«Царь Иван IV Грозный»

Царь Иван IV Грозный (fb2) - Царь Иван IV Грозный (Правители России - 12) 4612K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дмитрий Владимирович Лисейцев

Дмитрий Лисейцев Царь Иван IV Грозный 25 августа 1530 – 18 марта 1584

© ИД «Комсомольская правда», 2015 год

* * *

Иван Васильевич: от Карамзина до Булгакова (вместо предисловия)

Кто умер, но не забыт, тот бессмертен.

Лао-цзы

Всякая историческая фигура, тем более фигура значительная, масштабная, вызывает различные оценки как современников, так и потомков. Однако редкая персона может похвастаться тем, что споры о ее исторической роли в судьбе страны не смолкают на протяжении нескольких столетий. В этом смысле Иван Васильевич Грозный, бесспорно, заслужил бессмертие. Полемика среди ученых о личности Ивана Грозного, значении его государственной деятельности не прекращается, историки дают первому русскому царю самые разные характеристики. Одни видят в нем «царственного параноика» или «творца русского деспотизма», другие – «создателя централизованного государства», «борца с боярской крамолой и сепаратизмом». Споры о личности царя Ивана не ограничиваются академическими аудиториями – на страницах газет и журналов, на просторах интернета оценки Ивана Грозного колеблются в широчайшем диапазоне, от попыток канонизации «Святого Благоверного Царя» до проклятий в адрес «Тирана и Зверя Земли Русской».

«Копенгагенский портрет» Ивана Грозного, XVI век

Персона царя Ивана Васильевича вызывала пристальный интерес потомков давно.

Младший современник Ивана Грозного князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский коротко, но емко охарактеризовал этого государя: «Муж чудного рассуждения, в науке книжного поучения доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен. На рабы своя, от Бога данные ему, жестокосерд вельми, и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим; множество народу от мала и до велика при царстве своем погуби, и многие грады свои поплени, и многие святительские чины заточи и смертию немилостивою погуби, и иная многая содея над рабы своими, жен и девиц блудом оскверни. Той же царь Иван многая благая сотвори, воинство вельми любяща и требующая ими от сокровища своего неоскудно подаваше. Таков бо бе царь Иван».

Россия и европейские государства в начале правления Ивана Грозного

Первый император России, Петр I, в конце своего правления, рассуждая об Иване Грозном, заявил: «Сей государь есть мой предшественник и образец; я всегда представлял его себе образцом моего правления в гражданских и воинских делах, но не успел еще в том столь далеко, как он. Глупцы только, коим не известны обстоятельства его времени, свойства его народа и великие его заслуги, называют его мучителем». Как видно, и в начале XVIII в. значение государственной деятельности Ивана IV оценивалось довольно противоречиво. Интересно, что в середине XIX в. почитатели Петра I, «западники», представители общественно-политического и исторического направления в российском либерализме, забывая о словах своего кумира, будут противопоставлять великие свершения Петра Великого деспотическому сумасбродству первого московского царя.

Образ Ивана Грозного, как и любой другой исторической фигуры, в общественном сознании формируется главным образом под воздействием произведений искусства; влияние исторических трудов на сознание далекого от науки человека, как правило, вторично. Образ Ивана Грозного, как, впрочем, и все прошлое Отечества, стали достоянием массового читателя в первой четверти XIX века стараниями «Колумба российской истории», «последнего летописца и первого историка» – Н. М. Карамзина, глубокое знакомство которого с историческими документами редчайшим образом сочеталось с недюжинным литературным талантом. Написанные Карамзиным тома «Истории государства Российского», посвященные эпохе Ивана Грозного, были опубликованы в 1818 и 1821 гг. Не жалея чувств своего читателя, стремившийся к объективности историк описал все темные стороны царствования Ивана Грозного. И это оказало влияние на восприятие образа царя во всей последующей отечественной культуре. Другой русский историк, младший современник Карамзина М. П. Погодин, в 1828 г. отозвался об Иване IV крайне нелицеприятно: «Злодей, зверь, говорун-начетчик с подьяческим умом, и только. Надо же ведь, чтобы такое существо, потерявшее даже образ человеческий, не только высокий лик царский, нашло себе прославителей». За что, кстати, был жестко отчитан шефом III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии графом А. Х. Бенкендорфом: власть очень нервно относилась к попыткам критиковать царей, пусть даже давно скончавшихся («Прошедшее России было удивительно, ее настоящее более чем великолепно; что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение»).

Другой столп отечественной исторической науки, С. М. Соловьев, лет через пять после погодинского приговора Ивану Грозному, тринадцатилетним подростком открыл для себя труд Карамзина, и эпоха первого царя сразу привлекла его своей противоречивостью: «Самые любимые томы были: шестой – княжение Иоанна III и восьмой – первая половина царствования Грозного; здесь действовал во мне отроческий патриотизм: любил я особенно времена счастливые, славные для России; взявши, бывало, девятый том, я нехотя читаю первые главы и стремлюсь к любимой странице, где на полях стоит: “Славная осада Пскова”».

Портрет великого князя московского Василия III, отца Ивана Грозного

А еще через пять лет, в 1838 г., читатель впервые получил возможность прочесть посвященную самому мрачному эпизоду царствования Ивана Васильевича лермонтовскую «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». С этого времени в отечественной культуре надолго закрепилось негативное восприятие Ивана Грозного: перефразируя Пушкина, история была злободневнее свежих газет, поэтому осуждение самодержавия XVI века было своего рода формой протеста против самодержавия современного. Подобного рода «вольнодумство» не поощрялось правительством Николая I, но по завершении его царствования критика самовластия Ивана Васильевича вновь стала возможной, в немалой степени содержа в себе и завуалированное осуждение деспотизма Николая Павловича. На установленном в 1862 г. в Новгороде Великом грандиозном монументе «Тысячелетие России» Ивану Грозному места не нашлось (при том, что присутствуют скульптурные изображения его первой жены, царицы Анастасии Романовны, советников царя – Сильвестра и Алексея Адашева, а также полководца той эпохи – князя Михаила Воротынского). Год спустя был напечатан исторический роман А. К. Толстого «Князь Серебряный», также немало повлиявший на формирование у читающей публики негативного отношения к эпохе Ивана IV. Образ свирепого царя Ивана перешагнул за границы Российской империи, в Европу, где, впрочем, не сразу смогли разобраться что к чему. В авторитетной французской энциклопедии Larousse (1903 года издания), в частности, об Иване Грозном было сказано следующее: «Иван IV Ужасный, за свою жестокость прозванный Васильевичем»…

Впрочем, постепенно образ Ивана Васильевича в творчестве деятелей отечественной культуры начинает трансформироваться, приобретая большую глубину и психологическую сложность. Таково скульптурное изображение царя М. М. Антокольского, завершенное в 1870 г. и вскоре охотно купленное Александром II для Эрмитажа; неоднозначна трактовка личности царя в опере Н. А. Римского-Корсакова «Псковитянка», поставленной в 1873 г. в Мариинском театре. Тема глубокой личной трагедии Грозного, царя, теряющего по сюжету оперы только что обретенную внебрачную дочь, удивительным образом перекликается с законченным в 1885 г. великолепным полотном И. Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Впрочем, картина вызвала довольно резкую реакцию со стороны императора: Александр III в том же году запретил ее экспонировать (картина стала первым полотном, запрещенным российской цензурой). В 1913 г. старообрядец Абрам Балашов накинулся на картину с ножом, нанеся по фигуре Ивана Грозного три удара. А еще через сто лет в Министерство культуры было подано требование убрать картину из экспозиции Третьяковской галереи, поскольку она «клевещет на царя». И сейчас еще в интернете тиражируют заявления о том, что «у Ильи Репина после написания всем известной картины отсохла рука, и он ничего больше не смог писать». Игнорируя при этом тот факт, что после написания «всем известной картины» Репин прожил еще 45 лет, написав массу замечательных полотен, среди которых – несколько портретов Николая II, «Заседание Государственного совета», «Не ждали», «Арест пропагандиста», а также не менее известная картина – «Запорожцы»…

Елена Глинская, мать Ивана Грозного. Реконструкция облика по черепу

Фигура Ивана Грозного осталась одной из знаковых в отечественной культуре XX века. Причем, в духе эпохи, Иван Васильевич шагнул на киноэкраны. В 1935 г. М. А. Булгаков написал сатирическую пьесу «Иван Васильевич», которая при жизни драматурга не была ни напечатана, ни опубликована. Зато гораздо более завидная судьба уготована была дилогии А. Н. Толстого «Иван Грозный», написанной в 1942–1943 гг.: в 1946 г. автор посмертно был удостоен за нее Сталинской премии. Иосифу Виссарионовичу вообще фигура первого русского царя была симпатична (вероятно, ввиду определенных аналогий с собственной персоной). По его инициативе в годы Великой Отечественной войны знаменитый режиссер С. М. Эйзенштейн начал съемки кинокартины, сюжет которой был утвержден лично Сталиным. В 1945 г. фильм вышел на экраны; режиссер и съемочная группа были удостоены Сталинской премии I степени. Эйзенштейн планировал снять трилогию, но успел создать только вторую часть, которая, в противоположность первой, вождю чрезвычайно не понравилась. Слишком ярко в фильме были показаны пьяные бесчинства царских опричников. В сентябре 1946 г. было опубликовано постановление Оргбюро ЦК ВКП(б), в котором картина была подвергнута уничтожающей критике: «Режиссер С. Эйзенштейн во второй серии фильма «Иван Грозный» обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов… а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером – слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета». В итоге съемки 3-й части были прекращены, а вторая часть, вызвавшая неудовольствие власти, вышла в прокат лишь в 1958 г., когда ни Сталина, ни Эйзенштейна уже не было в живых. И, наконец, всенародную популярность персоне Ивана Грозного принесла вышедшая на экраны в 1973 г. кинокартина Л. И. Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию». В основу сценария была положена пьеса Булгакова, а часть костюмов, использованных при съемках, была сшита еще для картины Эйзенштейна.

Церковь Вознесения в Коломенском, возведенная в честь рождения Ивана Грозного

Однако образ, формируемый средствами искусства, зачастую оказывается весьма далек от исторического прототипа. В настоящей книге мы проследим жизненный путь Ивана Грозного – от рождения до смерти, опираясь на исторические источники.

Детство Ивана Грозного

Только то в человеке прочно и надежно, что всосалось в природу его в первую пору жизни.

Ян Амос Коменский

Первый царь Московского государства, Иван IV Васильевич Грозный, появился на свет на исходе лета 7038-го года от сотворения мира – 25 августа 1530 г. по привычному нам летоисчислению от Рождества Христова. Позднее, чтобы объяснить его прозвище «Грозный», была сочинена легенда о том, что во время его рождения над Москвой якобы бушевала страшная гроза. Другая легенда, и тоже довольно поздняя, приписывала царю Ивану холопское происхождение. Якобы по смерти предыдущего царя не осталось наследников, и тогда было решено избрать нового государя оригинальным способом: все жители Москвы должны прийти к Москве-реке с зажженными свечами, чтобы Бог указал, кому царствовать (у божественного избранника свеча продолжит гореть, тогда как все прочие погаснут). Боярин, хозяин Ивана, собираясь к реке, посулил своему холопу: «Стану царем, дам тебе волю». Иван же в ответ пообещал боярину: «Стану царем, прикажу казнить тебя». И сдержал свое слово.

Скульптурный портрет – реконструкция по черепу Ивана Грозного. Скульптор-антрополог М. М. Герасимов

Таковы легенды. Правда же была, как это часто бывает, намного менее красивой и куда как более прозаичной. Отец будущего царя, великий князь московский Василий III Иванович, 46 лет от роду, прожив 20 лет в браке с первой своей супругой, Соломонией Сабуровой, так и не обзавелся наследником. Судьба династии московских Рюриковичей висела на волоске (поскольку младшим своим братьям бездетный великий князь запрещал жениться). Поэтому Василий III задумал развестись с «неплодной» супругой. Впрочем, злые языки утверждали, что развод великого князя был связан не столько с заботами о будущем престола, сколько с тем, что великий князь присмотрел уже себе новую жену – княжну Елену Васильевну Глинскую, которая была примерно на 20 лет моложе Соломонии Сабуровой и лет на 30 младше самого Василия Ивановича.

Так или иначе, но в 1525 г. Сабурова была насильно пострижена в монахини. После этого долго ходили слухи, что Соломония была сослана в монастырь, уже будучи беременной, и даже якобы родила в келье мальчика… Сам развод в принципе противоречил церковным правилам: венчанных в церкви супругов могла разлучить лишь могила. Однако никаких громких протестов по поводу произошедшего не последовало, а глава Русской православной церкви митрополит Даниил сам цитировал Василию III Христову притчу из Евангелия от Луки: «Некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает?». Развод в великокняжеской семье прошел, таким образом, без тех громких и скандальных последствий, какие повлек за собой развод короля Генриха VIII Тюдора с его первой супругой, Екатериной Арагонской. Начав подготовку к разводу в том же 1525 г., английский король освободился от первой супруги лишь в 1533 г.; последствием этого события стало начало Реформации в Английском королевстве.

Великий князь Московский обрел семейное счастье намного быстрее – уже в 1526 г. он венчался с Еленой Глинской. Род князей Глинских, незадолго до того бежавших из Великого княжества Литовского в Россию, вел свое происхождение от знаменитого татарского темника Мамая. Курьезно, но если родословная легенда Глинских правдива, то в жилах Ивана Грозного смешалась кровь Дмитрия Донского и разгромленного им на Куликовом поле властителя Золотой Орды. В угоду молодой супруге Василий III даже, несмотря на осуждение окружающих (довольно спокойно перенесших великокняжеский развод), стал постригать бороду, чтобы выглядеть моложе. Однако молодости великому князю это не прибавило, и его второй брак на протяжении первых лет оставался бесплодным. Супруги совершили ряд пеших походов на богомолье в отдаленные монастыри, испрашивая у небес милости, прося послать наследника. Наконец в августе 1530 г. династический кризис разрешился – пятидесятилетний Василий III впервые в своей жизни сделался отцом. Радость родителей была велика: в селе Коломенском, где произошло это важное для них событие, спустя два года была достроена церковь Вознесения. Считается, что она построена в честь рождения Ивана Грозного (хотя заложили ее за два года до его появления на свет). В октябре 1532 г. в семье Василия III появился еще один ребенок – младший брат Ивана Грозного Юрий. Впрочем, радость была омрачена тем, что мальчик родился умственно неполноценным – «без ума, и без памяти, и бессловесен». Получив от отца в удел город Дмитров, он умрет в 1563 г. в возрасте 31 года.

Сам Василий III наслаждался семейной гармонией недолго. Осенью 1533 г., отправившись на охоту под Волок Ламский, великий князь обнаружил на бедре нарыв, которому сначала не придал значения. Однако нарыв быстро увеличивался, и сидеть в седле московский государь уже не мог. Гной, который выпускали из нарыва, издавал чудовищное зловоние. Судя по описанным современниками симптомам, великий князь умирал от заражения крови. Василия III привезли в Москву уже едва живым, завещание («духовную грамоту») он продиктовал еще в Волоке. Наследником российского престола, согласно завещанию, провозглашался старший из его сыновей, Иван Васильевич. Правда, сына умиравший Василий III долго не желал подпускать к своему смертному одру. Лишь незадолго до кончины великого князя, 3 декабря 1533 г., ребенка привели к отцовской постели, и умирающий государь благословил своего наследника одной из главных святых реликвий московских князей – крестом святого чудотворца Петра, митрополита Киевского. Утром следующего дня, 4 декабря, маленький Иван, которому едва исполнилось 3 года, проснулся сиротой и великим князем Московским и всея Руси. Конечно, он не мог осознать всей тяжести личного горя, обрушившегося на него, как не мог оценить и груза ответственности за судьбы огромной страны и ее трехмиллионного населения, который отныне ложился на его детские плечи и который ему предстояло нести так долго, как не приходилось ни одному правителю Руси ни до него, ни после – более полувека.

Регентство

Впрочем, для всех было вполне очевидно, что трехлетний великий князь еще долго не сможет управлять своей державой самостоятельно. Духовная грамота Василия III не сохранилась до наших дней, и ученые могут лишь строить гипотезы относительно состава «седьмочисленных бояр» – того круга лиц, который должен был помогать в управлении Великим княжеством Московским вдове Василия III – Елене Глинской, вплоть до совершеннолетия Ивана Васильевича. Желающих «подставить плечо» под ношу, непосильную для ребенка, было предостаточно. Беда была в том, что далеко не все хотели делать это бескорыстно.

«Иван Грозный». Художник В. Васнецов

После кончины Василия III ближайшими родственниками Ивана, кроме матери и годовалого брата Юрия, были два его родных дяди – младшие братья покойного отца. И если младший из них, князь Андрей Иванович, удельный князь Старицкий, политических амбиций не проявлял, то старший, князь Юрий Иванович Звенигородский, вполне мог рассчитывать на лидирующее место в регентском совете при малолетнем племяннике. Но честолюбие могло завести князя Юрия и намного дальше. Он не мог не знать о конфликте, случившемся в семье московских князей столетием раньше, в 1425 г., когда его тезка, второй сын Дмитрия Донского князь Юрий Звенигородский оспаривал права на великокняжеский стол у своего десятилетнего племянника, Василия II. Спор тогда был разрешен волей ордынского хана в пользу племянника, но спустя восемь лет, в 1433 г., князь Юрий Дмитриевич силой оружия решил конфликт в свою пользу, изгнав Василия II из Москвы. Подобные исторические аналогии могли зародить в душе князя Юрия Ивановича мечты о шапке Мономаха.

53-летний Юрий мог быть опасен для Ивана IV, но более всего он угрожал интересам вдовы Василия III. Однако властолюбивая, энергичная и совсем еще молодая (вряд ли ей было больше 25 лет) великая княгиня Елена Васильевна Глинская не собиралась проводить остаток своих дней горькой вдовой вдали от Кремля и без влияния на политическую жизнь Московской державы. И она нанесла удар первой. На восьмой день после кончины Василия III, 11 декабря 1533 г., князь Юрий Иванович по обвинению в измене великому князю («через крестное целованье вборзе учал великие неправды делати») был арестован и брошен в темницу. Принадлежавшие ему города были конфискованы («взяты на государя»). Доказывать вину удельного князя никто не собирался – о суде над ним не шло даже речи. Спустя два года с лишним, в марте 1536 г., князь Юрий умер в заточении.

Овдовевшая Елена Глинская довольно быстро после смерти супруга сошлась с одним из бояр, князем Иваном Федоровичем Овчиной Телепневым-Оболенским. Отношения между княгиней-регентшей и ее фаворитом не были секретом для московского двора и были настолько явными, что спустя некоторое время даже поползли слухи о том, что именно князь Иван Телепнев является настоящим отцом маленького великого князя. Укреплению позиций Ивана Телепнева способствовало и то обстоятельство, что его родная сестра, Аграфена Челяднина, была кормилицей малолетнего великого князя. Положение фаворита великой княгини все более упрочивалось, и в январе 1534 г. (не более чем через два месяца после кончины Василия III) Телепнев уже имел высокий придворный чин конюшего, считавшийся тогда наиболее почетным в боярской среде. Такие представления о чине конюшего сохранялись и в следующем, XVII столетии. Живший в России в начале XVII в. французский наемник капитан Жак Маржерет, например, писал, что «высшая должность в России – главный смотритель конюшен, его называют Конюшим боярином»; о том же сообщает анонимный автор другого ценного источника по истории России начала XVII века – «Записки о царском дворе»: «Конюшей бывает началной боярин». Наконец, наиболее подробно бытовавшие в придворной среде представления о статусе конюшего выразил в середине XVII века беглый подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин: «А кто бывает конюшим, и тот первой боярин чином и честию; и когда у царя после его смерти не останется наследия, кому быть царем, кромь того конюшего, иному царем быти некому, учинили б его царем и без обирания». Неудивительно поэтому, что стремительный взлет влияния князя Телепнева вызывал раздражение у многих при московском дворе. Родной дядя правительницы, князь Михаил Львович Глинский, имевший на племянницу огромное влияние в первые месяцы ее регентства, попытался ослабить влияние набиравшего силу фаворита, указав княгине Елене Васильевне на недопустимость ее слишком вольного поведения, недостойного положения вдовы, находящейся к тому же в трауре по покойному мужу. Ответ Елены Глинской оказался быстрым и жестоким – в августе 1534 г. князь Михаил Глинский был схвачен по обвинению в государственной измене, брошен в темницу и заморен голодом.

Это окончательно отбило у бояр всякую охоту оспаривать права регентши на единоличную власть в стране. Тем более что в августе 1534 г. началась война с Великим княжеством Литовским, известная как Стародубская война. Наиболее упорные боевые действия развернулись в 1535 и 1536 гг. Несмотря на героическую оборону Стародуба, возглавленную двоюродным братом фаворита Елены Глинской, князем Федором Телепневым, литовцы смогли овладеть крепостью и вырезали в захваченном городе до 13 тысяч мирных жителей. Как вспоминал позднее сам Иван Грозный, литовские войска «воевод наших, и детей боярских с женами и с детьми многих поимали и порезали, как овец». Однако на другом направлении, под Себежем, неприятель потерпел поражение, отступавшее по льду Себежского озера 20-тысячное польско-литовское войско провалилось под лед и практически полностью погибло. В феврале 1537 г. по просьбе великого князя литовского Сигизмунда I Старого война была прекращена подписанием перемирия, по которому приобретения Литвы ограничивались городом Гомелем с ближайшей округой.

Вскоре по окончании Стародубской войны неблагосклонное внимание правительницы привлек последний из сыновей Ивана III, удельный князь Андрей Иванович Старицкий, двор которого был прибежищем для многих недовольных регентством Елены Глинской. В мае 1537 г. он поднял мятеж против правительства Елены Глинской, бежал из Старицы и двинулся с верными ему людьми к Новгороду, намереваясь склонить этот город на свою сторону. Однако достичь своей цели мятежный удельный князь не успел: настигнутый правительственным отрядом, возглавленным фаворитом Елены Глинской, князем Иваном Телепневым, он поверил клятвенному обещанию полной амнистии и отправился в Москву. В столице Андрей Старицкий немедленно был взят под стражу, а Ивану Телепневу регентша для вида даже объявила опалу за самовольную гарантию неприкосновенности мятежнику. Андрей Старицкий был отправлен в ссылку и вскоре, в декабре того же года, скончался. Семья князя Андрея еще три года после этого оставалась под стражей, а Старицкий удел был «взят на государя».

Помимо расправ с недовольными правлением регентши и потенциально опасных для ее сына лицами, правительство Елены Глинской занималось и в полном смысле этого слова созидательной деятельностью. В 1535 г., в частности, началось продолжавшееся три года строительство Китайгородской стены, протяженность которой составила около 2,5 км при 12 башнях. В случае вражеского нападения (наиболее вероятным в те времена полагали прорыв к столице крымских татар) новая укрепленная линия могла защитить большую часть населения Москвы. С именем Елены Глинской связано также проведение важной денежной реформы. В феврале 1535 г. был оглашен указ, вводивший на территории всей страны единое денежное обращение. Проводимая денежная реформа подразумевала ликвидацию денег, которые ранее чеканились в удельных княжествах. Кроме того, в целях экономии правительство Елены Глинской пошло на «порчу монеты» – при прежнем номинале вес серебряных денег уменьшался примерно на 15 %. Самой крупной монетой, которую чеканили на новгородском монетном дворе, стала копейка (на аверсе монеты было помещено изображение всадника с копьем). Весила копейка 0,68 г. Московский монетный двор чеканил монету такого же веса, но с изображением всадника с саблей в руке, вследствие чего она стала называться сабляницей. Монета вдвое меньшего веса именовалась денгой, а еще более мелкая монета, достоинством в половину денги, звалась полушкой. Покупательная стоимость этих серебряных денег была довольно высокой – стоимость одного пуда ржи в те годы не доходила до 5 копеек, а пуд овса стоил около полутора копеек.

Разумеется, маленький великий князь Иван Васильевич в государственных делах настоящего участия принимать еще не мог, но формальный статус правителя Московского государства обязывал его быть участником официальных церемоний. Ивану не исполнилось и четырех лет, когда летом 1534 г. ему пришлось дать первую в своей жизни аудиенцию – он принимал приехавшего из Крымского ханства посла. При этом великий князь совершал все полагавшиеся по дипломатическому протоколу действия: «корошевался» (традиционный для контактов с восточными государствами дипломатический обряд корошевания сочетал в себе рукопожатие и объятие) с послом, подавал ему кубок с медом, одаривал платьем. Правда, традиционного в таких случаях приглашения к столу не было – «того для, что еще ел у матери, а у себя столом не ел». Вероятно, Иван не только ел, но и жил в эти годы в покоях матушки. Возраст великого князя вполне оправдывал некоторые изменения в дипломатическом протоколе. Литовскому посланнику, которого принимали в Кремле в августе 1536 г., незадолго до шестилетия Ивана IV, было от имени маленького государя сказано: «Пригоже нам было тебя жаловати, ести к себе звати, да еще есмя леты несовершенны, и быти нам за столом – и нам будет стол в истому». Разумеется, великий князь Иван Васильевич должен был участвовать и в других официальных церемониях; вместе с матерью и младшим братом он выезжал на богомолье за пределы Москвы. Последняя из таких поездок, в Можайск, состоялась в январе 1538 г.

А через два месяца в жизни Ивана произошло событие, раз и навсегда изменившее ход его жизни. Утром 3 апреля 1538 г. внезапно скончалась его мать, Елена Васильевна Глинская. В тот день для Ивана, ставшего круглым сиротой, кончилось детство.

Боярское правление

«Горе мужу, которым управляет жена, горе городу, которым управляют многие!»

Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова

Смерть Елены Глинской была скоропостижной, свидетельств тому, чтобы ее кончине предшествовала хотя бы скоротечная болезнь, не сохранилось. Неудивительно поэтому, что вскоре после смерти княгини-регентши по стране, а затем и за ее пределами поползли слухи о том, что скорая на расправу правительница была отравлена собственными боярами. Недавно проведенные исследования останков Елены Глинской выявили присутствие в ее костях заметного количества ртути и мышьяка, что может указывать на следы отравления. Однако следует учитывать и то, что в XVI в. названные выше ядовитые вещества нередко бывали составными частями лекарств и даже женской косметики. Поэтому торопиться с выводами не следует. Позднее сам Иван Грозный, легко обвинявший своих недоброжелателей как в реальных, так и в мнимых преступлениях, не высказал даже предположения об отравлении матери, не забыв, впрочем, припомнить одному из бояр, князю Михаилу Тучкову, что после смерти Елены Глинской тот «много говорил о ней надменных слов». Однако в том, что недовольство правлением Елены Глинской среди московского боярства присутствовало, сомневаться не приходится.

Уже на шестой день после смерти Елены Глинской бояре князья Шуйские схватили любимца покойной регентши, князя Ивана Телепнева, и бросили его в темницу, сковав теми же цепями, в которых умер Михаил Глинский. Привязанность великого князя к фавориту матери бояр не остановила – Телепнев вскоре умер в заточении. У семилетнего сироты отобрали и отправили в ссылку и его кормилицу – боярыню Аграфену Челяднину. В жизни Ивана наступили черные времена. Великий князь московский был лишен не только участия в государственных делах, но порой и элементарной заботы, вследствие чего ему с братом иногда приходилось ложиться спать голодными. Предоставим слово самому Ивану IV: «Нас же с единородным братом моим… начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде и в пище. Ни в чем нам воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас и не взглянет – ни как родитель, ни как опекун, и уж совсем ни как раб на господ. Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные бесчестные страдания, перенесенные мною в юности? Сколько раз мне и поесть не давали вовремя».

Боярское правление сопровождалось беззастенчивым разграблением государевой казны. Под разными предлогами бояре запускали руки в царскую сокровищницу, присваивая себе десятилетиями копившиеся великими московскими князьями богатства. Происходившее на протяжении нескольких лет беззаконие Иван IV описывал позднее, не жалея черных красок: «Что же сказать о доставшейся мне родительской казне? Все расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе… А о казне наших дядей что говорить? Всю себе захватили. Потом напали на города и села, мучили различными жестокими способами жителей, без милости грабили их имущество. А как перечесть обиды, которые они причиняли своим соседям? Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами нарушали законы и чинили беспорядки, от всех брали безмерную мзду… Хороша ли такая верная служба? Вся вселенная будет смеяться над такой верностью! Что и говорить о притеснениях, бывших в то время? Со дня кончины нашей матери и до того времени шесть с половиной лет не переставали они творить зло»!

Не без горькой иронии писал Иван Грозный о том, как ходивший в более чем скромной для человека его положения одежде князь Иван Шуйский внезапно оказался владельцем огромных «родовых» богатств. «А бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние. А известно всем людям, что при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба была мухояровая зеленая на куницах, да к тому же на потертых; так если это и было их наследство, то чем сосуды ковать, лучше бы шубу переменить».

«Земский собор». Художник С. Иванов

Между боярскими кланами завязалась борьба за власть и влияние. Позднее сам Иван Грозный напишет: «Подданные наши достигли осуществления своих желаний – получили царство без правителя, об нас же, государях своих, никакой заботы сердечной не проявили, сами же ринулись к богатству и славе, и перессорились при этом друг с другом. И чего только они не натворили! Сколько бояр наших, и доброжелателей нашего отца и воевод перебили! Дворы, и села, и имущество наших дядей взяли себе и водворились в них… Князь Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и таким образом воцарились; тех же, кто более всех изменял отцу нашему и матери нашей, выпустили из заточения и приблизили к себе. А князь Василий Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея, и на этом дворе его люди, собравшись, подобно иудейскому сонмищу, схватили Федора Мишурина, ближнего дьяка при отце нашем и при нас, и, опозорив его, убили. И князя Ивана Федоровича Бельского и многих других заточили в разные места. И на церковь руку подняли: свергнув с престола митрополита Даниила, послали его в заточение. И так осуществили все свои замыслы и сами стали царствовать». Иван Васильевич перечисляет здесь основные, на его взгляд, преступления бояр Шуйских: казнь очень влиятельного при дворе Василия III и Елены Глинской дьяка Федора Мишурина в октябре 1538 г., арест одного из главных соперников клана Шуйских – боярина князя Ивана Бельского (осень 1538 г.), низложение возглавлявшего 17 лет Русскую православную церковь митрополита Даниила (февраль 1539 г.).

Владычество князей Шуйских не было безраздельным, их власть оспаривала другая придворная боярская группировка, возглавленная князьями Бельскими. Глава семейства Бельских, князь Иван Федорович, летом 1540 г. был выпущен из заточения и вскоре, пользуясь доверием великого князя, оттеснил на вторые роли Шуйских и их сторонников. Ситуация при дворе и в стране в целом стала меняться: в декабре 1540 г. из-под стражи была выпущена семья покойного князя Андрея Старицкого. Планировался военный поход на Казань, где московские власти предполагали посадить на престол своего ставленника. Под этим предлогом из Москвы был окончательно удален глава клана Шуйских – князь Иван Васильевич Шуйский, которого назначили главным воеводой в полках, готовящихся к казанскому походу. Поход этот, однако, так и не состоялся в связи с вторжением летом 1541 г. в русские земли крымского хана Сахиб-Гирея. Набег крымчаков был остановлен на р. Оке у города Ростиславля полками под началом боярина князя Дмитрия Федоровича Бельского. Бывший правитель страны, Иван Васильевич Шуйский, тем не менее так и продолжал стоять со своими отрядами во Владимире до самого конца 1541 г. Его долгое пребывание вдали от столицы уже нельзя было считать ничем, кроме опалы. Именно так трактовал удаление старшего из Шуйских из Москвы и сам Иван Грозный: «Когда я стал подрастать, то не захотел быть под властью своих рабов; и поэтому князя Ивана Васильевича Шуйского от себя отослал».

Но торжество Бельских оказалось недолгим. Недовольное их усилением боярство составило против них заговор. В начале января 1542 г. опальный князь Иван Шуйский со своими полками («собрав множество людей и приведя их к присяге») выступил к Москве, а его сторонники в столице тем временем взяли под арест князя Ивана Бельского и его сторонников. В числе последних оказался и митрополит Иоасаф, которого с митрополии прогнали «с великим бесчестием». Самого же князя Бельского сослали на Белоозеро, где в мае того же года он был убит по приказу Шуйских. Правда, тогда же умер и признанный вождь Шуйских, князь Иван Васильевич, но – свято место пусто не бывает – место покойника во главе боярского клана занял князь Андрей Михайлович Шуйский, по свидетельствам источников – человек крайне жестокий и корыстолюбивый.

Расправлялись Шуйские с любимцами Ивана IV и позднее. В сентябре 1543 г. они прямо на глазах у государя арестовали боярина Федора Семеновича Воронцова: «Перед великим князем и перед митрополитом в Столовой избе у великого князя на совете… изымаша… за то, что его великий государь жалует и бережет, биша его по ланитам и платье на нем ободраша, и хотеша его убити, и едва у них митрополит умоли от убивства. Они же сведоша его… с великим срамом, бьюще и пхающе на площади». Этот летописный рассказ полностью пересекается с описанием самого Ивана Грозного, очевидца творимого боярами беззакония: «Потом князь Андрей Шуйский со своими единомышленниками явились к нам в Столовую палату, неистовствуя, захватили на наших глазах нашего боярина Федора Семеновича Воронцова, обесчестили его, вытащили из палаты и хотели его убить. Тогда мы послали митрополита Макария… передать им, чтобы они его не убивали, и они, с неохотой послушавшись наших слов, сослали его в Кострому; при этом они оскорбляли митрополита, теснили его и разорвали на нем мантию… и толкали в спину наших бояр».

Жестокие расправы над соперниками и просто неугодными лицами, вершимые боярами от лица великого князя, – вот те впечатления, под влиянием которых формировался характер будущего самодержца. Но пока он мог лишь смотреть на происходящее, отводя душу в расправах над совсем уж беззащитными существами. К 12 годам у Ивана появилась полюбившаяся ему забава – сбрасывать собак и кошек «с стремнин высоких». Развитие у великого князя таких наклонностей должно было бы насторожить бояр, однако те, упиваясь властью и безнаказанностью, не обратили на это должного внимания. И совершенно напрасно.

Рождение царства

Я видел – наши игры с каждым днем Все больше походили на бесчинства… * * * Я прозревал, глупея с каждым днем, Я прозевал домашние интриги. Не нравился мне век и люди в нем Не нравились. И я зарылся в книги. В. С. Высоцкий. Мой Гамлет

Вскоре после инцидента с Федором Воронцовым 13-летний великий князь на полтора месяца покинул столицу, отправившись на богомолье в Троице-Сергиев монастырь, Волок Ламский и Можайск. По всей вероятности, во время этой поездки он немало думал о боярском своеволии и искал выхода из сложившейся ситуации. И выход был найден, причем в соответствии с теми правилами политической игры, которые ввели в московский обиход сами Шуйские.

29 декабря 1543 г. Иван Васильевич неожиданно распорядился схватить главу боярского правительства – боярина князя Андрея Михайловича Шуйского, «не мога того терпети, что бояре безчиние и самовольство чинят». Приказ великого князя выполнили псари, которые «князя Андрея Шуйского… взяша и убиша, влекуще к тюрмам». Трудно сказать, было ли убийство князя Шуйского совершено по прямому распоряжению Ивана Васильевича или же псари «переусердствовали», конвоируя недавно всесильного боярина в тюрьму. Так или иначе, но правительство Шуйских пало, представители этого боярского рода, не сумев организовать никакого сопротивления, отправились в ссылку (которую будут отбывать два года). В Москву тем временем возвращались жертвы прежних опал. Именно с этого момента бояре начали осознавать, что великий князь вступает в «совершенные лета», и не считаться с его волей становится опасным: «От тех мест начали боляре от государя страх имети». Иван IV сделал первые шаги к тому, чтобы заслужить от современников свое прозвание – «Грозный».

«Московские стрельцы». Художник С. Иванов

Сам великий князь Иван Васильевич позднее вспоминал, что самостоятельно править своим государством он начал с 15-летнего возраста (а этот рубеж он перешагнул в августе 1545 г.). По представлениям XVI столетия, совершеннолетие для юноши наступало именно в этом возрасте. Однако говорить о том, что с этого момента Иван IV превратился в самостоятельного правителя, разумеется, не приходится. На смену павшему правительству Шуйских пришла другая боярская группировка, лидером которой, по всей вероятности, был вернувшийся из опалы Федор Воронцов. С этого времени Иван все больше времени проводил в обществе сверстников, потехи которых становились все менее безобидными. Юный государь «по торжищам начал на конех ездити и всенародных человеков, мужей и жен, бити и грабити». Подобного рода забавы не вызывали осуждения у боярства, которые, напротив, предрекали: «Храбр будет сей царь и мужествен». Лишь немногие отваживались открыто выступать против нравов, царивших в окружении Ивана Васильевича. Его духовник, священник кремлевского Благовещенского собора Сильвестр настаивал на удалении из окружения своего духовного сына содомитов (содомским грехом на Руси именовали гомосексуализм). «Аще сотвориши, – писал Сильвестр, – искорениши злое се беззаконие прелюбодеяние, содомский грех и любовник отлучиши, без труда спасешися».

В те же годы Иван Грозный начинает получать, выражаясь современным языком, образование. Наставником и воспитателем великого князя стал сам митрополит Макарий, один из самых талантливых церковных писателей своей эпохи. Под его руководством Иван Васильевич получает богатейшие знания по церковной истории, в тонкостях изучает обрядовую сторону православного богослужения. Знания юного государя в этой области оказались настолько прочными, что впоследствии он сможет свободно, не опираясь на записи и книги, вести богословскую полемику с папским легатом, специально присланным в Москву убеждать русского царя в преимуществах католицизма перед православием. И выйдет из этой полемики победителем. Помимо богословия, Иван Грозный получил отличные познания в истории – как в отечественной, так и в зарубежной. Легкость, с которой он оперирует фактами, почерпнутыми из русского летописания, примеры из истории Иудейского царства, Древнего Рима или Византийской империи, приводимые им в переписке с князем Курбским, – все это указывает на то, что познания Ивана IV в области истории были весьма глубокими. Характер и интеллект приближающегося к рубежу совершеннолетия юного государя становились все тверже и острее, неся в себе опасное сочетание недюжинного ума и незаурядной жестокости.

Летом 1546 г. 15-летний государь выступил в свой первый военный поход с полками, стоявшими на Оке на случай вторжения татар. В Коломне в его присутствии завязалась стычка между служилыми людьми, были убитые. Иван заподозрил неладное и приказал провести следствие и выяснить, кто подбивал участников схватки на их поступок. Результатом стала новая чистка в составе правительства: недавний любимец государя, боярин Федор Воронцов, боярин князь Иван Кубенский, ранее бывший великокняжеским дворецким, были схвачены и обезглавлены у шатров Ивана IV. Пострадал и конюший Иван Петрович Челяднин, которого раздели донага и держали под арестом. Спасло его лишь то, что он «против государя встреч не говорил, а во всем себя виноват чинил» (иначе говоря, не оспаривал обвинений, демонстрируя полную покорность воле Ивана). Как видно, в результате летних казней 1546 г. пострадали представители разных боярских группировок – Челяднин, близкий некогда к правительству Елены Глинской, Кубенский, известный сторонник Шуйских, Воронцов, бывший фаворит самого Ивана, ранее отправленный Шуйскими в ссылку… Кто стоял за кулисами очередного правительственного переворота, сказать определенно мы не можем. Однако выиграли от случившегося представители княжеского рода Глинских – родня Ивана Грозного по матери. Со второй половины 1546 г. при дворе Ивана IV все более заметными и влиятельными фигурами становятся его родные дяди – князья Михаил и Юрий Глинские.

16 января 1547 г. в исторической судьбе Российской державы случилось одно из поворотных событий: в этот день произошло венчание Ивана IV на царство. Месяцем ранее великий князь поделился со своим наставником, митрополитом Макарием, мыслью о своем желании жениться. Митрополит это намерение одобрил, но предложил прежде венчаться на царство, т. е. принять царский титул. Церемония венчания происходила в Успенском соборе, где на голову Ивана IV была возложена старая регалия московских государей – шапка Мономаха. Предание связывало ее появление в России с именем одного из предков Ивана – византийского императора Константина IX Мономаха. И хотя история этой регалии была намного скромнее (в казне московских князей она упоминается лишь со времени Ивана Калиты), современники были убеждены в византийском происхождении «царского венца», который символически связывал Московскую державу с Древнерусским государством, а через него и с Византийской империей.

Обыкновенно говорят, что принятие Иваном Грозным царского титула поднимало авторитет Московского государства на международной арене. Вряд ли это так, ведь сам по себе царский титул не делал российского самодержца сильнее его соседей. Разумеется, титул «великий князь» в общеевропейской иерархии чинов соответствовал титулу герцога, царский же титул формально должен был соответствовать титулу императора и поставить московского государя на один уровень с правителями Священной Римской империи и Оттоманской порты. Однако прагматичные политики европейских государств не придавали к середине XVI в. большого значения титулам. Признавшие в 1554 г. за Иваном IV царский титул английские монархи, например, официально именовали себя королями Франции, что в принципе не меняло уже расстановки фигур на политической шахматной доске. Современники Ивана Грозного, влиятельные во Франции лотарингские герцоги из семьи де Гиз, носили титул королей Сицилии, Арагона и Иерусалима, что вовсе не делало их не только хозяевами, но даже и серьезными претендентами на эти земли. Что же касается стран, которые принятие Иваном Грозным царского титула действительно задевало (как, например, Польско-Литовское государство), то их правители упорно отказывались официально признавать за русским государем право именоваться царем. Они оспаривали даже право московских правителей называть себя «государями всея Руси» (резонно видя в этом притязание Рюриковичей на наследство Владимира Крестителя и Ярослава Мудрого, под властью которых некогда находились Малая и Белая Русь, в середине XVI в. принадлежавшие Великому княжеству Литовскому).

Под другим углом новый титул московского самодержца мог рассматриваться южными и восточными соседями Российского государства. С XIII в. на Руси царями называли ханов Золотой Орды, а после ее распада в XV в. – владык Казанского, Астраханского, Крымского и Сибирского ханств. Принятие Иваном IV царского титула, приравнивавшегося к титулам Чингисидов, предки которых более двух веков держали Русь под своей властью, могло трактоваться на востоке как притязание на равенство, если не как вызов. В условиях готовящегося похода на Казань новый царский титул Ивана Грозного приобретал особое, тревожное для восточного соседа звучание.

Шапка Мономаха

И, наконец, не следует упускать из виду еще одно существенное обстоятельство. Для русских людей XVI в. слово «царь» было не просто одним из титулов. По представлениям русских богословов и идеологов титул царя был божественен уже потому, что именно так в Библии именовались древние цари Израильские – Саул, Давид и Соломон. Именование московских государей царями ставило их в глазах русского человека в один ряд с этими персонажами священной истории. Не случайно в спорах с европейскими дипломатами российская сторона будет упорно отстаивать превосходство царского именования даже над титулом императора, объясняя, что титул «царь» взят из Священного Писания, тогда как слова «король» и «цесарь» суть лишь производные от человеческих имен (Карла Великого и Гая Юлия Цезаря). Более того, принятие русским самодержцем царского титула поднимало его в глазах подданных на совершенно недосягаемую высоту, выше которой мог быть лишь один Царь Небесный.

«В приказе московских времен». Художник С. Иванов

Иначе говоря, царский титул не столько укреплял авторитет московских государей на международной арене, сколько возвышал их над их собственными подданными. Новшества в титуле отлично вписывались в формирующуюся на Руси с конца XV в. теорию «Москва – Третий Рим» и подкреплялись претензией Ивана Грозного вести свою родословную от первого римского императора Октавиана Августа («от Августа-кесаря родством ведемся»).

«Избранная рада». Путем реформ

Кто не прибегает к новым средствам, пусть ожидает новых болезней, потому что время – величайший мастер нововведений.

Фрэнсис Бэкон

Вскоре после венчания на царство Иван Грозный венчается вновь – 3 февраля 1547 г. он взял в жены Анастасию Романовну Захарьину-Юрьеву, девушку из знатного и заметного при дворе московских государей боярского рода. Родоначальником этого семейства считается служивший Ивану Калите Андрей Кобыла, согласно родословной легенде выехавший на службу из Прусской земли. От его младшего сына, Федора Кошки, пошел род бояр Кошкиных, представители которого к первой половине XVI в. стали именоваться Захарьиными-Юрьевыми. Считается, что невеста была лично выбрана молодым царем из большого количества претенденток, специально для этого привезенных в Москву. Не исключено, однако, что царские смотрины были устроены лишь для создания видимости, в то время как кандидатура будущей царицы уже была заранее избрана Иваном Васильевичем и одобрена его ближайшим окружением. Для Глинских молодая царица была довольно удобной кандидатурой: отец Анастасии умер четырьмя годами ранее (следовательно, не приходилось опасаться неизбежного влияния тестя на молодого царя). Правда, у Анастасии были родные братья – Даниил и Никита, но они были еще молоды, чтобы конкурировать с Глинскими. Младший из Романовичей, Никита, довольно долго оставался при дворе и в военных походах на вторых ролях (надо полагать, в силу юного возраста). В бояре он был пожалован уже после смерти сестры, царицы Анастасии. Но именно от него пошла та ветвь боярского рода, которая, приняв фамилию Романовы, унаследовала в 1613 г. российский престол (причем совсем не последнюю роль в решении судьбы царского венца сыграло родство Романовых с прежними царями через брак Ивана Грозного с Анастасией Романовной). Старший из братьев, Даниил, сразу после царской свадьбы получил чин дворецкого. В то же время наиболее почетный в боярской среде чин конюшего принадлежал дяде царя Ивана – князю Михаилу Васильевичу Глинскому.

Брак Ивана Грозного с Анастасией Романовной оказался самым продолжительным в жизни царя (ходившего под венец после смерти первой супруги еще пять раз). За 13 лет царица Анастасия родила мужу шестерых детей, из которых выжили, правда, лишь два царевича. Старший из них, Иван, пал жертвой вспышки отцовского гнева в 1581 г., 27 лет от роду. Младший, царевич Федор, пережил своего отца и в возрасте 27 лет унаследовал трон, став последним представителем московской ветви Рюриковичей на российском престоле. Остальным детям Ивана Грозного и Анастасии Романовны судьба уготовила совсем короткий жизненный путь: своих первых дочерей, Анну и Марию, царь похоронил, когда ему едва исполнилось 22 года. Последняя дочь Ивана и Анастасии, Евдокия, умерла двух с половиной лет от роду в 1558 г. Трагической оказалась и судьба первого из их сыновей – царевича Дмитрия: родившийся в октябре 1552 г., он умер летом следующего года.

В литературе бытует мнение, что царица Анастасия оказывала на своего супруга положительное влияние, усмиряя сформировавшиеся у него еще в юности жестокие наклонности. Сам Иван Грозный, глубоко убежденный в том, что любимую жену отравили ее недоброжелатели, в письме к князю Курбскому утверждал: «Только бы у меня не отняли юницы моея, ино бы Кроновы жертвы не было». Н. М. Карамзин, описывая похороны царицы, напрямую связал эту личную трагедию царя с переменами в характере его правления: «Но еще не знали, что Анастасия унесла с собою в могилу. Здесь конец счастливых дней Иоанна и России: обо он лишился не только супруги, но и добродетели».

Не исключено, что молодая супруга действительно умела укрощать вспышки гнева своего венценосного мужа. Однако это не означает, что Иван Грозный под ее влиянием совершенно переродился. В начале июня 1547 г. к Ивану, находившемуся тогда в подмосковном селе Остров, явились присланные из Пскова с жалобой на наместника 70 челобитчиков. Не пожелав выслушать просителей, Иван Васильевич решил лично расправиться с ними: приказав раздеть их донага, обливал водкой и свечой поджигал им волосы и бороды. Затем царь велел бросить несчастных на землю и собирался уже предать их казни. Псковичей спасла лишь вовремя доставленная из Москвы весть о падении с колокольни Благовещенского собора Кремля колокола (что было воспринято Иваном Васильевичем как дурное предзнаменование).

Восточная политика России при Иване IV

Вскоре предзнаменование сбылось. С весны в Москве регулярно вспыхивали пожары, причем по столице ходили упорные слухи о том, что причиной бедствий была злонамеренная деятельность неких «зажигальщиков» (из которых некоторых обезглавили или посадили на кол, а иных живыми бросали в пламя ими же устроенных пожаров). 21 июня 1547 г. Москву охватил наиболее мощный пожар за всю ее предыдущую историю: «Таков пожар не бывал на Москве, как и Москва стала именоватися». Вспыхнув на Арбате, подгоняемое сильным ветром пламя вскоре охватило Кремль и Китай-город. В короткое время пеплом стало до 1/3 построек столицы, 250 церквей, в огне погибло от 2 до 4 тысяч человек. В среде погорельцев тут же поползли слухи, что и этот пожар организовали поджигатели, причем на сей раз называли конкретные имена виновных. К их числу принадлежали бабка Ивана Грозного по материнской линии, княгиня Анна Глинская, и ее сыновья, царские дядья князья Юрий и Михаил Глинские. Слухи эти распускали, судя по всему, недовольные усилением позиций Глинских бояре, в числе которых был родной дядя царицы Анастасии – боярин Григорий Юрьевич Захарьин. Москвичи были готовы верить в самые нелепые слухи. Анна Глинская, как говорили, обернувшись сорокою, кропила кровью из сердец покойников здания столицы, от чего те загорались сами собой. Взбудораженная этими страшными картинами толпа бросилась искать виновных. Скрывавшийся в Успенском соборе князь Юрий Васильевич Глинский был схвачен и растерзан прямо в храме. На восьмой день после пожара, 29 июня 1547 г., бунтующие москвичи пришли в село Воробьево, где после пожара жил Иван Грозный. Толпа требовала выдать на расправу Анну и Михаила Глинских, которые, как были уверены бунтовщики, прятались в этой царской резиденции. Шестнадцатилетний царь оказался перед лицом бушующей народной стихии беззащитным и растерянным: «И вниде страх в душу моя и трепет в кости» – так впоследствии описывал свои чувства Иван Васильевич.

«Иван IV и протопоп Сильвестр во время большого московского пожара 24 июня 1547 года». Художник П. Плешанов

Восставших удалось убедить разойтись; царь обещал оказать погорельцам помощь в восстановлении погибших домов. Влияние Глинских на Ивана Грозного после июньского восстания существенно ослабло, и оставшийся в живых царский дядя князь Михаил Васильевич Глинский даже предпринял в ноябре неудачную попытку бегства в Литву. Рядом с царем Иваном все более заметными становятся новые люди, причем самые влиятельные из них похвастаться знатным боярским происхождением не могли. Вокруг молодого царя стало формироваться новое правительство, названное впоследствии князем Андреем Курбским на польский манер «Избранной радой» (в современной исторической литературе вопрос о том, существовала ли «Избранная рада» как таковая, как правительство с более или менее постоянным составом, поставлен под сомнение). Наиболее близким к царю оказался его духовник, протопоп Благовещенского собора Сильвестр, в дни июньского восстания 1547 г. обратившийся к Ивану Грозному с обличительной проповедью, в которой пожар и мятеж москвичей трактовались как божья кара за многочисленные прегрешения государя. В большой чести и милости у Ивана Васильевича оказался Алексей Федорович Адашев, выходец из рода провинциальных костромских детей боярских. Пользовался доверием царя также дьяк Посольского приказа Иван Михайлович Висковатый, державший в руках все нити внешней политики Московского царства. Были в новом окружении Ивана Грозного и представители боярской аристократии, в частности, князь Андрей Михайлович Курбский, потомок некогда самостоятельных князей ярославских. Иногда к числу членов «Избранной рады» относят и митрополита Макария, наставника Ивана Васильевича.

Политическая программа нового правительства нашла отражение в т. н. «Большой челобитной Ивана Пересветова» – публицистическом произведении, облеченном в форму челобитной – прошения, поданного на имя царя. Автор, скрывающийся за псевдонимом Ивана Пересветова (среди прочих гипотез есть и такие, которые приписывают авторство Алексею Адашеву и даже самому Ивану Грозному), критикует прежнее боярское правление, находя ему аналогии в последних годах существования Византийской империи: «При царе Константине Ивановиче управляли царством греческие вельможи. Крестное целованье они ставили ни во что, совершали измены, несправедливыми судами своими обобрали они царство, богатели на слезах и крови христиан, пополняли богатство свое бесчестным стяжаньем». Преодоление тяжелого наследия предыдущих лет Иван Пересветов видел в установлении в стране жесткого единовластия, основанного на правосудии, справедливости и равенстве всех подданных царя перед законом. В пример Ивану Васильевичу ставился султан Мехмед II Завоеватель, установивший в захваченных им византийских землях именно такие порядки: «Хоть неправославный царь, а устроил то, что угодно Богу: в царстве своем ввел великую мудрость и справедливость… И нынешние цари живут по закону Магометову с великой и грозной мудростью. А провинившемуся смерть предписана, а как найдут провинившегося, не помилуют и лучшего, но казнят по заслугам дел его». Опорой царю должны были стать неродовитые служилые люди «воинского чина»: «А царю как без воинского духа быть? Воином силен и славен царь… Какова щедрость царя к воинам, такова и мудрость его. Щедрая рука никогда не оскудевает, а славу себе великую приобретает». Если царь Иван Васильевич последует совету Пересветова, его ждет великая слава и благоденствие: «Пишут о тебе, государь, о благоверном великом царе, мудрые греческие философы и латинские докторы, что будет о тебе, государь, великая слава вовеки – как о цезаре Августе или о царе Александре Македонском… что такой справедливости, как в твоем царстве-государстве, не будет во всей вселенной: от великой грозы твоей мудрости как от сна проснутся царские лукавые судьи, чтобы устыдиться своих лукавых дел… Ты, грозный и мудрый государь, приведешь к покаянию грешников, введешь в свое царство справедливость».

Нельзя не заметить, что политический идеал челобитчика – грозная мудрость (самого Ивана Васильевича называют Грозным в этой челобитной едва ли не впервые). Стали ли идеи, высказанные Иваном Пересветовым в «Большой челобитной», руководством к действию правительства «Избранной рады», или, напротив, мероприятия нового правительства вдохновили публициста на создание его произведения, сказать трудно. Отголоски идей Пересветова можно увидеть даже в политике опричнины, когда Иван IV, в полном смысле этого выражения, правил «с грозой».

Так или иначе, но период, когда ближайшими советниками Ивана Васильевича были Сильвестр и Адашев, принято считать наиболее благоприятными для государства годами за все правление первого русского царя. Период этот ознаменовался рядом преобразований, за которыми в исторической литературе закрепилось название «реформ Избранной рады». Впрочем, далеко не всё, что приписывается усилиям этого правительства, можно считать его заслугами. Так, в частности, в трудах по истории России XVI в. нередко встречается утверждение о том, что в годы деятельности «Избранной рады» появилась новая система органов центрального управления – приказов. Однако не вызывает сомнений то, что корни приказной системы лежат в гораздо более ранней эпохе: будущие приказы – Посольский, Разрядный, Поместный, Ямской и прочие (всего при Иване Грозном их функционировало около двух десятков) начали складываться еще на рубеже XV–XVI вв. в недрах великокняжеского дворца и казны. Ликвидация т. н. областных дворцов (учреждений, ведавших во всех отношениях территориями отдельных частей государства), в свете последних исследований этой тематики, произошла уже после падения правительства «Избранной рады».

К политическим новшествам середины XVI в. относят также появление Земских соборов – органов сословно-представительской власти, просуществовавших около столетия, до середины XVII века. Земские соборы нередко (и без достаточных оснований) уподобляют современным им английскому парламенту или французским Генеральным штатам. Коренным отличием Земских соборов от названных выше западноевропейских политических институтов была полная подконтрольность соборов воле российских монархов. Соборы собирались лишь тогда, когда этого хотел царь; они обсуждали лишь те вопросы, которые выносились на их рассмотрение монархом. И, наконец, решения соборов не были для царя обязательными для исполнения: царь всегда мог поступить вопреки мнению участников Земского собора. Впрочем, и сами участники соборов не стремились навязывать государю свою волю, облекая свои решения в пластичные формулировки вроде «как ты, великий государь, укажешь, так мы, холопы твои, приговорим». В отличие от английского парламента Земские соборы не только не ограничивали власти монарха, но, наоборот, укрепляли ее, поскольку принятие важнейших решений представало теперь как результат совещания царя с подданными (даже если царь действовал вопреки мнению этих подданных). В своем классическом виде (когда о работе собора подданные царя оповещались заранее, чтобы успеть выбрать и прислать в столицу своих представителей) Земские соборы стали функционировать только в XVII в.

Тем не менее считается, что первый Земский собор собрался именно по инициативе «Избранной рады» в феврале 1549 г. За ним в исторической литературе закрепилось название «Собора примирения». Описание собора сохранилось лишь в изложении сочинения, написанного намного позже, во второй половине XVII в., поэтому полностью принимать на веру приводимые в нем сведения было бы рискованно. По источникам XVI столетия известно, что в работе «Собора примирения» принимали участие только члены Боярской думы и высшее духовенство (Освященный собор); сведений о приглашении к участию в Земском соборе представителей других чинов российского общества, равно как и о присылке в Москву выборных от других городов и уездов, отсутствуют.

В своей речи, открывавшей работу собора, Иван Грозный перечислил беды и притеснения, которые пришлось претерпеть от бояр и ему самому, и его подданным. К боярам царь обратился со словами: «О неправедные лихоимцы и хищники, неправедный суд по себе творящие! Какой теперь ответ дадите нам – вы, многие слезы на себя воздвигшие? Я чист от этой крови; ждите своего воздаяния». За этим последовало обращение к простому народу, выдержанное в духе идей Ивана Пересветова: «Люди Божии и нам дарованные Богом! Ныне нам ваших обид и разорений… исправить невозможно… Молю вас, оставьте друг другу вражды и тяготы свои… Я сам буду вам судия и оборона, буду неправды разорять и хищения возвращать!» При этом, однако, Иван Васильевич пообещал боярам простить свои обиды, если те поклянутся впредь служить ему верой и правдой: «Сердца на вас в тех делах не держу, и опалы на вас ни на кого не положу, а вы бы вперед так не чинили». Свое обещание царь сдержал: опальные были возвращены из ссылок, а родственникам казненных вернули конфискованное имущество. Считается, что на «Соборе примирения» было принято решение о составлении нового «Судебника», который должен был заменить прежний, несколько устаревший свод законов Московского государства – «Судебник 1497 года». Кроме того, царь заявил о намерении отменить на местах кормления (систему, при которой царские наместники полностью содержались за счет подвластного им населения, что неизбежно порождало злоупотребления властью со стороны назначаемой царем администрации). Вместо этого предлагалось создать систему местного самоуправления – жители городов и уездов должны были сами выбирать земских старост, в руки которых переходил сбор податей и решение массы административных вопросов. В руках воевод и наместников, по сути, оставались только вопросы обороноспособности подведомственных им городов. Соответствующие шаги, именуемые обычно земской реформой, были предприняты только в 1555/56 г. А вот «Судебник» был составлен уже к 1550 г. Этот новый свод законов, называемый историками «Судебником Ивана IV» или «Царским судебником», повторяя во многом положения прежнего «Судебника 1497 года», законодательно ограничивал власть царских наместников, передавая вопросы борьбы с преступностью в ведение выбираемых местными жителями губных старост (проведение губной реформы началось десятилетием раньше, в период боярского правления). Кроме того, «Судебник Ивана IV» сохранял за крестьянами право перехода от одного помещика к другому в Юрьев день осенний (26 ноября; переход был разрешен в течение двух недель – за неделю до Юрьева дня и одну неделю после него).

В следующем, 1551 г. в Москве состоялось еще одно важное совместное заседание царя, Боярской думы и Освященного собора. На этом собрании рассматривались вопросы, связанные с решением ряда церковно-литургических вопросов и искоренением в среде духовенства разнообразных пороков. Царское правительство предприняло также попытку изъять в пользу государства обширные церковные земельные владения, однако в этом вопросе столкнулось с солидарным сопротивлением высшего духовенства (во всех остальных вопросах охотно соглашавшегося с царем и каявшегося в своих прегрешениях). В итоге Ивану Грозному удалось лишь частично ограничить дальнейший рост церковного землевладения: отныне духовенство могло приобретать вотчины лишь с ведома царя (в противном случае вотчина конфисковалась в пользу государя).

Последние преобразования «Избранной рады» относятся уже к середине 1550-х гг. В их числе упомянутая выше земская реформа 1555/56 г., а также принятое в том же году «Уложение о службе», определявшее порядок несения военной службы дворянами и детьми боярскими, которые составляли в то время большую часть русского войска. Они обязаны были приходить на службу «конны, людны и оружны» – т. е. в конном строю, полностью вооруженными за свой собственный счет, а также в сопровождении своих боевых холопов. Количество приводимых боевых холопов регламентировалось «Уложением» – дворянин должен был привести на службу по одному человеку с каждых 100 четвертей (около 50 га) своей поместной или вотчинной земли. Если служилый человек не являлся на службу, приходил плохо вооруженным или с меньшим количеством холопов, его ждало наказание вплоть до конфискации поместья. К числу военных реформ «Избранной рады» обыкновенно относят также создание в 1550 г. стрелецких полков (пеших отрядов, вооруженных ручным огнестрельным оружием – пищалями). Однако такие военные формирования были известны в составе русского войска еще с рубежа XV–XVI вв., правда, под другим названием – пищальники. К 1550 г. относится лишь создание подразделения московских стрельцов, задачей которых была охрана царской резиденции. В поездках царя должен был сопровождать особый элитный полк конных стрельцов – стремянные стрельцы. Стрелецкие полки, равно как и дворянские сотни, не относились к разряду регулярных войск – в мирное время они занимались своими собственными делами: дворяне могли жить в поместьях, а стрельцы заниматься торговлей или различными промыслами. На службу они вызывались только по мере необходимости. Правда, необходимость эта с середины XVI в. становилась все более и более регулярной, поскольку страна практически непрерывно вела войны с соседями.

В горниле войн

Поют потехи брани, дела былых времен, И взятие Казани, и Астрахани плен. А. К. Толстой. Князь Михайло Репнин

К середине XVI в. Московское царство полукольцом было охвачено соседними державами, отношения с которыми в большей или меньшей степени являлись напряженными. Лишь на севере, где земли Российской державы встречались с холодными водами «Дышащего моря» (Северного Ледовитого океана), тогда можно было не опасаться вражеского нападения. На северо-востоке владения московских государей доходили до «Камня» (Уральских гор), за которым начиналось Сибирское ханство – осколок некогда могущественной Золотой Орды. Последним крупным русским форпостом на востоке был Нижний Новгород, за которым в среднем течении Волги располагались земли Казанского ханства, правители которого регулярно опустошали своими набегами наиболее густонаселенные уезды Московского царства, угоняя в рабство тысячи невольников. В низовьях Волги раскинулись владения Астраханского ханства, контролировавшего важный торговый путь, которым следовали в Европу купцы восточных государств. Объектом постоянного напряжения военных сил России были южные рубежи, где, со стороны Дикого Поля по Муравскому и Изюмскому шляхам с пугающей регулярностью случались опустошительные нападения крымских татар. Неспокойной была и западная граница, где периодически происходили военные столкновения с Великим княжеством Литовским, находившимся в личной унии с Польским королевством. Противостояние между Москвой и Литвой подогревалось претензиями обеих сторон на наследие киевских князей: русские государи требовали от литовских князей уступки украинских и белорусских земель, а те, в свою очередь, заявляли о своих правах на Новгород, Псков, Смоленск и Северщину, именуя к тому же себя в официальном титуле «великими князьями литовскими и русскими». На территории Прибалтики находилось еще одно враждебное России государство – Ливонский орден. Он не был уже столь грозен, как во времена Александра Невского, но успешно препятствовал установлению торговых и военно-технических контактов Московского царства со странами Западной Европы. И, наконец, на северо-западных рубежах, в Карелии и Лапландии, русские земли соприкасались с владениями шведских и датских королей (последним принадлежала тогда Норвегия). Владетели скандинавских корон без восторга смотрели на укрепление позиций Москвы близ берегов Балтийского моря, что также не раз провоцировало военные конфликты.

Ливонская война

Из всех внешнеполитических проблем, стоявших перед Московским государством к середине XVI в., наиболее неотложной и насущной представлялась борьба с татарскими ханствами. Страна стояла перед реальной угрозой создания единого антироссийского фронта, который мог раскинуться широким полумесяцем от Крымского полуострова на юге до Казани на востоке. Крымские ханы из династии Гиреев явно претендовали на роль предводителей в антимосковской коалиции. Один из крымских царевичей, Сафа-Гирей, был провозглашен ханом в Казани; под влиянием крымских ханов находилась также кочевавшая в низовьях Яика и Волги Ногайская орда. В 1547 г. крымский хан Сахиб-Гирей совершил поход на Астрахань и был близок к тому, чтобы подчинить своей власти земли Астраханского ханства. Москва оказалась перед угрозой возрождения Золотой Орды под властью крымских Гиреев. Осложняло ситуацию и то, что Крымское ханство официально признавало над собой сюзеренитет Османской империи, которая находилась тогда на пике своего могущества (пришедшегося на годы правления султана Сулеймана Великолепного). Султан поощрял планы своего крымского вассала (в набеге крымских татар на Русь в 1541 г. принимали участие турки и присланная из Османской империи артиллерия).

«Взятие Казани Иваном Грозным 2 октября 1552 года». Художник Г. Угрюмов

Российское правительство предпринимало немалые усилия для того, чтобы не допустить осуществления планов крымских ханов. В 1546 г. промосковская партия казанских вельмож изгнала из Казани хана Сафа-Гирея, на смену которому из Москвы немедленно был отправлен один из Чингисидов, находившихся на российской службе, – касимовский царь Шах-Али (или Шигалей, как называли его в русских источниках). Однако российский ставленник продержался на казанском престоле лишь около месяца – в том же году Сафа-Гирей при поддержке своего тестя, ногайского князя Юсуфа, вернул себе власть в Казани. Война с Казанским ханством становилась для Москвы неизбежной.

В январе 1547 г., после венчания на царство, Иван Грозный отправил своих воевод на Казань, а в конце того же года лично выступил во главе войска в поход. Однако зима 1547/48 г. выдалась необычно теплой и дождливой, поэтому осадную артиллерию смогли довезти лишь до Нижнего Новгорода. Далее этого города Иван Васильевич с ратью не пошел, а царские воеводы, дойдя до Казани и разгромив татар в полевом сражении (и даже «втоптав» в город самого хана Сафа-Гирея), тем не менее без пушек штурмовать хорошо укрепленную ханскую столицу не решились. Спустя год, весной 1549 г., неожиданно для всех нелепой смертью (ударившись головой об умывальник) погиб Сафа-Гирей. Ханом был провозглашен его двухлетний сын. Московское правительство решило воспользоваться удачным моментом и в конце 1549 г. организовало новый поход на Казань. Как и ранее, во главе русского войска выступил царь Иван Васильевич. На сей раз царская рать к февралю 1550 г. сумела довезти до Казани артиллерию, но и это не принесло успеха. Не дождавшись активных действий от своих казанских сторонников, через 11 дней Иван Грозный отдал приказ к отступлению.

Проанализировав причины неудач предыдущих походов, царь пришел к выводу о необходимости построить в пределах Казанского ханства русскую крепость, которая могла бы стать опорным пунктом для русских войск в дальнейшей борьбе за Среднее Поволжье. Эта непростая задача была решена дьяком Иваном Выродковым, одним из самых талантливых русских военных инженеров своего времени. В лесах близ города Углича была срублена деревянная крепость, которую затем, под наблюдением Выродкова, разобрали, тщательно пронумеровав все бревна, и сплавили вниз по Волге до места впадения в нее реки Свияги. Под защитой русских войск всего за месяц крепость была собрана на новом месте (татары не успели оценить масштабов угрозы, решив, что русские возводят «гуляй-город» – осадное приспособление для последующей атаки на Казань). Так весной 1551 г. в 20 верстах от столицы ханства выросла русская крепость Свияжск, а земли по правому берегу Волги перешли под власть русского царя.

В этих условиях сторонники крымской политической ориентации были вынуждены бежать из Казани, а новым ханом в августе 1551 г. вновь был провозглашен Шах-Али. На волю было отпущено более 60 тысяч русских «полонеников», угнанных за последние годы казанскими татарами в рабство. Впрочем, Шах-Али удержался на престоле лишь до весны 1552 г., потеряв власть в связи с распространившимися в Казани слухами о готовящейся аннексии земель Казанского ханства Москвой. В Казани новым ханом был провозглашен прибывший из Астрахани царевич Ядигер (Астраханское ханство к тому моменту шло в кильватере политики крымских Гиреев). Получив известие об очередном перевороте в Казани, правительство Ивана IV стало готовиться к новому походу на Среднюю Волгу.

Московская дипломатия в условиях последней схватки за Казань сумела добиться нейтралитета Ногайской орды, но новый крымский хан Девлет-Гирей был намерен воспрепятствовать успеху русского войска. В июне 1552 г., когда войско Ивана Грозного уже выступило на Казань, крымские татары, подкрепленные отрядами османских янычар и турецкой артиллерией, подступили к Тульской крепости. Однако овладеть городом они не смогли, а вскоре к Туле подошла часть русской рати, отклонившейся в связи с крымским набегом от основного маршрута похода на Казань. Крымчаков принудили к отступлению (пушки им пришлось при этом бросить), а русская рать с царем во главе продолжила поход в направлении Казани. У стен города полки Ивана Грозного появились на исходе лета, 23 августа 1552 г. После сорока дней осады, 2 октября 1552 г., с помощью подкопа была взорвана часть казанской крепостной стены (по преданию, Иван Васильевич едва не успел казнить военных инженеров, готовивших эту диверсию, поскольку в указанный ими час взрыва не произошло). Наконец взрыв грянул, обрушив изрядный участок казанской крепостной стены. В проломе завязалась упорная схватка – татары защищались с отчаянием обреченных, и в какой-то момент стало казаться, что русские войска будут вынуждены прекратить штурм. Воеводы, желая ободрить свои полки, с трудом и чуть ли не насильно усадили Ивана IV в седло (царю неожиданно послышался звон колоколов московского Симонова монастыря, и он посчитал это дурным предзнаменованием). Появление государя близ места схватки воодушевило его воинство, и сопротивление защитников Казани было сломлено. Казанское ханство было ликвидировано, а земли Среднего Поволжья были окончательно включены в состав Российского государства. Правда, на протяжении еще пяти лет после этого на землях бывшего ханства продолжалось восстание татарского населения, и Московскому государству приходилось держать в Казани и Свияжске крупные вооруженные отряды.

Шапка казанская

Вернувшись из победоносного похода на Казань, Иван IV распорядился в честь своей победы возвести в Москве церковь Покрова Богородицы, что на Рву, известную сегодня во всем мире как собор Василия Блаженного. Около этого же времени на Руси начинается книгопечатание (хотя первая датированная книга, «Апостол», созданная руками русского первопечатника Ивана Федорова, появилась лишь в 1564 г.).

Собор Василия Блаженного, построенный в честь взятия Казани

Успешное завершение Казанской войны изменило геополитическую ситуацию на востоке Европы в пользу Московской державы. В 1554 г. русская дипломатия воспользовалась разладом между ногайскими князьями и привлекла на свою сторону брата князя Юсуфа – Исмаила. Обеспечив себе лояльность части Ногайской орды, можно было приступить к приведению под царскую руку Астраханского ханства. Летом 1554 г. по Волге на стругах была отправлена «плавная рать» под командованием князя Юрия Пронского. Астраханский хан Ямгурчи, не сумев оказать никакого сопротивления, бежал в Крым, а на астраханский престол был возведен ставленник Москвы – хан Дервиш-Али, признавший себя вассалом русского царя. За этим последовали новые успехи: в январе 1555 г. к Ивану Грозному прибыли послы сибирского хана Едигера, выразившего желание в обмен на покровительство русского царя платить Москве дань («ясак»). В том же году присягу на Коране («шерть») принесли адыгейские («черкесские») князья, что вводило в орбиту политического влияния России земли Северного Кавказа.

Одновременно Московское государство кардинально изменило политику в отношении Крымского ханства, впервые перейдя от пассивной обороны к активным наступательным действиям (как было записано в официальной московской летописи – «русская сабля в нечестивых жилищах тех по се время кровава не бывала»). Летом 1555 г. 13-тысячное войско боярина Ивана Васильевича Шереметева двинулось в Дикую степь, где встретилось у местечка Судьбищи с выступившим в поход на Русь во главе всей своей орды ханом Девлет-Гиреем. И хотя русское войско, ввиду значительного численного перевеса неприятеля, потерпело поражение, татарский набег на русские земли был сорван. В следующем, 1556 г. воевода Матвей Ржевский во главе крупного отряда нанес удар непосредственно по владениям Крымского ханства, дойдя до крепостей Ислам-Кермень и Очаков; ему удалось нанести крымчакам серьезный урон и угнать у них значительное количество лошадей. Другой воевода, Даниил Чулков, был отправлен на Дон, и в том же году донские казаки под командой атамана Михаила Черкашенина действовали против татар в районе Керчи. Тревожили крымские границы также запорожские казаки, которых возглавлял в это время смелый предводитель – подданный польского короля князь Дмитрий Вишневецкий (вступивший в переговоры с Иваном Грозным и заявивший о намерении перейти на русскую службу).

Организованное Московским государством на нескольких направлениях военное давление на Крым, в сочетании со вспыхнувшим в ханстве конским падежом (эпизоотией), развязало правительству Ивана Васильевича руки в плане проведения наступательной политики в Нижнем Поволжье. Астраханский хан Дервиш-Али вышел из повиновения Москве и начал сближение с Крымом, что и привело к окончательной потере Астраханью независимости. В 1556 г. на Астрахань было двинуто русское войско, поддержанное ногайцами князя Исмаила. Крымский хан Девлет-Гирей, скованный нападениями со стороны Ржевского, Вишневецкого и Черкашенина, не смог оказать своему союзнику значительной помощи, хотя и отправил к Дервиш-Али своих людей и несколько пушек. В том же году Астрахань пала, хан бежал в Бахчисарай, и все Нижнее Поволжье оказалось под властью русского царя. Московское царство, выйдя на берега Каспийского («Хвалынского») моря, могло теперь осуществлять прямые торгово-экономические контакты со странами Востока (Персией и Индией).

Схватка за Балтийское море

И вечный бой! Покой нам только снится Сквозь кровь и пыль… А. А. Блок. На поле Куликовом

Этот успех Российской державы сразу вызвал неподдельный интерес в европейских государствах. В 1553 г. волею судьбы Московское государство смогло установить прямые дипломатические и торговые контакты с Английским королевством. Английский король Эдуард VI направил на северо-восток экспедицию из трех кораблей, задачей которых было, пройдя водами Северного Ледовитого океана, достичь берегов Китая и Индии. Разумеется, такой морской поход в условиях XVI в. был невозможен. Два корабля были затерты льдами и погибли вместе со своими экипажами. Но один из кораблей, ведомый капитаном Ричардом Ченслером, все же сумел дойти по Белому морю до устья Северной Двины, где стоял русский город Холмогоры. Британский мореплаватель, представившийся послом английского короля, был препровожден в Москву и благосклонно принят Иваном Грозным, отправившим с Ченслером в Лондон свое собственное посольство. Сменившая к тому времени умершего Эдуарда VI королева Мария I Кровавая выразила готовность к установлению регулярных торговых и экономических отношений; в Лондоне в 1555 г. была создана Московская торговая компания, негоцианты которой, выступая одновременно и в качестве послов английской короны, добились от русского царя целого ряда торговых привилегий. Они просили у московского правительства также монополии на право осуществлять торговлю с Россией через Белое море, но встретили со стороны московской дипломатии вежливый, но твердый отказ: «И то бы себе… сами рассудили: возможно ли тому сстатись, что Аглинской земле быть об одном об русском торгу, а с иными б землями не торговати ни с кем, и к себе б не пускати ни с какими товары? Так и русским людям об одном об аглинском торгу быти нельзя». Английские купцы просили для себя также разрешения на свободный и беспошлинный проход через русские земли в Персию и Индию, но и в этом вопросе согласия от Ивана Грозного не получили.

Открытие английскими мореплавателями беломорского пути в Россию лишь отчасти облегчало Москве осуществление торгового обмена со странами Западной Европы. Беломорская навигация в силу природных условий была возможна лишь на протяжении нескольких месяцев в году: английские корабли отправлялись в путь в конце мая, после завершения весенних штормов, приходили в Холмогоры в июле и, после быстрого осуществления торговых операций, должны были уходить не позднее августа, чтобы успеть вернуться в Англию до начала осенних штормов. Кроме того, Белое море на протяжении примерно полугода было скованно льдами. В этом отношении гораздо перспективнее было развивать торговлю через Балтийское море. И, как казалось в середине XVI в., прорубить это «окно в Европу» было совсем не сложно.

Строго говоря, Московское государство имело выход к Балтийскому морю с конца XV в., когда в его состав были включены земли Новгородской республики с принадлежавшим ей небольшим отрезком побережья Финского залива (в том числе России принадлежало устье Невы, где позднее вырастет будущая столица империи – Санкт-Петербург). На берегу реки Наровы, напротив прибалтийского города Нарва, еще при деде Ивана Грозного, великом князе Иване III, была построена русская крепость Ивангород. Правда, гавань Ивангорода была расположена неудачно и потому не могла составить достойной конкуренции не только первоклассным портовым городам Риге и Ревелю (Таллину), но даже и соседней Нарве. Прибалтийские земли были тогда под властью Ливонского ордена, образовавшегося в этих краях в XIII в. Орден серьезно препятствовал установлению прямых торговых контактов между Московским царством и европейскими державами: иноземные купцы выгружали и продавали свои товары в Ревеле, Риге или Нарве, а ливонские торговцы затем с большой наценкой перепродавали эти товары в Россию. При этом некоторые товары, которые могли усилить военную мощь восточного соседа, Ливонский орден через свою границу не пропускал. Случалось также, что ливонские власти не пропускали в Московию нанятых русскими послами мастеров и ремесленников, опасаясь усиления русского царя.

Соловецкий монастырь

С середины XVI в. московское правительство стало задумываться о решении «балтийского вопроса». Как нередко бывает в таких случаях, в ход пошли и аргументы, обосновывавшие исторические права на прибалтийские территории. В частности, русская дипломатия напоминала о том, что прибалтийский город Дерпт был основан около 1030 г. русским князем Ярославом Мудрым и именовался Юрьевом. В 1553 г. истек срок пятидесятилетнего перемирия между Московским государством и Ливонским орденом. Проиграв в 1503 г. войну, орден взял на себя обязательство ежегодно платить московским князьям за обладание Дерптом дань (уплачиваться дань должна была медом). Правда, за прошедшие полвека дань ни разу так и не была уплачена, что и стало поводом для предъявления Иваном Грозным претензий ливонским властям. В 1553 г. Москва потребовала с ордена уплаты дани за все пятьдесят лет, причем уже не медом, а деньгами. Таких средств в распоряжении магистра Ливонии просто не было, поэтому он попросил у царя Ивана отсрочки до 1557 г. По истечении срока ливонское посольство прибыло в Москву, так и не привезя условленной суммы, что окончательно развязывало руки правительству Ивана Грозного, принявшему решение начать против Ливонского ордена военные действия.

Внешнеполитическая ситуация, казалось, была для Московского государства вполне благоприятной. Священная Римская империя, составной частью которой формально считался Ливонский орден, была расколота Реформацией на два враждебных лагеря – католиков и лютеран. Сам орден в военном отношении был несравненно слабее Московского государства и противостоять его натиску в одиночку не мог. Отношения с прибалтийскими государствами также, казалось, не способствовали их вмешательству в русско-ливонскую войну. Со Швецией Московское государство в 1554–1557 гг. вело войну, завершившуюся поражением Швеции; отношения с Данией были близки к союзническим. Можно было опасаться активного вмешательства в конфликт Польско-Литовского государства, которое в 1557 г. заключило с Ливонским орденом договор, по которому ливонский магистр становился вассалом польского короля. Однако московская дипломатия рассчитывала связать польского короля Сигизмунда II Августа обоюдовыгодным союзом против Крымского ханства. Ситуация на восточных рубежах для России была вполне благоприятной: восстание в Казанском крае было подавлено, и казанские татары даже были привлечены к участию в ливонском походе. Начиная в январе 1558 г. Ливонскую войну, правительство Ивана Грозного вполне могло рассчитывать на быструю победу над слабым неприятелем в условиях невмешательства в конфликт других сторон. И уж во всяком случае никто не мог предвидеть того, что, пересекая границу Ливонского ордена, русские войска начинают самую продолжительную за всю историю России войну, которой суждено было продолжаться на протяжении 25 лет.

Начало боевых действий никоим образом не способствовало исчезновению иллюзий относительно «маленькой победоносной войны». Русское войско под руководством бывшего казанского царя Шах-Али, дяди царя Ивана – князя Михаила Глинского, а также дяди царицы Анастасии – Даниила Захарьина-Юрьева в январе 1558 г. вторглось в пределы Ливонии. Уже в мае была взята Нарва (штурмом руководили родной брат Алексея Адашева Даниил и будущий опричник Алексей Басманов, уже успевший ранее отличиться в сражении с крымским ханом при Судьбищах). За Нарвой последовали крепости Нейгаузен и Дерпт. За первые месяцы войны русские войска завладели в восточной Ливонии двумя десятками крепостей и городов, из которых магистру ордена Готхарду Кетлеру удалось с большими потерями отбить назад лишь замок Ринген. В январе 1559 г. русские войска под предводительством князя Василия Семеновича Оболенского-Серебряного (прототип знаменитого князя Серебряного из романа А. К. Толстого) разбили крупный ливонский отряд под Тирзеном (недалеко от Риги) и захватили более десяти крепостей. Однако в марте 1559 г. военные действия были временно приостановлены: на южные рубежи Московского государства вновь начали совершать нападения крымские татары, на прекращении военных действий настаивали также послы Сигизмунда II Августа, грозившие в противном случае вступлением в войну Польско-Литовского государства. Поэтому московское правительство в марте 1559 г. ответило согласием на предложение датского короля Фредерика заключить перемирие с Ливонией.

«Взятие войсками Ивана Грозного ливонской крепости Кокенгаузен». Художник П. Сколов-Скаля

Тем более что в это же время было принято решение о начале нового похода против Крымского ханства, причем возглавить русское войско на сей раз должен был лично Иван Грозный. На Днепре против крымских татар собирал запорожские отряды князь Дмитрий Вишневецкий; на помощь к нему было отправлено войско, возглавленное братом Алексея Адашева, Даниилом. Действия русских войск против татар были довольно успешными, хотя царь со своим воинством в поход так и не выступил. Однако вскоре стало очевидно, что заключение перемирия с Ливонским орденом оказалось большим дипломатическим просчетом правительства Адашева: в августе 1559 г. магистр Кетлер передал земли ордена под протекторат Польско-Литовского государства. Одновременно с этим король Сигизмунд II Август начал переговоры с крымским ханом Девлет-Гиреем о союзе против Московского государства. Победа, которая казалась столь близкой, стала ускользать из рук Ивана Грозного: за прибалтийские земли теперь предстояло бороться не с умирающим Ливонским орденом, а с гораздо более сильными соперниками – Польским королевством и Великим княжеством Литовским. Эта дипломатическая неудача, переросшая в серию военно-политических поражений, дорого обошлась главе царского правительства Алексею Адашеву, окончательно потерявшему после этого доверие Ивана IV.

Падение «Избранной рады»

И начинанья, взнесшиеся мощно, Сворачивая в сторону свой ход, Теряют имя действия. В. Шекспир. Гамлет, принц датский

На протяжении тринадцати лет Иван Грозный находился под сильным влиянием Адашева и Сильвестра. Правда, их позиции далеко не всегда были прочными. Первый серьезный конфликт Ивана Васильевича с его советниками имел место в марте 1553 г. 1 марта 1553 г. молодой царь тяжело заболел. Болезнь протекала настолько тяжело, что многие, в том числе и сам Иван, считали, что выжить он не сумеет. Находясь на смертном одре, царь потребовал, чтобы его окружение поцеловало крест его единственному сыну, царевичу Дмитрию, который появился на свет в октябре 1552 г., через несколько дней после взятия русскими войсками Казани. Ему не исполнилось на тот момент и полугода. Перспектива целовать крест «царю-пеленочнику» у большинства придворных, в том числе и у тех, кто входил в состав ближайшего окружения Ивана IV, восторга не вызвала. Еще слишком свежи были в памяти и годы расправ над неугодными со стороны княгини-регентши Елены Глинской, и творившиеся в период боярского правления в Кремле непотребства. Возведение на престол царевича-младенца Дмитрия Ивановича означало бы сосредоточение власти в руках его родственников по матери – Захарьиных-Юрьевых. В среде бояр стали ходить разговоры о возведении на престол двоюродного брата Ивана Грозного – удельного князя Владимира Андреевича Старицкого: «Чем нами владети Захарьиным, а нам служити государю малому, и мы учнем служити старому – князю Володимиру Андреевичу». Замечу, что «старому государю» Владимиру Андреевичу не исполнилось на тот момент и двадцати лет. Старицкие (главным образом – мать Владимира Андреевича, княгиня Ефросинья), ожидая скорой смерти Ивана Грозного, готовились к захвату власти, собирая вокруг себя служилых людей и привлекая жалованьем на свою сторону бояр. Между ними и Захарьиными дело дошло до прямого противостояния: Захарьины не пускали к постели умирающего государя Старицких. Сторону последних в этом конфликте занял сам протопоп Сильвестр, заявивший Захарьиным: «Брат вас, бояр, государю доброхотнее».

Иван IV сумел все-таки настоять на своем: целование креста его сыну и наследнику все же состоялось, хотя немало было таких, кто хотел от участия в этой процедуре уклониться. После этого здоровье царя неожиданно для всех пошло на поправку: Иван Васильевич выздоровел. Однако случившегося в тяжелые дни своей болезни он не забыл, понимая, что рассчитывать на беспрекословное подчинение людей даже из самого близкого своего окружения он не может. Кроме того, именно во время болезни Ивана Грозного наружу вышло и стало совершенно явным противостояние между членами «Избранной рады» и родственниками царицы Анастасии Романовны. Обозначились и конкуренты в возможной борьбе за царский венец – семья князей Старицких.

В благодарность за свое выздоровление Иван Грозный дал обет отправиться на богомолье на север, в далекий Кирилло-Белозерский монастырь. Выбор этой обители в качестве объекта для паломничества, надо полагать, не был случайным: 18 марта православная церковь праздновала Кириллов день. Вероятно, именно в этот день в болезни царя Ивана произошел перелом, приведший к его полному выздоровлению. В мае 1553 г., на пути в Белоозеро, в Дмитровском уезде царь заехал помолиться в Песношский монастырь, где его ждала встреча, которая во многом определит его политические взгляды до конца царствования. В монастыре доживал свой век простым иноком некогда очень влиятельный человек – Вассиан Топорков. Племянник знаменитого Иосифа Волоцкого, он также избрал духовную карьеру и в 1525 г. стал епископом Коломенским и Каширским. Топорков был очень близок к отцу Ивана Грозного, великому князю Василию III, и в числе прочих активно поддерживал государя в вопросе о разводе с «неплодной смоковницей». В 1542 г. он потерял чин епископа и был отправлен на жительство в Песношский монастырь. И вот теперь, спустя 11 лет, состоялась беседа Вассиана Топоркова с Иваном IV. Старый советник отца наставлял молодого царя: «Если хочешь самодержцем быть, не держи у себя советника ни единого, кто бы был мудрее тебя». Слова эти глубоко запали в душу Ивана Грозного, сказавшего в ответ, что и от родного отца он не услышал бы лучшего совета. Позднее один из самых известных политических оппонентов царя Ивана, князь Андрей Курбский, будет утверждать, что именно беседа с Вассианом Топорковым произвела переворот во взглядах самодержца, который стал с необыкновенной лютостью расправляться с лучшими из своих вельмож. Князь Курбский даже позволил себе своеобразный каламбур, оттолкнувшись от фамилии опального коломенского епископа: малый топор («топорок») обернулся «великой секирой», отсекшей головы многим славным мужам царствия Московского.

«Апостол» – первая русская печатная книга из типографии Ивана Федорова

Поездка на богомолье закончилась для Ивана Грозного трагедией: в июне 1553 г., уже на обратном пути, царь потерял своего первенца, царевича Дмитрия – младенца уронили в Шексну, когда сносили по сходням со струга на берег. Династическая ситуация в Московском царстве вновь стала довольно шаткой, поскольку ближайшим наследником Ивана вновь сделался его двоюродный брат князь Владимир Старицкий. Поэтому, когда у Ивана IV в марте 1554 г. появился еще один сын, царевич Иван, от князя Старицкого потребовали целовать крест не только новорожденному царскому сыну, но, заодно, и всем другим царевичам, которые могли родиться в царской семье в будущем. Доверие царя к боярам, сильно пошатнувшееся после мартовских событий 1553 г., подверглось новому испытанию летом 1554 г., когда в измене был уличен князь Семен Васильевич Ростовский: выяснилось, что тот еще годом ранее вступил в тайные переговоры с литовским послом и намеревался бежать из страны; помимо того, всплыли дополнительные подробности относительно поведения боярства в дни тяжелой болезни царя – как оказалось, сторонников у Владимира Старицкого было намного больше, чем думал Иван Васильевич. Князь Семен Ростовский был приговорен к смертной казни, его даже вывели на Лобное место, где князя предстояло обезглавить, но казнь так и не состоялась: по просьбам духовенства царь заменил казнь ссылкой на Белоозеро. Вмешательство приближенных в решение участи безусловного изменника, смягчение вынесенного ему приговора усиливали сомнения молодого царя в их искренней преданности.

Между тем политика правительства «Избранной рады» оставалась успешной, а походы русских войск – победоносными. Под власть Ивана Грозного попала Астрахань, под его контроль перешли Сибирское ханство, Ногайская орда, Кабарда. Русское оружие достигло значительных успехов в Прибалтике; одновременно с этим сильные удары удавалось наносить по позициям старого и опасного недруга – крымского хана. Более того, казалось, что вскоре Крым, подобно Казани и Астрахани, падет к ногам царя Ивана. Не исключено, что именно перспектива завоевания Крыма заставила главу правительства, Алексея Адашева, согласиться на временное прекращение боевых действий в Ливонии. Тем более что весной 1559 г. поход в земли крымского хана во главе восьмитысячного войска возглавил младший брат Алексея, Даниил Адашев. В случае успешного развития военных действий его отряду могли потребоваться подкрепления, ввиду чего перемирие в Прибалтике было как нельзя более кстати.

Однако поход Даниила Адашева оказался хоть и удачным, но вполне рядовым набегом на тылы неприятеля. Далеко идущих последствий эта экспедиция не имела. Между тем ситуация в Ливонии стала для русского оружия намного более тяжелой: орден признал над собой власть польского короля, северная Прибалтика была оккупирована шведскими войсками, а остров Эзель и часть западного побережья Эстонии были куплены у местного епископа младшим братом датского короля – принцем Магнусом. Ливония, еще недавно почти завоеванная русскими войсками, становилась объектом борьбы сильных европейских государств. Сами ливонские рыцари, воодушевленные покровительством польского короля Сигизмунда II Августа, осенью 1559 г., за месяц до завершения срока перемирия, напали близ Дерпта на русские войска и нанесли им поражение.

Весть об этом застала Ивана Грозного на богомолье в Можайске. Как выяснилось вскоре, масштабы катастрофы были совсем небольшими (русские войска в следующем, 1560 г., взяли одну из важнейших крепостей ордена – Мариенбург). Но именно эта неудача стала последней каплей, переполнившей чашу терпения царя. Копившееся в нем раздражение против «лукавых советников» вырвалось наружу. Тем более что находившийся в эти дни рядом с Иваном Сильвестр решил использовать болезнь царицы Анастасии в назидательных целях, уверяя Ивана Васильевича, что хворь супруги является божьим наказанием царю за нежелание слушать советов мудрых наставников. Ранее яркие и эмоциональные проповеди протопопа достигали цели. Однако то, что возымело когда-то влияние на шестнадцатилетнего Ивана, впечатленного картиной сгоревшей столицы и испуганного ворвавшейся в Воробьево толпой бунтующих москвичей, теперь не впечатлило царя, приближавшегося уже к порогу тридцатилетия. Иван Грозный был лишь еще более раздражен попытками манипулировать собою. Через несколько лет в своем послании к бывшему другу князю Курбскому он напишет: «Не мысли меня неразумным или разумом младенчествующим, как начальники ваши поп Сильвестр и Алексей неподобно говорили; не думайте меня детскими страшилами устрашить, как прежде с попом Сильвестром и с Алексеем лукавым советом прельщали». Ответственность за неудачи в Ливонии царь возложил на «Избранную раду»: «Если бы не ваши злобесные претыкания, и с Божьей помощью уже бы вся Германия была бы за православием».

Окончательный разрыв Ивана IV с Сильвестром и Адашевым произошел в ноябре 1559 г., на пути из Можайска в Москву. По возвращении в столицу Сильвестр попросил у царя разрешения принять монашеский постриг. Отговаривать бывшего советника Иван IV не стал, и бывший лидер правительства стал монахом Кирилло-Белозерского монастыря. Алексей Адашев также испытал на себе царскую немилость: не желая больше видеть его рядом с собой, Иван Грозный в мае 1560 г. отправил бывшего фаворита в составе русского войска в Ливонию. Назначение Адашева третьим воеводой Большого полка само по себе оснований говорить об опале еще не давало. Свидетельством царской немилости был сам факт удаления Адашева из Москвы, что лишало его всякой возможности влиять на царя и его политику.

Летом 1560 г. последовало еще одно событие, окончательно лишившее вождей павшего правительства надежды вернуть себе царскую благосклонность. В июле 1560 г. в Москве вспыхнул страшный пожар. По словам Н. М. Карамзина, царь «сам тушил огонь, подвергаясь величайшей опасности: стоял против ветра, осыпаемый искрами, и своею неустрашимостью возбудил такое рвение в знатных чиновниках, что дворяне и бояре кидались в пламя, ломали здания, носили воду, лазали по кровлям. Сей пожар несколько раз возобновлялся и стоил битвы». Продолжавшую болеть царицу Анастасию Иван Васильевич приказал увезти в безопасное место, в село Коломенское. Однако пережитый испуг окончательно подкосил здоровье царицы, и 7 августа 1560 г. она умерла.

Троице-Сергиев монастырь

Сразу поползли слухи об отравлении царской жены (отметим, что при недавно произведенном исследовании захоронения первой царицы в ее костях и волосах, как и в останках Елены Глинской, было обнаружено высокое содержание ртути, мышьяка и свинца). Подозрения пали на подготовленную почву: Иван Грозный не мог не вспомнить, что болезнью жены совсем недавно его пытался устрашить Сильвестр. Должна была вспомниться царю и собственная его болезнь в марте 1553 г., когда многие отказывались приносить присягу царевичу Дмитрию, боясь прихода к власти родственников царицы Анастасии. Тогда отец Алексея Адашева, Федор Григорьевич, заявил царю: «Тебе, государю, и сыну твоему царевичу князю Дмитрею крест целуем, а Захарьиным нам… не служити. Сын твой, государь… еще в пеленицах, а владети нами Захарьиным Даниилу с братией, а мы уж от бояр до твоего возрасту беды видали многие». Уверенный в том, что любимую супругу если и не отравили, то уж точно извели «злыми чарами», Иван IV устроил заочный суд над Сильвестром и Адашевым (обвинения поддерживал упоминавшийся выше престарелый Вассиан Топорков). Председательствовал на суде сам митрополит Макарий. Доказать вину обвиняемых, судя по всему, не удалось, однако положение недавних любимцев царя от этого не облегчилось. Инока Спиридона (таково было монашеское имя Сильвестра) по распоряжению царя сослали еще дальше на север, в Соловецкий монастырь. Алексей Адашев уже в августе 1560 г. был оставлен на воеводстве в только что взятом ливонском городе Феллине (это означало, что в ближайшие несколько лет не может быть и речи о его возвращении в Москву). Вслед за этим костромские вотчины Адашева были конфискованы (вместо них были выделены земли в Новгородской земле). И, наконец, из-за местнического конфликта со вторым воеводой Феллина Адашев был отправлен в другой ливонский город, Дерпт, где ему не было выделено уже никакого официального поста. Вскоре Алексей Адашев был взят под стражу и через пару месяцев умер от некоего «недуга огненного» (поговаривали, однако, о самоубийстве, равно как и об удушении узника по тайному распоряжению царя). Жертвой царского гнева стал и младший брат Алексея Адашева, Даниил, которого в 1561 г. казнили вместе с 12-летним сыном, обвинив в измене.

Война в Ливонии продолжалась, не принося, однако уже таких громких успехов, как в первые месяцы схватки за Прибалтику. Во многом это было обусловлено вступлением в войну более сильного, нежели Ливонский орден, противника – Великого княжества Литовского. Первые столкновения между русскими и литовскими отрядами в Ливонии начались уже летом 1560 г. За кулисами этих военных столкновений велись дипломатические переговоры между властями Ливонии и Великого княжества Литовского. 18 ноября 1561 г. Ливонский орден исчез с карты Европы: в этот день в столице Великого княжества Литовского Вильно между королем Сигизмундом II Августом и ландмейстером Ливонии Готхардом Кетлером было подписано соглашение, по которому часть земель ордена – Курляндия и Земгалия – были провозглашены герцогством Курляндским. Герцогом новоявленного государства стал Кетлер, признавший себя вассалом польской короны. Остальные ливонские земли – Эстляндия и Лифляндия – были включены в состав Великого княжества Литовского.

Летом 1562 г. князь Андрей Курбский, назначенный воеводой в Дерпт, совершил глубокий рейд вглубь литовских земель, разорив окрестности Витебска. Но уже в августе 1562 г. под Невелем он потерпел поражение (которое, впрочем, не было поставлено Иваном Грозным ему в вину). После этого царь решил лично выступить в поход против Великого княжества Литовского. В конце ноября 1562 г. его войско (в котором по некоторым оценкам было до 60 тыс. человек) выступило из Москвы и двинулось в направлении ключевой литовской крепости на Западной Двине – Полоцка. 31 января 1563 г. город был осажден. Несколько предложений о капитуляции литовский воевода Станислав Довойна с гордостью отверг. Но уже через две недели, 15 февраля, город был взят штурмом. В плен попало около 60 тысяч жителей города, изрядная часть которых была в дальнейшем продана в рабство. Захваченным в городе евреям было предложено креститься; тех из них, кто отказался это сделать, утопили в Двине. Взятие Полоцка открывало дорогу на столицу Великого княжества Литовского, Вильно, поэтому уже через неделю после «полоцкого взятья» в стан Ивана IV явились литовские послы с просьбой о перемирии (на которую царь ответил согласием).

Иван Васильевич был охвачен эйфорией вследствие своей, бесспорно, большой победы. Он тут же распорядился присоединить к своему титулу слова «и великий князь Полоцкий». Воодушевленный победой, он написал язвительное послание еще одному своему сопернику в Ливонии – королю Эрику XIV, «а писал к королю многие бранные и подсмеятельные слова на укоризну его безумию». Шведские власти вынуждены были терпеть эти оскорбления, поскольку в том же году против Швеции открыла боевые действия Дания (с которой незадолго до выступления в Полоцкий поход Иван Грозный заключил союз, признав права датского принца Магнуса на остров Эзель).

Вскоре победы сменились неудачами. 26 января 1564 г. русские войска потерпели поражение в битве при Чашниках, сам воевода русского войска, боярин князь Петр Иванович Шуйский, бежал с поля боя и, потеряв коня, пешим выбрел в одну из окрестных деревень, где был ограблен и убит местными крестьянами. Известия о поражении потрясли Ивана Грозного, решившего, что военная катастрофа стала следствием предательства со стороны бояр, сообщивших литовцам о планах русского командования. Немедленно последовали расправы над заподозренными в измене. Боярин князь Михаил Петрович Репнин уже успел к тому времени снискать немилость царя тем, что во время одного из царских пиров отказался надеть на себя скоморошью маску («харю») и плясать вместе с другими царскими приближенными. Когда «харю» на него надели силой, он сорвал ее с себя и растоптал ногами, заявив, что такое поведение недостойно ни царя, ни боярина. Теперь, когда на него пало подозрение в измене, князь Михаил Репнин был убит прямо на улице, когда возвращался из церкви. Одновременно с ним по приказу царя в церкви был зарезан еще один «изменник» – боярин князь Юрий Иванович Кашин-Оболенский.

Репнин и Кашин не были первыми жертвами царской подозрительности. Еще в октябре 1562 г. был насильно пострижен в монахи, а затем умерщвлен один из бывших членов «Избранной рады» боярин князь Дмитрий Иванович Курлятев-Оболенский (которому, надо полагать, припомнили нежелание присягать царевичу Дмитрию в 1553 г.). Около 1563 г. был убит молодой князь Дмитрий Федорович Овчина-Оболенский. На царском пиру он повздорил с новым любимцем Ивана Грозного, Федором Басмановым, открыто обвинив того в противоестественной связи с царем: «Я, как и предки мои, служу государю верой и правдой, а не гнусными делами содомскими». Басманов немедленно пожаловался Ивану Васильевичу, и тот приказал подать князю Оболенскому большую чашу вина, приказав выпить ее «во единый вздох». Когда Оболенский не справился с царским приказом, то упрекнул его: «Так-то ты желаешь добра своему государю!», а затем велел отвести князя в винные погреба и там удушить.

Царские пиры вообще становились событиями весьма опасными. Однажды Иван Грозный на пиру упоил собственных бояр сверх всякой меры, приставив при этом к каждому из них писца, который должен был «стенографировать» все, что будут во хмелю говорить члены Боярской думы. Вероятно, царь желал узнать тайные мысли своих приближенных, ведь «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Однако упившиеся бояре ничего, за что их могли бы обвинить в измене, так и не сказали – все записанное писцами оказалось обычной пьяной болтовней: «И как почали прохлажатися и всяким глумлением глумитися: овии стихи пояше, а ови песни воспевати… и всякие срамные слова глаголати». Выслушав наутро записи боярских речей, Иван Грозный «удивился о сем, что такие люди разумные и смиренные от его царского совета такие слова простые глаголят». Затем речи эти были зачитаны и самим боярам, и «они сами удивишася сему чюдеси».

Все меньше вокруг Ивана оставалось людей, которые могли остановить его бесчинства. Не было уже в живых царицы Анастасии Романовны. Вдовцом Иван Грозный оставался недолго: уже через две недели после похорон первой супруги тридцатилетний царь начал поиск новой жены. Первоначально Иван Васильевич остановил свой выбор на сестре польского короля Екатерине Ягеллон. Она была на четыре года старше Ивана, но брачный союз с ней сулил установление союзнических отношений с Польско-Литовским государством, а в дальнейшем – права на польскую и литовскую короны (королю Сигизмунду II Августу уже исполнилось 40 лет, он был женат третий раз, но детей по-прежнему не имел). Однако перспектива видеть одним из основных претендентов на польскую корону «московита» польских и литовских вельмож испугала. Иван Грозный получил отказ, а сама Екатерина Ягеллон была выдана замуж за герцога Юхана Финляндского, младшего брата короля Швеции (этот жених был младше невесты на 11 лет). Отказ в заключении брачного союза и предпочтение шведского принца привели Ивана Грозного в ярость. Осенью 1562 г., выступая в поход на Полоцк, царь приказал везти за своим войском гроб и поклялся, что либо уложит туда Сигизмунда II, либо ляжет сам.

Впрочем, сам Иван Васильевич к этому времени уже не был безутешным вдовцом: в августе 1561 г., после полагавшегося по церковным правилам годового траура, он женился на Кученей, пятнадцатилетней дочери кабардинского князя Темрюка Айдаровича. Царскую невесту крестили, дав ей христианское имя Мария. Молодая супруга Мария Темрюковна подарила царю лишь одного ребенка – родившегося в марте 1563 г. сына, которого нарекли в честь деда Василием. Царевич, однако, прожил лишь два месяца и в мае того же года был похоронен в Архангельском соборе Кремля. Смерть младенца вызвала новую волну подозрений царя Ивана, объектом которых на этот раз стала княгиня Ефросинья Старицкая, мать удельного князя Владимира Андреевича Старицкого. Ефросинья была насильно пострижена в монахини и отправлена жить в основанный ею самой двумя десятилетиями ранее Горицкий монастырь близ Белоозера.

Опричнина

1563 год принес Ивану Грозному еще одну утрату: 31 декабря 1563 г. скончался его воспитатель, митрополит Макарий, имевший на царя большое моральное влияние. Новым митрополитом спустя два месяца, в марте 1564 г., сделали Афанасия, талантливого иконописца, бывшего ранее протопопом Благовещенского собора в Кремле и духовником Ивана IV (сменив на этом поприще Сильвестра). Монахом новый митрополит стал всего за два года до этого. Выбирая главу церкви, царь рассчитывал на то, что приобретает в его лице безропотного сторонника усиления государевой власти.

Опричнина

А как пахли горящие трупы на столбах, вы знаете? А вы видели когда-нибудь голую женщину со вспоротым животом, лежащую в уличной пыли? А вы видели города, в которых люди молчат и кричат только вороны?… Смотрите, смотрите, друзья мои… И цените, и любите, черт вас возьми, свое время, и поклонитесь памяти тех, кто прошел через это!

А. Н. Стругацкий, Б. Н. Стругацкий. Трудно быть богом

Весна 1564 г. принесла Ивану Грозному новое потрясение. До этой поры он боролся с изменой и крамолой, которые в значительной степени могли быть плодом его собственного воспаленного воображения. Теперь же царю пришлось столкнуться с изменой бесспорной: 30 апреля из Дерпта бежал и перешел на сторону польского короля князь Андрей Курбский, которого Иван Грозный считал своим другом. До настоящего времени среди историков не прекращаются споры о том, как следует трактовать этот поступок князя. Одни оправдывают бегство царского воеводы, называя его едва ли не первым в истории России политическим эмигрантом и борцом с произволом царской власти. Другие, напротив, пишут портрет Курбского самыми темными красками, изображая его предателем и изменником отчизны. Что же побудило князя Курбского к бегству? Обычно пишут, что он боялся расправы за свою военную неудачу под Невелем. Однако с того момента прошло более полутора лет, а царь не демонстрировал Курбскому никаких признаков немилости. Князь участвовал в победоносном полоцком походе и оставался воеводой одной из важнейших ливонских крепостей – Дерпта. Однако события в Москве не могли пройти для него незамеченными, и бояться за свою участь Андрей Курбский мог вполне оправданно. Но, спасаясь бегством, он оставил в руках Ивана Грозного собственную мать, жену и сына, которые были брошены в темницу и там уморены. При этом, покидая Дерпт, Курбский не забыл прихватить с собой городскую казну. Оказавшись при дворе короля Сигизмунда II Августа, знатный беглец выдал своему новому государю всех доброхотов Ивана Грозного (иначе говоря, уничтожил российскую разведсеть в Польско-Литовском государстве). Обласканный королем, он уже в ноябре 1564 г. сражался под Полоцком в составе литовских войск против собственного отечества, а позднее разорял русские церкви и монастыри в окрестностях Великих Лук. И если само бегство, вызванное страхом за свою жизнь, еще можно было бы оправдывать, то участие князя Курбского в войне против Московского государства иначе как изменой назвать нельзя.

Находясь в безопасности, в Литве, князь Курбский принялся писать «Историю о великом князе Московском», которая, при всей своей тенденциозности, теперь является одним из ценных источников по истории царствования Ивана Грозного. Одновременно, желая оправдать свой поступок, Андрей Курбский написал Ивану Грозному послание, в котором упрекал царя в творимых им зверствах. Свое послание он начал с оскорбительного обращения к Ивану: «Царю, Богом препрославленному и среди православных всех светлее являвшемуся, ныне же за грехи наши ставшему супротивным… совесть имеющему прокаженную, какой не встретишь и у народов безбожных». За этим последовали упреки в расправах над верными слугами: «Зачем, царь, сильных во Израиле истребил, и воевод, дарованных тебе Богом для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквах Божьих пролил, и кровью мученическою обагрил церковные пороги, и на доброхотов твоих, душу свою за тебя положивших, неслыханные от начала мира муки, и смерти, и притеснения измыслил, обвиняя невинных православных в изменах, и чародействе, и в ином непотребстве и с усердием тщась свет во тьму обратить и сладкое назвать горьким?». Закончил свою грамоту князь Курбский обещанием стать, вместе с прочими жертвами жестокости Ивана Грозного, обличителем царских преступлений: «Не думай, царь, и не помышляй в заблуждении своем, что мы уже погибли и истреблены тобою без вины, и заточены, и изгнаны несправедливо, и не радуйся этому, гордясь словно суетной победой: казненные тобой, у престола Господня стоя, взывают об отмщении тебе, заточенные же и несправедливо изгнанные тобой из страны взываем день и ночь к Богу, обличая тебя… А письмишко это, слезами омоченное, во гроб с собою прикажу положить, перед тем как идти с тобой на суд Бога моего Иисуса».

Послание это было доставлено русскому царю верным слугой Курбского, Василием Шибановым. По легенде, Иван IV принял послание из рук Шибанова, после чего пригвоздил его ногу острием своего посоха к полу, приказав дожидаться ответа. В дальнейшем Шибанов умер под пытками, но в ответном письме Курбскому, написанном уже 5 июля 1564 г., Иван Грозный отозвался о нем с уважением, поставив его в пример князю-изменнику: «Как же ты не стыдишься раба своего Васьки Шибанова? Он ведь сохранил свое благочестие, перед царем и пред всем народом стоял, не отрекся от крестного целования тебе, прославляя тебя всячески и взываясь за тебя умереть. Ты же не захотел сравняться с ним в благочестии: из-за одного какого-то незначительного гневного слова погубил не только свою душу, но и душу своих предков».

«После нападения опричников». Художник М. Авилов

Ответ царя Ивана был язвителен и остроумен. Унизив Курбского сравнением с Шибановым, он поставил под сомнение благочестие князя: «Если же ты, по твоим словам, праведен и благочестив, то почему же испугался безвинно погибнуть, ибо это не смерть, а воздаяние? В конце концов все равно умрешь… Почему же ты презрел слова апостола Павла, который вещал: «Всякая душа да повинуется владыке, власть имеющему; нет власти, кроме как от Бога: тот, кто противится власти, противится божьему повелению». Воззри на него и вдумайся: кто противится власти – противится Богу… А ведь сказано это обо всякой власти, даже о власти, добытой ценой крови и войн. Задумайся же над сказанным, ведь мы не насилием добывали царство».

Обвинения в несправедливых расправах над подданными царь отбросил как клеветнические: «Что ты, собака, совершив такое злодейство, пишешь и жалуешься! Чему подобен твой совет, смердящий гнуснее кала?… А сильных во Израиле мы не убивали, и не знаю я, кто это сильнейший во Израиле: потому что Русская земля держится Божьим милосердием, и милостью пречистой Богородицы, и молитвами всех святых, и благословением наших родителей и, наконец, нами, своими государями, а не судьями и воеводами… Не предавали мы своих воевод различным смертям, а с Божьей помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников». В следующей же фразе Ивана Грозного содержится самая суть его представлений о собственной власти: «А жаловать своих холопов мы всегда были вольны, вольны были и казнить». Все, кто был казнен по повелению Ивана Грозного, согласно его письму, вполне заслуживали свою участь: «А как в других странах сам увидишь, как там карают злодеев – не по-здешнему! Это вы по своему злобесному нраву решили любить изменников… А мук, гонений и различных казней мы ни для кого не придумывали: если же ты говоришь о изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят».

Перечислив обиды и притеснения, которые ему пришлось претерпеть в годы боярского правления и во времена «Избранной рады», царь Иван вновь перешел к личным выпадам против Курбского. Заявление князя – «уже не увидишь… лица моего до дня Страшного суда» – царь не без остроумия парировал: «А лицо свое ты высоко ценишь. Но кто же захочет такое эфиопское лицо видеть? А если ты свое писание хочешь с собою в гроб положить, значит, ты уже окончательно отпал от христианства. Господь повелел не противиться злу, ты же и перед смертью не хочешь простить врагам… поэтому над тобой не должно будет совершать и последнего отпевания».

Ответ князя Курбского оказался заносчивым, но маловразумительным: «Широковещательное и многошумное послание твое получил, и понял, и уразумел, что оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто, таковое бы не только царю, столь великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину не подобает, а особенно потому, что из многих священных книг нахватано, как видно, со многой яростью и злобой… Тут же и о постелях, и о телогрейках, и иное многое – поистине словно вздорных баб россказни, и так все невежественно, что не только ученым и знающим мужам, но и простым и детям на удивление и на осмеяние, а тем более посылать в чужую землю, где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику и философию».

Отвечать на обвинения царя князь Курбский не стал: «А хотел, царь, ответить на каждое твое слово и мог бы написать не хуже тебя, ибо по благодати Христа моего овладел по мере способностей своих слогом древних, уже на старости здесь обучился ему: но удержал руку свою с пером, потому что, как и в прежнем своем послании, писал тебе, возлагаю все на Божий суд». Впрочем, отправить это послание князь Курбский тогда не сумел, и ему пришлось ждать оказии 14 лет. В этом он также обвинил Ивана Грозного: «Я давно уже на широковещательный лист твой написал ответ, но не смог послать из-за постыдного обычая тех земель, ибо затворил ты царство Русское, свободное естество человеческое, словно в адовой твердыне, и если кто из твоей земли поехал…, ты такого называешь изменником, а если схватят его на границе, то казнишь страшной смертью. Так же и здесь, уподобившись тебе, жестоко поступают».

Иван Грозный об измене Курбского не забывал, и в 1577 г., через 13 лет после его бегства, удостоил былого друга новым посланием. Момент для этого был как нельзя более удачным – русские войска под предводительством самого царя заняли большую часть Ливонии, и в том числе город Вольмар, ставший первым убежищем Андрея Курбского в 1564 г. Свои победы Иван Грозный представлял в новом письме как явное свидетельство своей правоты перед Богом: «Ибо если и многочисленнее песка морского беззакония мои, все же надеюсь на милость благоутробия Божия – может Господь в море своей милости потопить беззакония мои. Вот и теперь Господь помиловал меня, грешника, блудника и мучителя… Вы ведь говорили: «Нет людей на Руси, некому обороняться», – а нынче вас нет; кто же нынче завоевывает претвердые германские крепости? Не дожидаются бранного боя германские города, но склоняют головы свои перед силой животворящего креста! А где случайно за грехи наши явления животворящего креста не было, там бой был».

Вернулся Иван Васильевич и к больной для него теме боярской измены: «Писал ты, что я растлен разумом, как не встретишь и у неверных. Я же ставлю тебя самого судьею между мной и тобой: вы ли растленны разумом или я, который хотел над вами господствовать, а вы не хотели быть под моей властью, и я за то разгневался на вас? Или растленны вы, которые не только не захотели повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и правили, как хотели, а меня устранили от власти: на словах я был государь, а на деле ничем не владел?». И, наконец, царь не смог отказать себе в удовольствии съязвить по поводу сетований князя Курбского о долгой и трудной царской службе: «Писал ты нам, вспоминая свои обиды, что мы тебя в дальноконные города как бы в наказание посылали, так теперь мы, не пожалев своих седин, и дальше твоих дальноконных городов, слава Богу, прошли… И туда, где ты надеялся от всех своих трудов успокоиться, в Вольмар, на покой твой привел нас Бог: настигли тебя, и ты еще дальноконнее поехал».

Новгородский кремль

3 декабря 1564 г., получив известие о новой победе русского оружия в Ливонии (была взята важная для литовцев крепость Озерище), Иван Грозный покинул Москву и перебрался в Коломенское. Его отъезд из столицы выглядел необычно – царь забрал с собой всю свою казну, включая и «святость» – иконы и кресты. Проведя в Коломенском две недели, 17 декабря Иван Васильевич отправился на рождественское богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Потом, вместо того чтобы вернуться в Москву, государь отправился Владимирской дорогой в Александрову слободу, одну из загородных царских резиденций, отстроенную еще его отцом, Василием III. Из Слободы Иван Грозный отправил в столицу два послания, одно из которых было адресовано митрополиту Афанасию, а другое – простым жителям города. Послание митрополиту было наполнено упреками в адрес духовенства, бояр и приказных людей (чиновников), которые в малолетство Ивана Васильевича разворовывали царскую казну и пытались похитить власть; не унявшись от своего воровства, они и теперь мешают государю «строить свое царство», всякий раз вымаливая прощение изменникам. Из-за этого царь положил на них свой гнев и опалу и принял решение оставить царство: «Не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государство и поехал… вселиться, где его, государя, Бог наставит». Грамота посадскому населению Москвы была написана в совершенно иной тональности: в ней царь, возлагая всю вину за свой отъезд на бояр, одновременно освобождал от всякой ответственности простых жителей столицы – «чтобы они себе никоторого сумления не держали, гневу и опалы на них никоторые нет».

Этот шаг был рассчитан психологически точно. Своими грамотами царь Иван вносил разлад в среду населения столицы, играя на извечной нелюбви простого люда к «политической элите», противопоставляя их друг другу. Верным был и расчет на монархические настроения москвичей, не представлявших себе государства без государя и не забывших еще всех «прелестей» относительно недавнего боярского правления. Вечером того же дня, 3 января 1565 г., из Москвы в Александрову слободу отбыла делегация от Боярской думы и высшего духовенства с мольбой вернуться на царство: «На государстве бы был и своими бы государствы владел и правил, как ему, государю, годно. И кто будет ему, государю, и его государству изменники и лиходеи, и над теми в животе и в казни его государская воля». Иначе говоря, царю предоставлялась полная, не ограниченная ничем свобода в управлении царством, включая и возможность казнить любого из подданных, никому не давая в том отчета.

Разумеется, Иван Грозный ждал именно такого ответа из Москвы. Но, судя по всему, все же боялся того, что его план даст сбой. Быть полностью уверенным в реакции бояр он не мог; к тому же в Москве оставался старый соперник в борьбе за власть – князь Владимир Старицкий. О том, что царь боялся иного исхода своего демарша, свидетельствуют указания некоторых из его современников, которые отметили, что за месяц отсутствия в столице Иван IV словно бы постарел на несколько лет: у царя, которому было на тот момент 34 года, обильно пробилась седина и заметно поредели волосы на голове. 5 января 1565 г. Иван Грозный принял в Александровой слободе посланцев из Москвы и огласил им условия, на которых соглашался остаться на царстве: он станет карать своих изменников и ослушников по своему усмотрению. Кроме того, царь заявил о намерении «учинити… на своем государстве себе опричнину».

«Опричниной» (от слова «опричь», т. е. кроме) в XVI в. именовали долю наследства, которая после смерти мужа доставалась его вдове. Размер такой «вдовьей доли» обычно составлял четверть от имущества покойного (остальное отходило сыновьям умершего). Заявляя об учреждении опричнины, Иван Грозный, таким образом, выделял из общего состава земель своего государства часть, которая будет принадлежать ему полностью и безраздельно. Это означало, что царь создает для себя удел, подобный владениям его собственных родственников, например, князя Владимира Старицкого. В состав «опричного удела» вошли города Вязьма, Старая Русса, Суздаль, Переславль-Залесский, Ярославль, Галич, Соль Галицкая, Соль Вычегодская, Вологда, Великий Устюг, Холмогоры. Позднее в опричнину были включены Кострома, Соль Камская (вместе с остальными владениями купцов Строгановых близ Уральских гор), волости в бассейне впадающей в Белое море реки Мезени. К концу существования опричнины в нее входили также Белозерский уезд, Старица, Ладога и половина Великого Новгорода. В состав государева удела были включены, таким образом, главные центры соледобычи и богатейшие города севера. Через опричные земли пролегал также важнейший торговый путь, соединявший столицу с Холмогорской гаванью, через которую Московское государство вело практически всю торговлю с европейскими государствами. В самой Москве Иван Грозный забрал в опричнину западную часть города, лежащую за Москвой-рекой и Неглинной. Государь переехал из Кремля на Воздвиженку, где поселился на дворе своего шурина, боярина князя Михаила Темрюковича Черкасского, а к началу 1567 г. отстроил для себя опричный дворец между Арбатом и Никитской улицей. Новая резиденция царя была обнесена каменной стеной высотой в 3 сажени (около 6 метров). В стенах были устроены трое ворот, главные из которых, северные, выходили к мосту через Неглинную и были украшены резными изображениями львов и двуглавых орлов, причем в глаза львов были вправлены зеркала, так чтобы всякий, входящий во двор государя, видел в глазах хищников свое отражение. Впрочем, в своей новой московской резиденции царь бывал нечасто – настоящей опричной столицей сделалась Александрова слобода.

К управлению опричниной Иван IV не желал допускать бояр из своего прежнего окружения. Среди лиц, которые подталкивали царя Ивана к созданию опричнины, обычно называют воеводу Алексея Басманова (по-прежнему близок к царю был его сын, Федор Басманов), двоюродного брата покойной царицы Анастасии Василия Захарьина-Юрьева, а также брата царицы Марии Темрюковны, князя Михаила Черкасского. Черкасский считался главой опричной Боярской думы; рядом с ним заседал другой обладатель княжеского титула – Афанасий Вяземский. Позднее на главные позиции в опричнине выдвинулся печально знаменитый Малюта Скуратов (Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский), выполнявший по приказу царя самые кровавые и грязные поручения.

В целях обеспечения личной безопасности царь заявил о создании большого отряда собственной охраны – опричников. Первоначально их предполагалось набрать около 1000 человек, но постепенно эта цифра выросла вшестеро. Лица, записанные в опричнину, должны были отречься от всех своих родственников, если тех не удостоили права стать опричниками. Если опричник владел поместьями и вотчинами за пределами уездов, взятых царем в опричнину, то эти земли у него забирали, выделяя взамен них новые на опричных территориях. Помещиков, живших в опричных уездах, но не взятых в опричнину, массово переселяли в другие уезды. Опричники одевались в черные одеяния, привязывая к седлам своих коней собачьи головы и метлы (как символ собачьей преданности государю и готовности вымести из его державы всяческую измену и крамолу). Не исключено, что эта символика была подсказана царю кем-то из его подданных, побывавших в Европе, поскольку она очень напоминает символику католического ордена доминиканцев. Доминиканцы носили черные плащи; одним из главных символов ордена доминиканцев была собака (этим обыгрывался каламбур – «dominicani» – доминиканцы – «domini canes» – божьи псы). Доминиканские псы изображаются обыкновенно с горящим факелом в зубах (что должно было символизировать как христианскую веру, так и инквизицию, во главе которой, как правило, ставились монахи-доминиканцы). Однако этот факел на эмблеме доминиканцев мог быть принят не вполне осведомленным человеком за изображение метлы. В главной опричной резиденции – Александровой слободе – Иван Грозный завел монастырские порядки, именуя себя игуменом, князя Афанасия Вяземского – келарем, а Малюту Скуратова – пономарем.

Довольно быстро опричники осознали свое особое положение в обществе и, чувствуя полную безнаказанность, творили в отношении остального населения ничем не прикрытый произвол. Судиться с опричниками было бесполезно – согласно запискам одного из них, немца Генриха Штадена, царь разослал во все суды распоряжение: «Судите праведно, наши бы виноваты не были». Даже в случае судебного поединка («поля», наподобие того, что описан Лермонтовым в «Песне о купце Калашникове»), побежденный опричник всегда признавался победителем.

Остальная часть Московского государства, не вошедшая в опричнину, называлась земщиной. С земщины Иван Грозный потребовал себе «на подъем» 100 тысяч рублей – сумму, составлявшую примерно десятую часть годового дохода страны. В земщине верховным властителем также оставался Иван IV, но здесь ему приходилось еще мириться с существованием прежней Боярской думы и приказов. Впрочем, особыми условностями в отношении земщины и земцев царь себя не связывал. Казни, состоявшиеся в Москве зимой 1565 г., наглядно это продемонстрировали. Первыми жертвами опричного террора стали боярин князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский, отличившийся при взятии Казани, а также его пятнадцатилетний сын Петр. Их не спасло даже свойство с царем (дочь казненного, Евдокия, была замужем за Никитой Романовичем Захарьиным, братом покойной царицы Анастасии). Вслед за ними на плаху возвели окольничего Петра Головина, князей Ивана Куракина и Дмитрия Немого-Оболенского. Не забыл Иван Грозный и о помилованном десятью годами ранее князе Семене Ростовском: опричники схватили его на воеводстве в Нижнем Новгороде, обезглавили и привезли голову «государева изменника» царю.

Новые порядки, введенные царем в Московской державе, вызвали широкое недовольство земцев. Одним из первых несогласие с действиями Ивана Грозного выразил митрополит Афанасий – в мае 1566 г., сославшись на старость и слабое здоровье, он оставил митрополичью кафедру и удалился в монастырь. На место митрополита царь прочил казанского и свияжского архиепископа Германа, но тот стал требовать от Ивана отмены опричнины и был им отвергнут. Тогда сан митрополита был предложен настоятелю Соловецкого монастыря Филиппу. Этот кандидат был человеком с «политическим прошлым»: в миру он принадлежал к одной из известных в стране фамилий Колычевых. Его родственники в 1537 г. оказались замешаны в мятеже князя Андрея Старицкого, и это заставило молодого тогда Федора Колычева тайно бежать на север и принять монашеский постриг. Само выдвижение на пост митрополита человека из семьи, близкой к Старицким, возможно, свидетельствует о попытке земцев противостоять опричной политике самодержца. Тем более что и Филипп, подобно Герману, в качестве условия согласия возглавить церковь потребовал отмены опричнины. Однако сопротивление Филиппа Иван Грозный преодолеть сумел – старец согласился стать митрополитом, поклявшись при этом «в опричнину и в царский домовый обиход… не вступаться, а по поставлении из-за опричнины… митрополии не оставлять».

Одновременно царю пришлось столкнуться с еще одним проявлением недовольства, на сей раз массового. В июне 1566 г. в Москву прибыло литовское посольство, предлагавшее заключить перемирие в продолжающейся Ливонской войне. Для обсуждения литовского предложения в столице был собран Земский собор. Участники собора высказались за продолжение войны, заявив: «Мы, холопи его государевы, за одну десятину земли Полотцкого и Озерищского повету головы положим, за его государское дело с коня помрем». Однако, дав царю согласие на продолжение войны, участники собора решили подать царю челобитную с прошением об отмене опричнины. Под челобитной поставили подписи («руки приложили») около 300 человек. Все они были схвачены и брошены в тюрьму. Большинство из них вскоре были отпущены, но 50 человек при этом подверглись «торговой казни» (были биты палками на торгу), а троих, признанных главными зачинщиками, казнили.

Однако земщина не оставляла надежды избавиться от власти неугодного ей царя. К осени 1567 г. в ее среде созрел заговор, участники которого намеревались убить Ивана Васильевича и возвести на престол его двоюродного брата, князя Владимира Андреевича Старицкого. Ключевой фигурой в готовящемся перевороте должен был стать молочный брат царя, боярин Иван Петрович Челяднин, занимавший пост конюшего и возглавлявший Боярскую думу в земщине (и, судя по всему, причастный к составлению челобитной об отмене опричнины). Организаторы заговора поддерживали тайные контакты с польским королем Сигизмундом II Августом. Впрочем, планы заговорщиков выдал Ивану IV сам князь Владимир Старицкий. В сентябре 1568 г. царь и его опричники расправились с боярином Челядниным: Иван Грозный силой заставил опального облачиться в царские одежды и сесть на трон. Паясничая, Иван Васильевич бил боярину поклоны, заявляя, что пожаловал его царским величием, которого тот так домогался, после чего сам заколол Челяднина ножом. Труп боярина был брошен в навозную яму у Неглинной, в чем проявил себя черный юмор Ивана IV, заставившего Челяднина, в противоположность поговорке «из грязи в князи», проделать обратный путь «из князей в грязь». Вослед убитому боярину последовали многие из его слуг, перебитых по распоряжению царя опричниками.

Вскоре после расправы с Челядниным пришел черед митрополита Филиппа, который с весны 1568 г. выступал с обличающими проповедями против опричной политики Ивана Грозного. В ответ царь организовал церковный собор, участники которого послушно осудили митрополита; подоспели также и специально командированные на Соловки люди, привезшие необходимый для доказательства прежнего недостойного жития Филиппа Колычева «компромат». Результатом стало решение о низложении митрополита. В ноябре 1568 г. опричники с Алексеем Басмановым во главе во время богослужения ворвались в Успенский собор, сорвали с Филиппа его облачение, нарядили в рваную рясу и, избив метлами, в простых санях отправили в заточение в монастырь. Митрополитом был избран престарелый настоятель Троице-Сергиева монастыря Кирилл, который, наученный горьким опытом своих предшественников, с царем конфликтовать не отваживался.

Своего апогея опричные казни достигли в 1569–1570 гг. Этому способствовали как неудачи на внешнеполитическом поприще, так и очередная потеря в личной жизни. В конце 1568 г. Иван Грозный отправил в Швецию посольство, которое должно было договориться с королем Эриком XIV о военном союзе против Польско-Литовского государства; залогом союза должна была стать выдача Ивану IV его несостоявшейся невесты Екатерины Ягеллон. Однако, когда переговоры в Стокгольме были уже близки к финалу, король Эрик оправдал свое прозвище Безумный: назвав себя своим собственным братом Юханом, он сознался в предполагаемых преступлениях брата и приказал заточить себя в темницу. Результатом стало вступление на шведский престол Юхана Финляндского, который, завершив в следующем, 1570 г. войну с Данией, объявил войну России. Ивану Грозному оставалось лишь изливать свою досаду в язвительных словах в адрес шведского монарха: «А то истинная правда… что вы мужичий род, а не государский»; «воровство ваше все наруже, опрометывается, как бы гад, разными виды»; «А если ты, взяв собачий рот, захочешь лаять для забавы – так то твой страдничий обычай… а перелаиваться с тобой – горше того не бывает на этом свете; а если хочешь перелаиваться, так ты найди себе такого же страдника, какой ты сам страдник, да с ним и перелаивайся. Отныне, сколько ты не напишешь лая, мы тебе никакого ответа давать не будем».

Еще одно разочарование ожидало Ивана Грозного в его планах военного союза с Англией против Польско-Литовского государства. Приняв в начале 1569 г. английского посла Томаса Рандольфа, царь едва ли не силой заставил его поставить свою подпись на проекте союзного договора. Взамен на это английским купцам предоставлялось право беспошлинной торговли в России и свободный проход Волгой в Персию и Индию. Однако королева Елизавета отказалась утвердить это соглашение, дипломатично сообщив Ивану, что сама она вовсе не против союза, но договор не захотел ратифицировать парламент. Раздосадованный новой неудачей, Иван Васильевич разразился ответным язвительным посланием, упрекнув Елизавету в отсутствии у нее настоящей королевской власти, без которой та становится не более чем обыкновенной («пошлой») девкой: «Чаяли мы, что ты в своем государстве государыня и сама владеешь… Ажно у тебя мимо тебя другие люди владеют, и не токмо люди, но мужики торговые… А ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая девица». Разумеется, английские купцы немедленно были лишены всех торговых льгот и привилегий.

Неудачный оборот для российской внешней политики приобрели и события в Польско-Литовском государстве. Еще в январе 1569 г. в городе Люблине начал работу сейм, который к июлю утвердил унию (союз) между Польским королевством и Великим княжеством Литовским. Ранее они были объединены лишь общей для них персоной государя из династии Ягеллонов. В случае пресечения династии (а у последнего Ягеллона, Сигизмунда II Августа, по-прежнему не было детей) уния между Польшей и Литвой могла быть расторгнута. В этом случае Иван Грозный, бывший (в четвертом колене) единственным потомком великого князя литовского Витовта, мог бы претендовать на престол Великого княжества Литовского. Однако и эта возможность не была реализована: Люблинская уния 1569 г. окончательно объединила Польшу и Литву в одно федеративное государство – Речь Посполитую (от польского «Rzechpospolita» – республика). Впрочем, это не помешало Ивану Грозному спустя 4 года, в 1573 г., заключить с германским императором Максимилианом II Габсбургом договор о совместных действиях против Речи Посполитой, в результате которых польские земли должны были достаться императору, а литовские, ливонские, украинские и белорусские – царю.

Угрожающий характер приобретали события на южных рубежах. Крымский хан Девлет-Гирей задержал присланного к нему в 1563 г. русского посланника Афанасия Нагого и возобновил набеги на русские земли. Турецкий султан Селим II (сын Сулеймана Великолепного и Роксоланы) весной 1569 г. отправил в Азов в устье Дона 17-тысячную армию при ста орудиях. Соединившись с 40-тысячной ордой крымского хана, турецкое войско двинулось на Астрахань. Попытка прорыть канал между Доном и Волгой успехом не увенчалась, поэтому пушки пришлось отправить обратно в Азов. Подступив в сентябре 1569 г. к Астрахани, турки и татары вскоре были вынуждены отступить (тем более что в их тылах действовала пришедшая Волгой русская «плавная рать» под командой воеводы князя Петра Серебряного-Оболенского).

В условиях военно-политических осложнений на всех направлениях подозрительность царя обострялась. Последней каплей стала кончина царицы Марии Темрюковны, умершей в сентябре 1569 г. Иван Грозный вновь подумал о возможности отравления, и его подозрения пали на семью Старицких. По приказу Ивана Васильевича в октябре 1569 г. была умерщвлена княгиня Ефросинья Старицкая (ее и еще несколько монахинь отравили угарным газом). Затем государь потребовал к себе в Александрову слободу брата, Владимира Андреевича. Так и не дождавшись его приезда, Иван Васильевич сам выехал ему навстречу и заставил выпить отравленное вино (предупредив при этом князя Старицкого, что напиток отравлен – этим он превращал убийство соперника в самоубийство). Судьбу князя Владимира Андреевича разделили его супруга и старшая дочь.

Псковский кремль

Расправившись с братом, Иван Грозный собрал опричное войско и двинул его на Новгород, поскольку он получил донос, согласно которому новгородцы и псковичи вознамерились, изменив царю, перейти под власть польского короля. По пути опричники разоряли города земщины Тверь, Торжок, Вышний Волочек, истребляя всех на Новгородской дороге. В Твери, в частности, был удушен Малютой Скуратовым бывший митрополит Филипп Колычев (вернувшись из монастыря, опричник посетовал – жарко, мол в келье, задохнулся старец от духоты). В начале января 1570 г. опричники вступили в Новгород и приступили к массовым казням и разграблению города и окрестных монастырей. Главным обвиняемым оказался новгородский архиепископ Пимен, которого провезли по городу, усадив задом наперед на кобылу и обрядив в скомороший наряд. Многих новгородцев топили в Волхове, расстреливали из пищалей и луков; казни продолжались 40 дней. От рук опричников погибло не менее полутора тысяч новгородцев (а скорее всего – вдвое больше), что составляло примерно десятую часть населения города. Оправиться от устроенного царем погрома Новгород в дальнейшем так и не смог.

В феврале 1570 г. царь во главе опричного воинства выступил на Псков. Этому городу повезло больше: при въезде в Псков царский конь споткнулся, а встретивший Ивана IV у городских ворот юродивый протянул государю кусок сырого мяса, предлагая угоститься. Возмущенный самодержец отказался, заявив, что день нынче постный, на что юродивый резонно парировал: «А что же ты, царь православный, в постный день человеческое мясо есть собрался»? Посчитав случившееся дурным предзнаменованием, Иван Васильевич запретил опричникам убивать псковичей, ограничившись лишь разграблением города.

Вернувшись из Новгородского похода в Александрову слободу, царь продолжил искоренение измены, ища ее теперь в своем ближайшем окружении. В июле 1570 г. в Москве были организованы массовые казни. Подготовка к ним была настолько масштабной, что москвичи, как и большинство людей той эпохи, падкие на подобные зрелища, прятались в своих домах, опасаясь, что в столице готовится нечто, сопоставимое по масштабам с новгородскими казнями. На площадь, однако, царь вывел только около 300 человек, из которых уже на месте помиловал порядка двухсот. Прочих ожидала мучительная смерть. Многолетний глава Посольского приказа дьяк Иван Висковатый, обвиненный в предательских связях с польским королем и турецким султаном, был разрезан опричниками на части. Висковатый один из немногих нашел в себе силы на эшафоте выступить со словами обличения против царя и опричников: «Будьте прокляты, кровопийцы, вместе с вашим царем!». Казначей Никита Фуников-Курцев был заживо сварен в кипятке, одному из дьяков, обвиненному в том, что он принял взятку – жареного гуся, начиненного серебряными деньгами, по очереди обрубали конечности, чтобы и сам он стал похож на эту птицу. Обрушил свой гнев Иван Грозный и на некоторых опричников. Князь Афанасий Вяземский умер в тюрьме в железных оковах. Недавнему любимцу, Федору Басманову, царь приказал обезглавить своего собственного отца, Алексея Басманова, а когда приказ был выполнен, и самого Федора казнили за отцеубийство.

Параллельно расправам с неугодными Иван Грозный продолжал вершить большую политику: с прибывшими в Москву литовскими послами он заключил перемирие (предварительно, правда, приказав изрубить на куски присланных ему в подарок от Сигизмунда Августа коней и бросить под окнами у литовских дипломатов). В преддверии готовящейся войны со Швецией Иван Грозный взял курс на союз с Данией. Брат датского короля принц Магнус был приглашен в Москву, где летом 1570 г. Иван Грозный обручил с ним свою двоюродную племянницу княжну Евфимию Владимировну Старицкую. Принцу был дарован титул короля Ливонии, в обмен на что Магнус согласился стать вассалом («голдовником») Ивана IV. Царь полагал, что немецкие города охотнее подчинятся датскому принцу, нежели русскому царю. Однако проект создания в Прибалтике вассального королевства оказался нежизнеспособным. Русское войско, возглавленное Магнусом, уже в августе 1570 г. подступило к Ревелю, но убедить защитников города открыть ворота не удалось. Осада затянулась до марта 1571 г. и осталась безрезультатной. Во время осады Ревеля между Швецией и Данией был заключен мирный договор, и рассчитывать на военную помощь датского короля Ивану Грозному больше не приходилось.

Впрочем, весна 1571 г. закончилась для Ивана Васильевича куда более страшной катастрофой, нежели неудача под Ревелем. 24 мая 40-тысячная орда крымского хана Девлет-Гирея с помощью обходного маневра прорвалась к Москве. Опричники, выставленные против татар на окский рубеж, обратились в бегство, пример которому подал сам Иван Васильевич: вместо обороны собственной столицы он уехал на север, в Ростов. Земские полки под командованием боярина князя Ивана Дмитриевича Бельского предотвратить трагедии не смогли: татары подожгли Москву, которая выгорела дотла. Сам князь Бельский задохнулся в дыму в погребе собственного дома. На другой день татары ушли, уведя с собой огромный полон. Успех похода на Москву воодушевил Девлет-Гирея, который потребовал через своих послов возвращения Казани и Астрахани, а также возобновления уплаты ордынского выхода. Ивану IV пришлось унижаться: он выразил готовность уступить хану Астрахань и послал в Бахчисарай богатые «поминки», извиняясь при этом за их недостаточный размер. Виновных в поражении, впрочем, удалось найти сразу: знатнейшего боярина земской Боярской думы, князя Ивана Федоровича Мстиславского, повинившегося в предательских связях с Крымом, царь дал на поруки. А вот недавний родственник царя, видный опричник князь Михаил Черкасский, заподозренный в связях с татарами, был по приказу Ивана Васильевича казнен.

Среди забот и поражений царь нашел, однако, время для того, чтобы в третий раз жениться. Его избранницей стала дальняя родственница Малюты Скуратова Марфа Васильевна Собакина. Свадьба была сыграна 28 октября 1571 г., а уже через две недели новая царица умерла (и вновь, как уверял Иван Грозный, от яда). Церковные правила того времени не позволяли вступать в брак более чем три раза, однако Иван Грозный отказался считать этот скоротечный брак действительным, поскольку в связи с болезнью Марфы Собакиной он не успел вступить с ней в интимные отношения. Поэтому всего через полгода после смерти супруги, не дожидаясь избрания нового митрополита (митрополит Кирилл скончался в феврале 1572 г.), Иван IV с разрешения духовенства вступил в брак в четвертый раз. Женой царя стала Анна Алексеевна Колтовская, которая, подобно Марфе Собакиной, не отличалась большой знатностью. Свадьбу сыграли в мае 1572 г., а уже в сентябре царица была насильно пострижена в монахини (в отличие от предыдущих жен Ивана она на целых 42 года пережила своего любвеобильного супруга, проведя в монастырской келье более полувека).

«Осада Пскова войсками Стефана Батория». Художник К. Брюллов

Поход Ермака

Вскоре после четвертой свадьбы Иван Грозный получил известие о новом нашествии крымских татар. На сей раз Девлет-Гирей повел на Москву более крупное войско (по некоторым данным – до 120 тысяч человек). Как и годом ранее, неприятелю удалось прорваться за Оку, но в 50 верстах от столицы, у села Молоди, путь ему заслонили полки (общей численностью около 25 тысяч человек) под командой воевод князей Михаила Ивановича Воротынского (руководившего земскими силами) и Дмитрия Ивановича Хворостинина (под началом которого находились опричники). Четыре дня – с 30 июля по 2 августа 1572 г. продолжалось сражение, завершившееся полным разгромом татарского воинства: хан, потерявший в сражении двоих сыновей и одного из лучших своих военачальников Дивей-мурзу (взятого русскими в плен), обратился в бегство, приведя в Крым лишь около 15 тысяч человек. После битвы в народе была сложена песня, начальные строки которой знакомы каждому по кинокартине «Иван Васильевич меняет профессию»:

А не сильная туча затучилась, А не сильные громы грянули: Куда едет собака крымской царь?

Одержанная князем Воротынским победа не снискала ему милости и благодарности царя: в следующем, 1573 г. он был осужден за измену (в пытках Иван Грозный принял личное участие). После этого опального боярина отправили в ссылку в Кирилло-Белозерский монастырь, по дороге куда тот и скончался.

Считается, что именно битва при Молодях стала событием, подтолкнувшим Ивана Грозного к решению о ликвидации опричнины. Разделение государства на враждебные друг другу части было ликвидировано, а саму опричнину царь запретил упоминать под страхом наказания кнутом. Что, впрочем, не означало ни изменений в характере царя, ни в стиле его правления. Опричное окружение Ивана Васильевича продолжало пользоваться его доверием, называясь теперь не опричниками, а дворовыми царя. Самый близкий из них к царю, Малюта Скуратов, погиб 1 января 1573 г. при взятии ливонской крепости Вейсенштейн (Пайда). Однако успехи в Прибалтике тем и ограничились – уже спустя три недели у крепости Лоде русские войска понесли тяжелое поражение от шведов. Другой видный опричник, Василий Грязной, в том же году был взят в плен крымскими татарами. В Бахчисарае он заявил, что царь с готовностью даст за него выкуп в 100 тысяч рублей или согласится выменять на него пленного Дивей-мурзу. Сохранился написанный Иваном Грозным ядовитый ответ Грязному: «Надо было, Васюшка, без пути средь крымских улусов не разъезжать… Или ты думал, что и в Крыму можно так же шутить, как у меня, стоя за кушаньем?… Мы не запираемся, что ты у нас в приближенье был. И ради приближенья твоего тысячи две рублей дадим, а до сих пор такие и по пятьдесят рублей бывали».

Не ослаблял царь надзора и над опальными. В том же, 1573 г., получив известие о нарушениях постриженными в Кирилло-Белозерском монастыре боярами Ионой Шереметевым и Иоасафом Хабаровым общежитийного устава, Иван IV написал в обитель полное иронии послание, начатое с самоуничижений: «Увы мне, грешному! Горе мне, окаянному! Ох мне, скверному! Кто я такой, чтобы покушаться на такое величие?… Я и братом вашим называться недостоин… Сказано ведь в Писании: «Свет инокам – ангелы, свет мирянам – иноки»… А я, пес смердящий, кого могу учить и чему наставлять и чем просветить? Сам вечно в пьянстве, блуде, прелюбодеянии, скверне, убийствах, грабежах, хищениях и ненависти, во всяком злодействе». Но вслед за этим царь начал обличать царящие в монастыре порядки, осуждая послабления, допускаемые в отношении опальных: «Выходит, что не они у вас постриглись, а вы у них… И если вам устав Шереметева хорош – держите его, а устав Кирилла плох – оставьте его! Сегодня тот боярин один порок введет, завтра другой иное послабление введет, да мало-помалу и весь крепкий монастырский уклад потеряет силу… А над гробом Воротынского поставили церковь – над Воротынским-то церковь, а над чудотворцем нет… Видно, и на Страшном суде Воротынский да Шереметев станут выше чудотворца: потому что Воротынский со своей церковью, а Шереметев со своим уставом, который крепче, чем Кириллов».

Последние годы

Мир я сравнил бы с шахматной доской — То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой. Подвигают, притиснут и – побили. И в темный ящик сунут на покой. Омар Хайям

Осенью 1575 г. Иван Грозный совершил политический демарш, смысл которого до сих пор является предметом споров между учеными. Иван Васильевич неожиданно для всех отказался от царского титула и провозгласил великим князем всея Руси крещеного потомка Чингисхана, бывшего касимовского царя Симеона Бекбулатовича. В течение года Иван Грозный скромно называл себя князем Иваном Московским, жил за пределами Кремля, на Петровке, время от времени приезжал на поклон к царю Симеону, не выпуская, впрочем, нитей государственного управления из своих рук. В сохранившейся челобитной Ивана Грозного Симеону Бекбулатовичу содержится, облаченное в шутовскую форму, напоминание о том, кто на самом деле остается хозяином положения. Грозный просит, чтобы Симеон позволил ему «перебрать людишек, бояр и дворян, и детей боярских, и дворовых людишек: некоторых бы разрешил отослать, а некоторых милостиво разрешил принять… разрешил бы нам выбирать и принимать из всяких людей, и… отсылать прочь тех, которые нам не нужны». По прошествии года эта политическая комедия была прекращена – в августе 1576 г. царь Симеон был сведен с престола и получил титул великого князя Тверского, прожив после этого хоть и не самую счастливую, но долгую жизнь.

Версий, объясняющих странный поступок царя Ивана, несколько. Кто-то видит во временном отказе от престола попытку реанимировать опричные порядки (создать свой «особый» двор) и в очередной раз «перебрать людишек». Действительно, с этого времени и до конца жизни Ивана Грозного будут функционировать особые органы управления – «дворовые приказы», которые дублировали приказы общегосударственные. Следы «перебора» также сохранились – в августе 1575 г. на эшафоте простились с жизнью люди, составлявшие в предыдущие годы ближайшее окружение царя – боярин Василий Умной-Колычев, князь Борис Тулупов, родственники бывшей царицы Колтовские (Иван Грозный к этому времени был женат уже в пятый раз – на Анне Григорьевне Васильчиковой). В октябре того же года Иван Васильевич расправился с новгородским архиепископом Леонидом – опального владыку «ошив медведно» (зашив в медвежью шкуру) затравили собаками.

Есть и другое объяснение поступка Ивана Грозного: после пресечения в 1572 г. династии Ягеллонов и бегства в 1574 г. из Кракова избранного польским королем французского принца Генриха Валуа престол Речи Посполитой был вакантен, и часть литовской шляхты рассматривала русского царя как претендента на трон. Поэтому временный отказ Ивана Грозного от царского титула мог быть вызван желанием успокоить тех вельмож, которые боялись подчинения Речи Посполитой Москве в случае избрания королем Польши царя России. И, наконец, не лишена оснований третья версия: по Москве ходили слухи, что русскому царю в 1575/76 г. суждено было умереть. Поэтому прекращение Иваном IV использования царского титула на целый год могло быть попыткой обмануть судьбу. В пользу этой гипотезы свидетельствует то, что как раз в 1575 г. Иван Грозный приказал заживо зажарить своего придворного астролога, голландца Елисея Бомелия (имевшего, кстати, в Европе репутацию шарлатана, доносчика и отравителя).

«Иван Грозный показывает сокровища английскому послу Горсею». Художник А. Литовченко

Война в Ливонии продолжалась, и московская дипломатия все еще рассчитывала разыграть комбинацию с созданием в Прибалтике вассального королевства с принцем Магнусом во главе. Еще в апреле 1573 г. Иван IV выдал за него замуж племянницу, 13-летнюю княжну Марию Владимировну Старицкую (прежняя невеста принца, Евфимия, с которой тот был обручен, умерла). Царь от души веселился на свадьбе, выстукивая своим посохом такт музыки на головах поющих монахов. В 1575 г. русские войска взяли крепость Пернау, в 1576 г. – важный город-порт Гапсаль. Продолжали сопротивляться царю две сильнейшие крепости Прибалтики, более всего нужные Московскому государству – Рига и Ревель. В Речи Посполитой в декабре 1576 г. наконец-то закончилось бескоролевье – на трон Речи Посполитой при активном давлении со стороны Османской империи был избран венгерский князь Стефан Баторий. Русские войска тем временем в январе 1577 г. подступили к Ревелю, но полуторамесячная осада города результата не дала, а воевода боярин Иван Васильевич Шереметев, поклявшийся либо взять Ревель, либо сложить у его стен голову, погиб. Тогда Иван Грозный лично возглавил 40-тысячную армию и летом выступил в поход. Наступление оказалось чрезвычайно удачным – город за городом сдавались русскому царю, и вскоре он овладел почти всей Ливонией к северу от Западной Двины. Однако успехи русского оружия встревожили неприятелей Москвы (Речь Посполитую и Швецию) и заставили их действовать против нее сообща. Ливонский король Магнус за спиной Ивана Грозного также проводил двойную политику, ведя тайные переговоры с Баторием, а в начале 1578 г. открыто перешел на сторону Речи Посполитой. К этому времени русские войска утратили несколько городов в Ливонии, и в том числе бывшую столицу Ливонского ордена – Венден. Две попытки отбить город назад не увенчались успехом, и 21 октября 1578 г. у стен Вендена русские войска были впервые атакованы одновременно польскими и шведскими силами. Русская рать была разгромлена, главный воевода – князь Иван Юрьевич Голицын – бежал с поля боя. А вот русские пушкари проявили чудеса мужества и преданности государю. Целый день они сдерживали натиск неприятеля, а затем, испортив пушки, повесились на их стволах.

С этого момента Московское государство в Ливонской войне преследовали неудачи. Затянувшееся военное противостояние со всеми соседями пагубно сказалось на экономической жизни страны. Пустели города, жители которых бежали от растущих налогов и податей. Крестьяне оставляли своих помещиков, ища более легкой доли, закладываясь за монастыри, а то и вовсе подаваясь в казаки на Волгу, Дон или на Гребень (Кавказ). Многие деревни превращались в пустоши, пашни начинали зарастать лесом. Постоянные крестьянские переходы заставили Ивана Грозного в 1581 г. издать указ о заповедных летах – заповедными летами объявлялись годы, в которые переход крестьянина от помещика к помещику запрещался даже в Юрьев день. Этот новый шаг к закрепощению крестьянства, продиктованный разорением страны в условиях затяжной войны, уже не мог предотвратить военного поражения Московского государства. Летом 1579 г. армия Стефана Батория («короля Степана») осадила Полоцк и после долгой осады вынудила его русский гарнизон капитулировать; успех польско-литовских войск был закреплен взятием крепости Сокол. В следующем году Баторий двинул свои отряды на Великие Луки и овладел этим городом. Правда, развить наступление в направлении Смоленска, как предполагалось сначала, польский король не смог – 9-тысячное войско под командой старосты Филона Кмиты было разбито в семи верстах от города, близ села Настасьино, а сам польский военачальник, потеряв коня, едва смог уйти от погони в лес. В июне 1581 г. русский отряд под командой героя битвы при Молодях князя Дмитрия Хворостинина совершил глубокий рейд по тылам неприятеля, разорив посады Шклова и Могилева. Воодушевленный этим успехом, Иван Грозный не преминул уколоть польского короля, напомнив ему, что тот в отличие от самого Ивана Васильевича наследственным владетелем своего трона не является: «Мы, царь и великий князь всеа Русии по Божию изволенью, а не по многомятежному человечества хотению».

Однако основные силы Стефана Батория двигались уже в это время к Пскову и 18 августа 1581 г. осадили его. Обороной города руководил воевода боярин князь Иван Петрович Шуйский (отец которого пал в битве под Чашниками в 1564 г.). В его распоряжении было не более 16 тысяч бойцов. Пять месяцев город, жители которого совсем недавно едва избежали опричного погрома, мужественно сопротивлялся втрое превосходящим силам Батория. Отчаявшись взять Псков штурмом, король покинул лагерь, оставив руководить осадой гетмана Яна Замойского. Гетман пытался совсем не по-рыцарски избавиться от воеводы Ивана Шуйского, прислав ему «адскую машину» – сундук, наполненный порохом с закрепленными внутри пистолетами, которые должны были выстрелить при открывании крышки. Покушение не удалось, и город продолжал держаться. В итоге обе стороны с готовностью приняли папского легата – иезуита Антонио Поссевино, при посредничестве которого 15 января 1582 г. близ Пскова было заключено Ям-Запольское перемирие сроком на 10 лет. По условиям договора Иван Грозный отказывался от притязаний на Ливонию, а польско-литовские войска оставляли все захваченные русские города, за исключением Велижа. Попытка Поссевино склонить Ивана Грозного к переходу в католическую веру закончилась для легата унизительной неудачей.

«Царь Иван Грозный просит игумена Корнилия постричь его в монахи». Художник К. В. Лебедев

Одновременно с этим велись боевые действия против Швеции. В 1580 г. предводитель шведских войск, знатный эмигрант из Франции Понтус Делагарди захватил русский город Корелу, в 1581 г. – Нарву, Ивангород, Ям и Копорье. Московское государство оказалось отрезано от побережья Финского залива, но дальнейших успехов шведы добиться не смогли. В феврале 1582 г. у деревни Лялицы близ города Ям воевода князь Дмитрий Хворостинин нанес шведам серьезное поражение; не увенчалась для Делагарди успехом и двухмесячная осада крепости Орешек осенью того же года. Поскольку обе стороны были основательно истощены длительной войной, было принято решение о заключении перемирия, которое было подписано 26 мая 1583 г. на реке Плюссе. По условиям Плюсского перемирия, прекратившего длившуюся четверть века Ливонскую войну, Россия теряла города Ям, Ивангород и Копорье. Одновременно Иван Грозный уступал права на Ливонию шведскому королю Юхану III, чем способствовал эскалации конфликта из-за владений в Прибалтике между Швецией и Речью Посполитой.

Если война на западном направлении успеха России не принесла, то на востоке финал царствования Ивана Грозного неожиданно ознаменовался большой удачей. Сибирское ханство, еще в 1555 г. признавшее над собой власть русского царя, вышло из повиновения Москве. Убивший хана Едигера и захвативший власть хан Кучум в 1570-е гг. перестал платить Ивану Грозному ясак, а его люди все чаще тревожили своими нападениями приграничные русские земли, принадлежавшие купцам Строгановым. В условиях Ливонской войны царь Иван не имел возможности посылать на далекую восточную окраину войска. Поэтому он позволил Строгановым за свой счет нанимать ратных людей для обороны своих земель. В конце Ливонской войны Строгановы приняли на службу крупный отряд казаков под руководством отличившегося в боях с поляками и шведами атамана Ермака Тимофеевича. В сентябре 1582 г., в ответ на очередное нападение сибирских татар, Ермак с отрядом численностью в 840 человек выступил в поход за каменный Пояс (Урал). Иван Грозный, узнав об этом из присланной от Строгановых грамоты, распорядился немедленно вернуть Ермака обратно, не желая осложнений на востоке в условиях продолжения войны со Швецией и вспыхнувшего в Поволжье восстания черемисов (марийцев). Однако остановить Ермака не успели. В конце октября 1582 г. казаки взяли штурмом столицу Сибирского ханства – Искер. Татары имели десятикратный численный перевес, но казаки были лучше организованы и вооружены огнестрельным оружием (у Кучума в его столице имелись пушки, но пользоваться ими никто из ханского окружения не умел, поэтому во время штурма татары попросту скатили их на казаков с крепостного вала). Так началось включение огромных просторов Сибири в состав России. Овладев городом, Ермак отправил к царю с вестью о победе одного из своих сподвижников, атамана Ивана Кольцо. Тот был приговорен к смерти за участие в грабежах на Волге, но счастливая весть принесла ему помилование. В подарок Ермаку Иван Грозный отправил дорогую кольчугу, которая, согласно легенде, стала причиной гибели атамана, утянув его на дно реки Вагай. Но случилось это уже через полтора года после смерти Ивана Грозного.

Последние годы жизни царя были омрачены большой личной трагедией. Свой пятый брак он расторг еще в 1576 г. (супруга, Анна Васильчикова, вскоре умерла в монастыре). Встречающиеся иногда указания на еще два брака Ивана Васильевича – с княжной Марией Долгоруковой и Василисой Мелентьевой – вызывают серьезные сомнения и подтверждения в источниках не находят. После четырех лет холостой жизни, в сентябре 1580 г., в разгар неудач на ливонском фронте, 50-летний царь женился в шестой раз – на Марии Федоровне Нагой. Надо полагать, что очередной брак царя вызвал недовольство его старшего сына и наследника, царевича Ивана. Имеются сведения о том, что конфликты между отцом и сыном происходили все чаще, и нередко грозный отец пускал в дело свой тяжелый посох. Один из таких конфликтов в ноябре 1581 г. завершился роковым образом. Причины ссоры источники указывают разные: одни сообщают, что царевич требовал у отца войска для того, чтобы идти на выручку осажденному Баторием Пскову, другие повествуют о том, что Иван Иванович вступился перед отцом за избитую беременную супругу… Так или иначе, но отец по своему обыкновению ударил сына посохом. Удар оказался смертельным. Вопреки стараниям ряда современных публицистов представить рассказ о невольном убийстве Иваном Грозным сына как злонамеренную клевету иностранцев на «святого благоверного царя» информация об этом содержится и в русских источниках, в частности – во «Временнике» дьяка Ивана Тимофеева, который сочинения «европейских клеветников» вряд ли читал.

Год спустя, в октябре 1582 г., Иван Грозный в последний раз в своей жизни стал отцом – Мария Нагая родила ему сына – царевича Дмитрия (загадочная гибель которого в Угличе в 1591 г. станет одной из причин начала Смутного времени в начале XVII века). Это обстоятельство не мешало Ивану Грозному думать о новом браке – на сей раз с иностранкой. Летом 1582 г. он отправил в Англию посольство, которое должно было высватать за царя Мэри Гастингс, дальнюю родственницу королевы Елизаветы по материнской линии. Английской королеве пришлось приложить немало усилий, чтобы разубедить Ивана Васильевича в его намерениях.

В последние месяцы своей жизни Иван Грозный тяжело болел. Судьба позволила ему пережить многих врагов, и царь еще успел получить весть о смерти принца Магнуса и князя Курбского. Однако и сам он чувствовал себя все хуже и хуже. В 53 года он выглядел уже глубоким стариком. Живший в конце XVI – первой половине XVII в. и, возможно, видевший царя лично князь Иван Катырев-Ростовский оставил нам словесный портрет Ивана Грозного: «Образом нелепым, очи имея серы, нос протягновен и покляп, возрастом велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широки, мышцы толсты». Быстро угасавший царь был убежден в том, что его опоили медленным ядом. Ежедневно его приносили в царскую сокровищницу, где Иван Васильевич подолгу с любовью и знанием дела рассуждал о свойствах драгоценных камней, с горечью констатируя, что они уже не могут принести ему исцеления.

По приказу царя в Москву привезли знахарей и колдунов, разговоры с которыми вел один из его последних любимцев, племянник Малюты Скуратова Богдан Бельский. Те пришли к заключению, что царь умрет в Кириллов день – 18 марта. Грозный пришел в ярость, заявив, что по истечении этого дня прикажет сжечь всех шарлатанов живьем. Тем не менее он все же отправил в Кирилло-Белозерский монастырь грамоту, прося братию монастыря Святого Кирилла молиться о его исцелении: «Ног ваших касаясь, князь великий Иван Васильевич челом бьет… чтоб есте пожаловали о моем окаянстве… молити Господа Бога… чтоб ваших ради святых молитв моему окаянству отпущение грехом даровал и от настоящия смертныя болезни свободил». Грамота была доставлена в монастырь лишь 20 марта 1584 г., когда монахам оставалось молиться уже не о здравии, а за упокой души Ивана Васильевича.

Утром 18 марта 1584 г. Иван Грозный неожиданно почувствовал себя намного лучше обычного. Он распорядился истопить баню, где провел около четырех часов. После этого Иван Васильевич приказал принести шахматную доску (он был большим любителем этой игры), собираясь сыграть в шахматы с Борисом Годуновым. Однако доиграть последнюю в своей жизни партию первый русский царь так и не успел. Внезапно ему стало плохо, вокруг него поднялась суматоха (позднее поговаривали, что, воспользовавшись ею, Богдан Бельский и Борис Годунов задушили царя). Над умирающим Иваном едва успели совершить, согласно его прежнему распоряжению, обряд монашеского пострига (поскольку принятие монашеского чина, согласно христианскому вероучению, освобождало душу от всех грехов). Из жизни Иван Грозный ушел смиренным иноком Ионой. Так была перевернута последняя страница целой эпохи – полной кровавых казней и великих свершений эпохи Ивана Грозного.

История злопамятней народа? (Вместо послесловия)

Ах так? Вранье? − воскликнул кот, и все подумали, что он начнет протестовать, но он только тихо сказал: − История рассудит нас

М. А. Булгаков. Мастер и Маргарита

Заканчивая повествование о правлении первого русского царя, Н. М. Карамзин написал: «Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех Царств Могольских: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы Царя-Завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования. История злопамятней народа!».

История не злопамятна. Как и всякая наука, она стремится к объективности. И ее призвание – не судить или выносить приговоры, а учить («история – наставник жизни»). Злопамятна не история, а историки. Будучи живыми людьми, они далеко не всегда способны руководствоваться идеальным принципом «без гнева и пристрастия». И их трудно упрекнуть в этом: легко ли, пропустив через себя изобилующие кровавыми подробностями описания опричных казней, удержаться от гнева? Легко ли оставаться беспристрастным в условиях, когда далекая от академической науки власть стремится заставить молчать о темных страницах истории, вместо этого представляя любого носителя верховной власти «святым и благоверным»?

Наверное, по грехам своим получил Иван Васильевич и воздаяние: вот уже четыре века спорят ученые и публицисты, политики и священнослужители, учителя и обыватели, пытаясь дать оценку результатам правления этого самодержца. Много пишут о кровавых казнях, пришедшихся на период правления Ивана Грозного, о тысячах жертв кровавого опричного режима, огромном количестве людей, умерших от голода, эпидемий, погибших в бесконечных войнах, угнанных в плен и проданных в рабство. Однако войны и эпидемии сопровождали нашу страну на протяжении всей ее тысячелетней истории, а от голода в России люди массово умирали и совсем недавно, каких-то 70 лет назад.

Российское государство в конце XVI в.

Жертвами опричного террора, по подсчетам специалистов, стало 3–4 тысячи человек. Много ли это? Безусловно, много. Но на фоне кровавого XVI столетия эти цифры несколько меркнут. Турецкий султан Селим I Явуз (прозвище которого на русский язык обыкновенно переводят как «Грозный») за первый год своего правления приказал перебить порядка 40 тысяч собственных подданных, исповедовавших иной, отличный от принятого султаном, вид ислама – шиизм. Вырезаны были все шииты Анатолии в возрасте от 7 до 70 лет. Английский король Генрих VIII за свое правление отправил на плаху около 72 тысяч человек; французский современник Ивана Грозного, Карл IX, в 1572 г. спровоцировал Варфоломеевскую ночь, резню на религиозной почве, жертвами которой пало до 30 тысяч человек.

Отметим также, что за время царствования Ивана Васильевича численность населения Московского государства увеличилась вдвое, достигнув приблизительно 6 млн. человек. Очень заметно увеличилась и территория страны. От своего отца Иван IV унаследовал огромную державу, площадь которой достигала примерно 2,5 млн квадратных километров. Своему наследнику, царю Федору Ивановичу, Грозный царь оставил царство, площадь которого, увеличившись более чем в полтора раза, составляла уже 4,2 млн квадратных километров (на присоединенных Иваном Грозным землях могли бы разместиться три Франции). Это была страна, пробившаяся к берегам Каспия, шагнувшая за Урал, в Сибирь, предпринявшая первую, хоть и неудачную, попытку «прорубить окно в Европу» на берегах Балтики. Страна, наладившая торговлю с западными странами через беломорские ворота, но при этом имевшая возможность в случае политических осложнений заявить английским монархам: «А Московское государство преж сего и без аглинских товаров скудно не было». Держава, в которой неограниченная власть царя сочеталась с зарождающейся традицией решать главные политические вопросы на Земских соборах, а также с крепнущим земским и губным самоуправлением на местах.

Пишут также, что социально-политические потрясения и экономическое разорение, пережитые Московским царством в период царствования Ивана Грозного, стали причиной Смутного времени, обрушившегося на Россию в начале XVII века. Однако нетрудно заметить, что между кончиной Ивана Васильевича и началом Смуты лежит промежуток времени в два десятилетия. Причем это были относительно спокойные и благополучные годы. Казалось бы, результаты царствования Ивана IV должны бы снискать ему если не благодарную память потомства, то хотя бы уважительное отношение и взвешенную оценку его деяний. Но ожесточенные споры о царе Грозном не затихают.

Может быть, «не заслуживший света», Иван IV не заслужил и покоя? Равно как и одного-единственного слова «Свободен!», которого так ждал жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат? Между тем история, которая, как от нее ожидают, рассудит всех, судит, да все никак не может рассудить жестокого первого автократора России, государя Ивана Грозного…

Главные даты жизни Ивана IV Грозного

1530 г., 25 августа – Рождение Ивана IV Васильевича Грозного.

1533 г.

3 декабря – Смерть великого князя Василия III Ивановича. Великим князем Московским и всея Руси становится Иван IV.

11 декабря – Арест князя Юрия Ивановича Звенигородского, дяди Ивана IV.

1534 г., август – Начало Стародубской войны с Великим княжеством Литовским.

1535 г., февраль – Денежная реформа правительства Елены Глинской.

1537 г.

Февраль – Завершение Стародубской войны.

Май – Мятеж князя Андрея Ивановича Старицкого.

1538 г., 3 апреля – Смерть Елены Васильевны Глинской, матери Ивана IV.

1541 г., лето – Набег крымского хана Сахиб-Гирея на русские земли.

1543 г., 29 декабря – По приказу Ивана IV схвачен и убит боярин князь Андрей Михайлович Шуйский.

1547 г.

16 января – Венчание Ивана Грозного на царство.

3 февраля – Женитьба Ивана IV на Анастасии Романовне Захарьиной-Юрьевой.

21 июня – Пожар в Москве, уничтоживший почти всю столицу.

29 июня – Восставшие москвичи в селе Воробьево требуют расправы над родственниками царя, боярами Глинскими.

Складывание правительства «Избранной рады».

1549 г., февраль – В Москве состоялся первый Земский собор («Собор примирения»).

1550 г. – Принятие Судебника Ивана IV – нового свода русских законов; создание в составе русского войска стрелецких полков.

1551 г. – Проведение «Стоглавого собора».

1552 г.

2 октября – Взятие русскими войсками Казани.

Октябрь – Рождение царевича Дмитрия Ивановича, первого из сыновей Ивана Грозного.

1553 г.

Март – Болезнь Ивана Грозного, первый кризис в отношениях с «Избранной радой».

Июнь – Смерть царевича Дмитрия Ивановича.

1554 г., март – Рождение царевича Ивана Ивановича.

Астраханское ханство признает свою вассальную зависимость от Московского государства.

Начало русско-шведской войны.

Установление регулярных торговых и политических контактов между Московским государством и Англией (через Белое море).

1555 г., январь – Сибирское ханство признает свою вассальную зависимость от Московского государства.

1556 г. – Включение Астраханского ханства в состав Московского государства.

1557 г., 11 мая – Рождение царевича Федора Ивановича, третьего сына Ивана Грозного, который унаследует отцовский престол.

Завершение русско-шведской войны.

1558 г., январь – Вторжение русских войск в Прибалтику. Начало Ливонской войны.

1559 г., ноябрь – Разрыв Ивана Грозного с лидерами правительства «Избранной рады».

1560 г., 7 августа – Смерть царицы Анастасии Романовны.

1561 г., август – Женитьба Ивана Грозного на Марии Темрюковне, дочери черкесского князя.

1563 г.

15 февраля – Взятие русскими войсками Полоцка.

Март – Рождение царевича Василия, четвертого сына Ивана Грозного (умершего спустя два месяца).

Смерть князя Юрия Васильевича, младшего брата Ивана Грозного.

1564 г.

Январь – Поражение русских войск от литовцев в битве под Чашниками.

Издание первой русской датированной печатной книги – «Апостол».

Бегство в Литву князя Андрея Михайловича Курбского.

1565 г., 5 января – Учреждение Иваном Грозным опричнины.

1566 г., 28 июня – 2 июля – Проведение в Москве Земского собора; участники собора обратились к царю с просьбой об отмене опричнины.

1568 г.

Сентябрь – Расправа опричников с боярином Иваном Петровичем Челядниным, молочным братом Ивана Грозного.

Ноябрь – Низведение с кафедры митрополита Филиппа Колычева.

1569 г.

Сентябрь – Смерть царицы Марии Темрюковны, второй жены Ивана Грозного.

Октябрь – Расправа над двоюродным братом Ивана Грозного, князем Владимиром Андреевичем Старицким, и его семьей.

Неудачный поход турецко-крымского войска на Астрахань (первое военное столкновение между Россией и Турцией).

1570 г.

Январь – февраль – Разорение опричниками Новгорода и Пскова.

Июль – Массовые казни в Москве, в ходе которых гибнут и некоторые предводители опричнины.

1571 г.

24 мая – Сожжение крымским ханом Девлет-Гиреем Москвы.

28 октября – Женитьба Ивана Грозного на Марфе Васильевне Собакиной (царица умерла через две недели после свадьбы).

1572 г.

Май – Женитьба Ивана Грозного на Анне Алексеевне Колтовской (пострижена в монахини через несколько месяцев).

30 июля – 2 августа – Битва при Молодях. Отражение набега крымского хана на Москву.

Отмена опричнины.

1575 г.

Январь – Пятый брак Ивана Грозного – с Анной Григорьевной Васильчиковой (пострижена в монахини спустя год).

Сентябрь – Иван Грозный временно отказывается от царского титула, провозгласив великим князем татарского царевича Симеона Бекбулатовича.

1576 г., август – Иван Грозный сводит с престола Симеона Бекбулатовича и возвращает себе царский титул.

1577 г., лето – Иван Грозный возглавляет поход в Ливонию; пик успехов русских войск в Ливонской войне.

1578 г., 21 октября – Поражение русских войск от польских и шведских отрядов под Венденом.

1579 г., лето – Взятие польскими войсками Полоцка.

1580 г., сентябрь – Шестой (последний) брак Ивана Грозного – с Марией Федоровной Нагой.

Захват шведскими войсками города Корелы.

1581 г.

18 августа – Начало осады Пскова войсками польского короля Стефана Батория.

19 ноября – Смерть царевича Ивана Ивановича, наследника Ивана Грозного.

Захват шведами Нарвы, Ивангорода, Яма и Копорья.

Издание указа «о заповедных летах» (новый шаг на пути к установлению крепостного права).

1582 г.

15 января – Заключение Ям-Запольского перемирия между Россией и Речью Посполитой.

Сентябрь – Начало Сибирского похода атамана Ермака Тимофеевича.

19 октября – Рождение царевича Дмитрия Ивановича, младшего сына Ивана Грозного.

1583 г., 26 мая – Заключение Плюсского перемирия между Россией и Швецией. Завершение Ливонской войны.

1584 г., 18 марта – Смерть Ивана Грозного.

Оглавление

Иван Васильевич: от Карамзина до Булгакова (вместо предисловия)

Детство Ивана Грозного

Регентство

Боярское правление

Рождение царства

«Избранная рада». Путем реформ

В горниле войн

Схватка за Балтийское море

Падение «Избранной рады»

Опричнина

Последние годы

История злопамятней народа? (Вместо послесловия)

Главные даты жизни Ивана IV Грозного Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg