«Мой жизненный путь»

Мой жизненный путь (fb2) - Мой жизненный путь 1236K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Петр Федорович Кононков

П. Ф. Кононков Мой жизненный путь (автобиографическая повесть)

Вступление

Родился я 10 сентября 1928 года в Сибири (Красноярский край, д. Боровая, Павловский сельсовет, Березовский (ныне Назаровский) район). Мои родители, отец Кононков Федор Максимович, 1880 г. рождения, уроженец дер. Хорошки Полтавской губернии и мать Кононкова (в девичестве Суранова) Матрена Моисеевна, переехали в Сибирь из малоземельной Белоруссии.

Освоение Сибири происходило в то время очень разумно и по хозяйски, в отличие от освоения целинных земель в Сибири и Казахстане по волюнтаристским методам Хрущева. Переезды из Белоруссии в Сибирь происходили тогда по следующей схеме. Вначале в белорусской деревне из потенциальных переселенцев избиралась делегация в количестве трёх наиболее хозяйственных мужиков, вскладчину собирали деньги для их поездки. Предварительные данные о местах для поселения в Сибири уже имелись, поэтому выезжали в освоенные первыми переселенцами деревни и сёла. В частности, наша делегация прибыла в Березовский (ныне Назаровский) район Красноярского края и облюбовала деревню Боровую Павловского сельсовета, расположенную в следующем треугольнике. На восточном направлении ближайшая железнодорожная станция была Боготол, примерно в 90 км от деревни Боровая, расположенная на транссибирской магистрали, на берегу реки Чулыма. На юго-западном направлении ближайшими железнодорожными станциями были Глядень (примерно 65 км от д. Боровая) и Красная Сопка (примерно в 50 км от д. Боровой) на железнодорожной ветке от г. Красноярска ― Ачинска, Ужура и Абакана.

В Березовском районе земли были уже освоены, и возник ряд деревень и сёл, населёнными русскими, украинцами и белорусами. Причём украинцы больше тяготели к степным районам, а русские и белорусы ― к лесостепи и тайге. Но были и такие, где одна улица заселялась белорусами, другая украинцами и третья ― русскими, хотя потом появились смешанные браки и не было никакой межнациональной вражды. Поскольку леса было много, то дома и избы строились в основном из брёвен, но украинцы крыши накрывали соломой, белорусы крыши строили из тёса, а русские изготовляли крыши своих домов и изб из дёрна, тёса, а наиболее состоятельные ― железные крыши.

Итак, делегация из Могилевской губернии облюбовала деревню Боровую, которая была расположена на поляне, ограждённая с одной стороны лесным бором, переходящим в тайгу, отсюда название деревни Боровая, с другой ― лесостепью, землями для выращивания сельскохозяйственных культур и сенокосными лугами для заготовки сена домашним животным. Конечную железнодорожную станцию избрали Глядень, так как здесь располагался рынок, на котором можно было купить рабочих лошадей, телеги, сельхозинвен-тарь, домашний скот (коров, овец, свиней) и птицу (в основном кур).

После возвращения делегации формировались семьи для переезда, которые распродавали недвижимое имущество и скот, получали от государства так называемые безвозмездные "подъёмные" ссуды и ранней весной выезжали в Сибирь.

По приезду на ст. Глядень закупили на рынке лошадей, сбрую, телеги и необходимый инвентарь для строительных и сельскохозяйственных работ. По прибытию в деревню Боровая приступили к строительству изб и домов. В частности, одна из улиц застраивалась родственниками Кононковых. Первым был крестовый дом моего деда Максима, вторым ― пятистенный дом моего отца, затем крестовый дом моего дяди Ефрема, родившегося уже в деревне Боровой, через несколько домов появился дом моей тети Татьяны, моей крёстной, по мужу Новиковой. Необходимо отметить, что царское правительство издало закон, по которому переселенцы на 10 лет освобождались от всех налогов. Более того, по закону, в случае войны не все мужчины призывного возраста мобилизовались в армию: в каждой семье освобождалось от воинской повинности не менее одного, как кормильца этой семьи.

В 1908 году родился мой старший брат Аркадий, разница в возрасте у нас составила 20 лет (я самый младший в семье). Всего у нас было семь братьев и одна сестра (не считая двух умерших ― одного в 3-х летнем возрасте и другого брата ― в 18 летнем возрасте от воспаления легких).

В период Первой мировой войны мой отец участвовал в боях с немцами в 1914-1915 годах, был награжден Георгиевским крестом, ранен и где-то в 1915 году демобилизован.

Итак, 10 сентября 1928 года я родился в деревне Боровой Павловского сельсовета Березовского (ныне Назаровского) района Красноярского края. Это был период распространения антирелигиозной пропаганды и поэтому я вначале не был крещён. Однако моя мать настояла на том, чтобы меня окрестить, а то что получается, говорила она, все семь детей крещёные, а один будет "нехристем". В итоге, в возрасте одного года и восьми месяцев меня повезли для проведения обряда крещения в деревню Павловку (в 3 км от Боровой), где был расположен сельсовет и действующая церковь. Когда мне исполнилось 8 лет я слышал, как старшие в разговоре между собой вспоминали моё крещение. Крёстными стали моя тетя Татьяна и её муж. Поехали на самом резвом жеребце, запряжённом в дрожки с кошовкой, то есть на дрожках устанавливалась кошовка, где впереди место для управления лошадью, а сзади два места для пассажиров. Дело происходило в мае месяце, а в Сибири в это время, как известно, часто наблюдались похолодания, даже выпадение снега. И в тот год крёстная одела шубу. Доехали до церкви нормально, крещение прошло тоже нормально, но при возвращении домой случилась следующая история. Дороги, как известно, в России раньше, да и теперь, не отличались хорошим состоянием, они были полны колдобинами. И вот, при спуске с возвышенности в низину, на одной из колдобин выскочил курок передка, передок дрожек стал бить по задним ногам жеребца и тот перешел на галоп. Видя такое дело, крёстная сняла полушубок, засунула меня в рукав и на ходу выпрыгнула из кошевки, а крёстный изо всех сил натянул вожжи. На счастье, внизу был колодец типа журавль и местный житель, набиравший воду, видя такую картину, развернув журавль с ведром воды наперерез ходу жеребца, практически посадил его "на круп" и остановил повозку. Далее благополучно довезли меня домой целого и невредимого.

Между прочим, в этом же восьмилетнем возрасте я услышал историю, предшествующему моему рождению. Поскольку у родителей уже было семь детей, то соседки матери по-крестьянски советовали ей при моём рождении придушить подушкой, говоря: никто тебя за это не осудит, и как будто бы убедили мать поступить так. Но, как рассказывала потом мать, она уже приготовилась так поступить, но, взглянув на меня, ей стало жалко, и она решила "пусть живёт". Так что моя мама дважды подарила мне жизнь, за что я, безусловно, бесконечно благодарен ей.

Здесь я хотел бы отметить, что крестьяне того периода были более гуманными людьми, чем современные высокообразованные граждане, которые, например, приезжая на лето со своими малолетними чадами на загородные дачи или садовые участки, в качестве живых игрушек детям приносят котят и щенят, а осенью уезжают домой в город, и бросают щенят и котят, которые потом дичают, образуют стаи и становятся опасными для людей. Крестьяне описываемых времен, при появлении котят или щенят, сразу определяли куда и кому их передать, а остальных умерщвляли, не оставляли для создания стай бродячих собак, как это можно видеть в настоящее время.

В деревнях и сёлах того периода не было продовольственных магазинов и базаров. Всё продовольствие выращивалось на своих полях и огородах, а также за счёт использования, путем собирательства, дикорастущих плодов, ягод, грибов и зеленных культур. Так, самым первым источником витаминной зелени была черемша, растущая в тайге. Её собирали, мыли, измельчали, толкли с солью, заправляли сметаной и подавали к столу с отварным картофелем. Всё население деревни употребляло в пищу черемшу и никто не обращал внимания на резкий чесночный запах. Более того, бочками засаливали черемшу впрок. Вторым источником витаминной зелени был многозачатковый лук-шалот и лук-батун. Их приготавливали аналогично с черемшой. Ну а позднее подходили другие овощные культуры: чеснок, лук репчатый, укроп, огурец, овощные бобы, фасоль, горох и другие. Осенью на зиму заготавливали квашеную капусту и солёные огурцы. Из дикорастущих заготавливали сушёные и солёные грибы, а также ягоды черемухи. Осенью в тайге заготавливали кедровые орехи и так далее. Кстати, заготовка кедровых орехов производилась путём сбора зрелых шишек, для чего молодёжь забирались на деревья. А другие изготовляли деревянные колотушки, которыми стучали по стволам деревьев и собирали опавшие шишки. Затем, после протопления русской печи, выгребания оставшихся углей, на пот печи расстилали солому и на неё раскладывали кедровые шишки, под действием высокой температуры смола из них вытекала на солому и в конце дня шишки извлекали, а орехи из них легко вышелушивались. Позднее солому со смолой просто сжигали. Другими словами, у населения был хозяйский подход к сбору кедровых шишек без нанесения ущерба природе. К сожалению, более чем полвека спустя сознание людей изменилось, и они стали прибегать к варварскому способу заготовки кедровых орехов. На мотоциклах и автомашинах приезжают в кедровый лес с бензопилами, спиливают деревья и обирают шишки с орехами. В связи с таким варварством местные органы власти вынуждены в сезон созревания кедровых орехов назначать патрулирование милицейских нарядов для борьбы с браконьерами.

Для развития крестьянских хозяйств в Сибири складывались благоприятные условия, земель для выращивания сельскохозяйственных культур, таких как пшеница, овёс, рожь, ячмень было более чем достаточно, а для заготовки сена лугов и сенокосных угодий ― без ограничений, главное ― нужны были только крепкие мужские руки.

В период развития хозяйства отец отправил своего старшего сына Аркадия в село Назарово, близ города Ачинска, в Назаровскую школу крестьянской молодежи, которую он окончил в 1927 году. Его поступок удивил жителей деревни Боровой, поскольку они считали, что он зря лишает себя помощника в работе своего хозяйства. Что же касается матери, то рассуждала она примерно таким образом. Вот в хозяйстве имеется дом, амбар и другие хозяйственные строения и в случае пожара ничего от них не останется. А полученные в учёбе знания за плечами носить не нужно, но в любое время жизни они могут пригодиться.

Следует заметить, что в Сибири после октябрьского переворота (взрослые крестьяне в разговорах именно так называли события октября 1917 года, а не революцией) жизнь в деревнях и сёлах налаживалась, и к моменту коллективизации семьи были середняцкого достатка. Беднота наблюдалась в двух случаях ― у лодырей, бездельников и пьяниц, или в случае рождения в семье только дочерей, а тяжёлый крестьянский труд нуждался в сильных мужских руках.

Когда началась кампания по организации коллективных хозяйств (колхозов), то она протекала не везде корректно. Так, в ряде деревень и сёл крестьяне сначала распродавали лошадей и скот, а потом подавали заявление о приёме в колхоз.

Поэтому отец и еще 18 семей из ближайших населённых пунктов, которые поддерживали контакты друг с другом, решили съехаться на один из вымирающих хуторов вблизи деревни Александровки и создать там коммуну "Восток", внести всех имевшихся у них лошадей, орудия труда и домашний скот. Для раскрепощения женщин создать общую столовую для всех коммунаров. При этом отец из своего пятистенного дома в д. Боровой переехал в 1930 году в коммуну "Восток", в пустовавшую однокомнатную избу с земляной крышей, которая, правда, нигде не протекала во время дождей. Однако общественное питание в столовой многим не пришлось по вкусу, так как одному нравился борщ, другому лапша и т.д. Поэтому мудро решили, оставаясь в составе коммуны "Восток" для создания подсобного хозяйства выделить каждой семье для развода по одной корове и 5 овцематок, причем четырём местным бедняцким семьям, которые ничего не вносили в коммуну, также выделили по корове и 5 овцематок. Правда, эти бедняцкие хозяева овец сразу же пустили под нож и съели, и к 1937 году оставались бедняками, а тех, кто по-хозяйски распорядился маточным поголовьем, объявили зажиточными и даже подлежавшими, по их мнению, раскулачиванию.

Итак, примерно в двухлетнем возрасте я вместе с родителями переехали в коммуну "Восток" (в 3-х км от деревни Александровки). Дальнейшие события я помню с пяти-шестилетнего возраста. А реперной точкой послужила дата 1 декабря 1934 года, когда пришло сообщение об убийстве Сергея Мироновича Кирова, которая просто врезалась в память.

К сожалению, долго просуществовать коммуне "Восток" не довелось, так как в соседнем колхозе "Александровка" не хватало лошадей для выполнения полевых работ, а в коммуне "Восток" их было с избытком.

Представители районных властей неоднократно приезжали в коммуну, агитировали за объединение с колхозом "Александровка", собрания проходили бурно и долго ― "до петухов" (петухи начинают петь где-то в 3-4 часа утра), но добровольного согласия на объединение с колхозом "Александровка" не получалось. И вот, наконец, в 1937 году поздно ночью представитель райкома партии поставил вопрос на голосование: кто против советской власти поднимите руки, таких не оказалось и тогда представитель Березовского райкома ВКП(б) объявил, что единогласно принято решение об объединении с колхозом "Александровка" на правах одной из его бригад. Так "добровольно" коммуна "Восток" вошла в состав соседнего колхоза.

А теперь приведу личные воспоминания о жизни селян коммуны "Восток". Начиная с 1933 года, жизнь родителей была очень тяжёлая, нужно было работать в колхозе и прокормить и обуть большую семью. Старший брат Аркадий отсутствовал, так как с 1930 по 1932 гг. (с полугодовым перерывом, когда обучался на рабфаке Восточно-сибирского государственного университета в г. Хабаровске) служил в рядах Красной Армии. В 1932 году он демобилизовался и поступил учиться на физический факультет Московского университета, который окончил в 1938 году. Второй брат по старшинству Александр 1913 года рождения и третий Борис 1916 года рождения находились на учёбе в Томском государственном университете на физико-математическом факультете, а сестра Анна 1918 года рождения поступила на подготовительное отделение, а затем на физико-математический факультет Учительского института. Таким образом, наша семья в коммуне "Восток" состояла из 4 младших братьев (Кирилла ― 1920 г. рождения, Валерия ― с 1924 г., Василия ― с 1926 г., и меня ― 1928 г. рождения) и родителей, то есть из шести человек.

Опишу внутреннее устройство избы, в которой проживало 6 человек. Размер избы составлял примерно 5*5 м. Вход с улицы был посредине, при входе слева была русская печь с "закутком" отгороженной занавеской, там можно было спать одному человеку, через него можно было залезать на печку, где спали самые малые дети, а с печки можно было залезать на полати, которые делались длиной 2-2,5м и на расстоянии примерно 1 метра от потолка и располагались до правой стены избы (считая от входной двери). Справа от входа располагалась двуспальная кровать родителей, сверху над ними находились полати. Впритык к входной стене между входной дверью и кроватью стоял деревянный сундук, сделанный без единого гвоздя, места соединений были выпилены и на клее вставлены друг в друга, как пальцы обеих рук. Великолепное столярное произведение для хранения белья, одежды и т.д. Стена против входной двери имела два небольших окна с подоконниками, стена справа имела одно окно ближе к углу, образуя, таким образом, "красный угол", где располагался обеденный стол, вдоль двух стен были лавки для сидения, а с третьей стороны была приставная лавка для сидения за столом, а со стороны русской печки было два табурета. Русская печь занимала значительную часть избы, но перед ней была большая, широкая лавка, это был как бы угол хозяйки избы, где располагалась посуда, выпеченный хлеб и другая необходимая утварь. Также в этом углу был лаз в погреб, где хранились картофель, квашеная капуста и другие солёности, морковь и свекла. Там же хранились бочки с солёным салом и бидоны из под молока с 2-3-х летним мёдом. По бокам на зиму устанавливались ульи с пчелами на хранение до весны. Летом, когда листья лука репчатого ложились, что говорило о готовности лука к уборке, его выдёргивали из почвы, на шпагате заплетали в плетёнки и эти плетёнки лука подвешивались к потолку у русской печи и в таком виде хранились и потреблялись по мере надобности. Ткацкий станок обычно хранился в сенях, а зимой устанавливался рядом вдоль кровати родителей, прялку размещали между обеденным столом и лавками и закутком у печки. Так что в этой избе размещалось и проживало 6 человек и хватало места для приезжавших старших братьев и сестры и иногда гостей, а также находил временный приют и телёнок.

Отец, как и все мужчины, работал на всех тяжёлых физических работах, а мать, как и все женщины, занималась уходом за посевами, прополкой сорняков, а во время уборки хлебов ― вязкой снопов пшеницы и других зерновых. Старшие братья 13, 9 и 7 лет работали с мамой, помогали ей выполнять установленную в колхозе норму. Дома оставался только я один, но и тот имел задания. Раз в неделю мать выпекала хлеб на неделю, утром помещала приготовленные из заквашенного теста буханки в печь и перед уходом на работу показывала, что, когда на часах-ходиках с гирями маленькая стрелка часов будет на такой-то цифре, а большая ― на другой, нужно будет специальной деревянной лопаткой вынимать буханки хлеба из русской печки, складывать на ребро на лавке возле печки, а в конце смочить полотенце водой и накрыть им выпеченный хлеб, чтобы он не пересыхал.

Однажды я не справился с поставленной мне задачей. Дело в том, что после того, как мама поместила буханки из теста для выпечки хлеба в печь, она поставила там ведерный чугун (это 12,5 литров) для томления и приготовления борща. Когда пришло время вынимать хлеб из печи, этот чугун с борщом мешал сделать это. Я взял ухват, подвёл под чугун, но у меня не хватило сил переместить в сторону этот чугун, тогда я взял деревянную округлую скалку, которой раскатывают тесто при приготовлении лепешек, подложил под черенок лопаты и получился рычаг, с помощью которого я приподнял чугун с борщом и стал перемещать в сторону, но чугун задел за какой то выступ и завалился на бок и половина содержимого из него вылилось. Я немного подрастерялся, но тут проходила мимо соседка и в окно увидела, что я что-то орудую в печке, зашла и помогла мне справиться со своим "домашним заданием". Мне тогда было что-то около пяти лет.

Поскольку однокомнатная изба зимой во время морозов сильно остужается, то, кроме русской печи, была чугунная печка, которую называли "буржуйкой", и утром вначале затапливали её, чтобы быстро согреть избу, а далее затапливалась русская печь, которая обеспечивала тепло в течение длительного времени.

Поскольку около избы не было утеплённого хлева, при отёле коровы во время зимних морозов телёнка помещали в избу, рядом с печкой-буржуйкой и надевали ошейник с веревкой, которая ограничивала перемещения телёнка, а главное, не давала ему соприкасаться с горячей печкой. Нам, детям, поручали следить за телёнком и во время подставлять ведерко в моменты, когда он мочился или "ходил по нужде" и всё это выносить наружу из избы на расположенную рядом с хлевом навозную кучу и, таким образом, обеспечивать относительную чистоту воздуха в избе. Хотя какой-то хлевный запашок оставался, но мы к нему привыкали и не обращали на него особого внимания, а главное ― он не вызывал никакой аллергии.

Между прочим, в те времена в деревнях и селах у детей не было ни какого понятия об аллергиях на что-либо, так как ребенок сразу после рождения получал материнское молозиво (вначале лактации), которое укрепляло иммунную систему ребёнку и обеспечивало отсутствие всяких аллергий на всю жизнь. Зато с появлением роддомов ребёнка сразу после рождения отнимали от роженицы и помещали в отдельную кроватку в отдельную палату от всех рожениц и вначале давали смесь молока, а только потом приносили для кормления к матери, то есть практически лишали ребенка молозива своей матери и наносили ущерб его здоровью.

Однако вернемся к телёнку, который был на привязи у печки. В качестве подстилки использовали солому, которую периодически сменяли на свежую. И вот наступила весна, снег стоял, земля подсохла, и телёнка выводили на улицу и пускали без поводка. И тут начинался настоящий цирк. Телёнок, почувствовав свободу, поднимал вверх свой хвост и носился по поляне как угорелый туда и сюда, и крестьяне называли это "телячий восторг". Потом это выражение "телячий восторг" применяли к людям, которые проявляли необычный, сверх меры, восторг по какому-либо событию.

Из жизни в описанной выше избе до шестилетнего возраста у меня сохранился ещё ряд ярких воспоминаний. Одно из них: зимой родители отмечали какой-то праздник, или какое-то событие, пригласили полную избу гостей, усадили за стол, заполненный всякими блюдами и яствами. Меня уложили спать в "закутке" перед русской печкой, но сон улетучился, и слегка отогнув занавеску, я стал наблюдать за происходящим. Вначале все чинно-мирно разговаривали, выпивали, закусывали, потом разговоры стали сопровождаться смехом, короче наступало веселье всех присутствующих. После того, как все наговорились, накушались и подвыпили, наступал черед гармониста. Поскольку места свободного было маловато ― проход от двери к столу, то вместо танцев был перепляс двух гостей, когда те уставали, другие вступали со свежими силами, а гармонист старался изощряться разными переборами. Потом выступали с народными частушками. Под общий гам и шум я уснул. Второй запомнившийся эпизод, это как отец угощал обедом двух мужчин, которые были проездом и лошадям дали отдых и корм, а сами были приглашены на обед. Обед состоял из борща, приготовленного в русской печке, чечевичной каши с мясом и на десерт ― хлеб с маслом и мёдом и чаем. Помню, что один гость молча обедал, а другой, когда приступил к чаю, приговаривал ― и кисленко и сладенко. А отец, как это было принято у крестьян, сам ничего не ел и не пил, а только подавал блюда, короче говоря, угощал гостей. Но когда гости уехали, отец сам стал кушать, но когда начал пить чай, удивился, что это был не чай, а мама поставила в русскую печь для каких-то целей настаивать хмель. Вечером, когда мама вернулась с колхозной работы, и отец ей рассказал, как он вместо чая, угощал гостей настоем хмеля и оба смеялись.

А ещё мне врезалась в память работа скорняка. Отец сам обрабатывал шкуры крупного рогатого скота, овец и собак, выдерживал в квасцах и т. д., потом окрашивал их. Но пошив дох, тулупов, шуб и полушубков входил в профессию скорняков. Обычно скорняк приезжал в деревню, договаривался о цене за работу, на период работы поселялся у хозяина дома или избы, столовался за счет хозяина и выполнял заказы. Но это был какой-то необычный скорняк, на обед он за свой счёт покупал бутылку водки ёмкостью 0,5л., выливал её в миску, крошил туда куски хлеба и ложкой хлебал это блюдо. После завершения этой "закуски" кушал всё, что подаст хозяйка дома и после этого приступал к работе. Вероятно, в его организме было более чем достаточно ферментов для быстрой утилизации алкоголя. Кроме того, он, оказывается, пользовался заводскими консервами. Отец как-то привез из города Ачинска литровую банку с кабачковой икрой, мы её попробовали, и нам она не понравилась, так как мы привыкли употреблять свежие натуральные продукты. Когда мать предложила скорняку попробовать эту икру, то он с удовольствием всю её съел, вероятно, она ему подошла как закуска к водке.

И ещё, одной из первых весенне-летних ягод была у нас дикорастущая земляника и клубника. Эти ягоды толкушкой измельчали и разбавляли молоком, и это блюдо очень нравилось нам.

В 1934 году отец купил половину дома, здесь же в коммуне "Восток", как её называли, пристроил по существу большой амбар к входу в дом площадью не менее 30 м2, покрытый добротной крышей. Потолка не делал, а перекрытия из брусков 20х20 см служили для подвешивания заготовленных с осени туш барашков, бычков и свинины. В подвешенном состоянии они хорошо сохранялись, были недоступны для хорьков и других зверушек, и по мере надобности в зимний период снимались, разрубались или распиливались и использовались в пищу.

В этом же помещении были установлены три ларя. Стенки ларя изготовлялись из плах (досок толщиной не менее 5 см. шириной 50-60 см), высота его составляла около 1,5 м, ширина ― не менее одного метра и длина ― около 1,5-2 м, сверху ларь укрывался деревянной крышкой с наклоном, такой толщины, как и стенки ларя. Один ларь использовался для хранения муки, другой ― для хранения замороженных пельменей и третий ― для хранения замороженного молока. Что касается первого ларя, то привезенную с мельницы муку из мешков высыпали в ларь, недоступный для мелких грызунов и вредителей, а поскольку стенки ларя были деревянными, то мука в них не "задыхалась". Осенью, обычно в ноябре, когда устанавливалась устойчивая пониженная температура, проводился забой скота и из свежеубойного мяса приготовлялся фарш (через мясорубку или из мелконарубленного мяса), приправ из лука и других специй и соли. Из теста из муки изготовлялись настоящие сибирские пельмени, они на противнях выносились в сени и через день замёрзшие пельмени ссыпались в ларь. Таким образом, заготовлялись впрок пельмени. Что касается молока, то, когда наступали устойчивые морозы, надои молока до запуска коров перед отёлом заливались в металлические миски; после замораживания миски опрокидывались и замороженное молоко помещалось в третий ларь для хранений зимой. Хранение указанных продуктов было оптимальным, так как в Сибири, после наступления зимы оттепелей практически не наблюдалось.

Период счастливого детства

После переезда в новый дом и перехода, по существу, в подростковый возраст, у меня больше сохранилось воспоминаний за этот период. Кроме улучшения условий жилья для членов семьи и постройки собственной бани, были улучшены условия обитания домашних животных. Хлевы для коров и овец были утеплены за счёт того, что стены, сделанные из трёх горизонтальных жердей в качестве основы, были вертикально переплетены прутьями деревьев, образуя сверху и снизу свободное пространство, и обмазаны снаружи и изнутри смесью состоящей из коровяка и глины, а на плоской, но прочной крыше складывались копны сена, которые также сохраняли тепло в хлеве. В качестве подстилки использовалась, в основном, пшеничная солома. В этих условиях отпала необходимость держать телёнка после отёла в жилом помещении, так как в хлеве поддерживалась нужная температура.

Выросло и поголовье домашнего скота ― две дойные коровы и подрастающие бычок или тёлочка, 10 овцематок и 1-2 свиньи на откорм. Причём отец где-то купил породных овцематок, приплод которых составлял по два ягнёнка на каждую овцу в год. Поэтому весной выгонялось на пастьбу около 30 голов овец (считая и молодняка).

Для такого поголовья нужно было летом заготовлять для крупнорогатого скота и овец сено, а для кур и свиней ― фуражное зерно. Вопрос заготовки соломы для постилки решался очень просто ― после обмолота пшеницы каждый колхозник мог привозить с тока соломы столько, сколько нужно, и колхоз выделял для вывоза необходимое количество гужевого транспорта.

Что касается заготовки сена, то косить, ворошить, сгребать, копнить и стоговать сено приходилось родителям по вечерам после работы и в выходные дни. Для заготовки сена использовались места, неудобные для механизированной уборки, так как луга и другие площади, пригодные для механизированной заготовки сена, отводились для нужд колхоза. Однако, в качестве положительного обстоятельства, следует отметить, что копны и стога сена, заготовленные крестьянами для личного поголовья на расстоянии до двух-трёх километров от жилья, никто не воровал.

Большое значение имел огород, на котором выращивали лук-ба-тун, шнитт-лук, репчатый лук, морковь, свеклу, репу, брюкву, укроп, фасоль и бобы, а также горох, огурцы, тыкву. Картофель выращивался на площади от 0,7 до 1 гектара. Крупный картофель использовался в пищу и в качестве сырья для получения собственного крахмала. Между прочим, дважды Герой СССР космонавт Гречко образно рассказывал, как в детстве, в голодное послевоенное время (после войны 194145 гг.), ему приходилось тереть на тёрке картофель для получения из него крахмала. Это он отвечал на вопросы корреспондентов: как получилось, что он, живя в голодное послевоенное время, по состоянию здоровья оказался пригодным для полетов в космос. Гречко ответил, что многие его сверстники преждевременно умерли, а остались в живых более выносливые и крепкие.

Среднего размера клубни отделялись для использования в качестве посадочного материала, ну а мелкий картофель шёл на корм свиньям. Обычно мелкий картофель промывали, затем в мундирах отваривали и толкучкой измельчали, добавляли воды и пшеничные отруби и такое пойло давали свиньям, которые с удовольствием ("с хрюканьем") его поедали.

Так что в летнее время всем в семье приходилось работать в полную силу. Если родители днём работали в колхозе, то нам, подросткам, приходилось выполнять следующие работы. Пропалывать огород, поливать огурцы и белокочанную капусту. Далее, вытканные зимой матерью длинные полотна холщевой ткани из льна нужно было вымачивать в воде, затем для отбеливания расстилать на траве на солнце, а вечерами складывать, наутро же снова замачивать в воде и расстилать на день на солнце, и так делать до тех пор, пока родители не скажут, что холщевая ткань готова. Её просушивали, а зимой из неё шили нижнее бельё и верхнюю одежду, шили также сумки с тесёмками, в которых носили в школу книжки, тетради, пенал с ручками и карандашами, и чернильницу с чернилами, а также хлеб, калачи или пирожки и молоко для полдника в школе.

В каждой крестьянской семье обязательно были куры и петух. Утром открывали курятники и куры шли пастись за домами, где раньше был берёзовый лес. После того, как крупные берёзовые деревья были спилены, вокруг пня образовывалась поросль, ко времени нашего переезда она достигла в высоту более 3-х метров, там же рос и подлесок, и куры в течение дня там паслись. К вечеру куры возвращались к дому, мама выносила ведро с фуражным зерном и отходами после очистки зерна, высыпала его в качестве подкормки, куры его с удовольствием клевали и отправлялись на насесты в курятник на ночной период. В курятнике кроме насестов были гнёзда, где куры несли яйца. Если курица начинала "кудахтать", что свидетельствовало о том, что она готова "насиживать яйца", то в сенях и даже в доме им делали гнёзда, в которые клались яйца, в количестве способном быть согретыми теплом курицы, периодически она сама перемешивала яйца, чтобы обеспечить выведения цыплят.

Однажды произошёл интересный случай. Кур никто не пересчитывал, поэтому по весне никто не заметил отсутствие одной курицы. И вот в конце августа пришла курица и привела из лесу около 20 подросших крупных цыплят. Оказывается, она в лесной поросли устроила гнездо, нанесла в него около 20 яиц и высидела цыплят. Обычно для цыплят на ранних этапах давали в виде прикорма измельчённый желток из сваренных яиц, пшённую кашу и т.д. В данном случае кормом для цыплят оказались гусеницы различных насекомых и зелёная трава, а жажду они утоляли за счёт росы, выпадающих дождей, и протекавшей в низине речке.

Я сейчас с ужасом вспоминаю, сколько сил и труда вкладывали мои родители, чтобы одеть, обуть и прокормить большую семью.

Рассмотрим "график" работы родителей в зимний период, когда полевые работы в колхозе уже были закончены и они могли заниматься целиком своим хозяйством, а на работу в колхоз выходил только отец. Первое ― обеспечение водой. На окраине коммуны "Восток", вернее, в одном километре от неё, был на небольшой горе незамерзающий зимой родник. При выходе родника была встроена труба, примерно, 30 см в диаметре, она была выдвинута на 1,5-2 метра в сторону, и был оборудован подъезд телеги с бочкой для воды. Основание подъезда было выложено камнями, чтобы вода из родника не размывала подъезд и скатывалась вниз. Технология заливки воды в бочку была очень простой. Возница подъезжал к роднику таким образом, чтобы вода из ключа прямо попадала в бочку, и наполняла её. После заполнения бочки возница выезжал с этой площадки и привозил её к дому. Затем с ведрами (по два ведра) вычерпывал из бочки и вручную заносил в дом и заливал обычно в две бочки. Одна бочка с водой использовалась для питья, для приготовления пищи, чая и так далее, а также для утреннего умывания. Другая бочка предназначалась для водопоя крупного рогатого скота и овец. Так вот, пока мы всё ещё спали, родители вставали в 5-6 часов утра, отец шел в хлев давать сено скоту, подстилать солому и напоить животных и делал другие работы по уходу за животными. Мама растапливала русскую печь, ходила подоить корову, готовила всем нам завтрак. Раз в неделю выпекала хлеб. Поскольку семья была большая, пшеничную муку просеивали на редком сите, поэтому отход отрубей был небольшой и часть отрубей (оболочек семян богатых витаминами и микроэлементами) попадала в хлеб, и он не был пышного белого цвета, а серого, немного светлее нынешнего черного хлеба. С высоты современных знаний такой хлеб был более полезен для здоровья, чем пышный белый хлеб. После завтрака отец шёл на работу в колхоз, а если в этот период работы там не было, то оставался дома, где забот было, как говорят, "полный рот": и по уходу за скотом, подвозке сена и соломы, заготовке дров, а в субботний день ― подвозу воды для бани и приготовления её для "парки" и для "помывки".

Ну а мы, младшие, посещали начальную школу, которая находилась в д. Александровке Горбатовского сельсовета в 2,5-3 км от коммуны "Восток". Обучение проводили два учителя (муж и жена) Глафира Семеновна Виноградова и Артамонов (имя и отчество которого, к сожалению забыл). Школа располагалась в однокомнатной избе, занятия проводились в две смены. Утренняя смена для первого и второго класса и дневная смена ― для третьего и четвертого класса. Парты располагались так, что в первой половине сидели ученики первого класса, а во второй половине ― ученики второго класса. Учительница в начале давала пояснения и задания для учеников первого класса, а затем переходила к ученикам второго класса и занималась с ними. Так, поочередно, проходили занятия. Вторая смена, состоящая из учеников третьего и четвертого классов, занимались аналогичным образом.

Ещё в дошкольный период мне запомнился ряд событий. После того, как мне исполнилось 7 лет, отец стал брать иногда меня с собой на далёкие по тем временам поездки. Так, однажды он взял меня в поездку на маслобойню для получения из семян конопли конопляного масла. Конопля была достаточно распространенной культурой у крестьян того времени, она ценилась и как прядильная культура и как масличная. Никому в голову не приходило тогда использовать её как наркотическую культуру. Конопля, как известно, является двудомной культурой, одни растения формируют только мужские цветки, растения более высокого роста, они назывались посконью, и в хозяйственном плане, кроме использования для опыления женских цветков, использовались для производства очень прочных веревок и канатов. Женские растения, называвшиеся "матеркой" использовались главным образом, для получения семян и выделения из них путем отжима, конопляного растительного масла. Технология этого была следующей. Семена конопли помещались в котёл, туда добавлялось соответствующее количество воды, котёл укрывался крышкой, под ним зажигали берёзовые дрова, доводили до кипения и поддерживали определённое время в таком режиме с тем, чтобы семена распарились. Затем распаренную массу семян помещали в четырёхгранную металлическую ёмкость, внизу которой был установлен краник. Сверху, после загрузки этой ёмкости распаренными семенами конопли, помещали квадратную крышку, изготовленную из досок толщиной не менее 5 см, скреплённую сверху окованным железом, в середине которой была твёрдая металлическая площадка. На неё опирался пресс с червячным устройством, и затем пресс, под нажимом червячного механизма, давил на указанную крышку. Снизу выходило очень пахучее, приятное по запаху, свежее конопляное масло. Хранилось это масло либо в подвале избы или дома, либо у тех, кто имел специальные подвалы, в которые в зимний период закладывали лёд из речных и других водоёмов, обеспечивавший необходимый тепловой режим хранения в течение весенне-летнего периода. Что касается поскони конопли, то, как и для льна-долгунца (т.е. прядильного использования), их, связанными в снопы, погружали в речные или озёрные водоёмы, чтобы позднее, после подсушивания, костра, т.е. клетчатка, легче отделялась и выделялись волокна, которые служили сырьём, у льна-долгунца ― для получения пряжи, из которой веретеном или прялками создавались нити, из которых на ткацких станках ткали холщевую ткань. А из выделенного волокна конопли ― "поскони" изготовлялись очень прочные верёвки и канаты. Мне довелось наблюдать, как крестьяне изготовляли натуральную олифу из льняного масла. Для этого льняное масло заливали в котёл, под которым разводили очаг, но сверху котёл оставляли открытым. Когда масло закипало, уменьшали огонь под котлом и следили за процессом и через определённое время проводили проверку готовности олифы. Для этого в кипящую массу льняного масла бросали куриное перо, и если при его сгорании наблюдалось выделение небольшого количества дыма, то олифа считалась неготовой к употреблению. И только когда брошенное в котел куриное перышко мгновенно бездымно сгорало, считалось, что натуральная олифа готова и прекращали подогрев котла и после охлаждения сливали олифу в соответствующие ёмкости.

И ещё один случай запомнился. В тот период никакого пенсионного обеспечения колхозников не существовало, поэтому забота о них приходилась на близких родственников ― сыновей и дочерей. Взрослые родители и их ближайшие родственники с самого раннего возраста готовили детей к тому, что когда родители станут "старенькими", не смогут сами себя обеспечивать продуктами питания, то повзрослевшие дети обязаны будут их "хлебом кормить". И, вот, зимой, к нам на хутор "Восток" заехал трактор с прицепом. Прицеп состоял из двух полозьев скреплённых поперечинами из деревянных брусков диаметром 30 см, а сами полозья из брёвен. Такие прицепы использовались для перевозки зимой по снегу тяжёлых грузов. Ну, понятно, когда появился трактор с прицепом, его окружили не только детвора, но и взрослые. К вечеру трактор завели, и он поехал по своему назначению, все разошлись по домам. Только я пристроился сзади на одно из полозьев (бревно) и решил покататься. Уже стемнело. Когда родители хватились, что меня нет, стали расспрашивать соседей, некоторые сказали, что видели, как я крутился возле саней. Отец, не раздумывая, побежал на колхозную конюшню, взял лошадь, вскочил на неё верхом без седла и помчался по колее трактора. А вечером начинал крепчать мороз. Где-то после 3 или 5 км отец догнал движущийся трактор с санями, снял меня с полозьев, посадил к себе на коня и поскакал домой, а когда привел в дом, два-три раза шлепнул ремнем, за то, что без спроса поехал неизвестно куда. Ранее ни отец, ни мать ни разу не наказывали меня, поэтому я очень обиделся на отца, залез на полати и от туда с рыданием стал угрожать отцу "вот будешь стареньким, не буду тогда тебя хлебом кормить". К моему удивлению моя "угроза" вызвала только дружный смех у родителей. К сожалению, сегодня многие не только дети, но и уже взрослые люди почти до пенсионного возраста находятся на иждивении пенсионеров ― своих родителей или бабушек и дедушек.

Ещё до того, как идти в школу, мне очень хотелось поработать в колхозе на бороновании чистых паров. Каждый "борноволок" получал две лошади ― первая была запряжена в борону, а вторая за поводья была привязана к первой бороне. Таким образом, боронование проводилось в два следа. Дети в возрасте примерно от 6 до 11 лет ездили верхом на первой лошади, а старше 11 лет ― ходили рядом и подузцы управляли ходом лошади. За день до начала работы я пришел на конюшню (что была в 2,5 км от нашего дома), взял две уздечки для лошадей, которые были обильно смазаны дёгтем, и вечером положил их под подушку, они приятно пахли дёгтем. Рано утром вместе с матерью я встал, позавтракал, захватил сумку с хлебом и бутылкой молока и пешком с уздечками пошел на конюшню, где мне выдали лошадей и включили в группу борноволоков под началом более взрослого человека. До обеда мы работали, затем распрягли лошадей, спутали их путами (первые две ноги, чтобы далеко не ушли) и пустили их пастись, а сами, перекусив тем, что каждый брал с собой, легли поспать, благо период лета был очень тёплым. После обеда опять боронили до вечера. Вечером сдавали сбрую и лошадей на конюшню и пешком домой, а на завтра рано утром подъём… и так целую неделю, в конце которой закончились работы по боронованию паров и моя работа. Как говорили мои родители я "сбил охотку" по работе на лошадях в поле.

В начальную школу принимались тогда дети в возрасте 7-8 лет. Поскольку школа была в другой деревне на расстоянии 3 км от нашего дома, то родители предлагали мне идти в школу не в возрасте 7 лет, а один год обождать и идти уже в возрасте 8 лет. Однако у меня было сильное желание учиться, и я настоял, что в школу пойду в семилетнем возрасте. Родители не стали препятствовать мне в этом.

Точно не помню, то ли в 1936, то ли в 1937 году отец летом на свой день рождения поехал в д. Боровую, где у него были братья и сестры с семьями, и взял меня с собой. По случаю нашего приезда у дяди Ефрема истопили баню, а после приготовили много различной еды и безалкогольных напитков типа хлебного кваса, настоек на травах и ягодах, на мёде, но поскольку в этот период не было никаких престольных праздников, "трапеза" проходила в задушевных разговорах, потреблении различных яств и совершенно безалкогольных напитков. (Попробуйте сейчас пригласить родственников и друзей на свой день рождения и не поставить на стол вина и крепких напитков!)

Преподавание в начальной школе было очень политизировано. В букваре размещались снимки, типа крестьянин в лаптях, поставил одну ногу на своей земле, а вторая зависла в воздухе, так как кругом была помещичья земля. А стихи Демьяна Бедного, как он себя именовал "Демьян бедный ― мужик вредный", пестрели всюду в букваре, типа "где же ваша пасха ― выдумана сказка, где же ваше рождество ― снегом занесло" и всё в таком духе. Но главное, в букваре были помещены портреты пяти маршалов Советского Союза (Ворошилова, Будённого, Блюхера, Тухачевского, Егорова) и вот однажды приходит учительница или учитель и сообщает: "дети, маршал Тухачевский оказался врагом народа, замажьте его портрет чернилами". Надо сказать прямо, мы это сделали с огромным удовольствием, так как обычно нам твердили о бережном отношении к книге. И в течение трёх лет замазанными оказались три маршала, остались только Ворошилов и Будённый. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Однажды мы помы получили тетради для письменных работ, а на обложке была изображена картина с тремя богатырями, при внимательном рассмотрении можно было увидеть фразу: "Долой СССР". Учителя предлагали эту фразу тоже замазывать чернилами. И такое бывало.

В начальной сельской школе был также и урок труда. Девочек учили домоводству, вышивать "крестом", и другим работам, которым приходилось заниматься женщинам. Мальчиков обучали вязанию шерстяных варежек и шерстяных носок, чтобы они могли себя обеспечивать этими вещами, а также примитивным навыкам плотницкой и столярной работы, точке топоров и ножей и так далее. Учиться мне нравилось и, когда морозы достигали 25 градусов и ниже и разрешалось в школу не ходить, я никогда не пропускал занятий из-за холодов. Правда, в период сильных морозов бригадир коммуны "Восток" выделял утром подводу для перевозки в школу учеников первой смены. Необходимо отметить, что в сельской начальной школе не только обучали русскому языку, арифметике, географии и так далее, но и как написать заявление в местные органы управления и власти по бытовым и другим вопросам.

Наряду с тем, что у родителей в подворье был скот (две коровы, овцы, свиньи) и куры, мой третий по старшинству брат Артем, впоследствии сменивший себе имя на Валерий (вероятно, в честь Валерия Чкалова) в возрасте 11-12 лет где-то раздобыл пару кроликов для расплода и устроил крольчатник. К общему хлеву пристроили из плетня три стены, размер крольчатника был около 2^3 м. Внизу по всем четырём сторонам выбрали землю и на ребро поставили плахи толщиной не менее 5 см, шириной 40 см и вновь засыпали зёмлей с тем, чтобы кролики не смогли подкапывать ходы и уходить из крольчатника. На крыше крольчатника укладывали копну сена, а по одной из стен сделали устройство, чтобы кролики могли сами подниматься наверх и есть сено, так как кролики, как и козы, должны постоянно есть какой-то корм. Поголовье кроликов достигло сорока голов. В летне-весенний период, возвращаясь из школы на полях, где были посевы овса, ещё зелёные с недозрелыми семенами, я набирал сноп, который мне под силу было донести до крольчатника и когда его вносил, то кролики обступали меня со всех сторон и набрасывались на него. К осени, когда вырастали корнеплоды турнепса, я набирал также охапку турнепса с ботвой и приносил их кроликам. В тот период в колхозе с пониманием относились к кормлению домашнего скота и кроликов, поэтому никаких претензий не поступало. Это в годы войны, когда после уборки пшеницы кто-то приходил собирать осыпавшие колоски, то мог по введённым законам получить 2-3 года тюремного заключения.

В мае 1938 года я заканчивал учебу в третьем классе и считал и сейчас считаю, что этот период моей жизни представлял собой счастливое детство. Я был сыт, одет, обут, окружен заботой, вниманием и лаской родителей и своих старших братьев и сестры, с интересом познавал окружающий мир и крестьянский быт, а также получал знания в школе.

И вот, 13 мая 1938 года я возвратился из школы и застал такую картину. В комнате были незнакомые мне люди, как я потом узнал, это были работники НКВД и двое мужиков из деревни Александровки, которые были в качестве понятых по проведению обыска в нашем доме. Все вещи были разбросаны по комнате. Когда я зашёл, то услышал фразу, сказанную отцом. Первый обыск в деревне Боровой производили колчаковцы, когда я был связным в партизанском отряде Щетинкина, а второй обыск производит та власть, за которую я воевал в партизанском отряде. Далее, отец пожалел меня и, чтобы я не видел его ареста, сказал, чтобы я сходил за скотом, который пасся в полутора км от нашего дома. Когда я вернулся, отца уже не было, вскоре вернулась моя мама, она проводила отца до деревни Александровки.

В предшествующие годы все жители коммуны "Восток" постепенно переехали в г. Александровку, так как там были магазин, школа, а наша семья была последней, оставшейся проживать на хуторе. Летом 1937 года в каникулы приехал второй по старшинству брат ― Александр, 1913 года рождения, который после окончания вуза работал где-то в Судженске преподавателем физики и математики и забрал с собой брата Василия, 1926 года рождения. Брат Кирилл, 1920 года рождения в этот период учился в железнодорожном техникуме, а брат Валерий, 1924 года рождения учился в д. Шепиловка в 7 классе, там была семилетняя школа и сестра Анна, 1918 года рождения, работала там преподавателем физики и математики.

К осени 1938 года мы, оставшиеся вдвоем с матерью на хуторе, переехали в д. Александровку, поселились к одной одинокой женщине в избе, а всё хозяйство (коров, овец, свиней, кур и пчел) и принадлежащую нам половину дома матери пришлось по дешёвке распродать. Весной 1939 года сестра Анна и её муж Назарько Семен Григорьевич уговорили мать переехать вместе со мной к ним в село Шипиловка Березовского района Красноярского края.

Военное лихолетье

Итак, начав учёбу в IV классе в деревне Александровка осенью 1938 года, я закончил его весной 1939 года в семилетней школе села Шипиловка с похвальной грамотой.

Летом 1939 года в село Шипиловка съехались все братья к сестре и зятю. Старший брат Аркадий, окончивший в 1938 году Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, вначале получил назначение директором одного из педагогических вузов, но когда он сообщил об аресте отца, то первое назначение было отменено и он был направлен в школу № 6 г. Сокола Вологодской области в качестве преподавателя физики. Спустя какое-то время он был назначен завучем этой школы. Вначале он был исключен из членов ВКП(б), но через 6 месяцев восстановлен в партии. Зять Назарько Семен Григорьевич работал директором Шипиловской школы, для поездок в район по делам школы у него была лошадь, для которой нужно было заготавливать сено. Тогда собравшиеся семь братьев составили бригаду по косьбе, сгребанию и стогованию сена и колхозники села с восхищением говорили: вот нам бы такую бригаду на постоянную работу.

В августе 1939 года старший брат Аркадий забрал мать и братьев Валерия, Василия и меня к себе в г. Сокол Вологодской области. В школе № 6 я окончил пятый класс. Арест отца и другие переживания привели к преждевременной смерти нашей матери 5 августа 1940 г.

В 1940 году в период зимней войсковой кампании с Финляндией в г. Соколе Вологодской области обнаружились перебои в продовольственном снабжении населения и первый симптом ― очереди за хлебом. В воздухе пахло войной с Германией, но нарком обороны маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов заявил, что воевать будем на территории противника и разгромим его малой кровью, единым ударом. На деле это оказалось блефом.

На 1940-1941 учебный год старший брат Аркадий был переведен в г. Вологду для работы преподавателем пединститута и забрал с собой брата Валерия, который после окончания 9 класса средней школы и сдачи экстерном экзаменов за 10 класс собирался поступать в пединститут на биолого-химический факультет. Второй брат Александр устроился на работу в среднюю школу при поселке Печаткино г. Сокол и забрал меня с собой, а брата Василия забрал с собой третий брат по старшинству ― Борис, 1916 года рождения, который работал в Пензенской области.

В мае 1941 года я окончил 6 класс в поселке Печаткино в г. Сокол и в это время приехала моя сестра Анна, которая забрала меня с собой. Мы приехали в село Шипиловка Березовского района Красноярского края, где она работала учительницей.

22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война 19411945 гг. Многие учителя-мужчины были призваны в армию, в ряде населённых пунктов частично закрывались школы. В этот период мою сестру перевели в какое-то село для того, чтобы не закрывать школу из-за отсутствия преподавателя по математике и физике. И я вместе с сестрой и её дочерью, моей племянницей Валей, 1938 года рождения переехали туда. К сожалению, я не запомнил названия этого села.

Именно в это время я впервые услышал имя академика Трофима Денисовича Лысенко. По прогнозу погоды в Сибири и, в частности, в Красноярском крае осенью 1941 года должны были пройти сильные ранние заморозки. Это означало, что будет потерян урожай зерна пшеницы, так как заморозок в период налива зерна прекращает этот процесс, в итоге получается морозобойное зерно представленное пленочной оболочкой без эндосперма, т.е. белка, клейковины и т.д. И Трофиму Денисовичу, как и маршалу Г. К. Жукову на войне, пришлось лично принимать ответственные решения. На основе своей теории стадийного развития он предложил: за 10-15 дней до наступления ранних заморозков скосить посевы пшеницы в валки и тогда заморозок будет не страшен, т.к. растения будут частично обезвожены и процесс оттока питательных веществ, т. е. налив зерна, будет продолжаться в нормальном режиме. Скошенные валки связывали в снопы, свозились в скирды на току, где производился их обмолот. А вот на очистку и сортировку зерна были мобилизованы учителя и, вместе с сестрой, мы работали допоздна на току. Веялки и сортировки того периода были рассчитаны на работу вручную. Вращать этот агрегат одному было не под силу, поэтому приводили их в движение вдвоём. В итоге урожай пшеницы в Красноярском крае, основной житницы страны в тот период был сохранён. Впоследствии приём раздельной уборки зерновых, предложенный Т. Д. Лысенко, стал обычным делом, но более механизированным.

Поскольку в этой деревне не было 7-го класса, то сестра устроила меня в школу в с. Березовка, но долго я там не проучился из-за невозможности сестре в военное время обеспечить меня там питанием и мне пришлось оставить учёбу в этой школе. Затем сестру перевели на работу в школу в с. Каргала, в трёх километрах от с. Шипиловка.

И здесь, в начале 1942 года, я вновь услышал имя академика Т. Д. Лысенко, который рекомендовал у продовольственного картофеля обрезать верхушки, соответствующим образом их обрабатывать, чтобы срез быстрее опробковел, затем подвергать их яровизации и весной высаживать в грунт. И вот мне приходилось перед чисткой картофеля, по инструкции Т. Д. Лысенко, обрезать верхушку клубней с глазками и готовить из них посадочный яровизированный материал. Высаженные верхушки картофеля дали хороший урожай продовольственного картофеля. Всего весной 1942 года было высажено только в Сибири более 150 тысяч гектаров верхушками от продовольственных клубней. В это число включались не только площади от централизованных посадок, но и площади, засаженные верхушками, собранными рабочими, служащими и колхозниками для своих индивидуальных огородов. Этим самым в стране появилось не менее 200 тысяч тонн добавочного продовольственного картофеля.

Наконец, после всех перипетий сестра снова оказалась в с. Шипиловка, где был 7 класс, и школа была обеспечена учителями по всем предметам. Поскольку в течение учебного года были перерывы, было решено сдать экзамены экстерном за 7-ой класс. Сестра договорилась с учительницами о проведении консультаций, в итоге в августе 1942 года я экстерном сдал экзамены за 7 классов и получил свидетельство. С сестрой мы окончательно решили, что мне лучше, пока идет война, поступить на учёбу в техникум, где есть стипендия и в ряде техникумов одноразовое, а в с/х техникуме трехразовое питание. Последнее обстоятельство сыграло решающую роль. Так я "продался за чечевичную похлебку" и поступил в Ачинский сельскохозяйственный техникум Красноярского края на агрономическое отделение. Хотя, подспудно, надеялся, что война быстро закончится, и я снова смогу пойти в среднюю школу и затем продолжить учебу на физика, как мои старшие братья. Но, как говорят, человек предполагает, а судьба располагает по-своему. До войны техникум был рассчитан на 4-х летний срок обучения, но во время войны программа обучения была пересмотрена и установлен трёхлетний срок обучения. В связи с тем, что многие преподаватели-мужчины были призваны в армию, их места заняли доценты и кандидаты наук, эвакуированные из западных регионов Советского Союза из высших учебных заведений. В частности, русский язык и литературу нам преподавала кандидат филологических наук.

Мы, студенты, были постоянно голодные, а в аудиториях было так холодно, что чернила замерзали в чернильницах и мы, не раздеваясь, сидели в верхней одежде, но когда преподаватель читала нам лекцию о литературе, мы забывали о холоде и голоде. Ботанику читал нам доцент, к сожалению, я не запомнил его имени, но он очень интересно преподносил свой предмет. Мой брат Валерий, который окончил первый курс пединститута биолого-химического факультета и затем был мобилизован в армию, как-то в письме попросил меня прислать конспект какой-нибудь лекции по ботанике, я выслал её ему, и в письме он сообщил, что лекции нам в техникуме читают в объёмах вузовских программ.

Во время войны главный учебный корпус техникума был занят под госпиталь, поэтому в общежитии в первом году обучения размещали по два человека на одной кровати и только со второго курса у каждого студента была отдельная кровать.

Среди студентов были не только вчерашние школьники, но и инвалиды Финской и Великой Отечественной войны. На зоотехническом отделении обучался, например, студент, у которого отсутствовала кисть на одной руке, а на второй сохранились только три пальца. Другими словами, физически они не могли работать, поэтому стремились осваивать материал, так как это могло обеспечить их работой. Хотелось бы отметить одно обстоятельство. В первую мировую войну и, особенно, в Гражданскую, отмечались эпидемии таких страшных заболеваний, как тиф, распространителями которого являлся педикулёз или вши. А в период Великой Отечественной войны чётко работала профилактика возникновения и распространения тифа. Нас, студентов техникума, раз в 10 дней в обязательном порядке привозили в санпропускники при банях, где мы сдавали верхнюю одежду и нижнее белье, а зимой пальто или полушубки, фуфайки, всё это одевалось на специальные вешалки, которые по стальным трубам направлялись в термокамеры для прожарки при высокой температуре, а нас направляли на два часа в парилку и на помывку. И за весь период Великой Отечественной войны ни одной вспышки тифа не было зафиксировано. После первого и второго курса мы проходили практику на своем учебном хозяйстве, где с питанием было значительно лучше. Там была молочная ферма, поэтому молоко и творог были свои, но только хлеб строго по карточкам по 400 граммов в день.

Практика была очень разнообразной. Здесь опять пришлось осваивать рекомендации академика Трофима Денисовича Лысенко по воздушно-тепловому обогреву семян. Дело в том, что в Сибири в осенний период температурные условия не всегда были благоприятными для формирования семян и они часто уходили на длительное время в глубокий покой. Насыпали семенной материал пшеницы обычно в амбары слоем 2-3 метра, зимой морозы стоят постоянно и рано весной всхожесть семян составляла всего 20-30%. Академик Т. Д. Лысенко предложил семена из амбаров выносить на брезенты и подвергать их воздушно-тепловому обогреву на солнце в течение 5-8 дней. После этого всхожесть их повышалась до 96-98%, то есть из некондиционных они становились кондиционными.

Практику мы проходили, работая на тракторах на пахоте и предпосевной обработке почвы, при уборке ― на жатках и лобогрейках и других видах механизированных работ. После третьего курса проходили производственную практику в хозяйствах, а я, в частности, практику проходил в должности участкового агронома Павловской МТС Березовского района Красноярского края.

Закреплённый за мной участок находился в деревне Николаевке, там жила моя тетя Домна, у неё я и поселился. Весной шла напряжённая работа, и мне не делалось никаких скидок, ни на молодость, ни на недостаток знаний. Приходилось на ходу и учиться и работать. Установка сеялок на норму высева семян пшеницы в техникуме было отработано хорошо. Также довольно легко давалась оценка выполненных работ и их приёмка (глубина вспашки, наличие или отсутствие огрехов и т.д.). Ещё шла война, и даже победа 9 мая не могла решить продовольственную проблему, поэтому в колхозах выдавалось по 300 граммов хлеба на работающего человека. Правда, у всех были коровы ― основные кормилицы, куры, а у некоторых пчёлы. У всех моих дядей и тёть обязательно были пчёлы. Но одним мёдом сыт не будешь. На всю жизнь запомнил одно блюдо того времени. Тетя Домна принесла с огорода свежих огурцов, вымыла, нарезала их в большую миску и залила свежим жидким мёдом, которые все с удовольствием скушали, без каких либо последствий для кишечно-желудочного тракта.

Председателю колхоза я рассказал, что в техникуме есть семена голозерного овса, который не нужно обрушивать, а можно прямо готовить овсяную кашу. Председатель заинтересовался этим и распорядился выписать мне 10 кг пшеничной муки для обмена её на 10 кг голозерного овса. Я быстро собрался и поехал в Ачинск. Произвел натуральный обмен и привез в колхоз эти семена, их тут же посеяли и вскоре появились нормальные всходы. В общем, производственная практика закончилась, и я вернулся в техникум для сдачи государственных экзаменов и получения свидетельства об окончании техникума. В сентябре 1945 года я окончил с/х техникум и снова мечтал поступить учиться на физика, но мой брат Валерий вразумил меня, сказав, что лучше много знать об одном, чем о многом понемногу. Ты уже специалист по агрономии, продолжил он, так учись и дальше в этом направлении. Я так и поступил, стал работать агрономом-семеноводом райсемхоза ― колхоза «Сибиряк» Удерейского района, Красноярского края и заочно поступил на I курс Новосибирского сельскохозяйственного института.

Этот семеноводческий колхоз был расположен в селе Мотыгино Удерейского района. По легенде своё название село получило в связи со следующими обстоятельствами. Недалече от села располагались золотые прииски, где старатели при отмывании песка получали золотой песок и, разбогатев, приезжали в село, где проматывали своё золотишко ― вот почему село стали называть «Мотыгино».

Встретили меня, можно сказать, даже очень хорошо. Мне было всего 18 лет, а пожилые, умудренные жизненным опытом колхозники, относились ко мне уважительно, как специалисту-агроному. В тот период во всем Красноярском крае не было ни одно сельскохозяйственного вуза, а техникум был единственным среднетехническим учебным заведением.

Итак, меня определили на постой в очень хорошую крестьянскую семью. Работы для меня как агронома было более чем достаточно. Во-первых, нужно было организовать производство сортовых семян, в первую очередь пшеницы, не только для своего хозяйства, но и для колхозов и совхозов всего района. Для этого я разработал конкретную схему семеноводства для конкретного семхоза. Определил объёмы семян, необходимые для размножения, и составил заявку на репродукционные семена высших репродукций и направил её в управление по семеноводству краевого отдела сельского хозяйства крайисполкома депутатов трудящихся. Заявка была принята, одобрена и спущена разнарядка, где можно было получить эти семена. Второй задачей было подобрать лучший участок для размножения этих семян. Совместно с руководством правления колхоза был выбран участок вблизи молочно-товарной фермы, возле которой скопилось масса навоза. По моему предложению, было решено в зимний период вывезти, когда особых работ не было, хотя бы часть этого навоза на указанное поле. Исходя из норм внесения, я разбил поле на клетки, на которых нужно разгружать сани с навозом, что и было выполнено. Рано весной, когда растаял снег, кучки навоза равномерно разбросали и когда земля «поспела», произвели перепашку с заделкой навоза, боронование и сам посев. Осенью за счет того, что посев был произведен сортовыми семенами районированного сорта и внесение навоза урожайность составила более 20 центнеров с 1 га, или в два раза больше, чем раньше получали.

Этот факт подтвердил, что я, как агроном, оказался нужным для колхоза, и работать стало легче. Однако иногда меня очень тактично поправляли. Так, мною была подготовлена схема севооборота, поля были разбиты в натуре и составлена переходная таблица, на каких полях сеять определённую культуру с тем, чтобы вышло полное освоение севооборота. Для улучшения структуры почвы и повышения её плодородия было запланировано два поля под посев трав многолетнего клевера. Семена клевера по моей заявке были получены.

Поля колхоза в одном направлении находились на расстоянии 1015 км от села, а в противоположном направлении немного дальше ― на расстоянии 15-20 км. На обоих участках был стан, где колхозники могли кушать и отдыхать от работы и при необходимости переночевать и были загоны для лошадей, где они получали корма. По схеме чередования культур посев клевера предусматривался на одном участке в первый год освоения, а на втором участке через 3 года.

Когда семена клевера были получены, было дано указание к проведению сева. Перед этим бригадиры обоих бригад спросили меня, а нельзя ли в один год на обоих поселках высевать клевер, я объяснил, что нельзя, так как схема чередования культур утверждена правлением колхоза и районным отделом сельского хозяйства, ну они вроде бы смирились с этим. Однако через неделю объезжая поля я вдруг обнаружил, что там, где было предусмотрено по плану, посев был произведен в полном объеме, а на второй бригаде посеяли всего 3 га. Я спросил, почему они это сделали, на что они ответили, что там, где было предусмотрено полное поле севооборота, посеяли полностью согласно плану. Ну а на второй бригаде мы дополнительно распахали на неудобице и посеяли три гектара, поскольку лошадей на обеих бригадах нужно кормить ежегодно, а не через несколько лет, как предусмотрено переходной таблицей; тут я полностью согласился с их доводами.

Поля колхоза располагались на больших расстояниях и мне, как агроному, нужен был транспорт. Обычно бригадирам и агрономам выделялась лошадь, запряжённую в бричку. Поскольку мне по прибытии было только 18 лет, мне предложили объезженную четырёхлетку для верховой езды в седле, ну я, конечно, с радостью согласился с таким предложением.

Между прочим, мой старший внук, полный мой тезка, только у меня год рождения 1928, а у него 1982 г., то есть, перевёрнуты две последние цифры, как-то стал рассказывать мне о своих тренировках по верховой езде на лошадях за счет средств своего отца. Когда я рассказал ему, как мне, для выполнения своих служебных обязанностей, была бесплатно выделена верховая лошадь, то внук искренне позавидовал. Как меняются времена!

Ранней весной наблюдается обильное таяние снега, а по ночам достаточно сильные заморозки, и со мной произошёл следующий случай. Я возвращался достаточно поздно вечером домой верхом на лошади, не доезжая примерно 3 км до села, заехал на небольшой бревенчатый мостик через небольшую речушку, и вдруг на середине мостика заметил, что лошадь лежит брюхом на бревенчатом настиле, ноги лошади оказались между этими бревнышками, и они не дают возможности, освободится лошади, а под ней ледяная вода. Я быстро соскочил с седла, помощи ждать неоткуда, вокруг ни души и быстро темнеет. И тут я решил попробовать по одному бревнышку утоплять и потом под водой проталкивать из под живота лошади. И тут я понял, что настил мостика поднялся из-за половодья примерно на 0,5 м выше своего уровня. И так, по одному брёвнышку я стал выталкивать из под живота лошади, а лошадь, почувствовав некоторую свободу и грунт под ногами, рванула вперёд и выскочила на другой берег этой речушки. Во время высвобождения лошади я промок до нитки. Поэтому быстро вскочил в седло и поскакал вперед. Вся верхняя одежда на мне заледенела, приехав на конюшню, быстро сдал лошадь дежурному конюху и побежал на свою квартиру. Хозяева очень удивились моему виду, но когда я рассказал в чем дело, то они быстро сняли с меня одежду, дали сухое нижнее белье для переодевания. Хозяин налил 0,5 стакана спирта и долил водой до полного стакана и заставил залпом его выпить, а его жена быстро дала горячей еды, затем горячего чая с молоком и быстро уложили в постель, а сверху укрыли дополнительно шерстяными одеялами. Я быстро согрелся, пропотел и уснул. А утром встал здоровым, без малейших признаков простуды.

Дальнейшая работа шла своим чередом, мне как молодому специалисту, рекомендовали вступить кандидатом в члены ВКП(б), с чем я согласился. Через некоторое время, в возрасте девятнадцати с половиной лет, меня назначили главным агрономом Удерейского районного отдела сельского хозяйства, оставив агрономом-семеноводом колхоза «Сибиряк».

Работая агрономом-семеноводом райсемхоза «Сибиряк» и главным агрономом райсемхоза мне, естественно, приходилось встречаться и с первым секретарём райкома ВКП(б) тов. Шейкиным и третьим секретарём райкома ВКП(б) по сельскому хозяйству (его фамилию, к сожалению, забыл). В частности, при составлении плана перехода на освоение севооборота получалось, что нужно уменьшать посевные площади под пшеницей и рожью и фуражными культурами (ячменем и овсом) по сравнению с плановыми заданиями, спущенными вышестоящими партийными и сельскохозяйственными органами управления. В период пребывания в с. Мотыгино первого секретаря райкома ВКП(б) тов. Шейкина я обратился к нему по этим вопросам, на что он ответил, чтобы я рассчитал потребности хозяйства в зерне не только продовольственного, но и фуражного для животноводства и тогда уже принимать необходимое решение. При этом он подчеркнул, что нужно стремиться максимально бороться за повышение урожайности и только потом решать вопросы о структуре посевных площадей в рамках севооборота. Что касается третьего секретаря райкома ВКП(б) по сельскому хозяйству, то с ним приходилось общаться во время командировок в других колхозах и совхозах, во время которых я, как студент-заочник НСХИ собирал гербарий местной флоры по заданию кафедры ботаники, и после одной из бесед с ним он вдруг сказал мне, что «ты профессором будешь», и эти слова почему то оказались пророческими.

В процессе заочного обучения, очень скоро я почувствовал, что одновременно работать и заочно учиться в вузе дело не легкое, поэтому после окончания заочно первого курса я подал заявление и перешел на дневное (очное) обучение в НСХИ.

Прежде чем продолжить повествование о своей жизни необходимо остановиться на освещении части палитры в жизни нашей страны, о чем собираюсь поведать в следующем разделе своей исповеди.

Экскурс в историю Российского государства ХХ века

Весь XX век для России был веком тяжелейших испытаний, что бременем легли на жизнь людей, особенно крестьян, которые обеспечивали продуктами питания не только население своей страны, но и ближайших европейских стран, а в случае войны были поставщиками солдат не только для защиты своей родины, но и стран Западной Европы. Весь двадцатый век для России представлял собой чередующиеся друг за другом настоящие лихолетья. Поражение в войне с Японией, массовые беспорядки в начале века, затем Первая мировая война, потом государственный переворот в октябре 1917 года, за которым последовала гражданская война, голод в Поволжье и других регионах России. В результате политической нестабильности последовали репрессии по политическим мотивам в советский период. Великая Отечественная война унесла более 20 миллионов человеческих жизней нашей страны. Потом последовала горбачевская перестройка и ельцинская ликвидация СССР с разрушением всего экономического уклада промышленности и сельского хозяйства. По расчётам Д. И. Менделеева, по природным ресурсам и темпам роста населения Российской Империи число жителей нашей страны к 1950 году должно было составить около 350 млн. человек, а фактически в границах царской России население на эту дату составило всего 150 млн. человек. Как отразились эти события на жизни людей того периода я хочу частично проиллюстрировать на примере моих ближайших родственников.

Первым пострадал брат моего отца, мой дядя Ефрем Максимович Кононков, 1883 года рождения, русский, уроженец и житель д. Боровая Березовского района Красноярского края. С 25 ноября 1937 года он находился в Ачинской тюрьме Красноярского края, при аресте характеризовался как "из кулаков". 26 ноября 1937 года тройкой УНКВД Красноярского края за антисоветские выкрики на собрании был осужден на 10 лет по делу № 10140, протокол № 142. При бесспорном алиби был в заключении три года и в 1940 году был освобождён из-за отсутствия состава преступления. В колхозе ему за три года начислили "палочки", так назывались в колхозах трудодни, на которые в те времена, особенно в военные годы, ничего не выдавалось. А дело было в следующем. В день, когда в д. Боровая проходило какое-то собрание, дядя Ефрем, по заданию то ли колхоза, то ли сельсовета получал товары на ж.-д. станции Глядень. При их получении отмечалась дата и часы, другими словами, в день собрания он в 18 часов получил на станции этот груз и, груженый на лошадях, передвигаясь только шагом, не мог прибыть в этот день в д. Боровая, а по пути должен был где-то переночевать, и только на следующий день прибыл в д. Боровую.

Как позднее он рассказывал, в Сибири в тайгу этапом приходила партия заключенных, примерно 5 тысяч человек, разжигали костры, валили деревья, строили бараки. За год в живых оставалось не более 10%. Однако взамен умерших приходили новые этапы заключенных, и так происходило "освоение" таёжных массивов и заготовка леса для строительства социализма в отдельно взятой стране.

Судьба моего отца сложилась несколько иначе. В период гражданской войны он был связным в партизанском отряде Щетинкина, воевавшем против колчаковцев, и в его обязанность входило при появлении колчаковцев срочно сообщать в партизанский отряд об их численности и местах пребывания. Когда колчаковцы заняли деревню Боровую, они сразу выставили охрану вокруг неё и запретили жителям деревни покидать свои дома. Тогда отец пошел на хитрость: отхлестал лучшего жеребца и открыл ворота, а когда жеребец выскочил за ворота, погнался с уздечкой за ним, как бы хотел его поймать и обуздать, и таким образом проскочил мимо охранников за пределы деревни. Охранники даже посочувствовали отцу и сделали попытку поймать его лошадь. Ну а отец, когда отбежал от охранников, быстро обуздал жеребца и по знакомой ему дороге и тропинкам доскакал до штаба партизанского отряда, передал все сведения о колчаковцах и глубокой ночью вернулся домой. Наутро у охранников возникло подозрение, и они нагрянули к дому провести обыск. Когда отец с матерью заметили, что к их дому направляются вооружённые колчаковцы, то они, долго не раздумывая, подбежали к колодцу во дворе, отец взялся за цепь с ведром, а мать стала раскручивать и опускать отца вниз, сруб колодца был деревянным, поэтому ногами можно было зацепляться за него. Когда отец достиг поверхности воды, он упёрся в сруб колодца и отпустил ведро с цепью, и мать быстро подняла цепь на вороте колодца и убежала в дом. Когда колчаковцы стали стучать в калитку и ворота с требованием открыть им, мать на руках с полуторагодовалой дочерью Аней выбежала на двор, открыла калитку, и первым был вопрос: где хозяин? Она ответила, что его нет дома, а где он сейчас ничего не знает. Тогда они обшарили все в доме, в сенях, в хозяйственных постройках и, не обнаружив отца, подвели мать к стенке амбара и заявили, что если она не скажет где он, то они её расстреляют. Мать твердила, что не знает, а сама прижала дочь к груди так, что если они будут её расстреливать, то чтобы и дочь погибла вместе с ней, а не осталась сиротой. Затем охранники что-то переговорили между собой, сказали, что пока оставляют её живой, но как только хозяин появится, то сразу пусть сообщит об этом, а если не сделает это, то тогда обязательно расстреляют её. Едва они ушли, мать быстро подбежала к колодцу и помогла отцу подняться наверх. Отец захватил охотничье ружьё и залез на чердак дома, ближе к чердачному окну, чтобы видеть, если будут приближаться колчаковцы, то принять бой. Однако у него была надежда, что партизанский отряд Щетинкина, получив сведения отца о расположении колчаковцев, постарается выбить их из деревни. Так и произошло, на рассвете партизаны окружили деревню, бесшумно сняли часовых и многих уничтожили, а оставшиеся отступили в тайгу, но оттуда их выбили местные жители вместе с партизанами.

После гражданской войны жизнь стала налаживаться. И если хозяйство отца по переписи 1916 года было отнесено к бедняцким, то к моменту коллективизации сельского хозяйства оно уже было отнесено к хозяйствам середняцкого типа. После вступления в коммуну "Восток", когда каждой семье для подсобного хозяйства было выделено по одной корове и 5 овцематок, к 1937 году поголовье личного подсобного хозяйства у отца уже составляло 2 дойных коровы, одной или двух тёлок или бычков крупного рогатого скота, 10 овцематок, двух свиней, а точного учёта количества кур (для получения яиц и куриного мяса) никто не вёл. Далее, поскольку у всех братьев и сестёр отца, как и его отца, а моего деда обязательно была пчелиная пасека, то общее количество пчелосемей, закладываемых отцом на зиму в подполье, составляло от 6 до 10 ульев. Кроме того, отец вместе с помощником (колхозником) обслуживал колхозную пасеку с более 150 ульев.

Хорошо запомнилось, как проходила сдача молока в счёт государственных поставок. На каждую корову в личном хозяйстве колхозника устанавливался план сдачи молока в 2000 литров при базовой жирности молока 3,2%. Хотя у коров местных сибирских пород жирность молока составляла 4% и более, приёмщики молока от молокозавода определяли процент жирности менее 3% и за счёт этого колхозники должны были дополнительно сверх 2000 литров молока сдавать за эти липовые проценты. Женщины-колхозницы были или безграмотные или малограмотные, с приборами по определению процента жирности молока дел не имели, и их, попросту, "надували".

Что касается колхозов, то тогда централизовано завозился из Европы высокоудойный скот, но жирность молока у него составляла 2,5 и менее процентов. Между прочим, в 1960-х гг. академиком Трофимом Денисовичем Лысенко в Московской области в Горках Ленинских было создано на животноводческой ферме жирномолочное стадо крупнорогатого скота, равного которому не было в мире ― с годовым удоем около 5 тысяч литров молока и с 5-6% жира. Однако с возвратным приходом к власти в науке в СССР вейсманистов-морганистов, после смерти И. В. Сталина и снятия с поста Первого секретаря Президиума ЦК КПСС Н. С. Хрущева, эта ферма была уничтожена. С приходом к власти Ельцина, который развалил не только Советский союз, но и разрушил всё сельское хозяйство, Россия лишилась продовольственной безопасности и почти полностью перешла на импорт мяса, молока, овощей и фруктов. Сейчас правительство и администрация президента пытаются возродить сельское хозяйство и перейти к импортозамещению, но для восстановления молочного скота, опять, как и в тридцатых годах прошлого века закупают в Европе породы с низкой жирномолочностью, то есть дважды "наступают на те же грабли".

Но вернемся к вопросу о политических репрессиях. После ареста отца мать обратилась к грамотным односельчанам помочь ей в изложении обращения к "Всероссийскому старосте" ― председателю Президиума Верховного Совета СССР Калинину М. И. с просьбой пересмотреть дело её мужа и освободить его из заключения, так как считала его невиновным. В те годы такие обращения родственников арестованных по политическим мотивам были массовыми.

Письменного ответа она не получила, но как-то её вызвали в правление колхоза, где уполномоченный НКВД сообщил, что Кононков Федор Максимович осуждён на 10 лет без права переписки.

После окончания Великой Отечественной войны мой брат Валерий после демобилизации обратился в министерство уже внутренних дел с просьбой сообщить о судьбе отца. Спустя какое-то время его вызвали в местное районное отделение МВД СССР и сообщили, что отец умер в 1944 году и дали ему адрес, по которому ему следует обратиться за получением свидетельства о смерти отца. Вскоре брат получил свидетельство о смерти отца в 1944 году, но в графах причины смерти ― прочерк, место захоронения, также прочерк.

В 1957 году, когда проходил процесс реабилитации политических заключённых, уже я обратился в прокуратуру Красноярского края с просьбой сообщить о судьбе отца и мне ответили, что дело Кононкова Фёдора Максимовича в 1956 году пересмотрено, и решение тройки УНКВД Красноярского края отменено из-за отсутствия состава преступления. После развала СССР и принятия закона о жертвах политических репрессий я был признан пострадавшим от политических репрессий, так как в момент ареста отца был несовершеннолетним (мне исполнилось тогда 9 лет и 8 месяцев). Прокуратура края попросила прислать копию свидетельства о моём рождении, справку о реабилитации отца и свидетельство об его смерти. Первые два документа я отправил, а свидетельство о смерти было у брата, который уже умер, и никаких документов мне не передал. И я указал, что в деле отца должны быть документы о дате его смерти. И вот после этого мне сообщили, что отец был арестован 13 мая 1938 г. и 27 мая 1938 г. тройкой УНКВД Красноярского края приговорен к расстрелу, и 20 сентября 1938 г. в Ачинской тюрьме Красноярского края приговор был приведён в исполнение. И вот только тогда мне стало ясно, что карательные органы нагло врали, когда сообщали матери, что её муж осужден на 10 лет без права переписки. Другими словами, сообщение "осуждён на 10 лет без права переписки" означало, что приговор к расстрелу приведён в исполнение. Нагло врали брату Валерию, что отец умер в 1944 году и даже выдали липовое свидетельство о его смерти в 1944 году, тогда как он был расстрелян 20 сентября 1938 года.

Таким образом, отец был расстрелян в возрасте 58 лет. Когда началась Великая Отечественная война, то в действующую армию призывали не только пятидесятников, но и шестидесятников (т.е. в возрасте 60 лет и старше ― до 70 лет), а 70 лет и выше призывались, только не в строевые части. Следовательно, отец мог бы, имея опыт войны с немцами в Первую мировую войну и награду "Георгиевский крест", принять участие в защите родины, но был лишён этого, как и многие тысячи людей, казнённых по политическим мотивам.

Расскажу немного о своем старшем брате ― Кононкове А. Ф. (1908-1974 гг.). Родился он в 1908 году в дер. Боровая Березовского (ныне Назаровского) района Красноярского края в семье крестьянина. С 1924 по 1927 гг. учился в начальной школе, затем в школе крестьянской молодежи. Почти год (до августа 1928 г.) работал в Ачинском райкоме ВЛКСМ председателем райбюро, секретарём райкома комсомола. С сентября 1928 по июль 1929 гг. ― тракторист в совхозе-коммуне. В 1929-30 гг. инспектор Ачинского животноводческого союза.

В октябре 1930 года призван в РККА и в течение года служил в команде одногодников, сдал экзамены за курсантскую школу и получил звание командира. После демобилизации учился на рабфаке Восточносибирского госуниверситета. Окончил рабфак в феврале 1932 года и был вторично призван в армию, служил инспектором политуправления Дальневосточной армии.

После вторичной демобилизации поступил (в октябре 1932 г.) на физический факультет МГУ. По окончании в 1938 г. направлен на работу в Вологодскую область, где работал учителем физики и завучем школы № 6 г. Сокола. В июле 1940 года переведён в Вологодский пединститут на должность преподавателя. Работал в институте до декабря 1941 г., потом, до марта 1942 г. ― зав. роно в Сокольском районе. 23 марта 1942 г. А. Ф. Кононков был призван, уже третий раз, в Красную армию и послан на курсы комиссаров штабов дивизий в академию им. Фрунзе (г. Ташкент), после окончания которых в сентябре 42-го, был назначен комиссаром штаба 5-й мехбригады 4-го мехкорпуса.

В составе 4-го мехкорпуса А. Ф. Кононков принимал участие в битве под Сталинградом, в её двух крупных операциях: в наступательной "Уран" (по окружению под Сталинградом группировки войск Па-улюса) и в оборонительной Котельниковской (по отражению деблокирующего удара армейской группы "Гот").

В операции "Уран" (19-30 ноября 1942 г.) 4-й мехкорпус генерала Вольского, действуя в составе 51-й армии Сталинградского фронта (2го формирования), прошел с боями около 100 км и соединился в районе хутора Советский с 4-ым танковым корпусом генерала Кравченко (21-я армия Юго-Западного фронта). Таким образом, замкнулось кольцо окружения вокруг 22 дивизий Паулюса. Во время проведения оборонительной Котельниковской операции (12-24 декабря 1942 г.) ожесточённое сражение разгорелось в районе хутора Верхний Кумский. В этих боях упорное сопротивление противнику оказала группа войск 51-й армии Сталинградского фронта: 4-й и 13-й мехкорпуса, огнемётная танковая бригада и два полка (танковый и стрелковый).

19 декабря две мехбригады 4-го мехкорпуса: 59-я, в которой воевал А. Ф. Кононков, оказались в танковом полукольце врага в районе посёлков Верхний Кумский и колхоз им. 8 Марта. В ночь с 19 на 20 декабря подразделения корпуса с боем выходили из окружения.

4-й мехкорпус с честью выполнил задачу, возложенную на него. Мужество и стойкость воинов корпуса способствовал срыву деблокирующего наступления войск генерала Гота. За успешные действия и мастерство, проявленные в битве за Сталинград, 4-й мехкорпус и его две бригады, 59-я и 60-я, были преобразованы в 3-й гвардейский мехкорпус, в 8-ю гвардейскую мехбригаду и 9-ю гвардейскую мехбригаду. А в январе 1943 г. 3-му гвардейскому мехкорпусу было присвоено почётное наименование "Сталинградский".

20 декабря 1942 г. под Верхним Кумском А. Ф. Кононков был тяжело контужен и захвачен в плен. 26 декабря 1942 г. ему удалось бежать из поезда при транспортировке пленных из лагеря по железной дороге в Ростов-на-Дону. Вскоре в Тихорецком районе (Краснодар ский край) он организовал партизанский отряд, которым командовал до выхода отряда в расположение частей Красной Армии 30 января 1943 г. При выходе к своим попал не в лагерь, как должно бы быть по сказкам нынешних СМИ, а ― естественно, пройдя проверку СМЕРШ ― получил повышение в должности и был назначен пом. начальника штаба 1159-го СП 351-й СД 9-й армии, которая в составе Северокавказского фронта участвовала в битве за Кавказ. Позже он воевал на 1ом Украинском фронте в должности пом. начштаба 4-го отделения 351-й СД 60-й армии и, наконец, на 4-ом Украинском фронте, находясь на должности начальника отдела кадров 351-й СД.

Гвардии майор А. Ф. Кононков участвовал в освобождении Румынии, Польши, Германии. Закончил войну в Чехословакии!

Военные заслуги Аркадия Федоровича Кононкова были отмечены орденом Красной Звезды (1944), медалями "За отвагу" (1943), "За боевые заслуги" (1943), "За оборону Сталинграда", "За оборону Кавказа", "За победу над Германией" и 4-мя юбилейными медалями.

С 1948 по ноябрь 1950 гг. он работал заместителем декана физического факультета МГУ, с 3/V 1951 по 16/IX 1953 гг. занимал должность заместителя заведующего отделом физико-математических и химических наук в журнале "Вопросы философии", а с января 1956 г. являлся заместителем декана по вечернему отделению физического факультета, проводя большую работу по организации преподавания физики на вечернем и заочном отделении факультета. По свидетельству коллег, выполняя большую педагогическую работу, А. Ф. Кононков и общественной деятельности отдавал все свои силы, знания и способности, проявив незаурядный талант организатора. Он неоднократно избирался в состав партийного бюро физического факультета Московского университета. В декабре 2008 года к 100-летию со дня рождения А. Ф. Кононкова ему была посвящена статья в газете "Советский физик".

Научные интересы А. Ф. Кононкова лежали в области истории физики. А. Ф. Кононков был истинным патриотом русской науки. В течение ряда лет, начиная с 1948 года, его исследования были посвящены вопросам истории и методологии отечественной физической науки, в частности истории физики в Московском университете. На основании исследованных материалов по истории физики в Московском университете им была подготовлена и в 1955 году в издательстве МГУ вышла в свет его книга "История физики в Московском университете с его основания до 60-х годов XIX в.". По этой же теме им были опубликованы две монографии и ряд статей. В 1961 году им, совместно с проф. Б. И. Спасским, была опубликована книга "Ломоносов как физик". За последние 5 лет им было напечатано 29 статей и научно-популярных публикаций по истории отечественной науки.

По инициативе А. Ф. Кононкова была создана серия сборников "История и методология естественных наук", посвящённая различным аспектам истории научных направлений в физике. Первый выпуск этой серии, посвящённый вопросам истории и методологии физики, вышел в 1960 г. В настоящее время издано 19 выпусков сборника, содержащих статьи по истории и методологии естественных наук. А. Ф. Кононков сумел привлечь к участию в сборнике историков науки, работающих в различных научных центрах Советского Союза. В 1970 году вышел из печати двухтомный коллективный труд учёных физического факультета МГУ совместно с учёными Академии наук и другими научными центрами страны "Развитие физики в России", подготовленный к печати в издательстве "Просвещение", под редакцией чл.-корр. АН СССР А. С. Предводителева и проф. Б. И. Спасского. Первый том посвящён истории развития физических исследований в России с начала XVIII века до Великой Октябрьской социалистической революции. Второй том содержит статьи о развитии физической науки за годы Советской власти. Аркадий Федорович Кононков был составителем этого двухтомного издания и автором ряда глав. Он вёл большую работу по организации изучения истории физического факультета, в течение многих лет был активным членом музейной комиссии и ответственным секретарем юбилейной комиссии физического факультета. Он неоднократно выступал с научными докладами на конференциях по истории науки, проводившихся при Московском университете, АН СССР, в ряде союзных республик и городов страны. Он был членом оргкомитетов двух конференций по истории физико-математических наук и учёным секретарем оргкомитета конференции по методике и технике лекционных демонстраций по физике, проходивших в Московском университете, и принимал самое деятельное участие в подготовке к печати трудов этих конференций. Преждевременная кончина А. Ф. Кононкова в марте 1974 года прервала выполнение его обширных творческих планов.

Светлая память об А. Ф. Кононкове, верном сыне Коммунистической партии, посвятившем всю свою жизнь служению социалистической Родине и советской науке, останется в сердцах его друзей, коллег и всех, кто знал его.

Аркадий Федорович Кононков занимался историей физики в России. Его не стало, но, так как "кадры решают всё", через некоторое время заглохло и направление его исследований. Печально, что ныне в МГУ не издается серия "История и методология естественных наук", основанная русским патриотом Аркадием Федоровичем Кононковым. Теперь, по прошествии 35 лет после смерти Аркадия Федоровича, отчётливо видно, что это было одно из важнейших направлений научных исследований. Сейчас, наверное, многие понимают справедливость выражения: "Кто владеет историей, тот определяет будущее".

Необходимо особо остановиться на одном из этапов его жизни. После окончания войны 1941-1945 гг. мой старший брат был демобилизован в звании гвардии майора и поступил в 1945 году в аспирантуру физического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, на кафедру истории физики. Зав. кафедрой был профессор Тимирязев Аркадий Климентьевич (сын известного биолога). Тема диссертации, предложенная брату, касалась истории работ французского физика Ампера. После тщательной проработки Аркадий пришел к выводу о неперспективности этой темы и по согласованию с членом-корреспондентом АН СССР профессором А. С. Перевозчиковым, переключился на тему: "История физики в Московском университете за первые сто лет со дня основания".

После окончания учёбы в аспирантуре в 1948 году он был назначен заместителем декана физического факультета МГУ по учебной работе. Кроме обычных текущих дел, перед ним была поставлена задача обеспечить пропорциональность приёма студентов для различных национальностей СССР в соответствии с процентом численности их от общего населения СССР ― то есть так, как это было раньше, до установления советской власти. Если численность какой-то национальности достигала 3% от населения всей страны, то в МГУ, как общероссийском университете, устанавливалась при приёме квота в размере 3% от общей численности мест приёма.

Однако к 1948 году на физфаке МГУ в этом отношении имели место перекосы. Например, численность евреев в стране составляла всего 3%, а число студентов на факультете этой национальности достигало 90% и более от общего состава студентов. Этому способствовали два обстоятельства. Во-первых, в составе преподавательского состава физфака преобладали лица еврейской национальности, которые старались поддерживать при приёме свою диаспору. Во-вторых, абитуриенты г. Москвы этой национальности имели возможность перед поступлением в университет проходить дополнительную подготовку у столичных репетиторов, а потому были более подготовленными, чем абитуриенты, приезжавшие из других регионов. Однако, как свидетельствует вдова А. Ф. Кононкова ― доцент Галина Евгеньевна Кононкова, начиная с третьего курса, наблюдалась перегруппировка среди студентов. Приехавшие из периферии студенты буквально вгрызались в науку и начинали опережать столичных студентов в учёбе.

А. Ф. Кононков столкнулся и с таким явлением: демобилизованные участники войны на экзаменах получали заниженные оценки и не проходили по конкурсу. Когда они приходили в деканат забирать документы, то А. Ф. Кононков направлял их на повторные экзамены к другим, более объективным экзаменаторам, и многие из них набирали соответствующие баллы для приёма в МГУ. Позже многие из них не только успешно закончили факультет, но и защитили кандидатские и докторские диссертации. Некоторые из них работали над проблемами ядерной физики в Дубне и иногда, бывая в Москве, заходили и благодарили А. Ф. Кононкова за помощь при поступлении на учёбу в МГУ.

За три года работы А. Ф. Кононкова заместителем декана физфака увеличился состав студентов других народов СССР. Этого ему не простили представители т.н. "ущемлённой национальности". В 1949 году, когда А. Ф. Кононков подготовил диссертацию, Цейтлин и его команда предприняли все меры, чтобы не допустить её к защите на физфаке МГУ. Тогда в 1950 году диссертация А. Ф. Кононкова была принята к защите в Институте физики моря АН СССР. Уже был разослан автореферат, но Цейтлин и его "сподвижники", используя грязные приёмы, добились снятия защиты. Спустя несколько лет, дополненная новыми исследованиями, диссертация была представлена к защите в Институт истории науки и техники АН СССР, где в составе совета преобладали лица еврейской национальности. В итоге 13 проголосовали "за" присуждение учёной степени кандидата физико-математических наук и 13 "против" и т.о. было принято отрицательное решение.

В 1955 году издательством МГУ была опубликована книга А. Ф. Кононкова "История физики в Московском университете с его основания до 60-х годов XX века" объёмом 15 печатных листов, которая была представлена в качестве диссертации.

В связи с результатами предыдущих защит партком МГУ обратился в отдел науки ЦК КПСС с просьбой дать указание ВАКу создать для рассмотрения диссертации А. Ф. Кононкова по истории физики специальный совет из докторов, профессоров, специалистов по истории естественных наук, независимо от ведомственной принадлежности для разовой защиты. Такой совет был создан и А. Ф. Кононкову единогласно была присуждена учёная степень кандидата физико-математических наук. Но, к сожалению, трудностей пришлось пережить больше, чем за три с половиной года участия в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг., что подорвало его здоровье и, в конечном итоге, привело к преждевременной смерти. Какие-либо комментарии здесь не требуются.

Более трагичной оказалась судьба второго по старшинству брата Александра, 1913 г. рождения. Вначале его жизнь складывалась очень хорошо, он закончил физико-математический факультет педагогического института и успешно работал в средних школах преподавателем физики, математики, алгебры, геометрии, самых дефицитных специальностей в тот период. Вскоре после начала Великой Отечественной войны он был призван в армию, закончил ускоренные курсы артиллерийского училища и в военных действиях участвовал в Мурманской области в составе элитных войск ― морской пехоты. Последнее письмо пришло с фотографией в полушубке в звании капитана.

В воинских подразделениях проводились политинформации, но в какой-то период комиссара в части не оказалось, и брату как человеку с высшим образованием, политически грамотному, поручили провести политинформацию, на тему: "О причинах временных неудач Красной Армии в войне с фашистской Германией". Брат провёл политинформацию, в которой в первую очередь указал на внезапность нападения без объявления войны и т.д., как было в нашей печати. Наряду с этим отметил, с учетом опыта войны как артиллериста, что у нас пушки устанавливались в шахматном порядке в два ряда, в связи с чем радиус обстрела по противнику уменьшался, а эффективность обстрела противника по нашим артиллерийским позициям увеличилась, ну и ряд других моментов, выявленных в ходе войны. Казалось всё прошло нормально. Однако вскоре приехал какой-то военный из особого отдела и стал расспрашивать, как он провел политинформацию. Брат подробно рассказал, как было дело, а математическими расчётами, как ему показалось, убедил "особиста" в правильности своего доклада и тот уехал. Но через некоторое время он получил приказ под конвоем явиться в военную прокуратуру. Поскольку брат не чувствовал никакой вины, то он распорядился создать конвой из одного сержанта и двух солдат и с ними отбыл в прокуратуру.

В военной прокуратуре ему предъявили обвинение в том, что он восхвалял тактику немецкого командования и умалял роль тактики наших военных. Естественно, брат не признавал себя виновным. Однако следствие затянулось, а условия содержания арестованных были такие, что в возрасте 30 лет он имел вес 45 кг. На очередном допросе следователь сказал ему, что он имеет право посадить его в карцер на 2 месяца с выдачей ежедневно 200 граммов хлеба и ограниченным количеством воды, так что никто не доживал до 2-х месячного пребывания в карцере. А если ты признаешь себя виновным, то я закончу следствие и тебя осудят, либо к 10 годам тюрьмы, либо к расстрелу, но на 50% есть шанс остаться живым. После этого брат признал себя виновным и его присудили к высшей мере наказания ― расстрелу. Целый месяц он находился в камере смертников. Вечерами все находившиеся в камере до 3 часов утра не спали, только после 3-х часов утра, когда охранники приходили и забирали очередную партию людей на расстрел, оставшиеся арестанты прямо на полу засыпали или впадали в забытье, так как сил дойти до нар уже не хватало.

Сразу после вынесения приговора брат подал апелляцию, и, через месяц пребывания в камере смертников приговор был пересмотрен, учитывая крестьянское происхождение и награды в ходе боев расстрел был заменён на 10 лет лишения свободы. Отбывать срок ему пришлось на Воркуте. После освобождения он несколько лет проработал вольнонаёмным, там же женился на враче тюремной больницы. Затем вернулся на родину жены в г. Верхнедзержинск и работал в школе преподавателем. После смерти Сталина в 1956 году были начаты пересмотры дел репрессированных по политическим мотивам. В одной из встреч с ним я посоветовал ему обратиться с заявлением о пересмотре дела и добавил, что для тебя реабилитация ничего не значит, но у тебя двое сыновей и для них лучше будет, если будешь реабилитирован. Он согласился с моими доводами и отправил обращение в военную прокуратуру Мурманской области, и буквально через два месяца пришло решение об отмене приговора из-за отсутствия состава преступления, восстановления в воинском офицерском звании, с сохранением наград и выплаты ему в качестве компенсации денежного довольствия в размере двухмесячных окладов. Однако здоровье его было подорвано, и умер он в возрасте 44 лет от рака желудка.

Судьба третьего по старшинству брата Бориса, 1916 года рождения, сложилась менее трагично, чем у брата Александра. Сегодня различны оценки деятельности В. И. Ленина, но в тот период у молодежи на устах были его лозунги, сказанные на съезде комсомола, о том, "чтобы строить новое общество, молодежи нужно учиться, учиться и ещё раз учиться", и "чтобы стать настоящим коммунистом, необходимо обогатить свою память знанием всех богатств, которые выработало человечество". Поэтому у молодежи того периода очень сильна была тяга к учёбе. И брат Борис поступил в Томский государственный университет, один из ведущих вузов страны. Летом на каникулы приезжал неоднократно и, помню, где-то в 1935-36 годах рассказывал, что скоро можно будет днём у себя дома смотреть кино (речь шла о телевизоре). Привёз с собой радиоприёмник, установил над крышей дома антенну, наладил приём, и жители нашего поселения "Восток" приходили послушать, через треск и помехи, радиопередачи. Не помню точно, но приблизительно где-то в 1936 или 1937 году проходило летом солнечное затмение, и брат Борис посоветовал нам и всем жителям поселения к дате солнечного затмения приготовить стёкла с одной стороны закопченные дымом для того, чтобы уберечь глаза при наблюдении начала, прохождения и завершения солнечного затмения.

После окончания Томского государственного университета он, вместе с женой Александрой Васильевной, был направлен в Сердобск Пензенской области учителем физики и математики в средней школе, а его жена ― преподавателем биологии.

После смерти матери в августе 1940 г. Борис приехал в г. Сокол Вологодской области и забрал на свое иждивение брата Василия, 1926 г. рождения. В 1941 г., после начала войны, когда Борис получил повестку в армию, он жену с малолетней дочерью Татьяной отправил в город Новосибирск к её матери, а брата Василия определил в детдом, откуда тот в 1942 г. в шестнадцатилетнем возрасте был призван в армию. (Во время войны призывались юноши 1926 г. рождения, и, частично, те, кто родился в первой половине 1927 г.).

После призыва Борис принял участие в боевых действиях против немцев. К сожалению, его часть попала в окружение, командование отдало приказ небольшими группами и одиночно попытаться выйти к своим войскам. Но немцы продвигались очень быстро, пришлось без пищи и денег искать убежище у местного населения. В этот критический период брат зашёл в один из домов, сказал, что их часть оказалась в окружении, и попросил помощи и временного приюта. Молодая женщина, дочь хозяйки дома, сказала, что помочь ничем не можем, так как немцы запретили под страхом расстрела принимать бойцов Красной армии, попавших в окружение. Тогда брат на прощание сказал следующую фразу "обидно русскому у русских умирать", эта фраза как током ударила женщину, она остановила его и спросила, кто он и откуда, когда он ответил, она сказала, что тоже является учительницей математики и физики в средней школе и предложила на случай его обнаружения, придумать правдоподобную версию, изменить фамилию и назваться местным жителям, вернее, жителем соседнего поселения. Сколько он скрывался, я не помню, помню только, что в окрестностях этого поселения объявился крупный партизанский отряд, командование с соответствующими документами переправило брата в одну из ближайших наступающих воинских частей, где он был передан для проверки в СМЕРШ, после чего был включен в состав действующей армии, после окончания войны был демобилизован и прибыл в г. Новосибирск на улице Сенная к жене, которая во время войны проживала у своей матери, поступил на работу преподавателем физики ближайшей средней школы и в заочную аспирантуру Томского государственного университета. После выполнения экспериментальной работы и защиты диссертации на соискание учёной степени кандидата физико-математических наук он прошёл по конкурсу на должность доцента Воронежского государственного университета. Впоследствии он работал в Воронежском сельскохозяйственном институте на кафедре физики, где и закончил свой жизненный путь.

Брат Кирилл, 1920 года рождения, после окончания железнодорожного техникума работал на Дальнем Востоке помощником машиниста, во время Великой Отечественной войны был призван в Красную армию, участвовал в войне против Японии в качестве машиниста бронепоезда. После окончания войны с Японией был демобилизован, поступил учиться в Днепропетровск в строительный институт, после окончания его работал прорабом на стройках, инженером-строителем в г. Жданове, где и умер в 1977 году.

Сестра Анна Федоровна Назарько, 1918 года рождения переехала в г. Пятихатка Днепропетровской области, где до выхода на пенсию работала учительницей в школе и умерла в 1978 г. на 61 году жизни.

Брат Валерий, 1924 года рождения, после демобилизации поступил и окончил Уфимский педагогический институт, после окончания работал директором средней школы с. Татышлы, Татышлинского района, Башкирской АССР, а затем более 20 лет проработал зав. гороно в г. Ишимбай, Башкирской АССР, где и умер в 1977 году.

Брат Василий, 1926 года рождения, после демобилизации окончил Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова, по специальности ― геофизика, защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата геологических наук, работал в системе нефтяной промышленности, умер в 1988 году.

Слева направо: Борис, Валерий, Аркадий, Василий Кононковы

Учёба в Новосибирском сельскохозяйственном институте

После сдачи всех экзаменов за I курс заочного обучения в сентябре 1947 года я был зачислен на II-ой курс очного обучения НСХИ по агрономическому факультету. После этого я направил заявление на имя начальника Управления по семеноводству Красноярского сельскохозяйственного отдела крайисполкома Сынзыныса Ивана Захаровича с просьбой об освобождении меня от должности агронома-семеновода райсемхоза "Сибиряк" в связи с поступлением на II-ой курс очного отделения НСХИ с приложением выписки приказа о переводе меня с заочного на очное обучение. Но каково было моё удивление, когда он прислал в дирекцию НСХИ приказ по управлению семеноводства об освобождении от занимаемой должности с формулировкой "уволить как дизертира и проходимца". Однако директор НСХИ доцент Кузьмищев не обнаружил нарушений с моей стороны существовавших тогда законов, которые приветствовали учёбу, и оставил приказ Сынзыныса без последствий. После окончания НСХИ и поступления в аспирантуру Института генетики АН СССР, а доцента Кузьми-щева в докторантуру Института экономики АН СССР, Кузьмищев дал мне рекомендацию для перевода из кандидата в члены ВКП(б). Когда я обучался на третьем году аспирантуры, то случайно встретил Сынзыныса И. З., который поступил на первый курс в аспирантуру в Тимирязевскую с/х академию и он, как ни в чем не бывало, подбежал поздороваться, и сказал: может быть, мы сможем стать учёными. Я не стал напоминать об его приказе и других материалах, что он хотел отправить для компрометации меня и которые, как сообщили мне его сотрудники управления, они никуда не направляли, а просто сожгли в печке. Как мне стало известно позднее, он закончил аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и был принят на работу в Министерство сельского хозяйства СССР, но из-за своего склочного характера долго там не задержался, уехал на какую-то областную опытную станцию и дальнейшая его судьба мне неизвестна. В отличие от Сын-зыныса Удерейский райком ВКП(б) Красноярского края переслал в Новосибирский обком ВКП(б) мою учётную карточку без замечаний.

На первом семестре проходили перевыборы комсомольского бюро ВЛКСМ, и меня, как специалиста агронома и имевшего опыт практической работы по специальности, а также как кандидата в члены ВКП(б), избрали секретарем комсомольского бюро агрономического факультета, что являлось одновременно партийным поручением. Студенческий состав нашего курса наполовину состоял из бывших участников Великой Отечественной войны и примерно из стольких же школьников. Общий настрой всех студентов был на получение необходимых знаний по выбранной специальности. Однако это в ряде случаев приводило к конфликтам. Так, после окончания второго курса практика проходила на учебном хозяйстве института, которая была плохо организована. Например, два дня мы ходили за плугом, измеряли глубину пахоты и этим заканчивался предмет земледелия. Так же прошла практика по пчеловодству. Мы, студенты, фактически никому не были нужны в учхозе и от нас отмахивались как от назойливых мух. В итоге мы возмутились и решили вернуться в институт, встретиться с директором института и решить вопрос о прохождении практики. Когда мы приехали в институт, собрались в аудитории и направили старосту группы к директору доценту Кузьмищеву с просьбой придти к нам в группу и выслушать нас по поводу недостатков в организации и проведении учебной практики. Нужно отдать должное директору института, который пришел к нам в аудиторию, выслушал все наши требования и сразу определил, что можно исправить немедленно, а на что потребуется время, поэтому будет разработана программа на перспективу. Тут же договорились, что на следующий день мы возвращаемся в учхоз для прохождения практики, и какие распоряжения издаст директор по устранению отмеченных недостатков. Когда мы вернулись в учхоз, сразу ощутили перемены в лучшую сторону, нормально закончили практику и уже стали забывать этот инцидент. С началом нового учебного года мы вдруг почувствовали, что партийному бюро института не понравилось наше поведение, которое стали рассматривать как форму забастовки, а забастовки в тот период в СССР были фактически вне закона. Обстановка нагнеталась и появилось объявление, что такого-то числа в такое-то время состоится закрытое партсобрание агрономического факультета. Предварительно нас, студентов этой группы (членов ВКП(б) и кандидатов в члены ВКП(б)) поодиночке вызывали на партбюро с требованием отчёта о своем участии в забастовке и угрозами, что если Вы не раскаетесь в своем поступке, то могут быть "организационные выводы", намекая на возможность отчисления из числа студентов института. Всё это делалось для того, чтобы впредь никто не смел поступать так, как мы.

Наконец, началось это собрание, где присутствовали более 100 членов ВКП(б) и кандидатов в члены ВКП(б), а также почти весь состав партбюро факультета и всей парторганизации института. Около двух часов шел разбор нашего поступка. Особый упор был сделан на мне, как кандидате в члены ВКП(б) и секретаре бюро ВЛКСМ факультета. Затем последовало требование заслушать "забастовщиков". Несколько ребят, чтобы сгладить обстановку, признали свою вину и пообещали впредь так не поступать. Когда очередь дошла до меня, то я не стал оправдываться, а заявил буквально следующее. В июле 1917 года в Петрограде большевики были против проведения демонстрации, но когда массы трудящихся стихийно вышли на улицы, то большевики решили принять участие в этой демонстрации, чтобы придать ей организованный характер и возглавили её. И мы поступили также.

Это мое заявление вызвало бурю восторга большинства участников собрания, а преподаватели со смехом обращались к преподавателю предмета "основы марксизма-ленинизма", что мол "здорово Вы обучили студентов марксизму-ленинизму", а он, довольно улыбаясь, поглаживал свою бородку. В общем, наступила разрядка и на этом закончилось закрытое партсобрание без каких-либо оргвыводов. Однако на отчётно-перевыборном комсомольском собрании вместо меня выбрали студента первого курса Разгоняева. На следующий год секретарем бюро ВЛКСМ факультета был избран Леунов Иван Иванович, в дальнейшем ставший директором совхоза-техникума в Новосибирской области и Героем Социалистического труда, а впоследствии директором Научно-исследовательского института овощного хозяйства РСФСР, доктором сельскохозяйственных наук, ныне главным учёным этого же института. На третьем и четвёртом курсах я увлечённо участвовал в научных студенческих кружках института ― по селекции, которые возглавлял доцент Иван Матвеевич Леонов, ученик И. В. Мичурина, работавший непосредственно в Центрально-генетической лаборатории в г. Мичуринске, откуда он прибыл в Новосибирск в НСХИ; и кружка по агрохимии, который возглавлял доцент Орловский. Работу по зимним корневым прививкам яблони в Сибири я доложил на научной конференции и был награжден дипломом. На агрохимическом кружке я сделал доклад о роли органических удобрений в земледелии. Незаметно приблизились госэкзамены. Председателем Государственной комиссии был доцент И. М. Леонов. На экзамене по растениеводству со мной произошел следующий инцидент. Заведующий кафедрой физиологии растений Ермилов Герман Борисович начал задавать дополнительные вопросы, какие меры нужно применять против осыпания коробочек хлопчатника, на которые я, как мне казалось, дал довольно исчерпывающие ответы (внесение доз удобрений, чеканку хлопчатника по методу Т. Д. Лысенко и т.д.), но он не унимался и всё требовал: а ещё что ― тут я не выдержал и сказал, что тогда нужно взять верёвочку и подвязать коробочку, на этот мой ответ был взрыв хохота членов комиссии, кроме председателя, И. М. Леонова, который строго вёл заседание. В итоге комиссия поставила мне пять, но после заседания ко мне подошел Иван Матвеевич и строго сказал: "на госэкзаменах нельзя так отвечать, и если ты еще раз позволишь себе это, то уши тебе надеру". Экзамены прошли успешно, кроме всего прочего было принято решение рекомендовать меня в аспирантуру.

После вручения дипломов об окончании института, как обычно, устраивался банкет, на котором произошел неприятный для меня эпизод. Когда празднование было в разгаре, кто-то вспомнил о травопольной системе земледелия академика В. Р. Вильямса как методе улучшения плодородия почв. Я не удержался и сказал, что одной травопольной системой проблему плодородия почв не решить. Сидевший напротив меня декан агрономического факультета доцент Красников вскипел и заявил буквально следующее "мы, партия большевиков пронесём имя Вильямса через века и никому не позволим критиковать его". Поскольку я делал доклад на агрохимическом кружке, то попытался доказать, что проблема не так проста, но всё было напрасно и мы, разгорячась, почти разругались с ним. Поутру, когда проснулся, я вспомнил вчерашний банкет и подумал, что же я наделал, теперь декан не представит на Учёный совет вопрос о рекомендации меня в аспирантуру. Примерно, через день или два, будучи в институте по каким-то делам встретил доцента Красникова, который, улыбаясь, пошел мне навстречу и, поздоровавшись за руку, спросил: "Ну Вы, наверное, вчера читали газету "Правда" и улыбались", я ответил, что не читал, а в чем дело. Он заметил, что вчера в газете "Правда" была опубликована статья академика Лысенко Т. Д. на тему: "О некоторых ошибочных положениях в учении академика Вильямса". Далее он продолжил, послезавтра будет заседание Учёного совета, где будет утверждена рекомендация меня в аспирантуру. Так получилось, что Т. Д. Лысенко не зная лично меня, очень поддержал меня в этот период.

В МГУ им. М. В. Ломоносова тогда деканом биолого-почвенного факультета и зав. кафедрой генетики и селекции был профессор Сергей Иванович Исаев, который вместе с И. М. Леоновым работал у И. В. Мичурина. Иван Матвеевич написал ему рекомендательное письмо с просьбой посодействовать мне для поступления в аспирантуру.

Поскольку обычно приём в аспирантуру проходил в сентябре, то я на август приехал в с. Татышлы Татышлинского района Башкирской АССР, где брат Валерий тогда работал директором средней школы.

Аспирантура и учителя

Итак, в конце августа 1950 года я приехал в Москву к старшему брату Аркадию, который в этот период работал зам. декана физфака МГУ и проживал на Стромынке в здании общежития МГУ, в отдельном крыле этого здания, где были выделены комнаты для преподавателей, с общим коридором, кухней и общими туалетами. Что запомнилось, готовили пищу на кухне на керосинках, которых сейчас можно увидеть только в некоторых краеведческих музеях.

После прибытия в Москву я отправился на биолого-почвенный факультет, но, к моему огорчению, С. И. Исаева на месте не оказалось. Я зашел на кафедру дарвинизма, где встретил доктора наук Фани Михайловну Куперман, которая сообщила, что Сергей Иванович в командировке в г. Мичуринске. А Вы к нему по какому вопросу?-спросила она. Я ответил, что хотел поступить в аспирантуру, на что Ф. Куперман сообщила, что я опоздал, так как в МГУ в отличие от других учреждений, прием в аспирантуру проводится в августе.

Огорчённый, я вернулся к брату и рассказал, что опоздал. Брат немного подумал, а потом сказал, что нужно съездить в Институт генетики АН СССР, возможно, там другой срок приёма в аспирантуру. На следующий же день мы с ним поехали в Институт генетики АН СССР и нам ответили, что приём в аспирантуру будет проходить в сентябре-октябре, и я сразу же оставил свои документы и заявление на имя директора института академика Т. Д. Лысенко. Мне сказали, чтобы через неделю я приехал узнать о принятом дирекцией института решении о допуске или недопуске к сдаче приёмных экзаменов. Когда я приехал через неделю, то приветливая референт дирекции Анна Абрамовна радостно сообщила, что зав. лабораторией генетики растений доктор биологических наук Глущенко Иван Евдокимович просмотрел моё заявление и документы и сказал, что берёт меня к себе в аспирантуру, т.е. согласен быть моим научным руководителем.

Вступительные экзамены нужно было сдавать по "основам марксизма-ленинизма", иностранному (немецкому) языку и генетике растений. Что касается генетики растений и основ марксизма-ленинизма у меня не было особых опасений за их успешную сдачу. Однако по немецкому языку были большие сомнения. Дело в том, что в изучении немецкого языка у меня были проблемы. В 5 и 6 классе я начал учить немецкий язык. В 7-ом классе в начале войны мне пришлось заниматься самостоятельно, и я экстерном закончил 7 класс, но без немецкого языка, так как в школе не оказалось преподавателя по нему. В период учебы в Ачинском сельскохозяйственном техникуме в 1942 -1945 гг. обучение немецкого языка отсутствовало. Первый курс Новосибирского сельскохозяйственного института я закончил заочно.

Преподавание немецкого языка в НСХИ проводилось только на первых двух годах обучения, поэтому реально я учился немецкому языку только на II курсе. Однако, поскольку у меня было желание знать немецкий язык, я поступил на двухгодичные вечерние курсы немецкого языка в доме науки и техники г. Новосибирска, которые закончил одновременно с окончанием института. Поэтому мой брат помог мне в течение месяца получать консультации на кафедре иностранных языков МГУ им. М. В. Ломоносова. Экзамен по генетике растений я сдал на отлично, экзамен по основам марксизма-ленинизма в Институте философии Академии Наук СССР сдал на хорошо, а вот немецкий язык, при сдаче на кафедре иностранных языков Академии наук СССР, сдал только на удовлетворительно. В итоге в октябре 1950 года был зачислен в очную аспирантуру Института генетики Академии наук СССР, где начался новый, второй этап счастливой жизни. Научный руководитель профессор И. Е. Глущенко предложил работать по теме: "Природа расщепления гибридных растений". Объектом исследования был предложен лук репчатый. Мне предстояло у гибридов лука первого поколения часть соцветий (стрелок) оставить для получения семян второго поколения, а на других путем удаления цветочных бутонов вызвать образование воздушных луковичек (бульбочек). Затем следовало провести сравнительное изучение потомства из семян второго поколения и потомства воздушных луковичек, полученных из одних и тех же исходных семенных растений. Поскольку срок аспирантуры три года, а выращивание лука ведётся в 2-х или 3-х летней культуре, мне предстояло помимо проведения собственных скрещивания для получения гибридов, попытаться найти гибридный материал, на котором можно было провести эксперименты.

В этот сложный для меня период судьба свела меня с Аллой Сергеевной Афанасьевой (в девичестве Солодовниковой) ― одной из учениц и соратниц профессора Жегалова Сергея Ивановича на Грибовской овощной селекционной опытной станции. Её судьба сложилась следующим образом. После организации Грибовской станции Алла Сергеевна Солодовникова (Афанасьева) работала с Сергеем Ивановичем по селекции корнеплодных культур, в частности сортов моркови Нантская 4, репы Петровской 1 и некоторыми другими, авторами которых они являлись, и эти сорта ещё и сегодня входят в состав допущенных в производство в сельском хозяйстве РФ. Позднее Алла Сергеевна работала в ТСХА на кафедре генетики, защитила диссертацию на соискание учёной степени кандидата биологических наук. Она великолепно освоила методы цитологии и работала по искусственному получению мутантов под влиянием обработки раствором колхицина, на который возлагали в тот период большие надежды представители формальной генетики. После некоторой реорганизации, последовавшей после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года, Алла Сергеевна Афанасьева перешла на работу в Институт генетики АН СССР, а приказ о её зачислении подписал академик Т. Д. Лысенко, что опровергает распространенные (даже сегодня) слухи о Т. Д. Лысенко о том, что он якобы проводил гонения на инакомыслящих ученых.

Кстати, до настоящего времени муссируются слухи о том, что якобы после сессии ВАСХНИЛ 1948 года полностью отрицалась так называемая классическая или формальная генетика, что не соответствует действительности. Разногласия были только в том, что Т. Д. Лысенко и его школа считали, что наследственность можно передавать не одними лишь половыми клетками, но и соматическими, что к настоящему времени подтвердилось на молекулярном уровне, а также, что возможно наследование приобретённых признаков и свойств, в частности, при переделке яровых зерновых культур при подзимних и осенних посевах в озимые и наоборот. Более того, нас, аспирантов Института генетики АН СССР приказом директора академика Т. Д. Лысенко обязали, до сдачи кандидатского экзамена по генетике растений, прослушать курс лекций по формальной генетике. В частности, лекции нам читали зам. директора Института генетики член-корреспондент АН СССР профессор Н. И. Нуждин, заведующий лабораторией генетики животных профессор Хиля Файвелович Кушнер, заведующий лабораторией генетики бактерий и вирусов профессор Сухов, старший научный сотрудник, кандидат биологических наук Галина Борисовна Медведева и другие учёные института. Кроме того, в ТСХА на кафедре генетики и селекции читал лекции для студентов академик Т. Д. Лысенко, а на зоотехническом факультете ТСХА лекции по дарвинизму читал член-корр. АН СССР профессор Николай Иванович Нуждин и мы, аспиранты, по своей инициативе ездили в ТСХА слушать эти лекции, которые давали очень много для общего понимания проблем генетики и дарвинизма.

Однако вернемся к моим проблемам. Необходимо было найти исходный материал для работы. Когда Алла Сергеевна ознакомилась с моими трудностями, она тут же связалась с Валентиной Константиновной Соловьевой, работавшей заведующей лабораторией селекции и семеноводства бобовых культур Грибовской станции, и с Альвиной Давыдовной Плинка, работавшей заведующей лабораторией селекции и семеноводства луковых культур Грибовской станции, а также с Владимиром Васильевичем Ордынским, заведующим кафедрой овощеводства Горьковского с.-х. института, ранее он работал заместителем директора Грибовской станции (когда директором был профессор С. И. Жегалов), после смерти С. И. Жегалова ― директором станции, а позднее ― в Горьковском с.-х. институте. В итоге, А. Д. Плинка и профессор В. В. Ордынский полностью обеспечили меня необходимым исходным материалом.

Далее, так как объектом моего исследования был лук репчатый, мне было предложено освоить цитологические методики, зафиксировать в динамике процесс макро-и микроспорогенеза и проследить весь процесс деления клеток до формирования яйцеклеток и пыльцевых зёрен, т.е. весь процесс от диплоидных до гаплоидных клеток.

Следует рассказать и об условиях жизни аспиранта того периода. Вначале я получил место в общежитии, располагавшемся во взятых в аренду дачных помещениях близ станции Расторгуево. В комнате было 6-7 человек. Но там я прожил всего несколько месяцев, а потом получил место в общежитии на ул. Малая Бронная, в комнате было по три человека, в коридоре располагался душ и ванная, кухня и туалет, то есть хорошие по тем временам условия для проживания. Стипендия аспирантов Академии наук СССР в то время была в размере 900 рублей в месяц, то есть достаточная для питания, оплаты общежития, транспортных и других необходимых расходов. Для примера: стоимость 1 кг красной икры составляла всего 30 руб., то есть на стипендию я мог купить 30 кг икры. Утром на завтрак мог позволять себе употреблять бутерброды с животным маслом и красной икрой и кофе с молоком. На обед можно было подъехать на Большую Калужскую (ныне Ленинский проспект), 33, в биологическое отделение АН СССР, где в общественной столовой готовили очень вкусно и достаточно дёшево. Ну а вечером можно было поджарить в общежитии десяток котлет (из полуфабрикатов) и кушать их без гарнира, так как в их составе было достаточно хлебных добавок, или приготовить сковороду жареной картошки с луком на растительном масле и запить кофе с молоком (продавался в банках по типу сгущенного молока). В целом на эту стипендию в 1950-1953 годах можно было нормально жить и даже приобретать необходимую верхнюю одежду, нижнее белье и рубашки. Для сравнения приведу случай с моим сыном Фёдором, учившимся в 1980-1983 годах в аспирантуре МГУ им. М. В. Ломоносова. Когда он был студентом, то всем необходимым (питанием, одеждой и т.д.) его обеспечивали родители, а стипендия была на карманные расходы. Однако, когда он стал аспирантом, то выяснилось, что аспирантской стипендии ему стало не хватать на карманные расходы. Я немного возмутился и сказал ему, что я жил полностью на стипендию, а тебе её не хватает даже на карманные расходы. Сын ничего не сказал в ответ, но дня через два говорит: папа, помнишь ты рассказывал, как ты жил в период учебы в аспирантуре, и что при стипендии в 900 рублей в месяц ты мог купить 30 кг красной икры, а я сейчас на свою месячную стипендию могу купить всего лишь 1 кг красной лососевой икры. В общем, загнал меня в угол. О сегодняшних условиях я уже и не говорю.

В 1952-1953 годах в столовых МГУ им. М. В. Ломоносова хлеб, горчица и соль на столах были бесплатными, нужно было минимум купить только чай и часть студентов могли в какой-то период как-то выживать. Вообще в советский период при большом желании всегда можно было молодежи получить нормальное образование, и этот факт никто не может опровергнуть.

Итак, я поступил к работе по теме своей диссертации. В то же время я активно посещал всевозможные конференции и совещания, которые буквально бурлили в системе Академии наук (они проходили, начиная с актового зала отделения биологических наук и кончая конференц-залом Дома учёных). Проводились лекции ведущих учёных страны, например член-корр. АН СССР Книга, ведущего селекционера в коневодстве, большой гордостью которого было выведение жеребца по кличке Квадрат, завоевывавшего в соревнованиях самые высокие призы. Между прочим, в с. Успенское, где располагался конезавод, и сейчас можно любоваться памятником этому Квадрату. Никогда не забуду выступления Ольги Борисовны Лепешинской на какой-то конференции в актовом зале отделения биологических наук под председательством академика Александра Ивановича Опарина. Ольга Борисовна была в уже достаточно преклонном возрасте и посвятила свое выступление омолаживающему действию содовых ванн. Александр Иванович несколько раз пытался объяснить ей, чтобы она выступала по тематике конференции, но она была неуправляемой.

Очень интенсивно проводилась подготовка кадров для союзных республик Советского Союза. Так, в период моей учебы в аспирантуре в Институте генетики АН СССР, кроме аспирантов из РСФСР, были аспиранты из Азербайджана, Киргизии, Украины. Лаборатория академика Скрябина по гельминтологии готовила аспирантов для всех союзных и автономных республик Советского Союза. В коридоре на первом этаже по Большой Калужской, 33 были установлены рабочие места аспирантов. Сейчас этот коридор пуст, а многие помещения сданы в аренду коммерческим структурам, что не нуждается в комментариях.

Незабываемый восторг вызвала лекция академика Академии наук СССР Герасимова о том, как по черепу человека можно составить его портрет.

Почти четыре часа продолжалась лекция академика Т. Д. Лысенко и его ответы на вопросы о видообразовании и внутривидовых и межвидовых взаимоотношениях растительных организмов. Актовый зал Дома учёных Академии наук СССР (на Кропоткинской улице), где проходила эта встреча, был переполнен.

В период учёбы в аспирантуре Института генетики АН СССР нам довелось неоднократно выезжать в командировки в ведущие научные центры страны для ознакомления с их работами. В частности, в г. Мичуринске знакомились с работами Центральной генетической лаборатории плодово-ягодных культур имени М. В. Мичурина, где нас принимали ведущие учёные, сподвижники и соратники М. В. Мичурина такие как Горшков, Черненко и другие. Не обходилось без курьёзов. Дело в том, что в советский период биологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова частично выполнял роль "Института благородных девиц" для дочерей номенклатурных работников. И вот, дочь одного из функционеров отдела партийного контроля ЦК ВКП(б) окончила этот факультет, затем сразу была принята на работу лаборантом в Институт генетики, а далее поступила в аспирантуру. Приёмные и кандидатские экзамены по генетике растений ею были сданы на отлично. Во время экскурсии по саду нас подвели к одной яблоне, на ветвях которой созревали разные сорта (одна ветвь ― со скороспелым сортом, другая ― позднеспелым сортом и другой окраской яблок и так далее). И наша аспирантка-отличница задала вопрос: "Это так целыми ветками и прививали эти разные сорта?" Комментарии здесь не требуются.

Затем была командировка в г. Одессу во Всесоюзный селекционно-генетический институт имени Т. Д. Лысенко. Тогда я даже не предполагал, что после аспирантуры мне придется четыре года проработать в нём и иметь большое счастье близко познакомиться с выдающимся ученым академиком ВАСХНИЛ Донатом Александровичем Долгушиным и многому у него научиться. Между прочим, Донат Александрович не только сам был незаурядной личностью, но и имел интересную родословную. Его прадед, благодаря своим выдающимся способностям и трудолюбию, достиг больших высот в губернских органах самоуправления в Сибири. Однако его сын и дед Доната Александровича ― Александр Васильевич Долгушин ― стал народовольцем, более того создал целое движение, названное его именем "долгушинцы". Вблизи г. Одинцово Московской области в селении Сарево он организовал подпольную типографию, в которой публиковались прокламации против царизма. А. В. Долгушин (1848-1885 гг.) после ареста в 1874 году был приговорен к десяти годам каторги, а в 1881 году дополнительно к 15 годам. Умер он в Шлиссельбургской крепости. Сын Александра Васильевича и отец Доната Александровича ― Александр Александрович Долгушин был известным агрономом Азербайджана и Грузии. В одном из изданий Советской энциклопедии были три ссылки на "долгушинцев". Первая ― это Долгушин Александр Васильевич, народоволец. Вторая ― "долгушинцы" ― движение народовольцев, возглавлявшееся А. В. Долгушиным. И, наконец, третьим был Долгушин Донат Александрович, академик ВАСХНИЛ и т.д.

Во время учёбы в аспирантуре я организовал семинар в лаборатории генетики растений Института генетики АН СССР, на котором аспиранты и молодые учёные выступали с научными сообщениями о своих работах и с обзорами научной литературы по каким-либо важным проблемам. Семинар был поддержан дирекцией института и в его заседаниях принимали участие старшие научные сотрудники института. Кроме того, дирекция института назначила куратором аспирантов старшего научного сотрудника кандидата биологических наук Галину Борисовну Медведеву, которая очень активно включилась в работу по подготовке аспирантов.

В освоении цитологических исследований мне очень помогала кандидат биологических наук Алла Сергеевна Афанасьева. Частично я проходил стажировку у доктора биологических наук Якова Евгеньевича Элленгорна по изучению каллюсообразования. Однако по физиологическому изучению изоэлектрической точки клетки (ИЭТ) произошло следующее. Методика определения ИЭТ клетки проводилась путем окрашивания препаратов при разной величине рН, а растворы для получения различных значений рН производились следующим образом. Составлялась таблица, в соответствии с которой нужно было приливать определённое количество двух разных кислот. В общежитии на Малой Бронной жили также аспиранты из Института почвоведения, который тогда входил в состав АН СССР. Я обратился к ним с просьбой: не могли бы они протестировать образцы растворов, которые считались эталонными по значениям рН? они ответили, что нет проблем. После этого я обратился к Якову Евгеньевичу, можно ли составленные эталонные растворы по значениям рН дать в Институт почвоведения, чтобы протестировали их и сопоставили полученные фактические значения рН с данными по методике их составления. Результаты оказались поразительными, расхождения были более 1-2 значений рН, а это значило, что по ним нельзя определять ИЭТ клетки, которая определялась по окраске в определенных значениях рН. Я ознакомил с этим результатом Якова Евгеньевича, он объяснил это тем, что исходные кислоты, вероятно, не соответствовали стандартным требованиям. В итоге я отключился от работ по этим методикам и Яков Евгеньевич согласился со мной.

Как известно, в советский период требовалось раз в месяц проводить партийные собрания и нужно было, чтобы кто-то кого-то критиковал, т.к. критика и самокритика были основой жизни партии. Иногда собрания проходили бурно, иногда с юмором. Никогда на забуду выступлений Вагана Карапетовича Карапетяна, который напоминал Мистера Кука из романа Шишкова "Угрюм река", где американец старался употреблять русские пословицы, но вместо "своя рубашка ближе к телу", говорил "без рубашки ближе к телу" или "на чужой каравай рот не разевай" говорил "на чужой кровать рот не разевай" и, наконец, вместо "на молоке обожжешься, на воду дуть будешь" говорил "на молоке обожжешься, водку дуть будешь". Так вот и В. К. Карапетян на партсобраниях, вместо часто употреблявшегося тогда выражения "этот вопрос нужно поставить во главу угла", говорил "этот вопрос нужно переставить из угла в угол", или вместо выражения "зачем ломиться в открытую дверь" говорил "зачем ломать открытую дверь" и мне кажется, он так делал не из-за недостаточности знания русского языка, а из-за любви к чувству юмора. Но бывали и другие случаи. Так, одна сотрудница-член ВКП(б) развелась с мужем и вышла замуж за другого. Её вызвали на партбюро, и секретарь партбюро учинил разнос её моральному облику. Но эта сотрудница заявила: что хотите со мной делайте, но обратно к своему бывшему мужу я не вернусь. В итоге ей объявили строгий выговор за аморальное поведение, а главное, чтобы это было назидание другим. Примерно год спустя, эта сотрудница приехала на курорт, на юг на море, и какова была её радость, когда она встретила там секретаря партбюро, но не с его женой, а с разведённой сотрудницей института. После возвращения из отпуска она всему составу института с радостью рассказывала об этой своей встрече. А вообще в советский период многие женщины, чтобы удерживать своих мужей, чуть что ― шли в партком, чтобы они "промыли" мозги мужу. В связи с этим был анекдот, чем женщины разных стран удерживают своих мужей. "Англичанка ликом, итальянка криком; американка делом, а француженка телом; африканка грацией, а русская парторганизацией".

Необходимо отметить, что в те годы в Академии наук СССР очень интенсивно велась научная работа, особенно в институтах естественных наук. Проводились ежегодные отчётные сессии отделений, а затем академии в целом. Завершающим аккордом, кроме официальных отчетов по плановой тематике, представлялся доклад одного из академиков по одному из ведущих разделов в науке. По окончании сессии академия закупала полностью все билеты на спектакль в Большом театре, ведущим учёным доставались билеты в партере, а нам аспирантам ― на "галерке", но мы не роптали, а были очень довольны.

Но жизнь, есть жизнь, наряду с этим были и печальные события. Так, в расцвете сил умер президент АН СССР академик С. И. Вавилов. От Института генетики мне довелось стоять в почётном карауле. Мы сменили маршала Буденного и ещё двух генералов. После смерти Вавилова президентом был избран академик А. Н. Несмеянов.

Как было принято в академии, вновь избранный президент посещал, вместе с директорами, все ведущие институты Академии наук.

А. Н. Несмеянов посетил Институт генетики вместе с академиком Т. Д. Лысенко, где размещались теплицы и две лаборатории института -лаборатория генетики растений и лаборатория генетики животных (там сейчас расположено здание Института общей генетики, а внутри сохранён кабинет зав. лабораторией генетики растений профессора Глущенко И. Е., который размещён в музее института). Следует отметить, что академик Несмеянов был не только крупным учёным в области химии, но и высокообразованным человеком с хорошо развитым вкусом. На Большой Калужской улице (ныне Ленинском проспекте) в особняке графа Орлова размещался президиум академии. Под кабинет президента был выделен большой зал. По указанию президента Несмеянова он был хорошо обставлен декоративными растениями из Ботанического сада АН СССР, а стены украшены картинами, гармонично были вписаны скульптуры и т.д. В период "царствия" Никиты Сергеевича Хрущева был поднят на щит лозунг борьбы с художественными и архитектурными излишествами и т.д., и этот лозунг каким-то образом повлиял на вновь назначенного президента академии М. В. Келдыша. Когда он вошел в кабинет в качестве президента он дал указание "все это излишество убрать". Сотрудники очень удивились, но подчинились и всё убрали. Когда на следующий день М. В. Келдыш зашел в пустой кабинет, оглядел голые стены и т.д., у него хватило мужества признать свою ошибку и сказать своим сотрудникам "нельзя ли всё, что здесь было, вернуть назад"?

Очень много давали для расширения научного кругозора аспирантов встречи с ведущими учёными, в частности в Московской с/х академии имени К. А. Тимирязева. Так, на всю жизнь запомнилась беседа с профессором Н. Н. Тимофеевым, научным соратником и сподвижником профессора С. И. Жегалова, длительное время руководившим отделом методики на Грибовской овощной опытной станции. Вместе с С. И. Жегаловым и В. В. Ордынским Николай Николаевич Тимофеев утверждал, что на начальных этапах разработки методов селекции они довольно широко использовали статистические методики, но подчеркивали, что никакая статистика не заменит агрономического анализа в научно-исследовательской работе. Кстати, уникально произошло присвоение Н. Н. Тимофееву звания профессора. В период его работы люди, подобные ему, не очень заботились о получении учёных званий, как теперь не только администраторы от науки, но и бизнесмены стараются "остепениться", а заняты были решением научно-производственных проблем. Уровень работ Н. Н. Тимофеева был настолько высок, что его все называли профессором. И вот, при очередном представлении к правительственной награде был указан и профессор Н. Н. Тимофеев. Как только вышел указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении профессора Н. Н. Тимофеева правительственной наградой, тут же сразу "подсуетилась" и Высшая аттестационная комиссия ― приняла решение присвоить Н. Н. Тимофееву звание профессора и выдать ему аттестат профессора. Так что по существу Н. Н. Тимофееву учёное звание профессора сначала было присвоено Указом Президиума Верховного Совета СССР. Между прочим, сейчас селекционная станция при Тимирязевской академии носит имя Николая Николаевича Тимофеева, а директором этой станции является крупный учёный-селекционер Монахос Григорий Федорович. Это селекционная станция сейчас является единственной в России, которая не получает от государства финансирования, а живет и процветает за счёт заработанных средств от реализации гибридных семян капусты и других культур, а страна экономит от импортозамещения более 200 млн. рублей в год. Кроме того, она за счёт своих средств обеспечивает 18 постоянных рабочих мест научных сотрудников, а также временных сотрудников из числа дипломников и аспирантов.

Посещение лекции академика Т. Д. Лысенко в МСХА им К. А. Тимирязева показало, что хотя эти лекции были очень содержательными, но чувствовалось, что рамки учебных программ были сдерживающим фактором. Другое дело, когда Т. Д. Лысенко выступал с каким-то конкретным докладом по результатам его работ. Там полностью раскрывался его талант учёного. В частности, Т. Д. Лысенко неоднократно подчеркивал, что не всякое простое есть гениальное, но гениальное обязательно просто. Таков, например, закон сохранения материи Ломоносова-Лавуазье ― "если где-то убудет, обязательно в другом месте прибудет", или предсказание Д. И. Менделеевым по атомному весу признаков и свойств ещё не открытых химических элементов.

Однажды я перепутал расписание лекций Т. Д. Лысенко и приехал на два часа раньше, и, чтобы не терять время, пошёл прослушать лекцию профессора Горина Александра Порфирьевича по селекции сельскохозяйственных культур. Нужно отметить, что я не пожалел, что попал на лекцию Александра Порфирьевича, хотя лекция не отличалась эмоциональностью, но она давала много информации по методике селекционного дела.

Как-то мне нужно было проконсультироваться у профессора П. М. Жуковского, но чтобы встретиться с ним мне рекомендовали приехать на его лекцию и после лекции встретиться с ним. Что я и сделал, но лекция не произвела на меня какого-то особого впечатления, а встреча и беседа с ним просто разочаровали меня.

Иную картину представляли собой лекции по дарвинизму профессора Нуждина Николая Ивановича, они наоборот, производили большое впечатление. В Новосибирском сельскохозяйственном институте хорошо читал лекции по дарвинизму доцент Звонкович, но лекции Н. И. Нуждина были на порядок выше, только очень жаль, что они не были им опубликованы. Не произвела на меня особого впечатления и встреча с профессором Виталием Ивановичем Эдельштейном, хотя он считался одним из ведущих овощеводов страны.

Особо хотелось бы описать встречи Т. Д. Лысенко с сотрудниками и аспирантами Института генетики Академии наук СССР. В связи с очень большой занятостью по работе в ВАСХНИЛ и МСХ СССР, где он был членом коллегии и других руководящих инстанций, он не мог твёрдо устанавливать дни и часы своего посещения Института генетики, поэтому, по мере возможности, он приезжал в теплицы института и проходил в комнату Татьяны Львовны, супруги И. С. Варунцяна. Сотрудники института сразу оповещали о приезде Трофима Денисовича и кто был на месте сразу же собирались в кабинете Татьяны Львовны. Обычно он начинал сам беседу по какой-либо важной теме, сотрудники института могли тут же обратиться к нему со своими вопросами и проблемами.

Помимо работы над темой своей аспирантской работы я пробовал получить химерные растения между белокочанной и краснокочанной капустой и в итоге получил одно такое растение, у которого половина стебля была зелёной окраски, а другая ― красной. Сотрудники лаборатории видели это растение в теплице и, когда в очередной раз Трофим Денисович приехал, они сказали ему, что Петя (меня в аспирантуре звали по имени) химеру получил, тут же другие подсказали мне, чтобы я принес вазон с этим растением. Я быстро сходил в теплицу, принес и поставил на стол у Трофима Денисовича эту химеру, он надел очки и очень внимательно осмотрел растение со всех сторон и молча поставил вазон на подоконник и продолжил свою прерванную беседу. Как и все присутствующие, я тоже обращался к нему с вопросами по общебиологическим проблемам, на некоторые он отвечал, а по другим ― рекомендовал прочитать ту или иную работу.

В институте было принято, если нужно срочно решить какую-то проблему, то можно было приехать в ВАСХНИЛ, только предварительно позвонить референту, чтобы узнать на месте ли находится Трофим Денисович. Я неоднократно пользовался этим и Трофим Денисович всегда принимал меня. Тогда я, по молодости, не до конца понимал величие этого учёного и настоящий его демократизм. Причём при встречах с ним никогда не чувствовалось ни его превосходство, ни снисходительность, он вёл беседу как бы на равных правах и только по существу поставленных вопросов.

Однажды произошел следующий случай. Перед XIX съездом ВКП(б) зав. отделом науки ЦК Ю. А. Жданов (младший) объезжал институты Академии наук и, в том числе, приехал в Институт генетики вместе с Т. Д. Лысенко. Трофим Денисович кратко рассказал Ю. А. Жданову, в присутствии сотрудников, о главных проблемах работы института и тут же обратился к присутствующим, есть ли у кого вопросы к Юрию Андреевичу. Поскольку наступила пауза, никто не задавал вопросов, то я рискнул задать два вопроса о видообразовании и внутривидовых и межвидовых взаимоотношениях растительных организмов, поскольку ранее Ю. А. Жданов имел отличную от Т. Д. Лысенко оценку этих проблем. Сотрудники тут же "зашикали" на меня, что ты здесь лезешь со своими вопросами, но Трофим Денисович сразу сказал, обращаясь к Ю. А. Жданову, что это аспирант, у него возникают интересные вопросы философского характера и, по существу, сам ответил на поставленные мной вопросы. После этого сотрудники лаборатории стали даже поздравлять меня с оценкой данной Т. Д. Лысенко. Трофим Денисович очень редко давал одобрительные оценки своим сотрудникам и аспирантам, а если делал это, то только в исключительных случаях, о чём будет сказано позднее.

Однако он делал и довольно критические замечания. Так, аспирант Султанбаев из Киргизии, аспирант Трофима Денисовича, стал требовать от заместителя директора по хозчасти изготовить для него более 400 посевных ящиков. Однако у последнего были ограниченные возможности и он обратился к Трофиму Денисовичу по поводу требований его аспиранта. Во время следующего приезда Т. Д. Лысенко в присутствии всех сотрудников сказал аспиранту, что хорошая диссертация зависит не от количества посевных ящиков, а от наличия или отсутствия головы у экспериментатора, и тут же разъяснил ему, что нужно делать, а по поводу действий зам. директора по хозяйственной части сказал, что он не разрешает ему выходить за рамки утвержденной сметы расходов денежных средств, установленной для института.

Ещё один характерный случай. Трофим Денисович обратился к сотруднице, которая закладывала опыты по его заданию: "Скажите Белла Давидовна, у Вас получилось…" и Трофим Денисович не успел закончить свою фразу, как она сходу ответила: "Получилось, Трофим Денисович", на что Т. Д. Лысенко вспылил, что Вы ещё не знаете, что я хочу спросить у Вас, а уже отвечаете, что получилось. Между прочим, эта Белла Давидовна Файнброн, как-то в приёмной директора института в присутствии сотрудников заявила: зачем принимают в аспирантуру в Институт генетики из Сибири и других регионов, как будто в Москве нет претендентов для поступления? Другими словами, по её мнению, аспирантура Института генетики АН СССР существует только для жителей столицы.

Интересно проходило поступление в аспирантуру Института генетики Садыкова Айдына из Азербайджана, который пришёл к Трофиму Денисовичу с просьбой принять в аспирантуру и быть его научным руководителем. На приеме Т. Д. Лысенко присутствовал и И. И. Презент. Выслушав просьбу Садыкова, И. И. Презент поинтересовался, какой вуз он окончил, Садыков ответил, что педагогический институт, биологический факультет. На это И. И. Презент заметил, что не по адресу пришел, а если хочешь заниматься наукой, то Дарвин на подоконнике в вазонах решал крупные проблемы, на что Садыков возразил, что он не Чарльз Дарвин. А в отношении пединститута Трофим Денисович заметил, что сам И. И. Презент и Н. И. Нуждин в своё время окончили пединституты. В итоге Трофим Денисович дал согласие на приём его в аспирантуру и был его руководителем. В дальнейшем Айдын Садыков успешно защитил кандидатскую диссертацию, а затем в Азербайджане защитил докторскую. К сожалению, он очень рано ушёл из жизни.

В конце 1952 года, где-то в октябре-ноябре месяце, у меня возникли сильные боли в животе, я пытался лечиться своими средствами, но боли не проходили. Когда я пришел в поликлинику, у меня обнаружили воспаление аппендикса и сразу на скорой помощи отвезли в 5ю городскую больницу и через два часа сделали операцию. Операцию делала аспирантка медицинского института, и она рассказала, что как только она извлекла из полости живота воспаленный гнойный аппендикс, то он в её руках лопнул, так что операция была сделана во время. До войны после операции аппендицита 7-10 дней не разрешали вставать, а во время войны приходилось быстрее поднимать больных и у них скорее проходило срастание тканей. Поэтому уже через два дня лечащий врач заставил меня подниматься и понемногу ходить и через неделю меня выписали из больницы. Когда я попал в больницу, я попросил сестру позвонить в институт, что я не прогуливаю, а нахожусь на послеоперационном лечении. И тут началось: аспиранты и даже старшие научные сотрудники навещали меня в больнице, чем я был очень растроган, так как не ожидал такого отношения ко мне. После выписки из больницы мой старший брат Аркадий и его жена Галина Евгеньевна забрали к себе, чтобы нормально прошёл послеоперационный период.

Заканчивался третий год обучения, по результатам экспериментальной работы у меня было опубликовано две статьи в Известиях АН СССР, серия биологическая; две статьи в Докладах АН СССР и одна статья в журнале "Агробиология" о впервые в мире полученных мною семенах озимого чеснока.

И естественно возник вопрос о месте работы. Поскольку я приехал на учёбу из Новосибирска, то решил возвратиться туда же и направил письмо в филиал АН СССР в г. Новосибирске с просьбой принять меня на работу, но мне ответили, что в Новосибирском филиале АН СССР из биологических наук есть только институт ботаники, а по специальности генетика растений нет вакантных должностей.

Когда в институте узнали об этом, то ряд сотрудников проявил инициативу с тем, чтобы оставить меня на работе в Институте генетики и учёный секретарь президиума АН СССР, курировавший Институт генетики, даже потенциально мог помочь штатной единицей, нужно было только окончательное решение директора института. Татьяна Львовна рассказала, что как-то зашёл разговор обо мне, и Трофим Денисович обронил такую фразу "счастливый отец, который имеет такого сына, как Петя", поэтому решили обратиться к Трофиму Денисовичу о моем трудоустройстве в Институте генетики. На что он ответил, "что Москва от него никуда не уйдет, но для начала нужно ему поработать в отраслевом институте, связанным с производством". После этого мой научный руководитель профессор Глущенко переговорил с президентом Белорусской академии наук Купревичем и он пообещал предоставить мне место для работы. После защиты диссертации я приехал в г. Минск к президенту Купревичу и тот направил мои документы в Институт биологии, а директором этого института был Турбин Н. В., который выступил в ботаническом журнале против Т. Д. Лысенко, за что быстро, с помощью Ю. А. Жданова, был избран академиком Белорусской АН и назначен директором института биологии. Я встретился с Н. В. Турбиным, он больше часа всё говорил и говорил, но вопроса о моём приеме на работу не затрагивал. Как я потом узнал, он заявил Купревичу, что раз я окончил аспирантуру в Институте генетики АН СССР, где директором является академик Т. Д. Лысенко, то это уже "испорченный человек". Итак, я вернулся ни с чем. Когда Т. Д. Лысенко доложили о таком результате, он поручил первому вице-президенту ВАСХНИЛ академику ВАСХНИЛ Ольшанскому Михаилу Александровичу выделить для меня штатную единицу младшего научного сотрудника и комнату для жилья во Всесоюзном селекционно-генетическом институте имени Т. Д. Лысенко (Одесса). И с марта 1954 года я приступил к работе в этом институте, заместителем директора которого был академик ВАСХНИЛ Долгушин Донат Александрович.

Одесский период моей жизни и работы

После приезда мне была выделена комната площадью 12 м2 в четырёхкомнатной квартире. Если ранее мне приходилось жить в общежитиях, начиная с техникума и кончая аспирантурой, то здесь я впервые получил отдельную комнату. Климат в Одессе великолепный, много солнца, сухой климат и рядом Чёрное море. В первый же выходной я поехал на базар за покупкой продуктов, а когда возвращался, то сотрудники института при встрече, приветствую и, глядя на покупки, приговаривали: "сделали базар". Я вначале не понял, но мне пояснили, что это на "одесском языке" означает съездить на базар и закупить продукты. Чувство юмора одесситам не занимать. На привозе можно было услышать примерно такой диалог. Покупатель обращается к продавщице с вопросом: "Скажите у Вас рыба свэжая?", она отвечает: "Конечно свэжая, ви же видите, что она живая", на что покупатель замечает: "Ви тоже живая, но вряд ли свэжая" и все смеются и никто не обижается. А чего стоит знаменитое одесское выражение "это две большие разницы" или "смотри туда, слушай сюда, а отвечай тогда, когда спросят", а также "не делай из пустяка горя".

Этот институт в составе ВАСХНИЛ был одним из ведущих в СССР, его сорта занимали многие миллионы гектаров, в первую очередь озимой мягкой пшеницы, яровой твёрдой пшеницы, из крупяных и кормовых озимый и яровой ячмень, а так же пивоваренные сорта ячменя, кукуруза, многолетние кормовые растения, фасоль, подсолнечник, из овощебахчевых культур ― томаты, капуста кочанная капорка одесская, цветная, дыни, арбузы, картофель, чумиза, хлопчатник, рис и другие. В этом институте Т. Д. Лысенко окончательно сформулировал свою знаменитую теорию стадийного развития, о которой даже зарубежные учёные говорили, что если бы он больше ничего не сделал, то его имя на века осталось бы в науке за эту разработанную им теорию.

Селекционно-генетический институт

Многие сотрудники института за крупный вклад в селекцию и внедрение высокоурожайных сортов в производство были удостоены Сталинской, позднее переименованную в Государственную, премии СССР: Д. А. Долгушин, П. Ф. Гаркавый, А. С. Мусийко и некоторые другие.

В институте закладка опытов и проведение исследований проводилось на высоком профессиональном уровне. Особо необходимо отметить высокий уровень техников и лаборантов, а объём работы, например, старшего научного сотрудника составлял не менее 2-3 тысяч делянок. Высокий уровень материально-технического обеспечения поддерживался заместителем директора института по хозяйственной части. Нигде ни до, ни после Одессы мне не приходилось встречать такого высокого уровня материально-технического обеспечения.

В группе овощных культур младшим научным сотрудником работала Петрова Лидия Львовна, лаборантка и техник Зайчик, а так же четверо сельскохозяйственных рабочих. Ранее эту группу возглавлял доктор сельскохозяйственных наук член-корреспондент Украинской академии наук Алексей Михайлович Фаворов, но за год до моего приезда он перешел на преподавательскую работу в Одесский сельскохозяйственный институт.

Самые хорошие отношения сложились у меня с Донатом Александровичем Долгушиным и его супругой ― старшим научным сотрудником Эвелиной Михайловной. Вначале, когда я жил один, и ещё не был женат, они приглашали меня и на встречи Нового года, по существу, на правах члена семьи. В разговорах с ними я получил очень много научной информации, особенно по овладению созданными ими методиками. В частности, по разработке способа органоминеральных смесей для повышения урожайности сельскохозяйственных растений. Дело в том, что перед переездом в Одессу они работали на экспериментальной базе Академии наук СССР "Горки Ленинские". Эвелина Михайловна была крупным специалистом в области агрономии и проводила исследования по действию минеральных и органических удобрений на урожайность озимой пшеницы. Как-то в начале лета Трофим Денисович Лысенко пришёл на её посевы для ознакомления с результатами опытов. Эвелина Михайловна начала подробно рассказывать и показывать действия отдельных элементов (азота, фосфора, калия,…), но Трофим Денисович вдруг остановил её и спросил, а вот там, что за варианты, на что она ответила, что когда закончилась закладка опытов, то остатки минеральных удобрений и перегноя она смешала и внесла их как бы в продолжение опытного участка. Трофим Денисович сразу же дал ей задание на закладку серии вариантов по изучению влияния органоминеральных смесей на урожайность сельскохозяйственных культур. Дело в том, что в почве имеется много фосфорных соединений, но они присутствуют там в недоступной для растений форме, внесение же органоминеральных смесей даёт внесение микрофлоры и её размножение, которая переводит эти соединения из недоступных в усваиваемые для возделываемых растений формы.

Плодотворно работал по селекции и семеноводству кукурузы Ключко Пётр Федорович.

Интересный и замечательный учёный Андрей Федорович Котов работал непосредственно под руководством Т. Д. Лысенко по летним посадкам картофеля на юге Украины и по селекции картофеля. Очень занимательно он рассказывал о прохождении партийных собраний в период борьбы с правыми и левыми уклонами в партии, а так же борьбы с троцкистами. На собраниях обязательно нужно было выступать против всех уклонистов и ревизионистов, а если молчишь, значит, являешься их пособником. Андрей Федорович рассказывал, что он взял слово и стал их громить, как вдруг один из ярых партийцев (в период оккупации прислуживавший румынам) заявил, что Котов пропагандирует их идеи. Тогда он достал "Краткий курс истории ВКП(б)" и оказалось, что он наизусть выучил текст краткого курса, написанного Сталиным. Другими словами, очень трудно было отстаивать свою правоту в тот период.

Любопытный эпизод как решались иногда вопросы установления авторских прав на сорта зерновых особенно пшеницы (за большие площади, занятые в производстве, выплачивались большие суммы вознаграждений). Как рассказывал Андрей Федорович Котов, созданный в ВСГИ новый сорт озимой мягкой пшеницы Одесская-3 оказался очень урожайным. Начинали работу по его созданию селекционеры Максимчук и Коробко, которые затем перешли в другие учреждения. Оформлял материалы для передачи в Госкомиссию по сортоиспытанию селекционер Коробко и Госсорткомиссия районировала его, а авторство установила Максимчуку ― 80%, а Коробко ― 20%. Когда Мак-симчук узнал об этом, то решил, что Коробко нужно исключить из числа соавторов сорта. В связи с чем он написал письмо Кириченко Ф. Г., который в этот период был зав. отделом селекции пшениц ВСГИ, о том, что Коробко нужно убрать из числа соавторов сорта Одесская-3 и добавил: "ты, Фёдор, даже больше принимал участие в выведении этого сорта, чем он". Ф. Г. Кириченко сразу написал заявление в Гос-сорткомиссию о включении его соавтором сорта Одесская-3, что подтверждает Максимчук в прилагаемом письме. После этого учёный совет ВСГИ, а затем Госсорткомиссия пересмотрели решение, и, учитывая, что и Д. А. Долгушин проводил большую работу по выведению и оценке более урожайных линий, то авторами сорта признали кроме Максимчука и Коробко, также Кириченко и Долгушина. После этого Ф. Г. Кириченко вновь обратился по пересмотру доли участия в создании сорта и основным автором стал Кириченко (40%), а Коробко, Максимчук и Долгушин по 20% каждый, и это было принято окончательно. Получилось, что Максимчуку 80% авторства показалось мало, хотел иметь 100%, а в итоге получил только 20% авторства, то есть, как в Одессе говорят "жадность фраера сгубила".

Примерно через год первый вице-президент ВАСХНИЛ М. А. Ольшанский рассказал, что часть отчета ВСГИ, касающаяся работ по овощебахчевым культурам, по которым я работал, была направлена на рецензию академику ВАСХНИЛ Ушаковой Елизавете Ивановне, директору Грибовской овощной селекционной опытной станции, которая дала положительную рецензию, особенно по работе с капустой капоркой одесской и цветной, поэтому руководство ВАСХНИЛ выделило для меня штатную единицу старшего научного сотрудника, в связи с чем приказом ВСГИ я был переведён на эту должность.

В 1955 году в СССР отмечалось 100-летие со дня рождения выдающегося русского учёного Ивана Владимировича Мичурина. Этому юбилею была посвящена сессия ВАСХНИЛ, в работе которой мне посчастливилось участвовать и на одной из секций выступить с докладом. Открытие сессии начиналось с очень содержательного доклада академика Т. Д. Лысенко. По завершении сессии её участникам была вручена настольная медаль, посвященная 100-летию со дня рождения И. В. Мичурина, которая была моей первой наградой на научной ниве.

После возвращения в Одессу мы, как обычно, встретились в теплице с Долгушиными Донатом Александровичем и Эвелиной Михайловной и поделились впечатлениями о прошедшей юбилейной сессии ВАСХНИЛ, и тут Донат Александрович неожиданно спросил меня, о том, как был воспринят мой доклад. Я сходу ответил, что лучше всех. Донат Александрович с недоумением переглянулся с Эвелиной Михайловной и спросил, а чем же он особенно выделился. Я ответил, что он продолжался всего 15 минут, а другие выступали по 40-50 минут, и тут они рассмеялись, то есть, оценили мой незамысловатый юмор.

Осенью, как обычно, я ушел в отпуск и поехал в Москву, где у меня жили два старших брата. Поскольку ещё с периода учебы в аспирантуре у меня сложились дружеские отношения с Олегом Трофимовичем Лысенко, то в воскресенье утром я позвонил ему по телефону и сообщил, что нахожусь в Москве. Он тут же пригласил к себе в гости, а жил он вместе с отцом и другими членами семьи в "доме на Набережной" по улице Серафимовича, 2 (в доме правительства). Когда я приехал, то в подъезде, узнав, к кому я приехал, тут же позвонили на квартиру и получив положительный ответ, сразу пропустили к лифту (такая там была система). Олег встретил меня, и мы сразу же перешли в его комнату и обсуждали свои дела, делились впечатлениями по тем или иным проблемам и не заметили, что время подошло к обеду и нас пригласили за стол, за которым уже находились гости Трофима Денисовича ― Исай Сергеевич Варгунцян и его супруга Татьяна Львовна. Здесь я впервые увидел Александру Алексеевну ― супругу Трофима Денисовича, его дочь, внучку Наталью и сына Юрия Трофимовича. Когда на стол поставили большую фарфоровую супницу, то Трофим Денисович, видя мое некоторое смущение, сам налил мне в тарелку борща, затем ― себе и потом, обращаясь ко всем остальным, предложил наливать первое блюдо. На второе были хорошо приготовленные котлеты и вообще натуральные вкусные блюда. Во время обеда непринужденно обсуждались некоторые проблемы. Мне запомнилось, что супруга Трофима Денисовича была озабочена обеспечением продуктами питания, не только проживавших вместе членов семьи, но и на дачах (в академической и в "Горках Ленинских").

В 1955 году я женился и в 1956 году родился сын Фёдор. Все складывалось довольно хорошо. Но вот меня на отчётно-перевыборном профсоюзном собрании избрали председателем профкома института и я, по молодости и неопытности, стал активно защищать права трудящихся института (рабочих, служащих и научных сотрудников); возникли конфликтные ситуации с директором института. После двухлетней работы председателем профкома института при перевыборах я убедил собрание не включать меня в новый состав профбюро.

Пошел процесс по координации научно-исследовательских работ и борьбы против их дублирования. Он заставил меня задуматься о своей дальнейшей работе. Дело в том, что во ВСГИ преимущественно работа велась по зерновым и кормовым культурам, а по овощным культурам в 3-х километрах от института была организована Одесская овощная селекционная опытная станция, поэтому если раньше был отдел овощебахчевых культур, то потом отдел был преобразован в группу, а затем группу влили в состав отдела картофеля и поэтому перспектив на расширение и продолжения работ по овощным культурам не было, что в конечном итоге пришло к полной ликвидации работ по овощным культурам. Поэтому я, не дожидаясь ликвидации овощной группы, стал искать место для своей дальнейшей работы. И тут жена, зная о моей попытке устроиться на работу в Минске, предложила в отпуск съездить в гости к её дяде ― Дробышевскому Василию Васильевичу, родному брату матери моей жены, являвшемуся членом бюро Белорусской коммунистической партии и министром автомобильной промышленности, и у него выяснить сможет ли он помочь в устройстве на работу. Мы так и сделали. Её дядя и вся его семья очень радушно приняли нас, потом он загорелся желанием помочь нам. Однако примерно через неделю он сказал, что разговаривал с президентом академии и тот сообщил, что директор института биологии Н. В. Турбин категорически отказался принимать меня на работу, поскольку я закончил аспирантуру в Институте генетики АН СССР, где директором являлся Т. Д. Лысенко. В общем, мне стало ясно, что надо искать другое место. И тут всплыла Грибовская овощная селекционная опытная станция, где в 1956 году умер заведующий лабораторией селекции и семеноводства столовых корнеплодов Агапов Степан Петрович. В 1957 году дирекция намеревалась объявить конкурс на эту вакантную должность. Об этом мне сообщил Ершов Иван Иванович, с которым мы общались ранее. После этого я собрал все необходимые документы и во время отпуска посетил Грибовскую станцию, встретился с директором станции академиком ВАСХНИЛ Елизаветой Ивановной Ушаковой, зам. директора станции по науке Химичем Романом Евстафьевичем, Ершовым Иваном Ивановичем и рядом других сотрудников станции. Все одобрительно отнеслись к моему переходу на работу на Грибовскую станцию. Особенно активно в тот период ратовал за меня Роман Евстафьевич. Я уехал удовлетворённым и убеждённым в успешном решении своего вопроса.

Однако прошло несколько месяцев, и я получил письмо от Ивана Ивановича Ершова о том, что временно исполняющий обязанности зав. этой лабораторией Рабунец Николай Афанасьевич очень "поплакался в жилетку" ряду активных женщин-сотрудниц станции и они буквально "атаковали" Елизавету Ивановну, требуя поддержать кандидатуру Рабунца Н. А., а мне отказать, мотивируя тем, что хотя тот и не имеет учёной степени, но является практиком и ему придётся обучать меня по селекции и семеноводству столовых корнеплодов. И, несмотря на решительную поддержку моей кандидатуры со стороны Химича Романа Евстафьевича, Елизавета Ивановна сдалась и согласилась поддержать кандидатуру Рабунца Н. А., а её решение в те времена имело силу закона. И Иван Иванович советовал мне найти авторитетного учёного, который смог бы переубедить Елизавету Ивановну и рекомендовать ей поддержать именно мою кандидатуру.

Если раньше я мог обратиться к Трофиму Денисовичу Лысенко, то в 1957 году он уже был освобождён от должности президента ВАСХНИЛ и обращаться с такой просьбой я посчитал некорректным. Оставалось одно, обратиться к первому вице-президенту ВАСХНИЛ академику ВАСХНИЛ Ольшанскому Михаилу Александровичу, тем более, что он направил меня на работу в Одессу в ВСГИ, переводил с должности младшего на старшего научного сотрудника, был знаком с результатами моей работы. Более того, будучи в командировке в Москве, я встречался с ним, а во время одной из встреч он дал мне прочитать рукопись его статьи, подготовленной для журнала "Вопросы философии" на тему: "Шаг на месте", содержание которой было направлено на защиту мичуринского направления в науке от нападок и клеветы со стороны формальных генетиков-морганистов. Прочитав рукопись его статьи, я полностью солидаризовался с ней, но выразил сомнение, что редакция журнала "Вопросы философии" её опубликует, на что Михаил Александрович твёрдо ответил, что обязательно опубликует и, действительно, она была опубликована. Так что в какой-то степени мы были солидарны, и я рискнул обратиться к нему с просьбой переговорить с Елизаветой Ивановной поддержать мою кандидатуру при избрании по конкурсу на должность зав. лабораторией селекции и семеноводства столовых корнеплодов. Лично мне Михаил Александрович ничего не ответил, но Ершов Иван Иванович сообщил мне, что Михаилу Александровичу Ольшанскому долго пришлось буквально "уламывать" Елизавету Ивановну и в конечном итоге она согласилась с ним, а сотрудникам станции она сообщила, что, конечно, Рабунцу Н. А. придётся года три обучать меня работать со столовыми корнеплодами. Правда, известный селекционер Юрина Ольга Васильевна говорила, что нужно проработать один сезон, чтобы освоить то, что имеется и со следующего года уже работать в полную силу своих знаний и творчески решать поставленные задачи.

На Грибовской станции

В итоге по конкурсу я был избран на должность зав. лабораторией столовых корнеплодов и с 8 января 1958 года приступил к работе.

Первое здание Грибовской станции

Где-то в феврале 1958 года ко мне зашел зам. директора по науке Р. Е. Хи-мич и показал письмо из ВИРа с просьбой представить статью в готовящийся к печати сборник научных статей по хранению столовых корнеплодов. На письме была резолюция Е. И Ушаковой ― "Н. А. Рабунцу, прошу дать предложения" и ответ

Н. А. Рабунца "в лаборатории нет материалов по этому вопросу". И Роман Евстафьевич обратился ко мне с просьбой посмотреть "свежим взглядом": можно ли найти какие-то материалы. Мне самому было интересно, и я пригласил к себе старшего лаборанта, позже младшего научного сотрудника Фролову Лидию Николаевну, которая много лет работала с Агаповым С. П. и попросил подготовить таблицу за 10 последних лет по закладке маточников моркови и проценту их сохранности (лёжкости) в период зимнего хранения в сортовом разрезе, а так же результаты лёжкости корнеплодов моркови в зависимости от опуд-ривания их препаратом ТМТД перед закладкой на хранение и получилось довольно чёткая картина. Когда я обработал эти материалы, дал анализ их, подготовил рукопись статьи и отдал её Роману Евстафьевичу, он просмотрел её, показал Елизавете Ивановне, она одобрила и рукопись была направлена в ВИР и была опубликована в сборнике по этой проблеме.

Необходимо отметить, что, развивая научное наследие С. И. Жегалова, Елизавета Ивановна активно поддерживала теоретическое наследие И. В. Мичурина и мичуринскую биологию, яркими представителями которого были А. В. Алпатьев и О. В. Юрина. Когда в 1958 г. мной был проведен анализ достижений Грибовской станции по селекции моркови и было установлено, что урожайность от межсортовой гибридизации моркови достигла своего плато и нужно переходить к получению гетерозисных гибридов от межлинейных, сортолинейных и двойных межлинейных гибридов с использованием ЦМС моркови, то есть коренным образом перестраивать тематику исследований по этому направлению, Е. И. Ушакова полностью одобрила эту программу. Она также одобрила новое направление по созданию сортов одноростковой свеклы; для ускорения селекционного процесса использовались методы Т. Д. Лысенко по яровизации с тем, чтобы в течение одного года получить семена у двулетней культуры, а для ускорения отбора и закрепления признака одноростковости применять инбридинг отобранных растений. Возник вопрос и пересмотра направления в селекции редиса. Дело в том, что районированные на тот момент сорта редиса имели большую листовую массу, а корнеплод малой величины. Поэтому мною было предложено использовать мичуринский метод скрещивания географически отдалённых пар редиса, имеющих малую листовую розетку. Для этого в феврале в теплице в междурядьях томата была высеяна большая коллекция сортообразцов редиса, происходящих из географически отдалённых регионов, и из более 150 сортообразцов было выделено 6, у которых образовывался нормально развитый корнеплод. Эти выделенные сортообразцы были высеяны для свободного переопыления, в потомстве которых путем отбора был создан сорт Тепличный Грибовский, который характеризовался скороспелостью и при небольшой розетке формировал нормальный корнеплод. Сорт быстро был районирован, а в последующей работе при скрещивании с другими сортами послужил основой для создания сортов редиса и для открытого грунта. Другими словами, нужно было использовать все методы, которые бы способствовали решению проблем селекции и семеноводства, и в этом Е. И. Ушакова придерживалась принципа Дэн Сяопина: "неважно какого цвета кот, белый или чёрный, а важно, чтобы он ловил мышей".

Общий объем полевых работ лаборатории столовых корнеплодов составлял 5 га растений первого года жизни и 5 га семенников, то есть растений второго года жизни. Особенно важно было как можно раньше высадить маточники, так как урожай семян прямо зависел от сроков высадки маточников. А поскольку высадка маточников проводилась вручную, под лопату, то весной на неё мобилизировались все рабочие станции, что вызывало недовольство сотрудников других лабораторий, у которых тоже был большой объём полевых работ.

В связи с этим я решил механизировать процесс высадки маточников столовых корнеплодов. Однако высадкопосадочных машин для столовых корнеплодов в тот период не было. Тем не менее, поскольку в Московской области на больших площадях выращивалась белокочанная капуста, то, по заданию первого секретаря Московского обкома КПСС Конотопа Василия Ивановича, на заводах Московской области было изготовлено 400 экземпляров таких машин для высадки рассады капусты. Однако рассада капусты очень маленького размера и, соответственно, сошники не были пригодными для высадки маточников столовых корнеплодов, размеры которых в диаметре достигали 10 и более см. Поэтому я решил переделать рабочий орган-сошник. В связи с чем я обратился в Научно-исследовательский институт овощного хозяйства МСХ РСФСР, к механизаторам Бацанову и А. В. Дуракову, которые активно откликнулись на мою просьбу и быстро спроектировали, а затем изготовили новый рабочий орган и поставили взамен старых сошников, которые были предназначены для высадки рассады капусты. В итоге в 1959 году была осуществлена механизированная высадка маточников моркови на площади 1 га и столовой свеклы на площади 1 га, а в 1960 году все маточники на площади 5 га были высажены механизированным способом и больше не мобилизовались сельскохозяйственные рабочие из других лабораторий для высадки маточников вручную. Между прочим, эта посадочная машина исправно прослужила более 40 лет.

Пришлось срочно решать проблему семеноводства столовой моркови. Дело в том, что в 1941-45 гг. по ленд-лизу из США завозились семена моркови, с которыми была завезена грибная болезнь ― фомоз моркови, который фактически приводил к гибели урожая семян. Пришлось срочно разработать способ семеноводства моркови с использованием ядохимиката ТМТД, и уже в 1959-1960 годах была достигнута урожайность семян моркови уровня 4-5 центнеров с одного гектара, т.е. практически была снята эта проблема с повестки дня.

Осенью 1958 года я обратился к Е. И. Ушаковой с предложением пригласить академика Т. Д. Лысенко для ознакомления с работами станции и консультации по ряду проблем, особенно учитывая, что в один из периодов Т. Д. Лысенко работал по селекции и семеноводству с огородными культурами. Она согласилась, и от её имени я обратился с этим предложением к Трофиму Денисовичу. Он тут же дал согласие и где-то в октябре-ноябре 1958 года вместе с И. С. Варунцяном и Татьяной Львовной приехал на станцию. После встречи с дирекцией была организована общая встреча с коллективом сотрудников в конференц-зале станции. Вначале Е. И. Ушакова вкратце рассказала о работе, затем сотрудники, в частности, Валентина Константиновна, рассказали о полученной ею впервые в мире усатой форме гороха и о новых районированных сортах, полученных на базе этой формы. Дело в том, что посевы гороха, являющегося важным источником белка, сильно полегают, поэтому потери при уборке огромные. Были надежды на механизаторов, но они ничего не смогли сделать. А проблему решили за счёт селекции, то есть стали выращивать усатые формы гороха, посевы которых не полегают из-за того, что усы обеспечивали устойчивость от полегания. В результате урожайность резко возросла. Впервые в мире усатую форму гороха сорт Усатый 5 получила зав. лабораторией селекции бобовых культур Грибовской овощной селекционной станции Соловьева Валентина Константиновна в 1950-х гг., но этот первый усатый сорт был малопродуктивным. Впоследствии Прониной Е. П., под руководством зав. лаборатории бобовых культур Епихова В. А., был получен ультраранний усатый образец (Усатый 180-79), а с его участием, в результате сложных конвергентных скрещиваний[1] получен новый урожайный усатый сорт Дарунок, который превосходит по урожайности семян районированные сорта с обычным листом на 36 ц/га и обладает быстрыми темпами роста, формирования и созревания, устойчивый к полеганию в технической стадии спелости[2].

Когда беседа близилась к концу, я обратился к Т. Д. Лысенко со следующим вопросом. На Грибовской станции есть небольшая молочно-товарная ферма в количестве 100 дойных коров. Нельзя ли выделить из фермы "Горок Ленинских" одного бычка джерсийской жирномолочной породы для повышения жирности молока на ферме Гри-бовской станции? Т. Д. Лысенко сразу же согласился, и уже 9 июля 1959 года бычок по кличке Балун (содержание жира в молоке матери 5,68%, матери отца 5,59%) был продан Грибовской станции. В результате на ферме, как сообщила бывшая зоотехник Грибовской станции Гайструх Варвара Александровна, жирность молока значительно повысилась, вырос и спрос на жирномолочных помесных телочек. В частности, представители молдавских хозяйств шестимесячных телочек покупали по цене годовалых. По словам В. А. Гайструх, Е. И. Ушакова по дороге на работу часто заезжала на ферму и очень интересовалась результатами её работы. С уходом Е. И. Ушаковой на пенсию и потом из жизни, после того как вейсманисты-морганисты захватили все руководящие посты, ими была организована клевета на все работы Т. Д. Лысенко и, к сожалению, уникальная высокоценная ферма в "Горках Ленинских" была уничтожена. Такая же судьба постигла и ферму жирномолочных коров на Грибовской станции.

Нельзя обойти молчанием волюнтаристский метод Н. С. Хрущева по уничтожению коров, находившихся у населения в личном подсобном хозяйстве под предлогом преимущества животноводства общественных и государственных секторов для обеспечения молоком населения страны. До начала этой кампании владельцы скота в частном секторе приходили заранее зимой договариваться о разрешении на неудобных участках проводить заготовку кормов для своего скота, а для станции было выгодно, что они до цветения сорняков скашивались на сено. Когда же практически в принудительном порядке коровы частников были сданы по низким ценам и пошли на мясо, то неудобные участки для борьбы с сорняками пришлось выкашивать силами научных сотрудников, тем самым отрывая их от основной работы. Когда же стала видна абсурдность этой акции Хрущева и стали предлагать частникам по льготным ценам закупать телок и коров, то желающих вновь приобретать этих животных не оказалось. Ранее корова была как член семьи. Когда же их забрали и уничтожили, то, пережив расставание с ними, пенсионеры заявили, что им 2-3 пакета молока, купленных в магазине, вполне достаточно, а заводить животное заново нет ни сил, ни желания.

Первые успехи в моей работе на Грибовской станции вызвали зависть у несостоявшегося заведующего лабораторией столовых корнеплодов и некоторых его единомышленников. Они довели дело до разбора на партбюро, но Е. И. Ушакова не поддержала их. Однако при тайном голосовании на Учёном совете по ходатайству перед ВАК о присвоении мне учёного звания старшего научного сотрудника по специальности селекция овощных культур оказалось, что хотя общее большинство голосов было за, но не хватило несколько голосов до 2/3, требовавшихся по инструкции для положительного решения.

В этот период я подготовил рукопись научно-производственной книги на тему: "Гибридизация сельскохозяйственных растений" и подал заявку на издание этой книги в "Сельхозиздат". Когда план издательства рассматривал министр сельского хозяйства М. А. Ольшанский, он внес предложение несколько изменить название на более конкретное. Книга вышла в 1962 году под названием "Гибридизация ― важное условие повышения урожайности". В 1963 году она была переведена на болгарский язык и издана в Болгарии.

В это же время были развёрнуты исследования по минеральному питанию семенников столовых корнеплодов совместно с профессором Кружилиным Алексеем Степановичем (из Института физиологии растений Академии наук СССР).

Примерно в 1960-1961 году у меня произошел неординарный разговор с сыном, который был в возрасте 4-5 лет. Как-то вечером, возвращаясь домой с улицы, где он играл с детьми своего возраста, он озадачил меня следующим вопросом. Папа, а ты чем занимаешься на своей работе? Ну, я популярно постарался объяснить ему, что занимаюсь селекцией, то есть выведением новых сортов моркови, свеклы, редиса. Мой сын с огорчением заметил, что я занимаюсь какой-то морковкой, редиской, а вот папа Вити Леонова, с восхищением сказал мой сын, на тракторе работает ― вот это работа! Не зря говорят, что устами младенца глаголет истина. Но вернемся к будничным делам.

В 1961 году на Грибовскую станцию пришел запрос из Министерства сельского хозяйства на двух специалистов по семеноводству для работы по контракту в Монгольской Народной Республике и, как тогда говорили, "треугольник" (дирекция, партбюро и местком) Грибовской станции рекомендовал мою кандидатуру и кандидатуру моей жены Кононковой Светланы Николаевны. Отдел кадров Минсельхоза одобрил это решение, и, по сложившейся тогда практике, мы были направлены в сельхозотдел ЦК КПСС для окончательного решения и получения инструкций по поведению за рубежом.

Поскольку я был кандидатом биологических наук и имел опыт производственной и научной работы, моя профессиональная квалификация у инструктора ЦК не вызвала возражений, а что касается рекомендаций с его стороны, то они были явно устаревшими. Так, он утверждал, что монголы рыбу не едят, поэтому при поездках на рыбалку её не надо особенно афишировать. На самом деле монголы уже давно употребляли в пищу свежеприготовленные блюда из рыбы, нашу селёдку, черную и красную икру и т.д., в чём мы убедились на месте.

После получения заграничных паспортов мы купили билеты на поезд Москва ― Пекин, который шёл через Улан-Батор.

В центре Азии ― на самой южной точке вечной мерзлоты

Выехали мы из Москвы 16 июня 1961 года. В одном купе с нами ехали два монгола, в соседнем ― ещё несколько, которые возвращались домой после учёбы в каком-то советском образовательном учреждении. Раньше мы представляли монгола, как потомка татаро-монгольской орды, под игом которой была Россия в течение трёхсот лет. Современные монголы оказались дружелюбными людьми, и мы, впервые ехавшие в Монголию, постарались побольше узнать у них об их стране. Они охотно рассказывали, но не обходилось и без "юмора" в связи с языковыми нестыковками. Так, один из них рассказывая о жизни своей семьи, употребил выражение "муж моей жены", я не понял этой степени родства и стал уточнять у него об этом, оказалось, что он хотел сказать "муж сестры моей жены", а это меняет дело. Мы дружно посмеялись над этим казусом рассказчика. Наш скорый поезд путь от Москвы до Улан-Батора преодолевал за четверо суток. Ранее мне было известно об огромном озере Байкал, но когда более четырёх часов ехали вдоль этого крупнейшего в мире водоема пресной воды, впечатление было потрясающим. Более того, даже из окна вагона была видна галька в прибрежной части озера, сквозь очень чистую, прозрачную воду, которая по химическому составу приближалась к дистиллированной воде.

Утром 21 июня 1961 года мы прибыли в г. Улан-Батор. Поскольку чиновники Министерства сельского хозяйства СССР не сообщили руководителю группы советских специалистов, работающих в сельском хозяйстве МНР, Д. Аксенову, нас на вокзале никто не встречал. Наши попутчики помогли созвониться с посольством СССР в МНР и сообщить о своём прибытии. Нам предложили ожидать на вокзале, а сами связались с Управлением госхозов при Совете Министров МНР и примерно через 30-40 минут к нам пришёл, улыбаясь, монгольский товарищ, забрал нас, отвёз в квартиру для иностранных специалистов, выдал в качестве аванса определённую сумму тугриков, и мы договорились о встрече на завтра в управлении.

Во время поездки в вагоне мы уже выучили несколько фраз на монгольском языке сайнбайну это "здравствуйте", их байерлаа ― "большое спасибо" и Монгол улус мандтугай, что означает "да здравствует монгольское государство". Однако когда пришли в отдел земледелия Главного управления Госхозов при Совете Министров МНР (на правах Министерства госхозов; а Министерство сельского хозяйства

МНР располагало в своём подчинении сельскохозяйственными объединениями типа наших колхозов) то оказалось, что начальник отдела Лувсан Очирин Бадарч и агроном по овощеводству Шаравын Гунгаа-дорж прекрасно говорят по-русски, так как Бадарч окончил сельскохозяйственный институт в г. Ташкенте, а Гунгаадорж ― Московскую сельскохозяйственную академию имени К. А. Тимирязева. Остальные трое специалистов отдела довольно прилично говорили на русском языке, хотя акцент и стилистические погрешности сразу показывали на их монгольское происхождение.

Начальник Управления Лохуус и его заместитель по земледелию определили нас в отдел земледелия. Меня ― как специалиста по овощеводству и семеноводству, а Светлану Николаевну ― по семеноводству зерновых культур для консультирования Даваасурэна, окончившего Улан-Баторский сельскохозяйственный институт. Необходимо отметить, что до отъезда в Монголию мы основательно проработали всю имеющуюся литературу по сельскому хозяйству МНР и имели общее представление о состоянии земледелия этой страны.

1961 год был засушливым годом не только в Монголии, как и в ряде регионов Советского Союза. Урожайность зерновых культур оказалась очень низкой. Была поставлена задача подбора и закупки в СССР скороспелых и засухоустойчивых сортов под посев 1963 года.

Первое, что предложили монгольские друзья ― съездить в близлежащие госхозы, ознакомиться с их работой и осмотреть посевы зерновых овощных культур, после чего приступить к разработке рекомендаций для дальнейшей работы. Первые командировки были в старейший госхоз Жаргалан, директором которого был Герой труда МНР Адья, где имелось многоотраслевое хозяйство, и госхоз Борнур, в котором более развито было овощеводство, картофелеводство, а также животноводство и, в частности, молочно-товарная ферма.

В госхозе Жаргалант мы осматривали картофелехранилище, вырытое в горе. За счёт того, что после загрузки картофеля в такие хранилища передняя часть входа утеплялась соломой, а вход затем укрывался землей, в нём создавались идеальные условия для хранения картофеля (достаточно сухой воздух и постоянная, без перепадов, прохладная температура). Нам продемонстрировали один из отсеков, в котором хранился картофель в течение двух лет, во вполне удовлетворительном состоянии, без прорастания клубней.

Приехали в этот госхоз мы на УАЗах (джипы военного образца, распространённые после войны 1941-1945 гг.). В процессе обсуждения профессиональных вопросов вдруг верхом на лошади подъехал бригадир, и я рассказал монголам, как в Великую Отечественную войну в Сибири лошадей призвали в армию, а для выполнения хозяйственных работ поступили лошади из Монголии. В Сибири, в частности в Красноярском крае, зимой выпадает много снега, и сибирские лошади иногда не могли прокладывать в снегу дорогу, а монгольские, низкорослые лошади оказались более выносливыми, и в снегу, подгруженные "под брюхом" продолжали медленно, но продвигаться вперёд. Тут один монгол спросил меня, а не хотел бы я прокатиться на этой лошади в седле, я, конечно, согласился и легко (мне тогда было около 33 лет) вскочил в седло и слегка натянул поводья, и лошадь сразу помчалась рысью, я постарался сильнее натянуть поводья уздечки, а лошадь перешла на галоп. Однако поле перед горой было ровным, и лошадь шла галопом, но потом, я заметил, что она начала уставать и пошла медленнее; я слегка отпустил поводья и она пошла рысцой, а затем пошла легкой трусцой. И я понял, что была разница в управлении лошадьми у нас и в Монголии. У нас, чтобы замедлить бег лошади, нужно натягивать поводья, а у монголов, наоборот, для этого нужно опускать поводья. А для перехода лошади на рысь и на галоп нужно натягивать поводья. Вероятно, это сохранилось от древнейших времен: когда монголы шли в атаку, то приучили лошадей к переходу на быстрый бег путем натягивания поводьев. Когда я вернулся к машинам, монголы, прищёлкивая языком, выражали одобрение, что советский специалист владеет верховой ездой на лошади и уже частично признали меня за своего.

После возвращения с первой командировки мы получили пригласительные билеты на праздник под названием Надом, где проходят соревнования в трёх видах спорта: скачках на лошадях, стрельбе из лука и вольной силовой борьбе. В скачках участвовали дети в возрасте от 6 до 9 лет, здесь были и слёзы при поражениях и радость от победы в этих соревнованиях. Причем эти скачки проходили, как дети выражаются, на "голых" лошадях, то есть без седел. Стрельба из лука ― это соревнования среди взрослых мужчин, а вольная борьба ― это соревнования спортсменов. Праздник Надом продолжается три дня.

После национального праздника состоялся обстоятельный разговор с начальником отдела земледелия Лувсан Очирин Бадарчем. Нужно сказать, что он оказался очень обстоятельным по натуре человеком, настоящим монголом коренной национальности халх. На его первый вопрос: какие сорта пшеницы Вы можете порекомендовать? я ответил, что сразу не могу ничего порекомендовать, потому что даже первое знакомство с посевами в госхозах показывает, что в ряде случаев на полях, расположенных на высоте 1600-1700 м над уровнем моря, высеяна твёрдая пшеница позднеспелого сорта Мелянапус 69, а это значит, что урожайность нормального зерна будет крайне низкой, а в основном это будет морозобойное зерно (сморщенная оболочка зерна без эндосперма). Дело в том, что в высокогорных районах очень короткий безморозный период. И при наступлении ранних осенних заморозков семена находятся в молочной спелости, и прекратится нормальный налив зерна. После этого товарищ Бадарч с удовольствием отметил наш подход, а то, сказал он, современные специалисты с ходу рекомендуют сорта тех регионов СССР, откуда они приехали, "иркутяне" рекомендуют сорта, районированные в Иркутской области, прибывшие из Харьковской области рекомендуют свои сорта. В связи с тем, что 1961 год оказался очень засушливым, резко снизилась урожайность, а в ряде случаев появилась "двухярусная" картина посевов: вначале в нормальные сроки взошла часть всходов, для которых хватило запасов влаги в почве, но последовавшая затем засуха привела к тому, что растения достигли высоты 20-30 см и дали очень маленький колосок с зрелыми семенами, а после прохождения июльских и августовских дождей появились новые всходы из ранее не проросших из-за нехватки влаги в почве семян, которые дали большую вегетативную массу, но не сформировавших нормального зерна в течение оставшегося времени периода вегетации. Поэтому, отметил Бадарч, Монголии придется приобретать семена для посева в 1962 году, следовательно, исходя из имеющегося опыта, нужно подобрать пригодные для условий МНР сорта яровой пшеницы. Исходя из этого, договорились, что мы постараемся на основе данных метеорологических станций МНР, расположенных в различных аймаках (областях) и на различной высоте над уровнем моря (вертикальная зональность) определить сорта, соответствующие этим условиям Монголии. Кроме того, на основе теории климатических аналогов, определить климатические зоны в СССР, сорта которых будут пригодны для Монголии. Наряду с этим было предложено подготовить рекомендации по подбору сортов и их семеноводству на долгосрочную перспективу.

Поскольку засуха 1961 года показала ненадёжность получения стабильного урожая, монгольская сторона решила закупить в СССР 20 оросительных систем ДДА-100 М, с шириной захвата за проход 200 метров. Заявка была принята, и к концу 1961 года стали поступать эти дождевальные установки. Агрегировались эти установки с тракторами, которые поставлялись из СССР для подъёма целинных земель, их обработки и посевов. Для выполнения этих работ гидросистемы не были нужны и тракторы поставлялись без гидросистемных узлов. Однако такие трактора без гидросистемных узлов не могли обеспечивать работу дождевальных агрегатов. На одно из заседаний коллегии Управления госхозов был приглашен и я. По заданию начальника управления (министра) монгольские специалисты, хорошо знающие русский язык, были прикреплены ко мне, чтобы переводить обсуждение вопросов, рассматриваемых на коллегии. Когда зашел вопрос об оросительных системах, я попросил слова и сказал, что нужно решить вопрос о поставках к заказанным оросительным агрегатам и трактора с гидросистемными узлами, так как иначе они не смогут работать. Когда министр выяснил, в чем дело, то, буквально на следующий день он связался с посольством СССР в МНР и с ГКЭС (Государственным комитетом экономического сотрудничества советского посольства) и в оперативном порядке была подана соответствующая разнарядка на поставку тракторов для оросительных агрегатов. Как мне сказали сотрудники отдела земледелия, тов. Лохуус после коллегии распорядился, чтобы меня приглашали на все заседания коллегии Главного управления госхозов.

Во время обследования госхозов мы встретились с интересным явлением: нам показывали поля заросшие сорняками, а называли их чистыми парами. Дело в том, чистый пар потому и называется чистым, что весной после вспашки в течение лета проводят боронования, культивации по уничтожению сорной растительности, а в госхозах проводили только весеннюю вспашку, и на этом заканчивалась обработка почвы на этих полях. Я попытался разъяснить монгольским специалистам, что у них не чистый пар, а "зеленый" пар и это определение в качестве нарицательного стало применяться монгольскими специалистами, которые стали требовать вести борьбу с сорняками ― чтобы был не "зеленый", а чистый пар.

Ещё до отъезда в Монголию мы получили интересную информацию о работе в госхозах МНР в довоенный и военный периоды талантливого агронома Кондратенко Павла Трофимовича, впоследствии крупного специалиста по лекарственным растениям. В довоенный период в Сибири и в Европейской части Советского Союза был разработан метод снегозадержания путём вспашки глыбистой зяби, когда осенью производилась вспашка, но не проводилась дальнейшая обработка и выравнивание пашни; предполагалось, что за счет гребней лучше будет происходить накопление снега. В отдельных случаях это имело положительное действие. Этот приём был распространён для повсеместного применения, дошел он и до Монголии. Однако в Монголии зимой мало выпадало осадков в виде снега, а за счет ветров при глыбистой зяби происходило иссушение почвы, а не накопление влаги. В итоге весной при подготовке почвы к посеву путем культивации и боронования почва дополнительно иссушалась и при посеве пшеницы только для части высеянных семян хватало влаги для получения изре-женных всходов, да и то только для начального роста и развития, поэтому растения достигали лишь 20-30 см в высоту и формировали маленький колосок. После прохождения июльских и августовских дождей дружно появлялись массовые всходы от находившихся в почве высеянных весной семя и растения формировали огромную зелёную массу, выколашивались, но урожая зерна не успевали сформировать. В итоге практически урожая зерна получено не было. Талантливый агроном П. Т. Кондратенко решил применить следующую агротехнику выращивания пшеницы. Осенью провести зяблевую вспашку и сразу же боронование, то есть получить как бы выровненную зябь, с меньшей площадью соприкосновения ветров с почвой и тем самым уменьшить испарение влаги в почве. Весной же провести культивацию с боронованием, а сразу после посева провести прикатывания почвы для лучшего обеспечения получения всходов. Он же применил и другую агротехнику. Осенью вспашка не проводилась, а весной проводилась весновспашка, обработка почвы, посев и прикатывание почвы. При такой агротехнике ежегодно выращивали неплохой урожай.

Однако в период массовых репрессий в Советском Союзе велась борьба с вредительством, в частности и в сельском хозяйстве. Это докатилось до Монголии. Некоторые советские специалисты, работавшие в МНР, слепо следовавшие утверждённым в СССР агротехническим указаниям, усмотрели в работе П. Т. Кондратенко вредительство и сообщили об этом в соответствующие органы НКВД. Пока депеши из МНР дошли в Москву, пока разбирались что к чему, прошло достаточно много времени, поэтому группа работников НКВД прибыла в Улан-Батор где-то в августе месяце, то есть в период уборки урожая пшеницы. Нужно отметить, что тогдашний посол СССР в МНР был достаточно грамотным и объективным. Он заявил прибывшим для ареста П. Т. Кондратенко сотрудникам НКВД, что тот от нас никуда не уйдёт, поэтому возьмём его с собой, поедем в госхозы и своими глазами убедимся в его вредительских действиях, только по пути к нему заедем в те госхозы, где наши специалисты строго придерживаются агротехники обработки почвы, утвержденной для условий Сибири и других регионов Советского Союза. Когда прибыли в госхозы, где придерживались принципа глыбистой зяби, то обнаружили двухярус-ный травостой пшеницы (от весенних всходов высотой 20-30 см с маленьким колоском, и мощную зелёную массу от всходов после июльских дождей), но в итоге урожая зерна получено не было. Когда же приехали в госхозы, которые курировал П. Т. Кондратенко и в которых посевы проводились либо по выровненной с осени зяблевой вспашке, либо по весновспашке с послепосевным прикатыванием почвы, то обнаружили, что урожайность составляла 12-15 ц/ га, что при выращивании без удобрений и орошения было достаточно высокой урожайностью. В итоге П. Т. Кондратенко был не арестован, а награжден, указом Президиума Великого Народного Хурала МНР, орденом Полярной звезды. Когда мы, спустя более 60 лет, познакомились с агротехникой выращивания пшеницы в старейшем госхозе Жаргалант, то увидели, что эти разработки П. Т. Кондратенко прочно вошли в арсенал монгольского земледелия.

К концу 1961 года стало известно, что под посев 1962 года необходимо дополнительно закупить в СССР 35 тысяч тонн семян пшеницы. Исходя из теории климатических аналогов и накопленного в Монголии опыта, наиболее пригодным сортом яровой пшеницы был сорт Саратовской селекции Института селекции и семеноводства зерновых культур (г. Саратов). При этом были подобраны ранее выращивавшиеся скороспелые сорта, как Альбидум 48 и другие этого сортотипа, а также новые сорта, выведенным этим институтом, такие как сорт пшеницы Саратовская 29. Пересмотрены сорта твёрдой пшеницы в сторону более скороспелых сортов. Учтена продолжительность вегетационного периода сортов для выращивания на высоте 1600-1700 м над уровнем моря, где очень короткий вегетационный период. Мы рекомендовали также для ускоренного размножения пшеницы сорта Ор-хон селекции Ульдзия и других монгольских селекционеров. Для западных аймаков (Баян-Ульги), где выпадает всего 100 мм осадков в год для кормовых целей рекомендовали ячмень сорта Степовый, селекционера Гаркавого Прокопия Фомича из Всесоюзного селекционно-генетического института им. Т. Д. Лысенко. И сейчас, более 40 лет спустя, я должен признать, что успешному решению производственных задач обязан тому, что прошел школу академика Т. Д. Лысенко.

Перед отъездом в Монголию я встречался с замминистра сельского хозяйства СССР и одновременно председателем Государственной комиссии по сортоиспытанию сельскохозяйственных культур Назаренко Кириллом Спиридоновичем и высказал свое мнение о том, что, вероятно, следует организовать в МНР также Государственную комиссию по сортоиспытанию с/х культур, так как там большая пестрота как по горизонтальной, так и по вертикальной зональности, но он почему-то не поддержал эту идею, заметив, что общая посевная площадь в МНР сравнительно невелика, поэтому, дескать, не следует создавать эту организацию. Но его аргументация меня не убедила и, когда в Улан-Баторе я встретился с Дубровским Василием Ивановичем, ранее работавшим министром сельского хозяйства Бурятской АССР, а ныне в Монголии являвшимся советником посольства СССР по сельскому хозяйству, то, при обсуждении проблем освоения целинных земель в МНР, сказал о целесообразности организации сортоиспытания, не скрыв от него негативного отношения К. С. Назаренко к этому вопросу. Однако, к моему удивлению, Василий Иванович, наоборот, одобрил эту идею и сказал, чтобы я готовил предложение по организации Госкомиссии по сортоиспытанию с/х культур и проект постановления ЦК МНРП и СМ МНР по этой проблеме. Со своей стороны Василий Иванович Дубровский обещал оказать поддержку на всех уровнях.

Идею организации Госкомиссии по сортоиспытанию с/х культур поддержал отдел земледелия и руководство Главного Управления госхозов. Начальник Главного Управления госхозов товарищ Лохуус оказался очень талантливым организатором, и многое удавалось сделать благодаря его поддержке. Так и здесь, он заметил, что процедура подготовки проекта и принятия постановления Правительства очень длительная, поэтому нужно, чтобы не терять год, срочно подготовить заявку на постановку семян сортов, особенно зерновых и овощных культур, и одновременно готовить проект постановления.

Исходя из этого мы, вместе с Бадарчем, Гунгаадоржем, Даваасуреном и Бадамжавом, подготовили заявку на семена нужных сортов для сортоиспытания и их количества и направили через ГКЭС посольства СССР в МНР в МСХ СССР. Затем на базе данных метеорологических станций МНР наметили, сколько, где и при каких госхозах организовать сортоучастков. Далее определили, где разместить сортоучастки, расположенные на различной высоте над уровнем моря (вертикальная зональность). Далее, приняли решение организовать дополнительные курсы для студентов-дипломников из числа выпускников

Монгольского сельскохозяйственного института, а также разработать методику сортоиспытания с учетом механизации всех работ и имеющейся техники. Запланировали также организовать на базе Зунхаринской опытной станции курсы по проведению апробации сортовых посевов. В качестве курсантов привлечь студентов-дипломников сельскохозяйственного института. Были сделаны также предварительные расчёты на затраты на выполнение всех мероприятий.

Затем начали готовить проект постановления ЦК МНРП и Совета Министров МНР. Подготовленный нами проект на русском языке мы согласовали с советником посольства Дубровским Василием Ивановичем, который полностью одобрил его. Затем мы передали текст проекта для перевода на монгольский язык. Когда перевод был готов, сотрудников отдела земледелия и меня пригласили в ЦК МНРП, к члену Политбюро и секретарю ЦК МНРП по сельскому хозяйству товарищу Жагваралу, но предупредили, чтобы мы взяли с собой тексты проекта на монгольском и русском языках. Товарищ Жагварал построил нашу работу с проектом текста постановления следующим образом. У него на руках был текст на монгольском языке. Он просил тов. Бадарча вначале раздел прочитать на монгольском, а затем обращался ко мне, чтобы я примерно этот же раздел прочитал на русском. Не знаю почему, то ли для сокращения. то ли из других соображений, целые разделы русского текста не были переведены на монгольский язык и тов. Жагварал тут же обращал внимание монгольских специалистов, чтобы они восстановили пропущенные разделы русского текста. Мы работали таким образом часов пять; в конце тов. Жагварал дал указание доработать с учетом его замечаний.

Однако от принятия к рассмотрению проекта до выхода постановления довольно длительный путь. И здесь нужно ещё раз отдать должное тов. Лохуусу: он, чтобы не терять год, дал поручение аппарату управления до выхода постановления решать все вопросы по созданию при госхозах сортоучастков. Весной 1962 года были проведены курсы с заведующими сортоучастками, получены семена и проведены опытные посевы на сортоучастках, а Постановление ЦК МНРП и Совета Министров МНР по организации Государственного сортоиспытания было опубликовано в центральной газете "Унэн" только в августе 1962 года. Большая заслуга тов. Лохууса, что, имея, в принципе, согласие ЦК МНРП и Совета Министров, он обеспечил организацию сортоучастков, закладку опытов и финансирование для проведения всех работ.

Осенью 1962 года, когда мы были на сортоучастке Генеральный секретарь ЦК МНРП и председатель Совмина МНР тов. Юмжагийн Цеденбал посетил сортоучасток при госхозе Жаргалант и очень высоко оценил эту работу.

Но вернемся к началу 1962 года, когда по заявке МНР в г. Улан-Батор стали поступать по железной дороге семена пшеницы в количестве 35 тысяч тонн. Семена погружались в вагоны насыпью и при преодолении нескольких тысяч километров пути за счёт тряски и вибраций часть цветочных плёнок поднялась наверх и создалась видимость очень засоренных мусором семян. В Министерстве сельского хозяйства МНР часть монгольских агрономов, настроенных критически к помощи Советского Союза, сразу обратила внимание на лёгкий мусор верха вагонов и пригласила советских специалистов, работавших в Министерстве. Те были не очень высокой профессиональной подготовки, а, кроме того, желали всеми правдами и неправдами угождать руководству МСХ МНР для продления контрактов их пребывания в Монголии, так как в денежном выражении оплата была приличной. И вот несколько таких специалистов заявили, что семена плохие. После этого как снежный ком стал нарастать протест монгольских специалистов, что семена, поступившие из СССР, плохие.

В связи с этим начальник Главного управления госхозов поручил сотрудникам отдела земледелия и нам (мне и Светлане Николаевне) съездить и посмотреть, что за семена поступили из СССР и каково их качество. Когда мы приехали, я первым делом попросил ознакомить нас с сопроводительными документами на семена. При этом оказалось, что это были семена именно тех сортов, которые отвечали требованиям по сортовым и посевным качествам. Правда, поскольку 1961 год был засушливым и в Поволжье, где выращивались семена, то масса 1000 семян была немного заниженной, но это не отразилось на всхожести семян. Что касается цветочных плёнок, которые во время вибрации насыпи вышли наверх, то они были в пределах допустимых норм. Когда мы вернулись, монгольские специалисты доложили руководству Управления Госхозов наше мнение о том, что семена нормальные. Однако через несколько дней я заметил недоброжелательные взгляды некоторых монгольских сотрудников управления. Затем я вместе с Шаравыном Гунгаадоржем выехал в госхоз Борнул, куда были собраны овощеводы со всех госхозов, около 90 человек. В течение недели мы проводили занятия по овощеводству (я читал лекции, а Гунгаадорж переводил на монгольский язык). В это же время, как мне рассказала Светлана Николаевна Кононкова, позвонил из посольства советник В. И. Дубровский и хотел переговорить со мной; она сказала, что я в командировке. Тогда он спросил: Вы видели семена пшеницы, которые поступили из СССР? Она ответила: да. А какие они по качеству? ― она ответила: нормальные, отвечающие требованиям ГОСТа по сортовым и посевным качествам. Тогда он спросил, а сам Кононков видел эти семена, она ответила: да, и он, то есть я, П. Ф. Кононков сказал, что семена отвечают требованиям стандарта, а если у кого возникают сомнения, то нужно смело отбирать образцы и отправлять на арбитражный анализ. Василий Иванович добавил, что некоторые монгольские руководители ставят вопрос об отправке их обратно в СССР и замене их на новые, а это 35 тысяч тонн. Светлана Николаевна вновь подтвердила, что Кононков сказал, что в случае возникающих сомнений можно смело отбирать образцы семян на арбитражный анализ, который подтвердит, что по качеству семена отвечают требованиям первого класса.

Как рассказал позднее В. И. Дубровский, при встрече с монгольским руководством он поставил вопрос об отборе проб семян и отправке их на арбитражный анализ для проверки на посевные качества, на это монгольские руководители заявили, что перед тем как направлять на арбитражный анализ они хотят сами проверить в своей контрольно-семенной лаборатории.

Спустя неделю В. И. Дубровский вновь встретился с монгольскими руководителями и спросил, какие результаты получены в контрольно-семенной лаборатории, на что они ответили, что в основном нормальные, только в двух вагонах семена похуже, тогда Дубровский В. И. заявил, что в таком случае давайте возьмем образцы семян в этих двух вагонах и пошлем на арбитражный анализ, на что они ответили, что они уже вывезли их в госхозы.

Таким образом, разгоравшийся скандал был потушен. Забегая вперёд, замечу, что в 1962 году урожайность, за счёт правильного отбора сортов, составила без удобрений и орошения 16-18 центнеров с 1 га, что было очень высоким урожаем. Что касается тех советских специалистов по семеноводству, которые утверждали, что поступившие семена из СССР плохие, то шестерым из них монгольская сторона досрочно расторгла контракты и они покинули МНР. Как позднее рассказал консультант госхоза Орхон Шиман, работавший по контракту семеноводом в МСХ МНР, В. И. Дубровский приехал в госхоз и спросил его: какие по качеству семена поступили из СССР? я подумал, что если скажу, что хорошие, то он может сказать, что какой же ты семеновод, не разбираешься в семенах, тогда я сказал, что семена плохие. Тут Дубровский вспылил: как плохие? Тогда, чтобы как-то выкрутиться, я поправился: плохие по сравнению с семенами элиты, а так нормальные. Между прочим, он тоже попал в список шестерых, которых монгольская сторона досрочно отправила домой. Как консультанту госхоза ему был предоставлен джип с шофером и шофер с удивлением рассказывал, что он утром приезжал к его квартире и, по команде Шимана, объезжал поля, не выходя из машины и возвращался обратно домой. И так изо дня в день. Спрашивается, какова цель таких поездок и можно ли это назвать работой? Но самое интересное происходило потом, когда он узнал, что попал в список для отправки домой в СССР. Когда он узнавал, что приехала автомашина из посольства, он тут же выезжал в г. Улан-Батор, поселялся на несколько дней в гостиницу "Алтай" для советских специалистов, а потом выезжал обратно в госхоз. Когда из посольства приезжали в гостиницу, им сообщали, что был такой, но выехал. Тогда работники консульства направили своих сотрудников одновременно в госхоз и в гостиницу и, наконец, встретили его, и предупредили, что если он подобру-поздорову не выедет в СССР, то тогда они пришлют пограничников и он под конвоем покинет Монголию, но в СССР ему придется иметь дело с правоохранительными органами. И только тогда он, наконец, выехал из Монголии.

В период 1961-63 гг., когда мы работали в МНР, там было очень много китайских огородников, которые выращивали овощи. Одновременно шло ускоренное развитие овощеводства в Монголии, и Ша-равын Гунгаадорж вначале с нами, а потом сам возглавил эту работу. И когда Мао Цзэдун отозвал китайцев из МНР это не отразилось существенно на производстве овощей в этой стране, поскольку госхозы уже выращивали картофель и овощи в нужных объёмах. В переработке и потреблении овощей в Монголии чувствовалось влияние китайских овощеводов. Так, если в России при квашении белокочанной капусты используют морковь, то в Монголии брюкву. Причём брюкву выращивали через рассаду, т. е. вначале семена высевали в парниках или рассадниках, а затем рассаду высаживали в грунт. Урожай был очень высоким. Я лично безменом взвешивал один корнеплод, вес которого превышал 12 кг. В древнем Риме считали, что брюква стоит столько серебра, сколько весит сама. К сожалению, в настоящее время брюква в России перешла в разряд малораспространенных культур, а многие даже не знают таких культур, как брюква и репа.

В Монголии кроме белокочанной капусты широко возделывали пекинскую капусту. Широко возделывали лук репчатый, семена и севок которых закупали в СССР.

Между прочим, политическая обстановка влияла на названия овощных культур. В период хороших отношений между СССР и МНР лук репчатый монголы называли орос сонгин, то есть "русский лук", а после распада СССР и смены власти в Монголии лук репчатый стали называть шар сонгин, то есть "круглый лук". Сейчас антироссийский угар в Монглии спадает, и медленно, но верно идет улучшение отношений между нашими странами. Хотя дружеские отношения, сложившиеся ранее, сохранялись, но как писал мне доктор Дорч, сразу после развала СССР и спада экономических отношений прервались контакты между учёными, нарушился обмен научной литературой, и, по его выражению, "учёным Монголии нечем стало заряжать голову".

Но вернемся к нашим тогдашним проблемам. Как отмечалось ранее, в 1962 году, был выращен небывалый урожай пшеницы, который обеспечил не только полностью потребности в зерне Монголии, но и позволил часть зерна отправить на экспорт, в частности, в КНДР, а также в ряд регионов восточной Сибири СССР. В связи с производством зерна-ячменя в госхозах появились две новые отрасли ― свиноводство и птицеводство. Производство куриных яиц приняло достаточно большие размеры.

После завершения уборки урожая мы, совместно с монгольскими специалистами, подготовили материалы для издания приказов по Министерству сельского хозяйства МНР и Главному управлению госхозов об организации, на основе Постановления ЦК МНРП и СМ МНР, Государственной комиссии по сортоиспытанию сельскохозяйственных культур, положения о госкомиссии, а также приказ о первом районировании культур и сортов сельскохозяйственных культур по различным регионам Монголии. Затем была образована группа из монгольских и советских специалистов для подготовки агротехники возделывания с/х культур, возглавить которую предложили мне, с учётом накопленного в МНР производственного опыта. После того, как агротехника была одобрена, её перевели на монгольский язык и утвердили в качестве основополагающей инструкции.

Кроме того, в течение зимнего периода нами была подготовлена, совместно с монгольскими и советскими специалистами, серия брошюр по ряду основных зерновых и овощных культур, которая была переведена и издана на монгольском языке.

Одновременно по просьбе монгольской стороны мы руководили подготовкой дипломных работ студентов Улан-Баторского сельскохозяйственного института, которые, после прохождения курсов, проводили, при нашем непосредственном участии, работы по сортоиспытанию сельскохозяйственных культур на сортоучастках при госхозах. После защиты дипломных работ предполагалось направить их на постоянную работу в качестве заведующих сортоучастков. Защиты дипломных работ прошли успешно, и выпускники этого вуза были направлены для работы на сортоучастки. Государственное сортоиспытание сыграло большую роль в стабилизации уровня урожайности с/х культур, а некоторые заведующие сортоучастками, например, Хархо-ринского сортоучастка, были награждены орденами МНР.

Необходимо отметить, что условия жизни и работы в Монголии были хорошими, только зимой, примерно с 20 декабря в течение "трёх девяток", то есть 27 дней, были морозы без оттепелей в пределах —25 ° —40° градусов, а в ряде западных аймаков температура достигала —50°—55°. Воздух сухой, г. Улан-Батор расположен на уровне 1200 метров над уровнем моря. В Монголии находится центр Азии и самая южная точка вечной мерзлоты. В МНР, в период её становления, население составляло около 400 тысяч человек, и страна находилась на грани вымирания, т.к. из-за заболеваний, особенно сифилисом, рождаемость была очень низкой. Оздоровление населения проводилось довольно жёстким, но эффективным способом. Военное подразделение окружало поселение плотным кольцом, запрещался временно въезд и выезд, и группа советских врачей, совместно с монгольским медицинским персоналом, проводили поголовные обследование населения; больных сифилисом по существу "арестовывали" и вывозили на принудительное лечение в больницы. В итоге произошло оздоровление нации, и уже в 50-60-х годах в семьях было по 6-8 детей, а население выросло до 1 миллиона человек, а в настоящее время составляет уже более 2,6 миллионов человек.

Более разнообразным становилось и питание населения: кроме мяса, молочных продуктов и сбора дикорастущих растений, стали употреблять в больших количествах хлебобулочные изделия, крупяные и макаронные изделия, картофель и овощные культуры. Изменения режима питания и отдельных блюд мне довелось наблюдать в годы работы в 1961-1963 годы и затем через 10 и 20 лет. Если в 1962 году в гуансах (столовых) и ресторанах блюдо под названием байца-тахорог, или капуста с мясом, содержало примерно 20% белокочанной капусты и 80% мяса, то 20 лет спустя содержание ингредиентов этого блюда было обратное ― тушёной капусты 80% и 20% мяса.

Надо отдать должное национальному монгольскому блюду ― бо-зам. Готовят его следующим образом. Мелко нарезают мясо ножом (но ни в коем случае не через мясорубку), затем добавляют мелко нарезанный лук, другие пряно-вкусовые растения и соль по вкусу. Затем нарезают куски теста и раскатывают, как готовят сибирские пельмени, но только более крупные по размерам и помещают приготовленное мясо и закрывают его в тесте. Готовят бозы не в воде, а на пару. Для чего в котел на 1/3 наливают воду, сверху, до соприкосновения с водой, кладут решётку на стойках, на решетку накладывают крышку, котёл ставят на печку типа "буржуйки", а летом на улице на костре, и в пару готовят это блюдо. Преимущество заключается в большем сохранении питательных веществ и хороших вкусовых качеств. Очень полезным для здоровья является напиток кумыс, который готовят из кобыльего молока.

Монгольские араты (скотоводы) заготавливали впрок шарики размером с яичный желток из творога из овечьего молока и мелко нарезанной зелени дикорастущего лука тана и мангира. Творог и нарезанный лук тщательно перемешивали и изготавливали шарики, высушивали их на солнце, а потом собирали в кожаные сумки и хранили до зимы. Зимой они использовались двояким способом. При приготовлении харшуля, то есть чёрного супа из мяса, добавляли в качестве приправы эти шарики. В Монголии, как известно, проводится круглогодовое пастбищное содержание скота, в том числе овец и коз. Однако в отдельные периоды выпадает снег, из-за которого сухая трава становится недоступной в течение двух недель, этот период называют цаган дзут, а затем появляется солнце и снег быстро тает. И вот, если в период двухнедельного цаган дзута давать в сутки один такой сушёный шарик овце, то этого оказывается достаточно, чтобы избежать их падежа.

Что касается лошадей, то ноги у них крепче, они разгребают этот снег, щиплют сухую траву, а вслед за ними идёт крупный рогатый скот, за которым уже могут идти овцы и козы, которые вчистую подбирают остатки сухой травы.

Необходимо отметить, что у монголов сохранился хозяйский, а не браконьерский подход к диким животным. Как-то намечалась одна командировка в Южное Гоби, где вызревали арбузы и виноград, и представляла большой интерес возможность выращивать там репчатый лук на орошении. Монгольские коллеги сказали, что там у них есть хорошие друзья-охотники и выразили надежду угостить меня мясом дикой антилопы зеро или сайгака.

Население Южного Гоби малочисленное, поселения юрт, как правило, располагаются на расстоянии 500 км друг от друга. В течение дня пути нам повстречалось несколько мелких стад (по 4-5 голов), но самец был один и монголы не производили отстрела, а к концу дня стали поговаривать, что, вероятно, сегодня не удастся отстрелить дикого зеро, как вдруг перед закатом солнца, появилось стадо, в котором оказалось два самца и они тут же одного из них отстрелили. Более того, быстро подъехали, перерезали горло, собрали часть свежей теплой крови и одну пиалу дали мне, я её выпил, она была тепловато-солоноватого вкуса, вполне пригодная для употребления. Ещё раз хочу подчеркнуть, что вокруг в радиусе 500 км нет ни милиции, ни местного населения, но даже при желании подстрелить животное, нужно делать это без ущерба для размножения их поголовья ― вот принцип жителей Монголии.

Раньше обычно убирались внутренности, а внутрь клали соль, лук, специи, раскалённые камни и немного воды, сшивали шкуру на животе и на раскалённых камнях, как на вертеле, переворачивая тушу, дожаривали. Сейчас же всё модернизировано. С собой брали бидоны с крышками, которые используют при дойке молока, воду, лук, специи и соль. Собирают стебли саксаула и камни, разжигают костер и кладут для раскаливания камни. После того, как тушу разделали, берут бидон, наливают туда определённое количество воды, затем кладут туда куски мяса, измельчённый лук, специи, соль и затем на них кладут раскалённые камни, затем снова куски мяса, специи, соль, раскалённые камни и так до тех пор, пока не уложится вся туша животного. После этого бидон закрывается и ставится на раскалённые угли саксаула. Термическая обработка ведется и внутри за счет раскалённых камней и снаружи за счет раскалённых углей саксаула. Через 20 минут блюдо готово. Могу сказать, что вкус был "обалденный". Естественно, за ужин мы не успели все скушать. Поэтому на завтрак было холодное мясо, но также хорошего вкуса. Не могу не отметить один любопытный случай, который произошел в Селенгийском аймаке. Обычно перед отъездом в командировку в Монголии много хлопот, поэтому, как правило, выезжали под вечер и ехали в ночь. Дороги, в основном, грунтовые. И вот, к 12 часам ночи монголы забеспокоились, что немного заблудились и приняли решение остановить машину и до рассвета как-нибудь "покемарить", а там разобраться, куда ехать. Так и сделали. Утром, когда рассвело, мы вышли из машины и обнаружили, что машина остановилась в 10 метрах от крутого обрыва, идущего к реке. Мы стали осматриваться по сторонам и вдруг монголы обратили внимание, как лиса, озираясь, по пути набирает в рот сухой травы и, пятясь задом, подходит к реке. Вначале опустила в реку хвост, потом круп, затем все туловище, а на верху остался только нос и рот с пучком травы, потом как бы выплюнула пучок с травой, полностью окунулась в воду, затем вышла из воды, отряхнулась от воды и побежала куда-то вдоль реки. Монголы объяснили мне, что так лиса освобождается весной от блох и других насекомых. Когда она постепенно погружается в воду, блохи перемещаются туда, где суше, в конце концов, они оказываются на пучке сухой травы, а лиса выбрасывает его вместе с блохами в воду.

Нельзя обойти молчанием и ряд событий политического характера. В июле 1961 года на празднование Надома был приглашен член Политбюро ЦК КПСС тов. Суслов. После его встречи в аэропорту тов. Цеденбал и тов. Суслов возвращались в Улан-Батор и поперёк пути внезапно оказался грузовик, что привело к аварии. Тов. Суслов не пострадал, а вот тов. Цеденбал получил ряд тяжёлых травм, так что вынужден был выехать в СССР на лечение, где пробыл несколько месяцев. В это время один из членов Политбюро ЦК МНРП решил совершить переворот и захватить власть в свои руки. Однако он решил получить поддержку со стороны Советского Союза, а послом СССР в МНР в тот период был тов. Хворостухин, до этого работавший первым секретарем Иркутского обкома КПСС, которого убедили в том, что большинство ЦК МНРП поддерживают эту кандидатуру, а не тов. Цеденбала. В состав этой оппозиции вошел и тов. Лохуус, так как начальник Главного управления госхозов являлся членом ЦК МНРП и вообще был энергичным и деятельным организатором государственного сектора сельского хозяйства (госхозов) и пользовался большой популярностью. Когда вернулся после лечения тов. Цеденбал состоялся Пленум ЦК МНРП на котором с резкой критикой т. Цеденбала выступил и тов. Лохуус. Однако большинство членов ЦК МНРП, отметив недостатки и ошибки в работе тов. Цеденбала, в целом поддержало его, а не оппозицию. После этого вспомнили о давнишнем заявлении тов. Лохууса в аспирантуру и предложили после завершения уборочных работ и годовых отчетов освободить его от должности начальника Главного управления госхозов и направить на учёбу в аспирантуру Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева. Посол СССР в МНР тов. Хворостухин был отозван и вместо него направлен послом тов. Русаков, который оказался более профессионально подготовленным для выполнения этой миссии.

Что касается тов. Лохууса, то он ещё более энергично стал решать производственные задачи с тем, чтобы к своему уходу подвести некоторые итоги. Встречаясь со мной в госхозе "Жаргалант", он обратился с вопросом: кого из монгольских специалистов следовало бы отметить за хорошую работу? Я сказал, что следовало бы главного агронома Жанчива и овощевода (китайца по национальности) представить к присвоению звания Героя Труда МНР, а двум селекционерам Зунха-ринской станции ― Ульдзию и ещё одному селекционеру, фамилию которого, к сожалению, я забыл, за создание первого монгольского скороспелого и урожайного сорта пшеницы Орхон присвоить Государственную премию МНР. Тов. Лохуус согласился с моей аргументацией и с присущей ему энергией довёл это до принятия решений правительственным органом страны.

После отъезда на учебу в аспирантуру в МСХА тов. Лохууса начальником Главного управления госхозов был назначен бывший первый заместитель начальника этого же управления тов. Нямаа. Зимой в восточных регионах МНР было проведено выездное совещание управления госхозов по отчету за 1962 год и постановке задач на 1963 год. В пути по дороге в степи был обнаружен волк. Подняв лобовое стекло на джипе стали его догонять и по ходу преследования Нямаа стрелял по нему, было видно, что пули попадали в него, но он продолжал убегать и только после того, как у него была перебита одна нога, стал нога, стал снижать скорость бега и джип стал сокращать расстояние с ним и, наконец, после очередного выстрела волк упал. Когда подъехали ближе, то для гарантии был сделан контрольный выстрел и зверь перестал двигаться. И хотя волка убил Нямаа, мы все по очереди из двух джипов сфотографировались с винтовкой и трофеем в виде убитого волка. Но это не типичный для Монголии способ охоты на волка. Древний монгольский способ охоты на волка заключается в следующем. Всадник верхом на лошади и с плёткой в руке настигает волка и должен плёткой забить зверя до смерти. Но при этом, волк, огрызаясь, может причинить охотнику увечье или даже смерть, то есть на такой охоте имеется определённый риск для жизни охотника, а стрельба из машины совершенно безопасна для охотника.

Кстати сказать, в 1962 году был неурожай кедровых орехов и к осени медведи пошли на посевы пшеницы для корма и как-то в пути произошло столкновение машин с медведем, так рассвирепевший медведь ударом лапы выбил "с мясом" фару автомашины.

Однако вернемся к нашему совещанию, которое было направлено на дальнейшее освоение целинных земель в восточных районах страны. Выступали руководители и специалисты госхозов и Халхингольской сельскохозяйственный станции с отчётами о работе, делились опытом. К концу заседания довелось выступить и мне, тем более, что в последний год работы на меня, по существу, были возложены дополнительные обязанности консультанта Управления госхозов в целом по земледелию, а не только контрактные обязанности по семеноводству и овощеводству.

С заключительным словом выступил тов. Нямаа. Была принята развернутая программа действий по дальнейшему освоению целинных земель восточного региона Монголии.

В период нашей работы запомнилась встреча с космонавтом Германом Титовым, посетившим по приглашению монгольской стороны МНР. Во время пребывания в Улан-Баторе он встретился с советскими специалистами, работавшими в МНР, и рассказывал о полёте в космос достаточно откровенно. На один из вопросов, а не страшно ли летать в космос? он ответил, что присутствующий здесь генерал Каманин может подтвердить, что военные летчики и в мирное время нередко гибнут.

Здесь интересно напомнить о статье генерала Каманина, опубликованной в газете "Вечерняя Москва", где описывается следующее. При подготовке космонавтов одним из первых по комплексу параметров числился Герман Титов. Но вот проводилась очередная тренировка и по заданию Генерального конструктора академика Королева в три раза увеличили перегрузки, но ничего не сказали об этом космонавтам, а после проведения испытаний каждому задавался один и тот же вопрос: "Как вы себя чувствуете?". И так как все желали лететь в космос, отвечали "хорошо", за исключением Юрия Гагарина, который сказал "хорошо, но не очень", что, вероятно, повлияло на конечный выбор Королевым Юрия Гагарина. Потому что для него было важно иметь объективную характеристику состояния космонавтов после перегрузок, а не выдавать желаемое за действительное.

В начале 1963 года продолжалась работа по разработке предложений по дальнейшему развитию земледелия и, в частности, по картофелеводству и овощеводству.

В этот период монгольская сторона предлагала нам продлить контракты на работу в МНР, но мы посчитали, что в основном свою миссию выполнили и работавшие с нами тов. Бадарч, Гунгаадорж,

Давасурэн и Бадамжав смогут сами продолжить работу, а мы со своей стороны сможем оказывать консультационную помощь по переписке, а так же во взаимных встречах при командировках по линии министерств сельского хозяйства наших стран.

Весной монгольские друзья организовали туристическую поездку в Хархорин, на знаменитый водопад и другие исторические памятники Монголии. Выехали мы в июне 1963 года, провожал нас почти весь коллектив Главного управления госхозов при Совете Министров. Нам вручили почётные грамоты за работу в МНР, а также памятные подарки, в частности мне подарили великолепно украшенный боевой лук с колчаном стрел с металлическими наконечниками, с которыми можно ходить на медведя.

Работа на Грибовской станции в период с июня 1963 года по август 1965 г

После возвращения из Монголии я полностью окунулся в работу лаборатории селекции и семеноводства столовых корнеплодов. С удовлетворением убедился, что разработанная мной ранее механизированная высадка маточников столовых корнеплодов прочно вошла в жизнь. Однако узким вопросом в семеноводстве моркови оставалась уборка, срезка зонтиков вручную, досушивание их под навесом с последующим обмолотом на стационаре молотилкой, работающей от тракторного привода. Поэтому решил применить следующую технологию уборки семенников моркови. Вначале вручную убрать центральные зонтики первого порядка, которые дают основной урожай семян. Затем жаткой срезать все семенные растения с укладкой в валки (по типу раздельной уборки зерновых культур). Лето 1964 г. оказалось благоприятным для созревания семян моркови и подсыхания семенников в валках, поэтому подбор валков и обмолот комбайном прошел успешно. Однако после очистки на существовавших на Грибовской станции семяочистительных машинах не удалось полностью избавиться от мелкосеменных сорняков, поэтому семена элиты по всхожести соответствовали нормам первого класса, а по засоренности относились ко второму классу, вследствие чего семена не могли быть реализованы как семена элиты. Поэтому вновь решил обратиться к механизаторам их НИИОХа Бацанову и Дуракову, у которых в это время уже имелись для сортировки пневматические столы, позволяющие отсортировать по удельному весу мелкосеменные сорняки. В результате все семена элиты были доведены по всхожести и чистоте до норм первого класса и были сданы в "Союзсортсемовщ" в качестве элитных семян.

Однако в полный рост встал вопрос о разработке современных методов борьбы с сорняками. Тем более, что применявшиеся ранее орудия обработки междурядий требовали большого количества рабочих, что можно видеть на фотографии сороковых годов прошлого столетия, а к шестидесятым годам уже трудно было найти рабочих для выполнения этих операций. Поэтому для разработки методов борьбы с сорняками с использованием гербицидов на растениях 1 и 2 года жизни моркови была принята аспирантка Переславцева. Была разработана программа работы на три года аспирантуры. Кроме того, ранее был принят в аспирантуру Токмаков Ю. Г., для получения исходного материла по разработке методов создания гетерозисных гибридов моркови с использованием цитоплазматической мужской стерильности.

Необходимо отметить, что, разбирая накопившиеся в моё отсутствие документы, я обнаружил две рукописи своих статей, ранее отправленных для публикации. В частности, во Всесоюзном научно-исследовательском институте растениеводства проходило всесоюзное совещание по методам селекции овощных культур, на котором я выступил с докладом о методах селекции столовых корнеплодов, применявшихся на Грибовской селекционной станции. На базе этого доклада мною была подготовлена статья объёмом 27 страниц машинописного текста, которая была включена в сборник этого совещания. В период моего пребывания в Монголии на станцию пришло письмо, что, по требованию издательства, нужно уменьшить объём тома трудов, в связи с чем рекомендовалось сократить объём моей статьи до 15 страниц. Каково было моё удивление и восхищение, когда я узнал, что Елизавета Ивановна Ушакова лично выполнила эту работу и в ряде мест внесла коррективы, направленные на улучшение рукописи. Например, в фразе "лабораторией защиты растений были проведены исследования …" Елизавета Ивановна в скобках добавила "Пименовой", т. е. сотрудницей, которая конкретно выполняла эту работу, а в период правки рукописи была на пенсии. Наряду с этим в тексте была ссылка "академиком ВАСХНИЛ Е. И. Ушаковой." она вычеркнула слова "академиком ВСХНИЛ" и оставила только её инициалы и фамилию, что свидетельствует об её большой скромности. А самое главное: сможет ли сегодня кто-нибудь отыскать хотя бы одного директора опытной станции или института, который стал бы работать над рукописью своего сотрудника? Максимум, что можно было бы от него ожидать, так это резолюции "такому-то к исполнению" и роспись.

К сожалению, в период "волюнтаризма" Н. С. Хрущева не только подвергся огульному охаиванию И. В. Сталин, но и возникли люди, не внесшие никакого вклада, ни в производство, ни в науку, которые стали навязывать негативные характеристики на таких выдающихся личностей, как Елизавета Ивановна Ушакова. Не хочу даже называть фамилии, но появился молодой механизатор, по существу "горлопан", который, не имея ничего за душой, стал беспредметно выступать на собраниях с критикой деятельности Елизаветы Ивановны Ушаковой. К счастью, он не был поддержан коллективом станции и вскоре перешёл на работу в какое-то хозяйство.

Должен подчеркнуть, что Елизаветой Ивановной был совершен подвиг, который ждёт своего описания и признания заслуг перед наукой и страной. Между прочим, во время "развенчания культа личности" Хрущевым очень чётко и образно сказал Михаил Александрович Шолохов: "да, был культ личности И. В. Сталина, но была и личность"! Чего нельзя сказать о Хрущеве.

В этот период я вновь подал заявление на присвоение мне учёного звания старшего научного сотрудника, так как к этому времени вышла серия публикаций, в том числе монография: "Гибридизация ― важное условие повышения урожайности", которая через год была переведена и издана в Болгарии на болгарском языке, а некоторые статьи были переведены и изданы на монгольском и румынском языках. На этот раз решение Учёного совета Грибовской станции было единогласным и ВАКом мне был выдан аттестат старшего научного сотрудника по специальности "селекция овощных растений".

В этом году окончательно были завершены работы по созданию сорта редиса для защищённого грунта, одноростковой свеклы, а также был выделен селекционный материал для дальнейшей работы.

Как известно, 2 января 1959 года повстанческая Кубинская армия во главе с Фиделем Кастро вошла в столицу город Гавану, в стране победила революция. Если Соединенные Штаты 16 лет не признавали Советский Союз, то правительство Кубы во главе с Фиделем Кастро они признали очень быстро. Это произошло по следующим обстоятельствам. Во-первых ― народ Кубы фактически не считал диктатора Батисту лидером нации, а во-вторых, подавляющая часть населения Кубы поддержала Фиделя. Далее, Фидель Кастро происходил из зажиточной семьи, его отец торговал древесиной ценных пород, а его мать владела 500 кабалерий пахотной земли (1 кабалерия по площади превышала 14,5 га). То, что Фидель Кастро в горах Сьерро Маэстро обещал провести социальные реформы, национализацию сахарной промышленности и т.д., рассуждали американские политики, при выборах президента США кандидат много обещает, а будучи избранным президентом, забывает о своих обещаниях. Поэтому решили признать его правительство. Однако, поскольку Фидель Кастро начал выполнять свои обещания по национализации иностранных корпораций и другие, то американцы решили экономически поставить Фиделя Кастро на колени ― отказались закупать кубинский сахар. Однако тем самым они толкнули его в объятия Н. С. Хрущева, который от имени СССР объявил о полной закупке кубинского сахара. И если первую партию оружия Куба закупила в СССР, то в последующем в порядке интернациональной помощи Советский Союз стал поставлять оружие бесплатно. В ответ на это США объявили Республике Куба экономическую блокаду. В связи с чем возникли проблемы, в частности с семенами овощных культур. Климатические условия СССР и стран членов СЭВ очень различны, и нужно время, чтобы исследовать возможности их использования для обеспечения потребности Кубы в семенах и посадочном материале овощных культур. Так, например, посадочный материал чеснока, завезённый из Чехословакии, Советского Союза и других стран, давал растения, которые могли 8-9 месяцев вегетировать, достигая 1 метра в высоту, но совершенно не формируя луковиц, из-за несоответствия по фотопериодической реакции на долготу дня.

В этих условиях Министерство сельского хозяйства СССР, которому подчинялась Грибовская станция, обратилось к дирекции станции с просьбой о командировании Кононкова П. Ф. (то бишь меня) в Республику Куба для оказания помощи в решении проблемы семян -по каким культурам нужно развивать собственное семеноводство на Кубе, а по каким и из каких стран и регионов можно импортировать семена. Выбор МСХ СССР пал на меня, поскольку мне довольно успешно удавалось решать проблемы с семеноводством в Монголии.

Мнение отдельных сотрудников станции было таким, что у нас много своих нерешённых задач, но Елизавета Ивановна Ушакова заявила, что нам нужно выполнять интернациональный долг перед Кубой и дала согласие на командирование меня туда для работы. В Советском Союзе в этот период солидарность с кубинским народом достигла апогея, а песня "Куба ― любовь моя" слышалась повсюду.

Таким образом, из Центральной Азии, где расположена Монголия и самая южная точка вечной мерзлоты, мне предстояло прибыть в Центральную Америку, в зону влажных тропиков, в Республику Куба. Ранее я изучал в школе, в вузе и в аспирантуре немецкий язык, а в Кубе нужно было знать испанский язык. Поэтому первое, что я сделал -приобрёл испанско-русский, русско-испанский словари и краткие "разговорники", где давались фразы на русском языке и тут же на испанском. Естественно, подбиралась имевшаяся в Советском Союзе литература о Кубе. К августу 1965 года все формальности были завершены и мы всей семьей (с женой и сыном) должны были самолётом с аэропорта Шереметьево-2 лететь через Мурманск, где должна быть дозаправка топливом, и далее до аэропорта Сантьяго-де Лас Вегас ― это в пригороде столицы Кубы Гаваны. Поскольку протяжённость полёта от Мурманска до Гаваны очень большая, количество пассажиров было уменьшено из-за того, что нужно было устанавливать дополнительные баки для топлива, а разрешённый вес багажа на одну персону составлял всего 20 кг (на троих 60 кг). Поэтому я решил для гарантии провести взвешивание багажа, в связи с чем решил обратиться к зав. магазина "Сельпо" (что расшифровывалось как "Сельская потребительская кооперация"). Ранее этот магазин был расположен вблизи опытного хозяйства Грибовской станции. Затем магазин перевели на первый этаж нового пятиэтажного дома, расположенного рядом с домом, где я проживал со своей семьей.

Рассказывали, что один рабочий, любивший выпить, но до "получки" не всегда имевший в наличии деньги, обратился к "управляющему" (так по старинке называли должность заместителя директора Грибовской станции по хозяйственной части) с просьбой написать записку Степану Ивановичу (зав. магазином), чтобы он отпустил ему в долг 0,5 л водки. Управляющий написал записку следующего содержания: "Прошу выдать подателю этой записки 0,5 л водки за н/р" и подпись. Рабочий с радостью побежал в магазин, подал записку, но тот ничего не дал, поясняя, что в записке написано "за н/р", что означает "за наличный расчет". Это из области чёрного юмора того времени.

Когда я обратился к Степану Ивановичу с просьбой разрешить взвесить мой багаж (у него были большие весы для взвешивания овощей и других продуктов, поступавших оптом для реализации), то он как-то нехотя стал отговаривать меня от этого, объясняя, что весы не очень точны. Тогда я сказал ему, что мне особая точность не нужна, нужно знать хотя бы приблизительно вес багажа, в конце опять с неохотой он разрешил мне провести это взвешивание. При взвешивании оказалось, что весь багаж укладывается в норму, то есть в 60 кг на семью. Однако, когда в аэропорту "Шереметьево-2" я поставил свой багаж на весы аэропорта, то он составил около 80 кг. Пришлось срочно ряд нужных вещей оставить, благо, что нас провожали родственники и был малогабаритный автобус Грибовской станции. Так что в магазинах "Сельпо" в те времена продавцы тоже "не дремали".

Полёт перенесли достаточно удовлетворительно, правда сын перед отлетом где-то простудился, у него поднялась температура, но мы захватили с собой нужные лекарства, и всё обошлось благополучно. Когда самолет приземлился в аэропорту "Сантьяго-де Лас Вегас" и заглушили моторы, отключили кондиционеры, то создалось впечатление, что мы попали в парную баню, хотя температура наружного воздуха составляла всего 28°, но была очень высокая относительная влажность воздуха. В этой связи я вспомнил, как в июле месяце находясь в Монголии в госхозе, расположенном на высоте 1600 м над уровнем моря, температура воздуха в тени составляла 30° и, хотя я был в костюме и легком плаще, но не чувствовалось дискомфорта, так как была очень низкая относительная влажность воздуха, поэтому температура в 30° переносилась довольно легко. Можно добавить, что позднее, находясь в июне месяце в Египте, где температура воздуха была 35° и выше, но низкая относительная влажность воздуха, она легче переносилась организмом, чем 28° на Кубе.

Итак, после приземления самолёта нас пересадили в автобус, доставили в гостиницу "Сьерро Маэстро" а после регистрации в предместье Гаваны в поселок Аламар, где проживали иностранные специалисты. Нас поселили в коттедж, состоящий из трёх комнат, кухни, душевой и ванной комнаты, санузла и холла.

Кубинская Одиссея

В это время на Кубе было около 10-15 тысяч советских граждан, большую часть из которых составляли военные. Поэтому на Кубе при посольстве СССР было представительство Государственного комитета экономического сотрудничества (ГЭКС). На следующий день из Ала-мара, нашего временного места жительства, я прибыл в ГЭКС к сотруднику, который ведал советскими специалистами, работающими на Кубе, к сожалению, я не запомнил его фамилию, да это и был особо не примечательный функционер из комсомольских работников. К положительным качествам его можно было бы отнести то, что он во время первого пребывания на Кубе активно изучал испанский язык и довольно прилично говорил на нём, в то время как большинство других из этой команды так и не освоили этого языка, кроме некоторого набора бытовых фраз. Этот сотрудник повез меня в ИНРА (аналог нашего Министерства сельского хозяйства) в отдел семеноводства, который возглавлял довольно опытный инженер-агроном Марио Круз. Там же на встречу приехал и начальник эмпрессы семеноводства команданте Луис Борхэс. В то время самое высокое воинское звание имел Фидель Кастро ― команданте эн хэфэ ― верховный главнокомандующий майор. В ходе революционной борьбы с диктатором Батистой, все руководители, кроме Фиделя Кастро, были в звании команданте, то есть майора. Борхэс был одним из таких высших военных, а после победы кубинской революции он возглавил Объединение семеноводства Кубы (Empressa de semillos de Cuba), девизом которой стало Pa-tria o muerte, con semillas de calitad, tambien venseremos, то есть "Родина или смерть, с семенами хорошего качества так же победим". Позже на Кубе были введены воинские генеральские звания.

После первого знакомства меня определили на работу в отдел семеноводства ИНРА, где кроме Марио Круза, работали Дон Педро, специалист со средним сельскохозяйственным образованием, и ещё один специалист-агроном. А секретарём работала кубинка по имени Марта, которая ранее более 12 лет работала секретарём в посольстве США на Кубе и была очень квалифицированным секретарём, в чем я вскоре убедился. По характеру работы мне понадобились материалы по климатическим характеристикам Кубы в целом и по отдельным её провинциям. Когда я обратился к Марте с этой просьбой, она тут же в массе справочников разыскала нужную организацию и тут же напечатала письмо в эту организацию и дала мне его на подпись. Примерно через неделю пришли нужные материалы, и сеньора Марта тут же сочинила и отпечатала благодарственное письмо и дала мне его подписать. Я невольно сравнил с работой того времени нашего министерства сельского хозяйства, где экономили на должностях секретарей, а специалисты, из-за отсутствия квалифицированных секретарей, двумя пальцами на пишущих машинках сами печатали такие письма.

Ранее я пытался выучить немецкий язык, но обстоятельства, а, главное, методика преподавания иностранного языка была никудышной. Здесь представилась реальная возможность выучить испанский язык, тем более, что в Гаване был институт иностранных языков имени Джона Рида, куда после работы можно было приезжать на один час ежедневно, кроме воскресенья. Можно было также общаться с кубинцами, как говорил один француз, por la calle, то есть, на улице.

Такое интенсивное обучение скоро дало свои результаты. Примерно через три месяца я выехал в командировку в хозяйства провинции Гаваны вместе с Дон Педро, который, не зная русского языка, был моим переводчиком в общении с кубинцами: он знал мой ограниченный набор испанских слов и затем строил от моего имени грамотную речь на испанском языке. В первом семестре института иностранных языков мы изучали грамматику только в настоящем времени, поэтому, когда я говорил фразу в настоящем времени, то в конце добавлял future или paccago, то есть будущее время или прошедшее время, и кубинцы меня понимали. В одном из хозяйств мы встретились с делегацией, во главе которой был в прошлом команданте, а в это время министр сельского хозяйства Кубы, и там завязалась беседа по вопросам сельского хозяйства. Когда уже заканчивалась беседа, министр спросил у Дон Педро: давно ли я на Кубе? Тот, чтобы усилить свой ответ, сказал: 90 дней (а не три месяца), что вызвало восторг, поскольку за такой короткий срок я сумел достаточно хорошо понимать испанский язык. Ещё интереснее произошло в отделе семеноводства ИНРА после моего 4-х месячного пребывания на Кубе, когда приехавший начальник объединения "Сортсемовощ" Кубы команданте Луис Борхэс, в беседе с Марио Крузом, сказал, что мне потребуется минимум один год, чтобы усвоить испанский язык. Тут я не выдержал и спросил: A seis mes no bastanete? ("а шесть месяцев не достаточно?"), и это вызвало восторженный смех, вследствие того, что я понимаю, о чём они говорят на испанском языке. Приведу ещё разговор с сотрудником отдела кадров ИНРА, который сказал мне, что до сих пор такого не было, и вряд ли будет в будущем ― вы являетесь единственным иностранным специалистом, который в такой сжатый срок смог освоить испанский язык. Нужно отметить, что знание языка помогало эффективнее решать любые проблемы на Кубе.

После ознакомления с состоянием дел по семеноводству на Кубе Марио Круз попросил меня написать предложения и рекомендации по этой проблеме. Я подготовил их, Марио Круз отшлифовал их на прекрасном испанском языке и очень оперативно издал их в качестве методических рекомендаций для специалистов сельского хозяйства.

Здесь необходимо коснуться ещё одной проблемы. День 30 сентября отмечается на Кубе как день защиты революции, так как в этот день были организованы комитеты защиты революции сверху донизу, то есть на каждой единице территории организован первичный комитет защиты революции, которые входят в состав муниципальных комитетов и далее ― провинциальный и, наконец, национальный комитет защиты революции Кубы. В этот день, 30 сентября, ежегодно проводится на центральной площади Гаваны ― площади имени национального героя Кубы Хосе Марти ― грандиозный митинг, на котором обычно с 4-х часовой пламенной речью выступал Фидель Кастро Рус. Я вместе с женой и сыном Федором были на трибуне, билеты мне выдали как советскому специалисту, работавшему в ИНРА. К 30 сентября 1965 года я ещё не мог понимать смысла речи Фиделя Кастро, но ловил себя на мысли, что очень внимательно слушаю его выступление, очень эмоциональное, подкрепляемое только Фиделю Кастро присущими жестами. Однако последнюю фразу его речи, потом переписанную из газет и переведенную на русский язык я запомнил на всю жизнь. Она гласила: Cuba sera el ultimo pueblo del munolo, que da la pas con los empirialistos janki, то есть: "Куба будет последней страной в мире, которая пойдет на сговор с империалистами янки". Жизнь показала, что Фидель Кастро оказался прав, так как Горбачев и Ельцин оказались первыми, которые пошли на сговор с империалистами США и разрушили Советский Союз.

В 1965 году наблюдалась некоторая дезорганизация на Кубе в связи с тем, что старая система была разрушена, а новая система хозяйственной деятельности ещё не была до конца создана, ряд организаций ликвидировались, но сотрудникам выплачивалась зарплата, что вело к низкой экономической эффективности производства. Система управления сельским хозяйством также давала сбои. В этих условиях я обратился в посольство СССР в Республике Куба и к руководству отдела семеноводства ИНРА и Эмпрессе семеноводства Кубы с просьбой перевести меня на работу на экспериментальную станцию Сантьяго де Лас Вегас (под Гаваной), где реально смог решить следующие вопросы по семеноводству:

1. В связи с экономической блокадой США Республики Куба необходимо провести грунтконтроль и сортоиспытание образцов семян овощных культур из СССР, стран СЭВ и других стран с тем, чтобы определить: семена из каких стран более пригодны для выращивания овощей для Республики Куба.

2. Выявить овощные культуры, по которым возможно организовать собственное семеноводство их в Республике Куба и разработать по ним технологию выращивания.

3. Организовать фундаментальные исследования по теории широтной интродукции сельскохозяйственных растений применительно к тропическим условиям Кубы.

С моими доводами обе стороны согласились. Начальник отдела семеноводства ИНРА Марио Круз подготовил рекомендательное письмо, и мы вместе с ним посетили эту станцию, где я был представлен и получил согласие руководства станции на переход на работу к ним.

Меня с семьей поселили в квартире, расположенной ближе к опытной станции, в районе гостиницы "Сьерра Маэстро". Квартира располагалась на втором этаже трехэтажного здания, до революции там проживала семья поляков, после революции уехавших в США. Квартира имела два входа ― один через парадную лестницу, другой "черный" ― с тыльной стороны квартиры и через неё был вход на кухню. Квартира имела два балкона и лоджию. При входе был большой холл-гостиная с балконом. К спальной комнате хозяев примыкал санузел с туалетом, ванной, душем и другими принадлежностями.

Вторая комната имела свой туалет с душем. Затем кухня с газовой плитой, к которой примыкала комната для прислуги с отдельным туалетом, душем и балконом. Пол был мраморным, что способствовало в жаркое время более умеренной (прохладной) температуре в квартире. Мойка пола была облегчена тем, что из каждой комнаты на уровне пола была вставлена труба диаметром 10 см, выходящая наружу здания, поэтому выливалось на пол ведро воды, а затем специальной шваброй с резиновой накладкой по типу щетки стеклоочистителя автомашины вся вода выгонялась на улицу. В полуподвальном помещении размещался для каждой квартиры дома гараж для автомашины. Я достаточно подробно описываю квартиру, в которой имелось всё для комфортной жизни в условиях тропиков.

Необходимо отметить также, что по существовавшему на Кубе законодательству запрещалось строить здания по типовым проектам, что способствовало учёту при проектировании каждого дома всех новинок строительных материалов и технологий строительных работ. Советские архитектурные и строительные специалисты стали рекомендовать проводить строительство по типовым проектам, так как это более экономично, но кубинцы отказались от этих рекомендаций, а что касается экономики, то они заявили: вы плохо считали.

При работе на опытной станции, которую на следующий год преобразовали в Институт агрономии Академии наук Кубы, режим складывался следующий. Утром подъем в 6.00, приём душа, туалет, завтрак и к 7 часам утра готов к выезду на работу. При полной готовности выходил на лоджию и в ожидании приезда автомашин учил слова, грамматику испанского языка. Примерно к 7.30 автомашина с нашим агрохимиком Вендило Григорием Григорьевичем и немецким учёным из ГДР Вальтером заезжала за мной и к 8.00 мы прибывали к месту работы. С 12 до 13 часов обед и отдых. Обедали в столовой вместе с кубинцами, блюда были кубинской кухни. С утра до жары обычно работали в поле, снимали нужные показатели и т.д. После обеда, в период жары, обычно работали в помещении по обработке опытных данных. В 17 часов, после окончания работы нас отвозили домой, а меня и Вендило ― в Институт иностранных языков имени Джона Рида, занятия проводились с 18 до 19 часов. Затем на общественном транспорте я возвращался домой. С учётом тропического климата ― приём душа, ужин и выполнение домашнего задания по испанскому языку, примерно до 23 часов, затем сон до 6.00 утра и далее по этому графику в течение 6 дней и только в воскресенье ― отдых и выполнение домашних заданий по испанскому языку. И так изо дня в день, кроме кубинских и советских праздничных дней, а также командировок в западные и восточные провинции Кубы.

В рабочую группу, где я работал, входил научный сотрудник Антонио Пратс Перец, со средним образованием, трудолюбивый и очень способный сотрудник. Его родители были родом из Испании, переехали на Кубу и жили в провинции Камагуей, имели 2 кабалерии пахотной земли (около 29 га). Во время одной из командировок мы с Антонио Пратсом заезжали к его родителям, переночевали у них. Нужно сказать, что это очень трудолюбивые крестьяне и, как сказал отец Антонио Пратса, две кабалерии земли вполне достаточно для безбедной жизни крестьянской семьи. Кроме того, был один лаборант и несколько сельскохозяйственных рабочих. На станции работал великолепный фотограф для съёмок объектов исследовательских работ и художник. Мне очень понравилось планирование научно-исследовательских работ. Так, проект темы по интродукции, например, кенафа, включал изучение биологии, селекции, агротехники и выход продукции. После окончания работ по проекту публиковалась книга с полным описанием всех работ, а главное ― с выходом в практику, т.е. с конечным результатом интродукции.

Меня попросили подготовить проект по семеноводству редиса. В процессе работы над ним мне пришлось учиться у них составлению проекта исследования с учётом их методики разработки проекта. Когда проект был готов, они назвали его "проект де Педро", хотя он был продуктом коллективного труда с кубинскими коллегами.

После первого проведения грунтконтроля образцов ряда овощных культур, в частности салатных и некоторых пряно-вкусовых растений, мы сообщили в Эмпрессу семеноводства об этих работах. К нам приехали начальник отдела семеноводства ИНРА Марио Круз и зам. начальника Эмпрессы семеноводства ИНРА, которые ознакомились на месте и убедились в том, что целый ряд культур и сортов овощных, намеченных для импорта семян этих сортов для Кубы непригодны, и сразу внесли коррективы в заявки на импорт семян. Другими словами, результаты наших работ оказались нужными для производства овощей на Кубе. Спустя примерно неделю, к нам на станцию пришло благодарственное письмо от этой организации.

В процессе фундаментальных исследований по интродукции так же было установлено, что посадочный материал чеснока для условий Кубы можно импортировать только из стран, расположенных в пределах 10 градусной широты от Кубы. Также было установлено, что сорта итальянских сортов риса (расположенных на 40° северной широты) по фотопериодической реакции совершенно непригодны для Кубы.

В то же время по ряду культур было разработано собственное семеноводство семян редиса, томатов, перца и других культур.

Во время одной из командировок в хозяйства, мне довелось ознакомиться с гранхой, которая выращивала водяной кресс. В отличие от Франции, на Кубе выращивали водяной кресс в чеках, наподобие тех, в которых выращивают рис. Однако, если рис выращивают путем затопления, то на Кубе выращивание водяного кресса проводилось в чеках, но со слабой проточной водой, чеки располагались как бы в виде каскадов ― верхние на более возвышенном месте, а следующие ― в более низких местах. Характеристику водяного кресса я нашел в монографии видного учёного Кубы Томаса Ройга "Лекарственные растения Кубы". Томас Рейг работал на опытной станции Сантьяго де Лас Вегас, в период моего пребывания на Кубе ему было уже свыше девяноста лет, но он был вполне работоспособным. Мне довелось несколько раз встретиться и беседовать с ним, а после одной из встреч сфотографироваться на память.

Анализируя химический состав водяного кресса, я пришел к выводу, что, кроме источника йода, это растение может быть хорошим средством против нематод, которых на Кубе было более чем достаточно, в чём мне вскоре пришлось убедиться. На Кубе возделываются бананы, но поскольку это культура многолетняя, а зимы в нашем понимании там нет, так как самая низкая температура на Кубе в январе месяце составляет +8° ― +12°, то плантации бананов страдают от нематод. Однако мы встретили в одной из гранх прекрасную плантацию бананов, свободную от нематод. Когда я пытался узнать, каким образом им удалось вырастить такую прекрасную плантацию, то мне начали объяснять, что у них работают прекрасные трудолюбивые революционеры-работники. Тогда я стал выяснять, какие были предшественники, и тут обнаружилось, что предшественником был водяной кресс, который в течение 3-х лет выращивался на этом участке.

Когда через 10 лет, я вторично был в командировке на Кубе, то вывез посадочный материал водяного кресса в Россию и после его интродукции организовал, совместно с институтом гельминтологии его испытание против галловой нематоды и картофельной нематоды. Результаты оказались положительными, и на их основе были получены два патента на средства борьбы против нематод.

Просто о жизни на Кубе

Жизнь на Кубе включала не только работу по контракту и изучение испанского языка в институте иностранных языков имени Джона Рида, но и сферу культуры и отдыха. Так, например, во время пребывания на Кубе члена Политбюро ЦК КПСС, министра иностранных дел СССР А. А. Громыко, его сопровождала балетная группа Большого театра и нам, специалистам сельского хозяйства, работавшим на Кубе, была представлена возможность побывать на их концерте. Приезжали и работники цирка со своими артистами и хищными животными. Оказалось, что звери (львы и тигры) в условиях тропиков становились неуправляемыми. То же наблюдалось и с малолетними детьми советских специалистов, на которых тропический климат действовал возбуждающе. Было и представление клоунады, в частности, выступление Юрия Никулина, которое не вызывало особого восторга. В частности, его коронный номер, когда он на сцене пытался выпить водки, но в это время неожиданно появлялся его "начальник" и он подставлял руки якобы для их помывки, но как только конферансье уходил, он доставал стакан, чтобы наполнить его водкой, вновь появлялся конферансье и он снова подставлял руки для якобы их мытья и так вся бутылка водки была вылита и он солёным огурчиком закусил и уходил со сцены. Если в Союзе этот номер вызывал смех и оживление, то на Кубе было гробовое молчание, тем более, что Никулин вместо бутылки водки брал бутылку рома марки "Бакарди", а на Кубе ром в чистом виде вообще не употребляют, а готовят хайбол, то есть немного рома, затем добавляют пепси или другой неалкогольный напиток, сок лимона и кусочки льда, а не "солёный огурчик", как это было у Никулина.

Вообще многие номера у Ю. Никулина следовали принципу "что ни дурно, то потешно". В этом отношении солнечный клоун в фуражке Олег Попов выгодно отличался более высокой интеллектуальностью своих номеров от Ю. Никулина. Вероятно, поэтому, когда Ю. Никулин был назначен директором цирка, он "выжил" с работы Олега Попова, и последний вынужден был выехать в Германию, где очень успешно выступал и пользовался успехом у немецких зрителей.

В качестве почти обязательного элемента культурной программы было посещение дома-музея знаменитого писателя Хемингуэя. Между прочим, Э. Хемингуэй в других странах проживал в отелях и только на Кубе имел свой постоянный собственный дом. У Хемингуэя был самый высокий авторский гонорар в мире.

Интересна была "мексиканская коррида". На арену выпускали быка, на которого верхом сидел наездник, державший пояс с металлическими колючками, проходившими под брюхом животного и причинявшими ему боль. Бык стремился сбросить с себя седока. Победителем считался тот, кто дольше смог "высидеть" на спине животного. Очень необычными были "шоу" тропикана и другие вечерне-ночные развлекательные представления. Однако самым массовым и зрелищным был карнавал, который, по свидетельству самих кубинцев, уступал только бразильскому.

Уборка сахарного тростника ранее на Кубе проводилась вручную, а после революции 1959 года частично применялись комбайны, а также (по примеру СССР) мобилизовывались служащие и другие группы городского населения. В одном из таких субботников довелось участвовать мне и Г. Г. Вендило. По приезду в хозяйство каждому прибывшему бесплатно выдавалась "уборочная роба", состоящая из брезентовой куртки и брюк типа джинсов и бесплатный обед.

Рубку сахарного тростника осуществляли рабочие-профессионалы, у которых были чётко рассчитаны четыре движения ― придерживая левой рукой стебель растения, первым взмахом правой руки с мачете срубался стебель растения сахарного тростника под корень, второй взмах руки ― срезалась верхушка, третий взмах ― срезались листья со стебля, четвертый взмах ― разрубался стебель пополам и обе половинки отбрасывались назад. Работа рубщика-профессионала сахарного тростника напоминала работу робота, у которого чётко, почти рефлекторно, рассчитаны все движения. Их производительность была весьма высокой. До революции их зарплата за день составляла 25 долларов. Вслед за ними шли мы ― "волонтеры", подбирали стебли, поднимали их на плечо и шли по рыхлой от верхушек и листьев сахарного тростника почве к тракторным тележкам, на которые погружали стебли для их транспортировки на сахарные заводы. В условиях жары (28° ― 30°) и высокой влажности воздуха это была очень тяжёлая работа. Пот лился ручьём, местные жители завязывали на шее своеобразные косынки, чтобы пот с головы и шеи не стекал на спину и грудь. В целом, если работа рубщиков-профессионалов была очень эффективна, то производительность "волонтеров" не оправдывала затрат на стоимость "робы" и обеды.

Для того чтобы механизировать процесс уборки сахарного тростника советской стороной предпринимались меры для производства в СССР комбайнов по уборке сахарного тростника, тем более, что в ряде стран они уже существовали. Н. С. Хрущевым было дано задание резиденту службы внешней разведки СССР (под крышей торгпредства СССР в Великобритании) закупить небольшую партию этих комбайнов якобы для использования их в Туркмении, где ещё по заданию И. В. Сталина выращивался тростник для производства на его основе рома. Как мне рассказал позднее, находясь на пенсии, этот резидент (дослужившийся до зам. председателя КГБ), когда он обратился к одному из руководителей фирмы по выпуску таких комбайнов, тот прямо заявил, что ему неважно знать, где вы будете использовать эти комбайны ― в Туркмении или на Кубе. Однако он тут же добавил, что мы не понимаем действий русских, которые изобрели такую великолепную форму организации в сельском хозяйстве, как создание машинно-тракторных станций (МТС), а сейчас их уничтожали, в то время как в зарубежных странах их стали создавать по принципу СССР.

В 1983 году мне довелось участвовать в работе очередного конгресса Международной ассоциации по испытанию качества семян (ИСТА), после окончания которого я посетил ряд семеноводческих фирм. По пути следования нам встречались такие МТС, которые могли по заявке мелких фермеров выполнить работы по пахоте и другим видам обработки почв, или другим работам, либо фермер мог взять в аренду технику на определённое время, самому выполнить нужные работы и вернуть чистую (вымытую) технику. То есть фермеру не было необходимости приобретать дорогостоящую технику. А что случилось у нас? Ельцин уничтожил все совхозы и колхозы и предложил рабочим и служащим этих хозяйств взять наделы по 4-6 га. Но если шесть соток можно было обработать вручную силами всех членов семьи, то 4-6 га так обработать невозможно. В итоге эти наделы или за бесценок проданы, или дельцы мошеннически прибрали их к рукам, оставив местных жителей на произвол судьбы, без средств к существованию. В тоже время, после присоединения ГДР к ФРГ федеральные органы власти этой страны не стали выделять дотаций, которые выдаются всем мелким фермерам в странах западной Европы. Однако эти кооперативы и госхозы оказались настолько эффективными, что, обходясь без дотаций, за счёт прибыли выплачивали налоги государству. Вызывает удивление, что правительственные органы и телевидение Российской Федерации пытаются представить Ельцина чуть ли не в роли национального героя России и даже как бы причисляют его к "лику святых".

Необходимо отметить, что не обходилось на Кубе и без курьёзов со стороны наших соотечественников. Так, в Гаване на берегу океана располагался отель, у которого был прекрасный бассейн с океанской водой. Плавать в океане кубинцы не рекомендовали, так как в этих местах обитали акулы. Но некоторым нашим соотечественникам было всё нипочем. Однажды один наш гражданин заплыл довольно далеко. Один из охранников-кубинцев закричал tiburon, то есть, "акула", и наш незадачливый пловец, увидев приближающуюся акулу, с перепугу остановился. Это его спасло, так как оказывается, у акулы выработался инстинкт хватать уходящую от неё добычу. Когда акула, сделав круг, вновь пошла к нашему пловцу, кубинский охранник стал стрелять по акуле, отпугивая её от нашего пловца, хотя он мог, вместо акулы, попасть и в нашего "храбреца". И так он стал понемногу плыть к берегу, а охранник выстрелами из винтовки продолжал отгонять акулу. И когда наш "герой" подплыл к мелководью, акула отстала от него. Когда же он, наконец, выполз на берег, то был очень бледным и, рухнув на берег, довольно долго приходил в себя, а спустя какое-то время буквально "побрел" в свой номер гостиницы.

А в целом Республика Куба ― это сказочная страна. А кубинцы -очень дружелюбный народ с развитым чувством юмора, очень воспитанный, настоящие кабальерос.

Работа в Университете Дружбы народов

После завершения работы в Республике Куба руководство ректората УДН обратилось с ходатайством в Министерство сельского хозяйства РСФСР о направлении меня на работу, в порядке служебного перевода, на сельскохозяйственный факультет УДН, как имеющего опыт работы в тропиках и владеющего испанским языком, на должность доцента кафедры тропического растениеводства. По приказу МСХ РСФСР я был направлен в распоряжение этого университета.

Университет Дружбы народов был создан по решению правительства Советского Союза. Его первым ректором и организатором был назначен талантливый учёный, педагог и организатор науки доктор технических наук профессор Румянцев Сергей Васильевич. Ранее в г. Казани он организовал авиационный институт. Здесь же, в г. Москве на ул. Орджоникидзе, 3, в здании, освобождённом военным ведомством, началась организация нового университета, которому в 2010 году исполняется 50 лет. Деканом сельскохозяйственного факультета стал доцент Кузнецов, а после его скоропостижной смерти ― Устименко Григорий Васильевич. Заведующим кафедрой тропического растениеводства стал профессор Иван Алексеевич Минкевич. Как при формировании любого нового учреждения, сотрудники Университета Дружбы народов пришли из различных организаций. Основной преподавательский состав с/х факультета был из преподавателей Московской с/х академии им. К. А. Тимирязева. Однако были преподаватели и из других организаций. Так, преподавателем по лесоводству был профессор Правдин из Института леса АН СССР, профессор Минкевич был из Белоруссии, доцент Гужов Юрий Леонидович ― из Института генетики АН СССР, и так далее. Набор советских студентов производился из лучших студентов ТСХА. В общежитиях для лучшего контакта и овладения иностранными студентами русского языка советские и иностранные учащиеся селились вместе. В первый год обучения (подготовительное отделение) иностранные студенты изучали русский язык и общеобразовательные предметы в объёме средних школ СССР, а советские студенты ― иностранные языки. После окончания университета советским студентам, сдавшим экзамены по иностранному языку на "хорошо" и "отлично", выдавался, кроме диплома по специальности, диплом переводчика иностранного языка (английского, французского, немецкого, либо испанского).

Передо мной была поставлена задача: создать учебные пособия и учебники, отражающие опыт овощеводства в субтропиках и тропиках. Работая на Кубе, я провёл серию исследований по овощеводству в тропиках, которые и легли в основу создания пособий и учебников.

Поскольку по курсу "овощеводство" годовая нагрузка приходилась на первый семестр, то во втором семестре мне приходилось выезжать на два месяца руководителем практики дипломников в научно-исследовательские институты ВАСХНИЛ Краснодара (ВНИИ риса, ВНИИ масличных культур, НИИ с/х-ва им. Лукьяненко и ВНИИ табака и махорки, а также в Сухуми на опытную станцию ВНИИ растениеводства). Таким образом, во втором семестре и в период летней практики у меня была возможность обработать экспериментальные данные, полученные ранее, а также поставить, совместно с дипломниками и аспирантами УДН, новые исследования. В итоге за период 1967-70 гг. мною была подготовлена серия статей, опубликованных в научных журналах СССР, ГДР, Кубы и Монголии. Кроме того, были подготовлены учебные пособия по овощеводству в субтропиках и тропиках, которые были опубликованы в издательствах УДН и "Колос".

В итоге мною была подготовлена докторская диссертация на тему: "Особенности овощеводства в разных климатических зонах и перспективы семеноводства (на примере СССР, МНР и Республики Куба)", которая в феврале 1971 года была успешно защищена в Ленинградском сельскохозяйственном институте, а в сентябре этого же года была утверждена ВАКом.

Интересный разговор произошёл у меня перед защитой с деканом плодоовощного факультета, председателем диссертационного совета, профессором Е. В. Каратаевым, который, видя, что я очень волнуюсь, сказал, что волноваться нечего, так как зав. кафедрой физиологии растений профессор Новиков, который считается "дежурным" членом совета, то есть, чуть что, сразу выступает против и голосует против, на Ваш автореферат прислал положительный отзыв. В начале защиты обстановка была несколько напряжённой, но затем наступило потепление, а когда пришлось отвечать на замечание профессора Каратаева: жаль, что в работе имеется недоразумение по поводу влияния луны на урожайность овощных растений, и я привел конкретные примеры о влиянии не только лунного света, но и фаз луны на урожайность ряда культур в тропиках, наступила полная разрядка. Да, ещё перед защитой мне сказали, что есть один член совета, некто профессор Павлова, которая вопросов не задаёт, против не выступает, но как определили аспиранты, всегда голосует против. Так случилось и на моей защите: один отрицательный голос при тайном голосовании оказался.

На следующий после защиты день по просьбе зав. кафедрой овощеводства профессора Брызгалова Валентина Андреевича я прочитал лекцию по материалам диссертации для студентов и преподавателей факультета. Аудитория была переполнена, задали много вопросов по теме защиты, а также о Кубе. Я рассказал про следующее. На Кубе после завершения какого-либо митинга, все встают, берутся за руки и, раскачиваясь во время пения, исполняют "Интернационал", а у нас на партийных конференциях всех уровней каждому участнику раздают листочек с текстом партийного гимна "Интернационал". Тут я обратился ко всей аудитории с вопросом: кто знает текст партийного гимна "Интернационал" наизусть, поднимите руки. И из более трехсот присутствующих поднялась только одна рука.

Интересная деталь высветилась при подготовке диссертации к защите. В этот период выявляется истинное лицо коллег. Так, известный луковод на Кубани кандидат с/х наук Кузнецов А. В. обычно при встречах выражал свои чувства объятиями, и я надеялся получить от него поддержку и направил свой автореферат, но поддержки не получил. В то же время кандидат с/х наук Комиссаров Василий Алексеевич, будучи проректором по науке ТСХА, направил развёрнутый положительный отзыв в Ленинградский с/х институт. Директор Грибовской овощной селекционной опытной станции (после ухода Е. И. Ушаковой) кандидат биологических наук Ершов Иван Иванович и зав. лабораторией тыквенных культур, доктор сельскохозяйственных наук Юрина Ольга Васильевна также прислали свой положительный отзыв на диссертацию. Наряду с этим, были и такие, из числа сотрудников МСХА и ВИРа, которые, наоборот, не только сами не поддерживали, но где только могли, чинили препятствия и я не хочу даже упоминать их имён. Хочу только отметить, что активно поддержали меня в тот период: академик ВАСХНИЛ Алпатьев Александр Васильевич (мой консультант), вице-президент ВАСХНИЛ, академик ВАСХНИЛ председатель Сибирского отделения ВАСХНИЛ Ираклий Иванович Синя-гин (он лично ознакомился с моими исследованиями на Кубе), доктор биологических наук Кружилин Алексей Степанович из ИФР (Институт физиологии растений АН СССР) и зав. кафедрой овощеводства Ленинградского с/х института доктор с/х наук, профессор Брызгалов Валентин Андреевич и я искренне благодарен им за поддержку.

Здесь необходимо отметить, что в Университете дружбы народов проходила как бы "притирка" друг к другу. Не обошлось и без "подсиживаний" для своего карьерного роста. Так, доцент Г. В. Устименко, декан с/х факультета, отстаивал на заседаниях ректората и парткома УДН интересы факультета, что не нравилось ряду руководителей университета. Этим воспользовались интриганы и карьеристы, которые стали дискредитировать Г. В. Устименко, что привело к освобождению его от должности декана, на которую пришёл такой бездарный человек, что не хочу называть его фамилию, дабы не делать ему даже отрицательную рекламу. Почти то же произошло и с ректором профессором С. В. Румянцевым, девизом которого было готовить из иностранных студентов настоящих специалистов соответствующих профилей и друзей Советского Союза. Однако, когда Университет был создан и начал нормально функционировать, то на должность его ректора позарился зам. министра по кадрам министерства высшего образования СССР Станис (он сменил свою еврейскую фамилию на фамилию своей жены, что ему припомнили при Горбачеве при выборах в Верховный Совет СССР, когда, из-за "предательства" своей национальности, его не избрали депутатом). Этот Станис то ли был в родстве, то ли близок по каким-то делам с кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, занимавшимся вопросами идеологии, Б. Н. Пономаревым. И вот начались кампании проверок Университета партийными комиссиями ЦК КПСС и Министерства высшего образования. Предъявлялись претензии, что в учебных планах не уделяется должного внимания идеологическим предметам, что на первое место нужно ставить подготовку идеологических союзников, а не только друзей СССР, профессиональную же подготовку отодвинули на второй план. В итоге, по результатам этих проверок профессор С. В. Румянцев был снят с должности ректора УДН без права занятия руководящих должностей и был принят на работу в один из технических вузов на должность рядового профессора кафедры. Последующие ректоры УДН, а позднее РУДН (Станис и Билибин) были на два порядка ниже Румянцева Сергея Васильевича.

В Советский период наблюдалась такая картина. Появилась личность, которой следовало предоставить должность министра. Сделать это можно было двумя путями: либо выделять огромные средства для создания нового министерства, либо снять кого-то с должности министра и на его место назначить этого человека. Например, было Министерство медицинской промышленности и микробиологии СССР, которым руководил талантливый организатор Быков Валерий Алексеевич. Вдруг эта должность понадобилась для какого-то "нужного человека" и началась настоящая травля Быкова в печати, благо, беспринципных борзописцев хоть отбавляй. Министерство это не только решало задачи медицинской промышленности и микробиологии, но и производило на заводах кормовые добавки для животноводства. Но, в конечном итоге, заказным журналистам не удалось "свалить" Быкова В. А. с должности министра. Правда, с приходом к власти Ельцина и развалом Советского Союза произошла ликвидация этой важной для народного хозяйства отрасли. Но В. А. Быков нашел своё место в роли директора Всероссийского научно-исследовательского института лекарственных и эфиромасличных культур и сохранил от разрушения крупный и уникальный медицинский центр. Между прочим, созданный его усилиями институт биотехнологии в районе м. Калужская в период ельцинского лихолетья подвергся варварскому уничтожению: с 4-5 этажей самое современное оборудование стоимостью 20 тысяч и более долларов выбрасывалось в окна только для того, чтобы освободить помещение для сдачи в аренду под офисы коммерческим структурам.

В 1970 году Грибовская селекционная овощная опытная станция в связи с пятидесятилетием со дня основания и заслугами в области селекции и семеноводства овощных культур была награждена орденом Трудового Красного Знамени и преобразована во Всесоюзный ордена Трудового Красного Знамени научно-исследовательский институт селекции и семеноводства овощных культур в системе ВАСХ-НИЛ. В 1971 году директором этого института был назначен член-корреспондент ВАСХНИЛ, профессор Сокол Павел Федорович. Поскольку у меня ряд аспирантов из числа выпускников УДН работали на Грибовской станции и затем института, то я неоднократно бывал во вновь созданном институте и встречался с новым директором.

При встрече П. Ф. Сокол сказал мне, что, как член экспертного совета ВАК СССР, он читал мою диссертацию, а профессор Алексеева Марина Владимировна дала высокую аттестацию моей работы. Поэтому он решил пригласить меня на работу в институт ― либо на должность, ранее занимаемую мной на Грибовской станции, зав. лабораторией селекции и семеноводства столовых корнеплодов, либо создав новую лабораторию.

Учитывая, что в УДН не было своей экспериментальной базы для научно-исследовательской работы, я принял приглашение П. Ф. Сокола, но не на ранее занимавшуюся мной должность зав. лабораторией, а предложил преобразовать контрольно-семенную лабораторию в лабораторию семеноведения ― теоретическую базу для семеноводства овощных культур. Павел Фёдорович согласился с моим предложением и написал письмо ректору УДН с просьбой направить меня на работу во ВНИИССОК в порядке служебного перевода. В результате в середине августа 1972 года я был принят на работу во ВНИИССОК на должность заведующего лабораторией семеноведения овощных культур, в которую вошли и два сотрудника из бывшей контрольно-семенной лаборатории: старший научный сотрудник Васьянова Антонина Васильевна и лаборант Макунина Нина Степановна. В связи с расширением тематики исследований численность лаборатории семеноведения в течение первых пяти лет увеличилась до 20 человек.

Послеконтрактный период работы с монгольскими учёными и специалистами

После завершения контракта и возвращения на родину моя работа для сельского хозяйства Монголии не прекратилась. Прежде всего, мною был накоплен огромный материал и обобщена научная литература по этой проблеме. Поэтому возникла мысль написать монографию: "Земледелие в Монголии". В течение года рукопись была подготовлена, и я подал заявку в редакцию "Сельхозиздат". При обсуждении плана издательских работ бывший тогда зам. министра сельского хозяйства СССР К. С. Назаренко, не разобравшись с существом вопроса, обронил реплику: стоит ли печатать книгу о земледелии Монголии, поскольку основой сельского хозяйства этой страны является животноводство? В связи с чем мне пришлось встретиться лично с ним и показать, что, кроме животноводства, в Монголии производство зерна пшеницы и других зерновых культур достигло таких объёмов, что страна не только полностью обеспечила свои потребности в зерне, но и поставила его на экспорт в КНДР, а так же в ряд восточных регионов СССР. Нужно отдать должное К. С. Назаренко, он тут же вызвал сотрудника и продиктовал проект письма в "Сельхозиздат" о целесообразности издания книги "Земледелие в Монголии". Издательство же для подстраховки дополнительно рукопись отправило в МСХ МНР с просьбой дать рецензию. Из МНР, как мне стало позднее известно, поступила положительная рецензия. Кроме того, я обратился в ЦК КПСС к тов. Русакову, который в 1962-4 гг. был послом СССР в Монголии и потому хорошо знал эту проблему Он поддержал предложение об издании такой книги, и она была опубликована в 1966 году.

В 1971 году МНР отмечала пятидесятилетие со дня создания Монгольской народно-революционной партии (МНРП) и указом Председателя Президиума Великого Народного Хурала МНР я был награжден почётной юбилейной медалью за содействие в укреплении завоеваний народной революции.

Ещё перед объездом из Монголии мною была предложена тема подготовки кандидатской диссертации Шаравыну Гунгаадоржу. Нужно сказать несколько слов об этой неординарной личности. Когда ему исполнилось только два года, на волне проходивших в МНР политических репрессий был арестован и осужден на 10 лет его отец. После восьмилетнего пребывания отца Гунгаадоржа в заключении ему было разрешено свидание с женой и сыном, которому тогда уже исполнилось 10 лет. Когда Гунгаадорж с матерью приехали на свидание с его отцом в тюрьму, которую в Монголии называют "чёрной юртой", то их пригласили в юрту, в которой находилось несколько заключенных мужчин и обратились к Гунгаадоржу с вопросом: какой из этих мужчин является твоим отцом? он внимательно вгляделся в них и безошибочно сразу указал на своего отца.

Мы с Гунгаадоржем разработали детальный план подготовки диссертации по развитию овощеводства в Монголии. Профессионально он был хорошо подготовлен, окончил плодоовощной факультет Московской сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева. Ещё в средней школе, а затем в МСХА он отлично овладел русским языком без каких-либо следов иностранного акцента. Более того, он владел русским языком лучше, чем некоторые советские специалисты сельского хозяйства (агрономы и механизаторы), прибывавшие в МНР для работы по контрактам. Кроме того, Гунгаадорж в 1962 году выезжал в Болгарию для повышения квалификации в области овощеводства. Наряду с этим, в период нашей совместной работы в МНР, им был опубликовано ряд статей и брошюр по развитию овощеводства в Монголии, особенно по механизированному выращиванию овощей в госхозах МНР.

Нужно сказать, что в период подготовки диссертации он вырос в служебном положении до должности заместителя министра сельского хозяйства МНР. За период с 1964 по 1974 годы мы общались с ним в Москве, куда он по служебным делам приезжал в командировку, привозил подготовленные разделы диссертации, а также до конца не обработанные материалы, мы их обсуждали, исправляли и так далее. В итоге к 1974 году его диссертация в черновом варианте была готова.

Так получилось, что через 11 лет после моего отъезда из Монголии по просьбе монгольской стороны министерством сельского хозяйства СССР был заключен контракт на три месяца, с ноября 1974 по январь 1975 года для моей работы в должности консультанта в Зунха-ринском научно-исследовательском институте сельского хозяйства, организованном на базе Зунхаринской сельскохозяйственной станции. Таким образом, после прибытия в Улан-Батор мы в ноябре 1974 года встретились с ним дважды, в министерстве сельского хозяйства МНР, где он работал в должности заместителя министра сельского хозяйства МНР, и второй раз в декабре в санатории, где он отдыхал, находясь в отпуске. Мы детально обсуждали автореферат диссертации и организацию самой её защиты. В этот период мы опубликовали с Гунгаа-доржем ряд научно-исследовательских статей в Международном сельскохозяйственном журнале и других изданиях.

Однако в январе 1975 года мне стало известно, что Шаравын Гун-гаадорж освобожден от должности заместителя министра сельского хозяйства МНР. Дело заключалось в следующем. Гунгаадорж уже несколько лет назад развёлся со своей первой женой и женился на разведённой женщине по имени Амгалан. Первая жена Гунгаадоржа никаких претензий к нему не предъявляла и быстро вышла замуж за другого, а вот бывший муж Амгалан стал писать письма в партийные органы с просьбами воссоединить его семью. В те времена в МНР, как и в СССР, очень следили за "моральным обликом" членов правящей партии. Как мне стало известно, член политбюро ЦК МНРП секретарь ЦК по сельскому хозяйству Жагварал около четырёх часов убеждал Гун-гаадоржа вернуться к семье и тогда он останется зам. министра, в противном случае ему придется оставить эту должность. Но Гунгаадорж стоял на своём, возвращаться к прежней жене отказался и, естественно, отказался от должности заместителя министра сельского хозяйства МНР.

Перед моим возвращением после завершения контракта, монгольские товарищи организовали мою встречу с зав. отделом сельского хозяйства ЦК МНРП. Встреча касалась проблем развития сельского хозяйства Монголии, была очень насыщенной, продолжалась более трёх часов и как-то так получилось, что вспомнили о Гунгаадорже. Я не удержался и откровенно высказал мнение, что за развитие овощеводства в Монголии Гунгаадорж заслуживал бы награждения его орденом Сухэ-Батура, а за то, что с первой женой воспитал шестерых детей и двух дочерей со второй женой, то уже за это его следовало бы наградить орденом Трудового Красного Знамени. Судя по реакции монгольских друзей, они были согласны с моей оценкой Ш. Гунгаа-доржа.

В программе работы контракта была запланирована 10-дневная командировка в один из госхозов Баян-Ульгийского аймака. В составе группы, кроме меня, был директор Зунхаринского института Лувсен Очирин Бадарч и ветеран монгольского земледелия, лауреат Государственной премии МНР товарищ Ульдзий. Вызвано это было тем, что госхоз по производству кормовых культур оказался в числе самых отсталых. Климатические условия здесь были такие, что сумма осадков за год составляла менее 300 мм. Мы привлекли к работе зав. сортоучастком, на котором проводилась оценка сортов кормовых культур за период с 1963 года, т.е. с момента организации Государственной комиссии по сортоиспытанию в МНР. В итоге мы разработали план мероприятий для этого госхоза с учётом накопленного опыта и в других госхозах Монголии, который оставили в госхозе, а также передали его в МСХ МНР. И надо же было такому случиться, что в этот самый удалённый госхоз был направлен "в ссылку" на должность директора госхоза Шаравын Гунгаадорж. Нужно отдать должное Гунгаадоржу, что он, исходя из научно-обоснованной программы действий, за два года вывел этот госхоз в число передовых госхозов страны.

В 1975 году я был назначен заместителем директора Всесоюзного научно исследовательского института селекции и семеноводства овощных культур (ВНИИССОК) Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук (ВАСХНИЛ) СССР и где-то в 1977 году при институте был создан докторский диссертационный совет, где заместителем председателя этого совета утверждён был я. Поскольку диссертация Гунгаадоржа была практически готова, то, предварительно рассмотрев её вместе с председателем совета, академиком ВАСХНИЛ П. Ф. Соколом и учёным секретарем совета В. А. Епиховым, было решено принять её к защите. Исходя из этого, я направил на имя заместителя министра сельского хозяйства МНР официальное письмо о готовности нашего совета к рассмотрению диссертации Гунгаадоржа к защите на соискание учёной степени кандидата сельскохозяйственных наук и рекомендовали направить его в наш институт сроком на два месяца. Монгольская сторона положительно отреагировала на мое письмо, и вскоре Шаравын Гунгаадорж прибыл в Москву в наш институт. Поскольку кандидатские экзамены у него были сданы в соответствующих организациях МНР, то здесь оставалось подготовить и опубликовать автореферат. Первым официальным оппонентом была утверждена известный учёный овощевод и селекционер доктор биологических наук, профессор Алексеева Марина Владимировна, которая после ознакомления с диссертацией в личной беседе со мной сказала, что зря диссертант очень много своих исследований включил в работу, по крайней мере, половину мог бы оставить для докторской диссертации. В общем, защита прошла блестяще, состав докторского совета единогласно проголосовал за присуждение Шаравыну Гунгаадоржу искомой учёной степени.

Спустя какое-то время, учитывая заслуги Гунгаадоржа в подъёме отстающего госхоза и наличие учёной степени кандидата наук, он был отозван для работы вначале зав. отделом научно-технических связей МСХ МНР с министерством сельского хозяйства СССР, поскольку в тот период эти производственно-экономические контакты были огромными. Затем Гунгаадорж был направлен на работу первым секретарем обкома МНРП Селенгинского аймака, ― основной житницы Монголии. Во время очередной командировки в Монголию в порядке научно-технического обмена мне довелось побывать в г. Сухэ-Баторе -столице Селенгийского аймака у Гунгаадоржа ― и я был приятно поражён, когда он продемонстрировал собранные им материалы по почвенно-климатическим условиям этого региона Монголии и рекомендации, разработанные им для повышения урожайности сельскохозяйственных культур во всех сферах сельского хозяйства этого аймака.

В дальнейшем Шаравын Гунгаадорж был назначен министром сельского хозяйства МНР и одновременно вице-премьером Совета Министров МНР.

В 1981 году Монголия отмечала 30-летний юбилей освоения целинных земель. Приглашение от МСХ МНР получил и я, а расходы по посещению и участию в юбилее приняла монгольская сторона. Торжественное заседание по этому случаю проходило во Дворце науки, построенном СССР в дар Монголии (по предложению Л. И. Брежнева в период его посещения МНР с государственным визитом).

После прихода к власти Горбачева начатый им развал Советского Союза был подхвачен и в Монголии. Под видом борьбы за демократию и ликвидацию монополии единой партии, в Монголии стала набирать обороты борьба за власть. Когда Юмжагийн Цеденбал отошёл от власти, пришедшие ему на смену партийные функционеры не смогли сдержать напора "демократов". Был созван пленум ЦК МНРП.

Так получилось, что Ш. Гунгаадорж больше был на хозяйственной работе и не рвался в партийные лидеры, ему, вероятно поэтому, было поручено председательствовать на партийном форуме. В целом, прежнее партийное руководство было смещено, а при выборах новых и в частности первого секретаря ЦК МНРП, была выдвинута кандидатура Ш. Гунгаадоржа, который сразу же категорически отказался, мотивируя тем, что он в основном больше работал на хозяйственных постах и, поэтому, хотел бы оставаться на конкретной хозяйственной работе. Разумеется, вопрос новой кандидатуры на пост первого секретаря ЦК МНРП был быстро решён, а Ш. Гунгаадорж назначен Председателем Совета Министров МНР, где проработал больше года. Затем проходили очередные выборы уже Президента Монгольской Республики. По принятому ранее решению не допускалось, чтобы президент страны и председатель совета министров были от одной партии. Ш. Гунгаадорж был освобожден от должности Председателя Совета Министров Монголии и направлен послом в Северную Корею, затем послом в Республику Казахстан, а после этого вновь вернулся для работы в Монголию. Поскольку рвавшиеся к власти так называемые "демократы" не имели ни знаний, ни опыта хозяйственной работы, на очередных выборах в Великий Народный Хурал 70% депутатов были от МНРП, а возглавил эту фракцию Ш. Гунгаадорж. Позднее он возглавил общественную ассоциацию по сельскому хозяйству, а в последние годы, с учетом возрастного ценза работает также консультантом министра экологии Монголии и министра сельского хозяйства.

Следует сказать, что историческая личность Ш. Гунгаадоржа будет со временем по достоинству оценена и описана, также как и Лув-сен Очирина Бадарча, М. Данзана, Б. Доржа и многих других, внесших крупный вклад в развитие сельского хозяйства Монголии.

Нельзя не сказать несколько слов об овощеводе Монголии, преподавателе овощеводства в Улан-Баторском сельскохозяйственном институте М. Данзане, с которым я впервые познакомился в Монголии в 1962 году. Его родители были отец ― монгол, мать ― китаянка; его жена была русская, и он в совершенстве владел монгольским, китайским и русскими языками. У него были хорошие контакты с местными китайскими овощеводами, и он был, по существу, овощеводом "до мозга костей". Когда мы готовили агротехнические указания, то всегда включали его в состав разработчиков.

Однако встреча в 1974 году во время моего пребывания в трёхмесячной командировке в Монголии коренным образом изменила наши отношения. Дело в том, что в Улан-Баторском сельскохозяйственном институте работали преподаватели из советских вузов, поэтому я не вникал в их совместную работу по овощеводству. Когда же Гунгаа-дорж под моим научным руководством подготовил и защитил кандидатскую диссертацию, то Данзан обратился ко мне с просьбой стать и его научным руководителем для подготовки диссертации. Я поинтересовался: а как закончилась ваша совместная работа с советским преподавателем? Он сказал, что практически ничем, но добавил, что готов показать, что было сделано.

Помня, что он хорошо владел темой приусадебного овощеводства китайских овощеводов, я спросил: а как с материалами по этому вопросу? Он сказал, что у него много этих материалов, но советский преподаватель рекомендовал работать по механизированному овощеводству в стране. Тогда я сказал ему: давай неси всё, что у тебя есть, и мы в гостинице их рассмотрим.

Итак, в воскресенье он пришел в гостиницу с двумя большими портфелями. Вначале я попросил показать, какие наработки были сделаны совместно с советским преподавателем, и когда ознакомился с ними, стало ясно, что там ничего существенного нет. Более того, Гун-гаадорж, работая в МСХ как специалист по овощеводству, а затем занимая более высокие посты, владел гораздо большим материалом по внедрению механизации при возделывании овощных культур в пригородных овощеводческих госхозах. Собранные же Данзаном разрозненные данные были "жалким лепетом" по сравнению с уже защищенной Гунгаадоржем диссертацией. Но когда я стал знакомиться с содержанием портфелей по биологии и агротехнике выращивания овощей на приусадебных участках в пригороде Улан-Батора в Амга-лане, то увидел просто "кладезь" ценных сведений не только по агротехнике выращивания, но и набору орудий и приспособлений, с которыми работали местные китайские овощеводы. Поэтому я предложил Данзану взять за основу эти материалы, он согласился, и мы составили программу работ и план текста по содержанию диссертации.

Обстоятельства сложились таким образом, что в январе 1975 года я вернулся в Москву, а в августе 1975 года прибыл в Улан-Батор сроком на 45 дней, возглавляя советскую делегацию по линии министерств сельского хозяйства наших стран.

После первых командировок в госхозы страны для ознакомления с состоянием дел в сельском хозяйстве по растениеводству Министерством сельского хозяйства МНР была создана совместная монголо-советская группа специалистов сельского хозяйства для подготовки агротехники выращивания сельскохозяйственных культур с учётом достижений науки и практики для земледельческих зон МНР. Работа эта была выполнена и результаты её были доложены на заседании коллегии Министерства сельского хозяйства МНР. Она была одобрена и было дано поручение перевести её на монгольский язык и издать в виде отдельной книги, что было и сделано в дальнейшем.

Что касается М. Данзана, то мы с ним провели обследование несколько китайских огородников в пригороде Улан-Батора в Амгалане, которое показало очень высокий уровень мастерства многих их них, а у отдельных огородников их участки с овощными культурами напоминали научно-исследовательские станции в миниатюре, зелёный конвейер зеленных, пряно-вкусовых культур, и так далее.

В декабре 1974 года директор Зунхаринского научно-исследовательского института Лувсен Очирин Бодарч угощал меня солёным стахисом, который мне очень понравился, а после я подробно изучил литературу о нём. При посещении дачи М. Данзана оказалось, что ста-хис растет у него на участке. Дело уже было в сентябре и перед отлётом М. Данзан накопал мне пол-литровую банку этих клубеньков, которые осенью 1975 года я высадил на полях ВНИИССОК, чем было положено начало интродукции стахиса в Советском Союзе.

Необходимо отметить, что к нашему приезду в Монголию Данзан уже много поработал. В это время мы окончательно согласовали детали, М. Данзан подготовил окончательный вариант и на докторском диссертационном совете при ВНИИССОК успешно защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата сельскохозяйственных наук. В дальнейшем он, наряду с преподаванием в с/х вузе, работал в посольстве Японии в МНР по организации и выращивания овощей для сотрудников японского посольства. К сожалению, он заболел раком и скончался, не дожив до пенсионного возраста.

Следует сказать несколько слов о так называемом трехсотлетнем татаро-монгольском иге в России. Очень разноречивы сведения об этом периоде. Одни утверждают только негативные сведения, а другие ― наоборот. Так, например, до нашествия татаро-монгольских войск в России были разрозненные княжества, а нашествие Чингисхана, хана Батыя и других привело к объединению разрозненных княжеств в единую Россию, которая совместными усилиями вышла из-под татаро-монгольских завоевателей. В то же время, многие татарские князья, как, например, Юсуповы стали верноподданными русского царя. Интересны отголоски этой проблемы в наше время. Не так давно вышел в России учебник по истории для 5-го класса, в котором говорилось о татаро-монгольском иге в России. И вот, советник посольства Монголии встретился с заместителем министра образования, и попросил в фразе учебника убрать слово "монгольским" и оставить только "татарским игом", на это наш зам. министра ответил: "Вы что, хотите поссорить меня с Минти-мером Шариповичем Шаймиевым?" Вот так иногда бывает.

10 сентября 2008 года мне исполнилось 80 лет, и к этой юбилейной дате мои монгольские коллеги и друзья прислали приветственный адрес с очень высокой оценкой моего вклада в развитие сельского хозяйства Монголии, подготовке научных кадров. Его подписали вицепрезидент Академии наук Монголии, он же президент монгольской Академии сельскохозяйственных наук, иностранный член РАСХН Н. Алтансух, академики монгольской Академии сельскохозяйственных наук Ш. Гунгаадорж, Б. Дорж, Д. Волоож, Ж. Чулуунбаатар. Я очень благодарен им за память обо мне.

В связи с приближающейся юбилейной датой ― 50-летия освоения целинных земель в Монголии ― было принято решение в сельскохозяйственной газете Монголии в течение года одну страницу посвящать этой дате. В газете "Монголын Ходоо" № 19 (2051) за 2008 год на стр. 3 была опубликована статья Б. Доржа под названием "Сердцем подъёма целины в Монголии были иностранные учёные", которая была посвящена мне и Кононковой Светлане Николаевне, в которой довольно подробно описано наше участие в этой работе, за что я был до глубины души тронут внимание монгольских друзей.

После завершения двухлетнего контракта с Монгольской Народной Республикой в 1963 году прошло 46 лет, но за прошедший период общение, связи, научное сотрудничество между мной и монгольскими учёными, специалистами сельского хозяйства практически не прекращались. Думаю, что так сложилась моя судьба, что сотрудничество будет продолжаться в течение всей моей жизни. У меня остались самые приятные воспоминания об этой стране и её людях. Но, как известно, что если первая физическая жизнь проходила нормально, что-то сделано полезное для людей, если подготовлены ученики и последователи, то и вторая жизнь моя может продолжаться ещё достаточно долго. Главное, что составило суть моей работы в МНР, это то, что здесь мне довелось в полной мере проявить свои возможности и знания. Монгольские учёные также стремились как можно полнее использовать меня как учёного и специалиста для развития земледелия и растениеводства Монголии.

В защиту академика Т. Д. Лысенко

Я очень признателен за годы учёбы в аспирантуре Института генетики АН СССР, за преподанный мне системный подход к решению научных и практических проблем. И больше всего я благодарен своему главному учителю академику Трофиму Денисовичу Лысенко за главный принцип учёного, по которому смысл научной работы заключается в практическом решении задач производства сельскохозяйственной продукции, а не в "работе в науке ради мировой науки вообще". И ещё Трофим Денисович советовал "не искать в природе глупостей".

К сожалению бездарные, завистливые "учёные" клеветали и продолжают клеветать на Т. Д. Лысенко, а Вавилова Н. И. , у которого не было опубликовано ни одной экспериментальной работы по генетике, объявлять гениальным генетиком. В этой связи нельзя обойти молчанием печально известное клеветническое письмо трехсот "подписантов" в Президиум ЦК КПСС от 11 октября 1955 года против Т. Д. Лысенко и А. И. Опарина. Давно назрела необходимость в опубликовании полного текста этого письма, и указании поименно (фамилии, имена, отчества и звания) всех "подписантов", не только биологов, но и физиков, химиков, математиков и других, чтобы они понесли ответственность за свои подписи перед историей науки. Правда, некоторые сетуют: зачем публиковать имена известных физиков, химиков, математиков и "примкнувших к ним" из других специальностей? Получается, что клеветать на Т. Д. Лысенко и А. И. Опарина можно, а отвечать за это не нужно. Приходится удивляться, как могли люди, не читая, подписывать этот пасквиль, который написан человеком, плохо знающим русский язык ― не говоря уже о смысловом его содержании. Прежде всего, объём письма ― более 43 тысяч знаков, то есть больше одного печатного листа. По существу это уже не письмо, а целая брошюра. Изложение его строилось по методике геббельсовской пропаганды ― ложь, повторенная многократно, постепенно начинает восприниматься как правда. А в начале письма говорится, что некоторые авторы, то есть Н. П. Дубинин и другие, уже обращались в ЦК КПСС с пасквилями на Т. Д. Лысенко и встречали положительное отношение в ЦК и через местные партийные организации извещались о том, что будут приняты соответствующие меры. Правда, не указывают, кто же в ЦК КПСС отказывал им поддержку, хотя хорошо известно, что это был Ю. Жданов (младший). Известно, что 28-летний Ю. Жданов, окончивший химфак МГУ и аспирантуру по философии, 1 декабря 1947 года был назначен зав. сектором науки ЦК ВКП(б), а через четыре месяца, 10 апреля 1948 года в Политехническом музее прочитал лекцию для пропагандистов СССР, в которой "разошёлся" и учинил разнос всей мичуринской биологии и трудов Т. Д. Лысенко по биологическим и сельскохозяйственным наукам; так сказать, "произвёл эффект вундеркинда". В этом письме подтверждается, что при вмешательстве отдела науки ЦК КПСС, то есть Ю. Жданова, вплоть до 1954 года печатались в ведущих академических журналах статьи с критикой Т. Д. Лысенко, но ничего не сообщалось о том, что не печатались ответы на эти статьи представителей мичуринской биологии.

В этом письме "300 подписантов" всё построено на лжи. Например, говорится: "При помощи этих методов было обещано создать в кратчайший срок новые хозяйственно ценные сорта (например, методом "переделки" создать за три года озимую пшеницу для Сибири)". Во-первых, Т. Д. Лысенко не говорил и не писал, что за три года можно создать озимую пшеницу для Сибири. Речь шла о возможности создавать сорта за три года с помощью его теории стадийного развития. Именно так и был создан сорт яровой пшеницы Одесская 13. На базе теории стадийного развития путём подбора пар для скрещивания с разной продолжительностью межфазных периодов академиком ВАС-ХНИЛ А. В. Алпатьевым были получены прекрасные скороспелые сорта томатов, а в Японии были созданы специальные таблицы с характеристикой сортов риса по этому признаку с целью получения гибридов. Что касается озимой пшеницы для Сибири, то по разработкам Т. Д. Лысенко были созданы сорта озимой пшеницы, и по данным на 1997 год в регионах Урала, Западной и Восточной Сибири было районировано 18 сортов озимой мягкой пшеницы, хотя ранее в Сибири вообще не было озимых пшениц, а была только озимая рожь. Плеядой таких селекционеров, как П. П. Лукьяненко, Д. А. Долгушин, В. Н. Ремесло, И. Г. Калиненко созданы сорта озимых мягких пшениц, которые стали шедеврами селекции не только в СССР, но и в ряде западноевропейских стран.

Далее, ранее в СССР сортов твёрдой пшеницы не было вообще, а по теоретическим разработкам Т. Д. Лысенко они созданы и входят ныне в государственный реестр селекционных достижений РФ.

В пасквиле "300 подписантов" неоднократно утверждают, что по вине Т. Д. Лысенко прекращены работы по использованию для нужд селекции полиплоидии, для получения полиплоидных сортов сельскохозяйственных растений. Это очередная ложь, так как Т. Д. Лысенко не запрещал работ по полиплоидии, но не видел в ней больших перспектив для селекции с/х растений. С 1965 года Т. Д. Лысенко был отстранён от всех административных постов, власть в науке захватили вейсманисты-морганисты, прошло 45 лет и что же, где шедевры полиплоидной селекции? Где сорта полученные методом полиплоидии? Их нет и вряд ли когда-нибудь будут!

Более всего поражает ложь и безграмотность таких авторов как Н. П. Дубинин, Ю. Жданов и "подписанты 300" о том, что "нельзя забыть также об уроне, вызванном попыткой Лысенко внедрить на Украине яровую пшеницу". Специалистам хорошо известно, что Т. Д. Лысенко всегда и всюду ратовал за озимую пшеницу не только на Украине, но и в других регионах Советского Союза. Ему удалось убедить в этом И. В. Сталина, и в июле 1950 года он выступил в газете "Правда" со статьей "О некоторых ошибочных положениях в учении В. Р. Вильямса", который считал посев озимых культур признаком отсталости в сельском хозяйстве Советского Союза.

Больше всех во лжи и безграмотности отличился Юрий Жданов, который даже в 1993 году в журнале "Вопросы философии" № 7 за 1993 г., описывая свою встречу с Н. С. Хрущевым, утверждал, будто Хрущев сказал, что он тоже боролся с Т. Д. Лысенко против якобы его попыток широко внедрять на Украине яровую пшеницу. Что-что, а разницу между яровой и озимой пшеницей Хрущев, в отличие от Ю. Жданова прекрасно понимал. Причём Ю. Жданов от себя добавил, что яровая пшеница плоха ещё и тем, что плохо перезимовывает в южных районах Украины. Как яровая пшеница может плохо перезимовать, если её высевают весной, а не осенью? Есть известная поговорка: "единожды солгавши, кто тебе поверит?"

Между прочим, в аппарате ЦК КПСС наряду с грамотными специалистами встречались функционеры типа Ю. Жданова. Так, в 1970-80 гг. можно было получать финансирование по дополнительной тематике на три года в ГКНТ, а по истечении этого срока выделенные на дополнительную тематику средства входили в общий постоянный бюджет научного учреждения. Гарантированно получить средства на дополнительную тематику в ГКНТ можно было при поддержке отделов науки и с/х отдела ЦК КПСС. И, как со смехом рассказывали сотрудники лаборатории гетерозисной селекции, руководимой академиком ВАСХНИЛ Н. В. Турбиным, когда заканчивался срок тематики, финансируемой через ГКНТ, Николай Васильевич брал первый попавший под руку сноп ржи и ехал с ним в ЦК КПСС. Целый день он ходил с ним по отделам и с пеной у рта доказывал, показывая сноп ржи, что это гибрид тритикале, очень важной культуры, и что необходимо финансирование для её дальнейшей доработки. К концу дня добивался положительного решения, возвращался в лабораторию и ставил на своё место сноп ржи до следующей поездки через три года в ЦК КПСС. И таких функционеров в аппарате ЦК, типа Ю. Жданова, было более, чем достаточно.

Также ложным является утверждение "300 подписантов" о том, что "генетика тесно связана с другими биологическими науками, с практикой сельского хозяйства…". "Современная генетика… эта живая наука, необходимая советскому народу". Недавно во ВНИИ селекции и семеноводства овощных культур проходила научная конференция о перспективах селекции бобовых культур и на эту конференцию был приглашен доктор биологических наук, профессор кафедры генетики МГУ С. А. Гостимский, который выступил с докладом о самых современных исследованиях по технологиям, ПЦР анализам, различным праймерам для идентификации и не только полностью хромосом, но и отдельных их локусов. Закончил же он тем, что сказал: разработанные генетиками самые современные методики исследования совершенно не востребуются ведущими селекционерами страны. Единственно, кто проявил интерес, так это правоохранительные органы, но они поставили вопрос, смогут ли ученые по куску коры дерева определить породу этого дерева, место его произрастания и установить место преступления и самого преступника. На это ответил докладчик, мы ещё не готовы. Так что эта "живая наука" пока не оказалась необходимой не только советскому, но и современному российскому народу. Нельзя почти сто лет выдавать желаемое за действительное.

В этом же письме "300 подписантов" приводят якобы данные американцев, что доходы от внедрения гибридной кукурузы полностью окупили все их затраты на изготовление атомных бомб. Это виртуальные, а не реальные данные, рассчитанные только на таких парт-функционеров, как Ю. Жданов.

Утверждение "300 подписантов" о том, что Н. В, Цицин вывел на основе пырейно-пшеничных гибридов прекрасные сорта, слишком преувеличено. Хозяйственно значимых многолетних пшениц, обещанных Цициным, так и не было получено, а его однолетние сорта не имели и сейчас не имеет существенного значения для производства зерна в стране. Так что здесь тоже желаемое выдается за действительное.

В пасквиле "кивал" под названием "письмо 300" фигурирует фраза, что академики АН СССР И. В. Курчатов и А. Н. Несмеянов отказались подписать этот пасквиль, мотивируя тем, что они являются членами ЦК КПСС, а академик Курчатов сказал, что он лично переговорит по этому вопросу с Н. С. Хрущевым. Как рассказал мне 21 января 2010 г. сын Трофима Денисовича Лысенко ― Юрий Трофимович, Т. Д. Лысенко был приглашен на прием к Н. С. Хрущеву. Когда Т. Д. Лысенко прибыл к Н. С. Хрущеву, то застал там И. В. Курчатова, и Н. С. Хрущев сказал, чтобы Игорь Васильевич и Трофим Денисович пожали друг другу руки, и чтобы И. В. Курчатов больше не подписывал писем против Т. Д Лысенко. На это Игорь Васильевич заметил, что он никаких писем не подписывал против Т. Д. Лысенко, хотя его об этом просили, так как у него никаких претензий к Т. Д. Лысенко нет. На что Хрущев, достав из ящика письменного стола кипу бумаг, сказал: "а это что?", но когда просмотрел, то подписи Курчатова он не обнаружил. После этого Игорь Васильевич и Трофим Денисович в присутствии Хрущева обменялись крепким рукопожатием, а Игорь Васильевич, обращаясь к Трофиму Денисовичу, добавил, что если возникнут какие-либо вопросы, он всегда готов встретится и обсудить их[3].

Здесь же "походя" объявляется, что положение Т. Д. Лысенко об адекватности наследственных изменений является экспериментально недоказанным. Тогда как же быть с фактами переделки яровых пшениц в озимые под воздействием пониженных температур и осенних сроков посева, полученными В. Н. Ремесло и И. Г. Калиненко, создавшими этими методами шедевры селекции озимой пшеницы?

А вообще режет слух беспрерывное "скулёж" по поводу нашего отставания от мировой науки. Немало западноевропейских стран выращивали и выращивают сорта пшениц селекции нашей страны, которые стали брэндами, не имеющими аналогов за рубежом.

Много допускается искажений, которые не соответствуют действительности. Так, например, утверждается, что на августовской сессии ВАСХНИЛ якобы пропагандировали повсеместное применение травопольной системы с использованием многолетних трав. Как известно, эту систему разработал и рекомендовал академик В. Р. Вильямс.

Нигилистское отношение "подписантов" к положению об отсутствии в природе внутривидовой конкуренции, к самоизреживанию также не делает им чести. Если произвести загущенный посев пшеницы, то всходы остаются на стадии "травки", не переходят к выходу в трубку и практически гибнут все, а если бы была внутривидовая борьба, то отдельные растения должны бы за счёт других выйти в трубки и перейти к колошению. Или свекла обыкновенная: за счет селекции получены сорта, формирующие крупный корнеплод, которого нет у дикорастущих форм свеклы. Если провести загущенный посев, то все растения "стекают", то есть переходят к стеблеванию без образования корнеплодов. Более характерной является культура амаранта. При загущенном посеве выявляются "лидерные" растения, которые усиленно растут, а другие, достигнув 10 см в высоту, в таком состоянии могут находится месяц-два, но как только "лидерное" растение будет скошено, то растения 10 сантиметровой высоты быстро двигаются в рост и могут при благоприятных условиях прирастать в высоту по 6-10 см в сутки. И никакой внутривидовой борьбы здесь нет, а все признаки и свойства направлены на размножаемость и процветание вида в целом.

В декабре 2009 года Ю. Т. Лысенко рассказал очень интересные вещи о ветвистой пшенице, об отношении к Трофиму Денисовичу со стороны Н. Вознесенского и о ряде других моментов.

Начнём со следующего. Известно, что Т. Д. Лысенко не хотел переходить на работу президентом ВАСХНИЛ и специально ездил в г. Киев к Н. С. Хрущеву, который в этот период возглавлял УССР, с просьбой убедить И. В. Сталина не назначать его президентом ВАСХ-НИЛ. Ничего не помогло и назначение состоялось. Однако Т. Д. Лысенко продолжал жить в Одессе, иногда приезжая в ВАСХНИЛ. И. В. Сталин несколько раз давал указание пригласить Т. Д. Лысенко, но ему сообщали, что сейчас его в Москве нет, а он находится в Одессе. Вначале И. В. Сталин думал, что Т. Д. Лысенко выехал в командировку. Однако вскоре он узнал, что Т. Д. Лысенко вместе с семьей по-прежнему проживает в Одессе. Тут И. В. Сталин дал задание срочно перевести членов семьи Т. Д. Лысенко в Москву. Юрий Трофимович Лысенко рассказал, как в спешном порядке приехали машины для погрузки имущества семьи Т. Д. Лысенко для переезда в Москву.

Далее он рассказал, что однажды И. В. Сталин пригласил Т. Д. Лысенко и спросил его, что тот знает о ветвистой пшенице, образец которой был привезён к нему из Грузии. Т. Д. Лысенко ответил, что знает об этой культуре, но для широкого внедрения она вряд ли будет пригодна. Более того, для ветвистой пшеницы нужно будет разрабатывать специальную агротехнику, как для овощной культуры. Сталин остался недоволен ответами Т. Д. Лысенко, но сказал, чтобы он всё-таки занялся изучением этой культуры. Как стало известно позднее, И. В. Сталин обратился с вопросом о перспективах ветвистой пшеницы к Цицину Н. В.; тот дал ещё более негативную характеристику этой культуры.

Далее, в ВАСХНИЛ неожиданно позвонил Поскрёбышев (личный секретарь И. В. Сталина) и сказал, чтобы Т. Д. Лысенко срочно приехал в Кремль к тов. Сталину. Т. Д. Лысенко ответил, что, вероятно, срочно он не сможет приехать, так как заранее нужно давать заявку для проезда в Кремль, на что Поскрёбышев сказал, чтобы срочно подъезжал к Спасским воротам Кремля, а там будут знать о вашем вызове к И. В. Сталину. Так и получилось ― сразу же пропустили и указали, куда нужно подъехать, а там уже ожидали сотрудники, которые провели в приёмную Сталина. Поскрёбышев сразу же провёл Т. Д. Лысенко в кабинет И. В. Сталина. Там он застал такую картину. Справа в кабинете стоял И. В. Сталин, напротив его слева ― докладывал Н. А. Вознесенский, а позади стояли А. А. Жданов и другие руководители страны.

Оказывается, Н. А. Вознесенский докладывал о работе Т. Д. Лысенко в негативном плане и И. В. Сталин срочно вызвал Лысенко, чтобы он лично присутствовал при этом. Когда Т. Д. Лысенко появился в кабинете Сталина, Вознесенский неожиданно замолчал, но Сталин сказал ему ― "продолжайте". Тогда Вознесенский продолжил о том, что Лысенко Т. Д. даёт сельскому хозяйству по существу, вредные рекомендации, такие, как, например, посевы озимых зерновых культур по стерне, после уборки яровых культур, Сталин оборвал его репликой "оставьте это, посевы по стерне во время войны дали нам дополнительно миллионы пудов хлеба". Далее Н. А. Вознесенский стал говорить о том, что Т. Д. Лысенко вводит Вас, И. В. Сталин, в заблуждение о том, что ветвистая пшеница создана им, хотя эта культура была известна ещё в Древнем Египте при фараонах. Однако сам он негативно относится к такой ценной культуре, как ветвистая пшеница; перечислил отрицательные характеристики этой культуры, данные Т. Д. Лысенко и тут же обратился к Трофиму Денисовичу с вопросом: я правильно излагаю Вашу точку зрения по ветвистой пшенице? на что Т. Д. Лысенко ответил, "да, правильно". Однако Вознесенский не знал, что Т. Д. Лысенко ранее напрямую давал эту характеристику ветвистой пшеницы И. В. Сталину. Далее, Н. А. Вознесенский привёл некоторые другие критические замечания в адрес Т. Д. Лысенко, но они не подействовали на Сталина, так что желание А. А. Жданова (старшего) и Н. А. Вознесенского в этот период оклеветать Т. Д. Лысенко не имело никаких последствий. Между прочим, приём, применённый И. В. Сталиным ― приглашать на беседу лицо, которое пытаются оговорить ― использовался и другими администраторами. Например, в Краснодарском крае работал первым секретарем крайкома КПСС, фамилию к сожалению забыл, партийный деятель, который чем-то стал неугодным верховному руководству страны. Он был снят с должности первого секретаря бюро крайкома КПСС и назначен директором Всесоюзного научно-исследовательского института масличных культур, там же в г. Краснодаре. Когда он приступил к исполнению обязанностей директора института, то к нему на приём пришел какой-то научный сотрудник и начал "поливать грязью" одного из заведующих отделов. Директор института в течение часа слушал его, не перебивая, и когда он закончил, директор спросил его "у вас всё", тот ответил "да". Тогда директор вызвал секретаря и попросил пригласить того зав. отделом, о котором шла речь. Когда пришел зав. отделом, директор института обратился к сотруднику с просьбой, повторить "всё, что Вы мне говорили о нём, в его присутствии". После этого случая такие посещения больше не повторялись.

Однако вернёмся к вопросу о ветвистой пшенице, тем более что противники Т. Д. Лысенко пишут всякие небылицы по этому поводу. Когда Т. Д. Лысенко приехал на свою экспериментальную базу "Горки Ленинские" с колосьями ветвистой пшеницы, то ближайшие сотрудники стали говорить Т. Д. Лысенко: зачем он согласился работать с этой неперспективной зерновой культурой? на что Трофим Денисович ответил, что поскольку задание даёт глава государства (а И. В. Сталин был именно таким), то нужно его выполнять и принять все меры для получения более высоких урожаев этой культуры. Однако одновременно с этим продолжать работу по созданию высокоурожайных сортов озимой мягкой пшеницы путём переделки их из яровых, а затем объективные результаты представить на суд И. В. Сталину. Так что, Т. Д. Лысенко правильно поступил в этом случае.

В многочисленных "хвалебных сказаниях" о Вавилове Н. И. упоминается о том, что якобы он заявил: "на костер пойдем, но от своих убеждений не отступимся", что совершенно не соответствует действительности. Как рассказал М. А. Ольшанский Юрию Трофимовичу Лысенко, когда проходила первая научная дискуссия по генетике и селекции, организованная редакцией журнала "Под знамением марксизма", А. Р. Жербак в пылу дискуссии заявил, что "он на костер ляжет, но от своих убеждений не откажется". Ему, как больше партийному функционеру, чем учёному, сразу же заметили: что, по его мнению, советская власть такая жестокая, что за свои убеждения нужно гореть на костре, как это было в "инквизиции" прошлого? Поэтому больше эта фраза не повторялась. Мало того, этот эпизод был приведён только в первом издании стенографического отчета этой конференции, а в последующих переизданиях был полностью исключен. Настоящий русский патриот генерал Карбышев, который отказался от предательства своей Родины и не перешел служить гитлеровским фашистам, был привязан зимой к столбу и поливался водой до тех пор, пока не заледенел, но пощады не попросил.

Объективная оценка Вавилова Н. И. как учёного дана в книге профессора В. И. Пыженкова "Н. И. Вавилов ― ботаник, академик, гражданин мира" (издание 2009 г.), в которой отмечается, что мировую известность он получил не за прижизненные научные труды, а за свою трагическую смерть.

В заключение хотелось бы привести следующее сравнение. В судах заседает судья и два судебных заседателя, которых сами судьи называют "кивалами", т.е. судья говорит проект своего решения, а те в ответ кивают головой, выражая свое согласие. Так вот, "300 подписантов" указанного письма следует назвать "кивалами", которые, не читая, ставят свои подписи. Нужно чтобы граждане страны знали своих "кивал" для того, чтобы другим неповадно было подписывать, не читая, всякие пасквили на учёных, внесших крупный вклад в науку и практику, таких, как академики Т. Д. Лысенко и А. И. Опарин.

Всесоюзный институт селекции и семеноводства овощных культур

Здесь хотелось бы уточнить, почему я избрал направление по созданию лаборатории семеноведения. Дело в том, что, работая в Монголии, я обнаружил, что определённый вклад в развитие растениеводства в Монголии внес профессор Хорошайлов Николай Георгиевич. Поэтому при подготовке монографии на тему: "Земледелие в Монголию" я неоднократно встречался с Николаем Георгиевичем, консультировался по целому ряду вопросов, а когда рукопись была готова, то он взял на себя труд по её рецензированию. Одновременно, встречаясь с профессором Хорошайловым, я знакомился с его работами по семеноведению, так как в то время он был заведующим лабораторией семеноведении ВИРа и увидел перспективы этого направления как теоретической базы семеноводства овощных культур.

С Антониной Васильевной Васьяновой я был знаком по работе с 1958 года, когда работал в качестве заведующего лабораторией селекции и семеноводства столовых корнеплодов на Грибовской станции и выращивал элитные семена по более чем 30 сортам. Первым ценителем посевных качеств семян этих культур была зав. контрольно-семенной лабораторией А. В. Васьянова. В отличие от некоторых других сотрудников станции, с Антониной Васильевной у нас сложились самые хорошие деловые и чисто человеческие отношения. Поэтому она стала моим главным помощником в составе новой лаборатории. Что касается Нины Степановны Макуниной, то, поскольку она окончила педагогический институт, факультет биологии и химии, то, исходя из её базовой подготовки, я предложил ей тему для кандидатской диссертации по проблеме десикации семеноводческих ряда овощных культур, которую она хорошо выполнила и защитила диссертацию. После защиты она была переведена на должность научного сотрудника, а позднее ― старшего научного сотрудника в лаборатории гербицидов и десикантов и проработала в этой должности до выхода на пенсию по старости.

Для детального изучения условий хранения семян овощных культур были закуплены климокамеры польского производства, в которых можно было изучать длительность хранения семян, в зависимости от температуры и относительной влажности воздуха. В организации этих работ большой вклад внёс кандидат сельскохозяйственных наук Никульшин Виктор Петрович, который в тот период работал в лаборатории семеноведения; потом директор ВНИИССОК П. Ф. Сокол предложил перевести его старшим научным сотрудником в лабораторию селекции и семеноводства капустных культур с перспективой назначения его на должность заведующего этой лабораторией, так как И. Е. Китаева в должности заведующей практически не справлялась, и за 25 лет пребывания её в этой должности не было создано ни одного сорта или гибрида капусты, который бы был районирован Государственной комиссией по сортоиспытанию сельскохозяйственных культур. Я не возражал против его перевода, так как там была перспектива служебного роста. Однако И. Е. Китаева создала В. П. Никульшину такую обстановку, что он был вынужден уйти в другую лабораторию.

В ряде случаев И. Е. Китаева "переплюнула" Остапа Бендера. В 1970 году после окончания МСХА Т. Евсюкова поступила в аспирантуру на Грибовскую станцию, научным руководителем была назначена И. Е. Китаева, которая предложила тему для диссертации по изучению этапов органогенеза брюссельской капусты по методикам Ф. М. Куперман. Когда Т. Евсюкова закончила аспирантуру, то, поскольку своего диссертационного совета не было, она обратились в НИИОХ по специальности "селекция и семеноводство". Но, поскольку ни селекции, ни семеноводства в работе не оказалось, то НИИОХ не принял её к рассмотрению. Тогда И. Е. Китаевой, непонятно какими связями и доводами, удалось получить справку, что Т. Евсюкова является соавтором Е. М. Поповой по брюссельской капусте сорта "Геркулес" и диссертацию Т. Евсюковой приняли к защите и присудили степень кандидата с/х наук. Позднее, в связи с юбилеем Е. М. Поповой ВНИИССОК издал том трудов, посвященный научному наследию Е. М. Поповой, а сотрудники лаборатории селекции и семеноводства капустных культур В. И. Старцев и Л. Л. Бондарева представили список сортов созданных Е. М. Поповой, в частности сорт Геркулес брюссельской капусты, который в 1950 году был районирован, а соавтором сорта была указана Т. Евсюкова. К сожалению, В. И. Старцев и Л. Л. Бондарева не удосужились прочитать в одном из томов трудов ВНИ-ИССОК биографическую справку Т. Евсюковой, согласно которой она родилась в 1941 году в г. Воронеже и к году районирования сорта в 1950 году ей исполнилось всего 9 лет от роду. Как девочка, проживающая в г. Воронеже в девятилетнем возрасте смогла стать соавтором сорта Геркулес, районированного в 1950 году ― остаётся загадкой.

Однако вернемся к проблемам тематики нашего института. Вскоре главк картофеля и овощей Министерства сельского хозяйства СССР поручил нашему институту разработку стандартов на посевные качества семян овощных культур, что автоматически переходило на исполнение в лабораторию семеноведения. Для технического исполнения была принята кандидат сельскохозяйственных наук Ольга Тихоновна Параскова, которая до этого работала в главке технических культур МСХ СССР, и она полностью оправдала наше доверие.

По просьбе П. Ф. Сокола я в течение почти года разработал и согласовал в МСХ СССР программу по организации опорного пункта ВНИИССОК в Республике Кубе для селекции на устойчивость к болезням огурца и ряда других культур, так как на Кубе высокая влажность воздуха в летний период и высокие температуры, то есть, естественный провокационный фон для отбора устойчивых форм к грибным заболеваниям. Поскольку тема кандидатской диссертации В. Ф. Пивоварова была по селекции на иммунитет огурца, то я рекомендовал его кандидатуру для работы на опорном пункте ВНИИССОК в Республике Куба и П. Ф. Сокол согласился с моими доводами.

В 1974 году из МНР поступил запрос через ГКНТ на заключение контракта со мной сроком на три года для работы консультантом в Институте сельского хозяйства, организованном на базе Зунхаринской опытной станции. Директор ВНИИССОК П. Ф. Сокол был категорически против срока на три года и дал согласие на три месяца. Поэтому в ноябре 1974 года я прибыл в Монголию, в г. Зун-Хара, что в 40-50 км от Улан-Батора. Кроме работ консультанта, я осуществлял там научное руководство у двух соискателей. Одним из них был Шаравын Гунгаадорж, которого я в 1961-1963 годах консультировал по работе в Главном Управлении госхозов (Министерстве госхозов), а позднее я предложил ему тему диссертации по развитию овощеводства в Монголии. В этот период он работал уже зам. министра сельского хозяйства МНР. Вторым был Данзан, который работал преподавателем овощеводства в Улан-Баторском сельскохозяйственном институте.

В августе 1975 года Министерством сельского хозяйства СССР я был направлен руководителем группы специалистов сельского хозяйства СССР в МНР в порядке оказания научно-технической помощи монгольской стороне. По прибытию в Улан-Батор МСХ МНР сформировало группу монгольских специалистов с тем, чтобы совместно с нашей группой обобщить накопленный опыт по агротехнике возделывания сельскохозяйственных культур в различных регионах Монголии и подготовить агротехнические указания для доклада на коллегии МСХ МНР, с переводом и изданием их на монгольском языке.

Это задание объединённая монгольско-советская группа специалистов сельского хозяйства выполнила, на коллегии с содокладами выступили директор Халхин-Гольской опытной станции, впоследствии директор Института сельского хозяйства, и от советской группы выступил и я. Коллегия МСХ МНР одобрила представленный материал, и он был издан на монгольском языке.

При возвращении из командировки меня ожидал сюрприз. Директор ВНИИССОК П. Ф. Сокол сообщил, что в период моего пребывания в Монголии зам. директора института по науке Ершов Иван Иванович подал заявление с просьбой освободить его от административной работы и оставить только зав. лабораторией луковых культур и его просьба была удовлетворена. В связи с этим П. Ф. Сокол сообщил, что на должность зам. директора по науке рекомендован я, что он уже предварительно согласовал вопрос с соответствующими инстанциями, и что теперь нужно мне пройти собеседование с зам. министра сельского хозяйства СССР Р. Сидаком и первым секретарем Одинцовского горисполкома КПСС В. Я. Чистяковой. Отступать было некуда, и я согласился. При встрече с Валентиной Яковлевной Чистяковой никаких возражений не было, так как я уже работал в этом коллективе. Она выразила пожелание успехов. При собеседовании с зам. министра сельского хозяйства Р. Сидаком, П. Ф. Сокол сообщил, что ряд сотрудников высказывали опасение в связи с высокой требовательностью к подчиненным, на это зам. министра ответил, что нам чаще всего приходится сталкиваться с нетребовательностью к сотрудникам, а при повышенной требовательности мы всегда можем направить, а так, заявил он, представленный товарищ имеет не только опыт научно-исследовательской работы, но и опыт зарубежной работы, так что возражений против моей кандидатуры нет.

После этого последовал приказ министерства сельского хозяйства СССР о моём назначении заместителем директора ВНИИССОК по научной работе и в октябре 1975 года я приступил к работе в этой должности.

Всесоюзный научно-исследовательский институт селекции и семеноводства овощных культур (ВНИИССОК)

Заместитель директора ВНИИССОК по научной работе (1975-1980 годы)

Приступив к работе, я энергично начал заниматься решением задач, стоящих перед институтом, и сразу же обнаружил, что не успеваю всё сделать и довести до конца. Когда я рассказал об этом П. Ф. Соколу, он успокоил меня, сказав, что к этому нужно привыкать, так как сразу всё не решить. Вскоре П. Ф. Сокол ушел в отпуск, а обязанности и.о. директора возложил на меня. В то время началась зимняя отчётная сессия всех научных подразделений. Отчёты таких ученых, как академик ВАСХНИЛ А. В. Алпатьев, доктор с/х наук О. В. Юрина и некоторых других были сделаны на высоком научно-техническом уровне. Отдельные же заведующие, кандидаты наук или без учёной степени, в своих отчётах приводили отрывочные данные таблиц по однолетним данным, хотя себя квалифицировали как сотрудников с многолетним стажем работы.

Мне приходилось обращать их внимание на то, что эффективность работы учёного должна оцениваться не по сроку пребывания в должности научного сотрудника, а по результатам работы. А мерилом труда учёного должны быть открытия, патенты на изобретения (сорта и способы), награды (государственные премии, премии правительства, министерств и ведомств), и результаты внедрения разработок в производство. Моя требовательность очень не понравилась многим из них, и, вместо того, чтобы включиться в полноценную работу, они стали искать "союзников" против меня, как в самом институте, так и среди сотрудников в/о "Союзсортсемовощ" и Главка картофеля и овощей.

В то время отдел кадров МСХ СССР возглавлял бездарный, грубый и совершенно невоспитанный Поморцев Анатолий Александрович. Так, например, приезжая на тот или иной объект, он учинял разносы за сорняки на полях, на большее у него не хватало ума. Однажды П. Ф. Соколу сообщили, что завтра А. А. Поморцев придёт в институт, чтобы директор и его заместители были на месте. Дело было в середине июля, и на поле против ОПХ института было занято картофелем около 2 га, но, так как перед этим за две недели прошли дожди и, естественно, сорняки пошли в рост, то, чтобы за эти сорняки не получить разнос, П. Ф. Сокол распорядился перепахать и заборонить посадки картофеля, хотя размер клубней к этому времени достигал размер куриного яйца. Практически полноценный урожай картофеля был полностью погублен.

Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление и описать историю создания института на базе Грибовской станции. Идея создания института на базе Грибовской станции "витала в воздухе" уже в пятидесятых годах, но МСХ РСФСР работа станции по селекции и семеноводству овощных культур вполне удовлетворяла, а с организацией института возникала "опасность" его передачи из ведения МСХ РСФСР в ведение ВАСХНИЛ. Однако в период "хрущёвских перетрясок" Грибовская станция была подчинена вначале Главку технических культур МСХ СССР, затем Главку науки МСХ СССР и, наконец, была передана в подчинение ВАСХНИЛ.

В какой-то период зам. министра сельского хозяйства СССР Р. Сидак решил передать Грибовскую станцию в подчинение в/о "Союзсортсемовощ", тем более, что директор станции И. И. Ершов был в составе делегации, совместно с руководством в/о "Союзсортсемовощ" посетившую во Франции одну из крупных семеноводческих фирм, и, при отчёте о поездке, дал рекомендацию о переподчинении станции из состава ВАСХНИЛ в состав в/о "Союзсортсемовощ". Одной из причин, побудивших к этому руководство станции, И. И. Ершова и его заместителя Р. Е. Химича, было, по моему мнению, то, что руководство ВАСХНИЛ начало усиливать требования по развитию теоретических исследований, к которым некоторые сотрудники станций не были готовы. Когда руководству ВАСХНИЛ стало известно об этом, оно направило заместителя академика-секретаря отделения растениеводства и селекции члена-корреспондента ВАСХНИЛ П. Ф. Сокола с тем, чтобы на заседании учёного совета станции узнать мнение коллектива. После обсуждения был поставлен вопрос на голосование. За то, чтобы станция осталась в системе ВАСХНИЛ, проголосовало всего двое учёных ― академик ВАСХНИЛ А. В. Алпатьев и кандидат с/х наук Н. И. Тимин, а остальные ― против.

После этого, зам. министра сельского хозяйства Р. Сидак, опираясь на решение учёного совета, и аргументируя, что в состав ВАСХНИЛ могут входить только институты, а не селекционные станции, поставил вопрос о передаче Грибовской станции в состав в/о "Союзсортсемовощ".

В этот период первым вице-президентом ВАСХНИЛ был Д. Д. Брежнев, который в молодости учился вместе с Федором Давыдовичем Кулаковым, бывшим тогда членом Политбюро ЦК КПСС и секретарем ЦК по сельскому хозяйству, и сумел сохранить дружеские отношения с ним. Он обратился к нему с просьбой о преобразовании Грибовской овощной селекционной опытной станции во Всесоюзный научно-исследовательский институт селекции и семеноводства овощных культур в составе ВАСХНИЛ и в течение недели этот вопрос Госкомитетом по науке и технике (ГКНТ) был решен положительно, а спустя какое-то время были изданы соответствующие приказы по МСХ СССР и ВАСХНИЛ. Казалось, что вопрос был решен окончательно. Однако в связи с трагической смертью Ф. Д. Кулакова и назначением министром сельского хозяйства СССР члена Политбюро ЦК КПСС Д. Полянского, зам. министра Р. Сидак возобновил постановку вопроса о передаче теперь уже института в состав в/о "Союзсортсемовощ". Этому обстоятельству способствовало и то, что директор ВНИИССОК П. Ф. Сокол вынужден был обращаться в МСХ СССР по ряду вопросов для института, в частности получения Венгерского плодоовощехранилища и другим вопросам, и во время таких встреч Р. Сидак показывал П. Ф. Соколу схему, согласно которой институт входил в состав в/о "Союзсортсемовощ" и П. Ф. Сокол ради решения сиюминутных проблем кивал головой в знак согласия и одобрения.

После этого Р. Сидак вынес этот вопрос на решение коллегии МСХ СССР и, хотя П. Ф. Сокол на коллегии выступил против этого решения, но "поезд уже ушел", а президент ВАСХНИЛ П. П. Лобанов на конфликт с министром сельского хозяйства Д. Полянским не пошёл.

Р. Сидак, в свое время руководивший селекционной станцией сахарной свеклы, особенно не давал "разгуляться" ни сотрудникам Главка картофеля и овощей, ни руководству в/о "Союзсортсемовощ". Ситуация изменилась с назначением министром сельского хозяйства СССР Месяца Валентина Карповича, самого "серого" министра сельского хозяйства Советского Союза за всю историю существования наркомата, впоследствии министерства сельского хозяйства СССР. В период, когда Месяц был первым зам. министра сельского хозяйства РСФСР, а Сидак ― зам. министра с/х СССР, последний терпеть не мог Месяца, и однажды просто выставил его из своего кабинета. В. Месяц, став министром с/х СССР, первым делом отстранил от занимаемой должности зам. министра Р. Сидака. После этого в/о "Союзсортсемовощ", Главк картофеля и овощей МСХ СССР, Главк вузов и отдел кадров МСХ СССР были переданы на "откуп" А. А. Поморцеву и начались "черные дни" и для ВНИИССОК.

Назначению В. К. Месяца министром сельского хозяйства СССР предшествовала его встреча с Л. И. Брежневым, после того, как Месяц вернулся из Казахской ССР, где работал вторым секретарем ЦК компартии Казахстана и он своим зычным голосом и прожектёрскими речами так "околдовал" Л. И. Брежнева, что тот, после встречи с ним восхищенно сказал "как мы ещё плохо знаем наши кадры".

Однако вернемся к нашим делам. Ещё одна проблема, которая возникла в процессе работы ― это приём сотрудников по служебным вопросам. Ранее на Грибовской станции, когда число научных сотрудников не превышало 20 человек, обычно каждый приходил лично на приём, либо к директору, либо к заместителю директора. Теперь же, когда численность научно-технического персонала в самом институте перевалила за 500 сотрудников плюс опорные пункты, а в сумме более 700 человек, старый стиль работы стал попросту непригоден. Поэтому я изменил режим на следующий: оставлять в приемной для меня все заявки и служебные записки, на рассмотрение которых тратилось меньше времени. Однако если возникали какие-то вопросы у меня, либо сотрудник института считал недостаточным принятое мною решение, проводились дополнительные встречи и вопросы решались. В тех случаях, когда была понятна суть проблемы, я принимал решение, когда же я считал невозможным принятие положительного решения, то вызывал этого сотрудника и разъяснял ему, по каким причинам не могу принять положительного решения.

В связи с организацией института перед нами встали более обширные задачи, особенно в области селекции, и ещё более трудные ― в области первичного и массового семеноводства. Ведь в тот период Советский Союз, при некоторых недостатках, полностью снабжал посевщиков страны (колхозы, совхозы и население для приусадебных и садово-огородных участков) семенами овощных и бахчевых культур. А сам институт располагал лишь 175 га пашни. В связи с организацией института, на базе бывшей Грибовской станции естественно возник вопрос об увеличении пахотной земли для института. Тем более, что органы власти Московской области не возражали против передачи 175 га пашни от Голицынской птицефабрики, так как в тот период начали нормально функционировать комбикормовые заводы и частично птицефабрики освобождались от "хуторской системы" снабжения себя кормами для поголовья кур.

Однако П. Ф. Сокол, работавший ранее директором института в г. Мерефа Харьковской области, не мог забыть, как его неоднократно вызывали в обком и ЦК КПУ за то, что в принадлежавшем институту совхозе "Шлях индустрии" многие поля были сильно засорены сорняками и потому очень боялся этого при прирезке 175 га пашни к институту. Я постарался разъяснить ему, что прирезка земли институту может продлить жизнь институту минимум на 50 лет. К счастью П. Ф. Сокол согласился с моими доводами и вышел официально с предложением к руководству Московской области о передаче 175 га земли от Голицынской птицефабрики ВНИИССОК. Такая передача состоялась, в итоге размер пашни института составил 350 га, т.е. удвоился.

Кроме того, в связи с передачей пахотной земли Голицынской птицефабрикой, была передана часть земель от приусадебных участков деревень Акулово и Бородки, которая была использована для выделения свободных участков для сотрудников ВНИИССОК и создания некоммерческого садоводческого кооператива "Селекционер".

Для справки: по состоянию на ноябрь 2009 года в институте осталось не более 50 га пахотных земель.

Встал вопрос о создании опорных пунктов в различных республиках Советского Союза и в РСФСР, а также опытного хозяйства или ОПХ в благоприятном для семеноводства регионе страны. В частности, прорабатывался вопрос о создании ОПХ, а затем на его базе Северокавказской семеноводческой опытной станции, в станице "Золь-ская" Кировского района Ставропольского края.

Но возник ряд проблем. Первое, в самой станице "Зольской" был колхоз (кооперативная собственность), а наш институт ― Всесоюзный, т.е. в составе СССР. Вторая проблема, если бы даже состоялся обмен между совхозом и институтом, то совхоз был в составе РСФСР, а институт ― в составе СССР, а тогдашний Председатель Совета Министров РСФСР М. С. Соломенцев категорически возражал против передачи земель из состава РСФСР в состав СССР.

В этой ситуации я пошел на известный риск: вначале поехал в Ставропольский край и там, вместе с руководством Кировского райкома КПСС, мы добились решения крайкома КПСС и Ставропольского крайисполкома о передаче неорошаемых земель совхоза Георгиевский, расположенного в 90 км от станции "Зольская", нашему институту. Я подписал от имени ВНИИССОК, как зам. директора института, акт о приеме этих земель. Когда эти акты были утверждены крайкомом партии и крайисполкомом Ставропольского края, был произведён обмен уже земель ВНИИССОКа, полученных от совхоза Георгиевский, на орошаемые земли в количестве 600 га пашни от колхоза имени Кирова, расположенные в 10 км от станции Зольская и плюс 10 га около самой станицы Зольская для строительства жилья для вновь создаваемой организации ― опытно-производственного хозяйства "Зольское" Всесоюзного научно-исследовательского института селекции и семеноводства овощных культур. Когда я взял ответственность на себя за приёмку и обмен земель мне в в/о "Союзсортсемовощ", куда мы были переданы, говорили "голову потеряешь", так как все было сделано без решения Совета Министров РСФСР, а все знали, что этого решения получить от Совмина РСФСР невозможно.

Но я руководствовался тем, что это решение нужно для дела и для СССР и РСФСР и знал, между прочим, что в Советском Союзе действовало правило: если совершались какие-либо действия на благо государства и если при этом ничего "к рукам не прилипало", то наказания были в виде "выговоров", не более того. И второе, негласно во всем мире действует римское право, по которому "фактическое обладание предполагает 50% юридического права".

Итак, вся документация о передаче земель была оформлена, и встал вопрос, что делать дальше. В итоге был подготовлен проект приказа по МСХ СССР о создании ОПХ "Зольское" при ВНИИССОК и с проектом этого приказа приехали в юридический отдел Совмина РСФСР для предварительного согласования. Сотрудники этого отдела пожурили представителя МСХ СССР, что они нарушили существовавший порядок, по которому вначале нужно было получить согласие Совмина РСФСР на передачу земель, а только потом уже осуществлять все акты по передаче земель. Но, сказали они, поскольку крайком КПСС и крайисполком Ставропольского края передали вам эти земли, и вы их получили, то нам, сотрудникам Совмина РСФСР, нет смысла вступать в конфликт с крайкомом КПСС и крайисполкомом, пусть МСХ СССР издает приказ о создании ОПХ, но не присылает его нам на согласование, так как если пришлют нам, то мы вынуждены будем его опротестовать. На том и порешили. Позднее на базе ОПХ "Золь-ская" была создана Северо-Кавказская овощная селекционно-семеноводческая станция, которая функционирует и в настоящее время.

В этот период удалось создать сеть опорных пунктов в различных регионах Советского Союза (в Узбекистане, Мордовии, Нижнем Новгороде, Херсонской области, Ростове Великом Ярославской области, селекционную станцию "Маяк" на Украине, Одесскую овощную станцию и др.). В организации этой сети большую роль сыграл зам. начальника главка науки МСХ СССР Черепанов Юрий Кириллович, который обеспечил финансирование этих опорных пунктов и станций. Кроме того, он помог выделить дополнительное финансирование институту. К примеру, годовой бюджет Грибовской станции составлял всего 100 тысяч рублей, а только на 1977 год он выделил дополнительно 280 тысяч рублей, то есть почти три годовых бюджета.

Одновременно были поступления средств за счет дополнительной тематики через ГКНТ. Правда, когда институт перешёл в состав ВАСХНИЛ, первым вице-президентом которой был Д. Д. Брежнев, и финансирование от ГКНТ шло через ВАСХНИЛ, то Д. Д. Брежнев "на правах первой ночи" 30% финансов от каждой темы передавал ВИРу.

Расширение сферы деятельности института привело к тому, что его годовой бюджет к 1980 году достиг порядка 2 миллионов рублей.

Возник вопрос и о создании диссертационного совета при ВНИИССОК. Поскольку на Грибовской станции не было даже совета по присуждению учёных степеней кандидата наук, то некоторые предлагали на первых порах создать совет по присуждению учёных степеней кандидатов наук, но я настоял на том, что нужно создавать сразу докторский совет и он был создан.

Одним из важнейших вопросов научно-исследовательской работы является вопрос научных публикаций. Я поставил этот вопрос перед директором института П. Ф. Соколом и он со мной полностью согласился. Поэтому мы стали издавать в год по два тома трудов института. Но и тут недовольные "бездельники" цеплялись за любую возможность для того, чтобы любым способом "отомстить" за ту требовательность, какая к ним предъявлялась. В тот период формально устанавливалась норма, что в год старший научный сотрудник должен опубликовать две статьи в год, а в сборниках научных трудов не рекомендовалось публиковать более двух статей одного автора в томе. И вот "недоброжелатели" донесли бывшему тогда начальником Главка картофеля и овощей МСХ СССР А. Е. Сердюкову, что в сборниках ВНИИССОК публикуются более 2-х статей одного автора. Сам А. Е. Сердюков прибыл из Белоруссии, карьера его начиналась с должности председателя колхоза, а перед отъездом из Минска в Москву он занимал должность председателя облисполкома Минской области. Тогда было негласное правило: когда кто-либо из республики идёт на повышение в должности союзного значения, то вместе с ним обычно приезжали деятели более низкого ранга. Так вот и А. Е. Сердюков был в их числе. А. Е. Сердюков вызвал меня к себе как зам. директора ВНИ-ИССОК и зам. главного редактора трудов института с претензией, почему Вы позволяете нарушать установленный порядок и публикуете в одном томе трудов более 2-ух статей одного автора. На мой вопрос: кого вы имеете в виду? он назвал А. В. Алпатьева. На это я ему возразил следующим образом. Академику ВАСХНИЛ Александру Васильевичу Алпатьеву более 75 лет, поэтому я разрешаю печатать, столько статей, сколько он сможет представить, в одном из сборников было опубликовано пять его статей, все они написаны на высоком научнотехническом уровне. Срок жизни человека очень короткий, но когда он уйдет из жизни, то и статей новых его не будет. Кажется, я его убедил тогда. Всё же через некоторое время поступило распоряжение из этого главка ― а там были деятели типа Григорьева Петра Андреевича, Черновой и некоторых других, которые профессионально не блистали, но зато были "великолепными" интриганами ― чтобы институт представил все изданные труды ВНИИССОК в 2-х экземплярах, что мы, естественно, выполнили. Оказывается, эти труды были направлены на рецензию в Московскую сельскохозяйственную академию им. К. А. Тимирязева. Оттуда было дано положительное, вернее, отличное заключение и некоторое время здесь вопросов больше не возникало.

В связи с преобразованием станции в институт возник вопрос о кадрах докторов наук. На Грибовской станции было два доктора наук ― это Александр Васильевич Алпатьев, доктор биологических наук, и Ольга Васильевна Юрина, доктор сельскохозяйственных наук.

П. Ф. Соколу в период его директорства в институте в Мерефе в высших партийных органах Украины указали, что отсутствие докторов наук в составе института снижает его статус. П. Ф. Сокол учёл это, но вместо того, чтобы выращивать свои кадры пошёл по пути приёма докторов со стороны. Вскоре он столкнулся с тем фактом, что не всякий доктор наук является благом для института. В частности доктор с/х наук Ващенко Стефания Федотовна много занималась интриганством в Научно-исследовательском институте овощного хозяйства МСХ РСФСР, организацией попыток смещения с должности директора этого института, что, в конечном счёте, привело к тому, что её при переаттестации уволили с работы. В личной жизни она не уделяла должного внимания воспитанию своих детей (сыну и дочери), в итоге сын не вылезал из тюрем за хулиганство и бандитизм, и с дочерью тоже ничего хорошего не получилось. Когда П. Ф. Сокол в погоне за количеством докторов наук в институте принял её, то в первые один-два года она была "ниже травы и тише воды", а потом привычка к интриганству взяла верх, но уже П. Ф. Сокол не смог избавиться от неё, так как она получала поддержку и в главке овощей МСХ СССР и в в/о "Союзсортсемовощ". Аналогично получилось и с Зиминой Т. А., которая более 20 лет проработала на острове Сахалине и, когда вернулась, защитила докторскую диссертацию в МСХА им. К. А. Тимирязева. Зная её склочный характер, её не оставили на кафедре овощеводства МСХА, а направили в Шишкин Лес Московской области, в подсобное хозяйство МСХА. Она и там долго не задержалась, устроилась в ВИНИТИ и по сути учинила разгром отдела, откуда сотрудники, проработавшие более 20 лет, вынуждены были уходить. Когда руководство института предложили ей уходить "подобру-поздорову" её в МСХА не взяли, а подсунули П. Ф. Соколу. Он принял её на работу, она быстро освоилась, сгруппировалась с Ващенко и другими такими же. П. Ф. Сокол осознал, какую он ошибку совершил, но уже было поздно.

Впрочем, были и положительные примеры. Так, принятый доктор с/х наук Полунин Яков Яковлевич, крупный специалист по зелёному горошку для пищевой промышленности, значительно расширил объём работ по бобовым культурам. Более того, он привлек Епихова Виктора Александровича, который сменил Якова Яковлевича в должности зав. лабораторией, защитил докторскую диссертацию, но, к сожалению, погиб во время автомобильной катастрофы. Также положительным было принятие на работу зав. лабораторией селекции и семеноводства цветочных культур доктора с/х наук Дрягиной Ирины Викторовны.

Принятие на работу доктора химических наук Гара, энтомолога, специалиста по борьбе с вредителями растений, оказалось практически без положительных результатов, и он как пришёл, так и ушёл, не оставив "следов в науке" по профилю нашего института.

В общем, вывод таков: больше нужно уделять внимания подготовке докторов наук из числа сотрудников института, тогда продуктивность будет несравненно выше.

В этот период достаточно остро встал вопрос о размещении семеноводства в благоприятных по климатическим условиям зонах для ряда культур, в частности по семеноводству репчатого лука. Следует отметить, что народной селекцией в России были созданы прекрасные урожайные и с высокой лежкостью сорта репчатого лука, такие как Ростовский местный, Ростовский кубастый, Даниловский, Мячковский, Погарский и другие. В Ростове Великом Ярославской области широко использовался сапропель при выращивании репчатого лука на экспорт в ряд европейских государств. Однако в советский период Госкомиссия по сортоиспытанию с/х культур на первое место ставила урожайность с гектара, а по этому показателю стародавние лежкие сорта уступали сортам более южных регионов, но последние не обладали лежкостью. Всё же местные лежкие сорта репчатого лука были сохранены благодаря министерству морского флота, которое заготавливало через кооперативные торговые организации именно эти сорта, более пригодные для длительных походов морских судов. Большой вклад в спасение стародавних острых сортов репчатого лука внес профессор Борис Васильевич Квасников. Однако в нечернозёмной зоне Советского Союза климатические условия не были благоприятными для семеноводства этого лука и сорт лука Ростовский кубастый был полностью утрачен.

В это время ранее упомянутый зам. министра сельского хозяйства СССР А. А. Поморцев вместе с директором П. Ф. Соколом съездили в командировку в г. Ростов Великий Ярославской области, где первый секретарь Ростовского горкома КПСС Соболев постарался убедить Поморцева и Сокола создать селекционную станцию для возрождения производства репчатого лука и других овощных культур, в частности, зелёного горошка. Они загорелись этой идеей и, после возвращения из командировки, подготовили и отправили письмо в ГКНТ об организации в Ростове Великом такой станции в составе ВНИИССОК.

После этого я разъяснил П. Ф. Соколу, что ГКНТ не вынесет решение об образовании станции на пустом месте, нужно для начала организовать хотя бы опорный пункт. Сокол П. Ф. согласился с моими доводами и предложил мне выехать в Ростов и переговорить с первым секретарём горкома КПСС Соболевым о возможности решения этого вопроса. Когда я встретился с тов. Соболевым, то он быстро сообразил что к чему и тут же вытащил из ящика письменного стола план бывшего роддома, площадью 200 кв. м и сказал "берёг для других целей, но Вам отдаю для начала организации опорного пункта". А история этого дома была следующей. Во время Великой отечественной войны 1941-1945 годов был построен бревенчатый дом для госпиталя для лечения после ранений офицерского состава Красной Армии. Когда окончилась война, это здание передали под роддом, а когда было построено новое кирпичное здание для роддома, то деревянное здание освободилось. Однако за время многолетней эксплуатации этого дома без капитального ремонта, крыша прохудилась, канализация и отопительная сеть пришла в негодность, фундамент также нуждался в ремонте. Поэтому желающих быстро забрать это здание не оказалось. Я осмотрел это здание и пришел к выводу, что после ремонта оно будет пригодно для размещения в нём опорного пункта. В связи с чем была подготовлена документация о передаче этого здания и прилегающей к нему земельной территории нашему институту. Когда передача состоялась, было дано задание зам. директора ВНИИССОК по строительству Жулеву В. Т. подготовить смету для ремонта здания, а секретаря горкома попросили подобрать из местных жителей хорошую кандидатуру на должность зав. опорным пунктом, которым стал Бовин Валентин Александрович. Нужно сказать, что тов. Соболев был заядлым охотником, тем более в тех местах в лесах дичи было предостаточно, а это накладывало отпечаток на жаргон в его разговорной речи. Так во время встречи с ним раздался телефонный звонок, и кто-то докладывал о нерадивости какого-то чиновника, тут Соболев эмоционально учинил разнос и сказал буквально следующее "передай ему, что если не сделает то, что ему положено, то мы ему нюх натрем". Оказывается, что собакам перед охотой каким-то образом "натирали нюх" на определённую дичь.

Одновременно мы обсудили с Соболевым вопрос о семеноводстве репчатого лука Ростовского местного. Дело в том, что выращивание севка и маточного лука проходило нормально, а вот выращивание семян наталкивалось на определённые трудности. Я привел, как пример, выращивание семян репчатого лука в Казахской ССР. Соболев спросил, а нельзя ли выращивать в Киргизской ССР, так как в тот период области нечерноземной зоны РСФСР курировали другие союзные советские республики, и Киргизская ССР была куратором Ярославской области. Я сразу же ответил, что по климатическим данным это возможно. Соболев оперативно сразу связался с обкомом КПСС и те поддержали это предложение, а Киргизия в Ошской области выделила специальный госхоз для семеноводства сорта Ростовского репчатого местного. Для этого той же осенью был заготовлен маточный материал и по железной дороге доставлен в Киргизию и высажен в открытый грунт, а на следующий год было выращено 6 тонн семян этого ценного сорта лука и было положено начало восстановлению его производства в Ярославской области.

Затем я подключил к этой работе своего аспиранта Баляна Самсона Авеносовича и так же осенью отобрали суперэлитный маточный лук, отправили в Туркменскую ССР, и на следующий год вырастили первую партию элитных семян этого сорта.

Так было положено начало работе опорного пункта по выращиванию семян этого лука в Киргизии и Туркмении.

При приезде в очередной раз в Ростов Великий я вновь встретился с тов. Соболевым и обратился с просьбой помочь построить гараж и подсобные помещения для хранения, доработки и очистки семян. Воровство в Ростове процветало, и негде было даже хранить материалы и оборудование. А строить что-либо в Ростове Великом было очень трудно, там даже "гвоздь нельзя было забить без разрешения историков". Тем более, что опорный пункт был в центре города, рядом были исторический ров, старинные церкви 17 века и т.д. Однако тов. Соболев очень энергично взялся за этот вопрос, вызвал историков и других лиц, попросил их дать свои рекомендации, что нужно учитывать при строительстве. Короче, мы получили разрешение на строительство помещений общей площадью 200 м2. Наш зам. директора по строительству Жулев рассчитал смету на 50 тыс. рублей и подписал её. Но как сам он сказал, что в год местные строительные организации смогут освоить 3-5 тыс. рублей, а эта сумма вписывается в бюджет института.

Однако с помощью тов. Соболева была найдена армянская бригада строителей, которая за лето полностью построила гараж и другие помещения. В те времена организации в конце года отчитывались, как они освоили средства, выделенные на строительство и по этому показателю был большой спрос. Зная это, я предложил подготовить письмо в вышестоящую организацию, то есть в в/о "Союзсортсемовощ" в связи с производственной необходимостью выделить дополнительные средства на указанное строительство. В связи с тем в в/о "Союзсортсемовощ" были сложности с освоением средств на строительство, то они без особого труда выделили их в полном объёме и таким образом вопрос был закрыт.

Необходимо отметить, что в те времена острые вопросы возникали неожиданно и оттуда, откуда их совсем не ждёшь. Например, ко мне обратился один зав. лабораторией, фамилию его я, к сожалению, забыл, из института медико-биологических проблем, обслуживавшего космонавтов, с просьбой приехать и посмотреть его экспериментальную установку для выращивания растений, которую он намеревался внедрить в сельскохозяйственное производство.

Когда я ознакомился с этой установкой, то пришёл к выводу, что, возможно, её следует испытать при выращивании рассады овощных культур в защищенном грунте. Дело в том, что там был один элемент, когда рассада ещё очень маленькая, то нет необходимости для неё в большой площади размещения, а по мере роста этот механизм расширял площадь для разросшихся рассадных растений. Что же касается использования таких установок для выращивания кормов для сельскохозяйственных животных, то это, если выражаться языком героев Василия Шукшина, "просто бред сивой кобылы". Поэтому я в корректной форме изложил этому завлабу свое мнение. Однако вскоре я узнал, что дело приняло широкий размах, поскольку этот авантюрист какими-то путями передал свои проекты члену Политбюро ЦК КПСС тов. Кириленко, который "начертал" положительную резолюцию и направил её министру сельского хозяйства СССР В. К. Месяцу. Месяц сходу съездил в Институт медико-биологических проблем и, в силу своей бездарности, пришел в "телячий восторг" от этих фантастических предложений и поручил заместителю министра сельского хозяйства СССР Поморцеву А. А. внедрить их в с/х производство. А. А. Поморцев собрал крупное совещание с участием ряда главков МСХ СССР по поддержке и разработке программы по этой "проблеме". Совещание проходило по существу под лозунгом "гром победы раздавайся", т.к. министерские чиновники помнили, что указание исходит от члена Политбюро ЦК КПСС и поддержано министром с/х СССР. Поскольку у меня сложились не совсем приятельские отношения с А. А. Поморцевым, то я не стал выступать со своими аргументами, тем более, что под занавес авантюрист-завлаб внёс предложение своей этой "программе" присвоить кодовое название "Солнце", которое сразу же было одобрено А. А. Поморцевым.

В нашем институте работал консультантом пенсионер по инвалидности Г. Пушков, который ранее был первым секретарём Кунцевского горкома КПСС (в ведении которого находилась Грибовская станция), затем зам. председателя Московского облисполкома, но после автомобильной аварии был переведен на пенсию по инвалидности. Когда я рассказал ему об этой ситуации, он сразу же предложил мне встретиться с помощником Председателя Совмина СССР А. Н. Косыгина, которому и изложить все свои аргументы, а организацию этой встречи Г. Пушков взял на себя. Помощник Косыгина (к сожалению, я забыл, как его зовут; позднее он был зав. отделом в правительстве) принял меня, очень внимательно выслушал про эту авантюру. Каждая установка имела площадь 1 кв. м, была изготовлена из нержавеющей стали, для питательного раствора требовались химически чистые удобрения и т.д. ― то есть невероятные затраты, чтобы обеспечить кормами, скажем, 1000 голов крупного рогатого скота. Надо сказать, что поскольку это задание исходило от члена Политбюро ЦК КПСС, то помощник А. Н. Косыгина отнесся к вопросу со всей серьёзностью и сказал, что съездит в этот институт и посмотрит в натуре эту установку. Как позднее рассказал мне Г. Пушков, помощник Косыгина ознакомился с доводами завлаба и установкой, стал задавать ему вопросы, и завлаб заявил, что "ему не нравятся эти вопросы". Позже я встретился с нач. главка картофеля и овощей МСХ СССР Сердюковым А. Е. и в спокойной, деловой обстановке изложил все доводы по авантюрной программе "Солнце". Он, в отличие от А. А. Поморцева, сразу понял всю абсурдность этих предложений, тем более, что в своё время он работал председателем колхоза и имел полное представление о том, сколько нужно иметь кормов для одного стада "бурёнок". В результате, через шесть месяцев после принятия программы "Солнце" она полностью была прекращена.

В советский период министерство сельского хозяйства СССР организовало при Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева курсы повышения квалификации для директоров научно-исследовательских институтов, заместителей директоров по научной работе и руководителей селекцентров страны. На эти курсы, как зам. директора ВНИИССОК по научной работе, был направлен и я. В процессе этой подготовки каждому слушателю надлежало выбрать тему, и по ней подготовить типа дипломной работы и в конце курсов защитить её перед специальной комиссией. Я взял злободневную тему по эффективности семеноводства ряда овощных культур в благоприятных по погодно-климатическим условиям регионах СССР. Научным руководителем был утвержден заместитель начальника главка МСХ СССР Юрий Кириллович Черепанов. В основу я взял беспересадочный способ семеноводства репчатого лука в Казахской ССР.

Руководитель и комиссия в целом положительно оценили работу и рекомендовали в конце курсов выступить с докладом по этой теме. На обсуждение докладов был приглашен и зам. главного редактора "Сельской жизни", к сожалению, его фамилию я забыл, который после моего доклада обратился ко мне с предложением подготовить статью по этой проблеме для опубликования в газете "Сельская жизнь". Я подготовил рукопись этой статьи и направил её в редакцию газеты. Однако этот зам. главного редактора оказался перестраховщиком и вместо того, чтобы опубликовать эту статью, направил её А. А. Поморцеву. Ну а там она вызвала бурную негативную реакцию: как посмел Кононков без ведома главка овощей и Поморцева направить свою статью в газету, и начались непрерывные проверки работы нашего института.

Возник ещё один неприятный эпизод. За год до летних Олимпийских игр в г. Москве возник вопрос о выводе за пределы Москвы гаража Министерства обороны СССР. Работники присмотрели поле, примыкающее к поселку Лесной Городок в размере 20 га для размещения там гаража с нормой выезда в течение одного часа 200 грузовых автомашин. При первом обсуждении работников Минобороны в нашем институте я возражал против выделения пахотных земель под гараж, и предложил выделить для гаража пахотно-непригодные земли, заросших малоценным кустарником. Однако военные не соглашались со мной, так как на пашне проще и дешевле производить строительство, не нужно проводить раскорчевку и другие работы на пахотно-непригодных землях.

Когда военные чиновники обратились со своими предложениями в Одинцовский горисполком и потом в Московский облисполком, то там чиновники стали перед военными "по стойке смирно" и дали "добро" на отвод 20 га пахотных земель ВНИИССОК под строительство гаража. Поскольку в этот период директор института П. Ф. Сокол был в отпуске, и я исполнял обязанности директора института, то обратился с письмом к Председателю Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежневу об отмене выделения 20 га пахотных земель ВНИИССОК под строительство гаража Минобороны и предложил два варианта выделения пахотно-непригодных земель. В связи с моим письмом оформление выделения пахотных земель под гараж было приостановлено, но пошли телефонные звонки от Горисполкома, Мособлисполкома и МСХ СССР с требованием немедленно отозвать моё письмо. Однако я отказался это сделать. В это время П. Ф. Сокол вернулся из отпуска и по какому-то вопросу был на Старой площади в ЦК КПСС. К нему подошел зав. сектором земледелия и сказал: "Что за пахотную землю боретесь ― правильно делаете". В итоге вопрос о выделении пашни под гараж отпал, вероятно, нашли более разумное решение. Однако руководство МСХ СССР не оставило без последствий мою борьбу за пахотные земли ВНИИССОК, о чем будет сказано позже.

* * *

Моё стремление решать проблемы селекции и семеноводства овощных культур в стране на современном уровне, с учётом научных достижений в СССР и передового зарубежного опыта, моя требовательность к подчинённым были восприняты в штыки частью сотрудников нашего института и вызвали серьёзные конфликты в работе, о чём я надеюсь рассказать во второй части своих воспоминаний. Пока лишь замечу, в качестве парадокса, или иронии судьбы, что в 1980-х гг. мне ставили в вину работу над интродукцией в нашей стране новых и нетрадиционных овощных культур, а через двадцать лет за цикл этих работ была присуждена Государственная премия Российской Федерации и мне было присвоено звание лауреата Государственной премии России в области науки и техники.

Конец I части

Вместо послесловия. Снова Монголия

К 10 сентября 2008 года, моему 80-летнему юбилею, мои монгольские коллеги и друзья прислали приветственный адрес с очень высокой оценкой моего вклада в развитие сельского хозяйства Монголии, подготовке научных кадров.

В ноябре 2009 года я был, в ознаменование юбилея освоения целины в Монголии, награждён специальной почётной медалью.

Уважаемый П. Ф. Кононков награждается за многолетний труд, активность, плодотворную работу в связи с юбилеем освоения "Целина ― 50" одной из отдельных отраслей земледелия Монголии и Вам вручается почетная юбилейная медаль "Целина ― 50 лет" и удостоверение.

Член Правительства Монголии, министр пищевой, сельскохозяйственной и легкой промышленности Т. Бадамжунай

А в июле 2010 года я снова отправляюсь в Монголию, с докладом на научной конференции "Аграрная наука ― сельскохозяйственному производству Монголии, Казахстана и Сибири", в котором собираюсь изложить проект развития монгольского сельского хозяйства на ближайшее время.

Глубокоуважаемый Пётр Фёдорович, от имени Монгольской Академии Сельскохозяйственных Наук и Монгольского Государственного Аграрного Университета имею честь пригласить Вас и Фёдора Петровича Кононкова на XIII Международную научно-практическую конференцию "Аграрная наука ― сельскохозяйственному производству Монголии, Казахстана и Сибири", которая состоится 6-7 июля 2010 г. совместно с СО РАСХН и АО КазАгроИнновация". Мы будем очень признательны за Ваше участие в конференции.

Я глубоко убеждён, что Ваш вклад в развитие нашего сотрудничества принесёт благородный плод и будет продолжаться долгие годы.

С уважением,

Б. Бямбаа, Президент Академии, ректор

Обо всех этих событиях я надеюсь рассказать во второй части своей книги.

Об авторе

Пётр Фёдорович Кононков ― известный учёный в области овощеводства, семеноведения и интродукции овощных культур, внёсший крупный вклад в развитие научной основы агропромышленного производства, в развитие теории широтной интродукции овощных культур, на основе которой разработаны рекомендации по их окультуриванию в различных регионах.

П. Ф. Кононков ― руководитель ряда научно-технических проектов Миннауки РФ, организатор международных симпозиумов и конференций по новым и нетрадиционным растениям, автор более 600 научных работ, в том числе 30 монографий книг и учебников для студентов ВУЗов и специалистов сельского хозяйства, многие из которых переведены и изданы на английском, болгарском, испанском, монгольском, румынском, арабском языках и на языке дари; автор и соавтор 20 сортов и более 30 патентов и изобретений. Многогранная деятельность П. Ф. Кононкова в развитии овощеводческой науки по достоинству оценена высокими правительственными наградами СССР, России, Монголии, а также медалями и почетными грамотами Министерства сельского хозяйства СССР и РФ, ВАСХНИЛ, РАСХН, Миннауки РФ, медалью "В ознаменование 100-летия со дня рождения И. В. Мичурина", юбилейной медалью "50 лет Монгольской Народной Революции". В 2002 году П. Ф. Кононкову присвоено почётное звание "Заслуженный деятель науки России", а в 2003 году он был удостоен звания лауреата Государственной премии Российской Федерации в области науки и техники.

Примечания

1

(Фридол × Ранний Грибовский 11) × Ранний Грибовский 11) × (Зеленая стрела × Ранний Грибовский 11) × Зеленая стрела) ×(Виола × Релавин) × Альфа) × (Квартелла × Ранний 28-11) × Усатый 180-79).

(обратно)

2

Между прочим, в ноябре 2009 года в г. Мичуринск в МичГау им. И. В. Мичурина проходила Международная конференция по аграрно-промышленному комплексу, на которой выступил Чуканов А. Д. депутат Тамбовской областной Думы, директор племзавода "Пригородный" Тамбовской области, руководитель комиссии по развитию агропромышленного комплекса Тамбовской областной Общественной палаты, Герой Социалистического труда, который сообщил следующее. В советский период на молочно-товарной ферме за одной дояркой без машинного доения было закреплено 16 дойных коров, от которых она получала по 4000 литров молока в год, и ей было присвоено звание Героя Социалистического труда. В настоящее время эта молочнотоварная ферма значительно расширена, а надои, за счет решения проблемы кормов, достигли 6 тысяч литров молока.

(обратно)

3

Между прочем, интересен вопрос о назначении И. В. Курчатова руководителем работ по созданию атомной и термоядерной бомб, атомных электростанций и т.д. Вначале И. В. Сталин встретился с президентом АН ССС Комаровым В. Л. для решения вопроса об организации центра по созданию атомной бомбы, но убедился, что в силу возраста и старческого состояния с ним трудно что-либо решить. Тогда И. В. Сталин пригласил академиков В. И. Вернадского, А. Ф. Иоффе и П. Л. Капицу. Среди этих учёных самым молодым оказался П. Л. Капица, но он, понимая трудности и большую ответственность, наотрез отказался возглавить эту работу. Тогда А. Ф. Иоффе сказал, что он уже стар, но предложил кандидатуру своего ученика И. В. Курчатова, на что Сталин заметил, а что разве нет академиков для этой работы, то на это уже В. И. Вернадский заметил, что этому направлению нужно посвятить всю жизнь, а Курчатов И. В. уже доктор наук и многое успел сделать в науке. В итоге выбор пал на И. В. Курчатова и он с честью оправдал оказанное ему доверие.

(обратно)

Оглавление

Вступление

Период счастливого детства

Военное лихолетье

Экскурс в историю Российского государства ХХ века

Учёба в Новосибирском сельскохозяйственном институте

Аспирантура и учителя

Одесский период моей жизни и работы

На Грибовской станции

В центре Азии ― на самой южной точке вечной мерзлоты

Работа на Грибовской станции в период с июня 1963 года по август 1965 г

Кубинская Одиссея

Просто о жизни на Кубе

Работа в Университете Дружбы народов

Послеконтрактный период работы с монгольскими учёными и специалистами

В защиту академика Т. Д. Лысенко

Всесоюзный институт селекции и семеноводства овощных культур

Заместитель директора ВНИИССОК по научной работе (1975-1980 годы)

Вместо послесловия. Снова Монголия

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg