«Привет, меня зовут Лон. Я вам нравлюсь? Реальная история девушки из Таиланда»

Привет, меня зовут Лон. Я вам нравлюсь? Реальная история девушки из Таиланда (fb2) - Привет, меня зовут Лон. Я вам нравлюсь? Реальная история девушки из Таиланда (пер. Элеонора Игоревна Мельник) 6529K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дерек Кент - Джулия Мансанарес

Джулия Мансанарес, Дерек Кент Привет, меня зовут Лон. Я вам нравлюсь? Реальная история девушки из Таиланда

Julia Manzanares and Derek Kent

The true story of Lon. Only 13

Text and photos copyright

© 2012 Julia Manzanares and Derek Kent

© Мельник Э., перевод на русский язык, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Она была ребенком, которому не хватало родительской заботы, и стала игрушкой для тысяч секс-туристов, приезжающих в Таиланд в поисках самых юных и беззащитных.

Отзывы о книге

…Это захватывающий рассказ о девочке, которая сбежала из своего дома в Исане в возрасте тринадцати лет, чтобы найти работу в Бангкоке. Искренне надеюсь, что ее история поможет привлечь внимание к положению малоимущих тайских женщин.

Курт Хек, GoodwillBangkok

Она говорит сильным и уверенным голосом, обличая несправедливость, от которой страдают многие девушки.

Дэвид Рейд, geocities.com

…Насколько мне известно, это первая книга, в которой показано отношение местных (тайских) проституток к своей профессии вообще и к секс-туризму в частности.

Бернард Тринк, Bangkok Post

…Это лучшая книга о Таиланде из всех, что я прочитал… лучшая в своем жанре… вероятно, даже лучшее из всего, что будет написано на эту тему. Я нахожу этот социальный комментарий не только сбалансированным и точным, но и достоверным, поскольку в нем выражено личное мнение Лон. Отличная книга.

Часть прибыли от продажи этой книги будет пожертвована организациям, оказывающим поддержку девушкам, которые рискуют стать жертвами секс-туризма и торговли людьми или уже вовлечены в эту индустрию.

Эксплуатация женщин и детей – хроническая проблема тайского общества. «Низшие» всегда будут жертвами «высших». Наш общий долг – не закрывать глаза, а предотвращать дискриминацию, физическое насилие и любые злоупотребления в отношении «слабых» – детей и женщин, которые занимают в тайском обществе уязвимое положение.

Павина ХонгсакулPavena Foundation

Павина – моя героиня.

Лон

Посвящение

Эта книга посвящается двум моим сестрам, Йинг и Саи, которые, в отличие от меня, никогда не встречались с секс-туристами, и моему отцу, единственному человеку, который по-настоящему любил меня.

Предисловие

В этой книге я расскажу свою историю, похожую на истории десятков тысяч женщин и детей из Таиланда. Я покажу вам свою страну, объясню простоту тайской экономики и сложную природу тайско-исанской культуры, пропитанной традициями и нищетой. Эти условия повлияли на мою жизнь и продолжают влиять на жизнь каждой бедной молодой женщины в Таиланде. Я расскажу, почему так происходит и почему, как мне кажется, этому не будет конца. Мы вместе проделаем путь от нищей деревни, где я родилась, до района «красных фонарей» в Таиланде и моих попыток начать новую жизнь в Европе, откуда я и веду свой рассказ.

В этой истории мало красивого. Моя страна – «страна улыбок» – играет печальную роль в увеличении человеческих несчастий и незаконной торговли людьми. Она поставляет сексуальных невольников и детей для рабской эксплуатации. Паттайя, Пхукет и Чиангмай – рай для педофилов. Я буду часто использовать слово «трагический». Невозможно другими словами описать страдания, которые мы испытываем только потому, что имели несчастье родиться женщинами в нищих семьях в стране «третьего мира». Всегда найдутся те, кто пользуется своим богатством, общественным положением или силой в ущерб бедным и обездоленным. Такова правда о моей стране, где большинство молодых женщин родом из Исана никогда не смогут выиграть – ибо карты подтасованы не в нашу пользу – из-за нашего происхождения и политики правительства.

Я думала, что после десяти лет страданий обманула свою судьбу, покинув Таиланд. Но вскоре мне стало ясно, что ни другая страна, ни брак с англичанином не изменят моей жизни. Эта перемена должна была произойти изнутри. Я хотела стать примером для других, показать молодым женщинам, что они тоже могут все изменить, просто время для этого еще не настало. Впереди меня ждали мучения, которые я даже не могла себе вообразить. Тогда я поняла: чтобы победить в этой игре жизни, мы должны понять свою ценность и способность приносить благо обществу. Вопреки всему, я была полна решимости стать одной из победительниц и обрести счастье!

Лон

Исанские девушки бедны,

а туристы богаты,

я была мостом через эту пропасть!

Введение Фамильное древо Бунтах

Дед

Деда по материнской линии звали Бунтах. Он родился в Чиангмае, крупнейшем городе Северного Таиланда, в семье выходцев из среднего класса. Его родители владели обширным участком земли и большим стадом буйволов. В семье было много детей от нескольких жен. Когда наследство поделили между всеми отпрысками, каждому достались крохи.

Получив свою долю, дед Бунтах перебрался в Убон и женился на бедной неграмотной женщине, которой предстояло стать бабкой Бунтах. У них родилось девять детей. На их содержание ушли все скудные средства отца семейства. Хотя деда Бунтаха нельзя было назвать совсем необразованным человеком: почти всю сознательную жизнь он провел в своей комнате, беседуя с богами народа каренов.

Бабка

Об этой женщине мало что известно, кроме того, что она была злобной каргой. Она не упускала возможности разными способами досаждать своим внукам и лишать их шанса на счастье, особенно это касалось Бунтах.

Мать: Бутсах

Бутсах видела мало любви – ее детство прошло в доме, где никто никого не любил. Когда она родилась, ее отец уже стал бедняком: ни имущества, ни сбережений, ни сердечной привязанности. Она была старшей. В тайской традиции на старшей дочери лежит обязанность заботиться о младших детях, а когда родители начинают стареть, то и о них. В пятнадцать лет Бутсах вышла замуж за Сомпхана, которого едва знала и – что еще хуже – не любила. Она рано стала матерью и одновременно растила дочь сестры – свою племянницу Саи.

Отец: Сомпхан

Ответственный, добрый и ласковый человек, он был единственным, кто понимал свою старшую дочь и заботился о ней. Он брался за любую, самую трудную работу, как бы далеко ни приходилось ради нее уезжать, чтобы поддерживать свою семью. Когда Сомпхан работал в Бангкоке, он часто писал письма своей дочери Бунтах.

Дядя: Сакда

Младший сын бабки. Когда Бунтах было одиннадцать лет, Сакда узнал, что она обкрадывает своего брата, и начал бить ее палкой. Каждый раз после побоев Бунтах хотелось сбежать в Бангкок и отыскать там отца.

Сестры и брат

Сестры Бунтах, «двойняшки» Улах (Йинг) и Лампун (Саи/Джой), были на четыре года младше нее. Брат Банья был на два года ее старше.

Йинг

По-тайски «йинг» означает «госпожа». В тайском языке нет более амбициозного имени. Йинг была очень тщеславным ребенком и уже в шестилетнем возрасте боялась располнеть. Она подолгу танцевала в ванной комнате. Возможно, талант к танцам был семейной чертой, потому что со временем и Бунтах стала танцовщицей. Саи и Бунтах часто незаметно подкрадывались к Йинг, чтобы смотреть, как она танцует.

Йинг хотела, чтобы у нее были длинные красивые локоны. Она оборачивала свои коротко стриженные волосы полотенцем, чтобы они казались длиннее, и представляла себя принцессой. Играм на улице она предпочитала чтение книг. Животных Йинг никогда не любила: на ее взгляд, они были слишком грязными. Сама мысль о том, чтобы к ним прикоснуться, вызывала в ней отвращение.

В раннем детстве Йинг редко разговаривала. Когда она открывала рот, все смеялись над ней. Ее сестра-«близняшка» Саи была болтушкой, и это злило Йинг. Главным ее недостатком была вспыльчивость – она проявлялась всякий раз, когда Йинг не удавалось настоять на своем. Впрочем, эта черта, похоже, была присуща всей семье. Во время совместных игр Йинг всегда брала себе роль принцессы. Она отказывалась быть отрицательным персонажем – эта роль доставалась Саи. В то время Йинг еще ни разу не бывала в кино, но прочитанные сказки оказали на нее не меньшее влияние. В тайском фольклоре и мифах есть и светлые, и темные персонажи – они же встречаются в реальности в каждой деревне, а то и в каждой семье.

Йинг писалась в постель до шести лет, и мать колотила ее за это палкой. Йинг очень хотела учиться и в пять лет пошла в школу вместе с сестрой.

Йинг отличалась не только врожденным талантом танцовщицы, но и редкой для ее возраста грацией и осанкой. Бунтах учила сестру петь, и Йинг схватывала все на лету. Она пела на деревенских праздниках и получала плату едой и сладостями. Она обожала носить юбки и таскала у матери и бабки любые вещи, которые выглядели чуть лучше, чем ее простая и изрядно поношенная одежда. В отличие от Саи, она обожала играть в куклы и очень не любила спортивные игры, кроме бега и волейбола. Единственная из сестер, Йинг не уходила спать, не выпросив на ночь поцелуя.

В школе Йинг получала награды за письмо, рисование, бег, волейбол, пение и тайские народные танцы. Учителя ценили ее таланты, достижения, активное участие в жизни класса и на внеклассных занятиях. Она хорошо училась и была гордостью семьи, не то что Бунтах и Саи.

Как и ее старшая сестра, Йинг любила отца сильнее, чем мать, и всегда носила с собой его фотографию. Когда отец возвращался из Бангкока, он торговал в деревне сладостями с тележки. По вечерам Йинг напрашивалась с ним – якобы чтобы помочь. Но он знал, что на самом деле ей просто хотелось сладкого. Йинг была вежливой девочкой, любой подарок отца она встречала словами «удивительно» и «прекрасно» – хотя не всегда это было искренне. Ее поведение резко отличалось от манер сестер.

Саи (Джой)

Биологической матерью Саи была родная сестра Бутсах. Мать оставила девочку на пороге Бутсах, когда ребенку исполнилось всего три месяца. Поскольку она была на три месяца младше Йинг, девочек воспитывали как близнецов. Через год мать Саи вернулась и попыталась убить ее. К счастью, Бутсах вошла в комнату вовремя и смогла остановить сестру. Почему женщина решилась на такой ужасный поступок, неизвестно.

Саи была общительной девочкой: она постоянно болтала и умолкала только для того, чтобы перевести дух. С Йинг они были не похожи, как небо и земля. Саи росла сорванцом. Она больше любила играть с мальчишками, ловить лягушек, рыбу, креветок и пресноводных крабов. Ей нравилась борьба кунг-фу и игры с мячом. Она научилась плавать и ездить на мотоцикле раньше Йинг. В Саи был очень силен состязательный дух, и она получала большое удовольствие, опережая брата и сестер в спортивных играх. К учебе она была равнодушна, гораздо больше любила повеселиться. Она часто сердилась, что все девять членов семьи жили в одной комнате, – обычная ситуация в бедной деревне. Саи отчаянно хотелось иметь собственную комнату, но это было неосуществимой мечтой в их тогдашних обстоятельствах.

Соседская девочка (слева) вместе с Саи в шестилетнем возрасте и Бунтах, 10 лет.

Когда Саи немного подросла, она начала вместе с Бунтах ходить к насосу за водой. Бывало, по вечерам они пасли буйвола, иногда проходя до пяти километров в одну сторону – в зависимости от настроения буйвола.

Еще Саи была очень ревнивой. Она жаждала того же внимания, какое уделяли Банье в семье и Йинг в школе. Как и Бунтах, ей хотелось признания. Но ни одной из них в этом не повезло.

Когда Саи было десять лет, ее биологическая мать вернулась и захотела забрать дочь, но Бутсах отказалась отдать девочку. Она не могла доверить сестре заботу о ребенке, которого растила десять лет. Тогда-то Саи и ее сестры впервые узнали, что они не родные, а двоюродные. Мысль о том, что мать недостаточно любила ее и предпочла бросить, привела Саи в отчаяние. Ее прежде игривое детское поведение изменилось. Она стала колючей и дерзкой и в следующие десять лет часто совершала хулиганские и даже преступные выходки.

Банья

Хотя по-тайски Банья означает «мозг», это имя мало подходило брату Бунтах. Он никогда не испытывал желания помогать старшим по дому, если бабка не грозила ему палкой. Он не вредил Бунтах намеренно, зато она создавала ему массу проблем. Бунтах, Йинг и Саи всегда выступали против него единым фронтом.

Не случайно Банья упомянут последним в перечне родственников. Ему доставались те немногие излишества, которые могла позволить себе семья (когда она хоть что-то могла себе позволить), – и всегда это происходило за счет сестер. В тринадцать лет он получил в подарок от матери велосипед, в то время как девочки должны были ходить пешком. От него никогда не требовали делиться с сестрами, а его самого такая мысль не посещала. Имея велосипед, он мог собирать фрукты с деревьев и лоз вдоль дороги, но ему ни разу не пришло в голову принести что-нибудь домой.

Банья, как и Бунтах, любил водить на выпас буйвола, ловить лягушек, рыбачить и собирать чили на полях. Он не отличался прилежанием в учебе, зато рос счастливым ребенком. Когда ему исполнилось тринадцать лет, бабка и дед захотели, чтобы он продолжил учебу в школе, но у него были другие планы. С трудом удалось уговорить Банья доучиться до восьмого класса. В пятнадцать лет Банья бросил школу и уехал в Чиангмай, где жили его дед и бабка по отцовской линии. Он погостил у них несколько месяцев и познакомился там с девушкой из каренов. Ей было шестнадцать – на год больше, чем ему. Но даже после того как Банья женился, для матери его прихоти оставались на первом месте, важнее самых насущных нужд остальных членов семьи, включая образование дочерей.

Пес Бунтах

Пес «бунтах» был ее лучшим другом; он всегда защищал ее, когда она в страхе убегала от родственников. Однажды матери показалось, что собака взбесилась. Она слышала старое поверье – бешенство можно исцелить, отрезав животному ухо. Так мать и сделала. Этот поступок Бунтах не забыла и не простила.

Карта Таиланда. На карте выделено название моей провинции, Убон Ратчатхани.

I. Таиланд и моя исанская деревня

Где все началось

Бунтах родилась в нищей семье, в маленькой сонной деревушке на северо-востоке Таиланда, а точнее в Бан Йонежалум, Тамбун Нонгсанух, Ампхур Бунталик, в провинции Убон Ратчатхани. На Западе ее дом назвали бы не просто убогой, а первобытной хижиной. В нем почти ничего не было, кроме четырех стен, прогнившего пола и обветшалой крыши. В кровле зияли дыры: по ночам можно было любоваться звездами, а во время ливня ловить струйки воды. Эта деревянная однокомнатная хибара с покосившимися стенами едва могла служить убежищем от обжигающего солнца, удушающей знойной влажности и тропических ливней.

Обстановка состояла из давно отслужившей свой век ротанговой мебели и истрепанных подушек. Туалет был просто ямой, вырытой в земле позади дома и окруженной шершавыми дощатыми стенками. «Душ» заменяла лохань с ковшиком. В Бан Йонежалум были немощеные дороги, неразвитая инфраструктура и примитивная школьная система. Не было мест, где дети могли бы играть и просто чувствовать себя детьми. Эта деревня ничем не отличалась от многих ей подобных в одной из беднейших сельских провинций Северо-Восточного Таиланда, больше известного под названием Исан.

Отчасти контрасты между Бан Йонежалум и остальной частью Таиланда объясняются тем, что территория Исана более засушливая, со скромной растительностью и скудными урожаями. Здесь бывает либо слишком много дождей, что приводит к наводнениям, либо слишком мало влаги, отчего случается засуха. Деревенские улицы тайского северо-запада часто окутаны завесой бурой пыли, а местные обитатели страдают от безжалостного зноя и тяжелой влажности тропиков. В то же время тайские деревни центрального региона страны разбросаны по цветущей местности, густо поросшей роскошной зеленью. Обласканная солнцем листва на верхушках деревьев отливает золотом, а нижние ветви, сияющие ослепительной изумрудной зеленью, пропитаны влагой летних дождей.

Похожий на старушку мясник разлегся, предаваясь долгой ленивой дремоте… …Полуденный зной.

Исанский рынок. Торговцы укрываются от палящего солнца под дырявым навесом.

Мало что изменилось в Исане с тех пор, как больше двух десятилетий назад Бунтах открыла свои большие карие глаза с длинными шелковистыми ресницами, уронила первую слезинку и издала первый вздох. Десятилетние мальчишки по-прежнему гоняют на мотоциклах вдвое старше их самих, скрепленных ржавой проволокой и изолентой, с промасленными запчастями, снятыми с еще более древних мотоциклов. Их младшие братишки и сестренки сидят перед старшими или у них за спиной и цепляются за все, до чего могут дотянуться их ручонки. Слышен непрерывный гул мотоциклов, которые нередко перевозят целое семейство, по трое-четверо «всадников», с собакой в придачу, и выхлопные газы с ревом вылетают из глушителей. Еще один неизменный, но не такой громкий звук – пыхтение фермерского тук-тука, длинноносого четырехколесного транспортного средства с фургоном, прикрепленным над задними колесами. Бибиканье «железного буйвола» можно услышать на любой сельской дороге, большинство которых до сих пор остаются грунтовыми. Этот агрегат, заменяющий трактор и семейный автомобиль, служит для доставки риса и других продуктов с полей на рынок, а также для семейных поездок на отдых, когда с работой покончено.

В сельской местности по-прежнему можно увидеть смиренного буйвола, некогда бывшего самым ценным деревенским животным. Буйвол бредет вдоль шоссе, пощипывая высокую зеленую траву, заросли которой окружают раскинувшиеся чуть поодаль рисовые плантации. Он перестал быть частью большого стада и ныне трудится в одиночку. Это могучее животное сейчас заменила автоматика. Воздух пропитан запахом гари дизельного топлива и вонью, исходящей от фермерских животных.

Раннее детство Бунтах

В сельской местности Таиланда один из родителей (или даже оба) часто уезжает на заработки в крупные города, Бангкок или Чиангмай. Так повелось издавна и продолжается по сей день. Дети живут с родственниками, обычно с бабушкой. Так же поступили и родители Бунтах. Они перебрались в Бангкок, а дети остались с бабкой и дедом по материнской линии в хижине с одной общей на всех комнатой.

У отца не было выбора: в их маленькой деревушке всегда не хватало работы, а долгов у него накопилось немало. Годом раньше, когда они занялись фермерством, им удалось вырастить хороший урожай арбузов. На следующий год отец занял денег на инсектициды и удобрения, чтобы расширить посевную площадь, но случился неурожай, и он потерял все. Из-за непредсказуемых погодных условий в этом регионе местные фермеры нередко остаются без урожая. В итоге им приходится влезать в долги, которые часто приводят к полному разорению.

Родители Бунтах жили и работали в Бангкоке бóльшую часть ее детства, хотя порой отец уезжал на заработки в одиночку. Девочка не часто виделась с ним. Цены на транспорт и большое расстояние – 800 километров – позволяли ему возвращаться в деревню только по праздникам или при острой необходимости. Бунтах всегда чувствовала себя нежеланным ребенком, которого не любил никто, кроме отца, – и эти ее ощущения подтверждались побоями и оскорблениями со стороны родственников. Когда ей становилось особенно тоскливо, она писала отцу письма. Он был единственным человеком, с которым она могла поделиться своими чувствами; он один гордился ею и ее достижениями.

Почтенный тук-тук.

Однажды Сомпхан уехал в Бангкок один. Ему пришлось ночевать на скамейке у автовокзала Хуаломпонг, пока он не нашел работу. Через несколько дней его взяли на металлургический завод, расположенный недалеко от порта Сапхан Круенгтхеп. Но Сомпхан успел проработать всего пару дней – в результате несчастного случая он лишился пальца. Врачи в больнице не сумели бы пришить палец обратно, да Сомпхан и не мог позволить себе расходов на операцию. Работодатель обещал, что ему возместят расходы за наложение швов и полностью выплатят заработок за пропущенный рабочий день. Но ни возмещения расходов, ни оплаты за проведенный в больнице день Сомпхан так и не увидел. Это обычная практика тайских работодателей; так было раньше, так все осталось и сейчас.

У Сомпхана не было выбора, и он продолжал работать на металлургическом заводе: он был очень беден, а семья отчаянно нуждалась в деньгах. Его горькая история не отличается от историй миллионов мужчин и женщин, мальчиков и девочек. Некоторые уже в двенадцать лет уходят на заработки в поисках лучшей жизни, оставляя свои нищие семьи в деревнях. Бангкок притягивает больше рабочей силы из сельской местности, чем Чиангмай или туристические курорты, потому что там больше возможностей.

Сомпхан поддерживал связь с семьей только с помощью писем, поскольку в деревне не было телефона. Впрочем, у него все равно не было денег на звонки, как не было их на операцию по восстановлению пальца, даже если бы она оказалась возможной.

Отец Бунтах был добрым человеком, он очень любил свою семью и никогда не отказывался от работы. Когда он впервые уехал на заработки в Бангкок, Бунтах плакала так, что, казалось, ее маленькое сердечко вот-вот разорвется. Родилась ли она трудным ребенком, стала ли такой после бесконечных побоев? Но она определенно была нежеланной и нелюбимой в семье; ей первой, а порой и единственной, приходилось страдать от ударов длинной палки, когда что-то шло не так.

Работа начинается рано и не заканчивается никогда

Каждый день Бунтах просыпалась в пять часов утра под петушиный крик. Наверное, так же просыпаются и многие дети американских фермеров, но на этом сходство заканчивалось. В ее доме, стоявшем на сваях, был ветхий деревянный пол с дырами в половицах, сквозь которые девочка видела и слышала квохчущих кур. Вскоре после пробуждения Бунтах принималась за работу – еще до того, как начала ходить в школу.

Иногда они с дедом отправлялись на охоту в горы. Семья выращивала достаточно риса для себя и откармливала цыплят, чтобы немного разнообразить рацион. Еще у них был буйвол. Бунтах много работала, брат ей почти не помогал. В ее ежедневные обязанности входил уход за животными и небольшим клочком семейной земли. Как и у большинства детей в их провинции, игрушек у нее было мало. Да и времени на игры у Бунтах почти не оставалось; список домашних дел, которые ложились на ее узкие плечики, казался бесконечным.

Обычно по выходным Бунтах собирала хворост, бамбук и чили, а также пасла буйвола. Ее сестры были слишком малы, чтобы помогать ей, так что она делала это в одиночку. Порой Банья или Саи увязывались за ней, но Йинг – никогда: она избегала любой работы, которой можно запачкать руки. Единственное задание, которое всегда поручали Банье, – помочь Бунтах довезти тачку с бочкой для воды до насоса и обратно. На пути к насосу Бунтах толкала тачку, а Банья ехал в ней. На обратном пути, когда бочка была наполнена, тачку толкал Банья, а Бунтах ехала. Однажды они разбили бочку, и бабка долго гонялась за ними с палкой.

Дети никогда не получали поблажек за эту изнурительную работу. Но когда старая бочка развалилась, всю вину свалили на них. Самое суровое наказание всегда доставалось Бунтах.

Вечные неприятности

Бунтах всегда до всего было дело. Возможно ли, чтобы что-то происходило без ее ведома?! Они с друзьями часто бегали к храму в надежде полакомиться манго и воровали плоды с деревьев – занятие, которое им никогда не надоедало. Поскольку Бунтах была самой ловкой, она влезала на дерево, а остальные стояли «на шухере», следя, не появятся ли монахи. Однажды она залезла на самую верхушку дерева и потянулась за соблазнительным плодом, но тут из храма выбежал монах с палкой и прогнал ее друзей. К счастью, добытчицу он не заметил – она забралась слишком высоко. Она затаилась, и ее сердце с каждой секундой колотилось все сильнее.

Спустя пару минут монах вернулся в храм. Бунтах схватила свое неправедно добытое сокровище и помчалась домой. Она не собиралась уходить с пустыми руками, после того как ей пришлось рисковать своей жизнью и конечностями (а может быть, даже получить наказание) ради этих вкусных ярко-зеленых манго. На северо-востоке они считаются деликатесом, особенно если посыпать мякоть смесью из чили, соли и сахара.

В один из многочисленных одиноких и тоскливых дней Бунтах понесла отцовскую черепаху к монахам на благословение. Большинство деревенских жителей черепах не держали, еще реже их благословляли, но девочке это показалось хорошей идеей. Она взяла черепаху и радостно отправилась в храм на встречу с монахами. После благословения она опустила черепаху в ров, выкопанный вокруг храма, решив, что ей будет приятно поплавать в воде. Вернувшись, Бунтах увидела, что черепаха не шевелится – она была мертва. «Видимо, общение с монахами не пошло ей на пользу, – подумала девочка. – Или вода здесь такая грязная, что убила ее». Родственникам она ничего не сказала, и те решили, что черепаха просто уползла из дома и не вернулась.

Бунтах исполнилось шесть лет, когда она начала ходить в школу. В будние дни она проходила пешком около трех километров. После занятий она ненадолго задерживалась, чтобы поиграть с друзьями, а потом возвращалась домой. Детей из самых бедных семей – тех, кто жил в деревнях у грунтовых проселочных дорог, – школьные автобусы не развозили, даже если школа располагалась в семи-восьми километрах от деревни.

По пути домой, под ураганным тропическим ливнем или под палящим солнцем, Бунтах всегда срывала с дерева манго, банан или папайю для сестер; у семьи было слишком мало денег, чтобы покупать их в магазине. Малышки выбегали во двор и выкрикивали ее имя: «Бунтах! Бунтах!» – с нетерпением ожидая лакомства, в которое можно будет впиться зубами и взвизгивать от восторга, когда сок потечет из уголков крохотных ротиков.

Бунтах очень нравилось учиться, и она получала хорошие оценки, даже когда у нее начались неприятности. Однажды учительница посоветовала ей не бросать учебу – она считала, что девочка далеко пойдет. Увы, у матери Бунтах на этот счет были другие соображения. Только ее брату предстояло получить образование. Ей и сестрам такое счастье не светило, пока Бунтах не пошла работать. Она сделала это не только ради того, чтобы обеспечить мать, но и чтобы заработать на обучение сестер. Так устроены «исанские семейные ценности», которые по-прежнему живы во всех сельских провинциях Северо-Восточного Таиланда. Мальчики здесь всегда на первом месте, часто только они получают образование или подарки – как это было с велосипедом Банья. Девочкам нередко отказывают в любых «излишествах». Это факт жизни тайского общества, в особенности провинциального.

Бунтах было около восьми лет, когда она сказала матери, что ей нужна новая обувь: единственная имевшаяся у нее пара башмаков стала мала, в ней было полно дыр, и она натирала ноги. Мать ответила: «Меня это не касается». Семья находила деньги на обувь для сына, но дочери не приходилось рассчитывать на новые туфли. Бунтах была тогда очень маленькой, чтобы понимать – она представляет собой не слишком большую ценность даже для собственной матери.

Когда мальчишки в школе плохо обращались с кем-то из девочек, Бунтах била их и убегала со всех ног. Она всегда бросалась защищать слабых. Ее дерзость не помогла ей обзавестись подругами, хотя девочки всегда были рады, когда она лезла из-за них в драку. Учителя знали, что Бунтах – трудный ребенок, но не могли ни приструнить ее, ни помочь ей.

Бунтах едва исполнилось десять лет, когда оба родителя уехали на заработки в Бангкок. Она хорошо училась, но в отсутствие отца никто не мог защитить ее от издевательств других взрослых родственников. Ее юная жизнь, и без того тяжелая из-за нищеты, вскоре стала невыносимой. В результате в школе тоже начались проблемы.

Дядя колотил Бунтах за малейшую провинность. Родственники, похоже, получали удовольствие, избивая ее; палочные удары сыпались дождем. Но чем сильнее ее наказывали, тем больше она проявляла непокорность и нередко воровала и портила вещи Банье. Бунтах ужасно завидовала брату. Он первым и часто единственным получал игрушки, без которых немыслимо нормальное детство.

Бунтах родилась с независимым характером, но в ее семье свободолюбию не было места. На самом деле не было там места и самой маленькой Бунтах, даже если она выполняла все, что от нее требовали. Разгневанная и отчаявшаяся, не умея справиться со своими чувствами, она набрасывалась на самую легкую мишень – дочку учительницы. Бунтах воровала у нее учебники, портила ее рисунки и при любой возможности мешала ее успехам. Ей хотелось, чтобы хоть одна живая душа ощутила ту же боль, какую испытывала она, разделила бы мучения, которые выпадали ей в жизни.

Учитель музыки

В одиннадцать лет Бунтах начала слушать, как поет и играет на гитаре Апичет, школьный учитель музыки. Каждый вечер в восемь часов Бунтах потихоньку исчезала из дома. Ее отлучек никто не замечал: родители работали в Бангкоке, бабка спала, а дед беседовал с богами каренов.

Апичет жил на нижнем этаже учительского общежития. Здание общежития было деревянным, с широкими щелями между досками, так что она могла разговаривать с ним и смотреть на него снаружи. Апичет опасался открывать ей дверь, зная, что люди начнут сплетничать. Но девочке очень нравилось слушать его пение и наблюдать за ним сквозь щели в досках. Так продолжалось несколько месяцев, а потом настал день, когда она не смогла сохранить свою тайну.

Как-то теплым ласковым вечером Бунтах позвала с собой подружку, чтобы та тоже послушала нежные мелодии Апичета. На следующий день подружка разболтала об этом всей школе. Когда слух о вечерних встречах дошел до директора, Бунтах исключили из школы. Апичета то ли уволили, то ли перевели в другое место; Бунтах так и не узнала, что с ним случилось, и больше никогда не слышала его пения. Кто-то из деревенских жителей придумал, что у учителя с ученицей была сексуальная связь. Никто не задавал ему вопросов, не было никакого суда. Учителя просто выгнали. Невежество и узость мышления характерны для необразованных жителей сельского Таиланда.

Сразу же после увольнения Апичета Бунтах пришла к ветхому дому, где он жил. Она заглянула в щель между досками и увидела, что он играет в карты и пьет вместе с остальными учителями. Больше она никогда его не встречала.

Половина учителей в школе, где училась Бунтах, считали, что проблема в девочке, а другая половина обвиняла Апичета. Никому не приходило в голову, что их «свидания» были совершенно невинными – девочке с артистическими наклонностями просто хотелось послушать чудесный голос учителя. Даже если у кого-то и появлялась такая мысль, никто не рисковал высказать ее вслух из опасения быть осмеянным. Почти все верили, что Бунтах – скверная девчонка, обреченная на грешную жизнь. Она была из тех, кому в собственной деревне достается клеймо «ведьмы» – это популярная тема в тайском кино. Когда Бунтах заходила в магазин, хозяин и покупатели кричали: «Тебе всего одиннадцать, а ты уже ищешь парня для секса! Маленькая шлюха!»

Бунтах лишилась своих немногочисленных подружек, потому что родители велели им держаться от нее подальше. Деревенские жители могут быть очень злыми; их жестокость происходит от невежества и суеверий. До сих пор в ночных кошмарах Бунтах чудятся их обидные крики. Но когда она, закрыв глаза, позволяет мыслям уплыть к одному из самых сладких воспоминаний своего детства, то слышит прекрасный голос Апичета. Она вспоминает, как смотрела на него сквозь щели в растрескавшихся досках, как он нежно напевал мягкие тайские мелодии и тихонько перебирал гитарные струны.

Исключение из школы

Когда Бунтах исключили из школы, у ее деда, наконец, лопнуло терпение. Он написал ее родителям в Бангкок, что устал от ее выходок и больше не хочет нести за нее ответственность.

Отец знал, что родственники – все до одного – плохо с ней обращаются. Он знал также, что только он может защитить ее. Сомпхан организовал переезд дочери в Бангкок, где они с женой работали. Бунтах успела прожить с родителями всего несколько месяцев, когда произошло событие, поначалу обещавшее крутой поворот в ее жизни. Наконец она получила шанс хоть немного побыть «маленькой девочкой»! Директор школы, в которой она училась, согласился снова принять ее в класс. Бунтах вернулась в свою деревню и пошла в школу, где стала учиться танцам, – это и определило ее будущее.

Возвращение в школу

Бунтах вернулась в Убон и начала выступать вместе с другими девочками в соседних деревнях. Она зарабатывала от тридцати до пятидесяти бат за пару часов представления, работая по два-три раза в неделю. Это были большие деньги для одиннадцатилетнего ребенка, и она делилась ими с сестрами. Она была очень рада, что может работать и содержать себя, хотя этот период продлился недолго. Она даже научила Йинг традиционному тайскому танцу «лук тунг». Бабка не одобряла танцевальной деятельности Бунтах, потому что девочка надевала очень короткую юбочку и выступала на сцене – и то и другое в сельском Таиланде вызывает порицание.

Примерно в это же время в их деревню провели электричество и водопровод. Дед решил, что эти чудесные устройства посланы духами – как иначе они могли попасть в их бедную, богом забытую деревню? Хотя бабке очень нравилось, что теперь у нее были эти удобства, она не вполне осознавала их ценность. В конце концов она запретила слушать в доме музыку, утверждая, что это пустая трата электричества. Девочки учились танцевать в тишине.

Существует музыкальный фильм, в основу которого легла похожая история: 14-летняя девочка выступает с танцами в местных шоу. Учитель-ретроград постоянно ругает ее за недостойное поведение, пока, наконец, не соглашается, что ее танцы и наряды не нарушают принятых норм. Увы, четырнадцать лет назад Бунтах не так повезло.

В десять лет Бунтах нарисовала «дом счастья», который ей всегда хотелось иметь.

Вскоре Бунтах договорилась с бабкой: если ей нельзя зарабатывать деньги танцами, она будет заниматься уборкой в городе Дет Удом. Дет Удом находился в двадцати минутах езды на тряском старом грузовичке-пикапе. Бунтах также захотела ходить в среднюю школу в этом городе. Теперь она могла самостоятельно оплачивать нелегальные взносы, которые собирали с родителей учеников в общественной школе. Но в итоге бабка решила, что девочке незачем ходить в школу, и работать в Дет Удом тоже запретила.

Бунтах была растеряна и возмущена. Она не могла понять, почему бабка так враждебно воспринимает все, что могло бы принести ей деньги, образование, независимость и главное – счастье. И в самом деле: сначала ее исключили из школы, а дед отослал ее прочь из дома. Когда же она вернулась в школу, бабка не позволила ей танцевать вместе с другими девочками, чтобы зарабатывать деньги. Потом запретила ей работать и посещать школу, хотя Бунтах могла оплачивать свою учебу сама. Жизнь с бабкой была для Бунтах невыносимой: она была заключенной, а бабка – тюремщицей. И Бунтах сделала то, что сделал бы почти каждый человек, если бы его бросили в тюрьму, – она сбежала.

Побег

В возрасте одиннадцати лет Бунтах впервые ушла из дома и пустилась в 800-километровый путь, в столицу Таиланда Бангкок. По дороге она познакомилась с 17-летней девушкой по имени Лонг, и та предупредила ее об опасностях, подстерегающих маленьких беглянок вдали от дома. Лонг привела новую знакомую к себе домой. Но через три дня Бунтах увидела, как мать Лонг разговаривает с ее родственниками. Они забрали Бунтах домой. Как и следовало ожидать, по возвращении дядя Сакда основательно поколотил ее. Бунтах отказалась с кем бы то ни было разговаривать и ходить в школу. Единственное, что она делала, – писала отцу письма.

К тому времени когда Бунтах согласилась вернуться в школу, она превратилась в настоящую хулиганку, проблемного ребенка, переполненного неукротимой яростью и обжигающей болью, причины которой она не понимала. В школе ее никто не любил – ни сверстники, ни учителя. Однажды учитель пришел к ним домой и сказал деду, что девочка больше не может посещать занятия: она – трудный подросток, который мешает всем. И Бунтах снова исключили!

Второй побег

Бунтах было одиннадцать, когда она бежала в Чиангмай, город в Северном Таиланде. У нее были деньги, которые она скопила, работая танцовщицей и уборщицей, но их едва хватало на то, чтобы убраться подальше от родственников. Оказавшись в Чиангмае, она увидела объявление: требовалась официантка. Бунтах встретилась с владельцем ресторана; тот увидел, что она очень юна и явно приехала одна. Вместо того чтобы дать ей работу, он вызвал правительственного чиновника, чтобы тот забрал ее. Чиновник прибыл в ресторан в сопровождении двух полицейских. Они задали Бунтах множество вопросов, но она не назвала своего настоящего имени и ничего не рассказала о своем доме. Они также хотели выяснить, что у нее в сумке, но она отказалась от досмотра. После 20-минутного допроса Бунтах отвезли в психиатрическую больницу – на время, пока не представится возможность отправить ее в Бангкок. В больнице она представилась как Кумаи и рассказала социальному работнику, что никогда не вернется домой. Женщина согласилась помочь ей найти новое место для жизни.

Но прошел месяц, а Бунтах все еще оставалась в Чиангмае. Ей не нравилось жить в больнице; к ней там плохо относились, пациенты дрались между собой, а пища была почти несъедобной. Когда до нее дошло, что та женщина, социальный работник, не собирается ей помогать, она решила написать письмо медсестре и рассказать правду о своем имени и семье. Получив письмо, медсестра позвонила ее отцу в Бангкок. Когда он приехал в больницу, Бунтах обняла его, сотрясаясь от безудержных рыданий. Сомпхан сказал дочери, что понимает ее и знает о серьезных проблемах дома, но умоляет ее больше никогда не сбегать. Они вместе вернулись в деревню.

Родственники в ярости набросились на Бунтах, называя ее источником своих бед и позором семьи. Отец понял, что дочери небезопасно находиться там без его защиты. Чтобы избавить девочку от дальнейших оскорблений, он должен был бросить работу в Бангкоке и вернуться в деревню. Об оплате ее обучения не было и речи. Отец пытался подрядиться на строительство в Убоне, но там платили мало, и семья не могла прожить на эти деньги.

Тогда Сомпхан одолжил денег у соседей, чтобы начать собственное дело – торговать сладостями с лотка, в то время как мать продавала готовую лапшу, таская бачок с пищей с помощью особого крепления, надетого на плечи. Они сняли в Убоне комнату за шестьсот восемьдесят батов в месяц. Вся семья, включая деда с бабкой, жила в этой единственной комнате, где не было ни воды, ни электричества. Воду они брали из общественного колодца, днем освещение было естественным, а по вечерам зажигали свечи. В результате переезда положение семьи резко ухудшилось: они снова оказались в комнате без современных удобств и винили во всем Бунтах.

Мать Бунтах постоянно кричала на мужа и детей. Отец был мягким человеком, который хотел лишь мира в семье и достаточно денег, чтобы обеспечивать своих родных. Бунтах невыносимо было видеть, как чудовищно обращаются с отцом ее мать и бабка. Она решила, что ей нужно снова бежать. Бунтах украла из копилки Йинг двести батов – накопленные за год деньги на сладости, которые дарил сестренке отец. Ее младшие сестры могли копить подаренные деньги, потому что Бунтах тратила на них свои монетки.

Новый побег

На этот раз 12-летняя Бунтах снова направилась в Бангкок. По дороге на автовокзал в Убоне она вспоминала отца, который просил ее поступать разумно. Но она жаждала новой жизни и была готова рискнуть чем угодно, только бы дать себе шанс. У нее было всего двести батов. Эта небольшая сумма была ее единственной надеждой. Уже сев в автобус, она снова и снова повторяла себе, что надо быть сильной.

По пути в Бангкок Бунтах рассказала свою историю попутчику. Он сказал, что знает китайский магазин, где есть вакансия продавца, и она сразу согласилась. Ей платили тысячу пятьсот батов в месяц. 12-летняя Бунтах работала с пяти утра до семи вечера, по четырнадцать часов, семь дней в неделю. В конце рабочего дня ей не позволялось отлучаться из дома, где она жила. Китаец-работодатель так и не выплатил ей заработанные деньги полностью. Бунтах снова почувствовала себя пленницей. Она стала жертвой той безжалостной эксплуатации малолетних и нелегальных рабочих, которая процветает в Таиланде даже сегодня. Двенадцати лет от роду она решила бросить работу, так как попала из одной невыносимой ситуации в другую.

За это время Бунтах удалось скопить около четырехсот батов, но она не знала, куда ей податься и что делать. Она бродила по городу, усталая и голодная, и решила подкрепиться супом-лапшой в ларьке полицейского участка Патавун рядом с автовокзалом. Нит, хозяйка ларька, обратила внимание на пакет с пожитками в руках у девочки. Женщина спросила, не ищет ли она работу, и предложила ей торговать лапшой. Предложение было с готовностью принято. Но когда Бунтах пришла вместе с Нит к ней домой, муж Нит, полицейский, не разрешил ей работать у них. Вместо этого он посадил ее в камеру и позвонил в местное отделение социальной службы, чтобы те забрали девочку.

Бунтах отвезли в сиротский приют, где ей снова пришлось столкнуться с побоями. Это ничем не отличалось от жизни дома, разве что в приюте девочек учили делать бумажные цветы, стричь волосы, шить одежду и прививали другие полезные навыки. Как-то раз одна из девочек начала терроризировать других, и Бунтах ее ударила. Она видела в своей юной жизни столько насилия, что готова была на все, чтобы его остановить. Но она давно знала, что прекратить физическое насилие можно только ответным насилием.

После этой стычки Бунтах устроили допрос – ее всегда считали зачинщицей в драках. В свою очередь, она сочиняла небылицы, чтобы скрыть правду о своем участии в потасовках. Она не могла спокойно смотреть на дерущихся, но при этом была не прочь устроить собственную заварушку. Ее решили отослать в Бан Кунвитинг в Патхумтхани. В этом учреждении содержались девочки и женщины с психиатрическими заболеваниями. Если никто не забирал их, они оставались в клинике до самой смерти. Бунтах перевели туда 7 сентября 1993 года. Социальным работникам было невдомек, что именно в этот день ей исполнилось тринадцать лет.

На новом месте Бунтах была приветлива и дружелюбна с пациентками и охранницами. Впервые в жизни она нравилась окружающим, была разговорчива и вызывала у людей улыбку. Одна из охранниц позволила девочке жить вместе с ней. В той красивой комнате было много удобств, отсутствовавших в палате Бунтах, – матрац, вентилятор, подушка и простыни.

Однажды вечером, когда охранница уснула, Бунтах стащила у нее ключи и попыталась сбежать, но не смогла перелезть через высокую стену, окружавшую больницу. Все прожектора были направлены на ее фигурку, выла тревожная сирена. Ее поймали; в ту ночь ей было не суждено обрести свободу.

В наказание за побег на Бунтах надели кандалы и заперли ее в одиночную камеру, посадив на голодный паек. У нее до сих пор остались шрамы на щиколотках в тех местах, где кандалы впивались в тело. Через несколько дней ее выпустили из одиночки, сняли цепи и предупредили: если она снова попробует сбежать, наказание будет более суровым.

Наконец-то Бунтах смогла выспаться. Проснувшись через несколько часов, она обнаружила, что пациентки толпятся у одной из комнат. Сгорая от любопытства, она увидела на кровати пожилую женщину, которая умерла накануне ночью. Надсмотрщица Пукум сказала, что ей нужны четверо добровольцев, чтобы перенести тело в машину. Вызвались многие, в том числе и Бунтах. После этого она стала молиться о том, чтобы душа женщины попала в лучший мир. Она надеялась, что призрак умершей поможет ей совершить побег из заключения.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как ее выпустили из одиночной камеры и позволили общаться с остальными обитателями клиники. Она участвовала во всех занятиях своей группы, стараясь больше не лезть на рожон. Однажды, когда все были чем-то заняты, Бунтах стащила у одной из служащих гражданскую одежду. Ей пришлось закатать слишком длинные рукава. Но охранница, дежурившая на входе, даже не поглядела на девочку и распахнула перед ней дверь. Бунтах, стараясь держаться непринужденно, вышла из ворот и ни разу не оглянулась.

Бунтах все еще злилась на Бунтанха, того полицейского, из-за которого она попала в психиатрическую клинику. Она была очень храброй, эта 13-летняя девочка, и, не раздумывая, направилась к нему в полицейский участок. Она хотела узнать, почему он так поступил с ней. Пока Бунтах дожидалась Бунтанха, другой полицейский, которого звали Как, спросил, не хочет ли она есть. Она призналась, что голодна, и он повел ее к себе домой, чтобы накормить.

Как был мусульманином, и у него было две жены. Он предложил женам взять девочку в помощницы, чтобы торговать едой. Бунтах поверила, что Как – ее спаситель. Но она не проработала в его доме и месяца. Однажды ночью он пробрался к ней в комнату и попытался изнасиловать. Одна из жен услышала ее крики и остановила мужа.

Жены Кака сразу же решили выгнать Бунтах из дома, заявив, что в попытке изнасилования виновата она сама. Они дали ей тысячу батов, чтобы она смогла выжить на улице. Они не желали ей зла, просто хотели избавиться от нее, а главное – удалить от своего мужа.

Бунтах не успела далеко отойти от дома, когда ее догнал Как на мотоцикле. Он сказал, что очень любит ее и найдет ей жилье. Бунтах по глупости поверила и села с ним на мотоцикл. Как отвез ее в отель, и наивная Бунтах решила, что теперь это будет ее новый дом. Но едва она переступила порог номера, Как снова попытался ее изнасиловать. К счастью, на крики прибежал администратор гостиницы, и Как скрылся.

Администратор сказал Бунтах, что такое часто случается с убежавшими девочками. Все служащие отеля советовали ей вернуться домой; они были уверены, что у нее есть любящие родственники, которые о ней беспокоятся. Они скинулись, чтобы собрать ей деньги на обратный путь, и Бунтах неохотно согласилась.

Прошло три месяца с ее последнего побега из дома. По возвращении ее ждал самый недружественный прием. Это ее вовсе не удивило. Но когда она узнала, что отец погиб в автокатастрофе, отправившись искать дочь, сердце ее разбилось. Ее душила скорбь и терзало чувство вины. Боль и мука лишь усилились, когда родственники стали обвинять ее в смерти отца.

Бунтах понимала, что оставаться здесь нельзя, и возвращение в Бангкок казалось единственным решением. Она всегда знала, что нежеланна в собственном доме, но сейчас родственники ясно показали, как они ее ненавидят. Бунтах попросила у матери денег; та дала ей триста батов и велела никогда не возвращаться: Бутсах больше не желала видеть дочь. Это был самый дорогой «подарок», который Бунтах получила от матери за всю свою жизнь. Ее сестры, единственные, кто поздоровался с ней по возвращении, были также единственными, кто сказал ей «прощай».

Теперь Бунтах стала настоящей сиротой. Ее отец погиб, разыскивая свою любимую девочку, а мать выгнала из родного дома. Она не могла вернуться, пока каким-то образом не загладит свою вину за смерть отца. Ей нужно было найти способ снова стать частью своей семьи, и неважно, насколько презренной и жалкой была эта семья. Тайцы не похожи на американцев и европейцев, которые без проблем живут одни и даже радуются одиночеству. Тайцы ориентированы на семью, им нужно, чтобы вокруг находились другие люди. Для тайца одиночество – символ боли и отчаяния.

Детство Бунтах кончилось. Она отправилась в Бангкок на поиски лучшей жизни. Ей уже не раз приходилось убегать из дома, чтобы избавиться от побоев и незаслуженных тягот. Но теперь нужно было заново заслужить любовь матери, чтобы получить возможность когда-нибудь вернуться. Рай для секс-туристов ждал ее с распростертыми объятиями. Так началась жизнь Лон. Ей было всего тринадцать!

II. Бангкок – мой новый дом

Прибытие

В свои тринадцать лет я уже знала домашний и крестьянский труд. Но я понятия не имела, чем займусь в Бангкоке, и мне было очень-очень страшно. Я не могла себе представить, что ждет впереди, но твердо решила, что в бедности больше жить не буду.

Несмотря на свои юные годы, я не собиралась позволить невежеству и предубеждениям матери встать на моем пути. В глубине души я знала, что у меня есть потенциал. Моя жизнь может быть лучше, чем та, что была суждена мне в бедной крестьянской деревне. Мать волновала лишь судьба брата, которому она старалась предоставить все возможности. От меня с сестрами требовалось сидеть дома да ухаживать за животными и небольшим участком земли. Тяжелый труд, физическое и эмоциональное насилие заставили меня снова, в последний раз, сбежать из дома. Я не собиралась всю жизнь провести в Убоне, став бесправной и забитой крестьянкой. Я родилась не для крестьянской жизни и не для того, чтобы меня били и притесняли. А самое главное – я родилась не для того, чтобы быть бедной!

Я купила за девяносто пять батов самый дешевый билет на автобус с вентиляцией, в котором мне предстояло ехать десять часов. Поездка на автобусе с кондиционером обошлась бы в сумму, которую можно было заработать за три дня в Бангкоке. Впрочем, кондиционер я видела всего пару раз в жизни, когда заходила в дорогие магазины, где все равно ничего не могла купить. У меня было очень мало денег, и каждый бат казался мне едва ли не золотым.

Мать сунула мне триста батов и велела больше не показываться ей на глаза. Все винили меня в смерти отца. Я и не собиралась возвращаться – по крайней мере, в те беспросветные условия, из которых уже несколько раз убегала. Я рассудила, что вполне заслужила эту жалкую сумму, и даже намного больше. Моя трудовая жизнь началась еще до школы. Я вообще не помню времени, когда бы ни работала. А еще я решила, что не останусь в Убоне до конца своих дней. Там ни у кого не было достойного будущего. Но важнее всего, что будущего в Убоне не было у меня!

Я приехала в Бангкок вечером. У меня оставалось двести пять батов – все, что отделяло меня от голода. Я не могла позволить себе даже дешевую гостиницу. В ту первую ночь я ночевала на автовокзале; только жужжащие москиты составляли мне компанию. Я выуживала из мусорных бачков выброшенную кем-то еду и допивала остатки воды из бутылок. Мне некуда было идти, я никого здесь не знала. Я была маленькой девочкой, заблудившейся в огромном, деловом, людном и космополитичном Бангкоке – в городе, который, как мне вскоре предстояло узнать, был секс-столицей мира. Этот город стал моим новым домом.

До своего приезда сюда я ни разу не видела лифта и не ездила на эскалаторе. Торговые центры и офисные здания поражали меня своими размерами. Улицы были запружены тысячами машин, пикапов, дряхлых красных автобусов с вентиляцией – и сверкающих синих, с кондиционерами; все они двигались бампер к бамперу и сеяли хаос. Серо-черные выхлопные газы загрязняли воздух, а оглушительный шум тысяч клаксонов разрывал барабанные перепонки. Десятки мотоциклов возглавляли потоки машин на каждом перекрестке, а множество пешеходов отважно лавировали, уворачиваясь от движущегося транспорта, при переходе улицы. Ни водители, ни пешеходы не обращали особого внимания на светофоры. Казалось, тайцы передвигаются, глядя только прямо перед собой и не заботясь о своей безопасности. Фаранги[1] вели себя осторожнее.

Я никогда прежде не видела такого огромного скопления людей и такого количества уроженцев самых разных стран. Здесь были африканки, одетые в разноцветные цветастые платья до щиколотки, с головными повязками в тон. Женщины из Восточной Индии в своих эротичных шелковых сари и зауженных на лодыжках брючках, обнажавших смуглые животы. Мужчины-сикхи в традиционных белых тюрбанах; арабы в накрахмаленных длинных белых одеяниях на пуговицах; американские и европейские туристы в привычных джинсах и футболках. Я в своей крестьянской рубахе и мешковатых штанах выглядела так, будто только что явилась из тайского захолустья – впрочем, так оно и было.

Я никогда не видела, чтобы такое множество людей так быстро двигалось по людным торговым улицам, никогда не слышала такого разноязычного говора. Ничто в тихом и хлопотном быте далекой тайской деревни не могло подготовить меня к новой жизни, в которой было столько неведомого. В Убоне я видела Бангкок по телевизору, а также успела познакомиться с его окраинами, пока жила здесь с родителями.

Но теперь это было не телевидение. Я стояла на пороге новой жизни посреди сумятицы и сутолоки этого экзотического города. Мои чувства в тот момент мог понять только другой человек, приехавший из маленькой, первобытной и нищей деревеньки одной из стран «третьего мира»; человек, который впервые в жизни попал в центр современного мегаполиса. Я была взволнована, утомлена и голодна, но сильнее всего было чувство страха!

У меня было очень мало денег – и ни друзей, ни родственников, ни жилья в этом огромном городе. Чтобы выжить, я начала просить милостыню. Я узнала, что у туристов можно выпросить намного больше денег, чем получить на настоящей работе. Ночуя на улице, я познакомилась с женщиной, которая пристроила меня нянькой в семью высокопоставленного полицейского. Оказалось, что он держит бар в Патпонге – самом большом развлекательном районе «красных фонарей». В свободное от домашней работы время я начала убирать в баре. Но вскоре мой хозяин потребовал, чтобы я сделала выбор: либо заниматься уборкой в баре, либо нянчить его детей. Я выбрала бар, поскольку зарабатывала там больше. Я приехала в Бангкок за деньгами, чтобы получить прощение родственников, которые считали меня причиной гибели отца.

Бунтах больше не существовало. На свет появилась я – Лон. Я найду способ искупить вину Бунтах перед семьей. Тогда мы с ней сможем вернуться домой.

Клуб «Какаду»

Я начала работать уборщицей в клубе «Какаду» – гоу-гоу баре, популярном у мужчин-фарангов. Там было много девушек из Исана, говоривших на моем диалекте. Я мыла полы и убирала за секс-туристами, зарабатывая по полторы тысячи батов за двадцать восемь рабочих дней в месяц, плюс доля от чаевых – тысяча батов. В Убоне я никогда столько не зарабатывала. Я могла каждый месяц отсылать родственникам не меньше тысячи батов. Это была одна из причин, которая привела меня в Бангкок.

Тайцы и многие другие азиаты мыслят себя не отдельными личностями, а членами семьи. Эта привязанность – часть нашей «индивидуальности» (или ее отсутствия). Мы не просто члены своей семьи, мы неотделимы друг от друга. Только в семье мы можем быть индивидуумами. Мы вместе составляем индивидуальную общность; мы способны выжить только как семья.

Мне 14 лет.

Итак, я зарабатывала в общей сложности две с половиной тысячи батов в месяц – неплохое начало. Но моя семья была отчаянно бедна. Отец умер, и у меня оставались две младшие сестры, которых надо было обеспечивать. Я хотела, чтобы у них была возможность учиться; чтобы у них была лучшая жизнь, чем у меня. Я должна была зарабатывать больше.

Другие «труженицы» Патпонга

Патпонг – самый популярный район «красных фонарей» в Бангкоке, да и во всем мире. Его трудно описать так, чтобы было понятно непосвященному. Он состоит из двух длинных кварталов: «Патпонг-1» тянется почти на двести метров; а «Патпонг-2» – на сто. Вдоль каждого из них по обеим сторонам улицы стоят бары на открытом воздухе, стрип-бары гоу-гоу, диско-клубы и секс-шоу. В этих двух кварталах «продажного секса» почти три тысячи молодых женщин ежедневно рассчитывают встретить мужчину на час, на вечер или, как надеются некоторые, на всю жизнь. «Каждую неделю одна девушка из Патпонга выходит замуж за иностранца»{1}.

Гоу-гоу и бары бывают самых разных размеров: в одних работает всего десяток девушек, в других – до сотни. В каждом гоу-гоу есть и другие работники. Мы – уборщицы, бартендеры, официантки и привратницы. Официально мы еще не начали встречаться с мужчинами. Мы живем на зарплату в полторы тысячи батов в месяц плюс чаевые со столиков – еще около тысячи батов. Мы не считаемся частью «азиатского экономического чуда». Неофициально же некоторые девушки, сами того не понимая, вступают на путь, ведущий к саморазрушению.

У одних рабочий день начинался в два часа дня и заканчивался в полночь. Другие приходили к семи вечера и работали до трех ночи. Мы наводили порядок после предыдущего вечера. Час или два отмывали разлитое пиво. Потом перестилали постели в «почасовых» номерах и мыли ванные комнаты. После этого нужно было отправляться в бар и таскать сотни пивных бутылок, нарезать ломтиками ананасы и лимоны, мыть посуду и выполнять прочую неквалифицированную и неприятную работу. Посетители баров напивались, проливали пиво, повсюду оставляли следы рвоты. Я не против того, чтобы убирать обычную пыль и грязь, но это была отвратительная работа, и меня от нее тошнило. Танцовщицы получали много, иногда в двадцать раз больше меня, и им не приходилось возиться с грязью. Вскоре я поняла, что «настоящие» деньги в баре зарабатывают не уборкой. Мне хотелось иметь столько же денег, сколько получают танцовщицы, и я была готова на все, чтобы их заработать!

Я была девочкой-подростком из глухой деревни, и все происходящее казалось мне дикостью. Привлекательные девушки в бикини и без соблазнительно танцевали на сцене и позволяли себе то, чего я никогда прежде не видела – даже по телевизору. Ни одна девушка в Убоне не одевалась – и не раздевалась – так, как они. Ни одна девушка в Убоне не носила купальника. Вместо купальников мы, отправляясь на реку, надевали обрезанные джинсы и футболки. Ни одна девушка в Убоне не извивалась вокруг шеста, медленно ласкаясь об него обнаженным телом. Я не могла понять, как эти девушки могут снимать с себя одежду на глазах у посетителей-мужчин и так провокационно танцевать. Я была потрясена! Мне просто не верилось, что девушки из моей деревни, из моей провинции, мои исанские «сестры» могут позволять себе такое поведение. Но они делали это – обвивались своими красивыми загорелыми телами вокруг шестов, исполняли дразнящие движения и «танцы на коленях» – и зарабатывали кучу денег. Гоу-гоу-герлс работали по семь часов в день, каждую неделю им давали один выходной. Они танцевали по пятнадцать-двадцать минут в час; остальное время болтали с посетителями и пытались продать свои услуги на ночь. Те, кому не удавалось заарканить клиента, после закрытия бара или гоу-гоу отправлялись в «Термы»[2].

В Бангкоке, Паттайе, на Пхукете, в Кох Самуи и Чиангмае клиентов-туристов стремятся обслужить около тридцати тысяч тайских девушек. На Филиппинах, в Индонезии и Камбодже таких еще десятки тысяч; и это только те, кому «повезло» встречаться с иностранцами, а не с местными мужчинами. В борделях Таиланда работает около четырехсот тысяч проституток. В других странах Юго-Восточной Азии миллионы женщин встречаются с местными мужчинами за «карманные деньги» или просто за выплату семейных долгов с огромными процентами. Родители могут получать от пятисот до пяти тысяч батов за то, что дочери работают проститутками в течение нескольких месяцев или намного дольше – иногда до самого конца их короткой и трагической жизни. Мне невероятно повезло, что меня не постигла такая судьба.

«Термы»

«Термы» – точь-в-точь дрянной бар из какого-нибудь американского фильма. Он не похож на типичные бары, какие встречаются в США или Европе. Одно из отличий – очень низкие потолки, высотой всего двести сорок четыре сантиметра. Поскольку мой рост – сто сорок пять сантиметров, для меня это не проблема, но сигаретный дым висит здесь ниже, чем в гоу-гоу клубе. И туристы, и тайские бар-герлс много курят. От дыма тошнит и мутится в голове. В Убоне девушки не курили, но в Бангкоке они начинали курить. В «Термах» было полным-полно привлекательных, юных, сексуальных женщин, в основном уроженок Исана, – женщин, которые приходили сюда с единственной целью: подцепить мужчин-туристов.

«Термы» можно назвать баром «для полуночников». Массажный салон на втором этаже открыт с полудня до полуночи. Когда он закрывается, в баре становится людно. Потом, около двух ночи, когда перестают работать местные гоу-гоу, многие танцовщицы приходят сюда, чтобы найти партнера на ночь – туриста или экспата[3]. Делали это и мои подруги. Все они работали танцовщицами в клубе гоу-гоу с семи вечера до двух ночи, и если их не забирал какой-нибудь турист, они шли искать клиентов в «Термы».

Впервые оказавшись в «Термах», я наблюдала, как девушки ловят взгляд мужчины, стеснительно улыбаются ему, медленно, но настойчиво приближаются почти вплотную, скрещивают стройные ноги, чтобы продемонстрировать свои красивые бедра. То же самое происходило и в гоу-гоу, с той разницей, что в «Термах» я не работала – по крайней мере, уборщицей. Я приходила сюда повеселиться и почувствовать мужское внимание, но не шла по стопам моих исанских сестер. Каждый вечер я с нетерпением ждала окончания смены, чтобы отправиться в «Термы». В Убоне не было ничего похожего на такое заведение.

Зачем милым юным созданиям ходить в такие места? Причина проста: эти девушки – продукт азиатской нищеты. Их поведение – прямой результат низкой ценности женщины в Таиланде и во всей Юго-Восточной Азии. Даже сейчас, в XXI веке, «в Бангкоке ежедневно бросают шесть младенцев женского пола». В моем случае более чем достаточной мотивацией были бедность моей семьи и потребность вновь завоевать любовь родственников.

Кого может заинтересовать 14-летняя девочка ростом сто сорок пять сантиметров и весом тридцать четыре килограмма? Мой первый клиент. Продажа девственности

Как-то раз, когда я проработала в гоу-гоу уборщицей уже около месяца, к нам пришел мужчина, который искал юную девственницу. «Молоденькая нетронутая девочка» – так звучало его условие, и он называл сумму, выходящую за рамки моего воображения. Позже я узнала, что это был далеко не единственный мужчина, который приехал в Таиланд на поиски такого ребенка.

Мама-сан[4] спросила, интересует ли меня это предложение. Секс с ним принес бы мне тридцать тысяч батов. Из этой суммы мама-сан должна была получить шесть тысяч. Я, не задумываясь, согласилась, и она договорилась о продаже моей девственности. Мне было всего четырнадцать лет. Гость представился как Ганс, сказал, что он швейцарец и ему тридцать пять лет, хотя на фотографии, которую он мне подарил, кажется, что ему ближе к пятидесяти.

Я почти не говорила по-английски и не участвовала в торге. Единственным моим ответом было «кха», или «да» по-тайски. Он заплатил мама-сан за мою невинность. Я в жизни не видела столько денег, и они могли принадлежать моей семье!

Мое сердце пело от радости, предвкушая получение денег, и дрожало от страха перед тем, чтó мне предстояло сделать, чтобы заработать их. Я ни разу даже за руки с мальчиком не держалась: в тайской глубинке на такое смотрят косо. Бывало, что парня с девушкой заставляли пожениться, если их заставали просто невинно прикасающимися друг к другу. Теперь же мне предстояло заняться сексом с фарангом, которого я впервые видела. Он был ростом около ста восьмидесяти сантиметров – почти на сорок сантиметров выше меня. Я была перепугана, но сделала бы что угодно за эти деньги.

Мы вышли из гоу-гоу в Патпонге и поехали на такси в его отель по адресу: 26 сои, Сукхумвит-роуд. Таксист и бровью не повел, сажая в машину взрослого фаранга, державшего за руку миниатюрную 14-летнюю девочку, которая выглядела еще моложе. Он точно знал, почему мы вместе и чем собираемся заняться. И все же мы были очень странной парой – высокий светлокожий европеец и маленькая девочка с бронзовой кожей. По дороге в отель Ганс говорил со мной по-английски, медленно выговаривая фразы и вставляя в них те немногие тайские слова, какие успел выучить. Я, не переставая, улыбалась, несмотря на ужас, пронизывавший каждую клеточку моего тела. Он бы ни за что не догадался, чтó творится у меня на душе. Тайцев с детства учат всегда улыбаться, не показывать гнев и скрывать боль: «джай йен» – сохраняй хладнокровие. Мне это особенно хорошо удавалось!

Мы подъехали к отелю; Ганс торопливо расплатился с таксистом и потянул меня за собой. Он очень спешил. Он направился к столу регистрации за ключом, а я ждала в лобби отеля. Администратор посмотрела на меня, потом на него, потом снова на меня – и ничего не сказала. Должно быть, это было для нее не самое привычное зрелище – юная девушка, совсем ребенок, рядом со взрослым мужчиной. Мы с Гансом пошли к лифту и поднялись на его этаж. Так я впервые в жизни оказалась в хорошем отеле.

Когда мы добрались до его номера, мое сердце заколотилось сильнее. Только тут я стала по-настоящему понимать, во что впуталась. Меня так и подмывало развернуться и убежать, но еще больше хотелось получить тридцать тысяч батов.

Мы вошли в номер. Я села в кресло, которое стояло в отдалении. Он знаками указал мне на ванную комнату, чтобы принять душ. Я не отреагировала. Тогда он сам пошел в душ. Я сидела в кресле, думая о том, чтó должно случиться. Как бы мне ни хотелось, чтобы Ганс остался в душе навсегда, я знала: в конце концов он оттуда выйдет.

У меня было достаточно времени, чтобы выскочить из номера и бегом вернуться в свой бар. Но я сомневалась, что мама-сан отдаст мне деньги, если я приду слишком быстро. Нельзя было приехать в Убон неудачницей – девушкой, которая не сумела прислать денег матери. В голове у меня вертелось столько мыслей, что я едва не потеряла сознание. Ганс вышел из душа, прикрывшись полотенцем. Я перестала прикидывать, как бы сбежать, и начала думать о том, что мне предстояло и как себя вести в этой ситуации.

Ганс не догадывался, насколько я перепугана. Он снова указал на дверь ванной. Я зашла туда. Это был самый долгий душ в моей жизни. Собственно, я вообще впервые принимала горячий душ. Я привыкла поливать себя чуть теплой водой, набирая ее ковшиком из бочки. Можно было по-настоящему насладиться горячей струей… если бы не мысли о другом.

Спустя минут двадцать Ганс постучал в дверь: я заперлась изнутри. Видимо, он говорил, что пора выходить, но я была не готова – пока не готова! Я велела ему подождать – по-тайски. И все же мне пришлось покинуть безопасный закуток запертой ванной комнаты и пойти в спальню. Я снова была полностью одета.

Ганс сказал что-то насчет полотенца. Он говорил по-английски, и, похоже, его нисколько не заботило, понимаю я его или нет. Я лишь улыбалась бессмысленной улыбкой. Тогда он жестами велел мне снять одежду.

Я нервничала, мне стало трудно дышать. Он подошел ко мне, взял за руку, подвел к постели и начал снимать с меня блузку. Я чувствовала себя опозоренной, сидя рядом с фарангом без блузки. Стыдясь, я пыталась прикрыться ладонями. Это его рассмешило. Я не могла понять, почему он выбрал меня и заплатил столько денег, когда вокруг столько девушек гораздо более красивых, более развитых и уж точно более сексуальных.

Потом он придвинулся ближе, чтобы снять с меня брюки. Мне хотелось выбежать из номера и никогда в жизни больше не видеть ни одного фаранга. Он начал осторожно расстегивать мои брюки; я была слишком напугана, чтобы пошевелиться. Все, что было после этого, я стараюсь никогда не вспоминать…

После того как он закончил свое дело, постель была в крови – в моей крови. Так произошло мое посвящение в мир детской проституции. В этом мире мне предстояло провести свое отрочество.

Я встала на кровати и посмотрела вниз, на всю эту кровь. Подняла взгляд на зеркало, где отражалось мое щуплое обнаженное тело. По ногам текла кровь. Я слезла с кровати, подошла к зеркалу и ударила по нему кулаком, разбив вдребезги картину, которая смотрела на меня из отражения, – картину моего настоящего и будущего. Я была безутешна. Я рванулась в ванную, и меня вырвало.

Мы вернулись в гоу-гоу, и я забрала свои деньги. Я заработала их – всю эту кучу денег! Теперь я представляла ценность для своей семьи. Я расплатилась за гибель отца. Мать будет в восторге. Она и не представляла себе, что я сумею столько заработать в Бангкоке. Теперь она сможет ходить по деревне, высоко подняв голову; ей будет чем похвастаться перед подругами и соседями. Ужасная маленькая девчонка, которую обзывали обидными прозвищами, теперь стала предметом материнской гордости. Вот только сама эта девчонка больше никогда не сможет гордиться собой. Моя мать сможет хвастаться вещами, которые она теперь купит, и ее не будет волновать, что старшая дочь лишилась чести и достоинства.

Каждый день после этого события, изменившего мою жизнь, я отгоняла от себя отвратительное чувство, которое навсегда затуманило мой разум, опечалило мое сердце и лишило меня присутствия духа. Но я еще не представляла, что следующие семь лет будут такими же.

Обязанности тайских женщин

В наших бедных деревенских семьях мы главные, а часто и единственные добытчицы. Я начала выполнять эту функцию раньше и искуснее многих. К тому же именно на нас лежит обязанность содержать родителей, когда они начинают стареть, и при этом демонстрировать им свою благодарность. Сельская нищета, ограниченность возможностей оставляют дочерям мало вариантов помимо секс-индустрии. Эта коммерческая индустрия, ориентированная на иностранцев или тайцев, стала судьбой многих девушек из Исана.

Меньше чем за час я заработала больше, чем смогла бы получить за год мытья полов и вытряхивания пепельниц, продолжая все это время жить в бедности. Некоторые клиенты говорили мне, что люди в Таиланде бедны, потому что ленивы! В том возрасте, когда они играли в детских лигах, ходили на футбольные матчи или предавались влажным мечтам о капитанах болельщиц, я спала с посетителями гоу-гоу, чтобы содержать свою семью. Я заплатила за это высшую цену – потеряв себя.

Женщины – заклад в час нужды.

Тайская пословица

Когда я вернулась в гоу-гоу, мои коллеги поздравили меня и стали убеждать, что спать с туристами – это, в сущности, «такая ерунда». Немало 14-летних девочек продавали свою девственность туристам и еще больше – местным мужчинам, причем вторым – за мизерную долю этой цены. Всем девушкам в баре казалось, что деньги, заработанные мною всего час назад, – хороший повод для праздника. Они занимались тем же самым не один год, неплохо жили благодаря туристам и откладывали сбережения. Работа в гоу-гоу помогала им покупать родственникам новые дома или ремонтировать старые. Они дарили мотоциклы братьям, шелковую одежду ручной работы родителям, посылали продукты и напитки для вечеринок, на которых сами никогда не бывали. На эти же деньги они покупали себе золото и одежду. У таких девушек, как мы, не было иного выбора. Мои подруги уверяли, что со мной не случилось ничего плохого и мне не о чем беспокоиться. Возможность быстро зарабатывать большие деньги была слишком соблазнительной. Они не могли от нее отказаться, не смогла и я!

Я была очень юна и напугана, когда начала встречаться с мужчинами. Мои подруги, которых я считала своей бангкокской семьей, часто «выручали» меня. Они помогали мне договариваться о цене за секс с мужчинами, выступали в качестве переводчиц и даже знакомили со своими постоянными клиентами, которым нравились молоденькие девушки. Они приглядывали за мной, потому что я была моложе всех. Но я была далеко не первой 14-летней девочкой, продавшей свою девственность туристу.

В свои четырнадцать лет я выглядела слишком юной, чтобы работать в барах под открытым небом и гоу-гоу в качестве бар-герл или танцовщицы. Это затрудняло мне знакомство с потенциальными клиентами. Вместо работы в баре я начала ходить в «Термы» как фрилансер, чтобы там находить мужчин. Иногда я просто ждала дома телефонного звонка от кого-нибудь из тех, с кем уже была знакома. Для большинства танцовщиц гоу-гоу их работа – лишь удобный предлог для встреч с мужчинами. Они зарабатывают по три тысячи семьсот пятьдесят батов в месяц только за танцы и как минимум еще двенадцать с половиной тысяч (иногда намного больше) за секс с посетителями баров. Чтобы мне доставались такие деньги, подруги давали мой номер телефона мужчинам, которые искали очень молоденьких девушек.

К пятнадцати годам я выросла достаточно, чтобы ходить по диско-клубам и самостоятельно знакомиться с мужчинами. Я стала свободным предпринимателем. Все деньги, которые я зарабатывала, принадлежали мне – только мне одной! Я больше не должна была отдавать часть вознаграждения посредникам. Единственным человеком, с которым я делилась заработками, была моя мать. Мои доходы она использовала, чтобы «делать лицо» в нашей деревне. Но это было только начало.

Мои три года в Бангкоке

Смирение: состояние скромности.

Вот как полагается вести себя тайским девушкам:

• не быть гордой, высокомерной, заносчивой или самоуверенной (уверенной в собственном достоинстве);

• демонстрировать почтительность или подчинение;

• быть бессильной, зависимой, опасливой.

Мы по натуре склонны подчиняться, и кажется, будто у нас никогда не бывает собственных мыслей. Мы преклоняемся перед богатыми людьми, перед блеском, властью и славой, которые сопровождают богатство. Не существует слишком большого страдания, если оно приносит деньги и «делает лицо» семьи.

В Америке юные девушки мечтают выходить на сцену, чтобы все аплодировали их таланту и красоте. Многие из них хотят стать знаменитыми рок-певицами и прославленными актрисами. Самое близкое к этой мечте для исанской девушки – танцевать на сцене в бикини (или без него), дожидаясь, пока какой-нибудь мужчина угостит ее напитком и уведет с собой, чтобы заняться сексом. Девушки в разных странах мечтают по-разному. Жизнь, которую мы ведем, в детстве не была нашей целью, но стала нашей реальностью. Это едва ли не лучшее из того, на что могут надеяться уроженки Исана.

Все мы, работающие в гоу-гоу, барах и диско-клубах, – сестры, матери, дочери, а порой даже жены. Мои сестры в провинции были поначалу благодарны за каждый бат, который я посылала им, чтобы они могли ходить в школу, хорошо питаться и носить красивую одежду. Единственное, что заботило моего брата, – чтобы я была здорова и продолжала присылать деньги матери, от чего он получал прямую выгоду. Со временем Саи стала меньше обо мне беспокоиться, но все равно делала это чаще, чем Йинг.

Работа в ночную смену. Мне 14 лет.

У других девушек была примерно такая же ситуация. Они содержали своих матерей и отцов, сестер и братьев, детей и прочих родственников. В провинции нет разделения на ближайшую и дальнюю родню – все считаются близкими. Каждый, кто хотя бы отдаленно связан с семьей «трудящейся девушки», получает свою выгоду от ее усилий и самопожертвования. Семья растет, стоит появиться деньгам, в нее входит даже «седьмая вода на киселе». Мы часто содержим родственников, ставших инвалидами из-за отсутствия лекарств или прививок, недоступных в наших деревнях, в результате автомобильных аварий и несчастных случаев на производстве. Слишком часто медицинские чиновники продают препараты для вакцинации, вместо того чтобы бесплатно распределять их среди населения деревни.

Танцы в диско-клубах

Я встречала секс-туристов притворно-застенчивым взглядом и милой улыбкой в одной из крупнейших секс-столиц мира – пестром и космополитичном Бангкоке. Мои подростковые годы были далеки от жизни, которую ведет большинство 14-летних девочек в цивилизованном обществе. Подростки в Америке и Европе слушают музыку и танцуют под ритмы модных рок-групп, ходят на «вечеринки с ночевкой», где все едят пиццу и хихикают, одновременно потянувшись за последним куриным крылышком. Я же тянулась к жирным, небритым, грязным, пожилым мужчинам, от которых несло пóтом, сигаретами и спиртным. Я зарабатывала деньги, чтобы моя мать ходила в золоте, а сестры учились в школе.

Позирую в диско-клубе «Пепперминт». Мне 15 лет.

Когда до матери дошло, какие суммы я получаю, она предпочла закрыть глаза на источник этих денег, а ее требования «прислать еще» стали постоянными. Я узнала, что мой долг – не только финансово компенсировать гибель моего отца, но и обеспечивать мать, сестер и все семейство. В то время как другие девочки-подростки смотрели фильмы с Мэлом Гибсоном или Джулией Робертс, ели масляный попкорн и покупали себе модные штучки, я участвовала в похотливых половых актах, какие можно увидеть только в фильмах категории ХХХ. Мне было всего четырнадцать лет; я была одинока и несчастна.

В том возрасте, который считается возрастом невинности на Западе и (наверняка) в других частях света, я была предоставлена самой себе. У меня не было ни полезных навыков, ни образования. Я не знала иного способа добывания денег, кроме торговли своим телом. Я была опозорена и стыдилась себя; я чувствовала себя грязной – грязнее, чем те отвратительные мужчины, с которыми мне приходилось спать. С каждым новым «Каком» (клиентом) я презирала себя еще больше, нанося новую травму своей душе. Не сознавая этого, я начала ненавидеть себя. Если когда-нибудь я и ценила себя как человеческую особь, то эта ценность была уничтожена в зародыше еще до того, как я поняла, что она существует. Прежде чем моя самооценка могла укорениться, вырасти и расцвести, она была погребена под чувством стыда. Я была шлюхой! Мое отрочество только-только началось, но я уже познала боль разбитого сердца и отвращения, и эти чувства меня ошеломили. Я никак не могла смыть с себя грязь, которой, казалось, пропитались все мои поры.

III. Исанские семейные ценности. Неравные условия

Моя жизнь мало отличалась от жизни других девушек, занятых в тайской индустрии секс-туризма. Стоило нам уехать в Большой город или на какой-нибудь туристический курорт, как наши родственники начинали безостановочно требовать денег. Моя мать ежедневно опустошала мой банковский счет. Она никогда не спрашивала о моем самочувствии и звонила только для того, чтобы потребовать еще денег. Ей нужны были новые диван, стол, телевизор, холодильник… Она дарила моему брату все, что могла себе позволить, – и все это покупалось на мои деньги. В Таиланде 14-летние девушки нередко торгуют собой, чтобы у их братьев были видеокамеры и мотоциклы. Мать подарила моему брату видеокамеру, которую я для нее купила, и захотела получить еще одну взамен той. Потребовала тележку-лапшевницу, чтобы открыть «ресторан на колесах», но после недолгой попытки побыть частным предпринимателем решила, что для этого нужно слишком много усилий. Усилия! Да она и понятия не имела, что это такое! Я продала себя десяти старикам, по тысяче батов с каждого, чтобы купить ей эту тележку, от которой она так небрежно отмахнулась.

Мать закатывала щедрые вечеринки для своих подруг и даже для совершенно незнакомых людей на те деньги, которые я зарабатывала, совершая омерзительные половые акты. Я отдавала ей все золото, подаренное мне клиентами, – от «хорошей дочери» именно этого и ждали. Мне бы и в голову не пришло ограничиться меньшим.

Вечеринки и золотые украшения создавали моей матери «лицо». «Лицо» не только важнее и ценнее, чем честь и достоинство дочери; оно ценится даже больше, чем ее жизнь. Нам, обездоленным женщинам Таиланда, в особенности дочерям Исана, тайская культура промывает мозги, заставляя лишаться чести ради наших родственников. Нам так и не довелось узнать, что что значит – ценить себя. В XXI веке наши женщины по-прежнему живут по тайским пословицам и нормам XIV века, например: «Женщина – буйвол; мужчина – человек». Единственное, что в нас есть ценного, – это наш труд: всего остального мы не стóим. Мне потребовалось еще немало лет и множество неудачных отношений, чтобы я окончательно поняла – а главное, приняла – тот факт, что представляла ценность для своей матери лишь постольку, поскольку присылала деньги домой.

Исанские «семейные ценности» в сельских провинциях очень лицемерны. Девочек не стоит учить, однако от нас ждут, что мы станем главным источником дохода и благополучия наших семей. Если мы хорошо зарабатываем, неважно, каким способом, то несем на себе клеймо источника этих денег – в моем случае это была детская проституция. Увы, такое по-прежнему происходит с миллионами молодых женщин по всей Юго-Восточной Азии. Эмоциональное страдание в конечном счете приводит нас к физическому и психологическому упадку. Разум чахнет, а тело разрушается. У нас уже в раннем возрасте возникают серьезные проблемы со здоровьем из-за неправильного образа жизни, в который мы втягиваемся. Я ни разу не встречала женщину, сумевшую полностью оправиться от своего участия в торговле сексом.

Согласно буддизму Тхеравады, главной тайской религии, мальчики могут считаться достойными людьми, если они прожили в храме три месяца и стали монахами. Это их единственная семейная обязанность. Дочь зарабатывает признание, посвящая себя заботам о родителях. Это не рецепт семейного счастья и – на примере Таиланда – не гарантия процветания. Исанские семьи не заботятся о своих женщинах, зато мужчины могут сколько угодно жить на заработанные женщиной деньги, не навлекая на себя бесчестия. Если женщина добывает достаточно денег – иными словами, помогает своей семье создать хорошее «лицо», – она может в следующей жизни родиться мужчиной.

Я надеюсь родиться не просто мужчиной, но западным мужчиной, если уж на то пошло!

Мужчина – золото, женщина – тряпка.

Мужчины похожи на золото: когда золото падает в грязь, его можно очистить.

Женщины похожи на тряпку: когда тряпка падает в грязь, ее невозможно отстирать добела.

Кхмерская пословица

С самого раннего возраста дочерям Исана рассказывают байку: «Одна семья задолжала грязному и отвратительному нищему. Вместо выплаты долга родители продали ему свою дочь, чтобы она жила с нищим и делила с ним ложе, пока долг не будет выплачен». «Мораль» этой притчи: почтительная дочь должна делать для родителей все, что угодно.

Наслушавшихся таких притчей дочерей часто (и полностью отдавая себе в этом отчет) посылают трудиться, как рабынь, на фабрики и в бордели по всей стране – в Бангкок, Паттайю, Чиангмай, на Пхукет или в Кох Самуи. Сыновья остаются дома с родителями, пьянствуют, и толку от них никакого. Они живут на доходы от проституции, которой занимаются их сестры. С этим поведением не просто мирятся; оно считается приемлемым во всех бедных регионах Таиланда, хотя о нем никогда не говорят вслух.

Когда я возвращаюсь в свою деревню, в дом, где все буквально кричит о вливаемых в него огромных суммах, никто не спрашивает, откуда у моей семьи столько денег; моя непроизносимая «профессия» – это не проблема. В сущности, я купила своей семье «лицо». Но если бы я не посылала ничего домой – вот тогда я была бы шлюхой! Дело не в том, чтó я такое и чем занимаюсь, а в том, сколько ДЕНЕГ приношу домой – это определяет мой статус. За деньги в Таиланде можно купить все, даже «любовь» собственных родственников.

Некоторые тайские девушки, накопив достаточную сумму на обслуживании туристов, возвращаются в свои деревни и выходят замуж. К сожалению, такой брак мужчина часто рассматривает как возможность получить доступ к большим деньгам. Развод следует вскоре после того, как он запустит руку в сбережения жены. Он может даже предложить ей снова вернуться к проституции. К тому же после работы в секс-туристических районах многие девушки перестают встречаться с мужчинами-тайцами: они научились смотреть на мужчин как на источник средств, а не на потребителей.

Таиланд неоднороден: север и юг так же отличаются друг от друга, как запад и восток. Весь северо-восточный регион (Исан) поставляет приблизительно восемьдесят процентов девушек, занятых в секс-индустрии. У большинства из них за плечами всего четыре класса начальной школы, до седьмого класса доучиваются лишь двадцать пять процентов. У некоторых вообще нет официального образования. Как показывает статистика, в местную торговлю плотью около сорока процентов девушек приходят добровольно, в то время как остальные шестьдесят процентов заставляют заняться проституцией силой, угрозами или обманом{2}.

В барах встречаются девушки родом из Бангкока, Центрального, Северного или Южного Таиланда; но чаще там звучит исанский диалект. Некоторые девушки даже заучивают его основные слова, чтобы понимать подруг.

Я всегда говорила своим клиентам, что моя мать не знает, каким способом я зарабатываю. Они смотрели на меня в изумлении. Приходилось напоминать им, что Таиланд – это «страна притворства». Клиенты спрашивали: «Как может юная девушка без образования уехать в Бангкок и присылать домой по тридцать тысяч батов в месяц? Твоей матери наверняка все известно! Ваша культура отрицает правду!» Они утверждали, что исанское общество страдает «культурной инвалидностью» – и были правы. Исан действительно культурно инвалидное общество, для которого «лицо» ценнее, чем собственные дочери. Именно это общество, мое общество, привело меня к моим тогдашним взглядам и к тому, что я изменила их спустя семь лет.

Клиенты считали, что моя мать – вампир, который высасывает из меня жизнь, чтобы закатывать вечеринки и «делать лицо» перед подругами. Они уверяли, что американки скорее бы умерли от голода, чем стали есть еду, купленную за деньги, полученные от проституции их дочерей. Я отвечала: «У меня только одна мать, и я люблю ее». Это просто вопрос «лица». Моя мать не могла показать, что знает об источнике моих доходов. Я не могла – и до сих пор не могу – признаться в своем презрении к ее почитанию «лица» и материальных благ, которые она ценит больше, чем меня. И все же я люблю свою мать и всегда буду любить. Я должна так поступать, поскольку я дочь Исана.

Делать вид, что никто в деревне не знает, чем занимаются их юные дочери в Бангкоке и Паттайе, – это приемлемое поведение. В нем отражается ценность женщины в тайском обществе, особенно женщины из Исана. Исанская культура – это упражнение в мизогинии – ненависти к женщинам. Ненависть появляется с рождением девочки и сопровождает ее всю жизнь.

Таиланд – прекрасный пример общества, которое не способно развиваться, потому что ценность представляет лишь половина его населения. Чем менее ценны женщины в обществе, тем оно беднее. В этом отношении показателен Афганистан, где женщины значат меньше, чем в любой другой стране мира. Статус женщины, развитие общества и его «стандарт жизни» идут рука об руку. Когда женщины занимают достойное положение, они участвуют в развитии общества и вносят в него свой вклад.

Народы Таиланда, Юго-Восточной Азии и многочисленных других культур ведут жизнь, которая сводится к тому, чтобы «делать лицо». Эта цель определяет наше поведение, надежды, восприятие реальности и отношение к ней. Мы вкладываем ресурсы в «лицо», а не в улучшение «стандартов жизни», не в повышение человеческой ценности и построение более развитого общества. Многочисленные дети (в Юго-Восточной Азии нередко приходится по четверо-семеро душ на семью) посылают деньги домой, поддерживая своих родителей. Японцы говорили моей подруге Нан: «В Японии деньги текут от родителя к ребенку (хотя вопрос «лица» в Японии по-прежнему важен). В Таиланде они текут в противоположном направлении». США и Европа в этом отношении не отличаются от Японии. Вот одна из многих причин, по которым Запад и Япония богаты, в то время как Таиланд беден, и особенно беден Исан.

В недостаточно развитом мире дети становятся самостоятельными уже в 12-летнем возрасте. По очевидным причинам их потенциальный доход находится на самой нижней ступени карьерной лестницы. Дети в США и Европе обретают самостоятельность только к восемнадцати или двадцати двум годам, а порой и позднее. Но их уровень самодостаточности весьма высок. Я стала самодостаточной, будучи 13-летней девочкой, когда приехала в Бангкок. Я была сладким сном секс-туриста и мечтой любой исанской женщины – дочь, способная давать много денег, чтобы помочь матери «делать лицо» в деревне.

В детстве я вовсе не мечтала стать проституткой-фрилансером в Бангкоке. В моей стране живут десятки тысяч девушек вроде меня, и еще многие миллионы тех, кому «повезло» еще меньше, – в соседних странах. Все они родились в чудовищной бедности. Мы не знаем другого способа заработать, который смог бы приподнять нас над мрачной, безнадежной и унизительной жизнью. Унижение, от которого страдают наши нищие семьи, гораздо хуже того унижения, какое приходится терпеть нам, торгующим своим телом. Социально-экономической системой Исана не предусмотрен иной способ заработать на «лицо». Не имея возможности получить образование, мы рассматриваем свою несчастливую судьбу как единственный – и гораздо лучший – выход, чем жизнь наших семей в вечном отчаянии.

IV. Деревенская жизнь

Стороннему наблюдателю нелегко понять Таиланд.

В следующих главах я начну разоблачать лицемерие моей страны и рассказывать интимные подробности, намеренно скрываемые от посторонних глаз.

Работать или не работать

Деревенские бедняки из провинции трудятся не покладая рук, когда удается найти работу… если им не повезло иметь дочь, торгующую своим телом. Это утверждение точно описывает моего отца – трудолюбивого и преданного семье мужчину. Они могут также предпочесть не работать, даже когда работа находится. Это характеризует моего деда.

Часто в семье есть по меньшей мере одна женщина, которая с раннего возраста интуитивно знает, что она – избранная. Она несет ответственность за выход семьи из бедности, в то время как остальные родственники живут на ее доходы. Любому, кто хотя бы поверхностно знаком с исанской культурой, ясно, что по традиции эта обязанность ложится на плечи старшей дочери. Она пытается спасти своих родственников от них самих. По правде говоря, в большинстве случаев она всего лишь поддерживает уровень выживания, в то время как юноши и молодые мужчины освобождены от этого бремени. Такова реальность для большей части выходцев из деревенской среды.

В провинции часто можно видеть, как муж гоняет на своем старом мотоцикле по рынку или вокруг деревенского храма, в то время как его несчастная жена занимается и семейной лавкой, и детьми. Беспомощность и отчаяние запечатлелись на ее исхудалом лице. Мужчины всех возрастов целыми днями смотрят телевизор и приглядывают за малышами (именно в таком порядке), а их жены и юные дочери трудятся разносчицами или торгуют лапшой. Мой отец был редким исключением.

Жизнь в деревне дешева. Час Интернета или компьютерной игры стоит десять батов в интернет-клубе, но это развлечение могут себе позволить лишь немногие подростки. За двадцать батов продается вкусный полноценный обед с супом или большой тайский десерт – его хватает на десятерых. За тридцать батов мужчина может постричься у любимого парикмахера, а за сотню – наведаться в местный бордель, чтобы переспать с девушкой из другого региона. Заплатив сорок батов, женщина делает себе маникюр и педикюр. Женская стрижка или час целительного тайского массажа обойдется в пятьдесят батов. За сто батов можно посетить сеанс настоящего целителя: после его массажа довольный клиент чувствует себя так, словно обрел нирвану. Как бы ни были бедны крестьяне, женщины часто ухитряются наскрести необходимую сумму, чтобы регулярно посещать салон красоты; другие же делают это только по особым случаям. Бедность никогда не остановит желание женщины быть красивой.

Азартные игры

Деревенские жители – отчаянные игроки. Они готовы потратить последний бат на лотерею или порцию виски, которое часто стоит всего шестьдесят батов за литр. Они любят выпить и стараются делать это как можно чаще. Что касается азартных игр, этот незаконный (если не считать государственной лотереи) бизнес процветает на всей территории Таиланда. Подпольные лотереи и казино в изобилии имеются в городах и деревнях. Полиции дают взятки, чтобы она не мешала, – если у полицейских с самого начала нет доли в игорном деле. Для провинции это образ жизни.

«Подпольная лотерея» – самая популярная форма азартных игр. Она дарит беднякам лучик надежды и вполне доступна при цене один-два бата за ставку. Такие мизерные цены невозможны в спонсируемой государством лотерее, где самая низкая ставка обходится в сорок пять батов. Проигрыш небольшой, зато в случае выигрыша можно получить кругленькую сумму. Одна только подпольная лотерея под названием «фондовый рынок» может принести в восемьдесят три раза больше начальной ставки. Например, если поставить шесть батов, то выигрыш составит пятьсот батов; а если поставить тысячу батов – восемьдесят три тысячи.

«Похоронная азартная игра» – еще одно распространенное времяпрепровождение: игроки каждый вечер посещают заупокойные службы. Они редко знакомы с покойным, однако без смущения входят в дом, где монахи только что помолились над телом. Десять процентов участников панихиды – профессиональные игроки, и это их единственный способ заработать. В этом смысле они ничем не отличаются от тех, кто зарабатывает, торгуя своим телом.

Все мы – люди необразованные и неумелые. Хотя наши заработки разнятся, ставки одинаково высоки. Профессиональные игроки рискуют своими ставками; мы рискуем своими телами. В то время как азартные игры в большей части мира – просто волнующее развлечение, в Таиланде это единственный способ заработать для неграмотных и нищих деревенских жителей. Обмен сексуальных утех на твердую валюту – единственный заработок, доступный для молодых женщин, родившихся в деревенской нищете Таиланда, заработок, который может гарантировать финансовую стабильность.

Петушиные бои – еще одна игра, в которой пытают счастья деревенские бедняки. Азартные игры помогают временно избавиться от скуки и недовольства. «Ты доволен?» – вот вопрос, который таец часто слышит в течение дня.

Каждое религиозное празднество, свадьба, похороны или рождение ребенка – это открытое приглашение всем желающим собраться вместе, выпить и поплясать, пока держат ноги. Деревенские жители не упускают случая поучаствовать в праздничных парадах, где пикапы изображают колесницы, а молодые и красивые люди, одетые в скромные подобия классических тайских костюмов, восседают на склеенных из папье-маше лошадях, установленных на тракторных прицепах.

Характер

Люди в провинции столь же грубы снаружи, как тверды и жизнестойки изнутри. Мужчины пользуются уличными писсуарами позади заправочных станций, а женщины до сих пор открывают пивные бутылки зубами. Почти все – и мужчины, и женщины – плюют, когда угодно и где угодно, хоть из окна второго этажа, хоть во время ужина в открытом ресторане. В провинции трудно найти ресторан под крышей, они есть только в крупных городах.

Исанский парад. Провинция хвастается самыми красивыми жителями.

Примером жизнестойкости служит история 32-летней женщины, которую недавно госпитализировали. Она пролежала в коме двое суток после приема новейших таблеток для похудения; ее жизнь висела на волоске. На третий день она вышла из комы и сразу вернулась к своей работе, в салон красоты. Пока она лежала в больнице, ее муж, не знавший, выживет жена или умрет, устроил вечеринку в честь Сонгкхрана (тайский Новый год) – главного праздника года. Все это укладывается в нормы поведения тех, кто родился и живет в провинциях Таиланда, поскольку они знают: эта бесплодная жизнь – единственное, что у них есть. Во всех бедных деревнях северо-востока царит ощущение безнадежности. Оно ничуть не изменилось за те двадцать с лишним лет, которые успела прожить на свете Бунтах.

Крепкое спиртное здесь пьют, как воду, и почти для всех деревенских жителей пьянство стало образом жизни. Оно приглушает их страдания и помогает забыть о своей беспомощности. Безумные празднества, сопровождающиеся странными, часто откровенно сексуальными костюмами, уживаются с верой в буддизм, делая их жизнь сносной. Именно благодаря пьянству, азартным играм, праздникам и молитвам, обращенным к Будде, страдающие люди Исана продолжают носить маску оптимизма, несмотря на великую нищету и несправедливость их жизни.

Склад мышления деревенских жителей можно охарактеризовать одним словом – захолустный. Порой женщины старше сорока – в том возрасте, который считается в деревнях началом старости, – прямо на улице обмахиваются блузами, задранными выше бюстгальтера. Дома они часто ходят в одном бюстгальтере, саронге и шлепанцах в присутствии мужчин разного возраста. Так же они одеты, когда выходят во двор посудачить с соседками. В жаркий день женщины старшего возраста и вовсе не надевают блузу, отправляясь торговать на рынок. Но им и в голову не пришло бы демонстрировать ложбинку между грудями или часть ног выше щиколотки, в крайнем случае до середины лодыжки.

Контрасты между приемлемым и неприемлемым поведением могут показаться противоречивыми, но, с точки зрения людей Исана, их жизнь проста. Появление на рынке женщины в лифчике и саронге – всего лишь вопрос практичности. Полной женщине в возрасте слишком жарко в блузе, а поскольку ее уже не воспринимают как сексуальный объект, отсутствие блузы допустимо. Эти воззрения помогают им выживать.

Преступность, алчность и суеверия

Странные, но реальные истории из быта одной далекой деревни с легкостью могут произойти в любой другой деревне. Весной 2003 года женатый полицейский жестоко убил свою богатую любовницу, с которой порвал после восемнадцати лет отношений – она не хотела отпускать его. Жена, со своей стороны, подарила ему новый автомобиль, чтобы он расстался с любовницей, хотя и ей, и их детям эта связь приносила большую выгоду. Он решил, что сможет замаскировать убийство под ограбление – якобы преступник проник в дом через дыру в крыше. Совершив задуманное, полицейский забрал все золото, украшения и деньги. На долю случайного мародера не осталось ничего ценного.

В ходе расследования полиция узнала от младшей дочери полицейского, что во время преступления его не было дома. Он ушел незадолго до убийства и отсутствовал несколько часов. Впрочем, и без всяких улик его коллеги и все остальные знали, что именно он совершил это ужасное преступление. В деревне тайн не существует. Но полиция предпочла не доводить дело до суда – вполне ожидаемое решение, когда речь идет о полицейском, друге, родственнике, деловом партнере, политике или просто богатом человеке. Не имеет значения, совершено преступление в крохотной деревушке или в таком крупном городе, как Бангкок, – богатые, могущественные и имеющие нужные связи люди выходят сухими из воды.

За несколько недель до этого в той же деревне другой полицейский убил свою жену, когда та стала дразнить его рассказами о своих прежних любовниках. Единственное преступление, в котором его признали виновным, был «приступ ревности». Убийство сочли случайным, произошедшим «на почве страсти». Он вернулся к работе через считаные дни после того, как труп жены нашли возле их дома, где он его зарыл. Тетка погибшей попросила, чтобы ему позволили вернуться к работе, поскольку иначе некому было бы материально помочь ей растить детей племянницы. И вот его единственное наказание: он убежден, что в доме поселился дух убитой им жены, и отказывается туда возвращаться! Мы, тайцы, чрезвычайно суеверны.

Приговоры, вынесенные в двух вышеописанных случаях, – лишь два примера из миллиардов, указывающих на низкую ценность женщины в моей стране. Женщин убивают, а их убийцы разгуливают на свободе!

Самоубийство и суеверие

Весной того же года один фермер (отец троих маленьких сыновей) работал на своей земле вместе с несколькими еще более бедными батраками. Увы, вскоре он лишился своей земли из-за самоубийства 25-летнего крестьянина-алкоголика, который повесился на стропилах хижины, выделенной батракам. Труп обнаружила молодая пара, искавшая укрытие для любовных утех. Фермер жил в провинции, где цены на школьное обучение были достаточно низкими, чтобы он мог дать образование двум сыновьям-школьникам. Его жена работала в Бангкоке и заботилась о двухлетней дочке.

Но когда весть о трагической смерти молодого парня дошла до батраков, они сбежали от страха. Бедный фермер мог только бессильно наблюдать, как окрестные джунгли пожирают его хозяйство. Никто не желал даже приблизиться к его земле. Это еще одно свидетельство того, как суеверия поддерживают нисходящую спираль нищеты. Такие примеры демонстрируют остальному миру, что мы – захолустье, выходящее даже за рамки понятия «третий мир».

Полиция и вымогательство

В каждой деревне есть свои богачи; они, как правило, нажили состояние нелегальным путем, вымогая взятки у других нелегальных деятелей или обкрадывая бедняков. В деревне любое редкое исключение становится уникальным. Полицейские ухитряются обеспечить себе источник дохода, просто собирая дань с других. Каждый день взятки перекочевывают в их ненавязчиво сжатые кулаки, но им самим достаются лишь крохи. Бо́льшую часть денег они передают своим начальникам. У каждого есть квота, которую он должен собрать до конца дня. Как правило, глава полиции в любой деревне – человек более обеспеченный по сравнению с теми, кто получает такую же зарплату, но не связан с полицейским управлением. Начальник полиции всегда живет в одном из самых красивых домов и ездит на дорогом автомобиле. Из этого не делают секрета.

На провинциальных дорогах дорожный патрульный избирательно останавливает машины, сообщает водителю, что только что тот превысил скорость (никаких радаров здесь нет и в помине), и подносит к окну машины сжатый кулак. У невезучего водителя есть два варианта. Первый и на сегодняшний день самый простой – дать полицейскому взятку, как правило, сто батов. Второй – лишиться водительской лицензии, отправиться в суд, уплатить четыреста батов и вернуться к полицейскому, обвинившему его, за правами. В последнем случае придется потерять не один час, а порой и весь рабочий день. Большинство предпочитает сунуть сто батов в жадный кулак.

Водитель рискует навлечь на себя гнев полицейского, отказавшись дать взятку. Тем не менее этот рядовой служака делает лишь то, что ему приказано. У него есть квота, которую надо выполнить; именно поэтому он и пошел работать в полицию. Это идеальная возможность впятеро увеличить свой служебный оклад. Подобный сценарий каждый день тысячекратно воспроизводится по всему Таиланду – и в глухих пасторальных провинциях, и на распутных пляжах, и в суетливом Бангкоке.

Ловля крыс

В деревнях Северо-Восточного Таиланда полно бедных, часто «безземельных» крестьян, которые наскребают средства на жизнь любыми способами, в зависимости от сельскохозяйственного сезона. В Исане с ноября по февраль крестьяне в поте лица трудятся на полях, выращивая рис. Землевладельцы нанимают для этого изнурительного труда батраков, которые работают за половину полученного урожая. Все собранное делится пополам. Безземельные крестьяне на свою долю кормят семью и продают часть этой «натуральной оплаты» на рынке, чтобы покупать предметы первой необходимости.

Сезон сбора риса – это также пора ловли крыс, разжиревших на новом урожае. Чтобы обеспечить мясом своих детей, сельские бедняки промышляют в садах и лесах, вылавливая крыс и змей, а также удят рыбу. Крыса в среднем весит от трехсот до пятисот граммов; ее мясо в этот период особенно вкусное. Если добытчик поймает достаточно крыс, то может продать их, выкрикивая по деревне: «Оу но багх?» («Крысы нужны?») Здесь это такое же привычное явление, как сигнал грузовичка с мороженым на Западе. Можно не промышлять продажей лишних крыс, а заработать себе «дополнительные очки», раздаривая их друзьям и соседям.

Крыс свежуют и жарят на вертеле вместе с хвостами до образования золотистой корочки. Исанцы, как правило, могут позволить себе покупать мясо лишь раз в неделю, а крысы – вкусная замена традиционному мясу. Если охотникам повезет и они отыщут подземное гнездо с новорожденными крысятами, голыми, с еще не открывшимися глазами, их насаживают на шампур и жарят на гриле. В Камбодже, во Вьетнаме и в Лаосе тоже готовят крыс, пойманных на рисовых полях; эти крысы по вкусу отличаются от уличных городских, которые кормятся мусором. Мясо у такой крысы постное и напоминает свинину. Вспышки смертельного «птичьего гриппа», который унес жизни тридцати одного человека в Таиланде, во Вьетнаме и в Китае, связаны с производством куриного мяса. Они заставили многих азиатских поваров всячески избегать прикосновения к сырой курятине и упрочили популярность блюд из крыс в этом регионе.

На северо-востоке страны в качестве недорогих мясных продуктов используются жареные насекомые – водяные клопы, сверчки, кузнечики и саранча; по вкусу они напоминают зажаренный на углях гамбургер. Эту вкусную мелочь можно купить в киосках крупных торговых центров и у торговцев на тележках по всему Таиланду. Мы также едим лягушек и ящериц (тук-гах), похожих на мясо кальмара; они дешевы или достаются и вовсе бесплатно, если собирать их на рисовых полях и в садах. В моем доме собак или кошек не ели, в отличие от других семей. Когда закалывали буйвола, мясо вялили на солнце, потому что электричества для морозильников не было.

«Ням-ням… Сап эли дер?» Вкусная мелочь – пальчики оближешь: закуски в исанском стиле.

В июне-июле, в первые два месяца сезона дождей, в изобилии плодятся лягушки. Их брачный зов – «ква, ква, ква» – звучит музыкой для нашего слуха. Через три недели мы сможем вылавливать тысячи головастиков в день. Их потрошат, добавляют соль, чили и базилик, выкладывают по двести-триста штук на банановый лист, заворачивают и запекают на горячих углях. Головастиков легко искать и ловить.

В июне, июле и августе рыба мечет икру, и из икринок вылупляются мальки. Это еще и грибной сезон. В марте-апреле, когда выдается засушливый год, рыбу ловить легко, поскольку уровень воды спадает и она поневоле скапливается в обмелевших прудах.

Доход и его последующее распределение

Средний заработок в деревне составляет восемьдесят три бата в день (при 9–12-часовом рабочем дне, а нередко и больше, семь дней в неделю), или две с половиной тысячи батов в месяц за тяжкий труд под палящим солнцем. Горничные и менее удачливые работники получают меньше: пятьдесят батов в день (восемь-двенадцать часов работы ежедневно, без выходных), или полторы тысячи в месяц. По этой причине юные ученики и ученицы порой готовы пойти на сексуальный контакт с учителем, тайцем или фарангом. Учитель может выплачивать за это ученику денежную сумму, составляющую около половины заработка его родителей.

Доход владельца лавки часто не превышает четырех-восьми тысяч батов в месяц. Молодой, талантливый и разбирающийся в компьютерах учитель старшей школы, способный преподавать музыку, изобразительное искусство, фотографию и аэробику, зарабатывает шесть тысяч батов в месяц. Преподаватель с 20-летним стажем в сфере профессионального обучения получает до двадцати тысяч батов.

Те немногие, кто достиг определенного материального положения, могут шить одежду на заказ у деревенского портного. Костюм-двойка обойдется бедному фермеру, водителю тук-тука, сборщику хвороста или садовнику в сумму, которую он заработает за три-четыре месяца непосильного труда. Этот величественный символ достатка будет в конце концов засунут в стиральную машину и не увидит ни распрямляющего заломы отпаривателя, ни отглаженных утюгом стрелок. Хотя зажиточные крестьяне порой покупают дорогие товары, они не умеют ухаживать за ними, да и не заинтересованы в их сохранении. Единственное предназначение подобной покупки – «делать лицо».

V. Образование: только для мальчиков – девочек просят не беспокоиться

Я родилась в деревне, населенной преимущественно бедными тайскими горцами. Как и большинству девочек из бедноты, мне не позволили ходить в школу после двенадцати лет, то есть по окончании шестого класса. Деньги в семье имелись лишь на образование моего брата. «Образование – только для мальчиков» – такова была политика в Таиланде с момента зарождения нашей цивилизации. Эта шовинистская политика ставит перед девушками незавидную задачу: сразу же начинать поиски «настоящей» работы. Безысходность приводит к тому, что девушки ищут в проституции выход из своей отчаянной бедности. Решение, которое я приняла много лет назад, принимают ежедневно, еженедельно тысячи девушек – в основном уроженки «третьего мира», и особенно стран Юго-Восточной Азии.

В больших городах неграмотность среди девушек достигает семнадцати процентов, а среди юношей – шесть процентов. В провинциях всегда не хватало школ и учителей. Буддийские монахи старались компенсировать эту нехватку, создавая собственную систему образования – но только для мальчиков. Девочкам запрещено учиться в религиозных школах. В результате уровень неграмотности среди женщин здесь еще выше. Девочки вроде меня часто покидают родительский дом необразованными, не имеющими никаких профессиональных навыков и никакой возможности заработать себе на жизнь, кроме одной – продажи наших юных и аппетитных тел. Недолговечная невинность продается первому, кто пожелает ее купить.

По данным за 2003 год, количество таиландских школьников, бросивших учебу между шестым и двенадцатым классами, составило пятьдесят два процента. В провинциях таких подростков свыше восьмидесяти процентов. Бывшие школьники шли работать или сидели дома, потому что их родители не могли себе позволить расходы на обучение, покупку школьной формы, оплату учительских субсидий и транспорта. Девочки работали на полях или вкалывали на «потогонных» производствах[5]. Мальчики трудились в поле, выращивая рис, тайский картофель и сахарный тростник, или пасли буйволов.

Еще один вариант выбора для молодых девушек – поехать в Бангкок и работать у своей старшей сестры в качестве няни ее детей и горничной. Они также нанимаются на нелегальные фабрики. До недавнего времени предприятия, контролируемые правительством, не могли брать на работу служащих без гражданского удостоверения личности, которое молодые люди получают в 15 лет. Но многие компании все равно нанимали несовершеннолетних, чтобы платить им зарплату, намного ниже рыночной.

Легальный возраст для работы на производстве с тех пор был повышен до восемнадцати лет. Хотя этот закон вроде бы направлен на защиту прав юных и необразованных, в итоге он ограничивает перспективы молодой девушки незаконными вариантами. Бизнес-истеблишмент на этом выигрывает, поскольку бесправная молодежь соглашается с нелегальными и ужасными условиями труда, просто чтобы получить любую работу.

Есть и другие способы заработка. Одна из часто выбираемых дорог приводит в бордель, где молодые женщины продают себя местным мужчинам. Другой путь ведет в Бангкок, Паттайю, на Пхукет, в Кох Самуи и другие подобные места – там девушки знакомятся и спят с секс-туристами. Это был путь, которым пошла я, – непреднамеренно, когда мне было всего тринадцать.

В это время молодая девушка, едва вступившая в подростковый период, только начинает пользоваться губной помадой и ходить в кино с подружками. Когда передвижной кинотеатр приезжает в деревню, о его прибытии оповещают по громкоговорителю. Кино крутят на футбольном поле; вместо экрана натягивают гигантское тканевое полотнище, и молодежь приносит с собой подушки для сидения, набитые соломой. Нередко именно здесь девушки и юноши знакомятся друг с другом и довольно часто потом женятся, потому что девушки беременеют. Эти юные деревенские жители очень наивны и ничего не знают о контрацепции. Если девушке повезет не забеременеть, но кто-то заметит уединившуюся парочку (неважно, занимались они сексом или нет), родители девушки обычно требуют от семейства юноши выкуп за невесту – от двадцати до тридцати тысяч батов. Если парень хочет и дальше встречаться с этой девушкой, то должен подчиниться. Впоследствии может быть заключен брак, но это не обязательно. Девушки иногда начинают рожать детей уже в раннем подростковом возрасте.

Когда я училась в начальной школе, государственные школы считались бесплатными до шестого класса, но в реальности дело обстояло иначе. Даже спустя десять лет все осталось неизменным. «Взятки», «чаевые», пожертвования или членские взносы родительских ассоциаций по-прежнему возлагались на родителей, которые хотели обеспечить своим детям места в общественных школах{3}.

У правительственных школ есть и другие способы вымогать деньги у родителей за образование их детей. Это плата за репетиторов; покупка абонементов в школьную столовую (питание оплачивается отдельно); оплата электроэнергии (для покрытия расходов на использование кондиционеров); плата за уборку и уход за территорией школы; вступительный взнос за обучение компьютерной грамоте и – временами – подарки учителю, который позаботится о том, чтобы ученик перешел в следующий класс независимо от своих оценок… И это далеко не полный перечень{4}.

Некоторые городские школы устанавливают ежегодный взнос в размере четырех тысяч батов плюс дополнительные расходы – в совокупности эта сумма превышает месячный заработок большинства бедных тайцев{5}. После шестого класса нелегальные поборы возрастают, и образование становится недоступным для миллионов семей, особенно в провинциях. В подконтрольных государству школах, которые не налагают на родителей нелегальных финансовых обязательств, расходы на покупку школьной формы, тетрадей, учебников и письменных принадлежностей все равно делают образование детей неподъемной задачей для бедняков. Я входила в число тех восьмидесяти процентов, которым было отказано в образовании по причине бедности.

В мае 2004 года выяснилось, что «более половины родителей детей школьного возраста в Большом Бангкоке испытывали трудности с покрытием расходов на следующий учебный год». Они занимали деньги у нелицензированных ростовщиков под двадцать процентов в месяц{6}.

Лучше всего эту проблему можно понять на примере Орнумы, матери, которая набралась храбрости и донесла свою историю до общественности. Ее вынудили купить место в провинциальной государственной школе за тридцать тысяч батов. Она потратила все свои сбережения, а недостающую часть заняла. Директор школы отказывался принять меньшую сумму – и не выдал несчастной матери чек. Наша конституция 1997 года гарантирует двенадцать лет бесплатного обучения, но ведь закон надо еще привести в исполнение…

Предубеждение против обучения тех, кому не повезло родиться в обеспеченной семье, – давняя проблема. Правительство намеренно создает условия, при которых этнические меньшинства и дети бедноты не могут получить образование. Так, детям из горного племени хмонг разрешено посещать только одну школу – в результате школа переполнена. Родители этих детей должны получать специальную внутреннюю регистрацию, позволяющую им покидать ограниченные области проживания. Даже если ребенок из этнического меньшинства хорошо учится и свободно говорит по-тайски, не имея официального гражданства, он не может получить сертификат об образовании и продолжить учебу в вузе. Без надлежащих документов у человека нет будущего. В Таиланде, если ты беден, у тебя нет и прав человека{7}.

Курс «Права человека» планировалось ввести в школьную программу (от детского сада до колледжа) осенью 2003 года. Противоречие между концепцией прав человека и их отсутствием в моей стране, безусловно, создает проблему для преподавателей. Впрочем, многим из них кажется, что с тех пор, как их лишили права применять розги в классе, учащиеся перестали их уважать{8}.

До недавнего времени еще одной обязательной статьей расходов, связанных с обучением, была стрижка детей в парикмахерских: «боб длиной до подбородка» для девочек и «под горшок» для мальчиков. Это требование было зафиксировано в национальном законодательстве вплоть до мая 2003 года. Эти расходы также создавали проблемы для большинства родителей. Один учитель, например, настаивал, чтобы его ученики-мальчики ежемесячно стриглись в принадлежащей ему парикмахерской, оставляя там по сорок батов в месяц{9}. Машинки для стрижки волос и ножницы служили также средством наказания. Учитель всегда имел право решить, что длина волос учащегося превышает дозволенную. Он срезал с головы школьника прядь волос, чтобы заставить родителей подстричь ребенка, – распространенная практика на протяжении всей истории «современной образовательной системы» Таиланда. Жестокие руки учителя были причиной унижения и «потери лица». В нашей образовательной системе предмет «права человека» предстоит еще преподавать и преподавать – причем начать следует с учителей.

Печальный и бесспорный факт: «отказ беднякам в образовании поддерживает существование легко эксплуатируемого, необразованного рабочего класса – класса, который изготавливает для богачей электронику, шьет им одежду и собирает для них фрукты». По меньшей мере для двухсот тысяч детей в Таиланде образование недоступно, потому что они не являются гражданами{10}, хотя при этом могут быть урожденными тайцами. Их документы были отвергнуты по чьему-то произволу или просто потеряны. Не имея возможности учиться, дети тайских бедняков обречены жить в бедности. Мне была уготована такая же жизнь, как у моей матери и почти у всех остальных жителей моей деревни – навсегда. Но я отказалась реализовать безнадежную судьбу, данную мне от рождения.

Образование моих сестер

Мои сестры, как и большинство тайских детишек, хотели учиться в школе. Я знала, что мне придется позаботиться об их образовании. Окончание девяти классов – это большое достижение для Таиланда. Если человек оканчивает девятый класс, он может получить достойную работу в магазине, работающем с семи до одиннадцати часов, или в дешевом отеле, зарабатывая по пять-семь тысяч батов в месяц с одним выходным в неделю. Это намного лучше, чем вкалывать на стройке или на потогонном производстве, где за опасный и тяжелый труд платят гораздо меньше и предоставляют всего два выходных дня в месяц. Кроме того, если ребенок получает образование по девятый класс включительно, он осваивает английский язык в объеме начальных навыков чтения и письма, хотя, скорее всего, говорить на нем не сможет.

Должна признать, что моя заинтересованность в клиентах была вызвана не только альтруистической целью дать сестрам образование: целей было намного больше. Заработать деньги в Таиланде – все равно что выгодно жениться, иметь сына или дочь-знаменитость, роскошную машину или, если речь идет о ребенке, хороший мопед или новейшую компьютерную игру. В Таиланде «человек – это сумма имеющихся у него денег, и ничего больше!». Это правило не распространяется разве что на монахов, да и те нередко выкачивают небольшие (или, наоборот, значительные) суммы из своих прихожан. В 2003 году был убит один известный монах на юге Таиланда. При расследовании выяснилось, что у него на одиннадцати банковских счетах, открытых на разные имена, лежало сто девятнадцать миллионов батов, а также имелась недвижимость и целая «конюшня» роскошных машин{11}.

«Тайские ценности» душат образование

«Тайские ценности» закрепляют в тайском народе все тот же «стадный инстинкт», которому следовали наши деды и деды наших дедов. Это одна из многих причин отсутствия финансового и социального прогресса. Наши ценности выросли из конфуцианского учения, в котором подчеркивается роль власти и чинопочитание: «Оставайся на своем месте». Люди, которые управляют Азией, увековечивают конфуцианскую философию, делая остальных – нас – бедными и беспомощными.

Необходимость почтительности вытекает из культуры, в которой воспитывается человек, а не из его генов. В Таиланде и во всей Юго-Восточной Азии мы продолжаем поклоняться устоявшимся социальным, политическим и экономическим традициям. Почитанию власти учат в наших школах, на нем настаивает наш премьер-министр Таксин Чиннават – вплоть до требования к иностранцам не критиковать тайское правительство и до преследования СМИ. Чиннават лишний раз доказывает, как правы его критики, утверждающие, что «он стремится сокрушить всех, кто осмелился возразить ему». Наша почтительность способствует созданию и сохранению бедности среди широких народных масс.

Я знакома со многими азиатами, которые внешне не отличаются от меня, но держатся как фаранги. Эти люди выросли в США и Европе. С точки зрения девушки из маленькой азиатской деревушки, все люди, похожие на азиатов, должны вести себя как азиаты; а все фаранги должны верить, мыслить и действовать как фаранги. Мои странствия по миру помогли мне избавиться от этого заблуждения. Люди с азиатскими генами могут вести себя как фаранги, если они выросли на Западе. И напротив, фаранг может уподобиться азиату, глядя на женщин так же презрительно, как это делают тайцы; он не уважает в женщине личность. Это особенно справедливо по отношению к мужчинам-фарангам из числа секс-туристов.

Правящий класс

Правящий класс называют «культурой власти». Власть сосредоточена в руках избранных министров, членов парламента и сенаторов, которые и есть «сильные мира сего». Члены этого сообщества принимают решения, исходя из личной выгоды. За решениями следуют директивы, в которых излагается понимание того, что́ лучше для тайского общества. Не имеет значения, разделяет ли эти взгляды само общество. Правительство и его чиновники игнорируют чаяния простых людей и используют власть и армию, чтобы заставить замолчать несогласных. У богатых и властных есть иммунитет от [судебного и уголовного. – Пер.] преследования. Остальное население лишено гражданских прав – за редким исключением.

Фаранги в США и Европе могут бросить вызов своему правительству и крупному бизнесу в любой момент и по любому поводу; в Азии на подобные дела смотрят косо. Антиправительственные протесты подавляются силой. В Малайзии говорят: «Утка крякнет – пулю получит». А вот японская мудрость: «Гвоздь торчит – под молоток просится». В Таиланде полиция не скрывает своей враждебности к людям, если их желания не совпадают с желаниями правящих кругов, – а по большей части именно так и бывает.

Тайцы не подвергают сомнению политику своего правительства. Мы оказываем элите демонстративное почтение, основанное на страхе. Азиаты пользуются репутацией людей, которые цепляются за прошлое. Американцев же, напротив, учат думать самостоятельно и «жить дальше». Иногда это означает бунт против власти.

У жителей Запада и азиатов, эмигрировавших на Запад, есть возможность разбогатеть, которой лишены мы, тайцы, – по крайней мере, законным путем. Наша система увековечивает бедность рабочего класса, вместо того чтобы создавать новых богатых потребителей. Таиланд экспортирует продукты питания, одежду и промышленные товары на Запад; Запад экспортирует нам свои деньги, туристов и технологии.

Я шла к богатству единственным способом, который был мне известен, потому что не принадлежала к тайскому среднему классу или высшему сословию. Представители тайской элиты часто связаны не только родственными узами, но и деловым партнерством. Они совместно трудятся, чтобы сохранить свою власть. В руках немногих избранных накапливаются богатства моей страны, а массы живут в невыразимой нищете – в той нищете, какая мне знакома от рождения и которую я отвергла, когда мне было всего тринадцать.

VI. Туризм и секс-туризм

Туризм

Людям нравится посещать Таиланд. Ежегодно к нам приезжает около десяти миллионов гостей. Отели обеспечивают трансфер из аэропортов, чтобы быстро доставить счастливого отдыхающего в комфортабельный номер, снабжают туриста необходимой информацией для проведения незабываемого отпуска в чужом краю.

Моя страна очень дружелюбна, все здесь продумано, чтобы обеспечить гостю безмятежный отдых. Большинство указателей и вывесок написаны по-английски, даже в маленьких городках. Автобусы с кондиционерами ежедневно доставляют туристов к восхитительным историческим достопримечательностям, которые порадуют всякого любознательного гостя. Недавнее новшество в общественном транспорте Бангкока – наземный скоростной поезд, который сделал передвижение по городу и его окрестностям приятным, быстрым и эффективным. Кроме того, начинающему туристу легко путешествовать с путеводителем от Мае Саи на севере до южного Пхукета в Андаманском море, через полуостров до Кох Самуи в Таиландском заливе и по всей материковой части.

Множество туристов устремляется в Таиланд, потому что здесь можно многое себе позволить за небольшие деньги. Авиакомпании конкурируют за потоки туристов, поэтому билеты на международные авиарейсы стоят недорого, как и внутренние перевозки. Например, турист из Калифорнии потратит шестьсот пятьдесят долларов на билет «туда-обратно» до Гавайев, около трехсот долларов за одну ночь в отеле и как минимум еще сто пятьдесят долларов в сутки на еду, транспорт и развлечения. Или он может купить за тысячу долларов билет в Таиланд и заплатить сорок-восемьдесят долларов в сутки за номер в отеле аналогичного класса. Еще полсотни долларов он потратит на все, что на Гавайях стоило бы в три раза дороже, ВКЛЮЧАЯ услуги красивой молодой девушки вроде меня!

Американскому туристу нет причин ехать куда-то еще. Многие путешественники-азиаты разделяют это мнение. Они приезжают из Японии, Кореи, Гонконга, Сингапура и Тайваня. У них так же много денег, как у любого фаранга, и они могут прекрасно провести отпуск, не считая каждый потраченный доллар, или иену, или вону.

Секс-туризм

Три наиболее популярных тайских туристических информационных журнала – Look, Touristways, и Thailand – можно БЕСПЛАТНО получить абсолютно везде: в отелях, туристических агентствах, ресторанах, газетных киосках, торговых центрах, кинотеатрах и магазинах. Эти «подарки» невозможно не заметить. На обложке всегда изображены красоты моей страны: традиционный тайский букет с лотосом; праздник Лойкратхонг[6]; впечатляющий и поразительный храм Рассвета; золотые воинственные боги Ват Пхо (храм Лежащего Будды); прогулка на слонах в Чиангмае или другая экзотическая достопримечательность, которая заставляет туриста осознать, что он выбрал идеальное место для отдыха.

Первые десять страниц пестрят рекламными объявлениями частных портных, предлагающих свои услуги по невероятно низким ценам. Средний раздел журнала состоит из двадцати одной страницы: на шестнадцати из них приводятся краткие описания известных достопримечательностей, а также путеводитель по отелям, номера телефонов авиалиний и посольств, карта Таиланда и реклама двадцати пяти массажных салонов, в которых оказывают секс-услуги: «Массажный салон «Кошечки» и эскорт-услуги», «Массажный салон «Секси-Куколка» и эскорт-услуги», «Особенные горячие штучки» и «Модели номер 1» и прочие объявления в том же духе. Еще четыре страницы в этом разделе отданы под рекламу эскорт-услуг. Остальная часть мини-путеводителя заполнена глянцевыми цветными объявлениями о массажных и эскорт-услугах с фотографиями красивых девушек, щедро обнажающих ложбинку или принимающих откровенные и пикантные позы.

Некоторые рекламодатели не считают нужным скрывать истинное назначение своих услуг: «У нас работают самые сексуальные девушки в городе, которые способны подарить вам сладчайшее удовольствие в вашей жизни», «Массаж всем телом», «Особое мастурб-шоу», «Специализируемся на фетишах и фантазиях», «Горячие большие мужчины», «Леди-сабмиссивы и лесбиянки», «Весь персонал проходит еженедельную медицинскую проверку». Половина путеводителя по туристическим достопримечательностям Таиланда посвящена продажному сексу.

Около пятидесяти процентов дохода журнала Look приходится на рекламу фирм, специализирующихся на секс-торговле. В Thailand подобная реклама занимает примерно треть объема плюс разбросанные по разным рубрикам небольшие объявления. Главный секрет Таиланда (впрочем, не слишком усердно скрываемый) предстает здесь во всей красе, и всех желающих приглашают принять участие в празднике жизни. Торговля сексом – один из главных источников дохода от иностранцев в Таиланде!

В отличие от Гавайев, важнейший местный товар – это красивые девушки, которые будут развлекать туриста ночь напролет за сумму, которую в США придется выложить за средний ужин. Молодые и привлекательные проститутки на Гавайях обойдутся туристу в четыреста долларов за ночь. Вот почему туристы – как фаранги, так и азиаты – предпочитают Таиланд, где красивая молодая женщина запросит с любителя удовольствий всего двадцать пять долларов, или тысячу батов.

Туристическое управление Таиланда (ТУТ) изображает туристов как любителей наших красивых пляжей и ценителей экзотических храмов. На деле многие наши пляжи отличаются от девственной красоты побережья 30-летней давности. Обычно, чтобы отыскать приличный пляж, отправляются на юг Таиланда, подальше от популярной туристической области Паттайи. Но лишь небольшая часть туристов приезжает в Паттайю из-за пляжей. Немногие гости также посещают Таиланд ради наших многочисленных храмов. Спросите большинство мужчин-туристов, что первое им приходит на ум, когда они думают о Таиланде; обычный ответ: «Доступные молодые женщины». Поэтому основная масса туристов в Таиланде – мужчины.

Сексуальная доступность женщин всегда была частью тайской культуры. Тайские и бирманские правители на протяжении веков обменивались девушками в качестве подарков. Женщинам отводилась роль домохозяйки, кухарки и няни детей; они воспринимались как собственность. Это лишь один из многих трагических примеров эксплуатации в нашем обществе.

Переход от обслуживания мужчин-тайцев к обслуживанию иностранцев произошел в шестидесятые годы прошлого века, когда в Паттайя-Бич прибыли на отдых и лечение американские солдаты, воевавшие во Вьетнаме. Прежний образ Паттайи, некогда сонной рыбацкой деревушки, быстро преобразился, снискав сомнительную известность благодаря красивым женщинам, готовым обеспечить сексуальные утехи за мизерную плату. Обслуживание американцев превратилось в доходный промысел.

Да, туристы продолжали бы посещать Таиланд, даже не будь там молодых доступных женщин. Но без тех мужчин, которые стекаются в Таиланд именно ради них, аэропорты, отели, магазины, рестораны и бары не получали бы достаточно прибыли, чтобы их бизнес оставался на плаву. Искоренение проституции нанесло бы туристической экономике Таиланда сокрушительный удар, поразив ее в «самое сердце». Еще одна весьма неприглядная истина состоит в том, что молодые женщины вроде меня благодарны за возможность зарабатывать деньги, не калеча себя на потогонном производстве, даже если им приходится обслуживать прихоти мужчин.

Многие из нас – предприниматели и независимые подрядчики и этим отличаются от девушек, работающих в борделях. Мы сами устанавливаем цену и сами получаем прибыль. Нам не требуется помощь профсоюза. Девушки, приезжающие в Бангкок и Паттайю ради знакомства с туристами, вытесняют посредников.

Бедная швея на потогонной фабрике зарабатывает лишь десятую долю от суммы, вырученной от продажи сшитого ею изделия. Правительство и бизнес превратились в «посредников» между бедными рабочими и иностранными покупателями и присваивают себе «львиную долю» прибыли. Мы же, ориентированные на секс-туризм, зарабатываем гораздо больше денег и оставляем себе прибыль, которая принадлежит нам в силу наших непосредственных связей с западным покупателем. Тайское правительство и его бизнесмены просят Всемирное торговое общество (ВТО) о свободном размещении товаров и услуг на западных рынках, чтобы получить доступ к богатым покупателям. Бар-герлс рассчитывают на то же самое – ни больше ни меньше! Все очень просто. Мы импортируем покупателя в Таиланд.

Взгляды секс-туристов

По Патпонгу, Нана-Плазе, сои Ковбой и Паттайя-Бич разгуливают покупатели с полными карманами денег. Некоторые хвастливо размахивают купюрами и кредитками, пытаясь повысить свой статус и избавиться от чувства неполноценности. Мои клиенты рассказывали, что встречаются с кучей «маленьких смуглявеньких шлюшек», или «тысячебатных секс-машин», которые готовы исполнить практически любой унизительный половой акт ради денег. Им и в голову не приходит, что у этих девушек есть дети и они пытаются прокормить свои семьи или что они тоже люди. Хотя эти клиенты смотрят на нас как на человеческие отбросы, тем не менее они ощущают потребность «подпитать» за счет нас свое эго и «повыпендриваться» перед нами – «ночными бабочками». Отсутствие у них адекватной самооценки и достоинства очевидно. Мы, служители секс-торговли, часто спим с мужчинами за деньги из-за собственного чувства неполноценности, поскольку считаем, что больше ни на что не способны. Встречая людей с подобным типом личности, мы легко узнаем в них себя. Некоторым клиентам не помешала бы психиатрическая помощь. В редких случаях попадаются и другие – приятные люди, которых искренне заботит наше благополучие.

Иногда я встречалась с мужчинами, к которым не испытывала никакого интереса. Однажды мужчина повел себя омерзительно и заявил, что я «зря ем рис». В его глазах я была настолько ничтожным существом, что не заслуживала даже минимальной цены за порцию риса – пять батов. Он и многие другие часто обращались к нам, используя аббревиатуру МСТМ, или «маленькие смуглые трах-машины». Мы родом из такого бедного региона, что вынуждены делить ложе с их пьяными и отвратительными телами, на которые не польстится ни одна западная женщина. Они проецируют собственное унижение и отверженность на самую легкую и уязвимую мишень – на тех, кто отчаянно нуждается в деньгах и за пару батов готов мириться с оскорблениями. Они называют нас «лгуньями и воровками», когда мы требуем от них денег для выполнения обязательств перед нашими семьями. Мы терпим все это, чтобы сестры могли учиться в школе, выплатить семейные долги и попытаться выбраться из той финансовой бездны, в которой мы появились на свет.

Среди туристов, съезжающихся в Таиланд ради эпизодического секса, встречаются разные люди. Но у большинства этих мужчин столько же эмоциональных проблем, сколько у нас – финансовых.

Взгляды бар-герлс

Бар-герлс видят деньги, а не человека, потому что мы знаем, что думают о нас наши клиенты. Они могут испытать к нам мимолетную и даже более длительную привязанность. Но независимо от того, сколько денег они на нас потратят и как долго останутся с нами – пусть даже не один год, – они все равно не уважают нас. Мы для них секс-машины, секс-игрушки или содержанки. Они нам платят и поэтому относятся к нам как к бытовому удобству.

Для нас это весьма болезненно. То, что мы зарабатываем на жизнь проституцией, вовсе не означает, что нас лишили чувств. Мы хотим, чтобы с нами обращались как с равными человеческими существами. Но ни один таец или исанец, ни один мужчина среди наших родственников не видит в нас равных. Мы ценим деньги, поступающие от мужчины-фаранги, а некоторые из них действительно проявляют заботу о нашем благополучии. Однако лишь немногие видят в нас равных, а находятся и такие, кто вообще не считает нас за людей.

Именно поэтому наши клиенты не могут понять, что мы – невольные жертвы культурной и экономической системы своей страны. Туристы-фаранги за один день отдыха спускают больше денег, чем большинство таек получают за месяц, работая официантками, швеями или администраторами в отеле. В моей стране найдется немного рабочих мест, где платят хотя бы восемь тысяч батов в месяц, если не иметь диплома колледжа, – а этим в Исане могут похвастаться немногие. (Недавний выпускник колледжа на государственной службе будет зарабатывать от восьми до четырнадцати тысяч батов в месяц.)

Некоторые из нас тратят деньги на мобильные телефоны, золото и алкоголь, но многие почти все заработанное посылают домой. Кому-то удается и то и другое. Большинство крестьянских семейств Исана берут деньги у ростовщиков под двадцать и даже больше процентов в месяц, а потом неизбежно просрочивают выплаты. Это одна из причин, побуждающих молодых девушек отправляться на заработки в Паттайю и Бангкок. Их семьи часто занимают деньги, чтобы поправить дела после неурожая, заплатить за удобрения, за мужские потребительские товары, в том числе мотоциклы и алкоголь, или сыграть в государственную лотерею.

Тайцы верят, что точно знают выигрышные лотерейные номера и занятые деньги вернутся с огромными процентами. Почему они в это верят? Часто символы выигрышных чисел являются им в сновидениях. Мы, тайцы, верим, что если видим во сне рыбу, то должны ставить на число «8», если лягушек – то на «9», если Будду – то на «8» или «9». Приснившийся младенец указывает, что ставить следует на «1», благородная госпожа – «4», мужчина – «5» или «6», креветки – «9». Если нам приснились человеческие фекалии, это верный знак проигрыша. Но если мы во сне касаемся фекалий или возимся с испражнениями, это означает выигрыш. Мы также ставим на те номера, какие называет нам монах, прежде чем принять символическое вознаграждение.

Почему я встречалась с мужчинами.

Экономика проституции

Проституция – совершение половых актов за деньги.

Привлекательные молодые девушки покидают свои бедные деревни от отчаяния и в поисках лучшей жизни, а попадая в город, безнадежно запутываются в бизнесе проституции. Но далеко не каждая девушка уезжает из родной деревни, чтобы заниматься тем, чем занималась я. Некоторые по шесть дней в неделю работают в отелях и ресторанах или трудятся на потогонных производствах – шьют одежду и обувь, которую носят на Западе. Этих девушек точно так же эксплуатируют. Они работают в рабских условиях на алчных хозяев, чаще всего тайцев, получая всего по паре долларов в день.

Многие девушки из моей провинции едут в крупные города, получив всего лишь пятьсот батов задатка и обещание ежемесячного заработка в размере двух тысяч батов. Но часто наниматель применяет систему вычетов, чтобы удерживать девушек в рабстве. Эти молодые женщины работают сутками. В конце месяца они могут оказаться в должниках у владельца предприятия, потому что плата за комнату и стол вычитается из их заработка.

Я рано поняла, что мне нужно работать напрямую с иностранцами, чтобы меня не постигла та же судьба. Я всегда «продавала» свой товар западному покупателю и забирала себе всю прибыль. Однако многие девушки из моей провинции остаются в рабстве без малейшего шанса на спасение!

Мои варианты

Если бы я не стала проституткой, в Убоне мне пришлось бы работать поденщицей, получая за 10–12-часовой рабочий день сумму в сто – сто двадцать батов. Вот почему банка сладких тайских ананасов в Америке стоит так дешево. Ее дешевле произвести здесь, следовательно, она дешевле обходится покупателю.

Сейчас появляется больше рабочих мест на фабриках и на курсах гольфа в туристических районах. Последнее – сравнительно новый бизнес, обслуживающий преимущественно японцев, и девушки могут заработать там около двухсот батов в день плюс чаевые. Из-за такой низкой зарплаты многие из них торгуют собой после партии гольфа. Они не единственные, кто сдает себя «в аренду» по окончании рабочего дня.

Проститутки, занятые обслуживанием секс-туристов, зарабатывают в среднем шестнадцать-тридцать тысяч батов в месяц. Привлекательные и энергичные девушки могут получать и по восемьдесят тысяч, как часто удавалось мне. Многие обзаводятся собственными домами, подаренными клиентами, у них появляются средства на школу для своих детей или братьев и сестер, на покупку машин, мотоциклов и мобильных телефонов. Девушки из борделей никогда столько не зарабатывают.

Секс-туризм влияет на выбор профессии: бедные девушки Таиланда чаще всего выбирают занятие проституцией. Хотя туристы составляют меньшую часть общей клиентуры тайской секс-индустрии, они платят в несколько раз больше, чем местные завсегдатаи борделей. Западные мужчины, даже те, кто приезжает за сексом, лучше относятся к женщинам, чем таиландцы. С ними существует перспектива долгосрочных отношений или даже брака. Поэтому все больше девушек вступают на путь торговли телом.

Мужчины часто разговаривали со мной обо всем и ни о чем конкретно. Я внимательно слушала их, словно они были мудрейшими людьми, но сама мысленно кипела, дожидаясь, пока они закончат болтать и заплатят мне! Но пока они платили мне за роль слушательницы, я соглашалась кивать, смотреть на них широко раскрытыми глазами и пропускать их речи мимо ушей, одновременно уверяя их, что «понимаю». Моя миниатюрность, мое напускное внимание и юность заставляли их дорожить мною и становиться щедрее.

Фаранги нередко платили мне только за то, чтобы я выслушивала их мысли по поводу других фарангов-мужчин, приезжавших в Таиланд. Я использовала эту информацию, чтобы обдирать их как липку. Один мужчина даже написал мне письмо, когда мне было семнадцать лет. Думаю, это было проявление неловкости, которое он испытывал скорее из-за моего юного возраста, чем из-за низкой цены, уплаченной за наше свидание. Видимо, он надеялся, что душевные излияния избавят его от чувства вины или заставят меня сбросить цену… Мечтай!

Мы, молодые женщины Исана, делаем свой выбор (и нам приходится выбирать между плохим и худшим) в пользу секс-торговли, вместо того чтобы:

1. Зарабатывать по паре долларов за 10–12-часовой рабочий день, работая по шесть-семь дней в неделю в таких компаниях, как фабрика игрушек «Кадар Той», одобренная Советом по инвестициям. Однажды там сто восемьдесят восемь рабочих сгорели заживо, а четыреста шестьдесят восемь получили ожоги, потому что выходы из здания были закрыты.

Мемориал пожара на фабрике «Кадар Той». Девочка поминает свою мать, погибшую в огне.

Фотограф: Чанат Катаньи

Фото публикуется с разрешения Bangkok Post

Поминая жертв пожара на фабрике игрушек

Сотни борцов за права трудящихся и родственников людей, погибших во время крупнейшего в стране индустриального пожара, собрались вчера, в канун 11-й годовщины пожара, на площади в Накхон Патхом, чтобы почтить память жертв трагедии. Десятого мая 1993 года на фабрике игрушек «Кадар Индастриал» погибли сто восемьдесят восемь рабочих. Большинство из них были молодые женщины, выходцы из нищих деревенских семейств. Почти пятьсот человек получили травмы, многие из них остались инвалидами на всю жизнь.

Собравшиеся возложили к месту трагедии венки и цветы, возвели временный мемориал и провели шествие в память о погибших. Они призвали государство учредить особое ведомство по обеспечению безопасности на рабочих местах, а также выделить средства и дать разрешение на строительство постоянного мемориала. До сих пор владелец земли чинил препятствия попыткам создать здесь мемориал.

Шалье Лиангракса, потерявшая в огне свою дочь Вантану, обвиняет владельца фабрики в халатности. «Как нам растить маленького сына Вантаны на жалкие четыре тысячи батов компенсации, которую выплачивает фабрика?» – спрашивает она.

The Nation, 05.10.2004

2. Работать в поле по десять часов в день и бороться с малярией и другими болезнями за две с половиной тысячи батов в месяц.

3. Мыть полы в отеле за три тысячи батов в месяц или трудиться официанткой по десять часов в сутки, имея два выходных в месяц, за пять тысяч батов.

Вот причины, по которым девушки уезжают из своих деревень в Бангкок, Паттайю, на Кох Самуи и другие туристические курорты. Мы делаем свой выбор – встречаться и спать с туристами, вместо того чтобы работать в быстро развивающейся, но пока еще преимущественно сельскохозяйственной и «потогонной» экономике Таиланда.

Туи

Моя подруга Туи (она не работает в баре) недавно нашла работу в хорошей больнице в Паттайе, одном из лучших курортных городов страны. Ей платят пять тысяч батов в месяц, что считается приличной суммой. Чтобы получить это место, Туи необходимо было внести страховой депозит на пять тысяч батов. Фарангам необязательно предоставлять страховые депозиты своим нанимателям ни у себя на родине, ни в Таиланде; но тайцы должны это делать.

Как-то вечером Туи забыла выключить кондиционер в своем кабинете, а на следующий день ее оштрафовали на тысячу батов – тридцать процентов месячной зарплаты. При этом электричества за ночь нагорело примерно на сто батов. Недавно умер ее дядя, и ей нужно было съездить в родную деревню – всего на три дня. Ее оштрафовали на тысячу двести батов, или двадцать четыре процента месячной зарплаты. Штрафование работников – стандартная политика даже в хорошей тайской компании. Вот почему я решила идти своим путем. Я не хотела работать на тайского бизнесмена, а между мной и западным покупателем моих услуг не было посредника.

Привлекательная необразованная 20-летняя девушка может зарабатывать восемь тысяч батов в месяц, танцуя в гоу-гоу баре. Добавьте к этой сумме чаевые за напитки, бар-файн (взнос поклонников за свидание с девушкой) и собственно плату за секс – и она вполне может иметь двадцать восемь тысяч батов или больше. Гоу-гоу-герлс зарабатывают больше, чем бар-герлс.

Я и мои привлекательные подруги редко имели меньше пятидесяти тысяч батов в месяц. Тхип получила девяносто тысяч батов за уикенд, проведенный с одним мужчиной. Тот же клиент прислал ей сорок тысяч батов в следующем месяце. Он познакомился с ней в торговом центре и пригласил поужинать. Он так и не узнал, что она проститутка, и вручил ей эти деньги в качестве прелюдии к браку. Но мы научились не переоценивать щедрость мужчины, который провел уикенд с милой, молодой и красивой девушкой – на двадцать, тридцать или сорок лет моложе него.

Тхип

В 1997 году Тхип, одна из самых красивых моих подруг, отправилась работать в Японию. Там она зарабатывала около трех тысяч долларов в месяц. Ее жизнь в Японии шла прекрасно, пока к ней не привязались с расспросами иммиграционные власти. Тхип просрочила свою студенческую визу на двадцать один месяц. После двух недель содержания в тюрьме ее и других таек заставили собрать вещи и вернуться на родину.

По прибытии в Таиланд их встретили представители тайских властей, которые отобрали у них паспорта и сопроводили всю группу в исправительное учреждение, где их должны были обучать профессиям швей, косметологов и т. п. Любая из этих профессий могла приносить пять тысяч батов в месяц. Поэтому Тхип поступила как умная бар-герл-фрилансер: она вернулась в Паттайю, где могла зарабатывать по полторы тысячи батов в день.

Тайские проститутки могут возвращаться в свои деревни с незапятнанным именем, если у них есть сбережения или они вкладывали деньги в благополучие своих семей – «делали лицо». В тайском обществе именно это имеет первостепенную важность. Тхип не было стыдно вернуться в свою деревню, потому что она каждый месяц присылала домой кучу денег. Как-то раз я сказала Тхип, что ей очень повезло родиться красавицей. Она ответила: «Конечно, поэтому я могу зарабатывать много денег как проститутка!!!»

Супута

«Я не бар-герл. Я голодна, и у меня нет денег. Поэтому я иду с мужчиной». Супута (рост полтора метра, вес тридцать пять килограммов) – девушка в самом соку. Она приехала из Сурина, расположенного возле камбоджийской границы. Ее родным языком был суай – тайский диалект, очень похожий на кхмер (камбоджийский).

Она начала работать на швейной фабрике в 12 лет и трудилась по двенадцать часов в день, шесть дней в неделю, получая по три тысячи батов в месяц. Хотя компания не могла легально нанять ее в таком возрасте, девочку приняли с распростертыми объятиями, поскольку на фабрике работала ее мать.

После нескольких лет каторжного труда она перебралась в Паттайю-Бич и стала работать в спортбаре «Хоул суперклаб». Должность официантки приносила ей ежемесячный доход в четыре тысячи батов и еще две-три тысячи чаевых. Временами она встречалась с клиентами после работы, зарабатывая еще по тысяче за вечер. Выбор был нетрудным: работа швеи определенно котировалась ниже, чем роль «официантки-эскорта» с гораздо более высоким доходом. «Лицо», приобретаемое за этот дополнительный доход, намного превосходит «лицо», потерянное из-за занятия проституцией.

Однажды Супута рассказала мне, что, когда ей было десять лет, в их доме не было никакой еды. Мать велела ей пойти к бабушке и узнать, есть ли у той какая-нибудь снедь. Супута пришла к бабушке – тогда она весила тринадцать с половиной килограммов – и спросила, можно ли ей что-нибудь съесть. Бабушка ответила: «Поешь, но не бери слишком много». Вот такая бедность бывает в Исане – провинции, которая занимает треть территории Таиланда. Эта бедность порождает отчаяние и приводит девушек в бордели и на секс-туристические курорты Таиланда. Даже моя семья не была так бедна.

Некоторые тайские девушки только и ждут того часа, когда станут достаточно взрослыми, чтобы отправиться на заработки в Бангкок, Паттайю или на Пхукет. Я не задумывалась о торговле своим телом, пока жила в Убоне, но немало других девушек чуть ли не мечтают об этом. Даже при наличии образования многие молодые тайки прибегают к древнейшей профессии, чтобы обеспечивать свои семьи и зарабатывать себе «лицо» в своих деревнях.

Деньги – национальная цель!!!

Всем нам хотелось бы зарабатывать больше. Но в Таиланде деньги – главная цель. Я хотела не только помочь сестрам окончить школу, но и повысить «стандарт жизни» своей семьи и улучшить состояние нашего дома в Убоне. В Таиланде у человека либо есть деньги, и он живет комфортной жизнью, которую обеспечивают тяжкий труд, пот и мучения бедняков, либо он принадлежит к числу «бедноты». Чтобы «делать лицо», нужны деньги, и чем больше их у тебя, тем большее уважение тебе оказывают. Я хотела, чтобы моя семья пользовалась уважением.

В сельском Таиланде речь о сексе обычно заходит только после брака. Я не рассматривала этот вариант, пока жила в Исане. Перебравшись в Бангкок, я обратила внимание, что многие девушки в барах и гоу-гоу без проблем «встречаются с мужчинами», и у этих девушек водятся деньги и много золота. Они посылали домой десятки тысяч батов каждый месяц, носили красивую одежду и хорошо говорили по-английски. Мне хотелось иметь то, что имели они, и быть тем, чем были они. Я хотела, чтобы у моей семьи было «лицо». А больше всего я хотела, чтобы мать радовалась моему приезду домой.

Кто в ответе?

Чтобы решить гигантские проблемы, связанные с проституцией, надо разобраться с ситуациями, которые ее порождают. Секс-туризм, в отличие от продажи секса местным, – единственный способ, позволяющий более тридцати тысячам девушек и женщин в одном только Таиланде повышать свои «стандарты жизни». Этих девушек, как и туристов, можно винить в сложившемся положении не больше, чем любого западного покупателя одежды, сшитой на потогонных фабриках, или любого покупателя продуктов, собранных на полях Юго-Восточной Азии. Ни рабочего, ни потребителя нельзя обвинять в существовании эксплуатации. Вина лежит на правительстве и бизнес-элите, которые контролируют ее. Они одни за все в ответе!

VII. Трудовой Бангкок

Один день из жизни 14-летней «работающей девушки»

За два первых года жизни в Бангкоке одним из моих рабочих мест было место кассира в «Фуд-центре» – ресторане, где подавали тайскую и фарангскую кухню. Он находился на сои 5/Сукхумвит, а я жила на сои 93/Сукхумвит, поэтому просыпалась к часу дня, принимала душ, одевалась и садилась в автобус № 26 или № 2. Поездка стоила два – два с половиной бата. Дорога до ресторана занимала около получаса. После нескольких часов работы служащие наскоро перекусывали, стараясь успеть до «горячего времени» наплыва посетителей, которое наступало в семь вечера. Выбор блюд для сотрудников был довольно ограниченным, зато мы не платили за еду.

К одиннадцати вечера касса закрывалась, и до половины двенадцатого я проверяла чеки. Затем я делила чаевые между кассирами; обычно мы получали по двадцать-сорок батов каждый. Моя смена заканчивалась. Я отправлялась в туалет, чтобы переодеться в сексуальный наряд, купленный с единственной целью – привлекать внимание жаждущих секса туристов. Коллегам я объясняла, что собираюсь на вечеринку. Приходя на работу в ресторан, я выглядела как идеальная девочка с плаката ЮНИСЕФ, а уходя, превращалась в соблазнительную женщину.

Я пешком проходила четыре квартала по сои 13/Сукхумвит, чтобы добраться до «Терм». Часто мне удавалось «подцепить» клиента еще по пути к «Термам». Обычно за «шорт-тайм»[7] мне платили от семисот до тысячи батов. У красивой 14-летней девушки, фланирующей по соседству с кварталом «красных фонарей» в сторону самого скандально известного бара во всей Юго-Восточной Азии, нет проблем познакомиться с мужчинами определенного типа. Я выискивала их взглядом так же, как они меня. Мне не приходилось прилагать особых усилий, чтобы очаровать их. Я была хорошенькой, миниатюрной и не по годам развитой. Они опустошали свои карманы, а я обеспечивала им удовольствие и воплощала все их сексуальные фантазии об экзотической Лолите.

В «Фуд-центре» вместе со мной работали две официантки, кассир, повар и еще две девушки на раздаче. Однажды ночью наш повар увидел меня на улице с фарангом. На следующий день он рассказал об этом всем работникам ресторана, заставив меня «потерять лицо». Я была пристыжена и сердита; мне пришлось уйти с работы. Хотя в туристических районах Бангкока проституция часто бывает «предпочтительной карьерой», тем не менее никто в ресторане не знал, что у меня есть этот альтернативный источник дохода. Я носила маску «честной девушки», а теперь она была сорвана.

Личные отношения. Йорг из Германии

Именно в «Фуд-центре» я познакомилась с Йоргом, который зарабатывал на жизнь разведением роз. Я жила с ним пару месяцев после того, как уволилась с работы. Он был так добр, что содержал меня и отправил учиться в школу. Это было гораздо больше, чем за всю мою жизнь сделали для меня собственная мать и наше правительство.

Роберт из Англии

Почти в то же время я познакомилась с Робертом, 30-летним привлекательным мужчиной. Он дал мне тысячу батов в первую ночь и пообещал платить по триста батов ежедневно, если я соглашусь стать его постоянной подругой. Я приняла предложение, ухитряясь по-прежнему зарабатывать много денег на стороне, в том числе и с Йоргом. Я не собиралась отказываться от гарантированной мне Робертом зарплаты в девять тысяч батов каждый месяц, но не упускала тех безграничных финансовых возможностей, которые были доступны в «Термах» и прилегающем квартале.

Жонглирование отношениями.

Роберт и Йорг: двойные связи – двойные беды

Судьбе было угодно свести Роберта и Йорга – оба они поселились в многоквартирном доме на Сай Бан Пен, неподалеку от отеля «Малайзия». Роберт жил на четвертом этаже, а Йорг – на втором. Прощаясь с Робертом, я говорила ему, что иду домой, и требовала свои триста батов. Потом я спускалась на второй этаж, чтобы встретиться с Йоргом. Сообщая Йоргу, что направляюсь домой, я говорила правду.

Всегда в центре внимания.

Саи и Йинг у водопада недалеко от нашей деревни.

Однажды они оказались в «Термах», и между ними завязалась беседа. Ясное дело, они выяснили, что я встречаюсь с ними обоими – горе мне! Это разоблачение привело к грандиозному скандалу.

Йорг был добрым человеком, он хотел увезти меня с собой в Германию и заботиться обо мне. В немецком посольстве ему сказали, что не смогут выдать мне визу, потому что мне было всего пятнадцать лет. Вместо этого я попросила его присылать мне по шесть-восемь тысяч батов в месяц на жизнь и учебу в школе, пока его не будет в Таиланде. Он согласился и вскоре улетел в Германию. В школу я ходила недолго, но «забыла» сообщить ему об этом, чтобы не лишаться дохода. Кроме того, он видел фотографии моих сестер. Стоило любому мужчине узнать, что я забочусь о своих сестрах, как у него появлялось желание помочь мне, особенно когда он видел, какие они хорошенькие.

Стив из Соединенных Штатов Америки

После отъезда Йорга я познакомилась со Стивом, славным американцем, который работал в Чиангмае учителем. Он сказал мне, что я чудесная (мне часто приходилось слышать это слово). Еще он сказал, что у него нет денег, но все равно попросил пойти с ним. Я переспросила: «У тебя правда нет денег?!» Он пообещал поискать деньги, когда мы придем к нему домой.

Когда мы оказались в его номере в отеле, Стив заметил, что я выгляжу слишком молодо. Мне семнадцать, заверила я. Он не поверил. Я попросила женщину-администратора перевести ему данные из моего удостоверения личности; и она, чтобы прикрыть меня, солгала. Мне было всего пятнадцать. В номере мы принимали душ, целовались, обнимались и спали вместе.

Стиву нужно было срочно возвращаться в Чиангмай, и я обещала приехать, чтобы повидаться с ним. Он сел в поезд, на котором ездит большинство фарангов. А я отправилась в Чиангмай автобусом, как принято у тайцев. Дорога занимала двенадцать часов; Стив встретил меня на автовокзале. Прежде я не так уж много ездила по Таиланду, и мне было интересно увидеть свою страну. Увы, я понимала, что Стив не может содержать мою семью, поэтому решила вернуться в Бангкок.

Мое желание иметь здоровые «нормальные» отношения было разрушено необходимостью помогать родственникам. Ради этой цели я должна была избавлять каждого встречного от его денег – и поскорее!!!

Жонглирование отношениями.

«Лицо» моей матери или мое счастье

Есть два типа отношений, которыми должна научиться жонглировать бар-герл: отношения с родственниками и отношения с клиентами. В тех редких случаях, когда мне встречался приятный молодой человек и я могла бы остаться с ним надолго, мне тут же приходилось думать о возможной реакции матери. Ни один мужчина не стал бы возмещать мне заработки в гоу-гоу ради того, чтобы быть со мной. А мать рассчитывала, что я буду присылать домой то же количество денег, день за днем, «и в дождь, и в засуху», независимо от того, с кем живу.

Ей было безразлично, счастлива ли я или просто отрабатываю деньги. Достойные молодые люди ищут настоящих подруг, а не бар-герлс с матерями-паразитами. Я не могла удержать хорошего человека, потому что мать бесконечно донимала бы меня требованием денег.

Бар-герлс и гоу-гоу-герлс: сравнительный анализ

1. Мы исанки, а не тайки. У нас лаосские корни. У нас кожа темнее и лица более широкие, чем у этнических таек. Мы деревенские жительницы родом из беднейшего региона Таиланда.

2. С нами обращаются иначе, чем с тайками.

3. У нас за плечами три-четыре, иногда шесть классов школы и никакой профессиональной квалификации. Мы можем рассчитывать лишь на низкооплачиваемую работу или занятия проституцией.

4. Мы выросли в семьях, которые не только бедны, но и часто порочны и бессовестны. Нередко девушек растлевают их собственные дядья или отчимы.

Когда мы принимаем решение порвать с секс-индустрией, в туристических районах Бангкока или Паттайи мало кто захочет взять нас на работу. Работодатели считают – и справедливо, – что тяжелый труд и скудная зарплата удовлетворят нас ненадолго. Им известно, что, если турист захочет нас снять на пару дней, мы вцепимся в этот шанс, потому что клиент выложит за услуги месячный заработок, да еще и осыплет подарками. Несколько лет назад один ресторатор из туристического района Бангкока написал: «Хорошая официантка не задерживается у меня на работе больше пары месяцев. Кто-то из туристов или экспатов делает ей выгодное предложение, с которым не может соперничать ни один ресторан».

Общая характеристика секс-туристов

Завсегдатаи гоу-гоу, дискотек и баров в Юго-Восточной Азии приезжают к нам ради секса и общения. Думаю, им не хватает этого у себя на родине. Я не знаю, почему они выбирают именно проституток, однако поделюсь кое-какими наблюдениями, накопленными за много лет собственного опыта.

1. Это не самые привлекательные мужчины на планете. Они не похожи на тех красавцев, которых мы видим в американских фильмах или по телевизору. Временами мне встречались красивые парни, но они были такими самодовольными, что не считали нужным ни за что платить. Но настолько красивых мужчин не бывает на свете! Вот почему мы нередко избегаем молодых и привлекательных клиентов.

2. Мужчины постарше платят больше. Они ведут себя более достойно, менее склонны напиваться и «съезжать с катушек».

3. Многие приезжают в Таиланд, потому что их бросили жены; они не общаются с семьей или не могут завести подругу на родине. Иногда они ищут компанию или «общение», которое может быть даже не сексуальным (хотя обычно без секса не обходится), – то, чего не могут найти в своих странах. У тайцев, даже у беднейших исанцев, нет таких проблем общения, как у этих мужчин. Если бы они знали о бедности, с которой сталкиваемся мы, то, возможно, сумели бы решить свои проблемы в США, Европе или Австралии. Многие их проблемы надуманны. А наши – нет!

4. Одни клиенты обращаются с нами как со своими подругами; другие – как с женами; третьи – как с отбросами общества. Это вопрос уважения. Услуги, которые мы предоставляем, соответствуют их поведению по отношению к нам.

В гоу-гоу есть мужчины, которые постоянно прикасаются к девушкам или хватают их за подвернувшиеся части тела. Этим «варварам» не приходит в голову, что мы – люди и у нас есть чувства. Впрочем, почти никто на свете не задумывается о том, что проститутки – это живые люди. «Это шлюхи, делай с ними что хочешь» – вот что обычно приходится слышать. По мнению большинства мужчин, мы – всего лишь сексуальные объекты; мы здесь ради их развлечения и сексуального удовлетворения – и ничего больше. Поскольку мы работаем в баре, нас «можно хватать за что угодно».

Меня нередко посещала мысль: хорошо бы сфотографировать этих мужчин и отправить эти фото их женам, матерям, дочерям или работодателям. Я мысленно представляла, как этих хамоватых, инфантильных и бесчувственных грубиянов увольняют с работы. Да, мы злимся – порой даже приходим в ярость! Мы используем свои тела, чтобы заработать на жизнь, и мы не «бесплатное приложение».

Разница между сильным и допустимым унижением определяется размером платы. Деньги компенсируют нам чужие прикосновения и секс. Хотите – верьте, хотите – нет, но «прикосновение» без оплаты мы воспринимаем как насилие. Большинство девушек не против того, чтобы их «лапали», если они получают чаевые за напитки или просто деньги. Это честный обмен. Те, кто лапает нас бесплатно, не заслуживают уважения. Когда девушка получает за это действие деньги, оно становится приемлемым. Хотя это может удивить читателя, у гоу-гоу-герлс тоже есть свои стандарты!

Этикет бар-герлс и гоу-гоу-герлс

Некоторые мужчины, с которыми встречались я и мои подруги, просили нас остаться с ними на пару недель, пару месяцев или дольше. Если другие клиенты хотят каждый день встречаться с разными девушками, это их выбор. Но для мужчины неприемлемо приглашать домой девушку после того, как он накануне переспал с ее коллегой. Это считается крайне грубым и неуважительным проступком. Правило таково: если турист остался недоволен девушкой, ему следует попытать счастья в другом гоу-гоу. Две его избранницы, работающие в одном месте, неизбежно поссорятся, потому что первая «потеряет лицо» из-за того, что ее не взяли во второй раз. Кроме того, вторая девушка «отбирает» доход, который мог бы достаться первой. Как бы ни хотелось маме-сан получить двойной бар-файн, она предпочтет обойтись без проблем и ссор.

Вежливость: различие культур

Может быть, в США у людей принято трогать головы друг друга, но это неприемлемо в Таиланде. Многие девушки к этому привыкают и соглашаются на подобные прикосновения, если верят, что они приведут к выплате бар-файна. Но на самом деле мы предпочли бы, чтобы секс-туристы не гладили нас по макушке в самом начале знакомства. Это буддийская заповедь; мы не ждем, что туристы ее поймут, но рассчитываем на ее соблюдение. Это одно из правил вежливости, упоминаемое в любом тайском путеводителе первым или вторым по счету.

Моя подруга Нан

Работая в Патпонге, я познакомилась с красивой девушкой по имени Нан, моей одногодкой. Впервые я увидела ее в «Краун Диско». Тогда нам было по четырнадцать лет, и мы обе пришли туда знакомиться с туристами. Поскольку мы были ровесницами, говорили на одном диалекте и стремились выбраться из бедности, то быстро подружились. В Патпонге мы были «звездами» – молодыми, красивыми и довольно обеспеченными. Эта жизнь сильно отличалась от жизни в глухой деревне.

Мы с Нан в «Пепперминт Диско». Сногсшибательные уже в 15 лет.

Завидев нас в дверях, секс-туристы замирали как вкопанные.

Нан долго оставалась моей лучшей подругой. Она была родом из Мукдахана, исанского города, расположенного на реке Меконг у лаосской границы. Его население невелико, и в городе не развит бизнес или туризм. В ее деревне, как и в моей, не было никаких перспектив. Так что она, подобно мне и тысячам других молодых женщин, приехала в Бангкок, чтобы сделать свою жизнь лучше.

Нан начала встречаться с мужчинами, когда ей было всего тринадцать. Как и у меня, у нее не было детства; она тоже родом из бедной семьи и не видела иного способа позаботиться о себе. Нан также не получала поддержки родственников.

Она была одной из немногих девушек, которые начали работать раньше меня. Мы обе танцевали в диско-клубах и зарабатывали неплохие деньги. Мы снимали одну комнату на двоих и вели вполне «комфортную» жизнь, учитывая, что обе были фрилансерами и встречались с туристами ради заработка. Нам хватало денег, чтобы ни в чем себе не отказывать: есть все, что душа пожелает, покупать красивые вещи. У нас были деньги, чтобы купить себе «лицо» в этой «стране притворства».

Нан не слишком хорошо говорила по-английски, но ее внешность компенсировала этот недостаток. Она была стройнее и на пятнадцать сантиметров выше меня. Ноги у нее были длиннее, грудь больше, волосы и кожа светлее, а черты лица тоньше моих. С другой стороны, я была хорошенькой и миниатюрной и умела немного объясняться по-английски. Я быстро училась английскому, ведь чем лучше я на нем говорила, тем больше могла заработать. К счастью, я все схватывала на лету.

Нан получала много денег от фарангов или азиатов, с которыми знакомилась на улицах или в тех местах, куда они приходили в поисках несовершеннолетних девочек. Она брала эти деньги – большие суммы для 14-летней тайки – и отправлялась в тайские дискотеки. Там она угощала выпивкой молодых привлекательных тайцев, выдавая себя за девушку из состоятельной семьи. Это помогало ей прятаться от реальности.

Я вела себя совершенно иначе: мне бы в голову не пришло что-то сделать для мужчины-тайца. Они мне не нравились. Я заботилась о том, чтобы основная часть моих денег доставалась семье, а главное, чтобы ни одной из моих сестер никогда не пришлось пойти по моим стопам. Нан же не о ком было заботиться, кроме самой себя: она ушла из семьи в тринадцать лет и с тех пор оборвала все связи с родственниками.

Я всегда встречалась только с фарангами, а она порой заводила знакомства с азиатами из Японии и Гонконга. Не из-за плохого английского – фаранги нанимают нас не для того, чтобы общаться. Поскольку у Нан была более светлая кожа, она привлекала азиатов. Ей также больше нравилось их обхождение. Я же, напротив, предпочитала манеры фарангов. Честно говоря, я не согласилась бы пойти с азиатом, даже если бы он щедро заплатил. У меня были свои предпочтения, у нее – свои.

Мы с Нан зарабатывали больше, чем большинство девушек, и не только потому, что были молоды и привлекательны. Основная масса туристов-фарангов приезжает сюда, просто чтобы получить секс, который им недоступен в своей стране. Но часть мужчин заинтересована в необычных удовольствиях – например, секс с двумя девушками одновременно. И тут на выручку приходили мы с Нан. Мы часто сами предлагали идею трио, если мужчина проявлял интерес к одной из нас. Большинству мужчин была нужна только одна девушка, но некоторых можно было убедить, что трио будет воплощением их сексуальных фантазий и незабываемым воспоминанием об отпуске. За эту услугу они платили по высшему разряду. Если обычная такса за ночь составляла тысячу батов, то вместе с Нан мы, как правило, получали четыре тысячи – двойную ставку за половинную работу.

Когда мы с Нан шли с одним мужчиной, ей всегда хотелось провести с ним побольше времени, в то время как у меня был «строго деловой» подход. Нан стремилась завести друзей, а мне хотелось делать деньги. Она была очень дружелюбной и делала вид, что интересуется их делами, хотя и не понимала, о чем они говорят. Меня это ужасно раздражало; каждая минута, проведенная с одним и тем же мужчиной, казалась мне упущенной возможностью в поисках следующего платежеспособного клиента. Я вечно спешила и старалась доставить мужчине ровно столько удовольствия, чтобы он заплатил как можно скорее и мы могли вернуться в диско-клуб.

Аборт

Мне было пятнадцать лет, и я несколько месяцев встречалась с одним британцем. Он очень хорошо со мной обращался, и мне так нравилось быть с ним, что я перебралась к нему жить. Он был значительно старше меня, но моложе большинства других мужчин, с которыми я встречалась в Патпонге. Наконец настало время его отъезда, и хотя мне было очень грустно, я надеялась, что он может стать моим «билетом» из Таиланда.

Надеюсь на брак. Всего пятнадцать – и уже влюблена!

Он был одним из первых фарангов, с которым мне действительно хотелось остаться. Как и многие девушки в Патпонге, я надеялась, что кто-нибудь заберет меня с собой. Этой мечтой наполнены сердце и душа почти каждой бар-герл. Когда-нибудь она встретит мужчину, который по-настоящему полюбит ее и умчит в лучшую жизнь, взяв на себя финансовую ответственность за нее и ее семью – навсегда. Но найти бойфренда – это только первый шаг. Нужно еще сделать так, чтобы он попросил тебя бросить работу в баре и сам предложил взять на содержание твою семью, – шаг второй. Пожениться в Таиланде или получить визу для заключения брака в его стране – это третий шаг. Я стояла на первой ступени этой лестницы и в своем мире 15-летних грез была невероятно счастлива.

Но он сказал мне, что должен вернуться на родину – один. Я была безутешна. Я не просто влюбилась в него: разбились мои тайные мечты переехать в Европу, жить шикарной новой жизнью и навсегда уйти из секс-индустрии. Как только он вернулся в Англию, я возобновила работу, танцуя в диско-клубах до двух часов ночи и уходя потом в «Термы», где оставалась до рассвета или до появления клиента. С гораздо бóльшим удовольствием я бы поехала в Англию, несмотря на ее холодный, сырой и дождливый климат.

С момента его отъезда прошло чуть больше месяца, и я пропустила менструацию. Поначалу я не придала этому особого значения. Когда не пришла и вторая, я осознала, что беременна, – и не могла в это поверить. Я не хотела становиться матерью, мне было только пятнадцать лет! Но я была бы счастлива иметь ребенка от любимого. Столько возможностей: мы могли бы пожениться и жить в Англии; с ребенком я бы легче получила визу или он присылал бы мне деньги, чтобы я заботилась о нашем малыше здесь. Он мог бы приезжать в Таиланд и оставаться с нами на месяц два раза в год – обычный сценарий для многих западных мужчин, у которых есть жены-тайки и дети от них.

Каким бы ни было его решение, я знала, что он будет у меня, а я буду у него – навсегда. Я сжилась с этой перспективой. Хотя рождение ребенка не входило в мои прежние планы, я была готова сделать все, что нужно, чтобы сохранить для себя этого мужчину – и обеспечить будущее моей семьи…

Отрезвление было грубым. Я поговорила с ним по телефону и рассказала обо всех вариантах нашей будущей жизни. Он в ответ предложил выслать деньги на аборт. Я была удивлена, напугана и ужасно обижена: «Я ношу ребенка, а не щенка!» Я кричала, что мы не можем убить своего малыша, как животное. Но он не выразил никакой заинтересованности ни во мне, ни в ребенке – моем ребенке, его ребенке, нашем ребенке! Он не хотел нести за него ответственность; деньги на аборт – и только. Он больше не собирался быть моим бойфрендом, а тем более мужем. Мои мечты о ребенке, браке и будущем моей семьи в Убоне – все рухнуло после одного убийственного телефонного звонка.

Я не смогла бы продолжать работать и посылать деньги домой, если бы родила. Со слезами я приняла эти деньги и сделала аборт. Эмоциональная боль и утрата повергли меня в скорбь, от которой было не так легко избавиться. Вместо того чтобы реализовать свою мечту о браке и комфортной жизни в Европе, я отправилась в больницу, чтобы принести в жертву жизнь моего неродившегося ребенка ради обеспечения моей семьи. На этот раз мне не удалось оставить в прошлом бедность и унижение. Я вернулась к привычной жизни фрилансера. Я была в отчаянии, но у меня не было времени предаваться эмоциям.

С раннего детства у таек, выросших в бедных семьях, формируется определенное представление о себе: мы – «девушки», пока у нас не родится ребенок. Только после деторождения тайское общество признает нас «женщинами». Нас не ценят как личностей. Общество оценивает нас по нашей материнской роли или по отношениям с мужчинами в нашей жизни – отцами, братьями, мужьями. Бедных тайских женщин не воспринимают как полноправных членов общества и самостоятельных индивидуумов – даже если мы несем финансовую ответственность за свои семьи.

Слишком много женщин Из многих стран Говорят на одном языке – Языке Молчания.

В письме, озаглавленном «Женская команда показала миру, что ее не заставишь заткнуться», поступившем в газету «Бангкок Пост» 8 августа 2004 года, было процитировано это стихотворение, написанное поэтессой-подростком из Восточной Индии. Автор письма, мужчина-таец, выросший в Таиланде, отмечал, что «многие мужчины относятся к большинству женщин как к покорным рабыням и секс-объектам». Это письмо стало реакцией читателя на победу тайской спортсменки Яовапы Бураполчай, которая завоевала олимпийскую медаль в тяжелой атлетике. «Это доказало всем, что женщины обрели собственный голос. Надеюсь, что все вы гордитесь, называя себя женщинами, потому что вы это заслужили…»

Бедные тайки хотят рожать детей, чтобы те поддерживали их в будущем, когда они больше не смогут обеспечивать себя сами. Таиланд – преимущественно сельскохозяйственная страна. Крестьяне, как правило, работают под открытым небом. Они беззащитны перед палящим солнцем, пыльным воздухом и грязной речной водой. Они трудятся от рассвета до заката и к пятидесяти годам превращаются в развалин. Пятидесятилетняя женщина часто выглядит на десять-двадцать лет старше своего возраста. Им нужны дети, которые позаботятся о них, когда они больше не смогут быть добытчицами.

Но дети – это не только система социального страхования; для своих матерей они нечто большее. Тайские мужчины далеко не моногамны. Они «гуляют» от жен, даже когда те молоды, а когда женщины стареют, загул часто становится постоянным. Азиатки, и особенно бедные тайки, рожают детей, чтобы хоть кто-то любил их и заботился о них, когда это перестают делать их мужья.

Бангкокский Джон

Я проработала в Бангкоке два года: сначала уборщицей в клубе «Какаду», потом кассиром в «Фуд-центре». Позже я обзавелась собственными клиентами и познакомилась с американцем по имени Джон. Он работал в крупной американской компании, у которой был филиал в Бангкоке, и зарабатывал много денег. У него были отличный дом, прекрасная машина, большой телевизор, мобильный телефон, который он завел гораздо раньше, чем все остальные, и прочие удобства. Он проявлял ко мне больше интереса, чем все прежние клиенты. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять причины этого отношения.

У Джона было столько денег, что он мог бы купить практически все, что угодно, особенно в такой бедной стране, как Таиланд. Он наслаждался своим богатством и щедро сорил деньгами. Он ел в хороших ресторанах и никогда ничего не ждал. Он доставал бумажник и платил за все, чего ему хотелось, – сразу. Хотя во всем остальном мире деньги тоже «говорят сами за себя», но в Таиланде они прямо-таки кричат!

Джон был знаком со многими владельцами баров и ресторанов и другими богатыми американцами, живущими в Бангкоке. Можно было подумать, что этот восхитительный город принадлежит ему лично, когда он гордо вышагивал от одного ночного заведения к другому. Джон не ложился спать допоздна и наслаждался всем, что мог предложить Бангкок, включая очень молоденьких девушек вроде меня. Он специально обшаривал город, выискивая нас. Я оказалась не первой и не последней 15-летней девушкой, с которой он встречался, но я привлекала его особенно сильно.

Я начала встречаться с Джоном регулярно – по меньшей мере раз в неделю, иногда чаще. Он отличался от большинства мужчин своей грубостью. Мне всегда казалось, что в нем есть нечто странное, но поначалу я не могла понять, что именно. Мы уже некоторое время встречались, когда я догадалась, чтó ему на самом деле нужно. У Джона были в высшей степени необычные желания. Он не просто наслаждался молоденькими девушками, он ловил кайф от садомазохистского секса.

Я никогда прежде не имела дела с любителем «садомазо». Мужчина, который получает удовольствие от того, что бьет меня по лицу, – это было выше моего понимания. Как это может быть ему приятно? Какой ему прок в том, чтобы причинять мне боль и оставлять россыпи синяков на моем тщедушном теле? Я думала, что он испытывает ко мне сексуальное влечение. Как же он мог намеренно причинять мне боль? Мне было любопытно, где он научился этому извращению. И что подумали бы его родственники, если бы узнали об этом?

Моего не слишком продвинутого английского вполне хватило, чтобы понять, какую сумму предлагает Джон за то, чтобы я стала объектом его извращенных желаний. Ему не нужно было знать тайский, чтобы понять, что я согласна. Он не просто хорошо платил – он платил невероятно много. В сущности, он был моим самым щедрым постоянным клиентом за все время. Я научилась уживаться с его странной личностью, извращенными поступками, жестокой болью, которую он причинял мне, и грубым обращением. Я терпеть не могла проводить с ним время и ненавидела себя за это еще больше. Но я терпела это безумие ради платы – ради больших денег.

В Таиланде деньги настолько важны, что тайцы, как богатые, так и бедные, готовы пойти ради них почти на все. Я не только начала спать с мужчинами в четырнадцать лет; спустя год я спуталась с любителем «садомазо» за дополнительные пятьсот-тысячу батов. Каждый лишний бат был на счету. В то время как американские и европейские девятиклассницы только открывали для себя противоположный пол, я позволяла противоположному полу истязать себя – за сумму, едва превышающую их карманные расходы. Я была готова жертвовать своими телом и душой, чтобы мои сестры учились в старших классах школы. Я мечтала отремонтировать халупу, в которой жила моя семья; получить позволение вернуться в семью, а самое главное – чтобы меня любили и принимали.

Много лет назад Джон женился, и у него в США была дочь-подросток. Я увиделась с ней, когда она приехала в Таиланд. То, что я узнала о ней, было интересно, но еще любопытнее оказалось то, что я узнала о Джоне благодаря ей. Дочь Джона была высокой, стройной и красивой 13-летней девочкой. У нее было все, о чем я мечтала: длинные ноги, светлые волосы, белая кожа и голубые глаза. Мне казалось, что она похожа на жену Джона.

Во время ее приездов я готовила вкусную еду или покупала блюда навынос в ресторане для всех нас; я изо всех сил старалась быть для нее чем-то вроде старшей сестры. Хотя она меня терпела, дружелюбия в ней не было, и ей определенно не доставляло удовольствия мое присутствие. С первого же раза я поняла, как сильно не нравлюсь ей, и стала ограничивать свое пребывание в доме во время ее визитов.

Я узнала, что Джон был не слишком хорошим отцом, даже когда был женат, а уж потом и подавно. Он считал, что деньги будут компенсировать его отсутствие. Как и многие иностранцы, живущие в Таиланде, он сильно ошибался.

Джон опекал свою дочь намного трепетнее, чем большинство родителей. Он постоянно хотел знать, где она находится, и придумывал разные причины, чтобы ограничить ее общение с друзьями. Его терзали страхи, что его дочь начнет встречаться с парнями – вполне нормальное поведение для девушки-подростка, в котором ей было отказано. Если Джон узнавал, что она нарушила это правило, он выходил из себя. Больше всего на свете он боялся, что когда-нибудь она встретит мужчину – такого же, как он сам!

Джон пару раз брал меня с собой в Сингапур, когда отправлялся туда по делам. Ему было около пятидесяти, мне – шестнадцать. Когда мы проходили паспортный контроль в Бангкоке, иммиграционный чиновник сказал мне, что я слишком молода, чтобы въезжать в Сингапур, поскольку мне еще нет восемнадцати. Но у него не было законного повода отказать мне в выезде. Я прошла через контроль в зону для отъезжающих. В самолете никаких интересных событий не произошло, но было здорово оказаться на борту и лететь в новую страну! В Сингапуре на паспортном контроле мне задали пару вопросов и разрешили въезд. Джон молча стоял поодаль.

Мы остановились в хорошем отеле, и Джон каждый день ходил на работу в свою американскую фирму. Мы путешествовали первым классом за счет фирмы и наслаждались лучшей едой и напитками, а также отличным обслуживанием номера. Джон велел мне весь день сидеть в отеле. Он опасался, что я найду себе какого-нибудь мужчину – моложе и достойнее, чем он сам. Его также беспокоило, что меня могут забрать в полицейский участок за то, что я, такая юная, одна брожу по улицам средь бела дня. В Сингапуре все 16-летние юноши и девушки учатся в школе, в отличие от Таиланда, где многие дети старше двенадцати лет уже работают. Мой рост и внешность немедленно привлекли бы внимание полиции или школьного надзирателя[8].

Джон водил меня по многим туристическим достопримечательностям Сингапура и купил мне первый в моей жизни мобильный телефон. Я была в восторге от новой игрушки! Я держала его при себе несколько недель, пока не решила, что выгоднее будет его продать. Мы ужинали в нескольких тайских ресторанах, потому что китайская и западная кухня меня не интересовала. Джон также познакомил меня с MRT (скоростным наземным и подземным поездом). Он был очень тихим и быстроходным, и мне сразу понравилось на нем кататься. Скоростная наземная дорога в Бангкоке уже много лет находилась на стадии строительства, завершившегося только в 1999 году – через три года после запланированного открытия и с затратами, на многие миллионы превысившими бюджет. Это довольно типично для бизнеса в моей стране.

За время пребывания в Бангкоке я стала закаленной профессионалкой и при этом оставалась еще очень молодой. Я была востребована и прежними клиентами, и новыми. Я была красива, и мне не приходилось тратить много усилий, чтобы привлечь к себе самый привередливый взгляд. Мне было комфортно в моей новой профессии, и я постигла ее тонкости.

Один день из жизни «работающей девушки», которой стукнуло шестнадцать лет

Я просыпалась и вставала около трех часов дня, принимала душ и одевалась. Заходила в один из многочисленных салонов красоты, чтобы сделать прическу и макияж. Это обходилось мне примерно в пятьдесят батов. Потом перекусывала в одной из лапшичных в Патпонге, прежде чем к восьми вечера отправиться в «Краун Диско» или другое подобное заведение. Я танцевала там всю ночь или пока не получалось познакомиться с мужчиной и понравиться ему. Это могло случиться и в девять, и в одиннадцать вечера, и в два ночи, а могло и не случиться вообще.

Если мужчина хотел меня, мы отправлялись в его отель заниматься сексом. Потом я забирала свою тысячу батов и возвращалась домой или шла перекусить в одну из уличных закусочных, которые работают всю ночь. За час я получала почти столько же, сколько зарабатывала посудомойка за две недели. Наконец, пора было отправляться спать. Проторговав своими прелестями всю ночь, я нуждалась в качественном сне – и побольше.

Уже профессионалка… …Всего 15!

Если вечер выдавался скучным и я не находила клиента на ночь, мы с подругами перебирались в «Термы». Мы брали на всех такси или тук-тук (трехколесное открытое такси), чтобы добраться туда. В «Термах» всегда было полно мужчин. Многие туристы идут в это заведение, чтобы не платить бар-файн. Я часто знакомилась там с мужчинами, потому что была одной из самых юных и миниатюрных девушек и выделялась из толпы. Из бара мы ехали в отель. Я забирала свою тысячу батов и порой перехватывала какую-нибудь еду по пути домой – мой «рабочий день» заканчивался около четырех утра.

В тех редких случаях, когда никто не забирал меня из «Терм», на рассвете я отправлялась домой и спала до пяти вечера. Я следовала одному и тому же расписанию семь дней в неделю, пятьдесят две недели в году. А еще я посещала врача и, уплатив двести батов, получала медицинский штамп, подтверждающий, что у меня нет заболеваний, передающихся половым путем (ЗППП). Это было нужно, чтобы показать клиентам, что я ничем не больна. Я не проходила обследований, так как это стоило триста батов. В Бангкоке полно врачей, готовых запросто поставить штамп за двести батов.

Почему я уехала из Бангкока

Бангкокская полиция решила ужесточить соблюдение законов в отношении несовершеннолетних «работающих» девушек, постоянно посещающих диско-клубы. Для нас с Нан настали трудные времена, поскольку нам было всего по шестнадцать.

Зато у нас появилась идея. Мы решили поехать автобусом на пляжный курорт, в Паттайю-Сити (город открытых баров и гоу-гоу), где полиция не усердствовала в применении закона «до восемнадцати» (в обмен на регулярно поступающие взятки). Джимми Хлыст помог нам перебраться из Бангкока в Паттайю. Он позаботился о том, чтобы на новом месте у нас была крыша над головой и еда. Этот прибрежный город стал приятой переменой после жары, транспортных пробок и грязи Бангкока.

Кто эта лапочка?!

В Бангкоке, как и во всем остальном Таиланде, полиции принадлежали собственные бордели, в которых было полно 14-, 15– и 16-летних девушек, обслуживающих тайцев и этнических китайцев-туристов. Но когда иностранное телевидение стало показывать несовершеннолетних девушек в Патпонге и Нана-Плазе, правительство не пожелало «ударить в грязь лицом». Оно стало применять закон «до восемнадцати» в этих районах, чтобы утереть нос иностранным СМИ и сделать «честное лицо». По крайней мере, сделать вид, что оно честное. На самом же деле одни бордели закрылись и вскоре снова открылись, но уже под прикрытием массажных салонов, караоке-баров и ресторанов, в то время как остальные ушли в подполье. Ни одна из несовершеннолетних девушек, включая меня, не испытывала благодарности иностранным СМИ за разоблачение, которое положило конец нашему трудоустройству. В итоге мы сменили место работы, но не «должностные обязанности»!

Для юных девушек в любой стране очень важно, что иностранная пресса проявляет интерес к несовершеннолетней проституции. Разоблачать мрачные причины, по которым молодые бедные тайки стараются выбраться из нищеты именно этим путем, необходимо, чтобы остановить тех, кто пользуется их отчаянным положением. Слишком часто девушек продают в секс-торговлю собственные родители, по неведению или сознательно. Эта бесчеловечная ситуация повсеместно распространена в Юго-Восточной Азии. Нередко в торговлю телом девушек вовлекают обманом, и юная жизнь может жестоко и рано прерваться. Но и выбор в пользу «фриланса» тоже сомнителен. Это выбор между секс-торговлей и нищетой своей семьи. Однако у старших дочерей Исана выбора вовсе нет. Наша культура сделала его за нас.

VIII. Паттайя – рай для секс-туриста

«Паттайя – уникальный и неповторимый «город греха». Его многомиллиардная и многонациональная секс-индустрия тесно связана с наркоторговлей, отмыванием денег и трансграничной нелегальной торговлей женщинами».{12}

Джимми Хлыст – или, как его еще звали, Джимми Твист, – жил в Бангкоке. Я познакомилась с ним через бангкокского Джона. У нездоровых людей и друзья такие же нездоровые. Джимми был самым откровенным сексуальным извращенцем, каких мне доводилось встречать. Во время прелюдии он совершал мерзкие действия, о которых нормальные люди не могли бы и помыслить.

Джимми Твист заработал одну из своих кличек тем, что был бисексуалом. Он одинаково любил привлекательных тайских мальчиков и девочек. Еще его звали Хлыстом, потому что он часто бил своих жертв палкой или хлыстом. Как и бангкокский Джон, он не просто любил «садомазо», он им наслаждался. Мне не нравилось, когда меня били хлыстом; это очень больно. Но я терпела ради денег.

Поступки Джимми выходили за рамки разумной странности. Под предлогом обучения молодых девушек утонченным сексуальным техникам он вовлекал их во все более унизительные акты: мочился на них, заставлял повторять «я – кусок дерьма», избивал, разрушал их самооценку и представление о себе как о личности. Он причинял им физическую боль и ломал психику. Хотя Джимми утверждал, что делает это ради усиления их сексуальности, на самом деле он наказывал их за то, что они женщины. Он не мог долго поддерживать эрекцию, к тому же его больная спина портила удовольствие от той малости в сексе, на которую он был способен. Джимми с гордостью называл себя извращенцем. Думаю, он был слишком великодушен к себе. На самом деле он был Злом – в чистом виде! Он никогда не выказывал никакого сострадания к девушкам, которым причинял боль. Они были объектами его «сексуальных экспериментов» и пыток – и не более того.

Я тоже была таким объектом. Джимми бил меня по груди и мочился на меня. Он сначала мочился на мою промежность, когда я сидела на унитазе, постепенно переходя к груди и, наконец, на лицо. Как бы мне ни было это гадко, я позволяла ему делать все, потому что в глубине души у меня не осталось никакого самоуважения. Его поведение становилось еще омерзительнее, потому что я подчинялась, позволяя себя бить, колотить палкой и осквернять – все ради денег. Только деньги помогали мне сопротивляться жутким снам о сестрах, сменяющих меня в этом «кошмаре наяву», и помешать этим снам стать реальностью. Я была в Паттайе, чтобы делать деньги и идти для этого на все, что смогу выдержать.

Зачем было мне – или кому угодно – мириться с такой крайней степенью физического, эмоционального и сексуального насилия? Ответ прост – за пятнадцать тысяч батов в месяц при занятости около часа в день. Таким образом, по вечерам я была свободна для работы в гоу-гоу или поиска мужчин в других местах. Между нами было договорено: я могу заниматься своей «обычной работой» – и при этом получать пятнадцать тысяч батов. Для девушек в моем положении это считалось очень хорошим соглашением. Другим вариантом было бы найти мужчину, который настолько «западет» на меня, что станет высылать мне те же деньги из-за границы в ожидании возможности снова попасть в Таиланд.

Строю замки из песка, 16 лет.

Джимми вел ежедневный учет каждого выданного мне бата: пять батов на пакетик картофельных чипсов, десять батов на миску супа-лапши – и все записывал. В конце месяца он показывал мне расчеты, и я часто получала лишь половину оговоренной суммы. Я даже не задумывалась об этом на протяжении всего месяца, пока подвергалась унижениям. Еще Джимми нравилось играть в сутенера. Он обзванивал знакомых, выясняя, кто из них хочет купить мои услуги на этот вечер. Он утверждал, что делает это, чтобы мне не приходилось лично страдать из-за отказов. На самом деле ему нравилась роль посредника между другими мужчинами и мной.

Однажды один клиент заказал мой портрет по фотографии. Он вставил его в рамку и собирался подарить мне на день рождения. Он совершил ошибку, показав портрет Джимми. Тот сразу же рассказал мне о подарке, лишив другого мужчину радости увидеть удивление на моем лице. Джимми был непорядочным и злым человеком!

В другой раз он попросил меня прийти к нему. Дома у Джимми я застала 16-летнего парня-тайца. Джимми хотел, чтобы я смотрела на их любовные игры. Поскольку за наблюдение он мне заплатил, я согласилась. Они некоторое время предавались ласкам, а потом Джимми знаком показал мне, чтобы я занялась с этим тайцем оральным сексом. Я рявкнула в ответ: «Сам это делай! Я не прикасаюсь к тайцам!» Он решил, что лучше не настаивать, чем потерять меня.

Когда мои брат и сестра попали в серьезную аварию на мотоцикле, Джимми обзвонил всех моих клиентов, выпрашивая от моего имени пожертвования на оплату больничных счетов. Один из них в это время уже дал мне часть денег, но все равно добавил еще шестнадцать тысяч батов. Джимми не дал ничего, по обыкновению ссылаясь на безденежье; так бывало всегда, когда мне требовалось что-то сверх тех огромных сумм, которые я посылала домой матери.

Все советовали мне отвезти деньги домой и самой заплатить по счету в больнице. Я не стала никого слушать и положила деньги на свой счет в банке. Разумеется, мать сразу же их сняла. Позже я узнала, что она так и не оплатила больничные счета. Она оставила все себе – до последнего бата!

У нас случается много аварий, связанных с мотоциклистами, и обычно в них виноваты молодые мужчины. Мой брат был причиной этого несчастного случая; моя сестра Йинг получила серьезные травмы ноги. Их медицинский счет составил шестнадцать тысяч батов – столько я зарабатывала, переспав с шестнадцатью стариками. Мотоцикл восстановлению не подлежал – тот самый мотоцикл, за который я заплатила, обслужив три десятка стариков. Моя сестра получила травму, а мать прикарманила деньги на лечение; брат не понес никакой ответственности, а я за все это расплачивалась.

Работа в Паттайе-Бич

После двух месяцев жизни с Джимми и параллельного фрилансерства мы с Нан нашли работу. В Паттайе в то время было около двухсот баров и еще сорок гоу-гоу. Нам с нашей молодостью и красотой было не особенно трудно подыскать себе место. Вскоре после нашего приезда Джимми предложил мне выйти за него замуж. Я ответила ему отказом и решила, что будет лучше, если мы с Нан снимем отдельное жилье.

Паттайя была и остается прекрасным местом для знакомств красивых девушек с туристами. Их там множество, и у каждого на лбу большими буквами написано: «КЛИЕНТ». Цены ниже, а климат на порядок лучше, чем в жаркой и душной столице. Прохладный океанский бриз покрывал наши освещенные неоном лица влажной морской взвесью. Там было меньше машин и грязи, чем в огромном Бангкоке. Для нашей работы это был не город, а мечта.

Вероятно, поэтому в окрестностях Паттайи в любое время года работают не менее десяти тысяч бар-герлс. На свете нет города, который мог бы состязаться с Паттайей по количеству проституток, доступных секс-туристам. Чем больше таких девушек, тем больше туристов они привлекают. Мне не приходилось переживать по поводу конкуренции. Я была красивой, очаровательной, умной и научилась довольно хорошо говорить по-английски.

Когда мы с Нан прибыли в Паттайю-Бич, то поначалу обходили город, выявляя потенциальных клиентов и наблюдая за теми, кто обращал на нас внимание. Некоторое время мы придерживались этой тактики, пока не нашли нескольких мужчин, с которыми стали встречаться регулярно. У приятной 16-летней девушки не было недостатка в клиентах! У нас появилось много свободного времени и полно денег в карманах. Это была обеспеченная жизнь двух бедных девушек из Исана.

Одна из привлекательных особенностей этого города состояла в том, что здесь многие люди говорили на исанском диалекте. В магазинах было полно исанских девушек, в продуктовых лавках – торговцев из Исана. Я могла говорить на своем диалекте практически везде. Это было здорово! Жаль, что мы не приехали сюда раньше.

Тони

Я познакомилась с англичанином по имени Тони, когда мы жили в Марин-Плейс на сои Буакхов. Однажды раздался телефонный звонок. На проводе оказалась женщина по имени Ло, звонившая из Англии. «О, простите, – сказала она, – могу я поговорить с Тони?» Я ответила: «Здесь нет никакого Тони, только Нан и Лон». Она сказала: «Ой! Разве это не номер 304?» Я ответила: «Нет, вы ошиблись». Она повесила трубку.

Поскольку я всегда придумывала новые способы увеличить свой доход, мне пришло в голову сделать этого Тони моим следующим клиентом. Я позвонила по номеру 304 и попросила к телефону Тони. Когда он взял трубку и представился как «Тони из Англии», я разыграла удивление. Так я приобрела нового клиента – и друга на всю жизнь.

Тони очень хорошо со мной обращался. Он водил меня по английским пабам на сои 8, брал с собой на выходные на Пхукет. Мы ездили в зоопарки, на остров Самет, в тропический парк Нонг Нуч и на крокодиловую ферму. Еще мы смотрели шоу и летали на самолетах. Мне начинало нравиться летать. Иногда он брал с нами даже Нан. Тони влюбился в меня. Я стала такой очаровательной и желанной, что очень хороший мужчина всерьез захотел на мне жениться. Мне было всего шестнадцать.

Мои счастливейшие моменты в кругу друзей. Дамбо

Смоуки

Спустя год после нашего знакомства Йорг приехал в Паттайю, чтобы найти меня – но безрезультатно. Я сообщала ему, что нашла в Паттайе новую школу, за которую он, как ему полагалось думать, и платил. Потом он вновь приехал – и на этот раз нашел мою квартиру на Марин Плейс. Меня не было дома: мы с Тони уезжали на остров Ларн. Йорг просунул под дверь конверт. Вернувшись, я нашла там деньги, а письмо так и не прочла. Его деньги – или любые другие деньги – вот все, что меня волновало! Тони, войдя в дом, спросил, что это за конверт. Я сказала, что это от матери. Он не знал, что моя мать неграмотна.

Йорг позвонил позже в тот же вечер. Я предложила Тони пойти «проветриться», пообщаться с друзьями. Это позволило мне возобновить отношения с Йоргом – по крайней мере, ту их часть, которая приносила мне деньги. Йорг приехал в восемь вечера. Он говорил по-тайски, и мы проболтали около двух часов. Он просил меня выйти за него замуж, хоть и сердился, узнав, что я бросила школу. Я избегала ответа и пообещала, что встречусь с ним у него в квартире – позже.

Еще один Тони… кстати, кто тут настоящий тигр?

Джордж

Лаки и я

В тот вечер я заявилась к нему очень поздно, заставив долго себя ждать, и соврала ему, что у меня СПИД. Он не поверил. Тогда я сказала: «Ладно, давай займемся сексом, а потом сходим к врачу». Весь в слезах, он проклинал меня последними словами. В какой-то степени мне всегда доставляло удовольствие сердить и обижать мужчин. Это был мой способ мстить за боль, которую они мне причиняли. После того как истерика закончилась, Йорг уехал в Бангкок. Но потом он каждый день мне звонил.

Тони «стоил» от одной до полутора тысяч батов в день плюс множество покупок, еда, подарки и удовольствия. В сущности, он покупал мне счастье. И я решила за него держаться. Меня не столько волновали Йорг, Германия, брак или школа, сколько деньги, которые я получала. Тони решил стать моим долговременным бойфрендом, но в конце концов он вернулся в Англию на три месяца. Оттуда он присылал мне по десять тысяч батов каждый месяц. На мой взгляд, это очень хороший бойфренд. Мне стало одиноко без Тони, поэтому я истратила часть денег на собаку, чтобы та скрашивала мое одиночество. Я назвала песика Лаки.

Седрик

После отъезда Тони мы с Нан начали свою карьеру в гоу-гоу «Красотка». Прошло совсем немного времени, и я поссорилась с 35-летней мама-сан, завидовавшей мне из-за огромных денег, которые я получала в виде бар-файна, чаевых и комиссионных за напитки. Хотя она ценила заработанное мной для бара, ей определенно не нравилось, что я получаю так много внимания – значительно больше, чем она сама. После ссоры я ушла из этого бара, и Нан последовала за мной. Мы нашли работу в гоу-гоу «Секси», где я и встретилась с человеком, за которого потом вышла замуж, – с 25-летним швейцарцем по имени Седрик. Он был всего на восемь лет старше меня – самый молодой из всех моих мужчин.

Мы с Седриком познакомились во время его первого приезда в Таиланд. Едва увидев меня в гоу-гоу «Секси», он влюбился без памяти. С первого же дня я каждый вечер бывала у него дома. Мы проводили вместе весь день, часто вчетвером – с его приятелем и девушкой-тайкой, подружкой этого приятеля. Седрик говорил по-французски и совсем немного по-английски, так что общаться нам было трудно. Иногда его друг выступал в роли переводчика; в другие моменты Седрик лишь кивал, словно понимал меня. Меня удивляло, что швейцарец не говорит по-английски, имея все преимущества хорошего образования в богатой европейской стране. Я думала, что уж если я, бедная и необразованная тайка, смогла выучить язык, то мог бы и он. Не тут-то было!

Седрик был специалистом по компьютерам. Он ничего не смыслил ни в девушках, ни в том, как устроен мир. И уж точно он ничего не знал о том, как живут девушки в моем мире. Он был «маменькиным сынком» и новичком в Таиланде – воплощенной мечтой любой бар-герл: у него было много денег и желание сорить ими. Бар-герлс, которые уже набрались опыта общения с туристами, как правило, успешно помогали этим наивным и неопытным молодым мужчинам быстро опустошать карманы.

Седрику очень хотелось произвести на меня впечатление. Мы ели в дорогих ресторанах и останавливались в хороших отелях. Этот вечный праздник создавал яркий контраст с его обычной жизнью в Швейцарии, где он жил дома с матерью. Его отец давно умер, и они с матерью остались вдвоем. Седрик не понимал, как устроен этот мир, но вскоре ему предстояло многое о нем узнать. Его ожидал двухнедельный «интенсивный курс» жизненных реалий, и я собиралась сыграть роль его наставницы.

Мне всегда нравилось встречаться с мужчинами, которые были новичками в Таиланде. Я казалась им милой, ласковой и очаровательной – это впечатление делало их совершенно неподготовленными к тому, какой хитрой и коварной я была на самом деле. Моя хрупкая внешность и невинная улыбка могли обмануть кого угодно. Мужчины вроде Седрика были для меня легкой добычей.

Седрик уплатил бар-файн в моем гоу-гоу за две недели вперед – на весь срок своего отпуска в Паттайе. Вскоре я узнала, что он – ужасный собственник и постоянно хочет секса. Не думаю, что он когда-либо проявлял сексуальную активность до приезда в Паттайю, так что возможность проводить время с миниатюрной и хорошенькой девушкой была светлым пятном в его жизни. К моменту отъезда он уже хотел на мне жениться. На мой взгляд, наше совместно проведенное время было довольно однообразным и скучным. Его интерес ко мне вряд ли можно было назвать взаимным. Честно говоря, я вообще не испытывала к нему привязанности. Но он был на седьмом небе. Это было начало любви, воплощение фантазий… или так ему казалось.

Хотя секс-туристы, приезжающие в Таиланд, как правило, уже имели дело с женщинами, у них часто не хватает любовного опыта, как и знаний о противоположном поле. Некоторые из них не встречаются с женщинами в своих странах из-за своей физической непривлекательности, эмоциональной неразвитости или отсутствия социальных навыков. Такие мужчины попросту не умеют строить отношения с женщинами и общаться с ними.

Я сказала Седрику, что хотела бы научиться пользоваться компьютером. Мужчинам-фарангам всегда нравится, когда тайки стремятся приобрести новые навыки и расширить свой кругозор. Они полагают, что мы хотим вытащить себя из болота проституции. Особенно им приятно, что мы проявляем интерес к их сфере деятельности. Я убедила Седрика, что научусь работать на ноутбуке, если он захочет оставить его мне. Разумеется, он с готовностью согласился. После его отъезда до меня дошло, что я понятия не имею, что делать с ноутбуком – кроме одного варианта. Я могла продать его! От продажи я выручила двадцать восемь тысяч батов. Седрику он обошелся вдвое дороже. Я убедила его оставить мне этот ценный высокотехнологичный прибор, не сказав о своей цели – продать его. Я развила в себе выдающийся навык убеждения.

Компьютер для Седрика – двадцать восемь тысяч батов для меня!

В последние несколько дней пребывания Седрика в Таиланде мы жили в хорошем отеле в Бангкоке, и к нам приехала моя мать. Она была поражена роскошью этого здания: ей мало что довелось видеть в жизни за пределами нашей деревни, кроме пригородов Бангкока. Мы с ней прошли мимо стола администратора и направились к лифтам. Нас никто не остановил, не спросил, куда мы идем, чему она очень удивилась. Я сказала ей, что Седрик всегда дает хорошие чаевые и заказал мне VIP-пропуск.

Мы с мамой вошли в лифт и поднялись к нашему номеру на третьем этаже. Когда мы вышли из лифта, она опустила глаза и воскликнула: «Смотри, кто-то украл мои туфли!» Я спросила, где она их сняла. Тайцы снимают обувь, входя в жилые помещения, и моя мать ошибочно приняла кабину лифта за комнату. Она ответила: «Я поставила их прямо вот здесь», – и указала на площадку перед лифтом. Я объяснила ей, что мы поднялись на несколько этажей и ее туфли стоят там, где она их оставила, – на первом этаже. Мы вернулись и забрали ее туфли; она облегченно выдохнула. Это была ее первая в жизни поездка на лифте.

Пока мать отдыхала, у нас с Седриком состоялся «разговор». Единственное, что я сумела ему втолковать, – это то, что мне нужны деньги. Я убедила его присылать мне по двадцать пять тысяч батов ежемесячно, когда он вернется домой. Это было едва ли не единственное, что мне нравилось в Седрике. Он верил, что я буду верна ему и стану ждать его возвращения. Он пробыл в Таиланде две недели, но уезжал таким же неопытным и наивным, каким и приехал. Хотя Седрик только что прошел интенсивный курс обучения «правилам бар-герлс в игре жизни», большую их часть он так и не усвоил. Моя мать вернулась домой в полном восторге от его глупости, совершенно уверенная в том, что я выполнила свои обязательства. Ее доход останется неприкосновенным.

Нан меняет направление: еще один путь саморазрушения

После нашего переезда в Паттайю прошло чуть больше года, когда Нан начала встречаться с дилером ябы (амфетамина) и перестала спать с туристами; у нас больше не было общего дела. Я не хотела участвовать в ее жизни, пока она не порвет со своим наркодилером-тайцем, так что мы почти не общались.

Мы с Нан знакомы уже несколько лет. В последнее время она меняет имя и номер телефона каждый месяц и переезжает от одной подруги к другой. В таком состоянии она живет с тех пор, как ее выпустили из тюрьмы, где она сидела за торговлю наркотиками. За многие месяцы я виделась с ней лишь однажды, хотя она все время твердила, что приедет навестить меня.

Нан одалживает одежду у одной подруги, потом оставляет ее в доме другой и берет вещи уже у второй, и так далее. Хорошо, что все мы миниатюрные и можем делиться друг с другом гардеробом. То же самое с мобильными телефонами. Она ни разу не звонила мне больше недели подряд с одного и того же номера. Ее образ жизни – «постоянно в бегах».

После торговли своим 13-летним телом у Нан начался период наркомании. Все это отпечаталось на ее нынешнем образе печальной, даже измученной, но все еще довольно красивой молодой женщины, которая бежит от самой себя, но не может убежать достаточно далеко – и никогда не освободится.

Саи переезжает в Паттайю-Бич

Примерно через полтора года после моего переезда в Паттайю, уже после того, как наши с Нан пути разошлись, моя мать прислала Саи пожить со мной. Родная мать бросила Саи на нашем пороге, когда она была младенцем. Ее воспитывали как близнеца Йинг.

Теперь Саи исполнилось тринадцать, и она создавала для моей матери массу проблем. В десять лет она узнала, что она нам не родная сестра. Она решила, что ее мать «выбросила» ее, и долго была безутешна. Теперь ей было столько же лет, сколько мне, когда меня выгнали из дома. Видимо, моя мать решила: если она пришлет сестру жить со мной в Паттайе, количество денег увеличится.

Главная достопримечательность. Мне 17 лет.

С другой стороны, я могла понять желание сестры уехать из Убона. Она видела, что у меня водятся деньги, что я хорошо говорю по-английски и столько всего присылаю домой. Она тоже хотела «сладкой жизни». Но Саи не знала, чем именно я промышляю, чтобы зарабатывать столько денег, и какую цену за это плачу́.

Как только Саи приехала в Паттайю, я записала ее в среднюю школу. Чтобы заботиться о ней, мне надо было немало трудиться. Мне было семнадцать. Обычно я не возвращалась домой до поздней ночи, а то и до утра. Я приезжала между двумя ночи и четырьмя утра, спала пару часов, а потом будила сестру, чтобы отправить ее в школу. Я всегда заботилась о том, чтобы у нее была сотня батов на автобус, еду и школьные принадлежности. Она была обеспеченнее большинства девочек в школе. Даже в неудачный месяц я зарабатывала по сорок-пятьдесят тысяч батов. У нас было все необходимое. В том, что касалось моих финансов, я сделала очень успешную карьеру.

Однажды Саи пришла домой в слезах и напрямую спросила меня, занимаюсь ли я сексом с туристами, чтобы зарабатывать столько денег. Я сказала ей правду. Я спала с туристами, и это было необходимо, чтобы мы платили за квартиру, покупали еду, оплачивали ее и Йинг обучение. Что случилось такого, что довело Саи до слез? Оказалось, она разговаривала с другой девочкой, которая сказала, что я прихожу домой так поздно и зарабатываю столько денег, потому что я – проститутка. Я понимала, что та девочка намеренно обидела и унизила Саи, ведь у моей сестры было больше карманных денег, чем у нее. Саи с ненавистью отрицала ее утверждение, хотя и не знала точно, как мне удается добыть столько денег. Услышав мой ответ, она бросилась на пол, отчаянно рыдая. Она вопила, что ей не надо ходить в школу, что она найдет работу. Она умоляла меня прекратить. Мать никогда не обратилась бы ко мне с такой просьбой. Сестра любила меня гораздо сильнее, чем моя собственная мать.

У Саи появляются наклонности к правонарушениям

За два дня до отъезда Седрика в Швейцарию я позвонила Саи в Паттайю, чтобы узнать, как у нее дела. На тот момент она уже некоторое время жила со мной. Это был дорогой звонок – десять батов в минуту. Бар-герлс используют любую возможность, чтобы решать свои вопросы за счет мужчин. Мой молодой и щедрый клиент заплатил за этот звонок, сделанный из его номера в отеле.

Сестры не оказалось дома. Было уже восемь вечера, и она знала, что на следующее утро ей нужно идти в школу. Я рассердилась на нее: ведь в Паттайе я была не просто ее сестрой, но чем-то вроде матери. Спустя полчаса я снова попыталась дозвониться, и снова не получила ответа. Теперь я рассердилась еще сильнее – и забеспокоилась. Я еще раз позвонила в десять вечера. Потом стала звонить каждые десять-двадцать минут. Мне стало по-настоящему страшно: ведь ей едва исполнилось четырнадцать лет. Я боялась даже вообразить, что могло с ней случиться! Я всегда опасалась: вдруг Саи начнет встречаться с мужчинами за деньги, как я!

Я была в Бангкоке, а она – в Паттайе, в двух часах пути от меня. Я не представляла, где ее искать и что делать. Обсудить это с Седриком было невозможно, потому что он не знал английского. Он не мог понять, почему я плáчу.

Мне пришел в голову только один вариант: вся в слезах, я позвонила человеку, который всегда приходил мне на помощь, – Дэйву. Он преподавал английский в Бангкоке и был моим другом много лет. Он одалживал мне деньги, когда я посылала домой слишком большие суммы, или слишком много тратила, или когда они просто были мне нужны. Мне необходимо было с кем-то поговорить.

Был уже час ночи. Я знала, что Дэйв ничем не сможет мне помочь, но, по крайней мере, он меня выслушает и поймет мой страх. Я позвонила, хоть и знала, что разбужу его. Я испугалась: вдруг он не ответит? Кто стал бы звонить Дэйву в этот час, зная, что ему с утра на работу? Только я!

Наконец он снял трубку. Я опасалась, что он на меня рассердится, но, как оказалось, напрасно. Он был рад слышать меня – даже в этот час, даже при таких обстоятельствах. Я рассказала ему, что моя сестра до сих пор не вернулась домой, и я ужасно боюсь, не попала ли она в аварию на мотоцикле. А может быть, случилось что-нибудь похуже – например, она отправилась на Уокинг-стрит, чтобы подцепить фаранга. У нее не было никакой причины отсутствовать дома в такое время. Она слишком юна, чтобы бродить по ночам.

Я сквозь слезы, как могла, объяснила Дэйву ситуацию. Он утешал меня, но не знал, чем может помочь. Мы проговорили минут десять, и я начала успокаиваться.

Вскоре после этого я снова позвонила сестре; на этот раз она оказалась дома. Она ни разу в жизни не слышала, чтобы я орала так громко и так долго. Я была зла и очень-очень напугана.

С этого момента Саи усвоила, что впредь будет всегда следовать моим правилам или вернется в деревню. Она по-настоящему испугалась, что я отошлю ее обратно к матери. Ей пришлось бы покинуть туристическую мекку Паттайи и пляж, который она успела полюбить. Осознав, что мои угрозы – не шутка, она пообещала быть дома к восьми вечера каждый будний день, отныне и всегда. Убедившись, что сестра в безопасности, и пережив за вечер весь спектр эмоций – от страха и ярости до облегчения, я не могла заставить себя уснуть. Секса Седрику в ту ночь не досталось. Я была обессилена.

Я долго пыталась воспитывать Саи. Она уже училась в восьмом классе, и ей оставался всего год до окончания девятого. Это было настоящее достижение для девушки из моей провинции. Девять классов образования позволили бы ей получить работу лучше, чем та, на которую могла рассчитывать я сама. Я не собиралась рисковать такой возможностью. Я слишком сильно и долго страдала. Саи пойдет по прямой дороге, а не окольными путями!

Предложение Седрика

Прежде чем вернуться домой, Седрик предложил мне выйти за него замуж. Разумеется, я согласилась. Для девушки моей профессии «брак» – рабочий контракт с хорошей ежемесячной зарплатой и авансовым бонусом, независимыми от ее стараний, да еще и европейская виза! Седрик улетел домой с улыбкой, пребывая в уверенности, что я буду его ждать. Он обещал ежемесячно присылать мне двадцать пять тысяч батов, чтобы мне не пришлось работать. Я уверяла, что люблю его и буду ему верна. Я говорила ему все, что он хотел услышать – что больше никогда не буду работать в гоу-гоу. К счастью, он поверил всему.

Седрик сделал мне предложение, зная меня всего две недели. Любой человек в здравом уме понял бы, что любовный шепот исходил не от его сердца, а был рожден его чреслами в порыве страсти. Он был захвачен всепоглощающей и непреодолимой похотью – впервые в жизни. Что бы он ни чувствовал, это определенно была не любовь.

Он пытался указывать мне, как одеваться, и выбирал для меня еду; ему не нравился запах тайской или исанской кухни – моей родной кухни. Ему всегда хотелось секса, неважно, интересно это было мне или нет. Он обращался со мной, словно я была его наемной работницей, а не подругой. Я терпела его ради лучшей жизни в Швейцарии, ради первой поездки в Европу, ради всех тех денег, которые текли ко мне от него – и через меня к моей семье.

Когда Седрик вернулся домой, у меня появился стабильный доход. Но я больше не работала в гоу-гоу «Секси», чтобы меня не увидели его друзья. Вместо этого я снова стала фрилансером, встречаясь с туристами в диско-клубах и торговых центрах и зарабатывая все больше денег. Каждый месяц я добывала по пятьдесят-шестьдесят тысяч батов.

Теперь я жила с другим мужчиной, который давал мне еще тридцать тысяч батов в месяц, и при этом продолжала работать. В первый месяц после отъезда Седрика в Швейцарию и несколько следующих месяцев я зарабатывала ежемесячно в общей сложности по семьдесят семь тысяч батов.

Чтобы яснее представлять себе, что означают семьдесят семь тысяч батов В МЕСЯЦ, нужно иметь в виду: валовой национальный продукт в пересчете на душу населения в Таиланде составляет около ста пятидесяти тысяч батов В ГОД. Эти деньги распределены среди населения неравномерно. По состоянию на январь 2002 года лишь девятнадцать процентов населения зарабатывали более четырнадцати тысяч батов в месяц (сто шестьдесят восемь тысяч в год). Это следует из отчета одной крупной компании, выпускающей кредитные карты. Восемьдесят один процент нищего таиландского общества зарабатывает менее четырнадцати тысяч батов в месяц, а многие и того меньше – около тридцати тысяч батов в год. В беднейших провинциях эта сумма составляет двадцать пять тысяч батов в год. У нас нет среднего класса, как на Западе. У нас существует горстка миллионеров и миллиардеров, которые правят нашей страной и делают все возможное, чтобы население оставалось чрезвычайно бедным. Именно это заставляет девушек вроде меня встречаться с туристами ради «больших денег».

Тони и Седрик

Тони вернулся и купил мне еще одну собаку, которую я назвала Джиджи. Хотя Седрик ежемесячно присылал мне деньги, я на самом деле думала, что лучшим мужчиной для меня был бы Тони. Я повезла его в Убон, чтобы познакомить с матерью, но Тони было пятьдесят два года, и моей семье он не понравился. В Убоне Тони купил мне третью собаку, которую я назвала Дамми. Он надеялся, что это расположит к нему мою семью. Он не догадывался: единственное, что могло расположить моих родственников к кому угодно, – это деньги. В конечном счете мы оставили Дамми моей матери и вернулись в Паттайю.

Покорительница сердец. Мне 17 лет.

Мои родственники предпочитали Седрика, потому что он тратил на них больше денег и был намного моложе. Они хотели, чтобы я перестала встречаться с Тони и вышла замуж за Седрика – в надежде на «большие деньги», которые принесет этот брак. Но они были совсем не против поступлений от обоих мужчин, когда и Седрик, и Тони находились за границей. Когда я сообщила Тони, что собираюсь в Швейцарию, чтобы встретиться с Седриком, он очень расстроился и уехал. Со временем он нашел другую девушку, которая утешила его сердечную боль.

Работа в новом гоу-гоу.

Снова танцую

Поработав некоторое время фрилансером, я решила снова устроиться на постоянную работу. Это означало, что я буду танцевать в гоу-гоу баре, но подальше от «Секси». Я была очень хорошей танцовщицей с бронзовой кожей. Ради такой кожи западные женщины тратят целое состояние в соляриях или проводят множество уикендов на пляжах: ее очень любят мужчины-фаранги. Мне легко удавалось заставить клиентов угощать меня напитками и платить бар-файн, так что гоу-гоу с удовольствием меня нанимали.

Следующим местом моей работы стал гоу-гоу «Бэби». Это был лучший бар в Паттайе. Меня взяли сразу, предложив зарплату около шести тысяч батов в месяц только за танцы. Были еще дополнительные выплаты – за то, что мужчины покупали мне напитки, оплачивали шорт-тайм в комнатах на втором этаже или увозили меня с собой.

Сравните эту сумму с тем количеством денег, которое любая другая девушка с моим образованием (вернее, его отсутствием), работающая в любой другой сфере, получала бы в Паттайе. При том, что на этом курорте зарплаты намного превышают средние заработки по стране за пределами Бангкока:

Горничная – 3000 батов

Официантка (вместе с чаевыми) – 5000 батов

Неопытная швея – 3000 батов

Мне 17 лет.

Девушки из Бангкока и Паттайи, как и я, выманивали у туристов кучу денег, рассказывая им любую историю из готового ассортимента диких небылиц. Эти мужчины верили нам снова и снова: ведь никогда прежде такие девушки не «любили» их и не «заботились» о них. Им также никто никогда не лгал так, как мы – постоянно и бесконечно, чтобы вытянуть из них каждый доллар, фунт, марку или франк.

Примеры наших небылиц

1. Моя мать больна, и нужно 5000 батов на оплату больницы.

2. Моей сестре нужно 5000 батов на школу (на самом деле на 5000 батов можно оплатить полный учебный год в общественной школе и еще купить многое другое).

3. Моя сестра больна, и ей нужны лекарства. Мне нужно 2000 батов. В общественной больнице ее будут лечить только через несколько недель, так что ей необходимо лечь в частную клинику.

4. Наш буйвол издох. Мне нужно 1000 батов.

5. Крыша в моем доме в Убоне протекает. Мне нужно 3000 батов.

6. Из-за сильных дождей рис не уродился. Мне нужно 10 000 батов. (Туристы не разбираются в сезонах урожая.)

7. Перестал работать холодильник. Мне нужно 4000 батов.

8. Мне нужны деньги, чтобы послать матери на китайский Новый год, тайский Новый год, исанский Новый год, буддийский Новый год или любой другой «новый год», какой взбредет в голову.

9. Моя кузина скоро должна родить. Мне нужно послать ей 2000 батов на удачу от Будды.

10. У меня день рождения (или день рождения у кого-то из родственников). Разумеется, в подарок годятся только деньги или золото. У меня всегда случалась парочка лишних дней рождения в году, как и у каждого из моих родственников.

Фаранги протягивали мне деньги, не моргнув глазом. Они хотели мне помочь, потому что жалели меня. Потому-то так трудно перестать быть бар-герл. Я обожала врать мужчинам и выманивать у них все, что только возможно. Моя семья тоже привыкла к подобным доходам.

За годы работы мне удалось скопить не так много, зато я спасла своих сестер. Я позаботилась о том, чтобы они не стали такими, как я, и им не пришлось встречаться с такими мужчинами, как бангкокский Джон и Джимми Хлыст. Я хотела, чтобы мои сестры учились в школе. Поэтому я всегда посылала деньги матери, как можно чаще и как можно больше. Все мы жили на мои доходы. Я и моя семья наслаждались тем, что можно было купить на них в бедной стране. Мы не хотели возвращаться к прежнему образу жизни – жизни, в которой не было материальных благ, а впереди ожидали один мрак и обездоленность. Не могу представить себе человека, который бы этого захотел. Без «лица» жизни нет!

Если бы был другой способ выжить, я бы им воспользовалась. Моя страна намеренно не предлагает альтернативных путей. Все остальные дороги ведут к бедности.

Девушки приезжают на туристические курорты в надежде зарабатывать деньги для своих семей, а не для себя. Иногда заработок бывает большим, иногда скромным. В высокий сезон, когда туристов много, кажется, что «деньги сыплются с неба». Девушке даже не нужно спать с большим количеством туристов, чтобы прилично заработать. Чаевые от бара и комиссионные за напитки (тридцать процентов) обеспечивают нам хорошее вознаграждение. Туристы напропалую сорят деньгами, бесстыдно соревнуясь за наше внимание и получая огромное удовольствие, когда им удается увести нас у других мужчин. Я всегда пользовалась большим спросом и наслаждалась каждым мгновением внимания и властью над мужчинами.

Некоторые искали работу в других сферах, но доход в них не мог соперничать с теми деньгами, которые мы зарабатывали своей профессией. К тому же нам было бы очень сложно найти хорошее место. Мне повезло: когда я стала старше, то нашла работу в качестве гида, актрисы, модели и переводчицы – и знакомила мужчин с девушками.

Ходячие банкоматы: тайские бар-герлс

В глазах наших родственников мы, бар-герлс Паттайи, Бангкока и Пхукета, – не что иное, как ходячие банкоматы. Наши родственники больше не стремятся устраивать свою жизнь. Они ждут, пока семейная бар-герл не пришлет деньги домой по почте – или, учитывая возможности современных технологий, пока на телефон не придет сообщение о том, что пополнен депозит, с которого они могут снять наличные через банкомат. Родственники постоянно донимают нас требованиями новых сумм. Они полагают, что деньги от фарангов даются даром, не понимая истинную цену, которую мы за это платим.

Ходячие банкоматы: фаранги

В наших глазах фаранги – это тоже ходячие банкоматы. Мы понятия не имеем, что делает фаранг, чтобы заработать свои деньги. Вместо того чтобы думать об этом, мы ищем любые способы хитростью, ловкостью или обманом заставить туриста расстаться с максимальным количеством долларов. В результате мы смотрим на туриста так же, как наши родственники смотрят на нас. Как я презираю свою мать за ее поведение, за то, что она ценит деньги больше, чем меня! Будучи девушкой из Исана, я не могу открыто это показать. С другой стороны, я демонстрировала то же самое поведение в отношении клиентов. Я причинила много зла мужчинам, с которыми встречалась, но мне было все равно.

Думали ли мои клиенты, что тысяча батов – цена секса со мной в мои пятнадцать, шестнадцать или семнадцать лет – была достойной компенсацией за ту психологическую и эмоциональную боль, которую я испытывала? Если да, то они очень ошибались. Пусть я сама назначала эту цену, но были и дополнительные начисления. Они никогда не читали мелкий шрифт!

К тому времени, когда мне исполнилось восемнадцать, я была одной из самых «горячих» танцовщиц в своем гоу-гоу. Я зарабатывала много денег, хорошо жила и помогала своей семье. Я была достаточно везучей, чтобы наивные мужчины присылали мне деньги, возвращаясь к себе на родину. Они верили, что я порву с жизнью бар-герл и буду затаив дыхание ждать их возвращения.

Я никогда не понимала, как взрослый, зрелый человек мог поверить, что привлекательная 18-летняя проститутка, с которой он только что познакомился, будет хранить ему верность. Но покупались на это даже молодые мужчины – они оказывались столь же легковерными, только в карманах у них звенело не так звонко. Я была заинтересована в каждом из них – заинтересована в том, чтобы они мне платили. Могу лишь сделать вывод: у большинства мужчин эго размером с земной шар.

Я была довольна своей жизнью, работой и доходом, пока мой заработок в гоу-гоу резко не уменьшился. То, как это было сделано, разозлило меня больше, чем само сокращение дохода; я даже бросила работу.

Это очень распространенная ситуация. Мама-сан нередко завидуют красивым молодым девушкам, которые зарабатывают гораздо больше денег, чем они сами. Однажды за меня заплатил бар-файн мужчина, который «выкупил» меня на две недели. Когда я вернулась в бар, мама-сан стала утверждать, что бар-файн не был уплачен. В конце месяца она вычла эту сумму – семь тысяч батов, плюс еще по сто пятьдесят батов за каждый день «прогула» – из моего заработка. В результате я почти ничего не получила. Я ушла сразу же – и перешла в другой гоу-гоу. Я владела самым востребованным на свете «рабочим навыком», который не выходит из моды последние пять тысячелетий.

Вскоре я снова стала танцовщицей номер один. На новом месте было немало других привлекательных девушек, но мне везло, поскольку я нравилась мужчинам. Я была миниатюрной, общительной и очаровательной, и это привлекало внимание к моему таланту танцовщицы. Я также очень хорошо говорила по-английски. В Таиланде многие девушки не знают английского, так что у нас, англоговорящих, большое преимущество.

У меня было много свободного времени днем, и я решила вернуться к учебе. Поскольку в Таиланде многие люди не могут окончить седьмой-девятый классы, правительство открывает вечерние школы и создает учебные группы выходного дня. Я решила посещать в школу в Наклуа, городе по соседству с Паттайей. Мне не пришлось бы ездить туда слишком часто. Я могла брать учебники и сдавать задания примерно раз в две недели. Я начинала думать, что пора получше распорядиться своей жизнью.

IX. «Восемнадцать дождей»

«Восемнадцать дождей» – это восемнадцать прожитых на свете дождливых сезонов.

Мужчины в моей жизни были способом достижения цели, и вряд ли мои взгляды кардинально изменятся в ближайшем будущем. Я всегда испытывала мужчин «на прочность», зная, что любого из них можно с легкостью заменить. Я старалась избавить их от каждого бата, который они могли мне дать, но мне всегда было мало. Я не могла остановиться. Пусть им было тяжело, неудобно или даже больно удовлетворять мою ненасытную жажду денег, меня это не волновало. Я всегда хотела еще!

Культура Паттайи-Бич: образ жизни, вызывающий привыкание

Паттайя не похожа на другие города Таиланда, за исключением туристических районов Патпонга, Нана-Плазы и сои Ковбой в Бангкоке, а также островов Кох Самуи и Пхукета. Она была построена на потребу секс-туристам и процветала за их счет. Большинство девушек, работающих в этом городе, родом из Исана. Среди них найдется немало тех, кто днем трудится на «настоящей работе» – официантками, продавщицами и горничными, – а в «свободное время» встречается с туристами за деньги.

Дневная работа обеспечивает девушкам легкий способ знакомиться с мужчинами, которого никогда не будет у безработных или у тех, кто посещает диско-клубы. Да, в диско-клубах, в баре или гоу-гоу всегда полно посетителей. Но настоящая работа, какой бы низкооплачиваемой она ни была, часто помогает девушке познакомиться с более приятными «дневными мужчинами», чем с «полуночными пьяницами».

Каждый житель города знает, что его благосостояние зависит исключительно от исанских бар-герлс, привлекающих туристов. Неухоженные пляжи завалены мусором, пластиком и останками животных; грязный залив и скверная инфраструктура мало что могут предложить туристу, который стремится в тропический рай. Это не мешает рекламировать красоты Таиланда, притягивая туристические доллары. Недавно министр труда и социальной защиты населения Таиланда заявила, что в Паттайе нет проституции. Но даже наивному туристу известно, что проституция – самый яркий символ этого города! Его сияние исходит от светящихся неоновых вывесок каждого бара, каждого гоу-гоу, каждого уличного угла – и от откровенных костюмов тысяч девушек, которые днем и ночью дефилируют по городским улицам.

Преимущество положения бар-герл в Паттайе объясняется просто: здесь на моей профессии нет позорного клейма! Этого нельзя сказать ни об одной западной стране, да и вообще о большинстве стран мира. В свои восемнадцать я могу открыто идти по улице, держась за руки с мужчиной за пятьдесят, входить с ним в торговые центры, банки, рестораны, правительственные учреждения и т. д. – почти никто бровью не поведет. Примерно двадцать процентов арендаторов квартир в Паттайе – бар-герлс. Все жители знают, кто здесь зарабатывает деньги, которые поддерживают на плаву город. Туристы приезжают в Паттайю не ради ее пляжей, не ради ее недорогой, но вкусной еды и не ради храмов и традиционных танцев. Они устремляются сюда ради девушек, торгующих сексом. В Паттайе, Патпонге и Нана-Плазе к нам не относятся с таким презрением, как в остальных районах Бангкока и во многих других регионах страны.

И все это при росте 145 сантиметров. Мне 18 лет.

Когда я не работала в гоу-гоу барах Паттайи, то бóльшую часть свободного времени проводила дома с Саи, смотрела телевизор и ждала вечера. Обычно я слишком уставала, чтобы заниматься чем-то в дневные часы. Кроме того, у меня была сестра, за которую я несла ответственность. Мне было тревожно, что однажды она станет такой же, как я. Этого я боялась больше всего. Я продолжала работать, чтобы она закончила учебу и никогда не испытывала необходимости встречаться с секс-туристами за деньги.

Мне нужно было приглядывать за Саи и ее друзьями, чтобы знать, что рядом с ней не будет подруг, похожих на меня. Я относилась к этому так же, как бангкокский Джон – к отношениям своей дочери-подростка с парнями. Никто из нас не хотел, чтобы наши близкие общались с людьми, похожими на нас.

Однажды в «Ройал Гарден», лучшем торговом центре Паттайи, я купила себе кока-колу, столкнулась со стоявшим рядом мужчиной и облила его напитком. Сперва я решила притвориться, что не знаю английского. Но несмотря на мой образ жизни, я была девушкой ответственной и не хотела лгать ему – по крайней мере, пока. Я извинилась по-английски и удивилась, что он не рассердился, а, наоборот, рассмеялся. Он попросил меня не беспокоиться, а потом поинтересовался, где я работаю. Я честно ответила: «Встречаюсь с мужчинами». Теперь настала его очередь удивляться. Он спросил: «А сейчас вы что собираетесь делать?» Я ответила: «Ничего». Он спросил, пойду ли я с ним. Я согласилась и подумала: «Надо же, какой интересный способ заполучить клиента».

Знакомство с Дэйвом

С Дэйвом я познакомилась за год или два до описываемых здесь событий. Его свел со мной бывший клиент. У Дэйва была подруга в Бангкоке, которая старалась привлечь девушек для работы в открытом пивном баре. Я объяснила ему, что мы с Нан не можем работать в Бангкоке. Дэйв вернулся на родину почти сразу же после нашей встречи. Я взяла его адрес и решила писать ему, потому что он хорошо говорил по-тайски, что было весьма необычно для фаранга. Мы стали друзьями, и он проявлял заботу, когда я в ней нуждалась. Он одалживал мне деньги и не жалел времени, выслушивая мои жалобы на мужчин, финансы, маму и многое другое.

Спустя несколько лет, когда Дэйв в очередной раз проводил отпуск в Таиланде, Нан попала в аварию. Я решила, что ее могли отвезти в больницу Чонбури, примерно в тридцати километрах от города. Было шесть утра, и я еще не ложилась спать. Я пришла к Дэйву, разбудила его и попросила о помощи. Он неохотно вылез из постели и повез меня в больницу на своем мотоцикле. Дорога заняла сорок минут, и все это время я продремала, прижавшись к его спине.

Только в больнице до меня дошло, что, хотя мы с Нан были знакомы четыре года, я не знала ее настоящего имени. Я описала ее внешность администратору и сообщила известные мне подробности аварии. У них не оказалось пациентки, подходящей под это описание, зато был мужчина, пострадавший в мотоциклетной аварии. Мы с Дэйвом поднялись наверх и обнаружили бойфренда Нан, наркодилера, торговавшего амфетамином. Он был весь обмотан проводами и бинтами, точно мумия. Я не хотела бы увидеть в таком виде Нан, но мне нисколько не было жаль ее бойфренда, получившего тяжкие увечья.

Счастлива в Паттайе

Расслабленный стиль жизни в Паттайе, легкие деньги и мягкий прибрежный климат – по контрасту с жарой, духотой и грязью Бангкока – этого достаточно, чтобы любая исанская девушка чувствовала себя здесь очень уютно. Поэтому я жила в Паттайе так долго, а моя сестра была так счастлива. Мы, исанцы, много говорим о счастье. Мы готовы сделать все, что угодно, чтобы осчастливить наших родственников, пока приносимые жертвы не начинают тяготить нас. Тогда мы пытаемся найти выход.

Попытка самоубийства

Мне было восемнадцать, и я уже работала в секс-индустрии четыре года. Мои сношения с сотнями мужчин в подростковые годы опустошили меня. Я больше не хотела видеть их, говорить с ними и тем более заниматься с ними сексом. Мне не хотелось видеться и разговаривать вообще с кем бы то ни было. Я страдала от нервного истощения, ненавидела свою жизнь и, что еще хуже, ненавидела себя. Традиции моей культуры не позволяли мне ненавидеть свою мать. Последние четыре года моей жизни были наполнены мужчинами и непрестанными материнскими требованиями «еще денег». Все четыре года я жила в мрачной тени эмоциональной болезни. Я отчаянно хотела бежать от этого – и знала только один выход.

Во время одного из самых тяжелых периодов депрессии я приняла хлорную известь в лихорадочной, но безуспешной попытке покончить с собой. Моя соседка отвезла меня в Мемориальный госпиталь Паттайи, где мне промыли желудок. Через несколько дней мне стало лучше, и я снова вернулась в темноту гоу-гоу и диско-клубов. Теперь мне казалось, что они насквозь пропитаны омерзительной вонью застарелого алкоголя, а плотный туман сигаретного дыма щипал глаза. Как бы ни было темно в этих клубах, еще более беспросветную тьму я ощущала в своей душе.

Эта тайская песня словно написана для меня.

Восемнадцать дождей

Порой я как будто в смятении… О, если бы кто-то набрался терпения, Чтоб выслушать все мои истории! Все они о доме, но в доме пусто – В нем нет ничего, точно в аду! Иногда это так больно… Я все смотрю и смотрю – и завидую тем, У кого есть нормальные и идеальные семьи, В то время как я одинока и напугана. Сердце мое плачет и тоскует по кому-то, Кто мог бы утешить и понять меня. Ни о чем большем я не прошу. Так было последние восемнадцать сезонов дождей, Восемнадцать зим. Это были очень трудные и болезненные дни. Не забывай меня! Не уходи от меня! Сегодня я выплачу всю глубину моего сердца. Эта стена, которая ослепляет разум, Она такая холодная и бессердечная. Это проблема: Все так и есть Все последние восемнадцать сезонов дождей. Это опасная развилка: Будто у меня просто нет будущего. Все смотрят на меня свысока, но кто знает, Что у меня на душе! Знаешь ли ты, что мое сердце тоскует по кому-то, По кому-то, кто может меня утешить, По кому-то, кто меня поймет? Я не прошу больше ничего. В восемнадцать лет Это разбило мне сердце. Не забывай меня! Не уходи от меня! Сегодня мое сердце в смятении…

X. Седрик и Швейцария

У Седрика был друг, который работал в Бангкоке. Иногда по выходным он приезжал в Паттайю. Однажды он рассказал Седрику, что видел меня с другим мужчиной. Сразу же раздался телефонный звонок из Швейцарии. Я заверила Седрика, что просто разговаривала с кем-то. Я сказала, что не изменяла ему, что люблю его и больше никогда не вернусь в гоу-гоу – буду держать данное ему слово. На самом деле единственное обещание, которое я никогда не нарушу, – это обещание «заботиться о своей семье».

Седрик верил, что, пока он присылает мне деньги, я не стану ему изменять. Это была величайшая ошибка в его логике; но таков изъян мышления большинства фарангов. Они верят, что мы придерживаемся той же системы ценностей, что и они, что проститутки могут хранить верность. Не знаю, где они набираются таких мыслей. Вряд ли они так же доверяли бы проституткам у себя на родине.

Подарок от Седрика – я назвала его Тимом – лучший друг девушки. Мне 18 лет.

Мы с Седриком общались по телефону. Сначала это происходило в дневное время. Узнав, что я, возможно, «хожу налево», он начал звонить по вечерам, чтобы я сидела дома и отвечала на его звонки. Я разговаривала с ним в одиннадцать-двенадцать часов ночи, а потом «шла на работу». Через некоторое время я пожаловалась, что телефонные звонки будят мою сестру, которой надо рано вставать в школу. Он поверил мне и начал звонить раньше. Это позволило мне раньше выходить из дома.

Спустя несколько месяцев Седрик вернулся в Паттайю. До его приезда я продолжала работать, зарабатывая по сорок-пятьдесят тысяч батов ежемесячно, и получала от него щедрое «пособие». Оно увеличивало общую сумму почти до семидесяти пяти тысяч батов – плюс деньги от продажи его компьютера! Бедные тайские женщины готовы на что угодно, лишь бы в их хозяйство ручейком стекались наличные. Я создала выгодную ситуацию для себя и своей семьи – и ничто не смогло бы помешать мне.

Мой швейцарский брак

Мое везение почти закончилось, когда вернулся Седрик, готовый жениться. Мы поехали в Убон, чтобы заключить буддийский «брачный контракт». Для меня это было равносильно контракту о найме на работу, с начальным бонусом и ежемесячными выплатами. Седрик был счастлив и взволнован. С ним из Бангкока приехали несколько друзей. Он уплатил моей матери выкуп в размере пятидесяти тысяч батов, подарил ей золото на сумму двадцать тысяч батов и потратил на свадьбу почти сорок тысяч батов. Это большие деньги для свадьбы в таиландском захолустье.

Его экстравагантная щедрость снова позволила моей матери «сделать лицо» в деревне. Теперь она сумела извлечь выгоду из моего брака. Ни один таец не стал бы платить такие деньги, чтобы жениться на «бывшей» проститутке. Тайцы знают, что смысл «выкупа за невесту» – покупка девственницы! Фаранги этого не понимают. Исанские тайцы женятся на проститутках только ради денег, которые скопили эти девушки. А тайские проститутки в Исане, как правило, выходят замуж за фарангов, чтобы получить доступ к деньгам, которые скопили фаранги.

Однажды, пока мы были в деревне, я послала Седрика в магазин, попросив купить пару бутылок колы. Он заплатил, взял бутылки и пошел прочь. Двенадцатилетняя продавщица пулей вылетела из лавки, что-то крича ему по-исански. Седрик не понял, что она обращалась к нему, и пошел дальше. Тогда она принялась ругать его последними словами: «Ах ты, ворюга, белая свинья…» – и кое-что похуже. Я услышала крики и поняла, что во всей деревне есть только один человек, к которому это может относиться.

Оказывается, Седрик не представлял, что в этих маленьких лавчонках колу покупают и сразу переливают в пакеты со льдом, а бутылки оставляют в магазине. Я тут же вернула продавщице бутылки и разрешила это недоразумение. День за днем соседи приходили поглазеть на Седрика, единственного белого человека в Бонтунге.

На свадьбу съехались десятки наших родственников вместе с друзьями и соседями – большинство из них были со мной не знакомы. Некоторые взяли с собой дочерей, чтобы познакомить их с друзьями Седрика. Стоило матери сообщить о моей свадьбе и о бесплатной еде и выпивке, как они явились, точно по волшебству. Праздновали весь день и всю ночь, упившись до упаду. На самом деле родственники ликовали по поводу нового источника дохода, который я нашла.

Брак с фарангом означал, что в хозяйство моей семьи потечет река ежемесячных платежей – отныне и навсегда. Моей матери больше не пришлось бы работать – как будто она когда-нибудь это делала! Теперь она могла высоко задирать нос, дать волю высокомерию. Она стала не просто деревенской женщиной, у которой дочь подпольно «работала» в большом городе, а матерью девушки, вышедшей замуж за фаранга. Сама по себе брачная церемония уже была триумфом.

Седрик, со своей стороны, стал счастливым мужем. Он мог похвастаться друзьям на родине, что женат на красивой и миниатюрной тайке. Никто из нас не знал, какая судьба нас ждет.

Настало время планировать мой отъезд. Мне нужно было отослать в Убон телевизор, видеоплеер, кухонную утварь и легкую одежду, поскольку она не нужна была в холодном климате Швейцарии. Я арендовала грузовик, чтобы перевезти все это домой – десять часов пути в одну сторону. Расходы были минимальными. Естественно, их оплатил Седрик.

Гораздо важнее оказался «человеческий фактор» в лице моей сестры, которой пришлось вернуться в провинцию. Это стало серьезной проблемой. Саи больше не хотела жить в бедной убогой деревне, но не могла одна оставаться в Паттайе. Я не позволила бы ей жить там, где день и ночь ошиваются фаранги, выискивая девушек ее возраста, как охотничьи трофеи, и обмениваясь ими, как коллекционными бейсбольными карточками.

Вскоре пришло письмо из швейцарского посольства – мне сообщали, что мою визу можно забрать в Бангкоке. Все оказалось так просто! Я была готова впервые в своей жизни отправиться в Европу – и очень волновалась. Я в нетерпении помчалась в Бангкок за визой, вернулась в Паттайю, упаковала чемодан и заказала билет в Цюрих. Меньше чем через неделю я уже была в самолете, вылетавшем в Швейцарию.

С этой поездки у меня вошло в привычку молиться об отце всякий раз, когда я садилась в самолет, направляющийся в Европу. Не знаю, на какое расстояние способны улететь молитвы, но думаю, что из Европы молиться слишком далеко. К тому же духи живут не в Европе, а в Таиланде, Камбодже, Бирме и Лаосе.

По прибытии в Швейцарию выяснилось, что даже летом здесь холодно и сухо. Мне страшно было представить, каково в этой стране зимой. Я еще не догадывалась, что узнать это мне так и не придется.

Когда самолет приземлился в Цюрихе, я была усталой и растерянной. Все указатели и табло в аэропорту были на немецком, английском, французском и итальянском языках – и ни одного на тайском. Седрик встречал меня за линией таможни. Первое, что он сделал, – повез меня в «почасовой» отель заниматься сексом. Он даже не поинтересовался, не голодна ли я, не устала ли. Казалось, я его вообще не волную. Он думал только о сексе. Но это было последнее, чего мне хотелось в тот момент, и я отказалась. Седрик был раздражен – и это еще слабо сказано; наш брак начинался не особенно удачно. Он не хотел знакомить меня с матерью, пока не «поваляется на простынях». Но я тоже была очень раздражена и не желала уступать.

Дорога на машине до его дома заняла час. Дом мне очень понравился; казалось невероятным, что я буду здесь жить. Таких домов в Убоне нет. Там были прекрасные белые ковры, а его матери принадлежали целых три машины. Я вступила в прекрасный новый мир, чистый и удобный. Мне было известно, что отец Седрика покончил жизнь самоубийством, когда рухнул семейный бизнес. Я знала, каково это – потерять отца. Но, к счастью для Седрика, мать его любила; она делала для него все и заботилась о нем. Она была совершенно не похожа на мою мать, которую волновали лишь деньги, какими я могла ее обеспечить.

Швейцарцы очень щепетильны в вопросах порядка: они любят, чтобы все находилось точно на своих местах. Тайцы живут в бесконечном захламленном хаосе, где все их имущество лежит на виду. Я не представляла, как моя исанская философия сможет адаптироваться к этому европейскому миру, но определенно собиралась попробовать.

Мы с матерью Седрика впервые встретились лицом к лицу, хотя раньше уже разговаривали по телефону. Она хорошо говорила по-английски, в отличие от сына, и была намного мудрее. Хотя наше знакомство прошло хорошо, я с самого начала поняла, что в какой-то момент эта женщина может стать для меня проблемой.

Мы говорили о моем будущем, о моей сердечной привязанности к ее сыну – эта тема была для нее самой важной. Обсудили, как я буду адаптироваться в Швейцарии, учить французский, ходить в школу ради самообразования, как стану полноценным членом семьи. У меня не было настроения для таких разговоров, хотя я изо всех сил старалась казаться приятной собеседницей. Я только что прилетела из Таиланда в Швейцарию – перелет длился десять часов – и очень устала. Я не могла понять, почему никто не спрашивает, как я себя чувствую после путешествия. Мне не хотелось разговаривать; я думала только о сне. Я чувствовала, что его мать пользуется моим утомленным состоянием, чтобы выяснить мотивы, по которым я вышла замуж за ее сына. Я была просто счастлива, когда она перестала болтать и можно было отправиться спать.

Каждое утро Седрик уходил на работу, оставляя меня дома с матерью, которая была на пенсии. Мы разговаривали на самые разные темы, но в основном – о моих отношениях с ее сыном. Она всерьез опасалась, что я – ужасная девица, намеренная навредить ему. Ничто не могло быть дальше от истины! Мне действительно хотелось, чтобы Седрик – пусть он неискушенный юнец и маменькин сынок – был как можно счастливее. Она мне не верила. Я также должна была позаботиться о том, чтобы никто и ничто не помешало моей истинной цели в жизни – обеспечивать мою семью. И именно в этом вопросе у нас в конечном итоге возникли разногласия.

Как я жалела, что его мать не ходит на работу: тогда я могла бы чаще оставаться одна! Мне хотелось осмотреть его многочисленные комнаты и шкафы со всеми их изящными безделушками. У нас не было денег, чтобы покупать столько красивых вещей, когда я была маленькой. Нам хватало только на еду и предметы первой необходимости; но средств было недостаточно даже для того, чтобы я училась в школе – и уж точно не на покупку красивой, расписанной вручную керамики.

Дважды в неделю я садилась в автобус и отправлялась в город. Даже летом там было слишком холодно для тайки, привыкшей к потокам горячих солнечных лучей триста шестьдесят пять дней в году. Пассажиры таращились на меня: я была совсем не похожа на местную пассажирку. Я была невысокой, миниатюрной и темнокожей, ростом с 10-летнюю швейцарку. Я платила за проезд и усаживалась на место. Разглядывали меня не все, но многие – по крайней мере, мне так казалось. Тайцы вообще подозрительный народ.

Когда автобус приезжал на нужную мне остановку, я выходила и принималась бродить по самой идеальной стране мира. Я и представить себе не могла, что город может быть таким чистым. Не только мусор был дочиста выметен с улиц, но даже сами здания выглядели так, будто их только что покрасили. Машины сверкали, люди были безупречно одеты. Я не могла взять в толк, как им это удается. Легковые и грузовые автомобили не испускали никаких заметных выхлопных газов. Почему же машины, грузовики и мотоциклы в Таиланде изрыгают черный дым, из-за которого невозможно дышать и который оставляет сажу на коже и разъедает глаза? Чему могли бы поучиться тайские инженеры в этой прохладной и гористой стране?

Во время прогулок по городу я наслаждалась видами высоких заснеженных гор. Как бы мне хотелось показать матери и сестрам всю красоту Швейцарии! У нас нет ничего подобного ни в Убоне, ни в Таиланде. Воздух был прохладным и сухим – как при открытой дверце холодильника. Я представляла себе, что останусь здесь надолго.

Швейцария была не только очень холодной, но и очень дорогой страной. Как они ухитрялись зарабатывать достаточно денег, чтобы позволить себе все? Я знала, что в Таиланде швейцарцы слыли большими транжирами, и теперь поняла, как они этого добились. ДЕНЬГИ! У швейцарцев были огромные банки, в которых они хранили сбережения людей со всего мира. Поскольку моим главным интересом тоже были деньги, я чувствовала, что между мной и швейцарцами определенно есть нечто общее.

Всякий раз, когда я возвращалась домой после осмотра города, меня поджидала мать Седрика. Ей не терпелось послушать, что я видела. Я старалась отвечать правдиво: говорила о высоких ценах, о невероятной чистоте, о невероятно красивых горах. Но не о том, что раскрыло мне глаза и разжигало мой интерес сильнее всего прочего: я не говорила ей, что видела ДЕНЬГИ!

Седрик возвращался с работы в пять вечера. Единственная причина, по которой я была рада его видеть, заключалась в том, что с его приходом я могла уклониться от расспросов его матери о моих планах на будущее. Но общаться с ним было трудно; он очень плохо говорил по-английски и не собирался его совершенствовать. Вместо этого он давал мне учебники, чтобы я учила французский – язык, который был мне неинтересен. Я думала, что ему было бы гораздо легче выучить английский, чем мне – французский. В континентальной Европе английский – единственный язык, на котором говорят во всех странах, хоть ни для одной из них он не родной. Не нужно быть ни ученым, ни кругосветным путешественником, чтобы понимать, что английский – язык универсальный. Я научилась говорить по-английски и ждала таких же усилий от европейцев.

Я спала с Седриком каждую ночь, но наш секс был «антисептическим» и скучным. Он надевал презерватив даже для орального секса. Седрик был неопытен в спальне и ничего не знал ни о прелюдии, ни о сексуальном удовольствии – за исключением своего собственного. Наверняка он даже никогда не смотрел порнофильмы. Может быть, стоило предложить ему попробовать?..

Спустя неделю я начала замечать некий шаблон в наших разговорах о деньгах. Пока я жила в Паттайе, Седрик очень хорошо обо мне заботился – в финансовом плане. Я также получала деньги от других мужчин, которые после посещения Таиланда вернулись к себе на родину, и все это время продолжала работать. Я спросила Седрика, что он думает насчет продолжения выплат. Он ответил, что теперь я живу в Швейцарии, я его жена и он будет заботиться обо мне и моих потребностях. Мне больше не нужен собственный доход.

Седрик не понимал, что без предупреждения уничтожил единственный источник дохода моей семьи! Он встал между мною и теми деньгами, которые мне полагались. Он, очевидно, думал, что я сплю с ним за жилье и стол. Но для девушки моей профессии секс никогда не бывает бесплатным!

У Седрика сложилось впечатление, что деньги, которые он посылал мне, были единственным моим доходом и предназначались исключительно для моих нужд. На самом же деле они составляли меньше трети моего дохода, и большую часть я посылала в Убон. Но я не могла сказать ему, что жила также за счет других мужчин, одновременно продолжая зарабатывать.

Итак, я лишилась своей свободы и своего дохода. Я гадала, чем мне можно заняться легально – как создать новый источник поступлений. Я вышла замуж за молодого швейцарца, исключительно чтобы улучшить свое финансовое положение. Да, Швейцария была чудесной страной, и у меня здесь был удобный дом, но я не понимала языка и очень скучала. Восемь тысяч километров отделяли меня от родины, клейкого риса, острого салата сом-там, пряной еды, теплого климата и ночной жизни, к которым я привыкла.

Обсудив эти вопросы с Седриком, что было нелегко, учитывая его слабый английский, я приняла решение. У меня не было другого выхода. На десятый день пребывания в Швейцарии я сказала ему в последний раз, что мне нужно каждый месяц посылать деньги домой. Он остался непреклонен. Заявил, что обеспечивал меня, пока был в Швейцарии, уплатил выкуп за невесту, купил золото для моей семьи и ноутбук для меня. Это было его последнее слово. Я ответила, что мне придется вернуться домой к своей прежней профессии, поскольку он отказывает мне в моем единственном доходе.

Конец нашего брака

Седрик был не просто безутешен: он вышел из себя. Он оставался без секса, за который, как ему казалось, заплатил вперед. Да и что может быть более унизительным для молодого мужа, чем заявление его жены, что она предпочитает ему проституцию? Седрик был пристыжен, даже унижен, разъярен, а главное – глубоко обижен. Он сказал, что потратил на меня слишком много денег за прошлый год и не позволит мне вернуться в Таиланд. Я буду его женой – и останусь в Швейцарии.

Увы, его социальная зрелость на десяток лет отставала от биологического возраста; к тому же он совсем не понимал женщин – особенно тайских женщин. И он определенно ничего не знал о тайках, работающих в секс-индустрии. Хотя мы были знакомы не один день, он так и не научился меня понимать, равно как и я его. Наш жизненный опыт был диаметрально противоположным. Невозможно было представить себе двух более далеких друг от друга людей.

Я схватила свой паспорт и начала паковать сумки. Я не знала точно, как буду возвращаться в Таиланд и даже как доберусь до аэропорта. Эти проблемы волновали меня меньше, чем проблема моего дохода. Если Седрик не будет больше обеспечивать мою семью деньгами, то я больше ничем не буду обеспечивать его; я вернусь в Таиланд. Он не понимал, что я вышла за него замуж, чтобы стать гарантом: моя семья будет продолжать получать деньги – и ни по какой иной причине. Оказалось, Седрик поверил, что я по-настоящему люблю его. Ему предстояло многое узнать о жизни и еще больше – о бар-герлс.

Седрик вырвал у меня паспорт, и произошла безобразная сцена. Я изо всех сил укусила его за руку и выхватила паспорт. Я сказала ему, что он меня не купил; он лишь сделал первый взнос, и платежи уже просрочены.

Его мать прибежала на шум. Она была в шоке, увидев, как сильно я укусила Седрика – ему требовалась помощь врача. Никто из них не понимал, какое отчаяние меня охватило – ведь власть Седрика над моим паспортом означала, что моей семье придется обходиться без самого насущного. Я не могла позволить этому случиться. Я спала с мужчинами с 14-летнего возраста, чтобы заботиться о своей семье, и не желала, чтобы мне теперь перестали за это платить.

Вначале мы поехали в больницу, в травмпункт, чтобы Седрику обработали руку и зашили рану. Я сидела в комнате ожидания, а его мать вышла. Все вокруг говорили по-французски, и я ничего не понимала. Если бы я была замужем за англичанином, то все поняла бы. И зачем я только вышла за мужчину, который говорил по-французски?! Оставалось ждать, пока Седрику подлечат руку.

Наконец вернулась мать Седрика; она была в ярости, и я могла ее понять. На минуту я представила себе, что мой сын много месяцев содержал какую-то девицу, а потом привез ее домой в качестве жены. Но с момента приезда девица демонстрировала только неблагодарность, а спустя всего десять дней физически травмировала моего сына и захотела вернуться в свою страну! Мне были понятны чувства, которые испытывала ко мне эта женщина.

Она сказала, что мне нужно пообщаться с психологом. Насколько я могла судить, со мной все было в порядке. Но я была согласна на все, чтобы ускорить свой отъезд из Швейцарии. Я нехотя направилась в кабинет психолога.

Мы втроем сели за стол и стали общаться с психотерапевтом. Мама Седрика думала, что я сумасшедшая, – и не только из-за моей свирепости в драке. Ей было невдомек, как кто-то может не любить ее сына (полагаю, так думает большинство матерей). Она никак не могла понять: мое поведение было вызвано неожиданной потерей ежемесячного содержания.

Психолог говорил долго. Седрик и его мать разговаривали с ним по-французски, а он переводил для меня на английский. Я объяснила, что я не сумасшедшая, просто хочу получить свой паспорт и вернуться в Таиланд. Психолог согласился, что это лучшее решение, и перевел наш диалог для матери Седрика. Мне отдали паспорт, и мы обо всем договорились.

Мы вернулись домой из больницы. Я собрала свои вещи. Хотя мы все окончательно решили, мне было жаль уезжать без «золотого рукопожатия» – или хотя бы серебряного. Так принято в Паттайе: когда фаранг расстается с бар-герл, он дарит ей прощальный подарок за потраченные время и усилия, независимо от того, сколько она уже получила до этого. Седрик и его мать понятия не имели об этой традиции. Я ушла из их дома с тем, с чем приехала, и билетом в одну сторону – домой.

Мать Седрика забрала мои сумки, полагая, что я попытаюсь уйти к другому мужчине, вместо того чтобы вернуться в Таиланд. Она вызвала полицию, чтобы меня сопроводили в аэропорт. Там меня продержали в маленькой комнатушке четыре часа, прежде чем я села в самолет. Как это замечательно, когда на борту тебя обслуживали фаранги – а не ты обслуживаешь их!* Фантазия, ставшая реальностью! Приземление в бангкокском аэропорту Дон Муанг было похоже на возвращение из долгого и тяжелого путешествия. Но теперь я снова была сама себе хозяйкой.

* Через год-два после начала своей работы в Паттайе я решила поискать место официантки. Я узнала, что официантки заслуживают каждого бата своей зарплаты – и хороших чаевых. Моя работа длилась меньше суток. Дело вовсе не в том, что это был тяжелый труд или приходилось обслуживать фарангов, и даже не в крайне низкой оплате. Вопрос оплаты можно было скорректировать с помощью мужчин, с которыми я знакомилась в ресторане. Туристы платят девушке больше, если считают ее официанткой (то есть «порядочной»), чем заплатили бы бар-герл. Я могла бы получать вдвое больше с каждого клиента и встречаться с меньшим количеством мужчин. Просто в мой стиль жизни не вписывался труд на скучной и однообразной работе по восемь – девять часов, двадцать шесть дней в месяц.

В Таиланде, как и в большинстве стран, люди, у которых есть власть и деньги, часто злоупотребляют ими. Так поступают, например, тайские работодатели. Владелец этого ресторана не был исключением. Он очень плохо обращался со всеми работниками. После того как он накричал на меня, я заорала в ответ и обругала его по-английски, а потом ушла. Туристы-клиенты были в шоке, увидев, как официантка рявкает на хозяина, да еще по-английски, ничуть не держась за свое рабочее место. Они не подозревали, что я могу заработать намного больше, хотя и плачу́ за это высокую эмоциональную цену.

Я мечтала вернуться в Европу, на землю фарангов. Они так хорошо жили, были такими вежливыми! Я недоумевала, почему мои соотечественники не могут вести себя так же. Но пока я находилась в Паттайе, нужно было работать. Подумать о том, почему мой народ так сильно отличается от европейцев, я могла в другое время и в другом месте.

XI. Расширяя горизонты

Возвращение в Паттайю

Я прилетела в Бангкок следующим утром, а днем уже была в Паттайе. Оставив чемодан в приглянувшейся квартире, я тут же помчалась повидаться с Дэйвом, который был очень удивлен. «Какого дьявола случилось?! Я рассчитывал, что ты пробудешь в Швейцарии больше двенадцати дней», – это были первые слова, которые слетели с его губ. Я рассказала ему, что оставалась бы там столько, сколько поступали бы деньги. Нет денег – нет меня! Я лишилась своего дохода; следовательно, закончилось и мое пребывание в Швейцарии. Я была там для того, чтобы ежемесячно платить своей семье – и ни по какой иной причине!

Я сказала Дэйву, что мне нужно в долг шесть тысяч батов, чтобы заплатить за квартиру, взять в аренду мотоцикл и поехать в Бангкок на встречу со Стивом, с которым я познакомилась несколько лет назад в «Термах». Сразу по возвращении в Паттайю я позвонила ему, и мы договорились встретиться. Я всегда думала, что он будет моим другом надолго.

С наличными в руках я прыгнула в автобус. Прибыв на место, я нашла дешевую комнату и дождалась в ней позднего вечера, чтобы отправиться в «Термы» на поиски Стива. Высматривая его в толпе, я снова встретила Йорга. Вот уж точно: не тот человек и не в том месте! Он спросил: «У тебя же СПИД! Почему ты здесь работаешь?» Я ответила: «А почему бы нет? Мне ведь все равно нужно что-то есть, оплачивать квартиру и посылать деньги домой для сестер».

После нескольких часов ожидания, скрашенных безалкогольными напитками, наконец приехал Стив. Первые его слова, обращенные ко мне, стали для меня неожиданностью. Он сказал, что я растолстела. Я подумала: «Ну и наглость!» Уж в чем я была уверена, так это в своей внешности! Я была ошарашена, но отреагировала мгновенно: «Ха! Мне такого еще никто не говорил!» Я была миниатюрной, с упругим телом танцовщицы гоу-гоу, очень сексуальной девушкой! Я-то знала лучше!

Несмотря на наше немного скандальное воссоединение, мы чудесно провели время в Чиангмае. После совместных выходных он вернулся к работе, как и я. У нас со Стивом были лучшие в моей жизни отношения.

Я устроилась в своей новой маленькой квартирке и начала обдумывать дальнейший план действий. С финансовой точки зрения мое положение не улучшилось с тех пор, как я улетела в Швейцарию. Положительной стороной было то, что я только что вернулась из богатой и красивой страны и впервые увидела Европу. Я знала, что найду способ снова оказаться там – так или иначе!

Мой первый вечер в Паттайе прошел так же, как и любой другой. Словно я никуда не уезжала! Погода – и та не изменилась. В сущности, погода в Паттайе мало меняется на протяжении года. Здесь всегда тепло, даже в прохладный и дождливый сезон. Здесь по-прежнему были мои подруги – как и многие туристы, с которыми я встречалась всего две недели назад.

Я начала снова обходить бары; хотелось, чтобы следующим местом моей работы стало многолюдное заведение, полное туристов. Мне не хотелось заниматься привлечением посетителей – моих будущих клиентов. Это было обязанностью самого бара. Как только они усаживались за столики, за дело бралась я. Есть специальные бар-герлс, приводящие посетителей в бар, – как правило, самые молодые и красивые; потом самые искушенные девушки пытаются «развести» посетителей на напитки и бар-файны. Я могла заниматься и тем и другим, но решила: пусть «молодая кровь» делает свою работу, а я сосредоточусь на разлучении посетителей с их деньгами. В конце концов, я уже не первый в год в бизнесе и стала настоящей профессионалкой.

Я решила поработать в одном баре в Северной Паттайе. Поскольку мне уже было восемнадцать, я могла делать это легально. Впрочем, даже если бы мне было шестнадцать, как тогда, когда я впервые приехала в Паттайю, полиция смотрела бы в другую сторону за взятки – те, что были включены в ежемесячный «взнос» владельца бара. Стараниями правительства сделано немало, чтобы девушки моложе восемнадцати лет не оказывались на виду в барах и гоу-гоу. Я бы ни за что не поверила, что увижу результаты этого через столь короткое время. Но по-прежнему было полно полицейских, готовых смотреть на этих девушек сквозь пальцы и не трогать их – за определенную мзду. Растущие доходы более чем компенсируют дополнительные поборы, которые вынуждены платить владельцы баров.

Правозащитные организации и зарубежные СМИ вытащили на свет неприятные факты о Таиланде, а точнее о Паттайе. Правительство хотело поскорее загладить эту «потерю лица». Ему это удалось, но изменения коснулись только фасада. Девочек-подростков теперь не так легко увидеть в барах. Однако в Паттайе по-прежнему немало бедных девушек, которые находят способы встречаться с мужчинами за деньги, – и столь же бесконечное число секс-туристов и секс-ветеранов, которые ищут их или ждут у себя дома. Теперь девушкам проще работать по принципу «обслуживания на дому», чем «навынос».

Коммивояжеры

Многие несовершеннолетние девушки продолжают работать в Паттайе. Хотя они не могут легально находиться в пивных барах и гоу-гоу из-за правительственного закона «до восемнадцати», они по-прежнему знакомятся с мужчинами в торговых центрах, на рынках, в фуд-кортах и на Бич-Роуд.

В мое время стук в дверь был «визитной карточкой» несовершеннолетних проституток. Хотя сегодня люди все чаще пользуются мобильными телефонами, те девушки, которые не могут себе их позволить, ходят по домам прежних клиентов в поисках шорт-тайма. Они проводят вечера, обходя многоквартирные комплексы и частные дома, если им не удается найти клиента в торговом центре или на пляже. Они ничем не отличаются от коммивояжеров, которые ходят по домам. Мы с Нан тоже порой находили себе клиентов таким образом. Если был свободен кто-то из наших прежних клиентов, мы встречались с ним; если нет, продолжали обходы, стучась в двери.

Скандально известная Бич-Роуд в Паттайе: несовершеннолетние уличные проститутки в поисках клиентов-иностранцев.

По часовой стрелке, начиная с левого верхнего угла: девушки 16, 15, 14 и 13 лет.

Несмотря на усилия правительства и НПО (неправительственные организации), и днем, и ночью хватает несовершеннолетних девушек и снимающих их клиентов.

16-летняя девушка скрыла свой возраст и украла мобильный телефон у клиента-иностранца

Австралийский турист препроводил в полицейский участок Паттайи девушку, укравшую у него мобильный телефон, пока он принимал душ перед сексом. Он был в шоке, когда полицейские сказали ему, что ей всего шестнадцать лет.

Гроски Коминг, 60-летний австралиец, рассказал дежурному офицеру, что он прогуливался вдоль южного пляжа в Паттайе. Девушка, которая здесь будет называться Ван, подошла к нему и предложила отправиться с ним в постель за пятьсот батов. Коминг, по его словам, спросил, сколько ей лет, поскольку она выглядела очень юной, и она ответила, что ей двадцать. Удовлетворенный ответом, он повел ее к себе в номер.

Пока он был в ванной комнате, она взяла его мобильный телефон и сбежала. Он погнался за ней и позвал на помощь мототаксиста. Они вдвоем задержали девушку, и Коминг решил отвести ее в участок, чтобы полиция сделала ей предупреждение. В участке Ван сказала, что ей всего шестнадцать лет и она солгала клиенту о своем возрасте. Она созналась в краже телефона. Полицейские вынесли ей предупреждение и напомнили, что она не имеет законного права оказывать секс-услуги, поскольку считается несовершеннолетней. В отношении иностранца, который привел несовершеннолетнюю проститутку в свой гостиничный номер, не было принято никаких мер.

PattayaMail, 10–16 июня, 2005 год

Я жила в центральной части города, а работала в Северной Паттайе, так что ездить мне было недалеко. Бар был не слишком хорош, хотя клиентов там хватало, но зато и особой конкуренции у меня не было.

Через пару дней мне одновременно и повезло, и не повезло. Я наткнулась на Пола, своего старого знакомого. Пол был фотографом, которому я часто позировала. Он очень хорошо платил – по две-три тысячи батов за двухчасовую фотосессию. Мы давно не виделись, в основном потому, что ужасно раздражали друг друга. Но я решила, что на этот раз все будет иначе. Никто больше не посылал мне денег, а они были мне нужны, и я согласилась работать с Полом. Мы договорились встретиться на следующий день, и я снова начала свою модельную карьеру.

«Мисс фотогеничность»

Пол спросил, хочу ли я зарабатывать больше, чем обычно получаю за встречи с мужчинами. О да! Интересно ли мне будет снова позировать для «обнаженки»? Я привыкла, что меня видят без одежды на сцене и в номерах отелей. Речи о сексе не шло, при этом мне обещали вдвое больше денег. Это было очень хорошее деловое предложение.

Пол фотографировал меня по паре часов, а потом, как правило, вел обедать. У него в запасе было много сексуальной одежды и украшений для работы с моделями. Кроме того, он давал мне деньги на покупку одежды для наших фотосессий. Пол очень хорошо платил мне, и я всегда приносила ему сдачу – в отличие от других мужчин. Им я обычно говорила, что мне нужно больше денег, даже если они уже давали мне достаточно. Моя работа в баре в Северной Паттайе длилась всего несколько дней. Мне не нужен был бар, чтобы знакомиться с мужчинами, и я не хотела участвовать в шоу по семь часов в день, двадцать восемь дней в месяц. Я могла с большей пользой потратить свое время. К тому же теперь я была моделью!

Я позировала Полу два-три раза в неделю и встречалась с клиентами, когда мне было удобно. Он делал сотни фотографий, которые соблазнили бы практически любого мужчину. Я начинала сниматься полуодетая, а потом одежда постепенно спадала с меня, пока я не оказывалась обнаженной. У Пола был для меня целый склад разноцветных откровенных нарядов, чтобы надевать их – а потом снимать. А еще у него были чудесные украшения: одни с натуральными камнями и очень дорогие, другие – просто бижутерия, но все без исключения красивые. К концу каждого сеанса на моей коже оставались только украшения.

Я позировала для провокационных фотографий в душе, в ванне, сидя или лежа. Каждый жест и поза были нацелены на то, чтобы пробуждать в мужчинах «животный инстинкт». Я возбуждала и обольщала зрителя, а потом соблазняла. Флиртовать с камерой было для меня естественно: это не отличалось от того, что я делала на сцене и в номерах отелей с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать лет. Где мы только ни снимали – начиная с его номера в отеле и заканчивая самыми изысканными и красивыми пляжами в мире, в том числе на Пхукете, Кох Самуи и островах Симилан. Я зарабатывала больше, чем когда-либо в жизни, и при этом не торговала сексом.

Мои фотографии публиковали в изданиях Oriental Dolls, Oriental Women, Asian Beauties и Asian Hotties. Полу нравилась моя внешность, и он был хорошим фотографом. Я могла вести комфортный образ жизни и посылать деньги домой, живя только на свой «модельный» доход. Я временно не нуждалась в деньгах других мужчин и отлично справлялась сама.

За пару месяцев Пол сделал достаточно моих фотографий. Ему нужны были новые лица, но он обнаружил, что не так-то легко уговорить таек позировать. Большинство тайских девушек, даже те, кто танцевал обнаженными в гоу-гоу, не принимали его предложения, если он не соглашался платить им больше, чем они могли заработать, встречаясь с мужчинами. К порнографии в Таиланде относятся с таким презрением, что предложения Пола отпугивали их от «модельной» работы, хотя запугать бар-герл так, чтобы она отказалась от денег, довольно трудно. Ирония заключалась в том, что они зарабатывали себе на жизнь, танцуя обнаженными за меньшие деньги. Однако когда им предлагали возможность стать моделями «в стиле ню» и существенно увеличить свои доходы, они отказывались!

Порнография в Таиланде не только неприемлема, она еще и незаконна! Проституция цветет пышным цветом, но фотографии запрещены! Мы любим прятать все неприемлемое, выставляя на обозрение окружающих пристойный фасад. Фотографии полностью уничтожают эту возможность. Они – улики, которые невозможно отрицать. Трудности Пола с поиском новых лиц привели к новому витку в моей карьере.

Выдающийся модельный агент

Поскольку Полу было трудно уговорить других девушек позировать, он спросил, смогу ли я ему помочь. Я объяснила, что проблема связана не с деньгами, которые он предлагает – очень хорошими деньгами, – а с тем, что предложение делает именно он. Я знала, что смогу убедить девушек ходить на фотосессии к Полу – и зарабатывать комиссионные. Так я стала модельным агентом.

Мы с Полом ходили по барам и гоу-гоу в Бангкоке и Паттайе в поисках самых красивых девушек с идеальными фигурами. Вечер за вечером мы обходили десятки баров. Пол был крайне разборчив. Я не раз видела девушек, которые, по моему мнению, отлично подошли бы для его работы. Но Пола они не устраивали, и мы шли дальше. Когда мы, наконец, находили девушку, которую он хотел снимать, он угощал ее напитком, а я разговаривала с ней. Хотя поначалу девушки отказывались, мне обычно удавалось убедить их принять предложение Пола. Я объясняла, что девушка может не найти ничего другого в этот вечер. А если найдет, то вознаграждение будет составлять половину или треть от того, что предлагаем мы. Я также напоминала ей, что от фотографирования она не заразится СПИДом или другими венерическими заболеваниями, зато сможет продолжать фотографироваться в будущем и зарабатывать больше денег.

Мои навыки убеждения действовали – девушка в конце концов соглашалась.

В это время я вспоминала о своем приезде в Бангкок и первых рабочих местах, где мыла полы, посуду, нарезала лаймы и давила сок из апельсинов. Я вспоминала бар «Термы», диско-клубы в Бангкоке и гоу-гоу в Паттайе. Я думала о своей короткой, но очень прибыльной модельной карьере. Теперь я была модельным агентом, зарабатывала тысячу батов на каждой привлеченной девушке и весьма успешно поставляла их Полу. Я также исполняла роль переводчика во время фотосессий. Плата за такую работу была очень хорошей, и я в любое время могла ею заниматься.

Карьера в кино

Когда у нас собралась большая группа девушек, приятных глазу и фотогеничных, мы занялись другой деятельностью – съемкой фильмов. Поначалу я была в них единственной исполнительницей. Я соблазнительно разговаривала, глядя в камеру и одновременно провокационно раздеваясь. Я думала, что фотосессии оплачиваются хорошо, но вскоре узнала, что еще больше денег приносят фильмы. Пол платил мне три тысячи батов за один час съемок.

У меня была главная роль в фильме «Обворожительный Бангкок-1999», я исполняла роль рассказчицы в фильме «Секс! Грех! И солнце! На Пхукете!». Пол снимал тысячи кадров. У него в команде были очень красивые девушки, включая меня. С некоторыми было легко работать, а другие были «трудными» и норовили поскорее уйти. Приятные и фотогеничные девушки получали новые предложения. А тем, с кем было трудно, не предоставлялось другой возможности заработать легкие деньги!

Снимаясь в видеофильмах, я подражала тем женщинам, которых видела в американских и европейских фильмах категории Х. Это было легко и очень весело. Я не хотела бы, чтобы этим занимались мои младшие сестры, но сама не имела ничего против. Съемки стали для меня таким привычным делом, что я и думать забыла, что приехала в Паттайю, чтобы встречаться с мужчинами за деньги. Теперь я могла зарабатывать только тем, что была красивой и позволяла снимать свои телодвижения на пленку. Я просто строила глазки, принимала позы, мылась в душе, нежилась в ванной и скакала по комнате – и все это делалось на камеру.

Вскоре Пол начал снимать двух девушек одновременно. Все получали одинаковую зарплату. Пол не терпел «примадонн». Съемка фильма – это большой труд, и Пол выполнял функции режиссера и оператора. Поскольку он платил моделям, они делали то, чего мы с ним от них требовали.

Теперь я снималась с другими девушками. Мы мылись в душе и ванне, медленно лаская друг друга с головы до ног, с непринужденным видом вытирали друг друга полотенцами, дразняще роняли их и, покачивая бедрами, отправлялись в постель – это выглядело очень соблазнительно. Потом мы продолжали работать на камеру, изображая вожделение и желание. Иногда девушек было две, три, а то и четыре. Это было превосходное деловое соглашение для каждой из нас. Каждая девушка получала по три тысячи батов – втрое больше, чем заплатил бы мужчина за ночь, и столько же, сколько наши братья или сестры заработали бы за месяц каторжного труда в провинции.

Съемка одного часа видео обходилась Полу в двенадцать тысяч батов. Затем он продавал за границу эти софт-порновидеофильмы, в которых снимались соблазнительные тайские красотки. Фаранги испытывают огромный интерес к экзотическим и таинственным азиатским женщинам. Пол зарабатывал много денег; мы зарабатывали много денег – а западные мужчины фантазировали, глядя на миниатюрных темноволосых красавиц с кожей цвета бронзы, которые им никогда не достанутся.

Иногда мы выезжали на натуру – на острова у Паттайя-Бич и на юге Таиланда – рядом с Пхукетом или Кох Самуи. Мы нанимали моторный катер, отсылали капитана и часами вели съемки. Мы бегали по выбеленному солнцем песку и резвились в волнах с белыми барашками. Это были необитаемые острова, на которых редко встретишь туристов. Мы снимали, должно быть, по десятку фильмов в год. Я прямо-таки влюбилась в камеру. Я была первой «звездой» Пола и никогда не боялась конкуренции.

Пол говорил нам, что мечта любого мужчины – оказаться на тропическом острове с множеством экзотических и красивых обнаженных девушек. Он воплощал чужие фантазии в фильмах, и объемы продаж служили доказательством его правоты. Заказы сыпались дождем. В Таиланде полно красивых островов – и еще больше красивых женщин. Мы, молодые тайки, не понимали ни этих фантазий, ни цели стараний Пола. Да мы в этом и не нуждались. Если фаранги были готовы платить Полу кучу денег за его фильмы, а он готов был платить нам кучу денег за то, что мы голышом бегаем по пляжу, то мы, со своей стороны, были готовы участвовать в игре. Мы согласились бы бегать так часами и днями напролет, только бы поток денег не иссякал.

Мы сняли немало натурных фильмов на островах. Помимо всего прочего, это доставляло нам массу удовольствия. Все мы с радостью ездили бы на острова каждый день. Нам нравилось получать деньги за то, что мы снимали с себя одежду. Но получать деньги за то, чтобы снимать одежду, резвиться в прибое и замечательно проводить время – это было гораздо лучше!

Туристический гид

Я также выполняла роль гида для видеофильмов, которые снимались в разных местах Таиланда и продавались во всем мире. Удивительно, чего способна достичь девушка, вкладывающая в свою работу мозги и тело! Увы, индустрия проституции, порнографии и продажи молодой девичьей сексуальности – единственная в Таиланде отрасль, где мы можем получать справедливую компенсацию за свои старания.

Вся моя жизнь была посвящена зарабатыванию денег в торговле сексом. Потом я перешла к софт-порно в фотографии и кино. По-прежнему встречаясь с туристами за деньги, я начала сниматься в легальных туристических роликах, которые любой девушке было бы не стыдно показать даже матери.

Я снималась в обзорных видеофильмах о Бангкоке, о красивых пляжных курортах Пхукета и Кох Самуи, а также о менее привлекательных пляжных курортах Паттайи. Мне платили по многу тысяч батов за каждый фильм, и лучше всего было то, что для этого не приходилось даже раздеваться.

Эти фильмы снимались по три часа и требовали от меня более серьезных усилий, чем прежние съемки. Но они были «чистыми», и процесс доставлял мне удовольствие. Мне посчастливилось получить эту работу, потому что я хорошо говорила по-английски, была красива и обладала неплохим чувством юмора. Если бы я идеально говорила по-английски, но имела посредственную внешность, мне бы никогда не представилась такая возможность.

Для съемок первого фильма я летала на Пхукет. Потом последовало множество других перелетов. Я, бедная девушка из провинции, летала на красивые экзотические острова, чтобы сниматься в туристических фильмах, которые будут продавать по всему миру! Моя жизнь превратилась в мечту куда более смелую, чем я могла надеяться. Я жила в мечте, ставшей реальностью!

Помогаю другой девушке войти «в дело»

Пока я делала все, чтобы держаться подальше от прежнего «бизнеса», одна соседка сказала мне, что ее подруга хочет начать зарабатывать деньги тем же способом, каким зарабатывала я. Чем я могу ей помочь? Она думала, что я могла бы выручить ее подругу, поскольку уже знакома с множеством мужчин. Позже я узнала, что та 16-летняя девушка не просто хочет стать бар-герл; гораздо важнее ей было продать свою девственность. Я не испытывала желания в это впутываться, но они продолжали упрашивать меня и рассказывать, как отчаянно ее семья нуждается в деньгах; поэтому я согласилась. И снова дочь продавала свою девственность, чтобы выручить семью, в очередной раз доказывая верность тайской пословицы, которую я уже где-то упоминала: «Тайские женщины – всего лишь еще один урожай».

За пару дней я нашла мужчину, который хотел купить девственность девушки и согласен был уплатить «честную цену». В Паттайе нет недостатка в таких мужчинах – они стекаются сюда со всего мира именно с этой целью. Тот человек предложил двадцать тысяч батов за девственность 16-летней девушки. Мне казалось, это разумное предложение. Это была не такая большая сумма, какую несколькими годами раньше получила я, но для Паттайи это были «хорошие деньги».

Девушка с готовностью согласилась. Получив деньги, она отдала мне три тысячи батов комиссионных, а ее клиент заплатил мне еще пару тысяч. Итого за всю сделку я получила пять тысяч батов. Я сделала это, чтобы помочь девушке заработать, но теперь жалею, что не отказалась от своих комиссионных и чаевых или что не догадалась отдать их той девушке. Получалось, что я сама не лучше той мама-сан, которая продала мою девственность.

Я старалась изо всех сил, чтобы мои сестры никогда не попали в индустрию секс-туризма, – и вот я помогла впутаться в нее 16-летней девушке! Это был один из худших поступков за всю мою жизнь, и я не перестаю сожалеть о нем. Я всегда буду ощущать потребность загладить свою вину за то, что мне не хватило тогда решительности. Я хочу посвятить остаток своей жизни спасению молодых девушек от индустрии «секса на продажу», а не упрощать им путь в нее.

XII. Так много поклонников, так мало времени

Йохан из Швеции

Когда я впервые увидела Йохана, он обедал с другом на веранде супер-паба «19-я лунка» неподалеку от Уокинг-стрит. В тот вечер я не работала и пошла туда купить фруктов и понаблюдать за фарангами. Я поняла, что он новичок в Паттайе: у него не было обычной для «старожилов» небрежности в одежде и он явно чувствовал себя не в своей тарелке. А вот его приятеля я видела уже не раз.

Я предложила Йохану банан, но он отказался. Я не привыкла к отказам, и мне очень захотелось с ним встречаться. Я решила уронить свой мотоцикл, надеясь, что он поможет мне поднять его. Но не успел он встать, как мне на помощь бросился турист-японец. Я разозлилась, что Йохан не воспользовался возможностью познакомиться со мной, и была ужасно сердита на себя за то, что Йохан не «запал» на меня сразу. Обычно это случалось со всеми мужчинами! Позже я узнала, что он был очень стеснителен.

Через два дня я снова встретила Йохана и его приятеля; они сидели через два бара от того места, где я работала. Я попросила свою подругу сказать Йохану, где меня найти. Пару минут спустя он подошел поздороваться. Мы успели выпить по несколько бокалов пива, прежде чем мне удалось убедить его, что я стóю его времени и оплаты бар-файна.

Я попыталась заставить Йохана оплатить бар-файн и моей подруге, чтобы он взял нас обеих, но он отказался, чем довел ее до слез. Эта девушка умела легко заливаться фальшивыми слезами. В нашей профессии такой талант бывает полезен. Ей не то чтобы очень хотелось пойти с нами, просто она надеялась улизнуть с работы и получить комиссионные за бар-файн.

Следующие двенадцать дней я провела с Йоханом. Это был его первый приезд в Таиланд. Он платил мне по тысяче батов за ночь и жаловался, что это слишком дорого. Я не стала предлагать ему скидку, потому что знала, что он может позволить себе такие траты.

После двенадцати дней, проведенных вместе, во мне стали просыпаться какие-то чувства к нему. Йохан отличался от других мужчин. Он был приветлив с женщинами и вообще со всеми людьми; он был добрым, вежливым и хорошо воспитанным. Его спутник Джеспер никогда не платил женщине больше пятисот батов за ночь. Однажды он даже обманул молодую девушку, дав ей всего пару тысяч батов за ее девственность. Нормальная цена за нетронутую девушку составляла около двадцати тысяч батов. Джеспер казался мне худшим человеком на свете. Только очень злой и мерзкий человек лишил бы бедную молодую девушку единственного ценного и востребованного актива, не уплатив ей за него справедливую цену.

В последний день пребывания Йохана в Паттайе пункт обмена валюты оказался закрыт. Ближайший банкомат тоже не работал, поэтому он не мог снять наличные. До сих пор не понимаю, почему я решила, что могу ему доверять. Тем не менее я одолжила ему пять тысяч батов, чтобы мы смогли устроить прощальную вечеринку. На следующий день я проводила его в бангкокский аэропорт. Мы обменялись фотографиями и стали поддерживать контакт. Каждые две недели я звонила в Швецию. Я перестала звонить Йохану, только когда в Таиланд вернулся Джон, мой бывший клиент из Англии.

Джон из Англии

Когда мы с Джоном познакомились, я работала на сои 8. Джон проходил мимо бара, увидел меня и сразу же сделал разворот «кругом». Он заказал мне напиток и быстро принял решение заплатить за меня бар-файн. Спустя всего сутки Джон уже хотел, чтобы я осталась с ним надолго. Он платил мне по две тысячи батов в день в течение полугода – все время, которое он провел в Паттайе. Вот что такое прекрасный бойфренд! Наконец ему пришлось вернуться в Англию, но только на три месяца. Когда он уехал, я перебралась в «Нирун Кондотель».

Через три месяца Джон снова приехал в Таиланд. Он потратил немало времени, разыскивая мою новую квартиру. Джон знал, что Саи будет жить со мной. Он хотел открыть здесь бизнес, но не знал, как взяться за дело и какого рода бизнес организовать. Он подумывал о кафе-мороженом на Секонд-роуд, но вместо этого мы открыли маленький ресторанчик на сои Буакхов. Ну и нелегкий же это труд! Поскольку Джон был настроен тратить деньги, я заодно уговорила его купить мне мотоцикл.

Однажды Джон дал мне двести пятьдесят тысяч батов на покупку своего дела, но я была не готова что-то покупать и вернула ему деньги. Да, читателю, вероятно, трудно в это поверить, но я действительно вернула эти деньги! Потом он снова дал мне денег на открытие ресторана на сои Буакхов, но уже далеко не такую сумму. Еще он отыскал Дэйва и вернул ему шесть тысяч батов, которые я брала у него в долг, вернувшись из Швейцарии.

Наши отношения продлились еще пару месяцев, но у нас начали возникать проблемы, потому что Джон не ладил с Саи. Честно говоря, мало кому это удавалось! Джон вечно ссорился с ней, как и почти все вокруг. Я любила Саи и всегда принимала ее сторону. В конце концов Джон решил расстаться со мной. Некоторое время я была безутешна: он мне по-настоящему нравился и был очень щедрым. Но унывала я недолго, поскольку знала, что меня ждет не дождется Йохан.

Мы с Йоханом не разговаривали два месяца после его возвращения в Паттайю. Он звонил Дэйву, пытаясь меня найти, обходил все гоу-гоу и бары города. Дэйв знал, что я была в то время с Джоном и хотела с ним остаться, поэтому он утверждал, что понятия не имеет, где я.

Однажды вечером я увидела Йохана на сои Буакхов; мы не заговорили друг с другом. Мне было стыдно, что я так давно с ним не общалась. Я попросила Саи сказать ему, что соскучилась и хочу знать, в каком отеле он остановился. Мне было известно, что Йохан планировал пробыть в Таиланде еще шесть недель, поэтому, выяснив, в каком отеле он живет, я решила сделать ему сюрприз. Он был очень рад видеть меня, и мы оставались вместе до его возвращения в Швецию. Он даже пригласил меня на каникулы погостить в Швеции. Я пообещала подумать.

Юрген из Германии

Вскоре после отъезда Йохана я познакомилась с Юргеном. Мы провели вместе пару недель и неплохо ладили. В свой второй приезд в Паттайю он сказал, что я могла бы зарабатывать гораздо больше у него на родине и он сумеет договориться, чтобы я смогла приехать в Германию на работу. Юрген пообещал жениться на мне, если я поеду с ним в Кельн. У меня не было в Таиланде других перспектив, кроме работы в Паттайе, и я согласилась. Мне не понадобилось много времени, чтобы принять решение: я сделаю Германию своим следующим домом. Юрген подал документы на мою визу в немецком посольстве в Бангкоке.

Когда пришло время визита в посольство, Дэйв привез меня туда и помог заполнить бланки. Это оказалось довольно хлопотным делом. Мы выехали из Паттайи в шесть утра, чтобы прибыть пораньше, но у посольства уже выстроилась очередь, и нам пришлось ждать снаружи.

Оформление заняло целый день. После нескольких часов в очереди нам пришлось выйти из нее, потому что у нас не оказалось дубликата одного из документов. Было бы гораздо эффективнее – ведь немцы славятся именно своей эффективностью, – если бы они сами сделали для нас копию. После Швейцарии я ждала от европейцев такого подхода. Вместо этого Дэйву нужно было выйти из посольства и найти копировальную мастерскую в нескольких кварталах отсюда. По его возвращении нам пришлось взять новый номерок и начать все заново. День уже подходил к концу, когда мы завершили этот процесс – долгий, скучный и способный привести в бешенство кого угодно.

Нам нужно было перекусить перед дорогой домой, которая занимала два с половиной часа. К моему удивлению, Дэйв заставил меня оплатить наш обед. Он злился, потому что потратил день, да еще его донимали сотрудники посольства. На самом деле я ничего не имела против, потому что платила деньгами Юргена.

Следующую пару недель я могла сосредоточиться на работе в Паттайе. Предстояло также как следует поразмыслить о моей будущей жизни в Германии. Я позвонила Юргену и сообщила, что сдала необходимые документы в посольство. Он был в восторге. Причину его безудержной радости я узнала лишь позже. Моя виза должна была быть готова через две недели. Когда она пришла, я смогла расслабиться. Я действительно настроилась на Европу и рассчитывала, что результаты этой поездки будут лучше, чем в первый визит.

Снова пришло время покупать билет и готовиться к отъезду из Таиланда. Мне нужно было отослать домой 15-летнюю сестру, которая, как и в прошлый раз, не хотела покидать Паттайю – скромный таиландский двойник Лас-Вегаса, Голливуда, Нового Орлеана и Атлантик-Сити, превращенный в восхитительный круглосуточный секс-туристический курорт.

Саи настаивала, что останется в Паттайе со своими подругами. Но я боялась, что она сбежит и начнет вести самостоятельную жизнь. Она уже дважды устраивалась на работу: один раз в течение нескольких месяцев клеила фотоярлычки в торговом центре, а в другой была официанткой в работающем допоздна ресторане. Все заработанное она тратила на карманные расходы. Я всегда оплачивала все наши счета. Я боялась, что она станет спать с туристами за деньги. Я столько сил положила на то, чтобы ей не пришлось жить МОЕЙ жизнью! Это всегда было моим неотвязным кошмаром.

Саи строит собственные песочные замки на Паттайя-Бич, 14 лет.

Саи отказалась вернуться в Убон, решив остаться жить в одной квартире с подругой и работать официанткой. Я опасалась, что только в должности официантки она не удержится. За любую нормальную работу в Таиланде платят очень мало, а тайские бизнесмены славятся своей черствостью и несправедливостью. Поэтому многие тайцы хотят работать в иностранных компаниях и многие бывшие девушки из борделей уезжают в Паттайю и Патпонг, чтобы спать с иностранцами. Я боялась, что Саи подумает, что не стоит так много работать за такие маленькие деньги. Я волновалась, что она поступит так же, как в свое время поступила я, и начнет зарабатывать настоящие деньги на сексе с мужчинами. Но я должна была уехать в Германию, и мне пришлось оставить ее в Паттайе – одну.

Письмо Саи от той, кто тебя любит

Что значит для меня моя сестра

Если то, что делают мои сестры, приносит им радость, – Пусть делают это. Я сама позабочусь обо всех неприятных сторонах их жизни. Они могут выбрать свой собственный счастливый путь. У меня две сестры, но ни одна из них И не думает о том, чтобы остаться со мной. Моя маленькая сестренка Джой! Знаешь ли, кто ты сейчас? Ты как треснувшее стекло, что в любой момент может разбиться. Ты должна быть осторожна. Дороги разбегаются в разные стороны. Одни из них плохие, другие хорошие. Некоторые дороги даже перекрыты, Они – тупики. Мне не понять все эти дороги, пока я не попробую по ним пройти. Куда приведут они? Или окажутся тупиками? А ты – какой дорогой пойдешь ты? Дорога, на которую ты встала сейчас, Не ведает, где и чем она закончится. На самом деле у каждой женщины своя жизнь, Все идут разными путями. Джой, у тебя есть сестра, но ты ее совсем не любишь. Джой, ты не можешь понять мои чувства. Потому что совсем не любишь меня. Никого ты не любишь – даже себя. У тебя большие круглые глаза. Когда ты была малышкой, они казались мне чудесными. Но взгляд твоих больших красивых глаз перестал быть нежным. (Да и сама ты добрее не стала!) Без почвы и трава не растет: Твои глаза стали такими от ненависти и принуждения, Это глаза, которые долго не знали счастья. Глядя в них, я вижу море печали и боли. Возможно, ты хочешь от кого-то любви и понимания, Но я уверена, что этот кто-то – не я. Сейчас тебе пятнадцать и совсем скоро будет шестнадцать. Джой, Нонг Лак, «младшая любимая», Если когда-нибудь тебе станет одиноко и тебе будет нужен кто-то, Прошу тебя: посмотри в зеркало. Стой перед зеркалом и смотри на себя. Вот человек, который тебе нужен! Ты хочешь жить как ребенок, но ты уже подросток. Этот возраст – опасный путь. Этот возраст опасен, ты видишь сама. Когда-то малютка сидела у меня на коленях, Я обнимала и целовала ее. Это дитя изменилось и стало совсем другим человеком. Ты для меня – самый важный человек. Ты самый близкий мне человек. Джой, помнишь ли ты, как мы когда-то Собирали раковины на рисовых полях, Ловили рыбу и лягушек? Как плавали в речке, катались на буйволах? Я каждый день водила вас в школу. Да, нас было трое – Джой, Нонг Йинг и я. Жизнь, которую мы вели детьми, Была счастливейшим временем в нашей жизни. Разве ты так не думаешь, Джой? Если бы я могла остановить время или повернуть его вспять, Мне хотелось бы снова вернуться в ту пору – В пору, когда мы бродили по рисовым полям И руки наши были все в иле, когда пили воду из пруда Посреди полей, когда искали грибы; Когда собирали древесный сок, чтобы отнести домой И сделать свечи. Лучше бы я занималась всем этим, Чем надевать короткую юбку и высокие каблуки, Чем ходить в диско-клубы в поисках мужчины на ночь, Потому что все это – не я. Как мне нравилось быть ребенком!

Одно большое пятно

Мои дни рождения с четырнадцати до девятнадцати лет, казалось, промелькнули как один день; мне часто бывает трудно вспомнить эти годы. Они слились в «одно большое пятно». Каждую ночь я проводила не дома и часто видела только закат или – порой – рассвет. В Патпонге из-за постоянного мигания стробоскопов и рева электронной музыки я чувствовала себя потерянной в пустоте их назойливого шума. Пять лет я жила как сова, редко видя солнце. Моя жизнь не отличалась от жизни любой другой танцовщицы, разве что в начале своей «карьеры» я была моложе многих из них. Взрослея, я все лучше «синхронизировалась» – эмоционально и психологически – с остальными танцовщицами. Я чувствовала себя намного увереннее, подходя к мужчинам, и меньше переживала по поводу отказов. Я видела, как другие 14-летние девочки, полные страха, попадают в этот бизнес и затем оказываются на обочине.

Я надеялась, что, присылая Саи ежемесячно деньги из Германии, помешаю своей судьбе стать ее судьбой. Готовясь к отъезду, я верила в лучшее и снова произнесла свою последнюю молитву в таиландском аэропорту. Я всегда буду верить, что молитва в Таиланде отличается от молитвы в любой фарангской стране. К тому же у нас в этом мире разные духи. Сомневаюсь, чтобы мои духи хотя бы услышали меня из Германии, не то что откликнулись на мой призыв. Я воспользовалась своим последним шансом «побыть рядом». И так же, как и тогда, улетая в Швейцарию, я молилась о своем отце.

И вот наконец Германия. Опять я оказалась вдали от дома. Я приехала по одной-единственной причине: зарабатывать деньги. Я честно говорила об этом с самого начала и никогда не вводила Юргена в заблуждение. Юрген тоже был честен со мной… или так мне казалось. Он хотел, чтобы я работала и зарабатывала. Между нами было полное взаимопонимание.

Я буду работать в массажном салоне в Германии и зарабатывать много денег, потому что местные мужчины поверят, что я моложе, чем на самом деле. Они начнут слетаться стаями, чтобы купить мои услуги. Я буду говорить им, что мне шестнадцать, чтобы получать больше чаевых, хотя на самом деле мне уже девятнадцать. Тогда немцы даже не посмотрят в сторону других женщин. Мы с Юргеном будем делить мой доход пополам и из его доли оплачивать расходы на удобства, аренду квартиры и еду. По крайней мере, таково было неписаное соглашение между нами.

Недопонимание возникло, когда я узнала, что Юрген собирался еще и спать со мной. Помимо секса с мужчинами из массажного салона и половины моих заработков он рассчитывал на сексуальные утехи! Я была готова делить с ним поровну заработанные деньги, потому что я получала бы в Германии в пять раз больше, чем в Паттайе. У меня не было бы никаких иных финансовых обязательств, помимо обязательств перед моей семьей. Но если он хочет секса, ему придется за это платить. Еще раз повторяю: секс бесплатным не бывает! Секс был моим единственным способом получения дохода. У нас возник серьезный конфликт.

Я сказала Юргену, что, если он рассчитывает получать пятьдесят процентов моего заработка, ему придется забыть о том, чтобы спать со мной. Он был обижен; ему казалось, что я не выполняю свою часть сделки. По его представлению, он имел право на половину моего дохода и бесплатный секс. Как считала я, он требовал больше пятидесяти процентов, полагавшихся ему по нашему соглашению. Секс имел свою цену – и стоил он недешево! Я не могла поверить, что Юрген всерьез хотел получить так много.

Как только я начала зарабатывать деньги, Юрген стал отбирать их в счет оплаты моего перелета в Германию. Наш договор выглядел все более непривлекательно. Ведь Юрген только для того и оплатил мне дорогу, чтобы получать половину моих доходов и бесплатный секс. Когда он стал вычитать из моих заработков деньги за билет, я поняла, что мне нужен какой-то выход.

В Германии было слишком холодно для моей тайской крови, хоть я уже испытала на себе холодный климат Швейцарии, а на дворе стоял только август. Потом Юрген захотел поехать в Испанию. Поскольку я не говорила по-испански, меня беспокоило, как я смогу там общаться. Кажется, Юрген тоже не владел испанским языком. Меня терзали сомнения по поводу этой поездки, но это было намного лучше, чем отдавать ему половину своих заработков в Германии, да и климат в Испании мягче.

В Испании я окончательно разочаровалась в Юргене. Я была несчастлива с ним и в Германии, но теперь наши отношения приближались «к точке невозврата». Я вспоминала Йохана; мы к этому времени уже давно знали друг друга, и он всегда очень хорошо со мной обращался. Я захотела снова увидеть его – и уж точно хотела уйти от Юргена. Я звонила Йохану в Швецию из своего отеля в Испании. Мне было наплевать, что звонки обойдутся дорого: пусть Юрген за них расплачивается.

Я рассказала Йохану, что Юрген планирует использовать меня с выгодой для себя. На мой взгляд, поток денег между мной и фарангами должен идти только в одну сторону. Деньги уходят от них и приходят ко мне, и никак иначе. Йохан был по-настоящему неравнодушен ко мне, и его волновало мое благополучие. Хотя я была в Испании вместе с Юргеном, Йохан приехал на неделю, чтобы повидаться со мной. Юрген злился, но ничего не мог поделать. У него не было никаких прав на меня в Испании – и, как ему вскоре предстояло убедиться, вообще нигде.

Испания – и снова Германия

Я отправилась в Испанию, чтобы укрыться от холода Германии и необходимости платить Юргену, подальше от своей мимолетной карьеры «массажистки». Испания стала для меня более чем желанной переменой. К этому моменту я успела пожить в Швейцарии и Германии и знала только холодную сторону Европы. В Испании же я наслаждалась теплом.

Когда Юрген узнал, что Йохан приезжает в Испанию, чтобы увидеться со мной, он запер меня на балконе и не выпускал до трех часов ночи. Он был очень зол из-за того, что ему не удается «доить» свою, как он считал, «денежную корову».

В Испании Юргену не хватило денег на оплату счета в отеле, и он велел мне пойти и заработать их. Поскольку я в любом случае приехала в Европу, чтобы зарабатывать «этим способом», для него не имело значения, буду я это делать в Германии или в Испании. Он всегда говорил, что у меня очень «легкая жизнь» и я могу зарабатывать деньги без особых усилий. Он даже представить себе не мог, как трудно мне дается каждый бат. Он ничего не знал о приносимых мною жертвах – и его это не волновало.

Я была очень рада, когда приехал Йохан, и отправилась к нему в отель. Нам предстояло провести вместе неделю, и я собиралась как следует насладиться каждым моментом. Я сказала ему, что, как мне кажется, не смогу разобраться с возникшей в Германии ситуацией, не вернувшись в Таиланд, и мы вместе рассмотрели все возможные решения. Еще мы вспоминали о том времени, которое так славно провели вдвоем, и о том, как весело нам было в Таиланде.

Солнечная Испания. Улыбка для Йохана.

Это был мой второй приезд в Европу, и мне очень хотелось, чтобы на этот раз все получилось как можно лучше. У меня не было ни малейшего желания возвращаться в социально-экономические руины Таиланда и к жизни тамошней бар-герл – «бедной родственницы» по европейским стандартам. Мне также больше не хотелось конкурировать со всеми местными молодыми и красивыми тайками, поскольку мне уже стукнуло девятнадцать, хотя я все еще была привлекательна.

После нескольких дней, проведенных вместе, Йохан принял неожиданное решение: он увезет меня в Швецию. Именно это я и планировала с самого начала. Мне хотелось проводить время с человеком, к которому я испытывала взаимную привязанность. Я также знала, что должна выпутаться из своей катастрофической ситуации с Юргеном. Мне и в голову не пришло задуматься о том, какой климат ожидает меня в Швеции. Вскоре мне предстояло узнать истинное значение слова «холод»! В конце недели Йохан вернулся в Швецию, а я – в отель к Юргену.

Юрген раскричался, узнав о моем решении уйти от него. Он говорил о своей любви и обвинял меня в нарушении нашего соглашения. Я ответила, что не являюсь ни наемной работницей, ни его любовницей. Он рассчитывал на то и другое, а остался ни с чем. Позднее я узнала, что раньше, еще до меня, он с той же целью привез в Германию подружку-филиппинку. Теперь он снова остался у разбитого корыта!

Сразу же после возвращения в Германию я, полная волнения, села в самолет, вылетавший в Швецию. Когда я уезжала, Юрген сказал: «Тебе очень повезло, что у тебя есть я! Ты ко мне еще вернешься». Через несколько лет мы с ним столкнулись в Паттайе. Он спросил, не хочу ли я вернуться к нему на тех же условиях, что и прежде. Ни секунды не раздумывая, я отказалась, чувствуя, что моя самооценка взлетела до небес, – по крайней мере, в тот момент. Я была очень довольна собой!

По прибытии в Стокгольм я узнала, что агент, продавший мне билет немецкой авиакомпании, должен был попросить меня предъявить шведскую визу. Европейцы могут ездить по всей Европе без виз, а тайцы – нет. В Испании у меня никаких проблем не возникло. Испанцы привыкли привечать гостей со всего света, так что мне позволили въехать в страну без вопросов. Но в Швеции иммиграционные власти отказали мне во въезде, хотя сделали это в вежливой форме. Я находилась в шведском аэропорту, но не могла въехать в страну! Йохан ждал меня за территорией паспортного контроля. Ему позволили войти внутрь и поговорить с чиновниками, однако без визы Швеции мне было не видать, как собственных ушей.

Иммиграционные чиновники сообщили мне, что я должна вернуться в Германию и обратиться в шведское посольство, чтобы подать документы на визу. Они заверили, что это простая формальность и никаких трудностей не возникнет, раз Йохан выступает в роли моего спонсора. Йохан обещал купить для нас билеты «туда-обратно». Нам потребуется всего один день, чтобы сделать мне шведскую визу.

Я ужасно рассердилась из-за возникшего осложнения. Казалось, до Швеции и начала новой, «с иголочки», жизни с Йоханом рукой подать. Увы, меня заставили развернуться и улететь в Германию.

Прибыв в аэропорт в Кельне, я сразу же поспешила на квартиру Юргена, чтобы забрать кое-какую свою одежду. Это распространенная практика бар-герлс – уходя, оставлять часть своих вещей в домах бывших бойфрендов. Таким образом, всегда есть повод вернуться. Обычно они объясняют, что уезжали только на время, а теперь горят желанием возобновить отношения. Но у меня не было никакого желания возвращаться. Я бы скорее предпочла уехать в Таиланд, чем жить с Юргеном, делиться с ним половиной заработка, да еще и обеспечивать его бесплатным сексом!

Я села в такси, доехала от квартиры Юргена до отеля, который выбрал Йохан на эту ночь, а потом мы отправились в шведское консульство в Гамбурге, чтобы подать заявку на туристическую визу. Там вежливо приняли мое заявление. Европейцы вообще очень вежливы с красивыми молодыми тайскими девушками. В Таиланде такого вежливого обращения не встретишь нигде, разве только в пятизвездочном отеле. С туристами в Таиланде могут обращаться чрезвычайно обходительно, но эта обходительность идет не от чистого сердца. У служащих тайского правительства нет никакой заинтересованности в том, чтобы посетитель достиг своей цели. Скорее они делают свое дело ради материального вознаграждения. А европейцы обеспечивают хороший сервис, потому что действительно хотят помочь.

На следующий день мы с Йоханом вылетели в Швецию. Я была взволнована не только тем, что вступаю в новую жизнь с приятным мне мужчиной; я сбежала из Германии и от Юргена! После приземления я подошла к иммиграционному чиновнику и гордо предъявила ему свою визу. Он вежливо приветствовал меня по-шведски: «Вашегуд!»[9]

XIII. Наконец-то Швеция

Я была совершено счастлива. Я приехала в Швецию, богатую европейскую страну, и со мной был молодой, привлекательный мужчина, по-настоящему неравнодушный ко мне. Но стоило мне выйти из здания аэропорта, как мое тело застыло от жгучего холода. Это была еще даже не зима, но резкие ледяные порывы ветра пробирали меня до костей. Я не подозревала, что где-то на нашей планете может быть так холодно. У меня было ощущение, что я и носа на улицу не высуну из теплой утробы моего нового дома.

Подъехав к дому Йохана, я побежала внутрь, оставив свои сумки в машине. Мне было слишком холодно, чтобы думать о чем-то еще, кроме тепла, ожидавшего меня в гостиной. Я уже скучала по сом-там – очень острому салату из зеленой папайи, привычному блюду для тех, кто родился в Исане. Мы считали, что жить без него невозможно.

Саи в беде

Вскоре после того, как я начала новую жизнь с Йоханом, со мной связалась подруга Саи. Саи отказалась возвращаться в Убон, когда я уезжала в Германию, и я очень беспокоилась, оставляя ее с подругами в Паттайе. Я боялась, что она может впутаться во что-нибудь противозаконное. В Паттайе попасть в беду ничего не стоит.

Оказалось, она начала употреблять ябу, популярный в Таиланде амфетамин, и сейчас сидела в тюрьме. Через подругу она решила связаться со мной и попросить о помощи. Я отправила ей безвозвратный «залог», который на самом деле представляет собой взятку для полиции. Когда деньги были получены, дело против Саи закрыли, а ее освободили. Это обошлось мне в пять тысяч батов. Я отдала бы и вдвое больше, только бы вытащить ее из тюрьмы. Заплатив взятку, я могла спокойно спать по ночам. В Паттайе полно людей, балансирующих «на грани». Тяга к этому разудалому образу жизни оказалась слишком сильной для 15-летней девочки, оставшейся без присмотра взрослых.

Праздная женщина

Поскольку виза у меня была туристическая, работать в Швеции я не могла и вела жизнь «праздной женщины». Я выполняла ту небольшую работу по дому, которая требовалась для нас двоих; это оставляло мне массу времени, чтобы смотреть телевизор и ходить в спортзал. Я часто навещала родителей Йохана. Но мне было скучно. Тогда я попросила Йохана сделать визу для моей подруги Би.

Би: «как рыба в воде»

За несколько месяцев до отъезда в Германию я встретила Би, одну из подружек Йинг по старшим классам. Когда Би впервые пришла ко мне в гости в Паттайе, она спросила, как здешним девушкам удается заполучить столько желанных вещей – мотоциклы, золото и красивую одежду. Особенно ее интересовало, откуда у них столько денег.

Я сказала ей правду: «Они спят с туристами». Би удивилась: «И всего-то?!» Этот бизнес манил ее, как вода рыбу. Она была откровенно заинтересована в нем, в отличие от большинства девушек, в первый раз приезжающих в Паттайю. Впрочем, и других не приходится особенно уговаривать, стоит им увидеть, сколько здесь крутится доступных денег. Тот факт, что больше не нужно работать долгими часами за жалкую компенсацию от работодателя-тайца, становится весомым аргументом. Вскоре Би перебралась в Бангкок, чтобы стать профессионалкой.

Йохану быстро удалось сделать визу для Би; шведские иммиграционные власти настроены довольно либерально. Они не только дали мне трехмесячную туристическую визу, но, когда мне стало скучно, еще и позволили моей подруге приехать и остаться со мной. Я была в восторге от того, что рядом будет человек, с которым я смогу говорить на родном диалекте и есть свою национальную еду.

Мы замечательно проводили время, гуляя по окрестностям. Поскольку я уже немного ориентировалась в Стокгольме, я стала гидом для Би. Даже не верилось, что я могу играть роль гида в европейской стране и водить подругу по лучшим местам для шопинга. Было ощущение, будто я живу в сказке, ставшей былью! Мы, две бедные молодые девушки из низшего класса Таиланда, гуляем по Швеции, и шведы признают в нас «равных» себе – более или менее. Может быть, это было как-то связано с нашей внешностью, по крайней мере когда дело касалось мужчин. Но такое никогда не могло бы случиться в Бангкоке и вообще в любом другом регионе Таиланда. Да, я могла поехать в Лаос, и там на меня смотрели бы как на равную в этническом смысле, но я все равно оставалась бы всего лишь женщиной. В Швеции же я была наравне и с мужчинами, и с женщинами.

Однажды мы с Би сели в такси с водителем-марокканцем. Он спросил, откуда мы родом. Я ответила: «Из Таиланда». Он спросил, не поеду ли я с ним к нему домой, чтобы заняться с его другом сексом. Я сказала: «Еще чего!» Он был уверен, что все тайки работают стриптизершами, а все тайки-стриптизерши подрабатывают проституцией. Он сильно ошибался! Я больше не была бар-герл. Би, напротив, спросила меня по-тайски, сколько она получит от его друга за шорт-тайм. Я немного удивилась, но посоветовала ей назвать ему цену, эквивалентную тремстам долларам, в шведских кронах. Как ни удивительно, он сразу согласился. Это составляло двенадцать тысяч батов за шорт-тайм – в двенадцать раз больше, чем в Таиланде. Би с радостью ухватилась за эту возможность.

Би приехала в Швецию с намерением найти себе мужа. Но вернувшись в Таиланд и отдыхая на Пхукете, она познакомилась с замечательным датчанином, который увез ее с собой в Данию. Пожалуй, верно сказано: «Клад, который мы ищем, зарыт у нашего дома».

Возвращение в Таиланд. Новая виза

Проведя три месяца в Швеции, я вернулась в Таиланд, чтобы получить новую визу и съездить в Убон повидаться с матерью. Дома я провела пять недель. Для любой девушки, которая долго жила за пределами своей деревни, возвращение к корням – особенно в примитивной и провинциальной местности – происходит очень трудно. Через пять недель после возвращения я осознала, что мне нужны веселье, музыка, возбуждение и ночная жизнь Паттайи, куда я тут же сбежала и где провела еще два месяца.

В Паттайе я остановилась в отеле, принадлежавшем другу Йохана, и некоторое время учила его говорить, читать и писать по-тайски. Мать навещала меня и даже целый месяц проработала в отеле. Хотя она была не прочь убить время таким образом, Паттайя ее не привлекала. Ей были неинтересны ни жизнь в курортном городе, ни настоящая работа, позволяющая заработать на жизнь. Мать просто дожидалась моего возвращения в Швецию, чтобы спокойно пожинать плоды моей новой жизни.

Я регулярно ходила в фуд-корт в «Ройал Гарден», чтобы поесть и поболтать с друзьями. Я ждала, пока будет готова моя новая виза, и вела довольно спокойную жизнь по сравнению с предыдущей жизнью хорошо оплачиваемой шлюхи. Правда, иногда по вечерам я встречалась с Полом. Но на этот раз я приехала в Паттайю не за этим. Через пять лет после начала самостоятельной жизни у меня появился свой мужчина, который был счастлив заботиться обо мне эмоционально, физически, а самое главное – финансово.

Теперь я могла проводить с матерью больше времени, чем все предыдущие пять лет. Она ничего не смыслила в вопросах, касающихся визы, равно как и всех документов, которые от нее требовались, зато понимала, что мой отъезд из страны означает для нее большие деньги. Она знала, что я всегда буду обеспечивать ее и своих сестер.

Я впервые привезла в Паттайю Йинг, чтобы она увидела, где я провела столько лет. Ей всегда хотелось посмотреть Паттайю. Йинг была моей единственной родной сестрой. Ей оставалось всего полтора года до окончания школы. Я работала для того, чтобы она могла получить школьный аттестат и образование, которого у меня не было. Мне никто не дал такой возможности. Я очень гордилась ею и надеялась, что она тоже будет мной гордиться.

Паттайя вызывала у Йинг смешанные чувства. Этот город был бесконечно далек от провинциальной деревни, которую она называла своим домом. Ей нравилось, что здесь так доступны кинотеатры и современные, оборудованные кондиционерами торговые центры, о которых большинство деревенских жителей вообще не знает. В этом городе было полно заведений с нашей любимой исанской кухней. Ей также нравились теплый тропический бриз и шум прибоя, нежно омывающего берег. Помимо этих немногих удовольствий, делать в Паттайе в общем-то нечего, если не зарабатывать на жизнь по ночам.

Я возвращаюсь в Швецию, а Саи снова в беде

Шведское посольство известило меня, что моя виза готова и я могу снова лететь в Швецию. Я собрала сумки и приготовилась к перелету. На этот раз мне не пришлось разбираться с квартирой, полной мебели и электроники, которые нужно было отправлять домой. Поэтому все сборы прошли в мгновение ока.

Не успела я обжиться в Швеции, как мне позвонили насчет Саи. Я узнала, что она снова сидит в тюрьме за употребление ябы. С меня опять требовали денег за ее освобождение. Я не знала, как быть. Я думала, что она больше не употребляет ябу и ее жизнь налаживается, но сильно ошибалась. Я поняла, что, пока Саи остается в Паттайе, ее будут преследовать проблемы.

На этот раз я послала деньги матери, чтобы она дала взятку, хотя у меня не было никаких гарантий, что Саи отпустят после второго ареста. Было очень больно слышать, что моя младшая сестра сидит в тюрьме для несовершеннолетних. Мне казалось, что если я снова заплачý, она вернется к жизни со своими приятелями – с теми, кто балуется наркотиками, а возможно, и совершает преступления. Я колебалась, но не видела другого решения. Я отослала деньги матери, чтобы добиться освобождения моей 16-летней сестры из тюрьмы. Вместо этого мать взяла деньги себе и потратила их на предметы роскоши и «делание лица» в деревне, оставив Саи гнить в тайской тюрьме еще на шесть месяцев.

К тому времени как Саи выпустили, она поняла, что больше не хочет оказаться в тюрьме для несовершеннолетних. Ей пришлось вернуться в Убон. Мать не собиралась оставлять ее в Паттайе без присмотра. Я жалела, что Саи совсем не похожа на Йинг, прилежную ученицу, которая уже перешла в одиннадцатый класс. Будь это так, Саи сделала бы нашу жизнь – мою и матери – намного проще. Возможно, если бы Саи не узнала в свое время, что ее удочерили, она могла бы вырасти больше похожей на Йинг, но я этого уже никогда не узнаю.

Саи почти окончила девятый класс – достижение, которое открывало ей доступ к приличной работе. Она могла бы устроиться в крупную компанию, которая обеспечила бы ей медицинскую страховку, четыре выходных дня в месяц и другие преимущества. Но она бросила школу, когда была так близка к достижению этой цели, и сразу же вляпалась в неприятности. Саи лишила себя таких возможностей! Я потратила массу времени и денег, стараясь обеспечить ей хорошую жизнь, платила за ее обучение и помогала строить ее успешное будущее. Все это пошло прахом, когда она бросила школу и подсела на ябу. Я была очень разгневана и ужасно обижена; я чувствовала, что мои усилия пошли прахом.

Снова танцую

Моя жизнь в Швеции налаживалась. Благодаря щедрости Йохана я, к восторгу моей матери, посылала домой деньги каждый месяц; но я не могла целый день сидеть в квартире без дела. Вскоре мне удалось найти работу, где требовалось делать то, что получалось у меня лучше всего, – исполнять экзотические танцы. Денег за это платили гораздо больше, чем я зарабатывала в Таиланде. Выяснилось, что кроме меня здесь есть и другие тайские танцовщицы, но я была самой миниатюрной, самой молодой, а потому притягивала всеобщее внимание.

Мой первый рабочий день позволил мне показать свои прелести на сцене – яркое шоу, которое я отточила до совершенства в свою бытность юной танцовщицей-«зажигалочкой» в Паттайе. Я танцевала так, как привыкла танцевать в тайских гоу-гоу, – в том стиле, который привлекал множество клиентов. К моему удивлению, и посетители, и танцовщицы стали дружно смеяться надо мной. Я привыкла быть одной из самых «горячих девочек» на сцене – и вдруг превратилась в посмешище! Стало ясно, что мне придется поработать над тем, что я делала неправильно. Я не собиралась упустить шанс зарабатывать большие суммы в шведских кронах.

Стриптизерши в Таиланде по стилю исполнения приближаются к гимнасткам и не снимают трусики-бикини – по крайней мере, далеко не сразу. Шведки не любят азиаток, работающих в шведских клубах; они «играют грязно», стараясь добиться нашего провала. Они думают, что все мы приезжаем в Европу, чтобы заниматься своим прежним ремеслом. Кроме того, как правило, мы оказываемся гораздо лучшими танцовщицами, чем они, с нашей экзотической внешностью, смуглой кожей и миниатюрными телами, которые больше нравятся европейским мужчинам.

В первый же день одна из танцовщиц украла у меня лифчик – в общем, впечатляющего дебюта не получилось. Потом мое имя внесли в расписание, а мне об этом не сказали. Я лишилась шестисот крон (шестьдесят долларов), потому что не пришла на работу. Некоторые девушки очень старались сделать мою жизнь несчастной – и им это удалось.

Однажды я, как безумная, металась по костюмерной клуба. Вошла менеджер, велела выходить на танцпол и поинтересовалась, почему я до сих пор здесь – ведь мне пора на сцену. Я ответила, что ищу свой сценический костюм, и вскоре обнаружила его в мусорной корзине. Танцовщица-шведка выбросила мою одежду. Ей не нравилось, что маленькие загорелые азиатки притягивают к себе внимание посетителей, которое, как она считала, по праву принадлежит ей. Другим танцовщицам потребовалось немало времени, чтобы осознать, что я хочу зарабатывать на жизнь только танцами. В конце концов некоторые из них стали моими подругами.

«Замани и подмени»

Я знала по-шведски лишь те немногие слова, которым обучил меня Йохан. Мне приходилось общаться с клиентами на английском. Я лгала им, обещая, что сделаю для них что угодно, и вынуждая оплатить приват-комнату и приват-танец. После того как они вносили плату (от которой я получала солидный процент), мы отправлялись в комнату, и я нарушала свое обещание. Я делала только то, что делали все остальные девушки в клубе, – этакая стриптизерская версия торговой практики «замани и подмени».

В баре я говорила посетителю: «Пойдем в приват-комнату, я тебя полижу». Оказавшись в приват-комнате, я уверяла его, что сказала лишь «ты мне нравишься» или «я полижу только твои пальцы и соски». Многие мужчины сердились, но, как ни удивительно, далеко не все. Если они впадали в ярость, вышибалы просили их покинуть клуб. Тем, кто буянил, помогали выйти через переднюю дверь.

Обычно мы танцевали всю ночь с одним перерывом в полночь. Я всегда с удовольствием ходила в ночной магазин за едой и закусками, покупая лапшу, курицу-гриль, сэндвичи, напитки и тому подобное. Нам это было необходимо, чтобы поддержать силы, поскольку танцы и «развод» клиентов – изнурительная работа. Из западных девушек лишь немногие вызывались сходить за покупками, да и то изредка, а восточноазиатские и южноамериканские девочки всегда были «на подхвате».

Однажды вечером, получив по нескольку крон от каждой из девушек, я принесла всю заказанную еду и выложила ее на столик. Одна из шведок спросила, сколько стоила ее порция. Как и все остальные, она каждый вечер ела одно и то же и прекрасно знала, сколько стоит ее заказ. Но как раз в тот вечер я забыла взять на кассе чек. Та стриптизерша и еще несколько других европеек возмутились: «И как мы теперь узнаем, сколько нам полагается сдачи?» Я тут же вытащила всю мелочь из кармана, швырнула ее на стол и предложила им считать сдачу самостоятельно. Да, шведки не так любили меня, как шведы.

В другой раз один швед очень оскорбительно отзывался о тайских девушках: «Все они – шлюхи. Им нужны только деньги. Все они – лгуньи и воровки». Хотя он довольно точно описал мое прошлое, я сумела скрыть свои эмоции, несмотря на закипающий гнев. Мои сестры совершенно определенно не были шлюхами!

Я сказала ему, что если он придет в приват-комнату, я сделаю ему минет за самую низкую возможную цену – полторы тысячи крон (сто пятьдесят долларов). Это была сумма, которую обычно просили за танец на коленях в приват-комнате, и она давала мужчине право только смотреть, как девушка исполняет стриптиз. Когда мы перешли в приват-комнату, я мило улыбнулась и вышла. Потом я пожаловалась вышибалам, что он меня шлепнул. Ему было велено немедленно покинуть клуб. Мужчинам не позволено прикасаться к женщинам в клубе. Я знала, что поступаю нехорошо, но говорить гадости о тайках – разговаривая с тайкой! – это полная глупость. Он получил по заслугам.

В клубе я намеренно дразнила мужчин, морочила им голову, обещая сексуальный контакт в приват-комнатах, и получала неплохую плату за свой обман. Мне очень нравилась моя работа. Я могла обращаться с ними так же, как секс-туристы обращались со многими девушками в Таиланде, да еще получать материальное вознаграждение.

Однако далеко не все мужчины, которые ходят в клубы посмотреть экзотические танцы, такие глупцы. Некоторые приходят ради чистого удовольствия увидеть выступление сексуальных девушек, насладиться возбуждением и готовы платить за это удовольствие. Один клиент некоторое время смотрел, как я танцую, и разговорился со мной во время моего перерыва. Наконец он заказал танец в приват-комнате. После долгого танца и продолжения разговора он оставил мне чаевыми десять тысяч крон (тысяча долларов). Спустя четыре дня, когда у меня был выходной, он снова приходил в клуб. На следующий день я узнала, что он оставил для меня дополнительно пятьсот долларов чаевых. Он заплатил еще пять тысяч крон, чтобы продемонстрировать свою благодарность! Было очень приятно получить столько наличных без необходимости их отработать. У меня возникло чувство, которого я прежде не знала. Я ощущала чистый, неподдельный экстаз: заработать столько денег, не продавая свое тело в прямом смысле этого слова!

В Швеции есть стриптизерши, которые по выходным дням подрабатывают эскортом, получая до двух тысяч крон (двести долларов) за обычное вечернее свидание за ужином; никакой «интим» в эту сумму не входит. О нем договариваются отдельно. Но я этим больше не занималась.

Работа в Швеции позволила мне скопить немало денег, и одновременно я готовилась привезти в Европу свою мать. Я помогла Йинг поступить в колледж в Корате, прикупила пару участков земли, начала строить новый дом в своей деревне и вообще улучшила нашу жизнь, свою и своей семьи. Почти все шло хорошо. Единственная остававшаяся у меня проблема, помимо холодного климата, была связана с Саи. Она начала встречаться с каким-то бездельником и в конечном счете забеременела. Саи стала матерью в семнадцать лет. Я согласилась в последний раз ей помочь, профинансировав для нее покупку маленького магазина одежды в универмаге «Лотос» в Убоне.

По размышлении

У меня в Германии есть подруга, которая росла так же, как и я, продав свою девственность в шестнадцать лет. Она работала в секс-туристических притонах, пока не познакомилась с очень славным немцем, который увез ее в свою страну. У нас общее отношение к нашему прошлому и безжалостное чувство стыда. Мы отчаянно хотели денег и становились жертвами самых оскорбительных и похотливых желаний, какие только могли себе позволить извращенные фаранги-туристы.

Обычная публика мало что знает о жизни бар-герлс после того, как они уходят из профессии; да и к чему ей забивать этим голову? Но тем, кто в курсе наших бед, хорошо известно, что нам требуется длительная психотерапия, чтобы справиться с эмоциональным страданием и вести жизнь, которую хотя бы отдаленно можно назвать нормальной. Увы, лишь немногие девушки знают, что существует служба психологической помощи. И даже если им известно о ней, у них нет ни желания, ни средств, чтобы позволить себе такую роскошь.

Навещая родителей Йохана, я остро чувствую, что была многого лишена в своей жизни, пока росла, – в частности семьи, которая заботилась бы о моем благополучии. Знаю, мне очень повезло оказаться в Швеции. Я веду жизнь, которая кажется неосуществимой мечтой для большинства девушек из провинциального Таиланда. Моя жизнь здесь сравнительно легка, безопасна и комфортна – в общем, она похожа на рай, хотя в раю наверняка теплее.

Прожив в Швеции некоторое время и танцуя в клубе, я зарабатываю больше, чем когда-либо могла себе представить. Я выступаю на сцене, занимаюсь делом, которое приносит мне радость, и нахожусь в центре внимания. Я не продаю свое достоинство, чтобы поддерживать семью. Кажется, такая возможность выпадает раз в жизни – и это происходит со мной! Но я понимаю, что этого недостаточно. Я хочу большего. Я хочу жить и работать в восхитительном городе, где тепло, люди говорят по-английски, а деньги текут в карман так же легко, как и здесь.

Моя исанская кровь привыкла к теплому климату триста шестьдесят пять дней в году. Полуденная температура в «жаркий» летний день в Швеции такая же, как в самый холодный день в Паттайе или Бангкоке. Лас-Вегас кажется мне единственным вариантом. Я читаю о Лас-Вегасе, наслушавшись разговоров девочек в клубе. Его жители говорят по-английски, климат там теплый, и весь город полон красочных достопримечательностей и восхитительных людей. Что еще важнее, деньги там текут не просто ручейком, а мощным потоком!

Я знаю, что получить американскую визу мне будет нелегко. Я долго думала о различных вариантах, один из которых выйти замуж за американца. В Америке живут сотни тысяч тайцев; если уж они нашли туда дорогу, значит, смогу и я! США намного ближе к Швеции, чем Швеция к Таиланду, а я ведь сумела попасть сюда. Значит, и путь в Штаты должен существовать!

Мечты о Лас-Вегасе – или о чем-то большем?

Прошло время с тех пор, как я дописала этот последний абзац. Я много размышляла о поездке в Лас-Вегас, оставаясь в Швеции и продолжая копить деньги. Попаду я в Лас-Вегас или нет, карьера танцовщицы из ночного клуба рано или поздно кончится.

Я зарабатываю много денег, обеспечиваю свою семью и коплю деньги на будущее. Мое пребывание в Швеции улучшило качество моей жизни и жизни моей семьи – сейчас и на многие годы вперед. Должна признаться, я никогда не стремилась выучить шведский язык, потому что он трудный. У меня не было потребности в этом – мой «товар» расходился без слов. Я успешно общаюсь почти на любом языке, поскольку коммуникация не исчерпывается устной речью. Я намерена провести здесь еще какое-то время, а потом упаковать вещи и пуститься в следующее приключение. Я рождена жить в таком месте, где солнце светит больше шести месяцев в году – может быть, это Лас-Вегас?..

Когда я в свои тринадцать лет садилась в автобус до Бангкока, то понятия не имела, что меня ждет. Прожив целую «тяжелую жизнь» за семь лет, оставив ее позади и покончив с торговлей сексом, я знаю, что нет на свете таких преград, которые смогли бы удержать меня от исполнения моей мечты. Мне повезло, что я смогла вырваться из беднейшего региона Таиланда, чтобы жить и путешествовать в Европе. Учитывая все эти факторы, Лас-Вегас – не слишком дикая идея, если взглянуть на дело с моей колокольни.

Я читала, что танцовщицы в Лас-Вегасе платят клубу по сорок-шестьдесят долларов в день, чтобы иметь право выступать в нем, потому что получают от посетителей огромные чаевые. Не могу представить себе, как такое возможно: платить, чтобы работать в клубе! Гоу-гоу барам в Паттайе не хватает девушек, чтобы заполнить свои сцены. Но если в Лас-Вегасе чаевые так хороши, что танцовщицы готовы платить за привилегию там работать, то кто я такая, чтобы спорить? Я готова в этом поучаствовать.

С тринадцати лет моя жизнь вращалась вокруг ярких огней, крохотной сцены, режущей слух рок-музыки и ночей, переходивших в рассвет. Эти ночи были полны порочных стариков, зубы которых пожелтели от никотина, а дыхание было зловонным от спиртного. Возможность никогда больше не спать с отвратительными или извращенными мужчинами ждет меня впереди, в Лас-Вегасе. Он, как и Швеция, дает шанс «грести деньги лопатой» без необходимости торговать плотью. С другой стороны, я уже сомневаюсь, что хочу использовать свое тело или продолжать быть танцовщицей в клубе на этом этапе жизни. Возможно, я рождена для чего-то более великого.

Краткосрочный «академический отпуск»

Наконец я перестала работать в стрип-клубе и начала учить шведский; я также очень серьезно подошла к новому направлению своей жизни. То, что я начала писать эту книгу и вспоминать многие события своей биографии, мотивировало меня бросить танцы. Я намерена сделать свою следующую карьеру, какой бы она ни была, намного более респектабельной.

Первым шагом стало возвращение к учебе. Хотя заработок стриптизерши – вещь существенная, я знаю, что способна на большее. Я доказала, что могу получить все, чего захочу и в чем нуждаюсь, и для этого мне больше не надо спать с секс-туристами!

За первые четыре месяца 2002 года я отослала матери полмиллиона батов. Из этой суммы двести тысяч батов предназначались для покупки земли на мое имя, а триста тысяч должны были лечь на мой сберегательный счет и идти на оплату текущих расходов матери. Но мать потратила все триста тысяч за четыре коротких месяца – и хотела еще. Сумма в семьдесят пять тысяч батов в месяц почти в двадцать раз превышает среднемесячный доход семьи в моей деревне.

Мать разозлилась на меня, когда я перестала работать в клубе, и продолжала требовать денег. Во время наших телефонных разговоров она говорила о других бар-герлс из нашей деревни, уверяя, что эти девушки присылают домой гораздо больше. Я знала, что она лжет. Пусть исанские женщины сколько угодно говорят моей матери, что их дочери в Паттайе, Бангкоке, Европе или США присылают домой по восемьдесят тысяч батов в месяц – я знала, что это неправда. На самом деле они говорили о доходах своих дочерей от проституции, никогда не признавая этого вслух. Также верно и то, что их ложь – типичный пример попытки помериться друг с другом «лицом».

Я подарила Йинг мотоцикл, модную одежду, мобильный телефон, оплатила полный курс школьного обучения и многое другое, но она всегда недовольна. Она пошла по стопам матери в своем неутолимом стремлении к материальным благам. Йинг живет по стандартам среднего класса. Она думает только о моих деньгах, не беспокоясь об их источнике. Она также всячески старается дистанцироваться от позора быть рожденной в бедной захолустной деревне, в нашей семье, но главное – от меня и моей прежней профессии. Йинг не разговаривает со мной на нашем исанском диалекте, если рядом есть мужчины, которые могли бы счесть ее «деревенщиной». Что о ней думают женщины, ей все равно. Я сравниваю жизнь 17-летней Йинг со своей собственной. Она никогда не смогла бы оценить испытания, выпавшие на мою долю, ради того чтобы у нее была жизнь, которой она теперь наслаждается. Она совершенно не понимает, как ей повезло, – да и не пытается понять.

Фаранги годами твердили мне, что моя семья «пьет из меня соки». Шведы, с которыми я поделилась своей историей, разделяли их мнение. В итоге я приняла решение посылать своим родственникам только по пять тысяч батов в месяц. Эта сумма – как раз те деньги, которые две мои сестры зарабатывали бы, если бы у них была работа в нашей деревне. Я делаю им подарок в виде пяти тысяч батов каждый месяц; им не придется их отрабатывать. Никто никогда не дарил мне такие деньги просто так. После этого моя мать тоже приняла решение – и теперь я снова, после того как содержала мать семь долгих лет, стала нежеланной гостьей в «ее доме». ЕЕ доме?! Это мой дом! Это дом, который я купила и обставила мебелью на деньги, полученные за годы физических и эмоциональных жертв. Жертв, за которые я буду продолжать расплачиваться до конца жизни!

Моя мать не желала видеть меня снова, если мое возвращение не будет сопровождаться суммой в двести тысяч батов. Я не подозревала, что по-прежнему остаюсь «черной овцой», единственное назначение которой просто присылать домой деньги. Все эти годы мать давала мне понять, что я желанная гостья в нашем доме и загладила свою вину за смерть отца. Но стоило мне сократить свои денежные взносы, и она стала обращаться со мной точно так же, как раньше. Я была изгоем!

Отсутствие благодарности – обычная реакция исанских матерей, когда их дочери, которые много лет приносили в жертву свои молодые жизни ради родственников, решают уйти из секс-торговли. В этом случае щедрые денежные пожертвования прекращаются. Родители, особенно матери, продолжают жить в домах, купленных дочерями, в то время как эти самые дочери вынуждены ютиться в крытых соломой хижинах, содержа одного или нескольких детей на семьдесят батов в день, получаемых на фабрике по производству обуви, одежды или аксессуаров. Миллионы батов, которые они заработали на продаже своих тел, давным-давно разграблены родителями и дальними родственниками. Как только уходят деньги, исчезают родственники и друзья, которые наживались на наших прежних заработках.

Эти молодые женщины часто остаются больными после многих лет злоупотребления своим телом, к тому же они очень одиноки. Их детям часто отказано в официальном статусе и образовании, которое они получили бы, родившись за границей. Те, кто заработал массу денег (как правило, в Японии) и возвращается домой, тоже страдают от разочарования, и им особенно трудно приспособиться к деревенской жизни. Некоторым не удается привыкнуть, и они становятся алкоголичками; другие совершают самоубийство. Их желание – так же как и мое – всегда быть «хорошими дочерями». Все мы просто следуем правилам нашей культуры, требующей от нас заботиться о своих семьях, забыв о себе!

Последняя награда «хорошей дочери».

Крытая соломой хижина, в которой теперь живет Дуангжанд, заботясь о прикованном к постели муже и четверых детях, служит горьким напоминанием о судьбе, далекой от той, к которой, как ей мечталось, должна была привести ее жертвенность. Эта хижина стоит напротив элегантного двухэтажного особняка за закрытыми воротами, такого же, как тот, который она купила и обставила и в котором сейчас живет ее мать.

Фотограф: Санитсуда Экачай

Фото публикуется с разрешения Bangkok Post

Дом в бангкокском стиле.

Этот дом поразительно похож на тот, из которого изгнали Дуангжанд, когда «хорошая дочь» больше не смогла обеспечивать свою мать деньгами. Она отошла от секс-торговли, а муж-японец бросил ее. Трагическая история о том, как родная мать отказалась от дочери, когда иссякли деньги, вполне обычна для Таиланда. Это и моя история.

Фотограф: Санитсуда Экачай

Фото публикуется с разрешения Bangkok Post

Молодая женщина, уехавшая в Японию в 18-летнем возрасте, зарабатывала миллионы тайских батов на секс-торговле даже после того, как расплачивалась со своими сутенерами. После многих лет обслуживания мужчин она вернулась к себе домой в Чиангмай с маленькой дочерью и мужем-японцем, который спустя два года бросил ее. Оставшись без денег, она снова вышла замуж и родила еще троих детей.

Мне потребовалось немало лет, чтобы понять это. Но в конце концов я пришла к выводу, что с самого начала были правы фаранги, которые говорили мне: «Твоя мать обращается с тобой так же, как ты со своими клиентами, – как с ходячим банкоматом». В последние семь лет я была всего лишь неиссякаемым источником денег для матери и моих сестер. Я могла бы стать богатой, если бы моя семья проявила хоть малую толику финансовой ответственности, вместо того чтобы сорить моими деньгами.

Мысли об Испании – снова

Сейчас май, и в Швеции становится теплее; днем температура поднимается до четырех-пяти градусов. Швеция – очень гостеприимная страна, и я надеюсь в следующем году получить шведский паспорт. Только немногие иностранцы, может быть, человек сто в год, получают тайский паспорт, и лишь единицы из них – уроженцы Запада. Это одно из многих различий между нашими странами. США и европейские страны предоставляют многим иностранцам право на гражданство. Азиатские страны позволяют уроженцам других стран становиться своими гражданами далеко не так охотно.

Получив шведский паспорт, я смогу работать в Испании – еще одном государстве, входящем в ЕС. Швеция – страна замечательная, и я очень благодарна за ее либеральные иммиграционные законы, уровень здравоохранения и образовательную систему. Однако виза, хорошая медицинская страховка и языковая школа не могут защитить от свирепого, безжалостного холода. Испания обещает много преимуществ, два из которых – теплый климат и Майорка, туристический город, похожий на Паттайю, где сущее раздолье истинным «совам». Испанцы любят веселиться всю ночь напролет, изо дня в день. У нас с ними определенно есть что-то общее. И нет ничего невероятного в мысли о том, что я, возможно, когда-нибудь смогу получить и испанский паспорт.

Еще одно преимущество Испании – туристы тратят там много денег, особенно в стрип-клубах. Я могла бы легко приспособиться к испанскому образу жизни. Я танцевала бы там так, как делала это в Таиланде, а не в Швеции, и мне не нужно было бы снова приспосабливаться. Я часто думаю о легких деньгах; перед притягательностью туристических денег почти невозможно устоять. Но я понимаю, что это был бы шаг назад от моих долгосрочных целей. А они значат для меня гораздо больше, чем любые деньги, которые я могла бы заработать. Иначе я бы просто стала в Швеции проституткой и гребла деньги лопатой. Ясное дело, будущее вызывает у меня растерянность и даже противоречивые мысли. Я знаю, чего хочу для своей жизни. Но достичь этих целей, не используя прежних навыков, – самая большая трудность.

Я была занята в индустрии, где подвизались молодые сексуальные девушки, и заработала больше денег, чем могла мечтать. Тем не менее я знаю, что жизнь не ограничивается этим. Сюда, в Швецию, приезжают девушки из Восточной Европы, Южной Америки, Таиланда и Филиппин – всех нищих регионов мира. В Таиланде девушки с севера и северо-востока страны едут в Бангкок. Таиланд кажется мне теперь всего лишь частью мировой торговли сексом. Эти девушки, как и я, родом из одинаковых гетто.

Йохан в кризисе

Йохан потерял работу. Поскольку он – профессиональный программист, на которых обычно есть спрос, это стало для него огромным ударом. Все свое время он тратил на поиски нового рабочего места – увы, безрезультатно. Вполне понятно, что он становился все более раздражительным, с ним стало трудно жить, а самое главное, он впал в депрессию. Йохан привык к комфортной жизни молодого специалиста, чьи доходы позволяли покупать все, чего душа пожелает. Но теперь он истратил свои сбережения и больше не мог содержать нас.

Мне всегда было некомфортно из-за того, что Йохан оставался единственным добытчиком и к тому же был очень щедр. Мне нужно удовлетворять свои основные потребности, к тому же я искренне хочу помочь ему пережить этот кризис. Я вернулась к экзотическим танцам, утешая себя тем, что танцы в Европе – не то же самое, что танцы в Таиланде. В Швеции я продаю только сексуальную фантазию; я больше не торгую сексом.

Чуть позже

Йохан очень злится из-за того, что до недавнего времени я посылала домой так много денег. Хоть я и уменьшила денежные перечисления родственникам, но похоже, сделала это слишком поздно. Йохан остро реагировал на эти траты, а теперь еще лишился работы. Все это привело к нашему разрыву. Я потеряла лучшего в своей жизни бойфренда из-за запросов моей матери. Я несу полную ответственность за то, что соглашалась утолять ее ненасытную жажду денег и уступать ее хищническому желанию «делать лицо».

Йохан сдал в субаренду свою квартиру и перебрался к родителям, потому что больше не мог позволить себе снимать отдельное жилье. Я переехала в маленький домик в ближнем пригороде Стокгольма, принадлежащий тайке, менеджеру моего клуба. Она приехала в Швецию около двенадцати лет назад примерно таким же путем, что и я. Она хотела накопить денег и улучшить свою жизнь и жизнь родственников. Теперь ей принадлежат несколько домов и прибыльный клуб. Мне хотелось бы когда-нибудь повторить ее успех.

Я в кризисе

Текстовые сообщения Дэйву от Йохана перед отъездом в Испанию:

Лон то и дело заговаривает о самоубийстве. Ее поведение часто бывает маниакально-депрессивным, хотя такой диагноз ей не ставили. Она то экстатически радостна, то хочет покончить с собой. На шоссе пыталась открыть дверцу машины. В другой раз я застал ее у открытого окна моей квартиры на пятом этаже. Это не смешно.

Не так давно она поехала навестить подругу, которая живет примерно в ста пятидесяти километрах от Стокгольма. Я пошел встретиться с другом и был рядом с баром отеля, когда она мне позвонила. Она взбесилась из-за того, что ей показалось, будто я к ней равнодушен; сказала подруге, что пойдет прогуляться, и исчезла. Подруга забеспокоилась и позвонила в полицию. Мне рано утром позвонили из полиции, когда забрали ее из дома посторонней женщины. Очевидно, она просто бесцельно бродила, разбрасывая все, что у нее было при себе, включая золото и деньги. Какая-то женщина нашла ее, забрала к себе домой и тоже позвонила в полицию. Она сказала, что Лон говорила о желании броситься в холодную реку. Лон дала полицейским мой адрес в Стокгольме.

Позже, мои записки Дэйву

Йохан уехал в Испанию, чтобы помочь своему другу создать бизнес. После его отъезда я осталась в одиночестве и ужасно по нему скучаю. У меня острая депрессия, и я начала курить. Моя жизнь состоит из двойных смен на работе, и я танцую по шестнадцать часов в день. Ненадолго возвращаюсь домой, чтобы поспать, а потом снова ухожу. Поскольку я больше не живу с Йоханом, то не испытываю желания возвращаться домой. Часто дремлю на работе, между танцами, когда клиентов мало.

Я потеряла контроль и больше не могу заботиться о себе. Я безутешна из-за того, что Йохан оставил меня, чтобы отправиться на работу в Испанию. Я чувствую себя брошенной, хоть и знаю, что это не входило в его намерения. Меня кладут в больницу Каролинского университета в Солне, Стокгольм, и я пробуду там несколько недель. Я принимаю сильнодействующие лекарства, и так будет продолжаться еще несколько месяцев, даже после выписки из клиники. Я совершенно не в состоянии работать. Диагноз: клиническая депрессия и шизофрения.

В конце августа 2003 года я наконец приняла решение вернуться в Таиланд. Похоже, у меня нет причин оставаться в Швеции; Йохан уехал, а работать я больше не могу. Надеюсь, возвращение на родину исцелит мое сердце и поддержит душу. Мне нужно продолжать жить. Никогда еще в моей жизни все не складывалось так удачно – чтобы так быстро развалиться на части.

Шведское правительство заботилось обо мне пару месяцев и будет продолжать делать это, пока я не почувствую себя достаточно хорошо, чтобы самостоятельно путешествовать. Я никогда не получила бы такого лечения в родной стране, а ведь я даже не заслужила постоянного вида на жительство в Швеции. Я всегда буду благодарна Швеции за то, что эта страна позволила мне вновь обрести достоинство, зарабатывать и копить деньги без необходимости торговать своим телом; за медицинскую помощь и систему социального обеспечения, а также за экономическую помощь, которая поступала в течение первого месяца моего пребывания в Таиланде. К моему удивлению, на мое имя был оформлен вклад; я выяснила это, когда прилетела домой. Щедрая система соцобеспечения Швеции позволила мне получать медицинский уход и страховку по инвалидности, эквивалентную сорока тысячам батов в месяц, пока я остаюсь резидентом Швеции. Но теперь на мне висит ярлык клинически депрессивной шизофренички. Я физически нездорова и сильно набрала вес после употребления многочисленных лекарств. Пора возвращаться домой; Йохан уехал, а я не могу оставаться одна. Мне нужна помощь даже в простейших делах.

XIV. Дом, милый дом?..

Возвращение в Таиланд

Я вернулась в Таиланд 29 августа 2003 года. Я договорилась с братом, который жил в Бангкоке, чтобы он встретил меня в аэропорту; однако он не появился. Его поведение было типично – этого и следовало ожидать. Степень ответственности, которую демонстрируют тайские мужчины из деревни, оставляет желать лучшего. Если бы он думал, что я что-то ему привезла, то приехал бы в аэропорт вовремя.

Одурманенная лекарствами, я кое-как сумела добраться до отеля, откуда и позвонила ему. И вскоре уже оплачивала дорогу туда-обратно для брата и его жены, которые хотели съездить в Убон повидаться с матерью. За одиннадцать часов, которые занял перелет из Швеции в Таиланд, я снова стала «ходячим банкоматом» для своей семьи – ничего не изменилось! Я вернулась, чтобы стать тем же главным источником дохода, который был у них больше семи лет, и их финансовой спасительницей.

Я не посылала матери никаких денег несколько месяцев, поскольку была больна и лежала в больнице. По возвращении я узнала, что она взяла в долг тридцать тысяч батов и рассчитывала, что я возмещу их вместе с процентами за три месяца – то есть от пяти до десяти процентов суммы. Мои сестры никогда не заботились о благополучии матери, а той в ее 43 года и в голову не приходило устроиться на работу. Она привыкла получать деньги, чтобы поддерживать комфортную жизнь, – благодаря мне одной!

Сентябрь 2003 года. Потеря земельного участка

Мать сообщила мне, что отдала моему брату земельный участок – участок, обещанный мне дедом в обмен на заботу о бабушке после его смерти. Я выполняла свою часть этой сделки – и даже с избытком, – пока она была жива. Но это не имело никакого значения для моей матери. Ничто не изменилось, несмотря на все, что я сделала для нее и семьи. Она сказала, что отдала эту землю брату, потому что у него есть дети и им потребуется рис, который они станут выращивать на этой земле, – им она нужна больше, чем мне.

Лечение и нескончаемые муки

Прошлое по-прежнему преследует меня во сне и наяву. Мне продолжает сниться самоубийство – я прыгаю с высоких зданий, на меня нападают огромные собаки. У меня хроническая бессонница. Когда мне удается заснуть, я просыпаюсь от неотступных кошмаров. Днем, ложась подремать, я разговариваю во сне о своем прошлом. Еще в Швеции я начала ходить во сне. Долгие прогулки посреди ночи приводили к тому, что меня подбирала полиция и отвозила домой.

Я принимаю целую аптеку психотропных средств и других лекарств, чтобы дожить до следующего дня. Это не жизнь. Я чувствую себя зомби. В числе этих лекарств халдол (галоперидол) – антипсихотик для лечения галлюцинаций и самообмана; имован – снотворное; хлорпромазин (аминазин) – антипсихотик (нейролептик) для лечения галлюцинаций и бреда; перфеназин – еще один антипсихотик (нейролептик); флуоксетин – антидепрессант; анта – антацид; энзим – для пищеварения. Кто-то может недоумевать, зачем психотику понадобились антациды и энзимы? Причина в том, что от всех этих лекарств я ужасно плохо себя чувствую, а тошнота и рвота – мое ежедневное состояние. Энзимы должны помогать пищеварению, а антациды говорят сами за себя. Лекарства-антипсихотики, предназначенные для борьбы с галлюцинациями, наоборот, усилили их. Предупреждение о том, что «халдол может вызывать психотическое поведение и галлюцинации», описывает лишь один из побочных эффектов халдола. Халдол может вызывать и вызывает те самые психотические реакции, для лечения которых его прописывают! Перечисление побочных реакций на эти лекарства звучит, как рецепт катастрофы – с большой буквы «К». Один только веб-сайт халдола перечисляет больше сотни побочных действий. Другие психотропные средства так же разрушительны и даже опасны. Бóльшую часть времени я чувствую себя физически разбитой.

Вот негативные побочные эффекты, от которых я страдаю:

• Бессонница

• Летаргия

• Приступы паники

• Галлюцинации

• Нанесение себе увечий

• Утрата полового влечения

• Тремор рук

• Внутреннее беспокойство

• Полная паранойя

• Острые запоры

• Ощущение себя как зомби

• Резкие перепады настроения

• Кошмарные сны и флешбэки

• Маниакально-депрессивные проявления

• Навязчивые и суицидальные мысли

• Вспышки гнева и вербальной агрессии

• Внезапный и резкий набор веса

• Побуждение выпрыгнуть из быстро едущей машины

• Скачки мыслей и невозможность контролировать мышление

• Страх перед врачами, госпитализировавшими меня в психиатрическую палату

Октябрь 2003 года. Моя первая работа

Моим первым рабочим местом в Паттайе был британский ресторан. Я согласилась работать шесть дней в неделю по восемь часов в день за четыре с половиной тысячи батов плюс чаевые. В первую же неделю владелец увеличил продолжительность смены до десяти часов, а еще через неделю – до двенадцати. Он предложил мне по семнадцать батов в час за переработку – при загрузке свыше шестидесяти часов в неделю. Мои основные часы продолжали расти. Я в бешенстве отказалась от переработки и была моментально уволена. Владелец даже не заплатил мне за отработанные дни. Это одна из многих причин, по которым многие «честные девушки» меняют работу после приезда в Паттайю. По крайней мере, в торговле телом соглашения об оплате услуг не нарушаются, избавляя нас от споров из-за денег.

Встречаюсь с Энди

В это время я очень нуждалась в новом бойфренде. У меня никого не было уже несколько месяцев, с тех пор как Йохан улетел в Испанию. Я надеялась, что новый мужчина поможет мне забыть Йохана, и зарегистрировалась на сервисе знакомств.

Администрация сайта проигнорировала отмеченные мною в анкете предпочтения – рост, возраст, цвет волос, религию, хобби и т. п. Вместо этого они свели меня с Энди – 49-летним неуклюжим британцем ростом сто восемьдесят пять сантиметров, чье образование, должно быть, остановилось на уровне девятого класса. Он ничего не знал ни об одном предмете, за исключением малярных работ. Ему не хватало навыков социального поведения; он со всеми ссорился и не имел представления о «правилах приличия». У него также были проблемы коммуникации, и не только из-за заикания, но и потому что он отставал в развитии. Энди был не способен заводить друзей или самостоятельно найти себе женщину.

Главная причина, по которой фаранги устремляются в Таиланд, заключается в их неумении развивать зрелые отношения с женщинами у себя на родине. Тайки не так сильно их отпугивают. Тот факт, что Энди не мог найти себе даже бедную деревенскую женщину, не пользуясь услугами агентства знакомств, многое говорит о его страхе перед противоположным полом. Его чувство неполноценности и низкая самооценка сразу бросались в глаза. Вместо того чтобы помочь мне забыть о Йохане, эти новые отношения заставили меня тосковать по нему еще сильнее.

Встречаясь с Энди, я нашла новое место официантки в ресторане «Шантийи» в Жомтьен-Бич – на дорогом курорте, расположенном южнее Паттайи. Мне нравилась моя работа, а окружение было гораздо «чище» того типа заведений, к которым я привыкла.

Энди каждый вечер таскался за мной в «Шантийи», хотя я просила его этого не делать. К этому времени он уже был пьян и несносен, позорил меня и мешал мне работать. Когда мне понадобилось взять пару выходных из-за плохого самочувствия, владелец ресторана воспользовался случаем, чтобы отказаться от моих услуг. Полагаю, истинная причина заключалась в Энди, который всех раздражал и отбирал мое рабочее время у других посетителей. Энди стоил мне работы!

Снова меняю работу

Я устроилась кассиром в маленькую пиццерию, работавшую по заказам. Это место мне нравилось, но я плохо ладила с персоналом, особенно с одной поварихой и ее бойфрендом, который доставлял пиццу заказчикам на своем мотоцикле. Он и другие разносчики постоянно просили денег на бензин из кассы – до сотни батов в день, хоть я знала, что им нужно всего двадцать батов. Я отказывала, и они злились. Повариха набрасывалась на меня из-за того, что я не даю ее бойфренду Дому лишних денег. Обстановка накалилась почти до драки. Дом только рад был бы в ней поучаствовать. Я понимала, что мне придется уйти. Эта работа стала мне ненавистна, потому что я больше не могла терпеть постоянные ссоры. Я рассказала владельцу, что персонал его обсчитывает. Его реакция оказалась неожиданной. Он сказал, что готов мириться с их мелким воровством, потому что бизнес приносит хорошие деньги.

Спустя пять дней после ухода из пиццерии я все еще кипела, взбешенная угрозами Дома. Я не желала мириться с оскорблениями от какого-то тайца и придумала, как рассчитаться с ним. Я позвонила в пиццерию и заказала пиццу на дом. Мне ответила девушка, заменившая меня на кассе; она не знала моего голоса, а в ресторане не знали, где я живу.

Я стала ждать, пока Дом доставит пиццу. Я собиралась полоснуть его ножом, когда он войдет, и позволила бы сбежать. Я не верила, что тайский суд может осудить женщину за «самозащиту» в ее собственном доме. Дэйв пытался отговорить меня от этой затеи, но я не желала его слушать! Тогда Дэйв встретил разносчика у входа в дом, чтобы уберечь меня от неприятностей. Это оказался другой работник, не Дом. Видимо, Будда, Дэйв и этот другой разносчик спасли меня от беды.

Снова меняю работу

Вскоре я нашла новую работу в качестве бартендера-кассира в гриль-баре «Голден Гейт». Однажды мой прежний работодатель (владелец пиццерии) зашел в этот бар и заметил меня. Он спросил, как у меня дела и нравится ли мне новое место. Сказал, что закрыл свою пиццерию, пока не найдет других работников, потому что воровство прежних зашло слишком далеко. Почему владелец бизнеса никого не уволил и не сообщил в полицию, а закрыл свое дело? Причина проста: он был фарангом, которому не полагалось заниматься этим бизнесом. Он мог быть владельцем, но не имел законного права работать в заведении.

Энди лишает меня еще одной работы

Энди оказался самым трудным из всех известных мне мужчин. Я лишилась своей работы официантки в «Шантийи», потому что он вечно являлся в ресторан пьяным. Потеряла я и следующее место в баре, потому что он едва не подрался с владельцем – эта ссора заставила меня потянуться за ножом. Я нечаянно порезалась, и пришлось отправиться в больницу накладывать швы. После больницы я поехала в полицейский участок. Полиция потребовала от моего работодателя оплатить медицинские расходы, а также «боль и страдания». Он был очень зол, поскольку винил в происшествии Энди и меня – и справедливо! Но у него не было выбора. Он тоже был фарангом, руководившим бизнесом за кассовым аппаратом, – а это запрещено в Таиланде.

Пусть Энди – человек трудный, но я стала его худшим ночным кошмаром! Я встречаюсь с ним, хотя он рассчитывает, что я буду оплачивать половину ресторанных чеков и любых совместных расходов, пока он за мной «ухаживает». Думаю, он каким-то образом удовлетворяет мою потребность помогать. Я вижу человека, которому еще хуже, чем мне.

Многие из нас, участвующих в торговле плотью, склонны быть спасателями – мы привыкли спасать наши семьи. С менее альтруистической точки зрения, эти отношения дают мне ощущение огромной личной силы. Энди – мужчина, которого я контролирую. Я могу делать все, что хочу, выпендриваться, как пожелаю, дурно с ним обращаться, а он никуда не денется. Я нужна ему, и он знает, что никто больше ему не поможет. Он нуждается в наших отношениях еще отчаяннее, чем я!

Если говорить начистоту, мне двадцать три года; я на три года старше, чем среднестатистическая 20-летняя танцовщица гоу-гоу. Я набрала семь с половиной килограммов лишнего веса – при моем росте это много; я выкуриваю пачку сигарет в день и принимаю кучу психотропных средств. Я уже не та сексуальная красотка, какой была меньше года назад. Мне необходимо, чтобы кто-то меня любил. Энди, должно быть, любит меня, поскольку мирится с моим злобным поведением и вспышками гнева. Мы созданы друг для друга.

Да и кому еще я нужна? Важнее всего, что, глядя на Энди, я вижу написанные БОЛЬШИМИ БУКВАМИ у него на лбу слова: «БРИТАНСКАЯ ВИЗА».

Мой щенок Бич

Недавно, гуляя по пляжу, я встретила маленького щенка, которому было не больше двух месяцев от роду. Собачке повезло: она нашла на пляже кусок жареной курицы. Пока она готовилась впиться в нее своими крохотными зубками, другая собака, более крупная, отняла и уволокла желанную добычу.

В тот момент я увидела не щенка, а беззащитную маленькую девочку. Этот щенок был мною, только на десять лет моложе, когда в свои тринадцать лет я оказалась одна на улицах Бангкока. У нас обоих не было ни крыши над головой, ни пищи, ни кого-то, кто мог бы прийти на помощь. Я не хотела, чтобы этот малыш пережил то, что случилось со мной. Я подошла к собачке, чтобы взять ее. Удивительно, но она не стала убегать. Она с готовностью отозвалась на каплю любви и тепла. Ах, если бы только мне десять лет назад так повезло, как ей сейчас! Она облизала мое лицо и заскулила. Я взяла ее домой и назвала Бич.

Бич быстро научилась отличать звук моего мотоцикла от всех других. Когда я подъезжала к дому, она всегда выбегала на улицу, радуясь моему возвращению. Она ждала не тунца, курицы или говядины – она ждала меня, чтобы я взяла ее на руки и одарила своей любовью.

Через несколько месяцев, вернувшись с работы, я нашла Бич совершенно больной. Я сразу же повезла ее к ветеринару. Он сделал укол, но было слишком поздно. Она умерла у меня на руках, на заднем сиденье мотоцикла Дэйва, который подвозил меня домой.

Бич была почти как мой ребенок, и вот она ушла навсегда. Я больше никогда не увижу, как она виляет хвостиком, не почувствую тепла ее тельца. Она была единственной, кто любил меня, не считая моего отца, и не просила за любовь ничего взамен. В тот момент моей жизни она тоже была единственным существом, которое я по-настоящему любила. Джук, Дэйв и я похоронили ее у пруда на пустыре неподалеку от моего дома.

Январь 2004 года. Снова на таблетках

Однажды ранним утром, около семи часов, я проснулась после большой дозы снотворного, но все равно не выспавшись. От таблеток голова была как в тумане. Мне следовало научиться не превышать дозу, но я просто пила их одну за другой, пока, наконец, не засыпала. Добравшись до кухни, я рухнула на стеклянный столик, разбив его вдребезги. Я растерялась и позвонила Дэйву. Мне было безразлично, что едва рассвело; когда мне что-то было нужно, я не думала о других. Дэйв приехал и обнаружил, что вся моя комната и простыни в крови. Он хотел отвезти меня в больницу, но я отказалась. Тогда он заклеил раны на моей голове и руках пластырем. Они неплохо зажили, и этих шрамов больше не видно. К счастью, Дэйв проделал это мастерски. Я не лишилась своей красоты!

Февраль 2004 года. Мысли о Йохане

Нездоровые и разрушительные отношения, которые сложились у меня с Энди, заставляли меня все чаще думать о Йохане. Он замечательно относился ко мне, мирился с моим скверным и ребяческим поведением. Я не заботилась о его чувствах так, как он того заслуживал. В результате я получила Энди.

Йохану

Это ночной кошмар, ставший реальностью: Вчера я потеряла тебя. Я нежно вспоминаю счастье с тобой. Я знаю, что тебя у меня больше не будет. Ты не представляешь, как мне больно. Хочу, чтобы ты знал: ты всегда будешь мне нужен. Я знаю, что слишком поздно. Я все понимаю. Мне хотелось бы, чтобы все стало, как было когда-то. Я хочу, чтобы ты знал: ты никогда не умрешь в моем сердце. Море и небо так же далеки, как мы с тобой. Не знаю, когда мы встретимся снова. Но я хочу, чтоб это случилось. Сейчас все, что я могу сделать, – умолять звезды и небо быть друзьями тебе, Когда тебе грустно, И заботиться о тебе, когда меня нет рядом. От той, кто не может тебя забыть.

Февраль 2004 года.

Гэй и Джук

Я уже была некоторое время знакома с Джук, когда она и ее подруга Гэй переехали ко мне. Гэй планировала поселиться в Паттайе не для того, чтобы найти обычную работу. К счастью для нее, хотя она об этом тогда не догадывалась, ей не хватало внешних данных, чтобы хорошо зарабатывать в моей профессии. Гэй была девушкой энергичной и очень хотела найти бойфренда-иностранца, при этом она была низкорослой и плотно сбитой.

Бойфренда она так и не нашла, зато устроилась на работу в магазин, открытый с семи до одиннадцати. Она окончила девять классов школы, как и Джук, но ей было двадцать три года, а Джук – двадцать восемь. Джук не взяли в магазин из-за возраста. В свои двадцать восемь она уже была «отработанным материалом».

Джук вскоре нашла гораздо лучшее место в дорогом бильярдном клубе. Чтобы обеспечить себе достойную работу, пусть даже самую простую, нужно не только иметь девять-двенадцать классов образования, но и быть достаточно молодой – не старше двадцати пяти лет. Во многих объявлениях о приеме на работу указана верхняя возрастная граница.

Джук

Иногда я думаю о Джук, которая на пять лет старше меня и тоже родом из Исана. В пятнадцать лет, окончив девять классов школы, она начала работать на обувной фабрике. Она зарабатывала по девяносто пять батов в день, работая по восемь часов шесть дней в неделю. Через три года она начала трудиться на фабрике по пошиву одежды, зарабатывая по сто сорок пять батов в день, при 8-часовом рабочем дне и шестидневке. По воскресеньям, в свой единственный выходной, она ходила в школу, в итоге пройдя семьдесят процентов материала, необходимого для получения полного школьного аттестата.

Два года спустя, когда Джук было двадцать лет, резко упал курс бата – до сорока батов за доллар. Она начала работать в компании «Сигейт», зарабатывая по сто шестьдесят три бата в день при 6-дневной рабочей неделе. Вскоре «Сигейт» закрыла семь из девяти своих фабрик, чтобы избежать «больших» расходов на оплату труда тайцев, и перенесла производство в другие страны. Джук перешла в «Эдванст Текнолоджиз», где собирала термостаты, получая полторы сотни батов в день при шести рабочих днях в неделю. Наконец, она решила уйти с фабрики электроники и перебраться в Паттайю вместе со своей подругой Гэй.

Теперь Джук работает официанткой и маркером (это человек, который следит за бильярдным столом) в «Мега-Брейк», дорогом бильярдном зале в Паттайе, принадлежащем австралийцу. Она зарабатывает пять тысяч батов в месяц, работая по восемь часов в день с одним выходным в неделю, плюс еще две-три тысячи чаевых. Это очень хороший доход для девушки, не занятой в торговле телом. Недостаток этого места в том, что в первый месяц ей пришлось проработать тридцать дней подряд, прежде чем она получила свой первый выходной.

Я пишу о Джук, сравнивая ее жизнь со своей. Она тоже из бедной семьи, как и я, но у нее оба родителя живы. Еще одно отличие: ее мать была главной добытчицей в семье всю свою жизнь. Джук при росте сто сорок восемь сантиметров весила тридцать девять килограммов – девушка в самом соку, и притом красотка. Она никогда не бывала в Европе, никуда не ездила, кроме Сингапура, где две недели проработала помощником повара. Она мало что знает о мире и мужчинах. Кажется, Джук не может обойтись без того, чего действительно хочет, но ее желания весьма скромны. Она всегда кажется счастливой и уж точно довольной. У нее есть по-настоящему неравнодушные друзья, и ее отношения, как правило, длятся подолгу. Она здорова психически и физически. Ей не нужны психотропные средства, снотворное и другие лекарства, которые я принимаю, чтобы поддерживать эмоциональную стабильность. Она живет жизнью «нормальной» молодой женщины, не занятой в торговле сексом, – жаль, что я этого лишена.

Однажды Джук совершила ошибку, сказав Йинг: «У тебя отличное тело, и ты могла бы зарабатывать большие деньги, работая в гоу-гоу». Джук ничего не знала о моем прошлом. Она не представляла, что я жила той жизнью для того, чтобы моим сестрам никогда не пришлось прибегать к такой форме трудоустройства. После этого я не разговаривала с Джук два месяца. Она так и не узнала причин моего молчания.

Сестра Джук, Йен, стала танцовщицей гоу-гоу, как и я когда-то, хотя теперь она больше не работает – у нее нет в этом необходимости. Она живет на деньги, которые посылает ей один фаранг, британец, работающий в Омане, а также за счет другого фаранга, американца. Почему две девушки из одной любящей семьи, с одинаковыми возможностями (или их отсутствием) идут столь разными путями?

Две сестры: разные судьбы

Что заставляет двух сестер, которые росли в одном доме, под опекой одних и тех же взрослых, развивать совершенно разные стороны своей личности и выбирать разный образ жизни? Одним из объяснений могут служить детские переживания, которые различаются как день и ночь. Я не могу объяснить, почему Джук и ее сестра такие разные, зато могу объяснить семейную ситуацию, которая вела нас с Йинг в разных направлениях. Хотя Йинг временами тоже доставались колотушки, палка никогда не опускалась на нее с той же частотой, силой и злобой, как на мое тело. Йинг не жила, как я, в круглосуточном, ежедневном страхе, что ее изобьют.

Сколько себя помню, взрослые родственники лупили меня палкой за малейшую провинность. На самом деле им даже повода не требовалось. Я терпела жестокое обращение со стороны тех, кому было положено опекать беспомощных малышей. Удара можно было ждать в любую минуту и от кого угодно, кроме отца. Мне было некуда бежать и негде спрятаться. Я ненавидела тех, кто постоянно причинял мне боль. Единственный способ, спасавший меня, – это бегство. Я знала, что не заслуживаю постоянных побоев. Я никогда не понимала причины этого отношения, но видела, что мои родственники меня стыдятся. Тем не менее я была хорошей девочкой, хотя и проказницей – это не такая уж редкая черта для детей, которые стремятся исследовать мир во всей его полноте.

Единственное, чего я хотела с тех пор, как пошла в школу, – иметь возможность учиться и совершать добрые дела для любимых сестер. У меня было доброе сердце, но с годами оно преисполнилось гнева на тех, кто причинил мне столько боли. Только благодаря милости Будды в моем сердце оставалось крохотное местечко, открытое для любви. В глубине того существа, что носило мою шкуру, скрывалась достойная личность. Я знала, что заслуживаю спасения.

После смерти отца я осознала свою ответственность. Черная туча вины преследовала меня повсюду. Моя культура внушила мне, что я обязана снабжать свою семью деньгами, которые больше не мог обеспечивать мой отец, – и я всегда выполняла эти обязательства. Я готова была принести свою жизнь в жертву – умереть физически, эмоционально и духовно, чтобы компенсировать моей семье его смерть.

Напротив, у Йинг никогда не было причин чувствовать ответственность или вину. Она могла развивать свои врожденные артистические таланты, которые приносили ей всеобщее признание. Я тоже могла бы так жить, но мне не дали такой возможности. Ее считали умной, хорошей девочкой, и все ее любили. Ей не нужно было доказывать свою ценность – она уже обладала ею. Она жила нормальной жизнью ребенка, даже при тех ограничениях, которые свойственны невежественной и несчастной семье в бедной деревне Северо-Восточного Таиланда. Она могла вести такую жизнь только потому, что я принесла в жертву свою.

XV. Ошибочный брак

Март 2004 года.

Замужество

Мы с Энди поженились в Паттайе 6 марта 2004 года и почти сразу же подали заявление на визу. Но собеседование в британском посольстве в Бангкоке мне назначили лишь через три месяца, в конце июня.

Май 2004 года.

Мы с Энди в Паттайе

Мы с Энди были женаты всего пару месяцев, но ладили друг с другом хуже, чем прежде. Как-то я попросила его принести мне воды из кухни. Я могла бы справиться с этим сама, но привыкла просить его делать для меня все подряд. Я отдавала себе отчет, что просто испытываю его, проверяю, до какой степени на него можно надавить, прежде чем у него лопнет терпение. В тот раз на это потребовалось одно мгновение. Он вернулся с водой – и вылил ее мне на голову. Я пришла в ярость и сказала, что хочу развода.

Я убежала из дома и осталась ночевать у подруги. Я хотела приучить Энди, что все будет по-моему. Иначе он вернется в Англию холостяком – да еще и с кошельком, облегченным на тридцать тысяч батов плюс некоторое количество золота в качестве выкупа за невесту, который он уплатил моей матери. Моя бурная реакция испугала его, и он почти сразу же позвонил, чтобы извиниться. На следующий вечер я вернулась в его квартиру, удовлетворенная тем, что полностью контролирую и его, и наши отношения.

Июнь 2004 года

Вчера в гостях у Дэйва я сказала Энди, что он был плохим отцом и не заботился о своих детях. Разве он не предпочел уехать в Таиланд вместе со своими сбережениями, вместо того чтобы тратить деньги на детей? Он был в ярости! Он сказал, что если я полагаю, что он не заботился о своих детях, то могу взять его телефон и позвонить его бывшей жене или бывшей любовнице в Англию. Я тут же схватила его телефон и швырнула через всю комнату. Он ударился о стену, и у него отвалилась верхняя панель. Я считала себя правой, и все остальное не имело значения. Как потом оказалось, я была не права, но так и не извинилась.

У большинства из нас, выживавших путем торговли плотью, злость не знает границ. Мы так часто подавляли гнев в своей молодой жизни, что при любой возможности излить его уподобляемся животным, вырвавшимся из клетки. Обычно мы хватаемся за любую возможность отпустить тормоза, особенно когда знаем, что нам нечего терять. Мне никогда не казалось, что расставание с Энди было бы для меня большой потерей. Я чувствовала, что никуда не денется ни он сам, ни грядущая британская виза, поскольку он меня ни за что бы не бросил.

Первое собеседование по поводу визы

Мое первое собеседование сначала проводила очень образованная британка, которая говорила не только на безупречном английском, но и с очень сильным британским акцентом. Я училась английскому не на примере дикторов Би-би-си, а общаясь в Таиланде с мужчинами, преимущественно американцами. Среди них не было ни британцев, ни хорошо образованных людей. Поскольку мне было трудно ее понимать, я попросила, чтобы собеседование проводила тайка. Я думала, что мы сможем вести более личную беседу, основанную на нашем общем языке и культуре.

Мою просьбу быстро удовлетворили. Я решила, что теперь оказалась на своей территории и мои навыки дружелюбного убеждения проявятся как нельзя лучше. Но другая женщина-консультант оказалась такой же образованной, как и первая. Она привыкла беседовать с бар-герлс, которые, как и я, выходят замуж за наивных, легковерных англичан с целью получить доступ к британским визам. Она разговаривала со мной на таком утонченном тайском, будто у меня в кармане был диплом колледжа. Она хотела выяснить, трудно ли мне понимать юридические термины. Это был ее способ поставить меня на место и напомнить о ее высоком положении. Она также знала, что таким образом затрудняет для меня и других бар-герлс процесс получения визы. Она не представляла, кто я такая и на что способна.

Я была, несомненно, умна, но мои навыки и «образованность» были приспособлены для выживания на улице, а не для того, чтобы триумфально пройти через собеседование в посольстве. Я не могла говорить по-тайски на таком изысканном уровне, как она. У меня за плечами было всего шесть лет школьного обучения. Я сидела и думала: «Неужели у них в этом посольстве нет ни одного исанца?» Мне не только не удалось получить визу, нам еще велели вернуться через две недели и принести «подтверждение трудоустройства» Энди. Энди в тот момент был безработным, но ему предложили место в его прежней компании, когда он вернется в Англию. Он связался со своим бывшим руководителем, который прислал ему факс с подтверждением.

Июль 2004 года

В середине июля мы снова пришли в британское посольство и узнали, что Энди нужно немедленно отправиться в Англию и переслать по факсу свою кредитную историю. Кроме того, в посольстве хотели получить подтверждение его финансовых активов. Энди выслал мне из Англии все требуемые документы. Еще через пару недель я снова поехала в посольство, надеясь, что эта поездка изменит мою жизнь, движение которой в последнее время напоминало штопор. Мы с Дэйвом больше двух часов простояли в очереди перед входом. Когда мы, наконец, добрались до приемной, у нас сразу же приняли финансовые документы; со мной провели краткое собеседование, и виза была одобрена. Мы с Энди стали планировать мой приезд в Англию!

Кстати, чье это золото?

Незадолго до отъезда я поехала в последний раз повидаться с братом, который жил в Бангкоке. Первое, что я заметила, – на нем было золотое украшение, которое мать потребовала купить ей сразу после моего возвращения из Швеции, одиннадцать месяцев назад. Моя мать великодушно отдавала брату многое из того, что я дарила ей. Она же никогда не дарила мне ничего, кроме тех трех сотен батов, когда выгнала меня из дома в мои тринадцать лет. Почему же я продолжала дарить ей подарки, почему позволяла ей манипулировать собой и запугивать себя? Потом я вспомнила. Конечно, я же старшая дочь и родом из Исана. Я – дочь Исана, и я продукт своей культуры.

Мужчина – поле, женщина – рис.

Тайская пословица

Моя мать: ничего не меняется!

Мои родственники приехали в Паттайю перед тем, как я отправилась в Европу, и мать снова попросила меня возместить ей транспортные расходы на нее и внуков (детей моего брата). Пока они были в городе, я наблюдала, как мой двухлетний племянник постоянно бьет свою четырехлетнюю сестру. Ни мать, ни брат не обращали внимания на его злобное и агрессивное поведение. Вот почему подавляющее большинство тайцев-мужчин вырастают, не уважая женщин и не беспокоясь о них. Моя мать нянчила своего внука, словно он был младенцем, а племянница должна была мыться и одеваться сама.

Наконец-то еду в Англию

В тот момент я не представляла, что готовит мне будущее. Найду ли я настоящую работу и обеспечу ли себе нормальную британскую жизнь? Буду ли я зарабатывать по пять фунтов в час в магазине или доме для престарелых, заботясь о стариках, или придется вернуться к профессии танцовщицы? Я знала только, что Энди – мой билет из Таиланда и подальше от моей жизни бар-герл.

Я выяснила, что в Англии есть клубы, где я могу танцевать перед мужчинами в одежде. Это было именно то, что надо. Деньги здесь платили не такие большие, как за стриптиз, но Энди ни за что не позволил бы мне снова этим заниматься. Танцы в одежде в Англии оплачиваются намного лучше, чем работа кассиром в Таиланде. Что угодно оплачивается лучше, чем работа в Таиланде.

Конец июля 2004 года

Я снова уехала из Паттайи ради шанса жить в Европе, но на этот раз в англоговорящей стране. Дэйв и Джук отправили меня в аэропорт на такси. Я помолилась за отца и родственников в аэропорту Бангкока, поднялась по трапу в самолет и приготовилась встретить свою новую жизнь в Англии. По крайней мере, я уже говорю на языке этой страны – в отличие от Швейцарии, Германии, Испании и Швеции.

Англия

Я очень быстро прошла таможенный и паспортный контроль в аэропорту Манчестера. Энди улетел в Англию еще в начале месяца и с нетерпением ожидал моего приезда. У него несколько недель не было секса, и я думала, что именно секс будет первым его желанием. Его длинная худая фигура маячила за таможенным контролем, среди толпы англичан, ожидавших своих близких. Увидев его, я испугалась, что повторится ситуация, которую мы оба пережили в Таиланде.

Начало жизни с Энди в Англии сложилось не лучшим образом. Он зарабатывал меньше тысячи фунтов в месяц, снимал квартиру без домашнего телефона, ездил на подержанном «Фольксвагене», и вообще вещей у него было мало, не считая одежды в шкафу. Мне определенно было нужно нечто большее. Честно говоря, я никогда не бываю удовлетворена! То, чего хватает другим, для меня определенно недостаточно! Я всегда хочу больше, больше, больше!!!

Всего через несколько дней после приезда мне понадобились мои лекарства – и срочно, но Энди вечно находил оправдания, почему он не может мне их купить. «Аптеки сегодня закрыты», или «Сегодня воскресенье, врач не принимает», или «Сегодня понедельник, я на работе». Если вам нужно лекарство, а ваш муж отказывается помочь, не спорьте с ним! Найдите нового мужа!!! Кончилось тем, что я сама нашла врача и аптеку и купила лекарства.

Август 2004 года

Я пробыла в Англии всего пару недель, когда мне предложили работу уборщицы в колледже города Сток-он-Трент. При полном рабочем дне там платили около пяти фунтов в час. Эта работа приносила мне достаточно денег, чтобы понемногу откладывать, основываясь на моем изначальном договоре с Энди. Мы договорились, что я буду платить за еду, а он – за все остальное. Это были не такие большие деньги, которые я получала, танцуя в Швеции, но пока их хватало. Я поняла, что медленно, но верно смогу улучшить свою жизнь.

Я не могла открыть счет в банке, не имея ни договора на аренду квартиры, ни счетов на воду или электричество на мое имя. Поэтому моя электронная зарплата отправлялась на банковский счет Энди. Вскоре стало очевидно, что «еда», за которую я должна была, включает все, что можно купить в магазине. У Энди также были ежемесячные платежи по кредитным картам и банковским ссудам. Для уплаты этих долгов он использовал не только деньги «на еду». Он выдавал мне минимальное содержание, чтобы я могла поесть на работе и выпить чашку кофе, и говорил, что остальные деньги пойдут на оплату телевизора, машины, квартиры и т. д. Это не соответствовало нашему уговору, и меня совсем не радовали такие перемены в состоянии наших финансовых дел.

Путаные откровения клинически депрессивной шизофренички, живущей то на лекарствах, то без них.

Текстовые сообщения Дэйву.

8 августа 2004 года

Привет, Дэйв!

Как дела? Мне хочется убиться здесь с Энди. В жизни не встречала такого человека. Ужасно скучаю по Йохану. Разговариваю с Тони из Лондона, моим бойфрендом из давних времен, почти каждый день. Энди дает мне всего три фунта в день. Этого не хватает на тайскую еду; банан – вот и все, что я могу себе позволить. Тони говорит мне, мол, приезжай и живи у меня, когда тебе понадобится.

Случалось, Энди не мог уйти с работы, чтобы отвезти меня к врачу, так что мне приходилось ездить самой. Кстати, мне очень нравится моя работа, и благодаря ей я чувствую себя намного лучше. Но когда мне заплатят, я должна буду отдать Энди дополнительные двадцать фунтов в неделю. Мне еще никогда не приходилось давать деньги мужчине. Иногда я не понимаю, что я здесь с ним забыла.

Сентябрь 2004 года

Помимо того что я отдаю из своей маленькой зарплаты гораздо больше, чем планировала, для Энди я еще и кухарка, и уборщица. Я прихожу с работы после девяти вечера – в доме беспорядок, грязная посуда свалена в раковину, а он смотрит телевизор и спрашивает, что я собираюсь готовить на ужин. Так он ведет себя с тех пор, как вернулся в свою страну и чувствует себя свободнее. Но мое терпение вконец лопнуло. Я сказала ему, что хочу уйти. Последнее, что готов увидеть любой мужчина, – это как его секс, кухарка, уборщица и бóльшая часть дополнительного дохода хлопают дверью. Он повторяет мне снова и снова, что потратил кучу денег, чтобы привезти меня в Англию. Виза и билет обошлись примерно в сорок тысяч батов, но он жаловался, что имелись и другие расходы, пока мы были вместе и он содержал меня в Таиланде. «Вот еще! Я не бесплатная! О чем он вообще думал?»

2 октября 2004 года

В последнее время я не принимаю лекарств, и мне кажется, что он [Энди. – Пер.] слишком много ноет. Я так устала его слушать, что швырнула винную бутылку через всю комнату, но промахнулась. Он вызвал полицейских и заявил, что я склонна к насилию и две недели назад ударила его. Так и было, но он тоже меня ударил. «Она ударила меня в прошлый раз», – вот что он сказал полицейским. Они приняли заявление и пригласили меня на днях прийти в полицию для беседы. Я видела выражение их лиц и читала их мысли: «Она ростом сто сорок пять сантиметров, он – сто восемьдесят пять, и это он нас вызывает?!»

Спустя еще несколько дней – все это время я отказывала ему в сексе – он велел мне лечь спать в другой спальне, где не было ни матраца, ни одеяла – только подушка и полотенце. Так я прожила несколько дней. В это время он запрещал мне пользоваться «его» телевизором, «его» стереосистемой и вообще всеми «его» вещами. Я не собираюсь оставаться с человеком, который не дает мне одеяла, чтобы согреться. Это последняя капля!

Телефонные разговоры с Дэйвом.

5 октября 2004 года

После того как Энди выдал мне двести пятьдесят фунтов, чтобы я съехала от него и нашла отдельную квартиру, я резко передумала уезжать, потому что теперь у меня на руках были деньги. Я хотела остаться в его доме и сохранить эти деньги и еще хотела, чтобы он оплатил все счета. Уйдя из его дома, я осталась бы совершенно без средств, если не считать двухсот пятидесяти фунтов – единственное, что стояло между мной и жизнью на улице. Этих денег не хватило бы на аренду квартиры, предоплату и еду до следующей зарплаты. Я хотела остаться в «нашем» доме – и жила там еще несколько дней, пока наши отношения не стали невыносимыми. Я поняла, что надо искать другое жилье, даже если это означает, что питаться придется одной лапшой два раза в день.

Энди написал Дэйву о закате наших отношений, думая, что Дэйв заставит меня держать слово. Мы с Энди оба звонили Дэйву и посылали ему SMS с момента моего приезда в Англию. Хотя мне нужны были нормальные отношения с мужчиной, быть с Энди я больше не хотела. К счастью, Тони, с которым я познакомилась в начале своей жизни в Паттайе, жил в Лондоне и не отменял своего приглашения приехать и пожить у него.

Уезжаю от Энди

В те немногие свободные часы, которые выдавались у меня между рабочей сменой по утрам, курсами английского днем и второй рабочей сменой вечером, я отыскала для себя студенческую квартирку за сорок фунтов в неделю. У каждого квартиранта была своя комната, но самое замечательное в этом новом жилище было то, что моя комната принадлежала мне – и только мне одной! Мне не нужно впускать туда Энди.

В последнее время я не принимала таблетки и чувствую, что теряю разум. Мне показалось, что я слышала по радио голос друга Энди; он рассказывал о тайской девушке, которая бросила своего мужа-англичанина, нарушив обязательства по визе. Я пугаюсь, что Энди пришлет кого-нибудь навредить мне. Посылаю SMS Дэйву: он советует принимать лекарства и напоминает, что радио у меня нет. Он обеспокоен, потому что, по его словам, я перестала ясно мыслить, что историй, которые я ему рассказываю, не могло быть. Он говорит, что я все больше галлюцинирую.

Энди по-прежнему названивает мне целыми днями; он приходит в мою комнату искать меня – по крайней мере, я уверена, что это так. Я говорю ему снова и снова, что не вернусь к нему. Я бы скорее уехала из Англии и вернулась в нищету Таиланда, чем провела бы еще минуту в его обществе.

Я всегда думала, что мужчины, с которыми я встречалась в барах, – плохие люди, но те, кто пользуется услугами служб знакомств, еще хуже. Они такие же, как клиенты в барах, но притворяются другими. Швейцарцы, немцы, испанцы и англичане совсем не похожи на мужчин из этих же стран, которые ездят в секс-туры в Паттайю.

Паттайя привлекает низшую категорию западных мужчин – самую низкую, какую я встречала. Тайские бар-герлс получают ложное представление об иностранцах, а секс-туристы получают ложное представление о тайках, полагая, что все они – коварные бар-герлс вроде меня. А мы думаем, что все они старые, толстые, пьяные, неухоженные, психически или физически неполноценные. Мы также думаем, что они не самые умные люди на планете. Назвать их «посредственностью» было бы комплиментом. Некоторые из них настолько неадекватны, что не способны позаботиться о себе и ищут сиделку в виде невесты-тайки. Что касается эмоциональной незрелости, то Энди – идеальный пример.

Я все время боюсь, что однажды меня разбудит стук в дверь и сотрудники иммиграционной службы скажут, что я нарушаю условия своей визы, уйдя из дома Энди. Это тревожит меня настолько, что порой лишает сна, и все же я предпочитаю беспокоиться, чем провести с ним хотя бы еще один день. Мои друзья предостерегали меня, что он «не тот человек» и мне следует поискать другого, но я его жалела. К тому же была «британская виза», с которой Энди так гордо носился. Он знал, чего я хочу, и знал, что я со многим смирюсь, чтобы получить ее. Мои друзья также считали, что он притворялся непонимающим, чтобы не платить свою долю, но я оправдывала его скверные манеры. Как же я была не права!

8 ноября 2004 года.

Три недели в больнице Харплендса

К тому моменту, как я перестала принимать свои лекарства, я проработала уборщицей в колледже Сток-он-Трент три месяца. У меня продолжались галлюцинации, которые при моем психозе кажутся абсолютно реальными. Наконец моя коллега позвонила в больницу: меня забрали и немедленно госпитализировали. Я поехала в больницу добровольно.

15 ноября 2004 года

Я в больнице уже примерно неделю. Звонил Энди, он хочет поговорить; он в ужасном состоянии. Он просил Дэйва получить доступ к моей медицинской истории в Швеции, чтобы английские врачи могли мне помочь. Дэйв был готов действовать как посредник, но не дал бы Энди личной информации обо мне, даже если бы знал ее. Энди шлет Дэйву по три-четыре SMS каждый день, жалуясь на проблемы, которые я ему создаю. Вчера я сказала Энди, что хочу вернуться к нему, но когда он приехал в больницу навестить меня, заявила, что никогда больше не буду с ним жить, а потом ударила его.

Энди сказал Дэйву, что мне назначат государственного адвоката, который будет присутствовать со мной на суде. Цель этого слушания – определить, можно ли выпустить меня из больницы в понедельник. Адвокат выстроит линию защиты, опираясь на мои показания о склонности Энди к насилию. Я умолчала о том, как специально создавала ситуации, чтобы разозлить Энди. Я могу быть настоящей стервой, когда не принимаю лекарства – и даже когда принимаю их. Психиатры отменили мне антипсихотики и прописали только снотворное.

18 ноября 2004 года

Я пробыла в больнице уже больше недели, когда социальный работник позвонил Энди, чтобы расспросить о его финансовом положении и о собственности в Таиланде, если таковая имеется. Поскольку Энди любит выдавать себя за состоятельного человека, он сказал, что у него есть недвижимость за границей. Позже он сообразил, к чему приведет эта ложь: сотрудники больницы решат, что он способен оплатить мое лечение, и ему выставят счет. К этому моменту я еще не выплатила достаточную сумму национальной страховки, чтобы получить доступ к английской системе социальной медицины.

22 ноября 2004 года

В больнице обсудили, как быть со мной и нашими с Энди отношениями. Психиатры и социальные работники беседовали с нами индивидуально. Государственный адвокат спросил Энди, может ли тот помогать мне финансово; Энди ответил, что не может. Он заявил, что готов снова съехаться со мной и оплачивать аренду квартиры и счетá, если я возьму на себя расходы на еду.

Энди рассказал врачам о Дэйве, о том, что Дэйв играл для меня роль отца, которого у меня нет. Он также рассказал им, что у меня есть деньги в тайском банке с привязанной к ним банковской картой. Государственный адвокат задал вопрос, начал ли Энди бракоразводный процесс против меня. Энди его не начал; он хотел выяснить, как я вижу наши дальнейшие отношения. Его беспокоило положение, в котором я оказалась из-за госпитализации, а также мои перспективы остаться в Англии. Он полагал, что я сама вырыла себе яму (так оно и было). Он также опасался, что ему придется раскошелиться, чтобы вытащить меня из нее.

26 ноября 2004 года

Вчера вечером я снова позвонила Энди из больницы и сказала, что хочу его видеть. Он пришел навестить меня, но на этот раз из осторожности держал дистанцию. На сей раз и я обращалась с ним повежливее. Сказала, что не люблю его, но он мне небезразличен. Я плакала и плакала, жалуясь на свое положение, на то, что оказалась в психиатрической клинике в Англии. Это напоминало историю в Швеции, только теперь я больше не принимала психотропные лекарства.

28 ноября 2004 года

Сегодня меня выпустили из больницы «под опеку» Энди.

29 ноября 2004 года

Я выписалась из больницы и с новыми лекарствами чувствую себя лучше. По-прежнему скучаю по своим друзьям в Таиланде. Я просила Дэйва и Джук приехать в Англию, но они не согласились. На самом деле Англия – хорошая страна. Здесь невесело, но государственная медицинская система помогла мне, а также назначила пособие по инвалидности. Кроме того, мне обеспечили бесплатные курсы английского языка, а ведь у меня даже нет гражданства. Иностранцу в моей стране такого везения не видать.

31 декабря 2004 года.

Дома с Энди

Я уже месяц живу с Энди. Я получила свой ежемесячный чек по нетрудоспособности на сумму четыреста фунтов. Энди нужно было двести двадцать фунтов, чтобы оплатить счета; многие из них были платежами по долгам, которые он наделал до моего приезда в Англию. Я попала в ту же ситуацию, в которой была, перед тем как съехала от него и начала жить одна.

Я отдала ему половину платы за аренду квартиры, потому что он об этом попросил. Если бы я этого не сделала, он наговорил бы мне гадостей. Терпеть не могу давать ему деньги, но отчаянно хочу остаться в Англии – и не могу жить одна, потому что нездорова. У меня нет своего дома, мне некуда податься, и родственников здесь у меня тоже нет. Мои сестры мне никогда не пишут и не звонят. Не знаю, что я буду делать со своей жизнью. Я бы ушла, если бы в Англии был хоть кто-то, кто мог бы позаботиться обо мне. Я могла бы поехать к Тони – он по-прежнему приглашает к себе, но я боюсь навсегда лишиться визы.

1 января 2005 года

Проведя в доме Энди всего четыре недели, я уже подумываю снова съехать и найти себе другую комнату. Я договорилась о свидании с другим мужчиной; Энди договорился о свидании с другой женщиной.

3 января 2005 года

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что я не смогу уйти от него; мне слишком больно – эмоционально и физически. В Англии мужчины не дают своим подругам деньги, как это делают в Таиланде. Они даже не покупают сигареты своим подругам – или, как в моем случае, жене! Я пыталась встречаться с двумя другими мужчинами: оба они одинаковы. Англичане – люди вежливые, но они не платят ни за что, кроме первого ужина. Я могла бы поискать себе нового мужчину, но устала от попыток.

4 января 2005 года

Вчера Энди лишился работы (он был шофером в строительной компании), но сегодня его восстановили. Этот краткий перерыв в его занятости и в защищенности наших финансов, возможно, привел к тому, что у меня обострилась депрессия. Сегодня днем я почувствовала себя очень плохо. А когда мне скверно, я гораздо сильнее тоскую по Йохану, ведь он всегда умел меня подбодрить. Я хотела, чтобы Дэйв попросил его связаться со мной. Я почувствовала бы себя намного лучше. Все, что мне было нужно, – услышать его голос.

Если бы Йохан позвонил, наверное, я бы расплакалась; но раз он больше не хочет быть моим другом, то я оплакивала бы потерю каждый день. Я действительно люблю его и до сих пор показываю его фотографию всем своим подругам в колледже, где работаю. С каждым днем я все больше по нему скучаю. Когда я расплакалась на работе, одна из моих подруг сказала, что верит – он до сих пор любит меня. Я тоже хочу в это верить! Я всегда спрашиваю Дэйва, который переписывается с Йоханом: «Спрашивает ли он обо мне? Завел ли он новую подружку?» И еще мне жалко Энди. Мне не следовало уезжать из Швеции в Таиланд. Мне не следовало знакомиться с Энди!

5 января 2005 года

Мне жаль, что я доставляю Дэйву и Йохану так много хлопот и так обременяю их! Я знаю, что больше никогда не встречу таких мужчин. Они всегда помогали мне поддерживать мою семью. Я этого никогда не забуду. Я бы хотела самостоятельно заботиться о себе и своих сестрах, но у меня больше нет ни денег, ни эмоциональных и физических сил, чтобы делать это. Надеюсь, в будущем я смогу снова помогать семье.

Энди уже некоторое время пытается выбить государственные деньги за то, что так долго обо мне заботится. Он также хочет быстрее получить государственную квартиру – по той же причине. У Энди большой опыт в подаче заявок на государственную помощь. Надеюсь, ему вскоре повезет.

Недавно Энди сказал, что не будет возражать, если я снова начну танцевать. Но раньше он говорил, что в нашем городе нет ни одного стрип-клуба. Я все же попробую найти заведение, где танцуют; привлекательная тайка ростом сто сорок пять сантиметров может неплохо заработать в Англии. Меня беспокоит, что Энди начнет посягать на половину этих денег. Да, вот такая я!

Энди не слишком доволен тем, как развиваются наши отношения. Он очень расстроен и измотан. В конце концов, я ему надоела, и он хочет жить своей жизнью. Но он в замешательстве. Он хочет поступить со мной по совести, чтобы я могла остаться в Англии. В то же время ему нужен развод. Все упирается в визу – это самый сложный момент.

8 января 2005 года

Энди попросил моего биографа написать краткую версию этой книги в виде рассказа, чтобы представить его на конкурс, объявленный журналом Take a Break. Лучшая работа получит приз – пятьсот фунтов. Он думает, что мы можем выиграть, и нам очень пригодятся эти деньги. Эта просьба была проигнорирована, поскольку такая работа требует много времени. К тому же Энди тут вообще ни при чем.

Позже Энди позвонил Дэйву и попросил в долг пятьсот фунтов на оплату услуг геодезиста, чтобы получить ссуду на дом. Энди пообещал Дэйву вернуть долг, когда получит ипотеку. Энди ничего не стоит попросить любого о чем угодно. Он считает, что он «вправе». Всю жизнь с протянутой рукой.

12 января 2005 года

Энди снова звонил Дэйву, чтобы попросить в долг. Он опять лишился работы. Он больше не заинтересован в деньгах на оплату геодезиста, теперь ему просто нужно оплатить просроченные счета.

13 января 2005 года

Сегодня я дважды звонила Дэйву, чтобы обсудить мое возвращение в Таиланд. Должно быть, я с полчаса проплакала, разговаривая с ним и Джук. Я устала от Англии и от того, что у меня здесь нет друзей. Все пошло не так, как я планировала. Я спросила Дэйва, готов ли он открыть маленький магазинчик в Убоне для меня или магазинчик для нас с Джук в Паттайе. Я так несчастна, что готова променять Англию на лавочку в убонской деревушке – хуже некуда. Никогда не думала, что захочу покинуть Англию или любую европейскую страну ради Таиланда.

Дэйв и Джук отговаривали меня. Дэйв даже упомянул, что мне следовало бы снова подумать о танцевальной карьере – возможно, она меня возродит. Эта идея привела Энди в ярость! Дэйв также сказал: если я настолько погрузилась в депрессию, мне следовало бы снова лечь в больницу. Я ответила ему: вчера я ходила в клинику, и врач сказал, что у меня «просто выдался плохой день и через сутки-двое все наладится». Врач был не прав! Интересно, что он сказал бы сейчас? Я не могу справиться с глубоким чувством печали и одиночества. Я ощущаю внутреннюю пустоту. Эта боль так сильна, что я не могу ее вынести!

Позже в тот же день

Энди позвонил Дэйву, чтобы сообщить, что у меня была передозировка. Он вопил: «Лон лежит на полу! Она наглоталась снотворного и лекарств. «Скорая» уже едет!»

14 января 2005 года

Мне не смогли промыть желудок, поскольку это нужно делать в течение часа после приема таблеток. Я приняла их слишком много. Врачи боялись, что у меня могут быть повреждены почки и сердце, но я живучая. Кровяное давление – всего восемьдесят четыре, и я лежу под капельницей.

Я проснулась в более стабильном состоянии. Кровяное давление приближается к норме. Врачи еще ждут результатов анализов. Вчера вечером я солгала Энди – в очередной раз. Я сказала ему, что Дэйв предложил мне пятьдесят тысяч батов для возвращения в Таиланд и открытия маленького магазинчика. Я хотела, чтобы Энди приревновал; хотела проверить, позволит ли он мне сохранить свои деньги, не требуя от меня слишком многого.

Сейчас около семи вечера; мне разрешили уйти из больницы. Давление и пульс нормализовались. Я возвращаюсь домой с Энди. Состояние духа улучшилось.

17 января 2005 года

Позвонила Дэйву, чтобы сказать ему, что я познакомилась с мужчиной, который захотел получить контакты Йинг, когда увидел ее фотографию. Я попросила, чтобы Дэйв сделал для Йинг почтовый ящик и этот мужчина мог бы с ней связаться по электронной почте. Я всегда стараюсь улучшить жизнь своих сестер, в данном случае подыскав для Йинг бойфренда-иностранца и потенциального мужа. Я очень скучаю по своим родственникам и отчаянно нуждаюсь в их обществе.

22 января 2005 года

Послала Дэйву SMS с просьбой сказать Энди, чтобы тот лучше обо мне заботился. Я больна и сама не справляюсь. Мне будет нужен кто-то рядом всю мою жизнь. Я решила, что пока этим человеком будет Энди.

23 января 2005 года

Я сегодня гораздо бодрее, но все равно скучаю по Дэйву и Джук. С каждым днем все лучше узнаю Энди и учусь его понимать. Я способна принимать его и жить с ним – пока!

26 января 2005 года

Я люблю Энди. Не могу не любить, потому что жалею его. Не знаю, почему люди всегда делают ему гадости. Он и мухи не обидит. Я готова посвятить ему всю свою жизнь. Знаю, он человек неплохой, но многого не понимает. Тем не менее все, что он делает, он делает на пределе возможностей.

27 января 2005 года

Энди всегда прощает меня: ему нужен кто-то рядом – это все, чего он хочет. Я чувствую то же самое и потому люблю его. Я хочу настоящей любви – вот чего я ищу. Теперь я верю, что она у меня есть. Я знаю, почему другие его не любят, но я с ним надолго. Знаете, что я вижу? Я вижу себя, когда смотрю на него – человека, которого никто не любит! Не могу бросить его, потому что он будет переживать. И я буду переживать из-за того, что обидела его.

5 февраля 2005 года

Энди знает, что Дэйву никогда не нравились наши отношения. Это побудило его отправить Дэйву сообщение по поводу преимуществ моего пребывания здесь. «Хоть у нас и не так много денег по сравнению с Таиландом, Лон лучше жить здесь, в Англии, где бесплатные врачи и лучшее здравоохранение. Когда Лон получит в следующем году постоянный вид на жительство, она сможет потребовать увеличить ей пособие по инвалидности. Так что со временем благодаря мне ее положение улучшится, и я позабочусь, чтобы она получала всю медицинскую помощь, какая ей требуется». Хотя любая государственная помощь, которую я получу, будет результатом усилий Энди, она пойдет на пользу и ему – это уже так!

9 марта 2005 года.

Консультант по вопросам семьи и брака

Мы собираемся к консультанту по вопросам семьи и брака, чтобы разобраться с положением дел. Наши отношения похожи на «американские горки»: то нам очень весело и мы смеемся до упаду, то все крайне депрессивно, и это мне обходится слишком дорого. Да и смеемся мы теперь не так часто.

11 марта 2005 года

Возможно, все-таки придется положить конец нашему браку. В последнее время я дурно обращаюсь с Энди. Моя медсестра нашла приют для женщин, где я смогу пожить пару дней. Она считает, что это позволит нам отдохнуть друг от друга; она видит, как между нами нарастает напряженность. Истинная причина нашего конфликта кроется в том, что я хочу жить одна. Мне нравится выходить на люди и встречаться с другими мужчинами, и я это делаю. Энди нашел в моей сумочке список мужчин, который я взяла на сайте в Интернете.

Теперь он сам думает, что ему будет лучше жить без меня. Он считает, что ни один мужчина не захочет долгосрочных отношений со мной, потому что со всеми я обращаюсь плохо. Он также говорит, что у меня нет самоуважения. Не согласна.

17 марта 2005 года

Сегодня утром Энди звонил поверенному в моем присутствии – видимо, хотел показать мне, что всерьез собирается разорвать наши отношения. Нам назначили встречу на следующей неделе, чтобы обсудить процедуру развода. Ему кажется, что я его использую, и ему это не нравится. Послушав его, я в спешке убежала из дома. Моя подруга приехала забрать меня. Мы поехали к государственному адвокату, чтобы узнать, что мне делать в данной ситуации. Я, в конце концов, достала Энди – опять!

19 марта 2005 года

Я решила поиграть с Энди. Для видимости помирилась с ним, убедив его, что надо дать нашей совместной жизни еще один шанс. Даже притворилась, будто мне нравятся его дети – фу! Я научилась играть разные роли с тех пор, как мне было четырнадцать, – и эта роль не представляла особой сложности.

Энди очень обрадовался. Теперь он считает, что сможет доказать Дэйву его неправоту: мы сами во всем разберемся. Он хотел услышать от Дэйва поздравление с примирением. Дэйв не поверил, что у нас что-то получится, но ему это все равно. Я сразу же отправила Дэйву SMS, уверяя его, что все обстоит далеко не так хорошо. Я просто успокоилась на время с единственной целью – сделать свою жизнь более комфортной с помощью Энди. Я также написала, что по-прежнему ищу способ жить в Англии собственной жизнью, без Энди, одновременно поддерживая свой визовый статус. Моя виза – вот и все, что меня волнует. Она дает большое преимущество не только мне лично, но и моим сестрам, когда я наконец смогу привезти их сюда.

21 марта 2005 года

Сегодня великий день! Мне назначили шестьдесят два фунта в месяц – пособие по инвалидности, на которое Энди подавал документы!

24 марта 2005 года

Может быть, мне не следовало быть слишком ласковой с Энди – теперь это снова дорого мне обходится. Он хочет получать от меня сто десять фунтов, раз я все еще с ним. Все, чего он требует, – это деньги, деньги, деньги… как же это похоже на меня! Я могу это понять. Дэйв советует мне не беспокоиться о визе и говорит, что английские власти не выставят меня из страны. Но я все же беспокоюсь. Не хочу возвращаться в Таиланд – никогда!

Сегодня у меня было собеседование по поводу работы в одном отеле. Работать нужно по сорок восемь часов в неделю, но не думаю, что получу это место. Буду продолжать поиски. Мне по-прежнему нужна помощь Энди, который подсказывает, что и как нужно делать. К счастью, учусь я быстро! Если я хочу остаться в Англии, то должна знать, как здесь выжить. И еще мне хочется, чтобы обе мои сестры приехали сюда и у них была хорошая жизнь. Все привозят сюда свои семьи, и я не хочу лишиться этой возможности, поэтому мне нужно быть осторожной. Это моя мечта. Я люблю своих сестер. И я отчаянно хочу уйти от Энди. Если действовать осторожно, то я это сделаю – и возьму своих сестер с собой. Верьте мне!

27 марта 2005 года

Я попросила Дэйва прислать мне одежду из Таиланда. Здесь она стоит слишком дорого. И еще здесь не так много красивых вещей. Таиланд – лучшая страна для шопинга и поисков одежды для моего миниатюрного размера.

Дэйв посоветовал мне связаться с работником социальной службы в Сток-он-Тренте, чтобы попытаться решить кое-какие мои проблемы, а также подробно разузнать о ситуации с визой. Поскольку я не знала, что это за человек и может ли он мне помочь, я так и не воспользовалась советом Дэйва. Я общалась здесь с четырьмя тайками, и все они в один голос говорят: если я не буду жить с Энди, правительство отправит меня обратно. Но если я рожу здесь ребенка, чиновники никогда не вышлют меня и даже помогут мне содержать малыша. Тайки объяснили, что англичане не дают своим женщинам денег. Мне необходимо найти полноценную работу, а потом позаботиться о своей визе. Наконец, мне нужно подыскать другое место жительства, но с этим надо повременить.

28 марта 2005 года

Рабочее место, на которое я подавала заявление на прошлой неделе, стало реальностью. Теперь у меня есть новая работа в качестве оператора-администратора. Я больше не уборщица. Я не была так счастлива уже много-много месяцев. Это самая почетная работа в моей жизни. Зарплаты в пять фунтов за час достаточно, чтобы подать заявление на визу для Йинг и на ее финансовую поддержку, хотя это буквально впритык. Все, чего я когда-либо хотела, – это улучшить жизнь своей семьи, и в первую очередь своих сестер. Почувствовав на себе, что такое Европа, я поняла, что это место подходит мне и моим сестрам. Здесь все мы могли бы жить, не теряя собственного достоинства.

1 апреля 2005 года

Сегодня узнала, что мой письменный английский недостаточно хорош, чтобы исполнять обязанности администратора. Меня перевели на должность бартендера. Я очень рада этой перемене. Теперь у меня аккуратная черная униформа с белой рубашкой и галстуком-бабочкой. Я великолепно выгляжу и еще больше наслаждаюсь работой; она соответствует моему складу характера, поскольку я – общительный человек. Две недели подготовки – и я стану настоящим бартендером.

Мне позвонили из танцевального клуба, куда я недавно подавала заявление. Они хотят, чтобы я пришла к ним танцевать как можно скорее. Планирую работать у них по два-три вечера в неделю. Тогда я смогу накопить достаточно денег и иметь приличный доход, чтобы подать заявку на визу для Йинг и вытащить ее из Таиланда. Я сбросила вес, который набрала из-за приема лекарств, и теперь вешу всего тридцать девять с половиной килограммов. Я снова могу влезть в свои сексуальные одежки и хорошо выглядеть. Попрошу Дэйва и Джук прислать мне для начала пару танцевальных костюмов. В Таиланде один костюм стоит двести батов. В Англии – двадцать один фунт!

15 апреля 2005 года

Новые танцевальные костюмы, которые прислали мне Дэйв и Джук, по-прежнему лежат в сумке…

Июнь 2005 года.

Новая работа, новая квартира и…

Наши с Энди разногласия стали неразрешимыми. Мы ссоримся постоянно! Он выселил меня в другую комнату в нашем таунхаусе и отказывается оплачивать мою еду и вообще делать хоть что-нибудь, чтобы мне помочь. К счастью, я работаю и могу сама о себе позаботиться. У меня новая работа в магазинчике-закусочной «Фиш энд Чипс», принадлежащем одной китаянке. Бар не смог обеспечить меня достаточной загрузкой, хотя должность бартендера мне нравилась. Мне просто нужно найти свое место.

«Покой, которого я так и не нашла». Нарисовано в Англии.

Следующая неделя

Моя новая работодательница предложила мне комнату в своем доме. Я также узнала в тайском посольстве, что, поскольку вскоре исполнится год моего пребывания в Англии, я смогу подать заявление на визу, которая позволит мне остаться здесь. Я ухожу от Энди – в последний раз. У меня есть работа, деньги и собственное жилье. Я также смогу претендовать на британскую визу, опираясь на свое трудоустройство, а не на брак. У меня получилось!!! Я знала, что я смогу на этот раз преуспеть в Европе! Немедленно иду паковать вещи. Не могу дождаться!!! У Энди возникнут противоречивые чувства по поводу моего ухода, но в целом он испытает облегчение.

XVI. В раздумьях: десять лет спустя

Июнь 2005 года.

Саи

То, что мать Саи отвергла ее при рождении и Саи узнала об этом через много лет, сильно повлияло на ее характер. Потом, когда она в грубом столкновении с реальностью узнала, что ее 18-летняя сестра – проститутка (ей буквально бросили это в лицо), сердце ее разбилось. Это знание вместе с прежней отверженностью разрушило остатки ее самооценки. Страдания Саи выставлены на всеобщее обозрение в татуировках, покрывающих всю ее спину, в кольце, продетом в язык, во всех чудовищных и грубых примерах ее антисоциального поведения. Она проявляла свой гнев в презрении к правилам приличия и в том, что прежде употребляла ябу, бросила школу и забеременела. Но печаль и ярость, которую она ощущает, помогли ей лучше понять меня, чем это когда-нибудь сможет сделать Йинг, моя кровная сестра.

Сейчас 19-летняя Саи ни в грош не ставит своего ребенка. Она отдала девочку своей биологической матери, чтобы та о ней заботилась. Зачем молодой женщине отдавать свою малышку другой женщине, которая показала себя негодной матерью, той самой, которая много лет назад пыталась убить ее саму? Мне кажется, Саи не способна сейчас любить собственного ребенка, да и учиться не хочет. Наверное, она думала, что заставит свою мать привязаться к этому младенцу, дать ему любовь, которую так и не получила она сама. Но единственная причина, по которой ее мать заботится о ребенке, – деньги, которые Саи каждый месяц посылает ей. Сестра не позволяет мне покупать подарки для моей племянницы. Она отказывает своей малышке даже в маленьких знаках любви от другого человека. Ей ненавистен тот факт, что она родила этого ребенка, точно так же, как ее матери было ненавистно рожать ее.

Саи недавно лишилась работы на креветочной фабрике «Пран Талай», потому что ее бойфренд постоянно приходил повидаться с ней. Еще раньше он сам потерял работу на этой фабрике из-за споров с начальством. Саи жила в маленькой комнатушке и отчаянно нуждалась в работе. Поэтому она поступила так, как сделала бы любая предприимчивая и трудолюбивая девушка: подделала школьный аттестат. Она научилась этому в исправительном учреждении для несовершеннолетних, когда отбывала срок за употребление ябы. Борьба Саи за выживание не очень отличалась от моей. Она выбрала единственный путь, который был ей известен.

Я горжусь тем, что она это сделала. Теперь у нее хорошая зарплата: ставка в пять с половиной тысяч батов в месяц за 8-часовой день и шесть рабочих дней в неделю. Когда случается переработка, ее заработок составляет примерно десять тысяч батов в месяц при работе по двенадцать часов в день и 6-дневной рабочей неделе, плюс медицинская страховка, четыре выходных в месяц, деньги на обед в фуд-корте компании и т. п. Такие преимущества доступны не многим в Таиланде, и у Саи они есть, потому что она подделала школьный аттестат. В Таиланде большинство девушек не имеет возможности получать какие-либо привилегии, следуя правилам и поступая по совести. Мы вынуждены находить альтернативные пути, если хотим добиться чего-то, отдаленно похожего на честную сделку.

Йинг

В июле 2002 года Йинг окончила двенадцатый класс! Она – первый человек в нашей семье, закончивший среднюю школу. Это удается лишь ничтожно малому проценту девушек из бедных провинций Исана. Планы по образованию сестер, которые я строила начиная с тринадцати лет, стали реальностью, когда мне исполнился двадцать один. Я понимаю и использую тайскую экономику намного лучше, чем правительственные экономисты Таиланда. Я смогла вытащить своих родственников из нищеты, в которой мы родились, – и сделала это в одиночку! Хотя мне не удалось скопить большую сумму из того, что заработала, я спасла сестер от той горькой судьбы, которая постигла меня. Никто никогда не скажет мне, как когда-то сказали Саи: «Твоя сестра – проститутка!» Я сделала то, что намеревалась, – и добилась успеха!

Йинг (в центре) с подругами из выпускного класса.

Обе мои сестры много месяцев жили со своими бойфрендами. Став жертвами физического и вербального насилия, Саи и Йинг решили от них уйти. Они стали жить вместе – как и их бывшие бойфренды. Я помогала Йинг планировать поступление в колледж. Моя мать была против желания Йинг продолжить обучение – ведь это означало бы, что она не увидит никаких денег из заработка Йинг, пока та не завершит учебу, то есть еще по крайней мере четыре года.

Незадолго до отъезда в Англию я виделась с Йинг. Она сказала, что мне следует продолжать присылать домой такие же суммы, как в прошлом, когда я работала бар-герл и танцовщицей. Она выросла в полной уверенности, что моей обязанностью было и остается обеспечивать мать и ее. Она полагала, что бар-герл и танцовщица – это моя сущность, а не то, чем я занималась.

Теперь Дэйв оплачивает ее обучение в колледже, а еще он подарил ей мотоцикл – тот самый, которым я с его разрешения пользовалась, когда вернулась из Швеции. Понимает ли она, как ей повезло, будет ли благодарна за это? – время покажет. Ее единственная цель в жизни – сохранять маску, скрывающую, что она – бедная девушка из Исана. И делает она это в первую очередь за счет безупречной внешности.

Выхода нет

Когда я думаю о своих семи годах в индустрии секс-туризма, боль часто становится невыносимой. Мне не нужно ничего из моего прошлого. Я хочу отсечь воспоминания от своего разума, разум – от тела, а тело, которое я продавала, составляет мизерную часть моей сущности. Но выхода нет! Моя жизнь все труднее с тех пор, как я решила круто повернуть ее. Я живу в постоянной уверенности, что меня постигнет ужасная судьба и все будут обманывать меня – так же, как меня обманом лишили юности и как я обманывала многих мужчин.

Моя паранойя – распространенное расстройство в среде бар-герлс. Мы страдаем за каждый бат, который несем домой, чтобы обеспечивать свои семьи. В ответ мы редко получаем одобрение, гораздо чаще – черную неблагодарность. Мы обмануты нашими родственниками и обществом в целом. Мы полагаем – и справедливо, – что нас никто не любит и всем на нас наплевать. Наша ценность для близких заключается в деньгах, которые мы присылаем домой, а наша ценность для родины – в доходах от туристов, которых мы привлекаем.

Мы больны и психически, и физически. Как бы мне ни хотелось выздороветь и обрести счастье, в глубине души я не верю, что заслуживаю счастья. Из всех молодых бар-герлс, которые расстались с этой профессией, лишь немногие потом живут долго и счастливо. Среди нас очень мало удачливых.

Я одна из немногих, кому повезло, кто нашел возможность уехать за границу, где мне гораздо больше платили за мой талант и внешность – и за работу, исключавшую унизительный секс в грязном номере отеля. Но это не значит, что мне стало легче. Смена стран, культур, рода деятельности, старание добиться адекватной оплаты – это повседневные заботы. Я снова и снова разочаровывалась в рабочих местах, которые мгновенно возникают и так же быстро исчезают. Мне каждый день приходится напоминать себе, что я – ценное человеческое существо с особыми, присущими мне талантами. Самое главное, я сильна и более чем когда-либо полна решимости добиться успеха!

Если бы меня спросили, каким я вижу свое будущее, то я ответила бы, что хочу быть примером для других молодых девушек. Я хочу, чтобы они знали, что могут и будут жить после того, как торговля сексом останется для них позади. Для этого требуется один-единственный «прыжок веры». Им просто нужно, чтобы кто-то сказал, может быть, впервые в их жизни, что стоит рискнуть! Им нужно напомнить, что они уже обладают ценностью просто потому, что существуют. Это убеждение не свойственно исанской культуре и поэтому не заложено в нас с детства. Каждая девушка должна самостоятельно открыть для себя, что ей не обязательно продавать свое тело, чтобы доказать свою ценность – ценность, которую игнорируют ее родственники. Я могу помочь ей совершить это открытие.

Напоминая об этом им, я также напоминаю об этом и себе. Да и кому еще помогать этим молодым женщинам, как не мне? Кто может лучше знать ту жизнь, на какую они обрекли себя? Только та, что прошла по нашему пути и встретила нашу судьбу, способна понять глубину той ямы, в которую мы упали.

Путь из моей бедной и грязной деревни в Убоне к утонченной культуре Европы был долгим. Я жила в Швеции, Швейцарии, Германии и Англии. Я пережила в свои двадцать четыре года настоящий кошмар – и выжила. Теперь я намерена осуществить свои мечты. Теперь я, наконец, знаю, каково это – когда тебя ценят по одной простой причине: потому что «ты есть». Я хочу помочь другим молодым исанским девушкам тоже ощутить это чудо. Я получила знания целой жизни всего за десяток лет. Мне еще многое предстоит сделать и многому научиться. Но это нормально, поскольку впереди меня ждет очень долгая жизнь. Мне всего двадцать четыре!

XVII. Я не могла этого предвидеть

Я зашла в местный бар, как делаю обычно, когда у меня остаются какие-то деньги от зарплаты. Я была одна, поскольку предпочитаю внимание незнакомых мужчин обществу Энди, даже если он платит за пиво. Я села за столик и выпила несколько напитков. Мимо прошли двое молодых мужчин. Они сразу же заметили меня – их «как громом поразило». Разумеется, мне это польстило. Они подсели ко мне. После еще пары порций мне понадобилось отлучиться в дамскую комнату, и я сказала им, что сейчас вернусь, оставив свою сумочку на столе.

Вернувшись к столику, я не увидела ни их, ни сумочки! Я огляделась, думая, что они, возможно, пересели за другой столик, но они исчезли. Я стала расспрашивать людей, но никто ничего не заметил. Я была шокирована, испугана, но главное – обижена. Я думала, что они заинтересовались мною из-за моего неотразимого очарования, а им были нужны только мои деньги. Какой удар!

Я снова начала расспрашивать окружающих; с каждой минутой моя речь звучала все громче и взволнованнее. Я лишилась телефона, записной книжки, удостоверения личности, чековой книжки, денег и всего прочего, что любая молодая женщина носит в своей маленькой сумочке. Я спросила менеджера, не видел ли он, как эти мужчины уходили. Он ответил: «Нет, я их не видел. Вам надо бы позвонить в полицию». Я сказала ему, что мой телефон тоже украли и я не могу позвонить. После того как мои жалобы перешли в лихорадочные вопли, он позвонил в полицию сам. Но полицейские по прибытии арестовали меня! Да, меня! Он позвонил им не потому, что у меня украли сумочку, а потому, что, по его словам, я устроила скандал и побеспокоила посетителей. Я думала, он пытается мне помочь, но ошиблась. Я уже была жертвой – и меня снова принесли в жертву.

Полицейских было двое: мужчина и женщина. Они поговорили с менеджером, а потом обратились ко мне. Они сказали, что я арестована. «Почему вы не ищете мужчин, которые украли мою сумочку?» – спросила я. Женщина-полицейский попыталась надеть на меня наручники. Загнанная в угол, я сражалась единственным доступным мне при моем росте способом: я стала кусаться – и укусила ее до крови. Она завопила от боли. Я сразу же поняла, что ей потребуется медицинская помощь.

Женщина-полицейский отправилась в больницу, а меня отвезли в тюрьму, где я провела ночь. На следующий день я предстала перед судом, и мне пришлось принести извинения за мои действия. Хоть я и извинилась, но все равно была ужасно зла, поскольку никто не пытался найти преступников, укравших у меня вещи. И это в Англии – не в Таиланде! Меня выпустили из-под стражи с условием, что через некоторое время я предстану перед судом. Я послала той женщине цветы и письмо с извинениями.

Мы уже долго ждали подтверждения моей визы, но не думали, что это займет так много времени. Я была готова ждать, сколько потребуется; от этого зависело мое будущее. Выдержав десять лет жизни в обстоятельствах, которых врагу не пожелаешь, я могла потерпеть еще немного, чтобы получить постоянный вид на жительство в европейской стране.

Виза означала бы не только возможность остаться в Англии и со временем получить британский паспорт, я также смогла бы привезти сюда сестер.

Я прекрасно работала в закусочной, принадлежавшей китаянке, – и вдруг как гром среди ясного неба (по крайней мере, так мне показалось): истек срок аренды помещения, и ей пришлось закрыть заведение. Я снова осталась без работы. Не самая радостная ситуация.

Я вновь перебралась к Энди и привела с собой китаянку: в нашем таунхаусе была гостевая комната, и она могла в ней остановиться. Энди не обрадовался, но я сказала ему, что она приедет со мной – и точка, я не потерплю никаких возражений. Он перестал жаловаться, когда я пообещала, что она будет платить свою долю аренды.

Она прожила с нами чуть больше месяца, а потом пошла своим путем. Уходя, она оставила нам маленького песика. Я была рада, что теперь мне есть кого любить и кто-то любит меня в ответ. Песику было все равно, как я себя веду.

Вскоре после этого Энди нашел другую работу, но его хватило всего на пару недель. Он отсутствовал дома по несколько дней, уезжая вместе с супружеской парой, которая торговала на блошиных рынках и толкучках в нашей округе.

Мне никогда не требовалось много времени, чтобы резко изменить ход мыслей и совершить какой-нибудь отчаянный поступок. Я снова, без какого-либо повода, решила, что сыта Энди по горло. Я позвонила Дэйву, попросила выслать мне денег через «Вестерн Юнион» и сбежала к Тони, который жил в Лондоне. Я понятия не имела, где найду работу и как буду жить в его квартире с одной спальней, зато была на сто процентов уверена, что мне не придется больше видеть Энди. Я всегда наслаждалась возможностью быть в Англии, но не видеться с ним – и встречаться с другими мужчинами.

Пока Энди был на работе, я собрала вещи и направилась к автобусной станции Сток-он-Трента. Мне предстояло провести несколько часов в дороге, так что я смогла отдохнуть, хоть и была взволнована – я давно не пребывала в таком возбуждении. Я ехала в Лондон!

Когда я приехала на автовокзал, Тони забрал меня на своем грузовичке-мороженице – он работал мороженщиком. Он давно знал, что я не забочусь о себе, но ничем не мог мне помочь, поскольку я редко прислушивалась к чужим советам.

Первый день и вечер я отдыхала, рассказывая Тони обо всех несчастьях, случившихся как по моей, так и по чужой вине в Сток-он-Тренте. На следующий день мне пришлось всерьез задуматься, куда устраиваться на работу. У Тони с самого начала возникла идея. Он дал мне контакт массажного салона, расположенного недалеко от его квартиры. Моей обязанностью в салоне было общаться с мужчинами по телефону, убеждая их, что мы предоставим замечательный сервис. Я получала комиссионные за то, что уговаривала клиентов приехать к нам.

Я проработала в салоне всего пару дней, и вдруг мне позвонил Энди. Он поссорился со своим работодателем, и его уволили – ОПЯТЬ! Он никогда не задерживался на работе подолгу и каждый раз снова рассчитывал на пособие по безработице. Почему я не сумела найти себе богатого мужа – такого, который притом терпел бы меня?

Энди хотел переехать ко мне в квартиру Тони, мотивируя это желание тем, что я там живу, а поскольку я его жена, он – мой муж – тоже должен быть там. Он говорил, что в Лондоне у него будет гораздо больше возможностей устроиться на работу, чем в Сток-он-Тренте. Мы с Тони категорически возражали. Энди дошел до того, что позвонил Дэйву в Таиланд, чтобы тот помог переубедить меня. Он считал, что работа в массажном салоне плохо скажется на моем здоровье и будет напоминать мне о прошлом, хотя я сама не видела здесь ничего общего. В массажном салоне были одни англичанки в возрасте за тридцать, которые встречались с англичанами – своими соотечественниками. В Таиланде было полно стариков с Запада – фарангов, гонявшихся за тайками-подростками и совсем юными девочками. Эти два мира были несопоставимыми.

Я проработала в салоне всего четыре или пять дней, заработала сущие крохи и решила уйти. Я пребывала в эмоциональном хаосе, и Тони быстро заразился моим настроением. После недолгого пребывания в Лондоне я неохотно позвонила Энди и попросила его приехать и забрать меня, чтобы я могла жить с ним в Сток-он-Тренте. Он был доволен результатом моего бегства из города: я не сумела справиться с жизнью самостоятельно и возвращалась в его дом.

Вскоре пришлось составлять план нашего бегства из Англии в Таиланд. Энди задолжал много тысяч фунтов по муниципальным налогам, овердрафтам и счетам по кредиткам. Он также должен был возместить государству государственную помощь для меня и выплаты ему как моему опекуну, которым он на самом деле не был. Правительство пришло к выводу, что я не имею права на получение помощи, а следовательно, и он не имел таких прав. Власти проинформировали его о том, что он обязан вернуть деньги в кратчайший срок, иначе против него будет выдвинуто официальное обвинение.

Мы обсуждали переезд в Таиланд. По подсчетам Энди, от продажи всего имущества он мог выручить около шести тысяч фунтов. Мы решили, что этих средств хватит, чтобы купить десяток мотоциклов и открыть маленький прокатный бизнес. Мы связались с Дэйвом и рассказали ему о своих намерениях. Он возразил, что нет никакой гарантии, что у нас будет стопроцентная аренда парка в течение всего года, особенно в мертвый сезон. Но даже если все мотоциклы будут арендованы, тридцати тысяч батов в месяц недостаточно, чтобы себя обеспечить. Энди сказал, что он может еще и работать. Дэйв напомнил ему, что тот уже пробовал это делать, когда жил в Таиланде. Энди тогда не добился успеха, и Дэйв не видел причин, по которым это случилось бы теперь.

Что касается меня, то я была несказанно рада идее вернуться в Таиланд. Я знала: что бы ни случилось, я – тайская гражданка и имею полное право жить в своей стране без визы, работать и получать бесплатную (хоть и ограниченную) медицинскую помощь. Я также знала, что смогу тратить свои деньги, как захочу. Ведение бизнеса по прокату мотоциклов не требует особых навыков. А самое лучшее заключалось в том, что, даже если неудача постигнет либо бизнес, либо наши отношения, я останусь хозяйкой четырехсот тысяч батов в виде мотоциклов. Я могла бы с легкостью продать их и положить прибыль в карман. Это стало бы максимальной суммой, какую я получала от Энди, – и вообще единственным способом выудить из него деньги. Я знала, что в этом случае Энди придется обратиться в британское посольство, чтобы получить деньги на билет домой. Там ему нужно будет начинать все сначала, не имея за душой ни гроша, но это меня не особенно заботило.

Дэйв сказал, что это плохая идея не только для Энди, но и для меня. По его мнению, я не имела права везти Энди в Таиланд, зная, что вероятность нашего успеха близка к нулю. Он заявил: отбирать все у Энди и оставлять его на мели в Таиланде без гроша, если все прогорит, – ужасный поступок. Дэйв сильно рассердился. Его бесила перспектива того, что мы приедем в Таиланд, потерпим неудачу, а потом будем донимать его просьбами о финансовой помощи. Энди возмутила сама эта мысль. Но он, в конце концов, согласился, что бегство в Таиланд – неудачная идея, и поблагодарил Дэйва за советы. Дэйв хотел гарантий, что ему не придется увидеть нас банкротами в Таиланде.

Поскольку мы отказались от планов уехать в Таиланд, мне нужно было найти работу. Энди был в тот момент безработным – он вообще, как правило, сидел без работы, и я не могла получать от него приличные деньги. Я быстро нашла место в закусочной «Фиш энд Чипс», принадлежавшей супругам-индийцам.

Мне нравилось работать в закусочной и общаться с покупателями, которые часто спрашивали, откуда я родом. Было очень приятно снова оказаться в центре внимания. Это была едва ли не единственная радость в моей жизни. Дело еще в том, что у меня не было ни одной свободной минуты, чтобы перевести дух и прояснить мысли. Я работала каждую секунду. Владельцу я нравилась, а его жене – нет.

Вскоре наша финансовая ситуация ухудшилась настолько, что Энди больше не видел причины оставаться в Англии.

Без моего ведома он отправил письмо в Министерство внутренних дел. Он сообщил, что больше не будет выступать моим спонсором и они должны остановить процесс оформления мне визы. Это поставило под сомнение мое право находиться в Соединенном Королевстве и означало, что меня могут – с высокой вероятностью – выслать в Таиланд. Энди написал обо мне много ужасных вещей, многие из которых были неправдой. Эта ложь служила гарантией того, что мне не дадут возможности опровергнуть его беспочвенные обвинения.

Август 2006 года

Энди подготовил план бегства в Испанию и хотел оставить меня в Англии одну. Он не мог справиться с моей болезнью и по уши увяз в долгах. Испания представлялась ему единственным спасением. В процессе приготовлений он нашел для меня комнату в доме, где я стала жить вместе с двумя другими девушками-азиатками. Но мне понравилось флиртовать с их бойфрендами, а девушкам это пришлось не по вкусу. Я всего лишь пыталась развлечься – в паттайском стиле, – но они не увидели в этом никакого юмора. Жизнь в Англии стала такой тяжелой! Я осталась совсем одна, и в эмоциональном плане, и в финансовом. Теперь, когда Энди уехал, мне нужно было научиться выживать самостоятельно.

Почти сразу же по прибытии в Испанию Энди начал забрасывать Дэйва электронными письмами; он писал ему не один месяц. Энди жаловался Дэйву, какой ужасной женой я была и как я разрушила его жизнь. Он также рассказывал, как прекрасно в Испании, где он торгует таймшерами, и его будущее в его руках. Он говорил, что, избавившись от меня, стал свободным. У него больше не было никаких проблем. Он даже не догадывался, как трудно ему будет сбыть меня с рук и что это еще не конец – далеко не конец истории.

В свободное от работы время я любила ходить в букмекерские конторы. Это искушение встречается в каждой деревне и городе, чуть ли не на каждом углу. Они такие дружелюбные и гостеприимные и предлагают отличное развлечение – вспыхивающие огоньки, возбуждающие игры. Менеджеры всегда были рады меня видеть. Сделав первый шаг через порог, я могла позабыть обо всем. Я попадала в другой мир, где была уважаемой посетительницей – все мои сто сорок пять сантиметров роста. Мне нравилось знакомиться с людьми и развлекаться.

В букмекерской конторе я познакомилась с Али, 32-летним выходцем из Бангладеш. Он был добрым и благородным человеком, дружелюбным и вежливым. Мы хорошо ладили – может быть, даже слишком хорошо, потому что вскоре я забеременела. Этого не должно было случиться, это было чудо. Я не беременела с пятнадцати лет, когда сделала аборт. Я думала, что больше не смогу зачать ребенка. Али работал поваром, он жил при бангладешском ресторане в Престоне, примерно в ста километрах от моего дома, – и я скучала по нему, когда его не было рядом.

Я часто звонила Дэйву, рассказывая ему о своих проблемах. Как правило, я звонила ему после десяти вечера, когда была пьяна, и Али в это время был со мной в номере отеля. Дэйву это совсем не нравилось, поскольку в Таиланде в это время четыре часа утра. Дэйв не употреблял спиртного и ложился спать рано. Он злился из-за того, что я его будила, и еще из-за того, что мы тратили по пятьдесят фунтов за номер в отеле, хотя я то и дело просила у него денег. Он говорил: «Если у тебя нет денег на квартиру или еду, значит, у тебя нет денег и на отель…» – и прочее в том же духе. Я отвечала: «Тогда как мы можем быть вместе? Если Али живет над рестораном, а я не могу приводить мужчин в свою комнату?» Дэйв отвечал: «Не можешь – значит, не можешь». Ну вот еще! Конечно же, я могла – и я это делала.

Казалось, мое положение в Англии становится все хуже и хуже. Все явно складывалось не так, как я планировала.

Из-за беременности я перестала принимать лекарства. Это повлияло на мое настроение и поведение и в конечном итоге привело к потере работы и комнаты в доме, где я жила. Без работы и заработка я осталась без денег на аренду.

Хозяин дома выгнал меня на улицу раньше, чем я успела найти другое жилье. Половина моих вещей так и осталась у него. Моя жизнь умещалась в один большой чемодан, но он, по крайней мере, был на колесах. Али прислал мне немного денег на жизнь – и еще немного на аборт. Я не хотела и думать о том, чтобы убить моего малыша, но, поскольку мне нужны были деньги, я сказала ему, что сделаю аборт. Если бы я передумала, то могла бы сделать аборт позднее. Времени было полно.

Я обратилась в местное отделение Юношеской христианской ассоциации за помощью. Возле их офиса я познакомилась с Марком, социальным работником-волонтером. Он привел меня в общественный совет Сток-он-Трента, который помогает людям найти жилье. В офисе мне сказали: «Никакой работы, никаких денег, никакого доступа к общественным фондам, никакого жилья и никакой помощи. Увы, вы не имеете на это права». У меня не было других альтернатив. По доброте душевной Марк позволил мне пожить в его квартире, но предупредил, что скоро приедет его подруга. Он также посоветовал мне не переживать из-за ребенка. Ребенку ближайшие девять месяцев не придется думать о жилье, в отличие от меня.

После того как я прожила у него около недели, он позвонил своей подруге Джулии, а та позвонила своему брату Кену. Кен пригласил меня к себе, чтобы обсудить мою ситуацию. И Джулии, и Кену было около шестидесяти лет, и мое положение очень их беспокоило. Через пару часов Марк и Джулия уехали. Мы с Кеном долго говорили о моей жизни, а потом я пошла в комнату, которую он для меня приготовил, и легла в теплую, мягкую постель, чтобы дать отдых телу, а главное – разуму. Я чувствовала, что могу немного отдохнуть, прежде чем отправлюсь на поиски новой работы, чтобы позаботиться о себе и выяснить ситуацию с визой.

Али пообещал вскоре навестить меня, чтобы поговорить о ребенке. Он по большей части звонил мне в два часа ночи, когда заканчивал работу в ресторане.

Я честно рассказала Кену все о своей болезни – или, по крайней мере, все, что я в ней смыслила. Али просто считал меня странной, но все же ему нравилось быть со мной.

Хотя теперь у меня была крыша над головой, я боялась за себя и ребенка. У меня было немало поводов для беспокойства. Вскоре мне предстояла встреча с врачом и акушеркой.

В первые полтора месяца пребывания в доме Кена я днем и ночью говорила о своей жизни: не могла и не хотела останавливаться, а за словом я никогда в карман не лезла. Порой я плакала, порой смеялась или же плакала и смеялась одновременно и неудержимо – психиатры называют это «беспричинным смехом». Я говорила Кену, что, когда со мной такое происходит, это значит, мне очень грустно; а когда текут слезы, значит, я ощущаю гнев и глубокую ярость по отношению ко всем людям, которые мне навредили.

Я также рассказала Кену, что в детстве я дважды пыталась сбежать из дома, а когда была совсем маленькой, видела странные вещи на рисовых полях. Он возразил, что это всего лишь плод моего воображения. Я ответила, что это только начало, но ничто не могло подготовить его к будущему со мной.

Из моего дневника и писем Дэйву и Кену.

Ноябрь 2006 года

Я по-прежнему в своей маленькой защитной раковинке: замыкаюсь в ней, когда в моем воображении или реальности накапливается всего слишком много, чтобы справиться с этим в одиночку. Но ситуация мало-помалу, день за днем выправляется. Я стала сильнее и увереннее, а главное, снова счастлива – в некоторых отношениях.

Когда мой муж Энди бросил меня, я постоянно испытывала неуверенность. В это время я поддерживала контакт с Дэйвом, находящимся в Таиланде, по телефону или электронной почте. За многие годы нашего знакомства Дэйв стал моей путеводной звездой, моим наставником, моим спасителем.

Он говорит: «Когда падаешь, всегда можно подняться и начать заново». Даже находясь за тысячи километров от меня, он придает мне сил, чтобы продолжать жить. Он напоминает, что моя жизнь продолжается.

Теперь я регулярно прогуливаюсь вокруг викторианского пруда. Он такой старинный, что превратился в естественный водоем, окруженный дикой природой. Здесь очень спокойная и приятная атмосфера. Как-то раз я сказала Дэйву, что у меня будет здесь большой старый дом и он сможет приезжать и навещать мою семью, всех нас, включая моих сестер.

Али приехал и остался на ночь. На следующее утро я готовила тайскую еду, а Али – бангладешские блюда для Кена и его сестры Джулии. Ближе к вечеру он вернулся в Престон.

Мы с Кеном отправились к местному депутату парламента узнать по поводу моей визы; она велела нам обратиться за консультацией к адвокату. Мы так и сделали. Теперь я лихорадочно стараюсь найти работу и доказать всем, что достойна остаться в этой стране.

Городской центр по трудоустройству обеспечивает всех соискателей компьютерными распечатками и бесплатными телефонными звонками. Когда я сегодня приду домой, обзвоню все номера, которые есть в моем списке. Такое ощущение, что все вокруг пытаются устроиться на одни и те же рабочие места.

Я получила несколько предложений работы, где зарплату выдают наличными на руки, но мне нужна легальная работа, как у всех граждан. Я хочу платить налоги, чтобы правительство видело мой вклад в общество.

Мы с Кеном собираемся посмотреть обезьяний храм в Трентэме. Мы снимем видеофильм, чтобы показать его Дэйву, Али и моей малышке, когда она вырастет. Я знаю, что у меня будет девочка, и уже придумала для нее имя.

На выходных мы уехали в сельскую глушь и нашли развал, где торгуют всем, что только можно себе представить. В первом книжном магазине, который попался по дороге, я искала книги по буддизму и узнала, что владелец магазина, хоть он и британец, исповедует буддизм уже тридцать лет. Я купила у него три книги.

Мои многочисленные телефонные звонки принесли результат! На следующей неделе я приступаю к работе администратором. В конце недели встречаюсь с поверенным, спрошу о своей визе, и посмотрим, что ответит Министерство внутренних дел.

Наконец-то пришла информация от Министерства внутренних дел! Там хотят, чтобы я и Энди присутствовали на собеседовании в Шеффилде в декабре. Это создает проблемы, поскольку Энди сейчас живет в Испании и пытается построить новую жизнь. Собеседование для нас обоих невозможно. Мой поверенный объясняет чиновникам ситуацию и говорит, что я приеду одна.

Изо всех сил стараюсь не оступиться и следовать правилам, но чувствую, что снова начинаю падать. Пытаюсь не скатиться к прежнему образу мыслей. Я НИКОГДА не вернусь к былой жизни – той жизни, какой не стоит жить. Иногда мне кажется, что я одновременно пребываю и в раю, и в аду.

Декабрь 2006 года

Я начала снова слышать голоса, причем чаще, чем раньше. Они звучат во сне и наяву. Министерство внутренних дел снова связалось со мной: их не устраивает мое объяснение неявки на собеседование. Мой страх нарастает. Этой стране я не нужна – и это не паранойя. Никому я не нужна.

На прошлых выходных Кен взял меня в поездку в Северный Уэльс. Мы ехали вдоль побережья и сделали остановку в городке под названием Лландидно. Там мы обнаружили итальянский ресторанчик. Кен хотел заказать спагетти, но, как ни удивительно, их не было в меню, поэтому мы ели салат с тунцом. На улице шел холодный дождь, и что еще хуже, у меня был утренний токсикоз, поэтому мы отправились домой. По дороге мы остановились, чтобы погулять по пляжу, но я не могла заставить себя выйти из машины. Мне было холодно и пусто на этом безлюдном британском пляже посреди зимы! Кен решил вернуться домой по старой дороге и, как всегда, заблудился.

Прогулки отнимают много эмоциональной энергии, но мне все же удается заставить себя пройтись вокруг озера и полюбоваться на опавшие листья. Это стало для меня спокойным и расслабляющим занятием, а ходьба полезна для ребенка.

Я снова ощущаю тягу к самоубийству – на душе становится тревожнее, чем прежде. Не вижу никакого смысла продолжать жить, чувствую себя никчемной и беспомощной. Все, что у меня есть, – это ребенок.

Кен знает, что мои дела плохи – и эмоциональное состояние, и самочувствие, – поэтому он решил, что меня надо показать специалистам. Мы выбрали больницу в Харплендсе. Они положили меня для наблюдений и изолировали от остальных пациентов. Если бы они только могли увидеть, почувствовать и услышать то, что вижу, чувствую и слышу я, может быть, тогда смогли бы меня вылечить.

Празднование Рождества в Харплендсе

Теперь все не так плохо: стресс рассеивается. Кен часто навещает меня, он не смог удержаться даже в рождественский вечер. Да, я умею притягивать людей. Он протянул мне перевернутую ладонь и ждал, пока я положу на нее руку. Это у нас такой доверительный жест.

Мне сказали, что меня выпишут до Нового года. Я не из легковерных: поверю, когда это случится.

Позже: это действительно случилось, и я вернулась в дом Кена. К счастью, я снова дома, смотрю на улицу из окна спальни. Земля укрыта снежным одеялом. Это больше чем чудо. Не только прекрасный снег, но и то, что я освободилась из Харплендса.

Январь 2007 года

Дни выпадают по большей части холодные, морозные и темные. Каждое утро я встаю спозаранок с единственной мыслью: я должна найти работу. Я должна найти работу.

У моего ребенка уже есть пальчики. Эта мысль согревает мое сердце даже в самые холодные зимние дни.

Звонил Дэйв из Таиланда. Он сказал, что Энди по-прежнему засыпает его электронными письмами из Испании, пытаясь выяснить, где я живу. Я попросила Дэйва ничего ему не говорить – это принесет моему ребенку несчастье. Моя малышка сказала мне, что ей страшно даже слышать его имя. Когда я рассталась с Йоханом в Швеции, мне было очень больно, но в положительном смысле; с Энди очень больно и негативно.

Али по-прежнему приезжает, звонит, когда может, и это делает меня счастливой – счастливее не бывает.

Снова звонил Дэйв, сказал, что Энди требует развода. Он хочет отвезти меня обратно в Таиланд, в тот самый город, где мы поженились, и развестись, оставив меня там.

Я изо всех сил пыталась поладить с Энди. Ему полагалось объяснить мне все правила, научить жить в Англии, но мое «изо всех сил» недостаточно хорошо для него, а его «изо всех сил» недостаточно хорошо для меня.

Если я не найду работу, то, может быть, смогу вернуться в колледж и однажды ощутить себя умелым и полезным человеком, способным зарабатывать больше денег. Полагаю, образование – это самое важное, а учитель – совершенно особый человек, который делится тем, что знает сам. Я верю в важность образования, поэтому всегда заставляла своих сестер учиться в школе и платила за их обучение. Это всегда было одной из главных целей моей жизни.

Я очень скучаю по своим сестрам в Таиланде. Когда-нибудь я осуществлю свою мечту в Англии, и мои сестры будут гордиться мной и приедут сюда жить.

Начало февраля 2007 года

Я сказала Али, что у меня был выкидыш. Это единственный способ прекратить наши отношения. Он подумает, что я больше не ношу его ребенка; его связь со мной ослабеет. Не знаю, насколько это хорошая идея, но мне необходимо было это сделать. Для меня больше не существует Али, хотя он радовался, что у нас будет общий ребенок, и не сбежал от меня. Но, похоже, это больше не имеет значения. Я позволила аккумулятору наших отношений окончательно разрядиться. Мне не нужен мужчина, и моему ребенку тоже будет лучше без него. Моя малышка придаст мне сил – моя Паринья.

Однажды утром я отправилась на прием в больницу, а спустя несколько дней – на сканирование. Во время сканирования я испугалась за малышку и отказалась от обследования. Я люблю ее и сделаю все, чтобы ее защитить.

15 февраля

Доктор Т., мой новый психотерапевт, попросила меня остаться в больничном бунгало, чтобы она могла осмотреть меня и ребенка. У меня была собственная маленькая комнатка, но с общей кухней и холодильником, полным бесплатной еды.

Кен почти каждый вечер привозил мою любимую тайскую еду, но одну неделю не приезжал. По возвращении он спросил, не приходило ли мне в голову, что он не вернется. Я сказала: «Я скучаю по многим людям: по сестрам, по Йохану и по своим друзьям в Таиланде. Я умею быть одна. Позволь мне не скучать по тебе».

Когда врачи пришли в бунгало и хотели поговорить со мной, я ничего им не сказала.

Мне известны их планы, но им не поймать Лон!

14 марта

Мне разрешили вернуться домой.

Конец марта 2007 года

Мне по-прежнему нужно найти работу, уехать отсюда, начать новую жизнь, причем сделать это быстро. В Сток-он-Тренте нет рабочих мест, нет людей и ничего такого, что привлекало бы сюда хоть кого-нибудь. Я не могу завести здесь друзей. Мне нужно выбраться отсюда ради моей малышки. Я должна начать новую жизнь где-нибудь в другом месте, как-нибудь, каким-то образом.

Здешние врачи и социальные работники задают слишком много вопросов, на которые я не могу ответить. Я должна защитить Паринью от всех этих людей. Теперь я говорю всем, что моя малышка мертва, чтобы защитить ее от плохих людей: они нас не поймают! Мне не страшно, поскольку прежде я уже находила лучшую жизнь – и сделаю это снова.

Апрель 2007 года

Али ушел; он думает, что малышка умерла. Теперь мы только вдвоем – я и она, мы никому не доверяем. Моя малышка сделает меня сильной, и я больше никогда не буду одинока.

После того как я несколько месяцев скрывалась от Энди, он, наконец, нашел меня. Он не так давно вернулся из Испании и теперь живет в Манчестере, в часе езды от моего дома. Он день и ночь звонит, чтобы напомнить мне, какой плохой женой я была. Он хочет встретиться со мной в пабе в Хэнли в эти выходные. Он знает о ребенке и думает, что это его ребенок.

Кен везет меня в паб на встречу с Энди. Там много маленьких кабинетов, и мы находим один свободный, где можем уединиться. Энди беспрерывно говорит и спрашивает, как у меня дела. Он даже заявляет, что скучал по мне. Это сюрприз. Он говорит, что, если бы я была хорошей женой, все могло бы быть по-другому. Я хочу скорее уйти из паба, я расстроена и растеряна. Энди всегда винил во всем других людей, особенно меня.

Кен соглашается отвезти нас к нему домой, чтобы мы закончили разговор. Энди вспоминает о наших хороших временах, и они действительно были. Я ощущаю, что во мне теплятся остатки чувств. Потом мы отвозим его обратно на автостанцию в Сток-он-Трент, чтобы он мог вернуться в Манчестер. Энди пообещал быть на связи и вскоре снова навестить меня.

Полагаю, я все же могу быть самостоятельной. Я почти всегда самостоятельна. Мне кажется, мы с малышкой теперь в безопасности. Мне нужна моя свобода. Если Энди удалось найти комнату в Манчестере, то смогу и я, и работу найду тоже!

Я решила уйти из дома Кена, бежать. Автобус привозит меня не в тот город: здесь нет железнодорожной станции. Я заблудилась и очень устала. Здесь есть полицейский участок, так что я спрошу дорогу у полицейского в патрульной машине. У меня тяжелый чемодан. От полицейского никакого толку, я начинаю на него кричать и бросать в него монетами, выкрикивая: «Это все, чего ты стоишь».

За этот проступок меня сажают в тюремную камеру, а на следующее утро – суд. На суде я спрашиваю: «Что я сделала плохого?» Думаю: «Может быть, ничего, и они меня отпустят». Пронесло. В следующий раз надо быть осторожнее. Теперь возьму такси и поеду на вокзал. Через час я буду в Манчестере, далеко от Сток-он-Трента.

Манчестер велик, слишком велик. Очень трудно найти дорогу, а этот чемодан невероятно тяжелый. В нем уместилась вся моя жизнь. Здесь так много людей, живущих счастливой жизнью, со счастливыми лицами. Хотелось бы мне встретить хоть одно знакомое лицо. Все тело ноет, у меня нет денег, и никто не хочет быть моим другом. Если я пойду в больницу, мне помогут – там мне всегда помогали.

В больнице решают отправить меня обратно в больницу Харплендса и позвонить Кену. Харплендс – опять! Кен приезжает за мной. На своем старом белом «Вольво» он везет меня домой – в дом, от которого, как мне казалось, я спаслась.

Я сделала попытку, но на этот раз потерпела неудачу, однако мой дух не сломлен. Придет другой день, чтобы убежать, и мне не страшно. Если боишься умереть, то зачем было рождаться? Теперь я могу немного отдохнуть. Думаю, скоро родится моя малышка.

От Кена

30 апреля 2007 года

Я позвонил в «Скорую» по номеру 999; приехала машина и отвезла Лон в Харплендс.

1 мая 2007 года

К полудню она снова была на улице. Весь день блуждала по городу, пока окончательно не стемнело. В половине двенадцатого полиция привезла ее обратно к моему дому.

2 мая

Когда мы находились в «Конференс-Супорт-центре», был разработан план действий на время родов Лон. (Его так и осуществили, потому что она поступила в выходные, когда никто не работает. Мне пришлось объяснять это врачам в Харплендсе, стоя рядом с Лон во время схваток.)

11 мая

После ссоры Лон заперлась в доме и не впускала меня. Приехала Вики из социальной службы, чтобы поговорить с ней; она помогла мне снова попасть в дом.

14 мая

По рассказам Лон, когда они с мужем приехали в Англию, оба вскоре устроились на работу. У них было достаточно денег на аренду хорошенького домика, машину и большинство вещей, которые хочет иметь всякая нормальная супружеская пара. Включая черную собачку по кличке Бобби. А еще государство обеспечивало медикаментозное лечение, которое требовалось для поддержания ее психического здоровья. Это условие не исполнялось с момента, когда она забеременела.

После расставания с Йоханом в Швеции Лон пережила нервный срыв. С тех пор она постоянно принимала какие-либо психотропные препараты – порой их было слишком много, а временами – совсем мало. Она часто меняла дозировку по своему усмотрению, в зависимости от настроения, а не потребности организма. В последние девять месяцев британская система здравоохранения не снабжала Лон медикаментами из-за ее беременности. У нее не было лекарств, чтобы унять боль, состояние тревожности и глубокое отчаяние, которые ее преследовали, – ничего, чтобы успокоить демонов и заглушить голоса, не отпускавшие ее ни днем, ни ночью. Ее реакции были соответствующими.

Порой после долгих бессонных ночей Лон бродила вдоль домов моих соседей и бросала еду в щели их почтовых ящиков или стучалась в двери, чтобы заглянуть к ним. Она позвонила в «Скорую», чтобы ее забрали в Харплендс. Она осталась там на ночь, но врачи не могли ей помочь. К полудню следующего дня ее уже отпустили.

16 мая

В клинике Нортон произошла встреча Вики и Джеки из социальной службы. После этого они пришли к нам домой, чтобы поговорить с Лон о ее малышке – ее появления ждали со дня на день – и узнать, как Лон хочет назвать ребенка. Она предпочла молчать. Она не доверяла им и не хотела помогать. Пока они не дали ей ни единого повода доверять им.

18 мая

Ее чемодан собран и стоит у двери, заполненный всеми ее драгоценными воспоминаниями, которые составят ей компанию, когда она отправится в больницу.

19 мая

Было два часа ночи, когда у Лон отошли воды. Начались схватки, и я позвонил в «Скорую». Ее быстро увезли в больницу. Впереди ее ждет новая жизнь и малышка, прежняя жизнь останется позади.

Прошло утро, день, потом вечер. К половине десятого вечера схватки у Лон прекратились, и она стала выдергивать внутривенные иглы. Медсестра-акушерка не давала ей шевельнуться. Врач пытался найти точку, чтобы ввести иглу в позвоночник. Он совершил одну, две, три попытки, потом у Лон сработал инстинкт. Она сказала: «Нет, это тупик», – и попыталась вырвать иглу капельницы из руки. Больничный персонал был ею недоволен, поскольку она сначала согласилась на кесарево сечение и они уже подготовили операционную. Схватки длились больше девятнадцати часов. Как и все остальное в жизни Лон, роды оказались для нее труднее, чем для большинства женщин.

20 мая

Лон не захотела меня видеть, но я все равно приехал навестить ее; она отказалась впустить меня. Прошло уже десять часов, капельница наполнила ее вены лекарствами, которые должны способствовать родам, но они не действовали. Врачи остановили схватки. Прошло воскресенье, была подготовлена бригада врачей для проведения кесарева сечения завтра, в понедельник. Теперь жизнь ребенка находилась под угрозой, и Лон не оставили выбора.

21 мая

Малышка Май (имя ей дали палатные медсестры в честь месяца, в котором она родилась) появилась на свет в четыре часа дня и весила три килограмма триста пятьдесят граммов. Когда Лон пришла в сознание, она лежала на больничной койке в родильной палате в полном одиночестве. Социальный работник послала домой за ее чемоданом, наполненным фотографиями сестер и принадлежностями для вязания, чтобы чем-то занять ее. Я передал для Лон цветы, поскольку у всех остальных матерей в палате стояли букеты, а Лон не от кого было их получить. Ее определили в группу высокого риска, поместили в отдельную палату и изолировали от остальных молодых матерей.

25 мая

Я привез Лон телефон, чтобы она могла звонить. Первым, кому она позвонила, был Энди. На самом деле она звонила ему дважды, и это была уже третья ее попытка. Я принес ей цветы, чтобы подбодрить. Она звонила друзьям в Таиланд, а потом словно обезумела. Ее сестры были слишком далеко, и она не могла унять слезы. Ее жизнь только что разительно изменилась – да так, как она и представить себе не могла.

Лон интересовалась, позволят ли ей взглянуть на ребенка. Когда ей принесли Май, она снова и снова переспрашивала: «Это мой ребенок? Это мой ребенок? Это точно мой ребенок? Не знаю…» Она всегда боялась, что ее ребенка подменят.

Первые пять дней после родов Лон находилась в тяжелой депрессии и демонстрировала очевидные признаки психоза. Ее поведение наблюдали – и явно игнорировали. Потом она говорила, что несколько раз подумывала спрыгнуть с балкона четвертого этажа. Она была одна; у ее койки стоял красивый букет с открыткой от друзей из Таиланда, на которой было написано: «Мы все гордимся тобой, Лон».

28 мая

Социальные работники выписали Лон из больницы без ребенка, всего через пять дней после кесарева сечения. Ей выдали два пузырька с таблетками: в одном был антибиотик, а на втором – ни названия, ни инструкций. Она приняла все таблетки из второго пузырька разом, а первый не тронула. Девять месяцев Лон не пила психотропных лекарств, которые до того принимала несколько лет; в них было отказано, чтобы не повредить ее нерожденному ребенку. После тяжелейших родов ее способность ясно мыслить серьезно пострадала.

Лон отослали в «Лонгтон» в Лондоне, полуразвалившуюся ночлежку без особых удобств, которая дает приют отверженным, наркоманам и неудачникам. Даже для мужчины-одиночки «Лонгтон» – это последнее прибежище того, кто нуждается в постели и дýше. Что касается молодой одинокой женщины, которая недавно родила, то просто немыслимо, что агентство социальной службы могло поместить сюда такого уязвимого человека. Она просила социальных работников найти дом для нее, место, где она могла бы начать новую жизнь со своей малышкой. Но это место было далеко от того, что могла представить себе она или кто угодно. Ее друзей в Таиланде уверяли, что Лон поселили в хороший отель.

29 мая

Лон провела в «Лонгтоне» невыносимую ночь. Она слышала голоса и страдала от бредовых видений, уверенная, что ее ребенок мертв и лежит под кроватью. На следующий день она перекусила той скудной бесплатной едой, какая имелась в баре, и прошла пешком почти одиннадцать километров – это заняло почти весь день. Ее подобрала Джулия Бейли, сотрудница полиции. Это был первый случай из трех, когда ее спасала Джулия. Лон подобрали всего в семистах метрах от дома – она замерзла и была в шоке, однако к половине девятого вечера ее вернули домой.

31 мая

Не прошло и двух дней, как Лон арестовали из-за долговых обязательств. Что она такого натворила? Мы не могли себе представить! Оказывается, она не появилась в суде 18 мая, всего за двое суток до того, как у нее начались схватки. Она совершенно об этом забыла. Суд мог бы дать ей небольшую отсрочку, учитывая ее обстоятельства, но к Лон снова не было проявлено никакого снисхождения, ни тени человечности. Ее объяснения, что до родов оставалось всего сорок восемь часов, не были услышаны.

Для начала с Лон сняли отпечатки пальцев и поместили ее за стеклянную перегородку, в полдень ее отвезли в магистратский суд Фентона. Ее посадили в другую камеру – эта была маленькой и темной. Я смог поговорить с ней по телефону и заверил, что все в конце концов наладится.

Дело Лон слушали последним, в четыре часа дня. От нее требовалось стоять в суде с высоко поднятой головой. Лон не понимала, что она сделала дурного, и ее, наконец, освободили. Это был день, который ей больно вспоминать, еще один день преследований. Неожиданно к ней приехал Энди. К его приезду Лон была слишком расстроена недавними переживаниями и слишком потрясена, увидев его.

3 июня

К нам домой приехал социальный работник, чтобы поговорить с Лон о ее положении.

Вечером в воскресенье Лон пожаловалась мне на боли в животе, поэтому в половине двенадцатого я повез ее в травматологическую больницу. Пришлось ждать до трех ночи, чтобы услышать, что ее не смогут осмотреть до восьми утра в понедельник. Нам надо было вернуться в суд к половине десятого, так что мы уехали. Она не хотела рисковать после кесарева сечения, но позднее сообразила, что эта боль ей привиделась. Такое с ней случалось довольно часто.

Мы прибыли в суд в 10:45 утра. Арест на прошлой неделе произошел из-за невыплаты присужденных сумм. На этот раз суд длился тридцать минут, и Лон была спокойна: она уже начала привыкать к судебным заседаниям. Следующая дата судебного слушания по делу была назначена на 7 августа – в тот же день, что и следующий «кризисный визит».

14 июня

Два психолога и два социальных работника приехали навестить Лон. Она рассказала им о голосах, которые слышит, и об ощущении преследования. Врач сказал, что это явные признаки психоза. Вызвали «Скорую», и Лон вернулась в Харплендс. Хотя у нее диагностировали психоз и все видели, как она выбегает из комнаты и кричит на людей, которых видит и слышит только она сама, в медикаментозном лечении ей по-прежнему отказано.

15 июня

Я отправился в службу защиты детей, чтобы сообщить, что Лон находится в Харплендсе, дать им больше информации и узнать, каково ее положение относительно закона о защите персональных данных.

19 июня

Поздно вечером я забрал Лон из Харплендса.

25 июня

Мы поехали на встречу с поверенным в Берслеме, чтобы узнать о предварительном слушании, а также обсудить ее болезнь. До сих пор ждем отчета от психиатра доктора Т.

29 июня

Встретились в Сазерленд-центре с К. В., общественной психиатрической медсестрой, чтобы поговорить о самочувствии Лон. Июнь был для нее особенно травматичным, хотя и не сильно отличался от других месяцев. Каждый день представлял трудность для Лон – с момента пробуждения до засыпания. Сколько бы я ни звонил, со сколькими бы людьми ни встречался, для ее облегчения ничего сделано не было. В этом месяце я начал подозревать, что ничего и не будет сделано.

7 июля

Поверенный Энди в Манчестере связался с нами насчет развода: он сообщил, что брак расторгнут.

11 июля

Лон узнала о строго конфиденциальном отчете заседания комиссии по защите детей. В нем содержался ордер о временной опеке от 25 мая и приказ о передаче ее ребенка на воспитание в другую семью от 31 мая, после того как ее выписали из больницы. Были сделаны выводы о ее нежелании сотрудничать со специалистами во время беременности и в ходе родов.

Лон осмотрели специалисты в Сазерленд-центре и больнице Харплендса. Хотя все они были осведомлены о ее уязвимом психическом состоянии и неконтролируемых физических и вербальных вспышках, ей отказали в психотропных средствах и любых лекарствах для облегчения ее состояния.

Когда началась оценка родительской компетентности, с Лон было трудно поддерживать диалог. Она не желала давать никаких сведений специалистам, которые пытались ей помочь, и предпочитала не замечать их.

Май привозят на дом к Лон, и я постоянно напоминаю ей, что девочку надо регулярно кормить, давать ей срыгнуть после кормления и зарегистрировать факт рождения. Она не проявляет к дочери особого интереса, нечасто берет ее на руки и предпочитает отдавать сиделкам, когда та плачет. У Лон было две встречи с сиделками, которые привозили ей малышку на дом, и каждое свидание длилось тридцать-сорок минут. Ей очень трудно наладить эмоциональный контакт с ребенком.

Я спросил Лон, почему она не хочет признавать, что у нее родился ребенок и что девочке надо дать имя по ее выбору. Она игнорирует меня и мои вопросы.

К. В. констатировала, что поведение Лон – это способ, которым она справляется со стрессом; у нее нет никаких признаков психоза или биполярного расстройства. В другой раз она сказала: будь Лон по-настоящему больна, она бы не выжила, а тот факт, что она жива, доказывает: она не больна и не нуждается в медикаментозном лечении. Нет ничего более невежественного и ошибочного, чем этот квазипрофессиональный диагноз. К. В. – не психиатр, а психиатрическая медсестра, которой нужно повышать свою квалификацию, чтобы продолжать работать по избранной профессии. Ее обучение должно включать толику здравого смысла и сострадания.

Порой Лон уверена, что ее отравили. Она принимается все обнюхивать, не ест никаких продуктов, если они не из вакуумной упаковки, и настаивает, чтобы я пробовал еду и питье первым.

Специалисты, опекающие Лон, назначили встречу, чтобы обсудить ее дальнейшее лечение, но Лон не стала в ней участвовать и отпускала в их адрес расистские комментарии. Лон сама себе худший враг. После этой встречи кризисная группа приняла решение об обследовании. Лон ненадолго отправится в Харплендс, хотя, если бы ее осмотрел консультант, уже знакомый с ней, ее бы туда не взяли. Лекарств она по-прежнему не получает.

По возвращении в мой дом из Харплендса

Один специалист пытался дать Лон эдинбургский тест на послеродовую депрессию. Я сказал, что она просто отметит все клеточки, поскольку депрессия – лишь часть ее болезни. Лон все больше теряет контакт с реальностью. Отрицание ребенка с каждым днем усиливается, она недовольна, что ей все время приносят «этого» ребенка, чтобы она на него смотрела и проводила с ним время. Она по-прежнему гуляет среди ночи, но выходит через черный ход и думает, что я об этом не знаю.

3 августа

К. В. не смогла убедить Лон встретиться с доктором С., психиатром, который в 2004 году поставил ей диагноз «шизофрения». Лон уверена, что этот доктор тогда навредил ей и отослал прочь. В то время она могла принимать лекарства.

7 августа

Лон поехала на предварительное слушание дела в суде. На этот раз проблем не возникло. Она изменила показания, признав себя виновной, и дата окончательного заседания назначена на 31 августа.

8 августа

По требованию службы опеки доктор Т. составил психиатрический отчет, признав, что осматривал ее всего лишь дважды.

История болезни, которую медики вели с ноября 2004 года по август 2007 года, по большей части была довольно неточной. Ее тоже передали работникам социального обеспечения. Я написал на трех страницах письмо, опровергающее все беспочвенные обвинения и допущения пункт за пунктом, но так и не отправил его в службу защиты детей. Это казалось бессмысленным при той негативной обратной связи, какую я получал. Тем не менее я все же послал его в соцобеспечение. Это был отчет обо всем, что случилось с Лон с ноября 2006 года до момента родов, то есть до мая 2007 года. Никакой реакции не последовало. Любой, кто прочел бы его, понял бы, что у Лон серьезнейшие психиатрические проблемы.

В феврале 2006 года доктор С., клинический психиатр, написал в Министерство внутренних дел в поддержку выдачи Лон визы, подтверждая, что у нее серьезное психическое заболевание – шизофрения. Он надеялся, что этот диагноз позволит ей остаться в Соединенном Королевстве из гуманитарных соображений и получать уход, в котором она нуждается.

В записях, датированных августом 2006 года, есть конфиденциальное письмо Энди. Он отказывался поддержать заявление Лон на выдачу визы, поскольку считает ее поведение буйным и неразумным. При этом он предположил, что риск умышленного членовредительства усилится, если ей не дадут визу. В сущности, Энди писал: «Уберите куда-нибудь Лон, мне она не нужна, но, пожалуйста, не отсылайте ее обратно [в Таиланд. – Пер.], возможно, мы останемся просто друзьями».

В августе у меня был отпуск, и я находился дома во время посещений кризисной группы. Лон была довольно стабильна. Психиатрические медсестры не навещали ее, поскольку обе были в отпуске.

Я позвонил Сью, бывшей психиатрической медсестре Лон, и спросил, почему они не лечат паранойю, чтобы у Лон появилась заинтересованность в получении медуслуг. Она заметила, что это не ее случай, но вежливо выслушивала мои речи целых десять минут.

Позднее я узнал, что Министерство внутренних дел подтвердило: Лон лишена права на легальную работу.

31 августа Лон ездила в суд. Судья был недоволен ее предшествующим приговором; он освободил ее без взыскания издержек, назначив шестимесячное условное освобождение от ответственности.

Сентябрь 2007 года

Лон не ходила на прогулки со мной с июля. Иногда мне кажется, что она по-прежнему меня ненавидит. Временами мы заходим в китайско-азиатский магазин, чтобы купить те особые продукты, в которых она нуждается: тайскую тилапию, рыбный соус, перец и клейкий рис.

Лон по-прежнему слышит голоса, ее настроение скачет ежеминутно. Она резко меняет рацион питания; иногда переедает, иногда ест слишком мало, а потом вообще отказывается от пищи. В результате много продуктов выбрасывается. В последние месяцы она пыталась относить качественные продукты обратно в магазины, где они были куплены. Она слышит голоса, которые велят ей это делать. Временами с ней разговаривает телевизор – он кричит на нее, вызывая в ней злость, и она пытается его разбить. Иногда ей кажется, что голоса берут над ней верх, хотя они и поутихли.

Больше нет телефонных звонков. Соцобеспечение вынуждено согласиться с мнением профессиональных психиатров, авторитет которых подкреплен годами практики и образованием. Однако никто из них еще не сталкивался с подобным случаем, да у них и времени нет, чтобы как следует узнать Лон. Похоже, никому это неинтересно. Даже если это не шизофрения, у Лон серьезная проблема психического здоровья, и им это известно. Это сговор: они не хотят ни помогать ей, ни обеспечивать ее лекарствами, ни позаботиться о том, чтобы она жила со своим ребенком.

Анджела и Ванесса, временные «опекуны» ее ребенка, придерживаются одинакового мнения относительно удочерения малышки и согласны с органами детской опеки.

Однажды я заметил, как к одному из моих соседей заходила медсестра. Я попросил ее уделить Лон немного времени. Она несколько дней колола иголками внутреннюю сторону своей левой лодыжки, а потом разрисовывала наколку акриловыми красками. Медсестра уверила Лон, что в ее ноге ничего не шевелится. Лон успокоилась.

Я говорю Лон, что нам нужно найти способ, как ей остаться в Англии, но она не обращает на меня внимания. У нее по-прежнему множество мыслей о ее будущем.

Октябрь 2007 года

Когда я был на работе, к Лон приходила психиатрическая медсестра. Лон была «официально переведена» в «Грин Филдз Центр», расположенный в десяти минутах езды. Я просил об этом переводе полгода, чтобы она могла получать более качественный медицинский уход. Теперь новая медсестра будет преемницей К. В. Встреча с ней назначена на 5 ноября. Я говорил ей [Лон. – Пер.], что буду рядом с ней. Доктор Ш. придет осмотреть ее в «Грин Филдз» 15 ноября. Лон заберут в 11:40.

Хороший психиатр, несомненно, начнет обследование заново, вооружившись всеми данными от доктора Т. Лон не понимает, как он может быть беспристрастным и непредвзятым при всей той информации, которую ему предоставили.

Лон продолжает сидеть в темноте часами: иногда в гостиной, иногда в спальне. Она моется и ходит в туалет в темноте; там не просто полумрак, а так темно – хоть глаз коли. Она проводит время за вязанием, чтобы переключиться, а также слушает в наушниках громкую музыку, чтобы заглушить голоса. Со временем она их победит. Я советую ей говорить голосам, чтобы те уходили, но это не так-то легко. Иногда она плачет и заявляет, что не хочет, чтобы они ушли. Я предлагаю ей приказывать тем голосам, которые говорят гадости: «Уходите, вы мне не нужны», – а хорошие голоса просить остаться.

Я напоминаю ей, что у семи из десяти пациентов, страдающих шизофренией и не получающих лекарств, бывают рецидивы в первый же год после госпитализации, по сравнению с тремя из десяти больных, принимающих лекарства. Без препаратов прогноз выздоровления Лон остается неутешительным. Поскольку у Лон шизофрения, она могла бы войти в число тех тридцати процентов пациентов, которые побеждают свою болезнь только благодаря тому, что они борются, стараясь выздороветь.

Ездили в буддийский храм. Лон пыталась объяснить мне, зачем люди ходят в храмы: «Они ходят сюда, чтобы знакомиться с людьми. Еще это дает им возможность вдохнуть свежий воздух в свою жизнь, и эмоционально, и духовно. Это рождает в них спокойствие и умиротворение». И как бы между прочим заметила: «И еще одно: они могут помолиться».

30 октября 2007 года

Лон получила все документы, которые вернули из Министерства внутренних дел через нашего поверенного, включая банковские справки Энди, датированные периодом накануне их приезда в Англию.

Лон может сама решить, винить ли ей Энди в своих невзгодах. Многие ее проблемы с момента приезда вызваны несложившимися отношениями и разными интересами в жизни. Для каждого из них этот интерес состоял в удовлетворении собственных потребностей.

Сказалось и то обстоятельство, что у Лон не было достойного защитника после случая, когда она укусила женщину-полицейского. Укус считается серьезным правонарушением: ВИЧ, гепатит и т. п. Это серьезный аргумент против ее визы. Если приговор останется в силе, она уже не сможет никуда выезжать – ни в страны Европы, ни в Штаты.

Сегодня мы с Лон два часа просидели в темноте. В последние несколько дней она выпивала за вечер по две-три банки пива. Сегодня уже выпила четыре, а потом ненадолго отправилась в постель; ей кажется, что это хороший способ самолечения. Я пытался объяснить ей, что даже небольшие дозы пива в конечном счете ухудшат ее состояние, но от этого никакого толку. Она намеревается позвонить Саи в пятницу вечером, в надежде, что разговор с сестрой поднимет ей настроение.

Кажется, тучи над ней сгущаются. Я говорю ей, что, когда она могла хоть что-то предпринять, чтобы помочь себе, она этого не делала. Вместо этого она писала письма друзьям из прошлого, что отняло у нас не одну неделю. Но в тот момент это создало эффект катарсиса. Теперь правительство забирает ее ребенка. Это то, что чиновники всегда хотели сделать – отобрать ребенка и депортировать ее из Англии.

Доктор Т. не может провести обследование Лон. Доктор Ш. попробует обследовать ее 15 ноября, к дате последнего судебного заседания по удочерению. Они рассчитывают, что она будет сотрудничать, чтобы помочь им забрать у нее ребенка. И какой же помощи они могут от нее ожидать?

Временами Лон убеждена, что ей в голову имплантировали чип, отслеживаемый со спутника. Я пытаюсь отвлечь ее от этой мысли. А потом, когда мы вечером едем в машине, Лон касается моего лица, чтобы проверить, действительно ли я по-прежнему Кен. Иногда она принимает меня за Юргена, своего бывшего бойфренда-немца. Я спрашиваю ее: «Как меня зовут?» Она кажется рассеянной, словно мысли ее в тумане.

8 марта 2008 года

Гнев Лон подспудно накапливается на протяжении многих недель, а медсестры не будет до 27 марта.

Лон угрожала моей соседке, 70-летней женщине, а потом набросилась на ее сыновей. Она долго орала на них по-тайски, прежде чем перешла к атаке. Вызвали полицию. Полицейские вошли в мой дом и поднялись по лестнице на площадку перед дверью спальни Лон. Лон держала в руке нож; она была во власти инстинкта выживания. «Я видел, как она надвигалась на полицейских сначала на площадке, а потом погналась за ними вниз по лестнице, через холл и во двор. Все это время в лицо ей брызгали слезоточивым газом», – вот какие показания я дал в полицейском участке. Они будут использованы в суде, чтобы оправдать действия полиции против Лон. Они спросили, в какой руке она держала нож, когда нанесла режущий удар полицейскому. Я сказал, что видел только град ударов дубинками, сыпавшийся на ее руки и туловище. Из-за поступков Лон я не могу привезти ее обратно домой, как бы мне ни хотелось ее защитить.

Теперь она снова взята под стражу, и в понедельник ее повезут в суд. Не думаю, что на этот раз речь пойдет о Харплендсе. Ее действия квалифицированы как преступные, это не было административным правонарушением. У суда может сложиться впечатление, что Лон представляет угрозу для общества. Я долго говорил Лон: «Я не оказываю тебе никакой услуги, будучи твоим опекуном».

Может быть, я прав, полагая, что «Лон комфортно в ее нынешней реальности и ей следует снова вернуться к нулю» – все начать заново.

Трое суток Лон продержали под стражей, прежде чем препроводить ее в суд – это необычная практика. На следующий день я узнал, что она напала на своих адвокатов. Относительно ее психического заболевания мнения психиатров по-прежнему разнятся – в этом нет ничего нового.

Три недели назад я звонил в полицию, пытаясь добиться ареста Лон по менее серьезному обвинению, чтобы ей оказали хоть какую-то психологическую помощь. Безуспешно. Мы знали: нечто подобное непременно случится, если она срочно не получит лечения.

Королевская прокурорская служба заключила Лон под стражу. Ее держат в Фостон-Холле, закрытой женской тюрьме в Фостоне, графство Дерби, где ее будут обследовать психиатры. Она может получить какую-то помощь, только если не ввяжется в неприятности и попадет в тюрьму.

Решение Министерства внутренних дел продлить срок действия ее визы зависело не только от местного члена парламента. Оно, должно быть, было принято в силу вмешательства властей Сток-он-Трента или какого-то временнóго сбоя в работе. Полагаю, ее единственным шансом остаться здесь будет психическое заболевание. Хотя я могу ошибаться, но других возможностей не вижу. Думаю, власти будут стремиться признать ее виновной по иным причинам.

Мне сегодня нужно встретиться с поверенным, чтобы добиться судебного предписания, запрещающего Лон вернуться в мой дом. Это единственное место, где Лон чувствует себя в безопасности в Англии, пусть даже ненадолго. Но я должен сделать это ради моей соседки.

Возможно, я больше никогда не увижу Лон, разве что в суде; я не могу подавать Лон противоречивые сигналы, поскольку это ее запутывает. Как бы мне ни хотелось повидаться с ней, я должен позволить ей быть одной.

17 марта

Первый зал суда в Коронном суде – гораздо более серьезная инстанция, чем магистратский суд. Среди всех подсудимых, получивших приговор в Коронном суде, семьдесят четыре процента осужденных отправляются в тюрьму.

Были разговоры о назначении какой-то даты в апреле, потом о возможном заключительном слушании в мае. Теперь у Лон новые адвокаты, барристер и новый независимый психиатр.

Я советовал им не привлекать докторов Т. или К.; возможно, доктор С. будет более склонен к сотрудничеству. В прошлом он совещался с прежним шведским психиатром Лон, и они пришли к единому мнению по поводу ее диагноза – шизофрения. Юристы Лон об этом не знали, им было лишь известно, что у нее проблемы с психическим здоровьем.

Я должен снабдить их сведениями о ее жизни и всех событиях, начиная с ее приезда в Соединенное Королевство. Адвокатам хотелось бы взглянуть на историю болезни Лон, однако акт о защите информации означает, что Лон должна вначале дать на это согласие, а Лон не желает сотрудничать.

Когда Лон в декабре получала лечение, я еще раз доверился соцобеспечению – и снова не увидел никакой заинтересованности в оказании помощи. Я подал официальную жалобу на преднамеренную преступную халатность. Они подвели Лон, и ей был причинен вред.

Я узнал, что Фиона Мактаггарт, член парламента и министр внутренних дел, очень озабочена вопросом женских прав. Она поддерживает жесткие меры против проституции и выступает за обеспечение безопасным жильем женщин, намеренных уйти из этого ремесла. Другие парламентарии-женщины тоже сознают, что тюрьмы используются как отстойники для людей, имеющих проблемы с психическим здоровьем. Они прилагают усилия, чтобы изменить условия, которые создают эту ужасную реальность.

Исход предстоящего суда над Лон определит, останется она в тюремной системе или ей будет обеспечена палата и лечение в психиатрической клинике. У нее есть только та одежда, которая была на ней в момент ареста – ни куртки, ни обуви.

В интересах Лон просить суд о снисхождении. В прошлый раз это сработало; может быть, получится и теперь.

28 мая

Это слушание было назначено по иску и для управления делом[10]. Лон отказалась ехать в суд в среду и сегодня. Это неважно, судья повел себя блестяще. Он спросил адвокатов, не хотят ли они заявить об отрицании вины по распоряжению. Защита подробно рассказала об очевидном состоянии Лон, отметив, что доктор С. не смог провести с ней достаточно времени в силу ее возбужденности и агрессивности. Он рекомендует положить ее в больницу – и как можно скорее. Судья дал защите шесть недель на ознакомление с полной медицинской историей. 11 июля перейдем к следующему этапу.

Я разговаривал с судебным поверенным Лон (хотя мне и не полагалось этого делать). Он отлично справляется со своей работой. Не знаю, как буду давать показания, если меня пригласят в следующий раз. Я пришел в суд с чувством гнева и горечи, потому что Лон не лечат, а выходил оттуда с облегчением, словно с моих плеч упал тяжкий груз. Я готов был расцеловать судью, но воздержался: он старше меня! Обвинение не возражало, поскольку знало о проблемах Лон.

Моя вера в систему правосудия была восстановлена; я жалел, что нет подходящего способа убедить в этом Лон. Впрочем, главное, чтобы система действовала в пользу Лон – пусть она даже в это не верит.

17 июня

Дело Лон снова отложено до 4 августа, потому что ее консультант не смог провести полное обследование; как обычно, Лон проявила в отношении него агрессию. Он все же сумел представить предварительное заключение – «она страдает одной из форм шизофрении», которое судья примет. Судья требует еще одного заключения от другого консультанта, но его нельзя будет получить раньше августа, этим и вызвана отсрочка. Это хорошая новость для Лон – доказательство того, что она страдает шизофренией. Оно должно снять с нее обвинения и избавить от тюрьмы; вместо этого ее поместят в психиатрическую больницу, где она сможет, наконец, получить соответствующее лечение.

24 июня

Когнитивно-бихевиоральная терапия (КБТ) и медикаментозное лечение приведут Лон к некоей стабильной реальности. Это обойдется в несколько тысяч фунтов – вместо тюрьмы и юридических расходов в сорок тысяч фунтов только за этот год. Кто способен понять такого рода логику – или ее отсутствие? Вероятно, если они потратят эту сумму сейчас, то смогут оставить Лон в стране на неопределенно долгий срок.

У Лон при себе паспорт, как положено; срок его действия истекает в марте 2009 года. Ей придется отправиться в Лондон, чтобы продлить его, но я не понимаю, как это осуществить. Она не может выехать, поскольку находится под стражей, и ей не продлят паспорт, поскольку она не в здравом уме. Погодите-ка! Если она не в здравом уме, значит, она НЕ ДОЛЖНА отправляться в тюрьму. Если же она в здравом уме, она может отправиться в тюрьму – но может ли она также продлить срок своего паспорта?

После трех лет, проведенных в Соединенном Королевстве (Лон уже пробыла здесь четыре года), можно подавать заявление на натурализацию, однако есть одна ловушка: нужно быть в здравом уме. Я не верю, что психиатры учитывают это, отказываясь лечить Лон.

Поначалу я думал, что для Лон все кончено. Теперь полагаю, что это, возможно, ее лучший шанс остаться в Соединенном Королевстве. Не вижу, каким образом Министерство внутренних дел может выслать ее обратно в Таиланд и констатировать «отсутствие оснований для жалости», если мы сумеем доказать степень тяжести ее психического заболевания.

9 июля

Только что получил письмо из королевского офиса о том, что они не станут препятствовать предоставлению помощи в связи с ситуацией Лон. Я все же надеюсь, что она выберется из этого бедлама.

На днях рассчитываю встретиться с представителем Независимой адвокатской службы по рассмотрению жалоб (Independent Complaints Advocacy Services – ICAS), чтобы подать официальную жалобу на психиатрическую службу Сток-он-Трента.

Если их признают виновными в халатности, они должны будут сделать как минимум одно из трех:

1. Принести официальные извинения.

2. Продемонстрировать усердие, чтобы показать, что система изменилась к лучшему.

3. Объяснить, что пошло не так.

Это вся дальнейшая документация в случае Лон.

Судья запросил отчеты не позднее чем через шесть недель – это было 29 мая. На подготовку отчетов отводится не более пятидесяти дней, прежде чем их предъявят суду. Следующее слушание и рассмотрение дела назначено на 4 августа. Это мой день рождения, так что я не забуду.

Встречусь с представителем ICAS в среду, чтобы начать составлять жалобу. С нетерпением ожидаю беседы.

11 июля

Вдруг ни с того ни с сего раздался звонок из «Иглстоун Вью», новой больницы Лон. Я смог поговорить с ней – она принимает лекарства.

Персонал показался мне очень позитивным и готовым помочь. Они хотят создать для нее систему дружеской поддержки, а ведущий социальный работник говорит, что любой, с кем захочет поговорить Лон, сможет общаться с ней напрямую.

Лон по-прежнему производит впечатление параноика – и не без основания. Но голос у нее теплый и спокойный. Она, как обычно, хочет, чтобы я забрал ее отсюда, но на время готова удовлетвориться тем, что я привезу принадлежности для вязания. Надеюсь и молюсь, чтобы я мог звонить ей каждый день и она не теряла терпения. Но логика улетучивается, когда я слышу ее голос. Я сказал ей, что люблю ее. Она рассмеялась и ответила: «Я люблю своего отца». Теперь у Лон много друзей – если бы только она об этом знала…

Энди не хотел и не мог забрать Лон. Лон знает, что раньше я всегда забирал ее из больницы. Может быть, она искренне тянется ко мне; со временем увидим.

Доктор С. попросил подготовить второе заключение о состоянии Лон: врач должен был приехать из Нортгемптона, где она находится сейчас. Похоже, его мнение подтвердилось.

13 июля

Вечером звонил Энди, проверял, известно ли мне что-нибудь, а потом сказал: ему звонила какая-то медсестра и сообщила, что он может поговорить с Лон. Первое, что она сказала: «Энди, приезжай и забери меня отсюда».

22 июля

В каждой небылице, которую сочиняет Лон, есть доля истины, вот как я на это смотрю. Мы должны просто представлять себя на ее месте; в больнице вместе с ней находятся странные люди, очень странные, по сравнению с которыми Лон кажется в некоторой степени нормальной.

Лон спрашивала о Дэйве или Йохане, будучи в тюрьме; она прорабатывала свои варианты – и беспокоилась, не понимая, есть ли они у нее вообще. Энди ясно дал понять, что не примет ее обратно.

В больнице сказали, что я не смогу посещать Лон, пока она не будет стабильна. Спрашивали о ситуации с Министерством внутренних дел; психиатрическая служба Сток-он-Трента контактирует с больницей.

Лон спросила меня: «Где я теперь буду, Кен?» Я ответил, что мой план – позитивно думать о ее будущем. Лон очень хочет получить свободу, но еще больше она хочет одного: вернуть свою малышку и иметь возможность качать ее на колене.

16 августа 2008 года.

Развод состоялся

Энди говорит, что мы с ним еще можем быть друзьями. Кто может быть ему другом? Он снова уезжает в Испанию.

Прошло четыре года с тех пор, как Лон вышла замуж за Энди и переехала в Англию, мечтая о будущем и о своей семье – особенно это касалось сестер. Она верила, что после адской жизни, оскорблений и насилия со стороны родственников, мужчин в ее окружении, мужчин вообще и ее собственного пренебрежения собой она сделала большой шаг к осуществлению своей мечты. Четыре года назад она, наконец, получила британскую визу, пропуск в свое будущее на Западе. Она была на пути к новой жизни, далекой от прозябания в нищете, которую она познала в Таиланде.

Как это ни трагично, ее мечты превратились в непрекращающийся кошмар, от которого она, возможно, только сейчас стала пробуждаться. Крайне неудачный брак с Энди, эмоционально неуравновешенным британцем, который каждый вечер наливался пивом до бровей. Он всю жизнь жил «на пособие», не мог удержаться ни на одной работе и не имел ни заинтересованности, ни каких-либо реальных обязательств по обеспечению Лон. Это было только начало. Когда он привез свою миниатюрную и красивую жену-тайку в Соединенное Королевство, где мог хвастаться ею (ни одна британка, пребывающая в здравом уме, не обратила бы на него внимания), она была уязвима и всецело находилась в его власти, которой он мог злоупотреблять. Он часто говорил ей, что если она не будет слушаться, то он откажет ей в содержании (что в конце концов и сделал) и вернет ее в Таиланд.

«Как все меняется». Лон, апрель 2008 года, 28 лет.

Лон, лето 1999 года, 19 лет.

Когда Энди бросил Лон и она забеременела от бангладешца, она оказалась совершенно одна, без средств, в чужой стране, отчаянно нуждаясь в помощи. Перестав принимать психотропные средства в период беременности, чтобы не подвергать опасности ребенка, да и после родов, она обнаружила, что ни один врач не хочет прописать ей лекарства. Все отрицают ее болезнь, несмотря на галлюцинации, бред, голоса, которые ее мучают, и симптомы острого самоуничижения. Отказ в необходимых ей психотропных средствах со стороны британской психиатрической системы позволил ее симптомам шизофрении (гнев, паранойя, бессмысленное повторение слов, мания преследования и др.) выйти из-под контроля, мешая нормальной жизни. Это было особенно трагично для молодой женщины, которая всегда отличалась разумностью и трудолюбием. Хроническая депрессия завладела ее жизнью. Лон стала клинически депрессивной хронической шизофреничкой, представлявшей опасность для самой себя и других. Она больше не контролировала свои мысли и действия. Лон потеряла разум и утратила возможность осуществить свои мечты. Казалось, ее жизнь разбита навсегда. Ребенка забрали и передали на удочерение. Прошло целых пятнадцать месяцев после родов, и только тогда ее стали лечить медикаментами, в которых она нуждалась для возвращения к нормальной жизни.

Сейчас Лон находится в «Иглстоун Вью», психиатрической лечебнице, где она, вполне возможно, останется на годы. Это было взвешенное решение, вынесенное сострадательным судьей вместо тюремного заключения за то, что она набросилась с ножом на полицейского. Он собирался арестовать ее за нападение на соседку. Это произошло в то время, когда ей отказывали в лекарствах, необходимых ей так же, как инсулин – диабетику, а средства для понижения давления – гипертонику. Без препаратов такие пациенты умрут – а Лон может умереть без своих лекарств.

Теперь Лон ежедневно получает лечение. Она выглядит более счастливой, чем в предыдущие четыре года ее пребывания в Англии. Хотя она находится в психиатрической клинике, это может стать для Лон началом новой жизни, возможностью раскрыть наконец свою уникальность.

Алекс Дабровски, польский психолог, называет такой феномен «позитивным разрушением». Распад тех составляющих личности Лон, которые не приносили ей пользы, мог бы привести к «сборке» новой личности, ее нового, прежде подавленного «я». Тогда она станет тем человеком, которым хочет и может стать, возьмет свою жизнь в руки и исцелится навсегда.

XVIII. Я вернулась!

Сентябрь 2008 года

Я вернулась! У меня не было доступа к лекарствам больше семнадцати месяцев. За это время я родила дочь, а правительство ее у меня отобрало. Это произошло потому, что мне не давали лекарств, которые я принимала до беременности. Теперь я вернулась к «норме» или, по крайней мере, к своему прежнему «я», и первое, чего я хочу, – это подержать на руках свою малышку.

Каждый день я по несколько раз разговариваю с Кеном. Иногда я завожу разговор о своем возвращении в Таиланд, но не знаю, чем смогла бы там заниматься, разве что работать переводчиком. Кен напомнил мне, что в Таиланде я не смогу зарабатывать достаточно денег, чтобы жить комфортной жизнью и содержать дочь.

7 сентября 2008 года

Сегодня я открыла свои поздравительные открытки ко дню рождения. Всегда приятно знать, что кто-то думает обо мне в этот день. Я получила поздравления от Кена, Дэйва и некоторых пациентов больницы, но ни одного – от родственников.

Сентябрь 2008 года

Я очень тоскую по родине, мечтаю вернуться домой и жить счастливой жизнью со своей семьей, которая будет помогать и поддерживать меня. Но иногда приходится возвращаться к реальности. Я знаю своих родственников. Они вряд ли окажут мне поддержку, а при первых же проблемах сплавят меня в психиатрическую лечебницу, которая будет совсем не такой, как в Англии. Может быть, жизнь здесь не идеальна, ведь пребывание в больнице – это, в сущности, замена тюремного заключения. Но в Таиланде все очень скоро стало бы гораздо хуже.

Я принимаю риспердал и рисперидон – те же лекарства, что и в 2004 году, и они очень хорошо помогают. Мне приходится мириться с хаосом, который устраивают в палате другие девушки. Иногда сотрудники больницы не могут полностью контролировать ситуацию.

Энди в последнее время снова общается со мной и уже намекал на наше воссоединение. Думаю, он снова видит в этом преимущество для себя и возможность легкой жизни. Кажется, он забыл, почему мы расстались.

Мне хотелось бы, чтобы моя сестра Йинг навестила меня здесь. Я бы с удовольствием показала ей, где живу. Я хочу, чтобы она мной гордилась. Мне одиноко, и, думаю, она тоже по мне скучает; я всегда на это надеюсь.

Я хорошо знаю свою мать. Часто она меня утомляет, расстраивает, сердит, мне даже бывает за нее стыдно. Но что я могу поделать? Когда я сама больна, а от меня по-прежнему ждут денег, причем бóльшая их часть будет потрачена на глупости, мне остается только плакать про себя, не показывая своих слез.

Ноябрь 2008 года

На прошлой неделе я была в суде. Один из моих врачей давал показания неделей раньше. Я часто езжу в суд и иногда не понимаю, зачем это все нужно. Но я всегда возвращаюсь в «Иглстоун Вью».

Харплендс, где я бывала раньше, – высококлассное заведение по сравнению с «Иглстоун Вью». Здание устроено так, что в нем есть «слепые зоны», где пациенты ведут себя, как хотят. Да и персонал здесь не такой, как в Харплендсе. Они делают, что могут, но слишком медленно реагируют на ситуации. Может быть, я не права, но это то, что я видела, пока была здесь. Сотрудники предупреждают, чтобы я не защищалась, если на меня нападут, не старалась ударить в ответ и не поворачивалась спиной. Еще все мы должны носить обувь на низком каблуке и без шнурков, так что нельзя ходить в кроссовках.

Здесь только один телефон для всех входящих звонков, и это создает неудобства и даже ссоры. Как вы можете догадаться, я очень много разговариваю по телефону. Одна из пациенток целыми днями сидит у аппарата в ожидании звонка. Весь день, всю ночь, когда не спит. Она не ест, не ходит в туалет и не принимает душ – она сторожит телефон.

Только что доставили новую пациентку. Она агрессивна и непредсказуема, я и многие другие ее боимся. Еще одна забавная черта этой больницы – важно не давать другим девушкам повода для зависти. Нужно быть скромнее, а у меня это не слишком хорошо получается.

Шизофреничка ударила ножом полицейского в бронежилете

Суббота, 15 ноября 2008 года

Стаффордшир

Тайская гражданка Арирут Судадж была отправлена на принудительное лечение на основании Закона о психическом здоровье, после того как напала с ножом на полицейского.

В Коронном суде Сток-он-Трента ей зачитали обвинение. 28-летняя женщина жила с другом на Мэллори-роуд, в Нортоне. 9 марта, около 11:25, она внезапно начала вышвыривать вещи из окна. Прохожие увидели на улице разбитую посуду и вызвали полицию.

Когда полицейские прибыли на место происшествия и поднялись на второй этаж, из комнаты выбежала Судадж и напала на них с руганью, размахивая ножом. Затем она ударила ножом полицейского.

Стив Эш, защитник, сказал: «К счастью, на пострадавшем был бронежилет. Лезвие проткнуло его, но не коснулось тела».

Поскольку женщина продолжала размахивать ножом, полиция дважды применила слезоточивый газ в целях самозащиты.

Полицейские также использовали дубинки, но Судадж продолжала преследовать их с ножом в руке.

Эш добавил: «Офицеры не раз приказывали подзащитной бросить нож. Эти приказы были проигнорированы».

Затем она швырнула нож и попала полицейскому в грудь.

Судадж, которую ранее уже обвиняли в попытке причинения тяжких телесных повреждений и владении холодным оружием, был поставлен диагноз «шизофрения».

Распорядившись отправить ее на принудительное психиатрическое лечение, а также выдав ограничительное распоряжение, судья Пол Гленн заявил: хотя состояние Судадж улучшается, она отвечает критериям опасной обвиняемой.

Он сказал: «В марте, находясь, по моему убеждению, в очень нездоровом состоянии, вы совершили дерзкое нападение на полицейского. Это было неспровоцированное нападение. Если бы на нем не оказалось бронежилета, это могло бы иметь очень серьезные последствия. Вы вели себя агрессивно, и это был пугающий инцидент. В вашу пользу говорит лишь то, что, как только вы почувствовали себя достаточно хорошо, вы дали признательные показания. Я полностью засчитываю их в вашу пользу».

Он добавил: «Лучший способ защитить общество в вашем случае – выдать ордер на госпитализацию и приказ об ограничении передвижения. Я считаю, что вы соответствуете критериям опасной обвиняемой. В обычном случае я наложил бы наказание в виде тюремного заключения ради защиты общества. Но я получил доказательства того, что ваше состояние улучшается».

21 ноября 2008 года

В последнее время дела у меня в суде идут не слишком хорошо. Теперь меня считают очень опасным человеком. Два моих врача прилагают гигантские усилия, чтобы помочь мне почувствовать себя увереннее, улучшить мое эмоциональное состояние и гарантировать мое право остаться в Англии. Здесь у меня будет безопасное будущее – по крайней мере, в ближайшее время.

Сегодня выдался тоскливый день. Один из моих любимых врачей сообщил мне, что я не получу разрешения на работу в течение четырех-пяти лет из-за стресса, перенесенного в юности. Но мне необходимо работать, чтобы оставаться в Англии и жить в обществе.

2 декабря 2008 года

Я думаю, что серьезное психическое заболевание – это худшее, что может случиться с человеком. Только смертельная болезнь в юности может быть более безнадежной и трагичной. Впрочем многие люди, подобные мне, лишают себя жизни из-за равнодушия родственников и окружения. Надеюсь, что когда-нибудь я вернусь в общество и в нем найдется для меня место. Я буду любима, заведу друзей и получу работу.

20 января 2009 года

С НОВЫМ ГОДОМ!

Я думаю о том, как построить на моей земле маленький домик, в котором я смогу жить, когда вернусь в Таиланд. Заниматься планированием нелегко, поскольку от моих родственников особой помощи не дождешься.

Моему брату нужно двадцать тысяч батов на рыбный садок. Думаю, все, что делает моих родственников более самодостаточными, хорошо; но если он переедет из Чиангмая в Убон, ему придется больше работать, чтобы сводить концы с концами.

Если я, находясь в клинике, начну получать пособие по инвалидности, то снова смогу помогать своей семье. Это одна из причин, по которым я изначально оказалась в клинике: не только отсутствие медикаментозного лечения, но и проблемы моих родственников, которым я не посылаю достаточно денег.

Февраль 2009 года

Раньше я думала, что приходящие мне письма проверяют или вскрывают сотрудники больницы, но это не так. Я получаю конверты без повреждений.

Март 2009 года

Я недавно узнала, что мать готовит документы, чтобы оформить на мое имя право собственности на дом и землю. Поверю, что это правда, после того как увижу. Меня беспокоит, что это может негативно повлиять на мое право получать выплаты по инвалидности и возможность остаться в Англии.

Май 2009 года

Я разговаривала по телефону с Дэйвом и попросила его прислать мне какую-нибудь одежду, потому что одежда в Таиланде намного дешевле, чем в Англии, и всегда есть мой размер. Моя подруга Сандра спросила, можно ли ей тоже что-нибудь заказать. Ей были нужны туфли седьмого размера, который очень трудно найти в Таиланде, и любая привлекательная одежда. Дэйв спросил: «Какой стиль вы предпочитаете?» – и она ответила: «Что-нибудь похожее на то, что носит Бейонсе!» Дэйв спросил: «Какой размер, какой у вас рост и сколько вы весите?» Она ответила: «Рост сто семьдесят сантиметров, вес сто двадцать семь килограммов». Дэйв пообещал, что попробует что-нибудь подобрать, заранее зная, что в Таиланде он не найдет ничего похожего.

Другая моя подруга находится здесь, потому что однажды сошла с ума и подожгла квартиру своего бойфренда. Она сказала мне, что это была не настоящая она и все случилось только потому, что она не принимала лекарства.

Мой дух то взлетает, то падает, я то вся в белом, то вся в черном. Иногда боюсь, что меня отсюда долго не выпустят. Я скучаю по внешнему миру. Моя жизнь здесь, в больнице, застыла. Раньше я всегда двигалась, меняла города в Таиланде и разных бойфрендов, а потом разные страны в Европе, но теперь все время нахожусь в одном здании и не могу уйти отсюда.

Июль 2009 года

Суд по защите детей издал приказ о системе «почтовый ящик», через которую мы с приемными родителями можем каждый год обмениваться письмами. В отчете было сказано, что я не способна – или могу быть не способна, или могу не выражать желания – в этом участвовать. А еще родители-усыновители не обязаны что-то посылать или принимать, поскольку это дело полностью добровольное.

Я пошлю письмо и расскажу о себе. Приемные родители имеют право это знать. Им решать, принимать к сведению эту информацию или нет.

У меня начала развиваться настоящая страсть к вязанию. Оно замечательно успокаивает разум.

Надеюсь, скоро меня выпустят. Иногда мне кажется, что лучше покончить с жизнью, чем быть здесь. Из-за этих мыслей меня будут держать здесь все дольше и дольше.

Я изо всех сил стараюсь, чтобы Джеп, одной из моих немногих подруг-таек в Англии, позволили навестить меня здесь. Но вначале ее должны проверить.

Мой брат, наконец, сумел закончить строительство рыбного садка, и это поможет его семье лучше себя обеспечивать. Теперь у меня одной заботой меньше.

Иногда я гадаю, жива ли еще моя мать, ведь ей уже много лет и у нее слабое здоровье. Я звоню ей или она сама звонит, когда ей что-нибудь нужно; временами я не понимаю, она это или какая-то самозванка.

Мне приходится разбираться с моим паспортом. Его срок действия скоро истекает. Как мне получить новый? Если срок действия паспорта закончится, смогу ли я уехать из страны? Буду копить деньги с пособия, чтобы купить новый, если мне позволят.

Некоторое время принимаю новое лекарство – абилифай, и оно, похоже, помогает. Моя болезнь циклична; сейчас я бодра и суперуверена в себе – возможно, мысль о возвращении в Таиланд выводит меня из депрессии. Если я действительно вернусь домой, то хотела бы месяца три пожить в Убоне, чтобы отдохнуть. Не знаю, будет ли это возможно и безопасно для меня и моих родственников. Я видела свою болезнь в ее худших проявлениях. Медикаменты ничего не гарантируют, и любое изменение в терапии при переезде из Англии в Таиланд может привести к проблемам.

Мой адвокат сообщил, что мне, возможно, понадобится вернуться в Таиланд меньше чем через три месяца. Кому-то там придется следить, чтобы я принимала свои лекарства, даже если кажется, что они не помогают, или если я поверю, что больше в них не нуждаюсь. Можно ожидать, что я перестану принимать лекарства, если почувствую себя хорошо, или наоборот, буду слишком больна и забуду о них.

Август 2009 года

Урожай риса созрел! Мне нужно послать денег домой, чтобы заплатить рабочим, которые помогут моей семье собирать его. Еще моя мать хочет, чтобы перед домом сделали земляной вал для защиты от наводнений. На самом деле, я думаю, мать просит эти деньги, для того чтобы поставить лавку-лапшичную перед домом; она уже некоторое время об этом говорит. В любом случае это хорошо. Она сказала, что лавка будет давать ей доход и мне больше не придется посылать домой деньги.

Сегодня получила косметику от Йинг, так что могу снова быть красивой. Замечательно получить что-то от родственников, ведь это случается так редко.

В этой клинике по-прежнему ни к кому нельзя поворачиваться спиной. Здесь много тяжелых пациенток, которые не реагируют на лечение, хотя пробыли здесь гораздо дольше меня. Такая жизнь очень нервирует. Возможно, чтобы отвлечься от своей ситуации, я всегда думаю о других, обо всех знакомых.

Саи только что вернулась домой в Сисакет, и у нее не хватило денег, чтобы дать их матери, которая заботится о ее ребенке. Вообще-то у нее должна быть достаточная сумма, ведь она – танцовщица-«койотка» и зарабатывает очень много. Но Саи – моя младшая сестра, и я ее выручу, как всегда.

31 августа 2009 года

Я изо всех сил старалась в это воскресенье выглядеть как можно лучше, принарядилась и сделала макияж. Лекарства действуют по-разному: из-за них я набираю вес и хуже выгляжу, но они успокаивают меня. За прошедшие три года я лишилась мужа, друзей, ребенка и отчасти своего разума.

11 сентября 2009 года

Ходила с сотрудниками больницы на расположенное неподалеку озеро. Замечательно провела время, а по возвращении в больницу мне пришлось задуматься о том, где я хочу жить в будущем. ТАИЛАНД! Я сказала адвокату правду. Он хорошо понимает мою болезнь. Он спросил, верю ли я по-прежнему, что у меня в голове чип. К счастью, я в это больше не верю. Тогда он поинтересовался, верю ли я, что меня контролируют со спутников. Я ответила: «Конечно, контролируют, и еще иногда усыпляют».

Я по-прежнему слышу голоса, но теперь это хорошие голоса. Я также каждое утро беседую с Богом, и он мне отвечает. Я пожаловалась ему, что сотрудники больницы больше не позволяют мне смотреть телевизор. Я рассказала им, что персонажи передач сходят с экрана и надвигаются на меня. Я также сказала, что, когда мне было около семи лет, я видела, как люди вешаются, умирают или угорают.

Девятнадцатого сентября я должна была присутствовать на трибунале, но поверенный полагает, что я недостаточно окрепла, чтобы меня выпускать. Если я сейчас пойду туда, то не смогу добиться освобождения, и придется ждать целый год, чтобы подать новое заявление. Мы подождем другой возможности.

18 сентября 2009 года

Я провожу за вязанием все больше и больше времени, а потом отсылаю носки, чехлы для телефонов, шарфы и тому подобное своим родственникам, друзьям, Дэйву и его семье. Дэйв прислал мне много шерсти из Таиланда, где она очень дешева даже с учетом расходов на пересылку. Он также присылает мне много тайских специй, чтобы я могла сама готовить здесь тайскую еду.

22 сентября 2009 года

На 21-е октября запланирована встреча группы «Прогрессивный подход к медицинскому уходу» (Care Progress Approach – CPA). На ней будут обсуждать, какие лекарства лучше использовать, учитывая их стоимость и максимальную результативность. Похоже, доктора недовольны эффектами метаболического синдрома, вызванного приемом риспердала. Возникшие осложнения им придется объяснять мне более подробно – по анализу крови и замерам артериального давления, которое поднимается до опасных значений, а также по другим процессам в моем организме.

24 сентября 2009 года

Я узнала, что Саи бросила работу (кажется, койот-танцы – слишком тяжелый труд) и живет за счет двух своих бойфрендов. У нее бесплатная комната в пустующем доме напротив Дэйва, и они часто едят в салоне у подруги Джук, который находится рядом с квартирой одного из ее бойфрендов. Короче говоря, она покупает только немного продуктов и оплачивает бензин для мотоцикла Джук. У нее легкая жизнь.

Октябрь 2009 года

Даже если не принимать во внимание мою болезнь – есть люди, которые рождены, чтобы постоянно беспокоиться, и я как раз такая. Я должна приглядывать за всеми своими родственниками и друзьями, за всеми, кого люблю, и знать, чем они дышат. А паранойя означает, что плохие вещи могут случиться со всеми, кто дорог мне. Я вижу, как это случается, даже когда на самом деле ничего не происходит. Один такой человек, о котором я беспокоилась много лет, – это моя бабушка. Теперь она нуждается в постоянном уходе. Ее здоровье уже давно давало сбои, но сейчас особенно ухудшилось. Ее самочувствие также означает, что семье нужно больше денег, и мне придется их обеспечить.

21 октября 2009 года

Встреча CPA прошла хорошо. Я буду принимать абилифай вместо недорогого рисперидона, у которого есть побочные эффекты.

26 октября 2009 года

Моя бабушка умерла. Никто из родственников даже не подумал сообщить мне об этом. Только сегодня я узнала эту новость от Кена. Накануне вечером ему позвонила Йинг и сказала, что ей трудно говорить об этом со мной из-за моего эмоционального состояния, а также потому, что я нахожусь в больнице.

Недавно я послала деньги домой, чтобы помочь заботиться о бабушке, но никто не удосужился позвонить мне. Две недели назад я услышала от своего дяди резкие слова, и теперь он со мной не разговаривает. Йинг тоже обиделась, потому что деньги для бабушки были посланы не ей, чтобы она передала их матери, а самой маме. Йинг думает, что я ей не доверяю.

27 октября 2009 года

Две недели назад, разговаривая по телефону с дядей, я не думала о здоровье бабушки и не спрашивала о ней. Я рассказывала ему о своих планах строительства нового дома. Я просила, чтобы он руководил строительством и заработал на этом.

Он почему-то решил, что я мечтаю использовать бабушкину страховку и дожидаюсь, пока та умрет. Вчера он снял трубку, услышал мой голос и ушел, бормоча что-то про деньги. Я слышала, как моя мать говорила: мол, у Лон есть свои деньги. Я уверена, что при этом глаза ее горели, как рождественские гирлянды. Мой дядя обводил взглядом дом и отвечал: «Ну и где эти деньги? Я здесь никаких денег не вижу».

Йинг, должно быть, тоже расстроена, ведь она исполняла свой долг. Она очень эмоционально ко всему относится. Она пыталась поддержать бабушку в ее последние дни, ведь всегда веришь, что человек, которого ты любишь, еще немного протянет. Но я перестала понимать все, что связано с моей семьей.

Ноябрь 2009 года

Мой дядя решил открыть маленький бизнес – службу такси в Убоне. Йинг продала свою машину Дэйву, и дядя хотел, чтобы я выкупила ее: пусть останется в семье. Меня беспокоит, что машина будет приносить доход его семье, а не моей. Я не могу вкладывать средства в деловые предприятия всех своих дальних родственников. Полагаю, мой брат тоже об этом думал. Когда он узнал, что дядя не получит машину Йинг, ему самому внезапно понадобилось, чтобы эта машина вернулась в наш дом в Убоне и он мог бы возить маму, а также детей в школу в дождливые дни.

Вначале была рыбная ферма, потом такси, а теперь брат заинтересовался идеей автомойки. При этом он продолжал жить в моем доме и использовал площадку перед домом для своего бизнеса. Оборудование для автомойки – компрессоры и насосы, канистры, инструменты и прочее – обойдется примерно в восемьдесят тысяч батов. И это после того, как я уже потратила сорок тысяч батов на возведение стены вокруг дома! Он сообщил мне, что дохода от автомойки хватит на всех, включая маму. Что ж, такие идеи мне нравятся. Я согласилась, хоть и не без колебаний, поскольку не уверена в том, что брат действительно возьмет на себя ответственность за мать.

Я узнала, что брат вернулся в Убон и вносил последние несколько платежей по страхованию жизни бабушки. Это ничтожная сумма, учитывая, сколько денег я посылала семье для оплаты этих счетов много лет подряд. Он видел, что дни бабушки сочтены, и хотел быть бенефициаром по страховке. Моя мать не возражала. Брат получил двести тысяч батов и сто пятьдесят тысяч из них тут же потратил на покупку земли. Там он планирует построить дом, переходящий по наследству его детям. Он старался быстро потратить эти деньги, чтобы не оплачивать семейные счета и не помогать матери.

Кроме того, он договорился с матерью, что станет бенефициаром ее собственной страховки, и начал вносить за нее платежи. Маме больше не нужно платить из моих средств, и теперь мои деньги и деньги Йинг пойдут на оплату домашних счетов. Тем временем мой брат будет тратить часть своих денег на оплату страхования жизни матери, чтобы потом стать бенефициаром. Моя мать неграмотна, она ничего в этих вещах не смыслит и с легкостью соглашается на все, что он предлагает.

31 января 2010 года

Одно цепляется за другое – я дошла до предела, по крайней мере в данный момент. У меня бывают хорошие и плохие дни, и этот день был одним из худших. После того как я посылала домой огромные суммы, с меня по-прежнему требуют денег, хотя до этого убеждали, что платить больше не понадобится. Так что впервые в жизни я велела им всем паковать вещички и убираться из дома – моего дома!

Теперь я понимаю, что брат превращает мой дом в дом своей семьи – и его тоже унаследуют его дети. Дом – это все, что у меня есть, все, что я могу дать своему ребенку, и я не позволю его у меня отобрать.

Февраль 2010 года

Я все еще пытаюсь добиться права видеться с собственным ребенком, с моей малышкой Париньей, хотя бы разок, но, похоже, никто мне не поможет. Мой главный контакт – координатор «почтового ящика», и это кажется мне пустой тратой времени. Никто не хочет, чтобы я снова увиделась со своей дочерью. По-тайски «паринья» означает «диплом об образовании, который получают по завершении четырех лет обучения в университете». У меня не было шанса его получить, но я назвала этим именем свою дочь, чтобы она стремилась к большему, чем я.

Мне бы хотелось, чтобы у меня была такая жизнь, как у Би или Порнтхип. Би – это моя подруга, которая десять лет назад навещала меня в Швеции. Она уже несколько лет живет в Дании, у нее там родился ребенок, и они с мужем развелись. Теперь она получает правительственное пособие, позволяющее ей заботиться о себе и ребенке. Хотелось бы и мне, чтобы мой ребенок тоже был со мной. Порнтхип – сводная сестра Саи, которая вышла замуж за немца и несколько лет назад уехала с ним к нему на родину.

Март 2010 года

Теперь мой брат зарабатывает около тысячи батов в день с учетом ежедневной прибыли в пятьсот батов от автомойки и живет в моем доме бесплатно. Я в какой-то мере горжусь им, поскольку он сумел создать для себя хороший доход. В Убоне у него дела пошли гораздо лучше, чем в Чиангмае, где он прожил много лет.

У него проблемы с обузданием гнева – и это еще мягко сказано. Он легко выходит из себя и избивает других людей, обычно членов семьи. Он владеет и управляет бизнесом, накапливая прибыль, но только лично для себя. У него одно хобби: он любит азартные игры – ОЧЕНЬ любит! Это наследственное: и моя мать любит играть, и я сама.

Порнтхип и ее малыш в Германии. Порнтхип – сводная сестра Саи. Я хочу жить со своим ребенком, как она живет со своим.

Теперь я знаю, почему мой дядя так рассердился пару месяцев назад. Мой брат заплатил ему только тысячу батов за тяжелый труд по возведению стены вокруг дома. Брат должен был передать от меня две тысячи, но истратил половину на покупку автомобильного шампуня, вместо того чтобы воспользоваться собственными деньгами – прибылью от бизнеса.

Во время последнего разговора с матерью я узнала, что ее сестры и братья ведут спор за дом, который бабушка продала мне в обмен на финансовую заботу о ней на протяжении многих лет. Мать уверяла, что сумеет с этим разобраться и не нужно беспокоиться о разделе дома.

У Саи всегда были проблемы со здоровьем; она вечно шмыгает носом и на улице, и дома. Она не может долго находиться в помещении с работающим кондиционером, начинает сморкаться и чихать. Саи сказала мне, что ей нужно пойти к врачу. Она давно не просила денег, и здоровье у нее действительно неважное, поэтому я послала ей десять тысяч батов. Вскоре я узнала от Йинг, что Саи на эти деньги сделала себе пластику носа и ямочку на подбородке.

Мои шестьдесят пять фунтов еженедельного пособия по инвалидности быстро улетучиваются: тридцать фунтов – на сигареты, двадцать – на телефонные карточки, пятнадцать – на еду; мне каждую неделю нужны хорошие продукты. В итоге остается ноль.

30 марта 2010 года

Сегодня ездила в Лондон-Сити, чтобы забрать свой новый паспорт. Теперь у меня одним поводом для беспокойства меньше.

Сентябрь 2010 года

Это были тихие шесть месяцев, ничего особенного не происходило. Мои врачи пытаются выяснить, получу ли я нужное мне лекарство в Таиланде, если меня вышлют туда. Мне не нравится эта мысль. Пока врачи получили из тайских больниц не так много информации. Им придется связываться с тайским посольством, чтобы посольские служащие помогли получить доступ к этим сведениям, поскольку тайские больницы даже не чешутся.

3 сентября 2010 года

Кажется, если меня отправят домой, единственное, чем я смогу заниматься, – это готовить. Следовало бы подумать об открытии ресторана перед моим домом, рядом с автомойкой брата. Я могла бы кормить посетителей, пока он моет их машины; что-то вроде семейного бизнеса. Я должна обеспечить себя каким-нибудь доходом, когда вернусь в Таиланд. У меня там нет никаких перспектив, а нового бойфренда я больше не заведу никогда.

Поздравляем участницу «Тайский вкус» с присуждением 2-го места на конкурсе «Поужинай со мной»-2010. Трейси Коннелли, зав. отделением трудотерапии; Пол О’Коннор, директор клиники

Вот как Саи выглядит сейчас. Ей двадцать семь лет. Я не видела ее с тех пор, как ей исполнилось девятнадцать – то есть уже восемь лет.

Октябрь 2010 года

Моим родственникам не нужно особого повода для ссоры. Я думала, что дядя расстроился из-за брата, который выплатил ему не всю обещанную сумму за возведение стены. Выяснилось, что дядя также претендовал на часть бабушкиной страховки, поскольку он – ее сын.

Январь 2011 года

Теперь, когда земля подсохла, сначала нужно уложить слой глины и подождать, когда она схватится, прежде чем заливать бетон для пола моего ресторана. И тут мать сообщает мне, что соседка хочет открыть бар и ресторан – после того как узнала о моей идее от матери, которая начала хвастать, «делая лицо». Ну и ладно, я все равно готовлю лучше.

Моя сестра Йинг только что купила землю всего в двух сотнях метров от моего дома. Она начинает строить там свой дом, современный, которым сможет по-настоящему гордиться. Она думает, что это обойдется ей примерно в полмиллиона батов. У нее есть сто тысяч батов, а остальное она возьмет у своего бойфренда из Бангкока.

Февраль 2011 года

Мать Саи сказала ей, что та должна посылать домой больше денег, чем раньше; а их всегда было немного. Мать объяснила ей, как заработать: пойти и стать бар-герл, какой была я. Еще она сказала: «Если ты не сможешь присылать больше денег, я отведу твоего ребенка в джунгли и оставлю там. Он умрет, и ты знаешь, что я так и сделаю!» (Ребенок Саи к тому же рос болезненным.) Я не сомневаюсь в искренности этого утверждения. Саи теперь «койотка» и зарабатывает хорошие деньги.

Я получила хорошие новости: мой поверенный подает заявление на визу со статусом беженки. Как минимум это даст мне передышку. Если мне откажут, я смогу подать апелляцию и протянуть еще какое-то время.

Поверенный сказал, что мне придется обеспечивать себя; если меня выпустят из клиники, пособия по инвалидности больше не будет. Я не против. Я хочу остаться в Англии. По-прежнему опасаюсь, что меня вышлют обратно в Таиланд. Иногда гадаю: если это произойдет, сможет ли Кен поехать со мной? Не уверена, что мои родственники будут заботиться обо мне в трудные минуты.

Февраль 2011 года

Бизнес у моего брата идет хорошо, и он обеспечивает себя и свою семью. Это означает, что мне будут реже звонить с требованиями помощи. Я хочу видеть его успешным не только потому, что желаю ему гордиться своими достижениями, но и ради своей финансовой свободы.

Май 2011 года

Мне разрешили покидать здание больницы без сопровождения. Теперь я могу самостоятельно выходить наружу и быть свободной. Я долго этого ждала. Порой опасаюсь, что из больницы все равно будут посылать кого-то, чтобы проверять, куда я хожу и чем занимаюсь.

Йинг не хватает тридцати тысяч батов на покупку окон и дверей для ее нового дома. Если она не сможет найти деньги, строители все равно потребуют от нее оставшиеся пятьдесят тысяч батов в счет последнего платежа 10 июня – и оставят незавершенную работу. Она не очень хорошо все спланировала. Потом они вернутся, чтобы вставить двери и окна, когда у них будет время.

Саи готовится к работе.

17 мая 2011 года

Мои родственнички мечутся, словно у них куриные мозги, нанося друг другу удары в спину. Я уверена, что свара случилась из-за денег, которые я отправила сестре, чтобы помочь ей достроить дом ее мечты. Мы с матерью обменялись таким количеством ругательств, что, думаю, не будем разговаривать друг с другом не меньше месяца.

Мой дом.

Дом Йинг. Надеюсь, у меня когда-нибудь появится такой же дом, как у сестры. Я бы хотела показать такой дом Паринье.

25 мая 2011 года

Мне пришлось наступить на свою гордость и попросить Дэйва одолжить мне пятьдесят тысяч батов, чтобы достроить дом Йинг. В общей сложности я дала ей взаймы на дом двести тысяч батов. Я стараюсь смотреть на это как на вложение в нашу семью, чтобы мы могли жить лучше и комфортнее, чем прежде. Она сильно недооценила стоимость строительства. Соседи будут смотреть на нас еще подобострастнее и выказывать больше уважения, чем прежде. Дом Йинг – важнейшее событие для меня, хотя я никогда не буду жить там, пока жива моя мама.

Июнь 2011 года

Готовлюсь встретиться в больнице с представителями иммиграционной службы. Они знают, что у меня в Таиланде нет родственников, которые могли бы хоть как-то обо мне позаботиться. Скорее уж наоборот.

В Таиланде принято, чтобы родственники навещали пациента в больнице, приносили ему еду и другие вещи, туалетные принадлежности и тому подобное. Все эти расходы они оплачивают сами. У моих родственников не будет ни денег, ни времени, чтобы делать это. Выделяемое правительством ежедневное содержание в тридцать батов мало чем может помочь в уходе за такой пациенткой, как я, особенно когда речь заходит о медикаментах. Качество ухода будет несопоставимо с тем, к какому я привыкла, а частная клиника мне не по карману.

Вчера мы с моей подругой Энни ходили играть в букмекерскую контору. По большей части мы выигрываем. В этот раз не получилось. Мы попытали счастья в рулетку. Теперь у нас не хватает денег даже на сигареты.

15 июня 2011 года

Мой нынешний запрос на получение визы мотивирован тем, что я не совершила бы преступления, если бы получала необходимое лечение. Если бы меня лечили, я вела бы себя адекватно и могла нормально вписаться в британское общество.

Пропуск в город без сопровождения временно аннулирован! Меня опять поймали! Да, я виновата в том, что проиграла в азартные игры все свое пособие. Но я была как животное в клетке, которому вернули свободу. Я провела в больнице столько времени, что пулей вылетела оттуда. Целые годы в неволе, а потом по семь дней свободы в неделю – при том, что пойти совершенно некуда, кроме букмекерской конторы и паба. Паба мне удалось избежать.

Медсестра Арройя сказала, что не годится проигрывать деньги, выделенные на еду. Она упомянула, что у меня могут отобрать карточку Бангкокского банка, поскольку, по ее словам, пользоваться картой другого человека – моей сестры – незаконно.

Июль 2011 года

Йинг только что говорила со мной о своей проблеме. Ее бойфренд, женатый и живущий в Бангкоке, хочет оформить ее дом на свое имя и получить за него залог. Он потратил на этот дом шестьсот тысяч батов – намного больше, чем собирался, поскольку Йинг плохо планирует, – и теперь не может начать свой новый бизнес в Убоне. Теперь Йинг утверждает, что общая стоимость дома и земли составила около девятисот тысяч батов. Я с самого начала говорила ей, что полмиллиона – сумма нереальная; но она ведь все лучше знает!

Июль 2011 года

Недавно я узнала, что швейцарский рэпер Cyphermaischter написал обо мне песню, навеянную моей книгой «Всего 13», которая вышла на немецком языке. Песня называется «Саи» – в честь моей сестры. Клип можно посмотреть на youtube.com (Cyphermaischter – Sai)

Август 2011 года

Я заняла третье место на кулинарном конкурсе в больнице! Приготовила несколько тайских блюд. Почти все остальные готовили блюда английской кухни, так что я выделялась на общем фоне. Вот почему мне хотелось бы иметь собственный ресторан в Таиланде.

Мой брат хочет выкупить у меня дом, поскольку он уже занял его и открыл в нем бизнес. Его предложение состоит в том, чтобы высылать мне по тридцать тысяч батов каждые три-четыре месяца на общую сумму сто пятьдесят тысяч батов. Дом и земля стоят триста тысяч батов, но мать не позволит мне продать их никому другому – и выгнать его тоже не позволит. Бабушка когда-то взяла с меня обещание, что я не продам дом никому, кроме членов семьи, чтобы он всегда мог быть убежищем для любого из нас. Похоже, это единственный для меня способ увидеть хоть какие-то деньги за дом.

Недавно брат потратил сорок тысяч батов на крышу, продав все дерево от стен второго этажа за двадцать пять тысяч. Я уже выслала сорок тысяч батов на стену вокруг дома и по меньшей мере восемьдесят тысяч батов на оборудование и цементный пол для его автомойки.

Мое нынешнее пособие составляет сто десять фунтов в неделю плюс тридцать пять фунтов на питание. Этих средств недостаточно, учитывая мои обязательства перед семьей, а также расходы на сигареты и еду. Больничные чиновники пытаются ограничить мои расходы. Они хотят выдавать мне только по тридцать фунтов в неделю, а остальное класть на депозит и особенно строго контролировать те деньги, которые я посылаю домой.

Ура! Мне вернули пропуск без сопровождения!

Сентябрь 2011 года

Недавно я начала высылать деньги своей кузине Мью на учебу в колледже. Мои близкие родственники никогда по-настоящему не ценили ни деньги, которыми я их обеспечивала, ни мои усилия – может быть, их оценит дальняя родня. Мью осталось всего два года до получения диплома бухгалтера.

Я узнала от матери, что ее братья и сестры ссорятся из-за «своей семейной земли» в двенадцать рай[11]. Бабушка оставила эту землю моей матери. Поначалу ее предполагалось поровну разделить между всеми. Но бабушка изменила свое решение много лет назад, потому что именно я столько лет обеспечивала ее и купила ей дом. Моя мать напомнила им об этом, и вскоре раздоры утихли.

Мне бы хотелось, чтобы моя мать разделила эту землю между моими сестрами, братом и мной и я могла получить свою долю, пока это еще возможно. Чем дольше земля остается оформленной на имя матери, тем больше вероятности, что мой брат попытается взять мать измором и выманить у нее мою долю. Мои брат и сестра не заинтересованы брать на себя расходы по разделу земельного владения и переоформлять его на себя. Все расходы легли бы на меня, и еще возникли бы трудности с переоформлением земли на мое имя, пока я здесь, в Англии.

Октябрь 2011 года

Во время недавней поездки к Кену моя медсестра была поражена, когда я объяснила ей, что количество любви и заботы, которое я дарю кому-то или получаю от кого-то, зависит только от количества денег. Она считает это не только шокирующим, но и отвратительным. Она сказала: «От отчаяния у меня просто опускаются руки».

Я думала о том, сколько проблем возникло у меня из-за Энди. До того как я с ним познакомилась, у меня всегда было полно денег, чтобы посылать их домой, – хоть из Бангкока, хоть из Паттайи или Европы. У меня были деньги, время, чтобы наслаждаться жизнью, и свобода. Все это кончилось, когда я встретила Энди и вышла за него замуж.

Ноябрь 2011 года

Мой дядя попал в аварию и сломал руку. Кость выступала наружу. Водитель-фаранг, сбивший его мотоцикл, прибавил газу и умчался. Кто-то запомнил номер машины и сообщил дяде. Мне позвонили с требованием срочно помочь. Дэйв считает, что это не мое дело.

Дядя вышел из ситуации без потерь: он получил от фаранга двадцать тысяч батов в полицейском участке. Он мог бы получить и больше, но был не прав, поскольку подрезал другого водителя. В сущности, ему повезло, что водитель-фаранг скрылся с места происшествия, иначе он не получил бы ничего.

Я не смогла скопить денег, хотя мое пособие составляло сто десять фунтов в неделю плюс тридцать пять фунтов на питание. Все свободные средства я либо отсылала домой, либо тратила (порой на азартные игры). В конце концов я сама пришла с повинной в больницу, и теперь они будут сдерживать мою безрассудную привычку транжирить деньги.

Ежемесячные телефонные счета сейчас составляют всего пять фунтов, потому что стоимость услуг очень низкая. Раньше я каждый месяц тратила по двадцать фунтов, а то и больше, на телефонные звонки в Таиланд, Германию и Бельгию. На сигареты уходит сто пятьдесят фунтов. Это самая затратная статья расходов моей жизни в Англии. В Таиланде сигареты стоят всего около фунта за пачку!

Декабрь 2011 года

В визе мне отказали. У меня нет оснований оставаться в Англии.

Январь 2012 года

Если меня отошлют домой, единственное, чем, мне кажется, я смогу заняться в Таиланде, – это открыть собственный ресторан. Таков мой текущий план, если правительство не захочет, чтобы я оставалась в Англии.

Я хочу построить новый дом в своей провинции Убон и оформить его на имя Кена. Он никогда не продаст его за моей спиной, как может поступить моя мать. Если меня когда-нибудь объявят сумасшедшей, мать не сможет отобрать у меня дом.

Февраль 2012 года

Мой брат с нетерпением ждет ссуды в сто пятьдесят тысяч батов за мой дом, чтобы сделать первый взнос за машину. Но мать не позволит ему взять эти деньги, поскольку не надеется, что он когда-нибудь вернет их. Если потом мне придется выплачивать их, это будут мои деньги, к которым она не получит доступ.

Март 2012 года

Меня выпустили из больницы, по крайней мере официально, но есть одна закавыка. Мне некуда податься, так что я до сих пор здесь.

Я получила уведомление о следующей дате судебного заседания по выдаче визы – это 2 мая 2012 года.

Я выиграла пятьсот фунтов в казино! Да!

Меня поймали. О нет! Я снова лишилась права выходить без сопровождения.

Апрель 2012 года

Моя сестра хочет приехать учиться в Англию. Я тоже хочу, чтобы она приехала. Это идея ее бойфренда, чтобы в будущем она могла играть более важную роль в его бизнесе. Она должна вскоре закончить университет.

Я начинаю опасаться, что проиграю дело в суде и меня вышлют в Таиланд. Психиатрические услуги там даже не приближаются к британским. Я также беспокоюсь насчет тюрьмы, поскольку нахожусь в больнице вместо тюремного заключения. Возможно, мне придется отсидеть остаток срока по приговору в тайской тюрьме или оказаться в тайской больнице, где лишь недавно с некоторых психиатрических пациентов сняли ножные кандалы.

Мне сегодня позволили взглянуть на фото моей Париньи, но не разрешили держать его у себя.

Саи (слева) и Йинг (справа) в 4-летнем возрасте. Судя по единственному фото моей дочери, которое мне показывали, Паринья похожа на Йинг в том же возрасте.

2 мая 2012 года

Сегодня я ездила в суд, где разбирали апелляцию на проигранное мной дело о выдаче визы. Я должна получить ответ в течение десяти-четырнадцати дней. Тогда выяснится, останусь я в Англии или буду депортирована. Если меня депортируют, это произойдет в течение трех месяцев.

Снова собираюсь в колледж! Ищу во всем светлую сторону и надеюсь, что останусь здесь надолго. Я уже ходила в один колледж, где изучала английский язык, и теперь у меня появилась новая возможность. Мне очень повезло, что я могу совершенствоваться в языке, пока нахожусь в Англии. Не знаю, как долго здесь пробуду.

9 мая 2012 года

Сегодня ходила на волонтерскую работу – я делаю это раз в неделю. Моя обязанность – упаковывать и продавать книги. Это хорошая работа, ведь у меня тоже есть своя книга. Правда, мои коллеги не знают ни о ней, ни о моем прошлом. Может быть, сегодня и моя книга появится в этом магазине!

Я трачу много денег на телефонные звонки родственникам, близким и дальним, Дэйву и другим друзьям в Таиланде, моей кузине, Порнтхип в Германии, друзьям в Дании и т. д. Когда я не разговариваю с ними, то общаюсь со своими подругами здесь, в больнице.

Сегодня я позволила подруге поговорить с Дэйвом. Она спрашивала об Америке и хотела узнать, сколько туда лететь из Англии. Потом она рассказала ему о своем главном страхе: она боится встретить там Фредди Крюгера из хэллоуинских фильмов. Ей сейчас двадцать три года, и она уже десять лет живет в психиатрических больницах – с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. Она неграмотна и склонна к саморазрушению, часто режет себе вены всем, что под руку попадется. Она всюду ходит за мной хвостом и души во мне не чает. С такими людьми я общаюсь постоянно, когда не сплю. Теперь вам ясно, почему я так много трачу на телефонные карты и изо всех сил стараюсь выбраться из больницы и почему так расстраиваюсь, когда не получаю ни того, ни другого.

Сегодня я узнала, что смогу увидеть свою дочь 25 мая – впервые почти за пять лет. Это будет один из величайших дней в моей жизни. Я куплю ей плюшевого мишку и говорящую поздравительную открытку. Пройдет всего четыре дня после ее пятого дня рождения. Правила таковы, что я не имею права подходить к ней ближе чем на пять метров. Мне расскажут, что я могу посылать ей каждый год: количество писем, подарков; сколько раз мне будет позволено ее увидеть и т. п.

Я вешу шестьдесят пять килограммов и постараюсь похудеть, прежде чем увижусь с ней. Мне стыдно быть такой толстой во время первой встречи с дочерью. После родов я весила всего сорок один килограмм. Надеюсь, она не станет презирать меня за то, как я выгляжу.

11 мая 2012 года

Планы изменились. Теперь я смогу встретиться только с приемными родителями моей малышки, а не с ней самой. Мне очень грустно, но я все же вижу в этом большой шаг, который приближает меня к моему ребенку. И я все-таки смогу передать им подарки для нее.

13 мая 2012 года

Думаю, хорошая идея – подготовить завещание на имя дочери (хотя завещать мне пока особо нечего), чтобы я могла что-нибудь ей оставить. Моя величайшая мечта – иметь возможность дать моей дочери гораздо больше, чем было дано мне, и я сделаю эту мечту реальностью. Я отправила ей по почте подарки ко дню рождения – плюшевого медвежонка, говорящую открытку и письмо. Мне хотелось, чтобы она получила их именно в день рождения.

21 мая 2012 года

Сегодня Паринье исполняется пять лет.

25 мая 2012 года

Я впервые встретилась с родителями, которые растят мою малышку. Я нервничала, но все прошло очень хорошо. Я рада, что моя дочь растет в семье таких славных людей.

Первое, что они показали мне, – ее фотографию с моими подарками: с медвежонком, открыткой и письмом. У меня сразу выступили слезы на глазах.

Я подарила им китайский символ моего года рождения, обезьянку и символ года рождения Париньи – поросенка.

Я немного рассказала им о своей жизни, о том, что в тринадцать лет убегала из дома. Я не знала, что им уже известно обо мне. По большей части мы говорили о Паринье.

28 мая 2012 года

Сегодня огласили вердикт по моему делу. Я получу временную визу, а через три месяца, если иммиграционная служба не опротестует решение судьи, мне будет выдана трехлетняя виза. Я так благодарна!

Я на время прерываю свою историю. Есть большая разница между моей жизнью сейчас и несколько лет назад, когда я поступила в «Иглстоун Вью». Несмотря на мои многочисленные жалобы, я должна похвалить эту больницу, ведь без нее я находилась бы в очень плохом состоянии – возможно, в тюрьме или запертая в одиночной палате.

Государственная система Англии старалась защитить меня – неудачливого, уязвимого, пострадавшего человека – и улучшить мою жизнь. В моей собственной стране мне нельзя было даже мечтать о таком везении. Эта больница стала моей спасительницей и помогла мне снова привести свою жизнь в порядок. Мои вера и восхищение профессионалами в Англии были вознаграждены. Моя глубокая уверенность в доброте здешних людей, в том, что они никогда не отмахнутся от человека, который не раз их разочаровывал, укрепилась за то время, что я провела в «Иглстоун Вью».

Прости их и помоги им, укажи им верный путь, И они могут под конец удивить тебя.

Таков мой взгляд на людей, и надеюсь, что эта больница воспринимает меня так же.

Вот несколько страниц из дневника, который я веду для своей дочери. Хочу, чтобы она знала, как часто я думаю о ней, как сильно люблю ее и как хочу ее увидеть.

Письма

Я люблю читать и писать,

Я люблю музыку и люблю танцевать.

Я люблю петь и люблю готовить.

Я мечтаю открыть магазин и продавать продукты.

Я родом из маленькой деревушки в Таиланде.

У меня есть сестра, которая очень похожа на тебя.

Какая музыка тебе нравится?

Я люблю Мадонну. Мне нравится, как она танцует и поет.

Я люблю животных, кошек, собак.

Ты любишь собак или кошек?

И еще я люблю тебя!

Арирут С.

Шлю Май свою любовь.

Как дела?

Чем ты занимаешься весь день?

Сегодня я целый день слушаю музыку.

Она заставляет меня вспоминать тебя, когда ты была маленькой девочкой.

Я помню, как держала тебя на руках.

Это был такой счастливый день для меня, ты была такой чудесной девочкой.

Я верю, ты и сейчас чудесная.

Я люблю тебя.

Надеюсь, все у тебя будет хорошо.

Арирут С.

Тебе нравится мой портрет?

Так я выглядела, когда мне было восемнадцать лет, когда я писала эту книгу.

Я так счастлива. Мой английский не слишком хорош.

Я не совсем правильно пишу.

Надеюсь, ты понимаешь, что я пытаюсь тебе написать.

Ты очень похожа на мою сестру.

У тебя такой же нос.

Когда тебе было шесть месяцев, ты была просто копия моей сестры.

Ты станешь такой же, как она.

Я так счастлива, что у меня есть ты.

Глоссарий

Бар-файн (bar-fine) – денежный взнос (150–600 батов), который мужчина платит в баре за право увести девушку на короткое время или на ночь.

Бар-герл (bar girl) – проститутка, работающая в баре.

Выкуп за невесту – сумма, уплачиваемая родителям девушки за брак с их дочерью.

«Лицо» – соответствие речи и поступков человека конфуцианским принципам поведения по отношению к другим членам социальной группы. Проще говоря, «лицо» – это положение, которое индивидуум занимает внутри своей группы, и уровень оказываемого ему уважения.

Фаранг – слово, возможно, заимствовано из персидского языка, в котором оно обозначает французов. Франция была одним из первых европейских государств, установивших связи с Таиландом еще в XVII веке. Затем фарангами стали называть всех европейцев (жителей Запада).

Фрилансер – проститутка, которая не работает в баре или клубе гоу-гоу, а знакомится с клиентами в барах для одиночек, диско-клубах, торговых центрах, на улицах, пляжах или в любых других местах.

Гоу-гоу (GoGo) – стрип-клуб, где танцовщицы могут снимать топ или бикини (необязательно).

Гоу-гоу герл (GoGo-girl) – девушка, работающая стриптизершей в гоу-гоу баре.

МКСП – Международная конфедерация свободных профсоюзов (ICFTU – International Confederation of Free Trade Unions).

Исан (Isaan) – регион на северо-востоке Таиланда; исанец – житель Исана; язык Северо-Восточного Таиланда – лаосский, или просто лао.

Карены (группа народов) – уроженцы Мьянмы, бежавшие от преследования правительства и осевшие в горах Северного и Западного Таиланда, Лаоса и Бирмы. Ныне это крупнейшее племя таиландских горцев, численность которого составляет триста пятьдесят тысяч человек, разделено на четыре подгруппы. Карены исповедуют анимизм, буддизм или христианство.

Мама-сан – женщина-менеджер в борделе, баре или гоу-гоу клубе.

Патпонг – бангкокский район «красных фонарей», где много гоу-гоу клубов и баров для секс-туристов.

Паттайя – тайский прибрежный курорт, главная мировая столица «продажного секса».

Шорт-тайм (short-time) – проститутка, которая уходит с мужчиной на час (или около того).

Сои – улица.

ТУТ – Туристическое управление Таиланда.

Запад – США, Европа, Австралия, Новая Зеландия – словом, любая страна, из которой приезжают фаранги.

Мы – бар-герлс и танцовщицы гоу-гоу в Юго-Восточной Азии.

BP – «Бангкок Пост», газета на английском языке, выходящая в Таиланде.

* * *

ФОНД «ГУДВИЛ ГРУП»

(GOODWILL GROUP FOUNDATION)

Выбрав на прилавке книжного магазина в аэропорту Пхукета историю Лон, я рассчитывал почитать что-нибудь об отношении тайской женщины к секс-индустрии в Таиланде. На самом деле я узнал не только об этом, но и о многих других вещах. Последние годы я работал директором «Гудвил Груп» – тайского фонда для малоимущих женщин – и полагал, что кое-что знаю о положении деревенских женщин и девушек, которые приезжают в Бангкок на поиски работы. Но история Лон помогла мне гораздо лучше понять, как живут деревенские женщины в этой удивительной, потрясающей и – временами – несправедливой стране.

Я не раз задумывался о том, почему женщинам, рожденным в отдаленных провинциях Таиланда, выпала такая трудная доля. На дочерей с раннего возраста возлагают бремя помощи родителям, в то время как их братья получают все для образования возможности, какие может позволить себе семья. Многие из этих деревенских девушек рано бросают учебу, выходят замуж и рожают детей. Потом, брошенные супругами, они приезжают в Бангкок, чтобы хоть как-то обеспечивать своих отпрысков. Другие отправляются в крупный город, зарабатывая на жизнь своим родителям, братьям и сестрам, которые порой сами толкают их в секс-индустрию. Однако эти девушки способны на гораздо большее.

Бангкок – одно из многих мест в Таиланде, где процветает секс-индустрия. Он как магнит притягивает деревенских девушек якобы «легкими деньгами».

Искренне надеюсь, что эта история поможет привлечь внимание к незавидному положению малоимущих тайских женщин.

Курт Хек, управляющий директор Фонд «Гудвил Груп» Бангкок, Таиланд 11 октября 2005 года

Сноски

1

Фаранг (тайск. farang, лаос. falang) – это слово используется тайцами для названия европейцев (всех жителей Запада). – Прим. ред.

(обратно)

2

Бар «Термы» (Thermae) – один из старейших баров Бангкока.

(обратно)

3

Экспат – сленговое название специалистов, подолгу живущих и работающих за границей.

(обратно)

4

Мама-сан – женщина-менеджер в борделе, баре или гоу-гоу клубе.

(обратно)

5

Центральное финансово-контрольное управление США характеризует их как «производства, регулярно срывающие выплату заработной платы, нарушающие положение об охране здоровья работающих несовершеннолетних и/или правила техники безопасности»; отличаются низкой заработной платой и большой трудоемкостью.

(обратно)

6

Праздник Лойкратхонг – «лой» означает «плавать», а «кратхонг» – крохотный плотик, традиционно изготавливаемый из банановых листьев и украшенный цветами, зажженными свечами и ароматизированными палочками.

(обратно)

7

Шорт-тайм (short-time) – проститутка, которая уходит с мужчиной на час (или около того).

(обратно)

8

Школьный надзиратель – специальный служащий, который отлавливает на улицах школьников-прогульщиков.

(обратно)

9

Пожалуйста, прошу! (швед.)

(обратно)

10

Управление делом – совокупность действий судьи, предшествующих вынесению приговора.

(обратно)

11

Рай – тайская единица измерения площади, равная 1600 м² (40×40 м), используется для измерения земельных участков.

(обратно) (обратно)

Примечания

1

Тринк Бернард, Bangkok Post.

(обратно)

2

Thai.sex.net

(обратно)

3

Bangkok Post 05/13/03

(обратно)

4

The Nation 05/15/04

(обратно)

5

Bangkok Post 05/14–05/19/03

(обратно)

6

The Nation 05/10/04

(обратно)

7

Bangkok Post 07/01/03

(обратно)

8

Bangkok Post 07/29/03

(обратно)

9

Bangkok Post 05/12/03

(обратно)

10

Bangkok Post 06/23/03

(обратно)

11

Bangkok Post 06/29/03

(обратно)

12

CATW Fact Book

(обратно) (обратно)

Оглавление

Отзывы о книге

Предисловие

Введение Фамильное древо Бунтах

I. Таиланд и моя исанская деревня

II. Бангкок – мой новый дом

III. Исанские семейные ценности. Неравные условия

IV. Деревенская жизнь

V. Образование: только для мальчиков – девочек просят не беспокоиться

VI. Туризм и секс-туризм

VII. Трудовой Бангкок

VIII. Паттайя – рай для секс-туриста

IX. «Восемнадцать дождей»

X. Седрик и Швейцария

XI. Расширяя горизонты

XII. Так много поклонников, так мало времени

Что значит для меня моя сестра

XIII. Наконец-то Швеция

XIV. Дом, милый дом?..

Йохану

XV. Ошибочный брак

XVI. В раздумьях: десять лет спустя

XVII. Я не могла этого предвидеть

XVIII. Я вернулась!

Глоссарий

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg