«Краткий отчет о 16-ти годах звукозаписи»

Гребенщиков Борис Краткий отчет о 16-ти годах звукозаписи

Данный текст представляет из себя внеклассное чтение для тех, кто слушает Аквариум и - по каким-то причинам - хочет узнать о том, как записывалось то, что он слушает. Текст этот ни в коем случае не является "мемуарами", "воспоминаниями" или вообще "художественным произведением"; он - в лучшем случае - развлечение для специалистов; в худшем - наше собственное, и - строго говоря - вообще не имеет смысла. Может быть, это и есть повод его появления на свет, ибо настоящее творчество, как я где-то слышал, не может иметь ни причины, ни смысла, а просто растет себе, как растут деревья.

Хроника начинается с '80 года, ибо то, что было до этого, было временем неоформленной мифологии, скитания по инженерным замкам этого мира с гитарой, флейтой и виолончелью; период, ни в чем не запечатленный и не могущий быть отраженным адекватно. Записи, сделанные в этот период, по праву принадлежат не музыковедению, но этнографии, ибо являются документом существования иной формы жизни (другими словами, их можно изучать, но нельзя слушать). В тот период ценность музыки заключалась не в том, чтобы ее можно было слушать, но в том, чтобы мы могли ее играть.Наше появление на фестивале в Таллине и последующие знакомства - сначала с "Машиной Времени", а позже с Артемом Троицким - привело к концерту в Тбилиси и началу другой фазы жизни. О которой и повествует нижеследующее.

Хотя нужно бы добавить, что я вырос, слушая записи и радио, и - само собой - рок'н'ролл был для меня магической комбинацией звуков, исходящих из динамика. Эти звуки являлись чисто религиозным откровением (наподобие горящего куста) и навсегда отменяли пресный мир моих родителей - а вернее, мое пресное восприятие этого мира; никаких живых существ - например, музыкантов - за ними не угадывалось. Плохо переснятые фотографии Битлз, продававшиеся в школе на переменках, имели чисто умозрительную связь с оживляющим мертвых волшебством "I Want To Hold Your Hand". Поэтому попытки создать что-то, что можно слушать, как запись, начались у нас раньше, чем мы научились браться за гитару с рабочей стороны. "Искушение Св. Аквариума", записанное в 1973 году - прямая иллюстрация этого. Позже появились "Притчи Графа Диффузора" и др. - но это все еще и рядом не лежало с тем, чего хотелось. Мы репетировали, писали песни, играли концерты, и, сами того не зная, ждали чудес...

Синий Альбом

Летом 1980 из ниоткуда появился крайне отдаленно знакомый по имени Андрей Тропилло и сказал - "Я помогу вам".

Первым знаком этой помощи был самодельный пульт в грубом деревянном ящике, привезенный им в Севкину квартиру (за неимением иного места складирования). Начало было многообещающим; пульт был похож на партизанскую взрывную машину.

Поздней осенью Тропилло, гипнотически убедив старушку-вахтершу в том, что мы - пионеры, ввел нас в Дом Юного Техника на Охте, где служил руководителем кружка звукозаписи. Играли фанфары, пел хор нелегальных ангелов - началась Новая Эпоха.

Дорвавшись до студии, мы попытались было записать "Марину" и "-30", но, вероятно, время тяжелого электрического Аквариума прошло. Наш ударник тбилисского периода Женя Губерман и мистический авангардист Саша Александров (Фагот) как-то растворились в воздухе; Аквариум остался в первоначальной квартетной форме (Дюша, Файнштейн, Гаккель и я). Мы плюнули на "профессионализм", сели в студию и принялись записывать то, что было записывать веселее всего - новое и никому неизвестное.

"Железнодорожная Вода" была написана в поезде Ленинград-Солнечное (в Солнечном удалось снять комнату с печкой на всю зиму - жилья в городе не было); Рыжий Черт, на время мигрировавший в Ленинград, дул в гармошку и поддерживал должную степень анархии; Тропилло самоотверженно работал по десять, а когда было нужно - и по тридцать часов в сутки. Дюша - неожиданно для меня - выступил в роли электрического гитариста и записал соло в "Псе" и собственные "Странные Объекты", чем превратил альбом из коллекции песен в самостоятельное живое существо. Михаил как раз успешно осваивал percussion (по-моему, именно в это время он открыл, что, если в пустую пивную банку насыпать смесь определенных круп и заклеить пластырем, то получающийся шейкер неплохо звучит и выглядит определенно фирменно); Сева, хоть и проболел большую часть записи, но смог внести изрядный элемент психоделии в "Плоскость" - он играл, а мы дрались за право крутить ручки единственного присутствовавшего в студии эффекта (который еще сыграет немалую роль в наших записях и первых альбомах "Кино").

Собственно говоря, это был первый порядочный подпольный русский альбом - песни записаны в студии, расставлены в нужном порядке, фотообложка вручную приклеена клеем "Момент" на коробки, облепленные синей бумагой. Из группы довольно идеалистически настроенных странников Аквариум стал реальностью, а значит - истинным мифом.

Треугольник

Если чего-то хотеть - не сознательно, а всем существом - то это сбывается. В волшебным образом свалившейся на нас с неба студии весной и летом '81 мы записываем то, что я всегда любил - альбом чистого и безответственного абсурда.

Половина песен написана в трамвае по дороге в студию, а срепетирована и аранжирована на ступенях Дома Юного Техника в ожидании звукорежиссера, известного своими многочасовыми опозданиями. К чести его надо сказать, что происходящий бред он воспринимал крайне профессионально, сам подыграл на блок-флейте в "Мише" и вообще уважал нашу бескомпромиссную любовь ко всему нелогичному. Вообще, в "Треугольнике" (как он стал известен в народе - в принципе названием является сам символ, который и не произносится) небывало высок процент группового творчества; наверное, все просто были настроены на одну и ту же волну.

На "Треугольнике" в Аквариуме впервые появился Курехин (кто-то из друзей посоветовал позвать его на запись для повышения нашего музыкально-аранжировочного уровня - и был в этом весьма прав). Капитан пришел, с удовольствием навел клавишного блеска, велел всем играть на казу в "Поручике" и - остался с нами на долгие годы, исчезая и вновь появляясь. Очень многое в Аквариуме без него просто бы не случилось.

С Ольгой Першиной (позже - Пэрри, а теперь - не знаю) мы контактировали с васинских Beatles' Birthdays; уже не помню, что побудило нас позвать ее на запись. Важно, что она пришла, и не только подпела, но и внесла свой композиторский вклад ("2 Тракториста"), а Сева, вопреки своим привычкам, спел соло. Жаль, что потерялась оригинальная запись "Крюкообразности", спетая Дюшей в стиле Эрнста Буша (потом она постепенно мутировала в альбомный вариант; я это слышал краем уха, ибо сидел в подсобке и сочинял "Графа Гарсию").

С трепещущим сердцем я привез шедевр в Москву - и все до единого эксперты сказали, что этого никто никогда слушать не будет. История показала, что эксперты тоже ошибаются, ибо 85% России полюбили Аквариум именно за "Треугольник". С тех пор я с удовольствием внимаю критическим оценкам.

Электричество

Первая - концертная сторона - запись концерта в цирке городе Гори (кстати, родине Сталина), прошедшем в рамках незабываемого "Тбилиси-80". Сначала нас на фестивале полностью запретили, потом, неизвестно почему, попросили все-таки сыграть в Гори. Мы уже были черными овцами, терять было нечего, поэтому оставалось только оттягиваться на славу. На клавишах - рижский композитор Мартиньш Браун из сочувствующей группы "Сиполи" (мы и они составляли в Тбилиси "панк" - фракцию; за что Аквариум и был коронован в одной финской газете почетным званием "крестных отцов советского панка"). В "Блюзе Свиньи В Ушах" на арене цирка появился вышеупомянутый Дима "Рыжий Чорт" Гусев с губной гармошкой, а к Губерману вдруг присоединился неожиданно спустившийся с гор Майкл Кордюков.

Концерт был отснят финнами, а звуковая дорожка конспиративно переписана в Москве у симпатизировавшего нам кинооператора (чилийца). Огромное ему и всем им спасибо.

Студийная сторона записана у Тропиллы, время разгула наших представлений о reggae & dub. Из легендарного тропилловского эффекта было выжато гораздо больше того, на что он был способен. К сожалению, песни, подобные "Дилетанту" мы совершенно не умели переносить на пленку (то же вскоре повторится с "Рок-н-ролл Мертв"). В паре песен на гитаре нам помогает Володя Козлов ("Союз Любителей Музыки Рок" - он же, кстати, слышен в "Поручике Иванове" на "Треугольнике"). Все это оттого, что "Треугольник", "Акустика" и "Электричество" писались одновременно, и какую песню писать в данный момент - зависело только от нашего настроения.

На барабанах (везде, кроме "Прекрасного Дилетанта") - Александр Кондрашкин; мы услышали его на каком-то джаз-авангардном концерте и радостно позвали играть с нами. Какое-то время даже репетировали у него дома. Вообще, репетиции Аквариума во многом определяли характерное звучание группы. За хроническим неимением места для электрических репетиций все собирались дома у кого-то из музыкантов; бас, как правило, включался в приемник (иногда, правда, в телевизор; к сожалению, не в каждом доме имеется басовый усилитель), роль барабанов выполняли подручные бытовые приборы. Само собой, любая репетиция быстро перерастала в питье чая и теоретические беседы обо всем на свете; если кто-то и успевал запомнить гармонии песен, то не распространялся об этом; в результате, группа всегда была не очень сыграна, но дружна. Так профессионально претворялся в действительность тезис об "Аквариуме, как образе жизни".

Не без иронии отмечу, что так все происходит и по сей день. Современная западная наука бессильна объяснить эту аномалию. Но, как справедливо замечал Майк, против кармы не попрешь.

Табу

Решили, наконец, записать настоящий электрический альбом - те песни, которые игрались нами живьем. Начало '82 ознаменовалось первым концертом реально электрического Аквариума с Ляпиным и Петром (запись этого концерта издана теперь под названием "Арокс и Штер"). Нас (временно) стали литовать, а это значило, что открылся концертный сезон. Но звукозаписи это не отменяло.

За неимением хороших клавиш в молоточки пианино были вколочены канцелярские кнопки. Здесь, как и в половине "Радио Африки", аранжировки и - отчасти - выбор музыкантов многим обязаны Курехину, работа с которым, строго говоря, являлась не работой, а сплошным удовольствием. Где-то в эти же времена были записали "Exercises" с В.Чекасиным и наша собственная "Subway Culture". Думаю, что остальных членов Аквариума немного смущал наш альянс - но что тут было поделать?

Курехин хмурился на "слишком прямо роковую" гитару Ляпина; думаю, что Ляпин с удовольствием играл бы больше, громче и с меньшим количеством фортепианного колочения; мне же (как известному коту Леопольду) хотелось, чтобы все жили дружно, и еще - чтобы альбом получился фантастически хорошим. Поэтому часто приходилось спасаться от страстей на балконе студии, где, по этому случаю, и написался в период записи "Табу" "Рок-н-Ролл Мертв". Но, когда это странное сочетание срабатывало (а надо сказать, что оба они, на самом деле, с большим уважением относились к музыкальным способностям друг друга) - оно срабатывало на 100%.

Жалко, что на магнитофоне кончилась пленка, когда писали "Сыновей Молчаливых Дней" - нас остановило только это. И, естественно, чтобы сбалансировать общую картину, "Табу" завершается толкиновской кодой ("Радамаэрл").

Акустика

Здесь увековечены те песни, которые игрались на акустических домашних концертах Аквариума в 78-86 гг. На концертах они, естественно, звучали много непосредственнее - зато на записи в каждой песне играют только те инструменты, которые там нужны.

На концертах же все всегда играли одновременно, создавая характерный для тогдашнего Аквариума веселый бардак. Писалось все это одновременно с "Треугольником" и "Электричеством" весной, летом и осенью '81. Но несколько песен записано еще раньше, во время первой героической попытки Тропиллы осуществить звукозапись Аквариума в самом сердце врага - прямо на Мелодии ("Иванов" и пр).

Так был на долгие года установлен генеральный принцип Аквариума - если есть студия, имеет смысл проводить в ней все свободное время, и что-то интересное случится само собой. Вообще-то, все наши лучшие записи всегда бывали сделаны в стороне от "обязательной работы", в качестве развлечения. Внеконцептуально, как сказали бы некоторые.

Радио Африка

Уже два лета прошло в массово-ночных велосипедных катаниях по популярному тогда курорту Солнечное (см. "Музыку Серебряных Спиц").

В таком ключе и начался альбом - сначала в любимом Доме Юного Техника, а потом Тропилло каким-то образом договорился с приехавшим в Филармонию звукозаписывающим фургоном MCI. По ночам мы, прячась от пристальных взглядов милиции, подозрительно наблюдавших за фургоном с другой стороны улицы, залезали в первую увиденную нами 16-канальную студию и претворяли мечты в жизнь. А мечтой было сделать полнокровную разнообразно позитивную пластинку. Что и произошло. Тут и Курехин с Бутманом и общим джазом, и наше "reggae", и обратные гитары с барабанами, и хор шаолиньских монахов, и Ляпин, c которым мы, наконец, нашли общий язык - все это в сумме и породило желаемый эффект.

Кто только не приложил руку к записи "Африки" - Майкл Кордюков ("Время Луны", "Змея", "С Утра Шел Снег"), Женя Губерман ("Капитан Африка"), Гриня ( А. Грищенко; басист, приведенный Курехиным еще в период "Табу" - на "Искусстве Быть Смирным"). Лиля - тогдашняя жена Ляпина - подпела на "Мальчике Евграфе". Севка сыграл на басу в том же "Мальчике" и "Вана Хойе". Пришел даже Гриша Соллогуб из "Странных Игр" - записывать гармошку в "Вана Хойю", но гармошка радикально не строила с фонограммой, и пришлось, скрепя сердце, ею пожертвовать.

На записи "РА" впервые появился Тит - когда никому не удалось записать простой моторный бас во "Времени Луны", Дюша вспомнил о старом знакомом басисте, где-то встретил его и попросил помочь нам; Александр скромно зашел в фургон, послушал трэк и записал бас с первого раза. Я был поражен и задумался.

"Время Луны" и "Снег" были написаны во время моих побегов с работы домой (я сторожил гараж каких-то бань и по ночам ходил домой спать). "Мальчик Евграф" - в такси с Цоем и Марьяной; мы ехали к ним домой с мешком красного вина и опаздывали, ибо там нас уже дожидался Курехин.

Когда запись была закончена, мы микшировали ее всю ночь, закончили в десять утра и поехали в Выборг - играть на фестивале. Там Тит и получил формальное приглашение играть в Аквариуме; на что с энтузиазмом согласился. В ознаменование этого все, кто были на фестивале, напились и всю ночь купались голые в озерах-фьордах парка Монрепо (по-моему, прямо в центре города Выборга). Насколько я помню, в это время вообще было comme il faut ходить голыми в общественных местах.

Ихтиология

В этот период Аквариум был в очередной раз строго запрещен к публичным выступлениям; на это мы, как один, откликнулись обещанием сыграть концертов больше и лучше. Будучи нелитованными и во главе черного списка, играли по квартирам неизвестных нам знакомых. Инструментовка поэтому граничит с аскетизмом. (Для справедливости скажу, что театр Лицедеев не смутился нашей неприкасаемостью и пустил нас сыграть серию концертов, что и отражено во второй половине альбома).

Единственная возможность записать "Лети, Мой Ангел, Лети" была - записать ее на концерте, ибо ни один студийный микрофон не выдерживал виолончельного шквала, присущего этой песне.

День Серебра

Как это ни странно, у истоков "Дня" отчасти стоит композитор Глинка. Знакомый нам тогда кинорежиссер Александр Сокуров предложил нам записать несколько романсов Глинки для своего (неосуществившегося) фильма. Пораженные, мы начали обдумывать невероятную задачу. И - анализируя метод Глинковского сочинения - я был сбит с ног его гармонической свободой. "Ага" - сказал я. Почему ему можно, а нам - нет?

Всю весну мы сидели с Севой у него дома и писали песни. Я приходил с идеей, а он не давал мне успокоиться на самом простом варианте. Естественно, к следующему разу хотелось принести что-нибудь, чем можно было бы Севку поразить; он слушал и не давал мне успокоиться и на этом тоже. В процессе таких качелей оставалось только то, что нравилось - и поэтому запоминалось - нам обоим (само собой в нотах никогда ничего не записывалось). А поскольку музыкальная точка сборки у нас с ним была, приблизительно, в одном месте, то все двигалось в правильную сторону.

В процессе выковывания аранжировок нам потребовался скрипач, и Сева вскоре встретил в Сайгоне Сашу Куссуля. Лучшего кандидата нельзя было и представить себе. (Ходили слухи, что Саша был правнуком Вагнера; не знаю, так ли это, но меня он устраивал значительно больше своего возможного родственника). Работа спорилась, чай лился рекой. Куссуль в это время одновременно учился в консерватории, работал первой скрипкой в оркестре театра Музкомедии и играл по ночам на набережной Невы - но ему как-то хватало энергии и на полновесные репетиции с нами.

Были и другие - лично-мистические - факторы, не дававшие нам успокоиться. Телепатические кони, летающие тарелки (одну мы созерцали прямо с моей крыши), не говоря уже о духе Петра 3, разбойно напавшего на нас в развалинах своего дворца (хотя, с другой стороны, чего мы туда полезли? Это все Тропилло нас затащил).

Может быть, чисто музыкально не все получилось 100% идеально, но эта запись и этот альбом, по моему ощущению, были лучшим Аквариумом 80-х годов. На "Дне" и "Детях Декабря" то, чего мы хотели, было осуществлено.

Дети Декабря

Продолжение идиллии. Ощущение того, что мы все можем. К процессу снова подключается Курехин и запись идет, как песня. В дело идут совершенно толкиеновские пейзажи Карелии, где я жил летом (Деревня); листы металла и авангардно-detuned гитара (Жажда); уэльский бард 10-го века Gwyon ap Gwernach (Кад Годдо) - и все-все-все.

По Иновской технике совпадений, флейты и хоры на "Снах" сами оказываются на ленте (мы использовали нестертые ленты с "Мелодии"), в точной тональности и нужных местах. Все, кто могут, сидят у меня дома по ночам, и планируют, что и как будет делаться завтра.

Саксофоны на "212" сыграны Дядей Мишей и Ляпиным. (Нижнюю голос Ляпин играет на гитаре, пропущеной через гитарный синтезатор).

Аутентичный вопль на "Она Может Двигать" - Петр; это его дебют в пении. Ему же мы обязаны тембром Корга на "Подводной".

Ну, в если говорить о магии - хотя чем меньше о ней говорить, тем больше ее остается - струнные в "Деревне" будут ее совершенным примером.

Десять Стрел

Студия стала на ремонт (как выяснилось потом - навеки), а песни требовали немедленной записи. (Может быть я неправ, но мне всегда казалось, что если песня написалась, то она написалась для сегодня и мариновать ее - значит лишить ее действенности). Пришлось записывать все на концертах. До сих пор жалею, что не пришлось записать это с клавесинами и ситарами, как хотелось. Зато много скрипки Саши Куссуля, памяти которого этот альбом и посвящен.

Вообще, это был фантастический состав - акустическая шестерка, сидевшая полукругом на сцене и игравшая все, что приходило в голову - не исключались самые безумные смены тональностей и темпов, но таким зубрам все было нипочем (пример тому - "Двери Травы", вообще-то игравшаяся обычно принципиально по-другому; запись на альбоме - чистая импровизация, к которой никто не был готов, однако все сразу включились).

А сошелся этот состав тоже забавно - после "Дня Серебра" не осталось никакого концертного состава (наверное, мы опять были запрещены), и мы играли полудомашние концерты то с Титом и Куссулем, то с Севой, Дюшей и Фаном. По забытым ныне причинам эти две фракции никак не пересекались. И случилось так, что наши старинные американские друзья (много лет мешками возившие нам кельтскую музыку) решили отпраздновать свою свадьбу в Петербурге. Ради такого дела мы взялись сыграть для них концерт необычно синтетическим составом - вообще все вместе. Сыграли - и получили от этого такое удовольствие, что по-другому играть уже не хотелось. И немедленно начали играть концерты в этом составе (наверное, нас опять разрешили).

Равноденствие

Студия Юного Техника закрылась на вечный ремонт (т.е. до дирекции, наконец, донесли, что кружок звукозаписи обжили далеко не пионеры). Прозорливый Андрей Владимирович (Тропилло) к этому времени давно успел унести из студии мастер-ленты всех альбомов, сделать с них копии, талантливо замаскировать копии под оригиналы и спрятать копии в тех местах, где их должны будут искать, "если что". Где были спрятаны сами оригиналы, никто уже и не спрашивал.

Полтора года нам было негде писаться и только шантажом мы принудили "Мелодию" дать нам студийное время (долгая, но смешная история). Таким образом мы впервые попали в официозную советскую студию. Хоть звукорежиссер и отнесся к нам с неожиданной симпатией, но результат все равно получился громоздким. Жалко, что вторая сторона должна была бы быть совсем другой; но, по вполне определенным причинам, три необходимые песни даже не стали дописываться, их место заняли "Золото", "Аделаида" и "Поколение Дворников" - тоже неплохие произведения, но явно не из этого альбома.

В "Дереве" потребовался аккордеон, и Гаккель привел своего давнишнего знакомого Сережу Щуракова (сам же он, при этом, покинул студию где-то на середине записи).

После смерти Саши Куссуля образовалось пустое место, там, где должна быть скрипка. Новой струнной секцией стали Андрей Решетин ("Рюша") и Ваня Воропаев; они были Куссулевскими знакомыми и когда-то играли вместе с ним - для нас это было достаточной рекомендацией.

Остается добавить, что оркестр крумхорнов и т.п. был услышан на улице и без лишних проволочек приглашен в студию.

После ставшего нам почти родным приюта юных техников, работа в цитадели советской музыки была тяжелым испытанием. Было странно находиться в месте, где все устроено по принципу максимального пренебрежения как к людям, играющим музыку, так и к людям, ее записывающим; как будто процесс записи - это тяжелый труд на благо Родины (наподобие целины и строительства БАМа), который, по определению, не должен быть легок и приятен. Этот невидимый флер до сих пор висит над всеми студиями, связанными с "Мелодией", только теперь к нему добавилась разреженная атмосфера пост-имперской нищеты. Но, несмотря ни на что, мы все-таки ухитрялись получать удовольствие даже там.

"Равноденствие" было лебединой песней Аквариума 80-х годов. Мы уже не вмещались в одну группу - нас физически было слишком много, со слишком разными интересами и подходом к делу. Сакмаров был прав, когда определил "Р", как гимн. Время звало двигаться дальше. Трудно было бы сказать - куда; но - неведомо для нас - капкан был уже готов распахнуться.

Radio Silence

Мы сидели с Дэйвом на краю бассейна в его доме/студии в Лос-Анжелесе и он сказал: "Наверняка найдутся критики, которые напишут - Стюарт испортил то, что могло бы стать хорошим folk-rock альбомом". Он сам не знал, как он был прав.

Критики в России не любят "Radio Silence" за то, что это

а) не похоже на Аквариум,

б) за то, что это, что не взяло везде первого места, тем самым подтвердив бы примат советского рока над всем остальным, и

в) вообще не по-митьковски.

Они правы. Они, как всегда, ничего не поняли.

RS фактически развалил благодушествующий от собственного успеха (с осени '86 мы перемещались со стадиона на стадион под такие бурные овации, как будто лично отменили советскую власть) и промитьковавшийся Аквариум и поставил нас лицом к лицу с реально существующим всем остальным миром. По традиции всегда Россия придумывала себе некий мифический "Запад" (основанный на переводах О.Генри, Диккенса и Франсуазы Саган), населяла его "немцами" и спокойно жила себе, зная, что наша Русская Душа сложнее, глубже и ближе к Богу - поэтому "немцам" ее все равно не понять. Мне же с детства было интереснее не читать сказки, а жить в них. Что и произошло. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что "немцы" - продукт русского невежества, а мир крайне мал, и делить его на "своих" и "чужих" просто самоубийственно.

Я не буду приводить здесь историю генезиса "RS"; достаточно сказать лишь, что некий безумный изобретатель из Нью-Йорка по имени Кенни Шеффер решил сойтись в единоборстве с драконом советской власти и (with a little help from his friends) завалил его. В итоге я, кажется, оказался первым (с 1917) свободным русским за границей. Но вернемся к Аквариуму.

В силу вышесказанного становится очевидным, что, после 11 альбомов Аквариума ехать в Нью-Йорк записывать 12-тый альбом того же самого было бы довольно странно. Случайная встреча с Дэйвом Стюартом в Лос-Анжелесе определила музыкальное направление моего "американского альбома", потому что "Eurythmics", по определенным причинам, занимали тогда в моем мире чрезвычайное место. Искра проскочила, работа началась. Весь следующий год был одним грандиозным приключением, и это было отнюдь не "приключение русского за границей". Все песни (кроме самой "Radio Silence") были написаны, исходя из ситуации и в ответ на нее. Происходящее бодро фиксировалось кинокамерами режиссера Майкла Аптеда, из чего получился фильм "Long Way Home". Скучный, потому что все интересное беспощадно вырезалось скучными американскими цензорами. В паузах я приезжал в Россию, где все записанное внимательно отслушивалось Аквариумом.

Спето на RS все - по неумению - довольно хило, однако песни удались, и я рад, что альбом останется нерасшифрованным иероглифом. Он достиг своей цели. Боги внимательно следили за процессом и откликнулись на сказанное.

Остается добавить, что для него была записана еще одна песня, почти никогда не игранная "Драма", но запись, насколько я помню, даже не была смикширована.

P.S. Лондон. Church Studios. Поздняя ночь. Весь день мы записывали Рея, Анни и Крисси. Вечером в студию зашел Билли Маккензи из "Associates", который писал свой сольный альбом в студии на первом этаже - узнать, как у нас дела. Мы проиграли ему заготовку "That Voice Again"; через пять минут он уже пел. Все в студии замолчали (это был еще не урезанный CBS, одиннадцатиминутный вариант). Два дубля. Он вошел в микшерскую и спросил: "Подходит?" - и несколько минут никто не мог промолвить ни слова. Все сидели, околдованные, боясь пошевелиться.

Критики? Мои соболезнования, господа критики!

Radio London

Лондонская интерлюдия 1990 года. Почти все записано в домашней студии басиста "Eurhytmics" Чучо Мерчана, как демо для follow-up к "Radio Silence". Я играл на гитарах и пел, он программировал компьютер и играл на басу; каждая песня занимала не больше двух дней. Специально для помощи в писании музыки к нам в Лондон подъехал Гаккель; на записи его не слышно, но каждую ночь при отслушивании записанного летели пух и перья. Свободными от работы днями мы бродили по Лондону, слушали какую-нибудь антикварную музыку или поедали кору амазонского дуба - и так далее.

По счастью, мы с японцами разошлись в выборе продюсера (имя Рэя Купера ничего не значило для Sony, а я хотел работать именно с ним). Demo не стали законченной пластинкой; мы с Sony полюбовно разошлись, как в море корабли. Одной из написанных в это прекрасное время песен была "Елизавета". Еще не видимый человеческому глазу, на горизонте брезжил "Русский Альбом".

Асса и другая киномузыка

Отношения с кинематографом в лице любимого Сергея Александровича Соловьева складывались так. Он говорил - Я снимаю новый фильм. Мы говорили - А что туда было бы нужно? Он говорил - Вот вам студия Мосфильма. Пишите, а там видно будет.

Мы и писали. Что-то брали себе, что-то шло собственно в фильм; остальное вышло на альбоме "Розы".

Хотя все началось с музыки к "Ассе". Вышла даже пластинка - но, с моей точки зрения, самой музыки к "Ассе" там и не оказалось; я имею в виду чудовищные струнные импровизации, так хорошо озвучившие сцены печальной жизни и смерти императора Павла. Хотя мы всегда ценили тамошнюю - электрическую - версию "Плоскости".

На "Розе" мы уже были знакомы с укладом "Мосфильма", и, поэтому, могли позволить себе гораздо больше (например, трактат о чайнике, мягко вплетающийся в "Корабль Уродов"). Поэтому, с моей точки зрения, "Роза", отчасти, может быть названа номерным альбомом Аквариума. Один "Комиссар" уже определяет целый период нашей жизни (во всяком случае - философски. Это уже почти "Radio Silence").

Помимо всего остального, на записи музыки к "Розе" впервые возникла идея "Русско-Абиссинского Оркестра"; еще в детском, непроявленном виде, скорее как баловство - но уже достаточно мощная для того, чтобы взять себе половину альбома. Загадка "Лоя Быканаха" остается загадкой - откуда это взялось? Но - взялось и было правильно. По той же схеме будет работать и настоящий Русско-Абиссинский Оркестр. Остается добавить, что второй голос на "Лое" - Андрей Горохов из "Адо".

Музыка к "Дому" была гораздо менее спонтанной; хотя именно она вдохновила появление "Квартета Анны Карениной". Тогда же мы записали "Полярников" и "Не Стой На Пути". Так что вклад кинематографа в судьбу Аквариума можно считать сугубо положительным.

История Аквариума. Архив т. 3.

На фестивале в Монреале давно дружественный нам коллектив "Crosby, Stills & Nash", проникнувшись русским духом, торжественно презентовал Аквариуму передвижную восьмиканальную студию. Она была водружена в ДК Связи, где и служила базой многих экспериментов и просто бессонных ночей. Время шло центробежно, магия и личные проблемы так густо висели в воздухе, что их можно было резать ножом (называется "переходный период"). Но, тем не менее, подарок братьев по духу не ржавел зря.

Аквариум мутировал. Наш старинный приятель Олег Сакмаров, музыковед по образованию, психонавт и рок-звезда по душевному складу (будущий Дед Василий, Терминатор 4, Казанский Зверь и Гроза Мультиверса) стал официальным членом и какой-то период мы играли, таким образом, в две флейты. После американского тура с "Radio Silence Band" Тит ушел в свободное плавание и на басовую кафедру ненадолго вернулся Файнштейн, но вскоре уступил пост Сереже Березовому. Наш старый звукооператор, исследователь акустических пространств и лесной человек Слава Егоров уехал в Канаду, и его место занял будущий индеец Олег Гончаров.

Все менялось ежедневно; при таких скоростях все наши попытки записать альбом и не могли бы увенчаться успехом, но кое-какие песни, тем не менее, прорезались сквозь хаос. (Именно эти записи ходили в народе как "невыпущенный альбом" "Феодализм").

Давний любитель Аквариума Стас Намин открыл фирму SNC Records и предложил нам выпустить у него CD. Как и в 80-м, явно кончалось что-то одно, и начиналось новое другое - сама собой напросилась параллель с "Акустикой". Были собраны студийные эксперименты, неизданные, но любимые концертные записи, и кое-что было записано специально. "История А" получила третий том, мы - свой первый CD; восьмидесятые остались позади.

Русский Альбом

Не путать с Аквариумом, это - "БГ", он же - "БГ-БЭНД"(те же люди, другая миссия). Существует больше ста расшифровок этой загадочной аббревиатуры ("Беспредел Гарантирован" - самое мягкое). Когда Аквариум-80 торжественно самораспустился в апреле '91, новые песни пошли как из ведра (вероятно аура названия так тяготела над всеми нами, что эффективно тормозила любые новые творческие импульсы), и появилась необходимость в небольшом акустическом и очень мобильном составе.

Началось все с "Государыни" и "Никиты". Мы сидели с Рюшей, Щураковым и Дедом в ДК Связи и впервые за много лет репетировали. Дедушка сказал: "Отчего бы нам не съездить с концертом в Казань?". Эта простая фраза повлекла за собой полтора года гастролей и коренной поворот в музыке.

Репертуар пришлось изобретать на ходу; часто - прямо перед концертом; нужно было оставить как можно больше пространства между собой и Аквариумом. Новое название придумывать было бы нелепо, а на афишах нужно было что-то писать; отсюда - самое простое. За время весенне-летне-осенних гастролей и написался "Русский Альбом". Первоначальный акустический квартет вскоре - по привычке пополнился Березовым, а под самый конец года подтянулся и Петр. Играть хотелось с такой силой, что и не вспомнить, когда мы объявлялись домой. Спасибо всем городам и дорогам, вдохновившим эти песни. Типично русский взгляд - на церковь сквозь бутылку водки. Беспредел гарантирован.

Записи "Русского Альбома" начались в начале 92 в Московском Доме Радио (по их любезному приглашению). Снова мы окунулись в атмосферу "государственной" студии, но в Москве - за что я и люблю ее, в отличие от казенного Петербурга - люди давно научились сосуществовать с "государственностью" и относиться к ней по-человечески, как к плохой погоде. Мы сталкивались с государственностью при входе и выходе; внутри же была наша империя. Да и с охраной в Москве всегда можно договориться по-человечески.

Первыми, на кого мы натолкнулись в коридорах Дома Радио, были знакомые нам еще с Курехинских времен Слава Гайворонский с Володей Волковым - соответственно, труба и контрабас - и "Сирин, Алконост, Гамаюн" обрел свое завершение. Позже - уже на Фонтанке - Гайворонский сыграет на нашей версии "Я Хочу Быть С Тобой" и появится на "Рамзесе"; Волков же - вернее, один из его басовых пассажей - когда-то этого вдохновил появление на свет нашего древнего magnum opus'а "Мы Никогда Не Станем Старше".

Ну а по дороге на запись, в поезде Петербург-Москва мы "случайно" пересеклись с Алексеем Павловичем Зубаревым, нашим давним и уважаемым знакомым из "Сезона Дождей" (и - по непроверенным слухам - дальним потомком хоббитов). За бутылкой коньяку он сказал, что ушел из "Сезона" и отныне свободен. Гитара была всегда при нем; на следующий день он зашел в Дом Радио и добавил ее в "Коней". Вопрос о его участии решился сам собой.

Письма капитана Воронина

Запись концерта не передает многих нюансов группы.

"Русская Симфония", например, исполнялась в Вятке настолько впервые, что никто не мог предсказать, какие аккорды грядут в следующую секунду - однако телепатический контакт был явно налицо; а во время "Критика" на сцену выползал наш звукооператор и ползком исполнял народные индейские пляски (типа Танца Маленьких Лебедей наоборот). Рюши в Вятке не было; вероятно он устал в полном обмундировании прыгать ласточкой в ванны, полные роз, и поэтому уехал в Германию на отдых - исполнять старинную музыку аутентичным образом. Срочно вызванный ему на смену старый знакомый С.Рыженко в Вятку приехал, но не смог преодолеть сильный психический стресс, поэтому концерт сыгран квартетом.

Весело гулялось по России этим бурлакам. Утро в новом городе, как правило начиналось с похода в местный храм Божий - я до сих пор, наверное, помню, в каком городе какие церкви и в каком углу какой из них висит какая икона. Уже в июне '91 мы играли на Соловках (куда отвезли купленную в Нижнем роскошную икону "Явления Божьей Матери Андрею Боголюбскому"); концерт ярко освещался искрящими и горящими на противоположной стене проводами - в помещении бывшей трапезной (как говорят, подробно описанном в хрониках Солженицына) уже много десятков лет не было так тепло, стены оттаяли и провода начало замыкать. Монахи прокрадывались на концерт тайком. (Для равновесия нужно бы отметить, что по дороге на Соловки мы с капитаном ледокола, транспортировавшего нас туда, выпили весь спирт из корабельного компаса - так во всяком случае рассказывают очевидцы). Вечерами после концертов за нездешним количеством водки дебатировалась история русского богословия, теория и практика иконописи и другие смежные темы. Говорят, что не все очевидцы это выдерживали.

Так продолжалось почти полтора года. Но уже летом '92 начало становиться ясно, что наступает что-то новое. До нас дошло одно странное пророчество и мы с Дедом и Алексеем Павловичем отправились с концертным паломничеством в Святую Землю.

Любимые песни Рамзеса IV

Наверное, задули новые ветра. Вдруг, как гром среди ясного неба, снова появилось загадочное присутствие по имени "Аквариум" со словами - "Пора опять собирать группу и играть сами знаете что".

Объявление это явственно прозвучало в Иерусалиме; еще месяц мы его обдумывали, потом поехали в Рыбинск - праздновать определенное сочетание звезд тайным, но открытым концертом (была идея выставить на берег Волги мощную звуковую систему - ну и так далее - см. "Electric Kool-Aid Acid Test"); а заодно и снять видео на песню "Бурлак". Поездка превратилась в чистый "Сатирикон" - с ежедневными многочасовыми поездками вверх и вниз по Волге в поисках затонувших церквей, редкой граппой в рыбинском гастрономе и размытыми кладбищами. Тем не менее, поставленная цель была достигнута. Стало ясно, что БГ-Бэнд исчерпал срок своей жизни и пророчество по поводу Аквариума пора осуществлять.

Вскоре Дед - профессиональный дипломат - организовал нам с Титом встречу на нейтральной почве - в гаккелевском "Тамтаме". Через три дня новый Аквариум сел репетировать в привычном ко всему ДК Связи.

В качестве ударника Тит предложил А."Лорда" Рацена (из бывшего "Телевизора"). Андрей Вихорев с таблами был порекомендован общими друзьями. Начали с двух песен, написанных еще с БГ-Бэндом, но уже явно для Аквариума - "Летчика" и "Царя Сна". И поехало.

В это самое время местные власти Пушкинской, 10 отдали нам огромную пустующую квартиру на послед нем этаже - напротив офиса ДДТ (Юра Шевчук, собственно, и подкинул мне идею взять ее - "Вон, напротив нас, например, пустая квартира. Бери, тебе наверняка дадут" - к моему удивлению действительно дали. Бесплатно.). Там не было, естественно, ни отопления, ни газа, а электричество включалось и выключалось произвольно, но все-таки это было первое помещение, предоставленное миром Аквариуму. За неимением другого места обитания, туда вселился Дедушка со своей семьей (позже за ним последовал Вихрь, а потом мы поставили там студию, где писали все demo к "Навигатору", "Льву" и "Гиперборее"). В силу нечеловеческих условий жизни это был бесстрашный поступок - квартира оказалась, ко всему прочему, не без своих духов. На общем высокопсиходелическом фоне тех лет духи быстро заняли свое место в общей жизни (когда они совсем отбивались от рук, приходилось, правда, идти на крайние меры; приезжал наш давний друг - ясновидец и духогон Григорий, и задавал им жару. Духи на время успокаивались, но из картин на стенах начинали вылезать медведи). Там же происходили все симпозиумы, консилиумы и другие аквариумические праздники. Все это не могло не отразиться на будущем "Рамзесе".

Максимально быстро последовало начало гастролей и по разбитым русским дорогам покатил новый Джаггернаут - уже не акустический партизанский отряд похмельных сиринов, но мрачные ландскнехты в черной коже с геттобластером на плече (Stones, Hendrix и Tom Petty), десятиминутными гитарными соло и глазами, устремленными в иные измерения.

В Рыбинске были изучены Египетские боги; в Рязани - четыре потока времени и местные монашеские пещеры; в Смоленске появился "Дубровский", в Липецке - "Иерофант". Начали записывать альбом на Ленфильме, задымили всю студию индийскими благовониями, но потом поняли, что свести этот альбом там невозможно и микшировали все на "Мелодии" у Ю. Морозова.

Здравствуй, Рамзес 4-ый!

Библиотека Вавилона

На самом деле это - первое, что начал писать Аквариум "2-го созыва". У Тита и Рацена была своя студия на Фонтанке, и когда мы стали одной группой, было естественным попытаться использовать ее на полную катушку. Для начала решили собрать все, недособранное на "Архиве", а это привело к записи многих, по невозможности в прошлом, незаписанных песен - что заодно служило и пробой группы, как рабочей единицы. Пример тому - "Джунгли"; песня, которую мы пытались делать еще со старым Аквариумом во время "Дома Под Зведным Небом", на "Библиотеке" подверглась долгой и любовной переработке в свете новых откровений. Там присутствует даже Титовский пес по имени Чуй, неявно лающий где-то в конце песни - и, конечно же, лающий в обратном времени. Не жалели даже самого святого.

Пески Петербурга

Эксперимент по продлению этого состава в прошлое - что было бы, если бы все, что есть сейчас, было бы тогда. Песни написаны в 75-86 гг, собрались в моей голове (и частично дописаны) в Иерусалиме за чтением путеводителя по Волге 1907 года издания, записаны Аквариумом в 1993. Альбом вполне мог бы и не появиться; было непонятно, стоит ли воскрешать песни, давно пропавшие из жизни. Некоторые сущности, за консультацией к которым приходилось обращаться во время микширования, ехидничали в смысле того, прав ли я, обнародуя все, что пишу. ("синдром графомана" - сардонически заметил один дух).

Но общее впечатление от этих записей неожиданно оказалось положительным и создавало хорошее настроение. Жалко, что плохо слышен текст из "Книги Мертвых", читаемый через мегафон в конце "Дядюшки Томпсона".

Единственной новой песней здесь был "Юрьев День"; новой в смысле того, что к первым двум строчкам, сохранившимся с 77 года, была приписана другая песня. Пути Господни воистину неисповедимы; песня получилась очень любимой.

Песни Вертинского

Оправданий этому преступлению против общественного вкуса нет и быть не может. То, что многие друзья просили меня об этом и то, что эти песни интересно расцвечивали наши концерты аж с 1983 - не повод лезть с ними в студию. Или, если уж лезть - то провести с ними в десять раз больше времени. Эти песни всегда (с 10 лет) были уважаемы мной, часто певались по ночам и заслуживают большего.

Кострома Mon Amour

Полоса, когда хотелось писать стадионный рок-н-ролл, а писались сплошные парковые вальсы. Все песни написаны на дороге; как раз в это время произошла смычка с народным монгольским ансамблем "Темуджин" - к сожалению, не успели с ними записаться, но в "Московской Октябрьской" появился аутентичный монгольский кусочек. "Пой Пой Лира" - старый неизвестный текст Джорджа, вдруг выскочивший прямо из забытой записной книжки и сильно пере деланный. Для солидности опять писались на "Мелодии", и хотя операторы были хороши, но было не уйти от ощущения скованности. (В итоге, была использована "Лира" с Фонтанки). Чтобы вывести альбом из состояния тотального вальса, мы записали "Ты Нужна Мне" и "Сувлехима" - песни, написанные еще на Валдае летом '88, вместе со "Ворониным", "Скобелевым", "Когда Пройдет Боль" и "Королевским Утром". Это был естественный ход, ибо обе эти песни активно игрались на всех концертах того периода, давая возможность выйти в полный овердрайв и сказать все напрямую.

Стены на Пушкинской были перекрашены в тибетский темно-красный цвет; я уехал в Непал и вернулся, обойдя всех лам и все ступы, с готовой обложкой и желанием переписать все уже записанные голоса (что оказалось весьма резонным - после недели странствий по пещерам и монастырям поется гораздо лучше. С тех пор мы так и поступаем). Там же была, наконец, дописана "Гертруда", много до этого скитавшаяся по России, но обретшая свою окончательную форму на главной улице Катманду.

Альбом получился непридуманным и - поэтому - очень любимым. Каким и должен быть Аквариум. "Маленькие четкие звуки" - было такое определение Аквариума году этак в 1973-м.

Навигатор

Все началось в поезде по дороге в Одессу. Я проснулся часа в три утра, мучимый жаждой и ощущением того, что у меня в голове бродит некая строчка и не дает мне спать. "Шумят, горят бадаевские склады..." Какие-такие склады? Зачем шумят-горят? Ответа нет. (В итоге это стало "Катей-Катериной" и даже не вошло в альбом). Но зачин был положен. Песни, которые пишутся сами, практически без участия мысли "автора".

Все продолжилось в нашей деревне тем же макаром. "Поворот", "Фикус" и иже с ними - по песне в день. После деревни - Париж (большой концерт в Theatre de la Ville, через неделю после Окуджавы; именно к этому концерту маленькой местной фирмой Buda Records был выпущен наш первый западный "big hits" - "Boris Grebenshikov & Aquarium, 1991-1994"). Приступ писания песен продолжался. По утрам я сидел в бистро на бульварах, пил кофе и записывал то, что приходило в голову. А в голову приходили "Сестры", "Навигатор", "Гарсон", "Максим-Лесник" и "Мается". Это за неделю. Ответственно говорю вам - такого не бывает. Накат продолжился и в Катманду ("Кладбище" и "Настасьино"). Всю зиму писали на Пушкинской demo (тут добавились "Самолет" и "Таможенный Блюз").Стало очевидно, что общий настрой альбома снова требует звука скрипки и Рюша привел своего коллегу по старинному музицированию Андрея Суротдинова, который немедлено и безукоризнено влился в наши нестройные ряды. Весной втроем с Алексеем Павловичем и Сережей Щураковым мы поехали с концертом в Лондон; там неожидано появился мой старый знакомый Джо Бойд (тот самый, который Incredible String Band, Fairport Convention, Nick Drake, да и пол-истории рок'н'ролла впридачу), отвесил пару комплиментов и сказал, что хотел бы, как сможет, помочь в записи этих песен.

Через месяц я отсматривал Livingston Studio и знакомился с Кэйт Сэнт-Джон; она блестяще играла на гобое, знала невероятное количество музыкантов и полюбила наши песни почти так же, как я сам их люблю. Два месяца мы обменивались факсами по несколько раз в день, уточняя детали аранжировок и сравнивая безумие наших методов. Потом наступило лето и началась запись.

Все просто. Садишься в центре на метро, по Picadilly Line доезжаешь до Wood Green, а там - три минуты пешком до студии. Тихое лондонское утро. Джерри Бойз - хозяин и главный звукорежиссер, начинавший еще с Beatles - c прибаутками ставит ленту. Юный Саймон приносит свежесваренный кофе. С чего начнем сегодня?

"Less more flute, please" - кричал Дед из-за микрофона (с тех пор эта специфическая фраза вошла в обиход Livingston Studio). Группы, записывавшиеся в соседней студии, планировали соблазнить Щура, дабы украсить свои произведения небывалой красоты аккордеоном. "Завтра приеду" - сказал Мик Тэйлор. Джерри знал его много лет; "наверно, подтянется к концу той недели" - сказал он; он приехал в четверг вечером и попросил перевести ему смысл песен, потом включил гитару на десятку и сыграл все за двадцать минут.

Из околоземного пространства вышли на орбиту. Мир, наконец, стал единым местом, не разделенным на страны и политические округа.

Вообще, русский становится истинно русским, только перестав зависеть от своего околоточного.

Снежный Лев

Приступ писания песен, давший "Навигатора", им совсем не исчерпался (все та же деревня принесла мне в подоле "Истребителя", а прогулки по неземной жаре и тишине Долины Царей отлились в "Древнерусскую Тоску"). Поначалу казалось, что нужно сделать хулиганское lo-fi продолжение "Навигатора" и, естественно, назвать его "Аллигатор". Но демо показали, что дело обстоит гораздо серьезнее и пора снова снимать Livingston Studio. А тут, к тому же, в самолете Петербург-Москва ко мне подошел симпатичный бородатый поэт и подарил книжку своих стихов. Обычно я испытываю сильнейшую аллергию на почти любую поэзию - но тут книжка раскрылась сама и мне на глаза попались две строчки. Через неделю я понял, что мне от них никуда не деться. Я позвонил по записанному в книжке телефону и признался, что строчки попали в цель, и, похоже, стали песней. Совершенно дурацкая ситуация. Но он, похоже, понял меня и дал свое согласие. Поэта звали Андрей Чернов. Строчки были:

"Машинист и сам не знает, Что везет тебя ко мне".

Короче, мы снова оказались в Лондоне. А Меллотрон (это то самое, что играет в самом начале "Железнодорожноой Симфонии") ждал нас в студии еще со времен "Навигатора".

Внимательно слушая происходящее, Джерри сказал:

"Я, кажется, понимаю, как это должно звучать"

и где-то разыскал старинные аппараты звукообработки, покрытые пылью с конца 68-го года. Пришла семья индусов с ситарами и танпурами; пришла женщина с кельтской арфой, хихикавшая характерным ведьминским смешком; пришел немолодой спокойный бородач с Uillean pipes (древняя ирланская волынка), послушал записанное и спросил - Здесь нужно сыграть что-то специально написанное, или то, что я здесь слышу? Я сказал - Музыку богов. Я знаю - сказал он, сыграл и ушел.

Скорый поезд в "Тоске" сымитировал скрипач горячо любимого Аквариумом "Penguin Cafe Orchestra" Боб Лавдэй. Middle 8 в "Серебряной Розе" написан Кэйт (не без мантры-другой в качестве моего вклада), середина "Брахмана" - Сергеем Щ. (Кстати, полное название "Розы" - "Серебряная Роза Раздевает Мир"). Так мало-помалу все это переставало быть "аллигатором", но пока что оставалось без названия.

И тут, разбудив меня среди ночи по дороге из Вятки в Москву, появился "Снежный Лев" - одновременно название, обложка и порядок песен; он пришел - и все встало на место.

Чубчик

Все началось на той же студии в ДК Связи, в начале 1992. Записав музыку к фильму Тихомирова "Трава и Вода", мы уже не могли отказаться писать музыку к мультфильму "МитькиМайер". Песни, записанные туда, были забыты на долгое время, и когда их запись всплыла вновь, она вызвала у нас большой ажиотаж (т.е. выпито под нее было немало). Вторым вкладом был "Ворон" и "Миленький" - на Фонтанке, во время "Песков" и "Вертинского". Третья часть - зимой 95-96, в студии на Пушкинской, где писались все demo к "Навигатору" и "Льву". Температура - около нуля, газа и отопления нет в природе, свет отключается поминутно. Прямо скажем - героические условия. Но и удовольствие - большое.

И летопись окончена моя.

В работе над ней живо принимали участие почти все ее герои. Еще раз скажу, что это - никак не "история Аквариума", а просто - разрозненные истории о наших записях, с отдельными проблесками более общей картины, без которых эта хроника была бы совсем непонятна. Полную историю знали только мы сами, но - как справедливо говорится в народе - "тот, кто говорит, что помнит, что происходило в Аквариуме, никогда в нем не был". А песни принадлежат не нам, а тем, кто их слушает. Они - ваши, а не наши.

Нам повезло, что мы были причастны к записи этой музыки.

Оглавление