«Говард и кельты»

Леон Спрэг Де Камп ГОВАРД И КЕЛЬТЫ

Одним из серьезных увлечений Роберта Ирвина Говарда были кельты. Через всю свою жизнь он пронес немеркнущий интерес к истории, антропологии, археологии и мифологии этого древнего народа.

Этот интерес нашел отражение во многих новеллах Говарда. Кельтское влияние не так заметно в рассказах о Конане, хотя в псевдо-истории хайборийского мира он и назвал киммерийцев прародителями кельтов, но наиболее ярко его увлечение этим народом проявилось в цикле рассказов о Турлофе О'Брайане, Кормаке Мак Арте и других.

Ирландская письменность появилась в VI веке, то есть вскоре после крещения Ирландии, и восходит к латинскому алфавиту. Более ранняя письменность, подобно тевтонским рунам, судя по всему, использовалась большей частью для погребальных надписей и магических ритуалов. Временем же активного создания ирландской литературы можно считать XI–XII вв., когда с этой территории были изгнаны захватчики-викинги, и местные вожди покорились английскому королю Генриху П. Именно тогда были созданы многие манускрипты, копии которых существуют и по сей день. Помимо прочих целей, перед писцами стояла задача записать историю своей страны.

Как и у других народов (например, у греков и евреев), когда историки попытались разобраться в материалах периода, предшествующего появлению письменности, на них хлынула лавина противоречивой и недостоверной информации, содержавшейся в легендах и мифах. Много говорится там о странствиях древних ирландцев, расселившихся со своего острова чуть ли не по всему белому свету, а также о племенах, в разное время пытавшихся завоевать Ирландию.

Так, из одних сказаний мы узнаем, например, что часть прото-ирландцев отправились в Скифию. Их вел некий лорд Голам, который после совершенного убийства бежал в Египет, где фараон Нектанебо (IV век до н. э.) пожаловал ему жену. Другие якобы отплыли в Испанию, где стали известны как племя милесийцев.

Некоторые легенды повествуют, как в Ирландии высадился некий грек Парфолан (или Парфалон) со товарищи. За ним пришел Немед и немедийцы, его последователи, из Скифии и фоморы (или фоморийцы) из Африки. Позднее были еще фирболги из Греции. Последними появились милесийцы, которые на пути из Скифии миновали Египет и Грецию.

Из некоторых источников следует, что большинство из этих завоевателей стало жертвами междоусобных войн и чумы. Но наряду с ними существуют и другие, более поздние предания, где те же персонажи объявляются вновь, живые и здоровые. Более того, Гоидель, легендарный предок гаэлов, якобы встречался в Египте с самим Моисеем. Но тогда он должен был жить во втором тысячелетии до н. э. — если, конечно, допустить, что Моисей, вообще, когда-либо существовал. А ведь есть еще предания, соотносящие ирландцев с пророком Иеремией… Судите сами, много ли правды могло быть во всех этих пусть и прекрасных — легендах!

* * *

У Роберта Ирвина Говарда была часть ирландской крови, значительно разбавленная английской и шотландской — отсюда и его симпатия к кельтам. Когда, например, Лавкрафт возмущался тем, что ирландцы бунтуют против своего «законного правителя», Говард с горечью вспоминал о несправедливостях, творимых англичанами в Ирландии, начиная с 1166 года. Он читал романы Дона Бирна об Ирландии, но англо-норманнские герои этого автора никогда не вызывали у него сочувствия.

Подобно многим другим людям, увлеченным мифами и преданиями, Говард искренне пытался разобраться и упорядочить историю миграций различных племен в тех краях. И, подобно многим, утверждал, что в легендах не может не содержаться зерен истины — надо лишь суметь извлечь их. В традициях «Католической энциклопедии», он идентифицировал фирболгов с белгами, поскольку корень фир- означает «человек». (Некоторые исследователи считают, что название этого племени может означать «люди с лодками», где болг — это лодка наподобие пироги, представляющая собой деревянный каркас, обтянутый шкурами.)

Говард внимательно изучал фонетику и орфографию ирландского языка, находя много общего у кельтского с латынью Также он принимал участие в бесконечных дискуссиях на тему, какая из ветвей британских кельтов — гаэлы или кимри (бритты) — первыми высадились в Британии. Подобно Лавкрафту, он сперва попал под очарование арийской доктрины, которая относила ариев к нордическому расовому типу. Говард писал о том, как смуглые низкорослые коренные жители Британии были побеждены «светловолосыми голубоглазыми гигантами» — предполагаемыми арийскими кельтами. Правда, поскольку сам Говард был брюнетом, этому признаку он уделял куда меньше внимания, чем тот же Лавкрафт; собственно, у большинства его героев черные волосы.

Говард цитировал Беду Достопочтенного, который говорил, что и пикты, якобы, также появились из «Скифии». Парфолана он считал финикийцем, фоморов — датчанами, фирболгов — белгами, а милесийцев и гаэлов — скифами. Более того, он утверждал, что и ахейцы Гомера были никем иным, как кельтами, опираясь на схожесть греческого и ирландского героического эпоса.

Говард также был зачарован пиктами. Об этом народе мало что известно, кроме того, что они населяли территорию Шотландии во времена Рима и еще несколько столетий спустя. В безлесных областях Оркни и Шетланда они возводили довольно сложные постройки из каменных блоков. От них не осталось ни письменности, ни достоверных преданий. Некоторые исследователи, вообще, утверждают, что название пикты является ошибочным и не определяет конкретный народ, поскольку происходит от латинского слова picti «раскрашенные». Да и сами римские источники были весьма расплывчаты на их счет, лишь изредка упоминая, что на севере Британии обитают некие «пикты и каледонцы», или даже, вообще, «каледонцы и прочие пикты».

В IХ веке пикты попали под власть Кеннета Макальпина, вождя ирландского племени, осевшего в Аргилле, на западе Шотландии. Победе Кеннета над пиктами отчасти способствовало и то, что в это же самое время их территория подвергалась постоянным набегам норвежцев. Часть источников утверждает, будто Кеннет «уничтожил» пиктов. Но едва ли это утверждение стоит понимать буквально, поскольку в анналах говорится, что он правил пиктами еще добрых шестнадцать лет и ко дню своей смерти все еще именовался «правителем шотландцев и пиктов». К тому времени эти племена уже во многом смешались — говорят, и сам Кеннет был наполовину пиктом — и единственное, что изменилось под его властью в укладе пиктов, это то, что на смену их наречию пришел гаэльский язык. С той поры все подданные потомков Кеннета без разбору именовались шотландцами.

Говард подробно обсуждает эти теории в одном из своих писем к Лавкрафту. Многие авторитетные источники, утверждает он, идентифицируют пиктов с кельтами и даже германцами. Другие говорят, что они прибыли в Британию позднее бриттов, но прежде гаэлов. «Дикие пикты Галлоуэя», о которых упоминается в шотландских легендах, по его мнению, были смесью кельтов (кимри и гаэлов), германских и скандинавских племен, говорившими на «грубом наречии кимри». В строгом смысле этого слова, считал он, само название «пикты» относится к единственному племени, поселившемуся в Галлоуэе и смешавшемуся с местным населением. По внешним же данным Говард относил пиктов к средиземноморскому типу — то есть представлял их низкорослыми, смуглыми и черноволосыми.

Поэтому, создавая образ Брана Мак Морна, своего героя пикта, жившего в эпоху Римской империи, Говард наградил его смуглой кожей, черными глазами, темными волосами и «грацией пантеры». Типичных пиктов он описывал как «коренастых, с крепкими узловатыми руками, черными глазами навыкате, с покатым лбом, тяжелой нижней челюстью и жесткими, черными, как смоль, волосами». Однако когда пикты заняли свое место в Хайборийском мире — как ни странно — они лишились своих неандертальских черт и сделались более похожи на американских индейцев-ирокезов.

История миграций, завоеваний и культурных заимствований в Европе настолько сложна и полна неясностей, что даже самый тщательный исследователь вскоре теряет надежду детально разобраться в этой неразберихе. Также, обсуждая расовую принадлежность древних европейцев, нам нужно проявлять осторожность. Прежде всего нужно принимать во внимание, что сильнее всего расы отличаются между собой цветом кожи, волос и формой лица. Но именно эти детали сохраняются хуже всего во влажном климате северной Европы, и археологам почти никогда не удается сказать что-либо определенное на этот счет.

Человеческие черепа похожи между собой куда больше, чем их бывшие живые владельцы. Любой из нас без труда отличит шведа от японца или, скажем, от негра; но лишь эксперту удалось бы различить между собой их черепа, да и то с определенной вероятностью ошибки. Поэтому следует с осторожностью относиться к заявлениям некоторых антропологов, будто черепа каменного века, найденные при раскопках в Европе, имеют монголоидные или негроидные черты, или, например, черепа до-колумбовой эпохи в Америке выдают их родство с обитателями Австралии.

Кроме того, люди, живущие в любой местности различаются между собой по росту, комплекции и т. д. Насколько мы можем судить, так было всегда и везде. Так что, даже если в каком-то месте нам удастся отыскать скелет рослого широкоплечего мужчины, это необязательно должно означать, что именно так выглядели в ту пору все обитатели данного региона.

Многие года неандертальцев на картинках изображали согнутыми, обезьяноподобными карликами. Объяснялось это тем, что первый полный скелет неандертальца, найденный при раскопках в Ляшапель-о-Сен, принадлежал старику, замученному артритом. Позднее ученые установили, что обычный неандерталец при ходьбе держался вполне прямо.

И все же некоторые факты относительно истории Британских островов наукой установлены с большей или меньшей степенью достоверности. Так, мы знаем, что люди обитали здесь еще за 2000 лет до н. э. Около 1700 года до н. э. появились первые завоеватели, вероятнее всего, с территории современной Испании. Они умели варить пиво, использовали медные орудия труда, знали торговлю. Именно в период их владычества в Стоунхендже был воздвигнут первый круг синих камней.

Век или два спустя появились первые арии — точнее, далекие потомки тех давних ариев, кочевых индоевропейских племен, расселившихся по всей Европе. К тому времени они настолько смешались с местными жителями, что первоначальный облик их в значительной мере изменился. Они принесли с собой бронзовое оружие, искусство управления колесницами, научили приручать лошадей. В это время в Стоунхендже возвели круг огромных камней из песчаника.

Новая волна ариев — «люди с боевыми топорами» — пришла на земли Британии к концу первого тысячелетия до н. э. Следующая, в IV веке до н. э. принесла с собой кельтов, охотников за головами. Пришедшие из Центральной Европы в VI веке до н. э., кельты к тому времени захватили Галлию и Испанию. Одновременно с Британией их племена захватили также Балканы и Анатолию. Они изготовляли железные орудия, воевали на колесницах, у которых на колесах были закреплены острые клинки, пахали землю, запрягая в плуг волов. Несомненной частью их вклада в мировую культуру явились также друиды.

В I веке до н. э. пришли белги, воинственные галло-германские племена. Они были мастерами работы по металлу, чеканили собственную монету. Но белгам удалось завоевать лишь юго-восточную часть Британии — когда пришли римляне.

Что касается пиктов, часть историков утверждает, что их родным языком был кельтский; другие считают их потомками до-арийских обитателей Британских островов, язык которых относился к совершенно иной группе. Подобные лингвистические парадоксы известны в Европе. Так, баскский язык, сохранившийся и поныне, не принадлежит к индо-европейской семье языков. А горы Кавказа можно считать настоящим живым музеем подобных лингвистических диковин.

Пикты могли принадлежать к до-кельтским племенам, либо быть потомками любой из волн завоевателей. До нас дошли некоторые пиктские имена с надгробий времен Римской империи: Ресад, Спуссио, Канутулакма, Блисблитут, Усконбутс, Уипонамет, Уумпопула, Доронаух Нералес. На слух они не слишком напоминают индоевропейские имена, и еще менее — псевдоирокезские, которыми Говард наградил своих хайборийских пиктов. Впрочем, для детального рассмотрения этого вопроса нам нужен был бы профессиональный филолог.

В представлении Говарда набеги на Британские острова осуществляли синеглазые светловолосые гиганты, покорившие живших там аборигенов, приземистых и смуглых, средиземноморского типа. И по сей день эти два расовых типа, уже порядком смешавшиеся, встречаются в Британии.

Однако, что бы ни утверждали Говард и Лавкрафт, у нас нет никаких причин считать, будто когда-либо в истории эти расы могли существовать в чистом виде. Во все времена жители любой местности в Европе являли собой самое причудливое сочетание расовых черт, и отыскать хоть одного их «чистого» представителя почти невозможно.

Это означает, что никогда не существовало расы чистых блондинов. Все дело в том, что в Северной Европе светлая кожа и волосы оказались благоприятным качеством, препятствовавшим возникновению у детей рахита, что немаловажно для областей, где наблюдается недостаток солнца. Дальше к югу, однако, эта черта уже делалась вредной. Отсюда и преобладание блондинов на севере. Но и там это не было сугубо доминирующим признаком, что явствует, например, из прозвища Черный, данного знаменитому вождю Халфдану. И подобных имен было немало, что свидетельствует в пользу теории смешанных расовых проявлений.

Вероятнее всего, расовые различия во многом определялись воздействием на людей климатических условий. Некоторые функции подобных расовых черт очевидны. Так, темная кожа, развитые потовые железы и жесткие курчавые волосы, создающие на голове подобие шлема, служат для того, чтобы наилучшим образом приспособить негров к выживанию под жарким африканским солнцем. Коренастые монголы с их жесткими волосами, плоскими лицами с подкожной жировой прослойкой и узким разрезом глаз оптимально чувствуют себя в суровом ветреном климате Манчжурии и Сибири.

С развитием цивилизации эволюционная роль расовых различий снижается. Так что вполне можно предположить, что своего пика эти различия достигали за 2000 лет до н. э. Позднее, с развитием технологии человек стал меньше зависеть от климата, а создание различных средств передвижения способствовало миграциям и смешению племен между собой. Эти силы, которые толкали расы к слиянию, со временем оказались сильнее климатических факторов, изначально приведших к возникновению различных расовых типов.

Таким образом, после 2000 года до н. э. едва ли правомерно будет говорить, что среди скандинавов были одни рослые голубоглазые блондины. С большей или меньшей достоверностью это еще можно было бы сказать о коренных обитателях британских островов, потомках завоевателей-северян. Черты средиземноморского типа были привнесены сюда позднее — с приходом первых завоевателей с территории современной Испании. Следующее вливание средиземноморской крови произошло уже при римлянах, когда здесь появились римские солдаты, торговцы, чиновники и т. д.

Маловероятно, чтобы до падения Западной Римской Империи в V веке на Британские острова попадало много скандинавов. Самые ранние записи о миграциях северян-поселенцев в Оркни относятся к 780 году. Затем последовали набеги датчан и норвежцев на Ирландию в 790-х годах и датчан на Англию — в 830-х. За разовыми набегами начались более массированные волны завоеваний. Отчасти эти попытки увенчались успехом во Франции и в Англии, и множество северян обосновались здесь, со временем приняв власть английских и французских королей.

На ранних этапах скандинавы были скорее хлебопашцами и рыбаками, чем воинами. Возможно, нрав их и в ту пору отличался кровожадностью (хотя это ничем не доказано), но отсутствие больших кораблей сдерживало их, заставляя бороться в основном друг с другом. Мощные боевые суда, которыми так прославились викинги, появились несколько позднее.

Собственно говоря, завоевание Британии теснейшим образом связано с развитием кораблестроения. В до-римскую эпоху у скандинавов имелись лишь утлые лодчонки, не больше современной спасательной шлюпки. А значит и все нападения осуществлялись лишь из тех мест, откуда до противоположного берега было рукой подать (например, в районе нынешнего Дувра).

К V веку навыки строительства судов нашли широкое распространение и дошли до германских племен. Вероятнее всего, за образец были взяты римские корабли, возводившиеся на верфях Галлии. С такими судами саксы и англы смогли ходить в куда более длительные походы, на которые никогда не отважились бы их предки.

К VI веку, с дальнейшим развитием кораблестроения, к делу подключились норвежцы и датчане. Суда викингов во многом напоминали римские галеры, но делались еще более крепкими и устойчивыми в расчете на бурные северные воды. Взрыв скандинавской активности на море, как только они научились строить подходящие корабли, сравним лишь с размахом плаваний европейцев в XV веке, когда был открыт компас, порох и усовершенствована парусная оснастка.

В рассказах Говарда, посвященных викингам, датчане и норвежцы захватывают Британию еще во времена владычества римлян. Разумеется, здесь мы имеем дело с вопиющим анахронизмом, однако удовольствие от рассказов от этого меньше не становится. Хотя Говард и был человеком весьма начитанным, познаниям его порой не хватало глубины.

Подлинная история Скандинавии начинается в период завоевания Британии, то есть около IХ века. До этого времени существуют лишь мифы, легенды и сказания, где, конечно, содержатся и зерна истинной истории — но не более, чем в «Одиссее» или Библии.

Судя по тому, что рассказывают о своих далеких предках сами скандинавы, эти «светловолосые гиганты» были редкостными негодяями. Больше всего восхищения вызывали вожди, которые с наибольшим успехом грабили земли соседей. Чтобы разрешить возникшие споры такой правитель чаще всего заманивал к себе соседа, прикрываясь заверениями в вечной любви и преданности, напаивал его допьяна, а затем сжигал заживо вместе со свитой. Хотя о бытовой стороне их жизни известно не так уж много, арабский историк ибн-Фадлан, который встречался со шведскими викингами на Волге в 920 году, называл их красивыми, но «самыми грязными из созданий божьих».

Большинство иммигрантов, вероятнее всего, пришли в Британию с ближайших берегов — из Галлии и Нидерландов. Эти люди принадлежали к тому же смешанному северно-средиземноморскому расовому типу, что и их соседи, обитавшие на другом берегу Ла-Манша.

* * *

До изобретения пороха у крупных, рослых воинов (таких, как северяне) имелось явное преимущество в бою. Они быстрее бегали, могли наносить более сильные удары и носить более тяжелые доспехи. Однако превосходство вооружения и воинская дисциплина противника могли лишить их такого преимущества. Когда Цезарь осадил крупный город в Галлии и начал сооружать осадные башни, «Зрелище это сперва показалось им весьма забавным…. Как правило, галлы смотрели на нас сверху вниз, — пишет Цезарь, — поскольку, по сравнению с ними, мы выглядели низкорослыми и слабыми; и теперь они недоумевали, как столь ущербные существа своими немощными руками сумеют поднять такую огромную башню и водрузить на их крепостную стену…»

И все же низкорослые, жилистые римляне Цезаря одержали победу. В наши дни численный перевес в войне уже практически не играет значения, как это поняли, в частности, Соединенные Штаты во Вьетнаме. Точно также уменьшилось значение расовой приспособленности к климатическим условиям, когда усовершенствовалась одежда, жилища, появились батареи и кондиционеры.

Отчет Цезаря может также создать преувеличенное впечатление, которое разделяют и многие современные авторы, о том, что римляне и галлы значительно различались внешне. Однако город, о котором шла речь в процитированных выше записках, был расположен на территории современной Бельгии, неподалеку от Льежа, и у нас нет ни малейших оснований считать, что бельгийцы того времени значительно отличались внешне от их далеких потомков. Конечно, в среднем бельгийцы выше ростом, чем итальянцы; но есть миллионы итальянцев, которые выше ростом миллионов бельгийцев. Точно также шведы и шотландцы в среднем выше ростом, чем бельгийцы — но это лишь в среднем.

В общем, едва ли правомочно говорить о том, что в Британии раз за разом происходили набеги воинственных рослых блондинов на обитавших на островах скромных низкорослых брюнетов — скорее уж наоборот. Вплоть до скандинавских набегов, начавшихся с X века, население Британии, включая пиктов, отличалось более высоким ростом и светлыми волосами, чем их материковые соседи с южных земель — хотя и здесь едва ли эти различия были так уж велики. Однако у каждой новой волны завоевателей имелись свои преимущества: меди над камнем, бронзы над медью, железа над бронзой, римской выучки и дисциплины над кельтской ордой. И не раз, и не два маленькие смуглые южане бивали благородных здоровяков-северян.

Собственно говоря, до прихода на их земли римлян, саксонцев и викингов у кельтов даже не было городов в полном смысле этого слова. Имелись только крепости на островах и возвышенностях, где селился вождь с дружиной и куда, в случае опасности, сбегались окрестные крестьяне. Причина этого, вероятно, в том, что у кельтов земледелие было развито не достаточно для того, чтобы образовывались излишки, которые могли бы прокормить население города, не занятое сельским хозяйством.

Ну, а что же тогда сказать о легендах о Парфолане, фоморах и прочих? Увы, но для изучения подлинной истории Британии они не представляют ни малейшего интереса. Хотя в этих сказаниях наверняка содержится толика подлинных фактов, в отсутствие надежных свидетельств, не представляется возможным отделить их от наслоений выдумки. Это все равно, что искать в стогу сена не просто иголку, но иголку, как две капли воды похожую на соломинку.

Большинство легенд были записаны спустя многие столетия после событий, о которых в них повествуется. Так, основной источник, откуда черпается информация о миграциях различных племен в Ирландию — «Сказание о Туане Мак-Карелле» — относится к XII веку, тогда как события, там описываемые, произошли еще до первых походов Юлия Цезаря, то есть до 55 года до н. э. Всю эту тысячу лет Ирландия, в основном, оставалась неграмотной, а значит, легенды передавались из уст в уста. Но таким образом переданная информация может сохранять правдивость лишь на протяжении жизни первых нескольких поколений, после чего воспоминания о делах давно минувших дней перемежаются рассказами о событиях сравнительно недавних, а место реальных фактов постепенно занимает вымысел.

Поэтому нас не должно удивлять, что в ирландских сагах истинных исторических подробностей содержится не больше, чем, скажем, в Библии или в «Одиссее». Так, котел Дагды, где никогда не переводилась пища, можно сравнить с чудесными доспехами, которые выковал для Ахилла бог Гефест, либо с посохом Моисея, по желанию обращавшимся в змею и способным выбить воду из камня. В целом же, изучая мифы, мы сталкиваемся с почти неразрешимой задачей, пытаясь отделить в них зерна истины от плевел сказочной фантазии.

Кроме того, в дохристианскую эпоху ирландцы не были такими уж выдающимися мореходами, а потому едва ли могли знать о существовании таких стран как Скифия, Шумер, Греция или Египет, которые, однако, постоянно упоминаются в их поздних мифах. Это знание было привнесено в Ирландию монахами, которые последовали за святым Патриком, крестившим эту страну. Они привезли с собой библию, где упоминались все эти места, а также титул «фараон», ранее незнакомый ирландцам, и привезли произведения классической литературы, значительно обогатившие представления местных жителей о внешнем мире. Отсюда, например, ирландцы узнали о фараоне Нектанебо, о котором упоминали Плутарх и Ксенофон.

Ирландские историки того времени пытались создать историю своего мира, слив воедино новые знания (или то, что они считали таковыми — как легенду об исходе евреев из Египта) с собственными языческими мифами и легендами. То, что получилось у них в результате, имело отношения к подлинной истории не больше, чем та же «Одиссея» — к реальному миру Средиземноморья II тысячелетия до н. э., то есть практически никакого.

Кельтскими бардами владела страсть примирять между собой различные легенды, придумывая связки между ними, а также объяснять происхождение имен и названий с помощью совершенно ложной этимологии и исторических вымыслов. Таким же образом Снорри Стурлсон, великий средневековый исландский историк, отождествлял Асгард, обитель асов, божеств скандинавской мифологией, с реальной географической Азией. После принятия в этих краях христианства кельтские писцы старались сохранить древние сказания, выхолащивая их и приводя в соответствие с церковной традицией. Они принижали богов до смертных героев типа Кухулина или Ланселота. Точно также легендарные завоеватели Ирландии — будь то фирболги или Туата Де Даннан — вероятнее всего, в первоначальных мифах являлись некими божествами.

* * *

Несмотря на всю его любовь к Ирландии, Роберт Говард, конечно же, не был так наивен, чтобы принимать все кельтские легенды за чистую монету и не возводил своих кельтских предков на недосягаемый пьедестал. Именно от них, он считал (хотя это едва ли было справедливо), ему в наследство достался беспокойный, мятежный дух, не знавший покоя. Порой, в самые мрачные минуты, он проклинал свою «черную милезийс-кую кровь», которая наполняла его «безымянной тоской по черным звездам», в то время как «рыдающие ветры рвали на части его сердце». Эта кровь несла с собой «слепую сумрачную ярость», что сметала все на своем пути.

У всех народов и рас, как совершенно справедливо признавал Говард, имелись свои «подлецы и святые». Он признавал, что кельтам свойственны «предательство, зависть и безответственность», которые и привели в Ирландию англичан. Так оно и было на самом деле. В 1150-х годах папа Адриан IV, посчитал, что ирландские священники стали слишком независимыми, и передал Ирландию английскому королю Генриху II (хотя не имел ни малейшего права так ею распоряжаться), дабы этот правитель навел порядок среди мятежников. У Генриха хватало своих забот и без Ирландии, и он дал соизволение ссыльному ирландскому вождю Дермоту Макмюрру собрать армию из норманнских наемников и занять трон.

Когда же норманны увидели Ирландию, то вскоре поняли, что им нет нужды отдавать Дермоту такой прекрасный зеленый край, и предпочли воцариться там сами. У этих тяжеловооруженных рыцарей ирландские воины, не имевшие даже доспехов, вызывали глубочайшее презрение, и они не видели в них серьезных противников. Ирландцы, в свою очередь, утверждали, что сражаться без доспехов — признак истинной мужественности, однако, возможно, они лишь пытались скрыть тот факт, что их кузнецы еще не овладели этим искусством. Как бы то ни было, нашествие чужеземных рыцарей настолько подкосило боевой дух ирландцев, что они предпочли пойти на поклон к английскому королю (который, на самом деле, был французом по крови), в надежде, что тот избавит их от норманнов. Их надеждам не суждено было оправдаться.

Кстати, в ирландской истории эта цепь событий повторялась не единожды. Так, в 82 году Гней Юлий Агрикола, правитель Римской Британии, пытался завоевать Ирландию и посадить на трон некоего беглого князька, которого специально для этого держал в своем окружении. Правда, осуществить этот замысел римляне не успели.

Когда саксы захватили большую часть Англии, бритты закрепились на северо-западе, в Кемберленде. В VIII веке местный правитель Уриен Регедский провел несколько успешных военных операций против короля Теодорика и практически сумел изгнать норманнов с острова. Но, как гласят летописи, другой местный правитель, Моркант, организовал убийство Уриена, своего родича и союзника «из зависти к военному искусству, в котором тот так превосходил прочих владык».

История мало чему научила ирландцев. Во время анти-британского восстания в начале XX века, самым отважным, блестящим и многообещающим ирландским лидером был Майкл Коллинз. После основания Ирландского Свободного Государства, он стал его главнокомандующим. А в 1922 году был подло убит из засады своими же бывшими сторонниками, радикальными республиканцами.

По словам Лорда Дансени, «во времена Империи ирландцам привольнее всего было служить в колониях. С детства их окружала атмосфера лести и предательства — так что никого не удивляло, когда с теми же вещами доводилось столкнуться на другом конце света».

И все же остается вопрос: откуда взялся этот пронизывающий всю нацию дух противоречия, раскольничества? Ведь именно эта нетерпимость стала причиной того, что, несмотря на свой природный ум и отвагу, кельты потерпели поражение сперва от римлян в Галлии, затем от саксов в Британии и, наконец, от норманнов в Ирландии. Возможно, виной тому клановое устройство общества, которое порождает в людях верность только очень узкому кругу лиц, объединенных общим происхождением. При этом члены других кланов нередко мнятся врагами куда более опасными, чем любые чужеземцы.

Когда народ расколот на множество независимых племен или кланов, каждый из которых существует сам по себе, неизбежны раздоры, обиды и междоусобная грызня. И когда на горизонте объявляется некая новая сила (будь то римляне или саксы), часть кланов устремляется к ним, в надежде найти союзников против местных недругов. Они словно бы и не отдают себе отчета, что чужеземцы вскоре поглотят их всех, одного за другим. Так было, например, в 51 году в Британии: вождь силуров Каратак потерпел поражение и бежал в земли бригантов просить о помощи, — но правительница Картимандуя велела заковать его в цепи и передать римлянам. Не стоит сомневаться, что вскоре и ее земли оказались под властью врага.

Тот же дух разобщенности в разное время проявлялся и у других народов: у греков в древности, у итальянцев — в Средние века, у индейцев — в ходе европейского завоевания, и наконец у нынешних арабов. Зачастую подобная раздробленность нации порождала блестящих личностей, вождей и полководцев. Но жизнеспособность такого общества невелика. Рано или поздно найдется могущественный противник, который поглотит его по частям. И, возможно, только тогда народ наконец осознает свое единство.