соответствие готовой детали чертежу любого механизма пушки было и остается законом в конструкторской работе. Без этого правила мы неизбежно превратимся в кустарей самого низкого сорта…

Обнаружившиеся некоторые погрешности в оформлении чертежей, неточное указание размеров отдельных допусков побудили главного конструктора создать специальную комиссию по контролю над всей технической документацией. Ее потом возглавил молодой конструктор Лев Дмитриевич Большаков. Отдельно был рассмотрен вопрос о перспективности применения для орудий вместо пружинного подрессорования торсионных подвесок балансирного типа. По этому вопросу выступил М. М. Розенберг.

— Наши расчеты, — сказал Михаил Михайлович, — подтверждают, что подрессорование такого типа гарантирует мягкий ход пушки даже по резко пересеченной местности на любых дорогах и во все времена года.

Все понимали, что с пушками надо торопиться, но знали и другое: главное в них — качество и безотказность в работе.

13 июля. Вторник

Прошел месяц, как самолетом ответственный представитель ЦАКБ инженер-конструктор П. А. Тюрин улетел на Урал. Ему Грабин приказал лично сопровождать комплект секретной документации для завода по пушке С-3. Подписывая 4 июня сопроводительные документы, Василий Гаврилович с удовлетворением заметил:

— На шесть дней раньше, чем требует ГКО, отправляем чертежи. Так-то.

Петр Александрович сообщил, что коллектив знаменитой «Мотовилихи» — старейшего артиллерийского предприятия — оперативно приступил к выполнению заказа. Однако на месте, как он докладывал позже, пришлось часть чертежей перерабатывать под конкретные возможности завода, потребовалось освоение новых материалов и технологий. И здесь «мастера пушечных дел» — пермяки внесли немало предложений. Но заказ они выполнить в срок не успеют, хотя люди сутками не выходят из цехов.

14 июля. Среда

В пределах наших возможностей ЦАКБ становится разносторонним научно-конструкторским предприятием. Его опытный завод дает уже широкие возможности конструкторам по созданию не только орудий, но и разного ряда измерительных приборов и даже машин гражданского назначения.

ЦАКБ посетил Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Его сопровождал начальник Главного артиллерийского управления генерал-полковник Н. Д. Яковлев. Грабин и мы с Я. А. Шифриным — заместителем начальника по производству — пошли в цеха показать им оборудование.

День солнечный. Маршал — в шерстяном плаще защитного цвета нараспашку. Фуражка, полностью закрывавшая лоб, придавала его лицу угрюмость и излишнюю строгость. Даже тогда, когда он подходил к станку и приветствовал рабочего, лицо его по-прежнему оставалось без тени душевного движения.

Время от времени он по-учительски о чем-то спрашивал Грабина. Тот отвечал в тон ему коротко и четко. У меня не укладывалось в голове, что я вижу того, о ком так много сказано и напечатано. Маршал невысок. Фигура плотная. Плечи крутые. Шея короткая, розовая. Человек как человек, ничего такого особенного. А в народе — любимый герой!

Пришли в демонстрационную комнату инженерного корпуса, где обычно проходит обсуждение технических проектов артиллерийских систем, испытательных стендов, приборов и другого оборудования.

Клименту Ефремовичу показали плакаты с общими видами перспективных полевых, танковых, самоходных и зенитных орудий. Были показаны и общие виды технических проектов крупнокалиберных пушек и гаубиц. Маршал больше всего заинтересовался будущими 76- и 57-миллиметровыми автоматическими зенитными пушками. Рядом с ними была картинка общего вида динамореактивной 100-миллиметровой пушки. По ней уже шла первоначальная конструкторская проработка. Ознакомившись с характеристиками одной из автоматических пушек, равных которым не было ни у нас, ни у противника, Климент Ефремович воскликнул:

— Товарищ Грабин! Это же огневой меч!

Он стал подробно расспрашивать о ней главного конструктора. После того, как маршал ознакомился с перспективными работами ЦАКБ, Василий Гаврилович представил меня. Климент Ефремович подал небольшую, но достаточно крепкую руку и, пожав мою, улыбаясь по-отечески, пожелал успехов в партийной работе.

После посещения Ворошиловым ЦАКБ через несколько дней прибыл батальон солдат. Саперы очень хорошо помогли в оборудовании полигона.

3 августа. Вторник

Отправили вторую партию подарков бойцам Красной Армии на двадцать тысяч рублей. В райисполком с посылками поехали составители подарков Т. И. Бякина, А. И. Назарова, Е. Ф. Текутова и секретарь комитета комсомола В. М. Гнилова. В каждой посылке конфеты, домашней выпечки печенье, четвертинка водки, зажигалка — подарок слесарей, носовой платок, варежки, портянки и письма от наших девушек.

В приемной Грабина черная тарелка репродуктора стояла на столе. По радио предупредили, что в пределах 30 минут будет передано важное правительственное сообщение — первое за два года войны.

— Пригласите сюда Иванова, Шеффера, Муравьева, Шифрина и Мендзержицкого, — приказал генерал порученцу.

Ждем. В таких случаях минуты ожидания кажутся часами. И вдруг все наши предположения и догадки смешал уверенный и рокочущий голос Левитана:

— Приказ Верховного Главнокамандующего!!!

В нем сообщалось: освобождены города Белгород и Орел! Далее указывались разгромленные соединения немецко-фашистской армии, перечислялись трофеи. С особым подъемом диктор называл фронты, участвовавшие в боях с коварным врагом; Центральный — командующий генерал армии К. К. Рокоссовский, Воронежский — командующий генерал армии Н. Ф. Ватутин, Степной — командующий генерал-полковник И. С. Конев, Западный — командующий генерал-полковник В. Д. Соколовский, Брянский — командующий генерал-полковник М. М. Попов, Юго-Западный — командующий генерал армии Р. Я. Малиновский.

Не знаю, как у других, но у меня душа от каждого слова приказа ликовала от радости. В 24 часа в Москве загремел первый в истории Великой Отечественной войны артиллерийский салют 12-ю залпами из 124 орудий.

Мы все вышли на балкон. В стороне Москвы край неба высоко вспыхивал пожарищем и густой гул от орудий докатывался до нас. Вся Первомайская улица всполошилась, редкие автомобили на шоссе останавливались. Мальчишки на крышах жилых домов «во всю ивановскую» кричали: «Ура-а! Ура-а! Ура-а!» Народ всем сердцем воспринял радость разгрома ненавистных захватчиков.

После салюта вся компания пошла домой. Всем было по пути, так как жили в одном доме на окраине города. По дороге, конечно, было о чем поговорить. Василий Гаврилович сказал:

— Когда я слушал и смотрел салют, мне вспомнился октябрь сорок первого года. Москвичи и их машины запрудили все Горьковское шоссе. Над столицей нависла смертельная опасность. Ее защитники выпрашивали у Верховного хотя бы несколько десятков пушек и танков! Мы же в это время, помните, ночей не спали, спешили с модернизацией дивизионных и танковых пушек. Другого пути увеличить отправку орудий на фронт не было. За ней была «рациональная технология» — технология военного времени. Я горжусь тем, что наш конструкторско-технологический коллектив помог заводу насытить Красную Армию орудиями. Если в начале войны возьмем выпуск пушек в день за единицу, то в июле 1942 года этот показатель возрос до шестнадцати. Представьте себе, на каком-то участке передовой перед наступлением вражеских танков стоит одна пушка? От одной такой мысли сердце леденеет. Другое дело, если на том же участке стоит шестнадцать орудий!.. Тогда у артиллеристов, естественно, и уверенности в победе больше. Такова реальность. Все это дает право нашему коллективу гордиться — в победе под Курском и Орлом есть и наш вклад.

29 августа. Воскресенье

Мы почувствовали, что жизнь нашего коллектива теперь улучшилась. Народ повеселел. А как же? Недавно пережили первый салют в Москве в честь победы на Курской дуге. На душе у всех стало гораздо легче и спокойнее. Победа уже засветилась первым проблеском майской утренней зари. К тому же и стол рабочих и инженеров ЦАКБ обильно украсился дарами огородов. Свой картофель, морковь, свекла, малосольные огурчики, капуста. Михаил Михайлович и Владимир Михайлович Розенберги на своих участках вырастили хороший урожай фасоли. А это же белок! Сосед по дому А. Е. Хворостин законно гордился урожаем картофеля, выращенного рассадой из клубневых глазков. Грабин угощал меня выращенными им сахаристыми помидорами и салатом из черной редьки со своих грядок.

7 сентября. Вторник…

Неожиданно в ЦАКБ приехал нарком Дмитрий Федорович Устинов. Его, хромающего, с палочкой из органического стекла, я застал с Грабиным в котельной. Их сопровождал главный механик предприятия А. И. Казаков.

Дмитрий Федорович без головного убора. Голова в крупных локонах светло-рыжеватых волос. Одет по-будничному в серый, не первой свежести, шерстяной костюм, сорочку без галстука и черные туфли. Потом мне рассказывали, что народный комиссар — любитель гонять на мотоцикле с ветерком — где-то слетел с седла и серьезно повредил себе ногу. Он только что из госпиталя.

По дощатому трапу мы поднялись на рабочую площадку котельной. Дмитрий Федорович нетерпеливо спрашивал Казакова, когда он даст ЦАКБ и рабочему поселку тепло. Александр Иванович и Грабин заверили его, что в середине октября первый котел обязательно даст горячую воду в теплосеть.

— Товарищ секретарь, — обратился ко мне Устинов, — прошу вас взять котельную под строгий партийный контроль. Иметь тепло для вашего коллектива — неотложная и жизненно важная задача.

Затем мы прошли в металлургический блок. В кузнечном отделении уже стучали два пневматических молота. Каменщики-футуровщики выкладывали огнеупором пол и стены термической печи. Рядом отлаживали земледелательную и формовочную машины. Вагранка уже выдала первый серый чугун.

Выведены на положенный уровень фундаменты под электрические печи. Из узкого проема в стене слышится стук ломами о бетонный пол — это идут работы в отделении цветного литья. А рядом с ним Грабин показал наркому будущее пружинное отделение.

Посетили и сборочный цех. Здесь уже стояли первые 76-миллиметровые турельные пушки для вооружения Дунайской флотилии и морских транспортных судов. В первом механическом цехе площадь более чем на 70 процентов свободна. Оттого и тяжко на душе. У нас нет станков для обработки крупных деталей орудий — моноблоков, верхних и нижних станков для лафетов.

Пройдя мимо уже смонтированного мостового крана, который осталось поднять под крышу и поставить на рельсы, мы вышли немного подышать чистым смолистым воздухом. За обедом нарком вооружения подписал заявки на первоочередные поставки оборудования и разных материалов. Устинов пребывал в веселом и добродушном настроении.

Однако мне бросилось в глаза то, что на общем фоне доброжелательности общения Грабин и Устинов обращались друг к другу строго официально, даже за столом. Я понял, что личные отношения у них не наладились и по-прежнему остались неважными.

Одной из особенностей характера Василия Гавриловича являлось своеобразное для того сурового и тревожного времени понимание взаимоотношений между начальником и подчиненным. Он выделялся как руководитель тем, что всегда терпеливо выслушивал возражения и даже критику, кем бы они ни высказывались. Но в то же время в любом разговоре или споре становился непримиримым даже с высоким начальством, отстаивая свою точку зрения, особенно по принципиальным вопросам. Так было, когда он доказывал порочность «универсализма артиллерии», когда защищал свое утверждение «танк — это лишь повозки для пушки», когда обосновывал преимущества рациональной технологии.

Его непримиримость не была сродни упрямству или стремлением сохранить авторитет любой ценной. Нет. Если оппонент приводил убедительные доводы, то Василий Гаврилович охотно соглашался и не видел в этом ущемления самолюбию. На мой взгляд, именно это качество вкупе с талантом инженера-конструктора создавало в коллективе, руководимом им, творческую атмосферу. Подчиненные не скрывали своих ошибок, не боялись услышать упрек или окрик при докладе Грабину и знали, что встретят доброжелательное отношение, получат дельный совет или аргументированный отказ без намека на непрофессионализм.

К высокому руководству и начальникам Грабин относился с уважением, но без подобострастия и низкопоклонства, всегда держался с достоинством. В царящей тогда атмосфере, суть которой можно выразить словами «начальник всегда прав», самостоятельность суждений и действий главного конструктора многие расценивали как вызывающие и даже высокомерные. Многие в наркомате вооружения знали, что Сталин считался с мнением Грабина, высоко его ценил. Некоторые завистники и перестраховщики ошибочно думали, что покровительство первого лица партии и государства является основой столь очевидной независимости и самостоятельности Грабина. Они не понимали, что у Василия Гавриловича всегда на первом плане стояли интересы дела, которому он посвятил жизнь. Он не задумывался над последствиями острых споров с руководством для себя лично. Главное — двигалось бы дело, а все остальное приложится.

Думаю, что неприязнь Устинова к нашему генералу зародилась в первый день войны, когда Грабин, находясь в его кабинете, стал свидетелем глубокой растерянности 32-летнего наркома вооружения. В присутствии своих замов, сидя за столом, бледный и беспомощный Устинов закрыл лицо руками и растерянно повторял:

— Что же делать? Что же делать?

Это была тяжелая сцена. Грабин подошел к нему и тронул за плечо.

— Дмитрий Федорович, откройте сейф, там мобилизационные планы…

10 августа 1941 года после памятного звонка Сталина в Горький Устинов ночью вызвал к телефону Василия Гавриловича, и у них состоялся такой разговор.

Устинов: «Мне звонил товарищ Сталин… Вы обещали ему в ближайшее время резко увеличить выпуск пушек. Он спрашивал меня: «Выполнит ли Грабин свое обещание?» Я был захвачен врасплох… Понимаете ли вы, в какое положение поставили меня? Я ему ответил: «Раз товарищ Грабин обещал, значит выполнит». Почему я об этом ничего не знаю?»

Грабин: «Дмитрий Федорович, как я мог вам говорить о том, о чем вы меня не спрашивали».

Устинов: «Вы, прежде чем обещать товарищу Сталину, черт вас побери, хотя бы по долгу службы поставили бы директора и меня в известность!»

Грабин: «Передо мной был поставлен вопрос неожиданно и прямо в лоб!.. Кстати, Амо Сергеевич сидел рядом. Разговор с товарищем Сталиным происходил из его кабинета. И не мне судить, почему Генеральный секретарь ЦК не пожелал разговаривать с ним».

Молодой нарком, еще ни разу не побывавший на нашем заводе, в резкой форме выразил свое недовольство и, не попрощавшись, положил телефонную трубку.

По-человечески можно понять состояние Грабина, который был старше Устинова на восемь лет. Его, признанного главного конструктора, генерала, отчитали как провинившегося подростка, и не по сути дела, а за нарушение субординации. И кто отчитал? Бывший директор завода «Большевик», который не успел еще своей работой доказать соответствие высокой должности наркома, который не знал истинных возможностей грабинского КБ в производстве пушек.

В дальнейшем Василий Гаврилович часто встречался с Устиновым, но отчуждение друг к другу у них не только сохранилось, но и усилилось. Еще перед войной Сталин разрешил Грабину обращаться к нему напрямую, и Василий Григорьевич в срочных случаях в интересах дела так и поступал. Это сильно раздражало Устинова, и однажды он пригрозил, что «сотрет в порошок» Грабина, если тот будет и дальше решать вопросы, минуя НКВ, через голову министра. И жизнь показала, что это были не пустые слова…

1 ноября. Понедельник

Месяц с первого дня сухой, ветреный и на редкость холодный. Но нам теперь он не страшен. Заводская котельная с новой и более мощной трубой бесперебойно подает тепло в инженерный корпус и цеха, а также в каменные дома на Вокзальной и Первомайской улицах. Идет монтаж котла-дублера. Тепло будет подано в пределах полной довоенной нормы и в механические цеха. С питанием проблем нет, все три столовые работают в две смены. Контроль за качеством обедов обеспечивают сами рабочие и инженеры. Готовимся к праздничной демонстрации в Мытищах.

16 ноября. Вторник

И все же «Мотовилиха» не выполнила заказ в срок, установленный ГКО, хотя люди старались сверх сил. Только 14 сентября, с опозданием на месяц, орудие отправили на Софринский полигон даже без малых заводских контрольных испытаний стрельбой. Наркомат путей сообщения оперативно обеспечил срочную перевозку орудия и боеприпасов.

Первые стрельбы «сотки» подтвердили высокую расчетную начальную скорость полета бронебойно-трассирующего снаряда — близкую к 900 метрам в секунду. Энергии снаряда, получаемой при такой скорости, вполне достаточно для пробивания брони до 160 миллиметров с дистанции 1000 метров. Но в то же время выявились два серьезных недостатка. Во-первых, оказалась неудачной конструкция крепления литого дульного тормоза при помощи втулки, которую разорвало после нескольких выстрелов. Дульный тормоз пришлось срочно менять на штампованный. Во-вторых, при стрельбе орудие сильно «прыгало», что делало действия наводчика небезопасными и сбивало прицел. Это же, в свою очередь, приводило к уменьшению темпа прицельной стрельбы — качества, очень важного для противотанковой пушки.

Ознакомившись с результатами стрельб, Грабин создал конструкторскую группу во главе с П. М. Назаровым и поручил подготовить комплекс мероприятий для устранения недостатков с соответствующей переработкой чертежей. Вопрос «прыгучести» стал предметом специального обсуждения на техническом совете наркомата вооружения. И вновь Тюрин собрался в дорогу. С чертежами опытного доработанного образца «сотки» он кружным путем добрался в блокированный Ленинград. По решению ГКО заводу «Большевик» было поручено готовиться к выпуску опытной серии пяти пушек, не дожидаясь результатов повторных полигонных испытаний. Это редчайший случай в практике создания артиллерийских систем. Коллектив завода «Большевик» еще до войны освоил технологию выпуска базовой 100-миллиметрой системы, имел хорошие станки для обработки длинных стволов. «Сотка» имела длину ствола 5,6 метра. Подготовка серийного производства новых орудий в осажденном городе явно свидетельствовала об уверенности, что в ближайшие месяцы Ленинград будет окончательно деблокирован.

19 ноября. Пятница

Справили первую годовщину Дня сталинской артиллерии. В клубе присутствовало более 600 человек. В торжественном вечере приняли участие гости из Москвы. Артист Большого театра Максим Дормидонтович Михайлов исполнил арию «Ты взойди, взойди, моя заря» из оперы «Иван Сусанин». Затем были и народные песни «Много песен слыхал я в родной стороне», «Вдоль по Питерской…». Артистка Малого театра Елена Николаевна Гоголева эмоционально прочитала рассказ Горького «Страсти-мордасти»… Торжество получилось радостным и веселым.

У руководителей предприятия настроение было особо приподнятым. Завод «Большевик» приступил к выполнению заказа. Унаследовав индекс «Б» завода-изготовителя, «сотка» впредь стала именоваться БС-3. По этому случаю в отделах ЦАКБ и цехах опытного завода в обеденный перерыв состоялись митинги. Мы понимали — гитлеровская Германия терпит поражение за поражением, но она еще далеко не побеждена. И с противотанковой пушкой надо торопиться.

1944 год. 9 января. Воскресенье

Улеглась и успокоилась ночная волчья пурга. День открылся ясный и тихий. Ныне на работу пошел в десятом часу. По косой тропе, по которой мы обычно ходим мимо заборов и дряхлеющих дач, не пройти. Снегу по пояс, утонешь. Вышел на улицу, на Куракинское шоссе. Тут меня окликнул генерал Иванов. Мы часто вместе шагаем на работу в ЦАКБ.

— Андрей Петрович! У вас есть какие-нибудь вести из Горького?

— Пока нет, Илья Иванович.

— Что ж там случилось? — забеспокоился генерал.

— Если что и стряслось, то там сам Василий Гаврилович. С ним Сергеев, Норкин…

Иванова беспокоил исход решающего испытания 85-миллиметровой пушки С-53 для танка Т-34, над проектом которой он давно шефствовал. Правда, нам уже было известно, что после первых предварительных испытаний ушла под ковер 85-миллиметровая танковая пушка ЦАКБ С-50 В. Д. Мещанинова, A. M. Баглевского и П. А. Тюрина. Так же потерпела неудачу и вышла из конкурентной борьбы пушка завода-изготовителя ЛБ-1. Однако директор завода А. С. Елян, располагая огромными производственными возможностями, чтобы спасти конструкцию своего главного конструктора А. И. Савина, изготовил усовершенствованный образец ЛБ-2. К тому же на подходе новый образец 85-миллиметровой танковой пушки Уральского КБ Ф. Ф. Петрова. Так что у Ильи Ивановича была причина тревожиться Хотя наша С-53 и выдержала предварительные испытания, заминка с доводкой ее до полной кондиции может испортить все дело. Генералу и Герою Социалистического Труда, понятно, стать победителем в столь престижном соревновании — дело личной чести.

В Горький на завод им. Сталина для немедленного решения вопроса о запуске в валовое производство 85-миллиметровой пушки для среднего танка Т-34 выехали нарком вооружения Д. Ф. Устинов, нарком танковой промышленности В. А. Малышев, начальник ГАУ Н. Д. Яковлев, нарком боеприпасов Б. Л. Ванников, командующий бронетанковыми и механизированными войсками Я. Н. Федоренко.

Беспокойство Ильи Ивановича передалось и мне. Но оно оказалось напрасным. Не прошло и часа, как принесли шифротелеграмму на имя генерала Иванова: «Илья Иванович! Сердечно поздравляем вас и весь коллектив конструкторов, работавших под вашим руководством, с серьезной победой. С-53 принята на вооружение и в ближайшее время под индексом завода-изготовителя и ЦАКБ — ЗИС-С-53 начнет поступать на танковые заводы. Грабин».

На шифровке вижу роспись генерала Иванова. Как положено, расписался и я. Позвонил Илье Ивановичу. Поздравил его с большой победой.

— Спасибо, сегодня уйду с работы пораньше. Надо же когда-то немного отдохнуть и почитать Пушкина.

Илья Иванович лишен воинской выправки и больше похож на учителя гимназии. Тонкий психолог и дипломат, всегда улыбается, когда с кем-либо говорит. Он не был могучим, как Грабин, и ходил гражданской походкой, хотя его узкие плечи и легкую фигуру невысокого роста облегала генеральская форма. Тонкий нос, серые глаза, их загадочный прищур всегда обвораживали слушателя. Илья Иванович никогда, сколько я знаю, ни на кого не повышал голоса. Последний раз пришлось встретиться с ним в наркомате вооружения в конце 1946 года. Под моим руководством небольшая бригада в составе А. Егоровой и Б. Андронова по поручению Д. Ф. Устинова обследовала информационную и секретную службы только что начавшей жить фирмы С. П. Королева.

11 января. Вторник

Из Горького Грабин приехал довольный и веселый. А как же? Исполнение задуманного всегда человека радует и побуждает к новой деятельности. В этот же день в зале заседания собрался весь руководящий состав ЦАКБ.

— Товарищи!.. — заявил Грабин. — Прошу вас передать нашу благодарность всем коммунистам, комсомольцам и беспартийным большевикам, участвовавшим в создании пушки ЗИС-С-53. Несмотря на сложнейшую бытовую и производственную обстановку прошлой зимы, коллектив ЦАКБ создал хорошую и весьма нужную Красной Армии танковую пушку. Еще раз большое спасибо всем вам! Танк Т-34, вооруженный пушкой ЦАКБ, как нас заверил директор завода Амо Сергеевич Елян, уже в начале марта большим потоком пойдет на фронт. Наши конструкторы, технологи и научные работники проявили подлинный советский патриотизм и по-сыновьи помогли своему Отечеству. За это им трижды спасибо!

Думаю, что всех обрадует сообщение о том, что наш родной завод в Горьком, где в конце апреля получила второе рождение ЗИС-2, выпустил до конца года около двух тысяч орудий. На фронте, в боях они доказали, что являются сильным средством борьбы с тяжелыми танками врага. И за это всем трижды спасибо!

3 марта. Пятница

Снова полыхало салютное зарево над столицей. Войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом разгромили немецко-фашистскую группу «Север» и полностью сняли блокаду Ленинграда, которая длилась 900 дней. Кончились варварские бомбардировки, муки голода и голодных обмороков. Выстояли, выдержали и не сдались врагу!

Все сотрудники ходили в приподнятом настроении — успехи на фронтах грели душу, придавали сил, укрепляли надежду на скорый конец войне. Но особенно счастливыми и радостными были наши «моряки». Так в обиходе называли сотрудников конструкторского отдела морских вооружений (КОМВ). Их можно понять. В этом отделе после многоэтапной эвакуации были собраны виднейшие специалисты двух ленинградских КБ, профессионалы высочайшего класса. Свое пребывание в Подлипках они считали временным и не без основания надеялись вернуться в родной город на Неве. Забегая вперед, следует сказать, что так и случилось. Первоначально в Ленинграде создали филиал ЦАКБ под руководством И. И. Иванова, который через некоторое время оформился в самостоятельное морское КБ. Этому во многом способствовал наш генерал, который с пониманием относился к запросам «моряков» и их стремлению создать самостоятельную организацию. Характерный штрих — планы ЦАКБ по приказу Василия Гавриловича составлялись из двух направлений: разработок собственно «грабинского» коллектива и тематики КОМВ, а разработка образцов морских вооружений, в отличие от «грабинской фирмы», получила свой индекс «СМ».

18 марта. Суббота

Весь февраль на ленинградском полигоне продолжались испытания четырех 100-мм орудий из опытной серии. Они шли по плану, и ничто не предвещало крупных неприятностей. И вдруг 24 февраля пришло сообщение, что у пушки № 1, выпущенной заводом «Большевик», на 89-м выстреле при рутинном ведении огня на кучность оторвало тыльную часть казенника. Такого давно не случалось! Хорошо, что обошлось без жертв в орудийном расчете. Обломок угодил в стенку одного из строений на полигоне. Нужно ли говорить о реакции на этот случай в ЦАКБ?

Грабин приказал немедленно проверить расчеты на прочность всех командных деталей, и особенно связанный с зоной разрыва. Причина разрушения тыльной части казенника была непонятна, поскольку опытный образец, по документации которого этот казенник изготовлен, уже выдержал значительное количество выстрелов и замечаний по прочности не было. Металлографический анализ не показал отклонений в марке и структуре металла. Проведенный перерасчет подтвердил четырехкратный запас прочности. Василий Гаврилович со свойственной ему методичностью лично все перепроверил и пришел к выводу, что на заводе нарушили требования технической документации. Но директор завода А. И. Захарьин аргументированно отклонил эту претензию. Казалось, круг замкнулся.

Пока суть да дело, чтобы не терять время, Грабин дал задание ведущему конструктору А. Е. Хворостину увеличить толщину стенок казенника и подобрать другую марку стали. Однако вскоре на заводе нашли причину происшествия.

Хворостин, ходивший темнее тучи, повеселел. При встрече он объяснил мне:

— В конце концов выяснилось вот что. После станочной обработки рабочие вручную производили доводку, что привело к появлению в казеннике зон концентрации напряжений в углах затворного гнезда.

— Как я понял, теперь казенник усиливать не надо?

— Правильно. В чертежи мы внесли требование обязательного соблюдения радиуса в зоне сопряжения плоскостей. Проблема казенника отпала сама собой. Окончательно решен вопрос с дульным тормозом. Наш генерал согласился на его изготовление литьем из высококачественной стали марки «БРО». Испытания стрельбой «дульник» выдержал. Теперь будем готовиться к войсковым испытаниям. Вышли на финишную прямую.

Карие глаза горят, на губах сдержанная улыбка. Немного подрезанный непокорный чуб волос придавал лицу Хворостина юношеское независимое выражение. В коричневой пилотской тужурке — подарке наркома — Александр Евгеньевич выглядел богатырски мощно. Лицом и статностью он напоминал моего земляка Валерия Чкалова. От избытка силы его движения замедленны. Из-за большого роста по привычке нагибает голову, чтобы не удариться о дверной переплет.

— Это очень хорошо, — не удержался я.

— Зато и досталось нам, конструкторам! Помните первые месяцы зимы на подмосковной земле? Ноги к подошвам ботинок примерзали. Не знаю, в чем тогда душа держалась, когда я с утра до поздней ночи танцевал у кульмана! Теперь все видят в БС-3 много нового и необычного. В работе над ней всегда чувствовал поддержку Василия Гавриловича.

— А как вы расцениваете «перепалку в верхах», которая недавно вновь произошла между Грабиным и Малышевым? Будто Василий Гаврилович в сердцах повторил свое мнение: «Ваши танки — повозки для наших пушек»?

— Наверное, нарком танковой промышленности оскорбительно задел самолюбие нашего главного конструктора. Я с Василием Гавриловичем согласен, хотя и признаю танк как боевую машину-крепость! Этот факт отрицать тоже нельзя. Пушка хотя неизмеримо меньше танка, но и относиться к ней неуважительно тоже несправедливо.

— Вы правы, Александр Евгеньевич! На днях на совещании в МК ВКП(б) один товарищ, родом из-под Казани, с гордостью рассказывал мне о своем земляке Герое Советского Союза, командире танка KB лейтенанте Семене Васильевиче Коновалове. KB вооружен нашей 76-миллиметровой пушкой Ф-32. Так вот этот Коновалов только в одном бою вблизи хутора Нижнемитякин, во время наступления фашистов на Сталинград, уничтожил 16 вражеских танков. Из них пять KB подбил, сам находясь в недвижимом состоянии. В таком положении героический экипаж еще уничтожил 2 бронеавтомобиля и 8 автомашин с автоматчиками. А не будь у Коновалова надежной пушки, что бы тогда стало с танком?

Хворостин улыбнулся:

— Богатырь без меча, естественно, не богатырь!

— Довольно образное сравнение, Александр Евгеньевич, — заметил я.

— И коли мы начали говорить сравнениями, то сейчас танкисты получат в руки не просто меч, а меч-кладенец. Наша пушка ЗИС-С-53, которой вооружают средние танки Т-34–85, поражает тяжелые «тигры» и «пантеры» с дистанции 600–1000 метров. А раньше поражающий огонь «тридцатьчетверок» с 76-миллиметровой пушкой составлял в среднем только 500 метров. Как видите, у богатыря рука стала длиннее, а кулак увесистее. Ну, мне пора.

Мы дружески обнялись.

16 апреля. Воскресенье

Вчера начались войсковые испытания батареи из четырех пушек С-3, изготовленных серийно на заводе «Большевик» согласно директиве командующего артиллерией Красной Армии Главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова. Они проводились в Гороховецком учебном артиллерийском лагере. Отличительной особенностью испытаний было то, что программа предусматривала натурные стрельбы по трофейной бронетехнике — по тяжелому танку T-VI «тигр» и штурмовому орудию «фердинанд».

Орудийные расчеты опытной батареи скомплектовали из личного состава учебного артполка, на изучение новой техники им отвели всего три дня. Это обстоятельство несколько настораживало. Смогут ли эти артиллеристы при столь коротком обучении показать расчетную скорострельность — важнейший компонент оценки противотанковой пушки? Представителем ЦАКБ на войсковые испытания Грабин направил начальника отдела Константина Константиновича Ренне.

26 апреля. Пятница

Весь коллектив ЦАКБ с напряжением ждал известий из Гороховецких лагерей. Беспокоил постоянный вопрос: «Как там наша «сотка»? Примут или еще придется дорабатывать?» Наконец — гора с плеч. 26 апреля Ренне прислал телеграмму: «Василий Гаврилович, докладываю вкратце. По подвижным целям результаты хорошие. По «тигру» с 500–1000 метров и 1300 метров, под углом 30 градусов в лоб и 60 градусов в борт, проколачиваем без труда. Кучность и меткость не оставляют теперь сомнений…»

4 мая. Суббота

Вернулся Константин Константинович Ренне усталый, но довольный. Он подробно доложил Грабину о ходе испытаний, которые завершились 2 мая. «Сотка» успешно их выдержала, но по-прежнему проявили себя органические для данной системы недостатки. «Прыгучесть» уменьшить в ходе доработок не удалось. Наводчик при выстреле на небольших углах возвышения ствола не мог удерживать глаз у окуляра прицела. Однако артиллеристы сумели быстро приспособиться к этому неизжитому пороку пушки. Наводчики научились вовремя уворачиваться от скачущей оптики прицела и избегали сильного удара. Докладывая, Константин Константинович, не удержался от улыбки и сказал:

— Наводчика в солдатском строю сразу определишь — по синяку под глазом.

Как серьезный недостаток комиссия отметила появление сильной вспышки, образование облака дыма и пыли при стрельбе на небольших углах возвышения и настильных траекториях, что ослепляло расчет и демаскировало позицию батареи. Но это была неизбежная цена для достижения наименьшего веса пушки: все ж таки мощный дульный тормоз поглощал 60 процентов энергии отката. Другие обнаруженные дефекты, как например, поломка в ходе испытаний кулачков полуавтоматики затвора, были комиссией отнесены к временным производственным недоработкам непринципиального характера.

В акте войсковых испытаний комиссия записала общий вывод — пушка С-3 может быть рекомендована как тяжелое противотанковое орудие для комплектования отдельных дивизионов и полков в составе отдельных артиллерийских противотанковых бригад. Вместе с тем ее можно использовать и в качестве корпусного орудия в дополнение к 122-миллиметровым системам А-10 образца 1931/37 года.

Василий Гаврилович поздравил весь коллектив ЦАКБ с успехом и с большой теплотой отметил заслуги А. Е. Хворостина, И. С. Грибаня, Б. Г. Ласмана, Ф. Ф. Калеганова, А. П. Шишкина, Е. А. Санкина, П. Ф. Муравьева, Б. Г. Погосянца и В. Б. Тизенгаузена.

В заключение он сказал:

— Теперь будем ждать решение ГКО о принятии нашей «сотки» на вооружение.

10 мая. Пятница

Ждать долго не пришлось. Невольное восхищение вызвала удивительная оперативность Государственного комитета обороны. Уже 7 мая он принял постановление о принятии на вооружение Красной Армии «100-миллиметровой полевой пушки образца 1944 года» с присвоением ей наименования БС-3. В постановлении определялись сроки и объемы производства орудий. Завод «Большевик» в мае приступал к плановым поставкам БС-3 в войска. С августа их выпуск начинал завод «Арсенал» им. Фрунзе в кооперации с другими ленинградскими предприятиями. Постановление обязывало оба завода до конца 1944 года довести суммарный выпуск пушек до 335 экземпляров.

28 мая. Воскресенье

К внеочередному партийному собранию все дела уже были завершены. ЦК партии, придавая большое значение нашей организации, разрешил горкому в виде исключения, при наличии 550 коммунистов, создать в ЦАКБ вместо партийного бюро партийный комитет. А цеховые и отдельческие организации преобразовать в первичные партийные организации со всеми правами и обязанностями.

Собрание прошло хорошо. Были серьезная критика и дельные пожелания. В прениях выступил Н. Ф. Соловьев. Он рассказал об успехах предприятий района и, конечно, сказал о своих заботах:

— Я прямо скажу, вы в большом долгу перед Родиной. По изготовлению запасных частей для машин сельского хозяйства в списке района вы сидите в отстающих. Новому парткому следует в ближайшее же время устранить эти недостатки и добиться решительного перелома. И еще у вас много людей живет в бараках, но в них, как мне докладывали, в комнатах отдыха нет зеркал, диванов, на окнах занавесок.

Собрание активно обсудило кандидатуры, выдвинутые для тайного голосования. На первом заседании партийного комитета по предложению Соловьева меня избрали секретарем.

28 июня. Понедельник

Сегодняшняя «Правда» нарасхват у сотрудников института. В ней опубликована большая статья прославленного авиационного конструктора А. С. Яковлева «Конструктор и война», в которой поднимались актуальные вопросы непрерывного совершенствования боевой техники и роли КБ в увеличении выпуска военными заводами серийной продукции. В статье упоминалось, какую высокую оценку нашему генералу дал И. В. Сталин.

Яковлев писал: «Меня послали на один серийный завод, которому предстояло увеличить выпуск истребителей «ЯК». Товарищ Сталин сказал о том, как это надо сделать, и заметил:

— Улучшать конструкцию хорошо, но сейчас нам важно максимально увеличить выпуск машин. Конструктор заинтересован все время в том, чтобы улучшать машины, но делать это надо с умом — иначе можно и завод замучить, и фронт замучить. Вот в этом отношении Грабин молодец. Он конструктор и хороший технолог. Он только конструкцию усовершенствовал, но сделал это так, что качественное усовершенствование оружия дало одновременно возможность увеличить выпуск. Конструктор должен быть технологом.

Выслушав это, я сказал;

— Товарищ Сталин, я понимаю свою задачу и постараюсь заслужить такую же оценку, какую вы дали Грабину…»

Перед обедом Василий Гаврилович вернулся из Москвы с заседания какой-то комиссии. И сразу к нему потянулись сотрудники с поздравлениями, словно речь шла об официальной награде. В кабинете скоро собралось много народу, как перед большим совещанием. Генерал выглядел именинником и не скрывал, что ему приятна оценка И. В. Сталина.

— Друзья мои, спасибо за добрые слова. Но их надо отнести ко всему нашему прежнему отделу Главного конструктора, который сумел поднять многотысячный коллектив Горьковского завода на трудовой подвиг и резко увеличить выпуск орудий для фронта. Теперь нам необходимо преуспеть и здесь, в Калининграде…

Не только я, но и другие понимали, что, бесспорно, ему, и никому иному, принадлежит приоритет по техническому перевооружению завода «Новое Сормово», но все с удовлетворением отметили, что генерал подчеркнул заслуги всего коллектива.

24 июля. Понедельник

Двадцать три часа. Собираюсь идти домой. Болен сынишка. Телефонный звонок вернул меня с порога кабинета.

— Еду к тебе ужинать, — с неподдельным дружелюбием в голосе проговорил секретарь горкома, — надеюсь, что-нибудь найдешь?

Позвонил в командирскую столовую. Наша добрая повариха Аннушка домой еще не ушла. Она обещала обжарить картофель с луком в растительном масле, отпустить двести граммов хлеба, баночку американской тушенки и, конечно, чай с сахаром. Примерно через полчаса приехал Н. Ф. Соловьев. Стол накрыт. Аннушка ушла, предупредив, чтобы мы не забыли захлопнуть дверь.

— Мы вдвоем? — почему-то спросил гость.

— Вдвоем, — ответил я.

Садясь за стол у стены, Соловьев вынул из кармана галифе бутылку вина «Айгешат». Выпили.

— Ты знаешь, зачем я к тебе приехал?

— Ужинать, Николай Федорович, — ответил я, хорошо зная, что еда для него не проблема.

— Спасибо, конечно, за хлеб-соль, за чаек! Но я изыскал время для другого. Надумал поговорить с тобой по душам, по-товарищески. Рассчитываю на взаимность. Надеюсь, мы поймем друг друга. У вас предстоит награждение орденами. Ты знаешь об этом?…

— Пока не знаю.

— Говорю точно. Мой источник информации заслуживает полного доверия…

Маленькая заминка Соловьев наливает чаю в свою чашку. Хлебнул глоток. Обжегся. Оставил чашку в покое. Пусть чай немного остынет.

— Да, я человек открытый. Прямой. Только между нами. Говорю тебе без дипломатии. Даруй мне орден!

— Как это понять?

— Просто по-человечески. У меня есть орден «Веселые ребята». Ваши соседи гарантируют мне «Трудовик», а ты для комплекта давай «Ленина».

— Вы шутите?!

— Какие могут быть шутки. Говорю серьезно. Если ты захочешь внести меня в список для награждения и его подпишет Грабин, дело будет верное. Против воли Василия Гавриловича никто не посмеет пойти.

Я беспомощно пожимаю плечами. Буквально не знаю, что сказать. Этот неожиданный разговор ошарашил меня. В моей голове не укладывается услышанное. Покоробило и жаргонное название наград.

— Николай Федорович, прошу меня правильно понять. Я не ожидал такого разговора. Что касается вашей просьбы, отвечаю коротко — нет.

— Почему? Неужели я у ЦАКБ как руководитель района не заслужил награды?

— Не мне об этом судить. Вообще считаю наш разговор неправомерным.

— Я в долгу не останусь. Запомни, нам не все время торчать в районе.

— Извините меня, Николай Федорович, но я партийными принципами не поступлюсь, убеждениями не торгую.

— Тогда будь здоров!

Соловьев по привычке машинально сунул свою руку. Его горячая ладонь была влажной и липкой. Проводил его за проходную. Открылась дверца «эмки». Он легко нырнул в нее.

27 июля. Четверг

Телефонный звонок заведующего орготделом Мытищинского ГК ВКП(б) Серова разыскал меня на заводском полигоне. Испытывалась 100-мм динамореактивная пушка В. И. Норкина.

— Слушаю вас, Иван Иванович.

— В горкоме принято решение — тебе отремонтировать пять паровозов с Лосиноостровского железнодорожного узла. За срок ремонта отвечаешь персонально.

Два дня звонил Соловьеву. Он согласился принять меня в субботу.

29 июля. Суббота

Реденький дождь. Спешу на электричку. Вот и она, уже совсем пустая. В Москве скоро наступит комендантский час.

Знакомый кабинет первого секретаря горкома. Мы молча пожали друг другу руки. Сижу. Наконец Соловьев собрал бумаги в папку и, захлопнув ее, недовольно пробурчал:

— Слушаю. Говори, что у тебя случилось? Только не тяни. Я спешу.

— Ваше поручение отремонтировать пять паровозов абсурдно. Я секретарь парткома, а не начальник ЦАКБ!

— Тебе поручает партия! Трудностей испугался? — Соловьев бросил папку на стол и встал. — Завтра звони секретарю узлового парткома, чтобы он немедленно гнал в ЦАКБ паровозы! Все! Решения партии надо выполнять четко. Неделя прошла, а мы палец о палец еще не ударили.

Соловьев доволен. Я обижен и оскорблен. Мы расстались непримиримыми врагами. Бегу на электричку. В нашу сторону она уже последняя. Дождь с ветром, словно мокрым тряпьем, хлещет по разгоряченному лицу.

На другой день утром, не заходя в партийный комитет, прошел к Грабину. Коротко рассказал о переговорах в горкоме партии.

— Не будем с Соловьевым спорить, — сказал генерал. — Поступим так. Позвоните в узловой партийный комитет. Спросите секретаря, когда железнодорожникам будет удобно прибыть ко мне с дефектной ведомостью на паровозы. Если ремонт небольшой, мы, конечно, им поможем… Их нарком Ковалев нас много раз выручал.

Удивительно, но в этот же день перед вечером получил строгую телефонограмму из МК ВКП(б) от В. В. Фильчева. Он сообщил об увеличении задания по изготовлению шатунов для тракторов машинно-тракторных станций области. Выходит, опять идти к Грабину?

В конце третьей недели железнодорожники приехали без всякого предупреждения. Позвонил Грабину. Он распорядился пропустить гостей на территорию завода без установленных формальностей. Генерал каждому подал свою могучую руку. Попоил чаем. Прежде чем смотреть опись предстоящих работ, пригласил делегацию пройти по механическим цехам. Железнодорожникам показали станочное оборудование и рассказали о его возможностях. В зале заседания нас уже ждали заместитель начальника по производству А. Я. Шифрин, заместитель начальника по коммерческо-финансовой части В. М. Зак, заместитель начальника планового отдела Т. М. Рощина.

Представитель паровозного хозяйства подробно доложил о предстоящих работах по возрождению паровозов. Получалось, что наш опытный завод должен заниматься только паровозами и больше ничем другим. Василий Гаврилович, не открывая делового разговора, уведомил докладчика:

— Сторонние работы такого масштаба я брать неправомочен. В данном случае прошу вас обратиться за разрешением в наркомат вооружения.

Гости поблагодарили генерала за внимание и уехали. Потом ни мне, ни Василию Гавриловичу о ремонте паровозов больше никто не напоминал.

31 июля. Понедельник

Иван Дмитриевич Сербин поздравил меня с назначением парторгом ЦК. Вместе прошли в Управление делами ЦК ВКП(б), где мне были вручены удостоверение парторга и пропуск «на право беспрепятственного передвижения по Москве позже 01 часа».

Удостоверение парторга стало моей охранной грамотой от самодурства Соловьева. Теперь и в ЦК, и в МК ВКП(б) буду ходить без пропуска и предварительных переговоров. С этого времени я перешел на полное содержание партийного бюджета. Эти радостные для меня дни оказались и грустными. Мы провожали в Ленинград конструкторов морских отделов. Проводы были теплыми. Б. Н. Матвеев, Л. Г. Драпкин, А. И. Дарьин и многие другие приглашали после окончания войны приезжать к ним в гости. Выходит, мы сделали для них что-то хорошее и памятное.

5 августа. Суббота

Указом Президиума Верховного Совета СССР «За выдающиеся заслуги в области создания новых и усовершенствование существующих образцов артиллерийского вооружения» 49 работников ЦАКБ были награждены орденами и медалями СССР. Я, как начальник отдела и секретарь партийной организации предприятия, был удостоен ордена Красной Звезды. Для меня это событие было ошеломляющим. Послал письмо отцу — гренадеру первой империалистической. Отец ответил, что они с матерью никак не могут понять, за что меня наградили. У меня не было привычки, да и условия работы не позволяли говорить им о «почтовом ящике» и каким делом в нем занимаются.

24 сентября. Воскресенье

На небе ни облачка. Солнце греет по-летнему. Цекабисты дружно откликнулись на наш призыв. На воскресник вышли целыми семьями. Молодежь огораживает заводской полигон колючей проволокой. Пожилые люди и женщины строят склады и помещения для электронной и пиротехнической лабораторий. Более сотни человек, главным образом девушки и женщины, готовят к зиме фруктовый сад. Между рядов яблонь, груш и вишен хозяева огородов уже роют и убирают картофель. Ребятишки провожают лето кострами, в горячей золе пекут картошку. Настроение у людей праздничное. Из Тарасовки приехал Грабин. Не торопясь мы прошли с ним по всему периметру заводского сада площадью 19 гектаров. Увиденным генерал остался доволен. По привычке держа руки за спиной, он подолгу беседовал с огородниками-конструкторами. Василий Гаврилович задерживался около рабочих П. Д. Ионова, В. И. Белова и Д. И. Румянцева. Каждого из них он давно знал и искренне уважал за бескорыстие и классную работу. Они вместе многие годы радовались успехам и поровну делили печаль, когда конструкторов постигала неудача.

Грабин шел вдоль ряда стройных деревцев и вслух радовался:

— Через десять лет мы обеспечим яблоками на всю зиму не только семьи наших работников, но и сотни семей города. Завалим сладкими плодами городской рынок. Держись тогда, спекулянт!..

Через все поле не идет, а бежит к нам небольшого росточка садовник С. Н. Максимов. Вскинув руку под широкий козырек драповой кепки и запрокинув голову назад, он бойко затараторил:

— Товарищ генерал, докладываю вам, все яблоньки хорошо прижились и сегодня будут полностью подготовлены к зимовке. Останется одна беда — зайцы! Надо бы назначить охрану сада с ружьями. Другого спасенья от них я не знаю…

— Подумаем, Сергей Никифорович! — Грабин успокоил старика, дружески пожал его руку, а про зайцев велел сказать начальнику охраны ЦАКБ Ф. В. Цыганкову.

31 октября. Вторник

Вечер. Василий Гаврилович пригласил поехать и посмотреть его жилье в Тарасовке. Уютный уголок. Лес, а главное — воздух. Хозяин угостил меня горячим отварным картофелем и чудесными сладкими помидорами. После чая вышли на улицу. Около палисадника сели на скамью. Привалившись к ее спинке, Грабин заговорил первым:

— Наш уважаемый Зак закупил 600 буковых стульев… Топчаны на днях из клуба уберем. К Первому мая будем иметь и свой духовой оркестр. Я дал Борису Михайловичу согласие продать заводу — изготовителю духовых инструментов непригодные артиллерийские гильзы. Москва такой обмен разрешила. А вот некоторые обвиняют меня в беззаботности, — добавил Василий Гаврилович и засмеялся… — А пригласил-то вас я по другому делу… Позавчера ко мне как к депутату Верховного Совета РСФСР из Краснодара приехал ходок. «Меня, — говорит он, — послали к вам колхозники, как к депутату и нашему земляку». «Чем могу послужить родному краю?» — спрашиваю. «Не можете ли вы, дорогой Василий Гаврилович, изобрести для нас небольшой трактор?… К нему бы неплохо иметь и плужок с бороной. Война обезлюдила станицы. Пусто в наших куренях. А нам подоспело виноградники восстанавливать. Как бы нам помог такой пахарь на наших нагорных склонах». «Мы все можем спроектировать и изготовить, — отвечаю ему. — Только был бы заказ через наш наркомат». Попили с земляком чайку. Поговорили о разрухе на Кубанщине. Уехал он домой изыскивать средства. Шустрый казак! Но вряд ли что-нибудь ему удастся!

Наш наркомзем надеется на большой урожай зерна. Для него тракторишки мелочь. А того не понимает, что одним зерном ни село с его животноводством, ни город нам не прокормить. Плохо думают о еде наши ученые. Сельское хозяйство требует глубоких знаний — оно во много раз сложнее, чем любая отрасль промышленности. Будет большая беда, если мы не решим вовремя сельский вопрос. Мой земляк возбудил много мыслей. Конец войны не за горами. На проектирование военной техники ГАУ, естественно, резко сократит ассигнования. Нам тоже надо подумать, как дальше жить.

— Василий Гаврилович, может быть, действительно уже настала пора по этому вопросу посоветоваться с нашими людьми и пошевелить наркомат?

Грабин не ответил на мой вопрос. Но, немного подумав, с горечью сказал:

— Вы же хорошо знаете, каких трудов нам стоило доказать наркому необходимость иметь в ЦАКБ свою небольшую аэродинамическую трубу. Теперь же все убедились, что без нее комплексное проектирование новых орудий и заряда к ним — патрона со снарядом — беспросветная старина. После первой же продувки моделей зенитного снаряда Леонид Георгиевич Драпкин сказал: «Нами получены такие характеристики и данные, о которых мы раньше и не мечтали! Мы выросли технически на целую голову!» Группа рабочих и инженеров из комплекса науки, как вы знаете, — продолжал Грабин, — завершает изготовление и монтаж силового пола.

— Это во втором цехе?

— Да-да… Для него в бытовке уже создана электронно-измерительная лаборатория. Как-нибудь зайдите к Александру Степановичу Хуртину и посмотрите новую аппаратуру… Она интересна еще и тем, что ее создали наши работники из отдела Вадима Васильевича Киценко. Силовой пол сохранит нам десятки тысяч снарядов разного калибра, которые расходуются на испытаниях пушек стрельбой. Он может «ломать» любой лафет всякого орудия… Мы за много месяцев заранее будем знать сильные и слабые стороны пушки и любого ее агрегата. Точнее, мы будем знать лучше, чем когда-либо, правильное распределение металла в конструкции.

Василий Гаврилович, как всегда, вел разговор на языке, доступном моему пониманию.

— Что же касается частичного перехода на проектирование машин для производства мирной продукции, то при первом же упоминании об этом все работники наркомата встанут на дыбы. «Тракторишки проектировать?» Скажут: «дисквалификация кадров и вообще это дело не для нас».

В начале октября, — продолжал Василий Гаврилович, — я пригласил к себе подполковников Астаповича и Покровского, полковников Михневича и Горохова, ученых Дейча и Гончарова. Я их спросил: «Что мы будем делать, если завтра кончится война?» Мои друзья просто переглянулись, а кое-кто пожал плечами. Делового разговора у нас не получилось.

— И когда вы все же думаете опять собрать их?

— В ближайшее время. Я знаю, они будут говорить о новых проектах орудий. Причем не сообразуясь ни со временем, ни с потребностями армии.

— Я думаю, Василий Гаврилович, вы недавно на заседании партийного комитета правильно заметили о необходимости проектирования мирной продукции. Мощности у нашего завода большие, а используются всего лишь на 70–80 процентов!..

— Правильно… Нам скоро понадобятся и свои огромные деньги, — продолжал рассуждать Грабин. — А знаете ли вы, для чего они будут нужны? Для максимального оснащения ЦАКБ новой испытательной техникой, стендами и электроаппаратурой разного назначения, для организации новых лабораторий. Лаборатория Киценко работает над созданием электронных приборов. В ближайшее время в механическом цехе мы создадим приборное отделение. Это, возможно, тоже даст нам деньги. Но все же это полностью не решит вставшей перед нами задачи. У меня на рабочем столе лежит подготовленный проект приказа о создании КБ специального назначения. Мы обязательно будем проектировать машины для народного хозяйства. Для вашего сведения — я более двух месяцев выбивал согласие у наркома на сторонние работы. Наконец-то вчера оно получено.

— И кого вы намерены назначить начальником КБ?

— Матвея Борисовича Гендлера. Человек он достаточно грамотный, а главное — исполнительный.

Василий Гаврилович был в хорошем настроении и охотно делился планами. Он сказал, что в новое КБ будут направлены думающие конструкторы Е. З. Каплан, А. П. Игнатова, Е. Г. Рожков, И. И. Солянов, а также высококлассные технологи В. П. Долбилов и П. П. Блохин.

— У нас теперь надежное техническое руководство заводом. Главный инженер Борис Васильевич Маршев — опытный организатор производства. Меня обнадеживает и начальник ремонтно-механического цеха Лев Григорьевич Чернявский. Он не только опытный начальник, но и компетентный конструктор… Общее руководство началом проектных работ по мирной продукции возложим на Константина Константиновича Ренне. А потом он возьмет постоянное шефство над КБ Гендлера. На такой шаг меня окончательно натолкнул представитель наркомата строительных материалов. Я как коммунист и депутат не мог не отозваться на бедственное положение России и всей страны. Мы с Казаковым решили помочь ему и дали согласие спроектировать машину для вытяжки оконного стекла. Изготовить ее в нескольких экземплярах, отладить и установить на одном из стекольных заводов страны. Кто же поможет безглазым домам деревень и городов России, Белоруссии и Украины, если не мы? И вообще в стране огромная нужда в стекле. Даже трудно себе представить, сколько его нужно людям!

Стрелки часов уже подходили к полуночи, а разговору, казалось, не будет конца. Задерживаться дольше в гостях становилось неудобно. Но Василий Гаврилович времени не замечал и с подъемом рассуждал:

— На днях для нашего отдела науки мы получили рентген. В стадии организации находится и физиологическая лаборатория. Ее руководители врачи Суслов и Горфункель уже прибыли. Мы будем точно знать воздействие артиллерийского огня из опытных пушек на здоровье расчета. Такая лаборатория нам особо нужна при испытаниях динамореактивных орудий и противотанковых ракет… Мне и вам с Пименовым — всем вместе надо решительно преодолеть появившуюся инертность в некоторых отделах науки. Там и некоторые коммунисты стали бесстыдно плохо работать. Одному Покровскому с ними не справиться. На разработку только методики создания высокостойкого клея химики у Михаила Константиновича запросили три месяца. Это же чудовищно! А пока они разворачивали паруса и ковырялись в книгах, Борис Иванович Губченков из отдела информации без особых хлопот привез из Москвы рецептуру такого клея. Всем ученым надо поставить в пример Георгия Георгиевича Слезова. Его маленькая лаборатория дульных тормозов разработала и экспериментально отладила решение девяти проблем. Или взять, например, кинооператора Георгия Николаевича Николаева. Его лаборатория с высокоскоростной съемочной камерой, дающей до 30 тысяч кинокадров в секунду, теперь позволяет видеть нам подлинную динамику подвижных деталей самых сложных механизмов любых машин и орудий во время их работы. Особенно ценна эта камера в проектировании автоматических пушек.

Была уже поздняя ночь. По пустынному Ярославскому шоссе «виллис» быстро домчал меня в город до дома.

11 ноября. Суббота

Ныне Иван Дмитриевич Сербин про мою одежду ничего не сказал. Я приехал в ЦК ВКП(б) одетый по-праздничному — в тройке из «бостона». Она, естественно, сковывала меня, зато в костюме было тепло.

Сербин, как всегда, полез в железный шкаф за толстой клеенчатой тетрадью. Он заказал чай с печеньем. Угостил папиросой «Казбек». Дал прикурить из пистолета-зажигалки — поделки тульских мастеров. И сколько у него этих зажигалок в форме браунингов, снарядов, цилиндров — одному богу известно! Сербин вынул из нагрудного кармана двубортного пиджака «вечную» ручку и приготовился писать.

— Рассказывайте об основных итогах работы ЦАКБ за два года.

Я вытащил из кармана жилетки маленькую книжечку, нашел нужное место с точками, запятыми и цифрами, понятными только мне. И доложил, что за истекший период от начала создания ЦАКБ в ноябре 1942 года мы полностью восстановили завод, оснастив его необходимым оборудованием. За это же время спроектировали 12 артиллерийских систем разного назначения. Из них: ЗИС-С-53 для перевооружения танка Т-34, БС-3 противотанковая пушка, С-35 76-миллиметровая пушка на турели для кораблей Дунайской военной флотилии. Все они с весны текущего года воюют. 100-миллиметровую противотанковую пушку после первых же боев с тяжелыми немецкими танками солдаты назвали «зверобоем». От «сотки» нет спасения даже королевским «тиграм». Кроме этих спроектирован еще целый ряд пушек. Опытные образцы 100-миллиметровой зенитной пушки С-25 и 57-миллиметровой облегченной противотанковой пушки С-15 проходят испытания. На днях начнутся испытания многозарядного автоматического огнемета, а в ближайшие месяцы — 100-миллиметровой газодинамической безоткатной пушки…

Записав в тетради все 12 систем с подробными характеристиками, Сербин, не скрывая удовлетворения, встал с кресла, прошелся по комнате и улыбаясь воскликнул:

— Молодцы!

— Иван Дмитриевич, это не все. Нам с Василием Гавриловичем хотелось бы знать ваше мнение о намерениях загрузить группу конструкторов проектами гражданского машиностроения.

— Хорошо, хорошо, — пробурчал Сербин. — Но это не главное… Хотя если у вас есть возможности, думаю, ЦК возражать не будет. Передайте Василию Гавриловичу, что 18 ноября, в канун второй годовщины Дня сталинской артиллерии, будет опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении ЦАКБ орденом Ленина.

Кого не обрадует такое сообщение? Я понял, что приглашение в ЦК было вызвано подготовкой документов для представления ЦАКБ к награде. Иван Дмитриевич был приветлив, но на этот раз торопился и не так дотошно расспрашивал о наших делах. И я ему не успел сообщить о том, что Грабин создал мозговой центр для разработки новых проектов по всему спектру артиллерийского вооружения Красной Армии. В его составе: Е. А. Сайкин — железнодорожная дальнобойная артиллерия; П. И. Дребезгов — крупнокалиберные полевые пушки; Р. Ф. Черкасов — крупнокалиберные пушки-гаубицы; А. Е. Хворостин — дивизионная артиллерия; В. И. Норкин — противотанковая и динамореактивная безоткатная артиллерия; В. Ф. Козлов — автоматическая и зенитная артиллерия; В. А. Рождов — танки и самоходные орудия.

1945 год. 25 января. Четверг

Срединный месяц зимы пожаловал к нам снежным и лихо холодным. Но мы этого уже не замечали. Нас грели не только котельная, но и ожидания скорой Победы. Даже зачерствевшие скептики, и те перестали сомневаться.

Поздний вечер. Калининград продолжал дышать своими трубами, высунутыми из затемненных окон. Что и кто за ними? Кто-то, видимо, после работы на железной «буржуйке» греет чай или бесстрашная мать только что вернулась из леса с вязанкой хвороста за плечами и варит своим малышам долгожданную картофельную похлебку.

Ночь темна и глуха. Город будто вымер и растворился в безмолвной тишине. Редко увидишь человека, тяжело бредущего с работы. Скорбь и страхи пережитых лет с бомбами над головой, эвакуация завода с сопутствующими ей суматохой и преступлениями корыстолюбцев иной раз полоснут болью в сердце, тут же угаснут. Теперь у каждого человека молодого города, как у всех советских людей одна мечта, одно желание — скорей бы конец войне.

1 Мая. Вторник

Василий Гаврилович поздравил с праздником по телефону. И спросил, много ли работников ЦАКБ участвовало в демонстрации в Мытищах? Когда я сказал: «По мощности наша колонна была второй», — ему это очень понравилось.

Василий Гаврилович попросил вечером часа два побыть на объекте. Сам он собирался ехать в Кремль на правительственный прием.

9 Мая. Среда

Три часа ночи. Дежуривший на подоконнике открытого окна «Рекорд» разбудил меня. Юрий Левитан громоподобно и торжественно возвестил народам всей планеты о безоговорочной капитуляции фашистской Германии!..

Все люди глубоко вздохнули. Наконец-то наступил мир. В окнах большинства домов Калининграда, получивших к майскому празднику электричество, засветились огни.

Как мальчишка, бегу на завод. Здесь уже теплится запах родной земли и распустившихся листьев ольхи и березы. Влетаю в кузницу. Не успел перевести дыхание, как ко мне подбежали две пожилые женщины. Они бесцеремонно целуют меня. Одна из них, со сморщенным лицом, заплакала в голос. За ней и другая ударилась в рев. Их плечи тряслись от радостных рыданий. Одна сдернула с головы черный платок и стесняясь закрыла им лицо. Поздравив женщин с Победой, я поспешил в механический цех. Рабочие улыбаются, молча приветствуют, поднимая вверх руки. Гудят станки, гремят и грохочут только им присущими звуками мостовые краны… И в этот миг ожил заводской радиоузел. Он на всю мощь заговорил и загремел под крышей цеха. Музыка Победы брала за душу и сердце, распирала грудь.

Утром комнаты парткома распахнули все три окна. На подоконник поставили радиолу. На утрамбованной земле у проходной завода начались танцы. В партийном комитете было людно, как в день приезда в ЦАКБ сталинградцев и горьковчан. Видеть веселые лица — ни с чем не соизмеримое удовлетворение сопричастности к делу, которое совершено этими людьми.

Члены партийного комитета попеременно были среди пляшущих и голосивших разные песни людей. Так продолжалось до праздничного салюта из тысячи орудий.

10 мая. Четверг

День выдался сухим и теплым, готовимся к весенней посевной. Перекапываем огороды. Через неделю начнем посадку картофеля.

Шумит городской базарчик. Закупаю семена. Один наперсток репы — пять рублей, каждые две чайные ложки моркови, укропа, свеклы, огурцов по десять рублей. Горох, бобы по семь рублей порция. Цены, конечно, бешеные, а куда ты денешься. Семена во всем городе продает одна старушка. Только бы взошли!..

Толкучка в клетушке рынка так бродит от белых платков и панам, картузов и кепок, что в глазах рябит. Кое-где мелькают и солдатские пилотки. Чего только не продают в толпе! Вон молодой парень предлагает килограммовый, а то и потяжелее, бронзовый подсвечник с бывшего купеческого стола, а залихватского вида мужик не к сезону продает тулуп. Просит сто рублей. Чудак, кому он нужен теперь? А он надеется его сбыть.

Всякого тряпья и всякой ветоши без счета. Тут и старинные брюки с подтяжками, и довоенные голубые и бордовые крепдешиновые и креп-сатиновые платья с юбками-«шестиклинками». Довоенное мужское белье с тесемочками на руках и ногах. Попадаются бахилки-мокроступы, склеенные из старых автомобильных камер. Но самым ходовым товаром оказались мягкие и теплые сапожки-стеганки. Они очень хороши для стариков и инвалидов. Многие женщины продают облигации государственных займов разных лет. За довоенную сторублевку второго займа «За индустриализацию» просят пять рублей. Можно сторговаться и подешевле. Однако на них нет охотников. А вот краны для водопровода, иглы для шитья только дай. Многие спрашивают дверные замки. Но они встречаются редко и дороги. А куда деваться, коль на ночь дверь нечем запереть. Мне посчастливилось купить сыну Сереже пуншевую конфету в бумажной обертке. Конечно, пришлось постоять в очереди.

Глава пятая После войны

Удержаться на плаву. — Мирная продукция с маркой ЦАКБ. — Зенитная «спарка». — Реакторы на быстрых нейтронах. — Отставка. — «Сохранить наш общий опыт для будущего». — Журнальный вариант книги «Оружие победы». — Арестуют или нет? — Предложение Политиздата. — Кто «зарубил» воспоминания? — Клятва на могиле друга.

1946 год. 26 июня. Среда

Отчетно-выборное партийное собрание. В этот раз я не баллотировался в партийный комитет. Василий Гаврилович вновь назначил меня начальником отдела информации. После того, как изменился характер моей работы, я стал реже встречаться с Грабиным. Состояние моего здоровья то улучшалось, то снова становилось плохим. Руки не доходили до дневника, и записи появлялись от случая к случаю.

Закончился первый год после войны. Страна залечивала тяжелые раны, нанесенные гитлеровцами народному хозяйству. Демобилизованные солдаты и офицеры вливались в рабочие коллективы. Резко сократилось финансирование оборонной промышленности. Это коснулось и нашей организации. В один из летних вечеров Грабин озабоченно говорил о нежелании руководства министерства думать о перспективах ЦАКБ. Заказы на проектирование мирной продукции позволяли еле-еле держаться на плаву. Но Грабин не сдавался.

Наше ЦАКБ получило статус научно-исследовательского института, название которого затем несколько раз менялось: НИИАВ, НИИ-58, ЦНИИ-58. Первое изделие института — стекольно-делательная машина типа «Фурко», установленная и отлаженная на Саратовском заводе, показала высокую производительность — 500 квадратных метров стекла в смену. Скоро будут отправлены еще три машины. Нас — старых цекабистов — все это радовало и вдохновляло. Окна ремонтируемых, тем более вновь построенных домов, без стекол — как люди без глаз, слепы и безжизненны. А сколько стекла нужно разрушенным городам и селам, встающим из пепла после войны!

1947 год. 3 марта. Понедельник

Над мирной продукцией шефствует такой мастер проектирования артиллерии, как К. К. Ренне. Методом параллельной работы конструкторы и технологи в самый короткий срок создали станок-штамп карусельного типа для изготовления силикатного кирпича. Эти станки сделаны на нашем опытном производстве, затем смонтированы и отлажены нашими инженерами на Люберецком кирпичном заводе Московской области. Производительность одного станка — 3200 штук кирпича в час, что значительно выше стоявших ранее импортных машин. После модернизации они пошли в большую серию. Новым станком с маркой ЦАКБ были оснащены многие кирпичные заводы страны.

За счет изготовления мирной продукции НИИ-58 до некоторой степени улучшило свое экономическое положение, что позволило создать новые лабораторные стенды для нужд как оборонной, так и гражданской продукции.

12 мая. Понедельник

Василий Гаврилович Грабин, обеспокоенный судьбой института и его перспективой, попытался удержать его на былой технической высоте. Он предпринял попытку спроектировать и изготовить мощные орудия более высокого уровня, чем те, которые имела Красная Армия в Великую Отечественную войну. Это «Трипекс» — на одном лафете три сменных ствола калибра: 152, 180 и 280 мм. Это «Дуплекс» — на одном лафете два сменных ствола калибра: 210 и 305 мм. «Триплекс» вел инженер-конструктор Черкасов, а «Дуплекс» — инженеры-конструкторы Санкин и Дребезгов.

Опытные образцы были изготовлены и успешно прошли испытания. Орудия на мощных автомобильных колесах с торсионным подрессориванием обладали мягким ходом, высокой проходимостью и маневренностью. Одна батарея «Триплексов» была продемонстрирована на Красной площади во время парада. Однако новые образцы современной артиллерии на вооружение Советской Армии не приняли.

5 октября. Понедельник

Василий Гаврилович позвонил мне по телефону и предложил пройти с ним на цеховой двор, чтобы посмотреть кабелеукладчик. Эта машина — комплекс мощного трактора с катушкой для кабеля, с пустотелым стальным ножом, в виде птичьего клюва — легко распарывала и раскрывала землю, оставляя траншею шириной 25 и глубиной 40–45 сантиметров. Двигаясь, она одновременно укладывала кабель в щель и тут же аккуратно заделывала его потревоженным грунтом.

…Позже, уже находясь на пенсии, перебирая в памяти все задумки, как-то к слову, Василий Гаврилович с некоторой гордостью сказал:

— Кабелеукладчик КБ Матвея Борисовича Гендлера прокладывал кабель в Москве, а затем прошел от Балтики до берегов Тихого океана, освободил от службы все телефонные столбы вдоль Сибирской железной дороги, упрятав кабель в землю.

15 декабря. Понедельник

Завершились испытания на танке Т-34 спаренной 57-мм зенитной автоматической пушки С-61. Ее назначение — защищать танковые и моторизованные части в походе от авиации противника. В период создания этой пушки многие специалисты в ГАУ утверждали, что такую мощную зенитную «спарку» создать невозможно. Однако она была создана и пошла в серию. За высокое конструкторское мастерство и качество нового орудия были удостоены Сталинской премии 1-й степени В. Г. Грабин, М. М. Розенберг, Л. А. Локтев и П. Ф. Муравьев.

1947–1954 годы

Министерство оборонной промышленности, несмотря на столь серьезные достижения НИИ-58 (ЦАКБ) в области зенитного автоматического вооружения и успешные разработки по стабилизации в пространстве танковых пушек во время движения боевых машин по пересеченной местности, продолжало безразлично относиться к жизни орденоносного коллектива. Более того, министерство поручало НИИ-58 разработку множества мелких тем для ведомственных нужд. Ко всем просьбам В. Г. Грабина — помочь коллективу института — руководство оставалось глухо… Тогда Василий Гаврилович по давней дружбе обратился к довоенному наркому вооружения — Льву Борисовичу Ванникову, который занимал высокий пост в атомной промышленности. При его содействии правительство СССР поручило НИИ-58 спроектировать и изготовить для Физико-энергетического института в городе Обнинске реактор на быстрых нейтронах с жидкометаллическим теплоносителем, не имевший аналогов. Реактор БН-5 имел тепловую мощность 5000 киловатт. Научным консультантом НИИ-58 назначили известного физика, члена-корреспондента АН СССР Александра Ильича Лейпунского.

Институт сразу ожил. Надо было видеть расчетчиков, конструкторов и технологов, лица которых вновь загорелись огнем творчества. Все работы по реактору были выполнены в назначенный срок. За высокий класс разработки реактора институту была выдана единовременная премия в полмиллиона рублей. Через некоторое время конструктора автоматического оружия Валентина Федоровича Козлова за работу по созданию реактора в числе других разработчиков удостоили Ленинской премии.

1955 год. 15 сентября. Четверг

Плодотворное сотрудничество НИИ-58 с Лейпунским побудило Ванникова предложить Грабину вообще перейти из Министерства оборонной промышленности в Министерство среднего машиностроения. Генерал согласился. Вырисовывалась большая перспектива и интересная работа. Мы ждали решения правительства, пожалуй, с тем же нетерпением, как в 1942 году, когда решалась судьба ЦАКБ — быть ему или не быть.

Дождались. Но получилось все не так, как нам думалось. Давний недруг Василия Гавриловича — Вячеслав Александрович Малышев, заместитель председателя Совета Министров — своей подписью все поставил с ног на голову. Не посчитавшись с желанием Ванникова и Грабина и даже не поговорив с ними, он назначил директором НИИ-58 академика Анатолия Петровича Александрова. Грабину же в бывшем его институте предоставили небольшое КБ. Пожалуй, сильнее удара по самолюбию человека, очень уважаемого в самых высоких сферах государства, вряд ли можно было придумать. Не стало около него творческого кипения, которым он жил десятки лет. Теперь его рабочее место — за газетным столиком в кабинете К. К. Ренне.

К отверженному руководителю заходили, рискуя своим положением, только самые близкие друзья. Как бы Василий Гаврилович при встрече с нами ни прятал раненую гордость в теплой улыбке или шутке, но давно знавшие его хорошо видели — это ему плохо удается.

1956 год. 22 февраля. Среда

Грабина пригласили в Центральный театр Советской Армии на торжественное собрание по поводу годовщины Советских Вооруженных Сил. Генерала даже почтили местом в президиуме. После заседания к Грабину обратился Председатель Совета Министров СССР Николай Александрович Булганин и поинтересовался, как ему живется и работается. Состоялся короткий разговор, который имел важные последствия.

25 февраля. Суббота

На дворе легкий мороз и разливанное море солнца. Собираюсь в Пятигорск в санаторий «Провал». Дела сдал. Осталось зайти к Василию Гавриловичу попрощаться. Открыл дверь кабинета. Ренне на месте не оказалось. Грабин сидел за газетным столиком и быстро-быстро, что с ним очень редко бывало, что-то записывал в рабочий блокнот.

— Присаживайтесь, — сказал он, кивнув головой на дубовый стул около себя, — я сейчас…

Минут тридцать поговорили о домашних делах, о приближавшихся весенних посевных заботах.

— Вы хорошо сделали, что решили подлечить ногу. Будем надеяться, обойдетесь без операции. Забудьте все наши передряги. Как бы ни дурили бюрократы — им не остановить жизнь! А земля-то все-таки вертится! Жду звонка оттуда!.. — Грабин показал пальцем на потолок. — Сколько их было за мою жизнь!

Попрощались. С маленькой надеждой и верой в завтрашний день я покинул друга.

2 марта. Пятница

В обеденный час медицинская сестра принесла мне телеграмму: «Грабин вновь директор института. Поздравляю. Веденеев».

Мне представилось, как он — патриарх ЦАКБ — после звонка из Москвы о подписании постановления Совмина неспешным шагом вышел из комнаты Ренне и по пустынному коридору прошел к Александрову. После приезда с Кавказа Василий Гаврилович коротко рассказал мне об этом.

— Николай Александрович Булганин позвонил мне, что его решение поддержал Никита Сергеевич Хрущев, поздравил с восстановлением в должности директора и сказал, чтобы я немедленно приступил к своим обязанностям. Анатолия Петровича я застал у себя. Мое неожиданное появление в его кабинете удивило его. Я сообщил ему о разговоре с Булганиным.

— Ну что ж, Василий Гаврилович! Поздравляю… — Мы пожали друг другу руки. Александров сказал, что он едет в командировку в Ленинград. Я проводил его до машины. Все хозяйство, оставленное им, я принял без него…

Грабин в тот же день собрал весь руководящий состав института. Объявив о своем назначении директором, он обнародовал первые соображения по работе. В ближайшие дни будут сформированы 12 специальных конструкторских бюро. Два из них — по проектированию и изготовлению нового реактора УФФА. Руководителями этих СКБ назначались Сергей Андреевич Пашков и Петр Михайлович Назаров.

2 апреля. Понедельник

Генерал Грабин укрепил руководство опытного завода. Вместо заносчивого и самонадеянного Николая Николаевича Соболева он назначил директором более уважительного к рабочим Дмитрия Петровича Крутова. Бывший конструктор по артиллерии быстро и безболезненно овладел всем комплексом нового опытного производства.

5 апреля. Пятница

Василий Гаврилович попросил меня перейти из отдела информации в отдел технической документации. Кроме того, мне вверялось руководство группой работниц по внесению изменений в чертежи.

— Здесь, — сказал мне Грабин, — Андроновым создана очень тяжелая психологическая обстановка. Ее требуется разрядить… Я на вас я надеюсь.

8 апреля. Понедельник

Жизнь института, при Александрове тихая и размеренная, как бы взорвалась и чем-то напоминала мне ледоход на Волге. СКБ, руководимые нашими «двенадцатью апостолами», подразделения технологов, отделы науки и разные лаборатории — подобно льдинам во время резкого ветра на реке, после стояния и поиска пути — вдруг нашли свою дорогу и ринулись вперед. Люди тоже вышли на свой творческий стрежень. Дело стало спориться, и дышать стало легче.

1959 год. 12 июля. Воскресенье

В институте дела идут хорошо, даже очень! Изготовлена серия реакторов с индексом УФФА-МГУ. Это водо-водяные реакторы для проведения научно-исследовательских работ по применению атомной энергии в мирных целях.

Вскоре большая группа инженеров и рабочих выехала для монтажа, отладки и пуска реакторов: в Чехословакию — В. Ф. Козлов, в Венгрию — Б. М. Гомидзе, в Германскую Демократическую Республику — К. К. Ренне, в Румынию — А. Н. Шмелев, в Египет — А. Г. Орехов и в Ташкент — М. И. Александров.

Кроме реактора УФФА-МГУ были разработаны: проект газотурбинной установки (на ртутном паре) мощностью 5 киловатт для космических кораблей и проект реактора на быстрых нейтронах с индексом БН-50 мощностью 50 тысяч киловатт для научно-исследовательских целей.

Больших результатов добился коллектив по науке. Успешно работала лаборатория М. Е. Дейча по газодинамике. Ее работами заинтересовались предприятия Ленинграда и других городов страны. Михаил Ефимович постоянно находился в командировках. В. В. Киценко успешно разработал и сам изготовил для нужд института целую серию электронно-измерительных приборов. В первом механическом цехе по приказу Грабина уже создано специальное отделение по сборке электронных приборов для продажи смежным предприятиям. Его возглавил молодой и энергичный инженер И. Б. Хазанов. Отделы науки вышли на новый уровень по металловедению. В маленькой лаборатории дульных тормозов молодой инженер Г. Г. Слезов добился хороших результатов. Институт обзавелся электронно-вычислительной машиной. Скоро должна прибыть машина перевода чертежей с ватмана на простую бумагу.

Василий Гаврилович рассматривал ЦНИИ-58 как непрерывно развивающийся организм, способный не только идти в ногу с мировым машиностроением, но «постараться», как говорил он, в некоторых случаях и превзойти его.

7 сентября. Понедельник

Сегодня работники коллектива ЦНИИ-58 в большой тревоге. Люди говорят шепотом. При виде озабоченного начальства молчат. Верится и не верится, что вот-вот всему нашему делу придет конец. Говорят, что состоялось решение о ликвидации нашего института. Слышать такое тяжело. Очень хотелось, чтобы этого не произошло.

15 сентября. Вторник

В институте последнее партийное собрание. Грабина на нем уже не было. Он отстранен от любимого дела в расцвете творческих сил и направлен в Министерство обороны, в группу консультантов. Хотел человек — и верил в это — умереть конструктором, но не получилось. Все уже решено, в производственных помещениях и инженерном корпусе стучат топоры и ломы. Рушатся перегородки комнат, убирается в цехах ненужное оборудование, горят архивные документы и синьки чертежей ЦНИИ-58. И в это время казался удивительным и бессмысленным приезд на наше партийное собрание председателя военно-промышленной комиссии при Совете Министров СССР Константина Николаевича Руднева.

В зале клуба собралось 460 коммунистов. Они уже который день не у дел. Высокий гость, разумеется, выступил. Он бездоказательно пытался опорочить Василия Гавриловича за его несговорчивость, самостоятельность мышления и технический риск. Он старался убедить слушателей в нетерпимости характера Грабина, что он-де всегда страдал оторванностью от Министерства оборонной промышленности, любил решать вопросы без его санкции. Оратор обвинил генерала за просчеты в определении мощности дальнобойной пушки специального назначения, у которой на испытаниях при заключительной стрельбе казенник дал трещину. Будто бы это новость в конструкторском деле. Руднев так разохотился поучать коммунистов, что не удержался и сказал напрямую:

— Я лично в последнее время много занимался тем, чтобы изгнать Грабина из МОП.

В зале тишина, Кто-то высказал сомнение. Секретарь парткома Б. В. Рублев пригрозил, что будет записывать в протокол особое мнение тех, кто не согласен. На этом собрание кончилось. Мы расходились молча, как люди покидают кладбище после похорон дорогого человека.

1960 год. 2 августа. Вторник

Генерал-полковник Грабин уволен с воинской службы. Советская Армия была сокращена на 1 млн. 200 человек. Как и для многих уволенных генералов и офицеров, для него отставка тоже была неожиданной. Почти месяц ушел на поиск работы. В нескольких почтенных ведомствах, даже в Госплане, где его часто привлекали для консультаций, Грабину вежливо отказали. И только Михаил Александрович Онучин — ректор МВТУ им. Баумана настоял на том, чтобы доктору технических наук профессору Грабину было предоставлено место на технологической кафедре Э. А. Сателя для чтения лекций. За Грабиным в МВТУ проследовало его личное секретное дело — переписка с членами советского правительства по вопросам артиллерии. Однако вскоре его сожгли якобы за ненадобностью. Большее варварство трудно придумать.

1967 год. Январь

Красавицы сосны и ели засыпаны белым пушистым снегом. Легкий морозец. Дышится четко и свободно. Вместе с Василием Гавриловичем пошли прогуляться по зимнему саду, обмениваясь на ходу последними новостями.

— Недавно ко мне приезжал Николай Николаевич Мартынчук — заведующий музеем истории Коломенского высшего артиллерийского командного училища.

— Если память не изменяет, вы его закончили в 1923 году. Верно?

— Именно так. Он рассказал много интересного, но меня поразило то, что он приехал сказать большое русское спасибо — это его слова — за наши «зверобои», которые выручили его дивизион орудий большой мощности в годы войны.

— Противотанкисты выручили тяжелую артиллерию? Как же они оказались рядом, как это произошло?

Василий Гаврилович ровным голосом, в котором слышались довольные нотки, рассказал, что осенью 1944 года при освобождении Латвии наши войска прижали к морю полумиллионную группировку противника. В районе опорного пункта Прискуле гитлеровцы сумели прорвать оборону. Наши части начали отходить. Дивизион 203-миллиметровых гаубиц, стоявший в 10–12 километрах от передовой, оказался в трудном положении: из-за недостатка времени тяжелые орудия не успевали сняться с позиции, а к обороне они не приспособлены. Скорострельность этих гаубиц всего один выстрел в две минуты. Расчеты орудий заняли оборону как пехотинцы. Вскоре в конце открытого ровного поля появились «тигры». Развернуть громоздкие орудия с помощью тягачей — дело долгое. Казалось, выхода нет.

На помощь неожиданно пришла батарея противотанкового резерва, вооруженная нашими «сотками». Истребители танков за считанные минуты с ходу развернулись для боя рядом с орудиями-великанами и открыли огонь. Один за другим заполыхали пять «тигров», а остальные отошли. К середине дня наши части восстановили положение и прорыв был ликвидирован.

— Николай Николаевич говорил, что артиллеристы его дивизиона в порыве благодарности едва не задушили пушкарей-спасителей, — продолжал Грабин. Здесь он впервые узнал, что эти противотанковые пушки бойцы зовут «зверобоями», и дал себе слово отыскать после войны их конструктора и поблагодарить за создание БС-3.

— Надо же, ведь прошло 23 года, а не забыл. Молодец!

— Не то слово, орел! Хочет написать документальную повесть. Я обещал подобрать материал, статьи, письма бойцов с отзывами о наших пушках. Удивительно, но некоторые фронтовики на треугольниках писали: Москва, конструктору Грабину. И письма находили адресата. Мартынчук будет еще заезжать ко мне из Коломны.

— Василий Гаврилович, а почему бы вам самому не написать воспоминания? Сейчас многие военачальники опубликовали мемуары. Подумайте об этом. Я готов оказать посильную помощь.

— Литературными талантами я не обладаю. Читал я эти мемуары. Они как близнецы. Неправдивы, все приглажено и приукрашено. Кому это нужно? А подумать можно. Спасибо за поддержку…

1969 год

За последние годы наши встречи с Василием Гавриловичем участились. Во время этих, как всегда, откровенных и доверительных бесед о былом редко приходилось видеть Василия Гавриловича радостным и веселым. В его выразительных серых глазах с голубым ободком, с давних пор таивших грусть, теперь уже просматривались тоска и печаль. Он всегда был чем-то очень озабочен. Глядя на него, я думал: «Чего ему еще не хватает?» О быте и говорить нечего — ухоженный сад, заботливая жена, хорошие дети. В институте Грабин — почитаемый профессор. Студенты, думается мне, облегчали его душевные страдания, когда он выезжал с ними на заводскую практику. Василий Гаврилович — признанный мастер учить людей конструкторскому делу. И все-таки мечется ум и болит душа. Он писал в правительство не только о том, как удержать уровень производительности труда в машиностроении, достигнутый в ходе войны, но и как его значительно превзойти. Его очень беспокоили мысли о дальнейшем развитии советской техники, особенно технологии, в безграничные возможности которой он глубоко верил. Он видел, что новые методы, рожденные в системе военной промышленности, утрачивались и не развивались. Это угнетало его каждодневно.

Василий Гаврилович предложил нам организовать встречу старых бойцов тыла Великой Отечественной войны — конструкторов, ветеранов советской артиллерии. Мы помогли ему. Встреча состоялась в Москве в Центральном музее Вооруженных Сил. Присутствовало около двухсот человек. Были затем и другие радостные встречи. Но наш генерал почему-то был не в восторге. На хорошие пожелания он тихо улыбался и добрым взглядом смотрел на разгулявшихся товарищей и соратников.

3 сентября. Среда

Сегодня, находясь в санатории «Сеченово» в Ессентуках, получил письмо от Василия Гавриловича: «В понедельник 1 сентября начинаю в очередной раз трудовую жизнь в МВТУ. Откровенно должен сказать, не испытываю в этом никакого удовольствия. Душа моя иная и ненасытная, любящая размах и громадные объемы, а их нет… Приходится сожалеть, что так жестоко поступили сильные мира сего.

А сколько можно бы еще сделать, а сколько уже потеряно, — трудно оценить. К сожалению, нет глубины в понимании многого, и в частности того, что нами уже сделано не так давно. Уже и мы — творцы — начинаем забывать…»

Вот она, незаживающая рана, которая не дает ему покоя ни днем, ни ночью. Мысли о том, что бесценный опыт новаторской работы конструкторов и технологов в годы войны будет забыт и утрачен, привели Грабина к решению написать книгу. Но он долго размышлял, не решаясь браться за перо. И только после своего 70-летнего юбилея, отмеченного с соратниками, он утвердился в мысли о необходимости немедленно собирать материал и готовить рукопись. Грабин часто звонил мне домой и спрашивал, помню ли я тот или иной эпизод. С подобными вопросами он обращался ко многим соратникам, стремясь восстановить в памяти тот или иной факт со скрупулезной точностью. Отправил много запросов в архивы и другие организации.

Однажды я навестил Василия Гавриловича в госпитале. Прогуливаясь по сосново-еловому девственному лесу, сели на лавочку отдохнуть. Грабин вынул из кармана больничной пижамы сложенный лист и показал мне. Это была справка, которую он недавно получил. Прочитав, я изумился увиденным цифрам и попросил разрешения списать содержание документа в записную книжку: «За годы войны на заводе «Новое Сормово» им. Сталина сэкономлено:

1) условного топлива — 52 415 тонн,

2) электроэнергии — 2 миллиарда 360 миллионов 200 тысяч киловатт-часов,

3) черного металла — 209 тысяч 665 тонн,

4) цветного — 3 тысячи 167 тонн,

5) денежных средств — главным образом за счет снижения стоимости орудий, модернизации импортного оборудования, создания своими силами высокопроизводительных протяжных, многошпиндельных и агрегатных станков, сложных приспособлений и нового высокопроизводительного специального инструмента — 2 миллиарда 434 миллионов 390 тысяч рублей».

— А время-то было какое! — воскликнул он.

Нетрудно было догадаться, что генерал имел в виду 10 августа 1941 года, когда фактическая власть на заводе перешла в руки главного конструктора. И коллективу Грабина потребовалось всего лишь семь месяцев, чтобы создать такие совершенно новые технические условия, которые позволили заводу «Новое Сормово» имени Сталина первое полугодие войны завершить выпуском орудий в пять раз больше довоенного времени. В мае 1943 года соответственно — в 13 раз, в декабре 1942 — в 16 раз, а в марте 1943 года — в 18 раз. С таким уровнем производительности труда завод завершил Великую Отечественную войну, изготовив 100 тысяч орудий.

1971 год. 9 мая. Воскресенье

В большом банкетном зале фабрики-кухни НПО «Энергия» к 10 часам утра в складчину собрались отметить День Победы более двухсот бывших сотрудников ЦНИИ-58 (ЦАКБ). Многие пришли с женами. Были гости, в частности танкист подполковник Константин Николаевич Козлов с супругой — блокадники Ленинграда. Они в течение нескольких лет боролись с заводской бюрократией НПО «Энергия» за суверенное право бывшего ЦНИИ-58 быть представленным в Музее Славы предприятия.

В зале оживление, праздничные разговоры, звучат записи песен о войне, которые каждого из нас брали за душу. Председатель комиссии торжества С. И. Веденеев попросил присутствующих занять места за столами и наполнить бокалы. Старые друзья устроились гнездами. Председательствующий предоставил первое слово Василию Гавриловичу. Генерал встал и, подняв бокал с вином, поздравил всех собравшихся с всенародным праздником Победы и пожелал доброго здоровья.

Затем были танцы, фотографирование с Грабиным, торжественное вручение каждому из присутствующих памятного знака — «Слет ветеранов конструкторов-артиллеристов». Во время застолья каждый пил сколько мог, но не было ни одного инцидента — даже намека на него, так были сплочены люди долгими годами совместной работы.

В 16 часов Грабин, попрощавшись со всеми за руку, отправился домой. За ним потянулись и мы, хотя на столах еще осталось много закуски и было достаточно спиртного. Он и в этот раз, хотя и был оживлен и никому не отказывал в беседе, остался недоволен встречей.

Вскоре Василий Гаврилович, мучимый спондилезом, уехал лечиться на Украину — на курорт «Хмельники». В ответе на письмо в Хмельники Грабин сверх моего ожидания коснулся слета ветеранов. «…Почетному нагрудному знаку я придавал большое значение, прилагал все силы, чтобы он был изготовлен и вручен. То и другое сделано, но удовлетворения я не получил. Вероятно, такой я нескладный по характеру человек. Ищу чего-то особенного и не замечаю его в силу своей старости и потрясений, постигших меня в прошлом. Ведь встреча прошла неплохо. Люди были довольны и веселы. Это свидетельствует об их благодарности, вернее, удовлетворении. Но характерным является то, что многих… не было. Это плохо. Правда, мы причину их отсутствия не знаем. А может быть, кривая посещения пошла на затухание? Возможно, стало приедаться, как вы думаете?» Мне нечем было порадовать друга. Я давно еще до этих встреч говорил: «Коллектива ЦНИИ-58 как такового, давно не существует. О нем осталась память, и только». Но больная душа нашего глубоко уважаемого Василия Гавриловича отвергала эту истину.

1972 год

Василий Гаврилович закончил титаническую работу над мемуарами — труд составляет более 2000 машинописных страниц. Журнал «Октябрь» начал готовить к печати отрывки воспоминаний Грабина под названием «Оружие победы».

1973 год. 17 мая. Четверг

У Грабиных зацвел сад. Вечер. Умолкли птицы. Только жаворонок где-то в стороне от дома звонит в колокольцы. Василий Гаврилович лег в приготовленную постель в комнате на первом этаже. Здесь он работает, отдыхает и давно уже не рискует подниматься на второй этаж в рабочий кабинет.

В открытую форточку пробивался медовый запах, слегка круживший голову. Василий Гаврилович долго не мог уснуть, к полуночи почувствовал себя плохо и попросил жену вызвать «скорую помощь». Через тридцать минут его увезли. В первом часу ночи у больного отнялись левые рука и нога, расстроилась речь. В госпиталь привезли Анну Павловну. Врач разрешил ей поселиться в палате мужа. Она не покидала его до полного выздоровления. Посещение больного посторонними людьми исключалось. Так прошло все лето.

5 ноября. Вторник

Мне удалось купить десятый номер журнала «Октябрь». В ней первая публикация «Оружия победы». Для Грабина это большая поддержка. Позвонил ему по телефону, поздравил. Старик просил приехать. Мы долго беседовали, и на прощание он сказал:

— Самое главное будет в трех последующих номерах журнала.

Мне было приятно слышать ровный и спокойный голос нашего генерала, видеть его повеселевшие глаза, окрыленные надеждой.

1974 год. 4 марта. Понедельник

Перед отъездом в деревню без предупреждения поехал в Валентиновку навестить Грабина, На улице лед, лужи, кругом грязь. Под ногами мерзкая слякоть.

Василий Гаврилович встретил меня на кухне с палочкой, в генеральской папахе, меховой бекеше и сапогах на цигейке. Предупредив, чтобы я не раздевался, попросил пройти с ним на застекленную веранду. Здесь было светло и уютно, в углу небольшой стол и два полумягких кресла. В противоположной стороне стояла кушетка. Перед окнами дома среди яблонь, еще стоявших в снегу, прогуливался веселый март. Он одарял всех и вся животворным светом и синевой небес. Мы сидели друг против друга. Превозмогая боль, генерал только что осторожно опустился в кресло. В его глазах мелькнули искорки, которые свидетельствовали о том, что Грабин чем-то взволнован.

— Вы читали вчерашнюю «Правду»? — вдруг спросил хозяин дома, лукаво улыбнувшись.

— Читал.

— Ну и что вы нашли в ней утешительного?

— Старая история. В Узбекистане и Ставрополье на неделю раньше закончили сев.

— Не верю. Это все хитрости газетчиков. В прошлом и позапрошлом годах — всюду заканчивали сев досрочно. Но это все же не главное. Ныне пишут по-другому: «Началась битва за хлеб». Битва? Не помню таких случаев за свою долгую жизнь. Если уж битва, значит у нас очень плохие дела в сельском хозяйстве.

— Журналисты при случае могут муху раздуть больше слона.

— Я давно перестал им верить. Один удалец пера мне как-то сказал: «Василий Гаврилович! Вы счастливый человек — все ваши пушки дались вам без особой борьбы и битвы!..» А если быть честным, то битва за пушки была, и не одна. Разве ночь с 4 на 5 января 1942 года не была жесточайшей борьбой не только за отдельную пушку, но и за всю артиллерию? Как можно это забыть? И все-таки я тогда не сдался, стоял до конца. В Москву, вы это помните, вызвали не Еляна — директора завода, не Олевского — главного инженера, а Грабина — главного конструктора. Всю ночь под стук буферов поезда старался понять причину вызова на ГКО. Нарком тоже не мог прояснить, в чем дело.

С Устиновым поехали в Кремль, вошли в зал заседаний. Вижу, сидят одни военные. Я сразу догадался, что это они добились нашего вызова. Из слов выступавшего генерала я понял, что вся работа по модернизации пушек и новой технологии подвергается не только критике, но и резкому осуждению. Другой оратор подверг сомнению надежность наших пушек в боевых условиях и высказал предположение, что они во время ведения беглого огня, особенно при длительной артиллерийской подготовке, обязательно будут рассыпаться!.. После каждого выступления товарищ Сталин, имевший привычку прохаживаться по комнате, подходил ко мне и спрашивал: «Товарищ Грабин, что вы на это скажете?» «Товарищ Сталин, пушки надо делать только по новым модернизированным чертежам…» Следующий оратор еще энергичнее и красочнее говорил о том, где пушки могут подвести в бою. Гляжу, Сталин опять идет ко мне… И вот, когда он подошел в шестой раз и спросил: «Товарищ Грабин, что вы на это скажете?» — я не вытерпел, встал и по-военному отрапортовал: «Товарищ Сталин, по каким чертежам прикажете, по таким и будем делать пушки!» «Вы страну без артиллерии оставите! У вас конструкторский зуд! Вы хотите все менять и менять! Работайте, как работали раньше!» — в его голосе были раздражение и гнев.

Он подошел к своему стулу, взял его за спинку и, приподняв, грохнул им об пол. Я никогда не видел Сталина таким раздраженным. Одним словом, ГКО постановил пушки делать по старой технологии… На этом заседание кончилось.

— Василий Гаврилович! А почему молчал Устинов? Мне это непонятно. Наших бьют, а он стоит в сторонке и молчит. Он же инженер и, я слыхал, работал конструктором.

— Тем не менее он смолчал. Почему? Трудно сказать. Скорее всего, перестраховался. Возражать разгневанному Сталину могли лишь очень волевые люди.

Солнечные лучи из окна стали падать на глаза рассказчика. Он осторожно отодвинулся и продолжал:

— Возврат к старому и переналадка всего производства, вас в этом нечего убеждать, действительно могли оставить армию без артиллерии. Вам трудно оценить, а мне спустя столько лет представить, в каком состоянии я покинул зал заседания. Только помню, все померкло и я будто бы уперся в огненную стену. Хочу преодолеть ее, а она горячая и обжигает руки и лицо. Как вышел из комнаты, не помню. Я был глубоко убежден, что ошибочность решения очевидна, и это скоро поймут, но будет поздно.

Сели молча вместе с Устиновым в его машину и поехали в наркомат. Время далеко за полночь. С трудом спускаюсь в бомбоубежище. В подвале деревянные кушетки, обитые дерматином, стол, стулья. Над ними чуть светит синяя лампочка. Ее безжизненный свет коробит душу. Лично судьба меня не тревожила. Меня угнетала и удручала неизбежная картина пустых железнодорожных платформ на нашем заводе. Я один в белом каменном мешке, тяжело дышать. По всему телу, как в детстве, когда гроза заставала одного в степи, бегут холодные колючки. Голова горит огнем, начало знобить. Сердце, как в годы болезни, дает о себе знать. Снял китель и повесил на спинку стула. Под ноги положил газету и, накрывшись шинелью с головой, лег на кушетку отдохнуть. Закрыл глаза. Так прошел час, а может быть, немного больше. Стараюсь прогнать мысли о случившемся. Думаю о маленьких сыновьях, а слышу голоса ораторов. Накатилась тоска и сдавила грудь. Попить бы воды, да не знаю, есть ли она. Где выход из тупика? Выше головы и ГКО не прыгнешь! Мелькнула мысль: почему на заседании отсутствовал Ворошилов? В декабре он был у нас на заводе. Когда я подробно доложил ему о модернизации пушек и новых технологических делах, когда он увидел в работе наши станки ГСР-1 и переделанные импортные станки, то воскликнул: «Это вы здорово сделали. Молодцы!» Климент Ефремович не стал бы молчать на ГКО.

Под утро, примерно часов в пять, — продолжал говорить Грабин, — прибежал молодой офицер и предложил подняться наверх, к телефону.

Не иду. Душит скверное предчувствие… Пусть, думаю, берут здесь, если хотят арестовать. Офицер второй раз громыхнул железной дверью бомбоубежища. «Вас просят к телефону, — взволнованно проговорил он и добавил, — с вами будет говорить товарищ Сталин!»

Я не поверил своим ушам. И все же оделся и быстро, будь что будет, шагнул к двери. А ноги — черт знает что с ними? Так отяжелели. С большим трудом поднимаюсь на второй этаж. В приемной наркома пусто. Вхожу в кабинет. Устинов в растерянности. Он поднят с постели и полуодет. Беру красивую телефонную трубку. Говорю: «Слушаю»… Ответил Поскребышев. Немного погодя послышался и голос Иосифа Виссарионовича. Он поздоровался и подчеркнуто вежливо сказал: «Вы правы. То, что вы сделали, сразу не понять и по достоинству не оценить… Ведь то, что вы сделали — это революция в технике. ЦК, ГКО и я высоко ценим ваши достижения. Спокойно заканчивайте начатое дело».

Поблагодарил его за доверие. Он не ответил, но трубку не вешает. Слышу тяжелое сипловатое дыхание курильщика. Вдруг стрелой промелькнула забытая мысль: «Вот он, этот случай! Больше пяти месяцев ждал! Другого такого повода может и не быть!» Откашлявшись — в горле запершила сухость — и собрав всю волю, слабым, но решительным голосом сказал: «Товарищ Сталин! Нам бы хотелось показать вам новую пушку»… «Какую пушку?» — с удивлением отозвался он. «Дивизионную 76-миллиметровую. По мощности она равна своей предшественнице, но легче ее на 400 килограмм. Новая пушка экономически более выгодна, чем старая Ф-22 УСВ… Из такого класса пушек она имеет самую низкую линию огня, что очень важно для маскировки орудия в хлебах и луговых зарослях при борьбе с вражескими танками».

Сталин после недолгого раздумья промолвил: «Хорошо! Мы вашу пушку посмотрим в пятницу»… От сердца сразу отлегли все боли и печали. Но Сталин не прощается, о чем-то продолжает думать. Слышу тяжелое дыхание. «А если бы ваша пушка была в Москве, — тихо заговорил он, — мы могли бы ее посмотреть и сегодня… часов в одиннадцать». «Слушаюсь, товарищ Сталин, пушка будет в Кремле точно в одиннадцать». «До свидания, товарищ Грабин».

Обо всем договорившись с наркомом, я ушел в убежище, лег под шинель и мгновенно заснул. Спал не больше трех часов. Встал бодрым. Вышел во двор наркомата. Там меня ждали Румянцев и Калеганов. Я велел им готовить к показу в Кремле ЗИС-3 и для сравнения с ней пушку Ф-22 УСВ.

Мы с наркомом в хорошем настроении поехали в Кремль. За нами следом зачехленные в новый брезент катили два орудия.

На Спасской башне куранты отбили ровно одиннадцать. Из здания Совета народных комиссаров вышли Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин, Маленков, Каганович — одним словом, все правительство. С ними группа военных. Взглядом я встретился с Ворошиловым и тут же понял, кто спас нас и наши модернизированные пушки. Климент Ефремович первый понял и высоко оценил нашу инициативу и практические дела конструкторов и технологов. На ГКО его почему-то не было. После заседания Сталин, возможно, разговаривал с ним. И вот результат!..

Мороз около 20 градусов. Сталин одет налегке — в фуражке и ботинках. Поздоровавшись, он подошел к пушкам. Потрогав рукой Ф-22 УСВ, сказал: «Мировая пушка! Мы с ней немцев разобьем!» И переведя взгляд на ЗИС-3, заметил: «А эта, видимо, лучше»…

Он попросил Воронова поработать механизмами наведения. Николай Николаевич занял место наводчика. Верхушка его папахи замаячила над щитом. «Он не для роста Воронова», — подумал я.

В это время Сталин приподнял руку: «Товарищ Грабин, жизнь бойцов надо беречь. Увеличьте, пожалуйста, высоту щита». Не успел он сказать, на сколько, как тут же нашелся советчик: «На сорок сантиметров». «Да нет, всего на три пальца, это Грабин и сам хорошо видит», — сказал Сталин и положил три пальца на ребро щита.

Смотр длился несколько часов. «Эта пушка — шедевр в проектировании артиллерийских систем. Почему вы раньше не дали такую прекрасную пушку?» — спросил Сталин. «Мы еще не были подготовлены, чтобы так решать конструктивные вопросы», — ответил я. «Мы вашу пушку примем. Пусть военные испытают ее», — заключил Иосиф Виссарионович. Но никто из присутствующих не сказал, что на фронте находится не меньше 1000 пушек ЗИС-3 и артиллеристы оценивают их высоко.

На другой день, вы должны помнить, на завод прибыла представительная военная комиссия, которая сразу начала жесткие испытания ЗИС-3. Пушка выдержала самую тяжелую проверку. Всю историю ее рождения по праву можно назвать битвой. Хорошо, что она кончилась без крови. Правда, во время войны мы так не думали, а просто честно работали. А сейчас, в мирное время, нам преподносят «битвы за урожай».

23 марта. Суббота

«Уважаемый Андрей Петрович! Сегодня мне сказали, что вы в Горьковской области. Решил побеспокоить, т. к. в этом большая нужда, которая вызвана тем, что в заключении МОП по второй части воспоминаний «Оружие победы» как будто написано: «Материалы не объективны»…

Надо бы по первой части воспоминаний дать оценку в письме на имя главного редактора «Октября», правдив ли материал, самокритичен ли и т. д. Это нужно писать на правах сослуживца, знающего хорошо жизнь коллектива, создававшего пушки (указать, что работали вместе с 1934 г.)… Вторая часть, как вам известно, охватывает большой объем работы и еще острее — тут и кадры, новые методы работы. Сокращение сроков, уменьшение себестоимости и т. д. Мало кто в свое время понимал это, даже мешал… МОП как будто дал заключение, что первая часть воспоминаний не объективна, а может быть, еще что-либо. Зверев[4] беснуется и плюется, что первая часть вышла в свет. Хотя это не их дело, но гадость может сделать каждый. Небольшим отзывом сослуживца можно помочь редакции «Октября». В системе наркомата вооружений родились новые методы и утратились. Вместо того чтобы возродить и развивать их, они добивают тех, кто их создавал.

Новые методы нужны стране, но только никто не дает себе труда, чтобы их понять. Я думал, что книга поможет, а ее стараются зарубить. Если напишете, то в письме укажите, с какого времени работали вместе. Боюсь, не помешает ли выполнение моей просьбы вашему отдыху. Если найдете возможность написать, прошу не задерживаться.

Привет и добрые пожелания от меня и Анны Павловны. С искренним приветом

Ваш Грабин 21.3.74.»

Письмо Василия Гавриловича застало меня в больнице с воспалением легких. Мне достали бумаги, самописку, и я написал письмо главному редактору журнала «Октябрь» А. А. Ананьеву. Не знаю, помогло ли делу мое послание или еще кто-нибудь писал в редакцию, но в текущем 1974 году в 8 и 9 номерах журнала вышла и вторая половина воспоминаний Грабина.

Приводя полностью письмо Василия Гавриловича, умевшего коротко и точно выражать мысли — с повторами и стилистическими огрехами, — хочу тем самым показать его незащищенность. Он — прославленный конструктор — не может закрыть рот министерскому «плевателю» и обращается за помощью ко мне, хотя мое письмо в защиту могут просто выкинуть в корзину.

20 декабря. Пятница

В окно хлещет дождь со снегом, в тополях под окнами временами воет ветер. Давно уже миновала полночь. В комнате жуткий холод. Тороплюсь дочитать гранки книги «Оружие победы». Политиздат торопит автора. Ее уже читали Д. П. Кругов, П. Ф. Муравьев, Ф. Ф. Калеганов и есть еще кто-то на очереди. Выпил стакан горячего чаю. Ноги в валенках потеплели. На плечи накинул старенькую шубу. Передо мной на столе лист бумаги и мягкий карандаш для заметок.

Утро. Книгу отложил и закрыл глаза. Все подо мной заходило и закружилось. И я подумал об авторе: «Какая у него была всегда уверенность в своих силах! Совсем еще молодой конструктор осмелился сказать новое слово в артиллерии. И не только сказал, но и отстоял в борьбе с высокого ранга консерваторами. Молодой военный специалист с горсткой конструкторов, с полуграмотными парнями и девушками из глухих деревень Нижегородья за шесть лет не только создал дивизионные, танковые и противотанковые пушки, но и разработал новый метод производства орудий. Внедрив рациональную технологию, завод впервые в истории изготовления артиллерийских систем поставил их на поточное производство и конвейерную сборку отдельных узлов. Счастливая судьба? Нет! Это проявление таланта русского человека, его утверждение в годину лихих испытаний, навязанных врагом. И прав Грабин, говоря, что потомки должны помнить о новаторских методах работы, о подвиге тружеников тыла во имя Победы.

1975 год. 9 января. Четверг

У Грабиных большой праздничный стол: Василию Гавриловичу исполнилось 75 лет! Кроме обычного круга друзей и товарищей на домашнем семейном вечере присутствовала Юлия Николаевна Чернышева — редактор Политиздата. Поздравляя Василия Гавриловича с днем рождения, она сообщила, что главный редактор одной из редакций издательства Михаил Александрович Водолагин книгу «Оружие победы» подписал к печати и она в ближайшие дни пойдет в производство. Вечер прошел приподнято и весело. Именинник пребывал в хорошем настроении, много шутил. Близкое завершение большой работы приносило ему удовлетворение, радовало сознание выполненного долга. И никто за столом не сомневался, что книга скоро выйдет в свет.

3 февраля. Воскресенье

Дул отчаянный ветер, крутя и вертя в воздухе снег, перетертый машинами и пешеходами. У входа в дом спросил Анну Павловну о самочувствии Василия Гавриловича.

— По-разному, — ответила она — когда хорошее, а когда не очень. Особенно плохое было в день юбилея. Пришла уйма поздравлений из Горького и из других городов, от Министерства обороны и даже из Министерства оборонной промышленности. Он их читал и расстраивался… Не все они искренни.

Анна Павловна подала на стол домашние пирожки, поставила чайник с посудой и пригласила пить чай. Василий Гаврилович взял со столика синюю папочку и дал подписанное директором Политиздата Н. В. Тропкиным письмо. Прочитал. Суть написанного — сократить в воспоминаниях небольшие, но принципиально важные эпизоды.

— Могу ли я согласиться с Тропкиным убрать из книги разговор с Маршалом Советского Союза Тухачевским? Он уже опубликован в журнале «Октябрь». Что может подумать обо мне читатель, когда обнаружит это сокращение?

Прояви я тогда слабость, у Красной Армии не было бы пушки Ф-22, возможно, не было бы и нашего КБ!.. «Желтенькая» по тому времени была совершенным вариантом советской пушки, которую не хотели показывать правительству. В результате же смотра она оказалась принятой на вооружение. Я спрашиваю вас, как можно об этом умолчать. Вы знаете, Ф-22 стала прародительницей многих наших артиллерийских конструкций. Если вы сможете, прошу вас съездить в Политиздат и разъяснить все это главному редактору. Сам поехать физически не могу. Беспринципная позиция Тропкина для меня неприемлема. Она разрушает стержень воспоминаний.

Попили чаю. И я прямо из Валентиновки уехал в Москву. И где-то часу во втором был на Миусской площади. К главному редактору попал без труда; беседа длилась более часа. Ему все стало ясно.

После моего возвращения из издательства Василий Гаврилович по телефону объяснился с Тропкиным и согласился внести некоторые коррективы в тест книги, а неприглядные эпизоды, связанные с наркомом вооружения, просто убрать. Было понятно, что Политиздату никогда не разрешат выпустить книгу, в которой Устинов, ставший ныне секретарем ЦК КПСС и членом ЦК КПСС, выглядит не в идеальном виде. Грабин наступал на горло собственной песне, надеясь спасти книгу. Но эта надежда оказалось призрачной.

23 марта. Воскресенье

Дворовую калитку мне открыла Анна Павловна. На мой вопрос, как со здоровьем Василия Гавриловича, она озабоченно вздохнула… Вижу, Василий Гаврилович идет к нам из глубины сада. Он ходил по его периметру — тренировал ноги. Вошли в дом. В гостиной я увидел Муравьева и Калеганова. Они о чем-то разговаривали и по-детски громко, особенно Муравьев, смеялись. Оказывается, их забавляли копии клеветнических писем, поступивших в Политиздат. В них опорочивалась книга «Оружие победы» и ее автор. Министр оборонной промышленности А. С. Зверев категорически требовал не выпускать в свет воспоминания. В книге-де Грабин все достижения артиллерии приписывает только себе. Что мог знать министр о делах главного конструктора тех лет, когда сам еще только ходил в институт…? Смешно и горько было нам от безапелляционного утверждения главного маршала бронетанковых войск А. Х. Бабаджаняна. Он усомнился в том, что Сталин звонил Грабину на завод 10 августа 1941 года и просил его о помощи. Ж. Я. Котин — главный конструктор танков — тот по забывчивости старался опровергнуть факт изготовления серийных танковых пушек ЗИС-6 на 77-й день после заказа. Жозеф Яковлевич обещал правительству сделать тяжелый танк к первому выстрелу из опытного образца грабинской пушки, но слова не сдержал. Танк КВ-2 Котина конструктивно не был готов. Великая Отечественная война началась без тяжелого танка, вооруженного мощной пушкой.

Больной Грабин один был не в силах отразить организованную атаку недоброжелателей. Петр Федорович Муравьев, Федор Федорович Калеганов и я помогли ему в этом.

Надо сказать, что у Грабина не было стремления сводить с кем-то личные счеты. Война давно расставила все по своим местам. Поэтому он легко соглашался при доработке рукописи на некоторые изменения в оценках событий и людей, признавал свои ошибки в конструкторской работе. Но когда он понял, что он него требуют не частных уточнений и смягчений формулировок, а лжи по принципиальным вопросам, то проявил непоколебимое упорство в отстаивании своих взглядов и не соглашался выдавать вранье за истину.

31 марта. Понедельник

Получил письмо от Василия Гавриловича. «Уважаемый Андрей Петрович! Мои воспоминания в том виде, как они были представлены с «доработками», в Политиздате зарубили. Требуют коренной переработки, т. к. они не отвечают духу времени. Некоторые работники Политиздата говорят, что в таком виде ее можно издавать через 15 лет, и добавляют, что если переработать, то она не будет интересна. Не все в Политиздате требуют переработки, например, главный редактор В. М. Водолагин давно подписал книгу к изданию. До смерти перепугался Тропкин. Не знаю, требование коренной переработки является ли его личным или ему помогают. Думаю, помогают из Большого дома.

Я написал и сдал в ЦК на имя генсека Л. И. Брежнева письмо 7 марта, а сегодня отправлю на имя секретаря ЦК КПСС И. В. Капитонова. Доложат ли им? Но не написать нельзя, хотя бы для очищения совести. Говорят, что материал несвоевременный (видимо, не современный), хотя действия проходили более трех десятков лет тому назад. Правдивость написанного вам известна лучше, чем многим другим. Зачем нужно описывать в розовом свете и всех хвалить? Угодничать не могу. Люди должны знать действительную правду, тем более что воспоминания могут лечь в основу истории. Зачем же правду искажать?

Очень хорошо, что журнал «Октябрь» опубликовал примерно 19 листов из 34. Политиздат меня нашел и он же угробил. Возможно, ошибка в том, что я не обратился к другим издательствам.

Андрей Петрович, не будете ли вы в Горьком? Если будете, то хорошо бы прозондировать в Горьковском издательстве возможность издания книги в журнальном варианте. Правда, договор не расторгнут, но это не мешает прощупать возможность издания. В этих вопросах Вы лучше меня разбираетесь. Хорошо было бы перед посещением Горьковского издательства побывать у Богданова в «Горьковской правде». Я ему написал: «не ошибся ли я, что не обратился в Горьковское издательство?» Он мне пока не ответил. Да, я еще его спросил: «Не поздно ли обратиться с предложением об издании в журнальном варианте?» Посещение было бы полезным, если он примет. Думаю, что не откажет, если вы обратитесь от моего имени. Тем более он меня приглашал.

Андрей Петрович, издергали меня эти блюстители «порядка». Я и не рад, что вообще связался с изданием. Не думал, что у нас такой порядок, а может быть, порядок хорош, но люди перестраховщики. Вот и подумай, как поступить в том случае, когда они требуют коренной переработки? Не затянут ли они петлю на моей шее? У них все под руками, а я даже из дома не выхожу. И сколько они могут требовать переработки? Не останутся ли лишь корочки да никчемный лепет? Кому такая «правда» нужна? Не придется ли кричать караул? Хотя обращение в ЦК уже похоже на это. Может ли Тропкин самолично требовать коренной переделки или ему верхние (аппарат ЦК) помогают? Уж очень нагло он себя ведет. Могут ли перестраховщики и трусы так смело поступать?

С искренним приветом Грабин. 15.03.75.» Крик человеческой души. Зов о помощи товарища встревожил меня. Но я, как и он, был бессилен что-либо сделать, кроме как сказать правду о том, что издать «Оружие победы» в Горьком — журавль в небе. Я попросил Василия Гавриловича обязательно сохранить гранки книги. Призвал мужаться, терпеть и ждать…

6 апреля. Воскресенье

Василия Гавриловича я застал за чтением. Спросил о здоровье. Но Василий Гаврилович поморщился, отложил газету в сторону и заговорил о своей книге, подчеркнув:

— Какое же это бесстыдство — загубить воспоминания из-за откровенных мыслей человека!

— Как бы клеветники и интриганы ни измывались над правдой, она, как стрела пырея, все равно пронзит бюрократический асфальт и пробьется к свету. Вы ведь как-то сами сказали, что с книгой все пережито. Ею займутся ваши потомки.

— Вы правы, но рана на душе еще сочится. Все еще чего-то жду, но ждать, видимо, нечего.

— Василий Гаврилович, что вы скажете о таком предложении, которое, возможно, поможет сгладит боль обиды и принесет вам радость? Мне кажется, следовало бы завершить ваш огромный благородный труд полнокровным рассказом о ЦАКБ.

— Мой дорогой друг, надо бы. Мне хотелось и эту часть нашей конструкторской научной и технологической истории осветить. Но увы! На это у меня уже не осталось ни нравственных, ни физических сил. Клевета на мою работу так ударила по моим старческим рукам, что при одной мысли сесть за стол и писать о ЦАКБ пальцы немеют… Да и кому теперь нужны наши воспоминания? — заключил Василий Гаврилович. — У хозяев мира сего свои дела и заботы. Они издают на дорогой бумаге бесплодные речи и не менее пустые воспоминания. Историю Отечества каждый из них подгоняет под себя.

9 мая. Пятница

На моем экземпляре переплетенных глав «Оружие победы» из журнала «Октябрь» Василий Гаврилович поставил свой автограф. Ответа ни от Брежнева, ни от Капитонова он не получил. Но из Политиздата звонили и настойчиво предлагали согласиться с их требованиями к доработке рукописи. Грабин ответил письменным отказом: «Я писал мои воспоминания не для денег и славы. Я писал, чтобы сохранить наш общий опыт для будущего. Моя работа сделана, она будет храниться в Центральном архиве Министерства обороны и ждать своего часа».

18 июня. Среда

Почта доставила Грабину зловещее письмо. Директор Политиздата Н. В. Тропкин канцелярски коротко извещал автора «Оружия победы», что его книга не будет выпущена в свет. Этот день, как потом генерал сам признавался, оказался самым черным во всей его бурной творческой жизни.

Только спустя много лет, уже в годы «перестройки», стало известно, что когда работники ЦК доложили Устинову о содержании воспоминаний Грабина, он сказал: «Книга никогда не будет издана…» Так что все требования о переработке были бесчестной игрой, финал которой заранее известен в угоду сильных мира сего.

27 сентября. Суббота

После трехмесячного молчания Василий Гаврилович собрал все свои силы и послал директору издательства, беспринципному коммунисту, письмо о расторжении издательского договора.

1976 год. 19 ноября. Пятница

Сегодня День ракетных войск и артиллерии. Он маловпечатляющ. Небольшая статья в «Правде», в которой мимоходом вспоминались имена отдельных создателей артиллерии. От Василия Гавриловича получил письмо с поздравлением и фотографию пушки БС-3 с автографом: «Гроза тигров» и «пантер» 100-мм «зверобой». Андрею Петровичу. В этой пушке вложен и ваш немалый труд. 19.11.76. Грабин». Об этом поздравлении можно было бы и не писать. У меня таких свидетельств нашей дружбы много. Письмо же я переписал в дневник, как выражение особого уважения и доверия нашего генерала к близким соратникам. И поскольку оно проливает дополнительный свет на личность Грабина, привожу его почти полностью.

«В 1943 г. весною ЦАКБ в письме на имя И. В. Сталина предложило создать противотанковую пушку калибра 100 мм.

Н. Н. Воронов, Н. Д. Яковлев, В. И. Хохлов[5], Д. Ф. Устинов не одобрили этот калибр. Предложили 122 мм. На заседании Государственного комитета обороны Воронов снова возражал. Но ГКО принял наше предложение, а в конце заседания И. В. Сталин поручил ЦАКБ создать и 122-мм пушку, как он сказал: «Для Воронова». В процессе создания орудий ЦАКБ ни от кого не видело реальной помощи.

Когда нашу 100-мм пушку приняли на вооружение, Хохлов позвонил мне и сказал: «Василий Гаврилович, вы пользуетесь своим авторитетом и навязываете армии ненужные пушки». «Василий Исидорович, вы не знаете, что нужно армии», — ответил я.

После войны на одной из конференций Хохлов докладывал, что они правильно решили, создав 100-мм и 57-мм пушки. На самом же деле они были против «сотки» и против 57-мм пушки Грабина.

Комментарии, как говорится, излишни. Кстати замечу: изготовленная противотанковая 122-мм пушка не была принята на вооружение. Почему? Во-первых, в ней уже не было нужды. Во-вторых, она получилась очень тяжелой и непригодной для борьбы с танками».

1980 год. 9 января. Среда

Василию Гавриловичу исполнилось 80 лет. Последние пять лет, после драмы с книгой, были для него особенно тяжелыми. Мозг работал, как и прежде, а моральное и физическое состояние день за днем ухудшались. Сегодня правительство наградило Грабина — профессора МВТУ — за подготовку технических кадров орденом Октябрьской революции. Хозяин торжества встречал гостей у входа в гостиную, опираясь на палочку. Василий Гаврилович, хоть и старался быть гостеприимным и веселым, это ему плохо удавалось. Слабость одолевала нашего генерала.

Он вспомнился мне под хмельком ранней осенью 1945 года, когда мы отмечали самое большое награждение работников ЦАКБ орденами и медалями Советского Союза. Грабин — любитель казачьих и украинских песен — сколотил около себя небольшую группу людей и самозабвенно запел: «Распрягайте хлопцы коней». Василий Гаврилович всегда в таких случаях покорял людей своей доступностью и вниманием. Н. Е. Антипин, И. С. Мигунов, М. Д. Тулупов и я вышли из столовой подышать свежим воздухом. К нам подошел Василий Гаврилович.

— Ну, ор-лы! Прошу подойти ко мне поближе. Вешайтесь на меня. Вешайтесь, не стесняйтесь. Беритесь за шею и плечи! — командовал он. Мы все вчетвером повисли на генерале. И он легко удержал, и, довольный своей удалью от души смеялся и шутил.

Ныне перед Василием Гавриловичем стояла рюмка с разведенным соком красной смородины. И когда у него становилось сухо во рту, он отпивал из нее глоточек. На столе все, что душе угодно. Но особенно аппетитными были домашние пирожки Анны Павловны с мясом, с грибами, с рисом и изюмом. Жена ежеминутно опекала Василия Гавриловича, но тот ни к чему не притронулся. Он как-то безучастно смотрел на гостей, иной раз легонько подзадоривая кого-нибудь на питье «артиллерийского чая», или предлагал какую-нибудь еду. В его взгляде отсутствовало былое живое участие. Казалось, Василий Гаврилович заметно устал, лицо слегка отекло и посерело. Часы, стоявшие в углу гостиной, пробили восемь вечера. Хозяин застолья как ни старался силой воли одолеть слабость, сделать этого не смог. Друзья один за другим заспешили домой. Василий Гаврилович прощался с каждым в отдельности, благодарил, что не забывают его. Я подошел к Грабину последним. Пожав мою руку своей тяжелой, как кусок теплой глины, одряхлевшей ладонью, он шепнул мне на ухо:

— Ну, ор-лы! Юбиляру даже маленького слова сказать не дали, — это относилось к распорядителям вечера. — Андрей Петрович, приходите как-нибудь в будни — поговорим с вами на свободе.

Домой возвращался с Дмитрием Петровичем Круговым, Выйдя из автобуса, я посетовал ему, что Бондаренко и Веденеев не дали слова Василию Гавриловичу.

— Может быть, они правильно это сделали? Как знать! Прощаясь с Василием Гавриловичем, я сказал ему: «Поберегите себя»… Грабин немного подумал и тихо ответил: «А зачем?» От этого слова меня бросило в жар…

13 января. Воскресенье

Позвонила Анна Павловна и рассказала, что неожиданно к ним 11-го января приехала большая делегация из МВТУ — поздравить Василия Гавриловича с восьмидесятилетием и награждением орденом Октябрьской революции. Тут были и преподавателя и студенты. Василий Гаврилович очень обрадовался им, как-то обмяк и оробел. С бауманцами состоялась теплая беседа и скромное чаепитие. Один из гостей сделал на память несколько снимков. Был привезен с собой магнитофон. Попробовали записать голос Василия Гавриловича, но из этого ничего не вышло. Голос у него сел, стал тихим до неузнаваемости. Его душили слезы. Анну Павловну это потрясло, так как она впервые в жизни видела слезы у своего мужа, с которым жила долгие годы.

18 апреля. Пятница

В 10 часов утра Анна Павловна сообщила мне, что Василий Гаврилович умер.

Бросил все домашние дела и поспешил в Валентиновку. Грабина уже не застал. Его отправили в морг. Войдя в комнату отдыха, где в последнее время жил Василий Гаврилович, увидел на столе стопку открыток с поздравлениями с 1 Мая — Днем международной солидарности трудящихся и Днем Победы советского народа над фашистской Германией. На каждой открытке, а их было более полусотни, подпись Грабина я заключил в траурную рамочку. Это было его последним вниманием к товарищам и друзьям.

Грабин умер мгновенно. Закончив писать поздравления, пошел на кухню запить таблетку. С глотком воды упал навзничь. Услышав падение чего-то тяжелого, Анна Павловна быстро спустилась к мужу с верхнего этажа. О ужас! Он еще теплый, но мертв. Вызвала «скорую». Врач сказал, что бессилен что-нибудь сделать. Василий Гаврилович скончался стоя и упал мертвым. Угасли все его тревоги и горести. С ними ушла в небытие и его мечта о расцвете в Отчизне конструкторско-технологическои мысли, которой он честно служил до последнего вздоха.

23 апреля. Среда

Москва. Дом Советской Армии, Краснознаменный зал. На высоком постаменте гроб в цветах. Видно спокойное, чистое лицо Василия Гавриловича. Он вроде бы спит и вот-вот встанет и скажет: «Ор-лы! Что вы здесь собрались?» Люди, приехавшие из Калининграда, стоят группами в глубоком молчании. Каждый со своими думами. У гроба ничего и никого не видящая, убитая горем верная подруга Грабина — Анна Павловна. С ней сыновья и близкие родственники. Народу становилось все больше и больше. Прибыла большая группа офицеров. Из какой-то академии. У многих на груди ордена и медали.

Мне удалось постоять минуты три у гроба в почетном карауле. С кем стоял, не помню. В голове пустота и шум уходящего поезда. Потом Новодевичье кладбище. Салют из автоматов, и гроб с телом Василия Гавриловича опустили в могилу. Когда комья сырой глины прощально застучали по крышке, я поклялся, несмотря на свои 75 лет, письменно засвидетельствовать для потомков нашего героического поколения то, что я видел и слышал, работая рядом с Грабиным, и создать летопись его творческой деятельности.

1988–1989 годы

В стране полным ходом идет перестройка, ширится гласность. В печати стали появляться многочисленные статьи и документы, которых раньше никогда бы не увидели читатели.

У ветеранов-грабинцев появилась надежда, что мы все-таки получим положительный ответ на многочисленные письма в разные инстанции с просьбой опубликовать воспоминания Василия Гавриловича. Тем более что могущественный Маршал Советского Союза Д. Ф. Устинов давно ушел из жизни. Трудно сказать, какое письмо «сработало», но летом Анна Павловна Грабина радостно сообщила мне, что Политиздат получил разрешение на публикацию книги «Оружие победы». Из Москвы в Валентиновку за рукописью приехала на такси Юлия Николаевна Чернышева, которая еще 15 лет назад вместе с литературными записчиками М. Д. Михалевым и В. В. Левашовым готовила книгу к первому набору. Тогда она очень переживала, узнав, что книгу «зарубили».

Юлия Николаевна и редактор Юрий Ильич Веслинский быстро подготовили рукопись к изданию в том варианте (без купюр и смягчения формулировок), на котором Василий Гаврилович поставил свою подпись. Весной 1989 года 200 тысяч экземпляров книги «Оружие победы» наконец-то вышли в свет. Можно считать, что наш генерал одержал очередную победу…

1990 год. 23 апреля. Понедельник

Прошло десять лет, как мы похоронили Василия Гавриловича. Но для меня его дела до последнего часа будут живыми. Они-то и заставили взять в руки перо. Я записывал то, что видел, слышал, чувствовал и думал в течение долгих лет совместной работы с ним. Мои свидетельства честны и бескорыстны.

Кстати, следует заметить, что в годы войны на всех заводах страны было изготовлено 188 тысяч орудий, из них — до 70 процентов — по чертежам конструкторского бюро Грабина. Этот факт вызывает у нас — оставшихся в живых соратников Василия Гавриловича — чувство гордости за своего руководителя и глубокое гражданское удовлетворение. Надеюсь, что трудовой подвиг мастеров пушечного дела вдохновит потомков на славные дела во имя оборонного могущества России.

Закончить летопись хочется свидетельством маршала артиллерии Константина Петровича Казакова: «За одно десятилетие (1935–1945) Грабин вместе с конструкторами, работавшими с ним рядом, вооружил нашу Красную Армию лучшими в мире орудиями.

Пушки Грабина в умелых руках советских артиллеристов громили врага на огромном фронте от Баренцева до Черного моря и прошли славный боевой путь от Москвы, Сталинграда, Курска, Ленинграда, Севастополя до Берлина и Праги. С их помощью мы добывали победу под Москвой и Сталинградом, в сражениях за Одессу и Новороссийск, Белоруссию, Украину, Прибалтику. Они участвовали в освобождении Румынии и Польши, Венгрии и Чехословакии, Болгарии и Югославии. После окончания боевых действий в Европе пушки Грабина громили японских самураев на Востоке, совершив беспримерный рейд во вражеский тыл через пустыню Гоби.

…В годы Великой Отечественной войны мне довелось с пушками В. Г. Грабина участвовать во многих операциях и пройти большой боевой путь. Всегда безотказные и маневренные, они отличались мощью огня и дальностью стрельбы. И что особенно важно — быстро укрощали гитлеровский зверинец: «тигры», «пантеры», «фердинанды» — и вместе со всей советской артиллерией по достоинству были названы богом войны. Пушками Грабина мы разгромили главные силы фашистской Германии — ее танковые армады…»[6]

Послесловие

Мой отец — Андрей Петрович Худяков — был наблюдательным человеком и интересным рассказчиком. В памяти с детства сохранились яркие эпизоды, связанные с его работой в Горьком и подмосковном Калининграде. Многих конструкторов, технологов и рабочих, которых отец любил называть мастерами пушечных дел, я знал. Они жили в нашем доме или рядом, бывали у нас в гостях, с их детьми я учился в одной школе. Поэтому мне было очень интересно помогать отцу в написании этой летописи.

Собирать материалы, уточнять записи в дневниках он начал после моего настойчивого совета, когда стало известно, что Грабин не сможет написать воспоминания о 17-летнем периоде существования ЦАКБ-ЦНИИ-58. Отец согласился, что вряд ли кто из сослуживцев, кроме него, в состоянии это сделать. Как-никак за плечами был опыт газетной работы и две изданные книги.

После смерти Василия Гавриловича он вплотную приступил к работе и почти ежедневно трудился за письменном столом. Отрывался от рукописи лишь под натиском болезни или по ветеранским делам. Мы вместе обсуждали структуру книги, сопоставляли и уточняли факты, спорили по оценкам событий. Многие страницы приходилось не раз перепечатывать. Он жил книгой и торопился ее закончить. Через десять лет была дописана последняя страница.

И все это время большую моральную поддержку и помощь в уточнении событий и фактов ему оказывали бывшие работники ЦАКБ — ведущие конструкторы лауреаты Государственной премии А. Е. Хворостин и В. И. Норкин, доктор технических наук профессор Г. Г. Слезов, лауреат Ленинской премии В. Ф. Козлов и другие.

Следует отметить, что бывшие сослуживцы благоговейно относились к своему генералу и стремились увековечить его имя не только в истории развития советской артиллерии, но и сохранить в памяти жителей Калининграда. Ветераны, особенно Дмитрий Петрович Крутов и Георгий Федорович Шевляков, приложили немало сил для того, чтобы на площади Победы появился памятник создателям знаменитой «сотки», рожденной в Калининграде. Противотанковую пушку БС-3 нашли в Приволжском военном округе, отремонтировали и установили на постаменте. Отец был удостоен чести открыть этот памятник. Позже в городе одну из улиц назвали именем Грабина, а на доме, где он жил, установили мемориальную доску.

Однако общих усилий грабинцев для издания книги «Грабин и мастера пушечного дела» тогда не хватило. В 1993 году отец скончался, так и не дождавшись радости увидеть летопись напечатанной. Издать ее оказалось не менее трудно, чем написать. И только спустя 6 лет благодаря помощи администрации города Королева (бывший Калининград) и ряда спонсоров она пошла в печать.

Любые замечания, уточнения и дополнения, фотографии и другие материалы будут мною с благодарностью приняты и учтены в дальнейшей работе. Прошу присылать их по адресу: 141 070 г. Королев Московской области, улица Болдырева, дом 6, кв. 8.

Сергей Худяков. Июль 1999 г.

Примечания

1

ФЗУ — фабрично-заводское училище.

(обратно)

2

ЗИП — запасные инструменты и приспособления.

(обратно)

3

«С» — фирменная индексация орудийных систем, создаваемых в ЦАКБ, которая сменила индексы «Ф» и «ЗИС», использовавшиеся в Горьком.

(обратно)

4

А. С. Зверев — министр оборонной промышленности.

(обратно)

5

В. И. Хохлов — с 1941 года заместитель начальника Главного артиллерийского управления (ГАУ).

(обратно)

6

Мартынчук Н. Н. Конструктор Грабин. Краснодар: Краснодарское издательство. 1985. С. 6.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава первая Рождение новой «трехдюймовки»

Глава вторая Пушки определили профиль завода

Глава третья Шедевр конструкторской мысли

Глава четвертая Центральное артиллерийское КБ

Глава пятая После войны

Послесловие Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg