«Так и было»

Так и было (fb2) - Так и было 1141K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Александрович Ветров

Александр Ветров ТАК И БЫЛО

Глава первая НАКАНУНЕ

В сырой апрельский вечер 1938 года, распростившись с гостеприимным, сверкающим световой рекламой Парижем, мы, группа советских танкистов-волонтеров республиканской Испании, помчались в курьерском поезде к побережью Ла-Манша. Здесь, в гаврском порту, нас ожидал теплоход «Сибирь» под гордым «молоткастым и серпастым» алым флагом, в уютных каютах которого мы вскоре и устроились.

Прощальный гудок, и «Сибирь» отчалила от французского берега. Пошли навстречу свирепствующему ветру и грозе. Особенно сильно штормило в Северном море. Но наш грузопассажирский лайнер-работяга, тяжело переваливаясь с боку на бок, продолжал упрямо разрезать горы волн, держа курс на Балтику.

Несмотря на солидную качку, настроение у всех нас было приподнятым. Ведь после годичного отсутствия мы возвращались в родные края!

В Финском заливе стали готовиться к встрече с Ленинградом. На корабле воцарилось праздничное настроение. Даже погода, казалось, улучшилась. Хотя и тускловато, но засветилось солнышко. Несколько успокоилось и начало принимать присущий ему изумрудный цвет Балтийское море.

Вскоре показалась золоченая мономахова шапка Исаакиевского собора. А еще через час под радостные возгласы собравшихся на палубе «Сибирь» ошвартовалась у безлюдного пирса.

Вечером того же дня «Красная стрела» помчала нас в Москву. А оттуда, как говорится, каждый отправился по своим квартирам. Мне тоже еще предстояло проехать от столицы несколько десятков километров…

В военный городок я и еще несколько сослуживцев попали уже ночью. Поднятая с постели жена от неожиданности едва не лишилась чувств. Затем, плача от радости, рассказала, что вернувшийся перед нами механик-водитель танка Михаил Коровкин доверительно сообщил ей о том, что я тяжело контужен, лежу в барселонском госпитале. А в довершение ко всему передал мой поношенный костюм и белье…

Что ж, Коровкин ничего не придумал. Просто и его рассказ и передача костюма с бельем задержались по времени…

Словом, вскоре жена успокоилась. И, уже смеясь, начала рассказывать о проделках наших шалунов. А затем повела в комнату, где стояли три кроватки сыновей. С волнением вглядывался я в их спящие лица. И особенно — в личико младшего, Вовочки, родившегося вскоре после моего отъезда в Испанию.

Утром я, напевая песенку «По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там», вышел вместе с сыновьями на улицу, намереваясь прогуляться в соседнем лесу. И тут увидел невысокую женщину в черном, шедшую навстречу мне, с девочкой лет пяти. Поравнявшись, она остановилась. Произнесла:

— С благополучным возвращением вас, товарищ Ветров!

— Спасибо, — смущенно пробормотал я, узнав в женщине жену механика-водителя Павла Демкина, погибшего там, в Испании, в теруэльском бою…

— А вот мы нашего папочку так и не дождались.

И по щекам Демкиной покатились крупные слезы.

Склонив голову, я стоял перед молодой вдовой, крепко держа за руки враз присмиревших своих сыновей. Чувство глубокой скорби, жалость к ней и даже какой-то необъяснимой вины охватило меня. Ведь это по моей рекомендации в июне прошлого года были отобраны Павел Демкин и другие наиболее опытные механики-водители и командиры танков для поездки на помощь республиканской Испании.

Конечно, принимая такое решение, каждый из нас хорошо понимал, что на войне без потерь не бывает и не всем, естественно, суждено будет вернуться в родные края. Но все-таки каждый подсознательно надеялся, что наши высокоманевренные пулеметно-пушечные «бетушки» не подведут. И вдруг… Имевшаяся в наличии у франкистов довольно мощная немецкая противотанковая артиллерия застала нас буквально врасплох, приведя к значительным первоначальным потерям…

Но как объяснить все это убитой горем матери двоих детей? Чем успокоить ее? Рассказать о том, как умело, самоотверженно и храбро действовали на испанской земле советские танкисты, выручая из беды малоопытную республиканскую пехоту? Что своей коммунистической убежденностью, готовностью поделиться военным опытом с испанскими патриотами они снискали уважение и безграничную любовь трудящихся Испании? Но эта женщина и сама прекрасно знает, что ее муж был настоящим коммунистом и погиб за правое дело. Значит…

Пока я так рассуждал, ища слова утешения, Демкина вытерла платочком слезы, виновато улыбнулась, сказала:

— Ну вот, снова не выдержала, раскисла. Вы уж извините меня, товарищ Ветров. Я и сама все отлично понимаю…

И, простившись, пошла с девочкой дальше. А мне почему-то расхотелось гулять…

На следующий день нас, «испанцев», пригласили в Москву, в Кремль, для вручения правительственных наград.

В сияющем хрусталем люстр и ослепительной белизной Свердловском зале собралось до полусотни военных в авиационной и танковой форме, а также мы, еще не успевшие переодеться из штатского. Слышались негромкие возгласы приветствия, смех…

И вдруг стало тихо. В зал, опираясь на свою трость, вошел Михаил Иванович Калинин, за ним — секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Ф. Горкин. Он нес большой портфель.

Все находившиеся в зале поднялись со своих мест, дружно зааплодировали, приветствуя Всесоюзного старосту.

За те четыре года, что прошли после памятной мне кремлевской встречи выпускников военных академий с руководителями партии и правительства, на которой я впервые близко видел М. И. Калинина, он сильно изменился — похудел, сгорбился, бородка стала совсем белоснежной. Но добрые, несколько усталые глаза по-прежнему излучали тепло и ласку.

Тем временем А. Ф. Горкин, подойдя к большому, покрытому зеленой скатертью столу, развернул красную сафьяновую папку и ровным, негромким голосом зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза группе летчиков и танкистов.

Названные начали подходить к столу, и Михаил Иванович вручал им ордена Ленина и грамоты Президиума Верховного Совета СССР.

Вот, красный от смущения, к М. И. Калинину подошел коренастый танкист, механик-водитель П. А. Семенов. Я знаю его. Это ведомый им танк в тяжелом бою под Сарагосой, круша огнем и гусеницами пехоту и огневые точки противника, глубоко вклинился в тыл фашистов. Но здесь подорвался на мине…

В течение многих часов героический экипаж отбивался от окруживших его врагов. И глубокой ночью, воспользовавшись оплошностью фашистов, П. А. Семенов с товарищами покинул танк, незаметно проскользнул мимо часовых и добрался-таки до расположения своих войск. Теперь он — Герой Советского Союза!

Затем высшую награду Родины получил А. И. Гусев, атлетического сложения воздушный сокол. Возглавляемая им авиаэскадрилья отличилась во время знаменитого налета республиканских истребителей на вражеский аэродром Гарапинильос, на котором было уничтожено более 40 итальянских самолетов, а также ангары и склады с боеприпасами и горючим…

После того как все Герои Советского Союза получили ордена Ленина и грамоты Президиума Верховного Совета СССР, был зачитан Указ о награждении другой группы бойцов и командиров. Среди них назвали и мою фамилию.

С учащенно бьющимся сердцем я подошел к М. И. Калинину.

— Поздравляю с боевым орденом! Желаю здоровья и успеха в подготовке молодых воинов! — сказал Михаил Иванович, вручая мне орден Красного Знамени.

— Спасибо! Служу Советскому Союзу! — взволнованно ответил я, со всей силы пожимая руку Всесоюзному старосте, совсем забыв о предварительно высказанной просьбе А. Ф. Горкина не делать этого…

Затем от имени награжденных выступили бывший командир Интернационального танкового полка С. И. Кондратьев и Герой Советского Союза С. Я. Лапутин. В конце краткую речь сказал М. И. Калинин. Вернее, передал поздравление Центрального Комитета партии и правительства, пожелал нам успехов в ратном труде и личной жизни. После чего нас вместе с ним сфотографировали.

Радостные, возбужденные всем только что пережитым, мы вышли в длинный сводчатый проход между залами. Здесь-то нас и встретил ответственный секретарь Комитета Обороны при Совнаркоме СССР комкор Г. Д. Базилевич.

Он высокого роста, довольно плотный, шатен. На вид — лет пятидесяти. Несколько позже мы дополнительно узнали, что Г. Д. Базилевич — подполковник царской армии, в начале 1917 года вступил в РСДРП, а затем в разное время командовал Северо-Кавказским, Приволжским, Московским военными округами. Был членом Постоянного Военного совета при Реввоенсовете республики.

Г. Д. Базилевич пригласил С. И. Кондратьева, бывшего начальника штаба Интернационального танкового полка В. И. Кольнова и меня в свой кабинет. Расспросил о действии советских танков в боях в Испании, особенно в сражении у реки Эбро, попросил поделиться нашими пожеланиями по улучшению их боевых качеств. Затем доверительно сообщил:

— На четвертое мая, товарищи, назначено заседание Комитета Обороны. Будет обсуждаться и танковый вопрос. На это обсуждение приглашаются бывшее командование Интернационального танкового полка, а также некоторые танкисты — Герои Советского Союза.

Базилевич сделал паузу, а затем, обращаясь уже непосредственно ко мне, сказал:

— Товарищу Ветрову надлежит подготовиться и доложить Комитету Обороны о боевом применении наших танков в Испании. Короче говоря, дать объективную оценку их боевых и технических качеств.

Я с недоумением посмотрел вначале на него, а затем на С. И. Кондратьева. Действительно, почему столь ответственный доклад поручается мне, заместителю командира танкового полка, а не самому Степану Ивановичу Кондратьеву, его командиру?

— Но для такого важного выступления у меня нет достаточного материала, — попытался я отговориться. — Единственное, что имеется, — отдельные зашифрованные записи в блокноте…

— Зато у вас высшее военное образование, — решительно сказал Базилевич. — А это немало. Готовьтесь по памяти. В случае чего посоветуйтесь вот с ними, со своими товарищами. — Он кивнул на Кондратьева и Кольнова. И тут же перевел разговор на другую тему, давая тем самым понять, что вопрос о моем выступлении решен окончательно и, как говорится, обжалованию не подлежит.

По приезде из Москвы я принялся за подготовку порученного доклада. Хорошая память и сохранившиеся в спецотделе мои личные технические донесения из Испании помогли составить доклад довольно полным, со многими цифровыми выкладками. В частности, отметил, что наши колесно-гусеничные быстроходные танки БТ-5, обладая хорошей проходимостью, маневренностью, относительно мощным вооружением и многими другими прекрасными преимуществами перед итало-немецкими танками «Ансальдо» и Т-II, были, однако, не в состоянии противостоять появившейся у франкистов немецкой противотанковой артиллерии, так как имели всего лишь 13-миллиметровую, противопульную, бронезащиту. Добавил, что положение при этом усугублялось еще и наличием на наших «бетушках» (как, впрочем, и на всех зарубежных машинах) бензинового двигателя, что при попадании в них приводило к мгновенным пожарам.

Написав это, вспомнил бой под Сарагосой, когда танк, ведомый опытным механиком-водителем Виктором Новиковым, с ходу разметал проволочные заграждения перед траншеями врага, затем раздавил гусеницами пулеметное гнездо и устремился на укрывшуюся у церкви противотанковую батарею противника. Ближайшее орудие экипаж подавил первым же выстрелом. Но когда БТ-5 начал делать доворот, чтобы ударить по второму орудию, то сам получил довольно серьезное повреждение. В частности, перебило бензопровод, и вытекающий бензин воспламенился. Ежесекундно могли взорваться бензобаки…

Виктор Новиков пытался на максимальных оборотах двигателя с помощью вентиляторов сбить пламя. И на некоторое время огонь вроде бы приутих. Но когда машина пошла под уклон, пламя вновь разбушевалось, из моторного отделения перекинулось в боевое, начало подбираться к снарядной укладке…

Когда объятая пламенем машина Новикова, перемахнув в обратном направлении траншеи, промчалась мимо нашего командного пункта, я увидел в открытом люке багровое от ожогов лицо Виктора. И подумалось: какой же волей надо обладать, чтобы, борясь за машину, стерпеть все это!

Когда горящая «бетушка» остановилась, испанские товарищи из ремонтной бригады быстро вытащили из машины обессиленного Новикова и его раненых товарищей, а затем, убрав из боеукладки обжигающие руки снаряды, потушили пожар…

Итак, БТ-5 с бензиновым двигателем требует срочной модернизации. И вообще напрашивается вывод об ускорении проектно-конструкторских работ по созданию новых, более совершенных образцов танков с противоснарядной защитой, более мощным вооружением и безопасным в пожарном отношении двигателем.

Боевая практика показала еще и то, что весьма сложный и громоздкий колесно-гусеничный движитель танка БТ-5 недостаточно надежен. Особенно слаба его колесная часть, доставлявшая немало хлопот как членам экипажа, так и ремонтникам. Поэтому в своем докладе я счел целесообразным предложить, чтобы при проектировании новых машин отказаться от колесного хода, а разработать более надежный — гусеничный.

Правда, по этому вопросу между мной и С. И. Кондратьевым возникли некоторые разногласия, для разрешения которых пришлось обратиться за советом к заместителю начальника Автобронетанкового управления военному инженеру 1 ранга Б. М. Коробкову, с которым в свое время учился вместе в академии. Но…

— Что за наивный вопрос?! — удивился Коробков, едва услышав мои доводы против колесного хода. — Ведь наши колесно-гусеничные танки, и в особенности БТ-7А, являются лучшими в мире! Они пришлись по душе танкистам, хорошо освоены в войсках. А, как известно, от добра добра не ищут…

— Но, Борис Михайлович, — настаивал я, — в данном случае речь идет не о состоящих уже на вооружении танках, сильные и слабые стороны которых проверены в испанских боях. Я говорю о том, стоит ли при проектировании новых, лучше бронированных, с более мощным вооружением, а следовательно, и более тяжелых машин, ориентироваться на колесно-гусеничный движитель? Ведь в конструктивном отношении он, согласитесь, не совсем удачен и даже, по-моему, бесперспективен.

— Бесперспективен?!

— Да! Вам, как инженеру, тоже известно, что при увеличении веса танка одной пары ведущих колес при колесном же ходе будет далеко не достаточно. Ведь в этом случае ведущие колеса или будут пробуксовывать, или с них послетают резиновые бандажи. Ну а если сделать четыре пары ведущих колес… Значительно усложнится передача к ним от двигателя. Спрашивается, не слишком ли велика плата за подобную универсальность.

— Одним ударом дерева не срубишь, — помолчав, все же сказал несогласно В. М. Коробков. — К тому же мы уверены, что колесно-гусеничный движитель в скором времени не только будет доведен до кондиции, но и станет основным для наших легких и средних танков.

Когда же я попытался вновь отстаивать свое мнение, Коробков поморщился от досады, поднялся и, подойдя ко мне, доверительно сказал:

— Саша! По-дружески советую не поднимать на заседании данного вопроса. Это, как бы тебе сказать… пока еще несвоевременно.

Приблизительно такое же отрицательное отношение к моему предложению высказали и некоторые другие сотрудники этого управления.

Домой я возвращался не в настроении. Было о чем подумать. Тревожные мысли роились в голове. Ведь, думалось, германские фашисты, использующие Испанию как полигон для испытания своего вооружения и боевой техники, поди, до тонкостей изучают захваченные у республиканцев советские танки. И, надо полагать, примут самые энергичные меры к созданию у себя более совершенных машин. А вот у нас… У нас даже в Автобронетанковом управлении отдельные товарищи не желают критически осмыслить испанский опыт применения танков, предпочитая идти уже проторенной дорожкой. Но куда она нас приведет?

Дома, поужинав, решил немного прогуляться. Но тут нагрянули гости — соратники по антифашистской войне в Испании Петр Сиротинин, Алексей Разгуляев, Константин Гурьянов. Они, оказывается, уже откуда-то прознали о возложенном на меня задании, поэтому-то и пришли кое-что подсказать, посоветовать…

После ознакомления с набросками тезисов моего доклада друзья высказали единодушное мнение, что неплохо бы довести до правительства наш неудачный опыт боевого применения танкового десанта при прорыве организованной обороны противника. Следует доложить и о необходимости улучшения танковых средств радиосвязи, оптических и электрических приборов…

Словом, дополнений было высказано немало.

Трое суток, не разгибая спины, я трудился над составлением таблиц боевых повреждений и сравнительных характеристик советских, итальянских и немецких танков. Облегченно вздохнул лишь тогда, когда конкретные предложения по улучшению боевой машины были всесторонне сформулированы и, как представлялось, достаточно обоснованы.

Настал день заседания Комитета Обороны. Это был один из волнующих дней в моей жизни. За четверть часа до назначенного срока С. И. Кондратьев, В. И. Кольнов, С. Я. Лапутин и я были уже на месте.

Зал заседания Совнаркома СССР был заставлен квадратными столиками под зеленым сукном, к тому же еще поверх покрытыми толстыми стеклами. За ними сидели 35–40 военных и гражданских руководителей. В глубине зала, поближе к председательскому столу и небольшой трибуне, я увидел оживленно беседующих, знакомых мне в основном по портретам членов Политбюро ЦК ВКП(б), наркомов и видных военачальников.

Вскоре в зал вошли И. В. Сталин, В. М. Молотов и К. Е. Ворошилов. Заседание открыл председатель Совнаркома СССР и Комитета Обороны В. М. Молотов. Он же предоставил слово и первому выступающему. Им был народный комиссар машиностроения А. Б. Брускин.

Нарком машиностроения доложил о выполнении задания правительства по изготовлению опытного образца нового легкого танка. Привел общие данные о разработанном коллективом конструкторов одного подведомственного ему завода (под руководством М. И. Кошкина) 18-тонном колесно-гусеничном танке А-20.

— Советские танкостроители, — слегка повысил голос А. Б. Брускин, — создавшие семейство современных колесно-гусеничных танков БТ-2, БТ-5 и БТ-7А, поручили мне доложить и о выполнении задания Комитета Обороны по изготовлению более совершенного образца боевой машины. На танке А-20 устанавливается 45-миллиметровая пушка и спаренный с нею пулемет Дегтярева. Корпус — оригинальной конструкции с наклонными бронелистами толщиной 20–25 мм. Вместо бензинового авиационного двигателя М-17 на танке впервые в мировой практике будет установлен 500-сильный дизель В-2, позволяющий развивать скорость не менее 65 километров в час…

И тут К. Е. Ворошилов перебил оратора:

— Товарищ Брускин! Мы хорошо знаем о преимуществе дизельного танкового мотора перед бензиновым. Однако известно и то, что бензиновые моторы М-17 вполне надежно работают на танках в течение 200 и более часов, тогда как дизельные — лишь 50. Я не ошибаюсь?

— Да, вы совершенно правы, Климент Ефремович. В настоящее время танковые дизели отрабатывают значительно меньше моточасов, чем бензиновые. Но такое положение долго продолжаться не может.

— Тогда скажите, где гарантия, что танковые дизель-моторы будут работать так же надежно и продолжительно, как и бензиновые?

— Климент Ефремович! Такой гарантии я сегодня дать не могу. Но уверен, что усилия наших талантливых конструкторов Чупахина, Трашутина, Челпана и других увенчаются успехом, Красная Армия вскоре получит добротные дизельные двигатели, которые покажут высокие ходовые и эксплуатационные качества.

— Это хорошо, что вы так оптимистически настроены, — протирая платком пенсне, заметил В. М. Молотов.

Затем, ответив на ряд других вопросов, А. Б. Брускин предложил одобрить рассматриваемый образец танка.

Начались прения. Начальник Автобронетанкового управления Красной Армии комкор Д. Г. Павлов, кстати, за отличные действия в Испании удостоенный звания Героя Советского Союза, тоже высказал озабоченность в связи с малым запасом моторесурсов дизельного двигателя. Но высоко оценил маневренность новой машины, оригинальный бронекорпус, рекомендовал обязать наркомат машиностроения в кратчайший срок изготовить опытную партию этих танков, с тем чтобы провести их строгие полигонные испытания.

Выступления еще двух ораторов также свелись в основном к одобрению представленного образца и, помимо всего прочего, к просьбам о выделении ведомствам, которые они представляли, ассигнований и фондовых материалов.

Но вот председательствующий предоставил слово мне, добавив при этом, что «товарищ только на днях вернулся из Испании». И я, волнуясь, пошел к трибуне.

Свое выступление я начал с рассказа о том, в каких боевых операциях участвовал наш Интернациональный танковый полк, костяк которого составляли советские добровольцы. Как самоотверженно и храбро воевали танкисты под Сарагосой, при освобождении, а затем и обороне города Теруэля, в жестоких схватках с фашистами у реки Эбро… По тому, с каким интересом меня слушали, можно было понять, что присутствующим близки излагаемые мной события, что сердцами они там, в далекой Испании. Д. Г. Павлов даже одобрительно кивал в такт моим словам.

Отметив отличную маневренность и огневую мощь наших пулеметно-пушечных танков, их подавляющее превосходство перед пулеметными итальянскими и немецкими танками, я затем перешел к главному — перечислению выявленных в процессе боевой эксплуатации характерных недостатков конструктивного и производственного порядка.

— Именно это-то мы и хотели услышать от вас, — кивнул И. В. Сталин…

Итак, высказав удовлетворение тем, что наше замечание, касающееся замены бензинового авиационного двигателя дизелем, учитывается промышленностью, я от имени однополчан попросил присутствующего на заседании М. И. Кошкина и других конструкторов вдобавок увеличить бронезащиту новых танков, сделав ее снарядостойкой. А также улучшить вооружение, радиосвязь и электрооборудование, повысить надежность целого ряда узлов и механизмов.

Сидящие в зале военные на все мои слова одобрительно кивали. А вот представители промышленности, напротив, хмурились и выжидательно поглядывали на Сталина…

А я продолжал. После того как обосновал необходимость значительного увеличения запаса хода машин по горючему, высказал и пожелание в целях экономии моторесурсов перевозить танки на специальных танковозах. И тут Сталин остановил меня, попросив:

— А расскажите-ка нам вот о чем: как показала себя в испанских условиях ходовая часть танков, и в частности система колесного хода?

Признаться, этот вопрос озадачил меня. Очень уж не хотелось раскрывать здесь разногласия в оценке колесно-гусеничного движителя. И я, по-видимому, не совсем убедительно, но в общем-то положительно охарактеризовал его, добавив при этом, что большинство моих однополчан тоже стоят за колесно-гусеничный ход. А как известно, коллектив всегда прав…

— Часто, но не всегда, — возразил И. В. Сталин. И, обращаясь к сидящим в зале, пояснил: — Нередко бывают правы одиночки, а коллективы — нет.

Я недоуменно посмотрел на Сталина, но промолчал. И тут последовал его следующий вопрос:

— А какого мнения придерживаетесь лично вы? Только откровенно. Большинства?

— Нет, я сторонник чисто гусеничного танка.

— Почему?

— Потому, что сложная и далеко не совершенная комбинация колесного и гусеничного движителя ненадежна, нередко выходит из строя, — начал решительно пояснять я. — Потому, что сравнительно высокий и узкий, а следовательно, и недостаточно устойчивый танк не может развивать на колесах большую скорость. Ибо он опрокинется даже на небольшом повороте. И, наконец, потому, что при движении по шоссе колонны танков со снятыми гусеницами их колеса оставляют на асфальте глубокую колею. Особенно же большому разрушению подвергаются асфальтированные дороги в жаркую пору, когда асфальт размягчен…

Мне с трибуны было хорошо видно, как побагровело лицо у комкора Д. Г. Павлова и как укоризненно смотрел в мою сторону и покачивал головой А. Б. Брускин. Все ясно: они меня не поддерживают…

Во время перерыва ко мне подошел бывший однокашник по академии военный инженер 1 ранга Н. Н. Алымов и начал расспрашивать об общих знакомых в Испании, о том, как действовали бронемашины, изготовленные под его руководством на судостроительном заводе в Валенсии. Я начал отвечать. И тут кто-то положил сзади руку на мое плечо. Я оглянулся и едва не ахнул от удивления: это был Сталин.

— Значит, вы твердо стоите за гусеничный движитель? — негромко спросил он, пристально глядя мне в глаза. И тут же, без паузы, поинтересовался: — А что вы можете сказать о многослойной броне?

Я вначале растерялся, а потом ответил, что не считаю себя специалистом в этом деле. Вот если только военинженер Алымов… Он, как мне помнится, хорошо разбирается в различного рода сплавах…

Алымов действительно начал говорить обо всем том, что ему было известно по этому вопросу. Сталин внимательно слушал, кивал. И все-таки из их непродолжительного разговора я понял, что вопрос о многослойной броне обоим не совсем ясен и что проблема усиления бронезащиты танков еще будет ждать разрешения.

Выступавшие после перерыва ораторы, в том числе и военные, в основном расхваливали рассматриваемый образец танка А-20, особо подчеркивая достоинства его колесно-гусеничного движителя и решительно отвергая «изживший себя гусеничный вариант». Испанский опыт в этом отношении не типичен, говорили они, явно бросая камешек в мой огород.

Что ж, я ждал этого. Ведь, повторяю, даже многие «испанцы» стояли за колесно-гусеничный движитель…

— Не журись, Саша! Ты поступил правильно, что не скрыл своего, пусть даже и спорного, мнения. Ведь здесь собрались люди, до тонкостей разбирающиеся в военных вопросах, они не ошибутся, — сочувственно сказал мне сидящий рядом Владимир Иванович Кольнов.

И действительно, выступления и даже реплики с мест участников заседания, сам ход делового обсуждения свидетельствовали о хорошем знании ими рассматриваемого вопроса, большой заинтересованности в его правильном решении.

В конце заседания И. В. Сталин также одобрительно отозвался о проекте нового танка А-20, предложил принять его за основу. Но добавил: с учетом замечаний и пожеланий вернувшихся из Испании товарищей. Больше того, взяв в руки макет танка А-20, Сталин, обратившись к членам Политбюро, сказал:

— Думаю, что кроме представленного нам колесно-гусеничного образца с добротным дизельным двигателем и 76-миллиметровой, а не 45-миллиметровой пушкой, следует разработать и изготовить схожий, но гораздо лучше бронированный танк на гусеничном ходу. И после сравнительных испытаний двух образцов окончательно решить, какой из них пускать в серию — колесно-гусеничный или чисто гусеничный… И еще: к этой работе привлечь танкистов, уже имеющих боевой опыт.

Предложения Сталина легли в основу принятого Комитетом Обороны постановления.

Уже после заседания у Спасских ворот меня догнал знакомый военный инженер из Центрального управления Наркомата обороны СССР. Не скрывая своего недовольства, сказал мне:

— Ну и подвел же ты нас, Александр! Ведь вопрос о принятии на вооружение А-20, этой во всех отношениях современной машины, был уже предрешен. И вдруг… И потом, неужели американцы глупее нас? Ведь у них лучшим считается не гусеничный, а более универсальный колесно-гусеничный танк «Кристи»…

— Так это — у них. А у нас… Спорить не будем, какой из двух образцов окажется наилучшим, покажут сравнительные испытания, — ответил я. И добавил: — Однако заранее уверен, что на колесно-гусеничном танке невозможно добиться сколько-нибудь значительного увеличения снарядостойкости бронезащиты. Да и должной надежности механизмов ходовой части — тоже…

Домой я возвращался в приподнятом настроении. Теперь слово за сравнительными испытаниями.

Лето 1938 года было жарким и тревожным. Расширение агрессивных действий гитлеровской Германии в Европе, а также захватнической войны японских милитаристов в Китае усилили для нашей страны угрозу войны на два фронта. Италия и Германия продолжали военную интервенцию в Испании. Австрия была насильственно присоединена к Германии, и немецко-фашистские дивизии сконцентрировались на чехословацкой границе, угрожая последней фашистским порабощением. В июле японские войска вторглись на советскую территорию в районе озера Хасан, но были вышвырнуты оттуда Красной Армией.

Словом, грозные тучи все плотней сгущались над миром.

Тем временем, в ожидании нового назначения, я несколько месяцев проработал в составе специальной комиссии Автобронетанкового управления РККА, которой Нарком обороны СССР маршал К. Е. Ворошилов поручил разработать и представить ему на утверждение проект тактико-технических требований по проектированию и изготовлению новых образцов среднего и тяжелого танков.

Да, развитие противотанковой артиллерии, усовершенствование способов борьбы с бронированными целями настоятельно потребовали создания современных танков с иным, нежели до этого, сочетанием основных боевых качеств. И, учитывая уже имевшийся у нас некоторый боевой опыт, а также возрастающую роль и значение танков в будущей войне, Центральный Комитет партии и Советское правительство предъявляли к конструкторам и танкостроителям следующие требования: новые танки должны полностью отвечать современным условиям ведения войны, обладать мощным вооружением, противоснарядной бронезащитой, высокой подвижностью и надежностью в эксплуатации.

Исходя из этого мне, а также другим членам комиссии из танковых частей приходилось подчас и спорить с работниками Автобронетанкового управления по тем разделам проекта, которые, по нашему разумению, не учитывали в полной мере опыт боевого использования танков в гористой Испании и на Дальнем Востоке нашей страны. Речь шла об увеличении мощности вооружения, комплекта боеприпасов, емкости топливных баков на проектируемых машинах, унификации возможно большего числа их деталей, приборов, а также резкого повышения надежности и срока работы двигателя, радиосвязи, ходовой части и других механизмов.

И вот после всестороннего обсуждения и внесения ряда поправок наша комиссия рекомендовала проект для утверждения вышестоящей инстанцией.

Деловая и творческая обстановка, царившая в небольшом, но спаянном настоящей дружбой коллективе инициативных и энергичных военных инженеров-танкистов, целиком захватила меня. А общение с высокоэрудированным и отзывчивым комиссаром АБТУ П. С. Аллилуевым, военными инженерами И. А. Лебедевым и Н. В. Барыковым, танковыми конструкторами, испытателями позволило вплотную познакомиться как с ходом конструирования, так и производства бронетанковой техники и в нашей стране, и за рубежом.

Кстати, находясь в этой комиссии, я воочию убедился, какое большое, повседневное внимание и отеческую заботу о развитии бронетанковых войск проявляют Центральный Комитет нашей партии и Советское правительство.

В июле 1938 года приказом Наркома обороны СССР я был назначен на должность заместителя командира 8-й отдельной танковой бригады, дислоцировавшейся в Белорусском Особом военном округе. Но сразу отбыть к месту новой службы не удалось, так как меня задержали в Москве для участия в подготовке материалов к важному правительственному совещанию, на котором должен был разбираться в качестве основного танковый вопрос.

В августе такое совещание состоялось. На нем было признано необходимым всемерно форсировать разработку и серийный выпуск для армии средних и тяжелых гусеничных танков с противоснарядной бронезащитой и довольно мощным пушечным вооружением. В постановлении Комитета Обороны «О системе танкового вооружения» ряду заводов было дано задание к июлю 1939 года уже создать образцы подобных танков.

Ну а я, освободившись, оставив пока семью на прежнем месте, выехал в Смоленск, где размещался тогда штаб Белорусского Особого военного округа. Там не задержался, в тот же день отбыл к месту новой службы — в местечко Старые Дороги.

Это был довольно заштатный населенный пункт, приютившийся в хвойном густом лесу между линией железной дороги и булыжным Варшавским трактом. В его окрестностях и размещались части и подразделения 8-й отдельной танковой бригады.

В двухэтажном, дачного типа бревенчатом домике, в котором помещался штаб бригады, я неожиданно встретил своих однокашников — майоров С. И. Мальцева и И. Д. Черняховского, которые всего на два года позже меня окончили Военную академию механизации и моторизации Красной Армии.

Кроме того, с Иваном Даниловичем Черняховским мы вообще два года прожили в соседних комнатах лефортовского академического общежития, так что и лично и семьями поддерживали самые близкие отношения…

Оказалось, что в Старых Дорогах И. Д. Черняховский как бы проездом, приехал сюда уже из Гомеля, чтобы получить денежный, продовольственный и другие аттестаты, а заодно и проститься с бойцами 1-го танкового батальона, которым продолжительное время командовал. А затем — снова в Гомель, вступать в должность уже командира 9-го отдельного легкотанкового полка.

Едва поздоровались, как однокашники буквально засыпали меня вопросами. Их интересовало все: как действовали наши БТ-5 в жаркой и гористой Испании, сильны ли танки и противотанковая оборона фашистов, применялся ли там танковый десант и каковы его результаты…

И я рассказал. Поведал о героизме республиканских танкистов и о превосходстве советских танков над итало-немецкими. Не забыл упомянуть и о том, что у испанских мятежников появилась довольно грозная и скорострельная немецкая противотанковая артиллерия, наносящая большой урон танкам с противопульной броней. И между нами тут же вспыхнули горячие дебаты на предмет того, при каких условиях и как лучше применять в бою современные танки.

Но в одном наши мнения сошлись бесспорно: на смену нынешним легким танкам должны прийти боевые машины противоснарядного бронирования с более мощным пулеметно-пушечным вооружением.

Затем разговор перешел на бригадную тему, потом о новой должности И. Д. Черняховского. По всему было видно, что в гомельский полк Иван Данилович идет с большой охотой, горит желанием претворить там в жизнь свои задумки о полевом обучении танкистов.

Что ж, как говорится, в добрый путь.

За повседневными делами я как-то и не заметил, что уже наступил сентябрь. И вот однажды ночью к нам приехал полковник из штаба округа с приказом командующего. Нашей танковой бригаде предписывалось в короткий срок подготовиться и по первому же приказу выступить на защиту дружественной Советскому Союзу Чехословакии, на независимость и территориальную целостность которой посягнула гитлеровская Германия. Это известие молнией облетело все подразделения, вызвав у личного состава горячее желание помочь славянским братьям.

Итак, батальонам бригады, укомплектованным в основном танками Т-26 и Т-37, предстояло в течение каких-нибудь двух-трех суток подготовиться к многокилометровому маршу к советско-польской границе. Но в процессе подготовки танков и автомобилей выяснилось, что некоторые из них или находятся в текущем ремонте, или требуют его. Особенно танки учебно-боевого парка, у которых, естественно, больше, чем у других, была изношена ходовая часть.

И все-таки горячее желание поскорее пойти на помощь чехословацким братьям, смекалка и находчивость танкистов и водителей машин позволили сделать так, что в назначенный срок все танки и автомобили были подготовлены к длительному маршу.

И вот туманным сентябрьским утром батальонные колонны бригады двинулись в путь. А к исходу дня штаб бригады и основная масса материальной части были уже в приграничном с Польшей лесу.

После ужина и небольшого отдыха личный состав занялся обслуживанием боевой техники, подготовкой ее к еще более длительному переходу по незнакомой польской территории.

Утром следующего дня к нам нагрянула группа корпусных и окружных начальников. И вот, проходя по опушке леса, где расположилась одна из танковых рот, я услышал вроде бы знакомый голос, то ли отчитывающий кого-то, то ли отдававший приказ. Проходивший мимо воентехник на мой вопрос «Кто это так громко разговаривает?» ответил:

— Комдив Чуйков.

«Неужели это тот самый Василий Иванович Чуйков, стажировавшийся в Подмосковье, на моем прежнем месте службы, в должности командира разведывательного батальона? Ведь я некоторое время был его заместителем… Нет, нужно обязательно посмотреть», — решил я и пошел на голоса.

Выйдя из кустов, я увидел у черной эмки густобрового, с вьющейся шевелюрой шатена. У него было волевое, с крупными чертами лицо, на левой щеке — родинка… Точно, Василий Иванович Чуйков! Но только в петлицах вместо шпал поблескивают уже ромбы.

Подойдя ближе, я козырнул комдиву и представился.

— Ветров?! — удивленно воскликнул В. И. Чуйков. Хлопнул меня по плечу: — Каким ветром тебя сюда занесло? Ты же, по идее, должен быть в Испании…

Я ответил, что уже вернулся оттуда и теперь вот служу в отдельной танковой бригаде.

— Понятно… А это за Испанию? — кивнул Василий Иванович на мой орден.

— За нее, — подтвердил я.

Мы отошли с ним в сторонку, продолжая разговор. В. И. Чуйков поинтересовался, встречался ли я в Испании с его старыми товарищами еще по гражданской войне Я. К. Берзиным, X. У. Мамсуровым. Я ответил, что о главном военном советнике при республиканском правительстве комкоре Я. К. Берзине слышал много хорошего от испанских товарищей. А вот с Хаджи Умаровичем Мамсуровым встречался, и неоднократно.

Затем разговор перекинулся на нашу совместную, пусть и короткую, службу в Подмосковье. Вспомнили бывших сослуживцев, кто и какие должности сейчас занимает. В частности, о себе Василий Иванович сообщил, что командует стрелковым корпусом, которому на данном этапе придана наша бригада.

Прощаясь, Василий Иванович, что-то вспомнив, рассмеялся и сказал:

— Постарайся не растерять танки, как это у нас с тобой случилось на Судогодских маневрах в 1936 году. Помнишь?

Ну еще бы! Ту атаку батальона под командованием тогда еще полковника В. И. Чуйкова я не забыл. До сих пор явственно вижу, как над нашими танками внезапно появляются самолеты «синих» и с бреющего поливают нас зеленой жидкостью, как, чтобы избежать такой пометки, танки батальона рассеиваются по лесу. И как взбешенный этим В. И. Чуйков, приказав мне остаться и собирать батальон, всего лишь с пятью «бетушками» бросается вперед.

Ну а я… Попытка собрать рассеянные по всему лесу танки затянулась. И я, боясь упреков сурового комбата за опоздание к началу атаки, перепоручив сбор остальных машин помощнику, с тремя БТ-5, а также ремонтными мастерскими и бензозаправщиками помчался напрямик к той же деревне.

Вскоре показались ее дома, церквушка в центре и осторожно идущие к ее восточной окраине танки В. И. Чуйкова. Желая поскорее присоединиться к ним, моя группа машин по кратчайшему пути ринулась вперед и с запада, почти одновременно с танками комбата, вышла к деревне. Пехотное подразделение «синих», оборонявшееся здесь, оказалось как бы в окружении.

Рассерженный Чуйков принялся было расточать в мой адрес гневные упреки за то, что вместо боевых танков я привел к нему «какой-то цыганский табор». Но тут из-за церкви показался блестевший на солнце открытый легковой автомобиль, в котором сидели К. Е. Ворошилов и В. М. Молотов.

Полковник В. И. Чуйков, а за ним и я поспешили к машине с высоким начальством. Не успел Чуйков доложить наркому о случившемся, как Климент Ефремович, улыбаясь, протянул ему руку и… поблагодарил «за умелые и решительные действия его передового отряда, взявшего в танковые клещи важный опорный пункт „синих“». А затем наградил В. И. Чуйкова золотыми часами.

А ведь без моего «цыганского табора» вряд ли бы получились эти самые «танковые клещи».

Однако вернемся к событиям 1938 года.

Прождав в приграничном лесу несколько дней и не получив разрешения польского правительства на проход советских войск по его территории, бригада, как и другие части и соединения округа, вскоре вернулась на старые квартиры.

Несколько позднее нам стало известно, что Советское правительство заверило президента Чехословакии в том, что окажет его стране военную помощь, но при условии, что и сама Чехословакия будет бороться против агрессора. Однако этого, как известно, не произошло, буржуазное правительство Чехословакии капитулировало перед гитлеровцами…

В середине октября 1938 года я был вызван в Москву. В управлении кадров Наркомата обороны получил неожиданное назначение на работу в Совнаркоме СССР.

Вот это номер! Выходит, прощай армия?

Но меня тут же успокоили: в кадрах РККА я остаюсь. Ну а более подробно о характере будущей работы…

Это объяснят на месте. Кстати, сегодня же мне надлежит быть в Кремле…

Было погожее осеннее утро. Я не спеша пошел по оживленной Воздвиженке. Миновав усыпанную желтыми листьями песчаную аллею Александровского сада, вышел к зданию Исторического музея, а уже затем поднялся к Никольским воротам Кремля.

Навстречу, чеканя шаг, шла смена почетного караула. Чуть погодя послышался бой спасских курантов. Их золоченые стрелки показывали ровно девять часов утра.

Вслед за сменившимися молодцеватыми кремлевцами подошел к Спасским воротам. Здесь в небольшой кирпичной пристройке размещалось бюро пропусков.

Через несколько минут я уже входил в здание с гордым алым полотнищем на куполе. Найдя указанный в пропуске кабинет, постучавшись, вошел. За большим столом сидел уже знакомый мне комкор Г. Д. Базилевич. Увидя меня, он встал, улыбнулся, тепло поздоровался.

Когда мы уселись, Базилевич спросил:

— Вы, вероятно, уже догадались, в какой орган и для чего приглашены?

Я молчал, не зная, что ему ответить. Да, мне было известно, что член Реввоенсовета СССР комкор Г. Д. Базилевич, командовавший в свое время войсками Московского военного округа, возглавляет секретариат Комитета Обороны при Совете Народных Комиссаров СССР. Но какая работа уготована здесь конкретно мне, догадаться не мог…

«Наверно, что-либо снова по танковой части», — неуверенно подумал я и посмотрел на комкора. Тот, словно отгадав мои мысли, сказал:

— Да, в осложняющейся с каждым днем международной обстановке наша партия и правительство принимают самые срочные меры по оснащению Красной Армии современным вооружением. Однако должен признать, что разработка и производство новых образцов вооружения, а также модернизация уже существующих видов идет медленнее, чем нам хотелось бы. Поэтому-то и принято решение создать особый рабочий орган Комитета Обороны при Совнаркоме СССР. В него войдут специалисты всех родов и видов Вооруженных Сил. Вы, естественно, пойдете по танковой части…

И Г. Д. Базилевич, пока еще в общих чертах, обрисовал мне направление моей будущей работы.

Но даже подобная обрисовка привела меня в смущение. Объем, а главное, возлагаемые функции показались мне непосильными. Поэтому, поблагодарив комкора за доверие, я сказал, что располагаю лишь опытом войскового инженера, а для работы в правительственном аппарате, да еще такого масштаба, вряд ли подойду.

— Ничего, не боги горшки обжигают, — успокоил меня Базилевич. — И потом… в наш секретариат вливается целая группа армейских и флотских командиров. У них тоже опыта, о котором вы говорите, нет. Поэтому наряду с текущей работой всем новичкам на первых порах предстоит пройти специальный курс обучения… Словом, так: с сегодняшнего дня вы — ответственный работник аппарата Совнаркома СССР. Приступайте к работе!

— Есть, приступить к работе! — ответил я, понимая, что высказывать дальше свои сомнения по поводу новой должности — бесполезное дело. Все уже решено заранее.

На прощание Георгий Дмитриевич предложил в случае особой нужды обращаться за помощью непосредственно к нему. Но воспользоваться этим предложением мне не удалось, так как вскоре комкор Г. Д. Базилевич ушел от нас, а вместо него должность ответственного секретаря Комитета Обороны при Совнаркоме СССР занял полковник Иван Андреевич Сафонов, танкист, недавно окончивший академию Генерального штаба. Это был мужчина лет сорока, невысокого роста, несколько тучноватый, удивительно обаятельный, умный и очень общительный человек.

К чести Сафонова, он даже и не пытался скрыть удивления, даже робости перед своим столь высоким назначением. Больше того, пригласив к себе танкистов: полковника Л. А. Щербакова, майора Л. М. Китаева, военинженера 2 ранга И. Т. Рудько и меня, он попросил оказать ему на первых порах «танковую поддержку». На что мы охотно согласились.

Ну а я… К концу года я уже полностью вошел в курс своей новой работы, мне начали поручать довольно серьезные дела. Так, в один из морозных декабрьских дней я вместе с сотрудником военной инспекции Комитета Обороны майором Л. М. Китаевым выехал на завод, где был размещен заказ на изготовление опытных образцов тяжелых танков СМК и Т-100. Нужно было разобраться, по какой причине там не выдерживаются сроки работ.

Сразу скажу, что этот завод был мне знаком: несколько лет назад, во время учебы в академии, я проходил здесь производственную практику в механическом, кузнечном и литейном цехах. А при написании диплома даже довольно длительное время работал в цехе по сборке танков Т-28.

В конструкторском бюро завода встретили однокашников по Военной академии механизации и моторизации Красной Армии. Узнав о цели нашего приезда, они, окружив нас, начали рассказывать о своей работе и, в частности, о том, что мешает их коллективу в конструировании и производстве опытных образцов бронетанковой техники. Не обошлось и без жалоб на руководство завода. Оно, дескать, занято выполнением других срочных и сверхсрочных заданий, подчас мало внимания уделяет танковому вопросу. Хромает и материально-техническое обеспечение работ, ряд заводов-поставщиков не выполняет своих обязательств. Особенно резкие упреки раздавались в адрес бронеделательного завода, а также тех, что должны поставлять электротехнические детали и приборы.

Словом, еще до официального разговора с главным конструктором мы уже в значительной степени были в курсе интересующих нас дел.

Беседа с начальником танкового конструкторского бюро военным инженером 2 ранга Ж. Я. Котиным и конструктором Н. Л. Духовым была непродолжительной. А если говорить еще конкретнее, то, перебросившись с ними парой фраз, мы попросили сразу же проводить нас в опытный цех.

Посреди небольшой, отгороженной от основного цеха высоким металлическим забором площадки стояла облепленная монтажниками огромная двухбашенная машина. Она была еще без кормового бронелиста, гусеничные ленты тоже не натянуты, находятся пока рядом в бухтах.

— Вот это и есть наше детище — двухпушечный тяжелый танк СМК, который, правда с опозданием, уже скоро будет предъявлен военной приемке, — сказал Жозеф Яковлевич Котин, когда мы подошли к машине. И начал не спеша перечислять тактико-технические данные боевой машины, названной в честь Сергея Мироновича Кирова:

— В двух вращающихся бронебашнях будут установлены 76-мм и 45-мм пушки и три пулемета. Броня противоснарядная, толщиной 60–75 мм. Эта 55-тонная машина с экипажем из шести человек по расчетам должна развивать скорость, равную 35 километрам в час.

Затем, надев комбинезоны, мы забрались в боевое отделение танка и ознакомились с его внутренним устройством.

— Машина в основном готова, если не считать некоторых второстепенных недоделок по бронекорпусу, — пояснил Ж. Я. Котин. И, загадочно улыбнувшись, добавил: — Правда, во время работы над ней наш коллектив разработал кое-что и получше…

Мы недоуменно переглянулись. А Жозеф Яковлевич, все так же улыбаясь, жестом пригласил последовать за ним. Двинулись к боковой двери, ведущей, видимо, в следующий цех. Интересно, чем это хочет удивить нас Котин?

Войдя в соседнее цеховое помещение, мы увидели стоящий там деревянный макет уже однобашенного танка. Он был изготовлен в натуральную величину. Вид машины был несколько необычен, макет являл собой прообраз какого-то тяжелого танка.

— А это еще что за тип? — удивленно спросил у Котина майор Китаев.

Тот, улыбаясь, переглянулся с Н. Л. Духовым и как бы нехотя ответил:

— Перед вами подарок наших рабочих Красной Армии. Тяжелый танк, спроектированный по инициативе заводского коллектива. По нашему твердому убеждению, эта машина более современна, чем даже СМК. Ведущий инженер проекта Николай Леонидович Духов. Танк думаем назвать в честь маршала Климента Ефремовича Ворошилова — КВ.

Я спросил, соответствует ли этот образец требованиям Комитета Обороны, предъявляемым к тяжелым танкам. На что получил утвердительный ответ. И даже разъяснение:

— На КВ предполагается установить целый ряд новинок, в частности, бортовой редуктор, индивидуальную торсионную подвеску. Но главное, на нем будет не бензиновый, а довольно мощный дизельный двигатель. И еще: несмотря на то что у машины планируется иметь 100-мм лобовую и 75-мм бортовую бронезащиту, 76-мм пушку и три пулемета, она будет на целых семь тонн легче танка СМК. И гораздо маневреннее.

Признаться, в первый момент мной овладели сомнения. Ведь все известные у нас и за границей 45- и 55-тонные танки имели бронезащиту порядка 20–30 мм. А здесь при этом же весе полагают иметь бронезащиту в 2,5 раза мощнее.

Но, несколько поразмыслив, а главное выслушав обстоятельные объяснения Н. Л. Духова, я понял, что по сравнению с другими танками такого же класса «инициативный» КВ будет значительно компактнее, без громоздких башен, словом, более продуманный, отвечающий требованиям современного боя.

Признаюсь, проект этого весьма интересного, во многом новаторского танка настолько увлек нас, что мы чуть не забыли о своей основной «расследовательской» миссии. Во всяком случае, вместо того чтобы доискиваться причин и конкретных виновников невыполнения постановления правительства об изготовлении танка СМК, начали помогать Котину и Духову в размещении на заводах комплектующих изделий к танку КВ, а затем засели за составление докладной записки секретарю Комитета Обороны, в которой обосновывали необходимость всемерной поддержки их инициативы.

Опять же больше всего по поводу танка КВ поехали на бронеделательный завод. Его директора и главного инженера на месте не застали. Пошли в цехи в сопровождении заводского военпреда.

Везде, где бы мы ни проходили, на глаза попадались огромные слитки, большой толщины бронелисты и другие гигантских размеров металлоизделия.

— Это бронедетали для тяжелого крейсера, это — для линкора, — объяснял попутно военпред.

Да нам и без этих объяснений было уже ясно, что бронеделательный завод был предельно загружен выполнением заказов для Военно-Морского Флота.

Подошел предупрежденный о нашем приезде директор завода Н. С. Казаков. Выслушав просьбу об обеспечении соответствующими бронелистами Ж. Я. Котина и Н. Л. Духова в их работе над танком КВ, заявил:

— Все без остатка производственные мощности нашего завода заняты сейчас изготовлением броневых изделий для кораблей. О заказах для танкистов и речи быть не может.

— Не лучше картина в бронепрокатных цехах и на других бронеделательных заводах нашего наркомата, — заявил присутствующий при разговоре представитель наркомсудпрома.

Такое отношение к производству танковой брони было для нас прямо-таки откровением. Не хотелось верить, что судовая броня вытесняет танковую, потребность в которой с каждым днем возрастает. Но в то же время… Не будут же директор завода и представитель наркомата вводить нас в заблуждение…

«Вернемся в Москву, досконально изучим положение дел с производством танковой брони», — решил я.

Закончив дела на этом заводе, мы с Л. М. Китаевым направились на опытный бронетанковый завод. На тот самый, где несколько лет назад был спроектирован средний танк Т-28.

В просторном опытном цехе нас встретил начальник завода, большой энтузиаст своего дела, военный инженер 1 ранга Н. В. Барыков. Оказывается, с ним уже успел связаться по телефону Н. Л. Духов. Барыков знал о цели нашего приезда, поэтому, не дожидаясь наводящих вопросов, начал вводить в курс заводских дел. Во-первых, подведя нас к почти готовому двухпушечному танку Т-100, доложил, что правительственное задание по проектированию и постройке опытного образца тяжелого танка в основном выполнено. Как и уже виденный нами танк СМК, опытный образец Т-100 будет вооружен 76- и 45-мм пушками и тремя пулеметами. Бронезащита, скорость движения, состав экипажа такие же, как и у СМК, однако весит он на три тонны больше установленной правительством нормы.

В течение оставшегося дня мы самым подробнейшим образом знакомились с этой машиной. После КВ танк Т-100 показался нам слишком громоздким и по ряду показателей значительно уступающим не только ему, но и СМК.

О нашем впечатлении мы, ничего не скрывая, поведали Н. В. Барыкову. Да он и без нас прекрасно знал о преимуществах хотя бы СМК перед его танком. Правда, объяснял это в первую очередь огромными возможностями завода-смежника, где был размещен заказ на СМК, вниманием к нему со стороны наркомата. Ну а у меня, мол, всего лишь база опытного завода, мне многое не под силу…

Здесь Барыков явно скромничал. В лабораториях его завода, на испытательных стендах и в кабинетах конструкторов нас затем ознакомили со многими интересными техническими новинками, смелыми конструкторскими решениями. Так что и его базе было под силу многое.

О выводах нашей проверки мы в первую очередь проинформировали секретаря местного горкома партии, а по возвращении в Москву и начальника Автобронетанкового управления комкора Г. Д. Павлова. Внимательно выслушав их мнения и пожелания по этому вопросу, засели за составление доклада председателю Комитета Обороны.

Вскоре вернулась другая группа сотрудников Комитета Обороны, возглавляемая военным инженером 2 ранга И. X. Рудько, проверявшая там выполнение постановления правительства об изготовлении опытных образцов средних танков. По этому случаю И. А. Сафонов даже собрал совещание, чтобы выработать на нем общее направление доклада Комитету Обороны о положении с производством опытных образцов бронетанковой техники.

Из сообщения военного инженера 2 ранга И. X. Рудько явствовало, что танкостроители одновременно с довольно удачной модернизацией легких колесно-гусеничных машин БТ-7 проделали значительную работу и по созданию двух опытных образцов (колесно-гусеничного и чисто гусеничного) среднего танка — А-20 и Т-32. Он же особо отметил организаторские способности руководителя конструкторского бюро завода инженера М. И. Кошкина, с большой теплотой отозвался о хорошо подобранном заводском коллективе, успешно завершающем, кроме того, многолетнюю работу по созданию танкового дизель-мотора.

Так я снова услышал о талантливейшем танковом конструкторе инженере М. И. Кошкине. Но разве можно было подумать, что судьба вскоре сведет нас? Но это произойдет не ранее осени 1939 года.

Я хорошо помню тот сумрачный осенний день. Тогда по приглашению начальника Главного автобронетанкового управления Красной Армии группа сотрудников Комитета Обороны при Совнаркоме СССР в составе военного инженера 2 ранга И. X. Рудько, майора Л. М. Китаева и меня приехала на испытательный танкодром, где предстояли государственные испытания новых и модернизированных образцов отечественной бронетанковой техники.

Начальник полигона военный инженер 1 ранга Д. И. Ильюхин (кстати, с ним я был знаком, вместе в свое время служили в Подмосковье), поздоровавшись, сообщил, что на испытаниях танков будет присутствовать Народный комиссар обороны СССР маршал К. Е. Ворошилов. Его приезд ожидается с минуты на минуту.

Ожидали мы наркома не одни. У вышки наблюдения, на асфальтированной площадке, тоже собралась группа военных и штатских лиц, среди которых я увидел руководителя научно-исследовательского отдела АБТУ бригадного инженера И. А. Лебедева, известного испытателя танков Е. А. Кульчицкого, уже знакомого по командировкам главного конструктора завода Ж. Я. Котина, начальника опытного танкового завода военного инженера 1 ранга Н. В. Барыкова. Подошел к последнему. Барыков тут же познакомил меня со своим собеседником — главным конструктором завода Михаилом Ильичом Кошкиным.

Нет, эта встреча с прославленным танковым конструктором не была у меня первой. Еще в мае прошлого года я виделся с ним на совещании в Кремле. Но тогда встреча была мимолетной, а сейчас…

Михаил Ильич был крутолоб, с заметной проседью на висках. Лицо усталое, несколько освежаемое мягкой улыбкой да светом добродушных глаз.

Мы разговорились. М. И. Кошкин рассказал, что окончил Коммунистический университет имени Свердлова. Несколько лет был на партийной работе. Затем поступил в Ленинградский политехнический институт, после успешного окончания которого был назначен заместителем главного конструктора, а затем и главным конструктором танкового завода. Принимал непосредственное участие в разработке конструкций ряда новых боевых машин.

Я спросил Михаила Ильича, как он оценивает результаты проведенных в последние дни предварительных полигонных испытаний колесно-гусеничных и чисто гусеничных опытных танков А-20 и Т-32. Неторопливо разминая папиросу, Кошкин ответил:

— Как вам, наверное, известно, мне дороги обе эти машины. Но гусеничный танк Т-32, думается, более полно отвечает требованиям современного боя, более перспективен…

Я не отставал от конструктора, поинтересовавшись теперь, считает ли он достаточными моторесурсы нынешнего танкового дизель-мотора. Михаил Ильич ответил отрицательно, пояснив при этом:

— Увеличение моторесурсов двигателя В-2 до 200 гарантийных часов — одна из самых жгучих проблем заводского коллектива.

И здесь нашу беседу прервала команда «Смирно!». Приехал Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. Сразу было видно, что Нарком обороны не в духе. Рассеянно выслушав рапорт комкора Д. Г. Павлова, он, сухо поздоровавшись с подошедшими военачальниками и представителями промышленности, не задерживаясь направился вместе с А. А. Ждановым, А. И. Микояном и Н. А. Вознесенским к танкодромной вышке.

Итак, маршал и сопровождавшие его лица направились к вышке, а мы — к небольшому зеленому пригорку вблизи нее.

Здесь, осмотревшись, я увидел у опушки леса посыпанную желтым песком площадку, на которой выстроились в линию шесть выкрашенных в коричневый цвет танков. На правом фланге заметно выделялся своими внушительными размерами двухпушечный сухопутный дредноут СМК. Стоящий рядом с ним однобашенный тяжелый танк КВ, макет которого мы в конце прошлого года видели на заводе у Ж. Я. Котина, выглядел едва ли не малышом.

Колесно-гусеничный легкий танк А-20 и очень схожий с ним гусеничный Т-32 отличались необычно компактной и красивой формой. Они стояли рядом с модернизированными машинами пока еще основного танкового парка Красной Армии БТ-7М и Т-26.

В связи с тем, что, как я знал, на высокоманевренных легких танках БТ-7М теперь установлены более мощные двигатели, можно было ожидать, что по ходовым качествам они превзойдут остальные машины, поэтому взгляд то и дело обращался в их сторону.

Послышался голос К. Е. Ворошилова:

— Почему не начинаете?

На командной вышке засуетились. Запестрели разноцветные сигнальные флажки. Танковые экипажи, до этого построенные чуть впереди машин, вмиг заняли свои места. И вот уже глухой рокот моторов и поднявшееся сизобурое облако выхлопного дыма оповестили о готовности танков к движению.

Первым тронулся с места двухбашенный 55-тонный гигант СМК. Неуклюже переваливаясь с боку на бок, он медленно, словно бы нехотя, пошел навстречу искусственным препятствиям… Не без труда справился со рвом, немного задержался на эскарпе и еле вышел из воронки…

— Кажется, первый блин получился комом, — с сожалением сказал мой сосед. Я посмотрел в сторону инженера-конструктора А. С. Ермолаева, при активном участии которого был спроектирован и построен этот тяжелый танк. Он схватился за голову, почти выкрикнул:

— Вот к чему приводит слабая подготовка механика-водителя!

Я перевел взгляд на вышку. Нарком был мрачнее тучи…

Не успел еще СМК закончить преодоление последних препятствий, как на трассу въехал другой опытный танк-КВ. Он сравнительно легко преодолел трудный для СМК ров и, несмотря на свои 47,5 тонны, солидно, без видимых усилий, взял эскарп, воронку, чем вызвал шумное одобрение и даже аплодисменты в группе наблюдающих.

Я снова посмотрел на вышку. Климент Ефремович Ворошилов, поглаживая усы, теперь сдержанно улыбался. Чуть сзади него стоял его сын, военный инженер 3 ранга П. К. Ворошилов, и тоже что-то оживленно и весело говорил комкору Д. Г. Павлову и начальнику полигона.

Да, преимущество танка КВ перед СМК было бесспорным. По всему чувствовалось, что ему уготовано занять почетное место в боевом строю нашей бронетанковой техники.

Находившийся в нашей группе ведущий конструктор и автор технического проекта танка КВ Николай Леонидович Духов, покусывая губы, одобрительно кивал, наблюдая за уверенными действиями своего любимого детища. Потом начал смущенно принимать поздравления от своих коллег и просто присутствующих на испытаниях. Я также поздравил и его, и инженера 2 ранга Ж. Я. Котина с хорошей машиной, пожелал им дальнейших успехов в работе по доводке КВ, этой безусловно прекрасной машины.

Но не успели стихнуть оживленные разговоры, вызванные испытательскими успехами КВ, как на еще более сложную трассу, предназначенную для легких танков, устремился гусеничный танк Т-32.

— Обрати внимание на оригинальный сварной корпус этой 19-тонной машины, — обратился ко мне военный инженер Н. Н. Алымов. — Его 20- и 30-мм бортовые и лобовые бронелисты расположены наклонно, что позволило значительно увеличить противоснарядную стойкость танка. Ведь снаряд, ударившись в броню не под прямым углом, срикошетирует.

— Мало того, его 76-мм длинноствольная пушка с очень высокой начальной скоростью снаряда, равной 662 метрам в секунду, способна пробивать броню всех ныне существующих зарубежных танков! — с гордостью добавил стоящий рядом артиллерист.

— Не спорю, все эти показатели хороши. Но давайте-ка подождем, что покажут ходовые испытания, — ответил я, памятуя о неудаче тяжелого танка СМК.

А Т-32 продолжал идти вперед. Вот он в хорошем темпе и с каким-то даже изяществом преодолел ров, эскарп, контрэскарп и колейный мост. Мне, бывшему в течение ряда лет инструктором по вождению, было хорошо известно, каким мастерством нужно обладать механику-водителю, чтобы, как говорится, без сучка без задоринки преодолеть такие сложные преграды, и какой мощной и маневренной должна быть машина, чтобы выдержать столь высокие нагрузки.

В это время М. И. Кошкин, казалось бы беспечно улыбаясь, разговаривал неподалеку с Н. В. Барыковым. И лишь лихорадочно блестевшие глаза да побледневшие губы выдавали его душевное состояние. Вот Т-32 оставил за кормой последнее препятствие. Казалось бы, испытания успешно завершены. Но что это? Машина вдруг довернула вправо и ходко пошла в сторону довольно крутобокой высотки. Поползла вверх по ее склону…

— Да остановите же его! — не выдержал кто-то из наблюдавших. — Там же подъем более 30 градусов, он может опрокинуться!

Встревоженно смотрю на вышку. Там, на удивление, все спокойно. Комкор Д. Г. Павлов, улыбаясь, о чем-то говорит наркому. Тот согласно покачивает головой. Понимаю, что подъем опытного танка в гору — не самодеятельность механика-водителя, он предусмотрен планом испытания.

Между тем Т-32 уже взобрался на самую вершину высоты.

— Вот это машина! — уже восхищенно вырвалось у моего соседа.

— Да-а, действительно превосходный танк! То, что нам и нужно! — подтвердил другой.

Раздались дружные аплодисменты. А танк-верхолаз круто развернулся и пошел теперь уже вниз по склону. По пути механик-водитель направил машину на довольно толстую сосну и ударом носовой части сбил ее, показывая тем самым способность танка преодолевать лесистые участки местности.

Затем Т-32 плавно вошел в реку. Волны, накатываясь, едва не подобрались к люку механика-водителя. Но танк уже задирает нос и, как ни в чем не бывало, выходит на противоположный берег. Вторично форсировав реку, легко взбирается на песчаный берег и только после этого под общий гул одобрения спешит на свое место на финишной площадке.

Настроение у маршала К. Е. Ворошилова явно исправилось. Он уже смеется, что-то оживленно говорит окружившим его А. А. Жданову, А. И. Микояну и Н. А. Вознесенскому. Затем, вызвав на вышку танковых конструкторов М. И. Кошкина, Н. Л. Духова и Ж. Я. Котина, сердечно благодарит их.

Эти весьма интересные и поучительные испытания завершили колесно-гусеничные танки. Особенно отличился БТ-7М. Ведомый опытным механиком-водителем, он чисто и легко преодолел все преграды. Затем, развив на коротком участке довольно высокую скорость, с крутого берега, как с трамплина, совершил прыжок и приводнился далеко в реке.

Мне, как и многим другим танкистам, понравились высокие ходовые качества модернизированных «бетушек». Однако тем, кто уже побывал в боях, было понятно, что эти машины с легкой противопульной броней и 45-мм пушками не в полной мере отвечают требованиям современного боя. В частности, они не смогут противостоять пушечным танкам и противотанковой артиллерии нашего усиленно готовящегося к войне вероятного противника — фашистской Германии.

Довольный проведенными испытаниями бронетанковой техники, а главное, высокими боевыми качествами опытных образцов танков Т-32 и КВ, Нарком обороны маршал К. Е. Ворошилов объявил благодарность конструкторским коллективам заводов, создавшим эти образцы, и затем уехал. В отличном настроении вслед за ним покинули танкодром комкор Д. Г. Павлов и другие начальники и представители промышленности.

В нашей шестиместной машине поехало сразу восемь человек. Мы взяли с собой Н. В. Барыкова, Н. Н. Алымова и М. И. Кошкина.

— Товарищи! Запомните сегодняшний день, день рождения отечественного уникального танка! — прочувствованно сказал Н. В. Барыков, едва машина выехала за пределы испытательного танкодрома. Его мнение поддержал инженер Н. И. Алымов. Однако добавил:

— Если, конечно, удастся еще больше усилить броне-защиту.

— По-видимому, многое будет зависеть и от того, как дизелистам удастся справиться с трудной задачей увеличения надежности, а следовательно, и значительного увеличения моторесурсов двигателя? — спросил я у М. И. Кошкина.

Подумав, Михаил Ильич ответил:

— Нам грешно жаловаться на результаты сегодняшних испытаний. Однако коллектив завода считает, что танк Т-32 — это всего лишь переходной образец к новому, более современному гусеничному танку. В настоящее время мы напряженно работаем над такой машиной, которая будет иметь уже не 20- и 30-мм, а 45-мм лобовую и 40-мм бортовую броню. Ну а отвечая конкретно на ваш вопрос, скажу, что мы твердо уверены и в том, что в ближайшее время получим значительно улучшенный дизель-мотор.

— Михаил Ильич, а не думаете ли вы по примеру других давать новым образцам танков имена выдающихся советских деятелей? — спросил М. И. Кошкина майор Л. М. Китаев.

— Нет, не думаем. Больше того, по установившейся уже на нашем заводе традиции новые машины будут получать порядковый номер после буквы «Т». Например, следующими за танком Т-32, он же А-32, пойдут танки Т-33 и Т-34,— ответил Кошкин.

Этот наш дорожный разговор со всеми подробностями вспомнился мне поздним мартовским вечером уже 1940 года, когда меня вызвал к себе полковник И. А. Сафонов и объявил:

— Александр Александрович! Приятная новость! Завтра утром идем с тобой на смотр опытных образцов танка Т-34, который организуется здесь, в Кремле! — И тут же озабоченно попросил: — Набросай, пожалуйста, мне памятку о тактико-технических данных этой машины. Заодно присмотрись, соответствуют ли они правительственному заданию.

«Показ танков в Кремле? Это что-то новое, — недоуменно подумал я. Но недоумение тут же сменила радость: — А Михаил-то Ильич… Молодец, сдержал слово, сделал тридцатьчетверку! И, видимо, неплохо сделал, коль в Кремле смотр будет».

Заместитель начальника Главного автобронетанкового управления, которому я в тот же час позвонил, подтвердил, что по распоряжению маршала К. Е. Ворошилова из Харькова своим ходом прибыли две тридцатьчетверки для показа правительству. Да, они уже в Москве и после небольшого ремонта этой же ночью будут переведены в Кремль.

Уточнив у Б. М. Коробкова тактико-техническую характеристику прибывших машин, я подготовил И. А. Сафонову короткую памятную записку, в которой указал, что в соответствии с решением Комитета Обороны конструкторским бюро М. И. Кошкина разработан и заводом изготовлен опытный образец среднего гусеничного танка Т-34. Вес его — 26 тонн. Вооружение — 76-мм пушка Грабина и два пулемета Дегтярева. Бронезащита — 45 мм. Дизель-мотор мощностью 500 л. с. позволяет машине развивать максимальную скорость 55 километров в час. Запас хода по горючему — 300 километров. Экипаж — 4 человека. Танк радиофицирован.

Итак, завтра я вновь встречусь с Михаилом Ильичом…

На следующее утро, отложив в сторону все срочные и сверхсрочные дела, я вместе с И. А. Сафоновым поспешил к месту назначенного смотра. Выйдя из широких металлических ворот, отделяющих правительственные здания от неслужебной территории, мы зашагали по брусчатке Ивановской площади.

Был обычный трудовой день, поэтому широкая площадь была почти пустынна. И лишь вблизи здания бывшего сената стояли две темно-зеленые машины знакомой обтекаемой формы, около которых выстроились танковые экипажи в черных кожаных костюмах да поодаль, на тротуаре, расположились две небольшие группы военных и штатских.

Полковник И. А. Сафонов направился к группе военных, а я, подойдя к углу сенатского здания, откуда хорошо просматривалась вся площадь, присоединился к дежурному сотруднику кремлевской комендатуры.

Вскоре послышался возглас:

— Идут!

И действительно, со стороны Троицких ворот приближалась группа, в центре которой, несколько выдвинувшись вперед, шли И. В. Сталин, М. И. Калинин и К, Е. Ворошилов. О чем-то переговариваясь, они пересекли площадь и направились прямо к танкам.

После рапорта старшего из военных Сталин и сопровождающие его лица подошли к ближайшему танку. Объяснения начали давать М. И. Кошкин и военный инженер 3 ранга П. К. Ворошилов. Затем завязался оживленный разговор. Находясь на удалении, я, естественно, не мог слышать, о чем спрашивали члены правительства поясняющих, но видел, как К. Е. Ворошилов вскоре поднялся на машину, а В. М. Малышев влез даже внутрь танка.

Несколько позднее полковник И. А. Сафонов рассказал мне, что руководители партии и правительства проявили огромный интерес к новой машине, со знанием дела и дотошно расспрашивали конструктора и П. К. Ворошилова о ее тактико-технических данных, высказав при этом ряд существенных замечаний и предложений.

Но вот осмотр закончился, и все его участники, по-прежнему оживленно беседуя, вслед за Сталиным отошли от тридцатьчетверок. Тотчас последовала короткая команда, и танковые экипажи быстро заняли свои места в машинах.

Почти одновременно завизжали электростартеры, и через мгновение дизельные двигатели заработали, извергая из выхлопных патрубков сизые облака едкого дыма. Затем тридцатьчетверки, ведомые опытными испытателями механиками-водителями Николаем Носиком и Василием Дюкановым, набирая скорость, двинулись в противоположные стороны. Один — к Спасским, а другой — к Троицким воротам. По, не доезжая до ворот, они почти одновременно развернулись на 180 градусов и понеслись навстречу друг другу, высекая траками искры из брусчатки…

Глядя на уверенные и согласованные действия экипажей тридцатьчетверок, я вспомнил о том впечатлении, которое произвели на присутствующих военных и инженеров испытания еще опытного танка Т-32. Да, тогда велись жаркие споры, какой из танков все-таки лучше — БТ-7М или же Т-32. И даже авторитетная комиссия не смогла тогда принять единого решения, какой из них рекомендовать к массовому производству. И вот теперь… Сейчас перед нами — современный средний танк противоснарядного бронирования! Передовое и разумное все-таки пробило себе дорогу!

Тем временем, проделав по площади несколько кругов с разворотами в разные стороны, Т-34 по команде остановились на своих прежних местах. Мне были видны довольные, улыбающиеся лица государственных деятелей. Значит, показ произвел на них самое благоприятное впечатление.

Когда все разошлись, я подошел к М. И. Кошкину, поздравил его с успехом, поинтересовался планами на будущее. Тоже довольный результатами показа, он тем не менее поделился со мной своими дорожными мытарствами при перегоне машин из Харькова в Москву, высказал намерение продолжать улучшение в общем-то и без того прекрасной машины.

Вечером полковника И. А. Сафонова вызвал к себе Н. А. Вознесенский и дал указание подготовить справку-доклад о выполнении танковыми заводами задания правительства по производству модернизированных машин БТ-7М и о производственных возможностях в налаживании массового выпуска танков Т-34. Из этого я еще раз сделал для себя вывод, что тридцатьчетверка членам Политбюро понравилась и они решили, не дожидаясь окончательной конструктивной и производственной доработки этой машины, форсировать развертывание ее массового производства.

А танки Т-34 тем временем отправились своим ходом на испытательный полигон, где их вновь подвергли всестороннему стендовому, ходовому и другому контролю. И они его блестяще выдержали!

Следует сказать, что танковый, корпус с наклонными бронелистами стал объектом особого внимания артиллерийских специалистов. Он выдержал многократный обстрел снарядами 45-мм противотанковой пушки. Отличными оказались на танке и 76-мм пушка с начальной скоростью снаряда 662 м/с и пулеметы. Однако танковый дизель-мотор В-2, производство которого еще только налаживалось, а также ряд деталей трансмиссии, ходовой части и некоторые приборы оказались не совсем надежными в работе и нуждались в дальнейшей конструктивной и технологической доработке.

А тут — новая беда. В момент самой напряженнейшей работы над организацией серийного производства танков Т-34 умирает один из талантливейших создателей этой машины Михаил Ильич Кошкин и руководство конструкторским бюро переходит к ближайшему его помощнику — А. А. Морозову. А это, куда ни кинь, — опять задержка. Ведь новому руководителю, пусть и не пришедшему со стороны, нужно было время для становления.

Обстановка же была такова, что требовались темпы и еще раз темпы. Война подступила к самым нашим западным границам, война брони и моторов. Поэтому далеко не случайно ЦК ВКПб) и СНК СССР даже приняли специальное решение «О производстве танков Т-34 в 1940 году». Оно обязывало советских танкостроителей изготовить и поставить до конца года Красной Армии 600 тридцатьчетверок.

Конечно, в условиях развернувшегося в это время формирования новых танковых и механизированных частей и соединений 600 танков Т-34 немного. Однако и это количество превосходнейших боевых машин могло позволить начать переподготовку танкистов в приграничных округах и в учебных частях. А вместе с тем в условиях эксплуатации еще раз проверить их боевые и технические качества.

В эти дни и месяцы я не раз бывал в командировках на различных заводах. И воочию убеждался, в каких тяжелейших условиях танкостроители проводили сложную перестройку производства. Не прекращая выпуска модернизированных колесно-гусеничных боевых машин БТ-7М, они одновременно налаживали и массовое производство более сложных, принципиально новых средних гусеничных танков Т-34.

Должен сказать, что, учитывая надвигающуюся военную опасность, ЦК ВКП(б) и Советское правительство вскоре приняли очередное постановление о развертывании производства танков Т-34 и КВ и на других заводах. Причем к выполнению этого задания правительства привлекались не только в какой-то мере близкие танковым хотя бы по производственной базе тракторные заводы, но даже некоторые судостроительные, машиностроительные и другие.

С сентября 1940 года в войска начали поступать первые серийные тридцатьчетверки.

Нет смысла скрывать, что вначале из воинских частей о первых танках Т-34 приходили самые противоречивые отзывы. Одни командиры хвалили их за лучшую, чем у средних танков Т-28, маневренность, бронезащиту и вооружение; другие же нещадно ругали за ряд серьезных недоделок и требовали прекращения их поставок в войска. Дошло до того, что даже руководство Главного автобронетанкового управления обратилось в Комитет Обороны с просьбой временно приостановить производство Т-34 до их окончательной конструктивной и технологической доработки, а пока продолжать наращивать выпуск модернизированных легких танков БТ-7М, хорошо зарекомендовавших себя в боях против японских самураев и освоенных войсками.

Но Центральный Комитет партии и Советское правительство решили одновременно с производством легких танков БТ-7М оставить хотя бы одному из заводов заказ на серийное производство Т-34. Естественно, при условии, что будет происходить коренное улучшение их агрегатов и узлов, других параметров характеристики.

И самоотверженность советских танкостроителей, инженерно-технического персонала вскоре стала приносить свои плоды. Боевые качества тридцатьчетверок с каждым днем все больше улучшались. В этом я смог убедиться лично, побывав в начале 1941 года на испытательном полигоне, где проводились сравнительные испытания танков Т-34 декабрьского выпуска с теми машинами, которые поступили в войска в сентябре 1940 года. Декабрьские, конечно же, выгодно отличались от сентябрьских.

В середине января 1941 года меня вызвал к себе К. Е. Ворошилов. Придя в приемную маршала несколько раньше назначенного срока, я встретил там командира 1-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта П. Л. Романенко, с которым в свое время служил в Подмосковье, а затем воевал в Испании. Прокопию Лонгвиновичу было лет сорок, новенькая генеральская форма с боевыми орденами плотно облегала его уже начинающую полнеть фигуру.

Увидев меня, он радостно воскликнул, встал, крепко пожал руку, обнял. Мы тут же разговорились о происходящем в Красной Армии формировании крупных механизированных соединений, о перевооружении сухопутных войск новой боевой техникой. Затем П. Л. Романенко спросил, какого я, как инженер, мнения о танках Т-34, которые недавно поступили и в части его корпуса. Я ответил, что эти машины наряду с тяжелыми танками КВ значительно превосходят все известные мне зарубежные и отечественные образцы. У них мощное вооружение, прекрасная броневая защита, надежная силовая установка. Они маневренны, имеют большой боекомплект и запас хода. Однако, добавил я, по моему мнению, отдельные механизмы и приборы у этих перспективных танков отработаны еще не до конца. Потребуется определенное время, чтобы заводы полностью освоили технологию массового производства тридцатьчетверок.

Полковник Л. А. Щербаков, тоже в недавнем прошлом мой сослуживец, а теперь командир для поручений у маршала К. Е. Ворошилова, согласился с моей оценкой новой машины. И от себя добавил:

— К сожалению, большая загрузка заводов тяжелого машиностроения военно-морскими заказами, производством боеприпасов, а также выпуском чисто своей, гражданской продукции, нехватка нужных марок сталей не позволяет в настоящее время значительно увеличить производство новых боевых машин. Однако мне известно, что за вторую половину прошлого года войска уже получили более сотни тридцатьчетверок и до двухсот пятидесяти танков КВ.

— Но это же капля в море! — воскликнул генерал П. Л. Романенко. — Ведь для тога, чтобы укомплектовать средними танками хотя бы один мой мехкорпус, потребуется в несколько раз больше таких машин. А в Красной Армии, как известно, сейчас не один, а девять мехкорпусов!

И, словно продолжая с кем-то давний спор, Прокопий Лонгвинович начал горячо доказывать необходимость уже теперь приступить к формированию нескольких мощных советских оперативных объединений, укомплектовав их тридцатьчетверками и КВ, а также лучшими из легких танков… Обратить свой взор и на подготовку авиадесантных войск…

Мы с полковником Л. А. Щербаковым знали, что генерал П. Л. Романенко принимал участие в созванном недавно по указанию ЦК партии совещании высшего командного состава РККА и в военной игре после него. Поэтому попросили хотя бы вкратце поведать нам, что говорилось на совещании, в частности, о танковых и механизированных войсках, о роли танков в современной войне.

Прокопий Лонгвинович вздохнул и как бы нехотя сказал, что совещание было довольно полезным, что ему лично очень понравились выступления генерала Д. Г. Павлова и начальника Главного автобронетанкового управления генерала Я. Н. Федоренко. Кстати, пояснил он, последний и предложил перераспределить средства, отпущенные на оборону, для того, чтобы, не теряя времени, резко увеличить производство танков Т-34 и КВ.

— Но ни предложение Федоренко, ни мое выступление также с предложением создать ударные армии из трех-четырех мехкорпусов, двух-трех авиакорпусов, нескольких авиадесантных дивизий и ряда артполков никем поддержано не было, — разочарованно продолжил он.

На этом наша беседа прервалась, так как из кабинета К. Е. Ворошилова стали выходить участники закончившегося совещания и П. Л. Романенко нужно было идти к маршалу.

А я, проводив взглядом плотную фигуру Прокопия Лонгвиновича, остался в приемной, ожидая своей очереди попасть к К. Е. Ворошилову. И еще долго мы с Л. А. Щербаковым обсуждали суть только что узнанных предложений Я. Н. Федоренко и П. Л. Романенко. Нам они представлялись разумными. Особенно вот в такой, как сейчас, сложной международной обстановке. А на таком высоком совещании их, гляди, не поддержали. Почему? Неужели в высоких сферах не верят в возможность войны с фашистской Германией?

Занятый этими мыслями, я не сразу расслышал, что меня приглашают к маршалу. Значит, генерал П. Л. Романенко уже вышел…

Наша беседа с Климентом Ефремовичем была недолгой. Он просто расспросил меня о том, как наша электропромышленность выполняет военные заказы и какими возможностями она располагает, чтобы значительно увеличить выпуск авиационной, танковой и военно-морской электроаппаратуры. Я доложил. Маршал о чем-то подумал, а затем дал задание в течение недели подготовить для доклада правительству предложение о значительном увеличении производства радиотелефонной и электротехнической аппаратуры и передачи в этих целях наркомату электропромышленности нескольких заводов из местной промышленности.

Выходя из кабинета К. Е. Ворошилова, я с удовлетворением подумал, что высшее руководство партии, страны и армии видит надвигающуюся с Запада военную опасность. И принимает с этой целью соответствующие меры.

Глава вторая ИДЕТ ВОЙНА НАРОДНАЯ

Предъявив пропуск стоявшим у подъезда часовым, я вышел из здания Центрального Комитета ВКП(б) на площадь. Пройдя немного, не выдержал, вновь достал из нагрудного кармана гимнастерки только что выданный мне мандат, прочитал: «Выдан сей мандат тов. ВЕТРОВУ А. А. в том, что он является уполномоченным Государственного Комитета Обороны по Сталинградскому тракторному заводу наркомсредмаша по производству Т-34.

На тов. ВЕТРОВА А. А. возлагается обязанность немедля обеспечить перевыполнение программы по выпуску Т-34 для нужд фронта.

Все партийные, советские и хозяйственные организации должны содействовать тов. ВЕТРОВУ А. А. в выполнении возложенного на него поручения».

И под текстом — подпись: «Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин».

Итак, я — уполномоченный Государственного Комитета Обороны по Сталинградскому тракторному заводу. Назначен сегодня, 24 июля 1941 года.

А до этого мне пришлось проработать заместителем народного комиссара электропромышленности СССР по оборонным вопросам, затем по заданию правительства в качестве уполномоченного Совета по эвакуации заниматься спешным вывозом промышленного оборудования и других материальных ценностей из фронтового Смоленска.

Да, уже тридцать третий день идет война. А мне вот придется отправляться не на запад, в ее огонь, а на восток, на Волгу. Обидно, но ничего не поделаешь. Приказ есть приказ…

Отправив семью в Горький, я, не мешкая, на автомашине двинулся к месту назначения. Дорога предстояла долгая.

Из тех сведений, что удалось добыть в наркомате среднего машиностроения СССР, я примерно представлял, что дела с освоением производства танков на Сталинградском тракторном заводе обстоят далеко не блестяще. Завод успел выпустить всего лишь несколько тридцатьчетверок, собранных главным образом из агрегатов и деталей, присланных с Харьковского завода. Производство же собственных основных танковых узлов, агрегатов и деталей там еще не налажено. А ведь после решения Комитета Обороны при СНК СССР о развертывании на СТЗ производства танков прошло немало времени.

И еще. Несмотря на все попытки, мне перед отъездом не удалось выяснить, кто же должен будет поставлять танковому производству в Сталинграде броневые корпуса и бронебашни. Ведь ижорский и мариупольский бронепрокатные станы, единственные производители бронелистов для танков противоснарядного бронирования, оказались в районах военных действий и сейчас спешно перебазируются на восток страны. В подобном же положении находятся и многие предприятия металлургической, электротехнической, машиностроительной, химической и других отраслей промышленности, ранее также поставлявшие комплектующие детали и приборы для танкового производства. Удалось ли руководству СТЗ найти соответствующих поставщиков? Или этим придется заниматься мне по приезде?

Через сутки дорожных мытарств наша обрызганная грязью, с помятыми крыльями автомашина остановилась с пустым бензобаком на площади Павших борцов, чуть-чуть не дотянув до здания Сталинградского обкома партии.

А направлялись мы к обкому не случайно. Ведь прежде чем приступить к исполнению своих новых обязанностей, мне нужно было представиться местному партийному руководству, узнать его мнение о положении дел на заводе, заручиться поддержкой на будущее.

Первый секретарь Сталинградского обкома партии А. С. Чуянов познакомил меня с секретарем обкома по промышленности И. И. Бондарем и руководителем партийной организации тракторного завода А. М. Шапошниковым. Мы разговорились. По довольно осторожным высказываниям моих собеседников нетрудно было понять, что организационные неувязки и определенные упущения в деятельности руководства СТЗ усугубляются и крайне плохим техническим обеспечением со стороны поставщиков.

Словом, услышанное в обкоме партии еще больше озадачило меня. А ведь только два дня тому назад работники Управления танковой промышленности наркомсредмаша говорили мне, что Сталинградский тракторный завод на первое время обеспечен всем необходимым и, дескать, лишь неповоротливость заводского руководства не позволяет полностью использовать имеющиеся возможности по нарастающему выпуску танков. На самом же деле картина несколько иная.

После ознакомительной беседы в обкоме вместе с А. М. Шапошниковым едем на завод. Солнце палит нещадно. По узкой, местами булыжной дороге, соединяющей благоустроенный центр с заводскими районами города, поднимая клубы пыли, суетливо снуют автомашины, телеги, тракторы с прицепами, груженными металлом, станками, строительными материалами и всякой другой всячиной.

Высоченные трубы металлургического «Красного Октября», «Баррикад» и других предприятий, расположенных вдоль долгого пути, дымят вовсю. Паровозные, автомобильные гудки, лязг вагонов, гул паровых молотов, дробь пневматических молотков сопровождают нас до самого СТЗ.

— Одиннадцать лет назад был построен этот гигант отечественного тракторостроения! — с гордостью говорит мой спутник, сам активный участник всенародной стройки СТЗ, кивая в сторону завода. И после короткой паузы добавляет: — Да уж, поработали… Некогда провинциальный Царицын за годы пятилеток превратили в крупнейший промышленный центр с полумиллионным населением. Здесь, считайте, строились речные суда, современные тракторы, шел высококачественный прокат, литье, продукция химической и других отраслей промышленности. И еще бы понастроили, но — война…

Я мысленно согласился с А. М. Шапошниковым. Много, очень много планов поломала война!

По приезде, не застав директора завода Л. С. Дулькина в его кабинете, мы с главным инженером А. Н. Демяновичем направились в танковые цеха. По дороге завернули в механический цех тракторного отдела.

Здесь — полный порядок. Выстроившиеся в линии токарные, фрезерные, строгальные, шлифовальные и другие станки работают с предельной нагрузкой. В проходах — груды поковок, полуфабрикатов и готовых тракторных деталей.

Направляемся теперь в танкосборочный цех. Здесь уже иная картина. В огромном, с хорошее футбольное поле, светлом цехе разместились примерно десятка три в разной готовности танковых корпусов. Около них копошатся маленькие группки монтажников, электросварщиков, работников из отдела технического контроля…

На мой вопрос, почему в цеху так мало работающих, уж не обеденный ли сейчас перерыв, начальник танкосборочного цеха Г. И. Вехов ответил:

— Нет, не перерыв. Просто мы все еще находимся в процессе организации. Не хватает квалифицированных электриков, слесарей-монтажников, оружейников. Многие рабочие призваны в армию, другие ушли на фронт добровольцами. Кроме того, из-за нерегулярного обеспечения многими позициями комплектующего оборудования со стороны поставщиков цех вообще работает с перебоями. В частности, отсутствуют подшипники, резинотехнические изделия, а также приборы электрооборудования.

— По вине начальника механического цеха задерживается подача ряда шестерен, нормалей и других деталей. Полученные же из Харькова комплекты танковых агрегатов и деталей ушли на сборку первых машин, создать нужный задел мы еще не успели, — добавил заместитель начальника цеха инженер Я. Л. Берлинер.

Примерно такие же доводы привел и директор завода Л. С. Дулькин, когда мы встретились с ним, чтобы разобраться в причинах невыполнения месячного плана выпуска танков. Не скрывая своего огорчения от строгого выговора, только что полученного им от наркома, он сетовал на перегрузку завода неплановыми заказами, на необеспеченность фондами на металл и другие материалы.

— А если бы завод своевременно получил запланированные металлорежущие станки, комплектующее танковое оборудование, приборы и материалы, то месячный план по выпуску тридцатьчетверок мы, конечно же, выполнили бы, — заявил он.

Все это верно. Но… Требовалось тщательно разобраться во всем самому.

В течение нескольких дней я кропотливо изучал положение в танковых цехах, беседовал с мастерами М. Л. Сафоновым и И. В. Пастуховым, другими старыми рабочими завода, инженерами, прислушивался к критическим выступлениям заводчан на партийных и профсоюзных собраниях. И пришел к выводу, что директор завода и его помощники были в общем-то правы, говоря о недостаточном материально-техническом обеспечении танкового производства и о нехватке целого ряда станков и другого оборудования. Но вместе с тем мне стало известно, что перегруженные многочисленными срочными и весьма срочными правительственными, наркоматовскими заданиями, руководители СТЗ, мягко выражаясь, не уделили должного внимания развертыванию танкового производства. А это привело к тому, что, приступив наконец к серийному выпуску весьма сложных и трудоемких тридцатьчетверок, руководство завода растерялось, не смогло сразу войти в нужный ритм. Короче говоря, вызванный потребностью фронта план производства новых танков оказался необеспеченным.

Но при этом хорошо известно, что судьба такой сложной машины, какой являлась тридцатьчетверка, решается не только в цехах выпускающего ее завода. Она во многом зависит и от того, как там, где изготовляется прокат и литье, делаются бронекорпуса и башни, артиллерийско-стрелковое вооружение, производится сложная радио- и электроаппаратура, резинотехнические изделия и подшипники, люди справляются со своим заданием. То есть многое зависит от поставщиков. И вот здесь…

Да, сроки поставок комплектующих изделий, отклонение этих изделий от стандартов то и дело нарушали производственный ритм сталинградцев, приводили к браку, штурмовщине, а в итоге — к срыву плана выпуска танков. Поэтому, имея первостепенной задачей мобилизацию внутризаводских резервов на выполнение и даже перевыполнение напряженного плана выпуска тридцатьчетверок, я все же решил сначала наладить связи СТЗ с поставщиками и заводами-смежниками.

Пользуясь положением не только уполномоченного Государственного Комитета Обороны, но и установившимися еще в мою бытность на должности заместителя наркома электропромышленности СССР связями, я начал с того, что направил ряду директоров заводов этого наркомата телеграммы и шифровки с требованием срочно, самолетами, отгрузить Сталинградскому тракторному заводу радио- и электротехническое оборудование, кабель и аккумуляторы к танкам. Одновременно написал письма и дал телеграммы руководителям ряда союзных наркоматов, а также директорам заводов-смежников, в которых также высказал просьбу как можно скорее выделить для СТЗ запланированное оборудование, металлы, инструменты и комплектующие изделия для танков.

Все эти письменные и телефонные просьбы, подчас даже, что греха таить, и угрозы пожаловаться куда следует, дали положительные результаты: танкосборочные работы несколько оживились, а на заводских складах образовался определенный задел приборов танкового электрооборудования, вооружения и некоторых других изделий.

Но одновременно с выполнением функций эдакого «толкача» по снабжению мне, естественно, пришлось вплотную заняться и вопросами упорядочения внутризаводского планирования, налаживанием межцеховой кооперации. Ведь оказалось, что слабая обеспеченность деталями агрегатных цехов, а также нередкие простои в сборочном цехе происходили не только из-за непоставки комплектующих изделий с других заводов. Они случались и по вине недавно созданного при танковом отделе механического цеха, а также литейки. Здесь в результате нечеткого производственного планирования, слабой оперативности заводских снабженцев, своевременно не обеспечивающих механический цех нужными инструментами и специальными сталями, возникали заторы.

Немало вечеров потратили мы с молодым и энергичным начальником механического цеха Лаврентием Емельяновичем Макоедом, секретарем цеховой парторганизации и технологом, на то, чтобы найти способ как-то «расшить» узкие места, обеспечить танкосборочный цех нижними погонами башен, шестернями бортовой передачи, нормалями и многими другими деталями. Ломали голову над тем, как лучше расставить поступавшие металлорежущие станки, организовать скоростное обучение молодых станочников ликвидировать большой брак и тому подобное.

И здесь тоже наши усилия не пропали даром. Механический цех вскоре почти совсем перестало лихорадить. Лучше заработала и литейка.

Постепенно работа во всех звеньях сложного танкового производства начала налаживаться, выпуск тридцатьчетверок увеличился. Но вскоре грянул гром. Успокоенные фактом увеличения выпуска танков для фронта, мы и не заметили, как подошел к концу небольшой запас бронекорпусов и башен, в свое время полученных нами из Харькова и Мариуполя, а поступление новых с других заводов задержалось.

Необходимо было принимать срочные меры уже на месте, так как рассчитывать на получение бронедеталей с мариупольского и харьковского заводов не приходилось ввиду, как уже говорилось выше, перебазирования их оборудования в восточные районы страны.

Выручило нас решение Государственного Комитета Обороны, согласно которому местная судоверфь совместно с временно передислоцированным на ее территорию корпусным производством одного из заводов были обязаны в кратчайший срок организовать производство бронекорпусов и башен танков Т-34 для СТЗ.

Но прошло время, а нам было поставлено всего лишь восемь бронекорпусов. Я решил съездить к нашему новому поставщику, чтобы на месте выяснить перспективы получения бронедеталей для выполнения плана следующего месяца. Взял с собой Л. С. Дулькина и А. Н. Демяновича.

Приветливо встретивший нас директор объединенного с судоверфью завода-поставщика сразу же объяснил, что задержка с поставкой СТЗ бронекорпусов и башен носит временный характер, что утвержденный наркомами судостроения и среднего машиностроения график выпуска танковых корпусов будет в скором времени выполнен, а образовавшаяся задолженность погашена.

— Через два дня отправляю в ваш адрес еще семь бронекорпусов и пять башен, — пообещал он директору СТЗ Л. С. Дулькину.

И все-таки мы возвращались к себе с тяжелым сердцем. Оно и понятно: ведь семь бронекорпусов с пятью башнями погоды не сделают. Выходит, что августовский план выпуска тридцатьчетверок по-прежнему находится под угрозой срыва. Нужно было предпринимать что-то более радикальное.

Посоветовавшись с товарищами из обкома партии, я в ту же ночь послал телеграмму секретарю Центрального Комитета партии о неподготовленности прикрепленного к нам завода-поставщика к массовому выпуску танковых бронекорпусов и об угрозе невыполнения плана поставки танков фронту в текущем месяце. Просил ГКО обязать наркомсудпром СССР направить на судоверфь и корпусное производство своих ответственных работников для оказания срочной помощи. Заодно попросил для выполнения задания правительства срочно отгрузить в адрес СТЗ хотя бы пятьдесят комплектов бронекорпусов с других заводов.

Не прошло и суток, как из Москвы был получен ответ, в котором сообщалось о выделении Сталинградскому тракторному заводу тридцати комплектов бронекорпусов и о том, что наркомсудпрому СССР даны строгие указания по оказанию помощи нашему заводу-поставщику.

После этого мы еще несколько раз ездили к своим соседям на судоверфь, привезли им двух специалистов по термической обработке металлов, трех электросварщиков, несколько электросварочных аппаратов и нужные к ним электроды. Словом, помогли им, чем могли.

А вскоре туда же приехал заместитель наркома судостроительной промышленности СССР И. П. Разин с группой специалистов. Проработали они там целую неделю, заметно поправив производственные дела нашего поставщика.

В начале сентября ко мне в кабинет вошел среднего роста полковник, командир формирующегося в Сталинграде войскового соединения, личный состав которого принимал участие в работах по сборке танков.

— Товарищ уполномоченный Государственного Комитета Обороны! — строго официально обратился он ко мне. Я встал со стула, приветствуя его и вошедших вслед за ним военных. — Докладывает командир 4-й танковой бригады полковник Катуков. Прошу вашего содействия в ускорении сборки и передаче выделенных моей бригаде оставшихся пятнадцати тридцатьчетверок, а также в получении дополнительного количества ходовых запасных частей к ним. — И, снизив голос, уже неофициально, закончил: — Понимаете, дела на фронте не позволяют нам здесь долго задерживаться…

По худому и обветренному лицу, воспаленным глазам, да и по видавшей виды полинявшей грубошерстной гимнастерке можно было заключить, что полковник недавно с передовой. Такое же впечатление оставляли и пришедшие с ним танкисты. На двух из них белели повязки, а один опирался на палку.

Пока мои гости усаживались, кто на большой диван, а кто на стулья, я по телефону пригласил к себе военпреда и начальника танкосборочного цеха Г. И. Вехова. Вместе с ними и полковником М. Е. Катуковым мы набросали примерный график ускоренной сборки танков с привлечением, естественно, технического состава и механиков-водителей из 4-й танковой бригады.

Покончив с графиком, я попросил командира бригады и его товарищей рассказать о боях, в которых им пришлось участвовать, о том, как проявили себя в них наши новые танки. Оказалось, что большинство присутствующих воевали на ВТ и Т-26, однако нашлись и такие, кто испробовал в боях тридцатьчетверки.

В завязавшейся непринужденной беседе мои гости в общем-то одобрительно отозвались о высокой маневренности, надежной бронезащите и о мощном вооружении танков Т-34. Однако с их стороны были и отдельные нарекания. Так, один из них, П. Г. Динер, полистав свой блокнот, сказал:

— К великому сожалению, на некоторых тридцатьчетверках быстро выходят из строя шестерни коробок передач, к тому же мал запас моторесурсов…

— А я не раз слышал от механиков-водителей жалобы на преждевременный выход из строя электростартеров и ряда контрольных приборов, — добавил старший батальонный комиссар И. Г. Деревянкин.

— Особенно неблагополучно обстоят дела с танковыми траками и пальцами. Очень уж они хрупки, «летят» самым бессовестным образом, — с огорчением сказал лейтенант Константин Самохин.

— Под Ельней в мою тридцатьчетверку угодил фашистский снаряд, — вмешался в разговор четвертый танкист, фамилии которого я не расслышал. — Броню-то он не пробил, но… Меня и башнера буквально посекло отскочившими от внутренних сварочных швов осколками окалины.

Лицо этого танкиста и в самом деле было испещрено будто бы оспинками.

— Надо нашим корпусникам лучше очищать внутренние сварочные швы. — Это замечание начальник танкосборочного цеха тут же записал.

Вполне понятно, что эти и многие другие ранее слышанные критические замечания фронтовиков в адрес танкостроителей серьезно обеспокоили нас. Поэтому, собрав руководителей подразделений и партийных активистов завода, я попросил полковника М. Е. Катукова и его помощников выступить перед ними, рассказать, как проявляет себя в боях выпускаемая нами техника.

Наши заводские товарищи тоже очень близко приняли к сердцу замечания и пожелания фронтовиков, сами с глубоким знанием дела и заинтересованностью вскрыли целый ряд недостатков в организации производства, фактов нарушения установленной технологии.

Словом, встреча с фронтовиками-танкистами вылилась в деловое обсуждение вопросов о повышении качества боевой техники, производительности труда и производственной дисциплины в оборонных цехах.

Следует сказать, что сталинградские танкостроители хорошо понимали свою особую ответственность перед Родиной. Ведь в этот период Сталинградский тракторный завод оставался едва ли не единственным в стране заводом такого типа, не стронутым еще войной с места, имевшим стационарную базу, годную для производства средних танков Т-34. Однако и здесь весьма сложное танковое производство налаживалось не без трудностей. Военное время подчас не позволяло в полной мере предусмотреть все технологические особенности, способные исключить какие бы то ни было отклонения от утвержденных тактико-технических требований к новой машине.

Спустя несколько дней после разговора с М. Е. Катуковым я, желая лично удостовериться в доброкачественности выпускаемой заводом продукции, решил сесть за рычаги только что принятой военпредом тридцатьчетверки, предназначенной для передачи в 4-ю танковую бригаду. Вместе с военпредом выехал на испытательную трассу.

Стояла пасмурная, слякотная погода. Разбрызгивая гусеницами вязкую дорожную грязь, послушная машина, урча пятисотсильным мотором, ходко шла по разбитой еще раньше танками трассе. Вести легкоуправляемую, несмотря на свой почти тридцатитонный вес, машину доставляло большое удовольствие. На прямых участках она развивала пятидесятикилометровую скорость. Двигатель «дышал» ритмично, тянул превосходно. Контрольные приборы показывали нормальное давление и безотказное функционирование всех систем.

В течение всего пятидесятикилометрового пути тридцатьчетверка, то ускоряя, то замедляя свой бег, действовала безотказно. Но по возвращении в цех я вместе с контрольными мастерами начал тщательно осматривать основные узлы и механизмы танка. И обнаружил несколько потрескавшихся гусеничных траков и поломанных пальцев к ним.

Устранить также обнаруженное незначительное подтекание масла не представляло особого труда. Но вот преждевременный выход из строя гусеничных траков… Это был недопустимый, снижающий боевую способность танка дефект. Следовало со всей тщательностью разобраться, в чем же его причина, почему так слаба танковая «обувь». Не нарушается ли технология изготовления траков?

Углубленный лабораторный анализ показал, что литейным цехом действительно допускались некоторые отклонения от утвержденной технологии. И исходили они не от нерадивости людей, а были вызваны перебоями в снабжении завода ферромарганцем, без чего невозможно получить сталь, из которой должны были отливаться танковые траки. А разного рода опыты с целью найти достойный заменитель ферромарганца приводили вот к таким плачевным результатам…

Но вскоре стало работать еще труднее. Сначала увеличились перебои со снабжением литейного производства соответствующими металлами и химикатами. Затем прекратилось поступление танковой топливной аппаратуры, многих резинотехнических изделий, некоторых видов электроаппаратуры и многого другого, ранее получаемого от предприятий-смежников.

И вот, не находя другого выхода, коллектив завода стал налаживать у себя производство весьма сложных дизель-моторов В-2, генераторов, стартеров, топливной аппаратуры, радиаторов, инструментов. Пришлось пойти даже на известное сокращение производства тракторов и некоторых других видов гражданской продукции. Фронту требовались танки…

В один из последних сентябрьских дней, уже под вечер, на довольно обширной площадке у танкосборочного цеха вытянулась колонна пахнувших свежей краской ладных тридцатьчетверок. Здесь же, у покрытого малиновой скатертью стола, собрались военные, свободные от вечерней смены рабочие, прибывшая на завод делегация от ближайших к городу колхозов и совхозов.

Митинг, посвященный передаче воинам боевой техники, открыл старый кадровый рабочий завода И. П. Иванов. Откашлявшись в кулак, он не по годам зычным голосом сказал:

— Дорогие танкисты, сыновья мои! Не на парад и не на военные учения, а на жестокий бой с врагом провожаем мы вас. Вручаем вот эти грозные машины, а вместе с ними и наказ как можно крепче бить фашиста, не давать ему двигаться вперед, топтать и жечь огнем нашу священную землю, измываться над женами и детишками нашими! Помните: лучше умереть героем, чем жить трусом! — Здесь И. П. Иванов сделал небольшую паузу. А затем, уже тише, продолжил: — Ну а мы, остающиеся здесь, заверяем, что с каждым днем будем все больше увеличивать поставку фронту танков! Вместо ушедших на фронт к станкам и мартенам придут их жены и матери, а то и такие, как я, пенсионеры. Справимся! Только уж и вы не подведите…

После И. П. Иванова слово взяла колхозница Е. Л. Башлыкова.

— Родные воины! — заговорила она. — Злейший враг угрожает нашей свободе. На вас вся надежда! Крушите фашистских супостатов, а мы, крестьяне, вместе с рабочими все выдюжим и сделаем для того, чтобы наша армия была сыта, одета и вооружена. От всего сердца желаю вам с победой возвратиться к своим семьям!

Затем выступил С. С. Матросов. Сам партизанивший еще в гражданскую, он провожал сейчас на фронт своих сыновей Михаила и Александра. И, обращаясь к ним, в том числе и к остальным танкистам бригады, ветеран заявил:

— Если надо будет умереть, — умрите, но не дайте проклятым фашистам войти в Москву!

С ответным словом выступил командир 4-й танковой бригады полковник М. Е. Катуков. По слегка побледневшему его лицу и горящим глазам было видно, что он взволнован.

— Огромное спасибо вам, тракторозаводцы, за могучие сталинградские танки и за добрые слова в наш адрес! — сказал комбриг и склонил обнаженную голову. — От имени воинов вверенной мне бригады я заверяю Центральный Комитет нашей родной большевистской партии, правительство и вас, дорогие товарищи, в том, что мы всегда были, есть и будем верными сынами советской Отчизны, борцами за правое дело свободы и независимости народов! Будьте уверены, что враг еще не раз почувствует силу наших танковых ударов. Конечная победа будет за советским народом!

Присутствующие дружно зааплодировали. Митинг закончился. Я подошел к полковнику М. Е. Катукову, с которым успел по-настоящему подружиться. Тепло попрощавшись с Михаилом Ефимовичем и полковым комиссаром М. Ф. Бойко, я пожелал им боевых успехов, здоровья и счастья.

Прозвучала команда:

— По машинам!

Экипажи быстро заняли свои места в танках. Загрохотали двигатели и, скрежеща гусеницами, тридцатьчетверки двинулись к распахнутым заводским воротам.

— Наверно, направятся на Западный фронт, там сейчас очень трудно, — подошел ко мне начальник механического цеха Л. Е. Макоед. И неожиданно признался — А знаете, я просил зачислить меня в эту бригаду. Хотелось послужить под началом такого опытного командира, как полковник Катуков. Но не взяли… — Помолчав, добавил: — Очень бы хотел знать, как сложится дальнейшая судьба и бригады, и Михаила Ефимовича…

Я пожал плечами, ничего не ответив.

И кто бы из нас мог тогда предположить, что танкисты этой бригады вскоре прославятся на всю страну непревзойденной смелостью, воинским мастерством и самоотверженностью в ожесточенных боях под Москвой! Что это соединение станет первой в стране гвардейской танковой бригадой, а ее командир Михаил Ефимович Катуков — одним из прославленных военачальников советских Вооруженных Сил, дважды Героем Советского Союза, маршалом бронетанковых войск! И что наши с ним жизненные дороги снова со временем скрестятся, и мы в течение ряда лет будем вместе трудиться над совершенствованием бронетанковых и механизированных войск Советской Армии.

В один из воскресных дней мне на тракторный завод позвонил первый секретарь обкома партии А. С. Чуянов и попросил приехать к нему, чтобы ознакомиться с поступившим из Москвы документом. Оказалось, что это было постановление Государственного Комитета Обороны, согласно которому я назначался уполномоченным и того корпусного завода, который располагался на территории сталинградской судоверфи.

Не без сожаления оставил уютную комнатку в полюбившемся мне тракторном городке и перебрался поближе к судоверфи. Сразу же с головой окунулся в бурный водоворот новых забот и волнений. Начал с выяснения причин высокого процента брака при термической обработке броневых листов.

Начальник термического цеха, опытный и всеми уважаемый инженер В. С. Перепелов, в растерянности. Ведь какие только меры не предпринимались им и его помощниками, чтобы предотвратить или хотя бы сократить большой брак бронелистов! Но все пока тщетно…

Приглашаем на завод наиболее опытных специалистов по горячей обработке металлов и вместе с ними проверяем состояние печей, правильность технологии термообработки и многое другое. Проводим технические совещания, консультации видных ученых, даже заводскую техническую конференцию. Экспериментируем, но добиться резкого улучшения качества бронелистов не можем. Правда, процент брака несколько сократился, но все еще высок.

Пока шли трудные поиски наиболее оптимального режима термообработки бронелистов, в корпусном цехе форсированно строились специальные стенды, кантователи, кондукторы и другие приспособления для одновременной сборки и электросварки десятков бронекорпусов и башен, так как имеющееся оборудование не отвечало требованиям массового производства.

Да, дел было много. Ведь далеко не полная укомплектованность бронекорпусного производства квалифицированными кадрами, высокопроизводительным оборудованием, а также серьезные упущения в организации производства, в техническом снабжении приводили к нарушению на заводе технологической дисциплины, штурмовщине и, в итоге, к срыву производственного плана.

И все-таки где-то к октябрю работа корпусного цеха еще заметнее улучшилась, а выпуск бронекорпусов и башен увеличился. Перестало лихорадить и другие цехи.

А это изменило положение дел и на тракторном заводе, с железнодорожных путей которого уходило все больше эшелонов с танками и арттягачами.

Тем временем известия с фронтов поступали все более тревожные. Фашисты заняли Орел, приближаются к Москве…

Именно в эти дни, а точнее, 10 октября 1941 года мне было предложено передать полномочия по заводам первому секретарю Сталинградского обкома партии А. С. Чуянову, а самому срочно прибыть в столицу.

Завершив дела с передачей и тепло попрощавшись с коллективом СТЗ, я в последний раз прошелся по центральным улицам Сталинграда. С Волги еще доносились гудки пароходов, улицы блистали нарядными витринами магазинов, ателье, парикмахерских. И только очереди у продовольственных магазинов, флаги Красного Креста у школ и гостиниц, превращенных в госпитали, да встречающиеся редкие группы усталых беженцев напоминали о войне.

И вот я на автомашине поехал в Москву. Переночевал в Борисоглебске и уже к вечеру следующего дня миновал Подольск.

Проезжая подмосковные деревни, все чаще и чаще встречал избы с заколоченными наглухо окнами, по дороге тянулись обозы беженцев.

Пошел дождь. Дороги вмиг развезло. Но все-таки мы двигаемся вперед.

Московские пригороды не узнать. В одном месте подразделение саперов минирует участок дороги, в другом закладывает фугасы у моста и на танкоопасном направлении. Повсюду роются глубокие противотанковые рвы, ставятся частоколы из врытых в землю бревен, металлические «ежи», проволочные заграждения. Непосредственно при въезде в Москву — баррикады из булыжника, мешков с песком, по сторонам — окопы, доты. Под маскировочными сетями — зенитки, а высоко в небе — аэростаты воздушного заграждения. На домах виднеются дощечки со стрелками-указателями и надписью «Бомбоубежище».

В Центральном Комитете партии, куда я пришел с отчетом о проделанной работе, мне сообщили, что сильная вражеская группировка войск, обойдя можайский оборонительный рубеж с юга, овладела Калугой и ведет ожесточенные бои в районе Волоколамска.

Опасность, нависшая над столицей, еще больше сплотила советских людей. Сотни тысяч москвичей, главным образом женщины, строят оборонительные сооружения непосредственно в московских районах. Советская столица готовилась к схватке с врагом не на жизнь, а на смерть.

После отъезда в Свердловск коллегии и главных управлений наркомата электропромышленности СССР мне было поручено остаться в Москве и с помощью небольшой оперативной группы из представителей главных управлений от имени наркома осуществлять руководство действующими и подлежащими перебазированию предприятиями электропромышленности страны. А также быть в контакте с оставшимися в Москве оперативными группами центральных партийных, правительственных и хозяйственных органов. И все это нужно было делать до тех пор, пока нарком, коллегия и главные отраслевые управления твердо не обоснуются в Свердловске и не наладят непосредственное руководство подведомственными предприятиями.

Наиболее важной и неотложной работой нашей наркоматовской оперативной группы в этот период была весьма срочная, буквально в считанные дни, эвакуация из осаждаемой врагами Москвы крупных заводов и научных институтов.

В связи с ухудшившейся военной обстановкой Государственный Комитет Обороны решил максимально ускорить вывоз на восток столичных заводов и других предприятий, правительственных учреждений. Уполномоченным по проведению эвакуации промпредприятий Москвы и Московской области был назначен заместитель Председателя Совнаркома СССР А. Н. Косыгин. А председателю Госплана СССР Н. А. Вознесенскому было поручено представлять в Куйбышеве правительство, руководить работой эвакуированных на восток наркоматов и пуском в строй перемещенных туда же заводов. Секретарь ЦК партии А. А. Андреев с частью аппарата ЦК ВКП(б) от имени Центрального Комитета партии руководил в Куйбышеве областными комитетами партии Поволжья, Урала, Сибири, Средней Азии, Казахстана по вопросам организации производства оборонной продукции.

Каждодневно общаясь с руководством и сотрудниками Совета по эвакуации, я воочию убедился, какую титаническую работу по невиданному в истории человечества перемещению огромной массы крупных промышленных предприятий и учреждений проводит этот, созданный партией, государственный орган. Разрабатывая и осуществляя конкретные планы по эвакуации, рассматривая предложения наркоматов, устанавливая сроки перебазирования, места назначения эвакуируемых предприятий, учреждений, распределяя транспортные средства и осуществляя оперативный контроль за ходом перебазирования, Совет по эвакуации одновременно с этим решал вопросы питания, жилищного устройства эвакуируемых, порядка кредитования, утверждал графики восстановления перемещенных предприятий в Поволжье, на Урале, в Сибири, Казахстане и Средней Азии.

Непосредственная ответственность за эвакуацию материальных ценностей и людей возлагалась на народные комиссариаты и директоров перемещаемых предприятий и учреждений, которые были обязаны в установленные сроки организовать демонтаж оборудования, подбор инструментов, материалов, техдокументации, соответствующим образом подготовить все это к длительной транспортировке.

Перед наркоматом электропромышленности СССР стояла очень трудная задача — вывезти из зоны военных действий или прифронтовых районов почти 90 процентов своих предприятий, среди которых были такие производители авиационной, радио-, телефонной, телеграфной, электротехнической, кабельной, аккумуляторной аппаратуры, как «Электросила», Харьковский электромеханический завод, «Севкабель», завод «Красная Заря», аккумуляторные заводы, заводы «Электросигнал», «Электрик», «Электроаппарат», «Укркабель»…

Непосредственно из Москвы эвакуации в глубь страны подлежали заводы «Динамо», «Москабель», трансформаторный, прожекторный, электроламповый, аккумуляторный, радиозаводы, научно-исследовательские и проектные институты и тресты.

Но сразу скажу, что затруднения, создавшиеся на железных дорогах, не позволили недавно назначенному наркому электропромышленности СССР И. Г. Кабанову быстро добраться с аппаратом до Свердловска и организовать там центр по руководству перемещенными предприятиями. Поэтому нашей московской оперативной группе, состоявшей всего из десяти человек, пришлось в течение нескольких месяцев заниматься производственно-финансовыми, кадровыми и многими другими вопросами, которыми в обычное время занимался аппарат наркомата. Мало того, нам вменялось в обязанность строго следить за своевременной и комплектной отгрузкой промышленного оборудования на железнодорожные станции и за продвижением эшелонов до самого пункта их назначения.

Словом, запарка была приличной.

А теперь — более конкретно о нашей работе.

Перед тем как докладывать Совету по эвакуации предложения по перебазированию того или иного предприятия в глубь страны, мне нужно было сначала договориться с руководителями республиканских или местных Советов и партийных органов, куда намечалось перебазирование, о их согласии принять у себя эвакуируемый завод и предоставить ему необходимые производственные и жилые помещения. И уже затем, после утверждения Советом по эвакуации плана перебазирования, издавался наркоматовский приказ о демонтаже в самые кратчайшие сроки заводского оборудования, подготовке его и производственной оснастки, а главное отобранных специалистов, к эвакуации.

Следует отметить, что сложное положение с перебазированием московских заводов усугублялось тем, что к октябрю на восточных железных дорогах страны скопилось огромное количество эшелонов с ранее эвакуированными предприятиями Украины и Белоруссии, что вызвало большую нехватку вагонов для Москвы.

И все-таки мы делали свое дело. Днем и ночью, в непогоду, сутками не выходя с заводской территории, рабочие, инженеры и служащие вместе с членами своих семей демонтировали заводское оборудование, нередко вручную грузили тяжелые станки на платформы и в вагоны. Но занимались не только этим. Цехи заводов, производящих военную аппаратуру и боевые припасы, одновременно ни на минуту не прекращали своей работы. Больше того, в октябрьские дни даже расширилось производство минометов, пулеметов, реактивных снарядов.

Нередко демонтаж увозимого оборудования, а также работы по изготовлению продукции для фронта производились в уже заминированных цехах.

Как правило, в первых эшелонах с комплектным технологическим оборудованием отсылалась техническая документация, производственная оснастка, необходимый задел агрегатов, деталей и материалов, уезжала группа наиболее квалифицированных инженерно-технических работников и рабочих, с тем чтобы сразу же по прибытии на новое место приступить к производству военной продукции.

Нельзя сказать, что эвакуация предприятий везде проходила без упущений и ошибок. Бывало всякое. Кое-кто в спешке, например, допустил некомплектную отгрузку оборудования, а где-то не успели захватить с собой нужную техническую документацию, инструменты или материалы. Имели место и случаи поспешного увоза в тыл устаревшего оборудования или же потери вагонов с ценным оборудованием. Однако в конечном счете все это улаживалось.

Но эвакуация эвакуацией, а Москва, повторяю, готовилась к смертельной схватке с врагом. Все, кто в те дни проезжал по Садовому кольцу, не мог не обратить внимания на большие группы пожилых мужчин, женщин и даже подростков, воздвигавших огневые точки, баррикады, проволочные заграждения, противотанковые и другие препятствия на улицах и площадях столицы. Противотанковые рвы, надолбы, огневые точки строились и вдоль окружной железной дороги. Словом, трудящиеся советской столицы делали все, чтобы превратить свой город в неприступный бастион.

Создавалось и народное ополчение. Первой эта патриотическая идея возникла на заводах и в учреждениях Ленинского района Москвы, где уже на пятый день войны из добровольцев был сформирован стрелковый полк, воины которого без отрыва от производства изучали военное дело, готовясь к грядущим боям.

В полки и дивизии народного ополчения шли люди разных возрастов и профессий. В октябрьские дни мне, например, рассказали, что уже снятый с военного учета по возрасту и состоянию здоровья ветеран гражданской войны командарм 2 ранга Ф. М. Орлов, три сына и дочь которого находились в армии, добился-таки своего зачисления в ополчение! В заявлении с просьбой о зачислении его простым командиром роты он писал: «Я отдаю свою жизнь за нашу Родину, за нашу партию. И пока бьется в груди мое сердце, никогда не сложу оружия!»

В ополчение простыми бойцами в те грозные для Родины дни вступили скульптор Е. В. Вучетич, профессора МИИТа М. А. Петров и В. С. Волков, активный участник антифашистской войны в Испании американский коммунист Г. С. Кларк, многие видные ученые, артисты, рабочие.

Поистине весь народ поднимался на защиту своего социалистического Отечества.

Тем временем бои на подступах к Москве принимали все более ожесточенный характер. Танковая лавина гитлеровцев достигла Тулы. Правда, взять город фашистам не удалось, но обстановка на стыке Калининского и Западного фронтов стала угрожающей.

«Враг подобрался к нашему сердцу, и мы должны драться с гитлеровскими разбойничьими ордами, не щадя своих сил, выйти на борьбу с решимостью — победить или умереть!» — писала 3 ноября 1941 года газета «Правда».

6 ноября фашистская авиация предприняла один из наиболее массированных налетов на Москву, который начался в полдень и продолжался более четырех часов. Однако все попытки вражеской воздушной армады прорваться к советской столице были пресечены нашими отважными летчиками и зенитчиками.

Уже под вечер этого же дня меня пригласил к себе Алексей Николаевич Косыгин, который, как уже говорилось, непосредственно руководил эвакуацией московских предприятий. Поехал в Кремль. Алексей Николаевич был, как обычно, приветлив, только бледность осунувшегося лица с нездоровыми мешками под глазами выдавала его большую усталость и озабоченность.

Я доложил заместителю Председателя Совнаркома СССР об эвакуации основного оборудования и значительной части специалистов с «Динамо», трансформаторного завода и «Москабеля», а также о дневном выпуске минометов, автоматов, снарядов и радиоаппаратуры. В заключение попросил разрешения правительства разбронировать 100 тонн цветных металлов из хранящегося на заводе «Москабель» государственного резерва, необходимых для производства медного снарядного пояска и танковых аккумуляторов.

Взяв со стола совнаркомовский бланк, Алексей Николаевич тут же написал распоряжение о разбронировании просимого мной металла и передал этот документ мне. Затем встал и поздравил с наступающим праздником Октября.

Поеживаясь от холода, я вышел из Спасских ворот и поспешил по улице Куйбышева к себе в наркомат.

Да, Москва заметно поредела. Многие мужчины ушли на фронт, а женщины и дети либо эвакуировались, либо заменили их на производстве. В домах — заклеенные крест-накрест бумажными полосками окна квартир. Витрины магазинов, аптек и столовых, а также памятники упрятаны за толстыми деревянными щитами, заложены мешками с песком. На некоторых улицах появились противопехотные заграждения. На углах — милиционеры в касках и с винтовками за плечами.

На площади Ногина повстречалась колонна ополченцев. Кто в сапогах, а кто в валенках, часть в шинелях, но большинство в пальто. За плечами вещмешки, в руках баулы и чемоданы, на головах ушанки, буденовки и кепки. Рядом с убеленными сединой суровыми ополченцами шагают безусые юнцы и даже девушки лет семнадцати с большой санитарной сумкой на боку…

В приемной кабинета меня ожидал курьер.

— На ваше имя срочный пакет, — сказал он и вручил под расписку письмо.

Вскрыв пакет, я едва не вскрикнул от удивления. В моих руках оказался розовенький, в сетку, пригласительный билет на торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся, посвященное празднованию 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции!

Не веря своим глазам, я еще раз перечитал текст приглашения, полагая, что мне по ошибке вручили прошлогодний билет. Однако уведомление о том, что праздничное заседание состоится на станции метро «Маяковская» окончательно убедило меня в том, что никакой ошибки нет.

Посмотрел на часы. До открытия заседания оставалось менее двух часов. Быстро завершив самые срочные дела, пешком отправился на площадь Маяковского.

У входа в вестибюль станции метро «Маяковская» стояла группа рослых автоматчиков с двумя командирами. Предъявив пригласительный билет и удостоверение личности, я вошел в здание и стал спускаться вниз. Метрах в десяти впереди по эскалатору спускался Семен Михайлович Буденный. Его маршальские петлицы были не привычно золотистого, а защитного цвета. Оглянувшись, он в ответ на мое приветствие, улыбаясь, кивнул.

Спустившись вниз, я был поражен увиденным: одна из лучших московских станций метро была ярко освещена, сверкала белизной сказочных колонн и серебром люстр. На правом пути расположился состав голубых вагонов, превращенных в буфеты, двери которых были распахнуты. Здесь же, левее, вагоны-раздевалки. В центре зала, между колоннами, — ряды стульев, уже наполовину занятые негромко беседующими людьми.

В отличие от прошлогоднего торжественного заседания, посвященного Октябрю (тогда оно проходило в Большом театре), здесь все было строже и проще. В одежде присутствовавших стахановцев, партийных, советских и хозяйственных работников преобладали защитного цвета френчи, гимнастерки и кителя. Было немало и военных. На усталых, осунувшихся лицах — радостное удивление и ожидание.

В глубине зала, почти в конце платформы, виднелась обитая кумачом трибуна с белоснежным бюстом В. И. Ленина. На ней еще никого не было.

Без четверти семь все уже сидели на своих местах и обменивались мнениями о положении на фронтах, время от времени с любопытством поглядывая по сторонам, ища знакомых, а также на украшенную цветами трибуну.

Вскоре послышался шум остановившегося на левом пути поезда. В зале стало тихо. Все с интересом вглядывались в поднимающихся на трибуну партийных и советских деятелей.

Первыми к столу президиума подошли председатель Моссовета В. П. Пронин, секретарь ЦК и МК партии A. С. Щербаков, за ними — В. М. Молотов, А. И. Микоян, С. М. Буденный… И вот показался И. В. Сталин.

Все присутствующие поднялись со своих мест и встретили И. В. Сталина бурными аплодисментами и возгласами приветствий. А он, подойдя к столу, улыбнулся, поднял руку, призывая к тишине.

Когда овация утихла и все уселись, председатель Моссовета В. П. Пронин открыл торжественное заседание. Последовало избрание почетного президиума, затем B. П. Пронин объявил:

— Слово для доклада предоставляется товарищу Сталину!

Зал снова взорвался аплодисментами и возгласами приветствий. И. В. Сталин, подойдя к трибуне, поднял вверх часы на цепочке и, укоризненно покачивая головой, указал на циферблат. Дескать, задерживаете, товарищи…

И вот в наступившей тишине раздался его глуховатый голос. Чувствовалось, что докладчик волнуется. Его кавказский акцент стал еще явственнее. Это состояние передавалось и сидящим в зале, особенно когда И. В. Сталин заговорил о больших потерях и о причинах временных неудач нашей армии. А он сказал следующее:

— Наши танки по качеству превосходят немецкие танки, а наши славные танкисты и артиллеристы не раз обращали в бегство хваленые немецкие войска с их многочисленными танками. Но танков у нас все же в несколько раз меньше, чем у немцев. В этом секрет временных успехов немецкой армии… Надо резко увеличить производство танков, самолетов, противотанковых ружей, орудий…

Мы слушали оратора, боясь пропустить хотя бы одно слово.

За эти первые месяцы войны И. В. Сталин заметно изменился. Осунулся, еще больше поседел, слегка сгорбился. На его с желтизной лице лежала печать большой усталости. Но речь по-прежнему была динамичной и доказательной, полной веры в окончательную победу над врагом.

— Наше дело правое, победа будет за нами! — закончил свою речь И. В. Сталин. И снова гром аплодисментов и приветствий в адрес советской Родины и большевистской партии сотрясли своды станции. Все встали и запели «Интернационал».

В наркомат я возвращался по затемненным и безлюдным улицам. Ни холодный порывистый ветер, ни частые проверки придирчивых патрулей не могли испортить превосходного, праздничного настроения. Полный оптимизма доклад и вся обстановка приподнятости и непреклонной веры в неодолимость страны социализма, царившая на торжественном заседании, дали мне огромный заряд бодрости.

В эту ночь я долго не мог уснуть. Сначала мешали телефонные звонки нетерпеливых знакомых, желавших поскорее узнать о подробностях торжественного заседания. Затем в голову полезли беспокойные мысли о семье, которая эвакуировалась в далекую Пермь…

Однако усталость и переживания дня взяли свое, и я уснул. И вдруг громкий стук в дверь поднял меня.

В кабинет вошел краснощекий курьер в светлом полушубке. Извинившись за столь позднее вторжение, он вручил мне запечатанный пакет и поспешно удалился.

Стрелки настенных часов показывали без пяти минут четыре. «Видно, что-то весьма спешное, в ином случае подождали бы до утра», — подумал я, вскрывая конверт.

Как и в момент получения пригласительного билета на станцию метро «Маяковская», я вначале даже не поверил своим глазам. Ибо в конверте лежал… пропуск на Красную площадь, где, как указывалось в пропуске, на 8.00 7 ноября 1941 года назначен военный парад, посвященный 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.

Ну до чего же здорово! Вчера — незабываемое торжественное заседание, сегодня — парад войск!

Естественно, что после такого волнующего известия сон будто рукой сняло. Я оделся и решил немного поработать, благо, что время есть…

Еще как следует не рассвело, а машина уже привезла меня к Троицким воротам Кремля. Утро выдалось морозным, пасмурным. Затем даже началась пурга.

Миновав три военно-пропускных пункта, я вышел к Никольским воротам, а оттуда — к еще полупустым трибунам Красной площади, расположенным вдоль разрисованной под крыши домов кремлевской стены. Снег уже успел набросать белые одеяния на шеренгу голубых елей, островерхие макушки которых напоминали штыки часовых у Мавзолея В. И. Ленина.

Главная площадь России была усыпана снегом. Стягивающиеся для парада войска тоже были присыпаны им. На разрисованных маскировочными полосами зданиях ГУМа и Исторического музея устанавливались или уже хлопали от порывов ветра алые флаги и полотнища с октябрьскими призывами. Рубиновые звезды Кремля в целях маскировки — в защитных чехлах. Аэростаты воздушного заграждения, несмотря на раннее утро, уже маячили в мглистом небе.

К 7.30 все трибуны были заполнены до предела москвичами. Правда, места, обычно занимаемые дипломатическим корпусом и советским генералитетом, пустовали, так как дипломаты эвакуировались в Куйбышев, а генералы находились во главе сражающихся войск.

Всмотревшись в колонны выстраивавшихся парадных батальонов, я не обнаружил среди них молодцеватых слушателей военных академий. Не было здесь и воинов Московской пролетарской дивизии, которая в это время вместе с сибиряками отражала яростные атаки немецко-фашистских полчищ под Нарофоминском.

В 7.55 на трибунах раздались аплодисменты, и мы увидели поднимавшихся по ступенькам Мавзолея руководителей партии и правительства.

Но вот часы на Спасской башне отбили восемь ударов. Послышалась команда «Парад, смирно!», и на Красную площадь на красавце скакуне выехал принимающий парад войск Маршал Советского Союза С. М. Буденный. Навстречу ему тоже на коне поскакал командующий парадом генерал-лейтенант П. А. Артемьев.

Приняв рапорт генерала, маршал Буденный объехал выстроившиеся войска, поздравил их с октябрьским праздником. В ответ неслось раскатистое «ура».

Закончив объезд войск, маршал легко соскочил с коня и поднялся на Мавзолей. Но не стал произносить речь, как это обычно делали все принимавшие парад военачальники, а отошел в сторону от микрофонов. Раздались торжественные звуки фанфар «Слушайте все», и в наступившей тишине послышался усиленный микрофонами голос Сталина:

— Товарищи! В тяжелых условиях приходится праздновать сегодня 24-ю годовщину Октябрьской революции… Враг у ворот Ленинграда и Москвы… Несмотря на временные неудачи, наша армия и флот геройски отбивают атаки врага на протяжении всего фронта…

Далее Иосиф Виссарионович напомнил, что в 1918 году наш народ переживал еще более тяжелые дни. Ведь три четверти нашей территории находилось тогда в руках интервентов, у нас не было союзников, не было такой сильной и обученной Красной Армии, не хватало хлеба, обмундирования. И все-таки мы победили, как победим и сейчас, 23 года спустя. Ибо нас поведут к победе идеи великого Ленина, его победоносное знамя.

Обращаясь к воинам, уходившим с Красной площади прямо на фронт, И. В. Сталин сказал:

— На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей… Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова и Михаила Кутузова!

Военный парад закончился в 9.30. С Красной площади я возвращался с попутчиками с Трехгорки. Они с огромным подъемом обсуждали и прошедшее 6 ноября торжественное заседание Московского Совета депутатов трудящихся и сегодняшний военный парад.

Да, мы все понимали, что и заседание Моссовета на станции метро «Маяковская», и парад войск на Красной площади проводились для того, чтобы не только влить новые силы в ряды защитников нашей Родины, но и показать всему человечеству твердую решимость советского народа отстоять свою столицу, завоевания Октября, нашу непоколебимую веру в окончательную победу над немецко-фашистскими захватчиками. И эта цель, по единодушному мнению, была достигнута.

Вполне понятно, что гитлеровцы были взбешены и торжественным заседанием, и парадом. Мне потом рассказали, что 6 ноября, именно в часы торжественного заседания Моссовета на станции «Маяковская», враг бросил на Москву 50 своих самолетов, чтобы разбомбить центр советской столицы, сорвать заседание. Но не вышло! Наши бесстрашные соколы и воины ПВО не допустили фашистских стервятников до цели.

А всего за этот день к Москве пытались прорваться до 250 самолетов врага. И опять-таки безуспешно.

Но прошло и торжественное заседание, и парад, и мы снова с головой окунулись в массу трудных и ответственных дел. В частности, на меня Государственным Комитетом Обороны была возложена обязанность демонтирования, отгрузки и отправки в глубь страны волочильного стана завода «Москабель», на котором изготовлялся медный снарядный поясок.

Но в связи с тем что этот сверхдефицитный медный поясок в это время нигде, кроме «Москабеля», не вырабатывался и даже кратковременная остановка стана могла довольно пагубно отразиться на работе снарядных заводов, я на свой страх и риск решил несколько «потянуть» с демонтажом стана.

Узнав об этом, меня вызвали в Кремль и, несмотря на все аргументированные доводы, потребовали безотлагательного выполнения правительственного задания.

Обрадованный тем, что дело кончилось лишь обвинением в самоуправстве, я в тот же вечер выехал на «Москабель», чтобы на этот раз уже дать распоряжение о начале демонтажа стана.

Волочильный цех встретил меня гулом огнедышащей печи и скрежетом стана. Работа здесь кипела вовсю, без перерыва, в три смены. Я знал, что даже во время воздушных тревог рабочие не покидали своих мест, прекрасно понимая, что каждый метр их продукции — еще несколько наших снарядов по врагу.

В прокуренной цеховой конторке застал группу спорящих людей, которые, обступив начальника волочильного цеха и перебивая друг друга, требовали передачи их заводам изготовленного в этот день медного пояска.

— Да поймите же вы, что из-за отсутствия этого пояска многие сотни готовых снарядных стаканов не могут быть отправлены на снаряжательные заводы! — возмущенно говорил один из них.

— Плохая обеспеченность снарядных заводов пояском уже сегодня привела к сокращению выпуска снарядов на предприятиях Москвы, — с горечью жаловался другой представитель.

И как же трудно передать бурную реакцию этих людей, когда я сообщил им о цели своего приезда на завод!

— Остановка хотя бы на день волочильного стана, единственного в центре России производителя медного снарядного пояска, в ближайшие же дни пагубно отразится на обеспечении войск снарядами! — заявил уполномоченный наркомата боеприпасов.

— Как можно спокойно говорить о прекращении производства такого важного элемента снаряда, как медный снарядный поясок, когда командование Западного фронта вынуждено из-за нехватки боеприпасов установить норму расхода боеприпасов по два-три выстрела на орудие в сутки? — обратился ко мне военпред завода.

Конечно, я всей душой был на стороне этих людей, занятых одной лишь мыслью: как можно больше дать фронту снарядов. Потому-то раньше и откладывал под всяческими предлогами демонтаж и эвакуацию волочильного стана. Но теперь… Припомнилось довольно резко сказанное там, в Кремле:

— Товарищ Ветров! Не забывайте, что вас ожидает, если страна потеряет этот важный стан!

Да я и раньше понимал, чем рискую. И все-таки считал остановку этого жизненно важного производства несколько преждевременной. Почему? Да потому, что верил: мы отстоим Москву. Обязательно отстоим!

И вот теперь…

Что делать? Выполнять то, с чем приехал сюда? Тем более после такого нагоняя. Но в то же время… Люди-то верно говорят, на фронтах и так снарядный голод…

После короткого совещания со старыми рабочими и коммунистами завода я снова принял решение хотя бы еще несколько дней не трогать стан, продолжать производство медного пояска. Ну а там будь что будет.

Одновременно с этим руководству завода предложил быть в полной готовности к эвакуации стана в кризисном случае.

А для загрузки вагонов, уже поданных под стан, мы использовали оборудование «Москабеля».

Но через день на завод приехал ответственный сотрудник Совета по эвакуации И. Ф. Семичастнов, чтобы проверить, как идет отгрузка оборудования волочильного цеха. Увидев работающий на полном ходу стан, он позвонил мне и раздраженно спросил, что все это значит.

Как мог, я объяснил ему все, что узнал от представителей снарядных заводов. А также поведал о настоятельной просьбе военных продолжать выработку медного пояска.

И. Ф. Семичастнов оказался понятливым человеком. Поговорив и сам с руководителями военведа, занимающимися артснабжением, он даже пообещал на некоторое время поддержать меня. Но предупредил, что я играю с огнем.

Тем временем положение под Москвой еще больше осложнилось. В середине ноября гитлеровцы предприняли новое генеральное наступление на советскую столицу. Это был удар огромной силы. Наши войска вынуждены были снова отступить, оставив Сталиногорск, Клин и Солнечногорск. А 25 ноября передовые части врага были уже в 10–15 километрах от Каширы…

В начале декабря грянули холода. Мороз доходил до 30 градусов. И вот 7 декабря 1941 года центральные газеты сообщили радостную весть: советские войска перешли под Москвой в контрнаступление!

Нужно ли говорить, с каким ликованием встретили мы это известие?! Подлый враг, мечтавший покорить нашу столицу, теперь бежит!

Вскоре на мое имя пришло распоряжение, обязывающее «демонтированное оборудование волочильного цеха завода „Москабель“ возвратить на прежнее место и в ударном порядке восстановить круглосуточное производство медного пояска, крайне необходимого снарядному производству».

Возвратить… А оно никуда и не отгружалось.

Глава третья В РЯДЫ 3-й ТАНКОВОЙ

В один из апрельских дней 1942 года я был приглашен на совещание к начальнику Главного автобронетанкового управления Красной Армии генералу Я. Н. Федоренко.

Время в запасе было, и я, неторопливо шагая но Кремлевской набережной и глядя на освобождающуюся от ледового плена Москву-реку, старался припомнить все, что слышал от сослуживцев и знакомых об этом видном организаторе советских автобронетанковых войск.

Так, мне рассказывали, что Я. Н. Федоренко — потомственный пролетарий, плавал матросом на судах черноморского торгового флота. В предгрозовые февральские дни 1917 года вступил в большевистскую партию. С первых октябрьских боев возглавлял роту революционных матросов, затем стал командиром знаменитого 4-го красного бронепоезда. Отличился в боях против иностранных интервентов, белогвардейцев и контрреволюционных банд. Дважды ранен и контужен. Награжден орденом Красного Знамени…

В большом светлом кабинете меня приветливо встретил невысокий, лет пятидесяти генерал-лейтенант. Это и был Я. Н. Федоренко. Его несколько одутловатое, с мешками под умными и быстрыми глазами лицо носило отпечаток большой усталости, а покрытая инеем седины густая шевелюра и глубокие морщины, рассекающие высокий лоб, свидетельствовали о пережитых невзгодах.

Совещание длилось недолго и закончилось принятием согласованного плана внеочередной поставки военному ведомству радиоэлектротехнической аппаратуры. Когда мы с генералом Я. Н. Федоренко остались одни, я обратился к нему с просьбой посодействовать мне в переходе с военно-хозяйственной работы обратно в танковые войска, так как письмо с просьбой об этом, направленное мною Председателю Совнаркома СССР, осталось без ответа.

Оказалось, что Я. Н. Федоренко был в курсе этого дела. Он достал из сейфа и показал мне мой рапорт с припиской секретаря Сталина: «тт. И. Г. Кабанову и Я. Н. Федоренко. На решение. А. Поскребышев».

Дав мне это прочитать, Яков Николаевич тут же сделал слабую попытку уговорить меня взять обратно рапорт. Но, убедившись в неизменности моего решения, обещал договориться с наркомом электропромышленности И. Г. Кабановым и о результатах незамедлительно сообщить.

И действительно, где-то в середине мая он позвонил и сказал, что моя просьба удовлетворена, готовится постановление о моем возвращении в войска.

Несколько позже я вновь побывал у генерала Я. Н. Федоренко. Он был в отличном настроении и доверительно сообщил мне, что наши танковые заводы на востоке заметно увеличили выпуск новых машин, поэтому Государственный Комитет Обороны, дескать, счел возможным приступить к формированию первых двух крупных танковых объединений.

— Этим объединениям присвоены наименования 3-й и 5-й танковых армий. А 15-й танковый корпус, куда ты идешь заместителем командира по техчасти, входит в состав 3-й танковой армии. Командует армией один из опытнейших генералов-танкистов Романенко. Не слышал о нем?

— Не только слышал, но и вместе с Прокопием Лонгвиновичем долгое время служил в мехкорпусе Калиновского. Затем, уже в 1937 году, бок о бок воевали в Испании, — ответил я.

— Вот оно даже как! Ну тогда считай, что тебе крупно повезло. Сам командарм — лучший друг! — шутливо заметил Я. Н. Федоренко и пожелал на прощание успеха.

В коридоре управления кадров, куда я тут же направился за документами о новом назначении, едва ли не лицом к лицу столкнулся с генерал-лейтенантом П. Л. Романенко. Тот шел, на ходу беседуя с круглолицым генерал-майором с Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди.

Я представился.

— Александр Ильич Лизюков, — глуховатым голосом, но приветливо ответил мне генерал-майор, протягивая руку.

Генерал П. Л. Романенко одобрительно встретил мое сообщение о том, что я вновь возвращаюсь в танковые войска и с сегодняшнего дня буду в его армии. Предложил зайти в свободный кабинет и присоединиться к их беседе, которую я невольно прервал.

Из возобновившегося разговора двух генералов я почерпнул некоторые подробности, связанные с воссозданием советских танковых корпусов новой организации, а также узнал о принципах формирования первых крупных танковых объединений. Мне стало известно и то, что 3-я танковая армия в составе 12-го и 15-го танковых корпусов, а также 154-й стрелковой дивизии, 179-й отдельной танковой бригады и ряда других частей должна к 5 июня закончить свое формирование в районе Тулы.

Из разговора можно было понять и то, что генерал А. И. Лизюков назначен командующим 5-й танковой армией. Кстати, вскоре он, сославшись на заботы по формированию армейского штаба, ушел.

Оставшись вдвоем с П. Л. Романенко, мы еще минут пятнадцать поговорили о моей прежней службе. А затем я получил от него первое задание уже как заместитель командира 15-го танкового корпуса по технической части.

Словом, через два дня я по приказу командарма был уже на небольшой, утопающей в зелени подмосковной станции и принимал поступавшие в адрес 15-го танкового корпуса тридцатьчетверки, шедшие сюда в железнодорожных составах с Урала.

Лес, где расположились службы подмосковного центра формирования танковых частей Красной Армии, был уже в изумрудном наряде. Напоенная влагой, обласканная теплом и светом земля стала особенно щедрой и благодатной. Клейкие листочки тополей, остролистые клены, березки, сосны и подросшие травы, густо пересыпанные ландышами, источали пьянящий аромат! Повсюду слышалось щебетание белогрудых хлопотуний ласточек, иволг, а из ивняковых зарослей заливался по вечерам соловей. Буквально рай земной! И если бы не грохот орудий и стрекот пулеметов, доносившийся с местного стрельбища, можно было бы вообще забыть о войне.

Вскоре в лагерь приехал командир 15-го танкового корпуса генерал-майор танковых войск Василий Алексеевич Копцов. Это был высокого роста худощавый мужчина. На вид — лет сорока. Наголо бритая большая голова, волевое, в ранних морщинах, загорелое лицо, строгие серые глаза говорили о незаурядности его натуры. Атлетическую фигуру плотно облегала защитного цвета гимнастерка с боевыми орденами и Золотой Звездой Героя Советского Союза.

От приехавшего вместе с ним комиссара корпуса М. М. Литвяка я в тот же день немало узнал о нелегкой жизни своего командира. Например о том, что 14-летний Вася Копцов вместе с отцом сражался с белогвардейцами, за что белые повесили его мать. Вскоре в бою с врагами погиб и отец. После этого Василий Копцов навсегда связал свою жизнь со службой в Красной Армии. В 1925 году вступил в большевистскую партию. В следующем году, окончив Военную школу имени ВЦИК, служил на Дальнем Востоке, где в составе 1-го читинского полка участвовал в боях с белокитайцами на КВЖД.

В боях с японскими самураями в районе Халхин-Гола уже командир танкового батальона капитан В. А. Копцов снова проявил себя с самой лучшей стороны. Так, во время одной из контратак его машина вырвалась далеко вперед и оказалась в расположении врага. Миной у нее была перебита гусеница. В течение десяти часов экипаж Копцова отбивался от наседавших самураев, не позволяя им приблизиться к танку.

Затем, невзирая на огонь, отважные танкисты сумели-таки натянуть гусеницу. Однако к этому времени на «бетушке» был выведен из строя пулемет, а снаряды к орудию израсходованы. Японцы же, подогнав к умолкшему советскому танку тягач, попытались на буксире утащить его к себе. Но… Едва тягач вытащил «бетушку» из воронки, как ее механик-водитель в свою очередь запустил мотор и потянул вражескую машину за собой. Так, с трофеем, экипаж В. А. Копцова и прибыл в расположение своих войск…

За этот и другие подвиги, совершенные в боях с японскими самураями, капитану В. А. Копцову было присвоено высокое звание Героя Советского Союза, а правительство Монгольской Народной Республики наградило его своим орденом Красного Знамени.

Начало Великой Отечественной войны застало подполковника В. А. Копцова в Прибалтике, где он в то время командовал 46-й танковой дивизией. Части его соединения мужественно сражались с врагом на рубеже Западной Двины, у Даугавпилса, и отступили только по приказу. В этих боях В. А. Копцов сам выделялся стальной выдержкой и храбростью. Дважды раненный, он тем не менее оставался в строю.

В дальнейшем, водя в бои танковую бригаду, В. А. Копцов, уже генерал-майор, неизменно проявлял себя умелым организатором и храбрым командиром. За отличные действия его бригада была вскоре награждена орденом Красного Знамени и преобразована в 7-ю гвардейскую.

И вот сейчас — он мой командир.

Мне сразу пришелся но душе этот неторопливый, рассудительный и энергичный генерал. В первых же его действиях были видны большой опыт партийного руководителя и цепкая командирская хватка.

Между тем из восточных районов страны в наш адрес продолжали прибывать маршевые подразделения и боевая техника, артиллерийское, стрелковое и другое вооружение и снаряжение. Все это было в прекрасном состоянии. Советские люди, во многом отказывая себе, ничего не жалели для своей армии.

Вскоре штабы и входящие в состав корпуса 96-я и 113-я танковые, 105-я тяжелотанковая и 17-я мотострелковая бригады, а также другие корпусные части по железной дороге были переброшены в лесистый район западнее Тулы. Здесь во всю ширь развернулись работы по доукомплектованию частей командно-политическим, инженерно-техническим и другими составами, вооружением, боевой техникой и боеприпасами. Началось также обучение личного состава, сколачивание штабов.

Во время знакомства с 96-й танковой бригадой я обратил внимание на молодость членов экипажей и на царивший там какой-то особый боевой настрой. Сопровождавший меня комбриг полковник В. Г. Лебедев с гордостью пояснил:

— Вверенное мне соединение носит имя челябинского комсомола, а танки, которые к нам поступили, изготовлены в неурочное время руками комсомольцев этого города. Из них же скомплектовано и более половины танковых экипажей.

Да, с такими воинами можно, как говорится, идти в огонь и в воду!

Вскоре начальник штаба корпуса подполковник А. Б. Лозовский привез из Москвы гербовые печати, топографические карты, бланки, пишущую машинку, а расторопные танковые ремонтники смастерили на грузовиках несколько штабных, санитарных и хозяйственных фургонов, и полевой штаб заработал. В соединениях и частях закипела боевая учеба и партийно-политическая работа, которыми руководили такие опытные танкисты, как полковники А. Т. Свиридов, В. Г. Лебедев, подполковники А. К. Бражников и Н. П. Аксенчиков.

Мне, например, в эти дни много хлопот доставлял ремонт танков, на которых проводилось интенсивное обучение личного состава. Однако с помощью ремонтников удалось не только справиться с этим чрезвычайно трудным делом, но и выкроить время на изготовление своими силами нескольких батальонных ремонтных летучек, а также двух электросварочных мастерских для танковых бригад.

Нелегко было с запчастями. Пришлось специально выделить несколько групп слесарей из 96-й и 71-й ремонтных баз и послать их на места недавних боев под Москвой. Там они занимались тем, что снимали с подбитых танков еще годные механизмы и детали и доставляли их к нам. На первый случай и это был выход из положения.

Итак, личный состав готовился к боям. Но занятия проводились не только с бойцами, но и с командирами всех степеней. Подчас даже в масштабе всей армии. Так, командарм генерал-лейтенант П. Л. Романенко как-то предложил послушать доклад, а затем обменяться мнениями по волновавшему многих вопросу о том, как наиболее целесообразно применять крупные танковые соединения и объединения в современном бою.

Командиры бригад и корпусов одобрительно встретили это предложение. Доклад было поручено сделать начальнику оперативного отдела штаба армии полковнику И. Г. Зиберову, в недавнем прошлом преподавателю тактики Военной академии механизации и моторизации РККА.

Мы знали, что Иван Георгиевич — коммунист с дореволюционным стажем, активный буденновец, эрудированный и очень опытный командир, поэтому ожидали от него интересного сообщения.

И не ошиблись в своем ожидании. Полковник И. Г. Зиберов действительно сделал очень глубокий, с многочисленными познавательными выкладками доклад, который взволновал слушателей, заставил их высказать и свои суждения по данному вопросу. Словом, занятие прошло поучительно, с огромной пользой для всех нас.

Когда оно закончилось, командарм П. Л. Романенко попросил меня задержаться. Познакомил с невысоким генерал-майором с крутолобой бритой головой и серыми смеющимися глазами, представил его:

— Мой заместитель Павел Семенович Рыбалко. Он общевойсковик и должен как можно скорее приобщиться к «порядку в танковых войсках». Поручаю вам познакомить его с материальной частью боевых машин. Упор сделать на тридцатьчетверку. Для обучения вождению выделяю из своего резерва пятнадцать моточасов.

Вот это номер! Учеников в звании генерала у меня еще не было. А тут — сам замкомандарма!

Тем временем, пожелав нам успехов, генерал П. Л. Романенко ушел в свою палатку. Мы с П. С. Рыбалко остались вдвоем. Разговорились. Я узнал, что Павел Семенович недавно вернулся с военно-дипломатической работы, довольно полно осведомлен о бронетанковом вооружении некоторых капиталистических стран, а вот новые отечественные танки как следует изучить не успел.

В конце беседы мы условились о порядке, месте и времени занятий.

Первое из них состоялось уже на следующий день в парке 113-й танковой бригады. Генерал П. С. Рыбалко явился в новеньком, тщательно отутюженном комбинезоне. С большим вниманием выслушал боевую и техническую характеристику танка Т-34, аккуратно записал заинтересовавшие его данные в толстую рабочую тетрадь.

В течение последующих дней мы с Павлом Семеновичем буквально облазили всю тридцатьчетверку, знакомясь с ее основными системами и агрегатами, приборами и вооружением. Рыбалко расспрашивал меня дотошно. Чувствовалось, что он желает изучить новую машину досконально. Это-то, помноженное на высокую общую эрудицию, и позволило Павлу Семеновичу довольно быстро разобраться в «архитектуре» сложного танка.

Прошла неделя, и вот я уже помогаю смущенному П. С. Рыбалко занять место механика-водителя. Сам располагаюсь рядом.

Чувствуется, что Павел Семенович сильно волнуется. И все-таки, соблюдая положенную очередность операций, он четко подготовил двигатель к запуску, а потом и завел его. Включил передачу. И тридцатьчетверка, повинуясь ему, медленно двинулась вперед.

За те 15 моточасов, что отвел нам командарм, П. С. Рыбалко научился довольно прилично водить танк по пересеченной местности. На этом наши занятия и закончились.

В последующем, уже став известным всей стране военачальником, маршалом бронетанковых войск, П. С. Рыбалко, знаю, с теплотой вспоминал о своих первых «танковых университетах», о том, как побаивался тогда садиться за рычаги управления.

Но это, повторяю, будет позднее. А пока же в теплый солнечный день к бойцам и командирам 15-го танкового корпуса приехали секретарь Тульского обкома партии В. Т. Жаворонков и председатель облисполкома И. М. Чмутов. Они поздравили воинов с окончанием боевого формирования и вручили генералу В. А. Копцову Красное знамя и письменный наказ трудящихся Тулы.

Этот наказ был тут же зачитан всему личному составу корпуса. В ответ бойцы и командиры дали клятву, не жалея жизни, сражаться с фашистскими захватчиками, сделать все от них зависящее для изгнания врага со священной советской земли.

Итак, формирование корпуса было закончено. И к 9 июля 1942 года его бригады заняли новый район дислокации. Здесь еще с месяц занимались боевой подготовкой, продолжали принимать автомашины, некомплект которых в корпусе был еще в процентном отношении довольно высок.

В первых числах августа боевую готовность 15-го танкового корпуса проверил генерал Я. Н. Федоренко. Он присутствовал на тактических занятиях, стрельбах и дал высокую оценку подготовленности проверяемых им частей и подразделений.

Между тем противник, сосредоточив на узком участке большие силы, атаковал советские войска в районе Жиздры. Одновременно, стремясь ослабить их удар в районе Ржева и Сычевки, не допустить овладения Сухиничами и Юхновом, гитлеровцы усилили свою активность на козельском направлении.

Комкора генерала В. А. Копцова вызвали на совещание в штаб армии. Оттуда он вернулся, уже имея приказ, согласно которому наш 15-й танковый корпус должен был совершить 150-километровый комбинированный марш и сосредоточиться в районе Козельска. Там, как и вся 3-я танковая армия, поступить в распоряжение командующего войсками Западного фронта.

Начали готовиться к срочному перебазированию. Чтобы как-то выйти из создавшегося тяжелого положения с транспортными средствами, часть боевых припасов пришлось погрузить на танковые трансмиссии, туда же и бочки с резервным горючим, некоторые запасные части.

И вот под покровом ночи полки и бригады корпуса оставили уже обжитые места и, несмотря на проливной дождь, со строгим соблюдением светомаскировки двинулись в путь, держа направление на Козельск.

Раскисшие грунтовые дороги привели к тому, что часть легких танков, а также автомобилей ГАЗ-А и ЗИС-5 позастревала в наполненных водой колдобинах, колонны растянулись, тылы отстали.

А вот тридцатьчетверки, несмотря на тяжелые погодные и дорожные условия, шли прекрасно, почти не застревая и не делая длительных вынужденных остановок. Исключение составили два танка, на одном из которых во время марша вышел из строя мотор, а на другом испортилась коробка передач.

К рассвету главные силы корпуса сосредоточились в лесу южнее населенного пункта Коровлянки. Здесь решено было устроить дневку, которую использовать как для технического обслуживания машин и отдыха экипажей, так и для подтягивания отставших тылов.

Из коровлянского леса мы выступили, как только стемнело, и к рассвету следующего дня, с большим трудом преодолев размытую дождем дорогу, сосредоточились в районе Гутнево, Скрылево, что неподалеку от Козельска.

Следовавшая по железной дороге наша 105-я тяжелая танковая бригада запаздывала.

Одновременно с нами в район Козельска прибыли и расположились рядом бригады 12-го танкового корпуса под командованием полковника С. И. Богданова.

На следующий день в расположение штаба корпуса приехал командующий 3-й танковой армией генерал П. Л. Романенко. Выслушав рапорт комкора о состоянии боевой техники после марша и пожурив за отставание тылов, командарм расстелил на траве топографическую карту, испещренную цветными стрелами, и начал знакомить нас с положением на козельском участке фронта. В частности, он подчеркнул, что гитлеровское командование, добившись довольно заметного успеха на Дону и в предгорьях Кавказа, решило снова развить свое наступление на московском направлении.

— Утром 11 августа немецко-фашистские дивизии под командованием фельдмаршала Клюге уже перешли в наступление в районе Билева и Козельска, на правом фланге Брянского фронта, — озабоченно сказал П. Л. Романенко. — Ими прорвана оборона советских войск в районе деревень Клинцы, Майлово, Веснино, то есть на стыке 16-й и 61-й армий.

— Четыре танковых и механизированная дивизии врага стремятся сейчас перерезать железную дорогу Козельск — Билев и, выйдя в этот район, вероятнее всего повернут на северо-запад, чтобы ударить в тыл войскам Западного фронта, — продолжал далее командарм. — Вот сюда, в направлении на Калугу. А затем окружить и уничтожить нашу кирово-сухиничскую группировку войск. Фашисты уже имеют успех. В частности, в районе Бело-Камень, Глинная, Сорокино ими окружены три дивизии из 61-й армии.

Генерал П. Л. Романенко сделал глубокую паузу и добавил:

— Кстати, вчера немцы прорвали нашу оборону в районе Козельска. Положение советских войск на этом направлении стало угрожающим. Вражеские танки заняли ряд населенных пунктов в районе Козельска, и, надо полагать, предпримут дальнейшие наступательные действия.

После того как была обрисована общая обстановка, командарм поведал нам, что по приказу командующего войсками Западного фронта генерала армии Г. К. Жукова подготавливается наступательная операция наших войск с целью разгрома прорвавшегося на этом направлении противника.

— Большая, если не сказать решающая, роль в этой операции отводится нашей 3-й танковой армии, — подчеркнул Романенко. — Нам приказано нанести удар из района южнее Козельска в направлении на Вейно, Сорокино, Старица. Во встречном бою разгромить наступающего противника и выйти на рубеж Слободка, Старица.

В дальнейшем совместно с 16-й и 61-й армиями завершить уничтожение врага в районе Колосово, Глинная, Белый Верх, не допустив его отхода на юг.

Позже мы узнали, что генерал П. Л. Романенко решил создать три оперативные группы войск. Правую группу в составе 3-го танкового корпуса, 324-й стрелковой дивизии и 105-й стрелковой бригады под общим командованием генерала Д. К. Мостовенко, центральную в составе 15-го танкового корпуса и 154-й стрелковой дивизии под командованием генерала В. А. Копцова и левую группу в составе 12-го танкового корпуса и 264-й стрелковой дивизии под командованием полковника С. И. Богданова.

На стрелковые дивизии этих групп возлагались задачи прорыва главной полосы обороны противника и обеспечения ввода в прорыв 3, 12 и 15-го танковых корпусов.

15-му танковому корпусу и 154-й стрелковой дивизии, усиленным 34-м и 62-м гвардейскими минометными полками, 1172-м истребительно-противотанковым артполком и 62-м понтонно-мостовым батальоном, была поставлена задача наступать в направлении Мешалкин, Мызин, Марьино, Белый Верх и, разгромив противостоящего противника, форсировать реку Вытебеть, захватить плацдарм на ее западном берегу, после чего во взаимодействии с группой генерала Д. К. Мостовенко и ударной группой 16-й армии окружить и уничтожить противника в районе Тростянка, Перестряж, Белый Верх.

Задачу нашим войскам предстояло, прямо скажем, решить сложную.

На основе принятого командармом решения штаб нашего корпуса, как и штабы других корпусов, дивизий и бригад, провел ряд подготовительных работ по планированию боевых действий. В частности, отработал вопросы взаимодействия между общевойсковыми, авиационными и другими частями и соединениями, провел рекогносцировку местности, определил рубежи развертывания для бригад и маршруты выдвижения к ним.

Одновременно с этим в частях и подразделениях развернулась партийно-политическая работа среди воинов по разъяснению стоящих перед ними боевых задач.

К утру 20 августа наш 15-й танковый корпус сосредоточился в выжидательном районе в лесу южнее и юго-восточнее Хряпкино. В этот день на корпусной КП неожиданно приехал сам командующий Западным фронтом генерал армии Г. К. Жуков. Он поинтересовался готовностью нашего соединения к боевым действиям, а также тем, что известно командиру корпуса о противостоящем противнике.

Обстоятельный ответ генерала В. А. Копцова, по-видимому, удовлетворил командующего фронтом. Однако он все же посоветовал доразведать расположение огневых средств противника и предупредил о том, что враг, не считаясь с потерями, будет стремиться обойти Москву с юга, поэтому необходимо противопоставить ему силу, организованность и железную стойкость.

В ночь на 21 августа 113-я, 195-я танковые, 105-я тяжелая танковая и 17-я мотострелковая бригады корпуса вышли в исходный для боя район, находящийся в 5 километрах от переднего края обороны наших войск. Мотострелковые подразделения тут же приступили к разведке боем.

Полученные из штаба армии сведения о противнике, а также произведенная в этот день разведка показали, что в полосе наступления нашего корпуса враг располагает силами порядка двух пехотных и танковой дивизий, а его оборонительные сооружения представляют собой минированные поля и систему деревоземляных огневых точек.

Генерал В. А. Копцов тут же обратил внимание командиров бригад на необходимость тщательной разведки теперь уже инженерного оборудования переднего края обороны противника, с тем чтобы заранее разминировать проходы для своих танков.

После тщательного изучения боевой задачи и оценки обстановки комкор принял окончательное решение: главный удар наносить, имея в первом эшелоне два полка из 154-й стрелковой дивизии, 17-ю мотострелковую бригаду, 105-ю тяжелую танковую и 113-ю танковую бригады в общем направлении на Слободку, Белый Верх. 195-ю танковую бригаду с оставшимся полком из той же 154-й стрелковой дивизии иметь во втором эшелоне.

В ночь перед наступлением генерал В. А. Копцов, начальник штаба корпуса подполковник А. В. Лозовский вместе с командирами бригад еще раз согласовали вопросы взаимодействия. И только тогда, не раздеваясь, устроились на отдых в штабных машинах.

…Забрезжил рассвет. Утро выдалось прохладным. Но все равно в лесу — благодать! Сейчас бы побродить по нему с лукошком, забыв о войне.

Но она-то не забывает дать о себе знать. Едва ли не с первыми лучами солнца первозданную лесную тишину разорвал грохот артиллерийской канонады. Началась наша полуторачасовая артподготовка.

Потом в ясном небе послышался нарастающий гул. Это шли краснозвездные бомбардировщики, чтобы обрушить на врага и свое огневое возмездие…

Едва артиллерийская и авиационная подготовка пошла на убыль, вперед двинулись батальоны 154-й стрелковой дивизии. Следом, обгоняя стрелковые цепи, — тридцатьчетверки 113-й танковой бригады.

С лесистого пригорка, на котором я устроился, видна вся панорама вспыхнувшего боя. Вот наши стрелковые батальоны ворвались в первую линию вражеских траншей. Пока там довершалась яростная рукопашная схватка, танки вырвались вперед и приблизились ко второй линии, начав поливать засевшего в траншеях противника пулеметным и орудийным огнем. И, подождав, когда к ним подтянется несколько отставшая пехота, снова пошли вперед.

Наблюдая за ходом боя, я откровенно дивился: наши танки и пехота овладели уже второй линией вражеских траншей, а артиллерия противника молчит. Неужели подавлена во время артподготовки?

Но нет. Вот головные тридцатьчетверки приблизились к глубокому противотанковому рву. И вот тут-то по ним и ударили молчавшие до поры орудия врага. Одна из тридцатьчетверок сразу же остановилась, окуталась дымом. Вспыхнула еще одна…

Не сумев преодолеть ров, танки взяли правее и, ведя редкий артогонь по противнику, двинулись в сторону нескошенного пшеничного поля, по-видимому желая обойти его. Но уже на поле идущий впереди остальных машин Т-34 подорвался на мине и, размотав гусеницу, остановился. Мне было видно, как кто-то из членов экипажа подорвавшейся машины выпрыгнул из нее через верхний люк и замахал руками, предупреждая об опасности остальных. Правда, следовавшая левее тридцатьчетверка, экипаж которой из-за пыли не заметил предупреждения, вырвалась вперед, но также подорвалась на мине.

— Все поле утыкано минами, — с огорчением и досадой сказал подполковник А. Б. Лозовский, когда я прибежал со своего пригорка на корпусной НП. — Пять машин уже потеряли…

— Тринадцатый! Тринадцатый! Говорит Первый! — кричал тем временем в микрофон комкор. — Не лезь на рожон! Впереди бураки. Много бураков! Бери вправо, правее!.. Пятый, прикрой Тринадцатого!

Тем временем, не найдя прохода в минном поле, тридцатьчетверки, отстреливаясь, повернули в сторону. Но есть ли коридор там, правее?..

Но беда, как говорится, не приходит одна. Вскоре над полем боя появились фашистские «юнкерсы». Злобно воя, они обрушили бомбы на боевые порядки атакующих. Наша же истребительная авиация из-за своей малочисленности не имела возможности надежно прикрыть свои войска.

Предпринятая в этот день попытка введением в бой 17-й мотострелковой бригады подполковника Н. П. Аксенчикова исправить положение успеха также не принесла. Да и танки 113-й бригады полковника А. Т. Свиридова, продвинувшись вперед на 3–4 километра, остановились.

По всему было видно, что неплохо сработала вражеская разведка. Во всяком случае, фашистскому командованию стало заранее известно о сосредоточении нашей 3-й танковой армии в районе Козельска, поэтому-то оно и приняло надлежащие меры: подтянуло резервы, создало сильные промежуточные узлы сопротивления, густо усеяло местность минными полями, сосредоточило в полосе предполагаемого наступления наших войск довольно значительные силы своей авиации. И это дало результаты: наши атаки захлебнулись.

В итоге, видя бесплодность всех попыток прорвать оборону противника здесь, в районе Слободка, Белый Верх, да к тому же получив в середине дня донесение командира 3-го танкового корпуса генерала Д. К. Мостовенко об успешных действиях его бригад в районе Сметских Выселок, командующий 3-й танковой армией генерал П. Л. Романенко решил развить этот успех, введя в бой в направлении Сметских Выселок, Слободки, Белый Верх наш корпус и 1-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

Перегруппировка частей и соединений нашего корпуса с центрального направления на правое происходила в очень сложных условиях. По существу, возглавив передовой отряд в составе батальона тяжелых танков КВ и батальона 17-й мотострелковой бригады, генерал В. А. Копцов повел его по нехоженой лесной дороге. Впереди следовали разведгруппа из трех броневиков и подразделение мотоциклистов-пулеметчиков.

При подходе к Сметским Выселкам разведгруппа натолкнулась на встречную колонну немецких танков и между ними завязался неравный бой. В этом столкновении наши разведчики погибли, однако их командир все же успел сообщить по радио комкору о встрече с неприятельскими танками.

Да генерал Копцов и сам, заслышав артиллерийскую стрельбу, а затем получив радиодонесение от разведчиков, развернул танковый батальон к бою и стремительно атаковал противника.

Тяжелые КВ по его приказу ударили по голове и во фланг немецкой колонны. Около часа длился горячий танковый бой. Вначале казалось, что силы столкнувшихся сторон неравны. Уж очень много было вражеских танков. Но сказалось превосходство наших КВ. Их экипажи в упор расстреливали слабобронированные T-III и «арт-штурмы» врага. И вскоре десятки дымных факелов засвидетельствовали о полном разгроме крупной танковой части противника и его 192-го пехотного полка 56-й пехотной дивизии.

Наши же потери при этом были сравнительно невелики и составляли 7 танков, 4 броневика и 8 мотоциклов.

В этом бою отличились многие танкисты из 105-й тяжелой танковой бригады, а также воины 2-го батальона из 17-й мотострелковой бригады. Кстати, командовавший этим батальоном старший лейтенант С. П. Хлынов, будучи дважды раненным, не оставил поля боя, а продолжал управлять своим подразделением. И лишь третья пуля, попавшая прямо в сердце, остановила героя.

А вот другой пример героизма. Командир танка КВ младший лейтенант Н. А. Малкайтис меткими выстрелами уже в первые минуты боя уничтожил четыре орудия и более десятка гитлеровцев. Даже когда его машина была подбита и загорелась, он не оставил ее. Борясь с огнем, экипаж продолжал громить врага, пока в танке не взорвались снаряды.

Героически сражался с врагом и экипаж танка под командованием старшего лейтенанта С. Н. Белоуса.

К 25 августа 15-й и 3-й танковые корпуса и взаимодействующая с ними 1-я гвардейская стрелковая дивизия, преодолев лесисто-болотистую местность, с боем очистили от врага территорию восточнее реки Витебеть. Однако с ходу форсировать эту реку не смогли, так как были встречены с противоположного берега плотным артиллерийским огнем противника. Усиленно действовала здесь и вражеская авиация.

Тем временем, желая сломить сопротивление гитлеровцев на левом фланге армии, командарм генерал П. Л. Романенко приказал нашему корпусу выйти из боя, совершить марш из района Жуково в леса западнее Мызино и оттуда совместно с 154-й стрелковой дивизией и 12-м танковым корпусом, наступающим с севера, ударить на Сорокино и овладеть им.

Однако и здесь нас ожидала неудача. Совершив 15-километровый марш, бригады 15-го танкового корпуса на рассвете перешли в наступление. Но почти сразу же натолкнулись на густые минные поля и успеха не добились.

Итак, наш 15-й танковый корпус, по первоначальному плану операции имевший задачу наступать в направлении Слободка, Белый Верх, в ходе боя, как мы видим, несколько раз получал от генерала П. Л. Романенко новые задачи. Короче говоря, в период с 22 августа по 8 сентября мы четырежды меняли направление удара, столько же раз совершали экстренные марши, ища слабые места в обороне гитлеровцев. Но все пока было тщетно. Поддержанный активными действиями своей господствующей в воздухе авиации, враг сравнительно легко отражал наши атаки.

Вечерело, когда в корпус приехал командарм. Хмурый, тоже раздосадованный неудачами последних дней. Вызвав к себе В. А. Копцова, приказал предпринять последнюю и решительную атаку деревни Ожигово, что располагалась на противоположном берегу реки Вытебеть.

Начали готовиться к боевым действиям. Саперы под покровом ночи разведали и оборудовали через реку брод. И на рассвете по нему начали переправляться танковые батальоны капитанов И. В. Гилева и А. М. Ковалева, а также рота тяжелых танков КВ.

С наблюдательного пункта видно, как у окраинных домов Ожигово, едва наши танки, преодолев реку, пошли в атаку, замигали огненные вспышки. Это открыла огонь противотанковая артиллерия противника. Невольно сжалось сердце: неужели снова неудача? Вон ведь как плотно бьют орудия врага. Подбито уже две тридцатьчетверки…

И действительно, в какой-то момент наши наступающие батальоны несколько сбавили темп продвижения. Но не надолго. Вот одна из тридцатьчетверок вырвалась вперед и, ведя частый огонь из орудия и пулеметов, устремилась к окраинным домам деревни.

Фашисты, казалось, сосредоточили на этой машине все огнедышащие стволы орудий. И добились-таки своего: Т-34 вскоре вздрогнул, остановился и задымил.

Но что это? Горящая тридцатьчетверка опять пошла вперед! Больше того, ее умолкшее было орудие вновь заговорило!

Увеличили скорость, равняясь на экипаж героев, и остальные танки. Вот они уже ворвались на окраину Ожигово…

Но что с тем горящим танком?

В бинокль я снова нашел его на поле боя, И своими глазами увидел, как объятая пламенем тридцатьчетверка с ходу врезалась в полукаменное строение, откуда било сразу несколько вражеских ПТО. И в ту же секунду раздался сильный взрыв…

Позднее я узнал, что среди совершивших этот бессмертный подвиг танкистов были парторг роты Семен Муртышев и комсомольский вожак механик-водитель Владимир Стась.

9 сентября части и соединения 15-го танкового корпуса совместно с 324-й стрелковой дивизией нанесли удар теперь уже на Перестряж, прорвали здесь оборону противника и вышли на рубеж Перестряж, Слободка.

Проезжая по изрытому воронками пшеничному нолю вблизи Кумово, я обратил внимание на несколько подбитых незнакомых мне танков. Подъехал к ближайшему из них, около которого копошились ремонтники.

На мой вопрос, что это за машины, уж очень у них необычная конфигурация, воентехник 2 ранга Я. Д. Гориенко доложил:

— А это полученные из США по ленд-лизу 14-тонные танки М3Л. Броня — тьфу, ее легко любой снаряд пробьет. Двигатель тоже неважнецкий, бензиновый. Чуть что, вспыхивает.

— Да уж, с такой «пламенной» танковой поддержкой союзников фашистов трудно одолеть — заметил ехавший со мной капитан Николай Иванов. — То ли дело наши тридцатьчетверки…

И действительно, поставляемые нам по ленд-лизу английские и американские танки были далеко не совершенны, громоздки, уязвимы от артогня противника, опасны в пожарном отношении.

— Это не танки, а настоящие «братские могилы», — горько сетовали на «иностранцев» наши танкисты.

Трудно было с этим не согласиться.

Но вернемся к дальнейшему пересказу боевых событий. В результате ожесточенных боев в районе Ожигово, Перестряж, Сметские Выселки, Волосово и Бело-Камень части и соединения 3-й танковой армии к 10 сентября 1942 года отбросили гитлеровцев на их прежние позиции. Наступление довольно крупной группировки немецко-фашистских войск, пытавшихся ударом с тыла захватить Москву, было сорвано. Наши войска за период этой операции освободили от врага 11 крупных и мелких населенных пунктов.

В этих боях сильно потрепанными оказались 11-я и 20-я танковые, 26-я и 56-я пехотные дивизии немцев, которые потеряли около 5 тысяч убитыми и 12 тысяч ранеными, более 80 танков и САУ, 150 орудий, 100 автомашин.

Следует отметить, что хотя проведенная нашими войсками под Козельском операция и была, образно выражаясь, в пространственном отношении сравнительно небольшой, зато по количеству участвующих в ней соединений и даже объединений она представляла собой внушительную картину. Достаточно сказать, что только танков в ней с обеих сторон участвовало более 1000.

Уже после войны, вспоминая тяжелые бои под Козельском, гитлеровский генерал Герлитц напишет в своих мемуарах:

«Операция, начавшаяся 11 августа 1942 года под Сухиничами, стала для Клюге маленьким Верденом, и ее провал, несмотря на то что было выведено более 450 танков, эхом отозвался на всем германском фронте».

Ну как тут не вспомнить мудрую русскую поговорку, гласящую: «Пошел по шерсть, а воротился стриженым».

17 сентября 1942 года согласно приказу Ставки Верховного Главнокомандования 3-я танковая армия была выведена в резерв, а еще через восемь дней ее войска сосредоточились в районе Калуги.

Здесь-то и состоялся довольно подробный и поучительный разбор прошедших боевых действий, который проводил генерал-майор П. С. Рыбалко, недавно назначенный командующим 3-й танковой армией вместо ушедшего от нас на другую должность генерала П. Л. Романенко.

Заместитель Наркома обороны генерал-лейтенант Я. Н. Федоренко, генерал-майор П. С. Рыбалко и другие командиры, выступившие на разборе, в первую очередь старались вскрыть ошибки, допущенные в ходе боев под Козельском. И делали это далеко не случайно. Ведь на ошибках, как говорится, учатся.

— На результатах прошедших боев отрицательно сказалась недостаточная опытность ряда командиров частей и соединений, а также слабая подготовка и сколоченность штабов, — сказал, например, в своем выступлении генерал Я. Н. Федоренко. — Штабы танковых корпусов и бригад плохо вели разведку противника, не наладили должного взаимодействия между танковыми и стрелковыми соединениями. Удары но противнику наносились, как правило, в лоб, вместо того чтобы осуществлять обходы и обхваты узлов сопротивления. Все это позволяло гитлеровцам свободно маневрировать своими силами и в конечном результате успешно отражать большинство наших атак.

Выступивший на разборе командир нашего корпуса генерал В. А. Копцов рассказал, что танковые бригады вынуждены были вести бои в крайне невыгодных условиях лесисто-болотистой местности, что авиационное прикрытие наших войск было совершенно недостаточным. А отсюда и многие наши неудачи.

Было предоставлено слово и мне. В частности, я доложил об организации технического обеспечения боевых действий 15-го танкового корпуса в операции, подробно остановился на уязвимых местах немецких танков T-III, T-IV и самоходных установок «артштурм». Рассказал и о характере боевых повреждений, нанесенных в боях нашей бронетанковой технике. Так, тщательное изучение их показало, что в 78 случаях боевые машины пострадали от артиллерийского огня противника, 13 танков подорвались на минах, а 8 вышли из строя в результате ударов авиации.

— А ведь если бы ваши танки действовали на более высоких скоростях, умело маневрировали и вели огонь с коротких остановок, по-настоящему используя рельеф местности, то, думается, потери от артогня противника были бы значительно меньшими, — заметил на это генерал Я. Н. Федоренко.

Что ж, в этом он был прав.

Далее, высоко оценив работу бригадных и корпусных ремонтных подразделений, в течение 20 дней восстановивших средним и текущим ремонтом около 150 машин, я высказал одновременно и критические замечания в адрес Главного автобронетанкового управления, не обеспечившего пока еще в должном количестве войска ремонтными мастерскими, мощными тягачами и запчастями. Все это Я. Н. Федоренко записал в свой блокнот и пообещал действенную помощь.

В конце разбора генерал П. С. Рыбалко сообщил, что за отличия в прошедших боях 154-я и 264-я стрелковые дивизии нашей армии приказом Наркома обороны СССР преобразованы соответственно в 47-ю и 48-ю гвардейские стрелковые дивизии, а 105-я тяжелая танковая бригада 15-го танкового корпуса — в 8-ю гвардейскую танковую бригаду.

Забегая несколько вперед, скажу, что вскоре 8-я гвардейская танковая бригада подполковника А. Т. Бражникова отбыла в распоряжение Ставки, а вместо нее в состав 15-го танкового корпуса прибыла 88-я танковая бригада под командованием подполковника И. И. Сергеева.

В последних числах октября части и соединения нашего корпуса передислоцировались в район Моховое, Карцево, совхоз «Диктатура». Здесь мы торжественно отпраздновали 25-ю годовщину Великого Октября, пополнились личным составом и боевой техникой. Словом, всесторонне подготовились к новым боям.

Глава четвертая НА ВЕРХНЕМ ДОНУ

В середине декабря 1942 года от нас в распоряжение Ставки Верховного Главнокомандования убыла еще и 17-я мотострелковая бригада. А вместо нее в корпус влилась 52-я механизированная бригада. В ее состав входили три мотострелковых и минометный батальоны, артиллерийский и зенитный дивизионы, а также роты автоматчиков, разведчиков, противотанковых ружей, управления и технического обеспечения.

Нужно было принять эту новую бригаду. И командование корпусом во главе с комкором генералом В. А. Копцовым приехало в район, где расположилась 52-я мехбригада, чтобы на месте познакомиться с ее командирами и бойцами, посмотреть, как они вооружены, одеты и обуты, в каком состоянии содержат и как владеют вверенным оружием и боевой техникой. Словом, чтобы собственными глазами убедиться, в какой степени новая бригада подготовлена к боевым действиям.

Первыми, кого мы встретили на пути, когда еще только шли по заснеженной лесной тропинке к штабной землянке, были рослые бойцы с распахнутыми воротами полушубков, откуда виднелись полосатые флотские тельняшки.

На строгий вопрос Копцова «Почему нарушаете форму одежды?» разбитной, похожий на цыгана боец без тени смущения пояснил:

— Так, товарищ генерал, мы ж тихоокеанские моряки. К армейской робе не очень привыкшие…

— Бригада, смирно! — послышалось тем временем несколько в стороне, и к генералу В. А. Копцову подбежал невысокого роста приятной наружности молодой командир. Поблескивая озорными глазами, он четко отрапортовал:

— Товарищ генерал-майор танковых войск! Сформированная из моряков Тихоокеанского флота и Амурской военной флотилии вверенная мне пятьдесят вторая механизированная бригада к выполнению боевой задачи готова! Докладывает командир бригады подполковник Головачев!

Вслед за комбригом А. А. Головачевым комкору представились замполит бригады батальонный комиссар Н. К. Карапыш, начальник штаба бригады майор И. А. Тарарушкин и другие командиры.

Затем уже в просторной штабной землянке, где расположилась наша группа, подполковник А. А. Головачев более подробно доложил командиру корпуса о состоянии дел в своей бригаде. И по тому, как обстоятельно и увлеченно говорил он о боевой готовности каждого батальона, роты, о царившем в бригаде высоком патриотическом подъеме, называя при этом фамилии своих моряков, было видно, как близки и дороги они ему, как заботится он о них.

— Среди воинов мехбригады более тысячи коммунистов и комсомольцев, — с гордостью доложил он.

Сообщение же командира бригады о неполной укомплектованности частей и подразделений некоторыми видами вооружения, войскового снаряжения и, в особенности, о крайне низкой обеспеченности мотострелковых батальонов автотранспортом серьезно обеспокоило нас. Ведь примерно такая же картина наблюдалась и в танковых бригадах корпуса.

— Приходилось ли вам и бойцам бригады действовать совместно с танками? — спросил затем В. А. Копцов.

— К сожалению, не приходилось, товарищ генерал. Да и мои личные представления о взаимодействии пехоты с танками тоже довольно поверхностны, — ответил подполковник А. А. Головачев.

После того как командир 52-й мехбригады и его заместители ответили на наши многочисленные вопросы, генерал, обращаясь ко всем, спросил:

— Товарищи! По-видимому, наше представление о пятьдесят второй механизированной бригаде не будет полным, если подполковник Александр Алексеевич Головачев, хотя бы вкратце, не расскажет о себе, так?

Мы согласно закивали. А. А. Головачев, не ожидавший этого, смутившись, ответил:

— Да в моей биографии ничего примечательного и нет. Родился я в 1909 году в семье слесаря Брянского паровозостроительного завода. В 1927 году окончил заводскую профтехшколу и в течение двух лет работал токарем на цементном заводе. С 1929 по 1932 год учился в Военной школе имени ВЦИК СССР, где вступил в партию большевиков. Затем служил командиром взвода, роты, батальона и начальником штаба стрелкового полка. Принял участие в боях с белофиннами. В самом начале этой войны был ранен, попал в окружение. Воевал в партизанском отряде, в марте сорок второго вернулся в армейский строй. Получил звание майора и стал командовать стрелковым полком. Был вторично ранен. Награжден орденом Красного Знамени…

— Оказывается, мы с вами однокашники по школе ВЦИК! — улыбаясь, сказал генерал В. А. Копцов. — Ведь и я в 1926 году окончил ее. Там же стал коммунистом… Что ж, надеюсь, мы с вами найдем общий язык, будем сообща громить фашистскую нечисть!

Подполковник А. А. Головачев заверил, что его бригада не подведет.

После подробного знакомства с состоянием дел уже непосредственно в батальонах бригады мы к ночи снова возвратились в штабную землянку. Здесь генерал В. А. Копцов вместе с подполковниками А. Б. Лозовским и А. А. Головачевым составили план первоочередных мероприятий по оказанию всесторонней помощи 52-й механизированной бригаде.

— Надо в самые ближайшие дни провести совместные занятия танковых и мотострелковых подразделений, — сказал он, в частности, начальнику штаба корпуса. Лозовский тут же записал в свой блокнот это указание.

На обратном пути комкор после долгого молчания объявил, что новая бригада ему понравилась.

— Боевой и надежный народ эти моряки! — сказал он. — С ними можно горы своротить! Хорошее впечатление оставляет и мой кремлевский однокашник Головачев.

После этого мы еще три дня ездили в мехбригаду. Работали в ее подразделениях, обучая командиров и бойцов боевому взаимодействию с танками. Добились и того, что за эти же дни в бригаду от танкистов были направлены специалисты по ремонту вооружения, ей выделили еще два десятка грузовых и специальных автомобилей, а также несколько броневиков.

На занятиях неизменно присутствовал и генерал В. А. Копцов.

В один из дней, после того как я ознакомил командиров взводов, рот и батальонов 52-й бригады с тактико-технической характеристикой и общим устройством немецких танков, рассказал им об уязвимых местах последних, комкор вдруг предложил провести их танковую обкатку. Я, подумав, согласился.

Сначала, к большому удовольствию командиров и политработников мехбригады, мы покатали их на тридцатьчетверках. А затем каждый из них отрыл себе окоп полного профиля и занял его. И тут по команде генерала на окопы пошли танки. Они с гулом и лязгом прошлись над притаившимися в окопах командирами, конечно же не причинив им вреда. Но ощущение они испытали, как сами же признались, не из приятных.

Затем обкатку танками решено было провести с остальным личным составом бригады. И тут произошло вот что. А. А. Головачев построил бойцов 2-го мотострелкового батальона и в присутствии командира корпуса рассказал им, как надо вести себя во время обкатки пехоты танками. Теорию слушатели усвоили вроде бы хорошо, но вот когда дело дошло до практики… Здесь уже многие воины, особенно молодые, заколебались.

— Что же это получается, товарищи? — обратился к ним генерал В. А. Копцов. — Выходит, вы не совсем верите, что окоп — надежное укрытие от вражеских гусеничных машин?

Затем комкор посмотрел на меня и сказал:

— Что ж, Александр Александрович, покажем пример молодежи?

И с этими словами он, взяв учебную противотанковую гранату, ловко спрыгнул в ближний окоп. Я занял соседний.

Через несколько минут два танка с ревом устремились на нас. Но мы, укрывшись в окопах, спокойно ждали. И, пропустив их, выпрямились и бросили вслед гранаты, целясь в трансмиссии.

Необстрелянные воины сразу же приободрились. И один за другим начали занимать окопы. Обкатка завершилась успешно.

А несколько позже в бригаде прошли батальонные учения. Во время одного из них приехал командующий 3-й танковой армией генерал П. С. Рыбалко. Он одобрительно отозвался о проводимой в корпусе обкатке пехоты танками, сделав одновременно с этим и целый ряд замечаний, касающихся улучшения стрелковой подготовки, указал на необходимость усиления политического воспитания воинов.

В начале зимы ударили сильные морозы. Снег обильно засыпал все тропинки, щедро закутал в белоснежные одеяния стройные ели и сосны. И если бы не добротные романовские полушубки, валенки и шапки-ушанки, которые своевременно завезли в части заботливые интенданты, нам бы пришлось туго.

После хлопотного дня по приему зачетов по вождению боевых машин в 88-й танковой бригаде я устало спустился в свою землянку и, не снимая полушубка, засел за составление донесения, срочно затребованного штабом армии. Водитель моего «виллиса» Федя Демешко принялся колдовать у капризной буржуйки.

Вскоре требуемое донесение было составлено. В нем я отметил, что все 192 танка в настоящее время на ходу, технический состав в комплекте, горючее завезено. Исключение составляет лишь автотранспорт корпуса, обеспеченность в котором всего лишь 37 процентов.

В печурке наконец-то весело затрещали дрова, остуженная землянка стала наполняться теплом. Сняв полушубок, я прилег на топчан. Вспомнил молодых командиров, сдававших мне сегодня экзамен по вождению танков.

Честно говоря, трудно даже было поверить в то, что эти в недавнем прошлом рабочие парни смогут в столь короткий срок не только изучить сложные механизмы тридцатьчетверки, но и освоить приемы регулировки, ремонта и вождения этих грозных машин.

Но ведь смогли же!

Вскоре мои мысли переключились на не такую уж приятную тему. Дело в том, что, когда пришло радостное известие о грандиознейшем контрнаступлении советских войск под Сталинградом и о том, что ими в короткий срок взята в надежное кольцо 6-я армия Паулюса, генерал В. А. Копцов вызвал к себе всех своих заместителей, командиров бригад. Поздравил с приятной вестью и тут же заявил, что сейчас готовится общее стратегическое наступление на всем советско-германском фронте. В частности, на войска Воронежского фронта возлагается задача разгромить немецко-фашистские войска на Верхнем Дону. Затем, развивая успех дальше, в западном направлении, освободить Харьков.

Здесь В. А. Копцов сделал длительную паузу. И, отыскав глазами меня, продолжал:

— Для успешного наступления Главное Командование решило усилить Воронежский фронт 12-м танковым корпусом, приказав командующему 3-й танковой армией доукомплектовать этот корпус личным составом и танками за счет наших 113-й и 195-й танковых бригад.

— А не лучше ли передать 12-му танковому корпусу эти сколоченные и готовые к бою бригады целиком, а не дробить их? — заметил кто-то.

— Обо всем этом я обстоятельно доложил Военному совету армии, — нахмурившись, ответил комкор. — Но ведь приказ исходит свыше. Так что нужно его выполнять!

Прошло всего несколько недель после обмена танками с 12-м корпусом, как Ставка Верховного Главнокомандования решила привлечь для участия в Острогожско-Россошанской операции и нас. И получилось так, что ночь под новый, 1943 год мы с В. А. Копцовым и А. Б. Лозовским встретили в жарко натопленной теплушке воинского эшелона, следовавшего в направлении станции Бутурлиновки.

Ровно в полночь подняли кружки с вином и выпили за грядущую победу над врагом. А затем наперебой начали вспоминать наиболее яркие эпизоды из своей прежней жизни. Я, например, рассказал про морозную новогоднюю ночь 1925 года, когда мне, молодому коммунисту, пришлось следовать с мандатом Одесского губкома в Святотроицкий райком. И по дороге в течение часа отстреливаться из нагана от окруживших меня бандитов.

Естественно, поведал и об испанских событиях. Особенно о тревожной новогодней ночи в осажденном фашистами городе Теруэле.

На рассвете наш эшелон прибыл на основательно разрушенную станцию Бутурлиновку. Здесь нас тоже дважды бомбили, но, к счастью, обошлось без потерь.

А вот 12-му танковому корпусу, как нам рассказали, здесь не повезло. Одну из его бригад здорово потрепала вражеская авиация. Еще не выгрузившись, она понесла большой урон в людях и боевой технике. Погиб недавно назначенный командиром корпуса полковник М. И. Чесноков.

Нам, повторяю, повезло.

Когда 88-я танковая и 52-я механизированная бригады, выгрузившись, рассредоточились в ближайших лесах, мы с генералом В. А. Копцовым объехали районы их расположения. Радовало приподнятое настроение бойцов и командиров. Боевая техника и вооружение были в полном порядке.

Мороз тем временем крепчал. Усилился снегопад, через несколько часов сделав дороги непроходимыми. А тут пришел приказ о новой передислокации.

В тяжелейших условиях бездорожья соединения и части корпуса совершили марш в район Кантемировка, Ново-Марковка, преодолев в общей сложности 250 километров. Особенно трудно пришлось 52-й механизированной бригаде. Многие из ее подразделений из-за нехватки автотранспорта вынуждены были совершать марш пешим порядком, то есть пробиваться сквозь огромные сугробы и пургу. Да и те роты, что следовали на автомобилях ГАЗ-А и ЗИС-5, большее время вытаскивали застрявшие машины, нежели ехали на них.

В деревне Ново-Марковка генерал В. А. Копцов ознакомил нас с приказом командующего Воронежским фронтом генерала Ф. И. Голикова, согласно которому 3-я танковая армия в составе 12-го и 15-го танковых корпусов, четырех стрелковых дивизий, трех танковых и стрелковой бригад должна нанести охватывающий удар по противнику из района северо-западнее Кантемировки на город Алексеевну навстречу 40-й армии генерала К. С. Москаленко. Здесь предусматривалось соединение с 40-й армией и создание тем самым кольца окружения вокруг 2-й венгерской армии, итальянского альпийского и 24-го немецкого танкового корпусов, действующих на рубеже 1-е Сторожевое, Кантемировка.

За два дня до начала операции у нас побывали командарм П. С. Рыбалко и член Военного совета армии генерал-майор С. И. Мельников. Они поинтересовались настроением воинов, состоянием боевой техники, а также тем, как знают руководящие командиры штаба корпуса боевую задачу.

Обращаясь ко мне, командарм спросил, в каком порядке будет организовано техническое обеспечение предстоящих боевых действий: ведь предстояло находиться в большом отрыве от армейской тыловой базы. Я доложил, что совершенный корпусом тяжелейший марш уже «съел» в бригадах значительную часть дизельного топлива и что остающегося в танковых баках горючего на всю операцию может не хватить. Поэтому нужно заранее принять к сведению, что расход дизтоплива при глубоком снеге и распутице будет вдвое, если не больше, превышать обычные нормы.

— Короче говоря, без помощи армейского или фронтового подвоза горюче-смазочных материалов нам не обойтись, товарищ генерал, — закончил я.

Член Военного совета армии генерал С. И. Мельников пообещал проследить за тем, чтобы мы были обеспечены горючим полностью.

А тут еще одна незадача. Вследствие недостаточного времени на подготовку перегруппировка нашего корпуса началась с большим опозданием. И получилось так, что 88-я танковая и 52-я механизированная бригады прибыли в район Кантемировки позже 12-го танкового корпуса, то есть имели значительно меньше времени на подготовку к боевой операции, нежели наши соседи.

Больше того, 113-я и 195-я танковые бригады оказались в назначенных им районах лишь к исходу 12 января, к тому же имея в строю по 10–15 танков. Остальные боевые машины по техническим причинам и из-за бездорожья отстали в пути. Что делать? И командующий 3-й танковой армией генерал П. С. Рыбалко решил, не мешкая, передать танки этих бригад в 88-ю танковую бригаду подполковника И. И. Сергеева. А самим до времени находиться в армейском резерве.

Таким образом, 15-й танковый корпус вынужден был начать боевые действия без двух бригад, имея лишь 74 машины в 88-й танковой бригаде да 52-ю механизированную бригаду подполковника А. А. Головачева.

Собрав своих заместителей, командиров бригад с замполитами, комкор генерал В. А. Копцов сообщил:

— Нашему корпусу предстоит 14 января 1943 года развить успех 184-й стрелковой дивизии в направлении Ольховатка, Алексеевка, то есть через ее прорыв уйти в глубокий тыл противника. Там перерезать его коммуникации, нарушить систему управления, громить оперативные резервы врага. Довожу до вашего сведения, товарищи, что в полосе предстоящего прорыва противник обороняется силами 385-й пехотной дивизии, частями «Фогеляйн» и подразделениями 24-го танкового корпуса.

— Наша задача первого дня, — продолжал далее комкор, — развить прорыв на участке высота 201,4, совхоз «Крутенький» и овладеть районами Новоседовка, Матвеевка, Алексеевка. Во второй день уничтожить подходящие резервы противника, одновременно развивая наступление в северном направлении.

Справа от нас 12-й танковый корпус имеет задачу овладеть районом Россошь, Лизиновка, Чигири, Должик. Слева 7-й кавалерийский корпус генерала С. В. Соколова прорывается в направлении на Валуйки.

Передовой отряд нашего корпуса — 1-й батальон 88-й танковой бригады и 2-й мотострелковый батальон 52-й мехбригады. Его командир — подполковник И. И. Сергеев. Я следую с передовым отрядом.

Сделав многозначительную паузу, генерал В. А. Копцов сказал с нажимом:

— Учтите, товарищи, что нам придется действовать в большом отрыве от армейской базы снабжения. Колесные же машины нашего корпусного тыла при таком бездорожье могут сильно отстать. Поэтому заранее проверьте, чтобы личный состав был обеспечен пятидневным запасом продуктов, а на каждом танке были закреплены по 3–5 ящиков с боеприпасами и по бочке с горючим.

Вечером того же дня во всех подразделениях были проведены короткие партийные и комсомольские собрания, на которых командиры и политработники довели до актива поставленные командованием задачи. А уже через них с этими задачами ознакомился и остальной личный состав бригад.

13 января несколько батальонов 184-й стрелковой дивизии произвели разведку боем. Они вклинились в оборону гитлеровцев и смогли вскрыть их систему огня. А утром следующего дня после полуторачасовой артподготовки началось общее наступление.

В этот день валил густой снег, затрудняя наблюдение за результатами артподготовки. Поэтому-то они и были невысокие. Во всяком случае, когда в полдень полки 184-й стрелковой дивизии пошли в наступление, противник оказал им довольно упорное сопротивление. А это привело к тому, что после трехчасового боя пехота с приданными ей танками смогла вклиниться в оборону врага на 1–2 километра. И тут из-за сильного огня, к тому же глубокого снежного покрова, вынуждена была остановиться.

Чтобы не дать противнику возможности прийти в себя и оказать стрелковым батальонам еще более сильное сопротивление, командующий 3-й танковой армией генерал П. С. Рыбалко приказал нашему корпусу в 14 часов 15 минут тоже перейти в наступление и завершить-таки прорыв обороны противника. После чего устремиться в ее оперативную глубину.

Получив такой приказ командарма, генерал В. А. Копцов решил наступать по одному маршруту. Он выдвинул вперед танки и мотопехоту передового отряда, который, несмотря на упорное сопротивление гитлеровцев, к 15 часам 30 минутам все же прорвал вражескую оборону на участке совхоз «Крутенький», высота 201,4. Затем буквально на плечах отступающих фашистов этот отряд устремился в северо-западном направлении, пробивая путь остальным силам 15-го танкового корпуса.

Свирепствующая пурга во многом способствовала скрытности нашего продвижения, но заметенные дороги крайне затрудняли ход танков, вызывая большой перерасход горючего.

Но как бы там ни было, передовой отряд под командованием подполковника И. И. Сергеева позволил главным силам корпуса в середине дня выйти на оперативный простор, а к вечеру оказаться вблизи опорного пункта врага, расположенного в населенном пункте Жилин.

В результате короткого, но жестокого боя танкисты 88-й танковой бригады и мотострелки 52-й механизированной бригады разгромили оборонявшиеся здесь части противника, в том числе штаб его 24-го танкового корпуса и штабы 385-й и 387-й пехотных дивизий, и овладели Жилином. В этом бою был убит командир немецкого танкового корпуса.

Таким образом, уже в первый день танковые батальоны нашего корпуса сумели продвинуться вперед на 22 километра, значительно оторвавшись от стрелковых частей 184-й дивизии.

На рассвете следующего дня передовой отряд И. И. Сергеева достиг уже Александровки, где также разгромил довольно сильный узел сопротивления противника. В частности, здесь наши воины уничтожили до 600 солдат и офицеров врага, 5 его орудий и 17 пулеметов. Было взято в плен 98 гитлеровцев, захвачено в качестве трофеев 27 исправных орудий и минометов, 279 автоматов, а также 9 складов с военным снаряжением.

Преследуя врага дальше, части 15-го танкового корпуса, подчас обходя стороной наиболее крупные населенные пункты, вскоре достигли села Еремовки и перерезали здесь шоссейную дорогу Россошь — Ровенки, закрыв тем самым пути отхода противника из районов Россоши на юго-запад.

Правда, довольно Сложные погодные условия все же позволяли отдельным мелким группам врага просачиваться в стороне от шоссе и под прикрытием метели уходить в западном направлении.

К исходу 15 января, овладев Еремовкой, части корпуса, выполнив в срок задачу второго дня, продолжали развивать наступление на Мартынцы, Харьковская, Шелякино. Но в связи с тем что соседний 12-й танковый корпус встретил в районе Россоши упорное сопротивление противника и был им остановлен, командующий 3-й танковой армией генерал П. С. Рыбалко изменил задачу третьего дня и для нашего корпуса. Теперь мы должны были 16 января овладеть городом Ольховатка и не допустить отхода гитлеровцев в направлении на Шелякино.

Выполняя поставленную командармом задачу, части корпуса к 17 часам этого дня подошли к окраине Ольховатки и с ходу атаковали ее. Батальоны 52-й мехбригады вскоре овладели Большими Базами, мостом через реку Черная Калитва и оседлали дороги Ольховатка — Шелякино и Ольховатка — Марченково.

Оборонявшие Ольховатку полки итальянского и венгерского корпусов и полицейские полки СС, не ожидавшие наступления наших войск с южного направления, дрогнули, начали в панике сдавать свои позиции. Тридцатьчетверки 88-й бригады, встретив в центре города большой обоз, огнем и гусеницами уничтожили его, чем вызвали еще большую растерянность у врага.

Наиболее стойко в районе местного сахарного завода сражались лишь подразделения СС. Но и здесь ожесточение боя вскоре пошло на убыль.

К 22 часам 16 января Ольховатка была полностью занята нашими войсками. Правда, очищение города от отдельных неприятельских групп продолжалось до рассвета следующего дня.

В районе Ольховатки мы взяли в плен до 2000 солдат и офицеров противника, немало трофеев. Более 500 гитлеровцев было уничтожено.

Тем временем передовой отряд корпуса при подходе к Шелякино встретил колонну неприятельской пехоты численностью до 800 человек. Здесь же было и 500 автомобилей с грузом. Враг пытался прорваться в сторону города Алексеевка. Но не вышло. После короткого боя эта колонна была рассеяна.

Заняв Ольховатку и очистив ее от последних очагов вражеского сопротивления, бригады корпуса, приведя материальную часть в порядок, продолжили наступление, имея задачей овладеть к полудню 17 января и городом Алексеевка, где должны были соединиться с 40-й армией.

Но когда до Алексеевки осталось всего лишь около 70 километров, оказалось, что в танковых баках не более четверти заправки горючего. Этого конечно же было недостаточно для выполнения намеченной задачи. Наши же расчеты на получение обещанного начальником тыла армии дополнительного количества ГСМ не оправдались.

И вот, не найдя иного выхода, мы решили слить все оставшееся горючее в баки 20 тридцатьчетверок 88-й танковой бригады и этими силами атаковать противника в Алексеевке. Экипажам же машин с опустошенными баками комкор приказал организовать круговую оборону и ждать подхода корпусного тыла или же армейских топливозаправщиков.

Уже смеркалось, когда 20 тридцатьчетверок 88-й танковой бригады, вместе с которыми следовали генерал В. А. Копцов и мы с подполковником А. Б. Лозовским, подошли к юго-западной окраине Алексеевки. С небольшой возвышенности с удивлением увидели спокойную жизнь крупной железнодорожной станции: на путях дымили паровозы, составлялись составы, около вагонов деловито копошились люди. Гитлеровцы нас явно не ждали.

— Пока мы не обнаружены, надо атаковать, — не отрывая от глаз бинокля, сказал комкор.

Командир 88-й танковой бригады подполковник И. И. Сергеев (он уже не командовал передовым отрядом) пожал плечами. Возразил неуверенно:

— Но у меня всего лишь двадцать танков да две роты мотострелков, товарищ генерал. По донесениям же разведчиков, в Алексеевке располагается крупная полицейская часть, к тому же несколько полков венгров и итальянцев. Не лучше ли все же подождать подхода остальных танков и стрелковых подразделений?

— Нет, не лучше. Немедленной атакой наш малочисленный отряд достигнет главного — внезапности, захватит противника врасплох. А это даст нам большое преимущество, — ответил Копцов и тут же перешел к детальной конкретизации боевой задачи.

В наступившей темноте одна рота тридцатьчетверок ворвалась на юго-западную окраину города. Ее удар был настолько стремителен и дерзок, что противник, многократно превосходящий нас по силам, с первой же минуты дрогнул. А тут еще наши автоматчики, поддержанные остальными танками, ударили по городу с противоположной стороны. В короткий срок была захвачена железнодорожная станция, немало пленных, паровозы под парами, вагоны, загруженные ценным имуществом.

Непосредственно в городе дела обстояли иначе. Наша танковая рота, вначале довольно легко овладевшая центральной Заводской улицей и самим заводом, затем была остановлена сильным артиллерийским и минометным огнем, ведущимся со стороны монастыря. Там, как оказалось, засел довольно крупный венгерский гарнизон.

Да и вообще, придя в себя после первого замешательства и поняв, что имеет дело с незначительными силами наших войск, противник вскоре повсеместно усилил сопротивление. Больше того, подтянув свои резервы, предпринял даже контратаку.

Отбив ее, танковая рота перешла к активной обороне. Но в конце следующего дня, не дождавшись подхода 52-й мехбригады, была вынуждена оставить центр и переместиться к южной окраине города.

На рассвете 19 января к нам присоединились главные силы корпуса с артиллерией и мотострелковыми батальонами. К роте танков, зацепившейся за южную окраину Алексеевки, подошли 2-й и 3-й батальоны 52-й мехбригады подполковника А. А. Головачева. Они-то после короткой артподготовки и начали первыми атаку.

Завязались ожесточенные уличные бои. Противник отчаянно сопротивлялся, неоднократно переходил в контратаки. Отдельные объекты его обороны по нескольку раз переходили из рук в руки. Отлично действовали при этом мотострелки 2-го батальона под командованием старшего лейтенанта А. С. Лапсина.

К полудню, сломив упорное сопротивление врага, наши подразделения вновь захватили железнодорожную станцию, на которой скопилось 37 паровозов и 476 вагонов с военным имуществом. А еще часа через два танковые бригады полностью блокировали Алексеевку с юга, запада и востока.

Наконец, поняв неразумность дальнейшего сопротивления, гарнизон города начал сдаваться в плен. Первыми выбросили белые флаги итальянцы. За ними сложили оружие венгерские солдаты и офицеры. А вот с белыми тряпками вместо флагов пошли в плен и немцы. Еще один советский город был освобожден от врага.

С захватом Алексеевки наш 15-й танковый корпус получил возможность выйти в тыл острогожской группировки войск противника, отрезать пути отхода этим войскам на запад и северо-запад. Что и было им сделано.

После этого генерал В. А. Копцов начал продвигать свои бригады в северном направлении навстречу войскам 40-й армии генерала К. С. Москаленко. Уничтожая по пути группы противника, пытавшиеся вырваться из окружения, части нашего корпуса сумели продвинуться вперед. Но вот с войсками 40-й армии нам в этот день соединиться не удалось, так как они еще не выполнили свою задачу. И тогда, подтянув отставшие части и тылы, комкор принял решение до поры организовать круговую оборону Алексеевки.

Морозным солнечным утром в домик, который занял генерал В. А. Копцов, явилась делегация горожан. Тепло поблагодарив комкора, а в его лице и всех танкистов корпуса за освобождение от фашистской оккупации, седой, болезненного вида мужчина, назвавшийся местным учителем, рассказал нам о зверствах, которые чинили гитлеровцы в Алексеевке. Затем, пригласив нас на северную окраину города, учитель показал на обугленные развалины какого-то строения. Пояснил:

— Перед вашим приходом эсэсовцы согнали сюда до сотни раненых красноармейцев, партизан и местных жителей. Среди них были даже женщины с детьми. Ну и… Фашисты наглухо заколотили двери и окна амбара, облили его со всех сторон бензином и подожгли…

Окружившие нас другие очевидцы этого злодеяния, плача, рассказывали, как бились и кричали в амбаре заживо сжигаемые люди.

— А когда уже обрушилась крыша и обвалилась боковая стена, оттуда выползла горящая, обезумевшая женщина. Она волочила за собой бездыханное тельце ребенка. Но стоящий поблизости эсэсовский автоматчик пристрелил ее, — добавил горбатый старик в рваном ватнике.

От таких рассказов у нас волосы шевелились под шапками. И хотелось вот сейчас, без промедления, вновь броситься в бой, в огонь и бить фашистских варваров. Без пощады!

В тот же день, узнав от местных партизан, что недалеко от города находится бывший лагерь гитлеровских узников, работавших на строительстве дороги, мы с генералом В. А. Копцовым решили съездить туда. Взяв с собой военного врача и двух горожан, прихватив немного продуктов, мы отправились в путь. И вскоре наши машины уже въезжали в густо опоясанный колючей проволокой, открытый всем ветрам барачный лагерь.

Здесь мы тоже увидели ужасную картину. В бараках были тысячи измученных непосильной работой, голодом и холодом, неслыханными издевательствами людей-теней. Многие из них были истощены настолько, что не могли даже подняться с деревянных нар.

Среди узников нашлись люди, владеющие русским языком. От них-то мы и узнали, что лагерь, охраняемый полицейской частью СС, был в ведении дорожно-строительного отряда организации Тодта. Сюда были согнаны евреи из многих стран Европы. Среди них видные ученые, юристы, литераторы, врачи, музыканты…

Нам рассказали, что в лагере каждому узнику был установлен вполне определенный срок каторжной работы, по истечении которого он подлежал обязательному истреблению.

— У меня оставался еще большой срок — пять месяцев и девять дней, — морщась от боли в поврежденном позвоночнике, сказал наш добровольный гид-переводчик из числа заключенных. — А вот у моего друга, австрийского художника, — всего восемь дней…

Подойдя к высокому худому старику с лихорадочно блестевшими глазами и длинными седыми прядями волос, на левом рукаве полосатой куртки которого была пришита широкая желтая полоса с черной шестиконечной звездой, мы поинтересовались, кто он такой.

— Я адвокат из Будапешта, — ответил узник. — Мне сорок один год. Работал землекопом больше года. Если бы не Красная Армия, я был бы умерщвлен через двенадцать дней.

Обступившие нас бывшие смертники, возбужденно жестикулируя, говорили, кому и сколько осталось бы жить при гитлеровцах, и благодарили за спасение от верной гибели.

— Мой генерал! Вы возвратили нам жизнь, отнятую фашистскими варварами. Теперь мы в вечном долгу перед Советской Россией! — со слезами на глазах обратился к В. А. Копцову врач из Франции.

Оставив в лагере военного врача и привезенные с собой продукты питания, мы отправились в Алексеевку, чтобы доложить в штаб фронта о бедственном положении тысяч узников гитлеровского концлагеря и принять необходимые меры по срочному обеспечению их медицинской помощью, продуктами питания, одеждой и топливом.

Но еще до получения соответствующего распоряжения из штаба фронта об эвакуации бывших узников в наш глубокий тыл мы направили в лагерь несколько санитарных машин с медперсоналом и медикаментами, грузовики с трофейными итальянскими и венгерскими шинелями, одеялами и другим обмундированием, а также много продуктов с захваченных баз и складов.

Как уже говорилось выше, город Алексеевка являлся крупным узлом дорог на путях отхода острогожской группировки войск противника. Поэтому фашисты, подтянув свежие силы, вскоре начали контратаковать нас, пытаясь выбить из города. Но, временно перейдя к обороне, 88-я танковая и 52-я механизированная бригады корпуса относительно легко отразили этот натиск врага с северо-востока и 21 января даже возобновили наступление. В тот же день ими было занято Подсереднее, где наши бригады соединились с 305-й стрелковой дивизией 40-й армии генерала К. С. Москаленко.

Уже во взаимодействии с частями и соединениями 40-й армии мы завершили окружение острогожской группировки войск противника и до 24 января участвовали в ликвидации севернее Алексеевки полков и дивизий врага, пытавшихся вырваться из кольца.

Итак, январское наступление 3-й танковой армии генерала П. С. Рыбалко закончилось крупным успехом. Армия прошла с боями около 300 километров, освободила от фашистских оккупантов значительную территорию. Входящие в нее 12-й и 15-й танковые корпуса, 180-я и 184-я стрелковые дивизии, а также другие части и соединения разгромили 385, 387 и 398-ю пехотные дивизии, семь отдельных немецко-фашистских полков, 12, 13, 19 и 23-ю венгерские пехотные дивизии, 2, 3, 4 и 156-ю пехотные дивизии из итальянского альпийского корпуса.

При этом противник потерял только убитыми около 30 тысяч своих солдат и офицеров, в том числе 3 генералов. В плен было взято свыше 73 тысяч, Нами было уничтожено 28 фашистских танков, 13 бронемашин, 79 орудий и 764 автомобиля. Захвачено в качестве трофеев 44 танка, 39 самолетов, 196 орудий, около 5 тысяч автомобилей, 272 мотоцикла и 605 пулеметов.

Глава пятая И СНОВА ВПЕРЕД

Большой успех советских войск на Верхнем Дону создал благоприятные условия для продолжения их наступления в западном направлении. От генерала В. А. Попцова нам стало известно, что командование Воронежским фронтом по заданию Ставки разработало новую наступательную операцию, целью которой является уничтожение противостоящей нам немецко-фашистской группировки войск и овладение Курском, Белгородом и Харьковом.

Для выхода в новый район, который был определен юго-западнее Валуек (здесь создавалась ударная группа советских войск, в которую вошла и наша 3-я танковая армия), 15-му танковому корпусу пришлось совершить тяжелый 120-километровый марш в условиях полного бездорожья. Личный состав, естественно, очень устал, техника работала на пределе, а несколько пополненные до марша запасы горючего вновь значительно поизрасходовались.

В районе юго-западнее Валуек части и соединения корпуса сосредоточились к 29 января 1943 года. По замыслу фронтового командования, отсюда, с рубежа Старый Оскол, Валуйки, должны были наступать войска 3-й танковой, 40-й и 69-й армий, а также 6-го гвардейского кавалерийского корпуса. В частности, 3-я танковая армия получила задачу сломить сопротивление противника в районе Валуйки и, развивая наступление дальше, в западном направлении, наносить удар на Чугуев, Мерефу, Люботин.

Возвратившийся в штаб корпуса после совещания у командарма генерал В. А. Копцов собрал командиров бригад и своих заместителей. Довел до нашего сведения, что перед 3-й танковой армией поставлена задача уничтожения войск противника по линии железной дороги Новый Оскол — Валуйки, с тем чтобы затем выйти к Северскому Донцу на линии Старый Салтов, Печенеги. В случае успеха на втором этапе наступления овладеть Чугуевом, Мерефой и Харьковом.

— Согласно разведданным, в полосе предстоящих действий нашей армии потрепанные в предыдущих боях полки и дивизии противника отходят к Северскому Донцу. Одновременно с этим гитлеровское командование спешно перебрасывает с запада к этому же рубежу свои свежие танковые части и соединения, готовясь задержать у Северского Донца наступление советских войск, — говорил комкор, энергично водя по карте указкой.

Далее он сказал, что на подготовку к новому наступлению нам отведено всего лишь двое суток. А за это время успеть надо многое: привести в порядок материальную часть, организовать разведку противостоящего противника, хотя бы частично восполнить некомплект в личном составе, вооружении, пополнить танки боеприпасами и горючим.

Тем временем и раньше не баловавшая нас погода вконец испортилась. Значительно похолодало. Выпавший обильный снег еще больше завалил дороги, сделав их непроходимыми не только для людей, но и для колесного автотранспорта. Пришлось спешно приняться за сооружение из подручных материалов саней, волокуш, при помощи которых танки могли бы перевозить стрелков, орудия и продовольствие, а также позаботиться об изготовлении простейших печей для обогрева людей и танковых моторов.

К сожалению, многое из задуманного осуществить не удалось. Обещанное штабом фронта пополнение в танках к нам не поступило, запасы боеприпасов и горючего были ниже нормы. В частях и подразделениях оставался значительный некомплект в личном составе.

К 30 января противник, прикрывшись гарнизонами на рубеже Козинка, Карабаново, Каменка, начал отходить к Харькову. Наш 15-й танковый корпус к этому времени уже полностью передислоцировался в новый район по рубежу Сытненка, Орехово, Яблоново, где получил задачу к исходу первого дня наступления овладеть районом Подсереднее, Великий Бурлук. После чего, наступая в направлении на Старый Салтов, уничтожить подходящие к Волчанску и Чугуеву вражеские резервы.

В ночь на 2 февраля генерал В. А. Копцов решил начать преследование медленно отходящего противника, вести его одной колонной, имея впереди передовой отряд в составе 52-й мехбригады подполковника А. А. Головачева. К исходу дня выйти этим отрядом на западную окраину Красноармейское-2, перерезать дорогу, идущую на Белый Колодезь, обеспечив тем самым подтягивание остальных частей корпуса в район Великого Бурлука.

Передовой отряд боевую задачу выполнил. Больше того, батальоны 52-й мехбригады сумели просочиться между опорными пунктами противника, расположенными на западном берегу реки Оскол, и продвинуться непосредственно к Великому Бурлуку. Но здесь гитлеровцы контратаковали их и втянули в бои. Они продолжались до середины дня. В результате батальоны мехбригады подполковника А. А. Головачева не только выбили фашистов из близлежащего населенного пункта Новопетровка, но и начали преследовать их в направлении села Буденовка.

В Буденовке успешно теснивший до этого гитлеровцев 2-й батальон 52-й мехбригады был вновь контратакован укрепившимися на возвышенности немецкими автоматчиками, которых поддержала огнем противотанковая батарея. И, не успев форсировать пересекавшую деревню болотистую речушку, мост через которую был разрушен, мотострелки, понеся значительные потери, вынуждены были залечь в глубоком снегу.

Подоспевшая им на помощь 195-я танковая бригада тоже не смогла с ходу переправиться через речку и, оставив в болотистой низине две машины, попыталась было свернуть в сторону, но ей помешали залегшие мотострелки.

Создалась пробка. И по ней, не переставая, били вражеские противотанковые орудия. А если немцы вызовут еще и свою авиацию? Нет, следовало предпринять самые решительные меры, чтобы продвинуть танки вперед. Иначе положение еще больше осложнится.

Генерал В. А. Копцов после довольно крутого радиопереговора с командиром 195-й танковой бригады решил было вначале сам ехать в район образовавшейся пробки. Но я попросил его не делать этого, а послать к танкистам меня. Комкор, подумав, согласился. Заодно приказал обследовать мост, определить, можно ли его восстановить в короткий срок.

И вот уже юркий «виллис» мчит меня к Буденовке. Впереди безостановочно стрекочут пулеметы, бьют орудия. Вскоре показалась речка, через нее — остатки моста, вблизи которого маячат башни двух застрявших в болоте танков. Миновав их, я, выскочив из машины, бросился к разрушенной переправе. Вместе со мной бегут лейтенант Василий Задорожный и три красноармейца в белых маскхалатах.

У моста поврежден лишь настил, опоры же все целы. А это главное. Посылаю одного красноармейца к командиру 195-й танковой бригады, приказываю передать, чтобы тот немедленно завозил к мосту на танках бревна, доски и присылал людей с топорами. Мост можно восстановить в течение получаса…

И вот переправа через речку снова заработала. Слежу за тем, как по мосту проходят танки, за ними — мотострелки. Пробка рассосалась.

Облегченно вздыхаю и направляюсь к «виллису». И вдруг идущий рядом со мной лейтенант Задорожный охает и падает. В следующее мгновение и я почувствовал обжигающий удар в левую часть груди и в руку. Тоже падаю на снег. Пытаюсь на локтях отползти в сторону, по левая рука не повинуется. С жадностью хватаю ртом снег, осматриваюсь. Поблизости никого нет. Лейтенант лежит неподвижно, лицом вниз. И под ним на глазах розовеет снег…

Стиснув зубы, чтобы не закричать, я дополз до ложбинки у плетня крайней хаты. И здесь увидел ползущего мне навстречу Федора Демешко, водителя «виллиса». Он-то и помог мне добраться до бревенчатого амбара, около которого вел огонь по врагу наш броневичок БА-8. На нем меня доставили в расположение штаба корпуса.

Здесь военфельдшер лейтенант медслужбы Тася Бубнова промыла и перевязала мои раны, сделала противостолбнячный укол. В ответ на мои сетования на несвоевременность ранения заметила:

— Вы должны благодарить бога, что так легко отделались. Ведь одна пуля скользнула по ребру, как раз напротив сердца. А если бы прямое попадание? Ну а другая… задета мягкая ткань руки, пройдет…

На предложение генерала Копцова немедленно отправиться в госпиталь я сказал, что чувствую себя способным остаться в строю. Он, подумав, согласился.

Тем временем наши мотострелки и танкисты выбили гитлеровцев из Буденовки. В боях за это село, а также при освобождении Новопетровки враг потерял 170 своих солдат и офицеров, 11 минометов и орудий, 24 автомобиля.

Итак, бригады нашего корпуса за первый день продвинулись вперед на 6—10 километров. Во второй, преследуя гитлеровцев, 88, 113 и 195-я танковые, а также 52-я механизированная бригады вышли к Хатному, Артемовне.

К исходу 4 февраля нами был разгромлен крупный вражеский гарнизон в Великом Бурлуке. Мы вышли к деревне Гнилица, а затем круто повернули в юго-западном направлении. Отбросив с восточного берега Северского Донца боевое охранение одной из эсэсовских танковых дивизий, 52-я мехбригада приблизилась к городу Печенеги, где стала готовиться к форсированию реки.

Из донесений разведки мы скоро узнали, что по противоположному берегу Северского Донца заняли оборону основные силы срочно переброшенной сюда танковой дивизии «Адольф Гитлер». Оборона эта прочная, до предела насыщена огневыми средствами. Особенно сильно укреплен тот район города Печенеги, что находится в излучине реки. Здесь кроме дотов и дзотов немцы создали и большое количество минных полей. Заминирован даже лед, а также места возможных переправ.

Теперь уже не только 52-я мехбригада, но и все остальные части корпуса приступили к подготовке форсирования реки и штурму Печенеги. Однако враг опередил нас. Утром 6 февраля его танковая дивизия «Райх» нанесла сильный удар по правому флангу нашей 3-й танковой армии. Там завязались упорные бои. А вечером того же дня около 30 фашистских танков Т-III и T-IV прорвались к Великому Бурлуку, пытаясь пробиться в стык между 184-й и 48-й гвардейской стрелковыми дивизиями.

Словом, подготовка к, форсированию Северского Донца проходила в сложных условиях, нам то и дело мешали своими контратаками гитлеровцы. Правда, мы их все отбивали с большими потерями для врага, но время-то уходило.

Наконец очередь дошла и до главной задачи — штурма Печенег. Бои за этот город с первого же дня приобрели ожесточенный характер. Три дня бригады нашего корпуса во взаимодействии со 160-й стрелковой дивизией штурмовали окраинные кварталы Печенеги, но успеха не имели. Больше того, вскоре полки 160-й стрелковой дивизии под нажимом противника оставили ранее занимаемые рубежи и отошли назад, что привело к значительным потерям в частях наших 52-й мехбригады и 195-й танковой бригады. Они также не выполнили свои боевые задачи.

В этих условиях комкор генерал В. А. Копцов решил изменить план действий. В ночь на 9 февраля 1943 года стрелковая рота под командованием старшего лейтенанта А. К. Давыденко скрытно просочилась через боевые порядки противника и овладела в глубине его обороны господствующей высотой 173,3. Естественно, это вызвало замешательство в стане врага. И тогда, поддержанные огнем своей героической роты, которая обстреливала гитлеровцев с тыла, в бой двинулись и остальные подразделения 2-го мотострелкового батальона 52-й мехбригады, а также ее 3-го батальона. Противник заметался между двух огней. Этим воспользовались другие бригады корпуса, которые вместе со 160-й стрелковой дивизией ворвались на восточную окраину Печенег, а к утру полностью очистили город от фашистов.

Среди героев боев за Печенеги можно смело назвать начальника разведки 52-й механизированной бригады старшего лейтенанта Матвея Любия. Это он одним из первых ворвался на окраину города, а затем, уже будучи тяжело раненным, продолжал руководить своей разведгруппой, способствуя успеху мехбригады.

В этот же день нами был захвачен и другой населенный пункт — Кочеток, после чего части корпуса продолжали развивать наступление в направлении на Каменную Яругу. Одновременно соседний с нами 12-й танковый корпус вместе с 62-й гвардейской стрелковой дивизией овладел городом Чугуевом.

В Каменной Яруге наш корпус шел в ослабленном составе. Сказались потери в предыдущих боях. Так, к этому времени в танковых бригадах оставалось всего по 10–15 танков, а в мотострелковых батальонах — по 60–80 бойцов.

Укрепившиеся в Каменной Яруге эсэсовские части, поддержанные танками, встретили нас довольно мощной контратакой. Однако, снова понеся потери, танкисты и мотострелки корпуса не дрогнули, а, отразив вражеский натиск и получив подкрепление в виде маршевого танкового батальона, пошли дальше, оттеснив огрызавшихся огнем гитлеровцев под самую Рогань.

Здесь хотелось бы подчеркнуть, что чем дальше к Харькову отступали немецко-фашистские войска, тем ожесточеннее становилось их сопротивление, усиливалась активность вражеской авиации. Так что за каждый квадратный километр освобождаемой советской земли нам приходилось платить немалой кровью.

В боях за Рогань бригады корпуса тоже встретили довольно упорное сопротивление со стороны частей и подразделений дивизии СС «Мертвая голова», которые обороняли этот город. В течение всего дня мы пробовали выбить фашистов из занятых ими каменных домов и подвалов, но сделать этого не смогли. Правда, к исходу дня мотострелки 52-й мехбригады подполковника А. А. Головачева, энергично поддержанные танками 88-й танковой бригады подполковника И. И. Сергеева, ворвались-таки на восточную окраину Рогани. Но на рубеже протекавшей здесь реки Роганьки были остановлены ураганным огнем противника.

Следующий день оказался для наших воинов более удачным. Танкисты и мотострелки снова смело атаковали немецких автоматчиков, укрепившихся в железобетонных строениях северо-западной части Рогани. К полудню западная часть города была уже очищена от гитлеровцев.

Вскоре, вообще оставив Рогань, противник отошел к западу от города, на высоты. И здесь, упорно сопротивляясь, остановил передовой отряд корпуса. Тогда генерал В. А. Копцов предпринял обходной маневр, после чего гитлеровцы, понеся большие потери, прикрываясь мелкими группами автоматчиков, в каждой из которых были противотанковые орудия, начали безостановочно отходить в западном направлении.

В течение последующих двух суток части корпуса вместе с полками 160-й стрелковой дивизии вели бои за хутор Лосево и Харьковский тракторный завод. Особенно упорный характер носила схватка за ХТЗ, где гитлеровцы, засевшие в железобетонных зданиях, сопротивлялись с отчаянностью смертников.

Кстати, на территории завода они в массовом порядке применяли свои танки, закопанные по башню в землю. И заставить замолчать такую огневую точку было не так-то легко. Мы несли потери в живой силе и технике, а продвигались буквально на несколько метров в день.

Генерал В. А. Копцов и здесь нашел выход. Организовав отряд из роты танков, посадив на них десант из 50 автоматчиков, он поставил отряду задачу ворваться в центр Харьковского тракторного завода, закрепиться там и начать действия как бы изнутри вражеской обороны.

Дерзкие и самоотверженные действия танковой роты, а также автоматчиков под командованием старшего лейтенанта А. К. Давиденко дали положительный результат. Вражеская оборона потеряла свою монолитность. А тут еще натиск главных сил корпуса с фронта довершил задуманное, враг дрогнул и оставил заводскую территорию.

В боях на территории ХТЗ особой дерзостью и бесстрашием отличился командир одного из мотострелковых батальонов старший лейтенант Иван Тарбаков. Он, будучи дважды раненным, все же нашел в себе силы повести воинов батальона в атаку. И она была настолько мощной, что гитлеровцы, отступая, даже бросили на произвол судьбы свой медпункт, где находились 47 раненых солдат и офицеров.

А потом были бои за Харьков. В них только наш корпус уничтожил или захватил в качестве трофеев 44 танка и самоходных орудия, 22 пушки и много другого военного имущества. Но и мы понесли потери. Много оказалось поврежденных танков, которые еще можно было вернуть в строй. Но подвижные ремонтные базы и мастерские частей и соединений корпуса не справлялись с восстановлением этих машин.

Неблагополучно обстояли дела и с запасом танкового топлива. Ни одна из находящихся в строю машин не имела полной заправки горючего. А подвоза все не было.

Желая ускорить хотя бы ремонт бронетанковой техники и привлечь к этому делу предприятия местной промышленности, я с группой представителей от танковых бригад решил поехать на Харьковской завод, на тот, где, собственно, и родилась наша знаменитая тридцатьчетверка. На нем же был создан и первый дизельный танковый двигатель В-2.

То, что мы увидели, оказавшись на заводской территории, представляло собой картину страшного, варварского разрушения. Один из крупнейших машиностроительных заводов нашей страны лежал в руинах. Да и только ли он! Таким же опустошительным разрушениям немецко-фашистские оккупанты, в чем мы лично убедились, подвергли тракторный, электротехнический, турбогенераторный и другие заводы Харькова.

Поздним вечером, когда мы уже потеряли всякую надежду найти хотя бы мало-мальски подходящую производственную базу, к нам явились пожилые рабочие, ранее работавшие на танковом заводе, и без долгих слов предложили свои услуги в ремонте танков. Сообщили, что уже нашли подходящее производственное помещение, нужное оборудование, инструменты и даже некоторые ремонтные материалы. Ну не удача ли!

Короче говоря, уже на следующий день мы приступили к ремонту боевой техники. Работали буквально круглые сутки. К харьковским рабочим я подключил танкоремонтные мастерские, техников и механиков-водителей, 96-ю подвижную танкоремонтную базу корпуса.

Но так как в короткий срок отремонтировать даже этими силами все вышедшие из строя танки было невозможно, я оставил за харьковчанами лишь восстановление тридцатьчетверок. Для ремонта же легких танков Т-70 привлек 71-ю корпусную авторемонтную подвижную базу, дав в помощь автомобилистам несколько танковых ремонтников.

К чести молодого и энергичного начальника этой авторемонтной базы капитана Н. X. Иванова подчиненный ему коллектив с возложенной задачей справился блестяще. За несколько суток самоотверженного труда авторемонтники возвратили в строй полтора десятка танков Т-70, оказав немалую услугу нашим танковым бригадам.

Не отстали от них и харьковские рабочие. Благодаря их золотым рукам было отремонтировано 20 тридцатьчетверок. В поредевшие ряды танковых бригад влились, таким образом, новые силы.

После освобождения Харькова бригады нашего корпуса, не задерживаясь, стремительным броском овладели ближайшим к нему хутором Золотином. Затем фашисты были выбиты и из населенных пунктов Гуки, Песочин, Коротин. После чего мы нацелили свой главный удар на город Люботин.

Немецко-фашистские войска, хотя и поддержанные крупными силами авиации и танков, все же с большим трудом отбивали атаки наших сильно поредевших танковых бригад, а подчас и пятились назад, уступая нам поле боя. Так случилось и во время штурма Люботина: враг в конце концов оставил этот город.

Вскоре генерала В. А. Копцова срочно вызвали в штаб армии. Мы гадали, к чему бы это? Оказалось, что генерал П. С. Рыбалко получил от командующего Воронежским фронтом новую боевую задачу. В ней требовалось нанести удар на Карловку и Красноград, выйти в тыл находящейся в том районе группировки войск противника и дезорганизовать ее действия.

— В связи с этим и нам поменяли боевую задачу, — сказал в заключение Василий Алексеевич. — Корпусу приказано наступательные действия на Полтаву прекратить, а вместо этого двадцать третьего февраля овладеть Новой Водолагой.

Выполняя приказ командования, 195-я танковая бригада в составе 14 тридцатьчетверок с неполной ротой мотострелков и батареей противотанковых пушек стремительным броском выдвинулась в направлении Новой Водолаги. Одновременно с ней по тому же маршруту выступили батальоны 52-й мехбригады и 111-й стрелковой дивизии.

В результате упорных боев Новая Водолага была очищена от войск противника, отступивших в западном направлении.

Еще не остыв от боя, генерал В. А. Копцов собрал нас, его заместителей, а также командиров бригад в большом классе полуразрушенной местной школы. Сообщил, что только что получил приказ командарма П. С. Рыбалко о немедленном продолжении наступления, цель которого к исходу следующего дня овладеть городом Красноградом.

Сидевший рядом со мной начальник тыла корпуса подполковник Ф. Т. Федотов недоуменно посмотрел на меня и, понизив голос, спросил:

— Но как можно наступать, когда в танках осталось по десятку снарядов, а все автомашины с полупустыми баками?!

Я в ответ лишь неопределенно пожал плечами. Да и что ответить? Мне тоже хорошо известно о крайне тяжелом положении с обеспечением танковых бригад боеприпасами и дизельным топливом, а автомашин бензином. Знаю я и то, что из-за отсутствия горючего в Мерефе застряли приданные корпусу артиллерийские части, подвижные танкоремонтные базы и другие подразделения боевого обеспечения. Но дело-то здесь не в нерадивости снабженцев. Во-первых, мы сами с каждым днем отрываемся все дальше от баз снабжения, нам то и дело меняют маршруты движения, районы действий. Обстановка на фронте сложная. Ну а еще… Подводит погода. То весь январь и часть февраля бушевали снегопады и метели, то сейчас ударила ранняя весенняя распутица. Танкам и тем трудно двигаться, а уж колесным машинам, в том числе топливозаправщикам, и подавно…

В этот момент комкор, словно угадав то, что почти прошептал мне начальник тыла корпуса, сказал:

— Товарищи! Я знаю, что мы вконец исчерпали корпусные и армейские запасы горючего и боеприпасов. Да и личный состав у нас значительно поредел. Танков же осталось столько, что их едва хватит даже на одну сводную бригаду. Однако прошу понять: до крайности осложнившаяся боевая обстановка требует от нас самых энергичных и решительных действий. Гитлеровцы, как вам известно, потеснили войска Юго-Западного фронта. Так как же нам не помочь им, не взять часть тяжкой ноши на себя?! — Копцов с силой потер рукой свой высокий выпуклый лоб и закончил: — А боеприпасы и горючее нам доставят. И в самое ближайшее время. Хоть по воздуху, но доставят! В этом командарм меня заверил.

И действительно, вскоре нам доставили определенное количество и боеприпасов и горючего.

С 25 по 26 февраля наш корпус вел напряженные бои за села Станичное, Власовку, Попивку и хутор Пшеничный. Вначале артиллерийским и минометным огнем противнику удалось притормозить здесь продвижение 195-й танковой бригады. Однако подразделения 52-й мехбригады в это время овладели Кабаковкой и подошли к Яротивке. Враг, почувствовав угрозу окружения, оставил села.

Следующее село, Староверовку, мы брали, имея в боевом строю всего лишь 11 танков. Но поставленную задачу все-таки выполнили.

Овладев Староверовкой, передовой отряд нашего 15-го танкового корпуса начал продвигаться по маршруту Медведовка, Котляровка, Пар-Шляховое, имея задачей во взаимодействии со 111-й стрелковой дивизией полковника И. Г. Зиберова овладеть крупным опорным пунктом врага городом Кегичевка. Здесь перерезать артерию питания немецко-фашистских войск по железной дороге Кегичевка — Сохновщина и Кегичевка — Красноград, обеспечив сосредоточение главных сил корпуса в районе Кегичевки для удара на Красноград.

К рассвету 28 февраля штаб 15-го танкового корпуса и некоторые его части сосредоточились в Медведовке. После согласования вопросов взаимодействия со штабом 111-й стрелковой дивизии бригады корпуса начали бой за овладение Кегичевкой. Но при подходе еще к Ленинскому Заводу и Пар-Шляховой они встретили упорное сопротивление врага, который танковыми контратаками и массированными действиями авиации остановил их продвижение.

Выручили подоспевшие полки 219-й стрелковой дивизии генерала В. П. Котельникова. С их помощью мы в середине дня овладели Ленинским Заводом и Пар-Шляховой. Больше того, 88-я танковая и 52-я механизированная бригады, преследуя отходившие части противника, к вечеру заняли еще и Ново-Львовку.

Но всех нас настораживало появление в этом районе большого количества немецких танков и возрастающая активность вражеской авиации. Как бы нам, как говорится, не зарваться…

Стемнело. Налеты авиации прекратились. Воспользовавшись этим и темнотой, 88-я танковая и 52-я механизированная бригады с ходу ворвались в Кегичевку и овладели городом. Заняв здесь круговую оборону, мы повели тщательную разведку. И оказалось, что против нас в этом районе действует 15-я пехотная дивизия гитлеровцев со штабом в Орельке, а также некоторые части танковой дивизии СС «Мертвая голова». Силы, прямо скажем, огромные. И как это нам еще удается продвигаться вперед?!

Из разговора с начальником штаба корпуса подполковником А. Б. Лозовским я узнал, что нам вот-вот придется снова идти вперед. Этого требует командарм. А его, естественно, принуждает к этому общая обстановка.

— Но танки, где взять танки?! — сокрушался Лозовский. — Было одиннадцать машин, а стало девять. Много ли с этим повоюешь? Да и снарядов снова — кот наплакал.

Начальник штаба корпуса говорил это мне вроде бы с какой-то тайной надеждой. Но я-то что могу предпринять?

И все-таки предпринимать что-то надо. И в срочном порядке. Иначе нас со дня на день могут просто раздавить… Может быть, корпусные ремонтники все же подлатали несколько танков, а артснабженцы подвезли из далекой Бутурлиновки боеприпасы?..

Посоветовавшись с генералом В. А. Копцовым, я на броневичке отправился ночью в район расположения наших подвижных ремонтных баз и мастерских. Там узнал, что ни боеприпасов, ни горючего пока не поступило. А вот с танками мне повезло. Ремонтники 96-й и 71-й подвижных рембаз корпуса под руководством прекрасных знатоков своего дела офицеров Я. Д. Горпенко и Н. X. Иванова трудились не зная отдыха. И восстановили целых семь танков! Больше того, где-то добыли для них по полбоеукладки боеприпасов, горючее и даже укомплектовали экипажами из личного состава ремонтных баз!

И вот с пятью танками Т-34 и двумя Т-70 я на рассвете двинулся по знакомой дороге в обратный путь. Генерал В. А. Копцов даже глазам своим не поверил, когда увидел нашу колонну.

— Семь танков! — радостно воскликнул он, обнимая меня. — Да это же больше того, что имеет сейчас вся 113-я танковая бригада! Ну спасибо, Александр Александрович, выручил! Здорово выручил!

1 марта 1943 года части нашего корпуса совместно с полками 111-й и 219-й стрелковых дивизий стремились развить наступление дальше. И вначале имели успех. Так, мотострелки подполковника А. А. Головачева выбили гитлеровцев с территории совхоза имени Чапаева, а танкисты 88-й бригады подполковника И. И. Сергеева отбили сильную вражескую контратаку.

Но в этот же день мы узнали, что бригады соседнего с нами 12-го танкового корпуса и части 184-й стрелковой дивизии с большим трудом отражают настойчивые танковые атаки противника с тыла. А тут и наша разведка обнаружила выдвижение танковых колонн противника на рубеж Пар-Шляховая, Павловка, Калюжное. Генералу В. А. Копцову пришлось срочно останавливать продвижение на запад и поворачивать 195-ю танковую бригаду фронтом на восток.

И вовремя! Ибо до двадцати немецких танков T-IV тотчас ударили по этой бригаде. Завязался ожесточенный бой, в результате которого гитлеровцы, потеряв несколько танков, были остановлены. Но и наша 195-я бригада потеряла три из семи имевшихся у нее машин.

Возросшая активность врага позволяла судить о том, что боевая инициатива постепенно переходит к нему. И уже недалек тот момент, когда гитлеровцы перейдут в решительное контрнаступление против наших ослабленных, далеко оторвавшихся от баз снабжения бригад.

Тревожные сообщения, поступающие из тыловых частей, тоже подтверждали наши опасения. Фашисты уже начали окружать корпус.

Трезво оценив неблагоприятно складывающуюся обстановку, генерал В. А. Копцов скрепя сердце запросил у Военного совета 3-й танковой армии разрешение на выход из еще не замкнувшегося кольца окружения. Но ответа сразу не получил. И только вечером 2 марта из Мерефи, где располагался штаб армии, пришел приказ, из которого явствовало, что мы, по существу, уже окружены врагом. Далее говорилось, что создается группа войск 3-й танковой армии в составе 12-го и 15-го танковых корпусов, 111, 184 и 219-й стрелковых дивизий, объединенных под общим командованием командира 12-го танкового корпуса генерала М. И. Зенковича.

В тот же вечер генерал В. А. Копцов с начальником штаба корпуса подполковником А. Б. Лозовским были приглашены в Еремеевку на совещание к генералу М. И. Зенковичу. По возвращении они довели до нашего сведения, что командующий группой генерал М. И. Зенкович наметил следующий порядок отрыва от противника: 15-му танковому корпусу совместно с 111-й стрелковой дивизией полковника И. Г. Зиберова предстояло прорываться в направлении Ленинский Завод, восточная окраина Параскавеи и далее на Охочее. 12-й танковый корпус и 184-я стрелковая дивизия полковника С. Д. Койды должны были следовать параллельно с нами на Лозовую и далее через Мелеховку на Бровки. В арьергарде для прикрытия тылов и всего боевого порядка группы оставлялась 219-я стрелковая дивизия генерала В. П. Котельникова.

Но части нашего корпуса, а также полки 111-й и 219-й стрелковых дивизий в это время находились в самом тесном соприкосновении с войсками противника. Поэтому поворот их на 180 градусов и отвод представляли чрезвычайную трудность. Было намечено отвести сначала части 111-й стрелковой дивизии, затем нашего 15-го танкового корпуса и, наконец, с двух часов ночи 3 марта — полки 219-й стрелковой дивизии.

Причем последние должны были пропустить через себя у Антоновки оставшуюся без снарядов артиллерию, тылы и только уж затем следовать за ними.

К этому времени у нас в корпусе уже снова оставалось всего лишь 9 танков с ничтожно малым запасом горючего и пятью — семью снарядами на каждый. Вся мотопехота корпуса состояла из 120–130 стрелков, вооруженных главным образом трофейным оружием. Автотранспорт насчитывал 72 автомашины, в бензобаках которых оставалось горючего на 20–30 километров пути. Все это было решено организовать в две колонны, следующие на север параллельными маршрутами.

Склонившись над картами, мы внимательно слушали приказ комкора. И вдруг у дома, где размещался штаб корпуса, начали рваться снаряды. Звякнули выбитые стекла. Покинув помещение, мы укрылись в заблаговременно вырытых ровиках. В течение получаса не могли поднять даже головы, настолько сильным был огонь противника.

Когда артобстрел несколько приутих, вышли из укрытий. Но штабной дом оказался разрушенным. Пришлось подполковнику А. Б. Лозовскому искать под штаб другое место.

Но и в новом штабе нам в эту ночь спокойно поработать не пришлось. То и дело била вражеская артиллерия, взлетали в небо ракеты, напоминая нам о зловещих намерениях гитлеровцев замкнуть кольцо окружения.

В результате интенсивного обстрела Антоновки связь штаба корпуса со штабом 52-й мехбригады оказалась нарушенной. И мне по приказу комкора пришлось поехать в район совхоза имени Чапаева, где вела бой эта бригада, чтобы устно передать подполковнику А. А. Головачеву порядок отрыва от противника и следования на север.

Штаб 52-й мехбригады размещался в большом, обогреваемом буржуйкой подвале кирпичного дома. Здесь были металлические кровати, дубовый стол с лампой «летучая мышь» и полевым телефонным аппаратом, а также несколько тесовых скамеек. У разложенной на столе топографической карты в окружении командиров батальонов и рот стоял подполковник А. А. Головачев и, как я понял, отчитывал начальника разведки бригады за упущенную возможность захватить «языка».

Занятые своим делом, командиры не сразу заметили мой приход. А я, желая отдышаться от тряской езды, присел на ступеньку лестницы и стал слушать.

Заросшее двухдневной щетиной, сильно похудевшее, но по-прежнему привлекательное лицо Головачева было гневным, выражения хлесткими, но не обидными.

Обращало на себя внимание и то, что почти все присутствующие были вооружены немецкими автоматами и гранатами с деревянными длинными ручками.

Когда Головачев закончил разговор с разведчиком и перешел к постановке боевой задачи на завтра, я вышел вперед и, поздоровавшись, рассказал о цели своего приезда.

Сообщение об усложнившейся боевой обстановке и о решении армейского командования вывести 15-й танковый корпус из боя явилось для присутствующих совершенно неожиданным, вызвало немало недоуменных вопросов. Я, как мог, ответил им.

Да, эти люди, выполняя приказ командования вести активные наступательные действия с превосходящим их по силам противником, делали это без оглядки. Да, им не хватало боеприпасов, но они нашли выход и стали бить врага захваченным у него же оружием. И даже «позаимствовали» у гитлеровцев немного бензина для своих автомашин. Им было трудно, очень трудно! Но они продолжали теснить врага. Предполагали делать это и завтра. Поэтому-то и восприняли с таким недоумением приказ командования об отрыве от противника и отходе.

Железные люди!

Ну, а я, отведав у гостеприимного комбрига трофейных мясных консервов и выпив горячего чая, заторопился в штаб корпуса. Необходимо было готовить к маршу одну из корпусных колонн, начальником которой генерал В. А. Копцов назначил меня.

На рассвете обе колонны двинулись из района Ленинского Завода на север. Колонна, которую повел В. А. Копцов, следовала по шоссе в направлении совхоза «Ульяновка» и далее на Охочее. Левее, по раскисшему снежно-глинистому, с рытвинами, проселку, медленно передвигалась вторая, моя, выдвинув впереди себя небольшую разведгруппу и головное охранение в составе броневика и отделения автоматчиков на грузовике.

Стояла неприветливая, пасмурная погода. Выпавший накануне снежок слегка запорошил дорогу. Но под ним, подернутые тонким льдом, были лужи, лужи и лужи…

Сутулясь под тяжестью оружия и походного снаряжения, идут усталые стрелки. Обгоняя пехоту, скользят сани с тяжелоранеными, натруженно гудят моторами автомобили с имуществом, буксируя за собой орудия без снарядов, пустые автоцистерны…

Воины сосредоточены, деловиты и насторожены. В их поведении и действиях чувствуются сознание важности момента, вера в своих командиров, готовность в любой момент выполнить их приказы. Коммунисты и комсомольцы — пример во всем.

На втором часу движения, когда я уже стал было подумывать об объявлении привала, в небе послышался нарастающий самолетный гул. И вот уже над нами закружила уродливая «рама». Ничего хорошего это, естественно, не предвещало, так как нашу километровую колонну здесь, в безлесном районе, не спрячешь, а разведчик не преминет навести на нас своих авиаторов или танкистов.

Во избежание преждевременной встречи с противником я направил голову колонны в обход встретившейся на пути деревни. Однако, когда наша разведгруппа попыталась незаметно подойти к ее окраинным домам, чтобы выяснить обстановку, по ней был открыт пулеметный огонь. Мы взяли еще левее и двинулись уже по целине.

Но не прошло и получаса, как впереди снова разгорелась перестрелка. Я остановил колонну, ожидая от разведчиков доклада о силах встретившегося им противника. И тут на середину колонны посыпались снаряды.

На двух машинах сразу же возник пожар, другие автомобили стали поспешно разворачиваться в обратную сторону.

С большим трудом мне все же удалось навести в колонне порядок и принять меры для отражения атаки небольшой группы неприятельских танков. Однако они, уничтожив наш броневик и грузовик, на котором ехали автоматчики, нажимали. Видя, что нам недолго удастся продержаться под огнем танковых пушек, я отдал приказ разворачивать колонну в обратном направлении и следовать на соединение с колонной командира корпуса, под защиту ее танков и пехоты.

Вполне понятно, что разворот машин на целине, да к тому же и под огнем врага, привел к излишним потерям. На моем «виллисе» осколком снаряда тоже был разбит радиатор и поврежден мотор. Пришлось пересесть на грузовую машину.

И все-таки мы оторвались от фашистов, которые осторожничали и не решались нас преследовать. И где-то через час соединились с первой колонной.

Разыскав генерала Копцова, я доложил ему о случившемся. Комкор был явно обеспокоен моим сообщением о появлении вражеских танков с севера, где, по всем данным, должен был действовать 12-й танковый корпус генерала Зенковича. Затем предложил присоединиться к его колонне.

Отдав необходимые распоряжения о возвращении машин своей колонны в части, которым они принадлежали раньше, я поехал дальше вместе с В. А. Копцовым. Василий Алексеевич был, как всегда, собран и бодр.

На мой вопрос, не прояснилась ли общая обстановка, Копцов ответил отрицательно.

— До сих пор нет связи ни со штабом армии, ни с генералом Зенковичем, — озабоченно сказал он.

Часов в одиннадцать где-то слева от нас послышались хлесткие выстрелы, и впереди, около самого шоссе, стали рваться снаряды.

— Немецкие танки! — раздались тревожные крики. Люди посыпались из машин, укрылись в придорожном кювете, выставив в сторону выстрелов стволы винтовок и автоматов.

По всему чувствовалось, что на этот раз нам не избежать серьезного боя.

Генерал В. А. Копцов тут же организовал круговую оборону. Его голос, когда он отдавал приказы, был тверд, а сами распоряжения — лаконичны, четки и продуманны.

В бинокль я увидел в километре от нас колонну вражеских танков из 15–20 машин. Да, против такого количества нам будет не так-то легко устоять…

Тем временем по врагу открыли огонь наши немногочисленные тридцатьчетверки, противотанковые орудия. Завязалась артиллерийская дуэль. Но долго продолжаться она, конечно же, не могла: снарядов, как уже говорилось, у нас было очень мало.

От частых разрывов дрожала земля, плавился снег. Густо разлетались осколки. Вдруг застонал и опустился на землю генерал В. А. Копцов. Я бросился к нему. Но в этот же миг пронизывающая боль обожгла мою левую голень…

Подбежали автоматчики из комендантского взвода и ординарец командира корпуса Николай Юдин. Уложив генерала на полушубок, они понесли его в одну из воронок, в укрытие.

— Ветров! Оставайтесь за меня и держитесь! — были последние слова Копцова. Он потерял сознание.

Не перевязав даже раны, я продолжил начатое комкором дело. Опираясь на обломок палки, переходил от орудия к орудию, от танка к танку. Неприятно хлюпала заполнившая сапог кровь, но мне было не до этого. Нужно было корректировать огонь.

Танки противника несколько раз пробовали атаковать нас, но организованные и смелые действия наших артиллеристов, стрелявших хотя и редко, но с большой точностью, не позволили врагу приблизиться. Правда, наши потери в людях и особенно в автомашинах росли, но и у гитлеровцев возникли три дымных столба пламени, после чего противник стал менее нахальным.

Уже к вечеру меня снова ранило. Подоспевшие санитары отнесли меня в штабной автобус, где капитан медицинской службы Д. Г. Шинкаренко промыла спиртом раны. И по тому, как вдруг стало озабоченным ее симпатичное лицо, я понял, что мои дела неважнецкие. И врач подтвердила это.

— У вас двадцатисантиметровая рваная рана правой части грудной клетки с переломом трех ребер, а также слепое ранение левой голени, — сказала она. — А у меня нет противостолбнячной сыворотки и даже анестезина. Все сгорело в санитарном автобусе…

Заверив расстроившегося врача в том, что со мной ничего не случится и без укола, я поинтересовался здоровьем генерала В. А. Копцова.

— Василий Алексеевич лежит в соседней машине, у него сквозное ранение правой голени и большая потеря крови, — ответила Дарья Григорьевна.

После ухода врача в машину вошел адъютант командира корпуса старший лейтенант Владимир Ревушкин. Доложил:

— Мы по-прежнему находимся в окружении. Но как только стемнеет, сойдем с шоссе и будем пробиваться на север.

Что ж, решение верное. Вот только бы продержаться до вечера.

И мы продержались. А как только стемнело, вперед пошли две тридцатьчетверки с автоматчиками на броне. За ними двинулась машина, на которой везли генерала В. А. Копцова. Штабной автобус, в котором лежал я, медленно последовал за ней. Дальше шли еще автомашины, а замыкала колонну третья, последняя из оставшихся, тридцатьчетверка.

Со мной в автобусе ехали воентехник 1 ранга Михаил Черняк и мой водитель Федор Демешко. Они делали все возможное, чтобы оградить меня от тряски, но тщетно. А скоро случилось еще худшее: в автобусе кончился бензин. Пришлось прицеплять его тросом к замыкающему танку, и теперь к непрерывной тряске прибавились такие резкие толчки, от которых мутнело в голове и тошнило.

Долго петлял наш автобус вслед за танком. Но вот на очередном крутом повороте его вдруг сильно накренило и занесло в сторону. Стальной трос лопнул, и мы остались одни. Экипаж танка этого в темноте не заметил…

А затем были долгие скитания по занятой фашистами территории, стычки с врагом, переход линии фронта и лечение в госпитале. Только в начале мая 1943 года я вновь возвратился в свой родной 15-й танковый корпус, бригады которого располагались в районе железнодорожной станции Чернь.

Здесь, в сосновом бору, вблизи совхоза «Диктатура» в добротных теплых блиндажах разместился штаб корпуса. В одном из этих блиндажей я и нашел подполковника А. Б. Лозовского, командиров 88-й танковой и 52-й механизированной бригад подполковников И. И. Сергеева и А. А. Головачева.

Оказалось, что А. Б. Лозовский исполнял сейчас обязанности командира корпуса. Он-то во всех подробностях и рассказал мне о гибели нашего общего друга, прекрасного командира и храбрейшего человека генерала Василия Алексеевича Копцова. Это произошло в ту же ночь, когда наш автобус отстал от колонны…

И все же, понеся большие потери при прорыве из окружения в районе юго-западнее Харькова, 15-й танковый корпус сохранил основной костяк командных, политических и инженерно-технических кадров. А также все боевые знамена, корпусные тыловые органы. Словом, все то, что было необходимо для быстрого восстановления полной боевой готовности.

Как и прежде, в состав корпуса входили 88, 113 и 195-я танковые, а также 52-я механизированная бригады. Только вместо перешедших в другие части полковников А. Т. Свиридова и С. В. Леве командирами 113-й и 195-й танковых бригад были назначены полковники Л. С. Чигин и В. А. Ломакин.

Пришел и новый начальник политотдела корпуса полковник А. В. Новиков.

К моменту моего приезда бригады корпуса как раз заканчивали свое укомплектование личным составом и боевой техникой. Получали новенькие тридцатьчетверки, на которых танкисты тут же приступали к вождению, выполняли упражнения по стрельбе. Иными словами, шло сколачивание экипажей.

Вскоре укомплектование бригад закончилось полностью. После чего во всех их батальонах прошел обмен боевым опытом, на котором были высоко оценены действия многих командиров, политработников и бойцов во время боевых действий в районе юго-западнее Харькова.

Но, конечно же, наряду с этим были вскрыты и существенные недостатки, допущенные некоторыми командирами на последнем этапе этих боев, то есть в момент выхода из окружения. Нужно ли говорить, как полезен был этот глубокий, самокритичный анализ для молодых командиров, только что влившихся в наши ряды!

Я, естественно, значительную часть времени проводил в танковых бригадах, где с группой военных инженеров и техников проверял техническое состояние, укомплектованность положенными ЗИПами поступающих к нам тридцатьчетверок. К нашему приятному удивлению, оказалось, что танки Т-34 последнего выпуска значительно улучшены как в конструктивном, так и в технологическом отношении. В частности, на них была значительно повышена прочность сварных соединений броне листов, износоустойчивость гусеничных траков и других деталей ходовой части. Повысилась также надежность дизельного двигателя, коробки перемены передач и ряда деталей трансмиссии, усовершенствована система воздухоочистки. А с появлением на танке командирской башенки улучшилось наблюдение за полем боя.

— Нет, вы только подумайте! — восхищался зампотех 113-й танковой бригады капитан-инженер И. С. Лакунин. — В такое-то время, когда совсем недавно эвакуированные на восток заводы работают в необычайно трудных условиях, а вот — поди ж ты! Не только освоили массовый выпуск сложнейшей машины, но еще и находят возможность улучшать ее боевые качества! Нет, все-таки героический у нас народ!

С Лакуниным трудно было не согласиться. Он высказывал наши общие мысли.

Итак, в бригадах корпуса вовсю шла учеба. Особое внимание при этом обращалось на изучение приемов и методов ведения боевых действий немецко-фашистских войск, выявление в них сильных и слабых сторон. Бойцов учили вести борьбу с тяжелыми немецкими танками и штурмовыми орудиями, тогда как командиры оттачивали вопросы взаимодействия как между собой, батальонами и бригадами нашего 15-го танкового корпуса, так и с условными приданными частями и соединениями.

По-прежнему проходили дневные и ночные вождения, стрельбы, танкисты учились совершать длительные марши.

В целях более лучшего и безаварийного использования выделяемых для этого машин в батальонах и бригадах были созданы контрольно-технические комиссии из числа танковых техников и мастеров вождения. Без детального осмотра и разрешения членов этих комиссий ни одна машина в эксплуатацию не выходила.

Мы установили и такой порядок: каждый экипаж в полном составе участвует в обслуживании и ремонте своего танка. Это помогало танкистам лучше узнавать машину и ее вооружение, овладевать дополнительными смежными экипажными специальностями.

Все эти и другие меры позволили нам в довольно короткие сроки заметно повысить уровень квалификации у механиков-водителей, командиров танков и других членов экипажей. Это в свою очередь дало возможность избежать непредвиденных аварий и просто поломок бронетанковой техники.

Ну а в тех случаях, когда по производственным или конструктивным причинам танки все же выходили из строя, на помощь экипажам оперативно приходили ремонтники из бригадных рот технического обеспечения, а также из 96-й и 71-й подвижных ремонтных баз, которыми умело руководили мастера своего дела И. С. Лакунин, С. С. Хейфиц, Я. Д. Горпенко и И. X. Иванов.

В середине мая к нам в корпус пришло радостное известие о том, что за доблесть и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, 3-я танковая армия преобразована в гвардейскую.

А солнечным утром 8 июля 1943 года на огромной лесной поляне выстроились части и соединения уже 3-й гвардейской танковой армии. Выстроились, чтобы в торжественной обстановке встретить волнующий момент: вручение объединению гвардейского Знамени.

Затем ставший уже генерал-лейтенантом П. С. Рыбалко от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил правительственные награды группе отличившихся в предыдущих боях бойцов и командиров. В частности, я был награжден орденом Красного Знамени.

Глава шестая ЮЖНЕЕ ОРЛА

На следующий день к нам в штаб корпуса приехал командующий армией генерал П. С. Рыбалко. Собрав нас в самом вместительном блиндаже, он в первую очередь обратился к исполняющему обязанности командира корпуса полковнику А. Б. Лозовскому (он недавно получил очередное воинское звание), попросил его доложить о готовности корпуса к боям. А затем П. С. Рыбалко сказал уже мне:

— Александр Александрович! Доложите вкратце о наличии, техническом состоянии автобронетанковой техники корпуса, об обеспечении танковых и механизированной бригад боеприпасами и горючим.

— Слушаюсь, товарищ командующий! — поднялся я. — Докладываю. В состав 15-го танкового корпуса входят три однородные — 88, 113 и 195-я танковые бригады, а также 52-я механизированная. Из полков — самоходно-артиллерийский, минометный, истребительно-противотанковый и зенитно-артиллерийский. Имеются также мотоциклетный и саперный батальоны, батальон связи и резерва, подвижные танковая и автомобильная рембазы, транспортная рота. Все перечисленные части и подразделения бронетанковой техникой и вооружением укомплектованы полностью. Обеспеченность же автотранспортом составляет, к сожалению, всего лишь 50 процентов.

Танковые бригады, — продолжал я, — имеют по 65 танков Т-34 и Т-70 с двумя боекомплектами и двумя же заправками горючего в каждой. Самоходный артполк укомплектован 16 самоходными установками СУ-122, а батальон резерва танков — 33 машинами Т-34 и семью семидесятками. Вместе с танками командования наш корпус имеет в строю 167 танков Т-34, 70 танков Т-70 и 16 самоходно-артиллерийских установок СУ-122. Всего — 253 танка и САУ. Возимый запас боеприпасов в корпусе составляет 3 боекомплекта, а горючего 2,5 заправки.

Внимательно выслушав наши доклады, генерал-лейтенант П. С. Рыбалко удовлетворенно кивнул и сказал:

— Товарищи! До Военного совета нашей армии доведены сведения о том, что довольно значительные силы немецко-фашистских войск, желая, видимо, взять реванш за свое поражение под Сталинградом и захватить в свои руки стратегическую инициативу, 5 июля 1943 года предприняли крупные наступательные действия на орловско-курском и белгородском направлениях. Там сейчас развернулись ожесточенные сражения. Думаю, что со дня на день и нашу гвардейскую танковую армию перебросят именно туда, и ей будет отведена далеко не второстепенная роль. Поэтому призываю вас быть в готовности в любой момент выступить по указанному маршруту.

П. С. Рыбалко слегка пристукнул ладонью по столу и закончил:

— Судя по только что заслушанным докладам, ваш корпус в основном готов к боевым действиям. На завершение же недоделанного даю вам еще три дня. Все, товарищи!

Мы вышли из блиндажа, гадая, когда же нас могут ввести в дело.

12 июля только что назначенный на должность командира корпуса генерал-майор Ф. Н. Рудкин был срочно вызван в штаб армии. Оттуда вернулся с приказом командарма о передислокации соединений 3-й гвардейской танковой армии в новый район — Новосиля, расположенный от прежнего в 150 километрах.

Сборы были недолгими. Ибо едва ли не впервые мы не загружали трансмиссии танков ящиками с боеприпасами и бочками с горючим, так как недавно полученная довольно большая партия новеньких машин позволила транспортировать на колесах не только тяжелое вооружение и мотострелков, но и значительные запасы горючего, боеприпасов, другого военного снаряжения.

Марш танковых и автомобильных колонн корпуса происходил в темное время суток, притом при проливном дожде. Дороги, что вполне понятно, вскоре развезло. Тыловые подразделения на «фордах» и «зисах» отстали от танков и в район первой дневки своевременно не прибыли. В результате чего боевые машины в этом месте дозаправлены горючим не были.

Правда, личный состав обошелся без сухого пайка. Но за автокухнями пришлось посылать несколько танков.

К назначенному сроку в заданный район прибыли не все бригады. Подтягивание некоторых из подразделений, а также тылов проходило в течение еще двух суток.

И вот в яблоневый сад на окраине Новосиля, где в неказистой хатенке сторожа расположился штаб 15-го танкового корпуса, приехали командарм П. С. Рыбалко и член Военного совета армии И. С. Мельников. Строго указав командиру корпуса генералу Ф. Н. Рудкину на допущенное отставание бригадных тылов, П. С. Рыбалко ознакомил нас с общей обстановкой на данный день. В частности, рассказал, что советские войска, измотав противника в ожесточенных оборонительных боях под Курском, сами предприняли решительное контрнаступление против боевых порядков гитлеровцев. В частности, войска левого крыла Брянского фронта под командованием генерала М. М. Попова вклинились в неприятельскую оборону на глубину порядка 22 километров и вышли на рубеж реки Олешня. Однако их последующие попытки с ходу форсировать реку и прорвать оборонительные позиции гитлеровцев теперь уже на западном берегу Олешни пока еще не увенчались успехом.

— Для ускорения темпов наступления войск левого крыла Брянского фронта Ставка Верховного Главнокомандования решила ввести в сражение нашу 3-ю гвардейскую танковую армию, — водя указкой по карте, закончил командарм.

А затем П. С. Рыбалко зачитал нам приказ командующего Брянским фронтом, из которого явствовало, что войска 3-й гвардейской танковой армии должны после прорыва 3-й и 63-й общевойсковыми армиями обороны противника на западном берегу Олешни войти в сражение на участке Аввакумовский, Заброды. И, развивая наступление на Спасское, Нарышкино, обойти Орел с севера и запада.

К концу первого дня боя нам предписывалось перерезать шоссейную и железную дороги Мценск — Орел, форсировать реку Оку и захватить плацдарм на ее западном берегу. В дальнейшем, уже к исходу третьего дня, овладеть населенным пунктом Нарышкино, что в 30 километрах западнее Орла, где и соединиться со 2-й танковой армией генерала А. Г. Родина из состава войск Центрального фронта. То есть завершить окружение орловской группировки войск противника.

В ночь на 17 июля части нашего 15-го танкового корпуса начали выдвижение в выжидательный район, который находился в 10 километрах от переднего края обороны противника. По прибытии на место в штабах корпуса и бригад закипела работа по организации предстоящего боя.

Большую часть этого дня я провел в подразделениях 113-й танковой бригады. Вначале познакомил ее нового командира полковника Л. С. Чигина и его заместителя по технической части капитана-инженера И. С. Лакунина (заодно и сам познакомился с ними поближе) с корпусным планом технического обеспечения предстоящих боевых действий. Затем рассказал им о традициях нашего корпуса, о ратных подвигах их предшественников под командованием еще первого комкора генерала В. А. Копцова.

Полковник Л. С. Чигин сразу же понравился мне своей горячей приверженностью к танковым войскам, глубоким знанием особенностей этого рода войск, рассудительностью и уважительным отношением к подчиненным. Он высоко отозвался о боевой подготовленности частей и подразделений вверенной ему бригады и не скрывал гордости, что является командиром столь прославленного танкового соединения.

Л. С. Чигин был среднего роста, ладно скроенным крепышом с густой шевелюрой светлых вьющихся волос на крутолобой голове. Его энергичное, с легким загаром лицо подкупало своей приветливостью, внушало невольную симпатию.

Но симпатия симпатией, а дело делом. Я выборочно проверил в бригаде несколько машин. И лично убедился, что танки, их вооружение, остальное военное имущество здесь приведено, что называется, к «нормальному бою», а личный состав готов в любую минуту выполнить поставленную перед ним задачу.

Все это я и доложил по возвращении из бригады комкору.

А на следующий день в корпус приехал начальник штаба армии генерал В. А. Митрофанов. Он-то и сообщил, что нашему 15-му танковому корпусу, как, впрочем, и другим соединениям 3-й гвардейской танковой армии, предстоит наступать не на Спасское и Нарышкино, как было ранее приказано, а на юго-запад, в направлении на Становой Колодезь, Кромы. Задача — выйти во фланг и тыл основной группировки 9-й немецкой армии, чтобы затем во взаимодействии с войсками Центрального фронта уничтожить ее.

Вполне понятно, что это известие серьезно озадачило нас. И в первую очередь, конечно же, начальника штаба корпуса полковника А. Б. Лозовского, который со своими помощниками и без того едва справился с хлопотами по увязыванию первоначального плана взаимодействия танковых частей с пехотинцами и артиллеристами. А тут — новая задача. И на подготовку к ее выполнению времени отводилось в обрез — менее суток!

В штабе закипела напряженнейшая работа. Но, несмотря на ее огромный накал, организована она была без нервозности, четко. И в этом была большая заслуга А. Б. Лозовского, всегда очень сдержанного, корректного человека.

Итак, штаб корпуса и на этот раз справился со своей задачей. И под покровом ночи наши бригады организованно совершили марш, к рассвету 19 июля сосредоточившись на исходном рубеже.

Ровно в 8 часов после непродолжительной, но довольно мощной артиллерийской и авиационной подготовки в наступление пошли войска 3-й и 63-й армий. Но успеха добились минимального. Достаточно сказать, что за два часа боя их части и соединения продвинулись вперед лишь на 1,5 километра. И тут были остановлены сильнейшим огнем противника.

Положение создалось серьезное. И тогда, чтобы нарастить силу удара этих армий и сбить-таки врага с занимаемых им позиций, наша 3-я гвардейская танковая армия получила приказ тоже войти в сражение, завершить прорыв обороны гитлеровцев и развить наступление дальше, на юго-запад, в направлении на Становой Колодезь.

В 10 часов 20 минут 15-й танковый корпус на участке от Богдановки до Александровского двинулся вперед. По оборудованным саперами бродам его 113-я и 88-я танковые, а также 52-я механизированная бригады, действуя в первом эшелоне корпуса, форсировали реку Олешня, развернулись затем в боевой порядок и стремительно атаковали позиции 36-й пехотной дивизии врага.

С командного пункта нам было хорошо видно, как стальная лавина из более чем ста танков Т-34, несколько оторвавшись от пехоты, стремительно неслась вперед, сметая буквально все на своем пути.

Правда, в районе Александровский, Алексеевка наши танкисты и мотострелки были встречены прямо-таки ураганным артиллерийским и минометным огнем, к тому же и атакованы двумя группами вражеских пикирующих бомбардировщиков. Мы в течение 10 минут потеряли здесь 12 тридцатьчетверок. Однако это не охладило наступательного порыва бригад. Ведя прицельный орудийно-пулеметный огонь, их танки, преодолевая насыщенные огневыми средствами промежуточные рубежи и минные поля, хотя и медленно, но все же продолжали продвигаться вперед.

Бой в глубине обороны гитлеровцев принял еще более ожесточенный характер. Враг упорно сопротивлялся, бросая против нас значительные силы своей авиации, танков и самоходной артиллерии. Так, на левом фланге, где вела наступление 113-я танковая бригада полковника Л. С. Чигина, из-за леса вскоре появилась довольно внушительная колонна тяжелых немецких танков и штурмовых орудий. В ней было машин 35, не меньше, и принадлежали они, как выяснилось позднее, 8-й танковой дивизии. И вот эта колонна, развернувшись в боевой порядок, с ходу открыла огонь по нашим тридцатьчетверкам. Завязалась артиллерийская дуэль, в результате которой то у одной, то у другой стороны стали возникать дымные факелы из горящих машин.

Понеся большие потери в этой дуэли, передний батальон 113-й танковой бригады вынужден был остановиться. Но ненадолго, ибо следовавший несколько сзади его боевых порядков командир бригады полковник Л. С. Чигин тут же выскочил на своей тридцатьчетверке вперед и бесстрашно устремился на врага, увлекая за собой остальных. Оказавшись под угрозой флангового удара со стороны группы танков, ведомых полковником Л. С. Чигиным, немецкие машины, оставив на поле боя шесть дымящих своих собратьев, поспешно повернули снова к лесу и вскоре скрылись в его гуще.

А танки бригады полковника Л. С. Чигина, ворвавшись в район артиллерийских позиций врага, принялись огнем и гусеницами громить его орудия, расстреливая мечущиеся расчеты. Правда, вскоре они снова были контратакованы довольно большой группой вражеских броневых машин и, понеся потери, несколько сбавили темп наступления.

Итак, в течение первого дня бригадам нашего корпуса почти повсеместно пришлось отбивать яростные контратаки со стороны 8-й танковой дивизии противника, которые активно поддерживались авиацией, а позднее и батальонами автоматчиков из 36-й пехотной дивизии. Отбивать эти контратаки час от часу становилось все труднее.

Но особенно ожесточенные бои ждали нас впереди, во второй половине дня. Враг то и дело наносил воздушные удары по боевым порядкам нашего корпуса. Особенно страдали от них мотострелки и бригадные тылы. Но доставалось и танкистам. Так, от прямых попаданий бомб вышли из строя два легких танка Т-70. И если бы не вмешательство нашей вовремя подоспевшей авиации, сразу же изрядно потрепавшей обнаглевшие «мессершмитты» и «юнкерсы», то потери корпуса в этот день были бы значительно большими.

И все же, несмотря на столь отчаянные попытки врага удержать занимаемый им рубеж обороны, это ни к чему не привело. Наши бригады в конце концов сбили гитлеровцев с реки Олешня. А затем был завершен и прорыв вражеского тылового оборонительного рубежа.

В этот день особенно дерзко и бесстрашно громили фашистов воины мотострелкового батальона из 52-й мехбригады под командованием капитана А. К. Давыденко. Это они под покровом сгущающихся сумерек ворвались на автомашинах в центр занятой противником Александровки. И там, открыв ураганный огонь из автоматов, причем трассирующими пулями, с криками «ура» принялись уничтожать ошеломленных гитлеровцев. И хотя оборонявшийся в Александровке враг по силам больше, чем втрое, был сильнее наших мотострелков, он все же дрогнул и побежал.

Общий итог первого дня нашего наступления был таков: 88, 113 и 195-я танковые, а также 52-я механизированная бригады корпуса с боем форсировали реку Олешню и углубились в неприятельскую оборону более чем на 12 километров. А вообще же под давлением 3-й гвардейской танковой армии и других советских войск противник был вынужден в ночь на 20 июля 1943 года начать отвод своих частей и соединений из района Мценска. А это в корне изменило обстановку в нашу пользу на всем левом крыле Брянского фронта.

Больше того, преследуя в этот же день отступающих гитлеровцев, 30-я бригада соседнего с нами 12-го танкового корпуса овладела Золотаревом и вышла своими танками к железной дороге Орел — Елец. Появилась реальная возможность для 3-й гвардейской танковой армии развить удар в юго-западном направлении и лишить противника условий для организации обороны на рубеже рек Оптуха и Оптушка. Что, в свою очередь, могло оказать существенное влияние на дальнейший ход боев за Орел.

Но, к большому сожалению, эта возможность советскими войсками реализована не была. Здесь сказались как объективные, так и субъективные причины.

И все-таки мы добились многого. За это говорит хотя бы вот эта запись, сделанная 19 июля 1943 года в «Дневнике боевых действий верховного командования вермахта»:

«Из-за сильного наступления противника дальнейшее проведение „Цитадели“ не представляется возможным. Наше наступление прекращается, чтобы создать резервы за счет сокращения линии фронта».

На самом же деле это было началом крушения попыток гитлеровцев развернуть наступление в 1943 году.

Но прорыв вражеской обороны в районе Александровна, Алексеевка дорого обошелся и нашему танковому корпусу. Мы потеряли немало боевых машин, смертью героев пали многие наши бойцы и офицеры. В их числе командиры 113-й и 195-й танковых бригад полковники Леонид Сергеевич Чигин и Василий Андреевич Ломакин. А командир 52-й мехбригады полковник А. А. Головачев получил тяжелое ранение.

Да, бои в районе Орла были ожесточенными и привели к большим потерям в людях и боевой технике как наших войск, так и противника. Например, потери противника составили 62 танка, 75 орудий и до двух батальонов пехоты. Из этого числа 20 танков, 25 пушек, 7 самоходных орудий и 60 автомобилей было уничтожено только 113-й танковой бригадой.

Среди оставленных противником на поле боя машин маячил и огромный, какого-то коробчатого вида танк с поникшей длинноствольной пушкой. По виду он был очень схож с теми немецкими танками, которые я впервые наблюдал в боях в марте этого года южнее Харькова.

Но тогда нам подбить ни одной из этих машин не удалось. Теперь же эта новинка вражеской бронетанковой техники стояла неподвижно, и мне не терпелось поближе ознакомиться с ней. Правда, подбитый фашистский танк находился в нейтральной, обстреливаемой гитлеровцами зоне. И все же незадолго до рассвета мы с адъютантом по-пластунски добрались до него.

Зубчатое ведущее колесо бронированного чудовища было разбито снарядом, а широкая правая гусеница, поблескивая под лунным светом сточенными гребнями траков, распласталась по земле.

Вблизи машины, у которой были открыты крыши башенных люков, в разных позах на земле лежали трупы пяти немецких танкистов. На распахнутой куртке одного из них, по-видимому командира машины, офицера, рядом с Железным крестом и другими значками поблескивала довольно редко встречающаяся у гитлеровских вояк медаль «За боевые заслуги». Ими, как я знал, фюрер награждал, как правило, своих легионеров, особо отличившихся еще в боях против республиканской Испании.

— Вот так встреча! — негромко сказал я лейтенанту, вместе со мной рассматривающему награды фашистского офицера. — Не иначе этот вояка участвовал в боях под Мадридом, Гвадалахарой или у Теруэля. Правда, там советские танкисты преподали хороший урок итало-немецким союзникам Франко. Но это, как видим, не отрезвило фашистов, коль они пришли к нам, в Россию. Что ж, за чем пришли, то и нашли. Как говорится, собаке и собачья смерть.

— Да уж поделом, — сплюнул в сторону адъютант.

Забраться внутрь заинтересовавшей меня машины не представляло большого труда. И вот из найденного в боевом отделении заводского формуляра я узнал, что нахожусь в новом 57-тонном тяжелом немецком танке T-VI с бронезащитой от 62 до 100 миллиметров, с 88-миллиметровым орудием, двумя пулеметами и мощным, до 600 лошадиных сил, бензиновым двигателем, позволяющим танку развивать максимальную скорость до 44 километров в час.

Особый же интерес представляло 88-миллиметровое орудие с довольно высокой начальной скоростью полета снаряда, равной 773 метрам в секунду, а также дальномеры, позволявшие, как явствует из того же формуляра, эффективно управлять огнем.

Теперь-то мне стала понятной причина столь значительных потерь наших танков от неприятельского огня, а также недостаточная результативность 76-миллиметровых пушек, которые были установлены на тридцатьчетверках.

Сняв с подбитого T-VI показавшиеся нам интересными приборы, некоторые детали вооружения, прихватив танковую документацию, а также наскоро набросав в блокноте характер нанесенного «тигру» повреждения, мы с адъютантом благополучно возвратились в свое расположение. И в тот же день в штаб армии и в Главное бронетанковое управление РККА были отправлены подробный доклад о новом танке и его документация.

А составленная мной совместно с политотделом корпуса «Памятка танкисту» с рекомендациями, по каким местам «тигра» нужно вести огонь, через два дня, размноженная, была направлена во все подразделения.

Тем временем наш корпус получил от командующего 3-й гвардейской танковой армией новую задачу: наступать на Высокое, к исходу дня перерезать шоссе и железную дорогу Мценск — Орел. Затем форсировать Оку и захватить на ее противоположном берегу плацдарм, с тем чтобы в течение следующего дня развивать наступление на Мценск с юга и совместно с войсками 3-й армии завершить уничтожение мценской группировки войск противника и освободить город.

В 9 часов 20 минут 20 июля бригады 15-го танкового и 2-го механизированного корпусов вместе со стрелковыми соединениями 3-й армии генерала А. В. Горбатова перешли в наступление в северо-западном направлении.

Им противостояли передовые полки 2-й танковой армии, 36-й и 56-й немецких пехотных дивизий.

Едва ли не с первых часов особенно ожесточенные бои завязались в районе Новая Слободка, Ивановская Оптуха. Здесь противник пытался не допустить нас к шоссе и железной дороге. Он то и дело переходил в яростные контратаки. Однако, не выдержав натиска 88-й и 113-й танковых бригад, в конце концов начал отступать, прикрываясь танковыми арьергардами, артиллерийским и минометным огнем и непрерывными ударами своей бомбардировочной авиации.

Дважды наши бригады были контратакованы и большими группами немецких тяжелых танков, которые пытались если не приостановить, то хотя бы замедлить наступление корпуса, чтобы дать возможность своей мценской группировке отойти на Орел.

Но не помогло и это. Перемалывая силы врага, все наши танковые, а за ними и 52-я механизированная бригады упорно продвигались к Оке, этому важному рубежу на пути к Орлу. И к 19 часам с боями прорвались к шоссе Мценск — Орел, разгромили скопившиеся здесь автоколонны, артиллерийские и минометные подразделения противника, тоже находившиеся на марше, и к исходу дня, перерезав это шоссе, вышли к Оке на участке Отрада, Ивановская Оптуха. Здесь тоже включились в активные действия, помогая полкам 3-й армии очищать от немецко-фашистских войск территорию между реками Олешня и Ока.

Вскоре отдельные танковые подразделения корпуса, имея на броне десанты автоматчиков, форсировали Оку в районе Новой Слободки и, несмотря на упорное сопротивление противника, все же захватили небольшие плацдармы на ее западном берегу. Но последующие их попытки расширить эти плацдармы и дать возможность главным силам форсировать реку не удались. Ибо гитлеровцы, подтянув сюда свежие силы, сначала блокировали захваченные нашими подразделениями плацдармы (здесь кроме танкистов оборонялись и роты из 283-й стрелковой дивизии), а затем начали упорно контратаковать. И на некоторых участках даже несколько потеснили наши малочисленные роты и батальоны, прижав их к самой воде.

В этой обстановке командир 15-го танкового корпуса генерал Ф. Н. Рудкин принял решение за ночь тоже подтянуть к Оке свои резервы, на рассвете следующего дня все же форсировать главными силами реку и, не задерживаясь, продолжить наступление.

Этот его план удался. Затем в ходе упорных боев части корпуса довольно сильно потрепали 56-ю немецкую пехотную дивизию, уничтожив 38 танков и самоходных орудий, до 50 пушек и до 1000 гитлеровских солдат и офицеров.

Таким образом, поставленная 15-му танковому корпусу задача дня все же была выполнена. В этот день советскими войсками был освобожден Мценск.

Все последующие сутки лил дождь. Дороги размыло настолько, что они стали непроходимы. И не только для автомобилей. Даже танки подчас застревали в глубоких, заполненных жидким грязевым месивом колдобинах.

Для того чтобы подтянуть резервный танковый батальон и корпусные подвижные ремонтные базы, я на связном самолете У-2 отправился на их поиски. Вместе со мной в одноместную открытую кабину втиснулся и начальник корпусного тыла подполковник Ф. Т. Федотов. Взлетели. И затем, прижавшись друг к другу, еле дыша от тесноты и ветра, стали терпеливо ждать приземления.

Но когда наш низко летевший самолет слегка приподнялся над лесом, его неожиданно атаковал неизвестно откуда появившийся немецкий истребитель. Летчик У-2 в этой обстановке, по-видимому, сплоховал. Во всяком случае, едва миновав лесной массив, он сразу же посадил машину на изрытую окопами поляну. Да так, что скапотировал. Самолет загорелся…

Придя в себя от сильного удара, я сделал отчаянную попытку выбраться из кабины. Но первым это сделал подполковник Федотов. За ним последовал и я. С трудом нам удалось унести подальше от горящей машины получившего серьезные ушибы пилота, а затем передать его на попечение располагавшейся неподалеку санитарной части какого-то стрелкового полка.

Ну а мы… Нам пришлось на попутках возвращаться назад в штаб корпуса. Вернулись вовремя, ибо в конце дня генерал Ф. Н. Рудкин получил приказ командарма немедленно повернуть части 15-го танкового корпуса на юг, в полосу 63-й армии генерала В. Е. Колпакчи, и выйти в тыл группировки войск противника, действующей восточнее и юго-восточнее Орла.

Вот бы опоздали!

Но прежде чем поворачивать части корпуса на юг, нам нужно было еще передать стрелковым соединениям занимаемые участки и небольшие плацдармы, вывести свои бригады из боя. И лишь после этого выступить на марш, который не обещал быть легким: предстояло преодолеть 30 километров сплошного бездорожья.

Ночью снова разразилась гроза, ее сменил проливной дождь. И без того размытые дороги превратились в еще большее месиво из глины и песка. Тридцатьчетверки, утопая в грязи почти по бортовые полки, натруженно гудя двигателями, медленно шли вперед. Однако при таком темпе движения бригадные колонны растянулись. Дело в том, что некоторые легкие танки Т-70 не выдержали перегрузки, вышли из строя, а другие застряли в канавах и колдобинах. Корпусной и бригадные тылы тоже остались позади.

И все же, несмотря на все трудности, основная масса танков к рассвету сосредоточилась в назначенном районе для действий в новом направлении.

А вскоре грянул ожесточенный бой в районе Наумово, Собакино. Здесь особо отличились батальоны 195-й танковой и 52-й механизированной бригад нашего корпуса, а также 91-я отдельная танковая бригада полковника И. И. Якубовского.

К полудню 22 июля деревня Собакино была полностью очищена от противника, была обеспечена переправа наших войск через реку Оптушку. А несколько позднее бригады 15-го танкового корпуса атаковали гитлеровцев уже в районе Гринева, Евланские Участки, Оржапное.

В этих боях высокое мужество и тактическую зрелость проявил командир танкового взвода из 88-й бригады лейтенант М. П. Окороков. В самый разгар боя он стремительно ворвался на своем танке в занятое немцами село Никольское. Экипаж его тридцатьчетверки огнем и гусеницами подавил фашистский дзот, подмял противотанковое орудие врага вместе с расчетом. Действуя дальше, советский танк таранил на улицах села несколько автомобилей.

Но вот гитлеровцы несколько пришли в себя, открыли по нашей тридцатьчетверке артиллерийский огонь. Им удалось поджечь танк. Но лейтенант М. П. Окороков не растерялся и в этой обстановке. Захватив с собой танковый пулемет и гранаты, он вместе с экипажем покинул через десантный люк горящую машину, пробрался в соседний с ней дом и повел оттуда обстрел наседавших гитлеровцев.

И тогда, не сумев сломить сопротивление храбрецов танкистов, фашисты подожгли этот дом. Но экипаж лейтенанта М. П. Окорокова гранатами проложил себе путь в кольце фашистов и вырвался-таки из села!

Правда, при этом Окороков был тяжело ранен. Подчиненные на руках вынесли своего отважного командира и к вечеру уже были в своей части.

За проявленное в этом бою мужество лейтенанту М. П. Окорокову было вскоре присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Остальные члены его экипажа также были награждены орденами.

В последующие два дня наши танкисты и мотострелки продолжали вести боевые действия в районе Калинник, Кочкарник, Никольское. И, несмотря на упорное сопротивление фашистов, все же прорвали вместе с частями 63-й армии вражескую оборону у Станового Колодезя.

Но не был взят еще сам Становой Колодезь. И вот в ночь на 24 июля соединения 3-й гвардейской танковой армии, совершив перегруппировку в район Петрово, Аннино, Богодухово, в середине дня перешли в наступление на Становой Колодезь.

Открытая местность затруднила возможность совершения какого-либо обходного маневра. И все-таки нам удалось по балкам выйти почти к самой окраине этого населенного пункта и с ходу атаковать находящийся там довольно крупный гарнизон врага. Застигнутые врасплох, фашисты сопротивлялись недолго и вскоре оставили Становой Колодезь.

На следующий день войска ударной группировки Брянского фронта при содействии опять же нашей 3-й гвардейской танковой армии разгромили мценскую группировку противника, форсировали по всему фронту Оку и Оптуху, выйдя к исходу дня на ближайшие подступы к Орлу.

Итак, за время боев в составе Брянского фронта соединения 3-й гвардейской танковой армии генерала П. С. Рыбалко, несмотря на довольно сильное воздействие вражеской авиации, преодолевая мощные оборонительные рубежи противника, его почти сплошные минные поля, в сложных погодных условиях прошли с боями более 200 километров пути, освободив при этом десятки больших и малых населенных пунктов. При этом ими было уничтожено 84 фашистских танка и самоходных артустановок, 72 орудия, 28 минометов, 124 пулемета, 13 самолетов и более 6 тысяч гитлеровских солдат и офицеров.

В этих боях отличились многие наши воины, и в первую очередь — коммунисты и комсомольцы. Они были той цементирующей силой, за которой шли, на которую равнялись.

Как-то в одно из коротких затиший между боями я на правах члена армейской партийной комиссии поинтересовался ростом партийных рядов в 52-й механизированной бригаде. Начальник политотдела этой бригады подполковник А. Н. Афанасьев на мой вопрос, много ли воинов стремятся вступить в эти дни в партию, ответил:

— Очень многие! Знаете, мы даже с трудом успеваем рассматривать все поступившие заявления. Представьте себе, что только за два последних дня в партию принято 46 достойных этого высокого звания воинов. А 120 молодых мотострелков стали за это же время комсомольцами. Кто они? Пожалуйста. — Начальник политотдела вынул из своей разбухшей планшетки несколько карточек и стал читать: — Вчера, например, членом ВКП(б) стал бесстрашный разведчик сержант Владимир Калишин. Это он недавно вместе с тремя своими товарищами пробрался ночью через минное поле в расположение гитлеровцев и бесшумно захватил «языка», который оказался самим помощником начальника штаба 285-го пехотного полка. Кстати, — продолжал далее А. Н. Афанасьев, — у этого обер-лейтенанта были обнаружены очень важные штабные документы. Да и сам перетрусивший помначштаба дал ценные показания.

Взяв другую партийную карточку, подполковник А. Н. Афанасьев пояснил:

— А вот здесь отмечено следующее. В тяжелом бою за село Никольское расчеты 45-миллиметровых орудий под командованием старших сержантов Ивана Павлова и Сергея Маслова уничтожили две немецкие самоходки «артштурм», танк Т-III и противотанковое орудие фашистов… Связист Иван Чижиков в одном бою семь раз под огнем врага восстанавливал нарушенную проводную связь мотострелкового батальона. — И закончил: — Вот кто вступает в нашу партию! Достойнейшие из достойных!

И в этих словах не было какого-то преувеличения или же напыщенности. Действительно, достойнейшие из достойных!

Вскоре в связи с тем, что армии Центрального фронта были сильно ослаблены в последних оборонительных боях, поэтому, наступая на кромском направлении, продвигались слишком медленно, Ставка Верховного Главнокомандования решила для ускорения продвижения передать в их оперативное подчинение нашу 3-ю гвардейскую танковую армию.

В это же время мы узнали, что приказом Народного комиссара обороны СССР за проявленный героизм и отвагу в боях за нашу Советскую Родину, за стойкость и мужество, умелое выполнение боевых задач наш 15-й корпус преобразован в гвардейское соединение с присвоением ему наименования — 7-й гвардейский танковый корпус. А входящие в его состав 88, 113 и 195-я танковые, а также 52-я механизированная бригады преобразованы, соответственно, в 54, 55 и 56-ю гвардейские танковые и 23-ю гвардейскую мотострелковую бригады.

Столь высокая оценка нашего ратного труда вызвала вполне понятное воодушевление среди воинов, еще более подняла боевой дух в частях и подразделениях корпуса.

— Мы — гвардейцы! А это обязывает нас еще упорнее, с большим умением бить ненавистного врага. Бить и гнать его до полного очищения нашей священной земли от фашистской скверны! — так на одном из ротных партийных собраний сказал механик-водитель Сергей Большаков. И этими словами выразил все думы и чаяния своих товарищей.

В эти самые дни во фронтовой газете я прочитал заметку, написанную военкором из нашего корпуса. «Драться с врагом по-гвардейски, — писал он, — стало девизом для всего личного состава нашего подразделения. За то, что мы с честью следуем этому девизу, говорят такие цифры: в последних боях нами подбито 28 вражеских танков, среди которых 3 „тигра“, а также 18 самоходных орудий, 24 пушки разного калибра и 56 минометов.

Кстати, известие о присвоении нашей части гвардейского звания, — продолжал далее военкор, — застало нас на марше. Со всеми танкистами были сразу же проведены беседы, в которых наряду с поставленной боевой задачей разъяснялись задачи гвардейцев в предстоящих сражениях.

Да, мы завоевали в боях гвардейское Знамя! Так будем же и дальше бороться с ненавистным врагом по-гвардейски! Таково единодушное решение всех воинов нашего подразделения».

От себя добавлю, что по перечисленным в заметке трофеям я догадался, что речь в ней идет о боевых делах нашей 54-й гвардейской танковой бригады.

К утру 28 июля 1943 года соединения 3-й гвардейской танковой армии, продвинувшись от станции Еропкино на 20–25 километров юго-западнее, сосредоточились в районе Слободка, Калинник, Озерны, Рыбница, выйдя на новое направление для наступления. И уже через час вступили в бой.

Он проходил в сложных условиях. Противник упорно сопротивлялся. А воздействие нашей авиации на него, к сожалению, и на этот раз было довольно слабым.

И все-таки мы хотя и медленно, но продвигались вперед. Гвардейцы дрались геройски. Так, танк старшего лейтенанта Афанасия Федорова первым ворвался в населенный пункт Рыбница. Здесь у противника были сосредоточены довольно мощные огневые Средства. В частности, в засады были поставлены «тигры».

Поясню, что за рычагами советской тридцатьчетверки сидел лучший механик-водитель корпуса Иван Дуплий. Он-то первым и заметил длинный ствол орудия, который, медленно покачиваясь, разворачивался в их сторону.

Присмотревшись повнимательней, Дуплий воскликнул:

— Командир, за углом каменного дома «тигр»! Может, возьмем на таран?

— Вперед! — мгновение подумав, скомандовал старший лейтенант Федоров.

Дуплий тут же переключился на высшую передачу и, маневрируя, сблизился с «тигром». Его экипаж так и не сумел поймать в прицел юркий танк Т-34. Да было уже и поздно: тридцатьчетверка с ходу ударила «тигра» в бок, сорвала с него гусеницу. Гитлеровцы, находившиеся в нем, попытались было покинуть поврежденную машину, но были тут же скошены меткой пулеметной очередью.

Заканчивая рассказ об этом подвиге, добавлю, что танк старшего лейтенанта Федорова при таране совершенно не пострадал, остался полностью боеспособным.

Во второй половине дня 29 июля 3-я гвардейская танковая армия генерала П. С. Рыбалко и 48-я армия генерала П. Л. Романенко возобновили наступление с новой силой. В течение двух последних суток они продолжали теснить зло огрызающегося противника на запад, глуша в зародыше все его попытки перейти в контратаки. Но затем обстановка сложилась так, что наступление пришлось временно приостановить: соединения названных армий в ходе боев понесли ощутимые потери, срочно требовалось пополниться новыми или хотя бы отремонтированными на рембазах танками, подвезти горючее и боеприпасы, другое снаряжение, необходимое для успешного продолжения боя. Словом, поступил приказ о прекращении наступления.

Здесь хочется сказать, что львиная доля забот, волнений и неудобств, вызванных частым перенацеливанием бригад нашего корпуса, выпала, конечно же, на долю начальника штаба корпуса полковника Александра Борисовича Лозовского. И подчас можно было только удивляться, как мог этот на вид далеко не богатырского здоровья человек сутками работать без отдыха и сна, проделывая при этом огромный объем организационно-штабной работы: изучать поступавшие разведданные, правильно оценивать ежеминутно менявшуюся боевую обстановку, готовить соответствующие предложения командиру корпуса и направлять по команде свои донесения. И вообще готовить уйму других оперативных документов. Как его на все хватало?

И еще я замечал, что там, где закипал наиболее жестокий бой или же случались заминки с наступлением, всегда оказывался полковник А. Б. Лозовский и, невзирая на вражеский огонь, спокойным тоном отдавал необходимые распоряжения.

Короче говоря, Александра Борисовича всегда отличала высокая эрудиция, огромная работоспособность, партийная принципиальность и твердость в отстаивании своих всегда аргументированных планов. А очень уравновешенное, благожелательное отношение к подчиненным снискали ему любовь и уважение со стороны сослуживцев.

Итак, выйдя из боя, 7-й гвардейский танковый корпус к утру 4 августа сосредоточился в районе южнее Красникова. Но отдохнуть или хотя бы перегруппировать свои силы нам не удалось: тотчас же поступила задача совместно с другими соединениями нашей армии развить успех дивизий 13-й армии и ударом в общем направлении на Кромы свернуть оборону противника по западному берегу Оки, содействуя тем самым продвижению вперед войск 48-й армии.

Где-то пополудни 4 августа 1943 года бригады 7-го гвардейского танкового корпуса уже перешли в наступление. Но, встретив сильное артиллерийское и авиационное сопротивление противника, не смогли форсировать и прорвать оборону врага на противоположном берегу реки Кромы. Пришлось нашим саперам под огнем спешно оборудовать наплавные переправы, которые то и дело разрушались вражеской авиацией.

Ночью переправы были все же наведены, и с утра 5 августа части корпуса форсировали Крому. С ходу сломив сопротивление гитлеровцев, они перешли к их преследованию. К исходу 6 августа кромовский оборонительный рубеж врага был прорван на всю глубину и освобожден город Кромы.

Не давая противнику опомниться и закрепиться на промежуточных рубежах, 6-й и 7-й гвардейские танковые, а также 7-й гвардейский механизированный корпуса нашей армии к вечеру 8 августа уже продвинулись вперед еще на 20 километров и вышли на рубеж Троицкий, Хмелевая, Катыши. Гитлеровцы, то и дело предпринимая мощные контратаки, в которых принимали участие десятки «тигров», отошли на следующую сильно укрепленную позицию, которая проходила по рубежу Гнилое Болото, Ивановка, Сосково, Еньшино. Прилегающие к ней с востока и северо-востока высоты были заранее превращены противником в сильнейший узел сопротивления с довольно развитой системой инженерного оборудования.

— По всему видно, что нашим ослабленным бригадам вновь придется прорывать заблаговременно подготовленную оборону фашистов, — тяжело вздохнув, сделал вывод полковник А. Б. Лозовский, выслушав донесения разведчиков.

Так оно и вышло. В завязавшихся с 8 по 10 августа тяжелых боях 7-му гвардейскому танковому корпусу пришлось с большими потерями буквально прогрызать до предела насыщенную огневыми средствами оборону противника.

На всю жизнь мне врезались в память те ожесточенные, кровопролитные бои, которые вели 54, 55, 56-я гвардейские танковые и 23-я гвардейская мотострелковая бригады 7-го гвардейского танкового корпуса в районе Масловка, Катыши. И в особенности бой за безымянную высоту у деревни Сосково, которую гитлеровцы превратили в настоящую крепость.

Сосредоточив в лесистой части этой господствующей над местностью высоты большую группу своих новеньких 68-тонных самоходных артиллерийских установок «фердинанд», вооруженных 88-миллиметровыми орудиями, с мощной броней (с 200-мм лобовой и 85-мм бортовой и кормовой), проведя минирование подножия высоты, противник в течение нескольких дней успешно отражал все наши атаки.

Кровопролитный бой завершился трудной победой лишь к ночи 10 августа. Высоту удалось взять фланговым ударам. А вскоре наши танкисты и мотострелки освободили и прикрытую этой высотой деревню Сосково. На поле боя, изрытом воронками и траншеями, остались дымить десятки танков, наших и немецких, среди которых своими внушительными размерами особенно выделялись «фердинанды» и «тигры».

Большая растянутость танковых бригад корпуса по фронту, а также разбросанность на значительной территории более полусотни поврежденных в боях тридцатьчетверок вскоре вынудили меня раздробить корпусные танковую и авторемонтную подвижные базы на шесть автономных танкоремонтных отрядов. В каждый из них вошло по три рембригады и по столько же автомастерских, оборудованных грузоподъемными средствами и специальными приспособлениями. Вместе с танкоремонтными мастерскими батальонов и танковых бригад эти отряды смогли в недельный срок вернуть в строй большинство из поврежденных в сражениях танков.

Большой вклад в восстановление боеготовности корпуса внес в эти дни подвижный танкоремонтный отряд, который возглавлял очень энергичный и досконально знающий свое дело офицер-ремонтник Я. Д. Горпенко. Это он, проявляя умение, инициативу и находчивость, в течение десяти дней кочевал со своим отрядом по заминированным местам прошедших боев и, несмотря на воздействие вражеской авиации, сумел восстановить и вернуть в строй 26 танков, в том числе две тридцатьчетверки, тяжелый танк КВ с серьезными повреждениями бронекорпуса и силовой установки. И никто не мог сказать, когда же отдыхали осунувшиеся, с воспаленными глазами, измазанные тавотом и газойлем воины этого подвижного танкоремонтного отряда и их доблестный командир.

А теперь слово новым цифрам. За весь период боевых действий в орловской операции наш 7-й гвардейский танковый корпус частично или полностью разгромил части 8-й и 12-й танковых, 36-й механизированной, 56-й пехотной дивизий врага, нанес серьезные потери частям его 262, 292 и 299-й пехотных дивизий. Нами было уничтожено 226 фашистских танков и самоходных установок, 252 орудия и миномета, 26 самолетов, 155 автомашин и много другого тяжелого оружия. Части корпуса взяли в плен 328 солдат и офицеров противника, а 10 632 уничтожили.

11 августа 1943 года 3-я гвардейская танковая армия была вновь выведена в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. На этом ее наступательные действия в орловской операции закончились.

Мы, воины 7-го гвардейского танкового корпуса, были горды тем, что при нашем непосредственном участии был ликвидирован орловский плацдарм врага, тот самый, который гитлеровская пропаганда называла не иначе как кинжалом, направленным в самое сердце России, и что за отличия в боях нам именно в этот период было присвоено высокое звание гвардейцев.

Сокрушительные удары наших армий на орловском направлении не позволили командованию немецко-фашистских войск перебросить часть своих сил с советско-германского фронта для спасения своего итальянского союзника, а, наоборот, заставили гитлеровцев перебросить из Европы именно сюда значительные силы. В итоге это в большой степени способствовало успеху англо-американских войск в Италии, а также наших войск на других участках советско-германского фронта.

К сожалению, очередное тяжелое ранение на долгое время приковало меня к госпитальной койке и не позволило принять участие в форсировании Днепра, а также в последующих боевых действиях прославленной 3-й гвардейской танковой армии. Но в них участвовал мой родной 7-й гвардейский танковый корпус, который к концу войны стал ордена Ленина, дважды Краснознаменным, ордена Суворова Киевско-Берлинским корпусом. И я горд тем, что в его славе есть и моя, пусть и очень скромная, лепта.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Уже была готова верстка этой книги о прожитом и пережитом, когда в октябрьском, 1981 года, номере журнала «Новый мир» были опубликованы «Воспоминания» Леонида Ильича Брежнева, как бы предваряющие его замечательные книги «Малая земля», «Возрождение» и «Целина». В «Воспоминаниях» Леонид Ильич, в частности, рассказывает о начале своей службы в армии, об учебе в танковой школе в забайкальском поселке Песчанка. В связи с этим очень тепло и сердечно отзывается о командире учебного танкового батальона школы младшего комсостава 11-го механизированного корпуса капитане Василии Алексеевиче Копцове. Вот эти строки:

«Потом подошло самое интересное: занятия по тактике, изучение матчасти, вождение танков. Осваивали мы тогда средние танки „Т-26“, „БТ-5“, по нынешним временам, конечно, слабые. Но тогда они представлялись нам грозным оружием. Стреляли мы с места, с ходу по движущимся целям и были очень горды, когда сам комбат Копцов оценивал наши стрельбы на отлично.

С большим удовольствием до сих пор вспоминаю этого требовательного командира и душевного человека. Не могу сказать, что мы с ним стали друзьями (он был командир, я — курсант), но комбат относился ко мне хорошо, я тоже испытывал к нему уважение. По вечерам мы нередко говорили об армейской службе, о возможной войне. Впоследствии Василий Алексеевич Копцов участвовал в боях на Халхин-Голе, получил звание Героя Советского Союза, к Отечественной войне пришел генералом и на фронте героически погиб. Это был первый кадровый офицер, которого я узнал: о таких говорят обычно — военная косточка. По складу характера человек немногословный, волевой, всегда подтянутый, бодрый. Он был для меня и наставником и примером настоящего командира, посвятившего свою жизнь воспитанию советских солдат, которые в любой момент могли стать на защиту нашей великой Родины».

Читая эти проникнутые большим уважением к своему первому командиру строки Леонида Ильича, я вспоминал, с какой теплотой говорил нам, своим уже фронтовым помощникам, В. А. Копцов о довоенной службе на Дальнем Востоке, о воинах-забайкальцах. Так, начиная разговор о силе личного примера командира или политработника, Василий Алексеевич неизменно повторял:

— Многолетняя служебная практика убедила меня, товарищи, в одном: там, где офицеры сами хорошо стреляют, умело водят танки, как правило, становятся мастерами своего дела и солдаты. Вот она, сила личного примера!

А однажды рассказал:

— Когда я в тридцатые годы командовал учебным батальоном под Читой, у меня проходил военную службу молодой, инициативный и энергичный политрук танковой роты из инженеров. Фамилия его была Брежнев, звали Леонидом Ильичом. Так вот, он не только прекрасно организовал массово-политическую работу в подразделении, но и отлично стрелял, водил танки и бронемашины, был неплохим спортсменом. Словом, во всех отношениях являлся примером для своих подчиненных. Недаром эта танковая рота на инспекторской проверке, которую проводило командование округа, была призвана одной из лучших не только в механизированном корпусе, но и во всем ЗабВО!

Немало и других поучительных эпизодов из своей многолетней службы в армии поведал нам В. А. Копцов, боевой генерал, сам во всем являвшийся примером для нас, его соратников. Без преувеличения скажу, что это был высокоэрудированный военачальник передовой советской школы. Обладая чувством нового, Василий Алексеевич отличался внутренней собранностью, инициативностью, организованностью, мысли свои всегда формулировал кратко и четко. До дерзости храбрый человек, он был одновременно и расчетлив, отличался редкой способностью глубоко и всесторонне оценивать складывающуюся боевую обстановку. Проявлял высокую требовательность к подчиненным, оставаясь при этом очень скромным, внимательным и заботливым командиром, обладал высоким чувством партийной ответственности.

Наряду с уже перечисленными замечательными качествами была у нашего командира еще и широкая, добрая русская душа. Помнится, в районе Харькова ранило его ординарца Николая Юдина. Василий Алексеевич сам поспешил к солдату, на руках отнес к машине и лично доставил в медсанбат. И потом не раз навещал Юдина в госпитале.

Уже после войны, знакомясь с архивными документами, в которых указывалось прохождение военной службы В. А. Копцовым, я вычитал о нем немало интересного. Так, представляя его, еще капитана, командира батальона из 6-й танковой бригады, к присвоению звания Героя Советского Союза, командующий армейской группой советских войск на Дальнем Востоке комкор Г. К. Жуков писал в сентябре 1939 года:

«Капитан Копцов участвовал во всех атаках ежедневно по нескольку раз. 22 августа лично вел батальон в ночную атаку и после разгрома противника первым вышел в долину реки Хайлестин-Гол, отрезав противнику пути отхода. Находясь в засаде с двумя ротами танков, смело уничтожал отходящего противника.

25 августа получил задачу уничтожить наступающий пехотный полк. При выполнении боевой задачи его танк был подбит. В подбитом танке он оставался в расположении противника 8 часов, расстреливая наседавших японцев, сохранил машину и экипаж до подхода своих частей».

После Халхин-Гола Герой Советского Союза В. А. Копцов принял уже командование 6-й танковой бригадой. А Великая Отечественная застала его в должности командира 46-й танковой дивизии, которая уже на третий день войны вступила в тяжелый бой в районе Даугавпилса с прорвавшимися туда частями из 56-го вражеского моторизованного корпуса.

Здесь В. А. Копцов был ранен. Но продолжал управлять боем. Почти пять суток воины 46-й танковой дивизии во взаимодействии с другими нашими частями и соединениями сдерживали врага на рубеже реки Западная Двина. И отошли только по приказу.

Участник этих боев, бывший командир 21-го механизированного корпуса генерал армии Д. Д. Лелюшенко так отзывался о В. А. Копцове:

«Василий Алексеевич Копцов выделялся скромностью, выдержкой, легендарной храбростью. Это был чистейшей души человек. Дважды раненный в те дни, Василий Алексеевич тем не менее оставался в строю».

В сентябре 1941 года В. А. Копцов был награжден орденом Красного Знамени, ему было присвоено звание генерал-майора танковых войск.

Вскоре 46-я танковая дивизия была преобразована в 46-ю танковую бригаду, которая в составе 7-й отдельной армии сначала сражалась в Карелии, а затем, в ноябре — декабре 1941 года, уже в составе 4-й армии, приняла активное участие в разгроме тихвинской группировки войск противника.

За образцовое выполнение заданий командования 46-я танковая бригада была вначале награждена орденом Красного Знамени, а в феврале 1942 года преобразована в 7-ю гвардейскую.

Вскоре В. А. Копцов стал командиром 15-го танкового корпуса. И я смею утверждать, что в последующих героических действиях этого соединения, ставшего впоследствии уже 7-м гвардейским ордена Ленина, дважды Краснознаменным, ордена Суворова Киевско-Берлинским танковым корпусом, есть немалая заслуга и его первого командира — Василия Алексеевича Копцова.

Фотоиллюстрации

В. А. Копцов

И. А. Сафонов

И. Г. Зиберов

А. Б. Лозовский

Ж. Я. Котин

М. И. Кошкин

П. Л. Романенко

Л. А. Щербаков

М. Е. Катуков

П. С. Рыбалко

Слева направо: Р. П. Хмельницкий, Л. А. Щербаков, Л. М. Китаев

А. А. Головачев

В. А. Ломакин

М. М. Литвяк

Б. И. Феоктистов

Группа командиров танковых полков и бригад 3-й гвардейской танковой армии на сборах. Грембув, ноябрь 1944 г.

А. С. Феоктистова

Д. Г. Шенкоренко

Я. Д. Горпенко

А. С. Бородко

Оглавление

Глава первая НАКАНУНЕ

Глава вторая ИДЕТ ВОЙНА НАРОДНАЯ

Глава третья В РЯДЫ 3-й ТАНКОВОЙ

Глава четвертая НА ВЕРХНЕМ ДОНУ

Глава пятая И СНОВА ВПЕРЕД

Глава шестая ЮЖНЕЕ ОРЛА

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Фотоиллюстрации Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg