Владимир Шигин Создатели морского устава
Наверное, ни один из законов России но имеет столь славной истории, как Морской устав Петра Великого. Принятый в 1720 году, он просуществовал до эпохи парового флота, да и в последующее время многие его главы так и остались неизменными.
В чем же причина столь завидного долголетия этого овеянного легендами документа? Почему русские моряки многих поколения в трудные минуты всегда искали ответа именно в этой небольшой и неприметной с виду книжечке? И, наконец, почему и сегодня, в наше неспокойное и бурное время космических скоростей и электроники, люди продолжают помнить этот устав, цитировать на память взятые из него меткие выражения?
Ответ на все эти вопросы может быть только одни – петровский морской устав оказался не столько перечнем статей и артикулов, сколько книгой, воспитывающей лучшие человеческие чувства: любовь к Родине верность присяге, отвагу и честь, мужестве и долг.
* * *
…А началась история создания устава в далёком от Москвы селе Дединове, где приглашённый царём Алексеем Михайловичем голландский моряк Бутлер, склонившись над дубовым столом, сочинял артикульные статьи «об обязанностях капитана и подведомственных ему чинов». Капитан Бутлер готовился вступить под паруса на первом российском корабле «Орел». Случилось то в году от рождения Христова 1668. Попытка та оказалась неудачной. «Орел» бесславно сгорел у берегов Астрахани, а голландец Бутлер уехал в Голландию. Но посеянное семя не пропало даром…
Прошли годы. Умер царь Алексей Михайлович. Минуло смутное время дворцовых переворотов, и на российский престол взошёл молодой и деятельный государь Петр Алексеевич.
Россия вступала в новую эпоху, становясь воистину великой державой. Суда под российскими флагами уже бороздили воды морей: Азовского и Черного, Белого и Каспийского. Появились они и у берегов Балтийских. Осенью 1696 года боярская дума приняла решение: «Морским судам быть…» царь Натр приступал к созданию регулярного военно-морского флота. Работа предстояла адовая! Все следовало начинать с ноля: строить верфи и закладывать заводы, сооружать порты ж готовить моряков. Чтобы ускорить создание морского щита своей державы государь вводит специальную «корабельную повинность», приглашает из-за границы опытных в морском деле людей: кораблестроителей и мореходов, пушечных мастеров и администраторов. Время не ждало! На юге готовились к реваншу за утерянный Азов турецкие полчища, на севере ждали сигнала к вторжению вымуштрованные шведские полки. Дорог был каждый час…
Петр Великий – основатель Российского флота
Имение в это время прибывает в Россию датский мореплаватель Корнелий Крюйс. За плечами датского морехода были долгие годы службы в голландском флоте под началом знаменитого адмирала Рейтера, морские баталия и дальние океанские плавания. Атлантику и Индийский океан, Средиземное и Карибское моря вое прошел опытный мореход. Было в ту пору Крюйсу уже за сорок. Огромного роста с обветренным волевым лицом, он уже одним своим видом вызывал уважение. Вид его не портило даже большое родимое пятно во вою щеку. В зарождавшийся российский флот принят был Корнелий Крюйс в высоком чине вице-адмирала.
Сразу же по приезду, отправил царь Петр своего нового вице– адмирала в горох Воронеж, на верфи.
– Семочки нам нынче грызть на Москве не досуг! – сказал, бумаги подорожные вручая. – Из шелухи корабли не сладишь!
Город Воронеж – колыбель российского флота. Со всей страны везли туда лес и холстину, пушки да порох. По дорогам шли тысячи и тысячи плотников, конопатчиков, бондарей и кузнецов. Работы по созданию флота была в самом разгаре. И если первое время строили преимущественно небольшие гребные галеры, те постепенно перешли х созданию 40-пушечных парусных кораблей. имена им давались со значением: «Колокол» да «Бомба», «Барабан» да «Рысь». Кроме имени каждому и свой девиз предназначался. И если «Колокол» имел девиз с намеком прозрачным: «Звон его не для смеха», то у «Бомбы» был он открыто устрашающ: «Горе тему, кому достанусь»…
В Воронеже потрудился Корнелий Крюйс изрядно. Организовывал вице-адмирал службу корабельную, наносил берега донские на карту навигационную, учил молодых моряков искусству мореплавательскому, горы бумаг служебных. Но главное, чему отдавал все свои силы Корнелий Крюйс было создание примерного свода статей порядка морской службы корабельной. Этому делу посвящал вице-адмирал дни и ночи неустанного труда.
Необходимость в таком труде была преогромная. Ведь возданные два года назад во время осады Азова полтора десятка статей, писанные наспех, определяли только лишь некоторые правила совместного плавания судов, да несколько конкретных случаев ведения морских баталий, не никак не решали всех вопросов корабельной жизни и службы.
Вскоре вице-адмирал выложил перед царем свой первый свод морских законов. Писал его Крюйс по уставам датскому и голландскому, вставляя при этом свои дополнения и изменения. Всего шестьдесят четыре статьи-артикула сочинил вице-адмирал.
Пробежав писание крюйсовское, Петр призадумался:
– А чего это, господин вице-адмирал, в сочинительстве вашем за каждое ослушание да нерадение малое лишать нерадивцев вы живота намерены?
– О, ваше величество! – развел руками старый моряк. – Иначе флота вам никак не создать. Чем страшнее наказание, тем исправней будет служба! Вице-адмирал говорил правду, артикулы придуманного им свода законов отличались жестокостью неимоверной.
– Хорошо! – согласился Петр. – На первое время довольствуемся этим, но вы, рук не покладайте и мыслите правила морские в полноте изрядней!
Отныне русские моряки получали свой первый, пусть далеко не совершенный и полный, но все же свод корабельных правил, которым отныне предстояло руководствоваться в морской службе.
А Корнелий Крюйс работал рук не покладая. Он выезжает в Голландию, где вербует на русскую морскую службу все новых и новых специалистов. В 1704 году одерживает блестящую победу при острове Котлин, захватив шесть неприятельских судов и положив до полутысячи шведских солдат. В 1705 году он строит новые корабли, а спустя три года разбивает шведского генерала Любекера. Свой флаг он неизменно держит на 60-пушечнем корабле «Черепаха».
Не прекращает вице-адмирал заниматься и проработкой будущего морского устава. Ведь российский флот плавал в то время, как придется. «Крюйсовские» статьи не охватывали всех сторон корабельной жизни и по этому капитаны правили на своих судах но уставам, что были им наиболее известны да близки: англичане по английским, голландцы по голландским, датчане ж тоже доставали свой. Моряки российские пользовались всеми понемногу. От такой неразберихи неурядиц да скандалов было весьма премного. Деле доходило даже до драк между флагманами, ибо каждый свой устав другого выше почитал.
Особо же вражда ваяй на этой почве Корнелий Крюйо с шаутбенахтом галерным Боцисом. Вице-адмирал ставил превыше иных устав голландский, венецианец же Боцис устав своей торговой республики. Ругались страшно…
– Я с сим греческим шаутбенахтом служить ни на воде, ни на сухом нуги не могу и не желаю! – выговаривая царю Петру Крюйс.
– Честь моя растоптана! – ярился Боцис, – Я требую извительств публичных. Ежели нет, то сам возьму их на конце моей шпаги!
Эти постоянные ссоры между флагманами был бессилен разрешить даже Петр… Разноплеменность части командного состава флота сильно сказывалась на решении тех или иных задач и не последнюю роль играло здесь отсутствие единого свода законов, регламентирующее взаимоотношения, как по горизонтали, так и по вертикали. Один из отечественных историков писал по этому поводу: «Надо заметить, что в те время и даже в последующие царствования, флот не мог похвалиться товариществом и дружелюбием, преимущественно между флагманами, которые, будучи призываемы в службу нашу из разных наций за закономерную плату, конечно, являлись к нам из интереса денежного и потому более заботились о своих выгодах, чем о пользе службы…»
По долгу совести служили немногие и среди них Корнелий Крюйс. Этим вице-адмирал и вооружил против себя очень многих…
Но старый моряк, не обращая внимания на злопыхателей, продолжал работать истово. Весной 1710 года он уже мог заявить своим соратникам:
– Правы морские выправил и намедни посылаю в Москву печатать!
В апреле того же года «инструкции и артикулы военные Российскому флоту» были отпечатаны и разославши на корабли. Но и этот свод законов был весьма отрывочен и далеко не охватывал всего перечня насущных вопросов морокой службы.
В следующем 1711 году незадолго пред сдачей туркам Азова Петр поручает Крюйсу составить инструкцию командирам кораблей дня перевода их ив Азева в Кронштадт. Называлась она весьма престранно: «Инструкция капитанам Андрею Симмону, Симону Шхону, капитан-поручикам Петру Бредалю и Берингу для следования из Азова Медитеранским (Средиземным), Нордзокским морями, такеж и горным Зундем до С.Петербурга».
Российский флот буквально колотило от обилия всевозможных инструкций и наставлений. В отсутствие единого свода законов каждый раз приходилось снабжать капитанов частными инструкциями о том, как им надлежит поступать в различных ситуациях. Вот лишь некоторые из них:
Капитан Иван Сенявин получил указ о «взятии ему у города Архангельского четырех кораблей, куда идти, и как ему в пути поступать».
Капитану Гирсу, посланному до Гогланда на двух бригантинах указывалось, что ему в каждый день делать и как править службу на его судах.
Уже известный нам шаутбенахт Боцис в течение войны неоднократно получал наставления о правилах его командования, которые весьма сильно рознились между собой.
Таким было состояние морского законодательства на 1713 год, когда произошло событие, значительно ускорившее создание единого морского устава.
Бой у острова Эзелъ. Художник В А. Печатин
* * *
В морскую кампанию 1713 года случилась трагедия, потрясшая весь российский флот. В том году корабли Балтийского флота вывел в Финский залив вице-адмирал Корнелий Крюйс. Свой флаг он держал на линейном корабле «Рига». 11 нюня эскадра подошла к Ревелю. Было около полудня, когда впередсмотрящие с салинга флагманского корабля закричали:
– Видим паруса на траверзе борта правого!
Бывший на шканцах Крюйс, приложил к глазам зрительную трубу:
– По флагам да обводам корпусов сдается мне, что сии корабли не иначе как свойские! Играть алярм полный!
Уже одного взгляда на отряд шведских кораблей было достаточно, чтобы понять, что русская эскадра имела полное преимущество над противником. Против восьми российских кораблей было всего три шведских. Фортуна сегодня, казалось, благоволила русским морякам. Итак, вперед навстречу новей виктория!
Известив эскадру о начале погони голосом в рупор, Крюйс велел прибавить парусов. Скоро, широко забирая ветер, «Рига» повернула вдогон за неприятелем. За ней, грузно проседая в разводьях пены, ворочала воя эскадра. Погоня началась!
Спустя пару часов хорового хода стало очевидным, что шведским кораблям от преследования уже не уйти. И хотя шведы все еще не теряли надежда достигнуть Гольсингфорса, чтобы там укрыться под защитой береговых батарей, дистанция между убегающими и преследующими сокращалась неумолимо…
– Готовиться к баталии! – распорядился вице-адмирал, обернувшись к капитану «Риги» Догрюйтору.
– Слушаюсь! – ответствовал тот.
И занялся раскреплением пушек по-боевому. Вот уже откинулись крышки орудийных портов, и черные стволы хищно глянули в горизонт.
Вице-адмирал Крюйс был настроен весьма решительно:
– Сегодня мы сделаем нашему государю подарок знатный, а потому атаковать велю неприятеля со всею фурией!
Под дубовым форштевнем «Риги» кипела пена. На верхней палубе уже толпились солдаты абордажных команд. Изготовился к неминуемой схватке и противник. Приводясь к ветру, шведы выстраивались в батальную линию. Вот-вот грянет первый залп и начнется кровавая потеха!
– Подать мне шлем! – распорядился вице-адмирал.
Адъютант подал Крюйсу стальной боевой шлем с пышным плюмажем. Но одеть его вице-адмирал не успел. «Ригу» потряс страшный удар. Выпавший из адмиральских рук шлем запрыгал по палубным доскам.
– Что такое? Что случалось? – кричал Крюйс в негодовании. – Выскочили на мель! – в растерянности в смущении доложился ему капитан Дюгремтер.
– Карту! – потребовал вице-адмирал.
Принесли и раскатали перед адмиральским веером карту вех финских. Отмели на ней не значилось…
– Немедленно поднять сигнал, что мы сидим на камнях! – распорядился командующий.
В кильватер «Риге» следовал 50-пушещный «Выборг» и Крюйс опасался теперь за его судьбу. Опасения вице-адмирала оказались не напрасны! Пока капитан «Выборга» англичанин Шельтинг соображал, что означают поднятые флаги по столь непривычному для него голландскому уставу, его корабль на полном разбеге вылетел на клыки подводного рифа. Треск пробиваемого корпуса, рушащие мачты, крики людей…
Корнелий Крюйс, тем временем, присутствия духа не терял. В море бывает всякое! Главнее сейчас не упустить неприятеля! Эскадру ведет сейчас капитан-командор Авраам Рейс, опытный и бывший моряк! Ему и карты в руки! Тем более, что русская эскадра все ровно сохраняла за собой двукратное преимущество.
Дело адмирала Крюйса с печатями участников суда над ним
– Господин адмирал! – внезапно вскричал капитан «Риги», голос его сорвался на фальцет. – Вы только гляньте, что делает Рейс!
Крюйс бросил взгляд на передовой корабль своей эскадры и обомлел. Повинуясь сигналу младшего флагмана, корабля один за другим убирали паруса…
– Измена! – закричал вице-адмирал, потрясая кулаками. – Подлая измена! Шведы меж тем, увеличивая разрыв, уходили все дальше я дальше. Скоро лишь белые пятна парусов на горизонте говорили об их существовании. Неприятель был потерян окончательно…
Теперь вице-адмиралу надлежало подумать об опасении собственных кораблей. Через несколько часов, ценой неимоверных усилий «Ригу» удалось стащить на чистую воду. С «Выборгом» было хуже. Корабль прочие сидел на каменной скале. Трюмы его уже были полны воды, а корпус уже начал разваливаться под напором воли. Но видя иного выхода, Крюйс принял единственно верное в данной ситуации решение. По его распоряжению о «Выборга» свезли людей и артиллерию. После этого линейный корабль был подожжен, эскадра взяла курс на Кронштадт.
Погоня за шведским отрядом, обещавшая быструю и полную победу обернулась тяжелым и обидным поражением.
Вернувшись и доложившись о происшедшем несчастии, Корнелий Крюйс молча отстегнул свою шпагу и положим перед царем. Вслед за ним положили свои шпаги и Шельтинг с Рейсом.
Узнав о случившемся, Петр пришел в ярость.
– Шельмы! – кричал он взбешенный. – Славную викторию в позор постыдный обратили! Бездарно загублен корабль 50-типушечный! Вздернуть сиих негодяев на реи немедля!
Бывшие подле царя Александр Меншиков да Федор Апраксин переглянулись. В гневе Петр был неистов, и перечить ему в такой момент не следовало. Выждав, когда царь немного успокоится, Федор Апраксин все же уговорил его повременить с расправой. Поостыв, Петр распорядился передать дело в суд и отложить рассмотрение дела до закрытия морской кампании на Балтике.
Генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин
Поздней осенью 1713 года корабли российского флота втянулись в Кронштадтскую гавань «чтобы разоружиться до следующей навигации. Команды съехали на берег в казармы. Тогда-то и началась подготовка к суду над флагманами.
Заседание кригсрехта было созвано в морозный январский день 1714 года. Дни зимой коротки, а потому велено было начинать суд еще затемно, чтобы к вечеру успеть с приговором. В адмиралтейской мазанковой башне, что находилась неподалеку от церкви Исаакия Далматского, собрались капитаны российского флота. На скамье подсудимых трое: вице-адмирал Корнелий Крюйс, капитан-командоры Вэйбрант Шельтинг и Авраам Рейс.
День шел за днем, и в ходе разбирательств постепенно вырисовывалась истинная картина происшедшего. Отпали все обвинения в адрес подсудимых по измене. Особенно долго разбирались в этой связи с Рейсом. Но и здесь вскоре стало явно, что никаких изменнических преднамеренностей младший флагман не имея. Разгадка его действий была проста до невероятности. Поднятый Крюйсом на «Риге» сигнал «Курс ведет к опасности», предупреждавший остальные корабли эскадры о находящейся впереди мели, был прочитан Авраамом Рейсом, как сигнал прекращения погони…
Вице-адмирал Корнелий Иванович Крюйс
Дело в том, что Крюйс поднимал сигнальные флаги согласно своду голландскому, англичанин же Рейс читал эти сигналы по своду британскому…
На тридцать девятый день заседаний члены суда удалились на совещание, когда вернулись, судебный канцелярист зачитал итоговый протокол:
– По сентенции представленные суду флагманы в свершенном ими преступном деянии виновны!
Теперь каждый из членов суда должен был определить степень их вины.
Первым поднялся младший из судий капитан-лейтенант Витус Беринг.
Витус Беринг
Бравый моряк был смущен и взволнован:
– Осуждения достойны, однако ж при том следует уповать и на прошлые заслуги! Надлежит оным флагманам понизить ранг и оставить при морской службе!
Следом поднялся царский любимец капитан-командор Александр Меньшиков. Он был продольно краток:
– Смерть!
За тем взял слово генерал-адмирал Федор Матвеевич Апраксин:
– Господа, вице-адмирал ничего противу уставу голландскому не учинил, однако, долга своего, как флагман, до конца не исполнил! За сию конфузию надлежит по сему приговорить Корнелиуса Крюйса и Авраамия Рейса к потерянно жизни!
Затем ответствовал вице-адмирал. Несмотря на весь трагизм положения, старый моряк казался совершенно спокойным. Он обратился к Петру:
– В баталиях морских, ваше величестве, счастье и несчастье всегда рядом стоят. Вина ж моя в утерянии корабля «Выборг» и упущении неприятельском несомненна, а потому жизнь свою вверяю всецело в ваши руки.
Сидящие в зале капитаны подавленно молчали. Ведь каждый из них правил на своем корабле по собственному уставу, и случись вперед очередная неувязка им тоже не поздоровится…
Петр меж тем с ответом медлил. Он отрешенно смотрел в замерзшее оконце и барабанил пальцами по стеклу. Мысли его были далеко, Сам уже достаточно опытный моряк, Петр прекрасно понимал, что вина арестованных флагманов весьма спорна. Главная же причина случившейся трагедии была в ином – в отсутствии единого морского устава. Было совершенно очевидно, что подобные случаи могут приключиться и впредь. Конечно, младший флагман Рейс не проявил в той погоне ни малейшего желания сблизиться с неприятелем, но ведь он действовал в рамках устава английского! Царь окинул взглядом притихший зал:
– Флот наш еще дитя малое и многое нам еще предстоит сделать, чтобы стать таким, как быть ему подобает! Мы учимся на ошибках собственных, потому, как времени у нас для долгих мудрствований нет никакого! Мы спустили на воду суда, построили порты и уже научились плавать под парусами. Теперь нам нужен свой добрый морской устав, чтоб господа голландцы и английцы в российском флоте служащие, а равно и сами мореходы русские, плавали по единым для всех параграфам писанным. Писание сего устава есть дело многотрудное и нескорое, однако нужное и вернее!
В зале одобрительно загудели. Капитаны разделяли мысли государя.
Окончательный приговор Петра провинившимся флагманам был достаточно легок. Вице-адмирал Корнелий Крюйс отстранялся от командования флотом и отправлялся на жительстве в Казань. Капитан-командор Шельтинг бил переписан в младшие капитаны с оставлением при корабельной службе, а капитан-командор же Рейс, приговоренный первоначально за упущение неприятеля к смертной казни через расстреляние, был помилован. Его лишили всех чинов и сослали навечно в далекий заснеженный Тобольск.
Будучи сосланным в Казань, Крюйс продолжал работать над морским законодательством, которое он не прекращал и, состоя под судом.
Адмирал создает два проекта: о салютации между кораблями Российского царства и Голландских штатов», а так же «Сколько с которого чину следует взыскивать за дачу патента».
* * *
Следующий 1714 год был весьма богат на указы и постановления по морской части. Петр торопился. Следовало немедленно заполнить вакуум морского законодательства. В течение 1714 и 1715 года создается как бы «черновик» единого ведения морокой службы.
2 апреля 1714 года царь подписывает указ «о салютации кораблей при городах и крепостях».
29 мая следует его именной указ «о сохранении дисциплины на корабле и подсудности морских и сухопутных военнослужащих людей».
8 июня по судам рассылаются единые правила хранения провианта в море. 5 февраля 1715 года выходит в свет инструкция офицеру командующему кораблем».
Уже спустя два года после оглашения приговора в мазанковой башне Санкт-Петербургского адмиралтейства Петр возвращает из Казани Корнелия Крюйса. Вернувшись, вице-адмирал вплотную начинает заниматься разработкой морского законодательства. В помощь ему определяются: капитаны Госселер, Падден, барон Шафиров и князь Михаил Голицын. И если заморские капитаны вносили в разработку морского законодательства опыт своих государств, то россияне и, в первую очередь, князь Голицын русский дух и опыт войны со шведами.
* * *
Сын курского воеводы князь Михаил Михайлович Голицын начал свою службу отечеству солдатом-барабанщиком Семеновского полка. Храбро дрался в первом Азовском походе, уничтожал стрельцов, под Нарвой был ранен в ногу и руку, прикрывая отход русских полков. В 1702 году брал штурмом Шлюссельбург, затем были Нейшанц, Нарва, Митава и многие другие баталии. Особо же отличился Михаил Голицын в сражении при деревни Лесное.
– Ты сражался, как лев! – сказал ему после одержанной победы Петр, расцеловывая героя. – Проси, чего пожелаешь!
Благородный Голицын попросил царя простить своего давнего недруга генерала Репнина.
– Прости, государь Аникиту! – только и произнес.
В Полтавском сражении Голицын командовал гвардией. Именно он с малыми силами вынудил шведов сложить оружие у Переволочны. А затем был год 1714 и славная Гангутская виктория, где снова князь Михаил явил образец мужества и неустрашимости.
И вот теперь он приступал к созданию морского устава. Белое других вопросов занимался Голицын составлением параграфов связанных с размещением на судах морских солдат, перевозкой полков пахотных, проведения десантных высадок.
Пройдут годы и опыт, приобретенный князем Михаилом Голицыным при работе над морским законодательством, даст России новую блестящую морскую победу! Дни и ночи, проведенные им в бдениях за столом, окупятся с лихвой. Но это будет еще не скоро…
Работа над будущим уставом протекала успешно. Сочинители работали не жалея себя. Пример в том подавал сам Петр, проведя за столом по десять-двенадцать часов в сутки.
Однако чем дальне шла работа, тем больше и больше ощущался недостаток информация о последних изменениях в морских законодательствах держав европейских. Конечно, Крюйс и прочие западные капитаны были людьми многоопытными и в морском деле знающими. Но в Россию они прибывали лишь с багажом прошлых лет, а жизнь на месте не стояла.
– Нам не день вчерашний флота англицкого да голландского повторять надобно, – не раз говаривал царь Петр своим единомышленникам, – а брать от оных мореходцев вое лучшее, да такое, что и им самим еще ново будет! Для этого многотрудного дела был нужен человек особый. Найти такого было не так-то престо. Уж больно большие требования предъявлял к нему государь: и чтобы предан был Отечеству своему беззаветно, и чтоб в делах заграничных разбирался, и языками владел многими, и в выведывании сведений тайных искусен был! Притом, должен был быть избранник и в писании искусен. О том, что при всем тем он и моряком должен был быть первостатейным, разговор был особый.
Не день, и не два обмысливал государь кандидатуры для столь важного задания, пока не остановился на одной – Каноне Зотове!
25 января 1715 года перед Петром предстал человек, ставший впоследствии самым деятельным сочинителем наиболее полного морского устава России, посвятивший разработке его всю свою жизнь!
* * *
Имя Канона Зотова мало что говорит сегодня большинству из наших соотечественников, а ведь с именем этого человека связаны многие славные страницы отечественной флотской истерии.
И почти всегда рядом с его именем можно поставить слово «первый». Зотов был, по существу, первым русским профессиональным моряком, героем первого победного сражения в открытом море создателем большого количества документов регламентирующих все стороны морской службы я всевозможный учебников для юных моряков. При этом до последних дней своей нелегкой жизни, он же не переставал заниматься совершенствованием морского устава. Жизнь Зотова это по существу и есть история создания первого свода законов русских моряков.
Герой нашего повествования Конон Зотов (второй из сыновей Никиты Моисеевича) родился в 1690 году. Когда юноше исполнилось четырнадцать лет, его в числе других недорослей-дворян отправили в Англию для обучения всяческим наукам.
Конон Никитович Зотов – командир корабля «Девоншир»
Оказавшись за границей, Конон прилежно взялся за науки. Он учил языки и медицину, математику и военное дело. Все было интересно, но душу не волновало: едва выпадала свободная минутка, Конон бежал в порт. Свежий соленый ветер, запах моря и смоленых канатов, смелые мужественные люди – все было ново и сказочно-неправдоподобно для русского юноши, выросшего вдали от морских просторов. Ночи напролет просиживал Конон среди бывалых морских волков, слушая бесконечные истории их странствий и приключений.
Долго боролся Зотов с собой; наконец не выдержал и отписал в Москву отцу, чтоб тот попросил царя разрешить ему учиться на моряка. Прочитал Никита Моисеевич сыновнее послание и понес его Петру.
– Вот, – сказал, – государь, полюбуйся, что шельмец мой пишет. В моряки ему захотелось. Ну, не дурень ли?
– Не твой ли Конон за неполных три года языками многими овладел крепко?
– Мой, государь! – с гордостью молвил Никита Моисеевич.
– А не твой ли Конон книжку бурбонскую о науке фортификации на язык наш переложил весьма складно?
– Мой! – Старик Зотов не понимал, куда клонит его воспитанник.
Подойдя к столу, Петр молча наполнил вином до краев здоровенный кубок.
– Пью здоровье первого российского «охотника», на моря идущего, – Конона Зотова! Виват!
Записи К. Зотова
В тот же вечер написал Никита Моисеевич ответ сыну: «…Что просишь меня с письменным ответом, дабы позволено было тебе от меня. Англии служить на кораблях? Которое письмо изволил великий государь вычесть и… тебя похвалить и за первого охотника на… его государевом любимом деле вменить и десницею своею по письмам благословить и про твое недостойное такой… милости здоровьишко пил кубок венгерского, а потом изволил к тебе с великой милостью писать своею государевой десницей». Письмо же самого Петра было более конкретно. Царь давал понять юному волонтеру, что ему надлежит учить и на каких судах следует плавать. С этого времени между ними завязалась многолетняя переписка, вошедшая сегодня в отечественную историю как важная часть русской культуры начала XVIII века. К чести Конона, по яркости письма он мало в чем уступал своему венценосному учителю.
Четыре года провел Зотов на британских кораблях, многому научился у бывалых мореходов.
В 1711 году, испытывая острую нужду в опытных моряках, Петр вызвал Зотова в Россию. Несколько дней на встречу с родными – и Конон получил назначение на одно из судов зарождавшегося Балтийского флота.
– Наум Сенявин, капитан сей шнявы! – представился ему высокий молодой офицер.
– Зотов, из волонтеров! – пожал его руку Конон.
Так началась дружба, пронесенная через долгие годы и многие испытания…
Три кампании провели Сенявин и Зотов в непрерывных плаваниях. В один из выходов в море случилось несчастье – работавший на мачте с парусами Конон поскользнулся и упал за борт в штормовое море. Спасла Зотова лишь расторопность Сенявина: он отважился на очень смелый маневр, и матросы успели выхватить Конона из кипящего водоворота…
Вскоре приспело Зотову и первое серьезное поручение – перевести из Пернова в Ревель купленный за границей корабль «Перл». Несмотря на ветхий такелаж, необученную команду и свежую погоду Конон выполнил это задание. В том же 1714 году он получил высокое по тем временам звание капитан-поручика. Казалось, карьера царского любимца складывалась весьма успешно. Однако судьба готовила Конону тяжелое испытание. Дело в том, что отец Конона граф Никита Моисеевич (сам Конон графского титула не носил) занимал при Петре двусмысленное положение всешутейшего патриарха и президента всепьянейшей коллегии. Это обстоятельство не могло не сказаться и на отношении при дворе к его сыну.
Предоставим слово историку: «Он (Конон Зотов – В.Ш.) недаром учился в чужих краях, был человеком… с умом живым и увлекающимся. Можно себе представить теперь его положение при дворе, где отец его, по царскому желанию, разыгрывал роль начальника над компанией известных пьянчужек… И вдруг ко всему этому старик Зотов решил жениться, и при дворе задолго начали делать приготовления к свадьбе, которая должна была отправляться шутовским образом».
И Конон не стерпел обиды. Не убоясь царского гнева, он написал Петру резкое письмо. Послание это задело самолюбие Петра.
– Зарвался сын твой! – кричал он на Никиту Моисеевича. – Уже меня поучать начал!
В тот же день последовал указ: «Ехать ему (Конону – В.Ш.) Франции в порты морские, а наипаче где главный флот их. И там буде возможно и вольно жить».
Так началась вторая заграничная командировка Зотова.
Царь Петр бывал скор на расправу, но был и отходчив. Скоро между ним и Зотовым вновь завязалась оживленная переписка. «Все, что ко флоту надлежит на море и в портах, сыскать книги, – писал царь, – также чего нет в книгах, но… от обычая то помнить и все перевесть на славянский язык нашим штилем; только храня то, чтоб дела не проронить, а за штилем их не гнаться».
Конон поспевал всюду. Его видели в библиотеках и в портах, в университетах и в арсеналах. Интересы Зотова были поистине безграничны. Довольно часто Петр и сам писал к Конону Зотову, который, находясь впоследствии агентом царя во Франции, давал Петру советы вроде следующих: «Понеже офицеры в адмиралтействе суть люди приказные, которые повинны юриспруденцию и прочил права твердо знать, того ради не худо бы, если бы ваше величество указал архиерею рязанскому выбрать двух или трех человек лучших латинистов из средней статьи людей, т. е. не из породных, ниже из подлых, – для того, что везде породные презирают труды (хотя по пропорции их пород и имения должны также быть и в науке отменны пред другими); а подлый не думает более, как бы чрево свое наполнить, – и тех латинистов прислать сюда, дабы прошли оную науку и знали бы, как суды и всякие судейские дела обходятся в адмиралтействе. Я чаю, что сие впредь нужно будет. Прошу милосердия в вине моей дерзости: истинно, государь, сия дерзость не от единого чего, только от усердия»
В другом своем письме царю он, например, писал: «В Париже есть адмиралтейский приказ, и я потщусь правление оного описать… Потом поеду в Брест и Рошефорт и, присматриваясь к порядкам на берегу, не пропущу случая взять вояж на воинских кораблях, чтоб видеть порядок в командах офицерских… (шлюзового) мастера нашед, я их видел и спрашивал, могут ли чистить реки, у которых дно каменное. Они сказали, что могут…»
Энергичный моряк не удовольствовался тщательным исполнением поручения. В письмах к Петру он предлагал иметь постоянного представителя в Париже (вскоре таковым был назначен И.Лефорт), считал необходимым обучать за границей юриспруденции офицеров, назначаемых для работы в Адмиралтейств-коллегии. Еще пример: брату Василию Конон Зотов написал из Парижа о важности должности генерал-ревизора во Франции. Содержание письма стало известно Петру Первому и послужило основанием для введения в России столь важного поста, как генерал-прокурора.
Еще одной из обязанностей Конона Зотова, во время его второй заграничной командировки, было руководство и контроль за всеми обучающимися в Европе нашими гардемаринами. К этому делу, как и ко всем остальным поручениям Зотов относился очень серьезно и ответственно. Уже распределяя гардемарин на службу в иностранных флотах, капитан-поручик, был поражён нищетой, в которой жили молодые люди, не имевшие богатых родителей. В Париже он раздал им всё, что имел из одежды, и возмущённо писал на родину, что «…легче было бы видеть их смерть, нежели такую срамоту нашему Отечеству, и лучше было бы их перебить как поросят, нежели ими срамиться и их здесь с голоду морить…»
Следил Зотов и за моральным обликом наших гардемаринов. Из письма Конона царю из Франции: «Господин маршал д'Этре призывал меня к себе и выговаривал мне о срамотных поступках наших гардемаринов в Тулоне: дерутся часто между собою и бранятся такою бранью, что последний человек здесь того не сделает. Того ради отобрали у них шпаги». Немногим позже новое письмо: «Гардемарин Глебов поколол шпагою гардемарина Барятинскаго и за то за арестом обретается. Господин вице-адмирал не знает, как их приказать содержать, ибо у них (французов) таких случаев никогда не бывает, хотя и колются, только честно, на поединках, лицом к лицу».
Особенно же ценной для России была деятельность Зотова, как наиболее подготовленного военно-морского разведчика. Петра очень волновали военные приготовления Турции, и Конон под видом торгового человека отправился на купеческом судне в Константинополь, где собрал все необходимые сведения, а также произвел съемку крепостей и гаваней. Заведя необходимые знакомства, Конон занялся дипломатической работой. Здесь первому «охотнику» доводилось особенно нелегко: приходилось бороться не только с чужими, но и со своими. Чего стоило одолеть находившегося во Франции Лефорта (племянника знаменитого сподвижника Петра), который добивался подчинения всей русской торговли одной из влиятельных французских торговых компаний. Независимость отечественной торговли удалось отстоять, но неугомонный Зотов нажил себе немало врагов в России. Сдержанный в эмоциях, все обиды он хранил в себе. И лишь иногда, когда терпеть оскорбления и несправедливость было совсем невмоготу, он в отчаянии хватался за перо: «…Мне теперь встотеро пуще, нежели бы я с пятью кораблями неприятельскими в огне горел…».
В редкие минуты отдыха, в основном ночами, переводит Зотов и переправляет на Родину в большом количестве морскую и техническую литературу, руководит обучением русских волонтеров за границей, среди которых был и В.И. Суворов (отец А.В. Суворова). Для пользы общего дела Конон не жалел ничего. В одном из своих писем из Бреста на имя секретаря царя Макарова он писал так: «Я от своей ревности все, что имел при себе, им роздал: парик, кафтан, рубахи, башмаки и деньги, одним словом, себя разорил*..» Дело в том, что французское адмиралтейство, которое отвечало за обеспечение русских гардемаринов, словно в издевку удерживало у себя присылаемые им на учебу деньги, выдавая в день каждому по двенадцать копеек. Голодные гардемарины целыми днями рыскали по городу в поисках какой-либо черной работы. Ведь даже мундир стоил пятьдесят ефимков. Где уж тут думать об учебе! Конон делал для этих «нищих хлебоядцев» все, что было в его силах.
– Так мне прискорбно поведение французское, – выговаривал он в сердцах русскому посланнику в Париже, – что лучше видеть смерть перед глазами своими, нежели такую срамоту Отечеству нашему!
В конце концов, Зотов добился своего, и гардемаринам стали аккуратно выплачивать деньги. Порой, охваченный азартом деятельности, Зотов терял чувство меры, его, что называется, заносило. Тогда секретарь Макаров делал ему замечания, на которые Конон реагировал весьма болезненно. «…Мне кажется, что немного худова в моих письмах, – отвечал он Макарову, – но самая моя ревность как к царскому величеству, так и к Отечеству. Пожалуй, отпиши, дабы я мог по вашим письмам или прибавить или убавить оную ревность. А что здесь делается, и о том чрез письмо до царского величества извествуется. Так знай царских ребят! Как сие узнают наши министры, что я чаю, что будут мне искать погибели, быв зависть самая и хранящие свой партикулярный интерес».
В пылу усердия завел Зотов знакомство с французским маршалом и вице-адмиралом Д' Эгре, который настойчиво привечал русского волонтера.
– Меня сей маршал любит, что сына родного! – хвастался друзьям доверчивый Конон.
В одной из бесед Д' Эгре издалека завел речь о том, что хорошо бы женить царевича Алексея Петровича на одной из дочерей дюка Орлеанского – это положительно сказалось бы на отношениях Франции с Россией. Приняв все на веру, Конон тут же начал энергично действовать и немедленно донес о состоявшейся беседе Петру, предложив свои услуги в этом деликатном деле. Петр, прочитав письмо, был взбешен своеволием «охотника».
– Он что, белены объелся! – кричал царь в ярости.
Вскоре Зотов получил с письмом от Макарова большой нагоняй, дабы больше в подобные дела не ввязывался.
Так шли годы, и с каждым новым становился Коней Никитович Зотов все более и более в морских долах сведущ. Теперь уже нет-нет, да и французские с английскими законодателями заглядывали. Объясни, мол, от чего закон морской но в полную силу действует и как бы его переложить чтоб обойти ого нельзя было? Пришло время и до самого Петра окольным путем дошли известия о знаниях и авторитете его ученика.
– Уж если он теперь сам моряков иноземных: законам их учит, те пора сего волонтера нашего девой воз вращать! – решил царь. – Пора ему и о своих регламентах да артикулах помыслить!
* * *
А жизнь тем временем не стояла на месте. Еще в 1715 году Петр Первый начал усиленный сбор военно-морской документации по» всей Европе.
Занимался этим не один Конон Зотов. Послу при английском дворе князю Куракину царь писал: «Правы морские воинские, да штат адмиралтейский, мы ныне собираем всех государств, кои имеют. И уже датский, французский и голландский переведены. Требуем английского, что потрудитесь прислать немедленно».
Сам государь в своей памятной книжке оставляет подробнейшие записи о «приказе, кому делать, сводя пункты всех морских уставов». В этом деле ему активно помогает капитан Госселер, который активно занимался этой работой вплоть до 1718 года. Привлекает к этой работе Петр и других должностных лиц. В одном из своих писем Федору Апраксину он пишет: «Чтоб шаутбенахту Паддону придать из русских офицеров, которые по Английски умеют, чтоб перевесть весь полный аншальт (свод законов – В.Ш.), как флота, так и магазейнов английских. А вице-адмиралу Крюйсу Голландские, а Французские к новому году по спеют. Датский аншальт был у князя Михаила Голицина, чтоб его сыскать, и все сии вышеписанные снесть и из того сделать свой».
В другом послании Петр уже подробно излагает, как производить работу над созданием примерного черновика будущего устава. Он пишет: «…Когда зачнется первый пункт английский о какой материи, то к нему изо всех вышеписанных уставов (английского, французского, датского, шведского и голландского) подводить пункты, которые о той материи гласят; потом другой. Английский пункт, к нему из прочих таковые следовать. А где против английских в протчих нет, тут порожние места оставливать, а где в протчих есть, а в английском нет, то в английском порожнее оставливать.»
Черновики Петра Первого при работе над Морским уставом
Торопясь с созданием устава, Петр работает над ним по четырнадцать часов в сутки. Только черновых записей с вариантами обязанностей капитана он оставил две толстые тетрадки. Вот далеко не полный перечень конспектов российского императора: «О должности принципиальных офицеров и служителей короля Датского», «Об управлении Великобританского флота», Переводы указов французского короля Людовика XIV, относящиеся к флоту, «О неприятии крику и шуму во время морского сражения», «Собственноручное описание флагов российских, с толкованиями и чертежами вымпелов».
Кроме этого сохранились петровские конспекты о штрафах за проступки и о лекарях, о хранении провизии и вещей, о порядке принятия морской присяги офицерами и другие…
Включались в черновик будущего устава и предыдущие разработки, такие, например, как о салютации кораблей городам.
Всего историкам удалось установить тридцать три работы по различным вопросам морской службы, написанных лично Петром Первым.
Между тем продолжалась война со Швецией. С каждым годом рос и набирал силу российский флот. Изменялся и состав авторов устава. Время вносило свои коррективы…
Летом 1713 года умер шаутбенахт Шельтинг – один из наиболее деятельных помощников Петра в создании свода морских законов. Смерть настигла контр-адмирала на его флагманском корабле «Марбург», когда Шельтинг готовился к началу очередной морской кампании. Находившийся в это время на флота, Петр велел обставить похороны флагмана со всей торжественностью, вызвав для этого из Санкт-Петербурга всех своих министров и высших сановников.
Пятнадцать лет отдал русскому флоту этот сухой и нелюдимый англичанин, всякое было за это время, в том числе и потеря «Выборга»… Но было и иное: закупки столь нужных молодому флоту кораблей за границей, командование русским корабельным флотом при совместном русско-англо-датском крейсировании у острова Борнхольм. Уже тяжело больным Шельтинг руководит переводом ив Ревеля в Кронштадт корабельной эскадры. Но главная заслуга контр-адмирала была, все же, в его работе по созданию устава, в работе черновой и незаметной для постороннего глаза, но такой нужной и своевременной!
В том же году не стало еще одного из сподвижников Петра. Скоропостижно скончался шаутбенахт Поддон, так же принимавший самое активное участие в работе над будущим уставом. В 1718 году находясь с флотом в море, он создал проект закона о содержании корабельного имущества.
Но несмотря на смерти авторов морских законов, работа над регламентирующими документами не только не прекращалась, а, наоборот, набирала обороты.
* * *
В 1719 году Балтийский флот был уже вполне готов, чтобы перейти к активным действиям против шведов в открытом море.
Зная об этом, морские офицеры стремились попасть на готовящиеся к кампании корабли. Не утерпел на берегу и Конон Зотов, получив от царя назначение капитаном линейного корабля «Девоншир», что стоял в Ревеле. В Ревельской гавани Зотова встречал Наум Сенявин – капитал линейного корабля «Портсмут». Не встречавшиеся столько лет, друзья обнялись. Конон сразу же взялся за дело со всей серьезностью.
Эзельский бой. 1719 г. Художник Алексей Боголюбов
– Наш Конон во всем силен! – шутил Сенявин, видя как терпеливо учит Зотов своих офицеров брать высоты светил и банить пушки, точно и без помарок вести счисление да помнить назубок все флажные сигналы. Редкие же свободные часы капитан «Девоншира» приводил за конспектами законов стран европейских…
В середине мая от пленного шведского шкипера стало известно, что из Пиллау в Стокгольм скоро выйдет отряд неприятельских кораблей, предназначенный для охраны и конвоирования купеческого каравана, который поджидает его в Стокгольме. Счастливый случай нельзя было упускать, и Федор Апраксин вызвал к себе капитана «Портсмута».
– Выходить тебе, не мешкая, в море, Наум, – сказал, сурово брови хмуря. – Под свое начало бери все суда имеемые. Да торопись, швед ждать но будет!
Под команду к капитану 2 ранга Сенявину поступили шесть кораблей и шнява. Нося все возможные паруса, они устремились на поиск неприятеля. Два корабля остались крейсировать у Ревеля. Остальные же пошли дальше. Пройдя остров Саарема, «Портсмут» и «Девоншир» сошлись бортами. Сенявин, свесившись за планширь, советовался с Зотовым, как быть далее.
– Ни к Стокгольму, ни к Пилаву нам плысть не с руки, – делился он своими сомнениями с другом. – Стеречь надобно где-то посередке! Как мыслишь?
– Мыслю так же, Наум. Надо плысть к Борнхольму-острову и поджидать шведа там! – отвечал Конон, после недолгого раздумья.
Прибавив парусов, отряд устремился на север. В ночь на 24 мая между островом Борнхольм и островом Готска-Сандс с передового «Портсмута» обнаружили неизвестные суда. Дул попутный вест-тень-зюйд. По сигналу Сенявина корабли устремились в погоню. Через несколько часов стали различимы беглецы, те были линейный корабль, фрегат и бригантина. Флагов на судах не было. В пятом часу утра «Портсмут» и «Девоншир» сблизились на дистанцию стрельбы. Двумя пушечными выстрелами Сенявин потребовал от настигнутых судов остановиться. Те не ответили. Тогда прозвучал первый предупредительный выстрел «под нос. И только тогда на грот-стеньгах судов взвились шведские флаги.
«Линейный корабль „Вахмейстер“ сражается против русской эскадры в 1719 году». Картина Людвига Рихарда
Сражение началось. Было оно жестоким и продолжительным. Противники «стояли друг против друга от пятого часа и даже до девятого». Шведам удалось перебить штаги и марса-фалы на «Портсмуте», упали оба марселя, и корабль потерял ход. Ведший с ним бой шведский линейный корабль стал быстро уходить. «Девоншир» Зотова вел, тем временем, поединок со шведским фрегатом и заставил его бежать. Искусно маневрируя, Зотов погнал вражеский фрегат прямо под пушки «Портсмута». Поняв намерение друга, Сенявин успел развернуть свой корабль и расстрелял шведский фрегат предельными картечными залпами. После недолгого сопротивления тот выкинул белый флаг. Вслед за фрегатом Зотову сдалась и попавшая под огонь его корабля бригантина. Остальные корабли отряда, тем временем, преследовали бежавший шведский флагман.
В двенадцатом часу дня преследователи вышли на траверзы шведского линейного корабля и сражение возобновилось. «Рафаил» атаковал неприятельский корабль, но, имея больший ход, проскочил вперед. «Ягудиил» подошел к шведскому кораблю на такое расстояние, которое позволяло бросать с марсов гранаты. Капитан Деляп приготовился брать неприятеля на абордаж, но шведские матросы изготовились к отражению атаки. Тогда русский корабль изменил курс и произвел всей бортовой артиллерией залп. Развернувшись, «Рафаил» также открыл огонь.
Линейный корабль «Портсмут». Художник В.Э. Тюлькин
В ходе этого боя командующий шведской эскадрой капитан-командор Врангель был тяжело ранен, занявший его место капитан Тролле продолжил неравное сражение. Наконец, после того как к месту боя подошёл «Портсмут» и другие русские корабли, оставшийся без мачт, с пробоинами в бортах, шведский линейный корабль около трёх часов пополудни спустил флаг.
Победа была полная. Наши потеряли девять человек, противник – более пятидесяти. Победителям достался 52-пушечный корабль «Вахмейстер», 35-пушечный фрегат «Карлус-Кронвален» и 12-пушечная бригантина «Бернгардус». Среди четырехсот пленных был и командир отряда капитан-командор Врангель.
Линейный корабль «Вахмейстер» сражается против русской эскадры в 1719 г. Художник Людвиг Рихард. 1895 г.
Героев сражения встречал в Ревеле сам Петр. Добрым почином назвал он славную викторию. За победу Наум Сенявин был произведен сразу через звание в контр-адмиралы, а Конок Зотов – в капитаны 2 ранга. В честь победы была отлита медаль, на ней значилось: «Верность превосходит сильно».
– Залог сей победы над флотом шведским вижу я в единстве правил, коих все капитаны в баталии держались! – заявил государю Конон, когда Петр поинтересовался его мнением.
– В том сомнений и у меня нет, – отвечал царь, – Устав морской до конца, хотя еще и не создан, а плоды изрядные уже давать начал!
* * *
Победа на ведах Балтийских праздновалась шумно. В разгар пира Петр принялся расцеловывать капитанов. И вдруг остановился, гневно залу оглядывая:
– А куда это Зотов подевался, ему, что царские милости уже не в радость! Все замерли. Ведь ни для кого не было секретом, что царь никому не позволял избегать своих празднеств. Исключение он делал, разве, что для старика фельдмаршала Шереметева. Остальных же за подобные вольности ждало серьезное наказание и опала.
– Где Зотов? – гремел, тем временем, Петр. – Видать, опять возгордился!
Стремясь спасти друга, встал Наум Сенявин:
– Государь! Капитан «Девоншира» в сей час для всех нас радостный сидит над бумагами, чертя опыты баталии корабельной, да правила, коими служителям рангов различных при этом пользоваться надлежит!
Петр на мгновение задумался. Затем резко поставил на стол свой кубок. Плеснувшее вино, обрызгало обшлаг кафтана, но царь не обратил на это никакого внимания.
– Веселие продолжать до полного изумления! Я же поеду к Зотову в помощь! – бросил он уже на ходу, направляясь к выходу.
Когда Петр вышел, Меньшиков, покачав головой, подошел к Апраксину:
– Наш Питер совсем от сего устава морского покоя лишился. Даже ночью под подушку себе артикулы кладет, дабы те всегда при нем были!
– Да, государь сиими артикулами почитай сейчас и живет! – закивал париком Федор Апраксин, первейший российский генерал-адмирал. – Да и то, Данилыч, нам в деле моряцком без устава нынче никуда!
Гулянье на том и закончилось. Гостя разбредались, пораженные небывалым дотоле поведением царя…
* * *
А обстановка на Балтике тем временем продолжала оставаться весьма тревожной. Лондон, обеспокоенный ослаблением Швеции, ввел в Балтийское море эскадру адмирала Ноульса. Едва английские корабли вошли в Зунд. Петр вызвал к себе Зотова.
– Боюсь, как бы Доульс сей не образовал со шведами единого флоту противу нас, ибо успехи наши огромны и многим не по нутру! Посему надлежит тебе, Конон Никитич, как знатоку по флотам европейским первейшему, вступить в команду фрегатом «Самсон» и плысть к оному Ноульсу с моими декларациями, – поделился он своими тревогами.
– Исполню, государь, все в точности! – отвечал его любимец-волонтер.
Спустя несколько часов «Самсон» уже резво бежал по волнам, держа курс к датским проливам.
Передав английскому адмиралу петровскую декларацию, в которой, значилось, что Россия не возражает против свободного плавания коммерческих судов всех наций на Балтике, однако, будет препятствовать всякому доставлению шведской контрабанды, Зотов не преминул при этом щегольнуть знанием английских морских обычаев. Англичане были неприятно изумлены, русский капитан уличил их в незнании параграфов собственного устава, процитировав при этом на память целые абзацы.
– Сей капитан зело умен, а потому и опасен! – заявил своим офицерам адмирал Ноульс, когда Зотов с ответным письмом отправился в обратный путь. – А потому запомните его имя – Кэнэн Зотеф!
В своем ответном письме британский адмирал писал, что пришел в балтийские веды исключительно для защиты своих коммерческих судов.
– Врет, подлец! – заключил царь, прочитав послание. – Изворачивается! А тебе, Конон, мое благодарение за подвиг содеянный!
В руках Петра был сделанный Зотовым обстоятельный отчет по английской эскадре. Там были даже характеристики британских капитанов, а так же соответствие состояния кораблей нормам британского флота, и когда только успел!
Не поверив ни единому слову Ноульса, он приступил к активной подготовке возможной борьбы с англичанами. В то время генерал-адмирал Федор Апраксин высадил десант на шведском берегу. Стокгольм был в панике. Война близилась к своему победному завершению. 10 января 1720 года Петр Первый подписал рукописный вариант морского устава, внеся в неге последние правки и дополнения. Тогда же было им велено немедленно приступить к подготовке и изданию документа. Печатать устав было велено в трех различных вариантах. Первый на больших листах на русском и голландском языках параллельно. Этот вариант устава был отпечатан в Санкт-Петербургской типографии 13 апрели 1720 года. Одновременно печатали и два других варианта на осьмушках бумажного листа (для удобства пользования в море) один на русском и голландском языках, другой только на русском. Последний вариант оказался наиболее удобным из-за компактности и отсутствия голландского перевода, занимавшего много места. Вся работа была завершена в 1720 году.
* * *
Так появился на свет документ озаглавленный Петром: «Книга устав морской, обо всем, что касается доброму управлению в бытность флота в море», как показала дальнейшая жизнь, объемный и основательный труд создателей морского устава был не напрасен. Петровский Морской устав без принципиальных изменений просуществовал более двух веков…
Сам устав по своему внутреннему содержанию состоял из предисловия и пяти разделов (книг). В предисловии был дан краткий исторический очерк отечественного военного флота со времен Киевской Руси до победы над шведами в 1719 году. При этом особо подчеркивалось значение не только военного флота, но и владение Россией морскими берегами.
По одним историческим источникам, автором знаменитого предисловия явился Феофан Прокопович, по другим, в составлении его участвовал Шафиров, по третьим, оно писалось лично Петром.
Первая книга устава содержала в себе положения о командовании флотом и эскадрами, об их штабах, а так же практические рекомендации по тактическому использованию кораблей в сражении. Особенностью первой книги является, безусловно, огромные возможности, даваемые морским начальникам для проявления личной инициативы и самостоятельности. Это, прежде всего, относилось к ведению боя. Это и неудивительно. Хорошо известно, что Петр любил повторять:
– В уставе порядки и правила писаны, а времен и случаев нет!
Вторая книга устава содержала постановления о старшинстве чинов, почестях, которые надлежало отдавать тем или иным должностным лицам, а так же о внешних отличиях кораблей, кому и какие флаги и фонари нести днем и ночью.
Третья книга определяла внутреннюю повседневную организацию на судах русского флота, а так же обязанности должностных лиц на ном. Здесь же были оговорены и правила судном при эскадренном плавании. Наиболее тщательным образом при этом были расписаны обязанности капитана судна. Выделен и старший помощник капитан-капитан-лейтенант (старший над лейтенантами) которому в бою надлежало руководить артиллерией, а при абордажном бое командовать абордажной командой.
Четвертая книга называлась «О благом поведении на корабле». Здесь определялись нормы поведения всех категорий служителей находящихся на судах русского флота. Категорически запрещалось при этом употребление спиртных напитков, игры в азартные игры и, прежде всего, в карты, привоз на суда особ женского пола и многое другое.
В этой же книге, в главе четвертой, оговаривался порядок награждения «дабы всякий служащий на флоте видал и был благонадежен, чем за какую службу награжден будет».
Были определены награды за взятие тех или иных неприятельских судов, при этом оговорена денежная доля каждого должностного лица, участвовавшее в сражении. Определены вознаграждения семьям погибших, раненным и увечным, а так же состарившимся на морской службе.
Книга пятая озаглавленная «О штрафах» представляла собой военно-морской и дисциплинарным устав. Перечень проступков и преступлений при этом не ограничивался лишь вопросами служебными. Наказания предусматривались и за общеуголовные преступления. Не остались без внимания и такие прегрешения морских служителей, как богохульство и сквернословие. Самое же страшное наказание – сожжение живьем определялось за измену православной веры. К чести русских моряков за всю историю отечественного флота эта статья практически ни разу применена не была и дело здесь не только в лояльном отношении начальства к данному вопросу… в ее применении просто не было необходимости. Русские моряки своей вере, так же как и Отечеству, никогда не изменяли!
Среди же наиболее распространенных наказаний для нижних чинов являлось «килевание «купание с райны» и порка «кошками». При «килевании» наказуемый привязывался тросом и проволакивался под днищем корабля с одного борта на другой. «Купание с райны» заключалось в том, что наказуемого с привязанным к ногам грузом, поднимали к реям и опускали в море по нескольку раз.
Для офицеров наиболее распространенным наказанием было наложение различного рода штрафов. За особо же тяжкие прегрешения предусматривалось разжалование в матросы, отправка на галеры к «лишение живота.» При этом велено было никаких снисхождений никому не делать!
Креме вышеуказанных пяти книг, устав имел текст присяги, о себе сговаривая порядок ее принятия, а так же целый ряд приложений, включавших в себя: формы ведомостей судовой отчетности, книги сигналов, а так же правила несения дозорной службы.
* * *
Вскоре еще пахнущий типографской краской Морской устав поступил на суда корабельного флота, и сразу же стало ясно, что русский флот наконец-то получил свод законов, отвечающий на все без исключения вопросы морокой службы. Но Петра уже волновало иное. Своими сомнениями он делился с Кононом Зотовым:
– Вижу я, что устав наш корабельный зело отменен, но притом для флота галерного применен в полной мере быть не может, а потому надлежит нам с сего дня к созданию устава галерного приступать помолясь!
Зотов лишь кивнул утвердительно:
– О том и я, государь, мысль имею и к черновому описанию сего устава уже приступил.
Необходимость создания особого галерного устава, который бы являлся логическим продолжением общего Морского, была еще раз доказана на водах Балтийского моря.
В день шестой годовщины славной Гангутской виктории 27 июля 1720 года была сдержанна новая блистательная победа. Автором ее стал один из создателей мереного устава князь Михаил Михайлович Голицын. Галерная эскадра под командованием князя выдержала в тот день ожесточеннее сражение с сильной эскадрой вице-адмирала Шееблада у Гренгама. В составе шведской эскадры был линейный корабль, четыре фрегата и девять мелких судов. Голицын же имел только гребные суда. Уверенный в полном успехе шведский адмирал атаковал голицынский отряд. Русский флотоводец предусмотрительно отходил, а когда оказался в шхерном районе сам атаковал. Попав в ловушку, неприятель отчаянно сопротивлялся. Его суда стесненные в маневре, уже не могли ускользнуть среди каменистых островов от вездесущих русских галер, и Шееблад решил драться до конца. Но, несмотря на храбрость шведских моряков, наши одолели и один за другим все четыре шведских фрегата и те спустили свои флаги. Остатки неприятельской эскадры позорно бежали, осыпаемые русскими ядрами…
Захваченные в Гренгамском сражении фрегаты были торжественно приведены в Санкт-Петербург. Петр был счастлив. Еще бы его любимое детище – флот одержал новую блестящую победу над превосходящим врагом. Тогда же он велел Конону Зотову обобщить опыт Гренгама и приступить к созданию самостоятельного галерного устава, в дополнение к уже существующему Морскому.
В это время Зотов уже был определен контролером адмиралтейств-коллегии. Должность эта предполагала контроль за соблюдением законности в делах флотских, выявление всех злоупотреблений. Кому как не лучшему знатоку Морского устава было занимать эту должность!
Днем Зотов занимался делами служебными, по ночам же садился за стол, брал перо гусиное и начинал писать новые регламента да артикулы. Морской устав определил лишь порядок службы на судне, теперь же ему предстояло создавать законы, определяющие порядок деятельности огромного и многообразного хозяйства, называемого флотом.
Кроме этого, как человек исключительно честный и принципиальный, он вступил в ожесточенную борьбу с вороватыми чиновниками. Когда ж власти стало недоставать, он обратился о докладной запиской к царю. Одновременно прося внимания к своей должности и честных помощников, Записка обошлась ему дорого. Уже на следующий день после написания, он был взят под стражу, якобы за клевету. Только через несколько дней Петр, разобравшись во всем, освободил Зотова из-под стражи и вернул в прежнюю должность.
Но и после случалось лихо. Действуя, как всегда, смело и решительно, первый ''охотник» российского флота быстро нажил себе много врагов. Особенно неприязненно относился к нему вице-адмирал Сиверс, которого Конон Никитович изобличил в преднамеренном раздутии береговых штатов и урезании корабельных. В знании законов Сиверс тягаться с Зотовым не мог, а потому ограничивался бранью грубой.
– Сколько вы положили в карман, господин адмирал? – заявил, невзирая на все оскорбления, Конон на заседании адмиралтейств-коллегии, когда огласили материалы его расследования.
Вице-адмирал злобно молчал. Возразить ему было нечего…
Петр вора наказал, но Сиверс с тех пор затаил злобу на дотошного контролера-законника.
– Думается мне, что будет время и тебе отписки за дела свои непотребные марать придется! – заявил он как-то при встрече.
Конон лишь рассмеялся:
– Дела мои всей России ведомы – устав Морской да регламенты разные! За содеянное сие и помарать бумагу не грех в мемуариях!
Зря смеялся Конон Никитович. Отныне за каждым ого шагом следили денно и нощно, отныне каждое его слово и поступок тут же доносились императору с комментариями соответствующими… Скоро, очень скоро понял Зотов, что клеветников вокруг него предостаточно. А когда в одиночку стало бороться невмоготу, написал письмо Петру: «…Научи, как жить, если дать о себе отповедь, то вздором называют, а если смирно себя вести, то озлоблениями и обидами несносными находят». Одновременно он просился на корабли: «…А я лучше на баталии хочу умереть, нежели от кнута и дыбы… да мимо идет чаша сия моя».
И снова Петр поддержал своего охотника.
– Мой Зотов по своей учености, да к службе радению, почитай, целой эскадры стоит! – объявил им. – Посему в море нам его отпускать и не должно, ибо устав Морской писан, а подуставных актов да изъяснений всяческих много еще сочинять надлежит!
Так тогда он на корабли и не попал, а остался яри прежней контрольной должности. Честные да толковые в цене были во все времена!
В 1722 году Конон Никитович дописал первую в русском флоте книгу морских сигналов, которая легла впоследствии в основу всех последующих сигнальных сводов. Одновременно напряженно трудился над созданием партикулярного (коммерческого) морского устава, горячо одобренного Петром.
Можно только удивляться работоспособности Зотова. Он умудрялся, с полной отдачей работая днями в адмиралтейств-коллегии, ночами создавать огромные своды законов, причем столь полные и оригинальные, что многие ив них просуществовали же веку и более! Не успел первый «волонтер» отложить в сторону рукопись партикулярного устава, как вновь перед ним был белый лист бумаги. На этот раз Зотов создавал учебник для российских мореходов с длинным, как было принято в те времена, названием: «Разговор у Адмирала с Капитаном о команде «Или полное учение как управлять кораблем во всякие разные случаи.
Разговор у Адмирала с Капитаном о команде «Или полное учение как управлять кораблем во всякие разные случаи.
Начинающим в научение, отчасти знающим в доучение, не твердо памятным в подтверждение. Учинял от флота капитан Конон Зотов». Это было, но существу, популярное наложение Морского устава «написанное доходчиво и подробно. Трудно переоценить значение этого колоссального труда.
Книга рассматривала вопросы управления кораблем в море, съемку с якоря, постановку парусов и другие «касающиеся корабельной жизни.
* * *
В январе 1725 года не стало Петра Великого. Горе российских патриотов было беспредельным. Что теперь будет? Куда повернет руль российский корабль?
При первой возможности Конон Никитович возвращается на действующий флот. В январе 1726 года он принял под начало линейный корабль «Пантелеймон-Виктория», а весной вывел его в плавание по Финскому заливу.
Снова над головой гудели полные от ветра паруса, снова в лицо хлестали соленые брызги моря, лихо взбирались не вантам матросы, и волна в неистовстве билась в кормовой подзор. Как будто и не было прожитых лет, как будто вновь он с Наумом Сенявиным мчался на перехват шведского флота!
Но радость капитана 1 ранга была недолгой. Едва он покинул свой пост контролера, как, почувствовавшие отсутствие бдительного страха законности, воры резво взялись за дело. После первой же ревизии генерал-адмирал Апраксин привел в ужас.
– Немедля возвернуть Зотова в прежнюю должность! – распорядился он. – Иначе крысы наши конторские, почитай все растащат!
С грустью покидал палубу своего последнего корабля Конон. Снова погружается он в нескончаемую бумажную войну, снова начал писать записки изобличающие, все вернулось на круги своя!
Не Зотов не терял надежды встать в боевой строй. «Если уметь да не учить, – пишет он в одном из писем Апраксину, – то есть великая вина… а если не уметь, для чего умеющих ненавидеть и похваляться умерить при конторе во флот не пускают!»
Работая ночами, продолжает Зотов работу по толкованию Морского устава. Выходит из-под его пера книга «О погоне за неприятелем», где в полней мере раскрывались соответствующие главы его устава. Одновременно создает ей «Регламент адмиралтейского нижнего суда» – свод законов повседневной деятельности адмиралтейств-коллегии, пишет морскую лоцию, озаглавленную «Светильник морской».
* * *
…Умер генерал-адмирал Апраксин и во главе адмиралтейств-коллегии становится Корнелий Крюйс. Старый адмирал, по-прежнему, трудился не покладая рук, создав обширный и подробный регламент адмиралтейств-коллегии, однако возглавлять саму коллегию, он был уже не способен. Заседания высшего органа российского флота превратились в арену самых заурядных выяснений отношений между членами коллегии. Взаимные жалобы, оскорбления и даже драки между флагманами стали делом обычным. Иногда целые дни проходили в дебатах по поводу того, кому какое кресло занимать по чину надлежит. Русский флот вступал в пору полного забвения. Над страной опускается завеса царствования Анны Иоанновны. В эту пору уходят из жизни одни из последних создателей Морского устава Корнелий Крюйс и Михаил Голицын.
Незадолго до смерти адмиралу Крюйсу разрешили построить на государственный счет судно и плыть на нем к себе на родину. Но старик от этой милости отказался. Судно он передел в казну, а сам остался доживать свои последние дни в России. 3 июня 1727 года его не стало…
Немногим более прожил и герой Гренгама князь Михаил Голицын. Биограф князя так пишет о кончине славного полководца и флотоводца: «С прибытием в Москву императрицы Анны Иоанновны, Голицыны отдалены от двора и, вскоре, полководец неустрашимый на бранном поле сделался жертвою душевной скорби, скончался 10 декабря 1730 года, 55 лет от рождения».
Тем временем, в верхах шла беспрестанная борьба за власть. Армию прибрал к своим рукам фельдмаршал Миних, флот вставил за собой вице-канцлер Остерман. И не беда, что был он в делах морских полный неуч. Главное было – иметь за собой реальную силу: чтобы чувствовать себя уверенно в это темное время произвела и интриг. Под крылом Остермана буйным цветом начало расти влияние наиболее реакционной части высшего флотского командовании, составившей так называемую «английскую партию».»Англичане» требовали пересмотра основных положений Петра Первого по флоту, добивались отмены Морского устава и замены его слепым переводом с устава британского флота. Во главе новоявленных реформаторов стояли вице-адмиралы Сиверс и Верден. Однако «англичане» в своих планах скорого переустройства Петровского флота просчитались. В противодействие им стихийно возникла «русская партия» во главе е Соймоновым, Зотовым, Берингом. Неофициальное руководство ею взял на себя Наум Сенявин. Сплачивала патриотов, прежде всего, борьба за сохранение Морского устава Петра Первого. Многих лет неустанного труда, пота и крови стоила русским морякам их первая настольная книга законов. Теперь же предстоял бой за ее спасение, бой в котором «оппозиционеры» рисковали не только своими привилегиями и должностями, но и жизнями!
Несмотря на все старания и интриги Остермана, «русская партия» во главе с боевыми адмиралами была чрезвычайно популярна на флоте. Особую же опасность для «англичан» представлял Зотов, знающий, как свои пять пальцев, всю тайную кухню адмиралтейств-коллегии. Предоставим слово историку: «Среди русских было, однако, одно лицо, имевшее… все данные, чтобы выступить в прениях могучим противником реформаторов, лицо, давшее некогда повод Петру Великому провозглашать здравицы на успехи его в науках… получившее почетную известность: как вполне образованного моряка, боевого офицера, участника Сенявина в первой морской победе русских, тщательного служаки, знатока морской тактики и организации иностранных флотов, сотрудника Петра по составлению морского регламента и устава… смелого и речистого человека, не затруднявшегося входить се своими представлениями к Петру, иногда резко несогласными со взглядами государя. Среди русской партии был капитан Конон Никитич Зотов…»
Схватка между противниками была жестокой. Лишенная поддержки «русская партия» была обречена на поражение, не она все же выиграла главный бой за Морской устав. Моряки-патриоты сумели создать мнение среди морских офицеров в пользу устава, писанного рукой Петра, и те как один встали на ого защиты. Видя такое единодушие, засомневался в целесообразности введения британского устава и осторожный Остерман. Вице-канцлер не желал лишний раз вооружать против себя общественное мнение. Тогда «англичане» начали «научные изыскания» в пользу английского свода законов. Теперь в дело вступил Конон Зотов. Удары его были сокрушительны! Он не оставил камня на камне от хулителей любимого детища Петрова. Разгром неприятели был полный. Морской устав Петра Великого был спасен! Но цена этого спасения была велика… «Англичане» исподволь расправлялись о «россиянами».
Прежде всего, избавились от Витуса Беринга, которого срочным образом спровадили во Вторую Камчатскую экспедицию, откуда тот уже не вернется…
Затем пришла очередь контр-адмирала Соймонова. Вскоре бравый моряк был взят под арест по делу князя Вяземского, судим, бит плетьми и отправлен по этапу на сибирскую каторгу.
Одновременно началась травля и Наума Сенявина, которого адмирал Сиверс буквально выживал с флота, придираясь к каждой мелочи. Заседания коллегии превратились для Наума Акимовича в сущий ад. Сенявин дрался как лев, но он был один…
Настала очередь и для Зотова. Конон Никитович иллюзий не строил.
– Мне есть чем отчитаться перед государем нашем на небесах, – говорил он своим друзьям. – Я сочинял столь дорогой его сердцу Морской устав, я же, когда пришло время, прикрыл его от врагов телом своим и отстоял в баталиях жарких и неравных! Пусть теперь хоть на дыбу тащат, на все божья воля!
Против Зотова сфабриковали удивительнее по своей мелочности дело, будто он для себя взял, минуя разрешение коллегии, взаимообразно девять бочек извести! Но дела не получилось, в среде моряков поднялся ропот, а сам Канон Никитович легко доказал свою невиновность. Однако более работать в такой обстановке он уже не мог. Отныне единственным его утешением стали книги.
Одна за другой выходят из-под пера Зотова все новые и новые труды: «Пополнение к знанию зеймана», учебник тактики «Об экзерцициях военного флота», «Новые сигналы»… В бездонных архивах морского министерства и по сей день где-то таятся еще не найденные его сочинения…
Уже тяжело больной контр-адмирал любил говорить с гордостью:
– Трудно мне желать судьбы более счастливой, нежели была у меня! Я был малым птенцом великого петровского гнезда. И пусть тщатся враги дела нашего, потомки еще помянут нас своим добрым словом и подымут за нашу память пенные кубки!
И пока слабеющие пальцы могли держать перо, Конон Никитович создавал и создавал книги, являвшиеся закономерным продолжением главного труда его жизни – Морского устава.
Весной 1742 года Зотов тяжело заболел и вынужден был уехать в Ораниенбаум. В октябре того же года его но стало. Погребли контрадмирала на местном кладбище.
* * *
A Морской устав продолжал жить, став главным законом жизни и деятельности российского флота. Ряд экземпляров его был отправлен во Францию и Голландию для ознакомления.
Еще в 1724 году Петр Первый сделал свою последнюю прижизненную правку устава. Своей рукой он вписал прибавление к статье, касаемо пенсионного содержания вдев погибших матросов, а так же воспитания сирот. В приписке значилось: «Сиротам мужеска пола от 5-го году давать жалованья против тех, которые не в школе; а которые ниже пятого года и женский пол, таким, дав им на один год отцова жалования, отпустить их на волю или в те моста, где сиротам будет воспитание определено. Вдовам бездетным тоже».
Разворот «Книга Устав Морской»
Прибавление это Петр велел внести в устав «тогда как новый набор будет», однако после смерти императора об этом его распоряжении, имевшим огромнее значение для судеб сотен и тысяч обездоленных детей сразу же «забыли». Ни в одно из последующих изданий устава это гуманное дополнение Петра Первого так и не вошло.
В 1744 году обер-секретарь адмиралтейств-коллегии Никитин представил на рассмотрение коллегии два первых издания Морского устава 1720 и 1724 года. Обер-секретарь обнаружил по прочтении и сравнении между собой этих изданий, что «в разных должностях не малые в артикулах отмены и пополнения». Тогда же было решено коллегией все экземпляры устава 1720 года изъять и хранить за печатью в магазине.
Разворот «Книга Устав Морской»
Последующие переиздания происходили неоднократно, что было вполне естественным: книги постепенно ветшали, флот же постоянно наполнялся и увеличивался. Естественно «что при этом постоянно вносились и отдельные поправки и изменения. Жизнь и развитие флота не стояли на месте! Историками подсчитано, что всего в устав 1720 года была внесено в последующие годы 27 статей, 37 статей были изменены, а 9 исключены из документа вовсе.
Например, первоначальный вариант отличался от всех последующих тем, что в нем говорится «о службе в нашем флоте», т. е. отчетливо видна правка самого Петра, который и писал артикулы от своего лица. В более позднее время в уставе уже говорилось о службе на флоте Его величества.
Вот приблизительный перечень переизданий Морского устава Петра Первого: издания в лист на русском и голландском языках: в 1742, 1746, 1771 годов издания в лист на одном русском языке: в 1724, 1763, 1773 и 1785 годах издания в четвертую долю листа: в 1763,1778,1780, 1791, 1795 и 1804 годах.
Однако, несмотря на вое последующие изменения и дополнения, которые были, впрочем, весьма не существенны. Морской устав Петра Великого всегда помечался датой его первого издания – 13 января 1720 года. Таким он вошел в полнее собрание законов Российской империи – основной законодательный свод дореволюционной Россия, таким он остался и в памяти потомков.
Триумф Российского флота. Художник В. Нестеренко
В 1797 году Павлом Первым была предпринята попытка заменить петровский устав новым. Занимавшийся этим вопросом адмирал Г.Г. Копелев написал «Устав военного флота». Но новый устав не выдержал проверку временем и уже в 1804 году русский флот вновь перешел на старый устав.
Просуществовал Морской устав вплоть до Крымской войны. Только в 1853 году уже в эпоху создания парового флота был создан новый свод документов, вобравший в себя вое лучшее, что было в старом уставе. Сам же Морской устав 1720 года лог тогда на полки домашних библиотек адмиралов и офицеров, занял достойное место в музеях библиотека. Отныне он стая реликвией, с которой неразрывно связана целая эпоха отечественного флота, имена славных флотоводцев: Г.А. Спиридова, Ф.Ф. Ушакова, Д.Н. Сенявина, П.С. Нахимова и многих других, кто, руководствуясь петровскими заветами, наголову громили на морях врагов Российской державы.
Такова далеко неполная история создания Морского устава 1720 года, история жизни и деятельности его создателей, стоявших у колыбели отечественного флота, история драматичная, но вместе с тем и героическая!
Комментарии к книге «Создатели морского устава», Владимир Виленович Шигин
Всего 0 комментариев