Анастасия Самойленко Анатолий Петрович Александров. Жить было необычайно интересно! 31 января (13 февраля) 1903 – 3 февраля 1994
© ИД «Комсомольская правда», 2016 год
* * *
Как воспитать ученого
Небольшой украинский город Тараща был построен в XVIII веке недалеко от реки Котлуй. Его население согласно переписи конца XIX века не превышало 12 тысяч человек. Светлые двухэтажные здания и сегодня ровным рядом стоят на узких улочках. Когда ты покидаешь центр и выходишь за город, перед тобой как на ладони раскрывается вся красота природы Киевщины. Проселочная дорога, зеленые луга, укрытые полевыми цветами, и маленькие водоемы, которые местные жители называют ставка́ми, – колорит этих мест очаровывает тебя с первого взгляда. Прекрасную картину дополняет бескрайнее синее небо над головой.
Именно в этом городе близ Белой Церкви в 1903 году в семье мирового судьи Александрова родился маленький Толя. Его отец Петр в то время служил в Таращанском суде, мать – киевлянка немецкого происхождения, в девичестве Элла Классон, жила при муже вместе с двумя детьми: дочкой Лерой и сыном Борей. Отец происходил из большой семьи саратовских торговцев. Родители Эллы Классон давно обосновались в Киеве. Ее отец был фармацевтом и занимался частной практикой, мать Анна до замужества работала гувернанткой, а после всецело посвятила себя детям и внукам. После окончания гимназии в Саратове Петр поступил на юридический факультет Киевского университета. По приезде в город он снял комнату в доме Классонов, влюбился в их прелестную дочку и вслед за тем, как получил диплом, женился на Элле.
Молодая семья вскоре уехала в Саратов. Туда по службе распределили Петра. Для Эллы Эдуардовны эти годы оказались довольно непростыми. Как и любой молодой женщине, ей не хватало киевских друзей и общения с родными. С другой стороны, после рождения детей прибавилось хлопот. Александровы в те годы жили довольно скромно, часто деньгами помогала Анна Карловна. Вскоре мужа перевели в Таращу, близ Киева, где и родился их третий ребенок Анатолий. После появления на свет маленького Толи Элла Эдуардовна приняла решение переехать в Киев.
На дворе 1905 год. Для Киева настали тревожные времена. В ответ на революционные манифестации, а также одиночные выступления студентов и интеллигенции последовала жесткая реакция властей. Столкновения между революционерами и полицией повлекли за собой невиданные по своей жестокости выступления против еврейского населения, большая часть которых пришлась на Украину. Из-за массовых еврейских погромов Элла с детьми вынуждена была безвылазно сидеть дома, на улицах становилось попросту опасно. Видимо, на этом фоне обострилось плохое самочувствие Александровой. В начале 1906 года она скоропостижно умирает.
Все бремя домашних дел, воспитание детей вместе с тяжелой службой в суде ложится на Петра Александрова. Он наконец дожидается своего назначения в Киевский окружной суд. Совместно с тещей Петр занимался детьми, однако основной груз воспитательного процесса все же лег на Анну Карловну. Для того, чтобы справиться с проказами мальчиков, требовались немецкая выдержка и стальное терпение бывшей гувернантки. Требовательная бабушка следила за выполнением уроков, учила внуков французскому и немецкому языкам. Анна Карловна, сама родом из Дрездена, очень хорошо говорила по-немецки. В то же время в доме не забывали и родные русский с украинским.
В воспитании детей Анна Карловна, помимо всего прочего, применяла передовые педагогические методики! Для того, чтобы дать непоседливым ребятам стимул учить языки, она, при наличии хороших успехов, выплачивала им денежную премию! Особо талантливый ученик из семейства Александровых мог получить целых двадцать копеек в неделю за свои старания.
Однако ее проказливый внук Толя не желал сидеть на месте. Как-то раз он решил опробовать собственноручно сделанную пращу (приспособление для метания камней) прямо в квартире. Жертвой этого «испытания» стал неудачливый сосед, по совместительству генерал, который жил напротив. Во время празднования дня рождения генерала камень мало того что разбил тому окно, так еще и приземлился прямиком в тарелку именинника. О том, какое наказание понес за эту проделку будущий академик, история умалчивает. Известно только, что генерал устроил страшный скандал, и отцу Толи пришлось выплатить немыслимую для тех лет компенсацию в размере 25 рублей.
Каждое лето семья отправлялась на хутор Млынок (мельница – укр.), близ города Фастова. Там же отдыхал и Михаил Леонтович, тоже будущий академик и исследователь физики плазмы. Они с Александровым были одногодками и очень любили играть вместе. Так, два будущих великих ученых вместе плавали в речке, проказничали и ловили лягушек.
В школе (реальное училище) Анатолий Александров был далеко не самым примерным учеником – он проказничал и часто прогуливал уроки. Оценки в его табеле появлялись самые разные: от единиц до пятерок. Тем самым академик Александров пополняет плеяду выдающихся ученых-троечников, таких как Менделеев, Циолковский и Эйнштейн. Много лет спустя он рассказывал своим детям, что очень часто пропускал занятия, а его домашние об этом, естественно, не подозревали. В конце четверти, когда дома нужно было предъявить табель с оценками и количеством пропущенных уроков, Толя, для того чтобы его обман не раскрылся, приписал спереди к числу прогулов единицу. Дескать, такое несоразмерно большое число – это всего лишь ошибка учебной части. Сестра Лера пошла разбираться в реальное училище. Там-то и раскрылась попытка мошенничества. Уже будучи академиком, Анатолий Петрович вспоминал, что получил за это страшный нагоняй от отца. Что тут скажешь, зато придумка была масштабная – сразу чувствовалась широта мысли!
Однако далеко не ко всем предметам будущий ученый-физик относился равнодушно. В старших классах он поступил в физико-химический кружок для учеников средних школ. Как признавался потом уже взрослый Александров, с этого момента он по-настоящему увлекся химией и физикой. В 1919 году он выпускается из Киевского реального училища.
В доме Александровых неукоснительно соблюдался принцип национальной и религиозной терпимости, что неудивительно, ведь родные их матери происходили от шведов и немцев лютеранского вероисповедания. Да и глава семьи Петр Александров был образованным человеком широких взглядов. Сфабрикованные процессы против евреев стали настоящим потрясением как для статского советника Александрова, так и для его детей. Возмущенный нашумевшим делом против еврея Бейлиса, который был обвинен в убийстве русского мальчика, Петр Александров решил покинуть свой престижный пост. Всю дальнейшую жизнь он посвятил преподаванию и репетиторству.
В то же время страну охватили революционные волнения, а вскоре началась и Гражданская война. Юного Анатолия трагические события застали на хуторе Млынок, где он отдыхал вместе с приятелем. По дороге к станции Фастов он встретил белого офицера, знакомого по Киеву. Тот рассказал ребятам про погромы в Киеве и посоветовал не ехать в город. Офицер добавил, что если они считают себя настоящими патриотами, то должны непременно вступить в ряды белой армии и сражаться за свое Отечество. Потрясенные и взволнованные, они пошли на фронт вместе с офицером.
Ребята воевали на равных со взрослыми, в свои шестнадцать лет пережили все ужасы войны. Солдатами они с товарищем дошли до Крыма. А. П. Александров не любил рассказывать о Гражданской войне даже своим детям. Ближе к концу жизни он поделился со своим племянником, что был на хорошем счету в белой армии и удостоился трех Георгиевских крестов. К счастью, он вовремя понял, что хранить эти награды во время войны с неизвестным исходом попросту опасно, и решил закопать их под первым попавшимся мостом. Вскоре Александров попал в облаву и оказался в подвале вместе с другими солдатами белой армии. Пленных по одному вызывали на допрос. Те, кто остался внизу, слышали только выстрелы и грохот. Вскоре наверх привели Александрова. Его допрашивала молодая «девица в кожаной тужурке», которая, видимо, пожалела парня и решила его отпустить. Она показала Анатолию черный ход в конце комнаты, чтобы тот смог выбраться. Александров считал этот случай удивительным подарком судьбы, шансом прожить свою жизнь честно и принести пользу людям. Возможно, это спасение стало определяющим для Анатолия Петровича: и как для человека, и как для ученого.
Вскоре Анатолий вернулся домой к семье. Гражданская война оставила страну в полуразрушенном состоянии, большинство киевлян жили довольно бедно. Однако даже в сложное время молодым Александровым всегда удавалось что-то придумать. Сначала Анатолий с братом варил мыло, а их сестра Лера его продавала. Пригодились и знания, полученные в химическом кружке. Они позволили Анатолию Александрову выйти на новый уровень и в совершенстве освоить основы самогоноварения, что в те времена было довольно прибыльным делом.
Несмотря на тяжелое время, как и всем молодым людям, юным Александровым хотелось развлечений. Анатолий тогда водил знакомство с богемой и однажды даже побывал на поэтическом вечере Есенина! Вместе со своим киевским знакомым он оказался в полуподвальном помещении, где обычно проходили собрания поэтов. Среди публики то и дело попадались пьяные, а в самом подвале было накурено. Такая «творческая обстановка» произвела на Александрова неприятное впечатление. В середине вечера настала очередь выступать красивому молодому блондину. Он эпатажно вскочил на стол и начал читать стихи – вот они Анатолию понравились. Пятьдесят лет спустя, перечитывая томик Есенина, академик Александров узнал эти строки.
Анатолий чувствовал, что настало время определяться с профессией, но в первую очередь хотелось найти себе дело по душе. Революция в корне изменила все сферы жизни человека, в том числе и образование. После реорганизации школ в Киеве реальное училище, выпускником которого был Толя, преобразовали в трудовую школу. С другой стороны, физико-химический кружок, благодаря которому Александров увлекся наукой, остался. И вновь судьба свела Анатолия с кружком – туда он устроился на работу и организовал физико-химическую группу. Так Александрову удавалось, с одной стороны, держаться на плаву, а с другой – заниматься любимым делом.
Анатолий Александров (в центре) в окружении своих учеников
Жить в Киеве становилось все тяжелее, голод и холод не щадили никого, но брату Анатолия Борису все же удалось устроиться учителем в деревню. Тогда в селах был хоть какой-то шанс прокормиться и заработать денег. Поэтому Анатолий скоро отправился к нему и без проблем устроился преподавателем в местную школу, хотя ни образования (кроме школьного), ни опыта у него не было. В то время несколько классов могли заниматься в одной комнате – учеников было мало. Да и те, едва научившись читать-писать, покидали учебное заведение. Александров проработал в сельской школе около года. Это был незабываемый жизненный опыт.
Настало время возвращаться в Киев. Анатолий пошел на повышение и стал преподавателем физики и химии в старших классах 79-й средней школы. Туда его устроил бывший руководитель физико-химического кружка Лукашевич. Педагогический опыт у Александрова был небольшой, поэтому с проказами учеников он справлялся как умел. Один раз, когда пятиклассники совсем расшумелись и перестали слушаться, Анатолий так сильно ударил кулаком по столу, что тот распался на три части. После этого проблем с дисциплиной в его классах не возникало. Со старшеклассниками у него сразу установились очень теплые и дружеские отношения. Почти одногодки, они часто вместе ездили на экскурсии, а 10-е классы с удовольствием посещали его физико-химический кружок. Слава о новом преподавателе вышла далеко за пределы школы. Вскоре на уроки Александрова как на образцово-показательные стали водить целые классы. Видимо, педагогические гены бабушки Анны Карловны дали о себе знать.
С работой в кружке у Анатолия Александрова связана замечательная история. Однажды кто-то из ребят делал доклад по резерфордовской модели атома. Это сообщение произвело невероятное впечатление на слушателей, и было решено написать ученому письмо с просьбой выслать свои последние работы по теме. Письмо перевел учитель немецкого, и вскоре школьники получили оттиски статей от самого Резерфорда.
Через год Анатолий решил поступать в университет. Параллельно с учебой он хотел преподавать в школе, ведь это место приносило ему доход. Помимо научной нагрузки, на Александрове лежала еще и общественная – «политическая» карьера привела его в городской совет. Как член горсовета Анатолий имел некоторые привилегии, например, право передвигаться на трамвае по городу совершенно бесплатно, чем он безумно гордился.
Не иссякала у Анатолия и любовь к морским приключениям. В складчину со своими друзьями-преподавателями он купил шлюпку и часто плавал на ней по Днепру. С другом Борисом они совершили путешествие по днепровским порогам и вместе дошли до города Запорожье. Сначала они передвигались по реке довольно браво, не сильно обращая внимание на все более «жесткий» характер воды. Спохватились, когда уже было поздно – волны заливали их шлюпку целиком. Толя с Борей потерпели настоящее кораблекрушение – все вещи оказались за бортом, деньги промокли, а пластинки с фотографиями, ради которых они, собственно, и поехали, были испорчены. Но не беда! Даже с этой напастью справиться удалось: несколько дней они провели на маленьком острове, прямо как Робинзон Крузо: много купались, ловили рыбу, бегали в деревню за едой. Потом, когда шлюпка высохла, они решили по реке идти к Запорожью посмотреть на стройку Днепрогэса. Каникулы ребята с «шиком» продолжили на юге. В Херсоне Анатолий с Борисом купили билеты на пароход до Севастополя. Они вдоль и поперек исходили все южное побережье, побывали в древнем греческом городе Херсонесе, посмотрели на водопад Учан-Су. Под конец «бурного» отдыха выяснилось, что билет до Киева они купить не могут, поэтому взяли до Мелитополя в надежде, что домашние вышлют денег. Но хитрость не удалась, поэтому пришлось пару дней потрудиться на вокзале, чтобы заработать на обратный путь. Все же вояж закончился благополучно: до Киева Анатолий с Борисом доехали целыми и невредимыми.
Студенческая жизнь Александрова была разнообразной и полной приключений. В те годы Анатолий увлекся оперой. Чтобы заработать себе на развлечения, Александров устроился в театре осветителем. Главным плюсом работы было то, что рядом постоянно находились красивые балерины.
«Мы были молоды и легкомысленны, а в театре было много балерин. Это была очень веселая компания – и балерины, и балеруны, как говорится. И мы постоянно возили их по Днепру, катали на нашей шлюпке. И даже был такой номер однажды, что мы везли шесть балерин, а в это время налетела сильная «низовка», и мы как раз их всех против киевского пляжа и «утопили», потому что у нас сорвался парус, перевернулась шлюпка, и балерины оказались в воде. Но у нас были такие приличные отношения, что все это было, как говорится, хорошо и приятно».
За время работы в театре он успел не только увлечься балеринами, но и пересмотреть практически весь репертуар. «Севильский цирюльник», «Кармен», «Евгений Онегин», «Пиковая дама» – любовь к этим операм осталась с ним на всю жизнь.
Так как между учебой и работой приходилось практически разрываться, Анатолий оказался под угрозой вылета из университета. Но талантливый и смышленый студент быстро закрыл все хвосты и с легкостью сдал экзамены. Через друга Володю Тучкевича он узнал о физическом отделе Рентгеновского института, которым руководил профессор Роше. Там же Александрову вскоре после знакомства с коллективом предложили неоплачиваемую работу, но с оговоркой, что он будет делать установку под руководством самих Наследова и Роше. Появлялся в Рентгеновском институте Александров нечасто – на него навалился груз экзаменов, общественной и преподавательской деятельности. Однако когда он все-таки заходил в лабораторию, то оставался там до глубокой ночи и показывал хорошие результаты. За это Анатолия и прозвали «пропавшей грамотой». Жизнь в Рентгеновском институте была интересной: все делали доклады независимо от статуса и положения научной иерархии, обсуждали опыты и разрабатывали новые идеи по физике диэлектриков. В то время параллельно с Рентгеновским институтом диэлектриками занимался передовой ленинградский Физико-технический институт под руководством А. Ф. Иоффе. До Абрама Федоровича дошли слухи об успешных опытах коллег, и вскоре он начал посылать в Киев своих гонцов. Сначала приехал Семенов, который высоко оценил разработки киевлян, затем от института на Украину направили Френкеля, а уже потом и молодого экспериментатора Игоря Курчатова.
Это была первая встреча двух великих ученых и впоследствии хороших друзей. Курчатов оказался ровесником Александрова, энергичным и красивым молодым парнем. Он сразу же заинтересовался техникой и приборами в Рентгеновском институте. Игорь Васильевич моментально влился в компанию киевлян, они подолгу обсуждали свои эксперименты и наработки. Во время визита Курчатова в лаборатории Рентгеновского института произошел курьезный инцидент. В 20-е годы XX века достать оборудование, как и многое другое, было довольно трудно, поэтому в институте действовала строгая система: сотрудники завели специальную доску для инструмента, на которой был нарисован каждый прибор, и тот, кто не повесил его на место, должен был платить штраф. Деньги из штрафной кассы расходовали на совместные культурные выходы. Александров потом вспоминал: «Трибунал, в котором принял участие И. В. Курчатов, установил, что трубку на стол положил Даниленко. Но он в свое оправдание сказал, что положил с двух сторон от трубки книги, и она не могла упасть. Выяснилось, что одна книга была моя, я ее взял, сквозняк скатил трубку, и она разбилась. Нас приговорили к невиданному штрафу – по 3 рубля! Все мы поехали на Днепр, купили на всю кассу пива и дальнейшее обсуждение работ вели на песке Чертороя». Там в непринужденной обстановке Курчатов сообщил, что скоро в Одессе состоится съезд физиков. Абрам Федорович будет там, чтобы послушать их группу и пригласить к себе, в Ленинград. Окрыленные этой новостью, киевские физики бросились собирать чемоданы.
Но оказалось, что добраться до Одессы дело непростое, ведь ехать нужно было за свой счет, а зарплаты учителя на билет не хватало. К счастью, все закончилось благополучно. Уже в Одессе Иоффе после первой встречи сказал группе киевских физиков готовиться к отъезду в Ленинград. Жизнь налаживалась, а впереди участников съезда ждала туристическая поездка по Черному морю. Как всегда, не обошлось без приключений. В Севастополе Александров с Тучкевичем так увлеклись купанием в море, что пропустили гудок и опоздали на пароход. Кроме того, последние деньги были потрачены на сочный крымский арбуз. Догонять приходилось на туристической машине, причем помогать двум незадачливым пловцам вызвались все пассажиры. На пароход Анатолий с Владимиром благополучно сели уже в ялтинском порту.
«Мы росли, как на дрожжах»
В Ленинград киевляне договорились ехать в два захода. Сначала Наследов с Александровым, потом Тучкевич с Шаравским. В августе 1930 года первая партия ученых прибыла в Ленинград. Иоффе быстро очертил вновь прибывшим круг рабочих задач на ближайшее время, показал им лабораторию и устроил на проживание в местный Дом ученых. С одной стороны, все складывалось как нельзя хорошо, но с другой… Дом ученых располагался в старом дворце великого князя, и Александрову с Наследовым предстояло жить в его кабинете. Собственно, как и восьми другим людям. Анатолий потом со смехом вспоминал, что в целях безопасности ночью приходилось закрываться одеялом с головой, чтобы огромные крысы его не съели. Само помещение было холодным и в целом непригодным для жизни, да и с едой периодически случались перебои, а зарплаты научного сотрудника на все не хватало. Что тут скажешь, трудное было время. Ко всему добавлялась и непростая политическая обстановка. В ЛФТИ Александрову пришлось заполнять вполне обычную для тех лет анкету, и на вопрос под номером 25 «Принимал ли активное участие в Октябрьской революции и Гражданской войне, где, когда, в чем именно выражалось ваше участие?», он ответил твердое «Нет», что, как мы уже знаем, было не совсем правдой. Однако, для того чтобы пройти через ужасы тридцатых годов, излишне честным быть не приходилось.
В институте они буквально жили, ребят занимало все, что там происходит, работали с огромным усердием и удовольствием. Абрам Федорович большое внимание уделял образованию своих сотрудников. В Физтехе постоянно проводились семинары, на которых докладывали авторитетные российские и зарубежные ученые. Сложные доклады с «русского» на «понятный» переводил сам Иоффе. Он умел так четко разложить все по полочкам, что даже самые далекие от физики слушатели моментально понимали, о чем речь. После семинара проходило традиционное обсуждение.
Для каждого сотрудника Иоффе сам подбирал научные статьи из журналов: помечал, кому и что надо прочесть. Со своими подопечными он в мельчайших деталях обсуждал каждый опыт. Иоффе не терпел формальностей и бумажной волокиты: все планы были довольно условными, а темы раздавались только по взаимному согласию. Более того, Абрам Федорович, казалось бы, не смотрел на такую «мелочь», как наличие диплома о высшем образовании у своих аспирантов! Александров, например, приехал в ЛФТИ, не дожидаясь защиты в университете, а знаменитые Зельдович с Константиновым и вовсе были приняты без дипломов. Папе Иоффе, как его называли ученики, удалось создать правильную атмосферу в Физтехе: консультации по научным вопросам его сотрудники получали не только от «старших», но и друг от друга. Никто не интриговал и не подставлял своих товарищей. Единственный серьезный конфликт, который могут вспомнить аспиранты тех лет, произошел, когда молодые ученые Полибин и Шуппе подрались из-за симпатичной лаборантки.
Анатолий Александров на подводной лодке в Севастополе, 1930-е гг.
Тем временем наступил 1933 год, и Анатолий Александров поехал в свой заслуженный летний отпуск навестить родных в Киеве. Там он встретил подругу своих детских лет – Марианну Балашову. Она всерьез увлекалась искусством, много рисовала, ставила спектакли, писала пьесы. И вот судьба свела их уже во взрослом возрасте. В то лето Анатолий с Марианной часто виделись, много общались и наконец решили пожениться. В Ленинград они отправились уже вместе и больше никогда не расставались.
Анатолий Александров в 1935 году
К первому году их совместной жизни относится один забавный случай. Анатолий всегда любил читать: классику, стихи, многое знал наизусть. И тут ему в руки попалось «Преступление и наказание» Достоевского. Жена Марианна как раз собиралась уходить на медицинские курсы, Александров, не отрываясь от книги, вышел ее провожать. Когда они прощались, Анатолий сказал супруге, что скоро пойдет в университет читать лекцию. Каково же было удивление Марианны, когда она вернулась через несколько часов и застала своего мужа в коридоре в том же положении – с книгой в руках. Кстати, привычку читать Александров пронес через всю жизнь и уже в зрелые годы познакомился с некоторыми писателями. Анатолий Петрович любил поговорить с поэтом Константином Симоновым и дома на почетном месте всегда держал трилогию «Живые и мертвые» с дарственной надписью. Знакомцем по Киеву был и Константин Паустовский, с которым Анатолий встречался в годы Гражданской войны. Александров был «всеядным» читателем, из всех жанров не признавал разве что фантастику. Однако самого его к перу не тянуло: не писал ничего, кроме сценариев к домашним спектаклям и личных писем.
В ЛФТИ было принято не только вместе работать, но и отдыхать. Традицию установили трое друзей: Курчатов, Кобеко и Александров, которые вместе поехали в отпуск в Киев. Молодые, полные сил и энергии, они решили поиграть в чехарду прямо на улице Крещатик (центральная улица Киева)! Великовозрастные ученые выстроились в ряд, прыгали друг через друга и смеялись. Зрелище было, мягко говоря, непривычным. К ним тотчас подбежал удивленный милиционер и спросил, чем же они таким занимаются. На это физтеховцы с важностью ответили, что они – известные спортсмены и готовятся к соревнованиям. К счастью, шалость не обернулась ничем серьезным. Пристыженный милиционер просто посмотрел на них и ушел. Никого из этих спортсменов страж порядка в лицо не знал. Но как бы он удивился, если бы услышал, что прямо у него на глазах в чехарду играли будущие академики!
После возвращения из отпуска работа не заставила себя долго ждать. В лабораторию неожиданно заглянул Абрам Федорович Иоффе, причем не один, а вместе с двумя моряками. Дело было срочное и важное. Одним из посетителей был не кто иной, как Александр Барыкин, большой специалист по минно-торпедным делам. Он и рассказал Александрову о той проблеме, с которой флот столкнулся еще в годы Первой мировой и которую молодому ученому предстояло решить. Во время войны большую роль на море начали играть подводные лодки, из-за которых Англия оказалась практически оторванной от всего Европейского континента. Тогда же ученые и военные стали вместе думать, как бороться с этим новым видом кораблей. Самым лучшим решением на тот момент оказалось заграждение гаваней специальными сетками. Перед Александровым поставили задачу: придумать способ, при котором лодки смогут проходить через такие сети. После ряда экспериментов Александров решил использовать электромагнит с двумя угольными электродами, расположенными друг напротив друга. Между углями был небольшой зазор, туда и должен был пролезть трос, тем самым замкнув конструкцию. Устройство показало прекрасные результаты на тросах разной толщины, и его решили запустить в массовое производство. Испытания готовой установки проходили в Севастополе. Александров отправился туда вместе с женой Марианной. Они прекрасно провели время в этом городе у моря. Установка показала себя отлично, и моряки дали на нее добро.
По возвращении в Ленинград Анатолий почувствовал, что в городе воцарилась неспокойная обстановка. Так оно и оказалось: физтеховцев обвиняли в том, что они не занимаются ничем полезным для страны. Тогда такие слова могли стоить многим ученым жизни. Параллельно началась кампания по смещению Иоффе с поста директора института. На дворе был 1938 год. Все началось с газетной статьи в «Ленинградской правде». Это было довольно привычным для тех лет явлением, так называемая разведка боем, когда в авторитетном издании запускался критический материал против крупного руководителя. Последующее обсуждение статьи часто становилось поводом к тому, чтобы снять человека с должности. Тогда-то у всех сотрудников и была возможность показать свое настоящее лицо. Многие люди, которых Иоффе привел в большую науку, мало того что согласились с содержанием статьи, так еще и выступили против него с новыми обвинениями. Но прозвучало и много выступлений в защиту любимого учителя. Высказался в том числе и Анатолий Александров, а выступить в то время против откровенно политического материала было большой смелостью.
До войны оставались считанные месяцы, и люди уже тогда чувствовали ее неизбежность. Практически все лаборатории получали приоритетное военное задание. Физтех не стал исключением. Помимо своего основного направления – полимеров, Александров занимался работами по противоминной защите кораблей. Совмещать две научные задачи было непросто, но ему это удавалось. Работы Анатолия Петровича тех лет по физике полимеров стали классикой.
Анатолий Александров выступает с речью на расширенном заседании президиума АН СССР, посвященном А. Ф. Иоффе
Морская тема никак не хотела оставлять Александрова. После успешного решения задачи с заграждениями для подводных лодок флотские вновь обратились к нему за помощью. Абрам Федорович привел в его лабораторию четверых военных. На этот раз ему сообщили, что на высоком уровне принято решение расширять и модернизировать Военно-морской флот. Военные специалисты уже готовились принять на вооружение мощные линейные корабли с высокими характеристиками, но и у этих непобедимых крейсеров было одно слабое место – магнитные мины и торпеды. Англичане во времена Северной войны уже применяли такие ловушки, и они оказались очень эффективными. Мины с большим зарядом лежали на дне, и, когда мимо них проходил большой корабль – возмутитель магнитного поля, – они взрывались. Взяться за такое непростое дело Александров решился не сразу. После того как Иоффе и флотские гости ушли, в лаборатории начался мозговой штурм. После серии экспериментов молодые ученые выяснили, что есть два вида намагничивания: постоянное (изначально присущее кораблю) и зависящее от курса, крена и направления движения. Конечно, Америку они тем самым не открыли, но в дальнейшем эти знания очень пригодились. Группа Александрова стала размышлять над тем, от чего зависит постоянное намагничивание корабля. Оказалось, что все дело в том положении, которое судно принимает на помосте во время постройки. После замеров на настоящих линкорах Александров утвердился в мысли, что взрывное устройство не может быть очень чувствительным, так как земное магнитное поле нестабильно и подобные мины взрывались бы постоянно. Действия в пределах малых величин колебаний давали ему некоторую свободу и уверенность в том, что проблему можно решить с помощью простой установки.
Анатолий Александров и Борис Гаев в 1940-е гг. ЛФТИ
Полноценные измерения и эксперименты невозможно было провести на игрушечном корабле, который сконструировал лаборант. Требовалось настоящее судно, но достать его было проблематично, а эксплуатация корабля стоила больших денег. Александров обратился к Барыкину, тому самому, который приходил вместе с Абрамом Федоровичем Иоффе в первый раз по поводу подводных лодок. Анатолий Петрович попросил его выделить лаборатории корабль «Дозорный» для проведения опытов. Вместе им удалось убедить бухгалтеров и хозяйственников принять положительное решение. Началась настоящая работа.
Главной задачей ученых было уменьшить объем магнитного поля, при контакте с которым мина взрывается. Успехов удалось достичь благодаря несложной системе размагничивающих обмоток. Они работали следующим образом: обмотки накладывались горизонтально на корабль, и в них происходило неравномерное распределение тока по всей длине судна. Это позволяло избежать взрыва мин. После успешных испытаний военные решили немедленно запустить в производство разработку ЛФТИ. Это было в апреле 1941 года, а уже к началу войны большинство кораблей были размагничены.
Диссертация Анатолия Александрова, 1941 г.
С началом войны для Александрова наступила самая напряженная в его жизни пора: постоянные разъезды, круглосуточная работа по размагничиванию, организация специальных пунктов на всех стратегических точках страны: от Севастополя до Мурманска. 26 июня, в самый разгар работы по размагничиванию кораблей, неожиданно позвонил Иоффе. Он срочно вызывал Александрова в Ленинград на защиту диссертации. Несмотря на попытки Александрова оставить это до лучших времен, Абрам Федорович был непреклонен – защищаться надо, несмотря ни на что, и так затянули! 27 июня Анатолий Петрович успешно представил работу по полимерам. В этот же день его забрали в штаб, было решено на следующее утро выезжать в Таллин, там случилось ЧП. Перед отъездом Александров распорядился оставить «на хозяйстве» своего сотрудника Регеля. Ученый, ни о чем не подозревая, спокойно размагничивал эсминец, когда на него вдруг набросился замполит военной части и сотрудники госбезопасности. Они обвинили Регеля в том, что он немецкий шпион и специально намагничивает корабль – хочет его подорвать. В качестве неоспоримого доказательства своей правоты разоблачители предъявили… школьный учебник, в котором рисунок магнитной стрелки под током смотрел не в ту сторону! Ошибка составителя пособия могла обернуться трагедией! Вовремя приехал Анатолий Петрович, потому что бдительные сотрудники КГБ уже было начали интересоваться «подозрительной немецкой фамилией» Регеля. Но, к счастью, подозрения с него снять все-таки удалось.
Начиная с 22 июня немецкие войска сбрасывали магнитные мины к берегам Севастополя. В город прибыла команда ЛФТИ, чтобы организовать станции размагничивания. Вместе с ними в Севастополь приехал и И. В. Курчатов, который тоже хотел внести свой посильный вклад в победу. В августе английская группа представила ученым-ленинградцам и военным морякам новую технологию безобмоточного размагничивания. Благодаря ее внедрению удалось избежать больших потерь.
Из Севастополя Александров отправился в Мурманск – делиться черноморским опытом. Приехал в легкой одежде, за что и получил нагоняй вместе с более уместной экипировкой от уполномоченного Комитета обороны. Перед ним поставили задачу: в случае отхода кораблей Северного флота к Белому морю необходимо было обеспечить их безопасность от мин. Но у командующего Северным флотом Головко было на этот счет другое мнение: на московскую разнарядку он ответил, что флот будет стоять на своем месте и никуда не уйдет. В то же время главком дал Анатолию Петровичу полную свободу действий во всем, что касалось размагничивания. И вправду, Северный флот достойно сопротивлялся немецкому наступлению. Мурманск беспрестанно бомбили, пострадали многие сооружения. Но на площадке, где велось размагничивание, работа шла бойко. В этом была очень большая заслуга главнокомандующего Головко. Скоро военные овладели хитрой наукой размагничивания, и Анатолий Петрович поехал поднимать новый объект, на этот раз в Архангельске.
Тут задача была посложнее – Александрова уже ждали на заводе, чтобы приступить к размагничиванию ледокольных пароходов. Анатолий Петрович потом вспоминал, что на этом военном объекте работали совсем молодые ребята, им было лет по 12. Александров присутствовал тогда на вручении знамени лучшему бригадиру и увидел, что тот был, как говорится, от горшка два вершка. После войны Анатолий Петрович приехал на завод и увидел, что вчерашние мальчишки стали взрослыми инженерами, многие остались работать на заводе. Навсегда в памяти Александрова останутся картины тех лет, когда заключенные строили здания прямо на пустыре в жутких условиях. Сейчас на этом месте стоит город Северодвинск.
В ноябре Александров получил разрешение вернуться в Ленинград. Путь предстоял нелегкий, ведь в это время на севере наступает такой мороз, что вода в Двине моментально леденеет. Интересно, что сам Архангельск располагался на одном берегу реки, а железная дорога на противоположном, и, для того чтобы добраться до станции, приходилось преодолевать этот путь пешком. Задача усложнялась тем, что ледоколы ходили вдоль реки и тем самым отрезали путь на другой берег. Решено было отправиться рано утром, чтобы расколотый лед успел смерзнуться. Но, будто специально, вдоль берега прошел второй ледокол, и пришлось ждать еще пару часов. Погода явно не располагала к прогулкам на свежем воздухе – на улице было 30 градусов мороза, а поезд, на который Александров должен был успеть, отходил в 6 вечера. Спасала только теплая амуниция, выданная Папаниным по приезде в Архангельск. После долгого ожидания Анатолий Петрович вместе с провожатыми решил набросать досок на битый лед и так перейти через препятствие.
«А там незаметно, где лед битый, он же чуточку подмерз. И вдруг я как шуганул туда вниз, под этот самый лед: а сам повис на доске и по пуп погрузился в воду. Ну тут меня ребята моментально вытащили. Тем не менее я, конечно, промок вдрызг. Я думал, что погибну. Но чувствую, что что-то мне не очень холодно, хотя снаружи на мне уже начала образовываться корка льда. Тем временем мы перешли на ту сторону, добрались до вокзала. Вот-вот должен идти этот поезд, переодеться возможности нет никакой. И тут я начинаю с себя все снимать. И из этого самого места, извините, где задница находится, из нее валит пар клубами. Я даже совсем не простудился».
Но даже на этом поезде им не удалось далеко проехать. Немцы подошли слишком близко к Москве, и армейцы разворачивали все составы обратно. ЛФТИ эвакуировали в Казань. Александрову предстояла непростая дорога, ведь добраться до города напрямик было невозможно. Перекладными, сначала до Йошкар-Олы, а потом и на поезде до Казани, он с трудом доехал до города, где его уже ждала жена Марианна.
В Казани Анатолий Петрович составлял теоретические описания своих работ по размагничиванию. Он хотел понять, насколько внешние факторы влияют на магнитное состояние кораблей. Однако исследователей ждала неприятная новость: чем дальше заходили работы по размагничиванию, тем более совершенные мины и снаряды придумывал противник. Бесценными стали те данные, которые флотские минеры вовремя предоставили ученым.
Вскоре Александров отправился в Ленинград, который тогда переживал тяжелые дни блокады. Срочно требовалась его помощь по размагничиванию. В Ладоге он объяснил военным специалистам, как вести такие работы и что необходимо подготовить для внедрения безобмоточной технологии на флоте. Там же Анатолий Петрович узнал, что его и других членов группы по размагничиванию удостоили награды. Случайно проходя мимо стенда со стенгазетой, он увидел, что всем участникам работ по размагничиванию кораблей присуждается Сталинская премия.
Тем временем ученые из его группы работали на самых разных направлениях: Севастополь, Мурманск и даже Сталинград. Обстановка в Поволжье стала ухудшаться уже к середине 1942 года. Немецкие войска сбрасывали все больше мин в Волгу. В речной воде такие заряды становились еще более опасными. Вскоре Александрову поступил приказ вместе с Регелем выехать на эту опасную точку. В Казани группа ученых уже разработала новый тип речного трала (устройство для обезвреживания мин). Они спокойно ходили по Волге, испытывая новую разработку, как вдруг наткнулись на мину и решили ее вскрыть, чтобы правильно оценить технические характеристики. Минер, которого к ним приставили, помешал Александрову с Регелем это сделать. Военный самостоятельно расправился с зарядом: на 200 метров от места взрыва сорвало траву и обратной взрывной волной всех отбросило в яму. Вскоре к ним подбежал этот самый минер с еще горячим осколком убийственного заряда и сказал: «Вот ваша смерть, товарищ профессор». Это произвело на Александрова с Регелем ужасное впечатление, и впредь самодеятельностью заниматься никто не хотел.
Между командировками Александрову все же удавалось вырваться к жене в Казань. Весь 1943 год Анатолий Петрович провел в разъездах по стране – с одного секретного объекта на другой. Марианна Александровна, жена ученого, вспоминала, что в то время она могла разрисовать хоть целый дом картинами, но Толя этого как будто и не замечал – настолько он тогда уставал. Жизнь была скудной и голодной, а работать приходилось очень много. На Новый год никакой «шикарной» еды не предвиделось, поэтому Анатолию Петровичу пришлось настрелять ворон прямо из окна их дома. Марианна над ними как-то поколдовала, поэтому на вкус птица казалась съедобной. Но даже такой обед воспринимался как величайшая радость, ведь все были живы и здоровы, а над головой была какая-никакая, но крыша.
Памятник ученым – создателям системы размагничивания кораблей
Анатолий Петрович после войны очень любил вспоминать то время, работы по размагничиванию кораблей. В 1960-е гг. он выступал оппонентом на защите диссертации у своего любимого ученика и товарища Вадима Регеля, с которым они вместе пережили страшные эпизоды Великой Отечественной. Прямо на защите, после перечисления всех сильных сторон диссертации, он добавил:
«А еще я хочу сказать, какой замечательный человек Вадим. Подплыли мы к Сталинграду, а город горит под непрерывной бомбежкой. Мы пристали к песчаной косе на другой стороне Волги, и В. Р. Регель моментально сел штопать заплату на штанах. А в это время немецкие самолеты стали нас бомбить. Мы попрятались, а Вадим ползает по песку на открытом месте. Я кричу: «Вадим, в укрытие», а он отвечает: «Я иголку потерял и должен сначала найти!».
После первой бомбежки они возвращались на своем катере в Сталинград и увидели тучи немецких самолетов над городом: начался обстрел. Их станция по размагничиванию хоть и находилась на окраине, но работать там было уже небезопасно. Вскоре их вывели за город, а потом и вовсе как можно дальше от Сталинграда. Работы по размагничиванию закончились в конце августа, и группу снова отправили в Казань. Регеля потом еще раз вызывали в Сталинград, уже одного, но тогда ситуация была совсем другой: близился перелом, и немцы готовились к капитуляции.
Анатолий Александров среди моряков
В дальнейшем ЛФТИ занимался только подготовкой военных моряков, которые специализировались на размагничивании. Ученые ездили по Союзу, организовывали работы. Вместе с тем накопленный за годы войны опыт необходимо было перенести на бумагу. С этим помог И. Е. Тамм. Совместно с ним Анатолий Петрович подготовил формулы и хорошие расчеты.
Однако главное достижение Анатолия Петровича – в количестве спасенных жизней, ведь за время войны ни один корабль, размагниченный по технологии Александрова, не взорвался на магнитной мине! Более того, он сам, не раз сильно рискуя жизнью, бросался на защиту других. Уже много лет спустя в «Правду» пришло письмо от мичмана из Казани. В нем военный описывал свою работу рядом с Анатолием Петровичем. В частности, он вспоминает такой случай:
«Гитлеровцы с воздуха сбрасывали сотни мин разных классов на Волгу, которые ставились на разные циклы и режимы. И вот в один из августовских дней 1942 года магнитоакустическая мина оказалась на левом берегу Волги. Когда мы шли на катере с Анатолием Петровичем в Красноармейск, он увидел эту мину и приказал мне подойти к берегу. На суше он приказал мне уйти в безопасное место. Оттуда я наблюдал за происходящим. Анатолий Петрович осторожно осмотрел мину и сразу приступил к ее разборке, примерно через час мина была на борту катера. Этот героический поступок я часто вспоминал и раньше, и он заслуживает внимания сейчас, хотя прошло уже много лет. Потому что смертоносный груз в сотни килограммов был обезврежен ученым».
Видимо, за это свое великолепное научное чутье и личное мужество Анатолий Петрович обладал пожизненным авторитетом и уважением у флотских.
«Неожиданные события»
Александров заподозрил неладное еще в 1942 году в Казани. Сначала из западных публикаций исчезли упоминания о физике ядра, потом постепенно засекретили и ученых, которые занимались этой тематикой. Невольно напрашивался вывод: неужели немцы с американцами ведут разработки по созданию атомного оружия?!
В то же время Игорь Курчатов получает письмо от армейца Флерова по урановой проблеме. Потом оказалось, что такое же письмо Флеров отправил самому Сталину! Осенью 1942-го, когда Александров вернулся после своей очередной командировки, произошла невиданная вещь! Оказалось, что Курчатова, который только что оправился после серьезной болезни, срочно вызвали в Москву. Когда он вернулся через три недели, то рассказал, что получил «на самом верху» задание срочно развернуть работы по созданию атомной бомбы. Весь процесс держался в условиях строжайшей секретности.
О делении ядер урана стало известно еще в довоенное время. Задолго до того, как было открыто это явление, ученые могли только предполагать, что в ядре заключена колоссальная энергия. Однако серьезные исследователи относились к этому скорее как к красивой теории, не более. Все же многих физиков захватила идея организовать цепную реакцию. После серии опытов выяснилось, что она происходит следующим образом: ядро делящегося урана захватывает в ловушку нейтрон и разламывает его на две части. Этому процессу сопутствует возникновение дополнительной энергии, из-за чего появляются новые нейтроны, которые провоцируют дальнейшее деление. Таким образом они могут множиться до бесконечности. Сложность заключается в том, что воссоздать реакцию можно только с помощью редких изотопов: урана-235 и плутония-239. В природе эти изотопы не встречаются, а получить их можно только в лабораторных условиях и то в малых количествах.
В ЛФТИ за цепные реакции отвечал Семенов, который часто выступал на знаменитых физтеховских семинарах. В группе Семенова работал один необычайно талантливый ученый – Юлий Харитон. Он присутствовал практически на всех семинарах по физике, мало выступал, зато слушал всегда предельно внимательно. По тем редким репликам с места, вопросам и ремаркам, которые исходили от Харитона, сразу становилось понятно, что это человек с глубокими знаниями во многих областях науки. Кроме того, у Юлия Борисовича была удивительная манера вникать в суть вещей. Вот что об этом вспоминает Анатолий Александров:
«С Харитоном я познакомился в 1930 году, сразу же когда приехал в ЛФТИ. Его все называли Люся, Люся Харитон. Человек он был необыкновенно тихий и скромный. Харитон сидел немножко в отрыве. По-видимому, чтобы мы не мешали ему слушать. Он сидел всегда с закрытыми глазами. И постоянно было такое впечатление, что он спит. Вероятно, он старался таким образом как-то отключиться от всяких отвлекающих вещей. Просто такая манера у него была».
Вместе с Зельдовичем Харитон принялся за расчеты ядерных реакций. Яков Зельдович, молодой и веселый парень, занимался теоретической физикой в ЛФТИ. Вычислить условия возможной цепной реакции на бумаге оказалось нелегким делом, ведь для того, чтобы прийти к правильным выводам, пришлось учесть множество деталей: от количества нейтронов, которые появлялись во время единичной реакции, до предполагаемого числа частиц, которые «пропадали» в процессе деления. Из-за катастрофической нехватки информации на точность расчетов полагаться не приходилось. На удивление Харитон с Зельдовичем оказались ближе всех к истине. На семинаре в ЛФТИ они озвучили вывод, который предопределил всю дальнейшую судьбу работ по ядерной тематике. Ученые доказали, что можно воплотить в жизнь два вида процессов: управляемый и взрывной.
Анатолий Александров с адмиралом П. Г. Котовым
Эти открытия всерьез заинтересовали Александрова и подтолкнули его присмотреться к новому направлению. Однако всерьез к ядерной физике тогда относились лишь немногие: даже Резерфорд, который первым обнаружил цепную реакцию урана, считал, что человечество никогда не сможет укротить эту колоссальную энергию. Да и сам Анатолий Петрович не торопился погружаться в новую область, ведь работа по полимерам шла отлично, а новое направление было едва разработано. И все же, после того как Зельдович с Харитоном рассказали о важности деления изотопов в своем выступлении, Александров как молекулярный физик сразу понял, что может быть полезен в этом деле.
Вскоре ядерной темой заболел весь институт. На семинарах звучали доклады, шли обсуждения, многие физтеховцы так или иначе подключались к атомной проблеме. Главную сложность ученые видели в добыче редких изотопов урана. Тогда же Курчатов с Харитоном вместе написали записку в АН СССР, в которой объяснили необходимость ведения таких работ у нас в стране. И Харитону, и Курчатову было понятно, что их исследования влетят государству в копеечку, ведь все: от добычи урана в больших количествах и до производства тяжелой воды хорошего качества стоило огромных денег. Однако в Президиуме Академии наук положительно откликнулись на предложение ученых из ЛФТИ. К сожалению, реальные работы в этом направлении прервала война, институт скоро эвакуировали в Казань. Но атомное направление решили все-таки не забрасывать. В плане работ института в обход всякой секретности значился такой пункт: «Работы по атомной бомбе».
В свою последнюю встречу перед войной Курчатов с Александровым обсуждали работы по физике ядра. Игорь Васильевич сказал, что на время войны он свернет свое направление и будет заниматься более прикладными вещами для обороны страны. Тогда же он предложил свою помощь в работах по размагничиванию.
Вместе с Ю. Б. Харитоном
В 1942 году атомная тема вновь напомнила о себе. Ученые в неформальной обстановке обсуждали, что в США переезжают ведущие физики, такие как Эйнштейн и Ферми. С одной стороны, было, конечно, логично, что они выбирали нейтральную страну, которая не участвовала в войне. Но, когда постепенно из физических журналов стали исчезать публикации по ядерной проблеме, у советских ученых возникли подозрения. В разговорах физики высказывали опасения, что немецкая сторона работает над созданием атомной бомбы, ведь там остались многие великие умы, а в Чехословакии, на территорию которой продвинулась Германия, были богатые урановые рудники. К счастью, опасения ученых не оправдались, ведь для любой страны, поглощенной войной, разработка ядерного оружия оказалась бы слишком затратной.
До сих пор историков интересует вопрос: что заставило Сталина всерьез взяться за атомную проблему? Очень часто начало «атомной эпопеи» связывают с письмом Г. Н. Флерова в Комитет обороны и лично товарищу Сталину с просьбой развернуть работы по созданию атомного оружия. Однако есть все основания утверждать, что советская разведка задолго до этого знала о зарубежных разработках в области ядерной физики, о чем регулярно докладывала «наверх». Письмо ученого, несомненно, сыграло большую роль, ведь через некоторое время дело приняло серьезный оборот: в сентябре 1942 года вышло распоряжение «Об организации работ по урану». Важно было и то, что со стороны научного сообщества впервые прозвучала такая постановка вопроса, ведь Флеров высказал вполне обоснованные опасения о том, что «атомные» публикации засекречиваются и работы по созданию сверхмощного оружия могут вести зарубежные противники.
Старшими по атомной проблеме назначили заместителя председателя Совета Министров Первухина и наркома высшего образования Кафтанова. В советском правительстве Первухин отвечал за энергетическое направление, а Кафтанов имел непосредственное отношение к науке. Тогда в печати появились сообщения о том, что английский флот разбомбил немецкие корабли, которые перевозили тяжелую воду из Норвегии. Анатолий Петрович впервые об этом услышал во время обсуждения в кругу коллег. Видимо, некоторых из них правительство уже привлекало для консультаций. И вот в октябре 1942 года Курчатова вызывают в Москву. С тех пор жизнь многих ученых изменилась, а через несколько лет изменилась и жизнь всего человечества.
Александров к ядерной физике больше не возвращался. Он был всецело поглощен размагничиванием кораблей. В то же время Курчатов снова отправился в Москву, уже на более длительный срок. И если о первом его визите в столицу было известно хоть что-то, то после длительного отсутствия Игорь Васильевич вдруг замолчал. Курчатов стал подолгу пропадать в Москве, вскоре перевез туда и жену. Через несколько месяцев поползли слухи о том, что он начал привлекать к своим делам Харитона. Анатолию Петровичу становилось ясно, чем занимается его друг. С пониманием Александров относился и к тому, что Игорь Васильевич хранил молчание, ведь в таком серьезном деле совершенно очевидно присутствовала секретность. И действительно, Курчатов избегал делиться подробностями своей работы даже с самыми близкими, ведь неприятности ждали в первую очередь не тех, кто рассказал, а тех, кто услышал.
Когда в войне наступил долгожданный перелом и немецкая армия начала терпеть поражение, у Анатолия Александрова появилось время вернуться к своей основной научной работе – физике полимеров. Параллельно он читал публикации по ядерной проблеме, ведь после напряженных трудов по размагничиванию кораблей у ученого наконец-то появилось свободное время. И действительно, он увидел, что с началом войны научных статей становилось все меньше, а вскоре они и вовсе куда-то исчезли. Когда И. В. Курчатов ненадолго приехал в Казань, Анатолий Петрович захотел обсудить с ним свои впечатления от зарубежных работ по ядерной физике. Заинтересованный, Игорь Васильевич предложил Александрову присоединиться к их группе. Анатолий Петрович не дал однозначного согласия, но отказываться тоже не стал.
Незадолго до этого в среде физиков пошли разговоры о некой «двойке». Сотрудничать с этой лабораторией, по словам знающих людей, приглашали только лучших ученых. Уже потом стало известно, что это та самая секретная Лаборатория № 2, которой руководит Игорь Васильевич Курчатов. Только самые близкие коллеги знали, что там ведутся работы по созданию атомной бомбы. Игорь Васильевич постепенно стягивал в лабораторию лучшие научные силы. Для того чтобы попасть в двойку, все специалисты – ленинградские, флотские, да и просто знакомые Курчатова – преодолевали довольно необычный путь: сначала на пару дней они появлялись в Казани, а затем по-английски, не прощаясь, уезжали в Москву. После целой серии таких «миграций» Анатолий Петрович после нескольких таких «визитов» понял, что его друг готовит в столице нечто грандиозное.
Вопрос об участии Александрова в «Атомной проекте» решился во время его неожиданного визита в Москву. По старой дружбе он решил встретиться с Курчатовым, но Игорь Васильевич в тот момент почему-то находился в академическом санатории и к нему никого не пускали. В следующий свой приезд Александров заранее договорился о встрече с Игорем Васильевичем. Когда он пришел по указанному адресу, то увидел непримечательное двухэтажное здание с серьезной охраной на входе. Это было удивительным явлением, ведь пропускной пункт сплошь состоял из гэбистов высокого ранга.
«Тогда погоны только что ввели, и я не знал, что это за форма такая. Я всегда считал, что голубые просветы на погонах бывают только у летчиков, но у них всегда был еще и пропеллер. А у этих нет. Я говорю, так и так, я приехал к Игорю Васильевичу Курчатову. И началось, «А вы кто такой, что вы такое…» Я говорю – «Александров». «Ваши документы» – «Пожалуйста». «Нет, мы вас пустить не можем». Я говорю – «А по телефону созвониться можно?». Они мне – «Можно». Я значит, звоню ему и говорю – «Слушайте, Игорь Васильевич, вот я пришел сюда к вам по тому адресу, который вы мне дали, а тут какие-то летчики без пропеллеров меня к вам не пускают». Он дал команду, и меня эти летчики без пропеллеров не только пустили, но еще и провели к комнате, где он сидел».
Друзья наконец встретились, и в разговоре Курчатов заметил, что самым трудным этапом в их работе было разделение изотопов. Он предложил Александрову поработать над этой проблемой, тем более что тот проявил высокую осведомленность в ядерной физике во время их последней встречи. Анатолий Петрович уехал с обещанием: «Подумаю, чем смогу быть полезен». Свое слово он сдержал, и уже в 1943-м в Казани Александров со своей командой приступил к работам по термодиффузионному разделению изотопов. До серьезной фазы они добрались уже через год в Ленинграде. Там Александров спроектировал первую опытную установку. Для того, чтобы ее нагревать, институт купил локомобиль. Анатолий Петрович вспоминает, что этот локомобиль стоял в саду и свистел, а лаборант из ЛФТИ топил его дровами.
Параллельно работами по диффузии занимался Кикоин, которого Курчатов еще раньше привлек к проекту. В один из своих приездов в двойку Анатолий Петрович встретил там Харитона. Зная, что Юлий Борисович специализируется на цепных реакциях, Александров уже тогда предполагал: «Харитон ищет зацепку, которая поможет осуществить взрыв!». Вместе с тем первые шаги в разработке ядерного реактора делали Померанчук с Гуревичем.
«Нам необычайно повезло, что на эту проблему был назначен Курчатов»
Люди, которые с ним работали, знали, насколько многоликим бывает Игорь Васильевич Курчатов. Видимо, за эту его способность по-разному раскрываться с разными людьми он получил столько прозвищ. Генералом его в шутку называли в Физтехе еще в предвоенные годы за талант организатора и энергичность. После тяжелой болезни Курчатов отрастил бороду, и с этого моменты коллеги и товарищи стали обращаться к нему не иначе как Борода. Сам Игорь Васильевич любил подписывать свои бумаги просто: «Солдат Курчатов». Все коллеги помнят Бороду, как человека, который мог организовать работу «из ничего»: он привлекал нужных специалистов независимо от того, устраивали они его как люди или нет, задавал приоритеты в работе и защищал даже те направления, которые сверху расценивались как ненужные. Анатолий Александров после стольких лет дружбы и совместной работы на равных перешел под начальство Курчатова, что для любых отношений стало бы испытанием, но эти двое ученых сумели сохранить взаимное уважение на всю жизнь. Когда Анатолий Петрович все же согласился участвовать в «Атомном проекте», он попросил у Курчатова о двух вещах: не заниматься непосредственно бомбой и располагать месячным отпуском раз в году. Борода и в этот раз не подвел: выполнил все, как и обещал. Игорь Васильевич повлиял на Александрова не только в человеческом плане, но и в научном. Благодаря ему Анатолий Петрович решился сменить направление и взяться за решение атомной проблемы. О времени, проведенном со своим ближайшим коллегой и хорошим другом, Анатолий Александров вспоминает следующее:
«Курчатов уже давно, несмотря на ревность некоторых его коллег, в том числе очень заслуженных ученых, воспринимался нами как организатор и координатор всех работ в области ядерной физики. Поразительные личные качества Игоря позволяли ему сотрудничать с людьми самых разнообразных характеров, причем люди шли на сотрудничество с Курчатовым охотно. В их числе, кстати, были и махровые эгоисты, и охотники воспользоваться плодами чужого труда, и просто непорядочные люди и наряду с этим – люди высоких моральных качеств, самоотверженные, готовые все отдать другим. Нужно отметить, что люди, взаимодействовавшие с Курчатовым, всегда обращались к нему своей лучшей стороной, и в результате дело всегда выигрывало. Он мог заставить работать вместе людей, просто не терпевших друг друга, – интересы дела он ставил выше человеческих отношений.
Эти качества руководителя и организатора, использующего не силу, а убежденность в том, что каждый человек может принести пользу делу, у Курчатова были совершенно поразительными. Они сочетались с постоянной приподнятостью, веселостью, заразительной целеустремленностью. Работа с ним всегда была сопряжена со смехом и шутками, розыгрышами и в то же время всегда была напряженной, собранной, увлекательной.
В это время новым для Игоря делом было приобщение к инженерно-техническим вопросам. Проектирование совместно с А. И. Алихановым и Д. В. Ефремовым циклотрона Физтеха, строительство его, участие в создании ускорителя типа Кокрофта-Уолтона, ускорителя типа Ван де Граафа дали Курчатову исходные инженерные навыки, которые позже оказались ему необходимыми.
А. П. Александров и И. В. Курчатов за дружеской беседой, 1950-е гг.
В это время был тяжелейший период войны – казалось, что совершенно невозможно практически решить задачу создания ядерного оружия в таких условиях. Но Курчатов был Курчатов, он взялся за это дело, вошел в него весь, и вскоре мы почувствовали первые результаты его деятельности. С фронта и со всех концов Союза были направлены в распоряжение Игоря Васильевича многие его бывшие сотрудники и специалисты из других организаций. В Москве вместо временного пристанища в Пыжевском переулке стал создаваться под скромным названием «Лаборатория измерительных приборов Академии наук – ЛИПАН» крупный институт, теперешний Институт атомной энергии имени И. В. Курчатова.
В конце 1942 года Игорь Васильевич приехал в Казань, и, отметив изменения в его внешности, мы стали называть его Бородой. Я думаю, что борода, сильно старившая прекрасное молодое лицо Игоря, облегчала контакты с людьми старшего возраста – ему было всего 39 лет, он был очень моложав, пока не завел бороду. В ответ на наши шуточки он смеялся, говорил, что дал обет не бриться, пока не решит задачу. Хотя стиль поведения Игоря, обращения с людьми был такой же, как и раньше, замечалась происходившая в нем глубокая душевная перестройка. При его крайне развитом чувстве ответственности за дело новая задача легла на него огромным грузом. Неудачных этапов не могло быть, нужно было каждый сложный этап решать всеми возможными путями, чтобы в конечном счете была гарантия положительного решения. Было ясно, что страна, создавшая первой крупное ядерное вооружение, будет препятствовать другим странам в решении этой задачи. Поэтому перед Курчатовым стояла задача не только создать ядерное оружие, но и вооружить им нашу страну, в то же самое время как Германия или США вооружатся им, несмотря на, несомненно, опережающий темп разработки оружия в этих странах.
Его чрезвычайно слаженная работа с назначенными на это дело руководителями промышленности (бывшими частенько в довольно сложных отношениях друг с другом) привела к тому, что заводы, загруженные изготовлением военных заказов, брались за выполнение заказов по небывалым техническим условиям на новую для них продукцию для Бороды.
Как только у него складывалось убеждение, что какая-то часть задачи в принципе решена и не требует для завершения его прямого участия, он передавал ее другим и только время от времени проверял, как развивается дело. И стиль обращения его с людьми существенно изменился – появились жаргонные словечки «физкульт-привет», «отдыхай» и т. д. Он теперь привык к много большей, чем раньше, требовательности, прививая своему окружению высокое чувство ответственности.
Пожалуй, именно 1943 год явился решающим не только в войне, но и в атомной проблеме. Началось изучение поглощения нейтронов в графите, разработка методов получения графита необходимой чистоты и соответствующих методов контроля».
Неожиданно Курчатов вызвал двух ученых – Александрова с Кобеко – в Москву. Таинственный и занятой, Борода попросил их дождаться его возвращения. Своей жене он строго-настрого наказал не давать гостям ничего, кроме чая. Когда Курчатов вернулся, он сообщил двум ученым, что утром следующего дня они должны прибыть в Главное управление. На вопросы своих друзей Игорь Васильевич отвечать отказался.
Утром Александров с Кобеко оказались в кабинете у Б. Л. Ванникова – заместителя Берии по атомным делам, который отвечал за техническую часть проекта. У Анатолия Петровича сразу же сложилось впечатление, что под видом напускной веселости и остроумия скрывался серьезный специалист, который хорошо ориентировался в порученной ему отрасли. Он довольно долго и вдумчиво разговаривал с физиками, спрашивал о технических подробностях их работ, поинтересовался, ведут ли они специальную документацию, и отпустил их домой. Растерянные после этой встречи, где им ничего толком не объяснили, ученые поехали к Курчатову. Борода только посмеялся над пересказом разговора с Ванниковым, который в основном состоял из фирменных анекдотов наркома, но ничего конкретного тот не сказал. Александров с Кобеко так и уехали в ЛФТИ, не понимая что к чему.
Наконец для советского народа настало счастливое время – вся страна праздновала великую Победу. Наступил момент наградить тех, кто своим трудом приближал этот день. Отметили и участников работ по размагничиванию: Анатолий Александров получил орден Ленина, Игорь Курчатов – Красного Знамени, ученые, которые входили в их группы, тоже были представлены к наградам. Сотрудникам ЛФТИ полагался заслуженный отпуск, но не все захотели им воспользоваться: Курчатов отказывался даже думать об отдыхе, пока не выполнит свое главное дело. Близился самый сложный и в то же время самый интересный этап работы над «Атомным проектом». Из стадии теоретических и лабораторных разработок проект плавно переходил в стадию промышленного и инженерного заказа. Его научный руководитель Игорь Курчатов был в постоянных разъездах: он привлекал новых специалистов, новые институты и новые заводы к этой работе.
Окончательно судьба «Атомного проекта» решилась в июле 1945 года, когда в США провели первые испытания атомного оружия. В кулуарах Потсдамской конференции президент Трумэн сообщил об этом Сталину: «Впервые в Соединенных Штатах испытано оружие невиданной силы и мощности, которому нет аналогов в мире». В это время за реакцией Сталина должен был наблюдать Черчилль. Так как лицо советского лидера не выражало никаких эмоций, зарубежные политики сделали вывод, что он не понял, о чем идет речь. Однако Сталин прекрасно осознавал, насколько серьезную угрозу представляла монополия на атомное оружие в руках Соединенных Штатов. Когда он вернулся с конференции, работы по «Атомному проекту» стали вестись в несколько раз активнее.
С П. Л. Капицей
Описанные выше события предшествовали разговору ученых с Ванниковым. Через некоторое время Александров выяснил, зачем его вызывали в столицу. Наверху приняли решение перевезти его лабораторию из Ленинграда в Москву, а самого Анатолия Петровича назначить директором Института физических проблем (ИФП). Бывший директор московского института П. Л. Капица попал в немилость к всесильному министру внутренних дел Лаврентию Берии. На одном из заседаний спецкомитета чиновник невежливо повел себя с ученым. Такого Капица стерпеть не мог, поэтому и решил написать длинное письмо Сталину. В нем Петр Леонидович раскритиковал стиль работы Берии, а также попросил освобождения от участия в спецкомитете. Чтобы письмо не показалось кляузой, академик просил показать его лично Берии. Просьбу ученого выполнили, но вместе с освобождением от должности в комитете он лишился и своего института. По тем временам это было довольно мягким наказанием, ведь открытый конфликт с влиятельным политиком мог иметь куда более серьезные последствия. Академика сослали на дачу в Подмосковье, лишив возможности заниматься делом всей его жизни – наукой.
Новое и, казалось бы, престижное назначение угнетало Александрова. Перед отъездом в Москву он ушел в себя, нервничал, ни с кем не хотел разговаривать. В прощальный вечер сотрудники, которые вместе с Анатолием Петровичем отбывали в столицу, веселились, пели песни и говорили что они готовы ехать за Александровым хоть на край света, только «не на Колыму». (На Колыме в то время находились лагеря для заключенных, которые пользовались дурной славой у народа.)
Анатолий Петрович не хотел быть предателем, поэтому и решился на невиданный шаг: попробовал отказаться от нового поста. Хитроумный план пришел ему в голову по пути к Берии, где он должен был получить бумагу о назначении. Со словами «не хочу быть штрейкбрехером» Александров купил бутылку водки, прополоскал ею рот, побрызгал себя этим «горьким одеколоном» и не забыл хлебнуть для храбрости. В ведомстве Анатолий Петрович пытался убедить Берию, что он запойный алкоголик, не может себя контролировать и поэтому угробит такое серьезное учреждение. Но эти признания Берию не впечатлили. Лаврентий Павлович сказал ученому, что органам все известно: Александров не только не злоупотребляет алкоголем, но и специально разыграл комедию с водкой, чтобы избежать назначения. Деваться Анатолию Петровичу было некуда, ведь приказ о его переводе в Москву был уже подписан Сталиным. Ученый со своей женой и детьми стал готовиться к переезду.
Первый день на новой работе прошел на удивление спокойно. Александров вспоминает, что в институте его встретили приветливо. Перед ним поставили задачу вывести работы по термодиффузии на новый уровень, а в Институте физпроблем уже некоторое время занимались разработкой технологии получения дейтерия. Анатолий Петрович честно сказал коллективу, что он не специалист в этой области, и предложил ограничить свое вмешательство в работу института чисто организационной помощью. Для того, чтобы его подопечные обладали полным спектром теоретических знаний по ядерной физике, Курчатов организовывал специальные закрытые лекции, на которых знаменитые теоретики, такие как Фейнберг и Фурсов, рассказывали о последних открытиях в этой области. От Института физпроблем их посещал Александров и его заместители.
Параллельно Анатолия Петровича привлекали к работе совета при Первом главном управлении. Это была непростая и ответственная миссия. Так как совет собирался в основном по научно-техническим вопросам, его чаще всего вел Курчатов, хотя официальным председателем числился Ванников. После успешного доклада об опытах Института физпроблем с водородом Александрова направили с тем же выступлением в спецкомитет. О заседании, на котором председательствовал Лаврентий Берия, Анатолий Петрович вспоминает следующее:
«Берия сидел за перпендикулярным столом, а от него вдоль шел стол, за которым сидели все остальные. Слева от него сидел Махнев и представлял все материалы. Махнев докладывает, вот, значит, товарищ Александров представил проект завода для получения тяжелой воды. Берия берет в руки бумагу: «А товарищ Александров знает, что взорвалась опытная установка в Дзержинске?». Махнев говорит: «Знает». А я сижу прямо против Махнева, тоже рядом с Берией, и он не ко мне обращается, а к нему: «Он свою подпись не снимает?». Он говорит: «Нет, не снимает». Потом он посидел, подумал и сказал: «А он знает, что если завод взорвется, то он поедет, где Макар телята гоняет?». Берия ведь немного по-русски не очень говорил».
Резолюцию «строить завод» на бумаге Александрова Берия все же написал. На этом предприятии впервые в мире в промышленном масштабе реализовали «водородный холод». В отличие от американского, способ, придуманный Институтом физпроблем, был более выгодным с экономической точки зрения, но и более сложным в техническом плане. К счастью, завод не подвел – отработал без единой неполадки. Но нервы с его строительством у Александрова попортились изрядно. Какое-то время новый директор института в прямом смысле сидел на пороховой бочке. Взрывоопасная установка по получению дейтерия в то время располагалась прямо под его кабинетом. Как-то раз генерал, который отвечал в институте за безопасность, потребовал, чтобы Александров немедленно съехал в безопасное место. Он принципиально отказался переезжать, ведь тем самым он бы признал, что возможность взрыва существует. В тот момент нельзя было показать, что ты чего-то боишься, ведь малейшее сомнение могло подорвать веру сотрудников в успех дела, и результат был бы соответствующим. Поэтому Анатолий Петрович так и остался сидеть в этом кабинете.
Коллектив института подошел к строительству завода по производству дейтерия со всей серьезностью. Сотрудники снова и снова тестировали безопасность метода – ответственность была колоссальной! Для ученых было огромным счастьем, что производство наладят по их разработке. Через несколько лет после запуска предприятия произошел интересный случай. В 1953 году, после смерти Сталина и ареста Берии, Капица благополучно вернулся в свой институт на пост директора, а Александров перешел на место заместителя Курчатова в ЛИПАН. Вдруг в приемной Анатолия Петровича раздался звонок. Капица позвал к телефону Александрова и сказал ему, что за участие в строительстве завода почему-то собираются наградить и его, и Анатолия Петровича. Александров, недолго думая, отказался, сославшись на то, что идея была не его, а Петра Леонидовича, выполнил ее коллектив института, а он отвечал лишь за организационную часть в отсутствие академика. Капица тоже решил вычеркнуть свою фамилию из списка. Эпизод получился действительно замечательный: советские ученые решили проблему, как настоящие английские джентльмены! Если до этого между ними и было какое-то недопонимание, то с того момента у Капицы и Александрова установились хорошие приятельские отношения.
История их общения после того, как Петр Леонидович впал в немилость, была довольно интересной. Александров неоднократно пытался привлечь Капицу в качестве консультанта для работ по дейтерию. Когда великий ученый решил организовать на своей даче лабораторию, Анатолий Петрович немедленно отправил туда лаборанта-помощника и часть оборудования. Со своей стороны он старался всячески поддерживать прославленного академика. Но отсутствием Капицы то и дело пытались воспользоваться в институте. Один из сотрудников предложил Александрову присвоить разработку Петра Леонидовича. Разъяренный АП, со словами, что он не собирается воровать чужие идеи, выставил юношу из кабинета. Хитрый сотрудник приходил с подобными предложениями еще несколько раз, пока Анатолий Петрович совсем не вышел из себя и не запустил в него чернильницей. В целом с коллективом института проблем не возникало, работа шла хорошо, ладно. Когда Капица вернулся в Институт физпроблем, он увидел, что главные направления его работы сохранились, все сотрудники были на месте и институт жил как прежде.
Следуя своему обещанию, Александров не бросил работ по термодиффузии. Однако установки, которые в тот момент разрабатывала его группа, не подходили для промышленности. Спустя какое-то время Анатолий Петрович попросил свернуть эти работы, потому что не видел в них перспективы. Высокое начальство ответило ему отказом, мотивируя это тем, что простое техническое решение еще дождется своего часа, поэтому в качестве запасного аэродрома его разрабатывать все же нужно. Для того, чтобы он мог спокойно заниматься разработками, Александрову предложили переместиться на ГЭС, которая находилась напротив гостиницы «Россия», и расположить там крупную установку. Скоро вместе с коллективом он перебрался на новое место. На большом реакторе удалось добиться приличных результатов: в день они получали около 200 граммов обогащенного урана! Но на таком опасном производстве не всегда все шло гладко и весело. Не обошлось и без происшествий: однажды во время ремонтных работ чуть не убило сотрудника Александрова – Константина Щербо. Проходила плановая опрессовка труб (их испытывали на прочность), и, вместо того чтобы сначала проверить их водой, ученые решили сразу запустить газ, который находил даже малейшие щели. Это было грубейшим нарушением инструкции, однако тогда этого никто не знал. В тот день проверкой как раз занимался Щербо. Когда отошел на перерыв, труба рванула – выстрел был как из пушки. К счастью, никто не пострадал. Но такими опасными вещами группа Александрова занималась каждый день.
«Вдоль или поперек?»
Многим кажется странным, почему Курчатов так долго держал Анатолия Александрова в стороне от работ по реакторам. Анатолий Петрович не упускал возможности углубиться в вопросы, связанные с реакторами, – он посещал лекции Фейнберга и Фурсова по этой теме, самостоятельно читал публикации в научной прессе. Семинары по реакторам часто проходили в Институте физпроблем. Фейнберг и Фурсов были поражены тем, насколько сильные и подготовленные физики в них участвовали. Сейчас кажется удивительным, что человек, который впоследствии возглавит все работы по реакторам, ничего не знал о них на начальном этапе. Александров не подозревал о пуске первого промышленного реактора в Обнинске, который ему через несколько лет предстояло усовершенствовать. Курчатов хотел повысить мощность «агрегата», чтобы увеличить наработку плутония. Решить задачку Игоря Васильевича было под силу только такому ученому как Александров. Анатолий Петрович долго изучал чертежи, тщательно разбирал все достоинства и недостатки предыдущей модели. Первый реактор проектировал известный физик Н. А. Доллежаль. После того, как Александров предложил главному конструктору свое решение, тот, недолго думая, его отверг. Доллежаль мотивировал это тем, что первая модель достаточно хороша, чтобы что-то в ней менять. После этого эпизода ученым было трудно найти общий язык, и они решили работать порознь.
К счастью, достойного конструктора в пару к Александрову помог найти Ванников. Он предложил Анатолию Петровичу привлечь к работам по созданию реактора директора Горьковского завода Амо Еляна. Александрову новый конструктор сразу понравился. Елян, видимо, тоже не сработался с Доллежалем, поэтому и придумал конструктору обидную кличку «Дирижабль». В целом он поддержал идею Александрова по доработке реактора А-1 и согласился с ним работать.
Свой вариант, который оказался в несколько раз мощнее первого реактора, Александров представил на научном совете ПГУ. В то время уже было известно, что бомба может состоять как из урана, так и из плутония. Анатолий Петрович занимался плутониевым вариантом, который уже в то время казался более эффективным, ведь добыча урана шла медленно, и получать его 235-й изотоп было гораздо сложнее. Под плутониевую разработку группа Александрова предложила проект завода. Сначала на научном совете с недоверием отнеслись к заявленной Анатолием Петровичем мощности, но потом уже на настоящей установке стало видно, что выработку можно спокойно увеличивать, не боясь коллапса. Построенный завод стал первым предприятием такого уровня по производству плутония в Советском Союзе.
Верно говорят, что все хорошие идеи приходят в голову одномоментно. К тем годам относится разработка Александровым энергетического реактора для подводной лодки. Ее он реализует через несколько лет. А пока предложение Анатолия Петровича отклонили в спецкомитете как несвоевременное. Есть все основания предполагать, что в США тогда как раз начались работы по проектировке атомных подводных лодок (далее – АПЛ). Кроме того, Анатолий Петрович захотел воплотить довольно дерзкую идею – построить опытный водо-водяной реактор на Ленинских горах! Но Игорь Васильевич Курчатов был категорически против, ведь водо-водяные реакторы в то время считались экспериментальными и размещать такую установку в черте города было опасно. Правда, потом Борода стал меньше осторожничать и построил несколько реакторов прямо на территории своего института.
Теперь у Игоря Васильевича был доверенный человек, который полностью занимался реакторным направлением. Для Курчатова это было обычным делом: как только он видел, что работа хорошо поставлена, он передавал ее в руки другого талантливого ученого. К концу 40-х гг. Анатолий Петрович стал и научным руководителем первого реактора, и ответственным за строительство второй разработки.
Еще при проектировке первого реактора ученые думали о том, как расположить в нем технологические каналы: вертикально или горизонтально? И в том, и в другом способе были свои недостатки. Все же в пользу горизонтального реактора говорила относительная надежность конструкции. Графитовые трубы имеют свойство существенно расширяться от высоких температур, а находясь в «лежачем» положении, они могут только слегка подниматься. Более того, такая конструкция должна была поддерживать реактор. Уже на практике, столкнувшись с радиационным распуханием графита, ученые поняли, что не учли этот фактор. Однако, как говорил Анатолий Петрович, все прошло благополучно и к крупной аварии это не привело.
Но случались, конечно, и мелкие неприятности. То и дело в первой модели реактора образовывались так называемые «козлы». Так ядерщики называли засорение технологического канала смесью урана с графитом. Причиной аварии было то, что через канал вдруг переставала поступать вода. Последствия появления «козлов» могли быть очень серьезными, ведь из-за них нарушалась работа всего реактора: инженерам приходилось высверливать огромные блоки, которые то и дело возгорались. Работа была опасной и нервной. Ученые своими руками останавливали аварии, не думая ни о какой радиационной защите. Хотя в то время уже понимали, к чему может привести облучение, но дозиметрия и сами методы защиты от радиации еще нуждались в доработке. Тех, кто получал сильную дозу, особо не лечили – просто отправляли на несколько дней домой. «Козлов» устраняли практически голыми руками! Поврежденные блоки никак нельзя было оставлять на открытом пространстве, за этим пристально следило высокое начальство. Однажды сотрудник предприятия Александрова достал блок из «козла» и положил его прямо на пол – в зале, где находился реактор. Интересно, что этот «добросовестный» сотрудник даже накрыл его тряпочкой! Зазвонила пожарная сигнализация, а ему хоть бы что! И такое случалось сплошь и рядом.
Переживал во время таких эпизодов и Игорь Васильевич Курчатов. После нескольких аварий он распорядился сделать дополнительную систему защиты. Команда Александрова принялась выполнять приказание шефа. Для того, чтобы обеспечить безопасность реактора, они набивали алюминиевые трубы борной кислотой, заваривали их и располагали в установке. В коллективе эти устройства прозвали «хивса́ми». Такой термин неприлично переводился как «хреновина Игоря Васильевича». Однако новая разработка не прижилась. Во время проверки на работающем реакторе сначала взорвался один «хивс», а потом и другой, оставляя за собой густые клубы дыма. Уже много после неудачливые разработчики поняли, что они изобрели самую настоящую гремучую смесь и зря решили использовать борную кислоту.
«Явление природы»
Получение чистого плутония в больших количествах на начальных этапах «Атомного проекта» казалось невыполнимой задачей. С другой стороны, после испытаний американского ядерного оружия стало понятно, что ученые из США делали его именно на плутонии. Об устройстве остальных частей бомбы приходилось догадываться самим, ведь больше никакой информации не поступало. Шутка ли – самые секретные разработки в мире! Все же скоро технологию добычи и переработки плутония наладили в Советском Союзе. Материал проходил несколько стадий обработки: с одного завода, где плутоний добывали в виде соли, его перебрасывали на другой, где и превращали в металлические половинки. После пуска сначала первого реактора, а потом уже и более мощного, спроектированного Александровым, производство удалось перевести с экспериментальных рельс на промышленные:
Анатолий Александров в г. Мирный
«У нас каждый год выходило по крайней мере по одному реактору в дело. Те реакторы, которыми занимался я, давали по 100–120 кг плутония в год. А вот эти, скажем, 120 кг – это было как 20 бомб, таких, как в Хиросиме. Так что отсюда можно составить себе представление, какого порядка масштаб производства был у нас в стране. Смысл-то в том, что в Советском Союзе гораздо быстрее развернули производство серьезного масштаба, чем успели развернуть американцы».
В ИАЭ с Н. С. Хлопкиным и Н. Н. Пономаревым-Степным
Анатолий Петрович при пуске нового реактора хотел быть полностью уверенным в том, что во время непредвиденных ситуаций ученым удастся быстро сориентироваться. Александров прокручивал в уме различные комбинации «чрезвычайных происшествий», но до запуска реактора он не мог ничего знать наверняка. Тогда здание, где находился реактор, было расположено прямо напротив гостиницы «Россия», соответственно рядом с Кремлем. Во время пуска по традиции присутствовало высокое начальство, за пультом сидел лично Ванников. Александров, как научный руководитель, должен был наблюдать в стороне. И вот пуск начался. Анатолий Петрович сразу почувствовал, что что-то пошло не так. Взволнованный, он кинулся к пульту и остановил реактор. Тогда все могло произойти очень быстро и привести к ужасным последствиям. Они находились в шаге от крупнейшей аварии, которая могла произойти в центре Москвы. Ванников немедленно подошел к Александрову, с которого пот буквально катился градом, и спросил: «Ну что, лошадка могла убежать?». Анатолий Петрович ответил, что могла. На это Ванников ему сказал, что в этот день Александров отработал свою зарплату за всю жизнь.
Через некоторое время в полную силу развернулись работы над следующим поколением реакторов, которые в два раза превышали мощность своих предшественников. Уже после первого неудачного запуска их удалось существенно улучшить: эффективность и безопасность новых реакторов оказались гораздо выше планируемых. Строительство подобной установки было очень затратным для бюджета страны, но физики с помощью своих доработок помогли в том числе сэкономить государственные деньги. Что уж и говорить, высокое руководство возлагало большие надежды на успех «Атомного проекта». Подвести свою страну ученые не могли, ведь сверху им давали зеленый свет на очень дорогие научные эксперименты. Александров всегда гордился той степенью доверия, с которой относились к его разработкам, ведь достаточно было одной его подписи на проекте завода, чтобы он был построен без всякого вмешательства со стороны.
Работа над первой советской атомной бомбой приближалась к концу. Скоро «изделие» (так его называли из соображений секретности) будет готово. А пока на дворе 1948 год, и Анатолия Петровича снова пригласили на совещание по «Атомному проекту», которое обычно в Институте физпроблем проводили Харитон и Ландау. На этот раз помощь Александрова требовалась в работе с зарядом. Чтобы его детали не окислились, их необходимо было покрыть никелевой оболочкой. Для разработки этого метода и хотели привлечь группу ученых под руководством Александрова. Один из его сотрудников, молодой парень по фамилии Шальников, в теории разработал всю технологию, но покрывать составом непосредственно «изделие» попросили лично Анатолия Петровича. Курчатов мог доверить такую тонкую работу только проверенному специалисту. В тот раз Александров впервые оказался под начальством Ю. Б. Харитона, который должен был принимать его работу. Покрытие бомбы тончайшей оболочкой требовало необычайной точности: Харитон не допускал отклонения и на четверть микрона. Тут Александрову стало любопытно, почему Юлий Борисович так ко всему придирается. Вроде бы перед ним стояли и куда более важные задачи – например, просчитать скорость и силу ударной волны. На это Харитон ответил, что если Александров точно исполнит его «заказ», то все остальные от них зависящие факторы уже не смогут повлиять на мощность бомбы. Анатолий Петрович по истечении многих лет вспоминал: «Вот он тогда нас жал, как говорится, изо всех сил, как пресс. Причем очень деликатно, очень мило, но все-таки выжал из нас все, что было нужно. Тут я опять-таки убедился в том, какой это человек: необычайной ответственности и добросовестности».
Так как плутоний быстро окисляется и может даже загореться в воздухе, Анатолий Петрович работал с ним в специальном помещении. Лабораторию, которую ему тогда выделили, Александров потом не мог вспоминать без улыбки. Хоть на «Атомном проекте» деньги старались и не экономить, один из самых тонких и сложных участков производства «по-царски» расположился в ветхом щитовом домике. Это помещение всегда тщательно охраняли, но однажды пожарный, который дежурил на чердаке, провалился сквозь крышу прямо в лабораторию. Сейчас трудно поверить, что здание, где находился заряд атомной бомбы, буквально разваливалось по частям и напоминало скорее сарай, чем секретный объект.
Вообще режим на «объекте» – это отдельная интересная тема. Ему подчинялись все – независимо от ранга и положения. Анатолий Петрович иногда вспоминал генерала, который отвечал за безопасность у них на Урале. Это был чуть ли не главный человек в городе. Во всяком случае вел он себя с большей важностью, чем любой научный руководитель! Генерал по любому поводу названивал Берии и во всем видел преступные действия. Однако, казалось, что на объекте сотруднику госбезопасности было просто скучно, и поэтому он цеплялся за любую возможность найти виноватого. Как-то раз ему донесли, что в воду в результате недосмотра или ошибки сбросили некоторое количество плутония. Готовый разоблачить любого вредителя, генерал сразу же ринулся разбираться. Сказал: «Будем проверять воду!». Доносчики на это ему ответили, что не могут работать с плутонием, пока им не спустят воду в пруду до самого дна. И генерал немедленно приказал слить радиоактивный пруд в чистую реку, из которой пили местные жители! И все из-за пустякового доноса!
Через какое-то время «проконтролировать» ученых приехали генералы из ведомства Берии во главе с Махневым и Завенягиным. Под конец работы над бомбой они вообще часто появлялись на объекте. Видимо, хотели создать себе положительный образ в глазах начальства. Проверку на прочность пришлось пройти и Анатолию Петровичу. У Александрова кремлевские посетители спросили, почему он так уверен, что занимается именно плутонием, вдруг это какая-то подделка?! Ошеломленный ученый немедленно взялся объяснять технологию получения материала, но генералов это не убедило. Они начали подозревать Александрова в том, что он подменил настоящий плутоний каким-то другим материалом и пытается их обмануть. Анатолий Петрович обратился к научным характеристикам материала – опять не верят! Через полчаса бессмысленных препирательств он решил дать никелированную половинку заряда генералам в руки – она была горячей. Анатолий Петрович сказал, что только плутоний сохраняет такую постоянную температуру. Но и тут Махнев не успокаивался: а вдруг Александров специально нагрел полушарие перед их приходом? Тут не выдержал уже ученый: «Вот сидите здесь, сколько хотите, пусть полежит в сейфе, потом, когда посчитаете нужным, возьмете ее. Ждите, когда остынет». В итоге генералы поняли, что это «правильный» плутоний, но нервы по дороге к этому открытию подпортили изрядно. Конечно, ученые осознавали, что государство расходует миллионы на «Атомный проект», но почему контроль усилился, когда бомба была уже почти готова, они не понимали.
А. П. Александров и Ю. Б. Харитон
Начиная с 1948 года у Анатолия Петровича появились секретари. Раньше постоянная охрана была прерогативой только большого начальства вроде Курчатова и Харитона, но теперь и в дом к Анатолию Петровичу заселились эти молчаливые гости. К семье Александровых прикрепили трех человек – все офицеры, но, как любил шутить Анатолий Петрович, они хорошо владели только двумя вещами: марксизмом и джиу-джитсу. Секретари буквально следовали за Александровым по пятам! К их присутствию долго не могла привыкнуть и жена ученого Марианна. Из-за их вездесущности Анатолий Петрович прозвал секретарей «ду́хами». Конечно, их присутствие сильно сузило круг общения Александровых, ведь «духи» должны были писать подробные отчеты обо всех встречах, которые проходили в доме. Под наблюдением оказался не только Анатолий Петрович, но и семья, друзья, коллеги. Бдительность органов в то время была очень высокой. Пример тому – опасный казус, который произошел с женой Александрова из-за… собаки-шпиона! Однажды Марианна Александровна захотела подарить мужу охотничьего пса. В помощь супруга ученого взяла одного из секретарей-«духов». Вдвоем они зашли в дом, там купили собаку у какого-то мужчины и довольные поехали обратно. Уже потом выяснилось, что жена хозяина собаки работала в американском посольстве, и один из наблюдателей по линии КГБ, которого приставили к дому потенциальных шпионов, заметил машину Александрова. Естественно, это попало в отчет. И неизвестно, чем бы все закончилось для Марианны, если бы на помощь не пришли «духи». Они подтвердили, что никаких опасных контактов не произошло, и об этой истории забыли. Это сейчас нам кажется, что такая история не стоит и выеденного яйца, но тогда люди попадали в беду и за меньшее. Скоро к секретарям настолько привыкли, что стали их воспринимать, как членов семьи. «Духи» ездили с Александровыми и в отпуск, и на рыбалку. Доверие было настолько высоким, что, когда Анатолий Петрович выезжал на охоту, уставшие от его перемещений охранники оставались в палатке и отпускали АП одного.
В ИАЭ с И. К. Кикоиным, А. И. Микояном и Н. А. Чернопленовым (слева направо)
В то время Анатолий Петрович находился на Урале, в закрытом городе Челябинск-40, где велись секретные работы по атомной бомбе. Без предупреждения туда на поезде приехал Ванников, который, прихватив с собой Александрова и Харитона, срочно должен был отправиться на завод по разделению изотопов урана. Оказалось, что там производят уран с характеристиками ниже требуемых. Прямо в вагоне Харитон с Александровым начали прикидывать, подойдет ли им такой материал. После раздумий ученые пришли к выводу, что бомбу можно сделать и на таком уране, но по размерам она превысит изначальный вариант. Ванников вздохнул с облегчением, ведь на завод должен был приехать разбираться лично Берия – и если бы что-то пошло не так, могли полететь головы. Уже на предприятии Ванников доложил Берии, что бомбу можно исполнить и на таком продукте, но вес ее будет чуть больше запланированного. Эта новость немного разрядила обстановку, и история с ураном закончилась благополучно. Таких случаев было много. Ученые входили в самую напряженную фазу работы, нервничали все: и инженеры и генералы. Круглыми сутками целые коллективы трудились над бомбой. Нужный настрой создавали Ванников с Курчатовым – они могли подбодрить шуткой или смешной историей. Даже если на заводах случались конфликты, они разрешались на доброй ноте. В тот момент абсолютно все понимали, что без бомбы страна пропадет, поэтому внутренняя мотивация у всех участников «Атомного проекта» была бесспорно сильной. Ученые создавали оружие с мыслью, что оно нарушит монополию, восстановит военный баланс и тем самым поможет избежать страшной войны. Куда более страшной, чем все предыдущие, ведь в этой войне один заряд может стереть с лица земли сотни тысяч человек. К тому моменту соперничество с Соединенными Штатами постепенно перешло в фазу открытого противостояния. Война казалась неизбежной после того, как Черчилль произнес свою знаменитую речь в Фултоне. Бывшие военные союзники теперь казались непримиримыми врагами, а зарубежные политики всерьез забеспокоились об угрозе советской экспансии.
С коллегами-военными во время работ над советской атомной подводной лодкой
Промышленное получение плутония развивалось все стремительнее. Теперь материала вполне хватало для того, чтобы создать конкурентоспособное оружие. И это самое удивительное! Ведь страна, которая только недавно вышла из ужасной, изнурительной войны, сумела запустить с нуля новый промышленный комплекс, построить заводы, наладить добычу редкого сырья и при этом уложиться в поразительно короткие сроки.
И хотя сомнений в том, что плутониевая бомба взорвется, не было, все же существовала небольшая вероятность, что взорвется она «не так, как надо». Ученые, которые трудились непосредственно над бомбой, переживали, что взрыв окажется слабее запланированного. Анатолий Александров вспоминал, как один из участников «Атомного проекта» – Лев Арцимович – однажды заметил, что, если бы первая бомба не взорвалась, то она оказалась бы самой губительной. И действительно, слишком большие ставки были на кону, наверху очень рассчитывали на успех физиков, а если бы с первым испытанием что-то не получилось, за это поплатились бы все участники проекта. Такая колоссальная ответственность заставляла ученых работать на пределе.
Все благополучно разрешилось 29 августа 1949 года. В четыре часа утра над Семипалатинским полигоном раздался взрыв невиданной разрушительной силы. Очевидцы рассказывали, что он по яркости напоминал несколько раскаленных солнц, затем поднялось облако пыли, которое образовало ядерный гриб, наконец раздался негромкий хлопок, и прошла ударная волна. После 4-летней невероятно трудной работы ученые могли вздохнуть спокойно, как и генералы, которые тоже отвечали за успех этого дела своей головой. Когда доклад об успешном проведении испытания оказался на столе у Сталина, тот распорядился щедро наградить всех участников «Атомного проекта». Вместе с тем, упоминать о том, чем они занимались, разработчики атомной бомбы уже не имели права. Долгое время этих великих физиков держали под грифом «Секретно».
Анатолий Петрович уже через несколько часов после испытания услышал, что «оно произошло». Скоро об этом заговорили и во всем мире. Ядерный взрыв – это явно не та вещь, которую так легко скрыть, хотя советская пресса и держала все в тайне, а необычайные показания сейсмографов списывала на природный катаклизм. Даже через несколько дней после «явления природы» официальных сообщений в газетах все еще не появлялось. Но уже через неделю ТАСС сообщил, что на территории СССР произведены первые ядерные испытания. Физики особо не обсуждали атомную бомбу между собой. Они знали, что взрыв был нужной мощности, все прошло хорошо, и больше к этому старались не возвращаться. Секретность была такая, что Анатолий Петрович ничего не мог сказать даже своим домашним – не хотел подвергать их опасности.
«По-настоящему мы стали это обсуждать уже после многих испытаний, а тогда было такое положение, что сказать об этом какое-то слово или даже спросить – это был риск сесть на 10 лет, немедленно. Я помню, здесь, в Москве, кто-то с Урала с женой и ребенком приехал. И этот ребенок сказал кому-то в школе, что он жил в городе, где делают атомные бомбы. И их всех засадили, не знаю даже на сколько лет. Я даже и сейчас не знаю, куда они делись. Это играло большую роль. Конечно, в основе лежал страх, что если ты где-то что-то такое ляпнешь, то можешь сесть на всю жизнь или тебя могут вообще на тот свет отправить. Но и по существу мы понимали, что на этой работе нельзя шутить.
И это оправданно, потому что если бы американцы узнали, что мы близко подошли к осуществлению этой цели, и знали бы, в каком масштабе у нас наращены эти усилия, то они бы тогда развязали войну, немедленно».
Александров всегда с гордостью говорил, что не видел ни одного испытания живьем, разве что на документальных пленках. Отчасти это было потому, что он не хотел «лезть не в свое дело», отчасти потому, что Анатолий Петрович не хотел быть причастным непосредственно к созданию бомбы. По рассказам своих коллег и друзей он знал, какое ужасающее впечатление могли оставить испытания в душе каждого, даже подготовленного к этому человека! Всегда оптимистичный и улыбчивый, Курчатов после первого термоядерного испытания приехал расстроенным и растерянным. Он надолго ушел в себя. Через какое-то время в разговоре с Александровым он сказал: «Анатолиус, я теперь вижу, какую страшную вещь мы сделали. Единственное, что нас должно заботить, чтобы это дело все запретить и исключить ядерную войну». На Курчатова неизгладимое впечатление произвели те разрушения, которые оставил за собой взрыв на многие километры от эпицентра.
Сам Анатолий Петрович долго не мог определиться, как он относится к оружию. В одни годы казалось, что атомная бомба поможет предотвратить страшную войну. В другое время он думал, что это все-таки страшная вещь, без которой мир был бы лучше. В начале 90-х, когда Александров отвечал на вопросы корреспондентов, почему он не бывал на испытаниях, ученый сказал, что это его личная позиция. «Я не хотел заниматься такой убийственной дрянью».
«В то время»
Послевоенное время было для страны невероятно тяжелым: активно шло восстановление городов, заводов, промышленных центров. Ежедневная изнурительная работа вперемешку с лишениями истощила людей. В то же время постоянно чувствовалось нарастающее политическое напряжение. Репрессии добрались и до ближнего круга Сталина. В последние месяцы его жизни развернулась громкая кампания против докторов, так называемое дело врачей, которое подняло волну антисемитизма и повального недоверия к медикам. В 1952 году в газетах появились сообщения о причастности врачей из Кремлевской больницы к вероломным медицинским убийствам государственных деятелей. Также возникли спекуляции о том, что доктора готовились к убийству самого Сталина. Все понимали, что не за горами очередная чистка.
А. П. Александров с Е. П. Славским (слева) и Ю. А. Яшиным (по центру).
1953 год для истории Советского Союза стал переломным. За первой волной репрессий, которые все ближе подбирались к окружению «отца народов», чувствовалась неизбежность второй. Повторение 1937 года казалось неизбежным. Однако после длительной болезни, которую скрывали от всех граждан, неожиданно умирает сам Сталин. Это стало настоящим шоком для советских людей, ведь годами образ вождя напрямую отождествлялся с государством, и страны без него себе никто не представлял.
У Анатолия Александрова, как свидетеля и очевидца, остались неоднозначные впечатления об этих событиях. Дело врачей он однозначно воспринял как очередную конвульсию в ряду кампаний против лженауки, к которым он с отвращением относился еще после лысенковской истории. Дело против биологов-генетиков, преследование которых продолжалось вплоть до 1960-х гг., стало первым крупным ударом по советской науке. Инициатор публичной кампании Т. Д. Лысенко активно озвучивал идею о том, что такие ученые, как Николай Вавилов, являются представителями «фашистской науки». Классическую генетику назвали политически некорректной, а ученых, которые работали с Вавиловым, заставляли письменно отказываться от своей деятельности. Несогласных ждали последствия.
А. П. Александров со своими заместителями Г. А. Гладковым и Н. С. Хлопкиным
Подобная кампания развернулась и против физиков в конце 1940-х. Анатолий Петрович вспоминает, что некоторые университетские «философы» всерьез готовились к наступлению против квантовой механики и теории относительности. Александрову даже пришлось сходить «на разговор» к Первухину и Ванникову по этому поводу. Генералы расспрашивали ученого, как он относится к таким обвинениям. Беседовали и с другими академиками. К счастью, физиков трогать не стали, ведь аргументом в их пользу было то, что работы по «Атомному проекту» были тесно связаны с этими научными направлениями.
Дело врачей Анатолий Петрович считал позорным проявлением антисемитизма и грубейшей фальшивкой. В своем институте он запретил даже упоминать об этом безобразии. Чувствовалось, что обстановка была тревожной. Несколько дней подряд в газетах печатались сообщения об ухудшающемся состоянии здоровья Сталина. И вот 5 марта на страну обрушилась новость, что вождь народов скончался. В большинстве люди очень сильно переживали, ведь страны без Сталина себе не представлял никто или почти никто… Ближний круг вождя, по свидетельствам очевидцев, воевал только на публике. Вот что о настроениях, царивших в высших эшелонах власти, вспоминает Александров:
«Я приехал тогда к Махневу для обсуждения вопросов по первой лодке, и он вместе со мной прошел к Берии. Я докладываю Берии об этом своем деле, в это же время входит Маленков. И вот он возмущенно обращается к Берии, что, дескать, кого-то задавили в толпе на похоронах. Вдруг Берия говорит: «Пора прекращать эту комедию». А тогда имя Сталина было очень серьезным. И я, хотя и знал, что были преследования, репрессии, но все-таки я был уверен, что именно Сталин способствовал победе нашей страны в войне. У меня, конечно, было к нему большое уважение, кроме страха. И вдруг такую формулировку услышать от его ближайшего помощника, когда он еще лежит в гробу. Я был просто потрясен».
Действительно, на следующий день похоронные мероприятия завершились. Но в кулуарах Кремля разворачивался новый акт политической драмы: борьба за место ушедшего вождя. И в этой истории, достойной шпионских романов, ключевую роль сыграл не кто иной, как Лаврентий Павлович Берия. Он всегда тщательно курировал атомные дела, назначал своих генералов на ключевые «объекты», чтобы те присматривали за учеными. Анатолий Петрович потом вспоминал несколько эпизодов, связанных с перегибами режимного надзора. Так, например, Игорю Васильевичу Курчатову запретили кататься на лошади. Интересно, что при этом Борода находился даже не в Москве. Но уже через 20 минут после того, как Курчатов сел на коня, позвонил рассерженный Берия и приказал ему немедленно слезть. Анатолию Петровичу с Е. П. Славским тоже пришлось почувствовать на себе режимные ограничения. Берия категорически запретил им охотиться на Урале. Министр не мог рисковать жизнью ученых, которые создавали важное для страны оружие.
После смерти Сталина наверху развернулась ожесточенная борьба за власть. Берия тоже не хотел оставаться в стороне. Так как он был связан с атомными разработками, то и орудие для политического шантажа он выбрал соответствующее – атомную бомбу! До сих пор история с ядерным ультиматумом остается одной из самых загадочных. Ученые заподозрили неладное, когда летом 1953 года их неожиданно отправили на «объект», где тогда происходила работа над термоядерной бомбой. Сотрудники лаборатории не могли решить одну техническую проблему, поэтому генералы Берии быстро переправили туда «проверенных» ученых, в том числе и Анатолия Александрова. Лично Берии по телефону о ходе работ должен был докладывать Игорь Курчатов. И вот, как обычно, в условленное время он звонит Берии – тот не берет трубку, Курчатов набирает его помощника Махнева – тот тоже не подходит к телефону. Вдруг и генералы, которых прислал Берия, куда-то испарились. Через какое-то время ученым принесли газету с сообщением о том, что Берии не было на премьерном спектакле в Большом театре вместе с другими членами правительства.
«Мы были посланы туда с четким поручением – закончить работу очень быстро и передать готовое изделие генералам. Вот у меня такое впечатление и сложилось, что Берия хотел использовать эту подконтрольную ему бомбу для шантажа. И не только у меня, у Курчатова было такое же впечатление. У него (Берии), может быть, не было доступа к другому виду оружия, ведь все готовое оружие тогда находилось в руках у Маленкова».
Такую догадку подтверждает и тот факт, что Берия втайне от ЦК и Совмина распорядился подготовить первый опытный образец водородной бомбы. Если он не собирался никого шантажировать, то к чему же была такая спешка и скрытность? Вскоре после длительного молчания стало известно, что Берию – бессменного руководителя «Атомного проекта» – приговорили к расстрелу.
После ухода Берии изменился порядок работы во всей атомной промышленности. Начались крупные перестановки. Теперь за ядерные дела отвечало не Первое главное управление, а отдельное ведомство с таинственным названием – Министерство среднего машиностроения. Атомным комплексом отныне руководил Вячеслав Малышев. Вскоре Петра Капицу вернули на прежнее место, в Институт физпроблем. Анатолий Александров получил другое назначение – теперь он был руководителем предприятия «Почтовый ящик № 614». Такие неоднозначные названия тогда получали все учреждения, связанные с обороной. Через несколько месяцев Анатолий Петрович окончательно перешел на должность заместителя в курчатовский ЛИПАН.
«Покоритель всех сред»
После успешного первого испытания атомной бомбы соревнования с США еще больше ожесточились. Советская сторона показала противнику, что, дескать, да, бомба есть. Теперь оружие требовалось запустить в промышленное производство. Однако американцы не останавливались только на ядерном оружии. Они пошли еще дальше и спустили на воду первую атомную подводную лодку «Наутилус». Из забвения пришлось достать старую разработку лаборатории Александрова. Подлодками в СССР начали заниматься осенью 1952 года. Анатолий Петрович тогда как раз лежал в больнице после отпуска. Несчастный случай произошел на лодке: Александров не заметил ружье, прикрытое хворостом, случайно на него сел и прострелил себе ногу. После этого ему еще долго пришлось лежать в больничной палате. Одиночество скрашивала жена Марианна, которая приспособилась проносить Анатолию Петровичу бутылку вина в дамской сумочке. Вместе они выпивали по бокалу, долго сидели в комнате и разговаривали о жизни. Как-то раз заглянул и Игорь Васильевич Курчатов. Он с радостью в голосе сообщил, что сверху дали отмашку развивать атомные подводные лодки.
А. П. Александров в неформальной обстановке со своими коллегами
Александрова назначили руководителем этих работ. Участвовали в новом проекте и флотские. Сначала из соображений секретности ученым-ядерщикам было запрещено делиться с военными и малейшими подробностями о реакторах. Даже чертежи пришлось выпустить с «белыми пятнами». Они условно обозначали то место, где должна была располагаться установка. Рука Анатолия Петровича чувствовалась буквально в каждом механизме, ведь моряков поначалу ни на шаг не подпускали к секретным работам, и, не могли вносить свои правки. Изначально ученые рассматривали два варианта «агрегатов» (так физики называли реактор), но в конечном счете решили остановиться на водо-водяном варианте. При этом важно было спроектировать лодку так, чтобы реактор был безопасным и не мешал нормальной жизни экипажа. Александров подошел к разработке «агрегата» нестандартно. Так как это направление было еще неизведанным, он решил построить специальные стенды, на которых оборудование отрабатывалось в натуральную величину. Естественно, что опытным экспериментам предшествовали сложные теоретические работы, которые Анатолий Петрович не мог поручить никому, кроме курчатовского ЛИПАН.
С Ю. Гагариным
Вопрос о том, чем все-таки будет вооружена лодка, в итоге пришлось согласовывать с флотскими. И тут они вмешались с полной силой. Предложенный изначально вариант большой торпеды с высокой разрушительной силой они не одобрили. Шутка ли, торпеда занимала все место на АПЛ, и другое оружие туда поставить было нельзя. Тем более что заряд мог разрушить только береговую линию, а во время боя на воде он был и вовсе бесполезен. Моряки решили применить другую тактику. Вместо того чтобы бороться с противником на суше, они решили в случае опасности устроить ему взбучку на воде. Для этого ученые оснастили подлодку несколькими огромными торпедными аппаратами с множеством зарядов поменьше.
А. П. Александров с И. И. Африкантовым на борту атомного ледокола «Ленин», 1959 г.
Работа шла полным ходом, как всегда, спокойно и ладно. Александров изначально установил в коллективе либеральный подход ко всему. Один из сотрудников его лаборатории, А. Д. Жирнов, вспоминает, что, когда работа кипела, все сотрудники – и стар и млад – сидели на полу на корточках в кабинете Анатолия Петровича вокруг кипы бумаг и шумно обсуждали чертежи. Точно так же сидел на полу и сам Александров. К любому мнению прислушивались одинаково уважительно: и к точке зрения юного научного сотрудника, и к замечаниям знаменитого академика. В этом подходе явно чувствовалась школа Абрама Федоровича Иоффе, который сам не терпел формальностей и с одинаковым вниманием относился ко всем хорошим специалистам независимо от их возраста или научного звания.
Для того, чтобы установить в коллективе дух товарищества, Анатолий Петрович каждый год устраивал «осенние спаивания». К сведению читателей, в слове «спаивание» нет ничего предосудительного, ведь оно происходило от физического термина «спайка»! В отделе ядерных реакторов с широкой улыбкой на лице говорили о том, как их начальник Анатолий Александров арендовал столовую, где их уже ждали накрытые столы, танцы и песни. Главным по развлечениям был не кто иной, как сам Анатолий Петрович. Теплую обстановку, веселье, шутки и творческие номера вспоминали в течение всего следующего года.
Испытания реактора и обучение будущей команды проходило на Москве-реке. Однажды случилась неприятность – во время пробного пуска произошла авария, и Анатолий Петрович вместе с сотрудниками безопасности прибыл на место разбираться. Помещение, в котором находился реактор, было загрязнено радиацией. В целях безопасности пришлось снять паркет и вынести мебель! Такие аварии были не редкостью, их смело собственными руками устранял персонал. Конечно, при этом сотрудники лабораторий получали сильные радиационные дозы. В то же время от испытаний страдали и простые москвичи, ведь жидкие отходы с подлодок тогда сбрасывали в Москву-реку! Через какое-то время возле стадиона «Октябрь» даже появились таблички с надписью «Купаться запрещено». Так, вопрос о жидких отходах АПЛ возник гораздо раньше, чем о нем стали публично говорить. И затрагивал он не только жителей прибрежных зон, но и жителей столицы.
С американцами мы в то время находились в неравных условиях. Они запустили работы по подводным лодкам еще в 1949 году, и, когда в СССР только начали заниматься АПЛ, у них уже успел образоваться настоящий флот. Но вот настало время и советской стороне принимать первую лодку на вооружение (1957 год). Как обычно, приехала огромная комиссия, сплошь высокое начальство. Все торопились как можно быстрее пустить лодку на воду и отчитаться. С работой реактора возникли трудности. Не выдержав давления чиновников, Анатолий Петрович разозлился и отправил всех министерских прочь с лодки. Он редко выходил из себя, но тут не выдержал и в резкой форме сказал: «Мы разберемся сами». После все успокоились, и лодку все же пустили на воду. По традиции удачный пуск отмечали всей командой. Ближе к концу торжества моряки преподнесли Александрову флаг, с которым лодка впервые вышла в море. Анатолий Петрович очень сердечно воспринял такой подарок и сказал своим флотским товарищам: «Когда буду умирать, накажу семье, чтобы этот флаг положили мне в гроб». Родные Александрова это пожелание выполнили, и Анатолий Петрович, хоть и гражданский человек, был похоронен с адмиральскими почестями под флагом ВМФ. До конца жизни военные поддерживали и любили своего АП.
С каждым годом лодки становились все совершеннее, их оснащенность все лучше. Из его команды по разработке АПЛ выросла настоящая научная школа. Анатолий Петрович вновь поставил на ноги целое промышленное направление. Но времени расслабляться не было – перед ним маячили новые задачи и проекты.
Прозвища
Столько прозвищ, сколько их было у Анатолия Александрова, наверное, не было ни у кого. Домашние называли его То, сокращенно от Толя. В Рентгеновском институте в Киеве молодого Анатолия, который то сидел там до ночи и прилежно работал, то не появлялся в лаборатории неделями, все называли «пропавшей грамотой». Игорь Васильевич Курчатов всегда обращался к Александрову «Анатолиус» – на греческий манер. В 1960-е годы, когда Анатолий Петрович стал директором Курчатовского института, коллеги и моряки прозвали его АП. Кратко, просто и уважительно – сразу становилось понятно, что перед тобой стоит большой начальник.
Свою дальнейшую научную судьбу Анатолий Петрович связал с мирным атомом. Благодаря его напряженной работе у страны появился собственный атомный ледокольный флот, также были введены в эксплуатацию первые АЭС. Атомный ледокол, построенный по проекту Александрова, был значительно мощнее и ходил по морю гораздо дольше, чем обычные суда. Кто знает, может быть, опыт службы в Мурманске в годы Великой Отечественной войны помог Анатолию Петровичу лучше понять нужды северных моряков. Работы по ледоколам ученый вел параллельно с пуском АПЛ. В очередной раз, как и в случае с атомными подлодками, первостепенной задачей было обеспечить на судне безопасность, ведь полагаться на быструю помощь в случае неисправности моряки не могли. В 1957 году в Ленинграде успешно спустили на воду атомный ледокол «Ленин». Как обычно, не обошлось и без нервотрепки. Городская администрация боялась, что в колыбели революции может произойти авария, и потребовала от ученого письменных гарантий, что пуск пройдет безопасно. Анатолий Петрович предоставил их в письменной форме. Теперь морские просторы бороздили уже два детища Анатолия Петровича – атомная подлодка и ледокол «Ленин».
Дело осталось за небом. Тогда ученые стремились приручить все природные среды: воду, землю, воздух и, конечно, космос! Александров к 50-м гг. стал полноправным научным куратором всех исследовательских направлений в ЛИПАН. У них с И. В. Курчатовым было своеобразное разделение труда: если Борода занимался организационными вопросами и договаривался с начальством, то АП занимался чисто научной стороной дела: чертежами и разработками. Совместно с конструкторским бюро Туполева Александров «посадил» самолет на ядерное топливо. В 1960 г. стального орла запустили в небо над Семипалатинском. Но такие самолеты не прижились ни у нас, ни в Америке, так как были слишком небезопасными. В случае аварии последствия могли быть просто ужасными.
С самого начала разработок по ядерной проблеме ученые знали, что атом таит в себе огромную энергию, которую можно и нужно использовать не только в военных целях, но и в мирных – для получения электричества. Александров много времени посвятил работе над проектом первого энергетического реактора, попутно вникая в каждую мелочь. Министерство среднего машиностроения стало строить АЭС по его проекту на всей территории страны. Однако спустя какое-то время эксплуатацию реакторов передали в ведение другой организации – Министерства электростанций. Это решение еще сыграло свою трагическую роль в истории советской атомной энергетики. И Александров, и Славский (министр среднего машиностроения) боролись за то, чтобы реакторами занимались только компетентные специалисты. Со своим огромным опытом работы на военных объектах они понимали, что крупных аварий тогда не произошло только благодаря высоким требованиям к безопасности и квалификации кадров. Однако даже влиятельные академик и министр не могли противостоять напору руководства. Возможно, именно после этого случая Анатолий Петрович принял решение в конце концов вступить в партию. В тех условиях серьезно влиять на хозяйственные решения и заниматься организацией науки можно было только через структуры КПСС. Более того, у Александрова, далекого от политики, на все была готова жизнеутверждающая формулировка. В партию он вступал с таким настроем: «Я не могу, когда они там на политбюро напринимают идиотских решений, а мне потом надо все исправлять!».
Мака, То и другие обитатели дома на Пехотной
В 1955 году большая семья Александровых переехала в дом на Пехотной. До этого АП, как директор Института физпроблем из соображений безопасности жил в «капичнике» – бывшем доме академика П. Л. Капицы. Постоянная охрана поначалу очень расстраивала Марианну Александровну (или как ее звали все домашние – Маку), ведь Александровы жили по принципу «двери нараспашку»: любили устраивать многолюдные домашние застолья и спектакли. Сам Анатолий Петрович, помимо науки, считал своим вторым призванием капустники! Под настроение он мог и сказать смешной тост, и спеть любимую песню «Эх, дороги», и выступить на празднике. Его друзья вспоминали, в частности, юбилей ученого Александра Займовского, где Анатолий Петрович в полной мере проявил свой талант тамады и массовика-затейника. День рождения отмечали на даче, собрался узкий круг друзей именинника. Гости с нетерпением ждали тоста от Александрова, лучшего рассказчика смешных историй и шуток среди академиков. АП и в этот раз был на высоте. Когда настал час тоста, он заметил, что во время каждого своего визита на Урал его не перестает удивлять, что в той части «объекта», где живет Займовский, все дети рождаются рыжими. Но юбиляр тоже молчать не стал и мгновенно парировал, что в том районе соцгорода (еще одно условное обозначение секретного объекта), где живет Александров, все дети рождаются лысыми! Конечно, никто на такие шутки не обижался, и веселье продолжалось, как и положено. Когда прозвучал тост «за нашу науку», АП под всеобщее ликование затащил именинника вместе с академиком Бочваром на стол и сказал, что за отечественную науку по-другому пить нельзя. В общем, развлечься Анатолий Петрович и умел, и любил.
А. П. Александров катается на лыжах
О юморе и житейской мудрости АП нужно сказать отдельно. На случай напряженной ситуации у Анатолия Петровича всегда был в запасе анекдот, который мгновенно разряжал обстановку так, что все обиженные мгновенно забывали, из-за чего ссорились. Научный сотрудник ИАЭ (Института атомной энергии) вспоминал, что на одном его неудачном отчете АП сделал такую приписку: «Если ты беременна – знай, что это временно, если ж ты балда, то это навсегда». От кого угодно, но только не от директора секретного института можно было этого ожидать. Однако молодые ученые очень любили Александрова за то, что он не злобно, но по-отечески мягко стимулировал их работать лучше. Другой такой показательный момент случился на защите диссертации у подопечного АП. Оппонентом молодого парня был Исаак Кикоин, патриарх ядерной физики. Академик строго спросил у диссертанта, какие расчеты в этой работе сделал он сам. Видно было, что молодой человек растерялся, – его решил спасать АП. Тут же с другого конца стола раздалась реплика Александрова: «Исаак Константинович, о чем вы? Да в наше время даже детей в одиночку не делают!». Часто его шуточные высказывания становились настоящими домашними афоризмами. Своему сыну Юрию, который в то время надумал жениться, АП дал напутствие в своем неповторимом стиле: «Сынок, удачно жениться – значит вытащить ужа из банки гадюк. Поэтому смотри в оба».
А. П. Александров с женой Марианной в походе
Уже будучи президентом АН СССР, Александров как любитель шуток и анекдотов коллекционировал лучшие образцы народного творчества про себя. Его особенно развеселил следующий шедевр: один из телезрителей, увидев на экране, что Анатолий Петрович произносит свою речь на съезде без бумажки (а тогда все высокие руководители читали выступления с листка), долго возмущался, что в СССР неграмотный президент Академии наук.
Веселье на природе: А. П. Александров (слева) с женой Марианной (по центру)
АП к тому времени превратился в большого начальника. При этом в семье к материальным и статусным вещам относились очень спокойно, хотя Александров уже стал довольно известным ученым, лауреатом многих правительственных премий и наград. В среде атомщиков отношение к медалям и орденам вообще было непростое: если ты сделал свою работу хорошо – получишь Звезду Героя, нет – расстрел. Поэтому в тостах часто звучала фраза: «Дай Бог, чтобы не последняя!». И это было не потому, что ученые так жаждали очередных наград. Они просто боялись другого исхода. Анатолий Петрович сам никогда об этом не говорил, но как-то раз, вернувшись домой после очередного совещания, он сообщил своим детям: «Сегодня я заложил свою голову за шесть миллионов». Оказалось, что АП удалось достать деньги на строительство дорогостоящего завода. Как и любой человек, который добился таких высот упорным трудом, Александров понимал, что его положение дает не только привилегии, но и накладывает на него огромную ответственность. После смерти Игоря Васильевича Александров возглавил Институт атомной энергии. В день своего назначения он сказал: «Высоко же я забрался, как бы теперь спланировать, а не спикировать».
Новогодний маскарад. 1957 г.
Анатолий Петрович буквально пропадал на работе. Его секретари вспоминают, что даже глубокой ночью в кабинете Александрова горел свет. Конечно, это вызывало страшное негодование у его жены Марианны, которая обычно совершала первую бомбардировку звонками в десять вечера. Однажды все чуть не обернулось настоящей домашней катастрофой. У Александрова в кабинете сидели важные посетители. Вдруг в приемной раздается звонок. Секретарь не соединяет – приказание самого АП. Через полчаса супруга прибегает к хитрости, которая граничит с шантажом: «Не буду вешать трубку, пока не ответит». Выхода нет, приходится подойти к аппарату. Как ни в чем не бывало, Александров отвечает на звонок. Тут Марианна Александровна не выдерживает и говорит, что если он немедленно не прекратит работать, то она выбежит босиком на снег и будет там стоять до самого его возвращения. Анатолий Петрович вынужден был капитулировать.
К регалиям, званиям и формальностям с долей скепсиса относился как сам АП, так и его дети. Все главное богатство было у этих людей внутри, а главной ценностью семья Александровых считала друзей и близких, которых в доме всегда встречали хлебосольно и радушно. Такие принципы остались в силе и после переезда Александровых на Пехотную.
Дом, в который въезжал Анатолий Петрович, был, что называется, с историей. До этого в нем жил немецкий физик Николай Риль, которого советская сторона в 40-е гг. привлекала к работам по урану. Анатолий Петрович близко знал ученого. Загадкой для многих физиков оставались те условия, на которых Риль работал в «Атомном проекте». Как-то в разговоре с Александровым Жорес Алферов, который был у академика в гостях на Пехотной, спросил: «Как вы думаете, Риль был пленным или работал добровольно?». На этот вопрос АП ответил: «Конечно, он был пленным». Потом, немного подумав, добавил: «Но он был свободным, а мы были пленными».
Рядом с Александровыми в коттеджах жили другие сотрудники Курчатовского института. Соседей было мало, да и за пределами работы у «секретников» общаться было не принято. Но комфортно обустроиться все же удалось. За уют в доме бессменно отвечала Марианна Александровна: она собирала букеты, мастерила вазы, расписывала стены. Весной и осенью семья устраивала субботники. Всех, кто заходил к Александровым в дом, удивляла та простая обстановка, которая там царила. Ни у кого не укладывалось в голове, как признанный академик, с такими регалиями и наградами может жить настолько скромно?! Одна из сотрудниц Института атомной энергии Роза Рябова вспоминает, что однажды АП заболел и к нему на Пехотную отправили целую профкомовскую делегацию. Ожидали увидеть необыкновенную роскошь – ковры, хрусталь, заграничную мебель, однако дом оказался на удивление простым: так жила практически каждая советская семья. На кухне жена академика Марианна по-простому стирала белье! Без домработниц и помощниц. Сам Анатолий Петрович в спортивном костюме без лишних церемоний пригласил гостей в комнату, где они долго говорили о жизни.
Миф о том, что все секретные академики были баснословно богатыми, жив до сих пор, однако его как раз опровергает случай АП. В семье Александровых деньги считали. Жили на зарплату, и только на нее и рассчитывали. Для человека его статуса у Анатолия Петровича был небольшой доход – чуть больше 1000 рублей. Побочными привилегиями в виде санаториев и спецмашин он практически не пользовался. На курорте был один раз и то не смог досидеть там до конца – стало невыносимо скучно. Машину в личных целях не использовал принципиально. Вообще такое отношение к высокому статусу и большим материальным возможностям характерно для Анатолия Петровича. Он не хотел чувствовать себя внутренне обязанным и зависимым, вот и предпочитал избегать тех богатств, которыми могло одарить его государство. К деньгам института АП относился крайне осторожно. Ни одной копейки «мимо кассы» при нем пройти не могло.
На восьмидесятилетии академика Н. Н. Семенова
Александровы верили, что деньги – не главное, и поэтому искали радость в другом – детском смехе и дружеском общении. Спектакли и тематические вечеринки проводились на Новый год, в день рождения Анатолия Петровича и его внуков. Александровы считали, что жизнь и так полна огорчений и неприятностей, поэтому проводить время со своей семьей нужно весело и интересно.
Яркие воспоминания сохранились о новогоднем бале, который Александровы устроили в 1958 году. В тот раз праздник решили отмечать вместе с Игорем Васильевичем Курчатовым и его женой Мариной. Новый год был не простой, а костюмированный, поэтому тему бала заявили как «Пушкинские времена». Дамы мастерили себе платья и парики, а мужчины клеили бумажные цилиндры и шили фраки. Всей семьей на небольшой машине АП Александровы отправились к Курчатовым. Игоря Васильевича очень развеселил карнавальный вид его гостей, он с радостью примерял костюмы и очень веселился.
На праздниках и во время разного рода посиделок разговоров о политике было не избежать. Но когда они все же возникали, Анатолий Петрович мрачнел и резко обрывал болтливую молодежь. В том, что их дом прослушивают, АП был уверен, поэтому и говорил, что «всяким» разговорам свое место и время. Видимо, привычка атомщика-секретника давала о себе знать. На ворчание домашних Александров в шутку отвечал: «Вот вы смеетесь, а я знаю, что даже наша собака находится на службе у Павленко (режимного генерала Института атомной энергии) и передает все в центр!».
С мелкими жизненными неприятностями, к которым относились сплетни и поклепы, Анатолию Петровичу помогало справляться чувство юмора. Как известно, научная среда всегда была непростой, неоднородной. Там находилось место и людям с удивительными человеческими качествами, и тем, кому таких недоставало. Злословие и домыслы не обходили стороной и семью Александровых. Вот что об этом вспоминает невестка Анатолия Петровича Эза Каляева:
«Некоторые слухи об Александровых были уж очень экзотическими. Приведу два примера: в нашем районе, где живут люди, связанные с институтом, рассказывали, что давным-давно Анатолий Петрович купил себе жену в цыганском таборе (Марианна Александровна действительно чем-то была похожа на цыганку) и что все эти годы он продолжает выплачивать огромный долг табору. Так, вероятно, объясняли отсутствие неземных богатств, которые полагалось иметь высокопоставленному лицу. Второе предание, в отличие от первого носило более осуждающий характер. Рассказывали, что Олимпийский бассейн всегда закрыт по утрам для посетителей, потому что каждое утро перед работой для разминки там плавает президент Академии наук СССР А. П. Александров. Этот рассказ особенно смешон, потому что, зная, как благотворно на АП влияют физические нагрузки, жена и дети пытались убедить его делать хоть какую-нибудь зарядку. Чтобы отбиться, он иногда бегал вокруг обеденного стола».
Помимо слухов о необыкновенных причудах академика, со скоростью света распространялись и домыслы о его несметных богатствах. Как-то раз генеральный секретарь Леонид Брежнев поинтересовался у Александрова, где же Анатолий Петрович отдыхает, если он так много работает? Наверное, у академика есть роскошная дача. На это АП ответил, что, конечно, у него есть отличная дача. Но все, кто знал семью Александровых, понимали, что это за дача! Домик в Подмосковье был небольшим, 1940-х годов постройки, и давно нуждался в ремонте. К даче было трудно подъехать на машине из-за отсутствия ровной дороги, поэтому «Чайку» приходилось оставлять в соседней деревне, где местные жители удивлялись, почему к ним так часто наведывается какой-то московский «генерал». Но Александровым очень уж нравились эти места, и они не готовы были их променять на какие-то шикарные дачи. На деле семья отдыхала очень просто: без партийных санаториев, дорогих ресторанов и поездок.
Идти по жизни с АП. Александров на работе
На такой высокой должности в условиях того времени доверчивость была опасным качеством. Секретная работа не предполагала слишком тесных контактов с сотрудниками вне стен лаборатории. Вполне возможно, именно это обстоятельство повлияло на то, что Анатолий Петрович довольно трудно сходился с людьми на работе. Но если человек все же заслуживал его доверие, то это превращалось в любовь на всю жизнь. Так получилось и с его бессменным референтом, а впоследствии и близким другом семьи Ниной Вялковой. Она по долгу службы находилась к академику Александрову ближе всех и как никто другой знала, насколько сложная и нервная у него работа. Поэтому всячески старалась сделать его жизнь комфортнее.
А. П. Александров, Г. А. Гладков, А. Н. Косыгин (слева направо) в ИАЭ. 1970 г.
Нина Васильевна пришла в ЛИПАН после того, как расформировали секретариат Берии. Ее как опытную стенографистку «сосватали» сначала самому Игорю Васильевичу, но тот, зная, что у его заместителя Александрова нет секретаря, направил Вялкову к АП. Первые дни на работе Нина Васильевна вспоминала с содроганием: она не понимала, кого имеет в виду Игорь Васильевич, когда говорит: «Позвоните Савке» или «Пригласите Иван Иваныча». Потом «духи» ввели молодого секретаря в курс дела и объяснили, что Савка – это Фейнберг, а Иван Иванычем Курчатов называл Гуревича. Работать стало немного легче. Но тут появился Анатолий Петрович. Первые три месяца они работали молча. Да-да, АП ни разу не обратился лично к Нине Васильевне, только давал ей выполнять какие-то поручения. Конечно, это ввело Вялкову в замешательство. Развеять страхи новой сотрудницы вызвалась жена Александрова Марианна. Она сказала, что АП просто присматривается к своему новому секретарю, но зато когда привыкнет, то совсем не сможет без нее жить. И действительно, впоследствии Нину Васильевну в глазах АП заменить никто не мог. Даже когда Вялковой нужно было уехать на отдых, Анатолий Петрович не всегда одобрял предложенную замену. Пару раз приходилось сдавать путевку и переносить отпуск.
На работе с любимым референтом Н. В. Вялковой
Испытательный срок закончился неожиданно. Александров по какому-то срочному делу отъехал в Минсредмаш (так сокращенно называли Министерство среднего машиностроения) к Славскому. Вдруг в приемной зазвонил телефон. На проводе был Анатолий Петрович, который впервые обратился к своему секретарю по имени:
– Нина Васильевна, Александров говорит. Мы сейчас оформляем протокол, и я нашел в нем ошибку. Здесь написано «комфорка». А я утверждаю, что надо писать «конфорка». Мы даже поспорили на бутылку коньяка. Я сказал, что у меня очень грамотный секретарь, и, как она скажет, так мы и напишем.
– Конечно, вы правы, Анатолий Петрович. Это слово пишется через букву «н».
– Значит, я выиграл. Нина Васильевна, я уже еду домой, а за вами пришлю машину – приезжайте к нам ужинать.
М. Келдыш, М. Курчатова и А. П. Александров в ИАЭ
Так начиналась прочная дружба, которая продлилась всю жизнь. На Пехотной Нину Васильевну ждала Марианна, которая с улыбкой сообщила, что Вялкова отныне стала полноправным членом семьи. Дом Анатолия Петровича покорил референта с первого взгляда. Вокруг было много детей, сама атмосфера на Пехотной подкупала своей теплотой и непринужденностью. После выпитой рюмочки АП признался, что не мог так сразу пустить к себе в душу нового человека, – ему нужно было сначала присмотреться. Вместе с тем Анатолий Петрович очень извинялся за то, что заставил Нину Васильевну понервничать. А вообще АП был прекрасным начальником. Нина Васильевна вспоминала, что он был отличным рассказчиком и слушателем, всегда с готовностью помогал своим сотрудникам и с уважением к ним относился. Точно так же он воспринимал и своих посетителей. Очень часто рабочие разговоры переходили в личные и затягивались на долгие часы. При этом АП никогда никого не перебивал и не останавливал. Поэтому вся работа по тому, чтобы плавно увести собеседника, ложилась на хрупкие плечи его секретарей. Журналы встреч Александрова хранят даже такие необычные записи: «Жежерун мучил АП более трех часов (с 16.55 до 20.15)». И секретари, и посетители понимали, что Анатолий Петрович устал, когда он начинал потирать ладонью свой лысый затылок. Это означало, что встречу пора сворачивать. Для того, чтобы отвести засидевшегося гостя обратно в приемную, разворачивалась целая спецоперация: Нина Васильевна заходила в кабинет АП, вежливо, но твердо объявляла о следующем посетителе, брала под руку увлекшегося собеседника и, занимая его разговором, удалялась с ним из кабинета.
Нильс Бор в Институте атомной энергии (слева Л. А. Арцимович и И. Е. Тамм)
Работу в секретариате Александрова трудно назвать пустяковой. Неподготовленный человек с ней бы не справился. Но Нина Васильевна была из другого теста, как говорится старой закалки, поэтому при ней порядок был образцовым. Вялкова не раз признавалась, что каждый день на работе был сродни боевым действиям и год в секретариате АП надо было засчитывать за три. Помимо своего обычного распорядка: совещаний, приемов и научной работы, Анатолий Петрович находил в себе силы помогать совершенно незнакомым людям, встречаться с журналистами и сценаристами кинофильмов, читать лекции, писать поздравления, готовить тексты своих речей и посещать премьеры в театре! Секретари, которые вели его распорядок, работали, словно на минном поле. Составлять такое расписание было непростой задачей. Приемная АП напоминала одновременно и командный пункт, и кабинет психолога: некоторые посетители приходили и за информацией, а некоторые – просто выговориться, иногда заходили даже за медицинской помощью! С таким ритмом на работе приходилось буквально жить. Собственно, так эти отважные женщины и поступали. Поэтому в шкафчике на всякий случай всегда лежал комплект одежды и сменной обуви.
На службу АП приходил всегда вовремя, того же ждал и от своих референтов. Но во сколько бы он ни пришел, в приемной его ждал с десяток посетителей. С еще большей щепетильностью, чем к пунктуальности, Александров относился только к документам. Он мог часами сидеть над бумагами, ведь подписывать «за просто так» было не в его правилах. К Анатолию Петровичу поступали документы из четырех разных источников: от ИАЭ, где он был директором, из АН СССР, где он был президентом, как члену ЦК КПСС и как депутату Верховного Совета. После очередной партии бумаг АП, поглаживая свою голову, говорил секретарю: «Не понимаю, как она у меня не лопнет от такого количества прочитанного».
После смерти Игоря Васильевича Курчатова Анатолий Александров возглавил Институт атомной энерии. Он тяжело переносил утрату близкого друга и долго не хотел занимать его кабинет: «Там еще живет дух Игоря Васильевича». И неизвестно, сколько бы еще АП оттягивал переезд, если бы не вмешалась бывший референт Бороды Татьяна Сильвестровна. Она так не хотела уходить на пенсию и оставлять любимый институт, что попросила Нину Васильевну взять ее к себе. Женщины решили брать АП штурмом. Он без возражений согласился работать с секретарем Курчатова, у которой за плечами был колоссальный опыт, и даже не против был переехать. С условием, что все оставят, как при Игоре Васильевиче.
Что уж говорить, работать с Анатолием Петровичем было непросто, но удивительно интересно. Нина Васильевна вспоминает – АП всегда был настолько занят, что часто не успевал поесть. Однако по пятницам, когда он целый день посвящал делам института и находился под неусыпным контролем своего референта, такого произойти не могло:
«Анатолий Петрович любил яичницу, и по пятницам я ее готовила. Предварительно проконсультировалась с врачом, ведь это калорийное блюдо, но она заверила, что это пойдет АП только на пользу. Я наивно полагала, что никто на этаже о традиционной яичнице не знает. Но традицию вычислили по запаху. Часам к двум в маленькой кухоньке рядом с кабинетом яичница была готова. К главному блюду полагался сладкий чай и бутерброд с сыром. Однако заставить АП пообедать было нелегко. Однажды, после десятого напоминания, он сказал, что у меня начал портиться характер, потому что я все время говорю ему про еду. Но все же соглашался – от яичницы было трудно отказаться».
Сорок лет провела Нина Васильевна рядом с АП. И она, как никто другой, знала, насколько работа в институте была дорога Анатолию Петровичу.
Дежурный по науке
Судьба Александрова – члена Академии наук – тесно связана с «Атомным проектом». Члена-корреспондента он получил за работы по размагничиванию, а вот академиком стал в 1953 году уже за реакторы, лодки и прочие атомные дела.
С выборами в академики связана интересная история. Вокруг каждой кандидатуры всегда идет бурное обсуждение, ведь принять «кого попало» в круг элиты советской науки просто немыслимо! Поэтому загадочная фамилия «Александров» тут же обросла догадками. Одни думали, что это великий специалист по полимерам, другие отвечали, что это тот Александров, который занимался размагничиванием. Третьи, не скрывая скепсиса, утверждали, что достоин звания академика только один Александров, и он специалист по диэлектрикам. К удивлению собравшихся, за все три направления отвечал один-единственный Александров. Более того, на голосовании никто не знал, чем этот самый ученый занимается сейчас. Но знать этого никому и не полагалось, ведь для всех «секретников» существовала специальная процедура «зачисления в академики»: ни Харитон, ни Курчатов, ни Александров не предоставляли письменные отчеты о своей работе. Их до сих пор невозможно найти в архиве РАН. Анатолий Петрович в жизни академии участвовал исправно, но без сильного энтузиазма. Активные роли он предпочел оставить более амбициозным и не планировал серьезно заниматься общественной работой. Но судьба, как и в тот раз с «Атомным проектом», распорядилась по-другому.
А. П. Александров и Е. П. Славский в Троицке, 1970 г.
В 1975 году по состоянию здоровья пост президента Академии наук СССР покидает Мстислав Всеволодович Келдыш. Его временным заместителем назначают Котельникова. В то же время Анатолий Петрович возглавляет один из наиболее влиятельных центров науки в стране – Институт атомной энергии, занимается важнейшими направлениями для обороны и экономики страны. Вполне естественно, что АП как руководитель такого масштаба заслужил доверие не только в среде ученых, но и в правительстве. Александров получил признание и на мировом уровне: в 1974 году его приняли в почетные члены Шведской королевской академии инженерных наук.
Встреча в президиуме АН СССР с Д. Ф. Устиновым
Скоро ученым предстояло решить, кто будет новым президентом АН СССР. Как и во время любых других выборов, шло напряженное противоборство между разными группами: бывали и интриги, и склоки, и настоящие войны. В этот раз молодое поколение ученых противостояло старому. Как и во все времена, молодые хотели получить больше влияния, а корифеи никак не хотели им делиться. Существует множество разных версий, почему именно Александров сменил Келдыша на посту президента академии. По одной из них, Харитон, Капица и Семенов ходили к АП домой, его уговаривать, ведь Анатолий Петрович старался подальше держаться от всех этих пертурбаций. В итоге он согласился выдвинуть свою кандидатуру. Другую версию событий рассказывал Жорес Алферов. В 1975 году праздновали 250-летний юбилей академии. Он как член-корреспондент присутствовал там вместе с женой. Как обычно, выступал Брежнев, и. о. президента Котельников, студенты из МГУ, но потом слово предоставили Александрову.
На встрече с Эдвардом Кеннеди в АН СССР, 1982 г.
«Я с женой сидел довольно близко к сцене, в третьем ряду, и хорошо видел, как в то время, когда Анатолий Петрович шел к трибуне, сидевший в центре президиума Брежнев пальцем показал сначала на Котельникова, который находился рядом с ним, а потом на АП. После этого он что-то шепнул на ухо Подгорному. Обращаясь к жене, я сказал: «Тамара, ты знаешь, что сейчас Брежнев сказал Подгорному?» – «Откуда мне знать, да и как ты можешь знать?!» – «А вот я знаю. Брежнев сейчас сказал, что президентом академии хочет быть этот, а будет вот тот, и показал на АП». Через несколько месяцев Анатолия Петровича избрали».
До сих пор неизвестно, как именно Анатолий Петрович стал президентом академии: благодаря «заговору» ученых или кивку Брежнева, но вскоре после юбилейного собрания вопрос о его назначении был решен. Сам АП относился к президентству скорее как к тяжелой ноше. Александров считал, что организационная работа непосильным грузом ляжет на его плечи и будет мешать ему заниматься практическими разработками института. Но, так как на Анатолия Петровича нажимали со стороны ЦК и военных, он попал в очень непростое положение. Решающую роль в том, чтобы АП поучаствовал в выборах, сыграл Юлий Борисович Харитон. Он сказал Анатолию Петровичу, что тот – единственная кандидатура, которая всех устраивает, а если АП не согласится, то во главе академии может стать кто-то из последователей Лысенко. Только после визита старого товарища Александров понял, что отпираться бесполезно, и согласился стать кандидатом в президенты академии. Процедура выборов в АН СССР была довольно демократичной: президента выбирали 200 академиков, которые с помощью тайного голосования решали, кто будет стоять во главе советской науки. Александрова выбрали абсолютным большинством, его рекорд до сих пор никто не побил!
А. П. Александров вручает медаль им. К. Маркса Леониду Брежневу
После выборов статус Анатолия Петровича резко изменился. Отныне он стал самым влиятельным чиновником в мире науки и был вхож в высокие кремлевские кабинеты. Однако номенклатурные повадки у него не прижились. АП отказался от высокой зарплаты президента Академии, в элитные санатории по-прежнему не ездил, а пятницы проводил в ИАЭ. Сам он объяснял это нежеланием впадать в зависимость от привилегий, которые ему дает государство. Характер и позиция Анатолия Петровича помогали ему в общении с сильными мира сего. Даже со Славским настоящими друзьями они стали ближе к концу жизни, потому что Ефим Павлович все же был формальным начальником АП!
А Александров всегда держал дистанцию с верхами. Кроме того, Анатолий Петрович понимал, насколько тяжело приходится его друзьям. Органы хотели привлечь их к слежке за Александровым! Бывшего студента АП – Вадима Регеля, например, пытались заставить писать самые настоящие доносы. А коллега по размагничиванию Гаев, с которым они прошли всю войну, и вовсе придумал интересный способ отказаться от роли осведомителя. Он прямо спросил у следователя, сколько ему будут за это платить. Когда ошеломленный гэбист сказал, что это добровольная миссия, Гаев ответил: «Нет у меня времени на общественную работу». Иногда туго приходилось и самому Александрову, но актерские таланты АП помогали ему умело лавировать между начальниками разного рода. Ни в панибратство, ни в раболепие Анатолий Петрович старался не впадать. Приятельские отношения у него сохранились разве что с министром обороны Устиновым. С Брежневым они однажды перекинулись парой фраз по поводу охоты, но дальше светской беседы АП с ним никогда не заходил.
Интересный эпизод произошел у Анатолия Петровича с Андроповым в бытность того председателем КГБ. Александрову понадобилось обсудить с главным чекистом один вопрос, и он предложил приехать к Андропову в любое удобное для того время. Однако генерал сказал, что лучше он сам зайдет к АП, а то люди себе еще бог весть что придумают и реноме Александрова упадет. Анатолий Петрович любил в шутку хвалиться этим звонком перед своими домашними. Вот, дескать, посмотрите, какой я уважаемый человек. Сам Андропов не хочет портить мне реноме!
Помимо привилегий, пост президента АН СССР подразумевал и громадную ответственность: совещания, приемы и публичные выступления. Практически сразу же после своего назначения Анатолию Петровичу пришлось выступать на съезде КПСС.
Когда у власти был Брежнев, выступления всех делегатов редактировались в ЦК, и с трибуны их было положено зачитывать. Никакой отсебятины не допускалось, ведь съезд транслировался по телевидению на всю страну! Все выступали по плану, но, когда пришла очередь Александрова, он заметил, что в кармане у него лежит только половина листков с выступлением. Ученый не растерялся и хорошо импровизировал до самого конца. Для советских зрителей это стало откровением, и в народе некоторое время популярными были анекдоты о том, что президент Академии наук безграмотный – не умеет читать.
Влияние Анатолия Петровича многократно усиливало то, что он был «главным по премиям». В преддверии ежегодного объявления лауреатов или во время выборов в академию все кандидаты резко активизировались и начинали осаждать телефон Александровых. Звучали даже предложения установить АП «кремлевку» (кремлевский телефон), но он отказался, ссылаясь на то, что его дети будут в шутку звонить Брежневу. Со статусом «главного по премиям» связан еще один забавный случай, о котором вспоминала референт Александрова в Академии наук Наталья Тимофеева:
«Как председатель Комитета по Ленинским и Государственным премиям, АП подписывал дипломы и удостоверения лауреатам, которые на следующий день вручались в Кремле. Вдруг он что-то пишет на одном из документов. Неужели ошибку нашел? Мы сразу же с сотрудницей комитета стали судорожно искать, что же там Анатолий Петрович написал. Когда мы обнаружили диплом, то были в шоке: на нем была нарисована лысая голова, которая держала рюмку в руке и говорила тост: «Я пью за твое здоровье». Мы тут же позвонили лауреату с обещанием заменить диплом. Но тот ни в коем случае не соглашался и со смехом объявил, что он старый друг АП, и такой диплом ни за что не отдаст».
Коллеги по академии поражались трудоспособности этого уже немолодого человека. Шутка ли, Анатолию Петровичу в то время исполнилось 70, а он, как и в старые добрые физтеховские времена, засиживался на работе до 11 вечера. Скорее всего, Александров задерживался в академии потому, что письма он не просто «подмахивал», а тщательно вникал в их содержание. В отличие от порядков, принятых в кремлевских кабинетах, двери АП всегда были открыты для посетителей разного рода. Он постоянно ездил по стране, причем посещал не только стратегически важные заводы, но и школы, и детские кружки. Что тут скажешь, высокое положение обязывало ко многому. Но сделать АП всесильным оно не могло, слишком уж запутанной была бюрократическая система. Пробивать тяжелые дубовые двери цековских кабинетов самому Александрову удавалось не всегда. «В академии я как будто целый день дерусь с огромным тюком ваты – я весь в мыле, а на другом конце никто даже не шевелится». Действительно, пойти против партии в брежневское время было попросту невозможно. Вот и в случае с нападками на Андрея Сахарова АП должен был придерживаться генеральной линии. Согласен он с этим или нет, Александров в первую очередь был крупным научным чиновником и только потом человеком с собственной точкой зрения. Скорее всего, для Анатолия Петровича и участие в съездах, и подписантские кампании против Сахарова, и статьи в печати были «шорохом орехов». Так называл Игорь Васильевич Курчатов политические кампании, чуждые ученым. Однако без участия в этих делах президент академии не мог доставать финансирование, необходимое сотням научных институтов, которые находились в его подчинении.
Л. И. Брежнев вручает орден Ленина А. П. Александрову в связи с 75-летием
Поэтому АП продолжал посещать нужные собрания и банкеты. Для домашних это было настоящей пыткой, ведь Анатолий Петрович был почти всегда не в духе перед их посещением: долго не мог найти свой галстук или парадные туфли. В общем, подобные мероприятия сопровождались, по выражению сына АП Петра, «несвойственными нашему дому нервными переживаниями».
Больше приемов Александров не любил только заграничные командировки. Как носитель секретной информации, он постоянно находился в напряжении: то ожидал разоблачения, то боялся, что принимающая сторона начнет выведывать у него тайны. Один раз, когда АП уехал с визитом в США, во время экскурсии по атомному центру он заметил «случайно» оставленную американской стороной деталь, которая была важным элементом реактора для самолетов. Естественно, это было приманкой. Ведь тот из советских ученых, кто обратит на нее внимание, и занимается атомной тематикой.
АП в 1980-е гг.
Однако командировки по СССР Анатолий Петрович просто обожал. АП упразднил традицию устраивать всесоюзный Совет Академии наук в Москве. Вместо этого каждый год он проходил в столице одной из республик СССР. С особой нежностью он вспоминал свои поездки по Украине, где подружился с ученым Борисом Патоном. АП очень хорошо помнил украинский язык, прекрасно на нем говорил, знал множество народных песен и во время застолий любил их петь. Посещение институтов, по воспоминаниям Патона, не ограничивалось только физическими и химическими центрами. АП наведывался и к гуманитариям, и к археологам, и к экономистам. Вместо бесконечных отчетов, которые читали с бумажки, Александров просил докладчика рассказать суть в двух-трех словах, а еще лучше показать свои достижения на деле.
«В другой раз мы решили повезти АП в Таращу, где он родился. Но он отказался, мотивируя это тем, что жил там мало, а юность свою провел на хуторе Млынок в Киевской области. Вот туда и попросил поехать. Как в сказке, уже на другом пути, его встречали пионеры с цветами и песнями, речи районного начальства. И как же это контрастировало с тем, что мы увидели в Млынке. АП попросил подъехать к хате своего товарища – дяди Гриши, который умирал от рака. Зашел он к нему один, поговорил, попрощался и вышел огорченный, заплаканный. А затем была радостная встреча с бабой Олей, почти ровесницей АП. Искрометный юмор, песни, украинская речь. Так и казалось, что он сейчас пустится плясать гопака».
С большой любовью Анатолий Петрович относился и к морю. По его решению заседания гидрофизического совета проходили в городе его молодости – Севастополе. В Голубой бухте морская лаборатория построила базу на глубине 35 метров, и АП не терпелось ее посетить. Несмотря на шторм и протесты военного начальства, он все-таки запрыгнул на катер, и поплыли к платформе. Как президент академии Анатолий Александров старался помогать всем – и ученым, и обычным людям. Почему же после чернобыльской трагедии, когда уже для него настали трудные времена, никто не помог АП?
«Трагедия моей жизни»
В одну загранкомандировку, в Дрезден, Анатолию Петровичу поехать все-таки не удалось. Это было 26 апреля. Его срочно вызвали в Москву. На Чернобыльской АЭС произошла авария. Вице-президенту академии Фролову, который провожал его на самолет, АП сказал: «Мне будут предъявлены обвинения по Чернобылю. Хотя я в этом и не виноват, но я должен понести наказание. Наверное, я подам в отставку как президент АН СССР». Первые дни после аварии Александров полностью провел в Институте атомной энергии. К себе подпускал только референта Нину Васильевну, почти не ел. Иногда АП выбирался в больницу к жене Марианне, которая после болезни уже не приходила в сознание.
В то же время Анатолий Петрович руководил штабом по ликвидации последствий аварии, который был организован в ИАЭ. Он четко и продуманно координировал генералов, специалистов и чиновников. Главное, предотвратить выброс радиоактивных веществ и повторный взрыв. На работы по ликвидации поехали многие сотрудники ИАЭ. Эти отважные люди работали без страха за свою жизнь, днем и ночью.
Реактор, на котором произошла авария, теперь называют реактором чернобыльского типа. Его конструкция почти полностью повторяет те промышленные реакторы, на которых шла наработка плутония для бомбы. По мнению некоторых специалистов, уран-графитовый реактор (РБМК – реактор большой мощности канальный), который был в Чернобыле, не подходит для мирных целей. Его главным недостатком физики называют образование пара, которое приводит к росту радиоактивности. Однако в Институте атомной энергии прекрасно об этом знали, поэтому для каждой атомной электростанции была разработана специальная инструкция, которой нужно было неукоснительно следовать при эксплуатации.
За день до взрыва на ЧАЭС были запланированы испытания систем безопасности. Для этого реактор должны были остановить. Однако остановка по каким-то причинам откладывалась, в конце концов именно это привело к трудностям с управлением реактором. После начала испытаний мощность стала катастрофически падать, началось ксеноновое «отравление» реактора, и по инструкции сотрудник АЭС должен был его остановить. Однако проблемы с РБМК становились все серьезнее, а диспетчеры и дальше продолжали выводить стержни ручного управления из активной зоны, которые могли заглушить реактор в случае аварийной ситуации. Вода в РБМК постепенно превращалась в пар, росло давление, параллельно разгонялась мощность. Когда ситуация вышла из-под контроля, персонал ЧАЭС решил воспользоваться автоматическим аварийным глушением, но было уже поздно. Стержни не пускало внутрь давление пара, реактор разгонялся все сильнее, и в итоге после очередного скачка мощности произошел взрыв. Затем начался пожар, и сотрудникам электростанции пришлось покинуть здание. А так как взрыв повредил активную зону реактора, начался выброс радиоактивных веществ в атмосферу.
По мнению специалистов, причиной аварии было то, что эту важную установку обслуживали всего 2 человека. А в случае опасности только один имел право принимать окончательное решение. Помимо этого, операторы пренебрегли обязательными инструкциями, которые предписывают глушить реактор в случае таких резких скачков мощности. У ученых были претензии и к самой конструкции реактора, в особенности к его системе безопасности. Анатолий Петрович, который был научным руководителем проекта РБМК, считал это своей личной недоработкой. Во время опытов по атомным подлодкам и первым реакторам он делал модели ключевых деталей установки в натуральную величину. Однако стендов для отработки образования пара в активной зоне реактора сделано не было. Это был первый подобный случай в жизни АП.
АП. 1980-е гг.
Весь удар Александров взял на себя. В июле 1986 года на Политбюро он заявил, что хочет покинуть пост президента АН СССР: «Ныне действующие реакторы можно обезопасить. Даю голову на отсечение, хоть она и старая, что их можно привести в порядок. Прошу освободить меня от обязанностей президента Академии наук и дать мне возможность исправить свою ошибку, связанную с недостатком этого реактора». Анатолий Петрович считал, что из-за одной ошибки, пусть и страшно разрушительной, нельзя ставить крест на всей атомной энергетике. Это было бы невежественно и чудовищно. Анатолий Петрович не любил вспоминать о чернобыльской трагедии, но в 1993 году он решил раз и навсегда избавиться от чувства недосказанности и написал предисловие к книге Н. Д. Тараканова «Две трагедии века». Этой статьей АП старался поставить точку в извечном вопросе «Кто виноват», который преследовал его уже много лет.
«И все же Чернобыль – трагедия и моей жизни тоже. Я ощущаю это каждую секунду. Когда катастрофа произошла, и я узнал, что там натворили, чуть на тот свет не отправился. Мне часто задают вопрос: знал ли я о нем? В том-то и трагедия, что я не знал. Никто вообще в нашем институте не знал о готовящемся опыте и не участвовал в его подготовке. И конструктор реактора, стоящего на Чернобыльской АЭС, академик Н. А. Доллежаль тоже ничего об этом не знал. Когда я потом читал расписание эксперимента, то был в ужасе. Множество действий по этому расписанию привело реактор в нерегламентное состояние.
Спрашивают также, кто разрабатывал проект. Руководство АЭС поручило подготовить проект эксперимента Донтехэнерго, организации, которая не имела дела с АЭС. Дилетанты могут руководствоваться самыми добрыми намерениями, но они вызвали грандиозную катастрофу – так и произошло в Чернобыле. Директор станции, не привлекая даже заместителя главного инженера своей АЭС, физика, разбирающегося в сути дела, заключил договор с Донтехэнерго о проведении работ. Регламент эксперимента был составлен и послан на консультацию и апробирование в институт «Гидропроект» имени Жука. Сотрудники института, имеющие некоторый опыт работы с атомными станциями, не одобрили проект и отказались его визировать. Я часто теперь думаю: хоть бы «Гидропроект» поставил кого-либо из нас в известность! Но его сотрудники не могли даже предположить, что на станции все-таки решатся проводить эксперимент. В нашем бывшем министерстве, Минсредмаше, об эксперименте тоже не знали: ведь Чернобыльская АЭС была передана Минэнерго. Может быть, это и было первой ошибкой… По-всякому можно относиться и к бывшему Минсредмашу, попрекать его отсутствием гласности, излишней секретностью, но там были профессионалы и по-военному дисциплинированные люди, четко соблюдающие инструкции, что в нашем деле чрезвычайно важно.
Существует инструкция, которую обязан соблюдать персонал любой АЭС. Это технический регламент, гарантия ее безопасности. Двенадцать раз эксперимент нарушал действующую инструкцию по эксплуатации АЭС! Одиннадцать часов АЭС работала с отключенной САОР (система аварийного отключения реактора)! Можно сказать, что изъяны существуют в самой конструкции реактора. Однако причина аварии все-таки – непродуманный эксперимент, грубое нарушение инструкции эксплуатации АЭС. Реакторы такого типа стоят и на Ленинградской, и на Курской АЭС – всего пятнадцать штук. Почему же авария произошла в Чернобыле, а не в Ленинграде, например? Повторяю, недостатки у реактора есть. Он создавался академиком Доллежалем давно, с учетом знаний того времени. Сейчас эти недостатки уменьшены, компенсированы. Дело не в конструкции. Вы ведете машину, поворачиваете руль не в ту сторону – авария! Мотор виноват? Или конструктор машины? Каждый ответит: «Виноват неквалифицированный водитель».
Атомная энергетика – стимул для развития промышленности вообще. Нельзя сейчас закрыть ее на 15–20 лет, как полагают некоторые. Это значило бы окончательно растерять специалистов, а потом повторить весь путь заново.
Когда пускали атомные электростанции, я часто брал туда с собой детей, потом внуков. Я не боялся аварий при этих пусках, хотя всегда были недостатки. Помню, и на испытания атомохода «Ленин» приехал с младшим сыном, школьником. Безопасность работы – единственный критерий существования АЭС».
АП считал, что он по-крупному виноват в двух вещах. Во-первых, им со Славским не удалось отдать обслуживание реакторов в руки компетентного министерства. Это снизило общий уровень требований к сотрудникам и привело к тому, что обслуживанием опасных объектов занимались смены в 2–3 человека. Они и принимали те решения, от которых зависели жизни тысяч людей. Во-вторых, Александров не снимал с себя ответственности и за техническую сторону дела. К счастью, недоработки в конструкции ему все-таки удалось устранить. Целью Анатолия Петровича было усиление автоматизированных систем защиты реактора, которые даже в случае недосмотра оператора смогли бы предотвратить аварию. Отныне системы безопасности были ориентированы не только на технический, но и на человеческий фактор. Все же, цепная реакция – это не тот процесс, который можно полностью контролировать. Однако плюсы атомной энергетики сильно перевешивают ее минусы. Это и хотел доказать людям один из ее отцов.
Однозначно плохо Анатолий Петрович воспринял то, как в первые дни после аварии власти замалчивали положение дел в Чернобыле. Он считал, что данные по радиационному заражению должны быть доступными народу. Скрывать аварию было преступным решением, и для многих людей оно обернулось фатально.
С Рудольфом Мессбауэром, 1993 г.
1986 год был для Анатолия Петровича невероятно тяжелым. Почти сразу же после аварии в Чернобыле ушла из жизни любимая жена Марианна. Если поначалу АП с головой уходил в работу, то потом и этот путь для него был закрыт. Он покинул пост президента АН СССР, а после трагедии Александров не мог полноценно заниматься наукой, ведь на него с гонениями обрушилась общественность. Параллельно с этим шло тяжелое для Анатолия Петровича следствие, его постоянно вызывали на допросы. В прессе то и дело появлялись обвинительные статьи. Для уже немолодого Александрова это стало тяжелым испытанием. После аварии он ушел в себя, старался не появляться на публике, общался исключительно с близкими друзьями и семьей. До самой смерти АП не мог себе простить этой ошибки.
«Дай Бог каждому жить такой жизнью, какую прожил я»
На торжественном заседании ученого совета Института атомной энергии собралась довольно необычная компания. Были и моряки, и военные, и инженеры, и академики. Анатолий Петрович Александров отмечал свой 90-летний юбилей. Именинник был одет нарядно: серый костюм, непременный галстук. Вел себя, как обычно: общался со всеми просто, много шутил. Выглядел он хоть и немолодо, но вполне еще бодро: с удовольствием принимал подарки и смеялся. Гости вспоминали, как на его шестидесятилетнем юбилее инженер Кирилл Вакар говорил, что настоящие академики живут до девяноста. Анатолий Петрович это правило подтвердил.
85-летие Игоря Курчатова в ИАЭ. Вместе с Ю. Б. Харитоном и Е. П. Славским
В торжественной обстановке зачитали телеграмму президента Ельцина. Потом ученые выступили с докладами о положении дел в атомной физике, и официальная часть как-то незаметно перетекла в дружеское общение. Юлий Борисович Харитон вдруг вспомнил, как генерал Махнев со своими гавриками обвинял АП в том, что он подделал плутоний. В зале никто не смог остаться равнодушным, когда эти два товарища – патриархи атомной науки – вспоминали эпизоды «объектовской» жизни и обнимались.
П. Александров, А. П. Александров, Н. Вялкова, Ю. Александров, Е. Александров, 1993 г.
Пришли поздравить любимого учителя и бывшие молодые специалисты Курчатовского института, которые уже стали важными начальниками и сами обросли выводком учеников. Анатолий Петрович тоже выступил. Добрыми словами он вспоминал своего наставника Иоффе. «Без Абрама Федоровича ничего в моей жизни бы не получилось». Своим ребятам АП, подводя итоги, сказал одну простую вещь: «Мне в жизни повезло. Дай Бог каждому жить той жизнью, какую я прожил».
Празднование 90-летия А. П. Александрова в доме на Пехотной
И действительно, жизнь Анатолий Петрович Александров прожил замечательную. Мальчик из Киева, переживший Гражданскую войну, в годы нищеты и голода не оставил своих занятий физикой. Молодой парень, который сорвался в Ленинград, жил там в невообразимо тяжелых условиях, но взамен получил мудрого наставника – Абрама Федоровича Иоффе и бесценные знания. Мужчина, который налаживал в годы войны работы по размагничиванию кораблей на всей территории Советского Союза. Наконец уже признанный ученый, который курировал в «Атомном проекте» один из самых сложных участков – реакторы для наработки плутония. Отец атомного подводного флота, создатель ледоколов, разработчик промышленных реакторов для получения электроэнергии – все это один человек. Помимо этого – директор ИАЭ, президент Академии наук СССР, депутат Верховного Совета, муж, отец, дедушка и друг. За простой и лаконичной аббревиатурой АП скрывается многомерный и многоуровневый человек.
В последние годы АП жил затворником. В ИАЭ он числился почетным директором, на работу ходил исправно. С ним часто консультировались по научной части. Застал Анатолий Петрович и перестройку, и девяностые. В целом к политике Горбачева он относился одобрительно: первые шаги к гласности и открытости во всех сферах жизни Александров считал очень важными, особенно после чернобыльской аварии. Когда процесс близился к распаду СССР и всем становилось понятно, что новая политика себя не оправдала, АП немного разочаровался. Он считал, что в очередной раз интересы политиков оказались выше интересов страны. При этом Анатолий Петрович всячески поддерживал переход к рыночной экономике, хоть и полагал, что совершить его можно было и поумнее. Августовский путч встревожил Александрова. Ему казалось, что за этими событиями последует волна репрессий, как в 1937 году, однако все обошлось. Эти события застали его на Волге, и уже по возвращении в Москву АП рассказывал детям о работниках одного завода в Астрахани, которые сначала единогласно поддержали путч, а потом, через пару дней, когда его исход был уже предрешен, яростно клеймили его организаторов. «Человек меняется много медленнее, чем политическая ситуация», – говорил Александров.
Самая большая гордость А. П. Александрова – его семья
В 1993 году АН отправился с семьей в отпуск на Волгу. Много рыбачил, вместе со своим любимым учеником Регелем жил в палатке и в общем-то прекрасно отдыхал. После возвращения в институт Анатолий Петрович захотел встретиться со своим любимым секретарем Ниной Васильевной Вялковой. Они прекрасно посидели у Анатолия Петровича дома, как всегда, много смеялись. Александров пел романсы Вертинского и арии из «Евгения Онегина».
Зимой состояние его здоровья ухудшилось. Не дожив несколько дней до своего 91-летия, Анатолий Петрович умер. Похоронили его по военно-морскому обычаю, с флагом первой атомной подводной лодки, как он и просил.
Самым большим достижением в жизни Анатолий Петрович называл свою большую и дружную семью. Дети АП тоже решили связать свою жизнь с наукой. Вот статистика семьи Александровых, которой позавидует любой научно-исследовательский институт: 26 человек окончили вузы, из них 18 – МГУ им. М. В. Ломоносова! Из членов семьи Александрова при желании можно собрать настоящий ученый совет – есть и 9 кандидатов, и 4 доктора наук. В основном его потомки занимаются физикой и биологией. Каждый год все 50 представителей семейства Александровых собираются на день рождения АП. В семье до сих пор жива традиция ставить спектакли и организовывать большие праздники.
Незримое присутствие АП чувствуется и в доме на Пехотной, и в Институте атомной энергии, и в Академии наук. Его внуки, ученики, коллеги и последователи еще раз подтверждают, что настоящие академики живут не до девяноста, они живут вечно.
Основные даты жизни и деятельности А. П. Александрова
1903 г. – Родился в городе Тараща, Киевская губерния.
1912 г. – Начало учебы в Киевском реальном училище.
1920 г. – Устроился на свою первую работу в качестве электрика.
1924 г. – Поступил в Киевский университет.
1929 г. – Выпустил свою первую научную статью по поляризации.
1930 г. – Стал сотрудником ЛФТИ.
1933 г. – Женился на Марианне Балашовой.
1936 г. – Начало работ по размагничиванию кораблей.
1941 г. – Защитил докторскую диссертацию «Релаксация в полимерах», получил звание доктора физико-математических наук.
1942 г. – Стал лауреатом Сталинской премии за разработку метода по размагничиванию кораблей.
1943 г. – Стал членом-корреспондентом АН СССР.
1946 г. – Получил пост директора Института физических проблем.
1948 г. – Возглавил работы по проектировке промышленных реакторов – наработчиков оружейного плутония в ЛИПАН.
1950 г. – В эксплуатацию введен первый промышленный реактор, созданный под научным руководством А. П. Александрова.
1955 г. – Стал заместителем начальника Лаборатории измерительных приборов АН СССР.
1958 г. – Состоялся спуск на воду первой советской атомной подводной лодки.
1959 г. – Прошли опытные испытания атомного ледокола «Ленин».
1960 г. – После смерти И. В. Курчатова возглавил Институт атомной энергии (ЛИПАН).
1962 г. – Вступил в Коммунистическую партию Советского Союза, избран депутатом Верховного Совета СССР.
1973 г. – Избран членом Шведской королевской Академии инженерных наук.
1975 г. – Абсолютным большинством голосов избран президентом Академии наук СССР.
1986 г. – Произошла авария на Чернобыльской АЭС. А. П. Александров выступил с просьбой освободить его от должности президента АН СССР.
1988 г. – Ушел с поста директора ИАЭ. Назначен почетным директором ИАЭ им. И. В. Курчатова.
1994 г. – Анатолий Петрович Александров ушел из жизни.
Комментарии к книге «Анатолий Александров», Анастасия Анатольевна Самойленко
Всего 0 комментариев