«Повстанческая армия имени Чака Берри»

Повстанческая армия имени Чака Берри (fb2) - Повстанческая армия имени Чака Берри (Рок в Сибири - 2) 4846K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роман Владимирович Неумоев

Роман Неумоев РОК В СИБИРИ Книга вторая. Повстанческая армия имени Чака Берри

© Роман Владимирович Неумоев, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Летов, Янка, Неумоев, Немиров и другие…

Глава 1. Настоящее рок-н-рольное безобразие

Так, что же тогда, 12 апреля 1986 года произошло в актовом зале физического корпуса Тюменского Госуниверситета?

Произошло вот что. Произошел форменный обман студенческой комсомолии и лиц ответственных за культмассовую работу университета. Ибо под прикрытием обещанного театрализованного представления, смысл которого, если верить Немировскому сценарию, сводился к разоблачению пороков американского шоу-бизнеса, эта самая американская культура, с ее пресловутым рок-н-ролом, как раз не разоблачалась, а наоборот, пропагандировалась во всей ее буржуазной красе и разрушительной привлекательности. Именно этот, «разрушительный», «революционный», по сути, освобождающий животные, древние инстинкты запал и дух был явлен перед изумленными взорами секретаря комсомольской организации и прочих ответственных товарищей.

В этом, так называемом театрализованном представлении, главными сценаристами, Гузелью Салаватовой и Мирославом Немировым всем членам клуба любителей музыки были отведены свои роли. Мне было предложено играть роль, олицетворявшую этот самый, пресловутый американский шоу-бизнес или капитал. На меня была водружена шляпа-котелок, каковые носили представители делового мира в Англии, Штатах, Европе, веке этак в XIX. Но этот символ капиталиста в шляпе-цилиндре оказался поразительно живуч, хотя никто на Западе никаких подобных головных уборов не носит уже лет, этак, сто. И наблюдать людей в подобных шляпах можно, разве что в немом кино. Для пущей убедительности, для совсем уж тупых, мне на грудь была повешена табличка: «1 000 000 денег».

Делать мне, собственно говоря, ничего не надо было. По сценарию Немирова «Гузели», я, как, видимо неспособный, по их мнению, и каким-бы то ни было осмысленным действиям, должен был сидеть в левой части сцены, чуть в глубине и олицетворять собой зримое присутствие крупного капитала.

В общем-то, если разобраться, все это действо не должно было выйти за рамки и превысить художественный уровень комсомольской агит-бригады, собравшейся очередной раз посмеяться над правами западных барышников, в том смысле, что они там на Западе, все сплошь торгаши продажные и из любого талантливого парня норовят сделать орудие для своей наживы.

Я там, так, собственно и сидел, и, несмотря на простоту и малозначительность своей роли, по сложности не превосходившей роли огородного чучела, сильно волновался, полагая, что в настоящем спектакле маленьких ролей не бывает, а бывают никудышние актеры. Мне никак не хотелось оказаться никудышним. Видимо в силу этого своего старания, я плохо помню, что там делали другие и смысл всего происшедшего на этом шоу для меня дошел горздо позднее.

В самый разгар этого театрализованного представления, по задумке сценаристов, на сцене должен был появиться рок-бенд, состоящий из той самой «молодой поросли» рок-клубовцев о которой рассказывалось в одноименной главе первой части этой книги. Состав этого рок-бенда стал в дальнейшем классическим для тех, кто и по сей день воспринимает группу «Инструкция по Выживанию» исключительно в таком, первоначальном ее виде.

Основу этого музыкального коллектива составили Игорь Жевтун, Аркадий Кузнецов и Евгений «Джек» Кузнецов.

И так, в определенный сценарием момент, на сцене возник данный музыкальный коллектив, в котором, Женя Кузнецов (он же «Джек») сел за барабаны, Аркадий Кузнецов взял в руки бас-гитару, для усиления музыкальной части данного коллектива был привлечён мало кому известный лидер-гитарист Герман Безруков, а ритм-гитара и вокал, как и центральная роль всего этого действа, оказались в руках несравненного Игоря Жевтуна, которому сценаристами было присвоено сценическое имя Игги Джефтоуна. Вот, собственно, вокруг этого бедного талантливого парня все события данного спектакля и происходили. Именно ему отводилась роль главного героя. Именно он должен был появиться в лучах прожектора в кульминационный момент спектакля. И он появился! И появление это было более чем эффектным и абсолютно незабываемым, потому что вместе с ним, на сцене и в зале появился некто громадный, и сияющий, некий соблазнитель и развратитель молоденьких девушек, кумир и звезда, поражающий людские сердца неистовым пламенем музыкальной страсти и преводящий толпы людей в экстаз: «Его Величество Рок-н-ролл»!

Уже гораздо позднее, Немиров, сделавшийся учителем и производственником, этой новой молодежной религии, адептом некой рок-философии, стремящийся превратить рок-н-ролл в образ жизни и теоретическую программу социальной деятельности, описывал факт появления этого господина следующим образом.

— А знаете ли вы, — обращался он к нам, — чем отличается эротика от порнографии? Очень даже просто различить! Вот когда, на снимке или изображении фигурируют какие угодно голые, обнаженные тела, но отсутствует стоящий торчком мужской половой орган, то все это есть «эротика». А вот, как только, этот мужской половой орган, появляется в своей боевой стойке, то тут сразу, «бац! Порнуха!».

Вот тут, в зале как раз и произошло нечто подобное.

Он появился! Этот самый орган. Нахально торчащий! Оскорбительно напряженный! Откровенно вызывающий и манящий запретным, губительным сладострастием. Неся с собой все то, чем веками пугают человечество ревнители морали и нравственности, и чего сами же, в тайне жаждут.

О извечные «инженеры человеческих душ»! Добропорядочные ханжи, пушкинские «богомольные дуры», цензоры и инквизиторы всех времен и народов. В миг сей, все вы были оскорблены и благородные усилия ваши преданы поруганию! Над вашей памятью вновь посмеялись молодые, распоясавшиеся хулиганы.

На этом моменте, происходившее действо приобрело совершенно другой характер и направление. Комсомольская идилия исчезла. Растаяла как дым, вся агит-бригадная атмосфера, и со сцены попер завораживающий и взвинчивающий человеческую психику музыкальный напор.

По рок-н-рольной терминологии это называется словом «Драйв». Это что-то вроде авиационного форсажа. И это изменило атмосферу в зале и восприятие публики сразу, решительно и бесповоротно. Началось именно то, что и обозначено в названии данной главы. Настоящее рок-н-рольное безобразие!

Описывать, в деталях все происходившее в зале, я, честно говоря, смысла не вижу. В рок-литературе можно встретить большое количество подробных описаний настоящих рок-концертов, имевших место в 70-е, 80-е, 90-е годы XX века и на Западе, и в нашей стране. Можно при желании отыскать восторженные описания участников таких, запоминающихся мероприятий, побывавших на первых концертах отечественных рок-групп вроде, «Санкт-Петербурга», «Мифов», «Машины времени», «Аквариума», «Гражданской обороны» и прочих.

Скорее всего, все эти описания, ежели сравнить, будут в чем-то схожи в силу схожести атмосферы на них царившей, а в чем состоит причина и механизм возникновения этой атмосферы, я, как мне кажется, уже довольно подробно описал.

Интересным представляется не то, что именно исполнялось музыкантами новоявленной тюменской группы, и как именно исполнялось. Этого я, скорее всего, даже и не помню. Да к тому же, аппарат, развернутый своим фронтальным звуком в зал, ко мне располагался задом. Интересным представляется сам эффект, произведенный всем этим на собравшуюся публику и последствия происшедшего в этот памятный вечер. Об этом, впрочем, придется рассказать уже в следующей главе.

Глава 2. Эффект был велик

Это был эффект внезапно рванувшей лимонки. Товарищей «комсомольских начальников», их старшие товарищи, коммунисты, предупреждали, что рок-н-ролл — это буржуазная зараза, заброшенная к нам с Запада, И призвана она свести с ума нашу советскую молодежь. Вот они и смогли, наконец-то, убедиться, что ТАК ОНО И ЕСТЬ! Советская студенческая молодежь, собравшаяся в зале, «сходила с ума» прямо у них на глазах, причем, в очень короткое время.

Как только публика почувствовала на себе «звериную энергию» рок-н-рольного бита, она, практически мгновенно, превратилась из «представителей советской молодежи», в обычных людей, пришедших на рок-концерт. Позабыв о нормах социалистической морали, они стала вести себя так же, как и во всем мире, ведут себя люди на подобных мероприятиях. Публика начала весело прыгать у сцены, давать выход своей внутренней энергии, танцевальной агрессии. Начала, что называется «балдеть», «отрываться», «оттягиваться» и прочее такое.

Как было выяснено и констатировано наблюдательными комсомольскими активистами, имели место «всяческие безобразия» и «выходки», порочащие звание «советского студента». Выяснилось, что на мироприятии часть публики оказалась пьяна. Каким образом «она оказалась пьяна», понять было трудно, ибо до начала музыкальной части, все, вроде бы, были трезвые. А как только в зале погас свет, для того, чтобы выделить музыкантов на сцене и заиграла группа, то под шумок и под покровом темноты, некоторые, несознательные студенты, р-р-раз, и резко нажрались, невесть откуда взявшимся у них винищем. Так только остается предполагать.

Одним из вопиющих, был признан факт, что оказавшаяся на концерте студентка, дочь известного тюменского писателя Зота Тоболкина, под воздействием выпитого ею алкоголя и охренев от ударившего ей по мозгам рок-н-рольного «драйва», вдруг сняла штаны и принялась мочиться прямо на пол, посреди зала. Этим она опозорила не только себя, но и имя своего именитого родителя. Таким образом, как бы само собой получалось, что, как только начинается это самая рок-музыка, так люди, считавшиеся до этого обычными, нормальными студентами и студентками, начинают вытворять такое, о чем им самим потом и вспоминать стыдно. Прямо сюжет из романа Булгакова «Мастер и Маргарита», да и только. Разумеется, учитывая безупречную репутацию выше означенной студентки и ее сугубо пролетарское происхождение, товарищам комсомольцам очень бы хотелось представить дело так, что бедная девушка вовсе и не виновата. А виноват, опять таки, этот проклятый РОК, а пуще всего, разумеется господа-сценаристы, организаторы всего этого безобразия.

Что же из всего этого получилось? Получилось то, о чем мы с Костей Пахомовым и предупреждали. Немиров с Гузелью, воодушевленные восторженной агитацией Юрки Шаповалова, его призывами к действию, добились своего. Клуб любителей музыки перестал быть частным явлением на 5-м этаже университетской общаги. Он приобрел статус «явления» на общегородском уровне. Факт его существования перестал быть внутренним делом профкома ТГУ, и даже комитета комсомола. Деятельностью клуба всерьез заинтересовалось тюменское КГБ. Прозвучал вопрос о деятельности клуба на уровне городского и областного партийного руководства. Партийное же начальство, думается мне, не столько беспокоил вопрос о самом клубе, сколько участие в нем отпрысков из семей Шаповалова и Жевтуна, отцы которых, как уже говорилось выше, занимали видные посты в городском руководстве.

На описываемом мероприятии, как оказалось, присутствовал куратор по Тюменскому Университету от Конторы Глубокого Бурения, некто тов. Креков. Означенный товарищ имел возможность лично наблюдать происходящее и, разумеется, наутро подробно доложил по-начальству, что, мол, факты о безобразном явлении «Рок-музыкального Монстра» в ТГУ полностью подтверждаются. Имеет место «некая организация», устраивающая в Университете такие акции, что можно говорить всерьез об угрозе чуждого, империалистического вторжения, могущего нанести вред духовному и нравственному состоянию большой части студентов. Соблазн, короче говоря. Волки пробрались в Альма-матер и режут невинных овец!

Соответствующие санкции руководства Тюменского УКГБ были, видимо, даны и закрутилась машина оперативно-следственных мероприятий. Ну, ликвидировать всяческие «организации», наших доблестных «чекистов» учить не надо! Будь то «имажинисты», «уклонисты», «монархисты», «баптисты» или «пятидесятники». Будь то, просто диссиденты, какие-нибудь — это нашим доблестным «чекистам», не все ли равно. Они за свою историю их столько «переликвидировали», что у нас с вами и воображения не хватит, чтобы перечислить всех пытавшихся «организоваться на неформальном уровне» и подвергшихся за это ликвидации. За годы существования этой славной организации (ЧК-НКВД-ГПУ-КГБ), названия у нее менялись, это верно. Задача оставалась неизменной. Все, что возникает на светлом теле строящегося коммунистической партией социалистического общества, без ее (т. е. КПСС) ведома и разрешения, считать «нарывами» и «фурункулами», и беспощадно вырезать! Ну, если конечно, не удается, так сказать, «уврачевать». То есть, уговорить, заставить покаяться.

Таким образом, над нами, ничего еще не ведавшими, был занесен хирургический скальпель (можно его называть также «дамокловым мечом», если хотите) одной из самых могущественных в этом мире организаций. Начался период взаимодействия клуба любителей музыки с Комитетом Госбезопасности. Взаимодействия, которое, сами понимаете, ничего хорошего нам не сулило. Абсолютно, ничего хорошего! И в этом нам с вами, дорогой читатель, вскоре придется убедиться.

Глава 3. КГБ-РОК, РОК-КГБ…

Ну, что, милостивые государи, хочется вам узнать, как работали (да и ныне, уверен, работают) наши доблестные органы госбезопасности, получая санкцию на ликвидацию какой бы то ни было общественной организации, партии, и, вообще любой организованной группы людей?

Читайте, и мотайте на ус, нынешние НБПшники, РНЕшники, «скины», и прочие борцы за свободу иметь свое мировоззрение, идеалы и тому подобное. Ибо и по отношению к вам, наши отечественные органы безопасности будут действовать по тем же схемам, прибегая к тем же методам, что и их предшественники. И принципиальной разницы, в способах ликвидации вашей партии, группировки, и, скажем, какого-нибудь, мелкобуржуазного литературно-поэтического кружка в 30-х годах, не существует. Сильны, ох сильны, традиции и приемственность поколений в силовых структурах и спецслужбах всего мира. А наши спецслужбы, разве исключение? Ни в коем случае! Правда уровень и стиль работы, в последнее время, неуклонно снижаются. И степень подготовленности и образованности нынешнего «среднего» ФСБшника, сопоставим теперь с МВДшником 70–80-х. Но принципы, методы, схемы! О, они все те же, уверяю вас!

Не думайте, впрочем, что я собираюсь раскрыть какие-то государственные секреты и нанести нашим спецслужбам непоправимый ущерб. Упаси меня Бог! Да я и не знаю этих секретов. Мне их никто не сообщал. Я могу лишь раскрыть вам ту схему, по которой тюменский региональный филиал «Комитета» принялся за нас. Схема эта гениальна и проста, хотя бы потому, что взята непосредственно из природы. И именно, в силу своей простоты и гениальности, она применялась, и будет применяться впредь.

Схема эта представляет собой СПИРАЛЬ. Ну наподобие спирали галактики. Как она применялась «комитетом» на практике? А вот как. Занимаясь раскрытием, изобличением и сбором обвинительных материалов, группа следователей «комитета», движется как бы, «по спирали». То есть, от периферии, спиралеобразно приближаясь к центру. А в центре кто? В центре, разумеется, зачинщики, главари, организаторы. В нашем, конкретном случае, это я, Шапа и Немиров.

Те мои читатели, кто думает, что Комитет Госбезопасности, СССР, равно как и ФСБ Российской Федерации это спецслужба, занимающаяся, в первую очередь, разведкой, контрразведкой, засылкой шпионов и диверсантов, и поимкой оных, засланных к нам из-за рубежа, несколько ошибаются. Есть, конечно, и такой аспект их деятельности, и совсем немаловажный. Но в первую очередь, процентов на 70, это, все-таки органы следствия и дознания. В «романтической» части работы этой организации принимает участие гораздо меньшее количество людей. Основная масса работников «комитета» всегда занималась и занимается работой довольно скучной и рутинной. Нет, разумеется, наши спецслужбы осуществляют спецоперации на территории своей страны и за рубежом и иногда кого-нибудь убивают и что-нибудь взрывают, но это редко. Это, в особых случаях, когда травиальные методы оказываются неприменимы. Гораздо чаще они выступают в своем обычном амплуа. Собирают и готовят следственные материалы для передачи в органы прокуратуры и в суд. Вы этого не знаете? Ну не беда. Я ведь то же этого не знал. Это теперь я такой умный. А тогда… Я ведь как рассуждал. Мы ведь не шпионы, не диверсанты и не предатели своей Родины.

Так чего же нам бояться? Не шпионы, и не диверсанты, это верно. А бояться, все-таки, было чего. И статья 190 «прим.», каковой в нынешнем УК не существует, в то время была, и про нас эта статья тоже была писана.

Словно горькая ирония звучат для меня стихи неизвестного для меня тогда русского поэта Ивана Савина, как своеобразный намек:

Ты не думай, все запишется, Не простится, ты не жди. Все неслышное услышится, Пряча тайное колышется Сердце — ладанка в груди. (из стихотворения Ивана Савина)

И так, в то время, когда все члены клуба пребывали под впечатлением произведенного эффекта и фурора, следственная машина тюменского УКГБ заработала, протянула к нам свои невидимые щупальца, ее мельничные жернова, медленно набирая обороты завращались, собираясь нас либо измочалить, либо вообще перемолоть на муку. Это уже как получится.

Они начали, как я уже говорил, по спирали, методично и не спеша. Сначала для бесед и составления объяснительных стали «приглашать» людей, которые, вообще, казалось бы, к клубу никакого отношения не имели. Тех, кто был у них «на крючке», кто попался на «фарцовке» или чем-то относительно «невинном», но все же противозаконном, и кто хоть раз соприкасался с членами клуба на почве приятельских отношений. Потом, изучая круг причастных к клубу лиц, стали вызывать, или просто «брать» на улице, тех, кто хоть раз, два или несколько, бывал на мероприятиях клуба и мог сообщить что-либо более существенное. Отвертеться, соврать, что они ничего знать не знают, те уже не могли, поскольку кое-какой материалец у следователей уже имелся. Потом, выяснив «ху из ху», стали «брать в оборот» рядовых, но постоянных членов клуба. Причем, брали уже прямо из Университета, в перерывах между лекциями, останавливали на лестничной площадке или в коридоре, сажали в черную «Волгу» и увозили для «беседы» в Управление КГБ.

Так что, когда дело дошло до основных действующих лиц, на столе у следователя уже лежала солидная пачка «объяснительных» и показаний по данному делу. Мы, то бишь, отцы-основатели, начали понимать, что и наш черед неминуемо должен наступить.

Все это происходило, повторяю, без спешки, методично и по указанной схеме и продолжалось почти год. За это время, пока работала следственная группа «комитета», от многих из нас университетские власти постарались избавиться, отчислив за «академическую неуспеваемость». Для этого, некоторым, особо доверенным и послушным преподавателям было дано указание «валить» нас на сессии, любой ценой. Как «валили» других, я расскажу позже. Меня лично «завалил» преподаватель по астрономии, заставив сделать двадцать одну попытку сдать зачет, и взяв измором.

После зимней сессии я был отчислен с 5-го курса физфака по решению ученого совета ТГУ. Причина — один несданный зачет. Вот так, четко и методично! Но это были еще цветочки. А в впереди маячили ягодки. И вот, ведь что мне до сих пор странно. Многим членам клуба все это даже нравилось. Ну, действительно, как игра какая-то: «гляди, подвозят, гляди, сажают…» Романтика! А ведь, расследование-то было настоящим и кое для кого дело могло кончиться тюрьмой.

Глава 4. Тебя посодют! А ты не воруй!

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прошло более года, прежде чем следователи «комитета» добрались до организаторов университетских рок-н-рольных беспорядков.

Большинство из главных действующих лиц уже перестали быть студентами и превратились в молодых людей, без определенных занятий. Естественно, трудно сразу сориентироваться, когда выбранный тобой путь учебы и дальнейшей трудовой деятельности пресекается вмешательством такой, трудно-преодолимой силы, как «государственные органы».

Тюрьма! Как много в этом слове для сердца русского слилось!

Да, да, именно, тюрьмой запахло ранней весной 1986 года для активных членов тюменского клуба любителей музыки. Ибо следствие по делу рок-клуба ТГУ подходило к концу и на допрос в Управление КГБ СССР на улице Водопроводной были, наконец-то, приглашены Юрий Шаповалов и Мирослав Немиров.

Единственным «неприглашенным» оставался я и становилось страшновато. Я начал подозревать, что из меня будут делать «козла отпущения» главаря.

У следственных органов всегда есть перед подозреваемым преимущество. Они решают, когда вызвать, как вызвать, задержать, арестовать, просто остановить на улице и «побеседовать», наконец, могут явиться на дом. Тебе же остается пребывать в ожидании, когда и как решат с тобой поступить. Не удивительно, поэтому желание многих наших сограждан уехать на Запад, где пресловутые «права человека» не просто декларированы конституцией, а гарантированы на деле, в реальной юридической практике.

Еще летом 1985 года был я увлечен моим знакомым по Университету, Димкой Яковлевым, в секцию по каратэ. Странная это была секция. Тренировками руководил некто Слава Ильин. О нем мне было известно, что он КМС по гимнастике, по дзю-до и имеет какой-то дан по каратэ. Слава владел «стилем крысы» и неплохо, кстати сказать. На моих глазах он уделал молодого тренера из зала водонапорной башни, что напротив тюменской областной библиотеки, исповедавшего что-то типа тайландского бокса. Слава очень симпатичный человек. У него очень добрые глаза и мягкая, как бы застенчивая, улыбка. Но секцию он возглавлял несколько необычную. Целью секции была подготовка и воспитание «ракет». Так на сленге зовутся боевики мафии, нижнего ранга. То есть, это молодые люди, которые приезжают, куда надо мафиозным боссам и бьют, кому надо, морду. Мастеров по каратэ или по рукопашному бою, из нас, таким образом, никто делать не собирался. Нас собирались в темпе поднатаскать, научить драться на улице и тех, ктот не сбежит, пускать в дело. Посему наш добродушный тренер со второй тренировки начал включать нас в боевые «спаринги» в полный контакт один на один, один против двух и двое на двое. С точки зрения нормальной секции по каратэ — это полное безумие. Так как подготовка у всех разная и для многих дело могло кончиться серьезной травмой. Так оно для меня и закончилось. На пятой или шестой тренировке, во время такого «спарринга» мне повредили ребро. Запомнился такой эпизод. Слава рассказывал, как надо противника уничтожить удушающим приемом и я спросил:

— А как потом «оживить»?

— Зачем? — не понял Слава

— Ну, чтобы не сидеть в тюрьме.

Слава посмотрел на меня, улыбнулся и ничего больше не сказал. Наверное, я начал казаться ему «бесперспективным», в смысле той сверхзадачи его секции, о которой, разумеется, вслух не говорили. Разговор этот оказался пророческим. Через пару месяцев Слава «придушил» какого-то дзюдоиста у ресторана «Восток», и оживлять не стал. Ему дали 7 лет и отбывать наказание он должен был на зоне строгого режима, в связи с особой опасностью и дерзостью преступления. Так прекратила существование эта «секция по каратэ».

Вот в такой необычной обстановке, ожидал я вызова в КГБ или ареста. Кто их там знает, чего они задумали со мной сотворить.

Глава 5. Скверная жизнь

Было у кубинцев и кубанцев что-либо общее? Было. КГБ! Утверждает «Армянское радио». А было у КГБ СССР и у МВД СССР что-либо общее? Никогда! И даже оскорбительно это предположить. Оскорбительно для обоих ведомств. Тот факт, что оба ведомства находились в одном государстве, и, в принципе, подчинялись одному и тому же правительству, роли не играет.

А почему ж, такое, как вы думаете? Моя версия следующая. Подобную внутреннюю политику, при которой в СССР были созданы несколько мощных силовых ведомств, или организаций (КГБ, ГРУ, МВД, Спецназ ЦК КПСС) советским руководством было решено проводить после истории с Берией. До руководителей советского государства дошло, что наличие в стране одной такой могущественной организации как НКВД, со своими войсками, авиацией, артилерией и прочим, создает опасность захвата власти. Какая, в сущности, разница, кто будет управлять страной НКВД или Компартия? Да никакой! Сумей тогда НКВД Лаврентия Берии произвести переворот, отправили бы НКВДешники ещё несколько десятков тысяч партийцев на тот свет и стали бы управлять страной. И вот для того, чтобы впредь себя от подобного обезопасить, руководство партии решило расплодить побольше силовых ведомств, и стравливая их между собой, осуществлять старый добрый властной принцип: разделяй и властвуй!

А в то время, неугомонный Мирослав Немиров, которого уже КГБ вызывали, и с которым ничего там страшного не сделали кинул в народные массы новый клич.

— Улицы наши кисти! Площади — наши палитры!

на фото формация ИПВ в Спортсквере г. Тюмень

Раз все мы оказались, в прямом смысле, на улице, то там и следует, в складывающихся условиях, продолжать свою деятельность клубу любителей музыки.

А что это он так осмелел, спрашивается? «Горбатого», почуял! На дворе стоял уже, как никак, не 83-й, а 86-й год. Михаил Сергеевич объявил о начале очередного Великого Процесса. Гласность! Перестройка! Настоящих перемен еще, правда, не ощущалось. Но КГБшники народ информированный, и хотя они точно не знали во что все это выльется, но уже почуяли: «сажать за рок-музыку» это уже не по времени. Кто его знает, за нее, может скоро ордена начнут выдавать?!

Ну, а что нам, действительно? Весна 1986 года подумала, подумала, да и наступила. Ей, весне, КГБ не указ! А в Спортсквере, что в самом центре Тюмени, между двух главных улиц Республики и Ленина, хоть и не в Гайд-парке, но все-таки, весна! Асфальт кое-где уже потеплел и высох от влаги. Небольшие бетонные плиты, которыми выложены площадки перед фонтанами тоже. Фонтаны, правда, почти никогда не работают и являют собой просто бетонные короба с ржавыми трубами и всяким хламом, но все ж таки, фонтаны…

Вообщем нормальный для наших палестин сквер, в котором есть скамейки, на которых можно сидеть и пить вино, и курить сигареты и на теплых плитах можно даже и немного полежать. Примерно так, как это выглядит на фотографии.

Эта манера возлежать наподобие римлян, тоже, разумеется, не просто так придумана. В то время, то бишь во время оно, такое вот лежание уже само по себе было ответом на «репрессии» тюменских властей. Впрочем, как я уже давал понять, настоящих репрессий в тот период уже не было. Была скорее растерянность со стороны властных и силовых ведомств. Перестроечная риторика Михаила Сергеевича заставляла предполагать, что у нас многое должно стать в области гражданских свобод не хуже чем в остальном, свободном мире, а вернее на Западе. А там лежать на асфальте, разумеется, давным-давно можно хоть сутки напролёт. Вообщем сборища и тусовки* перенесены в Спортсквер, где на одной из скамеек и вокруг неё проходят теперь собрания клуба любителей музыки. Причём членов клуба, не смотря на «репрессии», и даже, благодаря им, становится всё больше. Вместе с нами теперь тусуются и сочувствующие, и «стукачи», а иногда и штатные сотрудники, те, которые «в штатском». Свобода собраний, равно как и свобода слова гарантированы нам советской конституцией. А свобода, после того как на собрании слово сказано, гарантируется? Это из анекдота, тех лет. Но на самом деле, никакой это был не анекдот, а самая что ни на есть, жизненная реалия.

Я это пишу в 2004 году от Рождества Христова, и в нынешней России, силовые ведомства всё-таки, наконец-то, добрались до власти. Причём добрались безо всяких переворотов, путём демократических выборов. В стране тихо и не спеша устанавливается «погонная» власть и возникает полицейское государство путём всенародного голосования. Силовых структур стало ещё больше. К имевшимся ранее и уже мною перечисленным, добавились многие другие: ОМОН, ОБРОН, РОДОН, МЧС, ещё есть РУБОП и служба охраны Президента. Может есть ещё что-нибудь, мне неведомое. Так что процесс развития конституционной демократии идет своим чередом и дает обильные плоды. Одновременно с этим происходит усугубление демографической ситуации. Количество «овец» сокращается, а число «пастухов» и «собак» неуклонно растёт. Чем это обернется? Вы не знаете? Я вам, пожалуй что, не скажу чем это всё может закончиться! Скажу только, то, что если вы уже взрослые люди, то и сами должны это понимать.

«Народ», собравшийся вокруг «репрессированных» тюменских рок-клубовцев, восставать ни на кого не собирался. Народу было скучно. Жизнь в городе Тюмени ключём, особо, никогда не била. И само наличие в городе людей, затевающих какие-то не санкционированные мероприятия и не боящиеся даже всемогущего КГБ, вызывали у многих молодых тюменцев интерес.

Правда Юрка Шаповалов, предчувствовавший, что надолго уличного энтузиазма у рок-клубовцев не хватит, сетовал мне:

— Эх, Ромаха, чует моё сердце, кончится скоро наша рок музыкальная эпопея. Немиров уедет в Надым. Ты своим пинг-понгом займёшься (я действительно, от нечего делать стал похаживать в тенисный зал) и зарастёт наше тюменское болото снова травою-муравою.

— Ну ты, Юрок, даёшь, — ответил я ему, — все тебе нипочём. Меня еще в КГБ толком не допрашивали, а ты все о своём, о скукоте бытия. Печорин, ты наш!

А музыкально-поэтические посиделки в Спортсквере, вовсе оказались не скучными. И даже меня вдруг, не с того не с сего, проняло.

Сами понимаете, для нашей замечательной страны, где треть населения, либо сидела, либо и сейчас, сидит, а еще одна треть их (сидящих) охраняет, это была злободневная тема. Да, много чего в этой жизни делается «от нечего делать». Книги, вот, пишутся, песни, музыка и многое другое. Кто-то на лыжах катается. А коммунисты наши, а вперед их, «большевики», придумали такое общество будущего, при котором вкалывать будут роботы и небольшое количество людей их обслуживающее, а остальные все делать ничего не будут, и от нечего делать начнут создавать всяческие гениальности в различных областях. И так от этого всего двинется вперед прогресс, что трудно себе представить что тогда будет. До каких высот поднимется культура. Но покуда роботов мало, и все они больше на станциях детского технического творчества обретаются, ситуёвина совсем другая. Какая? А вот какая. Выступает как-то по тюменскому телевидению главный врач города, и его спрашивают:

— А вот вы, как медик, как оцениваете состояние культуры в нашем городе?

— Понимаете, — отвечает главный врач города, — человек за свою жизнь потребляет, примерно, 120 тысяч тонн полезных веществ. А выделяет при этом, около, 60 тысяч тонн отборного дерьма. О какой культуре при этом можно говорить?

Люди Прекратите Гадить! И красота начнёт потихонечку спасать Мир.

Но тут возникает вопрос: кто гадит и как гадит? Вот ребятам из тюменского КГБ казалось, что гадим мы, рок-клубовцы. Гадим мы, во-первых, им, тем что несмотря на их явное неудовольствие, и не взирая на написанные практически всеми рок-клубовцами объяснительные, и на принесенное таким образом покаяние, и обещание больше подобной «антисоветской деятельностью» не заниматься, мы продолжаем свои «сборища». Только собираемся мы теперь в Спортсквере, где имеем наглость обсуждать свои проблемы, обмениваться новостями, читать стихи, и исполнять собственного сочинения песни. Содержание этих песен, по-прежнему, весьма сомнительно, с точки зрения советской цензуры.

Кстати, те из рок-клубовцев, включая Немирова и Шаповалова, кто написал КГБшникам свои «покаянные» объяснительные, видимо не слышали такого анекдота, в котором содержатся пять заповедей советского интеллектуала:

1. Не думай

2. Если думаешь, не говори.

3. Если говоришь, не пиши.

4. Если думаешь, говоришь и пишешь, не подписывай.

5. Если думаешь, говоришь, пишешь и подписываешь, не удивляйся.

На дворе 2004 год. Вы думаете что-либо изменилось? Интересно, что? В 2001 году ФСБ Российской Федерации предприняло попытку разгрома НБП — молодёжной партии, Эдуарда Лимонова. Несмотря на отсутствие в действиях Лимонова состава приступления и недоказанность всех, выдвинутых против него обвинений, последнему все же пришлось просидеть несколько лет в саратовской тюрьме. Примерно в тоже время самарское ФСБ буквально рагромила Самарский анарх-коммунистический союз (САКС), вполне легальную и (что греха таить) безобидную организацию — рагромила, действуя методами запугивания, внесудебных репрессий и, как полагают некоторые, даже убийств (один из двух лидеров САКС был убит при загадочных обстоятельствах, другой бежал из области и перешёл на нелегальное положение).

Так что, в свете отношений возникающих в России между спецслужбами и неформальными объединениями молодёжи в начале XXI века, то что происходило в 1986 году между тюменским рок-клубом и КГБ представляется «детской игрой в крысу».

Глава 6. КГБвдейка

И вот этот день настал. День которого пришлось ждать почти года. Может, даже, меня и разбудил раздавшийся в квартире телефонный звонок. Я давно подметил, неприятности являются именно в день, когда проспишь слишком долго. Видимо те, кто отвечают за доставку неприятностей, сами спят очень мало (а вернее сказать, совсем не спят), и излюбленное их дело застать тебя утречком, когда ты, как на грех, разоспался. Поэтому, если хочешь, чтобы неприятности тебя посещали пореже, положи себе за правило, вставать пораньше. Как говорится, кто рано встаёт, тому Бог даёт. В смысле даёт что-нибудь хорошее, раз это Бог даёт. Но я по обыкновению своему, проспал и мне было дано совсем другое, в смысле нехорошее. А что хорошего, спрашивается, если тебе утром звонят из КГБ и спрашивают:

— Роман Владимирович! Что же это вы не на рабочем месте? Мы вас там пытались отыскать. А вы дома.

Я спросоня, бормочу что-то невнятное в своё оправдание, мол приболел.

— Но ваша болезнь, надеемся, не помешает вам приехать к нам в управление КГБ на улице Водопроводной, часикам к одиннадцати, — бодро реагируют на том конце провода.

— Да нет, — отвечаю, — не помешает.

— Что ж, договорились. Ждём вас, — и вешают трубку.

Ну что ж делать? Не в бега же ударяться. Во-первых, всё равно найдут. А во-вторых, с какой стати! Не чувствую я за собой никакой вины. Ну, делайте вы со мной что хотите, не чувствую! Тем не менее, на душе, ясное дело, скверно. Однако, как человек культурный и обладающий гражданской ответственностью, собираюсь, чищу зубы и еду.

Я сел в тролейбус № 12 у кинотеатра «Юбилейный» и доехал до магазина «Океан». Вышел. Повернул на улицу Первомайскую. Прошёл мимо гостиницы «Заря», перешёл на противоположную сторону к хлебному магазину. Повернул на Водопроводную, пошёл мимо гастронома «Юбилейный». Помните, который раньше был «дежурным» и работал до 22.00. И оказался перед крыльцом дома на стене, рядом со входной дверью которого, красовалась табличка с надписью: «Управление Комитета Государственной Безопасности по Тюменской области». Тут я остановился в последний раз, как бы колеблясь. Ведь торопиться-то не стоило. Кто его знает, может войти-то, войдёшь, а выйдешь лет через 10-ть. На двери, согласно сакраментальному анекдоту должна была бы иметь место надпись: «Стучите!» Но таковой не было. Была только кнопка звонка. Я преодолел последние колебания и надавил на эту кнопку.

Сердце будущим живёт Настоящее уныло Всё мгновенье, всё пройдёт Что пройдёт, то будет мимо… (из романса на стихи А. Пушкина)

Дверь в Управление КГБ открылась и на пороге меня встретил молоденький лейтенант, в военной форме.

— Вы, к кому, гражданин?

— Меня вызывали.

— Ладно, проходите.

Лейтенант провёл меня в кабинет, располагавшийся на первом этаже, сразу же у входа. Что-то вроде кабинета первичного приёма у врача. Обстановка до предела минималистична. Стол и несколько стульев, и больше ничего. Никаких даже портретов на стенах. Тут, в этом кабинете, вы ещё никто, не подозреваемый и не обвиняемый, и даже не свидетель по делу, а просто — обычный гражданин. Вот когда вас поведут наверх, в настоящие кабинеты, то там будут уже портреты, и там с этих портретов на вас уже испытующе поглядят товарищи Дзержинский и Петерс, а может и товарищ Андропов. А если потом вас поведут, наоборот, ниже первого этажа. То там уже будет и всё остальное, что положено тем, кого туда отводят. Что именно? Ну не будем о грустном. Будем надеяться на лучшее. Я видите ли, пишу обычную книгу, а не сценарий фильма-ужасов про застенки КГБ. Тем более, что в застенках, признаюсь забегая вперед, мне побывать на сей раз не довелось.

на фото лицевая сторона служебного удостоверения КГБ

Через несколько минут, в кабинет первичного приёма вошёл человек с непроницаемым, землисто-коричневым лицом. Это был, как потом выяснилось, сотрудник КГБ по фамилии Кравцов, в чине майора. Этот специфический цвет лица и его строение, как у «старого высушенного чёрта» говорило о его оккультных способностях. Майор Кравцов оказался довольно сильным гипнотизёром. А вы может думаете, что в КГБ у нас ребра ломали, зубы выбивали и иглы под пальцы загоняли. Обижаете! Методики допросов «с пристрастием» были в советском КГБ уж куда совершеннее. А вот нынешнее ФСБ «эрэфии» снова опустились до тривиальных пыток. Падение квалификации, оно знаете ли, происходит быстро, а растёт медленно. Таков уж закон природы. Под горочку легче катиться.

Итак, майор Кравцов, с лицом оккультиста-гипнотизёра сухо меня поприветствовал и повёл наверх, в кабинеты.

Кабинет, куда он меня привёл располагался на третьем этаже здания КГБ. И тут уже всё было как положено: и сейф, и стол полированного дерева и мягкие стулья, и, разумеется, портрет заслуженного «чекиста», взгляд которого говорил: «Тут гражданин, юлить и запираться бесполезно, тут надо всё выкладывать как на духу». С портрета на меня взирало само «Его Величество Государство».

За столом сидел симпатичный, молодой ещё человек, с неестественно для его возраста, практически полностью, седыми волосами на голове. Ага, думаю я, работка у них тут, известно какая. Тут не только поседеешь.

— Меня зовут Александр Александрович Мартышкин, — обаятельно улыбаясь представился молодой седовласый кгбэшник, — собственно я и буду вести ваше дело.

Ага, думаю я, а дело-то у них заведено. Всё как положено. Ну а в конце всякого «дела», в данном учреждении бывает «срок». Значит шутить тут никто не собирается, а собираются данные товарищи оное «дело» мне, как говорится, «шить».

К сожалению, я не в состоянии привести здесь стенограмму допроса. Она, если таковая была, осталась в стенах и в архивах этого учреждения. Да это был, собственно и не допрос. Это был, по существу, фарс, устроенный для меня, то ли с целью меня напугать, то ли проверить на вшивость. На языке работников «комитета» это называется «беседой». Правда эта «беседа» была обставлена именно как допрос. И на мой, вполне законный вопрос, зачем меня сюда, собственно, пригласили, и что мне, собственно, собираются здесь инкриминировать, мгновенно посуровевший товарищ Мартышкин, заявил мне самым официальным тоном:

— Не надо, Роман Владимирович, думать, что с вами собираются тут шутить. Ничуть, не бывало. Мы вам намерены предъявить обвинение по статье 190 «прим», то бишь «распространение в устной или письменной форме сведений, порочащих советский государственный и общественный строй».

— Да, помилуйте, дорогой товарищ Мартышкин, — удивлённо восклицаю я, — где же и когда, я этот строй порочил, устно или письменно?

— Ну, вы Роман Владимирович, разумеется, будете утверждать, что нигде и никогда вы его не порочили. У нас тут все так говорят. А мы будем вам, на фактах доказывать, что именно порочили, и будем освежая вашу память, показывать где и когда.

В кабинете, кроме Александра Александровича, ему, так сказать ассистировали ещё двое. Во-первых, это товарищ Креков, тот самый куратор от КГБ по Тюменскому Университету, который присутствовал год назад, на памятном театрализованном представлении 12 апреля 1985 года. Во-вторых, какой-то ещё один их коллега, с комплекцией оперативника, фамилия и звание которого, для меня остались тайной. И вот все означенные товарищи укоризненно на меня глядят и всем своим видом дают мне понять, что я очень виноват, и вина моя не подлежит никакому сомнению.

Затем товарищ Мартышкин достал из папки с надписью «Дело» толстую пачку показаний и объяснительных, собранных им и его коллегами по данному делу во время таких же вот «бесед» с моими друзьями и соратниками по рок-музыкальной деятельности. И начал он мне аккуратно и планомерно доказывать на примерах из этих показаний, что я, пытаясь отрицать факты моих высказываний и факты исполнения мною песен, в которых как раз и были «сведения советский строй порочащие», всё время вру и пытаюсь уйти от ответственности. В качестве основного моего прегрешения, мне всё время ставилась в вину песня под названием «Коммунисты — вперёд!» Весь ужас был в том, что песни, как таковой, на самом деле не было, были только её наброски. Более того, кроме какой-нибудь пары фраз, я, из этой песни ничего вспомнить не могу, и тогда не мог.

Фразы же были такие:

«Коммунисты — вперёд! Это новое время Коммунисты — вперёд! Движение вечно…» (из так, и не написанной песни Р. Неумоева)

Что в этих строчках такого, из чего можно было вывести моё намерение советский строй опорочить, ума не приложу. И я, вот так честно и отвечал, товарищу Мартышкину, что строй я советский не порочил и ничего негативного по отношению к товарищам коммунистам в виду не имел. На это однако, товарищ Мартышкин, реагировал в том смысле, что:

— Э-э, Роман Владимирович, не надо запираться и говорить, что строй не порочили. У нас, вот тут, полным полно показаний ваших товарищей, в которых ваши же товарищи утверждают, что именно вы-то, Роман Владимирович, а никто-то другой, именно и порочили наш советский государственный и общественный строй!

И товарищ Мартышкин постоянно выдёргивал из стопы лежащих перед ним на столе бумаг чьё-нибудь покаянно-раскаянное показание по данному делу и обильно приводил свидетельства моих друзей, в которых они, будто-бы, утверждали, что я, Неумоев Роман, там-то и там-то, и при таких-то обстоятельствах говорил и пел, то-то и то-то. И из всего этого вырисовывалась картина прямо скажем, невесёлая. Тут фигурировали и показания Юрки Шаповалова, и Немирова, и Юры Крылова. И по всему выходило, что никто другой, ни Шаповалов, ни Немиров, ни Крылов, а, я, именно я, и ещё раз я, был главным негодяем и антисоветчиком. И статья 190 «прим», если внимательно приглядеться, у меня «просто на лбу нарисована». Осталось только этим лбом упасть в великом раскаянии на чистый лист бумаги и перенести туда всё, что для этой статьи надобно. А полагается по этой статье, ни много не мало, 10 лет тюрьмы.

Так что по десятке вам, Роман Владимирович, по десятке на душу населения!

И в таком, вот, духе, всё это продолжалось часов около четырёх-пяти.

Здесь позволю себе сделать некое отступление, с целью пояснения, как в те времена расценивались фразы из песен людьми облечёнными властью, ну например, теми же «кгбешниками». Вот что вспоминает по этому поводу лидер питерской группы «Тамбурин», Владимир Леви:

Игравшаяся нами музыка не несла никакого диссидентства, но всё в то время воспринималось с каким-то подтекстом. Большинство песен, исполнявшихся в Рок-клубе, было наполнено т. н. «социальным звучанием», и даже если его не было, то товарищи цензоры непременно что-нибудь подразумевали. Например, строчка «Пора, пора, я покидаю этот берег» однозначно должна говорить о том, что музыкант хочет свалить из страны. Если пелось «Корабль с названием „Не вернусь“» — тоже ясно… А вот строчка «Глухая тетеря на самом верху» вообще вызывала ажиотаж…

Создание Рок-клуба было обусловлено, с одной стороны, желанием музыкантов иметь некое объединение, благодаря которому они могли бы выступать, а с другой стороны, желанием КГБ весь процесс локализовать, исключить незапланированные, неизвестные концерты…

(лидер питерской группы «Тамбурин», Владимир Леви)

Так что «легенда» о том, что Питерский рок-клуб был создан с подачи и под патронажем питерского КГБ, это никакая не легенда, а фактейший факт и суровая реальность.

Но получалось, что тюменские коллеги питерских кгбешников, отнюдь не намерены были перенимать опыт и идти по их стопам. А решили изобрести свой, более простой способ решения проблемы рок-музыкального, неформального творчества в городе Тюмени. Зачем чего-то там «локализовывать» и организовывать? Долгая дорога в дюнах всё это. Есть способ более простой и действенный. Раз завелись во введенной нам Тюмени какие-то рок-певцы и рок-творцы, надо им быстренько «пришить» антисоветчину, и если уж не посадить лет на 10-ть, то уж, во всяком случае, напугать так, что бы раз и навсегда отбить у них охоту к сочинительству любых песенок, тем более с подтекстом. Ведь, если им сегодня, «не дать по рукам» и позволить горланить свои песенки с т. н. «социальным звучанием», в которых они своими подтекстами намекают на несостоятельность и абсурдность нашей родной советской действительности, то завтра они совсем обнаглеют и уже открыто начнут заявлять, что Советская власть — говно!

Это опять-таки, как в анекдоте.

«Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Толстиков должен быть на просмотре нового спектакля, но ему некогда. Он вызывает своего референта по вопросам литературы и говорит ему:

— Посмотри эту пьесу и завтра текст мне на стол.

— Но в ней есть ещё и подтекст.

— И подтекст на стол!»

Так что вы теперь, надеюсь, понимаете, что искали в моих песнях товарищи из тюменского КГБ и в чём они хотели заставить меня сознаться. А чего они мне, вообще, хотели, как вы думаете? Добра они мне хотели! Давали они мне понять: бросай ты, Роман Владимирович, всю эту трихомундию с песенками наполненными «социальным звучанием» и снабжённых подтекстом! Не порти себе жизнь!

За пять часов такой «беседы» я уже был основательно убеждён, что виноват. Правда никак не мог понять, в чём конкретно моя вина состоит. Ещё я уяснил, что большинство моих товарищей в подобном же состоянии со страху наклепали друг на друга, и в частности, на меня всякой небывальщины и напраслины. Ну, понятно, думаю, товарищи мои все люди ещё молодые, в подобной ситуации первый раз оказались, а тут ребята опытные, неплохие психологи, работу свою добре знают. Ладно, думаю. Но там я тогда вдруг твёрдо решил, что от меня они ничего подобного не добъются. Не буду я ни на кого никаких показаний давать. Вот не буду, и всё! Пусть что хотят со мной, то и делают. И я этим ребятам «кгбешникам» так прямо и заявил, что про себя готов им поведать хоть все свои грехи с самого детсада, как ещё будучи пацаном хулиганил и мамку не слушал. А вот про других ничего ни говорить, ни тем более, писать, не буду.

Те видя такое дело, как-то пригорюнились, и вроде бы и не знают что со мной дальше делать. И тут в кабинет вошёл тот самый майор, который меня провожал из кабинета первичного приёма наверх, по фамилии Кравцов. Я не зря его облик сравнил с оккультистом-гипнотизёром. При его появлении все мои собеседники сразу приумолкли, и Мартышкин сиганул из-за стола и примкнул к двум своим коллегам. Кравцов по-хозяйски занял место во главе стола. Он имел вид человека, который вовсе не намерен тратить на меня столько времени, как его коллеги, а намерен решить всё сразу, и уверен, что решить всё со мной, это дело минутное. В кабинете возникла какая-то особая, гнетущая атмосфера. Кравцов некоторое время молча глядел на меня спокойным взглядом удава, а потом медленно проговорил:

— Вы сейчас возьмёте ручку и будете писать.

Что-то произошло со временем. Какие-то минуты буквально выпали из моей памяти. Не знаю сколько. Но я вдруг обнаружил себя с ручкой в руке, передо мной лежал листок бумаги и я внутренне был совершенно готов писать всё, что мне скажут. Потом, вдруг, внутри меня раздался какой-то щёлчок, вся моя воля и решимость мгновенно вернулись ко мне. Я бросил ручку на стол и тихо, но твёрдо сказал ни на кого не глядя:

— Я ничего писать не буду. Ни единого слова. Вообще, ничего!

И скрестив руки на груди, стал отрешённо смотреть в одну точку прямо перед собой. Присутствующие кгбешники молчали. Было видно, что они поражены. Тогда раздался голос майора Кравцова. Он стал каким-то трескучим и неприятным, но уже не производил никакого завораживающего действия:

— Роман Владимирович, у вас всё впорядке с психикой? Вы к врачу никогда не обращались?

— С психикой у меня всё в порядке. И к врачам я по этому поводу не обращался, — стараясь казаться спокойным вымолвил я.

— Хорошо, — сказал Кравцов, — тогда запомните, мы с вами ещё встретимся и разговор у нас с вами будет совсем другой. Сейчас мы вас больше не задерживаем. Выпишите ему пропуск.

Он встал и молча вышел из кабинета.

Вниз до дверей на улицу меня проводил Александр Александрович Мартышкин. Я вышел на весеннюю улицу повернул налево, к гастроному «Юбилейный» и пошёл обратным маршрутом, на остановку «Горсад». Когда проходил скверик между улицей Республики и улицей Ленина, меня окликнули. Меня догонял Сан Саныч Мартышкин. Нет, он не гнался специально за мной. Просто был уже конец рабочего дня и он тоже торопился домой. Жили мы, как потом выяснилось по-соседству. Сан Саныч остановил меня и предложил на минутку присесть на скамейку.

— Ну что же это ты, Роман! — по-доброму, но с лёгкой укоризной сказал мне Сан Саныч, — ну зачем было строить из себя «Орлова» из романа «Мать»?

— Знаете, что, — ответил я ему, — я скажу вам честно, я ничего не имею против нашего государства, ни его компетентных органов. Но ничего про других людей говорить не буду. Я твёрдо знаю, что имею на это право, и более того, не должен ничего про других говорить.

— Ну, ладно, ладно, — примирительно сказал Сан Саныч. И мне показалось, что он хотел меня приободрить. А, возможно, хоть он этого и не сказал, ему всё же было приятно, что я поступил именно так.

Глава 7. Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью

Ну так что же это получалось у господ тюменских кгбешников? Ничего у них не получалось. Не вырисовывалось у них дело о ликвидации вредоносной, антисоветской организации, спрятавшейся за вывеской «Клуба любителей музыки» при Тюменском Госуниверситете. Время шло. Следствие по данному делу не могло продолжаться вечно. А успешное его завершение никак не вытанцовывалось. Вернее сказать, официальное дело, которое можно было бы довести до суда, развалилось прямо на глазах. Как знать, может быть, вот как раз того кирпичика, которым могли стать мои показания, им и не хватило. А бывает так, и даже очень часто, что без одного кирпича, если его не удаётся положить в нужное место кладки, всё здание рушится. Вот тут так, быть может, и случилось. Всей правды, впрочем, мы, видимо, уже никогда не узнаем.

агит-плакат времен СССР, прославляющий КГБ

В результате всей этой титанической работы, выяснилось следующее: что Мирослав Маратович Немиров, при всей его «рок-революционной» риторике, довольно талантливый поэт (по оценкам специалистов филологов из того же Университета). К тому же, преподаватели Университета рассматривают его, как способного и перспективного в филологической области, студента. Стихи он пишет, в основном, лирические, о жизни, а больше всего о бабах, да про любовь. За что же его, спрашивается, репрессировать? Может, это наш будущий Маяковский или Есенин? Может его, вообще, поддержать надо, и ему помочь?

Юрий Шаповалов — милый парень, шалопай и гулёна, любимец женщин. И если в составе судейской коллегии окажутся женщины (а они там, обязательно окажутся), то ради одних его мужских достоинств может получиться оправдательный приговор. Короче, не сделаешь из него «антисоветчика», никаким макаром.

Вот Роман Неумоев, с его текстами и подтекстами, вроде бы, идеальная фигура в качестве «матёрого антисоветчика», но тут уж, совсем закавыка получается. Не оставил Роман Неумоев следователям КГБ ни единого автографа. Ни буквы «а», ни буквы «б», ни даже закорючки. Не с чём даже графологическую экспертизу провести. Так что, вот этого-то, наиважнейшего кирпичика и не хватает. А без оного, вся остальная следственная работа пахнет «халтурой». А в данном случае, халтуры-то, как раз и не должно быть. В деле-то, замешены «высочайшие» фамилии начальственных отпрысков. Тут должно быть всё, как говорится, что бы комар носа не подточил. Иначе, кое чья голова может оказаться в кустах, а вместо «груди в крестах» — пятно на репутации. Короче, беда с этим «клубом», да и только. Что оставалось ребятам из «комитета»? Метод внесудебных репрессий, каковой ими тоже давно и хорошо освоен.

То есть по кгбешной логике получалось, раз оные граждане (которые, по их мнению, виноваты «по-любому») не могут быть «посажены», то должны быть всё равно, наказаны, а то им, наглецам, повадно будет. Вообщем, так или иначе, крамольный рок-клуб следует разогнать и на ноль помножить. Ну так, а как? Не зря ж у них в управлении портрет Пушкина висит, который первый написал: «Души, прекрасные порывы!» А что делать? Такова, «се ля ва» и партийная директива.

А рок-клуб тем временем буквально выплеснул свою деятельность на тюменские улицы. Деятельность клуба, который мог теперь не скрываться за расплывчатыми формулировками, типа «курсы кройки и шитья», а мог так прямо и именоваться рок-клубом, перенеслась в самые различные и живописные места города Тюмени. Не только «Спортсквер», но и площадь перед обкомом КПСС, окрестности Тюменского театра кукол, ступени и крыльцо Госуниверситета, и многие прочие уголки сонной Тюмени огласились весёлыми голосами, драйвовыми гитарными рифами, стихами, криком и ором. В качестве места для дискотеки могла быть выбрана любая улица или переулок в обширном районе исторического центра города. Выглядело это примерно так.

И в этом были у тюменских рокеров великие предшественники. Примерно такие же уличные действа устраивали в 1914 году группы кубо-футуристов, тон в которых задавали Давид Бурлюк, Владимир Маяковский и Василий Каменский. Поведение участников группы было демонстративно вызывающим, рассчитанным на эпатаж. Окружённые толпой зевак, они прогуливались по улицам и выступали с намалёванными на лицах собачками (у Бурлюка), аэропланами (у Каменского). Маяковский дефилировал в желтой кофте — распашонке, его друзья — с петрушкой и морковкой на лацканах пиджаков.

В Киеве они подвесили рояль над сценой. Вечера начинались чаепитием и заканчивались лекцией Владимира Маяковского о футуризме. В ней он, как правило, вступал в разную полемику с публикой и дело завершалось вмешательством полиции и выдворением гастролёров из города «за нарушение нравственности». Эти зрелищные, шумные, импонировавшие молодёжи вечера, на которых выкрики Василия Каменского «Сарынь на кичку!» перекликались с дерзкими репликами Маяковского. Подобные выступления никак не походили на благопристойные выступления литературных мэтров перед гурманами, смакующими каждое слово изящной поэзии.

Но если слово «футуризм» перевести как «будущность», то вот оно, это будущее и наступило. И на улицах провинциальной Тюмени загремели забойные рулады подзаборного рок-н-рола, и аплодисменты, и выкрики.

Ну, и реакция властей, примерно та же. Раздражение, желание избавиться от подобной, назойливо — шумной публики.

Рок-клуб вместе с примкнувшей к нему «сочувствующей» молодёжью стал неким центром притяжения и сопротивления, привратился в своего рода, маленькую армию или партизанский отряд. И коли могущественному КГБ не удалось ликвидировать это сообщество, лишив его помещения и технической базы, то убрать рок-клубовцев с улиц города было поручено людям из тюменского митейного клуба, с целью уличения в нарушении социалистической законности и присечения подобной деятельности, был поручен следователю городского УВД по фамилии Классин. Тут, кстати, была, своего рода, интрига. Дело в том, что Классин был способным, принципиальным и довольно удачливым следователем. Имел свои, независимые от начальства взгляды и видимо особо их не скрывал. Таких, в любой системе не любят. Поэтому тут у тюменских ментовских начальников был своего рода рассчёт. Мол, если кгбешникам не удалось разогнать этот чёртов рок-клуб, то пусть товарищ Классин попробует.

Глядишь, или всё ж таки, разгонит, или зубы сломает. В любом случае, начальству на руку. В помощь тов. Классину был призван ещё один видный и деятельный мент, тов. Репетов — один из организаторов в Тюмени патриотического общества «Отечество», а в будущем — защитник Белого Дома во время сентябрьского противостояния Президента и Парламента в 1993 году. Этот, скорее всего, вызвался на борьбу с рок-клубом по идейным соображениям, считал своим долгом с подобной «западной заразой» всеми силами бороться.

Теперь мне импонируют эти ребята. Я имею в виду обоих, Классина и Репетова. Это яркие, сильные, надёжные люди. Их трагедия в том, что в реальной социальной системе общества, причём как социалистического так и капиталистического, сила и яркость их личности, их надёжность — это только помеха нормальной карьере. Как справедливо пишет в своей книге «Иди на Голгофу», Александр Зиновьев: «Надёжность нужна лишь в случае образования неофициальных, главным образом, нелегальных групп… Надёжный человек в обществе ненадёжных людей подобен фигуре с острыми углами в массе шариков катящихся по наклонной плоскости. Рано или поздно он выбрасывается из общего потока»

Так что эти люди (Классин и Репетов) борясь против нас и защищая социальную систему советского общества, действовали, противореча самим себе. Нам бы тогда встретиться, да поговорить по душам! Могли бы стать союзниками.

Кстати, раз уж я упомянул Александра Зиновьева и его книгу, приведу ещё одну цитату из этой книги, как нельзя лучше показующую мой творческий путь, начавшийся во время описываемых уличных акций.

Такая, вот, притча.

«Появился однажды человек с чудным голосом. Он сам об этом сначала не знал. Случайно он спел что-то в компании друзей, и те были потрясены красотой и силой его дарования.

— Ты великий певец! — вскричали они. — Пой!

И он стал петь. Он сам почувствовал свой дар. Но он почувствовал и другое: чтобы сохранить и усилить его, надо его усовершенствовать. Надо трудиться и идти вперёд. Дар обязывает к стремлению и совершенству. Но произошло нечто, поразившее его: чем лучше он пел, тем меньше становилось поклонников, а оставшиеся всё хуже относились к нему.

— Что с тобой?! — возмущались они. — Пой, как раньше. К чему ты мудришь? Ты деградируешь!

А он знал, что он с каждым днём поёт лучше. И уже не мог остановить свой путь к совершенству. Наконец он остался совсем один. Свои лучшие песни он пел в полном одиночестве»…

Вот это написано просто про меня. Тогда на тюменских улицах я ревел свои первые песни как раненный медведь, пел истошно, закатив глаза и напрягая красную от прилива крови шею. Тем кто хочет представить как я тогда пел, надо просто послушать первый, по-настоящему, записанный, и в последствии, выпущенный альбом «Инструкции по Выживанию», названный с подачи Мирослава Немирова «Ночной Бит». Включенная в этот альбом композиция «Восточный бриз» как раз и исполнялась мной на тюменских улицах (в Спортсквере и на ступеньках Госуниверситета), и считалось одним из лучших хитов, гвоздём программы, наряду с боевиком Игоря Жевтуна «Не осталось никого».

Не были безучастными к музыкальному творчеству и другие рок-клубовцы. Во-первых, это, разумеется, несравненный Игги Джефтоум, он же Игорь Жевтун, уже не раз упомянутый мной. Ему за всю эту историю с КГБ родители, конечно, сделали основательное внушение, суть которого, на мой взгляд сводилась к следующему. «Мол, гитару мы у тебя так и быть не отберём, и пластинки с записями зарубежных рок-ансамблей из дома выкинуть не заставим, тем более, что они не твои, а старшего брата. Но чтобы никаких там песенок социально-политической направленности и в помине больше не было. Попробуй только повредить карьере отца (первый заместитель Председателя горисполкома, и в общем-то, в табеле о рангах, непосредственный начальник над всеми тюменскими ментами, включая генералов УВД)»

Так что в тот период Игорь перешёл на исполнение песен типа «Жил да был чёрный кот, за углом», с тем чтобы не быть выгнанным из дома.

Вот так, примерно должны были бы выглядеть объявления того времени. Впрочем, на самом деле подобные «прокламухи» появились спустя почти год. А тогда мы просто бродили и тусовались всё лето у тюменского обкома КПСС и уже этим демонстрировали, «что имели мы ввиду» все ихние репрересси.

И это наш с тобой рок-н-рольный фронт!

Прокламация.

В ближайшую субботу в «Спортсквере» состоится концерт групп

универовского рок-клуба.

Свои новые стихи читает М. Немиров. Учавствуют Шапкинд, мистер Дроумч,

Игги Джефтоун и прочие гениальные безумцы.

Всем желающим предоставляется возможность исполнять песни

собственного сочинения.

СОЮЗПОДЗЕМРОК

ГЛАВТЮМЕНРОКПРОМ

«АРМИЯ повстанцев имени Чака Берри»

Да, опять эти самые, прокламации. А куда без них? Раз объявлен рок-революционный террор и впереди маячат баррикады, значит всё по законам революционного времени, включая и прокламухи.

Ну и что же дальше? Дальше властям стало ясно, что меры против распоясавшейся «Повстанческой Армии» принимать всё-таки надо. Ибо оные «рокеры» дошли до того, что стали устраивать свои сборища прямо под окнами Тюменского обкома КПСС. Лежать на обкомовских газонах, горланить свои песни и даже играть на тротуарах близ обкомовских окон в футбол! Тут уже возникала прямо угроза материального ущерба. Мяч мог, упаси бог, угодить в обкомовское окно первого этажа. Тут уже возмущение стало возникать не только у секретарей обкома партии, но и рядовых работников партаппарата. Последовал ряд звонков в КГБ и УВД. И на рядовых членов «Повстанческой Армии» посыпались новые репрессии. Нет, ничего особенного. Вполне обычные неприятности, по принципу: вы нам в окна показываете фигу, мы вам тоже, скорчим рожи не хуже, раз другого на данный момент не позволяет «новая политика» Миши Горбачёва, будь не ладен он, и все его присные.

Во время одной из прогулок на площади перед обкомом партии, Женька Федотов, он же Юджин, сорвал с клумбы у памятника Ленину цветок, с тем чтобы преподнести одной из присутствующих дам. К группе рок-клубовцев тот час подошёл, невесть откуда взявшийся милиционер и… задержал Костю Пахомова (!). Тщетно пытался доказать милиционеру Юджин, что цветок сорвал он, а не Костя. Милиционер настойчиво тянул в здание УВД именно Костю. Вот тут и вспомнил Юджин, про Франца Кафку. Юджин к тому времени уже был из Университета отчислен. А Костя Пахомов ещё нет. Так что Юджин мог рвать цветы сколько угодно, задержать и составить протокол всё равно надо было именно на Костю. Протокол этот был составлен и отправлен в Университет. Через несколько дней Пахомов присоединился ко всем нам, уже отчисленным.

А с приближением осени, все видные деятели «Повстанческой Армии» начали получать повестки в военкоматы. Все, кто находился в призывном возрасте: Пахомов, Жевтун, Шаповалов и я.

У нас с Юркой были к тому времени «белые билеты», в которых стоял штамп о снятии с учёта. Поэтому я просто в военкомат не пошёл. А Юрка пошёл. Отец настоял, и он пошёл. Там, в военкомате произошла забавная и трагикомичная сцена. Военком Поливцев, к которому явился Шапа, окинул его при входе мрачным взглядом. Потом сказал:

— Давай военный билет. Посмотрим, что у тебя там.

— Да я не военнообязанный, — заикнулся было Юрка.

— Ладно, ладно, невоеннообязанный! Поливцев взял военный билет, кинул его в ящик стола и гаркнул ошалевшему Юрке:

— Марш на перекомиссию!

Перекомиссия тут же признала Юрия Шаповалова годным к строевой военной службе, по всем статьям.

Франц Кафка снова мрачно подмигнул «повстанцам».

В результате принятых, таким образом, мер, наши ряды вскоре надлежало покинуть Шаповалову, Жевтуну, Пахомову. Немиров имел железную справку из дурдома, что он псих. Со мной военкомовский фокус просто не прошёл. Мне после истории в тюменском КГБ, по моему мнению, вообще терять было нечего. Я занял прочное место в списке неблагонадёжных и состою в нём по сию пору. И из него невозможно быть вычеркнутым в нашем Отечестве по гроб жизни. Это мне майор Кравцов твёрдо пообещал. Ну а я твёрдо это уяснил и запомнил. И на душе, знаете ли, от этого, как-то, спокойно. Всё ж таки любая определённость лучше, чем неизвестность. Это ещё Франц Кафка подметил.

Так или иначе, но наша деятельность переместилась на квартиры. Во-первых, на Шапину, на улице Хохрякова, во-вторых, на мою, на улице Рижской, возле кинотеатра «Космос». (Ныне, благодаря стараниям нашего общего друга Александра Ковязина, превратившегося в «KINOMAX»).

Приближалось лето 1987-го, и двум нашим друзьям Жевтуну и Пахомову надлежало вскоре вернуться из мест прохождения воинской службы. По этому поводу, мы собирались частенько то у Шапы, в его четырехкомнатной горкомовской квартире, то у меня, и ночи напролет гремели гитары и пилось вино. Короче, продолжалось то же самое, что и на 5-м этаже универовской общаги, только с некоторыми «эксклюзивными» обстоятельствами. Весь юмор был в том, что у Юрки Шаповалова ближайшими соседями были следующие весьма уважаемые люди.

Ну, во-первых, сразу под ним (его квартира располагается на четвертом этаже), то есть на третьем этаже, проживал в то время некто Виктор Степанович Черномырдин со своим семейством (!). Это сам по себе уж интересный факт. Но это еще не все. На одной с ним площадке располагалась квартира генерала КГБ Пчелимцева. Оные квартиры соприкасались в районе Шапиной кухни (где мы как раз свои песни и орали) и имели общее вентиляционное отверстие, через которое, генерал КГБ Пчелимцев мог нас слушать безо всяких прослушивающих устойств! Другое дело, что слушать наши пьяные рулады, ему особо не хотелось. На фиг ему это все. Это дело подчиненных. И вот, что еще интересно. За все время этих ночных кухонников, ни от семьи Черномырдина, ни от генерала Пчелимцева не поступало ни единой жалобы Шапиному отцу. А ведь по ночам слышимость прекрасная. И спать мы им частенько мешали. Но в ответ — полнейшее, непроницаемое молчание! Элита! Советская аристократия. У них подобные жалобы не приняты. Так что возвращавшемуся с горкомовской дачи Шапиному отцу никто ни о чем не докладывал. Что уж говорить о рядовых сотрудниках тюменского КГБ!? Что там происходит по ночам в квартире первого секретаря тюменского горкома партии, это уж вовсе не их дело.

Впрочем, однажды произошел эпизод, напомнивший нашему Юрке; советские чекисты, не о чем не забывают и всегда в курсе! А дело было так.

Этот эпизод произошел возможно (сейчас уже трудно соблюсти точную хроноллогию) уже после возвращения Шапы из армии (о том как им с Жевтуном там служилось рассказ отдельный). Идет как-то летним вечером Юрок по улице Водопроводной в компании Кости Пахомова и кого-то еще, не припомню точно, да и не важно это. Юрка, как обычно слегка пьяненький и настроение у него, будте-нате. И у остальных тоже. И вот, только означенная компания миновала упоминавшийся уже и знаменитый гастроном «Юбилейный» и приблизилась к зданию тюменского КГБ, как начало Юрку что-то такое изнутри распирать и подзуживать. Вроде, как черт какой-то. И от этого подзуживания, и от веселого настроения, приблизившись к оному зданию давай Юрка, ни с того, ни с сего, напевать такую песенку:

«КГБ, КГБ — это радость для нас…»

Неизвестно, что он собирался спеть про это дальше. Об этом история умалчивает. Потому что аккурат в тот же момент, когда Юрка эту веселую фразу пропел, миновав при этом входную дверь в здание КГБ и крыльцо, дверь в оное здание открылась и на крыльце возникла фигура одного, уже знакомого нам кгбешника. Одного из следователей.

— А, Юра! — приветственно, и в то же время со значительным сарказмом, воскликнул знакомый нам кгбешник; — все поешь?!

Как будто кнутом хлестанули, бедного Юрку. От неожиданности он даже присел и голова его сама собой вжалась в плечи. С лица у Юрки мгновенно спала вся веселость, и мрачная бледность сменила выражение торжества и радости жизни, каковыми еще несколько секунд назад сияло его высокое, благородное чело.

Да, господа чекисты, нагнали вы нашего брата страху и ужасу. Вырастили вы на теле у каждого советского гражданина некую болевую точку, наподобие кнопки, на которую следует только слегка нажать и гражданин готов, и делай с им дальше все, что хочешь.

Уже через несколько минут, миновав страшное здание «тюменской Лубянки», Юрка несколько оправился и расправил плечи, но настроение было непоправимо испорчено.

* * *

И в заключении этой главы, ещё несколько слов о революции. Возможна ли она в России в начале XXI века. Особенно в период такого умного и гибкого «силовика», как Владимир Путин? Это может показаться странным, но она очень вероятна именно сейчас. Более того, я берусь с уверенностью утверждать, что мы накануне новой войны и если уж не революции, то уж во всяком случае, смены власти путём переворота, в результате народного восстания. Почему я так считаю? Вот почему. Уже не раз в истории подтверждалось наблюдение замечательного французкого учёного Алексиса де Токвилля. В книге «Старый режим и революция» Токвилль пишет о положении во Франции в царствование Людовика XVI. «Французы считали своё положение тем невыносимее, чем больше оно улучшалось… Отнюдь не всегда к революции приводит переход от плохого положения к худшему. Гораздо чаще народ, который без жалоб, как бы бесчувственно, переносил наиболее угнетающие законы, неожиданно сбрасывает с себя иго именно тогда, когда оно становится легче… Опыт учит, что для плохого правления наиболее опасным является время, когда оно начинает улучшаться. Именно тогда, сколько бы не устранять злоупотреблений, остающиеся представляются тяжёлыми: зло уменьшилось, но чувствительность к нему возросла». Токвилль делает вывод: только гениальный ум может спасти правителя, решившего облегчить положение своих подданых после многих лет гнёта. Гениален ли Владимир Владимирович Путин до такой степени, что бы дойти до конца на пути реформ? Думаю многие согласятся со мной, что ответ на этот вопрос может быть, скорее всего, отрицательным. Мне приходится это констатировать, несмотря на мои личные симпатии к этому человеку, действительно спасшему нашу страну от полного развала в конце 90-х годов ХХ века.

Глава 8. Воскрешение из мертвых

Осень 1986 года Тюменский рок-клуб встретил в обстановке организационного разгрома.

Существенным результатом проведённых Тюменским КГБ «внесудебных репрессий» был уход в армию Жевтуна, Шаповалова и Пахомова. Жевтун только окончил 25-ую среднюю школу. А Шаповалов и Пахомов являлись на момент осеннего призыва 1986 года отчисленными (бывшими) студентами ТГУ. Зимой 86-го и в начале 1987-го года казалось, что одержанная победа равносильна поражению. Немиров уехал в Надым к матери. Гузель Салаватова подалась в Питер. Рок-н-рольная жизнь в Тюмени, к огромному облегчению для многих ответственных товарищей совершенно, казалось бы, замерла. Все бы оно так, если бы не одно «но». Оставшийся, единственный отец-основатель клуба, Неумоев Роман, перешел на нелегальное положение, «затихорился» в своей квартире, на улице Рижской, и там, в этой квартире, возник тайный информационный центр. Деятельность клуба перешла в область самиздата. Это, кстати, тоже в человеческой истории уже было, и не раз. Наиболее яркая аналогия — история народа израильского. Когда евреи были рассеяны, а Иерусалим — сожжен, перед еврейскими лидерами встал вопрос, как в этих условиях сохранить народ, как общность. В любом случае, для сплочения, нужен «Центр». Этим центром могут быть: царь, правительство, столица. Ничего этого у еврейского народа, на момент возникшего рассеяния уже не было. Поэтому в качестве Центра была избрана Книга. Тора — вот тот центр, вокруг которого решили еврейские лидеры сплотить разбежавшийся по всему миру народ израильский.

Журналы самиздата — вот тот новый центр притяжения, вокруг которого надлежало сохранить рок-клубовских «овец» и не дать рок-н-рольному стаду рассеяться на просторах нашей Родины безвозвратно. Роман Неумоев и Игорь Селиванов — вот два человека, сохранившие зимой 1986–1987 года в Тюмени очаг рок-сопротивления. На моей квартире по адресу Тюмень, ул. Рижская, 58 мной и Селивановым, при поддержке фотографа — Вероники Филлипюк был создан подпольный центр, где, во-первых, был продолжен выпуск Немировского вестника «Проблемы ортолорингологии». Во-вторых, начали издаваться журналы «Сибирская язва», а затем «Анархия», и, в-третьих, сюда стекалась переписка от сосланных в армейскую ссылку рок-клубовцев. Немиров стал слать сюда свои материалы и руководящие «цу», как Ленин из Разлива.

Отлучение или потерянный рай

Один раз Игорь Владимирович, Юрий Игоревич и Игорь Викторович надрались с помощью пива до отменного состояния. Помыкались они туда-сюда и несолоно хлебавши, решили добираться до Юрия Игоревича. Тут Игорь Викторович, ровно иезуит какой-то, тихой сапой подобрался к Игорю Владимировичу и ну давай вокруг него кобелем танцевать, да ужом виться, в общем, начал ему мозги засирать. А Юрий Игоревич подошел к нему и строго спросил: «Ты чего кобелем пляшешь?» Игорь Викторович растерялся, как дурак какой-нибудь, и замолчал ни с того, ни с сего. «То-то же», — сказал Юрий Игоревич и пошел к себе, насвистывая. А Игорь Викторович подождал, пока он отойдет подальше, и ну давай по-новой. Тут Юрий Игоревич рассвирепел совершенно, вернулся и решил побить Игоря Викторовича. На что Игорь Викторович ответил, что как только Юрий Игоревич его побьет, он тут же отмутузит его еще сильнее. А Юрий Игоревич сказал, что он сильнее Игоря Викторовича оттаскает. А Игорь Викторович сказал, что уж тогда-то он ему спуски не даст. А Юрий Игоревич сказал, что он не потерпит. Игорь Викторович хотел в ответ гордо промолчать, но потом испугался и промолчал просто так.

И тогда Юрий Игоревич обвинил Игоря Викторовича в страшном. Он сказал, что Игорь Викторович был все время двуличным: он перед всеми притворялся очень умным, и никому не говорил, что он очень глупый, и довольно долго водил всех за нос. После этого Юрий Игоревич пустился во все тяжкие и чуть не сшиб автомобиль, который ехал по городу. А Игорь Викторович пошел ГОГОЛЕМ. Тогда Юрий Игоревич отменно закричал, чтобы Игорь Викторович ВОН, чтобы ВОН, ну то есть до такой степени ВОН… И показал пальцем, куда вон. А проходивший рядом пьяный поп-расстрига ухватил его за кисть, коснулся указательного пальца Юрия Игоревича своим и сказал: «СИЕ ЕСТЬ ПЕРСТ УКАЗУЮЩИЙ».

СОЮЗПОДЗЕМРОК

ГЛАВТЮМЕНРОКПРОМ

АРМИЯ повстанцев имени Чака Берри

Социально-музыкальный формейшен ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ

(приполярный филиал)

626711, Надым, Пионерская, 1–26;

Уренгой, тел. 1–81 (связь УТПС)

Ленинградским, Свердловским, Тюменским, Омским, Новосибирским, Казанским, Рижским,

Московским и прочим рок-организациям.

Стала поступать армейская корреспонденция от Шапы. Обнаружился еще один наш соратник, Артурка Струков, каковой тоже отбывал воинскую повинность в рядах СА и каковой, по обвинению в продаже налево армейского спирта был определен в штрафбат, то есть, фактически, на «кичу» (тюрьма). Ценность для рок-клубовской деятельности такого антигосударственного элемента не подлежала никакому сомнению.

Это стало ясно сразу.

Вот, где тюменские кгбешники, в очередной раз, проморгали. Если бы им удалось спровадить куда-нибудь еще и меня, тогда — все, Тюменскому рок-клубу, такому каким он был создан нами, наступил бы окончательный и бесповоротный конец.

Но не тут-то было. Оставшийся в Тюмени, один из отцов-основателей оказался недобитым, и, наоборот, сильнейшим образом рассерженным, и готовым к затяжной борьбе.

Да, господа Тюменские кгбешники, отравили вас ядом либерализма Горбачевы и Яковлевы. Нечего было либеральничать! Противника следует добивать. Политика полумер никогда не приводит к окончательной победе. Напрасно учил вас Владимир Высоцкий:

«Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл Начал делать, так уж делай, чтоб не встал!..» (из популярной советской песенки)

И это надо было делать вовремя. А момент был безвозвратно упущен.

Всю зиму велась переписка и печатались Информационные листки, то есть те же листовки. И вот к весне 1987-го года снова возникли условия для возобновления активной рок-деятельности и мы снова ощутили в себе силы выйти на тюменские улицы.

А все ж таки, это была победа! Маленькая победа жалкой кучки студентов над несколькими одновременно институтами могущественного государства. Какие-то неведомые потусторонние силы встали на защиту маленькой «Повстанческой Армии им. Чака Берри». Мощные шестерни государственного механизма, еще недавно перемалывающие всякого, осмеливающегося оказать этой машине малейшее сопротивление, сработали вхолостую…

Конечно, печально, что нескольких активных членов рок-клуба удалось отправить в ряды советской армии. Но это уже не могло нанести деятельности рок-клуба непоправимого ущерба и не означало ликвидации клуба как сообщества единомышленников.

Последним всплеском репрессивных мер тюменских властей была акция по разгону одного из уличных мероприятий клубовцев весной 1987 года. Операцией руководил непосредственно тов. Классин. Событие это довольно подробно описано в самиздатовской литературе того времени. Этому происшествию отведено центральное место в материалах журнала «Сибирская язва», откуда я привожу документальное свидетельство и описание всего происшедшего.

Новости этой весны.

Часть 2 (май) — 87

М. Немиров

1.05. Тюмень. Спортсквер.

«Улицы — наши кисти, площади — наши палитры!» — кричал всю вторую половину апреля вернувшийся со своих Уренгоев идиот Мирон Немиров. Оно и понятно — на Уренгое на улицах особенно не поторчишь. Результат не замедлил появиться: 3 мая все учебные заведения Тюмени были завалены прокламациями в страшном количестве тридцати экземпляров, оповещавшие о том, что 1.05 в 12°° в спортсквере социально-музыкальный формейшн ИНСТРУКЦИИ ПО ВЫЖИВАНИЮ* будет представлять народу примерную структуру своего нового альбома «Быстрая жизнь в городе Урюпинске во все времена года в условиях обострения классовой борьбы», к работе над которым она приступила. Песни, которые уже сделаны, должны были быть акустически спеты, т. е. которые готовы только наполовину или и того менее, их должен был прочесть идиот и трижды герой poк-н-ролла М. Немиров самолично.

Придя на место, ИНСТРУКЦИЯ обнаружила, что народу по объявлению пришло довольно иного, но он какой-то странный. Уж шибко двухметровый и квадратный. Ну что ж, назвался груздем — полезай в кузов. Пелись и читались:

«Город Урюпинск», «Тинейджер», «Мы все в конце», «Где-бы, где-бы», «Имени крученных», «Весна», «Живой Немиров», «Девчонки», «Ленинградский рок-н-ролл», «Лето без денег», «Каждую ночь», «Осенняя влага», «Желание иметь много денег», «Военкомат», «Человек в тундре».

Играли: Саша, Валера, Аркаша — гитары, Ромыч — вокал, Джаггер-флейта + портфель, по которому он стучал. Как оно все было? Так себе — ИНСТРУКЦИЯ не акустическая команда и под гитару не звучит. Опять же двухметровые квадраты, видимо, оказывали на игроков нервозное воздействие, поэтому игралось и пелось как-то вяло, особенно первая, панкообразная часть программы. 3ато здорово прошли развеселые песни — «Весна», «Девчонки», «Немиров», и «Ленинградский рок-н-ролл».

Сразу после начала, квадраты стали приближаться и охватили Инструкцию этаким кольцом. Реакция была на песни различной: одни откровенно скучали, ковыряли землю носком башмака и т. п., но не уходили: они были на работе. Другие внимательно слушали, пытаясь, видимо определить, под какую статью это подходит. А некоторые даже улыбались и притопывали в такт, время от времени морщась от мироновских матов, которые он написал в тексты. Помимо людей, которые пришли сюда работать, имелись и отдельные несчастные прохожие, которые смотрели на все это с глубоким сомнением. Помимо того, были, конечно, фаны, которые, впрочем, не слишком вяло-торчали все-таки было. Добродушного вида — но тоже двухметровый человек, сидевший на скамейке, навинтил на фотоаппарат огромный объектив и принялся все это дело увековечивать. Доверчивая Инструкция, падкая на славу, восприняла это как выражение одобрения, и Аркаша, подстрекаемый безответственным фаном, время от времени поворачивался к человеку и улыбался кривыми зубами. Зря он это делал, не будут его фотографии висеть над кроватью мирного любителя рок-музыки: как вскорости выяснилось человек, который снимал, тоже был на работе. После случилось вот что:

Мирон снял с Варелы роскошную буржуйскую шляпу и пошел по кругу. Подавали вяло, но 14 руб. 26 коп. он собрал. После чего ведомый под руку неизвестный широкоплечим человеком в штатском пошел в неизвестном направлении. Растерянная ИНСТРУКЦИЯ двинулась было за НИМИ вслед, но профессионально поставленный вопль «Стоять!» прекратил это ДЕЛО. Началась беседа. Человек в штатском, который был здесь на работе, тов. Петряев, как выяснилось из удостоверения, которое его было попрошено-таки предъявить, выражал недоумение. Поют, понимаешь ли. Одеты не по уставу. Тяжело ему это было, и в этом он решил ИНСТРУКЦИИ исповедоваться. Выслушав исповедь, ИНСТРУКЦИЯ все же двинула узнавать судьбу Мирона. Куда? Ну, братцы, не первый же раз замужем, в КГБ, конечно.

Придя на площадь, ИНСТРУКЦИЯ попыталась попасть во внутрь большого здания на углу. В ответ на такое бесстыдство ей было предложено быть посаженными в тюрьму для выяснения личности всех, у кого нет при себе паспорта. «Мы свободные люди в свободном мире, т. е. в стране!» — пробовали возмущаться форманты. — «У нас не осадное положение, комендантского час нет, паспорта с собой поэтому кто ж носит-то?» — роптали они. «Ты щас эту погремушку свою проглотишь», — услышали они ответ /Маракас, который Ромыч держал в руке, имелся ввиду/. Однако вскоре Мирон появился наружу, живой, не битый, и даже веселый, и что с ним там было, пускай расскажет он сам.

Мирон:

— Ну значит, взял я шляпу и пошел, ну, подхожу к народу, который сидит на скамейке, нет, говорят, художественный уровень у вас низкий, — отвечают они. Тут подходит молодой человек в куртке, вынимает бумажник, вынимает из бумажника пять рублей, — пожалуйста!

Я был ошарашен. Ну-у-у, говорю… Тут ко мне подходит сбоку второй молодой человек и радостно сообщает: «А вот теперь вы нарушили закон. Проедемте!» Что мне делать? Я пошел.

И идем мы, и я думаю: «жжеж Герой рок-н-ролла, так твою мать. А на самом деле безропотно идет как баран на заклание. Убечь?»

Убечь — это здорово, это герой рок-н-ролла в самом деле, но ведь не убежишь. И картина будет — герой рок-н-ролла, бегущий от милиции. А мимо едет черная «Волга» и товарищ делает ей знаки. «Ну вот — думаю — завезут сейчас куда-нибудь на черт знает куда на Белинского, будут там в бетонной клетке /„боксе“/ держать черт знает сколько, мурыжить, потом оттуда пешком переться через весь город ночью, — тоска-а-а!» Кстати, вы замечали, что все отделения милиции всегда находятся черт знает где на отшибе. Куда трамвай не ходит и такси не возят, где пыль, бурьян да лопухи и под серым небом длинные серые заборы? Почему так, у вас есть теория? У меня есть и даже несколько.

«А». Для улучшения процента. Чтобы человеку нужно было семь раз отмерить, прежде чем решиться убить полдня на то, чтобы пойти заявить если ему, допустим, побили морду неизвестные гопники.

«Б». Для того чтобы как можно меньше народу знало, что там у них делается.

«В». Нет, тут я лучше прикушу язык. Молод я ещё.

Но тут мы сворачиваем на площадь, и я вижу, что ведут меня на угол Водопроводной и Урицкого. Ну, это уже легче. Это все-таки цивилизация.

Ну что? Провел меня товарищ в кабинет. Представился. Классов — его фамилия. Вынул «Уголовный кодекс». Дал прочесть статью 209-ю, часть вторую — «попрошайничество». От года до двух.

— Так против чего вы протестовали? — поинтересовался товарищ Классов. Что я мог сказать ему? Что петь мы любим? Что я стихоплет, и хочу стихи свои народу прочесть, чтоб узнать его о них мнение? Не поверил бы он мне, ой не поверил… Хватай все, что шевелится! Больше трех не собираться?! — Нешто есть такой закон, чтоб народу песни петь! Писано про это Антоном Палычем Чеховым, а толку-то. Грустно мне там было.

— Ну вот, смотрите, — попробовал я все-таки… Вот город Тюмень. Грязный он, небо здесь серое, дома серые, люди унылые, не живут, а спят и не видят снов, а если и видят, так только те, что по телевизору. И что они счастливы? Ни фига они не счастливы, нудно им, только ж они думают, что такая уж у них планида, никак против этого не попрешь. Это у всяких Бельмондов — Сенкевичей жизнь интересная и с чудесами, а нам так и положено — покорно сереть под серым небом в грязном городе. Ну, а мы хотим чтобы было хоть немного веселее! Ну и поем поэтому. А вы нас хватаете. Чтобы как бы чего не вышло! Чтоб тишь да покой?

— Кто Вас хватает? — не согласился товарищ, милиционер. — Вы целый час пели, никто вас не трогал. Ваши ребята и сейчас там поют. А вас я задержал за нарушение закона. И будете вы отвечать по всей его строгости.

— Но это расправа! — пробовал возмущаться я. — Это расправа с человеком всего за то, что он пишет стихи. Товарищ начальник стихов не читает, значит — никому не писать! Вот если бы товарищ начальник писал сам стихи, тогда другое дело, тогда ну-ка всем стихи писать!

— Ну, вы из себя страдальца не изображайте! Страдальцем вы не будете. Будете вы обыкновенным уголовником по статье 209-й. Закон — это закон!

Тут раздался телефонный звонок. Судя по тону и по интонации, на том конце провода сидел большой начальник, и он был в ярости.

— Почему одного забрал? Почему остальных не забрал? — неслось из трубки гневное. — Их там двадцать человек было, всех брать было нужно! Почему по улице пешком вел? Почему не на машине? Люди же смотрели! Милиционер, забравший меня, держался, нужно признать, с достоинством:

— Я вам объясню, почему, но не по телефону, — отвечал он, нервно косясь на меня.

— Ну дождешься ты у меня! — раздалось из трубки, а потом гудки.

А мне стало совсем дурно. Милиционер был умен. В самом деле — как это интересно, представлял товарищ Большой начальник забратие всех? Подогнать машину и на глазах всего города, в самом его центре, в праздничный день крутить два десятка человек и запихивать их в машину? А поскольку сами бы они не скрутились, т. на глазах всего города бить, тащить по асфальту лицом и т. п.? И что бы, интересно, за обвинение товарищ Большой Начальник им бы потом предъявил? Что песни пели? Другое дело — товарищ Классин. Все очень логично: пока вы пели, мы вас не трогали, но вы нарушили закон — получи, чтоб другим неповадно было. И в самом деле, — посадят, чтоб другим петь неповадно было. И замаячила перед глазами моими тюрьма. И стало мне совсем печально.

Милиционер взялся писать рапорт, для начала он задал мне официальный вопрос: как я намерен трактовать свое поведение. Я спросил, Можно ли курить. «Да, пожалуйста. Вы — задержанный, а у нас задержанным предоставляется все необходимое: курево, трехразовое питание, помещение для ночлега. Но все-таки как вы объясните свое антиобщественное поведение?»

— А я, — говорю, — не попрошайничал. Мы просто пытались возродить традиции менестрелей с трубадурами — уличных певцов всяких. Ну я и вот — для поддержания образа. Но я не вымогал ни у кого денег. Я подходил только к своим, там только наши должны были быть люди — те, кого мы сами пригласили. А если там затесался ваш человек — то это просто провокация.

— А мы вас в вымогательстве не обвиняем, — согласился милиционер. А вот акт попрошайничества — налицо, он и на пленку заснят, и свидетель есть. Так что придется отвечать.

И милиционер попросил у меня паспорт. Паспорта у меня с собой не было. Более того, его не было вообще в городе Тюмени, а был он в городе Свердловске, где я его забыл на квартире, где мы останавливались, и как раз третьего собирался туда ехать.

— Ну что ж, раз у вас и документов нет, придется вас на месяц отправить в спецприемник для бродяг, пока мы будем устанавливать вашу личность.

— Да братаны быстро сгоняют в Свердловск и завтра же паспорт этот привезут.

— А зачем нам это? Мы и сами установим, кто вы такой. А у вас будет время подумать, о чем и где следует петь, а о чем и где не следует.

— Вы понимаете? Мои ощущения… Ну, посадить-то может и не посадят, но вот продержать меня так с полгодика в разных спецприемниках, да предвариловкам — это уж куда как проще. A yж разобраться тамошним зэкам, что ежели мне печенки отобьют, — ничего им за это не будет, — это и вовсе проще простого. Да-а-а.

Тут опять зазвенел телефон. Милиционер снял трубку, сказал «сейчас» и предложил мне пройти в соседнюю комнату. Там были еще два человека в штатском, не менее, естественно, квадратных. Милиционер, меня забравший, меня же и посадил — пока только на стул, — и ушел. Видимо, факт нечаянно подслушанного разговора его не обрадовал. А я остался сидеть. Сидеть было не здорово. «Да, — думал я. — Вот так значит жил, песни сочинял». И это било меня изнутри точно кашель. «А вы кто?» — через некоторое время спросил квадратный человек с добродушным лицом, тот, который сидел у окна. «Как это?» — не понял я. — «Ну, вы, — на площади?». «КТО? ЛЮДИ. Друзья…» — не понял я опять. «Ну, вы за что?» — и опять я не понял. «Металлисты?» «А, — только сейчас мне стало въезжаться». — «Нет, мы — панк-рок я сказать не решался, — волна». «А-а-а», — понял меня человек в штатском. — «Но что-то вас как-то мало. Человек двадцать, не больше, а?» «Да, — не мог не констатировать я, — есть такой факт». Тут вошел товарищ Классов. «Пойдем», — сказал он мне. И сердце у меня упало.

Но повел он меня назад в свой кабинет. «Сейчас распишешься в получении предупреждения», — объяснил он. И сердце мое поднялось снова. «Предупреждение — это непостановление». И тут же упало опять, «Или это о даче ложных показаний?» Нет, однако. Предложено мне было расписаться в том, что я предупрежден о недопустимости своего образа жизни и занятия попрошайничеством, и что в случае повторения такового, я буду наказан по статье. Мистер Ромыч меня потом ругал: подписавшись, я тем самым признал, что попрошайничество имело место. Надо было не подписывать. Но я подписал и без разговоров. Странно мне там было, братцы. После чего деньги, которые я перед этим выложил из карманов на стол, были сгреблены обратно в шляпу и вместе с оным орудием преступления мне были возвращены. А признаться, было бы обидно, будь оно не так, о чем, я кстати, как не странно, подумал прямо там, несмотря на все мои желания бежать, бежать отсюда. На каковые деньги были куплены три бутылки шампанского и употреблены по своему пище-вкусовому назначению. Хочу так же добавить следующее. Милиционеры, наверное, увидели дьявольскую хитрость в том, что все форманты были абсолютно трезвы и даже не с похмелья. А все на самом деле гораздо проще. Никакой хитрости мы не приготовляли, поскольку и в голову нам не приходило, что факт пения людьми на улице в хорошую погоду песен собственного сочинения может так заинтересовать милиционеров и прочих, да ещё в таком количестве.

На этом, как оказалось, иссякли силы к взаимному сопротивлению у обоих сторон. Возможно, власти, наконец, пригляделись к рок-клубовцам поближе, через призму донесений и рапортов тов. Классина, Репетова и им подобных, и всплеснули руками: «Боже, с кем мы боремся!?»

Перестройка набирала обороты и буквально на носу, были масштабные политические баталии, напрямую связанные с изменением общеполитического курса в государстве. Выключенный Горбачевым репрессивно-административный холодильник, державший советское общество в состоянии общественно-политического анабиоза, запустил процессы «оттаивания». Следовательно, начали просыпаться от спячки и другие общественные группы, куда более многочисленные и опасные, нежели наша кучка музыкальных интеллектуалов.

Это, с одной стороны, было хорошо, так как давало нам возможность снова заняться основной нашей деятельностью — музыкално-творческой. А с другой стороны, не очень, ибо снижало к нам естественный интерес порожденный всей этой баталией. И в дальнейшем, заставляло этот интерес привлекать другими, более трудоемкими средствами.

Власти, как бы решили: «Ладно, перестанем на них давить; не развалится ли их деятельность сама собой, не встречая на своем пути привычного сопротивления?»

И это действительно, самый опасный этап в деятельности любых неформальных групп, когда период активности, сменяется резкой апатией и бездействием. В такой ситуации, если группа не находит в себе внутренних сил и смысла во внутригрупповой работе, не направленной явственным образом вовне, ей грозит гибель по естественным причинам. Примерно так рассудили в свое время члены Сенидреона в отношении последователей Христа.

«Мол, если это дело не от Бога, то оно рассеется само собой. А если оно совершается по Божьему промыслу, то бороться с этим бесполезно и даже опасно».

Впрочем в истории христианства, это временное решение не означало прекращения гонений. Прошло время и ненависть иудеев ко Христу приняла еще более острый характер. Так что вопрос о том, кто мудрее, «сионские мудрецы» или «советские» остается открытым. Тюменские власти к нам тоже, любовью не воспылали. Просто им стало временно не до нас.

И поэтому поводу, известен нам соответствующий теме анекдотец.

«Спрашивает один другого:

— А что при Горбачеве за политику уже сажать не будут?

— Нет не будут, — отвечает другой.

— А что будут?

— Зорче следить и дела заводить…

— Это зачем?

— А что бы потом, сразу всех посадить!»

Здесь впервые упоминается название «Инструкция по Выживанию» не только как музыкальный коллектив, но как «формация» — сообщество поэтов, музыкантов, художников и литераторов. И это уже не просто «тусовка» — это, практически, организация, хотя и без четкой структуры и управления.

Глава 9. О том, как Юрке в армии служилось И прочее

Дело в том, что герой нашего времени, то бишь Шапа, начав ещё с 10 класса хождение по кабакам и девочкам, по достижении студенческого, и совсем ещё невеликого возраста, успел уже существенно подорвать своё здоровье. Уже годам к 22-м — 23-м у него обнаружились самые различные заболевания. С раннего детства, он ни особым здоровьем, ни значительным физическим развитием не отличался, что можно понять из глав этой книги, где описано наше с ним босоногое детство. Но в возрасте ранней юности, родители решив спасти положение, отдали Юрку в хоккейную секцию. Благодаря некоторой протекции угодил Юрка в юношескую команду тюменского «Рубина». И хоккей совершил с Юркой чудо! Из хилого мальчика, он за 2–3 года превратился в юношу с фигурой атлета, вытянулся до 174 сантиметров, а благородным и высоким челом стал похож на писанного красавца из журнала мод.

Вообщем, расцвёл наш юноша, ну просто, хоть куда.

Однако, повторяю, бабы, да плюс частые возлияния алкоголя… Это подорвёт чьи хочешь силы. Да, к тому же, как я уже говорил, рок-музыка настраивает психику на особую, этакую «лукавую» волну. Теряется интерес к учёбе, возникает желание несколько отстраниться от социальной действительности с её насущными проблемами и удалиться в некую обособленную нишу, где балом правит Рок-н-ролл. Простите, чуть было не обмолвился, не сказал, Сатана. Впрочем это пока ещё рано. Даст Бог доберёмся и до Сатаны. Но пока что не в нём суть дела.

И вот к оным 23-м годам начали Шапу одолевать всеразличнейшие болезни. Причём такие, что я о таких и не слышал никогда. Например «гипоталамия». Что это, как вы думаете? Я так понятия не имею. Или например, астма, то появляющаяся, то исчезающая. Такая, знаете ли, блуждающая астма. Ну и ещё много всего такого, о чём лучше и не говорить. При этом, увлечение рок-музыкой, как-то незаметно способно пробуждать неподдельный интерес к восточной мистике. Многие, конечно будут спорить и утверждать, что никакой тут закономерной связи нету. Но мои личные наблюдения и жизненные истории многих моих друзей и знакомых, заставляют меня делать вывод, что связь тут всё-таки есть. Факты, знаете ли, вещь упрямая. Самые знаменитые «рокеры — востоковеды» — это, естественно, «Битлз», но и остальные эту тему, в массе своей, стороной не обошли. Как там у Владимира Богомякова? «30 лет работы на Шамбалу»? Так кажется.

Короче, всё это как-то загадочным образом, расцвело в Шапином сознании, и рок-н-ролл (а точнее панк-рок), и Шамбала, и гипоталамия, далее к этому добавился алкоголь, а потом и эфедрин. Нетрудно догадаться, какой у нашего героя мог бы быть скорый и трагический конец с этаким-то джентельментским набором современного «молодого Вертера». Но, как говорится, милостив Господь к избранникам своим. Провидение явилось к Юрке в лице военкома Поливцева. Оно его безжалостной рукой швырнуло «белый билет» нашего героя в ящик военкомовского стола, а его самого — в новобранцы осеннего призыва 1986 года. И поехал Юрка служить родной Отчизне в далёких казахских степях. И тут произошло такое, что, опять-таки, только чудом и можно назвать. Исчезли вдруг все Юркины болезни, будто-то бы их никогда и не было. Все 10 ужаснейших хворей, вдруг, оставили нашего новобранца, как по волшебству. Словно бы убоялись они армейских сапогов и солдатской каши и кинулись врасыпную. Так бежали шведы из под Полтавы, французы из Москвы и немцы из под Сталинграда.

Да, вот так и получается, что все Юркины болезни, одна за одной, отстали от поезда, в котором ехал наш друг в армейскую учёбку. И когда он туда доехал, то с изумлением обнаружил у себя нормальное давление, идеальный пульс хорошего наполнения, прекрасное дыхание и сон младенца. Что остаётся предположить? Что все Юркины болезни были ничем иным, а результатом сильнейшего самовнушения!

Ну дальше была учёба и служба, что о ней расскажешь? Мною об этом написано и сказано. Неинтересно. Ну пришлось Юрке пару раз продемонстрировать характер, заставить себя кое-кого уважать. Нормально приняла его армия, как положено. Но вот пролетело время в учебке и отправился Юрка к месту прохождения службы. И тут давай его одолевать тоска по дому и по друзьям. Из писем, получаемых от Ромыча узнавал Юрка о рокенрольных тюменских событиях и повсему выходило, творческая музыкальная жизнь в Тюмени никоим образом не закончилась. Братаны рокеры ничуть даже не здались, а наоборот полны планов и свершений. Это там в Тюмени. А ему тут, в долбаном Казахстане, что? Трубить ему тут ещё полтора года и нюхать портянки. Тоска, короче. Думал Юрка, думал, и как-то раз решил: хватит! Ноги надо делать из казахских степей. А как? Самострел? Дизертирство? Первое больно. Фигура у Юрки прекрасная, руки-ноги красивые, о лице уже было сказано. Жалко. Второе — просто не солидно, и кончится, непременно тюрягой. Как быть? И тут вспомнил Юрка о своих познаниях в области восточной мистики. Нет, не подумайте, что он собрался телопортироваться, выходить в астрал или левитировать, Юрка, всё ж таки, человек здравомыслящий. Но вот грамотно «закосить»*, да «надуть потом врачам в уши» про «синих драконов» и «белых будд» — это дело другое. Это вполне могло и получиться. У нас в стране уже в те годы по психушкам ошивалось немало всяческих эзотериков, астроносмонавтов и гениев буддизма.

И вот однажды, собрался Юрка с духом и пошёл в отрыв. Вот что он провернул на практике. Пришлось ему как-то раз идти в наряд, охранять военный объект. Выдали Юрке автомат и он пошёл. Стоит он на боевом посту. Ночь, понимаешь ли. И луна, блин, ну такая огромная, ну такая, сука, большая, что хоть плачь. Достал он из кармана гимнастёрки очередное письмецо от Ромыча, из Тюмени, перечитал его ещё разок и заплакал. Потом сунул письмо обратно в карман. Снял шинельку. Разложил её аккуратно на траве. Разделся до пояса. Лёг на свою шинельку. Снял автомат с предохранителя. Дёрнул затвор, да и врезал по этой жёлтой суке длиннющую очередь…

Затихло эхо выстрела. Лежит Юрка на шинели, плачет. Рядом автомат валяется. Ждёт Юрка. Сейчас, думает, боевой командир с товарищами бойцами прибегут и всё… Дальше, будь что будет. Лежит. Ждёт. Проходит пять минут, десять, пятнадцать! Не идут боевые товарищи. Страшно им оказывается. У Юрки — «калашников», а не водяной пистолет. В кого он там палит, хрен его знает.

Минут, эдак, сорок прошло. А ночи-то в Казахстане холодные, ледяные, прям-таки, ночи-то. Замерзает уж Юрка. И тут, наконец, раздаётся робкий окрик боевых его товарищей:

— Юрок!..Ты чего там, делаешь-то?..

— Лежу, — отвечает Юрка обречённо.

— А в кого стрелял-то?

— В луну… Жёлтая, стерва… Убить её надо!

На следующий день повезли Юрка в дурдом. На экспертизу. А оттуда, либо комиссуют и — домой, либо признают симмулянтом и на кичу**, как дизертира. Такая, вот, петрушка.

Пришёл к Юрке в палату профессор. Юрка ему давай всё подробно рассказывать. И про суку-луну, и про буддизм, и синих драконов и белых будд не забыл помянуть.

— Да, милок, — вздыхает профессор, — жаль, конечно тебя, но ведь ты — симмулянт!

Вот ведь какая петрушка получается.

Кто его знает, чем бы это дело закончилось. Но приехал Юркин отец. Позвонил туда какой-то бати друг-генерал и повезли Юрку домой в Тюмень, лечить его там прежними, проверенными способами. И пока ехали домой, хвори Юркины опять поезд догонять стали и вернулись они в Тюмень все вместе: Юрка, его отец и Юркины экзотические болезни. Разные, всякие болезни. Но среди них, одна особенная — Гипоталамия! А что это такое, так и не понятно. Вы не знаете?

Я не знаю. И никто не знает!

Ко всему сказанному можно лишь добавить что идея с «армейской ссылкой» в Казахстан и иные живописные края нашего отечества, полностью удалась только в отношении двух членов ИПВ: Кости Пахомова (какового особенно невзлюбил пресловутый Франц Кафка) и Игоря Жевтуна.

Пахомов отслужил в железнодорожных войсках от звонка до звонка. А про Игоря Жевтуна, Шапа выссказался в том смысле, что «он может врубиться в кайф» любой ситуации, будь то тяжелая работа или служба в армии, и не ощущать дискомфорта. Что ж, редкое и очень ценное качество! В православии это называется смирением.

Что до остальных «повстанцев», то все они, подстрекаемые своими «безответственными лидерами» — Немировым и Неумоевым, прибегли к различного рода уловкам, типа отлёжки в тюменских Винзилях, и счастливо избежали перспективы оказаться когда-либо в рядах победоносной и прославленной Красной Армии.

Из всего этого следует, что уже к началу правления Миши Горбачёва, советское КГБ оказалось не в состоянии осуществить какие-либо решительные репрессивные меры в отношении граждан, хоть сколь-нибудь настроенных на неповиновение и сопротивление. Трагичная для наших «спецорганов» возникла ситуация: ни посадить, ни сослать невозможно каких-то засранцев, коих еще лет 10 назад можно было попросту раздавить как надоедливых клопов. И вся система «внесудебных преследований» срабатывает исключительно в отношении «честного дурака».

«О, помоги нам товарищ Горбачев! О, помоги нам, отец родной!..» (из песни «Товарищ Горбачёв» гр. Инструкция по Выживанию)

Что тут еще скажешь? Помог!

Глава 10. Новости той весны

Новости весны 1987-го были изложены Немировым в тюменском самиздате. Вот эти новости.

М. Немиров

Общие новости.

— вернулся с холодных северов и приступил к активной деятельности в формейшене ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ пресловутый Немиров М.;

— Вернулся с суровой армейской службы Израиль Иудович Шапкинд;

— Вернулся из города Ленинграда и приступил к деятельности в формейшене юнец Аркаша;

— Отбыл в Армению горячо всеми любимый Дедушка Крыладзе;

— У ИпВ появился постоянный представитель в городе Ленинграде: Гузель отбыла туда на постоянное место жительства;

В формейшене была проведена чистка. Члены его были подвергнуты анализу, по результатам коего был выявлен затесавшийся в ряды ИпВ классовый враг — вышеупомянутый гр. Шапкинд. Враг был репрессирован, по поводу чего был тут же сочинен новый хит ИпВ:

Сейчас они поют «Харе Кришну» и носят гребень,

А когда им захочется покоя, папы быстренько пристроят их в начальники,

И первое, что они сделают, вступив на пост — сдадут тебя в дурдом,

Чтоб ты не раздражал напоминаниями о молодости.

Не верь поющим Харе Кришну, не верь ходячим с гребнем, не верь богатым!

Не верь, сын, замминистрам, не верь хиппующим сынкам, не верь богатым!

Б. Концерты

20.02. Женское общежитие моторостроительного завода.

Прослушивание ИНСТРУКЦИИ культурным начальством.

Присутствовали: директор ОНМЦ МДСТ т. Южаков, преподаватель училища искусств композитор Михалев, начальник отдела культуры Шишкин, первый секретарь горкома ВЛКСМ Ишмаев, руководитель дискотеки «Квазар» (танцзал) Суровежкин, руководитель ансамбля «Колокол» (танцзал) Лаптев + «Инструкция» в зале + какие-то девицы черт знает откуда + всякие работники данного общежития — комендант и т. д.

Цель прослушивания была не очень понятна. То ли залитовать тексты, то ли запретить и разогнать, то ли ребятам стало скучно и захотелось свежатинки. Причем, видимо, сильно захотелось. Потому что целый час начальники терпеливо ждали, пока ИНСТРУКЦИЯ настраивалась, курила, тусовалась по залу, громко обсуждала, стоит ли играть всяким козлам и т. д.

Наконец, отыграли.

Состав: Ромыч — вокал, Андрей — гитара, Саша — бас, Джек — драмс,

Аппарат — дерьмо

Саунд: соответственно.

Сыграли: «Нога», «Инструкция», «Бриз», «Осенний драйв», «Имени Крученых»

Результаты: хотя слова были слышны плохо, направление их уловлено было достаточно верно.

Южаков: «Рок-роком, но нашей социалистической эстетики никто не отменял. И вы ей не соответствуете. И потом, ну почему вы нас так не любите? За что?!»

Михалев: Речь мало отличалась от предыдущей, хотя так и сыпались в ней миноры и мажоры /ля и си/. Суть её сводилась к тому, что все это чуждо, нехорошо и не положено. В пример ИНСТРУКЦИИ были поставлены АВТОГРАФ и РОК-Ателье.

Суровежкин вопрошал: «Кого вы имеете в виду под словом „вам“? (во фразе: лучше по уши влезть в дерьмо, лишь бы не нравиться вам, ибо нравиться вам мне противно) Мне, — продолжал Суровежкин, — даже стало как-то неприятно».

(ВИДИМО, ВСЕ-ТАКИ ИНСТРУКЦИЯ хорошая команда, и тексты выполняют свою функцию (прим. ред.)

Ишмаев: «Вот вы сетуете на аппаратуру, а рабочие говорят: вы нам сначала дайте хорошую музыку, а потом уж мы вам дадим хорошую аппаратуру».

Тов. Шишкин, по непроверенным данным, получивший нагоняй в горкоме за то, что плохо работает с рокерами, а тем временем лето на носу, и не начнется ли опять игра в футбол, хождение в неположенных штанах и пение песен на площади перед обкомом, сказал всего одну, крайне изумившую всех присутствующих фразу: «Мне нравится энтузиазм этих ребят, и мы будем проверять его на сверстниках».

Закончилось прослушивание не менее неожиданно, присутствующие представители общежития предложили ИНСТРУКЦИИ дать завтра в этом общежитии сейшн.

21.02. Там же.

Собственно, это был не концерт, а танцы под ИНСТРУКЦИЮ. Ну и что? Инструкция абсолютно ничего против танцев не имеет, и ей просто в кайф, если под неё ещё и танцуют. Единственное, к чему она в этом варианте стремится — чтобы народ шел не просто «потанцевать», а «потанцевать» под Инстурукцию.

Играли: Ромыч-Саша-Андрей-Джек-Варела-Керя плюс появившийся посреди сейшна Аркаша, который только что приехал из Ленинграда, и таким образом попал с корабля на бал.

Программа: учитывая характер сейшена и контингент слушателей, упор делался на рок-н-роллы и те из панк-роков, которые помелодичней.

Звук был на редкость удачный, и удивительно мало было лжи. ИНСТРУКЦИЯ — в зале самозабвенно рубилась, заводя народ, и народ заводился. Приходили местные крутояры-солидолы, в отложных воротничках и с наколками на волосатых кулаках, кричали ого-го! и тоже кидались рубиться и торчать. Администрация была в восторге, тем более, что несмотря на рок-н-ролльный бардак на сцене, в зале царил такой редкий здесь писэндлов. Инструкцию было попрошено повторить все это на завтра.

22.02. Там же, те же, но все наоборот. Саунд — отвратительный, поминутные вырубательства гитар, репертуар, с горя, опять же пошел сугубо панковский — что же ещё играть в таких условиях? Так что сейшн стали прекращать, а поскольку вошедшую в раж ИНСТРУКЦИЮ прекратить трудно, пришлось обесточивать помещение.

29.02. Физ. корпус университета. Ежегодный студенчески праздник «Студ. весна». Кирилл со своими песнями, которых у него много. Народ остался доволен, и девочки давали Кириллу цветы. Пропаганда своего внутреннего мира имеет, короче, успех.

31.02. Там же. ИНСТРУКЦИЯ в составе: Пендрюй — контрабас, Аркаша — гитара, вокал, Ирина + Плотников — шубидуби, Джек — драмс. Такой веселый рок-н-poлльный бардачок. Инструкция в зале во главе с Ромычем и неразоблаченным тогда ещё Шапкиндом пытались превратить эту тихую радость в непотребное буйство, но тщетно. Несмотря на все их старания, присутствующие остались сейшном довольны.

12.04. Университетское общежитие № 3.

Нa этот день уже давно был запланирован совместный сейшн Инструкции и Большой Энергии на ТЭЦ-2, которая комсомольская стройка и т. д. За день до сейшена прибегал университетский комсомольский вождь и упрашивал Инструкцию сыграть у них. Ну, университет — место родное, половина членов Инструкции была в свое время оттуда выгнана, так что пришлось ТЭЦ-2 ограничится ЭНЕРГИЕЙ.

Первое отделение: Аркаша — вокал, гитара, Андрюша, Саша, Джек, Кайдалова, Плотников — шубидуби энд шoy. Рок-н-ролл.

Второе отделение: те же плюс Ромыч вокалистом. Панк-рок!

Аппараты — с миру по нитке. Саунд — довольно приличный, Слова слышны напoлoвину. Лажа — отключения гитары. Зрители — первое отделение сидели-слушали, хлопали, топали, второе — через десять минут, если бы у Ромыча возникло желание плюнуть кому из зрителей в лицо, он мог делать это, не напрягаясь. Народ стоял перед ним сплошной стеной, поскольку Ромыч перемежал пение призывами помогать Горбачеву отнимать у богатых и раздать отнятое трудящейся интеллигенции. Чурки всех сортов, которых в Тюменском Университете на изумление много, образовав закавказский интернационал, вознамерились ИНСТРУКЦИЮ побить. Но почему-то к действию от намерений не перешли. А жаль. Было бы интересно.

В процессе буйства была бы разбита люстра. Пришла бы неизвестная тетка и стала пытаться вызвать милицию. Однако и их тоже вызвать не удалось, концерт продолжался, а у Инструкции, говорят, появилась куча фанов. Посмотреть бы на них.

Та следующий день пятерых из них, на радостях нагрузившихся прямо нa лекциях самогоном, из университета забрали в вытрезвитель. Это ещё раз подтверждает тезис о разлагающем влиянии ИНСТРУКЦИИ на подрастающее поколение.

25.04. Свердловск.

ДК Свердлова. Так называемая творческая рок-лаборатория.

Инструкция выступала второй, вслед за удивительно нудным /но с претензией/ Апрельским Маршем. Предполагалось, что на сцене будут Аркаша, Саша, Андрей, Ромыч, Джек, все в строгих черных костюмах и без грима + Ирина с Плотниковым. Как задумывалось, так и получилось. Только Плотников опоздал на поезд и приехал через четыре часа после окончания концерта, в костюме был только Аркашa, при этом (впрочем как и все остальные) размалеванный как портовая шлюха. Народ думал, что будет долгая настройка, и покинул зал. А Инструкция понеслась с места в карьер. Вовсю разошелся незапрограммированный шоу-тандем Мирон — Валера. На сцене бились бутылки так, что осколки летели в первые ряды. Весело закипал самовар. Возле него Валера с Мироном мыли буквально шампунью друг другу головы. Кайдалова ходила по сцене колесом, каблуками помогала Джеку барабанить, она же с Валерой палили по зрителям из микрофонных стоек, залегши за колонкой. Валера садился задницей в воду, Саша помимо своих основных обязанностей рвал на ней же штаны. Немиров пытался сексуально надругаться над Ромычем, что eмy удалось до определенного предела, в зал летели бумажные самолеты, бусы, широкие зеленые инструкционные галстуки, в первые ряды выплескивалась вода, в. результате чего с оглушительным треском взорвалась осветительная лампа, а помимо всего этого ещё игралась музыка и пелись песни. («Нога», «Я хочу спать с тобой», «Тинейджер», «Начало зимы», «Не осталось никого», «Рок-н-ролльный Фронт», «Бриз», «Имени Крученых»). И даже читались стихи. Мирон, когда умудрился-таки отключить Сашину гитару, таким образом заполнял паузу. А звук, вообще-то, был хороший, и тексты шли отлично, лажи «почти» не было, короче, народ Инструкцию сильно возлюбил — а куда бы он делся!

Высказывания по поводу всего этого самих инструкторов:

Петрович: Весь концерт меня бил ужас. Как только Мирон начал бить бутылки. Ну, думаю, сейчас начнется. Потому что они же могли что угодно учинить — поджечь сцену, начать кидаться бутылками в зал, трясти перед народом всем, чем можно потрясти, разбить друг другу головы. Только когда все это кончилось, я стал вспоминать — смотри, а здорово было!

Мирон: Никакого шоу устраивать не собирались. Я только хотел разбить пару бутылок для пущего эффекта — и все дела. Но как я только вылез на сцену, тут меня со всех сторон стало бить ритмом, и я просто отключился и торчал. А что я творил в этом невменяемом состоянии, я понятия не имею.

Аркаша: Договаривались же — никакого дурдома! Пора думать о музыке, а не всяких зеленых волосах, битии бутылок и прочей фигне. Это просто провокация — то, что мы делаем. Музыкой нужно зал раскачивать, не скандалами.

Ромыч: Собсвенно скандала-то и не было. Мы как раз выдали то самое, что от нас ждали. Тем более, что играли мы нормально, если бы еще Мирон не мешал мне петь, так и вообще. И к чему пришли? К тому, что все довольны, все рады, все смеются. В прошлый раз половина зала кричсала «ура», а другая хотела набить нам морды, а сейчас просто все довольны. Вот, мол, еще одна смешная команда. Еще один такой сейшн, и мы просто всем надоедим.

Андрюша: Ни фига не пойму. В чем дело? Нам было по кайфу, народу в зале по кайфу — что за страдания такие? Я доволен.

Разговоры на крыльце:

— А ведь красивая же музыка!

— Шоу хаотичное.

— Нет, это покруче ОБЪЕКТА.

Свердловский рок-клуб изъявил желание принять ИНСТРУКЦИЮ в свои ряды. Поскольку для этого требуется, чтобы в команде состоял хоть один житель г. Свердловска, в ИНСТРУКЦИЮ изъявили желание вступить Шахрин из ЧАЙ-ФА и Бутусов из НАУТИЛУСА.

После ухода в армию Игоря Жевтуна, «Повстанческая армия», она же Формация ИПВ, лишилась музыкального коллектива. Вернувшийся с северов Немиров, хоть и продолжил свою вдохновляющую, инспиративную деятельность, но возглавлять музыкальный коллектив не мог. Слух у него отсутствовал напрочь, с чувством ритма были проблемы. Он ни на чем не играл и не имел музыкального образования. Это было плохо. Это означало, что наше сообщество лишено мощнейшего эмоционально-информационного рупора, коим являлся музыкальный коллектив под руководством Игоря Жевтуна. Ждать два года, пока Игорь вернется из армии — это было немыслимо. Это было равносильно краху и роспуску «повстанцев» по домам. Тогда за дело взялся я, то бишь автор этой книги. На гитаре я, как вам уже сообщалось, худо-бедно поигрывал. Правда, гармонии, кои я из нее извлекал, мало кто мог разобрать. Дело в том, что из-за полученного в ранней юности ранения в позвоночник, левая рука работала плохо. Мне пришлось освоить игру способом, до сих пор вызывающим у многих удивление. Я стал учиться брать аккорды правой рукой, а бить по струнам левой. Сначала пытался переставлять струны, но потом решил, что этак я смогу играть только на редких гитарах, что, при нашей российской бедности, чревато. Это Пол Маккартни может себе позволить иметь хоть пятьдесят гитар, и струны ему, если что, вмиг переставят под правую руку услужливые помощники. А мне кто будет струны переставлять? То-то. Пришлось осваивать этакую парадоксальную «обратную аппликатуру». Гитара при этом издавала некий нечленораздельный звон, в котором никто не улавливал отдельных гармоний. Никто кроме меня! И этого мне было достаточно. Остальное дело было за слухом и голосом. Ими-то меня Бог не обидел. За плечами была музыкальная школа. Занятия на фортепиано и аккордеоне. Полученные там знания мне помогли хоть как-то разобраться с гитарой, несмотря на плохо слушающиеся пальцы. Они буквально плавали по струнам, но я забивал свою игру мощным вокальным крещендо. И вроде бы что-то получалось такое, что публика воспринимала со снисхождением, а иногда, впрочем, и с восторгом.

Как-то пронесся слух, что в соседнем Свердловске функционирует мощный рок-клуб. Выступают питерские и новосибирские рок-звезды. Да и в самом Свердловске есть несколько неплохих команд. «Чайф» и «Наутилус» тогда были известны довольно ограниченному кругу любителей отечественной рок-экзотики, рок-клубов Питера, Москвы, Свердловска и Новосибирска. Было решено ехать и наглым образом вылезать таки на рок-сцену. Поразить публику виртуозной игрой на инструментах — это нам было явно не под силу. Поэтому выступление планировалось под лозунгом: «Дадим говна!» Расчет был на мой нахальный водонапорный рев, эпатаж и некое неслыханное доселе шоу. Никто нас в Свердловск не звал. Никто нас там не ждал. Незваный гость, как говорят, хуже татарина. Ну а мы-то кто? Гузель — башкирка, Немиров — наполовину татарин, а я тот, что еще хуже. А что еще от Тюмени ждать? Кругом одни татары и есть. Ембаево, Тураево, да Мала Каскара.

Глава 11. INSTRUKCIA on the stage

Репетировать было негде, не на чем и бессмысленно. Все равно техничных и уже более-менее инструментально упакованных свердловчан не переплюнуть. Так что аккорды Жене Кузнецову, Кириллу Рыбьякову, Саше Ковязину и Андрею Шегунову я показывал прямо в поезде. Да, впрочем, что там было показывать? Аккордов-то в песнях и было только раз, два и три. Но зато каких! Это были Великие Аккорды: «до-мажор», «ре-мажор» и «соль-мажор». Если бы я играл то же самое сейчас, то ради большей красивости, музыкальности и гармоничности я бы еще добавил дополнительный «ми-мажор», а в припеве перешел бы на заменяющий «до-мажор» аккорд «ля-минор», и это было бы красивее. Но это было бы через чур. Гениальная лаконичность трех-аккордного рифа была бы нарушена. Остро-бритвенная его поверхность, врезающаяся под сердце, была бы притуплена. Лаконизм и энергия! Вот мой лозунг того времени.

«Прямо с экрана дует восточный бриз…» Рычал и выл я в тамбуре поезда Тюмень-Свердловск, показывая музыкантам, что играть надо быстро, быстро и еще быстрее. Немиров меня с энтузиазмом поддерживал. Вся эта гениальная простота была призвана пожарной струей смыть со сцены всех мастеров изящной инстументальности и велеречивой рок-поэтичности. Традиции подобной рок-поэзии в Свердловске были ох как сильны благодаря усилиям таких рок-мэтров, как Пантыкин с его «Урфин Джюсом».

на фото одно из первых выступлений ИПВ

Вся эта «урфин джюсовская» тема, кстати, тоже не так уж сложна и не так уж нова. Сказочки все это. Литературщина. Игра в бисер. Строительство старой, доброй башни из слоновой кости. Делай сказку — и люди за тобой потянутся. Испытанный и почти всегда срабатывающий прием. Люди любят сказки! Действительность редко радует, чаще пугает и разочаровывает. А сказка — она всегда утешает и лечит душу. Посему на этой сказочной «мифологии» базируется все поп-культурное пространство и большинство массовых идеологий. И вот, в пику всему этому — сама жизнь и ее три аккорда! Как три рубля на водку. Сама жизнь, с ее похмельным синдромом, болью, кровью, блядством и животными страстями. Вот примерный состав участников той поездки: Александр Ковярин — бас-гитара, Андрей Шегунов — соло-гитара, Кирилл Рыбьяков — ритм-гитара, Евгений Кузнецов — барабаны, Роман Неумоев — освобожденный вокалист. Ирина Кайдалова — шоу, Игорь Плотников — шоу (он, впрочем, так на выступление и не попал, приехав с большим оппозданием), Аркаша Кузнецов — шоу, Валера Усольцев — шоу. Судя по составу, это была уже целая труппа.

Тут придется сделать небольшое отступление и объяснить, откуда взялись новые люди Александр Ковязин и Андрей Шегунов. Они появились благодаря нашим уличным акциям.

На одной из фотографий можно раглядеть Сашу Ковязина. Он сидит в левой части снимка, в черной фетровой шляпе. Он, как видите, пока активного участия не принимает. Он сидит и прислушивается, присматривается. Все происходящее для него, пока что, просто какая-то экзотика. Просто нечто такое, чего раньше в Тюмени никогда не бывало. Уже несколько позже, привлеченный Кириллом Рыбьяковым и Юрой Крыловым к репетициям в проекте «Крюк», Саша открылся как вполне созревший бас-гитарист и гитарист. С собой в формацию он привел Андрея Шегунова, игравшего на лидер-гитаре. Они жили неподалеку друг от друга, дружили. Сами делали электрогитары. Впервые среди нас оказались столь подготовленные и технически грамотные ребята. Их приход — это была огромная удача. Без их участия, без их серьезного отношения к процессу создания музыки, не было бы у ИПВ ни первых сценических выступлений, ни первых записанных альбомов.

Еще поздней осенью и зимой 1986 года Саша с Андреем нашли точку в Тюменском индустриальном институте, где мы смогли сделать первую попытку записи электрического альбома. Репетиция и попытки записи происходили через магнитофон «Орбита—106», притащенный из моего дома вместе с колонками. Все, что у нас имелось — это старенькие барабаны, микшерский пульт «Эстрада», советский синтезатор, гитары и мой магнитофон первого класса. Впервые мы ощутили мощь электро-гитар, искаженных приставками, типа «Over Drive», и погрузились в таинственный мир электрического звука, словно завороженные им. Так что зимой 1986 года у формации был готов первый по-настоящему записанный «релиз». Немиров назвал этот альбом «Ночной Бит». В первоначальном варианте он существовал на нескольких магнитных бобинах и вместо обложки имел некий текст, составленный самим Немировым, из которого потенциальный слушатель мог составить первое впечатление о том, что это вообще такое. На бутылке водки может ничего не быть нарисовано, но этикетка с надписью «Водка» быть обязательно должна, чтобы кто-нибудь не подумал, что это ацетон или соляная кислота. Вот и из нашей первой обложки следовало, что это музыкальный альбом, содержащий энное количество песен, что записан он теми-то и теми-то, там-то и там-то, и что его надо ставить на магнитофон и слушать.

Весной 1986 года мы могли уже кому угодно предъявить, что мы не просто группа оголтело орущих товарищей, а группа творческой молодежи, способная создавать продукт, годный к употреблению. Этот альбом, в отличие от первого, записанного у Игоря Кукарских Жевтуном, по счастью не был конфискован тюменским КГБ, и потому увидел свет. И сегодня, в 2004 году, его можно так же поставить на магнитофон и послушать наши вопли, записанные вьюжной, морозной зимой 1986 года в убогой каморке, на задах актового зала тюменского индустриального института.

Перед самым отъездом пронырливая Гузель, наш главный специалист по связям с общественностью (комсомол, отдел культуры, пресса и тому подобное), сумела даже раздобыть какую-то бумагу, из которой следовало, что мы не просто приехали невесть откуда, а даже кем-то посланы на Свердловский фестиваль рок-музыки. И это сыграло решающую роль в вопросе: выпускать на сцену этих никому не известных тюменцев или нет? Уверен, не будь у нас этой бумаги — осторожный директор тогдашнего свердловского рок-клуба Николай Грахов ни за что не пустил бы нас на сцену. Нашел бы тысячу аргументов, но не пустил бы. Но бумагой у нас, как известно, всегда можно прикрыть одно неприличное место.

Это до сих пор кажется какой-то фантастикой. Нас не должны были выпустить на сцену! Но это произошло. Те, кто принимал это решение, то бишь Николай Грахов, явно рисковали. Ныне он — один из директоров популярной FM-станции Екатеринбурга и, опять-таки, один из тех, кто решает: выпускать или не выпускать. Только теперь не на сцену, а в эфир. И теперь роль разрешающей бумаги играет придуманное ими понятие «формат» или «неформат». Вот тогда, в 1986 году, Коля «обдернулся». Он нас выпустил-таки на сцену. И произошел скандал, череватый переориентацией свердловского рок-клуба на панк-рок. Коля это запомнил и больше своей ошибки уже никогда в жизни не повторял. Это было первое и единственное выступление ИПВ на сцене свердловского рок-клуба. В последствии нас вежливо принимали там в качестве «гостей из Тюмени», но на сцену уже никогда не выпускали.

Никакой гримерки нам, разумеется, не дали. Кто мы такие? Никому неведомая группа товарищей, свалившаяся, как снег на голову, руководству Свердловского рок-клуба. Мы ожидали своей очереди в коридоре, на задворках сцены. Волнение. Предконцертный мандраж и все такое. Курили в туалете и старались друг друга подбадривать, как могли. Это музыканты. Шоу-группа воглаве с Немировым времени зря не теряла. Где-то раздобыли оцинкованную ванну. Притащили кучу пустых бутылок. Непонятно, где нашли огромный самовар. Притащили какую-то лестницу. Назревало некое грандиозное шоу.

Во время настройки звука на сцене произошел первый тревожный эпизод. Видимо, наш вызывающий вид и наглость, с которой мы лезли на сцену, сразу как-то не понравились ведущему оператору клуба. На мои требования настроить поотчетливее голосовой микрофон он отреагировал в том смысле, что нечего, мол, тут свои правила устанавливать. Мол, будете себя так вести — вообще звук выключу и уйду.

В общем, мы с ним сразу поцапались. И он, дав нам понять, что таких музыкантов, как мы, и настраивать особо нечего, действительно выключил пульт и ушел. Я побежал к Коле Грахову жаловаться. Николай оказался большой дипломат.

— Ну, Рома, — выслушав меня, ответил Коля, — ты неправ. Надо было не ругаться, а вежливо обо всем попросить.

Посоветовал пойти примириться. Иначе, мол, ваше выступление под вопросом. Мои товарищи на меня набросились. Из-за тебя, мол, мы не выступим. Значит зря ехали. Подвергнутый обструкции, я побежал мириться с оператором. Стал всячески извиняться. Был покровительственно прощен. Оператор, удовлетворившись тем, что поставил на место заезжего нахала, изображающего из себя «капризную рок-звезду», сменил гнев на милость. Конфликт был улажен, таким образом. Но мне было поставлено на вид. С тех пор, кстати, я стараюсь с операторами не ругаться, как бы они хреново не отстраивали звук. Себе дороже. Хозяева пульта чужих, как правило, к нему не пускают. А палец у оператора всегда на кнопке. Чуть что — раз — и нет звука. А нет звука, значит ничего нет. И можно просто уходить со сцены.

Вот она — слабая сторона рок-музыки. Она, как и всякое порождение технического прогресса, уязвима и зависит от наличия тока и от проводов. Все тут на электронике основано. А, как известно, электроника — это наука о плохих контактах в проводах. Сколько же из-за этих контактов сорвалось блестящих дебютов и триумфов, уму непостижимо.

Но вот ожидание окончилось и нам объявили, что наступила наша очередь на сцену. Все дальнейшее происходило для меня как в тумане. С первых же аккордов группа понеслась на убойном ритме. Потом, на записи с пульта, обнаружилось, что то, что мы играли, музыкой назвать можно было очень с большой натяжкой. Какой-то сплошной самолетный рев, в котором прединфарктно и на пределе сил пульсировал мой сумасшедший, почти невменяемый вокал. Слов разобрать было невозможно. Ясно только одно: человек ревет, как раненый бык в порыве экзистенциального отчаяния.

Рок-музыка пришла к нам с Запада. Потому у нас есть старая традиция искать всему аналогии и сравнения на западной рок-сцене. С чем можно сравнить то, что звучало в тот день на свердловской сцене? Разве что с пресловутым Оттисом Редингом. Но, клянусь, и пресловутый Рединг, этот почти сумасшедший негр, был превзойден.

На сцене справа шоуменили Немиров с Ириной Кайдаловой и Гузелью Салаватовой. Слева конвульсивно дергался Юра Крылов, тряс своими разноцветными волосами. Я что-то подобное наблюдал впоследствии у группы «Аукцион», но там все культурно, отрепетировано, театрально. Здесь же, в эти минуты, на сцене происходило какое-то настоящее безумие. Закипал самовар. Раздавался грохот бьющихся в цинковой ванне бутылок. Кто-то притащил на сцену огромную лестницу-стремянку и зачем-то на нее лез. Впрочем, для меня это все было как в тумане, потому что я, закатив глаза и не помня себя от напряжения, хрипел в микрофон:

— Прямо… с экрана… дует…, — и вполне возможно, что уже и не мог вспомнить и отчетливо пропеть, что именно от туда дует.

— «Do it yourself, motherfucker!» — возможно, усмехнется кто-то из нынешних молодых людей, прочитав описания этой сцены. И я в ответ только смущенно опущу голову и усмехнусь тоже: да, уж!

Не знаю, что ощущала публика, собравшаяся в тот день в зале ДК им. Свердлова посмотреть на участников рок-лаборатории. Именно под такой вывеской проходили в свердловском рок-клубе эти смотры. Что-то типа — алло, мы ищем таланты! У разных людей разная реакция. Кому-то было весело. Кому-то — страшно. Кто-то испытывал неожиданный подъем и восторг. Потому что вот это-то, в сущности, настоящий рок-н-ролл и есть. Тряска. Конвульсии. Эпилепсия. Пена на губах. Ванханахия, творящаяся в чудовищном ритме и динамике. Такое долго не выдержишь. Нас спасло лишь то, что продолжалось это все каких-нибудь 15–20 минут. Мы покинули сцену все красные и в «мыле».

Оказавшись на крыльце дома культуры, сзади вышедшей на перекур публики, я ожидал, что мое появление вызовет у присутствующих шок или хотя бы ажиотаж. Ничуть не бывало. Присутствующие делали вид, что меня не узнают, и деловито обсуждали наше выступление.

— Нет, ну это покруче, чем питерские «Объект Насмешек»…

— Какой такой «Объект Насмешек»! — думал я. — О чем вы, люди!? То, что вы видели, бывает один раз в сто лет. Но я, конечно, преувеличивал свою значимость. Мир видывал и не такое.

Потом мы, уже никому не нужные в этом ДК и в этом рок-клубе, всей нашей группой шли через весь Свердловск, в сторону сибирского тракта, смело намереваясь добраться до Тюмени автостопом. Нам было весело. Мы были счастливы. Мы опять победили. И мы им показали, в этом Свердловске, что такое «настоящее рок-н-ролльное безобразие». Об этом нашем выступлении потом долго ходили всяческие легенды.

А тем временем на Свердловск опускались сумерки, и ясно было, что на ночь глядя выходить на трассу Свердловск-Тюмень нету никакого смысла. И мы побрели к одной из маячивших невдалеке многоэтажек и там, на одном из безлюдных верхних этажей расположились на ночлег всем нашим рок-н-ролльным табором. Проснулись мы продрогшие от утреннего предрассветного холодка. На смену вчерашней эйфории пришло единственное желание — как можно скорее покинуть этот огромный и чужой для нас город. Тюмень манила нас теплом, уютом и надеждой утолить начинавший уже мучить нас голод. Надо было как-то возвращаться. И мы вернулись. Как? Неважно. Было бы, куда возвращаться! Вот что важно.

Глава 12. Аркаша Кузнецов — виртуальный двигатель Инструкции

Вчера, заглянув на свой почтовый ящик в Интернете, я обнаружил скорбное письмо от своего друга и соратника по ИПВ, Аркадия Кузнецова. В своем письме Аркаша (так мы его называли между собой) горько сетует на то, что в предыдущей главе я неверно осветил его роль в описываемых событиях весны и начала лета 1986 года. В его письме даже прозвучала фраза, что я в данной главе «опустил его ниже плинтуса». Это его собственное выражение.

Аркадий Кузнецов на сцене тюменского рок-клуба

Честное слово, дорогие, при написании этой книги я всеми силами стараюсь быть объективным и ни на кого не возводить никакой напраслины, никого не обижать и не принижать чьи-либо заслуги и вклады в общее дело. Стараюсь не грешить против истины, насколько это возможно в моем положении. И если меня иногда подводит память, то это потому, что я всего-навсего человек, а не суперкомпьютер НАСА. Разумеется, что-то уже забылось. Что-то по прошествии почти 20-ти лет видится несколько иначе, чем виделось тогда. Так ведь возраст, опять-таки, дает о себе знать. Мне уже не 23 года, и я далеко не тот «горячий парень» с пиджаком, перекинутым через руку, и со сквозящим перстом, пронзающим публику.

И мой голос не вибрирует на грани срыва. Мне уже пора беречь силы и связки. Помирать-то неохота. Охота, понимаешь, пожить.

В общем, мне уже 40 лет, я имею множество седин в волосах, и я, повторяю, всего лишь человек. И, следовательно, мои возможности быть хронологически точным и беспристрастным сильно ограничены во времени. И все же, не желая обижать и обходить вниманием дорогого моему сердцу бессменного бас-гитариста ИПВ на протяжении почти 20-ти лет существования этого проекта, я посвящаю ему эту главу со счастливым номером «12». Будь же счастлив также и ты, дружище Аркадий. Будь избран, как были избраны те двенадцать! Будь целеустремлен. И дай тебе Бог всегда оказываться в нужное время в нужном месте. Эта глава о тебе! О том, как появился Аркаша в клубе любителей музыки, на 5-м этаже общежития ТГУ, уже было рассказано. Но как сложилась его судьба в истории формации вплоть до описываемого периода первых сценических интервенций? Вот об этом пора кое-что рассказать.

Следует заметить, что участие в первом историческом концерте Инструкции на сцене физкорпуса ТГУ 12 апреля 1885 года повлияло на Аркадия как-то двояко. С одной стороны, его, совсем еще тогда юного, осияла своими щекотливыми лучами капризница «Слава». Причём могла даже ослепить. Впрочем, может быть, и ослепила. Потому, как Аркаша вдруг почувствовал себя равным среди равных, а может даже и более того. Меня он стал называть не иначе как «Ромкой», панибратски похлопывая при этом по плечу. Сия манера коробила даже Юру Шаповалова, который сначала просто делал Аркаше замечания в том смысле, что демократия, конечно, демократией, но этак наше юное дарование может дойти до полного пренебрежения к отцам-основателям. Поэтому впоследствии к Аркаше начали применяться методы воспитательного характера.

И вот Аркашу, таким образом, начали «ставить на место». Юноша воспринял происходящее болезненно. Как же так? Ведь он теперь — кто? Он теперь — звезда рок-н-ролла! А старших товарищей по-прежнему уважай, пиетет соблюдай, и все такое. Совсем не так видел Аркаша, обещанную Мирославом Немировым рок-революцию. Сожги свой дом! Убей отца! Это, стало быть, ему старшие должны уважение оказать, как герою дня и покорителю электрогитары. А они что? Чуть что — и берут за шиворот, прибегая к старому-доброму силовому превосходству. Неправильно это, не «по рок-революционному». От такого противоречия характер у юноши стал портиться. Он стал в ответ занудливым. То и дело начинал ныть и лезть старшим товарищам «под кожу». В короткий срок Аркаша приобрел кличку «нудный». Старшие товарищи принялись юношу шпынять и заушать. Особенно безжалостны в таких случаях «женщины с характером». Не раз и не два доводила Анка Максименкова бедного Аркашу чуть не до слез. А ведь рок-проповедник Немиров, опять таки, обещал Аркаше совсем даже другое. Совсем даже противоположное. Девушки и женщины теперь, по идее, должны были от Аркаши трепетать и писать горячим кипятком. А они вовсе даже не трепещут, а норовят врезать по шее.

К тому же история с тюменским КГБ основательно тряхнула Аркашиных родителей. Те, в свою очередь, основательно тряхнули Аркашу. И от всего этого юноша, хотя бы на время, видимо, пришел в себя, махнул рукой на «чертов рок-н-ролл» и занялся учебой и карьерным ростом.

Пишу сие и страшно хохочу. Ведь я, на самом деле, Аркадия люблю. Меня с ним связывает многолетнее музыкальное содружество и совместное творчество. А вот, выходит, что опускаю я опять Аркадия еще ниже, чем «ниже плинтуса». Вот ведь, как тяжело следовать исторической правде и служить истине! Этак можно и совсем без друзей остаться. Может, ну ее, эту правду? Может она и не нужна никому, правда-матушка-то? Но нет, что-то тянет меня за язык и возвращает на стезю правдоискательства.

В общем, так или иначе, но на некоторое время Аркаша исчез из поля активной творческой деятельности, и вернуть его к ней долго не удавалось. С трудом удалось мне зимой 1986 года, при записи первого альбома ИПВ, убедить Сашу Ковязина и Андрея Шегунова, организаторов записи и ответственных за помещение и аппаратуру, что надо над музыкальным материалом периода творческого тандема Аркаша-Жевтун продолжать работу. Время летело быстро. Появились новые песни. Писались новые хиты. Славные рок-н-ролльные победы первых «инструкторов» быстро становились мифом. И никак не удавалось заставить Сашу Ковязина в этот миф поверить. Саша и Андрюша — это была сама трезвость, деловитость и серьезность подхода. Первые попытки преподнести Ковязину аркаше-жевтуновский материал вызвали у Александра некую презрительную гримасу. Впрочем, присутствовавший там Жека Кузнецов (Джек) меня активно поддержал. В конце концов, удалось затащить-таки Аркашу в нашу «студию» и попросить донести до Сашиных и Андрюшиных ушей всю прелесть и весь незамутненный рок-н-ролльный шарм «первоинструкционных» опусов. Вскоре всем пришлось признать неоспоримые достоинства таких хитов, как «Мы все в конце», «Тинейджер», «Катись Бетховен» и тому подобных панковских боевиков, инспирированных Немировым, и с его подачи воплощенных Аркашей и Жевтуном как музыкальная программа ИПВ 1985 года. Вместе с этими песнями в творческий процесс был принят и Аркадий Кузнецов. Так он снова оказался с гитарой в руках, что и видно на фотографии, помещенной в предыдущей главе, где Аркашу можно видеть с гитарой «Музима» на сцене свердловского рок-клуба в составе ИПВ образца 1986–87 года. И в дальнейшем истории с участием Аркаши неоднократно повторялись. Он снова на некоторое время исчезал, уходил в тень, но только с тем, чтобы неожиданно появиться в нужное время, в нужном месте, и принять участие в том или ином амплуа во всех составах ИПВ, сколько их за 20-ти летнюю историю проекта ни было. И если вы зайдете на сайт ИПВ, находящийся в интернете по адресу NEUMOEV.RU, то увидите на фотографиях с концерта, состоявшегося 13 мая 2004, года Аркашу Кузнецова в последнем составе ИПВ, играющего на басу, чего я вплоть до самого концерта не мог и предполагать. А вот, поди ж ты! Это просто невероятно. Это наваждение какое-то! Но Аркаша Кузнецов — это что-то вроде живой эмблемы ИПВ, что-то вроде карбюратора, без которого машина не едет.

Но и этого еще мало, если речь идет об Аркаше. Получается ведь, что группа «Инструкция по Выживанию» — это не Роман Неумоев, в первую очередь, как, возможно, думают многие. А это, в первую очередь, как раз Аркадий Кузнецов. Ибо были за историю ИПВ как группы составы, в которых Роман Неумоев ни малейшего участия не принимал. Но составов, в которых не участвовал бы Аркаша Кузнецов, не было ни одного. Вот ведь какой факт получается. И иногда мне начинает казаться (от этого я покрываюсь холодным потом), что когда я умру, то на концерте ИПВ, посвященном моей памяти, будет исполнять мои песни не кто иной, как Аркадий Вячеславович Кузнецов, как всегда бодрый и ясноглазый.

Да уж, этот парень вошёл в историю отечественного рок-н-ролла нешуточно. И не кто-нибудь, а именно он удостоился чести красоваться на обложке видео-кассеты, выпущенной по случаю юбилея, 25-тилетия Питерского рок-клуба. Питерский рок-клуб! Флагман отечественного рока помещает на обложке своей юбилейной видео-кассеты не кого-нибудь из питерских рок-музыкантов, а Аркадия Кузнецова! Это, как по-вашему, что-нибудь значит? На обложке этой раритетной видео-кассеты Аркаша запечатлён в момент совершения им сакраментального рок-н-ролльного «дестроера». Он расколачивает свою бас-гитару о сцену во время концерта «ИПВ» в рамках «Русского Прорыва» в Санкт-Петербурге. Это надо понять! Это не Эрик Клэптон и не Джимми Пейдж, и даже не Джонс из «Секс Пистолз» расколачивает свою 35-ю запасную гитарёху, валяющуюся у него в старой кладовке. У Аркадия эта гитарёха ЕДИНСТВЕННАЯ. Купленная на кровные, добытые трудом тугрики. И никто ему, кроме него самого, новую взамен не купит! Это чего-нибудь стоит, как вы думаете?

Ну как, Аркаша, приподнял я тебя таки «выше плинтуса»? То-то. Ты уж на меня, того, не сетуй. Может, еще и повыше подниму. Не до потолка, конечно, но все-таки.

И в заключение, для досье ФСБ Российской Федерации, сообщенное самим Аркадием.

«Могу сообщить о том, что я успел в перерывах между концертами ИпВ. Играл в группах Культурная Революция, Великие Октябри, ГО, Родина, Мертвый Ты, Пиастры Флинта, Чернозем. Собственные проекты — Спускаемый Аппарат, Вечные Ценности, Джек и Потрошители. Закончил филологический факультет Тюменского Государственного Университета. Учился в Тюменском училище искусств по классу фагота и Санкт-Петербургской академии Гражданской Авиации на факультете Инженерно-авиационная служба. 12 лет проработал в авиации, дослужился до авиатехника по СД Ил-76, Ан-12. Участвовал в экспедиции „Россия по меридиану“, добравшейся до Белого острова в Карском море. Журналист. Женат. Дочери 14 лет».

Глава 13. И Летов, такой молодой, и Юра Шевчук впереди

Начало

Летом 1987 года наиболее активным ИПВешникам стало как-то тесно и скучно в пыльной знойной Тюмени. Манили какие-то неясные дали. Хотелось новых впечатлений и настоящей, большой рок-музыки. Где-то там, в Москве и Питере, гремели и набирали популярность Аквариумы, Алисы, ДДТ и прочие центровые группы страны. Это уже перестало считаться андеграундом и постепенно выходило на большие концертные площадки страны. Значит — возможно! Значит, отечественный рок востребован. И где-то там никто не закрывает рок-клубы и не запрещает концерты отечественных групп, а наоборот, открывают и разрешают. Не верилось во все это, глядя из сонной провинциальной Тюмени. И вот чтобы понять, что же там происходит, в этой манящей дали, мы, наиболее отчаянные и готовые к авантюрам, решили ехать в далекий солнечный Симферополь, на рок-фестиваль. Вот какой тогда был энтузиазм. Откуда-то просочился слух, что в Симферополе проводится рок-фестиваль, и там можно своими глазами увидеть Алису, ДДТ и прочих гигантов русского рока. И вот уже несколько отчаянных тюменщиков решают, что должны там непременно быть и видеть все это своими глазами. На далекие юга на свой страх и риск отправились небольшими группами следующие «форманты». Я рванул с Юджином и Володей Медведевым. Независимо от нас туда же двинули Саша Ковязин и Анка Максименкова. Вернее, двинула Анка, она же Максюта, как уже опытная автостопщица. Саня Ковязин был ею взят с собой, в качестве сопровождающего. По части автостопа Саня был полнейшим дилетантом. Как они добрались до Симферополя — это для меня загадка. Я же в то время на трассу выходить как-то еще опасался. Но зато я освоил практику передвижения поездным зайцем.

Удивительное дело, но как-то мы добрались-таки до Симферополя, целые и невредимые.

Было лето. Мы ходили по этому незнакомому для нас городу и чувствовали себя свободными. Это ощущение свободы пьянило, как воздух высоко в горах. Денег у нас не было ни копейки, и мы впервые начали чувствовать, каким мог бы быть мир, если бы не нужны стали вдруг деньги. Он мог бы быть спокойным и безмятежным, как тихий закат в Симферополе — в городе, где никто никуда не спешит. Даже сейчас, живя в одном из самых тихих уголков России, среди сосен и берез, где патриархальную тишину нарушает лишь колокольный звон лежащего чуть поодаль монастыря, я не ощущаю той безмятежности и счастья, какое было тогда, в жарком июльском Симферополе. Почему? Да потому. Даже здесь мне нужны деньги! А тогда казалось, что их просто не существует! Этих вонючих жалких бумажек, из-за которых люди убивают друг друга, матери бросают своих детей, а любимые навсегда расстаются.

Помню, Кирилл Рыбьяков, после поездки в Питер и совместных сейшенов с Френком_1 (один из которых, посетил сам БГ), привез с собой некую хипповскую песенку. Там были такие слова:

«…Денег нет под деревом Все наше — под деревом, А все, что не здесь, — просто болезнь…» (из хиповской песенки)

Что-то в этом роде. Но наша идиллия скоро закончилась. С окончанием фестиваля стало негде жить и нечего есть. И стало проясняться, что марксистское определение свободы как осознанной необходимости — все же не пустой звук. В этом определении, безусловно, есть правда, и большая правда!

Площадь перед залом, где проходил этот фестиваль, во время которого я не услышал и не увидел ни одной из выступивших там групп, была залита солнцем. На бетонных парапетах кучками восседал «пипл». Нам сказали, что где-то здесь есть еще люди из Сибири. Мы подошли знакомиться. «Людьми из Сибири» оказались Егор Летов и Яна Дягилева. Они, кажется, тоже на концерты не попадали, в связи с явным отсутствием билетов и желанием понимать, зачем эти билеты вообще нужны. По этому поводу нам стало вдруг всем очень весело. Все мы тут были «сибиряки». И все мы тут были на фиг никому не нужны. Это быстро сблизило, и мы пошли после концерта на какую-то зеленую поляну, кажется, за зданием центральной симферопольской гостиницы, обмениваться впечатлениями, новостями, идеями и просто заводить знакомство. Не каждый же день встречаются «сибиряки» так далеко от дома.

Туда же неожиданно подтянулись еще одни «земляки» — Саша Ковязин с Анкой Максименковой. Нам пришлось выслушать рассказ о том, как Саня только что выдержал поединок с двумя симферопольскими ментами. Он был героем дня. Анка восторженно рассказывала, как Саша, зажав в руке свой паспорт, в течении нескольких минут барахтался с двумя этими служаками порядка, и, как те ни старались, забрать у Сани паспорт, скрутить его и надеть наручники так и не смогли. В бессильной злобе «менты», переодетые в штатное, обещали им с Анкой, что еще, мол, встретимся и еще, мол, покажем. Но не на тех напали. Сибиряка голыми руками не возьмешь. А иногда не возьмешь и с оружием. Силен был наш Сашка невероятно. Силен он был силой особой, светлой, сочетавшейся с благородным и доброжелательным характером, и оттого несокрушимой. Помню, я как-то пытался вступить с Саней в схватку. Было это зимой 1986 года, во время записи альбома «Ночной Бит». Тузились мы, конечно, в шутку, по дороге из нового корпуса индустриального института, что на улице Мельникайте. Тогда я понял, что драться с Сашей всерьез у меня даже и не получится. Он просто хватал меня двумя руками, еще до того, как я успевал провести какое-либо боевое действие, и со смехом швырял в ближайший сугроб. Так швыряют щепку или небольшую чурку. Представляю удивление двух дюжих симферопольских милиционеров, когда они не смогли справиться с одним интеллигентного вида молодым человеком.

Вот этот эпизод мы весело обсуждали тогда на поляне в компании с Егором и Яной. Конечно, все мы друг другу страшно понравились. Потом выяснилось, что мы еще и песни собственные пишем. Тут же было исполнено несколько песен Летовым и парочка песен мной. Это самое большое удовольствие — петь для тех, кто понимает тебя, кто сам знает, что такое творчество. Это обмен теплом, энергией, это истинная радость. Помните, в известном советском кинофильме один из героев, школьник, напишет в сочинении: «Cчастье — это когда тебя понимают»… Он бесконечно прав, этот мальчик из кинофильма. Только в единомыслии, в единении душ и сердец возникает ощущение счастья.

Летовское исполнение мне сразу понравилось. Голос густой, проникновенный. Сам он напоминал внешностью подростка. И при такой худобе, при такой тщедушной фигуре этакий басовитый и сильный баритон. Нет, на чистый классический бас Егор никогда не тянул. А вот нижний баритон — действительно шикарный. И песни мелодичные, простые, запоминающиеся.

Мы сразу все поняли. Талант у парня несомненный. И так вот, выяснилось, что Игорь Летов с Янкой — это самое интересное из того, что имеется в роке, в Омске, а мы Тюмень пытаемся расшевелить. Ясно стало, что надо как-то объединять усилия. Потому как нас до обидного мало. Жалкая кучка неравнодушных, болящих душой и изнывающих среди всего этого сранья соцреалистического людей. И не знающих, что еще можно сделать, кроме как петь о своей мечте? О том, что правда не в том, что есть в этой жизни и в этом мире. Правда в том, что Должно Быть, пускай этого пока нету. Но ведь мы-то знаем, что должно быть на самом деле. Что должна здесь быть и Любовь, и единомыслие, и сердечность. Откуда мы это взяли? Не важно! Важно, что мы чувствуем, что так все было задумано изначально. Только любовь и сострадание. И тут все! Точка! Мы хотим, чтобы так было, потому что это правильно. Потому что в этом Правда. Если это понять, поверить в то, что тут вся истина и весь смысл нашего существования, то сразу как гора с плеч падает. Сразу ясно, куда надо идти и зачем жить. Не в наших силах восстановить здесь истинный порядок вещей. Для этого есть другая сила. И эта сила еще придет на землю, обязательно придет. Но мы можем верить, и мы можем напоминать об Истине каждой своей песней и каждой верной нотой.

Летов о Янке говорил с восхищением: «Настоящая, сибирская бой-баба», — говорил он о ней.

на фото слева на право Летов, Янка, Жевтун

— На басе у нас будет играть, — и глаза его светились от удовольствия.

А я, оказывается, был наивным. Я ничего не понимал. Я не знал, что Янка, помимо всего прочего, это еще и «его женщина». Клянусь, я об этом понятия не имел. И когда у нас с ним впоследствии произошел бурный конфликт, я и тогда ничего не понял. Ну и дурак же я был. Для меня-то Янка была просто кайфовым человеком. Нисколько не напряженная, доверчивая. С радостью принимавшая мужское покровительство и внимание. Но ни о каком сексе я с ней никогда и не помышлял. Как же я тогда не понял их отношений?! Как я мог не догадаться, что они не только соратники по творчеству?

Не очень красивая, рыжая, с веснушками. Мне казалось, что у них с Летовым тоже чисто дружеские отношения, я ошибся. И эта ошибка оказалась роковой для нашей с Летовым дружбы. А начиналось все так здорово. Мы могли стать друзьями на всю жизнь. Мы были одних мыслей. Одного духа. Была общая цель. Потом все рухнуло.

Продолжение

Пока шли дни фестиваля, нам удавалось еще устраиваться у здешних энтузиастов русского рок-н-ролла. После окончания концертов, мы приклеивались к группе таких же, как мы, бездомных «гостей фестиваля», и шли гурьбой, человек 10–11, на некий полуобитаемый флэт, где прямо на полу, положив котомку под голову, можно было провести ночь. Где мы окажемся следующей ночью, никто понятия не имел.

Из уст в уста передавался рассказ о том, как наши «рок-звезды», Юрий Шевчук и Костя Кинчев, проводили послеконцертное время в курортном Гурзуфе. Если верить слухам, то Шевчук схлестнулся там, якобы, с неким местным предводителем шпаны, бывшим «афганцем»_ 1.

И, опять таки, если верить этим народным легендам, основательно «афганцу» при этом навалял. Кто же его знает, может это так все и было, а может, народная фантазия, как обычно, раздула очередной миф про рок-героя. Как уже много раз подтверждалось жизнью, легенды о беспримерных подвигах отечественных рок-звезд обычно соответствуют действительности с точностью до наоборот. То есть, мастерски машущий ногами и демонстрирующий приемы боевого каратэ в фильме «Игла» Виктор Цой на деле, оказывается, отличался умением быстрее всех смываться с места предстоящей драки. Но народ с маниакальным упорством продолжает верить в непобедимость тех, кто на самом деле не способен побить даже собственную бабушку.

на фото Юрий Шевчук в 80-е квартирный концерт

Но мифы, какими бы они не казались правдивыми, увы, рано или поздно рассеиваются и снова является ее Величество Реальность. Для нас, меня, Юджина и Вовы Медведева (партийная кличка «Джаггер») реальность явилась сразу же по окончании фестиваля в виде мрачной перспективы остаться в Симферополе на положении бомжей. Этого не хотелось. Значит, надо было как-то отправляться домой. Будь я один, я, пожалуй, рванул бы в направлении Москвы, забравшись в поезд в качестве зайца. Но Юджин с Медведевым представляли себе плохо, как это делается. Мешали им всяческие воспитанные с детства комплексы. Мол, надо купить билеты и тогда, на законных основаниях, спокойно ехать. Следовательно, нужны были деньги. Но где их взять в незнакомом городе? Будучи в ИПВ штатным генератором идей, я предложил начать собирать бутылки и за несколько дней, тратя минимум на питание, скопить необходимую для приобретения билетов сумму. Идея казалась мне хорошей вот почему. Я обратил внимание на большое количество пунктов стеклотары, таковые в Симферополе чуть ли не в каждом втором дворе. Это было удивительно. Всем давно известно, что со сдачей стеклотары по всей нашей великой отчизне вечно творится натужный геморрой и неразбериха. Тара, будь она неладна, почему-то всегда и повсеместно отсутствует. И вот в городе Симферополе можно было наблюдать волшебную картину. Четко и бесперебойно работающие стеклянные павильоны непрерывным потоком и в любом совершенно количестве принимают пустые бутылки у счастливых граждан.

Возникла обманчивая мысль — обогатиться в короткие сроки, очистив город от брошенных пустых бутылок! Но нас ждало легкое разочарование. Не тут-то было. При такой волшебной работе пунктов приема, пустые бутылки являли собой что-то вроде археологической находки. Многие километры были пройдены нашей группой по дворам и улицам Симферополя, а улов оказывался до обидного маленьким. Вырученных денег едва хватало на еду. О том, чтобы скопить на билеты, нечего было и думать. Попытка выклянчить пустые бутылки у граждан, имевших собственные балконы, на которых обычно можно наблюдать бутылочные залежи, тоже провалилась. Граждане смеялись нам прямо в лицо, ибо ясно даже дураку, что в сем благословенном городе, пустые бутылки — это вовсе не ненужный хлам, загромождающий балконы. Это те же деньги! Ну, почти деньги. Пункты-то обмена, вот они, прямо во дворах, под носом. Так что на наши просьбы поделиться этим добром граждане Симферополя только крутили указательным пальцем у виска и советовали катиться подальше.

Мы были в растерянности. Надо было что-то придумать, некий спасительный ход конем.

— Ага! — Воскликнул тогда я. — Знаю, где этих надобных нам бутылок много и где они уже лежат гуртом. В тех же самых поездах, на которых мы собираемся отбыть домой!

Симферополь-то для многих едущих на юг граждан — это конечный пункт. Дальше до побережья Черного моря, граждане следуют уже другим транспортом. Значит, все выпитые и опустошенные гражданами в дороге бутылки остаются в Симферополе. Вот где крылась разгадка «бутылочного рая».

Мы двинули на вокзал, а именно — на дальние от вокзала пути, где отстаиваются составы после выгрузки из них пассажиров. Но тут нас ждал еще один удар судьбы. На наших глазах деловитые перекупщики очищали вагоны от бутылок. Проводники делали свой маленький бизнес и делиться с нами они не желали. Мы столкнулись с довольно отлаженной системой утилизации этого добра, и в этой системе нам — чужакам — места не было.

Не знаю, что бы с нами стало, но тут нам неожиданно повезло. На одном из дальних путей стоял тихий и совершенно безлюдный состав. В одном из вагонов этого состава, гостеприимно было открыто окно туалета. Ситуация не оставляла выбора, и мы решились на кражу. Почему-то нам казалось, что вагон этот обязательно стоит пустой, а внутри — они, вожделенные бутылки.

Решили запустить внутрь Джаггера (Медведева) как самого худого. Ну не мне же было лезть с моей хромой ногой.

Ну, просто сцена из фильма с участием Вицына, Моргунова и Никулина. Те, кто знает Вову Медведева, легко представляет его на месте Вицына. У них внутреннее сходство. И вот наш новоявленный «форточник», на наших руках, влезает в открытое окно туалета. Наступает томительная тишина. Какое-то время внутри вагона как бы ничего не происходит. Мы с Юджиным стоим меж двух составов, на «шухере», и на чем свет стоит ругаем про себя как всегда медлительного Джаггера. И вдруг тишину на задних путях симферопольского вокзала разрывает страшный грохот бьющихся друг о друга и перекатывающихся пустых бутылок. Не знаю, что было у нас больше, радости или страха. Все-таки, наверное, больше страха. Нам казалось, что этот грохот слышен даже на привокзальной площади. Что следовательно сейчас сюда непременно придут и нас тут поймают. Наши ноги непроизвольно напряглись в инстинктивном желании бежать, бежать как можно быстрее и дальше. Только усилием воли и чувством стыда был этот страх как-то преодолен. Снова наступили тягостные минуты ожидания, которые, как известно, в таких случаях кажутся вечностью.

Вдруг, о радость! В проеме туалетного окна появилась знакомая голова нашего меланхоличного товарища. Он спокойно просунул в окошко сначала одну наполненную до краев сумку с бутылками, а затем рюкзак. Потом он вылез сам и был принят в наши дружеские объятия. Мы схватили сумки, схватили Джаггера и бросились прочь от вагона. На ходу мы забросали Джаггера упреками.

— Ты чего там возился?! Чего так гремел. Слава Богу, что проводника не было в вагоне. А то бы — конец!

— Ну, почему не было, — спокойно ответствовал Джаггер, — он там был, в вагоне…

— Как в вагоне?! — обомлели мы. — Так это он, что ли, сыпал тебе сам бутылки в сумки со страшным грохотом?!

— Да, нет, почему? Он там спит.

Ну тут уж просто нечего было сказать. Представить себе спящего проводника, у которого под носом грохочут так, что слышно даже на привокзальной площади, никакая фантазия не позволяла. Сию загадку объясняет только одно. Что это наш, советский, проводник, и его сон — мертвецкий.

Когда мы притащили наш улов на пункт приема и, пересчитав, обменяли на деньги, выяснилось, что мы стали обладателями аж 26-ти рублей с копейками. О, этого хватало аккурат на два билета на поезд, следующий через Волгоград и Челябинск в наши края. По крайней мере, до Свердловска наш путь был обеспечен. Билета, повторяю, мы купили только два, а нас было трое. Сил продолжать бутылочную эпопею уже не было. Решили так. Двое, естественно, я и Юджин, проходим в вагон по билетам. Затем находим в одном из нерабочих тамбуров открывающуюся дверь и запускаем Джаггера в качестве зайца. Уж как-нибудь, спрячем его на третей полке, за вещами. Ему, как говорится, не привыкать. Раз уж залез в вагон через туалет, то и на сей раз как-нибудь залезет.

На практике вышло иначе. Мы с Юджиным, как нормальные пассажиры, вошли в вагон и пошли искать нужную дыру — для Джаггера. Но оставленный нами на перроне один, Джаггер впал в обычную для него нерешительность и какую-то специфическую каталепсию. Тщетно делали мы ему указывающие знаки и жестикулировали у окна поездной двери. Джаггер смотрел на нас смущенно и обреченно. Перспектива остаться на пустом, но спокойном перроне чужого нам Симферополя казалась ему предпочтительней опасностям безбилетного проезда. И этот самый Джаггер, что еще несколько часов назад хладнокровно грузил пустые бутылки с жутким звоном под носом у спящего проводника. Таковы превратности судьбы!

Поезд медленно набирал ход. И печальная физиономия Джаггера еще немного помаячила нам на прощание и исчезла вместе с волшебным, южным городом. Ну нет, разумеется мы не заплакали. Молодости не свойственен подобный трагизм. Нас ждал счастливый путь домой, и скоро Симферополь и Вова Медведев на перроне его вокзала бесповоротно ушли в прошлое.

Но рано мы с Юджиным радовались. Вскоре над нами свершилось возмездие. Проклятие брошенного в Симферополе Джаггера настигло нас в самой середине пути.

В Куйбышеве, оголодав и решив купить на оставшиеся деньги немного курочки, мы отстали от поезда. Откуда нам было знать, что опаздывающий по расписанию, наш поезд начинает резко сокращать время остановок в пути следования. И вместо положенных по расписанию 15 минут простоит только пять. Не стану долго описывать, как метались мы с Юджиным, будучи в одном трико и с курицей по пустому перрону. Юджин смачно ругался и орал:

— Фестиваль! Фестиваль! Поехали на фестиваль! Да в жопу все эти фестивали! Чтобы я еще когда-нибудь послушал эти россказни про счастливую, свободную жизнь! И куда-то поехал. Да ни в жисть!

Наверное там, на том пустом перроне, Юджин и решил для себя раз и навсегда: работать, работать, работать, зарабатывать деньги, иметь их в большом количестве, и пошли в жопу все рок-фестивали! С тех пор он не изменял принятому решению, насколько мне известно, никогда. У него теперь в жизни все в порядке, и — пошли они все эти фестивали, вместе с любителями свободной, но безденежной жизни.

Осталось добавить, что домой мы все-таки добрались, с большими оказиями, ехали по спецбилетам (такие, с красной полосой по диагонали) до Уфы. Там получили, снятые с поезда, свои пожитки. И уже путешествуя не как законные пассажиры, а как поездные парни, бесправные и безместные, кое-как добрались таки до Тюмени — мрачные, грязные и голодные.

Ступив на тюменскую землю, Юджин бросился на колени и стал истово ее целовать, давая страшные клятвы. На сколько мне известно, своих клятв он не преступил по сию пору и тюменской земле более не изменял.

Глава 14. Рок-клуб Дмитрия Олеговича Попова

Существование нашей рок-тусовки в 87-м году было очень романтичным. Связано это с тем обстоятельством, что идеей культпросветработы всерьез загорелся наш всеобщий любимец и гусар Дмитрий Олегович Попов.

на фото Дима Попов собственной персоной.

Дима должен был вам запомниться в связи с его действительным членством в «Ду-ду клабе». Уже там, в истории этого идейного алкогольного сообщества были отмечены его могучие организаторские способности. Будьте уверены, что если уж Дима Попов за что-либо брался, то вокруг избранного им дела начинала кипеть бурная деятельность и происходили незабываемые события.

на фото Дмитрий Олегович Попов в крайнем левом углу

В силу особых свойств характера этого человека, ничем серьезным, долговременным и солидным завершиться Димина деятельность, правда, не могла. Самой такой задачи перед ним не стояло. Стояла задача пожить, доставить себе кайф и чтобы друзьям тоже было кайфово. Ясно было изначально, что если Диме доверить какую-либо организацию или структуру, ну там, клуб, ДК, общагу, СМУ, трест или даже министерство, то любое из этих явлений в результате диминой деятельности обязательно должно быть расфуфырено, растранжирено, а в конечном счете, попросту пропито. Но в этом, опять же, напрочь отсутствовал эгоизм. И, разумеется, не такой Дима был дурак, чтобы осуществить сей процесс в считанные дни или недели, и сесть за это в тюрьму. Дмитрий Попов прошел к описываемому периоду времени уже довольно солидную школу советской действительности, и если будучи вертолетчиком, ему не удалось пропить и пустить по ветру собственный вертолет, так это лишь потому что ему это сделать либо не дали, либо на пути к этому он сам как-нибудь нелепо «прокололся», совершил какую-нибудь досадную оплошность, таким образом дело не выгорело. Тут уж, как говорится, ничего не поделаешь. Тут уж, как говорится, характер, недостаток терпения и тому подобные вещи. Да и потом, вертолетная авиация, в которой работал Дима еще до того как попал в «Ду-ду клаб», в силу своей специфики, отрасль, где окружающие Диму сотрудники всегда на чеку. Летать на вертолетах, все-таки, дело опасное, поэтому у Диминого начальства и товарищей по работе оказалось достаточно бдительности и прозорливости, чтобы вовремя Диму из авиации вышвырнуть, опять-таки, за пьянство.

Летал ли Дима на вертолете в пьяном виде? Не имею на сей счет проверенных данных, но нисколько не сомневаюсь, что летал. И более того, могу с легкостью предположить, что мог бы Дима быть при этом не только пьяным или выпившим, а просто, бухим в сраку. Ну может, в тюменском аэропорту «Рощино» или «Плеханово» такого, безобразия и не допустили бы. А вот где-нибудь «на северах», где предполетный контроль отсутствует, это могло бы иметь место очень легко.

Ну, понятное дело, что в один прекрасный день Диму из вертолетной авиации уволили.

А то бы, пропил бы Дима вертолет, всенепременнейше пропил бы, вот не сойти мне с этого места.

Однако, совсем другое дело, культмассовые подразделения клуба Тюменского Моторного завода, куда Попов Дмитрий устроился работать аккурат в 1987 году.

Своего непосредственного начальника, директора клуба Моторного завода, Дима очень уважал и упоминал его имя с восторженной улыбкой и громогласными эпитетами. Дима вообще был громогласен. От природы он обладал просто таки луженой глоткой и неукротимым нравом. Особенно неукротим Дима становился если речь шла об обладании женщиной. Отнять у Димы женщину, каковой он вознамерился возобладать было немыслимо. Для этого Диму надо было минимум убить или по крайней мере полностью обездвижить. Только тогда, в бессознательном состоянии, или уже мертвый, он прекращал борьбу за предмет вожделения.

Так вот, что же начальник? Именно этот директор клуба Моторного завода впервые научил Диму жизни. Он объяснил своему молодому сотруднику, что, во-первых, работать в советской системе культпросвета и не воровать — безусловно глупо. Хлопот много. Зарплаты маленькие. Что ж делать?.

На что же тогда, простите, жить и совращать женщин? Не на зарплату, же! Но и сидеть потом за это в тюрьме еще глупее, это во-вторых.

Стало быть воровать надо, но воровать надо грамотно, с соблюдением всех правил социалистической безопасности. То есть, можно тривиально воровать и быть за это всеми презираемым отщепенцем. А можно, воровать грамотно, солидно и аккуратно, и быть за это всеми уважаемым, респектабельным советским руководителем.

Поспешу реабилитировать Диму Попова. Солидного советского должностного вора из него не получилось. Дело в том, что солидно воровать можно лишь при условии, что и работа будет параллельно осуществляться. Ну, а работа, это уже дело кислое, рутинное и не интересное. И от нее, как известно, кони дохнут. И вообще, работать должен экскаватор. Плюс к тому, воровать там, где уже хозяйничает одна акула советского культпросвета и питаться ее объедками, тоже как-то не очень здорово. Поэтому Дима быстро сообразил, что надо выпросить себе какое-либо отдельное местечко, куда воровское око начальства особо заглядывать не будет, и где можно будет развернуться самостоятельно и по своему усмотрению. Такое местечко в системе культпросвета моторного завода в конце концов обнаружилось. Это был маленький клубик в общежитии моторного завода, к которому заодно относился актовый зал в стоящем рядом ПТУ. Весь этот комплекс можно наблюдать и сегодня в Тюмени на улице Севастопольской, за Выставочным залом.

К сожалению, при первом же осмотре вверенного Попову культмассового хозяйства, в котором по приглашению Димы, участвовал и я, обнаружилось, что в основном все уже украдено прежними культмассовыми работниками. Оставшийся аппаратурный хлам находился в таком состоянии, что реализовать его не было никакой возможности.

Но не таков был наш Дима, чтобы унывать и печалиться.

— Папа! — как всегда радостно и оптимистично уверял он меня, это все фигня! Тут все полнейшее ломье и дрова. Но мы это починим. Кое что докупим, и к приезду Артурки мы тут будем круто лабать рок-н-ролл. Я смущенно улыбался, и, в общем-то, не спорил. Но в душе никак не мог поверить, что вот тут, среди всей этой грязи, хлама и прочего, мы когда-нибудь будем что-либо путное лабать. Я еще там немного потоптался, походил с сумрачным видом, засунув руки в карманы плаща. Потом скептически хмыкнул и пошел к себе домой.

— Нет, — думал я, — вряд ли из этого хоть что-то выйдет.

Близилась осень. Небо хмурилось. И мной снова овладели сомнения, томление и неверие в завтрашний день. Но я ошибался, как много раз до этого, и как много раз после, я ошибался и не ведал, что будущее готовит всегда свои разнообразные сюрпризы. А Дима Попов в дальнейшем еще раз доказал, что оптимизм и вера в свои силы способны совершать чудеса. Он как в воду глядел, наш гусар и гулена. Именно там, как всегда, на голом энтузиазме возник новый центр творческой и рок-н-рольной активности романтических отщепенцев, поверивших, что конец XX века это эпоха рок-н-ролла.

«Это было больше чем музыка, Больше чем ритм, это было скорее война. И мы держали гитары как автоматы И считали себя настоящими героями дня…» (Артур Струков, «Культурная революция»)

Господи! Артурыч! Да почему ж ты не подашь в суд на гугнивого бубнилу Швыдкова, укравшего этот шикарный лейбл?! Тащи его в суд, козла! Был бы жив Димка Попов, мы бы долго не думали. Мы бы уже затаскали бубнилу по судам и пили бы на отсуженные бабки отменную «Мадеру».

Впрочем, какое-то время, мне казалось, что я был прав. В общежитии моторного завода, где Диме выделили каморку ничего особенного не происходило. Если не считать того, что Дима водил в каморку баб и пил там с Сашей Мысковым какую-то гадость. Возможно даже пресловутую жидкость с названием «Лана». Никогда не пробовали? Я тоже. Но поверьте, во времена романтического пост-социализма, это пилось за всю мазуту. Секрет возгонки из «Ланы» этилового спирта мне не известен. Его унес в могилу убитый кем-то в собственном подъезде, незабвенный Александр Мысков.

Я даже стал забывать про радужные поповские перспективы. Ну, право слово, было не до того. Только что из армии, прямо из дизбата, явился в Тюмень известный всему универу панк-Артурка и вся наша тусовка праздновала его приезд. Истосковавшийся в армии по гитаре, Артурка рвался в бой. Он готов был играть где угодно и на чем угодно, хоть бы даже на раздолбленных диминых колонках в общежитии моторного завода. Но тут возникла одна проблема. Оказалось, что на тот момент, певцов и творцов у нас в формации «ИПВ» было даже с избытком. Песни сочиняли, чуть ли не половина активных членов этого творческого объединения: Немиров, Неумоев, Рыбьяков, Аркаша Кузнецов, Юра Крылов. Теперь к нам присоединился еще один, весьма честолюбивый автор. А вот с исполнителями была, ну просто, беда. Исполнять все нами сочиненное более-менее грамотно могли все те же — Саша Ковязин с Андреем Шагуновым. Но они могли далеко не все. Они не могли играть в четырех-пяти группах одновременно. Как всегда бывает в таких случаях, между творческими лидерами началась некая подспудная борьба и соперничество. Всем нужны были музыканты. И каждый рассчитывал на некие свои преимущества. Преимуществом Артурки было то, что он сам мог неплохо играть на нескольких инструментах, и, следовательно, мог лучше других и быстрее других объяснить Саше с Андреем, что он от них хочет. То есть, что они должны играть и как. Для меня, игравшего на гитаре, как курица лапой, это было затруднительнее. В наихудшем положении оказались Немиров и Рыбьяков. Первый не умел ни играть, ни петь. Второй не имел слуха, и пел мимо тональности так явно, что на общем музыкальном совете было решено попробовать записать несколько рыбьяковых песен с моим вокалом. Так появилась вторая версия песни «Начало Зимы», где партию лидер-вокала исполняю я. Творческим амбициям Кирилла и его самолюбию это наносило болезненную рану. Наши отношения стали быстро портиться. Кирилл жаловался на меня всем подряд. Впервые я был обвинен в узурпаторстве и встал вопрос о моем «культе личности».

Вот в такую «атмосферу» попал ничего еще не понимавший после армейских дизелей Артурка Струков. И тут его израненную душу принялся лечить водочкой и задушевными дринч-сессиями сам Юрий Игорьевич Шаповалов. Не раз и не два совершали Шапа с Артурычем гонки на рысях в разные концы Тюмени за алкогольным лекарством. Не раз подвергался я сам нападению двух этих субъектов, пришедших в то волшебное состояние, когда им Надо, и когда им Попробуй не Дай! Показательной является история о том, как Шапа с Артурычем пропили мой новый овчинный полушубок. Нет, вы не подумайте, что мне этот полушубок до сих пор жалко. Просто история была забавная и как-то сохранилась в памяти с тех времен. А дело было так.

Артур Струков был родом из Набережных Челнов. Это, я вам доложу, от Тюмени не ближний свет. И вот наступили в Тюмени холода, стало примораживать, выпал снег. Холодно стало Артурычу. А ехать в Набережные Челны за теплыми вещами как-то не с руки. Вот и говорит он Ромычу, то бишь, мне:

— Ромуальд, а Ромуальд! Ты меня мал, мал, пускай, да? Теплый шуба, мне давай, да?

Ну мне бы, как положено, ответить, мол:

— Ты все лето пел да пел… Иди теперь, гад такой, пляши постепенно.

А я чего-то разнюнился, расчувствовался и возьми и дай Артурычу полушубок, типа, на несколько дней, погонять.

А случилось так, что у Артурыча с Шапой, это самое, закончилось. Ну нету ни грамулички. А им Надо! А на дворе ночь-полночь, и где его взять, большой вопрос. И тут Шапа говорит Артурычу:

— А айда к цыганам!

А известное дело, что у цыган, у них завсегда всего навалом — и бабы, и бляди, и это самое, то что всем Надо, всенепременно имеется. А вот такой, вот, цыгане народ, запасливый. Вот, скажем если надо чего-нибудь такого, чего нигде не должно быть, хоть порнуху, хоть наркоту, то где это брать? У цыган, а то где ж? Сообразили это Шапа с Артурычем и айда к цыганам. Деньги, то, вроде у них были кое-какие, но так, по мелочи. А как приехали они к цыганам, то одна молодая, хитрая цыганка им и говорит:

— Ай, родимые! А что вам, соколики, одна-две жалкие бутылочки? На вас вон какие зипуны, заморские, атласные. (Имела она в виду шапину югославскую дубленочку). Но Шапа мозги еще не все пропил. Вспомнил, про своего родителя и его пятизарядное ружье. Пристрелит за дубленочку, не ровен час. Видит, цыганка, не выходит, с югославской дубленочкой. А на Артурыче, аккурат, мой новенький овчинный полушубочек. Не дубленочка, конечно, но по тем временам, рубчиков 250 все же, как-нибудь, да стоит. Подумали Шапа с Артурычем, подумали. И решили, что у Ромыча, что дал этот полушубок погонять, пятизарядного ружья нету, да и вообще, Ромыч, он так себе, на одну ногу хроменький. Авось большого греха не будет. Да и потом, должен же он своих друзей понять, коли момент такой, что им Надо!

И, эх! Махнули они рукой, и обменяли ромычевский полушубок на ящик азербайджанского коньяку. Клопомором он у нас назывался. Ну, так что ж, с того? Зато, цельный ящик! А что делать? Надо! Вот такие, вот дела.

Ну, в общем, что тут много говорить, началось в общежитии моторного завода, под оптимистичным и энергичным руководством Димы Попова то же самое, что и в других, уже описанных мною местах. Вино, рок-н-ролл, и бабы… А чего же вам еще надобно, спрашивается?

Глава 15. Инструкция по Обороне

Начало

А почему это, Летов с Янкой оказались тогда в Симферополе, спрашивается? Ответ на этот вопрос можно, в принципе, найти в истории группы «Гражданская Оборона». Или вот берем статью из журнала «Rolling Stones», вышедшую к 40-летию самого Игоря Федоровича и к 20-летию его группы. Вот что там написано:

«Вдохновляясь панк-роком и гаражной психоделической музыкой конца 60-х — начала 70-х, Летов и Рябинов сочинили и записали в 1984–1985 годах на бытовой советской аппаратуре пару альбомов и еще массу материала. Веселье сие никак не могло быть не замечено компетентными органами в лице КГБ, МВД, а также товарищами психиатрами и работниками военкомата. Кузьма, несмотря на далеко не железное здоровье, был обут в сапоги и отправился на два года охранять знаменитый космодром Байконур. Летов уехал из Омска и благодаря этому избежал службы в армии и психушки. В 1987 году он осуществил скандальную вылазку на новосибирском рок-фестивале, где с товарищами из Омска дал концерт под названием „Адольф Гитлер“. Там он перезнакомился со всеми более-менее значимыми фигурами сибирского рок-подполья, и примерно тогда же состоялось его знакомство с Янкой Дягилевой, ставшей на ближайшие года его „женой и соратницей по оружию“. Янка помогла ему бежать из Сибири. В каждом крупном городе они оставляли копии своих альбомов и записей, тут же расходившихся огромными тиражами. Вскоре поступили сообщения, что можно возвращаться, не рискуя попасть в тюрьму или дурдом» (журнал «Роллинг Стоунз», октябрь, 2004 года, Алексей Коблов, Борис Акимов).

Так вот оно, оказывается, как! Вот почему Летов с Янкой оказались летом 1987 года в солнечном Симферополе. В отличие от нас, они вовсе не стремились туда попасть из-за любви к Кинчеву и Шевчуку. Они просто были тогда «в бегах». А раз так, то почему не совместить приятное с полезным. Еще, оказывается, что я и прочие ребята из ИПВ не относятся ко «всем более или менее значимым фигурам сибирского рок-подполья». Ну, да, кто мы такие? Жалкие тюменщики! Во всяком случае, мы не знакомились с Летовым и Янкой на новосибирском рок-фестивале. Нас там, попросту, не было. Мы познакомились именно тогда, в Симферополе. Опять же должен сознаться в своей наивности и недогадливости, ибо никак не предполагал тогда, что Янка была женой Егора Летова. Но, видимо, теперь другие нравы и соответствующие этим нравам определения, и любая связь между мужчиной и женщиной теперь должна именоваться браком. Для интересующихся объясню заодно, как это и почему Янка Дягилева «помогла Летову бежать из Омска». Как ни странно, но Янка на тот момент была более свободным и незакомплексованным человеком, чем Егор. До встречи с ней, он не мог себе даже представить, что можно вот так, запросто взять и поехать по стране, оставляя в каждом городе копии своих альбомов. «Огромные тиражи» оставим на совести борзописцев из журнала «Роллинг Стоунз». Для фигур рок-подполья в то время «тиражи», вообще, какие бы то ни было, имели тот же смысл, что для запорожских казаков «ваучеры» или кредитные карточки. Под «тиражированием» в то время подразумевался процесс перезаписывания фонограмм подпольных рок-исполнителей друг у друга, с магнитофона на магнитофон. Это фактически то же самое, что в былинные времена «из уст в уста». Насколько «огромен» был этот процесс, авторам статьи, видимо, известно доподлинно. Ну ладно, ладно, я понимаю. Для людей пишущих статьи в подобные журналы, красиво не соврать — истории не рассказать.

А что же было с Летовым и Янкой после Симферопольского рок-фестиваля летом 1987 года. Куда они едут? Да, в Тюмень, разумеется, куда же еще? И оказываются они в гостях у вашего покорного слуги, Романа Неумоева, о чем свидетельствует вот эта фотография, сделанная у меня во дворе, в Тюмени, на улице Рижской, дом № 58. Фотография сделана фотоаппаратом Вероники Филлипюк. Но так как она тоже запечатлена на снимке, следовательно, снимал эту компанию кто-то другой. Угадайте кто, с трех раз.

Я кстати не буду, подобно ребятам из «Роллинг Стоунз» утверждать, будто Вероника была моей женой. Просто у нас были, так сказать, некоторые близкие отношения. Это же можно было бы сказать и про Егора с Янкой, если стараться быть точным, а не выдумывать разные исторические небылицы. Ну да, между Егором и Янкой были тесные, дружеские, творческие отношения. Скорее всего, доходило и до секса. Но причем тут, «жена»?! Бред какой-то! С таким же успехом ее может тогда называть женой наш тюменский поэт Володя Богомяков. Он какое-то время был в Янку влюблен, и у них был роман.

Ну допустим, Егор с Янкой какое-то время жили вместе. Так оно и было. Но это же не делает еще их мужем и женой. Насколько мне известно, семью они создавать не собирались и детей заводить тоже. Ну и какая же она ему тогда жена? Даже на языке современной молодежи подобные отношения называются совершенно иначе. А уж эта молодежь не отличается пуританством и моральных кодексов не блюдет.

И все ж, как бы называлась Янка по отношению к Летову на их языке? «Гёрл-френд», не более того.

Продолжение

Янка в 1987 году была настоящей русской «хиппи». Это в отличии от Летова, который только носил длинный «хаер», но по-настоящему никогда не хипповал. Именно Янка открыла ему возможность «вольных путешествий», Она-то была в этом просто спец. Совершенно свободно передвигалась эта девушка автостопом из одного конца страны в другой. К тому времени, когда Летов, или я, впервые вышли на трассу, она, кажется, объездила уже всю страну.

Замечателен факт, что нынешняя женщина Егора Летова, по имени Наташа, была «уведена» им у того же Алексея Коблова, одного из авторов упомянутой и процитированной статьи. Была ли она при этом женой Алексея? Является ли она теперь законной женой Летова? Понятия не имею. Но, видимо, для Егора, у которого на каждый вопрос 15–20 разных и часто взаимоисключающих ответов, это уже просто мелочи, не стоящие внимания. Интересно, все ж таки, люди живут. Женщин друг у друга уводят. Потом друг другу интервью дают и статьи в «Роллинг Стоунз» пишут. Что ж, как говорится, «чтоб чужую бабу скрасть, надо пыл иметь и страсть…». Так что Игорь Летов и тут оказался молодцом-удальцом.

Теперь я догадываюсь, наконец-то, из-за чего произошел у нас с Летовым первый серьезный конфликт летом 1988 года в городе Киеве. Откуда мне тогда было знать, что Летов попросту приревновал меня к Янке? Приревновал только потому, что я сопровождал ее из Алушты в Киев. Мы ехали автостопом, вдвоем. Ехали несколько дней, мало ли что могло между нами случиться в дороге, во время вынужденных остановок. Мало ли что, мог заподозрить Егор Летов, умеющий «уводить» чужих подруг. На самом деле между нами, Янкой и мной, ничего не было. За все время нашего знакомства отношения были только дружеские. Да, я готов защитить Янку в любой ситуации. Мог ударить кого-нибудь ножом. Он был со мной тогда в дороге, этот нож. Я относился к ней нежно, по-товарищески. Она была трогательно беззащитна, несмотря на весь свой автостопный опыт. Мне приятно было ее защищать. Я чувствовал себя мужчиной, другом. Но увести ее у Летова? Даже проблеска подобной мысли у меня ни разу не возникало. Я тогда даже не подозревал, как это делается! Зачем!? Ведь как прекрасны отношения, не замутненные этими звериными инстинктами! Отношения, основанные на дружбе, товариществе, единомыслии. Этого что, мало?! Наивный! Разумеется людям этого мало. Оказалось, Егор уже тогда внутренне был взрослее и реальнее. Только теперь, через столько лет, до меня дошло, из-за чего на самом деле возникла между нами тогда драка, и что пытался тогда защитить от меня Егор. Он ошибался! А я не понял. А наверное, надо было вовремя понять. Впрочем, так в жизни всегда и бывает.

«…гуманное лицо, гуманные книги, разговоры о том, что все имеет полное право, бутылка вина, случайная обида, разбитые лица друзей, унижение, кровавая пена…» (из песни гр. Инструкция по Выживанию)

на фото Яна Станиславовна Дягилева

Это строки из моей песни. Это я сетую не на людей. Это я сетую на себя! На то, что я, в сущности, такой же, как все, дурак, неспособный ничего понять как раз тогда, когда это понять просто необходимо. Кстати тогда, в Киеве, я Летову проиграл. Нет, по роже-то я ему дал, но, по существу, нравственно, проиграл. Его синяк под глазом и распухший нос — это была его победа. А мое превосходство обернулось поражением. Я оказался один на улице сумеречного Киева и невыносимо страдал, ревел, раскаивался. Поздно. Сделанного не воротишь.

Итак, летом, по-моему, в августе 1987 года по пути из Симферополя, Летов с Янкой останавливаются у меня в однокомнатной квартире, и происходит настоящее, тесное их знакомство со всей тюменской рок-тусовкой. Было много встреч, вечеров и дней, пилось и елось. Возникло много планов совместных концертов и музыкальных проектов. Решили даже записать какой-нибудь совместный альбом. Мы еще точно не знали, что это будет за альбом и на чем мы его будем записывать. Но Летов был молодец. Его это совершенно не заботило. Главное — намерение, решение, смысл, а средства какие-нибудь всегда окажутся под рукой. Любой раздолбанный магнитофон и пара микрофонов казались нам тогда вполне достаточным оборудованием для записи альбома. Летов понимал, что ситуация с рок-движением в Тюмени на тот момент была благоприятнее. В Омске такого количества участвующего в рок-акциях народа не наблюдалось. И хотя Егор с некоторой гордостью и достоинством рассказывал о том, что рок-н-ролльная тусовка в Омске насчитывает человек 25–30, ясно было, что на самом деле людей, с которыми он мог в Омске активно сотрудничать, можно было по пальцам сосчитать. Правда в том, что вокруг такого яркого явления, как «Гражданская Оборона», в Омске не возникло подобного тюменскому многочисленного сообщества. ГО всегда была, и остается поныне, музыкальным коллективом Егора Летова. В Тюмени же возникло такое явление как формация, где яркие творческие личности не доходили до крайности в стремлении установить свой творческий диктат, а находили возможности консенсуса, и поэтому могло происходить такое многополярное сотрудничество.

Много людей — это жизнь. Когда жизнь кипит и пузырится, это всегда привлекает. Там, где что-то происходит, всегда появляется много народа! Приходит смерть, и человек всегда один. Живут вместе, умирают поодиночке.

Это очевидно. Летов это почувствовал, и ему захотелось приехать еще раз.

И вот дождливой серой осенью 1987 года наша группа неуемных и исполненных мрачной решимости отщепенцев бредет под низким небом по пустынным, унылым тюменским палестинам, на задах Выставочного зала. Этот момент запечатлен на обложке диска «Инструкция по Обороне». Это мы как раз возвращаемся после записи фонограммы этого странного проекта. Проекта, который Летов впоследствии назовет «курьезом». За который ему, видимо, как-то даже теперь и неудобно. А ведь на самом деле, стыдиться тут нечего. Наоборот, следовало бы гордиться, что мы решались приступать к записи при полном отсутствии элементарных, требующихся для этого технических средств. Что у нас было в наличии? Один катушечный магнитофон, одна электрогитара, какой-то раздолбанный бас. Вместо примочки «overdrive» для искажения звука мы приспособили кассетный магнитофон «Легенда». Такой классический советский однокассетничек, со встроенным динамиком, монофонический, осипший и охрипший. Зато при подключенной к нему электрогитаре и уровне записи, выкрученном на полную перегрузку, он выдавал на выходе такой грязнейший «овердрайв», что позавидовал бы сам Дэвид Боуи. Говорят он, бедненький, бывало, всеми силами боролся с высококачественной американской аппаратурой звукозаписи, пытаясь получить хоть какое-то «угрязнение» саунда. Вот ему бы наше «ноу-хау», и все его проблемы тут же были бы решены. Мы бы ему — нашу шикарно пердящую и ревущую примочку из магнитофона «Легенда», а он нам — хоть немного высококачественной американской звукозаписывающей аппаратуры. Чтобы не надо было головки у магнитофона через каждые две песни спиртом протирать, вату под прижимной валик подсовывать для увеличения натяжки ленты, по несколько раз прогонять на перемотке магнитную ленту «Тасма», через, опять-таки, ту же вату, чтобы хоть как-то очистить ее от ферромагнитной грязи. Ну и так далее и тому подобное. Все, кто нашей советской аппаратурой когда-либо пользовался, меня прекрасно поймут.

У нашего «овердрайва», правда, был один минус. В отличие от нормальной примочки, использовать его для игры на соло-гитаре было невозможно. Годился он только для записи этакого страшно ревущего гитарного ритм-лидера. Тогда я нашел выход из положения, начав исполнять партии соло-гитары голосом. Благо мои вокальные данные позволяли подниматься в тональности вплоть до фальцета.

Вот так, собравшись в каморке у Джимми Попова, Егор Летов, Артурка Струков, Кирилл Рыбьяков при инструментальной поддержке Александра Ковязина мы и записывали этот альбом. Записывали по очереди — то песню Летова, то Струкова, то мою, потом Рыбьякова. Друг другу подпевали, и я время от времени писклявым фальцетом изображал партию соло-гитары. Это было действительно весело. Все были страшно довольны и горды собой.

Впоследствии Летов увезет в Омск копию той фонограммы и назовёт этот проект «Карма Ильича», добавив туда пару песен Янки Дягилевой. Так это название и прижилось. Хотя я бы назвал этот альбом иначе. Мне эта тенденция — привязывать все к теме борьбы против ленинизма и советской системы — никогда не была близка. Во-первых, я считаю, что бороться уже давно не с чем. А во-вторых, борющийся со всем этим дерьмом, сам невольно проникается его духом. Долго ли самому при этом стать «левым», а то и снова начать ностальгировать по коммунистическим мифам. А они ведь так заманчивы, эти романтические красные острова утопического рая на земле. «Где изоб нет, везде палаты», «денег нет под деревом», и так далее. Ведь сколько уж живет человечество, сколько раз из-за всей этой романтики и грез кровью умылось, а люди нет-нет да и поверят снова краснобаю и баламуту Томасу Мору. И глядишь, опять кто-нибудь засобирался на «остров дураков», где счастье постоянно, жуй кокосы, ешь бананы. Чунга-чанга!

Но нет, не меняется человеческая природа, как ее не воспитывай и не перевоспитывай. И если хочешь иметь сад, а садовником быть не хочешь, то рано или поздно, кто-нибудь сожжет усадьбу.

Глава 16. Камо грядеши

Часть 1

И что же это получается? Получается, что доблестные омские кгбэшники в 1987 году пытались помочь Егору Летову. Что бы он прекратил заниматься откровенной бесовщиной, обличенной в яркие формы гаражного рока и панк-рока. Они хотели положить его, бедолагу в психбольницу и подлечить или хотя бы приостановить начавшуюся тогда развиваться шизофрению. Тогда еще, наверное, было не поздно. Тогда у Егора Летова на один вопрос было всего 1–2, ну максимум, 3 ответа. Но Летов тогда сбежал, и подлечить его не удалось. Хотели ребята из Омскового КГБ спасти Егора от него же самого, да не вышло. Отправился Летов по городам и весям нашей незабвенной родины, неся в кармане записи своих песен про «дыру в его голове» и прочие клинические явления.

Теперь прошли годы, болезнь, начавшаяся очевидно на той самой лесной поляне, где Летов услышал «глас божественный», про то, что надо щеку под удар подставлять, так и не получив никакого лечения, естественно, усугубилась. Вместо 2–3 ответов на один и тот же вопрос у Егора теперь 15–20. Это говорит о том, что его внутреннее «Я» расщепилось не на 2–3 части, а гораздо более. Так что теперь ему уже можно не говорить: «Я — Егор Летов», а надо говорить: «Мы — Егоры Летовы». И сколько еще возникнет «Егоров» внутри одной телесной оболочки, это — бог весть.

Кстати, при описании им того памятного случая на поляне, как бы само собой считается, что услышанный им голос исходил от Бога. Но это не обязательно. Более того, судя по результатам, скорее всего, совсем наоборот. Христианско-евангельский смысл сообщения тут еще ничего не доказывает. Дьявол и не такие фортеля выкидывал, а результат всегда был один и тот же — умопомешательство, распад личности и гибель.

Теперь Егор, после очередной реанимации, предчувствуя, видимо, что конец близок, призывает всех: айда, ребята за мной! Ну, то есть, по трубе. Но ребята, хотя и слушают все это и кричат «ура!», по трубе вслед за Егором вряд ли собираются. Во всяком случае, в глубине души, я думаю, каждый надеется еще пожить. И это вполне понятно и естественно.

Да, что уж там и говорить, к концу 80-х советское КГБ, заторможенное и дезориентированное демагогией Михаила Горбачева работало уже крайне хреново. Прямо скажем, невнимательно и без усердия. А тут еще такие пациенты как Летов, с выражением готовности превратиться в «лед под ногами майора». Имелся в виду некий майор Мешков. Это так, тоже, кстати говоря. В Омске Мешков подкачал, в Тюмени Кравцов всуе пытался применить свои гипнотические способности, и вот, пожалуйста, сквозь дыры в головах, по стране гуляет «красный смех» и толпы фанатов беснуются на стадионах.

Впрочем это позже, а вот летом 1988 года, уже не Янка Дягилева помогает бежать из Омска Егору Летову, а сам Егор помогает Ромычу-Помычу Неумоеву, то есть мне, бежать из Тюмени через всю страну автостопом. Бежать от кого? От КГБ? Ну нет, в 1988 году те самые сотрудники комитета, что еще два года назад вели с нами свои допросы, уже сидели на последнем ряду Дома культуры «Нефтяник» и цокали языками, и с видом экспертов по рок-музыке оценивали, кто на сцене круче: «Гражданская Оборона», «Инструкция по выживанию» или «Культ Рев».

Каким образом? С какой кстати, спросите вы? Да очень просто. Им было отправлено официальное письмо, на бланке рок-клуба при тюменском МЖК. Бланк мне дала Гузель Салаватова. Я напечатал текст официального приглашения посетить культурное мероприятие. Вот они и пришли. После выступлений демократично курили с нами в туалете и делились впечатлениями об увиденном. Милые ребята! Нормальные чуваки! Реалос — пацанос!

Так от чего же мне помог бежать летом 1988 года из Тюмени Егор Летов? Да от скуки, бог ты мой! От проклятой жизни в душной «хрущевке» на первом этаже дома № 58 по улице Рижской, от которой болят зубы и жиреет живот. А когда говно начинает всплывать из унитаза и заливает совмещенный сан узел, тогда и вообще, красота!

Короче мне все это надоело и осторчертело. Я собрал рюкзак, засунул туда палатку и спальник, взял две пластмассовые фляги для питьевой воды, теплые вещи, небольшое одеяло и вышел в компании Егора Летова на трассу Тюмень — Свердловск. В кармане у меня имелось аж 100 рублей.

Мы вышли на трассу часов в 11 утра. Это конечно не по правилам. Следует выходить раньше, часиков в семь. Но мы с Егором были дилетанты. Впрочем Егор был уже явно опытнее. Он не стал обременять себя большим количеством вещей. За спиной у него висел совсем небольшой рюкзачок, на плечах был накинут старенький дорожный плащ. Надо вам сказать, что в то время Егор уже практиковал некую «аскезу», гностического, как выяснилось позже, толка. Он все время носил одни и те же черные штаны, майку и черную водолазку. Он не мылся. Возможно, даже не умывался. И я ни разу не видел у него в руках зубной щетки и пасты.

Вот так, налегке, в одной, не снимаемой никогда одежде, он и собирался путешествовать. Такого нельзя было сказать обо мне. Цепляясь за привычный комфорт и возможность менять одежду, я набрал с собой в дорогу немало разного добра. С первых же шагов по раскаленной трассе, я ощутил на себе всю тяжесть созданной нами цивилизации и свойственного ей образа жизни. На трассе, все это, и огромный, распухший как пузырь рюкзак, и палатка, и фляги с водой принялись на меня невыносимо давить, я стал сильнейше потеть, плечи и спина ужасно заныли. Очень захотелось вернуться и лечь на свой диван. С завистью и нарастающим раздражением поглядывал я на беспечного Егора. Он стоял на трассе тоненький, худенький и легкий, не обремененный ни животом, ни рюкзаком, ни прочими вещами, способными омрачить его существование. Дул жаркий летний ветер. Порывы этого ветра особенно усиливающиеся от проносящихся мимо нас автомашин, готовы были подхватить его как легкое перышко и понести через все пространство неведомо куда.

Желая быть точным, упомяну так же о том, что в то утро мы вышли на трассу не в двоем, а втроем. С нами отправилась незабвенная Анка Максименкова, она же Максюта. Впрочем вместе нам предстояло доехать только до деревни, отстоящей от Тюмени в 48 километрах и называвшейся Лучинкино. Там Максюта присмотрела себе домик и собиралась заняться его приобретением. Наш роман с ней к тому времени уже окончательно сошел на нет. Она предпочла мне, что вполне понятно и объяснимо, сначала более красивого и состоятельного Юрия Шаповалова, а затем более социально активного и информированного Алексея Михайлова. Но мы остались друзъями. В конце концов, обижаться на меня ей было не за что. Все это время я ее совершенно честно любил, в чем и сейчас не боюсь признаться. Но у нас с ней, как говорится не получилось. Ну так это ведь очень часто, так именно в жизни и бывает.

Часть 2

Итак, часам к 12–13 пополудни, мы втроем оказались в этой самой Лучинкино. После городской пищи, с ее макаронами, взрыв-пакетами и прочими кулинарными изысками, свежий зеленый горох и морковь с ничейного огорода подействовали на меня быстро и благотворно. Я испытал блаженное опорожнение от фекалий. Впервые за месяц непрерывных запоров, мой кишечник опорожнился естественно и легко. Я понял, что возвращение на диван это просто самоубийство. Вперед, вперед! На волю! Навстречу ветру, солнцу, просторам и легкому опорожнению! Пусть давит на плечи огромный пузырь рюкзака и жара топит жир на распухшем животе. Мне нестерпимо хотелось стать худеньким и легким как Егор Летов. Мы простились с Анкой Максименковой и двинули дальше. Приближалась наша первая ночь на дороге.

Вы знаете что такое — трасса? О, это не просто отрезок асфальтовой дороги между двумя крупными населенными пунктами. Водилы и дальнобойщики поймут о чем я говорю. Трасса это узкий отрезок пространства на котором еще существует человеческая цивилизация и законы (или как сейчас говорят, понятия) принятые между людьми. Несколько шагов в сторону от дороги, и вы попадаете на территорию, где царят уже совсем иные законы и правила.

Это волей-неволей чувствует любой человек, покинувший атмосферу мегаполиса и сделавший несколько шагов в сторону от дороги. Большинство людей тут начинают вести себя совершенно иначе. К примеру, какой-нибудь молодой драчун-хулиган, от которого в городе вы вполне могли бы получить по зубам или что нибудь похуже, здесь может стать вашим спасителем и лучшим другом. И наоборот, самый добропорядочный тихоня-книгочей, ведущий себя в городских джунглях как робкая овца, способен проявить себя здесь разнузданным и коварным дикарем. Да, да, он вдруг, ни с того ни с сего, возьмет и вцепится вам в горло.

Любой человек, оказавшийся за пределами своего привычного ареала обитания начинает меняться. Медленно но верно, он делается тут самим собой, сбрасывая личину, каковую он принужден носить в обществе.

У некоторых, конечно начинает ехать крыша. Но что чувствует нормальный человек? Он чувствует враждебность окружающего мира, от которого он отгородился при помощи техники и научных достижений. Первое, что должно сразу обостриться, это инстинкт человеческого родства. Само собой возникает желание помочь себе подобному, хотя бы подвезти стоящего на трассе человека, даже если по пути всего 5–10 километров. Почему же такое желание возникает здесь, и почти никогда не возникает в городе? Именно потому, что каждый чувствует: вот здесь, прямо у обочины кончается наш, привычный, и относительно безопасный человеческий мир, живущий по другим законам. Мир, которому наплевать и на нас и на созданные нами правила. Чем дальше от мегаполиса, тем это ощущение сильнее и явственнее. Это ощущение несомненно очень острое и интересное. Что бы еще раз его испытать люди собственно и придумали походы, экспедициии и путешествия. Заметьте, слово «путешествие», означает именно «шевствование пешком».

Как любил говаривать наш свердловский друг Дик: «Ветер в харю, а я — шпарю!» Именно к нему мы с Летовым намеривались направить свои стопы, добравшись до Свердловска. Он-то знал о чем говорил. Никогда не пропал бы он в пути. Даже если бы мерз в лесу или изнывал от зноя на дороге, он все равно бы выжил я уверен в этом. В городе он попросту умер. От сердечного приступа. В каком году? А я теперь и не помню, в каком году. Где-то в конце 80-х. Первая же ночь в придорожном лесу полностью подтвердила эту мою теорию о том, что созданный человечеством мир всего лишь зыбкая пена, порожденная разумом поверх исконного, до-человеческого мира земной природы. И эта, исконная земная природа, отнюдь не в восторге от человечества! Более того, она испытала бы невероятное облегчение, если бы человеческая цивилизация перестала существовать.

Лес, в котором мы решили заночевать, чтобы не мерзнуть от холода на ночной трассе, был сухим и изможденным. Среди редких, чахлых сосен, иная растительность практически отсутствовала. Этот лес выглядел как образчик обиженной и обреченной на уничтожение земной природы, безжалостным и глупым человечеством. И вот два представителя беспутного рода людского решили тут переночевать, развести костер и поставить палатку. Нас тут еще не хватало! Тут и без нас зыбкое природное экологическое равновесие дышало на ладан. Не имея под рукой топора, я принялся ломать жалкое деревцо, дабы сделать из него колышки для основания палатки. Видимо это было последней каплей лесного терпения. Деревцо было единственным, что здесь еще росло из зеленой, лиственной растительности. Оно долго не поддавалось. Я проявил некоторое упорство и при помощи ножа все-таки сделал эти колышки.

Развели костер. Поставили палатку. Вместе со сгустившимися сумерками на нас с Егором стал наваливаться страх. У него не было причины. Вернее другой причины кроме потревоженного и разозленного мной леса. Егор сразу сказал мне, что я напрасно сломал это деревце. Кто знает, может быть каждый лес — это что-то вроде древесного семейства. Может у этого леса, это маленькое деревце было единственным ребенком. А может тут что-то еще то, что я не понимаю до сих пор. Но результат был налицо. Лес обозлился на двух пришельцев, пришедших сюда для того чтобы сломать и уничтожить то немногое, что еще осталось здесь кроме чахлых сосен. И лес разозлился. Он начал гнать этих пришельцев прочь. Он наслал на нас, жуткий, наваливающийся со всех сторон страх, медленно нарастающий и переходящий в ужас. Сидеть у костра было страшно. Лежать в палатке, еще страшнее. Сердцебиение у меня усилилось до 150 ударов в минуту. Я понял, что еще немного и у меня случится инфаркт. Мое сердце может не выдержать этого жуткого темпа. Выдержав до пол-пятого утра, мы спешно свернули палатку, собрали рюкзак и рванули из этого проклинавшего нас леса на трассу. Туда, на асфальтовое пространство, где уже кончаются законы леса и где мчатся клочки цивилизации, именуемые автомобилям. Один из них вскоре умчал нас от этого страшного места. Так началось мое первое вольное путешествие в компании с Летовым. Впереди лежала огромная страна, каковую нам предстояло пересечь проехав через Свердловск, Челябинск, Уфу, Пензу, Рязань, Москву и оказаться в Киеве. Отсюда мне предстояло отправиться в Крым. А затем, вернувшись в Киев уже в гордом одиночестве посетить Вильнюс, вернуться в Москву и оттуда уже на поезде, обратно в Тюмень. Признаюсь, что когда я возвращался в конце сентября в Тюмень, в свою квартиру на улице Рижской, похудевший и отлично себя чувствовавший, у меня на душе было так словно я еду в тюрьму.

Глава 17. Очевидцы на Лысой горе

Часть 1

Путь мистика, мага, адепта-эзотерика и путь аскета-христианина идут к разным целям, но есть у них и нечто общее. Например, то, что это всегда и для всех путь в гору. Или на гору. Гора Синай, гора Хорив, гора Фавор, какие разные названия, но есть некий, объединяющий принцип. Хочешь быть ближе к Богу — взойди на гору.

Обратите внимание, путь мага в учении Карлоса Кастанеды должен тоже закончиться на вершине горы. Оттуда маг, если он завершил свой путь подготовки, должен броситься вниз. Отметим так же, что тоже самое предлагает сделать Дьявол, князь мира сего Иисусу Христу после 40 дней поста в пустыне.

— Бросься вниз! — говорит Дьявол Господу. Имея ввиду доказательство его совершенства, именуемое у Кастанеды, «безупречностью». И тут Христос показывает нам разницу. Он отвергает этот прыжок, как и всякое иное «оккультное чудо». Здесь ключ к пониманию существенной разницы двух путей восхождения к совершенству. Один путь смирения перед Богом («не искушай Господа Бога своего»), другой — путь мага, ищущего личной силы и могущества.

Нам с Летовым предстоит долгий путь. Во время этого пути есть много возможностей поговорить по душам, выяснить позиции, понять друг друга. Одним ли путем мы идем? Что у нас общего? Или может быть, на самом деле, между нами пропасть?

Летов много рассказывает мне про учение Кастапеды. До него, я, собственно, о таком и не слышал. И так как мое мистическое настроение в то время было довольно основательно ориентировано в оккультную сторону, то эти его рассказы вызывали во мне живой отклик. Я, однако, вовсе не собирался сходу увлечься Кастапедой и сделаться последователем его учения. Мне хотелось сначала разобраться в этом, убедиться что тут нет вранья или какой-нибудь каверзной ошибки. С самого начала мне стало казаться, что ошибка тут есть. Какое-то чутье подсказывало мне, что все эти «Донхуановские методы» на нашей почве никуда не годятся. О противоречиях с православным учением я тогда еще и не помышлял. Я в то время и Библию-то, наверное ни разу не открывал. И все же, не хотелось отметать эту новую информацию. Хотелось разобраться. А для чего же нам еще-то голова дана? Правда, ведь? Итак мы медленно продвигались по трассе, оставив позади Тюмень — проводя время в беседах на самые разные темы.

Впереди был город Свердловск. Там мы решили сделать небольшую остановку у нашего общего знакомого, о котором я уже упомянул. Его звали Дик, от слова «дикий». Выглядел он действительно диковато. Свалявшиеся от длительного несоприкосновения с водой и мылом волосы на голове у него были перетянуты пестрой ленточкой. Наподобие Летова, Дик как бы врос в одну и ту же походную одежду, состоящую из грубо сшитой брезентовой куртки и неопределенного цвета штанов. Готов поклясться, что в иной одежде, я его не видел никогда, на протяжении нескольких лет знакомства. Изо рта у Дика выглядывали большие пожелтевшие клыки. Часть зубов Дик за свою жизнь уже успел потерять, так что остальные зубы как-то не попадали в зону внимания, а впервую очередь бросались в глаза вот эти, почти коричневого цвета, огромные клыки. Поэтому не возникало вопроса почему он — Дик. Взглянув на него всего один раз, было ясно, что никем иным кроме как Диком он быть просто не может. Таким он стал. Таким его сделала жизнь, и тут уж ничего не поделаешь.

Дик был явно из старых, «системных», хипов эпохи «семидесятых». Но сам он любил называть себя «иппи», а не «хиппи». Хипов он презирал, не раз за свою жизнь успев убедиться в лживости и слабости их идеологии. Оно и понятно, «толстовство» еще никого ни до чего хорошего не доводило. Вместе с длинными волосами и теорией непротивления у человека как бы сами собой вырастают, пугливость, слабость, в сочетании с изворотливостью и эгоизмом. То, что это эгоизм «групповой», а не индивидуальный, дела не меняет. Попытка изменить к лучшему человека, просто изменив его образ жизни, внешний вид и перейдя из человеческого общества, в некое более узкое сообщество — пустая трата времени. Жизнь доказывала это уже не однажды.

Так или иначе, но Дик не любил, чтобы его называли или причисляли к хиппи. А в чем же разница между «хиппи» и «иппи». О, разница огромная, так казалось нашему другу Дику. Дело в том, что «иппи» это как бы тоже, «хиппи», но агрессивные. Спорить об этом мне с Диком не хотелось. По мне, так один хрен. Просто «хиппи», когда их бьют, орут: «Ой, что вы делаете! Как вам не стыдно!» А «иппи», те, наоборот, кричат: «А, козлы позорные!» Вот, пожалуй, и вся разница.

Пока Егор слушал оживленную болтовню Дика, я полулежа на старой кровати блаженно дремал, пользуясь этой передышкой в пути. О чем они там говорили, хоть это все и происходило в одной маленькой комнатке, в квартире, где Дик жил вместе с престарелой матерью, я помню смутно.

Наконец мы стали собираться в дальнейший путь. Слава Богу! Уже через несколько часов пребывания в душной, прокуренной комнатухе старого «хиппаря», ужасно захотелось на волю, в пампасы. Туда, где свежий ветер обдувает лицо и закатное солнце ласкает взоры. Наш путь лежал на Запад. Однако следующим этапом маршрута был выбран город Челябинск. В Челябинске у нас никаких друзей не было. Что мы знали о Челябинске? Лишь то, что там много заводов и отравленная экология. Мы решили обойти этот город по объездной дороге.

Трасса между Свердловском и Челябинском имеет всего 150 километров протяженности. Но с точки зрения автостопа, она хуже чем Московский (он же Сибирский) тракт, соединяющий Свердловск с Тюменью. Отличие ее в том, что она сплошь бетонная и при этом «безмазовая». Автостопщики называют «безмазовой» трассой ту, на которой мало больших, большегрузых и дальнорейсовых машин. А это основной вид транспорта всякого автостопщика. Легковые автомобили, управляемые зажравшимися и спесивыми частниками, останавливаются на трассе крайне редко. Для того чтбы успешно их стопить, надо как минимум проштудировать книгу «Практика Вольных путешествий» и планомерно применить все уловки в ней описанные. Приемов, способных облегчить жизнь человеку собравшемуся путешествовать автостопом там описана масса. Если им не следовать и действовать не по науке, то двигаться по трассе все равно, конечно, можно, но гораздо медленнее и частенько придется ночевать в придорожном лесу. У нас, как вы понимаете не было задачи двигаться с максимальной скоростью. Летнее время года и наличие палатки делало нас ленивыми и неспешными автостопщиками. Можно считать что мы не ехали автостопом, а просто вышли на прогулку, и, неограниченные временем, блаженствовали на природе, имея некий вектор движения на Запад нашей необьятной Родины. Так оно и было, клянусь моим раздутым рюкзаком.

Как уже говорилось, вся тяжесть материального обеспечения этой прогулки легла на мои плечи. При этом Егор, раскрывшийся для меня в этой поездке как жесткий и прагматичный эгоцентрик, не склонный ни к какой-либо сентиментальности, еще и совершал на меня время от времени психологические наезды. Мало того, что я усираясь тащил все наши вещи, еду и воду, так я еще, видите ли, должен активней общаться с водителями. А с ними обязательно надо общаться! Ведь каков их основной мотив взять вас с собой в машину и везти по трассе? Денег им, как правило, не надо. Им надо, что бы было с кем поболтать по дороге, чтобы не уснуть. Разговор с пассажиром отвлекает их от сна. Плюс интерес общения с незнакомым человеком. Много раз приходилось слышать от водил восклицания типа:

— Что, вот так через всю страну и едете? Ну, ребята, ну молодцы! Ни хрена не боятся!

А чего боятся-то собственно? Люди, умеющие быть крутыми и грозными в городе, здесь, на трассе, делаются нерешительными, робкими, понимающими, сочувствующими и тому подобное. Давление «социального демонизма», понижается и человек делается намного человечнее. Ни разу, за все время нашего путешествия не встретили мы грубости в свой адрес. Даже когда с нас пытались потребовать деньги за проезд, это делалось, как бы, на всякий случай. Объяснение, что денег у таких как мы нет, и быть не может, устраивало самых жадных и корыстных из водил. Я имею в виду те случаи, когда мы обнаглев, садились в легковушки. Что до водителей грузовиков, то у них поголовно, совесть в полном порядке (была, по крайней мере) и небыло даже намека на желание обогатиться за счет путешественника. Причем, если верить фильму «Брат-2», то это происходит одинаково, что у нас, что в капиталистической Америке. Там, причем, автостопщику еще проще. Там даже водители частных, легковых автомашин вряд ли попросят у попутчика денег за проезд.

Ничего замечательного с нами в районе Челябинска не произошло и мы благополучно двинули в сторону уральского хребта. Впереди нас ожидал туманный, покрытый шапками кучевых облаков перевал, через самую высокую точку Уральских гор в районе города Златоуст.

Вот это место чем-то нас с Егором прельстило. Захотелось походить-побродить по этим живописным горам. Посидеть на берегу горного ручья. Чистая вода, чистый воздух, живописная природа, что еще нужно двум уставшим путешественникам, которым некуда особо спешить?

Часть 2

Если ехать по дороге, ведущей через перевал, то по правую сторону можно наблюдать небольшой уральский город Златоуст. По левую сторону нет ничего кроме девственной природы в долине реки Ая. До самого горизонта тянутся вершины уральских гор, сплошь поросших лесом и травами. Это настоящие альпийские луга, но с особым, уральским колоритом. Вдоль трассы можно наблюдать большое количество грунтовых дорожек, ведущих вглубь леса. Они выглядят вполне проезжими и гостеприимно приглашают вас свернуть с асфальтовой дороги и посетить волшебные места одного из сказочных уголков уральских гор. Поначалу они действительно таковы, что по ним можно проехать на любом автомобиле. Все эти дорожки ведут через лес к лугам, на которых местное население косит травы и устраивает стога в период сенокоса. Вот в один из таких проемов мы с Егором и нырнули, попросив водителя высадить нас прямо тут, почти на самой верхней точке горного перевала.

По мере передвижения вглубь девственных лесов лежавших на отрогах этого перевала, Летов объяснял мне свою жизненную теорию. Смысл ее состоял в том, что все человечество делится на две основные категории граждан. Одни, и их большинство, являются, собственно, «людьми» и живут по общепринятым человеческим законам, правилам, распорядку и тому подобное. Живут они так очень уж давно, может аж от сотворения мира. Про них Летов говорит: «…ибо они — люди, и будут жить по-людски и слюнявить друг друга заскорузлыми пальцами».

Другие, это уже, как бы и не совсем люди. Летов их называет, просто — «нелюди». Вот эти «нелюди», к каковым он причисляет и себя, живут среди людей уже тоже довольно давно и постоянно испытывают на себе жуткую ненависть всего остального человечества. За что их ненавидит, это, остальное человечество? Просто за то, что они не такие как все. Другие. Я соглашаюсь, что этого, конечно, вполне достаточно, для подобной коллективной ненависти. Обидно, понимаешь! Все, значит, люди как люди, а эти — «нелюди», особенные, белая кость, голубая кровь. Вот этих, так сказать, «нелюдей» отличает от людей ряд свойств. Оказывается, Летов проповедует обыкновенную философию экзистенциализма. И его «нелюди» это природные экзистенциалисты. Становились постепенно понятны такие его проявления как эгоцентризм, целеустремленность, несентиментальность, крайний индивидуализм и все такое прочее. Для тех, кто незнаком с вопросом, напомню, в чем смысл этой философии.

Экзистенциалисты — и христиане (Кьеркегор, Ясперс) и атеисты (Камю, Сартр, Хайдеггер и др.) — утверждают, что существование предшествует сущности: бытие существуе прежде, чем его можно определить каким-либо понятием, и этим бытием является человек, или по Хайдеггеру, человеческая реальность. Из этого следует, что человек есть то, что он сам из себя делает. Человек — это прежде всего проект, который переживается субьективно… Ничто не существует до этого проекта, нет ничего на умопостигаемом небе, и человек станет таким, каков его проект*…

— Никто и ничто не может повредить «нелюдю» (т. е. природному экзистенциалисту) кроме него самого, — изрекает Егор Летов.

Экзистенциализм отдает каждому человеку во владение его бытие и возлагает на него полную ответственность за существование. Над человеком, следовательно, (вернее, над таким человеком) нет никаких объективных законов, кроме собственных. Над ним не властна никакая «необходимость», никакой, моральный императив. Человек предоставлен собственному своеволию, и это провозглашается как его свобода: «Человек — это свобода».

«Это знает моя свобода, это знает моя свобода. Это знает мое поражение, это знает мое торжество…» — споет Егор Летов гимн своему экзистенциализму через несколько лет.

Однако, такой полный индивидуализм лишает человека критерия достоверности. Достоверность растворяется в субъективном ощущении, игре фантазий и домыслов. Человек оказывается абсолютно одиноким, ибо некому разделить его собственный опыт. Вместе с утратой Бога исчезает всякая возможность отыскать в мире какие-либо ценности.

Не тут ли кроется такая симпатия и понимание Летовым идей Карлоса Кастапеды? У того, если вы помните, все есть, и Дьявол (орел), и бесы, и духи — помощники, и параллельные миры. Одного только нету — Бога.

Экзистенциализм избирает себе в качестве исходного пункта утверждение одного из героев Достоевского: «Если Бога нет, то все позволено»; человеку не на что опереться, ни во вне, ни в себе самом. Это порождает тревогу, страх, отчаяние. Это и есть «философия горделивого отчаяния». Человек «заброшен», покинут, предоставлен самому себе, он «обречен быть свободным». У него нет никаких моральных предписаний и обязательств, ровным счетом ничего, чем он мог бы оправдаться. Он принимает лишь то, что зависит от его воли. Он бесконечно рискует. Ничто не может спасти его от себя самого.

И это воистину так. Раз уж омские кгбэшники не смогли спасти от себя самого нашего «нелюдя», Егора Летова, то уж чего тут и говорить.

По Хайдеггеру, постоянное, задевающее человека, достающее его, ему врученное пребывание («присутствие») в его отношении к смерти определяется ужасом. Ужас — обморок сознания, «застывание» перед Ничто, перед перспективой тотального самоуничтожения.

Для иллюстрации этого, Летов приводит мне цитату из фильма Фрэнсиса Капполы «Апокалипсис сегодня», где главный герой и выражает эту идею словами: «Ужас, ужас и моральный террор…»

Так ведь это квинтэссенция философии питающей весь так называемый, русский рок! Не так ли?

Тут на ум опять приходит гениальный Достоевский, предвидевший всю эту петрушку больше ста лет назад.

Один из его героев говорит: «Что удерживает человека от самоубийства? Две вещи. Одна очень маленькая. А другая — очень большая. Но и маленькая, тоже, очень большая. Маленькая — это боль. А большая — это Бог. А вы знаете, что такое Бог? Бог — это страх боли смерти! Но и это, все равно…»

На мои возражения и несогласие с подобной жизненной философией, Егор смеется:

— Ну, ты Ромыч — человек!.. И это звучит как снисходительная жалостливая насмешка. Нет это, мол, не страшно. Просто уж так, вот получилось. Не повезло Ромычу. Не тем родился. Становится все обиднее. Во мне начинает просыпаться представитель той, остальной части человечества, что искони ненавидит «нелюдей» и старается изобрести для них различные формы геноцида. Но я, пока еще стараюсь держать себя в руках. Летов мне, по-прежнему, очень даже, во многом, симпатичен. Хочется быть по отношению к нему добрым и участливым. И я стараюсь заставить себя улыбаться в ответ и продолжаю потеть под тяжестью огромного рюкзака.

Какой же из этого всего напрашивается вывод? Лишь перед лицом смерти человек обретает свое подлинное бытие: последнее, таким образом, является «бытием-к-смерти». Это «подлинное бытие-к-смерти» есть осмысленный опыт смерти как возможности. Через эту возможность осуществляется «целостность пребывания человека». Поскольку смерть есть единичная, субъективно — «моя» смерть, она в то же время для человека есть и безусловно «самая своя» «собственная» возможность, свобода par exellence. Поэтому лишь через опыт смерти человек обретает свою свободу. В этой «свободе к смерти» человек и осуществляет фундаментальное призвание быть собой, обрести подлинную аутентичную «экзистенцию»: только на границе со смертью «пребывание» человека может осмыслить и осуществить себя как самостоятельное, «свое» бытие.

Напротив, забвение и «уклонение» от смерти, спровоцированное «трусливым страхом», искажают экзистенциальный ужас, взывающий к подлинности человеческого «я», и закабаляют человека множеством условностей и уловок, направленных на то, чтобы скрыть Ничто.

Хайдеггер описывает многоликий характер этого феномена «уклонения» или «убегания», превращающего человека в «социальный продукт» — в человека обезличенного, массового, манипулирующего готовыми, насажденными извне, стереотипами сознания. Такой человек (или такое человечество, называемое Летовым просто «людьми») становится тотально несамостоятельным, неаутентичным и несвободным. Оно, это человечество, выстраивает себя в некое «бытие повседневности», в котором смерть предстает перед ним не как онтологический акт, а как внешнее событие, «происшествие», «случай» и которое служит ему механизмом самозащиты.

Такое надуманное и вымороченное бытие Хайдеггер называет «падением», «несобственным бытием», не только противоположным бытию собственному, но и препятствующим ему.*

Волей-неволей, я проникаюсь всей этой философией, не потому что разделяю ее и готов ей следовать, а как-то из солидарности с Летовым, что ли, и из готовности сделать ему чем-нибудь приятное. В конце концов, его позиция на данный момент была более солидная, научно-обоснованная, и мне, ни о чем подобном незадумывавшемуся пришлось в чем-то с Летовым согласиться. Вот почему я напишу в последствии песни типа «Родина-смерть» и стану заявлять в своих песнях, мол, «что не до смерти — то ложь»… Это все — Летовское влияние. Поэтому-то он и станет записывать альбом из моих песен в собственном исполнении и заявит про эти песни:

— Я когда их услышал, то сразу понял — это я пою!

Все правильно, Егорушка, это ты и поешь. Я тут выступил просто, как репродуктор тех идей, каковые ты всадил в мое размягченное обстановкой приятного путешествия, сознание. Вот только, слава Богу, я от этих идей, как-то со временем избавился. А то и не знаю, где бы я сейчас был. Может у тебя бы за микшерским пультом бы сидел, глядя на тебя восхищенными глазами. Да, Бог миловал. Начал я читать святых отцов Православной церкви. Ну и как-то, потихоньку, в себя начал приходить.

А то бы — хана! Прямая бы мне дорога в «нелюди». Шучу, конечно!

Отвлечемся от этой всей философии, потому что время сообщить, о том, что мы с Егором вышли по избранной лесной дорожке на обширный альпийский луг и нашим глазам предстала роскошная, фантасмагорическая картина. На огромном, залитом солнцем лугу, среди колыхавшихся, доходивших до пояса трав росли некие невиданные мною раньше деревья. Верхушки у этих деревьев были причудливо приплюснутыми. И хотя по своей принадлежности они явно относились к соснам, картина эта напоминала, не то, африканскую саванну, не то, какой-то инопланетный пейзаж. Некоторое время мы стояли как бы оторопевшие и восхищенные этой небывалой картиной. Нигде более я не встречал подобного сказочного ландшафта. И он навсегда отпечатался в моей памяти. Эх, как пели парни из группы Pink Floxd. Wish you were here! Вам бы здесь побывать!

Часть 3

Красота окружавшего ландшафта как-то не располагала к острым дискуссиям. Ну, ладно, думал я, пускай будут «нелюди»*, все равно, вон вокруг хорошо-то как. Пейзаж всей своей фантасмагоричностью погружал в какое-то волшебное состояние, когда не нужны ни философия, ни Доны Хуаны, ни Карлосы, ни Кастанеды. Глядя на эти сказочные сосны, и весь этот «экзистенциализм» гребанный, и, вообще, вся философия ничинали казаться такой нелепой хренью, что даже смешно слово-то такое произносить — экзистенциализм. Что это, боже мой, нилепица какая-то! Да и нету этого ничего в помине. Есть только колышащиеся от теплого ветра травы, жужжание насекомых и эти сказочные сосны, что напоминают, скорее, какие-нибудь баобабы.

Необычайный вид этих уральских сосен, разумеется, вполне объясним. Большая концентрация влажности, от почти постоянно висящих над перевалом облаков, вот и все объяснение подобной трансформации. Но об объяснениях тоже не хотелось думать. Хотелось верить, что мы наконец попали в сказочную страну, где все не так, все по-другому и в любое мгновение может произойти чудо.

Вот так, в детстве, ложась в кровать, я представлял, что это вовсе не кровать, а кабина космического корабля или некого супер-истребителя. Что у меня под рукой имеются многочисленные кнопки и рычажки. И стоит мне только переключить несколько кнопок и повернуть рычажки, как мой супер-корабль резко рванет с места, сделает немыслимый вираж и с огромной скоростью начнет пронзать долбанное пространство, побеждая его и надсмехаясь над ним. Эй! Пространство! Ты только кажешься себе огромным и бесконечным. А мы вот как тебя! Ты — неподвижно, а мы — свободны! И ты подвластно нам и мы не зависим от твоей огромности… Вот такое, примерно, ощущение.

Но все проходит, и мы миновали и этот сказочный луг и углубились дальше по склону горы вглубь поясных трав, и лесных чащ. Дорога становилась все более призрачной, невнятной, теряющейся среди густой растительности. Порой ее стало трудно даже обнаружить у себя под ногами. Мы входили в места, которые редко посещаются людьми и где продвигаться вперед, означает, что надо не просто идти, а надо продираться сквозь заросли.

— Слушай, дружище, — обратился я к Летову, — а куда мы, собственно идем? Не пора ли ставить палатку и делать привал?

— Давай, — слегка отстраненно, как и положено «нелюдю-экзистенциалисту», ответствовал Егор. Он был как всегда задумчив и озабочен чем-то своим, о чем меня не стоило ставить в известность. Хотя, нет, вру, он был как всегда бодр и с радостью помогал мне натягивать палаточные растяжки и стелить под палатку большой кусок полиэтилена. А может и то и другое, сразу. А может ни то, и не другое. Кто их разберет, этих «нелюдей», что у них на уме. Загадочные существа.

Но вот, палатка была поставлена, прикрыта от дождя полиэтиленом. Я зажег таблетки сухого горючего, что бы мы могли немного согреться и спастись от царящей здесь, на перевале, всепроникающей сырости. От нее, как я уже описывал даже сосны превратились в баобабы. Я понял, что если мы тут сильно задержимся, то тоже во что-нибудь превратимся. И в этот момент, от Летова поступило сообщение, что он тут, просто так, без дела сидеть не намерен. А он намерен идти дальше и путь на Лысую Гору. На горе той, по слухам, происходили разные необычные явления. То ли там ведьмы раньше собирались, то ли еще чего. Я так и не понял. А вот только, надо было Егору Летову на эту Лысую Гору залезть непременно и обязательно. Надо до зарезу. Так надо, что если на нее не залезть, то жить-то дальше, возможно и незачем. А как вы думали? Это же экзистенциализм. Не хухры-мухры.

Есть много людей от которых я слышал: все на свете надо обязательно попробовать. Что если не попробовал чего, так и не говори, о чем не знаешь. Один мой «продвинутый» знакомый — наркоман, напористо уверял меня, что как я могу осуждать или хвалить употребление наркотиков, если сам их никогда не принимал. Выходит, что я и о состоянии удушья ничего не могу говорить, поскольку никогда не вешался. Может оно и так. Может мне, вообще лучше помалкивать. Почему бы и нет?

Вообщем, я откровенно заявил Летову, что он может лезть хоть к черту на рога, а я уж лучше тут полежу, в палатке, да подремлю малость. Летов ушел искать путь на Лысую Гору, а я остался лежать. Но что-то не спалось. Все думалось. Как он там, на Лысой Горе? Зачем? Чего хочет-то? Чего ищет? Пошел дождь. Водяные капли глухо застучали по полиэтиленовой накидке. Я лежал и думал, что подготовился я к этому походу неплохо. Большие куски толстой полиэтиленовой пленки неплохо предохранили бы нашу палатку даже от ливня. А тут, пока еще только накрапывает. «Ничего, переживем»_. думал я. Вот только усиливающийся холод начинал доставать. Дождь затарабанил сильнее. Где-то, через пол-часа, в палатку запрыгнул вернувшийся Егор. До Лысой Горы он, правда не добрался, но вот промок он весь, до последней нитки. Пришлось его срочно переодевать во что-нибудь сухое. Вот и пригодились мои пожитки, от коих распух мой рюкзак и кои давили мне уже который день на спину и натирали красные болючие полосы на ключицах.

Да, но все ж таки, Летов-то, что? Зачем лезет на эту Лысую Гору, рискуя схватить воспаление легких. А в нашем положении, даже тривиальная простуда была бы совсем некстати. Ради чего рискует здоровьем, спрашивается? Что он там рассчитывает такого увидеть, на этой горе? Корабль пришельцев, что ли? Оказывается, если бы там был корабль пришельцев, Летов бы туда не полез. Как раз, вот на корабль пришельцев Летову абсолютно насрать. Да и ведьм там давным-давно никаких нету и в помине. И скорее всего, никогда и не было. Но ведь гора-то Лысая! Ведь за тысячи верст от уральских гор, в горах Ливанских, в Иерусалиме есть гора с таким же названием. Известна она, как гора Голгофа. Голгофа — это тоже, лысая гора**. И это, своего рода, сакральный архетип христианской культуры. До меня начинает доходить, что Летов — инстинктивный христианин. Конечно, голова у него забита всякими научными, мистическими и философскими бреднями. Всяческими Сартрами, Камю, Хайдеггерами, Бердяевыми, Кастанедами и прочей чепухой. Но это — голова. А ведь другое дело — душа. Душа рвется туда, на Лысую Гору, куда взошел Тот, который навсегда изменил весь мир. И мир уже никогда не будет прежним. Значит, помимо всех этих экзистенциализмов, «сартров и масартров», бьется в груди и пульсирует та единственная болевая точка, что вопреки уму и рассудку ноет и зовет туда, домой. И если Им указан путь, и этот путь лежит через Лысую Гору, значит надо лезть, во что бы то ни стало, лезть, не взирая ни на что!

И я зажигаю таблетки с сухим горючим, чтобы хоть немного отогреть этого скалолаза.

— Да, ладно, — говорю я ему, — в другой раз залезешь. Куда она денется эта Лысая Гора. Гора-то, ведь никуда деться не может.

Не может, это верно. Но Летов молчит и это его молчание означает, что ничего не бывает «в другой раз». Все бывает только сейчас, сегодня. А завтра уже не поправишь. Вечная память, вечная память!

Он молчит и глядит в потолок палатки. В нем нет ни благодарности за сухую одежду, ни осуждения. Ему, по всей видимости, просто нет до меня дела. Ну, не хочешь ты, Рома Неумоев, лезть на Лысую Гору, ну и ладно. Сиди, блох лови. Он молчит. Это мое дело, куда и зачем лезть. Но он думает, что залезть-то все ж таки надо! Что бы там, ни было, а на Лысую Гору, вот, надо, таки, залезть.

Дождь окончательно переходит в ливень. И остается только уснуть в надежде, что когда мы проснемся, дождь все-таки кончится. Должен же он когда-нибудь кончиться. Все, ведь, когда-нибудь заканчивается. Ведь Бог — это страх боли смерти!? Но и это, все равно.

Вода тем временем стала проникать в палатку. Из тысяч путей, она непременно найдет один-два, чтобы добраться куда надо. С потолка палатки капли стали попадать на одеяло. Снизу тоже было не так благополучно, как хотелось бы. Долго нам тут без костра и горячей пищи не просидеть. Это ясно. Как только дождь поутих до мелко моросящей сыпи, мы решили сниматься и уходить в сторону Златоуста. Когда мы добрались до города и зашли в первый, на окраине продуктовый магазин, чтобы прикупить немного дешевой консервированной капусты в томатном соусе, дождь прекратился. Летов на Лысую Гору не попал, чего же ему еще лить. Понятное дело.

Мы пошли вдоль берега реки Ая и вышли на трассу. Метрах в ста от нас, на дорогу быстро, озираясь выскочил, какой-то человек, и увидев нас быстро скрылся обратно в лесу. Видимо это был беглый каторжник. Я слышал, что вблизи самого Златоуста есть зона, ну, то есть тюрьма. Вот из нее, он видимо, и сбежал. Машин на трассе не было. А если бы и были, на что он рассчитывал, не понятно. Мы постояли немного, посмотрели ему вслед и перешли на другую сторону дороги. Это был распадок между двумя грядами гор в районе перевала. Река Ая являет тут собой мелкие, горные ручьи со студенной водой. Они успокаивающе журчат и перекатываются через скользкие камни. На берегу такого ручья мы снова поставили палатку. Приятно было посидеть у костра, вслушиваясь в это равномерное журчание и подумать. Про Лысую Гору, беглового каторжника, и еще про многое другое. Над перевалом клубились облака. Спокойно, но предупреждающе. На тот случай, если бы мне или Летову снова захотелось полезть на Лысую Гору.

Вот вы говорите, Летов, Летов… Летов — инстинктивный христианин. Нет, ну хорошо, это не вы говорите, это я говорю. Вы — думаете. А ведь это может оказаться и не так. Правда ведь? Вот Хайдеггер, с Сартром утверждают, что я — это то, что я делаю. Это что же значит, если бы я своих песен не писал, то меня бы теперь и не было? То есть, по крайней мере, не было меня такого, каков я есть теперь. Не могут же они всерьез утверждать, что меня совсем бы не было. Ведь это же нелепость какая-то. Ну хорошо, я был бы не таким, каков теперь. Но ведь это был бы тем не менее я, Роман Неумоев. Коли я засыпаю Романом Неумоевым и просыпаюсь им же, вон уж сколько лет. На это Хайдеггер заявит, что если бы, да кабы, то во рту бы вырасли грибы… То есть раз я все эти свои песни написал, и стал таким каков теперь, то стало быть, никак уж не могло быть иначе. И, стало быть, опять-таки, он, Хайдеггер этот, прав, и я теперь есть, то чем я стал, написав все эти свои песни. Экая язва, этот Хайдеггер! Ведь непременно так повернет, что выходит именно как он и говорит, и тут уж деваться некуда. Тут уж дважды два — четыре, и не психуй! Не рыпайся.

А вот течет мимо меня река. Течет она, и все в ней непрерывно меняется, и все в ней постоянно происходит. И называется эта река Ая. И никто не может сказать, что она есть такое. И она сама этого сказать не может. И если не станет тех, для кого она называется Ая, то от этого она течь не перестанет, не исчезнет, и будет все так же течь и журчать, натыкаясь на скользские, гладкие камни и убегая от них.

Эх, чего тебе надо, человек?! Живи. Никого не трогай. Ешь когда голоден и пей, когда испытываешь жажду. Если хотят чего-то отнять — отдавай. И не бери чужого без спросу. Дни твои будут течь как река и когда придет срок, воды этой реки утекут в океан и там станут рябью на поверхности и прозрачным льдом на окраинах ледяных полей. Ибо ничто не исчезает в этом мире окончательно, а только переходит из одного состояния в другое. И так без конца. Безсмыслица, скажешь ты? Наш ад — это жизнь впустую, скажешь ты. А ты знаешь, что такое жизнь? Ты знаешь? Нет, ты этого не знаешь. И никто не знает. А все только говорят, да делают вид. И что же тогда жизнь впустую, а что — не впустую? Не знаешь? И никто не знает. И никогда не узнает. И слава Богу! Потому, что если только узнает, то сразу либо умрет, либо ума лишится.

Неужели дружище не хочется жить? Даже если терпеть нестерпимую боль И смотреть в эту темную, звездную высь Что раскинулась перед тобой И стоять на холодном ветру, Ураганном, что только держись И с холодною ясностью осознавать, Что все это вокруг называется именем Жизнь! Называется именем Бог, Это громкое, внятное, «Да» Это страшный, бесценный подарок, Который нам сделал бессмертный Господь Навсегда! Вы подумайте, только — единственный раз, и Навсегда! (стихотворение Р. Неумоева)

Смотрели фильм, «Кукушка»? Там такой сюжет, что во время войны оказались волею случая два солдата, двух воюющих армий в стойбище одинокой саамки. Один — финн, снайпер («кукушка», на военном жаргоне), другой, советский офицер, а хозяйка — саамка. Саамы, народ такой, на севере Финляндии. У них свой язык, не финский. Так вот эти люди говорят на разных языках, друг друга не понимают и цели у них в жизни, абсолютно разные. А деваться им, какое-то время друг от друга некуда. Хочешь, не хочешь, а живи, и друг другу помогай, и чего-нибудь делай. Вот так и все мы. Живем на одной планете. И деваться пока что некуда. Пока что еще возможности разлететься по разным галактикам, технические устройства не позволяют. Так, что хочешь, не хочешь, а живи! И хорошо. И слава Богу! И ничего тут другого не придумаешь.

Часть 4

Через пару дней мы двинули автостопом, переехали через перевал и минуя поворот на Юрюзань, в направлении Уфы. Потом были ночи и дни на трассе. Потом Пенза, потом Рязань и наконец Москва. В Люберцах мы навестили летовского брата Сергея. Который известный музыкант и саксофонист. И который часами способен наяривать на саксофоне всяческие витееватые, импровизаторские пассажи, но который, попроси его сыграть что-нибудь простое и осмысленное, долго будет пыхтеть и потеть, но вряд ли сыграет вам хотя бы «Калинку-малинку». Понятно, не барское это дело, «Калинку-малинку» играть. Барское дело, при помощи саксофона с Богом разговаривать. Видали мы таких! Большие шельмы, как правило.

Задерживаться у Летова-старшего было не с руки. Нас ждал теплый, красивый и древний как Русь, город Киев.

Что это за чудо — летний, величественный, весь пропитанный стариной и медленным воздухом, город Киев. Я никогда не был в Киеве зимой. И я не хочу быть там зимой. Но в августе, когда в садах уже висят спелые яблоки, груши и сливы, в августе я мечтаю приехать в Киев, хотя бы еще раз. И неспеша пройти по Андреевскому спуску и попасть на Подол. И снова подняться и пройти мимо дома Булгакова и мимо замка Ричарда. И зайти, по дороге, в одно из маленьких, уютных кафе и выпить там чашку кавы. А потом пойти по Крещатику. Сначала по одной стороне. А потом вернуться по другой, и снова прийти и сесть у фонтана, что на площади, у главпочтампа. Хотел бы повторить это, хотя бы один лишь раз. Но, возможно, этому не суждено уже быть никогда.

Мы остановились в Киеве у летовского знакомого, на левобережье, на первом этаже нового дома, в трехкомнатной квартире. Что их связывало? Кажется общее увлечение коллекционированием винила. Я с удовольствием осваивал новые для меня украинские слова. Оказывается, это только в обрусевшем Киеве, хлеб это «хлiб», а на настоящем украинском, на котором разговаривает западенская хохляндия, тот же хлеб уже будет «паляныця». Это в русской транскрипции. Правильно выговаривать это слово я так и не научился. Так что в городе Львове меня за такое произношение могли бы, наверное, хорошенько вздуть, исполненные самостийности украинские хлопци. Но именно тут я вспомнил, что по-матери, наполовину-сам являюсь «гарным хлопцем». Все мои родственники, по материнской линии из Мукачево. Это в Карпатах. И это такая «западенщина», что куда там городу Львову! Мы часами гуляли по жаркому, благословенному Киеву. Пошли в Киево-Печерскую Лавру. Там забрались в один из отдаленных уголков и несколько часов лежали на траве, под яблоневыми и сливовыми деревьями небольшого лаврского сада. Сейчас, наверное туда уже не попасть. Это внутренние территории Лавры, куда туристов и посетителей стараются не допускать. Но в тот период времени Лавра считалась еще наполовину музеем и монахи чувствовали себя не совсем хозяевами. Вроде, как бы из милости их в Лавру пустили, помолится.

Мы лежали и наблюдали перед глазами синее небо. А раньше неба, висели спелые огромные яблоки и сливы. А вокруг не было ни души. Этот глухой лаврский тупичок, где растет несколько фруктовых деревьев — напоминание о Рае. Несколько минут, проведенных там, все равно, что вечность. Нет ощущения времени. Я даже не могу сказать точно, сколько мы там пробыли: пол-часа, час, два, три часа. Времени не было. Иллюзия, конечно. К реальности нас вернул молодой послушник. Он появился неожиданно и сказал:

— Что вы делаете? Зачем вы, это? Эти фрукты на трапезу идут.

Это в ответ на то, что мы с Егором яблоки, да сливы монастырские давай сбивать и нагло кушать.

Напомнил, стало быть нам, что это не рай, а мы не херувимы. У этого виноградника есть хозяин. Он не страшный. Он не станет кричать, гнать и стрелять из берданки. Он просто пошлет вот такого юношу и тот напомнит, что хозяин у виноградника есть. Мы не хамы. Мы понимаем. Мы просто молча уходим. Спасибо, что дали немного времени побыть в раю. Оно нам кажется вечностью.

Через несколько дней, устав сидеть в квартире, решаем сделать ночную вылазку в лес. В лесу, вернее в огромном парке, по ночам, как нам сказали, можно встретить последователей Порфирия Иванова. На Украине, как-то особенно много последователей его учения. Одна девушка-ивановка пришла даже с нами пообщаться. Вела себя типично для сектантов. Малейшая ирония по поводу учения или его основателя, сразу настороженность, замкнутость, обида, отношение как к чужакам. Не разделяем взгляды Учителя, значит потенциально — опасны. Если вовремя не расшаркаться, и не проявить, хотя бы толерантность, начнется прямой конфликт. Улыбчивость сектанта моментально переходит в агрессивность, стоит только усомниться в учении. Это типично. Сами можете наблюдать, при случае.

Решаем идти в лес, поглядеть на «ивановцев». Что за люди? На какую гору лезут? Люди или «нелюди»?

В ночном лесу немного жутковато. Но идем. Я, Летов и наш друг Коля. Папа Колин запомнился. Папа замечательный. Узнал что мы «москали», страшно обрадовался. Папа бывший ракетчик. Делал СС-20. Когда ракеты при Горбачеве стали демонтировать, папа помешался рассудком. Думаете это шутка? О, если бы!

Идем через лес какое-то время. Наконец, поляна. На поляне горит огромный пень. У пня стоят крепкие мужики в одних плавках. Идет дождь. Мужики стоят у горящего пня и говорят о своем. На нас как-бы не обращают внимания. Мы какое-то время стоим тоже неподалеку. Дурацкая какая-то ситуация. Они стоят. Мы стоим. Ни здрасте, ни «хау ду ю ду». Делают вид, что наше появление им пофиг. Тогда мы решаем проявить себя первыми. Мы делаем вид, что уходим. Потом разбегаемся и неожиданно выскочив из-за деревьев с громкими воплями бежим мимо «ивановцев». Те удивленно смотрят нам вслед, но с места не двигаются. Продолжают делать вид, что мы им до фени. Коля ведет нас к купальне, где «ивановцы» окунаются в ледяную воду. Больше мы ничего не придумали, чем бы нам удивить или смутить «ивановцев». Скушно. Взорвись мы у них на глазах или улети на Луну, они так же будут стоять у своего пня и делать вид, что нас как-бы и нету, вовсе. Можно было просто поздороваться и завести разговор. Но ничего нового мы бы не узнали. Потеря времени. Однако, стало ясно, что Порфирий Иванов — дядя серьезный и нанесенных обид не прощает. Его месть настигла нас буквально сразу, как только мы вышли из леса и очутились в обитаемой части города.

4. Случилось так, что на нашем пути оказались овощные лавки. Лавки были пустые. Но за их решетками, на прилавках, валялись остатки не проданных за день овощей. Ну, помидоры, там, огурцы, баклажаны. Из леса мы вышли проголадавшиеся, да и дома у Коли нельзя сказать, чтобы царило продуктовое изобилие. И мы соблазнились, взять эти валявшиеся овощи. А взять их как? Протяни руку сквозь решетку, да и бери. Вот мы их, значит, взяли и идем себе дальше. Вдруг, неожиданно нас хватают и заламывают нам руки несколько дюжих милиционеров. И нас тащат за шиворот в отделение милиции при автовокзале. Ларьки эти, злополучные, метрах в 100 от автовокзала были. Вообщем взяли нас. Привели в комнату милиции. Посадили на скамейку. Сидим, переглядываемся. Уворованные овощи прямо при нас. Все улики прямо в своих руках и держим. Сидим. Я свою улику начинаю потихоньку хрумкать. Это огурец. Звук моего хрумканья отрывает сидящего напротив мента от работы. Он чего-то там пишет, понимаешь ли.

— Я те щас, пиздюлей как навешаю, — мрачно говорит он мне, глядя бычьими глазами.

Правду сказать, непонятно, что его разозлило. Толи то, что я громко хрумкаю, толи то, что я улику нагло поедаю, вещь док, так сказать. Как на такую его угрозу реагировать. Дураку понятно, что отмудохать меня, это ему — одно удовольствие. Жутковато, конечно. Но я ему, вдруг, спокойно так, но твердо, говорю.

— Если вы меня хоть пальцем тронете, то я во-первых, стану тут же орать на весь автовокзал. И орать буду громко. А завтра пойду к Ивану Михайловичу. Этот прокурор по надзору. И напишу у него заявление.

Никакого прокурора Ивана Михайловича нету в помине. Это и мне и моим друзьям совершеннейше известно. Летов шепчет мне на ухо:

— Ромыч! Кончай это дело. Не лезь на рожон.

— Ладно, — шепчу я ему в ответ, — поглядим кто вперед на воле окажется.

Коля вообще, молчит, ошеломленный всем происходящим.

К удивлению моих друзей, мент не только не делает попытки меня избить. Он утыкается в свои бумаги и замолкает. Вызывает машину и нас везут в здание отдела внутренних дел. Сидящий там мент, пожилой уже, спрашивает:

— Вы кто будете?

Я ему рассказываю про лес и про ивановцев все как есть.

— Понятно, — говорит он, — туристы значит. Тут появляется дежурный следователь. Почему-то отделяет меня от Летова и Коли. Ведет к столу, дает листок бумаги и ручку.

— Пишите, — говорит, — как дело было.

Я быстро пишу: так, мол, и так, шли из леса, с прогулки. Задержались у ларьков. Милиция сочла наши действия подозрительными и нас задержали. А мы ничего противозаконного и не помышляли. Огурец я свой доел окончательно, еще в ментовском бобике. Так что в руках у меня ничего нет. Летов с Колей свои улики так и держат в руках. Капусту, что ли какую-то или еще что. Ну, идиоты, блин. Жрать их надо было, улики эти. Я им пример подавал.

Следак бросил беглый взгляд на мою писанину и сказал, что я могу идти на все четыре стороны. Я вышел из ментовки. Отошел метров на тридцать и стал ждать товарищей. Ждал минут двадцать. Наконец отпустили и их. Спасибо Иван Михалычу, прокурору по надзору. Ну, думаю, Летов, ты Летов. А еще «нелюдь»! А Порфирий Иванов, все ж таки жуткий мужчина, мстительный.

Через пару дней, мне стало в Киеве скучно и я рванул в Крым, в Алушту. Там, как сообщило сарафанное радио, я мог бы повстречать своих тюменских друзей Вову Богомякова, Анку Максименкову, Янку Дягилеву, Гузель, Аркаху Кузнецова с Иркой Кайдаловой. Это мне показалолсь интересней, чем с Летовым в одной квартире сидеть. Да и то сказать. Ну что он, в самом деле?! Двадцать с лишком лет на свете прожил, а о том чего можно в ментовке говорить, а чего нельзя, не знает.

Глава 18. Ник Рок-н-ролл и его космический корабль № 666

Часть 1

Так или иначе, но к весне 1988 года стало ясно, что Тюмень превращается в центр отечественного панк-рока. Это почти одновременно почувствовали наиболее отъявленные негодяи и отщепенцы, являющие собой цвет этого музыкального направления. Думаете определение «негодяй» или «отщепенец» звучит для них оскорбительно? Ни в коем случае! Для любого из панк-рокеров это как раз наивысшая похвала. Будучи, после описанных мною киевских событий в Вильнюсе, как раз в тот момент когда местные литовские борцы за независимость только пытались еще стащить флаг Советского Союза с самой высокой точки города. Я мог в этом убедиться на примере нескольких колоритнейших панкеров, приехавших туда из Таллина. Таких красавцев в самом Вильнюсе мне наблюдать не пришлось. И это, не удивительно. Ведь по части всего «передового», пришедшего с Запада (а разве может с Запада приходить что-либо не передовое?!) Таллинн всегда был есть, и будет, впереди всех других прибалтийских столиц! Если кто-то в этом сомневается, то напрасно.

на фото «панки», такие какие они и должны быть

Так вот, эти самые передовые, размалеванные и «разбулавленные» в пух и прах ребята в старых, рваных косухах куда более передовые, чем даже парни из «Саюдиса», ходили по центральному парку Вильнюса почти у самой ратуши и пугали замешкавшихся, добропорядочных граждан и гражданок чуть ли не до обморока. Они неожиданно направлялись к какой-нибудь прогуливающейся дамочке и протягивая к ней дрожащую руку, хрипели страшным голосом:

— Дай, кушать! Кушать, дай! Дай, кушать!

Граждане шарахались от этих чудовищ и как ошпаренные пускались наутек. Казалось, многие могли бы понять — вот она передовая молодежь, несущая культуру Запада на плечах «Саюдиса». Но куда там! Ненависть к Союзу ССР, ставшему для всех «тюрьмой народов», перекрывала все остальные соображения и чувства.

Вот примерно такая же гоп-компания, отъявленных «пункеров», нагрянула весной 1988 года на квартиру Романа Неумоева. Да, да, все туда же, на улицу Рижская, дом 58. Компания, правда, прибыла не из Таллинна, а из солнечного Симферополя. Было это так, что в один прекрасный день, вернувшись после долгого отсутствия домой, я обнаружил, что одно из окон моей квартиры на первом этаже упомянутого дома выбито, и в квартире царит бардак, свидетельствовавший о пребывании там некой группы лиц. Этой группой лиц, оказалась группа «Коба» в составе шести человек. А именно, некоего Ника по прозвищу Рок-н-ролл, его гитариста Юры, басиста Джонника и перкуссиониста, не то по кличке, не то по фамилии, Бабаян. Я, если честно, не помню ни фамилии гитариста Юры, ни имени этого Джонника, ни настоящей фамилии молодца типичной южной наружности, которого звали Бабаяном. Да, с ними еще было одно прелестное создание по имени Гелла, и ясно было, что эта Гелла путешествует со всей компанией очарованная колоритным Ником Рок-н-роллом.

Это уже значительно позже выяснилось, что Ник Рок-н-ролл на самом деле зовется Николаем Францевичем Кунцевичем. А тогда для меня и всей тюменской рок-тусовки он был никаким ни Францевичем, а именно Ником, и именно Рок-н-роллом, буквально ворвавшимся в форцию ИПВ, выбив у меня окно и нахально воспользовавшись моей квартирой вместе со всей своей кодлой.

Ник Рок-н-ролл (Николай Кунцевич) — сама по себе, интересная фамилия. Насколько я помню, человек с такой же фамилией причислен Римской католической церковью к лику святых. Но при этом, он же известен тем, что физически уничтожил на территории Польши десятки тысяч православно-верующих людей.

на фото Николай Францевич Кунцевич (Ник Рокнролл)

А вот, прозвище «Ник» и того хлеще!

«Ник», или «Старый Ник» — одно из прозвищ самого Дьявола. Это тот самый Ник, который был названием языческого бога Одина.

Это все можно, разумеется, считать досадными совпадениями, однако, согласитесь, что уж больно они, эти совпадения, странные. Тем более, если присовокупить к этому рассказы самого Ника о посещении им эвенских шаманов и употреблении с ними магического шаманского напитка из мухоморов. Ничем иным как приобщением к этому волшебному средству нельзя объяснить бешеную энергию Ника во время выступлений и его способность бухать без просыпу на всевозможных флэтах, не испытывая при этом практически никакого похмелья. Много раз поражал Ник окружающих своей способностью оказываться бодрячком, часиков в семь утра, после всенощной попойки. А пилось, в таких случаях отнюдь не «Мартини», а все, вплоть до огуречного лосьона. И вот, представьте себе, на утро все как и положено стенают и их затряхивает, а Ник с самого утра уже на бодряках и отнюдь не валяется разбитый и с головной болью, а скачет этаким зайчиком-попрыгайчиком куда-нибудь, где можно помыться, побриться и вдохнуть домашнего уюта. И в этом его желании, разумеется, ничего удивительного нет. Попробуйте сами провести несколько дней на каком-нибудь «тусовом флэту», где можно пить, курить и веселиться, но ни отдохнуть, ни побыть в покое и одиночестве совершенно нереально. Попробуйте, и вы не станете осуждать бедного Ника, прибежавшего к вам ни свет ни заря в поисках короткой передышки от всего этого кошмара. Но этот кошмар — его жизнь, в течении многих лет. Спрашивается, можно такое выдерживать без помощи какого-нибудь напитка, ияхуаско, или чего-то в этом роде? Вряд ли.

О личных, автобиографических обстоятельствах Николая Францевича нам стало известно следующее. Его мать была переводчицей с английского языка и по неизвестным мотивам была выслана из Симферополя, под давлением Комитета Госбезопасности СССР в далекий Хабаровский край. Его брат был одним из тех «хангри энд янг», что в начале семидесятых годов воспользовались предоставленной Брежневым, в течении полугода, возможностью выехать из страны всем желающим. Таким образом, тогда пытались избавиться от диссидентов. Одним из этих уехавших на Запад был брат Ника по его словам, оказавшимся в Непале. Ну, понятно! Цепочка, видимо, была такая: рок-музыка, марихуана, мантры, буддизм, и вот — здравствуй Непал, прощай Россия. Про отца Ник, насколько я осведомлен, никогда ничего не рассказывал, намекал этим, возможно, в том смысле, что «сами понимаете, кто у меня отец, раз я Ник, да еще к тому же еще и Рок-н-ролл»!

Часть 2

А, при чем тут «Космический корабль № 666», спросите вы? Ну, дорогие мои, после того что я вам рассказал о его сиятельстве, Нике Рок-н-ролле, наличие числа «666» применительно к нему, это уже просто не вопрос. Мне это, тем не менее, самому странно, но именно так Ник именовал свою полу-уголовную историю о том, как симферопольские власти пытались пришить ему какую-то статью. В результате Ник оказался в институте судебной психиатрии имени Сербского. Его там страшно мучили, нашпиговывая галоперидолом и сульфазином. Видимо, в память об этом, он и его команда дружно скандировали свой наркологический супер-хит:

— «…все в порядке, доктор!

Дайте циклодол!..», — после чего, шло перечисление прочих замечательных препаратов: бицеллин 2, бицеллин 3…, — и так далее.

на фото Ник Рокнролл на сцене

Что ж привело Ника Рок-н-ролла в Тюмень, которую он с тех пор так отчаянно полюбил, что стал даже справлять в этом городе все свои день рождения, потом вступил несколько раз в брак, и наконец, едва не осел в этом городе на всю оставшуюся жизнь, сделавшись директором тюменского рок-клуба «Белый кот»?

Ну, у Ника Рок-н-ролла, как и у его тезки «Старого Ника», всегда был неплохой нюх на то, где будут развиваться центровые моменты интересующих его событий. Весной 1988 года все говорило за то, что эти события будут развиваться в Тюмени. Именно там усилиями формантов ИПВ был создан энергетический центр, начавший притягивать, как магнитом всех наиболее ярких представителей самой «драйвовой», эпатажной и сокрушительной музыки в стиле рок на русском языке.

Первое ж выступление Ника, в сопровождении группы «Коба», происшедшее в Тюмени, в упомянутой выше квартире № 63, дало представление о том, какие панк-рок-красоты нам предстоит наблюдать. Выглядело это примерно так.

Тощий, обнаженный по пояс Ник, вдруг начинал метаться по комнате, то вскакивая на мою кровать, то на подоконник и изрыгал при этом со слюной ритмические строчки своей песни. Его группа дружно и во все глотки скандировала рефрен:

Сталин, Берия, Гитлер, Гиммлер!.. Нам приходилось плевать на историю, Но в мавзолее лежит Ленин…, — завывал Ник.

При этом, он демонически сверкал глазами и какой-то уродливой металлической «фиксой», заменявшей ему передние зубы. В некий момент он издавал утробный, пронзительный крик ужаса, засунув в разинутую пасть собственный кулак. Так продолжалось 2–3 минуты, потом пять, десять… Минут через 15–20 я стал опасаться, что соседи вызовут в мою квартиру милицию, а заодно и скорую психиатрическую помощь. Группа сопровождения отчаянно била по маленьким барабанам, тамбуринам, спинке кровати, черт знает еще по чему. Часы показывали начало шестого утра и в этой утренней тишине все происходящее вполне могло бы навести на мысль, что в квартире № 63, на первом этаже дома № 58 поселилась компания шумных духов. Наконец мои опасения превысили критическую отметку. Я дипломатично стал намекать Нику, что, мол, хватит.

— Ну, как? — сверкал безумными глазами Ник, — нормально?!

Ничем нормальным тут и не пахло. Остро пахло шизофренией и институтом имени Сербского. И где-то я уже видел этот, бесовски-озорной, взгляд сумасшедшего. Ах, да! Ну, конечно. У Джонни Лайдона, в фильме «Great rock— n— roll swingle».

Я решительно дал понять Нику и всей компании, что мое жилище долго подобного не выдержит. Да и недолго, тоже. Но им этого и не требовалось. Гостеприимная тюменская тусовка самым теплым образом приняла подобное вопиющее панк-рок-явление. Оказывается Ник, вообще был знаменит своим умением «палить флэта». Ну, еще бы! Если на этих «флэтах» устраивать в полшестого утра то, что мне пришлось наблюдать, то уж конечно. Но город Тюмень и его рок-тусовщики были в этом смысле еще девственно наивны. В этом отношении для Ника и его команды открывалось широкое поле для деятельности. Квартир, куда опупевшие соседи могли бы вызвать наряд милиции или неотложку в Тюмени, Ника ждало множество. Что касается моей квартиры, то уж, дудки. Хватит с моих соседей музыкальных сессий ИПВ, пьяного Немирова, агрессивно настроенного, страдающего бодунцом Артурки Струкова, вальяжного красавца Юрки Шаповалова и прочих наших персонажей. Но моя квартира, кажется, стала приобретать слишком уж широкую известность, раз сюда, прямиком с вокзала ползут симферопольские панки, выбивают мне окна и устраивают ранним утречком столь роскошные, чреватые последствиями «сейшена».

Э, нет, подумал я, хорошего помаленьку. Им-то, что. А мне тут еще, как говорится, жить да жить. И я попросил Гузель Салаватову, как председателя тюменского рок-клуба и всеобщего рок-администратора, определить всю эту шоблу куда-нибудь подальше.

Вихрем прокатившись по квартирам тюменских, близких к ИПВ, любителей русскоязычной рок-музыки, порастеряв некоторых, хлипких, не выдерживающих бешенного темпа, членов группы, Ник решил сделать смелый бросок на Восток, в сторону Новосибирска. Эта идея пришлась по душе и нам с Артуркой Струковым. Артурычу, как сравнительно недавно откинувшемуся с армейских «дизелей»_ 2, тоже не терпелось своими глазами узреть бурную рок-н-рольную жизнь, сибирских рок-столиц. Имеется в виду Новосибирск. Именно там, находился третий, по значимости центр отечественного рок-н-ролла. Питер, Свердловск, Новосибирск. Москва в расчет не бралась. Там за весь описываемый период, значилась единственная, действительно самобытная рок-группа «ДК», да и та пряталась от репрессий в глубоком подполье, не имея никаких шансов на публичные выступления. Московская рок-лаборатория заслужила стойкий статус «рок-блеватории». Там происходила какая-то мышиная возня, борьба за привилегии. Люди писали друг на друга какие-то доносы. В общем, имело место все, что угодно, но не было одного — творчества, драйва, праздника, прорыва, короче говоря, не было жизни и ее кипения и пузырения, — именно того, что нужно было во все времена молодежи. И, ведь, ради этой «искры», ради ощущения этой энергии молодежь и проявляет интерес к рок-музыке и рок-музыкантам. Люди инстинктивно тянутся туда, где пульсирует и бьется жилка живого творчества и неподдельных человеческих чувств. Окаменевшие формы человеческого искусства вряд ли способны вызвать у молодежи непосредственную реакцию. Молодежь жаждет катарсиса! И она идет на рок-концерт, потому что там, в пульсации бешенного ритма, в кипении настоящих человеческих страстей, способно возникнуть реальное ощущение жизни, а не ее эрзац.

Это прекрасно понимает Ник Рок-н-ролл! И поэтому он не шуточно и неутомимо полосует себя бритвой во время выступлений. Нате! Смотрите! Кровь-то, настоящая!

на фото Ник Рокнролл

Но это же уже не искусство. Это попытка прорыва за ту грань где кончается искусство и начинается ее величество Реальность. А это очень опасная госпожа! Преодолев 30-летний рубеж своей жизни, большинство людей понимает ту житейскую истину, что жить надо осмотрительно и не спеша. И не следует будить спящую собаку. Но всегда есть те, кому нет еще 25-ти, и кто не боится жить, на всю «катушку».

Вперед, дорогой читатель! Узнаем, что это означает, и к чему это приводит на практике.

Часть 3

А приводит оно, порой, вот к чему.

1. За занятие рок-музыкой, особенно в ее экстремальных формах, в людей вселяются бесы.

2. Гиперзвуковое сопровождение мощной аппаратуры работающей, на уровнях граничащих с болевым порогом, способствует ухудшению слуха, зрения, и других психофизиологических реакций.

3. Вокальное исполнение в экстатической манере, при которой правильное, оптимальное дыхание становится невозможным, влечет за собой серьезные нарушения в энергообмене вокалиста, что в сочетании с огромными энергозатратами приводит к слишком большому и быстрому расходованию запаса жизненных сил. На определенной стадии это приводит к возникновению стойких суицидальных состояний, а при нежелании вовремя остановиться, к ранней (т. е. преждевременной) гибели. Ибо запас жизненных сил, сообщенный человеку от отца и матери, рассчитанный на определенный отрезок времени (сравнимый с временем жизни), при нынешнем уровне знаний и технических возможностей, является невосполнимым. Это единственная и, в конечном счете, основная причина ранней гибели большинства известных творческих личностей, будь то Пушкин, Маяковский, Башлачев или Курт Кобэйн.

Вам этого мало? Я думаю вполне достаточно, чтобы задуматься, стоит ли этим заниматься. Впрочем, я и так слишком сильно приоткрываю завесу тайн, за раскрытие которых, во все времена можно было поплатиться не только здоровьем и свободой, но и жизнью. Недаром народная мудрость гласит: меньше знаешь — дольше живешь.

Что же, скажете вы, прикажете вовсе не заниматься творческой работой? Да так, чтобы не просто прослыть интересным, а в великие люди выбиться? Нет, почему же? Только за все надо платить в этой жизни, и каждый решает проблему личного выбора и способа выживания, по-своему. Вот, Ник Рок-н-ролл, уповает на чудодейственные свойства шаманских напитков. Это самое, ияхуаско, я имею в виду. А что, вы думаете — я против? Да, нет, дай Бог ему здоровья! Лишь бы помогло. Но может не помочь, вот в чем дело! И тогда рок, снова весело запахнет «сладким подмышечным потом и полетом с 9-го этажа»…

А насчет вселения духов злобы у меня есть все основания полагать, что никакие «наркотические трипы», «особые состояния сознания», выходы в «астрал» и «ментал», «прозрения» и открывшиеся «двери восприятия» никак без их участия происходить не могут. Без них, любезных, какие напитки не пей, и как свое сознание не напрягай, ничего окромя тошноты и головокружения у человека не вызовешь. Потому как человек, он, человек и есть. И никаких «особых способностей», ни экстрасенсорных, ни оккультных, ни шаманских, ни колдовских, у него самого, у жалкого человечишки (то бишь, у нас с вами) нету и быть не может. Как говориться, что Бог дал, то есть, тому и рады. Но хочется, ох хочется гордому человеку ощутить себя суперменом! Уж такая, уж она, Великая Человеческая Мечта, провозглашенная Фридрихом Ницше, и иже с ним. Гимн человеческому безумию! Так что, имейте, пожалуйста, в виду, что как только у вас перечисленные состояния появились, значит вам «повезло», значит, бес нечистый уже рядом с вами.

Гонимые весенним солнышком и ожиданием радостных встреч с деятелями новосибирского андеграунда мы отправились всей красочной и разношерстной компанией в сторону Новосибирска. Как и обычно, без денег, документов и тому подобного.

29 июля. «Второй эшелон». Ромыч, Артурка Струков отбыли в Новосибирск зайцами. В небольшом городке Барабинске они были ссажены с поезда и захвачены в плен большой группой сотрудников местного уголовного розыска. Непойманными остались лишь Артурка и гитарист «Второго эшелона» Юра Зенченко. Артурка, как известно, недавно с «дизеля», а Юра недавно с подводной лодки. Вот она, армейская закваска! Оба рокера загодя сиганули на промежуточной станции и были таковы. Так что вся отпущенная под честное слово компания прибыла в Новосибирск на электричке, а Юра и Артур вагоне с солью, где кроме этой самой соли ничего съестного не нашлось.

2 августа. Темной, дождливой ночью разношерстая компания тюменских, симферопольских и новосибирских панков пробиралась по перелескам новосибирского академгородка к общежитию № 6 Новосибирского университета. Никогда бы не поверил, что окажусь тут, да еще при таких романтических раскладах!

В общежитии № 6 местные комсомольские боссы загорелись идеей устроить вечерок с клубничкой. И вечерок удался на славу. Коля Рок-н-ролл бесновался и показывал голый член. Роттон изобрел циклопика — что-то более отвратительное трудно себе представить. Потом пошла вещь со скандирующим припевом: «Берия, Сталин, Гитлер, Гимлер!» Суперхит «Солдаты рок-н-ролла» и песни под названием «Бум» Там такой текст:

Бум — это не костюмированный бал, Бум — это бьет большой барабан, …. (тут я не помню) …. Жили мы когда-то в свободной стране, Мы люди из племени эвенкского орла, смейся, Русский, твоя взяла! Радуйся, русский, кружись, воронье, это ты здорово Придумал — ружье! Это ты здорово придумал спирт — кто не убит, тот как мертвый спит. (из песни гр. КОБА на основе стиха Роберта Рождественского)

Необычность темы и то, как она подана, свидетельствует, что Н. Рок-н-ролл не только международный тусовщик по фестивалям — сейшенам, но и очень неслабый текстовик. Но если еще вспомнить его артистизм, то тем обиднее отсутствие всего остального.

Тем не менее, новосибирская публика была «Вторым эшелоном» великолепно взгрета и дуэту Струков-Ромыч, представлявшим «Инструкцию по выживанию», оставалось только подбрасывать поленья.

(«Новости этой весны» журнал «Анархия», 1988)

Часть 4

Вот что такое «вписка в поезд» без билетов, с целью проехать в обычном пассажирском вагоне зайцем. Небольшая компания безбилетников, быстро, практически бегом, пробегает стоящий на путях состав с обратной стороны, там, где все двери закрыты и нет ни одного проводника. Кампания рассредоточивается вдоль состава и быстро обследует поезд на предмет случайно забытых дверей нерабочей стороны. Если таковых не обнаруживается, то один или два пронырливых «зайца» стараются прошмыгнуть в состав мимо проводника (допустим, если он ушел на минутку к себе в купе). Проникнув в поезд, эти агенты бегут по составу и ищут дверь, чтобы открыть, опять же на нерабочую сторону и впустить всех остальных.

Как только группа «зайцев» оказывается внутри состава, она разделяется на пары (так незаметней) и разбегается по всему составу. Оставшаяся в одиночестве пара быстро оккупирует купе у самого сортира, со стороны тамбура для курящих и раздевается до трико и тапочек. Верхняя одежда засовывается в сумки, а сумки забрасываются на третью полку. После этого лучше всего покинуть вагон и либо перейти в другой, либо отойти в нерабочий тамбур и там, покуривая, затеять непринужденную беседу с попутчиком. Для проходящих мимо проводников вы, с этого момента, обычные пассажиры, уже успевшие занять свои места и вышедшие покурить. Так следует дождаться пока поезд тронется, а затем можно разойтись и поодиночке отсиживаться на свободных местах в купе, тусоваться вдоль состава, пойти в вагон-ресторан, в конце концов, попить там чайку.

Вот мы с Ником так и поступили. Пока наша пестрая компания пудрила мозги проводникам и конспирировалась среди обычных пассажиров, мы с Колей (будем уж, называть его попросту, по-тюменски, где он, бедолага, сделался, в конце концов, просто «Кольком»). Сидя в вагоне-ресторане, как два босса нашей смешанной тюменско-симферопольской банды, мы разработали «рабочую легенду», объясняющую наше не совсем законное путешествие. Оказывается мы ехали в Новосибирск на рок-фестиваль от имени и по поручению тюменского горкома комсомола. И, более того, лично первый секретарь тюменского горкома ВЛКСМ тов. Баглай нас в эту поездку и отправил. Вот такую лапшу мы договорились вешать транспортной милиции в том случае, если проводникам удастся таки нас ссадить с паровоза и сдать на руки милиции. Так вот мы сидели тогда друг напротив друга, два рок-н-рольных «папы» и мирно беседовали.

Коля придумал мне звучную рок-н-рольно-партийную кликуху «Ромыч-найф». «Найф», по-английски означает «нож». Ну и это походило на правду, так как оный был опять таки у меня за голенищем. Признаюсь, эта привычка, носить с собой небольшой тесак, осталась у меня с юности. Как любил говаривать Абдулла из фильма «Белое солнце пустыни»:

— Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо тому, у кого он не окажется в нужную минуту.

Ну, может не совсем точно цитирую, но смысл тот же.

Что же, это было неплохо, два главаря банды — Ник Рок-н-ролл и Ромыч-найф! Это даже меня как-то тронуло. Захотелось даже обнять Колю по-братски. Эта иллюзия братства обрушилась холодным, отрезвляющим душем буквально на следующий день, на станции Барабинск. Это где-то на пол пути между Омском и Новосибирском. Впрочем, все по порядку, до этого еще дойдем.

В общем, мы пили чаек, закусывали и являли собой двух совершенно нормальных, безмятежных пассажиров. А тем временем, тучи начинали сгущаться. Мимо нас то и дело стали пробегать озабоченные дяди и тети в форменных кителях, живо обсуждая вслух, что, мол, в поезде орудует какая-то подозрительная компания молодых людей странного вида и поведения. На нас тоже стали поглядывать, кивая и перешептываясь. Наконец кто-то из проводников прямо заявил, указывая на нас, что вон эти, мол, у них главные и есть. Стало ясно, что нас скоро начнут ловить прямо тут, не взирая на статус посетителей вагона-ресторана. Мы тихонечко встали и отправились в глубь состава. Поезд тем временем остановился на какой-то маленькой промежуточной станции, и тут выяснилось, что два наших товарища не вынесли муки преследования и спрыгнули с поезда. Это были Струков и гитарист группы «Коба» Юра. Оба прошли суровую школу армейской жизни и не собирались дожидаться на этом паровозе ментовского шмона. В общем, поступили как опытные разведчики. Кого-то, кажется Джонника, ссадили в Барабинске и сдали в ментовку. Остальным удалось в том же Барабинске сойти самим. Решили идти в город, на местный рынок. А меня, в качестве разведчика отправили обратно на вокзал, посмотреть, как там наш бедный Джонник. Я прошел через здание вокзала, прошел мимо открытой двери комнаты милиции и мог краем глаза заметить сидящего там на скамейке для задержанных, нашего бедолагу. Потом я спокойно вышел на перрон и поковылял вслед за всей командой искать местный рынок. Но искать мне ничего не пришлось. Прямо мне навстречу, по направлению к вокзалу шла вся кавалькада в сопровождении дюжих дядей в штатском. Я, было, собрался, как ни в чем не бывало, пройти мимо, здраво полагая, что хотя бы оставшись один, но на свободе смогу пригодиться своим арестованным товарищам лучше, нежели оказавшись вместе с ними. Но не тут-то было! Проходивший мимо в группе арестованных, Ник Рок-н-ролл дружески раскрыл объятия и заорал:

— Ромыч! А нас, вот, в ментовку ведут! Давай присоединяйся!

— Вот, козел! — мрачно подумал я про себя и мысленно плюнул ему в рожу.

— А, так это еще один ваш приятель? — разулыбался мент, и меня тепло приняли вместе со всей кодлой.

Делать было нечего, пришлось идти в ментовку вместе со всеми. Там меня сразу отделили от остальных, потому что этот козел, Николай Францевич, тут же объявил меня самым главным главарем. Вид у него был при этом такой, будто меня давно ищут, что бы, вручить медаль за отвагу. Вот, блин! А я еще расчувствовался тогда в вагоне-ресторане! Два рок-папы! Любовь и дружба навеки, и все такое! Видел я мерзавцев, но таких!..

Тем не менее, деваться было некуда, надо было как-то выкручиваться. И я принялся с самым серьезным и солидным видом, на какой был способен, доказывать ментам, что сам товарищ Баглай о нашем путешествии проявляет заботу и что мы новые, такие вот, «рок-н-рольные комсомольцы», и едем на ответственейшее мероприятие, в город Новосибирск. Менты стали звонить в тюменский горком комсомола. Но связь никак не ладилась и, так как мы все врали складно и от общей легенды не отклонялись, менты решили нам поверить. Они дали телеграмму на следующую крупную станцию, что бы там сняли наши вещи и, самое главное, гитары. Потом нас посадили на проходящий поезд, снабдив спецбилетами до самого Новосибирска. Вернули и ксивы.

«Хер их знает! Может они и впрямь какие-нибудь горкомовские посланцы. Кто их теперь разберет? Перестройка, мать твою так!», — подумали менты и поспешили от нас избавиться.

Но вот тогда до меня впервые дошло, кто такой, на самом деле Ник Рок-н-ролл, он же Николай Францевич Кунцевич. Бестия, он! Чертило, натуральное! Найф бы ему в сраку, да провернуть, провернуть! Самое бы милое дело!

4 августа. Вся компания тусовалась у некоего Энди на его шикарном 3-х комнатном флэту. Вожди обоих команд бросили клич: «Громи буржуев!» тут же было решено, что громить необходимо там, где стоишь, ибо ближайшим «буржуем» был признан хозяин флэта. Начались кражи. В процессе было украдено множество банок консервов, выпит весь папин египетский одеколон и все хранившееся в доме спиртное. Вещами пренебрегли, видимо из-за того, что в дороге они — лишняя помеха. Грабеж продолжался целые сутки, но что интересно, впоследствии была замечена лишь пропажа папиного одеколона и маминой бутылки шампанского. Тем не менее о хозяине осталось приятное впечатление. (Еще бы!)

На исходе дня местом диспозиции был определен опять-таки НГУ. В музыкальной комнате местных джазменов собралось человек 30 разного люда: панки, хиппи и пр. Электричество! Голосовой аппарат — бытовой усилитель «Радиотехника»! Зато живой барабанщик из панковской команды «БОМЖ», комбик для ритма и жаждущий поджемовать саксофонист. Программа та же. Но, когда наконец, опытный Ромыч (как никак, преподаватель ТСО в институте культуры), сделал разборчивым вокал, то покатил такой крутняк, аналог которому придется искать где-то в пространстве между БЭЗДЕЙ ПАТИ и ЗЕ СТУГГИЗ. Так что импровизированной Инструкции на этот раз ловить было нечего — фон был настолько ярок, что изобразить им что-либо было уже невозможно. Впоследствии джазменов из комнаты выгнали.

7 августа. День рождения Николая (фамилия и отчество неизвестны) Рок-н-ролла. В этот день имели место следующие события: был закуплен портвейн и упакован в чемодан, бесследно пропал некий «Джордж», который ранее смачно и глубоко резал вены. По догадкам, его в состоянии пьянственного изумления подобрали милиционеры и сопроводили туда, куда он и собирался — в психбольницу. Именинник, при содействии верного своего перкуссиониста Бабаяна, высадил у героя рок-н-ролла и вождя

Ромыча окно в хате и закочумал там на вольных хлебах. Второй эшелон оприходовал многое из личного имущества членов ИПВ. После чего хочется восклицать: «Коля, твои люди — гопники! У своих красть нехорошо. А, ведь, ты, какой ни на есть, а поп». Небезынтересна позиция Ромыча. Когда ставили хату новосибирца Энди, он самодовольно кряхтел и разглагольствовал на тему социальной справедливости. Говорят, что теперь он все больше склоняется к библейским истинам.

(«Новости этой весны», журнал «Анархия», 1988 г.)

Глава 19. Всесибирский панк-Вудсток в Тюмени

Это случалось летом 1988 года. Таким же жарким, каким оно бывает всегда в полосе резко-континентального климата, в месте, граничащим с Северным Казахстаном. Все события, описанные в этой книге, происходили на юге Тюменской области. А там такой климат, что любые явления, так или иначе, зависят от погоды. Зима в Сибири с морозами под минус 35 и лютыми ветрами — не самое благоприятное время для тусовок на открытом воздухе, сейшенов и фестивалей.

Поэтому, уж так повелось, что вся рок-деятельность на зимний период, как бы «примерзает». Но только для того, чтобы с новой силой забурлить вместе с весенним половодьем.

Есть такое местное наблюдение, можно даже сказать, закон жизни, что за каждым великим безумцем стоит великая женщина. У Рембрандта была Саския, у Петрарки — Лаура, у Джона Леннона — Йоко Оно, у Пушкина — Наталья Гончарова, ну и у Адама — Ева, в конце концов. А что Адам был великим!? А как же! Хотя бы потому, что долгое время кроме него на земле не было ни одного мужика. Следовательно, его величие на этот момент не поддается даже сравнению. И что же, он был безумцем? А то, как же?! Ибо, какой же разумный человек станет слушать бабу, и променяет жизнь в раю на жизнь с ней в пещере, у костра, с полуобглоданной костью в руках?!

И вот, стало быть, была у Мирона была Гузель Салаватова. То есть, что значит была? Она и теперь собственно есть у него. И она по-прежнему верит ему и верит в него, хотя бы даже в стельку пьяного.

на фото Мирослав Немиров и его «птичка»

Часть 1 Немиров

И вот, несмотря на то, что Мирон (Немиров, ежели кто забыл, что мы его звали промеж себя «Мироном»), фактически покинул тюменское рок-сообщество, уехав к своей маме в Надым, верная Гузель неутомимо и самоотверженно осталась продолжать его дело в Тюмени. Да уж, такова «селя ва», как говорят французы.

Рок-н-ролл, революция сознания, «пис энд лав» и «поколенческая культура», а потом жизнь, раз ребром ладони по голове, и будь любезен, поезжай-ка к маме в Надым! А почему? Э-ге-ге, почему, почему.… Да чтобы не сдохнуть от безденежья, наготы и лютых морозов. Но свою вдохновляющую и руководящую деятельность Немиров продолжал и из Надыма. Вот именно дань этой его вдохновляющей работе мы и решили отдать, пометив на обложку первого, действительно коммерчески реализованного альбома «Инструкции», «Ночной Бит». Я имею в виду ту мысль, что альбом был первым электрическим альбомом ИПВ, имеющим право называться «релизом». На его обложке — фотография ночного Надыма и фрагмент стихотворения Мирослава Немирова.

на фото Мирослав Немиров на первом курсе ТГУ

И вот, наконец, наступила еще одна весна, весна 1988, и началось среди тюменских рокеров постепенное шевеление и пробуждение. Шевеление это стало ощущаться также и ото всюду, со всех сторон: в самых разных городах страны от Вильнюса и Таллинна до Москвы, Казани и Новосибирска, прокатилась некая волна панк-рока. Откуда она взялась и чем была порождена, это я сказать не берусь.

На протяжении 80-х и начале 90-х годов, всплески музыки в стиле «панк» наблюдались то в Германии, то в Польше, то в самих США, где скандально прогремели «Dead Kennedy’s» во главе с Джелло Биафрой. И вот таким своеобразным пиком развития музыки в стиле «панк» в России следует считать 1988 год. И главное событие этого пика произошло именно в Тюмени летом этого (88-го) года. Кто в этом виноват? ИПВ, Немиров, Гузель, Неумоев, Шаповалов, Жевтун или Егор Летов? Уж я и не знаю. Видимо на тот момент тюменская рок-тусовка была самой активной, организованной, одновременно неформальной и независимой, ни от комсомола, ни от КГБ (битву с которыми ИПВ, как вы помните, все таки выиграла), и вообще ни от кого!

Вcпомните ситуацию этого периода. Питерский рок-клуб — прямо инспирирован питерским «гэбэшным комитетом», свердловский рок-клуб ведет строго отчетную деятельность под эгидой комсомола, московская рок-лаборатория погружена в непрерывные разборки и доносы. Вся рок-общественность страны с надеждой взирает на Сибирь, где на огромных просторах в индустриально и интеллектуально развитых мегаполисах Новосибирска, Омска, Тюмени и Барнаула, должна всколыхнуться новая волна отечественного разухабистого и сокрушительного рока.

Именно об этом мы тогда беседовали с Бутусовым и Шахриным, прогуливаясь по центральным улицам Свердловска.

И Слава Бутусов — несомненный лидер свердловского рока: спокойный и сумрачный, втолковывал мне, что напрасно, ох, напрасно, лезем мы со своей «Инструкцией» и своим панк-роком в город Свердловск, где рок готов занять уже свое положено ему место в культурном истэблишменте.

— Двигайте, ребята на восток, — увещевал он меня, — именно там отечественный рок-н-ролл являет собой панк-рок, один лишь панк-рок и ничего кроме панк-рока. Это было, разумеется, не совсем так. Но ему почему-то хотелось, чтобы это было именно так. Не без умысла, я думаю. Чтобы мы ему не мешали делать у себя, в Свердловске, заведомо коммерческий, и заранее «обречённый на успех», проект.

И таллиннскому рок-журналисту Николаю Мейнерту, почему-то хотелось того же. И хотелось Борису Гребенщикову, уставшему «быть послом рок-н-ролла в неритмичной стране». И даже Саше Старцеву с Джорджем Гуницким «всесибирская панк-революция» почему-то снилась по ночам. А после второй бутылочки сухонького, возникало желание броситься по следам Ермака и Семена Дежнева. Ну, еще бы! Где же, как не в глубине сибирских руд, должно прорасти семя концептуального бунта и революционного освобождения от мрачных оков русского, унылого, векового рабства?! В Сибири, именно в Сибири! Там где дух декабризма, помноженный на поколения ссыльных разбойников и наполненный новыми идеями Маркузе, Э. Фромма и Тоффлера, должен бы по идее, породить новую генерацию бунтарей, безумцев и рок-революционеров. Ибо есть такое мнение: «мол, почему так серо, уныло и неинтересно протекает жизнь большинства людей?» Да потому, что «настоящих буйных мало, вот и нет вожаков»…

Но стоит только где-нибудь этим буйным появиться и народ тут же просыпается и кричит:

— Оппа! Хотим, хотим, жить безумно и весело! Давай ребята, заводи шарманку!

Одна беда. От безумного веселья народ также быстро устает, как и от серой унылой жизни. И тогда, глядь, а никакого народа-то и нет. Народ быстренько рассосался по своим привычным норам, а вместо него стоят и плотоядно улыбаются товарищи-менты и «товарищи в штатском» и говорят:

— Ага, а вы значит, организаторы всех этих безобразий? Ну, пойдемте, у нас для вас есть очень хорошее успокоительное!..

Вот, видимо, по этому поводу и написал тогда Мирослав Немиров свое программное, русофобское стихотворение «Русская любовь». И в этом стихотворении не постеснялся написать такие строчки:

«… я ненавижу эту страну и этот народ, который даже любовь способен сделать тюрьмой…» (из стихотворения М. Немирова)

Не понимал я этой его «русофобии». «Ну ладно», — думал я, — «бюрократия, менты, КГБэшники, партноменклатура, спецмагазины и тому подобные „перегибы на местах“». Ну, это понятно. Но народ-то тут причем? И страну свою, я например, очень даже люблю. Откуда теперь такая глобальная ненависть и неприятие именно этих вот, исконно русских свойств, именуемых «вековым рабством», «забитостью», «унылой покорностью», и проистекающей отсюда готовностью вечно терпеть, то мироедов-бояр, то, потом, чиновников царских, теперь вот — партийную бюрократию «в законе»? И у Летова, ведь, то же самое:

«… мы астеничны и бесконечны, ведь все, что мы любим, это наш всевечный „хороший царь“ и знакомая вонь…» (из песни группы Гражданская Оборона)

О ком это? А? Да помилуйте, товарищи Немировы, Летовы, маркузеанцы и бакунинцы! А вековые традиции русского бунта, сколь же бессмысленного, столь и беспощадного?! Вы, стало быть, в борьбе с советским тоталитаризмом готовы этого зверя разбудить? А куда нам всем потом бежать прикажете? Вслед за братом Ника Рок-н-рола, в Непал, в Гималаи?

Так вот, кумекал я, сидя у себя на кухне, на улице Рижской, дом № 58, и становилось мне как-то не по себе. И я сел сочинять пригласительное письмо к ребятам из тюменского КГБ от имени тюменского рок-клуба и на официальном бланке МЖК, при котором этот рок-клуб теперь числился, стараниями сверх-коммуникабельной Гузели Салаватовой. В письме этом я очень вежливо приглашал сотрудников тюменского УКГБ посетить культурное мероприятие, намечавшееся в Доме Культуры «Нефтяников» и получившее название «Тюменский фестиваль леворадикальной музыки». Бумагу эту я запечатал в конверт, а конверт отнес на улицу Водопроводную и вручил дежурному офицеру КГБ.

Часть 2

Реакция тюменского «Комитета» была незамедлительной. Буквально через пару дней мне позвонил уже знакомый читателям, следователь «Комитета», Александр Мартышкин и уже, по-свойски, попросил забежать к ним в «контору». Ну, так, на пару слов. Я шел туда уже совершенно спокойно, ничего не опасаясь. Мартышкин меня встретил, проводил в кабинет, и… стал меня довольно откровенно вербовать.

Начал он, правда, издалека. Сначала он показал мне некую листовку, которую их сотрудники сняли, оказывается (ну буквально вчера!) с забора. Листовка имела явно самиздатовский формат, и была приурочена к предстоящему фестивалю. Не могу, к сожалению, ее процитировать точно, никто мне ее, ясное дело, дарить не собирался, но основные ее положения сохранились в моей памяти. Листовочка, сама по себе являла собой перл. Таких образчиков «черного пиара» мне с тех пор видеть не приходилось. Даже сегодня, в разгар междупартийных политических баталий, до такого никто так и не додумался. В ней сообщалось, что, де, «мы — панки и леворадикалы», ратуем за свержение коммунизма, легализацию проституции, реабилитацию имени Сталина, фашизм, и одновременно, пацифизм! Да, да, именно за все это вместе, и одновременно! Каким образом можно требовать легальную проституцию, под флагом борьбы за «сталинизм», это я предоставил решить самому Мартышкину.

— Да нет, — возражал с наивными глазами Александр Александрович, — это вы мне, Роман, растолкуйте, кто из ваших товарищей мог написать подобное?

— Да нет, уважаемый Сан Саныч, — отвечал я ему, — поведайте лучше вы мне, когда и каким образом, научились ваши коллеги варить такие смачные, очень политически грамотные компоты? Чтобы «сталинизм» мирно соседствовал с проституцией, а пацифизм с фашизмом «на пару зажигал», это из какого кино?

— Ну ладно, — говорю я ему, — я лично полон уверенности, что данный документ изготовлен не в вашем ведомстве. Не верю, что вы, тюменские чекисты, люди сплошь с высшим образованием, могли бы написать подобную галиматью! Это, наверное, ребята из соседнего здания постарались. И киваю на сопредельное со зданием тюменского УКГБ здание тюменского городского УВД.

Расчет мой оказался верным. Сан Саныч польщено разулыбался. Топорная работа, чего уж там и говорить. Ну, никак не в стиле «комитета».

— Ну ладно, ладно, Роман, — примирительно и с теплой симпатией обаял меня Сан Саныч, — но вы уж, если что узнаете по данному вопросу, не примените нам позвонить. И вообще Роман, идите вы к нам пока, что внештатником. Нам такие умные ребята просто позарез нужны.

— Ну что вы, Сан Саныч, — отвечал я также вкрадчиво и дипломатично, — у меня явно нет тех данных, что нужны для подобной работы (намекаю, что стучать не обучен). Совесть, вот ведь помеха!

Сан Саныч, разумеется, не был наивным человеком. В ответ на мою дружескую улыбку он тоже, официально, этак, поулыбался, дал мне бумажку с телефонами и стал выписывать пропуск. Наверное, мы оба понимали, что никакого сотрудничества у нас не получится.

Не знал я тогда, что в подобных случаях, после таких контактов и предложений, даже вежливый отказ — это решение судьбоносное. Такой гражданин, автоматически и пожизненно попадает в один из двух списков. Первый список именуется на «гэбэшном» жаргоне «АКТИВ». Попавшие туда и выбравшие стезю сотрудничества с «Комитетом», имеют в дальнейшем невидимую, порой трудноощутимую, и все же, вполне реальную, иногда пожизненную, поддержку «Комитета».

Второй список называется «ПАССИВ», и угодившие в него, увы, пусть не жалуются на судьбу. Отныне им очень повезет, если «Комитет» махнет на них рукой или вообще забудет об их существовании. Будет ли «Комитет» в дальнейшем расформирован, реформирован или реорганизован, это не важно. В каком-нибудь виде, под каким-нибудь названием, он все равно будет существовать, ибо необходимость политического сыска столь же продолжительна во времени, как само государство. Так что, увы, вам, Роман Владимирович! Сами же признавались в первой свой книге, про Сибирский рок, что вы — дурак! Дурак, и есть! Были бы поумнее, так поработали бы на эту «почтенную фирму», хотя бы пол годика, хотя бы, «для близира». А так… Э, да, что про вас и говорить! Вам само государство руки протягивало для объятий, а вы улыбаться, да отшучиваться вздумали! Э-эх, вы! … Какой же вы после этого, Неумоев. Вы — Неумнов! Так-то, вот…

А кто же эти листовки на заборе клеил? Тоже интересный вопрос. Да уж не Алексей ли, Михайлов (см. Книгу 3-ю, гл. 2-ю)? А что? Продвинутый эзотерик, русский йог, поклонник «гуру Вар-Аверы» (в миру — Аверьянова). Он еще называл этого «русского гуру» — «астральным майором СС». Чувствуете откуда ветер дует? Не иначе как опять же с них, с Гималаев, гребанных, откель к нам, русским любознательным интеллигентам, уже много чего надуло! И Далай-лам, и гуру, всяческих, и, конечно же, распрекрасных Рерихов с их Агни-йогой и ушасто-хоботастыми индийскими божками.

Это почему я на Михайлова думаю? Да потому, что, во-первых, он в тот период крепко дружил с тов. Репетовым, а тот как раз был из этого самого тюменского ГУВД, а во-вторых, уже в конце 90-х, начале 2000-х, Лёша Михайлов любил пошутить, организуя расклейку по Москве на столбах, неких дурацко-концептуальных объявлений типа: «Остекленим!»

Не этот ли этот предфестивальный опыт подсказал Михайлову идею запуска в социум подобных мифологем?

на фото Роман Неумоев — фронт-мен рок-группы «Инструкция по Выживанию»

Леша, ох и веселый паренек, доложу я вам. Большой мастер постмодернистских новаций, придумавший гениальную идею о том, как превратить метод непрерывного поиска положительных социальных связей в способ материально-благополучного существования для себя, своих девок и нескольких близких друзей. Каким образом? Ну, я Лешу тут «с патрахами» сдавать, не намерен. Расскажи я о том — как, всем захочется. Ведь как прекрасно! Знай, заводи постоянно новые знакомства с людьми действительно деятельными, положительными, патриотично настроенными и рассуждай с ними о грядущих судьбах России! Потом, о русской йоге, победах русских магов над хасидами-каббалистами и все такое прочее, а за это — получай от них периодически денежные подачки. У «хиппов» это называется, «сидеть на ушах».

Кстати о «хиппах». Перед самым уже фестивалем, дня за два до начала, они как-то густо поползли в Тюмень, и все норовили забраться ко мне на первый этаж, в мою квартиру № 64 по улице Рижской. Просто бедствие какое-то обрушилось на мою квартиру и мне, — помня про мой печальный опыт, гостевания у меня Ника Рокенрола, — пришлось, поплотней задернуть шторы и усиленно делать вид, что дома меня нет, что я вообще уехал, что никто тут даже, и не живет.

Часть 3

И вот, наконец, фестиваль состоялся. Все проблемы с организацией, приемом и расселением приехавших на фестиваль групп, взвалила на свои плечи, все та же, героическая и несгибаемая Гузель Салаватова. Именно ей удалось пригласить и собрать на одной сцене (единственный раз за всю историю сибирского панк-рока!) следующие отъявленные группы: Бомж (Новосибирск), Путти (Новосибирск), Гражданская Оборона (Омск), Яна Дягилева (Омск-Новосибирск), Инструкция по выживанию (Тюмень), Культурная Революция (Тюмень), Ник Рокенрол и «Коба» (Алтай, Гималаи), Олег Манагер и группа «Родина».

Суперзнаменитая ныне «Гражданская Оборона» отыграла к тому времени всего один свой электрический концерт в Новосибирске с программой «Адольф Гитлер» и это было, по сути, второе их выступление на большое сцене.

Откуда-то, аж из Казани, приехала, какая-то группа «Тина», о которой с тех пор никто слыхом не слыхал. Да, да и вот в ней-то никому, с тех пор нахрен не нужной, подыгрывал на бас гитаре сама наша панк-рок знаменитость!

Повторяю, что подобного сборища самых панковских и панк-рок-дженерейшен, сибирского замеса, групп, не случалось с тех пор ни разу и нигде! Потом ездили в Москву, Питер и всяческие «Череповцы», и «Бомж» и «Путти» и Летов, со своей «ГО». Где-то, кто-то, с кем-то пересекался, на разных концертах и фестивалях, но собраться в рамках единого мероприятия всем вместе, или хотя бы нескольким из перечисленных групп было уже не суждено. История знаменитой акции «Русский Прорыв» — предмет отдельного описания. Это уже была, скорее, политика, нежели рок-н-ролл. И Егор Летов, впоследствии напишет о том, что ему, — пусть лишь единожды, — но удалось пережить всероссийский «Панк-рок Вудсток». Что ж, некоторые явления как раз и хороши тем, что они больше уже никогда не повторяются.

Представьте себе сидящую в зале публику. Она взирает на ужасающих всю страну своим панк-рок-фашизмом «ГО-шников», брызгающих в зал слюной и кровью Ника Рокнролла, рыжую, экзистенциально щемящую навзрыд Яну Дягилеву и прочих.

Для Артура Струкова и его группы «Культурная Революция» это тоже первый выход на арену «Большого Цирка».

Яна Дягилева

на фото Янка с участниками ГробРекордз

Да что там, представлять, просто посмотрите на эти фотографии. На них всего лишь моменты фестиваля, но и они говорят о многом.

А «Путти» с их «дебил-роком»?

на фото панк-группа «Путти»

А готически-мрачнейших «Бомжей»? А шизофренически выпучивающего глаза Олега Судакова (известен также как «Манагер»), не хотите!?

на фото на сцене выступает Олег «Манагер» Судаков

Ну и конечно, нельзя скромно промолчать и о группе «Инструкция по выживанию». Лидер вокалист которой, ваш покорный слуга, Роман Владимирович Неумоев, рискуя попасть в КПЗ, на «ЗОНУ» и даже, возможно, в заключение своей жизни, в кромешный АД, тем не менее скачет по сцене и в кульминационном моменте своего выступления, снимает перед беснующейся у сцены публикой свою кепку.

«ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ»

Да, да, на сцене «1-го Всероссийского панк-рок фестиваля леворадикальной, альтернативной музыки» вы видите группу «Инструкция по Выживанию», действительно самого «золотого» своего состава. На лидер-гитаре играет толстый хулиган с тюменской улицы Воровского, Валера (Варела) Усольцев. На ритме пресловутый Аркаша Кузнецов. На бас гитаре, легендарный Димон Колоколов. Ну и за барабанами, несравненный и бессменный, Жека Кузнецов, по кличке «Джек».

на фото группа Инструкция по Выживанию на фестивале

При этом, все видят, что он побрит, но не наголо. На его голове оставлен изящный рантик из волос, символизирующий типичного, облысевшего, советского партийного функционера любого уровня. Ибо лысина (кое— кто утверждает, что эта сакраментальная партийная лысина — признак происхождения наших партийных, коммунистических боссов от древних «лемурийцев», живших когда-то среди болот, и потому всегда лысых) есть архетипический символ ВСЕГО советского партийного руководства.

Группа «БОМЖ»

на фото фронт-мен панк-группы «БОМЖ», по кличке «Джонник»

на фото: это даёт оторваться ошалевшей тюменской публике группа «БОМЖ» из Новосибирска

И среди всего этого «шухера», Лешу Михайлова (который и принес на фестиваль фотографию царской семьи (с тем, чтобы мы позировали с ней перед камерами тюменского телевидения).

на фото Летов, Ромыч и Манагер

На этом историческом фото, сделанном в фойе ДК «Нефтяник» вы можете видеть, слева на право Егора Летова, Романа Неумоева, и Олега Судакова, по прозвищу «Манагер»

Его друга и соратника по обществу «Отечество», Сашу Репетова (в будущем, защитника Белого Дома, в октябре 1993-го). Сан Саныча Мартышкина, «шившего» мне статью 190 «прим», и прочих его коллег — офицеров КГБ. Тюменских телевизионщиков, чиновников из отдела культуры и прочих, прочих, прочих… Разве им место здесь? Что привело их всех сюда и почему? Затмение, что ли на них нашло? Ведь все это им, на самом деле — «до фени», весь этот панк-рок! Но тогда, зачем, зачем? Почему, почему? Загадка. И нет на нее, до сих пор, ответа.

Глава 20. Сибирские пророчества, или аятоллы рок-н-рола

«Ибо там, где самовластно царит демон, создаётся особенный пламенно-возвышенный тип искусства: опьянённое искусство, экзальтированное, лихорадочное, избыточное творчество, судорожные полёты духа, спазмы и взрывы, вакханалия и самозабвение, „мания“ греков, священное, пророческое, пифическое исступление. Чрезмерность и преувеличенность всегда служат первым, непреложным признаком этого искусства.»

Стефан Цвейг

Часть 1

Речь пойдет о тех предвидениях и прозрениях, что случились в процессе творческих мозговых штурмов в среде рок-авторов сибирской волны отечественного рок-н-ролла. А что у других, у «не сибирских», не случалось в творчестве такого? У Макаревича, у Гребня, у Шевчука? Не-а! Во всяком случае, ничего серьёзного и достойного внимания. Умные тексты, оригинальная поэтическая философия, точные определения и проникновение в суть вещей и явлений — все это было в русском роке. Прозрений и «провидчества» у знаменитых рокеров европейской части России не было, ни малейших.

В этом еще одна из основных особенностей рока сибирской волны. Поэзия «ГО», Янки, ИПВ, «Культрева», и некоторых, идейно связанных с ними авторов (Влад. Богомякова, например) — это поэтическая эстафета, факел «поэтического провидчества», подхваченный ими от поэтов-провидцев XIX века. Таких как Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Блок, Гумилев и поэтов «серебряного века». В основе рок-музыкального творчества сибирских музыкантов этой плеяды лежит метод поэтической, «ассоциативно-интеллектуальной охоты» за осколками Истины. Пусть иногда на этом пути сибирских рокенрольщиков поджидали тягостные неудачи и громкие провалы. Ценность подобных попыток «прорваться за горизонт» общечеловеческой ограниченности еще будет оценена. В этом я убежден. Ибо сама поставленная таковая задача, беспрецедентна по своей смелости и грандиозна по степени риска.

Поиск Истины не новое занятие. Истина же — такая непостижимая штука, что способна самореализовываться, открываться и являться. Она далеко непассивна! Дух дышит, где хочет. Но кто может знать, на кого падет его выбор?

О, Истина — это сейф, при попытке вскрыть который, были смертельно опалены многие и многие смельчаки. Но от этого меньше их не становится. И сколько человеческая история знает самозванцев, мнивших себя ее глашатаями! Однако!

«Так говорит Господь Саваоф: не слушайте слов пророков, пророчествующих вам: они обманывают вас, рассказывая мечты сердца своего, а не от уст Господних… Я не посылал пророков сих, а они сами побежали: я не говорил им, а они пророчествовали…» (Иер 23; 16, 21)

Что же отсюда следует? Следует то, что смелость может обернуться наглостью, а дерзновение — дерзостью беззакония, если стремящийся к Истине, станет проповедовать ложь собственного воспаленного воображения.

Примеров тому предостаточно. Вот данные, приведенные в 20-м томе «Энциклопедия Американа» и данные, указанные в 8-м томе «Новой Британской энциклопедии», свидетельствуют, что большинство предсказаний знаменитого Нострадамуса, оказались неверны.

«Вот я — на пророков, которые действуют своим языком, а говорят „Он сказал“. Вот я — на пророков ложных снов…» (Иер. 23; 31, 32)

Попытаюсь на примере конкретных песен рок-авторов сибирской волны показать, в чем состоят предвидения и о чем «пророчествуют» наши рок-легенды из своих сибирских палестин.

Для начала возьмем песню Дягилевой Яны Станиславовны под названием «Придет вода». Не знаю, как кто понимает ее содержание, а мне видится следующее. Во-первых, я склонен усматривать тут намек на грядущие затопления огромных территорий Западной Европы. Да что там — намёк! Прямое указание! В исторический период воцарения над западной цивилизацией всемирного царя (в православной и библейской эсхатологии, оный именуется Антихристом) практически, вся Европа будет покрыта водой.

Впрочем это только одна из смысловых сторон. Вода, или «воды» имеют более широкий философско-теологический смысл. «Объяли меня воды до души моей», воздыхает святой царь Давид в одном из псалмов Псалтири.

«Спаси меня Боже; ибо воды дошли до души моей, вошел во глубину вод, быстрое течение увлекает меня…» (Пс. 68; 2, 3)

Шумят, шумят воды сибирской реки, сомкнувшиеся над янкиной головой. И тут приходит на ум, что самые ценные из ее пророчеств, это пророчества о самой себе. Предчувствие собственного, запрограммированного Судьбой, личного Апокалипсиса. Иногда, понять себя, почувствовать нить собственной Судьбы, выше и ценнее пророчеств о судьбах всего мира. В этом-то, уж точно, нет беззакония. С Судьбой не поспоришь, не побегаешь наперегонки. Таково народное мнение. Верно ли оно?

Как там у Пастернака?

«За поворотом, в глубине лесного лога Готово будущее мне, верней залога. Его уже не втянешь в спор, И не заластишь. Оно распахнуто как бор, все вширь, все настежь…» (из стихотворения Бориса Пастернака)

Но вот вопрос. А так ли все фатально? Не накликала ли трагедию там, где все могло сложиться иначе? Вопрос! Это такой вопрос, за решение которого можно было бы много дать.

«Ах, знал бы я, что так бывает Когда пускался на дебют, Что строчки с кровью убивают Нахлынут горлом, и убьют…» (все тот же, Борис Пастернак)

Янка

Впрочем, есть у Янки и непосредственные, отчетливые описания ближайшего будущего, ожидающего нас «за поворотом». «Деклассированным элементам», «Особый резон», и еще, многие другие. О чем это? Что за новые чекисты, человеки с ружьем и маузером, маячат там, за темной пеленой «янкиного Апокалипсиса»? Может пустое все? Страхи? Да нет, вряд ли. Еще грядет диктатура поголовного либерализма и свободы, когда провозгласят «Мир и безопасность». Грядет диктатура, доселе еще неслыханная, при которой в доказательство лояльности станут требовать не слова, а САМУ ДУШУ.

Хотите знать, о чём я жалею больше всего, когда вспоминаю о Янке Дягилевой? Нет, не о том, что не спал с ней и не «трахался», наподобие Летова, не флиртовал с ней, наподобие Шапы, и не был в романтических отношениях, наподобие Богомякова. Я жалею только о том, что тогда, в рамках проекта «Великие Октябри», нам не удалось записать у Женьки Шабалова всех её песен. И теперь большинство её электричества существует только в гробовом, поносном и инферно-дебильном саунде производства студии Егора Летова. И мне теперь приходится, купив диск Янки, переписывать на аудиокассету только её акустические песни. Их я могу слушать. Их мне очень хочется слушать! Они так аутентичны самой янкиной душе. Но когда вслед за акустической песней начинает звучать летовский грохот и «индастриал», я стремглав кидаюсь к CD-проигрывателю, чтобы выключить, скорее выключить всю эту летовскую концептуально-постмодернистскую, грохочущую поебень! Господи! Как жалко-то! Ведь, ничего уже не воротишь!

на фото группа «Великие Октябри»

Часть 2

Несколько иное можно усмотреть в творчестве Егора Летова. С одной стороны, тексты его песен — это почти сплошные откровения, разящие, бьющие, как бы наотмашь, идеологемы, застывшие, как бы остановленные им, оттиски, пузырящегося и лезущего изо всех щелей бытия. С другой стороны, все эти разящие интонации и кадрированные рефлексы слишком уж явно рассчитаны на то, чтобы хорошенько стегануть сразить и поразить воображение слушателей. Летов ведет своеобразную войну против публики. И в этом отчетливо просматривается его стремление к распространению в ширь социальной действительности, но не в глубь понимания самого себя.

Было бы не справедливо не упомянуть, минимум 2 песни Егора Летова, в которых он пророчествует, то есть предсказывает некие события имеющие произойти в будущем.

Одна из них «Новый день», другая называется «Родина». Содержащиеся в текстах этих песен предсказания Летова о завтрашнем дне — наиболее характерные примеры того, как именно он пророчествует.

…Над моей землей воцарилась тень. Будет новый день! Ясный, светлый день… (слова из песни ГО «Новый День»)

А вот пророческая тирада из песни «Родина».

«Вижу: поднимается с колен моя Родина, Вижу, как из пепла восстает моя Родина, Вижу, как поет моя Советская Родина…» (из песни Гражданской Обороны, «Родина»)

Что тут можно сказать. Пророческий смысл первой песни не превышает уровень текста: …Завтра будет лучше, чем вчера…

Предрекать такое, все равно, что декларировать идею победы Добра над Злом. Идея, разумеется, позитивная и нужная, но на настоящее пророчество, явно не тянет.

В следующей песне, если опустить определение «советская», как очевидно утопическое, ибо любому дураку понятно, что «Советская Родина» — понятие канувшее в прошлое безвозвратно. Поэтому если это его предсказание рассматривать просто, как возвещение славного, победного будущего, ожидающего наше отечество, безотносительно определения «советская», то это следует расценивать, безусловно, в положительном смысле. И лично я — горячий сторонник такой точки зрения. И утверждать надобно, разумеется, очень приятно и отрадно патриотическому чувству Летова, и меня и многих других, верящих в славное будущее России, людей. Но это утверждение основано на голой вере и исполнено более прекраснодушия, нежели очевидно знания. Точно так же, мог бы провозглашать идею светлого будущего своей страны и патриот Америки, и Израиля и даже, какой-нибудь, африканский патриот. Так что, это декларативное утверждение к пророчествам, в истинном смысле отнести можно так же с большой натяжкой.

Таким образом, Летов куда убедительней, когда говорит о реалиях для нынешнего, нежели когда пытается заглянуть в обозримое завтра.

Единственно, по-настоящему, проникнута духом истины фраза Летова, сказана о том, что «времени больше не будет», но и это, он, похоже взял из какой-то книжки, а не открыл для себя сам, в напряженных раздумьях о грядущем.

Летов тоже, разумеется, в своем роде «пророк». Его можно было бы назвать пророком настоящего. В актуальности сегодняшнего дня, и сегодняшнего самого себя, он как рыба в воде. Ей он, все-таки адекватен больше. Пророческого, провиденциального в его творчестве все же маловато. В сравнении с той же Янкой, я имею в виду.

Летов и Янка

Не стоит, однако, думать, что я пытаюсь поставить Летова ниже Янки, как поэта или музыканта. Как творческая личность Летов во многом крупнее и масштабнее. Его поэзия, более структурна. У него, хотя бы, просто, как у мужика, мысль яснее, отчетливее. Метафоричность в его песнях не спутанная и эмоциональная, а более, логически обусловленная и поэтому работающая мощнее, четче. Но где же те самые «семь озорных шагов за горизонт»? Что-то я их не нахожу. Уж не в Реанимации ли? Неужто путь за горизонт только один — через больничную койку?

на фото слева на право Летов, Янка, Климкин, Жевтун

Кто-то может заподозрить меня в том, что я вижу отличительные черты хорошей рок-поэзии именно в ее провидчестве. Это не так. Поэтическое творчество вполне может быть признано отменным и без этого. Просто оно, взятое в целом у любого из поэтов и лишенное провиденциальности, оказывается одновременно лишенным чего-то очень важного. Без этих «прорывов» и «прозрений» творчество, как жизнь без любви, как половой акт без оргазма. Я хочу лишь констатировать факт, что у Янки есть этот вектор, направленный в Вечность, а у Егора Летова, при всей его масштабности и количественном превосходстве творческого объема этого, вот, до удивительного мало. Диспропорционально мало, относительно количества им написанного. Он, как бы хочет прорывов, мечтает о прозрениях, ищет провидчества, а ему это не дается. Поэтому в его творчестве куда больше сиюминутного, чем вечного. И слишком много в его текстах обнаруживается такого, что Летов, попросту, прочитал и почерпнул из любимых им книжек, а не пережил собственной жизнью.

«Род лукавый и прелюбодейный ищет знаменья, и знаменье не дастся ему, кроме знаменья Ионы-пророка» (Мф 12; 39).

Но почему!? Да потому что, Вечность, Царствие Небесное — не консервная банка, и дыру туда не проделать, заточив «зубило» своего интеллекта о «камень человеческой премудрости».

«Это от ума, значит — от дурости…» — поёт в альбоме 2004 года Егор Летов. Понимает! Не дурак! Одна беда. Одного понимания тут мало! Слишком мало! Тут, ВЕРА нужна! И вера эта должна быть правая, то есть, попросту, ПРАВИЛЬНАЯ.

Часть 3

Несколько иные прозрения и предвидения произошли в творческой среде тюменской формации «Инструкция по выживанию».

Были такие пророческие и провидческие попытки у Мирослава Немирова. Правда, в его пророчествах маловато масштаба, и далеко он заглядывать не решался. Вот была интересная песня «Желание иметь много денег». Отрывок для примера.

Желание иметь много денег — Вот что ветер и сталь. Желание иметь много денег Тянет меня вперед. Оно мне запрещает плюнуть, умереть, устать, Точное, как автопилот. (из стиха М. Немирова, «Желание иметь много денег»)

Конечно, можно сказать, мол, не надо было быть особо прозорливым, чтобы в 1986-м предсказывать, что «желание иметь много денег» станет в дальнейшем главной задачей и жизненной программой значительной части наших сограждан. И, тем не менее, это все равно предсказание, небольшой загляд в будущее, пусть и самое ближайшее.

Еще одно его предсказание касалось некоторых неформалов того времени, имевших происхождение из семей зажиточных, принадлежащих «истэблишменту», граждан. В его песне «Дети богатых» их будущее рисуется недвусмысленно:

Сейчас они поют: Харе Кришна! Носят гребень, курят дурь, бухают ром, А завтра им все это надоест, И папы быстренько пристроят их В какой-нибудь «Газпром» (из песни на стихи М. Немирова, «Дети богатых»)

на фото Мирослав Немиров периода 1986 года

Эту песню, написанную где-то между 86-м и 87-м годами, как нисколько не потерявшую актуальность исполняет группа «Джек и Потрошители» сегодня, в 2005-м, и, причем, с большим энтузиазмом и драйвом. Если интересно, можете зайти на сайт ИПВ в интернете, по адресу и послушать. Забавная песенка, да и исполнение весьма ядрёное. Правда исполняющий её ныне, небезызвестный Аркаша Кузнецов (бас-гитарист ИПВ и экс-бас-гитарист таких проектов, как «Янка и Великие Октябри», «Мертвый ты», «Чернозем» и др.) несколько «облегчил» текст. В оригинале утверждалось, что эти самые «дети богатых», когда вырастут, то первое, что сделают, это посадят нас в тюрьму. Затем, чтобы мы им не напоминали о грехах и безобразиях бурной молодости. Что ж, вполне вероятный сценарий, хотя тут Немиров палочку-то, немного того, перегнул. Вот Аркаша и исправил. Но, в целом, это тянет на вполне конкретное и серьезное предсказание ближайшего будущего.

5. Писать о себе и, тем более, петь самому себе дифирамбы всегда несколько неудобно. Но, что уж поделаешь? Ради исторической справедливости, придется.

Все же, постараюсь быть скромнее и много о своих предсказаниях-прозрениях распространяться не буду. Просто перечислю основные, с указанием названия песен, в которых они прозвучали.

1. Глобальная война с «исламским миром», ожидающая западную цивилизацию (нас тоже уже коснулось, и еще как!) в обозримом будущем. Песня «Война», (1991 год).

2. Физическое уничтожение сакральной культуры и веры. Песня «Ангел сказал», (1996 год).

3. Провал затеи с перезахоронением останков царской семьи и, вообще, крайняя актуальность вопроса о предательстве русским народом своего последнего монарха. Песня «Корона», (1988 год).

4. Реставрация в России монархии, и, вообще, доведение процесса контрреволюции до логического конца. Песня «В мире есть царь», (2001 год).

5. Различные апокалипсические явления, связанные со Вторым Пришествием Иисуса Христа. Песня «Что-то происходит в России», (1993 год).

6. Конечный успех анти-израильской и анти-американской политики России, совместно с арабскими государствами и Палестиной на Ближнем Востоке. Песня «Восьмиконечная звезда», (1996 год).

Я думаю, приведенных здесь примеров достаточно, чтобы сделать вывод о неслучайном характере и четкости идеологической линии автора этих песен. В данном случае, меня, Неумоева Романа. Что-то из этих пророчеств уже сбылось, а во что-то многим сегодня невозможно даже поверить. Но пророчества только тогда являются пророчествами, когда они СБЫВАЮТСЯ! В противном случае, они — пустые бредни.

Часть 4

Еще один автор сибирской волны, творческие идеи коего должны быть обязательно упомянуты в данном разрезе — лидер проекта «Культурная революция» Артур Струков. Этот парень тоже много чего напророчил. Взять его песню «37-й», хотя бы.

«И будут бить и мять бока Судить, сажать, в Сибирь ссылать…»

Или «Мир опять зовет Христа»:

«…Попади Он в Ленинград, к примеру, Без прописки и без денег, Скажут, ну-ну пархатый гад, На фиг нужен нам бездельник…» (из песни Артурки Струкова «Мир опять зовёт Христа»)

Это очень, на мой взгляд, оригинальная версия Второго пришествия Иисуса Христа, помещенная в контекст нашей нынешней социальной действительности.

Или «Хочешь жить — разрушь Америку». Из последнего, и, по-моему, самого блестящего альбома группы «Культурная Революция». Сама «теза» ставящая задачу разрушения этого «нового Карфагена», это мощнейшее предсказание ближайшего будущего, имеющего, плюс ко всему, еще и подтверждение в Библии.

Во всех этих песнях Артуром дается довольно ясная и недвусмысленная оценка некоторых явлений сегодняшнего дня, спроецированных им в будущее время. Здесь у Струкова и конкретное описание, и некая программа действий, тоже, своего рода «Инструкция». Некий путеводитель по лабиринтам будущего. Это уже просто в традициях формации ИПВ, с которой Артур был тесно связан многие годы своего активного творчества. В этих его пророчествах подкупает чёткость и конкретность видения им ситуации будущего времени. Будет тот-то и то-то, надо тогда делать так-то и так-то.

И все же, всё это тоже имеет некоторый недостаток, портящий общее впечатление. Слишком уж, всё это больше «от интеллекта», чем от интуиции. Тут также приходится констатировать, что Яна Дягилева в этой области глубже, обширнее, а, значит, ближе к Истине.

Если ж кто-то поставит мне упрек, что в этой главе я обошел вниманием таких сибирских рок-поэтов как Дмитрий Ревякин, Ник Рок-н-ролл, Кирилл Рыбьяков, Дмитрий Кузьмин, Олег Судаков и многих других, то отвечу. Это я сделал потому, что считаю их творчество, в контексте пророческого и «провидческого» направления и аспекта рок-поэзии, не очень актуальным. Творчество этих рок-сибиряков во многом интересно, самобытно, совершенно самостоятельно и уникально, но никаких прорывов или заглядов в будущее я у них или не обнаруживаю вовсе, или эти загляды настолько мелкотемны и наивны, что и писать о них серьезно, рука не поднимается.

Впрочем, возможно, я не совсем глубоко и точно оказался способен оценить их творчество. Что ж, пусть это сделают другие. Мне же пора в заключении этой главы сказать, что…

Итак, стремление в будущее время, тяга к предвидениям и предсказаниям. Задача предвосхитить важнейшие события современности, с тем чтобы помочь своим слушателям, и даже более того, своему поколению (!), правильно сориентироваться в стремительно меняющемся мире, вот, одна из важнейших задач рок-поэтов сибирской генерации.

Насколько эта задача была выполнена, судить другим. Насколько «сибирские пророчества» оказались непогрешимы и принесли ли они слушателям пользу, о том судить будут время и Господь Бог. Не вымощена ли этими «добрыми намерениями» очередная «дорога в Ад»? Пророками или пифиями предстанут перед потомками лидеры «сибирской волны русского рока»? Время, и еще раз, время! Только оно, окончательно разрешит все вопросы и всё расставит по местам.

Глава 21. Жизнь и смерть Димона Колоколова и Вадика Зуева

Часть 1. Конфронтация в Москве

Да, интересный был паренек, Дима Колоколов. Когда же я его первый раз увидел? Уже трудно и вспомнить-то, где и при каких обстоятельствах произошла наша первая встреча. Появился он как-то неожиданно, вместе с Женькой Кокориным (ныне лидер группы «Чернозем»). Оказалось, что у них был некий, свой круг общения, совсем еще молодых музыкантов. Главным в этом круге молодых (16–17 лет) музыкантов, еще школьников, если брать по социальному статусу, был, как оказалось, не Кокорин и не Димон, а некий Вадим Зуев, по кличке «Роттон». Впервые на Вадима обратил внимание все тот же вездесущий, скурпулезнейший меломан и талантливый в откапывании всяческой новой музыки Юрка Шаповалов. Как-то раз он мне и рассказал, что есть, мол, некий молодой паренек, пишущий очень оригинальные песни. Это, стало быть, уже еще более молодая поросль рок-музыкантов, чем тот же Жевтун или Аркаша. Это было интересно. Мы с Шапой решили сами, не дожидаясь когда молодое дарование, Зуев, соизволит на нас выйти, отправились к нему домой и давай пытать бедного паренька. Кто ты, мол, да что? Да, что за песни сочиняешь, да как вообще, живешь? Выяснилось следующее. Что отца у Вадима нет. Куда девался, мы постеснялись выяснять. Живет, стало быть, Вадим с матерью, и отношения в семье, мягко говоря, далеки от идеала. По словам Вадика, его матушка была, что называется, не в себе… В чем это выражалось, он, как и на счет отца, пояснять не стал. Ну, мол, странности у нее, характер скверный, и приходится, стало быть, ему с ней тяжело. Про сестру свою, он тогда, помнится, и словом не обмолвился. Впечатление этот паренек производил на меня двоякое. С одной стороны, он вроде как был даже польщен нашим к нему вниманием и интересом, а с другой, меня преследовало странное ощущение, что он, внутренне, над нами все время посмеивается. Что-то вроде улыбки Джоконды неуловимо проступало у него на устах. А что это такое улыбка Джоконды, вы знаете?

«И в жизни улыбнуться смертью…» — вот что это такое.

Это мне открыла уже через 20 лет опосля, одна такая же «джоконда», которую меня угораздило полюбить. Эту же, специфическую полу-улыбку неуловимку много раз встречал я впоследствии на лицах людей одержимых бесом. Но это уже потом, когда побывал в монастыре и вдоволь налюбовался на людей, одержимых злым духом. И написал там такие строки:

…и под ухмылки приспешников зла падают наземь остатки крыла… (из песни Р. Неумоева, «Логика Духовной Войны»)

Да, да, это про то же самое!

Ну, так, вернемся ж, все ж таки, к Вадиму Зуеву. Вот, как я и говорю, казалось мне тогда, что Вадим, внутренне над нами насмехается. Внешне это никак не проявлялось. Уверен, что Шапа ничего не заметил. Но я почувствовал, что у этого паренька отношение к нам сложное. Некая смесь внешнего уважения и, в то же время, подспудная такая, глубоко скрытая уверенность, что он нам еще покажет, кто тут на самом деле «гений рок-н-ролла». Не знаю, может, это была просто такая закомплексовка. Возможно, он просто немного неправильно нас понимал, не верил просто нам. Вот, мол, пришли, ковыряют меня своими вопросами. Искренний интерес демонстрируют, а сами-то — что? Сами-то — просто боятся, что появится наша, более молодая, генерация рок-музыкантов и задвинет вас, голубчики, в дальний, пыльный шкаф истории тюменского рока.

на фото Евгений «Джексон» Кокорин

Э-э, не смейтесь. Не даром, ох, недаром московский журналист Сергей Гурьев вопрошал меня с хитрым прищуром. Уж не имею ли я отношения к трагической судьбе Димы Колоколова, и тем паче Вадима Зуева? Мерещится, значит, подобная подоплека, блуждает в умах. Нету дыма, ведь без огня, правда? Ох, как бы хотелось Сергею Гурьеву, чтобы я хоть, ну, каким-нибудь боком, да имел отношение к печальной участи ребят. Эх, Серега! Дурак, ты! Даром, что рыжий, да еврей. А психологию сибиряков знаешь плохо. По себе судишь, по гнилым московским меркам! Не было, ни у меня, ни тем более у Шапы, никогда никакой зависти и боязни, что кто-то нас обойдет, превзойдёт, или покусится на наши привилегии лидеров тюменского рок-н-ролла. Плевать мы хотели и на привилегии, и на свой «статус-кво». Мотивы у нас, видишь ли, со-о-всем другие! Юрке любая музыкальная, новая идея, чья бы то ни была, до зарезу интересна. А мне так и вовсе за державу обидно! Что нам до всяких там статусов?! Мышиная возня — вот что.

Но как оказалось, не зря тогда не верил в нашу искренность Вадим Зуев. Волки мы! Волки, позорные, однозначно! Обманывали, бедного паренька из неблагополучной семьи. На разведку приходили! А потом и сманили двух его ближайших и единственных единомышленников, Димона Колоколова и Женьку Кокорина! Сманили куда? Сманили в свою, гребаную ИПВ! А еще прикидывались! Строили из себя, благородных идальго, рыцарей Айвенго!

Они появились передо мной как-то неожиданно, сразу и одновременно. Два молоденьких пацана: Димка и Женька. Дима Колоколов, так звали первого, и Женя Кокорин — таковы были имя и фамилия другого.

Оба хотели играть. Смотрели на меня честными глазами и прямым текстом просились в группу. И это было кстати. В ИПВ снова произошел какой-то разброд и шатания. Со стороны Немирова, а вслед за ним и Аркаши Кузнецова в мой адрес покатили серьезные предъявы _ 1. Мне ставили в вину страшные преступления против человечества. Получалось, что я выжил Немирова из Тюмени, отобрав у него статус «вождя» и всенародное почитание. Подстрекаемый обвинительными речами своего кумира, Аркаша Кузнецов смело стал ставить перед рок-общественностью следующие животрепещущие вопросы. А кто такой спрашивается, этот Роман Неумоев, чтобы:

а) подминать под себя инициированную и, фактически, созданную Мирославом Немировым формацию ИПВ?

б) быть центром и лидером всей творческой и музыкальной деятельности внутри формации?

в) доходить до того, чтобы отбирать у молодого и беззащитного Кирилла Рыбьякова музыкантов и петь песни, сочиненные тем же Кириллом, Жевтуном, ну и, в конце концов песни сочиненные при участии того же Аркаши?

Да! Разборки! Претензии. Взаимные наезды и подозрения. Обходится ли без таких вот, и им подобных интриг и борьбы мнений, и авторитетов какая-либо компания, фирма, группа по интересам, и тому подобные образования? Социальная психология малых коллективов (есть такая наука!) учит, что нет. Не бывает таких социальных групп, в которых не происходило бы подобных конфликтных явлений, а была бы все время только тишь, да гладь, да Божья благодать… Люди, они всюду и везде — люди, и им свойственны амбиции, заблуждения, переоценка или недооценка собственных ролей, и прочие, тому подобные недостатки. Следовательно, рано или поздно, так или иначе, но кто-то, с кем-то начинает быть не согласен. Возникают временные лидеры, ложные лидеры, творческие лидеры, лидеры-авантюристы, а у них всегда, среди любой группы находятся приспешники, последователи и оппоненты. Так делились народы, Церкви, классы, социальные группы и партии. Да что там — люди! Сам Господь Бог, только до третьего дня творения, что-то создавал и объединял всяческие элементы мироздания, а впоследствии начал все именно разделять. Земную твердь от небесной, сушу от воды, зверей от рыб морских, ребро от Адама. Потом Адама и Еву от Рая, потом Авеля от Каина, потом разделение языков, потом отделение народа Израилева… И так далее: разделение, разделение, разделение.

Ну что уж тут говорить про ИПВ. Началось разделение и обособление отдельных коллективов внутри формации. Особо выделилась группа «Крюк», (впоследствии «Кооператив „Ништяк“») с дуэтом Рыбьяков-Крылов. Потом группа, «Культрев», Артура Струкова. Нормальный ход вещей. Но, как казалось Аркаше Кузнецову, странный и несправедливый. А почему это Роман Неумоев свой музыкальный состав называет «Инструкция по Выживанию» и метит, таким образом, в лидеры основного, «стволового» так сказать, состава формации ИПВ?

— А где она, теперь, после всех кгбэшных перепетий и возникновения на базе формации, городского рок-клуба, эта Инструкция по Выживанию?

И что теперь такое, ИПВ?

Время показало, что я оказался прав в одном. Если бы не мои постоянные усилия по сколачиванию все новых составов на обломках непрерывно разваливавшихся, то где была бы ИПВ? Что бы это было такое? Не было бы никакой «Инструкции», а был бы городской рок-клуб при одном из домов культуры, имени «Инструкции по Выживанию» и в память о ней, достославной.

Но дудки! Я каждый раз, год за годом начинал все сначала. К новому концертному сезону собирал музыкальный состав и готовил на любой, самой захудалый аппаратурной базе, а то и без нее, новую музыкальную программу под названием «Инструкция по Выживанию». И только поэтому, название это сохранилось по сию пору и превратилось в торговую марку, в «лейбл», известный теперь пусть небольшому количеству людей, но зато почти в каждом крупном городе России. Так, и только так можно было зафиксировать это название в сознании людей, и в дальнейшем, при возникновении рынка аудио-продукции, иметь возможность продолжать свою деятельность, в новых условиях. В условиях, когда если нет у группы «релизов», то нет и самой группы, в этой новой реальности «информационной войны». При возникновении реального аудио-рынка на территории России и российского шоу-бизнеса остается только одно условие существования музыкального проекта. Проект должен «иметь релизы» и они должны продаваться! Система подпольного распространения российского рок-андеграунда исчезла вместе с концом 80-х. 90-е годы принесли и сформировали новые условия, при которых любая группа может быть услышана по всей стране. Условие это называется — «дистрибьюция». То есть, те торговые сети, по каналам которых музыкальная продукция идет из Москвы и Питера во все прочие города России. Тот, кто попал в эти «сети», только тот реально существует! Все остальные — миф, известный жалкой кучке людей, в каком-нибудь, отдельно взятом «мухосранске». Масс-медиа, TV, радио и торговые сети — вот новая реальность, в которой приходится существовать любой, претендующей на известность музыкальной группе, в России с начала 90-х годов XX столетия.

Часть 2. Жизнь и смерть Димона Колоколова

Что должен иметь руководитель любого коллектива, чтобы быть — руководителем? Чем он должен обладать? Даром предвидения — вот чем. Предвидел ли я такое будущее тогда, в конце 60-х? Нет, разумеется. Что я, провидец, что ли? Но то, что я делал, диктовало мне некое чутье. Некий внутренний вектор. Понимание того, что успех — продукт настойчивых усилий.

И вот, в такой, непростой, щекотливой ситуации я оказался перед очередным выбором: прекратить на этом свою музыкальную деятельность или начать все практически с нуля, собрав совершенно новый состав. И этот состав возник! Валера Усольцев, Дима Колоколов, Женя Кокорин, Роман Неумоев — вот новый состав ИПВ, образца 1987–88 года. Именно в таком составе группа выйдет на сцену ДК «Нефтяник», на уже описанном в предыдущих главах «Всероссийском панк-рок-Вудстоке», летом 1988 года.

Почуяв недоброе, почуяв, что поезд под названием ИПВ даст третий гудок и медленно отходит от перрона, на подножку последнего вагона вскочил и наш смышленый парнишка Аркаша Кузнецов. Ему уже, фактически, не было места в составе. Состав был, что называется, полностью укомплектован. Но не таков наш шустрый паренек, чтобы оставаться и горько плакать вслед уходящему поезду. Молодец! Молодец, пилят! Кузнецов Аркадий сумел найти свое место и в этом составе, и снова не оказался в стороне.

Это было в достопамятном 1987-м, дождливой тюменской осенью. Обновленный мною состав ИПВ начал свои первые, робкие репетиционные потуги в маленькой каморке, где-то в недрах дворца культуры «Геолог». Аппаратура, изготовленная Люберецким заводом электромузыкальных инструментов, издавала страшные, натужные хрипы. Порой через один и тот же дребезжащий комбик приходилось извлекать звучание, к примеру, ритм-гитары, одновременно с голосом, используя наличие в нем двух независимых входов. Тут же отчаянно гремели барабаны, за которыми виднелась тщедушная фигурка Женьки Кокорина. Он и теперь-то не особо широк в плечах и объемист, а уж тогда… 17-ти летний юнец, что вы хотите?! Позже, значительно позже, возьмет он в руки электро-гитару и станет запиливать свои знаменитые, протяжные, торжественно-эпические партии соло-гитары, что звучат теперь на альбомах ИПВ начала 90-х

А тогда больше повезло Димону Колоколову, которому сразу же досталась роль бас-гитариста группы «Инструкция по Выживанию».

Через некоторое время оказалось, что бывает в жизни всегда примерно одно и тоже: то густо, то пусто. Еще в начале осени 1987-го у ИПВ вообще не было никакого состава, а тут оказалось, что есть, как минимум, два лидер-гитариста: Валера Усольцев и еще один «мыч», имени которого я сейчас просто не могу вспомнить. Да еще Аркаша Кузнецов на ритме, да упомянутый Димон Колоколов на басу, да Джексон на барабанах. Стараясь перекричать стоявший в репетиционной комнате грохот, я вопил «резаной свиньей»:

«Нож в спину! — Это как раз буду я…»

Вопил так, что привлек внимание художественного руководителя дома культуры «Геолог». Тот вбежал как-то во время репетиции в нашу каморку и взволнованно запротестовал:

— Так нельзя петь! Это просто немыслимо! Что вы делаете?!

— Почему же это? — выйдя с ним в коридор, поинтересовался я.

— Да, вы просто можете умереть раньше времени от такого пения! — вот что он мне ответил.

Может, вы думаете, он был неправ? Заблуждался? Увы, нет! Он был абсолютно прав. Так, как я тогда голосил и визжал, долго не попоешь. Это я начал понимать буквально через пару лет, испытав на себе то самое состояние суицида, о котором и поется в этом знаменитом панк-боевике. Зачем его стал петь Егор Летов? Чтобы прослыть вместо меня певцом суицида!? На это мне трудно ответить. Это надо спрашивать уже у него самого.

Летов

Зимой 1987 года, в результате описанных выше репетиций, мы созрели для великих свершений. Поступило приглашение из Москвы, от известной тогда московской организаторши всяческих легальных и полулегальных концертов, некоей Натальи Комаровой по прозвищу «Комета». Плюс к тому, там же, в Москве, нас страстно желал увидеть рок-журналист из Зеленограда, Алексей Коблов. Вот этим, собственно людям мы обязаны своим появлением в Москве зимой 1987 года. Ну, а Коблову принадлежит еще и решающая роль в записи второго в истории «Инструкции» электрического альбома, записанного тогда в том же Зеленограде и названного впоследствии «Конфронтация в Москве». Однако, все по порядку. Еще в Тюмени, на одной из генеральных репетиций, Валера Усольцев, к тому времени уже опытный кабацкий музыкант удовлетворенно воскликнул:

— А ведь мы молодцы!

на снимке, внизу Валера «Варела» Усольцев- атомный гитарист ИПВ

О, это не было проявлением самодовольства. Наш, совсем недавно возникший коллектив, окрыленный моими запальчивыми речами и истошно-истерическим пением, действительно создал и отрепетировал довольно интересную, динамичную и энергетически убойную программу. Она состояла почти из одних «хитов»: «Не осталось никого», «Нож в спину», «Восточный бриз», «Посторонние люди», «Мы все в конце» и прочие. В творческом тандеме с самым из нас музыкальным Валерой Усольцевым удалось неплохо поработать над аранжировками. Валера также взял на себя роль штатного воспитателя подрастающего поколения. И так как юные «Димон» и «Джексон», несмотря на свою юность, вели себя на редкость подобающе и самым честным образом старались учиться играть в группе, то вся воспитательная Валерина работа обрушилась на того же самого Аркашу Кузнецова. Вот его-то, выросший в простой, рабочей, хулиганской среде, Валера начал, опять таки, шпынять и заушать, ничуть не хуже Ани Максименковой. Да, что там, хуже! Еще даже и лучше! И за это, откосивший благополучно от армии в тюменских «Винзилях» (психиатрическая лечебница), Аркаша должен быть Валере Усольцеву по гроб жизни благодарен. Ибо под его отеческим руководством, он хоть отдаленно, но получил понятие о том, что такое армейская школа жизни, называемая в народе «дедовщиной». Ее, разумеется, так боятся и ненавидят любящие своих чад российские мамы. Но именно она, эта самая «дедовщина», воспитывает в молодых и, как правило, маловоспитанных подростках такие качества, как смирение, уважение к старшим, презрение к «понтам» и правдолюбие. Дедовщина, по-существу, в короткие сроки и методом жестокого тыка приучает молодых людей «быть», а не «казаться», отвечать за слова и поступки, правильно себя вести по отношению к окружающим и тому подобным вещам.

И вот, Аркаша Кузнецов, не отправившийся в армию, получил в лице Валеры Усольцева, того единственного «деда», что мог хоть как-то то поправить Аркашину плачевную ситуацию и предотвратить неминуемую катастрофу его личности в будущем. И, может быть, именно благодаря Валериным затрещинам, Аркадий Кузнецов стал не только отличным и надежным бас-гитаристом группы «Инструкция», но и хорошим журналистом, отцом и мужем. И кто же, спрашивается, так поспособствовал его возмужанию? Никто иной, как веселый и, одновременно, отечески-суровый, добродушный толстяк Валера Усольцев.

Часть 3. Жизнь и смерть Димона Колоколова

Только годы спустя, обнаружив Вадима Зуева в Москве, я узнал совсем от незнакомых людей, что он считал меня, чуть ли не своим старшим братом. Что именно мои песни вдохновили его на собственное творчество. А я? Мне было не до него. Увы! Да и не верилось мне в такие его чувства ко мне. Я помнил, как тогда, в Тюмени в Университете, он, Джексон Кокорин и Димон, в компании еще с кем-то, дружно хохотали на до мной. Хохотали так, как обычно хохочут молодые, талантливые ребята над каким-нибудь, заслуженным, но нелепым в своей важности, маэстро. Эх, ребятки! Вадик Зуев, Дима Колоколов, Женя Кокорин! Где же, правда? Если вы действительно чему-то учились и вдохновлялись у меня, то почему же не научились самому главному: любить жизнь! Цепляться за жизнь обеими руками! Ведь, вы же знали, как называется проект, в который я вложил свою душу. Он называется «Инструкция по Выживанию»! И, значит, ключевым в этом названии является слово «Ж и з н ь».

Как же это так получилось, что обозначившийся после службы в армии, как самостоятельный лидер, претендующий на свой коллектив и свой, авторский проект, Димон Колоколов называет этот проект «Мертвый ты»? А Женя Кокорин развивает теперь свой проект «Чернозем». Где же тут наши идеи жизни, огня, света?! Тут же просто за версту воняет мертвечиной, могилой и трупами. И вот логический результат всей этой сольной деятельности. Дима Колоколов сначала выбрасывается из окна. Но выживает. Господь еще хранит его. Но он и этого не понимает.

— У меня, видно защита сильная, — говорит он мне в коридоре второй городской тюменской больницы.

Какая там у тебя, такая, защита?! Безумец! Что ты об этом можешь знать?!

Через некоторое время после этого, Димона находят на железнодорожном полотне, с отрезанной головой. Булгаковщина! Бесовщина! Защита не сработала. Захлопнулась еще одна крышка гроба.

Вадим Зуев, в последнее время, незадолго до своей гибели, частенько гостил на студии «Мизантроп», у Эвелины Шмелевой. Он пытался выбиться из серой тюменской безнадеги и решил пробиваться в Москве. Студия «Мизантроп» была создана под патронажем Андрея Тропилло, в Москве, и рассматривалась им, первоначально как его московский филиал. Но он недооценил личные амбиции Эвелины Шмелевой, в квартире которой и была построена эта студия, задуманная как творческая лаборатория по выявлению молодых, талантливых дарований. Вадим Зуев и был таковым молодым дарованием. Поэтому его присутствие на студии «Мизантроп» было вполне логичным. Не совсем логичным получился результат его сотрудничества со Шмелевой и ее «Мизантропом». Буквально через небольшой промежуток времени стало известно, что Вадим Зуев был найден на берегу одного из московских водоемов мертвым.

Не думаю, что Шмелева и их сотрудничество как-то связаны с гибелью Вадима. Нет, тут сугубо личные причины и мотивы, связанные с его творческой судьбой. Человек сам, как правило, выбирает жить ему или умереть. Даже тогда, когда внешне все выглядит объективно и вроде бы сам погибший тут не при чем.

«Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло… Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое, любил Господа твоего, слушал глас Его и прилеплялся к нему»… (Втор. 30, 15,19–20).

Так сказано Богом во Второзаконии. Бог всем предлагает жизнь, ибо он причина и начало всякой жизни. Бог предлагает. Но выбор делает сам человек. В этом его свобода! И мне грустно. Грустно смотреть на последнего из этой троицы, Женьку Кокорина, стремительно стареющего со своим «Черноземом» и песенками типа:

Чернозём: «Мы просто падаем вниз Мы просто валимся вниз Мы скоро е… немся все!..»

Будете падать, конечно, коль так хотите! Падать, это ведь так легко! Тем более, что пропасть глубока и чудовищна. И главное, когда падаешь, совсем не нужно напрягаться. Напрягать силы нужно только, когда карабкаешься вверх по опасной и крутой скале. И тут уж, каждый выбирает сам, падать ему или не падать.

на фото музыканты ИПВ и Чёрный Лукич (Дмитрий Кузьмин) в Тюмени

А мы, все ж таки, как вы уже могли понять выступили тогда в Москве, неподалеку от Кремля в ДК на улице Герцена. Потом был Зеленоград и запись в Зеленоградском доме культуры, «спродюсированная» нам по-дружески Лешкой Кобловым.

Леха — волшебный человек! Таких удивленно-восторженных, почти детских глаз нет, наверное, больше ни у одного из его сверстников. Сохранить в себе «детскость», это ли не признак таланта?! Эх, спасибо тебе Леха, за ту сессию в Зеленограде. Пусть и барабанов там не оказалось и пришлось писаться с «драм-машиной» — 2, все равно было здорово. Мы возвращались в Тюмень довольные и счастливые, как победители. И везли с собой второй по счету, полноценный и готовый к реализации альбом проекта «Инструкция по Выживанию». Долгое время он существовал без названия. Но впоследствии я решил посвятить его трагическим событиям в октябре 1993 года, в Москве, у Дома Правительства.

Но уже сразу после его записи можно было сказать без всяких сомнений, что у проекта «Инструкция по Выживанию» будет еще много альбомов и долгое творческое будущее. Будут и известность, и популярность, и признание публики. Впереди была новая эпоха. 90-е годы были уже не за горами, и там, в 90-х нас ждали самые главные баталии и битвы. Впереди была эпоха «ельцинизма» с ее кошмарами, маразмами, кровью и уличными сражениями. Впереди был «Русский Прорыв» и политические битвы за Россию. И мы снова держали гитары как автоматы и считали себя настоящими героями дня.

Глава 22. Скромные рок-н-рольные итоги 80-х

Вместо эпилога. Часть 1

Возможно, повторюсь, если скажу, что своеобразным пиком, и, одновременно, своеобразным отчетным «рок-мероприятием», подведшим «рок-итоги» музыкального развития в Сибири стал тот самый «Фестиваль леворадикальной и альтернативной музыки». В этой книге он назван «Всесибирским панк-рок-Вудстоком». Что ж, тут ничего не поделаешь. Это уж воистину так! «Факт, ребята налицо», как пел в одном из своих панк-боевиков Артурка Струков.

на фото Артурка Струков и музыканты ИПВ

А так же, надеюсь, не погрешу против истины, если процитирую краткие характеристики основных действующих лиц, так громко и агрессивно заявивших о себе на этом апогейном, и, увы, последнем за описываемые 80-е рок-форуме. Да, это была последняя, яркая вспышка русского рок-н-рола в Сибири! Рок-н-ролла весьма непрофессионального, коряво сыгранного, однако, при этом, и не купленного еще ни кем, бесхитростного, режущего наболевшей правдой, неподкупного, бродяжнического и нищего.

Того, что выплюнул в лицо обществу свой отчаянный и бескомпромиссный призыв:

«Я подамся в „менты“, в „баркашовцы“, в поэты, в казаки… Все, что угодно, лишь бы не нравиться вам!..» (из песни ИПВ, «Памяти Кручёных»)

И те, кто этот вызов бросили, вовсе не виноваты, что общество, в очередной раз, степенно покачав головою, со снисходительной улыбкой сей вызов, частью проигнорировало, а частично и приняло:

«Ладно! В казаки, так в казаки! Нам-то, что за дело?!..»

И все ж, вот, хотя бы еще несколько слов о тех «рок-безумцах», что пытались своими песнями изменить этот мир вплоть до конца 80-х годов XX столетия.

Вот, несколько ностальгических описаний основных участников тех памятных событий, имевших место в Тюмени летом 1988-го года, и оставивших такой след в истории сибирского рокнролла, что кое-кому в Тюмени до сих пор мерещится — а не повторить ли это?!

Группа «Пи-Файв»

Основана в Тюмени двумя замечательными личностями — Олегом Цируком и Сергеем Фенём, где-то в начале 80-х. Играли в то время некую убойную смесь из панк-рока и «хард энд хэви».

Далее привожу подлинные высказывания, одного из авторитетных очевидцев, Аркаши Кузнецова, сделанные им тогда для журнала «Сибирская Язва». Аркаша Кузнецов — сам живая тюменская легенда. Поэтому его личная оценка, сделанная именно тогда, по горячим, так сказать, следам — мнение более достоверное, чем мой взгляд на всё это из 21-го века в век 20-й. Вполне, впрочем, возможно, что всё это написал вовсе не он. И Аркаша, пожалуй, даже может на меня начать обижаться за подобное, «навязанное авторство». Однако, уж от него-то я претензий вовсе не приму, учитывая количество им самим созданных мифов.

Когда я увидел их впервые, я считал со свойственным мне снобизмом, что все здоровое, прогрессивное и интересное в Тюмени может появиться только в среде нашей (сами понимаете, какой) тусовки. К слову сказать, так оно и было, все ненормально-неформальное местное и иное происходило через общение на Шапиной кухне, слушание музыки у Ромыча и бухание в каморке у Кукса. Хуже того, так все и осталось. Но тогда…

Энергия, динамизм и те неуловимые приметы, которые позволяли говорить о ПИ-ФАЙВЕ (или ФАЙФЕ) — это свои, но не наши, сильно меня поразили, и я решил, что на темном тюменском небосклоне зажглась еще одна яркая звезда, так сказать, «луч света»… На данный момент поражает совсем другое: абсолютное нежелание воспринимать чужие идеи, как следствие этого — жуткий эгоцентризм и отсутствие развития. Мне кажется, что именно сейчас музыкантам нужно особенно четко уяснить для себя, зачем они выходят на сцену, ибо каждое слово или даже нота могут стать той «раздавленной бабочкой», из-за которой сами знаете, что может случиться. ПИ-ФАЙФ (или ФАЙВ) этого не понимает, замечу, что речь идет не о каждом конкретном человеке, а лишь о том образе, который они создают, и о той идее, которую они проповедуют. Можно упрекнуть меня в недемократичности, поговорить о плюрализме, но для меня эти слова не более чем «дадзибао», хорошо всеми усвоенные и поэтому часто повторяемые. Я неоднократно пытался все это ПИ-ФАЙФУ (и ФАЙФУ) объяснить, наталкиваясь на равнодушие, непонимание, а иногда и на откровенную враждебность. И еще, на мое восприятие музыки этой группы влияет в немалой степени тот факт, что басист — Сергей Фень (или Пень), вот уже более года должен мне 200 рублей.

(Аркадий Кузнецов.)

Ныне группа трансформировалась в коллектив под названием «Пиастры Флинта». Являет собой одно из самых ярких явлений тюменской рок-сцены. Музыка, создаваемая теперь, практически, одним Олегом Цируком приобрела характер невероятно красивого и мелодичного «сифо-рока» с текстами, поэтически тяготеющими, разве что к творчеству Уильяма Шекспира. Панк-рок, играемый некоторыми из нас и до ныне, принципиальный, и полный сарказма Олег Цирук, теперь величает «ГОВНО-РОКОМ».

ГРУППА «КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ».

Основана, как самостоятельный проект, вернувшимся из рядов Советской Армии, бывшим студентом филологического факультета ТГУ, Артуром Струковым. Проект существовал первоначально, как музыкально-творческое «детище», и «подмножество» формации ИПВ. Однако, впоследствии ярко обособился в самостоятельное рок-явление общероссийского уровня.

на фото Артур Струков и Андрей Шагунов в студии завода «Нефтемаш»

Тем не менее, учитывая тот факт, что и в дальнейшем в данном коллективе играли такие «инструкторы», как Евгений Кузнецов, Аркадий Кузнецов, и примкнувший к ИПВ вместе с «Кооперативом Ништяк», Александр Андрюшкин. проект этот можно и теперь считать формально связанным с формацией «Инструкция по выживанию». Далее, опять же мнение Аркадия Кузнецова.

Назвав КУЛЬТУРНУЮ РЕВОЛЮЦИЮ полумертвой, я загнал себя в ловушку, поэтому, все, что я напишу, будет выглядеть, вероятно, предвзятым. Ко всему прочему, я еще и в КР играл на басу, дай Бог, не последний раз. После отъезда Артура в Москву, группа фактически прекратила свое существование. Трудно представить Артура, не сочиняющим и не исполняющим своих вещей, слишком много на это было поставлено, а также положено сил и времени. Поэтому, когда возникла необходимость заполнить «пустые места», Артур, для вида, пусть не обижается (поломавшись и быстро изобразив некую концепцию, подгонявшую музыку КР к данному весьма противоречивому моменту) реанимировал группу, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Результатом этого стали: во-первых, слабая сыгранность, что само по себе не так уж и плохо, во-вторых, для музыкантов это был момент непонимания происходящего. Лично мне Артур казался тем самым «подвыпившим и изнывающим от ран ветераном», который на встрече с пионерами, пуская обильную слезу и не понимая, что его никто не слушает, что он для всех всего лишь образ, говорит: «а вот еще помню». С Андрюшей случилась распространенная в среде музыкантов «тихая истерика»: растерянность выражалась и в его игре, лишенной обычной мощной монотонности, и в его достаточно нелепом движении по сцене, и в бэкин вокале, который только и можно назвать отчаянным. У меня непонимание происходящего достигло такой степени, что я время от времени порывался снять бас и уйти курить, а то вдруг, что-то вспомнив, начинал плясать, выглядя при этом, хорошо, если просто, смешно.

Джек был лучше других, он барабанил., а после концерта, даже, назвал его лучшим в истории КР. Ну что ж, им с постаментов виднее.

После всего написанного, я все еще надеюсь на совместную (с КР) работу. Только если меня и попросят «по собственному желанию», я, наверное, не уйду.

(Аркадий Кузнецов)

Вместо эпилога. Часть 2

ГРУППА «ПУТТИ»

Точный год основания данного новосибирского проекта мне не известен. Из его отцов-основателей могу назвать только Чеховского и Александра Чиркина. Упомянутый уже Аркадий Кузнецов написал о них следующие строки.

«ПУТТИ» — одно слово — «слабый кайф», несмотря на необычный состав, совсем уж необычную стилистику, да и скорое отбытие, без обычных в таком случае заверений в любви и верности. Для начала, о личных впечатлениях, которых вполне могло и не быть, ибо контактировать с ПУТТИ, то ли из-за их врожденной скромности, то ли из-за какой-то их особой, не совсем понятной «хитрости», лично мне не совсем удавалось. Может по этому, моя любовь к ним приобрела такой возвышенный характер. Чеховский, например, кажется мне офицером из «Белой гвардии», с невероятно тоскливым, так, наверное, нравящимся девушкам, взглядом, наполненным скорбью за… (см. И. Глазунов «Вечная Россия») Вместе с этим мне кажется, что он человек ранимый, мнительный и отчасти суеверный. Гитарист Келемзин, славный представитель немого племени гитаристов, как-то Игорь Жевтун или Андрей Шегунов. Легко представить его с паяльником над многочисленными примочками, «самоделающим» гитары, и вместе с тем… как играет…

Бух, был, наверное, самым скромным и молчаливым, порой даже думалось: «Полноте, живой ли он, а если живой, то не спит ли?» Но стоило ему сесть за барабаны, как становилось ясно: жив и живее многих. Музыка была несколько неожиданной. Это «трэш», при всей своей стилистической серьезности и даже агрессивности, остающийся в исполнении ПУТТИ стебным, как и их предыдущая жертва «хард». Открытием был и новый образ, который можно охарактеризовать их же любимым словом «МУЖИКИ». Вокал Чеховского сотрясал зал, рисуя картину «совершенно нового», «такого прекрасного и яростного мира».

В 2005-м году от Рождества Христова, группа «ПУТТИ» неожиданно для всех вернулась на российскую рок-сцену. И несмотря на свое полнейшее отсутствие в течение всех 90-х годов, похоже начинает набирать свои прежние обороты.

Чиркин

на фото Александр Чиркин, 2006 г.

«Его Рокнрольное Высочество», Ник «Рокнролл» и группа «КОБА»

Как уже мною писалось в предыдущих главах, появился в Тюмени летом 1987-го года и где был то того, и чем занимался, автору ведомо только то, что уже написано в соответствующей главе, ему, Николаю Францевичу Кунцевичу, посвященной.

Ник

на фото Ник Рокнролл, наши дни

«Ник — тема больная, болезненная, болящая… Можно сколько угодно рассуждать о системе и структуре, характере и образе, но вот человек приехал и уехал, теперь стоит спросить себя, „все ли ты сделал для того, чтобы ему было хорошо?“ Впрочем, к Тюмени это относится в наименьшей степени, хотя Нику и его команде определенным образом не повезло. Тот, кто должен был стать ярчайшим событием фестиваля, из-за опустошающей месячной тусовки, стал лишь отражением состояния дел во „втором эшелоне“ сибирского рок-н-ролла. Глупо винить в этом уехавших музыкантов, но оказалось, что ничего совершенного нет, даже Ника тусовка вымотала. Добрую часть вины за неудавшееся выступление я возлагаю на себя и это — не самомнение. Привыкнув к Нику, как к той штуке, которая сама пойдет, и даст Бог, все вытянет, я просто забил на все репетиции, тем самым вывел из равновесия Сашу Златозуба, а через него и Ника, плюс еще всякие технические неполадки. На музыке хочу остановиться более подробно, ибо музыка у Коли сейчас очень интересная. Оставив за Ником репутацию какого — никакого, а текстовика, все забыли о музыке, в плане невероятно тонкого ее восприятия гражданином Рок-н-ролла. А ведь его творчество, пожалуй, только в музыке совершало эволюцию. И эволюция эта отражала отношения Ника с внешним миром: от разудалого „трэша“ времен ВТОРОГО ЭШЕЛОНА, с соответствующим этой эстетике, желанием разрушать; наконец, к тому, что сегодня называется КОБА, с желанием просто жить в любви и гармонии.

Внимание! Сейчас пассаж в высшей степени странный!

Вообще, то, что сейчас делает Ник и его команда, у меня ассоциируется с группой СМИТС. Рассмотрим, как все это происходило у СМИТС. Морисси и Марр, основа музыки, концепции и образа, работая в режиме парного взаимодействия, взаимореализуются, помогая друг другу структурулизовывать свои творческие потенции в музыке и тексте… На отстраненную, ничего собственно не выражающую и беспристрастно рисующую мир, гитару, точнее, гитары и очень оригинальные, как по манере и игры, так и по звуку, накладывается (вживается, приклеивается) не менее абстрагированный голос, который, то протяжно напевая, то, отрывисто крича, несколькими мазками завершает картину. Мазки мазками, но не в обиду Марру, надо сказать, что инициатива исходит все-таки от Морисси. Музыка для него не больше, впрочем, она же и не меньше, чем параллельное кино в перформенсах авангардистов: присутствует равноправие партнеров, обусловленное тем. тем… а вот чем, тем, что Морисси не умеет играть на гитаре, а Марр петь. Согласитесь, что все изложенное можно отнести к Нику и его группе КОБА, точнее, к его гитаристу Саше Златозубу.»

Вместо эпилога. Часть 3

ГРУППА «ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ»

«Шоу-программа „Инструкции“ с первых же секунд стала напоминать балаган. В музыкальном отношении „Инструкция“ выглядела слабее многих групп, поэтому (стихийно или умышленно) ставка делалась на зрелищный эффект. А для этого в ход пошли танцы и прыжки, валяние на сцене, скандальные текстовки. Вторая часть программы „Инструкции“ — выступление панк — группы „Джихад“ (бывший „Крюк“) — проходило вяло и бледно, не помог даже экстравагантный антураж.» (А. Кузнецов)

Мифология.

ИПВ образца 2000-тысячных, то есть ИПВ в 21-м веке, ни внешне, ни музыкально на описанное здесь не похожа нимало. Теперь это просто музыкальная, рок-н-рольная команда, с неизменным лидером, Романом Неумоевым, во главе. В чем-то это выглядит мощнее и слушается интересней, но ушло главное — коллективное кипение и «колбашение» творческой мысли, столь характерное для ИПВ как рок-формации. Именно как «формация» сообщество творчески разнонаправленных векторов это и было тогда наиболее интересным и захватывающим.

Роман Неумоев, творческий лидер и фронт-мен ИПВ

ОЛЕГ МАНАГЕР И ГРУППА «СНЕЖНЫЕ БАРСЫ».

«Роскошный человек и роскошная группа. Вместе с тем, дитя, если не погибшее в чреве, то мертворожденное. Проект сей был хорош. Как некая идея, интересная при обсуждении деталей ее реализации, с сопутствующими ей интригами и африканскими страстями.

Олег Судаков

на фото Олег Судаков, в конце 80-х

О том же, что в результате всего этого вышло, лучше всего сказал герой Тюменской тусовки, фюрер местных металлистов Пол-Пот: „Я вот чувствую, что парень что-то сказать хочет… но сейчас не о том говорить нужно, да и не так, наверное“. Для меня песни Манагера явились настоящим откровением. Редко бывает, чтобы человек и говорить и петь мог одинаково хорошо, тут уж или — или, а у Манагера это получается, он тебе и велеречив, и певуч. Тягучие азиатские, однообразные мелодии его песен дополняются вокалом, который можно назвать героическим „То дрожащий, то хрипящий, то зовущий, то скорбящий“. И, что интересно, как я не пытался найти всему этому аналогию, так признаться и не нашел. Манагер сам себя выдумал. Не умея толком ни на чем играть, имея о музыке, скажем так, весьма своеобразное представление, он решил, что это тот путь, по которому он должен идти и на котором он добьется своего. Следует отметить чрезмерную структурализацию музыки, концепция вырастает из текстов, наивно мило и несъедобно, как острые груди восьмиклассницы. Очень интересно слушать все это в авторском исполнении, с комментариями, за чашкой чая, на кухне… На концерте имидж Манагера… Хотя постойте, как раз имиджа то и не было, не было пресловутого лирического героя, да-да, это был просто Манагер, неожиданно попавший в нехарактерную для себя обстановку, и поэтому не знавший, как себя вести. Смотреть на него было натуральным образом жалко. Нелепая фигура в вельветовой куртке и домашних штанах, судорожно соображающая, что бы из себя изобразить в свете декларируемых идей. „Жесток!“ — скажете вы? Да нет, просто я не мог подобрать слов других, может оно все и не так было, а может так все быть и должно. Все же это честнее, чем принимать позу, ничего при этом не чувствуя. Добавлю, что на сцене я испытывал гамму чувств разнообразнейших — от стыда, о котором я давненько на сцене не вспоминал, какого-то тинейджеровского страха, до ненависти, неосознанной, и, поэтому еще более страшной, желание показать им всем, дать говна и тому подобное. Не испытывал я только радости, что очень обидно.

Работать с Манагером очень интересно, так же, например, как заниматься структурной лингвистикой или переводить из „РОЛИНГ СТОУН“, и дает это для тебя не так уж мало, это своеобразная гимнастика для ума, если угодно — игра в бисер.

Хочется надеяться и на какое-то развитие, канонизацию что ли. Например, было бы очень интересно, если Манагер, помимо пения в духе старых добрых традиций, общался бы с залом, поясняя свои идеи, или читал лекции по животрепещущим проблемам современности. У него это должно хорошо получиться.»

Вместо эпилога. Часть 4

Следующим интересным сибирским рок-феноменом является барнаульское рок-сообщество

«ТЁПЛАЯ ТРАССА».

Интересно оно вот чем. Наряду с ИПВ, это также пример рок-музыкальной ассоциации, рок-формации. Там перебывало довольно много разного народа, есть свои таланты, рабочие лошадки, идеологи, рок-вожди и т. п… Вот наш вариант краткой истории этого сообщества.

РОК_ГРУППА «ТЁПЛАЯ ТРАССА».

Не приму посмертных антраша Не каких красивостей не выберу, Пусть моя бессмертная душа Подлецу достанется и шиберу. Пусть он, сволочь, врет и предает Пусть он, ворон, ходит в перьях сокола Все на свете пули в недолет, Все несчастья не к нему а около. С каждым днем любезнее житье, Но в минуту самую внезапную Пусть ему отчаянье мое Сдавит сучье горло черной лапою. (из стиха Александра Галича)

«Насилие нечестивых обрушится на них:

потому что они отреклись соблюдать правду.»

Притчи 21,7

«Теплая Трасса» появилась в начале 1991 г. в результате сотрудничества поэта и художника Вадима Макашенца, редактора и издателя сибирского журнала «ПНС» (Депа Побоков) с барнаульскими музыкантами (Андрей Верховых, гр. «Молот», Марк Якшин (г. Новосибирск), Дмитрий Назаренко, гр. «Сестра», Валерий Калинин, Дмитрий Кошелев (Митя Насосов), Александр Подорожный, Сергей Кистанов (Талонов), гр. «Опорный Пункт»). Коллектив тяготеет к панк-року, как единственно возможной форме выражения своей основной идеи неотвратимости конца света как Божьей благодатности, нисходящей в отдельно взятую страну (из буклета 6-го Новосибирского фестиваля рок-музыки, декабрь 1991 г.). ТТ сразу и прочно вошла в то изначально искреннее и безудержно-яростное но своей сути явление, имя которому — Русский Рок, чьи корни теряются в седых веках Святой Руси (газета «Новый День», май 1995 г.). Песня Галича «О перевоплощении душ» стала для Вадима, в конце 80-ых, тайным руководством к действию в мире умиравших на его глазах близких его друзей…

на фото группа «Тёплая Трасса» на сцене

Первое выступление группы состоялось в апреле 1991 г. в Алтайском Государственном Университете. В 1991–93 гг. Трассой было записано семь альбомов:

1. Меня мало убить-1991

2. Песни Грусти и Печали-1992

3. Снизу Налево-1992

4. Этот Мир (рождественский альбом) — 1993

5. Надежда (крещенский альбом) — 1993

6. Веселая Педократия-1993

7. Царица Небесная-1993

Главной особенностью группы стало духовное единство, сплоченность вокруг личности Вадима Макашенца, что сделало «Теплую Трассу» явлением выдающимся не только в рамках собственно рок-музыки…

Искреннее братство ее музыкантов (Талонов-Шао-Ветеран) позволило преодолеть трудности формирования этой уникальной духовной семьи.

После записи «Царицы Небесной» основной музыкант Трассы Талонов — человек холодный, но весьма и весьма одаренный, уходит из группы, заявив, что все сказано и сделано, и «Царица Небесная» — это уже некая мистическая Дверь в Царство любви и свободы…

Дальнейшее непростое время в истории группы проходит под знаком активнейшего участия в ее судьбе барнаульского музыканта Олега Яценко (Архитектор, гр. «Акустические пчелы», совместно с Павлом Тайченачевым). Архитектор еще летом 1990 г. был дружен с Шао (Леонид Веремьянин) и Ветераном (Константин Кирьячков) — гр. «Опорный Пункт», и на стадии становления «Теплой Трассы» пытался стать ее полноправным участником.

на фото «Тёплая Трасса», начало

После испытательного срока весной 91 г., когда Архитектор месяц жил у Вадима дома, а потом, с Ветераном, ездил в Москву на фестиваль «Индюки-91», где Вадим присутствовал в качестве журналиста, Архитектор, вследствие своей необузданности («дурной энергии», по определению Вадима), был вынужден уйти из группы…

Возвращается сей «Блудный сын» в начале 1994 г., услышав новый альбом Романа Неумоева «Память». Вспомнив, по его словам, Белый Свет, который видели на концерте ИПВ в Москве, он горячо убеждал: «Я вернулся к Богу, к Свету, на Небо». «Дёпе» он пел: «Что тебе подарить, человек мой дорогой, как судьбу благодарить, что свела меня с тобой…» Будучи необыкновенно энергичным молодым человеком, Архитектор занимает место административного и музыкального лидера ТТ, которую весной того года приглашают в Москву на фестиваль «Инди-94». В апреле-мае Трасса совершает плодотворнейшую поездку по стране: Москва-Киев (где группа впервые, всем составом, встречается с ГО и ИПВ, отмечавшей свое семилетие (12 апреля, как и Трасса — трехлетие). Впервые Вадим встречался с Неумоевым в октябре 1989 г. в Барнауле, на фестивале «Рок-периферия») — Подмосковье. Вернувшись из Европы, Вадим, в простоте и высоте своей не замечавший того, что видели все, летом расходится со своей женой Валерией, которую любил безмерно…

И Архитектор, неожиданно (для всех!) снова уходит из группы.

18 июля 1994 г., в день рождения Вадима, поздравить его приходят лишь Ветеран и Бякин (Алексей Белякин, ближайший соратник ТТ и Архитектора). Вадим, выпив, по-волчьи выл…

На следующий его день рождения из Москвы прилетают два его поклонника, организовавшие московский фан-клуб ТТ и ее следующую поездку в Москву в октябре 1995 года.

В 1996 г., Архитектор, уже прожженный коммерсант, сообщает по телефону из Москвы, что он — коммерческий директор «Теплой трассы» и будет выпускать кассеты и книгу о ТТ, в сотрудничестве с Митей Волынским (фирма «Хобгоблин»). Он высылает Вадиму посылку где, среди прочего (например, кассет с записями своих бесконечных песен), были две кассеты с поразительнейшей, по своей убежденности и проникновенности, речью Архитектора по этому поводу.

Вадим высылает им оригиналы всех записей группы и все имеющиеся материалы, включая все свои рисунки. Сразу по получению посылки, Архитектор исчезает из поля всякого зрения, и уже навсегда…

Весенним похмельным утром 26 марта 1997 г. Вадим, будучи, как обычно, на работе, по телефону получает приглашение на похороны Архитектора, состоявшиеся в 12:00 того дня…

По свидетельству москвички Кати Жариковой, занимавшейся в то время рок-бизнесом, Архитектор хотел на ТТ «срубить капусту» («кинуть лоха» — главный принцип «бизнеса»).

Прочитав письмо Вадима, сопровождавшее посылку, он бросает всю свою коммерцию в Москве (фирма по авиаперевозкам) и тайком возвращается в Барнаул, явно страдая манией преследования. По свидетельству его матери и его вдовы, за месяц до смерти он окончательно сошел с ума, исчез из дома, и ими было подано заявление в милицию на его розыск. Его труп нашли в одном из барнаульских подвалов. Причиной смерти, наступившей 21 марта, было установлено пищевое отравление…

Его похороны Вадим посетил вместе с Бякиным. Шао, вплоть до 1999 года, пребывал в перманентном запое. Понять преимущества трезвого образа жизни помог, в некотором смысле, Александр Редут (Оптимист), активнейший рок-деятель из 3аринска.

Оптимист собрал группу «Посторонние», выпустил газету «Новый День», стал, наряду с Евгением Борщевым (барнаульским поэтом, другом Вадима, погибшим на горноалтайской трассе осенью 1997 года), начинателем нынешнего православного молодежного движения «Свет», поступил на теологическое отделение АГУ и вполне воцерковился (он постоянно причащается, исполняет церковные требы, читает молитвы и т. д.). Начиная с 1995 г. по 2000 г. он — участник всех дальних поездок «Теплой трассы».

Летом 1998 г. Вадим пишет несколько писем Талонову, живущему с 1994 г. в Красноярске у своей женщины, и предлагает ему принять участие в записи нового альбома, над которым он с Бякиным начинает работу в это же время. Талонов, незадолго до этого приезжавший в Барнаул и записавший свой сольный альбом «Госпожа Всех Желаний» (проект «Пост») на студии «Мельница» с музыкантом Артуром Мелкомуковым, наконец, соглашается («Я делаю это только потому, что ты верующий человек», пишет он в ответ Вадиму). В октябре 1998 г. на этой же студии и записывается альбом ТТ «Все впереди», включающий песни 1994–98 гг… Ветеран, как музыкант не шибко одаренный, занимался реализацией альбома в Барнауле…

Талонов возвращается в Красноярск и в 1999 г., ввиду коммерчески несостоявшейся работы в России, едет на заработки в Германию…

Трасса активно выступает с песнями из «Все Впереди», без Бякина (занятого семьей, работой и учебой в Институте Культуры), составом, образовавшимся с 1995 г. — кроме Ветерана и Шао, ударник, Алексей Кирьячков (Мыха, родной брат Ветерана) и гитарист 3емченко Сергей (3ема, одноклассник Мыха).

Из бывших участников группы стоит упомянуть гитариста Сергеева Юрия (Ужас), бывшего «металлиста», как и Шао с Ветераном, сделавшего с их помощью слабую попытку обрести жизнь в Трассе, но с 1994 г., под тяжкой властью Архитектора и наркотиков, сорвавшегося в свое нынешнее весьма плачевное полупарализованное иногороднее существование…

Итак в настоящее время «Теплая трасса» в составе — Шао, Бякин, Ветеран готовит новую программу с новыми песнями, она полна надежд и сил, еще неизведанных, и призывает всех, для кого слово Долг не потеряло смысл, помочь нам делом.

Мы призываем всех, для кого нашло свой смысл слово Верность, кто умеет радоваться счастью ближних и сострадать их горю, кто способен терпеливо ждать, когда ждать уже нечего, и жить, когда все погибло, — не обманывайтесь, братья и сестры, — не бойтесь дьявола!!!

Но верьте Богу…

«А у вас будут песни, как в ночь священного праздника, и веселые сердца, как у идущего со свирелью на гору Господню, к твердыне Израилевой.» (Исаия 30,29)

«Из посторонних же никто не смел пристать к ним, а народ прославлял их.» (Деяния 5,13)

«Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.» (Матфей 6,21) Аминь.

2000 год от Р. Х.

* * *

Переживая злые годы Всех извращений красоты, Наш стих, как смысл людской природы, Обезобразишься и ты; Ударясь в стоны и рыданья, Путем томления пройдешь. Минуешь много лет страданья — И наконец Весну найдешь! (К. К. Случевский)

* * *

И проклят будь, чей дух смутится, Чей в страхе побледнеет лик, Кто малодушно усомнится И дрогнет хоть единый миг. (А. А. Голенищев-Кутузов) (Автор приведенной статьи: Макашенец Вадим Петрович)

Оглавление

Глава 1. Настоящее рок-н-рольное безобразие

Глава 2. Эффект был велик

Глава 3. КГБ-РОК, РОК-КГБ…

Глава 4. Тебя посодют! А ты не воруй!

Глава 5. Скверная жизнь

Глава 6. КГБвдейка

Глава 7. Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью

Глава 8. Воскрешение из мертвых

Глава 9. О том, как Юрке в армии служилось И прочее

Глава 10. Новости той весны

Глава 11. INSTRUKCIA on the stage

Глава 12. Аркаша Кузнецов — виртуальный двигатель Инструкции

Глава 13. И Летов, такой молодой, и Юра Шевчук впереди

  Начало

  Продолжение

Глава 14. Рок-клуб Дмитрия Олеговича Попова

Глава 15. Инструкция по Обороне

  Начало

  Продолжение

Глава 16. Камо грядеши

  Часть 1

  Часть 2

Глава 17. Очевидцы на Лысой горе

  Часть 1

  Часть 2

  Часть 3

  Часть 4

Глава 18. Ник Рок-н-ролл и его космический корабль № 666

  Часть 1

  Часть 2

  Часть 3

  Часть 4

Глава 19. Всесибирский панк-Вудсток в Тюмени

  Часть 1 Немиров

  Часть 2

  Часть 3

Глава 20. Сибирские пророчества, или аятоллы рок-н-рола

  Часть 1

  Янка

  Часть 2

  Летов и Янка

  Часть 3

  Часть 4

Глава 21. Жизнь и смерть Димона Колоколова и Вадика Зуева

  Часть 1. Конфронтация в Москве

  Часть 2. Жизнь и смерть Димона Колоколова

  Часть 3. Жизнь и смерть Димона Колоколова

Глава 22. Скромные рок-н-рольные итоги 80-х

  Вместо эпилога. Часть 1

  Группа «Пи-Файв»

  Вместо эпилога. Часть 2

  «Его Рокнрольное Высочество», Ник «Рокнролл» и группа «КОБА»

  Вместо эпилога. Часть 3

  Вместо эпилога. Часть 4 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg