«На пересечении миров, веков и границ»

На пересечении миров, веков и границ (fb2) - На пересечении миров, веков и границ 5385K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Игорь Дмитриевич Алексеев

Папа, спасибо тебе за все

Жизнь, как песня. Прозвучала и кончилась. Хорошая песня остается в памяти. Плохую забывают. Может, эти воспоминания помогут продлить память.

Когда в 1988 году я был командирован в ФРГ для работы на принадлежавшем советской внешнеторговой организации В/О «Лицензинторг» смешанном обществе «Техноунион ГмбХ», то, как меня и предупреждали в нашем торговом представительстве в Кёльне, в моих достаточно частых поездках по Германии (в том числе почти ежедневно из Кёльна на работу в Эссен и обратно) я практически сразу обнаружил ведущуюся за мной слежку: Бундеснахрихтсдинст – служба безопасности ФРГ проверяла благонадежность вновь прибывшего из СССР сотрудника немецкой компании, имевшего статус иммигранта с правом работы.

И это продолжалось в течение достаточно длительного времени, пока меня не пригласил на беседу один из руководителей акционерной компании "Ферроштааль АГ", с которой "Лицензинторг" на паритетных началах создал общество "Техноунион" в 1978 году. Этот немец сообщил, что поскольку знает меня уже более 10 лет по совместной работе наших торговых организаций, он, при оформлении мне рабочей визы, дал рекомендацию правительственным органам, что моё пребывание в Германии не нанесет ущерба государственным интересам страны. Однако тут же он задал вопрос, кем является мой отец, который работал в 1962-1963г.г. советником по науке и технике Посольства СССР и пребывание которого в Германии было приостановлено в 63г.

Не задумываясь (этот вопрос ожидался, и ответ был согласован с отцом) я ответил:

– Был сотрудником военной разведки, после выхода в отставку работал переводчиком у Министра черной металлургии СССР И. Казанца, где Вы с ним встречались на переговорах, а сейчас, по возрасту и состоянию здоровья, – пенсионер.

Новый вопрос:

– До нас дошла информация, что Вас называют первым российским коммерсантом-шпионом в области космоса. Как Вы на это отреагируете?

– Для Вас, как и для меня, это не является неожиданным: Вы знаете, что в течении последних лет в Лицензинторге я был директором фирмы "Лицензтрансмаш", в круг деятельности которой входила проработка вопросов предоставления на коммерческой основе услуг по использованию и применению космической техники. В этом году я уже был в Германии во главе делегации из 16 человек – представителей космических отраслей промышленности СССР. Ваша фирма совместно с Техноунионом участвовала в подготовке поездки и организации переговоров с авиакосмическими фирмами и банками ФРГ. В предыдущие годы мне пришлось с подобными "космическими" миссиями побывать в Австралии, Англии, Индии, Франции и Японии, где моими партнерами по переговорам были также представители частных фирм, государственных и международных организаций. Я вижу свою главную цель работы в Германии – сотрудничество наших стран в области исследования космоса. А какие выводы делают досужие обыватели или "специалисты" меня не интересует.

Уже через несколько дней специалисты Торгпредства, да и я сам заметили, что слежка за мной прекращена.

Как и советовал мне отец, хочешь жить легче – не ври, но можешь не всё договаривать.

Таким образом, мне и хочется написать свои воспоминания как для детей и внуков, так, может быть, и для тех, кому это интересно.

ЧАСТЬ 1. СТАНОВЛЕНИЕ

Начало

Мой папа – Дмитрий Иванович, родился в Екатеринославле (Днепропетровске) 25 января 1918 года. Но уже через несколько дней, бабушка Феня (Феодосия Ивановна) решила сбежать на свою родину к родителям – в Гуляй Поле: разруха, питание не надежное, постоянные бои (то красные, то Петлюровцы и немцы рядом). В один из первых дней, гуляя с детьми – со старшей дочерью двухлетней Аней и новорожденным сыном, она наткнулась на батьку Нестора Махно, проезжавшего со своей свитой по той же слободе. Махно остановился и спешился:

– Молодайка, что, дети твои?

– Мои.

– Как зовут?

– Дочка Анна, а сына ещё не окрестили.

– Местная?

– Да, Мироновых

Он заинтересовался и попросил распеленать. Взял на руки и предложил быть крестным отцом.

Поинтересовался именем отца ребенка.

– Иван Дмитриевич

– Что ж, можно и Дмитрием окрестить

В это время ребенок начал орать и знатно окропил батьку. Махно сбросил ребенка с рук.

– С таким зассанцем в церковь не пойду. Крести сама, но пусть будет Митяй.

Бабушка всегда вспоминала эту историю и говаривала, что ещё грудничком её Митя боролся с врагами Советской власти.

О своем отце ни папа, ни тетя Аня ничего не рассказывали – он пил, и бабушка с ним рассталась. Жили трудно, и папа подрабатывал торговлей пирожками на рынке. Школу папа не закончил и поступил в Днепропетровский индустриальный техникум, чтобы получать стипендию. А он все время учебы получал повышенную. Как отличнику, ему было предоставлено право поступить в институт, и он выбрал Днепропетровский металлургический.

О войнах, что финской, что Отечественной, папа вспоминать не любил и никогда не рассказывал. Один только раз под настроение, в компании ближайших друзей он вдруг рассказал, что в финской компании их отряду, укомплектованному, за исключением командира и его самого, охотниками-бурятами, приходилось в полосе будущего наступления Красной Армии переходить линию фронта на длительный срок и истреблять так называемых кукушек – финских снайперов. Однажды, после нескольких морозных ночевок на открытом воздухе (а морозы стояли жесточайшие) они с командиром решили захватить хутор, помыться в бане и переночевать в тепле. Растопив баньку, они помылись сами и направили туда бойцов. Через некоторое время один из них побежал в дом и вернулся со свертком. Долго никого не было, и командир решил проверить, что там. Оказалось, что, докипятив воду, бойцы заварили в котле чай и сидят, балдеют. На вопрос о помывке старший ответил, что в такие холода нельзя смывать с кожи собственный жир, иначе пообморозишься.

Полученную за финскую компанию медаль За отвагу папа ценил выше всех своих наград, даже выше Красной звезды.

В июле 1941 г. моему отцу, в то время являвшемуся секретарем комитета комсомола института и внештатным инструктором ЦК ВЛКСМ и прошедшему добровольцем финскую компанию в должности политрука лыжного эскадрона особого назначения, было поручено организовать эвакуацию документов и архивов Днепропетровского обкома партии и обкома комсомола. Семья моей матери – она сама с родителями и двумя сестрами, в начале августа была эвакуирована в Краснодарский край, и в это же время отец вывозил все порученные ему архивы. Дойдя до Воронежа, он был призван в армию и направлен на учебу в находящуюся в Самарканде артиллерийскую академию им. Дзержинского, по окончании ускоренного курса которой он был направлен в Главное артиллерийское управление.

Дальнейшая эвакуация Днепропетровских документов была поручена папину заместителю по комсомолу в техникуме – Ивану Казанцу, ставшему впоследствии первым секретарем райкома партии в Макеевке, первым секретарем Донецкого обкома КПСС, Председателем Совета Министров Украины и, впоследствии, Министром черной металлургии СССР.

Верные товарищеские и теплые дружеские отношения между ними сохранились на всю их жизнь. Когда Ивану Павловичу в 1963 году предложили пост Предсовмина Украины, он приехал к нам домой посоветоваться. Мы тогда жили на Октябрьском поле. К нам во двор, вызвав фурор соседей, приплыла Чайка и пассажир пошел к нам. Они с папой уютно расположились, поставив перед собой бутылочку. Казанец жаловался, что всю свою жизнь он занимался только металлургией, а тут придется больше заниматься и сельским хозяйством и многими другими незнакомыми вопросами. Конечно, мы с мамой не спали, у нас же была только одна комната.

Помню, уже глубокой ночью отец подвел черту: – Иван, ты коммунист! Партия сочла тебя достойным! Ты должен принять приглашение и работать, чтобы оправдать доверие!

Иван Павлович пережил отца больше чем на 20 лет и умер только в феврале 2013года.

Лондонские туманы

Ещё в 1944 году, во время Великой Отечественной войны, отец был направлен в Главное Разведывательное управление СССР и, после определенной подготовки, в марте 1946 года, был направлен на работу, под прикрытием, старшим инженером Торгпредства СССР в Лондон. Одновременно он был назначен Парторгом ЦК КПСС в Торгпредстве (оказывается, была и такая должность).

Поскольку я был рожден только в 1944 г., многого из той поездки, длившейся до июля 1951 г., не помню. Остались только отрывочные, наиболее яркие воспоминания. Жили мы в нескольких кварталах от Торгпредства, у входа в большой парк в обычном многоквартирном доме, в котором, помимо англичан, жила и семья Леонида Седова – тоже сотрудника Торгпредства. Тогда этот дом казался очень современным и большим, чуть ли не небоскребом, и рядом с ним проходила железная дорога и находилась сортировочная станция, на которой все время суетились маневровые паровозы.

Я очень любил стоять во дворе между домом и насыпью железной дороги, когда проходил поезд, и смотреть в это время на небо, на движущиеся облака. Создавалось впечатление, что дом со стуком по рельсам куда-то плывет, может, домой, где жили все мои дедушки и бабушки, которых я и не помнил, но о которых постоянно слышал от родителей.

В 1981г., находясь в командировке в Лондоне, я нашел этот дом: оказалось, что это достаточно обветшалый четырехэтажный дом. Разочарование, тем не менее, не стерло детских впечатлений.

Отец с матерью, как и большинство родителей в других семьях, почти все время работали (мама была секретарем в представительстве Балтийского пароходства, руководителем которого был большой друг семьи Вениамин Бритарев). До 5 лет, до рождения брата, у меня зимой была английская няня, которая, не зная ни слова по-русски, вынуждала меня говорить с ней только по-английски и, таким образом, выучить английский (как оказалось -простонародный язык – кокни).

Летом же дети с матерями выезжали на дачу – замок, который один из английских лордов подарил Торгпредству после смерти его сына, в благодарность как российским морякам, спасшим его с подбитого фашистами под Мурманском конвоя, так и медперсоналу, сделавшим всё возможное для его спасения от многочисленных ран и переохлаждения. Старинный замок и, особенно, прилегающая территория с лесами, полями, озером, заросшим диким бамбуком, огромными розариями, огромные количества диких кроликов, выходящих попастись на лугах и от резкого звука убегающих в лес, что создавало впечатление разделения луга на зеленую и серо-коричневую части– это осталось в памяти навсегда.

Так же остались в памяти и сохранилась любовь к проведению совместных мероприятий: коллективные поездки на дачу на выходные и праздничные дни – автобусы, заполненные возбужденными радостными людьми, песни русские народные, революционные и, конечно, военные, общие пикники с бутербродами и термосами, спортом и веселыми шутками. Мои родители, выходцы с Украины, имевшие хороший слух и очень приятные голоса, были заводилами во всех этих компаниях и сохранили дружбу со многими коллегами по работе в Англии на всю жизнь: Бритаревы, Волковы, Орловы, Седовы, Тарасовы и другие.

Летом 48 года на даче со мной произошел случай, имевший значение в моей дальнейшей жизни: может быть, впервые вырвавшись из-под опеки кого-то из взрослых, я пошел исследовать территорию, прилегающую к замку. Пройдя по поляне перед ним, я подошел к огражденной террасе и внизу, под стеной, на 4-5 метров ниже моего уровня увидел красочный благоухающий розарий, в котором с криком и визгом носились наши девчонки. Я попросился к ним в компанию и спросил, как они спустились вниз.

– Мы спрыгнули со стены.

Я, не задумываясь, спрыгнул с террасы и … потерял сознание. Когда я очнулся, рядом никого не было: девочки, испугавшись моего состояния, бросились искать взрослых на помощь.

Слава богу, серьезных травм не было, но испугавшись своего непонятного, ранее не испытанного состояния я, как это ни стыдно, обделался. До прихода взрослых я успел снять испачканное белье и привести себя, более ни менее, в божеское состояние. Однако, от пережитого испуга … я стал заикаться, что в той или иной степени продолжалось много лет.

Когда мне исполнилось 5 лет, и у меня появился брат, родители отдали меня в подготовительный класс известной частной английской гимназии. Они очень хотели, чтобы я закрепил знания английского языка на новом, не кокни уровне. В этой же гимназии, но в старшей группе, учился и будущий переводчик Брежнева – Суходрев. До сих пор помню, как мне, к тому же заикавшемуся, было неуютно в чужой обстановке, в окружении достаточно снобистских мальчишек-англичан, а мои стремления общаться с Суходревом он резко пресекал: ему хотелось общаться со сверстниками, а не с каким-то малолеткой.

Обучение в младших классах вели монашки какого-то ордена. Ежедневно занятия начинались с распевания молитв, которых я не знал и не хотел учить (Отец, согласившись со мной, рекомендовал мне под ту же мелодию мурлыкать тары-бары-растобары

К счастью для меня, обучение в этой гимназии длилось не очень долго: На одном из уроков рисования я был вызван к доске, нарисовать корабль. Полный усердия и гордости за страну я нарисовал не только корабль, но и старательно нарисовал красный флаг и вывел его имя: POTEMKIN.

Реакция последовала незамедлительно: … до конца урока я был поставлен на колени на горох (в то время в английских школах еще были разрешены физические наказания учеников). На следующий же день отец забрал мои документы из гимназии и моё обучение в Англии навсегда закончилось, но боль и стыд от стояния на коленях на горохе еще долгое время преследовали меня во снах и, к сожалению, также не способствовали моему излечению от заикания.

Когда в разных изданиях, в СМИ и т.п. пишут и говорят о туманном Альбионе, смогах в Лондоне и других городах Великобритании, то мало кто представляет, что на самом деле представляет собой этот смог.

Помню, однажды мы с родителями были в Торгпредстве на каком-то мероприятии. Решив пойти домой, мы не узнали окружающую нас местность: всё вокруг было залито, как бы, молоком с запахом железнодорожной копоти, видимость не позволяла увидеть не только кистей рук, но даже и локтей. Фонари ничего не освещали, и их самих не было видно. Полицейский, дежуривший у входа в Торгпредство, сказал нам, когда мы ощупью на него наткнулись, что хозяева домов и дворники натянули между фонарными столбами веревки, по которым нам и следовало идти.

Время было достаточно позднее, так что мы столкнулись с идущим нам навстречу человеком только один раз. Испытание пришло на единственном на нашем пути перекрестке, при переходе через улицу: взявшись за руки, мы гусиным шагом двинулись в сторону, якобы, противоположной стороны, но не наткнулись ни на тротуар, ни на столб, ни на веревку. Папа приказал остановиться, а мы с мамой уже начали всплакивать: что такое, где мы, что случилось. По приказу папы мы замолкли и несколько минут простояли на месте в полной тишине, пока не услышали коротких гудков, которые в чрезвычайной ситуации издавали маневровые паровозы на станции. Тогда мы двинулись в сторону гудков, хотя мне казалось, что они раздаются в тумане со всех сторон. Оказалось, что за счет гусиного шага мы несколько переоценили пройденную нами часть дороги, не дойдя до тротуара каких-то полметра. В детстве, когда я болел с высокой температурой, мне часто снился этот пережитый ужас: плотный обволакивающий туман с запахом гари, тщетное желание что-либо увидеть или, хотя бы, до кого-либо докричаться.

Когда я работал в Лицензинторге, то дважды зимой был в командировках в Лондоне – никакого тумана, а тем более смога я не видел. Мои партнеры по переговорам объяснили мне, что с переходом на централизованное отопление газом и нефтью эти явления практически прекратились.

В своих командировках я почти не узнал территорию Торгпредства: бомбоубежище, которое после войны использовалось как склад натурального каучука, закупавшегося для нужд страны, было стерто с лица Земли. На месте чудесного яблоневого сада с прудом и фонтаном, теннисного корта и любимого места наших детских игр – многоствольной вековой акации был построен жилой дом. Да и само здание Торгпредство претерпело значительное изменение.

В 1951 году мы поехали домой на Родину, которую я совершенно не помнил, но о которой читал в книжках (с 4-х лет я научился свободно читать). По пути в порт, проезжая через город, отец постоянно указывал мне на развалины от фашистских бомбардировок:

– смотри и запоминай: у нас следов от бомбежек не увидишь. Наша Родина, наиболее пострадавшая во время войны, становится всё краше: в Москве строятся высотные дома, расширяются улицы, жизнь становится лучше и веселее.

Дома

Знакомство с Родиной началось в Ленинградской таможне. В течение долгих часов таможенники вскрывали наши чемоданы и ящики. Папа и мама давали пояснения по каждой вещи, а я с братом Мишей на коленях сидели на единственном найденном свободном стуле и смотрели на всё, что происходит.

Когда, казалось бы, всё благополучно закончено, таможенники вскрыли ящик с любовно собираемой отцом коллекцией пластинок. И тут началось невообразимое:

… таможенники вытаскивали их по одной.

– Вертинский, … хрясть об стену!

– Русские народные песни в исполнении ненашенских ансамблей, … туда же! – Это кто? Неизвестный! … туда же!

Глядя на помертвевшее лицо отца и под звуки таможенной музыки заорал Мишка. Мама бросилась его успокаивать, а таможенники продолжали демонстрировать нам патриотизм, уничтожая одну пластинку за другой.

Из нескольких сотен пластинок, аккуратно переложенных отцом папиросной бумагой, нам на развод оставили лишь около десятка пластинок Шаляпина и ансамбля Александрова.

Папа остался в порту оформлять доставку багажа в Москву, а мы с мамой поехали размещаться в забронированную для нас гостиницу Астория. Когда папа присоединился к нам, удрученный и усталый, и увидел, что мы тоже никакие, приказал:

– Умыться, празднично одеться, пойдем в ресторан праздновать!

Через какое-то время мы спустились в ресторан. До этого я никогда не был в ресторанах и был поражен нарядной обстановкой: оркестр, хрустальная посуда, накрахмаленные скатерти, бегающие официанты, нарядная публика – все наши праздники в Торгпредстве проходили проще: как большие пикники. Кто и что заказывал, я не помню. Но помню, что мне заказали рубленый шницель с жареной картошкой – блюдо, которое я полюбил всерьез и надолго. Но и это наше празднование быстро закончилось: Мишка, любитель лимонада, не отпускавший ото рта хрустальный бокал, откусил кусок этого бокала!

Что тут началось: Миша, испугавшись, плачет; мама кричит, вытаскивая у Миши изо рта кусочки хрусталя; официант и вмиг прибежавший метрдотель орут, требуя у отца немедленной оплаты стоимости уничтоженной посуды и заявляя, что, оказывается, несовершеннолетние дети в рестораны в вечернее время не допускаются, и, настаивая, что бы мы немедленно покинули заведение. Как и чем все это закончилось, совершенно не помню. Сытый впечатлениями дня приезда я даже не помню, как мы добрались до Москвы, где мы должны были жить.

Комната, в которой родители жили до нашего отъезда в Англию, была возвращена детскому саду, эвакуированному во время войны, и, как не имевшим своего жилья, нам предстояло временно жить в гостинице Красной Армии, где, помимо небольшого числа командировочного люда, проживало огромное количество безземельных семей, связавших свою жизнь с армией. Это временное проживание растянулось почти на четыре долгих года, в течение которых мы почти не видели отца, а наши жилищные условия улучшались очень условно: поселив нас вчетвером в 10-метровую комнату, через какое-то время нас переместили в 11-метровую, потом в 14-метровую с раковиной. И только в начале 1953 года, когда папе, в его 35 лет, присвоили звание полковника, нас наградили 16-метровой комнатой, в которой, был даже … свой туалет!

После поселения в гостинице в один из первых выходных к нам на прописку собрались московские друзья и сослуживцы отца. Убрав стол, расселись с двух сторон по кроватям с тарелками на коленях. Пили чай (и не только) не только из стаканов, которых в номере было только 4, но и из различных банок – дяде Вене Бритареву, который был самый большой (рост под 190 и 60-ый размер плеч) досталась трехлитровая банка. Слава богу, на этаже был титан, и поэтому ограничения на кипяток не было. Выпив свою банку, на предложение повторить дядя Веня ответил: По многу не пью, только одну чашку. С тех пор эта фраза стала у нас семейным приколом.

К сложностям проживания в гостинице прибавлялось и то, что в гостинице запрещалось готовить. Поэтому мама готовила только поздно вечером, ночью или рано утром, после готовки скрывая следы преступления – убирая в коробку или чемодан керогаз или электроплитку, а готовые блюда – в шкаф. Холодильников, само собой разумеется, в гостинице не было. Душ и туалет находились в конце коридора. Чтобы попасть в душ, надо было записываться заранее и брать ключ у дежурной по этажу. Поэтому мы еженедельно ходили в баню, расположенную в подвале гостиницы с противоположной от входа стороны.

Мои родители, с учетом того, что я практически свободно говорил по-английски, хотели определить меня в английскую спецшколу, но…, поскольку я заикался, эта затея не удалась. Разозлившись на судьбу, я категорически отказался разговаривать по-английски даже с родителями, которые долгое время пытались поддерживать у меня навыки общения на этом языке. В итоге, к пятому классу, когда язык начали изучать в школе, все мои знания испарились. О чем я же и сожалел.

В итоге пришлось идти в обычную городскую школу № 607, расположенную в Трифоновском пер. в районе Марьиной рощи.

После решения всех практических вопросов, связанных с приездом, папиным трудоустройством, оформлением меня в школу и т.д., мы поехали в Днепропетровск, где жили мамины родители и сестры, а также все папины родственники, за исключением обеих сестер и мамы, проживающих в Душанбе. Пробыв некоторое время в Днепропетровске, куда также приехала и папина мама, родители поехали в санаторий, оставив нас с Мишей на руки многочисленной родне.

Как только они уехали, бабушка Феня совместно с папиной тёткой – тетей Елей решили тут же исправить ошибку наших родителей в воспитании – окрестить нас с Мишей.

Эта процедура, первой в моей жизни, вызвала некоторую нелюбовь к православным священникам: окрестив меня, приступили к крещению Миши, которому было 2 года. Вручив ему свечку, батюшка продолжил какие-то процедуры, а Мишка, которому было всё интересно и который всё время крутил головой, ненароком поднес свечу к своим длинным златокудрым волосам … и, о ужас…, волосы вспыхнули! Бабки закудахтали! Священник замер! А я начал черпать воду из купели и тушить Мишкины кудри. – Отрок, стой! – заорал поп. Но, куда там! Я думал, что скажут родители, и продолжал тушить, пока все не кончилось. И тогда я получил затрещину – Богохульник! (До этого меня никто рукой не бил.) В итоге разозленный и, думаю, перепуганный священник вручил бабушке наши крестики, которые мы никогда позже и не видели, и прогнал нас. А бабушка просила нас ничего не говорить родителям.

В первом классе я практически не учился: в сентябре болел дизентерией (заболел, будучи в Днепропетровске), затем ветрянка, краснуха, свинка, несколько раз переболел ангиной. В декабре лежал в больнице со скарлатиной с последующим осложнением, и, напоследок, в марте 52-го года меня на долгих три месяца, с осложнениями на сердце, уложили в педиатрический институт АН СССР на Солянке с диагнозом ревмокардит, где я перенес три сердечные атаки, и меня чудом оставили в жизни.

Хотя не всем в этой больнице так повезло: в нашей палате, где лежало более 20 мальчишек в возрасте от нескольких месяцев до 14-16 лет, смерти происходили достаточно часто и несколько буднично. В больнице я очень много читал, мучая персонал просьбами об обмене книг. В палате иногда, не помню, чтобы это происходило часто, приглашенные учителя занимались с нами по отдельным предметам, иногда старшие ребята или больничные сестры читали вслух. У одного из старших мальчишек, помню его фамилию – Азарков (может быть – Озорков), была гитара. Репертуар у него был несколько странный, так что, когда родители забрали меня из больницы, первое, что я им спел: Гоп со смыком – это буду я!…. Папа от смеха чуть не задохнулся.

Тем не менее, меня условно, без аттестации по нескольким предметам, перевели во второй класс. Прекрасно помню свою первую учительницу – Фаину Михайловну, только что окончившую педагогическое училище, красивую с большими черными глазами, вечно преследуемую старшеклассниками, которые вряд ли были младше её самой, но влюблённую в нас – свой самый первый класс и готовую возиться с нами сколько угодно.

Моим соседом по парте был Мельников (имени уже точно не помню, кажется, Володя), у которого отец был художником. Жили они в полуподвальном помещении какого-то полуразвалившегося дома около парка им. Дзержинского. Как-то, побывав у него дома, чтобы вместе подготовиться к урокам, я долго не мог отойти от полученных впечатлений. Каморка, наполненная запахом масляной краски и каких-то растворителей, внизу на стене портрет Сталина, разбитый на квадраты, рядом незаконченный портрет того же Сталина на мольберте, свернутые холсты в рулонах по углам. Только мы пришли, к Мельникову-отцу пришел посетитель: оказалось, представитель ГосЛИТа пришел сертифицировать готовые портреты (оказалось, что у Мельникова была лицензия или разрешение на копирование портретов Вождя). Этот мужчина с лупой прочёсывал готовые портреты, сравнивая их с расчленённым оригиналом, и ставя какие-то отметки, без которых портреты нельзя было вывешивать в присутственных местах и сдавать в магазины. После его ухода мой одноклассник тут же постарался проводить меня – его отец начал готовиться отмечать приемку продукции без брака.

Летом 1952 года мы поехали отдыхать в военные лагеря под Тулой, где служил начальником политотдела десантной дивизии дядя Боря Сапожников, муж маминой сестры Бебы. Там мне запомнились несколько интересных моментов.

Дядя Боря был очень маленький (рост где-то около 160 см.). Соответственно, и вес у него был небольшой – не хватало, чтобы прыгать с парашютом. Поэтому он хранил дома свинцовые грузы, которые при прыжках навешивал на пояс. Там, в лагерях, мне удалось поймать огромную щуку, которая погналась за утятами и выскочила на берег. Не растерявшись, я забил ее камнем. Когда мы с гордостью тащили ее домой, она оказалась выше меня.

Помню я и похороны Сталина. Папа ушел с раннего утра, одевшись в полную полковничью форму (Наверное, единственный раз, когда я его видел в форме дома). Поскольку занятия в школах были отменены, мама решила пойти в Дом Союзов вместе с Мишей, ему ещё не было четырех лет, и со мной. Поехали от площади Коммуны (сейчас Суворовская пл.), где была гостиница, трамваем. Не доезжая Садового кольца, нас высадили. Дальше пошли пешком. Народу все прибывало. С горем пополам мы дошли до Трубной площади, но дальше проход был закрыт армейскими грузовиками, стоявшими поперек Покровского и Рождественского бульваров и улицы Неглинки. Мама хотела уже идти домой, но это оказалось невозможным: количество людей увеличивалось, двигаться было невозможно. Нас прижало к круглой рекламной тумбе в самом начале Покровского бульвара. Спасибо, какой-то молодой офицер из толпы увидел нас всех троих плачущих, мобилизовал еще несколько мужчин и забросил меня на верхушку тумбы, а Мишку посадил себе на плечи. Эти мужчины образовали защитную зону, упершись руками в тумбу и запустив маму в эту зону. Они спасли нам жизнь.

Вокруг творилось что-то невообразимое: волнообразное движение спрессованной толпы, крики и стоны людей, треск машин из оцепления. Так мы простояли несколько часов, пока солдаты, стоявшие в оцеплении на грузовиках и за грузовиками, по чьей-то инициативе, стали вытаскивать из спрессованной массы детей. Что было дальше, не помню. Домой мы, замученные, голодные и замерзшие, вернулись только ночью и сразу заснули.

Папа вернулся ещё позже. В итоге, он прорвался в Колонный зал, но пришел домой в порванной шинели, без пуговиц, с разломанным козырьком форменной фуражки и без одной калоши.

На следующий день в школе и везде вокруг только и было разговорах о сотнях, а может быть, и тысячах погибших. Самое гиблое место оказалось в районе Трубной площади. Там погибли дети нашей завучи и еще одной учительницы, а также отец одного из наших одноклассников. Мама еще много лет корила себя за столь опрометчивое решение проститься с Вождем вместе с детьми, а я до сих пор благодарен неизвестным людям, спасшим нас в столь критической ситуации.

В сентябре 1954 года, после слияния мужских и женских школ, меня перевели в другую, которая была значительно ближе к нам – в Октябрьском переулке. Кажется, ее № был 54. В этой школе я проучился всего до апреля и ничем особенным она мне не запомнилась. Единственное – это был одноклассник по фамилии Филатов. Он запомнился тем, что у него были совершенно фиолетовые губы. Когда мы увидели его первый раз, кто-то из ребят спросил его, зачем он намазал губы чернилами. На что он очень обиделся, а учительница позже разъяснила нам, что у него больное сердце. Через несколько месяцев он умер: у него был врожденный порок сердца.

Пока мы жили в гостинице, у меня были постоянные обязанности, которые доставляли мне удовольствие: снабжать семью хлебом и молоком. Хлеб я покупал на обратном пути из школы в булочной, которая находилась на углу Октябрьской улицы сзади театра Красной Армии. В этой булочной, почему-то, верхние полки были заполнены пирамидами из крабовых консервов Чатка. Продавщицы там меня знали и продавали мои полбуханки, нарезав к ним до нужного веса хорошие довески душистого теплого хлеба, которые я съедал по пути до гостиницы. За молоком приходилось ходить с бидоном на Центральный колхозный рынок, находившийся рядом с цирком. Дорога туда и обратно пешком по бульварам через оживленную Самотечную улицу занимала почти час. Молоко я всегда покупал у одних и тех же теток, которые меня тоже знали и которые меня угощали то ложечкой сметаны, то ложечкой свежайшего творога.

Досуг мы с гостиничной детворой проводили в находившемся рядом парке Центрального Дома Красной Армии (теперь – Екатерининские сады), где зимой на катке тренировалась команда ЦДКА во главе с любимым нами всеми Бобровым. Что он – великий спортсмен, мы вряд ли понимали. Но он, а потом и несколько других хоккеистов, делая вид, что клюшка треснула, выбрасывали её за бортик в нашу сторону. Так что у большинства из нас были настоящие клееные клюшки. Как же нам было его не любить!

Помню полуразвалившиеся то ли дома, то ли бараки в Самарском переулке напротив стадиона Буревестник. До самого переезда из гостиницы я иногда ходил и смотрел на один из них, стены у которого не было, а роль стены исполнял натянутый брезент с проступавшими через щели какими-то старыми одеялами. Как там могли жить люди!? После этого дома наши гостиничные условия казались раем.

Летом мы частенько гостили у наших друзей Тарасовых и Седовых в посёлке МВТ во Внуково. Поселок был построен из сборных домов, которые Гитлер направил для проживания высшего офицерского состава после захвата Москвы. Дома очень пригодились, но печные заслонки в них оставались исполненными в виде свастики и тогда, когда в этих домах селили отдельных сотрудников МВТ.

Однажды, когда мы гостевали во Внуково, папа сообщил, что прилетает муж его сестры, дядя Володя Анисимов, который был пилотом самолета ИЛ-14, летающего по маршруту Душанбе-Москва. Дядя Володя, боевой летчик, после войны остался в Душанбе, куда была эвакуирована его жена – тетя Аня, с мамой, с сыном – Виталиком, и своей сестрой – Лидочкой. Мы решили пройти пешком до аэропорта. Когда самолет приземлился, мы с мамой и Мишей, которому тогда было 4 года, побежали к самолету (тогда это разрешалось). Дядя Володя, увидев нас, вытащил из самолета гигантский арбуз и покатил его в нашу сторону. Миша попытался его остановить, и был сбит с ног этой огромной ягодой. Расплакавшегося брата решили успокоить, показав ему внутренности самолета.

Наибольшее впечатление на него произвел туалет: как же так, через дырку всё падает вниз на землю?

Дядя Володя на полном серьёзе посоветовал ему никогда не смотреть на пролетающие вверху самолеты с открытым ртом: мало ли что может оттуда падать.Обратно в посёлок пришлось брать такси, т.к., помимо арбуза, дядя Володя вез и виноград, и … витамин Ш (спирт, предназначенный для антиобледенительной системы и сэкономленный в ходе полета).

1953г. – Корсунские (тетя Киля – мамина сестра, её муж – дядя Сёма, сын – Рома), Ирочка Сапожникова, мама с Мишей и со мной

Полковничьи выселки

В начале 1955 года родителям предложили переехать из гостиницы на выбор: либо в 2 небольшие комнатки в густонаселенной коммунальной квартире в старом доме на площади Маяковского, либо в одну большую (аж 22,5 кв.м.!) комнату в двухкомнатной квартире в новом доме на 6-ой ул. Октябрьского поля (теперь ул. Маршала Бирюзова) – районе, в основном построенном немецкими военнопленными, и заселенном большей частью военными, многие из которых служили в Генштабе или ГРУ, и который окружающее население называло полковничьи выселки. Они выбрали второй вариант. Нам с Мишей об этом не говорили до тех пор, пока мама не обставила комнату и места общего пользования мебелью, что в то время было очень нелегко.

И вот настал день переезда! Основной багаж из гостиницы, а также привезенный из Англии и находившийся все это время где-то на складах, включая пианино и книги, перевезли загодя. Мама уехала заранее приготовить праздничный обед, а мы с Мишей и папой поехали сами. Зная номер квартиры, я бегу вперед, тянусь к звонку и … вижу на кнопке звонка какое-то существо. Подошедший папа определяет: клоп!!! Позже выяснилось, что учащиеся какого-то ПТУ, забавы ради, собирали клопов в спичечные коробки и разбрасывали их в новые дома. Слава богу, последствий это не имело, но мы с Мишей впервые увидели эту живность.

Комната, которую мы получили, была как вагон: 7,5 м в длину и 3 м в ширину с одним окном в торце, но квартира… Большая, около 10 м кухня. Прихожая около 14 м. Со всем этим мы получили и прекрасную семью соседей, поселившихся в 16-метровой комнате рядом с нами. Подполковник-артиллерист, Герой Советского Союза, в войну командовавший батареей тяжелых гаубиц и, ввиду окружения КП фашистами, вызвавший огонь батареи на себя, но чудом выживший, с супругой и дочкой – почти моей сверстницей. На общем квартирном совете тут же решили прихожую переоборудовать в коллективную столовую, где вместе ужинали и проводили праздничные обеды в выходные дни. К сожалению, они прожили с нами всего несколько месяцев: артиллериста направили в Париж, откуда он, став военным атташе, и последовательно получив звания полковника и генерала, в нашу квартиру уже не вернулся: получил что-то соответствующее званию. Но уезжая в Париж, они разрешили нам использовать их комнату, за что мы были им очень благодарны, и чем мы пользовались в течение почти трех лет, разместив в ней нашу детскую.

Получив со склада привезенное из Англии пианино мама, сама немного играющая, пригласила нам с Мишей учительницу по музыке. После года занятий эта учительница заявила, что Мишу ещё можно научить, хотя он лентяй и заниматься не хочет – по три раза в час бегая в туалет, но у него есть и слух, и гибкость пальцев. А что касается старшего, т.е. меня, …посмотрите на его руки: его пальцами только гайки отворачивать. Так из меня, к расстройству родителей, музыкант и не получился.

Учиться я пошел со всеми ребятами из нашего дома и нашего двора в школу № 725 , расположенную напротив, на 5-ой улице Октябрьского поля (теперь – маршала Рыбалко), а уже с сентября 1956 г. нас всех перевели во вновь построенную школу № 738. Моими неразлучными друзьями были соседи по подъезду Женька Титков и Володя Чучукин. Мы вместе заливали и чистили каток во дворе. Вместе помогали дворнику скалывать лед у нашего подъезда и разбивать клумбы во дворе. Вместе собирали металлолом, но и … вместе лазили на крышу дома (наш дом был последним многоэтажным домом от Москвы и далее, включая институт Курчатова, до самого канала и Москвы-реки ничего нам не мешало) смотреть авиационные парады в Тушино, вместе, тайком от родителей бегали купаться на стрелку канала с рекой.

И зимой и летом папа заставлял вначале меня, а потом и Мишу каждое утро бегать в лес Покровское-Стрешнево и делать там зарядку. Вместе с друзьями мы записались и в баскетбольную секцию, но поскольку в школе я всегда был освобожден от физкультуры из-за детского ревмокардита (ни один школьный врач до самого окончания мною школы не решался пересмотреть поставленный когда-то диагноз), первое время я хранил форму у Титкова. Вместе с моим папой мы делали лыжные вылазки через Покровское-Стрешнево до Сходни.

Моя мама, также как и папа, перед войной окончившая Днепропетровский металлургический институт, успела поработать по специальности только во время эвакуации в Казани и, потом, в Москве на заводе Серп и Молот. Она очень любила учиться: то курсы английского языка, то кройки и шитья, то машинописи, а потом и немецкого языка. Поэтому она очень рано начала учить меня готовке. Уходя на курсы, она стала давать мне задание: – Игорек, на ужин для мужчин приготовишь… В жизни это мне весьма пригодилось.

Вот и новый 1957 год! За праздничным семейным столом смотрим по телевизору премьеру – фильм Карнавальная ночь. После фильма папа спрашивает:

– Игорек, если нам с мамой опять придется на длительный срок уехать куда-либо в командировку, где нет школы, где бы ты хотел на это время остаться? В Душанбе у бабы Фени, тети Ани и дяди Володи вместе с Виталиком и Лидочкой (младшая сестра папы, всего на один год старше своего племянника), в Днепропетровске у тети Сары (сестра мамы) с Мариком и Вадиком (мои двоюродные братья) или в интернате?

Особо не затрудняясь в выборе, я тут же ответил: интернат!

Интернат. Последняя школа

Оказалось, вопрос не праздный: соответствующие решения уже имелись – родители с Мишей вновь уезжали в Англию, где к этому времени при Посольстве имелась только начальная школа. И уже в первых числах февраля из кабинета директора интерната Министерства внешней торговли, куда меня привели родители, моя будущая воспитательница, Елизавета Николаевна Данилова, ведет меня на третий этаж, где размещалось место самоподготовки 6 класса. Во время открытия двери слышу: – Лети-и-ит!!! и вижу летящий веник, направленный в голову одного из мальчишек. Оказалось, это обычное развлечение в группе, проверяющее реакцию на внешнее воздействие.

После ухода воспитательницы знакомлюсь со своими будущими однокашниками. Среди них оказались мои старые знакомые по посёлку МВТ во Внуково – Толя Богатый и Борис Куликов, тот самый, что являлся метателем веника. Ребята, в дополнение к тому, что говорил директор, рассказали мне о структуре интерната, что образование я буду получать не здесь, а в обычной городской школе № 40 в Теплом переулке (теперь ул. Тимура Гайдара), где обучаются все воспитанники интерната, изучающие немецкий и английский языки.

Интернат находился в 4-этажном старинном здании на Большой Пироговской ул. 9А. Сейчас в нем расположено одно из структурных подразделений медицинского университета. На верху фасада здания выложено мозаичное панно: Георгий Победоносец протыкает змея. В подвале здания находилась столовая, кухня и баня, на первом этаже – большой конференц-зал, бильярдная, где стоял и стол для настольного тенниса, административные помещения и кабинет врача. В обоих торцах здания находились лестницы, которые, вроде бы, должны были соединять между собой все этажи. Но … ближняя к входу, где всегда должен был находиться вахтер, лестница соединяла подвал, 1-ый этаж cо 2-ым женским этажом и 4-ым детским (общий для мальчиков и девочек 1 – 4 классов) этажом, где женская половина могла пройти и в спортзал. На 3-ем, мальчиковом, этаже вход с этой лестницы был закрыт на врезной замок. Дальняя лестница – для мальчиков (нас было значительно больше, чем девочек). Она соединяла 1-ый этаж, часть 2-го, отгороженную от женской светелки стеной с запертой дверью, и где было несколько классных комнат, полностью 3-ий этаж со спальнями и классными комнатами и 4-ый со спальнями и классными комнатами для немногочисленных 9 и 10 классов, а также со спортзалом. Наша группа в количестве около 25 человек была самая многочисленная. А всего в интернате в разные времена было от 150 до 250 детей, как работников системы Министерства Внешней Торговли, так и специалистов промышленности.

Нравы в интернате были весьма своеобразны, чем-то напоминающие сегодняшнюю дедовщину в армии, о чем я убедился уже в первый день: когда время самоподготовки закончилось, нагрянули человек пять 9-ти– и 10-тиклассников для того, чтобы прописать вновьприбывшего. Они запихнули меня в платяной шкаф и начали переворачивать его по горизонтальной оси. После пятиминутной зарядки, сопровождавшейся песнями и хохотом, они пожелали мне, вывалившемуся из шкафа, приятного пребывания в интернате. Сопроводив это шмазью великой, как это описывалось в Очерках бурсы Помяловского (захватив всё лицо ладонью, зажав при этом нос указательным и средним пальцем), посоветовали также быть послушным мальчиком. На следующий день я стал свидетелем, как эти же великовозрастные балбесы налетели на соседнюю спальню (у нашей группы было 2 спальни: одна на 16-18 человек, где поселили и меня, и вторая на 6-8 человек) и избили Толю Логинова подушками, после чего он до самого сна мучился головной болью.

Тогда я сразу же предложил, пригласив тоже довольно многочисленную группу 5-го класса, совершить революцию: по одному – по два перевоспитать старшеклассников. Поскольку наш длинный коридор был с одной стороны заглушен дверью (к которой у ребят оказались отмычки), а пол был застелен ковровой дорожкой, мы выключили свет в коридоре и, дружно взявшись руками за ковровую дорожку, стали ждать пока появятся старшеклассники, направлявшиеся в туалет (туалеты были соответственно только на 2-м и 3-м этажах). Как только первые два врага наступили на ковер, по чьей-то команде дернув дорожку, мы опрокинули их на пол, замотали в дорожку, отмутузили, а сами сбежали через заднюю дверь. На следующий день мы перетянули через коридор веревку, с её помощью опрокинули, связали и избили поочередно еще троих старшеклассников. Чтобы они не рассказали друг другу о происходящем, мы продержали первых связанными, пока не попался третий. Вечером мы направили к ним выбранных парламентариев. Условия были: прекратить бурсу, запрещался вход на этаж, кроме как в туалет и душ. В противном случае, под страхом нашей коллективной порки, им по нужде надо будет ходить на улицу.

Утром, за завтраком наши парламентарии, подойдя к столу старшеклассников, получили согласие на выдвинутые условия. Весь интернат, уже знавший о происходящем, горячо поддержал завоеванный мир. С тех пор и до окончания школы наша группа была мировым посредником по всем конфликтам, возникающим как между группами, так и отдельными лицами. Боевая дружба, возникшая с теми 5-классниками (в последующем в этой группе был и будущий Народный артист СССР Коля Караченцов), продолжалась и в дальнейшем. Подозреваю, что о революции знал и воспитательский совет интерната. С тех пор наша группа и, особенно стол, где в столовой сидели инициаторы события, стал любимым для нашего шеф-повара дяди Саши, который в легальные добавки гарнира подбрасывал нам и нелегальные кусочки мяса и котлеты. По имевшейся у нас информации, во время войны дядя Саша был поваром командующего Тихоокеанским флотом, и нам очень повезло, что его сумели заманить в наш интернат.

В школе доля интернатцев составляла не более 10-20 процентов. Как правило, одетые лучше большинства, держащиеся сплоченными группами, мы, первое время, действовали несколько раздражающе для остальных, но при этом лидировали в общественной жизни школы. Нужно отдать должное преподавательскому составу школы и воспитателям интерната, которые много общались между собой, за то, что некоторый антагонизм был погашен в корне, в том числе и в наших 6-ых классах, где доля ребят из интерната была чуть выше. Особая заслуга в этом была директора школы – Виктории Алексеевны Афанасьевой и наших школьных классных руководителей Инны Ивановны Шпагиной (класс А – немецкий) и Галины Сергеевны Богуславской (наш класс Б– английский).

Инна Ивановна, преподаватель математики, в будущем, когда школа переедет в новое здание и окажется под патронатом Совмина, станет директором школы. Она была невероятно колоритной фигурой: лет сорока, полная, подвижная, завзятая курилка (даже на уроках, особенно на контрольных, могла закурить у открытого окна), с хорошим чувства юмора, но и резкая на слово. Её Будь здоров, целуй лампочку! на неправильный ответ стало в дальнейшем фирменным выражением нашей компании. В начале восьмидесятых годов мы услышали, что школа, расположенная уже в новом помещении, проводит вечер встречи выпускников. Мы с Ирой решили сходить. В основном там были юные выпускники, но оказались и человек 5 из нашего выпуска и около 10 – из следующего (они в отличие от нас оканчивали уже 11-летку), включая Колю Караченцова. Пошептавшись между собой, мы позвали Инну Ивановну сходить с нами, после официальной части, в кафе. Посиделки оказались веселыми: с воспоминаниями, шутками, анекдотами. Инна Ивановна смеялась, чуть ли не заразнее всех. С той встречи мы с ней не виделись.

Галина Сергеевна, незадолго до этого окончившая институт, у которой наш класс был первым с классным руководством, преподавала английский. Секретарь учительской комсомольской, а потом и партийной организации, у которой мама была освобожденным партийным секретарем на Норильском комбинате, стремилась к совершенству отношений с нами, с родителями. Как я впоследствии узнал, ведшую переписку с моей мамой (думаю, и с родителями других воспитанников интерната, особенно тех, кто ей не безразличен). Не замуж замужняя, она вечно придумывала, чем занять наш досуг: коллективные, в том числе и малыми группами – по интересам, посещения театров, походы в музеи, лыжные и туристские походы по Подмосковью, иногда и с ночлегом. После окончания нами школы, когда и интернат был переведен в Подмосковье – в Красноармейск, она так и не смогла найти нужного ей контакта с последующим классом и ушла преподавать на курсы повышения квалификации. Но до самой своей смерти поддерживала контакты с нами, приглашала на чаепития с собственным вареньем и собственными пирогами, вела дневник класса. В честь 25-летия окончания школы активно помогала провести слет выпускников 1961 года. У нее было больное сердце и нарушен обмен веществ. В 1990 году, когда мы были в Германии, кто-то позвонил нашему сыну и сказал, что Галина Сергеевна умирает и просит нас с Ирой срочно к ней приехать. В отпуске, посетив её квартиру, мы не застали ни её, ни маму, ни мужа с сыном. Там жили посторонние люди.

В марте 1958 года я подал заявление о приеме меня в Комсомол. На том же собрании, где меня приняли, меня избрали секретарем комсомольской организации, что, в принципе, не противоречило Уставу. Когда решение о приеме должен был утвердить Райком Комсомола, на заседании меня представляла моя заместительница.

Секретарь Райкома взорвался:

– Опять эта 40-ая! Секретарю лень прийти самому, все время присылает заместителя!

Моя заместитель с хитринкой прервала:

– А я представляю секретаря! У кого вопросы, – к нему.

!?....... полная тишина в кабинете. По кивку секретаря зав. орг. сектором куда-то побежала. Вернулась через несколько минут и что-то прошептала секретарю. Тот встал:

– Неожиданно! Но Устав соблюден. Думаю, решение о приеме утвердим – коллектив знает лучше, а вопросы будем задавать в ходе совместной работы!

Решение утвердили, а что касается вопросов, то у нас их с Райкомом друг к другу возникало в дальнейшем много. Особенно после того, как в октябре 1959г. в честь открытия слета комсомольцев Москвы, мне, в числе 10 лучших комсомольцев-школьников Москвы, доверили стоять в почетном карауле у мавзолея В.И. Ленина и ввели в Совет комсомольцев-школьников при МГК ВЛКСМ.

Как я уже писал, в интернате был прекрасный спортзал и там три раза в неделю тренер из института физкультуры проводил с нами занятия по баскетболу, а в остальные дни мы сами, особенно после прихода в интернат Володи Новикова, который был кандидат в мастера спорта и занимался в Динамо, – волейболом. Мы договорились с директором интерната и те городские ребята, кто играл в сборных школы по баскетболу и волейболу, приходили тренироваться с нами.

А пока, на собрании школьного комитета комсомола мы решили, что изменять положение в школе надо, в первую очередь, продвигая занятия спортом и, по предложению нашей старшей пионервожатой Галины Фёдоровны, выпускницы нашей же школы, у которой сестра Надя в то время училась в нашем классе, и с туризма.

В итоге наша школа в течение нескольких лет успешно выступала на первенствах Москвы и стала неоднократным призером первенств района. В мае 1961 года мы даже стали победителями открытого первенства Лужников – скоротечной пульке, в которой нам удалось последовательно победить и сборные двух спортивных (баскетбольных) школ и завоевать каждому персональную хрустальную пепельницу (!!!-для школьников?).

Что интересно, наш школьный врач так и не дал мне справку о здоровье, поэтому я играл в сборных по волейболу и баскетболу, играл в настольный теннис и бегал на лыжных соревнованиях под чужой фамилией, получив настоящую справку на эту вымышленную фамилию в районной поликлинике. Об этом знали не только наши, но и преподаватели, а также и сами ребята из других школ. Но все знали, что я не подставной игрок, и за четыре года, пока я был в сборных школы, не последовал ни один протест!

На одном из следующих заседаний бюро Галина Федоровна доложила, что, по согласованию с Московским советом по туризму, мы можем получить задание на лето от музея Вооруженных сил, если до середины мая представим засвидетельствованные результаты туристической деятельности. И с этого бюро практически каждые выходные наша туристическая группа (от 10 до 20 ребят из 7-9классов) прочесывала ближнее и дальнее Подмосковье, получая навыки чтения карт и ориентирования, ночуя, как придется: в палатках, шалашах, школах, знакомясь с туристической кулинарией и обучаясь основам первой медицинской помощи.

В итоге, музей подписал с нами договор, по которому нам поручалось идти в Белоруссию для сбора сведений о партизанской бригаде имени Фрунзе, которая была уничтожена карателями в 1943 году, и о которой в Центральном штабе партизанского движения практически не имелось никакой информации. За исполнение такого поручения в течение 30 дней музей приобретал нам ж/д билеты туда и обратно, а также выплачивал членам нашей группы в количестве не более 10 человек суточные в размере 90 копеек на человека, но безналичным платежом на один из продовольственных складов Москвы. Прикинув то да сё, мы с ужасом увидели, что безналичная оплата нам мало помогает. Хлеб, картошку, овощи, мясо и рыбу (если они там есть в продаже) надо покупать за живые деньги. На складе же мы можем, хоть и по несколько сниженным ценам, купить сахар, соль, крупы, сгущенку, в том числе дефицитные в то время гречку и тушенку. И при всем при этом, каждому надо было вносить приличную сумму наличных, что для большинства наших туристов было неприемлемо.

Тогда было принято решение:

– все, претендующие на участие в походе, должны по утрам до начала занятий в школе или по вечерам разносить почту, девочки по отдельному графику также доставлять телеграммы, а мальчики – разгружать вагоны;

– договориться с музеем о досрочном переводе средств на склад, с которым согласовать минимум продуктов, действительно необходимых нам на пропитание, и что эти продукты будут нами получены за 2 дня до отъезда. На остальные средства следует сразу получить тушенку и гречку, которые реализовать у родственников, знакомых и школьников нашей школы.

Всё было успешно реализовано – в этом нам помогала вся школа, даже на разгрузку вагонов, что для мальчишек было адским трудом (ведь мешки с продуктами были ок. 50 килограммов), приходили добровольные помощники.

Но это были не все трудности: те продукты, что мы определили как жизненно необходимые, весили пару центнеров. А это значительно превышало допустимые нормы веса на рюкзак, особенно учитывая, что мы все были младше 16 лет – несовершеннолетние. При этом по маршруту, согласованному с музеем, нам необходимо было проходить в среднем 20 – 30 км в день. Тогда, связавшись с Дзержинским Райкомом комсомола, Минской обл., мы договорились установить нашу базу и склад в школе недалеко от с. Негорелое (до 1939 года являвшейся пограничной станцией с Польшей), откуда делать звездные маршруты. При этом поход должен был начаться только после окончания в этой школе выпускных экзаменов.

Неожиданно моё участие в походе оказалось под сомнением: уже в мае месяце на занятиях часов в 10 утра у меня начались боли в животе, а они последнее время были у меня частенько. Меня отпустили домой (в интернат), а там наш интернатский врач отвел меня в поликлинику, где поставили диагноз аппендицит и вызвали скорую помощь. Отвезли в детскую больницу им. Семашко, диагноз подтвердили и решили делать операцию. Помыли, но тут же попросили одеться и идти к машине. Оказалось, в больнице не было одежды моего размера: в свои 14 лет у меня уже был рост 178, который остался до сих пор. Перевезли в 1-ую Градскую. Пока то, да сё у меня уже кончились боли. Время приближается к 8 вечера. Врач спрашивает: отпустить домой или подождёшь ещё. Говорю: если дадите что поесть, то лучше уж закончить. Прямо в предоперационной мне дали что-то пожевать и в 11 сделали операцию. Под действием наркоза в палате я сразу уснул, а в час ночи меня разбудил хохот вновь прибывшего из операционной больного. Можете себе представить: палата где-то на 20 человек, все спят, на каталке ввозят хохочущего больного, которого перекладывают на соседнюю койку смеющиеся санитары.

Так я познакомился со своим соседом Василием – кузнецом с ЗИЛа и начался один из самых веселых эпизодов в моей жизни. Когда Василий смог говорить, он рассказал, смеясь и постанывая от боли:

– Представляешь: привезли меня в предоперационную, и входит такая красавица лет 17 и просит меня раздеться. Конечно, я разделся, а мой дружок от такой красоты встал в полный рост. Сестрица, не смущаясь, ударила по нему резиновым молоточком, и он сник. Только она приготовилась меня брить, как дружок от любопытства вновь вскочил. Она его чем-то смочила, опять ударила – ноль внимания. Тогда бедная девочка заплакала и убежала, а вместо неё пришла какая-то баба Яга, на которую дружок не реагировал.

Этой ночью мы так и не смогли уснуть: вначале смеялись, а потом, когда отошла заморозка, мучились от боли.

Вечером к нему пришли посетители – парни с завода из его бригады.

Принесли четвертинку, круг какой-то полукопченной колбасы и селедку. Быстро сервировали. Я пить не стал, но поесть-то я никогда не отказывался. И тут входит дежурный врач, увидел на газетке очистки от колбасы и селедки и чуть не потерял дар речи: – Обоим по полной клизме! Повторится – выгоню без больничного листа! Не пожелаю врагу своему такого удовольствия – получать полную клизму на следующий день после операции.

На следующий день была прекрасная солнечная погода, и врач разрешил всем, кто хочет и сможет, на лифте спуститься на улицу. В полисадничке кормятся голуби. Василий говорит:

– Давай голубей ловить.

– А как? Мы же еле шевелимся.

– Опустимся на колени, будем сыпать хлебные крошки ближе и ближе, чтобы голуби были в зоне досягаемости рук. А потом будем просто на них опрокидываться.

Сказано, сделано. Когда мы, по его команде, опрокинулись (голуби, конечно же, улетели), то уткнулись лбами в асфальт и из этой позы самостоятельно уже выбраться не смогли – помогали дружно как хохотавшие больные, так и регочущие санитары.

Не проходило дня без каких-либо проделок Василия. Наши койки стали красным уголком хирургии, куда стягивались все ходячие больные. И, при первой возможности, зав. отделением выписал нас.

Конечно, я получил освобождение от последних дней занятий, но дела подготовки к походу заставляли шкандебать в школу – поскольку до отъезда оставалось больше месяца, я надеялся принять в нем участие.

Ура! Подготовка закончена! Разрешение врача (без тяжелых нагрузок?!) получено. Мы едем!

Не буду описывать наши будни. Но несколько моментов нашего путешествия врубились мне в память на всю жизнь.

Прибыв в Дзержинск, мы пошли на встречу к секретарю Райкома. Он задерживался, и нам предложили попастись у растущих во дворе черешен. И пока мы объедались черешней, у нас утащили принадлежавший мне фотоаппарат. Конечно, его так и не нашли. Фоторепортаж о походе пропал!

Оказалось, что в ближайший выходной день в лесу под Негорелым на большой поляне намечался слет партизан Минской обл., посвященный 25-летию открытия фашистами второго фронта против партизанского движения. Прибыв заранее, мы увидели вдоль опушки на расстоянии друг от друга десятки табличек с наименованиями бригад и отрядов. Выбрав нужную нам – Бригада имени Фрунзе мы расположились неподалеку и наблюдали, как подъезжают автобусы и машины, как шли мужчины и женщины от ближайшей остановки. Люди обнимались, целовались, плакали и смеялись. Но, … к нашей табличке не пришел ни один человек! Мы поняли, как нелегка поставленная нам задача.

Однажды, сделав днёвку в лесу, на берегу Немана вечером мы варили уху из свеженаловленной нами собственными руками (без сетей и удочек) рыбы, когда из лесу к нам подошли двое мужчин:

– Вы из Москвы?

– Да.

– Кто старший?

– Я, старшая пионервожатая, – ответила Галина Федоровна.

Посмотрели на её несолидный вид: хрупкая девчонка с двумя косичками-хвостиками

– А кто ещё?

– Мы, – вперед вышли три наших будущих десятиклассника: Виталий Алексенко, Боря Фавр и Володя Федосеев.

– А кто старший по партийной линии?

– Я секретарь комсомольской организации школы, – ответил я.

Изучив меня пытливыми взглядами, они попросили:

– Пойдем с нами.

На попытки ребят воспрепятствовать, они впервые улыбнулись и пообещали привести меня назад не позже, чем через 1,5 – 2 часа.

Минут через 10 – 15 они привели меня к костру, которым занимался ещё один мужчина. Предложив мне место у костра, они представились. Оказалось, что эти три человека являются членами подпольной (!!!) ячейки ВКП(б). В ответ на моё недоумение они разъяснили, что эта территория исторически принадлежала Польше и, хотя у них давно создан колхоз, живут люди, в основном, на разбросанных на расстоянии друг от друга хуторах. Преданные Советской власти люди, в большинстве своем, погибли во время войны, а те, кто лояльно или нейтрально относились к фашистской оккупации – уцелели, мелкие же фашистские прихвостни, чью вину в злодействах доказать не удалось, давно отбыли свои наказания. Таким образом, эти две группы населения в этом районе составляют абсолютное большинство, и их отношение к власти не совсем такое, как об этом пишут в прессе. Поэтому свои партийные вопросы ячейка обсуждает тайком в лесу подальше от посторонних глаз. Они разъяснили, что, т.к. радио у них нет, а пресса приходит очень нерегулярно и с опозданием не менее 2-х недель, то имеющаяся информация о появлении в их окрестностях группы москвичей позволила им надеяться на полноценную политинформацию о событиях в стране и за рубежом. Со своей стороны они предупредили, что мы должны быть осторожны в своих расспросах, т.к. не всем нравится их направленность, и лучше они подскажут нам, куда идти и с кем общаться. Через два часа, довольные друг другом, мы вернулись к нашему лагерю, где уже начиналась некоторая паника, а мой друг Женька Лейбович агитировал ребят вооружиться топорами и идти мне на помощь. Утром, перед нашим уходом, один из вечерних гостей принес нам с пожеланиями успехов в нашей миссии несколько свежеиспеченных их женами буханок хлеба.

Уже на следующий день мы убедились в правоте предупреждения подпольщиков – проходя по полю в сторону одного из хуторов (до сих пор помню его название – хутор Коза) мы были обстреляны из леса.

Совместно решили изменить маршрут и не идти на абум Лазаря, а обратиться к рекомендованным людям. В итоге, от одного к другому мы сумели найти троих бывших Фрунзенцев. Разделившись на группы, мы собрали этих троих в школе, где преподавал один из них – в прошлом кадровый военный, раненный во время разгрома бригады, прошедший муки фашистских концлагерей и Гулага.

Картина этой встречи ветеранов, не видевших друг друга и не слышавших о других с февраля 1943 года, ярка, как при свете молнии. Затаившись в углу комнаты, не разговаривая, чтобы не помешать им, мы наблюдали за слезами радости от встречи и горечи от потери друзей, слушали их песни. Несколько раз за вечер и ночь этой встречи они напевали песню О Лавском бое, написанную их погибшим боевым другом в ознаменовании победы, одержанной в ходе первой антипартизанской карательной операции совместно несколькими партизанскими отрядами, которые после этой победы объединились и создали бригаду им. Фрунзе. Мы записывали все, что говорилось: имена, даты, места событий и т.д.

Особенно нас впечатлила история, рассказанная директором машинотракторной станции, который во время войны в возрасте 22-23 лет возглавлял взвод конной разведки бригады. Выполнив порученный командованием рейд по дальним районам с целью разведки и установления контактов с соседями (в бригаде не было собственной радиостанции и именно поэтому в ЦШПД было так мало сведений о ней), он вернулся в родной лес, но там никого не было – бригада была уничтожена. Тогда на базе своего взвода он создал новый конный отряд Красные мстители и стал мстить за своих друзей, налетая на полицейские управы и гарнизоны фашистов, взрывая мосты и железную дорогу. За счет высокой маневренности отряд был неуловим. Уже к концу 1943 года из небольшого взвода отряд превратился в крупную военную силу, насчитывающую несколько сот бойцов. Тогда он был вызван в Москву в Кремль, где ему вручили (по его словам – сам Сталин) Звезду Героя Советского Союза и орден Ленина. Но уже на выходе из Кремля он был арестован и предан суду военного трибунала. Приговор: лишение всех наград и штрафной батальон – за нарушение Устава партизанского движения. Оказалось, что, не имея постоянной зоны боевых действий и перемещаясь из района в район для нанесения своих ударов, без согласования своих планов с Центральным, а в дальнейшем, и с Белорусским штабами партизанского движения, а также с партизанскими отрядами, расположенными в зонах предполагаемых диверсий, Красные мстители подставляли эти отряды под неожиданные карательные контрмеры фашистов. В результате, несколько таких соседних отрядов были уничтожены.

После ранения в штрафном батальоне и возврата наград он добровольно остался в штрафном батальоне, был неоднократно ранен, награжден многими наградами и закончил войну на Зееловских высотах, командуя сводным штрафным батальоном и приняв на себя командование соседним полком. Был демобилизован по состоянию здоровья (множество ранений) в звании полковника, имея большое количество наград, в том числе – три ордена Ленина.

Утром, после небольшого отдыха, мы развезли наших ветеранов по домам (дальнего – за 50 км) на заимствованном у соседнего предприятия транспорте.

Расшифровка и обработка сделанных нами записей длилась 2 дня, после чего, рассчитав имеющиеся средства, мы решили выйти напрямки на станцию Столбцы и накоротке съездить в Брест, в крепость. И тут нам не повезло: на нашей карте, предоставленной нам музеем, не была обозначена запретная зона, где нас тут же арестовали. Продержав нас под арестом в течении почти целого дня, поочередно вызывая на дознание и изучая наши записи, военные в конце концов нас отпустили. Войдя в наше положение, они загрузили нас в закрытую металлическую хлебовозку, провезли через всю территорию зоны и доставили на станцию.

Отчет об экспедиции был сдан в музей, который поблагодарил нас за работу, а копия отчета, копия письма музея и все маршрутные карты с заверенными отметками всех посещенных мест были направлены в Московский совет по туризму. В результате всем участникам группы был присвоен спортивный разряд по туризму.

Занятия туризмом в школе на этом не закончились: неоднократно ходили в походы выходного дня, в том числе с ночевками, проводились туристические слеты.

Зимой 1960 года по заданию литературного музея мы ходили в поход по Есенинским местам. Жили мы в деревне Константиново в доме-музее Есенина, сложенном из бревен сгоревшего подлинного дома Есенина, где встречались с людьми, знавшими его. Много беседовали с его приятелем Андреем Соколовым, который рассказал нам, почему среди всех стихов Есенина нет ни одного о свинье. Однажды после свадьбы одной из наших приятельниц мы с ним проснулись, лежа в луже рядом с хрюшкой. Сергей тут же поклялся никогда о ней не писать. Нам пришлось и разнимать его бывших подружек, которые после воспоминаний о нем никак не могли определить, кому он отдавал предпочтение.

Было там и неприятное событие: Как оказалось, в деревне не было своей пекарни и своего магазина. Пришлось нам с Женей Лейбовичем бежать на лыжах в соседнюю деревню (около 8 км). Погода стояла хорошая – почти без ветра, видимость хорошая, ориентиры нам разъяснили. Думали: за полтора – два часа управимся. Уже на подходе к этой деревне начало мести. А когда мы, выстояв почти час в очереди, купили нужные продукты, разыгралась настоящая метель. Сначала мы шли по еле заметным собственным следам, но вскоре они все были заметены. Тогда решили пойти в ту сторону, где по предварительным описаниям местных жителей должна была проходить линия электроснабжения. Час – ничего! Второй – выходим на те ориентиры, которые были в самом начале обратного пути – совершили круг. Делаем корректировку и вперёд. Ещё час – ничего! Устали! Решили отдохнуть – замерзли! Тогда вперёд! А ветер и снег не ослабевают. Единственный оставшийся ориентир: направление ветра. Если же он изменился – то нам труба! Вновь передышка и тут…: слышим по ветру лай собаки. Пока не потеряли направление, что есть сил, побежали. Оказалось – Константиново. В итоге наш обратный путь занял около 5 часов. Наша группа, находившаяся уже не в лёгкой панике, поднявшая на ноги соседей, встретила нас и слезами и руганью. Нас измученных и обмерзших запихнули на печку. Местные жители тут же принесли нам жареной картошки, огурцов и квашеной капусты, а нам с Женькой налили по полстакана самогона, после которого мы проспали почти 20 часов. А потом … началось самое страшное: обмерзшие носы, уши, руки и … то, что ниже пояса, начало опухать, а потом и шелушиться. Как мы закончили поход – вспоминаю уже с трудом. Но обмерзшие выпуклости на всю жизнь привили мне нелюбовь к морозам.

Летом 1960 года мы получили задание института развития народного хозяйства собрать информацию об истории развития экономики Жигулей. Этот поход мы доработали сами, решив посетить города Горький, Казань, Ульяновск, Куйбышев и Сталинград. Для этого, заранее договорившись с пароходством, мы нанимались матросами-грузчиками на суда, идущие по нашему маршруту, а ночевали на верхних палубах.

Прибыв в Жигули на пристань Бахилова поляна и, разбежавшись мальчики – направо, девочки – налево, мы не смогли пойти дальше, и были вынуждены сделать днёвку: за 15 минут собрали почти 4 ведра белых грибов – каждый нес из леса грибы кто в майке, кто в рубашке, кто в чём. Решили набрать ещё грибов: как следует отъесться и заготовить впрок сухих грибов и полуфабрикатов.

Пока ходили по сопкам, мы с Женей Лейбовичем решили следующий восход солнца встретить на макушке одной из них, заранее пометив ориентиры ночного туда путешествия. По темну добравшись наверх, вымокшие от росы и тумана, мы стали ждать.

Начало светать, но видимости не стало никакой: вытянув в тумане руку, было невозможно увидеть пальцы. Стояла полная тишина. Вдруг наши головы вынырнули из тумана, как из молока. На востоке появилось солнце. Слой тумана стал оседать, появились первые деревья на нашей сопке, потом, как острова в океане, стали выступать из молока макушки соседних. Эти сказочные видения стали сопровождаться какофонией звуков: песнопения, чириканье и ор различных птиц, за ними зазвенели цикады и кузнечики, зазвучала капель сбегающей росы. Такую картину желаю прочувствовать любому любителю природы.

Нечто подобное, по впечатлению, я увидел в июне-июле 1967 года, когда по окончанию института пошёл в поход на Алтай. Выбравшись утром из палатки, был поражен открывшейся картиной: выпавший за ночь снег толстым слоем покрыл всё вокруг. Заснеженные зелёные деревья и кустарник, белая, как сметана, земля и только над снегом, в свете встающего солнца, стоят поникшие головки фиолетовых диких пионов и фосфорицирующих оранжевых жарков. А воздух весь пронизан нежным и сильным запахом цветущих пионов. Сказка!

Летом 1959 года решением правительства полные средние школы при Посольствах СССР во всех странах, где они к тому времени ещё были, преобразовали в школы-восьмилетки. В основном это касалось стран-членов СЭВ, а также ряда других стран. Соответственно, часть детей из этих стран должны были поступить в существовавшие на то время интернаты МИДа, Минвнешторга и Минобороны.

Руководство интерната также ввело некоторые новшества: в частности, утреннюю зарядку следовало проводить совместно для мальчиков и девочек. Ранее девочки упражнялись, а мы распотягивались, умывались и шли на зарядку уже полуодетые, чтобы после этого сразу идти завтракать.

И тут такой пассаж! Мы приходим полуодетые, в брюках, с пиджаками и портфелями в руках и нас выстраивают в колонны по классам, а впереди стоят девчонки только в спортивных трусах и майках. В нашей колонне 9-го класса впереди стоит новенькая. И какая?! Фигурка точеная, темная коса с рыжеватым отливом, толстая и пушистая, ниже пояса.

После экспедиции в Белоруссии и отдыха с родителями, у которых в то лето был отпуск на Родине – в Нижнем Эшери под Сухуми, я вернулся в интернат за несколько дней до начала нового учебного года. Как к одному из самых авторитетных воспитанников, воспитатели приводили ко мне многих новичков, чтобы я помог им освоиться в интернате.

И тут на мой вопрос:

– Кто это?

Тут же последовал ответ нашего новичка Сережи Матвиевского:

– Это Ира Малова, мы с ней вместе учились в Праге.

– Ирэна! Ей это имя идет. Познакомишь!

Конечно, знакомить ему нас не пришлось: её определили в школу в наш класс. Уже через несколько лет, когда мы были женаты, Ира призналась, что ей сразу донесли о моей реакции, и что ей очень понравилось, как я её назвал Ирэной.

В конце сентября 1959г., при подведении итогов деятельности комсомольских организаций Фрунзенского района Москвы, стоял вопрос, кому присвоить первое место: нам или ещё одной школе. Я подошел к секретарю Райкома и попросил присвоить нам второе место:

– По-моему, будет неправильно присвоить нам первое место, после того, как мы ранее и в сотню не попадали. Тем более, что наше бюро было избрано лишь в марте. Наши же конкуренты среди лидеров уже не первый год, а их секретарь кончает школу.

– Ты будешь указывать Райкому?

– Нет, буду просить Райком и чтобы о моей просьбе широко не распространялись.

В итоге нам присвоили 2-ое место, чем было очень гордо руководство школы, и, как я узнал позже, мою просьбу, вопреки мнению Секретаря Райкома, поддержало большинство членов бюро.

После введения меня в Совет комсомольцев-школьников Москвы и публикации в Московском комсомольце списка комсомольцев, удостоенных чести стоять в почетном карауле у мавзолея Ленина, надо было отрабатывать полученный аванс.

По согласованию с районным отделением милиции и в ознаменование предстоящего 90-летия со дня рождения В.И.Ленина в школе объявили набор в бригаду содействия милиции (Бригадмил). Вопрос в районе стоял достаточно остро: помимо того, что Усачёвка была одним из криминальных центров Москвы, в находившемся рядом с интернатом доме 9 по Большой Пироговской улице не было семьи, где хотя бы один мужчина не находился в заключении. Совместно с милиционерами наши бригадмильцы дежурили на праздниках, на выборах, контролировали соблюдение режима условно освобожденными, а также контролировали соблюдение порядка на территории школы. Всё это длилось не очень долго – Бригадмил был расформирован.

Но в этой истории был один занимательный случай:однажды вечером мы с моим другом по интернату и школе, Толей Богатым, который был председателем Учкома в школе, возвращались после прогулки.

Не доходя здания интерната, мы были встречены группой подвыпивших подростков. Они предложили Толе идти дальше.

– Нет! – ответил Толя.

Тотчас он получил солидный удар и упал. Я приготовился к неравной драке. Раздался окрик и из подворотни вышел ещё один парень.

– Игорь, ты?

Я тотчас узнал в нём капитана баскетбольной команды одной из школ с Усачевки, которую он окончил в этом году. С ним у меня не раз были конфликты на почве игры, но в целом мы были с ним в нормальных отношениях. Оказалось, один из учеников нашей школы, недовольный деятельностью Бригадмила, заказал Игоря Алексеева братве с Усачевки. Но, т.к. в баскетбол я играл под чужой фамилией, братва не связала меня с заказом. Заказчик, стоявший в той же подворотне, был привлечен к разборке и, когда было выяснено, что наш Бригадмил не произволит и не нарушает правил игры, заказ был снят, заказчик наказан, а Толе помогли очухаться, и довели нас до интерната. Нас попросили извинить и забыть об инциденте.

В школе в старших классах, помимо общеобразовательных дисциплин, у нас был факультатив: автошкола, где мы изучали правила уличного движения, строение автомобиля.

На принадлежавшем школе грузовичке проходили практику вождения (после окончания школы нам выдали юношеские права), а также производственная практика на находившемся рядом текстильном комбинате Красная Роза имени Розы Люксембург, где я получил специальности сновальщик и ремонтник ткацких станков. И, хотя нам эта практика казалась никому не нужным занятием, по прошествии лет могу сказать: она помогала понять жизнь. Некоторые наши одноклассники, не поступавшие в институты или провалившие экзамены, после школы работали на комбинате.

В апреле 1960 года я единственный раз в жизни заработал выговор по общественной линии, полученный от Райкома за срыв мероприятия по массовому приему в комсомол в ознаменование 90-летия со дня рождения В.И.Ленина. Наше школьное бюро, вопреки общим рекомендациям, решило отказаться от массового приема, а принять 1 – 2 лучших из числа кандидатов.

В конце 9-го класса меня пригласили к одному из секретарей Фрунзенского Райкома партии. После длительной беседы на различные темы мне было сделано совершенно неожиданное предложение: оказалось, наш район имел право по направлению Райкома партии и рекомендации Райкома комсомола направить в МГИМО, который находился в нашем же районе, одного человека без экзаменов.

На следующий год предполагалось рекомендовать на это место меня, при условии, что я не стану учиться хуже и буду продолжать общественную работу. Мне было рекомендовано выбрать заинтересовавшую меня специальность, которую я мог бы получить в МГИМО, и в начале сентября вновь прийти в Райком и подать заявление о поступлении. О сделанном предложении меня попросили помалкивать. В августе 1960 года в Москве произошла административная реформа, по которой московские районы были перекроены: Фрунзенский район с внешней стороны ограничивался Садовым кольцом и МГИМО, расположенный тогда в здании у Крымского моста, остался в нем, а наша школа, находившаяся вне кольца, попала в Ленинский район. Однажды, когда я был в Райкоме комсомола, первый Секретарь попросил зайти к нему и сообщил, что, к сожалению, о предложении по поводу МГИМО по этой причине следует забыть.

Однако наши старшие товарищи просили меня подумать о перспективах получения высшего образования в одном из учреждений КГБ, при этом какие-либо консультации с кем-либо, включая родителей, которые к этому времени уже вернулись из Англии, категорически запрещались. Ответ, который весьма разочаровал моего собеседника, я дал незамедлительно – тут сказалась и определенная усталость от вечных тайн в семье, а также разочарование от провала предыдущего предложения. Кроме того, я уже дал накануне отрицательный ответ своему папе, который подъехал ко мне с предложением подумать о поступлении в институт военных переводчиков.

Предстояло самому задуматься о своем будущем. Тогда я, очень любивший математику, Ира Малова, одна из лучших учащихся в нашей школе, у которой родители к этому времени вернулись из командировки в Чехословакии, и Виталик Сахаров, наш одноклассник и однокашник по интернату, талантливый, но несколько неорганизованный, подали документы в вечернюю физико-математическую школу при Московском физико-техническом институте.

В марте 1961 года, накануне выборов в школьных комсомольских организациях, меня и секретаря ещё одной школьной организации пригласили в Райком и предложили выступить с инициативой Комсомольцы – после школы на ударные стройки Москвы!, создав и возглавив, при этом, две соревнующиеся бригады. Нам обещали дать в помощь необходимое количество специалистов – профессиональных строителей, а после 2-3 лет нашей работы такими бригадирами – оказать содействие при поступлении в выбранные институты. Я, памятуя предыдущие предложения, незамедлительно отказался.

Студенческие годы

Вот и школьные годы чудесные, заполненные учебой, общественной работой, спортом и туризмом, позади. Предстояло определяться.

Женька Лейбович, влюбленный в романтику природы, недолюбливающий толчею и тусовку, решил давно – в геологи! Мне эта специальность была весьма по душе, но ещё со времен экспедиции в Белоруссию я, к сожалению, знал, что у меня аллергия на москитов: утром, вылезая из палатки, я долго не мог открыть глаза на распухшем от укусов лице. Никакие репелленты не помогали! Эта специальность не для меня!

Ира собиралась поступать в МГУ на специальность математическая экономика, но гуманитарное образование – не для меня!

Наши товарищи по школе: Виталик Сахаров, Коля Козлов, Володя Самарин и Саня Сенечкин, влившийся в нашу компанию приятель из соседнего пионерского лагеря, решили идти в МВТУ им. Баумана, где у Коли его брат по матери – Лёня Бебчук, был аспирантом и членом приемной комиссии.

После некоторых раздумий я решил поступать в МФТИ (Физтех). Считалось, что вступительные экзамены там самые сложные среди технических вузов Москвы, но зато каждый сдавший без неудов – зачислялся, а каждый поступивший обеспечивался общежитием – институт располагался под Москвой в г. Долгопрудный (за долгое время отсутствия родителей я привык к самостоятельности). Кроме того, в МИФИ и МФТИ – экзамены в июле, а в остальных – в августе, есть возможность на резерв.

Сдаю документы. Экзамены:

– математика письменная      – отл.,

– сочинение      – хор. (Ура!),

– физика письменная      – уд.,

– математика устная: преподаватель (он преподавал в физ.-мат. школе) спрашивает, буду ли я тянуть билет, или отвечать на блиц-вопросы. -Мне всё равно! – Посмотрим!      – отл. (Преподаватель обвел оценку красным карандашом и расписался),

– физика устная      – уд.,

– английский      – отл.

Ура!!! Зная количество отсеянных из-за неудов и оценивая, что сдавших экзамены меньше, чем предполагался набор, по-моему, сдал.

Но… Прихожу на день объявления результатов… Меня в списках нет!!! Иду в деканат забрать документы. Меня приглашают к декану и предлагают подать заявление на зачисление кандидатом – т.е. на первом семестре мне не будет выплачиваться стипендия и предоставляться общежитие. Перевод в действительные студенты – по итогам первой сессии. Я подаю заявление, а декан предлагает 31 июля прийти с отцом на прием к ректору – генерал-майору Петрову, который и должен наложить резолюцию на мое заявление с положительным заключением декана.

Приходим с папой на аудиенцию. В приемной народу много. Вижу генерал-лейтенанта с двумя сыновьями-близнецами, которые сдавали экзамены в одной со мной группе. Оба получили по неуду за физику. По вызову люди входят и выходят радостные. Приняли и близняшек. Последними вызывают нас. Задают пару вопросов, декан дает рекомендацию. Ректор говорит: Отказано – мест больше нет!– (???) и просит папу остаться. Мы с деканом выходим, он тут же отдает мне все документы, включая академическую справку по результатам экзаменов, и рекомендует срочно на такси мчаться в другой институт, приемные комиссии в которых закрываются через 2,5 часа. Тут выходит папа и поддерживает совет декана. Я умчался, а он остался поговорить.

Сдать документы в МВТУ успел. Дома вижу зареванную маму: оказалось, ректор заявил папе, что, поскольку ВУЗ режимный, список кандидатов уже был заранее согласован в инстанциях, а декан папе откровенно сказал, что Петров – ярый антисемит и, поскольку моя мама еврейка, никакие уговоры декана не помогли. Для папы и мамы это было началом крушения их идеалов: оба давали неоднократные подписки о секретности – папа, как действующий сотрудник ГРУ, мама – как внештатный сотрудник. Работать за границей – можно, а сыну учиться в режимном ВУЗе – нельзя.

Готовимся к поступлению в МВТУ вместе: Лёня Бебчук снабдил нас вопросами прошедших лет. Накануне первого экзамена Лёня отзывает меня в сторону и говорит: Игорёк, тебя не примут. По просьбе Лазарева, ректора, приемная комиссия дала ему списки людей, имеющих проблемы с 5-ой графой (национальность). Я не верю. Сдаю экзамены – сочинение (хор.), английский (отл.), математика письменная (отл.),

Прихожу на устную математику. Моего экзаменационного листа нет. Бегаю, ищу. Через 4 часа находят. Захожу в аудиторию. Осталось 2 человека. Мне протягивают билет (других нет). Через 10 минут подходит преподаватель Брушлинский, из 5 вопросов – 2 отвечено, на 3-ий пометка – графически, к двум оставшимся – ещё не приступал.

– Неуд! Вы свободны – из 2-х отвеченных, один – неправильно, третья задача решается уравнением!

Приезжаю к нам в штаб, где мы все вместе готовились, нахожу решения, еду в МВТУ, нахожу Брушлинского, протягиваю ему решения – первые 2 решены верно, третье трансцендентное уравнение решается графически. Говорю, что он был неправ!

– Наглец! Мальчишка! Пошёл вон!

Сжал кулаки, едва удержавшись, чтобы не ударить – Мудак! – и… ушёл. Родителям не стал ничего комментировать – просто провалился.

Через несколько дней звонит Володя Самарин, также не поступивший: Автодорожный институт объявил дополнительный конкурс.

Приходим и предъявляем академические справки: я – из МФТИ, Володя – из МВТУ. Его направляют на досдачу одного экзамена, мне на заявлении пишут Зачислить без экзаменов – по академической справке из МФТИ. В итоге нас обоих зачисляют на специальность аэродромные машины.

В первые же выходные дни после поступления в институты решили нашей старой школьной компанией сходить в поход. Как всегда, заранее разбросали, кому, что брать с собой. В субботу утром, когда должны были встретиться, льет проливной дождь. Мама считает, что в такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выпустит и что никто не придет. Добираюсь до платформы Покровское Стрешнево. Никого. Через 10 мин появляется Женька Лейбович. Ждем еще полчаса. Никого. Решаем провести ревизию того, что мы оба имеем с собой. Полно огурцов, помидоров, сахара, макарон, риса и хлеба (все брали из расчета на предполагавшихся 8-10 человек), чайник, пара банок бычков в томатном соусе, одна банка тушенки, одна кружка и одна ложка, 2 топора, 2 ножа и … 1 бутылка водки (взяли на всякий случай для растирания). Ни палатки, ни котелков! Решили идти: не пропадем! Доехали до Опалихи. Сократив предполагаемый маршрут, прошли около 5 км и остановились в сосновом лесу у маленького ручейка. Сколотили шалаш, даже больше двунакатный навес, под который также и набрали хворосту. Разожгли костер, высушили одежду, вскипятили кипяток, растерли друг друга небольшим количеством водки и забрались под навес. Из огурцов сделали рюмки, в которые разлили немного водки, закусив теми же рюмками. До вечера воскресенья мы расслаблялись: воспоминания о нашей жизни, планы на будущее, пересказы друг другу прочитанных книг и т.д. – как же хорошо было это время! Никогда ни до и ни после этого похода у нас с Женькой не было столько времени на душевный искренний разговор.

В то время, по решению Хрущева, все студенты, поступившие в ВУЗы на очные отделения по окончанию школы, должны были на первом курсе учиться и работать в две смены. Из предложенных мест я выбрал работу на Павшинском (г.Красногорск) механическом заводе. После утренних занятий к 16.00 я мчался на завод, в 0.15 последним автобусом уезжал с завода и к часу ночи приезжал домой. Утром к 9.00 – опять на занятия. На следующей неделе – с 6.00 до 16.00 на заводе, а с 18.00 до 23.00 – в институте. И так 5 дней в неделю, только по субботам – утренние занятия без завода. Получив специальность токаря, я работал на большом станке с диаметром планшайбы в 1 метр, где торцовка чугунных конвейерных тележек весом около 80 кг длилась более 30 минут. Устанавливали эти заготовки вручную, т.к. один талерный кран, приходящийся на 5 или 6 рядом стоящих станков, не позволял пользоваться им всем токарям. Установка и центровка заготовок занимала тоже до 10 минут. Рядом стояли простаивающие токарно-револьверные и сверлильные станки, для которых не хватало персонала. Тогда я стал брать дополнительно заказы и на эти станки, где изготовлял втулки. После того, как я стал работать стразу на трех станках, в первый же месяц я заработал более 500 рублей (столько много я не зарабатывал ещё в течение 25 лет), чем вызвал неудовольствие кадровых рабочих в цехе, опытнейшие из которых зарабатывали не более 350-400 рублей. Начальник цеха и нормировщики нашли способ ввести поправочные коэффициенты за параллельную работу на нескольких станках – моя зарплата не стала превышать 250-300 рублей, в то время, как при работе на одном станке она не превышала 150-200.

Во время работы на заводе я впервые решил бросить курить, т.к. после начала обработки детали все садились и начинали курить – в итоге выкуривали очень помногу. После моего решения мы поспорили с другими рабочими, что в течение месяца я не выкурю ни одной сигареты. Поспорили на ящик водки! Тогда все рабочие в цехе стали приходить курить к моим станкам и, заодно, предлагать выкурить с ними. В итоге я выиграл спор, партнеры купили водки и закуски и мы всем цехом пошли отмечать завершение спора на берег протекающей по соседству Москвы-реки. Когда водка кончилась и некоторые улеглись на солнышке отдыхать (кое-кто и до утра) я с удовольствием … закурил.

Хотя практику совмещения учебы и работы в дальнейшем раскритиковали и отменили, могу сказать, что для будущего инженера производственная практика была значительным подспорьем в знании технологии производства, умении читать чертежи.

По МАДИ мне запомнился лектор по химии – профессор Никитин. Полный, лысый, обладающий высоким чувством юмора (как он сам говорил, переболевший менингитом, после которого люди либо умирают, либо остаются дураками), он умел самые сложные понятия донести до аудитории самым понятным способом:

– Что такое расщепление атома? Этот физико-химический термин вы будете встречать часто. Возьмём в качестве примера нашу красавицу Наташу Эйдлен. Наташенька встаньте, чтобы все могли Вами полюбоваться. Если Вас переедет трамвай, это не будет расщепление – это простое физическое разделение. А вот если Ваш молодой человек сделает Вам наследника, кстати, если у Вас нет молодого человека, скажите мне – я Вам помогу, то вот это будет классическое расщепление – образование нового вида материи. Теперь не перепутаете разделение и расщепление? Наташенька, садитесь.

Обе сессии в МАДИ я сдал на отлично. Поскольку большинство студентов на нашем потоке, образованном по дополнительному набору, не ставило себе особой цели учиться ( Главное – весело провести студенческие годы), я решил перевестись в МВТУ, где к тому времени был уволен ректор Лазарев и спала волна официального антисемитизма. Посоветовавшись с Лёней Бебчуком, я подал заявление на Кострукторско-механический факультет на специальность автоматические установки (К-1), не указав национальности родителей. Уже через неделю мне сообщили, что я принят. Но оказалось, что МАДИ не хочет меня отпускать: отличники и нам нужны. Пришлось идти на прием к ректору и поговорить с ним начистоту, без обиняков. Оказалось, что Правда позволяет решать многие сложные вопросы.

Таким образом, оказалось, что в августе вся наша компания, за исключением Жени Лейбовича, уезжавшего на геологическую практику, может быть свободна. Поскольку Ира планировала в августе съездить к одной своей подруге в Херсон, мы решили съездить на оз. Селигер чисто мужской компанией: Лёня Бебчук – командир, его брат Коля Козлов, Виталик Сахаров, Вовка Самарин, наш интернатский однокашник Гера Пугачев, Саня Сенечкин и я. Загрузившись, по-мужски, выпивкой и продуктами, получив на турбазе Селигер 2 шлюпки мы на веслах дошли до озера Долгое и сделали там себе базу: в высоком берегу вырубили ступеньки до стоявшего на самом верху большого пня, обложили их ветками для прочности, пень обтесали в духе острова Пасхи, установив под вырубленную морду консервную банку с зажженной смолой, сложили шалаш для припасов и защитную стенку от ветра для костра. Подвесили на дереве противень, в который дежурный должен был бить вечером каждый час, а днем каждые 3 часа. Оставляя по очереди дежурного, мы выходили на шлюпках осматривать озеро, а также устраивать гонки. Хоть мы и забрались на достаточно высокий ветреный берег, тем не менее, мы не смогли сбежать от комаров. Поэтому я, страдающий от москитов, уже со второй ночи с кем-нибудь из нашей семерки уходил на шлюпке, набитой скошенной травой, ночевать на середину Селигера.

Среди отдыхающих своей базой, гонками и, особенно, своим меню (мы жарили и тушили овощи, пекли блинчики и т.д.) мы заработали кличку – великолепная семерка. И вот, заработав известность, мы получили предложение от повара пансионата Сокол принять на ужин вместе с ним 5-6 человек отдыхающих женщин, которые не верили в возможность готовки блинов на костре. За ужин нам предложили 2 бутылки коньяка, но при условии, что еда будет съедобной. Думаю, экскурсанты получили удовольствие (мы то, точно – да!): в сумерках под звуки гонга моторная лодка с гостями подошла к нашей лестнице, они по ступенькам поднялись к нашему подсвеченному божеству. Пока экскурсанты, под водительством Лёни, осматривали обустройство быта, началась готовка мужского ужина. Над костром двое раскачивали противень (для равномерности разогрева), один поддерживал огонь, один смазывал противень маслом с помощью луковицы, нанизанной на длинную палку, я размазывал заранее приготовленное тесто по противню и вместе с дежурным по конфитюру переворачивал блины, а командир снимал пробу, раздавал блины гостям и выполнял представительские функции: вместе с поваром потреблял заначку последнего. Так что, когда гости с песнями покинули нас, поддерживая под руки повара, Лёня отказался от заработанного коньяка в нашу пользу.

Как мы не старались всё распланировать, но на последние сутки у нас остался только сахар и деньги только на обратную дорогу. Тогда, сдавая шлюпки, мы предложили сыграть в волейбол сахар – против чая с хлебом со сборной турбазы (а на базе было около 100 человек, включая одну девушку – кандидата в мастера). Несмотря на отчаянную болезнь персонала и отдыхающих, игра (вначале – против чая с хлебом, потом сахар – на масло, а потом всё – на всё) закончилась в столовой, где нас накормили полным ужином, включая пиво, проспоренное болельщиками, а проигравшим игрокам мы тайком вынесли по бутерброду.

Отдых был супер – дождей за все 10 дней не было.

Бауманка. Становление.

Наступило 1 сентября 1962 года. Я впервые иду на занятия в МВТУ им. Баумана в свою новую группу К1 – 33(специальность – третий семестр, третья группа). Если первые 2 группы на нашей специальности были из ребят, имевших производственный, а то и армейский опыт, то наша группа в абсолютном большинстве состояла из ребят, поступивших в институт сразу после школы. Знакомлюсь с одноКашниками. Среди них ещё несколько человек, пришедших в группу из других ВУЗов и после академических отпусков. Первое занятие – семинар по математике. Приходит преподаватель – …! Брушлинский! Тот, что завалил меня на вступительном! Стараюсь быть незаметным. Оказалось, что в подобной ситуации была ещё одна студентка из нашей группы – Лида Киршина.

Группа была очень сплоченная – сказалась и совместная производственная практика (по Хрущевской системе) в кузнечнопрессовом цехе ЗИЛ`а, а также потеря одной из сокурсниц по причине несчастной любви (на нашей специальности осталось всего 5 девушек, и все – только в нашей группе), что, при всей свойственной молодости разухабистости, породило чувство бережной заботливости не только к нашим подругам, но и друг к другу.

Год был сложен для меня: приходилось наверстывать по тем предметам, где программа обучения в МАДИ отставала от программы МВТУ, в частности по физике. Но здесь мне помогла некоторая наглость: в середине 3-го семестра я заявил преподавателю черчения, что всё это я уже проходил в МАДИ. Ответ был прост: – Иди к Арустамову!

Заведующий кафедрой черчения и начертательной геометрии Христофор Артемьевич Арустамов был неоспоримым авторитетом в своей области среди всех московских преподавателей. Его боялись все студенты. Но мне отступать было некуда и я записался к нему на прием. С апломбом я заявил, что все эти элементарные задачи, в том числе и по начерталке, мы решали ещё в школе, а также уже проходили в МАДИ. Христофор Артемьевич выслушал мою юношескую запальчивую речь, улыбнулся и предложил:

– Раз так, будем считать нашу беседу досрочной сдачей зачетов за 3-ий и 4-ый семестры. Сдашь – прекрасно. Не сдашь – все последующие задания, чертежи и зачеты будешь сдавать мне лично.

Я согласился и, где-то через 2 часа очень вежливой и доброжелательной беседы и прогона по всей программе, мне был проставлен зачет по обоим семестрам.

Ура! Теперь, вместо того, чтобы чертить по ночам, и ходить вечно не выспавшимся, я мог больше времени уделять Ирине, с которой у меня начали складываться отношения.

В группе, несмотря на всё моё расхваливание Арустамова, никто не захотел испытывать судьбу.

В начале второго курса родители вновь выехали в командировку за границу. На сей раз в ФРГ, где папа был назначен советником Посла по науке и технике. Михаила на сей раз оставили в интернате. Поскольку наш с Ирой интернат МВТ был переведен за город – в Красноармейск, Мишу определили в интернат Министерства обороны, который был недалеко от стадиона Динамо. По выходным брат приезжал ко мне, и я его откармливал домашним и вкусненьким.

Этот год принес нам всем ещё одно неожиданное испытание. Перед новым годом на военной кафедре нам объявили, что все мужчины специальностей, по которым Министерство обороны доплачивает стипендию (нам платили на втором курсе по 45 руб., вместо 29 руб. – в остальных ВУЗах) должны уже завтра пройти в военкомате усиленную медицинскую комиссию, и, признанные годными, после сдачи сессии подлежат переводу, без потери курса, в высшее военное училище подводного флота в городе Симферополь. Тут же все стоящие в строю в очках были вычеркнуты из списка. Дело в том, что Хрущев, уверовавший в силу ракетных войск, в 1960-61 г.г. сократил набор в авиационные и морские военные училища, и офицеров стало не хватать.

Катастрофа! Что делать? После долгих консультаций решили к завтрашнему дню поднять давление – надраться. Собрались в общежитие. Под похоронное настроение стали потреблять водяру. Ничего не берет! Тогда Виталька Кравцов, у которого отец был каким-то большим человеком в Алма-Ате, сказал, что у него есть плитка гашиша, который тоже должен поднимать давление. Но как его потребляют? Решили сосать – противно. Разводить в водке – в горло не идет. Измельчили, размешали с табаком, закурили самокрутки – выворачивает наизнанку. Плюнули на гашиш и на остатки денег накупили ещё водки. Вечером, как и обещал, явился к Ире. Увидев меня, подготовленного к медкомиссии, Ира с мамой, несмотря на холод, выпихнули меня на балкон – трезветь.

Утром, к 9 часам, наша группа собралась в военкомате. В воздухе повис стойкий аромат перегара. Нам объявили, что не будут пропущены лица, имеющие слабое зрения, проблемы с зубами, нарушения слуха и, конечно, сердечные нарушения. Распределили по врачам. Терапевт должен быть последним и представлять общее заключение председателю комиссии.

Я сразу заявил, что у меня нет проблем ни со зрением, ни с зубами, но у меня был ревмокардит, а отсюда – проблемы с сердцем. Председатель направил меня сразу к терапевту. Симпатичная девушка измерила давление: 115 х 75 – как у космонавта (где вы водка и гашиш!). Послушала, 20 приседаний – вновь послушала, 15 отжиманий – вновь послушала.

– Так какие у Вас проблемы с сердцем?

– Был ревмокардит, как осложнение после скарлатины. После этого никогда в школе не был допущен к урокам физкультуры.

Она вновь послушала.

– У Вас сердце несколько увеличенное, что бывает у спортсменов, но, вроде, вполне здоровое.

– Какой спорт? Кроме шахмат я ничем не занимался (Ха-ха, это при моих спортивных разрядах по туризму, баскетболу, волейболу, лыжам и настольному теннису).

Она вышла и вернулась с какой-то старушкой, рассказала о ситуации. Та вновь меня послушала, опять приседания-отжимания.

– Знаешь, решай сама: ситуация неоднозначная.

Тогда молодая начала меня просвещать, как мне пойдет офицерская морская форма, пилотка с белой окантовкой.

– Девушка, милая, пойдет ли мне форма, не знаю. Но то, что мне очень идет строгий костюм с белой рубашкой и галстуком, знает не только моя девушка.

Врач рассмеялась и взяла ручку:

Н Е г о д е н !!!

Из всей нашей группы (у нас тогда было где-то 25 парней) признали годным только двоих: Юру Прохорова (он хотел сам) и Виталия Кравцова.

На радостях все собрались вновь в общежитии. Чтобы не повторять вчерашний опыт, позвонил Ире и остался ночевать в общежитии на столе. В ходе заседания выработали тактику поведения для Кравцова: сессию не сдавать, уезжать в Алма-Ату к родителям (в случае отчисления из МВТУ лучше отслужить 2 года и вновь восстановиться, чем быть призванным на всю жизнь), если же новостей из военкомата не будет, вернуться и сдать все экзамены. На поступавшие в общежитие и деканат повестки, посещавшим общежитие патрулям сообщалось, что Кравцов сессию провалил и выехал домой. К марту волна стихла, о чем мы и сообщили Виталию. В первую же ночь после возвращения он был арестован комендантским патрулем и этапирован в Симферополь, где его (под угрозой уголовного дела) заставили сдать пропущенные экзамены. Я его случайно встретил где-то в конце 80-ых годов, когда он, капитан 1-го ранга в отставке, был по семейным делам в Москве.

На 1 мая со школьной компанией решили идти в поход, где запустить спроектированную и изготовленную собственными руками твердотопливную ракету. Гера Пугачев, из-за сильного заикания не поступавший в институт и пошедший работать на завод, выточил полый корпус ракеты из дюраля с привинчиваемым к нему соплом, к которому крепились 3 стабилизатора – они же опоры ракеты. Ракета достигала 1 метра длины. Виталик Сахаров заготовил собственноручно смешанную по различным справочникам пороховую смесь. С зажиганием смеси решили не париться: проложили пороховую дорожку от сопла ракеты до нашего укрытия. Перед стартом выпили за 1 мая и на удачу. Но удача от нас отвернулась: вначале сильнейший ветер сдувал стоящую ракету, сдувал дорожку и гасил огонь, потом Виталик насыпал горку пороха под сопло, но изрядно выпивший, ткнув туда горевшую ветку, сам свалился на старт. Я решил все сделать сам. Вновь насыпал пороховую горку под сопло, слегка воткнул стабилизаторы в землю (чтобы ракета устойчиво стояла) и уложил коротенькую дорожку из остатков пороха между двумя ветками. Зажег факел, ткнул в дорожку и прыгнул в сторону. Я еще не приземлился… ВЗРЫВ! Ребята кричат Ура – ракета (правда без сопла, которое вывернуло за счет трения стабилизаторов с землей) улетела более, чем за 100 метров. Но … я их не слышу: от разрыва сопла и стабилизаторов, несколько кусков которых оказалось у меня в ноге, меня контузило. Слух на одном ухе восстановился только через несколько дней, а на втором – через несколько недель.

По окончании 2 курса нам предстояло выехать на строки целины. Стройотряду МВТУ для работы был определен совхоз Ерментаусский, Ерментаусского района Целиноградской области. Наша группа выбрала меня бригадиром. На заседании штаба факультетского стройотряда распределяем объекты: нашей бригаде с прикрепленными к ней девочками – штукатурщицами предстояло быть филиалом отряда где-то в 50 км от центральной усадьбы совхоза, для строительства нового поселка.

Сдав сессию, выезжаем. Эшелон МВТУ, скомплектованный из списанных по старости и ветхости плацкартных вагонов, в которых даже отделения друг от друга не отделялись, идет на восток вне расписания по непонятному маршруту (к Целинограду мы спускались от Урала). В вагонах веселье, песняки и, понемногу, несмотря на сухой закон и дежурные патрули, выпивка. Под проливным дождем прибываем в Целиноград. Нас никто не встречает: как сообщили в штабе, из-за длительной непогоды транспорт из совхозов не смог преодолеть распутицу, а нам предстояло добираться до одного из самых отдаленных совхозов. Принимаем решение: скинуться на продукты (свои то уже закончились). Кое что купили, день прожили. Пока осмотрелись: на соседнем пути стоит эшелон Тбилисского политехнического института. Начали брататься, помогать друг другу с пропитанием и с выпивкой. Штабы в обоих эшелонах принимают решение создать совместные патрули для соблюдения порядка. Кое как прожили и второй день, в течение которого несколько отрядов и районный штаб сумели выбраться к месту назначения. Мы, как самые отдаленные, выехать не можем. Дождь идет. Деньги кончились. Есть хочется. Пришла новость: в городе в нескольких магазинах продается питьевой спирт по цене, мало отличающейся от цены водки. С горя решили на остатки денег накупить спирта (он калорийный), хлеба и лука. Решено-сделано.

Ужинаем спиртом. Я макаю лук в соль и заедаю хлебом. Вдруг у меня пошла пена изо рта: оказалось, кто-то вместо соли подсунул мне банку с бельевой содой. Катастрофа: в течение пары лет после этого я не мог выпивать более 100 грамм водки – организм тут же выдавал содовую реакцию. Специально для меня потом покупали Арагац (коньяк с 1-ой звездой по цене водки).

На четвертый день вывезли и нас, скучных и голодных. Весь день в пути до совхоза, а на следующий день наш филиал отряда выехал на свою точку. Я таких красивых мест на целине больше не встречал: лесистые сопки, поле у подножья сопок, на котором мы должны строить, с противоположной стороны отгорожено небольшой речкой, за ней небольшой старинный хутор с зеленными палисадниками и различной домашней живностью. На поле стоял один дом, выстроенный до этого шабашниками, в котором нам всем предстояло жить (всего около 30 человек, включая 5-6 девушек из параллельного потока). Разбились на группы, чтобы вместе с сопровождавшими нас представителями совхоза построить кухню, заготовить на первое время дрова и сколотить нары. Когда все закончилось, я попрощался с представителями совхоза, обговорив первоочередные дела, и пошел спать. В домике мертвое царство. Мне места нет: мужская часть плотно заняла все предназначенные для нее нары, почти все лежат на боку, прижавшись друг к другу. Разбудить никого невозможно. Плюю на формальности, залезаю на соседнюю женскую половину и вклиниваюсь под стенку.

Только утром, обнаружив у себя непрошеного гостя, девчонки, с помощью парней, с хохотом и визгом выволокли меня на улицу. Пришлось несколько перепланировать наши лежаки, чтобы хватало всем и было поудобнее.

Осмотрели фронт работ и припасенные материалы. Фронт оказался огромным, необходимый инструмент наличествовал, а материалы завезены планово: большое количество рассыпного цемента, кое-как складированного под навесами, и рубероид для крыш домов, которые ещё предстояло построить. Ни бута для бетона, никакого лесоматериала. Посуда была, но продукты как бог послал и в незначительном количестве. Поскольку штукатурить было нечего (и неизвестно когда и что) девчонкам, несмотря на их протесты, поручили готовить пищу. Ребят разбили на бригады, чтобы, не теряя времени, начать заготовку камня в близлежащем карьере, приводить в порядок хранение цемента, размечать места строительства жилых домов в соответствии с врученным нам планом, подводить электричество к домику и местам строительства, копать траншеи под фундаменты. Я же, на оставленном нам в распоряжении грузовом ГАЗике, помчался на центральную усадьбу решать срочные вопросы возможного снабжения.

После нескольких дней постоянного мотания выяснилось, что материалы для жилых домов завезут нескоро, удалось достать немного пиломатериалов плохого качества, пригодных только для опалубки, решить вопрос с кухаркой из местного населения и отправкой на центральную усадьбу девушек. И самое главное, получить согласие на строительство, в первую очередь – до получения материалов для домиков, зернохранилища, стены которого должны были возводиться из бутобетона (камни мы могли заготавливать сами, а цемент был). Работа пошла, но, чтобы добыть недостающий лес для опалубки и прочих целей, пришлось постоянно в любую погоду гнать на усадьбу и решать, просить, требовать…

В итоге я сумел подхватить жуткий кашель. Никакие известные лекарства не помогали. Тогда наш отрядный врач приняла решение лечить меня народным методом: она привезла с собой бутылку водки, налила мне половину в кружку, бросила туда две столовые ложки меду и высыпала пачку молотого черного перца. Закутала в одеяло и, под завистливые взгляды всей бригады, влила в меня эту адскую смесь. После этого я проспал почти сутки, но кашель только немного успокоился.

На нашу стройку, как на работу, каждый день приходил очень колоритный старый дед. Через несколько дней он спрашивает:

– Сынки, что же здесь будет?

– Зернохранилище.

– А откуда зерно, и какое привозить будут?

– Сами будете здесь выращивать.

– Вовек здесь столько зерна не будет. Я то знаю! Я целинником ещё в 1910 году по указу Столыпина стал.

К слову сказать, возведенные нами стены только через несколько лет были накрыты крышей, но, как я потом узнал, по назначению зернохранилище так никогда и не использовалось.

Через месяц от постоянного кашля у меня вылезла паховая грыжа и, по настоянию отрядного врача, меня отправили домой, где пришлось делать операцию. После моего отъезда снабжение ещё ухудшилось и ребятам пришлось менять впрок завезенный рубероид в местной палатке и у местных жителей на продукты. В МВТУ нашу бригаду прозвали бригада Рубероид. В итоге первая моя целина оказалась неудачной: я за первый месяц заработал больше, чем ребята за все три месяца.

На третьем курсе меня избрали в курсовое бюро комсомола. Пошла учеба, общественная работа. В выходные дни старой ещё школьной компанией выбирались на природу. Всё свободное время, которого было совсем немного, проводил с Ирой.

В это же время вернулись из Германии мои родители: после отпуска их виза была отозвана – папа попал в списки сотрудников советских спецслужб, преданных Пеньковским.

На третьем курсе мы с Ирой решили пожениться. Моя мама вначале отговаривала нас от такого раннего шага, даже заявила, что не будет нянчить наших детей, на что получила резкую отповедь от папы. Но потом смирилась, а Ира ещё долго помнила эти ее заявления. Свидетелями на свадьбе у нас были Толя Богатый и Ирина подруга по школе в Праге и однокурсница по экономическому факультету Наташа Паньшина. Родители решили отпраздновать свадьбу в ресторане Прага. На наши с Ирой протесты против такого шикарного места и большого количества приглашенных (было более 100 приглашенных родственников, наших друзей и друзей родителей), мой папа заявил:

– Для вас бы мы ничего не устраивали – вам вся ваша совместная будущая жизнь должна быть праздником, а мы попразднуем. Кстати, Вы сами должны следить за порядком!

В итоге мне пришлось следить, чтобы туалетные работники приводили в норму некоторых перебравших друзей, мы с Ирой провожали гостей, рассчитывались с рестораном. Когда все закончилось, оказалось, что кто-то из наших гостей умыкнул заказанную для нас машину. Нам, полураздетым, пришлось более часа в холодную мартовскую ночь искать машину, чтобы добраться домой. На следующий же день наш праздничный медовый месяц начался с болезни Иры.

Жить Ира стала у нас на Октябрьском Поле. Комнату-вагон поперек разделили пианино, за которое нам поставили односпальную кровать, которую мы расширили, поставив между ней и стеной стопки книг. Почти сразу же моя мама улетела в Душанбе, где тетя Аня получила инсульт, и ей требовался длительный уход. Для Ирочки это оказалось жесточайшим испытанием: ей, единственному ребенку в семье, жившему с мамой и бабушкой, пришлось готовить на трех мужиков.

День начинался с телефона:

– Мама, я купила мяса приготовить борщ. Что надо делать?

– Помой, вскипяти, собери пену … и т.д.

Вечером Ира кормила вернувшихся с охоты мужчин:

Папа, читая газету, ест и нахваливает. На вопрос, что он ел, ответить не всегда может.

Миша, съев первое – Всё? – Добавку? – Да … Всё? – Может второе? – Давай … Всё? ....

Зато я, готовя Иру к длительной совместной жизни, долгое время обращал её внимание на отдельные, даже мелкие недостатки. Иногда это кончалось слезами. Ирино мучение кончилось только через несколько месяцев. Но сегодня, после почти 50 лет совместной жизни, могу сказать, что Ира готовит, как немногие женщины.

Третий курс окончили без потерь. По окончании курса нашу группу направили на эксплуатационную практику на испытательный полигон в Капустин Яр. Приезжаем на точку. В пустой степи огороженная территория с несколькими казармами и жилыми бараками, в которых в комнатах по 4 – 5 человек селят приезжающих для пробных запусков офицеров, а также и нас, студентов-практикантов. Здесь нам предстоит провести целый месяц. Питаться должны в солдатской столовой.

В первую же ночь к нам через окно залезает солдат, раздевается и пытается пристроиться на одну из занятых коек к Виктору Дойникову. На крики последнего дружно хватаем и связываем нарушителя. Оказалось, ещё вчера наш барак был заселен девушками – связистками и телеметристками, и юный Ромео пришел на свидание. Пришлось отпустить.

В свободное время заняться нечем – за территорию не выпускают. Для выезда в город на берегу Ахтубы требуется долгое и не всегда благосклонно принимаемое прошение. Узнаем, что приезжающие для учебных запусков офицеры (так называемые цепочки) с удовольствием играют на интерес в футбол и баскетбол. Наши заядлые футболисты во главе с Сашей Стрельцовым, Димой Ильяшенко и Валерой Шерстневым, а также баскетболисты во главе с Толей Ореховым и мной, посмотрев на уровень подготовки будущих партнеров решили начать с баскетбола. Выставили 2 бутылки водки против литра спирта. Выиграли. Понравилось. Так и понеслось. Почти каждый день вечером – спорт. То баскетбол, то футбол. Выигрывали почти всегда. Первые дни призы, вокруг которых кругами ходили однокурсники, не использовали: создавали запас на случай проигрыша. Потом командир местной части предложил посоревноваться с его командами, которые претендовали на победу в чемпионатах полигона. За помощь в тренировках местным спортсменам нам разрешили каждые выходные выделять несколько человек для поездки в город, где можно было купить почти бесплатно арбузы и помидоры, вяленую рыбу, которые нам прилично приукрасили солдатское меню, а заодно и искупаться в Ахтубе. А в случае наших побед, что в основном и случалось, наше меню разнообразили то офицерской прикормкой, то тем же спиртом. Я же использовал один из увольнительных для поездки в Волгоград, к своему другу по интернату – Вальке Вдовиченко.

Поездки в город и связанные с удовольствием расходы серьезно опустошили наши кошельки (Поскольку считалось, что мы на полном довольствии, командировочные нам выплачивались лишь по 30 копеек в день). В итоге, к концу практики выяснилось, что денег на обратную дорогу на всех не хватает. Тогда решили купить на всех билеты из Волгограда до Москвы, а до Волгограда половине ехать зайцами. Эта поездка, перебежки на стоянках из вагона в вагон, езда на крыше вагона с гитарой повеселила нас на долгие годы. Особенно, если представить, что поезд вел паровоз и в Волгограде мы сошли закопченные, как черти. Поездная бригада, естественно кроме бригадира и контролера, со смехом наблюдала за нашей борьбой с ними и, когда нужно, даже помогала нам, открывая запертые тамбуры и двери.

После практики мы с Ирой поехали по путевке в туристический лагерь в Закарпатье в Сваляву. В лагере оказался один недостаток: не были предусмотрены места для семейных пар – только мужские и женские палатки. Но мы, в основном, ходили в походы по разным достопримечательностям Карпат: гора Говерла – маршрут не очень высокий, но достаточно выматывающий. Очень запомнился поход на озеро Синевир. Пока дошли до намеченного для одного из ночлегов места попали под жуткий почти тропический ливень. Вымокли до последней нитки. Поняли, что можем серьезно заболеть, и что нормального ночлега не получится. Решили послать разведчиков в ближайший населенный пункт договориться о ночлеге для женской половины, а заодно и отовариться спиртным для лечения. Пошел я с одним парнем, оставив группу разжечь костер и разбить хотя бы одну палатку. Когда мы вернулись, договорившись, что девочек поселят в школе и принесли несколько бутылок перцовки (ничего другого в магазине не было), все вместе (нас было около 10 человек) еле вместились в двухместную палатку. Перекусив всухомятку, все выпили перцовочки, даже, несмотря на протесты, заставили и девчонок. Просидели с гитарой пару часов и, когда дождь кончился, я отвел девочек на ночлег. Конечно мы не спали всю ночь. Но утром я пошел за нашими подругами, когда горячий завтрак был уже готов. Никто не заболел!

Четвертый курс. Опять учеба, опять комсомольская работа – теперь в факультетском бюро. Чтобы не висеть целиком на шее родителей, пришлось учиться на повышенную стипендию – к этому времени она составляла 62,50 рублей. Попытался подрабатывать на кафедре: начали вместе с Мишей Жидковым и Романом Мамулией. Но комсомольская работа здорово мешала – пришлось бросить. Миша же Жидков начатую тему продолжил и занимался ею всю жизнь: защитив диссертацию и проработав длительное время на одном из профильных предприятий, создал собственную фирму, занимающуюся внедрением в производство его изобретений.

Во время одного из посещений кафедры меня приглашает к себе зам. заведующего Г.Н.Бобровников, являющийся секретарем факультетского партийного бюро.

– Ты не задумывался о вступлении в партию?

– Конечно, задумывался, мне уже исполнился 21 год. Но я хотел поговорить об этом с Вами на следующем курсе.

– Дело в том, что факультетское партийное бюро решило просить тебя согласиться вновь поехать на целину в качестве комиссара факультетского отряда.

– От такой чести отказаться не могу, а вопрос с приемом в партию отложим до подведения итогов работы целинного отряда.

На том и порешили.

Вместе с однокурсниками из групп производственников Юрой Седёрко, назначенным командиром отряда, и Володей Сумкиным (зам. по хозяйственным вопросам) начали готовить отряд из первокурсников (этот курс первым не совмещал учебу с производственной практикой). Первая задача – набрать как можно больше добровольцев была успешно выполнена. По близрасположенным воинским частям собирали списанную, но годную для работы военную одежду (Тогда ещё не было фирменной целинной одежды с нашивками ССО – студенческого строительного отряда). По базовым предприятиям своего факультета собирали спортивный инвентарь, оборудование для фотолаборатории, краски и прочие материалы для наглядной агитации, музыкальные инструменты, книги, учебники и игрушки – как для собственного использования, так и для последующей передачи в совхозную школу и детский сад. Домой попадал только поздней ночью.

В это же время со мной произошел забавный случай. Отрядникам предстояло пройти комплексную прививку против различных экзотических болезней, в том числе против встречающегося на целине бруцеллёза. Прививка достаточно неприятная: в прошлый раз у многих из нашей группы ухудшилось самочувствие и, даже, поднялась температура. Мне прививку делать было не нужно: ещё действовал иммунитет от предыдущей прививки, но первокурсники, испуганные слухами о побочном эффекте, боялись делать прививку, особенно в ходе экзаменационной сессии. Доказывая им, что я перенес такую прививку без каких-либо последствий, решил сделать ее еще раз, в присутствии наблюдателей, за несколько часов до назначенного нашему отряду времени. Все прошло успешно: отряд был полностью вакцинирован и никто впоследствии ни на что не жаловался. Я же сам, измотанный подготовкой отряда, досрочной сдачей сессии, вечно не высыпающийся, почувствовал себя неважно и в метро по пути домой уснул, стоя в вагоне и держась за верхнюю перекладину. Очнулся я от того, что стоявший рядом немолодой военный подхватил меня, плашмя падающего на пол. В вагоне заговорили, что такой молодой, а уже надрался до беспамятства. Пришлось выйти из вагона, поблагодарив военного за помощь. Но умный дядька вышел со мной, спросил о самочувствии и предложил доставить до дома. С благодарностью отказался, но дома пришлось принять какое-то лекарство.

Сессию вновь сдал на отлично.

Разнарядку получили в совхоз Баршинский Южного треста совхозов Кургальджинского района Целиноградской области. Самый край – более 200 км от Целинограда до Кургальджино и ещё 180 – до совхоза. Доехали без приключений. Ещё заранее договорились, что по приезду, не дожидаясь разгрузки, мы с Юркой Пьянковым, ещё одним однокурсником-производственником, добровольно завербовавшимся в наш отряд в качестве водителя штабной машины, поедем вперёд для проверки готовности к приему отряда. Все было неплохо: разбиты палатки по количеству членов отряда, построена печь для кухни. И всё это приготовлено в паре километров от усадьбы совхоза, на берегу старицы. Решили поесть в совхозной столовой. В меню были гуляш с перловкой и … рассольник из кильки с горохом. Этот деликатес, с плавающими в воде глазами и хвостами от кильки, я нигде более не встречал. За последующие месяцы никто из нас более не решился посетить этот общепит. Но вечером, после нашего с Юрой сообщения, решили обратить особое внимание на выбор повара, а также, в первую очередь, возле печки построить кухню и столовую, которую можно было использовать в качестве клуба и склада музыкальных инструментов, фотолаборатории и т.д.

После открытия столовой пригласили руководство и общественность совхоза, руководство нескольких армянских бригад шабашников, которые семьями, но без женщин и детей, каждое лето выезжали на целину для строительства срочных объектов, на концерт самодеятельности, который начали готовить ещё в Москве и продолжали в поезде. Угостили гостей ужином. За столом решили несколько важных вопросов, связанных как с расценками на работы, обеспечением продуктами, в т.ч. парным мясом, помощью с готовкой. Все были довольны. Даже Седёрко, который, будучи прагматиком, и считавший, что отвлечение людей на самодеятельность (а он, как и я, предвидел, что предстоят выезды в отделения совхоза, на различные конкурсы и т.д.) снизит производительность труда и общий заработок, признал, что без этого вечера многие вопросы были бы не решены никогда. В дальнейшем контакты с руководством продолжились на различных уровнях: Седёрко – с директором совхоза, наш прораб Юра, студент МИСИ, – с совхозным прорабом, Володя Сумкин – с заместителем директора по снабжению, а я – с председателем рабочкома, очень интересным мужиком: в прошлом мастер спорта по самбо, но любивший выпить, применил по пьянке приемы боевого самбо в быту и, покалечив человека, получил срок. В последующем часть срока была заменена на поселение, как и у большинства рабочих совхоза (комсомольцев-добровольцев и в помине не было).

Для строительства нам были предложены как коттеджи для руководства совхоза, так и многоквартирные дома для других тружеников. В этом совхозе снабжение было несравненно выше, трудности доставляло только то, что карьеры для добычи камня были очень тонкие: часто приходилось искать новый. В итоге такие поиски карьеров использовались нами, чтобы штабом поздно вечером уединиться и вдали от отряда отметить какие-либо личные события.

В ходе этой целинной эпопеи, проходившей в очень жаркое лето, нам досаждали степные пожары, случавшиеся как от самовозгорания многолетнего овечьего кала, так и от падения первых ступеней ракет, запускавшихся с космодрома Байконур. На первое тушение пожара отряд, мобилизованный по просьбе руководства совхоза, отправился как на праздник или на интересное времяпровождение. Тушить приходилось почти без воды: вениками, лопатами, а то и куртками и рубахами забивать и засыпать землей огонь. При этом подсохшие кусты саксаула вспыхивали как порох – пламя достигало несколько метров. Однажды при тушении пожара, которое длилось почти сутки, небольшая группа, в которой был и я, оказалась обойденной огнем. Началась паника. Определив самый безопасный путь выхода, приказал срочно замотать головы любой тканью (среди нас были и девочки) и бежать за мной – на голос. Сам оставил лицо открытым, чтобы была видна обстановка, и с криком понесся вперед. Все спаслись без потерь, но у меня сгорели брови и ресницы. После этого случая девочкам запретили выезжать на пожары, хотя и парни, завидев вдали дымы от пожара, искали, куда бы сбежать от возможной мобилизации.

Благодаря и отверженной работе отряда на пожарах руководство и совхоза и южного треста совхозов относилось к нам с большим почтением. Нас стали снабжать свежим мясом, забивая почти каждый день по барану. Отрядному врачу выделили в помощницы местную медсестру и кабинет на усадьбе совхоза, где он мог принимать и нас и местное население. Почте поручили всю корреспонденцию, поступающую на имя членов отряда до востребования, доставлять непосредственно в отряд.

Почту получали почти все. Но рекордсменом был Володя Сумкин, которому Оля, его молодая жена с нашего курса, слала письма почти каждый день, регулярно запечатывая туда сушеные листочки и цветы. Для меня отрадой было получение посылок от Иры, которая регулярно снабжала меня соком манго и сигаретами Jebel и Пчёлка, которыми мы разнообразили местные папиросы.

Строительные задания были отрядом успешно выполнены. Руководство треста обратилось в район и центральный целинный штаб с предложением о поощрении членов отряда и возможном награждении. Долго обсуждали критерии отбора. Не согласившись с Седёрко, желавшего включить в список своего ординарца-охотника, пошел на компромисс, исключив из списка как охотника, так и себя. Седёрко и ещё один отрядник, работавший как с отрядом, так и, по вечерам, трактористом и бульдозеристом по совхозным нарядам, были награждены орденами . Несколько человек получили медаль За освоение целинных и залежных земель.

Три месяца закончились. В поезде на обратном пути всем членам отряда были выданы заработанные деньги. Все были удивлены и обрадованы

Мы с Ирой на заработанные деньги поехали отдыхать дикарями в Нижние Эшери под Сухуми рядом с санаторием Министерства Обороны, где несколько раз отдыхали мои родители и где папа пользовался большим авторитетом, всегда возглавляя волейбольную команду отдыхающих. Получив пропуск на территорию санатория, каждый день после мертвого часа мы приходили на волейбольную площадку. Я играл, а Ира, завязав волосы в два коротких хвостика, сидела рядом с книжкой. Потом все вместе бежали купаться. Где-то через неделю отпуска партнеры по волейболу окружили нас и пристали с ножом к горлу: Кем вы приходитесь друг другу?. Они уже узнали, что мы снимаем комнату у санаторного повара. По их мнению, мне (а я был черный от целинного загара) было около 25-28 лет, а Ире с её хвостиками и пухлыми губками никто не давал больше 16 лет. После их согласия накрыть поляну мы заставили их раскрыть рты, признавшись, что нам по 21 году и мы уже больше года женаты. Разговоры на эту тему среди отдыхающих продолжались до нашего отъезда.

Родители Иры в 1965г. уехали в длительную командировку в Чехословакию, где Сергей Дмитриевич был назначен руководителем отделения Торгпредства в Братиславе. Мы же с удовольствием перебрались в их квартиру на Васильевской ул. рядом с Домом кино и стали жить вместе с Ириной бабушкой – Клавдией Ивановной. Поскольку бабушка полгода жила на даче в Малаховке у другой своей дочки, тёти Люси Долбышевой, муж которой, дядя Саша, был зам. начальника Мосторга, мы имели возможность пожить самостоятельно. Наши друзья с удовольствием восприняли эту возможность почаще приходить к нам, не создавая сложностей для окружающих.

После восстановления занятий в училище на заседании факультетского комсомольского и партийного бюро работа отряда и его штаба были признаны успешной. Мне же было предложено возглавить факультетскую комсомольскую организацию. Однако уже на следующий день меня пригласили в партком училища и предложили войти в комитет комсомола МВТУ. На моё сообщение о предложении руководства факультета сказали, что это будет решено. Как я понял, это решение было не простым, и только накануне факультетской конференции Бобровников сообщил мне, что, к сожалению, общеучилищные интересы заставили факультет согласиться. В комитете комсомола мне поручили заниматься вопросами наглядной агитации: газеты, студенческие сообщения, новости и т.д. В моем распоряжении были собраны художники и плакатисты со всех факультетов, которых я вызывал в любое время для написания срочных лозунгов, газет-молний.

Кроме обычных нагрузок я получил и особое задание: совместно со штатным художником училища мне было поручено создать стенд, посвященный Н.Э.Бауману. Конечно, художественное оформление лежало на художнике. Мне же предстояло проявить свои организаторские способности. Для этих целей ректором училища мне была выдана доверенность на совершение безналичных денежных операций. Всё свободное время, а зачастую и вместо некоторых занятий, я просиживал в архивах Музея Революции, Музея В.И. Ленина, Музея истории Москвы и других, где я выбирал материалы, которые могли бы нам пригодиться для стенда, и, после согласования с художником и Советом училища по наглядной агитации, заказывал их крупноразмерные копии. Особую проблему для меня создавало найти скульптурный бюст Баумана, который по предварительному эскизу мы хотели установить рядом со стендом. В Московском союзе художников мне посоветовали связаться с Заслуженным деятелем культуры, литейщиком Сергеем Александровичем Лукьяновым, который отливал не только ограду Летнего сада в Ленинграде и ограду Александровского сада в Москве, но и многие бронзовые памятники, в том числе и памятник Н.Э. Бауману на Елоховской площади. Пообщавшись с ним по телефону я получил приглашение встретиться с ним у него ни то дома, ни то в мастерской. Лукьянов оказался очень интересным, хитроватым стариком, но удивительно доброжелательным. За чаем он ещё раз подробно порасспросил, зачем нам это нужно и почему я этим занимаюсь. А потом он подвел меня к стеллажу, где уже стояли подготовленные им заранее несколько гипсовых моделей памятников Бауману – как я понял позже, повторные расспросы были ему нужны, чтобы убедиться в серьезности и целесообразности наших исследований. Среди этих моделей я сразу увидел то, что было у меня в воображении: бюст Баумана на фоне развернутого знамени. Чем он меня крайне поразил к концу нашего общения, так это своим предложением изготовить бюст бесплатно, но что касается автора бюста, то, по его словам, автор в свое время получил вознаграждение за проект памятника на могиле Баумана, но в металле бюст реализован не был. Договор был заключен, но изготовление бюста очень задержалось из-за длительной болезни этого удивительного человека. Я несколько раз навещал его и в больнице и дома и мы почти подружились. После его выздоровления он очень быстро завершил работу и бюст был установлен перед стендом, посвященном Н.Э. Бауману, имя которого носит наше училище, рядом с приемной комиссией. Интересным оказалось завершение этой истории: в училище пришёл счет на 3.000 рублей из Общества охраны авторских прав в пользу автора бюста. К расстройству ректора пришлось заплатить.

Что касается моего вступления в партию дело застопорилось. Пока проходила отчетно-выборная компания прошел октябрьский пленум ЦК КПСС, на котором было принято решение о более тщательном отборе кандидатов для приема в партию, в том числе особенно среди интеллигенции и лиц непостоянной занятости, к которым относилось и студенчество. И факультетское партийное бюро и партком обещали решить вопрос, но ничего не решалось, мне так и не давали ни анкету, ни бланк заявления. Уже в феврале, поняв, что без санкции свыше, так ничего и не будет решено, по рекомендации отца записался на прием к секретарю Бауманского РК КПСС Коршуновой. Был встречен доброжелательно, выслушан. Она мне разъяснила, что не все правильно поняли решения ЦК: речь идет не о приостановке и не об ограничении приема в партию, а о более тщательном подходе к приему. Пообещала разобраться и сообщить. Только я вернулся в МВТУ (в тот день занятия проходили во второй смене) как в аудиторию, где проходила лекция, постучался зав. орготделом парткома, вызвал меня в коридор и вручил все необходимые документы с просьбой, не мешкая, заполнить и вручить Бобровникову. Уже в марте на факультетском партийном собрании я единогласно был принят кандидатом в члены КПСС и надеюсь, что до самого конца существования партии я оправдал доверие коммунистов, принявших меня в партию.

На пятом курсе с учебой было намного легче: базовых дисциплин практически не было, а специальные дисциплины преподавали в основном преподаватели – действующие отраслевые специалисты и руководители базовых предприятий, включая и заведующего кафедрой, руководителя Конструкторского бюро общего машиностроения, Академика Бармина Владимира Павловича. Занятия шли интересно с практическим уклоном и легки к усвоению. В связи с работой над стендом памяти Баумана генерал – заведующий военной кафедрой, который был членом парткома училища и возглавлял Совет по агитации и пропаганде, куда я входил, предоставил мне свободный график посещения занятий.

После зимней сессии студенческий актив училища выехал на учебу в Карпаты на базу отдыха Львовского политехнического института. Плакатистам и художникам пришлось готовить массу наглядного материала для занятий и ежедневно готовить художественные отчеты о прошедшем дне. Учеба прошла толком и весело: с капустниками, совместными днями рождений, спортивными соревнованиями.

А после зимней сессии мне предложили вновь поехать на целину в качестве комиссара уже районного отряда. При этом наш генерал сообщил, что он решит вопрос с освобождением меня от военных летних лагерей, а воинскую присягу я смогу принять в одной из близлежащих воинских частей. Пришлось вновь впрягаться. К счастью моя подготовка к целине уже через месяц закончилась: Министерство обороны не дало согласие на принятие присяги экстерном без прохождения лагерей. Взамен мне поручили принять участие в подготовке Дня козерога – праздника абитуриента, посвященному началу студенческой жизни.

Поскольку лагеря должны были состояться в августе, мы с Ирой в июле поехали отдохнуть в туристический лагерь ЦСКА под Эльбрусом – Терскол. Там я понял что значит, когда каким-нибудь делом занимается не приспособленный для этого человек. При прохождении Баксанского ущелья во время днёвки наш инструктор предложил желающим 4-м человекам вместе с ним (имелась одна связка и 2 ледоруба) подскочить на ближайший перевал. Конечно, я вызвался в числе первых. По словам инструктора, это займет около 3-4 часов в хорошем темпе. Несмотря на то, что ни у кого из нас не было специальной обуви, а были обычные туристские ботинки, до последней стенки перед перевалом дошли без проблем. Погода была солнечная и почти безветренная. Находящаяся перед нами стенка была почти вертикальной высотой около 8 метров из спрессованного снега. Инструктор, шедший впереди, ледорубом сбивал лед, намечая ступеньки. Я, как самый крупный, шел следом, кулаками пробивая снег, чтобы поднимавшиеся сзади могли вставить в отверстия руки и ноги. Когда все четверо уже были на середине подъема я оглянулся назад… Сзади всё было в тумане из снега и это месиво быстро приближалось к нам. Мы постарались ускориться и, когда пурга настигла нас, мы уже заползали на площадку перевала. Снег с ветром заполонили всё вокруг так, что мы с трудом видели друг друга. Сбившись в кучку, мы сняли обувь и стали растирать друг другу ноги, а пурга все не прекращалась. Разделили имевшуюся у кого-то плитку шоколада. Часа через 2 снежный заряд кончился также неожиданно, как и начался. Мы поспешили назад к группе, которая ожидала нас на маленькой площадке, где нельзя было укрыться от ветра и разжечь огонь. Наши следы были заметены и мы почти бежали как придется, не особо разбирая путь. Хорошо, что мы не отцепили связку, потому что я дважды обрушивал под собой снежные мостки и проваливался в трещины, ударяясь грудью о кромки. Когда мы подошли к тому месту, где оставили группу, а я уже с трудом передвигал ноги, то увидели, что вся группа, чтобы не замерзнуть на усыпанной свежим снегом маленькой площадке, уцепившись за плечи друг друга, танцевала летку-енку. Инструктор предложил, чтобы сэкономить время, съехать с этой площадки к нужной нам тропе на пятой точке. При этом только предупредил, что съезжать нужно ногами вниз. Когда поехала Ира, её перевернуло на спину головой вниз и понесло прямо на стоявший в самом низу огромный камень. Вся группа замерла. Только каким-то чудом и присущей женщинам интуицией она смогла перевернуться на живот и носками ботинок затормозила в каких-то считанных сантиметрах перед камнем. От пережитых впечатлений и полученных ударов груди меня тут же вывернуло наизнанку. Дальше идти с этим инструктором группа отказалась. Оставшиеся дни я залечивал ноги, стертые в кровь от попавшего в ботинки снега.

После отпуска все мужчины нашей группы, а, как я уже писал раньше, в нашей группе школьников никто в армии не служил, выехали в часть войск ПВО под Курск, где мы должны были познать тяготы воинской службы и, по окончании лагерей, принять присягу. Часть, представлявшая собой пусковую точку ракет ПВО, находилась вдали от каких-либо крупных населенных пунктов. Рядом, в нескольких километрах, находилась только малонаселенная деревенька, в которой не было ни магазина, ни какой-либо завалящей палатки. Поселили нас всех в спортзале, прикрепив в качестве взводного старшего сержанта срочной службы, который при внешней строгости жить нам особо не мешал, понимая, что он и младше нас и что мы все будущие офицеры, хоть и запаса. Прибывший с нами подполковник с нашей военной кафедры поселился отдельно, общался, в основном, с местными офицерами, а нас только изредка посещал с проверкой. По завершении обязательных занятий мы, в основном, занимались сами собой: немного спорт, немного карты, иногда, при наличии повода, самоволки в деревню, где у одной из бабок покупали жутчайший самогон, предназначенный специально для солдатиков. Чтобы загрузить наше свободное время, командование части охотно использовало нас в нарядах на кухне и уборке территории, а также пыталось загрузить нас строевой песней. После того, как мы при строевом смотре, под хохот всей части, исполнили разученную нами

… Вечерело, да!

Солнце село, да!

Ночь темным темна-а-а.

Прогуляться девка вышла,

Всё равно война!… от этой своей затеи отказалась.

Вот и присяга. После присяги наш подполковник на несколько дней раньше всей группы отправил меня в МВТУ для завершения подготовки праздника посвящения в студенты – дня Козерога.

Последний – шестой курс. В начале должно быть 2 месяца занятий по специальным предметам, а потом преддипломная практика, как правило, уже по месту распределения, подготовка и защита диплома.

В первые же дни после проведения праздника меня вызвали в партком, где предложили после учебы остаться в училище для работы заместителем секретаря комитета комсомола, а формально в качестве старшего преподавателя на кафедре Детали машин. Я отказался, сообщив, что хочу поработать по специальности. Тем не менее, в течении нескольких дней меня вызывали и в райком комсомола и в горком, где меня уговаривали или остаться в училище, или идти зам. зав. отдела в райком, или, даже, инструктором в Московский горком. Но я твердо стоял на своем, меня не сломили даже предложением уже через год поступить в высшую комсомольскую школу.

А потом меня пригласил к себе Геннадий Николаевич Бобровников. Речь сразу зашла о возможном месте распределения. По его словам, рассмотрев мою учебу и общественную работу в училище, а также отказ от карьеры общественного деятеля, они совместно с Владимиром Павловичем Барминым хотели бы предложить подумать о нескольких вариантах будущей работы:

– г. Омск, где создается новое конструкторское бюро по нашему профилю. Там назначен директор, имеется кандидатура главного конструктора, набрана группа инженеров-практиков, не имеющих высшего образования. Мне могут предложить должность и.о. зам. главного конструктора. В случае согласия мне, как семейному человеку, будет предоставлена квартира и за мной будет сохранена броня на московскую прописку. Работа ответственная, имеется определенный риск;

– Север. Мне может быть предложена должность руководителя сектора снаряжения подводных лодок стартовыми установками. По должности семейным полагается квартира, северные надбавки и прочие надбавки, включая сохранение московской прописки;

– Базовое конструкторское бюро, возглавляемое В.П. Барминым. Рядовой конструктор. Но рекомендуют гидравлическую лабораторию, которая, помимо опытно-испытательных работ, проводит анализ работоспособности систем своего предприятия на космодромах.

В растрепанных чувствах возвращаюсь домой. Первое предложение заставило сердце трепетать: перспектива налицо, но и ответственность высочайшая. Я уже понимал, что я не столько конструктор, сколько организатор. К тому же другой город, незнакомые люди и незнакомая обстановка.

Ира, к этому времени закончившая экономический факультет МГУ и поступившая на вечернее отделения иняза для дипломированных специалистов, переезжать в другой город не захотела: престарелые родители единственной дочки и очень старая бабушка требовали присмотра. Ну а я и не уговаривал.

На следующий день сообщаю Геннадию Николаевичу о принятом решении. Оказывается он этого ожидал и сразу предложил, что будет руководителем моего дипломного проекта, а в качестве темы предложил реальный проект: спроектировать испытательный стенд для определения коэффициентов гидравлического сопротивления истечения жидкости из насадок. Видя мой испуг, он меня успокоил тем, что тема в плане работы лаборатории, а вместе со мной проектом будет заниматься как начальник лаборатории Иванов, так и ведущий конструктор Володя Бушуев. Во время подготовки дипломных работ нас всех должны зачислить в штат на должности техников. Что ж, дополнительный заработок семейному человеку всегда на пользу.

Сдав последнюю сессию, вместе с Володей Кучеренко, который также попал в гидролабораторию, являемся по месту будущей работы и знакомимся с руководством и сослуживцами, среди которых много выпусников нашей же кафедры. Особенно меня, конечно, интересует Бушуев. Достаточно молодой, не более, чем на 10 лет старше меня. Как потом оказалось, человек, которому чужда рутинная работа, но который всегда с головой окунается во все самому себе поставленные задачи. Так, загоревшись идеей на собственном опыте вывести кривую зависимости сексуального влечения и потенциала мужчины от количества принятого на грудь алкоголя, он почти пол года строил свои кривые, а потом ещё несколько месяцев обсуждал результаты исследований с сослуживцами. В работе над дипломом, надо признаться, все идеи создания стенда возникали у Володи. Бросив идею, он ждал чем закончатся мои расчеты, включая расчет ожидаемых результатов по теории вероятности, после чего вбрасывал новую идею. После массы обсчитанных вариантов они с Ивановым, в конце концов, остановились на одном варианте. После обсуждения с Бобровниковым я получил добро на начало проектирования. А до защиты оставалось уже менее 4 месяцев и работать можно было только на территории, не вынося никаких материалов на волю. А ведь надо было, помимо разработки стенда, иметь определенное количество чертежей и не менее 100 листов пояснительной записки. У меня внутри уже возникала небольшая паника. Ко всему прочему, на предзащите, проходившей в лаборатории в присутствии Бобровникова и зам. Главного конструктора, мне сообщили, что защита проекта одновременно будет и одобрением проекта для передачи его в производство.

Подошла защита дипломных проектов. Апрель. Госкомиссия из МВТУ прибыла к нам в КБ. Собрали всех в актовом зале, где на сцене должны защищаться гидравлики, т.е. наша группа, а на противоположной стороне представляли свои проекты механики. В зал прибыли и болельщики из тех подразделений, куда распределялись дипломники.

Я свое выступление начал словами: В своих расчетах гидравлики уже длительное время используют коэффициенты гидравлического сопротивления по таблицам Идельчика. Но этим вопросом занимались многие всемирно известные ученые, включая Жуковского и Лысенко. При этом полученные у них результаты отличались на 50% от данных Идельчика. Спроектированный стенд по расчетам теории вероятности позволит определить коэффициенты с точностью до 5%…

И тут встал Бобровников: Вы что же, молодой человек, Жуковскому не верите?

Видя, что сам руководитель проекта задает такой вопрос, начали сыпать вопросы и другие.

Как рассказывали друзья, это со стороны выглядело как будто щенок барахтается в воде. Только выплывает, его опять бьют поленом. И так много раз. К этому времени на сторону моей защиты перебралось большинство из актового зала, а народ из отделов все подходил и подходил. Защита длилась минут 40, а может и дольше.

Когда я освободился, Иванов отвел меня в лабораторию, открыл сейф и налил мне почти полный стакан неразбавленного спирта, дал запить газированной водой и велел лечь спать сзади кульмана.

Через несколько часов Володя Кучеренко привел меня в зал, где нам должны были объявить оценки, поставил в строй дипломников и держал в вертикальном положении.

– Алексеев.

Я сделал шаг вперед.

– Отлично!

Если бы не ребята сзади, я бы свалился.

На следующий день меня вызывает Владимир Павлович и просит отложить отпуск по окончании училища, с тем, чтобы с производственным отделом и снабженцами решить все вопросы по передаче стенда в производство. За это время меня, к сожалению, не успеют переоформить в конструктора и придется ещё побыть техником. Конечно, пришлось согласиться.

Через неделю мы всем выпуском собрались в училище для получения наших заслуженных дипломов. После торжественной части наша группа дружно решила рвануть в парк Сокольники, предварительно запасшись водочкой. Оккупировали 50-ый трамвай и махнули в любимый нами пивной бар Прага, где сразу заказали по кувшину (3 пол-литровые кружки) пива на нос и гору шпикачек. В ходе застолья наш комсорг, Дима Ильяшенко, предложил ежегодно в мае в годовщину получения дипломов встречаться для того, чтобы все знали, что с нами происходит. Предложение прошло на ура и было крепко отмечено. Кто же из нас тогда мог предположить, что это предложение, сделанное спонтанно, будет реализовано полностью. Если первые годы собирались каждой весной, чтобы просто встретиться, то с 1973 года решили отмечаться в журнале нашей группы, который припасли после последней сессии, а Саша Стрельцов взял на себя обязанность вести учет нашего роста и старения. Каждый год он вносил изменения в семейное положение каждого из нас, места работы и телефоны. Встречаться стали уже осенью, когда заканчиваются дачные работы. Когда мы с Ирой были в командировке в Германии, Саша прислал нам письменный отчет о встрече, состоявшейся через 10 лет по окончании ВУЗа. Со временем, по предложению наших активистов: Саши Стрельцова, Миши Жидкова, Валеры Шерстнева, Димы Ильяшенко и Лёвы Дудакова создали фонд помощи нуждающимся в лечении, куда каждый вносил средства по мере своей возможности. На недавней встрече, которая состоялась в октябре, посчитали, что за последние 41 год наша группа встречалась 42 раза, среди которых были 2 внеочередные встречи в училище, посвященные 125-летию МВТУ и 70-летию нашей кафедры. Встречались мы, кто мог, и по поводу незапланированных горьких событий: из 29 человек, с которыми мы оканчивали МВТУ, уже нет с нами 11 человек, среди которых и Саша Стрельцов, и заступивший на его место по нашей организации Валера Шерстнев. Теперь все тяготы старшинства в нашем сообществе добровольно взял на себя Миша Жидков.

К середине июня, когда все однокашники уже отдохнули, стенд был передан в производство и профком предложил мне бесплатную путевку на турбазу в Бийск для двадцатидневного похода по Алтаю, включая Телецкое озеро.

Прилетев в Бийск (поскольку дипломный отпуск был еще не отгулян удалось приобрести авиабилет по студенческому билету со скидкой) познакомился с группой, с которой предстояло путешествовать: 20 человек, прибывшие со всех уголков страны от Владивостока до Риги и от Мурманска до Душанбе, в основном по льготным профсоюзным путевкам. Возраст: от 14 до 60 лет. Мужских особей, включая 14-летнего мальчика, – 6. В походы ходили только 15, а более, чем с одной ночевкой – только 3! Делать нечего, пойдем – путевки оплачены. Инструкторша, как оказалось – Ленинградка, отозвала меня в сторонку и попросила исполнять обязанности второго инструктора, который по болезни не смог прибыть, иначе с такой группой не справиться.

Загрузились инвентарем и продуктами. Грузовиком нас доставляют до турбазы в начале озера, где мы получаем 2 большие шлюпа, на которых можно и распустить паруса. Но за 4 дня перехода по воде нам этого сделать не удалось из-за отсутствия ветра. Вокруг красоты, светит солнце, но купаться нельзя: даже в мелких заливчиках вода не прогревается выше 10°С. Слава богу, что для начала не пришлось тащить рюкзаки и мы с инструктором смогли определить, кто на что способен: многие не могли ни развести костер, ни поставить палатку, ни, даже, приготовить что-либо на костре. Доплыли до цели. Дальше 3 дня пеший поход по предгорью. Наконец, бросок на перевал. По словам инструктора 2 дня не будет ни одного источника воды – надо заполнить фляги и нести воду с собой. При подходе к перевалу нам с инструкторшей пришлось волочь на себе по 3 рюкзака (2 на спине, 1 на груди), т.к. пожилые женщины с трудом поднимали сами себя в гору. Мне же пришлось тащить ещё и канистру с водой, отобрав её у одного из мужчин, который в ходе подъема для облегчения отливал столь необходимую нам воду.

Дальше стало проще. Ночевало большинство членов группы в охотничьих заимках, ленясь разбивать палатки. Меня поразила честность алтайцев: встречающиеся охотничьи заимки и домики пастухов всегда стояли открытыми. Никаких замков и запоров. Встречающиеся люди всегда были готовы оказать помощь. От вознаграждения отказывались, но с огромным удовольствием принимали в подарок индийский чай со слоном.Когда я роздал лишние рюкзаки и смог оглядеться, то оказалось что вокруг растет необъятное количество шампиньонов. Перед ночлегом за какие-то 10-15 минут я набрал ведро грибов, но есть их взамен опостылевшей мне ещё со времен интерната каши никто не согласился: поганки. Тогда, выклянчив немного масла, вместо тушенки я натушил эти грибы и съел всю готовку один, дав попробовать только 2 нашедшимся рискнуть желающим. На следующий день нас было уже 6 человек. Дальше, как я уже описывал раньше, выпал снег и грибы пропали.

Наконец стоянка на берегу реки Катунь недалеко от села. Можно помыться, постираться, сходить в магазин – купить для души чего-нибудь вкусненького. Многие местные жители курили очень интересные трубки, как оказалось типичные алтайские трубки, изготовленные из лиственницы окантованной латунью. Поскольку наш интернатский друг Гера Пугачев курил трубку, решил сделать ему подарок. Но, оказалось, что трубки эти нигде не продаются: их в этой местности делает один единственный старик-алтаец и только дарит друзьям и понравившимся ему людям. Узнаю, что его стойбище находится где-то в 6-7 км. от села. Договорившись с инструкторшей, взял пачку чая со слоном, пару пачек московских сигарет и компас и по описанным мне ориентирам достаточно быстро нашел нужное стойбище. Но!!! Никто мне не сказал, что старик не говорит по-русски. На прикрепленной к стене юрте иллюстрации с видом на Кремль стараюсь объяснить, что я из Москвы. По ошалевшему виду старика и его старухи вижу: поняли. Засуетились. Женщина принесла 3-литровую бутыль местного самогона из козьего молока, почти белую жидкость крепостью около 20 градусов, разожгла костер и поставила чай, достала какой-то чан с чем-то белым, похожим на творог. Набирая массу из чана отжимала её у себя на колене. Очень неаппетитно выглядело это отмытое колено на фоне в целом грязной ноги, но не подаю вида: надо им понравиться! Полученные лепешки-сырники женщина снаружи приклеивала к стоявшему на огне чугунку. Отклеились – на стол. Закуска готова. Мы со стариком в это время ведем дипломатический разговор: ни одного слова, одни жесты.

Он наливает самогон – выпиваем.

Я предлагаю московские сигареты – закуриваем.

Выпиваем – закусываем.

Он раскуривает трубку – курим по очереди.

Выпиваем – закусываем.

Я достаю Ирину фотографию и объясняю жестами, что жена. Вижу понравилась. По команде старика женщина лезет в сундук и показывает фотографию. Понимаю, что дети и внуки. Показываю большой палец – пронял.

Выпиваем – закусываем.

Дошли до чая. Оказалось меня потчуют алтайским чаем: очень крепкий черный чай (со слоном), заправленный козьим молоком и топленным медвежьим жиром, притом кусочки жира также присутствуют в чае и с трудом проходят в горло – но не подаю вида: надо им понравиться.

Выпиваем – закусываем.

Дед пытается понять, что я делаю здесь один вдали от жилья. В очередной раз, покуривая по кругу трубку, пытаюсь ему объяснить, что хотел бы такую. Дед не понимает. Выпиваем – закусываем. А дело идет к вечеру, мы сидим и разговариваем уже больше трех часов. Огнетушитель пустеет. Вдруг полог юрты поднимается и, ошалело оглядывая меня, входит мужчина лет 30-35. Оказалось хозяин соседнего стойбища, отслуживший армию и прилично говоривший по-русски. С его помощью быстро разбираемся, но оказалось, что у старика нет ни одной готовой трубки и, даже латунных заготовок и полуфабрикатов (гильз), чтобы можно было что-то изготовить. С сожалением развожу руками и за гостеприимство дарю старику сигареты и его жене – чай со слоном. Встаю попрощаться. Дед доливает самогон, лезет под свой матрац и протягивает мне сверток. Разворачиваю…! Потрясающая вещь: нож с рукояткой из рога марала, заправленный в обтянутые чьей-то шкуркой ножны, охваченные в несколько рядов латунными поясами, покрытыми мелкой чеканкой. К концу ножен прикреплена, как оказалось позже, кисточка от уха рыси! Я отказываюсь, дед настаивает. Выпиваем – закусываем. После каких-то слов старика его сосед сообщает, что он отвезет меня до села на своей лошади. На улице уже темно. Тепло прощаемся с хозяевами. Едем вдвоем верхом по темному лесу. У меня уже отбито, всё, что возможно. Вдруг мужчина останавливается – Отдай нож. Я его прошу у старика уже несколько лет, вожу ему продукты, а он его отдал какому-то заезжему бродяге. Не хочешь – выбирайся из леса сам. Пришлось, со слезами на глазах, расстаться с подарком. А село оказалось в 200 метрах. Дальнейший маршрут прошел без эксцессов.

На этом студенческая жизнь окончилась и началась новая взрослая жизнь.

Конструктор

После отпуска вышел на работу. За время моего отсутствия вышел приказ о назначении меня конструктором с окладом 120 руб. и, неожиданность, приказ о поощрении меня премией за успешную передачу в производство специального испытательного стенда. Иванов предложил мне подготовиться для поездок на Байконур в качестве аналитика в составе группы измеренцев, где мне придется давать отчеты о работоспособности гидравлических и газодинамических систем нашего КБ по заправке ракет-носителей Протон. После моего согласия мне начали оформлять повышенный уровень допуска секретности, а я сам начал знакомиться со своей будущей работой у выполнявших ранее это задание коллег по лаборатории – Карпова и Бессонова, которые решили готовить кандидатские диссертации. Пришлось подробно изучить как проект самого носителя, так и чертежи стартового комплекса, разработанного нашим КБ, расчеты гидравлических и газовых магистралей, места установки всех датчиков, по которым определялась правильность заправок ракеты и спутников различными жидкостями и газами.

Если правильно помню, уже в конце августа в составе группы измеренцев, которые числились в лаборатории № 3, впервые прибываю на космодром. Руководитель группы Володя Бойко представил меня людям:

– Я остаюсь руководителем нашей группы, но, поскольку отчеты о работоспособности готовит Алексеев, слушать его как меня!

Поселили нас в гостинице, больше напоминающей общежитие, по 2-3 человека в номерах, которые на постоянной основе закреплены за измеренцами, поэтому все члены группы хранили в номерах свое имущество: от тапочек, бритв и сменной одежды до посуды и служебного сейфа.

На объекте Бойко знакомит меня с нашими служебными помещениями, где размещены 21 осциллограф, каждый с 20 зеркалами для записи показаний в ходе заправки

– Учти, на каждое испытание и на каждый старт нам выдают по 2,7 грамма чистого спирта на зеркало. Для экономии спирта мы везем с собой из Москвы канистру калошного бензина, который используем при испытаниях. Кроме того, выдается спирт для промывки всех устанавливаемых датчиков окунанием. Спирт я запираю в сейфе, теперь это будешь делать ты, и даю ребятам выпить только после опечатывания осциллографов аналитиком, что означает их готовность к работе, а значит измеренцы свое задание выполнили. Кроме того, я всегда боюсь сам сорваться.

Все члены команды знакомят с нашими датчиками, установленными на магистралях от емкостей хранения до заправочных горловин, расположенными как в подземных паттернах, так и на башне обслуживания. Учусь проявлять и расшифровывать записи осциллографов, сравнивать показатели с нулями, т.е. с данными до начала работ. После этого у меня полно свободного времени до начала испытаний.

Через неделю несколько человек из нашей группы отравились. Не мудрено! Питание безобразное! Столовая на 1,5 – 2 тыс. командировочных, очередь почти на час. Поварихи скучные, грязные и грубые. Как же иначе? Бедных девочек в кулинарных училищах заманивают космонавтами, огромными зарплатами (коэффициент к зарплате, как и у монтажников, 1,8), а приезжают на космодром в закрытые городки на 3 года с одним отпуском, откуда выбраться только в Ленинск (площадка № 10) можно не каждую неделю. Развлечений – только кино, и то – уличное. В итоге попадают под опеку долгосрочно командированных, заводящих вторые семьи.

Это не по мне! Предлагаю ребятам, что буду готовить обеды на всех своих (а это от 8 до 12 человек), но при условии, что дежурные будут чистить овощи и мыть посуду. Все за! Сбрасываемся, складываем все полученные талоны на спецпитание за вредность (в зависимости от объекта получали талоны от 80коп. до 1,30руб в день), которые я в столовой обналичиваю со скидкой. Покупаем посуду, покупаю продукты (а снабжение космодрома продуктами – отличное). Так и понеслось. Потом перешли на полное коллективное питание. Оказалось, что мы не одни: таких колхозов на разных площадках оказалось несколько. Мы с ними скооперировались: стали заказывать у местных жителей откорм свиней (а отходов в столовках – хоть на свиноферму). Со временем, когда мы обслуживали уже не только Протон, но и Н-1, а следовательно и командировки стали более длительными, в наш колхоз просилось очень много народу. Пришлось отказать всем – в условиях гостиничных номеров, даже на Н-1, где в качестве гостиницы у нас была 3-комнатная квартира на 8 человек, готовить непросто. Последним принял одного парня из Белоруссии, который предложил в качестве взноса наволочку, набитую сушеными белыми грибами. Со временем стоимость полного питания, включая гульбу с пельменями и вином в кафе Березка на 10 площадке, а также водку, изредка покупаемую на станции в вагонах-ресторанах проходящих поездов по случаю праздников и юбилеев, в нашем колхозе опустилась до 1,30 руб. в среднем в сутки.

Прошли все испытания. Готовим старт. Опечатываю приборы, одним из последних покидаю стартовый комплекс, и со всеми ребятами выезжаем на наблюдательный пункт (5 км от старта). Старт! Звуковое давление такое, что брюки на ногах трепещут, как флаги по ветру. Подходит представитель Главного на объекте и раздает награды (0,5 литра спирта на двоих) – за отрыв ракеты от старта (функция нашего КБ), при отделении первой ступени получают другие люди, 2-ая ступень – другие и т.д. по функциям.

Но так бывало не всегда.

Однажды, мне пришлось во время запуска работать в стартовом бункере. Рядом со мной сидел космонавт Быковский, который в то время возглавлял группу космонавтов, готовившихся к полету на Луну. Старт! Солдат, контролирующий показатели телеметрии сообщает:

– Отрыв, без замечаний,

– 10 секунда, полет нормальный,

– 20 секунда, полет нормальный,

…

– 70 секунда, полет нормальный,

…

на экранах телевизоров видим, что ракета взрывается в облаках черно-красного дыма, а солдат бубнит:

– .. секунда, полет нормальный.

Быковский молча встает, открывает дверь бункера и, выходя, хлопает тяжелейшей бронированной дверью так, что обсыпается часть штукатурки. Наступает полнейшая тишина.

– Представители организаций и измеренцы – на выход! – подает голос представитель Военно-промышленной комиссии СМ ССР.

Выходим. Руководители совещаются. Ко мне подходит представитель службы безопасности – Пойдем! Идем ко мне в лабораторию, проверяем печати и вскрываем. Чекист садится и дает команду подготовить экспресс-отчет о количестве заправленных компонентов:

– Из помещения не выходить, работать одному, никаких вспомогательных материалов, отчет в 3-х экземплярах: для комиссии ВПК, для меня и твоего КБ.

Слава богу, договорились, что курить будем в лаборатории. Через 3 с лишним часа передаю ему 2 подписанных экземпляра и все черновики, а один экземпляр сдаю в открытую к этому времени секретную часть, где меня ждёт главный представитель нашего КБ. Проверяем мой отчет – всё нормально. Оказывается, на совещании представителей наше КБ обвинили в ненормированной заправке ракеты – обычный шаг: покатить баллон на кого-нибудь, чтобы самим за это время продумать возможные причины аварии.

Прихожу в гостиницу, где вся наша группа в полном составе ждет меня у нераспечатанных бутылок с премией (с пускового стола ракета то ушла без проблем). Пьем, ужинаем, садимся за преферанс. Через какое-то время открываем сейф и продолжаем. Спирт пьем неразбавленный и запиваем водой. Впервые видел, как могут пить алкоголики: один из пьющих держал кружку у рта и гонял спирт туда-обратно, пока кружка не опустела. Мне от одного вида стало плохо. Утром вся группа, кроме меня, спецрейсом вылетает домой. Я остаюсь до завершения первичного расследования и для подготовки совместно с представителем нашего Главного конструктора окончательного отчета. Обвинения с нашего КБ были сняты.

Однажды накануне запуска, перед опечатыванием лаборатории обнаруживаю, что датчик давления на основной магистрали заправки гептила (чрезвычайно опасный топливный компонент, который не выводится из организма, но накапливается до смертельной нормы) вышел из строя. Докладываю на командный пункт. С учетом опыта расследования причин неудачного пуска требую сбросить давление в магистрали и прошу разрешение на замену датчика. Одеваю защитный костюм, противогаз и в одиночестве лезу в потерну. Нахожу датчик. Вывинчиваю. Остаточное давление выбрасывает гептил. Никак не могу ввинтить новый датчик: перчатки толщиной около 1 мм, мелкая резьба и встречный поток жидкости. Время поджимает – скоро заправка! К черту! Снимаю перчатку и голой рукой устанавливаю датчик. Бегу к выходу, сбрасываю химзащиту и мою, мою и мою руку. Густо намылив руку, бегу в лабораторию, тарирую датчик, прописываю нуль, опечатываю помещение и бегом на эвакуацию. Там рассказываю о происшедшем. После пуска едем домой разыгрывать пулю. Партнеры ощущают резкий запах сероводорода. Каждую сдачу я бегу намыливать руку. Утром стал чувствовать себя хуже. Руководство принимает решение оставить меня на космодроме для обследования. Прошу ребят ничего не говорить ни в КБ (такую команду они получили и без меня), ни Ирине – обычное продление командировки. Врач, осмотревший меня, разводит руками: он, кроме того, как дать мне укрепляющие пилюли, ничего сделать не может. Я временами начинаю забываться.

И тут начинается мистика: во сне ко мне приходит какой-то лысый старичок с белой окладистой бородой, протягивает мне банку с жидкостью:

– У меня здесь от гептила умер сын, я долго искал противоядие и, вроде бы, нашел. Пей по 2-3 столовые ложки в день, авось поможет.

Самочувствие улучшилось, стал ходить в офицерское общежитие играть в карты. Через 2 недели врач не смог ничего найти. Когда я всё рассказал, служба безопасности начала расследование. Никакого старика, имевшего допуск на территорию космодрома, у которого бы здесь погиб сын от гептила, не нашли. Исследования остатков жидкости (Банка-то осталась !!!), по моей информации, показали только наличие каких-то обработанных растительных настоев. Слава богу, для меня никаких последствий, кроме расширения наследственного липоматоза, не было.

Как раз после этого случая нашу группу измеренцев включили в боевой расчет по обслуживанию ракеты Н-1. Здесь уже обошлось без осциллографов: все показатели передавались на вычислительный центр на десятке. По этому случаю на мой пропуск была поставлена большая буква Ж (в народе её называли жопа) – вездеход по территории, а нам была выделена служебная машина для оперативных поездок на разные объекты. Конечно, мы пользовались этой машиной и в свободное время для поездок на купание в родоновых источниках, для ловли рыбы в небольших озерах и поездок на десятку.

В Москве, в коротких перерывах между поездками на космодром приходилось готовить отчеты, а также продолжать работу по изготовлению стенда и подготовке программ его испытаний.

Мы с Ирой все эти годы жили то с её бабушкой на Васильевской ул., то с моими родителями и Мишей в трехкомнатной квартире в Измайлово, которую папа получил на работе в связи с расширением семьи. У нас с Ирой в этой квартире была своя 10-метровая комната, но, конечно, мы мечтали жить сами, отдельно. В это время в КБ открыли запись в первый жилищный кооператив. Поскольку я зарабатывал неплохо (120 руб.– оклад, во время командировок коэффициент 1,5, командировочные – 3 рубля в сутки плюс спецпитание, а также регулярные выигрыши в преф.), то хотел вступить. Ира (вот умная женщина!) категорически отказалась жить в одном доме с моими сослуживцами: Мало тебе преферанса и пьянок на космодроме, будете продолжать в Москве. Нет! Будем искать другой кооператив. В итоге, её папа сумел для нас вступить в кооператив, который Министерство внешней торговли предполагало строить в Давыдково.

В мае 68 года, когда я приехал в Москву, Ира оповестила меня о пришедших 3 повестках в военкомат. Я доложил на работе и наш инспектор военно-учетного стола не нашел ничего лучшего, как позвонить в военкомат, где ему разъяснили, что я подлежу призыву по новому закону сроком на 2 года. Назавтра я уже прошел медкомиссию. Во избежание призыва руководство КБ срочно отправило меня на космодром. Поскольку до августа никаких телодвижений со стороны военкомата не было, решил накоротке слетать в Москву получить зарплату за прошедшие месяцы и сдать отчеты.

Однажды поздно вечером возвращаемся с Ирой из кино и видим свет в окнах нашей квартиры. Бабушка на даче. Кто бы это мог быть? Осторожно, без звука открываем дверь и на цыпочках входим в квартиру: в кресле у телевизора дремлет Валентина Васильевна, которая должна быть в Братиславе. Она подробно рассказывает о Чехословацких событиях: утром 21-го проснувшись они увидели танки, солдат в непонятных голубых беретах. Подумали: войска НАТО. Срочно собрали документы и самое ценное и решили прятаться. На лестнице увидели соседей сверху, которых немного знали. Оказывается те шли к Ириным родителям предложить им спрятаться у них и ждать какой-либо информации. Когда радио заработало и выяснилось, что это наши войска, сердечно поблагодарили мужественных словаков и Сергей Дмитриевич помчался в отделение Торгпредства, где получил приказ немедленно своим ходом эвакуировать в Прагу все семьи и всех возможных специалистов промышленности. Поехали в Прагу, где уже ожидали самолеты, на машинах через горы. В пути были несколько раз обстреляны и 2 водителя были ранены, но людей до Праги довезли. Назавтра Валентина Васильевна уже в Москве.

Оставив женщин, через 2 дня я уже опять в командировке, а 24 сентября мне звонит главный представитель ВПК на космодроме и просит срочно его навестить. При встрече генерал протягивает мне правительственную телеграмму: Откомандировать Алексеева И.Д. в Москву для призыва в кадры Советской армии.

– Распишись.

Расписываюсь.

– Вот проект ответа: Призывается на месте. Служить будешь в тех же расчетах, но не измеренцем от КБ, а руководителем расчета заправки. Жену можешь выписать.

Зная, что Ира еще не закончила Иняз, а также условия работы и проживания военных и их семей на космодроме, отказываюсь. Остается надежда быть призванным где-нибудь поближе, может даже и в Подмосковье.

Генерал вручает мне под расписку билет на спецрейс в Москву на завтра и предлагает на работу сегодня больше не выходить, а собрать все свои вещи с обеих площадок и разрешает устроить проводы.

Прошу ребят съездить за моими вещами на 95 площадку и собрать к вечеру наших друзей, а сам бросаюсь готовить еду. Очень ко времени, только за 2 дня до этого мы вернулись с удачной рыбалки, а неделей ранее у меня была готова очередная порция сала. Мяса был полный холодильник. Так что к вечеру разносолы, включая судака по-монастырски, запеченную свинину и многое другое, были готовы на любой самый взыскательный вкус. В нашей трехкомнатной квартире собралось человек 40. На всякий случай большинство приносило спирт с собой. В итоге вся возможная тара была залита спиртом. В час ночи комендантский патруль пришел нас утихомирить, но, узнав причину, вежливо удалился. Утром, почти без сна, я попытался загасить жар водой, но хлебнул спирт, который был налит и в графин. В итоге в самолет меня грузили, как чемодан, а в Москве пилот, Герой Советского Союза Белкин, с которым мы летали все прошедшие годы, решил сам отвезти меня домой.

Утром в КБ мне вручили письмо на личном бланке Главного конструктора академика Бармина В.П., в котором он просил военкомат отменить решение о призыве в армию Алексеева И.Д., который на основании правительственного решения входит в объединенные расчеты по отработке перспективной космической и военной техники.

Тщетно, не помогло!

На следующее утро я уже был в штабе Московского округа ПВО, а к обеду прибыл по месту службы около станции Львовская.

Ты у нас теперь одна офицерова жена

Такие слова прозвучали в эпиграмме, написанной Ире ее коллегами по Центральному экономико-математическому институту по случаю моего призыва в армию.

В части, куда я попал, мне предстояло быть техником по проверке радиосистем ракет ПВО. Часть с большим количеством офицерских должностей испытывала некомплект и прибытие сразу целой группы офицеров из запаса, а нас по первому призыву было 10 человек, во многом спасало положение. Были тут и выпускники разных вузов – Гена Двойников, Толя Кащенков, Валера Кошкин, Юра Николаев, Валера Пухов, Янис Ренцис, Федя Шкуров и я, а также ребята, которым особо не повезло, служившие ранее срочную службу в армии и для первоочередной демобилизации окончившие курсы младших лейтенантов – Батрак и Морозов.

Ренциса направили по специальности в батальон охраны и химзащиты, Двойникова, Батрака и Морозова – командирами взводов в автобатальон, всех остальных – на проверку и снаряжение ракет. В наше подразделение – отдел, помимо батареи солдат срочной службы, где командирами взводов были срочники, входили 2 стационарные контрольно-испытательные станции и 1 передвижная станция, проводящая проверки техники, стоящей на дежурстве на пусковых устройствах в огневых частях. Менее чем через год в нашу часть прибыла целая группа выпускников Новочеркасского радиотехнического института, которые были также направлены в наш отдел. Всем семейным было предложено вызвать в часть свои семьи и, в этом случае, им выделялись комнаты в жилых домах. Двойников, Ренцис и Пухов, а также один из новочеркасцев – согласились. Остальные были размещены в офицерском общежитии с коллективными удобствами на этажах – по 4 человека в комнату. В нашей комнате жили Кащенков, Кошкин, Шкуров и я.

У каждого из нас на технической позиции в подчинении был боевой расчет, состоящий из 4-6 солдат-срочников. С учетом технического характера службы все солдаты и сержанты имели полное среднее образование, процентов 25 из них – среднее техническое образование и несколько человек, призванных на 1 год, – законченное высшее (учителя, агрономы, ветеринары) образование. На каждом КИС,е, возглавляемом майором (у меня это был майор Краснобрыжий – умный, выдержанный, с прекрасным чувством юмора, закончившим высшее авиационно-техническое училище и пробившим для себя, в порядке исключения и за свой счет, право ношения авиационной формы – без сапог), было по 2 смены, каждая из которых должна была возглавляться капитанами, а в нашем КИС,е – ст.лейтенантами Артамоновым и Первышиным – 40-летними офицерами роста ок. 165 см. Дальнейший карьерный рост этим офицерам, в свое время отказавшимся служить в более отдаленных частях, был невозможен.

Мне, как и некоторым другим офицерам из призыва, пришлось, помимо технических занятий со своим расчетом, пришлось вести политзанятия с солдатами и сержантами, входящими во взвод обслуживания нашего КИС,а. Уже через пару месяцев меня избрали в партбюро подразделения, ответственным за комсомольскую работу.

Так вот, в первое время в нашем подразделении отношение к нам со стороны остальных офицеров, за исключением начальников смен, было очень благожелательное. Начальники же смен видели в нас, молодых офицерах с высшим образованием, опасность для своих должностей.

Буквально сразу же после прибытия в часть Шкурова, Морозова и меня, кто являлся членами партии, политотдел части стал уговаривать подать пример для остальных офицеров-двугодичников и подать заявления о переходе в кадры Советской Армии. Эта обработка, как собственным политотделом, так и политотделами корпуса и армии, длилась несколько месяцев до тех пор, пока мы категорически отказалась от дальнейших разговоров на эту тему.

К этому времени было принято решение о присвоении капитанских званий старшим лейтенантам в возрасте до 45 лет, уже несколько лет занимавшим капитанские должности. Артамонов сразу стал относиться к нам лучше, а вот Первышин, почувствовав себя в безопасности, получал удовольствие давить своих подчиненных, имевших высшее образование.

Летом того же 68-го года (за пару месяцев до нас) в часть прибыло большое пополнение солдат-срочников из Украины. У меня в расчете был выпускник техникума из Харькова Коля Дворняк, с которым у меня сложились хорошие отношения и который любил советоваться со мной по всем вопросам жизни: о профессии, о любви и семейным отношениям, о советско-китайских событиях на острове Даманский и у озера Жаланашколь, об армейских взаимоотношениям. Он же подал мне идею обучить его и всех желающих солдат нашего расчета и подготовить их к сдаче экзаменов для допуска к работе в качестве техника. Этим повышалась скорость проверки техники, взаимозаменяемость в расчете, а солдатам давало возможность получить квалификацию 1 класса и, соответственно, как техникам, получать дополнительно 14 рублей в месяц (рядовой солдат получал тогда только 3 рубля 80 копеек). В дальнейшем, когда пошли грибы, я объявлял себя выбывшим, уходил за грибами по территории технической позиции, а солдаты проводили проверки и представляли мне готовые документы. Со своей стороны, нажарив грибы, я угощал им как Дворняка, так и других солдат расчета, которые чувствовали себя вечно голодными. Я был очень горд за Николая, который за время службы дослужился до должности командира взвода и был демобилизован в звании старшины. После официальных проводов из части он прибежал к нам в общежитие и сердечно поблагодарил меня за подготовку к дальнейшей жизни, и мы братски обнялись с ним. Интересно, как сложилась его дальнейшая жизнь?

Поскольку, при объявлении повышенной готовности офицеры части должны были руководить автоколоннами, доставляющими ракеты на стартовые позиции, было принято решение открыть при части отделение Подольской автошколы, где в течении целого года по вечерам мы изучали теорию и практику. Экзамены принимала выездная комиссия из школы и армии. После этого мы получили профессиональные права 3 класса (сейчас это категория С). Полученные знания мне пришлось применить уже в ходе одних из учений: в ходе ночной доставки ракет один из тягачей, из-за неопытности водителя, заглох непосредственно на ж/д переезде. Запустить машину сразу не удалось, а дежурная по переезду сообщила о приближающемся электропоезде. Тогда, поставив тягач на 2-ую скорость, совместно с водителем другой машину мы, проворачивая ручку запуска, сумели протащить многотонный автопоезд почти на 10 метров и освободить переезд за несколько минут до прохода поезда. Целый день после этого у меня дрожали руки и ноги.

Приходилось нам принимать участие в дежурствах по части, в караулах и патрулях. После одного из дежурств, в качестве караульного начальника, я попал в медсанчасть: из-за моей любви к москитам у меня резко поднялась температура, а мои ноги, покусанные комарами, распухли настолько, что снять сапоги самостоятельно я не смог. Фельдшер снимал их с помощью двух санитаров. После этого случая мои караульные дежурства ограничили, но зато стали нагружать походами в патрули, которые были в основном в выходные дни. Самыми длительными были патрули в Подольске, куда надо было прибыть заранее, пройти инструктаж у дежурного коменданта, а после 12-часового патрулирования вновь прибыть в комендатуру для отчета и получения отзыва. Но эти патрулирования были очень популярны среди срочников, т.к. патрули могли бесплатно посещать кинотеатры и танцплощадки (в народе – клубы Хочу замуж), а также бесплатно поесть в одной из столовых, которые находились на маршруте. В один из таких патрулей я попал вместе со старшиной нашей роты и Колей Дворняком, который был тогда сержантом. На инструктаже дежурный комендант порадовал нас объявлением, что в городе был замечен объявленный во всесоюзный розыск уголовный рецидивист, у которого может быть оружие. Милиция попросила военные патрули оказать содействие в его задержании. Выйдя из комендатуры, я разпломбировал штыки-ножи у членов патруля и вставил обойму в пистолет. Вечером в танцклубе я обратил внимание ребят на парня, похожего на показанную нам фотографию, который гужевался в подвыпившей компании. Старшина побежал в кабинет директора вызвать милицию на подмогу и закрыть черный ход, а мы с Николаем направились перекрыть выход. Компания, заметив нас, решила пробиться к выходу. Я достал пистолет и дослал патрон, а Дворняк прикрыл мне спину и достал нож. В это время старшина, пользуясь замешательством, подкрался к подозреваемому, подсечкой сбил его с ног и вырвал у него обрез из-за брючного ремня. К приходу милиции подозреваемый, упакованный ремнями по рукам и ногам, лежал на полу, а мы с пистолетом и обрезом, направленными на толпу, трясясь всеми поджилками, требовали всем разойтись. С этого времени все разнарядки из Подольской комендатуры, приходящие в нашу часть, сопровождались требованиями прислать патруль под командованием лейтенанта Алексеева.

В мае 1969г. наша часть должна была подготовить сводную роту для участия в параде, посвященному 25-летию Победы. Начали готовиться, но неожиданно пришла новая вводная: Офицеров-двугодичников на парад не допускать! Оказалось, что перед этим в январе офицером-двугодичником Ивановым была осуществлена попытка покушения на Л.И.Брежнева.

Летом 1969г. получаю армейский отпуск – 30 дней, не считая дороги, которая рассчитывается исходя из длительности железнодорожного сообщения туда и обратно. Решил навестить бабу Феню и семейство Анисимовых, проживавших в Душанбе. По пути – несколько дней в Самарканде. Азиатский колорит: восточный рынок, пропахший запахами дынь, фруктов и пряностей, великолепный ансамбль Реджистана, мавзолей Тимура. В тот визит я впервые столкнулся с фактом национализма: в Реджистане на большой гравюре, отображавшей внешний вид комплекса в период завершения его строительства, крупными буквами кисточкой было выведено: Русские оккупанты убирайтесь прочь! Выйдя из мечети я подошел к ближайшему русскому милиционеру и рассказал о виденном. Он пояснил, что это происходит регулярно, гравюры меняют, но сейчас запас кончился и вот уже вторую неделю надпись стоит для всеобщего обозрения.

Я себе заранее заказал место в гостинице Самарканд, где, как оказалось, в это время проживала съемочная группа фильма Директор во главе с Губенко. Вечером, во время ужина, ко мне обратился англичанин, исполнявший роль английского журналиста, не могу ли я ему помочь в переводе пары фраз, которые он никак не мог понять. Кончилось тем, что я был приглашен в компанию, которая буйствовала до середины ночи. Утром запланированные на этот день съемки были отменены по настоянию оператора, который обнаружил на небе несколько облачков, что противоречило сценарию: безоблачное небо с палящим солнцем. Застолье плавно перешло из завтрака в обед, а потом и в ужин. Участвовавшие в мероприятии англичанин и американец выступали в роли снабженцев, навещая магазин Березка и покупая за валюту виски коробками. Мои экскурсии в тот день также не состоялись. После Самарканда, посетив родню, отметившись в военкомате, вернулся домой и остаток отпуска мы с Ирой провели на даче.

Мы, с ребятами-москвичами, не перевезшими свои семьи в часть, в субботу вечером уезжали домой и возвращались в часть в понедельник к 7.30 на утреннее построение части. У меня в это время Ира была в положении, которое проходило с осложнениями: несколько недель в самом начале беременности ей пришлось лежать в больнице на сохранении. К концу срока врач порекомендовал ей приобрести путевку в санаторий для беременных в районе парка Сокольники, чтобы постоянно быть под наблюдением врача. В выходные дни я её навещал. Картина требует особого описания: более 50 молодых женщин, находящихся на 7-9-ом месяце беременности, подпирая выдающиеся животы, держась компактной группой, посещала через служебный вход различные международные выставки, где наводила фурор на участников и посетителей. В одно из посещений я Иру не застал: на скорой помощи её доставили в роддом, находящийся неподалеку от нашего дома. Добравшись туда на такси, узнаю, что до родов почти месяц она вновь должна быть на сохранении.

По возвращении в часть узнаю, что в ближайшее время ожидаются окружные учения войск ПВО. Готовим технику, проверяем готовность личного состава, систему оповещения и т.д. Ночью раздается сигнал тревоги, Дворняк, который в ту ночь дежурил по нашему общежитию, проверяет, все ли проснулись, и мы с ним вместе бежим к дежурным машинам, которые должны доставить офицеров и дежурных солдат за 3,5 км от жилого городка до технической позиции. Нашей машины нет! Решаем двигать своим ходом. Прибыв на рабочие места (слава богу, уложившись по времени) не успев отдышаться, готовим технику к работе. Получаем вводную: позиция заражена радиацией. Значит, работать надо в противогазах и в защитных костюмах, но короткими сменами с отдыхом в бункерах, где узнаем, что учения продлятся неделю. Пытаюсь получить разрешение на связь с Москвой: Как там Ира?, но по условиям учений связи нет! Неделю живем в бункерах, питаемся сухим пайком: сухой постный борщ, консервы перловки с тушенкой, сухари черного хлеба размером с четверть буханки, таблетки чая – всё (!!!) упаковано в 1943 году! Конец учений! Наш командир, начальник отдела подполковник Омельченко, объявляет сбор в 23,00 для разбора учений. Пытаюсь получить разрешение на убытие в Москву, т.к. жена в роддоме, а последняя электричка уходит в 23,15. Отказ!

– Съездите в выходные, может, до этого восстановят связь с Москвой.

Я озверел: Чтобы быть человеком, не обязательно иметь два просвета на погонах, желательно иметь хотя бы две извилины в голове! Хлопаю дверью и бегу на электричку. Ночь. Стучу в окно в палату в роддоме, где лежала Ира. Бужу женщин. Никто Иру не знает! Бьюсь в приемный покой. Появляется заспанная злая санитарка. Объясняю ситуацию. Смилостивилась, заулыбалась: Родила Ваша жена 3 дня назад, мальчика!. Сажусь на крыльцо, закуриваю, а потом вновь скребусь в дверь: А каковы размеры, он же недоношенный? – 3950 грамм и 53 см. Иду домой, бужу родителей. Папа пеняет: Я уже 3 дня пью со всеми твоими друзьями, а ты всё нос не кажешь! Пропраздновали всю ночь. Утром к разводу я уже в части. Получаю выговор. А вечером со всеми офицерами отдела обмываем ножки нашему с Ирой первенцу. Отоспавшись после празднования, вновь еду в Москву и забираю Иру из роддома. Первые ночи мы не спали оба: ребенок никак не хотел спать. Тогда выработали стратегию: я, помимо субботы и воскресенья, стал приезжать в среду поздно вечером и эти 3 ночи давал спать Ире, в то время как я сам садился у детской кроватки, втыкал ребенку соску в рот, накрывал её ладонью и опускал голову на подушку на спинке кроватки. Если рука соскакивала, сын сразу начинал орать. И так всю ночь! В эти же ночи, давая жене передышку, стирал собранные пеленки и подгузники. Ира в эти ночи спала мертвым сном и, рассчитывая на меня, ничего не слышала и ни на что не реагировала. Я же мог отоспаться уже у себя в общежитии.

Подходил конец службы. Накануне приказа нас вызывают к себе начальник штаба и начальник политотдела части, раздают аттестационные листы, просят ознакомиться и подписать: Ознакомлен. Согласен. Коллеги подписывают. Я отказываюсь: Всё вранье!: Техникой не владеет, за ней не следит, с личным персоналом не занимается и т.д. и т.п. – с такой аттестацией только в тюрьму! Возьмите моё личное дело и сравните с тем, что написал этот придурок Омельченко!

Вызывает начальник политотдела армии. Уже ознакомившись с проектом аттестации и моим личным делом, информирует, что он создает конфликтную комиссию, но хотел бы выслушать мое мнение как по предмету, так и по кандидатуре офицера из отдела, кого можно было бы включить в комиссию. Открываю свое дело и показываю: выговора за пререкания с командирами (Омельченко и Первышин), за обращение к старшим офицерам по имени (Первышин), но все выговора сняты приказами по части, корпусу и армии за:

– лучший боевой расчет (все солдаты сдали аттестацию на техников) – неоднократно,

– лучшая группа политзанятий, как в части, так и в армии – неоднократно

– добросовестное несение службы в патруле и задержание рецидивиста,

– успешное несение службы в ходе учений как армейских, так и окружных.

В итоге, как Омельченко ни старался, количество благодарностей вышестоящего начальства значительно превышало количество его выговоров. Что касается члена конфликтной комиссии, то я предложил или нашего начальника штаба или замполита отдела подполковника Кирпиченко.

Через пару недель меня вновь вызывают в штаб и знакомят с новой аттестацией, где всё наоборот – всё прекрасно, …но не скрывает своей антипатии к неполюбившемуся начальству! Эту аттестацию, которую написал и отстоял на всех уровнях наш замполит, я с удовольствием подписал.

А тут и сентябрь – демобилизация! С армией расстаюсь без особого сожаления.

ЧАСТЬ 2. ДЕЛО МОЕЙ ЖИЗНИ

Демобилизовавшись, я сразу сдал документы в военкомат и поехал встретиться с Володей Кучеренко, чтобы узнать новости из нашего КБ и, конкретно, из нашей лаборатории. К сожалению, он меня сильно разочаровал, сообщив, что руководство, проведя эксперименты на стенде, который был моим дипломным проектом, оформили авторскую заявку, забыв включить меня в число авторов. (Конечно, идея стенда и использованных в нем принципов принадлежала Володе Бушуеву, но все расчеты и подготовка к производству были выполнены мной). Что ж. Значит надо искать себе новое применение. Подумал, посоветовался с отцом – а почему бы не попытаться пойти во Внешторг. Ведь всю свою жизнь, когда у нас были гости, я слышал очень завлекательные разговоры и споры о внешней торговле, переговорах, командировках, разных странах. Пытаюсь найти пути подхода к каким-либо внешнеторговым объединениям и, совершенно случайно, в метро встречаюсь с Женькой Кудрявцевым, который в МВТУ был у меня дежурным плакатистом. Тот рассказал, что работает в достаточно молодом внешнеторговом объединении – В/О Лицензинторг, которое в настоящее время расширяется. Предложил вместе съездить к нему на работу, где он мог бы замолвить слово.

После того, как папа выяснил всё об этом (ему не очень известном) объединении и дал положительную оценку его перспективности, еду к Женьке. Улица Каховка на Юго-западе Москвы. Жилой 11-этажный панельный дом, у подъезда которого 3 таблички: В/О Медэкспорт, В/О Лицензинторг и В/О Внешторгреклама. Кудрявцев приводит меня в отдел кадров и знакомит с начальником, Павлом Григорьевичем Пузановым. Тот знакомится с подготовленными мной документами, анкетой, заявлением и задает первый вопрос: – Пьешь? Сказать Да, зарекомендуешь себя пьяницей, Нет – соврешь. Отвечаю: На космодроме и в армии приходилось. Он засмеялся: Всем приходится.

– Личное дело уже в военкомате?

– Свои документы сдал, а пришли ли из части, не знаю.

Звонит в военкомат, проверяет наличие дела и просит прислать копию аттестации.

– Кто может тебя рекомендовать?

– Кудрявцев меня хорошо знает по работа в комитете комсомола МВТУ.

Пузанов развеселился. Сказал, что с 30-ых годов для работы в МИДе и МВТ (ведомствах, где требовались контакты с иностранцами) требовалась рекомендация члена партии со стажем не менее 5 лет, который отвечал за рекомендованного своим партбилетом. Кудрявцев же вообще даже не член партии.

– Позвони отцу.

Звоню и прошу совета. Папа попросил передать трубку Пузанову, которого он соединил со своим сослуживцем, с которым Пузанов (полковник в отставке) был вместе в командировке. После их разговора, во время которого меня попросили подождать в коридоре, Павел Григорьевич сообщил, что он официально запросит мои дела из военкомата, направит анкету на проверку в КГБ, после чего доложит обо мне Председателю Объединения. Результат будет через несколько недель, а пока я имею полное право на отпуск. Уезжаю к Ире с Костей на дачу. Не прошло и двух недель приезжает Сергей Дмитриевич, который ещё работал, и передает просьбу папы в понедельник быть на новой работе.

Минвнешторг

Во времена Советского Союза Министерство внешней торговли со всеми входящими в него объединениями, таможней, управлениями по качеству экспортной и импортной продукции было единой замкнутой системой численностью более 50.000 человек. Каждый человек зачислялся на работу, переводился внутри системы, командировался в длительные командировки за границу приказом по министерству. В каждой характеристике обязательно писалось …работает в системе Минвнешторга и В/О … с такого-то года. Министерство неоднократно модернизировалось, переименовывалось – то Министерство внешнеэкономических связей (МВЭС), то Министерство экономического развития и торговли, но до прихода Грефа, в качестве министра, оно оставалось единой системой.

Всесоюзное внешнеторговое Объединение Лицензинторг было создано в 1962 году по инициативе заместителя министра внешней торговли, курирующего вопросы экспорта машин и оборудования, Николая Николаевича Смелякова и начальника управления патентования изобретений за границей ТПП Михаила Львовича Городисского. Интересен сам повод решения о создании объединения: В конце 50-ых годов в Правительство обратилась одна бразильская фирма, которая проявляла интерес к созданному в Прибалтике строительному материалу – Силикальцит. Минвнешторгу было поручено рассмотреть вопрос. Фирме была предложена некая, по мнению Смелякова, весьма приличная сумма, но фирма, не торгуясь, согласилась. Через очень короткое время с той же просьбой обратилась итальянская фирма. Смеляков, после консультации с Городисским, назвал фирме, по его мнению запредельную сумму в 5 раз выше . Но фирма … согласилась, не торгуясь! Таким образом, возникла основа для создания специализированного объединения, занимающегося торговлей изобретениями, патентами, технологиями и секретами производства (Ноу-Хау). К моменту моего прихода в объединении было 3 экспортные и 2 импортные конторы (специализированные по отраслям промышленности), отделы фондов и планирования, рекламы, конъюнктурный, протокольный и отдел кадров. Общая численность около 110 человек (мой табельный номер – 126, но кто-то уволился, а несколько человек – находились в длительных командировках во всех ведущих странах Запада). Организатором и первым Председателем Объединения был Владимир Александрович Салимовский. К концу 80-ых годов в Объединении уже работало более 250 человек и, как сказал в свое время Николай Николаевич Смеляков, представляло собой мини Минвнешторг, работающий со всеми отраслями промышленности.

Экспортная контора В/О Лицензинторг № 1.

19 октября 1970 года, придя первый раз на работу, захожу к Пузанову и, вместе с ним, идем к Председателю. Владимир Александрович, которого, как я потом узнал, за глаза называли папа, порасспросил меня о жизни. Обрадовался, что я выпускник МВТУ: Вас у меня почти 80%. Долго смеялся, когда Пузанов показал ему мою армейскую аттестацию. Спрашивает кадровика: – Куда рекомендуешь и кем?

– К Куракину, инженером. О старшем инженере будем говорить после испытательного срока.

– Согласен. Молодой человек желаю Вам успешно освоиться. Что Вы собой представляете, будем судить не по бумагам, а по делам. Павел Григорьевич Вас проводит.

Это был первый и последний разговор, когда Салимовский обращался ко мне на Вы. После этого он всегда по-отечески ласково тыкал.

Пока идем с 8 на 9 этаж Пузанов, объясняет, что экспортная контора № 1, куда он меня ведет, специализируется на черной и цветной металлургии, тяжелом машиностроении, станкостроении, автомобилестроении и авиации. Предыдущий директор конторы командирован за границу, а на его место назначен самый молодой из директоров Министерства внешней торговли – Борис Евгеньевич Куракин, который сейчас в отъезде.

В конторе небольшое возбуждение. Оказывается зам. директора, Гусев, вчера устраивал проводы по случаю своего назначения Торгпредом в Никарагуа. Он показывает мое рабочее место, придвигает кипу бумаг, накопившихся более, чем за два месяца: Твой участок – цветная металлургия и станкостроение. Срочные письма обработаны другими сотрудниками – копии тоже здесь. Меня не беспокой – я уезжаю. Если будут вопросы – обращайся к эксперту, Вадиму Николаевичу Агафееву, он, как старший по возрасту, будет твоим наставником. Он же подготовит план твоего вхождения в должность, который должен утвердить по приезду Куракин, и он же будет контролировать его исполнение.

Знакомлюсь с людьми, делопроизводством и с делами. Агафеев, которого в конторе за его немногословность и вальяжность в движениях и поступках называли Красна девица, не очень любил мои дёрганья и объяснял чересчур кратко. Поэтому чаще других я обращался за советами к Мише Васильеву, уже несколько лет работавшим в конторе, и Володе Ефремову, который хоть и работал недавно, но окончил дневное отделение ВАВТ – Всесоюзной Академии внешней торговли, в то время как большинство работников, включая Куракина, получало или получило 2-ое высшее образование на вечернем отделении. После возвращения Бориса Евгеньевича из командировки он, пригласив к себе и Пузанова, вызывает меня к себе. Подробнейшим образом расспрашивает обо мне, о семье, как учился, где и чем занимался, проверяет мои знания в английском языке. Несмотря на некоторые сомнения Пузанова (Он же на испытательном сроке), просит незамедлительно устроить меня на курсы повышения квалификации оперативных работников и, по возможности, на 3-ий или 2-ой семестр курсов английского языка (Мне нужен грамотный работник, а расходы по обучению переживем!). Напоследок спрашивает:

– Что означает запись в аттестации о нелюбви к начальству?

– Что записано, то и означает: нелюбовь к начальству не скрываю, а говорю об этом в глаза.

– И мне об этом скажете?

– Надо, чтобы вначале я Вас или что-то в Вас невзлюбил.

– Ну-ну. Посмотрим. Идите работать!

Надо признаться, что, за время совместной работы, не всё мне в Куракине нравилось: отсутствие пунктуальности, полное игнорирование некоторых событий или дел, которые, по его мнению, были неважными, хотя у других было и иное мнение, подразделение всех людей на ключевых, важных и просто…, на которых можно было особо не обращать внимания. Свое несогласие по таким событиям я Куракину всегда высказывал, хотя рикошетом мне за это часто доставалось. Но, с другой стороны, я оставался его преданным учеником, восхищавшимся незаурядными чертами и способностями учителя и начальника. Умение создать сплоченный и нацеленный на результат коллектив друзей и единомышленников, способность к иностранным языкам (свободное владение английским и американским языками, французским, итальянским, способность проведения переговоров на шведском и испанском, а также возможность поддержать разговор на японском и немецком); умение выделить главное и добиться по нему результата, быть гибким и, одновременно, жестким в переговорах, что также позволяло добиться наилучшего результата. Все его положительные и отрицательные черты были отражены в журнале Бизнес Вик за 1972 год (когда было подписано Советско-Американское торговое соглашение) в статье Стиль и тактика Советских торговцев. Кто есть кто в Советской внешней торговле? За эту статью (вернее, за отзывы в ней о Куракине, превышающие по объему отзывы о ком-либо ещё, включая руководство МВТ и ГКНТ) Борис Евгеньевич получил огромный втык от Смелякова. После этого он потребовал от меня, который в то время был ответственным по работе на рынке США, сдать и уничтожить все экземпляры журнала, полученные от наших американских торговых агентов.

В конторе я особенно подружился с Мишей Васильевым, который был всего на пару лет старше меня. Рано, как и я, женившись, он имел дочек-двойняшек. При этом его жена, внучка заместителя Дзержинского – Кедрова и дочка заслуженного художника, заимев детей почти сразу после школы, никогда не работала и особенно не стремилась. Миша, после рождения дочек перешедший с дневного на вечернее отделение института, пошел на работу и занимался детьми. Когда мы с ним познакомились, он, после первого института, уже учился на вечернем в ВАВТе. Утром он поднимал дочек, заплетал им косы, кормил, водил то в школу, то на музыку. Сам же он не только не успевал поесть, но зачастую и не имел на что… Но получать помощь от своего тестя – заслуженного художника Миша отказывался по моральным принципам: мужчина должен сам содержать свою семью. Придя на работу, он первым делом приводил в порядок одежду и обувь, зачастую подкрашивая черным фломастером свои видавшие виды и множество ремонтов америкен шуз. В течение дня он неоднократно надувался чаем, чтобы погасить вечное чувство голода. Мы, бабка– Инна Васильевна Кучеркова – секретарша Куракина, Володя Раров – выпускник института сталей и сплавов, проработавший ранее в НИИЧермете и я, сидевшие с Мишей в одной комнате – предбаннике кабинета Куракина, старались как-нибудь незаметно подкормить его то завалявшимся и несъеденным бутербродом, то пряниками и печеньем, принесенными кем-то из клиентов. Сам же он никогда и ни на что не жаловался. Был всегда весел, доброжелателен ко всем окружающим и партнерам, никогда не забывал поздравить даже самых отдаленных партнеров с событиями в их семьях. Для пополнения бюджета они с Володей Раровым постоянно прирабатывали переводами технической литературы с английского, которым они свободно владели. Со временем, для обеспечения взаимозаменяемости мы с Мишей объединили свои участки. Однажды, придя утром на работу, я увидел его возбужденного, ожидающего в нетерпении моего прихода на работу. Оказалось, что он увидел таблицу выигрышей какой-то лотереи, билеты которой добровольно-принудительно распространяли на работе. Соседний с его номером билет выиграл подвесной лодочный мотор (около 500 руб.) Он подозревал, что это мой выигрыш. Искать билет у меня не было возможности: я должен был срочно идти на переговоры. Договорились, что Мишка перероет весь мой стол и шкафы с делами и, если найдет билет и он прав, обналичит его, возьмет себе 3 рубля и закажет стол на всю контору в ресторане Черемушки. Вернувшись с переговоров, увидел всю контору в радостном ожидании: Мишка был прав и обналичил билет. Пришлось позвонить Ире, сказать, что мой билет выиграл радиоприемник Спидолу (около 100 руб.!) и мы часть выигрыша прогуляем. Принес домой 50. Свои 3 рубля Миша не взял!

В 1974 году Мишу назначили заместителем директора, а вскоре он со всей семьей был командирован в США – уполномоченным объединения в Амторге (American Trading Corporation) – фирме, которая с 30-ых годов исполняла функции торгового представительства СССР в США. Вроде всё наладилось. Но там у Миши обнаружили рак. Перед смертью он, единственный из всех, попросил на его могиле высечь торговую марку В/О Лицензинторг!

Через несколько месяцев, после окончания испытательного срока, меня пригласил к себе Пузанов, который был также и секретарем партийной организации Объединения, и от имени партийной организации попросил согласиться с выдвижением меня на пост секретаря комсомольской организации: Объединение очень молодое – средний возраст всех сотрудников не достигает 28 лет, комсомольцы составляют абсолютное большинство и партбюро считает, что в этих условиях комсомолом должен руководить коммунист. Комсомольцы твою кандидатуру поддержат. Куракин считает, что ты справишься, а с Парткомом и Комитетом комсомола Министерства вопрос согласован. В случае твоего избрания твоя кандидатура будет также рекомендована в Комитет ВЛКСМ Министерства. Это очень важно как для Объединения, так и для твоего будущего. Пришлось согласиться. Опять для семьи время сокращалось: нерегламентированный рабочий день, общественная работа, а тут ещё и различные курсы, в том числе и по субботам. За время работы в Объединении, помимо курсов английского языка (4 семестра) и вечерней Академии внешней торговли с факультативным изучением немецкого языка (6 семестров) пришлось окончить массу других курсов повышения квалификации:

– для оперативных работников системы Минвнешторга,

– по патентно-лицензионной работе,

– по рекламной работе,

– для руководителей системы Минвнешторга,

– для работников загранаппарата,

– для работников смешанных обществ,

– для руководителей смешанных обществ,

– курсы чешского языка.

Создавалось впечатление, что для Главного управления кадров и учебных заведений Минвнешторга обучение персонала на разных курсах было самоцелью или способ лишить работников личного времени, чтобы успешнее заниматься бизнесом. Хотя дело и так стояло у нас на первом месте. Об этом можно было бы написать отдельную книгу, но я ограничусь наиболее занимательными проектами и сделками, которыми занимался сам.

Первое лицензионное соглашение, которое я подготовил, было заключено уже в начале 1971 года с западногерманской фирмой Металлгезельшафт АГ на технологию производства сплава-заменителя бериллиевой бронзы, разработанную в институте ГИПРОЦветметобработка под руководством профессора Шевакина. В ходе переговоров пришлось многому научиться у нашего зам. директора Саши Кудряшова, назначенного после отъезда Гусева и который был прикреплен ко мне для ведения переговоров с немецкоговорящими фирмами. Эта сделка запомнилась мне не только потому, что она первая, но ещё и тем, что случилось после того, как фирма стала у себя осваивать лицензию: при первой плавке был взорван производственный цех. Оказалось, что ответственный за внедрение решил, что ему достаточно рецептуры сплава и помощи наших специалистов не требуется (Какие тут у русских могут быть секреты?). Кончилось тем, что фирма его уволила.

В ходе этих переговоров я так же понял, как значительна может быть помощь наших специалистов промышленности не только при решении технических вопросов: знание конъюнктуры рынка по отдельным вопросам – ведь при оформлении своего авторства они должны были перелопатить всю информацию о конкурентных разработках; организация представительских мероприятий – ведь организации Минвнешторга были строго ограничены в представительских расходах, при приеме иностранных делегаций. Нам разрешался один – максимум два обеда в пределах 3-х рублей на человека (по количеству членов делегации, 2-х представителей внешторга и 1-2 – от промышленности) и только с согласия зам. министра разрешалось увеличить эту норму до 4-х, максимум 6 рублей. При продаже же лицензий, по действовавшим тогда в СССР нормам, полученные средства распределялись следующим образом:

– в валюте: 80% зачислялись на счета соответствующего министерства с правом организаций-разработчиков претендовать на 50% этой суммы. 3%, но не выше Ленинской премии, т.е. эквивалента 20.000 рублей по каждому зарегистрированному изобретению, выплачивались в форме чеков Березки (а потом – просто зачислением на валютные счета) авторам авторских свидетельств и патентов, включенных в проданную лицензию, на основании подписанного ими протокола распределения (за этим следил Госкомизобретений). Остальные средства сдавались в Госбюджет;

– в рублях: Лицензинторг выплачивал организациям-разработчикам средства на изготовление (копирование) и перевод на иностранные языки технической документации, изготовление образцов, инжиниринг, проведение испытаний и т.д. на основе протоколов согласования. 5% поступлений распределялось для премирования конкретных лиц, принимавших непосредственное участие в продаже лицензии и выполнении условий соглашения. Для этого Объединение готовило проект протокола, по которому 60 – 80% полагалось соответствующему министерству (в т.ч. более 50% – организации-разработчику), остальная часть премиального фонда – Объединению, ГКНТ (за оформление разрешения на продажу), Госкомизобретений – (оформление авторских свидетельств и т.д.) и Торгово-Промышленной палате (патентование за границей, организация и оформление выставок). 2% – удерживались объединением в качестве комиссионных по сделке.

Поэтому многие организации сами выделяли представительские средства для успешного завершения переговоров. При этом, как правило, либо выписывались премии авторам изобретений, которые сами сдавали их в фонд организации переговоров (наиболее часто), либо просто собирали эти средства с авторов и участников переговоров – с тех, кто в случае продажи, получил бы намного больше.

Когда я разбирал почту, доставшуюся мне по наследству, то обратил внимание, что очень много вопросов и запросов на дополнительную информацию поступило по так называемому КИВЦЭТу – кислородному взвешенно – электротермическому процессу, информация по которому в качестве рекламы была опубликована нашим объединением в нескольких международных рекламных каталогах изобретений. Решил разобраться. Попросил разрешения на командировку в г. Усть-Каменогорск, где располагались 2 института, разработавших эту технологию. В одном из них функционировала опытная установка по переработке полиметаллических руд с прямым восстановлением меди и цинка. На месте познакомился с главным автором – Сычевым, а также узнал, что ещё одна (опытно-промышленная) установка работает на Иртышском полиметаллическом комбинате в селе Глубоком той же Восточно-Казахстанской области. Выяснилось, что посещение этой области, граничащей с Китаем, иностранцами почти невозможно. Договорился с Сычевым и директором института – Гецкиным, что в самые короткие сроки они подготовят расширенное технико-экономическое описание процесса, в т.ч. на английском языке. Что они успешно выполнили. После командировки попросился на прием к заместителю министра цветной промышленности Костину Владимиру Николаевичу, одному из соавторов изобретения, в прошлом – директору Иртышского комбината. Он же отвечал в министерстве за организацию патентно-лицензионной работы. Согласовали программу совместных действий по продаже лицензии. До 1973 года все наши попытки продать лицензию упирались в невозможность продемонстрировать работоспособность технологии – на все наши обращения в КГБ мы все время получали отказы. Снятый за это время фильм о работе установок никого не убеждал в необходимости вкладывать средства. Тогда Владимир Николаевич рекомендовал мне вновь съездить в Усть-Каменогорск и поговорить с Первым секретарем Крайкома партии Протасовым, который до перехода на партийную работу был директором института и одним из авторов изобретения. В ходе встречи Протасов попросил меня при следующем обращении в КГБ с просьбой о посещении сразу же позвонить ему (он дал свой личный телефон). А пока я продолжал переписку с целым рядом инофирм. В конце концов Куракину надоела бесполезная трата времени и средств на проработку этой темы и он категорически запретил мне дальнейшие попытки продать лицензию. Пришлось организовать звонок, а потом и встречу, Костина с Куракиным. Договорились, что я буду продолжать работу по теме только во внеурочное время, ведя личную переписку с Костиным, что противоречило принятым нормам: с заместителями министров должны общаться заместители Председателя Объединения, директора контор и, в порядке исключения, зам. директоров, т.е. лица, перечень которых с доверенностью совершать сделки от имени Объединения опубликован в журнале Внешняя торговля.

Когда переписка и переговоры с одной из заинтересованных фирм, той же Металлгезельшафт АГ, дошли до стадии понимания не только технико-экономических, но и коммерческих вопросов, вновь обращаемся в КГБ. Под контролем руководства звоню Протасову (вновь вопрос чинопочитания и протокола – с первыми секретарями Крайкомов и Обкомов могут общаться только заместители министров). И вдруг… получаем разрешение на 2 дня, но при условии строгого соблюдения инструкций областного УКГБ, получаемых на месте. Фирма выделяет 2-х полномочных представителей. Сычев на месте готовит и согласовывает чуть ли не поминутный график визита. Питание в общественных местах нам не разрешили – институт вызывает поваров из лучшего ресторана Алма-Аты. Мы с большим трудом приобретаем билеты для всей делегации (последний иностранец был в Усть-Каменогорске аж в 1940 году!). Прилетаем утром, размещаемся в гостинице и едем завтракать в институт. За столом все участники переговоров – около 20 человек! Завтрак с коньяком, красной и черной икрой, блинами – часа 3. Потом осматриваем институт и опытную установку, обсуждаем массу технических вопросов. Когда вопросы кончаются – обед переходящий в ужин опять с коньяком, с пельменями, икрой, пирожками с зайчатиной, с визигой, с грибами, масса других блюд, которые съесть просто невозможно. Поездка на комбинат намечена на утро следующего дня с завтраком опять в институте. Провожаем немцев в гостиницу и собираемся у меня в номере. Наташа Максимова, переводчица из нашей конторы из Объединения сообщает, что услышала, как немцы между собой обсуждали подозрение, что их напаивают специально, чтобы убедить в работоспособности несуществующей технологии. Договариваемся, чтобы коньяка больше не было до тех пор, пока у гостей не останется каких-либо вопросов. Назавтра после раннего завтрака целая кавалькада машин стартует за 200 км. на комбинат. С немцами договариваемся, что обедать будем только после решения технических вопросов и согласования приложений к возможному лицензионному соглашению, чтобы не отвлекаться. Они с удивлением и радостью соглашаются. Когда все удивительно быстро было решено, идем обедать. Теперь стол накрыт уже человек на 40! Ведь к нам присоединилось практически полностью руководство комбината и специалисты из проектного института. Таких столов в своей жизни я больше не видел: тетерева, куропатки, жареные поросята и … как солдаты в строю, бутылки с коньяком. Тамадой – директор комбината Вылегжанин, поющий прекрасным голосом украинские и русские песни, которые подхватывали все, даже немцы. Я намекаю Сычеву, что пора бы и закругляться, но не тут то было! Оказывается, по согласованию с УКГБ мы не можем стартовать раньше, через 4 часа – ведь никто не ожидал, что с учетом предыдущей переписки у немцев будет так мало вопросов и согласование приложений пройдет так быстро. Оказалось, у комбината был продуман резервный вариант: гостям вручили овчинные телогрейки и предложили подышать свежим воздухом на берегу Иртыша. Конечно, они с удовольствием согласились, но через 15 минут езды, когда мы подъехали к берегу и увидели сколоченные столы, сервированные тройной ухой, водкой и коньяком и дымящиеся мангалы с шашлыком – всё под мокрым снегом, поняли, чем это может кончиться. Опять тосты, песни. Вдруг вижу, что один из гостей встал из-за стола и пошёл к реке. Незаметно иду за ним и вовремя замечаю, как он, поскользнувшись, падает головой в реку. Хватаю его за ноги, но вытащить сил не хватает: в нем около 120 кг. Зову на помощь и с помощью подоспевших людей вытаскиваем его и откачиваем. Слава богу! Говорю хозяевам, что лучше поехать на комбинат согреться и попить чаю, дожидаясь время отъезда. Начинаем рассаживаться по машинам и замечаем, что ещё 2-х человек из Алма-Аты не хватает. Прошу оставить поисковую команду, а нас отправить. На обратном пути до комбината потерпевший в полном смысле этого слова изливает на меня свою благодарность. Что делать? Вылегжанин заставляет меня раздеться до трусов и вызывает каких-то женщин, чтобы за полчаса привести мою одежду в порядок. Все садимся за стол, в том числе и я полуголый, с чаем и кофе, на котором стоят 2 огромных торта с выведенными на них на русском и немецком языках надписями: В/О Лицензинторг – Техническая документация по лицензии на КИВЦЭТ – Том 1 и Том 2. Слава богу, визит окончился. Едем в гостиницу спать, но наши приключения требовали продолжения: Уложив немцев, нахожу у себя в номере постороннего человека, который представился зам. начальника УКГБ и потребовал от меня заполнить анкеты на обоих немцев и на нас с Натальей. Дает понять, что незаполнение чревато мне лично и не даст возможность получать разрешения на визит иностранцев в последующем. Читаю: Фамилия, Имя, Отчество – Место и дата рождения – Место работы, должность – Фамилия, Имя, Отчество родителей – Место и дата рождения родителей – Место работы, должность родителей – Где находились во время Великой Отечественной войны? и ещё несколько подобных вопросов. Бужу Наталью, идем вместе будить гостей. Они – никакие! А время уже – около часа ночи. Наконец поднимаем старшего из них, которого зовут Эрих. Объясняем проблему. Он просит ведро с водой, чтобы разбудить утопленника, и 2 бутылки шампанского, чтобы нам вчетвером было легче заполнять анкеты. Пока он будил напарника, чекист принес 4 бутылки шампанского (Ночь ведь. Если ещё понадобится, где я буду доставать?). К трем часам кое-как закончили, а в 5 нас разбудили, чтобы завтракать (опять в институте!) и двигаться в аэропорт. В Москве, после суток перерыва, провели переговоры, в основном согласовали условия лицензионного соглашения и даже наметили рамки коммерческих условий. Договорились подписать соглашение, если конечно договоримся об окончательной цене, в ходе международной выставки в ФРГ через 2 месяца. Мне разрешение на выезд в западную страну не дали: ещё действовал запрет по осведомленности в космической отрасли, поэтому соглашение подписал Саша Кудряшов. Однажды я встретил Эриха в баре в зале вылета аэропорта в Праге. Он рассказал, что после визита они с партнером взяли по 2 недели для восстановления здоровья и с тех пор он не может пить ни коньяк, ни шампанское. Мы с удовольствием выпили виски. После моего отъезда этой темой занимался Володя Ефремов, который к этому времени вернулся из загранкомандировки. Ему удалось продать эту лицензию, теперь для свинцово-цинкового производства, ещё раз. Уже итальянской фирме.

Запомнилась продажа лицензии на технологию производства почвофрез, разработанную в Ростовском на Дону институте технологии машиностроения. Эта лицензия неоднократно продлевалась и действовала более 30 лет, что по моей информации оказалось рекордом длительности наших экспортных лицензионных сделок, хотя патент на изобретение и не подавался. В ходе знакомства с технологией я узнал, что один из компонентов полностью улетучивается в ходе термообработки. Японской фирме, интересовавшейся технологией, были переданы образцы готовой продукции, изготовленной бесплатно по ее чертежам. Хозяин фирмы решил лично осмотреть производство. Пока мы ходили по цехам он, одев новые бязевые перчатки, постоянно пытался коснуться подготовленной шихты. Перед выходом из цеха я попросил его испачканные перчатки чтобы их постирать. Он, поняв всё, засмеялся и выкинул их. Там же в Ростове мы согласовали и запарафировали условия лицензионного соглашения на продажу ноу-хау, которое Куракин подписал уже в Москве в ходе короткой протокольной встречи.

Как я уже упоминал, мы с Мишей Васильевым очень много работали в области цветной металлургии, где нашим любимым партнером был Ленинградский Всесоюзный алюминиево-магниевый институт. Директором института был Калужский, в прошлом Председатель Правительства Карелии. В институте была прекрасно поставлена патентно-лицензионная и информационная работа: на каждую фирму в мире и на руководство и ведущих специалистов велось досье: специализация, хобби, состав семьи, опубликованные работы и т.д. Все интересные публикации и опубликованные патентные заявки незамедлительно переводились и распространялись среди сотрудников института. Регулярно проводились заседания научно-технического совета, где рассматривались и направления исследований разных мировых фирм, чтобы скорректировать свои собственные перспективные планы исследований и развития. При составлении заданий на переговоры сотрудникам института поручалось обращать внимание на возможные темы будущих исследований. Никогда не забуду, как в ходе переговоров по продаже лицензии фирме Этил Корпорэйшн на технологию прямого восстановления алюминиево-кремниевых сплавов один из американцев высказал сомнение в экономичности использования кокса в открытых печах. Тут же начальник лаборатории, являвшийся ведущим разработчиком технологии, попросил паузу на полчаса. Вернувшись он шепнул мне: Хорошая идея. Я уже заказал вагон березовых дров. Уложим их поверх шихты в разогретую печь и необходимого качества кокс получится автоматически. Когда соглашение было подписано Калужский поблагодарил меня за достижение неожиданно для института высокой цены лицензии и посмеялся, что столько же они сэкономили за счет использования на своей опытной установке березовых дров вместо кокса.

Однажды, в конце 1970 года к нам пришел запрос от американской фирмы Карборундум на технологию производства синтетических алмазов. Борис Евгеньевич попросил меня разобраться. В те времена, чтобы вести переговоры о заключении лицензионного соглашения предприятию-разработчику совместно с отраслевым ведомством либо с АН СССР, если институт входил в структуру академии, было необходимо оформить лицензионный паспорт, где указывались авторские свидетельства, являющиеся предметом возможного соглашения, предприятия, на которых изобретение было освоено и много другой информации. Лицензионный паспорт согласовывался с Госкомизобретений и утверждался ГКНТ, который давал окончательное разрешение на продажу лицензии, включив тему в так называемый портфель экспортной тематики. В порядке исключения предварительная проработка темы разрешалась с согласия отраслевого ведомства и предварительного согласия Госкомизобретений. Синтетических алмазов в нашем портфеле не было. Я встретился с зам.председателя Госкомизобретений Львом Александровичем Иноземцевым и начальником управления патентования изобретений ТПП Михаилом Львовичем Городисским. Они мне рассказали о патентной ситуации в области синтетических алмазов, что первые разработки и публикации были сделаны в СССР ещё до войны, но первые патенты в 50-х годах были получены фирмой Дженерал Электрик, которая, постоянно расширяя область патентования, практически является монополистом на этом рынке, не допуская экспорта в западные страны советских синтетических алмазов, которые для нужд промышленности массово выпускаются на заводах СССР. Но патенты фирмы истекают начиная с 1973 года. Основные разработки в области производства и применения синтетических алмазов в стране являются и Институт сверхтвердых материалов Госплана Украины под руководством Валентина Николаевича Бакуля и Институт физики высокого давления под руководством Академика Леонида Фёдоровича Верещагина. Эти институты жесточайшим образом конкурируют между собой и Верещагин любым образом препятствует включению киевского института в структуру Академии. Иноземцев, с учетом того, что лицензионный паспорт от Бакуля уже давно к ним поступил, согласился дать предварительное разрешение, но посоветовал не сбрасывать со счетов и ИФВД. Пришлось съездить в Киев, познакомиться с людьми, с институтом. Обсудили все возможные формы сотрудничества с инофирмами. Доложил о результатах работы Куракину и с его согласия направили фирме приглашение на предварительную встречу с возможным посещением института в Киеве, после чего Борис Евгеньевич убыл в очередную планируемую командировку. Фирма же незамедлительно сообщила о своей готовности выслать делегацию во главе с Вице Президентом фирмы. При оформлении визы получаем информацию, что этот Вице оказывается в течение нескольких лет был военным атташе США в Москве. Пишу, на всякий случай, предварительную программу переговоров, согласованную с Бакулем, готовлю смету на прием делегации и иду с ними к и.о.Председателя Ф.И. Шпоте (Салимовский оказывается тоже был в командировке). Шпота отказывается утвердить документы и, вообще, принять делегацию (Шпионов нам только и не хватало). Показываю приглашение, подписанное Салимовским. После некоторого раздумья Федор Ильич звонит Смелякову и просит нас с ним срочно принять. Николай Николаевич просит меня доложить об истории запроса, что сделано, с кем общался. Рассказал нам, что В/О Станкоимпорт, который поставляет алмазную продукцию в страны-члены СЭВ и некоторые другие страны, где нет патентов Дж.Э., давно был готов судиться с опротестованием этих патентов. Но Минстанкопром отказался поддержать эту инициативу. Поэтому он считает, что давно пора было начать работу в этой области. Вместо Шпоты утверждает программу переговоров, включив Куракина в участники переговоров в Киеве. Утверждает смету, разрешив на обеды по 6 рублей на человека и увеличив число участников обедов с 6 до 10 человек. Шпоте приказывает обеспечить возвращение Куракина к началу переговоров в Киеве, а мне: – Молодой человек, Ваша задача ничего не обещать. Ваш отчет и Ваши впечатления письменно доложите мне лично. Встреча с фирмой в Москве была короткой и больше ознакомительной. Договорившись встретиться в Киеве, куда фирма должна была прибыть послезавтра самолетом, еду на вокзал, где встречаемся с Куракиным. Весь следующий день вместе крутимся в институте, проверяя готовность к встрече. Вечером по пути в гостиницу Борис Евгеньевич спрашивает Выпить с собой есть (его бутылку с имевшимися у меня бутербродами мы оприходовали в поезде)? – А как же! – Закажи мне в номер квашенной капустки и какого-нибудь мяса и приходи.

Посиделки оказались занятными. Борис Евгеньевич рассказал о своей поездке в Японию, расспросил меня о моих делах (в конторе времени на длительный разговор у нас никогда не было) и попросил подробно пересказать беседу со Смеляковым. Обнаружив, что водка и заказанная закуска кончилась, заварил чайку (кипятильники мы все и всегда возили с собой), достал какие-то оставшиеся бутерброды, а потом сказал:

– Я вижу, ты любишь работать самостоятельно, не нагружая руководство лишними вопросами. Хочешь, заключим договоренность: если всё будет нормально и ты не совершишь каких-либо ошибок, я буду продвигать тебя по службе, как смогу. Конечно, ты будешь работать самостоятельно, но от консультаций со мной или Кудряшовым мы не отказываемся. Если же я скажу, что ты не прав, ты немедленно подашь заявление об уходе.

Немного подумав, я согласился.

Эта договоренность соблюдалась. За последующие полтора года я был повышен 6 раз: придя в контору на должность инженера с окладом в 100 рублей, меня перевели в старшие инженеры с окладом в 110, потом 116, 120, 124, 130, а потом и 140 рублей, что даже было отмечено на партийно-хозяйственном активе Минвнешторга.

Переговоры же с фирмой Карборундум закончились ничем. По нашему общему мнению фирма оценивала перспективы рынка алмазов с тем, чтобы определиться с необходимостью и перспективами своего выхода на рынок по истечении патентов Дж.Э., о чем мы и доложили Н.Н. Смелякову.

Тем не менее, запросы стали поступать. Самой активной была немецкая фирма Эрнст Винтер. Старший сын основателя фирмы, Эрнст Микаэл Винтер, неоднократно приезжал к нам и в Киев в сопровождении нанятых им русскоговорящих эмигрантов. Его цель была ещё до истечения действующих американских патентов организовать производство алмазов, на Кипре, где патентов не было, а запатентованные изобретения Института сверхтвердых материалов усовершенствовать, что он был согласен осуществить от имени Киевлян и за свой счет. Мои поездки в Киев стали осуществляться каждые 2-3 недели. В конце концов, мы согласовали базовые условия соглашения и контракта на поставку советского оборудования и исходных материалов. Было подписано соответствующее письмо о намерениях. По нашим расчетам общая сумма поступлений должна была составить в ближайшие 5-7 лет около 200 млн. западногерманских марок, о чем мы и доложили Смелякову.

По его просьбе подготовили от его имени обращение в Правительство с просьбой разрешить сделку и дать указание различным ведомствам, включая Госплан, выделить необходимые фонды и материалы. Начались различные обсуждения, согласования, совещания и т.д. По просьбе Смелякова Главное управление по экспорту машино-технической продукции министерства подготовило справку, по которой предполагаемый экспорт технических алмазов за свободно-конвертируемую валюту в ближайшие 10 лет не достигнет и половины того, что могла бы обеспечить намеченная сделка. На одном из таких совещаний Верещагин, несогласный с тем, что генеральным поставщиком технологии и прессов высокого давления намечен не его институт, подрался с Бакулем. Пришлось Иноземцеву физически разнимать драчунов. Кончилось всё тем, что Министр станкостроительной промышленности А.И. Костоусов пообещал завалить весь мир советскими синтетическими алмазами, если продажа лицензии будет запрещена, что и произошло.

В итоге фирма приобрела лицензию у другого продавца и организовала производство, создав значительную конкуренцию Дженерал Электрик. Советские же синтетические алмазы на западный рынок так и не вышли. Виновных в упущенной выгоде, как всегда в нашей стране, искать не стали. Несмотря на сорвавшуюся сделку, фирма неоднократно покупала у нас лицензии на различную продукцию с использованием синтетических алмазов и осталась с нами в хороших отношениях, даже после смерти Эрнста Микаэла Винтера, когда управлять фирмой стал его младший брат Георг (во времена первых переговоров – хиппи, гитарист и лоботряс), державший постоянный контакт как с Объединением, так и с Торгпредством СССР в Кёльне.

В 1972 году у нас с Ирой родилась дочка – Настенька, которую мы планировали и очень ждали: для предсказания пола ребенка я составил таблицу возможных сроков зачатия исходя из всех имеющихся методологий: по крови и дням рождения, по луне, по времени зачатия, по соблюдаемой диете и т.д. Когда в конторе узнали, что моя методика оказалась верной, Борис Евгеньевич купил лицензию на моё ноу-хау за ящик водки с выплатой по совершенному событию. Получив приз от Куракина, я продал методику Володе Крамерову, сотруднику нашей конторы, пришедшему также после армии, но через год после меня. После рождения у него сына, в дополнение к имевшейся дочери, он успешно продал таблицу дальше и она затерялась.

В том же 1972 году я серьезно поругался с Куракиным. С учетом потепления советско-американских отношений ожидался визит высокой делегации во главе с Барбарой Франклин – министром торговли США, в которую также входили около 15 президентов и вице-президентов крупнейших американских международных корпораций. В ходе визита они просили посетить и наше Объединение. Куракину было поручено принять делегацию. Помимо переводчицы во встрече должен был принять участие и я, как ответственный за работу на рынке США. В назначенное время делегация прибыла в демонстрационный зал в Малом Дружинниковском переулке (позади метро Красная Пресня), которым на паритетных началах владели Госкомизобретений и мы. Куракина нет! Подождав 15 минут, я начал представление. Вижу, что делегация недовольна уровнем встречающего. Борис Евгеньевич опоздал более, чем на полчаса. На ходу бросив шутку, рассказав анекдот, он тут же продолжил представление, которое вместе с вопросами-ответами составило более 2 часов. Составив график встреч с теми членами делегации, кто хотел встретиться с нами наедине, мы расстались с американцами, которые были очень довольны встречей. После того, как мы остались одни, я высказал своему директору всё, что о нём думаю по поводу такого опоздания. Спрашиваю: Подать заявление?. Куракин помолчал, а потом ответил: Скажу. Заявления он от меня так и не потребовал, но после этого мы уже не были так близки.

В 1973 году я выехал в свою первую краткосрочную командировку за границу – в Венгрию для ведения переговоров с аналогом нашего Объединения в ВНР, фирмой ТЕСКО. За день до отъезда меня разбил жесточайший радикулит и выезд стал под сомнением. Тогда Володя Крамеров на своей машине и ещё с одним коллегой забрали меня дома, отнесли в машину, довели до вагона и уложили на полку. Оплатили авансом за все чаи и переговорили с проводниками, объяснив сложившуюся ситуацию. В итоге даже пограничники и таможенники разрешили мне не вставать во время досмотров. Сотрудники ТЕСКО во главе с их зам. генерального директора помогали мне вставать и садиться, поддерживая за руки.

Времени постоянно не хватало. Помимо постоянных командировок (я посчитал, что в 1974 году я был в командировках 94 дня, включая 7 дней – в командировке в Праге) требовалось очень много времени на чтение корреспонденции и написание различных программ, заданий, расчетов и т.д. Тогда решили организовать в Объединении выездные курсы скоростного чтения (по диагонали), для чего пригласили соответствующих специалистов. Через месяц занятий преподаватели устроили проверку и медицинское обследование. У меня скорость чтения увеличилась почти в два раза, но дальнейший прогресс вряд ли возможен (Вы весьма гипнотабельны!).

Первые годы моей работы в Объединении оставили у меня ощущение постоянного нахождения в какой-то второй семье, вроде того, что было раньше в интернате: коллективные поздравления по случаю семейных праздников, коллективные выходы на субботники в подшефный колхоз Коммунарка с последующим шашлыком или посиделками у кого-то дома, постоянная конкуренция и соревнование между конторами в лучшем приколе, лучшей сделке и т.д. Многое исходило или поддерживалось В.А.Салимовским, который ввел правило, что отмечание каких-либо государственных праздников в каждом подразделении начиналось только после того, как комиссия в составе Председателя, секретарей партбюро и бюро ВЛКСМ и председателя профсоюза принимала помещение, т.е. выпивала рюмку за здоровье и успехи этого подразделения и Объединения в целом. После этого Салимовский уходил домой, а мы расходились по своим конторам, где нам всегда оставляли немного выпить (в своем доме) и много поесть.

Объединение неоднократно пыталось оформить меня в командировки в западные страны и дважды в 1973 и 74 годах рекомендовало меня для поступления на вечернее отделение академии, но все эти попытки не увенчались успехом: осведомленность по линии моего бывшего КБ и космодрома стояла на моем пути. В этой ситуации секретарь Комитета ВЛКСМ министерства Толя Бутенко, а после его ухода в Партком – Сережа Озмидов стали предлагать мне перейти на штатную работу в Комитет, от чего я категорически отказался. Тогда, в тайне от меня, Комитет комсомола совместно с Парткомом обратились к руководству министерства с просьбой дать мне возможность выехать в длительную командировку в одну из соцстран. С аналогичной просьбой к руководству министерства обратился и Борис Евгеньевич, который к этому времени стал заместителем председателя Объединения. В итоге в конце 1974 года я был оформлен старшим инженером Торгпредства СССР в Праге в отдел товаров народного потребления, где, помимо В/О Лицензинторг, я должен был заниматься делами и других Всесоюзных объединений: Экспортлес, Экспортлен, Союзпушнина и Новоэкспорт.

Управление кадров просит определиться с датой выезда, а я не могу: в ноябре у папы был жесточайший инфаркт, после которого из-за пролежней возникло двустороннее воспаление лёгких, а затем и возвратный сыпной тиф, которым он болел ещё в детстве. Лечащий врач в госпитале считает, что стресс, связанный с информацией о моем отъезде, может его просто убить. Пока стажируюсь в этих новых для меня объединениях и курирующих их управлениях министерства. Приобретаю билеты на 29 марта. Наконец в госпитале дело пошло на поправку и мне разрешают проинформировать папу о предстоящем отъезде.

Собираемся. Продав обеденный сервиз Мадонна, подаренный Ириными родителями нам на свадьбу, устраиваем у нас дома принятую в таких случаях отвальную для всех сотрудников конторы. Проводив всех, обнаруживаем одно невостребованное пальто. Оказывается Миша Васильев на кухне моет посуду.

Чехословакия.

8 марта решили на прощание сводить детей на смотровую площадку на Ленинских горах, чтобы они вблизи посмотрели салют. Ошарашенные огромными массами людей они ничего не могли воспринять, а после первого залпа орудий Настя, сидевшая у меня на плечах, вцепилась в мои волосы, заплакала и запросилась домой. Праздника не получилось.

Накануне нашего отъезда в Москве целую неделю стояла температура около 20°С, поэтому большинство теплых вещей, в основном уже поношенных, мы с Ирой решили не брать: будет время купить. Дети первый раз в жизни едут поездом. Вначале всё интересно, бегают по вагону, знакомятся с попутчиками. Потом сидение в купе надоедает. Хорошо в Бресте после таможенного досмотра остается достаточно времени погулять у вокзала, пока у вагонов меняют колесные пары на европейскую ширину путей. Снова в путь. В Варшаве поезд переформируется и наши вагоны должны прицепить к поезду Варшава – Прага. В нашем распоряжении более 3-х часов. Одеваем Настю в нарядный розовый костюмчик и идем погулять по городу. Но не прошло и 15 минут как … Настя падает в единственную на всей площади лужу. Прогулка закончилась. Пришлось нам с Костей гулять около нашего вагона, а Ира отмывала и переодевала Настю.

Просыпаемся на польско-чехословацкой границе и с ужасом видим сильный снегопад, который не прекратился до нашего прибытия в Прагу. Оказалось, что это был первый в Праге снег за всю прошедшую зиму. Нас встретил дежурный шофер Торгпредства, который отвез нас в выделенную нам квартиру на вилле на улице На Заторце. По пути он рассказал нам, что сегодня в городе по случаю Пасхи все магазины закрыты, а у нас с собой из продуктов был только мешочек с гречкой, банка сметаны, которые, как нам сказали, в Праге не продаются, и черный хлеб с селедкой, которые мы везли с собой в качестве подарка будущим коллегам. Войдя в темную, давно не обитаемую квартиру, расположенную на первом этаже напротив помойки, окна которой были закрыты растущими деревьями, Ира, с восторгом вспоминающая время, когда она была в Праге с родителями в 1956-59г.г., а вслед за ней и дети расплакались. Шофер, умница, все понял, сбегал к себе домой и принес нам взятые у жены курицу, картошку, вермишель, хлеб и молоко.

Я попросил Иру успокоиться, ничего не готовить и дожидаться моего возвращения, а сам срочно поехал в Торгпредство представиться, сдать документы и получить аванс. Получив деньги, предложил пойти пообедать в ресторан в гостиницу Интернационал, где останавливался в командировке в прошлом году и где можно заказать как на английском, так и на русском. До этого дети никогда не бывали ни в каком общепите, поэтому решили сделать им праздник и заказали кока-колу. Настя, попробовав напиток, спрашивает: Я что заболела? Зачем мне дали микстуру? Ира расплакалась. День приезда оказался окончательно испорченным.

Со временем жизнь наладилась. Квартиру, в которой до нас жили только временно командированные специалисты промышленности, отмыли. Ира и дети познакомились с семьями сотрудников, которые жили как в соседней вилле, так и в жилом доме Торгпредства. После снега наступила весна, которая в Праге с её большим количеством зелени прекрасна. Меня же завалила текучка: прием делегаций всех моих объединений, которые по принятому тогда обычаю надо было принимать и дома, участие в переговорах, контроль за отгрузками товаров народного потребления. Мои надежды, что смогу общаться с партнерами на русском языке, исполнились только частично: во внешнеторговых организациях партнеры по контрактам действительно говорили по-русски, а в промышленных организациях, с которыми велись переговоры по продаже лицензий, русскоговорящих специалистов оказалось немного. Пришлось срочно поступить на языковые курсы и все свободное время, которого всё-таки было немного, изучать язык. К концу нашей командировки я говорил по-чешски свободно и, порой, как член партбюро Торгпредства по вопросам внешней пропаганды, выступал на чешском языке на различных активах, собраниях и даже на партийных конференциях.

Свободное время в основном уделялось спорту и семье. Советской колонии 3 раза в неделю по вечерам был предоставлен в распоряжение прекрасный спортивный зал в Высшей партийной школе (в Москве Чехословацкому посольству зал был также предоставлен), где мы постоянно тренировались, проводя игры между командами Посольства и Торгпредства, а иногда и проводя турниры, в которых участвовала и команда Советской группы войск. После тренировки мы всегда ходили в одну и ту же пивную, где нас уже ждали, оставив для нас большой стол. При виде нас, высаживающихся из машин, в пивной прекращали розлив пива, тут же наливали каждому из нас по двойной водке и по 2 большие кружки пива и на вытянутых вверх руках, чтобы все видели, под аплодисменты завсегдатаев приносили выпивку нам на больших подносах. После этого мы заказывали какую-нибудь закуску. В те времена в Пражском тресте ресторанов существовала практика перевода персонала из одной пивной в другую в том же районе через каждые 6 – 8месяцев. Обслуживающий нас персонал всегда сообщал нам о будущем месте своей работы и мы, как и многие завсегдатаи, следовали за ними. Сборная нашей колонии, в основу которой входили 3 сотрудника Посольства, 1 специалист Машиноимпорта – Миша Владимиров, 2 сотрудника Торгпредства, включая меня, и Юра Шостя из журнала Проблемы мира и социализма, который раньше работал во Внешторгрекламе и с которым мы были знакомы еще по Москве по улице Каховка, неоднократно в течение каждого года приглашалась для участия в различных турнирах, в которых участвовали сборные различных военных округов, высших учебных заведений (как военных, так и гражданских) и различные другие команды достаточно высокого уровня. Главным забойщиком нашей команды был Юра, не очень высокий (где-то около 175 см), но выпрыгивающий на сетку почти по грудь и обладающий невероятной силы ударом. Когда мы выходили на разминку по залу проходил шепоток Позор – Левак! (Осторожно – левша!). За те несколько лет, что мы играли вместе, были случаи, когда Юра ломал пальцы блокирующим, опрокидывал блок на спину, а однажды судья, которому Юрин удар мячом пришелся в грудь, потерял сознание и его пришлось срочно доставлять в больницу. Такие турниры проводились, как правило, с пятницы до воскресенья и главная задача принимающей стороны была заранее подпоить нашу команду, что было очень непросто. Жили мы в основном в областных домах приемов и мы с Юрой всегда селились вместе. Для сотрудников Посольства такие турниры оформлялись как командировки для проведения внешнеполитической пропаганды, остальным же всегда приходилось отпрашиваться на работе, иногда подыскивая себе замену для сопровождения прибывших делегаций. В то время, когда Ира с детьми уезжала на каникулы в Москву, чтобы навестить родителей, вся наша команда после воскресной тренировки с удовольствием собиралась у меня дома, где можно было и выпить, и закусить, и без опасения попеть. Однажды наши посольские коллеги решили отплатить нам тем же и пригласили нас к себе. Но, в отличие от сборов у меня, вечеринка проводилась с закрытыми и зашторенными окнами и мы вынуждены были свои эмоции выражать в полголоса, чтобы никто не услышал (у сотрудников МИДа не поощрялись личные контакты не со своими).

Летом 77 года у Иры скончался отец. Вначале Валентина Васильевна сообщила мне, что у Сергея Дмитриевича был инсульт и перспективы самые неблагополучные. Она попросила меня потихоньку подготовить Иру, а уже через несколько дней его не стало. Я отправил Иру в Москву на похороны, оставшись с детьми. Ира побыла некоторое время у своей мамы, а когда вернулась, оказалось, что через некоторое время после её отъезда умерла и бабушка Клавдия Ивановна, не дожив полгода до своего 99-летия. О её смерти Валентина Васильевна сообщила нам уже после похорон, чтобы вновь не отрывать Иру от семьи.

Как минимум, два раза в месяц в выходные дни приходилось водить экскурсии по Праге и окрестностям для делегаций своих объединений. Я всегда старался, если позволяло пространство в транспорте, брать с собой и детей. Однажды, в 1978 году из-за этих экскурсий со мной произошел небольшой казус: я заметил, что за мной уже в течение нескольких недель на различных объектах достопримечательности в Праге следит один и тот же человек. Поскольку приближалась 10-ая годовщина ввода войск Варшавского пакта, пришлось доложить соответствующему представителю спецслужб, который попросил его информировать о моих следующих экскурсиях. На следующей же экскурсии подозрительный соглядатай подошел ко мне сам и представился как начальник управления кадров организации Чедок, аналогичной нашему Интуристу:

– Уже в течение длительного времени я наблюдаю за Вами. Вы классно знаете историю достопримечательностей Праги и связанные с ними легенды. Я хотел бы предложить Вам проводить такие экскурсии для русских туристов за деньги. Вы могли бы включать в эти группы и тех лиц, которые Вы и так водите.

Пришлось отказаться. В понедельник наш сотрудник смеясь сказал, что ему уже доложили о полученном мной предложении.

Уже в первый год работы в Праге мне удалось подписать несколько лицензионных соглашений, среди которых 2 было со станкоинструментальным предприятием Наржади. С директором этого предприятия мы подружились. Он неоднократно организовывал мужские посиделки на природе, с рыбалкой и шашлыками, в которых участвовали и Министр станкостроительной промышленности ЧССР, и представители аналогичных предприятий из различных стран – членов СЭВ. В ходе этих встреч я познакомился с Иваном Кралом – начальником службы сопровождения и охраны правительственных делегаций. Как раз в это время я ожидал прибытия выделенного мне персонального автомобиля (до этого приходилось либо заказывать транспорт, либо выезжать дежурным автомобилем по его графику, либо, чаще, пользоваться общественным транспортом) и Иван попросил сообщить ему, когда машина прибудет и документы на неё будут сданы в УПДК, что я и сделал. Получаем номера: ХХ-02-00 …! Дело в том, что УПДК выдавало номера двух серий: DD – для дипломатов и ХХ – служебные для иностранных представителей, не обладающих дипломатической неприкосновенностью. У Советской колонии, все машины, независимо от статуса, после букв начинались на 00 или 01. Первые цифры 02 принадлежали Албании, у Посольства которой были только дипломатические машины и ни одной служебной. С другой стороны, ни одна дипломатическая и ни одна иностранная служебная машина не получала цифры 00 для второй группы. Просто Иван Крал, помимо своей должности являющийся любимцем ГАИ и УПДК за свой юмор, умение быть преданным в дружбе, попросил придумать какой-нибудь исключительный номер для своего русского друга. Соответственно Торгпред немедленно пригласил меня для доклада по поводу полученных номеров. Пришлось все рассказать. Но зато в дальнейшем в течение трех лет у меня не было ни одной проблемы с ГАИ. Полиция либо, испугавшись непонятного номера, не останавливала мою машину, либо, заинтересовавшись им и не получив от меня каких-либо четких разъяснений, но увидев визитку Крала, немедленно отпускала. Права я никому ни разу так и не предъявил.

Торговым Представителем СССР в Чехословакии был Владимир Александрович Владимирский, профессиональный внешторговец, после окончания дневного отделения ВАВТ направленный на стажировку в Пакистан и доросший там до Торгпреда, успевший поработать Торгпредом и на Кубе. Человек внешне крайне спокойный, выдержанный, любящий планомерную и аккуратную работу, всегда поддерживал любую обоснованную инициативу починенных. Никогда не сталкивающийся с лицензионной деятельностью, он попросил меня подробно рассказать о законодательной основе и практике этого вида деятельности. После 2-3-часового занятия он попросил в следующий раз пригласить его на подписание очередного соглашения. Пришлось организовать присутствие и зам.министра внешней торговли ЧССР. После нудной процедуры считывания и парафирования текстов, очень короткого подписания и длительного празднования Владимирский решил больше в лицензионную работу лично не вникать. Но с другой стороны, увидев мои неформальные дружеские отношения с участниками переговоров и удивившись, что я уже много говорю по-чешски, на ближайшем партсобрании предложил ввести меня в партбюро и разрешил неформальные контакты с партнерами, включая, в порядке исключения, принимать их у себя дома. Это разрешение позволило мне добиться переезда в более комфортабельную квартиру в торгпредском доме, где моим соседом по балкону стал главный представитель СССР при Пражском отделении штаба Варшавского договора, приемный сын Клима Ворошилова – Петр.

У нас дома побывали и чехи и словаки. Всегда в таких случаях мы угощали наших гостей чисто русскими блюдами: на закуску подавались различные грибы, селедка и салаты, на первое – окрошка или борщ, на второе – Ира всегда лепила пельмени. Среди прочих у нас бывал и Александр Александрович Абрагамович – Генеральный директор организации по оптовому импорту товаров народного потребления, с которым я познакомился на одном из приемов а в дальнейшем и подружился. Об этом человеке следует рассказать особо. Еврей по национальности и подданный Чехословакии, бывший заключенный Бухенвальда, освобожденный советскими войсками, он на всю жизнь сохранил благодарность нашему народу за своё спасение. Друг Райкина и Бернеса, которые, посещая ЧССР, часто останавливались у него дома, он всегда искал, чем бы помочь советским людям. Однажды он предложил мне организовать и провести в Посольстве и Торгпредстве для жен сотрудников выставку-продажу импортной одежды. Проконсультировавшись с Послом, которым в то время был бывший министр сельского хозяйства Месяц, и Торгпредом организовали это мероприятие в демонстрационном зале Торгпредства, куда и пригласили женщин. Каждой вручили список демонстрируемых моделей с указанием имеющихся размеров и цены. Лучшие манекенщицы пражского дома моды фланировали прямо среди женщин в одежде с номерами, указанными в списке. После демонстрации и небольшого фуршета собрали заявки, предупредив, что выдача заказов и их оплата будет происходить здесь же через неделю. За эту неделю многие женщины, раньше очень хорошо относящиеся к Ире, отвернулись от неё, обидевшись, что она ни с кем не делилась возможностью доставать хорошие западные товары, не посещая магазины. Много времени потребовалось, чтобы женщины убедились, что Ира сама такой возможностью не пользовалась и у нее нет никаких товаров из предложенных нам Абрагамовичем. Предложения Сан Саныча о новых выставках-продажах я уже не поддержал.

Зная всё или почти всё о лицензионной торговле, работа по номенклатуре объединений ширпотреба меня очень удивляла. Цены устанавливались исходя из средней цены по сделкам с западными партнерами за последние 5 лет. Торговля состояла в том, чтобы представить достоверную информацию о подобных ценах. Подписание контрактов, как правило, приурочивалось к всемирной весенней ярмарке товаров народного потребления в Брно, куда приезжала большая делегация руководства этих объединений, возглавляемая зам. министра внешней торговли Б.Гордеевым. Работа же по подготовке контрактов состояла из приезда многочисленных делегаций различных областных организаций по оптовой торговле, каждая из которых отбирала товар исходя из субъективного мнения членов и, особенно, руководителей этих делегаций. Однажды, когда по линии Экспортльна делегация отбирала галстучные ткани, я не выдержал: Кто будет носить галстуки таких мрачных замшелых расцветок?. Показал те галстуки, что были у меня дома. Наверное это был единственный раз, когда делегация в составе 5 женщин, младшая из которых была пенсионного возраста, попросила меня на следующем заводе сделать предварительный отбор по своему вкусу и почти вся коллекция вошла в спецификацию на следующий год. Текущая работа состояла в том, чтобы отслеживать поставки с той и другой стороны и ежемесячно информировать об этом партнеров. В дальнейшем к моему партнеру по кабинету, Олегу Горскому, – представителю В/О Разноэкспорт и ко мне были прикомандированы специалисты по осуществлению контроля качества поставляемого товара: Наташа Дмитриева – жена консула, в прошлом товаровед Разноэкспорта по одежде, Юра Кальян – сотрудник Разноэкспорта, специалист по обуви, Коля Пинчук – харьковский специалист по обуви и Юра Анталовец – сотрудник ужгородского филиала Экспортлеса, специалист по мебели. Прибытие этих людей хоть чуть-чуть сняло с нас двоих нагрузку по организации приема и сопровождению прибывающих делегаций. Пользуясь этой возможностью мы с Олегом раз в 2-3 месяца уходили в подполье – уматывались на полдня в какой-либо близлежащий город или, по крайней мере, в транзитный зал аэропорта, куда нам с Олегом пропуска для входа организовал тот же Иван Крал, чтобы в тишине посидеть в ресторане.

Летом 76 года мы решили съездить в отпуск, купив в Интуристе за чешские кроны путевки в семейный пансионат в Геленджик – первый и последний отпуск с обоими детьми. До этого мы, как правило, отдыхали с детьми на даче по очереди. В Геленджике однажды наши соседи по пляжу принесли нам новость: оказывается на соседнем пляже появилась передвижная бочка с чешским пивом. Мы с Ирой, которая до отъезда в Прагу пива вообще не пила, а там привыкшая пить пиво и по окончании волейбола, к которому она также пристрастилась, и дома, побежали на соседний пляж. Очередь уже выстроилась. На мой вопрос о сорте пива продавщица безапелляционно ответила: Чешское! Выстояв очередь, получили своё пиво, попробовали и выплюнули: оказалось прокисшим. Народ же пьет и удивляется: Почему говорят, что чешское пиво самое лучшее?

Поскольку в Минвнешторге существовало правило, что перед командировками в западные страны сотрудник обязан вначале выехать в страну-члена СЭВ, а я был единственный представитель Лицензинторга в таких странах, Объединение частенько присылало ко мне таких своих сотрудников на обкатку. Иногда они приезжали на осеннюю промышленную ярмарку в Брно, а иногда и с какими-нибудь незначительными заданиями. Конечно, все они бывали у нас дома. Как-то звонит мне Куракин и просит принять, без предварительного согласования задания и программы, Володю Лобанцева, в прошлом директора одной из контор и нашего представителя во Франции, но снятого с должностей и заблокированного к выездам в связи с серьезным этическим проступком. По приезду узнаю, что Володе злоумышленники разбили незастрахованную машину, а ему надо срочно возвращать занятую на покупку машины часть денег и, по-возможности, отремонтировать её. Куракин одолжил ему 500 руб. (в то время можно было официально поменять такую сумму) и оформил недельную командировку. Лобанцев попросил меня провезти его по различным известным мне точкам, где можно было бы недорого купить изделия из трехслойного венецианского стекла, чтобы после его продажи дома решить имеющиеся проблемы. Он то свои задачи решил, за что был мне благодарен до самой своей смерти, а вот я такого стекла и в таких количествах, какие попались ему за эту неделю, так и не смог купить за все 3,5 года нашего пребывания в ЧССР.

Несколько раз Куракин просил меня помочь и различным людям, отдыхавшим или лечившимся на чешских курортах. Особо запомнились два случая. Один связан с родственником Бориса Евгеньевича, Пушкиным, работавшим на тепловозостроительном заводе в Коломне. На предложение помочь в чем-либо, в том числе в покупках, он попросил показать ему достопримечательности страны. Забрав его в пятницу из Карловых Вар, мы переночевали у нас дома, утром вместе с моими детьми поехали осматривать красоты Праги, а на следующий день всей семьей поехали в Конопиште, Карлштайн, пещеру Мацоха и другие достопримечательные места. Гость восхищался всем, что ему показывали, записывал любые сообщенные ему сведения, играл с детьми, которые тут же в него влюбились, а при расставании в Карловых Варах со слезами на глазах благодарил за подаренное ему наслаждение от поездки. Во втором случае речь идет о высокопоставленном сотруднике ЦК КПСС. На предложенную ему помощь он попросил для него и соседа по санаторию, Министра связи СССР Николая Владимировича Талызина, организовать рыбалку в каком-либо заповеднике на конкретную дату (остальные дни уже были расписаны) и помочь женам в приобретении модной западной одежды. Что касается одежды, то я предложил привезти всё, что есть самых больших размеров (к сожалению, дамы были не миниатюрных габаритов) из Пражского Дома моды. Рыбалку, себе на горе, я организовал. Сопровождающий нас чех раздал рыболовам линейки и весы, с просьбой рыбу, не подпадающую под стандарт, выпускать обратно в водоем и ограничиться двумя-тремя штуками на человека. После этого мы пошли разжигать костер и жарить шпикачки. Через очень короткое время к нам присоединились Талызины, принесшие 2 рыбины на двоих (Нам больше и не надо). Чех пошел к приятелям Куракина и мы услышали оттуда возмущенные голоса. Оказалось, что они наловили уже по десятку рыбин, большая часть которых не подпадала под разрешенный размер, и категорически отказывались сбросить часть рыбы в водоем и прекратить дальнейшую ловлю. Только с помощью Николая Владимировича удалось уговорить их пойти есть и выпивать. На следующий день, загрузив под завязку мои Жигули одеждой из Дома моды, я вновь прибыл в санаторий. Внес охапки одежды и оставил женщин выбирать. Талызин пока пригласил меня к себе в номер попробовать содержимое минибара. Через несколько часов (!) вернулись женщины; смеющаяся Талызина – ей ничего не налезло, а напарница сумела выбрать единственную вещь. Талызины очень тепло поблагодарили за помощь, и Николай Владимирович предложил помощь после возвращения на Родину, для чего дал свою карточку, куда вписал и личные телефоны. Приятели же Куракина, когда я пришел к ним в номер забирать вещи, обвинили меня в том, что я специально принес одежду для недомерков, чтобы посмеяться над ними. Чехи же, которые организовывали мне рыбалку, при встрече спросили у меня, понимаю ли я теперь, почему немногие их граждане любят советских сановников.

В 1977 году Председатель В/О Лицензинторг В.А.Салимовский был назначен Торгпредом СССР в Италии. Встал вопрос о кандидатуре нового Председателя. Выбор был между Б.Е.Куракиным и Рудольфом Васильевичем Макаровым, в прошлом 2-ым секретарем ЦК комсомола Казахстана, окончившим в 1970 году дневное отделение ВАВТ, после которой отработал представителем Объединения в ФРГ, и прошедшим в Объединении должности эксперта, директора и зам.Председателя. Исполняющим обязанности по настоянию Н.Н. Смелякова был назначен Куракин. В самом начале 1978 года в Прагу для участия в коротком совещании руководителей внешнеторговых организаций, занимающихся лицензионной торговлей в странах – членах СЭВ, прибыл Макаров, до этого никогда здесь не бывавший. После встречи, ознакомившись с программой совещания, он огорчился, что у него практически не будет времени ознакомиться с Прагой, и попросил меня прямо в день приезда показать ему город, рассказать, что я о нем знаю, а вечером пойти поужинать куда-нибудь в хороший ресторан, где можно заказать поесть не из меню, а по специальному пожеланию. При виде на город из Градчан он очень удивился, когда не увидел золота храмов или чего-нибудь, что оправдывало бы известное название города -Злата Прага. Я рассказал, что этот эпитет городу дал наш писатель Борис Полевой, приземлившийся 9 мая 1945 года на городском стадионе вместе с представителем штаба Красной Армии для корректировки действий наших войск, входящих в город. Прага, фасады домов которой были выкрашены в различные оттенки охры, под весенними солнечными лучами, особенно с высоты птичьего полета, казалась вся золотой. И он в своем радиорепортаже с места событий впервые назвал город Злата Прага. Название так понравилось Пражанам, что они и сами стали повсеместно его использовать. После ужина Рудольф Васильевич позвал меня к себе в номер и, смеясь, признался, что ужин – это была идея Куракина, который считал, что знание языка можно проверить путем заказа какого-нибудь нестандартного блюда, не имевшегося в меню. Он остался доволен и блюдом и языком и знанием страны.

Весной 1978 года Владимирский предложил мне продлить командировку ещё на год. Я позвонил Куракину, который не возражал против продления. Получив продление, я продолжил свою работу, но уже в апреле-мае мне позвонил Макаров и предложил ориентировочно в августе-сентябре того же года досрочно вернуться, заняв освободившуюся должность начальника рекламного отдела. На мои возражения, что я коммерсант, а не рекламщик, он обратил мое внимание, что мне ещё надо заканчивать академию, а на этой должности я смогу сам выбирать свои командировки. После же академии они с Куракиным могут пообещать мне выезд в какую-нибудь западную страну, либо перевод на руководящую должность в коммерческое подразделение. Пришлось согласиться. По согласованию с Владимирским в июне я отправил Иру с детьми и с большинством наших вещей в Москву, чтобы она оставила детей маме, а сама вернулась ко мне, с тем, чтобы мы вместе провели прощальное турне, посетив основных моих партнеров в Чехии, Моравии и Словакии.

Пока семьи не было, я форсировал ремонт аварийной Волги-24, которую я ещё в марте купил на одном из предприятий, с которыми работал. Пришлось переварить пороги, сменить крылья, отремонтировать двигатель, перекрасить машину и кое-что ещё по мелочам – Владимир Александрович разрешил мне заниматься ремонтом машины в торгпредском гараже, где был весь необходимый инструмент и подъемники. До отъезда я ремонтировал машину не торопясь только в свои нечастые выходные дни, куда Ира с детьми приносили мне на обед бульон с пирожками, а Костя пытался мне в чём-нибудь помочь. Но ремонт машины я сумел закончить только за день до приезда моего сменщика.

Как только Ира вернулась, мы допаковали наши вещи и впервые поехали в совместную командировку по стране. Яблонец, Чески Будейовице, Брно, Простейов и, наконец, Братислава. Во всех городах, кроме Братиславы, партнеры сами заказывали нам хорошие гостиницы, организовывали прощальные обеды или ужины и, там, где нам нужно было обсудить деловые вопросы, выделяли Ире на это время сопровождающего, чтобы она могла ознакомиться с городом и окрестностями. В Братиславе же нас принимал Юло Форстхоффер, Генеральный директор Словацкого треста ликеро-водочной и пищевой продукции ЛИКО, который неоднократно бывал и даже ночевал у нас дома. Долгое время проработавший главным советником ликеро-водочной промышленности Кубы, он хорошо разбирался не только в технологии производства, но и в общей конъюнктуре рынка. По его инициативе трест ЛИКО приобрел у Лицензинторга 4 лицензии, включая лицензию на непрерывный способ производства шампанского. В Братиславе они с женой поселили нас у себя дома. Прекрасная дружная семья, в которой было четверо детей, превратила наш визит к ним в праздник. Пока мы с Юлой занимались своими делами, в основном пробуя напитки из коллекции словацкого и кубинского производства, его жена Анна и старшая дочка позвали Иру на кухню учить ее готовить различные чисто словацкие блюда, по мере готовности которых все дружно сели за стол. Поданные в качестве главного блюда брынзовые галушки потрясли мое воображение и мои вкусовые рецепторы: галушки, изготовленные из теста с примесью творога, подавались посыпанные тертой брынзой и политые вытопленным салом со шкварками, таяли во рту. Расставались мы с этой семьей, как с родственниками. В Москве же, после нашего возвращения, протокольная служба категорически запретила мне принимать кого-либо из иностранцев дома. В порядке исключения нам с Ирой по одному разу разрешили без присутствия напарников пригласить Юло, а также и некоторых других близких чехословацких друзей в рестораны, после которых ни Юло, ни другие друзья по приезду в Москву мне больше не звонили.

После прощальной поездки я отправил Иру в Москву, а сам встретил своего сменщика из Лицензинторга – Эдика Веденеева с семьей, передал ему все дела, познакомил с партнерами в Праге и на своей капитально отремонтированной Волге, нагруженной самыми тяжелыми остатками багажа, поехал домой. По пути я заехал в Варшаву к своему хорошему знакомому по комитету комсомола министерства, в Минск – к приятелю по спортивным мероприятиям, у которых переночевал.

Из-за опасения быть ограбленным старался больше нигде не останавливаться и, поэтому мечтал, как по приезду Ира меня накормит. 30 августа прибываю в Москву. Заперев машину, звоню в дверь квартиры. Никто не открывает! Звоню Валентине Васильевне. Она меня успокаивает: Ты не волнуйся: дети у меня, а Ира сейчас подъедет. Начинаю волноваться ещё больше: а почему дети не дома? Приезжает Ира, входим в квартиру и … я в шоке: вся мебель на балконах, обои сорваны.

Оказывается, что наши квартиранты (Когда мы собирались уезжать я встретил в метро своего бывшего коллегу по космодрому, который тогда был военным и работал в тех же испытательных расчетах, что и я. Он тогда пожаловался, что после аварии на Н-1 он был комиссован, развелся, а сейчас с новой женой и дочкой ищут квартиру для съема. Я и сдал ему квартиру, чтобы он помогал деньгами Сергею Дмитриевичу, ушедшему на пенсию, и Валентине Васильевне.) не только повредили часть мебели, но и развели клопов. Пришлось Ире проводить полную дезинфекцию. После этого нам уже вместе пришлось делать косметический ремонт, всю мебель разбирать, стыки прожигать, а потом заново собирать и вносить в помещения. Слава богу, клопы были полностью уничтожены и более мы их не видели. С тех пор мы решили, что никогда и никому не будем сдавать наше жилье.

Опять – Лицензинторг.

На следующий день после приезда прихожу к Куракину. В Объединении изменения: Борис Евгеньевич утвержден Председателем, а Макаров избран секретарем Парткома Министерства внешней торговли. Куракин сообщает, что, к сожалению, начальником рекламного отдела по прямому указанию заместителя Министра Малькевича (Владислав Леонидович пришел в Министерство в 1971 году на должность начальника Технического управления, а потом и Главного инженерно-технического управления, которому подчинялось Объединение) назначена Ирина Дмитриевна Савченко – моя коллега, которая пришла в Объединение значительно раньше меня и до этого, как врач по образованию, занималась экспортом лицензий по медицинской тематике. Для меня же не оказалось какой-либо соответствующей вакансии. Куракин предложил мне не выбор две возможности: Управление кадров министерства предлагало перейти либо В/О Экспортлен, либо в В/О Новоэкспорт, которые были готовы предоставить мне должность зам.директора конторы, или временно быть экономистом в экспериментальной экспортно-импортной конторе №7 с последующим переходом на первую освободившуюся должность зам. директора конторы, которая предполагалась через несколько месяцев. Разницу в окладах между ст. инженером и экономистом Председатель обещал компенсировать премиями. Я выбрал своё объединение и пошёл в отпуск (ремонтировать квартиру).

Выхожу на работу. Директор конторы – Лев Александрович Кузнецов, которого я хорошо знал, когда он был у нас Председателем профсоюзной организации, зам. – Владимир Дмитриевич Шибаев, также выпускник МВТУ, который работал вместе со мной в комсомольском бюро и которому я давал рекомендацию для вступления в партию. Кузнецов сообщает мне, что он подал заявление и в ближайшее время освободит свою должность и станет экспертом конторы, а директором будет Шибаев. Мне же выделяется участок по экспорту и импорту по номенклатуре Минавиапрома и Минсудпрома.

Не успел я проработать и месяца, как меня вызывает Куракин и просит срочно съездить в командировку в ЧССР совместно с делегацией института глазных болезней им. Гемгольца. В связи с резким ухудшением зрения у члена Политбюро и Секретаря ЦК КПСС М.А.Суслова нам выделили средства для закупки в ЧССР лицензии на производство мягких контактных линз. Как будто и не уезжал – всё знакомо. После решения всех технических вопросов решаем и коммерцию. Посольство и Торгпредство постоянно опекают нашу делегацию. В торжественной обстановке подписываем лицензионное соглашение в нашем Посольстве. По приезду узнаю, что Шибаев уже назначен директором, а заместителем стал Володя Крамеров, которого перевели к нам из конторы № 1. Только через несколько лет Шибаев признался, что ему предложили мою кандидатуру, но он, считая меня комсомольским карьеристом и, не сталкиваясь со мной при решении коммерческих вопросов, выбрал своего приятеля. Меня же из экономистов перевели в ст. инженеры. В феврале, после реорганизации внешнеторговых объединений во Всесоюзные хозрасчетные внешнеторговые объединения наша контора № 7 переименовывается во внешнеторговую фирму Лицентрансмаш. Объединение же единственным в системе Минвнешторга создало Правление, куда входили представители наших самых значительных партнеров: были здесь и зам.министра черной металлургии С. Колпаков, член коллегии Госкомитета по науке и техники Воскобой, начальник 4 Главного управления Минздрава Чазов, известный глазной хирург Фёдоров и другие. На Правлении рассматривались вопросы перспективного развития как Объединения, так и лицензионной торговли в стране в целом, готовились предложения в Правительство.

Заново знакомлюсь с партнерами в Минавиапроме, с которым мне приходилось иногда работать ещё в 1-ой конторе по тематике цветной металлургии, а также знакомлюсь с совсем новыми людьми в Минсудпроме. Начинаю прорабатывать совершенно новую тематику – проведение испытаний моделей судов в опытных бассейнах ЦНИИ им. Крылова в Ленинграде, предварительно убедив как людей в Минсудпроме, так и в В/О Судоимпорт, что при заказе судов за границей следует отказаться от заключений иностранных опытных бассейнов, а требовать представлять только заключения ЦНИИ им. Крылова, бассейны которого и крупней и лучше укомплектованы персоналом и техникой (Сказывался опыт использования для ВМС). В 79 году получены первые результаты: подписаны контракты на испытания моделей с финскими фирмами. Куракин считает необходимым оформить меня в короткую командировку в Финляндию (всё таки – это нейтральная страна), чтобы проверить каково состояние с запретом моих выездов в капиталистические страны. Ура! Разрешение получено. И хотя финская виза получена с большой задержкой уже после начала выставки, на которой я должен был работать и в ходе которой должен был подписать ещё 1 контракт, меня всё равно командируют, чтобы поставить плюсик на успешной поездке в кап. страну. Прибыв в Хельсинки утром, днем вместе с Володей Соколовым, нашим представителем в Финляндии (и мужем певицы Ольги Воронец) подписываем контракт, вечером вместе с фирмой идём в сауну, ресторан, а потом и домой к Соколову. Утром только успеваю представиться руководству Торгпредства, купить в посольском кооперативе джинсы для Иры и детей и – на вокзал, домой. На следующий год, помимо экспортных проектов, Шибаев всё больше подключает меня и к импортным проектам. При одинаковом размере комиссионных в пользу Объединения (2% от размера сделки) по импорту мы тратим почти в 10 раз больше средств (освоенные технологии закупаются вместе с уникальным или редким оборудованием), чем получаем по экспорту (технологии, как правило, не доведены не только до промышленного, но и опытно-промышленного производства).

Через короткий промежуток времени Кузнецов командируется в Финляндию для работы нашим представителем на совместной советско-финской фирме. Перед отъездом он знакомит меня с вялотекущей перепиской, осуществляемой им по инициативе лично Куракина, по вопросу предоставления Лицензинторгу права вести работу по коммерческому использованию космической техники. По согласованию как с Куракиным, так и с Шибаевым, он просит взять на себя эту работу. В марте 1980 года и Володя Крамеров выезжает в длительную командировку в США для работы в Амторге. Меня назначают и.о. зам. директора и, после двух неудачных предыдущих попыток, с успехом направляют на учебу на вечернем отделении ВАВТ. В это же время в Совет Министров СССР обращается международная организация морской спутниковой связи ИНМАРСАТ с просьбой осуществить запуск на геостационарную орбиту их очередного спутника связи Марекс. Генпоставщиком по изготовлению спутника и осуществлению запуска назначено Европейской космическое агентство. Организация Морсвязьспутник, созданная для представления в этой организации интересов нашей страны, являющейся её соучредителем, совместно с военно-промышленной комиссией Совета Министров, с которой Объединение уже заранее прорабатывали такую возможность, выходят с предложением поручить коммерческую проработку вопроса и, если удастся, заключение соответствующего контракта нашему Объединению. Совместно с ВПК, Минобщемашем и Морсвязьспутником готовим соответствующее Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР. После его выхода начинаю вплотную готовиться к переговорам с ЕКА. Техническим директором проекта назначен Игорь Селивохин. Узнаю, кто это. Встречаюсь с ним, выделенными им специалистами, руководством Морсвязьспутник`а, изучаем техническое задание, готовим соответствующее техническое предложение. Совместно с нашими юристами и отделом конъюнктуры и цен перерываем тонны бумаги, чтобы найти хоть какую-нибудь информацию для подготовки коммерческого предложения и проекта соглашения на запуск. Обсуждаем вопросы секретности полезной нагрузки спутника, который должен изготовить американский Хьюз, включая допуск иностранной охраны в монтажно-испытательный корпус на космодроме, где должна производиться стыковка спутника с носителем, и на собственно стартовую площадку, страхование запуска, для чего привлекаем отдел авиационно-космического страхования ИНГОССТРАХа, и массу других вопросов, с которыми в стране никто и никогда не сталкивался. Работаем практически до ночи, пока наша работа не вылилась в готовое предложение, которое было одобрено Куракиным.

Но не прекращается и рутинная текущая работа. В конце 1980 г. Объединение командирует меня в ФРГ среди прочего для проведения заключительных переговоров и подписания контракта с фирмой Вальтер Хунгер. Ранее с этой фирмой было заключено импортное лицензионное соглашение на производство длинномерных гидравлических цилиндров. Господин Хунгер, владелец нескольких ценных патентов, сбежал в ФРГ из ГДР совместно со своим техническим заместителем и на паритетных началах со всемирно известной фирмой Рексрот (Рексрот – деньги, Хунгер – патенты) создал производство в городке Лор-ам-Майн, где распологался Рексрот. Ко времени наших переговоров он выкупил долю Рексрота и стал единоличным владельцем фирмы. О сложностях работы с этим человеком меня предупредили мои коллеги, которые заключали лицензионное соглашение: когда движение по сближению ценовых позиций сторон прекратилось, фирма согласилась с позицией Объединения только тогда, когда наш сотрудник на совместной советско-немецкой фирме Техноунион ГмбХ Володя Деканов на спор простоял на голове без помощи рук пол минуты. Мы в течение одного дня согласовали текстовые условия контракта, а по ценам никак не могли договориться. Наконец я сказал партнеру:

– Вы знаете, что такое плановое хозяйство не хуже меня. Недаром Вы были директором завода в ГДР. Мы подготовили расчеты цены закупаемого оборудования, представили и согласовали их во всех необходимых государственных инстанциях, после чего нам и выделили соответствующую сумму, притом на этот год. Вы не возражаете против лояльности нашего расчета, но, тем не менее, хотите получить больше. Если мы не уложимся в выделенную нам сумму, контракт подписан не будет, а следовательно не будет введено в силу и лицензионное соглашение.

– А есть ли какой-нибудь шанс на увеличение суммы при подписании контракта позже?

– Деньги выделены Госпланом в рублях при подписании контракта и введении лицензионного соглашения в текущем году. На следующий год поручение будет аннулировано – у нас плановое хозяйство. Сегодня 19 декабря. Я назвал Вам предельную сумму исходя из курса рубля и западногерманской марки на сегодня. Я вылетаю 24 декабря, накануне Рождества. Мы можем встретиться 23-го и подписать исходя из курса на тот день. Но Вы можете и потерять.

Господин Хунгер подумал и сообщил, что он решит все 23-го в ходе нашей следующей встречи в Эссене, куда он согласен подъехать. А пока он предложил завершить нашу сегодняшнюю встречу неподалеку в горах в охотничьем ресторане, что мы все с удовольствием и сделали. Когда было прилично выпито за будущую сделку и дружбу между компаниями, Хунгер пристал ко мне, почему мы не выпускаем за границу своих евреев. Пришлось ввязаться в спор:

– Во-первых, я сам наполовину еврей, но нахожусь за границей. Во вторых, чтобы ответить, прошу сказать нам всем, почему Вы ни разу не пустили одного в СССР на технические переговоры своего заместителя, который бежал из ГДР вместе с Вами, а всегда ездили с ним?

– Он слишком много знает и, как увлекающийся человек, мог бы проболтаться о том, что является нашим секретом производства.

– Вот Вы сами и ответили на свой же вопрос: никто не препятствует выезду фотографов, стоматологов, закройщиков и им подобных. Но те, кто слишком много знает, должны подождать, пока не устареют известные им государственные секреты.

Хунгер подумал и поблагодарил за хорошее сравнение и ясный ответ, после чего мы вновь выпили за взаимопонимание. После полуночи мы решили вернуться в гостиницу в Лор-ам-Майн, но оказалось, что это невозможно: горная дорога оказалась полностью завалена снегом, а вызванные службы могли нас высвободить только к утру. Пришлось ночевать. Когда я с сопровождающим меня Борисом Ершовым – советским сотрудником фирмы Техноунион ГмбХ, которую за два года до этого Объединение создало 50 : 50 с известной немецкой компанией Феррошталь АГ, приехали в Торгпредство, Заместитель Торгпреда, отвечающий за безопасность, начал мне выговаривать, что я не имел права вести разговоры на свободные политические темы. Пришлось ему резко ответить, что, я, как член партбюро, сам знаю, что я могу обсуждать, а что нет. Кроме того пришлось посоветовать ему читать мое командировочное задание, высланное загодя, в котором написано: … проводить работу по продвижению миролюбивой политики государства и её разъяснению своим партнерам и не отвлекать меня от работы. В это же время мне позвонил Куракин и, обвинив меня в срыве переговоров с Хунгером, поручил передать всё дело Саше Кудряшову, который в это время был управляющим директором Техноуниона, с тем, чтобы они с Ершовым завершили переговоры, а самому возвращаться в Москву. Докладываю Саше сложившуюся ситуацию, он убеждает Бориса Евгеньевича разрешить мне завершить начатый процесс. Я остаюсь, но настаиваю на запрете Ершову попадаться мне на глаза – провокаторы мне не нужны! Завершив переговоры с другими фирмами, встречаемся в Эссене с Хунгером, которому по его просьбе показываю таблицу официальных курсов валют Центрального Банка СССР: немецкая марка немного подорожала по отношению к рублю, что в пересчете на курс 19-го декабря снизило общую цену 10-миллионного контракта где-то на 12 тыс. марок. Хунгер засмеялся и подписал контракт. Ершову я так и не смог простить предательство и никогда ему полностью не доверял, хотя никогда в дальнейшем этого не показывал, даже когда мы оба стали заместителями Председателя Объединения.

По завершении в Москве Олимпийских игр строители, в конце концов, завершили строительство нашего собственного здания около метро Филевский парк, территория под которое было выделено Моссоветом ещё в 1975году. И к началу нового 1981 года мы покинули гостеприимный, но такой неприспособленный жилой дом на Каховке. В новом здании у каждой фирмы было уютное помещение, на первом этаже 8 переговорных комнат, собственный кинозал с лингафонным оборудованием и промышленной видео-установкой с возможностью проектирования на большом экране. Были и актовый зал и зал правления. Только и работать!

В марте 1981 года накануне выезда во Францию на переговоры с ЕКА меня приказом по МВТ утвердили заместителем директора фирмы Лицензтрансмаш. В это же время Военно-промышленная комиссия утвердила командировочное задание нашей делегации и программу её работы, в соответствии с которой Селивохину, его заместителю по проекту, представителю Военно-космических сил и мне в сопровождении технических экспертов В/О Лицензинторг (на самом деле ведущим специалистам нескольких организаций Минобщемаща) и начальнику юридического отдела Объединения Володе Драгунову предстояло провести технические переговоры, после которых в бой вступала тяжелая артиллерия: Куракин Б.Е.– руководитель делегации, Шибаев В.Д., Володя Горбунов – начальник нашего отдела конъюнктуры и цен и Фёдор Ильич Шпота, в то время уже работавший заместителем начальника ГИТУ Минвнешторга. По предварительной программе Драгунов и я вместе со специалистами через неделю после приезда должны были после доклада о проделанной работе вернуться в Москву.

В один из вечеров после переговоров начальник отдела внешних связей ЕКА доктор Аретц, с которым я вел всю переписку накануне нашего приезда, позвал нас с Володей Драгуновым к себе домой. Непринужденная обстановка, лёгкий ужин с хорошим вином. Разговор на различные темы коснулся и вопроса проституции и публичных домов. Каково же было наше удивление, когда жена доктора Аретца оказалась ярой поборницей публичных домов. По её мнению, у каждой женщины, помимо природных пауз каждый месяц, существуют и другие причины, когда она не может заниматься сексом. В этом случае, как она нам объяснила, у мужчины существует три варианта поведения:

– публичный дом, где персонал находится под постоянным медицинским контролем и где услуга оплачивается по тарифу;

– любовница, расходы на которую никогда нельзя предсказать и связь с которой может угрожать стабильности семьи, или

– случайная связь, которая может быть опасна, как с точки зрения здоровья, так и угрожать семье.

На наш комментарий, что можно и подождать, пока женщине будет возможен секс, она, как медик по образованию, ответила, что настоящий мужчина ждать не может – природа не дала ему такой шанс.

По прибытии коммерческой делегации Селивохин на совещании в тихой камере Торгпредства настоял, чтобы он с заместителем, представителем военных и я остались ещё на несколько дней, притом посоветовал Куракину оставить меня в составе делегации до конца переговоров. Я тут же возразил, что это превышает разрешенный мне срок пребывания за границей. Куракин меня обрезал: Ты что, часто бывал в Париже? Это мой вопрос. Посол тут же продлил мне командировку. До конца недели состыковали вопросы техники и коммерции, оставив только важные, влияющие на цену, вопросы с пометкой TBD (To be determined) – должно быть уточнено.

Наступали пасхальные выходные. Техническая часть делегации улетела. Французские авиастроительные фирмы, по заранее согласованной программе, пригласили Куракина, Шибаева и Шпоту в сопровождении нашего представителя в Торгпредстве Юры Кулагина на горно-лыжный курорт. Мы с Горбуновым остались в Париже, где Куракин и Шибаев оставили нам ключи от своих оплаченных партнерами Объединения вперед номеров в гостинице. В субботу пошли гулять по городу: Монмартр, Секрекёр, Плас Пигаль. Там Володя предлагает посетить Лайф шоу. Я у него спрашиваю: А ты Берег Бондарева читал? – Нет. А что? – Тогда сам увидишь. Цена за вход 5 франков. У меня командировочные почти кончились, а Володя свои ещё не успел получить, но 10 франков у меня было. Стоим в очереди. Перед нами двери на сеанс закрылись, а ещё через пару минут портье просит пройти 2-х человек. Нас проводят в первый ряд, действие уже началось. Подходит официантка и спрашивает, что будем пить. Смотрим ценник. Бутылка Кока-колы 25 франков, т.е. больше половины наших суточных. Отказываемся. Через минуту подходит старший с тем же вопросом. Одновременно с нашими отрицательными ответами на английском (мой) и немецком (Володин) на наши плечи опускаются руки одного из негров, достающие пальцами до сосков, и на чистом французском нам говорят Sorti, показывая на выход. Проявляя мудрость молча уходим. Это слово я запомнил на всю жизнь. На улице хохочем: секс не увидели, а получили. Теперь объясняю Володе, что Берег надо было читать.

В гостиницу двинулись уже поздно ночью. Вошли в метро, турникеты открыты и мы спустились на платформу, где никого не было. Посмотрели в туннель – горят фары поезда. Ждём 10 минут, … 15. Поезда нет. В это время появляется группа негров и заходит куда-то через незаметную дверцу в стене. Потом вторая. Не дожидаясь неприятностей решили идти домой пешком. Заказали по телефону на 8 утра завтрак в номер Шибаева – планировали совершить бесплатную по воскресеньям экскурсию в Лувр. После чего опустошили минибары в обоих предоставленных нам номерах и купленную мною в Торгпредском кооперативе для Москвы бутылку виски. Под выпивку и телевизор поняли, что в эту ночь передвигаются часы на летнее время и мы могли бы ждать поезда метро до морковкиного заговенья. Решили спать в одном номере. В 7 утра стук в дверь. Опять забыли про изменение времени! Входит жизнерадостный официант, смотрит на лежащего в кровати полуодетого двухметроворостого Володю, переводит взгляд на меня, ещё не полностью протрезвевшего, стоящего рядом в одних плавках и почёсывающего волосатую грудь. Лицо его теряет всю жизнерадостность и он, забыв раскрыть подвижной столик и подписать счет, в ужасе скрывается в коридоре.

Осмотрев Лувр идем на Шанс Элизе, где мы в одном из кинотеатров увидели афишу Эмануэль, на просмотр которой мы резервировали деньги. Подходим к кассе и с ужасом обнаруживаем, что с учетом пасхальных каникул цена на сеансы увеличена. Считаем оставшуюся наличность: не хватает чуть больше 1 франка. Тут к Володе приходит гениальная мысль:

– Игорь, а ведь мы вчера не использовали 2 оставшихся билета на метро. В кассах в розницу они стоят по 1,50; у негров с рук – по 1,20. Давай продадим, хотя бы по франку.

– Ты вчера пожелал посетить Лайв шоу. Ты и иди.

– Я не могу: я секретарь партбюро, а ты только член. В случае чего я вызову помощь.

Пошёл. Сумел уговорить негра только на 1,50 за два билета. В кассе кинотеатра обнаруживается, что не хватает ещё 20 сантимов. Володя говорит, что у него в заначке есть 10 швейцарских франков и, черт с ними, пусть считает как французские. Открывает бумажник…, а там сложенная купюра 10 французских франков.

По возвращению уже в нашу собственную гостиницу мы допили Володину бутылку виски. Остальные члены делегации вернулись в тот же день и, не знаю, кто провел более запоминающиеся пасхальные праздники.

Назавтра мы продолжили переговоры. В итоге стороны изложили свои позиции в подписанном меморандуме. По мнению Бориса Евгеньевича ЕКА ещё не было готово заключать контракт, что в итоге оказалось правдой, т.к. ни Хьюз, ни некоторые страны-учредители в тот раз не дали своего согласия на заключение сделки.

Для нас же эти переговоры послужили неоценимым учебным материалом: мы получили согласованный живой текст соглашения на осуществление коммерческого запуска космической техники, обкатанный с международной организацией, имевшей до этого опыт переговоров с американскими и французскими космическими фирмами. Результаты переговоров нам с Володей Шибаевым пришлось подробно разобрать в Военно-промышленной комиссии, которая сочла полезным и своевременным готовить глобальное постановление ЦК КПСС и СМ СССР, разрешающее нам коммерческую работу по использованию космической техники. Для этой работы в составе комиссии нам в помощь выделили замечательного человека – Игоря Петровича Богданова, с которым я тесно общался все последующие годы.

Пока суть да дело, нам поручается провести переговоры с Индийской организацией космических исследований о запуске её спутника. Носитель нужен другой (не Протон, а Восток), но модификация текста не сложна. Наши расчеты позволяют значительно снизить цену запуска по сравнению с той, что была названа ЕКА. Однако по личному (устному!!!) указанию члена Политбюро ЦК КПСС Устинова эта цена должна быть значительно снижена. Дело в том, что до нас сотрудничество с Индией по исследованию космоса бесплатно проводила организация Интеркосмос, созданная в рамках АН ССР и которую возглавлял Вице-президент академии наук Котельников. По мнению же Устинова переход на полностью коммерческое сотрудничество было бы политической ошибкой. Пришлось поработать, чтобы доказать, что Индия платит вполне приличные деньги американцам. Вновь создается рабочая группа на переговоры. Игорь Селивохин к этому времени умер. Техническим руководителем проекта назначается один из ведущих конструкторов НПО им. Лавочкина – Игорь Горошков, ответственным за телеметрическое сопровождение запуска и контроль за работой спутника на орбите – Член-корреспондент Академии наук, Герой социалистического труда, директор опытного КБ МЭИ А.Ф. Богомолов. Выделяются две группы специалистов: группа технических экспертов В/О Лицензинторг (т.е. те, кто допущен до прямого контакта с иностранцами в ходе переговоров) и теневая группа, т.е. кому права участия в переговорах не дано. Прибывает индийская делегация. Договариваемся проводить переговоры параллельно в нескольких группах, выделив каждой группе своего переводчика. Объединение стоит на ушах: почти все переговорные на первом этаже заняты переговорами, а актовый зал, комната совещаний и комната отдыха председателя заняты специалистами теневой группы, куда светлые специалисты бегают обсудить соответствующие вопросы, почти все инокорреспондентки и машинистки обслуживают эти переговоры, практически заблокировав работу остальных фирм Объединения. В коммерческую группу со стороны Объединения входили зам.председателя И.В.Малышев, В.Д.Шибаев и я. С индийской стороны – заместитель министра финансов (фамилию его не помню), помощник Премьер Министра Индиры Ганди профессор Дован (он же начальник ИСРО) и директор спутникового центра в г. Бангалор профессор Рао. При этом мне совместно со старшим инженером нашей фирмы Сергеем Якушиным, которому я передал участок авиации и космоса, поручалось координировать работу всех групп. К концу двухнедельной работы текст соглашения между Премьер Министром Индии и советской внешнеторговой организацией В/О Лицензинторг был готов. Также стали ясны и позиции сторон по общей цене соглашения. Для окончательного решения вопроса цены индийская сторона, которая знала о нашей подготовке к празднованию по случаю завершения сделки, пригласила коммерческую сторону за свой счет в ресторан гостиницы Украина. Перед ужином мы совместно с Куракиным обсудили сложившуюся ситуацию: с одной стороны последнее предложение индийской стороны объективно было ниже обоснованной международной цены, но с другой стороны значительно превышало названную Д. Устиновым субъективную политически разумную цену. За ужином Малышев предложил нашим партнерам не вести дальнейшие торговые споры, а просто решить одну головоломку из спичек: если они ее решат – мы принимаем их цену, нет – нашу. Они согласились. Индийский финансист покрылся потом, ожидая, пока Игорь Викторович спичками выкладывал задачу. К концу выделенного времени он улыбнулся, потребовал у официанта бутылку холодной водки и переложил спичку нужным образом. Они все вместе радостно загалдели и предложили подписать соглашение в торжественной обстановке, с приглашением официальных лиц и прессы уже завтра в 11.00. Договорились, что вся делегация приедет к 9.00, чтобы считать и запарафировать тексты. Я тут же помчался звонить Б.Е. Куракину и И.П. Богданову, чтобы, несмотря на поздний час, организовать извещение нужных людей. Гости прибыли вовремя, но с разочарованием сообщили, что их Посол в СССР не согласился с достигнутыми условиями и будет осуществлять попытки через МИД и Академию наук по её снижению. Игорь Петрович, по имеющейся у него линии правительственной связи организовывает, чтобы с Послом встречался только Н.Н. Смеляков и никто иной. Куракин, Малышев и Шибаев помчались на доклад. Мне поручили совместно с индийской делегацией проверить тексты и извиняться перед прибывающей прессой. Надо учесть, что на 14.00 в доме приемов, расположенном в бывшем особняке Российского фарфорового короля Кузнецова, что на теперешней Малой Дмитровке, был заказан прием, и столы уже накрывались. В то же время Посол Индии любыми способами пытался попасть в МИД. Ему это никак не удавалось. Тогда совместно с И.П.Богдановым и Торгпредом СССР в Индии, при участии руководства индийской делегации, мы приняли решение ехать на обед отметить завершение переговоров: подписание в том или ином случае всё равно будет (может позже и в более узком кругу). Где-то уже после 17 часов звонок из секретариата Н.Н.Смелякова: он совместно с индийским Послом и руководством Объединения едут в Лицензинторг на подписание. Нас всех просят срочно прибыть и, предварительно, перепечатать платежный параграф, сократив цену на 15%. Звоню в Объединение и даю соответствующие распоряжения. Поскольку транспорта не хватает, И.П. Богданов просит меня, хоть я и выпил, сесть за руль своей машины, загрузив в неё сколько можно людей, и двигаться следом за ним. Загружаем в итоге всех (около 50 человек), выстраиваемся за машиной Богданова из правительственного гаража, которая со включенными проблесковыми огнями и громкоговорителем ведет всю колонну по встречной полосе Садового кольца и Кутузовского проспекта к нам в Фили. Вся дорога, несмотря на часы пик, не заняла и 15 минут. Так что мы прибыли быстрее, чем руководство со Смоленской площади. Как потом рассказывал Шибаев, Посол, тщетно пытаясь решить вопрос на политическом уровне, всё-таки прибыл к Смелякову. У входа в кабинет он опустился на четвереньки и, подползая к Смелякову со слезами на глазах, просил пожалеть нищую Индию и сократить цену соглашения. Подписанием соглашения, которое пресса так и не дождалась, совместная работа только началась. А нам с Богдановым пришлось срочно готовить новое Постановление, определяющее формы и порядок исполнения Соглашения: премирование изобретателей и исполнителей соглашения как и в случаях продажи лицензий; порядок допуска иностранных специалистов на космодром (до этого на космодроме был только Президент Франции Де Голь и иностранные космонавты из социалистических стран); предусматривалось строительство на космодроме специальной гостиницы для иностранных специалистов; оговаривалась система финансирования необходимых работ через Лицензинторг и т.д. Такое Постановление, перед его подписанием, подлежало визированию в различных подразделениях Госплана, Минобщемаша, Министерства Обороны, КГБ, МИДа, Минфина и МВТ, после чего оно подписывалось соответствующими министрами и. только после этого, Предсовмина СССР и Генеральным секретарем ЦК КПСС. Сергей Якушин выполнял обязанности курьера, развозя визовые экземпляры по нужным инстанциям. Иногда, к особо сопротивлявшимся лицам, в сопровождении меня и И.П.Богданова. Министрам докладывал Богданов. Нашему министру Патоличеву меня попросили доложить лично. Помню очень сильные очки, вялую руку, но очень быстрое чтение документа (по диагонали). Про себя думаю: Ну что он тут увидит и поймет? И вдруг Николай Семенович говорит мне: Такая формулировка не пойдет! Речь шла о том, что Объединение берет на себе решение всех вопросов, связанных с исполнением соглашения.

– Молодой человек, вы можете, не перепечатывая всё Постановление, изменить только одну страницу?

– Постараемся, если правка будет незначительная. Ведь все визы и подписи стоят на подписных листах и последней странице.

– Тогда запишите … берет на себя решение всех организационных вопросов, истекающих из международного характера соглашения.

В последующем я не раз удивлялся прозорливости Патоличева и его умению работать с документами, когда возникали некоторые организационные внутрисоветские вопросы, связанные с запуском индийского спутника.

В 1981 году накануне Рождества мне предстояла ещё одна командировка, в страну, где я провел детство – в Англию. Там мне предстояло завершить переговоры с одной английской фирмой и одной голландской, с которой мы договорились встретиться в Лондоне за 2 дня до праздников. Вылет был неудачный: в Шереметьево мы провели почти сутки в транзитной зоне – из-за снегопада Лондон не принимал. В аэропорту познакомился ещё с двумя ребятами из Внешторга, которые возвращались на свою работу в Англии после командировок в Москву. Когда же мы всё-таки приземлились в аэропорту Хитроу, никого встречающих не было. Кроме того, английские пограничники не хотели пускать меня в страну: в моем паспорте фамилия была написана Alexeev (применялся французский спеллинг), в визе было написано Aleksejev, т.е. правильно для произношения, а в моей визитке, которую я тоже предъявил по просьбе пограничников – Alekseev. Мне долго, с помощью новых знакомых, пришлось объяснять, что это всё одно и то же лицо – то бишь я. Эти же ребята довезли меня до Торгпредства – у одного из них машина стояла на парковке. Представился Торгпреду Иванову, который работал в Англии вместе с моим отцом, и его заместителю, курирующему наше Объединение. Пришлось рассказать о программе, поскольку диппочта с заданием ещё не пришла. Одна из встреч, из-за опоздания самолета, должна была состояться уже сегодня: с лордом Тейлором, начальником государственного управления водоснабжения и канализации бассейна реки Темзы. Когда зам. Торгпреда услышал фамилию и должность партнера, он потребовал его участие во встрече: этот человек, регулярно получая приглашения Посольства и Торгпредства на различные приемы, никогда их не принимал. Звоню лорду, извиняюсь за опоздание самолета и, несмотря на вечернее время, получаю предложение встретиться прямо сейчас у него дома. Выезжаем по адресу. Оказывается это закрытый квартал – кондоминиум для очень состоятельных людей. При встрече передаю личное послание от начальника Мосводоканала Александра Матросова и письмо от Куракина. Лорд Тейлор предлагает программу: выпить сейчас перед едой (в их ресторане выпивка очень дорогая), а разговоры вести после ужина за сигарой и портвейном также у него дома. Предлагает виски и спрашивает, стоит ли добавить льда или воды. Я предпочитаю чистые. Он одобряет: Виски с содовой это удел бедных – меньшее количество виски, но сильней удар по голове. Ресторан оказывается закрытый – только для жильцов комплекса. Пол в нем стеклянный и прозрачный. Сидя за столом, ты можешь наблюдать за людьми, плавающими в нижерасположенном бассейне. После ужина осматриваем его 13-комнатную квартиру, в которой почти нет женского следа. Оказывается, у его жены хобби – выращивание элитных коров и, поэтому, она постоянно живет в их загородном родовом замке. Увидев, как я пытаюсь отсечь секатором конец сигары, лорд обвинил меня в расточительстве: Нельзя выбрасывать целый кусок 100-фунтовой сигары и показал, что нужно ножом просто прокалывать завернутый конец. Решив все вопросы и согласовав дальнейшие пути сотрудничества, попрощались. Зам. Торгпреда был шокирован: Как вы Лицензинторговцы можете общаться на равных с людьми другого уровня? Совместно с нашим представителем в Лондоне Сашей Морозовым завершили переговоры с английской фирмой. В свободное вечернее время нашел дом своего детства. Готовимся ко встрече с голландцами, которая должна состояться в гостинице Холидей Инн около аэропорта. Оказывается их 3 на расстоянии 20-30 км друг от друга. Дозваниваюсь до рецепшн в каждой и узнаю, в которую и во сколько прибывают партнеры. Иду к Торгпреду и прошу выделить нам машину, т.к. Александр за 2 года так и не сумел сдать экзамен на управление правосторонней машиной. Получаю отказ, поскольку в этот день предстояло какое-то важное партийное собрание. Торгпред предложил нам с Александром добираться до Хитроу на метро, а дальше на такси, обещав оплатить метро и такси туда и обратно. В Хитроу объяснили пакистанцу-водителю какое Холидей Инн нам нужно. Приезжаем. Оказывается, он привез нас не туда. Берем следующее с водителем индийцем. Опять не туда. Третий, негр, в конце концов, доставил по назначению. Голландцы, прилично поддатые, ждут нас. Когда в 4 часа утра 24 декабря владелец фирмы, наконец, поставил свою подпись, он упал и тут же уснул. Забрав с собой, по совету помощника владельца, открытую, но не начатую очередную бутылку виски мы помчались в аэропорт: денег на такси до Торгпредства уже не хватало. Сели на ночной автобус, который мог довести нас до противоположной стороны Хайгейтского кладбища. Сидим одни на втором этаже, где можно курить. Входит негр, осмотрелся, позвал ещё троих. Сашу начинает бить колотун: во-первых – холодно, а во-вторых – взгляды вновь прибывших не вызывают энтузиазма. Но, славу богу, почти через 2 часа доехали без проблем. Дальше идти пешком через ночное кладбище. Александр отказывается, предпочитает ещё 2 часа ждать, пока начнется регулярное движение и ещё за час с пересадками ехать в Торгпредство. Вливаю в него приличную порцию прихваченных с собой виски и через 20 минут уже укладываюсь спать. Весь следующий день пытаюсь получить компенсацию на произведенные транспортные расходы и получаю свои деньги за 5 минут до закрытия бухгалтерии только после письменного согласия Куракина. Потратить их уже некогда, меняю на чеки Внешпосылторга.

Убедившись в нашем умении оперативно и успешно решать новые нетрадиционные проблемы Военно-промышленная комиссия, под давлением Игоря Петровича Богданова, решила вернуться к нашему предложению о глобальном разрешении Объединению вести переговоры по предоставлению коммерческих услуг по использованию советской космической техники. Совместно с ним мы прошлись по различным ведомствам, разъясняя наши намерения и возможности. Основным препятствием было то, что ещё в 60-ые году на предложение генерала Де Голя о готовности софинансировать советскую космическую программу в обмен на дележ полученной информации, было получено отрицательное заключение Минобщемаша и Академии наук. Приходилось объяснять, что, получив наш отказ, Франция сама стала финансировать космические программы и уже создала свою собственную ракету Ариана, на использование которой для запуска иностранных спутников поступило уже много заказов. Промедление с нашей стороны может оставить нас вне рынка. К моему удивлению, положительное мнение было получено и в МИДе и КГБ. Длительное время возражала Академия Наук, представители которой рассчитывали на продолжение бесплатного сотрудничества, а также некоторые работники Минобщемаша. При том, что министры и Сергей Александрович Афанасьев и Олег Дмитриевич Бакланов, а также зам.министра Олег Николаевич Шишкин поддерживали нашу инициативу. Всегда возражал только Юрий Николаевич Коптев, кем бы он в то время не был: гл.инженер главка, начальник главка, зам. министра. Как я потом понял, он всегда мечтал подмять коммерческий космос под себя. Однажды, в нашем с Богдановым присутствии, при последнем визировании Постановления О.Д.Бакланов, увидев подпись Шишкина, но не найдя подписи Коптева, вызвал его и заставил подписаться под угрозой служебного несоответствия.

Но, быстро сказка сказывается, долго дело делается: наше предложение о коммерческом космосе было сделано ещё в 1978 году, соответствующее Постановление ЦК КПСС и Совета Министров ССС было подписано Горбачевым и Рыжковым только в марте 1986 года во время ХХVII съезда КПСС. В ходе обсуждений проекта Постановления, я не раз обращал внимание, что желательно легализовать участие работников из разных организаций Минобщемаша в переговорах и что нам, как коммерческой организации, необходимо иметь легальную организацию внутри Минобщемаша, которая бы выполняла функции нашего Генпоставщика. Такая организация – ГЛАВКОСМОС и с такой функцией была создана отдельным постановлением в самом начале1985 года. Её председателем был назначен заместитель министра общего машиностроения – А.Н. Дунаев.

На начало 83 года Индия пригласила нашу делегацию в Бангалор для согласования первого этапа проекта запуска их спутника. Минвнешторг, Минобщемаш и Министерство Обороны, которое являлось собственником всех объектов на космодроме, по согласованию с ВПК утвердили меня руководителем делегации, а И.Н. Горошкова и А.Ф. Богомолова – моими заместителями. Всего в делегации было 17 человек, включая переводчицу из Объединения – Иру Литвину. К моему неудобству все члены делегации были лауреатами различных Государственных премий и неоднократно награждены. Я пригласил делегацию для знакомства и последних наставлений. В делегации оказался представитель Центра Управления полетами Иван Егоров, который уже бывал в Бангалоре по линии ИНТЕРКОСМОСа. Он рассказал о принятой практике работы делегаций в Индийском спутниковом центре, рекомендовал недорогую, но удобную гостиницу, в которой останавливались, и которая в пределах разрешенных средств выделяла достаточную сумму на организацию приема а ля фуршет для индийских партнеров. По прибытию в Дели руководство делегации совместно с Торгпредом было приглашено к Советскому Послу, который распорядился посольскому кооперативу продать нам необходимое количество спиртного, чтобы делегация профилактически боролась с распространенными в Индии заболеваниями: амебой и тропической дизентерией (по 100 грамм перед едой). Нам было предложено, по возможности, на 1 день сократить пребывание в Бангалоре, чтобы наша колония могла организовать нам поездку в древнюю столицу Индии – Агру и посетить комплекс Таджмахал.

По приезду в Бангалор, который, благодаря своему климату (круглый год не ниже 25° и не выше 35), во времена колонизации был штаб-квартирой Британских войск, я встретился с проф. Рао, который к этому времени стал помощником Индиры Ганди по космосу и директором ИСРО, и директором спутникового центра доктором Кастуриранганом для обсуждения программы работы. Я отказался от существовавшей ранее с Интеркосмосом практики устраивать обеденные перерывы, во время которых наши делегации в 12.00 отвозили в гостиницу на обед и привозили с обеда к 15.00. Предложил, вместо обеда, завершать работу на час раньше. В итоге это мое предложение оказалось очень выгодным: индийские специалисты не могли работать без обеденного перерыва, во время которого они искали возможность полежать. Поэтому ИСРО организовало нам обеды на рабочих местах, что позволило увеличить чистое рабочее время на 2 часа и в итоге сэкономить целый рабочий день для поездки в Агру. В спутниковом центре мне, как руководителю делегации, была выделена небольшая, но уютная рабочая комната, где мы могли обсудить некоторые вопросы внутри руководства делегации, а также выделен персональный стюард, который следил, чтобы у меня всегда были свежие кофе и чай. На второй день нашей работы ко мне пришли взволнованные Горошков и Богомолов: Индийская команда отказывалась принимать рекомендации советских специалистов, ссылаясь на информацию в американских учебниках. Пришлось пригласить проф. Рао и доктора Кастурирангана и объяснить им разницу между учебниками и ответственностью за предоставляемую информацию в рамках коммерческого проекта. В случае отказа следовать нашим рекомендациям индийской стороне я попросил наших партнеров письменно освободить нас от ответственности за конечный результат. После достаточно долгого совещания индийской стороны конфликт был разрешен: нашим специалистам стали смотреть в рот, принимая все рекомендации на лету. В один из вечеров нашу делегацию, по просьбе Торгпредства принял у себя в имении один из крупнейших торговых партнеров нашей страны, король чая и кофе г-н Гупи со своей сестрой. Для большинства наших людей, не выезжавших за границу и не говоривших по-английски, этот прием был шоком: они не знали что делать! Пришлось объяснить, что заказать выпивку очень просто: надо сказать слугам (а их было человек 30) виски плииз, с едой ещё проще: подошел к столу и положил всё, что хочешь. Все были в восторге, но в конце приема произошел казус: г-н Гупи, очень симпатичный, по-европейски воспитанный человек средних лет, подошел ко мне и, немного смущаясь, попросил моего разрешения после приема оставить у себя до утра нашу переводчицу Ирину Литвинову. Я опешил от такой наглости и почти сразу спросил у него, на каком языке мы с ним общаемся.

– На английском.

– Так зачем же мне нужна переводчица?

Теперь опешил он и, покраснев, промолвил Поздравляю и завидую. На прощание всем нам он подарил по килограмму нежареного кофе и прекрасного чая.

Поскольку до завершения технической работы мне в Бангалоре практически нечего было делать, мы с нашим представителем из Торгпредства Женей Голобоковым и Ириной Литвиной полетели в Мадрас и потом в Хайдарабад, где, в соответствии с командировочным заданием, нам предстояло встретиться с нашими другими партнерами. В Мадрасе встреча была предварительной, но зато нам удалось в нашем отделении Торгпредства взять на время гитару, о которой нас просил Ваня Егоров (оказывается, он даже был лауреатом какого-то конкурса бардов). В Хайдарабаде нам предстояло провести предварительные переговоры с директором государственного, входящего в структуру Министерства обороны Индии, металлургического концерна Мидхани доктором Мадуром о продаже лицензии на специальные стали и сплавы, используемые при строительстве самолетов МИГ-21. Директор завода, окончивший аспирантуру Московского института стали сплавов и женившийся на студентке этого института, чеченке по национальности, решил провести эту встречу у себя дома. Обаятельный человек, стремящийся говорить по-русски, он не предполагал, что его супруга примет нас в штыки: по-русски она, видите ли, разучилась говорить, и поэтому детям не разрешает говорить на этом языке, прислуживать за русскими гостями она не желает. Тогда, накоротке решив все наши вопросы в домашнем кабинете директора, мы попросили нашего партнера поменять наш вылет из Хайдарабада на более ранний и, по возможности, найти нам транспорт в аэропорт. Желая как-то искупить вину своей жены, директор приказал подать нам его служебную машину с затемненными стеклами, с флажком Индии на крыле и гербом Министерства обороны на радиаторе. По пути в аэропорт все военные и полицейские отдавали честь машине. Въехав на служебную стоянку, водитель в униформе открывает двери. Оттуда выпархивает наша длинноногая блондинка Ирина в белом гипюровом коротком платье с гитарой на плече, за ней мы с Женей. Водитель, посмотрев по сторонам и увидев открытые рты персонала, остался очень доволен произведенным впечатлением, и по стойке смирно отдал нам честь. В Бангалоре в гостинице за нашими ужинами из привезенных с собой консервов и купленных на рынке овощей (тщательно вымытых красным антиамёбным мылом) мы теперь под гитару могли петь наши песни. Успешно завершив работу, мы пригласили наших партнеров на небольшой междусобойчик на крыше нашей гостиницы. Помимо еды, приготовленной в гостинице, на стол подали и бутерброды с привезенной с собой из Москвы черной и красной икрой, шпротами и нашу сэкономленную водку. Помимо специалистов спутникового центра, по предложению Ивана Егорова, пригласили и чету Рерихов. Знакомство с ними стало для меня знаменательным. Если со Святославом Николаевичем наши отношения с самого начала стали какими-то натянутыми, то с его женой, Девикой Рани Чаудхури Рерих, мы просто подружились. В прошлом, самая известная кинозвезда Индии в свои 77 лет была необычайно красива: почти без седых волос, с очень темными, яркими ведьмиными глазами.

В первую же свободную минуту она подошла ко мне и попросила (не предложила, а именно попросила) разрешения мне погадать: Вы самый молодой из присутствующих здесь заслуженных мужчин, но руководите ими. Вы мне интересны. Отвергла протянутую правую и взяла левую руку. Спросила, когда я начал и когда кончил заикаться (!?), когда получил контузию и как долго у меня отсутствовал слух (!?), почему так рано (ведь мне не было ещё 20 лет (!?), женился, как случилось, что я отравился и помню ли праотца (?), который меня вылечил (!!!?). Зачем, закончив один институт, учусь сейчас во втором (!?).Отпустив мою руку, она ласково улыбнулась и сказала: Вы мечены Вашим богом, хоть Вы и неверующий. У Вас в Вашей организации есть недоброжелатели, не все Вас понимают. Вы их не бойтесь, но будьте осторожны. Вас ждет интересная судьба: Вы много где побываете и много что увидите.

Следите за моей жизнью: Вы меня по возрасту переживете, но ничего в своей жизни не меняйте! Когда я, совершенно ошалевший, отошел от Девики, поцеловав ей руку, ко мне подошел один из членов делегации – представитель военно-космических сил. Он попросил найти возможность познакомить его с Девикой: очень его интересовало её гаданье. Улучив минуту, я вновь подошел к Девике и, извинившись, попросил её погадать одному человеку, который меня очень интересует. Она сказала, что она не гадает тем, кто ей не интересен, но… Взяв руку коллеги, она очень удивилась: Вы не тот, за кого себя выдаете: говорите, что специалист, а на самом деле военный; говорите, что Москвич, но родились в Питере, а детство провели в Сибири. Вам уже больше 50 лет, а у Вас, помимо жены, 2 любовницы. Более Вы мне не интересны.

В тот же вечер мы полетели в Дели с остановкой на дозаправку в Хайдарабаде. Мой коллега, которому Девика гадала, остановил меня на летном поле: Игорь Дмитриевич, она, стерва из ЦРУ! Она знает больше, чем мои кадровики: мои родители из Сибири – дореволюционные политзаключенные. В 24 году их направили в Питер в институт красной профессуры, где я у них и родился накануне выпуска, но зарегистрировали меня уже в Сибири, куда они были распределены. В школу я пошел в Москве, где потом закончил военное училище, аспирантуру, адъюнктуру и докторантуру. О Ленинграде я не упоминал ни в одной анкете!.

С Девикой и Станиславом Николаевичем мы встречались каждый раз, когда я бывал в Индии, и она всегда брала мою левую руку и, ничего не говоря, улыбалась. О нашей последней встрече с ней я расскажу позже.

В Дели на следующий день нам выделили Торгпредский автобус ПАЗ с шофером – сикхом и сопровождающим. Таджмахал произвел неизгладимое впечатление, но, помимо его красот, многократно описанных в различных путеводителях, нам всем запомнилось и небольшое приключение по пути: На одном из перекрестков наш автобус заглох. Несмотря на попытки его перезапустить ничего у нашего сикха не получалось. Наших инженеров залезть в движок он не пускал. Тогда решили запустить ПАЗик с хода, толкнув его. Дружно окружив его, по команде Богомолова расшевелили автобус и, к вящему восторгу рикш, стоянка которых была у этого перекрестка (белые саибы толкали автобус с сикхом – такого в Индии не увидишь!) мы его запустили.

По приезду взял отпуск и защитил диплом в академии.

В 1983 г. на наше Объединение обрушилось несчастье: за какое-то неблаговидное действие руководством советской колонии в США было принято решение о досрочном прекращении командировки В.Крамерова, но он вместе с семьей сбежал от опекавших его сотрудников и запросил политического убежища. У нас начались проверки и, хотя отрицательных последствий не было, люди из ближайшего окружения Крамерова, в том числе и В.Шибаев, были временно отстранены от возможности выезда за границу. Шибаев решил на это время взять сразу несколько неотгуленных отпусков. А помимо работы по подготовке Постановления по коммерческому космосу продолжалась и наша в то время главная работа по экспорту и импорту лицензий. Некоторые подписания предполагались на выезде. Пришлось менять план предстоящих командировок. Себе я оставил запланированную ранее поездку в Норвегию, где мы предполагали подписать экспортное соглашение на разливку алюминия в магнитном поле фирме Норск Гидро, одной из немногих в мире алюминиевых фирм, которая ещё не купила этой нашей лицензии. Как всегда, в задание мне были добавлены переговоры и с другими норвежскими фирмами по тематике нашего Объединения. Получив от нашего посредника – советско-норвежской фирмы Конеисто Норге подтверждение на переговоры мы с Генеральным директором Всесоюзного института легких сплавов Борисом Ивановичем Бондаревым летим в Осло. Там, в ходе встречи с руководством фирмы, узнаем, что на вчерашнем заседании акционеров было принято решение выйти из алюминиевого бизнеса, о чем они весьма сожалеют. Изменив дату вылета на более раннюю, выезжаем в город Ставангер, где были запланированы переговоры с рыболовецкой фирмой. После переговоров фирма пригласила нас в ресторан, где мы увидели , что половина столиков была занята сидящими по одной – по две нарядными девушками и женщинами. Оказалось, что Ставангер – это столица морской нефтедобычи и в этот день производилась смена вахт на морских буровых платформах. Отработавших свою вахту нефтяников вертолетами доставляли в Ставангер, по пути выплачивая заработанные ими деньги. В городе их ожидали не только семьи, но и слетавшиеся сюда со всей Норвегии ночные бабочки, а также и владельцы многочисленных ресторанов и пивных, жаждущие участвовать в дележе нефтяных доходов. Увидев страждущие глаза группами входящих в ресторан нефтяников уже заранее можно было представить себе, что нас ожидает и каково это было в Клондайке в период золотой лихорадки. Наш хозяин стал нас поторапливать уже как только в зале стал подниматься шум, споры из-за женщин. А при первых драках он просто утащил нас из ресторана. Утром из окон своей гостиницы, выходящих на площадь с ресторанами, мы увидели, как оттуда выносили поломанную мебель и ремонтировали разбитые окна и двери.

После моего окончания академии Куракин предложил мне оформиться в длительную командировку в Австрию. Но пока мне оформляли необходимые характеристики, а мы с Ирой проходили требующиеся тогда медицинские осмотры, должность, на которую меня предполагали послать, уже сократили в рамках экономии средств на содержание загранаппарата. Через год заместитель Министра машиностроения для животноводства и кормопроизводства (Минживмаш) Ткачев, который ранее был директором Ростовского-на-Дону института, чью технологию упрочнения почвофрез я продал в Японию, предложил мне также выехать в Австрию, в качестве уполномоченного Минживмаша. Вновь оформление, но когда дела дошли до последней инстанции, вышло распоряжение ЦК, запрещающее кадровым работникам Минвнешторга выезжать за границу в качестве уполномоченных отраслевых Министерств. Пришлось смириться с тем, что Австрия для меня табу. От поступившего из управления кадров предложения выехать торговым советником в одну из африканских стран, как и от предложения Посла СССР в Индии Юлия Михайловича Воронцова принять пост зам. Торгпреда в Индии (с перспективой дальнейшего роста) я отказался из-за медицинских противопоказаний Ире. Не судьба.

В это время мы с Ирой решили поменять квартиру с 2-комнатной на 3-комнатную: разнополые дети уже начали стесняться друг друга, а нам с Ирой надоело ежедневное упражнение по разборке и сборке софы. Но с обменом ничего не получалось, а накопленных денег не хватало, чтобы заплатить вступительный взнос в новый кооператив. Помог мой брат Миша, работавший тогда заместителем у известного на всю страну старателя Вадима Туманова в самой большой старательской артели Печора. Он дал нам в долг денег на взнос до тех пор, пока мы не получим назад деньги за нашу предыдущую кооперативную квартиру. Мы смогли ему вернуть только через год, когда переехали в новый кооперативный дом на Кунцевской улице, также построенный и для сотрудников Минвнешторга.

В 1984 году Шибаева направили на курсы Патоличева с отрывом от производства сроком на 6 месяцев. Тут не до командировок. В очередную поездку в Индию вместо себя посылаю Эдика Веденеева, который к этому времени вернулся из Чехословакии и работал экспертом в нашей фирме. Я же, помимо текущей экспортно-импортной деятельности, продолжал бегать с проектом Постановления. В том же году впервые выехал в Австралию, где предполагалось заключение очередного экспортного лицензионного соглашения на разливку алюминия в магнитном поле – на этот раз с австралийской фирмой Комалко. Переговоры были в Сиднее и успешно подходили к концу, когда мне позвонили из Канберры и потребовали срочно приостановить встречи, связавшись с Москвой. Звоню Борису Евгеньевичу. Оказалось, что какой-то новый чинуша из Госплана проснулся и решил запретить продажу этой лицензии: Нечего укреплять обороноспособность капстран, позволяя им производить более дешевый и качественный алюминий, применяемый в самолетостроении. А ведь мы к этому времени продали эту лицензию уже 10 раз, в том числе и в 3 страны – члены СЭВ, впервые в мире создав пул лицензиатов, которые на основании условий этих лицензий обменивались друг с другом и с нами всеми произведенными изменениями и улучшениями. Куракин, убежденный, что ему удастся снять запрет, приказал быть с ним ежедневно на связи, пока приостановив переговоры. Упершись, как бык на одной малозначащей формулировке в тексте я потребовал от ничего не понимающих партнеров сделать паузу. Сидим с нашим представителем в Австралии Евгением Журавлевым голодные в снятом для нас мотеле (гостиничные нормы в Австралии позволяли жить только в самых дешевых отелях, где на завтрак в номер полагалась маленькая булочка и 0,25 л молока. Питание же в общепите было нам не по карману – при 13 австр. долларах в сутки, стоимость же куриной ножки с картошкой в стоячих кафе превышала 5 долларов. Имевшиеся консервы мы уже съели. Иногда прогуливались в районе Бондай Бич, целиком заселенном эмигрантами из СССР, где с удовольствием наблюдали жанровые сценки, как будто целиком взятые с различных деревенских или одесских улиц: домино, старушки на лавочках у подъездов, смесь русского, украинского, еврейского и английского языков, перемежающаяся чистейшим многоярусным матом.

Тут, нам на счастье, получаем приглашение на ужин от одной из фирм, с которой мы уже встречались в первые дни. Хозяин фирмы, смущаясь, спросил, не будет ли у нас возражений, если он на этот ужин пригласит и некоторых своих родственников. У ресторана много народа, за столом человек 8, которые тут же стали засыпать нас вопросами: Этот значок (торговая эмблема нашего Объединения) – орден?, А вы носите сапоги?, А куда Вы в командировках прячете портупею и оружие? и т.п. Не отвечая на эти вопросы я тут же задал несколько ещё более глупых вопросов и, увидев открытые рты австралийцев, рассказал им какой-то анекдот. Хозяин, отсмеявшись, разрядил обстановку: оказалось, когда он дома рассказал о встрече с русскими, никто не мог поверить, что это обычные белые деловые партнеры, носящие хорошие костюмы и весьма прилично говорящие по-английски. Многие хотели в этом убедиться, поэтому он отобрал самых неверующих, а остальным желающим посоветовать понаблюдать за нами с улицы. После этого ужин, кстати, с прекрасной для нас, голодных, кухней прошел в очень теплой обстановке.

Через два дня Куракин выдал нам добро на подписание. Договорившись о встрече с руководством Комалко, мы, обе стороны готовые на компромиссы, тут же завершили переговоры и подписали соглашение. Вечером президент фирмы устроил торжественный прием в клубе ветеранов второй мировой войны, членом которого он был. В ходе приема я ему шепнул, что виски Чивас Ригал, которые нам подавали, не настоящие. Не устраивая скандала, он со мной вместе и метрдотелем пошел к бару. Заставили его продегустировать из моего стакана. Результат налицо: бармен уволен, мне вручили целую бутылку, а из счета всё выпитое было исключено. Президент, пытаясь искупить неприятное недоразумение, пригласил меня сегодня же ночью на его личном вертолете слетать на остров Тасмания, где, по его словам, лучшие в мире устрицы и публичные дома. Пришлось отказаться, ссылаясь на необходимость завтрашнего вылета и строгость австралийских властей по поводу нарушения программы, заявленной при подаче на визу.

На обратном пути предстояла 20-часовая остановка в Сингапуре, т.к. прямого рейса Аэрофлота из Москвы в Сидней и обратно не было. Австралийская компания размещала нас на это время в хороших местных гостиницах. Журавлев и другие наши советские коллеги в Австралии советовали мне необходимые покупки осуществить в Сингапуре в зоне Duty free в районе международного морского порта. Они дружно дали мне информацию, что и у кого сколько стоит, посоветовав обратиться в магазин Новороссийск к его владелице – индианке Любе. Рано утром я покинул гостиницу и по прохладе (всего то 30°С) пошел за покупками. Торговая зона уже полна народу. Речь на всех языках мира (больше всего русской и польской). Магазины любых наименований: Москва, Ленинград, Одесса, Владивосток, Нахичевань и т.д. Нашел Любу, которая из русской речи (источником которой были моряки) в совершенстве владела матом, а также знала да-нет, дешево-дорого, деньги и ещё пару слов. По-английски передал ей привет из Австралии и протянул список того, что хотел бы купить для семьи: различные джинсы, куртки Аляска, модные игрушки и всякую мелочь, а также двухкассетник (для последующей продажи в комиссионном). Отодвинув любопытствующих матросов разбитная продавщица тут же написала мне цены, которые к моему удовольствию оказались даже ниже сообщенных мне коллегами. На подготовку всего заказа, в т.ч. получение некоторых вещей у своих товарок, она попросила 1 час. Я согласился и пошел смотреть окрестности. Оказалось, что торговая зона граничит со старым китайским кварталом. Такой экзотики я не ожидал: проточная канализация кое-где и не накрытая, готовка пищи на улице на керогазах и даже на открытом огне, копоть и вонь от горящего утиного и свиного жира, толпы детей, играющих в этих миазмах. И всё это при отсутствии ветра и температуре, приближающейся к 40. Мне стало плохо. Еле добежал до набережной, где дул небольшой ветерок. Обратно пошел, обходя этот приветливый квартал. Когда Люба увидела меня абсолютно мокрого и бледного, она повела меня в подсобное помещение, напоила ледяной кока-колой и, положив предо мной все заказанные вещи, посоветовала переодеться, т.к. сразу видно, что у меня что-то спрятано сзади. Это был паспорт, который по совету папы я прятал в подвесном кармашке под трусами – единственная сухая часть одежды. Поняв, что пешком я не смогу дойти до гостиницы, под завистливые взгляды наших моряков я вызвал такси. В гостинице развесил всю одежду сохнуть под кондиционером. В итоге в Москву я прилетел с двусторонним воспалением легких.

В январе 1985 года по настоянию Торгпредства СССР в Индии я вновь возглавил нашу делегацию для работы в Бангалоре. Вновь всё то же: опять разъезды по другим городам, опять встреча на крыше нашей гостиницы. Опять призывающий к добру и всепрощению Станислав Рерих. Девика, проверив мою левую руку, удивилась: Вам предстоят изменения: начальник, прислушивающийся к мнению Ваших недоброжелателей, уйдет. Вы не сразу, но будете повышены. Всё остальное без изменений. Кто из Вашей делегации сегодня Вам интересен? Я указал ей на Дмитрия Андронова, так же представителя военно-космических сил, который, из-за превышения предельного возраста для полковников, перед нашим отъездом подал рапорт об отставке. У меня с ним сложились прекрасные отношения, он меня поближе познакомил с заместителем командующего ВКС Германом Титовым и очень мне помогал и в решении вопросов с Минобщемашем. Его уход был бы для нашего дела большой потерей. Внимательно посмотрев ему в лицо и подержав его левую руку, Девика засмеялась: Вы очень веселый и приятный человек. Жалко, что не цивильный. Вижу Вас в генеральской форме. Как же мы все были удивлены и обрадованы, когда узнали, что в отставке Андронову было отказано, а в феврале мы неоднократно обмывали его генеральское звание и у него на работе и в нашем кругу, каждый раз поднимая тост за вещунью Девику.

В том же году, собираясь на работу, услышал в новостях по радио сообщение, что Правительство СССР разыскивает семью пропавшего высокопоставленного советского дипломата Богатого Анатолия Николаевича. Толя Богатый, с кем наши койки в интернате на протяжении трех лет стояли рядом, кто был свидетелем на нашей с Ирой свадьбе, у кого на его свадьбе с Наташей я был свидетелем. Что с ним? Я знал, что во время учебы в текстильном институте он был секретарем комитета ВЛКСМ института, после учебы в аспирантуре он поступил на работу в МИД. Прекрасно зная английский и французский языки, он достаточно быстро выехал в командировку в Алжир, потом еще раз, после чего окончил академию МИДа. Хоть мы в последнее время общались очень редко, я знал, что он выехал в командировку в Марокко в должности 1-го секретаря Посольства СССР. Придя на работу, звоню Виктору Богатому, который был на 1 год младше нас и после работы экономистом в Торгпредстве СССР ожидал утверждения в должности начальника управления международных экономических организаций. Он ничего не знал. Через месяц он появился в нашем здании в качестве и.о. зам. главного редактора журнала Внешняя торговля, который арендовал у нас несколько комнат. Витя рассказал, что, оказывается, Анатолий учился не в академии МИДа, а в специальном учебном заведении КГБ, в Марокко он исполнял обязанности резидента КГБ и вместе с женой и 2 детьми покинул Посольство, не оставив даже зубных щеток, предварительно опустошив служебный сейф. Разбирательство ничего не дало. Виктора сняли с пробега при утверждении в должности, а их отца, Николая Ефимовича, бывшего и Торгпредом СССР в Таиланде и Йемене, и зам начальника отдела ЦК, и начальником департамента ООН в Нью Йорке, а потом и зам. Генерального директора ТАСС, сняли с должности и отправили на пенсию. Проблемы были и у некоторых близких знакомых Анатолия. К счастью у меня проблем не было. Только потом я узнал, что за меня поручился высокопоставленный сотрудник КГБ, с которым я неоднократно общался при подготовке Постановления по космосу.

К этому времени конфликт между В.Л. Малькевичем, ставшим в 1983 году заместителем министра, и Б.Е. Куракиным дошел до своего апогея. Куракин был вынужден уйти из Минвнешторга, и стал заместителем министра станкостроительной промышленности. Председателем Объединения был назначен Валерий Васильевич Игнатов, до этого работавший заместителем Председателем В/О Станкоимпорт. Для большинства лицензинторговцев это назначение было обидным: у нас были свои коренные заместители. У Игнатова, при его полном незнании лицензионной торговли, которое он быстро старался восполнить, были и плюсы: аккуратность, обязательность, знание общих правил внешней торговли. При этом он старался также избавиться от Куракинского наследства: за границу, советником Торгпреда в Финляндии, был отправлен Володя Шибаев. Игнатов несколько раз пытался назначить и.о. директора фирмы Лицензтрансаш разных людей, но судьба не благоволила его этим попыткам: Володя Лобанцев, о котором я упоминал раньше, покончил с собой, второй кандидат – Соколов (Воронец) после загранкомандировки решил не возвращаться в Объединение. Только в декабре он был вынужден назначить меня и.о.директора. Мы уже знали, что Постановление будет подписано. Это нам пообещал заместитель Председателя Совета Министров страны Ю.Д. Маслюков, к которому для получения визы Малькевич пришел вместе со мной (в качестве фельдегеря). Ознакомившись с проектом Постановления, Юрий Дмитриевич спрашивает Малькевича:

– А кто будет возглавлять направление?

Владислав Леонидович показывает на меня.

– Ты кто? Какое имеешь отношение?

Рассказал.

Маслюков засмеялся: Так ты наш, оборонщик! Он достал бутылку коньяка, налил 3 рюмки и пожелал нам успехов, при этом попросив Малькевича, которого он давно знал, лично контролировать эту работу.

После назначения меня директором, хоть и и.о., я настоял на переводе к нам на фирму в качестве заместителя директора Володю Цимайло, друга Шибаева, до этого работавшего зам. директора фирмы Лицензэлек и нашим представителем во Франции. Дело в том, что по опыту работы с ЕКА и ИСРО я понял, насколько много вопросов связано с электроникой, в которой я очень плохо разбирался. Цимайло же, помимо того, что он прекрасно разбирался в электронике, работал в Объединении дольше меня, свободно говорил по-французски, профессионально фотографировал, рисовал, писал стихи и был очень легок в общении, особенно в ходе переговоров. Хотя в соответствии с Постановлением предписывалось создать отдельное подразделение, для чего Объединению на 22 человека увеличивался штат, нам на фирму с большим скрипом добавили только 4 единицы, разбросав остальные по различным функциональным подразделениям. Конечно, руководителем группы Космос (космическая, авиационная и судостроительная тематика) и моим заместителем был утвержден Цимайло. Вторым моим заместителем (тяжелое машиностроение, станкостроение, МПС, Минводхоз, Минживмаш), после моего утверждения в должности, был назначен вернувшийся из Австралии Журавлев. Подготовили и согласовали с ВПК и Минобщемашем план рекламной компании: статьи, рекламные публикации и фильмы, выставки. Упор сделали не только на коммерческие запуски спутников с помощью наших ракет, но и размещение отдельной полезной нагрузки на наших спутниках, долговременных станциях и т.д. Не забыли и возможности подготовки и запуска иностранных космонавтов (или как их называют на западе – астронавтов). Совместно с коллегами из Главкосмоса, в первую очередь с Димой Полетаевым и Евгением Шерстобитовым, начали собирать любую возможную информацию, которая мало-мальски могла бы нам помочь при подготовке расчетов цен и типовых контрактов. Много и с удовольствием помогали нам и наши космонавты: Титов, Леонов, Соловьев, Джанибеков, Рукавишников, и другие.

Однако мы жили не только космосом. В конце 1986 – начале 1987 года по инициативе секретаря ЦК КПСС А.П.Бирюковой были приняты два постановления Правительства, по которым Минвнешторгу поручалось закупить, а предприятиям оборонного комплекса – освоить производство 97 наименований оборудования для легкой и пищевой промышленности. (Кроме этого поручалось закупить огромное количество оборудования для переоснащения этой промышленности.) Нашему Объединению пришло поручение закупить 69 лицензий. При этом никаких дополнительных средств на закупку не выделялось (В пределах общих плановых средств, выделенных на соответствующие года) – нам всем уже тогда было ясно, что такое волюнтаристское и неподготовленное решение ни к чему хорошему не приведет. Но надо исполнять. Растерявшийся Игнатов, ещё не полностью знавший потенциал каждой из 9 фирм Объединения, решил обсудить распределение на оперативном совещании. На нем я, предварительно обсудив этот вопрос у нас на фирме, предложил поручить нашей фирме закупку 19 лицензий по номенклатуре наших отраслевых министерств – по 1 на каждого оперативного работника, включая директора и двух заместителей.

Для контроля за закупкой лицензий в ЦК КПСС были созданы рабочие группы – по каждому из министерств оборонного машиностроения. Одновременно с поручением на закупку нам были переданы технические задания на подлежащие закупке технологии, подготовленные министерствами легкой и пищевой промышленности, и технико-экономические обоснования, исходя из которых, мы должны были произвести расчеты цены лицензии. Полученные материалы нас весьма удивили: таких больших объемов освоения лицензий ни мы, ни наши партнеры – министерства оборонного комплекса не предполагали. Совместно с заместителем министра авиационной промышленности Анатолием Геннадьевичем Братухиным мы пошли в Госплан для получения разъяснений по полученным данным. В Госплане нам ничем помочь не могли: там не имели представления об источнике данных. В отделе же легкой промышленности нам сказали, что мы должны исходить из полученных данных, принимая их как директивные. В то же время имелись основания сомневаться в достоверности данных: так в задании на настилочно-раскроечный комплекс для швейных предприятий указывалась цель – произвести 720 комплексов в течении первых 10 лет. По полученным нами данным только 120 швейных предприятий по своим мощностям могли использовать оборудование, производительностью соответствующее заданию, т.е. максимально можно было бы использовать не более 180 комплексов (в 4 раза меньше задания!!!). Как же тут считать и обосновывать цену лицензий? По ряду тем закупка была произведена очень быстро. Но по некоторым темам заткнулась. Так, по тому же настилочно-раскроечному комплексу пришлось разбить тему на 2 отдельные, по которым были получены отдельные и технические и коммерческие предложения из разных стран, включая США, Францию, Испанию. Эти предложения отличались друг от друга на порядок (!). Минлегпром настаивал на закупке лицензии у американцев (самое дорогое предложение), которые не хотели свои чертежи в дюймовой системе измерения переделать на метрическую. Минавиапром же не хотел брать на себя переработку чертежей (потеря минимум одного года). К тому же каждый из советских Послов бомбардировал и ЦК и МИД с требованием закупки лицензии только в стране их работы. Пошли совещания на всех уровнях. Игнатов же и руководство Минвнешторга ходили на совещания только по всему комплексу закупок. Если же речь шла о какой-либо конкретной лицензии, будь то настилочный или раскроечный комплекс, или оборудование для производства макаронных изделий, то мне приходилось отдуваться и держать оборону в высших инстанциях самому. Слава богу, я имел поддержку в лице А.Г. Братухина, который подготовил и провел в жизнь у себя в министерстве распоряжение, согласно которому по каждой теме была создана рабочая группа в составе руководства предприятий и представителей курирующих главков. Мы с ним проводили встречи этих групп с завидной регулярностью. Люди же у нас на фирме работала почти на износ. Иногда переговоры шли одновременно по 3-4 темам, помещений не хватало, переводчиков не хватало – хорошо, что все сотрудники фирмы владели одним, двумя, а то и тремя иностранными языками. Я же зачастую был вынужден безотрывно допоздна сидеть в своем стеклянном кабинете и координировать всех и каждого. Я горд тем, что мы свои планы выполнили. Ребята сделали свою работу. По итогам этой работы и в ознаменование 25-летия нашего Объединения Министр внешней торговли наградил меня почетной грамотой. Продолжалась также работа по традиционному экспорту.

Почти в то же время меня вызвал к себе Бутенко, работавший заместителем секретаря Парткома министерства, и ознакомил с поступившей к ним анонимкой на меня. Он сказал, что постановлением ЦК рассмотрение анонимок в вышестоящих партийных органах запрещено, но, поскольку я – и.о. директора фирмы и мое назначение должно проходить через Коллегию министерства, он просил моего согласия направить кляузу к нам в Объединение. Я согласился. В.Ф. Игнатов и секретарь партийной организации Объединения В.Ф.Мешков, получив пакет из Министерства, вызвали парторга фирмы Сергея Якушина и профорга Наташу Максимову и предложили им обсудить анонимку на собрании фирмы. Они категорически отказались и сообщили мне об имевшемся разговоре. Я их убедил рассмотреть бумагу в присутствии Мешкова, обязательно оформив протоколом, в котором он тоже должен был расписаться.

Зачитав анонимку, содержащую 2 страницы печатного текста, Сергей предложил ответить по пунктам:

– Всеми силами старается выехать в США, чтобы встретиться со своими друзьями – предателями Родины Крамеровым и Богатым. – После 1975 года к руководству Объединения и партийную ячейку фирмы ни разу не поступало предложение о командировке Алексеева в США;

– Став зам. директора, а потом и и.о.директора фирмы подмял под себя все командировки в западные страны, игнорируя интересы других сотрудников фирмы. – Как зам. директора Алексеев не влиял на командировки сотрудников, а в качестве и.о.директора выезжал только в Индию, и то по настоянию Посольства СССР. В то же время 3 сотрудника выезжали в западные страны по 2 раза, выезжали и другие сотрудники;

– Выделяемые на фирму премиальные фонды забирает себе и распределяет среди своих любимчиков. – Размер премии лично Алексееву, как руководителю подразделения, успешно выполняющего план и являющегося длительное время победителем в соревновании фирм, устанавливает Председатель Объединения. Что касается сотрудников фирмы, то, по установленной Алексеевым ещё во время учебы Шибаева традиции, предложение по премированию готовится парторгом, комсоргом и профоргом в присутствии заместителя директора. После этого Алексеев имеет право внести изменения (уменьшение или увеличение), представив обоснованные причины, только с согласия треугольника.

Таким образом прошло всё обсуждение. Через 40 минут уже с подписанным протоколом Мешков ушел. Второй экземпляр с его подписью я, на всякий случай, потом отдал Бутенко.

Только в марте 1987 года (через 15 месяцев!) с меня, в конце концов, сняли приставку и.о.. Очень занимательно прошло мое утверждение на коллегии: Министр спросил у меня:

– Знаете ли своих подчиненных? Кто их родители?

– На фирме 22 человека. Не блатных – 4: секретарь – Яковлева, немецкий переводчик – Максимова, мой заместитель – Цимайло и я. Остальные – дети сотрудников ЦК и Совета Министров, дети разных заместителей министров.

– И как с ними справляетесь?

– Конкуренция помогает.

А по космосу началось движение. Первым к нам обратился г-н Дьюла, президент американской фирмы Спейс Корпорейшн, который хотел представлять наши интересы в США и у которого уже был специфицированный запрос на запуск спутника на геостационарную орбиту с помощью советской ракеты-носителя Протон. Совместно со специалистами Главкосмоса обсудили все технические вопросы и решили сделать твердое предложение, хотя расчет цены и не был согласован ни с ГИТУ, ни с Главным валютно-финансовым управлением. Звоню Игнатову и прошу согласия. Отказывается. Звоню начальнику ГИТУ – ответ тот же. Звоню Малькевичу – просит утром к 9.00 прийти к нему с докладной, расчетом и текстом контракта, а время уже около 5 вечера. Собираю всю группу Космос и кличу добровольцев на ночную работу. Согласились все. Выбираю Цимайло, Сергея Якушина, Женю Лупова и Мишу Тяпкина. Приглашаем с собой начальника юр.отдела Володю Драгунова. Берем 2 пишущие машинки с русским шрифтом и 1 – с латинским и едем в Барвиху на дачу к отцу Лупова, который работал в ВПК. В 9.00 я у Малькевича. Там же начальник ГИТУ Серов. Докладываю итоги переговоров с Дьюлой и выкладываю на стол мою докладную, расчет цены, подписанный мной и Цимайло, проект контракта на русском и английском, завизированный мной, Цимайло и Драгуновым. Ознакомившись с документами, Владислав Леонидович заставляет завизировать их Серову и утверждает их. От Серова он потребовал впредь мои обращения по космосу рассматривать вне очереди. Связавшись с Дьюлой, встречаемся с ним после обеда и вручаем тексты контракта с впечатанными в них ценами. Наш американец впечатлен скоростью подготовки документов и четкостью формулировок (польза переговоров с ЕКА в 1981 году). Через 2 дня наш первый контракт подписан. К сожалению, он так и не вступил в силу: Правительство США его заблокировало. Пресса во всем мире взорвалась: нас стали обвинять и в демпинговых ценах, и в попытках залезть внутрь спутников, изготовленных в США, и во всех прочих смертных грехах. Но зато: какая реклама! Получаем обращение от британской теле– и радиовещательной корпорации БиБиСи с просьбой дать интервью для их воскресной (это же прайм тайм!) бизнес – программы Money Program. Игнатов хочет отказаться, но Малькевич дает мне добро. Связываюсь с БиБиСи и пытаюсь получить вопросник заранее. Неудачно. В Москву прилетает съемочная группа во главе с обаятельной журналисткой, которая объясняет мне задачу: на базе наших рекламных проспектов провести якобы параллельное интервью с Дунаевым (к сожалению, только на русском языке с переводом), со мной и сенатором США Спенсором, который в то время был основным противником выхода СССР на рынок коммерческих услуг в области космоса. Вопросы подготовить заранее не представляется возможным: надо максимально использовать то, что будет говорить сенатор, с которым встреча будет только через неделю. Поэтому ко мне просьба наговорить все возможные контрдоводы. Ориентиры она обещала дать. Для интервью Игнатов выделил нам зал правления и свою комнату приемов. Я позвал с собой Цимайло и Тяпкина, чтобы они контролировали меня: Как бы чего лишнего на английском не сболтнуть! Вместе с журналисткой мы просмотрели отснятые материалы и остались вполне удовлетворены. Через месяц получили копию прошедшей по БиБиСи программе и остались очень довольны. Малькевич, которому я передал полученную запись, просил передать благодарность всем, кто принимал участие в ее подготовке.

Пошли отзывы на передачу в виде запросов на научные эксперименты на различных советских космических станциях и аппаратах, на запуски спутников и, даже, на запуски космонавтов-астронавтов. Решили расширять рекламную деятельность, включая организацию выставок-презентаций и участие в таких выставках как Ле Бурже во Франции и ИЛА в Германии. Распределяем роли в группе Космос: кому, куда и с кем ехать, кто за какое направление деятельности отвечает и т.д.

В апреле 87г. по приглашению ряда фирм, занимающихся исследованиями в космическом пространстве и производящими различное оборудование, в т.ч. полезную нагрузку для спутников, вылетаю в Японию. В аэропорту, помимо нашего представителя в Торгпредстве Василия Цокова, меня встречает представитель нашей агентской фирмы Ниссё-Иваи г-н Марияма-младший. Его отец, сын японца и русской эмигрантки, раньше работал в Москве в качестве главы представительства фирмы Атака и помогал мне ещё в начале70-ых годов заключить соглашение на почвофрезы. Едем в Торгпредство оформить документы и получить командировочные, после чего Марияма везет нас на ужин. Поздно ночью прощаюсь с Цоковым, а Марияма, к моему удивлению, сообщает, что он будет всё время недалеко, чтобы у меня не было проблем. В прошлой моей поездке в Японию такого не было! Через некоторое время выглядываю в коридор – Марияма спит сидя у моей двери. Зову его в номер и прошу объяснить такую ретивость. Оказалось, что моя поездка по минутам согласована с национальной службой безопасности (ведь партнеры – все ведущие фирмы оборонного комплекса страны) и будет ею контролироваться от начала до конца. Фирме же Нисё-Иваи, являющейся главным спонсором моей поездки, поручено обеспечить полное соответствие согласованной программе и не допустить какие-либо мои несогласованные действия. В течении всей дальнейшей поездки мне сообщалась подробнейшая программа и указывалось у какого столба в какое время я должен отметиться. В результате этой поездки в Объединение через некоторое время поступил запрос о возможности запуска японского журналиста на станцию МИР на коммерческих условиях. Поездка в таких условиях, переговоры с целым рядом крупных фирм, иногда и с участием правительственных чиновников, большая разница во времени, да ещё и задержка обратного рейса измотали меня прилично. Думал прилететь и попросить пару дней в счет отпуска, но дома Ира сообщила, что звонили с работы и просили завтра быть без задержки.

Прихожу. Улыбающийся Игнатов сообщает, что послезавтра (30 апреля – накануне выходных!) я вылетаю в Австралию. Мой отказ не принимается: командировка по приглашению Правительства Австралии, новый паспорт уже готов, виза в Посольстве уже получена. В состав делегации входят представитель Минобщемаша, работник МИДа в звании Чрезвычайного и Полномочного Посла и я. Совместным решением министров Шеварнадзе и Аристова по согласованию с военно-промышленной комиссией Совмина руководителем делегации назначен я. Делегация через 2 часа должна быть в МИДе для получения инструкций и ознакомления с Указаниями. Прихожу на фирму, где все уже всё знают, и в оперативном плане обмениваемся информацией и задачами на предстоящую неделю. Следующий день общаюсь в Главкосмосе с А.И.Дунаевым и ведущими специалистами по космической связи, готовлюсь к переговорам. И снова в путь. Утром в аэропорту проходим через зал официальных делегаций. Команда подобралась ничего: пожилой Роговский из НПО им. Лавочкина, вылетающий всего второй раз за границу, до этого побывавший только в Индии, очень молодой Посол из МИДа (фамилию его я забыл), отец которого работал помощником у Н.И.Рыжкова, несколько обиженный, что не он назначен руководителем, хотя ни разу этого не показавший. Все приготовили с собой выпить в честь праздника и поесть из того, что жены приготовили к несостоявшемуся праздничному столу. Летим 12 часов через Бомбей в Сингапур, где должны провести 8 часов до пересадки на рейс в Сидней и Канберру. В зале ожидания подтаскиваем скамейки к большой пальме в кадке, под сенью которой вытаскиваем приготовленную снедь: здесь и разные пирожки, и бутерброды, и селедка, и котлеты и даже салаты – всё, что нельзя ввозить в Австралию ни под каким предлогом. Штраф 10.000 долларов. Отмечаем приближающийся праздник 1 мая. Снова в путь – теперь ещё 14 часов. Встретивший нас Юра Кулагин, тот самый, что сопровождал нашу делегацию для переговоров с ЕКА в Париже, везет нас не в гостиницу, а в клуб на берегу океана, где все колонии стран – членов СЭВ отмечают праздник вместе: футбол, волейбол и национальная еда и выпивка каждой из стран. Знакомимся с руководством, которое предлагает отдыхать вместе со всеми. Дела завтра с утра. Увидев, что команда Чехословакии не имеет полного состава, на чешском языке (который к тому времени ещё не совсем забыл) предложил сыграть за них. Все были довольны. Потом 2 дня переговоров в министерствах связи и торговли Австралии. Всё это время живем в Канберре, которой я был очарован: зеленый малоэтажный город с огромными искусственными водоемами. Самые высокие здания в 4 этажа – правительственные учреждения. Вместо галок и воробьев по улицам летают попугаи разных размеров. Какая-то идиллия. Переговоры чисто предварительные и разведывательные – австралийцы ждут каких-либо шагов своей метрополии – Великобритании, и США. Потом летим в Мельбурн для встреч с несколькими фирмами, где получаем звонок, что до нашего вылета нам необходимо ещё раз побывать в Канберре в Посольстве. Поскольку по программе этот виток не был предусмотрен, вместе с Кулагиным идем в ближайший полицейский участок продекларировать изменение. Прошу чиновника, в порядке исключения, разрешить передвижение на машине Кулагина: когда ещё будет возможность проехать по стране 400 км вдали от цивилизации. Видя растерявшееся лицо полицейского, предлагаю либо установить на машину датчик, определяющий её местонахождение, либо выделить сопровождающего. Старт намечен на 5 утра, а за 10 мин до этого во дворе нашего мотеля (на гостиницу денег опять не хватает) появляются 2 Мазды с форсированными движками, в каждой из которых по 2 человека экипаж. Сама дорога произвела меньшее впечатление, чем я ожидал: достаточно пустынный пейзаж, но вся дорога по качеству лучше, чем любая в Москве. Кое-где попадались фермы со страусами, которые тут же подбегали к машине и стучали клювами по стеклам, требуя пищу. Иногда встречались стада разного размера кенгуру. Абсолютный шок я получил, когда Кулагин предложил сделать остановку и отдохнуть где-то после 3-х часов езды. Мы остановились у какого-то небольшого здания, построенного рядом с небольшой рощицей. Оказалось это парковка, оборудованная водопроводом с горячей и холодной водой и канализацией на фотоэлементах (и это не ближе, чем 100 км от ближайшего населенного пункта!!!). На парковке несколько мест для жарки мяса с большим запасом нарубленных дров. Функционирование и заготовку дров обеспечивает дорожная служба за счет казны. Пожарили заранее накупленное мясо, убрали за собой и поехали дальше. Как только появился дорожный указатель Канберра – столица страны, сопровождавшие нас полицейские погудели, мигнули фарами и поехали назад. В Посольстве наш Посол Сметанкин сообщил, что из Москвы нас попросили срочно сделать предварительный отчет о работе и направить его по спецканалу. После отправки отчета Посол, смеясь, рассказал, что от своего имени он дописал рекомендацию о целесообразности формирования смежных делегаций с назначением руководителем делегации по внешнеэкономическим вопросам представителя Минвнешторга. Через месяц он был отозван в Москву. Больше я с ним не встречался и нигде о нем не слышал: думаю ему в МИДе не простили вольнодумства.

Возвращаемся домой, проведя в пути и 1 и 9 мая. В первый день на работе получаю информацию о всем, что произошло за время моего отсутствия. Цимайло и ребята справились отлично. Приглашаю Сережу Якушина и прошу доложить о его готовности к поездке в Индию на последнюю консультацию ИСРО, которая должна состояться через неделю. Дело в том, что Сергею, долгое время до прихода на фирму Цимайло являвшимся моей правой рукой, и поступившему на работу в Объединение после 2-годичной службы в ракетных войсках стратегического назначения, был навешен срок в 10 лет, которые недавно истекли. Поэтому в Объединении было принято решение о его первом командировании в нейтральную капиталистическую страну. Его доклад меня удовлетворил. Но уже на следующий день Игнатов приглашает меня в секретную часть и знакомит с телеграммой Посла СССР в Индии, в которой руководство Минвнешторга и нашего Объединения обвиняется в недооценке работе с ИСРО и снижения уровня руководства делегацией. Резолюция министра: Игнатову. Исправить!

– Собирайся, поедешь!

Пытаюсь убедить, что после двух изматывающих поездок со значительной сменой часовых поясов я не в состоянии должным образом подготовиться. Ведь помимо ИСРО, предстоят заключительные переговоры с Мидхани и подписание соглашения на сплавы для самолета МИГ-21, а также и ряд других переговоров по тематике Объединения, к чему особенно готовился Якушин. Предлагаю послать кого-либо ещё из руководства. Игнатов непреклонен, т.к. Цимайло ещё не имеет права многократного выезда, кто-либо из заместителей председателя тем более не успеет подготовиться, и им не успеем получить визу, а мне, неоднократно встречавшемуся с Послом Индии, будет достаточно ему позвонить. В качестве компромисса соглашается на выезд и Якушина. Пришлось подчиниться.

Летим. Команда та же. Единственное изменение – гостиница. Наша предыдущая снесена. Но и … действующий в стране сухой закон, из-за которого ни Торгпред ни Посол не смогли нам помочь в обеспечении профилактического лекарства против экзотических болезней. Пришлось первым делом провести переговоры с владельцем фирмы по производству виски и джина, у которого нам с Сергеем удалось выиграть на спор (кто больше выпьет) почти 30 литров виски.

Семья Рерихов, зная, что это наш последний визит по этому проекту, пригласили всю делегацию к себе в загородное имение. Там мне пришлось увидеть как миротворец Рерих избил ногами своего слугу, не исполнившего какое-то поручение хозяина, и я понял, почему он мне не понравился в первую минуту нашего знакомства. Девика, увидев какое впечатление произвела на меня эта сцена, взяла меня под руку и увела.

Показала территорию имения, рассказала о его истории: одно время, проживая в Мексике, ее муж сумел где-то достать семена масличных деревьев, масло которых используется в парфюмерии. Вывоз этих семян из Мексики категорически, под страхом смерти, был запрещен. Однако Станиславу Николаевичу удалось их вывезти. В Индии они купили эту плантацию, вырастили масличные деревья, которые дают им более 1 млн. долларов ежегодно. Далее она провела меня к какой-то роще и рассказала, что одновременно с масличными деревьями они посадили здесь росток баньяна, рядом с которым построили часовню на счастье. Сейчас эта роща разрослась и занимает до 300 метров в диаметре. Она посоветовала зайти в рощу и, найдя часовню и закопав перед входом 1 рупию (чтобы обезьяны не раскопали), зайти внутрь, загадать желание и три раза позвонить в висящий там колокол. Чтобы мое желание исполнилось, я не должен был никому о нем говорить, пока оно не исполнится. После этого мы вернулись к делегации. Организовав работу делегации в ИСРО, мы с Сергеем вылетели в Хайдарабад.

Устроились в единственной в городе 4-звездочной гостинице, пригодной для проживания.

Посмотрели в номере фильм Академия полиции, выпили по 100 грамм и пошли ужинать. Официант, накрывая на стол и держа на одной руке салфетку, протирал расставляемые тарелки голой рукой. Эта его рука дала себя знать уже ночью. Меня рвало, несло, а температура поднялась к 40 градусам. Сергей обтирал меня мокрыми полотенцами. Утром решили поехать на фирму вместе, где я попрошу вызвать мне врача, а Сергей, как первоначально и планировалось, будет вести переговоры сам. Так и сделали. Индийские партнеры отвели меня в домик приемов, уложили, вызвали врача, который надавал мне разных лекарств и сделал укол, после которого я уснул. Через пару часов Сергей попросил сделать перерыв, чтобы проведать меня.

Очень вовремя! Комната была полна дыма, а кондиционер горел! Я же был без сознания. Наши хозяева перенесли меня в другое помещение и потушили пожар. К вечеру Якушин завершил переговоры, меня кое-как привели в чувство и мы подписали соглашение. Тут же на самолет и опять в Бангалор. Пока я лежал в гостинице, делегация завершила свою работу. Пришлось ехать в спутниковый центр и подписывать заключительные документы.

Опять самолет, теперь в Дели, где предстояли ещё переговоры, в том числе в Правительстве Индии. В Дели чрезвычайная ситуация: из-за низкого уровня воды в водохранилищах электроснабжение гостиниц днем прекращается. Торгпред, которому Сергей сообщил о моем состоянии ещё из Бангалора, принимает решение: утром меня будут перевозить из гостиницы в жилую квартиру его секретарши (которая всегда в ходе наших визитов очень хорошо к нам относилась и, думаю, тайно вздыхала по Ваньке Егорову) на территории советской колонии, где меня будут обследовать врачи. На переговоры в Правительство он пойдет вместо меня с Горошковым, Богомоловым и Якушиным.. Индийские врачи, к моему ужасу, диагностировали амёбу и тропическую дизентерию. Методы лечения варварские: утром и вечером ведерные клизмы какой-то вонючей жидкостью, каждые 2 часа я должен был выпивать по 2 литра какого-то физиологического раствора. И все эти жидкости во мне не задерживались. Есть категорически запрещалось, но (!) врач рекомендовал перед сном выпивать по 20-30 грамм водки или виски. Ужинали всей делегацией в той же маленькой, но очень уютной и гостеприимной квартире под гитару и с песнями. Я участвовал в этих мероприятиях лёжа, выпивая свои, конечно не 20, а 50 грамм. И так – мучительные и опустошающие 3 дня. При посадке на самолет экипаж, по просьбе Посла, выделил мне отдельный ряд в первом салоне. Кормили меня приготовленным той же секретаршей и переданным экипажу куриным бульоном. К промежуточной посадке в Ташкенте я уже очухался и вместе с ребятами пошел в транзитный зал выпить. Утром из нашей поликлиники (сдача анализов и осмотр после командировок в тропические страны был обязателен), куда из Индии уже пришло сообщение о моей болезни, меня на скорой помощи отправили на Соколиную Гору в институт тропических болезней к профессору В.В. Покровскому, где уложили в отдельный изолированный бокс. В соседнем боксе лежал первый в стране человек, у которого диагностировали СПИД. Погода была прекрасная, и нам разрешали выходить на улицу на пристроенное к каждому боксу крыльцо. Физическое общение между пациентами было категорически запрещено. С этого крыльца я наблюдал, как этот больной, заразившийся в Танзании, где он был военным переводчиком и подрабатывал за счет своей нетрадиционной ориентации, ежедневно занимался маникюром и педикюром, выщипывал брови, красил волосы. Персонал поглядывал на него с презрением, особенно когда стали поступать и другие больные, по цепочке заразившиеся от него. У меня, слава богу, ничего не нашли. Профессор Покровский признался, что я в рубашке родился, т.к. меня лечили индийские врачи и их методами. У нас в то время ещё не умели лечить от амебы. То, что профилактика (виски перед едой) мне не помогла, он объяснил ослабленностью моего организма из-за предшествующих командировок. Через неделю меня выписали.

Работа продолжалась. Сотрудникам все больше и больше приходилось работать самостоятельно, консультируясь со мной только когда им было это нужно. Я и до сих пор благодарен всем сотрудникам фирмы за их самоотверженную работу. Так Цимайло и Якушин при участии Жени Лупова, Миши Тяпкина и Саши Мироненко практически самостоятельно подготовили и провели переговоры по коммерческим полетам японского и английского космонавтов, которые завершились подписанием соответствующих соглашений. Был подписан и контракт, по которому за хорошие деньги на ракету-носитель Протон был нанесен рекламный стикер известной страховой фирмы Дженерали. Хорошо вписалась в коллектив и Аня Андреева, переводчица английского языка, которая пришла в наш коллектив при создании группы Космос. Мне же львиную долю времени приходилось заниматься представительской работой и участием в различных совещаниях. Летом того же 1987 года к нам практически одновременно обратились из ФРГ Дойче Банк и из Англии страховой гигант Ллойд, которые изъявляли желание представлять наши интересы в своих странах.

Мы пригласили представителей обеих фирм для знакомства и определения возможных сфер интереса. Ллойд, принимавший активное участие в страховании рисков по космическим проектам, был готов нам помогать при условии его участия в страховых пулах. Такое участие было и в интересах департамента авиационно-космического страхования Ингосстраха, который не мог самостоятельно помочь нам. После встречи с нашими техническими специалистами и космонавтами и посещения Центра управления полетами англичане подтвердили свою заинтересованность, сообщив, что они решили у себя выделить отдельное подразделение во главе с присутствующим Марком Р. (Фамилию запамятовал).

Дойче Банк планировал прислать к нам члена правления и его спикера – Д-ра Кристиансена, график поездок которого был очень насыщен. Поэтому со своим приездом он несколько задержался, но зато к его приезду у нас было разрешение на посещение космодрома Байконур. Приняли решение сопровождать его вдвоем с космонавтом Германом Титовым, для чего нам был выделен спецрейс. Всю поездку меня преследовало чувство ностальгии. Я не был на космодроме почти 20 лет, хотя мало что там изменилось. Проезжали мимо гостиниц, в которых я жил; мимо родоновых источников, в которых купался; ходили по стартовым площадкам, где приходилось работать. Д-р Кристиансен был поражен размахом космодрома: Почему вы скрывали такое богатство? Ответить было нечего. Зато он понял, почему мы можем предложить весьма конкурентные условия. По итогам визита он предложил организовать в Германию визит нашей космической делегации для встреч со всеми ведущими авиакосмическими фирмами страны и обещал информировать их о наших возможностях. Практическую подготовку на месте решили поручить нашей дочерней фирме в Германии – Техноунион ГмбХ в Эссене.

По возвращении в Москву с подачи И.П. Богданова докладываю о состоянии дел руководству Военно-промышленной комиссии. Итог: Минобщемашу поручается подготовить делегацию ведущих специалистов отрасли, включая тех, кто ранее никуда не выезжал, для поездки в Германию.

В самом начале осени получаю приглашение семьи Рерихов и Посла Индии в СССР в музей народов Востока, посвященный передаче семьей Рерихов в дар советскому народу коллекции картин Николая Рериха. Тепло здороваюсь с Послом, достаточно прохладно со Святославом Рерихом. Дэвика, как девочка, выскакивает мне навстречу, берет меня под руку и спрашивает:

– Как я сегодня выгляжу?

– Как всегда очаровательно. Но, по-моему к Вашим глазам лучше бы подошло черное сари, шитое серебром, а не красное с золотом.

Она несколько расстроена: Я хотела черное, но Святослав посоветовал у вас на торжественных мероприятиях носить красное, как цвет революции. Пощебетали о разном, о наших знакомых, а потом она спрашивает: А сын-то поступил в институт, как ты загадал в моей часовенке? Я удивлен: никому о своем желании я так и не говорил, даже Ире. Девика удовлетворенно смеется: Неужели ты до сих пор сомневаешься, что всё о тебе я знаю? Даже то, что ты сам о себе и не предполагаешь. После того приема я с Рерихами не встречался.

Пока делегация в Германию формируется и оформляется, получаю приглашение от Ллойда прибыть в Лондон для переговоров с английским лидером в области авиации и космоса – фирмой Бритиш Аэроспейс. Вылетаю. В Хитроу при прохождении паспортного контроля обращаю внимание, что пограничник, изучив мой паспорт, кому-то кивает. Когда идем к машине со встречавшим меня водителем замечаю, что люди, кому кивал пограничник, идут на расстоянии за нами. В пути прошу водителя ехать не торопясь, чтобы заметить хвост. Точно. За нами идут две машины. Напротив Торгпредства водитель высаживает меня у гостевого дома для руководства Минвнешторга. Заносим чемодан и идем к Торгпреду. Тот просит меня пройти вместе с ним в секретный отдел, куда пришла телеграмма от Дунаева, который согласно договоренности дослал мне недостающую техническую информацию. В отделе меня знакомят с начальником. Опса! А это мой хороший знакомый по Праге. Когда Торгпред ушел, мы обнялись и мой знакомый потребовал, чтобы сразу по окончании рабочего дня я пришел к нему домой. Я знал, как нелегко приходится секретчикам работать за границей, особенно в кап. странах: выход в город им и их женам не разрешен, в общении они ограничены. Поэтому отказаться не смог. Подойдя к своей резиденции, вижу припаркованные обе машины. Подхожу и представляюсь. Спрашиваю, какие имеются проблемы. Один из соглядатаев сообщает, что они выделены для моего сопровождения, во избежание каких-либо недоразумений. Сообщаю, что через час уйду в гости на территорию Торгпредства. Вернусь вероятнее всего поздно и немного выпивший. Предлагаю желающим пройти вместе со мной в дом, где достаточно комнат, телевизор и кухня. Двое проследовали за мной. По пути к знакомому зашел к ответственному за безопасность и, к его удивлению, сообщил о сделанном. Попросив после моего отъезда проверить чистоту помещений, пошел в гости. Посидели очень тепло, вспоминая совместную работу и быт в Чехословакии. Дома охранники сидели у телевизора и пили чай. Попросил их разбудить меня рано утром, что они исполнили очень приятным способом, подав мне в кровать вареные яйца, бутерброды и кофе. Выделенного мне водителя попросил не отрываться от сопровождающих, что в условиях Лондона, и особенно Сити, было достаточно сложно. После переговоров, которые шли несколько дней, как с БА, так и Ллойдом, меня проводили в аэропорт, где старший охранник, к ужасу провожавшего меня зам. Торгпреда, поблагодарил меня за помощь и вручил мне галстук с эмблемой МИ-6. В Москве я передал трофей курирующему нашу космическую деятельность сотруднику КГБ.

Через несколько месяцев я узнал, что Правительство Великобритании не одобрило достигнутую мною с Бритиш Аэроспейс договоренность.

Марк Р. покончил с собой, выбросившись из окна своей квартиры.

Весной 1988 года Александр Иванович Дунаев объявил о проведении выездного заседания Государственной комиссии по проверке готовности всех служб к запуску Индийского спутника ИРС. Приглашен был и Игнатов, официально являющийся членом комиссии, но он отказался, направив меня, чему был очень обрадован Дунаев. В самолете, где члены Госкомиссии сидели в генеральском салоне, Александр Иванович спрашивает: А знакомые у тебя там остались? Наверное, для них традиционные пару бутылочек везешь? Пришлось признаться, что бутылочки-то везу, но знакомые вряд ли остались. Ведь прошло уже 20 лет. Утром на первом заседании вижу в первых рядах зала своего однокурсника Толю Чугунова. Предложил вечером посидеть у меня в гостинице. Оказалось, он живет на площадке и вечером их отвозит автобус. Что ж, выпили за встречу за обедом. Вечером сижу, скучный, в номере. Вдруг стук в дверь. Мать честная: так это генерал Дима Андронов! – Срочно одевайся. Баня натоплена, стол накрыт. Оказалось, он, зная что я прилетаю, собрал несколько генералов и полковников, которые меня знали ещё с давних времен. Были и два космонавта из бывшего отряда лунных мальчиков, которым так и не пришлось слетать. Повспоминали былое очень тепло. Опять выпили за Девику Рерих. За моей водкой Абсолют, как обычно на космодроме, последовал спирт. В гостиницу я не вернулся, заночевав на биллиардном столе. Утром Дунаев, подозрительно принюхавшись, усмехнулся: А говорил, что знакомых не осталось.

Через месяц привозим на космодром индийскую делегацию. После заселения в новую гостиницу, построенную за счет полученных от них средств, наши гости попросили сразу показать ракету, предназначенную к пуску. Только после проверки соответствия нарисованного на ракете герба привезенному с собой эталону и подсчета количества лучей в эмблеме солнца они успокоились и согласились осмотреть место сборки и проверки их спутника, а также выделенные рабочие помещения. Это была моя последняя встреча с нашими партнерами и последнее посещение космодрома. На запуске я уже не был.

К этому времени была оформлена делегация для поездки в Германию. Помимо меня, в нее вошли Дима Полетаев из Главкосмоса и представитель военно-промышленной комиссии, а также ещё 13 человек от ведущих предприятий из Красноярска, Куйбышева, Днепропетровска, Москвы и Московской области. Все уровня заместителей главных конструкторов и ведущие конструктора. Почти никто до этого в загранкомандировках не был и во встречах с иностранцами не участвовал. Меня назначили руководителем делегации, Диму Полетаева – заместителем. Проводим инструктаж. Договариваемся, что сообщения они докладывают сами, а отвечать на все вопросы буду либо я, либо Полетаев. Свои предложения по возможному ответу, если нам это будет надо, говорят шепотом. Если хотят что-либо нам сказать, поднимают руку, как школьники. Поездка тяжелая: Кёльн – Эссен – Мюнхен – Фридрихсхафен – Франкфурт/на Майне – Дюссельдорф – Бонн – Бремен – Гамбург. Всё за 10 дней. Дисциплина жесточайшая, отлучки без разрешения не допускаются. От этого будет зависеть возможность участия каждого в международных проектах.

В аэропорту Кёльна нас встречают Игорь Викторович Малышев, который ещё в 1987 году был назначен Генеральным директором нашей дочерней фирмы Техноунион, и сотрудник фирмы Лёша Дождалев, которые опекали нас и работали с нами в течение всей командировки. При этом Леша исполнял обязанности переводчика. Его виртуозность поразила всех: вопросы на английском – он переводил ответ на английский, на немецком – переводил ответ на немецкий. В Эссене мы представили делегацию, как наших общих партнеров, нашим совладельцам по Техноуниону – фирме Феррошталь АГ. После ужина и ночлега – поездом налегке в Мюнхен. Багаж загружен в машину Дождалева.

Он же нас и встречает в Мюнхене вместе с представителями ведущей авиа космической фирмы Германии МББ (Мессершмитт-Белкофф-Блом). На представлении в этой фирме Малышев попытался взять на себя управление работой. Пришлось поставить его на место, напомнив, что я назначен руководителем делегации, он же только помогает нам в работе. Делегация вела себя прекрасно.

На следующий день выступление на фирме Кайзер Треде, которая собрала у себя как немецких, так и многих исследователей космоса из других стран. Потом переезд во Фридрихсхафен на фирму Дорнье. Франкфурт/на Майне. Представители банковских структур, финансирующих исследования в области космоса, и исследователи. В Дюссельдорфе опять симпозиум для научной общественности и прием для делегации со стороны Дойче банк в лице нового члена правления и спикера банка Д-ра Круппа. На прием приглашены советский советник-посланник Борис Владимирович Бальмонт и зам. Торгпреда Борис Кузнецов. Представители банка поблагодарили за теплый прием их предыдущего спикера на космодроме. Мы же поблагодарили за хорошее информирование немецкой общественности, что обеспечило широкое участие фирм и специалистов в наших встречах. Прием прошел в зале правления банка, где к каждому гостю был приставлен личный официант, что полностью отбило аппетит у наших людей. После приема они попросили разрешения зайти в ресторанчик у отеля и хлебнуть пивка с сосисками.

Мне же предстоял нелегкий разговор с Бальмонтом, который высказал неудовольствие, что руководителем делегации назначен не Дима Полетаев, которого он давно знал по совместной работе в Минобщемаше и жена которого, Валентина, была секретарем министра. После экскурса в историю и небольшой беседы с участием Димы Бальмонт извинился и предложил дать положительный отзыв о нашей работе.

Опять в путь, опять симпозиумы и представления на базе фирм Эрно и ОХБ Системз в Бремене и Гамбурге. Везде, где мы были, нас принимали очень тепло, принимая наш визит, как одно из проявлений гласности, объявленной М.С. Горбычевым.

Летим домой. С собой везем специфицированные запросы на проведение различных экспериментов на наших космических аппаратах Фотон и Бион, а также на космических станциях. Вместе с Полетаевым идем на доклад в ВПК, после которого И.П. Богданов предлагает подумать о возможности моего длительного командирования в ФРГ для завершения всех начатых переговоров. А через 2 недели меня приглашает к себе Игнатов, у которого в кабинете сидел прибывший в командировку Малышев: Игорь Викторович и фирма Феррошталь обратились ко мне с просьбой вместо завершающего командировку Иванова назначить на Техноунион коммерческим директором Вас. Там Вы и сможете завершить начатые переговоры по коммерческому космосу. Ваше мнение? Я не имел возражений. Но предупредил Малышева, что мой характер не простой. Игорь Викторович согласился, что эффективность работы превыше всего, а мой характер он переживет. На том и порешили.

К концу лета мое новое назначение было утверждено, хотя, как мы и ожидали, были определенные сложности с получением Ирой медицинской справки из-за болезни по женской части. Пришлось идти на прием к заместителю министра здравоохранения и объяснять, что мы оформляемся не в советское загранучреждение, а на немецкую фирму. Поэтому в случае осложнения болезни всё лечение будет проходить за счет медицинской страховки, а не за счет бюджета. Я написал обязательство, и справка была получена. Долго решался вопрос и по поводу детей. С Костей – всё ясно. Он человек самостоятельный и мы можем оставить его одного в нашей квартире. С Настей сложнее: в ФРГ для советской колонии была школа-восьмилетка, поэтому взять её с собой нам не разрешили. По своему поведению она человек непредсказуемый. Ни Ирина, ни моя мама не согласились оставить внучку у себя: им обоим было за 70 лет и они боялись, что не смогут с ней справиться. Пришлось получать направление и оформлять Настю в наш интернат, который, как я уже упоминал, находился недалеко от Красноармейска Пушкинского района. Все вместе едем знакомиться. Среди воспитателей находим нашего бывшего воспитателя Валентину Александровну (которую мы в свое время называли Валендрой) и нашу бывшую школьную пионервожатую Галину Федоровну, с которой вместе я ходил в походы и с сестрой которой я одно время учился в одном классе. Надеемся, что они помогут Насте освоиться, а той ничего не остается, как смириться.

Германия.

В сентябре 1988 года мы с Ирой приезжаем в Германию. Нас встречает Станислав Иванов, которого мы меняем. Со Стасом мы работали вместе в экспортной конторе №1 и, когда Куракин стал заместителем Председателя, его назначили тогда директором конторы. Иванов привозит нас в Белый дом – жилой дом недалеко от Торгпредства в Кёльне, в котором снимают квартиры многие сотрудники различных советских смешанных обществ: Техноунион, Тенто, Русхольц, Элорг и другие. Проводит нас в однокомнатную квартиру и объясняет, что это квартира нашей переводчицы Ларисы Арищенко, которая уехала в отпуск и на это время разрешила нам ею пользоваться до тех пор, пока уедет Иванов и нашу квартиру отремонтируют. Вечером приглашаем в гости советских сотрудников с женами: Игорь Малышев (Ген.директор) с Ветой, Лёша Абрамов (финансовый директор) с Галей, Лёша Дождалев с Таней и Толя Боков с Ирой. Прописываемся. Со следующего дня вместе с Ивановым едем на работу на нашей машине – он знакомит меня с возможными маршрутами.

На фирме немецкие Генеральные директора господин Удо Фёлькер (он же начальник отдела работы со странами-членами СЭВ немецкой материнской фирмы Феррошталь АГ) и господин Дитрих Вернер Хоффманн знакомят меня с нашей фирмой и ее немецкими сотрудниками: фрау Браунер и фрау Монка – секретари фирмы, господин Кистеманн, господин Классен и фрау Хинкельманн – коммерческие сотрудники , доктор Штэгер – советник и фрау Пфайффер – переводчица. Всех их я уже знаю по участию в переговорах в Москве. На первое время меня прикрепляют к доктору Штэгеру, чтобы он меня подготовил к самостоятельной работе в условиях страны пребывания. Первое, что я усвоил, так это то, что в Германии мой английский язык мне поможет мало и то, только на первых порах: с представителем немецкой фирмы, хоть и русским, партнеры будут говорить по-немецки. Доктор Штэгер, который раньше был членом правления Ферроштали, по возрасту был пенсионером, но был рекомендован на дочернюю фирму в качестве советника из-за его широких связей в немецкой промышленности и его большого опыта. Он посоветовал мне в течение первого месяца говорить с ним только по-немецки 1 день в неделю, потом – 2 дня в неделю и т.д. Что мне очень помогло в дальнейшем, так это его совет, никогда не писать на деревню, дедушке. Если тебе нужно обратиться к какой-либо фирме, первым делом найди нужного человека, переговори с ним. Только после этого обращайся в письме к нему лично. Времени занимает больше, но эффективность вырастает в несколько раз. К сожалению, через несколько месяцев он умер.

В первый день после отъезда Стаса Иванова я поехал на работу за рулем сам. Вместо 75 км от жилого дома в Кёльне до офиса в Эссене пришлось ехать более 100 км: указатели на автобанах ориентированы на ближайшие населенные пункты, которые я еще не знал. Пришлось несколько раз разворачиваться. Езда же из Кёльна в Эссен и обратно была вызвана тем, что у всех были дети школьного возраста. Автобус же в советскую школу в Бонн отходил от Торгпредства, куда приводили детей и сотрудники смешанных обществ. Накануне возвращения Ларисы Арищенко из отпуска косметический ремонт 2-комнатной квартиры Иванова закончен и мы переезжаем в наше новое постоянное жилье. Приглашаем вновь всех советских сотрудников, на этот раз на новоселье. Когда все расходятся, Лариса остается. Помогает убраться, помыть посуду, а потом они с Ирой дружно, подобрав ноги, садятся на диван. С этого дня она всегда, когда это возможно, ездит на работу и обратно в моей машине, а вечера очень часто проводит у нас дома.

На ноябрьские праздники сотрудники никак не могут решить, у кого собираться: у того собирались недавно, у этого нездоровы дети и т.д. Мы зовем всех опять к себе. За столом едим, пьём, поём и веселимся. Лариса говорит: – Как хорошо, что Алексеевы приехали: застолья из оперативных совещаний с президиумом превратились в праздники. Увидев взгляд, отпущенный Малышевым в ее сторону, я понял, что он не простит этих слов ни ей, ни мне. Так и случилось: Игорь Викторович, по истечении первоначального срока ее командировки, категорически отказался его продлевать.

Через несколько дней после нашего переезда вечером раздается телефонный звонок. Ира берет трубку. По её мгновенно побелевшему лицу понимаю: что-то произошло. Беру трубку и слышу:

– Игорёк, привет. Это Толя Богатый. Хочу посоветоваться: Сын кончает школу, и мы хотим направить его учиться в Германию. Желательно в Кёльн, где, в случае необходимости, он мог бы обратиться к тебе за консультацией и помощью. Узнай поподробней о Кёльнском университете. Буду тебе звонить.

На следующий день с утра бегу в Торгпредство, к ответственному за безопасность. По его мнению, Богатый, как зам.начальника русского отдела ЦРУ, легко мог узнать о моей работе в ФРГ и мой телефон. Но почему и зачем он позвонил? Торгпредский чиновник пообещал мне подготовить подробную справку об университете, о наиболее интересных кафедрах (что он и сделал) и посоветовал не избегать контактов с Толей. Тем не менее, он больше мне так и не позвонил. Только через несколько лет Виктор Богатый рассказал мне, что его приглашали в Посольство США в Москве и вручили официальное письмо – соболезнование Президента США Рональда Рейгана по поводу смерти Анатолия – он был найден с простреленной головой недалеко от своей машины на обочине шоссе Нью-Йорк – Вашингтон. Виктор никогда не верил в предательство брата и считал его побег выполнением особого задания наших спецслужб. Может, когда-нибудь мы узнаем правду.

Оперативно сотрудники смешанных обществ через своих советских генеральных директоров подчинялись Торгпреду и его соответствующим заместителям. Но в Посольстве был также и советник-посланник по экономическим вопросам, Борис Владимирович Бальмонт, в прошлом министр станкостроительной промышленности, а до этого – первый заместитель министра общего машиностроения. Работать по космосу, игнорируя его, будет себе же хуже.

С согласия Торгпреда, Валентина Филипповича Береснева, при некотором недовольстве Малышева, еду в Посольство. Бальмонт проводит меня к Послу, Юлию Александровичу Квицинскому, который просит меня рассказать о деятельности в области коммерческого космоса. После чего устанавливает правила игры: Техноунион работает самостоятельно под оперативным управлением Торгпредства. Информация постоянно сообщается Бальмонту. Информация по космосу по секретным каналам, к которой я был допущен, отправляется из Торгпредства только через Посольство. Если же требуется какое-либо обращение по стратегическому или политическому вопросу, то проект такого обращения мы с Бальмонтом готовим непосредственно в Посольстве. О договорённостях сообщил Малышеву и Бересневу.

Работа наших сотрудников на Техноунионе была на износ: помимо необходимости вести переписку и переговоры с немецкими фирмами по тематике Лицензинторга, мы были обязаны сопровождать все прибывающие к нам делегации. Зачастую, провожая в аэропорту одну делегацию, ты тут же встречал другую. Иногда передавали друг другу делегации по пути, встречаясь в гостинице или на какой-либо фирме.

В выходные дни показывали нашим гостям достопримечательности страны. В первые годы моей работы в Германии автопробег составлял 70 – 75.000 км. При этом приходилось и работать в качестве переводчиков. Семьи нас почти не видели. Конечно, освободившись от очередной делегации, я пытался встречаться с какой-либо фирмой по тематике космоса. В результате были подписаны контракты с фирмой Кайзер Треде, Мюнхен и Эрно Раумфарттехник, Бремен на проведение экспериментов на беспилотных аппаратах Фотон, а потом и Бион. С фирмой Дорнье – соглашение о консультациях в области жизнеобеспечения космонавтов со стороны нашего предприятия Звезда, Генеральным конструктором которого был самый молодой соратник С.П.Королёва – Гай Ильич Северин.

С фирмой ОХБ Системз, Бремен было заключено соглашение о консультациях в области длительного пребывания человека в условиях микрогравитации на нашей орбитальной станции Салют, по которому в Германию прибыли наши космонавты Валерий Рюмин и Олег Атьков. Используя их приезд, наша фирма, помимо 3-дневных консультаций в Бремене, за свой счет организовала их встречу с немецкими правительственными организациями по исследованиям в области авиации и космонавтики – ДАРА и ДЛР.

Самое сложное было, найти партнера для переговоров о возможности организации совместного полета немецкого и российских космонавтов. Используя свои уже установившиеся связи с немецкой авиакосмической промышленностью, мне удалось организовать визит к статс-секретарю федерального министерства развития и технологий (БМФТ) доктору Менникен. Разговор был достаточно содержательный, хотя и очень сложный: доктор Менникен был в большей степени ориентирован на работу с США, хотя и понимал, что на данный момент у СССР имеется больший опыт нахождения человека в космическом пространстве. Кроме того, он предпочитал, если будет необходимо работать с СССР, найти пути бесплатного сотрудничества. В этом ему было отказано как мной, так и в ходе нашей следующей встречи – Бальмонтом.

Из того, что говорил этот высокопоставленный немецкий чиновник, на меня произвело сильное впечатление одно его высказывание: Если раньше уровень развития промышленности в каждой отдельной стране определялся состоянием автомобильной промышленности, то теперь, и особенно в будущем, он будет определяться состоянием исследований и развития космической промышленности. Германии надо набить собственные шишки в этой области, стараясь избегать грубых и дорогостоящих ошибок.

После встреч с ним мне удалось (не исключаю, что с подачи доктора Менникена) найти контакты и с другими чиновниками и учеными, заинтересованными в организации полетов немецких космонавтов. По их просьбе для обсуждения технических аспектов возможного совместного полета был организован визит в ФРГ советской делегации, в состав которой входил первый заместитель начальника центра подготовки космонавтов им. Ю.А. Гагарина Андриян Григорьевич Николаев. Параллельно с этим я передал партнерам проект соглашения о совместном полете, который мы ещё заранее подготовили в Лицензинторге. При этом проект соглашения принимался неофициально и никто не соглашался его обсуждать. Полная неясность продолжается целый год.

Вместе с Малышевым и Бальмонтом идем к Ю.А. Квицинскому, который дал нам знать, что в ходе ожидавшегося на следующий год визита М.Горбачева и С.Шеварнадзе в ФРГ возможно обсуждение и совместного полета космонавтов. Рекомендуем информировать о возможности такого пункта в повестке встречи немецкую сторону, тогда, по крайней мере, нам сообщат партнера, с которым мы должны будем готовить обсуждение. Он с нами согласился. Через некоторое время со мной связались из организации ДЛР. Директор центра, профессор Кролл, представил мне, в качестве переговорщика с немецкой стороны, начальника юридической службы доктора фон Криса, который официально и принял от меня на изучение проект соглашения и ко ммерческое предложение советской стороны.

Д-р фон Крис оформил мне допуск для посещения немецких космических центров, включая центр подготовки немецких астронавтов. Познакомил с готовящимися космонавтами и первым западногерманским космонавтом, начальником центра подготовки доктором Ульфом Дитрихом Мербольдом – первым неамериканским астронавтом, совершившим полет на борту космического корабля Колумбус, и первым астронавтом, проведшим научные эксперименты на борту Спейслаб 1, а также с астронавтом Эрнстом Мессершмидом, совершившим полет на корабле Челленджер.

Доктор Мербольд также много консультировал д-ра фон Криса по тексту возможного соглашения. В течение очень короткого времени мы согласовали основу соглашения, оставив нерешенными вопросы, тесно связанные с ценой. Переговоры с д-ром фон Крисом доставили мне истинное удовольствие: в отличие от многих встречавшихся мне ранее юристов, он не зацикливался на формулировках, а оттачивал смысловые нагрузки формулировок. Результаты наших переговоров я сообщал в Москву и Посольство. В Лицензинторге за это время прошли изменения: Игнатов ликвидировал фирму Лицензтрансмаш (как мне сообщили – Чтобы от духа Шибаева – Алексеева не осталось и следа!), а группу Космос во главе с Цимайло выделил в отдельное структурное подразделение.

А работа продолжается. Запланировали участие в международных авиакосмических выставках и салонах в Ле Бурже, Франция, ИЛА, Ганновер и в г. Монтрё, Швейцария, где Лицензинторг совместно с Главкосмосом уже участвовали. Во Франции организуем совместный стенд В/ОЛицензинторг – Главкосмос СССР – Техноунион ГмбХ. Проект стенда и его изготовление в ФРГ заказываем мы. Экспонаты, которые после выставки перевозятся на нашу фирму в Германию, обеспечивает Главкосмос. Лицензинторг оплачивает командировочные и гостиничные для стендистов. От фирмы едем мы с фрау Браунер, которая отвечала за изготовление стенда. От Главкосмоса Дунаев, Полетаев и Шерстобитов, которых в ходе выставки я знакомлю с нашими немецкими, французскими и голландскими партнерами.

Очень много вместе с нами работает и Сережа Слипченко, известный в то время журналист, освещающий события по освоению космоса. На выставке столпотворение. Переговоры идут везде, где это возможно. Времени на еду не хватает, т.к. всюду очереди. Бутерброды к переговорам надоели. В один из дней я плюнул и объявил, что завтра накормлю всю нашу делегацию горячей пищей прямо на стенде. Покупаю вечером рыбу, молоко и овощи. Фрау Браунер в ужасе: запах от приготовления пищи может шокировать соседей и посетителей. Сажаю её у входа на стенд и обещаю, что, если она учует хоть малейший запах, немедленно прекращаю готовку. А сам тушу рыбу в молоке. Через полчаса зову всех на обед. Фрау Браунер не верит, что уже всё готово – запаха то не было. Все с восторгом поели. Даже выпили всё горячее молоко, в котором готовилась рыба.

В один из дней мы со Слипченко участвуем в каком-то мероприятии на стенде Арианаспейс. в нём участвуют и французские журналисты, которые просят нас остаться: будет узкая встреча руководства фирмы и французских журналистов. На этой встрече руководство фирмы пригласило всех присутствующих сразу после закрытия салона на самолете фирмы слетать в Куру – космодром Франции и Европейского космического агентства во Французской Гвиане. После встречи уточняю, относится ли это приглашение и к нам со Слипченко и как будет решен визовой вопрос. Ведь до настоящего момента ни один гражданин СССР не бывал на этом космодроме. В ответ нам ответили, что наше приглашение на встречу было инициировано не журналистами, а фирмой, которая все берет на себя. Сергей в панике: что делать, ведь срок его командировки истекает в день закрытия выставки, а тут ещё – другое полушарие. Советую срочно связаться с Олегом Дмитриевичем Баклановым, который к этому времени стал заместителем Председателя Совета Министров и с которым у Слипченко были хорошие отношения.

Заказав разговор с Москвой, вышли на улицу покурить и посмотреть демонстрационные полеты нашего новейшего истребителя МиГ-29. У нас на глазах и произошла катастрофа, но мы успели увидеть, как, за несколько секунд перед падением самолета на землю, лётчик (а им был летчик-испытатель Анатолий Николаевич Квочур) успел катапультироваться. В это время нам дают Москву. Сергей докладывает Бакланову о произошедшей аварии и получает массу вопросов и поручений. Через небольшое время видим Квочура в окружении массы авиационных специалистов, спокойно идущего на стенд ОКБ им. А.И.Микояна. В этом переполохе о Куру забыто. (Жаль! Первый российский специалист побывал там почти через 20 лет.) Но зато система катапультирования, разработанная у Гая Ильича Северина, получила прекрасную рекламу.

Сразу после авиасалона в Ле Бурже к нам на фирму обращаются бургомистр и президент торговой палаты города Дармштадт с просьбой принять участие в ежегодно проводимой у них в городе выставки для молодежи Найди свою профессию. Дело в том, что в текущем году основной упор этой ярмарки профессий был направлен на изучение космоса. Такое же предложение было сделано и отделу пропаганды Посольства США, которые подтвердили участие и обещали прислать двух американских астронавтов из числа готовящихся к полету. Дармштадт обещал взять на себя все расходы по оформлению стенда и по нашему проживанию в гостинице. Вместе с Посольством удалось уговорить Главкосмос и НПО Энергия направить нам макет первого спутника и выделить для участия одного их космонавтов. Им оказался Александр Павлович Александров – дважды Герой Советского Союза, к тому времени имевший рекорд длительности общего пребывания в космосе.

Остальные экспонаты мы предоставили из числа тех, что были в Париже. Перед началом выставки к нам приехала начальник рекламного отдела Лицензинторга Ирина Дмитриевна Савченко, которая, совместно с организаторами выставки, сама размещает экспонаты на выделенном нам стенде. К открытию выставки приезжает и Саша Александров.

Целую неделю мы с ним, как иголка с ниткой: никуда друг без друга. Его участие в выставке произвело фурор: толпы людей приходили к нам на стенд не только, чтобы взять у него автограф или послушать его рассказы о полетах, но просто посмотреть на него, на его такую открытую русскую улыбку. Первые дни у него даже не было времени перекусить. Куратор американского стенда, советник Посольства США по научно-технической пропаганде, даже пытался договориться со мной о распределении времени нахождения космонавтов на стендах: никто не хотел общаться с американскими астронавтами, которые ещё не летали. Мимо их стенда поток людей направлялся к нам.

Но в один миг всё изменилось: к нам на стенд пришла почетная жительница Дармштадта, которой было уже 86 лет и муж которой, после нескольких лет советского плена, был бургомистром города. Ей, единственной в городе, было разрешено посещать выставку за рулем своего Мерседеса. Увидев обстановку на нашем стенде, она вызвала организаторов выставку и главу полиции, построила их и потребовала обеспечить безопасность Александрова, а также организовать его угощения на различных стендах, давая ему перерывы в работе. На следующий и последующие дни она привозила табличку Перерыв на обед, а также каждый день сама дома готовила для нас различные угощения. Она призналась, что ее покойный муж до самой смерти сохранил теплые воспоминания о наших людях, которые, сами питаясь впроголодь, оказывали помощь военнопленным. Об этом она рассказывала и посетителям выставки, советуя дружить с нашей страной и ее людьми. Вечером, когда она садилась за руль и со свистом стартовала, полиция с облегчением провожала ее до выезда с территории. Когда выставка закончилась, Саша направил ей личное приглашение посетить нашу страну. К сожалению она так и не приехала – видимо, не дожила.

После выставки Александр побывал у нас дома. Когда же, на следующий год, мы с Ирой были в отпуске в Москве, они с женой Наташей позвали нас к себе домой. Ира, которая обычно тяжело сходится с людьми, чувствовала себя с ними, как с близкими родственниками. На эту встречу Александровы пригласили и своих соседей: Валерия Рюмина с женой, Еленой Кондаковой, и Олега Атькова. К сожалению, после развала СССР, неоднократно получая приглашения из Дармштадта и других городов, мы так и не смогли организовать подобные выставки: коммерческих доходов от них российские предприятия не ожидали.

В это время, по предложению главного бухгалтера Торгпредства Георгия Хабаева, ранее работавшего главным бухгалтером В/О Лицензинторг, Иру берут на работу кассиром в бухгалтерию. Ранее на эту должность присылали человека из Москвы, но началась экономия, и Торгпред должен был назначить кого-либо на месте. Обычно на вакантные должности кандидатуры предлагал женсовет, но Хабаев с ними не согласился. Торгпреду он объяснил это так: Все они болтушки. А кассир должен быть не только честным и аккуратным, он должен быть молчаливым: через его руки проходят деньги из разных источников и за разные услуги. Об этом, кроме нас с Вами никто не должен знать. Ира проработала там до нашего переезда в Эссен. Даже мне она никогда и ничего лишнего не рассказала. Валентин Филиппович и Георгий были довольны сделанным выбором.

Через несколько месяцев участвуем в международной авиакосмической выставке в Ганновере – ИЛА.

Опять объединенный стенд и совместное участие в выставке. В отличие от салона в Ле Бурже, где каждое советское авиационное предприятие участвует самостоятельно, в Ганновере 2 стенда: один – Минавиапрома СССР и наш, расположенный в немецком павильоне. Экспонаты стенда, уже как собственность нашей фирмы, были привезены нами из Эссена. Расположение стенда в немецком павильоне значительно способствовало нашим тесным контактам с немецкими фирмами. Контакты были настолько тесными, что наша переводчица Света Волкова, ранее работавшая в Лицензтрансмаше как экономист, через несколько лет вышла замуж за немца, с которым познакомилась на выставке.

Приближался визит руководства страны в ФРГ и Главкосмос направил к нам свою делегацию, во главе с заместителем начальника Кузнецовым, чтобы подготовить подписание соглашения. Бальмонт и мы с Малышевым принимаем участие в переговорах. В ходе одного из кулуарных совещаний нашей делегации Кузнецов заявляет о своем желании существенно снизить цену предложения, лишь бы приурочить подписание к визиту Горбачева. Я категорически возражаю, ссылаясь на принятую международную цену, акцептованную Японией, Англией и, теперь уже, Австрией. Через Посольство связываемся с Москвой, откуда Дунаев распоряжается, чтобы Кузнецов не принимал решений, не согласованных со мной и Малышевым. Делегация уезжает, запарафировав только согласованные условия.

По просьбе Бальмонта готовлю справку о состоянии переговоров о возможном совместном полете западногерманского и советского космонавтов, которую он предполагает через Квицинского передать М.С. Горбачеву. Справка завершается рекомендацией соответствующим хозяйственным организациям обеих стран завершить переговоры.

По согласованию с Юлием Александровичем точно такую же справку через одного из руководителей фирмы Феррошталь передаем министру иностранных дел и заместителю федерального канцлера ФРГ господину Гансу-Дитриху Геншеру, с которым они учились вместе.

В промежутках – делегации Лицензинторга и промышленности по традиционной тематике. В составе одной такой делегации и мой институтский однокашник Валентин Наливин, который в это время работал в отделе лицензий ГКНТ. Само собой разумеется, что на выходные дни мы с Ирой забрали его к нам домой. Посидели. Повспоминали нашу группу. Помянули тех, кто уже не с нами. Утром, перед выездом на экскурсии Валька выходит на балкон сделать зарядку. Вдруг слышим: Ой, зайчики! Дело в том, что наш белый дом был построен на самом краю леса, который Адэнауер, будучи мэром Кёльна, высадил, чтобы отделить город от химических заводов между Кёльном и Бонном. Кролики облюбовали этот лес и все близлежащие территории.

Много времени уделяется и работе с АвтоВАЗом. Ранее Объединение закупило для завода более 100 различных лицензий, не считая оборудования. Для облегчения этой совместной работы завод принял решение о вступлении в число учредителей нашей фирмы и о направлении к нам на фирму своего постоянного представителя. Им стал один из заместителей начальника коммерческого управления – Игорь Гришин. После вступления АвтоВАЗа в наше общество его уставной капитал возрос до более, чем 3 млн западногерманских марок, которые были распределены следующим образом: 50% – Феррошталь АГ, 40% – В/О Лицензинторг и ПО АвтоВАЗ – 10%.

Объем работы резко увеличился: для завода надо было закупать не только лицензии и оборудование, но и отсутствующие в стране материалы и запчасти к оборудованию. Завод командирует на фирму ещё одного сотрудника – Анатолия Кабанова, а также прикомандировывает к нам на временной основе (по 1 – 6 месяцев) различных специалистов (иногда до 20 человек) для облегчения переговоров с фирмами – поставщиками. Прибыль фирмы растет и, по информации Дрезднер Банка, она входит в 10.000 фирм – лидеров промышленности и торговли Германии.

В 1989 году получил очень интересный опыт. В Германию прилетела делегация Ленинградского оптико-механического объединения (ЛОМО). Перед закупкой одной из лицензий им было необходимо ознакомиться с производством продукции на заводах фирмы. Однако оказалось, что, помимо заводов в ФРГ, основное производство у фирмы расположено в Западном Берлине, куда западногерманская виза действует. Но гражданам СССР въезд туда, без соответствующего оформления, не разрешен. Иду к Квицинскому и объясняю ему ситуацию. Он дает разрешение на выезд делегации в Восточный Берлин. По шоссе объезжаем Западный Берлин и въезжаем в Восточный. Идем к нашему Послу в ГДР, который дает разрешение на въезд на Запад. После визита на завод и ночлега возвращаемся обратно в Кёльн, но уже напрямую по транзитному шоссе.

На фирме проходит и постепенная плановая замена советских сотрудников, направленных Лицензинторгом: вместо Алексея Абрамова финансовым директором становится Сергей Федченков, а Анатолия Бокова меняет Толя Белов. Уезжает и Лариса Арищенко, которую заменила Наталья Чугунова.

Пока суд да дело, очередной салон в Ле Бурже. Едем заранее с фрау Браунер для монтажа и оформления стенда. Вечером, до прибытия делегации из Москвы, решили погулять и поужинать где-нибудь на Монмартре. Народу везде полно – лето. Находим небольшой и уютненький ресторанчик. Заходим – мест нет. Владелец ресторана подходит и предлагает очаровательной даме со спутником зайти минут через 15 – он подготовит для нас место. Дело в том, что фрау Браунер обращает на себя внимание мужчин. По информации первого управляющего директора нашей фирмы, Александра Кудряшова, в молодости, когда рост не имел значения, она работала моделью. Прямо с подиума её взял себе в жены очень известный немецкий промышленник. Прожив с ним почти 20 лет и воспитав двоих детей, они развелись. Тогда, по совету одного знакомого Кудряшову руководителя фирмы, он взял ее к себе секретаршей. Мы были счастливы иметь у себя такую сотрудницу: работоспособную, аккуратную, необычайно пунктуальную. Кроме того она обладала необъяснимым шармом. Даже ее кратковременное присутствие на переговорах, когда она подавала угощение, значительно повышало настроение. Возвращаемся в ресторан. Хозяин проводит нас к накрытому на двоих меленькому столику в углу зала. Предлагает не изучать меню, а довериться его вкусу. Подает понемногу все лучшие блюда своей кухни. Запретив мне прикасаться к бутылке, сам наполняет бокалы, всем своим видом показывая расположение к гостье. Ужин оказался незабываемым.

Не прошло и пары дней, как звонит Малышев и приказывает мне срочно, уже завтра к 8 утра с машиной прибыть в наше Посольство в Бонн: начинается визит делегации М.С.Горбачева. Поскольку Ира в Москве, решаю заранее отоспаться в гостинице и ехать назад ночью, по пустым автотрассам. В 8 прихожу на инструктаж. Приказано все дни визита с 8.00 до 21.00 находиться в приемной Посла. Питание – в Посольстве. Дело в том, что дипломаты и их машины имели ограничения по передвижению по стране, а мы на смешанных фирмах, в статусе иммигрантов, имели обычные немецкие номера и не имели каких-либо ограничений. Целые дни сижу в приемной, читаю газеты, дремлю. По радио-объявлению Водитель-переводчик Алексеев, на выход! прохожу к машине и отвожу сопровождающих лиц по месту назначения. Как правило, это – технические специалисты службы охраны Президента. Однажды, доставив связистов в аэропорт Кёльн-Бонн, вынужден остаться и ждать возвращения Горбачева и Шеварднадзе из Штутгарта. Прилет значительно задерживается. Тогда телохранители руководителей обеих стран устроили дружеское соревнование по борьбе, метанию ножей и прочих предметов и т.д. Это представление примирило меня с потерянным временем.

Каждый день жду новости: что о совместном полете космонавтов? Наконец в заключительном коммюнике читаю, что руководители обеих стран положительно относятся к возможности совместного полета космонавтов и … поручают хозяйственным организациям согласовать условия такого полета. Почти дословно то, что было написано мной в справках для обоих руководителей. Через неделю доктор фон Крис приглашает меня на встречу. При встрече смеется: Грамотная справка. Твоя работа?. В отличие от меня, ему были переданы все рабочие материалы встречи руководителей по этому вопросу. В том числе и выясненные немцами условия полета австрийского астронавта. В течение двух дней мы досогласвываем все условия. Цена, на которой я настаивал, принята. Москва приглашает ДЛР прибыть для подписания. Их делегация вылетает, а мне Игнатов приказывает остаться. Вместо меня летит Малышев. По возвращении немцы высказывают удивление по поводу моего отсутствия. Оправдываюсь болезнью.

Через какое-то время мы с Малышевы получаем приглашение от фон Криса, пожаловать к нему домой с нашими женами по поводу его 50-летия. Находим подарок, берем с собой водку и коньяк и приезжаем. Фон Крисы живут в небольшом трехэтажном домике в городе Санкт Аугустин под Бонном. В семье четверо детей, один из которых поступил в университет для изучения русского языка. В доме коллекция штопоров, первые из которых датируются Х1У веком. Также в доме почти нет одинаковых стульев: все они собраны по антикварным магазинам, но обязательно с клеймом мастера. Среди гостей – политики из Бундестага, Кёльнские руководители различных партий. Всего человек 25. Пришедшим подают шампанское. После знакомства всех приглашают в столовую комнату. Стол накрыт только посудой. По скатерти разбросаны сухие листья, каштаны, орехи желуди и муляжи грибов. Такого мы никогда не видели – очень симпатично и уютно. У каждого спрашивают, кто и что будет пить, и разливают вино и пиво. Потом начинают раскладывать по очереди закуски. Потом угощают супом (в семьях у немцев мне не приходилось видеть суп). Затем горячие блюда. В конце – сладкое и мороженное. Всё приготовлено принимающей нас дворянкой собственноручно!

Стол освобождается, и на пустой стол ставятся различные крепкие напитки. Пошла выпивка без закуски. Народ постепенно переходит с официального немецкого языка на кёльнское наречие. Даже Вета Малышева, ранее работавшая немецким переводчиком, начинает с трудом понимать. Что же говорить о нас с Ирой – мы понимаем только смысл, и то не всегда. А гости переходят на анекдоты – всё солоней и солоней. Пора расставаться.

К этому времени истекает срок моего командирования. Береснев через Посольство просит у Лицензинторга продления моей работы в Германии на 1 год – обычная практика для советских сотрудников за границей. Приходит продление, но … на 6 месяцев. К концу года приходит распоряжение о премировании сотрудников нашего общества за успехи в работе с АвтоВАЗом и за организацию полета западногерманского космонавта. Всем – по окладу, мне – 50%. Только потом Игнатов признался, что на снижении моей премии настоял Малышев. Вот где аукнулся косой взгляд Игоря Викторовича во время нашей прописки. Злопамятен!

В это самое время ко мне за содействием обратился зам. Генерального директора АвтоВАЗа по коммерческим вопросам Олег Обловацкий. Он уже неоднократно, по просьбе своего Генерального, беседовал с Малышевым, пытаясь убедить его согласиться ввести ещё одну должность Управляющего директора фирмы – для представителя АвтоВАЗа. Ведь по линии завода шли основные поступления нашей фирмы. Однако Игорь Викторович категорически не хотел делиться властью. Так вот Обловацкий просил меня неофициально информировать Игнатова, что, если их предложение не будет принято, АвтоВАЗ параллельно Техноуниону создаст новую смешанную фирму. В ходе очередного визита Игнатова в ФРГ я информирую его и Малышева о полученной информации. С учетом комментария Малышева, что завод ещё не дозрел и никогда не пойдет на такой шаг, Игнатов заявил, что это не моё дело.

Через несколько месяцев такая новая фирма, ФерроВАЗ ГмбХ, была заводом совместно с Феррошталью создана. Сотрудники нашей фирмы Кистеманн, Классен, Хинкельман и Гришин с Кабановым были переведены на новую фирму. Вместе со всеми своими делами по линии АвтоВАЗа! На эту же фирму ушли работать и сотрудники Лицензинторга Голощапов и Деканов, которые давно работали с заводом и, втайне от нашего Объединения, готовили создание новой фирмы. Управляющими директорами ФерроВАЗа были назначены те же Фёлькер и Хоффманн, Борис Голощапов и заместитель Обловацкого – Алексей Петров. Обороты нашей фирмы и её прибыль упали на порядок. Вот чего стоило упрямство и нежелание делиться властью.У меня же с Обловацким до самой его смерти сохранились искренние дружеские отношения. А с Лёшей и Валентиной Петровыми мы с Ирой дружим до сих пор.

Однако подошло время приезда делегации НПО Энергия и института медико-биологических проблем для отбора немецких астронавтов, которые будут готовиться в Звездном городке к совместному полету. Работа делегации окружена секретностью: данные о состоянии здоровья каждого гражданина ФРГ являются его личной тайной. В работе наших медиков участвуют немецкие врачи и другие официальные лица. К нашему общему удивлению, в качестве советника немецкой части работает генерал Зигмунд Йен – первый космонавт из ГДР, которому после произошедшего объединения Германии, как военному ГДР, значительно сократили пенсию.К нашему общему удивлению, в качестве советника немецкой части работает генерал Зигмунд Йен – первый космонавт из ГДР, которому после произошедшего объединения Германии, как военному ГДР, значительно сократили пенсию.

Наши медики не вполне удовлетворены состоянием здоровья представленных кандидатов, другие готовятся к миссии на американском Шаттле (Миссия Д1). Кроме того, Правительство Германии не желает использовать для совместного полета военного летчика, т.к. на борту должны проводиться мирные научные эксперименты. Вновь проверяют финалистов отбора, которые не попали в окончательно сформированный отряд астронавтов для миссии Д1. Пришлось идти на компромисс: выбрали военного летчика майора Клауса-Дитриха Фладе и ученого, исследователя Райнхольда Эвальда. Им двоим, в сопровождении Зигмунда Йена, как советника и переводчика, предстоит провести не менее 6 месяцев в Центре подготовки космонавтов, где они будут изучать русский язык и тренироваться.

Происходят события и в семье. Настя привозит к нам в Кельн своего избранника: им оказывается композитор, начинающий продюсер и руководитель группы Любе Игорь Матвиенко. Они приезжают с отцом Игоря – Игорем Михайловичем и всей группой. В первый момент мы немного не в себе: Игорь на 12 лет старше, с сильной сединой, которая его старит, и с длинными волосами, собранными в хвостик. Но проходит несколько дней, и мы видим молодые умные глаза, эрудицию и остроумность. Никогда Игорь не дает какой-либо непродуманный ответ. Что ж, выбор дочки – это ее выбор. Но мы его одобряем.

К этому же времени из Москвы приходит несколько распоряжений, значительно облегчающим нам жизнь. Первое – прекращается двойная бухгалтерия при оплате труда сотрудников смешанных фирм. Т.е. сколько получаешь на фирме, столько, за вычетом пенсионных взносов, добровольного медицинского страхования, страхования по безработице и аренды жилья, а также за использование служебной автомашины в личных целях, остается в твоем распоряжении.

Зарплата нетто выросла в полтора раза и есть смысл повысить её, т.к. она не пересматривалась более 10 лет. Второе – советским гражданам за границей разрешается там же проводить отпуска, а также на первых порах, правда по согласованию с Посольствами, выезжать в другие страны.

Пользуемся случаем и организовываем экскурсионную поездку на двух принадлежащих нашей фирме микроавтобусах Фольксваген-Транспорт в Италию. Мы с Сергеем Федченковым за рулем. Едет всего 16 человек – все жены наших российских сотрудников, сын Малышева – Виктор, Наталья Чугунова, жена зам. торгпреда – Галя Кузнецова и несколько жен сотрудников Посольства. Собираем деньги на гостиницы, экскурсоводов, бензин, парковки и НЗ. Выезжаем 2 января после Рождественских и Новогодних праздников в Европе. План такой: первый ночлег в Германии на границе со Швейцарией, второй – уже в Милане. День на осмотр Милана и там же ночлег. Следующий день поездом в Венецию и обратно, с ночлегом опять в Милане. Потом 3 дня в вечном городе – Риме и назад. Осмотрели Милан и Венецию. Забираем с парковки наши автобусы и едем в гостиницу. Паркуемся на улице, на стоянке перед гостиницей: я лицом к нашим окнам, Сергей задом. Зовет меня к себе в автобус и предлагает немного расслабиться (Спиртное, закуска и безалкогольные напитки у него в автобусе). Он потому так и поставил автобус, чтобы его жена, Марина, не видела, что мы выпиваем. Стартовать должны в 8 утра, после завтрака.

Он будит нас с Ирой в 4 и просит выглянуть в окно: его автобус исчез (вместе со всеми запасами). Звоним в полицию и заявляем о краже. Полицейский является через 3 часа и вручает нам документ, подтверждающий кражу – для нашей страховки. Спрашиваем, есть ли какая надежда на быстрый розыск. Он удивлен. Оказывается, в Италии похищенные транспортные средства не ищут, а объявляют в список угнанных. Т.е., если где в аварии или брошенное попадается, то сообщают. Понимаем – надежд нет. Связываемся со страховой компанией и Феррошталью. Нам говорят, что направят в Рим информацию, где мы сможем получить на обратную дорогу какую-нибудь машину. Считаем деньги и принимаем решение: Сергей с Виктором Малышевым и Наталья Чугунова, у нее второй язык – итальянский, едут в Рим поездом, а остальные – со мной на автобусе. Вета Малышева, тем не менее, боится отпускать сына и едет с ними. Посольские дамы в панике и уже позвонили в Бонн с просьбой об их эвакуации. Но, в итоге, едем в Рим, где нам транспорт особенно и не нужен: экскурсионная фирма предоставила нам экскурсовода вместе со своим большим автобусом. Празднуем православное Рождество в католической столице мира. Утром еду в указанную нам прокатную фирму и прошу какой либо недорогой транспорт. Оказалось, дешевле всего можно взять Ауди 200 с немецкими номерами: всё равно её перегон в Германию иначе обошелся бы фирме в кругленькую сумму. Кроме того, у машины не отключается подогрев сиденья водителя (едешь, как на сковороде) и каждые полчаса компьютер противным голосом требует долить бачок стеклоомывателя. Едем назад. Денег на ночлег всем уже не хватает: потратились на поезд и аренду машины. Надо ехать напрямую, поэтому стартуем очень рано. Сергей на Ауди, я на автобусе. В Швейцарии, перед границей я объявляю паузу: мне надо поспать.

Малышева и посольские дамы боятся очень позднего возвращения из-за остановки и уговаривают Сергея ехать на автобусе. Перетаскиваем вещи. Кузнецова и Чугунова остаются с нами. Поспав больше часа, в итоге мы приехали домой раньше остальных. Все были переполнены впечатлениями от первой самостоятельной зарубежной экскурсионной поездки.

У меня же истекает срок продления моей командировки. Береснев вновь запрашивает разрешение на продление сроком на 1 год. Приходит согласие. На этот раз … на 3 месяца. Понимаю, что надо готовиться к отъезду. Но замена мне не готовится. Боря Голощапов, который по плану должен был меня менять, уже работает в Германии одним из Управляющих директоров ФерроВАЗа. Поэтому из Объединения вскоре приходит согласие на последующие 6 месяцев. Но Посол, разозлившись, принимает решение продлить …до решения учредительного собрания фирмы.

В марте 1991 года Малышева на посту управляющего директора нашей фирмы меняет Валерий Федорович Мешков. Он пришел в Объединение в нашу первую экспортную контору в 1973 году после окончания дневного отделения ВАВТ. Его отец в то время был первым секретарем Орловского обкома КПСС. Поработав несколько лет у нас, он уехал в Торгпредство в Швецию. По возвращении он был назначен директором фирмы Лицензнаука, с которой моя фирма постоянно соревновалась, а потом и заместителем Игнатова. Малышев же вернулся на его место. Зоя Мешкова по наследству заменила и Ивету Малышеву на посту председателя женсовета Торгпредства. Заменить её трудно: она была душой коллектива, с одухотворением готовила праздники, сама писала сценарии концертов самодеятельности и сама их готовила. Жаль! Уехал и Леша Дождалев. На его место никого не назначили, поскольку обороты фирмы сократились, и Феррошталь настояла на сокращении персонала.

Кроме того, осуществленные в 1986-1988 годах по указанию ЦК КПСС и Совета Министров закупки оборудования и лицензий, без выделенных под них денег, привели к массовой задолженности страны перед иностранными поставщиками. Только наше Объединение имело долгов почти на 300 млн. долларов. Объявлен дефолт.

Во избежание ареста нашей фирмы третьими фирмами, Феррошталь первой провела иск к Объединению через суды, арестовав его долю в Техноунионе в свою пользу. Иски других фирм уже не имеют судебной перспективы. Каких-либо централизованных закупок лицензий и оборудования Россия не производит. Частный бизнес ещё слаб, и денег на инвестиции не имеет. Держимся только за счет старых сделок, комиссии по космосу и по сделкам для смежников АвтоВАЗа, которые они оставили нашей фирме.

Летом 1991 года вновь еду на салон в Ле Бурже. На этот раз стенд организовывает корпорация Рособщемаш (Преемник расформированного после развала СССР министерства общего машиностроения) совместно с Главкосмосом. Перед салоном согласовываю с немецкими и некоторыми другими европейскими официальными органами, а также фирмами программу встреч для вице-президента корпорации Юрия Николаевича Коптева. По его прибытию согласовываю с ним перечень тех, с кем он готов встретиться. С остальными встречи отменяю.

Через день после открытия салона меня находит Дима Полетаев и просит срочно позвонить в приемную Посла России во Франции, где узнаю о смерти моего отца. Связываюсь с мамой, которая подтвердила мне печальную новость. Звоню на фирму, где мне сообщают, что Торгпредство уже забронировало мне на завтра место в самолете на Москву. Передаю Полетаеву все контакты по организации предстоящих встреч для Коптева. Еду в гостиницу, где долго привожу себя в норму, стоя под контрастным душем, и в путь. Иру оставляю в Кёльне, а сам лечу на похороны. Мама рассказала, что папа накануне долго ждал результата выбора первого Президента России и результатов референдума по переименованию Ленинграда. Услышав результаты, он в час ночи 13 июня зашел к маме, сказал До чего же недальновидный наш русский народ!, упал и умер.

На похоронах было очень много народу – друзья, бывшие коллеги по ГРУ и Минчермету. Был и Иван Павлович Казанец, которого я увидел последний раз.

18 августа 1991 года. В 5 часов утра выезжаю из Кёльна в Бремен, где должны состояться переговоры нашей накануне прибывшей делегации с фирмой ОХБ Системз по вопросу проведения экспериментов на борту непилотируемых космических аппаратов. Вдруг по радио в очередных новостях слышу сообщение о произошедшем в Москве конституционном перевороте. Заезжаю на парковку и звоню Мешкову. Он ещё не проснулся и ничего не знает. Просит срочно вернуться, но в итоге договариваемся, что я свяжусь с Торгпредством и буду действовать по указаниям оттуда. Звоню Бересневу, но дежурный по Торгпредству сообщает, что, получив от него сообщение о перевороте, Валентин Филиппович вызвал водителя и немедленно отбыл в командировку в какой-то город. Без оформления выезда в полиции!!! Вот что значит опыт. Раз так, еду дальше, оставив дежурному свои координаты на фирме. Приезжаю на фирму. Делегация уже всё знает и, приняв перед завтраком по 100 на грудь, находится в эйфории: Наше время возвращается!

На фирме немцы с нетерпением ждут нас для комментариев по поводу случившегося. Но руководитель делегации, послушавшись моего совета, отказался от каких-либо заявлений, сославшись на отсутствие информации. Переговоры всё-таки успешно завершены и на 22 августа намечено подписание заключительных документов. Утром узнаем об аресте членов ГКЧП. Руководитель делегации пытается выяснить, что же я помню об их заявлениях 18 августа. Я ничего не помню! Успокоившийся, он вечером приглашает меня в пивную. В.Ф. Береснев вернулся в Торгпредство из командировки лишь 23-го, так и не опубликовав никаких заявлений. Очень жаль Квицинского, который, исполняя обязанности Министра иностранных дел, вынужден был разослать по нашим Посольствам телеграмму с поддержкой ГКЧП. Ему этого не простили.

Март 1992 года. Немецкая официальная делегация вылетает в Москву, для участия в запуске экипажа с участием их космонавта на станцию Мир. Основной экипаж – [битая ссылка] А. Викторенко, [битая ссылка] А. Калери и К.-Д. Фладе. Приглашают меня лететь вместе с ними. Однако в Москве выясняется, что Лицензинторг не включил меня в список, допущенных к посещению космодрома. Проведя несколько дней в Москве и решив некоторые текущие вопросы, лечу обратно. И вот совпадение! Моими соседями в самолете оказались мать и сестра дублера Фладе – Райнхольда Эвальда. Узнав, кто я, они кинулись меня обнимать: оказалось, Райнхольд много им рассказывал, в том числе и о моей роли в заключении соглашения.

В Германию едет небольшая делегация Белоруссии во главе с Председателем Верховного Совета страны Станиславом Шушкевичем. Своих органов в Германии у них ещё нет. К нам обращается старый приятель Лицензинторга Толя Глеб, назначенный министром по делам изобретений страны, помочь делегации в работе. С удовольствием помогаем. Ира в Москве, а я накануне через знакомых проводников получил от сына, Кости, большую коробку с антоновкой из собственного сада. Приглашаю делегацию, наших сотрудников, несколько друзей из Торгпредства и фон Криса на мужской капустник с утками, запеченными в яблоках. Пока едим и пьем Шушкевич подробно рассказывает об обстановке во время подготовки и подписании Беловежского соглашения о распаде СССР. Понимаю, как был прав папа в своих последних словах. Когда основная еда кончается, под чай угощаю гостей теми же яблоками, запеченными с сахаром. Печь приходится несколько раз. Гости из Белоруссии и фон Крис в восторге. После их ухода остальные гости, большинство из которых отправили жен в Москву к детям, сорвались с цепи. Кончилось ссорой между Мешковым и нашим с Ирой другом, Колей Мельзаком, который раньше был главным бухгалтером Объединения, а теперь работал финансовым директором смешанной фирмы Тенто. Чтобы не произошло драки, пришлось гостей отправлять по домам. Слава богу, это произошло после ухода фон Криса и белорусов.

Костя, оканчивает физический факультет МГУ по специальности физика морей и океанов. Институт океанологии АН, в котором он проходил практику и ходил в экспедицию по Средиземному морю, отказывается от своей заявки о его распределении к ним из-за отсутствия финансирования. Прошу Игнатова взять его на работу в Лицензинторг. После того, как я написал обязательство, что после окончания моей командировки в Германию один из нас добровольно уйдет, чтобы избежать семейственности, он соглашается.

К этому времени Володя Шибаев, поработав советником Торгпреда в Финляндии, уже давно вернулся в Москву. Игнатов не захотел брать его в Объединение. Поработав некоторое время в Российском Союзе Промышленников и Предпринимателей вместе с Куракиным, который был заместителем у Аркадия Ивановича Вольского, Шибаев был назначен заместителем министра внешних экономических связей России, а потом и первым заместителем министра. Валерий Васильевич Игнатов тут же был направлен Торгпредом в Югославию, в которой была война, и с которой практически уже не было товарооборота. Вместо него Председателем В/О Лицензинторг назначен Малышев.

Игорь Викторович просит Шибаева принять участие в заседании учредительского совета нашего общества с тем, чтобы поддержать авторитет Объединения перед своими партнерами по смешанной фирме. Володя согласился и его помощник звонит мне, чтобы передать просьбу шефа встретить его в Женеве и перевезти в Эссен. Договорились о гостинице, где будем жить. Приезжаю в отель, регистрируюсь. Прошу сообщить, в каком номере остановился Шибаев. Мне сообщают, что он не регистрировался и оставил мне послание. Читаю: Сегодня и завтра до 10 свободен. С тобой свяжутся и сообщат, куда ехать.

Что за конспирация, не пойму. Гуляю по Женеве, а утром жду в номере. Приходит какой-то клерк и устно сообщает адрес. Подъезжаю по адресу – симпатичная вилла. Звоню в калитку. Мне открывают и провожают в дом. Спрашивают, к кому. Отвечаю. Проводят личный досмотр и проводят в фойе, просят ждать здесь и предлагают напитки. Когда приносят кофе, при открывании лестницы вижу лестницу, а на лестничной клетке – пулемет и лежащий за ним человек. Начинаю волноваться: во что мы вляпались. После нескольких часов ожидания меня просят подняться в номер. Обнимаемся и проходим в машину. По пути Володя объясняет, что по личному указанию Президента Ельцина он выехал для встречи со швейцарскими банкирами, чтобы прояснить место нахождения денег КПСС. На мой комментарий, что это самоубийство. Найдет он или нет – всё равно! Володя улыбнулся: Поэтому я от тебя и сбежал – хоть ты ничего знать не будешь!

Когда пересекали немецкую границу, пограничники нас не остановили – ведь у моей машины немецкие номера. Володя заволновался: Вези обратно к границе: мне надо отметиться, что я выехал. Удивленные пограничники смотрели на подъезжающую к ним задом по автобану машину, а потом с интересом изучали дип. паспорт Шибаева и мой общегражданский российский с долгосрочной немецкой визой и правом на работу в Германии. Пока ехали, рассказали друг другу о всем произошедшем с нами за годы, что мы не виделись. Володя считает, что мне надо возвращаться в Россию, где сейчас делаются деньги, и заводить свой бизнес. Я напоминаю ему, как мы работали вдвоем: он стратег, а я классный тактик и исполнитель. Мне лучше работать на кого-то. Он подумал и согласился, что мне лучше продолжать работать на фирме и как можно дольше.

Менее, чем через полгода Владимира Дмитриевича снимают с должности первого заместителя министра и отправляют Торгпредом России в Финляндию. Думаю, это результат поиска денег КПСС.

На совете учредителей принимается решение о сокращении должности российской переводчицы и о необходимости переезда семей российских сотрудников из Кёльна в Эссен – нечего ежедневно эксплуатировать наши машины по 150 км только для поездок из дома на работу и обратно. Мы с Федченковым находим удобные и недорогие квартиры в двух соседних многоэтажных домах в зеленом и экологически чистом районе Эссена – Штеле, где находится система водоснабжения города. Мешков и Белов переезжать не хотят. Жена первого хочет остаться председателем женсовета Торгпредства и не желает отказываться от привычных ей магазинов и турецких рынков. У Белова – сын школьник, привязанный к автобусу, возящему детей в русскую школу. Мешкова, под угрозой увольнения, все-таки заставляют переехать, а Толю Белова – увольняют.

Ира с Мариной Федченковой быстро освоились в новом районе, почти ежедневно совершая пешие прогулки вдоль протекающего по соседству Рура, по берегу которого была проложена многокилометровая асфальтовая дорожка для велосипедистов и пешеходов. Там можно было встретить массу дикой живности: утки, кролики и, даже, выдры и ондатры. Мешков же 1-2 раза в неделю в рабочие дни возил жену в Кёльн и приходил на работу в эти дни только после обеда.

Я продолжаю работать по космосу, сопровождая делегации различных космических предприятий России. Наиболее активны НПО Прикладная механика во главе с Михаилом Федоровичем Решетневым и РКК Энергия во главе с Юрием Павловичем Семеновым. Если первый направлял делегации во главе со своими заместителями, то Семёнов предпочитал ездить сам. Однажды он неожиданно изменил согласованную программу и, не предупредив меня, улетел в Гамбург для встречи с каким-то неизвестным мне посредником. Оказалось, что там он договорился о рекламной акции: использование космонавтами в полете часов фирмы Радо в обмен на партию часов для руководства корпорации. Денежного вознаграждения для корпорации не предусматривалось. Я высказал всё, что думаю об этой сделке и о нем, в этой связи.

Намечается визит в Германию Ю.Н. Коптева, к этому времени уже назначенного руководителем Российского космического агентства. Еду в Посольство, чтобы уточнить задание и обсудить возможную программу переговоров. Посол Терехов, который в 1991 году заменил Квицинского, передает мне просьбу Коптева и Семенова о недопущении меня впредь к делам по космосу – Он (т.е. я) не понимает Российской действительности, а остается советским человеком!

Как мне потом рассказали, в Ле Бурже, после моего отъезда на похороны отца, он обвинил меня в срыве переговоров, выбросил переданную ему Полетаевым программу встреч и ни с кем по этой программе не встретился. Нежелание Коптева в 80-ые годы давать кому-либо, кроме него, право вести переговоры и предоставлять услуги по коммерческому космосу нашло свое логическое отражение.

Мы с Сергеем Федченковым продолжаем работать со смежниками АвтоВАЗа. Но этого не хватает для финансового обеспечения фирмы и заполнения рабочего времени. Начинаю искать другое поле деятельности – поставки товаров народного потребления. Останавливаюсь на поставке кухонной мебели и запасных частей для импортных автомобилей. К этому времени ко мне обращается частная коммерческая структура из Барнаула – ЗАО Индустрия Сибири, имеющая там оптовую и розничную торговую сеть, совладельцами которой были алтайские мараловодческие совхозы и барнаульский алмазный завод Кристалл. Согласовываю с ними базовые условия сотрудничества – 7% комиссии по всем заключенным контрактам.

Началом нашему бизнесу послужила большая партия сушеных пантов марала, находившаяся на таможенном складе в Гамбурге. Партия, из числа заготовленных сверх плана пантов и намеченная для консигнации в Южной Корее с последующей продажей, попала в Гамбург по ошибке. Меня попросили ее продать. Изучил цены на рынке. В Германии этот товар не настолько популярен. Основная потребность в нем у азиатской медицины. Там и цены выше. Связываюсь с несколькими торговыми южнокорейскими фирмами, имеющими филиалы в Германии. Две из них проявляют интерес. Встречаемся в Гамбурге и осматриваем ящики с товаром. Один из корейцев пытается срезать один из отростков, якобы для анализа. А отростки – самая ценная продукция. Тут же повышаю цену. Он, нехотя, вроде бы соглашается. Вторая фирма тут же акцептовала цену и, даже, на доли процента, ее увеличила. Беру паузу и обсуждаю условия платежа. Обе фирмы хотят платить потом: переводами против акта приемки-передачи. Предварительно переговорив с директором филиала Коммерцбанка в Гамбурге, рекомендованным мне Феррошталью, настаиваю на аккредитиве. Условия аккредитива мне были вручены банком. Даю им время подумать и иду ужинать. После ужина нахожу их обоих у своего номера в гостинице. Предлагают вместе выпить. Что же, мы народ привычный. Всё бы ничего, да они оба после первой же рюмки легли спать у меня в номере на ковре. Оба боялись, что я заключу закулисную сделку со вторым. В итоге, несмотря на все их попытки изменить условия аккредитива или сфальшивить полномочия, контракт, с помощью Коммерцбанка, был подписан. На нашу фирму поступили более 500.000 долларов. Эти деньги и послужили стартовым капиталом для сибиряков.

Предварительно обсудив разные формы сотрудничества с различными производителями немецкой кухонной мебели, еду на фирму Нобилиа и согласовываю с ними агентское соглашение по поставке их мебели в Россию. Для его подписания меня приводят к хозяину фирмы, который предлагает, помимо официального соглашения, заключить джентльменскую договоренность: если за год сделок не будет, я веду его в ресторан. Если же за полгода я сумею поставить в Россию хоть один грузовик с их мебелью, для меня лично выбранный комплект поставляется бесплатно. Больше поставок – 2 комплекта. За последующие 6 месяцев поставляю 3 контейнера мебели в Барнаул и 2 грузовика – в Москву. Фирма, скрипя сердцем, изготовила и поставила нам с Мешковым в Эссен по одному, спроектированному мною под наши московские квартиры, комплекту.

Лечу в Москву обсудить с покупателем условия дальнейших поставок. Директор одного из крупнейших в Москве мебельных магазинов с удовлетворением отзывается о произведенной поставке: кухни распроданы с колес, не попадая на экспозицию. О дальнейших поставках я должен говорить с их крышей, которые сами выходят на меня и называют условия отката, который ведет к убыточности сделок. Оказывается, поставляемая из Италии мебель, хоть и худшего качества, для них, с точки зрения наличного отката, выгодней. В Москву больше кухни не поставлял.

За это время решением министерства создается АО Литинтерн, которому на баланс передается здание Лицензинторга и все действующие экспортные соглашения. Генеральным директором назначается И.В.Малышев. Министерству передаются 50% акций нового предприятия, остальные акции распределяются между сотрудниками Литинтерна и работниками Лицензинторга, проработавшими в нем не менее 15 лет. Председателем В/О Лицензинторг, у которого остаются все советские долги, назначается Александр Васильевич Земсков. По проекту распоряжения, которое они оба привезли в Германию для нашего ознакомления, Литинтерн обязан бесплатно предоставлять Лицензинторгу необходимые служебные помещения. На словах нам объясняют, что это временная мера – чтобы избежать ареста здания иностранными кредиторами Лицензинторга. Когда долги будут урегулированы, предприятия объединятся. Техноунион остается под управлением Лицензинторга. Я в дальнейшее слияние не верю и на Костину просьбу о покупке акций на мое имя даю отказ.

При рассмотрении финансовой ситуации на правлении фирмы Малышев категорически запрещает мне заниматься ширпотребом. Я посылаю его куда подальше:

1. Собственником является Лицензинторг, а не Литинтерн и

2. Заказов из Москвы нет, а нам надо окупать свое содержание.

Фёлькер и Хоффманн меня поддерживают. Мешков молчит. После совещания за ужином Малышев предлагает мне съездить в Москву и поискать новое место работы – Ты здесь уже почти 5 лет, а Мешков – чуть больше двух. Еду. Прихожу в одну новую крупную авиатранспортную фирму. Ее Генеральный директор и совладелец, с которым мы очень тесно сотрудничали при закупке лицензий по постановлению о машиностроении для легкой и пищевой промышленности и который считал меня своим учителем по бизнесу, неоднократно приглашал меня к себе на должность коммерческого директора. Прихожу, обнимаемся. Он вызывает начальника кадровой службы, который вряд ли старше моего Кости, и просит все со мной решить. Идем к кадровику. Он знакомится с моими документами, предлагает выпить, а потом и говорит:

– Вы нам не подойдете! – ?!?!

Интересуюсь, почему.

– 1 – Вы стары (мне еще не было 50),

– 2 – Вы отягощены советским опытом (?),

– 3 – Вы были бы слишком дороги для компании (доплаты за 2 высших образования и 3 иностранных языка).

Спрашиваю, а как же поручение Генерального. Оказывается, кадровик в ключевых вопросах подчинен не ему, а основному владельцу. Ухожу из компании, не прощаясь. Больше искать ничего не стал: Будь, что будет!

Пока для работников российских загранучреждений существуют таможенные льготы по ввозу в Россию автомобильной техники, решили купить авто для Кости. Приобретаем подержанный БМВ 318 и везем его паромом через Хельсинки, где навещаем Володю и Олю Шибаевых. Приехали неудачно – Пост. Володя и Оля не пьют и ничего скоромного есть не могут. Хотя нас с Ирой угостили на славу. Володя сильно изменился. Он стал ходить с палочкой и стал жаловаться на здоровье, хотя и был младше меня. Абсолютно перестал пить. Как он сам сказал, в молодые годы выпил столько, что большинству хватает на всю жизнь. Полночи мы с Володей проговорили. Тему причины его снятия с должности первого заместителя не касаемся.

Вновь возвращаемся к вопросу о моем будущем. Он согласился с моим предыдущим выбором, но поинтересовался, соглашусь ли я поработать с ним вместе, когда закончится срок его командировки. Я согласился, но судьба не дала нам возможности вновь поработать вместе. Больше я Шибаева не видел – через полгода он умер.

Ко мне обращается Дитер Хоффманн с просьбой прокомментировать находящиеся у него в руках документы. Какие-то сообщения об отгрузке сахара. Информация о платежах и т.д. Все либо в адрес Федченкова, либо без адреса. Ссылки на контракты, напоминающие по структуре нумерации на номера Техноуниона. Ничего не пойму. Дело в том, что в делопроизводстве фирмы каждой прорабатываемой теме, а также каждому контракту, присваивается номер, которые вводятся в общий список. Однако эти – не зарегистрированы. Спрашиваю Хоффманна, что раньше было от этих фирм. Вся корреспонденция на фирме обязательно поступает как одному из немецких управляющих, так и российскому. Копии исходящих документов также должны представляться кому-либо из управляющих. Но, по заявлению Дитера, ни он, ни Фёлькер никогда не видели корреспонденции с этими фирмами. Я о них также ничего не знаю. Хоффманн высказывает подозрение, что Сергей ведет двойную игру – ведет и личный бизнес. Не могу ничего сказать.

Апрель 1994 года. Очередной наблюдательный совет фирмы. Присутствуют доктор фон Менгес – Президент Ферроштали, Александр Григорьевич Зибарев – зам. Генерального директора АО АвтоВАЗ, А.В. Земсков и И.В. Малышев, а также все 3 Управляющих директора нашей фирмы. Заседают долго. По окончании немцы уходят, Зибарева забирает Лёша Петров к себе на ФерроВАЗ. Наши все мрачны. Никакого торжественного ужина. Идем пьянствовать отдельно лицензинторговской частью. Из того, что рассказали Земсков и Малышев, позже Петров – со слов Зибарева, а потом и Хоффманн, понимаю, что происходило на правлении.

Феррошталь резко негативно высказалась против убытков фирмы, достигших почти половины уставного капитала, и потребовала сокращения персонала, указав персонально Федченкова, как утратившего доверие, и Мешкова. Малышев согласился с кандидатурой Сергея, но вместо Мешкова предложил сократить меня. Однако немцы возразили: Мешков до того времени мало практиковал немецкий и на переговорах ему требовался переводчик, раньше Белов, потом Федченков, не умел печатать и пользоваться офисной техникой, по семейным делам часто отсутствует. Если сокращать Алексеева, они предлагают ликвидировать фирму. Зибарев их поддерживает. Нашим пришлось согласиться. Приняли компромиссное решение: Федченков уезжает к концу месяца, а Мешков – через несколько месяцев. Принимаю дела у Федченкова.

Летом Ира уезжает в Москву помогать матерям и детям. По ее возвращению Мешковых уже не будет в Германии, поэтому прошу, чтобы она пригласила их на ужин, якобы по поводу своего отъезда. Ира не очень любила Зою с одного из первых наших совместных ужинов, когда та сделала Ире замечание, что у них дома картошку не раскладывают из кастрюли, а предварительно выкладывают в блюдо. Тем не менее, позвала. Посидели вполне мирно. При смене блюд Зоя Мешкова спрашивает: Игорь. Скажи честно, сколько ты заплатил Малышеву и Фёлькеру, чтобы остаться вместо Валерия. Ира молча встала и к столу больше не вышла. Я повернулся к Мешкову: Ты меня знаешь 20 лет. Как ты мог позволить своей жене такой глупый и оскорбительный вопрос? Несмотря на их попытку представить этот вопрос шуткой, вечер был испорчен.

Мешковы уезжали на проданном им служебном Мерседесе рано утром в Травемюнде. Оттуда паромом в Петербург. Вещи были отправлены раньше. Утром Фёлькер звонит мне проверить отъезд Мешкова и приглашает в узком кругу (он, Хоффманн, фрау Браунер и я) отобедать. Радовались они, как дети. Я никогда ни до, ни после не видел их такими подвыпившими. Оказалось перед своим отъездом Мешков проел им всю плешь, требуя скидки на Мерседес и уговаривая списать всю мебель и электрооборудование, которые за год до этого были приобретены для оснащения его квартиры. Феррошталь пошла на всё, лишь бы он больше не задерживался в Германии.

На следующий день садимся с немецкими управляющими и Алексеем Петровым, как российским управляющим ФерроВАЗа, для решения вопросов оптимизации расходов. Решаем, что Техноуниону достаточно одной комнаты. Комнаты Хоффманна и фрау Браунер оплачиваются Техноунионом только на 1/4. ФерроВАЗ из помещений, которые он арендовал в здании на противоположной стороне улицы, переезжает в наше здание и полностью несет расходы по его аренде и обслуживанию. Техноунион компенсирует только часть, пропорциональную занимаемой площади.

Как назло, после отъезда Мешкова руководители фирм МББ, Дорнье и Эрно, которые я продолжал посещать, один за другим стали мне предлагать у себя должности ведущего специалиста или начальника отдела по работе со странами СНГ с окладами, сравнимыми с тем, что я получал на Техноунионе. Пришлось отказаться. Тем не менее, Президент Эрно доктор Витс по пути в Кёльн заехал ко мне и вновь предложил подумать о переходе к нему на Фирму. Он сказал, что уважает мое чувство корпоративного патриотизма, но в жизни происходят разные изменения и, поэтому, на его фирме место для меня всегда найдется.

Буквально в эти же дни ко мне приходит письмо из Финляндии от одного из известных кадровых агентств. По ошибке, считая, что это деловое письмо на фирму, Дитер Хоффманн вскрыл его. Прибегает с выпученными глазами и просит при нем прочитать его. Агентство информирует меня, что известная американская фирма McDonnell Douglas Aerospace объявляет конкурс на вновь открываемую должность члена правления фирмы – директора по работе со странами СНГ и восточной Европы с размещением бюро в Праге. Для конкурса приглашаются граждане США и Европы, владеющие английским и русским языками (знание также и других языков желательно) и имеющие коммерческий опыт работы в области авиации и космонавтики. Специфические требования к кандидатам прилагаются на двух листах. Спрашиваю Дитера о его мнении. Он ставит птички в тех местах, где, по его мнению, я отвечаю этим требованиям. Всё, кроме гражданства, выглядит очень обнадеживающе. Звоню автору письма. С сомнением спрашиваю о правильности адресата, т.е. знают ли они, что я российский гражданин.

Оказывается, моя кандидатура была предложена для этого места как ДЛР, так и немецкими фирмами МББ и Дорнье. Фирма МакДоннелл знает, что у меня есть бессрочная виза и неограниченное право работы в ФРГ, что можно рассматривать, как немецкое гражданство. Кроме того, имеется даже предварительное согласие фирмы на мою кандидатуру. По моему первому слову фирма готова приобрести мне авиабилеты, чтобы я прибыл к ним на собеседование и знакомство с руководством. Хоффманн слушает этот разговор и откровенно говорит, что такие предложения поступают, может, один раз в жизни. В качестве минуса обращает внимание, что, если я соглашусь на поездку, Феррошталь примет к сведению мою готовность покинуть нашу фирму в случае получения выгодного предложения. Тогда, даже в случае отрицательного решения американцев, немецкие владельцы Техноуниона подумают либо о другой кандидатуре российского директора, либо о полном закрытии фирмы. Желание попробовать себя на новом поприще борется со страхом оказаться перед разбитым корытом. Звоню и советуюсь с Земсковым. Он готов акцептовать любой мой выбор, но, конечно, хотел бы сохранить меня на Техноунионе. Борюсь сам с собой несколько дней. Решение было принято после того, как Фёлькер и Хоффманн объявили о значительном повышении моего оклада, что они согласовали с Александром.

После этого Хоффманн неоднократно интересовался, не жалею ли я о принятом решении. Кто его знает, что произошло бы позже. Ведь уже в конце 1996 года фирма МакДоннелл прекратила свое автономное существование, слившись с фирмой Боинг.

Продолжаю заниматься различными товарами народного потребления для Индустрии Сибири и отдельными, изредка попадающими, проектами. По просьбе барнаульцев изучаю вопрос открытия оффшорной фирмы в Лихтенштейне. Т.к. предстоят сделки между Техноунионом и оффшорной фирмой, а моя подпись с обеих сторон не желательна, получаю их согласие на оформление Иры уполномоченным этой фирмы. В феврале 1995 года едем с Ирой туда. Заехали в Баден-Баден, где уже вовсю цвели крокусы и гиацинты. Поскольку погода стоит прекрасная, решили после немецко-швейцарской границы ехать не по автобанам, а по второстепенным трассам: лучше увидеть красоты. К вечеру по пустой, очень узкой и не огражденной дороге поднимаемся на последний перевал. Там загорожено. Объявление – Туннель закрыт! Раньше нигде никаких объявлений не было. Безобразие! Высаживаю Иру и, кое-как разворачиваюсь на этой дорожке. К этому времени потемнело и начало подмораживать. Под постоянное верещание Ирины очень медленно спускаемся. Справа скалы, слева обрыв. Из-за постоянных серпантинов фары освещают только ближайший путь. Когда выбрались на автобан, моя спина была мокрой. В Вадузе в гостинице за завтраком встретили группу россиян. В тренировочных костюмах, с золотыми цепями на шеях, переговаривающихся только матом. Не выдавая нашей национальности, поспешили покинуть такой уютный ночлег.

Лихтенштейнскому юристу откровенно рассказали, что, хоть мы открываем фирму на свое имя, ее собственниками, де факто, являются другие люди. Дали ему их координаты и попросили вести дела фирмы таким образом, чтобы к нам не было претензий.

Обороты с сибиряками росли достаточно быстро. Помимо кухонных комплектов, как стандартных, так и изготовляемых по индивидуальным спецификациям с предоплатой, начал поставлять и другую мебель. Мне пришлось посетить много мебельных фирм Германии, чтобы обсудить возможности представления их интересов в России. Всё безрезультатно, пока меня не пригласили в город Падеборн, где я, как мне сказали, должен быть принят очень важным человеком, который примет окончательное решение. Едем вместе с Ирой. Она ещё не бывала в этом зеленом уголке Германии. Фирма поселила нас в гостиницу, размещенную в средневековом замке. В кровати ХУ века мы едва помещались. В номерах и коридорах стояли рыцарские доспехи. Скрипы досок и мебели, а также звуки сверчков не давали спать. Нас принимает господин Демут, наш сверстник, который к этому времени своими силами сколотил свою собственную империю. Ему принадлежали почти 40% мебельной индустрии в Германии, 20% – в Италии, почти 50% – в Польше и около 70% – в Румынии. Разговоры были не только приятными, но и плодотворными: он дал поручение своим фирмам поставлять Техноуниону для России с большой скидкой. То, что он человек неординарный, мы убедились очень скоро. На Ирин день рождения он приехал в Эссен с необычайно красивым дизайнерским букетом и позвал нас в ресторан. Отказавшись от ресторана мы, в свою очередь, позвали его к себе и угостили по-русски. Оказалось, наши дни рождения он выяснил у охранников, оформлявшим нам пропуска по предъявленным документам. Позднее я познакомил Демута со своими партнерами из Барнаула, Михаилом Круговым и Алексеем Плиско, которые ему организовали поставки мебельных березовых пиломатериалов, а также поездку по различным деревообрабатывающим предприятиям Сибири и Алтая.

Сдерживающим фактом была длительная транспортировка – товар партиями поставлялся на наш склад в Мюльхайм. Там накапливался, погружался в контейнеры, которые с перегрузкой в Польше железной дорогой шли в Барнаул. Как следствие, медленный оборот сокращал прибыль. Партнеры обратились к нам с просьбой предоставить им кредитную линию на 50 тыс. марок. Для начала я попросил принять меня в Барнауле и познакомить с их фирмой и ее учредителями. Они пригласили также и господина Омиди, политического эмигранта из Ирана, который имел в Эссене фирму по разборке списанных аварийных автомобилей. Запасные части б/у, снятые с этих машин он поставлял как в Иран, так и, через Техноунион, в Сибирь. В эту поездку, с согласия Малышева, я взял и Костю, который работал в тот момент в Литинтерне. Поездка была очень впечатляющей. После знакомства с руководством Кристалла в Барнауле мы самолетом вылетели в Усть-Коксу – районный центр, расположенный в святом для всех азиатов месте – долине Шамбала. Оттуда в горы, к реке Катунь на вертолете. Остановились на туристической базе, куда к вечеру съехались около десятка руководителей мараловодческих хозяйств. Часть из них на машинах, которые мы им поставили из Эссена. Угощали они нас знатно. Такого количества и таких вкусных пельменей я в своей жизни никогда не ел. Всё это сопровождалось приличной выпивкой. Костя даже стал волноваться: не поплохеет ли мне. Особенно мне пришелся по душе директор одного из совхозов – Вайнгартнер. Этнический немец, весом около 150 кг, веселый, громогласный, он руководил хозяйством на территории, превышающей Бельгию. Позже он купил через нас у фирмы Бомбардир дельтаплан с мотором двойной мощности, чтобы на нем облетать отделения совхоза, где паслись маралы. После поездки, собравшись с Фёлькером и Хоффманном, я рассказал им обо всем увиденном. Подсчитав, что доходы нашей фирмы от работы с барнаульцами уже превысили 500.000 марок, пошли на риск. Со временем Кругов со своей новой женой, на которую были записаны многие их барнаульские активы, перебрался в Эссен, снимал у нас помещение. Они вместе с сыном жены от первого брака неоднократно бывали у нас дома. Ира помогала им освоиться в Эссене. Неоднократно мы возили их по Германии, знакомя с достопримечательными местами. В Барнауле всем управлял Алексей Плиско. Мы же с Ириной ежемесячно подписывали с Круговым акты сверки финансового состояния оффшорной фирмы. Со временем жена Кругова, дочь в прошлом начальника ГАИ Кабардино-Балкарии, обвинила нас в воровстве денег с оффшорной фирмы и заставила мужа подать против Ирины судебный иск. Сама же бросила мужа и, присвоив их активы, вышла замуж за немца, железнодорожного рабочего, намного старше ее самой. Суд, не найдя никаких нарушений, нас оправдал. Мы отказались от оффшора, рекомендовав нашим партнерам управлять им самими. Наш лихтенштейнский адвокат отказался работать с ними и закрыл фирму. Хотя кредит полностью и не был возвращен, дополнительный доход нашей фирмы от его использования в течение двух лет превысил собственно сумму кредита.

А всего мы заработали от сотрудничества с сибиряками более 1 млн. марок.

Работа, работа и ещё раз работа. Всё это было. Но мы и отдыхали. Каждую неделю, если я не был в отъезде, мы ездили в Кёльн играть в волейбол. Посещали наших друзей, особенно семьи Жуковых и Мельзаков. Осенью, каждый год ездили по грибы, собирать которые было одно удовольствие. Собирали только белые и рыжики. Однажды, собравшись в лес, утром увидели сильный моросящий дождь. Конца и края ему не было видно. Тем не менее, поехали. В лесу (150 км от Эссена) были одни. Не прошло и 20 минут, как вся наша тара была заполнена. Вернулись к машине, высыпали грибы в багажник и снова в лес. Вечером, перебирая грибы, мы насчитали 800 белых, после чего сбились со счета. А там оставалось чуть меньше половины. Первые годы после Чернобыля немцы грибы не собирали. Потом, с увеличением числа эмигрантов из России, Польши, Чехословакии и Югославии, грибников стало больше. Даже немцы стали собирать. Лесники, в периоды грибной охоты, стали огораживать леса ленточками, чтобы препятствовать парковке машин на обочинах лесных дорог. Но, тем не менее, грибов хватало на всех. Белые мы мариновали, замораживали и сушили. Иногда сушеные даже отправляли в Москву мамам и детям. Рыжики солили. Наши заготовки всегда пользовались успехом при любых застольях. Даже фрау Браунер, раньше не евшая грибы, посещая наш дом, первым делом накладывала себе грибы. Часто, при коллективных выходах по грибы, наши торгпредские друзья уговаривали нас до возвращения домой заехать к ним пообедать, и чтобы я быстренько приготовил на закуску маломаринованные грибки.

Попросился с нами в лес и Игорь Матвиенко, в очередной раз приехавший в Германию на гастроли с группой Любэ. После охоты размякший Игорь, признался, что никогда не получал такого удовольствия. Однажды осенью к нам в гости приехали наши друзья, Толя и Вера Борисовы. Узнав, что грибной сезон в разгаре, они, вместо шопинга, попросились в лес. Насобирав массу грибов, они через день, вместо осмотров немецких достопримечательностей, вновь попросились в лес. Всю неделю их пребывания у нас в Эссене мы жили, как в бане: все батареи в квартире были включены на максимум – всюду сушились грибы. В качестве немецких сувениров весь их багаж был забит сушеными грибами.

Научившись в первые годы нашей жизни в Германии играть в теннис, мы и после переезда в Эссен продолжали дважды в неделю играть, теперь уже с Лешей Петровым и Карлом Кистеманном, на корте, арендуемом ФерроВАЗом.

Начиная с 1993 года мы с Ирой в январе, когда существовало некоторое затишье на рынке, стали ездить в отпуск на Канарские острова. Первый раз мы полетели на остров Ланцероте. Этот остров, с черным песком и черной вулканической почвой, с экскурсией по лавовым потокам и кавернам, но с малым в то время количеством зелени, произвел очень сильное впечатление. Но для отдыха в последующем мы остановились на острове Тенерифе, куда и стали ездить вместе с Петровыми. В районе Коста Адехе (Лос Америкас), помимо хороших пляжей, был и комфортабельный пешеходный маршрут вдоль океана, который позволял по вечерам делать двухчасовой променад.

Поскольку на фирме ежегодный отпуск предоставлялся на 30 дней, вторую часть отпуска мы всегда проводили в Москве. Ира выезжала заранее, чтобы было больше времени помочь обеим мамам и детям. В 1994 году меня в аэропорту встречает Костя вместе с симпатичной девушкой, Галей, с которой он познакомился на свадьбе Лены Борисовой, дочки Толи и Веры. Оказывается, они запланировали свою свадьбу, приурочив её к нашему с Ирой отпуску. На следующий день едем знакомиться с ее родителями – Анатолием Николаевичем и Лией Леонидовной Клейменовыми. Анатолий Николаевич оказался генерал-полковником, заместителем начальника Генерального штаба Российской армии. Помимо знакомства, обсудили и празднование свадьбы в зале военно-политической академии. Договорились назавтра идти в академию уточнять детали. Дознакомились до того, что адъютант Анатолия Николаевича вынужден был доставлять домой в разобранном состоянии. Встреча намечалась на 11 утра, а я, с горем пополам, проснулся в 10.30. Тут звонит Анатолий Николаевич откуда-то из загорода, куда он срочно выехал по делам, и предлагает встретиться в 14.00.

Слава богу! Встречаемся. Заходим к начальнику академии. Он предлагает пройти в столовую для обсуждения всех вопросов с начальником производства, а он, мол, за это время накроет стол. Все обсуждено и решено. Возвращаемся. Стол накрыт (!?) – 3 бутылки водки, три соленых огурца и три шоколадки. С тех пор я понял, что со своим сватом и его коллегами, закаленными жизнью военными руководителями, мне лучше не тягаться. Отгуляв свадьбу, возвращаемся в Эссен.

Снова работа. Игорь Гусев, один из российских сотрудников ФерроВАЗа знакомит меня с Мишей (Микаэлом) Пичикяном, владельцем фирмы Мика (по имени сына) из Димитровграда. Фирма являлась поставщиком Димитровградского автомобильного завода, являющегося, в свою очерель, одним из основных поставщиков АвтоВАЗа. Миша просит помочь ему в закупке некоторого промышленного оборудования. После нескольких успешных поставок согласовываем базовые условия сотрудничества. Со временем Пичикян решает создать свою собственную фирму в Германии – ПласМеТек ГмбХ. По взаимному договору между фирмами я назначаюсь одним из управляющих его фирмы, фрау Браунер помогает фирме в делопроизводстве, а за это он компенсирует Техноуниону часть расходов на наше содержание. О таких партнерах, особенно в начале и середине 90-ых годов, приходилось только мечтать: умный, быстро реагирующий на ситуацию и быстро принимающий обдуманные решения, обязательный. С ним и его очаровательной супругой Ириной у нас сложились искренние дружеские отношения. Сотрудничество с ним и его фирмой продолжалось практически до нашего отъезда из Германии.

Помимо постоянных, но не очень крупных линий сотрудничества с барнаульцами и Пичикяном, иногда попадали и серьезные, к сожалению разовые, заказы. Так Володя Чураков, с которым мы вместе работали ещё в экспортной конторе у Куракина и который в то время работал в Литинтерне, попросил выяснить возможность и условия поставки в Москву для Мосводоканала двух экскаваторов с большой степенью свободы перемещения ковша. А.Матросов, зампред Моссовета, ранее начальник Мосводоканала и большой друг Лицензинторга, пожаловался на слишком высокие предложения на такие экскаваторы, полученные Мосводоканалом напрямую. Он попросил создать конкуренцию и, в случае более выгодных условий, обещал закупить оборудование через Литинтерн. Покопавшись в справочниках, посоветовавшись со знакомыми немецкими промышленниками, нашел в городе Кайзерслаутерн фирму ЭВК, являющуюся поставщиком строительного оборудования и понтонов для саперных частей бундесвера. Приезжаю на фирму и встречаюсь с ее хозяином. Он же управляющий директор. Фирма готова сделать предложение, но на поездки в Россию и переговоры с клиентом у фирмы нет большого желания – они уже накушались массой различных запросов из новой России, которые не привели к каким-либо результатам. Предлагаю взять эту работу на себя, при условии выплаты Техноуниону комиссионных только после полного завершения расчетов. В итоге, согласовав с фирмой предварительный текст контракта и основные финансовые условия, получаю письменную доверенность на заключение сделки от имени фирмы. Лечу в Москву. Клиенты удивлены: цена предложения на 30% ниже того, что у них было предварительно согласовано с другим поставщиком. При этом технические характеристики экскаваторов ЭВК были предпочтительней. Матросов обещание сдержал. Подписываю контракт и возвращаюсь на фирму для его одобрения. Владелец фирмы удивлен и обрадован. В качестве премии значительно увеличивает размер комиссии Техноуниону. Пока оборудование изготовлялось, с транспортниками обсуждаем пути доставки. Один экскаватор на шасси грузового Мерседеса, другой на гусеничном транспортере – не проходят по габаритам для перевозки железной дорогой. На автомобильных транспортерах – не проходят по дорогам соседних с Россией стран. Принимаем решение о комбинированной доставке: – до Балтийского моря – автотранспортом, до Хельсинки – паромом. Далее колесный экскаватор идет в Москву самоходом, а гусеничный – на автоприцепе. При прибытии на склад Мосводоканала многотонные и многомиллионные экскаваторы (действительность 90-ых годов!) были украдены. Их так и не нашли.

Как фирма, так и Техноунион свои деньги получили. Несмотря на то, что Техноунион имел льготные цены и для дальнейших поставок, больше никто их не заказывал.

Через Литинтерн мы в свое время получили и запрос одного из казахских горно-обогатительных комбинатов на поставку машинного масла для горнодобывающей техники фирмы Сaterpillar. Проработав этот запрос с рядом фирм континентальной Европы, выбрал бельгийского поставщика и сделал предложение. Контракт, которым в Объединении занимался Костя, был подписан на поставку целого железнодорожного эшелона (80 цистерн). В ходе переговоров по этой поставке ко мне несколько раз обращался какой-то русскоговорящий человек из Бельгии, требующий чтобы сделка была совершена с его участием. Поскольку фирма никаких подобных условий не ставила, я его игнорировал. Однажды он позвонил и попросил встречу, сославшись на Б.Е. Куракина. Встречаемся. Он вновь предлагает посредничество, ссылаясь на особую договоренность с фирмой. Вновь отказываю, предлагая урегулировать его вопросы с фирмой. В качестве компенсации потерянного времени, приглашаю поужинать. За ужином он, смеясь, признается – Куракин предсказал ему неуспех: Х… что получишь. Алексеев ведь мой ученик!

В 1995 году, накануне планируемого выезда в отпуск, мне позвонили Малышев и Земсков и сообщили, что меня разыскивает Академик Михаил Фёдорович Решетнёв, Генеральный директор и Главный конструктор НПО Прикладная механика. Он просит, чтобы я помог его людям в заключительных переговорах с Европейским космическим агентством по изготовлению и запуску спутника СЕСАТ. С этим головным предприятием по проектированию и строительству спутников связи я уже работал, помогая им в сотрудничестве с немецкими фирмами. Отказать не могу и откладываю отпуск. Прошу Сергея Якушина срочно получить и переслать мне проекты заключительных документов. После их изучения, обменяемся выводами. Проект сложный: заказчик – ЕКА. Ген. поставщик – НПО Прикладная механика. Разработчик и поставщик полезной нагрузки – французская фирма Алкатель. Документы почти готовы, но замечаний много. До этого предприятие консультировали юристы, рекомендованные Коптевым, но не имевшие достаточного международного опыта. Лечу в Париж. Встречаюсь с делегацией, руководимой замом Решетнёва, давно мне знакомым Валерием Павловичем Ганженко и руководителем проекта, Евгением Корчагиным. Мне сообщают, что к концу переговоров ожидается приезд Решетнёва, который лично должен подписать соглашение. Обращаю внимание на недостатки проекта. Договариваемся, что они предоставят мне возможность попытаться их устранить. Для экономии времени я буду говорить сразу по-английски, а переводчик будет пытаться синхронно ознакомить делегацию с ходом обсуждения. Меня представляют делегациям ЕКА и фирмы Алкатель. Один из руководителей делегации ЕКА, доктор Демирель, с которым мы знакомы по переговорам 1981года, пытается не допустить моего участия, как представителя какой-то третьей стороны. В.П. Ганженко отвергает его претензии, заявив, что я их полномочный представитель. Тем делать нечего, соглашаются. Достаточно быстро находим компромиссы по большинству формулировок. Хорошо помогает и юрист Алкателя, госпожа Бланк. Одно условие согласовать не можем. По нему российская сторона несет всю ответственность за спутник во время его нахождение на территории России. При этом начинка спутника транспортируется ЕКА под их охраной, на заводе в свободное от работы на спутнике время он также охраняется, вместе с нашей охраной, их службой безопасности. На это время условия форс-мажора также не применяются. В случае аварии российская сторона должна компенсировать ЕКА понесенные убытки, хотя спутник до запуска должен страховаться. Госпожа Бланк первое время также не понимала проблемы, пока я ей не начертил таблицу доходов и возможных убытков. Она схватилась за голову и признала мою правоту. Пришлось объявить ультиматум: если условие не будет приведено к общепринятым нормам, подписания не будет. Оставляя их одних, покидаем переговорную комнату и звоним Михаилу Фёдоровичу, который уже собирался вылетать в Париж. Он доверяет нам с Ганженко и Корчагиным самим решать этот вопрос. Сам же тогда будет в нашем Посольстве в Париже ждать наши сообщения. ЕКА согласилась с нашими требованиями только на следующий день, убедившись, что Решетнёв так и не появился к намеченному на подписание времени. Только через 2 года, когда на НПО Прикладная механика произошел пожар и спутник был поврежден, все убедились в моей правоте: Если бы была сохранена старая формулировка, Россия не только возвратила бы все полученные по контракту деньги, но и должна была запустить спутник бесплатно! На торжественное подписание контракта ЕКА меня не пригласила.

В нашем Посольстве Решетнев сердечно поблагодарил меня за помощь и подписал агентское соглашение, по которому предприятие выплачивало Техноуниону определенный процент от всех поступающих по контракту средств. Мы этот процент распределили между Техноунионом и Литинтерном, который впоследствии помогал НПО Прикладная механика заключить субконтракт с Алкатель. Помимо комиссионных сумм нам переводилась и небольшая сумма для экстренных закупок предприятия. После первых платежей со стороны ЕКА комиссия была выплачена. Однако после смерти Михаила Федоровича, произошедшей в январе 1996 года, новый Генеральный директор, Альберт Козлов, начал задерживать выплату комиссионных, а потом и полностью отказался от неё.

Ганженко, ставший первым заместителем, и Корчагин настаивали на выполнении обязательств, взятых на себя Решетнёвым, но тщетно. Со временем на этой почве Ганженко ушел с предприятия по собственному желанию. Но перед его уходом произошло еще одно событие: тяжело заболел сам Ганженко. Врачи Красноярска-26 диагностировали очень редкое заболевание – болезнь Вассершмидта, встречающаяся не чаще, чем один раз на 10 млн. жителей. Корчагин, от имени руководства предприятия, просил найти врача, который бы мог его вылечить. Фрау Браунер, также занимавшаяся лечением больных АвтоВАЗа, нашла клинику в пригороде Эссена, директор которой и он же заведующий отделением крови, профессор Хайт, был специалистом по лечению подобных заболеваний. Он, крайне удивленный способностью российских медиков в небольшом сибирском городке диагностировать такую редкую болезнь, предложил срочно доставить Валерия к нему в клинику.

Мы, под имевшиеся у нас на фирме средства предприятия, которые мы, несмотря на отказ Козлова платить за наши услуги, так и не тронули, дали гарантию оплаты расходов на лечение. С самолета Валерия Павловича снимали с посторонней помощью, разрешив мне пройти на летное поле через границу. Уже через месяц Ганженко возвращался домой сам, увозя с собой купленные им самим электроинструменты. Лечение проходило ежегодно, даже когда он уже уехал из Красноярска-26 и работал в Москве на предприятии Космические системы связи. Со временем он был снят проф. Хайтом с учета. Однако вскоре болезнь дала рецидив, и лечение пришлось возобновить. Профессору Хайту удалось продлить жизнь Валерию больше, чем на 15 лет. Все эти годы мне, а после моего отъезда – Леше Петрову, приходилось ему помогать.

Продолжаю заботиться как об официальных делегациях, так и о различных гостях. В конце 1994 года Торгпредство попросило меня заняться одной делегацией из Алтайского края. В составе делегации был и глава администрации Усть-Коксинского района, которого я однажды встречал во время поездки к мараловодам. В одну из свободных минут он подошел ко мне и спросил, знаю ли я Наталью Бондарчук, дочку известного русского артиста и режиссера С.Ф. Бондарчука. Я её не знал и никогда с ней не встречался. Гость удивился. Оказывается, она возглавляла в России фонд наследства семьи Рерихов и просила его при встрече со мной передать, что Дэвика Рерих скончалась несколько месяцев назад и, особо, что ей в это время было 86 лет. Ай да Дэвика, ай да ведьма! Даже с того света она шлет мне весточку!

Накануне выборов 1996 года к нам в Эссен приезжает Витя Богатый. Он продолжает выяснять все обстоятельства бегства своего брата, в предательство которого он не верит. Сообщает, что, оказывается, Толина жена – Наташа состояла на особом учете, как очень сильный экстрасенс. Повлияло ли это обстоятельство на бегство, никто не знает. Виктор также признался, что он участвовал в создании ЛДПР совместно с В.В. Жириновским и А.Д. Венгеровским и, по их общему решению, не вступая в ряды партии, был ее казначеем. Он сказал, что, в случае победы на выборах, ЛДПР планирует создать беспартийное правительство из профессионалов. Предложил мне дать согласие на участие в правительстве в качестве главы космического или внешнеторгового ведомства. Ира даже рассмеялась. Высказав свою нелюбовь к шутовству Жириновского, я воздержался от каких-либо решений или обещаний. После возвращения в Москву я пытался разыскать Виктора, но тщетно. Никаких новостей ни о Викторе, ни об Анатолии я больше не слышал.

После возвращения из очередного отпуска в Москву рассказываю Хоффманну и фрау Браунер, что успел распределить нашу собственность между детьми. Недостроенный загородный дом, землю под который раздобыл Костя, и строительство которого он же контролирует – Косте. Нашу трехкомнатную квартиру в Кунцево – Насте. Фрау Браунер одобряет, а Хоффманн интересуется, какие документы я подписал с детьми. Отвечаю, никакие. Он, собирающийся уйти на пенсию, в ужасе. Незадолго до этого потерявший жену, он продал старый большой дом, купил меньший, а излишне оставшиеся деньги распределил между своими двумя детьми, но подписав с ними кредитные соглашения-обязательства. Они выплачивают ему проценты с этих сумм (чуть меньшие, чем банковские) и обязуются, по первому требованию, вернуть ему эти деньги. Что же, по его мнению, будет, если дети не захотят нам с Ирой в старости помогать. По моему мнению, мы будем виноваты сами – плохо воспитали детей. Он не согласен. Фрау Браунер смеется: – как же вы, такие разные, столько времени проработали вместе. Разница между русскими и немцами, несмотря на общность деловых взглядов, огромная.

К этому времени отношения между Лицензинторгом и Литинтерном, как я и предполагал, ухудшились. Акции Литинтерна, принадлежащие МВЭС, были проданы частным лицам. В формулировке распоряжения о создании Литинтерна каким-то чудным образом исчезла фраза о бесплатном предоставлении арендных помещений. Стоимость аренды начала возрастать. Кроме того, обе эти организации прекратили давать какую-либо работу своей дочке в Германии – Техноуниону. Лицензинторгу же для развития своей деятельности требовались кредиты. В этой связи, предварительно обсудив все детали с Земсковым, я предложил Ферроштали и АвтоВАЗу выйти из общества. Мы сели с Фёлькером и Хоффманном и просчитали различные варианты. Так как каких-либо заказов от Ферроштали и АвтоВАЗа не ожидалось, было ясно, что чем скорее они выйдут из общества, тем выше будет сумма возврата из уставного капитала. Я не скрывал перед партнерами, что, в случае их выхода, буду предоставлять своей материнской фирме кредиты по более выгодным условиям, чем их можно получить в России.

На внеочередном собрании учредителей решение принимается, а в 1997 году оно вступает в силу. В торговый реестр вносится запись, что с 1997 года я являюсь единственным управляющим директором фирмы и имею право заключать договоры своей единственной подписью. Уставной капитал фирмы сокращается до 1.365.000 марок. После расчета с бывшими совладельцами балансовый убыток составляет 282.000 марок. С Феррошталью остаемся в дружеских отношениях, и она соглашается и дальше проводить бухгалтерское обслуживание Техноуниона.

Предоставляю Лицензинторгу кредит на 100.000 марок. Но они Объединению не помогают. Заказов как не было, так и нет. Наши убытки к концу 1998 года достигают уже 350.000 марок.

Рассмотрев все за и против, принимаем решение фирму заморозить. Лицензинторг вручает мне 2 письма: по одному я увольняюсь, а по другому меня просят безвозмездно продолжать исполнять обязанности управляющего директора (Без наличия какого-либо полномочного лица фирма подлежит ликвидации). Земсков предлагает мне попытаться устроиться на работу в Германии. Регистрируюсь, как безработный, на бирже труда (получаю пособие в размере 70% от средних нетто доходов в последние годы).

К этому времени немецкая авиакосмическая промышленность реорганизована. Создана новая фирма Дойче Аэроспейс (ДАСА), которая готовилась совместно с фирмами Франции и Испании создать единый европейский концерн ЕАДС. Старое руководство ушло. Нахожу знакомых, рассылаю свое досье. Никому не до меня. Никто не знает свое будущее в рамках европейского концерна. Наконец получаю приглашение на беседу, где мне предлагают место в Гамбурге с окладом брутто вдвое меньшим, чем мое пособие по безработице нетто. Садимся с Ирой и считаем. Переезд в другой город, где стоимость аренды жилья вдвое дороже Эссена, необходимость покупки или аренды машины и т.д. практически не оставляет нам средств хотя бы на одноразовую в год поездку домой в Москву к нашим матерям и детям, где у нас уже появились первые три внука: Дима – у Кости и Тая с Полиной – у Насти.

Не нужен нам берег турецкий, чужая страна не нужна! Хоть мы и провели здесь чудесные 11 лет, полюбили эту страну, имеем много друзей из числа бывших коллег и работников Торгпредства, которые решили остаться в Германии, пора ехать домой.

Прощаемся с друзьями в Кёльне и Эссене, организовываем прощальный прием для сотрудников Ферроштали и ФерроВАЗа, с которыми сложились хорошие отношения и которые нам помогали в жизни и в работе. Благодарим преданную фрау Браунер и … ту-ту, домой.

Конец ХХ века мы с Ирой встречали уже в Подмосковье в собственном доме, который Костя как раз накануне закончил строить.

– Конец второй части -

Оглавление

  Начало

  Лондонские туманы

  Дома

  Полковничьи выселки

  Интернат. Последняя школа

  Студенческие годы

  Бауманка. Становление.

  Конструктор

  Ты у нас теперь одна офицерова жена

  Минвнешторг

  Экспортная контора В/О Лицензинторг № 1.

  Чехословакия.

  Опять – Лицензинторг.

  Германия. Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg