«Знаем ли мы все о классиках мировой литературы?»

Знаем ли мы все о классиках мировой литературы? (fb2) - Знаем ли мы все о классиках мировой литературы? [litres] 1248K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мария Дмитриевна Аксенова

Мария Аксёнова Знаем ли мы всё о классиках мировой литературы?

Кто они?

Дипломаты, шпионы, конспираторы, военные

Неизвестные подробности судеб писателей и их произведений, характеристики личности, не получившие объяснения загадки

Открытия, которые нас ждут в давно известных книгах

Академик РАЕН, главный редактор «Энциклопедии для детей Аванта +», телеведущая

Между строк классики Вместо предисловия

Ах, Александр Сергеевич, милый,

Ну что же вы нам ничего не сказали

О том, как держали, искали, любили,

О том, что в последнюю осень вы знали.

Юрий Шевчук

«Классика? А почему её надо читать? Почему надо употреблять продукт, у которого явно закончился срок годности?» – вопрошают некоторые современники. И порой сомневаешься – может, и вправду незачем…

Конечно, классика просачивается к нам сквозь любые фильтры: даже те, кто не читал «Горе от ума», легко ввернут в разговор «Свежо предание, а верится с трудом», «Служить бы рад, прислуживаться тошно», «Счастливые часов не наблюдают» и другие присказки, на которые разлетелась единственная грибоедовская пьеса (а насчитывают таких цитат более 60, причём живут они в народной речи уже третье столетие!).

Но так везёт далеко не всем. Большинству книг всё же нужен свой Вергилий, свой проводник читательскому сердцу. А если попадётся вместо Вергилия строгая «училка литературы», то так и остаётся классика то ли табакеркой из сказки Одоевского, то ли ящиком Пандоры: стоит себе «чёрный ящик» и что-то символизирует, а стоит ли в него лезть и что там может быть внутри – непонятно.

Возможно, и впрямь насильно мил не будешь, помогут ли ухищрения педагогов заставить нынешних комикстинов полюбить Толстого и Достоевского?

Полюбить – не знаю, вот понять – да, а возможно даже – почувствовать их героев.

…В школе я любила только Лермонтова и Грибоедова – мне нравился их слог, мне были понятны переживания их героев.

Прошли годы – и жизнь начала сталкивать меня лоб в лоб с персонажами Достоевского – то с бледными Раскольниковыми, считающим, что он «право имеет», поскольку он выше других, то с подленькими Смердяковыми, а уж банальных Лужиных и вовсе было хоть отбавляй.

В школе же вместо того, чтобы открыть классику, соотнести со своим опытом и, возможно, найти своё собственное прочтение, мы лишь «проходим» её… Или, скорее, она проходит мимо нас (как же удивительно многозначен русский язык!).

…Помню, моя подруга спросила учителя: почему Анна Каренина обожала сына, рождённого от нелюбимого мужчины, и была абсолютно равнодушна к дочери от Вронского? «Это не главное в романе», – последовал сухой ответ. Традиционной школе чужда мысль о том, что «главное» у каждого своё и каждый литературный образ читатель строит вместе с автором (и трудно даже сказать, чья роль главнее).

Данко и Павел Корчагин – кто они, пассионарии или безумцы, святые или фанатики?

Смешон или трагичен Онегин?

А Хлестаков – кто он, трикстер, хрестоматийный дурачок или поэт, каким показал его Андрей Миронов?

У каждого талантливого читателя, как и у актёра, – свой Хлестаков, свой Раскольников, свой Гамлет. Но если талантливым актёром надо скорее родиться, то читателем можно стать.

В школе нас не учили смотреть на героев по-разному – напротив, превращали самые многозначные образы в плоские клише.

Нас не учили сопричастности к акту творения. А ведь чтение – это всегда со-творчество, со-чувствие, со-переживание, и если и может развиться душа в человеке, то именно таким образом. Душу не разбудят готовые концепции, выданные в качестве фастфуда даже самым талантливым учителем.

Возможно, вам повезёт, и с возрастом вы сами откроете многозначность и глубину книг, казавшихся такими чужими и плоскими в школьные годы: таких счастливчиков немало. И надеюсь, благодаря этой книге будет ещё больше.

Я лично знаю многих людей, «переоткрывших» классику самостоятельно – и с изумлением открывших для себя вместо заученных цитат манящий мир блистательной мысли, яркого юмора и вкусного русского слова…

Главное – не упустить те книги, которые жизненно важно прочесть в детстве, – вряд ли кто-то из нас захочет в зрелом возрасте перечитать Майн Рида или Жюля Верна… Кстати – точно так же губительна попытка форсировать интерес к чтению, чем, увы, злоупотребляет современная школьная программа. Спору нет, практически любой школьник поймёт стихи Пушкина и Лермонтова – но вот уже на пьесах Чехова он легко может споткнуться. Что уж говорить о Достоевском или Толстом, которых далеко не всегда понимали даже взрослые их современники?

Конечно, классики – потому и классики, что в их книгах много «этажей»: что-то «резонирует» с тобой в юности, а понимание другого приходит с возрастом… И всё же, как мне кажется, упору на количество стоит предпочесть качественное чтение. Вот «Онегин» или «Герой нашего времени»: мы пролетаем их, как на скоростном экспрессе, а сколько остаётся непонятым, незамеченным (не каждому же выпадет знакомство с комментариями Бонди или Лотмана!). А ведь Печорин – это не только «лишний человек», но и глубоко национальный характер, значение которого так и не понято должным образом, это и мелодика стиля, и огромный пласт российской истории XIX столетия. К тому же мотивы одиночества, отверженности, особенности понятны любому ребёнку: за это бы и ухватиться, и раскрыть эти книги до конца!

Но учебное расписание неумолимо: три часа на одно, пара уроков на другое. А ведь американские школьники по нескольку месяцев изучают «Моби Дика» или «Над пропастью во ржи»! Иногда понять одну-единственную книгу намного важнее, чем «пройти» целый десяток…

Главное в обучении – не запомнить цвет ленточек, которыми перевязывал пачки денег Фёдор Павлович Карамазов, и не докопаться до отчества Татьяны Лариной – а помочь ребёнку сформировать свой взгляд, свое видение. И не бояться, если позиция читателя не совпадёт с авторской, что тоже бывает сплошь и рядом. Не стоит вслед за Толстым бросать в лицо Наташе Ростовой презрительное «Обабилась!», найдя её счастливой в замужестве и материнстве, – и вряд ли Лев Николаевич должен быть здесь непререкаемым авторитетом.

…И тут мы подходим к ещё одной, невероятно важной проблеме: несовпадение творца и творения, личности творца с неизбежными «особенностями» и духа его произведений. Помните мучения пушкинского Сальери, открывшего, что создатель Ватикана мог-таки быть убийцей?

…«И гений, парадоксов друг» – гений и впрямь может быть другом парадоксов своей биографии…

Как только писателя причисляют к сонму классиков – происходит небожественное чудо: живого человека заменяет икона в виде портрета в кабинете литературы, а всё, что не укладывается в канон, как будто стирается ластиком из его биографии. А не укладывается не так уж мало.

Вот тот же Пушкин. «Солнце русской поэзии» в жизни был сердцеедом, разрушившим множество женских судеб, а в личной переписке – порой и пошляком. Можно умиляться светлым отрывкам из недавно введенного в школьную программу «Лета Господня» Ивана Шмелёва – но как забыть о том, что одновременно с этой книгой он писал пламенные оды в поддержку Гитлера?

Порой, изучая жизнь того или иного классика, приходишь в изумление и начинаешь вопрошать: как человек с такими низменными наклонностями мог написать стихи, полные неземной мудрости и красоты? Разве могла легендарная в своей пошлости строчка в пушкинском дневнике об Анне Керн и «Я помню чудное мгновенье» выйти из-под одного пера? А с другой стороны: может ли не имеющий сомнений, не допускающий ошибок, не знающий душевной боли Господин Совершенство написать ЖИВУЮ книгу, резонирующую с нашими сомнениями, метаниями и болью? Не родственны ли муки творчества и муки борьбы добра и зла внутри самого автора?

В школе обходят эти трудности, предлагая детям удобный миф, «хрестоматийный глянец» вместо живого человека – возможно, это вынужденный, необходимый обман, но может ли вообще обучение основываться на обмане?

Порой кажется скорее обратное: нет лучшего способа спровоцировать подростков вчитаться в классику, чем раскрыть перед ними всю корзину с грязным бельём, выставив Гоголя некрофилом, Достоевского и Булгакова – наркоманами, Толстого – сексуальным маньяком… А потом – просто запретить всю классику – запретный плод ведь сладок.

Надеюсь, я сумела пройти между Сциллой и Харибдой, не поддавшись ни одной из этих крайности. Да, здесь есть немало не слишком глянцевых подробностей из биографий русских классиков – вполне достаточно для того, чтобы стряхнуть с их тел гранитно-чугунную шинель официозной иконы. Тот же Пушкин был хорошим другом. Не слишком симпатичный в быту Гоголь может тронуть своим глубоким и искренним интересом к духовным вопросам. Снимите маску циника с Лермонтова – и обнаружите искреннего, отважного и бесконечно одинокого человека.

Когда писатели становятся гораздо более живыми, чем на страницах учебников, то и их позитивные качества обретают большую ценность.

Эта книга, раскрывающая не слишком известные страницы жизни многих классиков, – прямой путь к открытиям. Открывая книги, мы открываем и их создателей. А вместе с ними – время, эпоху, а в конечном итоге – и самих себя. «Лев Толстой, как зеркало русской революции»… В одном Ленин не так уж и не прав, ибо русская литература – действительно зеркало. В котором мы видим отражение мечущейся, бунтующей, беспощадной в своей тоске русской души, уже которое столетие вопрошающей: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Вот она, настоящая магия литературы – не пассивное заглатывание страниц, не зубрёжка, не копание в цитатах! Здравствуй, Борхес с «Садом расходящихся тропок», на перекрёстке которых возможны любые встречи, а любой герой неизменно оказывается зеркалом, отражающим какую-то часть тебя самого…

Жаль, что по этому саду так мало хороших путеводителей, которые будят фантазию и желание сотворчества. Такие книги есть, только появляются они крайне редко. У прошлого поколения была «Родная речь» Вайля и Гениса.

Надеюсь, и эта книга послужит той же цели, и русская классика приобретёт для вас новое, неожиданное «послевкусие» (как модно сегодня писать в околокнижных блогах). С перчинкой ли оно будет, с цитрусовыми привкусами или с изюминкой – уже не важно. Важен интерес и желание попробовать ещё.

А такое желание появится непременно.

Глава 1 Писатели-дипломаты

Дипломат – это человек, который должен превратить барабанный бой политиков в звуки арфы.

Юджин О’Нил

На Московском кинофестивале Мария Захарова, официальный представитель российского МИДа, прочитала стихи собственного сочинения, чем многих приятно поразила. На самом деле она далеко не единственный литературно одарённый человек в дипломатической когорте. Среди представителей МИДа поэтов и писателей было столько, что это может показаться неожиданным.

Мы расскажем о тайнах, связанных с некоторыми из них. И начнём с уже цитировавшегося нами автора «Горя от ума».

Жизнь Вазир-Мухтара

«Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…» Мало кто помнит, что эти знаменитые строки Пушкина написаны в связи с трагически короткой жизнью и страшной гибелью Александра Сергеевича Грибоедова.

Пожалуй, большинству современников Грибоедов известен лишь как автор «Горя от ума». Однако он был не только талантливым драматургом, поэтом и журналистом, но и ярким композитором. И всё же главным делом жизни этого человека являлась служба в Коллегии иностранных дел. Как дипломат Грибоедов имеет немалые заслуги перед Россией. Он и погиб, исполняя свой профессиональный долг в Персии. Было Александру Сергеевичу всего тридцать четыре года. Смерть российского посланника до сих пор окутана тайной. Впрочем, загадок, связанных с жизнью Грибоедова, предостаточно… И начинаются они с момента его рождения. Сам он в послужных списках указывал то 1795, то 1793 год, а позже только 1790-й год. Последняя дата означает, что Грибоедов появился на свет за два года до замужества матери, то есть был незаконнорождённым сыном. Мать, Настасья Фёдоровна – богатая помещица весьма крутого нрава, – к занятиям сына литературой относилась весьма неодобрительно. Официальный отец, Сергей Иванович, с семьёй не жил – проводил время в собственной деревушке за карточной игрой. О нём Грибоедов не упоминает ни разу. Кто был настоящим его отцом, неизвестно.

Александр получил превосходное домашнее образование, учился в Московском благородном университетском пансионе… Такого, как он, сегодня назвали бы вундеркиндом – в Московский университет Грибоедов поступил одиннадцати лет от роду. Причём науки ребёнок постигал сразу на трёх факультетах: словесном, юридическом и физико-математическом.

Он был настоящим денди: демонстративно носил очки, чего молодые люди того времени стеснялись, одевался вызывающе модно, на светских собраниях отпускал ядовитые остроты, был дуэлянтом…

По традиции русских дворянских семейств Александра Сергеевича с детства учили музыке. Поэт блистательно играл на рояле и обладал композиторским даром. К сожалению, большинство сочинённых Грибоедовым пьес не было им записано на нотную бумагу и не сохранилось. До нас дошли лишь два вальса для фортепиано – ля-бемоль мажор (E-moll) и ми минор (As-dur). Они исполняются до сих пор – в том числе и на сценах престижных концертных залов.

В 1812 году Александр вступил в Московский гусарский полк, но принять участия в военных действиях болезненному юноше не довелось. Прослужив в армии до 1816 года, корнет Грибоедов подал в отставку и поселился в Москве. После парной дуэли Шереметев – Завадский, Грибоедов – Якубович, закончившейся гибелью Шереметева, Грибоедов резко изменился, оставил привычки дуэлянта и модника и определился на дипломатическую службу.

В 1826 году поэта арестовали по делу декабристов – против него показывали Оболенский, Трубецкой, Рылеев и другие… Однако их утверждение, что Грибоедов был членом Северного общества, фактических подтверждений не нашло, и Александра освободили с «оправдательным аттестатом» – документом, снимающим всякие подозрения. В сентябре того же года Грибоедов вместе с Денисом Давыдовым прибыл в Тифлис. В то время Персия вторглась в Грузию – шла война…

Поговаривали, что на Кавказ Александр бежал от большой любви, которую тщательно скрывал от друзей и родни. Сам Грибоедов говорил, что из-за неё «в грешной своей жизни чернее угля выгорел». Биографам остаётся только гадать, кто была эта женщина.

Среди романтических увлечений поэта известна жена издателя «Горя от ума» Булгарина, Леночка. Грибоедов не проявил благодарности к приятелю, хотя Булгарин сильно рисковал, публикуя острую и, по тем временам, дерзкую комедию.

Был у Александра Сергеевича и роман с балериной Катенькой Телешовой, которую Грибоедов отбил у генерал-губернатора Петербурга, графа Милорадовича. Впрочем, к своей пассии Грибоедов быстро охладел.

Летом 1827 года Александр Грибоедов был направлен генералом Паскевичем в лагерь персидского командующего, принца Аббас-Мирзы. Трудные переговоры, в которых русский посланник проявил большое искусство, завершились Дай-Карганским перемирием, а в 1828 году – Туркманчайским миром, по которому России отходили Эриванское и Нахичеванское ханства, Карабах и часть Азербайджана. Грибоедовым написаны несколько статей договора и отредактирован весь его текст. Александр Сергеевич был удостоен чести лично доставить царю подписанный договор. Николай I наградил Грибоедова чином статского советника. Молодой дипломат счёл свою службу исполненной и собирался остаться в Петербурге. Но вскоре последовало его роковое назначение на должность «вазир-мухтара» – так назывался пост полномочного министра-резидента России в Персии.

По пути на место назначения он вновь провёл несколько месяцев в Тифлисе, где неожиданно женился на шестнадцатилетней Нине Чавчавадзе. По слухам, они даже разговаривали мало – всё больше играли в четыре руки на фортепиано. Девушка покорила поэта и красотой, и преданностью. Грибоедов тогда заболел «колониальной» жёлтой лихорадкой и записал коротенько: «Нина не отходила от моей постели, и я на ней женился». С юной женой Александру было суждено прожить всего несколько недель. В Тегеран он взять её не решился. На прощание Грибоедов неожиданно сказал супруге: «Не оставляй костей моих в Персии, если умру там. Похорони меня в Тифлисе, в монастыре Святого Давида». Нина подумала, что это шутка, и, улыбаясь, обещала всё исполнить…

Ещё находясь в действующей армии Паскевича, Грибоедов составил проект организации Русской закавказской компании по образцу Британской Ост-Индской. Русская компания должна была иметь право строить крепости, содержать собственные войска, чтобы вести мощную торговую экспансию.

К моменту прибытия Грибоедова в столицу Персидской империи там действовали два соперничавших британских представительства. Посланником могущественной Ост-Индской компании, формально подчинявшейся королю Англии, был человек по имени Рональд Макдональд. Компания была заинтересована в том, чтобы Персия сохраняла мир с Россией. И Макдональд делал для этого всё. К тому же англичанина с Грибоедовым связывали отношения личной дружбы. Официальными же дипломатическими представителями британской короны в Тегеране были Генри Уиллок, его брат Джордж и врач Джон Макнил. Эти люди придерживались курса на конфронтацию с Россией. Более того, Джон Макнил был автором первой теории «сдерживания», изложенной в памфлете «Будущее и настоящее положение России на Востоке».

Грибоедов стал проявлять свой характер с первой же аудиенции у персидского монарха. По случаю встречи русского посланника шах Фетх-Али был облачён в шитые серебром, золотом и жемчугом одежды и в огромный парчовый тюрбан с перьями. В таком громоздком и тяжёлом наряде он не мог даже присесть. Грибоедов же, не соблюдая персидского этикета, коротко поклонился и уселся в кресло у стены в непринуждённой позе. Шах не стал прерывать церемониал и полтора часа простоял перед русским посланником, словно разряженная кукла. Лишь глаза «владыки Вселенной» нехорошо сверкали.

Надо сказать, что формально главой Персии был Фетх-Али, пребывавший в Тегеране, но на практике страной управлял его сын, Аббас-Мирза. Резиденция наследника престола находилась в Тебризе, куда, покончив с официальными церемониями, и намеревался отправиться новый русский посланник. На 27 реджеба, 21 января старого стиля, был назначен отъезд Грибоедова из Тегерана. Вечером 19 января шах прислал подарки отъезжающим русским дипломатам, а 20-го дал Грибоедову прощальную аудиенцию.

Вечером того же дня евнух шахского гарема, бывший христианин Мирза-Якуб, пришёл к Грибоедову, прося убежища, признания русского подданства и вывоза в Россию. Согласно одной из статей Туркманчайского договора, Грибоедов эту просьбу игнорировать не мог, однако понимал, что если принять беглеца, то осложнения будут неизбежны, и сумел от него отделаться. Однако на этом злоключения русского посланника не закончились. Где-то между 24 и 26–27 января зять шаха, Аллах Яр-хан, привёл в русское посольство двух армянок-христианок из своего гарема, которые внезапно тоже пожелали вернуться на историческую родину, и Грибоедову ничего не оставалось, как принять их. Тут же поползли слухи о том, что русский вазир-мухтар отнял у Аллаха Яр-хана гаремных женщин против их воли… Шах трижды лицемерно предупреждал Грибоедова об опасности нападения черни, с которой якобы не в силах совладать. Поначалу к зданию миссии, выкрикивая оскорбления, ринулись несколько десятков персов. Грибоедов приказал дать холостой залп, но один из нападавших упал замертво, сражённый боевым выстрелом не из посольства. Всё это было очень похоже на старый сценарий с «сакральной жертвой». Персы отнесли тело убитого в мечеть, где муллы тут же потребовали «джахата».

30 января здание русской миссии было вновь атаковано толпой фанатиков. Персидская охрана посольства тут же разбежалась. Расправа над русскими дипломатами была жестокой. Их тела несколько дней таскали по улицам, привязав к ним дохлых кошек и собак, а затем изрубили на части и сбросили в яму за городскими стенами. Спастись удалось лишь секретарю Мальцову, находившемуся в момент нападения персов в соседнем доме, да курьеру Амбарцуму, которого просто не добили.

Вопрос о том, какую роль в гибели русского посла сыграли англичане и почему вероотступник Мирза-Якуб вдруг вспомнил о былой вере и пришёл, якобы за спасением, в русское посольство, ещё долго будет оставаться без ответа. Но в дневниках британского лейтенанта Александера, опубликованных ещё до гибели Грибоедова, говорится, что евнух был своим человеком в английской миссии. Не потому ли, предчувствуя провокацию, Грибоедов пытался не слишком дипломатично от него избавиться?

Нине Грибоедовой долго не говорили правды – она была беременна. Отсутствие писем от мужа объясняли его болезнью. Но она подслушала чей-то разговор и обо всём узнала. Страшное известие спровоцировало преждевременные роды. Ребёнок умер через час после рождения… Нина носила траур по мужу до конца жизни.

Считается, что шах, предвосхищая желание русского царя получить тело посла, отдал приказ найти останки Грибоедова. Пушкин в «Путешествии в Арзрум» пишет: «Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею». Но откуда наш великий поэт узнал об этом, неизвестно. Опознать Грибоедова в Тегеране мог один человек – Мальцов, но он был арестован и через некоторое время под стражей отправлен в Россию. Армянские источники сообщают, что посланные шахом люди не смогли найти труп Грибоедова и пригласили армянских купцов и других русских подданных, но и те не могли никого опознать. Вероятнее всего, в гроб уложили останки, которые сохранились лучше других. Русский консул в Тебризе А. Амбургер узнал о гибели посольства только через неделю. Тело привезли в Тевриз ещё позже. Амбургер доносил Паскевичу: «При открытии гроба тело покойного Александра Сергеевича не имело почти никаких признаков своего внешнего изображения; оно, по-видимому, было ужасно изрублено и закидано каменьями и перешло в сильное тление, а потому законопатили гроб и залили нефтью». Это означает лишь одно: опознание было бессмысленным, но всё же на деле решили поставить точку, объявив, что тело Грибоедова получено. Провокаторы не достигли своей цели начать войну: Николаю I нужен был мир с Персией, и он его сохранил.

Чьи останки покоятся в могиле Грибоедова – самая большая загадка. Возможно, это кенотаф – она пуста. Но скорее всего, это невольная братская могила, в которой находятся останки нескольких членов русской миссии в Тегеране.

В Москве до сих пор нет музея Грибоедова, дипломатические заслуги которого сравнимы с литературными. А премия его имени не выдержала испытания писательскими разборками. Зато в Англии работает Грибоедовское общество, вручается Грибоедовская премия для студентов, одной из номинаций которой является максимально точный перевод на английский язык комедии «Горе от ума» с сохранением архаичных выражений, стиля эпохи, в которой писал драматург. Одним из лучших переводов этой пьесы считается текст, исполненный британским классиком, автором «Механического апельсина» Энтони Бёрджессом, названный перифразом Уайльда – «Как важно быть глупым».

Шпынь Фонвизин

«Сатиры смелой властелин», Денис Иванович Фонвизин (1745–1792), тоже состоял на дипломатической службе. Весёлый автор хрестоматийных комедий «Недоросль» и «Бригадир» исполнял более чем серьёзные обязанности – служил секретарём и доверенным лицом у главы Коллегии иностранных дел Н.И. Панина и хранил немало государственных секретов. После смерти шефа Фонвизин, надо полагать, продолжал тайно работать по дипломатическому ведомству: он выезжал за границу и довольно долго находился во Франции. Его письма сестре о сложной обстановке в этой стране полны проницательных наблюдений и точных выводов, которые дают возможность предположить, что тайными донесениями дипломата в Коллегии иностранных дел были вполне довольны.

Кстати, Фонвизина всегда раздражало преклонение русских перед европейцами, и он, со свойственным ему сарказмом, высмеивал так называемую «блестящую» жизнь в «прекрасной Франции»: «Удивиться должно, сестрица, какие здесь невежды. Дворянство особливо – ни уха ни рыла не знает. Многие в первый раз слышат, что есть на свете Россия». Это, что называется, замечание по существу. Но есть и более конкретное: «Бельё столовое так мерзко, так толсто и так скверно вымыто, что гадко рот утереть. Кроме толстоты, дыры на нём зашиты голубыми нитками! Нет и столько ума, чтоб зашить их белыми! Правду сказать, народ здешний с природы весьма скотиноват. Если кто из молодых моих сограждан вознегодует, видя в России злоупотребления и неустройства, и начнёт в сердце своём от неё отчуждаться, то для обращения его на должную любовь к отечеству нет вернее способа, как скорее послать его во Францию». Недипломатичное высказывание… Не правда ли?

Ведь в нашем представлении дипломат – это человек сдержанный и безукоризненный во всём: и в словах, и в манерах, и в одежде… Денис Иванович не вписывался ни в какие стереотипы. Его злого языка боялись все представители высшего света, включая и саму императрицу. Екатерина Великая не простила Фонвизину лаконичной и исчерпывающей характеристики его Бригадирши, в которой государыня узнала себя: «Толста, толста! Проста, проста!» К тому же царица испытывала и творческую зависть к литератору – она и сама писала пьесы, которые с фонвизинскими конкурировать не могли.

Екатерина понимала сатиру только в «улыбательном духе» – без злости. Фонвизин – совершенно по-другому. «Пикировка» царицы и писателя на литературном поприще продолжалась долгие годы. Княгиня Дашкова, издававшая сочинения Фонвизина, однажды принесла показать императрице его «Вопросы» для академического журнала «Собеседник». Императрица разрешила их напечатать, но только с ответами, которые составила сама. На знаменитый «Вопрос № 9»: «Отчего известные и явные бездельники принимаются везде равно с честными людьми?» – императрица не без остроумия отвечала: «Оттого что на суде не изобличены».

Впрочем, в чужом глазу Фонвизин, что называется, мог разглядеть и соринку, высмеивая любые недостатки с едким остроумием, но в своём не замечал и бревна. Он страдал от обжорства… Был неумеренным в питии… Любил волочиться за женщинами… Его главным стремлением было получение постоянных удовольствий. «Я положил за правило, – писал Фонвизин, – стараться вести своё время так весело, как могу; и если знаю, что сегодня в таком-то доме будет мне весело, то у себя дома не остаюсь». Одеться Денис Иванович любил как павлин. Отправляясь в Италию, писал: «Хочу нарядиться и предстать в Италии щёголем… «Это русский сенатор! Какой знатный вельможа!» Вот отзыв, коим меня удостаивают, а особливо видя на мне соболий сюртук, на который я положил золотые петли и кисти…» Как видно из этого письма, Денис Иванович был начисто лишён самоиронии. Особой порядочностью он тоже не отличался, что подтверждает история, наделавшая в свете много шума. В 1774 году драматург женился на вдове, купчихе Катерине Хлоповой. Вдова была дочерью весьма богатого купца Роговикова. В своё время она бежала из отчего дома и тайно венчалась с поручиком Хлоповым, отчего разгневанный дядя, опекун романтичной девицы, отказался выдать племяннице приданое в 300 тысяч рублей – огромные по тем временам деньги. Хлопов принялся судиться, его бумаги попали к Фонвизину… Таким образом Денис Иванович и познакомился с Екатериной… Но тут бедняга-поручик умер. Дальновидный Фонвизин не растерялся и быстро женился на вдове. И вскоре, с помощью могущественных покровителей, отсудил половину её приданого.

Дружбы покровителей Денис Иванович добивался всеми возможными способами. С фаворитом Екатерины II, светлейшим князем Потёмкиным, они были знакомы давно – учились в одной гимназии в Москве. Драматург продолжил это знакомство и в Петербурге. Во время утреннего туалета вельможи Фонвизин его часто потешал, передавая сплетни и передразнивая знакомых – выступая, по чести сказать, в роли шута. Потёмкин и сам любил шутовски копировать окружающих, поэтому выходки Фонвизина ему нравились. Кстати, с Потёмкиным связывают и известный анекдот из жизни Фонвизина. Якобы после премьеры «Недоросли» князь подошёл к Денису Ивановичу и сказал: «Умри, Денис! Лучше всё равно не напишешь».

Комедия «Недоросль» действительно так и осталась самым известным детищем писателя. Впрочем, и жизнь Фонвизина была недолгой – он прожил всего 47 лет, так и не оправившись от разбившего его паралича.

Певец забавы

Возможно, из курса школьной литературы или по собственному почину вы открыли для себя тонкого лирика

Константина Николаевича Батюшкова (1787–1855), написавшего и эти строки:

Есть наслаждение и в дикости лесов, Есть радость на приморском бреге, И есть гармония в сем говоре валов, Дробящихся в пустынном беге. Я ближнего люблю, но ты, природа-мать, Для сердца ты всего дороже!..

Так вот – Батюшков тоже служил по дипломатическому ведомству. Правда, произошло это не по зову сердца или соображениям карьеры. Как это ни странно звучит, но поэт стал дипломатом вследствие тяжёлой душевной болезни. Впрочем, обо всём по порядку…

Константин Николаевич был человеком безрассудной отваги – из тех, кто сами «лезут под пули». И пуля настигла поэта в двадцать лет. Тогда, в марте 1807 года, он пошёл добровольцем в Прусский поход и был ранен в кровопролитной битве с французами под Гейльсбергом. Едва поправившись, Батюшков вновь отправился на войну – на сей раз со Швецией. Смерть, кровь, потеря друзей – всё это пошатнуло психику поэта. Своему другу Гнедичу он пишет прямо, что опасается лет через десять окончательно сойти с ума.

Однако это Константина Николаевича не остановило. В 1813 году он вновь оказался там, где свистели пули.

В качестве адъютанта генерала Раевского Батюшков участвовал в Заграничном походе русской армии. Он стал свидетелем капитуляции Парижа и, сделав приличный крюк – через Англию, Швецию и Финляндию, – вернулся в Петербург.

Константина Батюшкова называли надеждой русской литературы. Он был любимым поэтом Пушкина-лицеиста. Впрочем, и в зрелые годы Александр Сергеевич относился к Батюшкову с большой симпатией, называя его «счастливым ленивцем» и «певцом забавы». «Слог трепещет… Гармония очаровательна…» – восторгался Пушкин поэзией своего собрата по перу. Однако Батюшков очень боялся похвал. Затевая издание многотомных «Опытов в стихах и прозе», он со страхом говорил: «Сделают идолом и тут же в грязь втопчут».

Кстати, Батюшкову первому принадлежит сравнение России со скачущим конём, позже впечатляюще использованное Пушкиным в «Медном всаднике» и косвенно – Гоголем в образе «птицы-тройки». В очерке «Прогулка в Академию художеств» Батюшков написал: «У нас перед глазами Фальконетово произведение… сей чудесный конь, живой, пламенный, статный и столь смело поставленный, что один иностранец, поражённый смелостью мысли, сказал мне, указывая на Фальконетова: «Он скачет, как Россия».

Батюшков владел французским, немецким, итальянским, латынью и греческим языками. Читал и переводил Гомера, Данте, Боккаччо, Петрарку… Особо боготворил поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо.

Средств к существованию этот талантливый и образованный человек, увы, не имел. А здоровье его между тем с каждым днём ухудшалось. Врачи настоятельно рекомендовали поэту отправиться на лечение в Италию. Поэтому друзья устроили Батюшкова секретарём русской дипломатической миссии в Неаполе. Казалось бы, солнце и море должны были вернуть страдальца к жизни. Но нет! Константин Николаевич ненавидел канцелярщину – работа с документами его раздражала. А тут ещё случилась Неаполитанская революция 1820 года. Это вконец расстроило нервы поэта, о чём один из его современников свидетельствовал так: «Батюшков сошёл с ума в Неаполе страхом карбонаризма».

После Италии «история жизни Батюшкова превратилась в историю болезни». Помня о дурной наследственности, поэт страшился душевного расстройства всю жизнь – умопомешательством страдали и дед Константина Николаевича, и его мать, и сестра Александра. Батюшков писал Жуковскому: «С рождения я имел на душе чёрное пятно, которое росло, росло с летами и чуть было не зачернило всю душу».

В Симферополе, куда его отправили долечиваться, Батюшков вдруг сжёг всю свою библиотеку, исключая Евангелия и книги французского поэта-романтика Шатобриана, которого называл «Шатобрильянтом». Тогда же поэт совершил три попытки самоубийства – выбрасывался из окна и даже пытался перерезать себе горло. У Батюшкова бывали и галлюцинации: он полагал, что в печке у него спрятался министр иностранных дел Нессельроде, который за ним следит. В итоге в сопровождении двух санитаров и врача-психиатра Константин Николаевич был отправлен в Санкт-Петербург.

По распоряжению Александра I Батюшкову были предоставлены бессрочный отпуск и субсидия для лечения в Германии. Там, в городе Зонненштейн, консилиум врачей нашёл его болезнь неизлечимой. Поэт подал царю прошение о пострижении в монахи в Соловецком или в Белозерском монастыре, но ответа не получил. Его отпуск долго продлевался автоматически, лишь в 1833 году Николай I уволил Батюшкова со службы, назначив немалую пожизненную пенсию.

Из Германии Батюшков вернулся в Москву, где заболел тяжёлым воспалением лёгких. Пушкина, пришедшего его навестить, не узнал. Александр Сергеевич был потрясён этой встречей. Есть мнение, что именно тогда у него и родилось знаменитое стихотворение «Не дай мне бог сойти с ума».

В 1832 году Батюшкова перевезли на родину – в Вологду. Он жил в семье своей внучатой племянницы А.Г. Гревенс. Подле больного постоянно находился врач – Антон Дитрих, который вёл записи о состоянии поэта. В первое время Батюшковым овладевали «приступы бешенства», его приходилось удерживать, чтобы он не нанёс вреда самому себе и окружающим. В 1840 году на смену возбуждению пришла апатия – поэт не выходил из своей комнаты и не любил, когда к нему входили. К некоторым людям проявлял необъяснимую ненависть, к другим – сильную симпатию. Он искренне полюбил маленького брата А.Г. Гревенс, Модеста, и, когда мальчик на шестом году жизни умер, горько его оплакивал. Батюшков даже завещал, чтобы его похоронили возле Модеста в Спасо-При-луцком монастыре, что и было со временем исполнено. Константин Николаевич много читал, иногда принимался рисовать, вырезал из бумаги фигурки птиц и зверей, раскрашивал их в неестественные цвета и приклеивал кусочки золотистой или серебристой фольги…

Но с началом в 1853 году Крымской войны в состоянии больного произошли изменения. Даже пошли слухи о его выздоровлении. Апатия исчезла. Константин Николаевич выписал русские и иностранные газеты, следил по карте за ходом военных действий, втыкая разноцветные флажки. Однако есть свидетельства, что в этой активности проявилась ещё одна грань безумия больного. Батюшков считал, что только он сможет разрешить «восточный вопрос» и положить конец притеснениям турками христиан, что стало формальным поводом к началу войны.

В Вологде он почти не писал стихов – известно только три произведения. Одно из них – самое знаменитое, «Подражание Горацию», – написано по просьбе племянницы Елены. Стихотворение напоминает по содержанию «Памятник» Пушкина и аналогичные стихи Державина и Горация.

Я памятник воздвиг огромный и чудесный. Прославя вас в стихах: не знает смерти он. Как образ милый, добрый и прелестный (Ив том порукою наш друг Наполеон)…

Последние строчки фрагмента красноречиво свидетельствуют о душевном состоянии Батюшкова.

Наибольшие споры среди литературоведов вызывает стихотворение «Изречение Мельхиседека», написанное мелом на куске чёрного сланца. Стихотворение было найдено только после смерти поэта. Очевидно, что этому стихотворению он придавал особое значение, тщательно храня его и никому не показывая.

Ты знаешь, что изрек, Прощаясь с жизнею, седой Мельхиседек? Рабом родился человек, Рабом в могилу ляжет. И смерть ему едва ли скажет, Зачем он шёл долиной чудных слез. Страдал, рыдал, терпел, исчез.

Константина Бытюшкова не стало в 1855 году – он умер от «тифозной горячки».

Тот, кто ускорил будущее

К плеяде поэтов-дипломатов принадлежал и Дмитрий Владимирович Веневитинов (1805–1827). Он служил в архиве Коллегии иностранных дел и в азиатском департаменте Министерства иностранных дел России – то есть был в числе тех, кого библиофил, друг Пушкина Сергей Соболевский иронично окрестил «архивны юноши», а Пушкин увековечил это прозвище в «Евгении Онегине».

Выпускник Московского университета Дмитрий Веневитинов был блестящим поэтом. Современники прочили ему славу Пушкина. Впрочем, были и те, кто, в такой же мере, считали его гениальным философом. Дмитрий Владимирович был одним из организаторов московского «Общества любомудрия» – так буквально переводится греческое слово «философия». Целью этого кружка было просвещение России, освобождение русской мысли от условностей, невежества и раболепства. Именно в зарождении у нас любомудрия Веневитинов видел возможность воплотить идеалы эпохи Просвещения – привить народу привычку действовать, руководствуясь собственным разумом. Став литературным критиком, он собирался, ни много ни мало, изменить ход развития русской литературы, слабость которой видел «не столько в образе мыслей, сколько в бездействии мысли».

Современники оставили яркий портрет молодого поэта и философа: «Его счастливая наружность, его стройные движения, вдохновенная речь, светская, непритворная любезность, столь знакомые всем, вблизи его видевшим, ручались в том, что он и жизнь свою образует как произведение изящное».

Увы, Веневитинову было отпущено отчаянно мало земного времени – он не дожил до 22 лет.

Зато жизнь подарила юноше настоящую любовь. Его музой стала светская львица, хозяйка известного литературного салона Зинаида Волконская. Веневитинов влюбился со всей страстью двадцатилетнего поэта. Но Зинаида была старше его на шестнадцать лет, и к тому же давно замужем. Её супруг, князь Никита Григорьевич Волконский, доводился будущему декабристу Сергею Волконскому родным братом. Брак Зинаиды не был счастливым, но пренебречь мнением света она не могла.

Были романтические прогулки по Симонову монастырю, задушевные разговоры – поэту был дарован очень короткий период счастья… Вскоре Зинаида попросила о разрыве отношений, на наш современный взгляд вполне невинных. А в знак «давай останемся друзьями» подарила Дмитрию кольцо – простой на вид металлический перстень, извлечённый из пепла при раскопках Геркуланума. Друзья говорили, что Веневитинов никогда не расставался с подарком княгини, носил перстень при себе и обещал надеть или идя под венец, или стоя на пороге смерти.

Однажды, возвращаясь легко одетым с вечера у Ланских, поэт простудился и буквально за несколько дней сгорел от пневмонии. Видя, что часы Дмитрия сочтены, его друг надел ему на палец перстень Волконской. Веневитинов на минуту пришёл в себя и спросил: «Я венчаюсь?» И умер.

В 1930 году, когда ликвидировали Симонов монастырь, где был похоронен поэт, прах его перенесли на Новодевичье кладбище. Кольцо же извлекли из гроба и передали в музей…

В одной из своих статей Веневитинов говорит от имени философа Платона: «…она снова будет, эта эпоха счастья, о которой мечтают смертные. Нравственная свобода будет общим уделом; все познания человека сольются в одну идею о человеке; все отрасли наук сольются в одну науку самопознания. Что до времени? Нас давно не станет, – но меня утешает эта мысль. Ум мой гордится тем, что её предузнал и, может быть, ускорил будущее».

Архивариус всего мира

Владимир Павлович Титов (1807–1891) – имя сегодня практически забытое. Между тем этот человек являлся кавалером всех российских орденов и имел многочисленные награды иностранных государств. Он был более дипломатом, чем литератором: служил генеральным консулом в Дунайских княжествах, посланником в Константинополе, Штутгарте… Был членом Государственного совета. Вместе с Одоевским, Шевырёвым и Веневитиновым входил в литературно-философский кружок «Общество любомудрия»… Был знаком с блестящими умами своего времени.

Считается, что так и не написанное Пушкиным произведение «Влюблённый бес» вышло под названием «Уединённый домик на Васильевском». И Титов имел к этому самое непосредственное отношение. Услышав, как Пушкин рассказал эту историю у Карамзиных, Владимир Павлович был настолько впечатлён, что записал рассказ и показал поэту. Тот внёс правки, и только после этого повесть была опубликована. Когда правда вскрылась, произведение стало регулярно печататься, при этом каждый раз под разными фамилиями авторов: Титов, Космократов (псевдоним Титова) и даже Пушкин. Повесть заканчивается вопросом: «Откуда у чертей эта охота вмешиваться в людские дела, когда никто не просит их?» И действительно!..

Владимир Павлович Титов был очень начитанным человеком с пытливым умом. Казалось, его интересовало всё на свете. Тютчев говорил в шутку, что Титову «как будто назначено провидением составить опись всего мира».

Свист полночный соловья

У Алексея Константиновича Толстого (1817–1875) с известностью всё в порядке. Современники и при жизни литератора высоко ценили его поэтический дар, талант драматурга и прозаика. Помнят Алексея Константиновича и сегодня. А вот о том, что он служил в русской миссии в Германии, что его очень ценили при дворе императора Александра II, с которым Толстой был дружен с детства, и о том, что императрица Мария Александровна считала его одним из самых достойнейших и честнейших людей, знают далеко не многие.

Так уж случилось, что литературная известность Алексея Константиновича затмила его дипломатическую деятельность. По сей день многие певцы включают в свой репертуар песни и романсы на его стихи, положенные на музыку композиторами М.А. Балакиревым, Н.А. Римским-Корсаковым, П.И. Чайковским, М.П. Мусоргским, А.Г. Рубинштейном, Ц.А. Кюи, С.И. Танеевым…

Колокольчики мои, Цветики степные! Что глядите на меня, Тёмно-голубые? И о чём звените вы В день весёлый мая, Средь некошеной травы Головой качая?..

Алексей Константинович, хоть и служил по дипломатическому ведомству, не стеснялся быть, как мы бы сказали сейчас, «попсовым», эстрадным автором. Стихотворение «Колокольчики» автор искренне считал лучшим из им написанных, а песня на музыку Петра Булахова, в которой было использовано несколько первых строк, была очень популярна во второй половине XIX века. Её любил и часто исполнял наш великий тенор Сергей Лемешев.

Но, пожалуй, самым любопытным и загадочным в биографии Толстого является тайна его происхождения. Запутанная линия генеалогического древа поэта ведёт к Кириле Разумовскому, последнему гетману Украины, правнуком которого, скорее всего, и являлся Алексей Константинович.

Дед А.К. Толстого по матери, старший сын гетмана Алексей Кириллович, был женат на самой богатой невесте России Варваре Шереметевой, но не ужился с нею, хотя супруга родила ему четверых детей. При Алексее Кирилловиче неотлучно находилась мещанка Мария Соболевская, которая родила ему ещё десять детей – пять мальчиков и пять девочек. В барском доме они числились воспитанниками. Граф был нелюдим, с многочисленными своими «воспитанниками» виделся редко, а с их гувернанткой общался только записками. Мария Михайловна Соболевская хлопотала о получении дворянства, не жалея денег на взятки чиновникам. Те придумали ей «покойного мужа» из знатной польской фамилии Перовских. Легенда была таковой: якобы законный супруг Марии, Алексей Перовский, погиб под Варшавой. Соболевская годами добивалась внесения вымышленных Перовских в дворянскую родословную книгу и, наконец, получила выписку с приложением герба несуществующего рода Перовских. Однако потомственное дворянство было дано лишь детям, а Мария Михайловна осталась в мещанском сословии.

Все дети графа получили хорошее образование, а дочери – ещё и видных женихов. Богач Алексей Кириллович давал за девушками такое приданое, что мамаши из светских семейств предпочитали закрывать глаза на сомнительную историю происхождения воспитанниц графа. Анну Алексеевну, мать будущего писателя, выдали замуж за вдовца, отставного полковника, советника Государственного ассигнационного банка графа Константина Петровича Толстого. Но супруги не ужились, и Анна, взяв с собой младенца-сына, уехала в одно из своих имений. Хорошо знавшие эту семью уверяли, что причиной разрыва стал блестящий ум молодой жены, на фоне которого интеллект Константина Петровича несколько мерк. Ну а этого граф вынести никак не мог.

После смерти последнего украинского гетмана потомки унаследовали его бесчисленные имения. Алексею Перовскому, брату матери и воспитателю А.К. Толстого, досталось поместье Красный Рог, куда они все вместе и переехали. Перовский подал в отставку и занялся литературой и воспитанием племянника. Но охочие до сплетен светские старухи с упоением разносили легенду о том, что родным отцом А.К. Толстого был его дядя – Алексей Перовский.

В одной из своих статей знаменитый философ В.В. Розанов отмечает, что А.К. Толстой нигде не упоминает даже имени своего «фамильного отца», а говорит в своём «длинном тёплом, сыновнем рассказе» исключительно о матери и «дяде по матери». Впечатлительный Розанов видел в этом доказательство происхождения графа «от супружеских отношений брата и сестры». «Жареную» версию рассматривают как возможную и некоторые другие уважаемые учёные. Например, С.А. Венгеров отмечает, что красавица Анна Алексеевна Перовская «вышла замуж за пожилого и весьма малопривлекательного вдовца, графа Константина Петровича Толстого» и что «рождение Алексея Константиновича привело к домашней катастрофе и открытому разрыву». Устно передаваемая легенда идёт ещё дальше и повествует о том, что самый брак А.А. Перовской и К.П. Толстого имел фиктивный характер и заключён был для покрытия последствия неосторожной связи между Алексеем Перовским и его сестрой Анной.

Как бы то ни было, предки наградили Алексея Константиновича многими достоинствами. Этот человек имел богатырское телосложение – перебрасывал двухпудовую гирю через флигель, с лёгкостью гнул кочерги, пятаки и подковы… В одиночку заламывал на охоте медведя… Но при этом был абсолютно беспомощен перед волей своей высокоумной матери. Анна Алексеевна нещадно тиранила сына.

Однако жену Алексей Константинович себе выбрал под стать матери. Его избранницей стала дворянка из старинного, но обедневшего рода Бахметевых, жена ротмистра Миллера – Софья. Красотой она, правда, не отличалась и по чертам лица более походила на мужчину: тяжёлый волевой подбородок, высокий лоб… Но это была женщина большого ума, прекрасно разбиравшаяся и в литературе, и в музыке. Они встретились в январе 1851 года, ему было тридцать три года, ей – чуть меньше. Уезжая с маскарада, Алексей Константинович повторял про себя пришедшие вдруг в голову слова: «Средь шумного бала, случайно…» Так, по легенде, родилось стихотворение «Люблю ли тебя – я не знаю, но кажется мне, что люблю!..». На том же балу с Софьей Миллер познакомился и другой наш классик – Иван Сергеевич Тургенев, но не нашёл в ней ничего примечательного и вскользь заметил: «Лицо чухонского солдата в юбке».

После долгожданного развода Софьи с её ротмистром А.К. Толстой обвенчался со своей подругой в Дрездене в 1863 году. Софья Андреевна Миллер стала графиней Софьей Андреевной Толстой – именно она занимала позицию первой дамы золотого века русской литературы, пока её не сменила полная тёзка, «графиня Софья Андреевна— младшая», супруга Л.Н. Толстого, гостеприимная хозяйка Ясной Поляны и знаменитого пруда, в котором не раз пыталась демонстративно топиться.

«Старшая» Софья Андреевна не сохранила почти ничего из черновиков или дневников А.К. Толстого. Вместе с дочерью маникюрными ножницами они вырезали из писем то, что казалось им неподходящим для публикации. По воспоминаниям очевидцев, вдова А.К. Толстого письма сжигала пачками, отбирая для публикации совсем немногое, предварительно сократив и это немногое до минимума. Первое место по количеству сохранившихся писем среди адресатов занимает сама Софья Андреевна Миллер-Толстая. Она ничего не оставила из переписки Толстого с матерью и дядей А.А. Перовским, который называл Алексея Константиновича сыном, а тот его отцом – эти письма, по-видимому, смогли бы пролить свет на тайну происхождения писателя. Почти всё, что не успел опубликовать сам А.К. Толстой, утрачено или уничтожено руками его вдовы. Сохранились лишь две записные книжки, одна тетрадь и несколько отдельных листов. Верный семейным обычаям предков, Алексей Константинович не раз давал супруге повод для ревности, и исследователи склонны считать, что расправа с его наследием – месть обиженной женщины. Однако сама Софья Андреевна оправдывала свои действия завещанием А.К. Толстого, который просил не печатать того, что имеет «исключительно личный характер».

Если услышите романс на музыку Петра Чайковского

Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты, —

вспомните, что его слова написаны не Пушкиным и не Лермонтовым, а Алексеем Константиновичем Толстым. Его же перу принадлежат множество баллад, сатирических стихотворений, исторический роман «Князь Серебряный», очень остроумные «мистические» повести «Упырь», «Семья вурдалака», «Встреча через триста лет», драматическая трилогия «Смерь Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович» и «Царь Борис», которая до сих пор стоит в репертуаре многих театров… Об остром саркастическом уме Алексея Константиновича свидетельствуют афоризмы Козьмы Пруткова – это общий литературный псевдоним Толстого и братьев Жемчужниковых, кстати, его кузенов:

• Не всё стриги, что растёт.

• Что имеем – не храним; потерявши – плачем.

• Никто не обнимет необъятного.

• Зри в корень!

• Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть фонтану.

Друг Гёте и Шуберта

Наверно, нет в нашей стране человека, который не знал бы хрестоматийных строк:

Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить: У ней особенная стать — В Россию можно только верить.

Эти стихи нам оставил в наследство Фёдор Иванович Тютчев (1803–1873) – пожалуй, один из десяти самых известных в России поэтов.

Но мало кто знает, что в своё время Тютчев был не менее известным дипломатом. В 1822–1837 годах он – секретарь русской дипмиссии в Мюнхене, в 1837–1839 годах – поверенный в делах при дворе Сардинского королевства в Турине. Почти двадцать лет Фёдор Иванович прожил за границей, свободно говорил на французском – причём даже чаще, чем на родном языке. И внешне, по воспоминаниям современников, выглядел иностранцем. Но в нашем сознании это один из самых русских поэтов!

Впрочем, Фёдор Иванович был не только поэтом и дипломатом, но и одним из самых выдающихся мыслителей своего времени. Современный его биограф Вадим Кожинов говорит, что Тютчев «стремился прямо и непосредственно воплотить эстетически положительные качества русского бытия и в конечном счёте сотворить национальный образ прекрасного». И всё же устремления русского дворянина, поэта и дипломата лежали в области национального в контексте европейского.

Как у большинства значительных людей прошлого, в происхождении Тютчева есть свои тайны. Предки поэта всегда играли не последние роли в государственной жизни со времён героя Куликовской битвы Захария Тютыпова. Дед Фёдора, Николай Андреевич, был человеком неистовым. Выйдя в отставку после смерти Петра I, он со своими холопами рядился в разбойников и грабил проезжавших мимо его имения купцов – впрочем, без смертоубийства, исключительно от душевного томления. В молодости батюшка поэта был влюблён в знаменитую Салтычиху – изуверку Дарью Салтыкову, но даже он – при всём буйстве и жестокости характера – не смог смириться с её кровопийством. Фурия мстила ему за измену, да так, что он едва спасся. После того как Салтычиху заточили в монастырь, Николай Андреевич купил её подмосковное имение – надо думать, не без злорадства. Вот такие предки маячат за спиной утончённого поэта – поклонника Гёльдерлина и Новалиса, знакомого братьев Шлегель, Гёте и Шуберта.

Читатели, безусловно, ценят красоту слога и музыкальность его любовной лирики. Вот пример:

Последняя любовь

О, как на склоне наших лет Нежней мы любим и суеверней… Сияй, сияй, прощальный свет Любви последней, зари вечерней! Полнеба обхватила тень, Лишь там, на западе, бродит сиянье, — Помедли, помедли, вечерний день, Продлись, продлись, очарованье. Пускай скудеет в жилах кровь, Но в сердце не скудеет нежность… О ты, последняя любовь! Ты и блаженство, и безнадежность.

О дипломатах как оно есть

Если заглянуть в советскую литературу, то и там отыщется дипломат. Савва Артемьевич Дангулов (1912–1989) – писатель, журналист, состоявший в 1944–1946 годах на дипломатической службе в качестве пресс-атташе посольства СССР в Румынии.

По происхождению Дангулов – кубанский казак.

С 1934 года он публиковался не только в местной, но и в центральной печати. Это были характерные для 1930-х очерки о героях первых пятилеток, о полётах всемирно известных лётчиков: В. Чкалова, М. Громова, В. Коккинаки, М. Водопьянова, В. Гризодубовой. Результатом журналистской работы Дангулова на строительстве Гизельдонской ГЭС в Северной Осетии стала первая книга рассказов. Во время службы в армии Дангулов писал для военных газет, в частности для «Красной звезды». После окончания службы был направлен в отдел печати Наркомата иностранных дел – это стало началом работы Дангулова в дипломатической сфере, которая и определила основные литературные интересы писателя. С началом Великой Отечественной войны Дангулов вернулся в «Красную звезду», в 1941–1943 годах был корреспондентом на Западном, Калининском, Южном и Воронежском фронтах.

В 1943 году Савва Артемьевич был отозван на дипломатическую работу. В послевоенные годы он служил первым секретарём посольства СССР в Бухаресте, затем – там же советником по прессе и культурным контактам.

В 1957 году на профессиональном материале им была написана повесть «Игнат Лоба в Румынии».

Более трёх десятилетий Дангулов вёл серьёзную литературно-организационную работу: сначала в качестве заместителя редактора журнала «Иностранная литература», затем – более двадцати лет – в должности главного редактора журнала «Советская литература», издававшегося на иностранных языках для зарубежных читателей.

Дангулов, пожалуй, единственный писатель-дипломат, творчество которого посвящено дипломатической службе. Его пьеса «Неподсудный Горчаков» (1973) – рассказ об истории дипломатии. Действие пьесы происходит в 1860— 1870-х годах, героями являются братья Б.И. и В.И. Чичерины, один из которых стал отцом видного советского дипломата Г.В. Чичерина, героя других произведений Дангулова. Главным действующим лицом, объединяющим, по мысли автора, два пласта времени, стал канцлер А.М. Горчаков, однокашник Пушкина по Лицею, упоминаемый поэтом в ряде стихотворений и писем.

Большинство дипломатических сюжетов Дангулова относится к становлению советской дипломатической службы. Изданный в 1966 году роман «Дипломаты» впервые рассказал о сложной работе вокруг заключения в 1918 году неоднозначного Брестского мирного договора. В интереснейшей трилогии «Кузнецкий мост» (1972–1979) писатель рассказал о дипломатическом фронте периода Великой Отечественной войны: становлении антигитлеровской коалиции, проблеме открытия второго фронта. Роман «Заутреня в Рапалло», увидевший свет в 1983 году, повествует о Генуэзской конференции 1922 года – одном из событий, положивших начало современному международному праву. Позднее, в 1983 году, писатель издал роман «Государева почта» о секретной дипломатической миссии, возглавляемой молодым американским дипломатом Буллитом. Это сочинение сравнимо с лучшими произведениями Валентина Пикуля.

Дангулов писал о собственном творчестве, об исторических разысканиях для своих книг, а также занимался литературной критикой. Итоговой в этом отношении стала его последняя книга «Художники. Литературные портреты», увидевшая свет в 1987 году. В ней содержатся редкие сведения о жизни советских и зарубежных писателей: М. Шолохова и А.Н. Толстого, К. Симонова и К. Чуковского, Р. Гамзатова и К. Кулиева, Б. Шоу, Г. Уэллса, Натали Саррот и других. В эту галерею вошли и несколько художников, таких как М. Шагал, О. Верейский.

Савва Дангулов всегда открывал новое в, казалось бы, хорошо известном, и поэтому его сравнительно невысокая современная популярность представляется несправедливой.

Брат знаменитости

Лоренса Джорджа Даррелла (1912–1990), английского писателя и поэта, большинство людей знает лишь как старшего брата писателя-анималиста Джеральда Даррелла, которому с известностью повезло гораздо больше. Лоренс в годы Второй мировой войны служил в должности пресс-атташе при английских представительствах в Каире и Александрии, позже – в посольстве в Белграде. Известность ему принесли вовсе не юношеские стихи и рассказы, хотя они и были опубликованы, а восторженно встреченная читателями и критикой тетралогия «Александрийский квартет», состоявшая из романов: «Жюстина», «Бальтазар», «Маунтолив» и «Клея». За «Квартет» Лоренс Даррелл был даже включён в список нобелевских кандидатов, но был отвергнут за «маниакальную приверженность к изображению сексуальных отклонений».

Лоренс Даррелл создал роман, в котором переплелось множество сюжетных линий, повествование ведётся то от третьего лица, то поочерёдно от лица нескольких персонажей. Три первые книги тетралогии содержат три разные точки зрения на события одного и того же отрезка времени, а в четвёртой книге события снова начинают развиваться и объединяют все предшествующие эпизоды в единое целое. Согласимся, что сама необычность построения романа выделяет его из моря качественной беллетристики.

Сегодня Лоренс Даррел признан классиком XX века. Но в начале карьеры его обвиняли в жалком подражательстве и словоблудии, а персонажей его книг называли шарнирными и неправдоподобными. Прошли годы, и время расставило всё по местам, не оставив сомнений в литературном даре писателя.

Родители Даррелла – ирландка-мать, Луиза Флоренс Дикси, и англичанин-отец, Лоуренс Самюэль Даррелл, – были, как это ни странно, уроженцами Индии. Там же родился и Лоренс и всю жизнь считал, что обладает «тибетским менталитетом». Счастье для мальчишки закончилось, когда ему исполнилось одиннадцать лет. Именно в это время его отправили на корабле в Англию, чтобы он смог получить полноценное образование. Историческая родина произвела на подростка угнетающее и мрачное впечатление. Стиль жизни местных жителей он окрестил «английской смертью». Даррелл не желал приспосабливаться к новым условиям, всеми силами сопротивляясь школьному распорядку. В результате ему не удалось сдать вступительные экзамены в университет, что, впрочем, нисколько юношу не огорчило. К этому моменту он уже решил сделать карьеру писателя. Пока родители присылали деньги, Лоренс вел бурную ночную жизнь. Но в 1928 году его отец умер, и юноше пришлось зарабатывать самому. Он тапёрил в барах, продавал недвижимость, собирал налоги…

И всё-таки мечта Лоренса сбылась. В 1932 году в Лондоне был опубликован его первый поэтический сборник «Причудливый фрагмент». На следующий год вышла в свет литературная пародия Даррелла на Бернарда Шоу – «Бромо Бомбаст». Это произведение он издал под одним из своих псевдонимов – Гэффер Пислейк. В 1935 году новоявленный писатель женился – его избранницей стала художница Нэнси Майерс. Получив от греческого издательства солидный гонорар, Лоренс с молодой женой переехал на остров Корфу. А вскоре в этом маленьком греческом «раю» воссоединилась и вся семья Даррелл – к Лоренсу приехала мать с его братьями и сестрой. На Корфу Даррелл придумал себе другой псевдоним – Чарльз Норден. Под этим именем он опубликовал свой первый роман «Гаммельнская дудочка любви».

В 1939 году Даррелл в качестве учителя английского языка стал работать в одной из греческих школ, находящихся на попечительстве Британского совета. Однако его педагогическая деятельность продлилась недолго. Уже в 1941 году, накануне захвата немцами Корфу, семейство Даррелл вынуждено было разделиться. Мать, взяв двоих младших сыновей, Лесли и Джеральда, отправилась в Англию. Марго, сестра Лоренса, изначально собиралась остаться на Корфу, но она, в чём практически нет сомнений, забеременела без мужа и, в связи с «внезапным ожирением», последовала вслед за матерью, чтобы, родив, отдать ребёнка на усыновление. Вообще, жизнь семьи Даррелл на Корфу рождала много неодобрительных пересудов. Говорили о том, что Лоренс и его жена Нэнси избавились от своего первого ребёнка и похоронили плод на берегу залива Калами. Лесли тоже отличился – от него забеременела служанка, Мария Конду, но молодой человек наотрез отказался жениться и обеспечивать их сына.

Сам Лоренс с женой и годовалой дочкой Пенелопой уехал на Крит, а затем в Каир. В Египте Нэнси бросила мужа и сбежала с ребёнком в Иерусалим. А Даррелл отправился в Александрию, где познакомился с Евой Коэн, которая стала его второй женой и прототипом главной героини книги «Жюстин».

Даррелл был, что называется, ходок. Женщины занимали одно из главных мест в его жизни. Они мелькали как кадры немого кино, не оставляя о себе воспоминаний. А ведь Лоренс был отнюдь не красавцем – блеклый коротышка. Но обаяния этому человеку было не занимать.

В Александрии Лоренс занял пост пресс-атташе Британской службы информации. Он долго и успешно служил по части пиара и пожинал плоды своей недолговечной славы.

Глава 2 Разведчики, шпионы, конспираторы

Шпионы – вымирающая профессия. За них теперь всё делают газеты.

Оскар Уайльд

– Подумать только, ведь вы совсем не похожи на разведчика…

– А сколько бы я проработал, будь я «похож»?

Гордон Лонсдейл. Моя профессия – разведчик

В этой главе вас ожидают неожиданные встречи. Личность разведчика или революционера-конспиратора предполагает сбор информации извне при максимальной внутренней скрытности и залегендированности. Похоже, легче всего спрятаться за всемирной известностью. Иначе и не объяснить тот факт, что среди писателей, заслуженно причисленных к когорте классиков, немало шпионов.

Фигаро – здесь, Фигаро – там…

Великий драматург, автор «Женитьбы Фигаро» и «Севильского цирюльника», Пьер-Огюстен Карон де Бомарше (1732–1799) исполнял секретные поручения при английском и испанском дворах.

Как всякий выдающийся человек, да ещё и с выраженной авантюрной жилкой, Бомарше имел множество недоброжелателей. В чём только не обвиняли писателя – и в мошенничестве, и в том, что он отравил трёх жён и даже сына! «Я лучше, чем моя репутация», – говорил драматург. К жёнам Бомарше не испытывал пылких страстей, но уж точно не травил, а умершего во младенчестве сына горячо любил и очень по нему горевал.

Основная же часть «шпионской» деятельности драматурга состояла в борьбе с вражеской пропагандой. Хотя Бомарше так и не был избран в число «бессмертных» (членов Французской академии), имя своё он всё равно обессмертил гениальными комедиями. Помимо литературных талантов этот человек был наделён обаянием, проницательным умом, музыкальностью и ораторским даром, а также умением заводить нужных друзей. Иначе как бы из семьи часовщика он сумел оказаться при дворе Людовика XV и даже стать его доверенным лицом, выполняя деликатные поручения за границей? Кроме того, в результате двух браков этот ловкач получил большое состояние и присоединил к своей фамилии дворянскую частицу «де».

Невероятно, но почти каждую неприятность и каждую проблему в своей жизни Бомарше ухитрялся обратить себе во благо. Почти 250 лет тому назад во дворе парижского Дворца правосудия королевским палачом были сожжены мемуары драматурга, в которых много говорилось о произволе судебных органов. Однако Бомарше постарался придать получившему широкую огласку делу такой оборот, что судьи не решились объявить его «бесчестным», то есть поражённым в правах, однако занимать общественные и государственные должности ему всё же запретили. Тут-то он и начал успешно заниматься политикой.

Впрочем, в любом деле он умел достичь совершенства. Пьер-Огюстен родился в многодетной семье часовщика и поначалу обучался ремеслу своего отца. И что же? Парнишка изобрёл так называемый анкерный спуск часового механизма, что позволяло делать карманные часы плоскими, а значит, носить их на руке. Правда, придворный часовщик Лепот присвоил это изобретение себе. Бомарше принялся судиться и… стал получать придворные заказы! Познакомился с королевскими дочерьми и… начал обучать их музыке и тому, что сейчас мы назвали бы драматическим искусством.

Первое поручение деликатного свойства было связано с семейным делом. Сестра Бомарше, жившая в Мадриде, стала жертвой обмана со стороны некоего сеньора Клавихо, который собирался на ней жениться, но не выполнил своего обещания. Чтобы помочь сестре, Бомарше отправился в Мадрид. Его, безродного новоиспечённого дворянина, принял король Испании. Его величество заставил сеньора Клавихо сделать предложение обманутой им тридцатичетырёхлетней девице, но по настоянию брата она сама отказала жениху. Позже выяснилось, что Бомарше обсуждал с королём не только неприятности своей сестры. Помимо этого по поручению Людовика XV он беседовал на аудиенции о том, чего нельзя было доверить даже официальному послу. Тема этих переговоров осталась тайной, однако известно, что первое поручение Бомарше выполнил успешно. В Мадриде французский драматург познакомился с английским послом, графом Рошфором – да-да, с тем самым, которого великий выдумщик Александр Дюма-отец сделал клевретом кардинала Ришелье в своих книгах о трёх мушкетерах. Завязавшаяся дружба с Рошфором в будущем очень пригодилась Бомарше.

Пьер-Огюстен довольно часто судился, находя в этом своего рода развлечение. Но очередной судебный процесс он проиграл. Бомарше грозила тюрьма. К драматургу с частным визитом приехал министр полиции Сартин и посоветовал покинуть Францию, добиваясь пересмотра дела из-за пределов королевства. На самом же деле отъезд Бомарше был связан с очередным поручением Людовика XV.

При дворе узнали, что некий Морнад, не оставивший следа в литературе, но отлично понимавший, что известности можно быстро добиться в результате скандала, написал и издал в Лондоне памфлеты о фаворитке любвеобильного короля, мадам дю Барри (Дюбарри – другое написание фамилии той же дамы), названия которых говорили сами за себя: «Жизнь одной куртизанки на французском троне», «Записки публичной женщины», «Как потаскуха становится любовницей короля» и тому подобные. Морнад собирался переправить скандальные памфлеты в Париж. Бомарше отправляется в Лондон с заданием помешать этому, на что ему были выделены значительные средства. И вот тут посланец превзошёл все ожидания своего высокого доверителя: он не только выкупил у Морнада весь тираж его сочинений и, естественно, уничтожил его, но и завербовал самого памфлетиста, взяв с него подписку о согласии действовать в интересах Франции! Так Морнад за приличное вознаграждение стал доносить на своих вчерашних единомышленников-эмигрантов. Королю Бомарше рапортовал: «Я оставил в Лондоне своим политическим шпионом автора известных вашему величеству пасквилей. Он готов предупреждать меня обо всех затеях подобного рода, готовящихся в Лондоне. Это пронырливый браконьер, из которого мне удалось сделать отличного егеря. Под предлогом выполнения им литературных изысканий можно будет, прикрывая истинные мотивы, выплачивать ему определенное жалованье за шпионаж и тайные донесения. Кроме того, я обязал этого человека собирать сведения о всех французах, прибывающих в Лондон, и сообщать мне имена и дела, их привлёкшие. Полагаю, что его тайные сообщения будут затрагивать также бесконечное множество других политических дел, о которых ваше величество всегда будет вовремя извещён мною». В этом деле Бомарше помог Рошфор, к тому времени ставший министром. В дальнейшем Рошфор оказывал Франции и другие услуги.

При новом короле Франции, Людовике XVI, положение Бомарше ещё более упрочилось. Его вновь отправили в Лондон с щекотливым поручением: «обезвредить» шевалье д’Эон де Бомона – дворянина и тайного агента французского двора, принадлежавшего к дипломатической сети «Королевский секрет», О, это была удивительная личность, дававшая пищу для пересудов и современникам, и потомкам. Первую половину жизни де Бомон прожил как мужчина, а вторую – как женщина. Но и в первой, «мужской» половине он исхитрился в дамском обличье втереться в доверие к самой императрице Елизавете Петровне, став самым результативным французским шпионом при российском дворе. Де Бомона так бы никогда и не раскрыли, не сделай он этого сам. Его судьбе посвящены многочисленные художественные произведения и фильмы, в том числе и роман Валентина Пикуля «Пером и шпагой». Д’Эон, умудрившись рассориться со своими непосредственными начальниками во французском посольстве в Лондоне, грозился обнародовать государственные секреты. Более того, к вящей радости англичан, уже начал это делать, раскрывая шпионскую деятельность «Королевского секрета» в Туманном Альбионе. И тут Бомарше с блеском проявил себя в качестве переговорщика. Он добился от проштрафившегося шпиона обещания держать язык за зубами в обмен на разрешение вернуться на родину и согласие французского правительства официально признать д’Эона… женщиной! Кстати, по деньгам этот договор был для королевского двора не обременителен: д’Эону заплатили за обновление гардероба – целиком женского. Вот и всё!

Когда против власти британцев восстали североамериканские колонии, Бомарше вновь с блеском проявил свой талант шпиона, добывая ценные сведения из Лондона. На деньги, выделенные из французской казны, он наладил поставку колонистам оружия и боеприпасов, которые шли через организованную им фиктивную фирму «Родерик Орталез и Кº». И хотя англичане знали об этом, они не могли предъявить официальных претензий французским властям, так как фирма была частной, за её деятельность отвечал некто Пьер-Огюстен Карон де Бомарше. Когда первый корабль с оружием должен был в глубокой тайне отплыть из Бордо, Бомарше привёз в порт театральную труппу и с большой помпой устроил постановку своей комедии «Женитьба Фигаро»… В том, что груз будет доставлен по назначению, Пьер-Огюстен не сомневался. Ведь он придумал изощрённую схему – вполне в духе плутоватых и находчивых героев своих пьес. Транспорт с оружием якобы задерживали американские корсары. И пока капитан вяло протестовал против разбоя, американцы перегружали ружья и порох на свой корабль. Но Бомарше позаботился и о своих интересах: вместо ящиков с оружием трюмы «ограбленного» негоцианта заполняли чаем и другим колониальным товаром, который Бомарше с прибылью продавал в Европе.

Во времена Великой французской революции Бомарше пришлось проявить недюжинные способности к выживанию, дабы не угодить под нож гильотины. Он служил секретным агентом поочередно многим вождям революции, которые сами этой гильотины не миновали. В последние месяцы своей жизни Бомарше с увлечением занимался идеями воздухоплавания, пророчески записав: «Одна из самых величественных идей науки… это, безусловно, подъём тяжёлых тел в лёгкой воздушной среде…»

Агентурный псевдоним – Голдсмит

Во главе колонны английских писателей-шпионов поставим Даниеля Дефо (1660–1731), создавшего любимый многими с детства роман о приключениях Робинзона Крузо на необитаемом острове. Плодовитость Дефо наводит на мысли о графомании: он был автором более 500 (!) книг, памфлетов, пылких стихов и так называемых журналов на разные темы – политика, экономика, криминал, религия, брак, психология, сверхъестественное… Недруги часто обвиняли Дефо в беспринципности. Но это неправда: он всегда последовательно исходил только из одного принципа – соображений личной выгоды. И если это совпадало с его интересами, бывал объективным.

Дефо происходил из семьи торговцев, он получил духовное образование и готовился в пасторы, но не сложилось. Его предками были фламандцы, носившие фамилию де Фо и бежавшие через Ла-Манш во время кровавых войн католиков и протестантов.

В 1702 году в Лондоне появился анонимный памфлет «Наилучший способ борьбы с бунтовщиками». На его страницах некий оголтелый тори (партия тори была предшественницей нынешней Консервативной партии, партия вигов – Лейбористской, в обиходе они сохраняют прежние названия) предлагал правительству невероятно жестокими методами уничтожить сектантов и бунтовщиков, осмелившихся усомниться в канонах англиканской церкви. Автор предлагал столь дикие и абсурдные наказания, что хоть и не сразу, но становилось ясно – это издевательская пародия, написанная сторонником вигов. Анонимность памфлета также была условной, поскольку купец и памфлетист Даниель Дефо и не думал скрывать своего авторства. За дерзкое сочинение Дефо был арестован и приговорен к денежному штрафу и «позорному столбу», у которого и провёл в колодках 29, 30 и 31 июля 1703 года. Всякий желающий мог бросать в наказанного таким образом человека объедки и даже камни, а также поносить словесно, насколько хватит изощрённости ругательств. Но говорят, что в Дефо летели не только комья грязи, но и цветы. Дефо должен был отбыть и тюремный срок, но власти неожиданно смягчились. По догадкам историков, Дефо отрёкся от своих крайне пуританских религиозных воззрений в обмен на свободу и с условием тайной службы короне, но в 1704 году достопочтенный мистер Роберт Харли (Гарлей), занимавшийся тем, что сейчас именуется контрразведкой, получил от Дефо обширный проект организации шпионской сети как за пределами страны, так и внутри Англии, нацеленной на нейтрализацию внутренних врагов. Проект был одобрен, и Дефо приступил к его осуществлению. Под псевдонимом Александр Голдсмит он ездил по английской глубинке, выискивая тех, кто мог бы сообщать ему о любых подозрительных людях. Харли он доносил: «Сэр, мои шпионы и получающие от меня плату люди находятся повсюду. Признаюсь, я сам не ожидал, что это так просто – нанять человека, чтобы он предал своих друзей». И нисколько не преувеличивал.

До жизни такой Дефо дошёл не сразу. Юношей он нанялся на корабль, перевозивший контрабанду. Но, как говорится, «вор чуть не отнял у вора дубинку» – контрабандистов едва не ограбили пираты. Помощь пришла с английского военного корабля, однако она была не бескорыстной – спасители затребовали огромную взятку. С того случая Дефо навсегда сохранил стойкую неприязнь к морским прогулкам, чего по его книгам никак не скажешь. Дело дошло до того, что в Англию Даниель возвращался сухим путём через всю Европу, преодолев на судне лишь пролив.

Есть сведения, что Дефо принимал участие в неудачном восстании протестантов во главе с герцогом Монмутом. Даниеля видели в рядах восставших с оружием в руках. Король Яков II Стюарт жестоко расправился с повстанцами. Монмут был казнён. Но Дефо уцелел, из чего можно сделать предположение – он выполнял задание правительства в рядах восставших. Его операция – как сказали бы сегодня, «под прикрытием» – в самом сердце шотландских заговорщиков принесла плоды: противники власти были устранены, Шотландия стала частью Великобритании.

Передают, что благодаря незаурядному и проницательному уму, умению хорошо разбираться в людях и политической ситуации Дефо стал одним из крупнейших профессионалов секретной службы. Вернее, он и олицетворял собой эту саму секретную службу.

В 1703 году адмирал Дампьер, исследователь-гидрограф, а по совместительству пират, отправился в экспедицию на кораблях «Святой Георг» и «Пять портов». Штурманом, а потом и первым помощником капитана на «Пяти портах» служил шотландец по имени Александр Селькирк. Из-за разногласий с капитаном, которые грозили перерасти в бунт на отставшем от флагмана корабле, Селькирк был высажен на необитаемый остров Маас-а-Тьерра архипелага Хуан-Фернандес в Тихом океане. Александру оставили минимальный набор припасов и Библию. Четыре с половиной года спустя к острову подошёл английский корабль, и набиравшие пресную воду моряки вернулись с человеком, прикрытым козьими шкурами. Он совершенно одичал и ко всему проявлял полную апатию. На острове он ничего не строил, не заводил друзей из туземцев, жил в землянке и питался плодами и мясом диких коз, которых с неслыханной ловкостью догонял и убивал голыми руками. Его историю печатали пять раз. Когда она попалась на глаза Дефо, писателю было уже под шестьдесят лет. К тому времени устный договор с английской разведкой истёк за смертью или уходом с политической арены её былых руководителей. Дефо был беден и одинок. На страницах своей новой рукописи он словно начал жизнь с чистого листа. В отличие от реального прототипа, практически утратившего человеческий облик, Робинзон не только боролся за выживание, но, следуя идеалам Просвещения, наладил рациональную жизнь: создал постройки, выращивал полезные злаки, нашел в компанию простодушного дикаря, нуждающегося в покровительстве и наставлениях… От реальной истории Селькирка в романе Дефо практически ничего не осталось. Но какова правда вымысла! Когда роман был издан, Александр Селькирк его прочитал и полностью уверовал в написанное. Теперь старый морской волк рассказывал морякам в тавернах о подробностях жизни на острове Робинзона Крузо как о своих собственных приключениях.

В 1764 году эта самая известная книга Даниеля Дефо появилась и в России.

Окрылённый успехом Дефо написал две книги продолжения Крузо, известных сейчас, пожалуй, лишь английским литературоведам. Кстати, в одной из них герой Дефо совершил кругосветное путешествие, проехав Россию через Сибирь до Архангельска,

Как секретный агент Дефо оказался на высоте и не был разоблачён. Но финансового благополучия тайная служба ему не принесла. Вот писателю и приходилось ввязываться в разные бизнес-проекты. По его собственным словам: «Тринадцать раз становился богат и снова беден»… На закате жизни автору «Робинзона Крузо» даже пришлось бросить семью и спасаться от кредиторов в лондонских трущобах. Там он и умер апрельским днём 1731 года. Близкие о его смерти не знали. Беднягу похоронила за свой счёт сердобольная хозяйка дешёвых мебелирашек. Так незаметно для общества, «по-английски», ушёл талантливый писатель и гений английской секретной службы.

Ученик ночи

Пьяная драка 30 мая 1593 года в дешёвой таверне в одном из злачных районов Лондона – событие вполне рядовое. Как и тело, оставленное на месте преступления сбежавшими участниками поножовщины. Но убитым был Кристофер Марло (1564–1593) – поэт и «первый великий драматург времён королевы Елизаветы I»! О службе этого человека на поприще тайных операций в интересах короны мы имеем лишь косвенные свидетельства, но исследователи единогласно им доверяют.

По записям в церковных книгах о крещении твёрдо установлено, что в 1564 году в Кентербери, в семье мастера цеха сапожников и дубильщиков Марло, родился мальчик Кристофер. Социальные лифты в Англии работали исправно, и талантливый юноша учился сначала в Королевской грамматической школе, а затем в Колледже Тела Христова в Кембридже – по стипендии архиепископа Паркера, учреждённой специально для уроженцев Кентербери. Марло должен был стать духовным лицом, но его интересовала поэзия, он успешно переводил древних авторов, но внимание властей обратил на себя ещё в юности – тираж его перевода «Любовных элегий» Овидия был сожжён сразу после выхода в свет. Точно известно, что канцлер Кембриджского университета лорд Берли совмещал этот пост с должностью министра Елизаветы I и вербовал одарённых студентов для королевской секретной службы. В Кембридже Марло сдружился с племянником министра Уолсингема, основателя английской разведки, гения шпионажа… Университетские книги фиксируют частое отсутствие студента Марло в последние годы учёбы, среди студентов ходили упорные слухи, что он перешёл в католичество. В это же время был раскрыт наполовину спровоцированный Берли заговор, имевший целью посадить на английский прстол шотландскую королеву-католичку Марию Стюарт. Учёное руководство Кембриджа поначалу даже отказывалось дать прогульщику и опасному смутьяну Марло степень, но решение было неожиданно изменено после получения от Тайного совета письма, в котором говорилось, что молодой человек «заслуживает вознаграждения за своё верное в отношении короны поведение».

Марло постоянно оказывался среди самых, с точки зрения лорда Берли, подозрительных личностей – заговорщиков, колдунов, еретиков. После успешного окончания Кембриджа поэт и драматург вошёл в кружок вольнодумцев «Школа ночи», Вполне невинное сообщество, объединявшее математиков, астрономов, географов и философов, собиравшихся для обсуждений новейших научных гипотез, например гелиоцентрической картины мира Коперника, которая пугала даже реформатов-англикан, с точки зрения католиков, самих являющихся еретиками. Коперник, как известно, был убеждён, что обладает истиной, способной перевернуть миропорядок, и провозглашал об этом, нимало не заботясь о своей безопасности. Но правоохранительные системы всего мира всегда чрезвычайно настороженно относятся к таким заявлениям, отчего и у Марло, как в своё время и у Коперника, начались неприятности. Драматурга обвинили в хуле на Святого Духа – страшнее греха в христианстве нет.

За Марло в Лондоне закрепилась репутация курильщика, распутника, скандалиста, дуэлянта, колдуна и содомита. Мы не узнаем, в какой мере эта слава была стремлением подтвердить легенду контрразведчика в антиправительственных сообществах, а в какой – реализацией желания сына кожевенника использовать вдруг открывшиеся ему возможности, все привилегии тайного представителя королевского двора. Но это лишь задокументированная часть его жизни. А была и невидимая, тайная. Марло всегда – до последнего момента – выходил из игры чистым, его не преследовали за участие в тайных организациях. Корона мотивировала это тем, что он – большой талант.

Драма Марло «Трагическая история доктора Фауста» написана на основе мотивов народной легендарной сказки о Фаусте, опубликованной в 1587 году во Франкфурте-на-Майне. Марло пользовался английским переводом повествования, в центре которого образ учёного Иоганна Фауста, разочаровавшегося в науках и богословии, ради новых способов познания тайн мира, достижения власти и богатства готового на сделку с владыками ада. В фигуре доктора Фауста автор, скорее всего, пытался противопоставить разум человека незнатного происхождения почивающим на лаврах богатства и знатности аристократам. Здесь же драматург провозглашает гуманистические воззрения об аде и рае внутри человека: «Единым местом ад не ограничен, / Пределов нет ему; где мы, там ад; / И там, где ад, должны мы вечно быть». В трагедии «Мальтийский еврей» Марло утверждает, опираясь на идеи итальянского мыслителя Никколо Макиавелли, изложенные им в трактате «Государь», во многом определявшие действия политиков эпохи английского Ренессанса, что никакая религия никогда не мешала власть имущим поступать так, как им выгодно. По мнению некоторых исследователей, образ Вараввы из пьесы Марло предвосхищает образ Шейлока в «Венецианском купце» Шекспира.

Некоторые исследователи считают, что он вывел английскую площадную драму на новый уровень философско-психологической трагедии и стал предшественником Шекспира – недаром ему приписывали авторство некоторых произведений английского классика.

Проблема авторства произведений Шекспира – неувядаемая загадка, одна из самых популярных тем русского Интернета. Парадокс в том, что люди не ленятся читать признанных шекспироведов и отстаивать «страдфордианскую» и «нестрадфордианскую» теории, будто это их личное дело. Однако так повезло лишь Шекспиру. Н. Захаров в статье «Джон Уэбстер, младший современник Шекспира» приводит цитату из работы Т. Потинцевой «Драма Джона Уэбстера «Белый дьявол» напоминает: «Продолжающий набирать силу скептицизм насчёт авторства в эпоху позднего английского Ренессанса становится скорее данью исследовательской моде, нежели работой, направленной на конструктивное решение проблемы». По большому счёту о драматургах-елизаветинцах мы не знаем почти ничего, кого ни возьми: хоть Марло, Уэбстера, Шекспира и иных… Русский царь Иван IV Грозный свирепо боролся с мнимой крамолой, казавшейся ему реальной, но Елизавета I в десять раз более исступлённо сражалась с колдовством и чародеянием. Стараниями министров королевы Англии в волшебники мог быть записан честный картограф, а безумный некромант мог прослыть прогрессивным учёным. Поэтому Джордано Бруно, некоторое время подвизавшийся при её дворе, считался то прогрессивным учёным, то безумцем.

На все его загулы и провокационные заявления власти смотрели сквозь пальцы. Из чего можно сделать вывод, что полиция повиновалась приказам тайных покровителей агента-провокатора Марло. Он не раз отлучался на Европейский континент, по-видимому работая под прикрытием в среде английских католиков-эмигрантов, вынашивавших планы антипротестантских выступлений в Англии, покушений на королеву Елизавету. Но Марло, скорее всего, вырвался из-под контроля Тайного совета, повёл какую-то свою игру…

До поры до времени – пока молодой своенравный поэт и драматург не «доболтался» и не преступил черту. И тогда его устранили в современном стиле британских спецслужб.

Надпись на загадочном портрете молодого человека в роскошном платье, найденном в 1952 году в Колледже

Тела, – Христова Quod me nutrit me destruit («Что меня питает, то меня и убивает»), – вполне могла быть девизом такого человека, как Кристофер Марло, – гуманиста-радикала, сделавшего, кажется, риск как таковой целью своих действий.

Эта загадочная и трагическая смерть породила множество литературных размышлений авторов разных эпох: в частности, Юрий Нагибин в новелле «Надгробие Кристофера Марло» предполагает, что он был убит почитателем его таланта, который таким образом хотел увековечить своё имя, и здесь на ум приходит трагическая гибель Джона Леннона, убитого поклонником. Но самая волнующая версия смерти относится к так называемому шекспировскому вопросу: согласно американскому исследователю Кальвину Хоффману, смерть поэта была инсценирована, а сам он бежал на континент, где продолжил писать пьесы и сонеты, публикуя их в Англии под именем Шекспира (многие усматривают сходство юноши с изображениями Уильяма Шекспира).

Чудик с башмаком на носу

О Киплинге (1865–1936), английском писателе, поэте и новеллисте, тоже частенько вспоминают, причисляя его к категории разведчиков (или шпионов). Джозеф Редьярд Киплинг родился в индийском городе Бомбее, где его отец, известный скульптор и дизайнер Джон Локвуд Киплинг, был ректором местной школы искусств. Мать писателя, Алиса Макдональд, была дочерью известного английского художника Эдуарда Берн-Джонса. Она тоже рисовала, писала рассказы, которые печатались в английских и индийских журналах. Их сын, как и его современники Р. Хаггард, А. Конан Дойль, У. Хаксли, невольно дали толчок к рождению современной массовой или паралитературы, беллетристики в понимании сегодняшнего дня. На рубеже XIX–XX веков, как, возможно, и в наши дни, героический идеал был утрачен. Киплинг, Конан Дойль, заново утверждая его в рамках недолговечного эклектичного литературного течения, названного неоромантизмом, вызвали не только всплеск стремления к героизму, характерный для читающих классов английского общества перед Первой мировой войной, но и волну подражаний в виде боевиков и детективов, на которой мы держимся и сейчас. Разящие врагов направо и налево спецназовцы и «крутые» полицейские сыщики, по словам литературоведов, – «штампованные репродукции киплинговских мужественных героев».

Как и в других не слишком богатых колониальных семьях, дети Киплингов росли под присмотром туземных слуг, то есть пользовались гораздо большей свободой, чем их сверстники в метрополии. Когда пришло время отправляться, по традиции, на учёбу в Англию, Редьярд оказался в частном пансионе. Его хозяйка миссис Холлоуэй часто била мальчика, запирала в тёмном чулане, унижала. Вероятно, от этого у Киплинга резко ухудшилось зрение – он видел так плохо, что натыкался на мебель и деревья. Позже родня укоряла Редьярда за то, что он ничего не рассказывал о нравах воспитательницы, но, по словам Киплинга, «дети могут рассказать немногим больше, чем животные, потому что они всё воспринимают как установленное от века». Позднее Киплинг написал о своих детских переживаниях в трагичном рассказе «Мэ-э, паршивая овца». Юного Редьярда перевели в другую школу, основанную отставными офицерами индийской службы. Обстановка там была словно в военной тюрьме, но, кажется, воспитатели достигли своей цели. Редьярд истово уверовал в главенство мелочного порядка и рабской дисциплины, которые всегда будет считать основой повиновения законам, необходимого для процветания страны. Со странным умилением Киплинг вспоминал об этой школе в ностальгической книге «Стоки и К0», изданной в 1899 году, которая навлекло на него обвинения в пропаганде воспитания побоями, прославлении бессердечия учеников, даже со стороны сторонников британской педагогической системы интернатов.

Киплингам не хватило денег, чтобы определить сына в престижный университет, и Редьярд вернулся в Индию, став корреспондентом колониальной «Гражданской и военной газеты». Он работал и репортёром, и корректором, и редактором, много ездил по стране и, свободно владея хинди, общался с представителями всех каст и сословий. Британская империя имела колониальный характер, многие территории государства были заморскими, поэтому в юрисдикции внешних и внутренних спецслужб царила неразбериха, которая порой даёт себя знать и сейчас. Офицеры региональных бюро разведки времен империи – ближневосточного, дальневосточного, индийского – подчинялись предшественнице МИ-5, службе внутренней безопасности, а не будущей МИ-6, внешней военной и политической разведке. Но во времена Киплинга современная британская разведывательная система только складывалась, в ней так или иначе были задействованы очень многие сотрудники колониальных учреждений и высокопоставленные особы из местных. Именно это и даёт исследователям возможность предполагать, что без отчётов много путешествовавшего по колониям, знавшего язык журналиста, адресованных офицерам, занимавшимся в колониях разведкой, не обошлось. Англичане говорят: «There is no smoke without fire», а мы: «Нет дыма без огня…»

В 1886 году Киплинг выпустил поэтический сборник «Департаментские песни», в котором воспевал быт колониальной администрации, а в 1888-м опубликовал первый сборник рассказов «Простые рассказы с гор», а затем другой – «Баллада о Западе и Востоке». Эти книги принесли ему большую популярность не только в Индии, но и во всей Британской империи. «Я хорошо помню, с каким нетерпением открыл его первую книгу «Простые рассказы», – вспоминал Конан Дойль. – Я прочитал её с восторгом и понял не только то, что в литературу пришёл новый сильный писатель, но и то, что появилась некая новая манера в рассказе».

В 1889 году, совершив кругосветное путешествие через Дальний Восток и США, Киплинг прибыл в Англию уже знаменитым писателем. В двадцать четыре года его называли классиком английской литературы и наследником Чарльза Диккенса. При этом Англия не была для писателя родиной в полном смысле слова, в 1902 году он признался в письме к коллеге, литератору Р. Хаггарду: «Я медленно открываю для себя Англию – самую замечательную заграницу, в которой мне довелось побывать». Ещё раньше, в 1891 году, не прожив в Англии и двух лет, Киплинг отправился в новое путешествие – в Южную Африку, Австралию, Новую Зеландию. После свадьбы с Каролиной Бейлстир в 1892 году супруги посетили Канаду и Японию, побывали и в американском штате Вермонт, в имении родителей Каролины. Вскоре у них родились две дочери, которым Киплинг посвятил книгу своих сказок «Множество затей» (1893). Но и позже Киплинг продолжал ездить из страны в страну, появляясь на Британских островах лишь наездами, только теперь с женой.

Услышав рассказ Киплинга об индийских джунглях, детская писательница Мэри Доджи уговорила его создать из них литературный текст. Две книги Киплинга с его собственными иллюстрациями, получившие название «Книги джунглей», вышли в 1894–1895 годах. «Книги джунглей» имели огромный успех и, по словам самого автора, «породили целый зоопарк подражаний». Наиболее известное из них – один из самых живучих образов массовой культуры «Тарзан, приёмыш обезьян» (в журналах и в книге в 1912–1914 гг.), авторства американца Эдгара Райса Берроуза, писателя, провалившего экзамены в самую престижную военную академию США Вест-Пойнт и влачившего гарнизонную рутину в 7-м кавалерийском полку в форте Грант в Аризоне. Но, как считают литературоведы, сами «Книги джунглей» принадлежат большой литературе, они сделали Киплинга на короткое время одним из популярнейших писателей его времени.

В 1899 году Киплинг уехал в Южную Африку, где началась Англо-бурская война. Несколько месяцев он провёл в действующей армии, выпускал там военную газету и посылал в Англию репортажи об этой войне, без отчётов компетентным органам наверняка тоже не обошлось, но даже и без них функцию разведчика он выполнял – известно, что 99 процентов информации английские, а вслед за ними и американские разведывательные службы по традиции черпают из открытых источников, вроде социальных сетей. Интеллектуалы всего мира были на стороне буров, фермеров-колонистов, которые методами партизанской войны, вооружась допотопным охотничьим оружием, садовым инвентарём, знанием местности и крестьянской смекалкой, поначалу вполне успешно громили британские колониальные части. Но Киплинг был целиком на стороне Британской империи – сказывался школьный карцер. Военные публикации Киплинга стали причиной резкого снижения его популярности как писателя. Но вместо книги об Англо-бурской войне, Киплинг создал роман «Ким», в котором описывал приключения «туземнорождённого» мальчика-шпиона и буддийского монаха, странствующих по Индии. Киплинг получил Нобелевскую премию по литературе (1907), а подробную и в целом достоверную книгу о войне англичан и буров написал сэр Артур Конан Дойль, военный врач и, позже, теоретик спиритизма, создатель бессмертных образов Шерлока Холмса и доктора Ватсона.

Российские литературоведы в их благородной щедрости и учёной разборчивости настаивают на том, чтобы мы различали Киплинга-колонизатора и Киплинга-писателя. Ю.И. Кагарлицкий говорит: «В «Киме» Киплинг… не следует своей политической тенденции. Впоследствии даже те его произведения, которые были написаны «на злобу дня», начали читаться отвлечённо от исторического контекста… Кто сейчас помнит, скажем, что знаменитое стихотворение «Пыль» написано в прославление английского солдата, ведущего одну из самых несправедливых войн в истории? Разве не читается оно сегодня просто как великолепное стихотворение о повседневных тяготах войны? В «Киме» это общечеловеческое начало заложено очень глубоко. Оно составляет его фундамент». Другие специалисты настаивают на тонком видении Киплингом особенностей порабощённых британцами культур. «Вопреки распространённому мнению, Киплинг никогда не отрицал достоинств азиатской культуры, – говорят нам Н. Дьяконова и А. Долинин. – Более того, он терпеливо пытался понять «закон» Востока, расшифровать его «код» и даже взглянуть на мир с его точки зрения. Проблема выбора, с которой сталкивается главный герой его романа «Ким» (1901), колеблющийся между двумя моделями поведения, восточной и европейской, казалась ему вполне реальной».

В 1902 году Киплинг возвратился в Англию и с тех пор безвыездно жил в своём доме в Сассексе. Выпустил «Сказки просто так», а также сборник английских легенд и преданий в собственной обработке – книгу, лёгшую в фундамент современной фэнтези-литературы наряду с произведениями профессора Джона Толкиена. Но, несмотря на попытки расшифровать «код Востока», именно Киплингу принадлежит крылатая фраза: «Запад есть Запад, Восток есть Восток». Правда, в «Балладе о Востоке и Западе» он написал немного иначе:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, Пока не предстанет Небо с Землёй на Страшный Господень Суд. Но нет Востока и Запада нет, что – племя, родина, род, Если сильный с сильным лицом к лицу у края Земли встаёт?

Гораздо точнее и душе приятней звучит короткая фраза из любимой с детства книги Киплинга и дважды любимого шедевра «Маугли» режиссёра Романа Давыдова студии «Союзмультфильм», открывающая сердца навстречу друг другу: «Мы с тобой одной крови!» Именно об этой стороне творчества Киплинга писал в рецензии создатель образа сыщика, католического священника отца Брауна, и великолепного гедонистического «Эссе о еде» Гилберт Кийт Честертон: «Особая прелесть новых историй Киплинга состоит в том, что они читаются не как сказки, которые взрослые рассказывают детям у камина, а как сказки, которые взрослые рассказывали друг другу на заре человечества. В них звери предстают такими, какими их видели доисторические люди… как самостоятельные существа, отмеченные печатью оригинальности и сумасбродства. Слонёнок – это чудик с башмаком на носу; верблюд, зебра, черепаха – это частицы волшебного сна, смотреть который совсем не то, что изучать биологические виды».

Во время Англо-бурской войны Киплингу собирались присвоить рыцарское звание, но он решительно отказался. Никогда не принимал правительственных наград: в 1899 году ему предложили престижнейший орден Бани II степени – он отказался; в 1903 году – орден Святого Михаила и Святого Георгия – отказался опять. В 1917 году премьер-министр предложил ему любое отличие, какое он пожелает, – Киплинг ответил, что в таковых не нуждается, и успел последовательно отказаться от орденов Империи, Чести, «За заслуги», хотя этим орденом, учреждённым Эдуардом VII, большим любителем искусства и литературы, награждали выдающихся писателей. Зато Киплинг с удовольствием принимал академические почести, избрание почётным доктором британских и иностранных университетов – сказывалось отсутствие высшего образования. В Первую мировую войну погиб сын Киплинга Джон, и писатель стал всё чаще впадать в депрессию. Он умер в 1936 году и похоронен в «Уголке поэтов» Вестминстерского аббатства. Агата Кристи в автобиографии писала о своих юных днях: «Приходил Редьярд Киплинг, и опять в моей памяти осталось лишь, как мама с подругой обсуждают, почему же он в своё время женился на миссис Киплинг».

Два Рембо

Написав своё главное стихотворение «Пьяный корабль», Жан Николя Артюр Рембо (1854–1891) в девятнадцать лет с поэзией покончил. Он оставил позади и похождения с поэтом Полем Верленом, которого называл «адским супругом», планировал приехать в Россию, где в Крымскую войну воевал его отец, капитан Рембо, но оказался в Африке. Второй большой публикацией Рембо после поэтического сборника «Одно лето в аду» стал «Отчёт об Огадене», географическое исследование пространств Восточной Африки, до него не исследованных. «Он детализировал реки, племена, базары и торговые пути, флору и фауну, общий климат и топографию Огадена», – говорит современная биография Рембо.

В Африке Рембо занимался торговлей и как торговец предпринимал длительные и опасные путешествия. Он изучил арабский и несколько африканских языков, на которых говорили и сейчас говорят в Эфиопии и Сомали. Сам Рембо о своих путешествиях не распространялся – о них мы знаем из рассказов бывших тогда в Африке европейцев.

В то время Англия и Франция боролись за влияние в Африке. Обе страны достигли соглашения, запрещавшего продавать африканцам оружие, и обе втихомолку его нарушали. Рембо продавал вождям племён устаревшие французские ружья и патроны к ним целыми караванами – будто бы на свой страх и риск. В своих отчётах Рембо выражался прямо: «Те регионы, которые не вредны для здоровья и очень плодородны, являются единственными частями Восточной Африки, которые подходят для колонизации». Обращаясь к французскому министру колоний, Рембо предлагал продавать не оружие и боеприпасы, а оборудование для их производства. Газета Le Temps, публикации в которой странным образом зеркалили письма Рембо, считалась единственным источником достоверной информации об Африке, хотя ни одной газетной публикации за его подписью не найдено. Официально запрещённая торговля рабами процветала в Африке потому, что захваченные в межплеменных войнах рабы были чем-то вроде валюты. Рембо, видимо, не питал пристрастия к работорговле, но вынужден был пользоваться её возможностями, и британская разведка доносила, что в его караванах есть рабы. Поэта приглашали стать членом Французского географического общества – он отказался. Его дом стал чем-то вроде второго консульства: сюда передавали почту, здесь организовывали транспорт, принимали торговцев и исследователей. Современный биограф пишет: «Возможно, Рембо не был штатным «агентом французского правительства», но… он, конечно, позволял, чтобы его информация была использована в политических целях».

Когда Рембо был в Африке, Верлен публиковал его стихи, в числе прочего и в сборнике «Проклятые поэты». Первоначально это словосочетание, poetes maudits, применялось для обозначения любого бедного и непризнанного поэта, но в то время уже приобретало коннотации предосудительного декаданса, а позже почти каждое поколение европейских литераторов именовало себя то проклятым, то потерянным. Узнав об этом, Рембо, по крайней мере внешне, выказал недовольство: «Нелепо, смешно, отвратительно!» С тех пор существовали словно два Рембо. Один выполнял тайные операции в Африке, другой публиковал свои – и фальшивые, написанные под его именем – стихи во Франции. Пока первый Рембо, тяжелобольной, с ампутированной ногой, умирал в госпитале в Париже, второй Рембо продолжал самостоятельную жизнь. Выходили его стихи, настоящие и поддельные, «Журнал социальной, научной и литературной эволюции» запускал серию «Поэты и дегенераты», в которую включили и подделки под именем Рембо, а некий врач, анализируя их, утверждал, что автор явно помешан.

Рембо-поэт считается одним из провозвестников символизма. Рембо-торговец внёс большой и важный вклад в исследование и освоение Африки и хорошо послужил французскому правительству в деле колонизации. «Книжка избранных произведений Рембо в переводах на русский язык выходит впервые. Но переводили его давно уже многие русские поэты, среди них Валерий Брюсов, Иннокентий Анненский, Фёдор Сологуб, Эдуард Багрицкий. И ещё не однажды его переведут у нас заново, каждый раз по-своему, каждый раз отражая своё время», – писал сам переводивший Рембо Павел Антокольский, не помянув о переложении Владимира Набокова.

Человек из будущего

Жизнь Герберта Джорджа Уэллса (1866–1946) полна тайн, хотя его творчеству была уготована долгая судьба и оно довольно хорошо известно. Он был очень знаменит благодаря популярности научно-фантастических романов «Машина времени», «Человек-невидимка», «Война миров» и других. Зрители современных фильмов, сценарии которых порой далеки от Уэллсовых оригиналов, часто и не догадываются, что в основе блокбастеров лежат романы этого известного писателя. Он придал направлению научной фантастики современный размах. Уэллс написал четыре десятка романов и несколько томов рассказов, более десятка статей социально-философского характера, в его багаже два опыта написания всемирной истории и около тридцати томов политических и социальных прогнозов. Британские журналисты подсчитали, что около 80 процентов упомянутых писателем явлений, казавшихся современникам необыкновенными, осуществились, – это очень высокий показатель даже для писателей-фантастов, которые в целом считаются надёжными прогнозистами.

Ещё в 1895 году, за десять лет до Эйнштейна и Минковского, Уэллс объявил, что наша реальность есть четырёхмерное единое пространство-время (роман «Машина времени»). В книге «Остров доктора Моро» (1896) злодей-учёный проводит чудовищные опыты, в результате которых на свет появляются монстры – полулюди-полуживотные: писатель предупреждал об опасности генной инженерии, современной научной отрасли, в которой, скрещивая клетки разных видов, ученые получают создания, официально называемые «химерами». Уэллс довольно подробно предсказал войны с применением отравляющих газов и авиации, в книге «Война миров» (1897) описал использование марсианами «теплового луча», действие которого очень напоминает современный лазер. В романе «Мир освобождённый» (1914) он предсказал, что в 1940-е годы разразится Вторая мировая война, в книге «Облик грядущего» (1933) писатель «уточнил» дату её начала: январь 1940 года – и ошибся всего на четыре месяца – отрезок для истории ничтожный. И что с самолёта сбросят «атомную бомбу», созданную на основе расщепления атома, Уэллс тоже предсказал. А беспроводная связь в романе «Люди как боги» (1923), оптический прицел: «Ружьё, снабжённое особого рода телескопом, позволит целиться в точку на расстоянии мили или больше. Оно сможет выпускать или по одной пуле, или при необходимости по целому дождю пуль» («Предвидения о воздействии прогресса механики и науки на человеческую жизнь и мысль», 1901), и даже автоматические двери, как в вагонах метро («Когда спящий проснется», 1899)?.. Создаётся впечатление, что предсказание всего этого было для Уэллса рутинными мелочами.

Уэллс был членом британской элитарной олигархической группы планирования под названием «Коэффициенты». Другими словами, за спиной Герберта Уэллса стояли самые влиятельные люди Британской империи, принадлежавшие к элите тайных обществ и финансовых кругов. Писатель занимался сбором информации для политической разведки, целью его работы были Германия и Россия, Уэллс даже принимал участие в составлении документа, названного Версальским миром, – договором переустройства мира после Первой мировой войны. Нацисты об этой деятельности писателя знали, поскольку как только в 1933 году пришли к власти, то тут же запретили книги Уэллса, а позже, к концу, стало известно, что его имя было внесено в Чёрную книгу – список британцев, подлежащих немедленному аресту после предполагаемого вторжения фашистов на Британские острова в 1940 году.

Впервые Уэллс посетил Россию в 1914 году, проведя в Санкт-Петербурге и Москве две недели. Второй раз он приехал по приглашению одного из лидеров большевиков Льва Каменева в 1920-м. Во время этого визита писатель жил у Максима Горького, захаживал к Федору Шаляпину и встречался с Лениным. Свои впечатления от поездки он изложил в книге с красноречивым названием «Россия во мгле», в которой Ленина он снисходительно назвал «кремлёвским мечтателем». В 1934 году Уэллс вновь посетил СССР, был принят Сталиным и записал: «Я сознаюсь, что подходил к Сталину с некоторым подозрением и предубеждением. В моём сознании был создан образ очень осторожного, сосредоточенного в себе фанатика, деспота, завистливого, подозрительного монополизатора власти. Я ожидал встретить безжалостного, жестокого доктринёра и самодовольного грузина-горца, чей дух никогда полностью не вырывался из родных горных долин… Все смутные слухи, все подозрения для меня перестали существовать навсегда после того, как я поговорил с ним несколько минут. Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нем нет ничего тёмного и зловещего, и именно этими его качествами следует объяснить его огромную власть в России». Невозможно поверить, что Уэллс был настолько наивен, что Ленин и Сталин очаровали его на первых же свиданиях, хотя оба угрюмых невротика, когда это было им нужно, могли быть весьма обаятельными. Скорее всего, целью таких литературных отчётов было сохранение дружбы с большевистскими вождями, чтобы иметь возможность составлять отчёты реальные. Но «порядочные и честные» чекисты переиграли британца, подведя к нему через Горького опытную авантюристку, называвшую себя, в зависимости от обстоятельств, графиней Закревской, Марией фон Будберг, баронессой Бенкендорф и Унгерн-Штернберг, но получившую известность как Мура Будберг. Трактирный романс «Летучая мышь»: «Я дочь камергера…» – это как раз о ней. До 1917 года Мария Игнатьевна, выдававшая себя за дочь отставного сенатора и члена Государственного совета, вращалась в столичном полусвете и была завербована германским шпионом фон Эгбером. Оба быстро попали в поле зрения русской контрразведки. Мура стала агентом жандармского полковника Владимира Алексеевича Курново и перешла по наследству от «царской охранки» в ЧК. Самозваная графиня-баронесса стала доверенным секретарём Максима Горького, с которым находилась в самых близких отношениях, а от него, когда Горький после лечения за границей вернулся в СССР, перебралась к Уэллсу, с которым Горький был хорошо знаком.

Некоторые исследователи считают, что чекистов интересовали социально-философские и технические пророчества Уэллса. Первая авторская редакция романа «Машина времени» была перегружена формулами, якобы пригодными для создания фантастического агрегата, из-за чего и была отвергнута издателями. А руководители ЧК Яков Петерс, подобравший оставшуюся после революции не у шпионских дел Муру, и Глеб Бокий интересовались, среди прочего, и всевозможными тайнами на грани сверхъестественного, для поисков которых приспособили профессора Варченко и убийцу немецкого посла Мирбаха, друга Есенина, чекиста-авантюриста Якова Блюмкина. С приходом к власти Сталина вся компания была в его стиле без шума устранена. Мура же, с увяданием её соблазнительной прелести – красавицей в классическом понимании она не была никогда, – через некоторое время вновь оказалась не у дел. Однако даже будучи уже стара и бедна, но не оставив привычки сразу же пускать любые оказавшиеся в её руках деньги на ветер, Мура предпочла уничтожить свой личный архив, хотя могла и продать. Что было целью её взаимоотношений с Уэллсом, мы не знаем, однако вряд ли московское начальство ставило перед агентессой задачу разузнать формулы машины времени. Самое большое, что она могла сделать, – как-то повлиять на творчество, в том числе политическую аналитику писателя. Самое меньшее – сообщать куда следует о его проектах и контактах.

Герберт Уэллс якобы рассказывал, что в ранней юности, работая у жестокого и несправедливого хозяина и придя в отчаяние, перенёсся в другое место и время. Правда, это случилось после горячих молитв, обращённых к Богу. Возможно, писатель действительно пережил мистический религиозный опыт, определивший его творчество и объективно содержащиеся в нём предсказания. В предисловии к изданию «Войны в воздухе» 1941 года Уэллс написал, что его эпитафией должна стать фраза «I told you so. You damned fools» – «Я вас предупреждал, проклятые вы дураки!».

Гори, гори ясно!

Трудно представить себе хладнокровного англичанина Уильяма Сомерсета Моэма (1874–1965) сгорбившимся перед камином и, словно Гоголь, сжигающим рукописи. Между тем именно так он и поступил, когда Уинстон Черчилль, прочтя изрядную часть его готовых к изданию книг, заявил писателю о том, что тот слишком реалистичен – нарушает Акт о государственной тайне. Моэм уничтожил четырнадцать неизданных романов! Когда Булгаков говорил, что «рукописи не горят», он имел в виду манускрипты уровня гоголевских; черновики шпионских романов горят вполне бойко, с синим пламенем и белым дымом. И всё же жаль, что мы никогда их не прочтём – Сомерсет Моэм отлично разбирался в людях, его романы «Бремя страстей человеческих», «Луна и грош», «Пироги и пиво», «Остриё бритвы» и, пожалуй, самый известный – «Театр» – полны достоверного психологизма.

Моэм – автор 21 романа и более ста рассказов, десятки его пьес доминировали на театральных сценах Лондона и Нью-Йорка в начале прошлого века. Он был светским львом и вращался в артистическом и светском бомонде Лондона, Парижа и Нью-Йорка. Среди его друзей, которых он принимал на своей вилле «Мореск» на Французской Ривьере, – Черчилль, Герберт Уэллс, Жан Кокто.

Ширококостный коротышка – всего-то 152 сантиметра, Моэм по росту не был призван в армию. Но когда началась Первая мировая война, он, повинуясь патриотическому порыву высших слоёв британского общества, чтобы попасть на фронт, устроился шофёром санитарных машин в госпиталь Красного Креста. В 1915 году офицер британской разведки из Сикрет интеллидженс сервис (СИС) обратил внимание на незаурядный ум Моэма и привлёк его к работе в качестве секретного агента. Моэм отлично подошёл для ведения шпионской деятельности за пределами Великобритании, поскольку, прожив достаточно длительное время в Германии и Франции, свободно владел французским и немецким и неплохо – русским языком, искренне любил русскую литературу.

Летом 1917 года Моэм под именем американского репортёра Джона Сомервиля побывал в России с целью организации поддержки Временного правительства с тем, чтобы Россия не вышла из войны. В Петрограде Моэм встречался с Борисом Савинковым и Александром Керенским, который без обиняков потребовал средств для борьбы с большевиками. По возвращении в Лондон Моэма лично принял премьер-министр Ллойд Джордж, с интересом выслушал его, но крик о помощи Керенского оставил без внимания. Так миссия Моэма-агента была провалена, но Моэм-писатель остался ею весьма доволен, поскольку собрал отличный материал для романов о своём герое-шпионе Ашендене. Но двухмесячная поездка в Россию оказалась роковой для слабого здоровья писателя: он заболел туберкулёзом, оказался в специализированном санатории, и на его шпионской карьере был поставлен крест. Чему тот в глубине души был рад, полностью посвятив себя литературе. Хотя его друг, Кеннет Кларк, вспоминал: «Он часто говорил о разведке, которой невероятно восторгался. Полагаю, ему нравился свет, который она проливала на природу человека».

Ашенден – по сути, alter ego писателя, центральный персонаж не только романа «Ашенден, или Британский агент», но и ряда других произведений Моэма о шпионах. Сам он признавался, что «жизнь шпиона была практически лишена смысла, монотонна и скучна, и совершенно не похожа на ту, которую обычно описывают в шпионских романах».

Селина Хастингс, первой из биографов Моэма получившая разрешение Королевского литературного фонда ознакомиться с частной корреспонденцией писателя, которую Моэм распорядился никогда не публиковать, в своей книге приоткрывает некоторые его тайны. Хастингс признаёт, что, несмотря на свой рост, он был гиперсексуален, и, возможно, если бы Моэму удалось жениться на своей давней любви, актрисе Сью Джонс, его однополые вкусы окончательно угасли бы. Моэма всегда притягивали мошенники, плуты и разного рода мелкое жульё – он необъяснимым образом находил их привлекательными. Приятель Моэма, Джеральд Хэкстон, был американцем на двадцать лет младше, как говорит биограф, очаровательным, но совершенно беспутным парнем – алкоголиком и неисправимым игроком с неуправляемым и опасным характером. Одной стороне личности Моэма это нравилось, но другая сторона была очень разборчива и моралистична. Возможно, эта двойственность стала причиной обострившегося в конце жизни душевного расстройства. В 1928 году Моэм, едва добившись развода, спешно покинул Англию, нравы в которой были суровыми и более ханжескими, чем даже в Российской империи, и в роскошной вилле на Французской Ривьере вёл ту жизнь, которая была ему по вкусу.

Моэм прожил долгую жизнь и умер в возрасте почти девяноста лет в санатории для лёгочных больных в Швейцарских Альпах. Перед смертью он выдал парадоксальный, в стиле английского юмора, афоризм: «Умирать – скучное и безотрадное дело. Мой вам совет: никогда этим не занимайтесь». И всё же признаем: мало кому из нас перед лицом смерти достанет мужества отпускать остроты.

Щенок из МИ-5

Популярный писатель Генри Грэм Грин (1904–1991), автор почти трёх десятков известных романов, среди которых «Стамбульский экспресс», «Тихий американец», «Наш человек в Гаване», «Комедианты», «Ведомство страха» и другие, по совместительству был шпионом. Но сначала, в девятнадцать лет, Грэм стал кандидатом в члены Британской коммунистической партии, из-за чего его невзлюбило ФБР и долго запрещало въезд в Америку. Позже Грин переписался в католики, но тоже ненадолго. Из-за слабого здоровья Грина не взяли в армию, но юноше очень хотелось сражаться с нацистами, и закрутились колёса родственных связей. Брат писателя был разведчиком, сестра служила в МИ-6, а двоюродный дед и вовсе был основателем военно-морской разведки Великобритании. Путь Грину на тайную службу его величества короля Георга VI был открыт. Мало кто относился к разведке так, как Грин: «Всё буднично, безопасно, и у каждого есть куда более важная личная жизнь. За годы, что я прослужил в разведке, мне редко приходилось сталкиваться с сенсацией или мелодрамой».

После окончания кратких шпионских курсов его забросили в очень-очень далёкий тыл немецких частей, действовавших в Африке – в Сьерра-Леоне. Грин должен был наблюдать за немецкими подлодками и собирать данные о соседнем Сенегале, находящемся под властью французов, – в это время часть Франции была оккупирована гитлеровцами, а неоккупированная, с режимом Виши, стала фактическим союзником Германии. В главном сенегальском порту в то время стоял на ремонте французский линкор, который, как считали в Адмиралтействе, будучи исправен, мог бы атаковать британские суда. В этой богом забытой глуши Грин должен был следить за почти замершим процессом ремонта французского корабля. Но молодой разведчик горел желанием сотворить хоть что-то полезное, но после того, как руководство отвергло несколько его маловоплотимых идей, махнул на свой пыл рукой и два года составлял рутинные отчёты. Частенько ему случалось присочинить кое-что о своей деятельности, приукрашивая серые шпионские будни и оттачивая писательский слог – проверять-то было некому. Позже выяснилось, что именно эти байки особенно ценились начальством, козырявшим активностью своих агентов. Это и натолкнуло мучимого жарой и бездельем Грина всерьёз заняться сочинительством. «Наш человек в Гаване» был рождён в жалкой лачуге в Африке, углы которой туземцы использовали как нужник. «Однажды, закрыв окна своей комнаты, я за две минуты убил полтораста мух, – рассказывал Грин. – Я направил министру колоний требование построить для туземцев уборную, на что он ответил мне, что подобное требование должно пройти соответствующие инстанции, но, так как в данном случае никаких инстанций не было, мне пришлось напомнить ему о замечании на этот счёт мистера Черчилля. Я получил свою уборную и мог пометить в официальных документах, что там начертано и моё имя…»

Позже Грина перебросили в формально нейтральную Португалию, диктатор которой, недоучившийся семинарист доктор Салазар, впрочем, открыто симпатизировал Гитлеру. Лиссабон в то время был настоящим шпионским клубком, своего рода биржей, где разведчики разных стран покупали и продавали за деньги интересующую их информацию. Но курируемая Грином агентурная сеть и здесь, насколько известно на сегодняшний день, ничем себя не проявила. Там его начальником оказался советский разведчик Ким Филби. Грин рассказывал: «Меня направили в отдел к Киму Филби, занимавшемуся контршпионажем на Пиренейском полуострове. Я отвечал у него за Португалию. Там офицеры абвера (гитлеровской военной разведки. – Ред.), которые ещё не были перевербованы нашей разведкой, были заняты в основном составлением и пересылкой в Германию насквозь ложных донесений, основанных на информации несуществующих агентов. Это была прибыльная игра (шифровальная ставка, плюс расходы, плюс премии) и к тому же безопасная. Удача отвернулась от немецкого командования, и невозможно было не восхититься тем, как в атмосфере поражения меняются понятия о чести…»

Даже в своих донесениях Грин был блестяще саркастичен, за что начальство его не любило. «Я с горечью наблюдал за тем, как начальника (британской, колониальной. – Ред.) полиции во Фритауне, одолевшего двадцать лет тяжелейшей службы и черную лихорадку, сводит с ума наглый щенок из МИ-5…» Последним деянием Грина перед уходом со службы было составление справочника «Кто есть кто», выпущенного тиражом в 12 экземпляров и содержащего сведения о немецких агентах на Азорских островах, с двумя вступительными статьями, основанными, как говорят нам военные историки, на очень сомнительных, почти вымышленных данных, и с дополнением Кима Филби об их радиосети. Справочник предназначался для британских десантников и, невольно – или намеренно? – будучи использован, внёс бы в их действия невероятную путаницу.

С Кимом Филби Грин поддерживал дружеские отношения до конца и всегда, оказываясь в Москве, где его много издавали, навещал бывшего шефа.

Кавалер железного креста

О Бернарде Ньюмене (1893–1968), английском писателе и профессиональном разведчике, надо упомянуть хотя бы потому, что на его долю выпал, пожалуй, самый крупный успех среди английских литераторов-шпионов. Во время Первой мировой войны он сумел внедриться в разведотдел ставки германского главнокомандования, работал под руководством начальника этой спецслужбы знаменитого полковника Вальтера Николаи и дослужился до чина гауптмана (капитана). Регулярно отправляя донесения и краденые документы в Лондон, Ньюмен тем не менее сумел заработать в немецкой армии высокую репутацию, и Железный крест ему вручил сам кайзер Вильгельм. Бернард Ньюмен точно сформулировал преимущество внезапности в бою: «Я никогда не слышал о таких войсках, что устояли бы перед ночной атакой с тыла». А это возможно лишь в случае хорошо налаженной разведки.

После войны он стал работать репортёром, исколесив всю Европу вдоль и поперёк. Шумный успех и всеобщее признание ему принёс в 1935 году роман «Шпион», написанный на основе своего богатого прошлого. И с тех пор вопросы разведки и шпионажа стали основной темой его документальных и художественных произведений, в том числе романа «Доверие».

Как репортёра, писателя и конечно же разведчика Ньюмена заинтересовала биография Мата Хари. Изучив множество документов, он предложил составить две отдельные истории жизни знаменитой шпионки – легендарную и действительную: «Я вовсе не желаю сказать, будто вообще не было женщин-разведчиц, хотя их деятельность не была особенно выдающейся. Среди них нашлась только Мата Хари, да и та не совершила сотой доли того, что приписывалось ей в романтических произведениях, или одной тысячной части из того, что говорилось в якобы более серьёзных книгах». Уж он-то знал, что говорил!

Агент 17F

«Рассекречивая» английских писателей, связавших свою жизнь с тайной шпионской деятельностью, нельзя обойти вниманием «отца» Джеймса Бонда – Яна Флеминга (1908–1964). Дед Яна, предприимчивый английский фермер, сильно разбогатевший в США, женил своего сына Валентина на одной из самых завидных невест – Эвелин Сент-Круа Роуз. С началом Первой мировой войны Валентин Флеминг записался в гусарский полк и отправился на континент. Он погиб в 1917 году, некролог писал Уинстон Черчилль, великий мастер по этой части журналистики. Иен Ланкастер, выпускник элитарного Итонского колледжа, покинул престижную военную академию Сандхерст, чтобы поступить на дипломатическую службу, но не прошел конкурса, устраиваемого Форин офис. Биографы писателя считают, что именно с этого времени и началась его связь с британской разведкой. Он устроился репортёром в агентство Рейтер, несколько раз Флеминга направляли в Москву.

В 1933 году он освещал судебный процесс в отношении шестерых сотрудников английской фирмы «Метро-Виккерс», которых обвиняли в шпионаже. Эта известная компания сотрудничала ещё с Российской империей, и, когда после Октябрьского переворота многие фирмы ушли с российского рынка, «Метро-Виккерс» продолжала поставлять электротехническое оборудование для советских электростанций и первой линии Московского метрополитена. Были арестованы шесть британских и двенадцать советских сотрудников. Процесс не был полностью сфабрикованным – доказательства шпионской деятельности были серьёзными, обвиняемые признались, что работают на Интеллидженс сервис: один из них, Макдональд, дал точную информацию о всей сети, другой, Монкхаус, признался, что передавал информацию одному из директоров «Виккерс» Ричардсу, который успел удрать из СССР. И Монкхаус и Ричардс были офицерами разведки экспедиционного корпуса британцев ещё в 1918 году. То, что компания «Виккерс» использовалась английской разведкой, признала впоследствии и английская сторона. Но тогда англичане пригрозили «санкциями» – ввели эмбарго на торговлю с СССР, пообещали отозвать всех своих специалистов и закрыть совместные программы. Приговоры для иностранцев оказались не мягкими: многих выслали из страны, некоторым дали небольшие сроки, которые потом уменьшили. Это является косвенным доказательством их «шпионства» – в СССР не держали иностранных разведчиков в тюрьмах подолгу, их старались обменять на своих, а если не выходило – возвращали, чтобы не обострять отношений.

В 1939 году Флеминг – на этот раз по легенде репортёра «Таймс» – вновь побывал в Москве. Его целью был сбор информации о морально-психологическом состоянии командного состава Красной армии. В самый разгар репрессий ему удалось встретиться и обстоятельно побеседовать с первыми людьми в стране: народным комиссаром иностранных дел Максимом Литвиновым, наркомом внешней торговли Анастасом Микояном и наркомом обороны Климентом Ворошиловым. Можно себе представить, как оценили его аналитический доклад начальники Флеминга! Хотя его оценки точными не назовёшь: «Как только настанет решающий момент, они (иностранцы. – Ред.) сразу поймут, что все эти крутые ребята, небольшого роста… с невыразительными лицами, намного отличаются от плохо вооружённого пушечного мяса 1914 года», – писал Флеминг. Во время Первой мировой войны русская гвардейская пехота показывала чудеса стойкости, гвардейская кавалерия захватывала немецкие батареи и пулеметы, а вот англичане воевали на континенте не слишком доблестно, а что до неповиновения и бунтов, то они случались в обеих армиях, просто русским бунтам англичане и помогли.

Однако отчёты Флеминга понравились руководству. Летом 1940 года Флеминг отправился в Лиссабон, где находился герцог Виндзорский, бывший английский король Эдуард VIII, со своей женой, дважды разведённой американкой Уоллис Симпсон, ради женитьбы на которой он и отрёкся от престола. Туда же прибыл и находился Вальтер Шелленберг, руководитель германской внешней разведки, – его целью было склонить герцога Виндзорского, представителя большой группы английской знати, не скрывавшей симпатий к Гитлеру и нацизму, к выезду в Швейцарию. Гитлеру, знавшему о прогерманских настроениях герцога и его супруги, это было нужно, чтобы в случае удачного осуществления операции вторжения «Морской лев» посадить на английский трон «своего» короля. В Лиссабоне завязалась ожесточённая борьба между британской и германской разведками. В результате, при личном вмешательстве Черчилля, победили англичане, и герцог Виндзорский вместе с супругой отбыл не в Швейцарию, а на Багамские острова, где занял пост губернатора и командующего местными войсками. Не совсем понятно, какую конкретно роль сыграл в этом деле Флеминг, однако уже в начале 1941 года он стал личным помощником контр-адмирала Джона Годфри – директора Управления разведки королевских ВМФ. Ян Флеминг вместе с собственным кабинетом в Адмиралтействе получает кодовое имя 17F. Что бы ни говорили его недоброжелатели, критики и биографы о том, что он «не имел очевидной квалификации» для своей должности, Флеминг быстро поднимался по служебной лестнице и спустя несколько месяцев уже получил звание коммандера, в соответствии с нашими званиями – капитана 2-го ранга. Именно ему пришло в голову создание из разведчиков подразделения коммандос, известного как № 3 °Commando или 30 Assault Unit (30AU). Целью этой воинской части был захват документов противника вблизи линии фронта. Флеминг лишь переосмыслил для британской армии уже имевшийся опыт. В воюющем СССР этим занимались «партизанские» отряды войск НКВД, к тому же в любой пехотной дивизии был батальон разведки, спецназ того времени, бойцы которого занимались только бросками за линию фронта, в тыл противника. Нечто подобное организовал и оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени. Сам Флеминг не участвовал в оперативной деятельности коммандос, координировал их боевую работу из штаба, но считается создателем современного спецназа.

Его официальная служба в разведке длилась всего семь лет. Больше он звёзд с неба – да и на свои погоны – не хватал, и в 1946 году Ян Ланкастер Флеминг, как бесперспективный сотрудник, был отправлен в отставку.

Флеминг занял должность иностранного директора в Kemsley newspaper group, которая в ту пору владела газетой The Sunday Times, и с азартом погрузился в журналистику. Новая должность принесла Яну возможность путешествовать по свету и проводить несколько месяцев в году на построенной им на Ямайке вилле, названной «Золотой глаз». Там в 1952 году был написан первый роман Флеминга «Казино «Рояль», в котором появляется агент 007 Джеймс Бонд. Это был собирательный образ, который, как признавался автор, «объединил [в себе] все типы тайных агентов и коммандос, которых я встречал во время войны». Среди них был и старший брат Яна Питер – профессиональный разведчик, служивший в Управлении специальных операций (УСО) Великобритании. Именно его откровенные рассказы, подогретые значительными порциями горячительного, легли в основу многих его романов, ставших бестселлерами.

Хотя критика встретила «Казино «Рояль» отрицательно, читателю первая ласточка бондиады так понравилась, что издателям пришлось дважды допечатывать тираж.

Среди поклонников Флеминга был и президент Джон Кеннеди, который в интервью журналу Time сказал, что роман «Из России с любовью» входит в десятку его самых любимых книг, что значительно подняло рейтинг писателя. После этого началось триумфальное шествие Джеймса Бонда по миру. Бондиада Флеминга насчитывает всего четырнадцать книг (двенадцать романов и два сборника рассказов), но их общий тираж в 1961–1970 годах превысил 500 миллионов экземпляров! Сейчас это успешный издательский проект, романы о Джеймсе Бонде продолжают выходить, только за подписью уже других авторов. Серия книг о Джеймсе Бонде лежит на стыке с пропагандой. Сам Флеминг считал «Из России с любовью» своим лучшим романом. Однажды писатель даже заявил: «Русские мне всегда нравились как народ, и в Москве я работал с удовольствием… вот почему не вижу смысла поливать их грязью, к тому же политика мирного сосуществования стала приносить свои плоды». Однако настолько карикатурных и вместе с тем устрашающих образов русских генералов и разведчиков, какие созданы в этих книгах, надо ещё поискать. Впрочем, и на сами романы о Джеймсе Бонде на Западе создано немало пародий.

Писатель, журналист, разведчик Ян Флеминг, проживший недолгую, но яркую и насыщенную событиями жизнь, нашёл последний приют на сельском кладбище в Севен-хэмптоне близ Суиндона. О нём самом кинематографисты Великобритании и США сняли мини-сериал «Флеминг: человек, который хотел стать Бондом» (2014).

Несколько выражений писателя стали афоризмами, они не слишком глубоки, но свидетельствуют о наблюдательности и жизненном опыте.

• Окружайте себя хорошими людьми. Сражаться ради них лучше, чем сражаться ради принципов.

• Я не намерен тратить отведённую мне жизнь на попытки сделать её длиннее.

• Надеюсь, на моей могиле напишут: «Здесь лежит человек, который умер оттого, что слишком много жил».

• Ты начинаешь умирать в тот момент, когда появляешься на свет. Так что относись к смерти проще.

• Люди – это острова. Они даже не соприкасаются. Насколько бы близкими они ни казались, они всегда отделены один от другого. Даже если прожили в браке пятьдесят лет.

• Женщина всегда должна оставаться иллюзией.

• Так это обычно и бывает: вначале нежность, потом прикосновение руки, потом поцелуй, потом страстный поцелуй, потом прикосновение тел, потом кульминация в виде постели, потом больше постели, потом меньше постели, потом скука, потом слёзы, потом горечь.

• Одиночество легко становится любовником.

• Большинство браков не являются сложением двух человек. Скорее вычитанием одного из другого.

• Женщина способна мириться практически с чем угодно – только не с равнодушием.

• Один раз – это случайность. Два раза – это совпадение. Три раза – это вражеские происки.

Бескорыстный аутсайдер

Английский писатель Фредерик Форсайт (родился 25 августа 1938 года) на протяжении более двадцати лет был агентом Британской разведывательной службы МИ-6. В 2015-м Форсайт выпустил автобиографию «Аутсайдер. Моя жизнь как интрига», в которой официально признался, что сотрудничал со спецслужбами.

В 60-х годах XX века он работал корреспондентом агентства Рейтер в Париже, потом освещал гражданскую войну в Нигерии. Именно тогда началось сотрудничество Форсайта с британской разведкой. Возглавляя бюро агентства Рейтер в Восточном Берлине, работая корреспондентом в разных странах, Форсайт составлял аналитические записки и добывал информацию для секретной службы, причём совершенно бесплатно. За что, видимо, и был удостоен ордена Британской империи II степени.

После шумного успеха первого романа «День Шакала» о покушении ультраправых из французской OAS на президента Шарля де Голля его имя становится всемирно известным. Потом были «Досье ОДЕССА», «Псы войны», «Четвертый протокол», «Кулак Аллаха», «Икона», «Афганец», «Кобра», «Список убийств» и другие книги. Произведения Форсайта переведены на десятки языков и разошлись по всему миру тиражом свыше 70 миллионов экземпляров. Многие из них экранизированы.

Писатель очень уважал достоверность и реалистичность деталей того, о чём писал в своих романах. Так, в 1974 году, когда Форсайт писал третий роман «Псы войны», в котором группа белых наемников готовила захват власти в африканской стране, ему понадобилось узнать, как можно приобрести оружие на международном чёрном рынке. И писатель отправляется в Гамбург, который, как ему сказали, был центром нелегальной торговли оружием в Европе. Форсайту под фальшивым именем удалось войти в контакт с представителем одной из преступных группировок, что чуть не стоило ему жизни. После их встречи торговец оружием в витрине книжного магазина увидел роман Форсайта «День Шакала» с портретом автора и узнал его! Когда писатель вернулся в отель, раздался телефонный звонок, незнакомый голос скомандовал: «Берите паспорт, деньги и срочно бегите из города! Вас опознали по портрету». И он, к счастью, успел уехать. Как позже выяснилось, его жизнь спас внедрённый в ту группу агент британской разведки. Форсайт считается реалистом в шпионском жанре, поэтому в МИ-6 внимательно читали не только его донесения, но и рукописи.

В своей автобиографичной книге, которая сразу стала бестселлером, Форсайт признался: «…Я же никогда не был в штате внешней разведки. Я просто выполнял её отдельные просьбы и поручения, и при этом никогда не считал себя шпионом». В одном из интервью он уточнил: «Шпион – это человек, который похищает секретные документы, собирает разведданные и передаёт организации, на которую работает. Люди, которые, подобно мне, брали какие-то документы и переправляли их на родину, были просто посыльными, мальчиками на посылках. Да, я несколько раз был таким мальчиком на посылках. Не более того».

Скорее всего, писатель напускает туману на свое шпионское прошлое и принижает собственную значимость, потому что там же он невзначай обмолвился, что «как-то недавно, читая секретный доклад»… Правду говорят, что бывших шпионов не бывает, что бы они сами на этот счёт ни говорили…

Сам Фредерик Форсайт читает детективы редко, предпочитая литературу нон-фикшн. А лучшим романом в жанре «шпионский триллер» считает книгу Джона Ле Карре «Шпион, пришедший с холода».

«Абсолютный ублюдок»

Сведения о службе в разведке Джона Ле Карре (настоящее имя – Дэвид Джон Мур Конуэлл, родился 19 октября 1931 года) туманны и разноречивы – видимо, потому, что ещё не пришло время снимать с них грифы секретности. После военной службы он блестяще окончил Линкольн-колледж в Оксфорде. Во время учёбы был завербован МИ-5 – национальной службой безопасности Великобритании, в обязанности которой входит защита Соединённого Королевства от таких угроз, как терроризм, шпионаж и распространение оружия массового уничтожения. Работая под прикрытием, Джон вступил в Оксфордский университетский коммунистический клуб и другие левые организации и информировал начальство о своих приятелях-леваках.

Поработав пару лет преподавателем французского и немецкого языков в Итонском колледже, он в 1958 году стал штатным сотрудником МИ-5, а спустя год перешёл во внешнюю разведку МИ-6, где пять лет проработал под дипломатическим прикрытием в ФРГ: вначале на должности второго секретаря посольства Великобритании в Бонне, затем – на серьёзном посту консула в Гамбурге.

Сам он неохотно говорил об этой стороне своей деятельности: «Я не был Мата Хари. В течение некоторого времени я участвовал в этой работе, подобно Сомерсету Моэму, Грэму Грину и множеству других писателей». Опыт работы в британской разведке послужил Джону Ле Карре источником размышлений над человеческими судьбами, над психологией англичан. Оказывается, «шпионаж присутствует везде, и он наилучшим образом отражает современное общество». Вероятно, это какая-то черта национального характера, потому как именно среди британских писателей самая большая доля тех, кто был связан с работой на секретные службы.

В 1961 году выходит роман «Звонок покойнику» и «рождается» писатель Ле Карре, поскольку рассекретить свою подлинную фамилию Мур автор права не имел. Его третья книга, «Шпион, пришедший с холода», написанная всего за шесть недель, становится бестселлером и классикой жанра. За этот роман Ле Карре получил такие престижные награды, как «Золотой кинжал» – премию Британской ассоциации детективного и политического романа, премию Сомерсета Моэма и премию «Эдгар», присуждаемую Обществом американского детектива. «Лучшая шпионская история, которую я читал» – такую оценку роману дал другой знаменитый писатель и разведчик, Грэм Грин. После оглушительного успеха книги автор решает расстаться со своей шпионской деятельностью и полностью посвятить себя деятельности литературной.

Ле Карре проторил свою тропинку в жанре шпионского романа, и, вслед за Киплингом, назвал шпионаж «большой игрой», в которой агентам секретной службы отведена роль пешек.

Специалисты по-разному относились к шпионским романам Ле Карре. Так, бывший директор ЦРУ Уильям Колби считал, что так мог написать только профессиональный разведчик. А шеф израильской военной разведки однажды сказал, что книги Джона Ле Карре являются неформальными учебниками для сотрудников. А вот другой шеф ЦРУ, Ричард Хелмс, ненавидел Ле Карре, полагая, что слишком откровенные книги писателя ставят под угрозу действующих разведчиков, и однажды бросил ему в лицо злые слова: «Ты – ублюдок! Ты абсолютный ублюдок!»

Одному из руководителей британской разведки и, по совместительству, агенту советской разведки Киму Филби тоже не понравился «Шпион, пришедший с холода». В письме к жене он высказался так: «Было приятно после всех этих идиотских историй о Джеймсе Бонде почитать более профессионально написанную шпионскую историю. Но вся фабула от начала до конца полностью неправдоподобна, и эта неправдоподобность всё время вылезает наружу – во всяком случае, для того, кто имеет реальные знания по этому вопросу». Но уж кто-кто, а Ле Карре имел имел по этому вопросу реальные знания. Более того, именно с его лёгкой руки словом «крот» (mole) стали называть агентов, работающих в спецслужбах страны-противника.

Последний по счету – двадцать третий – роман писателя «Такой же предатель, как мы» вышел в свет в 2010 году.

Большой папа

Кумир молодой советской интеллигенции 1970-х, бородатый американец Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961), обладатель многих престижных наград, в том числе Пулитцеровской и Нобелевской премий по литературе, всегда сам активно творил легенду о себе. В результате многое осталось в области тайн. Даже тем, кто не читал его произведений, известны названия книг культового писателя, ставшие нарицательными: «Пятая колонна», «Прощай, оружие!», «По ком звонит колокол», «Праздник, который всегда с тобой», «Острова в океане», «Мужчины без женщин», «Победитель не получает ничего», «Снега Килиманджаро», «Старик и море»…

Надо сказать, что у многих сложилось весьма превратное впечатление об этом человеке: старина Хэм – пьяница, бабник, ветреник и лодырь, вечно зависающий в барах… А откуда же он тогда – позвольте спросить! – взял время, чтобы столько написать?! Статьи, повести, рассказы и романы…

А ведь он успел и повоевать… Несмотря на плохое зрение, добровольцем ушёл на фронт Первой мировой войны в Италии, став шофёром санитарной машины Красного Креста. Это он доставлял на передовую продукты и вывозил раненых. Спасая раненого итальянского снайпера, Хемингуэй попал под огонь австрийских минометов, был ранен и оказался в госпитале, где из него извлекли двадцать шесть осколков, а простреленную коленную чашечку заменили алюминиевым протезом. Король Италии наградил его серебряной медалью «За воинскую доблесть» и «Военным крестом». Но позже писатель признался: «Я был большим дураком, когда отправился на ту войну. Я думал, что мы спортивная команда, а австрийцы – другая команда, участвующая в состязании».

Тем не менее, когда в Испании случился франкистский переворот, он опять не смог оставаться в стороне. Хемингуэй организовал сбор пожертвований в пользу республиканцев, а потом поехал в воюющую Испанию в составе съёмочной группы во главе с кинорежиссёром Иорисом Ивенсом, которая должна была снять документальный фильм «Земля Испании» по его сценарию. Съёмочная группа оказалась в осаждённом франкистами Мадриде, в отеле «Флорида», который стал штабом интернационалистов и клубом корреспондентов. Храбрости этим людям было не занимать…

В 1941 году Хемингуэй купил большой морской катер и назвал его «Пилар». Он переехал на Кубу и занимался там любимым делом – морской рыбалкой. Правда, продолжая писать и оттачивать слог, который критики уже назвали «неподражаемым». 7 декабря 1941 года Япония напала на американскую базу Пёрл-Харбор, что означало вступление США во Вторую мировую войну. Тихий океан перестал быть тихим, некоторые его районы превратились в зону активных боевых действий. Человек такого темперамента, каким обладал Хемингуэй, не мог оставаться в стороне. Он предложил свои услуги американскому послу на Кубе в качестве создателя шпионской сети и её резидента. Цель определил такую: выявлять пособников вражеской стороны и следить за акваторией у берегов Кубы, где возможны появления немецких подлодок. А они не просто были возможны, но и существовали в реальности: немецкие субмарины выслеживали и торпедировали танкеры союзников, перевозившие нефть из Венесуэлы в американские и английские порты.

В группу Хемингуэя вошли двадцать пять человек. Это были портовые грузчики, картёжники, контрабандисты, два обнищавших испанских аристократа, официанты из любимого ресторана писателя, бывший спортсмен и католический священник, который когда-то служил в армии пулемётчиком. В эту весьма разношёрстную компанию, которую они сами прозвали «Преступный цех», затесался даже эксцентричный американский миллионер. Никто их всерьёз не воспринимал. А зря. В течение двух лет, 1942–1943, с командой из девяти человек Хемингуэй патрулировал на своей яхте «Пилар», оборудованной радиолокационной и пеленгаторной аппаратурой, вооружённой пулемётом, базукой и глубинными бомбами, прибрежные воды Кубы. Встретив немецкую подлодку, Хемингуэй собирался потопить её своими глубинными бомбами, хотя понимал, что такая встреча может быть для него и команды «Пилар» последней. Но директор ФБР Эдгар Гувер добился того, чтобы в 1943 году финансирование этой затеи было прекращено, отправил на Кубу профессионалов, которые объявили Хемингуэю, что в услугах его и его группы страна не нуждается. Так бесславно провалилась «шпионская затея» великого писателя. Но хотя результатов она не принесла, «старина Хэм», «Большой Папа», как называли Хемингуэя, намотал немало реальных миль в поисках немецких субмарин и даже засёк одну, доложив куда следует. Но там над донесением Хемингуэя посмеялись и отправили его в корзину, списав на пьяные фантазии писателя. И напрасно – вскоре выяснилось, что подлодка не только была реальной, но и высадила на остров немецких лазутчиков.

На этом карьера Хемингуэя-шпиона была закончена. Но при всей ненависти к войне и серьёзных проблемах со здоровьем он не считал для себя возможным отсиживаться за океаном, поэтому отправился в Англию в качестве военного корреспондента журнала «Кольере». Он попросился в полк английских ВВС, которые каждый день сражались с немецкими бомбардировщиками, защищая небо Англии. А потом участвовал в высадке союзных войск в Нормандии, несмотря на то что буквально накануне попал в серьёзную автомобильную аварию. Он сам себя определил в штаб в 22-го пехотного полка, которым командовал полковник Лэнхам. Личное мужество, весёлый общительный характер сделали Хемингуэя любимцем полка. Он писал: «В 4-й дивизии, в составе 22-го пехотного полка, я старался быть полезным, зная французский язык и страну, и имел возможность работать в авангардных частях маки… Это лето наступления из Нормандии в Германию было лучшим летом в моей жизни, несмотря на войну… Освобождение Франции, и особенно Парижа, радовало меня, как никогда и ничто в прошлом». «Нет никакого сомнения, – говорил позже полковник Лэнхам, – что этот Эрни был самым любимым и обожаемым человеком из всех, кто имел дело с 22-м полком. Когда ветераны полка организовывали своё общество, он был одним из двух штатских, которые были избраны почётными членами». Большинство солдат и офицеров даже не знали, что он писатель.

С патрулём американской механизированной разведки он оказался в Рамбуйе, недалеко от Парижа. Вот что написал об этом в частном письме полковник американской военной разведки Дэвид Брюс: «Спальня Эрнеста в отеле «Гран Венер» была нервным центром всех операций. Сидя там с засученными рукавами, он беседовал с разведчиками, доставлявшими сведения, с беженцами из Парижа, с дезертирами из немецкой армии, с местными деятелями и вообще со всеми, кто приходил к нему. Свирепого вида француз с автоматом стоял на страже у двери. А за нею Эрнест, похожий на весёлого черноволосого Бахуса, вершил высокое, среднее и малое правосудие на английском, французском и ломаном немецком языках».

Во время пребывания в Рамбуйе Хемингуэй считал своей главной задачей собрать разведданные о немецкой обороне южнее Парижа. Полковник Брюс говорил впоследствии: «Я считаю, что эта информация имела решающее значение для успешного завершения марша Леклерка на Париж». Но пока дивизия Леклерка сражалась с немцами возле Версаля, Хемингуэй со своим отрядом, насчитывавшим двести французских партизан, уже дрался с немцами у Триумфальной арки. За героизм французское командование решило… отдать его под трибунал, обвинив в нарушении Женевской конвенции, определявшей нормы поведения военных корреспондентов!.. До суда дела не дошло, а правительство США наградило писателя престижной «Бронзовой звездой».

В нашей стране Хемингуэя любили и издавали большими тиражами не только за его литературный талант, но за отношение к СССР. Он высоко ценил подвиг нашего народа и имел немалую смелость в 1942 году заявить в печати: «24 года дисциплины и труда во имя победы создали вечную славу, имя которой – Красная армия. Каждый, кто любит свободу, находится в таком неоплатном долгу у Красной армии, который он никогда не сможет оплатить». И ещё: «Всю эту войну я надеялся повоевать вместе с войсками Советского Союза и повидать, как вы здорово дерётесь, но я не считал себя вправе быть военным корреспондентом в ваших рядах, во-первых, потому, что я не говорю по-русски, и, во-вторых, потому, что я считал, что буду полезнее в уничтожении «кочерыжек» (так мы прозвали немцев) на другой работе». Противоречивый человек, классик американской литературы, поставивший точку в своей жизни выстрелом из охотничьего ружья, Хемингуэй всё же был цельной личностью. Он говорил: «Я сражался с фашизмом всюду, где можно было реально воевать с ним». И это правда.

Агент с безобидной миссией

– Павел Андреевич!

– Да?

– Вы шпион?

– Видишь ли, Юра…

Из фильма «Адъютант его превосходительства»

Это многозначительное «Видишь ли, Юра…» – мостик для перехода к рассказу о литераторах-разведчиках в родном отечестве. В среде русских образованных людей сотрудничество с жандармами, которые занимались разведкой и контрразведкой, даже военной, вплоть до 1917 года считалось делом низким и неприемлемым. И всё же между интеллигентами находились люди, которые понимали важность разведывательной работы в интересах страны.

«С 1832 года Третье отделение стало создавать сеть зарубежных агентов, в функции которых входило не только наблюдение за ситуацией в западноевропейских странах и находящимися там русскими, но и контрпропаганда за рубежом». Так, агентом Третьего отделения собственной его императорского величества канцелярии – высшего органа политической полиции Российской империи в правление Николая I и Александра II (с 1826 по 1880 год) – во Франции долгое время был литератор Яков Николаевич Толстой (1791–1867) – офицер и весьма заметный в то время поэт, возглавлявший литературное общество «лихих рыцарей, друзей свободы и вина», получившее название «Зелёная лампа» в честь абажура, под которым участники кружка собирались в доме его председателя Никиты Всеволожского. Пушкин посвятил ему «Стансы»:

Философ ранний, ты бежишь Пиров и наслаждений жизни, На игры младости глядишь С молчаньем хладным укоризны…

В 1817 году Яков Толстой был назначен старшим адъютантом дежурного генерала (начальника административной службы) Генерального штаба А.А. Закревского. Через руки молодого капитана проходили распоряжения и приказы для всей русской армии.

Для поправки здоровья он уехал во Францию, стал печатать в русских журналах статьи о французской литературе, а во французской прессе – о русской. Но главным его заданием было собирать сведения о том, как относились к России французы и как вели себя во Франции русские. О важности русской печатной контрпропаганды за рубежом говорил своим начальникам Фёдор Иванович Тютчев, служивший по дипломатическому ведомству, и даже подал через Третье отделение подробную на эту тему записку, однако его замыслы потонули в бюрократической пучине.

После восстания декабристов имя Толстого попало в следственные дела, и весной 1826 года он получил предписание вернуться в Россию. Толстой отказался и был уволен со службы, фактически став «невозвращенцем» и потеряв все права на армейский пенсион и дворянские привилегии. Для него начался самый тяжёлый период жизни – лишившись средств к существованию, перестав получать деньги из России, он кормился литературным трудом, но был разборчив: для парижских изданий писал правду о России тогда, когда отношение Европы к нашей стране подверглось резкому охлаждению: Франция не могла простить России Венского мира, лишившего её всех завоеваний Наполеона, и была резко настроена против внешней политики Николая I. С середины 1820-х годов в Париже стали появляться антирусские памфлеты, принижающие не только существующее в России правление, но и её историю и национальные черты. Толстой выступил на защиту престижа своей страны.

В августе 1836 года граф Мещерский передал Толстому вызов в Петербург, полученный от генерала Бенкендорфа, который подал царю доклад «о желательности использования Якова Толстого в сношениях с французскими журналистами». Царь утвердил это решение, приказав послу России во Франции графу Петру Петровичу Палену выплатить Толстому 10 тысяч рублей из посольских средств для того, чтобы расплатиться с многочисленными кредиторами. В ответном письме от 8 ноября 1836 года Пален открыто писал Бенкендорфу о необходимости иметь в Париже «агента с безобидной политической миссией, чтобы втайне обрабатывать местную прессу и заводить с нею связи без огласки, под прикрытием служебных обязанностей. Таким агентом может быть Яков Толстой, который уже двенадцать лет защищает и политические интересы России. Он не покажется французам подозрительным и сможет с успехом бороться с распространяемыми о нас заблуждениями и клеветой».

Сам Толстой прекрасно понимал подлинный смысл своей предстоящей работы. В октябре 1837 года Толстой заступил на свою должность, которую исследователь пушкинского времени Б.Л. Модзалевский охарактеризовал так: «Должность его была загадочная и неопределённая».

Занимаемое им место не относилось к служебным, но он получал чины и ордена. Личное его дело хранилось в Министерстве просвещения, но он числился по особым поручениям в Третьем отделении. Сам он говорил о своей должности как о «единственном месте, не определённом штатами, – для защищения России в журналах и опровержения противных ей статей». Ежегодно он посылал в Петербург депеши, которых в архиве Министерства просвещения не оказалось. Корреспонденция Толстого из Парижа была обнаружена в архиве Третьего отделения уже после 1917 года. Помимо регулярных обзоров европейской прессы и годовых отчётов она включает также рапорты и памятные записки, освещающие его разведывательную деятельность во Франции. Успех деятельности Толстого отметил прибывший в Париж в декабре 1838 года чиновник по особым поручениям Третьего отделения А.А. Сагтынский, ведавший заграничным политическим сыском.

Через свои связи Толстому удавалось предотвращать издание во Франции сочинений, в которых российская действительность подвергалась критике людьми, хорошо знавшими её изнутри. Так, в 1839 году, когда в «Журналь де деба» начали выходить очерки о России одного из потомков рода Демидовых, оказавшегося во Франции, Толстой провёл с автором «разъяснительную беседу», после которой публикации прекратились. В глазах большинства русских, обитавших в Париже, он слыл чудаковатым и хлебосольным эмигрантом, ведущим праздную жизнь на деньги, присылаемые из родового имения. Он завоевал доверие Бакунина и внимательно следил за его связями с польскими и немецкими революционерами, включая молодого Карла Маркса.

В феврале 1848 года, когда во Франции началась революция, о приближении которой Толстой писал с 1844 года, ему пришлось срочно покинуть Париж и перебраться в Брюссель. При обыске в архивах МВД и префектуре Парижа новое революционное правительство обнаружило документы, косвенно свидетельствующие о контактах французской полиции с Третьим отделением, которые шли через Толстого. Однако, когда схлынула первая волна революционной активности, оказалось, что в министерства и парламент Франции пришли многие прежние друзья Якова Толстого. Он снова вернулся в Париж и с неутомимостью развил активную деятельность, почти ежедневно направляя в Россию краткие шифровки.

Вершиной профессиональной карьеры Толстого стала его разведывательная деятельность во время Севастопольской кампании Крымской войны. Еще в конце 1840-х годов ему удалось завербовать некоего Паскаля, секретаря известного военного теоретика генерала Жомини, долгое время состоявшего на русской службе. С приходом к власти Наполеона III ярый бонапартист Паскаль стал его военным секретарём… и наиболее осведомлённым агентом России в окружении императора Франции. В Севастопольскую кампанию через Паскаля шла вся военная информация, за которую Толстой платил часто и щедро. После подписания в 1856 году мирного договора Толстой вернулся в Париж на прежнюю должность. Ему было уже шестьдесят пять лет, и от разведывательной деятельности он всё больше отходил в сторону литературно-исторических трудов. В 1860 году он написал биографию многолетнего посла России во Франции графа П. Киселёва, в 1861 году опубликовал очерки истории Польши, занимался переводами на французский русских поэтов, прежде всего Пушкина. С 1847 года он собирал старинные рукописи и посылал их в Россию в распоряжение Министерства просвещения, за что в прибавление к многочисленным орденам получил личную награду монарха – бриллиантовый перстень.

В июне 1866 года Яков Николаевич попросил об отставке, будучи в генеральском чине тайного советника – по табели о рангах он был статским генералом, – и получил пенсию в две тысячи рублей в год. Толстой скончался в Париже в возрасте семидесяти пяти лет, в полном одиночестве, не оставив прямых наследников. Он был скромно похоронен на Монмартрском кладбище, вблизи могил Берлиоза и Гейне. Его могила сохранилась до сих пор.

На краю чужого гнезда

Наш великий писатель Иван Сергеевич Тургенев (1818–1883) – тот самый член-корреспондент императорской Академии наук по разряду русского языка и словесности, почётный доктор Оксфордского университета, почётный член Московского университета, чьи произведения изучает школьная программа и чьё высказывание: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» – раньше висело на самых видных местах во множестве школ и кабинетов русского языка, негласно сотрудничал с особой канцелярией Министерства внутренних дел России.

Получив блестящее образование в России и Германии, он какое-то время послужил в чине коллежского секретаря в Министерстве внутренних дел. Но его призванием была литература, и вскоре Тургенев становится известным писателем, сотрудничает с некрасовским «Современником». Тургенев создал свой особенный язык, поднявший прозу на уровень поэзии, издав сборник «Стихотворения в прозе». Романс на его стихи «Утро туманное» трогает слушателей и сейчас:

Утро туманное, утро седое, Нивы печальные, снегом покрытые… Нехотя вспомнишь и время былое, Вспомнишь и лица, давно позабытые…

У тонкого лирика и богатого помещика были острый глаз на несправедливость крепостнического строя и сострадательная душа. «Я не мог, – писал Тургенев, – дышать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел. Мне необходимо нужно было удалиться от моего врага затем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него».

Сделать писательство ремеслом, дающим средства на хлеб насущный, ему было незачем: сын богатой помещицы, он приезжал в родное Спасское-Лутовиново, чтобы побродить с ружьишком по лесам и полям, внимательно вглядываясь в природу и встречающихся людей. Во многом из этих встреч родились «Записки охотника», восторженно встреченные читателями и критикой. А вот цензор В.В. Львов, пропустивший в печать «Записки охотника», был уволен Николаем I со службы с лишением пенсии.

В 1852 году И.С. Тургенева и вовсе по личному распоряжению Николая I, которому хватало времени и усидчивости читать русских писателей, вникать в их дела и решать их судьбы, арестовали и месяц держали на «съезжей» в Петербурге, а потом выслали в имение Спасское-Лутовиново. Формальным поводом послужила статья на смерть Н.В. Гоголя, напечатанная Тургеневым в обход цензурных правил: «Трагическая судьба России отражается на тех из русских, кои ближе других стоят к её недрам – ни одному человеку, самому сильному духу, не выдержать в себе борьбу целого народа – и Гоголь погиб!..» Только благодаря хлопотам графа А.К. Толстого, который частенько использовал своё высокое положение, чтобы облегчить судьбу друзей и талантливых литераторов, через два года писатель вновь получил право жить в столицах.

А дальше происходит нечто, на первый взгляд, необъяснимое: Тургеневу, не скрывающему своих политических взглядов, разрешают выезд за границу. Что послужило такой перемене в отношении к писателю? Мы же помним, что граф А.К. Толстой служил по дипломатической линии, а значит, координировал поступление из-за границы секретных, разведывательных сведений. Можно предположить, что он и предложил Ивану Сергеевичу совмещать за границей приятное для себя с полезным государству. Формальным поводом стал отъезд за границу семьи оперной дивы Полины Виардо, в которую Тургенев был влюблён с неослабевающей страстью. Только ли из-за любви Тургенев скитался за певицей по всей Европе, жил вместе с её мужем втроём «на краю чужого гнезда»? Для чего были нужны эти болезненные переживания, даже по поводу детей – когда наконец у Полины родился сын и Тургенев решил, что он – счастливый отец, молва тут же приписала отцовство художнику Ари Шефферу…

Впрочем, Иван Сергеевич всегда был силён по женской линии. Из-за романа с Тургеневым сестра Льва Толстого, Мария Николаевна, бросила своего мужа. 18-летняя дочь его кузена Ольга, и баронесса Вревская, и актриса Мария Савина – от всех от них Тургенев бежал стремглав, как только замаячит призрак реальной женитьбы. В книгах автор благоговел перед вымышленными «тургеневскими девушками», воздушно-мечтательными, но и яркими, цельными, жертвенными. В жизни он их, кажется, боялся. Похоже, из этой личной неустроенности и прорастали его сюжеты и образы его книг, ставших романтической классикой. Есть и в этих сюжетах странная загадка.

В романах Тургенев настолько беззаботно-откровенно рассказывал о себе и близких, что, когда в свет вышла его повесть «Первая любовь», общество было шокировано вынесением на публику семейной тайны. В повести почти без художественного вымысла говорится о том, как отец писателя, красавец и щёголь, изменил его немолодой матери с юной соседкой. В эту же соседку – в реальности Екатерину Шаховскую – был влюблён и сам пятнадцатилетний Иван. Классический эдипов комплекс – только по отношению к чужой женщине, а не к матери, похоже, остался неизжитым. В героине повести «Ася», прелестной дочери крестьянки и барина, читатели быстро узнали сразу двух женщин: Пелагею, внебрачную дочь самого Тургенева, прижитую от белошвейки Дуняши Ивановой и отданную позже на воспитание Полине Виардо, и его сводную сестру – мать Тургенева, устав от похождений мужа, родила дочь от уездного врача. В «Дворянском гнезде» Тургенев мельком рассказал об истории своей юношеской любви – с той разницей, что в жизни властная мать просто не дала ему жениться на дворовой прислуге. В «Вешних водах» основу сюжета тоже составило реальное путешествие писателя и его романтическое увлечение девушкой, которой он помог… Тургенев поведал о себе и родственниках почти всё, но ни в одном из его произведений мы не найдём образа Полины Виардо. Почему главная любовная история его жизни осталась незапечатлённой? «Судьба не послала мне собственного семейства, и я прикрепился, вошёл в состав чужой семьи. Она переменяет место жительства – и я с нею…» – писал Иван Сергеевич. Отношения Пелагеи, которую он официально признал и дал свою фамилию, которую стали звать Полина (Полинет), с тёзкой, возлюбленной отца, не сложились. Какое-то время она жила то в пансионе, то с отцом, а потом вышла замуж. В браке Полинет Брюэр не была счастлива: муж быстро промотал её богатое, полученное от отца приданое и стал настоящим домашним тираном, молодой женщине пришлось при содействии отца скрываться от него в Швейцарии. Ситуация была очень похожа на ту, что описал в своих стихах, посвящённых Александре Воронцовой-Дашковой, вышедшей замуж за француза барона де Пойли:

…Тут пришла развязка. Круто изменился Доктор спекулятор: деспотом явился! Деньги, бриллианты – всё пустил в аферы, А жену тиранил, ревновал без меры. И когда бедняжка с горя захворала, Свёз её в больницу… Навещал сначала, А потом уехал – словно канул в воду!..

Своей наследницей Тургенев назвал Полину Виардо, а дочери после его смерти пришлось очень туго. Её дети – Жорж-Альбер и Жанна – потомков не имели, после их смерти родовая ветвь Тургеневых по линии Ивана Сергеевича прервалась.

Некоторые исследователи полагают, что Иван Сергеевич работал на разведку, поставляя сведения о настроениях в эмигрантской среде и полезные сведения благодаря своим широким связям. Историк спецслужб Иосиф Линдер утверждает, что Тургенев был чиновником по особым поручениям и занимался в Париже тем, что на современном профессиональном сленге разведчиков называется «активными мероприятиями». Есть и документальные свидетельства – тайная переписка тогдашнего главы Третьего отделения графа Орлова с Тургеневым, в котором он упрекает Ивана Сергеевича в том, что тот совсем не расходует казённые деньги, а использует свои. На что писатель гордо ответил: «Отчёт в своих деяниях я даю государю, отчёт о деньгах никому».

Вместе с семейством Виардо писатель уехал сначала в германский Баден-Баден, потом в Лондон, а потом во Францию, где осел надолго, купив собственную виллу по соседству с их домом в пригороде Парижа, Буживале. Иван Сергеевич свободно говорил на пяти европейских языках, общался с лучшими умами Европы. В числе его друзей, помимо выдающихся русских писателей, были Жорж Саид, Гюстав Флобер, Эмиль Золя, Виктор Гюго, Альфонс Доде… Обширные связи у Ивана Сергеевича были и в среде русской эмиграции. «Редко можно было застать Ивана Сергеевича одного, – вспоминала писательница Александра Будзианик. – В приёмные часы всегда приходилось заставать у него одного или нескольких человек за беседой…»

Особенно насыщенной жизнь Тургенева была в Баден-Бадене, где в то время пересекались интересы очень многих разведок мира. В салон Полины Виардо в Баден-Бадене запросто захаживали король Вильгельм и королева Августа, голландские и бельгийские принцы и принцессы, другие влиятельные люди. Везде, где бы супруги Виардо ни останавливались, их дом был открыт для аристократов, политиков, интеллигенции и русских эмигрантов. Безусловно, у Ивана Сергеевича всегда были самые свежие и интересные политические новости, которые он анализировал и, думается, своевременно отсылал в Россию.

Но тогда получается, что всем известная трагическая связь с Виардо была лишь прикрытием? Учитывая темперамент Ивана Сергеевича, такого быть, скорее всего, не могло – слишком уж холодна и рассудочна такая схема для романтика Тургенева. По-видимому, Иван Сергеевич действительно любил свою Полину, и сбор сведений для русской разведки был для него помогавшей удержаться на плаву отдушиной, которой не могла быть литература, слишком близко связанная с личными переживаниями. Лауреат Нобелевской премии по литературе писатель Джон Голсуорси считал романы Тургенева величайшим образцом искусства прозы, отмечал, что Тургенев помог «довести пропорции романа до совершенства», и это был «самый утончённый поэт, который когда-либо писал романы»…

«Хорошим люди»

Владимир Клавдиевич Арсеньев (1872–1930), автор знаменитого образа Дерсу У зала, был кадровым разведчиком, офицером русского Генерального штаба. Он окончил Петербургское пехотное юнкерское училище, географию в котором преподавал известный путешественник Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло, бывший прекрасным рассказчиком, лекции которого по-настоящему захватывали юнкеров. Постоянное самообразование сделало Арсеньева профессионалом в таких областях, как картография, география, геология, гидрология, статистика, археология, орнитология и лингвистика. По окончании училища он долго хлопотал о переводе на Дальний Восток, но рапорты были одобрены не сразу. Лишь в 1900 году, будучи произведён в поручики, он прибыл в крепость Владивосток.

Он участвовал в сражениях Русско-японской войны, возглавив отряд «спецназа» из казаков и солдат дальневосточных частей, хорошо знавших местные условия и отличавшихся очень высокими боевыми качествами, гонял по тайге китайских нелегалов – хунхузов, жестоких разбойников, боролся с заходившими на русскую территорию бандами восставших китайских «боксёров», часто нападавших на русские поселения на Дальнем Востоке. Капитан Арсеньев основывал пограничные заставы, занимался сбором разведданных и исследовательской работой. Он был всегда внимателен к подчинённым, сдружился с проводником Дерсу, который на своём ломаном русском языке говорил, что капитан – «хороший люди».

Итогом его многочисленных экспедиций по Дальнему Востоку стали не только подробные отчёты командованию, которое очень ценило вклад Арсеньева в составление правдивой и полной картины жизни этой части Российской империи, ранее малоизученной, но и приключенческие повести «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала», в которых он живо и красочно описал свои впечатления от походов по тайге вместе с проводником, возможно, гольдом (нанайцем) Дерсу Узала, а также книги «В горах Сихотэ-Алиня», «Сквозь тайгу» и другие.

Служба его складывалась весьма успешно: чин подполковника, несколько орденов, избрание членом Императорского Русского географического общества… Но тут случился Октябрьский переворот. И новая власть, хотя Владимир Клавдиевич заявил о своей к ней лояльности, не очень жаловала «белого полковника», заставив его ежемесячно отмечаться в спецкомендатуре ВЧК. Возможно, и посадила бы или, того хуже, к стенке поставила, не считаясь с его былыми заслугами, если бы не восторженная оценка арсеньевского «Дерсу Узала» Максимом Горьким.

В 20-х годах вышли его повести, рассказы и очерки, тоже доброжелательно встреченные читателями и критиками. Его вновь приняли на службу и вновь послали в экспедиции. Из одной из них, в низовья Амура, он привёз вместе с собранными богатыми данными воспаление лёгких, от которого и скончался 4 сентября 1930 года, не дожив недели до своего 58-летия. Его первая жена вспоминала: «Весь Владивосток гудел, что его убили. Убили японцы за то, что он не хотел быть японским шпионом. Убили немцы потому, что он не хотел быть немецким шпионом. И наконец, его убили чекисты за то, что он был белый генерал». Всего на Дальнем Востоке Владимир Клавдиевич провёл тридцать лет, совершил двенадцать больших экспедиций (не считая различного рода командировок) в Приморье, побывал и на Камчатке, и на Курилах, во многом являясь их первооткрывателем…

Произведениям Арсеньева повезло больше: советская власть неплохо на них зарабатывала, печатая большими тиражами в СССР и за границей. А самая известная повесть «Дерсу У зала» выдержала почти сто изданий! Великий Акира Куросава в 1975 году снял по ней одноимённый фильм (совместная работа СССР и Японии), получивший премию «Оскар». Главные роли исполнили: Юрий Соломин (Арсеньев) и Максим Мунзук (Дерсу Узала). Именем Арсеньева названы приток Уссури, две горы в Сихотэ-Алине и на острове Парамушир, вулкан на Камчатке, город и посёлок.

Наш человек в Харбине

В отличие, к примеру, от английских писателей, часто и плодотворно сотрудничающих с разведкой и контрразведкой, наши литераторы сами не бежали в объятия чекистов и жандармов. Но в нашей литературе есть группа разведчиков, создавших высокохудожественные литературные произведения. Первой в этой небольшой группе, стоящей в советской/российской литературе несколько особняком, принято называть Зою Ивановну Воскресенскую (1907–1992).

В биографии этой удивительной женщины вначале было дело, а уж потом слово. Делом была разведка. Зоя Ивановна (хотя так ли её зовут на самом деле?) более четверти века под псевдонимами Рыбкина, Ярцева и другими работала во внешней разведке в Харбине, в довоенных Латвии и Эстонии, была резидентом в Финляндии и Швеции, дослужилась до полковничьего звания и возглавляла отдел в КГБ. В 1953 году разведчица была уволена из центрального аппарата и по её собственной просьбе переведена на службу в Воркуту в качестве начальника спецчасти одного из лагерей для заключенных. В это время Воскресенская приложила немало усилий для реабилитации незаконно осуждённых людей.

После выхода в отставку настало её время слова: появляется на свет писательница Зоя Воскресенская. «Литературной работой – написанием книг для детей – я занялась, когда мне уже было близко к пятидесяти. Но я ни одной строчки не написала о внешней разведке, которой отдала четверть века жизни. Я была связана подпиской, по существу воинской клятвой, никогда, даже уволившись или уйдя в отставку, не писать о разведке, не предавать гласности методы работы органов ВЧК – КГБ. И сейчас меня иногда останавливает мысль, что излишняя информация о нашей разведке может повредить моей родине», – написала Зоя Воскресенская в предисловии к своей автобиографии.

Но как ни странно, учитывая огромный «шпионский» опыт, она стала писать не детективы, а детские книжки. Воскресенская внесла свой вклад в советскую лениниану книгами «Сердце матери», сборниками рассказов «Сквозь ледяную мглу», «Дорогое имя» и др. Надо отдать ей должное: написаны они были хорошим слогом, тепло и душевно, поэтому её «Рассказы о Ленине» сразу стали классикой советской детской литературы. Только за период с 1962 по 1980 год её книги были опубликованы тиражом в 21 миллион 642 тысячи экземпляров! Власть обласкала бывшую разведчицу: её приняли в члены Союза писателей СССР, удостоили Государственной премии СССР и премии Ленинского комсомола.

Писательница была уже тяжелобольна, когда узнала из прессы, что её «рассекретили». И захотела сама рассказать о закрытой раньше ото всех части своей жизни в книгах «Под псевдонимом Ирина» и «Теперь я могу сказать правду», которая вышла уже после её смерти.

Владимир Богомолов (Владимир Осипович Войтинский, 1924–2003) может быть отнесён как к писателям-разведчикам, так и к авторам-фронтовикам. После начала Великой Отечественной войны он записался в Московский противопожарный полк, прошёл путь от рядового пехотинца до командира взвода разведки. По его словам: «…для нашего поколения было неестественным, диким, непонятным всякое иное решение и поведение…» После окончания полковой школы младших командиров с ноября 1941 года воевал на Калининском фронте под Москвой, участвовал в Ржевско-Вяземской операции, где был ранен. После госпиталей вернулся в строй, форсировал Днепр, воевал на Северном Кавказе, освобождал Тамань, Житомир, – опять ранение и госпиталь. 9 мая 1945 года война для него не закончилась, а продолжилась в Маньчжурии, на Дальнем Востоке, на Чукотке и Сахалине, где он участвовал в ликвидации многочисленных вооружённых банд и шпионско-диверсионных групп. А потом на Украине и в Прикарпатском военном округе выслеживал и сражался с бандеровцами. После увольнения в запас в конце 1949 года, согласно некоторым интервью, служил в аналитическом отделе ГРУ по американской оккупационной зоне в Западном Берлине, потом в звании капитана – в Развед-управлении штаба ГСВГ и пр. В начале 1950-х был комиссован с II группой инвалидности и отправлен на пенсию. В его службе много обстоятельств, которые, по-видимому, раскрывать до конца ещё рано. По некоторым сведениям, внезапно был арестован и водворён во внутреннюю тюрьму МГБ во Львове. Но через год его освободили, и срок пребывания в тюрьме по решению Военной прокуратуры был зачтён как офицерский стаж. Он учился в МГУ, но университет не окончил и в 1958 году начал писательскую карьеру, выпустив в свет повесть «Иван», по которой в 1962 году Андреем Тарковским был снят фильм «Иваново детство». В творчестве Владимира Осиповича был перерыв, который длился десять лет, – только в 1974 году свет увидело его новое произведение, «В августе сорок четвёртого, или Момент истины», одно из самых впечатляющих произведений о разведке в годы войны.

Этот роман начисто лишён пафоса, в нём живые герои и отменные диалоги. По роману Богомолова был снят один из самых популярных фильмов о войне, а песня «Маятник» Александра Градского, звучащая на финальных титрах, приближает весь кинолитературный комплекс к эстетическому совершенству:

Маятник качнётся – сердце замирает. Что кому зачтётся – кто ж об этом знает? Что кому по нраву, кто кого в опалу, Что кому по праву выпало-попало…

Владимир Осипович вёл непубличную жизнь, даже отказывался стать членом Союза писателей. Некоторые «специалисты» ставят под сомнение его службу в органах военной контрразведки, да и вообще в армии, но документы архива Министерства обороны и правительственные награды эту версию опровергают. И всё же Владимир Богомолов остаётся одним из самых загадочных военных писателей.

Роман «В августе сорок четвёртого» («Момент истины») переиздавался более ста тридцати раз (!) и был дважды экранизирован.

Подмиг разведчика

Михаил Петрович Любимов (родился в 1934 году) по профессии и месту работы – дипломат, он окончил МГИМО и работал в посольствах СССР в Англии и Дании. По сути своей деятельности Любимов – разведчик под дипломатическим прикрытием, затем – начальник отдела в центральном аппарате КГБ, по званию – полковник. Но Михаил Петрович ещё и писатель.

Широкую известность Любимову принёс роман «Жизнь и приключения Алекса Уилки, шпиона» («И ад следовал за ним»), увидевший свет в 1990 году, в котором весьма достоверно рассказывается о жизни и работе нелегала КГБ в Лондоне. Персонаж вымышленный, но роман автобиографичен.

Творчество Любимова в чём-то сродни книгам Грэма Грина: пишет Любимов с юмором и самоиронией. Ему даже «присвоили» создание нового пародийного жанра в рамках шпионского детектива, который известный литературный критик Лев Анненский назвал «Подмиг разведчика».

Но Любимов-писатель не только упражняется в остроумии. В 1995 году написал провокационную мистификацию, как оказалось, весьма реалистичную – «Операция «Голгофа». В ней он от первого лица излагает план, инициатором разработки которого якобы стал Андропов и который имел целью сознательно организованный в стране политический хаос, внедрение «дикого капитализма» с тем, чтобы доведённый до края терпения народ вновь совершил социалистическую революцию. Чтобы, так сказать, перетряхнуть и обновить запылившиеся лозунги, вернуть доверие народа к социализму и КПСС. «Апрельский пленум 1985 года мы провели в полном соответствии с планом «Голгофа», генсеком был избран Горбачёв»…

«Операция «Голгофа» была напечатана в газете «Совершенно секретно» и вызвала громкий скандал: уж слишком всё это походило на правду! Депутаты-коммунисты даже инициировали запрос Госдумы в КГБ. А ещё в книге были предсказаны неизбежность «войны России с Украиной из-за Крыма и Донбасса», что, увы, уже произошло, и даже начало третьей мировой войны из-за «перекройки границ» – не дай бог, сбудется! Читать книги Михаила Любимова: «Записки непутёвого резидента, или Will-o’-the-wisp», «Шпионы, которых я люблю и ненавижу», сборник «Путеводитель КГБ по городам мира», «Декамерон шпионов», «Гуляния с Чеширским котом», «Блеск и нищета шпионажа», «И ад следовал за ним. Выстрел» – есть не один повод.

В последней из перечисленных книг «подавляющее большинство эпизодов автобиографичны, а главный антигерой – «крыса» внутри русской разведки – до мельчайших черт списан с советского перебежчика Олега Гордиевского, который долгие годы, будучи заместителем Михаила Любимова, работал на английскую разведку.

Писатель-предатель

Виктор Суворов (настоящее имя – Владимир Богданович Резун, родился 20 апреля 1947 года) находится как бы на стыке понятий разведчик – шпион, потому что этот бывший сотрудник резидентуры ГРУ СССР в Женеве был двойным агентом, работая на английскую разведку, и в 1978 году вместе с семьёй бежал в Великобританию. Там он не только выдал секретные данные о европейской резидентуре нашей страны, но и стал в художественной форме излагать свой взгляд (во многом скандальный) на произошедшее – с ним в частности и всей российской историей оптом, – выпуская одну за другой книги: «Ледокол», «Аквариум», «Освободитель», «День «М», «Контроль», «Последняя республика», «Выбор», «Самоубийство» и другие.

Основная проблема Суворова-Резуна – настойчивое, но не квалифицированное извращение исторических событий. Он утверждает, например, что летом 1941 года Красная армия готовилась к удару по Германии, который должен был быть нанесен в июле, а немецкие войска своим нападением сорвали эти приготовления. Сокрушительные поражения, которые потерпела на первом этапе Красная армия, автор объясняет тем, что она была целиком ориентирована на нападение, оснащена оружием, пригодным преимущественно для завоевательной войны, и была застигнута в момент подготовки к наступлению. Но любой военный специалист скажет, что нет армии, оружие которой предназначено только для наступления или только для обороны. В этих книгах отсутствуют ссылки на источники, и достоверными их считать невозможно.

Фатальные саморазоблачения

Повесть Бориса Савинкова «Конь бледный», по-видимому, уже знакома читателю, её материал использован в сценариях фильмов «Статский советник» по книге Бориса Акунина, «Всадник по имени Смерть», в сериалах «Гибель империи» и «Империя под ударом». Пришло время представить читателю оригинальный текст лишь с незначительными сокращениями.

Борис Викторович Савинков родился в 1879 году в Харькове. Вступив в 1903 году в партию социалистов-революционеров, сразу сделался одним из руководителей так называемой Боевой организации эсеров – группировки, совершавшей политические убийства. Принимал участие в организации убийств министра внутренних дел Российской империи В.К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича.

В 1906 году был арестован, приговорён к смертной казни, но совершил побег. В 1907-м демонстративно покинул партию эсеров. Повесть «Конь бледный» под псевдонимом В. Ропшин вышла в 1909 году – в период, когда Савинков разочаровался в партийной деятельности. Руководителем обеих эсеровских боевых организаций всегда, до разгрома русской полицией первой и после создания второй, был знаменитый Азеф, до революции его имя писалось через «в» – «Евно Фишлевш Азевъ». Этот человек олицетворял собой отвратительное лицо терроризма, он был причастен не только к волне покушений на чиновников Российской империи, но, согласно последним исследованиям, вместе с армянскими дашнаками приложил руку к попытке убийства турецкого султана Абдул-Гамида II, чудом избежавшего смерти от взрыва в 1905 году. У Азефа не было моральных причин особенно дорожить своими товарищами по партии: «бабушка» эсеров Брешко-Брешковская весьма некорректно величала его «жидовской мордой», члены центрального комитета партии его презирали, а представители аграрной фракции – боялись и избегали. Зато в полиции его встретили если не с распростёртыми объятиями, то с большими надеждами. Некоторые полицейские руководители, даже догадываясь о том, что Азеф не только агент, но и реальный убийца, закрывали на это глаза. Но после 1905 года Азеф заигрался настолько, что его вряд ли выручили бы даже доброжелатели, и он должен был, спасая себя, сдавать настоящих террористов. Так он сдал Савинкова, которого лично невзлюбил за то, что он вошёл в ЦК эсеров, а также потому, что видел в нём реального конкурента в деле террора. В 1905-м Савинкова едва не взяли: он спрятался в доме своего гимназического товарища, присяжного поверенного. Дом был окружён, утром хозяин вышел за покупками, и филёры упаковали его в экипаж, будучи уверенными, что взяли Савинкова; ошибка разъяснилась только к вечеру, когда Савинков был уже далеко. Он, кажется, никогда так и не поверил, что Азеф был агентом полиции.

В 1911 году Савинков эмигрировал, за границей издал роман «То, чего не было», произведение, в котором сводил счёты с партией социалистов-революционеров, живописуя желание былых соратников присвоить себе лавры трагических и бесславных революционных событий 1905–1906 годов и рассказывая о распаде партии, чем явно выдавал желаемое за действительное. Его литературные произведения являются редким для активного революционера опытом рефлексии собственных деяний прямо в их процессе. Но попытка высказаться на пространстве литературы, анализ и самооправдания, обвинения среды, в которой он жил, не привели Бориса Савинкова к примирению с самим собой.

И немудрено – терроризм, пусть даже оправдываемый ложными высокими целями, – прямой и кратчайший путь к моральной гибели и физическому саморазрушению.

Во время Первой мировой войны Савинков служил наёмником во французской армии. После Февральской революции 1917 года вернулся в Россию и фактически сотрудничал со своими былыми противниками. Сначала стал комиссаром Временного правительства при Ставке, затем был понижен до комиссара одного из четырёх фронтов – Юго-Западного, но потом снова повышен до должности товарища, то есть заместителя, военного министра. После Октябрьского переворота сотрудничал с генералами – условным демократом Корниловым и условным монархистом Алексеевым, входил в руководство совета Союза казачьих войск – вспомним, с каким презрением пишет он в повести «Конь бледный» о «казачишках»!

В 1919 году Борис Савинков вновь уехал за границу и начал бороться с советской властью уже всерьёз, но так же непрофессионально. Вёл переговоры со второстепенными чиновниками стран Антанты о помощи Белому движению, председательствовал в Русском политическом комитете в Варшаве, готовя обречённые вылазки с польской территории переодетых красноармейцами банд Станислава Булак-Булаховича, крайне подозрительной личности, генерал-майора Юденича 1919 года, служившего последовательно большевикам, белым, а затем в армиях Эстонии и Польши и при смутных обстоятельствах убитого в Варшаве. В 1923 году Савинков издал в Париже повесть «Конь вороной», в которой с разочарованием рассказывал о Белом движении.

Борис Савинков переоценил свой политический вес и конспиративный опыт и в ходе операции ЧК был арестован, перейдя границу СССР. На следствии сдавал подельников, на суде Военной коллегии Верховного суда каялся и пламенно обличал бесперспективность попыток свержения советской власти. Во внутренней тюрьме Лубянки составил несколько писем руководителям белой эмиграции с увещеваниями о прекращении борьбы. Борис Викторович Савинков погиб в 1924 году, выпав из окна следственного изолятора. Противники советской власти утверждают, что его убили чекисты, однако это сомнительно: Савинков мог быть использован в качестве «агента опознания», так как знал в лицо многих представителей и функционеров разнообразных антисоветских организаций и даже иностранных разведчиков, мог узнать и указать большевистской контрразведке на засланных агентов или опознать убитых. К тому же его воззвания об объективном торжестве советской власти деморализовали многих её фанатичных зарубежных противников, и большевикам не было смысла отбрасывать такой пропагандистский инструмент. Скорее всего, Савинков мог быть убит кем-то из тех чекистов, кто боялся его разоблачений, или, возможно, он действительно психологически более не мог переносить своего двусмысленного и безвыходного положения и, воспользовавшись нерасторопностью конвоя, переводившего его из камеры для беседы со следователем, выбросился из окна во двор Лубянской тюрьмы.

В его литературное наследие входит ещё и группа стихотворений, не оставивших серьёзного следа в русской поэзии.

Глава 3 Писатели на войне

Война – преступление, которое не искупается победой.

Анатоль Франс

Невозможно всегда быть героем, но всегда можно оставаться человеком.

И.В. Гёте

Герои 1812 года

После прихода Наполеона к единоличной власти огромное большинство русских людей из образованных сословий испытывали восхищение его «прогрессивными» взглядами и образом действий. Это настроение мгновенно переменилось на противоположное, едва Великая армия «двунадесяти языков» перешла Неман. Офицеры устремились к своим полкам, невоеннообязанные – в ополчение. Патриотизм стал не просто словом, а чувством, охватившим все слои русского общества, поднявшегося в редком единстве, чтобы дать отпор наполеоновской армии. Как профессиональных военных, внёсший большой вклад в литературу, так и профессиональных литераторов, участвовавших в различных военных кампаниях, наберётся немало – многие известные литераторы, заслужившие уважение и признание, не посчитали для себя возможным остаться в стороне от войны, ставшей для России Отечественной.

Иван Иванович Лажечников (1792–1869). Тот, кто подростком не мчался вместе с карликом графа Разумовского на спине огромного сенбернара по завьюженным улицам Санкт-Петербурга XVIII века, кто не наблюдал с восторгом, как из хобота огромного, прозрачного ледяного слона бьёт ослепительный фонтан горящей нефти, – напрочь лишен романтической жилки. Но таких единицы: роман Лажечникова «Ледяной дом», повествующий о временах оставившей по себе не слишком добрую славу императрицы Анны Иоанновны, читали почти все – и до революции, и после. Этот роман, как и другая книга, «Последний новик», были и остаются суперпопулярными, менее известен, хотя почти так же хорош роман «Басурман», а к драме Лажечникова «Опричник» Чайковский написал музыку, создав одноимённую оперу. Иван Лажечников писал и остроумные водевили, и добросовестные записки о войне.

Выходец из купеческой среды, он все же добился высоких административных постов, десять лет служил вице-губернатором в Твери, затем в Витебске, получил чин статского советника. Но ещё до этого, в 1812 году, против воли родителей Лажечников поступил в ополчение, чтобы, по его словам, «крупно поговорить с неприятелем за обиды отечеству», затем в рядах Московского гренадёрского полка участвовал в сражениях Отечественной войны на территории России и в заграничных походах. За храбрость в сражениях при взятии Парижа в 1814 году получил орден Святой Анны IV степени.

Будучи человеком порядочным, поборами подвластных ему обывателей не облагал, на службе богатств не снискал и в завещании указал: «Состояния жене и детям моим не оставляю никакого, кроме честного имени, каковое завещаю и им самим блюсти и сохранять в своей чистоте». Похоронен этот достойный человек и выдающийся писатель на территории Новодевичьего монастыря в Москве.

Фёдор Николаевич Глинка (1786–1880) участвовал в войне с Наполеоном в 1805–1807 годах, с началом Отечественной войны 1812 года возвратился в армию из отставки и своей отвагой заслужил уважение однополчан и начальства, был удостоен многих боевых наград. Современники высоко ценили его стихи, не только лирические, но и отчётливо гражданские:

Теперь ли нам дремать в покое, России верные сыны?! Пойдём, сомкнёмся в ратном строе, Пойдём – и в ужасах войны Друзьям, отечеству, народу Отыщем славу и свободу. Иль все падём в родных полях!

Его документальная проза исполнена в высоком стиле, но при этом лишена приукрашивания правды – «Очерк Бородинского сражения» Фёдора Глинки был хорошо принят читателями, которые и сами в нём участвовали. А из «Писем русского офицера…» мы знаем, как парижане, ещё несколько дней назад раболепствовавшие перед Наполеоном, с неслыханным восторгом приветствовали в 1814 году русского царя Александра I, вошедшего с войсками в покорённую столицу Бонапарта, и как парижанки, недавно до обморока страшившиеся казаков, которые якобы жарят на своих пиках европейских младенцев, увидав казаков воочию, строили им глазки и наперебой зазывали в свои дома для угощения…

Михаил Николаевич Загоскин (1789–1852) какое-то время среди своих современников был популярнее Пушкина. Писатель по праву считается создателем нового для русской литературы жанра исторического романа. После грандиозного успеха «Юрия Милославского», уже признанный живым классиком, Загоскин пишет романы «Рославлев, или Русские в 1812 году» и «Аскольдова могила». Его первый же исторический роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» имел оглушительный успех, а В.Г. Белинский назвал эту книгу «первым хорошим русским романом». И следующий роман «Рославлев, или Русские в 1812 году» упрочил славу автора как «русского Вальтера Скотта». До появления «Войны и мира» это была самая популярная эпопея об Отечественной войне 1812 года. Загоскин написал ещё немало произведений и совершенно логично удостоился упоминания в «Ревизоре» Гоголя, где Хлестаков без зазрения совести приписывает себе лавры автора «Юрия Милославского».

Михаил Николаевич Загоскин родился в 1789 году в семье небогатого помещика Пензенской губернии. Дворянская семья числила родословную с 1472 года, когда выходец из Золотой Орды Захар Загоска поступил на службу к великому князю Московскому Ивану III. К концу XVIII столетия род переживал упадок. Отец писателя после бурно проведённой в Санкт-Петербурге молодости испытал душевный кризис и около года провёл в Саровской пустыни, живя близ кельи Серафима Саровского. Монахи отговорили Николая Загоскина от принятия обета, и он, встретив полюбившуюся ему девушку, мать Михаила Николаевича, вернулся в мир.

Кроме Михаила Николаевича в семье Загоскиных было ещё шестеро братьев и две сестры. Михаил получил домашнее образование, с детства выказывал желание к чтению. Он вырос, ведя жизнь юного барина в селе Рамзай, в отцовском поместье, среди роскошной русской природы. Мальчика интересовали не только исторические произведения, но и готические романы Анны Радклиф, в то время, надо сказать, весьма популярные. Написанная одиннадцатилетним Михаилом повесть «Пустынник» казалась родственникам и знакомым семьи настолько увлекательной и мастеровитой, что многие из них отказывались верить в авторство одарённого юноши. В тринадцать лет Михаил был определён на службу в Санкт-Петербург, в канцелярию государственного казначея; позже он служил по другим ведомствам. В 1811 году, после почти десяти лет службы, Михаил Загоскин был помощником столоначальника в Департаменте горных и соляных дел в очень невысоком чине губернского секретаря. В одну из зим из-за отсутствия денег на дрова ему пришлось отапливать квартиру стульями.

В 1812 году Загоскин вступил в Санкт-Петербургское ополчение. Принявший ополченцев под своё начало будущий фельдмаршал генерал Пётр Христофорович Витгенштейн командовал 1-м Отдельным корпусом, перекрывшим армии Наполеона путь на Санкт-Петербург, и многие называли его спасителем Северной столицы. Загоскин, получивший чин подпоручика в соответствии с гражданским, воевал храбро, в сражении под Полоцком был ранен в ногу, за проявленную храбрость награждён орденом Святой Анны IV степени на шпагу. После излечения и до окончания войны Загоскин служил адъютантом при генерале Левисе. В составе ополчения, то есть добровольцем, Михаил Николаевич участвовал в походах против французов в 1812–1814 годах, храбро сражался под Полоцком, под Смоленском и Данцигом. В его аттестации, данной начальством, говорилось: «Вел себя как храброму и благородному офицеру прилично… Отличал себя в мужестве и храбрости… Все поручения исполнял с отличною неустрашимостью, расторопностию, исправностью и успехом». А это, согласитесь, дорогого стоит!

Вернувшись на гражданскую службу в прежней должности, Загоскин оказался близок с членами кружка «Беседы любителей русского слова», участники которого пользовались славой литературных консерваторов, отрицавших даже новшества Карамзина и литературного общества «Арзамас», прямое отношение к которому имел Пушкин. Загоскин публикует несколько пьес, некоторые из них пользуются популярностью, и отстаивает свои убеждения в литературной полемике. В 1816 году Загоскин женился на петербургской красавице Анне Дмитриевне Васильцовской – побочной дочери Д.А. Новосильцева, богача, вельможи екатерининских времен, который, хоть и не препятствовал браку, поначалу относился к зятю с нескрываемым высокомерием. Однако в 1820 году Загоскин переезжает в Москву, согласившись с предложением тестя поселиться в его доме в Старом Конюшенном переулке. В Первопрестольной Загоскин служил вполне успешно, в последние годы жизни став действительным статским советником и почётным академиком по разряду русского языка и словесности в Императорской Академии наук.

Писатель по праву считается создателем нового для русской литературы жанра исторического романа. После грандиозного успеха «Юрия Милославского», уже признанный живым классиком, Загоскин пишет романы «Рославлев, или Русские в 1812 году» и «Аскольдова могила».

Славянофил Сергей Аксаков, личный друг и биограф Михаила Загоскина, писал в журнале «Москвитянин» в 1852 году: «Ужасен настоящий високос для русской литературы! 21 февраля потеряли мы Гоголя, 12 апреля – Жуковского и, наконец, 23 июня – Загоскина… Почти всё, что знает грамоте на Руси, читало и знает Загоскина; к этому числу должно присоединить всех без исключения торговых грамотных крестьян».

Кондратия Фёдоровича Рылеева (1795–1826) многие знают лишь как одного из руководителей восстания декабристов на Сенатской площади в 1825 году и одного из пяти повешенных в Петропавловской крепости. Но Рылеев был тонким лириком и часто использовал свой поэтический дар, обличая власть царя. Его перу принадлежит стихотворение «Смерть Ермака»:

Ревела буря, дождь шумел, Во мраке молнии летали, Беспрерывно гром гремел, И ветры в дебрях бушевали… Ко славе страстию дыша, В стране суровой и угрюмой, На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой…

Эти стихи быстро стали песней, которую запела вся страна, забыв авторство поэта и объявив «слова и музыку – народными», что всегда считалось высшим проявлением народной любви. Песню включали в свой репертуар Фёдор Шаляпин, Юрий Гуляев и многие известные исполнители, до сих пор её поют и на эстраде, и в дружеских застольях.

Кондратий Рылеев – воспитанник кадетского корпуса, в чине прапорщика со своей артиллерийской батареей участвовал в Заграничных походах русской армии 1814–1815 годов. Про то, что он чем-то особенным отличился на полях сражений, ничего не известно, возможно, потому, что имя и заслуги «государственного преступника» постарались вычеркнуть из истории. Кто знает…

За Денисом Васильевичем Давыдовым (1784–1839) закрепилось представление как об удалом гусаре, бражнике и дамском угоднике, одном из организаторов – и притом самом результативном! – партизанского движения в войне с Наполеоном.

Генерал-лейтенант, человек отчаянной храбрости, его любили друзья и уважали враги, его ценили и не обходили наградами начальники, им восхищались современники, его Лев Толстой вывел в «Войне и мире» под именем Василия Денисова, о нём слагали легенды, а позже снимали фильмы.

Но не все помнят Давыдова как самого яркого представителя «гусарской поэзии». Словно храмовый звонарь, он перекликается с Иваном Козловым, создавая свой «Вечерний звон»:

Вечерний звон, вечерний звон, — Как много дум наводит он! Не тот, что на закате дня Гудит в стенах монастыря, Но тот, что пасмурной порой Поётся девой молодой… Вечерний звон, вечерний звон, — Как много дум наводит он!..

Давыдов мог быть и очень лиричным:

Выздоровление Прошла борьба моих страстей, Болезнь души моей мятежной, И призрак пламенных ночей, Неотразимый, неизбежный, И милые тревоги милых дней, И языка несвязный лепет, И сердца судорожный трепет, И смерть и жизнь при встрече с ней… Исчезло всё! – Покой желанный У изголовия сидит… Но каплет кровь ещё из раны, И грудь усталая и ноет и болит!

В ответ на многочисленные послевоенные публикации о том, что якобы победить Наполеону помешала невероятно суровая зима, партизан 1812 года составил аргументированную статью, в которой доказал, что русским она тоже не помогала и что воевали противники в одинаковых условиях. Денис Давыдов, таким образом, ещё и военный историк.

Василий Андреевич Жуковский (1783–1852), уже известный поэт, чьи стихи и поэмы «Светлана» и «Людмила» были напечатаны, но бойко расходились и в списках, заучивались наизусть, не будучи профессиональным военным, тоже решил принять участие в изгнании наполеоновских полчищ. Кто мог ожидать военных стремлений от автора волшебных стихов:

Раз в крещенский вечерок Девушки гадали: За ворота башмачок, Сняв с ноги, бросали; Снег пололи; под окном Слушали; кормили Счётным курицу зерном; Ярый воск топили…

Но Василий Андреевич, неожиданно для близких, решил вступить в ополчение, а поскольку в Орловской губернии, где он жил, его не набирали, то отправился в Москву. «Хочу окурить свою лиру порохом», – написал он Вяземскому.

Карамзин, бывший в то время гуру российских литераторов, по состоянию здоровья примкнуть к ополчению не мог, но Жуковского на это дело благословил.

19 августа 1812 года 1-й пехотный полк Московского ополчения, в составе которого был поручик Жуковский, отправился из Москвы и оказался на Бородинском поле…

Позже Батюшков написал ему: «Ты, наш балладник, чудес наделал если не шпагою, то лирой. Ты на поле Бородинском pro patria[1] подставил одну из лучших голов на севере и доброе прекрасное сердце. Слава Богу! Пули мимо пролетели: сам Феб тебя спас».

Жуковского прикомандировали к штабу, где «он обрёл оружие, которым помогал армии громить и гнать врага, – слово, поэтическое слово, вдохновительное для соотчичей и гибельное для злодеев…». В лагере под Тарутином Василий Андреевич написал «Певца во стане русских воинов», стихотворение, сразу в тысячах списков разошедшееся по армии, а затем и по всей России.

…О родина святая, Какое сердце не дрожит, Тебя благословляя? Там всё – там родших милый дом; Там наши жёны, чада; О нас их слёзы пред творцом; Мы жизни их ограда; Там девы – прелесть наших дней, И сонм друзей бесценный, И царский трон, и прах царей, И предков прах священный. За них, друзья, всю нашу кровь! На вражьи грянем силы; Да в чадах к родине любовь Зажгут отцов могилы…

Двадцатилетний боевой офицер Иван Лажечников, о котором уже упоминалось, в своих «Походных записках» 20 декабря 1812 года написал: «Часто в обществе военном читаем и разбираем «Певца во стане русских воинов», новейшее произведение г. Жуковского. Почти все наши выучили уже сию пиесу наизусть. Какая поэзия! Какой неизъяснимый дар увлекать за собою душу воинов!.. Довольно сказать, что «Певец во стане русских воинов» сделал эпоху в русской словесности и – в сердцах воинов!»

Василий Львович Пушкин, известный в то время поэт и литературный критик, а также дядя А.С. Пушкина, восторженно отозвался: «Певец во стане русских воинов» есть, по моему мнению, лучшее произведение на российском языке».

Стихотворения Жуковского «К старцу Кутузову» (названное потом «Вождю победителей») и «Певец во стане русских воинов» были отпечатаны в походной типографии в виде листовок, их читали на привалах, передавали из рук в руки, цитировали.

В Вильно Жуковский свалился в сильной горячке и остался без средств: его слуга пропал без вести со всеми его вещами. Какое-то время ни начальство в штабе, ни друзья не знали о судьбе поэта. Оправившись от болезни, Жуковский сообщил о себе в Главный штаб и получил оттуда известие, что он награждён чином штабс-капитана и орденом Святой Анны. По случаю болезни ему был дан бессрочный отпуск. В армию он больше не вернулся, посчитав, что после изгнания наполеоновских войск с Русской земли его миссия выполнена.

Князя Петра Андреевича Вяземского (1792–1878) обычно аттестуют сразу как поэта, литературного критика, публициста, переводчика, историка и государственного деятеля. К тому же он являлся одним из основателей и первым председателем Русского исторического общества, членом Российской академии наук. Близкий друг и постоянный корреспондент А.С. Пушкина; «их переписка – сокровищница остроумия, тонкой критики и хорошего русского языка», – говорил Д.П. Мирский.

Давыдов, баловень счастливый Не той волшебницы слепой, И благосклонной и спесивой, Вертящей мир своей клюкой, Пред коею народ трусливый Поник просительной главой, — Но музы острой и шутливой И Марса, ярого в боях! —

это князь написал, понятно, о герое Отечественной войны 1812 года, гусаре и поэте Денисе Давыдове.

А вот как характеризовал приятеля-поэта Александр Сергеевич Пушкин:

Язвительный поэт, остряк замысловатый, И блеском колких слов, и шутками богатый, Счастливый Вяземский, завидую тебе. Ты право получил, благодаря судьбе, Смеяться весело над злобою ревнивой, Невежество разить анафемой игривой.

Как и многие, князь Пётр добровольцем вступил в народное ополчение. В чине поручика он участвовал в Бородинском сражении и на поле боя спас раненого генерала А.Н. Бахметева, за что получил орден Святого Владимира IV степени с бантом. Исследователи творчества Льва Толстого считают, что писатель использовал рассказы Вяземского в романе «Война и мир».

Пером и шпагой

Некоторые зарубежные писатели также связали свою судьбу с армией и участвовали в военных действиях в конце XVIII – начале XIX века. Их боевые заслуги чаще всего обратно пропорциональны великим литературным достижениям

Данные о жизни самого знаменитого из испанскоих писателей, классика мировой литературы Мигеля де Сервантеса Сааведры (предположительно 1547–1616), скупы и противоречивы, его судьба настолько изобиловала приключениями и печальными событиями, что об этом тоже можно было бы написать увлекательный роман. То ли из-за дуэли, то ли по каким другим причинам в молодости он бежал из родной Кастилии в Италию. И просто влюбился в эту страну, стал изучать её историю и культуру.

Чтобы иметь средства к существованию, Сервантес записался солдатом в полк испанской морской пехоты, расположенный в Неаполе. В сентябре 1571 года на борту судна «Маркиз», входившего в состав галерного флота Священной лиги, несмотря на лихорадку, он храбро сражался в битве при Лепанто в Патрасском заливе с Оттоманской флотилией и был ранен – дважды в грудь и в предплечье. Позже раненой руки он лишился совсем. Полгода Сервантес пролежал в госпитале, а когда раны зажили, вернулся к службе, принимал активное участие в боевых действиях, а затем перешёл на службу к герцогу де Сессе.

В сентябре 1575 года Мигель Сервантес со своим братом Родриго возвращался из Неаполя в Барселону на борту галеры «Солнце», которую в бою захватили алжирские пираты. Так будущий писатель попал в плен. За них с братом потребовали выкуп. Отец, очень стеснённый в средствах, сумел выкупить сына Родриго, а Сервантес провёл в алжирском плену пять долгих тяжёлых лет, четырежды пытался бежать и лишь чудом остался в живых. Только в 1580 году его выкупил монах Хуан Хиль – «Освободитель пленников» из ордена Святой Троицы. После освобождения из плена Мигель вместе с братом служил в Португалии, а также у маркиза де Санта-Круса.

В тридцать восемь лет Сервантес написал свой первый роман – «Галатея», несколько пьес, но они не принесли ему ни известности, ни денег. Пришлось ему служить интендантом, потом работать сборщиком недоимок, коллектором, как мы сказали бы сегодня, – невесёлая профессия. Но любая деятельность, связанная с деньгами, для Сервантеса оборачивалась крахом. Доверил хранение казённых денег знакомому банкиру – тот с ними сбежал, а горемыка попал в тюрьму по обвинению в растрате. Спустя пять лет – почти похожая история и снова заключение. Именно в тюрьме он начал писать роман, который обессмертил его имя, – «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». Изданный роман имел огромный успех в Испании (в несколько недель разошлось первое издание и в том же году ещё четыре других) и за границей (переводы на многие языки), но денег больших создателю не принёс.

Сервантес много писал: новеллы, поэмы, пьесы, но так и не смог этим заработать на спокойную старость. За несколько дней до смерти он постригся в монахи и 22 апреля 1616 года скончался от водянки. Но даже после смерти не обрёл достойного покоя: его гробница в монастыре Де-Лас-Тринитариас была безымянной. Только в 2015 году его останки обнаружили, идентифицировали и перезахоронили с почестями в склепе монастыря Де-Лас-Тринитариас в центре испанской столицы. Некоторые специалисты утверждают, что доказательств того, что найденные останки принадлежат именно Сервантесу, недостаточно.

Пьер Амбруаз Франсуа Шодерло де Лакло (1741— 1803) вошёл в мировую литературу единственным романом, но это – «Опасные связи»! Роман в письмах – так называемый эпистолярный жанр – оказал огромное влияние на современников, став, как сказали бы сейчас, бестселлером. Стендаль назвал его наиболее значительным произведением французской литературы XVIII века.

Эта запутанная любовная история с предательством, совращением, разбитыми сердцами волновала современников и продолжает волновать спустя столетия…

Но литературная деятельность была лишь хобби этого французского генерала и изобретателя, который был ярым противником короля Людовика XVI и сторонником герцога Орлеанского (Эгалите), и даже какое-то время он провел в тюрьме. Наполеона он поддержал и во время консульства был начальником артиллерии Рейнской армии.

Этот талантливый изобретатель организовал производство разработанных им полых разрывных ядер, что сделало возможным лидерство французской артиллерии в Европе. А ещё именно он предложил систему нумерации домов на улицах Парижа, которой до сих пор пользуются во всём мире: чётные номера на одной стороне, нечётные – на другой.

Мари-Анри Бейль (1783–1842) – офицер интендантской службы наполеоновской армии, прошедший с ней Италию, Германию, Австрию и всю Русскую кампанию: от победного перехода Немана до позорного бегства через Березину, стал одним из великих классиков французской и мировой литературы под именем Стендаль.

Несмотря на разочарование в Наполеоне, он так и не смог простить Франции реставрации Бурбонов и на несколько лет уехал в Италию. Там он писал искусствоведческие книги о музыке, живописи, архитектуре. Его симпатии к карбонариям проявились в произведениях «Пармская обитель», «Ванина Ванини»

Хотя его перу принадлежат немало художественных и публицистических произведений, весь мир знает его как автора романа «Красное и чёрное» (1830). Эта история Жюльена Сореля, которого героиня романа госпожа де Реналь аттестует так: «Бедность и жадность побудили этого человека, способного на невероятное лицемерие, совратить слабую и несчастную женщину и таким путём создать себе некоторое положение и выбиться в люди… [Он] не признаёт никаких законов религии. Сказать по совести, я вынуждена думать, что одним из способов достигнуть успеха является для него обольщение женщины, которая пользуется в доме наибольшим влиянием», экранизировалась много раз.

В том числе и Сергеем Герасимовым в 1976 году, с занятыми в главных ролях его бывшими студентами Николаем Ерёменко-младшим, Натальей Бондарчук, Наталией Белохвостиковой и звёздами советского кино Леонидом Марковым, Глебом Стриженовым, Михаилом Глузским…

Между войнами

Слишком молодой для участия в Отечественной войне 1812 года Александр Сергеевич Пушкин всё же высказывал желание стать офицером. В 1815 году он говорил об этом друзьям. П.А. Вяземский сообщал А.И. Тургеневу о том, что Пушкин «не на шутку собирается в Тульчин, а оттуда в Грузию, и бредит уже войною. Я имею надежду отправить его в чужие страны, но он и слушать не хочет о мирной славе». В только что присоединившейся тогда к Российской империи Грузии было неспокойно, а в украинском Тульчине, где Пушкин позже всё же побывал, стояли воинские части, в которых офицерами были его друзья, будущие декабристы…

Наиболее тяжёлыми, оставившими страшные зарубки в памяти народа, были мировые войны, одной из которых – по количеству участвовавших в ней государств, по географии сражений, может считаться и война с Наполеоном. Однако и в периоды между этими катастрофическими столкновениями регулярно случались конфликты, во время которых офицеры исполняли свой долг. Многие из них оставили огромный и важный след в литературе.

Мужчины в роду Михаила Юрьевича Лермонтова (1814–1841) были сплошь офицеры да генералы, основатель рода, шотландец Георг Лермонт, был ландскнехтом и служил у поляков, а в 1613 году перешёл на службу к московскому царю, а гувернёром юного Мишеля был отставной наполеоновский гвардеец Жан Капе. Вот и наш будущий классик пошёл по их стопам: уволенный из Московского университета за дерзость, с формулировкой «рекомендовано уйти», он выдержал экзамены в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, куда в 1832 году и был зачислен в чине унтер-офицера лейб-гвардии Гусарского полка. Некоторые исследователи объясняют фактически спровоцированное самим студентом изгнание из университета и его бегство в Санкт-Петербург его внезапным разрывом с Варварой Лопухиной.

В. Боборыкин, однокашник Лермонтова по школе, вспоминал, как тот организовал так называемую «нумидийскую конницу»: юнкера, забравшись друг другу на плечи, носились по коридорам и, если кто-то не успевал отскочить к стене, били того кулаком. В классе фехтования по пятницам Лермонтов охотно сражался на саблях с однокашником и своим будущим убийцей Н. Мартыновым. Силой соперничал с признанным силачом школы Евграфом Карачинским: однажды, когда они на спор вязали узлом шомполы коротких кавалерийских карабинов, в залу вошёл директор школы генерал барон Шлиппенбах, и за порчу казённого имущества оба силача отправились на сутки под арест. Аресты и гауптвахты стали для Лермонтова чуть ли не родным домом…

В ноябре 1834 года Лермонтов был выпущен корнетом в лейб-гвардии Гусарский полк, стоящий в Царском Селе. Ему приходилось нести караульную службу во дворце, участвовать в придворных празднествах и церемониях, а душа мечтала о военных походах и подвигах, поэтому «Бородино» написано так, словно он был очевидцем:

Изведал враг в тот день немало, Что значит русский бой удалый, Наш рукопашный бой!.. Земля тряслась, как наши груди, Смешались в кучу кони, люди, И залпы тысячи орудий Слились в протяжный вой…

А потом была трагическая гибель Пушкина, которого Лермонтов боготворил, и он отозвался на горестное событие стихотворением «Смерть поэта»:

А вы, надменные потомки Известной подлостью прославленных отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов! Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи!

Лермонтов, похоже, обладал даром предвидения, который реализовал в стихотворении «Предсказание»:

Настанет год, России чёрный год, Когда царей корона упадёт…

И вполне предсказуемые затем последствия: корнета Лермонтова царь Николай I велел перевести в Нижегородский драгунский полк на Кавказ. Это была удивительная и легендарная воинская часть, к тому времени уже почти полстолетия пребывавшая на Кавказе, весьма боеспособная, известная жесткостью действий, своего рода «русский иностранный легион» – на службу в полк направлялись иностранцы и гвардейцы, отличавшиеся неисправимым буйством, позже в полку служил принц Людвиг Иосифович Наполеон, внучатый племянник Бонапарта. Любимая поэтом одежда «по-черкесски» – это полевая форма нижегородских драгун: широкие, просторные куртки с нашитыми по обе стороны груди газырями, казачьи шаровары с лампасами, шашка через одно плечо, лядунка (небольшая патронная сумка) – через другое, ружьё в чехле за спиной… В этой форме с наброшенной на плечи буркой Лермонтов изобразил себя на знаменитом автопортрете.

Первое пребывание Лермонтова на Кавказе длилось всего несколько месяцев, и благодаря хлопотам бабушки, Елизаветы Алексеевны Арсеньевой (из рода Столыпиных), его вернули в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, расквартированный в Новгородской губернии, и чин тоже вернули.

Мишель был упрям. В сентябре 1838 года Лермонтов явился на парад со слишком короткой саблей. Великий князь Михаил Павлович саблю отдал играть своим детям, а её хозяина отправил на гауптвахту на 15 дней. Выйдя из-под ареста, Лермонтов завёл себе настолько огромную саблю, что она при ходьбе цеплялась за мостовую и стучала по ступеням. Великий князь опять отправил его на гауптвахту… Но Лермонтов всегда много писал. В «Отечественных записках» выходят его стихи. После публикации поэм «Демон» и «Мцыри» за молодым поэтом закрепляется лестное звание преемника Пушкина.

Вместе с большим поэтическим талантом у Мишеля был талант наживать врагов и недоброжелателей: его оскорбительные насмешки сносили не все. По этой причине состоялась его дуэль с французом де Барантом. Но закончилась бескровно, примирением. Тем не менее кто-то доложил начальству, это стало известно императору, и по его распоряжению Лермонтова арестовали и предали военному суду. И хотя за поэта хлопотали высокопоставленные покровители, в том числе и великий князь Михаил Павлович, бывший главнокомандующим всеми гвардейскими корпусами, царь лично распорядился вторично исключить Лермонтова из гвардии и снова сослать на Кавказ, да ещё в пехоту, в армейский полк, воевавший на самом опасном участке Кавказской линии.

Несмотря на безусловную храбрость Лермонтова и неоднократное представление его к наградам, он так их и не получил. Это время его короткой жизни было насыщено опасностью, а также написанием большого количества стихотворений, поэм и романа «Герой нашего времени», принёсшего автору заслуженный широкий успех. Даже сложно представить, что за свои неполные двадцать семь лет он так много успел написать!

Многих гениев, а Лермонтова, несомненно, можно причислить к этому кругу, Бог отмечает и даром предвидения. Вот и свою смерть Мишель Лермонтов предвидел и её не боялся:

В полдневный жар в долине Дагестана С свинцом в груди лежал недвижим я; Глубокая ещё дымилась рана, По капле кровь точилася моя…

Многим даже казалось, что он ищет смерть, бесстрашно бросаясь в самые жаркие участки сражений. Но пули и кинжала горца он избежал, чтобы 15 (27) июля 1841 года быть застреленным на дуэли с Мартыновым. В официальном свидетельстве о смерти было написано: скончался от болезни.

Император Николай I сначала отнёсся к известию о гибели поэта со злым равнодушием, но потом сказал: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит». Пушкина Лермонтов, конечно, не заменил, но стал практически вровень с ним и оказал огромное влияние на умы и сердца современников и потомков, на русскую и мировую литературу.

Когда мы вспоминаем о Льве Николаевиче Толстом (1828–1910), перед мысленным взором возникает образ могучего седовласого старца на пример библейских – с окладистой бородой и мудрым взглядом, – того, каким смотрит писатель с многочисленных канонических портретов. Да ещё у тех, кто учился в советской школе, навсегда засело в мозгу, что Ленин назвал его «зеркалом русской революции». Но и «зеркалом», и бородатым старцем Лев Толстой был не всегда, не всегда изрекал истины о морали, нравственности, – как, к примеру, «Знание без нравственной основы – ничего не значит», – которые потом отливались в бронзе и высекались на скрижалях.

Напротив, молодой граф был повесой: университет бросил, не окончив, весело проводил время в кутежах в Москве и Петербурге, увлёкся карточной игрой и просаживал за зелёным сукном карточных столов суммы немалые. Однажды даже проиграл дом в Ясной Поляне, в котором родился. Выигравший дом сосед разобрал его по брёвнышку и перевёз в своё имение.

Именно крупный проигрыш заставил Толстого спешно уехать на Кавказ – жизнь там была много дешевле столичной. Вскоре он по примеру старшего брата твёрдо решил поступить на военную службу, но ждать, пока были выправлены соответствующие бумаги, пришлось целых пять месяцев. Все это время Толстой прожил в простой избе и в полном уединении в Пятигорске, развлекаясь лишь охотой в обществе казака Епишки, который стал прототипом одного из героев повести «Казаки» – Брошки.

Осенью 1851 года Толстой, сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ю батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казачьей станице Старогладовской, под Кизляром. Почти три года Лев Николаевич участвовал в военных действиях на Кавказе. Там же написал повесть «Детство» и под инициалами Л. Н. отправил её в журнал «Современник». Повесть была встречена тепло, напечатана быстро и означала рождение большого писателя.

Через три года Толстой был переведён в Дунайскую армию, в Бухарест. Но скучная штабная жизнь была не для него, и он вскоре попросился в Крым, где вовсю полыхала война с коалицией, в которую входили англичане, французы, итальянцы Сардинского королевства и турки, – Крымская, или Восточная, война. Его «Севастопольские рассказы», напечатанные в разгар боевых действий, произвели впечатление даже на императора Александра II, который велел беречь талантливого офицера.

Лев Николаевич командовал батареей в сражении при Чёрной, стоял со своими артиллеристами насмерть на 4-м бастионе, пережил с ними ураганную бомбардировку во время штурма Малахова кургана. Он показал себя храбрецом. А ещё написал крамольные – единственные в своём творчестве – стихи «Как четвёртого числа, нас нелёгкая несла горы отбирать…», где высмеивал некоторых бездарных генералов, ответственных за неудачи русской армии. И солдаты тут же во всё горло стали их распевать, приводя в бешенство тех, кто слышал свои фамилии. Слова из этой песни «Гладко было на бумаге», имевшие продолжение: «А на деле-то – овраги, а по ним ходить…» – стали крылатым выражением. Польза союзникам от этой войны была велика: они придумали закрывающий лицо и шею трикотажный шлем с прорезями для глаз и рта, спасающий от гиблых зимних крымских ветров и названный балаклавой. Предельными усилиями двух крупнейших экономик Европы, ценой потери большого количества кораблей, обоих командующих, положив в «Долине смерти» под Балаклавой всю бригаду лёгкой кавалерии, в которой служили молодые люди из самых знатных семейств, будущая элита Британии, о гибели которой Альфред Теннисон создал героическую поэму «Атака лёгкой бригады», и потеряв десятки тысяч солдат и офицеров, останками которых были заполнены снесённые только в 1980-х мрачные склепы в Крыму, англичанам и французам удалось захватить южную половину города Севастополя; на Камчатке, на Балтике и Кавказе противник был отброшен, и даже монахи Соловецкого монастыря отогнали флот «владычицы морей» пушками времён Петра I. А храброго графа Льва Николаевича, награждённого орденом Святой Анны и медалями «За защиту Севастополя» и «В память войны 1853–1856 гг.», когда тот решил уйти из армии, удерживать никто не стал.

Военный опыт привёл Толстого к осознанию, что «люди, которые… признают войну не только неизбежной, но и полезной и… желательной, – эти люди страшны своей нравственной извращённостью». Он понял: «Война есть убийство. И сколько бы людей ни собралось вместе, чтобы совершить убийство, – убийство всё же остаётся худшим грехом в мире».

Художник-баталист Василий Васильевич Верещагин (1842–1904) был не только военным, но и писателем.

В восемь лет родители направили Василия в Александровский кадетский корпус для малолетних. Порядки в учебном заведении во времена Николая I отличались грубой муштрой и бездушием, и в первые годы учебы обнаружились главные черты характера Верещагина: острое чувство справедливости, неприятие унижения. После окончания Александровского кадетского корпуса Василий поступил в привилегированный Морской корпус в Петербурге. Во время учебы Верещагин был в числе лучших воспитанников, окончил корпус по количеству баллов на первом месте. В 1860 году Василий Васильевич был произведён в гардемарины. Желание рисовать имелось у него с самого детства, с 1858 года он уже регулярно посещал школу Общества поощрения художников. Желание Верещагина покинуть службу натолкнулось на серьёзные трудности. Во-первых, против этого поступка самым решительным образом восстали его родители. Мать говорила, что занятия живописью унизительны для представителя старинного дворянского рода, а отец и вовсе пообещал отказать сыну в материальной помощи. Да и военно-морское ведомство не желало расставаться с одним из самых способных выпускников Морского корпуса. Но учёба укрепила волю художника. Наперекор воле родителей и начальников Василий Васильевич оставил военную карьеру и в 1860 году поступил в Академию художеств в Петербурге.

В 1867 году он уехал в Туркестан, где в то время происходили военные столкновения. «Поехал потому, что хотел узнать, что такое истинная война, о которой много читал и слышал…» – писал художник. Верещагин не только свидетель войны, но и её непосредственный участник. В 1868 году в составе русского гарнизона он оборонял Самаркандскую крепость от войск бухарского эмира и был награждён за храбрость и мужество Георгиевским крестом. Произведения Верещагина запрещали выставлять и воспроизводить в книгах, газетах и журналах. В течение тридцати лет царское правительство не приобрело ни одной картины ставшего всемирно известным художника. Только П.М. Третьяков купил большую часть туркестанских работ.

Художник много путешествовал, но начавшаяся в 1877–1878 годах Русско-турецкая война вновь привела его на фронт. Сочувствуя борьбе славян против турок, художник, будучи военным корреспондентом, участвовал во многих боях. В одном из сражений он был тяжело ранен и едва не погиб. Результатом его военных впечатлений стала повесть «Литератор», в которой Василий Верещагин рассказал о том, что всегда стремился передать своими картинами: ужасы войны, кошмар военных госпиталей, оставляющие гнетущее чувство последствия сражений, героизм не только солдат, но и сестёр милосердия.

Василий Верещагин окончил свои дни как солдат – в 1904 году он вместе с адмиралом Макаровым погиб на броненосце «Петропавловск», подорвавшемся на японской мине на рейде Порт-Артура.

Всеволод Михайлович Гаршин (1855–1888) – писатель незаслуженно забытый, отвергнутый школьной программой, не причисленный к официальному кругу русских классиков, всё же оставил важный след в нашей литературе. Учёные говорят о том, что Гаршин узаконил в литературе особую художественную форму – новеллу, которая позже получила развитие в творчестве Чехова.

День объявления Россией войны Турции Гаршин встретил, как позже советские школьники и студенты встретили 22 июня 1941 года. Он писал: «12 апреля 1877 года я с товарищем (Афанасьевым) готовился к экзамену по химии. Принесли манифест о войне. Наши записки остались открытыми. Мы подали прошение об увольнении и уехали в Кишинёв, где поступили рядовыми в 138-й Волховский полк и через день выступили в поход…» О своём решении он сообщил в письме матери: «Я не могу прятаться за стенами заведения, когда мои сверстники лбы и груди подставляют под пули. Благословите меня». В ответ получил от неё телеграмму: «С Богом, милый».

11 августа Гаршин был ранен в бою при Аясларе в Болгарии. В реляции о Гаршине говорилось, что он «примером личной храбрости увлёк вперёд товарищей в атаку, во время чего и был ранен в ногу». В военном госпитале он написал свой первый рассказ «Четыре дня», напечатанный в октябрьском номере журнала «Отечественные записки», встреченный современниками восторженно и показавший, что в русскую литературу, несмотря на молодость, пришёл зрелый автор.

Этот рассказ ставили в один ряд с такими выдающимися произведениями, как «Севастопольские рассказы» Л.Н. Толстого и батальные картины В.В. Верещагина. В мае 1878 года, по окончании войны, Гаршина произвели в офицеры, но меньше чем через год он вышел в отставку по состоянию здоровья и полностью посвятил себя литературному творчеству.

Гаршин-человек показал в боях личный героизм, а Гаршин-писатель в своих рассказах (к примеру, «Денщик и офицер», «Аяслярское дело», «Из воспоминаний рядового Иванова», «Трус» и другие) показал ненависть к войне, он выражал протест против истребления человека человеком, пропускал всё через свою душу. Он писал: «Каждая буква стоила мне капли крови».

Кроме рассказов, он писал сказки, в которых была поэтическая красота слога, философская составляющая, простота изложения, ирония и юмор, что делало их доступными и для детского восприятия. Их ставят в один ряд с глубокими философскими сказками Андерсена – к примеру, «Сказка о Жабе и Розе». Но всем известна «Лягушка-путешественница», которая стала последней сказкой Гаршина, – её раньше изучали в школе, по ней снят прекрасный мультипликационный фильм.

Война наложила глубокий отпечаток и на творчество писателя, и на его восприимчивую психику. Гаршина называли «современным Гамлетом», «Гамлетом сердца» из-за его обострённого неприятия любой несправедливости, несовершенства человеческих взаимоотношений, что вызывало у него постоянные, почти физические муки совести и сострадания.

В 1888 году здоровье Всеволода Михайловича резко ухудшилось. 19 марта того же года он во время приступа душевной болезни бросился в лестничный пролет дома. 24 марта писателя не стало.

Поэт Алексей Плещеев отозвался о его смерти стихотворением:

…Спи мирно, брат наш милый!.. Долго будет В сердцах людских жить светлый образ твой. О! если бы могли, хотя на миг, Твои открыться вежды… в наших взорах Прочёл бы ты, какою беспредельной, Великой скорбью душу наполняет Нам мысль, что ты навек от нас ушёл!

Первая мировая

Война – такая вещь, ужаса которой не подозреваешь, если не видел её.

Анри Барбюс

Во время этой, хоть и сохранившей последние признаки рыцарских обычаев, войны Европа впервые всерьёз ужаснулась результатам собственной уверенности в необходимости военного решения конфликтов как продолжения политики. Эта рефлексия дала потрясающие в своей художественной правде плоды, литературные произведения, прочитав которые, как тогда казалось, воевать не захочет никто. Но это чувство оказалось обманчивым.

Вначале вспомним известных европейских писателей и поэтов, оказавшихся на фронтах Первой мировой, и большей частью по собственной воле. Выходец из семьи родовитых польских аристократов, Вильгельм Альберт Владимир Париже Аполлинарий Вонж-Костровицкий (1880–1918) вошёл в историю мировой литературы как известный французский поэт, один из наиболее влиятельных деятелей европейского авангарда начала XX века, Гийом Аполлинер.

Поддавшийся патриотическому порыву, Аполлинер добровольцем вступил во французскую армию. Сначала попал в артиллерию, потом был переведён в пехоту. Его первые военные стихи сборника 1915 года «Послания к Лу», в традициях куртуазной лирики адресованные «прекрасной даме», окрашены воинственным презрением к врагу.

Но вскоре его взгляды переменились кардинально: он увидел бессмысленное уничтожение человека человеком и создал свою лирическую хронику трагического восприятия войны «Каллиграммы. Стихотворения Мира и Войны» (1913–1916). Пробыв на передовой всего полгода, Аполлинер сделался гуманистом и гневно клеймил войну:

И вот каннибальский пир Валтасара в разгаре. Кто бы подумал, что людоедство может дойти до такого предела. И нужно так много огня, чтоб изжарить людские тела!

17 марта 1916 года Аполлинер был ранен в голову осколком снаряда, перенёс трепанацию черепа. Ослабленный организм поэта не смог пережить эпидемию «испанского гриппа», и 9 ноября 1918 года Аполлинер скончался в Париже.

Как и у многих талантливых поэтов, у него был дар предвидения, и в стихах он предсказал свою кончину:

Если я там погибну, в бою у переднего края, Целый день ты проплачешь, Лулу, о моя дорогая. Быстро память моя улетучится, дай только срок. И снаряд, разорвавшийся там, у переднего края, Тот красивый снаряд превратится в непрочный цветок…

Известный французский писатель, журналист и общественный деятель Анри Барбюс (1873–1935), несмотря на проблемы с лёгкими и далеко не юный возраст – ему был сорок один год, – в августе 1914 года добровольно вступил во французскую армию, чтобы сражаться, как ему казалось, во имя гуманистических идеалов – «против немецкого империализма».

Иллюзии быстро развеялись, когда он увидел кровавую бойню, в которой участвовал солдатом 231-го пехотного полка с декабря 1914 года вплоть до ранения в 1916 году, после которого был комиссован из армии. Антивоенный роман Барбюса «Огонь» (1916), задуманный в окопах, принёс ему всемирную известность и престижную Гонкуровскую премию.

В СССР Барбюса почитали и издавали огромными тиражами за то, что восторженно встретил нашу Октябрьскую революцию, вступил во Французскую компартию (с 1923 года), за его афоризм «Сталин – это Ленин сегодня»… Его даже избрали почётным членом Академии наук СССР. Несколько раз он приезжал в нашу страну для сбора материалов для своих книг «Россия» (1930) и «Сталин» (вышла посмертно, в 1935 году). Во время написания второй биографии Сталина Барбюс заболел пневмонией и умер в Москве 30 августа 1935 года. Похоронен в Париже на кладбище Пер-Лашез.

Многие известные или прославившиеся впоследствии английские писатели оказались подхвачены волной патриотизма. Судя по всему, у них с этим вопросом было всё в порядке. Расскажем только о самых именитых. И пропустим вперёд дам!

Сначала – Агату Мэри Клариссу Маллоуэн, урождённую Миллер (1890–1976), автора более шестидесяти детективных и шести психологических романов, чьи произведения издавались самыми большими в истории тиражами, уступая лишь Библии и Шекспиру, признанную королеву детектива, подарившую миру мисс Марпл и Эркюля Пуаро, – Агату Кристи.

Девушка из «приличной», весьма состоятельной семьи окончила курсы медицинских сестёр, потому что, по её словам, это «одна из самых полезных профессий, которой может заниматься человек». 4 августа 1914 года Великобритания в составе блока Антанта вступила в войну с Германией и её союзниками – Австро-Венгрией, Османской империей и Болгарским царством. И Агата отправилась в госпиталь с твёрдой решимостью принести пользу. Но вначале её взяли только уборщицей, потому что считалось неприличным, чтобы девушка ухаживала за ранеными мужчинами, – к этому допускали только замужних дам. Но у большинства этих дам от вида покалеченных тел и гноящихся ран патриотизм быстро сдуло, да и самих дам тоже. Их место заняли стойкие девушки, закончившие курсы медсестёр, в том числе и Агата Миллер. Она помогала во время операций, готовила лекарства, дежурила у постели раненых. «Прошло три недели, и мне уже казалось, что всю жизнь я только и делала, что ухаживала за солдатами», – вспоминала она и добавляла, что, если бы не вышла замуж, наверное, стала бы профессиональной медсестрой. Ее муж, артиллерийский офицер Арчибальд Кристи, ещё до Первой мировой ставший летчиком, сразу показался Агате единственным избранником. Они поженились без особенной торжественности, и Арчи быстро отбыл в тренировочный лагерь, а потом на войну во Францию. Тогда же Агата поступила в Добровольческий медицинский корпус, и события стали развиваться как в романе: геройский летчик воюет в разлуке с медсестрой из хорошей семьи, обихаживающей раненых… Впрочем, семейная жизнь писательницы, вошедшей в литературу под фамилией отважного летчика, но не слишком ответственного мужа, счастливой не была. Они виделись, не считая скромной свадьбы, лишь во время коротких отпусков мужа. В 1915 году, страдая от разлуки, Агата Кристи взялась за роман. Для этого она сняла комнату в деревенской гостинице, по её словам, «огромной и печальной». «Таинственное происшествие в Стайлз» стало первым опубликованным романом королевы детектива. Арчибальд не получил ни царапины, но из-за обострившейся астмы больше не мог летать. Расплачивалась за это жена – характер его стал невыносимым. Арчибальд не был богат и сам предложил ей продолжать литературную деятельность, которая стала приносить деньги. Он был неудовлетворён жизнью и внезапно холодно объявил жене о своей новой любви, а затем отбыл из дома… Агата осталась лишь в компании своих вымышленных героев.

Но благодаря своему сестринскому опыту Агата Кристи после развода смогла устроиться фармацевтом в аптеку, что обогатило её знаниями по использованию различных ядов, которыми она отправляла на тот свет персонажей своих детективных романов и рассказов.

Но не одна Агата Кристи была санитаркой. Ее соотечественница, писательница Вера Бриттен (1893–1970), родилась в богатой семье, изучала английскую литературу в колледже Сомервиль в Оксфорде. Летом 1915 года оставила учебу и добровольно отправилась работать медицинской сестрой в госпиталях Франции и Великобритании.

С началом Первой мировой войны британское общество словно раскололось. Молодёжь из высших классов рвалась громить «тевтонов». Но правительству с трудом удавалось поддерживать существующую численность британской армии, которая была профессиональной, но весьма небольшой – простонародье в глубинке, особенно в Уэльсе, не желало служить и в своей стране, не говоря уж о колониях и Европе. Англичане компенсировали это, бросая в бой войска из колоний и романтически настроенных юношей. Катастрофой стала знаменитая Галлипольская операция, которую, проявляя вопиющую военную некомпетентность, руководствуясь лишь одной целью – не отдавать России обещанных проливов Босфор и Дарданеллы, задумал и осуществлял Уинстон Черчилль. Здесь почти полностью погибли храбрые австралийские драгуны, освобождавшие от турок Палестину. Многие источники указывают, что на камнях Галлипольского побережья, в смешанных с кровью волнах осталась молодая элита Британии. В это время двадцати восьми лет от роду в чине лейтенанта королевского флота на рейде острова Лемнос в палате пустого французского корабля-госпиталя – ждали раненых с галлипольского десанта – умирал от заражения крови поэт Руперт Брук, выпускник Кембриджа, последний, кажется, английский романтик, предводитель кружка «георгианцев». Друзья, также добровольно пришедшие на фронт, среди которых были сын премьер-министра Артур Асквит, востоковед Обри Герберт, похоронили его после заката в пустой тихои долине, наполненной ароматом цветущего шалфея, и распили на могиле вино, которое берегли для товарища в надежде на его выздоровление. Некролог писал лично Черчилль. Историк и писатель Алан Мурхед в книге «Борьба за Дарданеллы» сказал, что эти молодые люди «могли стать чем-то выдающимся в мире, если бы им не было суждено вот-вот погибнуть». А сослуживец Брука Деннис Браун записал: «Возвращаясь из Александрии, мы на закате проходили мимо острова Руперта… Над ним багровел малиновый нимб заката. Каждый оттенок неба и моря словно чтил его память, и казалось, что этот остров должен всегда сиять той славой, которую мы там похоронили».

Наибольший успех Вере Бриттен принесла автобиографическая книга о военных годах «Завещание юности», в которой она описывала, как направилась в действующую армию, чтобы найти и, возможно, помочь молодым людям из своей юношеской компании, брату и жениху, после коротких офицерских курсов и скандалов в семьях, не желавших их отпускать, ушедшим на фронт. Дни, проведённые вместе в поместье родителей, в её романе оказываются чем-то нереально прекрасным, чего словно и не было, – в сравнении с ужасом полевых госпиталей, с необходимостью ухаживать за немецкой солдатнёй из раненых пленных… Вера Бриттен стала впоследствии христианской пацифисткой и феминисткой, что неудивительно, учитывая всё то, что ей пришлось пережить. Ее имя было внесено в гитлеровскую Чёрную книгу – список тех, с кем нужно было расправиться в первую очередь при захвате Британии.

В снятом по роману фильме «Воспоминания о будущем» в 2015 году Джеймсом Кентом одну из своих лучших ролей сыграл Кит Харингтон, в скором времени – звезда сериала «Игра престолов».

Джон Бойнтон Пристли (1894–1984) – многоплановый писатель, драматург, театральный режиссер – добровольцем ушёл на фронт, не окончив курса Кембриджского университета. Служил в пехоте, в 10-м батальоне полка герцога Веллингтона, и почти четыре года провёл в окопах. Был ранен в 1916 году при миномётном обстреле и произведён в офицеры. Война предстала в своём истинном обличье и перед ним, и в своей автобиографии он жёстко и аргументированно критикует британскую армию и её высших офицеров.

По окончании войны Пристли вернулся в Кембриджский университет и с отличием его окончил. Если вы не читали его романов: «Добрые друзья», «Дженни Вильерс», шпионский – «Затемнение в Гретли», фэнтезийный – «31 июня», детектив «Доктор Солт покидает город», фантастику «Сноглл», то видели постановку его пьес на театральной сцене или знакомы с ними по экранизациям.

Пристли удалось пережить войну, и его творчество даёт представление о том, кем могли бы стать талантливые молодые люди, её не пережившие.

Мэтр английской литературы Джон Голсуорси (1867–1933) – прозаик и драматург, автор знаменитого цикла «Сага о Форсайтах», лауреат Нобелевской премии по литературе – был по профессии юристом. По окончании Оксфордского университета, чтобы лучше изучить морское право, два года ходил на торговых кораблях и побывал в разных странах Южного архипелага, в Австралии и в США.

По возрасту он не был мобилизован, но зимой 1916/17 года с женой Адой Немезис Пирсон работал в частном госпитале во Франции.

Вскоре он стал считать войну безумием и преступлением против человечества. Причину её он видел в стремлении военных промышленников к наживе. Его возмущали воинственные призывы Киплинга. В очерке «Урожай» и стихотворении «Долина теней» (1915) Голсуорси оплакивает погибших на войне и пострадавших от неё. Больше всего его возмущало лицемерие церковников, которые по обе стороны фронта с именем Христа призывают к убийствам и молятся о победе.

Голсуорси был избран первым президентом международного литературного сообщества ПЕН-клуб, которое и основал.

Джон Рональд Руэл Толкин (1892–1973) – английский писатель, лингвист, поэт, филолог, профессор Оксфордского университета – известен всему миру как создатель фэнтезийного мира под названием Арда и его части – Средиземья, населённого хоббитами, эльфами, волшебниками, гномами, орками, описанного в книгах «Хоббит, или Туда и обратно», «Властелин колец», «Братство кольца», «Две крепости», «Возвращение короля», «Сильмариллион». «Инклинги», литературная группировка, в которую входили Джон Толкин и «христианский фантаст», автор «Хроник Нарнии» Клайв Льюис, встречаясь в старинном оксфордском баре «Орёл и дитя», читали друг другу новые главы своих творений.

Писатель, которого газета The Times поставила на шестое место в списке «50 величайших британских писателей с 1945 года», в 1915 году тоже попал на фронт в звании второго (на наши звания – младшего) лейтенанта. Правда, желанием воевать отнюдь не горел, войну и военную службу ненавидел. «Джентльмены редко встречаются среди начальства и, если честно, человеческие особи тоже», – говорил он.

В июне 1916 года Толкин в составе 11-го батальона британских экспедиционных войск оказался во Франции. Чтобы рассказывать жене Эдит о своих перемещениях по линии Западного фронта, Толкин придумал специальный секретный код.

Он участвовал в кровавой битве на Сомме, где погибло двое его лучших друзей из ЧК («Чайного клуба»). Потом заболел сыпным тифом и после длительного лечения был отправлен домой с инвалидностью.

«Для того чтобы полностью прочувствовать тяжесть военной тьмы, нужно побывать под ней лично, но спустя годы всё чаще забывается, что быть схваченным войной в юношеском возрасте в 1914-м ничуть не менее ужасно, чем в 1939-м и последующих годах. В 1918-м почти все мои близкие друзья были мертвы».

Последующие годы он посвятил научной карьере: сначала преподавал в Университете Лидса, в 1922 году получил должность профессора англосаксонского языка и литературы в Оксфордском университете, где стал одним из самых молодых профессоров (в 30 лет) и скоро заработал репутацию одного из лучших филологов в мире.

Алан Александер Милн (1882–1956) писал романы, рассказы, пьесы, но всему миру известен прежде всего как создатель Винни-Пуха, Кристофера Робина и их друзей.

Во время Первой мировой войны он служил в запасном батальоне связи, потом попал на фронт, там серьёзно заболел, и его вернули в Англию. Какое-то время Милн был инструктором в учебном лагере, затем работал в отделе пропаганды военного министерства – MI-7, откуда демобилизовался после войны в звании лейтенанта. Позже он написал книгу «Мир с честью», в которой вполне определённо осуждал войну.

В своих впечатлениях он был не далек от всех тех англичан, которые выжили в Первой мировой:

Я думал О несчётных могилах вкруг разрушенной Трои, И о всех молодых и красивых, обратившихся в прах, И о долгих терзаньях, и о том, как всё это было напрасно…

Племянник Александера, Айен Иннес Тим Милн, служил в разведке и написал человечную и даже тёплую книгу под длинным названием «Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6».

Поэт, прозаик и литературный критик Эдвард Годфри Олдингтон (1892–1962), известный как Ричард Олдингтон, начал военную службу в 1916 году рядовым, был прикомандирован к королевскому Сассекскому полку на Западном фронте. Служил достойно, поскольку был произведён в офицеры. В 1917 году был ранен и надолго попал в госпиталь. Критики отмечали, что война резко изменила мироощущение Олдингтона, наложив отпечаток суровой горечи и безнадёжности на всё его дальнейшее творчество. Книга стихов «Образы войны» (1919) считается одной из лучших в истории англоязычной поэзии.

Сам Олдингтон о стихах этого сборника говорил так: «…Они горькие, мучительные, непохожие на стихи Брука. Они и есть суровая правда. Лично я думаю, что утратил утончённость техники, точность формы, но зато я приобрёл широту взгляда и способность общаться с широкой массой. Я описал честно, что видел и чувствовал. Здесь нет ни капли лжи, ни тени позёрства».

После войны Олдингтон страдал от малоизученного в те годы посттравматического синдрома. Его во многом автобиографический роман «Смерть героя» (1929) наряду с романами Ремарка и Хемингуэя входит в число самых известных в мире антивоенных произведений.

Олдингтон с возмущением, характерным для всего так называемого «потерянного поколения», писал, по словам В.М. Урнова, о «культе Британской империи, духе военщины и милитаризма, ходячих девизах, их подкрепляющих, политических и литературных авторитетах, их поддерживавших», «о системе воспитания, калечившей поколение, системе, пренебрегающей человеком и его интересами, подменяющей подлинные ценности мнимыми, действительные цели фальшивыми, содержательные понятия – крикливой фразой».

Столь же определённым неприятием милитаризма проникнуты его книга повестей «Кроткие ответы» (1932), роман «Все люди – враги» (1933).

Немецкий писатель Эрих Мария Ремарк (урождённый Эрих Пауль Ремарк, 1898–1970) в возрасте восемнадцати лет добровольцем в составе 15-го гвардейского полка 2-й резервной дивизии оказался на Западном фронте.

17 июня 1917 года произошло боевое крещение рядового сапёрного батальона Ремарка, когда он, раненный осколком, вытащил своего товарища из-под огня. В бою в районе Ипра во время британского артобстрела Ремарк получает ранение в правое предплечье, в левую ногу, чуть выше колена, и в шею. Затем последовало долгое лечение в госпиталях в Гайте-Сант-Иозеф в Торхуте и затем в госпитале Святого Винцента в Дуйсбурге. Еще до окончания лечения Ремарк получил назначение писарем.

Его роман «На Западном фронте без перемен» (1929), описывающий жестокость войны с точки зрения двадцатилетнего солдата, наряду с книгами «Прощай, оружие!» Эрнеста Хемингуэя и «Смерть героя» Ричарда Олдингтона, входит в тройку лучших романов «потерянного поколения».

С приходом к власти «коричневых» Ремарк одним из первых будет занесён в список врагов немецкой нации, его произведения запылают в кострах, а Гитлер считал, что он оболгал солдат Первой мировой войны.

Позже о себе Ремарк скажет, употребив оксюморон: «Я был воинствующим пацифистом».

Помните диалог в метро Людмилы и Гурина в фильме «Москва слезам не верит»:

«– А что вы читаете?

– Книжку.

– Интересная?

– Очень.

– А как называется?

– Ремарк, «Три товарища»

– «Три товарища»… Хм, не читал.

– Странно, сейчас вся Москва читает».

В СССР читать Ремарка, в особенности «Три товарища», позже – «Триумфальную арку» и «Время жить и время умирать», было признаком интеллигентности. Романы Ремарка зачитывали до дыр, передавали из рук в руки на «денёк» и «до утра». Словом, этого писателя у нас заслуженно любили.

И в финале небольшого рассказа – одно из его горьких высказываний: «Если не смеяться над двадцатым веком, то надо застрелиться. Но долго смеяться над ним нельзя – скорее взвоешь от горя».

Бертольт Брехт (Ойген Бетхольд Фридрих Брехт, 1898–1956) – немецкий драматург, поэт, прозаик, театральный деятель. В январе 1918 года его призвали в армию. Это было время трезвого осмысления войны в немецком обществе – вернее, лучших его представителей, – и Брехт на войну идти не хотел. Его отец, весьма состоятельный коммерсант, сумел добиться для сына нескольких отсрочек, но в октябре 1918 года Брехту пришлось идти на службу: он становится санитаром в одном из аугсбургских военных госпиталей.

Впечатления от увиденного в том же году воплотились в его антивоенном сатирическом стихотворении «Легенда о мёртвом солдате», в котором рассказывается о солдате, уставшем воевать. Он пал смертью героя, но расстроил своей гибелью расчёты кайзера и был извлечён медицинской комиссией из могилы, признан годным к военной службе и возвращён в строй. За это стихотворение, которое вскоре стали петь, как балладу, позже нацисты лишили писателя гражданства.

Произведения Брехта-драматурга – в особенности «Трёхгрошовая опера», «Мамаша Кураж и её дети», «Кавказский меловой круг» и другие – до сих пор широко представлены в афишах мировых театров. Зонги из «Трехгрошовой оперы», музыку к которым написал Курт Вайль, входили и входят в репертуар многих выдающихся певцов, среди них – Луи Армстронг, Элла Фицджеральд, Фрэнк Синатра, Стинг, Робби Уильямс… Поставленный Юрием Любимовым в Театре на Таганке «Добрый человек из Сезуана» (1964) с Зинаидой Славиной, Владимиром Высоцким, Аллой Демидовой, Валерием Золотухиным стал легендой советского театра.

У Ярослава Гашека (1883–1923) – чешского писателя-сатирика, журналиста, фельетониста, драматурга, автора примерно 1500 рассказов, фельетонов и прочих произведений, из которых мировую известность получил его неоконченный роман «Похождения бравого солдата Швейка», – весьма необычная судьба.

Судите сами. В 1915 году он участвовал в Первой мировой войне солдатом 91-го пехотного полка австро-венгерской армии, хотя категорически не хотел воевать и на фронт попал в арестантском вагоне: его симуляцию ревматизма признали попыткой дезертирства. 24 сентября 1915 года в бою с русской армией под Дубно Гашек добровольно сдался в плен.

Военнопленный № 294217 оказался в лагере под Киевом, позже – в лагере в Тоцком Самарской губернии. Генеральный штаб царской армии формировал дружины из военнопленных-славян, подданных Австро-Венгерской империи, которые хотели воевать с австрийской монархией, после революции получившие название Чехословацкого легиона. Гашек пожелал вступить в дружину, однако медкомиссия признала его негодным к строевой службе, и в июне 1916 года он стал сначала писарем 1-го добровольческого полка имени Яна Гуса, а затем – сотрудником газеты «Чехословак», выходившей в Киеве. Гашек активно занимался агитацией в лагерях военнопленных в пользу легиона, публиковал в газетах юморески и фельетоны, за что был объявлен австрийскими властями изменником.

Но воевал он не только на бумаге: летом 1917 года за бой у Зборова он даже был награждён Георгиевским крестом IV степени. После заключения сепаратного мира между Россией и Германией Ярослав Гашек порывает с Чехословацким легионом, генералы которого приняли решение эвакуироваться в Европу через Владивосток. Огромные эшелоны легиона двигались через Поволжье по Сибири, товарные вагоны были забиты старинной мебелью, живописью и антиквариатом, захваченным в помещичьих усадьбах и домах богатых русских горожан. По пути вооружённые царским правительством легионеры ввязывались в бои, реквизировали паровозы, в их руках оказалось так называемое «золото Колчака» – значительная часть золотого запаса бывшей империи, – а позже в распоряжении правительства вновь образованной Чешской Республики вдруг оказались огромные денежные средства. Но не всем бывшим пленным была по вкусу такая политика: Гашек отправился в Москву и вступил в коммунистическую партию. В апреле 1918 года его отправили на партийную работу в Самару, где он вёл среди чехов и словаков агитацию против эвакуации во Францию и призывал их вступать в Красную армию.

К концу мая чешско-сербский отряд Гашека, насчитывавший уже более ста бойцов, в составе Красной армии воевал с белыми войсками, подавлял мятеж в Самаре, за что полевой суд Чехословацкого легиона выдал ордер на арест Гашека, как предателя чешского народа.

Его карьера в Красной армии шла в гору: в качестве журналиста он пишет статьи, издаёт газеты, воюет в разных частях, в том числе в 25-й дивизии Чапаева, назначается комендантом Бугульмы, в Иркутске избирается депутатом городского совета.

После окончания Гражданской войны Гашек остался в Иркутске, где даже купил дом. В ноябре 1920 года в Чехословакии разразился политический кризис, началась всеобщая забастовка, а в городе Кладно рабочие провозгласили «советскую республику». Чешские коммунисты в России, в том числе комиссар Гашек, получили распоряжение отправляться на родину, чтобы поддержать местное коммунистическое движение и готовить мировую пролетарскую революцию.

В декабре 1920 года Гашек вместе с супругой, с которой познакомился в Уфимской типографии, Александрой

Львовой, вернулся в Прагу. Но там ему были не рады: пресса устроила травлю «большевистского комиссара, повинного в смертях чехов», бывшие друзья отвернулись, работы и денег не было.

В своём доме в небольшом городке Липнице тяжелобольной Гашек до последних дней диктовал свой роман о Швейке. 3 января 1923 года Ярослав Гашек скончался. На его могиле одним из его местных друзей, каменотёсом Харамзой, был установлен памятник – раскрытая каменная книга, на одной странице которой имя Гашека, на другой – Швейка.

Едкие афоризмы Гашека весьма актуальны и сегодня:

«В сумасшедшем доме каждый мог говорить всё, что взбредёт ему в голову, словно в парламенте».

«Беда, когда человек вдруг примется философствовать, – это всегда пахнет белой горячкой».

«В то время как здесь короля били тузом, далеко на фронте короли били друг друга своими подданными».

«Я сам за собой иногда замечаю, что я слабоумный, особенно к вечеру…»

В российском обществе патриотический порыв начала войны – банкеты с пением гимна «Боже, царя храни», газетные статьи, призывающие дать отпор тевтонам, – вскоре сменился критикой правительства и генералитета. В 1915 году с помощью фрейлины императрицы Александры Фёдоровны М.А. Васильчиковой, которую война застала в имении под Веной, бывшего премьер-министра С.Ю. Витте и нефтяного магната Э.Л. Нобеля русское правительство намеревалось разведать возможность мирных переговоров с кайзером Вильгельмом, искренне не желавшим войны. Но попытка была сорвана крупной русской буржуазией, связанной с финансовым капиталом Англии и Франции. Российская интеллигенция тоже не выработала единое отношение к войне. Кто-то призывал «укоротить волчьи аппетиты германцев и их союзников», другие доходили до полного неприятия войны, третьи меняли свою точку зрения.

Александра Ивановича Куприна (1870–1938) – известного русского писателя, автора «Кадетов», «Юнкеров», «Поединка», «Штабс-капитана Рыбникова», «Гамбринуса», «Олеси», «Гранатового браслета», «Ямы», любимого с детских лет «Белого пуделя» и других произведений – надеюсь, представлять не нужно. Выпускник Александровского военного училища, четыре года прослуживший в армии, Куприн пожелал показать личный пример патриотизма: записался в запасной полк и вновь надел мундир поручика. В октябре 1914 года у себя в любимом «зелёном домике» в Гатчине он создал маленький госпиталь на десять коек. Основную заботу о раненых взяла на себя его супруга, Елизавета Морицевна Гейнрих, профессиональная сестра милосердия, участница Русско-японской войны. Все члены семьи оказывали посильную помощь в лечении и реабилитации своих гостей-пациентов: дочь Ксения «рассказывала солдатам сказки, играла с ними в шашки», сам Куприн, когда ещё не оказался на фронте, читал раненым газеты и книги, писал за них письма.

Свой патриотический энтузиазм 31 декабря 1914 года Куприн выразил афористично:

Врага ведёт гордыни тёмный рок, Звезда любви сияет перед нами. Мы миру мир скуём мечами, За нами – правда, с нами – Бог.

С ноября 1914 по май 1915 года писатель находился в действующей армии, где некоторое время командовал резервной ротой, расположенной в Гельсингфорсе. В мае 1915 года его демобилизовали по состоянию здоровья.

Поражения русских войск не могли не повлиять на изменение мировоззрения писателя. В Февральской революции 1917 года Александр Иванович увидел осуществление своей мечты о свободной и сильной России. Куприн становится жарким газетчиком-публицистом, вскоре берётся редактировать эсеровскую газету «Свободная Россия». Новую власть в виде большевистского правительства писатель поначалу тоже принял и даже в декабре 1918 года предложил Ленину (причём при личной встрече!) план издания газеты для крестьянства «Земля». Но он так и не был реализован.

Мировая пресса выливала потоки грязи на вождей революции, а Куприн писал: «Я не сомневаюсь в честности советской власти, большевики, возглавляемые Лениным, проявили через Советы пламенную энергию», большевики – это люди «кристальной чистоты».

Но постепенно его восторженный энтузиазм пошёл на спад. Когда в октябре 1919 года Гатчину заняли войска Юденича, Куприна мобилизовали в белую армию. Хотя, возможно, он и сам так решил, потому что люди «кристальной чистоты» ничтоже сумняшеся объявили красный террор, создали ЧК, и чекисты, закатав по локоть рукава, чтоб не испачкать в крови кожаные тужурки, начали массово уничтожать целые слои населения. В Петрограде уже были расстреляны 512 бывших сановников, министров, профессоров, царских генералов… Уже была «Пятигорская резня», в Екатеринбурге расстрелян митинг протеста рабочих, жестоко подавлены выступления эсеров…

Куприн стал редактором армейской газеты «Приневский край» и в конце 1919 года вместе с семьёй и отступающими частями белой армии покинул родину. Сначала Куприны жили в Финляндии, потом перебрались в Париж.

Те, кто бывал на Волковом кладбище Петербурга, возможно, видели могилу А.И. Куприна на Литераторских мостках, которая находится рядом с могилой И.С. Тургенева, и сильно удивятся факту эмиграции писателя.

Тем не менее эмиграция была, и там больного, уставшего от жизни и разочарований писателя никто не ждал. Семья жила бедно. Потому что Куприн не примкнул к оголтелой части эмиграции, кормящейся за счет своей ненависти к родине. Наоборот, он тяжело заболевает ностальгией и мечтает исправить ошибку и вернуться. «Сама мысль о возвращении на родину казалась мне несбыточной мечтой», – писал он. В другом письме от 6 августа 1926 года Куприн пишет: «Эмигрантская жизнь вконец изжевала меня, а отдалённость от родины приплюснула мой дух к земле!»

Когда известный художник Билибин решил вернуться в СССР, Куприн воскликнул: «Боже, как я вам завидую!» Билибин взял на себя миссию переговорить с советским послом о возвращении и Куприна на родину. Вопрос был решён правительством положительно. И в 1937 году Куприн с супругой выехали из Парижа в Москву. Тайно, потому что эмиграцию, которую не очень волновало, как и на что существовал писатель в Париже, всколыхнул и расколол факт его «бегства».

Вся не растраченная за эти годы ненависть к оставленной России обрушилась на голову дочери Куприных, Ксении, вдовы популярного русского поэта и прозаика Саши Чёрного, тоже эмигранта, которая была успешной моделью и актрисой, по сути поставив крест на её карьере. В 1958 году Ксения Александровна вернулась в СССР, ей дали в Москве небольшую квартиру и зачислили в штат Театра имени Пушкина. Но ролей почти не было. И она стала замечательной переводчицей французских драматургов (пьесу «Мамуре», в которой блистала Гоголева, тоже она открыла нашему зрителю), приняла деятельное участие в создании музея отца на его родине – в селе Наровчат Пензенской области, снялась в нескольких документальных фильмах об отце, которого боготворила всю жизнь.

Впоследствии Куприн вспоминал: «Накануне отъезда я до такой степени был взволнован, что почти серьёзно заявил жене: «Если мы завтра не сядем в поезд – я пойду пешком!»

В СССР писателя встретили тепло, и официальная власть его обласкала, озаботилась его здоровьем и бытом, выделила дачу в его любимой Гатчине и пр. И что было для великого писателя главным – издали двухтомник лучших его произведений, стали печатать в журналах его рассказы, очерки и повести, опубликованные ранее за границей. А в начале 60-х годов произведения Куприна были включены в школьную программу.

К началу Первой мировой Николай Степанович Гумилёв (1886–1921) был уже известным поэтом, одним из ярких представителей русской поэзии Серебряного века, создателем течения акмеизм, основателем «Цеха поэтов», в который кроме него входили Анна Ахматова (его супруга, если кто не знал), Осип Мандельштам, Владимир Нарбут, Сергей Городецкий, Елизавета Кузьмина-Караваева (будущая мать Мария) и другие.

Николая Степановича признали негодным к службе из-за косоглазия и хромоты. Но он упорно раз за разом штурмовал медкомиссию. Выучился стрелять с левой руки, целясь здоровым глазом. За свои деньги прошёл курс верховой езды. В итоге он всё же оказался на фронте в качестве вольноопределяющегося – привилегированного солдата – в составе лейб-гвардии Уланского её величества полка. Участвовал в сражениях в Южной Польше, за личную храбрость в ночной разведке был награжден Георгиевским крестом IV степени, в январе 1915 года был произведён в унтер-офицеры. В феврале поэт сильно простудился, получил воспаление лёгких и месяц лечился в Петрограде, но по выздоровлении опять вернулся на фронт.

В боях на Западной Украине он заслужил свой второй Георгий. Затем ещё один, позже – орден Святого Станислава ш степени с мечами и бантом. В марте 1916 года Гумилёв был произведён в прапорщики и переведён в 5-й гусарский Александрийский полк.

На фронте он не переставал писать стихи, ив 1916 году выходит его сборник «Колчан», где много поэтических строк о войне, о мужестве, патриотическом порыве защитить родную страну.

В 1917 году из-за проблем со здоровьем поэт был отправлен в русский экспедиционный корпус в Париже, где служил адъютантом при комиссаре Временного правительства, в апреле 1918 года он вернулся в Россию. Годы до 1921-го были наполнены творчеством, переменами в личной жизни – развод с Анной Ахматовой и женитьба на Анне Энгельгардт, – преподавательской деятельностью. Он не скрывал своих религиозных и политических взглядов («Я убеждённый монархист»), за что впоследствии и поплатился.

3 августа 1921 года Гумилёв был арестован по обвинению в участии в заговоре «Петроградской боевой организации В.Н. Таганцева». И в ночь на 26 августа расстрелян в числе шестидесяти участников Таганцевского заговора.

О причастности Гумилёва к заговору В.Н. Таганцева есть три версии. Официальная советская гласит, что Гумилёв прямо участвовал в заговоре. Есть предположения, что поэт не участвовал в заговоре, а лишь знал о нём и не донёс. Но вероятно, что никакого заговора вообще не было, он был сфабрикован ЧК, начавшей кровавую чистку после Кронштадтского восстания.

Как бы там ни было, Гумилёва расстреляли, и места его расстрела и захоронения до сих пор неизвестны.

Один из чекистов оставил свидетельство гибели поэта: «Этот ваш Гумилев – нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу… Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из Особого отдела произвёл впечатление. Пустое молодечество, но всё-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж, свалял дурака. Не лез бы в контру, шёл бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны…»

В ЧК он держался мужественно, на вопрос конвоира, есть ли в камере поэт Гумилёв, ответил:

– Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв.

Биография Константина Георгиевича Паустовского (1892–1968) – русского советского писателя, признанного классика отечественной литературы, интересна прежде всего как пример – безотносительно его замечательного литературного дара – того, что человек, попавший в мясорубку Первой мировой и Гражданской войн, живший во времена страшных репрессий, остался верным своим идеалам: не угождал, не предавал, не шёл на сделки с совестью.

Журналист Валерий Дружбинский, работавший у К. Паустовского литературным секретарём в 1965–1968 годах, в своих воспоминаниях о писателе («Паустовский, каким я его помню») написал: «Удивительно, но Паустовский ухитрился прожить время безумного восхваления Сталина и ни слова не написать о вожде всех времён и народов. Ухитрился не вступить в партию, не подписать ни единого письма или обращения, клеймящего кого-нибудь. Он изо всех сил пытался остаться и поэтому остался самим собой».

Костя Паустовский учился в Московском университете и мобилизации в Первую мировую не подлежал: по законам того времени младшего сына не брали в армию, если были призваны старшие. А его два старших брата, Борис и Вадим, уже оказались на фронте. Какое-то время Паустовский работал кондуктором и вагоновожатым московского трамвая, но рвался на передовую.

Осенью 1914 года началось формирование тыловых санитарных поездов, и будущий писатель добровольно начинает работать санитаром на одном из таких поездов, развозящих раненых по далеким от фронта городам. Он стойко выполнял тяжёлую и грязную работу, хотя его тонкая душа страдала при виде ампутированных конечностей, бреда раненых и агонии… По его просьбе в 1915 году Паустовского переводят с тылового поезда на полевой, а затем – в полевой санитарный отряд, с которым прошёл длинный путь от Люблина в Польше до городка Несвижа в Белоруссии.

Паустовский был тяжело ранен в ногу во время артиллерийского обстрела в Несвиже. Выпал из седла, но успел ухватить поводья, и лошадь вытащила его к своим. Месяц он пролежал в госпитале в Несвиже. И там случайно в старой газете прочитал, что погибли два его брата: «Убит на Галицийском фронте поручик сапёрного батальона Борис Георгиевич Паустовский». «Убит в бою на Рижском направлении прапорщик Навагинского пехотного полка Вадим Георгиевич Паустовский». И погибли они в один день…

После госпиталя Паустовский вернулся к матери в Москву, потом они с матерью и сестрой уехали на Украину. В Киеве в декабре 1918 года его мобилизовали в войска гетмана Скоропадского, а когда в очередной раз власть в городе сменилась, его призвали в Красную армию – в караульный полк, набранный из бывших махновцев. Несколько дней спустя один из караульных солдат застрелил полкового командира, и полк расформировали.

Все время Константин Паустовский не переставал писать, в качестве журналиста сотрудничал с газетой «Правда», журналами. Его рассказы и очерки появляются в прессе и выходят в книжных издательствах. Писательская элита принимает его в свои ряды, власть относится к нему весьма благосклонно, наградив в январе 1939 года «За выдающиеся успехи и достижения в развитии советской художественной литературы» орденом Трудового Красного Знамени.

В начале Великой Отечественной войны Паустовский в качестве военного корреспондента оказывается на Южном фронте, где шли тяжёлые бои. Рувиму Фраерману (писателю, напомню хотя бы его «Дикую собаку динго, или Повесть о первой любви») в октябре 1941 года он писал: «Полтора месяца я пробыл на Южном фронте, почти всё время, не считая четырёх дней, на линии огня…»

В середине 1950-х годов к Паустовскому пришло мировое признание. Он много путешествовал по Европе, какое-то время жил на острове Капри. В 1965 году его назвали одним из вероятных кандидатов на Нобелевскую премию в области литературы, которая в итоге была присуждена Михаилу Шолохову. Возможно, вручение Нобелевской премии Паустовскому в 1965-м не состоялось из-за того, что советские власти начали угрожать Швеции экономическими санкциями. Но вышло так, что вместо него был награждён Шолохов, являвшийся не только литературным гением, но и крупным советским литературным функционером.

Но это не уменьшило, а возможно, и подогрело интерес к творчеству писателя. Обещанный пример – К.Г. Паустовский был одним из любимых писателей Марлен Дитрих. В своей книге «Размышления» (глава «Паустовский») она описала их встречу, которая состоялась в 1964 году во время её выступления в московском Центральном доме литераторов:

«…Однажды я прочитала рассказ «Телеграмма» Паустовского. (Это была книга, где рядом с русским текстом шёл его английский перевод.) Он произвёл на меня такое впечатление, что ни рассказ, ни имя писателя, о котором никогда не слышала, я уже не могла забыть. Мне не удавалось разыскать другие книги этого удивительного писателя. Когда я приехала на гастроли в Россию, то в московском аэропорту спросила о Паустовском…

И вот… готовясь к выступлению, Берт Бакарак и я находились за кулисами. К нам пришла моя очаровательная переводчица Нора и сказала, что Паустовский в зале. Но этого не могло быть, мне ведь известно, что он в больнице с сердечным приступом, так мне сказали в аэропорту в тот день, когда я прилетела. Я возразила: «Это невозможно!» Нора уверяла: «Да, он здесь вместе со своей женой». Представление прошло хорошо…

По окончании шоу меня попросили остаться на сцене. И вдруг по ступенькам поднялся Паустовский. Я была так потрясена его присутствием, что, будучи не в состоянии вымолвить по-русски ни слова, не нашла иного способа высказать ему своё восхищение, кроме как опуститься перед ним на колени. Волнуясь о его здоровье, я хотела, чтобы он тотчас же вернулся в больницу. Но его жена успокоила меня: «Так будет лучше для него». Больших усилий стоило ему прийти, чтобы увидеть меня. Он вскоре умер. У меня остались его книги и воспоминания о нём. Он писал романтично, но просто, без прикрас. Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его «откроют»… Он – лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно»…

Согласитесь, такой отзыв дорогого стоит! И возможно, подтолкнёт кого-то открыть его повести, рассказы, роман «Романтики» и автобиографическую «Повесть о жизни», которую он писал почти двадцать лет. Или положить букетик цветов на его скромную могилу в Тарусе…

Оказался на фронте Первой мировой и Валентин Петрович Катаев (1897–1986) – известный русский советский писатель и поэт, драматург, журналист, киносценарист, Герой Социалистического Труда, основатель и главный редактор журнала «Юность».

Наверняка вы – или вам – в детстве читали сказку «Цветик-семицветик». А позже, уже самостоятельно – книжку «Белеет парус одинокий», или видели его экранизации 1937 и 1975 годов (сериал «Волны Чёрного моря»), рассказывающие о событиях 1905 года после подавления восстания на броненосце «Потемкин» глазами двух друзей – Пети и Гаврика, одесских Тома Сойера и Гека Финна. Это чтение увлекало несколько поколений советских детей.

Будущий писатель с аттестатом за шесть классов Пятой гимназии города Одессы зимой 1915 года ушёл на фронт добровольцем. Начал службу под Сморгонью рядовым на артиллерийской батарее. Там шли тяжелейшие бои, и, видимо, юноша показал себя с лучшей стороны, потому что вскоре был произведён в прапорщики. Дважды был ранен и отравлен газами.

Летом 1917 года, после ранения в «керенском» наступлении на румынском фронте, Катаев попал в госпиталь в Одессе. Награждён двумя Георгиевскими крестами IV и III степени и орденом Святой Анны IV степени «За храбрость». Ему был присвоен чин подпоручика, и он получил личное дворянство, не передающееся по наследству.

На фронте Катаев начал писать, в прессе появляются его рассказы и очерки, посвящённые фронтовой жизни.

Забегая далеко вперёд, упомянем вышедшую в 1979 году в «Новом мире» повесть «Уже написан Вертер», вызвавшую большой скандал. В ней, когда писателю уже было восемьдесят три года, Валентин Петрович открыл тайну о своём участии в Белом движении и аресте, чего не знали о нём «компетентные органы» и власти, привечавшие мэтра советской литературы и не сомневавшиеся в его «правильной» биографии. Так автор признался, что в Гражданскую служил в войсках гетмана П.П. Скоропадского, а позже в белой Добровольческой армии генерала Антона Ивановича Деникина был командиром 1-й башни на бронепоезде «Новороссия». В самом начале 1920 года, ещё до начала отступления Добровольческой армии, Катаев заболел в Жмеринке сыпным тифом и был эвакуирован в одесский госпиталь, откуда родные забрали его домой. А по советским анкетам Катаев с весны 1919 года воевал в Красной армии.

Но так ли это важно? В годы Великой Отечественной войны Катаев был военным корреспондентом, побывал в самом пекле боёв, написал большое число очерков, рассказов, публицистических статей…

Человек не подвергающегося сомнению личного мужества откровенно написал в одном из писем с фронта: «Опять обстрел. Немец бьёт по батарее, словно гвозди вколачивает. Ужасное зрелище. Если вам кто-то скажет, что на войне не страшно, не верьте».

Его рассказ тех лет «Отче наш» по праву считается русской литературной классикой. А повесть «Сын полка» долгое время входила в школьную программу.

Сам писатель своей главной книгой считал автобиографический роман «Алмазный мой венец» (1978), в котором рассказал о литературной жизни страны 1920-х годов и её самых ярких представителях, правда не называя подлинных имен, которые, впрочем, легко угадывались.

Валентин Петрович Катаев умер 12 апреля 1986 года, на 90-м году жизни, и похоронен на самом престижном кладбище Москвы – Новодевичьем (саморазоблачения автора о своём белогвардейском прошлом, слава богу, на это решение правительства не повлияли).

Такого человека, кто не читал бы Михаила Михайловича Зощенко (1894–1958) или хотя бы не восхищался исполнением его рассказов актёром Александром Филиппенко, среди граждан нашей страны возрастом 40+ просто не существует.

«В этом году мне многие советовали проехаться по Волге. Отдых, дескать, очень отличный. Природа и вообще берега… Вода, еда и каюта.

Я так и сделал. Поехал в этом году по Волге. Конечно, особенно я не раскаиваюсь через это путешествие, но и восторгу, как бы сказать, у меня нету к этой речке. Главное, там с пароходами много лишнего беспокойства.

Слов нет – пароходы там очень великолепные. И мне самому попался, можно сказать, первокласснейший пароход. Вот только, к сожалению, не помню его заглавия. Кажется, «Тов. Пенкин». А может быть, и нет. Позабыл. Память через дальнейшие потрясения у меня слегка отшибло.

Но дело тут не в названии, а в факте…» («Пароход»)

Сегодня мы по праву называем его одним из классиков советской литературы, но так было не всегда. Многим, кто читал его сатирические рассказы, автор видится эдаким вечным весельчаком, но это большое заблуждение: всю жизнь Зощенко боролся с депрессией, мучительно искал её причины. Корней Чуковский вспоминал: «Странно было видеть, что этой дивной способностью властно заставлять своих ближних смеяться наделён такой печальный человек».

Петербуржец по рождению, дворянин по происхождению, Зощенко был настоящим патриотом. Он писал: «Осенью 1914 года началась мировая война, и я, бросив университет, ушёл в армию, чтоб на фронте с достоинством умереть за свою страну, за свою родину».

Михаил Зощенко после окончания военного училища в Павловске в марте 1915 года прибыл на службу в 16-й гренадёрский Мингрельский его императорского высочества великого князя Дмитрия Константиновича полк Кавказской гренадёрской дивизии и был назначен на должность младшего офицера пулемётной команды. Позже он напишет: «В ту войну прапорщики жили в среднем не больше двенадцати дней».

Но ему, можно сказать, повезло: в ноябре он получил лишь лёгкое ранение в ногу. В июле 1916 года его произвели в поручики. В автобиографической книге «Перед восходом солнца» он пишет:

«Я служил в Мингрельском полку Кавказской гренадёрской дивизии. Мы очень дружно жили. И солдаты, и офицеры. Впрочем, может быть, тогда мне так казалось.

В девятнадцать лет я был уже поручиком. В двадцать лет – имел пять орденов и был представлен в капитаны.

Но это не означало, что я был герой. Это означало, что два года подряд я был на позициях. Я участвовал во многих боях, был ранен, отравлен газами. Испортил сердце. Тем не менее радостное моё состояние почти не исчезало».

20 июля 1916 года в тяжёлых боях под Сморгонью немцы применили газовую атаку, и Зощенко, в числе сотен отравленных, попал в госпиталь, а в феврале 1917-го из-за осложнений на сердце был отчислен в резерв, но добился возвращения в строй.

Список его наград заставляет по-иному посмотреть на этого человека: орден Святого Станислава III степени с мечами и бантом – «За отличия в действиях против неприятеля», орден Святой Анны IV степени с надписью «За храбрость», орден Святого Станислава II степени с мечами, орден Святой Анны III степени с мечами и бантом, орден Святого Владимира IV степени (приказ был подписан в январе 1917 года, но орден не получен в связи с эвакуацией в тыл по болезни и последующими революционными событиями).

После Октябрьской революции штабс-капитан Михаил Зощенко без колебаний перешёл на сторону советской власти. В 1918 году он, несмотря на болезнь, вновь отправляется на фронт, воюет в частях Красной армии, служит в пограничных войсках в Кронштадте. Затем был на фронте адъютантом 1-го Образцового полка деревенской бедноты и участвовал в боях под Нарвой и Ямбургом против отрядов Булак-Балаховича. Однако после очередного серьёзного сердечного приступа в апреле 1919 года его окончательно демобилизовали.

Теперь главным его занятием становится литература. Один за другим выходят сборники его рассказов, которые сразу стали очень популярными. С 1922 по 1946 год его книги выдержали около 100 изданий, включая собрание сочинений в 6 томах (1928–1932). Его рассказы «Баня», «Аристократка», «История болезни» знала наизусть буквально вся страна. Писатель много ездит по СССР, читая свои рассказы. У него фантастические гонорары, толпы поклонников и поклонниц. А.М. Горький отметил: «Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого».

Но, как водится, у успешного писателя появляется много завистников. Там не менее власть ещё пока настроена к нему весьма доброжелательно: на 1-м Всесоюзном съезде советских писателей (1934) его избирают членом правления, через несколько лет – награждают орденом Трудового Красного Знамени.

Когда началась Великая Отечественная война, Михаил Зощенко сразу обратился в военкомат с просьбой зачислить его в Красную армию, но получил отказ как негодный к военной службе по состоянию здоровья. Его эвакуируют из Ленинграда в Алма-Ату.

В 1943 году журнал «Октябрь» начинает печатать главную книгу его жизни – «Перед восходом солнца». И тут на писателя обрушивается такой шквал критики, что редакция журнала прекращает публикацию. А в декабре 1943 года выходят два постановления ЦК ВКП(б) – «О повышении ответственности секретарей литературно-художественных журналов» и «О контроле над литературно-художественными журналами», где повесть «Перед восходом солнца» объявляют «политически вредным и антихудожественным произведением».

Буквально весь цвет творческой интеллигенции, включая А. Фадеева, С. Маршака, В. Шкловского, Д. Шостаковича, А. Райкина, А. Вертинского (вот уж от кого меньше всего можно было ожидать!), Б. Бабочкина и многих других, включается в прессе и выступлениях в травлю писателя. В августе 1946 года вышло печально известное постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», после чего Зощенко исключают из Союза писателей и лишают продуктовой «рабочей» карточки. Его произведения (как и попавшей под это постановление Анны Ахматовой) перестают издавать.

Это было время не только моральных страданий, но и безденежья и, по сути, бедности. Поэт Анатолий Мариенгоф вспоминал, что Михаил Михайлович устроился в обувную артель вырезать стельки.

Травля писателя продолжалась и после смерти Сталина. Его то восстанавливали, то опять всего лишали, в том числе и пенсии. Та депрессия, что с юности мучила писателя, развилась в серьёзное психическое заболевание. Михаил Михайлович замкнулся в себе, практически разорвал связь с миром. Корней Чуковский записал в своём дневнике впечатление от встречи с Зощенко: «Это труп, заколоченный в гроб. Странно, что он говорит. Говорит он тихо, тягуче, длиннющими предложениями. Я по его глазам увидел, что он ничего не пишет и не может написать».

Лишь в декабре 1957 года, после долгого перерыва, выходит книга «Избранные рассказы и повести 1923–1956», что не вернуло писателю желание жить. Он умер в Ленинграде 22 июля 1958 года. Власти отказали ему и после смерти оказаться в числе творческой элиты, что покоится на Литераторских мостках Волкова кладбища, и последний приют писатель нашел на городском кладбище Сестрорецка.

Вместо эпитафии на надгробии следовало бы высечь его горькие слова: «Литература – производство опасное, равное по вредности лишь изготовлению свинцовых белил».

Точнее, Николая Семёновича Тихонова (1896–1979), будущего мэтра советской литературы, о том времени мало кто сказал: «Грянула Первая мировая война. Восемнадцати лет начал службу гусаром. Мне пришлось сражаться с немцами под Ригой. В боях я изъездил всю Прибалтику, был контужен под Хинцебергом, участвовал в большой кавалерийской атаке под Роденпойсом. Я возил в перемётных сумах стихи, которые позже объединил под общим названием – «Жизнь под звёздами». Это были листы походной тетради, разрозненные страницы лирического дневника. Жизнь в окопах, в казармах, на дорогах под звездами мало походила на литературный университет. Мрачные пейзажи войны, смерть боевых друзей рождали большую внутреннюю тревогу. Тревога переходила в протест, нарастающий по мере того, как вокруг расширялась пустыня, отчаяние было написано на всех лицах, и зарево пожаров стало обычным маяком, освещавшим только пути поражений. На аренах мировой бойни люди моего поколения провели свою молодость…»

Гусар Тихонов не раз показывал личную отвагу, хоть и не отмечен наградами, был контужен. Ему открывается горькая правда о войне, останавливающей «бег бытия» – всё равно, кто ты: свой или враг – со смертью уходит в небытие целый мир…

Октябрьскую революцию поэт встретил восторженно, в 1918 году добровольцем вступил в Красную армию. В этом же году впервые публикует свои стихи, которые были очень благосклонно встречены и мэтрами поэзии, и критиками. После демобилизации он становится профессиональным литератором.

Тихонов оставался одним из самых популярных советских поэтов. Именно ему принадлежат эти строки:

Гвозди бы делать из этих людей: Крепче бы не было в мире гвоздей.

а не Владимиру Маяковскому, которому часто их приписывают.

В качестве военного корреспондента он участвовал в Советско-финляндской войне 1939–1940 годов, во время Великой Отечественной войны в блокадном Ленинграде работал в Политуправлении фронта, часто бывал на передовой под обстрелами и бомбёжками. Много писал. Его поэма «Киров с нами» была проникнута верой в победу.

Начиная с 1944 года Тихонов становится крупным литературным и партийным функционером. Перечисление его должностей, регалий и наград заняло бы почти страницу.

Думаю, вы нисколько не удивитесь, что он выступал против Сахарова и Солженицына, – может, как сейчас говорят, «ничего личного – работа такая», а возможно, и искренне верил в партийные идеалы…

Некоторые известные писатели и поэты попали в армию и оказались на фронте в результате мобилизации.

«…Чувствую войну и чувствую, что вся она – на плечах России, и больнее всего – за Россию», – написал в октябре 1914 года Александр Александрович Блок (1880— 1921) – крупнейший русский поэт начала XX века, один из самых ярких представителей русского символизма, писатель, публицист, драматург, переводчик, литературный критик.

В июле 1916 года он был призван в армию. Конечно, его страшат ужасы войны, он боится быть убитым и есть из одного котла с солдатами, боится грязи и крови фронта.

Но после долгих колебаний Блок всё же решил служить: «Писатель должен идти в рядовые». Даже Гумилёв был поражён: «Посылать Блока в армию всё равно что жарить соловьёв».

Современница Блока – поэтесса Арсеньева-Букштейн – вспоминает те дни: «…Он сказал, что не пишет стихов, потому что война и писать не хочется, что нужно быть на фронте и что он собирается ехать туда. Он говорил, что это долг каждого и что в тяжёлое время нужно быть не только поэтом, но и гражданином. Судьба России важнее всех судеб поэзии».

Он не писал патриотических стихов о войне, которая провидчески виделась ему началом страшных событий.

Идут века, шумит война, Встаёт мятеж, горят деревни, А ты всё та ж, моя страна, В красе заплаканной и древней.

Семь месяцев Блок провёл в составе 13-й инженерно-строительной дружины Союза земств и городов в прифронтовой полосе в районе Пинских болот, будучи табельщиком на строительстве окопов и блиндажей среди рабочих-азиатов и деклассированного элемента, из которых состояла эта часть. Представляете среди них рафинированного интеллигента и эстета Блока? Он пишет: «Мы строим очень длинную позицию в несколько вёрст длины, несколько линий, одновременно роем новые окопы, чиним старые, заколачиваем колья, натягиваем проволоку, расчищаем обстрел, ведём ходы сообщения…» И строили подопечные Блока на совесть! Потом эти окопы ох как пригодились в Великую Отечественную и немало жизней сохранили…

А ещё он написал в 1916 году: «Я не боюсь шрапнелей. Но запах войны и сопряжённое с ней – есть хамство».

Потом случилась революция, вернее, подряд целых две: Февральская и Октябрьская. Взгляды Блока на них широко известны, и нет смысла их повторять. За поддержку большевиков, за работу в «Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданских, так и военных и морских ведомств», за поэму «Двенадцать» от Блока отвернулись многие вчерашние друзья, собратья по литературному цеху, читатели…

Ну а как оценили его вклад в своё дело большевистские руководители? В разрешении больному поэту на выезд для лечения за границу было отказано.

Поэт скончался 7 августа 1921 года и был похоронен на Смоленском православном кладбище Петрограда.

Возможно, вам не знаком Велимир Хлебников (настоящее имя Виктор Владимирович Хлебников, 1885–1922) – поэт и прозаик, представитель русского литературного авангарда – символизма, футуризма и др., но даже среди самых ярких фигур Серебряного века он был человеком заметным.

Первая мировая война была предсказана Хлебниковым ещё в 1908 году: «В 1915 году люди пойдут войной и будут свидетелями крушения государства». Ошибся немного с датой начала войны, но с крушением государства – в яблочко!

В 1916 году Велимира Хлебникова призвали в армию, и он оказался в 93-м запасном полку в Царицыне. Военная служба давалась ему с большим трудом, армейская муштра приводила в ужас. Он написал, что это был «ад перевоплощения поэта в лишённое разума животное». Он понимает, что «как солдат я совершенно ничто. У поэта свой сложный ритм».

В это время он написал большое количество антивоенных стихотворений, которые позже составили поэму «Война в мышеловке».

Хлебников пишет друзьям отчаянные письма, и благодаря помощи Кульбина, приват-доцента Военно-медицинской академии, поэт оказался в госпиталях для обследования психического состояния, а потом и вовсе получил желанный «жёлтый билет». В начале весны 1917 года Хлебникову был предоставлен пятимесячный отпуск, он уехал в Харьков и после этого в армию уже не вернулся, так что фронта ему удалось избежать.

Февральскую революцию он встретил восторженно, разделяя идеалы многих известных людей, считавших, что она принесла народу долгожданную свободу.

Свобода приходит нагая, Бросая на сердце цветы, И мы, с нею в ногу шагая, Беседуем с небом на ты. Мы, воины, строго ударим Рукой по суровым щитам: Да будет народ с государем Всегда, навсегда, здесь и там! Пусть девы споют у оконца, Меж песен о древнем походе, О верноподданном Солнца — Самодержавном народе.

И хотя позже поэта «мотало» от одного поэтического течения к другому, он был признанным авторитетом в поэтических кругах, и даже весной 1920 года в Харькове поэты-имажинисты во главе с Сергеем Есениным и Анатолием Мариенгофом в Городском харьковском театре публично «короновали» Хлебникова как председателя земного шара! О как!

После тяжёлой болезни Велимир Хлебников скончался в семье друга и был похоронен на скромном погосте деревни Ручьи. Но в 1960 году останки поэта были перезахоронены на Новодевичьем кладбище в Москве, что, несомненно, говорит о том, что его значимость для русской, советской и мировой литературы была оценена по достоинству.

Борис Андреевич Лавренёв (настоящая фамилия Сергеев, 1891–1959) – русский советский прозаик и драматург, основоположник советской маринистики, был обласкан властью – две Сталинские премии (1946, 1950), два ордена Трудового Красного Знамени (1939, 1951), медаль «За боевые заслуги» (1940). Он написал много пьес, повестей и рассказов, но вспоминается прежде всего его «Сорок первый» – трогательная и горькая история любви Марютки и пленного белого офицера Говорухи-Отрока, которая оборвалась пулей, выпущенной девушкой, и её запоздалого горького прозрения:

– Родненький мой! Что ж я наделала? Очнись, болезный мой! Синегл-а-а-азенький!

Но всё это будет позже. А в 1915 году Лавренёв был мобилизован в армию и после офицерского училища отправлен на передовую артиллерийским поручиком. Служил он честно, но войну ненавидел всей душой.

В 1916 году он написал повесть «Гала-Петер», которая была запрещена военной цензурой, а автор попал в артиллерийскую часть, «составленную из штрафованных моряков». В том же году Лавренёв попал под немецкую газовую атаку, получил тяжелое отравление и пять месяцев лечился в Евпатории.

После Февральской революции Лавренев был адъютантом у коменданта Москвы. Во время Гражданской войны сначала воевал в составе Добровольческой армии, затем перешёл в РККА, сражался с басмачами в Туркестане, был командиром бронепоезда, работал во фронтовой газете Красной армии.

Как драматург дебютировал в 1925 году пьесой «Дым» – о белогвардейском восстании в Туркестане; в том же году под названием «Мятеж» пьеса была поставлена в Ленинградском Большом драматическом театре.

В 1930-х годах Борис Лавренёв уже становится признанным советским драматургом, одним из создателей жанра героико-революционной драмы.

Во время Финской кампании и Великой Отечественной войны Лавренёв в качестве военного корреспондента ВМФ часто оказывался в гуще сражений. Глазами очевидца он описал героизм балтийцев и черноморцев, которые стали героями его рассказов и пьес.

В конце 1940-х – начале 1950-х Лавренёв потеряет «неприкосновенность» мэтра советской литературы, и на него обрушится поток критики. Всё это очень подорвёт его здоровье, и Борис Андреевич скоропостижно скончается 7 января 1959 года. Похоронен он на Новодевичьем кладбище в Москве, что свидетельствует о том, что в «советской литературной табели о рангах» всё ещё занимал верхние строчки.

С творчеством Виталия Валентиновича Бианки (1894–1959) многие знакомы с самого детства: его рассказы о природе и животном мире читали нам родители, они долгое время были в хрестоматиях для младших классов школы. Он открыл юным читателям целый мир, в котором главными действующими лицами были зайчата и воробышки, ласточки, муравьишки и прочая живность, и у каждого был свой характер, своя увлекательная история.

За свою жизнь Бианки написал более трёхсот рассказов, сказок, повестей, которые вошли в 120 его книг, напечатанных общим тиражом в 40 миллионов экземпляров!

Он учился на естественном отделении Петербургского университета, откуда его в 1916 году призвали в армию. Окончив ускоренные курсы Владимирского военного училища, он в чине прапорщика был направлен в артиллерийскую бригаду. Но в армии в это время уже были брожения, и воевать солдаты не хотели, так что поучаствовать в боях Бианки не пришлось (о чём он не жалел). Так зачем же нам вспоминать его среди участников Первой мировой? Да просто как пример того, как обстоятельства – а это и войны, и революции – делают своими заложниками даже тех, кому они не нужны, кто не желал в них участвовать. А потом ещё и расхлебывать последствия всю жизнь.

Но по порядку.

В феврале 1917 года Бианки – от партии эсеров, между прочим, – избирают в Совет солдатских и рабочих депутатов. Он входит в комиссию по охране художественных памятников Царского Села, призванную не допустить разграбления дворцов и музеев.

А весной 1918 года вместе со своей воинской частью оказывается на Волге. В качестве журналиста сотрудничает с самарской газетой «Народ». Он был не за красных и не за белых – просто откатывался с неопределившейся солдатской массой всё дальше в Сибирь. И там его мобилизуют в колчаковскую армию, откуда он вскоре дезертирует и скрывается под чужой фамилией. Так у него появляется двойная фамилия Бианки-Белянин, которая потом останется в его паспорте до конца жизни.

Он работает в музеях, преподаёт в школе, читает лекции по орнитологии в Алтайском народном университете, организовывает научные экспедиции на Телецкое озеро.

Но в 1921 году Виталия Валентиновича дважды арестовывает Бийская ЧК. Отпустить-то его отпустили, только вот в покое не оставили, и, когда в сентябре 1922 года его предупреждают об угрозе нового ареста, Виталий Валентинович с семьёй спешно выезжает в Петроград.

Там он познакомился с Самуилом Маршаком, который ввёл Бианки в круг питерских литераторов. Его живыми рассказами о природе восхищались Чуковский и Житков и помогли их напечатать. А 1923 году увидела свет его первая книжка о жизни животных «Чей нос лучше».

Самой знаменитой книгой Виталия Бианки стала «Лесная газета», которая с 1928 года много раз переиздавалась и переводилась на разные языки мира.

Но ОГПУ, сменившее ВЧК, все эти годы весьма пристально наблюдало за писателем. И в конце 1925 года Бианки был арестован по сфабрикованному делу об участии в несуществующей подпольной организации и приговорён к трём годам ссылки в город Уральск.

В его защиту выступили многие именитые советские литераторы, в том числе и сам Максим Горький, лично обратившийся к Генриху Ягоде, и Бианки разрешили переехать в Новгород, а позже – вернуться в Ленинград. Но в ноябре 1932 года последовал новый арест. Спустя три с половиной недели Бианки был освобождён «за отсутствием улик». Но ОГПУ если уж вцепится в человека, то вряд ли оставит в покое. Через три года – новый арест! За это время эта контора успела «хорошо подготовиться»: Бианки предъявили серьёзные обвинения: «сын личного дворянина, бывший эсер, активный участник вооружённого восстания против советской власти»… И опять от ссылки, на этот раз в Актюбинскую область, его спасло заступничество Екатерины Павловны Пешковой, официальной супруги Максима Горького, которой многие творческие люди были обязаны спасением.

Все это не могло не подорвать и без того некрепкое здоровье писателя: несколько инфарктов, потом инсульт, паралич ноги и частично руки… Мир животных казался писателю добрее и справедливее мира людей.

Но, несмотря ни на что, он оставался в душе оптимистом: «Во мне живёт некая жизнерадостная сила. Вижу: всё, что у меня было и есть хорошего, светлого в жизни… – от этой силы. Благословенна она и во мне и в других – в людях, птицах, цветах и деревьях, в земле и в воде».

В последние годы, несмотря на прикованность к постели, активной творческой жизни Бианки много писал, участвовал в написании сценариев для художественных фильмов, мультфильмов, диафильмов о природе и животных.

Умер Виталий Валентинович Бианки в Ленинграде 10 июня 1956 года в возрасте шестидесяти двух лет и был похоронен на Богословском кладбище.

Некоторые известные писатели и поэты, которые не хотели попасть на передовую, все же оказались в армии… санитарами.

Известный поэт и прозаик Серебряного века, журналист и фельетонист Саша Чёрный (настоящее имя Александр Михайлович Гликберг, 1880–1932) был мобилизован и служил в 5-й армии рядовым при полевом лазарете.

На фронте был написан его лирический цикл «Война». И война там показана без героико-романтических иллюзий, а как тяжёлая и беспощадная правда, будничная и жестокая.

Атака На утренней заре Шли русские в атаку… Из сада на бугре Враг хлынул лавой в драку. Кровавый дым в глазах. Штыки ежами встали, — Но вот в пяти шагах И те и эти стали. Орут, грозят, хрипят, Но две стены ни с места — И вот… пошли назад, Взбивая грязь, как тесто. Весна цвела в саду. Лазурь вверху сквозила… В пятнадцатом году Под Ломжей это было.

В 1920 году Саша Чёрный эмигрировал и в конце своей долгой дороги оказался в Париже. Писал повести, рассказы, детские книжки, издал сборник «Солдатские сказки», ироничное описание казарменного быта.

Дмитрий Андреевич Фурманов (1891–1926), вошедший в нашу литературу своим самым известным романом «Чапаев», тоже оказался на Первой мировой войне в качестве брата милосердия Российского общества Красного Креста. А уже в 1919 году во время Гражданской войны был прислан в качестве комиссара в 25-ю стрелковую дивизию Василия Ивановича Чапаева. Пробыл он в этом качестве всего-то два с небольшим месяца – с 25 марта по 30 июня, – успев за это время вдрызг разругаться с легендарным комдивом и настрочить на него много кляуз в штаб армии. После чего Фурманова перевели в Туркестан. Что, однако, впоследствии не стало для него препятствием к написанию романа о Василии Ивановиче, где история их отношений представлена… с точки зрения автора. За неточности и смещение акцентов критиковать его было некому: В.И. Чапаев в сентябре 1919 года погиб, как и большая часть его дивизии.

Роман «Чапаев» имел оглушительный успех по большей части из-за личности самого комдива, о храбрости которого народ слагал легенды.

Но поставленный в 1934 году фильм «Чапаев» режиссёров братьев Васильевых с Борисом Бабочкиным в главной роли намного превзошёл славу романа.

Фурманов с 1921 года жил в Москве, работал литературным функционером: заседал, выступал, писал директивы «в свете требований партии», встречался с читателями и пр. Умер он скоропостижно от ангины, давшей осложнения в виде менингита. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Михаил Михайлович Пришвин (1874–1954) – русский советский писатель, автор произведений о природе, охотничьих рассказов, детских книг, в годы Первой мировой войны был санитаром, затем военным корреспондентом, печатал свои очерки в различных газетах.

На фронте он вёл дневники. Эти короткие записи – живая история страшного понятия «война»: «Проволочные заграждения, форт. Четыре ряда проволоки, проход – там траншеи, патроны, бетонная избушка. Тут мёртвое пространство. Снаряд попал в избушку, подбросило солдата, и когда опамятовался, то всё была кровь, стал обирать с себя кровь, мясо, волосы, и всё было чужое, а сам ничего, вроде как пришёл в себя. Фугасные взрывы, бабу разорвало: потянула проволоку…»

Если кто-то ещё не понял, что такое война, – прочитайте «Голубую стрекозу» Михаила Пришвина, в которой писатель без пафоса, простыми деталями может показать весь ужас происходящего.

«В ту первую мировую войну 1914 года я поехал военным корреспондентом на фронт в костюме санитара и скоро попал в сражение на западе в Августовских лесах. Я записывал своим кратким способом все мои впечатления, но, признаюсь, ни на одну минуту не оставляло меня чувство личной ненужности и невозможности словом своим догнать то страшное, что вокруг меня совершалось.

Я шёл по дороге навстречу войне и поигрывал со смертью: то падал снаряд, взрывая глубокую воронку, то пуля пчёлкой жужжала, я же всё шёл, с любопытством разглядывая стайки куропаток, летающих от батареи к батарее.

Я поднимал людей, тащил скамейки, укладывал раненых, забыл в себе литератора и вдруг почувствовал, наконец, себя настоящим человеком, и мне было так радостно, что я здесь на войне, не только писатель.

В это время один умирающий шептал мне:

– Вот бы водицы…

Я по первому слову раненого побежал за водой.

Но он не пил и повторял мне:

– Водицы, водицы, ручья…

С изумлением поглядел я на него и вдруг всё понял: это был почти мальчик с блестящими глазами, с тонкими трепетными губами, отражавшими трепет души.

Мы с санитаром взяли носилки и отнесли его на берег ручья. Санитар удалился, я остался с глазу на глаз с умирающим мальчиком на берегу лесного ручья.

В косых лучах вечернего солнца особенным зелёным светом, как бы исходящим изнутри растений, светились минаретки хвощей, листки телореза, водяных лилий, над заводью кружилась голубая стрекоза. А совсем близко от нас, где заводь кончалась, струйки ручья, соединяясь на камушках, пели свою обычную прекрасную песенку. Раненый слушал, закрыв глаза, его бескровные губы судорожно двигались, выражая сильную борьбу. И вот борьба закончилась милой детской улыбкой, и открылись глаза.

– Спасибо, – прошептал он…»

Пришвин предпочитал обществу людей общение с природой, зорким взглядом всматривался в её тайную жизнь, умел увлекательно рассказать об этом.

Константин Паустовский называл его «певцом русской природы», Максим Горький говорил, что Пришвин обладал «совершенным умением придавать гибким сочетанием простых слов почти физическую ощутимость всему».

Самое значительное произведение Александра Серафи́мовича Серафимовича (настоящая фамилия – Попов, 1863–1949) – повесть «Железный поток» (1924), в которой изображены реальные события Гражданской войны – поход Таманской армии под командованием Е.И. Ковтюха, – долгое время входило в школьную программу по литературе.

Будущий советский классик (и кто сейчас из молодых знает это имя?) был на фронтах Первой мировой в составе санитарно-продовольственного отряда, а также корреспондентом «Русских ведомостей», в которых печатались его очерки и рассказы, с высокой художественной силой рассказывающие о масштабах народного бедствия и росте антивоенных и революционных настроений в массах.

Вся деятельность Серафимовича лежала в русле директив партии, поэтому он был ею любим: ордена Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта», медали… Свою Сталинскую премию I степени (1943) с формулировкой «За многолетние выдающиеся достижения в литературе» Серафимович передал в Фонд обороны. Что, согласитесь, больше говорит о человеке, нежели награды.

С самого начала Первой мировой войны Валерий Яковлевич Брюсов (1873–1924), который был уже признанным поэтом, одним из основоположников русского символизма, отправился на фронт военным корреспондентом «Русских ведомостей». Поначалу его представления о войне были возвышенно-романтичными.

…Так! слишком долго мы коснели И длили Валтасаров пир! Пусть, пусть из огненной купели Преображённым выйдет мир! Пусть падает в провал кровавый Строенье шаткое веков, В неверном озареньи славы Грядущий мир да будет нов! Пусть рушатся былые своды, Пусть с гулом падают столбы; Началом мира и свободы Да будет страшный год борьбы!

17 июля 1914

Его военные очерки встречали восторженно, поэтому, когда в начале 1915 года Брюсов приехал на три недели в Москву, ему был оказан самый тёплый прием. Чествовать поэта на банкете, устроенном Московским литературнохудожественным кружком, собрались более ста человек – цвет российской творческой интеллигенции и политики. От лица всех читателей лидер партии кадетов Павел Милюков выразил Брюсову благодарность за своевременное и объективное освещение событий войны.

Но вскоре к Брюсову приходит прозрение, понимание, что эта война не нужна конкретному солдату, конкретному человеку, который хотел бы жить, дышать полной грудью, любить…

Ты спишь «в железной колыбели», И бабка над тобой, Судьба, Поёт, но песнь её – пальба, И светит в детской – блеск шрапнелей. Сейчас скончался старший брат. Вот он лежит в одежде ратной… Должник несчастный, неоплатный, Он, кажется, был смерти рад…

После поражений русской армии в 1915 году Брюсов расстроен и деморализован, он возвращается в Москву и оставляет работу военного корреспондента.

После Октябрьской революции 1917 года Брюсов активно участвовал в литературной и издательской жизни Москвы, работал в различных советских учреждениях. Но главная его заслуга – создание в 1921 году Высшего литературно-художественного института (ВЛХИ), в котором он до конца жизни оставался ректором и профессором.

9 октября 1924 года Брюсов скончался в своей московской квартире от крупозного воспаления лёгких. Поэт был похоронен на столичном Новодевичьем кладбище.

Писатель Алексей Николаевич Толстой (1882(3)– 1945) мог бы с полным комфортом – который всегда любил и ценил – прожить военные годы, поскольку призыву в армию не подлежал: у него был повреждён лучевой нерв. Но он решил, что непременно будет на фронте, и уже в конце августа 1914 года выехал на Юго-Западный фронт в качестве военного корреспондента.

Своему отчиму, А.А. Вострому, Толстой написал: «Я работаю в «Русских ведомостях», никогда не думал, что стану журналистом, буду писать патриотические статьи. Так меняются времена. И в самом деле я стал патриотом».

Писатель трижды выезжал в зону военных действий: в 1914 году на Юго-Западный фронт, в 1915-м – на Кавказский, в 1916-м – на Западный, и прислал оттуда серии очерков: «По Волыни», «По Галиции», «На Кавказе». Увиденное на фронте позже будет им отображено в романе «Хождение по мукам» (1919–1921).

Февральскую революцию он встретил с энтузиазмом. Временное правительство даже назначило «гражданина графа Толстого» «комиссаром по регистрации печати». Однако дальнейшие события в России, в частности Октябрьский переворот, так разочаруют Алексея Николаевича, что он с семьёй сначала уедет в Одессу, а оттуда – в эмиграцию, которая продлится пять лет.

Сначала был Париж. Графа охотно принимали в эмигрантских кругах, поначалу прощали «милые чудачества» характера. Но сам Толстой впоследствии писал об этом времени: «Жизнь в эмиграции была самым тяжёлым периодом моей жизни. Там я понял, что значит быть парнем, человеком, оторванным от родины, невесомым, бесплодным, не нужным никому ни при каких обстоятельствах».

Постепенно взгляды писателя изменились от радикального призыва «втыкать большевикам под ногти иголки» до раздумья: «Большевики – единственные, кто вытаскивает российскую телегу из оврага, куда её занесли красные кони. Удастся ли вытащить? Не знаю…»

Когда же в 1922 году, уже переехав в Берлин, Алексей Николаевич опубликовал в прессе «Открытое письмо Н.В. Чайковскому», в котором призвал эмиграцию признать советскую власть, бывшие друзья отвернулись от него, русская эмиграция разорвала с Толстыми какие-либо отношения.

К писателю приезжал Горький, вероятно с негласной миссией способствовать возвращению его на родину. И летом 1923 года на пароходе «Шлезиен» Толстой с семьёй прибыли в Страну Советов.

И надо сказать, родина простила ему эмигрантское отступничество и приняла в свои жаркие объятия: большая квартира, дача, штат прислуги, достойное содержание и пр. И к тому же почти не ругательное прозвище «красный граф».

Его боготворили современники и критиковали потомки, критика пела «красному графу» дифирамбы и одновременно порицала за «легкомысленность» и «приспособленчество». Противоречивый и, вероятно, до конца так и не понятый, он вошёл в историю как один из ярчайших и талантливых советских писателей.

Его трилогия «Хождение по мукам», по которой недавно снят сериал, неоконченный исторический роман «Пётр Первый», романы «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», положившие начало советской научной фантастике, любимый многими поколениями детей «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (переработанная сказка Карло Коллоди «Приключения Пиноккио», которую сложно назвать плагиатом, – а такие обвинения в адрес Толстого были, – поскольку она настолько оригинальна, что живёт своей жизнью), написанные ранее «Детство Никиты», «Хромой барин» и др. – ещё при жизни Толстого сделали его классиком советской литературы. За что бы он ни брался, получалось очень хорошо, будь то детская сказка про деревянного человечка «Буратино», один из первых научно-фантастических романов «Аэлита», историческое полотно «Пётр Первый» или военная новеллистика «Русский характер».

Толстой шутил, что революция сменила одно его «гр.» на другое – был граф, стал гражданин… Можно за многое критиковать «красного графа» – сибарита и эпикурейца, который говорил: «Я – простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и всё тут», называть приспособленцем и прочее, но, когда его включили в ноябре 1942 года в Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (Катынское дело о расстреле польских офицеров), Толстого так потрясла открывшаяся глазам трагедия (пусть даже и сфальсифицированная – споры ведутся по сей день), что он на нервной почве тяжело заболел. В дни следствия он повторял: «Я каждый раз умираю с этими людьми».

Часть русской творческой элиты категорически выступала против войны.

В последний час, во тьме, в огне, Пусть сердце не забудет: Нет оправдания войне, И никогда не будет… —

написала Зинаида Гиппиус.

Сергей Александрович Есенин (1895–1825), бывший к началу Первой мировой уже заметной фигурой среди питерских поэтов, воевать категорически не хотел, и изо всех сил старался от фронта откосить.

Он писал: «…я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму. Этот патриотизм мне органически совершенно чужд. У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов на тему «гром победы, раздавайся», но поэт может писать только о том, с чем он органически связан».

В январе 1916 года Сергея Есенина призвали в армию, но благодаря хлопотам друзей он получил назначение в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 её императорского величества государыни императрицы Александры Фёдоровны.

Там он познакомился с императрицей и царевнами.

Сделаем необходимое отступление, чтобы наиболее полно представить картину тех лет.

Императрица Александра Фёдоровна, одна из руководительниц Российского общества Красного Креста и общин сестёр милосердия, приняла самое активное участие в организации военных лазаретов и госпиталей и всей инфраструктуры… Императрица распределяла пожертвования на нужды войны, приспосабливала под госпитали свои дворцы в Москве и Петрограде. Там же, в дворцовых госпиталях, она вместе с дочерьми организовывала курсы сестёр милосердия и сиделок. К концу года под опекой императрицы и великих княжон было уже 85 военных госпиталей и 10 санитарных поездов.

Понимая, что для руководства и работы в области передовой военной медицины необходимо обладать профессиональными знаниями, она вместе с великими княжнами Татьяной и Ольгой прошла специальные курсы военных хирургических сестёр милосердия. Их учителем стала одна из первых женщин-хирургов в России и в мире, ставшая профессором медицины, Вера Игнатьевна Гедройц…

В личном дневнике Веры Игнатьевны, которую сложно заподозрить в симпатиях к императорской семье, поскольку она принадлежала к древнему и знатному литовскому княжескому роду Гедройц, представители которого активно участвовали в польских волнениях против Российской империи, записала: «Мне часто приходилось ездить вместе и при всех осмотрах отмечать серьёзное, вдумчивое отношение всех Трёх к делу милосердия. Оно было именно глубокое, они не играли в сестёр, как это мне приходилось потом неоднократно видеть у многих светских дам, а именно были ими в лучшем значении этого слова»[2].

Фрейлина императрицы А.А. Вырубова позже вспоминала: «Государыня и великие княжны присутствовали при всех операциях. Стоя за хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренные раны…»

Но вернёмся к непосредственно нашей истории.

Сергей Есенин неоднократно выступал в лазарете с чтением стихов. На одном из выступлений присутствовала государыня императрица с детьми. Стихи рязанского поэта понравились им, а младшая из дочерей императрицы Анастасия, по воспоминанию Н. Вольпин, опубликованному в книге Н. Сидориной «Златоглавый», соизволила побеседовать с ним, «гуляя по саду».

Образ царевен взволновал поэта. Короткое знакомство с ними вдохновило Есенина написать стихотворение, в котором царевны привиделись ему берёзками в венцах:

В багровом зареве закат шипуч и пенен, Берёзки белые горят в своих венцах. Приветствует мой стих младых царевен И кротость юную в их ласковых сердцах. …Всё ближе тянет их рукой неодолимой Туда, где скорбь кладёт печать на лбу, О, помолись, святая Магдалина, За их судьбу.

Вот так провидчески поэт разглядел будущую трагическую судьбу царевен…

Кстати, ещё одно переплетение судеб: в июне 1916 года одним из пациентов Царскосельского лазарета оказался прапорщик Николай Гумилёв, посвятивший одной из царевен следующие строки:

Сегодня день Анастасии, И мы хотим, чтоб через нас Любовь и ласка всей России К Вам благодарно донеслась… И мы уносим к новой сече Восторгом полные сердца, Припоминая наши встречи Средь царскосельского дворца.

Но какая между этими событиями связь? – спросите вы. Просто наглядная параллель: царица и царские дочери считали своим долгом принимать посильное участие в войне, а вот крестьянский сын Сергей Есенин, психика которого оказалась слабее, после первой же поездки с военно-санитарным поездом № 143 на фронт был в таком ужасе от увиденного, что приложил все силы и использовал все знакомства, чтобы больше на фронте не оказаться: 15 июня Есенину был выписан «увольнительный билет» в Рязань сроком на 15 дней, а потом он работал в канцелярии.

Благоволивший к поэту полковник Д.Н. Ломан выдал ему аттестат (№ 204), в котором, в частности, говорилось, что «…возложенные на него обязанности… по 17 марта 1917 года исполнялись им честно и добросовестно».

Дальнейшая судьба Сергея Александровича хорошо известна, и нет смысла её вновь пересказывать.

А вот в его добровольный уход из жизни 28 декабря 1925 года в ленинградской гостинице «Англетер» мало кто верил из современников, и до последнего своего дня не верили родные, в том числе и племянница поэта, Светлана Петровна Есенина, всю жизнь посвятившая тому, чтобы снять с поэта клеймо самоубийцы. Официального следствия и эксгумации тела поэта, которых добивалась Светлана Петровна, до сих пор нет.

Будущий нобелевский лауреат за роман «Доктор Живаго», в котором так достоверно через судьбы героев описываются события из жизни страны от начала столетия до Великой Отечественной, Борис Леонидович Пастернак (1890–1960) и вовсе скрылся от призыва на Урале, под Александровском, где устроился в контору управляющего Всеволодо-Вильвенскими химическими предприятиями «помощником по деловой переписке и торгово-финансовой отчётности».

Что за присуждение ему Нобелевской премии он подвергся травле и гонениям со стороны советского правительства и творческой элиты, знают все. А вот про историю присуждения ему этой самой престижной в мире премии, возможно, знают не все.

Его кандидатуру Нобелевский комитет рассматривал несколько раз. Весной 1956 года, когда Борису Леонидовичу стало ясно, что журналы «Новый мир» и «Знамя», которым он предложил рукопись романа, её не напечатают, он через журналиста Серджо Д’Анджело передал копию рукописи итальянскому издателю Джанджакомо Фельтринелли. И тот, несмотря на страшное давление Кремля и итальянской компартии, её напечатал (за что, кстати, был позднее исключён из компартии). Потом роман напечатали сразу несколько стран.

Травля, которой писатель подвергся на родине, в немалой степени была спровоцирована американским ЦРУ, выпустившим карманное издание романа и оплатившим его распространение в СССР. В 1958 году в циркуляре ЦРУ с грифом «Секретно», говорилось:

«Эта книга имеет огромную пропагандистскую ценность не только благодаря её важному содержанию и свойству побуждать к размышлениям, но и благодаря обстоятельствам её издания: у нас есть шанс заставить советских граждан призадуматься, что не в порядке с их правительством, если литературный шедевр человека, который слывет величайшим из ныне живущих русских писателей, не могут достать, чтобы прочесть на языке оригинала, его собственные соотечественники на его собственной родине».

В 1958 году по предложению нобелевского лауреата Альбера Камю с формулировкой «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа» Пастернак стал вторым писателем из России (после И.А. Бунина), удостоенным Нобелевской премии.

Власти СССР во главе с Н.С. Хрущёвым восприняли это событие с негодованием, поскольку сочли роман антисоветским. Автора тут же единогласно исключили из Союза писателей СССР. И хотя подвергнутый остракизму Пастернак отказался от получения премии, это ничего не изменило.

Среди литераторов, требовавших высылки Пастернака из СССР, были Л.И. Ошанин, А.И. Безыменский, Б.А. Слуцкий, С.А. Баруздин, Б.Н. Полевой, К.М. Симонов и многие другие. Публично голос в защиту Пастернака не подал в тот момент никто. Однако участвовать в травле отказались и сочувствовали опальному поэту: из мэтров – Вениамин Каверин и Всеволод Иванов, из молодых – Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава.

Лишь 9 декабря 1989 года Нобелевский диплом и медаль были вручены в Стокгольме сыну писателя Евгению Пастернаку.

В СССР роман «Доктор Живаго» в течение трёх десятилетий распространялся в самиздате и был опубликован только в январе – апреле 1988 года в журнале «Новый мир» с предисловием Д.С. Лихачева.

Писать о подвигах или даже участии писателей и поэтов в Гражданской войне – значит признавать, что участие в этой братоубийственной войне можно морально оправдать…

Лучше всего об этом сказала Марина Цветаева:

Все рядком лежат — Не развесть межой. Поглядеть: солдат. Где свой, где чужой? Белый был – красным стал: Кровь обагрила. Красным был – белый стал: Смерть побелила.

Великая Отечественная

Как случилось, что у нас до сих пор нет масштабной, всеобъемлющей с моральной и художественной точек зрения эпопеи о Великой Отечественной войне, сравнимой с «Войной и миром» Льва Толстого? Отсутствие такой книги о Первой мировой можно объяснить революцией, эмиграцией интеллигенции, офицеров и генералов – её участников, идеологическим давлением сталинского периода. И всё же такой роман об ужасной Гражданской войне есть – это «Тихий Дон» Михаила Шолохова, который многие не без оснований считают главным романом XX века. Подобный, хоть и не существующий на бумаге, роман о Великой Отечественной словно складывается из большого количества повестей и рассказов представителей так называемой «окопной» или «лейтенантской прозы». Немало имён советских писателей и поэтов навсегда вписаны в летопись Великой Отечественной войны. Именно они написали самые сильные, яркие и пронзительные произведения о подвиге нашего народа в этой кровавой войне.

Михаил Шолохов, положив начало созданию «Воениздата», предполагал, что в этом издательстве будут публиковаться воспоминания военачальников – позже даже появился неофициальный ранг – не ниже начальника политотдела дивизии, с тем чтобы писатели будущего смогли оценить всё огромное и трагическое полотно войны взглядом не только из окопа, с позиций своей батареи, но и стратегическим взором… Но – не случилось. Лев Толстой создал «Войну и мир» немногим менее чем через сто лет после окончания войны 1812 года. Время подходит…

Уходили мальчики – на плечах шинели, Уходили мальчики – храбро песни пели, Отступали мальчики пыльными степями, Умирали мальчики, где – не знали сами…

Игорь Карпов

Об участии в Великой Отечественной войне наших писателей и поэтов – уже известных и тех, у кого слава была ещё впереди, – написано много. Поэтому коротко, в алфавитном порядке – чтобы подчеркнуть значимость каждого, невзирая на военные чины и место в «литературной табели о рангах», – вспомним некоторые имена и их значительные произведения.

Они создали самые достоверные произведения о войне, и все достойны нашего уважения и памяти.

Анатолий Андреевич Ананьев (1925–2001) в 1943 году после окончания Харьковского истребительно-противотанкового артиллерийского училища, эвакуированного в Фергану, в звании младшего лейтенанта командиром взвода оказался в одном из самых кровопролитных сражений Великой Отечественной – Курской битве, и получил свою первую боевую награду – медаль «За отвагу». Потом он напишет об этой битве свою главную книгу о войне «Танки идут ромбом» (1963). Участвовал в ожесточённых боях за освобождение Белоруссии, форсировании Днепра под ураганным огнём противника… В бою за освобождение концлагеря Озаричи Ананьев был тяжело ранен: врачи полевого госпиталя насчитали его теле более сорока осколков! Часть их так и осталась в нём до конца жизни.

Девять месяцев пролежал в госпиталях в Иркутске и в Чите, а потом – снова на передовую. Бои под Будапештом, освобождение Вены и тяжёлая контузия, но в госпиталь не лёг. Свою войну он закончил в городе Пургшталь. Уже после Победы долго лечился в госпиталях Софии и Пловдива. В декабре 1945 года в возрасте двадцати лет Ананьева комиссовали инвалидом II группы и демобилизовали из армии.

Эдуард Аркадьевич (Арташесович) Асадов (1923–2004) – да-да, это тот самый проникновенный лирик, которого многие критики скептически называли «поэтом для гимназисток», но которого до сих пор читают, рыдают, смеются, у которого учатся любить и прощать, которого будут читать.

В июне 1941-го у него был выпускной в 38-й московской школе, а через неделю началась война. Асадов добровольцем ушёл на фронт, был наводчиком миномёта, потом помощником командира батареи «катюш» на Северо-Кавказском и 4-м Украинском фронтах. Воевал на Ленинградском фронте.

В боях за Севастополь в ночь с 3 на 4 мая 1944 года получил тяжелейшее ранение осколком снаряда в лицо. Теряя сознание, он всё же довел грузовик с артиллерийскими снарядами до батареи. После продолжительного лечения в госпиталях врачи так и не смогли сохранить ему глаза. С того времени Асадов до конца жизни носил на лице чёрную полумаску.

Он мало писал о войне, предпочитая в своей вечной ночи тему светлой любви, но эти стихи – документальное свидетельство очевидца, написанное сердцем.

Орден Ленина, орден Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени, медаль «За оборону Ленинграда», медаль «За оборону Севастополя», звание Героя Советского Союза – это далеко не полный перечень наград поэта из его боевого прошлого.

Виктор Петрович Астафьев (1924–2001) – писатель, Герой Социалистического Труда, лауреат двух Государственных премий СССР (1978, 1991) и трёх Государственных премий России, написавший много повестей, в том числе «Царь-рыба», «Печальный детектив», романы «До будущей весны», «Тают снега», «Прокляты и убиты» и другие, но всё это позже.

А в 1942 году он добровольцем ушёл на фронт. Был шофёром, связистом, артразведчиком. После тяжёлого ранения в 1944 году в Польше служил во внутренних войсках на Западной Украине. Был контужен, лишился глаза. Награждён орденом Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За освобождение Варшавы» и «За победу над Германией».

Виктор Астафьев верил в то, что жестокая правда о Второй мировой войне необходима людям.

Трижды ранен (дважды – тяжело), прошёл всю войну, до конца. Видел за четыре года такое, что хватило бы, по его выражению, «на пару десятков спокойных жизней – это уж точно». Чудом не погибнув, Астафьев на всю свою жизнь сохранил непримиримую, лютую ненависть к войне. И укрепилось в его душе выношенное, бесповоротное решение – рассказать людям, донести до них правду о том, чем была Вторая мировая. Страшную, неприкрашенную правду. Без советской агитационной трескотни и отвратительной помпезности.

Григорий Яковлевич Бакланов (настоящая фамилия Фридман, 1923–2009) – русский советский писатель и сценарист, один из представителей «лейтенантской прозы».

В 1941 году был призван в армию Воронежским РВК. Окончил артиллерийское училище, воевал на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах. Участвовал в боях на Украине, в Молдавии, Румынии, Венгрии, Австрии.

В сентябре 1943 года был ранен в районе города Запорожье. За участие в кровопролитных декабрьских боях под Секешфехерваром (Венгрия) в 1944 году награждён орденом Красной Звезды. Также был награждён медалями «За взятие Будапешта и Вены», за победу над Германией, в 1985 году – орденом Отечественной войны I степени.

Закончил войну в звании лейтенанта, в должности начальника разведки артиллерийского дивизиона 1232-го пушечного артиллерийского полка 115-й пушечной артиллерийской Криворожской бригады.

Григорий Бакланов как-то сказал: «Когда я вернулся домой с фронта, мне был 21 год. Я вернулся с войны с твёрдым убеждением в том, что главное в моей жизни уже сделано».

Он написал много повестей и романов, в том числе: «Южнее главного удара», «Пядь земли», «Мёртвые сраму не имут», «Был месяц май», «Навеки девятнадцатилетние» и другие, в которых страшная, не прикрытая красивыми лозунгами правда о войне.

Самой трудной была судьба романа «Июль 41 года» (1964), в котором описано уничтожение Сталиным офицерского корпуса Красной армии. После первой публикации «Июль 41 года», хотя и не был формально запрещён, не переиздавался в СССР двенадцать лет.

Юрий Васильевич Бондарев (1924) – бывший офицер-артиллерист, воевавший в 1942–1944 годах под Сталинградом, на Днепре, в Карпатах, освобождал Польшу. Был несколько раз ранен и контужен. Имеет военные награды за мужество. Его книги «Батальоны просят огня» (1957), «Тишина» (1962), «Горячий снег» (1969) входят в число лучших мировых книг о войне.

Многие из его романов и повестей были экранизированы, и эти фильмы – часть золотого фонда отечественного кино. Кстати, он автор сценариев фильмов «Горячий снег» и «Батальоны просят огня», один из соавторов сценария киноэпопеи «Освобождение».

Бондарев много лет занимался общественной работой: был депутатом Верховного Совета нескольких созывов, более двадцати лет (!) возглавлял правление Союза писателей России. Он всегда имел своё мнение и отстаивал свою позицию – и когда критиковал Горбачёва, и когда отказался из рук Ельцина принять орден Дружбы народов по случаю своего 70-летия… Фронтовик. А такие не гнутся…

Георгий Михайлович Брянцев (1904–1960) – автор широко известных приключенческих и детективных рассказов и романов, в том числе «Тайные тропы» (1953), «Следы на снегу» (1954), «Клинок эмира», «Это было в Праге» (1955), «По тонкому льду» (1960), «Конец осиного гнезда (1960) и других – был чекистом, контрразведчиком, преподавателем школы будущих диверсантов-подрыв-ников.

Но отсиживаться в тылу было не в его характере, и Брянцев засыпал начальство рапортами о переводе на фронт. Но его фронт оказался в тылу немцев: его перебросили в Брянские леса в Дядьковскую партизанскую группу, которая при его непосредственном участии активизировала разведывательную и диверсионно-подрывную деятельность.

Георгий Михайлович был одним из руководителей истребительного батальона, действовавшего с танковой бригадой Катукова, участвовал во многих операциях, был награждён боевыми наградами.

В 1950 году в звании подполковника Брянцев ушёл с военной службы и решил серьёзно заняться литературой, потому что считал себя обязанным написать о людях, с которыми его сводила военная судьба, о настоящих героях, подвиги которых остались неизвестными… Всего он написал десять книг, по двум из которых были сняты одноимённые фильмы – «Следы на снегу» и «По тонкому льду».

Василь (Василий) Владимирович Быков (1924–2003) – вроде как уже писатель иностранный, из суверенной Белоруссии, но и в то же время – наш, и Герой Социалистического Труда, и лауреат Ленинской премии, но главное здесь для нас – участник Великой Отечественной, на которой советские люди сражались плечом к плечу, не разбирая национальностей. Где критерий был лишь один: умение побороть страх и встать в атаку, когда нужно, и отстреливаться до последнего патрона, когда тебя оставили на верную смерть с приказом «ни шагу назад!».

Быков – человек непростой судьбы. Война застала его на Украине, где он, семнадцатилетний парнишка, рыл окопы, потом отступал с войсками, отстал от своей колонны, вышел к нашим, и его арестовали и чуть не расстреляли как немецкого шпиона…

Его призвали летом 1942 года и направили в Саратовское пехотное училище. Через год младший лейтенант Быков уже был в самом пекле войны. Во время Кировоградской операции был серьёзно ранен в живот и ногу, и его даже посчитали погибшим: возле Северинки была (может, и сейчас есть?) большая братская могила, и на обелиске выбито: «Василь Владимирович Быков, лейтенант, 1923–1943». Позже он опишет весь этот ад в повести «Мёртвым не больно». Три месяца он провалялся по госпиталям, а потом опять фронт. Участвовал в Ясско-Кишинёвской операции, освобождал Румынию, Болгарию, Венгрию, Югославию, Австрию.

За мужество старший лейтенант Быков, командир взвода полковой, затем армейской артиллерии, награждён орденом Красной Звезды.

Быков писал не о войне – он писал о людях на войне. Опубликованные в 1960—1970-х годах повести «Третья ракета», «Альпийская баллада», «Сотников», «Обелиск», «Дожить до рассвета», «Пойти и не вернуться» и другие принесли писателю всемирную известность.

Многие из них экранизированы, входят в золотой фонд нашего кино, а Лариса Шепитько после фильма «Восхождение» по его повести «Сотников» стала прижизненным классиком.

Наверняка вы это знаете, а вот то, что великий писатель выступал с резкой критикой режима Александра Лукашенко и считал, что для Белоруссии предпочтительнее союз не с Россией, а с Западом – во как! – знают не все. Как и то, что последние годы жил в эмиграции (Финляндия, ФРГ, Чехия) и на родину вернулся за месяц до смерти…

Константина Яковлевича Ваншенкина (1925–2012), уверена, знают все. Песни на его слова продолжают звучать с эстрады в исполнении мэтров и молодых певцов. И услышав:

Я люблю тебя, Жизнь, Что само по себе и не ново, Я люблю тебя, Жизнь, Я люблю тебя снова и снова, —

в проникновенном исполнении Марка Бернеса, которому поэт посвятил эти строки, многие ностальгически улыбнутся. А возможно, вспомнят и песни «Алёша», «Вальс расставания», «Женька», «За окошком свету мало», «Как провожают пароходы», «Я спешу, извините меня», «Тополя», «Нелётная погода» и другие, – такие тёплые, душевные, светлые, что вряд ли можно представить себе автора, этого человека с широкой доброй улыбкой, с автоматом бегущим в атаку…

А Константин Яковлевич, а тогда семнадцатилетний Костя – в 1942 году из десятого класса ушёл на фронт. Служил в воздушно-десантных войсках, в составе 106-й ВДД Тульской дивизии в/ч 555999 участвовал в боях за освобождение Донбасса, Крыма, Белоруссии, Венгрии. Закончил войну в Чехословакии в звании гвардии сержанта военно-десантных войск.

Борис Львович Васильев (1924–2013) ещё при жизни стал классиком советской, российской литературы. И не огромное количество правительственных наград тому показатель, а его повести и рассказы – «В списках не значился», «Завтра была война», «Ветеран», «Не стреляйте в белых лебедей», «А зори здесь тихие…» и другие, изданные большими тиражами, любимые читателями и не раз экранизированные.

Борис Васильев ушёл на фронт добровольцем в составе истребительного комсомольского батальона, который 3 июля 1941 года был направлен под Смоленск, попал с ним в окружение и с тяжёлыми боями пробился к нашим. Потом был направлен в кавалерийскую полковую школу, а затем в пулемётную, после окончания которой служил в 8-м гвардейском воздушно-десантном полку 3-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Во время воздушного десанта под Вязьмой 16 марта 1943 года был тяжело контужен и попал в госпиталь. После этого ранения Васильев был признан негодным к строевой и осенью 1943 года направлен на учёбу в Военную академию бронетанковых и механизированных войск, а по окончании на Урале работал испытателем колёсных и гусеничных машин. Демобилизован из армии в 1954 году в звании капитан-инженера.

Хорошо, что не продолжил семейную традицию кадровых офицеров армии и полностью посвятил себя литературе. Но про тех, для кого «есть такая профессия – Родину защищать!», написал сценарий, по которому в 1971 году Владимир Роговой снял легендарный фильм «Офицеры».

Когда в очередной раз телевидение покажет фильмы «Королевская регата», «На пути в Берлин», «А зори здесь тихие…», «Аты-баты, шли солдаты…», «Не стреляйте в белых лебедей», «Подсудимый», «Завтра была война» и другие, – это его, Бориса Васильева, нам привет из Вечности…

Константин Дмитриевич Воробьёв (1919–1975) в октябре 1938 года был призван в Красную армию. Служил в Белорусском военном округе, печатался в армейской газете «Призыв». По окончании службы в декабре 1940 года работал литературным сотрудником газеты Академии Красной армии имени Фрунзе, откуда был направлен на учёбу в Московское краснознамённое пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР.

Под Клином в декабре 1941 года контуженным лейтенант Воробьёв попал в плен и был узником Клинского, Ржевского, Смоленского, Каунасского, Саласпилсского, Шяуляйского лагерей военнопленных (1941–1943). Дважды бежал из плена, второй раз – успешно. В 1943–1944 годах был командиром партизанской группы из бывших военнопленных в составе действовавшего в Литве партизанского отряда. Был награждён медалью «Партизану Отечественной войны» I степени.

Подлинная боль прошедшего через ад плена, через мясорубку сражений в каждой строчке его самых известных произведений – «Это мы, Господи», «Убиты под Москвой», которые, увы, были напечатаны после смерти автора…

Даниил Александрович Гранин (настоящая фамилия Герман, 1919–2017) – советский и российский писатель, киносценарист, общественный деятель, ветеран Великой Отечественной войны. Количество наград – внушительно, в основном за творчество. Его романы «Искатели», «Иду на грозу», «После свадьбы», «Зубр» и множество других, принёсшие ему широкую известность, не про войну, а про учёных, инженеров, талантливых людей…

В вышедшем несколько лет назад романе «Мой лейтенант», отмеченном престижной литературной премией России «Большая книга», автор впервые погружается в военное прошлое. Когда у него спрашивали, почему через столько лет он обратился к этой теме (правда, в 1989 году был сборник рассказов «Наш комбат»), Гранин ответил: «Когда я пришёл с войны, мне хотелось только одного – поскорее забыть пережитое. Потом появилось много хороших книг о войне, и мне подумалось: что же я буду соревноваться с Василём Быковым, Виктором Астафьевым, Григорием Баклановым и другими замечательными авторами?.. А потом Алесь Адамович уговорил меня написать «Блокадную книгу». И эта работа взбудоражила, стали наплывать воспоминания, и я подумал, что надо написать про мою войну…»

Его, Даниила Гранина, война началась в 41-м, когда он добровольцем ушел на фронт, воевал в составе дивизии народного ополчения на Ленинградском фронте, после окончания военного училища в звании лейтенанта стал танкистом и завершил войну в должности командира роты тяжёлых танков. Главное, считает он: «Я выжил во время войны. Я встретил 9 Мая в Ленинграде».

В 1941 году Семён Петрович Гудзенко (1922–1953) добровольцем ушёл на фронт, стал пулемётчиком в Отдельной мотострелковой бригаде особого назначения (ОМСБОН). В 1942 году был тяжело ранен в живот осколком мины. После ранения был корреспондентом во фронтовой газете «Суворовский натиск», освещал осаду и штурм Будапешта, где и встретил День Победы. Награждён орденом Отечественной войны II степени.

На фронте он писал стихи, и в 1944 году вышла его первая книга.

Его настоящее имя – Сарио – итальянское, так назвала его мать. Когда в 1943 году его стали публиковать и «Знамя» и «Смена», поэт писал матери: «…не пугайся, если встретишь стихи за подписью «Семён Гудзенко», – это я, так как Сарио не очень звучит в связи с Гудзенко. Надеюсь, ты не очень обидишься…» В его стихах неприукрашенная, страшная правда о войне.

После окончания Великой Отечественной войны Гудзенко работал корреспондентом в военной газете.

В начале 1970-х годов режиссёр московского Театра на Таганке Юрий Любимов поставил спектакль «Павшие и живые». В этом спектакле Владимир Высоцкий, в частности, играл роли Гитлера и Семёна Гудзенко. В дальнейшем на своих выступлениях Высоцкий иногда читал стихи Гудзенко, также он давал достаточно высокие оценки военному творчеству поэта. Два стихотворения Семёна Гудзенко вошли в музыкально-поэтический цикл Высоцкого «Мой Гамлет» (1966–1978).

В 2009 году в Малом зале Санкт-Петербургской филармонии состоялась премьера кантаты на стихи поэтов-фронтовиков композитора Владиславы Малаховской. Кантата озаглавлена строчкой из «Моего поколения» Семёна

Гудзенко – «Нас не нужно жалеть!». Два из шести номеров кантаты написаны на стихи Гудзенко – «Перед атакой» и «Моё поколение».

Советский, татарский поэт Муса Джалиль (полное имя Муса Мустафович Залилов (Джалилов), 1906–1944) – человек удивительной, трагической судьбы, которая заслуживает того, чтобы рассказать о ней подробнее.

В 1941 году он был призван в Красную армию. В звании старшего политрука воевал на Ленинградском и Волховском фронтах, был корреспондентом газеты «Отвага». В июне 1942 года во время Любанской операции был тяжело ранен и попал в плен.

Для того чтобы продолжить борьбу с врагом, Джалиль вступил в созданный немцами легион «Идель-Урал». В Едлиньске около Радома (Польша), где формировался легион «Идель-Урал», Муса организовал среди легионеров подпольную группу и устраивал побеги военнопленных. Он был связан с подпольной организацией под названием «Берлинский комитет ВКП(б)».

В феврале 1943 года Первый батальон легиона «Идель-Урал» поднял восстание и присоединился к белорусским партизанам. В августе 1943 года – буквально за несколько дней до восстания военнопленных – гестапо арестовало Джалиля и большинство членов его подпольной группы. После жестоких пыток в Моабитской тюрьме его перевели в тюрьму Плетцензее в Берлине, где 25 августа 1944 года казнили на гильотине. Несмотря на это, на родине его обвинили в предательстве и включили в список особо опасных преступников.

В 1946 году бывший военнопленный Нигмат Терегулов принёс в Союз писателей Татарии блокнот с шестью десятками стихов Джалиля. Через год из советского консульства в Брюсселе пришла вторая тетрадь. Из Моабитской тюрьмы её вынес бельгийский участник Сопротивления Андре Тиммермане, который сидел с поэтом в одной камере. Еще страницы со стихами привёз бывший военнопленный Габбас

Шарипов. Терегулов и Шарипов были арестованы и брошены в лагеря. Стихи на татарском языке сгинули в недрах ГУЛАГа.

Но как правильно сказано в хорошей книге, «рукописи не горят». И в январе 1946 года в советское посольство в Риме турецкий подданный татарин Казим Миршан принёс ещё одну тетрадь, которую отправили в Москву. «Моабитская тетрадь» попала в руки поэту Константину Симонову, который – честь ему и хвала! – организовал перевод стихов Джалиля на русский язык, снял печать предателя с поэта и доказал патриотическую деятельность его подпольной группы. В 1956 году Муса Джалиль посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза, в 1957 году стал лауреатом Ленинской премии.

Поэтесса Юлия Владимировна Друнина (1924–1991) – тонкий лирик, берущая за душу стихами о любви. Но это в будущем, а в 1941 году её за душу взяло обращение с плаката «Родина-мать зовет!». И, прибавив себе год, шестнадцатилетняя Юля записалась в санитарную дружину при Российском обществе Красного Креста, стала работать санитаркой в госпитале и параллельно окончила курсы медсестёр. В конце лета 1941 года её отправили на строительство оборонительных сооружений под Можайском. Во время одного из авианалетов она отстала от своего отряда и с группой пехотинцев тринадцать суток выбиралась из окружения.

Позже Друнина напишет: «Мы шли, ползли, бежали, натыкаясь на немцев, теряя товарищей, ведомые одной страстью – пробиться! А надо всем панический ужас, ужас перед пленом. У меня, девушки, он был острее, чем у мужчин. Он был сильнее страха смерти».

К переднему краю вышли всего девять человек. Перейти через линию фронта можно было через минное поле. К счастью, мины были противотанковыми. Но не все: на краю поля, когда все считали себя в безопасности, одна из мин оказалась противопехотной. Вместе с Друниной к своим вышли всего пятеро…

Она добилась, и её направили в действующую армию, в 667-й стрелковый полк 218-й стрелковой дивизии 2-го Белорусского фронта.

В 1943 году Друнина была тяжело ранена – осколок снаряда вошёл в шею слева и застрял всего в паре миллиметров от сонной артерии. Не подозревая о серьёзности ранения, она просто замотала шею бинтами и продолжала спасать других. Очнулась уже в госпитале и там узнала, что была на волосок от смерти. Там же, в госпитале, она написала своё первое стихотворение о войне, которое вошло во все антологии военной поэзии:

Я только раз видала рукопашный, Раз наяву. И тысячу – во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне.

После госпиталя её комиссовали. Вернулась в Москву, попыталась поступить в Литературный институт, но неудачно – её стихи были признаны незрелыми. А кто сейчас знает имена тех, кто не увидел таланта в этой девушке в шинели? Расстроенная Юля добилась возвращения на фронт. Воевала в составе 1038-го самоходного артиллерийского полка 3-го Прибалтийского фронта. В одном из боёв была контужена, и в ноябре 1944 года старшина медицинской службы Друнина была демобилизована по состоянию здоровья. За боевые отличия была награждена орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».

Юлия Владимировна Друнина покончила с собой 21 ноября 1991 года.

Увидев здесь имя автора детских стихов и талантливого «пересказчика» историй про медвежонка Винни-Пуха и его друзей, Мэри Поппинс, Питера Пэна, Алису, попавшую в Страну чудес, – Бориса Владимировича Заходера (1918–2000), многие, вероятно, удивятся. Этот весёлый, остроумный и необычайно талантливый человек вместе с несколькими друзьями, такими же студентами Литературного института, в конце 1939 года ушёл добровольцем на Советско-финскую «зимнюю» войну. И на Великую Отечественную – одним из первых, и опять добровольцем…

Воевал на Карельском и на Юго-Западном фронтах, участвовал в освобождении Львова. Работал в редакции газеты «Огонь по врагу». Его стихи печатали армейские газеты. Был дважды награждён медалью «За боевые заслуги», орденом Отечественной войны II степени.

В 1946 году старший лейтенант Заходер после демобилизации вернулся в Москву и в 1947-м наконец окончил Литературный институт, причём с отличием.

Он много работал: писал стихи, пьесы, сценарии мультфильмов, переводил зарубежных авторов – и стал заслуженно известным.

Юноша из интеллигентной еврейской семьи перепробовал много профессий, пока не нашёл своё призвание в литературе, – Эммануила Генриховича Казакевича (1913–1962) не брали в армию по причине сильной близорукости, но он добровольцем отправился на фронт в составе писательской роты народного ополчения. Потом его, владеющего несколькими языками, взяли в разведку. Он позже опишет в своей повести «Звезда» товарищей-разведчиков, которых враги называли «зелёными привидениями», с которыми ходил за линию фронта, тащил на себе языков… Его разведгруппа всегда приносила ценные сведения, начальство Казакевича заслуженно ценило: из рядового разведчика он вырос до начальника разведки дивизии и помощника начальника разведки армии. Парадный китель капитана Казакевича украшали восемь боевых орденов и медалей, в том числе два ордена Красной Звезды и два ордена Отечественной войны!

В 1947 году он написал свою самую знаменитую повесть «Звезда», за которую через полгода получил Сталинскую премию.

Прочитав «Звезду», Александр Твардовский сказал: «На войну ушёл посредственный еврейский поэт, а вернулся с неё великолепный русский прозаик».

Повесть «Звезда» была издана во многих странах мира более пятидесяти (!) раз и сделала писателя широко известным. А далее были повести «Двое в степи», «Сердце друга», роман «Весна на Одере» и его продолжение «Дом на площади», повесть «Синяя тетрадь» (первоначально «Ленин в Разливе») – его «пять копеек» в официозную советскую лениниану.

Владимир Васильевич Карпов (1922–2010) – автор романов «Двадцать четыре часа из жизни разведчика», «Маршальский жезл», «Вечный бой» и самого известного – «Взять живым!» и других – о штрафбате знал не с чужих слов. В феврале 1941 года его, курсанта Ташкентского пехотного училища, а ещё – чемпиона по боксу Узбекистана и республик Средней Азии, арестовали, и военный трибунал «впаял» пять лет лишения свободы «за антисоветскую агитацию».

Он рвался на фронт и в октябре 1942 года оказался на Калининском фронте в составе штрафной роты. Повидал там немало, лиха хлебнул, но не сломился, в январе 1943 года его перевели в разведвзвод 629-го стрелкового полка 134-й стрелковой дивизии. В феврале 1943 года за проявленное в боях мужество с него была снята судимость. Потом – командир взвода разведчиков, звание старшего лейтенанта, боевые награды: медаль «За отвагу», ордена Красной Звезды и Красного Знамени, звание Героя Советского Союза (1944) – за то, «что 19 августа 1943 года, проникнув во вражеский тыл и обнаружив крупную группировку противника, проявил храбрость и мужество и, корректируя огонь батарей, вызвал по рации огонь на себя». А потом – тяжёлое ранение, госпиталь и учёба в Высшей разведывательной школе Генерального штаба.

Более десяти лет он прослужил в Средней Азии в Туркестанском военном округе – был командиром полка (Памир, Каракумы) и начальником штаба дивизии (Кушка), работал в Генштабе. И только в 1966 году вышел в отставку. И на литературном фронте был человеком заметным не только своими произведениями, но и ответственной работой на постах заместителя главного редактора журнала «Октябрь», главного редактора журнала «Новый мир», первого секретаря правления Союза писателей СССР.

При жизни Павел Давыдович Коган (1918–1942), студент Литературного института, которому почтенные мэтры сулили большое будущее, не печатался, но его стихи и песни, написанные с другом Георгием Лепским, знала и любила молодёжь, разобрала на цитаты.

Надоело говорить, и спорить, И любить усталые глаза… В флибустьерском дальнем море Бригантина подымает паруса.

Это та самая «Бригантина» – бардовский гимн шестидесятников, пережившая автора слов, которого из-за сильной близорукости тоже не брали на фронт, но он обивал пороги военкомата, пока не добился своего. Воевал храбро в разведке, был произведён в офицеры, и 23 сентября 1942 года на сопке Сахарная Голова под Новороссийском лейтенант Коган сложил свою голову…

Может быть, вы и не знаете «поэта Когана», но эти строки слышали наверняка:

Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал!

Теперь знайте, чьи они.

Наделив его талантом, Господь, как водится, дал к нему в довесок и «многие знания – многие печали». Коган предвидел:

Мы, лобастые мальчики невиданной революции. В десять лет – мечтатели, В четырнадцать – поэты и урки. В двадцать пять — Внесённые в смертные реляции, —

и ведь ошибся всего-то на год!

И ещё в августе 1939 года он написал, и в точку!

Сквозь вечность кинутые дороги, Сквозь время брошенные мостки! Во имя юности нашей суровой, Во имя планеты, которую мы У моря отбили, Отбили у крови, Отбили у тупости и зимы. Во имя войны сорок пятого года.

Поэта-фронтовика Якова Абрамовича Козловского

(1921–2001) после окончания школы призвали в ряды Красной армии. Служил на западной границе – на реке Сан, что разделяла Украину с Польшей. Так что с первого часа Великой Отечественной он оказался в самом пекле войны. Был дважды ранен. Награждён орденом Отечественной войны I степени, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией».

В 1944-м капитан Козловский, комиссованный вчистую из армии, пришёл на костылях поступать в Литературный институт имени А.М. Горького. Поступил и окончил его в 1949 году…

Козловский не только сам писал прекрасные стихи, он стал одним из лучших переводчиков поэтов Грузии, Армении, Азербайджана, Дагестана, Кабардино-Балкарии. Именно в его переводах мы узнали и полюбили Гамзатова, Кулиева и др.

Однажды поэт Расул Гамзатов сказал о поэте Якове Козловском: «Он меня переводит так, что потом, когда я перевожу его обратно на аварский, получается совсем другое стихотворение – гораздо лучшее, чем у меня…»

Среди писателей-фронтовиков особое место занимает Вячеслав Леонидович Кондратьев (1920–1993). Его наиболее известная повесть «Сашка», посвящённая «Всем воевавшим подо Ржевом – живым и мёртвым», потрясла читателей. Автору она далась непросто: он словно вернулся в свое боевое прошлое…

В 1939 году с 1-го курса МАХРИ был призван в армию. Служил в железнодорожных войсках на Дальнем Востоке. В декабре 1941-го добился перевода на фронт.

В 1942 году 132-я стрелковая бригада, в составе которой воевал Кондратьев, вела тяжёлые бои подо Ржевом. Помощник командира взвода отдельного стрелкового батальона, сержант Кондратьев приказом ВС 30-й армии Калининского фронта № 12/н от: 26 апреля 1942 года был награждён медалью «За отвагу» за то, что 7 апреля 1942 года в бою за деревню Овсянниково после гибели командира взвода под ураганным огнём противника поднял бойцов в атаку. Согласно наградному листу, в этом бою лично Кондратьевым из стрелкового оружия было уничтожено 12 немецких солдат, а броском гранаты он вывел из строя станковый пулемет противника. Позже был ранен, после излечения и отпуска, полученного по ранению, направлен в железнодорожные войска. Был повторно и тяжело ранен, после полугода в госпитале комиссован с инвалидностью в звании младшего лейтенанта.

В одном из писем к своим читателям Кондратьев признавался: «Стал писателем для того, чтобы сказать то, что должен был сказать, без чего моя жизнь просто не имела бы смысла». И в первой опубликованной повести он написал, по словам К. Симонова, о человеке, который оказался «в самое трудное время в самом трудном месте и на самой трудной должности – солдатской».

Кондратьев как писатель-фронтовик, выступавший за подлинную правду о войне, с горечью отмечал, что его собратья по перу многое не сказали о «чрезмерной жестокости войны, жестокости своих… Мы не сказали о штрафных ротах и батальонах. Наша военная проза мало рассказала о неумении многих наших военачальников вести современную войну, о наших победах «любой ценой», а за ценой наши начальники не стояли, о взятии городов или даже населённых пунктов – к праздникам… Умолчали о недостойном поведении некоторой части наших солдат в Восточной Пруссии, об изнасилованиях, поджогах немецких ферм, о расстрелах гражданских лиц. Просто так, из мести… Умалчивали, потому что знали, что это всё равно «вырежут». Умолчали о безобразиях и пьянках в тылу, о принуждении к сожительству наших девочек, бросившихся в огонь войны с самыми чистыми и благородными чувствами – защищать Родину. А их потом, как правило, в постель…» (Литературное обозрение. 1990. № 5. С. 4).

Вряд ли кто не видел фильм режиссёра Виктора Трегубовича «На войне как на войне», в котором весело и как бы несерьёзно рассказывается об экипаже самоходки под командованием младшего лейтенанта Малешкина: как сражаются с немцами, как отдыхают, ругаются и мирятся, любят и ненавидят… В нём сыграли замечательные артисты: Михаил Кононов, Олег Борисов, Виктор Павлов и др. Фильм посвящён павшим и живым воинам 3-й гвардейской танковой армии маршала Рыбалко.

А сценарий к нему написал на основе своей одноимённой повести сам автор – Виктор Александрович Курочкин (1923–1976), участник описанных событий, человек непростой судьбы.

Война застала девятиклассника Витю Курочкина в Ленинграде.

«Сестра с матерью эвакуировались к родственникам в Ярославль. Я с отцом остался в осаждённом Ленинграде. Работал на заводе шлифовальщиком. Работа у меня была несложная: обтачивал зенитные снаряды. В конце января 1942 года умерли отец и тётка, у которой мы жили. Я остался один», – вспоминал позже Виктор Курочкин

Вряд ли он бы выжил, но весной 1942 года его, прозрачного от голода, вывезли по Дороге жизни. Два месяца лечили от дистрофии, а в июне 1942 года, когда окреп, призвали в армию и направили на учебу сначала в Ульяновское гвардейское танковое училище, а затем – во 2-е Киевское артиллерийское училище, эвакуированное в Саратов.

По его окончании, в июне 1943 года, лейтенант Курочкин был назначен командиром СУ-85 в 1893-й самоходный артполк 3-й танковой армии 1-го Украинского фронта.

«После этого поехали воевать. На Курской дуге воевал пятнадцать минут. Потом участвовал в боях за освобождение Левобережной Украины, форсировал Днепр в районе Канева, участвовал в боях за Киев. Шёл до тех пор, пока не был ранен…» – из стенограммы его выступления при принятии в Союз писателей.

Так просто, без пафоса, не заостряя внимания, что воевал честно и храбро, пока 31 января 1945 года не был тяжело ранен при форсировании Одера. Но о его доблести говорят награды: ордена Красной Звезды, Отечественной войны II степени, Отечественной войны I степени, медали «За освобождение Праги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».

Поэт-фронтовик Сергей Орлов, сам горевший в танке, сказал про повесть «На войне как на войне»: «В военной прозе самое трудное ощутить в себе и сохранить потом на бумаге баланс красоты воинской героики, воинского братства, с одной стороны, и ужас, грязь, мерзость войны – с другой. Вот это сложнейшее балансирование удавалось Виктору Курочкину замечательно. И только потому удавалось, что он был солдатом, ибо только солдат способен пройти по проволоке между военным романтизмом и натурализмом и не покачнуться».

Писатель Виктор Конецкий говорит: «В центре города, может быть, даже на Невском проспекте, он вдруг увидел афишу только что вышедшего на экраны фильма «Ссора в Лукашах». Курочкин остановился против афиши, внимательно её прочёл. Затем присел на свой ящик, задумался, что-то такое вспомнил и заплакал в три ручья. Понятно, милиция подхватила под руки плачущего в неположенном месте рыбака. Курочкин пытался объяснить, что он, именно он является автором этого фильма. Никто ему на слово не поверил, конечно. Горькое свидетельство. Есть и более грустные варианты этого сюжета».

В результате избиений писатель-фронтовик получил инсульт и тяжело болел до самой смерти 10 ноября 1976 года…

Мы были высоки, русоволосы. Вы в книгах прочитаете, как миф, О людях, что ушли, не долюбив, Не докурив последней папиросы —

это Николай Петрович Майоров (1919–1942) написал и о себе тоже. Его жизнь оборвалась в двадцать три.

Ещё в школе Николай писал стихи, – а кто не пишет их в этом нежном возрасте, спросите вы, и будете правы. Вот и мальчик из Иванова решил узнать мнение профессионалов и отправил свои стихи не куда-нибудь, а в столичное солидное издательство «Художественная литература». Там их прочитали и ответили (не поленились!) разгромной рецензией, упрекнув и в бедности словарного запаса, и в затасканных эпитетах… Не знали, что поэтом-то был тринадцатилетний пацан!

У кого другого это бы навсегда отбило желание писать, но не у Коли Майорова!

В 1937 году он поступил на исторический факультет МГУ и отнёс стихи в литературный кружок, в котором состояли студенты Борис Слуцкий, Михаил Луконин, Давид Самойлов и др. Те прочитали и поддержали: пиши! Первые его стихи напечатала многотиражка МГУ, и они так и остались единственным прижизненным изданием поэта Майорова. Николай параллельно будет учиться и в Литературном институте. Возможно, и стал бы Николай Майоров всемирно известным поэтом, да тут случилась война…

Вместе с друзьями из литературного кружка он будет стремиться на фронт. И в октябре 1941-го Николай Майоров, назначенный помощником политрука, в составе пулемётной роты стрелковой дивизии № 331 окажется в боях на Смоленской земле.

О Ржевско-Вяземской операции зимой 1942-го долгое время старались даже не упоминать. Плохо подготовленное наступление Красной армии не привело к успеху, потери были огромными. В сорокаградусный мороз стрелковый полк, в котором служил Николай Майоров, удерживал деревню Баранцево. Здесь 8 февраля помощник политрука погиб, и его могилу долго не могли разыскать. Позже его и ещё семерых бойцов, обнаруженных в братской могиле, перезахоронили в Карманове, где создан памятный мемориал.

А друзья после войны собрали тетрадки с его стихами, и в 1962 году вышел первый сборник Николая Майорова «Мы». Есть там и такие провидческие строки:

Нам не дано спокойно сгнить в могиле — Лежать навытяжку и приоткрыв гробы, — Мы слышим гром предутренней пальбы, Призыв охрипшей полковой трубы С больших дорог, которыми ходили. Мы все уставы знаем наизусть. Что гибель нам? Мы даже смерти выше. В могилах мы построились в отряд И ждём приказа нового. И пусть не думают, что мёртвые не слышат, Когда о них потомки говорят.

1940 г.

У Дмитрия Николаевича Медведева (1898–1954) был свой путь в литературу. До войны он был кадровым сотрудником НКВД, несколько раз попадал под тяжёлое колесо репрессий, но с началом Великой Отечественной был восстановлен в органах госбезопасности и направлен в войска Особой группы при НКВД СССР (начальник Особой группы – П.А. Судоплатов, в дальнейшем – IV управление НКВД СССР).

Несколько раз его с отрядом специального назначения, который он возглавлял, забрасывали в тыл немцев в Смоленской, Брянской и Могилевской областях для организации разведывательно-диверсионной работы и координации партизанского движения.

В 1942–1944 годах Медведев командовал партизанским отрядом специального назначения «Победители», действовавшим в Центральной и Западной Украине. В этот отряд входил и разведчик Николай Кузнецов, о подвигах которого все узнали благодаря роману Медведева «Сильные духом» («Это было под Ровно»).

Дмитрий Николаевич не раз лично участвовал в опасных операциях, был дважды ранен и контужен, ему присвоено звание Героя Советского Союза. С февраля 1944 года, после длительного лечения в госпитале, полковник Медведев был назначен заместителем начальника 4-го управления НКВД.

Его произведения – «Сильные духом» («Это было под Ровно»), «Отряд идёт на Запад», «На берегах Южного Буга» – увлекательно рассказанная очевидцем история людей, которые вели свою тайную и явную войну с врагом у него в тылу.

Одной из первых значительных книг о войне была повесть Виктора Платоновича Некрасова (1911–1987) «В окопах Сталинграда», опубликованная в журнале «Знамя» (1946. № 8–9) под названием «Сталинград», и лишь позже ей дали название «В окопах Сталинграда».

Писатель-фронтовик Вячеслав Кондратьев называл её своей настольной книгой, где была «наша война, которую мы прошли».

Первое же произведение молодого писателя стало очень популярно и даже получило одобрение Сталина, и как результат – Сталинская премия (1947), большую часть которой Некрасов отдал на приобретение инвалидных кресел фронтовикам. Это был Поступок!

Перед войной Виктор учился в архитектурном, но диплома не получил: руководству института не понравился его проект, разработанный на основе идей конструктивиста Ле Корбюзье. И в 1937 году он окончил театральную студию, работал в разных провинциальных театрах актёром, художником, постановщиком.

На призывной участок Ростовского областного райвоенкомата Виктор Некрасов 24 августа 1941 года пришёл сам и получил назначение в инженерные войска. Был на фронте полковым инженером и заместителем командира сапёрного батальона, воевал на Юго-Западном фронте под Харьковом, с августа 1942 года – на Сталинградском фронте. Приказом ВС 62-й армии № 97/н от 19 февраля

1943 года старший лейтенант Некрасов, полковой инженер 1047-го стрелкового полка 284-й стрелковой дивизии, за минирование переднего края обороны и укрепления позиций обороны возле завода метизов награждён медалью «За отвагу».

Потом – Юго-Западный и 3-й Украинский фронты.

Приказом ВС 8-й гвардейской армии № 221/н от 9 мая 1944 года заместитель командира 88-го гвардейского отдельного сапёрного батальона гвардии капитан Некрасов за восстановление двух разрушенных мостов и переправу через реку Западный Буг орудий награждён орденом Красной Звезды.

Он трижды был ранен. Последний раз в Польше в начале 1945 года ему перебило правую руку, и по совету врачей, чтоб её разработать, Некрасов стал вести дневник, который и лёг в основу повести «В окопах Сталинграда». Из-за полученного ранения был признан негодным к службе и в звании капитана демобилизован.

Он окончательно выбирает для себя писательскую стезю: пишет прозу, пьесы, сценарии. Казалось бы, жизнь складывается на редкость удачно, как вдруг в октябре 1959 года в «Литературной газете» в рубрике «Писатель предлагает» он печатает гневную статью «Почему это не сделано? (О памятнике погибшим в Бабьем Яру в Киеве)» с протестом против планов соорудить на месте «величайшей трагедии» парк и стадион, чем вызывает неудовольствие властей.

Дальше – больше! Он позволяет себе выражать мнение, отличное от «директивных»: в 1966 году подписывает письмо двадцати пяти деятелей культуры и науки (среди них – Олег Ефремов, Валентин Катаев, Петр Капица, Андрей Сахаров и др.) Л.И. Брежневу против реабилитации Сталина, дружит с опальными Сахаровым и Солженицыным, высказывается в их поддержку и пр. и пр. Как результат: его везде перестают печатать, исключают из партии и из Союза писателей, лишают всех наград, в том числе боевых, его задерживают на улицах Киева, допрашивают… Дважды у него в доме проводят обыски и находят «запрещённую литературу» (!!) – издания Солженицына, привезённые из-за границы.

Писателя фактически выдавили за границу, и в сентябре 1974 года он с супругой уехал в Швейцарию. Потом была Франция, где он и скончался в 1987 году.

Булат Шалвович Окуджава (при рождении назван родителями Дорианом, 1924–1997) – известнейший советский и российский поэт, бард, прозаик и сценарист, композитор, тоже фронтовик!

Окуджава с начала войны горел желанием попасть на фронт, но только в августе 1942 года, когда ему исполнилось восемнадцать, был призван в армию и направлен в 10-й отдельный запасной миномётный дивизион. После двух месяцев подготовки миномётчик Окуджава оказался в кавалерийском полку 5-го гвардейского Донского кавалерийского казачьего корпуса. В декабре 1942 года под Моздоком был ранен. После госпиталя служил в 124-м стрелковом запасном полку в Батуми и позже радистом в 126-й гаубичной артиллерийской бригаде на Закавказском фронте, прикрывавшем границу с Турцией и Ираном.

В марте 1944 года по состоянию здоровья его комиссовали. Он вернулся в Тбилиси, закончил филологический факультет университета, потом два с половиной года работал учителем в Калужской области.

А позже, в конце 1950-х, его имя становится известным благодаря стихам и песням, которые до сих пор поют: «Молитва», «Полночный троллейбус», «Весёлый барабанщик» и др. Он пишет и прозу («Будь здоров, школяр», «Свидание с Бонапартом», «Путешествие дилетантов» и др.), и сценарии к фильмам («Женя, Женечка и Катюша», «Верность»), его песни звучат во многих фильмах («Белое солнце пустыни», «Соломенная шляпка», «Приключения Буратино», «Звезда пленительного счастья», «Белорусский вокзал» и др.).

А песня из кинофильма «Белорусский вокзал» становится настоящим гимном и десантников, и фронтовиков:

Здесь птицы не поют, деревья не растут, И только мы плечом к плечу врастаем в землю тут.

Эти поэтические строки знакомы всем, они принадлежат поэту-фронтовику Сергею Сергеевичу Орлову (1921–1977). Стихотворение, написанное в 1944 году, входит во многие антологии поэзии о войне.

Его зарыли в шар земной, А был он лишь солдат, Всего, друзья, солдат простой, Без званий и наград.

В 1938 году к Сереже Орлову пришёл первый большой успех: за стихотворение «Тыква» он стал победителем Всесоюзного конкурса школьников на лучшее стихотворение. Печатался в районной газете. В 1940 году поступил на исторический факультет Петрозаводского университета.

С первых дней Великой Отечественной вступил в истребительный батальон народного ополчения Белозерска, состоящий из студентов-добровольцев. Его направили в Челябинское танковое училище. Воевал на Волховском и Ленинградском фронтах.

Первый сборник стихов Сергея Орлова «Фронт» (вместе с С.А. Телькановым) вышел, когда он ещё был курсантом военного училища. И на фронте он продолжал писать стихи и публиковал их в армейской газете «Ленинский путь».

17 февраля 1944 года в бою за освобождение Новгорода его танк был подбит, и он, командир взвода тяжёлых танков «КВ» 33-го гвардейского отдельного танкового полка, едва не сгорел заживо. Его спасли. Потом – госпиталь. Следы от ожогов остались на всю жизнь. Чтобы на лице они не были так заметны, он всю жизнь проходил с бородой.

В апреле того же года после госпиталя демобилизованный по инвалидности гвардии старший лейтенант Орлов вернулся домой. Казалось бы, всё самое страшное осталось позади, но его ожидала ещё и тяжёлая душевная драма – любимая девушка не захотела стать спутницей жизни инвалида с изуродованным лицом и плохо действующей рукой и ушла. Это подтолкнула поэта к решению уехать в Ленинград. Там он поступил в университет. В 1946 году вышла в свет его книга стихов «Третья скорость», принёсшая ему известность.

Он оканчивает Литературный институт имени А.М. Горького и становится профессиональным литератором. Пишет стихи, сценарии (в соавторстве с поэтом Михаилом Дудиным – сценарий фильма «Жаворонок» (1964), посвященный подвигу танкистов, оказавшихся в плену на территории Германии), заведует отделом поэзии в журнале «Нева», входит в редколлегию журнала «Аврора»… Словом, прожил достойную жизнь – по словам Роберта Рождественского, «за себя и за того парня»…

Один из самых тиражных отечественных писателей, автор любимых читателями исторических авантюрных романов, таких как «Пером и шпагой», «Слово и дело», «Битва железных канцлеров», «Фаворит», «Нечистая сила» (журнальный вариант «У последней черты») и многих других – Валентин Саввич Пикуль (1928–1990) – тоже участник Великой Отечественной.

Война застала его в Ленинграде. Зиму тринадцатилетний мальчик прожил в блокадном городе, а в 1942 году его с матерью эвакуировали по Дороге жизни в Архангельск. Еле державшийся на ногах от дистрофии паренёк решил пробираться к отцу на Северный флот, не зная, что Савва Михайлович Пикуль, комиссар батальона морской пехоты, уже погиб в боях за Сталинград. Позже о подвигах защитников Сталинграда в память об отце он напишет книгу «Барбаросса».

В 1943 году пятнадцатилетний Валя Пикуль окончил школу юнг на Соловецких островах (был юнгой первого набора) по специальности «рулевой-сигнальщик» и был отправлен на эскадренный миноносец «Грозный» Северного флота. В шестнадцать лет стал командиром боевого поста, позже – штурманским электриком и прослужил на этом корабле до конца войны.

Он был участником полярных конвоев, о чём позже напишет книги «Океанский патруль» (1957) и «Реквием каравану PQ-17» (1970).

После войны, не имея высшего образования, он активно занимается самообразованием, решив посвятить себя литературной деятельности. Пишет стихи, рассказы, исторические повести и романы, за которые историки его критиковали, а читатели восторженно хвалили. Он всю жизнь много работал, темы его произведений разнообразны, его творческой плодовитости можно лишь позавидовать: за сорок лет литературной деятельности Валентин Пикуль создал около тридцати романов и повестей!

И те, кто в болотах, и те, кто во ржи, за то, что я выжил, велели: скажи! Велели: скажи, назови, нареки во имя, во славу и вопреки, —

эти стихи, как и многие другие пронзительные строки о войне, принадлежат перу Григория Михайловича Поженяна (1922–2005).

В 1939 году после окончания средней школы Поженян был призван на срочную службу на Черноморский флот. С первого дня войны в составе 1-го особого диверсионного отряда он взрывал мосты, уничтожал коммуникации, чтобы затруднить передвижение немецким и румынским войскам. Первый его взорванный мост – Варваровский, в Николаеве, последний – в Белграде.

В августе 1941 года разведывательно-диверсионная группа, в составе которой был Григорий Поженян, сумела отбить у противника водозаборную станцию в захваченной румынскими войсками Беляевке, чтоб включить её и подать воду в окружённую Одессу. Почти все участники операции погибли. Поженян был ранен, но его тоже посчитали погибшим, родителям отправили похоронку. Позже в Одессе на стене дома № 27 по улице Пастера была установлена мемориальная доска, на которой среди погибших есть и его имя. В 1959 году по сценарию Поженяна, в основу которого легла эта история, будет снят художественный фильм «Жажда», с Вячеславом Тихоновым в главной роли.

Еще дважды Поженян был ранен, один раз – контужен. Адмирал Ф.С. Октябрьский так аттестовал будущего известного поэта:

«Более хулиганистого и рискованного офицера у себя на флоте я не встречал! Форменный бандит! Я его представил к званию Героя Советского Союза! А он потом во время Эльтигенского десанта выбросил за борт политработника!.. Естественно, последовала жалоба в Верховный Совет…»

Да, надо иметь большую смелость, чтобы так сказать:

«Лично мне было всегда страшно на войне: и под Одессой, и под Севастополем, и в десантах в Новороссийск и Эльтиген. В лоухских снегах, на кестеньгском направлении, мне было страшно и холодно. По ночам (если я не ходил в разведку, а ждал очереди: «чёт-нечет») я мечтал, просыпаясь, о ранении. Но не в голову или в живот – смертельно, не ниже спины – стыдно, а в левую руку.

Сколько раз я её, бедную, запросто отдавая, видел себя живым «навеки»: то с пустым рукавом, то с протезом – кисть в чёрной перчатке… Но это по ночам. Утром я просыпался и вставал для всех непреложным. Храбрость – постоянство усилий, постоянство усилий, пока гремит война…»

Дважды его представляли к званию Героя Советского Союза… Но и орден Красной Звезды и несколько медалей красноречиво говорят о его боевом прошлом.

Демобилизовался Поженян в звании лейтенанта, потом закончил Литературный институт. За свою творческую деятельность, дважды отмеченную Государственной премией России, он написал много стихов, сценарии к фильмам («Никогда», «Прощай», «Поезд в далекий август» и др.), песни на его стихи звучали с эстрады в исполнении таких замечательных певцов, как Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Мая Кристалинская, Лев Лещенко, Эдуард Хиль, Олег Анофриев, Александр Градский, Валерий Леонтьев, Валерий Ободзинский и другие, и с экрана кино.

Человек весёлый и остроумный, он любил «похулиганить» – вместе Василием Аксёновым и Овидием Горчаковым под псевдонимом Гривадий Горпожакс (комбинация имён и фамилий реальных авторов) в 1972 году написал роман-пародию на «шпионский боевик» «Джин Грин – неприкасаемый», которая, кстати сказать, пользовалась бешеным успехом у читателей, принявших за чистую монету мистификацию с «заграничным» именем.

Писатель Анатолий Наумович Рыбаков (настоящая фамилия – Аронов, 1911–1998), автор романов и повестей «Кортик», «Бронзовая птица», «Водители», «Тяжёлый песок», «Дети Арбата» и других, воевал с 1941 года, служил в автомобильных частях, и его фронтовой путь пролёг от Москвы до Берлина.

А в начале 1930-х годов был исключен из Московского института инженеров транспорта и из комсомола и по статье 58–10 (контрреволюционная агитация и пропаганда) осуждён на три года ссылки. По окончании ссылки, не имея права жить в городах с паспортным режимом, скитался по России. Поменял много мест жительства и работы, пока не задержался в Рязанском областном управлении автотранспорта, и перед началом войны был там уже в должности главного инженера.

Последняя его военная должность – начальник автослужбы 4-го гвардейского стрелкового корпуса (8-я гвардейская армия), звание – гвардии инженер-майор. За проявленную доблесть в боях с него сняли судимость, а в 1960 году полностью реабилитировали.

Демобилизовавшись в 1947 году, Рыбаков стал писать приключенческие повести для юношества – «Кортик», «Бронзовая птица» – и сразу стал очень популярным.

Анатолий Рыбаков был президентом советского ПЕН-центра, секретарём правления Союза писателей СССР.

Сороковые, роковые, Свинцовые, Пороховые! Война гуляет по России, А мы такие молодые!

Эти стихи написал Давид Самуилович Самойлов (настоящая фамилия Кауфман, 1920–1990), который на фронте был пулемётчиком.

В 1941-м он, как и многие его сверстники, рвался на фронт, но был забракован медицинской комиссией. А вот окопы рыть – так посчитали в военкомате – здоровье позволяло. И он их рыл, рыл, пока не заболел, и его эвакуировали в Самарканд. Там он настоял, чтобы направили в военно-пехотное училище. Был 1942-й – год страшных потерь, и теперь его слабое здоровье вполне годилось для отправки на фронт. И оказался он пулемётчиком на Волховском фронте под Тихвином.

В 1943 году – ранение, госпиталь, потом опять фронт. Теперь он воюет в разведке. Участвует в прорыве блокады Ленинграда, с частями 1-го Белорусского фронта освобождает Польшу, Германию и победу встречает в Берлине. Награды: медали «За отвагу» (1943), «За боевые заслуги» (1944), орден Красной Звезды (1945) – это вам не…дцать лет Победы в Великой Отечественной войне!

Еще в военные годы вышли два сборника его стихов.

После войны Самойлов пишет стихи, сценарии для радио, для детей – это он сочинил истории про Слонёнка и его друзей, которые стали радиоспектаклями, а потом – мультфильмами… Его поэтические переводы грузинских, литовских, албанских и других поэтов стали хрестоматийными.

Песни на его стихи пели Олег Даль, Михаил Боярский, Всеволод Абдулов, Татьяна и Сергей Никитины и другие известные актеры, барды и певцы… Да и сейчас многие поют.

У этого человека всего несколько книг, и он не попал в сонм «бессмертных», но при жизни сделал так много! Был солдатом трёх армий и каждый раз добровольно: в 1939-м – Войска польского, воевал в частях морской пехоты в Советской армии, с 1943-го – в составе нового Войска польского работал военным журналистом, редактором военных изданий, был офицером Главного политического управления Войска польского. Читатели постарше наверняка помнят телевизионный многосерийный фильм «Четыре танкиста и собака» об экипаже танка Т-34 с бортовым номером 102 и звучным именем «Руды» («Рыжий») – в честь русской девушки Маруси, вышедший на телеэкраны в 1966 году. Не только подростки, но и их родители, не избалованные выбором каналов и программ Центрального телевидения, каждый день приникали к экрану, чтобы узнать об очередных приключениях на войне Янека, Густлика, Григория, Ольгерда (в повести, отличие от фильма, командиром танка был не поляк Ольгерд Ярош, а советский офицер Василий Семён, прототипом которого стал реальный человек – русский, сибиряк, танкист Виктор Васильевич Тюфяков, воевавший в составе 1-го Польского корпуса, созданного в СССР, и своей смелостью изумлявший поляков), а после его смерти – Томаша, и их верного друга, овчарки Шарика. В СССР фильм, который шутливо прозвали «Три поляка, грузин и собака», имел оглушительный успех. Недавно у нас его опять стали показывать по разным каналам, а вот на родине, в Польше, в 2007 году из-за протеста польских националистов сериал запретили с формулировкой «советская пропаганда». Фильм, как это часто бывает, инициировал интерес к книге. Повесть «Четыре танкиста и собака» (1964–1970) вышла в двух книгах в СССР и в ГДР выдержала четыре издания, а в Польше – семнадцать! Ее автор, полковник Януш Пшимановский (1922–1998), был храбрым офицером и замечательным человеком.

Студент Варшавского университета Януш Пшимановский добровольцем ушёл защищать Польшу сразу с начала Второй мировой войны. Понимая, что освобождение родины лежит через освобождение от немцев оккупированных районов СССР, честно воевал и в наших войсках, и в польских. Чин полковника и большое число военных наград говорят о личной доблести: Командорский крест ордена «Возрождение Польши», орден «Крест Грюнвальда» III степени, Крест Храбрых, Золотой и Серебряный кресты Заслуги и др.

Писать полковник Пшимановский стал в 1950-х, чтобы рассказать о доблести сражавшихся с фашистами поляков и русских. В начале 1960-х в соавторстве с Овидием Горчаковым написал книгу «Вызываем огонь на себя», в основу которой легли реальные события в поселке Сеща Смоленской области, что в каких-то трёх сотнях километрах от Москвы, где силами русских и пленных поляков было создано подполье, активно действовавшее против немецкой армии в 1942–1943 годах. И многие из её героев-подполыциков были не вымышленные, а имели реальные прототипы. А в 1965 году по этой книге режиссёр Сергей Колосов снял одноимённый четырёхсерийный фильм, тепло принятый телезрителями и получивший несколько почётных наград у нас и за рубежом.

На гребне успеха своих первых книг он вполне бы мог стать успешным и богатым автором, как горячие пирожки «выпекая» военные приключения, основываясь на своём богатом военном прошлом, и детские книжки, что у него отлично получалось, но…

Хорошо знакомый с ним Михаил Захарчук рассказывал: «…у Януша на тот период времени не было возможности отвлечься на что-то иное, помимо того, что он считал наиболее важным и значимым для себя. Он начал работу над вторым изданием книги «Память». И деньгам предпочёл долг и честь.

Долг солдата перед своими погибшими боевыми товарищами и честь гражданина страны, за освобождение которой они сложили свои головы. Наверное, с точки зрения нас, жителей бывшего Советского Союза, это одно из наиболее важных произведений писателя. Потому что в нём – имена советских солдат, погибших при освобождении Польши. А началось всё с незначительного эпизода. В книге Пшимановского «Студзянки», повествующей о том, как во время боёв на Магнушевском плацдарме у Вислы деревня Студзянки четырнадцать раз переходила из рук в руки, был упомянут погибший офицер Зайнутдинов. Однажды Януш получил письмо, из которого узнал, что его скромная книга стала чуть ли не святыней в далёком узбекском доме в семье Зайнутдиновых.

Вот тогда-то Пшимановский и задумался: а может, именно так увековечить память советских солдат и офицеров, павших за освобождение Польши?

В первом издании книги, вышедшем в 1987 году, 78 556 (!) фамилий…

Януш надеялся, что после выхода книги откликнутся родные погибших, даже тех, чьих имен по той или иной причине не оказалось в книге. И расчёт оказался верным. Писателя и небольшую группу помогавших ему энтузиастов просто завалили письмами.

Буквально через несколько лет было готово к выпуску второе издание, список погибших которого уже состоял из 455 880 фамилий. Вот только время уже было другое.

Издавшее первый том «Памяти» агентство «Интерпресс» ликвидировали. Для того чтобы после этой ликвидации не пропали результаты многолетнего труда, Януш выкупил авторские права на книгу и её архив. Своих денег на выкуп у него не было. Пришлось брать кредит. Чтобы вернуть взятые в кредит деньги и выплатить все проценты по нему, Пшимановскому пришлось продать свой дом.

А потом – и другой, меньший, в который он перебрался. Он сделал это! Главная задача – спасти архив, а вместе с ним и саму книгу – была выполнена…»[3].

Но и в Польше, и в СССР наступили другие времена, и правда о войне уже никому не была нужна. Труд его многолетней поисковой деятельности так и не был издан…

Пшимановский, слава богу, до суда над собой не дожил. Однако последние годы его жизни в Польше превратились в кошмар: по телефону и в подмётных письмах фронтовик получал угрозы смерти за дружбу с русскими, в его доме били окна и пытались поджечь. Друзья звали его в Россию, но храбрый польский офицер отказывался: в его представлении желание покинуть родину – признание хоть какой-то вины перед ней. А какая могла быть вина у человека, пролившего кровь за свободу Польши?

Список наших писателей-фронтовиков можно продолжать и продолжать, но о Сергее Смирнове («Брестская крепость» и др.), Александре Солженицыне («Архипелаг ГУЛАГ» и др.), Виталии Закруткине («Матерь человеческая» и др.), Николае Старшинове (поэте и переводчике), Владимире Тендрякове («Чудотворная» и др.), Иосифе Уткине (поэте, воине и военном корреспонденте, погибшем 13 ноября 1944 года в авиационной катастрофе) и многих других и так написано немало.

В среде западной писательской интеллигенции Вторая мировая не вызвала такой волны патриотизма, как среди писателей СССР. Немногие западные литераторы отправились добровольцами на фронт. Почему? Возможно, в обществе были ещё свежи воспоминания об ужасной Первой мировой войне, в которой немцы проявили свою жестокость, попирая все международные конвенции: бомбили лазареты, травили противников газами, – и предвидение новой катастрофы парализовало дух прозорливых писателей. Но не всех.

«Лётчики не умирают, они улетают и не возвращаются…» – эта бессмертная фраза принадлежит Антуану Мари Жан-Батисту Роже де Сент-Экзюпери (1900–1944) – известному французскому писателю, поэту и профессиональному лётчику. Её бы выбить эпитафией на его надгробии, но, к сожалению, такового нет: 31 июля 1944 года он вылетел с аэродрома Борго на острове Корсика в разведывательный полёт и не вернулся.

Много лет его судьба будоражила мир: высказывались совершенно противоречивые версии – от того, что он дезертировал и где-то себе жив-здоров, до того, что сам свёл счёты с жизнью… Действительно, писатель переживал затяжную депрессию:

«Я болен, и срок выздоровления неизвестен. Но я считаю себя не вправе быть избавленным от этой болезни. Вот и всё.

Между тем я погрузился в страшное уныние, и погрузился довольно глубоко. Мне больно за моё поколение, из которого вылущена вся человеческая суть…»

Но этой одно время очень распространённой версии противоречат его же собственные слова: «…я выбрал работу на максимальный износ и, поскольку нужно всегда выжимать себя до конца, уже не пойду на попятную. Хотелось бы только, чтобы эта гнусная война кончилась прежде, чем я истаю, словно свечка в струе кислорода. У меня есть что делать и после неё».

7 сентября 1998 года на дне Средиземного моря недалеко от Марселя французский рыбак Жан-Клод Бьянко выловил сетью серебряный браслет, на котором было выгравировано: Antoine de Saint-Exupery – Consuelo (так звали жену лётчика) и с/о Reynal & Hitchcock, 386, 4th Ave. NYC USA – адрес нью-йоркского издательства, в котором выходили книги Сент-Экзюпери.

Окончательную точку в спорах в мае 2000 года поставил ныряльщик Люк Ванрель, обнаруживший на 70-метровой глубине разбросанные на большой площади обломки самолёта. Когда осенью 2003 года наконец-то специалисты подняли фрагмент кабины, то подтвердили, что бортовой серийный номер 2734-L соответствует самолёту дальней фоторазведки, который пилотировал Экзюпери.

Будущий всемирно известный писатель, подаривший миру «Ночной полёт», «Планету людей» и «Маленького принца», не мог знать о своей судьбе, когда его, двенадцатилетнего мальчишку, знаменитый лётчик Габриель Вроблевски впервые поднял в небо, и он на всю жизнь «заболел» небом.

Графа Антуана – он был из древнего, но обедневшего дворянского рода – в 1921 году призвали в армию, и он записался во 2-й полк истребительной авиации в Страсбурге. Военным лётчиком он летал в Марокко, потом в звании младшего лейтенанта был переведён в 34-й авиационный полк в Бурже под Парижем. В январе 1923 года он попал в первую авиакатастрофу, в которой получил черепно-мозговую травму, и его комиссовали.

Экзюпери переехал в Париж и полностью посвятил себя литературе. Но небо не отпускало. И он стал лётчиком на почтовых самолетах. Судьба забрасывала его в разные города, в том числе и на самый край Сахары, где он написал своё первое произведение – роман «Южный почтовый». Потом была Южная Америка и должность технического директора «Аэропоста – Аргентина», филиала компании «Аэропосталь».

И в воздухе и на земле Сент-Экзюпери был настоящим асом своего дела и не зря в 1930 году за вклад в развитие гражданской авиации был награждён орденом Почетного легиона.

В предвоенные годы Сент-Экзюпери летал на почтовых самолётах и писал, писал… Его роман «Ночной полёт» (1931) был отмечен литературной премией «Фемина».

Ещё интересная деталь из его насыщенной событиями жизни – в апреле 1935 года в качестве корреспондента газеты «Пари суар» он посетил СССР и описал этот визит в пяти очерках. Очерк «Преступление и наказание перед лицом советского правосудия» стал одним из первых произведений писателей Запада, в котором делалась попытка осмыслить сталинизм. В августе 1936 года, в качестве корреспондента газеты «Энтрансижан», Экзюпери отправился в Испанию, где шла гражданская война, и опубликовал в газете ряд репортажей.

В январе 1938 года Экзюпери приехал в Нью-Йорк, где приступил к работе над сборником автобиографических эссе «Планета людей». Там он познакомился с известным французским писателем Андре Моруа, который оставил о нём интересные воспоминания: «Авиатор, гражданский и военный лётчик, эссеист и поэт, Антуан де Сент-Экзюпери… принадлежит к числу немногих романистов и философов действия, которых породила наша страна. В отличие от Киплинга он не просто восторгался людьми действия: он, подобно Конраду, и сам участвовал в деяниях, которые описал. На протяжении десяти лет он летал то над Рио-де-Оро, то над Андийскими Кордильерами; он затерялся в пустыне и был спасён владыками песков; однажды он упал в Средиземное море, а в другой раз – на горные цепи Гватемалы; он сражался в воздухе в 1940 году и вновь сражался в 1944-м… Отсюда та достоверность, которая звучит в каждом его слове, отсюда же берёт начало и жизненный стоицизм, ибо деяние раскрывает лучшие качества человека…»

4 сентября 1939 года, на следующий день после объявления Францией войны Германии, Сент-Экзюпери явился по месту мобилизации на военный аэродром Тулуза-Монтодран и 3 ноября был переведён в авиачасть дальней разведки 2/33, которая базировалась в Орконте (провинция Шампань).

Его многие отговаривали, убеждали, что он принесёт гораздо больше пользы стране, будучи писателем и журналистом, но Сент-Экзюпери добился назначения в боевую часть. В одном из писем в ноябре 1939 года он писал: «Я обязан участвовать в этой войне. Все, что я люблю, – под угрозой. В Провансе, когда горит лес, все, кому не всё равно, хватают ведра и лопаты. Я хочу драться, меня вынуждают к этому любовь и моя внутренняя религия. Я не могу оставаться в стороне и спокойно смотреть на это».

Этот год, 1939-й, стал очень значимым в биографии писателя и военного лётчика: Большая премия Французской академии за роман «Планета людей», Национальная книжная премия США за роман «Ветер, песок и звёзды» («Планета людей»), Военный крест Французской Республики.

После поражения Франции, в июне 1941 года, Сент-Экзюпери переехал вначале в неоккупированную часть страны, а позже отправился в Нью-Йорк, где в 1942 году написал своё самое знаменитое произведение – «Маленький принц».

Настоящий писательский успех, признание! Но почему на душе кошки скребут?.. Не мог он быть в стороне, когда его прекрасная страна была порабощена, когда вся Европа горела в огне… И в 1943 году Антуан де Сент-Экзюпери вступает в ВВС «Сражающаяся Франция» и, употребив все свои связи (так сказать, по блату!), добивается зачисления в боевую часть.

Он летает на современных военных машинах и иронично замечает: «У меня забавное ремесло для моих лет. Следующий за мной по возрасту моложе меня лет на шесть. Но, разумеется, нынешнюю мою жизнь – завтрак в шесть утра, столовую, палатку или белённую известкой комнату, полёты на высоте десять тысяч метров в запретном для человека мире – я предпочитаю невыносимой алжирской праздности…» Потом был последний полёт, унёсший его в вечность…

Ромен Гари (настоящее имя Роман Кацев, 1914–1980) – человек, жизнь которого похожа на головокружительный авантюрный роман. Мальчик из еврейской семьи, родившийся в Вильно (Российская империя), стал выдающимся французским писателем, кинорежиссёром, военным, дипломатом.

«Грустные клоуны» – так называется одна из книг Гари. Должно быть, таким был и он сам. И это и про него знаменитый эпиграф Гессе к «Игре в бисер», это благодаря Гари некоторые, столь необходимые нам всем вещи «чуть-чуть приближаются к возможности существовать и рождаться…».

Он был удивительно талантлив, его родным языком был русский, затем он перешёл на польский, большинство книг написал на французском, шесть романов – на английском, а затем сам же перевёл их на французский… Снимал фильмы по собственным книгам, которые потом запрещались во Франции. Служил во французском Министерстве иностранных дел, в посольствах в Софии, Берне, Лондоне, генеральным консулом Франции в Лос-Анджелесе… Он был героем Сопротивления и другом де Голля… И он стал автором одной из самых грандиозных мистификаций XX века, и он сам стал мифом…

В 1917 году Роман с матерью, провинциальной актрисой Миной Овчинской, переехали в Варшаву, а 1928 году перебрались во Францию, в Ниццу. Роман изучал право в Экс-ан-Провансе и в Париже. И совершенно неожиданно для всех решил стать военным лётчиком.

Во время Второй мировой войны Роман эмигрировал в Англию и там вступил в армию генерала де Голля. Воевал в Европе и Африке. После войны вернулся во Францию и поступил на дипломатическую службу.

В 1945 году была опубликована первая новелла Ромена Гари. Вскоре он стал одним из самых популярных и плодовитых писателей Франции. И в 1956 году за роман «Корни неба» получил Гонкуровскую премию.

Дух авантюризма и желание что-то доказать и себе, и окружающему миру толкали его на то, чтобы печататься под псевдонимами: Фоско Синибальди, Люсьен Брюляр, Эмиль Ажар и даже Шатан Богат – Сатана Бога! Эмиль Ажар стал не просто псевдонимом, а главной литературной мистификацией XX века, самым большим литературным скандалом во Франции и, возможно, причиной гибели самого Гари.

По правилам главную литературную награду Франции – Гонкуровскую премию – писатель может получить всего один раз в жизни. Это пояснение к тому, что второй роман Эмиля Ажара «Вся жизнь впереди» (первый роман этого автора «Голубчик» в 1974 году стал большим литературным успехом) в 1975 году стал сенсацией, получившей Гонкуровскую премию. И что теперь с этим было делать? Писатель выдал за Эмиля Ажара своего племянника Илью Овчинского.

Ажар – от русского «жар», как «Гари – от русского «гори» в повелительном наклонении. Это приказ, которому я всегда подчинялся и в литературе, и в жизни».

К чему была эта мистификация? Несмотря на былой успех, в 1970-х годах Гари оказался одиноким, вышедшим из моды писателем. И это был его способ поквитаться с изменчивой, капризной публикой, которая то возносила его на гребень успеха, то полностью теряла к нему интерес, хотя как писатель за это время Гари не растерял ни грамма таланта, что и сумел скандально доказать своей мистификацией.

Но 2 декабря 1980 года Ромен Гари покончил с собой, выстрелив себе в рот… В предсмертной записке написал: «Можно объяснить всё нервной депрессией. Но в таком случае следует иметь в виду, что она длится с тех пор, как я стал взрослым человеком, и что именно она помогла мне достойно заниматься литературным ремеслом».

Известно, что писатель отчаянно боялся старости: «Со мной этого не случится. Никогда. Я представляю себе старость как нечто ужасное, но поскольку сам я не способен стареть, то заключил пакт с этим господином наверху, знаете? Я заключил с ним пакт, согласно которому я никогда не стану старым».

Истинный ответ он унёс с собой в могилу. А мы же постараемся думать о нём прежде всего как о человеке, прожившем яркую, полную драматических событий жизнь: «Нельзя спрашивать о смысле жизни – этот смысл нужно вложить в неё»…

Английский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1983), автор романа «Повелитель мух», сделавшего Уильяма Голдинга (1911–1993) всемирно известным, почти всю войну отслужил в британском флоте, участвовал в битве за Атлантику, а также в операции D Day – высадке союзных войск 6 июня 1944 года в Нормандии.

К началу войны он был бакалавром искусств и университетским преподавателем. Мог бы и не воевать, но записался добровольцем. За несколько лет Голдинг дослужился до командира десантного ракетоносца, едва не погиб, когда его судно было торпедировано немецкой субмариной, выносил из боя раненых матросов, сам был ранен. И хотя воевал достойно, никогда не любил вспоминать войну и даже отказался от нескольких боевых наград.

Опыт военных лет, как сам писатель признавался впоследствии, лишил его каких бы то ни было иллюзий относительно свойств человеческой природы: «Я начал понимать, на что способны люди. Всякий прошедший войну и не понявший, что люди творят зло подобно тому, как пчела производит мёд, или слеп, или не в своём уме».

После демобилизации в сентябре 1945 года Уильям Голдинг вернулся к преподаванию в школе Уордсворта в Солсбери. В 1952 году он написал роман, который назвал несколько необычно – «Незнакомцы, явившиеся изнутри». Его вернуло двадцать одно издательство, пока редактор издательства Faber & Faber Чарльз Монтейт не уговорил шефов купить произведение за смехотворную сумму в 60 фунтов стерлингов. Он жёстко отредактировал роман и дал ему название «Повелитель мух». В сентябре 1954 года роман увидел свет и сделал автора всемирно знаменитым.

Потом последовали романы «Наследники», «Воришка Мартин», «Свободное падение», «Шпиль», «Пирамида», «Зримая тьма», цикл «На край света: морская трилогия», куда вошли романы «Ритуалы плавания», «Тесное соседство» и «Пожар внизу».

В 1983 году Уильям Голдинг был удостоен Нобелевской премии по литературе – «за романы, которые с ясностью реалистического повествовательного искусства в сочетании с многообразием и универсальностью мифа помогают постигнуть условия существования человека в современном мире».

А в 1988 году получил от королевы Елизаветы II второй рыцарский титул. Так что он был дважды рыцарь или рыцарь в квадрате?..

Алистер Маклин (1922–1987) – британский писатель, автор остросюжетных романов, входит в десятку самых продаваемых авторов планеты, его книги разошлись тиражом более 20 миллионов экземпляров.

Выходец из семьи шотландского священника, Алистер Маклин родился и вырос в Глазго, где веками были сильны антагонистические отношения к Англии. Но в 1941 году он, как и многие шотландцы, забыв на время о противоречиях, добровольцем пошёл в Королевский флот.

Алистер Маклин сначала был младшим матросом, потом – старшим торпедистом. Начинал службу на стареньком колёсном пароходе «Королева Борнмута», оснащённом зенитными орудиями для защиты судов прибрежного плавания у берегов Великобритании и Шотландии.

В 1943 году был переведён на крейсер «Роялист». На этом корабле Алистер Маклин участвовал в двух полярных конвоях в Архангельск, в операциях против немецкого линкора «Тирпиц». 15 августа 1944 года он участвовал в операции «Драгун» – высадке десанта союзников под шквальным огнём прибрежных немецких батарей в Южной Франции, между Тулоном и Каннами. А также в операции «Манна» – освобождении от немцев Греции, в частности острова Крит, в боях в Эгейском море.

В 1945 году он оказался в составе союзных войск, сражающихся против Японии. В одном из сражений он попал в японский плен, перенёс жестокие пытки, после чего сохранил ненависть к японцам на всю жизнь.

После капитуляции Японии в числе сотен военнопленных был вывезен из сингапурской тюрьмы в Великобританию и в 1946 году вернулся в Глазго.

Маклин окончил университет в Глазго, потом работал преподавателем английского и истории. Надо сказать, что школа не была пределом его мечтаний, и в каждую свободную минуту он писал рассказы. В 1954 году его рассказ «Верный» выиграл конкурс, организованный газетой Glasgow Herald. Издательство «Коллинз» предложило Маклину написать роман морской тематики, и в 1955 году вышел «Корабль его величества «Улисс» (больше известный под названием «Полярный конвой»), основанный на личном опыте автора, и заставил всех обратить внимание на начинающего автора.

После выхода второго романа, «Пушки острова Наварон» (1957), и его шумного успеха Маклин решает полностью посвятить себя литературному труду. Многие шотландцы (которых англичане упрекают в ужасной скупости) недовольны высокими английскими налогами, и Маклин, как, к примеру, его великий соотечественник Шон Коннери, решает переехать за границу. И в 1958 году перебирается в Швейцарию.

Его произведения, написанные в динамичном жанре военно-шпионского детектива и остросюжетного романа, стали выходить по всему миру огромными тиражами.

Есть такое выражение «гордый, как шотландец», и, когда в издательстве «Коллинз» как-то неосмотрительно намекнули, что последующие книги писателя продаются как бы на гребне успеха первых двух романов исключительно благодаря имени, Маклин издал два следующих романа – «Черный крестоносец» и «Дьявольский микроб» – под псевдонимом Иен Стюарт и доказал, что стойкий интерес читателей к его книгам существует не за счёт его раскрученного имени, а из-за интересного содержания.

За свою жизнь Алистер Маклин написал двадцать восемь романов. А в одном из своих интервью заявил: «Я не прирождённый писатель, и мне не нравится писать. Поэтому каждая книга занимает у меня только 35 дней чистого времени». Он также утверждал, что никогда не редактировал свои рукописи, и самый первый черновик книги являлся её окончательным вариантом. Своих книг он дома не держал, предпочитая все экземпляры, полученные от издательств, раздавать знакомым.

Свой последний роман, «Санторин», Маклин написал в 1986 году.

Последние годы жизни писатель страдал алкоголизмом и 2 февраля 1987 года после нескольких сердечных приступов скончался в Мюнхене. По завещанию похоронен в швейцарском городе Селиньи.

После его смерти осталось немало черновиков, сценариев и наработок к будущим книгам, и некоторые из них были воплощены в жизнь другими писателями. Интересно, – это плагиат чистейшей воды или «соавторство» с покойником?

Жизненный путь крупнейшего английского писателя XX века Ивлина Во (Артур Ивлин Сент-Джон Во, 1903–1966) извилист и полон противоречий. Он долго искал себя: женился, разводился, менял профессии – преподаватель в школе, краснодеревщик, журналист, литературный критик… Пока не стал писать романы. Первый же сатирический роман «Упадок и крах» (1928) обратил внимание критики и читателей на начинающего автора, второй – «Мерзкая плоть» (1930) – сделал его знаменитым. А затем каждые два года – новый роман, который ждали, ругали, хвалили, но встречали с неизменным интересом.

Когда началась Вторая мировая, известный писатель и не думал отсидеться за письменным столом.

Он показал себя человеком храбрым и решительным – порой даже слишком. Он пошел на фронт добровольцем и все время рвался в передовые отряды. Одно время писатель служил в роте коммандос, предназначенных для вылазок на оккупированную немцами территорию Франции, а в 1941 году участвовал в эвакуации с острова Крит английских войск. Тяжёлый характер Во, который хорошо виден в его дневниках и в первых страницах романа «Возвращение в Брайдсхед», где он описывает порядки в британской армии почти с холодной ненавистью, приводил к тому, что командиры отсылали в отдалённые части, тем самым невольно удерживая его вдалеке от линии фронта, что выводило его из себя. В 1944 году он стал офицером связи при отрядах югославских партизан Тито, где служил вместе с сыном Уинстона Черчилля. Во время войны Во, взявший полугодовой отпуск, написал свой самый личный и самый знаменитый роман – «Возвращение в Брайдсхед».

Он часто, то ли из-за своего неуживчивого характера, но, скорее всего, оттого, что всегда стремился на самые опасные участки фронта, менял места службы и рода войск: служил в морской пехоте и участвовал в десантной операции в Ливии, эвакуации разгромленных немцами английских войск с острова Крит, получил звание капитана, потом были десантно-диверсионные части…

Помимо романов и рассказов он написал много путевых очерков, беллетризованных биографий. Но если читатели и критики восхищались его произведениями, то родные Ивлина Во нередко отзывались о нём скептически, осуждая его консервативность, тягу к алкоголю, тяжёлый характер и опасно острый язык.

Его последними произведениями стала трилогия «Меч почета» об армии Великобритании во время Второй мировой войны – «Люди при оружии» (1952), «Офицеры и джентльмены» (1955), «Безоговорочная капитуляция» (1961) и роман «Испытание Гилберта Пинфолда» (1967).

Ивлин Во в последние годы жил в состоянии усиливающейся депрессии. «Моя жизнь прекратилась вместе с войной», – сказал он в интервью в 1954 году.

Он убедил себя, что вскоре после шестидесяти лет умрёт, и активно приближал это роковое событие большими дозами алкоголя и сильнодействующими лекарствами от целого букета заболеваний.

Ивлин Во умер 10 апреля 1966 года в своём доме в Тонтоне в графстве Сомерсетшир.

В некрологе американский литературный критик Эдмунд Вилсон объявил Во «единственным первоклассным комическим гением, который появился в английской литературе начиная с Бернарда Шоу».

Во оказался не прав, считая, что его произведения не переживут создателя: интерес к ним во всём мире до сих пор велик, и периодически появляются экранизации, кстати, последняя по времени – «Возвращение в Брайдсхед» (Великобритания) – вышла в 2008 году.

Джером Дэвид Сэлинджер (1919–2010) написал единственный роман «Над пропастью во ржи» (1951) (до и после были рассказы и очерки), который сделал его прижизненно мировым классиком.

Он вырос на Манхэттене, ещё в школе писал рассказы, некоторые из них даже были напечатаны. Казалось, судьба его предрешена, но тут некстати началась Вторая мировая война, и Сэлинджер сразу же отправился записываться в армию. Но у него было слабое здоровье, и военная комиссия его развернула. Это настырного юношу не остановило: раз за разом он штурмовал призывные пункты, доказывая, уговаривая, требуя! И комиссия сдалась и отправила худенького парня с неуемным желанием защищать Европу и мир от фашизма сначала в офицерско-сержантскую школу войск связи, а в 1943 году в чине сержанта – в контрразведку.

6 июня 1944 года сержант Сэлинджер в составе отдела контрразведки 12-го пехотного полка 4-й пехотной дивизии участвовал в высадке десанта в Нормандии, затем в битвах в Арденнах и Хюртгенском лесу, принимал участие в освобождении концлагерей (включая, видимо, концлагерь Дахау).

Из рассказа «Знакомая девчонка»: «Во время войны я служил в разведотряде при пехотной дивизии. В Германии в мои обязанности входил опрос гражданских лиц и военнопленных… Один венец, унтер-офицер, стоя передо мной навытяжку, рассказывал об ужасных измывательствах над евреями в Вене. Вряд ли мне приходилось дотоле видеть столь благородное, исполненное состраданием к безвинным жертвам лицо. Но всё же, любопытства ради, я велел ему закатать рукав. И на самом предплечье увидел татуировку с номером группы крови – такую носили все матёрые эсэсовцы».

Он спал в окопах, залитых водой, выпрыгивая из джипа под огнём, сломал нос, падал в грязь при бомбёжках… 12-й полк, в котором служил Сэлинджер, потерял за войну больше, чем любой другой полк американской армии. Он лишился своих романтических иллюзий, но всё равно убеждённо писал: «Я чувствую, что я нахожусь в нужное время в нужном месте, потому что здесь идёт война за будущее всего человечества».

В любую спокойную минуту в любом подходящем месте Сэлинджер доставал портативную машинку и писал очередной рассказ или очерк: «Я продолжаю писать всегда, когда удаётся найти свободный окопчик». Именно тогда он начал писать свой роман, в котором не было войны, а был подросток, Холден Колфилд, мучительно ищущий своё место в жизни.

Один из его рассказов военной поры называется «Я сошел с ума», и сложно было не сойти с ума, когда 12-й полк освободил лагерь смерти Кауферинг IV. «Сколько ни живи, – говорил потом Сэлинджер, – а запах горелой плоти не забудешь».

Считается, что после 200 дней боёв человек становится психически ненормальным. Сэлинджер воевал 299 дней. И не выдержал: в Нюрнберге его госпитализировали с диагнозом «боевое истощение» – посттравматическим синдромом, как называют это состояние сейчас. Выписали его через пару месяцев, но это не значит, что вылечили. После победы он остался в Германии и занимался денацификацией. Там он – к ужасу родных и друзей! – женился. И хотя он выправил Сильвии документы, что она француженка, она была немкой, и брак с ней был нарушением закона, весьма категорично запрещающего подобные вещи. Но он всё же привёз её в Штаты. Что их могло связывать: еврея, который ненавидел немцев, и немку, которая ненавидела евреев?

В 1951 году вышел роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи», который имел оглушительный успех и беспрецедентные 60 миллионов экземпляров, проданные в короткий срок.

И вдруг в 1965 году Сэлинджер перестал публиковаться и стал жить затворником в небольшом домике в городке Корниш, штат Нью-Гэмпшир. Он периодически общался с сыном и дочерью, но тепла между ними не было, о чём откровенно рассказала дочь Маргарет в своих мемуарах «Ловец снов».

Сэлинджер умер в своём доме в Нью-Гэмпшире 27 января 2010 года в возрасте девяносто одного года.

У нас в стране этого автора очень ценили и печатали, правда, не факт, что сам писатель получал за это гонорары.

На фронте оказался и Курт Воннегут (1922–2007) – один из наиболее значительных американских писателей XX века.

Выходец из семьи немецких эмигрантов, после бомбардировок японцами базы Пёрл-Харбор Воннегут добровольцем записался в армию.

Поскольку юноше было всего семнадцать, его перевели вначале из Корнеллского университета, где он учился, в университет Теннесси, где он стал изучать машиностроение.

В 1944 году его полк был переброшен в Бельгию. А 19 декабря 1944 года рядовой 423-го пехотного полка 106-й пехотной дивизии Воннегут во время Арденнского прорыва немецких войск попал в плен.

Уже после освобождения в письме к отцу Курт Воннегут так описал это событие: «Семь фанатичных танковых дивизий отрезали нас от остальной части 1-й армии Ходжеса. Другим американским дивизиям на наших флангах удалось отойти. Мы же были вынуждены стоять и сражаться. Штыки не слишком хороши против танков. Боеприпасы, продовольствие и медикаменты исчерпались, а наши потери превысили число тех, кто ещё мог сражаться, – и мы сдались. <…> Я был одним из немногих, кто не был ранен. И на том спасибо Богу».

Сначала его отправили в Берлин, а затем в «трудовой лагерь» в Дрездене, где ежедневный рацион пленных состоял из 250 граммов чёрного хлеба и пинты (чуть больше поллитра) картофельного супа. Узнав о его немецком происхождении, Воннегута сделали старостой группы военнопленных. Впрочем, ненадолго: после того как он объяснил охранникам, что с ними будет, когда придут советские войска, его жестоко избили и бросили в карцер.

На ночь пленных запирали на бездействующей скотобойне номер пять, а во время воздушных тревог уводили в подвал, где до этого хранились туши животных. Там он – в числе всего семи (!) американских военнопленных – в феврале 1945 года пережил страшные бомбардировки Дрездена союзной авиацией, практически сровнявшие город с землёй… Об этом он позже напишет в романе «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», который принесёт ему мировую славу.

В числе военнопленных Воннегут разбирал завалы в Дрездене и сжигал трупы… По оценкам, число погибших там приближалось к 250 тысячам…

Когда американские войска захватили Лейпциг, находящийся недалеко от Дрездена, Воннегута с другими военнопленными переправили на восток ближе к Судетской области. Освобождён он был в мае 1945-го частями советской армии.

По возвращении в США был награждён медалью «Пурпурное сердце», которая вручается получившим ранения в боях. К этой награде сам Воннегут отнёсся скептически, поскольку считал своё ранение «до смешного незначительным».

После возвращения из плена он стал изучать антропологию в Чикагском университете. Но его работу «Неустойчивое соотношение между добром и злом в простых сказках» комиссия не сочла достойной диплома магистра. Диплом он всё же получил, но гораздо позже, в 1971 году, – за роман «Колыбель для кошки».

Воннегут – автор известных произведений «Сирены Титана» (1959), «Мать Тьма» (1961), «Колыбель для кошки» (1963), «Завтрак для чемпионов» (1973) и других, сочетающих в себе элементы сатиры, чёрного юмора и научной фантастики, а также большого числа рассказов.

Жизнь не была добра к писателю, ему всё время приходилось много работать, чтобы обеспечить семью. А 1957 год и вовсе стал для него «убийственным»: от рака лёгких умер отец писателя. Спустя несколько месяцев его сестра Алиса тоже скончалась, и тоже от рака, а за два дня до её смерти погиб в железнодорожной катастрофе её муж, Джеймс Адамс, который ехал в госпиталь к умирающей супруге. Из четверых племянников Курт с женой Джейн усыновили троих. К этому времени у них уже были две дочери, Эдит и Наннет. А ещё одну дочку Воннегут удочерил со своей второй женой, фотографом Джил Клеменц, в 1979 году, – она стала его седьмым ребёнком.

Всю жизнь писатель боролся с депрессией и признавался, что застрелиться ему мешает только плохой пример, который он подаст своим детям.

Курт Воннегут написал четырнадцать романов, но именно «Бойня номер пять» попала в список «вредных книг» в США, какое-то время её даже изымали из библиотек. Он был человеком настолько независимым и авторитетным, что мог себе позволить открыто называть правительство психопатами и «дефективными от природы существами, у которых нет совести».

В жизни Курта Воннегута было мистическое число – 11. 11 ноября 1922 года он родился. 11 апреля 2007 года он умер. И мая 1947 года родился его сын Марк.

Долгие годы писатель был одним из самых претендентов на получение Нобелевской премии, но так и не получил её.

В Советском Союзе, куда он приезжал дважды – в 1974 и в 1977 годах, – его любили, печатали, несмотря на умеренный авангардизм и резкую социальную и политическую критику.

Курт Воннегут скончался 11 апреля 2007 года от последствий черепно-мозговой травмы, полученной дома в результате падения. За год до своей смерти он опубликовал в эдинбургской газете The Sunday Herald обращение к британским читателям, в котором писал: «Какими бы коррумпированными, алчными и бессердечными ни становились наше правительство, наш большой бизнес, наши СМИ, наши религиозные и благотворительные организации – музыка никогда не утратит очарования. Если когда-нибудь я всё же умру – не дай Бог, конечно, – прошу написать на моей могиле такую эпитафию: «Для него необходимым и достаточным доказательством существования Бога была музыка».

По другую от них сторону линии фронта оказался Генрих Теодор Бёлль (1917–1985) – будущий известный немецкий писатель, переводчик и нобелевский лауреат (1972), а во время войны – рядовой пехотинец.

Его, студента Кёльнского университета, летом 1939 года призвали в армию. Во время Второй мировой войны он воевал во Франции, участвовал в боях на Украине и в Крыму. В конце 1970-х, уже будучи писателем с мировым именем, Бёлль приехал в Россию и сказал, что очень жалеет, что впервые оказался в этой стране при других обстоятельствах.

В апреле 1945 года Бёлль сдался в плен американцам. Вернувшись после плена в родной Кёльн, он продолжил обучение в университете. Его первые же напечатанные произведения – повесть «Поезд приходит вовремя» (1949), сборник рассказов «Путник, придешь когда в Спа…» (1950) и роман «Где ты был, Адам?» (1951) – обратили внимание на автора.

В 1950 году Бёлль стал членом «Группы 47» – объединения немецких писателей, противостоящих нацизму и ставящих целью осмысление опыта Второй мировой войны.

Славу одного из ведущих прозаиков ФРГ и мировую известность принёс Бёллю роман «Бильярд в половине десятого» (1959). Заметным явлением в германской литературе стало и его следующее большое произведение – «Глазами клоуна» (1963).

В 1971 году Бёлль был избран президентом немецкого ПЕН-клуба, а затем возглавил и международный ПЕН-клуб, находясь на этом посту до 1974 года.

Он был самым популярным в СССР западногерманским писателем молодого послевоенного поколения, книги которого печатались намного большими тиражами, чем на его родине, в ФРГ. Он часто бывал в СССР, но с властью не заигрывал: не скрывал своих критических взглядов на советскую политику, тайно вывозил рукописи Солженицына на Запад и содействовал их публикации, а позже принимал у себя опальных Александра Солженицына и Льва Копелева. Ну и «добился» того, что его произведения оказались Советском Союзе под запретом. Запрет был снят лишь в середине 1980-х годов, с началом перестройки.

Его похороны 19 июля 1985 года в Борнхайме-Мертене, рядом с Кёльном, стали событием мирового масштаба: на них приехало большое число известных писателей и политических деятелей.

В 1987 году в Кёльне был создан Международный фонд Генриха Бёлля – неправительственная организация, тесно взаимодействующая с партией зелёных и поддерживающая проекты в сфере развития гражданского общества, экологии, прав человека.

Немецкий нобелевский лауреат по литературе (1999), а также скульптор, художник и график Гюнтер Вильгельм Грасс (1927–2015) воевал во Второй мировой в составе танковой дивизии СС «Фрундсберг» и ваффен-СС. В автобиографическом рассказе «Луковица памяти» (2006) он впервые публично признался, что добровольно пошёл в ряды вермахта, а затем в возрасте семнадцати лет был призван в войска СС. Правда, утверждал, что не совершал военных преступлений и никого не убил.

20 апреля 1945 года он был ранен во время Шпремберг-Торгауской операции (одна из последних операций советских войск на Европейском театре военных действий, часть Берлинской наступательной операции) и 8 мая 1945 года попал в плен под Мариенбадом (ныне Марианске-Лазне) к американцам.

Он, как и Бёлль, входил в «Группу 47». Дебютный роман «Жестяной барабан» (1959) принёс ему мировую известность. «Кошки-мышки» и другие произведения закрепили за ним славу выдающегося немецкого писателя послевоенного периода.

Военные корреспонденты

От Москвы до Бреста Нет такого места, Где бы не скитались мы в пыли. С «лейкой» и блокнотом, А то и с пулемётом Сквозь огонь и стужу мы прошли. «Песня военных корреспондентов» (музыка М. Блантера, стихи К. Симонова)

Для военного журналиста важно не только лично видеть самые значительные в боевом отношении или героические моменты сражений, что предполагает личное участие в событиях. Военкор должен максимально быстро, практически не вылезая из окопа, создать ударный текст и переслать его в дивизионную или московскую газету. В отличие от современных военных журналистов, чрезвычайно сильно рискующих, но защищённых международными конвенциями, военкоры Великой Отечественной имели офицерские звания, и награды у многих были боевые. А некоторые и голову на войне сложили.

Всеволод Эдуардович Багрицкий (1922–1942) – поэт, сын известного советского поэта Эдуарда Багрицкого, с первых дней войны обивал пороги военкоматов, но из-за сильной близорукости его в армию не взяли. В январе 1942 года он добился назначения в газету «Отвага» 2-й ударной армии Волховского фронта. И через месяц с небольшим погиб в бою у деревни Дубовик Ленинградской области.

Это его строки:

Мы двое суток лежали в снегу. Никто не сказал: «Замерз, не могу». Видели мы – и вскипала кровь — Немцы сидели у жарких костров. Но, побеждая, надо уметь Ждать, негодуя, ждать и терпеть. По чёрным деревьям всходил рассвет, По чёрным деревьям спускалась мгла. Но тихо лежи, раз приказа нет, Минута боя ещё не пришла.

Александр Альфредович Бек (1902–1972) – автор романа «Волоколамское шоссе» – кстати, любимой книги Фиделя Кастро и Эрнесто Че Гевары – и других вступил в московское ополчение, в Краснопресненскую стрелковую дивизию. Участвовал в боевых действиях под Волоколамском, Вязьмой и других. В качестве военного корреспондента дошёл до Берлина, где и встретил День Победы.

Борис Леонтьевич Горбатов (1908–1954), написавший роман «Непокорённые», тоже был военным корреспондентом. Его «Письма к товарищу» (1941–1944), по оценке К.М. Симонова, – «вершина публицистики военных лет».

Василий Семёнович Гроссман (1905–1964) с августа 1941 по август 1945 года служил специальным военным корреспондентом газеты «Красная звезда». Как пример его личной доблести: с первого до последнего дня уличных боев за Сталинград сражался, награждён орденом Красного Знамени. Его самый главный роман – «Жизнь и судьба» – долго был под запретом, потому что не вписывался в рамки советского официоза.

Евгений Аронович Долматовский (1915–1994) – поэт, сценарист, профессор Литературного института.

Комсомольцы-добровольцы, Мы сильны своей верною дружбой. Сквозь огонь мы пройдём, если нужно Открывать молодые пути.

Эта песня на музыку Марка Фрадкина любима молодёжью нескольких поколений. Она прозвучала в фильме «Добровольцы», рассказывающем о молодых строителях столичного метро, которым в юности был и сам будущий советский классик. А ещё были очень популярны песни на слова Долматовского «Всё стало вокруг голубым и зелёным», «Случайный (Офицерский) вальс», «Сормовская лирическая» («В рабочем посёлке подруга живёт»), «Моя любимая», «Любимый город», «Лизавета» и другие, многие из которых звучали в популярных кинофильмах.

Военная биография Долматовского вполне боевая. С 1939 по 1945 год в качестве военного корреспондента он находился в действующих частях Красной армии, в освобождённой Западной Белоруссии, на войне с Финляндией. В августе 1941 года попал в У майское окружение и был взят в плен, из которого бежал, скрывался на оккупированной территории, 4 ноября перешёл линию фронта (эти события отражены в поэме «Пропал без вести» и в воспоминаниях «Было. Записки поэта»). Боям под Уманью посвящена документальная повесть «Зелёная брама». Как военный корреспондент Долматовский освещал подписание акта капитуляции Германии.

Виталий Алексеевич Закруткин (1908–1984) – известный советский писатель, автор пронзительной повести «Матерь человеческая» и многих других произведений, во время войны был корреспондентом армейской и фронтовой газет на Южном фронте, майор. В 1942 году вышли два сборника его фронтовых рассказов – «На переднем крае» и «Сила», потом очень популярная повесть о разведчиках «Человек со шрамом». Встретил Победу в Берлине.

Вениамин Александрович Каверин (настоящая фамилия – Зильбер, 1902–1989) – известный советский писатель, драматург и сценарист – во время войны был специальным фронтовым корреспондентом «Известий» на Ленинградском фронте и на Северном флоте. Награждён в 1945 году орденом Красной Звезды.

• Бороться и искать, найти и не сдаваться.

• Если быть – так быть лучшим!

• Небо меня не подведёт. Вот за землю я не ручаюсь.

• Юность кончается не в один день – этот день не отметишь в календаре: «Сегодня кончилась моя юность». Она уходит незаметно – так незаметно, что с нею не успеваешь проститься, —

это фразы из любимого несколькими поколениями советской молодёжи его романа «Два капитана».

Вадим Михайлович Кожевников (1909–1984) – тот самый, который написал роман «Щит и меч», был корреспондентом фронтовой газеты, с 1943 года – газеты «Правда». Участвовал во взятии Берлина.

Константин (Кирилл) Михайлович Симонов (1915–1979) – поэт, прозаик, драматург, сценарист, журналист, в качестве военного корреспондента участвовал в боях на Халхин-Голе (1939) и Великой Отечественной войны, полковник. Заместитель генерального секретаря Союза писателей СССР. Его произведения, в особенности трилогия «Живые и мёртвые», вошли в золотой фонд нашей литературы, многие из них экранизированы, – «Парень из нашего города», «Жди меня», «Двадцать дней без войны», «Живые и мёртвые»…

Константин Симонов иногда выполнял функции, которые возложены сейчас на «Россотрудничество». После окончания Великой Отечественной войны некоторым эмигрантам, особенно тем, кто сотрудничал с французским Сопротивлением, была предоставлена возможность вернуться в СССР. В 1946 году советский посол в Париже А.Е. Богомолов устроил Константину Симонову встречу с представителями эмигрантской интеллигенции. Симонову понравилась Тэффи. Он писал: «Тэффи была ещё очень моложавая женщина, ей никак нельзя было дать её семидесяти лет. Со мною разговаривал человек очень живого, я бы сказал, даже озорного нрава, с какими-то удивительно современными повадками. У меня и тогда, и позже – я потом ещё несколько раз встречался с Тэффи – складывалось из этих встреч, может быть и ошибочное, впечатление, что если бы Тэффи тогда вернулась домой, то она почувствовала бы себя как рыба в воде в московской не столько писательской, сколько актёрской среде». Посол познакомил Симонова и с Иваном Алексеевичем Буниным и просил Симонова «душевно подтолкнуть Бунина к мысли о возможности возвращения», как единственный русский писатель – лауреат Нобелевской премии, к тому же отвергший предложения гитлеровских оккупационных властей выступить в их печати, Бунин такую возможность имел и мог рассчитывать на приличную материальную помощь государства. «Я с охотой взял на себя это неофициальное поручение попробовать повлиять на Бунина, – позже утверждал Симонов, но сомневался в успехе. – Он казался мне человеком другой эпохи и другого времени, человеком, которому, чтобы вернуться домой, надо необычайно многое преодолеть в себе, – словом, человеком, которому будет у нас очень трудно».

Иван Алексеевич не был рачительным человеком, жил довольно бедно и до войны, как говорил он сам, Нобелевскую премию «проел» – по воспоминаниям современников, «проел» быстро, но роскошно – во время войны и после неё часто голодал. Симонов угощал его в роскошном ресторане, рассказывал о войне, о жизни в СССР, Бунин ему – о писателях-эмигрантах, об Алексее Толстом и, по-видимому, сам поднял тему возвращения. Он тоже сомневался в целесообразности этого шага, говорил: «Не хочу, чтобы меня привезли как Куприна… Вернулся домой уже рамоли[4], человеком ни на что не способным… Я так возвращаться не хочу».

Симонов получил от Бунина приглашение на ужин, заехал на аэродром к знакомым военным лётчикам и, как сам рассказывает, попросил их передать домой записку. В Москве, «у Елисеева», были куплены деликатесы, их быстро привезли на военный аэродром, и на следующий день снаряжённый для разговора Симонов был у Бунина. Возможно, здесь не обошлось без помощи посольства – вряд ли лётчики военно-транспортной авиации стали бы мгновенно исполнять поручения подполковника Симонова. Но как бы то ни было, по его словам, Бунин ел и посмеивался: «Да, хороша большевистская колбаска!..» И просил Симонова прояснить «некоторые недоразумения с Гослитиздатом» – Бунина собирались издать в СССР.

Когда Симонов улетал в Москву, Бунин ещё размышлял о возвращении. Но в это время вышла статья Жданова о ленинградских журналах «Звезда» и «Ленинград», о Зощенко и Ахматовой. «Когда я это прочёл, – пишет Симонов, – я понял, что с Буниным дело кончено, что теперь он не поедет. Может быть, Бунина не столь уж взволнует то, что сказано о Зощенко – о писателе чуждом и далёком для него, но всё, что произошло с Ахматовой, будет им воспринято лично – возвращаться нельзя! Он воспримет удар по Ахматовой как удар по себе».

И все же Иван Алексеевич любил свою родину. О Сталине, к которому относился крайне негативно, в своём дневнике он записывал: «До чего всё дошло. Сталин летит в Тегеран на конференцию, а я волнуюсь, как бы с ним чего по дороге не случилось». А Константин Михайлович Симонов, по-видимому, искренне хотел что-то сделать для возвращения писателя в Россию.

Партизанский дневник Всеволода Владимировича Саблина (1913–1952) составили четыре тетради, охватывающие хронологию пребывания писателя в партизанских отрядах в Белоруссии с июля 1943 по июнь 1944 года. Из разбросанных по страницам фактов мы узнаём, что Саблин учился в Литературном институте. «В начале войны… добровольно надел солдатскую шинель и ушёл на фронт. Год воевал, ходил в штыковую, лез на доты». Попал в плен, бежал из концентрационного лагеря и попал в партизанский отряд снова рядовым бойцом. Узнав о том, что Саблин – писатель, партизанские командиры доверяли ему нечастые пропагандистские мероприятия, он писал очерки для газет, переправлял их на «большую землю» и читал прессу партизанам. Да ещё и выполнял обязанности фельдшера. Но всё это без отрыва от основного занятия, опасной, требующей отваги, опыта и хладнокровия работы подрывника. В фактологическом смысле дневник даёт нам очень много. Все мы знаем о военных приключениях Хэмингуэя, недоброжелатели писателя добавили им объективности. Однако оказывается, что в глухих белорусских лесах, описанных весьма поэтично: «Наш лагерь расположился среди высоких грабов и могучих дубов, зелёная листва которых образует столь глухую крышу, что солнечный свет почти не проникает», – среди крестьян и бывших красноармейцев работали писатели, может быть, несколько уступавшие по силе художества, но по-человечески куда более благородные. Иногда в подробных и объёмных записках Всеволода Саблина прорывается объяснимая горечь. «Лёвка Шапиро – майор, Долматовский – весь в орденах… Даже Серёжа Васильев получил орден Красного Знамени, написав какую-то поэму об артиллеристах… они майоры, они орденоносцы». И уж совсем классическое, ироничное: «Вот каков свет!»

Леонид Сергеевич Соболев (1898–1971) после окончания III Александровского кадетского корпуса участвовал в Первой мировой войне, в частности в Моонзундском сражении и в Ледовом походе Балтийского флота. Потом служил в Красном флоте, был штурманом линейного корабля «Андрей Первозванный» и эскадренного миноносца «Орфей». В годы Великой Отечественной войны работал корреспондентом газеты «Правда», Совинформбюро и Главного политического управления Военно-морского флота, капитан 1-го ранга. В 1943 году передал Сталинскую премию, присуждённую ему за книгу рассказов «Морская душа», в Фонд обороны с просьбой построить на эти средства катер, назвать его «Морская душа» и зачислить в 4-й дивизион сторожевых катеров Черноморского флота.

Иван Фотиевич Стаднюк (1920–1994), известный прежде всего своим романом «Война», писал романы, сценарии к фильмам, в том числе комедиям «Максим Перепелица», «Ключи от неба» и другим, тоже был сотрудником фронтовых газет.

Из наградного листа на старшего политрука Стаднюка И.Ф. при присвоении ему ордена Красной Звезды: «В боях в Западной Белоруссии, будучи в окружении, организовал 36 красноармейцев и действовал с ними, как партизанский отряд. В стычках с фашистами группа уничтожила до сотни фашистов, сожгла 8 автомашин с различным немецким грузом. Товарищ Стаднюк лично вынес из-под огня раненого капитана тов. Киляшкина из 209-й мотострелковой дивизии и этим спас его жизнь. Всю группу вывел из окружения и сдал на сборный пункт в городе Могилёве в конце июля 1941 года».

Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965) – сын классика советской детской литературы Корнея Чуковского, писатель, переводчик поэзии и прозы. Участвовал в Советско-финской войне. С первого дня Великой Отечественной войны был военным корреспондентом газеты «Красный Балтийский флот», участник обороны Ленинграда, старший лейтенант. Его самые известные произведения – повесть «Морской охотник» и роман «Балтийское небо» – экранизированы.

Глава 4 Пророки

С тех пор как вечный судия Мне дал всеведенье пророка… М.Ю. Лермонтов Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей. А.С. Пушкин

Так видели своё предназначение наши великие. Хотя есть и другое мнение на этот счёт:

Пророк знает не больше, чем обычный человек, но знает это раньше.

Дагоберт Ранз

Есть удивительные пророчества – или не случайные совпадения? – многих талантливых писателей, отфильтрованных временем в категорию «классики».

Писатели-пророки

Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин (настоящая фамилия Салтыков, псевдоним – Николай Щедрин, 1826–1889) – русский писатель, журналист, редактор журнала «Отечественные записки», да ещё и рязанский и тверской вице-губернатор – в своём самом известном произведении «История одного города», написанном в 1883 году, нарисовал город Глупов, которым правит губернатор-тиран. Получив власть, он тут же отменил все праздники, оставив только два: один – весной, второй – осенью. Именно это и сделали большевики, сразу отменив в стране все традиционные праздники и введя новые: один отмечался весной (1 мая), другой – осенью (7 ноября)! И это не все совпадения. Щедрин написал, что весенний праздник «служит приготовлением к предстоящим бедствиям». В точности как при советской власти 1 Мая – «день смотра боевых сил пролетариата» с призывами к усилению классовой борьбы. А описанный Щедриным осенний праздник был посвящён «воспоминаниям о бедствиях уже испытанных». Опять в точку! Ведь 7 Ноября был посвящён памяти Октябрьской революции.

Кто же есть писатель: просто человек, умеющий гладко излагать/рифмовать свои мысли, или всё же вместе с талантом Господь открыл ему и тайны будущего?.. Салтыкову-Щедрину, кажется, они были открыты. Чем ещё объяснить несколько провидческих высказываний:

• Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют…

• Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать.

• Во всех странах железные дороги для передвижения служат, а у нас сверх того и для воровства.

• Когда и какой бюрократ не был убеждён, что Россия есть пирог, к которому можно свободно подходить и закусывать?

• Российская власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления.

• Строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения.

• Крупными буквами печатались слова совершенно несущественные, а всё существенное изображалось самым мелким шрифтом.

Ровно за четыре десятилетия до Октябрьского переворота наш великий классик Фёдор Михайлович Достоевский (1821–1881) написал в «Дневнике писателя»:

«Предвидится страшная, колоссальная стихийная революция, которая потрясёт все царства мира изменением лика мира всего. Но для этого потребуется сто миллионов голов. Весь мир будет залит реками крови».

«Бунт начнётся с атеизма и грабежа всех богатств. Начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать их в стойла, зальют мир кровью, а потом сами испугаются…»

Естественно, эти предвидения при советской власти умалчивали.

Фантастическое предвидение

Фантасты – это люди, которым не хватает фантазии, чтобы понять реальность.

Гэбриэль Лауб

Когда речь идёт о пророчествах в художественной литературе или же в жизни самих литераторов, прежде всего вспоминаются писатели-фантасты. Действительно, в этой области им по праву принадлежит первенство по числу сбывшихся пророчеств и прогнозов. Многие их гипотезы со временем стали научной реальностью. А ведь они учёными не были. Каким же образом писатели сумели заглянуть в будущее? Просто описали увиденное там или точно предугадали? Многих волнуют эти вопросы, но отвечать на них ни литераторы прошлого, ни современные авторы не собираются.

Эркюль Савиньен Сирано де Бержерак (1619–1655) – да-да, тот самый французский драматург, философ, поэт, писатель и гвардеец, которого Эдмон Ростан увековечил в пьесе «Сирано де Бержерак»!

«Французский писатель Жюль Верн считается самым прозорливым среди литераторов – он предсказал многие научные изобретения. Однако Сирано в своей книге описал космические полеты ещё за 200 лет до него. И если Жюль Верн отправляет своего героя на Луну в пушечном снаряде, то его предшественник задолго до Циолковского предсказал, что для этого будут использоваться многоступенчатые ракеты! Для полёта на Луну герой Сирано изобрёл машину, к которой в несколько рядов привязаны «летучие ракеты»: «Как только пламя уничтожало один ряд ракет – они были расположены по шесть штук, – благодаря запалу, помещённому в конце каждого ряда, загорался другой ряд…» Именно по такому принципу последовательного включения двигателей разных ступеней выводятся сейчас на орбиту космические корабли. Больше того, шевалье дал поразительно точное описание Вселенной: «Полагаю, что планеты – это миры, вращающиеся вокруг Солнца, а неподвижные звёзды – также солнца, вокруг которых тоже есть планеты, то есть миры, которые мы не видим из-за их малой величины, а также потому, что их заимствованный свет не доходит до нас…» Для такого гениального предвидения нужна была немалая смелость, потому что всего за полвека до этого был сожжён на костре Джордано Бруно за рассуждения о бесчисленном множестве миров и бесконечности космоса. Книга Сирано, откуда взяты эти отрывки, называется «Иной свет, или Государства и империи Луны»[5].

Это произведение считается первым в мире научно-фантастическим романом.

Жюль Габриель Верн (1828–1905) – французский писатель, классик приключенческой литературы, по праву считается одним из основоположников жанра научной фантастики. По статистике ЮНЕСКО, книги Жюля Верна занимают второе место в мире по переводам и тиражам, уступая лишь произведениям Агаты Кристи.

На его долю приходится самое большее число пророчеств, со временем ставших реальностью.

О том, что он отправил своих героев «С Земли на Луну» с помощью гигантской пушки, – факт известный и может трактоваться не в пользу автора: в космос летают иначе, но… Его вагон-снаряд, в котором полетели трое космических путешественников, – а ведь их было столько же в полёте американских астронавтов на Луну, – был из алюминия, который только в XX веке стал использоваться в аэрокосмической промышленности. И запущен был космический снаряд из Стоунз-Хилл во Флориде, совсем недалеко от мыса Канаверал.

Более того, в 1961 году министерства обороны США и Канады в совместном проекте HARP попробовали создать пушку, которая бы смогла выводить на низкую орбиту научные и военные спутники. Но ничего из этой затеи не вышло, и вовсе не по причине невозможности реализации этой идеи, а вследствие разногласий между партнёрами.

Идея подводных лодок не раз высказывалась ещё до Верна, но именно он в романе «20 000 лье под водой» придумал «Наутилус», работающий от электрического двигателя, развивающий скорость в 50 узлов и способный на длительное автономное плавание. Его значительный размер позволял комфортабельно жить в нём команде. Кстати, первую в мире атомную подводную лодку символично окрестили «Наутилусом».

Самое удивительное произведение писателя – антиутопия «Париж в XX веке» (1863), в котором Верн подробно описывает видеосвязь и телевидение, в Париже «завтрашнего дня» высятся небоскрёбы, люди путешествуют на сверхскоростных электропоездах, а преступников казнят при помощи электрического разряда (электрический стул впервые используют в США только спустя двадцать семь лет!). В банках будут применяться вычислительные машины, мгновенно выполняющие сложнейшие арифметические операции. И всю планету с помощью телеграфа (ну, чуть-чуть не угадал, на чём будет основан Интернет) опутает глобальная информационная сеть.

В своих произведениях Жюль Верн также предсказал:

– строительство Транссибирской и Трансмонгольской магистралей («Клодиус Бомбарнак. Записная книжка репортёра об открытии большой Трансазиатской магистрали (Из России в Пекин)»);

– строительство тоннеля под Ла-Маншем («Школа робинзонов»);

– самолёт («Властелин мира») и самолёт с переменным вектором тяги («Необыкновенные приключения экспедиции Барсака»);

– вертолёт («Робур-завоеватель»);

– возможность прохода Северного морского пути за одну навигацию («Найдёныш с погибшей «Цинтии»);

– химическое оружие – снаряды с ядовитым газом («Пятьсот миллионов бегумы»);

– суперснаряд «фульгуратор Рок», способный уничтожить любое строение в радиусе тысяч квадратных метров («Флаг родины»), – аналог ядерной бомбы и много другого.

Его соотечественник, Альбер Робида (1848–1926), – карикатурист, иллюстратор и писатель, в нашей стране не так известен, как Верн. Но в 1922 году русский писатель-эмигрант Михаил Первухин устами героя романа «Изобретатели» провозгласил: «Робида – пророк! – горячо возразил Лафарж. – Его несчастье в том, что, как рисовальщик, он сбивался на карикатуру. Поэтому-то и в публике создалось легко-смешливое отношение к его пророчествам. А ты посмотри его альбомы: танки – это его идея. Аэроплан – Робида нарисовал все типы аэропланов за тридцать лет до их рождения… И войну при помощи удушливых газов предсказал он».

В течение двенадцати лет он редактировал и издавал журнал La Caricature. В 1880-х написал футуристическую трилогию романов, став предтечей стимпанка – направления в научной фантастике, в котором изображено общество, в совершенстве «освоившее механику и технологии паровых машин».

Кроме того, он описал и нарисовал линкоры, видеотелефоны, дистанционное обучение, дистанционные покупки, домофоны, видеодомофоны, видеодиски, видеотеки, телевидение, реалити-шоу, системы видеонаблюдения (включая концепцию Большого Брата под другим названием), химическое оружие, бактериологическое оружие, противогаз, ядерное оружие, техногенные катастрофы, небоскрёбы, гипсокартон… Когда во время Первой мировой его прогнозы начали сбываться с ужасающей точностью, Альбер испугался своих пророчеств и перестал рисовать и писать книги.

Эдгар Аллан По (1809–1849) – человек многогранного дарования: признанный в мире родоначальник детектива, один из основоположников научно-фантастического жанра, величайший поэт-мистик Америки, прожил сложную, полную невзгод и лишений жизнь. В восемнадцать лет из-за денежных проблем он даже на пять лет подписал контракт и стал рядовым 1-го артиллерийского полка армии США. Надо сказать, что устроился он неплохо: писарем при штабе. Свободного времени было достаточно, чтобы начать писать.

Эдгар По – классический пример совмещения в одном лице понятий «пророки» и «пороки». Виргинский университет не окончил по причине больших долгов – результат пристрастия к карточной игре и выпивке. Позже к ним прибавится и наркомания. И если уж продолжать про «пороки», то закончил он свою жизнь более чем грустно: выпил столько спиртного, что оказался в канаве. В больнице спасти его не смогли.

За двадцать лет творческой деятельности Эдгар По написал две повести, две поэмы, одну пьесу, около семидесяти рассказов и новелл, полсотни стихотворений и большое количество эссе, поскольку подрабатывал в основном литературным критиком.

Думаю, не стоит спрашивать авторство произведений «Ворон», «Аннабель-Ли», «Падение дома Ашеров», «Золотой жук», «Лигейя», «Колодец и маятник», «Чёрный кот», «Убийство на улице Морг», «Тайна Мари Роже», «Похищенное письмо», – все знают, что они принадлежат По. Тем более что часть его литературного наследия экранизирована.

Но в этой главе «Пророки» вспомним его единственный законченный роман «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима из Нантакета» (1838), связанная с которым история совершенно не поддаётся логическому объяснению. Судите сами. В романе описывается, как в результате бунта на корабле в живых остаются четверо. Во время шторма все съестные припасы смывает за борт, и, чтобы выжить, моряки решают одного из них съесть. Короткую соломинку вытянул юнга Ричард Паркер.

Спустя почти пятьдесят лет, в 1884 году, яхта «Миньонетт» вышла из Англии в Австралию. В сильный шторм она стала тонуть, и команде в составе четырёх человек удалось сесть в шлюпку, но воды и продуктов у них не было. После шестнадцатидневного дрейфа шлюпки трое моряков, вряд ли читавшие Эдгара По и, более того, вряд ли слышавшие о таком авторе и его романе, съели обессилевшего юнгу, которого звали… Ричард Паркер. Их спас корабль «Монтесума», команда которого, кстати, видела в шлюпке окровавленные человеческие останки. По возвращении домой историю о моряках рассказала газета «Таймс». И в результате их отдали под суд, посчитав, что, поскольку никакого жребия не было, а выбрали они слабого юношу, то имело место предумышленное убийство. Суд был в замешательстве, поэтому ввиду смягчающих обстоятельств присудил выжившим лишь по шесть месяцев каторжных работ.

Ещё одно удивительное… совпадение ли?

В 1848 году с железнодорожным рабочим Финеасом Гейджем приключилась страшная травма: металлический прут прошёл насквозь через его голову. И он чудом выжил! Конечно, медики всех мастей накинулись на него, чтобы исследовать феномен. И обнаружили, что личность Гейджа изменилась до неузнаваемости: просто это стал другой человек, с другими привычками и, к слову сказать, скверным характером да ещё со вспышками неконтролируемого гнева. Все эти изменения в его поведении были тщательно изучены и позволили медикам сделать вывод о том, какую роль играет лобная доля в понятии «личность».

К чему мы об этом? Да к тому, что ещё в 1840 году Эдгар По написал рассказ под названием «Делец» о человеке, который в детстве перенёс травму головы – именно лобной её части – и стал жестоким социопатом.

А вот известный невролог Эрик Альтшулер этот рассказ прочитал, и он его просто поразил: «Существуют десятки симптомов, и По знал каждый из них… В этом рассказе описано всё, мы вряд ли узнаем что-нибудь ещё… Всё настолько точно, что просто странно, словно у него была машина времени».

В стопятидесятистраничной поэме в прозе «Эврика», написанной в последний год жизни, Эдгар По описывает расширяющуюся Вселенную, которая зародилась в результате «мгновенной вспышки» и произошла из одной «первоначальной частицы».

Вот вам и теория Большого взрыва! Итальянский астроном Альберто Каппи признал: «Удивительно, как По пришёл к динамически развивающейся Вселенной, ведь при его жизни не было никаких данных или наблюдений, которые допускали бы такую возможность. Ни один астроном во времена По и представить не мог нестатическую Вселенную».

Ответа на вопросы, как и откуда он это узнал, нет… Да и вряд ли когда будет.

Многие современные фантасты тоже «заглядывали за край горизонта», то есть в деталях представляли себе «туманные контуры грядущего» и описывали его весьма достоверно.

Больше всего «точных попаданий» у Айзека Азимова.

«Айзек Азимов (имя при рождении Исак Юдович Азимов, 2 января 1920 года, деревня Петровичи, Шумячский район, Смоленская область, РСФСР – 6 апреля 1992 года, Нью-Йорк, США) – американский писатель-фантаст, популяризатор науки, биохимик. Автор около 500 книг, в основном художественных (прежде всего в жанре научной фантастики, но также и в других жанрах: фэнтези, детектив, юмор) и научно-популярных (в самых разных областях – от астрономии и генетики до истории и литературоведения). Многократный лауреат премий Хьюго и Небьюла. Некоторые термины из его произведений – robotics (робототехника, роботика), positronic (позитронный), psychohistory (психоистория, наука о поведении больших групп людей) – прочно вошли в английский и другие языки. В англо-американской литературной традиции Азимова вместе с Артуром Кларком и Робертом Хайнлайном относят к «Большой тройке» писателей-фантастов»[6].

Писать начал в одиннадцать лет, а первое произведение опубликовал в девятнадцать. Самые известные фантастические произведения: серия романов «Основание», роман «Конец вечности», сборник рассказов «Я, робот», серия «Детектив Элайдж Бейли и робот Дэниел Оливо» и др.

А теперь о его удивительных предвидениях.

В 1964 году в Нью-Йорке проходила Всемирная выставка, на которой были представлены новейшие достижения человечества того времени. И у журналистов газеты «Нью-Йорк тайме» родилась идея: узнать у известного фантаста, как он себе представляет будущее через полвека. И сегодня, когда этот временной рубеж уже пройден, можно подвести итоги.

Итак, по порядку.

– Телефоны станут портативными, снабжёнными экраном. А связь с абонентами на разных континентах будет через спутники – в точку!

– «Вы сможете видеть человека, которому звоните. Дисплей можно будет использовать для просмотра документов, фотографий и чтения отрывков из книг» – современные смартфоны, планшеты…

– Вместо громоздких ящиков-телевизоров появятся настенные, в виде больших плоских экранов – и это плюсуем!

– Более того, он предсказал объёмное кино и в кинотеатре и по телевизору – есть 3D!

– Предвидел широкое распространение бытовой техники, снабжённой таймерами, которая ещё и будет автоматически приготовлять пищу и кофе, – таймеры есть практически у всех кухонных бытовых приборов, а некоторые (как мультиварка, хлебопечка и пр.) ещё и сами к назначенному времени приготовляют еду!

– «Полноценные обеды и ужины, состоящие из наполовину приготовленной еды, будут храниться в холодильнике, пока не придёт время их разогреть» – а пожалуйте-ка из морозилки в микроволновку!

– Пророческой оказалась и идея, что бытовая техника лишится электрических шнуров – сколько всего работает сейчас от аккумуляторов и батареек!

– Проездные билеты в виде кредитных пластиковых карт – привычно.

– Отдельно надо сказать о компьютерах и роботах. Автор трёх законов робототехники всё же не пошёл так далеко, чтобы предсказать полную автономию робота от человека. «Роботы появятся, – обещал Азимов, – но управлять ими будут люди. Равно как и компьютерами, которые будут функционировать не самостоятельно, а на основе программ, заложенных людьми».

А вот компьютеры, по его мнению, станут портативными и будут активно использоваться на работе, дома и в школах.

– «Знания не могут принадлежать отдельному человеку, даже тысячам людей» – эту функцию выполняет Интернет.

– К плюсу его предвидений отнесём и то, что писатель не верил, что к 2014 году люди высадятся на Марсе, – только автоматические аппараты!

– И совсем немного ошибся, сказав, что через полвека население Земли будет 6,5 миллиарда, – нас сейчас чуть больше 7 миллиардов.

– И солнечные батареи, как он предвидел, уже активно используются.

И в каком «волшебном зеркале» он это подсмотрел? На машине времени слетал в будущее?

Хотя справедливости ради надо упомянуть о сбывшихся частично или вовсе не сбывшихся прогнозах. Писатель считал, что основную часть энергии будут вырабатывать атомные станции. Но после Чернобыля и Фукусимы многие страны с опаской смотрят на этот вид энергии, и реальная доля атомной энергии в общем производстве – около 10 процентов.

Азимов посчитал, что средняя продолжительность жизни составит 85 лет. Увы! Лучшие показатели на 2016 год у Гонконга – 83,7, Японии – 83,3 и Италии – 82,8. А Россия – так, для сравнения, – на 116-м месте с 70,3 года…

Ну, ещё «пролёты мимо»: городской воздушный транспорт, вместо наземного, освоение морского и океанского шельфа для жилищного строительства, подземные города и прочее вспоминать не будем, у нас цель другая. И того, что чётко сбылось, с избытком хватит на лидерское место Азимова!

Роберт Энсон Хайнлайн (1907–1988) – один из самых популярных в мире писателей-фантастов, автор серии романов «Космический кадет» и «Звёздный десант», «Красная планета» и многих других – ещё в 1930-х годах придумал водный матрас, но не запатентовал, зато описал в своих произведениях, а также предугадал появление микроволновой печи, мобильного телефона, всемирной информационной сети и поисковых систем.

Сэра Артура Чарльза Кларка (1917–2008) – английского писателя, учёного, футуролога и изобретателя, написавшего «Черты будущего», «Пески Марса», «Фонтаны рая», много ещё романов и конечно же «2001: Космическая одиссея», по которому Стэнли Кубрик снял свой культовый фильм, и тоже входящего в тройку великих писателей-фантастов, – называли «пифией XX века». Ещё в 1945 году, задолго до начала космической эры, он предположил, что с помощью искусственных спутников Земли, расположенных на геостационарных орбитах, будет создана международная телекоммуникационная сеть, и орбитальные спутники можно будет использовать для предсказания погоды.

Рей Дуглас Брэдбери (1920–2012) – ещё один всемирно известный американский писатель-фантаст, написал 13 романов, более 400 рассказов, 21 пьесу и 28 сценариев для кинофильмов, сотни статей…

Во всём мире зачитываются его антиутопией «451 градус по Фаренгейту», циклами рассказов «Марсианские хроники», автобиографической повестью «Вино из одуванчиков» и другими. Когда его называли оракулом, писатель возражал: «Я вовсе не старался предвидеть будущее. Я старался его предотвратить!»

Тем не менее в его самом известном романе «451 градус по Фаренгейту» описан дверной замок, открывающийся с помощью отпечатков пальцев хозяина; радиоприёмники-втулки под названием «ракушки» – прототипы современных наушников и портативных плееров (первая модель которых появилась только через двадцать шесть лет после выхода романа!); «стены» – огромные, во всю стену, суперсовременные телевизоры для общения людей на расстоянии (кстати, создатели «Фейсбука» именно так назвали коммуникационный узел, с помощью которого пользователи могут отправлять и получать сообщения, – оставьте-ка об этом сообщение на стене друга!); машины, через которые люди имеют круглосуточный доступ к своим финансам, то бишь современные банкоматы и пр.

После рассказа «И грянул гром» (1952), в котором во время путешествия в будущее была раздавлена бабочка, что привело потом к огромным катаклизмам, у учёных появился специальный термин «эффект бабочки».

Журналисты «Уолл-стрит джорнал» считают, что за изобретение гарнитуры блютуз нам тоже следует благодарить Брэдбери.

Станислав Лем (1921–2006) – польский писатель-фантаст, классик мировой литературы, создавший «Солярис», «Возвращение со звёзд», цикл рассказов о пилоте Пирксе, «Звёздные дневники Ийона Тихого» и множество других произведений, предвидел Интернет, распространение компьютеров, которые называл «вычислители», создание искусственного разума («Формула Лимфатера») и даже 3D-принтера («Возвращение со звёзд»), а также трансплантацию человеку искусственных внутренних органов.

Писателя можно назвать пророком и в том, что касается социальных отношений. В середине 1990-х он издал сборник эссеистики, в который вошло эссе «Две цензуры». «Почти полвека мы жили под цензурой, ходили в её ошейнике и даже привыкли к нему», – писал Лем. Но вот коммунизм пал, писатели обрадовались отсутствию ограничений, собрание сочинений Лема издавали в США, но переводчица по просьбе издателя решила исключить из него рассказ «Профессор Донда». «Дело в том, – объяснила она, – что сатира на африканские страны, в которых не раз случались аферы на почве коррупции, могла бы обидеть афроамериканцев». Ниже Лем продолжал: «У нас господствует убеждение (которое разделял и я), что замечательные американские свободы не имеют границ… Но теперь я понимаю, что принцип, по которому в американской печати одно допускается, а другое нет, понять трудно… Геи и лесбиянки могут и даже должны маршировать по улицам, провозглашая здравицы в свою честь, а что касается негров, то о них нельзя проронить ни единого худого слова, даже если дело происходит в африканской стране Гурундвайю, мною выдуманной».

Вряд ли кто слышал о нашем писателе-фантасте Вадиме Никольском. В его романе-утопии «Через тысячу лет», опубликованном в 1927 году, предсказан взрыв первой атомной бомбы – внимание: барабанная дробь! – в 1945 году! А ведь в 20-х годах прошлого века никто из учёных об этом ещё даже и не помышлял.

Вадим Дмитриевич Никольский (1886 или 18837—1938 или 1941?) – российский и советский инженер-гидроэнергетик, популяризатор науки, русский советский писатель-фантаст.

Он был специалистом по гидроэнергетике, работал в Управлении внутренних водных проблем Министерства путей сообщения, участвовал в разработке проектов Кондопожской и Пальеозерской ГЭС, а также ГЭС на реках Выг и Кемь в Карелии.

Человек разносторонних интересов и обширных знаний, Никольский в годы Первой мировой войны участвовал в конструировании самолётов, создал первую в России лабораторию для электроплавки ферровольфрама.

Он стал автором научно-фантастических произведений «Чёртова долина» и «Дезинтегратор профессора Форса» (оба в 1924 году), «Лучи жизни» (1927 – под псевдонимом Юниор) и «Антибеллум» (1927). И в том же 1927 году – уже упомянутого романа-утопии «Через тысячу лет».

В конце 1930-х писатель был арестован и расстрелян осенью 1938 года (по другим данным – погиб в заключении в 1941 году).

Необъяснимые факты

Есть вещи, которые невозможно объяснить и не нужно объяснять.

Просто так должно быть – и всё.

Кто-то очень мудрый

Литературоведение как научная дисциплина может классифицировать и объяснить почти всё, что связано с писателем и литературным произведением, с эпохой создания текста и его значением, читательским интересом. Однако остаются события, которые лежат вне сферы рационального объяснения. Говорить о них не принято, объяснять их стараются простыми совпадениями, и всё же эти объяснения кажутся недостаточными…

Повесть Моргана Эндрю Робертсона (1861–1915) «Тщетность», изданная в 1898 году, стала широко известной через четырнадцать лет, когда из-за столкновения с айсбергом затонул лайнер «Титаник», что во многих подробностях практически повторяло историю придуманного автором «непотопляемого» океанского лайнера «Титан».

В повести почти полностью описаны основные технические характеристики реального «Титаника», время крушения (апрельская полночь), причина крушения (предельная скорость в сложной ледовой обстановке и, как следствие, столкновение с айсбергом и сильные повреждения правого борта) и главная причина большого числа жертв – нехватка шлюпок из-за уверенности судовладельцев в непотопляемости судна. Кстати – реальный факт! – поначалу лайнер «Титаник» назывался «Титаном», и его переименовали – не из суеверного страха, потому что повесть эту никто ещё не читал, а просто по аналогии с однотипными судами «Атлантик» и «Олимпик».

Ажиотаж по отношению к личности автора «предсказания» после известных событий 12 апреля 1912 года обратил внимание и на его роман «Подводный разрушитель» (1905), в котором тот описал подводную лодку, управляемую с помощью устройства, названного «перископом». Несмотря на заявление писателя об изобретении этого прибора, в патенте ему было отказано. Смерть Моргана Робертсона была не менее загадочна, чем появление его потрясающего предвидения с «Титаником», – 24 марта 1915 года писатель был найден мёртвым в гостиничном номере отеля в Атлантик-Сити, Нью-Джерси. Кто же его отравил паральдегидом, полиции докопаться не удалось…

Но история с параллелями «Титана» и «Титаника» продолжилась.

В апреле 1935 года матрос Уильям Ривз нёс вахту на судне под названием «Титаниан», направлявшемся в Канаду. И тут его осенило: корабль проходит примерно в том районе, где затонули и «книжный» «Титан», и реальный «Титаник». К тому же дата почти совпадала, и Ривз в ужасе подал сигнал опасности. А буквально через несколько минут матросы, выбежавшие на палубу, увидели, что их корабль остановился прямо перед айсбергом!..

Но мистика, связанная с «Титаником», на этом не заканчивается.

Британский журналист и публицист Уильям Томас Стид (1849–1912) гораздо больше известен как общественный деятель, нежели писатель. Однако здесь его стоит вспомнить. 22 марта 1886 года он опубликовал новеллу под названием «Как почтовый пароход затонул посреди Атлантического океана, но остались уцелевшие». Правда, там речь идёт о столкновении двух судов посреди Атлантики, и из-за нехватки спасательных шлюпок погибает множество пассажиров. Автор провидчески написал: «Это именно то, что может иметь место и будет иметь место, если лайнеры отправляются в море, имея мало шлюпок!»

Через шесть лет он почему-то вновь возвращается к этой теме и публикует в журнале «Ревью оф ревьюс» рассказ «Из Старого Света в Новый». Там глазами главного героя показана история столкновения пассажирского судна с айсбергом! И опять-таки многие погибли из-за нехватки спасательных шлюпок. Фамилия выдуманного капитана придуманного корабля была Смит.

Но сам Стид – увы! – либо забыл про своё пророчество, либо вовсе не считал его таковым. Хотя увлекался спиритизмом, верил в мистику, но почему-то отмахнулся от стольких прямых и косвенных указаний. Так, известный хиромант граф Луис Гамой лично предостерёг, что ему угрожает опасность от воды, а позже написал, чтобы тот ни в коем случае не путешествовал по воде в апреле 1912 года.

Парапсихолог Керлор, с которым общался Стид, предсказал ему путешествие в Америку. И действительно, он вскоре получил приглашение на американскую конференцию по проблемам мира и решил плыть первым рейсом «Титаника». Керлор увидел во сне, что Стид погибнет при кораблекрушении, и рассказал ему. Не достаточно?! А ведь была ещё и медиум из США, через журнал «Лайт» просившая Стида отказаться от морского путешествия. Уф! Ну чего ещё надо человеку – причём верящему в сверхъестественное! – чтобы внять предостережениям? Даже сообщение архидьякона Колли, в котором тот предсказывал гибель «Титаника», не помогло. Истинно сказано: нет пророков в своём отечестве…

И вот 10 апреля Уильям Стид поднимается на борт «непотопляемого» «Титаника». И когда тот отчаливает, узнаёт, что фамилия капитана… Эдвард Джон Смит! Вероятно, Стид принял всё со смирением духа: в ту роковую ночь он до последнего помогал сажать женщин и детей в спасательные шлюпки, а потом ушёл в курительную комнату, сел в кресло и раскрыл книгу… Тело его так и не было найдено.

Необыкновенная история приключилась с писателем Евгением Петровым (настоящее имя Евгений Петрович Катаев, 1902–1942). Да, речь идёт о младшем брате известного писателя Валентина Катаева, о том самом Петрове, который в соавторстве с Ильёй Ильфом написал романы «Двенадцать стульев», «Золотой телёнок», книгу «Одноэтажная Америка», сценарии к фильмам (в том числе «Праздник святого Иоргена», «Цирк», «Музыкальная история» и другие), а ещё – повести, очерки, водевили.

Жизнь его в достаточной степени удивительна и сама по себе просто просилась в роман или фильм. Да ведь так и было! Это его под именем Павлик Бочей старший брат увековечил в своей повести «Белеет парус одинокий». А друг детства Александр Казачинский с него писал героя повести «Зелёный фургон» Володю Патрикеева. И следователем-то он был, а потом – известным журналистом, писателем и главным редактором журнала «Огонёк»! Так-то.

Погиб фронтовой корреспондент Евгений Петров 2 июля 1942 года, когда самолёт, на котором он возвращался в Москву из осаждённого Севастополя, был сбит немецким истребителем у села Маньково Ростовской области. По другой версии – пилот, уходя от обстрела, снизил высоту полёта и врезался в дерево. Из нескольких человек, находившихся на борту, погиб только Евгений Петров…

А теперь к самой необыкновенной истории.

У Евгения Петрова было хобби, и не совсем обычное: он сочинял письма и отсылал их в разные страны, но в несуществующие города и по выдуманным им адресам. И в результате через какое-то время его письмо возвращалось обратно, увенчанное марками, штампами иностранных почтовых отделений и пометкой «адресат не найден», – и занимало место в его коллекции.

Как-то он послал такое письмо и в Новую Зеландию. По своей схеме придумал город под названием Хайдбердвилл и улицу Райтбич, дом 7 и адресата Мерилла Оджина Уэйзли. В письме (естественно, на английском) он написал: «Дорогой Мерилл! Прими искренние соболезнования в связи с кончиной дяди Пита. Крепись, старина. Прости, что долго не писал. Надеюсь, что с Ингрид всё в порядке. Целуй дочку от меня. Она, наверное, уже совсем большая. Твой Евгений».

Прошло более двух месяцев, но письмо не возвращалось. Писатель решил, что оно затерялось, и стал о нём забывать. Но вот наступил август 1939 года, и письмо пришло. Поначалу Петров даже решил, что кто-то над ним подшутил, – абсолютно в его же духе! Но когда прочитал обратный адрес, ему стало не до шуток. На конверте было написано: «Новая Зеландия, Хайдбердвилл, Райтбич, 7, Мерилл Оджин Уэйзли». И всё это подтверждалось синим штемпелем «Новая Зеландия, почта Хайдбердвилл»!

В письме был ответ: «Дорогой Евгений! Спасибо за соболезнования. Нелепая смерть дяди Пита выбила нас из колеи на полгода. Надеюсь, ты простишь за задержку письма. Мы с Ингрид часто вспоминаем те два дня, что ты был с нами. Глория совсем большая и осенью пойдёт во 2-й класс. Она до сих пор хранит мишку, которого ты ей привёз из России». На вложенной фотографии он увидел совершенно незнакомого мужчину, обнимавшего за плечи его, Евгения Петрова, – заметим, что фотошоп ещё не был изобретён! И надпись на снимке: «9 октября 1938 года».

Петров схватился за сердце: он никогда не был в Новой Зеландии, более того, в указанное время он с тяжелейшим воспалением лёгких метался в бреду в больнице!.. Петров решил сознаться в мистификации и написал ещё письмо, где и про свои выдумки, и про больницу рассказал. Но ответа так и не дождался: началась Вторая мировая война.

Но мистика продолжилась… Практически в день гибели писателя на его домашний адрес опять пришло письмо из Новой Зеландии. В нем Мерилл Уэйзли беспокоился: «Помнишь, Евгений, я испугался, когда ты стал купаться в озере. Вода была очень холодной. Но ты сказал, что тебе суждено разбиться в самолете, а не утонуть. Прошу тебя, будь аккуратнее – летай по возможности меньше».

По мотивам этой истории был снят фильм «Конверт» с Кевином Спейси в главной роли.

Прозрение смерти

Истинные поэты всегда пророки.

Пьер Леру

Анна Ахматова предупреждала поэтов, чтобы они не писали о своей смерти, потому что эти пророчества имеют свойство сбываться. Но многие из поэтов и писателей не только предчувствовали свою кончину, но и описывали её.

О том, что Михаил Юрьевич Лермонтов так часто писал о своей ранней смерти, причём насильственной, – что прямо просится: накликал! – уже в этой книге говорилось. В ещё одно подтверждение просто добавим строки:

Кровавая меня могила ждёт, Могила без молитв и без креста На диком берегу ревущих вод…

И Марина Ивановна Цветаева (1892–1941) – крупнейший поэт Серебряного века – туда же:

Со мной в руке почти что горстка пыли — Мои стихи! я вижу: на ветру Ты ищешь дом, где родилась я – или В котором я умру.

Вот и неудачная шутка – а как оказалось, даже совсем не шутка! – Бориса Пастернака, помогавшего ей укладывать вещи перед отъездом в эвакуацию, тоже ложится в эту тему. Поэт принёс верёвку, перевязал чемодан и сказал со смешком, что она такая прочная, всё выдержит, хоть вешайся на ней. О чём он думал потом, когда узнал, что Марина Ивановна повесилась, – может, на той самой веревке – в забытой богом Елабуге?..

Андрей Белый (настоящее имя Борис Николаевич Бугаев, 1880–1934) – один из талантливейших поэтов русского символизма и модернизма – в сборнике «Пепел» (1909) напророчил:

Золотому блеску верил, А умер от солнечных стрел. Думой века измерил, А жизнь прожить не сумел.

И действительно, солнечный удар, полученный в Коктебеле, стал причиной его инсульта, случившегося по приезде в Москву, и скоропостижной смерти. Поэт умер на руках у своей жены Клавдии Николаевны…

Николай Михайлович Рубцов (1936–1971) – талантливый и сильно пьющий поэт – с поразительной точностью предсказал в одном из стихотворений:

Я умру в крещенские морозы, Я умру, когда трещат берёзы, А весною ужас будет полный: На погост речные хлынут волны!

И 19 января – в православный праздник Крещения – во время пьяной ссоры его задушила Людмила Дербина, невеста, с которой уже был назначен день регистрации в ЗАГСе. Почему?

Возможно, начинающая поэтесса Дербина ответила на этот вопрос в незадолго до трагедии написанном стихотворении, посвящённом Рубцову:

О, так тебя я ненавижу! И так безудержно люблю, Что очень скоро (я предвижу!) Забавный номер отколю.

Вот так.

«На взлёте умер он, на верхней ноте». Владимир Семёнович Высоцкий (1938–1980) в представлениях не нуждается: до сих пор его знают и любят. Человек огромного таланта – в поэзии, музыке, актёрстве – жил на грани, порой за гранью, стремился всё успеть, поэтому «рвал жилы». И бешеный расход энергии пытался компенсировать за счёт алкоголя и наркотиков… В его стихах часто звучала тема смерти:

Лопнула во мне терпенья жила, И я со смертью перешёл на «ты»…

«В последние годы тема смерти стала просматриваться не только в творчестве, но и в жизни Высоцкого более явно. Он перенёс две клинические кончины. И каждый раз в июле. Просто роковой месяц. Смерть словно гналась за ним по пятам. К тому же на его веку было несколько автомобильных катастроф. Высоцкий чувствовал, что его гонки со смертью подходят к концу. «А жить ещё две недели, работы на восемь лет…»[7]

Часто возникали слухи о его смерти, даже о самоубийстве: то повесился, то зарезался…

«Все мы в какой-то период нашей жизни страдаем от слухов, – жаловался Высоцкий на одном из концертов. – Я до сих пор отмахиваюсь руками и ногами от всевозможных сплетен, которые вокруг меня распространяются, как облака пыли… Несколько раз я уже похоронен, несколько раз уехал, несколько раз отсидел, причём такие сроки, что ещё лет сто надо прожить… Одна девочка из Новосибирска меня спросила: «Правда, что вы умерли?» Я говорю: «Не знаю».

Личный врач Владимира Высоцкого Анатолий Федотов, который был рядом с поэтом в его квартире в ночь смерти последнего, вспоминал: «24 июля я работал… Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую (домой к Высоцкому). Ему было очень плохо, он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце. Вот тогда при мне он сказал Нине Максимовне: «Мама, я сегодня умру…»

Я, конечно, вернусь! Не пройдёт и полгода.

Он возвращается к нам каждые полгода: между датами его дня рождения и дня смерти – ровно шесть месяцев»[8].

Закрой за мной дверь. Я ухожу, —

спел за два года до своей трагической гибели Виктор Робертович Цой (1962–1990) – поэт, композитор, рок-музыкант, художник, лидер группы «Кино» и идол молодёжи конца 1980-х. И в «Странной сказке» тоже об этом:

А потом придёт она, Собирайся, скажет, пошли. Отдай земле тело, Ну а тело не допело чуть-чуть. Ну а телу недодали любви. Странное дело.

Игорь Владимирович Тальков (1956–1991) – поэт, композитор, рок-музыкант, певец, киноактер – кумир конца 1980-х – начала 1990-х.

Он запомнился в 1987 году песней «Чистые пруды» на конкурсе «Песня года» и в особенности после показа в программе Владимира Молчанова «До и после полуночи» клипа его песни «Россия» (1989). Тальков – это было явление на советской эстраде. Ни на кого не похожий, поющий и нежно-лирические, и «крамольные», и пророческие песни:

Я точно знаю, что вернусь…

Он точно знал, как уйдёт. И однажды, когда самолёт, в котором он с группой летел на гастроли, попал в зону сильной турбулентности, успокоил испугавшихся: «Не бойтесь со мной летать. В авиакатастрофе я никогда не погибну. Меня убьют на земле, при большом скоплении народа, а убийцу не найдут».

И он оказался прав: 6 октября 1991 года на концерте во Дворце спорта «Юбилейный» в Санкт-Петербурге, когда тысячи людей с нетерпением ждали его выступления, его застрелили. Убийца не найден до сих пор.

Иосиф Александрович Бродский (1940–1996) – поэт, драматург, переводчик, бард – в 1972 году «выдавленный» властью в эмиграцию, а в 1987 году ставший нобелевским лауреатом по литературе, ещё за семь лет до смерти в стихотворении Fin de siecle точно предсказал время своего ухода:

Век скоро кончится, но раньше кончусь я.

Фёдор Сологуб (настоящее имя Фёдор Кузьмич Тетерников, 1863–1927) – крупнейший представитель русского символизма, поэт, писатель, драматург – написал в стихотворении, датированном 4 ноября 1913 года:

Тьма меня погубит в декабре. Каждый год я болен в декабре. Не умею я без солнца жить. Я устал бессонно ворожить, И склоняюсь к смерти в декабре, — Зрелый колос, в демонской игре Дерзко брошенный среди межи. Тьма меня погубит в декабре. В декабре я перестану жить.

Писатель Константин Федин вспоминал:

«Как-то раз Сологуб сказал мне:

– Я знаю точно, отчего умру. Я умру от декабрита.

– Что это такое?

– Декабрит – это болезнь, от которой умирают в декабре…

И правда, он накликал на себя свой «декабрит»: в декабре двадцать седьмого года, прикованный к постели одышкою, в тёмном углу, за шкафом, он едва слышно выговаривает по слову…

– О, если бы немного полегче вздохнуть! – выдавливает он с мукой».

В сорок пять ушёл из жизни талантливый актёр, писатель и кинорежиссёр Василий Макарович Шукшин (1929–1974). Случилось это во время съемок фильма «Они сражались за Родину». Вся съемочная группа жила на теплоходе «Дунай». Когда утром он не вышел в назначенное время, его близкий друг Георгий Бурков зашёл в его каюту и обнаружил Шукшина бездыханным. Он сразу вспомнил, как буквально накануне в гримёрной увидел, что Шукшин что-то рисует на пустой папиросной коробке. На вопрос, что он там чертит, Василий Макарович, нахмурившись, ответил: «Да так… Дождь, горы, облака. В общем, похороны».

Юрий Никулин, тоже снимавшийся в этом фильме, подтвердил, что Шукшин за несколько дней до смерти явно предчувствовал что-то плохое.

Глава 5 Автор и книга

Писатель, как и все мы, является человеком, он ест, пьёт, общается с близкими и издателями, высказывает те или иные взгляды, радуется или негодует по поводу реакции читателей. Так образуется внешний, социальный контур явления, которое называется литературой. Но внутри его действуют загадочные, эстетические или мистические закономерности, связывающие автора и его книгу. Кто кого ведёт за собой – вымышленные герои своего создателя или наоборот? Как пересекаются два объёма – внешний и внутренний? Эти вопросы до сих пор не решены ни критиками, ни литературоведами, ни философами.

Проклятые поэты

Английский классик Уильям Шекспир считается непревзойдённым литературным мастером – недаром необычайной живучестью известно редакторское присловье: «Сокращению поддается всё, кроме сонетов Шекспира». Также хорошо известно, что авторство большинства произведений, которые мы находим под обложками книг Шекспира, твёрдо не установлено. Шекспир скорее персонаж, чем автор: вопрос о том, кто создавал его пьесы, – неувядаемая загадка, одна из самых популярных тем русского Интернета, и парадокс в том, что люди, для которых эта тема не является профессиональной, не ленятся читать признанных шекспироведов и отстаивать «страдфордианскую» и «нестрадфордианскую» теории, будто это их личное дело. Однако так повезло лишь Шекспиру – вокруг имён большой группы его современников загадок не меньше. Н. Захаров в статье «Джон Уэбстер, младший современник Шекспира» напоминает: «Продолжающий набирать силу скептицизм насчёт авторства в эпоху позднего английского Ренессанса становится скорее данью исследовательской моде, нежели работой, направленной на конструктивное решение проблемы». По большому счёту о драматургах-елизаветинцах мы не знаем почти ничего, кого ни возьми: хоть Марло, хоть Уэбстера и иных. О том, кто же стал автором шекспировских пьес, существует несколько гипотез, самая красивая из них предполагает, что Шекспир – это пара талантливых ребят: сэр Филип Сидни, внебрачный сын Елизаветы и испанского короля Филиппа II, и Эдуард де Вер, граф Оксфорд, первенец Елизаветы от тайного супруга Роберта Дадли, графа Лестера. Проблема только одна: неизвестно, были ли у королевы дети…

В эпоху Елизаветы I Тюдор, условно замыкающую творчество драматурга, играли всегда и везде, при королевском и вельможных дворах, на театрах, в учебных заведениях. Для рождественского представления юридической школы Грейс-Инн – весьма престижного учебного заведения – устроили карнавальную фиесту, по сюжету которой «король школы» – один из студентов – отправлялся в Московию и вместе с союзной армией московитов поражал орды неких варваров; затем «король» отправлялся к реальному королевскому двору, где фиеста завершалась двухдневным карнавалом в присутствии королевы… Установление личности автора шекспировских пьес крайне затруднено ещё и из-за того, что в Елизаветинскую эпоху было модно скрываться под псевдонимами, в том числе именами реальных людей. Причём многим было известно, кто истинный автор, но документов на эту тему никто не оставлял, и опереться не на что. Пьеса «Венера и Адонис», подписанная Шекспиром и посвящённая графу Саутгемптону, самим дружеским тоном посвящения вызывает сомнения в том, что провинциальный коммерсант мог быть приятелем вельможи. Возможно, что издатель, тогда – владелец типографии, предложил одному из друзей графа скрыться под звучной фамилией страдфордского знакомого, звучным псевдонимом Шекспир – «потрясающий копьем».

Одной из влиятельных аристократок, дирижировавших литературным процессом Елизаветинской эпохи, была Мэри Сидни, в замужестве Герберт, графиня Пембрук, племянница фаворита королевы Роберта Лестера. Некоторые исследователи склонны напрямую приписывать ей авторство произведений, подписанных Шекспиром. Она занималась литературой не только из эстетических соображений, хоть была, судя по отзывам современников и редактированию стихов погибшего брата Филипа Сидни, дамой одаренной. В те времена увлечённым театром зрителем можно было успешно манипулировать в политических целях, изображая современных вельмож, едва прикрыв их именами персонажей, в гротескном, ужасном или благородном свете. Реальный Гильом Шакспер, возможно, был придворным поэтом графини и писал исторические и «классические» – основанные на античных сюжетах – драмы в её интересах. Например, Ричард III, которого безосновательно обвиняли в убийстве двух малолетних принцев, был описан, чтобы предостеречь саму королеву, которая могла задумать недоброе в отношении членов семьи Мэри Тюдор, сестры Генриха VIII, имевших права на престол… В конце XIV века аристократы заказывали исторические исследования, а вслед за ними – театральные пьесы. Так появились «Хроники Англии, Шотландии и Ирландии» Рафаэля Холиншеда, переработанные в драму «Славные победы Генриха V», и две части «Генриха VI». События эпохи короля Иоанна Безземельного, прозванного так потому, что отец не наделил его землями, как других сыновей, взяты из творений Джона Бэйля, епископа Оссорского. Король Лир явился из различных поэтических обработок гораздо более ранней «Истории королей Британии» Джеффри Монмутского. Кровавые разборки на сцене привлекали зрителя больше запутанных интриг, и «Гамлет» первоначально успеха не имел. Похоже, что политические интересы партии, к которой принадлежали покровители Шекспира, требовали всё новых постановок, и за дело взялись как сам Шекспир, так и эти самые покровители.

Получается, что существовало два Шекспира: один – одарённый «страдфордианец», фигуру и произведения которого использовали как достоверную, качественную ширму, за которой скрывался другой – аристократ, сочинявший острополитические пьесы. В 1622 году готовилось к изданию знаменитое первое фолио – типограф не успел вовремя напечатать его из-за более срочного заказа, но по всей Англии на гастролях столичные театры ставили Шекспира, и появился известный гравированный портрет в неподобающем для мещанина аристократическом платье… Одна из новейших гипотез гласит, что таким намеком, под видом Шекспира из Страдфорда, Пембруки хотели восславить его «напарника», «Шекспира»-аристократа.

Частный, но важный вопрос – разочарование Шекспира, кем бы он ни был, в постоянстве итальянских дам. В «Славной истории Троила и Крессиды» автор захотел снизить градус сочувствия итальянке Джульетте Капулетти из уже вышедшей «Ромео и Джульетты», заново ознакомив зрителей с историей ветреницы Крессиды из поэм Боккаччо – «Филострато» и Чосера – «Троил и Крессида». Продолжение целой кампании против молодых итальянских аристократок можно, при желании, усмотреть в создании пьес «Мера за меру» и «Отелло», сюжеты которых взяты из сборника Джованни Батисты Джиральди, прозванного Читтино, «Сто сказаний». Целомудрие и супружеская верность Дездемоны как минимум под серьёзным подозрением. Но, по-видимому, какое-то влиятельное лицо посоветовало автору, лично уязвлённому одной из итальянок, перестать порочить итальянских женщин вообще и венецианских в частности. «Кто-то» не хотел ссориться с Максимилианом I, австрийским императором, под властью которого находился север современной Италии.

Отечественное шекспироведение никогда не шло по стопам ортодоксальных «страдфордианцев». Список возможных кандидатов на лавры Шекспира в порядке английского алфавита примерно таков: Фрэнсис Бэкон; Роджер Мэннерс, граф Ратленд; Кристофер Марло; парламентский оппозиционер Генри Невилл; Уильям Шекспир (версия для упрямых «страдфордианцев»); Уильям Стэнли, граф Дерби; и Эдвард де Вер, граф Оксфорд; соавторство, конечно, не исключено. Нам остаётся, вслед за Игорем Гилиловым (1924–2007, учёный секретарь Шекспировской комиссии РАН), Феофаном Шипулинским (1876–1942, сценарист, театровед, историк) и шекспироведом, переводчицей книг о Гарри Поттере, профессором МГЛУ Мариной Литвиновой избрать в Шекспиры Роджера Мэннерса, 5-го графа Ратленда, любившего, удалившись от блестящего двора, заняться литературой в своём замке посреди легендарного Шервудского леса.

Парадоксальные образы Льюиса Кэрролла (настоящее имя – Чарльз Лютвидж Доджсон, 1832–1898) – английского писателя, математика, логика, философа, а ещё диакона англиканской церкви и фотографа – принято относить к его своеобразному чувству юмора и математическим исследованиям. Чаепитие с Безумным Шляпником, исчезающий Чеширский кот, игра в крокет с помощью фламинго, заменяющих молоты, – эти и другие необычные превращения обыкновенных вещей и устойчивых традиций в фантастические явления, забавные словечки, придуманные профессором математики Оксфордского университета, вошли в книги «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье». Кэрролл также автор юмористической поэмы «Охота на Снарка». Однако на эти книги повлияли не только интеллектуальные способности автора. Во второй половине XIX века опиум был изучен ещё не до конца, и доктор мог прописать его даже при сравнительно лёгких недомоганиях. Такую настойку лауданума (латинское название опия – laudanum) на спирту принимали при головных болях. Кэрролл страдал от очень сильных мигреней и принимал лауданум для облегчения боли. К тому же с раннего детства писатель заикался, что доставляло ему, человеку скромному до застенчивости, массу психологических неудобств. Опий-лауданум помогал Кэрроллу справиться с этим комплексом, успокаивал, придавал уверенности. Однако это наркотическое средство не только вызывает устойчивое привыкание, но и рождает в сознании необычные, порой устрашающие образы. И хотя ничего страшнее бармаглота в книгах Кэрролла нет, всё же его «терапия» в серьёзной степени, хоть и довольно безобидным образом, повлияла на образность его книг.

Самый знаменитый роман о вампирах – «Дракула» – положил начало многочисленным вампирским сагам писательниц Энн Райс – «Вампир Лестат», Стефани Майер – «Сумерки», Лизы Джейн Смит – «Дневники вампира»… Автором «Дракулы» был Абрахам (Брэм) Стокер (1847–1912), ирландский писатель, до того сочинявший не оставившие заметного следа в литературе рассказы. На его роман – и на героя – также во многом повлияли случайные обстоятельства. Другом Стокера был лидер английских художников-прерафаэлитов Данте Габриель Россетти. Его подруга и натурщица, Элизабет Сиддел, умерла, будучи молодой женщиной. Через некоторое время после её смерти муж вскрыл могилу на знаменитом лондонском Хайгетском кладбище – сейчас туристическая достопримечательность – с целью изъять записи стихов, которые положил в гроб возлюбленной. При этом присутствовал и Стокер. Из-за особенностей ли почвы, или из-за того, что вся компания «лечилась» спиртовыми настойками опиума, тело Элизабет в очень малой степени подверглось разложению – словно, по выражению современной французской писательницы Фред Варгас, «эти годы пошли ей только на пользу». Это поразило друзей, и Стокер вспомнил, что во время путешествия по румынской Трансильвании знакомый профессор-историк из Будапешта, Арминиус Вамбери, указал ему на фигуру князя Влада III Дракулы (Дракона). Этот государь, проведший юность в заложниках при дворе турецких султанов, был очень жесток, но не более кровожаден, чем османские и даже европейские властители середины XV века. Еще при жизни Влада III его политические противники писали обличительные памфлеты, называя его извергом, на этих сочинениях основана первая русская «бесполезная» – не содержащая духовных наставлений и примеров, то есть беллетристическая, – повесть авторства придворного дьяка и дипломата Федора Курицына. В ней говорится, например, так: «Глаголют же о нём, яко и в темнице седя, не остася своего злаго обычая, но мыши ловя и птицы на торгу покупая, и тако казняше их, ову на кол посажаше, а иной главу отсекаше, а со иныя, перие ощипав, пускаше». Это переданное с чужих слов («глаголют о нём») и противоречивое («в темнице седя», «на торгу покупая») утверждение есть чистый вымысел, как и большинство других преданий о Владе III. Но именно благодаря таким сведениям Дракула и стал легендарным злодеем.

Брэм Стокер, сильно впечатлённый видом покойной Элизабет Сиддел, придумал бессмертного вампира, при свете дня отдыхающего в гробу. А венгерского профессора в благодарность вывел в своей книге как охотника на вампиров Ван-Хельсинга.

Уильям Берроуз (1914–1997) – американский писатель, автор около двух десятков романов, самый известный из которых «Голый завтрак», практически прямо описывающий жизнь американской богемы. Друзьями автора были многие её представители, в том числе родители актёра Леонардо Ди Каприо. Берроуз злоупотреблял алкоголем, героином и другими наркотическими веществами, и влияние его жизни на литературные произведения является более чем прямым.

Героиновая зависимость Берроуза ни для кого не была секретом: он был наркоманом почти всю свою жизнь, и многие из известнейших его работ – это по большей части наполовину автобиографические размышления о собственных опытах с наркотиками. Берроуз, как и Джек Керуак, даже приторговывал зельем в Гринвич-Виллидж в 1940-х годах и вынужден был вместе с женой бежать в Мексику. Жене писателя не повезло: в 1951 году в разгар одной из многочисленных вечеринок Берроуз, сознание которого, по обыкновению, находилось в измененном состоянии, вдруг объявил гостям, что будет стрелять из пистолета «в стиле Вильгельма Телля». Его жена, Джоан Воллмер, тотчас поставила себе на голову стакан. Писатель, пытаясь попасть в стакан, убил её наповал. Говорят, что в этот самый вечер Берроуз собирался продать пистолет, из которого застрелил Джоан, однако покупатель за своим товаром не явился.

Однако в последние годы жизни Берроуз пытался излечиться от своей зависимости, но главные его произведения были уже написаны…

Шарль Пьер Бодлер (1821–1867) – французский поэт, критик, эссеист и переводчик (переводил он в основном Эдгара По, американского писателя, близкого ему по духу и глубине таланта), как принято считать, стал основоположником эстетики декаданса и символизма. Мировую известность Бодлеру принёс сборник стихов «Цветы зла», опубликованный в 1857 году. Эти стихи полны странных образов, которые могли быть порождены применением наркотических веществ. После выхода этой книги французский суд обвинил поэта в оскорблении общественной нравственности.

Свои впечатления от гашиша и опиума он описывал в книге «Искусственный рай». «Многие полагают, – писал Бодлер, – что опьянение гашишем – не что иное, как волшебная страна, большой театр ловких фокусов, в котором всё чудодейственно и непредвиденно. Это – предубеждение, абсолютная путаница»… Вся жизнь Бодлера – это трагическая борьба с наркотиками, в которой победил не он. В конце жизни прибавились сильные страдания и почти полная потеря рассудка от заболевания сифилисом, и печальный итог – смерть в доме умалишенных.

Элизабет Барретт Браунинг (1806–1881) – известная английская поэтесса Викторианской эпохи – начала употреблять опиум, когда ей было всего пятнадцать лет: она пыталась заглушить боль от травмы позвоночника. К тридцати годам у неё появился целый букет болезней, а количество ежедневного приёма настойки опиума всё увеличивалось – до сорока капель, а это огромная доза. Она писала: «Мой опиум помогает мне удержаться от трепета и обмороков… помогает мне сохранять самообладание и равновесие нервной системы. Я не принимаю его для поднятия настроения в обычном смысле, и вы не должны думать – сомнительно, мисс Браунинг, сомнительно!». Именно постоянной болью и принимаемыми средствами можно объяснить трагические, полные отчаяния стихи Браунинг.

Поль Мари Верлен (1844–1896) – мировая величина в поэзии, когда его бросил Артюр Рембо (Жан Николя Артюр Рембо, 1854–1891), тоже один из классиков французской и мировой поэзии, в пьяном припадке ярости выстрелил в руку бывшему любовнику и загремел за это на два года в тюрьму. В конце своей жизни, нищий и одинокий, Верлен отказался от всех своих пороков, кроме абсента, и утверждают – он пил его даже на смертном одре. У французских поэтов-символистов – в их числе был и уже упоминавшийся в связи с наркозависимостью Шарль Бодлер – было особое пристрастие к абсенту, в который входит туйон – галлюциноген, приводящий к неконтролируемой агрессии. Но тогда на него была мода, и его даже называли напитком поэтов и художников.

Оскар Уайльд, а точнее – сэр Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд (1854–1900) – выдающийся английский поэт, писатель, драматург и классик мировой литературы, – словом, человек многих талантов и, пожалуй, не меньшего числа пороков, остроумец, слова которого тут же растаскивали на цитаты, – тоже был привержен зелёному змию, а в собенности его зелёной разновидности – абсенту, к которому пристрастился в Париже.

После тюремного заключения, которое сломило его духовно и физически, писатель пристрастился к морфию. На пороге смерти, когда морфий не действовал, Уайльд облегчал боль смесью опиума, хлорала и шампанского. Именно по этому поводу он сказал тогда знаменитое: «И теперь я умираю, как жил: не по средствам».

«Человек не должен баловаться спиртным до пятидесяти, а после дурак он, если не балуется», – сказал Уильям Фолкнер (1897–1962), классик американской литературы и нобелевский лауреат (1949).

Сам же он, опровергая собственные слова, начал пить задолго до совершеннолетия. Бутылка виски буквально под рукой играла для него решающую роль в писательском процессе. Он утверждал, что любит работать ночью, когда в голову приходит множество идей, половина из которых забывается под утро, а «Джек Дэниелс» был его любимой маркой.

За тридцать лет непрерывного алкоголизма – справедливости ради надо отметить несколько попыток завязать, в том числе и с помощью электрошоковой терапии, – Фолкнер получил такой букет болезней, осложнённых частыми падениями в пьяном виде и многочисленными переломами, что даже удивительно, что дотянул до шестидесяти пяти и при этом умудрился столько написать.

«Не бывает плохого виски. Виски бывает только не таким хорошим, как другой виски», – слова всемирно известного автора детективов Рэймонда Торнтона Чандлера (1888–1959). Один из самых одарённых детективщиков, классиков направления, признавал, что его отношения с алкоголем почти не поддаются контролю. Когда в 1945 году Чандлеру заказали пьесу «Синий георгин», у него случился творческий кризис, который тот пытался преодолеть с помощью выпивки, и он заявил своим новым нанимателям, что закончит пьесу, только если напьётся до беспамятства. Неизвестно, одобрили ли боссы его намерение, но Чандлер так и поступил. Предание гласит, что Джон Хаусман, босс из Paramount, которого до этого писатель пригласил на ланч, обычно состоявший из скромной закуски и трёх двойных мартини, трёх бренди и мятного ликера, нашёл Чандлера за рабочим столом без сознания – мертвецки пьяного. Возле его растрёпанной головы лежала аккуратно сложенная законченная пьеса и несколько пустых бутылок. Писатель, при этом очень одарённый, своего рода психологический реалист в детективе: «Шея моя чесалась, поэтому я побрился, принял душ, лёг на спину и стал прислушиваться, словно надеясь услышать далеко в темноте ночи спокойный мягкий голос, при звуках которого всё станет ясным» – из романа «Долгое прощание».

Трумэн Капоте (1924–1984) – классик американской литературы, написавший большое количество романов, рассказов, новелл, в том числе – «Завтрак у Тиффани» и «Хладнокровное убийство», сам громогласно заявлял о своих многочисленных пороках, при этом называя себя гением. Однако его беспорядочная жизнь отразилась в книгах в меньшей степени, чем у инфан-террибля американской литературы Уильяма Берроуза.

Писатель сумел добиться славы, создавая в целом реалистические произведения. Но эта слава, то есть его книги, воздействовали на автора губительным образом. Капоте стал вести роскошный, беспорядочный образ жизни. В то же время желание удержаться на литературной вершине требовало от него всё большей спешки, что приводило к новым и новым стрессам. Капоте пристрастился к алкоголю, и, даже если не было повода, он его всегда находил. Он стал обычным алкоголиком: если кто-нибудь отбирал у писателя бутылку, Капоте впадал в неслыханную ярость. С годами прибавилась и ещё одна пагубная зависимость – наркотики. После смерти писателя в его крови были обнаружены следы разнообразных лекарственных и наркотических веществ и большая доза алкоголя.

Карлос Кастанеда (Карлос Сесар Сальвадор Аранья Кастанеда, 1925 (либо 1931, либо 1935)—1998) – американский писатель, этнограф, антрополог, эзотерик и мистик, автор двенадцати книг-бестселлеров, посвящённых изложению шаманского учения индейца из племени яки дона Хуана Матуса, – одна из самых загадочных личностей в современной литературе. Само литературное направление, в котором он работал, предполагало загадочность, поэтому и из своей жизни писатель сделал что-то вроде мистической легенды.

В своих книгах Карлос Кастанеда исследовал воздействие галлюциногенных растений, используемых мексиканскими индейцами. При этом в своей обычной жизни писатель наркотиков не принимал и активно выступал против их распространения.

Американскому писателю Кену Элтону Кизи (1935–2001) мировую известность принёс роман «Над кукушкиным гнездом» и его экранизация Милошем Форманом «Пролетая над гнездом кукушки» с Джеком Николсоном в главной роли, получившая две статуэтки «Оскар». Кизи считают одним из главных писателей поколения хиппи, поэтому неудивительно, что в 1960-х годах активно употреблял ЛСД, марихуану, мескалин и другие наркотики. По официальной версии, он в качестве подопытного принимал участие в исследованиях Стэнфордского университета и госпиталя ветеранов Menlo Park по изучению воздействия на организм психоделических веществ, потому к ним и пристрастился. В романе «Над кукушкиным гнездом» Кизи описывает поведение и переживания обитателей дома умалишённых, трагические и трогательные, однако очень похожие на то, как люди ведут себя под воздействием подобных препаратов.

У американского писателя Стивена Эдвина Кинга (родился 21 сентября 1947 года), всемирно признанного «короля ужасов», бывали периоды, когда он испытывал большие проблемы с алкоголем и наркотиками. Именно в такие моменты он создавал свои знаменитые произведения: «Сияющий», «Мёртвая зона», «Воспламеняющая взглядом», «Бегущий человек», «Кладбище домашних животных», «Кристина», «Талисман», «Тёмная башня», «Рита Хейворт и побег из Шоушенка»… По собственному признанию Кинга, он даже не помнит, как писал некоторые романы.

Но, в отличие от героев, рождённых в изменённом состоянии сознания, писатель нашел силы взглянуть своим страхам в лицо. Он подробно рассказывал, как постепенно увеличивалась доза алкоголя, как возникало привыкание к наркотическим веществам. «Хуже всего было с кокаином, – говорил писатель, – всего одна щепотка, и он почти овладел моим телом и душой». Писатель сумел отказаться от пагубных привычек, но на качестве его произведений, на неожиданных фантастических, психологических или ужасающих поворотов сюжетов это никак не отразилось.

Джоан Роулинг, скрывшаяся под псевдонимом Роберт Гэлбрейт, в одном из своих романов рассказала, как книга, точнее, рукопись может довести автора до самого страшного конца. Согласно сюжету, пожилая и не слишком образованная вдова известного в прошлом экстравагантного писателя просит частного детектива найти мужа. Пропавший писатель создал и отослал агенту, своей давней подруге, роман, в котором талантливый юноша Бомбикс Мори – латинское название шелкопряда, – путешествуя в вымышленном мире к храму света, встречает на пути полумифических чудовищ в человеческом обличье, а мерзкие сексуальные перверсии заканчиваются ужасным убийством с сексуальным подтекстом. В облике монстров писатель изобразил всех, с кем общался, – жену, любовницу, агентшу, редактора, издателя и бывшего друга, более успешного автора. Подробности настолько узнаваемы, а характеры так оскорбительны, что в издательстве идёт совещание юристов: публиковать такое нельзя – грязные делишки есть за всеми, и нужно как-то надавить на сайты, чтобы чудовищный роман не появился в открытом доступе. Издатель в ужасе лепечет сыщику: «Чёрная метка… Помните «Остров сокровищ»? Подозрение падает на каждого, кто прочёл эту проклятую книгу…» Агентша, давясь сигаретным дымом и заходясь кашлем, словно рудокоп, вторит: «Словами Набокова, это «шедевр маньяка». Сыщик находит пропажу – и лучше бы не искал: писателя убили в точности так, как было описано в его же романе.

Каждой главе Роулинг предпосылает эпиграф из пьес авторов так называемой елизаветинской «трагедии мести», иногда дошекспировской «кровавой трагедии». Английский Ренессанс, который продолжался и при короле Иакове (Джеймсе) I, включает множество удивительных авторов, на тексты которых опосредованно ссылается Роулинг. Это не менее загадочный, чем Шекспир, яковианец Джон Уэбстер (ок. 1578/1580—1638?), его преемник по «Глобусу», печатно благодаривший «мистера Шекспира», однако драматургия Уэбстера напоминает скорее о «кровавой трагедии». Томас Деккер (ок. 1572–1632), памфлетист и драматург, активно участвовавший в деятельности конкурентов Шекспира – не менее популярной труппы «Слуги лорда-адмирала» (Чарльза Говарда, 1-го графа Ноттингема), игравшей в театрах «Роза», позже – «Фортуна», однако есть версия, что Шекспир был соавтором Деккера в пьесе «Сэр Томас Мор». Джон Лили (ок. 1554–1606) с его первыми светскими английскими романами «Эвфуэс, или Анатомия ума» и продолжением «Эвфуэс и его Англия». Остроумнейший Томас Миддлтон (1580–1627), соавтор Деккера по первой части комедии «Честная потаскуха», писавший для самой могущественной труппы яковианской Англии – «Слуг его величества» (короля Иакова I). Не в силах остановиться, писательница заходит чуть дальше, в следующую эпоху, приводя цитату из Уильяма Конгрива. Как известно, театральная эпоха английского Ренессанса едва не закончилась самым трагическим образом – с лондонской чумой 1604 года. Но елизаветинцы и яковианцы зачаровывали многих авторов, и Роулинг здесь не первая. Т.С. Элиот в поэме «Шёпот вечности» (1920) писал: «WEBSTER was much possessed by death / And saw the skull beneath the skin…», рискнём перевести как: «Уэбстер был смертью одержим, / Лишь прах под плотью видел он…» Цитату из «Герцогини Мальфи» Уэбстера: «Прикрой её лицо; мои глаза ослепли: она умерла молодой» – Энн Райс использовала в «Царице проклятых». Фрагмент его пьесы «Герцогиня Мальфи» вошёл в киноверсию детективного романа Агаты Кристи «Забытое убийство». «Битлз» включили в альбом 1969 года Abbey Road композицию «Золотой сон» (Golden Slumbers) на слова песни, написанной Томасом Деккером для пьесы «Терпеливая Гриссель», которая, в свою очередь, была вдохновлена одной из историй «Кентерберийских рассказов» Чосера – рассказом студента о Гризельде… Но вклад Роулинг, несомненно, весом. Только ей позволено обратить наше внимание на всё быстрее удаляющихся во тьму елизаветинцев и яковианцев. Только Роулинг – с её славой и тиражами – под силу воскресить в нашей памяти эту мощную и трагическую, иногда ужасающую, а порой великолепно смешную драматургию, буквально высматривая её в поступках современников, не чураясь и постмодернистских конструкций, выстраивая вымышленный роман погибшего писателя в некотором подобии текстов Лили. То же самое – скажем, под конец – писательница делала в «Гарри Поттере», только воскрешала героев и мотивы легенд Артуровского цикла.

Сравнения вымышленных текстов с творениями конкретной Айрис Мердок, упоминание английской литературной группировки 1950-х «Сердитые молодые люди»… Словно призрак, является леди Оттолайн Моррелл, меценат и хозяйка литературного салона, которую некоторые исследователи считают прообразом леди Чаттерлей в романе Лоуренса. Дочь пропавшего писателя зовут Орландо, девушка не совсем в себе, но и в одноимённом романе Вирджинии Вульф Орландо был сначала мужчиной, а потом обратился в женщину. «Орландо» до некоторой степени пример для Роулинг: герой/героиня романа Вульф путешествует по литературным эпохам Англии, начиная как раз с елизаветинской. С Orlando Furiozo, пьесой елизаветинца Роберта Грина, несколько другая история, но перекличка налицо. Корморан чувствует: убийцей явно руководило чувство мести. Писатели и редакторы в светских выражениях выливают друг на друга потоки зловонной грязи. Над потоками возвышается скульптура фурии Тисифоны, мстительницы за убийство…

Было бы некорректно относиться к Джоан Роулинг только как к удачливой ремесленнице. Она точно чувствует книжно-литературную ситуацию: «Трудное время. Нашествие электронных книг и гаджетов изменило правила игры… Читатели нам нужны, – пробормотал Чард. – И желательно побольше. А писателей – поменьше». Может позволить себе безнаказанно пройтись по коллегам: «Писатели – жестокая порода… Если ты стремишься к бескорыстному товариществу – завербуйся в армию и научись убивать. Если ты стремишься к недолгим союзам с себе подобными, которые будут ликовать от мельчайшей твоей неудачи, – садись писать романы».

Мистификации под именем Роберта Гэлбрейта отправились в путешествие в 2013 году. «Сотрудники издательства… с усердием и энтузиазмом трудились над первым романом Роберта (Гэлбрейта), не имея представления, кто он такой… ещё до того, как он сбросил маску», – говорила писательница. Само появление первого романа – интрига, появление текста «Бомбикс Мори» в тексте «Шелкопряд» – интрига в интриге. Высказав всё, что думает о писателях, издателях и читателях, Джоан Роулинг словно пытается отыграться за разочарование, которым чуть было не закончился первый писательский опыт, когда отзывы о первой книге о Гарри Поттере были отрицательными.

Примечания

1

За родину (лат.).

(обратно)

2

Филиппова Е. Августейшие сёстры милосердия. Как императрица и её дочери работали в лазаретах для тяжелораненых // Интернет-газета «Столетие». 09.04.2014.

(обратно)

3

Захарчук М. Проза.ru. 100 ликов столетия. Януш Пшимановский.

(обратно)

4

Немощный человек (от фр. ramoli – расслабленный).

(обратно)

5

Дёмкин С. Провидцы прошлого // Тайная власть. 2008. № 13.

(обратно)

6

Википедия.

(обратно)

7

Источник: -info.ru/vysotskiy/vospominaniya/peredrij–sto-druzej–i-nedrugov/otchego-umer-vysockij.htm.

(обратно)

8

Источник: -info.ru/vysotskiy/vospominaniya/peredrij-sto-druzej-i-nedrugov/otchego-umer-vysockij.htm.

(обратно)

Оглавление

Между строк классики Вместо предисловия

Глава 1 Писатели-дипломаты

  Жизнь Вазир-Мухтара

  Шпынь Фонвизин

  Певец забавы

  Тот, кто ускорил будущее

  Архивариус всего мира

  Свист полночный соловья

  Друг Гёте и Шуберта

  Последняя любовь

  О дипломатах как оно есть

  Брат знаменитости

Глава 2 Разведчики, шпионы, конспираторы

  Фигаро – здесь, Фигаро – там…

  Агентурный псевдоним – Голдсмит

  Ученик ночи

  Чудик с башмаком на носу

  Два Рембо

  Человек из будущего

  Гори, гори ясно!

  Щенок из МИ-5

  Кавалер железного креста

  Агент 17F

  Бескорыстный аутсайдер

  «Абсолютный ублюдок»

  Большой папа

  Агент с безобидной миссией

  На краю чужого гнезда

  «Хорошим люди»

  Наш человек в Харбине

  Подмиг разведчика

  Писатель-предатель

  Фатальные саморазоблачения

Глава 3 Писатели на войне

  Герои 1812 года

  Пером и шпагой

  Между войнами

  Первая мировая

  Великая Отечественная

  Военные корреспонденты

Глава 4 Пророки

  Писатели-пророки

  Фантастическое предвидение

  Необъяснимые факты

  Прозрение смерти

Глава 5 Автор и книга

  Проклятые поэты Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg