«Солдатское сердце»

Солдатское сердце (fb2) - Солдатское сердце [Повесть о Г. К. Жукове] 1079K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Дмитриевич Жариков

Солдатское сердце

ИМЯ ГЕОРГИЯ КОНСТАНТИНОВИЧА ЖУКОВА, ПРОСЛАВЛЕННОГО ПОЛКОВОДЦА ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ, АВТОРА И ИНИЦИАТОРА МНОГИХ СТРАТЕГИЧЕСКИХ РАЗРАБОТОК, НЕОЖИДАННЫХ ДЛЯ ПРОТИВНИКА ОПЕРАЦИЙ, ВОЕННЫЕ ИСТОРИКИ СТАВЯТ В ОДИН РЯД С ТАКИМИ ЛЕГЕНДАРНЫМИ ВОЕНАЧАЛЬНИКАМИ ПРОШЛОГО. КАК А. В. СУВОРОВ И М. И. КУТУЗОВ. ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ Г. К. ЖУКОВ КОМАНДОВАЛ УРАЛЬСКИМ ВОЕННЫМ ОКРУГОМ.

ЭТА КНИГА О НЕМ, О БОЕВОМ ПУТИ РЯДОВОГО КАВАЛЕРИСТА ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ, СТАВШЕГО ОДНИМ ИЗ САМЫХ ИЗВЕСТНЫХ ПОЛКОВОДЦЕВ СВОЕГО ВРЕМЕНИ.

НА ОХОТЕ

До открытия охоты оставалось всего лишь два дня, и вдруг такое огорчение: отец сказал, что поехать не может. В дивизию вот-вот нагрянет начальство, и отлучиться из расположения гарнизона даже в выходной день он не имеет права.

— Но ты не огорчайся, Петр, — сказал генерал за обедом. — Может, удастся выкроить часок утренней зори… — успокоил он сына, заметив, как тот сразу сник, отложив вилку, и, несмотря на свои шестнадцать лет, готов был разреветься от досады. — Наконец, ты можешь поехать и один, охотничий билет у тебя есть.

Отец и раньше брал Петра на озера и даже давал ему одноствольное ружье, учил стрелять, хвалил за то, что сын попадал точно в яблочко, но обычно предупреждал: «Ты еще не член охотничьего общества, самостоятельно охотиться права не имеешь». И если сейчас отец сказал, что Петр может поехать на охоту один, то слово свое он сдержит, разрешит, но лучше бы вместе…

Теперь у Петра двухствольная тулка — подарок отца за отличное окончание восьмого класса. Вот уже два месяца ружье висит на лосиных рогах над кроватью рядом с отцовским бескурковым «зауэром три кольца», который генерал получил из рук самого маршала Семена Михайловича Буденного, когда на учениях его кавалерийский полк занял первое место. На ложе «зауэра» поблескивает серебряная пластинка с дарственной надписью.

Каждую субботу сын чистит и смазывает оба ружья ружейным маслом и вечером докладывает отцу: «Боевая техника в полном порядке». Когда Петр берет в руки ружье, Урал, красавец сеттер, виляя хвостом, бегает от порога к калитке и обратно, поскуливая от нетерпения, готов служить хозяину.

У сеттера своя история. Еще щеночком его подарили Петру Буденный и Жуков. Было это так: однажды инспектор кавалерии маршал Буденный и командир кавалерийского корпуса Жуков объезжали полки 4-й Донской казачьей кавалерийской дивизии, которой Жуков командовал более четырех лет. Дивизия за те годы поднялась до самых лучших соединений в Белорусском военном округе — носила имя наркома обороны Климента Ефремовича Ворошилова.

Для Семена Михайловича Буденного эта дивизия была любимым детищем. Он формировал ее в годы гражданской войны и не раз водил в бой. Стояли кавалеристы недалеко от государственной границы в чудесных местах Белоруссии, где синели тихие озера и речки, в лесах водилось множество лосей, кабанов и зайцев, а пернатых просто не счесть…

Семьи командиров в ту пору жили в маленьких, неблагоустроенных комнатушках, ребят в школу возили на лошадях в город Слуцк, и добирались они не меньше чем за два часа в один конец. Одежда и обувь у многих школьников была ветхая, сшитая из старья, плохо было и с питанием. Но в этом неустройстве и нехватках немало было интересного и радостного. Настоящими праздниками для ребят становились дни, когда гарнизон собирался для смотра. Кавалерийские эскадроны выводились на плац, устраивались спортивные состязания, вечером в клубе выступала художественная самодеятельность. Сколько радости, веселья!

Пете было одиннадцать лет, когда Семен Михайлович приезжал вручить лучшему кавалерийскому соединению Белорусского военного округа — 4-й кавалерийской дивизии Жукова орден Ленина. Мальчику казалось, что его отец был в тот день самым видным из всех командиров. Тщательно выглажено новенькое обмундирование, скрипят тоже впервые надетые ремни — снаряжение кавалериста, до блеска начищены хромовые сапоги, сбоку шашка, которой отец был награжден Реввоенсоветом 1-й Конной армии еще в 1919 году, на груди боевой орден Красного Знамени.

— Поедешь со мной, — сказал отец. — Надень свежую рубашку и не забудь красный галстук.

Был солнечный теплый день. На плацу выстроились кавалерийские полки. На флангах каждой части — боевые знамена. Впереди одного из полков Петин отец.

Сначала перед выстроенными кавалерийскими полками появился командир дивизии Жуков. Он был на красивом вороном коне, в черном казакине; на богатырской груди поблескивали два ордена.

Заиграл встречный марш.

На плац выехал Буденный на белом коне с темными круглыми пятнами. Пете не было видно, как Жуков отдавал рапорт, — загородили взрослые, но мальчишка не растерялся: нырнул между людьми и пробрался к самой трибуне. Теперь все было видно хорошо. У Буденного усы вразлет, лицо строгое, а орденов на груди… Таким Петя видел его только на картине…

Наступила тишина. К Буденному подъехал на коне Жуков, держа Боевое Знамя дивизии. Справа и слева — ассистенты с обнаженными клинками. Клинки блестели, как зеркала…

Буденный неторопливо прикрепил к знамени орден Ленина, поздравил Жукова, они расцеловались. По всему плацу гремит «ура», Буденный и Жуков проскакали полевым галопом перед строем прославленной дивизии.

Объехав эскадроны, с трибуны выступил Буденный, после него Жуков. Командир дивизии закончил свою речь словами: «Воины дивизии готовы выполнить любой боевой приказ!»

С того незабываемого дня прошло три года, но Пете спустя некоторое время снова посчастливилось не только увидеть, но даже разговаривать с Буденным и Жуковым.

Был пасмурный сентябрьский день. На полковом плацу проводились соревнования конников. От каждого эскадрона выделялись самые лучшие мастера верховой езды и виртуозных упражнений на коне в движении. Участвовали в соревнованиях и юные конники — дети командиров.

В самый разгар рубки лозы шашкой к плацу вдруг подкатил черный автомобиль. Ни у кого не было сомнений, что приехало начальство. Командир полка Косенко вскочил на коня и галопом помчался к машине.

— Смирно! — послышалась его команда. Все, кто был на плацу, замерли, застыли и кони, приученные подчиняться этой команде. — Товарищ Маршал Советского Союза! Личный состав кавалерийского полка на конноспортивных состязаниях. Командир полка полковник Косенко.

Затем была подана команда «вольно», и плац ожил. Даже солнышко выглянуло сквозь рваные тучи. Петя почувствовал прилив радости. Отец подал шашкой сигнал, который означал: «Прекратить и ждать команды», но командир на старте не понял сигнала, решил, что пора выпускать очередного конника, и взмахнул флажком. Вихрем вырвался вперед Петя Косенко — сын командира полка. Раздался чей-то крик, но Петр, не скрывая детского желания «блеснуть» своим мастерством, уже рубил шашкой лозу слева и справа.

— Товарищ Маршал Советского Союза! Конник из спортивной группы пионеров гарнизона Петр Косенко программу закончил!

Семен Михайлович подал Пете руку и, похвалив за хорошую езду на коне, повернулся к Жукову:

— Выручай! Надо этого орла чем-то отметить.

Георгий Константинович что-то сказал стоявшему рядом адъютанту, и тот вскоре принес из легковой автомашины крошечного щенка. Это и был красный сеттер Урал.

— Бери! Комкор Жуков найдет себе еще, — сказал Буденный и передал очаровательного щенка в руки счастливого мальчика.

В том же 1938 году Жуков был назначен заместителем командующего войсками Белорусского военного округа, а отец Петра стал командовать кавалерийской дивизией на Украине.

Через два года военные дороги снова свели старых друзей. После разгрома японских захватчиков на реке Халхин-Гол, где командующий советскими войсками Жуков проявил высокое умение проводить операции по окружению противника, он был назначен командующим Киевским Особым военным округом.

Кавалерийская дивизия размещалась недалеко от Киева, и Петя был уверен, что когда-нибудь Георгий Константинович приедет к отцу. Юному Петру Косенко очень хотелось посмотреть, какой он сейчас, Герой Советского Союза генерал армии Жуков? И неожиданно желание это сбылось.

Петя сидел на ступеньках крылечка и чистил свое охотничье ружье, когда прибежал из штаба дивизии посыльный:

— Срочно к генералу!

Убрав ружье и предчувствуя что-то важное, Петя побежал в штаб. Когда он вошел в кабинет отца, то сразу догадался: речь пойдет об охоте. На столе лежало бескурковое ружье, рядом патроны в пачках, а на стуле — резиновые сапоги, куртка и кожаный ягдташ.

— Не дозвонишься к тебе, и Октябрина где-то с подружками бегает, — сказал отец ворчливо, что свойственно было ему, когда он собирался сообщить что-то приятное. — Боевое задание. Умеешь хранить военную тайну?

— А ты сомневаешься? — Петр обиделся. — Я когда подводил?

— Ну, тогда иди к столу. Найди-ка на карте Чивилихины болота.

Петр без труда ткнул пальцем в нужный квадрат, потому что эту же карту отец брал с собой и показывал Петру в прошлом году, когда они охотились в тех же заболоченных местах.

— Так вот: о нашей охоте молчок. Понял? (Петр кивнул головой.) Охотиться будем с генералом армии Жуковым. Мы с ним приедем позже. Возможно, ночью. Ты возьми-ка эти вещи, вот список, — генерал дал сыну листок бумаги с перечнем того, что нужно взять с собой, — Урала покорми. Вместе с тобой поедут три красноармейца на конях и ездовой на бричке. Место надо выбрать отличное. Костер разведешь где-нибудь здесь, — генерал указал на карте, в каком месте должен гореть костер. — Мы приедем верхом.

— Есть! — ответил Петя, как боец. — Все понятно!

Отец немного задумался, потом добавил:

— Косу возьми, травы накосишь. Палатку нашу не забудь. Дичь с вечера не трогать и не пугать! Ну, а если к рассвету не приедем, действуй один, не маленький уже…

Поручение отца Петя выполнил наилучшим образом. За вечер поставили палатку, накосили травы, сделали шалаши для охотников и, как написал отец в своей записке, наловили бреднем в озере, удаленном от места охоты, линей и карасей.

Пожалуй, никогда еще не было у Пети на душе так приятно, как в тот вечер. Он почувствовал себя взрослым, равным с его спутниками — бойцами. Все окружающее казалось необыкновенно красивым, милым. И озеро, поросшее у берегов камышом, и густой кустарник краснотала, и темно-голубое небо, и даже запах тины на бредне… Особенно родными и близкими были эти красноармейцы, пропахшие насквозь соленым потом. Все они чуть старше Петра, ему шестнадцать, а им по девятнадцать, но они бойцы, им доверено боевое оружие, они принимали присягу и готовы защищать Родину.

Вечером, когда поручения генерала были выполнены, Петр и красноармейцы, довольные, спокойные, сидели у костра и пили чай с домашними пирогами. Вскипятили полное ведро, заварили, кроме чая, еще травы душицы и листья смородины. Черпали кружками и пили аппетитно, кто сколько хочет. Пирогов и сахара Петя взял много.

Напившись чаю, лежали на ароматной скошенной траве, отдыхали в тишине.

Где-то в зарослях озера настороженно покрякивала утка; в небе просвистели острыми крыльями чирки; в костре потрескивали пни и сучья, которые захватили, когда ехали через сосновый бор; булькала уха, выбрасывая аромат вареной рыбы и лаврового листа. И в этом множестве понятных звуков Петя уловил вдруг близкий топот копыт и даже легкое покашливание отца. Едут! Он вскочил и бросился навстречу всадникам.

— Сюда! Сюда! — позвал Петя.

— Вижу, не кричи, — как всегда спокойно ответил отец. — Костер за версту виден. Конспиратор лыковый, тоже мне…

Петя придержал лошадь, на которой сидел Жуков. Он узнал командующего сразу, хотя Георгий Константинович был в красноармейском обмундировании, в резиновых сапогах и без орденов и знаков различий.

— Здравствуйте! — сказал Петя, не зная, как назвать Жукова: Георгием Константиновичем или генералом?

— Мой сын — Петр, — сказал генерал Косенко.

— Помню, помню, — ответил командующий и с размаху схватил руку мальчика и крепко сжал. — Вот какой вымахал. Ну, а спорт конный не забыл?

— Завалил грамотами и призами, — ответил за сына отец. И в этих словах Петя не уловил — радуется он или укоряет за чрезмерное увлечение спортом.

— Так это же хорошо, — похвалил Жуков, — если, конечно, с учебой все нормально. Ну, показывай свой бивуак. Чую, и ушицей припахивает. Признаюсь, проголодался. А ты как? — подтолкнул он генерала Косенко. — Думаю, тоже не откажешься от ухи? Или она из консервов?

— Доложи, Петр! — сказал отец.

— На ведро двадцать семь карасей и три больших линя. А вперед сварили всю мелкоту, процедили ушицу и положили в ведро крупную рыбу.

— Вот это я понимаю, — улыбнулся Жуков. — Это не то, что я — ловил в детстве кошелкой. Бывало, наловишь мелочишки, половину соседям за хлеб да картошку отдашь.

Подошли к костру. Коноводы отвели лошадей.

Жуков снял ремни, сбросил сапоги, взрыхлил скошенную душистую траву и сел поближе к костру, выставив к теплу босые ноги.

— О, какой красавец сеттер! — удивился Жуков, только сейчас заметивший Урала. — Неужели тот самый? Притих-то как.

— Да, это тот самый ваш щеночек, — ответил Косенко. — Послушный. Хозяин сказал «лежать» — значит, умри, но не вставай. Даже голоса не подаст. Нельзя.

Урал, улавливая, что говорят о нем, посматривал то на хозяина, то на Жукова. Глаза темно-коричневые, умные.

— Ну, иди ко мне, иди, — позвал Жуков собаку. — Хороший, иди!

Сеттер посмотрел на хозяина и, получив разрешение, робко подполз к Георгию Константиновичу, положил голову на колени.

— Люблю сеттеров. Умные и красивые собаки. Не ожидал, что твой сын порадует меня таким отличным псом. А как работает?

— Превосходно, — ответил Косенко, садясь рядом с Жуковым. — И представьте себе, почти не натаскивал. Умница. Все отлично понимает, быстро находит и, удивительно, чужую дичь не подбирает…

Жуков рассмеялся:

— Трофеи чужие не приписывает себе.

Георгий Константинович как-то быстро перешел на деловой лад, заинтересовался.

— Ну, докладывай, Петр, много дичи? — спросил он строго.

Петя обстоятельно рассказал об озерах поблизости, где и сколько замечено выводков, как лучше подойти к плесам, где построены шалаши.

— А шалаши зачем? Это же не весенняя охота с подсадными.

Петя заметил, сколь непроницаемо и властно лицо Георгия Константиновича.

— Я тоже так думаю, — ответил Петин отец, — шалаши, пожалуй, не нужны.

Но Петр не согласился:

— Шалаши потребуются. Они без крыши, и из них можно по перелетной птице стрелять. А впереди плесы, на рассвете удобно по сидячим шарахнуть…

Жуков засмеялся, поворошил волосы на голове Пети.

— Люблю настойчивых людей, имеющих свое мнение. Ну, а пока, может быть, мы «шарахнем» по ухе?

За приготовление стола взялся сам Косенко-старший. Он расстелил скатерть, выложил из корзины помидоры, огурцы, хлеб, колбасу, поставил перед Жуковым тарелку.

— Не узнаю тебя, Федор! — удивился командующий. — Тарелочки, колбаска… Мы же на природе, а не на банкете. Попроще. Ставь ведро с ухой вот сюда. Всем по деревянной ложке и по краюхе хлеба… Проголодался сегодня. Выехал в шесть утра, а вот сейчас, — он посмотрел на часы, — уже одиннадцать ночи. Зови коноводов. Ухи, вижу, всем хватит. И дозорных снимай. Вижу, ты охрану расставил.

Красноармейцы все, как один, от ужина отказались, сославшись, что уже ели пироги и пили чай. Петя подтвердил. Уха получилась отменная. Петя выловил большого линя и положил на тарелку перед Жуковым.

— Рано. Надо нахлебаться вдоволь ухи, — улыбнулся Георгий Константинович. — Помню, в детстве учили есть из общей миски. Загнала меня нужда к дяде-скорняку в мастерскую, и в первый же день казус. Сели обедать, а я проголодался и раньше всех пару кусочков мяса выловил. С удовольствием проглотил их и уже начал вылавливать третий, как неожиданно получил ложкой по лбу. За что — не пойму. Хозяйка Матрена объяснила: «Не суйся без команды». Били здорово за малейшую провинность. А условия препаршивые: в мастерской пыль, работали часов до одиннадцати, спали тут же в мастерской на полу. Ко всему «городскому» привык быстро, но по деревне и дому скучал до слез. Я и теперь, признаться, не люблю город. Не могу без этого, — Жуков поднял клок душистой скошенной травы, понюхал. — Лес люблю, речки, простор. Ничего не было приятнее в детстве, как ходить с сестрой в лес за ягодами, грибами, хворостом…

Незаметно разговор перешел на другую тему. И Жуков, и Косенко-старший вспоминали общих знакомых, с которыми вместе сражались на фронтах гражданской войны, громили антоновщину на территории Тамбовской области. Вспомнили, как за разгром банды в селе Вязовая Почта, это было в двадцать первом году, Жуков, командир кавалерийского эскадрона, был награжден первым боевым орденом Красного Знамени.

А потом заговорили о службе в Белорусском военном округе. Удивлялись, как быстро и незаметно летит время.

— Все бы хорошо, Георгий Константинович, — сказал Косенко, когда красноармейцы ушли спать, — но, как видно по всему, скоро придется скрестить мечи с фашистами.

— А ты еще сомневаешься? — задумчиво ответил Жуков, поглаживая рукой Урала. — Это предотвратить уже нельзя. Военные действия развернулись не только в Европе, но и в Атлантике, в Северной Африке, на Средиземном море, Япония продолжает агрессию в Китае. Большие у нас планы усиления Красной Армии, но вряд ли успеем выполнить их до начала войны.

— Вы думаете, это произойдет через год?

— Если не раньше, — ответил Жуков. — Это может случиться внезапно. И нам надо хорошо подготовиться. Война может быть для нас очень тяжелой. Гитлер подмял почти всю Европу, он использует фабрики и заводы захваченных стран и производит больше, чем мы, военной техники. Он заставит воевать против нас армии своих союзников…

— Ну, мы ему зубы обломаем. Наша военная доктрина известна. Мы разобьем армию неприятеля на его же территории. — Генерал стукнул кулаком по своему колену.

— Это, Федор, уже политика, и разговор тяжелый, а мы на охоте. Давай поспим часок, — предложил Георгий Константинович. — Я вижу, Петр выкурил факелом комаров из палатки. Догадливый парень. Это хорошо.

Жуков заснул мгновенно. А отец и сын Косенко так и не могли заснуть. Еще было темно, когда невдалеке раздались два выстрела. Кому-то не терпелось начать охоту первым.

Урал вскочил и ткнул холодным носом в лицо Косенко: пора вставать, мол, уже охотиться надо.

— Знаю, знаю, успеем, — оттолкнул его генерал.

Петя выглянул из палатки. Над озером висел плотный туман. Звезды уже погасли.

— Папа, светает. Пора начинать.

— Ну и коротка летняя ночь, — сказал Жуков.

Озеро, на котором охотились Жуков и оба Косенко, оказалось небольшим и было полностью в их распоряжении, других охотников здесь не было. Шалаши пригодились. Из них каждому охотнику удалось, оставаясь не замеченным летящими птицами, сделать по нескольку выстрелов.

На восходе солнца охотники, развернувшись цепью, стали «вытаптывать» дичь. Без собаки поднять крякв было невозможно. Утки уходили из-под ног вплавь и прятались в камышовых зарослях, но от Урала уйти им было невозможно. Он то и дело делал стойки — замирал, потом по команде бросался вперед, поднимал уток на крыло. Раздавались меткие выстрелы, и Урал приносил хозяину дичь.

Две утки с шумом поднялись из осоки недалеко от Петра. Юный охотник поторопился, выстрелил дуплетом и промазал. Помешало солнце. Оно слепило глаза.

Георгий Константинович присел в камыше, пропустил над собой крякв, а затем быстро встал и выстрелил два раза. Упала одна и тут же вторая утка.

— Апорт! — крикнул Жуков. — Ищи!

Но Урал, забравшись на кочку, поднялся на задних лапах и смотрел на Петра, ожидая его команды.

— Можно, апорт, Урал! — Петя послал сеттера.

— Вот умница! — восторгался Георгий Константинович. — Какой пес! Отличная дисциплина!

Урал нашел подстреленных уток и принес их Петру. Часам к семи утра охотники устали. Да и дичь ушла на большие озера.

— Предлагаю отбой! — крикнул Жуков. — Сверхдостаточно. Ваше мнение?

— Я «за»! — ответил генерал Косенко, идя по мелководью и сближаясь с Георгием Константиновичем. — Солнце уже припекает.

Блеснул охотничьим мастерством и Петя. Он настрелял пять крякв и шесть бекасов. Жуков улыбался и хвалил мальчишку за хорошую стрельбу.

— Надо же, бекаса с одного выстрела! А он вылетает с большой скоростью, летит зигзагами. Отличный стрелок, Петр Косенко!

После охоты вся компания больше часа сидела на свежескошенной траве; наслаждаясь чаем из ведра, говорили о прекрасной утренней зоре. Потом купались в озере, и Петя увидал на теле Жукова шрамы. Командующий заметил взгляд-паренька.

— В гражданскую случилось. Граната разорвалась рядом. Коня прекрасного убило. А меня, — Жуков указал на левую ногу и левый бок, — поцарапало. Но это не страшно. Вот тифом заболел, это уже грозило смертью. Спас сельский врач на родине. А сам, бедняга, умер. У нас в Стрелковке по тому времени была лучшая больница из всех деревень, которые я видел.

Петя заметил, что Жуков невысок, но плечист, с атлетическими мускулами на груди и руках. Очень хорошо плавает, а нырять не любит, пояснил, что у него после контузии больные уши.

Пока купались, подошла машина «эмка». Жуков быстро переоделся в генеральское обмундирование. Удивленные красноармейцы застыли от неожиданности: они не подозревали, что вечером разговаривали с командующим войсками округа. Теперь он казался стройнее и строже. От бессонной ночи и усталости на лице глубже обозначились морщины. Он с благодарностью взял полведра линей, которых наловили красноармейцы утром, и четырех уток, обернул их крапивой, чтобы не попортились. Попрощавшись с Петей и с каждым бойцом, Георгий Константинович направился к машине. Рядом с ним шел генерал Косенко. Возле «эмки» они о чем-то поговорили, потом обнялись на прощание, и Жуков уехал.

И сразу же стало тихо и скучно. Пете показалось даже, что все это необыкновенно приятное и радостное произошло во сне. В ушах от горечи стоял звон.

То была последняя встреча Жукова с генералом Косенко. В начале января 1941 года Георгий Константинович был назначен начальником Генерального штаба, а Косенко чуть раньше уехал ближе к границе командовать армией.

НЕОЖИДАННОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

Декабрь 1940 года на Украине был на редкость снежным. На улицах и площадях Киева громыхали грузовики с приделанными впереди снегоочистителями, сугробы на трамвайных линиях жители расчищали лопатами, а в помощь железнодорожникам командующий войсками Киевского Особого военного округа выделил несколько полков. Если бы не красноармейцы, движение поездов приостановилось бы на много дней. И в тот час, когда позвонил народный комиссар обороны Маршал Советского Союза Семен Константинович Тимошенко, над Киевом кружилась снежная карусель. Из окна кабинета Георгия Константиновича не было видно противоположного дома. Так сильна была метель.

— Ну, как дела? — спросил нарком. Он всегда начинал разговор с этого «традиционного» вопроса.

— Воюем со снегом, — ответил Жуков.

— Не один ты воюешь. В Тамбовской, Рязанской и других областях снегу намело выше крыш. Поезда стали в пути. Несколько дивизий «воюют» с дедом-морозом. Но я по другому вопросу: запиши тему своего доклада.

Георгий Константинович, как всегда, если звонил нарком, держал наготове карандаш и блокнот.

— Слушаю.

— Пиши: «Характер современных наступательных операций». Записал?

— Да, записал. Но пока ничего не ясно. Зачем, когда, перед кем читать доклад?

— Через несколько дней вызову в Москву и все узнаешь. А пока готовь доклад. Постарайся отразить в нем весь своей боевой опыт.

Прошло несколько дней, и пришло срочное указание:

«Прибыть вместе с высшим командным составом в Генеральный штаб на совещание».

Самолеты из-за сильного повсеместного снегопада не летали, и пришлось выехать поездом.

Генерал армии Жуков ехал в отдельном купе один — в пути следования его не покидала мысль о докладе. Вспомнил совет наркома: «отразить боевой опыт». Перечитал вновь начало доклада. На нескольких страничках Георгий Константинович писал о том, что первого сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а в ответ на это Англия и Франция объявили войну Германии. Сделал пометку: «Нет, не ради спасения Польши, а из-за боязни усиления Германии как империалистического конкурента». Сначала написал: «Свою шкуру спасают», потом зачеркнул и ровным почерком вывел: «Найти цитату Ленина по этому вопросу».

Империалистический лагерь, разделенный на враждующие группировки, искал в смертоубийственной войне выход из резко накалившейся обстановки. Во главе этих группировок, как и в первую мировую войну, стояли с одной стороны — Германия, с другой — Англия и Франция. Но тут следует иметь в виду одно чрезвычайно важное обстоятельство: в первую мировую войну на всем земном шаре господствовал капитализм, между тем вторая мировая война созрела и началась в условиях борьбы двух противоположных общественно-экономических систем. Уже более двух десятков лет, говорилось в докладе, растет и крепнет социалистическая страна рабочих и крестьян — Советский Союз. Число сторонников социализма увеличивается. Ведущим державам коалиции не удалось объединить своих усилий в борьбе против СССР. Их сговору мешает политика мира нашей страны, ленинская политика мирного сосуществования государств с различным общественным строем. Советский Союз никому и никогда не угрожал и не угрожает, и втянуть его в войну можно, только напав на него. Пока между капиталистическими странами идет потасовка, но главнейшая их цель — нападение на СССР.

Георгий Константинович в своем докладе разоблачал гитлеровскую ложь о том, что Германия напала на Польшу из-за отказа Польши передать Германии вольный город Данциг (Гданьск) и предоставить ей право построить дороги в Восточную Пруссию. Это не так. Германия захватывает соседние с нами страны для того, чтобы приблизиться к нашим границам.

Он дважды прочитал начало доклада и отложил в сторону листы. Долго вглядывался в мутную мглу за окошком, продолжал думать: «А может быть, кто-нибудь прочтет на этом совещании доклад о международном положении, и тогда мне не нужно залезать в эти сложные дела. Лучше сразу начать о том, что война современная — это война техники, война моторов. Но главной, решающей силой остается человек, овладевший боевой техникой и военным мастерством! Дальше нарисовать картину, какой по размаху может быть современная война».

Поезд остановился на разъезде. Возле стоявшего неподалеку эшелона толпилось много военных. На платформах укрытые чехлами пушки. Снег засыпал их настолько, что генерал армии не сразу мог узнать новые, поступившие в то время на вооружение гаубицы.

Жуков взял в руки доклад.

«Зачем нужен мой боевой опыт, о котором сказал нарком обороны? Теперь армия уже совершенно не та, какой она была в дни гражданской войны, когда я командовал кавалерийским эскадроном и полком…» Современные войска отличаются и от тех, которые сражались на Халхин-Голе, хотя прошло немного — один год. Да и условия боевых действий, которые могут возникнуть, и противник, с которым придется сражаться, совершенно иные. Нельзя опираться в современной войне и на опыт освободительного похода Украинского и Белорусского фронтов в сентябре 1939 года, когда за девять дней войска Красной Армии спасли от фашистского порабощения 12 миллионов человек. Граница Советского Союза отодвинулась на 250—350 километров. Но ведь это была не война, а ввод войск, марш-бросок. Так же бескровно войска Красной Армии, встречаемые населением с цветами, освободили Бессарабию и Северную Буковину летом 1940 года. И хотя, командуя Южной группой войск, он блестяще осуществил этот освободительный поход, сейчас ему было ясно, что предстоящая война с фашистской Германией начнется с кровавых столкновений. «Таким образом, — подумал он, — опыта ведения войны с такой сильной армией, оснащенной современным оружием, у меня тоже нет. Да и только ли в опыте дело?»

Война, которую ведет фашистская Германия со своими соседями, жестокая. Армии Гитлера, выдвигаясь к нашей государственной границе, рушат на своем пути все. А Гитлер глаголет о ненападении на СССР. Это ложь! Фашисты готовятся к сражению с нами. Такой войны на планете еще не было. О каком же опыте можно говорить? Георгий Константинович еще раз заглянул в доклад. Вместо десятка страниц он написал:

«Характер современных наступательных операций вытекает из особенностей современной войны. Фашистская Германия хотя и подписала мирный договор, поведение ее говорит о скором нападении на СССР. Наша задача — отразить нападение немецко-фашистских войск и затем перейти в решительное наступление».

Георгий Константинович откинулся на спинку дивана, положил в папку рукопись доклада и, закрыв глаза, представил мысленно ту обстановку, которая может создаться, если начнется война. Враг непременно будет стремиться к полному разгрому Красной Армии. Следует ожидать сильных ударов танков и авиации. Мы должны не только выстоять, но и взять инициативу в свои руки. «Нам слишком много требуется, чтобы наступать. Но обязательно нужно наступать, крушить врага, не ждать его ударов. А что обеспечивает успех в наступлении? Мощная артиллерия, танки с хорошей лобовой броней и вооружением, авиация и, конечно, пехота, обеспеченная средствами передвижения.

Если я буду читать доклад по написанному, то ничего из этого не получится, — решил Георгий Константинович. — Нужно докладывать по схемам, это не только более доходчиво для тех, кто слушает, но и сам чувствуешь аудиторию, видишь, как воспринимают люди твои слова».

Так и сделал. Взяв указку, Жуков подошел к схемам. Зал, в котором сидели генералы, командиры высших рангов, политработники из военных округов, начальники отделов Генерального штаба, замер. Георгий Константинович неторопливо прошелся вдоль вывешенных схем и карт, проверил, все ли на месте, затем повернулся лицом к залу и начал говорить четко, громко и убедительно, указывая на схемах цифры, означающие предполагаемое количество боевой техники врага и направления ударов противника и контрударов Красной Армии.

На груди коренастого генерала армии поблескивали Золотая Звезда и три ордена, которыми был награжден Георгий Константинович за военные заслуги перед Родиной и проявленное мужество.

Докладчик упоминал и опыт прошлых войн и сражений, но больше говорил о том мастерстве войск и выводах штабов, которые получены на последних маневрах в военных округах, о характере современных операций. Георгий Константинович умел найти самое ценное из прошлого и настоящего армий и применить все положительное в своей собственной военно-практической деятельности. Военной академией Жукова была преданная, безупречная служба Родине.

Доклад Георгия Константиновича Жукова оказался самым интересным, доходчивым и обоснованным из всех прочитанных докладов на том совещании высшего командного и начальствующего состава Красной Армии. Крупный военный теоретик, видный военный деятель, впоследствии начальник Генерального штаба, Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников сказал: «Подобного доклада я не слушал. Превосходно!»

Затем в Генеральном штабе была проведена военная игра на картах. Впервые игра такого масштаба и такой тематики. На ней для участников создавались неожиданные воображаемые условия, как в настоящей войне. Войсками «синих» командовал Жуков, а «красными» — командующий войсками Белорусского военного округа генерал Павлов. Расстановка «синих» и «красных» была примерно такой, как она оказалась в начале Великой Отечественной войны. «Красным» пришлось в весьма трудных условиях сдерживать натиск «противника». «Синие», располагая значительно большим количеством войск и боевой техники, «вторглись» далеко в пределы СССР.

Правильность действий войск на этой игре доказывалась математическими расчетами. Лучше получалось у «синей» стороны. Штаб более точно учитывал количество войск, их оснащение новой техникой, правильно оценивались решения командиров. Ошибся — значит, понес поражение.

После окончания игры нарком обороны маршал Тимошенко, руководивший игрой, приказал командующим сторонам Павлову и Жукову провести разбор игры, отметить в своих докладах недостатки и положительные моменты в действиях обеих сторон. Это заключительное совещание состоялось в Кремле. На нем присутствовали руководители Наркомата обороны, Генерального штаба и военных округов. Были приглашены члены Политбюро.

Общую оценку руководителям и участникам военной игры давал начальник Генерального штаба генерал К. А. Мерецков. Он отмечал, что «синяя» сторона оказалась сильнее. У нее больше самолетов и танков, лучше создана группировка сил. Но И. В. Сталину не понравилось восхваление преимуществ «синих», и он несколько раз сделал замечание Мерецкову, сказав, что на войне важно не только арифметическое большинство. «Красные» защищают свое социалистическое Отечество, они будут сражаться героически.

Когда было объявлено: «Кто хочет высказаться?» — Жуков стал прикидывать в уме план выступления, но не торопился попросить слова.

Первым выступил нарком обороны Тимошенко, затем — Павлов. Сталин спросил у Павлова: «В чем кроются причины неудач действий войск «красной» стороны?» Павлову следовало смело и правдиво доложить о недостатках в размещении наших приграничных войск, указать на отсутствие необходимых резервов и на некоторое отставание в техническом оснащении наших войск, а он ответил, что в игре так бывает, что кто-то кого-то бьет.

Сталина ответ не удовлетворил, и он заметил:

— Командующий войсками округа должен владеть военным искусством, уметь в любых условиях находить правильные решения, чего у вас в проведенной игре не получилось.

После Павлова попросил слова Жуков.

Он говорил о целесообразности и полезности проведенных учений, подверг критике строительство укрепленных районов в Белоруссии, отметил, что рубежи для строительства выбраны слишком близко к границе и они имеют невыгодную оперативную конфигурацию. Это позволяет противнику выйти в тыл всей нашей Белостокской группировке. Укрепленные районы долго не продержатся, они простреливаются артиллерийским огнем.

Командующему войсками Белорусского военного округа Павлову критика не понравилась, и он с места бросил реплику: «А на Украине они строятся правильно?» На это Жуков ответил, что он не выбирал рубежи для строительства, но полагает, что и там надо бы строить укрепленные районы подальше от границы.

В заключение говорил Сталин. Он отметил хорошее выступление Жукова и сказал, что Георгий Константинович подходит к решению военных вопросов с позиций государственных, а не личных, поэтому он правильно критиковал недостатки в обороне наших государственных границ и в развитии войск армии.

Умелые действия и правильные решения в проведенной военной игре и особенно деловое выступление Жукова еще больше подняло его авторитет в глазах наркома и членов Политбюро.

На следующий день Жуков был вызван в Кремль. Шел он со смущенным чувством и был готов ко всему, но не к тому, что услышал.

Решением Политбюро он был назначен на должность начальника Генерального штаба.

Неожиданное назначение на высокую должность смутило Георгия Константиновича. Он никогда не думал о переходе на штабную работу и считал себя не подготовленным быть начальником Генерального штаба — «мозгом» Вооруженных Сил. Опыта руководства штабом он не имел. Даже командуя военным округом, он весь отдавался делу подготовки к защите Родины армий, корпусов, дивизий, полков и не вникал во все многочисленные функции штаба. Несравним и сам объем задач, который решает Генеральный штаб. Знал Жуков и о том, как трудно будет ему руководить Генеральным штабом в этот бурный период роста Вооруженных Сил и подготовки страны к отражению нападения фашистской Германии, о котором говорилось на совещании. Георгий Константинович уже слился в единое целое с Киевским военным округом, полюбил его и много сделал для повышения боеспособности войск. Ему не хотелось расставаться с боевыми друзьями.

Обо всем этом он лишь подумал, но выдвинуть эти доводы, для того чтобы Политбюро не назначало его начальником Генерального штаба, не мог. Он высказал лишь одно сомнение: не служил раньше в штабах, всегда был в строю, а поэтому вряд ли сможет руководить Генеральным штабом. Скромность украшает человека. Его сомнение не было принято во внимание и уже не могло повлиять на принятое решение.

Возражать или доказывать было уже поздно. Да и мог ли коммунист Жуков не подчиниться решению Политбюро Центрального Комитета партии!

Это приказ.

Приказы не могут учитывать желания солдат. Полемика и выдвижение личных причин здесь неуместны. Беспрекословно повиноваться — судьба каждого военного, принявшего присягу. И это в равной мере относится и к рядовому воину и к генералу. Жуков умел требовать, умел и подчиняться. Только где-то глубоко в сердце что-то защемило: все же это назначение слишком неожиданно.

Георгий Константинович вышел из Кремля на Красную площадь. Не торопясь направился вдоль Мавзолея Ленина к Александровскому саду. Шел пешком в Генеральный штаб, чтобы представиться народному комиссару обороны. Под ногами похрустывал снег. Словно перекликаясь между собой, отрывисто подавали гудки автомобили, доносилась музыка из репродуктора, установленного на Манежной площади. Навстречу ему нескончаемым потоком, подгоняемые морозцем, торопливо шли люди. Среди них было немало военных. Как требовал новый устав, они отдавали честь генералу, переходя на строевой шаг. Один из военных оказался похожим на сослуживца Георгия Константиновича — Минюка, начальника штаба 4-й Донской казачьей кавалерийской дивизии, которой Жуков некогда командовал.

Находясь под впечатлением только что объявленного решения о своем новом назначении, Георгий Константинович вспомнил первый разговор со своим начальником штаба.

Было это в городе Слуцке в 1935 году и тоже в декабре. В кабинет командира дивизии Жукова вошел невысокого роста, худощавый, с хорошей командирской выправкой майор и, прищелкнув шпорами, доложил, что приказом наркома Ворошилова он назначен начальником штаба дивизии. Георгий Константинович знал, что майор с неохотой принял повышение.

— Я слышал, вы не хотели ехать ко мне в дивизию. Почему?

— Совершенно точно. Не хотел. Я слышал, что вы плохо относитесь к штабным работникам, считаете, что штаб не помогает вам, а мешает командовать дивизией. Мы с вами не сработаемся.

— Нет, — отрывисто сказал Жуков, — мы послужим вместе.

— Ну тогда имейте в виду, мы тоже ругаться умеем…

Жуков вскинул брови, удивился, а потом внезапно рассмеялся, да так, что стул под ним запрыгал. Смеялся до слез.

— Да, Леонид Федорович, наслушались вы всякой чепухи. Вранье все это. И сочиняют его лодыри, недисциплинированные люди. Я ругаю подчиненных не за промахи, не за ошибки. Строго взыскиваю за вранье, за очковтирательство. А о вас слышал добрые отзывы. Мы сработаемся. Садитесь, поговорим о делах дивизии…

Вот так, вспоминая прошлое и представляя себя в новой роли, генерал армии Жуков пришел к наркому обороны.

— Входи, жду, — радостно встретил его маршал Тимошенко. — Поздравляю. Только что же ты так откровенно отказывался? Звонил мне товарищ Сталин, рассказал.

— Да знаешь ли, Семен Константинович, мы хотя и старые боевые друзья, но вспомнился мне такой вот случай… — и Георгий Константинович поделился своей встречей с бывшим начальником штаба дивизии.

Тимошенко улыбнулся, сказал:

— Намек понял. Мы тоже сработаемся. И думаю, когда надо — ругаться оба умеем. — Нарком нажал кнопку на уголочке стола, — вошел адъютант. — Чаю нам и закусить! — Повернувшись к Жукову, он предложил: — Не возражаешь позавтракать со мной?

— Может быть, введешь новорожденного начальника Генштаба и своего заместителя в курс дела? — спросил Жуков.

— Пока езжай в Киев, передай военный округ своему заместителю и поскорее в Москву. Вместо тебя в Киев едет генерал-полковник Кирпонос.

Тимошенко пригласил Жукова в соседнюю комнату, где на столе уже стояли стаканы с горячим чаем.

31 января 1941 года Георгий Константинович приехал вместе со своей семьей в Москву и поселился в квартире на улице Грановского. На следующий день он приступил к исполнению обязанностей начальника Генерального штаба и заместителя народного комиссара обороны. В то время ему шел сорок пятый год.

…Последние предвоенные месяцы. Обстановка в мире накалялась. Войну предотвратить было невозможно. Советские Вооруженные Силы, военная промышленность, вся страна усиленно готовились к отпору возможной агрессии и на Западе и на Дальнем Востоке. С напряжением работал Генеральный штаб, много трудился и Георгий Константинович. Даже когда из села Стрелковка приехала погостить его мать Устинья Артемьевна, он появлялся дома лишь на несколько минут. С утра до поздней ночи, а чаще до рассвета — в Генеральном штабе.

В те предвоенные месяцы формировались новые части и соединения, спешно готовились кадры командного и технического состава для войск, заводы выпускали усиленными темпами самолеты, танки, пушки, вооружение для пехоты, боеприпасы…

Ближе к границе подтягивались войска и склады с оружием, боеприпасами и снаряжением. В военных округах шли учения и занятия, приближенные к боевой обстановке. Часто проводились весьма важные совещания в Кремле и в Генеральном штабе. Отделы и управления штабов составляли планы, расчеты, чертили схемы, карты, контролировали выполнение войсками приказов и распоряжений Наркомата обороны. Много, очень много дел. А газеты да и разведчики приносили сведения о гнусных происках немецко-фашистского командования, о том, что скоро возможно нападение вражеских полчищ на нашу Родину.

Устинья Артемьевна понимала, что в мире очень неспокойно, и как-то за обедом спросила сына:

— Скажи, Георгий, а ведь замышляет германец неладное?

Матери нужно было объяснить все просто, доходчиво, а это сложнее, чем говорить с человеком, хорошо разбирающимся в политике.

— Понимаешь ли, Гитлер и его банда хотят завоевать весь мир. Маленькие страны в Европе он уже захватил. Теперь добрался до больших. Но эти большие капиталистические страны не хотят между собой объединиться, да и не могут. У них тоже кипит злоба на Советскую страну. А если бы все объединились, то раздавили бы Гитлера, как гадюку. А он вот подомнет страны на Западе, а потом бросится на нас… Отстоим мы свое Советское государство — значит, и фашизму конец. Поможем народам Европы освободиться от гнета немецких завоевателей. Ну, а если не выдержим, так покатится огонь войны по планете. Планы у фашистов большие: прежде всего задушить СССР, а потом и всем миром завладеть.

— Ну, спасибо, как-то понятней стало, — вздохнула Устинья Артемьевна. — А то говорят по радио о каких-то «осях» да о «блоках», и не поймешь, кто с кем дерется. Вроде бы все буржуи между собой перегрызлись. А оказывается, германцы, как те же японцы, которых наши били на Халхин-Голе, и хотят они того же…

— Ты совершенно права, — улыбнулся Георгий Константинович. — Правильно понимаешь, знаешь, что творится в мире и чего хотят фашисты. — Он встал из-за стола: — Ну, мне пора на службу.

Подбежала младшая дочь. Забралась на колени к отцу.

— А говорил, поедем на парад самолетов, а сам уходишь.

— Непременно поедем. И на Москву-реку поедем. Но ты должна хорошенько есть, смотри, какая худенькая.

— Я сильная. Даже фашиста могу побить. Подаришь мне саблю?

— Сильная — значит, герой. Беги, беги-ка к бабушке.

— Папа, ты ведь в самом деле обещал нам, — к Георгию Константиновичу подошла дочь старшая. — Ну хотя бы на выходной обещаешь? Поедем все вместе в Стрелковку.

— Если все будет спокойно, обещаю, — ответил он, поцеловав девочек, и ушел в Генеральный штаб.

Это была последняя предвоенная встреча его с детьми.

ВОЙНА!

Лист перекидного календаря на 21 июня 1941 года исписан вдоль, наискось и поперек карандашом и чернилами.

Звонки из Кремля, из кабинета наркома обороны, из военных округов по важным и срочным делам. Чтобы не забыть, Георгий Константинович тут же делал пометки в календаре: «Коневу ускорить выдвижение войск за Днепр!», «Сообщил Павлов — немцы сосредоточили артиллерию против Бреста», «Передал Кирпонос — к границе подходят немецкие танки», «Моему заму Ватутину: срочно отозвать всех работников Генштаба из войск, прекратить учения», «Авиацию в боевую готовность», «Перебежчиков — немецких солдат в Москву». Здесь же ровным почерком строка: «Обещал в выходной день поехать с детьми в Стрелковку».

В кабинет вошел молодой генерал Шарохин. Подойдя к столу Жукова, он доложил четко и коротко:

— По вашему приказанию все работники моего отдела с учений из войск прибыли.

— Установите круглосуточное дежурство не менее половины ваших помощников в рабочих кабинетах. Пока свободны! — сказал Жуков.

И тут же опять телефонный звонок. Докладывал начальник штаба Белорусского военного округа:

— Сосредоточение немецких войск у границы закончено. Противник в ряде участков границы приступил к разборке поставленных им ранее проволочных заграждений и к разминированию полос на местности.

На некоторые сообщения, явно доказывающие, что вот-вот немецкие войска перейдут нашу границу, Георгий Константинович не мог ответить определенно, как этого требовала сама обстановка: «Привести войска в боевую готовность!»

С Германией у СССР договор о ненападении. В этих условиях неправомерно брать на себя ответственность перед всем миром и дать команду нанести упреждающий удар по немецко-фашистским войскам. Может быть, фашистское командование того и ждет, чтобы хоть одна советская пушка выстрелила в сторону их войск. И тогда они объявят всему миру: «Русские напали первыми, нарушили договор!» Не могли открыть огонь по врагу, притаившемуся у советских границ, и войска, выдвинутые на ближние рубежи.

Директива об отражении нападения и нанесении ответного удара по противнику уже на столе начальника Генерального штаба. Все дело за разрешением правительства. Как только поступит такое разрешение из Кремля, содержание этого документа будет немедленно передано во все военные округа, в армии, дивизии, полки.

Георгий Константинович посмотрел на часы. Уже десять вечера. Решил позвонить на квартиру, чтобы не ждали. Георгий Константинович всегда выбирал минуту, чтоб позвонить домой и сказать всем «спокойной ночи». На этот раз он не мог произнести этих слов.

Еще не положил трубку городского телефона, как громко затрещал специальный аппарат, по которому можно вести секретные переговоры с командованием военных округов.

Начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Пуркаев докладывал:

— К пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждает, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления. Он сообщил, что наступление начнется рано утром 22 июня.

— Усильте разведку, потребуйте постоянной информации с границы.

Жуков доложил об этом наркому Тимошенко, а потом позвонил Сталину. Тот выслушал и, как всегда, спокойно сказал, чтобы Жуков и нарком явились к нему в Кремль.

Тимошенко, Жуков и Ватутин собрались вместе, посоветовались, какие предложения докладывать главе правительства. Сообщение перебежчика еще раз подтвердило, что до начала войны остались считанные часы. Нужно немедленно привести все войска в полную боевую готовность. Директива войскам, в которой указывалось о немедленном занятии огневых точек укрепленных районов и приведении войск в боевую готовность, а затем, в случае начала боевых действий врага, о нанесении контрудара, — находилась в папке начальника Генерального штаба.

Все трое договорились во что бы то ни стало добиваться согласия Сталина подписать директиву.

Была глубокая ночь. Сталин ходил возле стола, курил трубку. На уставшем лице озабоченность.

— А не подбросили немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он, обращаясь к маршалу Тимошенко.

Нарком ответил за всех, что сообщения перебежчика не вызывают сомнения.

Жуков не мог понять, чего же сомневаться? Предположим, что фашисты ждут первого выстрела с советской стороны, чтоб потом обвинить нас в развязывании войны, но кому же не понятно, что войну породили гитлеровцы. Это они подтянули свои войска к советской границе. Это они то и дело вторгаются в наше воздушное пространство. Самые неопровержимые факты говорят о том, что фашисты подготовились к нападению, и наша задача теперь не только поднять войска по тревоге, но и зарядить пушки, дать команду летчикам с рассветом взлететь в небо. Промедление недопустимо. А вместе с этим Жуков понимал, что не военные люди определяют — начинать войну или подождать. Разве может глава миролюбивого государства отдать распоряжение начать боевые действия против Германии, если заключен договор о ненападении?

После доклада наркома обороны об известных намерениях немецко-фашистского командования несколько секунд стояла тишина. Какое решение примет Политбюро? Тишину нарушил нарком обороны:

— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность.

— Читайте! — сказал Сталин, указав на папку в руке начальника Генерального штаба.

Когда Жуков прочитал директиву, из которой следовало, что войска, в случае начала боевых действий немцами, должны дать сокрушительный отпор, Сталин заметил:

— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем.

Жуков со своим заместителем генералом Ватутиным вышли в соседнюю комнату и написали новый текст директивы, но и она показалась Сталину слишком решительной и преждевременной. Тогда он лично внес некоторые изменения и передал ее наркому обороны для подписи.

В директиве приказывалось привести в течение ночи на 22 июня войска приграничных округов в боевую готовность, рассредоточить авиацию и тщательно замаскировать самолеты, однако еще раз было подчеркнуто, что «задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения».

Быстро возвратившись в Генеральный штаб, Жуков вызвал начальника оперативного управления и приказал:

— Немедленно передайте по телефону содержание этой директивы командованию Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов.

Передача директивы в округа была закончена в 00 часов 30 минут 22 июня. Сделать что-либо существенное войска округов уже не могли. До начала действий германских войск оставалось совсем немного.

Ни Тимошенко, ни Жуков не выпускали из рук телефонные трубки. Шли непрерывные тревожные переговоры с командующими округами и начальниками штабов, которые докладывали то об усиливавшемся шуме по ту сторону границы, то о замеченных перемещениях войск противника. Командующий Западным военным округом генерал Павлов докладывал, что немцы выкатывают на позиции пушки и минометы, разгружают возле них боеприпасы.

На рассвете позвонил со своего командного пункта из Тернополя генерал Кирпонос и доложил о том, что переплыл речку еще один перебежчик, который сообщил, что ровно в 4 часа утра немецкие войска перейдут в наступление.

— Ускорьте передачу директивы в войска, приведите части в боевую готовность! — сказал Жуков.

В те предвоенные часы командующие войсками военных округов находились на своих командных пунктах. Всех тревожило, что времени для развертывания войск было очень мало. Враг, видимо, с рассветом начнет боевые действия, а наши войска еще не заняли боевые позиции.

…Уже белел рассвет. Москва спала. Не спали лишь военные да некоторые шоферы. Одиночные машины, пользуясь свободой на опустевших предутренних улицах, торопились, и, как показалось Георгию Константиновичу, их было больше, чем в предыдущий рассвет.

Он раскрыл окно. Не выпуская телефонной трубки, едва успевал принимать доклады.

В 3 часа 17 минут позвонил по телефону «ВЧ» командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский. Спокойно доложил, что посты воздушного наблюдения передали о подходе со стороны моря большого количества неопознанных самолетов. Видимо, это немецкие.

— Ваше решение? — спросил Жуков.

— Решение одно: встретить самолеты противника огнем противовоздушной обороны флота.

— Одну секунду. — Жуков отвел трубку в сторону и доложил о разговоре вошедшему в кабинет наркому Тимошенко. Тот согласился с решением командования флота. — Доложите наркому Военно-Морского Флота и действуйте по обстановке! — сказал Жуков Октябрьскому.

Не прошло и четверти часа, как опять начали один за другим поступать доклады с командных пунктов округов: начштаба Западного округа Климовских сообщил о налете немецкой авиации на города Белоруссии; начальник штаба Киевского военного округа Пуркаев докладывал о бомбежке городов Украины. Командующий Прибалтийским военным округом передал, что вражеская авиация бомбит Каунас, Вильнюс и другие города.

— Ну что? — словно этим спрашивал: «Не верили?», сказал Жуков. — Дождались?

— Звони в Кремль! — приказал нарком, не отнимая от уха телефонную трубку аппарата «ВЧ», по которому разговаривал с командующим Прибалтийским военным округом генералом Кузнецовым.

Каждая секунда дорога. Жуков набрал номер. Трубку взял сначала дежурный генерал Управления охраны. Жуков настойчиво потребовал позвать Сталина. Минуты через три он услышал его голос. Четко доложив о начавшихся налетах авиации противника, начальник Генерального штаба спросил разрешения приказать войскам военных округов приступить к ответным действиям. В трубке молчание. Было слышно дыхание на том конце провода.

— Вы меня поняли? — спросил Жуков. Опять молчание.

Наконец Сталин спросил:

— Где нарком?

— Говорит с Прибалтийским округом по телефону.

После некоторого молчания Георгий Константинович услышал:

— Приезжайте в Кремль с Тимошенко. Скажите Поскребышеву, чтоб он вызвал всех членов Политбюро.

Тут же опять затрещал аппарат «ВЧ». Докладывал Октябрьский, командующий Черноморским флотом:

— Вражеский налет отбит! Попытка удара по кораблям сорвана. В Севастополе и Одессе есть разрушения.

Уезжая в Кремль, Жуков захватил с собой проект директивы № 2 об ответных действиях советских войск. По докладам из военных округов он уже представлял обстановку на сухопутных участках и определил, где наносятся более мощные удары.

Когда Жукова и Тимошенко пригласили в кабинет, там уже находились члены Политбюро.

— Надо срочно позвонить в германское посольство, — сказал Сталин.

Нарком иностранных дел вышел звонить. Он еще не набрал номер, как из посольства сообщили, что посол просит принять его для срочного сообщения. Принять посла было поручено наркому иностранных дел Молотову. На это ушло несколько минут. Молотов возвратился взволнованный:

— Германское правительство объявило нам войну.

Если до этой минуты еще теплилась какая-то надежда на предотвращение страшной, огромной войны, то теперь стало предельно понятно, что никаких дипломатических переговоров с главарями фашистской Германии быть не может. Столкнулись не только вооруженные силы, но и две противоположные общественно-политические системы: социалистическая и капиталистическая. Кто кого?

Не слишком ли «задержался» немецкий посол с передачей Советскому правительству такого важного сообщения?

Было уже утро. В то время, когда немецкий посол ехал в легковой машине из пригорода Москвы, куда предусмотрительно были вывезены на рассвете все члены семей германского посольства, на советской границе уже несколько часов шли небывалого размаха приграничные сражения. Советские воины бились насмерть, защищая свою Родину. Война уже началась, и посол Германии это знал. Он ехал по умытым улицам утренней Москвы и трусливо поглядывал на небо, ожидая появления немецких бомбардировщиков. Он беспокоился за свою жизнь и за жизнь своей семьи и не желал думать о том, что в эти самые минуты после налетов авиации его страны — фашистской Германии тысячи советских детей, матерей, стариков, жителей городов и сел были под руинами разрушенных домов.

На отдельных направлениях немецко-фашистские войска, имея значительное превосходство в численности, вторглись в пределы СССР на многие десятки километров. А люди планеты верили в подписанный договор о ненападении.

В ПЕРВЫЕ ЧАСЫ СРАЖЕНИЯ

Прощальный школьный вечер десятиклассников еще продолжался, когда Петя Косенко незаметно исчез из зала. Отец прислал машину за вещами и книгами и велел приехать к нему. Да и Петру не терпелось похвастаться «золотым» аттестатом и получить окончательный совет: куда подавать документы.

Генералу хотелось, чтобы сын поступил в Военную академию на инженерный факультет. Петр настаивал на авиационном училище и, непременно, истребительной авиации.

На небе слабо мерцали одиночные звезды, а где-то вдали гремело. В предрассветном тумане, подъезжая к военному городку, Петя заметил бегущих бойцов. Они были в касках, с винтовками, через плечо — противогазы.

На повороте у контрольного пункта легковая машина чуть не столкнулась с пушкой, которую торопливо выкатывали красноармейцы через дорогу. Кто то настойчиво кричал:

— Снаряды грузите, снаряды!

Сначала Петя не удивился. «Обычная тревога, — подумал он. — Но почему так взволнованы люди?»

Нет, это не гром. Стреляют пушки. До государственной границы не более десяти километров, и неумолкающая стрельба доносится оттуда.

Едва Петр переступил порог особняка, в котором жил отец, как безоговорочно понял, что происходит что-то необычное, страшное, отнюдь не похожее на военные маневры.

У телефона сидел начальник штаба армии полковник Тишкин и громко вызывал какую-то «Каму», но, видимо, «Кама» молчала.

По другому телефону разговаривал отец.

— Я не могу передавать дивизиям приказ немедленно, не могу, понимаете? Связь не работает, посыльных диверсанты перехватывают! — кричал он в трубку. — По аэродрому нанесен бомбовый удар, и ни один самолет поднять не успели.

Недалеко от дома раздалось несколько взрывов, стекла в окнах, дребезжа, вылетели. Грохот, похожий на раскаты грома, слышался, как показалось Пете, не там, где граница, а где-то уже за рекой, откуда он только что приехал.

— Я послал во все части офицеров связи, приказал занять оборону. В моих укрепрайонах нет пушек, их сняли, а новые не поставили, но войска армии развернуты по плану. — После небольшой паузы генерал сказал в трубку — Нужно было нанести упреждающий удар, а приказали первыми огня не открывать.

Заметив сына, генерал швырнул трубку.

— С округом связь тоже прервалась. Вот что, — сказал он, — садись в машину и срочно в город! Найди начальника тыла и скажи, что я приказал немедленно эвакуировать все семьи военнослужащих подальше на восток. Если есть у них связь с округом, пусть уточнит, как быть со складами.

Тут вбежал лейтенант и, приложив руку к виску, доложил:

— Товарищ генерал, мотоциклетный батальон прибыл… — он словно поперхнулся, — без мотоциклов, машины взорваны и сгорели после бомбежки. Одни бойцы.

— Займите оборону по окраине городка, — сказал Косенко, сохраняя спокойствие. — А ты чего стоишь? — повернулся он к Петру. — Бегом к машине!

Через несколько часов Петя, зажимая рукой левое плечо, терпя боль от случайного осколка, задевшего его, нашел отца уже на окраине городка. Командующий стоял на холмике и смотрел в бинокль. Справа и слева, словно соревнуясь, кто быстрее и лучше это делает, бойцы рыли саперными лопатами окопы. Со стороны границы нарастал гром артиллерии. Куда ни глянь — всюду рвутся снаряды. Впереди, там, где задержался взгляд генерала Косенко, ничего, кроме леса и лобастых возвышенностей, не было видно.

— Папа! — растерянно позвал Петя отца. — Мост разрушен! Я хотел переплыть, а снаряд прямо по машине… Шофер убит, «эмка» сгорела.

— Беги к артскладу. Притащи пару автоматов и ящика два патронов. Что с рукой?

— Плечо где-то зашиб, — ответил Петя. — Ничего, пустяк.

— Снимай рубашку!

Генерал позвал красноармейца и попросил индивидуальный пакет для перевязки. Но у бойца ни пакета, ни бинта не оказалось. Тогда он разорвал Петину рубашку и лоскутом туго перевязал плечо сына.

— Беги в дом, найди что-нибудь надеть.

Вскоре Петя, одетый в просторную вельветовую черную куртку, бегал по всему городку с двумя автоматами, разыскивая отца. Хорошо, что он побежал к складу оружия, его появление было кстати. Часовой никого не хотел подпускать. Но Петя сказал, что он сын командующего и отец велел взломать дверь, чтобы раздать бойцам патроны и оружие. Часовой потребовал расписку. Как выяснилось, кладовщик погиб при первом же артиллерийском обстреле, а начальник караула с бойцами уже занял оборону чуть дальше склада.

Лейтенант, который со своим батальоном находился уже на окраине городка, сказал Пете, что отец верхом на коне прибывшего связного ускакал в дивизию, которая ведет бой с немецкими танковыми частями.

— А где тот связной? — спросил Петя.

— Вон он сидит. Контузило его, — ответил лейтенант.

Это оказался тот самый красноармеец, с которым Петя ловил линей бреднем в озере, когда приезжал на охоту Жуков.

— И ты здесь? — уставшим голосом спросил боец, поднимаясь с кучи сырого песка. — Вот встреча, а?

— Далеко до вашей дивизии? — спросил Петя.

— Километров пятнадцать, а то и больше. Что там творится… Сначала обрушилась артиллерия. Потом танки и пехота. Командир полка и комбат погибли. Мы прямой наводкой по фашистам. Лезут, гады, через реку, а мы их в упор. Сначала они отошли. Думали, все. Ан нет. Как пошли опять танки… Ну, меня командир наш послал сюда. И надо же, оглушило дорогой, кровь из носа. Едва отдышался.

— А тут, смотри. Все разбил. Обходит, — сказал лейтенант. — Окопались, а воевать не с кем.

Вдруг появилась цепь вражеских солдат не с фронта, а сбоку. Гитлеровцы, выставив вперед автоматы, шли медленно и не стреляли.

— Без команды огня не открывать! — крикнул лейтенант. — Это парламентеры идут.

Но «парламентеры», подойдя метров двести, залегли и открыли огонь из автоматов.

Петя высунулся из окопа, дал длинную очередь по фашистам, но тут же выронил оружие. Пуля пробила кисть правой руки. Послышался рев моторов. Из-за высот выползли танки. Набрав скорость, они ворвались в городок, в котором насчитывалось не более двух десятков деревянных домиков и шесть тесовых летних казарм.

Разрушенные постройки горели. Танки строчили из пулеметов, стреляли из пушек. Один танк остановился возле арки, где был контрольно-пропускной пост, и наводил пушку прямо на Петю, но почему-то не стрелял. Другой танк сделал три выстрела по окопам. Еще не обстрелянные бойцы, вместо того чтоб прижаться плотнее к земле, выскакивали из своих неглубоких гнезд и куда-то бежали.

— Зачем бежать-то! — сердился боец, утягивая бинтом раненую руку Пети. — Обошли наши доты. Во, прислушайся: это укрепрайоны работают. Молодцы ребята. Вот они-то не отойдут, потому как укрыты от пуль и осколков. А мы… Что-то надо решать!

— У тебя есть граната? — спросил Петя. — Я подполз бы к танку…

— Ты не высовывайся. Их много, одной гранатой бесполезно. Сейчас главное — не шевелиться. — Боец ударил ногой по краю окопа, и земля глыбой упала на Петю. — Потерпи, а вечером найдем твоего отца.

Спокойствие знакомого красноармейца, его вера в то, что им удастся дожить до вечера и даже найти отца, вселяли надежду на благополучный исход сражения.

Танк, который целился в Петю, сделал несколько выстрелов по окопам. Один снаряд разорвался совсем близко, и Петя почувствовал, как волна пахучего дыма сдавила грудь, в рот и в уши набился песок. Красноармеец прошептал:

— А тебя ежели поймают, то начнут пытать. Узнают, чей ты сын, и не посмотрят, что малолетний. Не струсишь, тезка? Меня ведь тоже Петром зовут.

Петя ничего не ответил. Очень болела простреленная рука.

Определить, сколько прошло времени, было трудно. Закружилась голова, и Пете показалось, что он спит на снегу. Проснулся от холода. Дрожа всем телом, он позвал тезку.

— Вы здесь?

— Тише, — отозвался тот шепотом, — они заглядывали сюда раза три, а ты лежишь и стонешь… Потерпи.

К полудню стало настолько тихо, что Петя привстал и выглянул из окопа. Нестерпимо хотелось пить. Плечо и кисть руки горели, словно облитые кипятком. Вокруг ни души. Лейтенант лежал на бруствере окопа, вцепившись руками и уткнувшись ртом в песок. Он был мертв. Еще несколько солдат лежали у дороги. Они погибли, когда бежали к реке. В городке не сохранилось ни одного дома. Тесовая казарма и склад догорали. Гул моторов и несмолкаемые разрывы слышались далеко на востоке. Изредка словно просыпались огневые точки укрепрайона, которые, по мнению генерала Косенко, должны были надежно прикрыть командный пункт армии и город, в котором расположился штаб и все армейские склады и части тыла. Но прикрытие оказалось слабым.

— И остались они вдвоем на необитаемой земле, — сказал красноармеец Петр, стряхивая сырой песок с гимнастерки и с брюк.

— Что делать будем? — спросил Петя.

— Сначала давай познакомимся как следует. Моя фамилия Клоков. Предлагаю немедленно уходить. Эти фашисты имели задачу разбить штаб, и они сделали свое дело. А скоро пойдут вторые, третьи эшелоны и прочая нечисть. Нам уходить надо, и только.

— Надо пробираться к отцу, — предложил Петя. — Там наши войска. Что из того, что немцы разбили штаб…

— Лучше будет, если мы успеем пока добежать хотя бы до реки и спрятаться под кустами у самой воды. А ночью будем пробираться к своим. Отца найдем, не беспокойся.

Осмотревшись, оба Петра выскочили из окопа и побежали к реке. Вдоль всей границы слышался несмолкаемый грохот сражения. Забравшись под размытые корни плакучей ивы, ветви которой касались воды, они не просматривались ни с одного, ни с другого берега.

Только теперь, вдоволь напившись и освежив голову, Петя ощутил щемящую боль в груди, угнетала безвыходность создавшегося положения. В один миг прервалась его счастливая жизнь, поломались задуманные планы. Еще ночью он был убежден, что станет курсантом военного училища, пойдет по стопам отца, а теперь сверлит одна мысль: что будет дальше?

Еще слышалась стрельба, гудели самолеты, грохотали где-то взрывы. Укрепленные районы, обойденные врагом, сражались.

«Это лишь здесь так, потому что именно здесь оказалось мало наших войск, — думал Петя, — на других участках границы враг остановлен. Он не может победить Красную Армию».

— Нам немного переждать бы, правда? — сказал он Клокову. — А потом двинет нарком войска из резервов и сомнут врага, как козявок. Сюда бы сейчас парочку танковых полков, разнесли бы фашистов в пух и прах!

— Разнесешь, — покачал головой Клоков. — Ты знаешь, какая армада танков шла? А перед этим летели самолеты. Уйма! Я вот одного не пойму: где наша авиация, где артиллерия? Ведь его, дьявола, когда он прет колоннами, только и бить.

Но оба Петра не знали и не могли знать о том, что происходило на других участках границы. Они даже мысленно не могли представить масштабы героического приграничного сражения.

Уже вечерело, когда вдруг послышалась сильная стрельба и со стороны военного городка, где, казалось бы, не должно быть советских воинов, показались пограничники. Справа и слева от них, наперехват, мчались два грузовика с немецкими солдатами. Потом откуда-то появились всадники. Перегоняя пограничников, они приближались к реке. Заметив, что мост разрушен, всадники соскочили с коней и, укрывшись под обрывистым берегом, открыли огонь из винтовок по грузовикам. Дал две очереди по врагу и красноармеец Клоков, но патроны кончились.

Гитлеровцы, покинув машины, сначала бежали к берегу реки, а потом залегли. Показалось еще несколько грузовиков. Стрельба усилилась. Справа от моста шел рукопашный бой. А слева, ниже по течению реки, бежали красноармейцы. Их было сотни две. Они подбежали к берегу и заняли оборону. Подбитые грузовики, которые вырвались вперед, горели. Валил черный дым.

Под корни ивы подполз раненный в ноги майор. Он спросил у них, из какой части, есть ли патроны, и приказал без его команды не отходить.

— Вы, товарищ красноармеец, не бросайте паренька, помогите ему, — сказал майор.

К ночи гарнизон пополнился бойцами из разных частей. На берегу реки скопилось не менее двух тысяч бойцов и командиров, появилась батарея противотанковых пушек. Телефонной связи, сведений о том, что делается справа и слева, не было. По доносившейся канонаде можно было лишь предполагать, что бои идут где-то недалеко.

Не имея сведений о положении на других участках границы, командование разрозненных остатков частей не могло принять правильного решения. Небольшая группировка советских войск фактически была окружена и без притока свежих сил, без танков и пушек, без боеприпасов могла продержаться лишь каких-нибудь несколько часов.

При отражении ночной атаки гитлеровцев Петя Косенко опять был ранен. Раненный трижды, потерявший всякую надежду найти отца, он упал духом, и ему было безразлично, жить или умереть.

— Побудь немного один, — сказал Клоков. — Я пойду найду того майора и попрошу разрешения отправить тебя за реку. Здесь уже делать нечего. Надо искать отца.

Едва Клоков ушел, как появился незнакомый красноармеец и сказал:

— Я привел лошадь. Майор приказал тебе срочно ехать в укрепрайон. Там наши продержатся до подхода резервных войск. Может, и отец там.

Он помог Петру забраться в седло и проводил его до того места, где лошадь могла выбраться из-под обрывистого берега.

ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА!

С фронта поступали тревожные сообщения. Вслед за мощными ударами артиллерии и авиации перешли в наступление сухопутные войска противника. На многих участках враг вторгся на десятки километров и продолжал продвигаться в глубь нашей страны.

Ровно в полдень Жукову позвонил Сталин.

— Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись, — сказал он. — Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования.

Георгий Константинович знал, что и на других фронтах идут кровопролитные сражения. Войска фашистской Германии перешли в наступление от Балтики до Карпат. Одновременно начались бои вдоль румынской границы. В войну против СССР вступили Венгрия, Италия, Румыния и Финляндия. Как и предполагал Жуков, о чем и говорил на совещании в Кремле после той предвоенной военной игры на картах, судя по донесениям, главный удар враг наносит по Западному Особому округу, преобразованному в Западный фронт. Наибольшее количество наших аэродромов в первый же день войны разбито именно здесь.

Сталин продолжал:

— Мы думаем создать Ставку Главного Командования. Ее состав будет объявлен завтра.

— Товарищ Сталин, на другие фронты для выяснения положения и оказания помощи тоже необходимо послать представителей высшего командования, — предложил Жуков.

— На Западный фронт поедут заместители наркома обороны маршалы Шапошников и Кулик. Когда можете выехать? — спросил Сталин.

— Через час, — ответил Жуков.

Оставив за себя своего заместителя генерал-лейтенанта Ватутина, Жуков вылетел в Киев, а далее до Тернополя, где размещался командный пункт командующего Юго-Западным фронтом, добирался ночью на машине.

Юго-Западный фронт был создан из войск Киевского Особого военного округа. Командовал фронтом генерал-полковник Кирпонос.

Обстановка в действующих армиях оказалась сложнее, чем предполагал Жуков. Выход один: войскам немедленно отходить на новые рубежи и организованным мощным огнем встречать гитлеровские войска. Нужно также наносить удары под основание вклинившихся вражеских частей, отрезать их от тылов и уничтожать. Но для этого требуются танковые войска, артиллерия с быстроходными тягачами, пехота на машинах.

Первые часы войны уже показали, что немецкие войска обладают большой подвижностью. Прорвав нашу оборону, они быстро продвигаются вперед, отрезают пути отхода советских частей, окружают их. Чтобы встретить огнем врага, требуется быстрее занимать новые оборонительные рубежи, нужны стойкость, смелость, решительность.

У генералов и офицеров штаба фронта вид был усталый. Заметна излишняя суетливость.

Заслушав короткий доклад командующего фронтом, Жуков сначала связался по телефону с Ватутиным. Прошло уже около десяти часов, как он вылетел из Москвы, обстановка в целом в Генеральном штабе могла проясниться, и тогда будет легче принять верное решение. Но, к сожалению, как доложил генерал Ватутин, точных данных от штабов фронтов и армий не поступало. Нарком не может связаться с командующими Северо-Западным и Западным фронтами генерал-полковником Кузнецовым и генералом армии Павловым. По данным авиационной разведки, бои идут на рубеже наших укрепленных районов и недалеко от границы. Немецкая авиация совершает налеты на приграничные города. Имеются большие жертвы и разрушения…

Генерал Ватутин сказал также, что нарком требует перехода наших войск к активным контрнаступательным действиям.

— Вот разберемся в обстановке, — ответил Жуков, — а потом организуем контрудар. Пока положение не ясное.

В ту же ночь из Москвы поступила директива о переходе в контрнаступление. Начальник штаба фронта генерал Пуркаев резко возразил.

— Давайте обсудим на Военном совете, — предложил Жуков. — Нарком требует перейти в контрнаступление. А какое ваше мнение?

Создавшееся положение обсудили на заседании Военного совета. Было принято решение немедленно дать предварительный приказ о сосредоточении механизированных корпусов для нанесения контрудара по главной группировке противника, прорвавшейся в район Сокаля. К контрудару было решено привлечь всю имеющуюся авиацию.

Утром Жуков приехал на командный пункт 8-го механизированного корпуса генерал-лейтенанта Рябышева. Войска корпуса совершили трудный марш к фронту из района Дрогобыча в район Броды. Но настроение у воинов было бодрое, боевое. Они были уверены в своих силах.

— Знаешь, о чем я думаю, Дмитрий Иванович, — сказал Жуков, когда зашел в палатку командира корпуса, — если бы сейчас подошли 9-й, 19-й и 22-й механизированные корпуса, дали бы мы жару фашистским войскам! А? Но, к сожалению, они далеко и только приближаются к исходным районам. Ждать их мы не имеем права, немцы подготовят сильный танковый и противотанковый артиллерийский заслон. Надо срочно ударить в направлении на Берестечко. Ваше мнение?

— Ударим! — ответил генерал Рябышев. — Переломаем ребра гитлеровским захватчикам!

— Ну, желаю успеха! — прощаясь с командиром корпуса, пожелал Жуков. — Побывал бы в войсках, да некогда.

Возвратившись в Тернополь на командный пункт фронта, Жуков получил подробные данные о действиях войск всего фронта. Уверенный в своих решениях, генерал Кирпонос изложил план нанесения контрудара: не дожидаясь подхода выдвигающихся к фронту механизированных корпусов, остановить противника.

Жукову удалось в тот день связаться по телефону с командующими армиями. Он был удовлетворен героическими действиями пограничных войск и частей укрепрайонов. Чувствительными оказались для противника контратаки войск 6-й и 26-й армий, а также 8-го механизированного корпуса. Насмерть стояли гарнизоны, защищая населенные пункты. Некоторые полки, сражаясь в окружении, сковали действия нескольких вражеских пехотных дивизий.

Тем временем к фронту шла подмога. Части 9-го механизированного корпуса генерала Рокоссовского, имея в основном старые танки, двигались по трем маршрутам в направлении городов Ровно и Луцк. Неожиданно встретившись с передовыми частями 13-й моторизованной дивизии немцев, они разбили их наголову. Захватили много трофеев. Части корпуса заняли оборону и успешно отбивали танковые атаки врага.

На следующий день корпус Рокоссовского нанес смелый контрудар в направлении Дубно. Левее наступал 19-й мехкорпус генерала Фекленко. В контрнаступление перешли 8-й, 15-й механизированные корпуса, стрелковые дивизии 5-й и 6-й армий. В районе Луцка, Радехова, Брод, Ровно развернулось встречное танковое сражение, которого не ожидал противник.

Артиллеристы, укрыв пушки в кустах возле дороги, подпустили гитлеровцев вплотную и открыли по ним беглый огонь. Груды трупов, свалка горящих машин и боевой техники…

Дорога оказалась загроможденной подбитой техникой врага, а сзади напирали подходившие фашистские подразделения. По ним нанесла мощный удар тяжелая артиллерия. В результате смелых контратак враг был отброшен на много километров, наступление гитлеровцев затормозилось.

На других участках фронта положение ухудшилось. Не имея опыта боев в окружении, оказавшись без поддержки соседей, кое-где обессиленные полки и подразделения начинали отход без приказа.

И все же стойкость и контрудары советских войск в первые дни сражений на Юго-Западном фронте привели к срыву вражеского плана прорыва к Киеву. Противник понес тяжелые потери.

Каждый день Жуков звонил в Генеральный штаб, спрашивал:

— Какое положение на других фронтах?

Ответы были неутешительные: повсеместного контрудара, как этого требовал Главный Военный совет в своей директиве, подписанной ночью 22 июня, не получилось.

Обстановка на всех фронтах была гораздо сложнее, чем казалось. У врага было превосходство в танках и мотопехоте. Советские войска в сражениях несли большие потери, инициативу в воздухе захватила вражеская авиация. Одновременного контрудара не получилось, потому что не было достаточно боевых сил и связи между фронтами. Оборона отошедших советских войск была непрочной.

Фашистские войска быстро продвигались на восток. Не было сомнений, что они рвались к Москве. Ставка приказала срочно сформировать Резервный фронт из четырех армий, который прикрыл бы Московское направление.

Положение на Западном фронте ухудшалось. Противник подходил к Минску. В связи с этим 26 июня начальник Генерального штаба Жуков был срочно отозван в Ставку.

Возвратившись в Генеральный штаб, Георгий Константинович немедленно связался, со штабом Западного фронта. Где сейчас находятся наши войска, какие действия принимает противник? Выяснил: две наши армии окружены западнее Минска. Сил, для того чтобы остановить и отбросить врага, мало. Единственное, что можно сделать, — создать на путях к Москве глубоко эшелонированную оборону. Нужно немедленно перегруппировать свои войска и поставить на путях движения вражеских танков прочный заслон, не пустить гитлеровцев к Москве.

Жуков потребовал от командования Западного фронта наладить управление войсками. Но обстановка оказалась настолько тяжелой, что в штабе не знали, где находятся некоторые части и соединения, не имели связи с дивизиями, ведущими кровопролитные бои в окружении.

30 июня в Москву по решению Ставки был вызван командующий Западным фронтом Павлов. Жуков едва узнал его. Он выглядел постаревшим и утомленным. Управлять армиями в такой необыкновенно сложной обстановке было трудно. Командующим Западным фронтом, по существу заново образованным из армий Резерва Ставки, был назначен маршал Тимошенко. Однако смена руководства в тех очень тяжелых для нас условиях существенного улучшения дел на фронте не дала. Даже ввод в сражение нескольких резервных армий не остановил врага. Обстановка на западе, как и на других направлениях, оставалась тревожной. Противник имел превосходство не только в количестве полков и дивизий, но главным образом — в численности танков, самолетов, артиллерии на механической тяге, автоматического стрелкового оружия.

Генеральный штаб, возглавляемый по-прежнему генералом армии Жуковым, работал напряженно и днем и ночью. Никто не уходил домой ни на час. В комнатах появились раскладушки, чайники.

Большие знатоки военного дела, имевшие не только высшее военное образование, но и опыт работы в штабах, надежные заместители начальника Генерального штаба генералы Ватутин и Соколовский выехали по решению Ставки в штабы фронтов. Их отсутствие усложняло руководство Генеральным штабом. У Георгия Константиновича ни секунды свободного времени. Чтобы подумать, разложив карты с нанесенной обстановкой, оценить, что происходит на всех фронтах, он закрывался в кабинете и строго говорил адъютантам:

— Ко мне никого!

Даже домой ему некогда было позвонить.

По нескольку раз в день приходилось докладывать Ставке о положении на фронтах, то и дело звонили из действующих армий и просили помощи — ни минуты отдыха.

На Юго-Западном фронте немецко-фашистские войска нанесли несколько сильных танковых ударов по ослабевшим армиям этого фронта и создали угрозу окружения крупной группировке наших войск.

Резко ухудшилось положение и на Западном фронте. Войска этого фронта оказывали упорное сопротивление врагу, но остановить его перед Днепром, как требовала Ставка, не смогли. К 10 июля немецко-фашистские танковые войска вышли на подступы к Полоцку, Витебску, Орше, Могилеву, Жлобину, Рогачеву.

Рабочая карта Жукова была «разрисована» красными и синими стрелами. Синие стрелы нацелены на Москву. Война шла всего лишь двадцать дней, а враг вторгся в пределы нашей Родины на пятьсот — шестьсот километров. Тяжелые для советских войск боевые действия шли в районе Смоленска.

Западный фронт оказался в трудных условиях: многие дивизии и полки четырех армий, уставшие и потерявшие в боях воинов и артиллерию, отводились в тыл для переформирования и доукомплектования. Соединения шести армий — почти полмиллиона бойцов — прибыли из глубины страны и растянулись на сотни километров, вступали в сражение частями. Ускорить этот процесс ни командующий фронтом Тимошенко, ни начальник Генерального штаба Жуков не могли. Нужны были тысячи автомашин для переброски полков, сотни самолетов для прикрытия передвижения войск, а их не было. Больше половины всех войск еще не вступило в сражение.

Тимошенко и Жуков озабоченно смотрели на разложенную на столе большую карту, и каждый думал об одном и том же: что делать, как остановить врага?

Во всей полосе Западного фронта шириной шестьсот километров и глубиной свыше двухсот километров развернулось гигантское сражение, известное под названием Смоленского. Враг рвался к Москве. Но путь его был усеян трупами гитлеровцев. Красная Армия оказывала героическое сопротивление.

— И все же есть выход! — сказал Жуков, бросив карандаш на стол. — Нужно ускорить выдвижение войск из Сибири, быстрее формировать новые дивизии, создавать ополченческие полки. Наконец, помочь выдвижению частей с других фронтов. Нужны новые прочные рубежи обороны.

— Где, когда возводить эти рубежи? — в сердцах ответил Тимошенко. — Это же надо под самой Москвой их строить!

— Я сказал свое мнение, — настаивал Жуков. — Иначе мы так и будем дробить силы.

— Я не решаю эти вопросы. Я теперь не нарком обороны, а командующий фронтом.

— Но ты, как и я, в составе Ставки Верховного Командования. Так давай вместе думать и предлагать план.

Раздался резкий, требовательный звонок телефона. Звонили из Кремля. Трубку взял Георгий Константинович.

— Где сейчас Тимошенко?

— У меня в кабинете, — ответил Жуков.

— Возьмите свои рабочие карты и приезжайте на дачу товарища Сталина.

Георгий Константинович глянул на часы. Было три часа ночи.

— Сталин вызывает. И тебя, Семен Константинович. Думаю, что надо просить войска для создания новых рубежей.

— Хорошо. Я согласен. Но мне кажется, не за этим нас вызывают, — не досказав своей мысли, ответил Тимошенко.

В комнате за столом сидели все члены Политбюро. Жуков догадался: будет неприятный разговор. Вид у всех мрачный.

Сталин стоял посредине комнаты, держа погасшую трубку. Это признак плохого настроения. Повернувшись боком и не глядя ни на Тимошенко, ни на Жукова, он сказал:

— Мы хотим назначить командующим Западным фронтом вас, товарищ Жуков. Какое ваше мнение?

Тимошенко молчал, а Жуков возразил.

— Товарищ Сталин, — сказал он, — частая смена командующих фронтами тяжело отразится на ходе сражений наших войск на западе. — И добавил, что Тимошенко сделал много полезного, командуя войсками этого фронта, поэтому освобождать его сейчас, в тяжелый момент, нецелесообразно. Нужны другие меры, чтобы остановить врага.

Калинин поддержал мнение Жукова.

— Может быть, согласимся с Жуковым? — спросил Сталин у членов Политбюро.

Все они одобрили это предложение. Сталин раскурил трубку, прошелся по комнате и сел за стол, заваленный бумагами. На краю, свисая к полу, лежала карта.

— Вам надо выехать на фронт, — сказал он, глядя на Тимошенко. — Итак, послушаем товарища Жукова. Какие можно принять меры, чтобы надежно защитить Москву?

Жуков обстоятельно доложил, что противник стремится рассечь фронт обороны советских войск и окружить наши войска на западе. Его цель: выйти во фланг и в тыл Юго-Западному фронту. На Москву он, видимо, будет наступать, когда ликвидирует угрозу флангу своей центральной группировки со стороны Юго-Западного направления.

— Что вы предлагаете? — спросил Сталин.

— Укрепить фронт Тимошенко, передав ему еще не менее трех армий, усиленных артиллерией.

— Но Ставка приняла решение обеспечить стык между войсками Северо-Западного и Западного направлений, и там развертываются две армии, — словно подсказал, не возражая категорично, Сталин. — Еще две армии включены на линии городов Старая Русса — Ельня.

Не отвергая своего предложения, Жуков, когда замолк Сталин, сказал:

— Мы подготовили план развертывания на дальних подступах к Москве еще одного фронта — фронта Можайской линии. В него надо включить три армии, формируемые из дивизий пограничных и внутренних войск НКВД и Московского народного ополчения.

— С этим Ставка согласна. Кого мы поставим командовать?

— Генерала Артемьева, — ответил Жуков.

— Нужно такие же мероприятия провести на Северо-Западном и Юго-Западном стратегических направлениях, — предложил Сталин. Он обвел всех глазами. Возражений не последовало. — А теперь предлагаю поужинать. Видимо, наш товарищ Жуков перестал регулярно питаться. Похудел.

Разговор о том, что необходимо предпринять еще, чтобы остановить врага, не пустить к Москве, был продолжен в Кремле 29 июля. Жуков обсудил сначала обстановку и план с начальником Оперативного управления Генерального штаба генералом Злобиным, его заместителем генералом Василевским и другими генералами. Попросил Сталина принять его для доклада военных вопросов.

Развернув карту с нанесенной обстановкой на фронтах, Георгий Константинович доложил Ставке о действиях армии и сказал, что враг боится наших контрударов, начинает сразу же снимать свои войска с других направлений, Жуков предложил нанести удар в районе Ельни. Не сразу Верховный согласился с мнением начальника Генштаба. Он полагал, что такие удары преждевременны и наши войска не смогут пока наносить их. Но Жуков доказывал, что только нанесением чувствительных «уколов» можно ослабить врага, дать ему почувствовать, что мы можем громить его.

После убедительных доводов было утверждено предложение Жукова, и тогда же он был назначен командующим вновь созданным Резервным фронтом, хорошо укомплектованным войсками и техникой.

В приказе Ставки было сказано:

«Для объединения действий резервных армий на Ржевско-Вяземской линии сформировать штаб Резервного фронта. Командующим фронтом назначается заместитель наркома обороны СССР генерал армии Жуков».

Штаб фронта разместился в городе Гжатске, ныне Гагарине. Начальником Генерального штаба стал Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников.

КРАСНОАРМЕЕЦ КЛОКОВ УХОДИТ В ПАРТИЗАНЫ

Ночь была так темна, что в двух-трех шагах ничего не видно. Ни в одном окне не было света. В городе кое-где раздавались одиночные выстрелы. Петр Клоков пробирался по темной улице, и ему казалось, что справа и слева не развалины домов, а нагромождение диковинных скал и огромных камней. В обеих руках он держал пистолеты.

Иногда где-то далеко темное небо вспыхивало кровавым заревом, которое мгновенно гасло, а потом доносился глухой раскат пушечного грома. Стреляла дальнобойная пушка. Вдруг впереди взметнулось брызгами желтое пламя и раздался оглушительный взрыв. Горячей волной Петра швырнуло к столбу. Он больно ударился головой. С чердака застрочил автомат. Клоков бросился в темноту, наткнулся на низкую металлическую изгородь, и, когда еще раз блеснуло пламя, он увидел, что находится перед огромным костелом. После взрыва снаряда послышался басовитый гул колоколов. Какое-то непонятное чувство страха охватило Петра, и он побежал вдоль высокой стены и оказался в узком проходе на каменных ступеньках. Снова взрыв снаряда. И снова гул колоколов. «Пережду обстрел», — решил Клоков и спустился еще на десяток ступенек. Массивная чугунная дверь оказалась открытой. Петр сделал два осторожных шага. Тяжелый запах сдавил грудь. Еще один взрыв потряс весь подвал, и разноголосый мощный звук колоколов зазвучал словно в огромной бочке. Взрывная волна воздуха и удушливого дыма закрыла за Клоковым массивную дверь.

— Кто здесь? — спросил Петр и не узнал своего голоса.

Тишина. Даже эхо не отозвалось. Значит, помещение не велико. Он сделал еще шаг вперед и наткнулся на высокий стол. Нащупал руками что-то большое и холодное. Пошарил по карманам, нашел спички. Чиркнул и тут же увидел справа, слева, впереди каменные чугунные гробницы. Поднял руку с горящей спичкой кверху, и теперь отчетливо стало видно, что гробницы разных размеров и все открыты, крышки их в беспорядке сдвинуты и опрокинуты, кости разбросаны. Очевидно, кто-то искал в этом склепе драгоценности.

Спичка погасла, и Клоков, поддавшись чувству страха, попытался отсюда бежать, но дверь не поддавалась его усилиям, не открывалась. Здесь можно было задохнуться. Клоков всей массой своего тела опять надавил на дверь, но не осилил ее. И вдруг он услышал, как щелкнула металлическая задвижка, и дверь, скрипя, легко отворилась.

Взбежав по ступенькам вверх, он вытащил из кармана пистолет и готов был выпустить всю обойму в эту затхлую темноту, но его упредил дрожащий женский голос:

— Не надо стрелять в старую женщину. Я открыла тебе дверь склепа. Может быть, и твоя мать вот так, как я, спасается от смерти, — она с трудом перевела дыхание, — а из города выбирайся до рассвета…

Клоков оказался в этом городе, пытаясь найти кого-нибудь из семьи генерала Косенко, но это было уже невозможно. Он понял, что нужно как можно быстрее уходить на восток, откуда доносится гром пушек…

В одном хуторке Клоков зашел в небольшой, приземистый домик. Очень хотелось есть. Не дадут ли кусочек хлеба?

Старушка поставила на стол миску кукурузной похлебки и недовольно посматривала, как гость торопливо опустошал содержимое миски.

В дом вошел усатый молодой человек и, удивленно посмотрев на Петра, тут же вышел.

— Хозяин? — спросил Петр.

— Ныне все хозяева, — ворчливо ответила старушка. — Хозяин мой умер, а сын в Красной Армии.

Когда Петр уходил, в мрачных сенцах его окликнул знакомый голос:

— Куда же, Клоков?

— Алексей? — он узнал водителя из хозвзвода своего полка.

— Ступай, ступай, я-то дома…

— Гад ты! Скажи хоть, где наши, куда отошли?

— Драпанули, а не отошли. Баста! Всем теперь конец. Как говорят, слазь, переменяется власть.

— Пристукнул бы я тебя, да мать жаль.

За огородом его догнала ворчливая старушка.

— На, сынок, хлебца на дорогу. А тот вовсе не сын мне… Прячется, подлец.

— Спасибо, мать. Не право мое пристрелить его, но время придет…

Больше месяца Петр Клоков бродил по селам и лесам, пытаясь выйти к своим войскам. Он находил в селениях друзей, которые готовы были помочь ему продуктами, предоставляли ночлег, указывали безопасную дорогу. Однажды в лесу он встретил человека в штатской одежде, который сперва, наставив автомат, заставил его поднять руки, а потом, расспросив, кто он, откуда идет и зачем, привел Клокова в партизанский отряд. От него потребовали написать на листе бумаги номера частей дивизии, армии, фамилии командиров, которых он знает лично или слышал о них. Клоков понимал, что все это нужно, чтобы удостовериться, не шпион ли он, подосланный фашистами. И тогда он решил начать изложение своей службы в дивизии Косенко с того времени, когда ему удалось увидать лично Жукова.

Когда командир отряда прочитал все, что написал Клоков, то очень удивился:

— Мил человек, так у нас же в отряде жена Косенко Зоя Петровна и его дочь Октябрина. Выходит, ты знаешь их?

— Конечно, знаю! Где они? Здоровы? Представьте меня им, — попросил Клоков.

Невысокого роста, в военных брюках и в гимнастерке, Зоя Петровна казалась слишком молодой, чтоб иметь такого сына, как Петр Косенко. Клоков немного смутился, когда увидал ее, и начал издалека:

— Извините, я немного знаю генерала Косенко, помню, как однажды к нему на охоту приезжал генерал армии Жуков.

— Да, было такое дело, — настороженно сказала Зоя Петровна. — Об этом приезде потом в дивизии знали многие.

Петр Клоков рассказал все, что знал, все, что видел.

Зоя Петровна долго молчала. Затем тихо его попросила:

— Никому об этом не говорите. Ничего не должна знать Октябрина…

Она подозвала командира отряда.

— Этот красноармеец действительно из армии Косенко, могу за него поручиться.

ПОД ЕЛЬНЕЙ

Командуя войсками Резервного фронта, Жуков оставался по-прежнему членом Ставки. Его беспокоило положение на фронтах. 19 августа он доносил:

«Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на путях к Москве, временно отказался от наступления и перешел к активной обороне против Западного и Резервного фронтов. Свои ударные подвижные и танковые части он бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов».

Далее Жуков докладывал о намерениях врага. На этом документе Верховный Главнокомандующий синим карандашом написал:

«В предвидении такого нежелательного казуса и для его предупреждения создан Брянский фронт».

На Брянский фронт возлагались большие надежды. Его войска преграждали продвижение немецких танковых дивизий, стремившихся пробиться к Москве с юга.

Командующий фронтом генерал-лейтенант Еременко заверил Верховного Главнокомандующего, что он разобьет главные силы группы войск Гудериана.

Шли тяжелые многодневные бои, воины проявляли мужество и геройство, но задача войскам фронта оказалась непосильной.

Под Ельней тоже не замолкали ни на час упорные боевые действия. Но Жуков не ставил слишком большие цели. Нужно было разгромить четыре-пять дивизий врага, обратить их в бегство и тем самым показать не только врагу, но и всему миру, что Красная Армия может и будет бить фашистскую армию.

Почти все время Жуков находился в войсках. Выезжая в дивизии, он брал с собой генералов — артиллеристов, авиаторов и танкистов и, добравшись до наблюдательного пункта, вместе с ними выбирал направление удара, давал указания об использовании в операции родов войск.

Особенно ожесточенные бои шли непосредственно за Ельню. Противник бросал в контратаку большое количество танков. Порой наша пехота не выдерживала и пропускала их через свои окопы. И тогда выручали артиллеристы. Враг останавливался перед батареями, терял свои боевые машины, а через час-другой начинал все снова.

11 августа из войск в штаб фронта поступило сообщение, что высота Безымянная, с которой хорошо просматривается город, захвачена стрелковой бригадой. Георгий Константинович сверил донесение с картой, подготовленной штабом.

— Не может быть! Высота у врага. Вызвать ко мне командира бригады!

Через час полковник Чалов стоял перед генералом армии и уверенно докладывал, что был на высоте. Там наши.

— Хорошо. Садитесь в машину, поехали!

— Товарищ командующий! — запротестовал начальник личной охраны Бедов. — Это весьма опасно. Данные мы проверим сами. Нельзя туда ехать вам!

— Боишься? Оставайся в штабе. Поехали!

Недалеко от переднего края машины остались за кустарником. Полковник впереди, генерал армии за ним, а позади три человека из охраны во главе с начальником команды Бедовым и адъютант.

Снаряды рвутся и впереди и сбоку. А высота словно безжизненная. Никого не видно! Лишь то и дело вспыхивают фонтаны огня и земли. Противник держит ее под сильным обстрелом. Все чаще приходится кланяться земле. Осколки, как шмели, жужжат над головой. Наконец вершина высоты. В глубоких окопах притаились пулеметчики.

— Вот, как видите, все в порядке, — торжествовал полковник, доказав на деле, что он доложил точно.

Но Георгий Константинович перебил его, не дал договорить:

— Вижу с высоты весь город. За этим и шел сюда. — Жуков долго не отрывал от глаз окуляры бинокля, потом повернулся и увидел появившегося вслед за ним командующего артиллерией фронта генерала Говорова. — А, и вы здесь?

— Выехал вслед за вами, да отстал. — Говоров посмотрел в бинокль и, обратившись к Жукову, сказал: — Хорошая высота, но противник очень близко, орудия прямой наводки замаскированы.

Жуков обратился к пулеметчикам:

— Тяжеловато?

— Теперь легче, — ответил сержант с пепельными усами. Гимнастерка на нем выгорела, под мышками узоры белой соли. — Брать было трудно. А то, что впереди нас враг, привыкли. Выстоим. Вот махорочки у нас нет, товарищ генерал. У вас нет закурить? — спросил он, не зная, что говорит с самим командующим фронтом.

Жуков бросил взгляд на командира бригады. Тот смутился, торопливо доложил:

— К вечеру доставим и горячую пищу и табак, товарищ генерал армии. И подкрепление подбросим.

Адъютант достал из кармана папиросы.

— О! Такие давно не курил, спасибо, товарищ подполковник, — обрадовался сержант. — Налетай, братва!

Молодой боец заулыбался и тоже потянулся за папироской. Пулеметчик шлепнул его по руке.

— Вам пришлют в достатке курева, — сказал Жуков, — не жалейте.

— Не в этом дело, товарищ генерал. Это сын мой, ему рано.

— И воевать рано… — Георгий Константинович обнял за плечи молодого воина. — Кто же это тебя послал?

Паренек улыбнулся и молча переводил взгляд то на отца, то на полковника Чалова, боясь, вероятно, выдать обоих.

— От партизан он пришел, — доложил полковник. — Принес донесение и отца случайно встретил. Обратно перейти не мог. Я разрешил остаться.

— Какое образование? — спросил Георгий Константинович и жестом попросил у адъютанта блокнот. — На командира хочешь учиться?

— В девятый перешел, — срывающимся голосом ответил паренек. — А учиться некогда. Ельню надо освобождать. Дом наш там.

— Ну, помолчи ты, зелень! — пожурил сына отец. — Тебе добра хотят. Спасибо, товарищ генерал. Надо бы ему поучиться. Хлопец смелый, а ума не набрался.

Жуков написал несколько слов, расписался, и листок из блокнота передал юному партизану:

— Езжай в Москву. В метро «Кировская» найдешь генерала Варенникова, передашь ему эту записку. Он направит тебя в военную школу. — Повернувшись к командиру бригады, командующий фронтом приказал: — И отца и сына к ордену Красной Звезды. Всех бойцов высоты к медали «За отвагу». Я прошу вас, товарищи, удержите высоту.

— Есть! — ответил полковник.

— Трупы вражеские близко валяются, — заметил Жуков. — Неужели к окопам подбирались? Так можно и пленного взять. Нам нужен пленный.

— Возьмем! — пообещал сержант. — Обязательно!

Неразговорчивый генерал Говоров улыбнулся вдруг и обратился к Жукову:

— Товарищ генерал армии, вы обещали помочь этому гарнизону. Разрешите дать залп по окраине Ельни, где у противника самое большое скопление артиллерии.

— Давайте! И непременно из «катюш», — ответил Жуков. — Посмотрите, ребята, как бьет фашистов новая боевая техника. Но не высовываться. Пули у вас как слепни над стадом.

Пока генерал Говоров говорил по телефону со своими артиллеристами и передавал координаты, к Георгию Константиновичу подошел паренек из партизанского отряда и с детской непосредственностью, глядя счастливыми глазами на генерала армии, спросил:

— А вы и есть тот самый Жуков?

— Ну, если ты имеешь в виду «того самого», то это я, — ответил Георгий Константинович.

— А они не верили, — торжествовал паренек. — Говорят, пойдет сюда сам Жуков. У него войск-то, поди, миллион… И генералов в подчинении более сотни. Зачем самому в пекло лезть? Правда, так и говорили.

Жуков рассмеялся. Снял накидку из пятнистой зеленой ткани, которую надевал, когда бывал в окопах пехоты, и все увидели на петличках четыре звездочки, а на гимнастерке Звезду Героя.

— Как видишь, это я. А почему бы мне не побывать у воинов переднего края?

— Убить могут, — ответил за сына сержант. — А вы у нас один.

Паренек опять заставил отца смутиться своим вопросом.

— Они, — кивнул он на красноармейцев, — говорят, что строгий вы. Когда надо, и пистолет… — Паренек не досказал. Отец толкнул его в бок локтем.

— Ну, к паникерам и трусам да к тем, кто приказ не выполняет, надо применять строгие меры, — ответил Жуков. — А что касается пистолета, то у меня его нет. Некогда мне в атаку ходить. А в штаб немцы не проберутся, да и охрана у меня надежная.

— Все готово, товарищ командующий, даю команду! — доложил генерал Говоров.

Из-за рощи желтыми стрелами выплеснулось пламя, раздался короткий сиренный, переходящий в страшный рокот непривычный звук, и через несколько секунд окраина Ельни сначала окуталась черными клубами дыма, а затем стали доноситься сплошным грохотом разрывы реактивных снарядов.

— Ура! — закричали красноармейцы, высовываясь из окопов. — Ура!

Залп повторился, но уже из кустарника, где были оставлены легковые машины. И опять на окраине города широким фронтом дыма окуталась изрытая врагом земля.

— Ну, теперь они вас долго не будут беспокоить, — сказал Георгий Константинович, прощаясь с красноармейцами.

В этот день, не заезжая в штаб фронта, Жуков вместе с генералом Говоровым уехали в штаб 24-й армии, которой командовал генерал Ракутин. Вместе с ним выехали в район Ельни. Изучая обстановку, все, кто был с Жуковым на переднем крае, пришли к выводу, что противник создал сильную полосу обороны. Для успешного наступления на Ельню этой армии нужно хорошо подготовиться. Потребуется не менее десяти дней. Командующий фронтом приказал начинать подготовку к проведению наступательной операции, посоветовал, как расставить силы, попросил генерала Говорова помочь 24-й армии огнем артиллерии. Уже поздно ночью Георгий Константинович приехал на командный пункт.

Машина осветила фарами то место, где раньше стоял на отшибе небольшой деревенский дом, в котором размещался Жуков со своим адъютантом и личной охраной. На месте дома чернела огромная бомбовая воронка. Не случайно под вечер сюда прорвались несколько самолетов противника, бомбили только этот дом. Разведка у гитлеровцев не бездействовала. К счастью, при этой бомбежке никто не погиб. Во время вражеского налета все мылись в бане неподалеку от дома. Часовой успел укрыться в окопе.

Утром генерал Ракутин докладывал командующему фронтом по телефону:

— Красноармейцы высоты Безымянной ночью совершили вылазку и захватили под Ельней немецкого солдата.

Жуков приказал доставить пленного в штаб фронта. Показания 19-летнего немецкого солдата были весьма полезны и помогли точно нанести удар по всей группировке врага. Пленный также показал, что за неудачи под Ельней командование дивизии СС и полков сменено. Немецкие солдаты боятся огня «катюш» и ночных атак русских.

Под Ельней много дней шли упорные и тяжелые бои, но основной контрудар 24-й армии начался 20 августа. Жуков приказал ввести в действие всю имеющуюся авиацию, танки, артиллерию и реактивные минометы — «катюши». Бой не затихал и ночью. Горловина ельнинского выступа постепенно сжималась под ударами войск Резервного фронта.

Противник выдыхался. Воины наших полков и дивизий сражались героически.

Глубокой ночью 6 сентября остатки разбитых гитлеровских дивизий ускользнули через горловину. На поле боя осталось много трупов и раненых вражеских солдат. В Ельню вошли советские войска. Опасный ельнинский выступ был ликвидирован, враг отброшен на десятки километров.

В сражениях за Ельню фронту помогали партизанские отряды, наносившие удары по тылам вражеских войск.

Георгий Константинович позвонил в Генеральный штаб генералу для особых поручений Варенникову, который в то время постоянно находился в Москве и выполнял поступающие от Жукова распоряжения.

— Докладывай, какие новости?

— Получил сведения об успешном действии войск под вашим командованием, немедленно доложил Ставке, — ответил генерал. — Дома все в порядке.

— К тебе не заходил молодой красноармеец с запиской от меня?

— Пока нет. Никого не было.

— Зайдет, прими хорошенько. Надо послать его на учебу. А мне пришли все, что есть из переведенных на русский язык уставов германской армии.

— Есть! Все будет выполнено!

— Позвони в продовольственное управление, передай, что в войсках перебои с махоркой. И пусть ускорят высылку термосов, до каких пор солдатам будут суп носить в ведрах? У меня все. Завтра к исходу дня буду в Москве.

Переходом войск Западного, Резервного и Брянского фронтов к обороне завершилось огромное по своему размаху и напряжению Смоленское сражение, продолжавшееся более пятидесяти дней и ночей. Планы германского командования на безостановочное продвижение к Москве были сорваны.

В КОГТЯХ ПАЛАЧЕЙ

Небо и земля вдруг вспыхнули ярким пламенем и стали медленно гаснуть. Петя очнулся через несколько часов уже в кузове грузовика. Его, раненного, куда-то везли. Очень хотелось пить. Больше, чем жить. «Кто это стонет и тоже просит пить?» Осмотрелся, увидел несколько окровавленных человек. У кого забинтованы руки, у кого — голова и не видно глаз, а рядом лежал человек без ноги. Он крутил головой, кусал губы и хрипло просил пить. Петя перестал шевелить одеревеневшими губами, и не стало слышно стонущего голоса: «Пить». Только тот, с забинтованной толстой, как березовый чурбан, культей, все еще хрипел, требуя воды.

В голове стучала кровь, и каждый удар, казалось, бил молоточками по вискам. Петя напряг память, вспоминая, что с ним произошло. Потрогал рукой забинтованную голову. Стал всматриваться в лица людей. Нет ли знакомых? Лишь теперь он заметил у самой кабины на стульчике фашистского солдата. На коленях у него черный автомат. Фашист был молод, белобрыс и совсем не страшен. Но что-то хищное было в его белесых глазах, холодно взирающих на изуродованных полуживых людей. Петя пошарил левой рукой вокруг себя: нет ли автомата или винтовки? Но откуда у тяжело раненного паренька, выбитого из седла взрывом снаряда, могло быть здесь оружие?

Петя напряг память и вспомнил, как по-немецки сказать: «Я хочу пить».

— Их виль тринкен! — сказал Петя.

— Не проси, — остановил его раненый сосед. — Не даст.

— Эй, балда, останови машину, хочу в туалет! — потребовал человек с забинтованными руками. Но солдат даже не пошевельнулся.

Постепенно Петя приходил в себя. Он уже не сомневался, что подобран фашистами и находится в когтях палачей. Выпрыгнуть бы из грузовика, но даже приподняться невозможно. Ног и рук словно нет: не подчиняются.

Наконец грузовик остановился в каком-то небольшом населенном пункте. Все чужое. И дома и люди. Петя догадался: он за границей. Всех снимали с машины и, уложив на носилки, уносили в длинный одноэтажный барак. Дошла очередь и до Пети. Санитары о чем-то долго совещались, потом солдат, сопровождавший раненых, что-то сказал, послышались понятные Пете слова: «варум», «дойч», «юнген», и Петя догадался, фашисты заинтересовались им. Они недоумевают, почему мальчишка знает немецкий язык, и зачем он скакал на коне. Если он военный, то почему не в обмундировании? Значит, он партизан или разведчик, специально переодетый в гражданскую одежду? Все это нужно выяснить. Петю отнесли в барак и поместили в отдельной комнате с окном во двор.

Во дворе то и дело раздавались автоматные очереди. Фашисты расстреливали тяжело раненных.

Через полчаса вошел фашист в белом халате. Не разбинтовывая и не снимая повязки, он грубо ощупал все Петины раны и спросил по-немецки:

— Как тебе все это нравится?

— Зер шлехт! (Очень плохо!) — дерзко ответил Петя.

Фашист сказал, что он хирург, и еще что-то спросил по-немецки.

— Я русский, — ответил Петя, — но отвечать вам не буду ни по-русски, ни по-немецки.

— Значит, разведчик? Партизан? — заговорил фашист по-русски. — Или солдат, но переоделся в одежду не по своему плечу? Юный боец?

— У нас в стране теперь все бойцы. Мы защищаем Родину! Больше ничего не скажу. Расстреливайте, как тех! — Петя кивнул на окно.

Фашист рассмеялся и на ломаном русском языке стал внушать:

— Вас напугали большевики. Мы не убиваем, не расстреливаем людей. Мы освобождаем их от комиссаров. Самая гуманная армия — это германская. Кто бы тебя привез в госпиталь? Русские? Почему же они бросили своих раненых? Скоро и ты, и они, и весь мир поймет, что мы принесли России свободу…

Петя вспомнил слащавые слова врача-фашиста в белом халате, когда из комнаты с окном во двор здоровенные солдаты-санитары приволокли его в сырой подвал. Первый допрос.

— Ну, отвечай, кто ты и как оказался у нас? — вкрадчиво, тихо задал вопрос офицер-гестаповец. — Где ты раздобыл эту вельветовую курточку? — Офицер сделал небольшую паузу, а потом гаркнул: — Фамилия?!

Петр молчал. Потревоженные раны болели, кружилась голова. Чтобы не упасть, он смотрел вниз. На полу капли крови.

— Мы хотим, чтобы ты понял: больше нет СССР и не будет. А тебе жить надо… Ну, я жду!

— Я ничего не скажу! Можете расстреливать…

— Заставим! — крикнул офицер. — Мы знаем, кто ты!

…В октябре трудоспособных узников вывезли в степной район на земляные работы. В большой группе молодых людей, насильно угнанных из захваченных районов, оказался и Петр Косенко.

В БЛОКИРОВАННЫЙ ЛЕНИНГРАД

Пасмурным утром 9 сентября 1941 года двухмоторный пассажирский самолет, за штурвалом которого сидел опытный военный летчик Евгений Смирнов, вылетел с Московского центрального аэродрома и, круто набрав высоту, взял курс на город Тихвин.

Просторный салон разделен перегородкой на две части. Ближе к пилотской кабине в мягких креслах вокруг продолговатого низкого стола вместе с Жуковым сидели генерал-лейтенант Хозин и генерал-майор Федюнинский, которых Георгий Константинович взял с собой по совету Верховного Главнокомандующего для помощи и на случай замены некоторых генералов на Ленинградском фронте. И Хозина и Федюнинского он знал как способных командиров, обладающих широким военным кругозором и отличившихся в сражениях еще при совместной службе. Здесь же был генерал-майор Кокорев, должность которого так и называлась — «для особых поручений», а сказать проще — старший адъютант.

В следующем салоне, ближе к хвосту самолета, разместились адъютанты и личная охрана, которую возглавлял чекист, бывший мастер завода «Электрик» Николай Бедов, высокий человек, атлетического сложения, с острым взглядом, способным сразу заметить все. Группа его не только обеспечивала надежную охрану Жукова, но и выполняла все хозяйственные обязанности, связанные с переездом, размещением, питанием. Всем этим заниматься Георгию Константиновичу, ясное дело, было некогда.

Политбюро приказало Жукову срочно вылететь в блокированный Ленинград и принять командование Ленинградским фронтом, потому что там создалась крайне тяжелая обстановка. Враг, не считаясь с потерями, стремился овладеть городом Ленина — колыбелью русской революции. Георгий Константинович перед отлетом заходил в Генеральный штаб, который размещался в метро «Кировская», беседовал с генерал-лейтенантом Василевским — в то время первым заместителем начальника Генерального штаба, — подробно ознакомился с положением на всех фронтах.

С каждым днем обстановка ухудшалась, а в Ленинграде она стала критической: враг бросил много танков, авиации и пехоты и пытается овладеть городом.

Трудно представить последствия того, если немецко-фашистские войска ворвались бы в Ленинград. Сотни тысяч погибших советских людей, разрушенный до основания город, потеря северных морских путей, последующие удары врага на Москву с севера… Вот что означало бы падение Ленинграда. Этого нельзя допустить!

— Не будем терять время, — сказал Георгий Константинович, когда самолет поднялся под облаками и словно плыл по пенистым волнам, — расстилайте на столе карту и садитесь все поближе. Давайте посмотрим, что мы имеем против 4-й танковой группы войск противника. Чем располагаем для отражения ударов фашистских войск?

Генерал Кокорев достал из полевой сумки остро заточенный двухцветный карандаш и передал его Жукову.

Как уже было сказано, обстановка в целом на всем фронте и у стен Ленинграда в первых числах сентября крайне осложнилась. К городу, носящему имя Ленина, фашисты питали особую ненависть. Гитлер грозил, что он обязательно уничтожит один из символов революции. Всевозможные преграды и рубежи, которые построили сотни тысяч жителей сел и городов, конечно, выполнили свою роль. Они помогли малочисленным войскам и ополченцам изматывать и уничтожать врага, но задержать его мощный натиск было слишком трудно. Гитлер выезжал на Ленинградское направление и торопил своих генералов взять легендарный город.

Многие попытки немецких полчищ смять оборону советских войск и выйти к берегам Невы были сорваны. Гитлер приказал снимать часть моторизованных и танковых дивизий с других фронтов и бросал их против Ленинградского фронта, которым командовал герой гражданской войны Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов.

Значительно усилив авиацией и моторизованными частями свои войска, немецко-фашистское командование в начале сентября возобновило наступление.

Ставка Верховного Главнокомандования приказала срочно развернуть на восточном берегу Волхова две новые армии: 52-ю и 54-ю.

В Ленинград прибыла комиссия Центрального Комитета партии и Государственного Комитета Обороны, она была наделена неограниченными полномочиями принимать решения на месте. Комиссия помогла улучшить управление войсками, усилить противовоздушную оборону города, создать рубежи противотанковых препятствий, наладить взаимодействие артиллерии фронта и флота. Но, чтобы выполнить до конца требования и решения комиссии, требовалось время, а враг близко, он уже перерезал все дороги в Ленинград, его атаки следуют одна за другой.

В тот день, когда Жуков получил приказ Верховного Главнокомандующего вылететь в Ленинград, город был уже блокирован с суши. Сообщение оставалось только через Ладожское озеро и по воздуху. На следующий день противник крупными силами нанес удар на Красное Село и Урицк. Над Ленинградом нависла смертельная опасность.

Изучая обстановку по карте, которую подготовили в Генеральном штабе, Жуков о самых последних событиях на фронте знать не мог, но он предполагал, что обстановка не улучшается, а ухудшается…

Самолет приземлился на аэродроме недалеко от Тихвина. Там уже стояли в готовности к вылету два одномоторных ПО-2, оборудованных для перевозки пассажиров.

Комендант аэродрома доложил, что над Ладожским озером нет сплошной облачности и необходимо лететь на малой высоте на небольших самолетах под прикрытием истребителей.

— Где будет посадка? — спросил Жуков.

— На Ленинградском городском аэродроме, — ответил комендант. — Но дела там, товарищ генерал, табак.

— Это как понимать? — Жуков остановил строгий взгляд на смутившемся коменданте.

— Прилетели сегодня наши летчики. Говорят, бои идут в Шлиссельбурге. Значит, город отрезан с суши.

Георгий Константинович, словно не слышал, что сказал комендант, спросил:

— В какой самолет садиться?

— А пообедать? У нас готов обед для вас.

— В следующий раз! — ответил Жуков.

Самолеты шли над самыми волнами Ладожского озера. На подлете к Ленинграду из-за туч вынырнули два немецких «мессершмитта». Они попытались атаковать, но испугались звена советских истребителей, отстали. Несколько пулеметных очередей с вражеских самолетов прошли мимо.

На переполненном самолетами городском аэродроме быстро приняли прибывшие ПО-2, но вновь назначенного командующего войсками фронта никто не встречал. «Значит, связь Москвы с Ленинградом прервана, — подумал Георгий Константинович. — А может быть, не сообщили о моем вылете в Ленинград в целях конспирации?»

Пока все генералы шли от посадочной полосы к аэровокзалу, капитан Бедов «организовал» транспорт, остановив первые попавшиеся легковые автомобили.

В Смольный, где разместился штаб фронта, Жуков прибыл под вечер неожиданно. Не предупрежденные часовые то и дело останавливали генерала армии и всех, кто прибыл с ним, тщательно проверяя документы.

В зале Смольного шло чрезвычайно важное заседание Военного совета с участием командующих войсками, представителей областного комитета партии и городского Совета депутатов, директоров важнейших объектов.

Жуков передал Ворошилову записку Сталина, в которой было лишь несколько слов:

«Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву».

Ворошилов посмотрел на Жукова.

— Положение почти безвыходное. 2,5 миллиона людей на голодном пайке, город под непрерывной бомбежкой, войска едва сдерживают натиск, вот-вот может наступить катастрофа. Мы решаем, какие меры предпринять, как эвакуировать детей, раненых, больных… Как спасти ценности и промышленное оборудование…

Жуков предложил провести короткое совещание с участием членов Военного совета Жданова и Кузнецова, а также другими членами Военного совета. Вместе решили никаких мероприятий на случай сдачи города не проводить.

— Защищать Ленинград до последнего дыхания! Вот что нужно сказать каждому солдату, каждому ленинградцу! — потребовал новый командующий фронтом от всех, кто прибыл на совещание.

Сражаться на фронте, работать на предприятиях, перемещаться по улицам, наконец, просто жить было невыносимо трудно. Войска несли большие потери, еле сдерживали натиск противника, но оборонялись стойко, и воины были полны решимости отстоять родной Ленинград.

Прибывший с Жуковым генерал Хозин приступил к исполнению обязанностей начальника штаба фронта. Федюнинский выехал изучать оборону войск 42-й армии под Урицком и на Пулковских высотах, где войскам было труднее, чем на многих других участках.

В ночь на 11 сентября новый командующий фронтом вместе с членами Военного совета Ждановым, Кузнецовым, адмиралом флота Исаковым, начальником штаба Хозиным, командующими и начальниками родов войск и служб фронта провели исключительно важное совещание. Они обсудили дополнительные меры по мобилизации всех сил и средств на оборону Ленинграда.

Почти неделю Георгий Константинович никуда не выезжал из Смольного. Из особняка, в котором он жил вместе со Ждановым, выходил только для переговоров с Москвой. Аппараты были установлены в глубоком бомбоубежище.

Командующий фронтом разговаривал по телефону и с генералами, и с командирами частей, ведущих бой с врагом; он вызывал артиллеристов, моряков, командующего военно-воздушными силами фронта, он подолгу беседовал с членами Военного совета, отвечающими за решение конкретных задач. Главнейший вопрос: что еще можно поставить на защиту Ленинграда?

Из уст командующего фронтом, наделенного высокими государственными и партийными полномочиями, исходили требовательные приказы о проведении решительных мер для защиты города Ленина. В то тревожное время Жуков, как никогда, оставался спокойным, выдержанным.

Совместно с ленинградской партийной организацией Военный совет фронта мобилизует все, что можно поставить на защиту города. Часть пушек противовоздушной обороны выдвигается на прямую наводку против вражеских танков; огонь корабельной артиллерии направляется на поддержание сухопутных войск 42-й армии на участке Урицк — Пулковские высоты, где нависла наибольшая опасность прорыва немецких войск. Из моряков формируются стрелковые бригады. В тылу войск на танкоопасных направлениях на случай прорыва устанавливаются мины, строятся инженерные укрепления, размещаются артиллерийские орудия. Минируются и морские подступы к Ленинграду, строятся оборонительные позиции внутри города. Все это плюс железная дисциплина, требовательность и строгость, которые повсюду вводил новый командующий фронтом, опираясь на командиров и политработников, укрепило оборону Ленинграда, вселило большую уверенность в защитников в том, что создаваемые рубежи непреодолимы, уверенность в конечной победе.

17 сентября командующий фронтом решил выехать в войска и убедиться в целесообразности нанесения ответного удара с рубежа, намеченного штабом. Взял с собой проводника из штаба, знавшего дорогу, и небольшую охрану. На плечи накинул плащ без знаков различия. Сел рядом с водителем.

Над разрушенным городом стоял несмолкаемый гром. На каждой развилке, у каждого перекрестка машину останавливали контрольно-пропускные посты, проверяли документы.

— Сколько людей на каждом посту? — спросил Жуков, повернувшись к майору из штаба.

— Человек десять — пятнадцать! — ответил майор.

— Нас останавливали уже пять раз. Еще сколько постов? А сколько дорог? Запишите: сократить в десять раз. Освободившийся личный состав на комплектование войск!

В частях Георгий Константинович преображался. Он разговаривал с рядовыми воинами, советовал, как лучше применять в бою оружие, слушал, о чем говорят бойцы, отвечал на вопросы. Нет, психологически защитник Ленинграда не надломлен, он должен выстоять, он выстоит!

Неоценимую помощь войскам в то время оказывали сами ленинградцы, жители города, которые не только мужественно переносили ужасы войны, но и обеспечивали фронт всем, что могли производить. Впоследствии Георгий Константинович скажет:

«Истощенные, умирающие от голода прямо на работе, на улице, в неотопленных квартирах, ленинградцы заботились не о себе, нет! Они заботились об обороне своего города, о снабжении сражающихся войск оружием, боеприпасами, военной техникой. Все это изготовлялось ими под непрерывным артиллерийским обстрелом и бомбежкой врага».

Самый жаркий накал сражений в оборонительный период был именно в те дни, когда командование Ленинградским фронтом принял Жуков. И в том, что Ленинград выстоял, показав всему миру свое мужество и героизм, несокрушимую силу советского народа, немалая заслуга Георгия Константиновича.

В обороне города Ленинградский фронт изматывал силы противника, но враг день и ночь продолжал атаки. Лучшая форма обороны — нападение, нанесение ударов и контрударов. Бить, бить, бить захватчиков! Наносить повсеместно сильные контрудары войска фронта еще не могли, но делать частые и чувствительные уколы, которые заставляли бы гитлеровских молодчиков показывать не только физиономию, но и спину, — было необходимо. Сколько раз мужественные моряки высаживались в тылу врага, гнали фашистов от берега, и подчас ценой своей жизни добивались пусть незначительного, но столь нужного в те дни успеха. Развернули свою боевую деятельность в тылу вражеских войск партизаны. Они нападали на обозы и автомобильные колонны врага, разрушали мосты и железные дороги, уничтожали живую силу противника. Командующий фронтом учитывал эту огромную силу народа, он ставил партизанским отрядам и бригадам боевую задачу, требовал повсеместно и решительно вести боевые действия в тылу врага.

Выезд в войска дал ясное представление о высокой боеспособности частей, о крепком моральном духе воинов. Вместе с тем командующий осмотрел рубежи для развертывания наступления, которое вскоре было успешно проведено.

Ночью 20 сентября в Смольный был вызван командир Невской оперативной группы.

— Докладывайте, как наступаете? — спросил командующий, бросив суровый взгляд на коренастого полковника Конькова. — Или только бойцов теряете?

— Теряем, — смело доложил полковник. — Переправились через Неву, а она до восьмисот метров шириной, заняли пятачок земли, который простреливается пулеметным огнем, и дальше ни шагу.

— Куда «ни шагу»? Назад или вперед?

— Вперед не можем, а назад не имеем права. Танки нужны, артиллерия нужна. Да и бомбовые удары необходимо направить по врагу. Ночью до нас доносится канонада. Войска 54-й армии с Большой земли рвутся к нам навстречу, но бой слышен на одном месте. Тяжело нам. Все надо подавать через Неву. Потери от вражеского огня большие.

— Знаю! — оборвал его Жуков. — Но держать плацдарм надо, иначе враг отрежет нас от Ладожского озера, и тогда единственный путь будет потерян. Держаться!

— Есть держаться! — ответил полковник. И плацдарм у Московки и Невской Дубровки держался четыреста суток.

По приказу командующего фронтом был организован ряд сильных контрударов в районах Колпина, Пушкина, Пулковских высот. Активные действия наших героических войск убедили противника в том, что Ленинграда им никогда не видать. Немцы прекратили атаки и принялись разрушать город артиллерийским огнем и бомбежкой. Они хотели задушить ленинградцев длительной осадой города.

5 октября позвонил Верховный Главнокомандующий. На Западном фронте создалась тяжелая обстановка. Г. К. Жукова срочно вызвали в Москву.

ВЗРЫВ НА РАССВЕТЕ

О партизанском отряде «За Родину» было около ста человек. Отрядом командовал уже немолодой секретарь райкома партии, в петлицах гимнастерки которого поблескивали по два красных прямоугольничка — «шпалы» майора, но все бойцы предпочитали называть его просто товарищ Ильичев.

Комиссаром на общем собрании была избрана Зоя Петровна Косенко. Она имела высшее педагогическое образование и десятилетний опыт работы секретаря партийной организации школы. В петлицах ее гимнастерки знаков различия не было, а на рукаве красовалась красная звездочка политработника. Слушались ее в отряде, как и командира, и без ее согласия в партизаны никого не зачисляли. Особенно требовательна была Зоя Петровна к военнослужащим, выходившим из окружения. Многие из них просились в отряд. «Если не ранен, — говорила она, — иди и разыскивай свою часть!» И тут же записывала фамилию в блокнот.

В отряд брали в исключительных случаях. Партизаны — люди самых разных профессий и возрастов: рабочие, колхозники, инженеры, бухгалтеры, врачи, учителя и ученики, красноармейцы. Самому молодому партизану, Шурику с пограничной заставы, было двенадцать лет; самому старому — деду Филиппу — семьдесят пять. Был он отличным знатоком партизанского дела: когда-то партизанил на Дальнем Востоке.

Уже после первого боя Петр Клоков заслужил доверие командования своими боевыми делами. Когда партизанский отряд получил задание подорвать железнодорожный мост, то, пожалуй, самая ответственная часть дела была поручена ему.

Ночью в землянке командира собрались человек десять партизан, знающих подрывное дело.

Обсудили план действий. Зоя Петровна, понимая важность задания, рассуждала вслух:

— Представьте, товарищи, если мы, партизаны, разрушим мосты, перехватим дороги, будем уничтожать склады и обозы врага, каково станет захватчикам? — В полутьме Зоя Петровна пристальным взглядом окинула партизан. — Все они окажутся без своих баз снабжения, без снарядов, без горючего, без пополнения. Разве это не помощь нашей Красной Армии?

— Нелегко это, товарищ комиссар, — послышался из угла голос Клокова. — Нужно иметь много партизанских сил и в достаточном количестве взрывчатки, оружия. А у нас взрывчатки не хватит подорвать даже один мост.

— Верно, — поддержали Петра товарищи. — Мало взрывчатки.

— А что делать? — удивилась Зоя Петровна. — Приказ, понимаете?

— Я предлагаю взрывать не мост, а рельсы у моста. Если произойдет крушение поезда, мост частично разрушится. Так мы уничтожим военный эшелон и надолго остановим движение поездов на дороге.

Стали обсуждать предложение Клокова, как лучше подобраться к мосту и снять охрану, где и сколько заложить мин, как уйти потом от преследования врага.

Последнее слово сказал командир отряда Ильичев:

— Слушайте приказ: все минеры под командованием Клокова будут подходить к мосту с этой стороны, — он показал пальцем на схеме. — А мы всем отрядом нападем на охрану моста с противоположного берега, отвлечем фашистов на себя. В этот момент вы не зевайте!

Все было рассчитано, обговорено, спланировано. Возражений не последовало.

— А не сделать ли нам сначала несколько взрывов в другом районе, подальше от моста? — предложила Зоя Петровна. — Пусть гитлеровцы подумают, что партизаны напали на их тыловые подразделения. Они пошлют туда часть своих охранных войск, а тем временем начнут действовать наши подрывники. Как думаете, товарищи?

— Разумное предложение, — высказал свое мнение Клоков. — В самом деле, нужно ввести их в заблуждение, во что бы то ни стало заставить распылить силы.

— Прошу командира отряда разрешить мне возглавить отвлекающую группу, — обратилась Зоя Петровна к Ильичеву.

— Все свободные партизаны в вашем распоряжении, — согласился командир. — Но без разведки ни шагу!

Группа Клокова подкралась к мосту и укрылась в кустах. Где-то далеко раздались подряд три взрыва. Через некоторое время послышалась перестрелка. На противоположном берегу с двух сторон по палаткам, в которых размещались гитлеровские солдаты, охранявшие мост, открыли огонь партизанские пулеметчики. Клоков первым же выстрелом из автомата снял часового на мосту; его товарищи со взрывчаткой и трофейными минами мгновенно оказались на полотне железной дороги.

Пока на противоположном берегу шел бой, минеры готовили к взрыву рельсы. Работали лежа. Перестрелка поднялась жаркая, пули ударялись о рельсы и со страшным свистом улетали куда-то вверх.

Бой с охраной моста затянулся, что не входило в планы действия партизан. Клоков стал сомневаться: если охрана уже сообщила по телефону своему начальству о бое, то с ближайшей станции немцы составы не выпустят, значит, крушение у моста не произойдет. Нужно быстрее подорвать мост и скрыться.

— Всем помогать командиру! — крикнул он. — Быстро! Я справлюсь один.

Атака группы Клокова с тыла оказалась кстати: гитлеровцы прекратили сопротивление и бросились к лесу. Многие из них были убиты.

Сложив всю взрывчатку в одном месте, чтоб надежнее подорвать пролет моста, Петр подпалил бикфордов шнур. Едва он успел скатиться с насыпи, как раздался сильный взрыв. Приподнявшись, он почувствовал острый удар в спину. Ноги обмякли, в глазах стало темно… Клоков упал.

ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ

Под Москвой фашистские войска усилили натиск. Сосредоточив ударные силы, они торопились до зимы овладеть столицей. Создав превосходство в силах и нанеся удары по флангам войск Западного фронта, гитлеровцы неудержимо рвались к Москве. Измотанные в боях, потеряв в сражении большую часть артиллерии, наши армии отходили. Но отойти на новые подготовленные рубежи быстро, чтобы потом, находясь в обороне, встретить наступающего врага и разбить его, они не могли. Для этого требовались танки, быстроходные тракторы для орудий, а их не хватало. Сражаясь до последних сил, некоторые армии, не успев отойти, оказались в окружении. Генерал-полковник Конев, проявивший себя в сражениях 19-й армии способным командармом и назначенный командующим Западным фронтом, предпринимал все меры для того, чтобы сдержать вражеские войска своими армиями, но это было сделать трудно. Нужны резервы или переброска войск с других участков.

В этой напряженной ситуации лучше, чем кто-либо, мог разобраться Жуков, уже имеющий опыт руководства войсками фронтов и способный наводить твердой рукой порядок в тяжелых условиях военной обстановки.

Передав командование Ленинградским фронтом генералу Федюнинскому и простившись с членами Военного совета, Жуков и сопровождавшие его офицеры рано утром 7 октября прибыли на городской аэродром.

Самолет Жукова был заставлен другими машинами, и его с трудом вытащили на взлетную полосу. Георгий Константинович торопился. К тому же было целесообразно воспользоваться утренней, нелетной для вражеских истребителей погодой. Он сделал упрек командующему авиацией фронта Новикову, но тот не знал о срочном вылете командующего. Все делалось быстро и скрытно. Поэтому самолет и не был заранее подготовлен к вылету. Летчик попросил разрешения сделать пробный облет машины. Так положено, если самолет долго не был в употреблении. Но Жуков не согласился.

— Некогда! — отрывисто сказал он и махнул рукой, чтоб офицеры, которые сопровождали его, быстрее садились.

Маршрут тот же: до Тихвина над Ладожским озером, затем пересадка в большой пассажирский самолет и до Москвы.

В Москве Жукова встречали на Центральном аэродроме. Но летчик из-за низкой облачности не мог посадить там машину. В целях безопасности пришлось приземлиться в Тушино. И опять, как в Ленинграде, Николай Бедов ловил хоть какую-нибудь автомашину, чтобы быстрей доехать до Кремля.

Встретил Жукова начальник охраны Верховного Главнокомандующего. Он сообщил, что Сталин болен гриппом и ждет Георгия Константиновича на загородной даче.

Разговор был короткий: ответив кивком головы на приветствие, Сталин подозвал Жукова к карте, несколькими словами объяснил, что на Западном фронте дело обстоит плохо, и велел сейчас же ехать в штаб Западного фронта.

— На несколько минут заеду в Генеральный штаб, познакомлюсь с обстановкой и возьму карту, — ответил Жуков.

— Я буду ждать вашего звонка, — сказал Сталин.

Пока Георгий Константинович ехал в Генеральный штаб, Верховный Главнокомандующий уже распорядился подготовить для Жукова карту.

— Карта готовится, — тепло приветствуя Георгия Константиновича, сказал начальник Генерального штаба Борис Михайлович Шапошников. — Давайте-ка попьем крепкого чая. Командование Западного фронта вы найдете быстро. Оно там, где был ваш штаб, когда вы проводили операции у Ельни.

Напоминание о Ельне вдруг разбудило в памяти Георгия Константиновича тот случай, когда он посетил Безымянную высоту. Какое-то щемящее сердце чувство обязывало его поинтересоваться, что сталось с тем пареньком, который сумел пробраться из партизанского отряда в бригаду, где воевал его отец. Случайно это или он знал, что встретит батьку? Уехал ли он учиться?

— Вы о чем-то задумались? Устали? — поинтересовался Борис Михайлович. — Да, батенька мой, из одного круговорота вам приходится втягиваться в другой. Очень трудно.

— Утомился. Разрешите мне позвонить от вас домой?

— Милости прошу. Я сейчас…

Шапошников вышел в отсек метро, где разместились операторы. Вскоре он возвратился с картой. А еще минут через пять Жуков выехал на фронт.

Была уже полночь. В машине при свете электрического фонарика Жуков — представитель Ставки изучал карту, на которой в Генеральном штабе была нанесена обстановка на Западном фронте.

В просторной землянке командующего фронтом при свете свечей, в полумраке и табачном дыму сидели за столом Конев, Соколовский, Маландин, члены Военного совета, начальник политуправления. Решали, как и какими силами остановить противника, имеющего большое превосходство в численности войск и технике и начавшего наносить мощные удары одновременно по войскам трех фронтов: Брянского, Западного и Резервного.

Схлестнулись в кровавой битве огромные массы войск и техники. Более двух миллионов солдат и офицеров вели сейчас схватку насмерть.

Советские воины, защитники Родины, по приказу и по зову сердца обязаны были отстоять Москву, хотя превосходство в количестве войск и в техническом оснащении было на стороне противника.

Брянский фронт был рассечен. Советские войска вынуждены отходить. Несколько армий Западного и Резервного фронтов, имея ограниченные запасы продовольствия и боеприпасов, сражаются в окружении западнее Вязьмы. Энергичные меры Конева нанести контрудар и открыть путь для выхода окруженным войскам результатов не приносят. Мало сил. Но попытки помочь войскам, отрезанным от баз снабжения, упорно продолжаются. Самолеты сбрасывают им боеприпасы, продовольствие и почту. Наносятся удары бомбардировочными авиаполками, высаживаются десанты.

Разобравшись в обстановке и наметив план действий, поздно ночью Жуков доложил Верховному Главнокомандующему.

— Что вы намерены делать?

— Выезжаю для выяснения дел в Резервный фронт к Буденному. Буду собирать все, что есть, чтобы задержать продвижение немцев.

Верховный одобрил решение и просил позвонить ему, когда будет установлена связь с Буденным.

Не легко было в этой неразберихе найти Буденного, стремившегося незначительными силами перекрыть брешь, в которую устремились фашистские полчища.

Машина проскочила мост через Протву. Река детства полководца. Сколько раз ловил в ней ершей, окуней, бродил здесь по лесу, собирал грибы. Недалеко, всего лишь в десяти километрах, родная деревня Стрелковка, в которой родился Жуков. Там остались старенькая мать, сестра с четырьмя детьми. Заехать бы?.. Ворвутся фашисты, не пощадят родных советского генерала. Нет, сейчас он не может отвлечься ни на минуту. Сказал адъютанту, чтоб постарался послать туда полуторку: нужно эвакуировать мать и сестру с детьми.

Когда фашисты ворвались в Стрелковку, они сожгли село. Но земляки Георгия Константиновича проявили себя людьми стойкими, настоящими патриотами. Все, кто мог, взяли в руки оружие, стали партизанами. Здешним отрядом руководил комсомолец Виктор Карасев. Немало боев провел этот отважный отряд, ставший позже крупнейшим партизанским соединением. Партизаны-стрелковцы разрушали мосты, подрывали склады, железные дороги, уничтожали фашистов. И в последующие годы войны Жуков постоянно интересовался действиями партизанских сил, давал боевые задания отрядам, требовал от штабов организовать взаимодействие войск с партизанскими отрядами и бригадами в период оборонительных и наступательных боев.

Проехав много километров по фронтовым дорогам, Жуков убедился, что для удержания врага в тылу войск пока нет. Оборона некоторых городов и населенных пунктов организована слабо.

Буденного нашел наконец в опустевшем городе Малоярославце. В штабе Резервного фронта реальных сведений о действиях войск не имелось. Сказав Семену Михайловичу, что Сталин требует доклада о создавшемся положении, Георгий Константинович выехал в Медынь. В этом городе военных также не было. Направляясь в сторону Юхнова, он встретил в лесу танкистов из бригады полковника Троицкого, с которым пришлось познакомиться еще в боях на Халхин-Голе. Полковник хорошо знал, что делается на фронте. Он доложил, что в районе Калуги идут бои, Юхнов занят противниками, наших войск впереди нет.

— Пошлите толкового человека в штаб Резервного фронта к Буденному, пусть доложит ему о создавшейся здесь обстановке, — приказал Жуков. — Часть танковой бригады разверните для прикрытия Медыни.

На реке Угре тем временем героически оборонялись отряды парашютистов майора Старчака и курсантов подольских военных училищ. Эти малочисленные отряды, стойко защищая подступы к Малоярославцу, задержали противника, что позволило советскому командованию организовать оборону на подступах к городу.

На рассвете в Калуге Жукова нашел офицер связи из Москвы и передал, что Ставка требует немедленно прибыть в штаб Западного фронта. Это было 10 октября. Жуков опять был назначен командующим Западным фронтом.

Генерал-полковник Конев остался его заместителем и срочно выехал в город Калинин, где возникла угроза выхода немецко-фашистских войск в тыл Северо-Западного фронта и к Москве с севера. Вскоре Конев возглавил вновь созданный Калининский фронт, войска которого сыграли большую роль в разгроме противника.

Чтоб ослабить действия авиации противника, Ставка приказала командующему ВВС Советской Армии организовать массированные удары по вражеским аэродромам. Немало немецких самолетов было выведено из строя, и это ослабило удары фашистской авиации по войскам Западного фронта.

Соединения и части, прибывшие на Можайскую линию обороны с других фронтов, а также из резерва, вместе с войсками, отошедшими с запада, возводили новые прочные рубежи. Твердая линия обороны создавалась у стен столицы. В связи с возникшим тяжелым положением постановлением Государственного Комитета Обороны в Москве и прилегающих к ней районах вводилось осадное положение. Государственный Комитет Обороны призывал всех трудящихся столицы соблюдать порядок и спокойствие и оказывать Красной Армии, обороняющей Москву, всяческое содействие.

Героическим порывом был охвачен весь советский народ, уверенно стояли на своих рубежах кадровые дивизии и части народного ополчения.

Группа участников строительства оборонительных рубежей вокруг Москвы обратилась ко всем строителям оборонительных укреплений со словами:

«Грозные, суровые дни переживает наша Родина… Перед лицом грозной опасности все советские люди говорят: враг не пройдет! Не видать фашистам Москвы! Опояшем столицу поясом укреплений! Мы твои сыны и дочери, Москва! Твои навсегда! Мы тебя строили в годы пятилеток, мы теперь будем защищать тебя!»

НЕНАВИСТЬ

Большую группу людей привели в лагерь узников уже поздно ночью. Петя Косенко лежал в огромном сарае у стены, в сквозную щель ему было видно, как людей заставили лечь под моросящим холодным дождем прямо на землю. Они жались друг к другу, и в слепящем пучке света прожектора бесформенная, шевелившаяся человеческая куча казалась чудовищной живой глыбой.

Немецкие часовые, одетые в черные плащи, стояли под деревянными грибками и ежились от холода.

От глыбы людей, низверженных под осенним дождем, доносился похожий на стон и негодование, покашливание и рыдания приглушенный гул, то затихающий, то вновь нарастающий.

— Почему в сарай не ведут их? — спросил Петя у соседа Федорова, который тоже лежал на земле и смотрел в щель. — Ведь замерзнут, простудятся…

— Новая партия, — прошептал сосед. — Боятся, новостями делиться станут.

— Ну, а завтра? Все равно погонят дорогу строить.

— Завтра другое дело. Развиднеет. Ты потише, а то гаркнет часовой, всех разбудит.

— А то будто все спят, — послышался чей-то голос. — Нешто так с людьми можно? Как скот на стойбище.

Часовой забарабанил по двери чем-то металлическим и заорал по-русски:

— Молчать! Тихо! Спать!

— Вот гад! — прошептал Петя. — Хотя бы один автомат…

Проснулись немногие. Уставшие за день на земляных работах и привыкшие к шуму и даже к стрельбе, изнуренные люди спали крепко. Они лежали в сарае прямо на земле, на которой, хотя и истолченное в пыль, было постелено сено, и это все же лучше, чем лежать на голой земле под холодным дождем.

В лагере было не менее тысячи человек, и у каждого из них Петр спрашивал, не знают ли они о судьбе его отца. Никто не знал.

И хотя Петя прекрасно понимал, что в прибывшей новой партии узников, привезенных с Украины, из Белоруссии, из Прибалтики, может быть, нет ни одного военного, теплилась надежда, что завтра он узнает об отце, о делах на фронте. Фашисты горланят, что скоро возьмут Москву. Правда ли это? Он долго не спал, все посматривал в щель, и от этого очень ныло сердце. Никогда раньше он не испытывал такой щемящей боли в левом боку. Уже пятый месяц идет война. Иногда способных стоять узников выстраивают и офицер карликового роста по-русски проводит «политбеседу» о положении на советско-германском фронте. Врет, конечно, что немцы скоро возьмут Москву, Ленинград, что они уже на Волге и на Кавказе. Никто не верит, что Красная Армия разбита и будто бы жители встречают немцев с цветами.

— У Сталина скоро не останется ни одного солдата. Красная Армия готова прекратить сопротивление, но комиссары запугивают солдат расстрелом за измену. Но кто не боится комиссаров, то уже с нами, под охраной в лагере…

Эти слова, словно расплавленным свинцом, обжигают Петю. «Бежать! Только бежать!» — неотступно думает он. Ему приснилось, что он подкрался к часовому, выхватил автомат, дал очередь — и фашистов в лагере не стало. Он подбегает к людям, жмущимся друг к другу, и кричит: «Вставайте, скоро жратву дадут!» Кто-то толкает его в бок.

— Вставай, скоро жратву дадут. Проспишь…

Петя открыл глаза. Уже утро. Не слышал, как кричали «подъем!». В сарае пыльно и шумно. А за дырявыми стенами все еще хлещет дождь. Людей, которых привели ночью, на том месте уже нет. И как часто это стало случаться с Петром после ранения, он не был уверен, действительно ли приводили ночью большую группу советских граждан, или это приснилось во сне. Прислушался к разговору. Кто-то говорил, что на рассвете подошли грузовики и многих изнуренных узников увезли, а всех, кто не мог сам забраться в кузов машины, увели в «нижний». «Нижним» называли сарай у ручья. В отличие от верхних, крытых соломой сараев на пригорке, крыша «нижнего» была из досок, и в нем сохранился пол. В «нижнем» размещали больных. Когда-то до войны эти сараи, а их было пять, предназначались для хранения сахарной свеклы. В сараях просушивали корнеплоды, сортировали, а затем отправляли на сахарный завод и на свиноферму. Под сеном поначалу было много вяленой свеклы, но ее давно поели.

Когда подъехала кухня и всем узникам раздали в котелки жидкую похлебку и по куску хлеба, Петя Косенко всматривался в лица людей, но новеньких не находил. Из «нижнего» никого не было.

Ровно в восемь утра построение. Все еще моросил дождь. У ворот стояли все те же грузовики, которые увозили людей километров за десять, где отрывались лопатами огромные земляные котлованы. Никто из привезенных не мог определить, для какой цели роются эти прямоугольные ямы. Предполагали, что немцы хотят построить кирпичный завод, потому что недалеко расчищались карьеры белой глины.

Во время работы Петра ни на минуту не покидала мысль убежать. Но это было невозможно. Лагерь, огороженный в два ряда колючей проволокой, охранялся со всех сторон часовыми. У сараев тоже патрулировали солдаты. А на месте рытья котлованов были построены четыре вышки и на них установлены пулеметы.

Петя вывозил на тачке землю из ямы наверх. Когда он опрокинул тачку, к нему подошел сосед по месту в сарае, коренастый, с добродушным лицом Николай Федоров. Федоров, как и многие, не терял надежды убежать и готовился к побегу. Ждал удобного случая. В лагере его знали все. Он единственный парикмахер. При нем всегда в кармане машинка для стрижки волос и безопасная бритва. Утром он уже побывал в «нижнем» сарае вместе с фельдшером и доложил коменданту, что «новички» завшивели. Было приказано всех стричь наголо.

— Новость, Петр, есть. Один дяденька в «нижнем» знает Жукова…

— Вы не спрашивали об отце? — насторожился Петр.

— Нельзя так сразу. Я устрою тебе встречу с ним. Хочешь?

Три дня Петя Косенко ждал этой встречи. Наконец Федоров убедил старшего по сараю, что ему одному невозможно «обрабатывать» больных. Требуется помощник.

Слово старшего — закон. Немцы подбирали жестокосердных службистов из числа добровольно сдавшихся предателей. В крайнем сарае, в том, который ближе к воротам лагеря, старшим был отвратительный внешне, вислоусый, злой Чубан. Слабо выраженный подбородок, оттопыренная нижняя губа, красноватый, напоминающий свиной пятачок нос, низкий лоб и мутные маленькие глаза — одним своим видом он наводил ужас. Когда Чубан свирепел, он доходил до бешенства, губы его кривились и без мерзкого ощущения смотреть на него было невозможно.

— Тоже мне, доктор хирургических наук. Дай ему ассистента. Бери, цирульник, хоть пятерых, но чтоб сегодня всех постричь! — Чубан расходился все пуще и пуще.

Федоров пожал плечами:

— Я готов, но гонят на работу. Когда стричь-то? А фельдшер требует не торопиться и чище обрабатывать.

— Завтра с утра отправляйся в «нижний»! — приказал Чубан, скривив губы. — Бери кого хочешь.

Не было сомнений, что назначенный старшим сарая Чубан — один из тех, на которых гитлеровцы опирались и с помощью которых зверски управлялись в своих многочисленных лагерях смерти. Но тысячи советских граждан, оказавшись в фашистских лагерях узников, оставались несгибаемыми, и было немало случаев, когда смельчакам удавалось уничтожить охрану и уйти к партизанам или пробраться через линию фронта к своим войскам. Из лагеря, расположенного в безлесном районе, где находился Петр Косенко, побег был невозможен. Но он не пал духом. Строгий режим, колючая проволока, истязания палачей, гнусные доносы предателей не сломили воли комсомольца. Скудная информация о действительном положении на фронте, которую он получал от поступающих в лагерь новых партий, нескрываемая ненависть к фашистам помогали ему сохранять надежду и уверенность в скорой победе. Свою убежденность в неизбежности разгрома врага Петр вселял в души товарищей.

…Устал, продрог в тот день Петр. На ужин была холодная овсяная похлебка и пропахший бензином кусок хлеба. Только сон мог восстановить силы, но Косенко не спал всю ночь. С волнением ждал он, когда настанет утро, представлял, как вместе с Федоровым пойдет в «нижний» сарай, где встретится с человеком, который знает Георгия Константиновича Жукова.

Но встреча с незнакомцем не дала Пете ни радости, ни утешения. Человек, к которому Федоров привел его, лежал в дальнем углу на полу в тяжелом состоянии. Голова забинтована, видны лишь глаза и рот. Он попросил пить. Петя принес ему котелок воды из ручья, отдал сухари, которые берег в кармане на случай побега.

— Я слышал, что вы знакомы с генералом Жуковым? — спросил Петр. Больной ответил не сразу. Ему нужно было набраться сил, чтобы произнести хоть слово. К тому же у него, по-видимому, была высокая температура.

— Молоденький ты, как мой Володя. Как же угодил сюда?

— Я сын генерала Косенко, может, слышали?

— Нет, такого не слыхал. А вот Жукова приходилось видеть. Приходил он к нам на передовую. Володя мой приглянулся ему, хотел в военную школу послать. Не сбылась мечта Лыковых.

— И я мечтал в военное училище поступить, — сказал Петя, когда Лыков замолк. — И что потом? Кем он, Жуков, стал?

— Кем же, командующим фронтом. Это мы с ним еще под Ельней. Вот она, Ельня родная, и приняла моего сына в свою землю. Я, говорит, папанька, дома побываю, когда Ельню освободим, и тогда в военное училище поеду. И не дожил до взятия Ельни. В атаке погиб. Похоронил его в братской могиле. Видно, не суждено было ему слезы лить, как мне. Мать при бомбежке убита. Дочка еще у меня была, маленькая совсем — три годика. Наташа… Сожгли. Нет, это даже не звери — чудовища! Ух, злой я на них! Хорошо погнали мы фрицев. Верст двадцать драпали от нас. Потом опять оборона. В последнем бою в рукопашной схватке граната разорвалась над головой… Вот и оказался здесь…

— И больше с Жуковым не встречались? — спросил Петя, затаив дыхание.

— Издалека еще один раз его видел. Спешил куда-то с генералами. Знал, если доложу, что сына не уберег, рассердится он на меня. И поделом! Не хотел его расстраивать. Я видал, какими ласковыми отцовскими глазами глядел он на Володю моего, когда приходил на высоту под Ельней. Может, у самого такой же оголец на фронте.

— У него дочери, — сказал Петя. — Нет сына.

Лыков долго молчал, а потом спросил:

— А ты, видать, Жукова знаешь? Убьют они тебя, сынок. Крепись.

Петя кивнул головой.

— Будем бороться! Ну, извините, отец, тоже крепитесь.

Человек закрыл глаза, выдавив две прозрачные слезинки. Они упали на грязный бинт и нырнули в него.

Когда Петя встал с нар, он заметил возле двери Чубана.

— До свидания, — прошептал Петр и притронулся к горячей руке безнадежно больного человека.

Чубан заметил его:

— Марш отсюда! Ассистент цирульника! Зачем шныряешь по казармам? А ну, вон отсюда!

Кто-то из больных, томившихся в этом сарае, ответил за Петю:

— И мы знаем, зачем холуи ходят по этим вонючим сараям! Для тебя и фашисты не завоеватели, а спасители. Брата родного в петлю засунешь! Шкура продажная!

Поднялся такой негодующий шум, что «блюстителю порядка» фашистскому псу Чубану ничего не оставалось, как уйти в свой сарай. Но он отомстил Пете: нещадно избил его, и через несколько дней Петю увезли в другой лагерь узников.

КРУШЕНИЕ «ТАЙФУНА»

В еловый сумрачный лес в двух километрах от платформы Перхушково, где разместился штаб Западного фронта, Георгий Константинович въехал с тяжелым чувством. Далеко ли Москва? Минут тридцать на электричке. Дальнобойная пушка от Перхушково свободно достанет Красную площадь. Подумав об этом, командующий ответственного в тот момент фронта, созданного, по существу, заново, еще больше помрачнел и зябко передернул плечами.

— Вот ваша хата, — сказал начальник штаба фронта Соколовский, сидевший в «эмке» позади. — Дымок идет, подтапливают. Озеришко напротив, рыбка, говорят, есть.

Георгий Константинович не ответил. Словно не расслышал, о чем сказал генерал.

«Эмка» подпрыгнула, наехав на выступающий горбом корень ели, и замерла против крылечка. Подкатила и машина с охраной.

Генерал Соколовский вышел из машины первый. Стройный, высокий, в новой, защитного цвета телогрейке, туго перетянутой широким офицерским ремнем, он казался моложе своих сорока лет.

Георгий Константинович заметил, что на лице начальника штаба не было ни малейшей тени озабоченности или тревоги, как это было еще утром, когда ехали в штаб 16-й армии генерала Рокоссовского.

Армия Рокоссовского получила приказ не допустить прорыва гитлеровских войск на Волоколамском направлении. Всегда сдержанный, застенчивый, в трудные минуты сражений умеющий улыбнуться и подбодрить подчиненных, генерал Рокоссовский вспылил: «Чем я сдержу, товарищ начштаба фронта? Чем я заткну эту широкую пробоину? Нет у меня больше ничего!» — «Жуков отдает тебе все войска, ранее предназначенные для 20-й армии, — ответил Соколовский. — Двадцатая сражается западнее Вязьмы в окружении. Принимай, Костя, свежие дивизии и действуй!» — «Вот за это спасибо, друг!» — ответил Рокоссовский, и от этого «спасибо» стало легче на душе. Можно быть уверенным, Рокоссовский все сделает, чтоб войска не дрогнули. Сейчас же поедет в дивизии, и непременно верхом на коне, и своим спокойствием, улыбкой и каким-то необъяснимым сердечным теплом не потребует, нет, попросит людей стоять насмерть, и эта просьба будет выполнена.

Когда командующий вышел из машины и стал на мшистую землю возле ели, он ощутил непослушность своих ног. За день в пути они отекли, и Георгий Константинович, сделав два-три нешироких шага, опять остановился.

Где-то в стороне от Перхушково над станцией Одинцово прошли вражеские самолеты, по ним лихо стреляли зенитки, потом раздались неритмичные глухие взрывы бомб. Не сумев пробиться через огневой щит к Москве, самолеты разгрузили бомбовые люки, сбросив смертельный груз куда попало. Глядишь, возвратятся и донесут, что «разбили улицы советской столицы».

— Какие будут указания? — спросил Соколовский, обращаясь к Жукову.

— Свяжитесь с 5-й армией генерала Лелюшенко, узнайте, как дело на Можайском направлении. Ко мне зайдите через час вместе с, начальником войск связи генералом Псурцевым. Мне нужна связь с Коневым. Что там у него происходит под Калинином?

Оставшись в небольшой комнате с занавешенными одеялами окнами, Жуков развернул на сколоченном из досок столе карту и при ярком свете аккумуляторной лампочки стал внимательно разглядывать ее, сжимая плотно губы. Георгий Константинович в минуты раздумья всегда испытывал потребность остаться в одиночестве, склониться над столом, подперев подбородок рукой, и подолгу смотреть на карту, разрисованную красным и синим цветом.

Оценив намерения противника, его реальные возможности, с учетом имеющихся у него войск, Жуков пришел к выводу, что враг будет стремиться зайти в тыл Северо-Западному фронту, а затем нанесет удар с севера и с юга в обход Москвы. Но сил у противника уже мало. Как доносит разведка, резервов поблизости нет. Правда, фашистское радио на весь мир кричало, что советские армии, которые обороняли Москву, окружены и скоро будут уничтожены, еще, мол, одно усилие, и Москва будет захвачена, но даже немецкие солдаты в это не верили.

Да, некоторые советские армии сражались в окружении. Но это не означало, что сотни тысяч советских воинов сложили оружие. Полки и дивизии героически вели бои, слабели, истекали кровью, но вместе с этим в непрерывных боях с советскими войсками нес огромные потери в людях и боевой технике враг. Гитлеровское командование вынуждено было приковывать многие свои боеспособные части для борьбы с окруженными советскими войсками, отвлекая эти части от главной своей цели — захвата Москвы.

В те дни немало героических защитников Родины полегло на поле битвы. Отдельные разбитые подразделения присоединялись к партизанским отрядам, но основная масса наших воинов организованно, большими и малыми группами, с боями пробивалась к своим. Выходя из окружения, они уничтожали противника.

Когда генералы Соколовский и Псурцев зашли в домик командующего, Жуков, склонившись над картой, не поднимая головы, сказал:

— Надо передать по радио командующему 19-й армией генералу Лукину, что общее руководство всеми окруженными войсками поручается ему. Пусть сообщит нам план выхода из окружения и группировку войск. Уточните, на каком участке необходимо организовывать ему помощь авиацией фронта.

Все меры, чтобы спасти окруженные войска, помочь им выйти через линию фронта, были приняты, но, к сожалению, управлять разобщенными и потерявшими связь между собой армиями было уже невозможно. С тяжелыми и почти непрерывными боями дивизии и полки, истекая кровью, пробивались к своим.

13 октября по плану гитлеровского командования началось новое наступление немецких войск на всех направлениях, ведущих к Москве. План операции врага под кодовым названием «Тайфун» советским командованием был разгадан. Немецко-фашистские войска рвались теперь не только по прямой к Москве, они развернули ожесточенные боевые действия южнее — наступали на Тулу и севернее — на Калинин. Взять Москву в клещи и задушить ее в огненной блокаде — вот в чем был смысл «Тайфуна». Но «Тайфун» не оправдал надежд Гитлера. Москва была опоясана оборонительными рубежами. Грудью стали воины и трудящиеся, защищая Тулу.

Войска Калининского фронта, возглавляемые генералом Коневым, остановили продвижение противника севернее Москвы. План выхода немецко-фашистских войск в тыл Северо-Западному фронту был сорван.

Большую роль в защите столицы сыграли регулярные войска дивизий, прибывших из Сибири и с Дальнего Востока. Сражались они по-богатырски. Особенно отличилась в те дни дивизия генерал-майора Панфилова, преобразованная за боевые подвиги одной из первых в гвардейскую.

32-я стрелковая дивизия полковника Полосухина дралась на Бородинском поле. Ее воины — сибиряки совершали массовые героические подвиги. Жуков и член Военного совета побывали в те жаркие дни в этой дивизии. Вызвав срочно комиссаров и секретарей партийных организаций подразделений, Жуков обратился к ним:

— Вы не только боевые помощники командиров. Вы все пламенные агитаторы, ваше слово — призыв к победе. Идите в войска и объясните воинам, что они сейчас находятся на земле, ставшей национальной святыней, бессмертным памятником русской воинской славы! Политработники, все коммунисты своим личным мужеством в бою должны показать пример героизма. Здесь ваш последний рубеж, позади Москва. Меня вызывают в Ставку. Хочу спросить у вас: могу я заверить Политбюро нашей партии, что вы приумножите славу своих предков?

Вместо многоголосого ответа, как бывает, когда вопрос задают множеству людей, послышалось дружное «ура».

— Спасибо за ответ!

Самое напряженное время — утро. Немецко-фашистские войска наступали обычно с рассветом. В эти часы Георгий Константинович был уже в войсках. Тревожило командующего, что так мало артиллерии и танков. Не густо и пехоты. В армии Рокоссовского на кратчайшем направлении от Москвы — на Волоколамском — на каждый стрелковый батальон и кавалерийский полк приходилось пять-шесть километров фронта обороны. На один километр только два орудия. Это очень мало. А гитлеровцы бросили на этом направлении четыре дивизии, которые имели до 200 танков.

Жуков приказал штабу найти войска и технику для усиления армии Рокоссовского. Были срочно сосредоточены для отражения удара врага основные силы авиации фронта — 210 истребителей и 200 бомбардировщиков и штурмовиков. Поддержанные ими, рокоссовцы отбили атаки противника.

В тот выезд машина командующего попала под сильный артиллерийский обстрел. Один из лучших шоферов Михаил Пилихин — двоюродный брат Жукова, сын того самого дяди-скорняка, у которого Георгий Константинович в детстве учился ремеслу, был тяжело ранен.

19 октября на генерала армии Жукова была возложена еще одна важная задача: постановлением ГКО он был назначен ответственным за оборону всех рубежей в 100—120 километрах от Москвы. Это означало — ответственный перед партией и народом за жизнь столицы. Защита родного города на ближайших подступах возлагалась на начальника столичного гарнизона генерала П. А. Артемьева.

Изучая донесения командующих армиями, бывая непосредственно в войсках, имея сведения разведчиков о противнике, Жуков не предполагал, а точно знал, что гитлеровцы под Москвой хотя и выдохлись, но, не жалея крови, будут продолжать наступать. У них нет иного выхода. Приближается зима, а цели плана войны не достигнуты. Гитлер требовал овладеть Москвой до зимы.

Чтобы окончательно сорвать планы врага, Жуков требовал от армий проводить контрудары. Уже не злобствовали, как летом, вражеские самолеты. Их стало меньше.

В ночь на 7 ноября в вестибюле станции метро «Маяковская» состоялось торжественное собрание, посвященное 24-й годовщине Великого Октября. Жуков совместно с командующим ПВО Громадиным приняли необходимые меры, чтоб истребительная авиация и зенитчики не пропустили к столице ни одного вражеского самолета. Артиллерия с вечера и всю ночь активно обстреливала позиции гитлеровцев. «Это в честь праздника 7 Ноября», — успокаивали себя немецкие генералы. И каково же было их удивление, а вместе с тем и явная растерянность, когда утром на весь мир разнеслось в эфире сообщение о параде на Красной площади! Парад произвел ошеломляющее впечатление на врага. А у защитников Родины и, конечно, у воинов Западного фронта, у всех советских людей радостью наполнились сердца: значит, выстоим, разгром врага не за горами! Парад был предвестником победы.

Прямо с Красной площади войска уходили на фронт. По всем дорогам шли свежие воинские части, выдвигалась техника, подвозились боеприпасы. Усиливались действующие полки, дивизии, армии, чтобы отразить новый и последний удар врага под Москвой.

Создав танковые ударные группировки, фашистские войска наступали южнее Волжского водохранилища, где оборонялась 30-я армия Калининского фронта. Одновременно враг перешел в наступление против 16-й армии и на других участках Западного фронта. Особенно жаркие бои начались в районе Волоколамска. И опять героизм и мужество показали воины дивизии генералов Панфилова, Белобородова, Чернышева, кавалеристы группы генерала Доватора и многие другие дивизии и полки, которые своими подвигами обессмертили себя на вечные времена.

16 и 18 ноября Георгий Константинович не спал ни одного часа. Это были для него самые тяжелые дни под Москвой. Враг, не считаясь с потерями, лез напролом. Фашистские генералы и офицеры убедили своих солдат, что еще один нажим, еще одно усилие — и «Москва падет», «наступит отдых в теплых квартирах города». В то же время немецкие генералы уже начали понимать, что если сорвется их последняя попытка, то укрощенный «тайфун» изменит направление и гитлеровские войска, как наполеоновские завоеватели, будут вынуждены спасаться бегством, повернув к своему неприятелю спину.

Требуя от всех командиров дивизий и корпусов железной стойкости, Жуков вместе с тем маневрирует войсками, перебрасывает артиллерию и реактивные минометы на угрожаемые направления, вводит в сражение часть своего резерва. Он требует и одновременно советует, как решить боевую задачу.

В этот напряженнейший момент командующий фронтом и политорганы тепло принимают правительственную делегацию из Монголии. Трудящиеся Монгольской Народной Республики прислали Западному фронту несколько вагонов с теплыми полушубками, валенками, продовольствием — бараниной. Это было так необходимо в ту суровую зиму 1941 года.

По указанию Жукова штаб фронта учитывал боевые возможности вражеских группировок, условия пополнения их боеприпасами, настроение солдат противника. Он принимает во внимание реальную помощь войскам фронта, которую оказывают партизанские отряды.

Пожалуй, никто из командующих, кроме Жукова, в те напряженные для Родины дни не мог так смело и правдиво, без малейших прикрас доложить Верховному о положении на фронте.

Сталин спросил у Жукова:

— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

Стараясь говорить спокойно и уверенно, Георгий Константинович ответил:

— Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.

Может быть, Сталин хотел еще раз убедиться, не дрогнул ли сам командующий фронтом, не ответит ли он, что, возможно, Москву придется отдать врагу.

Верховный Главнокомандующий пообещал две армии, но танков дать не мог, их не было в резерве.

Бои в течение дня и ночи шли с переменным успехом. Словно две чаши весов: то одна чуточку опустится, то другая. Добавь еще крошку на одну из них — она опустится и уже не поднимется. Каждая дивизия, каждый полк, батальон, рота и каждый воин стояли насмерть. Выполнить наказ Родины, отстоять Москву!

23 ноября, когда танки противника ворвались в Клин и между двумя армиями образовался опасный разрыв, Жуков вызвал к телефону обоих командующих и, не захотев слушать их объяснения, настойчиво потребовал:

— Немедленно бросить в бой все: резервы, тыловые части, штабы. Командиров и комиссаров с автоматами в голову войск! Больше мужества и стойкости!

Оборонительные рубежи стали словно крепости, оказались недоступными для врага. Все огневые средства, в том числе и зенитные батареи, были использованы для отражения атак противника.

Противник был остановлен.

Жуков несколько раз выезжает на оборонительные рубежи, которые возводились позади на случай прорыва врага, проверяет минные поля, размещение резервных артиллерийских частей на тех направлениях, где враг проявляет наибольшую активность. Командующий требует создать оборону прочную, глубокую, многополосную. Когда врагу удавалось, как это было лишь на отдельных участках, прорвать передний край, он вскоре натыкался на организованный огневой заслон и дальше ни шагу.

Полководец умел разгадать планы врага не только на том участке, где шел бой, но и там, где было затишье.

В тот период, когда противник, выдыхаясь, имел под Москвой еще некоторые успехи, Жуков уже видел ошибки и просчеты гитлеровского командования, слабые места у врага. Нужно выстоять еще несколько дней, и наступление немецко-фашистских войск на Москву закончится полным провалом. Так и произошло. И это означало, что близится время для контрударов советских войск. Несмотря на тяжелые условия, которые были на фронтах, Ставка берегла резервные армии для наступления. Все внимание Георгий Константинович уделял ударным войскам. Он все чаще выезжал в Москву, подолгу находился в Генеральном штабе, уточнял многие вопросы нового плана.

30 ноября Военный совет Западного фронта представил Верховному Главнокомандующему разработанный план контрнаступления. План был утвержден в тот же день.

Возвратившись из Москвы, Жуков принял представителей партийной организации и комсомольской организации Москвы. Они прибыли с хорошими новостями: Москва передавала еще несколько полков ополчения для Западного фронта, предприятия столицы изготовили много тысяч комплектов теплой одежды и белья, миллионы теплых вещей передали армии жители Москвы и области.

И наконец пришел праздник и на нашу улицу. 6 декабря войска Западного фронта севернее и южнее Москвы начали контрнаступление. В районе Калинина и Ельца двинулись в сражение соседние фронты. Развернулась битва, которая предопределила дальнейший ход войны. Враг дрогнул. Жуков несколько раз обращался в Ставку, просил танки, так необходимые для развития контрнаступления, но в то время в нужном количестве их не было. Без танков пехоте наступать трудно, но советские войска, преодолевая упорное сопротивление противника, радовали страну успехами. Освобождены города: Крюков, Солнечногорск, Клин…

19 декабря, утомленный бессонными ночами и выездами в войска, Георгий Константинович лег отдохнуть. Не успел еще заснуть, как вошел генерал Соколовский и сообщил, что погиб прославленный командир 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал Доватор. Его войска громили врага в глубоком тылу немецких армий.

На лице командующего появилась суровая бледность, он опустил глаза. Погиб еще один лучший друг, прекрасный и отважный командир.

— Подготовьте представление о присвоении Доватору звания Героя Советского Союза. Нужно немедленно послать в тыл врага лыжные части, воздушно-десантные войска и конницу. Поставьте им задачу вместе с партизанами громить отходящие силы врага, не давать ему уходить на запад.

Теперь не до сна. Жуков подошел к столу, на котором начальник штаба развернул карту. На ней отражен отход врага.

— Ну что, армия Гудериана боится, что мы зажмем ее в клещи, удирает на Узловую?

Соколовский взял карандаш и, указывая на синие стрелы, сказал:

— Только что доложили летчики, что противник бросает танки и пушки, уходит по бездорожью разрозненными группами.

— Этого и следовало ожидать, — сказал Жуков. — Вижу, что и Брянский фронт успешно продвигается вперед. Хорошо идут танкисты Гетмана и конники Белова, здорово они вместе с войсками генерала Попова турнули немцев от Тулы. И все же подвижных войск у нас мало. Передайте Попову, чтобы штабы приблизились к войскам.

Не имея в достаточном количестве танковых войск и самоходной артиллерии, пехота не могла по пятам преследовать врага. На некоторых участках продвижение стрелковых дивизий замедлилось.

Морозной ночью 31 декабря Жуков возвратился из-под Тулы, где шли тяжелые и упорные сражения, где вместе с войсками насмерть стояли туляки и отбивали вражеские контратаки. Он побывал в передовых частях, поговорил с командирами полков, дивизий и остался недовольным управлением войсками со стороны штабов армий и корпусов.

Возвратившись к себе в крестьянскую хату, где он разместился, Георгий Константинович открыл дверь в горницу и несказанно удивился. Посредине комнаты елочка, и на ней несколько игрушек, а на его койке вповалку спят жена и дочери.

Он обернулся и увидал улыбающегося адъютанта.

— Твоя работа?

— Очень упрашивали, товарищ командующий, — ответил адъютант. — Не мог отказать…

В первые дни нового года наступление фронтов продолжалось. И хотя оно не было таким стремительным, как в начале разгрома немецко-фашистских войск под Москвой, инициативой владели советские войска.

Ни на один день, ни на один час Жуков не оставлял без внимания огромное поле зимнего сражения.

4 января он отдал письменное приказание командованию 50-й армии, действующей в районе Тулы:

«Требую разгромить юхновскую группировку противника. Не топчитесь на одном месте!»

На следующий день подписывает приказ командующему 10-й армией, введенной из резерва:

«Тактика, применяемая в Сухиничах по уничтожению противника, неверная, она стоит много крови нашим войскам. Им приходится вести бои с укрепившимся в городе противником. Целесообразнее уничтожить противника в чистом поле. Предложите немцам сдаться под гарантию, не сдадутся, всех уничтожим. Выпустить из города в поле и в чистом поле уничтожить, для чего заранее подготовить части и огневые средства».

5 января Жукова вызвали в Москву.

В Ставке Верховного Главнокомандования состоялось совещание. Сначала начальник Генерального штаба доложил о положении на фронтах, отмечая успехи, потом кратко обрисовал план общего наступления на всех фронтах.

Жуков был иного мнения: развивать наступление пока нужно там, где обозначился успех. На других фронтах у противника оборона прочная, а наши войска еще недостаточно сильны для перехода в наступление повсеместно.

В штабе фронта ждали командующего до поздней ночи. Начальник штаба Соколовский предполагал, что Георгий Константинович по возвращении из Кремля захочет провести совещание, но Жуков, пригласив к себе лишь одного его, передал портфель с картами и планами и сказал:

— Будем продолжать контрнаступление в прежней группировке. Готовьте план. Директиву получим на этих днях.

10 января 1942 года войска Западного фронта после полуторачасовой артиллерийской подготовки начали новое наступление. И хотя ресурсы фронта были крайне ограничены, а противник, опомнившись после первых ударов, перегруппировал силы и оказывал ожесточенное сопротивление, войска Западного фронта имели успехи.

В тыл врага углубилась конно-механизированная группа генерала Белова. Боеприпасы и продовольствие подавали ей самолетами. 10 января Жуков обратился к Верховному Главнокомандующему с просьбой дать ему 12 самолетов «дуглас» для снабжения этой группы. Войска прорвали оборону на реке Лама; Жуков ввел для развития успеха 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Плиева.

А еще через день перешла в наступление 16-я армия, 20 января 5-я армия освободила Можайск.

Противник, отводя свои войска на запасные рубежи, оказывал упорное сопротивление. К концу января наши войска отбросили гитлеровцев от Москвы.

О Московском сражении заговорил весь мир. Под Москвой было нанесено серьезное поражение крупнейшей группировке немецко-фашистских войск — группе армий «Центр». Гитлеровские генералы впоследствии были вынуждены признать, что немецкая армия, ранее считавшаяся непобедимой, оказалась на грани уничтожения.

Защита Москвы, а затем очень трудное, но успешное для Западного фронта контрнаступление оставили самый глубокий след и в сердце полководца Жукова.

В своих воспоминаниях он писал:

«Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву».

В ГОСПИТАЛЕ

К приезду начальства из штаба фронта в госпитале готовились как к большому празднику. В коридорах раскатали дорожки, повесили портреты, в каждой палате на тумбочках стояли в горшочках цветы. Правда, никто не знал, кто приедет. Известно было одно: раненым воинам, награжденным правительственными наградами, будут вручать ордена и медали.

Петру Клокову, лечение которого завершалось, заменили одеяло и халат. Возле койки поставили тумбочку, на тумбочке комнатные цветы. Петр уже выздоравливал, и ему по случаю вручения ордена Ленина принесли новенькое обмундирование, а халат велели повесить на спинку стула.

Жуков не разрешал предупреждать командиров и начальников, когда он выезжал в войска. Не брал, как правило, с собой офицеров и генералов штаба. С ним следовала лишь небольшая личная охрана, вооруженная автоматами. У командующего было несколько шоферов. Работали они посменно. Георгий Константинович больше доверял молодому водителю Александру Бучину. Он заслужил доверие высоким мастерством вождения и умением выжать из машины, если торопился командующий, предельную скорость.

Госпитальное начальство ожидало гостей у парадного входа, а Георгий Константинович в сопровождении своего адъютанта подполковника Медведева и офицера из наградного отдела появился со двора.

Начальнику госпиталя пришлось представиться командующему уже в столовой, когда тот беседовал с поварами.

— Прикажете собрать награжденных в клубе? — спросил начальник госпиталя.

Жуков, ничего не сказав, вышел из столовой и направился на второй этаж. Начался обход палат. Жуков тепло поздравлял награжденных, интересовался, на каком участке фронта ранен, и вручал ордена.

В палату, где находился Петр Клоков, Жуков зашел перед самым отъездом. Он даже, посмотрев на часы, спросил у офицера из отдела кадров, сколько еще орденов не вручено, и хотел закончить обход, но, увидав в руках Медведева орден Ленина, спросил:

— Кто этот герой?

— Партизан Клоков, — доложил адъютант. — Мост взорвал в тылу врага. Кадровый боец.

— Ранен пулей в грудную полость, — дополнил начальник госпиталя.

Когда командующий подошел к Петру, тот представился:

— Красноармеец Клоков из армии Косенко, сражался в партизанском отряде.

— Поздравляю, товарищ красноармеец Клоков, с высокой наградой. — Жуков вручил Петру орден Ленина, пожал крепко руку. — Говорите, из армии Косенко?

— Так точно! — ответил Клоков. — Еще в первые дни не смог пробиться к своим и присоединился к партизанам.

— Партизаны неплохо воюют, — сказал командующий. — Вас, я вижу, уже «подремонтировали»? Опять в тыл врага или в армию?

— Да тут совпадение такое, товарищ командующий, — смутился Петр, — я ведь был в отряде, где комиссаром жена генерала Косенко.

— Это как понимать? — удивился Жуков. — Садитесь, — сказал он и сам сел на койку. — Жена Косенко? Вы убеждены?

— Так точно! — ответил уверенно Петр. И хотя начальник госпиталя за спиной одного из генералов подавал какие-то сигналы, Клоков продолжал: — Приходилось мне видеть вас до войны на охоте вместе с генералом Косенко. Был тогда и сын его Петя.

— Помню, помню. — Жуков, бросив строгий взгляд на всех присутствующих в палате, сделал жест кистью руки: — Оставьте нас.

Клоков рассказал, при каких обстоятельствах расстался с Петром Косенко, потом доложил, как оказался в партизанском отряде.

— Когда последний раз видели их? — спросил Жуков, доставая из кармана записную книжку.

— В ноябре прошлого года. Меня, раненного, отправили самолетом в госпиталь, а они остались там.

Жуков записал фамилию командира партизанского отряда, район боевых действий, переспросил, как зовут Клокова.

— Ну, вот что, Петр, — сказал Георгий Константинович, — как только выпишут из госпиталя, заходи ко мне. Пошлю тебя в тыл врага, поскольку опыт имеешь. А семью Косенко мы переправим на Большую землю. К сожалению, генерал Косенко погиб. Но об этом жена и дочь пока не должны знать. Ясно?

— Разрешите доложить, товарищ командующий! Трудно будет найти наш отряд. Мы, к сожалению, не имели связи со штабом партизанского движения. Если можно, прикажите мне найти отряд.

— Торопиться незачем. Лечись как следует. — Жуков встал, опять посмотрел на часы и весело спросил: — Говоришь, охотились? Помню! Уха была тогда хороша! — Подавая солдату руку, он добавил: — Договорились, после госпиталя заходи ко мне. А там и решим об эвакуации семьи Косенко.

— Есть! — ответил Клоков. — А можно просить вас?

Жуков не ответил, а лишь посмотрел на Петра.

— Товарищ командующий, врачи в этом госпитале хорошие. Многие в боях бывали. А одна врачиха делает операции на мозгу.

Георгий Константинович улыбнулся. И теперь он не казался Петру таким властным и недоступным.

— «Врачиха»? — уже строго спросил Жуков, и Клоков понял, что сорвалось это слово совершенно некстати. — Врачей мы непременно наградим. Это крайне необходимо. Больше нет ходатайств?

Едва командующий уехал, как в палату Клокова ворвались и врачи, и сестры, и ходячие больные. Всех интересовало, о чем сам командующий разговаривал с рядовым бойцом.

— Военная тайна, — ответил Петр. — Даже самому начальнику госпиталя не могу сказать.

В окно смотрело весеннее солнце. Небывалая радость распирала грудь, и Клоков забыл о тяжелом ранении.

ЗАМЕСТИТЕЛЬ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

27 августа генерал для особых поручений при маршале Тимошенко Минюк прибыл в Москву за новым назначением. Расставаясь со своим ближайшим помощником, маршал дал поручение генералу — передать письмо Жукову.

Сначала генерал Минюк побывал в Главном управлении кадров, где решалась его дальнейшая служебная судьба, а на следующий день отправился на улицу Кирова, где в то время размещался Генеральный штаб.

Кабинет заместителя Верховного Главнокомандующего был в небольшом особняке на втором этаже.

«Как-то встретит заместитель Верховного своего бывшего начальника штаба?» — думал генерал, открывая дверь в кабинет.

Георгий Константинович поднялся из-за большого письменного стола, улыбаясь, вышел навстречу генералу. Крепко сжал руку.

— Ну, рассказывай, Леонид Федорович, с чем пожаловал ко мне?

Минюк молча передал запечатанное письмо. Жуков, не садясь, разорвал конверт, достал маленькую записку, пробежал глазами.

— Ты знаком с содержанием письма?

— Нет, — ответил генерал, — содержание письма не знаю. А вот маршал Тимошенко сказал мне, что вы назначены заместителем Верховного Главнокомандующего. Разрешите поздравить вас с новым назначением.

— Благодарю за поздравление, но ты понимаешь, какой груз и ответственность ложатся на мои плечи? Семен Константинович вот тут тоже поздравляет меня.

Жуков помолчал, а потом на его лице мелькнула добрая улыбка:

— Давай-ка сядем, поговорим.

Жуков расспрашивал генерала о неудаче закончившейся Борвенково-Харьковской операции, об отходе наших войск на юге, поскольку генералу Минюку все это было хорошо известно, высказал сожаление, что Тимошенко преследовали одна неудача за другой.

— Если говорить откровенно, то мое новое назначение меня не радует. Так же, как не радовало назначение начальником Генерального штаба. Когда командуешь армией или фронтом, то как бы имеешь свой дом, свое хозяйство, знаешь, на кого можно опереться, все у тебя под руками. А быть заместителем Верховного, да еще у товарища Сталина, это очень трудно. Да и роль такая, быть там, где горит. — Оборвав на этом свою мысль, что свойственно было Жукову, он спросил: — С каким поручением прибыл в Москву? Надеюсь, не ради того поздравительного письма?

— Прибыл получить новое назначение, — ответил генерал.

— В Управлении кадров был?

— Пока только состоялся предварительный разговор. Обещали вызвать.

— Семья где?

— В Москве.

— Не боится жить в Москве?

— Жена, как и я, уверена, что Москву никогда не видать врагу. А трудности и бомбежка не пугают.

Генерал знал семью Георгия Константиновича, хотелось расспросить, где супруга, дочери, но Жуков поднял телефонную трубку, стал набирать номер.

— Товарищ Румянцев, Жуков говорит. Куда и на какую должность собираетесь направить генерала Минюка? — Выслушав ответ, он задал еще вопрос: — Кого рекомендуете генерал-адъютантом? — Не перебивая начальника Управления кадров, Жуков смотрел на Минюка, который так же, как Георгий Константинович, мало чем изменился с тех пор, как они расстались в приграничном городе Слуцке. — Вот и назначайте его! — сказал Жуков и положил трубку. Обращаясь к генералу, он сказал:

— Поздравляю!

— С чем вы меня поздравляете, товарищ генерал армии?

— Как с чем? — удивился Жуков. — Я приказал назначить тебя старшим генерал-адъютантом первого заместителя Верховного Главнокомандующего. Разве этого мало? Недоволен?

— Товарищ генерал армии, я очень благодарен вам, — ответил Минюк, поборов волнение, так как не ожидал назначения на беспокойную и весьма ответственную должность, — но вы отдали распоряжение о назначении, а моего согласия не спросили.

— Меня тоже не спрашивали, согласен ли я занять пост заместителя Верховного. Война, брат, война! А мы с тобой люди военные, что прикажут, то и будем делать. Твое желание генерал Румянцев мне сообщил. Дивизией никогда не поздно командовать. Для тебя это не проблема.

Жуков сел за стол, отодвинул в сторону бумаги, разложил карту. Гостеприимного настроения словно не было.

— Дело вот в чем. По вызову Верховного Главнокомандующего я выехал с командно-наблюдательного пункта, не заезжая в штаб фронта. Хорошо, что взял с собой из Оперативного управления полковника Ручкина и своего молодого адъютанта Медведева. Вот и все мои помощники. Сейчас ты мне очень нужен, у тебя опыт есть, ты был для поручений у маршала Тимошенко. Завтра я улетаю по заданию товарища Сталина в район Сталинграда. Дело там обстоит очень плохо, особенно у генерала Гордова. Со мной пока полетят Ручкин и Медведев. Ты на несколько дней останешься в Москве, организуешь небольшой секретариат. Затем вместе с начальником Главного управления кадров подберите толковых пять-шесть генералов. Люди должны быть хорошо грамотные, с практическим опытом, чтобы могли давать квалифицированную консультацию по всем родам войск и осуществлять контроль за действиями штабов.

— Все понятно, товарищ генерал армии.

— Будь в готовности в любую минуту вылететь ко мне.

Жуков говорил короткими фразами, четко и властно. Генерал Минюк понимал, что у Георгия Константиновича нет ни минуты свободного времени. Нужно изучать по всем представленным докладам и по карте всю создавшуюся обстановку под Сталинградом, основательно подготовиться к вылету в район сражения и разобраться на месте, что там происходит, сделать все возможное, чтобы остановить гитлеровцев. Положение там создалось весьма тревожное. Летом 1942 года под ударами превосходящих сил врага советские войска отошли к Воронежу, оставили Донбасс и богатые сельскохозяйственные районы Правобережья Дона. Немецко-фашистским войскам удалось выйти в большую излучину Дона, захватить Ростов, форсировать Дон в его нижнем течении и создать непосредственную угрозу Сталинграду и Северному Кавказу.

Враг бросил огромные силы для захвата Сталинграда. Потерять Сталинград — значит лишиться прямых коммуникаций, связывающих центральные районы Советского Союза с Кавказом. Главная артерия страны, по которой шла бакинская нефть, была в опасности.

Успехи на юге вскружили голову немецко-фашистскому командованию. Все внимание противника было сосредоточено на захвате Кавказа, но этому мешал Сталинград, где советские войска упорно защищали каждый метр земли.

Что помогло немецко-фашистским захватчикам летом 1942 года вновь добиться успеха и продвинуться на юге так далеко в глубь страны?

Если часть советских войск оставалась на дальневосточных границах, чтобы обеспечить безопасность страны на случай нападения японцев, то немецкое командование, пользуясь отсутствием второго фронта, без опасения перебрасывало из Западной Европы свои свежие дивизии.

В то время как советская военная промышленность испытывала трудности, поскольку многие заводы перебазировались на Восток, а некоторые были разрушены, фашистская Германия усиленно выпускала танки, пушки, самолеты и другое оружие, использовала сырье, военные предприятия захваченных стран. Но это были временные преимущества врага. А в целом война затягивалась, что никак не входило в расчеты немецко-фашистского командования, в его стратегические планы. Обо всем этом думал Георгий Константинович, пристально рассматривая карту, на которой было изображено положение советских войск и войск врага на юге страны. «Конечно, были и просчеты… — подумал Жуков. — Они более ярко видны после событий».

Рано утром 29 августа Жуков вылетел в Камышин, затем на военном самолете до полевого аэродрома и, наконец, на автомашине поближе к войскам. Несколько раз приходилось останавливаться и ждать, пока закончится бомбежка.

Сталинград был похож на огромнейший костер. Небо от дыма черное. Непрерывная орудийная канонада слышалась как сплошные раскаты грома. За сутки Жуков со своей немногочисленной группой побывал под бомбежкой и под обстрелом больше, чем за целый месяц на Западном фронте.

Разобравшись в создавшейся сложной и очень тяжелой для советских войск обстановке в районе Сталинграда, Георгий Константинович пришел к выводу, что остановить врага можно только нанесением по его группировкам мощных контрударов. Но армии к таким ударам пока не готовы. Они нуждались в пополнении личным составом, не хватало артиллерийских боеприпасов, не были увязаны вопросы взаимодействия частей с артиллерией, танками и авиацией.

Он передал в Генеральный штаб поручение проконтролировать, в точности ли выполняются указания о срочной переброске под Сталинград войск, боевой техники и боеприпасов. В тот же день связался по телефону с генералом Минюком, приказал тоже поинтересоваться организацией отправки вооружения и боеприпасов и срочно вылететь к нему. Георгий Константинович подробно рассказал, где нужно пересесть с пассажирского самолета на военный, как добраться до командного пункта от аэродрома, предупредил, что за самолетами и машинами охотятся немецкие истребители и нужно быть осторожным.

В первых числах сентября к фронту шли эшелон за эшелоном. Авиация работала с максимальным напряжением.

Ставка торопила нанести контрудар севернее Сталинграда. 5 сентября три армии перешли в наступление. Жуков, находясь на наблюдательном пункте 1-й гвардейской армии, сразу же после продолжительной и недостаточно мощной артиллерийской подготовки сказал с досадой:

— Нет, ничего не получится!

Атакующие войска были встречены сильным ответным огнем врага. На ряде участков наступление захлебнулось сразу же. Противник бросил из резерва танковые части и авиацию. Части армии перешли к обороне.

Ночью Жуков доложил Верховному Главнокомандующему о тяжелом сражении под Сталинградом и пока неудавшемся контрударе.

— Однако противник, чтобы отразить наступление советских армий, все же снял из района Сталинграда некоторые части, — ответил Верховный. — Нужно продолжать наступление, чтобы оттянуть от города возможно больше сил противника.

Верно, враг ослабил наступление на Сталинград, но усилил группировку своих войск севернее города, и наступать теми силами, которыми располагал фронт, было уже трудно.

Когда Жуков доложил об этом Верховному Главнокомандующему, тот сказал:

— Прилетайте в Москву. Лучше, если вы лично доложите эти вопросы.

12 сентября в Кремле состоялось совещание членов Политбюро. Начальник Генерального штаба Василевский, сменивший заболевшего Шапошникова, доложил о подходе к Сталинграду новых частей противника, о тяжелых боях в Новороссийске и на Грозненском направлении. Затем докладывал Жуков. Он, как всегда, не сгущал краски, а объективно, с расчетами доказал, что имеющимися силами армии Сталинградского фронта прорвать оборону немецко-фашистских войск не смогут. Верховный Главнокомандующий кивнул головой, соглашаясь с мнением Жукова.

— Что нужно Сталинградскому фронту, чтобы ликвидировать коридор противника между фронтами и соединиться с Юго-Восточным фронтом?

— Минимум еще одну полнокровную общевойсковую армию, танковый корпус, три танковые бригады и не менее 400 орудий гаубичной артиллерии. Кроме того, на время операции необходимо дополнительно сосредоточить не менее одной воздушной армии.

Василевский поддержал Жукова.

У Сталина была своя карта, на которой было отмечено расположение резервов Ставки. Он заглядывал в нее только сам. Эти данные были чрезвычайной секретности.

Пока Верховный смотрел, откуда и какие части можно дать Сталинградскому фронту, Жуков и Василевский, отойдя в сторону, вполголоса говорили о том, что нужно искать какое-то иное, более смелое решение. К их удивлению, Сталин вдруг оторвался от карты и спросил:

— А какое — иное решение?

Вот тогда, 12 сентября 1942 года, и было положено начало разработки дерзкого замысла — окружить и разгромить крупную группировку немецко-фашистских войск под Сталинградом. Осуществление этого замысла предопределило поражение всей гитлеровской военной машины.

Два крупнейших военных деятеля — Жуков и Василевский — доложили Верховному Главнокомандующему, что гитлеровская армия выдыхается, в то время как советские войска, получая все больше и больше боевой техники и бойцов, крепнут с каждым днем. Нужно пока в оборонительных боях изматывать противника. А затем в районе Сталинграда, сосредоточив все силы, нанести удары по флангам вражеской группировки и окружить ее…

Надо же было случиться этому именно в ту минуту: позвонил командующий Сталинградским фронтом генерал Еременко и доложил, что немецкие войска готовятся к новому штурму Сталинграда.

«Ну, сейчас Сталин распечет нас за этот план, — подумал Жуков. — Упрекнет за наше прожектерство».

Но Верховный уловил весьма заманчивую смелую мысль, высказанную Жуковым и Василевским, и, указав, что пока надо срочно предпринять меры для отражения удара на Сталинград, одобрил их предложение.

— Жукову немедленно ехать в войска Сталинградского фронта. — Верховный посмотрел на Василевского: — А вам надо вылететь на Юго-Западный для изучения обстановки на его левом крыле. Разговор о вашем плане продолжим позже. Держите его в секрете.

Вторично разговор о плане контрнаступления состоялся в конце сентября. Вместе с уточнением замысла плана обсуждались и принимались решения о выдвижении войск из тыла, о перегруппировках внутри фронтов, перемещались командующие армиями, подбирались и назначались более способные генералы. Ставка настойчиво требовала от армий не прекращать активных действий, чтобы враг не разгадал замысла советского командования о подготовке крупного контрнаступления.

Первого октября Жуков снова вернулся в Москву, чтобы принять участие в разработке плана контрнаступления. Враг, не подозревая, что в скором времени окажется в огромном сталинградском котле, все еще нагло продолжал свои атаки; и город на Волге превратился в незатухающий вулкан боев. Он грохотал днем и ночью. Батальоны дрались за каждый дом.

С июля по ноябрь, еще до окружения немецко-фашистских войск, в районе Дона, Волги и в Сталинграде противник потерял до 700 тысяч человек, более 1000 танков и до 1400 самолетов. Технику можно восполнить, а почти миллион молодых немцев уже не вернешь…

Время играло против немецко-фашистского командования. Советская Армия продолжала крепнуть, положение фашистов с каждым днем ухудшалось. Не случайно советские войска на Дону, на Волге и у Сталинграда оказались на выгодных позициях для нанесения мощнейшего в истории войн удара по противнику. Группировка войск создавалась по единому плану, тщательно продуманному и разработанному. Во всем этом принимали участие командующие, командиры, штабы, политические органы, организаторы материального обеспечения войск.

Над планом разгрома врага под Сталинградом Жуков работал совместно с начальником Генерального штаба генералом Василевским и представителями Ставки: по вопросам артиллерии с генералом Вороновым, авиации — с генералами Новиковым и Головановым, по использованию бронетанковых войск с генералом Федоренко. Они не только принимали активное участие в разработке плана операции в Генеральном штабе, но и помогали фронтовому командованию в составлении их планов, а также в подготовке войск к предстоящему сражению.

Георгий Константинович, побывав в войсках, лично убедился, что командиры и солдаты настроены на успешное выполнение приказа. Никто из командиров дивизий не колебался, все заверяли, что противник в полосе действия его частей будет разгромлен. Для полководца уверенность, высокий дух воинов — залог успеха, одобрение замысла. Жуков не сомневался не только в том, что план разгрома немцев под Сталинградом единственно верный в сложившейся обстановке, но и был глубоко убежден в успешном его выполнении. Чаша весов, на которые он мысленно укладывал силы и средства наших войск и войск противника, плюс моральный подъем на фронте и в тылу, энтузиазм и резервы, мобилизованные всей страной, перетягивали в пользу Советской Армии.

13 ноября Жуков и Василевский утром прилетели в Москву, и сразу же прибыли в Ставку. Верховный Главнокомандующий постоянно знал о положении дел на фронтах. Он пользовался многими каналами: получая исчерпывающие сведения от самих командующих фронтами и армиями, от представителей Ставки, от членов ЦК, которые по его заданию выезжали на фронты. На этот раз ничто не огорчало Сталина, и он был в хорошем настроении, ходил по кабинету с дымящей трубкой, расспрашивал о готовности войск к наступлению, о настроении воинов.

Собрались все члены Государственного Комитета Обороны и члены Политбюро.

Сталин сказал Жукову:

— Повторите еще раз то, что вы рассказали мне о плане, пусть послушают.

План контрнаступления под Сталинградом после обсуждения был на этом совещании утвержден. Василевский попросил разрешения высказать еще одно предложение, которое было уже заранее обсуждено с Жуковым.

— Мы полагаем, что, ощутив наш удар под Сталинградом и на Северном Кавказе, немецкое командование начнет часть своих войск перебрасывать с других районов, в частности из-под Вязьмы. А поэтому, чтобы сорвать эту переброску, нужно провести одновременно наступательную операцию севернее Вязьмы и разгромить гитлеровские войска силами Калининского и Западного фронтов в районе Ржевского выступа.

— Это было бы хорошо, — согласился Верховный Главнокомандующий. — Но кто из вас возьмется за это дело?

— Сталинградская операция уже полностью подготовлена. Успех будет обеспечен, товарищ Сталин, а поэтому Василевский может взять на себя координацию действий войск под Сталинградом, а я могу заняться подготовкой наступления этих двух фронтов, — предложил Жуков.

— Согласен, — ответил Сталин. — Вылетайте завтра утром в Сталинград, проверьте еще раз готовность войск и командования к началу операции и можете заниматься Западным фронтом.

Все шло по плану.

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

Когда вражеская группировка под Сталинградом была уже окружена, Жуков находился в штабе Калининского фронта и обсуждал с членами Военного совета и командующими армиями новый план предстоящих действий двух фронтов: Западного и Калининского.

Ночью позвонил Сталин.

— Вы знакомы с обстановкой в районе Сталинграда? — спросил он.

Жуков по долгу службы обязан был знать положение дел на всех фронтах. Он ведь заместитель Верховного, а что касается сражения в районе Сталинграда, то оно интересовало особо: он чувствовал личную ответственность за его исход. Каждый день его информировал и Генеральный штаб, и лично Василевский. Связь между фронтами работала хорошо.

— Да, я знаю о событиях там, — ответил Жуков.

— Тогда подумайте и сообщите мне свои соображения о ликвидации немецких войск, окруженных под Сталинградом, — сказал Верховный Главнокомандующий.

Жуков понимал, что Ставке нужно было не только его личное мнение, а глубоко обоснованное предложение. Связался с Василевским, который по-прежнему находился в районе Сталинграда, уточнил расположение войск, действия противника. Оба пришли к выводу, что гитлеровцы будут стремиться пробить себе коридор, чтобы пополнять свои скудные запасы боеприпасов и продовольствия. Коридор им нужен и на случай вывода войск из окружения. Следовало торопиться рассечь окруженную группировку, ослабить ее и уничтожить по частям.

29 ноября эти соображения доложил Верховному Главнокомандующему зашифрованной телеграммой. На следующий день рано утром он выехал на Западный фронт.

Кратчайший путь лежал через лес по заболоченным местам. Километров десять пришлось трястись по настильной дороге. Машину подбрасывало так, словно ее колеса были не круглые, а с острыми углами.

— Останови, — сказал Жуков водителю, — пройдусь пешком.

Легковые машины с охраной и офицерами, сопровождавшими заместителя Верховного, шли сзади со скоростью пешехода.

На разбитых участках дороги работали солдаты. Они укладывали новые жерди, скрепляли их горбылями, вбивали металлические скобы. Когда мимо них проходил генерал, некоторые солдаты бросали инструменты, отдавая честь, а другие продолжали работать.

Вдруг раздалась команда:

— Смирно!

И хотя Жуков махнул рукой, сказал: «Вольно!», навстречу ему бежал старшина в короткой шинели, туго перетянутой офицерским ремнем.

— Товарищ заместитель Верховного Главнокомандующего! — громко начал докладывать старшина. — Взвод отдельной дорожной роты выполняет ремонтные работы! Докладывает старшина Клоков!

Георгий Константинович улыбнулся, подал руку, оглядел Клокова, еще раз улыбнулся.

— Далеко продвинулся кавалерист Клоков. Старшиной уже стал. А докладывать не умеешь. Кто же называет начальство по должности? У меня звание есть.

— Товарищ генерал армии, растерялся. От радости.

— Ну, а почему не в тылу врага? — спросил Жуков.

— Не пустили, товарищ генерал армии. Вышел из госпиталя, стал просить начальство послать меня лично к вам, а мне говорят: «Ишь чего захотел! Есть время у Жукова тобой заниматься!» И не поверили, что вы разрешили к вам зайти. По уставу солдат выполняет последний приказ, вот мне и приказали быть старшиной в дорожно-строительной роте. А мое место…

— Сдайте свои обязанности и завтра ко мне! — сказал Жуков и так же, не торопясь, твердым шагом пошел по жердям.

За ночь старшине Клокову выдали новое обмундирование, обеспечили сухим пайком по офицерской норме и даже проинструктировали, как беседовать с заместителем Верховного Главнокомандующего. Под утро, наполненный советами, он заснул, но его подняли по звонку из штаба фронта. За Клоковым пришла автомашина.

В землянке сидели Жуков, Конев, еще два генерала, а перед ними стоял офицер штаба партизанского движения и докладывал, что не со всеми отрядами есть связь, партизанский отряд «За Родину», по его данным, в полосе действий фронта не значится.

— Ничего ты не знаешь! — повысил голос командующий фронтом генерал Конев. — Вот послушай, что скажет старшина. Сможете показать на карте, где действовал ваш отряд? — обратился он к старшине Клокову.

— Могу, — ответил Петр и шагнул к столу. — Вот где размещался отряд, а тут мы взорвали мост.

— Пошлите самолет туда, — сказал Конев, уставив острый взгляд на офицера. — Старшине Клокову дайте надежных автоматчиков, снабдите его всем, что он потребует. Организуйте как следует.

— Задача ясна? — спросил Жуков.

— Так точно! — ответил Петр. — Надо эвакуировать на Большую землю жену и дочь генерала Косенко.

— Верно, надо. Свободен.

…Но еще до вылета Петра в тыл врага произошло непредвиденное. В партизанском отряде, когда стало известно об успешном разгроме немцев под Сталинградом, было решено ответить на это радостное событие активными боевыми действиями и уничтожить прибывшие новые вражеские самолеты на ближайшем аэродроме. Как и положено, сначала действовала разведка, потом все спланировали, рассчитали и вышли на боевое задание. Одну из групп возглавляла комиссар Косенко.

Ночью группы партизан окружили аэродром со всех сторон. «Шумовая» группа приблизилась к постам и открыла огонь. Тем временем партизаны под командованием комиссара отряда ворвались в казарменный городок подразделений охраны и технического обслуживания самолетов. Подрывники воспользовались этим и, проникнув к самолетам, в течение нескольких минут подорвали и подожгли все машины.

Еще одна группа во главе с командиром отряда прикрывала отход партизан, создавая условия, чтобы группы нападения оторвались от преследования противника. Пока партизаны уходили глубже в лес, батальоны карателей окружили партизанскую базу и жестоко расправились с детьми и ранеными. В перестрелке погибла медсестра лазарета дочь генерала Косенко Октябрина. В санитарной сумке ее нашли записку:

«Наш отряд из двадцати человек разбит. Все ранены, но мы сражаемся».

Девочка думала, что после ее гибели записку найдут фашисты и поверят, что весь отряд в двадцать человек уничтожен, и не будут преследовать тех, кто ушел на боевое задание. Но гитлеровцы, уничтожив партизан, оставшихся на базе, продолжали настигать боевые партизанские группы. В боях многие бойцы из отряда «За Родину» погибли. В перестрелке была убита и Зоя Петровна Косенко.

Когда Петр Клоков был доставлен на самолете в район действия партизанских отрядов и бригад, ни Зои Петровны, ни Октябрины в живых уже не было. Об этом он узнал от партизан на аэродроме.

Петр Клоков решил обратным рейсом возвратиться в штаб Западного фронта и доложить обо всем лично Жукову.

На исходе ночи ЛИ-2, заполненный до отказа партизанами, взмыл в темное небо. Летчик взял курс строго на восток. Он, Петр, только теперь ощутил щемящую боль в груди и почувствовал себя таким одиноким…

ЛЕНИНГРАДСКОЕ СИЯНИЕ

Разгром крупной вражеской группировки под Сталинградом изменил стратегическую обстановку на советско-германском фронте к началу 1943 года в пользу Советских Вооруженных Сил.

Настало время массового изгнания агрессоров с родной земли. Немецко-фашистские войска несли одно поражение за другим. Чтобы задержать наступление Калининского и Западного фронтов, гитлеровское командование вынуждено было спешно перебросить сюда многие дивизии из Западной Европы, бросить в сражение танковые дивизии из резерва.

Во взаимодействии с Черноморским флотом Южный и Закавказский фронты освобождали промышленные и сельскохозяйственные районы Дона, Кубани и Терека. Крупную группировку врага на Верхнем Дону громили войска Воронежского, Брянского к Юго-Западного фронтов.

Настал час прорыва блокады Ленинграда. Координировать действия Ленинградского и Волховского фронтов поручалось Ворошилову и Жукову. Маршалу Ворошилову эту задачу Ставка поручила еще в декабре.

Лед на Неве и на болотах оказался еще слабым, поэтому начало наступления было перенесено на 10—12 января. Для согласования вопросов действия двух фронтов Ворошилов прибыл в Москву. А после Нового года он вместе с Жуковым вылетел в Ленинград. В самолете Ворошилов рассказывал об осажденном Ленинграде. Он говорил о страшном голоде, который подкосил сотни тысяч людей, о варварских бомбежках и разрушениях, о патриотизме ленинградцев, на долю которых выпали мучительные дни блокады.

— Понимаешь, Георгий Константинович, я тогда в сорок первом все отдал 54-й армии Кулика, надеялся, что прорыв блокады еще в сентябре будет обеспечен. Трудно, но это можно было сделать. — Помолчав, Климент Ефремович опять заговорил: — Ты решил совершенно правильно, когда принял командование Ленфронтом. Опираясь на партийную организацию, ты поднял, мобилизовал все, что способно защищать город.

— Большую помощь оказали моряки, — как бы дополнил Жуков, — которые были переведены с кораблей в сухопутные части. Затем я снял часть войск с Карельского перешейка и поставил их на главные участки. Мы здорово потрепали немцев, когда собрали около 50 тысяч воинов да ударили на Колпино и Ижору. Наши войска обескровили ударную группировку врага.

— Это было решающим в обороне Ленинграда! — Ворошилов говорил громко, чтобы слышали все, кто находился в самолете. — Скоро Тихвин. Ох как трудно было Ленинграду, когда немцы захватили Тихвин. Единственную дорогу по Ладожскому озеру нечем было загружать. Запасы продовольствия кончились. Жмыхи, отруби, мельничная пыль, все, что оставалось на складах, было отправлено туда и съедено начисто. А вот некоторые товарищи не понимают, когда мы говорим об освобождении Тихвина как о важной победе в этой войне. Диву даешься, как выстоял Ленинград!

— Это город-герой! — сказал Жуков.

— Вот именно — герой! — согласился Ворошилов, посмотрев в иллюминатор. — А погода здесь неважнецкая. Как бы нам не пришлось ехать дальше машинами. Ленинградский аэродром в такую метель не примет.

— А мы, пожалуй, примем ваше предложение, — согласился Георгий Константинович. — До берега Ладоги нас доставит «всепогодный» ПО-2, а далее по льду через Ладогу на машинах. Так будет надежнее.

Разыгравшаяся метель над Ладожским озером помогла добраться до Ленинграда спокойно. Авиация врага отсиживалась на аэродромах. В штабе Ленинградского фронта ждали представителей Ставки. Ворошилова и Жукова встречали в Смольном командующий фронтом генерал Говоров и члены Военного совета Жданов, Кузнецов и другие генералы.

Положение Ленинграда к началу года оставалось все еще тяжелым. На улицах и площадях рвались бомбы и снаряды, гибли люди, рушились здания. Население обеспечивалось скудным пайком.

Во второй половине 1942 года из Ленинграда было вывезено еще полмиллиона человек. Большую помощь оказал городу прибывший заместитель Председателя Совнаркома Алексей Николаевич Косыгин.

По льду Ладожского озера был проложен кабель, и в городе подавалась электроэнергия. Бензин для войск фронта поступал по трубопроводу, протянутому по дну озера. По Дороге жизни и днем и ночью шел транспорт с продовольствием и боеприпасами. Из Ленинграда по решению Косыгина вывозилось не используемое в то время оборудование. Оно было очень нужно государству.

Уточнив в штабе фронта план предстоящей операции по прорыву блокады, согласовав вопросы взаимодействия войск двух фронтов, Ворошилов и Жуков побывали в частях на главном направлении, проверили их готовность к решительным боевым действиям. С руководящим составом фронта и флота было проведено совещание.

Через два дня представители Ставки выехали на Волховский фронт, которым командовал генерал Мерецков.

Основная идея операции, получившей условное наименование «Искра», сводилась к тому, чтобы встречными ударами войск Ленинградского и Волховского фронтов прорвать оборону противника южнее Ладожского озера, разгромить группировку врага севернее города Синявино и восстановить сухопутные коммуникации с Ленинградом.

Подготовка к решительным боевым действиям велась уже давно. Еще осенью была протянута железная дорога до переднего края. Она пролегла по густым лесным участкам, и противник не мог обнаружить ее. В войска приходило пополнение. Необстрелянным воинам был дан курс обучения, в тылу частей проводились занятия подразделений пехоты и артиллерии. Полки, которым предстояло переправляться через Неву, тренировались преодолевать крутые берега реки. К участку прорыва перебрасывалась артиллерия и подвозились боеприпасы.

В осеннее время большую помощь оказала фронту Ладожская военная флотилия. Ее корабли и лодки перевезли в Ленинград десятки тысяч воинов, сотни тонн грузов.

Авиационные полки и дивизии фронта и Балтийского флота подготавливали к зимним условиям аэродромы, накапливали горючее и бомбы для усиленных действий в период прорыва блокады.

Ночью и в пасмурную погоду кипела работа в тылу войск: подвозили боеприпасы, горючее, продовольствие, теплое обмундирование.

В солдатской гуще неустанно трудились политработники и секретари партийных организаций. Они разъясняли воинам значение предстоящего наступления, рассказывали об успехах на других фронтах, проводили партийные и комсомольские собрания.

В Ленинграде неоценимую помощь войскам оказывала городская партийная организация. Коммунисты Ленинграда отдавали всю свою энергию, все тепло своих сердец для успешного выполнения войсками фронта боевых задач.

Когда в присутствии Жукова говорили о заслугах маршалов и генералов в боевых действиях, он постоянно отвечал:

«Победа в сражениях добывается на фронте всеми воинами от солдата до маршала при поддержке тружеников тыла. Народ, руководимый Коммунистической партией, — вот решающая сила в войне».

Наступление фронтов было назначено на 12 января. Рано утром Жуков и Ворошилов вместе с командованием Волховского фронта выехали на заранее подготовленный наблюдательный пункт 2-й Ударной армии, которой командовал генерал Романовский.

В еловом лесу расчищенная от снега дорога закончилась. Легковые автомашины и броневик остановились: дальше поляна и ехать опасно, противник держит ее под обстрелом.

Генерал Шарохин — энергичный, подтянутый и моложавый начальник штаба Волховского фронта — быстро вышел из первой машины и подбежал к «эмке», окрашенной в белый цвет.

— Товарищ генерал армии! — обратился он к Жукову. — До наблюдательного пункта еще два километра. Дальше придется ехать на санях.

— Ну, на санях так на санях. Где сани? — спросил Жуков. — А может быть, пешком?

— Далеко, и снегу много, — высказал свое мнение генерал Мерецков. — На саночках надежнее.

Генерал Шарохин уже дал команду, и к группе генералов подкатили две тройки, запряженные в русские сани. Лошади были укрыты белыми попонами.

— Это нам, кавалеристам, такой свадебный кортеж? — улыбнулся Ворошилов. — А бубенцы где?

— Можем коня предложить, — смутился Шарохин, приняв шутку за упрек. — Под седлом у нас шесть коней.

— Не возражаю и в санях, — успокоил его Климент Ефремович. — Надо торопиться, пока самолетов в небе нет.

Открытый участок до молодого березняка тройки преодолели на полном скаку. Сзади взмыл фонтаном взрыв тяжелого снаряда.

— Видал, куда швыряет? — сказал Георгий Константинович. — А может быть, это шальной?

— По площадям бьет, — ответил генерал Шарохин. — Тактика здесь у артиллеристов противника такая — долбить по открытым участкам местности.

Словно в подтверждение его слов, разорвались еще два снаряда.

— Не только здесь, на других фронтах такая же тактика, — заметил Жуков, — лес обстреливать толку мало.

Генерал Мерецков, подняв воротник полушубка, спрятал раскрасневшееся лицо в мех и, видимо, не слышал, о чем говорил Жуков с Шарохиным.

Приехали на наблюдательный пункт. Здесь были подготовлены теплая землянка и вышка. Но с вышки, кроме заснеженного поля, ничего не видно: линия обороны делала дуговой изгиб. До противника более километра.

Когда генерал Мерецков спустился с вышки в землянку, Жуков обратился к Ворошилову:

— Картину вспомнил. Помните, сидит Наполеон в кресле, под ногами барабан, а впереди поле сражения. Но ему с хорошей высоты все было видно. А мы даже с вышки видим только небо да лес впереди.

— Предлагаю поехать в войска, — предложил Ворошилов. — Как?

— Я в одну, а вы в другую дивизию первого эшелона, — согласился Жуков. — Это вернее.

Спустились в землянку выпить по стакану горячего чая.

В землянке ярко светила аккумуляторная лампочка, в углу стояла накаленная докрасна жестяная печурка. Тепло. Длинный стол накрыт клеенкой.

— Вот и поймал я вас, волховцы! Стол пустой, значит, вы не уверены в успехе, — сказал Климент Ефремович в шутку. — К банкету не готовы?

Все сняли полушубки.

— Ну, хозяева, угощайте чаем! — Жуков сел за стол.

К нему подошел вплотную генерал Мерецков и, рассматривая орден Суворова первой степени, которым заместитель Верховного Главнокомандующего был награжден за успешное общее руководство контрнаступлением в районе Сталинграда и достигнутые при этом результаты крупного масштаба, спросил:

— Первый номер?

— У меня первый. А последующие номера у Василевского, Воронова, Ватутина, Еременко и Рокоссовского. Надеюсь, что Мерецков получит тоже такой орден за прорыв блокады. Не возражает генерал Мерецков?

— Пока возражаю, — ответил командующий. — Не за что.

Георгий Константинович выпил полстакана крепкого горячего чая и сказал, обращаясь к генералу Мерецкову:

— Мы решили с Климентом Ефремовичем в дивизиях побывать. Нечего нам делать на каланче.

Мерецков ответил:

— Воля ваша. Но все дороги обстреливаются.

Словно не услышав этого предупреждения, Жуков сказал:

— Ну, что скажет командующий армией? Почему так слабо идет продвижение войск?

После того как командующий доложил о положении своих дивизий, Ворошилов и Жуков уехали с наблюдательного пункта. По пути они договорились, кто в какую дивизию поедет, и на развилке дорог расстались.

В небольшой деревушке в уцелевшем деревянном домике разместился штаб той дивизии, в которой предстояло побывать Георгию Константиновичу. Уже вечерело. В доме было мрачно.

Командир дивизии подробно докладывал о ходе боев, о положении полков, пытался объяснить причину медленного наступления, а Жуков молча и пристально смотрел на полковника.

— Где-то мы с вами встречались? — спросил Жуков, прервав доклад командира дивизии.

Полковник оживился, охотно напомнил:

— В Белоруссии. В штабе округа.

— Кем же вы там были?

Полковник ответил, что служил в автобронетанковом отделе, и сразу же сник, заметив, что не обрадовал генерала армии. Не ради воспоминаний о совместной службе был задан вопрос.

— Кто же это поторопился поставить вас на дивизию? — Помолчав, Жуков спросил у генерала Минюка: — Кто тот генерал, которого вы с собой всюду таскаете?

— Стажер из военной академии. Прибыл на практику.

— Давай его сюда!

В дом вошел худой, высокий человек в генеральской форме.

— Командовать дивизией можете? — спросил Жуков, окинув его взглядом с ног до головы.

— Могу! — уверенно ответил генерал.

— Вот и принимайте эту дивизию. А вы, — генерал армии повернулся к полковнику, — идите в полк этой дивизии, который на главном направлении наступает, и докажите, что умеете в бою командовать полком. Если завтра не продвинется полк на два километра, мы взыщем с вас за ваши недопустимые промахи. Потери понесли большие, а задачу не выполнили. Я проверю ваши действия. Завтра в семь утра прислать сюда проводника, и он укажет мне дорогу к вам.

— Есть! — ответил полковник.

Жуков возвратился в свой вагон на станцию Войбокалово уже поздно. Просмотрел газеты, прочитал донесение из армий и лег спать.

Утром, как и было условлено, в семь часов он посадил проводника в свою машину и поехал в полк. Ехать долго не пришлось. Вскоре шли пешком, потом ползли под пулями по снегу и, наконец, свалились в неглубокий окоп. Из этого окопа наблюдать за полем боя можно было, только лежа на боку. В таком положении Жуков провел на переднем крае весь день. Он видел, как полковник, подавая пример храбрости воинам, поднимал батальоны в атаку, наблюдал за действиями генерала — нового командира дивизии и даже подсказывал ему потребовать у командующего армией для поддержки армейский артиллерийский полк и хотя бы батальон танков.

— А не даст, скажите, я приказал…

За весь день напряженного боя дивизия продвинулась более чем на два километра. Уже слышался бой идущих навстречу войск Ленинградского фронта.

Когда стемнело, Жуков уехал в штаб фронта.

Войска ударных группировок Волховского и Ленинградского фронтов продолжали настойчиво продвигаться навстречу друг другу, расширяя прорыв в стороны флангов.

Ночью на 19 января, оценив обстановку, Жуков определил, что через несколько часов войска фронтов соединятся. Ворошилов и Жуков потребовали нанести дополнительно удары авиацией Балтийского флота.

Рано утром Георгий Константинович с генералом Минюком и небольшой группой офицеров выехал в район Рабочего поселка № 1, где должны соединиться войска фронтов.

Другой дороги, как мимо подбитого немецкого тяжелого танка новой конструкции «тигр», не было. (На этот танк в 1943 году фашистское командование возлагало большие надежды.) Немцы беспрерывно вели огонь по танку, пытаясь поджечь его, чтобы он не попал для обозрения советскому командованию. Этот первый подбитый в войну «тигр» вскоре был отправлен в Москву.

— Нужно проскочить, — предложил Георгий Константинович. — Машину в тыл, и все за мной!

— Опасно, товарищ генерал армии, — высказал опасение генерал Минюк. — Противник обстреливает дорогу…

— Ну и что? Оставайся здесь! — Жуков пригнулся и побежал мимо танка вперед, чтобы быстрей проскочить зону обстрела. — Не отставать!

Дальше до Рабочего поселка около двух километров шли уже в безопасности. Снаряды с воем проносились высоко над головами и рвались все там же, возле «тигра», но прямого попадания не было.

Через час к Рабочему поселку подошли командующий фронтом и начальник штаба. Связисты установили в окопе телефонные аппараты.

В полдень разрывы снарядов приблизились к Рабочему поселку. Вела огонь немецкая батарея. Потом послышались голоса людей. Навстречу друг другу бежали бойцы Ленинградского и Волховского фронтов.

— Соедините меня с Москвой! — попросил Жуков генерала Шарохина. — Есть такая возможность?

Жуков решительно подошел к телефону и, выждав, пока на том конце провода послышался голос Верховного Главнокомандующего, четко, спокойно доложил:

— Товарищ Сталин, прорыв блокады завершен! Войска Волховского и Ленинградского фронтов соединились!

Видимо, Верховный поинтересовался, не смогут ли гитлеровцы восстановить прорванную блокаду.

— Это им уже не удастся! Не мое убеждение, а реальная действительность. Дорогу в Ленинград восстановим в ближайшее время.

Через несколько минут Жуков встретил среди ликующих воинов двух фронтов того генерала, которого назначил командовать дивизией, и полковника, которому приказал возглавить полк.

— Вас благодарю за службу, вы будете представлены к награде, — сказал он генералу. — А вы, — повернулся Жуков к полковнику, — возвращайтесь командовать дивизией. За умелое управление полком и успешные атаки вы будете представлены к ордену Красного Знамени!

— Служу Советскому Союзу! — ответил полковник.

Возвратившись в свой вагон, Жуков решил хорошенько выспаться и лег пораньше. Но среди ночи его разбудил генерал Минюк.

— Георгий Константинович, проснитесь, — тормошил он его за плечи, — только что говорил с Москвой, вам присвоено звание Маршал Советского Союза… Поздравляю!

Жуков не выразил ни удивления, ни радости. Он лишь повернулся на другой бок и сказал сонно:

— Ну что ж, будем ходить в маршалах.

В Москве, когда Жуков пришел в свой кабинет, генерал Минюк принес ему небольшую посылку. Ровным почерком на белой ткани было написано: «Лично Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову».

— От кого? — спросил Жуков.

— Обратного адреса нет, — ответил генерал. — В секретариате говорят, что принесла женщина и не назвала свою фамилию.

— Пусть вскроют, — распорядился Георгий Константинович и принялся просматривать почту, накопившуюся за продолжительное время.

Все письма с припиской на конверте лично Жукову он вскрывал только сам. А писем было очень много, и если требовалось что-то выяснить по письму, маршал поручал секретариату.

Когда вскрыли посылку, в ней оказалась серебряная чарка — шлем гренадера. Форма и расцветка чарки были удивительно красивы и соответствовали настоящему головному убору гренадера суворовских полков. Жуков долго любовался редким подарком. Он сказал, что такими чарками награждались особо отличившиеся воины в период суворовских походов.

— Есть ли какое письмо? — спросил Жуков.

Генерал Минюк передал маленькую, на плотной белой бумаге записку. Жуков прочитал вслух:

— «Вам, руководителю героических войск, спасших и освободивших город Ленина, от сестры Чайковского. Этой награды был удостоен наш дед. Чарка передавалась из поколения в поколение Чайковских как дорогая реликвия ратной славы русского войска». Замечательный подарок! — восхищался Жуков. — Он принадлежит всем защитникам Ленинграда. Узнайте адрес, я напишу письмо сестре Чайковского.

Зазвонил телефон. Жуков поднял трубку и через несколько секунд ответил:

— Хорошо, выезжаю. — Бросив взгляд на генерала Минюка, маршал приказал: — Готовьте карту Южного направления. Вызывает Верховный Главнокомандующий.

В РОДНОЙ СОСНОВКЕ

Генерал-полковник Конев сидел за столом и строго смотрел на Петра Клокова из-под белесых бровей. На худощавом лице нервно играли желваки.

Клоков подробно докладывал о гибели семьи Косенко.

— Сколько лет дочери? — перебил его командующий фронтом.

— Не более четырнадцати, — ответил Петр. Конев позвал адъютанта:

— Соломахин! Отведите старшину к нашим кадровикам и скажите, чтоб направили его в военное училище. — Посмотрев на Клокова, он коротко бросил: — Спасибо, можете идти! Я сообщу Жукову.

Уже на следующий день, добравшись на попутных машинах, Петр был в Москве. В предписании было сказано, что он должен явиться в Пензенское противотанковое артиллерийское училище 1 января. Целых десять дней в резерве. Хорошо бы заехать на родину в Сосновку. Но в документах нет отметки. Решил сходить к коменданту города и попросить разрешения на заезд в Тамбовскую область. Прежде чем зайти к дежурному комендатуры, Петр не случайно снял в коридоре шинель. Орден Ленина на груди и доводы, что уже четыре года не был дома, повлияли на майора. Клоков получил десять дней отпуска и проездные документы до Тамбова, но воспользоваться ими не пришлось. Поезд уходил только ночью, а Петр выехал в полдень товарным составом, устроившись в теплушке с командой охраны эшелона.

В теплушке было жарко и пахло распаренным березовым веником, как в бане. Чугунная печурка, наполненная углем, раскалилась с боков до багрового цвета. Чайник на ней клокотал, из носика валил пар.

— Вот где рай солдатский, — улыбаясь, сказал Петр, входя в теплушку. Он сбросил с плеча вещевой мешок. — Надеюсь, не прогоните фронтовика?

— Ну, если фронтовик, да еще с документами, то гостем будешь, — ответил сержант не очень приветливо, застегивая ворот гимнастерки.

Петр осмотрелся: в полумраке заметил у стен вагона нары в два яруса, солдатские одеяла серого цвета, подушки. А когда пригляделся, увидал и спящих солдат на нижнем ярусе. В другой стороне стоял грубовато сбитый из досок стол, в углу — резной отделки шкаф, два плетеных кресла и ящики из-под снарядов, заменяющие стулья.

— Что, не нравится наша походная казарма? — спросил сержант, приглаживая назад смоляные волосы. — Вот так и «воюем». Шкафчиком любуетесь? Это трофей. На какой-то разбитой станции нашли.

Сначала Петру показалось, что сержант хвастается своей счастливой судьбой. Тепло, уютно, чаек кипит, служба не опасная, чего же больше?

— Ну, давайте познакомимся, — предложил старшина Клоков и назвал свою фамилию, а потом из бумажника достал документы. — Вот доказательство, что я не шпион.

— Гм, — улыбнулся сержант, рассматривая удостоверение.

Клоков повесил шинель на гвоздь, подошел к единственному небольшому окошечку. Сержант опять издал звук «гм».

— А я Мамонтов Иван. Не узнаешь?

— Племянник Дмитрия Никитича, нашего директора лесхоза? — удивился Клоков.

Встреча с Иваном Мамонтовым и обрадовала Петра и в то же время разочаровала. Такой здоровяк и не на фронте.

— А что слышно о Романе, тоже в теплушке катается? — спросил насмешливо Петр, развязывая вещевой мешок.

— Роман закончил Тамбовское артучилище и воюет где-то. А вот моего отца, — сержант запнулся, — недавно узнал, убили. Шестеро нас осталось, я старший.

— Ну, и куда везешь свою команду? На фронт?

Иван вместо ответа безнадежно махнул рукой.

— А, понимаю, секрет, — сказал Клоков.

— Какой там секрет. Сопровождали и секретные грузы. Одних «катюш» сколько отправили фронту. — Иван вздохнул. — А теперь сопровождаем уголь, как золото. Ты думаешь, в нашем родном городе одни макароны делают… Вот уголек отвезем, а потом кое-что фронту из Тамбова подбросим. А может, на Урал пошлют. Мне эта служба охраны — вот где! — Иван энергично провел ребром ладони по горлу. — Сколько рапортов писал, сколько ругался и просил, чтоб на фронт послали… Но я удеру, ей-богу, удеру! Пусть судят!

За столом сидел парень лет восемнадцати и что-то записывал в толстую тетрадь. Подняв голову, он тоже вмешался в разговор.

— Скажите, товарищ старшина, не обидно так вот? Под Сталинградом мне осколок в спину, у Тихвина пуля в руку, и все в вагоне. Вот посмотрите, — солдат указал на маленькое отверстие в крыше. — Это с самолета обстреливали нас. Двоих наповал, а мне в руку.

В разговоре о фронте да о партизанах, о глубоком тыле и о людях, которые обеспечивают фронт оружием, боеприпасами, техникой, одеждой и продовольствием, время пролетело незаметно.

Иван Мамонтов все что-то рассказывал, но Петр уже не улавливал, о чем шла речь. Проснулся оттого, что вагон стало дергать. В теплушке пахло дымом.

— Приехали, — сказал Иван. — Я попросил машиниста, он замедлит ход на станции, а ты не зевай, прыгай. Иначе утянет верст за десять, и не доберешься оттуда ночью.

Петр распрощался с Иваном, спрыгнул с подвесной подножки у вокзала и сразу же ощутил непонятную тоску. Представил себе скучную и вместе с тем тяжелую службу ребят, охранявших эшелоны в пути и на, остановках.

Как добраться до Сосновки? Пешком полсотни километров в морозную ночь не пройти. В городе никого. Петр дошел до главной улицы — Советской, но и она была пуста. В нерешительности постоял возле кинотеатра, думая, не возвратиться ли на вокзал, потом наконец решил идти к окраине города и ждать попутную машину. Мороз крепчал, щипал за нос и щеки.

На мосту через речку Студенец его остановили патрули — курсанты артиллерийского технического училища. Проверив документы, пожелали успеха в учебе. Только теперь Петр подумал, что мог бы попросить в отделе кадров послать его не в Пензу, а в Тамбов. Какая оплошность…

Он уже отошел далеко от моста, когда увидел позади автомашину. Вышел на проезжую часть, поднял руку. Машина оказалась санитарной. Водитель, открыв дверь, сказал весело:

— Повезло тебе, пехота. Патрули наказ дали подбросить тебя до Сосновки. А нам, браток, это крючок в двадцать километров.

— Ладно, — сказал офицер, сидевший рядом с водителем, — залезайте и ложитесь спать. Кто же подвезет фронтовика?

В окошечки, покрытые толстым слоем инея, ничего не видно. В санитарной машине тепло, широкие лавки, две шинели с петличками военных летчиков — словом, условия подремать неплохие. Петр, как бывалый фронтовик, догадался, что машина принадлежит авиационной части. Вероятно, где-то аэродром дальней авиации и на этом санитарном автобусе привозили в тамбовский госпиталь больных или раненых воинов. Не так уж далек фронт от родины Петра — Сосновки.

Заснуть в машине Клоков не смог. Он мысленно был уже дома…

Уже светало, когда заскрипели тормоза, зашуршали по хрупкому снегу колеса, и машина остановилась. Поблагодарив шофера, Петр Клоков бросил за спину солдатский вещевой мешок, пошел на Подгорную улицу. Он шел все быстрее и быстрее, наконец побежал не чуя ног. Вот и дом родной. Тот же палисадник, покосившиеся ворота, которые никогда не открывались и неизвестно зачем они были сделаны. В окнах слабый свет керосиновой лампы. Петр сел на крылечко, успокоился немного, а потом, войдя в сенцы, постучал в обитую мешковиной дверь.

— Кто там? — услышал он голос матери. — Открывай, не заперто!

Петр, как учила его мать в детстве, быстро вошел в переднюю и торопливо закрыл за собой дверь, чтобы не ушло тепло.

— Не ждали? — сказал он и бросил на пол вещевой мешок. — Вот и я! Здравствуйте!

Много было радости в семье Клоковых. Но немало и горьких новостей узнал фронтовик, о которых ему не писали, не хотели расстраивать. Сестра Оля вышла замуж за летчика-лейтенанта, и он погиб на фронте. Хотела и она уйти на фронт, но ее не отпустили. Учителей мало. Оля ведет три начальных класса. Две младшие сестренки, закончив семь классов, уехали в Тамбов и работают в госпитале санитарками. Узнал и о ребятах — товарищах своих школьных. Кто погиб на фронте, кто возвратился инвалидом, а многие воюют так же, как Петр, получили награды.

В полдень Петр лег отдохнуть на часок. Проснулся рано. Мать собиралась куда-то идти, Оли уже не было, ушла в школу.

— Ну как, выспался? — улыбнулась мать. — Поспи еще, а я пойду к бригадиру, может, заменит меня.

— А что делать-то?

— Навоз вывозим в поле, пока снега мало. Засыплет, тогда не проедешь.

— Давай помогу, — вскочил Петр. — Руки стосковались по мирному делу.

— Да что ты, сиди и отдыхай. Мыслимо ли? Человек с фронта приехал, орден имеет и навоз будет возить. Да тебе колхозом всем командовать, а то и районом.

— Будет тебе, мама, — смутился Петр. — Дай мне какое-нибудь старье надеть. Я с тобой.

Всю неделю он работал в колхозе. Вечером ходил два раза в кино, один раз в Дом культуры на танцы, но там он не встретил своих знакомых и сверстников. Танцевали девочки и мальчишки, которым, когда он уходил служить в армию, было по десять, не больше.

Промелькнула неделя счастья, и под Новый год Петр Клоков уехал в Пензу в военное училище противотанковой артиллерии, где по сокращенной программе ускоренно готовили младших лейтенантов.

НЕ КРАСНА ПОКА ВЕСНА

Вездеход на ухабах разбитой дороги подпрыгивал, как заяц, делал наклоны то в одну, то в другую сторону, и Георгий Константинович сожалел, что послушал совета Тимошенко ехать до Москвы на этом, как он подчеркнул, «надежном транспорте». Нужно было бы попытаться взлететь с размокшего аэродрома на ПО-2, который в войну выручал военных. Не случайно его прозвали «кукурузником» — мог сесть даже в огороде.

Уже поздно вечером, уставший и в плохом настроении, Жуков выехал в Москву и сразу же позвонил секретарю Верховного Главнокомандующего.

— Сейчас продолжается совещание ответственных работников, — сказал секретарь. — Обсуждается вопрос о топливе. Вам приказано присутствовать.

Георгий Константинович умылся, съел на ходу бутерброд и отправился в Кремль. Он понимал, что его вызвали не только для обсуждения действительно тяжелого положения со снабжением заводов и электростанций топливом. Этим вопросом занимаются другие товарищи. Видимо, пойдет разговор о положении на Южном и Юго-Западном фронтах, где в начале весны 1943 года вновь создалась для наших войск невыгодная обстановка. Жуков не ошибся.

После совещания Сталин подошел к Георгию Константиновичу:

— Вы обедали? Пойдемте ко мне и заодно поговорим о положении в районе Харькова.

Было уже около трех часов ночи, но если Верховный еще не обедал, то как же иначе назовешь ночную трапезу?

— Положение на Юго-Западном фронте вам известно? — спросил Верховный Главнокомандующий.

— Знаю, что бронетанковые и механизированные части противника оттеснили части Юго-Западного фронта за Донец. Одновременно из Полтавы и Краснодара немцы тоже перешли в наступление и потеснили две армии Воронежского фронта.

— Как видите, не красна пока весна. — Сталин остановил взгляд на Жукове. — Когда вы можете выехать на Воронежский фронт?

— Сейчас дам команду, чтобы готовили самолет.

Через два часа Жуков вылетел на Воронежский фронт. Обстановка там непредвиденно ухудшилась. Захватив Харьков, части противника развивали наступление на Белгородском направлении и заняли несколько населенных пунктов. Остановить врага было нечем. Резервов у командующего фронтом не было.

Жуков тут же позвонил Верховному Главнокомандующему и предложил срочно двинуть навстречу противнику все, что можно, из Резерва Ставки и соседних фронтов. Подоспевшие войска оказали решающее сопротивление, хотя отдельным частям танкового корпуса противника удалось ворваться в Белгород. Дальше враг продвинуться не смог.

Героические действия некоторых дивизий были по достоинству оценены, и 20 марта Жуков лично вручил многим отличившимся воинам боевые награды.

За неделю Георгий Константинович объехал все войска, побеседовал со многими командующими армиями, членами военных советов, командирами соединений, с политработниками и рядовыми воинами, изучил имеющиеся сведения о войсках противника и пришел к убеждению, что в районе Курска и Белгорода в скором времени может разразиться крупнейшее сражение. Обсудив свои соображения с командующими Воронежским и Центральным фронтами, с начальником Генерального штаба Василевским, Жуков изложил их письменно и срочно направил Верховному. В докладной он писал о намерениях противника развернуть наступательные действия с целью глубокого обхода Москвы и определил, что главные удары враг нанесет против Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов.

Жуков сделал вывод, что пока нашим фронтам наступать здесь нецелесообразно.

«Лучше будет, если мы измотаем противника в нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника».

По приказу Ставки советские войска перешли к преднамеренной обороне. Координация действий Центрального и Воронежского фронтов была возложена на Жукова.

В начале апреля 1943 года маршал Жуков, начальник Генерального штаба Василевский, а также его заместитель Антонов разработали подробную стратегическую карту обстановки, сделали точные расчеты и предложения для обсуждения плана всей летней кампании, и на Курской дуге в частности.

Верховный приказал готовить всю необходимую документацию по принятому плану, а в начале мая еще раз обсудить его.

— А пока вам, товарищ Жуков, надо вылететь на Северо-Кавказский фронт. Нужно помочь 18-й армии генерала Леселидзе в районе Новороссийска. Там идут напряженные бои.

НЕ ВЕРЬТЕ ИМ, ЛЮДИ!

О лагере оказалось несколько железнодорожников. К ним отношение особое. Их кормили лучше, они были одеты в теплые суконные куртки и грубошерстные серые брюки. Их не избивали, не посылали на тяжелые работы. Даже спали они на солдатских койках в казарме, где когда-то до войны размещалась воинская часть.

Петра Косенко тоже одели в черную куртку и серые колючие брюки. Утром обер-лейтенант привез его на легковой автомашине в небольшой поселок и разрешил посидеть возле часового у входа в кирпичный дом.

Петя сидел на лавочке и любовался сиренью. Уже весна. Сколько хороших воспоминаний нахлынуло вдруг, но через несколько минут гитлеровец вышел из дома и повел Петра на территорию краснокаменных казарм.

За низким кирпичным зданием на широкой спортивной площадке были выстроены одетые в черное люди разных возрастов. Человек сто, не меньше. По их недовольным лицам Петя догадался, что это не полицейские и не добровольцы из числа предателей, согласившиеся прислуживать фашистам. Они бросали колкие взгляды и на офицера и на Петра. Неприятно испытывать честному человеку молчаливое презрение. Позади строя стояли немецкие солдаты, держа наготове автоматы.

Не совсем чисто по-русски, искажая многие слова, но вполне понятно обер-лейтенант, который привел Петра, стал громко говорить перед строем, размахивая указкой:

— Я не могу обманывать вас. Все, что мы, немцы, говорим, — только правда и всегда точно. Германская армия делает еще одно последнее усилие, чтобы спасти Россию от коммунистов и присоединить ее землю к великой Германии. Война скоро закончится победой. Фюрер заверил нас, что в этом году упадет на колени вместе с Европой и вся Азия. Перед вами карта советско-германского фронта. Видите: близко наши войска от Ленинграда. Чтобы не терять напрасно солдат, мы отошли от Москвы. Но зато у нас в руках Украина, она кормит Германию, дает сырье, уголь. Скоро с Кавказа будем вывозить нефть. В Крыму отдыхают уставшие немецкие солдаты. Скоро весь мир узнает, как совершится чудо.

Офицер подал указкой сигнал, и солдат вывел перед строем Петю.

— Вот вам доказательство, — сказал фашист. — Этот мальчишка воевал на фронте против нас. О чем это говорит? Советская Армия иссякла, и на фронт гонят детей. Он потерял рассудок от ужасов войны, и мы лечим его…

Петя сразу догадался, зачем потребовался этот шантаж. Молчать будет — значит, говорить не может. Скажет что-то в оправдание — умалишенный. Но у Пети пока единственное оружие — слово.

— Все это враки! — крикнул он. — Советская Армия бьет фашистов! А что касается меня, то меня никто не призывал воевать. Я сам защищал и буду защищать Родину! А вас фашисты хотят заставить работать на них. Не соглашайтесь, не предавайте своей Родины! Нас в лагере узников много, фашисты морят, убивают нас, потому что бессильны заставить советских людей стать рабами. Нас можно убить, но покорить — нельзя никогда!

— Мы знаем, что ты был ранен в голову и пока нездоров, Петр Косенко. Но мы тебя вылечим. Уведите! — приказал офицер солдату. — Включайте!

— Не верьте им, люди! — надрывно крикнул Петя. Но его голос уже заглушил громкий шум из динамика. — Не верьте…

— Передаем призыв доктора Геббельса ко всем железнодорожникам оккупированной России. Многие освобожденные немецкой армией районы нуждаются в хлебе, топливе, медикаментах. Германии нужны уголь, нефть, руда. Помогите наладить работу железных дорог. От вас зависит жизнь ваших детей и братьев! За это обещаю вам…

— Не верьте! — еще раз крикнул Петя, когда они повернули за угол казармы, и тут же почувствовал тяжелый удар по голове. В глазах потемнело…

Он очнулся на цементном полу. Высоко под потолком окошечко. Слабый свет едва проникает через решетку и запыленное стекло. Стены мрачные, сырые. Петя хотел приподняться, но не смог оторвать присохший к полу окровавленный затылок.

НА КУРСКОЙ ДУГЕ

Получив указания Ставки координировать действия Центрального, Брянского и Западного фронтов, маршал Жуков в завершающие дни подготовки войск к битве под Курском находился на Центральном фронте. Вместе с командующим этим фронтом Рокоссовским 2 июля 1943 года он выехал в дивизии 13-й армии, которой командовал генерал Пухов. День был жаркий, на небе ни облачка. Открытая легковая машина мчалась по грунтовой дороге, оставляя позади длинный хвост клубящейся черной пыли. Две машины с генералами и офицерами штаба и охраной чуть отстали, чтобы дождаться, когда развеется пыль, сквозь которую не видно было встречных машин. Шофер Бучин знал, что маршал любит ехать на высокой скорости, выжал более ста километров в час.

— Это танкисты 2-й танковой армии разбили дорогу в порошок? — спросил Жуков у Рокоссовского, когда проехала встречная машина.

— Думаю, что больше виноваты артиллеристы, — ответил командующий фронтом. — Танкистам я запретил идти по дорогам. Для них мы отвели другие пути и обочины.

— Правильно, — одобрил маршал. — Иначе они нам разобьют все дороги и наши резервы задохнутся, когда будут выдвигаться к фронту.

Жуков снял фуражку, щурясь от яркого солнца, он смотрел на заросшее бурьяном большое поле. Некому обрабатывать плодородные земли. Сорняк вырос, словно конопля, густой, высокий. Ходят солдаты, только штыки поблескивают на солнце, а самих не видно.

Здесь, где предполагается главный удар врага, расположились и 2-я танковая армия, и артиллерийский корпус Резерва Главного Командования, и много других артиллерийских частей. Не рискованно ли такое сосредоточение войск за счет ослабления других участков фронта? А вдруг противник изменит направление главного удара?…

О чем-то думал и генерал армии Рокоссовский. Его красивое волевое лицо выражало сосредоточенность, раздумье. Как много нужно знать, предвидеть, помнить командующему фронтом, в подчинении которого много армий, корпусов, дивизий, полков! Все предусмотреть, безошибочно решить, чтобы, отдавая приказ войскам, посылая солдат в сражение, не терзать себя мыслью, что где-то недоглядел, сделал ошибку.

Оба полководца прекрасно понимали, что предстоят ожесточенные бои и ошибки генералов и командиров могут обойтись дорого. Не случайно, выступая на заседании Военного совета фронта, Жуков указал, что главная задача всех командиров и политработников должна быть направлена на быструю подготовку надежных оборонительных рубежей, повышение боевой выучки войск, на воспитание у воинов глубокого сознания личной ответственности за судьбу Родины, ясного понимания решающего значения предстоящей битвы. Зная, что противник готовится применить много танков, в том числе тяжелые, типа «тигр» и «пантера», на всех фронтах по указанию Жукова командование организовало изучение боевых качеств и уязвимых мест этих машин, способов борьбы с ними. Подразделения истребителей танков укомплектовывались коммунистами и комсомольцами, опытными бойцами.

Проезжая мимо ореховой рощи в длинной балке, Георгий Константинович заметил возле кустарника большое скопление пушек. Приказал водителю подъехать к артиллеристам.

— Это что за выставка? — спросил он, не дав доложить подбежавшему к машине офицеру.

— Мой полк прибыл в указанный район, а меня в лес не пускают, негде поставить пушки! — отрапортовал майор. — Вот и спорим.

— Что же вы, товарищ майор, — резко сказал маршал, — первый день на фронте? Наломайте веток, закройте орудия, замаскируйте полк. И нечего спорить! Спорят кумушки у колодца.

Рокоссовский вышел из машины и подозвал к себе офицера из подъехавшей сопровождающей группы.

— Останьтесь здесь, проверьте весь лес, хорошо ли замаскированы войска. Предупредите командиров дивизий: полностью исключить движение днем по открытой местности, никаких занятий в открытом поле!

Жуков, услышав, о чем говорил Рокоссовский офицеру, дополнил:

— Вызывайте сюда командующего артиллерией фронта. Пусть он сам займется этим.

Осматривая позиции противотанковой артиллерийской обороны, Жуков и Рокоссовский обошли противотанковые рвы, траншеи и ходы сообщений, поинтересовались, где установлены мины, надежно ли укрыты и способны ли быстро занять оборудованные позиции отряды заграждений и противотанковые резервы.

Оба они отличались друг от друга не только по характеру, но и внешне. Жуков скуп на слово и улыбку, редко шутил, взгляд пристальный, в движениях нетороплив. Всегда строг. Предельно точен во времени. Он не терпел возражений, хотя не было случая, чтобы кого-то поспешно за малейшую провинность отдал под суд. Спорить и доказывать свою точку зрения, не имея веских доказательств, редко кто из его подчиненных решался.

Рокоссовский высокий подтянутый, лицо улыбчивое, любил шутить с равными и подчиненными, подкупал своей необыкновенной простотой в отношениях с людьми и умением быстро расположить собеседника к откровенному разговору. Константин Константинович презирал высокомерие и не любил, когда ему угождали. Как все генералы, он ходил в столовую штаба фронта, а когда торопился, садился за столик поближе к раздаточной и громко звал: «Маша, покорми побыстрее!» Официантка тут же бежала на кухню и несла командующему по своему усмотрению и первое и второе.

Неприхотлив к пище был и Жуков. Он обедал и ужинал, когда позволяло время, а часто обходился наспех бутербродом. Если садился за стол, то спрашивал у своего постоянного повара Николая Баталова.

— Ну, что можете предложить?

В тот раз обедали в одной из дивизий.

— Есть гвардейский борщ? — спросил неожиданно Георгий Константинович, когда закончил разговор с командиром дивизии.

Командир дивизии растерялся:

— Мы приготовили обед в штабе. Это не так далеко, — он посмотрел на генерала Рокоссовского, ища у него поддержки. — Обед обещаем хороший.

— Хороший обед будет после войны, — ответил Жуков. — А пока давайте какой есть.

Ужинать пришлось уже в штабе соседнего фронта — Воронежского, где в качестве представителя Ставки находился Василевский. Обстановка там назревала не менее сложная. По данным разведки, противник готовился к мощному удару. План гитлеровского командования незамысловат: нанести мощные удары с двух сторон и отрезать советские войска, а затем в образовавшийся широкий проход ввести танковые войска и двинуться в сторону Москвы…

Заместителю Верховного нужно было окончательно согласовать вопросы взаимодействия двух фронтов и вместе с начальником Генерального штаба решить, как использовать резервы, если противник сумеет прорвать нашу оборону.

К приезду Жукова в штаб Воронежского фронта прибыл командующий Степным фронтом генерал-полковник Конев. Маршалу нужно было с ним поговорить, посоветоваться. Хорошо укомплектованный, сильный Степной фронт разместился глубоко в тылу Западного и Центрального фронтов. Он был надежным щитом на случай прорыва противника. Войска находились в готовности к отражению противника и к выдвижению вперед для развития успеха.

В тот вечер Жуков и Василевский вместе с командованием фронтов выработали план: как только станет известно о переходе противника в наступление, не дожидаясь начала его артиллерийской подготовки, самим нанести мощный удар артиллерией и авиацией, подавить живую силу и огневые средства врага в момент выдвижения и заставить его или отказаться от наступления, или начать наступление ослабленными соединениями.

Решив все вопросы, маршал Жуков возвратился в штаб Центрального фронта.

Еще днем, рассматривая карту, на которой было обозначено размещение войск фронта, а сбоку вписано общее количество боевой техники у противника и у наших войск, Жуков сказал:

— Не мало! С таким количеством танков, — маршал подчеркнул карандашом цифру, — драться можно. Но для развития успеха… — Георгий Константинович тут же позвонил командующему Степным фронтом генералу Коневу: — Не обессудь, Иван Степанович, но немного коробочек (так по телефону называли танки) я у тебя заберу, если у Ватутина будет туго.

Конев начал было возражать, но Жуков настойчиво повторил:

— Если будет надо!

4 июля ночью Георгий Константинович разговаривал по специальному телефону с Василевским, который находился в штабе Ватутина. Василевский передал, что войска ведут бой с передовыми отрядами в районе Белгорода и что пленные подтверждают переход противника в наступление на рассвете 5 июля.

— Как было предусмотрено, — сказал Василевский, — готовимся к артиллерийской и авиационной контрподготовке.

Маршал Жуков тут же пошел в хату, где находились командующий Центральным фронтом генерал Рокоссовский и начальник штаба фронта генерал Малинин. Склонившись над столом, офицеры чертили графики и схемы. Командующий и начальник штаба стояли у раскрытого окна.

— Что нового? — спросил Жуков.

— Ночью не начнут, — уверенно ответил Малинин. — И авиация и танки ночью слабы.

Жуков с почтительностью относился к рассудительному, спокойному, хорошо подготовленному теоретически и обладающему большим опытом работы в штабах генералу Малинину, не раз убеждался в его безошибочных, основанных на расчетах и фактах, прогнозах.

— А когда?

— На рассвете, — ответил генерал.

— Ночь-то какая, а? — сказал Рокоссовский.

— Напоминает она мне, Константин Константинович, ту ночь, когда ты вел свой корпус в сорок первом навстречу противнику. Помнишь? — спросил Жуков.

— Еще бы, — ответил Рокоссовский. — Вот тогда бы нам на каждый корпус сотню «Т-34» и самоходных орудий…

— У тебя в корпусе было не меньше единиц, чем сейчас в двух танковых армиях…

— Вот именно, Георгий Константинович, были «единицы», а не боевые танки. Слабы старые машины.

Высокое начальство своим присутствием не внесло нервозности в работу офицеров и генералов. Они продолжали спокойно рассчитывать и чертить графики и схемы.

Командующий артиллерией фронта генерал Казаков в те часы находился на командном пункте артиллерийского корпуса, в котором насчитывалось около 700 орудий. Начальник штаба артиллерии полковник Надысев был здесь, в штабе фронта.

Стрелки старых ходиков, висевших на стене, прошли двойку. Пошел третий час. Хозяйские часы показывали время точно. Генералы, словно не доверяя своим хронометрам, сверяли время по ним.

Георгий Константинович сожалел, что днем, когда все было тихо, не поспал часок. В ушах стоял свист. Складки на лбу, идущие из-под бровей, и ямочка на плоском подбородке от усталости стали рельефнее.

— Пухов у телефона! — доложил начальник оперативного отдела.

Рокоссовский выслушал доклад и спросил:

— Из какой дивизии пленный?

Положив трубку, Рокоссовский повернулся к Жукову и облегченно, будто наконец-то дождались того, чего с нетерпением ждали все, сообщил:

— Немцы разминируют участки для прохода своих танков. Захвачен пленный сапер 6-й пехотной дивизии. Он подтвердил готовность войск противника к переходу в наступление в 3 часа утра. Что будем делать? Докладывать в Ставку или дадим приказ на проведение контрподготовки?

— Время терять не будем, Константин Константинович, — сказал маршал. — Отдавай приказ, пусть ударит артиллерия, как предусмотрено планом.

Георгий Константинович Жуков посмотрел на свои часы, потом глянул на ходики. Они тоже показывали 2 часа 20 минут.

СРАЖЕНИЕ

Отдел кадров расквартировался в четырех хатах небольшого селения, от которого до переднего края было не меньше трех десятков километров. Здесь же расположились и другие хозяйственные и административные отделы штаба армии.

Уже второй день Петр Клоков и его товарищи, тоже младшие лейтенанты, срочно отправленные на фронт, ждали в отделе кадров назначения в части. Их принял всего один раз майор с тремя орденами на кителе, сказав, словно просителям путевки в санаторий:

— Мест нет. Не могу ничем помочь. Ждите, будет место, вызову.

На рассвете, когда три младших лейтенанта, устроившись в сене за сараем, крепко спали, послышался далекий гром. Петр вскочил и, увидав на блеклом небе еще не погасшие звезды, догадался, что на фронте началось большое наступление.

Разбудив своих товарищей, которые еще не бывали в боях, он предложил им забраться на соломенную крышу сарая и оттуда смотреть на пляшущее красное зарево, охватившее весь горизонт запада. Гул артиллерийской канонады иногда утопал в сплошном шуме залпа «катюш», и в это время зарево становилось ярко-оранжевого цвета.

— Ну, братцы, началось… — сказал Клоков. — Либо наши перешли в небывалое наступление, либо враг в предсмертных судорогах двинул все, что только можно.

Вскоре зарево погасло. Там, где еще гудела и содрогалась земля, теперь весь горизонт потемнел, и казалось, что оттуда надвигается дождь со сплошным, неумолкающим грозовым шумом.

Настало утро. Над горизонтом, в той стороне, где гудело, стояли тучи. Солнце уже припекало спину, а младшие лейтенанты все еще смотрели на запад, где кипело небывалое сражение. В небе то и дело проносились, набирая высоту, группы самолетов. Даже Клоков и такие, как он, уже побывавшие в боях, не могли представить себе всего того, что происходило утром 5 июля на Курской дуге.

Более тысячи орудий, минометов, реактивных установок, а вслед за ними фронтовая авиация обрушили лавину огня на изготовившегося к наступлению врага. Этот удар был настолько силен и неожидан для противника, что моральное состояние гитлеровцев оказалось подавленным, их атака уже не могла быть начата в запланированное время и с предполагаемым эффектом. Огонь советской артиллерии и удары самолетов парализовали вражеские батареи, наблюдательные пункты были уничтожены. Однако враг не отказался от своих намерений наступать. Около пяти часов в воздухе появилась авиация противника, и, несмотря на потери от огня зенитчиков и советских истребителей, она злобствовала над передним краем и наносила сильнейшие бомбовые удары по тылам войск. Враг перешел в наступление против войск Центрального и Воронежского фронтов. К переднему краю обороны устремились массы фашистских танков и штурмовых орудий, за ними следовала пехота.

Петр Клоков заметил подбегающего к дому офицера из отдела кадров и только успел сказать своим товарищам: «Нас разыскивают…» — как майор заметил их.

Младшие лейтенанты спрыгнули с крыши, предстали перед майором.

— Получите командировочные предписания и срочно в противотанковую бригаду подполковника Хромова! Срочно!

— А как найти эту бригаду? — спросил Клоков.

— У меня нет проводников. Ищите!

В предписании был указан номер бригады, а это уже многое значит. Лишь бы не оказаться в границах другой армии, остальное для бывалого воина пустяк.

— Найдем! — успокоил своих товарищей Петр. — Пошли на дорогу к регулировщику. Доедем с комфортом.

На перекрестке дорог стояла с флажком девушка-ефрейтор и бойко управляла движением сплошного потока машин. Шли грузовики с боеприпасами, мчались штабные машины, торопились артиллерийские тягачи с прицепленными пушками.

— Отойдите в сторону! — приказала девушка. — Я остановлю для вас машину из вашей бригады и позову.

Через несколько минут она указала флажком одной из машин с боеприпасами остановиться на обочине и приказным тоном позвала:

— Товарищи офицеры, быстро! Не задерживайте движение!

Сначала они приехали на склад боеприпасов, потом нашли хозяйственную часть, подкрепились солдатским харчем и явились в штаб.

Их встретил молодой худенький капитан.

— Вы уже воевали? — спросил он, проверяя документы Клокова. — Орден в артиллерии получили?

— За партизанские действия, — ответил Петр. — В артиллерии не служил.

— Прекрасно! Значит, опыт боев уже есть. Пойдете командовать батареей. А вы, — он обратился к младшим лейтенантам, прибывшим с Петром, — идите в наш резервный дивизион. Не огорчайтесь, в тылу сидеть не придется, скоро и резервный введем в бой. Потренируйтесь пока по «дохлым тиграм».

— А нельзя ли нам вместе с Клоковым в его батарею? — попросил один из товарищей Петра. — Он у нас в училище старшиной был, привыкли мы к своему командиру. А я в артиллерии до училища служил, временно огневым взводом командовал. Оправдал бы ваше доверие. Не разлучайте нас.

— Даже так! — обрадовался капитан, что нашелся подходящий командир батареи. — Тогда вот вы и пойдете командовать батареей, а Клокова оставлю в штабе. Помощник нужен до зарезу. Я один остался. Утром нас бомбили, погибли штабные офицеры.

Капитан позвал солдата и приказал проводить новичков.

Во второй половине дня гитлеровцы предприняли очередную атаку.

— Беги на КП! — приказал капитан. — Комбриг требует.

До КП метров триста. Когда Клоков подбежал к высокому подполковнику и представился, тот вытер рукавом вспотевший лоб и кивнул головой в сторону приближающихся танков.

— Видал? Гады! Не берет их снаряд в лоб. А все же боятся.

— Смотрите! — крикнул Петр. — На мине «тигр» подорвался!

— Он закрыл мне другие танки. Ах ты, гад! Прорвался правее!..

В этом грохоте и дыму Петр впервые увидел так близко бой артиллерии с танками. Он совсем не похож на тот учебный «бой» в Пензе, когда по одному танку-мишени стреляла одна пушка. Там было время спокойно навести орудие, там не рвалась над головой шрапнель, не поднимался фонтан огня ни справа, ни слева.

Связь командира артбригады с дивизионами и батареями нарушилась. Подполковник послал Клокова в резервный дивизион.

— Передай, чтоб выдвигались сюда!

Ныряя то в траншеи, то в воронки от бомб, Клоков сначала прибежал на огневую позицию разбитой батареи. Потрясенный увиденным, он остановился. Клоков насчитал семь подбитых танков. В живых не было ни одного артиллериста. Три пушки разбиты прямым попаданием вражеских снарядов.

Между двумя густо дымящимися танками стояло штурмовое орудие «фердинанд», у которого, видимо, не было боеприпасов и что-то случилось с ходовой частью. Мотор еще рычал. Петр зарядил единственную неповрежденную пушку и выстрелил. Из «фердинанда» вырвался большим черным шаром дым, и мотор заглох.

— Добил? Правильно! — услышал Петр голос подполковника Хромова. — Никого и здесь? Ну мы ему, черту рыжему, покажем! На Поныри он не прорвется. Тут не только одна наша бригада. Встретим!

— Надо бы вынести их… — Петр кивнул на убитых солдат. — Он ведь скоро опять начнет.

— Похороним вечером, — ответил подполковник. — Герои! Теперь уж в резервный я сам пойду. А ты беги в штаб и организуй… Всех надо пока собрать, а пушки в ремонт. Действуй, Клоков!

Тем временем низко над головой появилось не менее сотни советских самолетов, послышался совсем близко грохот разрывов бомб.

В тот день сотни три истребителей и бомбардировщиков 16-й воздушной армии, которой командовал генерал Руденко, нанесли мощный удар по гитлеровским частям и приостановили их продвижение.

Всю ночь Петр Клоков с группой солдат выносил в тыл погибших воинов и вытаскивал разбитые пушки. Оба его товарища из Пензы погибли во время выдвижения резервного дивизиона на позиции.

Боевых друзей артиллеристы похоронили утром. У склоненного над братской могилой знамени, словно клятву, замполит бригады сказал прощальную речь.

К восходу солнца подошли танковые полки 2-й танковой армии генерала Родина. Вместе с частями 19-го танкового корпуса и 13-й армии утром они с ходу нанесли контрудар. И опять все гудело, грохотало, трещало. Однако развить успех танкисты не могли. Враг бросил против них свежие силы и в тяжелом бою приостановил дальнейшее продвижение советских войск.

Под Понырями атаки противника не прекращались вплоть до 10 июля. Ожесточенные сражения шли на земле и в воздухе. Героически сражались и пехотинцы, и танкисты, и артиллеристы, и летчики. Поле боя казалось огромным пожарищем.

Петр Клоков был назначен командиром сводной батареи, в которой вместо четырех было пять орудий, но в расчетах — всего лишь по два человека. Артиллерийская бригада в двух дневных танковых атаках гитлеровцев потеряла более половины всего личного состава части.

За ночь для всех орудий были вырыты окопы, рядом — в земляных щелях — подготовлены бронебойные снаряды. Впереди орудий Клоков с группой саперов установил противотанковые мины.

На следующий день враг начал новую атаку, еще более сильную. Сначала на поле появилось до ста танков. Они мчались к окопам стрелковых частей. По ним открыла огонь вся артиллерия. Потом в небе появилось десятка три самолетов. И хотя на них набросились, советские истребители и четыре «юнкерса» были сбиты, фашистские стервятники начали пикировать на артиллерийские батареи, принуждая их прекратить огонь. Сначала им это удалось. На некоторое время наши батареи замолчали, расчеты укрылись в щели, но, когда «фердинанды» и «тигры» стали утюжить окопы пехоты, Клоков выскочил из ровика и в грохоте разрыва бомб подбежал к пушке, зарядил. Сгоряча промахнулся, не попал в ближний танк, но снаряд угодил в развернувшийся вдали «фердинанд», и тот «завальсировал» на одном месте. Примеру командира последовали солдаты и, заняв свои места, не обращая внимания на пикировщиков, открыли торопливый беглый огонь по вражеским танкам.

Самый старый, с курчавой седой бородой наводчик, с запоминающейся фамилией — Перец, накануне раненный в голову, а утром пулей в плечо, снял гимнастерку и, припав к панораме, ловил очередной вражеский танк в прицел. По его голой веснушчатой спине наискось текла кровь.

Впереди то и дело вспыхивали и дымили танки. По ним стреляли и противотанковые и крупнокалиберные пушки, поставленные на прямую наводку.

Словно молнии рассекали задымленное небо снаряды реактивной артиллерии — «катюши». Над полем сражения не замолкал воздушный бой.

Бомбы и снаряды рвались то впереди, то сзади батареи. Один снаряд снес с правого орудия щит. Солдаты, отброшенные на бруствер окопа, больше не поднялись. Петр подбежал к разбитому орудию в ту минуту, когда из-за подбитого «тигра» высунулся ствол другого фашистского танка. Клоков открыл затвор, зарядил, но на пушке не оказалось прицела. Тогда он навел пушку, глядя в ствол, быстро опять зарядил бронебойным и выстрелил. Снаряд попал в подставленную боковую броню «тигра». Горит! Тут же Петр почувствовал, как по левой ноге что-то стукнуло, да с такой силой, что она подломилась. Падая, он ударился головой о станину пушки. В глазах потемнело. Кто-то кричал: «Танки слева!»

За шесть дней кровопролитных боев в районе Понырей и Ольховатки немцам удалось вклиниться в оборону советских войск на глубину лишь от шести до двенадцати километров. Ударная сила группы армий «Центр», наступавшая с севера, была обескровлена и остановлена.

Георгий Константинович шел на НП танкового корпуса. Заметив группу генералов и офицеров, противник открыл огонь из орудий.

— За мной из зоны обстрела! — крикнул маршал.

Один снаряд разорвался близко. Жуков был контужен, а генерал Минюк ранен. Георгий Константинович приказал отправить генерала Минюка в Москву. Сам же отказался от госпитализации. Побывал раза три у врача во фронтовом госпитале, и на этом лечение было закончено. Но слышать после этого он стал еще хуже, на совещаниях вынужден был надевать слуховой аппарат.

Младшего лейтенанта Петра Клокова эвакуировали в город Липецк в один из госпиталей, который размещался в здании против городского сада. Вечером, к удивлению Петра, в саду играл духовой оркестр. Молодежь танцевала до поздней ночи, а он лежал на койке и не мог пошевелиться. Осколками вырвана часть мышцы на ноге, перелом голени, на голове шишка с куриное яйцо. Обидно. В бою был всего трое суток.

Через неделю ему стало уже легче и он мог читать газеты. О боях под Курском писали много. В одной из статей он вычитал о героизме артиллеристов части Хромова. Упоминалось несколько фамилий, но из названных Петр никого не знал.

В те напряженные дни, когда враг бросал последние резервы, еще пытался добиться успеха, маршал Жуков, согласовав с Верховным Главнокомандующим свое решение, выехал в штаб Брянского фронта, которым командовал генерал Попов, чтобы помочь организовать наступление войск на Орел. Маршал посетил все армии фронта, уделив особое внимание 11-й армии генерала Баграмяна.

11 июля развернулось танковое сражение у Прохоровки. В помощь войскам Воронежского фронта в кризисный момент, когда сотни танков с обеих воюющих сторон надвинулись стальной лавой друг на друга, подошли, как было предусмотрено планом Ставки, 5-я гвардейская общевойсковая и 5-я гвардейская танковая армии из фронта Конева. Когда на Воронежском фронте развернулась величайшая битва, неожиданно для противника перешел в наступление Брянский фронт. Враг заметался, стал снимать войска с других направлений, чтобы остановить наступавшие советские армии. Этим воспользовался Центральный фронт и 15 июля тоже перешел в наступление. Три фронта начали громить орловскую группировку противника.

В героических наступательных боях войска фронтов уставали. Воины подразделений и частей, измотанные круглосуточными маршами, мечтали о небольшой передышке. Жуков посоветовался с командующими фронтами Ватутиным и Коневым и пришел к убеждению, что, нанося контрудары по противнику и выходя к переднему краю, войска израсходовали горючее, нуждались в пополнении боеприпасами, а поэтому предложил оттянуть срок наступления на неделю.

18 июля Воронежский фронт и введенные в сражение войска Степного фронта перешли к преследованию противника. Третье летнее наступление гитлеровцев на восточном фронте провалилось. Инициатива перешла на сторону советских войск.

5 августа были освобождены от немецко-фашистских оккупантов два старинных русских города — Орел и Белгород. В ознаменование этой большой победы столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Степного фронтов двенадцатью артиллерийскими залпами из 120 орудий. Это был первый за время Великой Отечественной войны победный салют.

Надежды Гитлера на свою мощную танковую группировку не оправдались. Его войска уже не могли наступать. Пятьдесят дней продолжалось небывалое в истории войн сражение. Немецко-фашистская армия потеряла еще 30 отборных дивизий, в том числе 7 танковых. Более полумиллиона солдат и офицеров фашистских войск были убиты и ранены, на поле битвы осталось около 1500 танков и свыше 3000 орудий врага, 3500 самолетов противника не могли уже больше взлететь в небо и бомбить наши города и села.

Ликвидация орловского плацдарма, поражение гитлеровцев в районе Орла, Белгорода, Харькова изменило всю обстановку в центре советско-германского фронта, открыло широкие возможности для дальнейшего наступления советских войск.

В своей книге «Воспоминания и размышления» спустя много лет после войны Маршал Советского Союза Г. К. Жуков написал об этом сражении:

«Призрак неминуемой катастрофы встал перед фашистской Германией».

НА ДНЕПРЕ

Маршал Жуков полагал, что продолжать наступление к Днепру без передышки и без предварительной подготовки войск фронтов не следует. После тяжелых боев на Курской дуге войска ослабли. Но Ставка настаивала быстрее выйти на Днепр и на реку Молочную, чтобы не дать фашистам превратить Донбасс и Левобережную Украину в пустынный район.

Возвратившись в район боевых действий, Жуков советовался с командующими фронтами генералами Коневым и Ватутиным, обсудил с ними возможности войск и, еще до получения директивы из Москвы, наметил направления ударов. В разговоре с генералами он высказал мнение: неплохо бы собрать совещание лучших воинов фронта, поговорить с ними об опыте боев, послушать самих героев сражений, узнать о настроении солдат.

Через три дня были собраны снайперы, пулеметчики, артиллеристы, танкисты, летчики, саперы, связисты, воины тыла двух фронтов. На многочисленном совещании присутствовали все члены военных советов фронтов, начальники политических отделов и управлений. Как и положено на ответственном собрании, да вдобавок руководит которым высокое начальство, все шло по-деловому и приподнято-торжественно: доклад о положении на фронтах, выступления представителей частей, горячее слово воинов, которые клялись не жалеть жизни для разгрома врага. Здесь же состоялось вручение орденов и медалей героям — участникам совещания.

Выступил на совещании и маршал Жуков. Он говорил, как всегда, тепло и приветливо:

— Маршал тоже солдат. Вот и поговорим, друзья, как солдаты. Вы все знаете, что мы будем продолжать бить врага, пока не добьем в самом Берлине! (Тут воины стали аплодировать, послышались радостные возгласы.) Но я не призываю вас митинговать. У меня к вам вопрос: скажите честно, вы и ваши боевые друзья очень устали или мы еще можем бить фашистов без передышки? Подумайте: впереди Днепр, Киев, сильные укрепления гитлеровцев. Какое ваше мнение, товарищи солдаты?

Сначала послышался слабый ропот, потом с последних рядов поднялся пожилой солдат, не моложе самого маршала, и сказал:

— Дозвольте мне доложить, товарищ заместитель Верховного Главнокомандующего?

— Говорите, послушаем, — ответил Жуков. — Идите поближе.

Солдат пробрался сквозь тесно сидевших воинов, подошел к маршалу и заговорил громко, чтобы слышали все:

— У нас, товарищ Маршал Советского Союза, такое мнение: ежели нам дадут приказ, то мы думать не посмеем — устали или не устали. Вперед, и только!

Раздались дружные аплодисменты, но солдат поднял руку, призывая к тишине.

— Мы знаем, что нужно быстрее освободить всю нашу Советскую землю, которую топчет враг. Но вы хотите знать наше откровенное солдатское мнение? А наше мнение такое: боеприпасов у нас маловато. Это раз. И в небе он опять злобствует, значит, и самолетов наших мало. Это два. А еще доложу вам, товарищ маршал, поредели у нас роты. Надо бы из освобожденных районов призвать молодежь.

— Ну, а еще что? Не стесняйтесь, старина, — подбодрил Жуков. — Хорошо говорите, думаю, что наши мнения сходятся.

— И машин не мешало бы, товарищ маршал. Немец удирает порой так, что догнать его не можем. Без машин плохо, отстаем.

— Сколько вам лет? — поинтересовался Жуков.

— К полсотне близится, товарищ маршал. На Халхин-Голе воевал.

— Давно на фронте?

— С первых дней. В ополчении сначала был с сыном. Сын погиб, а меня пуля пока обходит.

Солдат говорил об этом, словно о каком-то обычном деле, даже улыбался, расправляя льняного цвета усы. А Жуков вдруг посуровел, складка на переносице стала глубже. Он подошел к солдату и сказал:

— Сердечное спасибо тебе, богатырь. Не сердись, но я думаю, что меня поддержит Военный совет, если мы отпустим тебя домой. Ты свое дело сделал. Повоевали, спасибо. Мы теперь уже можем заменить ветеранов молодыми воинами, а без таких, как вы, там, — маршал указал большим пальцем через плечо, — трудно. Я видел, как работают женщины в поле. Очень тяжело им. Сами впрягаются в плуг. Иди, старина, с честью домой, помоги колхозу.

— Правильно, — поддержал маршала Жукова генерал Конев. — Постепенно надо отпускать всех ветеранов двух войн. Они это заслужили.

В это время к Жукову подошел офицер и доложил, что его просит к телефону Василевский. Звонит с Юго-Западного фронта.

Жуков поблагодарил солдат за откровенный разговор и тут же ушел на узел связи.

Вскоре фронты, действия которых координировал Жуков, начали наступление. Задача: быстрее захватить западный берег Днепра и Десны.

23 сентября, взяв Полтаву, левофланговые войска фронта Конева вышли к могучему Днепру. В районе Великого Букрина плацдарм захватили войска 3-й гвардейской танковой армии и некоторые дивизии 40-й и 47-й армий. И хотя немецко-фашистские войска всеми силами стремились спихнуть с этого плацдарма полки и дивизии Советской Армии, был дан приказ держаться крепко, и Жуков посоветовал командующему срочно подбросить туда еще несколько дивизий.

Армия генерала Чибисова захватила плацдарм севернее Киева в районе Лютежа.

Сильное сопротивление врага встретили при форсировании Днепра войска Степного фронта. Жуков лично выезжал к Коневу на КП и вместе с ним наблюдал за ходом боя, советовался с командующим, отдавал распоряжения о переброске войск авиации с одного фронта на другой.

Помогая командующим фронтами Коневу и Ватутину, он постоянно держал связь с Южным и Юго-Западным фронтами, где представителем Ставки был Василевский.

К концу сентября советские войска успешно форсировали Днепр на участке протяженностью более 750 километров и устремились дальше на запад.

Воронежский фронт стал теперь именоваться 1-м Украинским, а Степной — 2-м Украинским.

С участием маршала Жукова был разработан план дальнейших действий. Сосредоточив главные силы на Лютежском плацдарме, решили одновременно начать наступление с другого — Букринского плацдарма, чтобы противник подумал, что главный удар наносится оттуда. Враг клюнул и стал перебрасывать к Великому Букрину дополнительные силы, в том числе резервную танковую дивизию СС «Рейх».

После введения в направление главного удара 3-й гвардейской армии войска 38-й армии генерала Москаленко и танковый корпус генерала Кравченко освободили Киев. Верховному Главнокомандующему была дана телеграмма:

«С величайшей радостью докладываем о том, что задача, поставленная по овладению нашим прекрасным городом Киевом — столицей Украины, войсками 1-го Украинского фронта выполнена!»

Вместе с советскими войсками в боях за Киев принимала участие Чехословацкая бригада, которой командовал полковник Людвик Свобода.

В то же утро вместе с Военным советом фронта в Киев выехал маршал Жуков. Давно ли Георгий Константинович был в цветущей столице Украины, командуя Киевским Особым военным округом, любовался его многовековой архитектурой, видел радостных, оживленных тружеников-киевлян? А теперь здания превращены в руины, истощенные жители, перенесшие страшную фашистскую оккупацию, похожи на узников. Лишь глаза горят от счастья, что теперь они свободны!

Машину обступили женщины и дети. Все наперебой хотели что-то сказать, но разобрать слова было трудно. Люди протягивали руки, кричали, смеялись и плакали. И вдруг через толпу пробился молодой человек. Виски седые, на лбу большой шрам. Вцепившись руками за борт открытого автомобиля, он старался перекричать всех, хотел, чтобы маршал обратил на него внимание. Жуков, услышав знакомый голос, пристально посмотрел на человека.

— Товарищ маршал! Георгий Константинович! Это я, Косенко… Не узнали?

Маршал еще не верил своим глазам, еще сомневался, не ошибся ли? Не торопился заговорить с ним.

— Где мой отец? О матери не слышали? Где они, товарищ маршал? — Петр моргал глазами, слезы текли по щекам. — Вот, видали, как они расправились со мной? Но я не сдался! Я не предал!

— Откуда ты, Петя? — спросил наконец Георгий Константинович, убедившись, что это действительно сын Косенко.

— Я прошел много лагерей, а под конец вырвался и сражался с оружием в руках… Был подпольщиком, партизанил…

Маршал потрогал руку Петра. Одни кости. Глянул ему в глаза, и младший Косенко понял, что отца он уже никогда не увидит.

— О матери слыхал что-нибудь? — спросил маршал.

— Ничего. Все эти годы я был в лагере. Фашисты пытались сделать из меня предателя, чтоб всему миру показать: смотрите — сын боевого генерала предал отца, отрекся от комсомола. Не вышло! Дайте мне оружие, товарищ маршал, пошлите на фронт. Я им отомщу!

Маршал повернулся к адъютанту:

— Отправьте сына генерала Косенко немедленно в госпиталь. А потом, — Жуков посмотрел на Петра, — непременно будешь воевать и сам отомстишь им за себя, за отца, за мать и сестру…

Успехи на фронтах следовали один за другим. Наращивая усилия, советские войска шли на запад. Враг отходил.

В середине декабря маршал Жуков был вызван в Ставку. Сев в самолет и опустившись в мягкое кресло, Георгий Константинович почувствовал, как устал, ведь он с апреля месяца находился в районе напряженных боевых действий. Закрыв глаза, вспомнил о Петре Косенко:

— Надо поинтересоваться, как там дела у сына Косенко? Где он?

— Хорошо, товарищ маршал, проверим, — ответил адъютант.

ЕЩЕ ОДИН «КОТЕЛ»

О небольшой украинской хате было натоплено жарко, а генерал Ватутин, накинув на себя теплую бекешу, не мог остановить дрожь. Склонившись над столом, он делал пометки на карте и ровным почерком на отдельном листе выписывал номера частей и соединений. Командующий фронтом размышлял над планом, пока еще только созревшим у него в голове.

Когда в хату вошел Жуков, Ватутин положил карандаш и, пожимая вспотевшей рукой руку маршала, сказал устало:

— Из Москвы только что звонили, спрашивали мнение по поводу удара на Житомир и Бердичев. Мнение — наступать. Мы выслали план. Но войска устали. Резервы слабоваты.

— Насколько мне известно, план получен. Тебе дали 18-ю армию, 1-ю танковую и еще два танковых корпуса. Мало?

— И 18-ю? — удивился Ватутин. — Из-под Новороссийска? Она же только закончила тяжелые бои, освобождая Новороссийск и Тамань? Ее нужно доукомплектовать.

— Все это верно. Доукомплектовать армию теперь не проблема. Но ты, я вижу, нездоров. Вместо того чтоб лечиться, над картой размышляешь. Заболел?

— Знобит. Не пойму, что за холера пристала? — плотнее кутаясь в бекешу, жаловался Николай Федорович. — Наверное, где-то простыл.

— Тогда данной мне властью приказываю: лежать! — еще раз настойчиво сказал Жуков. — Мы с начальником штаба генералом Боголюбовым, надеюсь, справимся. Полежи. Советую чай с малиной.

Но неугомонный Ватутин после чая все же продолжал работать. Он никому не доверял составление донесения в Ставку о ходе подготовки к наступлению.

В тот же день Жуков беседовал с членами Военного совета фронта. Рассказал о московских новостях, выслушал их мнение о состоянии войск фронта, поинтересовался обеспеченностью армий и дивизий боеприпасами, продовольствием, одеждой. Маршал посоветовал держать наготове для войск обувь и плащ-накидки: могут внезапно начаться дожди и в валенках солдату будет невыносимо трудно вести боевые действия. В то же время могут быть и заморозки.

Жуков оказался прав. Сначала лили дожди, а потом опять ударил мороз. В войсках участились гриппозные заболевания. Заболел и сам Георгий Константинович, но, как и Ватутин, крепился и в нездоровом состоянии побывал в 60-й армии Черняховского, в 13-й армии Пухова, у авиаторов воздушной армии Красовского, в 18-й армии Леселидзе.

1-й Украинский фронт, которым командовал генерал Ватутин, по количеству армий был громоздкий — восемь армий и одиннадцать корпусов. Все они имели богатый боевой опыт, но укомплектованность боевой техникой и бойцами была недостаточной. По настоянию Жукова Ставка приняла меры, чтоб пополнить фронт танками и артиллерией.

Противник, сосредоточив свои силы под Житомиром и Бердичевом, оказывал упорное сопротивление. Иногда ему даже удавалось контратаками несколько потеснить войска фронта, но в целом хорошо спланированная Житомирско-Бердичевская операция закончилась успешно, и войска 1-го Украинского фронта продвинулись на глубину до 200 километров, освободив всю Киевскую, Житомирскую и часть Винницкой и Ровенской областей.

Войска 2-го Украинского фронта, наступавшие южнее, получив подкрепление, вели упорные бои за Кировоград, и 8 января город был освобожден, но соединения фронта изрядно устали и по приказу Ставки приостановили наступление. Нужно было хорошенько подготовиться к предстоящим сражениям.

Противник, стремясь удержать Днепр хотя бы на небольшом участке, решил, что советские войска выдохлись и наступать не могут. Немецкое командование подтянуло в район Корсунь-Шевченковского плацдарма еще несколько дивизий и намеревалось удержаться здесь любой ценой, не подозревая, что справа и слева советские войска словно клещами захватили огромную группировку немецко-фашистских дивизий.

Жуков и командующий 2-м Украинским фронтом Конев доложили Верховному Главнокомандующему, что назрела обстановка отсечь, окружить и разгромить одиннадцать дивизий противника, расположенных в районе Корсунь-Шевченковского. Решать эту задачу должны были войска 1-го и 2-го Украинского фронтов.

Ставка дала согласие. И опять напряженные дни и ночи. Нужно все продумать, спланировать, перегруппировать войска, обеспечить их боеприпасами, пополнить и подготовить части к бою.

Мощные удары фронтов с востока и запада привели к тому, что кольцо вокруг Корсунь-Шевченковской группировки, как и планировалось, сомкнулось. Но, замкнув кольцо, советские войска на западе оказались в узком коридоре, по сторонам которого противник: с одной стороны — окруженный, с другой — свободный, постоянно пополняемый танками и стремящийся разорвать кольцо. Это создавало тяжелые условия для наших войск, но в более тяжелом положении оказался окруженный враг: боеприпасы и продовольствие кончились, раненых много, силы слабели, и вырваться из котла невозможно.

Зная об этом, немецкое командование приказало своим войскам во что бы то ни стало разорвать кольцо, пробить брешь.

Командующий 2-м Украинским фронтом Конев, несмотря на неблагоприятные погодные условия, маневрируя войсками, сумел отразить все атаки врага. Чтобы гитлеровцы не смогли пробиться на помощь своим окруженным войскам, он направил танковую армию навстречу рвущимся на выручку немецким частям.

Неожиданно в разгар операции Жуков почувствовал слабость и сильную головную боль. Генерал Минюк, возвратившийся после лечения в госпитале к маршалу, вызвал врача.

— Грипп. Форма тяжелая. — Смерил температуру: около тридцати девяти. — В постель немедленно!

— Я согласен, но сегодня мы должны послать парламентеров к окруженным войскам. Возвратятся, сообщат, что гитлеровцы сдаются, непременно лягу в постель.

Но фашисты, словно потеряли рассудок, отклонили ультиматум. Они жестоко расправились с советскими парламентерами, стреляя им в спину.

— Начинайте! — приказал маршал Жуков.

Узнав, что Жуков болен, Верховный позвонил ему и приказал: передать общее руководство операцией командующему 2-м Украинским фронтом Коневу и непременно лечиться.

Хотя Гитлер клялся и обещал своим генералам, что спасет окруженные дивизии, немецко-фашистским войскам не удалось ни пробиться к окруженной группировке, ни просочиться из «котла».

Битва продолжалась вплоть до середины февраля. Героически сражались все воины фронтов. В мороз, не зная сна и отдыха, в оттепель, когда насквозь промокали валенки и шинель, а потом снова в снежной вьюге — такой неустойчивый был февраль — они громили врага и еще раз показали свое воинское искусство окружения и уничтожения крупных группировок войск противника. Только в плен было взято 18 тысяч вражеских солдат и офицеров.

Еще не окрепнувшего после болезни, 17 февраля, когда с окруженной группировкой было покончено, Георгия Константиновича вызвали в Москву.

В Москве он узнал, что за умелое руководство войсками Коневу присвоено звание Маршала Советского Союза.

Георгий Константинович нашел у себя в квартире новые маршальские погоны и поручил одному из адъютантов отослать их самолетом Ивану Степановичу Коневу.

ТАК БЫВАЕТ

29 февраля в районе города Ровно, далеко от фронта, в перестрелке с бандитами был тяжело ранен командующий 1-м Украинским фронтом генерал армии Николай Федорович Ватутин. В Киев, куда был доставлен прославленный полководец, прибыли лучшие врачи из Москвы, в том числе известный хирург Н. Н. Бурденко, но даже они спасти Николая Федоровича не смогли. 15 апреля 1944 года Н. Ф. Ватутин умер.

В день похорон на улицах Киева было много людей, город в траурных флагах, радио говорило о славном сыне трудового народа, выходце из бедной крестьянской семьи, о боевых заслугах советского генерала.

В столицу Украины приехали и воины, и представители многих городов, земляки полководца, жители ближайших сел. Среди воинов, прибывших, из артиллерийских частей, был лейтенант Петр Клоков. Во время похорон полководца Клоков шел в колонне офицеров и нес венок. Он заметил в толпе людей на тротуаре у развалин дома солдата, удивительно похожего на Петю Косенко. Клоков пытался привлечь его внимание: тщательно вытирал платком лицо, кивал головой, но солдат устремил свой взгляд на орудийный лафет с гробом и не заметил лейтенанта с венком.

На фронт лейтенант Клоков возвратился с мыслями о Пете Косенко. Как узнать, жив он или погиб? Если жив, то нет сомнений, что у развалин дома стоял он. Посоветовался с командиром части, рассказал ему о семье Косенко все, что знал.

— А если о Петре написать самому командующему фронтом?

— Будет ли время у командующего заниматься этим? — усомнился командир полка. — Сделай запрос в отдел кадров фронта.

С одной стороны, командир прав. Не только у командующего фронтом, но и у каждого командира части времени свободного нет, и порой подобные письма хотя и не остаются без внимания, но ответ на них составляет какой-нибудь писарь штаба.

Но, с другой стороны, это не личное письмо, оно касается сына боевого друга Жукова, и маршал не оставит без внимания сообщение о Петре Косенко. Нужно писать. Вскоре появилось сообщение в газетах, что маршал Жуков награжден орденом «Победа» и в Москве ему уже вручили этот орден. Клоков решил написать Жукову и послать письмо в Москву в Генеральный штаб. Но оно не застало Жукова. После обсуждения планов на летне-осеннюю кампанию 1944 года, которыми предусматривалось провести крупные наступательные операции на Карельском перешейке и Петрозаводском направлении, а затем в Белоруссии, 28 апреля маршал Жуков возвратился на 1-й Украинский фронт, чтобы передать командование фронтом маршалу Коневу. А Петр Клоков в составе артиллерийской бригады в том же месяце ушел во 2-й Украинский фронт под румынский город Яссы, где шли ожесточенные бои за удержание так необходимого плацдарма на правобережье Прута.

ПУТЬ К БЕРЛИНУ ЧЕРЕЗ БЕЛОРУССИЮ

На обширной белорусской земле все три года не затухало пламя партизанской борьбы. Летели под откосы поезда с вражескими солдатами и боевой техникой; в животном страхе метались под ударами народных мстителей гитлеровские тыловые части. Белоруссия сражалась. Партизаны и подпольщики вместе с Советской Армией добывали трудную победу над врагом. У белорусов счеты с фашистами особые. Гитлеровцы опустошили все белорусские города, превратили в пепелище тысячи деревень, истребили свыше двух миллионов мирных жителей и военнопленных.

Пришло время освобождения Белоруссии от фашистских захватчиков. Советские войска, готовясь к наступлению, получили свежее подкрепление, недостающую боевую технику, боеприпасы, средства связи, транспорт, продовольствие, обмундирование.

В конце мая Верховный Главнокомандующий принял командующих фронтами Баграмяна, Черняховского и Рокоссовского, чтобы в присутствии Жукова, Василевского и Антонова выслушать их соображения о проведении новой крупной стратегической операции и дать им указания в разработке общего плана действий фронтов. Он остался доволен докладами командующих и одобрил их предложения.

Чтобы обеспечить успешные действия войск, нужно не только заблаговременно снабдить их оружием, боеприпасами, но и нанести по врагу согласованный и мощный удар артиллерией и авиацией, наладить взаимодействие стрелковых и танковых войск. В решении этих вопросов потребовалось активное участие крупнейших военных специалистов.

Жуков встречался с известными военачальниками Советских Вооруженных Сил, которые проявили себя высокообразованными организаторами: по вопросам авиации с А. А. Новиковым, по делам артиллерии с Н. Н. Вороновым, по танковым войскам с Я. Н. Федоренко. Он особо беспокоился о снабжении фронтов боеприпасами и беседовал с Н. Д. Яковлевым. Интересовался, достаточно ли продовольствия, обмундирования, горючего, связывался по телефону с генералом А. В. Хрулевым, отвечающим за снабжение всех фронтов.

Ни одной свободной минуты. Сутки расписаны полностью. Опять, как и в прошлых операциях и особенно в период их подготовки, Георгий Константинович почти не смыкает глаз все ночи. Даже в дороге на фронт, когда можно было бы несколько минуток вздремнуть, маршал рассматривает карту, делает расчеты, уточняет выводы, заглядывает в справочники, в книги. В ярких стрелах, обозначавших направления ударов 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов в направлении на Вильнюс, 1-го Белорусского фронта — на Барановичи, 2-го Белорусского — на Минск, он видел прежде всего живых людей, идущих в бой. Как это важно — не ошибиться.

Георгий Константинович, прикрыв глаза, припоминал: все ли успел обсудить с Василевским? Рассматривая на карте заболоченные обширные районы Белоруссии, вздохнул. Многим частям придется наступать через леса и болота. Трудно будет солдату. Да и где ему, фронтовику, легко?

На небольшой станции поезд стоял минут тридцать, пропуская товарняк. Маршал записал в блокноте: «Проверить, сколько успели подать боеприпасов и горючего. Пропускная способность дороги слабая». Приоткрыл занавеску. За окном летняя ночь.

Рано утром Жукова на временном пункте управления в Дударевичах встретили командующий 1-м Белорусским фронтом генерал армии Рокоссовский и начальник штаба фронта Малинин.

Обменявшись приветствиями, маршал сказал:

— А погодка, кажется, налаживается?

— Погода хорошая, — ответил Рокоссовский, — поэтому с рассвета ревут немецкие самолеты. Зенитчики спать не дали.

— Какие предложения? — спросил, улыбаясь, Жуков. — Спать?

— Позавтракать, — ответил Рокоссовский. — С дороги тем более. Сегодня обещают парными линями угостить.

— Давайте-ка окунемся в речке, — предложил Георгий Константинович. — А тем временем пусть вызовут командующего воздушной армией генерала Руденко и командующего артиллерией Казакова. Они нам понадобятся в первую очередь. А потом и линей попробуем.

После завтрака маршал Жуков обсудил с командованием фронта план подготовки наступления на правом крыле фронта, выслушал внимательно доклады командующих родами войск, дал указание и советы, как организовать удар на большую глубину, и выехал вместе с Рокоссовским и представителем Ставки генерал-полковником артиллерии Яковлевым в 3-ю, а затем в 48-ю армии.

Георгий Константинович считал своей обязанностью лично убедиться, в каком состоянии находятся армии, как понимает командующий задачу. Он побывал на наблюдательных пунктах, слушал предварительные решения командиров корпусов, поправлял, если что требовалось, интересовался готовностью войск к наступлению, не подменяя командующих.

На следующий день, приехав в 65-ю армию генерала Батова, Жуков решил посмотреть местность и оборону противника на участке двух дивизий, где планировался главный удар. Поговорив с командирами, послушав их предложения об организации боя, маршал заметил:

— Выросли наши командиры за войну. Ничего не скажешь, хорошо докладывают, грамотно, уверенно.

— Опыт сам не приходит, — сказал стоявший рядом командующий фронтом генерал Рокоссовский. — Они его добыли в огне сражений и дорогой ценой.

— Да, за военную науку люди платят кровью, — согласился Жуков.

После этого маршал вместе с генералами Яковлевым и Штеменко выехал на 2-й Белорусский фронт. В течение двух напряженных дней они провели там тщательную подготовку операции на Могилевско-Минском направлении.

В армии Жуков беседовал с генералами, офицерами и солдатами и на месте помогал разрешить вопросы, которые их беспокоили и которые они без вмешательства высшего командования решать сами не могли.

10 июня маршал выехал опять на 1-й Белорусский фронт. Генерала Штеменко, как представителя Генерального штаба, он назначил ответственным за подготовку к операции 2-го Белорусского фронта.

Все делалось скрытно. Противник предполагал, что советские войска нанесут удар летом не в Белоруссии, а на Украине.

Два дня маршал присутствовал на занятиях офицеров и генералов армий. Это была тренировка, позволившая генералам и офицерам увидеть предстоящее сражение на схемах и картах, убедиться в ходе учения в правильности или ошибочности своих решений.

В войсках также проводились занятия с солдатами и младшими командирами.

Маршала интересовало все. Узнав, что слишком медленно подаются эшелоны с техникой и боеприпасами, он тотчас сообщил об этом в Москву. Работа на коммуникациях оживилась, и к 22 июня войска фронтов были достаточно обеспечены и подготовлены к самой широкой по размаху наступательной операции. Усилили свои действия в тот период и партизаны. Маршал поставил им задачу: сорвать переброску вражеских войск из одного района в другой, нарушать работу транспорта и снабжение гитлеровских армий, наносить по врагу сильные удары с тыла.

Наконец все готово. Можно начинать.

23 июня, прорвав вражескую оборону, войска 1-го Прибалтийского фронта под командованием генерала Баграмяна форсировали Западную Двину. 4-я ударная армия подошла к Полоцку. 3-й Белорусский фронт своими армиями окружил свыше пяти вражеских дивизий в районе Витебска и Орши, и его подвижные войска при поддержке авиации, ведя тяжелые бои с противником, вышли к реке Березине.

Как предусматривалось планом, войска 1-го Белорусского фронта, стремительно развивая наступление, вынудили врага начать отвод своих войск. Но было уже поздно. Более шести дивизий противника оказались в окружении.

Смело и решительно действовали танковые корпуса и конно-механизированная группа. Вырвавшись вперед, они наносили удары по флангам и тылу войск противника, громили резервы.

В ходе наступления Жуков, постоянно координируя действия войск фронтов, создавал вместе с командующими невыносимую обстановку для врага. Гитлеровцы оставляли занимаемые позиции и уходили на запад, но, натыкаясь на вышедшие вперед механизированные части, начинали метаться в панике, искать выход через болота, бросая технику. По противнику, идущему по дорогам, наносила бомбовые удары авиация, что также заставляло его залезать в трясину.

«Мы в панике! — радировал один из фашистских генералов. — Помогите!» Но кто поможет, если резервы разбиты?

Когда шли кровопролитные бои под Витебском, Оршей и Бобруйском, начал наступление 2-й Белорусский фронт, которым командовал генерал Захаров. Его войска освободили Могилев.

Оборона врага на всех участках рухнула. Советские войска устремились на запад. 1 июля был освобожден Борисов, а на рассвете 3 июля гвардейский танковый корпус под командованием генерала Бурдейного ворвался в разрушенную столицу Белоруссии. Выход с севера и с юга семи танковых корпусов к Минску завершил окружение основных сил 4-й армии врага, залезшей в обширные лесисто-болотистые края Белоруссии. Никакой передышки не давали врагу войска 2-го Белорусского фронта. Разбитые части сдавались в плен.

Впервые в истории войн на глубине двести — двести пятьдесят километров от переднего края их обороны в районе Минска была окружена 105-тысячная группировка вражеских войск.

8 июля рано утром, когда заканчивалась ликвидация окруженной группировки противника, Сталин позвонил Жукову и приказал прибыть в Ставку.

Георгий Константинович попросил летчика пролететь над районом закончившихся боев на малой высоте. Под крылом проплывали сероватые пятна — пепелища бывших деревень, в которые возвращались люди, по дорогам двигались машины и повозки, на обочинах отчетливо видны разбитые пушки и танки врага, в поле тоже много боевой техники противника, разбросанной в беспорядке.

Георгий Константинович посмотрел в бинокль и заметил такую картину. Люди стояли неподалеку от пушки, к стволу которой привязаны качели. На качелях малыш. Не обращая внимания на взрослых, которые о чем-то говорили, возможно, решали, как возродить сожженную деревушку и где взять строительный материал, чтобы поставить хаты, малыш лихо раскачивался на своих необычных качелях. Вдруг люди, распознав звезды на самолете, стали приветливо махать руками.

Когда самолет взял курс на Москву, адъютант вытащил из командирской сумки пачку писем.

— Все адресованы лично вам. Принесли перед самым вылетом.

— Давай посмотрим, — сказал маршал, доставая из кармана очки, — что пишет народ.

ЗАБОТЫ БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ

Вечером пошел дождь. На склонах гор в лесу и в долинах стоял туман. Самое удобное время для перемещения войск. Авиация врага бездействовала, и колонна артиллерийских частей спокойно продвигалась на Сандомир. Бои слышались где-то далеко. Лейтенант, развернув на привале немецкую карту, пояснял своим товарищам, собравшимся в крытой машине:

— Значит, Львов мы обходим. Вот где мы. А дорога куда нас ведет? К Висле. — Лейтенант поднял кверху палец и повторил громко: — К Висле идем!

Петр Клоков, хотя и понимал, что выход артиллерийской бригады к государственной границе событие чрезвычайной важности, все же недоумевал, почему лейтенант так радуется, что бригада идет именно к Висле?

— Ну и что, если мы идем туда?

— Голова садовая! — удивился лейтенант. — Это тебе как наш Днепр! Рубеж! Через Вислу перемахнем и на Берлин!

— А откуда тебе это известно, что потом на Берлин? — спросил еще кто-то.

— Ребята, да вы просто не военные люди! Куда же кроме будет наш путь?

Неожиданно послышалась команда:

— Всех командиров батарей в голову колонны!

Через десять минут артиллерийская бригада устремилась по шоссе ко Львову. Направление движения бригады, как выяснилось, было резко изменено. Но почему командование приняло такое решение, ни Клокову, ни тому лейтенанту, который вначале правильно говорил своим товарищам, что выход советских войск на Вислу давал большие перспективы для дальнейшего наступления, не было известно. Даже сам командир бригады этого не знал.

Решение изменить движение войск приняли Жуков и Конев. Когда войска устремились ко Львову, они пришли к такому выводу: нужно обойти город, захватить переправы на реке Сан и тогда противник, боясь окружения, оставит Львов; необходимо выйти к Сандомиру и быстрее захватить на реке Висле плацдарм. Но из Ставки поступил приказ быстрее освобождать Львов. Вот этот приказ и вызвал быстрое перенацеливание войск. А осуществить это совсем не легкое дело, когда огромное количество войск уже в движении, а части и соединения растянулись по многим дорогам. Приказы дивизиям доставляли самолетами.

Начались нелегкие бои за Львов. На рассвете артиллеристы вслед за батальонами 4-й танковой армии ворвались в город с юга и помогали автоматчикам выбивать гитлеровцев из домов.

В то время когда батарея Петра Клокова (он только что получил очередное воинское звание старшего лейтенанта) вела огонь по вокзалу, далеко в тылу, в Сызрани, Петр Косенко и старшина Мамонтов были вызваны к дежурному по станции. За столом сидел подполковник, с которым старшина Мамонтов, находясь постоянно в пути, никогда не встречался и не предполагал, что он является его начальником.

— Вы писали письмо маршалу Жукову? — спросил подполковник, обращаясь к Петру Косенко.

— Писал. Я просил помочь мне уехать на фронт.

— А почему вы знаете его?

Пришлось Петру рассказывать свою биографию.

— Все понятно, — прервал его подполковник. — Есть приказ послать вас на 1-й Белорусский фронт. Вместе с вами поедет старшина Мамонтов.

— Есть на фронт! — ответил Петр. — Спасибо!

В тот день рядовой Косенко и старшина Мамонтов были отправлены в распоряжение штаба 1-го Белорусского фронта. Оба оказались сначала в запасном полку. Затем Петр Косенко получил направление вместе с другими солдатами в механизированный корпус, а старшина Мамонтов в прожекторную часть.

Петр Косенко влился в солдатскую массу и был счастлив.

29 июля Георгию Константиновичу позвонил Сталин и поздравил с награждением за Белорусскую операцию второй медалью «Золотая Звезда» Героя Советского Союза.

Маршал Конев, поздравляя боевого друга, доложил, что войска, которыми он командовал, укрепились на западном берегу Вислы и готовы к выполнению своей освободительной миссии в Польше и к наступлению на Берлин.

Рассматривая поздравительные телеграммы и письма, маршал спросил у генерала для поручений Варенникова, который заменил убывшего на другую должность генерала Минюка:

— А нет ли письма от Косенко-младшего? Где же он запропал?

— Косенко не пишет, — ответил генерал. — Как помнится мне, вы приказали послать его на фронт. Я выполнил ваше указание.

— На какой фронт, куда, кем? — спросил строго Жуков.

Генерал ответить точно не мог.

— Я узнаю, товарищ маршал, доложу завтра.

— Непременно! Не забудьте. Нужно его найти.

Георгий Константинович в тот день устал, утомительны были даже поздравления, и он попросил адъютанта никого к нему не пускать и не будить в течение пяти часов. Такую «роскошь» он позволял себе чрезвычайно редко. К тому же нужно было передохнуть перед выездом в войска. В полночь его разбудил звонок из Москвы. Из секретариата сообщили: умерла мать Устинья Артемьевна. Георгий Константинович поднялся с постели, оделся. Долго сидел за столом, откинувшись на спинку стула и положив руки на колени, потом вышел из вагона и до рассвета ходил по саду, примыкавшему к железнодорожному тупику. Утром Жуков приказал соединить его по телефону с семьей. Он поговорил с женой и дочерьми, сказал, что на похороны приехать не сможет, но примет все меры, чтобы им помогли похоронить Устинью Артемьевну на Новодевичьем кладбище Мрачный, охваченный тяжелыми раздумьями, Георгий Константинович в эти дни ни на минуту не покидал войска. Шла трудная военная страда.

НЕОЖИДАННОЕ РЕШЕНИЕ

Наступление войск фронта Рокоссовского между Модлином и Варшавой шло медленно. Дивизии и полки, вышедшие в этот район после трудных боев, устали, поредели, боеприпасов и горючего оставалось мало, а наступать надо.

В одном из боев за небольшой хутор танк из механизированного корпуса углубился с десантом на борту во вражеское расположение, но, уничтожив два пулемета, подорвался на мине. Рядовой Петр Косенко, сержант Павел Скорлубский и пожилой механик танка старшина Мельников укрылись в глубокой воронке. Мельникову, когда он выскочил из горящего танка, пуля пробила руку чуть выше локтя. А Петр не мог остановить кровотечение из носа. Хорошо, что старшина, которому Петр сделал перевязку, дал ваты.

— Возьми, затолкай в нос. Голову запрокинь назад.

Кругом равнина. С фланга стрелял пулемет, и уползти в тыл было невозможно. Вперед пробраться, где уцелел небольшой хутор, тоже нельзя. Там гитлеровцы. Пришлось отсиживаться в глубокой воронке.

— Значит, так, — сказал сержант Скорлубский, — взводом временно командую я. Слушай мой приказ, рядовой Косенко: беги в тыл. Доложи, что мы хутор держим, и притащи котелок каши, да про сто граммов не забудь, пусть и за вчерашнее отдадут. Уразумел?

Раненый механик танка старшина Мельников удивился:

— Да ты знаешь, что приказываешь? Равнина, видно все, немцы рядом, а ты солдата за кашей посылаешь!

— Я командую своими людьми, — ответил сержант — Не ваше дело!

— «Я командую своими»! — возмутился старшина. — Да я в два раза старше тебя и по званию старшина. Я с Жуковым на Халхин-Голе был! Желторотый, чтоб грубить мне!

— Полно вам, товарищи, — успокаивал их Петр. — Раз надо, так я пойду. Не ссорьтесь, нас и так мало. А вот наступали мы плохо. Место открытое, а мы без артиллерии и без авиации…

— Не рассуждай! — повысил на него голос Скорлубский. — Иди выполняй приказ!

Когда Петр стал вылезать из воронки, противник открыл огонь из минометов. Мины рвались на пашне, отсекая путь Петру. Он упал, закрыв голову руками.

— Вперед! — крикнул Скорлубский.

Петр вскочил, пригнулся и побежал к окопам. Тем временем впереди застрочил пулемет. Косенко догадался: кто-то прикрывает его огнем. Он дополз до окопа. Там было много солдат, почти половина взвода автоматчиков. Они успели спрыгнуть с танков, когда гитлеровцы открыли огонь из пушек, и, отсеченные пулеметным огнем, остались в окопе.

Через некоторое время с бруствера свалился танкист старшина Мельников. На крупном вспотевшем лице улыбка.

— Ну ты, Петька, бегаешь…

Тем временем, когда Петр Косенко находился в окопе с ребятами своего взвода, маршал Жуков разговаривал с командиром механизированного корпуса по телефону. Жуков сменил Рокоссовского, который перешел на 2-й Белорусский фронт, и его интересовало положение войск механизированного корпуса. И вдруг Георгий Константинович сказал, что по имеющимся сведениям в корпусе рядовым автоматчиком воюет сын генерала Косенко. Попросил узнать, жив ли он?

За каких-нибудь полчаса была наведена точная справка: где находится солдат Косенко, сколько раз ходил в атаку, как воюет. И тут же Петр Косенко был доставлен в штаб корпуса.

— Ну, герой, сам маршал Жуков вынужден о нем беспокоиться, — сказал генерал, улыбаясь. — Рассказывайте, как там, на переднем крае?

Не понимая, почему именно его, рядового Косенко, вызвали узнать о делах на переднем крае, он стал рассказывать о последней атаке и передал донесение сержанта.

Генерал прочитал и остался доволен.

— Видали? Вот тебе и сержант! Взял хутор и закрепился там. Надо представить к награде.

Командир корпуса стал докладывать о бое по телефону, называя кого-то «товарищ первый». Потом сказал, что рядовой Косенко рядом с ним.

— Образование у него десятилетнее, сам толковый, рослый. Воюет хорошо. — Помолчав немного, генерал добавил: — Все сделаю… — И, положив трубку, долго смотрел на Петра, а потом сказал: — Знал и я твоего отца. Не хотелось бы мне отпускать тебя в самое пекло. Пойдешь адъютантом ко мне?

— Я солдат, — ответил Петр Косенко, — куда прикажете. В боях за Родину погибли мой отец, мать и сестра. Я побывал в лагерях смерти. Нужно воевать!

— Узнаю, узнаю кровь Косенко, — улыбнулся генерал.

Кто-то тем временем вызвал генерала к телефону, и он, выслушав какое-то указание, ответил: «Есть! Хорошо! Будет сделано, есть, хорошо!..» А когда закончил говорить, подошел к Петру:

— Ну вот, поздравляю, Косенко. Тебе присвоено звание младшего лейтенанта.

— Служу Советскому Союзу! — ответил на поздравление Петр. — Спасибо, но я не имею военного образования.

— Твоя военная академия — поле боя, на котором, как мне доложили, ты проявил не только мужество, но и умение командовать отделением автоматчиков. На фронте сотни талантливых командиров выросли из бойцов. Кончится война, вот тогда и пошлем тебя на учебу. Ну, а теперь вопрос: хочешь командовать взводом, которым временно командует сержант, или на другой поставить?

Петр задумался: со своим взводом расставаться не хочется, но правильно ли снимать со взвода Скорлубского при такой неожиданной ситуации? А в то же время, думал он, нельзя доверять таким, как Скорлубский, командовать людьми.

— Ну что? — переспросил генерал. — Затрудняешься ответить? Понимаю, скромность. Назначаю тебя командиром взвода автоматчиков, с которым ты уже хорошо знаком. Там сержант поможет тебе. Иди представляйся командиру роты. Только успехов желаю тебе, Косенко!

— Я оправдаю ваше доверие! — сказал Петр.

— И маршала Жукова, товарищ младший лейтенант. Вы свободны!

НА ГЛАВНОМ НАПРАВЛЕНИИ

26 ноября 1944 года Маршал Советского Союза Г. К. Жуков — командующий 1-м Белорусским фронтом и одновременно заместитель Верховного Главнокомандующего — выехал в Москву поездом. Вместе с ним в поезде находились член Военного совета генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, командующий артиллерией фронта генерал-полковник артиллерии В. И. Казаков, командующий бронетанковыми войсками генерал-лейтенант танковых войск Г. Н. Орел, начальник тыла фронта генерал-лейтенант Н. А. Антипенко, начальник Политического управления фронта генерал-лейтенант С. Ф. Галаджев и многие офицеры штаба. Все они ехали в Москву, чтобы помочь Генеральному штабу разработать Висло-Одерскую операцию, успешное завершение которой позволит войскам фронта выйти к самому главному и последнему опорному узлу сопротивления фашистских войск — к Берлину.

Погода была нелетная, а поэтому никакого прикрытия с неба, как планировал командующий авиацией, не потребовалось. Поезд охранялся хорошо вооруженной командой на всем пути следования. По зарубежной территории охрана следовала с товарным поездом впереди.

Когда Жуков принял фронт, кое-кто из генералов и офицеров не против были вместе с прежним командующим Рокоссовским перевестись на 2-й Белорусский фронт.

Константин Константинович пользовался необыкновенным авторитетом у всех воинов фронта. Его чуткость к людям, умение терпеливо выслушивать подчиненных, мягкая, но настойчивая требовательность и знание дела приводили в восторг всех, кто служил и встречался с ним.

Жуков предвидел это и категорически запретил отпускать на другой фронт генералов и офицеров. И вскоре все убедились, что они заблуждались. Маршал Жуков оказался прост и доступен; очень внимательный и чуткий человек, всегда требовательный, он не терпел обмана и высокомерного отношения к подчиненным. Особенно был строг к нарушителям срока выполнения приказа.

В первые дни командования 1-м Белорусским фронтом произошел такой случай: Жуков, одетый в безрукавную меховую телогрейку, шел в аппаратную телефонного узла связи. Тем временем возле дерева стояли девушка-телефонистка и небольшого роста сержант. Беседуя, они не обратили внимания на маршала. Жуков спросил, где вход в помещение? Девушка-воин еще не успела рта раскрыть, как сержант, не видя, с кем говорит, ответил:

— Мы не регулировщики!

Георгий Константинович снял с себя телогрейку и набросил на плечи девушки:

— Оденьтесь, холодно.

Сержант, увидев маршальские погоны, опешил…

— А вы откуда, сержант? Где служите?

— Сержант Скорлубский! — доложил он. — Из танкового полка! Представлен к награде за особый бой!

— Что это за «особый бой»? — поинтересовался Жуков.

— Я двое суток просидел в воронке на нейтральной полосе: мой взвод сзади, а впереди немец… Противник лупит, а я сижу…

— Не велик героизм, — сказал маршал, — сидеть в воронке впереди взвода… И потом, как вижу, неважный из вас командир, дисциплина хромает. Как же тогда вы обращаетесь с подчиненными?

— Виноват… — пролепетал Скорлубский. — Не узнал…

— Передайте своему командиру, что Жуков считает ваше награждение как аванс. Нужно оправдать награду в бою.

Слух об этом случае разнесся по штабу молниеносно.

…В пути следования командующий, не теряя времени, приглашал к себе ближайших помощников, беседовал о плане операции, уточнял многие вопросы.

С генералом Антипенко, своим заместителем по тылу, маршал вел беседу дольше, чем с другими генералами. Командующий фронтом интересовался, хорошо ли организовано питание солдат на переднем крае, особенно подробно расспрашивал об условиях подвоза материальных средств из глубокого тыла к фронту, поскольку к этой крупнейшей, а затем к Берлинской операции, которая была уже не за горами, предстояло подвезти много тысяч тонн боеприпасов, горючего, продовольствия, а также перебросить сотни новых частей к фронту.

Вопросы Георгий Константинович задавал самые неожиданные:

— А успеете ли восстановить мост через Вислу? Надо успеть! Понимаете, надо успеть!

— Не лучше ли нам создавать запасы боеприпасов ближе к войскам, прямо на грунте, а не в складах армий и фронта?

— Обязательно сходите к начальнику Главного артиллерийского управления маршалу артиллерии Яковлеву. Узнайте, все ли дадут, что мы просили. Поговорите с начальником тыла Советской Армии генералом Хрулевым; если в чем откажет, сообщите мне.

Генерал Антипенко — опытный специалист в деле организации снабжения войск и на все вопросы командующего он отвечал квалифицированно и подробно, и Жуков был доволен его докладом.

Тогда же, в вагоне, собрав всех своих ближайших помощников, Жуков в непринужденной беседе, не так, как это бывает иногда на совещаниях, а словно в домашней обстановке, рассказал о положении на других фронтах.

Приблизился по-настоящему черный день для фашистской Германии. Зажатая со всех сторон, она оказалась в стратегическом окружении.

В беседе с генералами и офицерами Георгий Константинович, подойдя к висевшей карте в салоне, сказал:

— Как видите, Берлин от нашего фронта и от фронта союзников почти на одинаковом расстоянии, но брать его будем мы!

Это «мы» было произнесено настолько убедительно, что никто из присутствующих не сомневался, что будет именно так, а не иначе.

Георгий Константинович, выглянув в окно, увидал на полустанке возле вагона женщину, одетую в брезентовый, непомерно большой плащ и с ружьем через плечо. Она охраняла вагоны. Видимо, чем-то она напомнила ему партизан.

— Теперь мы не имеем такой большой возможности получать сведения о противнике от партизан, как на своей территории. Самим надо добывать, а это не так просто, но надо. Если противник разведан, его легче уничтожить, а это значит, что меньше будет жертв. А жертвы, особенно когда близко победа, очень тяжелы для нас.

Почти двое суток маршал и все, кто ехал с ним в поезде, усиленно работали каждый над своими планами, продумывали все до мелочей и взаимно обменивались мнениями, уточняли, какие вопросы будут выяснять в Москве, что может потребоваться маршалу для доклада.

Прибыв в Москву 27 ноября и приступив к детализации в разработке плана, Жуков постоянно вызывал к себе своих помощников, ставил им задачи, выслушивал доклады.

В состав фронта вливались дополнительно еще четыре общевойсковых армии. Принять их, обеспечить всем необходимым, ввести в сражение — дело не легкое. Подготовку к наступлению нужно завершить не позднее 10 января 1945 года. Все, конечно, проводилось под большим секретом, и маршал предупреждал, чтобы, перебрасывая войска армий, в особенности технику и боеприпасы, занимавшие массу поездов и автоколонн, соблюдалась строжайшая маскировка.

Возвратившись опять на фронт, Жуков все внимание уделял войскам армий, которым предстояло решать главную задачу в операции. Он выезжал в корпуса и дивизии, беседовал с командирами и политработниками, расспрашивал о нуждах войск, давал тут же необходимые указания, беседовал с солдатами. Он умел разговаривать с рядовыми воинами, в беседе быстро располагал их к откровенности, и они с желанием и смело высказывали свои мысли.

Большую роль в подготовке операции играл штаб фронта, возглавляемый генералом Малининым.

Перед генеральной атакой маршал приказал провести сильную разведку боем при поддержке ее мощным тридцатиминутным артиллерийским огнем. Если противник дрогнет, не выдержит атаки выделенных войск, начать атаку главными силами. Бросать в сражение сразу все, что есть, нельзя: вдруг противник разгадал замысел, отвел свои войска вглубь, чтобы там встретить наступающие советские части?

Тогда зря будут сброшены бомбы и выпущены снаряды, захлебнется атака. А сколько погибнет воинов, которые бросятся в атаку…

13 января начали наступление 2-й и 3-й Белорусский фронты. Противник оказывал войскам этих фронтов сильное сопротивление. Левее, с Сандомирского плацдарма, еще 12 января начали успешное наступление войска 1-го Украинского фронта маршала Конева. Введенные в сражение две танковые армии ушли вперед и уже громили резервы противника.

За два часа до наступления 1-го Белорусского фронта к домику, в котором отдыхал маршал Жуков, подъехал «виллис». Из машины вышел офицер и, сказав часовому пароль, зашел в приемную и доложил адъютанту, что он будет указывать дорогу на новый НП. Найти НП без проводника весьма трудно: всюду стоят батареи, дивизионы реактивных минометов, танки. Множество троп и новых дорог. Офицер-проводник сидел сзади и похлопывал рукой то по правому, то по левому плечу водителя Александра Бунина. Ехали на малой скорости, с выключенными фарами. Миновали мост через Вислу. В темном небе были видны разрывы зенитных снарядов. Часа полтора петляли между плотными боевыми порядками войск. Наконец доехали до наблюдательного пункта. Машины оставили в укрытиях. Георгий Константинович спустился в глубокий ход сообщения и пошел в блиндаж. Командующий 5-й гвардейской армией генерал Берзарин предложил маршалу крепкого чая.

За несколько минут до начала артиллерийской подготовки Жуков поднялся на вышку. Было около восьми часов, но еще не растворилась предутренняя зимняя тьма. С вышки хорошо видно, как вспыхивают то тут, то там желтые молнии выстрелов орудий. Ровно в восемь часов вышка вздрогнула, вокруг все блеснуло и раздался залп, перешедший в сплошной грохот. Снаряды неслись через головы и падали на позиции врага. Заговорили стоявшие впереди «катюши». Стало светло как днем. Через полчаса огонь прекратился. Наступила необыкновенная тишина. Слышались лишь одиночные запоздалые выстрелы да гул моторов танков и самолетов.

Уже светало. Наступило утро сражения. Враг не устоял. Своевременное прекращение артиллерийского огня дало экономию десяти тысяч тонн боеприпасов, которые были очень дороги на завершающем этапе операции. Сплошной фронт противника был нарушен. Восстановить его гитлеровское командование уже не располагало резервами. Через три дня 1-й Белорусский фронт был на одной линии с 1-м Украинским.

17 января в Варшаву вступили войска 1-й армии Войска Польского, вслед за ними — части 47-й, 61-й армий советских войск. Разрушенный и сожженный город был мертв. На одной из улиц маршал обратил внимание на то, как польский солдат, стоя у дома, где были еще не убраны трупы детей и женщин, плакал навзрыд. Рядом с ним, словно в растерянности, стоял советский лейтенант и пытался успокоить воина-поляка. Заметив маршала, лейтенант вытянулся, приложил руку к запыленнной каске и, задыхаясь от волнения, доложил:

— Товарищ Маршал Советского Союза! Рота выполнила приказ советского командования! Вместе с польскими стрелками мы выбили фашистов из опорного пункта. Докладывает лейтенант Косенко!

Георгий Константинович словно ничуть не удивился, неторопливо подошел к Петру, молча прижал его к груди и тихо, чего даже адъютанты не замечали за ним, сказал:

— Молодец, сынок. — Маршал кивнул адъютанту: — Орден боевого Красного Знамени!

— Есть! — ответил адъютант и тут же достал из полевой сумки орден.

Жуков, словно находил в этом успокоение нахлынувшему волнению, сам расстегнул шинель Петра и прикрепил к гимнастерке первый в его жизни боевой орден. Таким же орденом и в таком же возрасте был награжден и отец Петра.

— Ну, поздравляю! — И, обращаясь к члену Военного совета генералу Телегину, маршал сказал: — Всех польских воинов — участников боев за Варшаву нужно наградить советскими орденами и медалями. Хорошо воевали!

— Будет выполнено, Георгий Константинович, — ответил генерал. — А это и есть сын Косенко? Вот он какой герой! Успокой, лейтенант, боевого польского друга, скажи, что мы еще вместе с ним напомним гитлеровцам, когда будем в Берлине, и о Воронеже, и о Варшаве, и о многих других городах, которые они разрушили, а фашистам, оставшимся в живых, до самой смерти будут сниться вот эти трупы изуродованных детей…

— Скажу, товарищ генерал! — ответил Косенко. — Но мне нужно сказать фашистам и еще кое-что… Есть, что сказать!

— Ну, до встречи в Берлине! — сказал маршал и так же, как тогда на охоте, с размаху схватил руку Петра. — Желаю успеха!

Едва удалилась машина, подбежал сержант Скорлубский.

— Косенко, друг, ты маршалу напомнил обо мне? Я исправился.

— Идите в отделение, товарищ сержант, и скажите, что сам маршал Жуков приказал нам беспощадно бить врага и первыми ворваться в Берлин!

Ни часу передышки. Войска 1-го Белорусского фронта продолжали наступление в направлении на Берлин. Успешно наступал и 1-й Украинский фронт, в составе которого опять сражалась артиллерийская бригада и по-прежнему одной из батарей командовал старший лейтенант Петр Клоков. На счету его подразделения было тридцать подбитых вражеский танков, восемь автомашин с грузом, больше сотни солдат фашистской армии.

Падение фашистской армии ускорялось с каждым днем и с каждым часом. Это было уже очевидно для всех.

НЕИЗБЕЖНОСТЬ

Два часа ночи. Пока все спокойно. Майор поднялся из-за стола, на котором стоял «особый аппарат» — телефон для разговора с Верховным, и, походив бесшумно по комнате минуты две-три, сел на упругий диван. Подумав, что теперь до утра звонков по «особому» не будет и маршал не проснется, он снял сапоги. Пусть отдохнут ноги. С некоторых пор И. В. Сталин не звонит Жукову поздно ночью. А если и случалось, то спрашивал: «Что делает Жуков?» Если Георгий Константинович уже спал, он говорил: «Будить не нужно. А как проснется, пусть позвонит мне». Такой режим установился после разговора Верховного со своим заместителем.

Как-то после завершения Сталинградской битвы Жуков, работая по нескольку дней в Москве, доложил И. В. Сталину:

— Все ваши ближайшие помощники издергались и измотались до последней степени.

— Почему? — удивился Верховный.

— Вы работаете по ночам. И мы в это время работаем. И пока нам не становится известным, что вы уехали спать, мы не ложимся отдыхать. А утром, когда вы спите, у нас самое горячее время, мы вынуждены работать. И так день за днем, месяц за месяцем.

Верховный выразил удивление тем, что никто не ложится спать, пока не лег он, а потом сказал:

— Хорошо. Обещаю, что больше не буду звонить вам ночью.

В третьем часу телефон затрещал громко и настойчиво. Майор Пучков бросился к столу, схватил трубку.

— Адъютант маршала Жукова у телефона! — доложил майор и услышал знакомый голос с грузинским акцентом:

— Что делает товарищ Жуков?

— Маршал спит, товарищ Сталин! — отчеканил Пучков.

— Нужно разбудить его.

— Есть! — ответил майор и тут же постучал в дверь спальни, как этого требовал Жуков.

— Не барабань, слышу! — отозвался маршал. Георгий Константинович вышел так скоро, что Николай Иванович не успел обуться.

На этот раз Сталин звонил из Ялты, где в то время проходила знаменитая Конференция глав правительств США, Англии и СССР.

Война еще продолжалась, и февраль не сулил легкой и скорой победы, а в Ливадийском дворце уже были одобрены проекты решений «О зонах оккупации Германии и об управлении «Большим Берлином», а также «О контрольном механизме в Германии». Тогда же было подписано секретное соглашение глав трех великих держав по вопросам Дальнего Востока. Сталин заверил настойчивых союзников, что боевые действия против милитаристской Японии начнутся через 2—3 месяца после окончания военных действий в Европе.

Верховный Главнокомандующий интересовался положением на фронтах. Маршал Жуков доложил, что войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, стремительно продвигаясь вперед и ведя непрерывно тяжелые бои, понесли значительные потери и оказались растянутыми на сотни километров. В случае удара противника с севера армии обоих фронтов могут оказаться в тяжелом положении. Такой удар возможен, потому что враг располагает в Балтийском море достаточно сильным военно-морским флотом, способным перебросить свои войска с других направлений. К тому же, продвинувшись вперед, наши армии оторвались от тыловых баз снабжения, и подача боеприпасов, горючего и продовольствия войскам затруднена.

Выслушав доклад Жукова, Верховный сказал:

— В связи с работой Ялтинской конференции, Ставка не могла быстро ответить на ваше донесение, но я согласен, что ваш правый сосед Рокоссовский должен усилить наступление в заданном направлении, а Коневу необходимо ускорить выход на Одер. Мы готовим такую директиву.

Немного помолчав, словно ожидая согласия на этот счет Жукова, Сталин закончил разговор:

— Ну, прощайте, отдыхайте!

Во время разговора в приемную тихо вошел генерал для особых поручений А. С. Варенников. Как всегда, в руках большой блокнот и два красно-синих карандаша.

— Передайте разговор с Верховным Рокоссовскому, — приказал Жуков и задержал взгляд на Пучкове. Заметил, что майор без сапог, и, поправляя наброшенный на плечи китель, спросил без тени улыбки:

— Поспать не дают? Ну ничего, кончится война, и мы поедем в твою подмосковную деревню отсыпаться на пуховых перинах…

— Неплохо бы, товарищ маршал! — ответил Николай Иванович.

А когда ушел Георгий Константинович, Пучков подумал: «Откуда известно маршалу, что село наше славится пуховиками?»

В начале февраля опасность наступления противника из Восточной Померании не давала покоя маршалу Жукову. Разгадав план гитлеровского командования нанести удар во фланг и тыл выдвигающейся к Одеру главной группировки фронта, полководец временно приостановил наступление на Берлин. Нужно сначала ликвидировать восточно-померанскую группировку.

Учитывая, что противник располагает значительными силами и боевыми средствами и ждет удобного момента, маршал Жуков решил упредить его действия и нанести мощный удар совместно со 2-м Белорусским фронтом. Он задействовал две общевойсковые, две гвардейские танковые армии, а также 1-ю армию Войска Польского. С воздуха наступающие войска поддерживала воздушная армия С. И. Руденко.

Перед началом наступления маршал Жуков выехал в район боевых действий. Удар был нанесен мощный, и группировка войск противника была рассечена на части. Советские войска вышли на побережье Балтики. Однако потрепанные немецко-фашистские дивизии и группы частей, получая пополнение, формируя батальоны из остатков полков, упорно и долго оказывали сопротивление. Наступление на Берлин затянулось до конца марта.

В дальнейшем фальсификаторы военной истории пытались бросить тень на полководца: «Не ошибся ли Жуков, задержав наступление на Берлин? Каждый день войны стоит больших жертв». На это безграмотное в военном отношении заявление Георгий Константинович отвечает в своей книге «Воспоминания и размышления»: «Могло ли советское командование пойти на риск продолжать наступление главными силами фронта на Берлин в условиях, когда с севера нависла крайне серьезная опасность?» И убедительно доказывает, что действовать одновременно в двух направлениях войска фронта никак не могли.

«…Конечно, можно было бы пренебречь этой опасностью, — пишет Георгий Константинович, — пустить обе танковые армии и 3—4 общевойсковые армии напрямик на Берлин и подойти к нему. Но противник ударом с севера легко прорвал бы наше прикрытие, вышел к переправам на Одере и поставил бы войска фронта в районе Берлина в крайне тяжелое положение».

Предвидя коварный замысел врага, советское командование приняло верное решение, и в результате успешного наступления 1-го и 2-го Белорусских фронтов в Восточной Померании крупная группировка противника была разгромлена. Гитлеровцы не только понесли огромные потери в живой силе и боевой технике, но и лишились важного восточно-померанского плацдарма и значительной части побережья Балтийского моря. Это позволило Краснознаменному флоту и авиации надежно осуществлять морскую и воздушную блокаду группировок противника, прижатых к морю в Прибалтике, Восточной Пруссии и в районе дельты Вислы.

План немецко-фашистского командования нанести фланговый удар по войскам Красной Армии, вышедшим на Одер, был сорван.

Теперь можно брать Берлин.

Лейтенант Петр Косенко в феврале уже командовал ротой автоматчиков. В роте было около пятидесяти бойцов. Все они разместились на семи танках. На головном, держась за ствол пушки, стоял командир Косенко.

В полдень колонну танков обогнал броневик, за ним в крытой машине ехал маршал Жуков. Следом — машины с личной охраной. И вдруг Петр увидел Лиду… Она сидела в открытом виллисе рядом с водителем. Узенькие погоны старшего лейтенанта медицинской службы. Да, это была она, Лида Захарова — дочь секретаря обкома. Чуть вздернутый носик, улыбчивое лицо, ямочки на щеках, черные брови дужкой, темные глаза… В Лиду — старшую пионервожатую — в отряде были «влюблены» многие мальчишки и даже девчонки. Она закончила десятый класс на год раньше Пети. Он знал, что Лида поступила в институт, и очень хотел написать ей письмо, но стеснялся. А вскоре отца перевели в другой военный гарнизон, и никаких надежд встретиться в каникулы не было. Началась война…

Сердце застучало радостно и часто.

— Лида! Захарова!

Девушка посмотрела по сторонам, ища глазами, кто позвал ее, и тоже увидела Петю. Неужели этот бравый лейтенант тот самый мальчишка из девятого класса, который не спускал с нее глаз на переменах? Иногда он плелся сзади до подъезда дома.

— Куда написать тебе? — крикнул Петя.

Лида подняла руку, помахала и что-то крикнула, но рев моторов заглушил слова старшего лейтенанта медицинской службы. И лишь на остановке подбежал солдат с другого танка и обрадовал лейтенанта:

— Я слышал, она сказала, что сама найдет вас…

Петя был несказанно счастлив: Лида сама найдет его…

ВЕСНА ВЕЛИКИХ НАДЕЖД

Пришла последняя фронтовая весна, события которой займут особое место в героической летописи советского народа и навсегда заполнят мировую историю важнейшими страницами.

В полном разгроме фашистской Германии уже не сомневались даже немецкие солдаты; но ожесточенность сопротивления, попытки устоять на подготовленных рубежах обороны, а вместе с этим боязнь сурового возмездия за свои преступления не ослабевали. Накал боевых действий достиг своей кульминации. Бессмысленные контратаки противника и попытки наступления с целью задержания наших войск к Берлину лишь затягивали неизбежную капитуляцию фашистской Германии и увеличивали количество человеческих жертв.

В то напряженное до предела время маршал Жуков не имел своего «личного часа». Не садился, как прежде, утром на коня, в чем испытывал каждодневную физическую потребность, не брал в руки баян, чтобы на минуту отвлечься от войны, и не соблюдал режим питания и сна. Вкрадывались и тревоги, о которых Георгий Константинович никому не говорил. Они не походили на испытываемые тревоги в битве под Москвой. Теперь заместитель Верховного Главнокомандующего беспокоился о том, как с меньшими потерями и в более короткий срок взять Берлин и заставить капитулировать все гитлеровские войска, представляющие пока еще реальную военную силу.

Жуков отчетливо представлял, что остатки фашистских войск, а вместе с ними вся банда — преданные слуги Гитлера, вышедшие умереть за фюрера, будут драться с фанатическим ожесточением. Возможно, применят газы. Сведения об атомной бомбе вызывали сомнение. Если бы Гитлер располагал этим мощнейшим оружием, он не замедлил бы применить его.

1 апреля 1945 года в Ставке Верховного Главнокомандования был заслушан доклад начальника Генерального штаба А. И. Антонова об общем плане Берлинской операции, затем докладывали маршал Жуков о плане наступления войск 1-го Белорусского фронта и маршал Конев о плане наступления войск 1-го Украинского фронта.

Наступление на Берлин планировалось начать 16 апреля. Главный удар решено было нанести с Кюстринского плацдарма силами четырех общевойсковых и двух танковых армий. Сначала прорвут оборону артиллерия и пехота, а затем ринутся в обход Берлина танки. В резерве — одна армия.

Фронт И. С. Конева, наступавший слева, должен быть готов повернуть свои танковые армии с юга на Берлин.

Определены цели и задачи всем другим фронтам. Времени до 16 апреля мало, а дел очень много.

Вечером 1 апреля Георгий Константинович позвонил из Москвы начальнику штаба фронта генерал-полковнику М. С. Малинину и сообщил:

— Все утверждено без особых изменений. Времени у нас мало. Принимайте меры. Вылетаю завтра.

Опытнейшему штабисту генералу Малинину предельно ясно полученное сообщение.

Все пришло в движение согласно запланированным мероприятиям. Подготовка к заключительной операции Великой Отечественной войны началась.

В то время, когда войска 1-го Белорусского фронта готовились к битве за Берлин, на одну из небольших станций, миновав Польшу, пришел эшелон с сеном. Зачем? Правда, скот немецких хозяев голодал, но это дело не военных. Никто не мог подозревать, что под кучами сена на платформах укрыты прожектора. А это зачем? В прожекторном подразделении, где служил Иван Мамонтов, в уцелевшем каменном особняке, в одном из его залов, проходило совместное партийное и комсомольское собрание. Для всех не хватило диванов и кресел, воины стояли. На собрании выступил представитель из политуправления фронта. Он сказал, что на долю прожекторного отделения выпала необычайная и очень важная задача.

— Вы будете во время штурма освещать поле боя… Ваше место на переднем крае…

Обычно прожектористы захватывают в яркий луч вражеский самолет в темном небе, а здесь что-то другое, еще не совсем понятное.

Ночью расчет старшины Мамонтова подтащил прожектор к каменной изгороди, в которой прямым попаданием снаряда, словно специально для них, было проломлено большое сквозное отверстие. Мамонтов впервые оказался на переднем крае. Рядом враг. До его окопов и траншей не больше двухсот метров. Впереди то взлетают осветительные и сигнальные ракеты, то где-то совсем близко, чуть правее или левее, вдруг начинает грозно и долго стучать пулемет, потом стрельба на мгновение замолкнет, а потом снова, да еще сильнее разряжается огненным ураганом. Пули так и свистят вокруг. Страшновато пареньку, кругом такое творится…

Как было приказано командиром роты, солдаты вырыли щель. Спустившись в нее и пригнув голову, Мамонтов почувствовал запах сырой земли. Он совсем не такой, как запах тамбовского чернозема. Иван следил, когда же взлетят разом сотни сигнальных разноцветных ракет, означающих, что пора направлять яркий луч прожектора на врага. Он испытывал необъяснимую внутреннюю радость и гордость, что ему, молодому прожектористу, еще не поймавшему в луч ни одного вражеского самолета, вдруг выпала высокая честь участвовать в Берлинской операции. Нашелся земляк — командир соседней роты прожектористов старший лейтенант Владимир Кобызев. Они не знали друг друга до войны, но при встрече вспоминали каких-то общих знакомых и беседовали, как одноклассники, которым удалось через много лет встретиться в необычных условиях.

Справа и слева от прожектористов, совсем рядом, разместились артиллеристы. Они подтащили свои орудия тихо и незаметно. Солдаты подносили ящики с боеприпасами.

По глубокой траншее бесконечно шла цепочкой пехота. Каски воинов поблескивали, когда вспыхивали огни ракет. Для бывалых фронтовиков все это не ново. Обычное «коварное затишье», а новичкам казалось, что они уже попали в бушующее пекло боя. Всюду стреляют, всюду разрывы, всюду мерещится противник. Но это еще не то, что предстоит впереди…

К битве за Берлин готовился и противник. В воззвании от 14 апреля Гитлер писал:

«Мы предвидели этот удар и противопоставили ему сильный фронт. Противника встречает колоссальная сила артиллерии. Наши потери в пехоте пополняются бесчисленным количеством новых соединений, сводных формирований и частями фольксштурма, которые укрепляют фронт. Берлин останется немецким…»

Да, фашистское командование еще располагало боеспособными группами армий, которые прикрывали подступы к Берлину, к Саксонии и промышленным районам Чехословакии, Австрии. Берлин и его центр находились под защитой хорошо вооруженных войск и многочисленных отрядов, сформированных из жителей города, размещенных на трех рубежах обороны. Строились баррикады, противотанковые заграждения, завалы, бетонированные сооружения. Окна домов укреплялись и превращались в бойницы. Каждая улица, площадь, переулок, канал, мост — укрепленный узел обороны. Все, что можно было бросить против советских войск, было использовано.

Знало ли об этом в те дни советское командование? Да, конечно. Четко и постоянно работала наша разведка, переходили линию фронта немецкие солдаты и офицеры, простые немцы, которые понимали, что авантюрные планы Гитлера ведут только к гибели людей, и сообщали сведения штабам о характере обороны немецко-фашистских войск.

Разведывательная авиация 1-го Белорусского фронта шесть раз производила съемки Берлина, всех подступов к нему и оборонительных полос. По результатам фотосъемок, трофейным документам вражеских штабов и опросам пленных и перебежчиков составлялись подробные схемы, планы, карты, которыми снабжались штабы и командиры до рот включительно. Был изготовлен точный макет города с его пригородами, который был использован на совещании высшего командного состава фронта, когда решались вопросы штурма Берлина и боев в центре города.

Все: пехота, артиллерия, инженерные части, прожектористы и где-то сзади мощные танковые армии, на танках — автоматчики, — в ожидании команды. Командующие армиями, командиры корпусов и дивизий, посматривая на циферблаты часов, находясь на своих наблюдательных пунктах, тоже ожидают команду сверху, хотя время начала уже определено. Командиры батальонов и рот, заместители командиров по политчасти — в атакующих цепях.

На командный пункт командующего 8-й гвардейской армией генерала В. И. Чуйкова в три часа ночи прибыли Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, член Военного совета генерал К. Ф. Телегин, командующий артиллерией фронта генерал В. И. Казаков. Волнующие минуты. Все говорят вполголоса, хотя до противника добрых полтора километра. Даже когда пили горячий чай в добротно построенном убежище, никто из генералов не решался нарушить эту торжественную тишину, ожидание начала заключительного аккорда многих тысяч пушек, гаубиц, минометов, реактивных установок «катюш».

О чем в эти минуты думал полководец? На этот вопрос он ответил позже в своей книге:

«Размышляя о предстоящей операции, я не раз возвращался к величайшей битве под Москвой, когда мощные вражеские полчища, сосредоточившись на подступах к столице, наносили сильные удары по оборонявшимся советским войскам. Еще и еще раз перебирал в памяти отдельные эпизоды, анализировал промахи сражавшихся сторон. Хотелось до деталей учесть опыт этого сложного сражения, чтобы все лучшее использовать для проведения предстоящей операции и постараться не допустить ошибок».

Ошибки на войне дорого обходятся прежде всего солдатам. За ошибки на фронте платят жизнью людей.

Наконец секундная стрелка часов побежала последний круг. Ровно пять утра 16 апреля. Иван Мамонтов вдруг почувствовал, как под ногами вздрогнула земля. В то же мгновение все вокруг озарилось желтоватым светом; а затем раздался необыкновенной громкости удар, словно рядом разорвалась сверхбомба; и все загрохотало так мощно и громко, что Ивану стало и радостно и жутко.

Гром артиллерии заглушал то и дело залп «катюш», полосующих огненными длинными стрелами предутреннее небо. Потянул сырой, крепко пропитанный пороховым дымом ветерок, который принес гарь, отчего в горле першило, как от крепкой моршанской махорки. Стреляли почти 22 тысячи орудий и минометов.

— Светить? — крикнул Мамонтов, но не услышал своего голоса. — Пора? — Он высунулся из щели, другие прожектора не светят.

Соседи-артиллеристы суетятся возле орудий, слышны команды, но разобрать можно лишь одно слово: «Огонь!»

Не легко артиллеристам. За день боя в руках солдат боевого расчета побывает до трех тонн боеприпасов. А каждый снаряд гаубицы более двух пудов.

В темном небе эшелон за эшелоном пошли бомбардировщики. Потом разом наступила тишина и взвились тысячи разноцветных ракет. Это сигнал пехоте и прожектористам. Пора! Вспыхнули 140 прожекторов, расположенных через каждые 200 метров. Неожиданное зрелище: поле боя, на котором стояло низкое облако дыма и пыли, осветилось на многие километры. В ярких лучах прожекторов бежали необозримой широкой лестницей воины подразделений стрелковых частей. Ярким красным огнем горели в лучах прожекторов знамена.

Далеко впереди промелькнули беловатые фигуры гитлеровцев. Так неожиданно ослепленные лучами прожекторов — да к тому же дали залп сотни «катюш», — они не могли вести прицельный огонь. Сначала противник решил, что русские применили «новый вид оружия», и некоторые солдаты в панике попрятались в земляные щели, а потом разгадали, но прожектора уже сделали свое дело.

И вновь загрохотала артиллерия, перенеся огонь в глубину обороны врага. Иван заметил стреляющий из укрытия вражеский пулемет. Он направил на него пучок яркого света и, чувствуя, как тем самым он парализовал действия пулеметчика, крикнул солдату из расчета:

— Беги к артиллеристам, скажи им, пулемет ожил! Стреляет, гад! Пусть подавят!

Через несколько минут послышался гул моторов, и в белую, освещенную прожекторами широкую полосу, подминая под себя обломки досок, поблескивающие артиллерийские гильзы и колючую проволоку, на полном ходу вкатились танки. Заклубился дым, пробить который уже не могли прожектора, и Мамонтов видел только ближние танки. На броне каждого — автоматчики. Один из них с накинутой на плечи плащ-палаткой держал красный флаг; и старшине Мамонтову показалось, что это был Петя Косенко. Иван громко крикнул, но голос его не могли услышать даже его товарищи, стоявшие рядом.

Гитлеровцы, потопленные в сплошном море огня и металла, окутанные густым дымом и пылью, после того, как на их головы обрушилось более ста тысяч тонн боеприпасов, не могли оказать серьезного сопротивления до самых Зееловских высот. А там с наступлением дня сопротивление врага оживилось, и маршал Жуков ввел в сражение еще две танковые армии.

С одной из танковых рот второго эшелона в качестве танкового десанта уходил в бой отряд воинов-прожектористов под командованием старшего лейтенанта Кобызева. В этом отряде был и старшина Иван Мамонтов.

Целый день танкисты пытались вырваться вперед, но не могли. То обгоняли артиллеристов, пехоту, то задерживались на переправах. А ночью, вырвавшись вперед по параллельной дороге, танк с десантом Кобызева попал под обстрел фашистских гранатометчиков. Из приземистого дома с пламенем вылетел фаустпатрон и ударился о столб. Заметив пробегающих по саду гитлеровцев наперехват танку, автоматчики открыли огонь по ним; и Мамонтов отчетливо видел, как срезал двух фашистов. Вот бы сейчас прожектор… Ослепил бы фаустников, тогда попробуй стрельни!

— Братцы! — крикнул из люка водитель танка. — А вы молодцы! Так их, чертей!

А кто-то горланил на другом танке басовито:

— Даешь Берлин!

С юга, когда устремились танковые полки танковых армий 1-го Украинского фронта и тоже достигли окраин Берлина, одними из первых переправились через реку Шпрее артиллеристы батареи Петра Клокова. На рассвете солдаты выволокли из подвала шестерых фашистов. Кругом бой, неразбериха. Советские танки рвутся вперед. Артиллерии приказано не отставать, а все машины-тягачи батареи Клокова подбиты. Три орудия тащит один трофейный трактор. А тут эти пленные фашисты. Кто-то из артиллеристов, не сдержавшись, крикнул:

— Вот они, «непобедимые» вояки, убившие мою мать и сестру! Что, пачками сдаетесь, чтобы сохранить свою подлую душу! Вашей жизни мало за наши страдания!

Не останови его Клоков, он полоснул бы в пленных из автомата. И здесь один вражеский солдат вдруг плюхнулся на колени и стал умолять по-русски:

— Клоков, это я! Прости… Вспомни, как я спас тебя в Молдавии, хлеб давал… Алексеем меня зовут. Из армии генерала Косенко…

Клоков опешил. Он сначала не узнал предателя. Но когда тот назвал армию Косенко, вспомнил дезертира с приклеенными усами.

— А, это ты? Ты, оказывается, не только дезертир, но и заодно с фашистами!

— Каюсь. Спаси меня, умоляю! Мы оба из одной армии. Оба отступали. Не было выхода… Спаси!

Старший лейтенант Клоков со злостью отшвырнул его ногой.

— Бросьте в общую колонну военнопленных! Там разберутся.

Возле белокаменной беседки на берегу реки гулко разорвались снаряды. Вражеская батарея вела огонь по переправе. Промедление недопустимо.

— Вперед! — подал команду старший лейтенант. — На Берлин!

ШТУРМ БЕРЛИНА

После обеда старший лейтенант Клоков только что заснул на железной койке с причудливыми спинками, словно на смех поставленной впритык к грязному трактору, как его разбудил связист Творимир Козлов.

— Ну, что тебе? — недовольно проворчал командир батареи, повернувшись на другой бок.

Петр не спал двое суток и готов был наказать молодого солдата за вторжение в его отдых, но Творимир был настойчив:

— Вставайте, товарищ комбат, приказ очень важный.

Клоков сразу вскочил.

— Какой приказ? Где приказ?

— По телефону передали, — доложил солдат. — Срочно выдвигаться на Эльбу в район Торгау и прикрывать огнем батареи выход к противоположному берегу американцев!

— Кто передал? — усомнился старший лейтенант. — Не напутал?

— Нет, не напутал. Все записал… Я сказал, что вас нет, а майор велел срочно найти и передать приказ…

Петр потряс головой, разгоняя сон, затянул потуже ремень и приказал Козлову найти старшину.

— И передай, — крикнул вдогонку, — чтобы принес мое новое обмундирование!

Творимир на бегу ответил «Есть!» и скрылся. Удивительный парень: закончил десятилетку, богатырь внешностью, смелый в бою, а однажды пришел к командиру батареи и со слезами в глазах:

— Прикажите им, чтобы не подсмеивались… Новорожденные не выбирают для себя имена.

— Ну, а чем плохое твое имя? — спросил Клоков. — Фамилия хуже. У меня тоже не созвучная.

— Нет, вы скажите им, — настаивал солдат. — Мое имя в справочнике русских имен записано, это не выдуманное имя, как Пятилетка, Индустрии и разные там Февралины…

Командир успокоил солдата. Сказал перед строем, что у Козлова красивое имя и хорошие боевые дела. За подвиг он представлен к награде.

Приведя себя в порядок, командир батареи подал команду:

— Офицеры и командиры орудий, ко мне!

Ставка Верховного Главнокомандования, решая задачу по овладению Берлином, считала необходимым незамедлительно ликвидировать группировки войск противника, которые Гитлер намеревался использовать для деблокады своей столицы.

Разгром немецко-фашистских войск, окруженных юго-восточнее Берлина, насчитывающих сотни тысяч солдат и большое количество орудий, танков, был крайне необходим. Вражеские группировки не только яростно сопротивлялись, но и пытались наносить удары по тылам наших войск. Ценой больших потерь гитлеровцам удавалось кое-где пробивать брешь и спасаться бегством в сторону наших союзников.

В борьбе с окруженными группировками несли потери и наши полки. В одной из атак погиб прожекторист Иван Мамонтов, тяжело ранен его земляк старший лейтенант Кобызев. А тем временем борьба в Берлине доходила до беспощадных рукопашных схваток. Гарнизон, непрерывно пополнявшийся за счет привлечения населения города и отходивших воинских частей, насчитывал не менее 300 тысяч человек, имея на вооружении многие тысячи танков, орудий и минометов. Сопротивление противника не ослабевало.

Советское командование отказалось от наступления по всей окружности города. Такая тактика могла привести к распылению сил и снижению темпов продвижения. Маршал Жуков приказал сосредоточить усилия на отдельных направлениях, применить тактику «вколачивания» глубоких клиньев в расположение противника, расчленяя тем самым его оборону на отдельные части и нарушая управление.

В каждой дивизии были созданы штурмовые отряды в составе усиленных рот и батальонов. Рота лейтенанта Петра Косенко тоже была в составе штурмового отряда, оставаясь на танках. Перед атакой пришел какой-то полковник и принес знамя.

— Ты не единственный во фронте знаменосец, но я желаю тебе, сынок, удачи: пробейся к центру, а там и рейхстаг рядом. Будь первым!

— Спасибо, товарищ полковник, — ответил Петр. — А вы из штаба фронта? Просьба у меня есть личная.

— Давай, лейтенант, если смогу, выполню, — пообещал полковник.

— Вот письмо моей школьной знакомой, она где-то при штабе маршала Жукова. Захарова Лида — старший лейтенант медицинской службы. Передайте. А заодно и Георгию Константиновичу поклон от сына его друга Петра Косенко… Он знает меня.

— Это не проблема, — улыбнулся полковник. — Я знаю Захарову, обязательно передам!

Полковник взял письмо, сунул в карман и, пока Петр искал в своей командирской сумке фотографии, сделанные полковым фотографом для партийного билета, одну из которых он хотел послать Лиде, исчез.

О героических действиях подразделения лейтенанта Петра Косенко, ворвавшегося на танке в центр Берлина, генерал-лейтенант Варенников докладывал маршалу Жукову. Но командующий в это время смотрел в стереотрубу, наблюдая за полем боя, и в несмолкаемом грохоте не расслышал фамилии.

— Все, кто штурмует Берлин, настоящие герои. Передайте штабам: всех к наградам!

Полководец в те последние часы войны нацеливал армии и корпуса так, чтобы они быстрее вышли в район Кетце и рассекли берлинскую группировку.

И в этот момент в танк, на броне которого находился молодой командир роты лейтенант Петр Косенко, держа в руках знамя, попал под шквальный огонь артиллерии врага. Петя погиб… В тот день ему исполнилось двадцать лет…

Генерал Варенников — большой специалист военного дела, настоящий интеллигент и обаятельнейший человек, тонко понимал Георгия Константиновича, умел найти деловой контакт с требовательным и волевым полководцем. Он никогда не переступал порог субординации и требовал этого от адъютантов, всей команды обслуживания и охраны маршала Жукова.

Как-то один из офицеров личной охраны назвал водителя Бучина по имени и на «ты».

— Не Саша, а товарищ лейтенант Бучин, — поправил его генерал в присутствии многих воинов.

С тех пор никто не называл и старшего лейтенанта Захарову по имени. Когда полковник из политуправления повстречал генерала Варенникова и спросил, где можно найти Лиду, генерал ответил:

— У нас нет Лиды. Есть старший лейтенант медицинской службы Лидия Владимировна Захарова.

Полковник смутился и подумал, что не время передавать какие-то личные письма. Да и письмо на листе из блокнота не было срочным. Лейтенант сообщал свой адрес, писал, что он мечтает когда-нибудь встретиться и вспомнить вместе родную школу.

Пока маршал, не отрываясь от окуляров, смотрел в стереотрубу, генерал Варенников докладывал, стоя рядом:

— Корпус генерала Рослого овладел Карлсхорстом и форсировал Шпрее.

— Отряд под командованием подполковника Галкина захватил электростанцию Берлина.

— Немецкие рабочие помогли разминировать станцию и сохранить ее в рабочем состоянии.

— Лейтенант Калинин из бригады речных кораблей Днепровской военной флотилии на полуглиссерах перебросил через Шпрее почти весь полк на ту сторону…

Жуков повернулся к Варенникову:

— Нужно вместе с членом Военного совета и начальником политуправления составить текст поздравления на имя командарма Берзарина, — сказал он. — Николай Эрастович — первый советский комендант и начальник советского гарнизона Берлина. Событие историческое!

Едва успел генерал сделать запись в своем большом блокноте, а маршал уже о другом:

— Как дела у Рокоссовского?

Генерал-лейтенант предвидел вопрос. Он постоянно справлялся о ходе наступления соседних фронтов. Доложил лаконично:

— 2-й Белорусский фронт сковал войска 3-й танковой армии противника на левом берегу Одера и с помощью авиации и дальнобойной артиллерии уничтожает вражеские резервы. Под прикрытием дымов войска маршала Рокоссовского успешно переправились через рукава и заболоченные поймы Одера и продвигаются по дамбам в глубину обороны противника.

На рассвете в подготовленном убежище начальник штаба фронта генерал Малинин развернул на столе карту, разрисованную красными стрелами и изогнутыми линиями, и подробно доложил маршалу Жукову о том, что войска 8-й гвардейской армии вместе с 1-й гвардейской танковой армией, действуя в юго-восточных кварталах центральной части Берлина, своим левым флангом соединились с частями 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта.

Одновременно три дивизии 28-й армии 1-го Украинского фронта вместе с танковыми частями идут навстречу 2-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта.

Успешно продвигаются, сокрушая оборону врага, 61-я армия, 1-я и 2-я армии Войска Польского, 1-й и 7-й гвардейские кавалерийские корпуса, 4-я гвардейская танковая армия, а также войска других фронтов. 5-я ударная армия ведет бои в центральной части Берлина.

Противник обороняется, не считаясь с потерями в живой силе, взрывает мосты, переправы, ведет огонь из всех видов оружия наугад и на отдельных участках бросается в контратаку.

Советская артиллерия громит засевших в домах и бункерах гитлеровцев, обеспечивая продвижение стрелковых войск.

Постоянно информированный о боевых действиях не только начальником штаба, но и командующими армиями, командующими родами войск и, наблюдая на отдельных направлениях за сражением, Жуков ясно представлял всю создавшуюся обстановку.

С каждым часом огненная петля все туже затягивалась вокруг центра Берлина. Бои уже слышны во всех районах города. Действуя самостоятельно, дивизии и полки Красной Армии уничтожали расколотые вражеские группировки и отдельные гарнизоны. Берлин в дыму. Гигантский столб дыма и пыли уходил в небо до двух километров.

В крупнейшем городе мира, где помимо прочных домов, превращенных в крепости, сооружены всюду железобетонные убежища, бункера, стены которых толщиной до двух метров, никак нельзя было обойтись без крупнокалиберной артиллерии.

К Силезскому вокзалу по распоряжению Жукова подошли по специально уложенным рельсам огромные крепостные орудия. Вокзал удерживали отборные подразделения фашистов, надеясь на прочность его старинных стен. Берлин еще не испытывал удара таких орудий. Вес снаряда пушки — полтонны…

Словно за гибель Петра Косенко и других отважных воинов — сыновей Родины, погибших в те дни, маршал приказал ввести в действие самые мощные по тому времени орудия. Их басовитый голос выделялся в большом «оркестре» артиллерии. Удержать натиск советских войск, рвущихся к рейхстагу и к имперской канцелярии, было уже невозможно, хотя сопротивление гитлеровцев на некоторых участках еще не ослабевало.

Жуков прекрасно понимал, что ликвидация всего берлинского очага — дело времени. Положение гитлеровских войск уже безнадежно, но он продолжал усиливать армии и требовал от них не терять времени — добивать врага.

— Больше огня! Бомбами и снарядами крушите его укрепления, берегите людей! — слышался требовательный голос маршала по радио открытым текстом. — Крушить мощью огня!

В небольшом особняке, подготовленном для отдыха полководца, повар Николай Баталов приготовил обед.

Старший лейтенант медицинской службы Захарова, следившая за регулярным питанием маршала Жукова, сокрушалась, почему так долго нет Георгия Константиновича.

Наконец-то подъехали машины. Вбежал адъютант Алексей Семочкин.

— Как с обедом? Времени мало.

Едва вышел Семочкин, появился Георгий Константинович. Уставший, но в бодром настроении.

— Хорошо живете, — заметил маршал, садясь на диван. — И пушек не слышно…

— Вероятно, вы уже покончили с Берлином, поэтому и не слышно пушек, — улыбаясь, ответила Лидия Владимировна.

— Вот пообедаем и тогда покончим, — сказал маршал. — Где там генерал Варенников?

Генерал вошел, держа в руках кожаную папку. Жуков как-то сразу помрачнел и приказал:

— Посадите на телефоны адъютантов и за стол. Сорок минут на обед и все другое.

— Вам нужен отдых, — хотела возразить Захарова, но маршал повторил:

— Сорок минут!

Пока готовился стол, Георгий Константинович, увидав возле окна баян, с которым не расставался всю войну, взял его в руки, сел на стул. Склонив набок голову, как заправский гармонист, он стал играть. Играл тихо и с чувством, закрыв глаза. Звучала его любимая мелодия «Степь да степь кругом…» И кто знает, быть может, полководец на несколько минут отключился от сражения, убежденный, что все уже кончено, и вспомнил, как приходилось шагать по трудным дорогам, а кругом лишь степь да завывает вьюга… Или вспомнил свое детство, как однажды, возвращаясь из школы, которая была за лесом в соседнем селе, сбился в непроглядную метель с дороги, присел под елью и заснул. Уже в потемках отец, взяв собаку-дворняжку, нашел сына.

А через несколько дней старая изба не выдержала снеговой кучи, покосилась. Пришлось переселиться в сарай, унести туда все «богатство»: лапти, шубы, чугуны, горшки, рогачи, лоханку.

Убогое жилье не беда, а вот голод… Голод и вьюга. Вот и «степь да степь кругом…»

Играл Георгий Константинович минуты две-три. Потом энергично встал.

— Где можно руки помыть?

Адъютант Семочкин отозвался из-за двери:

— Идите сюда, товарищ маршал, я все приготовил.

Упорные бои за рейхстаг начались в конце апреля. Гарнизон не велик — до тысячи солдат и офицеров, но он имел большое количество орудий, пулеметов и фаустпатронов. Вокруг здания — глубокие рвы, устроены заграждения, оборудованы пулеметные и артиллерийские огневые точки. Для чего все это?

Захватив в ночь на 29 апреля мост Мольтке, полки 79-го стрелкового корпуса генерала С. Н. Переверткина приблизились к большому дому, из окон которого поливали градом пуль автоматы и пулеметы. В том здании размещались министерство внутренних дел фашистской Германии и швейцарское посольство. Рейхстаг — рядом.

К вечеру, после неоднократных атак, воины дивизий генерала В. М. Шатилова и полковника А. И. Негоды ворвались в подъезды и оконные проемы. Начался бой за рейхстаг. Вместе со стрелковыми подразделениями на штурм пошли танкисты и артиллеристы. На лестницах и в коридорах завязались рукопашные схватки. Штурмующие группы воинов дрались за каждую комнату.

Под прикрытием автоматчиков сержант М. А. Егоров и младший сержант М. В. Кантария пробились к вершине купола рейхстага и в 21 час 50 минут водрузили врученное им Военным советом армии Знамя Победы.

Командующий 3-й ударной армией генерал В. И. Кузнецов, наблюдавший за историческим событием, немедленно позвонил маршалу Жукову на командный пункт:

— На рейхстаге — Красное знамя! Ура, товарищ маршал!

— Дорогой Василий Иванович, — взволнованно заговорил Георгий Константинович, — сердечно поздравляю тебя и всех твоих солдат с замечательной победой. Этот исторический подвиг войск никогда не будет забыт советским народом!

Близкие помощники Жукова, находившиеся в то время с ним на командном пункте, рассказывают, что Георгий Константинович в те часы был как никогда спокоен и невозмутим. Он с высоким достоинством докладывал о последних днях падения Берлина Верховному; но от глаз генералов и офицеров, знавших полководца уже много лет, нельзя было скрыть необыкновенную радость полководца.

В четыре часа утра 1 мая маршал Жуков не спал. Генерал Чуйков докладывал по телефону, что на его командный пункт доставлен начальник генерального штаба германских сухопутных войск генерал пехоты Кребс, который сообщил, что Гитлер, оставив завещание, покончил жизнь самоубийством. Генерал хочет начать переговоры.

— Отправляйтесь к Чуйкову, Василий Данилович, — сказал Жуков своему первому заместителю генералу Соколовскому, — и потребуйте от Кребса немедленной безоговорочной капитуляции. Или мы новыми мощными ударами артиллерии зароем остатки немецкой банды под обломками имперской канцелярии.

Тут же маршал Жуков доложил об этом Сталину.

— Доигрался, подлец! — ответил Верховный Главнокомандующий. — Жаль, что не удалось взять его живым.

Сталин одобрил решение Жукова: никаких переговоров с врагом. Только безоговорочная капитуляция!

Гитлеровское командование не сообщило ответа.

Утром, когда в Москве на празднично убранной Красной площади начался Первомайский парад, советские войска в Берлине открыли по остаткам особого сектора обороны центра города ураганный огонь из сотен пушек и «катюш».

К вечеру явились парламентеры, но они отклонили предложение о капитуляции. Это ли не безумство!

— Дайте им еще порцию «внушения»! — приказал маршал Жуков командующему артиллерией фронта. — Фашисты еще раз показали нам свое безрассудство и безразличие к жизни немецкого народа… А что сообщили они о Гитлере? Не сбежал ли он?

— Бежать Гитлеру невозможно, — доложил генерал Соколовский. — Самолеты, подготовленные для побега, уничтожены. На танках не удастся — все пути закрыты.

— Ну, вот и хорошо, — успокоился маршал и сладко зевнул. — А парламентеров послать все-таки надо.

Когда ночью 2 мая радиостанция штаба берлинской обороны передавала, повторяя несколько раз: «Высылаем своих парламентеров на мост Бисмаркштрассе, прекращаем боевые действия», Георгий Константинович отдыхал и никто не решался тревожить его.

«Прекращайте! Кто вам не дает? Раньше надо было бы!»

О том, что пришла победа над фашистской Германией, узнал весь мир.

БЕЗОГОВОРОЧНАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ

Едва минутная стрелка качнулась вправо и тем самым обозначила, что начался отсчет времени нового дня — 9 мая 1945 года, в продуманно подготовленный зал бывшего немецкого военно-инженерного училища в Карлсхорсте вошли представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил: Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, генералы К. Ф. Телегин, В. Д. Соколовский и другие генералы и офицеры. Вместе с ними вошли представители Верховного командования союзников: главный маршал авиации Великобритании А. Теддер, командующий стратегическими воздушными силами США генерал К. Спаатс, главнокомандующий армией Франции генерал Латтр де Тассиньи.

Из Фленсбурга под охраной английских офицеров были доставлены в Берлин бывший начальник штаба верховного главнокомандования вермахта фельдмаршал В. Кейтель, главнокомандующий военно-морскими силами адмирал флота Г. Фридебург и генерал-полковник авиации Г. Штумпф, имевшие полномочия подписать акт о безоговорочной капитуляции.

Зал украшен флагами Советского Союза, Англии, США и Франции.

За длинным столом, покрытым зеленым сукном — генералы Красной Армии, войска которых сокрушили оборону Берлина и вынудили противника сложить оружие. Здесь же советские и иностранные журналисты, фотокорреспонденты.

Жуков и все вошедшие с ним садятся за стол у стены, на котором прикреплены с небольшим наклоном государственные флаги СССР, США, Англии, Франции.

— Мы, представители Верховного Главнокомандования Советских Вооруженных Сил и Верховного командования союзных войск, — говорит Жуков, — уполномочены правительствами антигитлеровской коалиции принять безоговорочную капитуляцию Германии от немецкого военного командования.

Все смотрят на входную дверь. Первым, не спеша, и стараясь сохранить видимое спокойствие, переступил порог генерал-фельдмаршал Кейтель, ближайший сподвижник Гитлера. Ему 63 года, но выглядит дряблым стариком. Это он активно участвовал в разработке и осуществлении агрессивных планов фашистской Германии. Это он издал ряд декретов об уничтожении военнопленных и гражданского населения на оккупированной советской территории.

Кейтель поднимает перед собой маршальский жезл и тут же опускает его. Генерал-фельдмаршал хочет быть картинным в своем позоре, но красные пятна проступают на дряблом лице и выдают его душевное состояние.

За Кейтелем появился генерал-полковник Штумпф. Невысокий, глаза полны злобы и бессилия.

Одновременно вошел адмирал флота фон Фридебург.

Они садятся за отведенный им в стороне небольшой стол. Кейтель пристально следит за Жуковым. Любопытство побежденного и потерявшего все.

Маршал Жуков огласил:

— Сейчас предстоит подписание акта о безоговорочной капитуляции Германии.

На вопрос, имеют ли немецкие представители полномочия немецкого верховного командования для подписания капитуляции, Кейтель предъявляет документ, подписанный гросс-адмиралом Деницем, после чего разворачивает папку с документами, берет перо и собирается подписать лежащий перед ним один экземпляр акта, но Жуков настойчиво предлагает немецким представителям подойти к столу, за которым расположились представители советского и союзного командования и здесь подписать акт. В словах Жукова воля и требовательность.

Кейтель встает и идет к столу. На его лице уже исчезли багровые пятна. Он бледен, глаза слезятся. Ноги непослушны, едва сгибаются в коленях, и всем кажется, что генерал-фельдмаршал остановится в нерешительности и упадет замертво на пол. Этого боялся и сам Кейтель.

Головной убор положил на край стола слева. Здесь же положил маршальский жезл. Перчатку с правой руки бросил в фуражку и не попал. Кто-то из фотокорреспондентов поднял ее и положил на засаленный околыш головного убора.

После подписания акта Кейтель встал из-за стола, надел правую перчатку и фуражку и вновь попытался блеснуть военной выправкой, но это выглядело жалко и смешно. Неуверенной походкой он возвратился к своему столу.

Вслед за ним подошли в сопровождении своих адъютантов Штумпф и фон Фридебург и тоже подписали акт. В их движениях не скрывалась нервная торопливость.

— Предлагаю немецкой делегации покинуть зал! — сказал Жуков повелительно и, когда переводчик так же громко переводил его слова немцам, посмотрел на часы. Шла сорок третья минута 9 мая 1945 года. Как все просто и быстро. Если бы это произошло на год раньше, сотни тысяч крепких мужчин в расцвете своих сил возвратились бы домой и было бы меньше детей-сирот, вдов и плачущих матерей.

После того, как немцы вышли из зала, Маршал Советского Союза Жуков от имени Советского Верховного Главнокомандования торжественно поздравил всех присутствующих с долгожданной победой.

В те предутренние часы, когда бывший начальник генерального штаба верховного главнокомандования вермахта Вильгельм Кейтель сидел в отведенной для него комнате и по его обрюзгшим щекам стекали холодные слезы, остатки немецко-фашистских войск в ряде районов еще не сложили оружие, сопротивлялись с упорством обреченных на смерть.

Танковые армии 1-го Украинского фронта, повернув от Берлина, пробивались к Праге. В долинах гор гремели пушки. Колонны вражеских танков и автомашин с офицерами и солдатами рвались в зону американских войск, чтобы сдаться там в плен.

На рассвете, сломив сопротивление противника, в Прагу вступили части Красной Армии.

Прага ликовала. А вдали от города еще стоял несмолкаемый грохот орудий. Бои с отдельными группами гитлеровцев и пленение частей немецко-фашистских войск продолжались до 17 мая.

После подписания акта в том же зале состоялся прием — торжественный ужин. Открыв банкет, маршал Жуков предложил тост за победу антигитлеровской коалиции над фашистской Германией. Затем выступили представители союзного командования и советские генералы. Каждый говорил то, что наболело на душе за эти тяжелые годы. Говорили и о том, чтобы никогда больше не было войн. О мире и дружбе темпераментно и искренне говорили американцы, французы, англичане, и всем хотелось тогда верить, что так думают и правительства всех стран.

Дело дошло до плясок и песен. И Георгий Константинович не удержался, вспомнив свою юность, сплясал «русскую». Плясал полководец с солдатским сердцем, отстоявший Москву и взявший Берлин…

Девушки-связистки и медицинские сестры, переодетые в гражданские платья, выполняли роль официанток. Всего было в изобилии. Праздник-то небывалый, радость плещет через край.

Чекисты из личной охраны маршала поручили Лиде Захаровой, тоже одетой в гражданское платье, не спускать глаз с маршала Жукова, следить, чтобы пища на тарелке была только приготовленная поваром Баталовым, чтоб не подменили стакан.

Охрана здания и прилегающей местности надежная. Мышь не пробежит.

Подозвав старшего лейтенанта Захарову, маршал незаметно шепнул:

— Отнеси Кейтелю ужин и бутылку водки…

Позже Лидия Владимировна вспоминала:

«Я знала, Жуков не допускал шуток подобного рода, но сначала подумала, что он пошутил. Но когда ответила «Есть!» и он не остановил меня, я поняла, что это приказ. В том проявился сверхгуманный характер полководца. Это не прощение, а еще одна незримая победа солдатского сердца».

Праздничный ужин закончился утром.

Маршал Жуков в сопровождении охраны, адъютантов и генерала Варенникова шел от здания, где был подписан акт, к своему особняку. Следом на малой скорости двигались автомашины. Георгий Константинович был в превосходном настроении. К тому же его рассмешила старший лейтенант Захарова:

— Товарищ маршал, дозвольте мне снять туфли?

— Это зачем же? — удивился Жуков.

— Отвыкла от женской обуви. Ноги так болят, что выть хочется.

— Ну и кавалеры вокруг единственной синьорины, — рассмеялся Георгий Константинович. — А ну, синьорину на руки и — в карету!

С востока потянуло утренней прохладой. Солнце уже поднималось над землей, остывшей после жарких боев, и кто-то заметил, что туман здесь какой-то необычный — красноватого оттенка. Георгий Константинович остановился, обернулся и сказал:

— Это от человеческой крови, пролитой по вине фашизма…

Генерал Варенников отвлек разговор о тумане:

— А у нас в Москве девять часов, ребятишки в школу побежали.

«А как там мои дочурки? — подумал маршал. — Ждут отца. Война кончилась, а он все еще продолжает воевать…»

САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ПАРАД

Прочный вызов в штаб полка нисколько не удивил Петра Клокова. После завершения войны штабам всегда приходится заниматься наведением порядка в запущенном учете личного состава. Составление списка оставшихся в живых, убывших и убитых, составление писем родным о погибших в боях за Родину. И самое радостное — увольнение воинов в запас — демобилизация.

В батарее Клокова в живых остались двадцать два солдата и три офицера. Сохранились две пушки и две автомашины, которые были выделены в то время, когда выдвигались к Эльбе. Солдаты почти все молодые, но и они рвались домой. Петр Клоков тоже твердо решил уйти в запас. Офицером он стал не по личному желанию, а вынужденно. Военное училище закончил по сокращенной программе обучения и не мог считать себя специалистом военного дела, чтобы продолжать службу в мирное время. Рапорт об увольнении он уже подал и ожидал решения командования.

В штабе удивили:

— Подбери в батарее самого стройного и опрятного солдата-орденоносца, достойного быть знаменщиком, — приказал начальник штаба.

— Есть такой, — ответил Клоков. — Ефрейтор Творимир Козлов. Вчера получил второй орден Славы.

— Правильно, — одобрил сидевший в кресле возле окна с неразлучной трубкой заместитель командира полка по политчасти майор Молодцов. — Достойная кандидатура.

— Это еще не все, — продолжал начальник штаба. — Вы назначаетесь командиром парадного отделения…

— За что же такая «честь»? — удивился старший лейтенант. — Офицерские погоны прикажете снять?

— Не горячись, Петр, — прервал его майор Молодцов. — А вы не испытывайте терпение человека, — бросил он в сторону начальника штаба. — Дело очень серьезное: в Москве намечается парад в честь победы над Германией. От каждого фронта выделяется один сводный полк. В полку шесть рот пехоты, одна рота артиллеристов, одна — танкистов, одна — летчиков и одна сводная: кавалеристы, саперы, связисты. Командирам отделений приказано поставить средних офицеров…

— Тогда другое дело, извините, — виновато произнес Петр. — Но почему меня посылаете, чем я заслужил такое доверие?

Майор попыхтел трубкой, подошел к столу.

— А ты садись, чего стоишь? Мы и так видим, что ты вполне годен для особого парада.

Клоков сел. Рядом сел и Молодцов.

— Не знаю, как ты, а я был участником двух парадов, когда служил под Москвой. Торжественные минуты. На всю жизнь запомнились. А этот парад, о котором будет извещен весь мир, — Молодцов указал мундштуком на ордена Клокова, — ты заслужил.

— Спасибо за доверие, — ответил Петр.

На следующий день старший лейтенант Клоков и ефрейтор Козлов прибыли в распоряжение командира сводного полка генерал-майора Г. В. Бакланова.

Пока на фронтах шли приготовления к отъезду в Москву, почти все швейные фабрики и ателье шили парадное обмундирование.

Для личного состава сводных полков срочно ремонтировались в Москве Чернышевские, Алешинские, Октябрьские и Лефортовские казармы, в военных городках приводились в должный вид строевые плацы и дорожки.

Вскоре со всех фронтов в Москву стали прибывать специальные поезда с участниками предстоящего Парада Победы. Полки привезли с собой много знамен разбитых немецко-фашистских частей и соединений, в том числе личный штандарт Гитлера. Вражеские боевые реликвии должна была нести специально выделенная рота. В начале июня личный состав сводных полков в новой парадной форме приступил к тренировкам на Центральном аэродроме. Тренировались в ходьбе впереди строя и полководцы — командующие фронтами, которым предстояло возглавлять на параде свои полки.

Каждый послевоенный день приносил новые заботы, раскрывал драматические последствия войны.

На одной из улиц на здании было красное полотнище со словами: «Мы не завоеватели, а победители-освободители!»

Да, это так, и об этом должен знать немецкий народ. Не допускалось и мысли о том, чтобы привлекать к ответственности за преступления фашистов трудовой немецкий народ. Простым немцам советские люди помогали осознавать свои ошибки, быстрее ликвидировать остатки нацизма и влиться в общую семью свободолюбивых народов.

Большие и трудные задачи были возложены на военные комендатуры. Они создавались в каждом городе и крупном селении. Военным комендантом Берлина еще 28 апреля был назначен генерал-полковник Н. Э. Берзарин, в подчинении которого действовали комендатуры во всех двадцати районах Берлина.

Сразу же после завершения боев Берзарин доложил Жукову, что из 250 тысяч зданий города более 200 тысяч разрушено и повреждено, более трети станций метро затоплены, всюду множество неубранных трупов, городской транспорт стоит, улицы завалены обломками, системы коммунального хозяйства не работают, немцы нуждаются в продуктах питания. Задействовано много тысяч солдатских кухонь для обеспечения населения горячей пищей. Создаются санитарные команды и медицинские пункты.

Вскоре Советское правительство выделило только для Берлина 96 тысяч тонн зерна, 60 тысяч тонн картофеля, 50 тысяч голов скота, сахар, жиры и другие продукты. А в эти дни советский офицер Петр Клоков получил письмо от сестры-учительницы, в котором она сообщала, что к весне многие голодные ребята Сосновки не посещают школу…

Требовалось поскорее не только наладить обеспечение жителей Берлина и других городов Германии продовольствием, но и организовать трудовую жизнь. Из числа трофейного имущества выделялись артелям грузовые машины, семена, лошади и сельскохозяйственный инвентарь, взятые в поместьях немецких баронов.

Много раз приходилось маршалу Жукову встречаться в те дни с руководителями немецких коммунистов, энергично включившихся в работу по ликвидации тяжелых последствий войны и господства фашизма.

Маршал вникал во все берлинские дела и в дела войск по долгу службы: он был назначен Главнокомандующим группой советских войск в Германии и Главноначальствующим советской военной администрации.

В середине мая 1945 года маршал Жуков был вызван в Москву. Из Генерального штаба, где шла полным ходом работа по планированию предстоящих боевых действий на Дальнем Востоке против японской Квантунской армии, Георгий Константинович позвонил И. В. Сталину и получил указание явиться в 8 часов вечера в Кремль. «Не хотят ли меня послать на Дальний Восток?» — мелькнула мысль.

Но разговор был о другом: о предстоящем Параде Победы. Эту идею Верховного Главнокомандующего горячо поддержали члены Государственного Комитета Обороны и присутствовавшие наркомы. Конец мая и начало июня ушли на подготовку к параду.

12 июня Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинин вручил Г. К. Жукову третью «Золотую Звезду» Героя Советского Союза. А через несколько дней Верховный пригласил Жукова к себе.

Лучше самого Георгия Константиновича об этом эпизоде рассказать невозможно. Сталин спросил, не разучился ли Жуков ездить на коне.

«— Нет, не разучился.

— Вот что, вам придется принимать Парад Победы. Командовать парадом будет Рокоссовский.

Я ответил:

— Спасибо за такую честь, но не лучше ли парад принимать вам.

И. В. Сталин сказал:

— Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе»[1].

Но дело не в старости и не в том, что он никогда не садился на коня и не смог бы управлять лошадью, поскольку левая рука не разгибалась в локте. Прозорливый и честолюбивый Верховный решил по-своему: зачем трястись верхом на коне, да еще подвергать себя опасности, если можно и нужно быть выше Жукова, стоять над парадом. Парад — дело военных.

Наконец-то пришел долгожданный, самый торжественный, неповторимый и до слез радостный праздник. Правда, утро выдалось пасмурное, моросил дождь, но настроение у всех москвичей и гостей приподнятое, всюду слышится веселая музыка. Масса лозунгов, транспарантов, песни, счастливые лица.

До десяти часов оставалось несколько минут. Адъютант маршала, бывший кавалерист Алексей Семочкин, подвел белого коня Жукову. Вся грудь полководца в орденах и медалях. Хорошо выезженный конь спокоен. Георгий Константинович похлопал его по шее, сказал ласковые слова. Сел без помощи адъютанта.

Без трех минут десять Жуков на коне у Спасских ворот. Слышна четкая команда: «Парад, смирно!» Вслед за командой прокатился гул аплодисментов. Часы отбивают 10.00.

«Что тут говорить, сердце билось учащенно… — пишет Г. К. Жуков в своей книге. — Послал вперед коня и направился на Красную площадь. Грянули мощные и торжественные звуки столь дорогой для каждой русской души мелодии «Славься!» Глинки. Затем сразу воцарилась абсолютная тишина, раздались четкие слова командующего парадом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского, который, конечно, волновался не меньше моего. Его рапорт поглотил все мое внимание, и я стал спокоен».

В канун парада был принят Закон о демобилизации старших возрастов личного состава действующей армии. Миллионы людей получили возможность вернуться к своим семьям, родным и близким. Этот законодательный акт еще сильнее подчеркивал значение нашей победы над врагом, величие предстоящего военного парада.

Порядок построения сводных полков напоминал размещение фронтов Красной Армии на полях сражений от Ледовитого океана до Черного моря. В первых шеренгах — командующие армиями. Во главе подразделений — генералы, командиры дивизий и бригад. В строю старший лейтенант Петр Клоков, впереди виден знаменщик Творимир Козлов, очень похожий на Петю Косенко. Как жаль, что Пете не довелось дожить до этого радостного дня…

Клоков, любуясь прославленным полководцем на белом коне, испытывает прилив гордости. Он счастлив. Ему приходилось разговаривать с Жуковым. С козырька стекает быстрыми каплями вода, спина уже намокла, но никто не замечает дождя. Голос Петра Клокова слился с мощным голосом всего полка: «Ура! Ура! Ура!»

Объезд войск закончился. С трибуны Мавзолея маршал Г. К. Жуков от имени и по поручению Советского правительства и Коммунистической партии приветствует и поздравляет воинов армии и флота, рабочих и работниц, колхозников и колхозниц, работников науки, техники и искусства, всех трудящихся Советского Союза с великой победой над германским империализмом. Он говорит, что одержана победа, какой еще не знала история. Говорит громко, внятно и торжественно.

Затем произносит здравицу в честь нашей могучей Родины, советского народа-победителя, в честь Красной Армии, в честь партии Ленина — вдохновителя и организатора нашей великой победы.

Величаво звучит Гимн Советского Союза. Раздаются залпы артиллерийского салюта. Над площадью раскатывается троекратное солдатское «ура». Все это сливается в единую, волнующую сердце величественную симфонию Победы.

Прохождение войск действующей армии открывает сводный полк Карельского фронта. Затем в порядке построения проходят другие полки. Бурно приветствуют трибуны сводный полк 1-го Белорусского фронта. Фронт маршала Жукова. Впереди заместитель командующего фронтом стройный и высокий генерал армии В. Д. Соколовский.

Маршал Жуков смотрит на воинов своего фронта, не отрывая руки от головного убора. Многих генералов и офицеров он знает лично, а его видели на фронте все воины сводного полка.

Идут воины 1-го Украинского фронта. Впереди полка командующий фронтом маршал И. С. Конев — один из прославленных полководцев Великой Отечественной войны. На заключительном этапе войны под его командованием была блистательно проведена Пражская операция, завершившая разгром последней крупной группировки врага.

Петр Клоков встретился взглядом с маршалом Жуковым, и ему показалось, что маршал едва заметно улыбнулся и поискал глазами кого-то еще в строю. Быть может, вспомнил Петю Косенко.

Внезапно смолкает оркестр и раздается резкая дробь барабанов. Идет необычная колонна. 200 советских воинов несут склоненные до земли вражеские знамена. Поравнявшись с центральной трибуной, победители останавливаются, делают поворот направо и бросают фашистские знамена на мостовую к подножию Ленинского Мавзолея.

В сорок первом гитлеровцы готовились пройти со своими знаменами по московским улицам, по Красной площади. Жизнь жестоко посмеялась над ними. В падающих презренных знаменах бесславный конец разбойничьего похода гитлеровцев на Восток.

После прохождения войск действующей армии на Красную площадь вступили части Московского гарнизона. Перед трибунами прошел сводный полк Народного комиссариата обороны, затем слушатели военных академий, большинство — участники Великой Отечественной войны, на груди — ордена и медали.

Всеобщий восторг вызывают воспитанники суворовских военных училищ. Идет смена, будущие офицеры, генералы и, быть может, маршалы. И среди них есть орденоносцы и медаленосцы. Почти все они дети погибших на войне отцов, испытали военное лихолетье.

Два часа продолжался Парад Победы. По Красной площади прошла сама история Великой Отечественной войны, ее герои, мастера блистательных побед.

После Парада Победы состоялся правительственный прием в честь участников парада. Было много теплых речей, и праздник продолжался до утра.

Только дома Георгий Константинович почувствовал, как устал от всего, что пережил и сделал за войну… Хотелось поехать в родную Стрелковку и посидеть с утра до ночи на берегу речушки и думать только об одном: как бы поймать полосатого окунька…

Но на очереди еще много важных дел. Впереди пост министра обороны, новые задачи по укреплению боевой мощи Советских Вооруженных Сил, много и огорчений и сложностей, несправедливых наветов и не очень большой резерв годов жизни…

Пусть последними словами этой повести будут слова Г. К. Жукова:

«Для меня главным было служение Родине, своему народу».

ЭПИЛОГ

Отгремели пушки, воздух очистился от смрада войны, и в израненных лесах, недавно прифронтовых, запели соловьи. Они нисколько не тревожили сон солдат, навечно оставшихся в братских могилах.

В войсках началась демобилизация воинов старших возрастов. Всем хотелось поскорее домой. Но еще много тысяч солдат и офицеров оставались в строю, составляя основу послевоенных Советских Вооруженных Сил. Без сильной армии можно до хрипоты призывать своих противников к миру, но опасность пожара новой войны от этого не уменьшится.

Отчизна только-только начала подниматься из неостывших руин, народ еще недоедал, люди ходили в тряпье, жилья и школ не хватало, а военные заводы все еще продолжали дымить полным ходом. Строились новые корабли, самолеты, танки и пушки, шилось обмундирование для молодого поколения, и уже поговаривали под строгим секретом об атомных бомбах и ракетном оружии.

В штабах допоздна корпели генералы и офицеры над новыми мобилизационными планами. Но людям очень хотелось жить и трудиться в спокойной обстановке.

Народам нужен был мир! Однако гарантии его не было. Еще земля Европы не просохла от пролитой крови, а наши вчерашние союзники уже заговорили о новой войне, о какой-то угрозе со стороны СССР.

Как только закончилась война, по приказу Советского командования все пленные солдаты и офицеры немецкой армии были разоружены и направлены в лагеря для военнопленных. Но англичане содержали остатки немецких войск в полной боевой готовности, налаживали сотрудничество со штабами. И было это не случайным нарушением договоренности между главами правительств о немедленном роспуске войск бывшей Германии. И американские войска не уходили в свою зону оккупации. Заморские спецслужбы разыскивали крупных немецких ученых в области военной техники и отправляли их в США. Наши бывшие союзники, став на путь обострения международной обстановки, начали рвать связи, соединявшие главных участников борьбы против фашизма, проводить политику раскола Германии, создавать военные блоки, а затем развязали против СССР и стран народной демократии «холодную войну».

Советской стране ничего не оставалось, как, восстанавливая разрушенное войной народное хозяйство, укреплять свои Вооруженные Силы, держать в боевой готовности огромную армию.

Вспоминая первое послевоенное лето, Г. К. Жуков пишет в своих мемуарах: «…нам стало труднее договариваться с американцами и англичанами». И далее приводит достоверные сведения о том, что еще во время заключительной кампании войны с фашистской Германией английский премьер-министр Черчилль направил фельдмаршалу Монтгомери секретную телеграмму с предписанием:

«Тщательно собирать германское оружие и боевую технику и складывать ее, чтобы легко можно было бы снова раздать это вооружение германским частям, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось».

Назрел вопрос, как теперь жить народам, какими должны быть взаимоотношения между победителями и побежденными. Возникла необходимость в конференции глав трех великих держав — СССР, США и Англии.

16 июля 1945 года в Потсдам, где уцелело подходящее здание для конференции, прибыл специальным поездом Сталин. Он предупредил Г. К. Жукова накануне по телефону «не строить всякие там почетные караулы с оркестрами».

Георгий Константинович встретил его с группой генералов около вагона.

«Он был в хорошем расположении духа, — пишет Г. К. Жуков в своей книге, — подошел к группе встречавших и поздоровался коротким поднятием руки. Окинув взглядом привокзальную площадь, медленно сел в машину, а затем, вновь открыв дверцу, пригласил меня сесть рядом. В пути он интересовался, все ли подготовлено к открытию конференции».

Сталин ехал в подготовленную для него пригородную резиденцию.

Основной вопрос конференции — о послевоенном устройстве стран Европы и, главным образом, переустройстве Германии на демократической основе.

Главы правительств СССР, США и Англии были единодушны в вопросах демилитаризации и денацификации Германии, полного разоружения и роспуска вермахта, уничтожения нацистской партии и всех ее филиалов, ареста и предания суду Международного трибунала главных военных преступников, а также строгого их наказания.

Решения Потсдамской конференции предусматривали также запрещение производства Германией какого бы то ни было вооружения.

Если бы слова, прозвучавшие на весь мир, не расходились с делом… Но добрая политическая атмосфера скоро изменилась. В английской зоне оккупации Германии продолжали существовать германские вооруженные силы. Они постоянно увеличивались и оснащались новым оружием. Много и других отступлений было после встречи глав правительств.

В апреле 1946 года Г. К. Жуков был отозван из Германии в Москву и назначен главнокомандующим сухопутными войсками и заместителем министра Вооруженных Сил. Но прошло лишь четыре месяца и Георгий Константинович был переведен командующим Одесским военным округом и выведен из кандидатов в члены ЦК КПСС. В тот же и последующие годы были арестованы многие его ближайшие помощники — генералы и офицеры, прошедшие вместе с ним войну.

Жуков знал, что Берия накапливает «улики о его вражеской деятельности». Арестовали даже бывшего члена Военного совета фронта, а ранее занимавшего большие посты в НКВД генерала К. Ф. Телегина. Как стало известно позже, его избивали и заставляли клеветать на Жукова.

Берия возобновлял операцию «черный ворон», в результате которой (по опубликованным сведениям в журнале «Коммунист», № 14 за 1988 г.) в Вооруженных Силах страны только в 1937—1938 годах было репрессировано более 40 тысяч командиров, политработников, военных инженеров и специалистов.

Георгий Константинович не делился с близкими людьми и друзьями своими думами и переживаниями, тем более, не допускал обсуждения приказов и решений Сталина, но всем было понятно, что перестановка с поста заместителя Министра Вооруженных Сил в Одесский, а затем в 1948 году в Уральский военные округа для Маршала Советского Союза было не случайным понижением в должности. Жуков воспринимал все это внешне спокойно, и ничто не выдавало его внутреннее состояние.

Георгий Константинович любил самостоятельность, свободу действий. И, как об этом вспоминают его адъютанты, он ехал в Одессу нисколько не удрученным. Наконец-то предоставлялась возможность освободиться от напряженных ночных разговоров по телефону, частых заседаний и всей московской суеты. И вообще лучше быть первым в округе, чем заместителем даже у министра.

В Одессе Георгий Константинович не засиживался в кабинете. Вскоре посвежел. Трудно сказать, что творилось в душе, но даже неприятности легче переносятся на свежем воздухе и вдали от тех, кого ненавидишь.

С присущей ему настойчивостью он проводил войсковые учения и штабные игры, присутствовал на занятиях в частях, часто посещал войска, беседовал с командирами и солдатами, требуя образцового порядка и высокой выучки подразделений.

Он терпеливо учил, подсказывал, а если было необходимо, то и строго наказывал нерадивых командиров, военных хозяйственников, офицеров штабов.

Г. К. Жуков был заботливым командующим, но вместе с этим требовательным. Обладая редкой памятью, он мог внезапно проверить выполнение его приказа или поручения. И горе тому, кто обманет, забудет или выполнит приказ кое-как, формально.

Маршал постоянно был занят делом и не нарушал своего распорядка дня. В рабочее время никаких посторонних занятий. Всему свое время. Не любил пустых разговоров и неуместных шуток ни на службе, ни дома. Одесский округ качественно поднялся на много ступеней выше, окрепли соединения, входившие в его состав.

В феврале 1948 года неожиданно поступило распоряжение из Москвы принять Уральский военный округ. Свердловск не черноморская Одесса, но раз так нужно…

Вспомнил Георгий Константинович, как в июне 1941 года в УрВО была сформирована двадцать вторая армия, войска которой отличились в боях под Витебском и Ельней. Ее 153-я стрелковая дивизия в числе первых в Советской Армии была преобразована в гвардейскую. А сколько дал Урал людей и техники фронтам…

На территории округа в войну началось массовое патриотическое движение по созданию добровольческих воинских формирований, которые оснащались военной техникой за счет добровольных взносов трудящихся и выпуска сверхплановой продукции заводами и фабриками.

Уже в 1942 году в действующую армию были направлены первые танковые бригады, полностью укомплектованные добровольцами из челябинских и свердловских комсомольцев.

В 1943 году по инициативе трудящихся Урала был создан добровольческий танковый корпус, впоследствии называвшийся Уральско-Львовским добровольческим. Славился округ и подготовкой кадров.

В Свердловске новый командующий военным округом Г. К. Жуков поселился со своей семьей в небольшом особняке на улице Декабристов. Что ж, полководец Жуков в некотором смысле тоже «декабрист» — родился 2 декабря 1896 года.

Была суровая зима. Казалось, что холода сковали жизнь и учебу войск. Не понравилось Жукову настроение командиров: перезимовать в казармах, а уж летом наверстать отставание в учебе.

Ознакомившись с войсками, он приказал штабу готовить зимнюю военную игру с выводом полков в поле. Нужно было взбодрить войска от зимней спячки.

И все же свободного времени у маршала стало больше. Долгими зимними вечерами и в выходные дни в ненастную погоду Георгий Константинович любил сидеть возле окна в кресле и читать. Газеты и журналы он просматривал бегло, молча сердился, когда с чем-то не соглашался. Бросал под журнальный столик газету, если в ней красовались портреты «вождей». Он и сам не любил фотографироваться для печати.

Военные книги и журнальные статьи он читал с цветным карандашом, что-то подчеркивал, иногда писал на полях: «очень ценно», «враки», «не знаешь, не пиши»…

В хорошую погоду он почти каждый выходной выезжал на охоту, которая в то время на Урале была очень богата.

Как-то взял с собой племянника Виктора, совсем еще молодого лейтенанта. Жил Виктор Фокин, сын родной сестры Жукова Марии Константиновны, вместе со своим дядей в том же особняке, поскольку не имел ни своей квартиры, ни комнаты.

Охотились на диких кабанов. Звери вышли не там, где притаился Георгий Константинович, а на племянника. Виктор охотился впервые, не имея опыта, поторопился, сделал два выстрела и… промахнулся. Кабаны шарахнулись в сторону и скрылись в чащобе. Охота была неудачной. Жуков очень сердился:

— Мазила! А еще суворовец, училище пулеметное закончил… Двойка тебе за стрельбу! В кабана не попасть, позор!

Всю дорогу, пока возвращались домой, он возмущался, словно не дикого кабана, а целый танковый полк противника пропустил лейтенант.

— Завтра в твоем взводе проверю, как ты учишь солдат стрелять, — сказал маршал, когда вышли из машины. — Я тебя научу… Мазила!

И пришел. Стреляли в тире по движущимся мишеням. Ни одного промаха. И командир и солдаты получили отличные оценки.

— Ну, молодец, — улыбнулся Георгий Константинович. — Не думал. Хотел наказать тебя.

Родным и родственникам маршал Жуков никаких поблажек не делал, но в помощи не отказывал. Не опирался и Виктор Фокин на авторитет дяди. Даже комнату получил в порядке общей очереди, когда женился на свердловчанке.

Если заслуживали, Жуков «распекал» и «разносил» и знакомых, и сослуживцев, и родных, и генералов с Золотыми Звездами на груди. Но тысячи людей могут привести примеры его доброжелательства, чуткости, особой душевной деликатности.

5 марта 1953 года скончался И. В. Сталин. В тот же день маршал Г. К. Жуков вылетел в Москву и был назначен первым заместителем министра обороны СССР.

Не было заметно, чтобы смерть Сталина сразу растопила лед в душе полководца. Ни в документах архивов, ни в воспоминаниях известных военачальников мы не найдем высказываний и тайных записок, в которых кто-то из них давал смело-справедливую оценку жизни и деятельности Сталина. Не могло быть их и у Жукова.

Но, работая над книгой «Воспоминания и размышления», а позже в беседах с журналистами, записанными на пленку, Г. К. Жуков высказывал свое мнение не только о событиях войны, но и о Сталине, о своей работе с ним. Говорил откровенно, не сгущая краски:

«Профессиональные военные знания Сталина были недостаточными не только в начале войны, но и до самого ее конца. Однако в большинстве случаев ему нельзя было отказать ни в уме, ни в здравом смысле, ни в понимании обстановки». И далее: «Как военного деятеля И. В. Сталина я изучил досконально, так как вместе с ним прошел всю войну. И. В. Сталин владел вопросами организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими с полным знанием дела, хорошо разбираясь в больших стратегических вопросах».

Вместе с этим Г. К. Жуков написал главу для своей книги и о репрессиях 1937—1938 годов, но в процессе подготовки рукописи эта глава была изъята. Пока неизвестно, какое место он отводит Сталину в том произволе, который свирепствовал в годы культа личности. Скорее всего Г. К. Жуков знал глубоко и точно о всей тяжести вины Сталина и его приближенных в уничтожении военных кадров, специалистов, политических деятелей и других репрессированных лиц. Однако в том, что палач Берия играл в цепной реакции репрессий главную организующую роль и оказывал влияние на его судьбу, Георгий Константинович не сомневался.

Произвол по отношению полководца Жукова проявлялся неоднократно. Во время подготовки мемуаров из рукописи не только изъяли часть материала, но, как теперь стало известно, было запрещено выпускать книгу в Военном издательстве. Сначала она вышла в Англии, затем в издательстве АПН.

Руками подхалимов было дописано, что Г. К. Жуков однажды хотел «посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии Л. И. Брежневым…»

Партийный деятель застойного периода Брежнев, навешавший себе Золотых Звезд больше, чем у прославленного полководца Жукова, пожелал, чтобы его не только упомянули в книге, но чтобы возвысили над полководцем. Оказывается, Жуков «нуждался» в советах полковника Брежнева…

В беседе с военными журналистами, опубликованной впервые только в 1988 году, Г. К. Жуков анализирует некоторые черты характера и деятельности Сталина:

«Сталин — Ставка, и Государственный Комитет Обороны — тоже в основном Сталин. Он командовал всем, он дирижировал, его слово было окончательным. Это как приказ, собственно. Сталин говорит — это есть приказ окончательный, обжалованию не подлежит».

Подтвердить или дополнить сказанное теперь какими-либо документами невозможно, потому что разговоры Сталина с полководцами не стенографировались. Разрешалось только тем, кому отдавался приказ делать записи в рабочей тетради. Если они сохранились, то расшифровать, что там написано, мог бы только сам хозяин тетради.

Итак, после смерти Сталина многие вздохнули облегченно. Но еще оставался Берия. И пока этот человек будет жив, нельзя спать спокойно. Каждый топот сзади, каждый стук ночью в дверь будут вызывать страх.

Летом 1953 года Н. С. Хрущев пригласил к себе маршала Г. К. Жукова, уверенный, что более надежной опоры у него нет и быть не может, и обсудил с ним план ареста Берии. Это было крайне необходимо и в то же время чрезвычайно опасно.

Операция готовилась в строжайшей тайне и без промедления. Привлекались самые надежные люди. Войска Московского военного округа взяли под контроль все железные и шоссейные дороги, ведущие к Москве, аэродромы временно закрыли и взяли под охрану. Своевременно были парализованы любые попытки к противодействию.

Все продумано и надежно обеспечено. Во время заседания Политбюро Г. К. Жуков зашел в зал с несколькими офицерами и арестовал ненавистного Лаврентия Берию. Все обошлось без пролития крови.

С февраля 1955 года по октябрь 1957 года Маршал Советского Союза Г. К. Жуков был министром обороны. В связи с шестидесятилетием со дня рождения Георгий Константинович был награжден орденом Ленина и четвертой медалью «Золотая Звезда». Но, видимо, внушал полководец своим авторитетом и сильной волей страх отдельным партийным и государственным деятелям. Не нравились некоторым консерваторам и его коренные изменения в обучении войск и укреплении дисциплины, ломка всего старого. Только поэтому, видимо, в октябре 1957 года Георгий Константинович был снят с поста министра обороны.

Даже некоторые видные военачальники, с которыми Г. К. Жуков прошел сквозь пламя войн, вчерашние друзья, еще недавно славившие его заслуги перед Родиной, стали выступать и писать, обвиняя Георгия Константиновича в каких-то несуществующих «грехах», преувеличивая его ошибки.

Сам полководец говорил позже:

«…тут в чем-то, очевидно, виноват я — нет дыма без огня. Но пережить это было нелегко…

Когда меня в пятьдесят седьмом году вывели из состава Президиума ЦК и из ЦК, я вернулся после этого домой и твердо решил не потерять себя, не сломаться, не раскиснуть, не утратить силы воли, как бы ни было тяжело».

Главным его делом, когда он оправился от нанесенного удара (они наносились и в прошлые времена по всем великим полководцам), стала работа над книгой «Воспоминания и размышления».

Он писал увлеченно каждый день. Вставал и завтракал в одно и то же время, садился за стол и работал. Просматривал книги, архивные документы, свои записи в блокнотах и в рабочих тетрадях. Ходил в военную библиотеку и в архив Генерального штаба, звонил сослуживцам.

Георгий Константинович разыскивал нужные ему сведения, уточнял время и место событий, перепроверял фамилии генералов и офицеров, номера дивизий и армий. Самая обыкновенная «черновая» работа писателя. И все по часам: работа, прием пищи, отдых. И никакой помощи историков и литераторов, как делали многие военачальники. По его просьбе переводились сочинения немецких авторов.

Жуков не хотел подражать современным военным мемуаристам. Он писал так, как сам понимал суть настоящих мемуаров.

«…Мне кажется, что в мемуарах военачальников не место огромным спискам имен и огромному количеству боевых эпизодов с упоминанием тех или иных случаев героизма. В тех случаях, когда это преподносится как личные наблюдения, — это неправда. Ты, командующий фронтом, сам этого не видел, не присутствовал при этом, не знаешь лично человека, о котором идет речь, не представляешь подробности подвига. В некоторых случаях не знаешь и фамилии человека, совершившего подвиг. В большинстве случаев эти факты в мемуарах берутся из чужих материалов. Они не характеризуют деятельности командующего фронтом, а порой мешают созданию целостной картины происходящего, изложенной с точки зрения того, кто пишет мемуары. Мне думается, что злоупотребление этим выглядит как ложный демократизм, ложное заигрывание…»

И о Сталине он пишет о таком, каким тот казался ему в те годы.

Отвечая редакторам военного журнала, маршал Жуков откровенно говорит, что в довоенное время никто не мог заявить вслух, что Сталин не прав, что он ошибается.

«За такую «смелость» могли упрятать в тюрьму. И все же это лишь одна сторона правды. А я должен сказать всю. Я не чувствовал тогда, перед войной, что я умнее и дальновиднее Сталина, что я лучше его оцениваю обстановку и больше его знаю. У меня не было такой собственной оценки событий, которую мог бы с уверенностью противопоставить, как более правильную, оценкам Сталина. Такого убеждения у меня не существовало. Наоборот, у меня была огромная вера в Сталина, в его политический ум, его дальновидность и способность находить выходы из самых трудных положений. В данном случае в его способность уклониться от войны, отодвинуть ее».

И все же, характеризуя Сталина, Г. К. Жуков говорил, что «бывал он и груб очень».

Книга, статьи и высказывания Г. К. Жукова — источник правдивой информации и обоснованные выводы о Великой Отечественной войне.

Написать книгу о жизни и деятельности полководца трудно. Такие люди, как Жуков, — загадка природы. Однако было бы совершенно неверно изображать Георгия Константиновича этаким баловнем судьбы, которому все давалось легко и просто.

Наделенный способностями аналитического мышления, умением делать выводы в сложной обстановке, он постоянно овладевал всеми тонкостями военного искусства, обобщал опыт полководцев прошлого, умел прислушиваться к разумным советам, опирался на реальную силу войск, учитывал сильные и слабые стороны противника.

Верность долгу, преданность избранному раз и навсегда делу были главными чертами его характера.

Маршал Жуков по глубине и мощи своего таланта, по своим идейно-нравственным качествам был верным и достойным сыном Родины. Он воплотил в себе лучшие черты советского человека, патриота и интернационалиста.

«…Мы всегда будем вспоминать, какие качества нашего народа помогли одолеть врага, — писал Георгий Константинович. — Терпение. Мужество. Величайшая стойкость. Любовь к Отечеству. Пусть эти проверенные огнем войны качества всегда нам сопутствуют. И всегда победа будет за нами».

Почему полководец Жуков находил единственно верное решение военных задач?

Он глубоко вникал в суть конкретных явлений и событий, рассматривал их широко, в тесном диалектическом единстве, не поддаваясь эмоциональным чувствам, давал правдивые, нисколько не приукрашенные оценки своим силам. Это позволяло ему предугадывать дальнейший ход событий. Так он поступал и в ходе войны, этим руководствовался в практической деятельности в послевоенное время, стремясь перестроить Советские Вооруженные Силы, изменить их организационную структуру, обновить, в соответствии с современной техникой, обучение и воспитание воинов, убрать все лишнее и показное. Да, он был строг к нарушителям дисциплины, к лакировщикам, к бездельникам и болтунам, избавлялся от карьеристов и подхалимов, безжалостно выгонял из Вооруженных Сил пьяниц. Но он никогда не применял крайние меры к подчиненным.

Г. К. Жуков обладал гибким и оригинальным мышлением, сильной волей и мужеством. Свои решения осуществлял настойчиво и без оглядки, порой не считаясь с мнением высоких военных и политических деятелей. Но в то же время он умел признать и критически оценить свои просчеты. Из всех советских полководцев он единственный сказал:

«В ходе войны мы совершили немало ошибок, и об этих ошибках нам надо писать в своих мемуарах. Я, во всяком случае, пишу».

Решительный и порой жестокий, он был глубоко гуманным человеком и требовал от генералов и офицеров умения сдерживать свой гнев даже по отношению к вчерашним врагам. Он проявлял заботу и внимание к немцам поверженного Берлина и других городов Германии, хотя среди них многие совсем недавно стреляли в советских воинов-освободителей.

Вдумываясь во все сложные перипетии того времени, нельзя избежать вопроса: как удалось Георгию Константиновичу избежать тех страшных репрессий, которые обрушились на высший командный состав в 1937—1938 годах?

Отвечает сам полководец:

«Первое тяжелое переживание в моей жизни было связано с 1937—1938 годами. На меня готовились соответствующие роковые документы, видимо, их было достаточно, уже кто-то где-то бегал с портфелем, в котором они лежали. В общем, дело шло к тому, что я мог кончить тем же, чем кончали многие… И вот после всего этого вдруг вызов! И приказано ехать на Халхин-Гол… Я поехал туда с радостью».

Г. К. Жуков не только ликвидировал там летом 1939 года критическую ситуацию, но и полностью разгромил японских милитаристов, преподал японским захватчикам такой урок, что они призадумались в годы Великой Отечественной войны, стоит ли им выступать на стороне фашистской Германии.

Заслуги Георгия Константиновича были отмечены Золотой Звездой Героя Советского Союза, повышением в звании и должности. Сталину нужен был такой бесценный «самородок» земли русской. Можно сказать, что в боях завоевал Георгий Константинович право жить и служить Родине.

В последние годы своей жизни полководец ранней весной уезжал с новой квартиры по улице Алексея Толстого на подмосковную дачу. Серое монументальное здание, строгое и внешне простое, как сам хозяин. Там тихо и просторно, много зелени и цветов.

Георгий Константинович был необыкновенно привязан к своему подмосковному дому. В Москву возвращался поздней осенью.

О Жукове как о выдающемся полководце стали писать и говорить после того, когда его уже не стало.

Маршал Советского Союза К. С. Москаленко пишет:

«Там, где появлялся Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, неизменно назревали грандиозные бои. Не случайно гитлеровская разведка лезла из кожи вон, чтобы узнать, на каком участке фронта находится Жуков.

Апогеем полководческой деятельности Г. К. Жукова, конечно же, была Берлинская операция».

В той же статье, названной «Жуков», К. С. Москаленко говорит:

«Маршал Жуков, вышедший из солдатской среды, став крупнейшим полководцем своего времени, все равно был в первую очередь солдатом. Мы, видавшие его на передовой, знавшие, каким честным и принципиальным он был, работая в штабах, как упорно и убежденно отстаивал свою точку зрения перед руководством, таким его и запомнили — солдатом Страны Советов».

Вот что говорил о Жукове Маршал Советского Союза А. М. Василевский:

«Считаю, что Г. К. Жуков является ярким полководческим талантом. Он был рожден для военной деятельности, для больших ратных дел. В славной когорте советских полководцев, так блестяще завершивших военные действия разгромом армий фашистской Германии, он был самым знаменитым».

«Мне думается, — писал Маршал Советского Союза И. Х. Баграмян о начале войны, — что для нашего народа было благотворным то обстоятельство, что именно этот наделенный талантом, аналитическим умом, феноменальной цепкой памятью, несгибаемой волей военачальник, никогда не терявший самообладания и ясности, был в то трудное время на таком важном для обороны Родины посту — начальника Генерального штаба.

Благодаря всем этим качествам он внес существенный вклад в подготовку к отражению агрессии и в организацию отпора врагу».

«Жуков, как никто, отдавался изучению военной науки, — писал Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. — Дело, долг для него были превыше всего».

В одной из школ Челябинска, где создан музей имени полководца, под портретом Г. К. Жукова золотыми буквами написаны слова из его книги:

«Я призвал бы также нашу молодежь бережно относиться ко всему, что связано с Великой Отечественной войной. Очень нужно изучать военный опыт, собирать документы, создавать музеи и сооружать монументы, не забывать пламенные даты и славные имена. Но особенно важно помнить: среди нас живут бывшие солдаты. Относитесь к ним бережно».

Четырежды Герой Советского Союза Г. К. Жуков навсегда останется народным героем — одним из тех, чей полководческий гений привел страну к Победе в смертельной схватке с могучим и жестоким врагом — германским фашизмом.

Примечания

1

Г. К. Жуков «Воспоминания и размышления». М., 1978. Т. 2, 3-е изд. С. 343.

(обратно)

Оглавление

НА ОХОТЕ

НЕОЖИДАННОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

ВОЙНА!

В ПЕРВЫЕ ЧАСЫ СРАЖЕНИЯ

ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА!

КРАСНОАРМЕЕЦ КЛОКОВ УХОДИТ В ПАРТИЗАНЫ

ПОД ЕЛЬНЕЙ

В КОГТЯХ ПАЛАЧЕЙ

В БЛОКИРОВАННЫЙ ЛЕНИНГРАД

ВЗРЫВ НА РАССВЕТЕ

ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ

НЕНАВИСТЬ

КРУШЕНИЕ «ТАЙФУНА»

В ГОСПИТАЛЕ

ЗАМЕСТИТЕЛЬ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

ЛЕНИНГРАДСКОЕ СИЯНИЕ

В РОДНОЙ СОСНОВКЕ

НЕ КРАСНА ПОКА ВЕСНА

НЕ ВЕРЬТЕ ИМ, ЛЮДИ!

НА КУРСКОЙ ДУГЕ

СРАЖЕНИЕ

НА ДНЕПРЕ

ЕЩЕ ОДИН «КОТЕЛ»

ТАК БЫВАЕТ

ПУТЬ К БЕРЛИНУ ЧЕРЕЗ БЕЛОРУССИЮ

ЗАБОТЫ БОЛЬШИЕ И МАЛЫЕ

НЕОЖИДАННОЕ РЕШЕНИЕ

НА ГЛАВНОМ НАПРАВЛЕНИИ

НЕИЗБЕЖНОСТЬ

ВЕСНА ВЕЛИКИХ НАДЕЖД

ШТУРМ БЕРЛИНА

БЕЗОГОВОРОЧНАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ

САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ПАРАД

ЭПИЛОГ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg