«Танковые асы вермахта»

Танковые асы вермахта (fb2) - Танковые асы вермахта [Воспоминания офицеров 35-го танкового полка 1939–1945] (пер. Александр Львович Уткин) 2231K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ганс Шойфлер

Ганс Шойфлер Танковые асы вермахта. Воспоминания офицеров 35-го танкового полка 1939–1945

Глава 1 Польская кампания

Общее представление о кампании

Воспоминания командира полка, подполковника Эбербаха

Начиная с середины августа 1939 года мы знали, что скоро что-то произойдет. Война с Польшей уже маячила на горизонте. Мы все чувствовали, что нам следует делать то, что должно, но такого энтузиазма, как в 1914 году, не было.

Утром 26 августа 1939 года мы выдвинулись к польской границе, к востоку от города Розенберга (ныне Олесно) в Силезии и подготовились к наступлению. Но приказа не поступило. Вечером мы вернулись к местам расквартирования. Все молчали, в надежде на то, что в конце концов войны каким-то образом удастся избежать.

Полк состоял из шести рот. В большинстве из них танки имели на вооружении только пулеметы (танки Pz I). Кроме того, у нас было несколько танков Pz II с 20-мм автоматической пушкой и Pz III с 37-мм пушкой в качестве основного вооружения. В 4-й и 8-й ротах имелись также 4 танка Pz IV с короткой (24 калибра) 75-мм пушкой. Укомплектованность офицерским и унтер-офицерским составом, несмотря на пополнения, даже близко не достигала штатной численности.

1 сентября – первый день войны

С первыми лучами солнца мы снова стояли на границе. Наша артиллерия открыла огонь в 4:45. Загорелось несколько домов. Наш стрелковый полк двинулся вперед. В 6:30 наш полк также получил приказ наступать. Двигаясь через Опатув – Вилковицко-Мокра-III, мы поддерживали наступление наших войск на Островы-Коцин. Это примерно 40 километров.

XVI армейский корпус в составе 1-й танковой дивизии, нашей 4-й танковой дивизии, 14-й пехотной дивизии и 31-й пехотной дивизии предполагалось использовать в качестве своего рода сокрушающего тарана посередине армии Рейхенау.

Боевое крещение полка

Продвижение вперед шло медленно. Дороги были забиты транспортом; мост через реку Лисварта был взорван. Нам пришлось форсировать ее вброд. Мы взяли наших мотоциклистов на заднюю броню танков. К счастью, ни одна машина не увязла. Мы вышли к Опатуву через Кшепице под пулеметным и артиллерийским огнем, отвечали из своих танков и достигли Вилковицко. Прямо перед нами находились деревни Мокра – названные каждая соответственно I, II и III, – а за ними – непроходимый (для танков) лес. 2-й батальон атаковал и уничтожил польскую батарею; он прорвался через деревни и вышел на позиции в 400 метрах от леса. Из леса била артиллерия, противотанковые орудия и пулеметы. Никого из врагов видно не было. Пули польских противотанковых ружей пробивали броню наших легких танков. Капитан Буц и лейтенант Лор были убиты; обер-лейтенант Снабович ранен.

Когда командир полка приказал 1-му батальону совершить обход справа и прочесать местность, командир батальона, подполковник Штенгляйн, был тяжело ранен. Оперативное командование батальоном принял на себя капитан фон Лаухерт. Мы достигли опушки леса и постепенно зачистили ее. Наша артиллерия обеспечила поддержку. Слева от нас 36-й танковый полк также понес потери в ходе наступления. Полковник Брайт передислоцировал свой полк в Вилковицко и переформировал его. Пехота медленно продвигалась вперед к Мокре. Никаких приказов из дивизии не поступало, потому что там, в тылу, царила неразбериха. Командиру нашей дивизии со своим штабом приходилось силой возвращать деморализованных механиков-водителей боевых машин и колонны подвижных тыловых частей и подразделений обратно на фронт. Таким образом, наш полк оказался предоставлен сам себе у опушки леса. Стоило ли рисковать и продвигаться дальше?

В конце дня командир легкого взвода 2-го батальона, фельдфебель Габриель, посланный на разведку, вернулся и доложил: «В лесу и в деревне за ним неприятеля нет». 2-й батальон и полковой штаб немедленно двинулись вперед и пошли через лес. Они двигались, выслав вперед дозоры, и заняли круговую оборону. В то время 1-й батальон оставался в районе вокруг Мокры.

В итоге в этот первый трудный день войны наш полк все же добился успеха благодаря настойчивости, натиску и агрессивности. Первая линия обороны поляков оказалась прорвана. Командир дивизии отметил слаженные действия полка.

Цена, заплаченная за первый день войны, была высока: 15 убитых, среди них 2 офицера; 14 раненых, в том числе 3 офицера, и 14 танков. Нам противостояло польское элитное соединение: 1-я Волынская бригада.

Наступление на Варшаву

2 сентября 1939 года 12-й пехотный полк, отлично поддержанный нашими 4-й и 8-й танковыми ротами, с тяжелыми боями вышел к деревне Козинки. 3 сентября воля к сопротивлению части противостоящих нам польских подразделений была сломлена. 7-й разведывательный моторизованный батальон захватил переправы через реку Варта практически без боя и продвинулся на 4 километра к окраине города Радомско. Наш сосед слева, 1-я танковая дивизия, взяла Каменьск.

3 и 4 сентября наш полк с трудом продвигался вперед по плохим дорогам. Разведывательный батальон и 12-й пехотный полк переправились через Видавку и находились в 20 километрах к югу от Каменьска. Лишь 5 сентября наш полк снова смог двинуться вперед. Наступление имело целью захват Гомулина, расположенного восточнее города Пётркув-Трыбунальски. Но лишь 6-й роте пришлось столкнуться с сильным врагом – артиллерией и противотанковыми пушками польской армии. Рота отбросила их назад в лес.

6 сентября полк взял Бендкув и Рудник; 7 сентября снова оказался в авангарде дивизии и в ожесточенном бою выбил врага из города Уязд. К 9:00 мы вышли к Любохне, и вечером полк через городок Рава-Мазовецка отошел в район, назначенный для отдыха войск.

В тот день дивизия продвинулась на 40 километров в глубь территории противника. Полк с удовольствием прокатился бы и дальше, поскольку на окраине деревни стоял дорожный знак: «Варшава – 115 километров». Мы впервые ощутили магнетическую притягательность, содержащуюся в названии этого крупного города, которым было чрезвычайно важно овладеть.

Приказ по дивизии заканчивался словами: «На Варшаву». Времени на сон оставалось очень мало.

С первыми лучами солнца 8 сентября полк занял место в авангарде дивизии. Пройдя 10 километров, он вступил в бой с польской пехотой, поддерживаемой артиллерией. Вскоре враг был разбит. Непрерывно ведя огонь по отдельным очагам сопротивления, полк подошел к Радзеёвице. Наступление продолжилось на Волица-Ситанец с целью овладения переправами через реку Утрату. Польские солдаты сдавались тысячами. После выхода к реке полк подошел к Рашину. Неприятель взорвал два моста впереди справа от нас. Но нам удалось переправиться вброд. Саперная рота починила мосты. Командующий генерал выдвинулся в расположение 1-го батальона, где выслушал краткий доклад капитана фон Лаухерта, с ног до головы забрызганного грязью и в одном кителе и бриджах.

Командир полка порекомендовал генералу Гёпнеру и командиру дивизии застать врага врасплох и, не ожидая подхода других частей дивизии, продолжить движение на Варшаву. Польское правительство объявило ее «открытым городом». Разрешение было дано. Как раз в тот момент авиация доставила и планы улиц Варшавы. Все танкисты горели желанием стать первыми солдатами вермахта, которые войдут во вражескую столицу. 2-му батальону было приказано наступать через площадь Пилсудского и пересечь Вислу в направлении района Прага (на правом, восточном, берегу Вислы). 1-й батальон должен был оставаться в центре города. Напоследок Гёпнер сказал: «Эбербах… если вы вступите в переговоры с польскими властями, сохраняйте твердость!»

Наш полк построился и в 17:00 выступил в походном порядке и вскоре вошел в неприглядные пригороды Варшавы. Раздалось несколько очередей. Ряды домов внезапно уступили место пустырям, и городская застройка появилась снова только после населенного пункта Раковец. Танки прошли по автодорожному мосту. Настоящие окраины города начались вслед за ним еще метров через четыреста, где-то незастроенные, где-то занятые пригородными огородами. Дорогу к границе города перегораживала баррикада, состоявшая из перевернутых трамвайных вагонов и грузовиков для перевозки мебели. Из-за нее, а также из четырехэтажных жилых домов, вентиляционных отверстий крыш, окон и отверстий цокольных этажей по нашим танкам вели огонь из всех видов оружия. Один из немногих Pz IV получил прямое попадание. Позднее его отремонтировали.

Солнце стало садиться. Сумерки легли на дорогу перед нами. Командир полка видел, как поляки держат свое слово о Варшаве как об «открытом городе» и что сильно укрепленную столицу внезапным ударом не взять. Он прекратил наступление и отвел свои силы за мост. К тому моменту подтянулся весь авангард дивизии, и полк оказался прикрыт со всех сторон.

Ночь прошла тихо. Мы заправляли машины топливом, набивали патронами пулеметные ленты и получали продовольственные пайки. Тем временем подтянулись все части и подразделения нашей дивизии. Командир дивизии приказал получившему подкрепления 35-му танковому полку 9 сентября повторить наступление с его теперешних позиций. Также получивший подкрепления 36-й танковый полк стоял немного западнее.

В 7:00 наш 1-й батальон во второй раз пошел в наступление на Варшаву. Атаку поддерживал батальон моторизованной пехоты и саперная рота. Предварительно артиллерия провела огневую подготовку по пригородам. Наши танки снова переехали по автодорожному мосту, в сопровождении моторизованной пехоты. Первое препятствие вместе с саперами преодолели. Свою столицу поляки обороняли отважно и ожесточенно.

Несмотря на это, был взят второй мост. Пехотинцам приходилось штурмовать каждый дом и зачищать его от противника. Треск пулеметных очередей, разрывы ручных гранат, бросаемых из подвальных и слуховых окон, каменные глыбы, сбрасываемые с крыш, – все это существенно затрудняло продвижение пехоты. Танкисты решили продолжить наступление самостоятельно, своими силами. Командир 1-й роты, лейтенант Класс, продолжил атаку по главной улице. Его машину подбили из хитроумно замаскированной пушки. Несмотря на это, танк Класса не остановился. Однако следующее попадание снаряда подожгло его. Классу и его радисту удалось выбраться. Но оба они скончались от ран.

Машину полкового адъютанта остановила та же пушка. Обер-лейтенант Гудериан[1] выскочил и через ворота усадьбы забежал в сад. Там он увидел танк лейтенанта Диргардта. Вместе с танком и взводом стрелков они медленно продвигались вперед.

Другие танки пытались наступать через усадьбы и сады. Например, лейтенанту Эссеру и двум взводам удалось дойти до железнодорожной линии, где обороняющиеся поляки вывели из строя радиостанцию. Фельдфебель Циглер принял командование оставшимися машинами и дошел до самого вокзала Варшавы. Оказавшись без всякой поддержки в самом центре города, он в конце концов вынужден был отступить. Лейтенант Ланге пробился вплоть до позиций неприятельской артиллерии и открыл огонь по пушкам из всего, что имелось в распоряжении его людей. Отважные поляки кидали ему под гусеницы самодельные взрывные заряды. Один из катков танка оторвало. Башня больше не поворачивалась. Ему тоже пришлось отступить.

Около 9:00 командир полка поднял 2-й батальон, первоначально находившийся в резерве, и при поддержке батальона моторизованной пехоты бросил его на участок шириной в километр к северу от дороги, поскольку там вражеская оборона казалась хуже организованной. Сначала батальон быстро продвигался вперед. Старые укрепления Варшавы оказались преодолены.

Мы вышли к парку. Там следовавшая за танками колонна пехоты подверглась обстрелу противника, поливавшего ее огнем пулеметов и винтовок с высоты слева. После того как наши пехотинцы спешились, по ним начала бить артиллерия. Несколько машин загорелось. Неприятельская противотанковая оборона остановила атаку наших машин. Командир 8-й роты обер-лейтенант Моргенрот был смертельно ранен. Из двух взводов, вошедших в парк, вернулось только три танка.

По дивизии приказали: «Отойти на исходные позиции!» Количество танков, вышедших из боя и оставшихся боеготовыми, было поразительно мало. Но в течение дня их число возросло до 91, из которых лишь 57 оставались полностью боеготовыми, включая единственный Pz IV. Экипажи, чьи машины были подбиты, также вернулись. Среди них находился и лейтенант Райбих, которому пришлось прорываться назад через оборонительные позиции поляков.

Несмотря на все это, моральный дух танкистов оставался непоколебимым. Каждый хотел совершить нечто великое. В конечном итоге дивизия прошла 400 километров за 8 дней, разбила противника во всех боях и первой вошла в польскую столицу, оставив далеко в тылу основные силы польской действующей армии.

Только гораздо позже нам стало известно, что Варшаву защищало 100 тысяч польских солдат. Деморализующее воздействие на противника авангарда нашего полка, наступавшего, в свою очередь, в авангарде 4-й танковой дивизии, не следует переоценивать.

В течение ночи большое количество подбитых танков полка, включая несколько наскочивших на мины, были отремонтированы экипажами, во многих случаях прямо перед польскими позициями.

Основные силы польской армии, отступавшей из западной части Польши, попытались выйти к Варшаве южнее Вислы. Наша дивизия – усиленная полком «Лейбштандарт», 33-м пехотным полком и другими артиллерийскими и саперными частями – получила приказ удержать позиции у Варшавы. Цель состояла в том, чтобы блокировать отступающие с запада к Варшаве польские войска. К востоку от нас располагалась только 1-я танковая дивизия. Вместе с ней мы были предоставлены сами себе, находясь примерно в 100 километрах в глубине неприятельской территории в отрыве от других германских соединений.

9 сентября для полка планировался заслуженный перерыв на отдых после непрерывных боев и тяжелых потерь, чтобы получить возможность прийти в себя и произвести ремонт и техническое обслуживание машин. Но сделать этого не позволила сложившаяся обстановка.

К вечеру 10 сентября полк снова участвовал в боях, на этот раз к юго-западу от Варшавы, для того чтобы прикрыть позицию по линии Оседле – Горце – Близне от наступающих польских сил. Успеха удалось достичь ценой потерь.

11 сентября прошло относительно спокойно. 12 сентября капитан Шнелль и тыловые подразделения первого эшелона подбили семь польских бронемашин.

13 сентября полк снялся и перешел на позиции на фабрично-заводском предприятии в Стржикулах, где продолжал наступать вместе с «Лейбштандартом».

В 14:30 наш полк перешел в наступление на запад в направлении города Блоне. Два батальона двигались вровень, с одним батальоном «Лейбштандарта», следующим за нашими машинами. Населенный пункт Капуты был взят, и в плен попали тысячи польских солдат. Мы захватили их позиции противотанковых орудий и артиллерии вместе с огромным количеством боеприпасов. Цель атаки была достигнута в темноте. Это был значительный успех. Батальоны расквартировались на ночь в промышленном районе Лешно и Биалутки.

14 сентября прибывшая тем временем в наш сектор 31-я пехотная дивизия заняла позиции полка, который теперь отошел в район Крунице, чтобы отремонтировать танки.

В полдень 15 сентября полк получил приказ на следующий день, 16 сентября, наступать, форсировав реку Бзура, вместе с «Лейбштандартом» и 12-м стрелковым полком, чтобы нанести удар по тылам мощных неприятельских подразделений, сосредоточенных вокруг Кутно. В то же время остальная часть дивизии должна была обеспечивать прикрытие с севера вдоль Бзуры.

Полк выступил в поход утром 16 сентября, в 5:00. Саперы начали возводить мосты. Танки спустились по крутым склонам, переправились через Бзуру и построились для атаки. Предполагалось начать наступление в 7:00, но потребовалось много времени, прежде чем все подразделения полка переправились через реку.

В 11:00 батальоны наконец выступили. Шел дождь. Планировалось, что 1-й батальон должен пройти через Бибямполь и выйти на шоссе Млодзешин – Рушки. 2-й батальон наступал из южной части Зуйковска, имея такую же задачу. Неприятель понес тяжелые потери в Бибямполе от рук 1-го батальона. Батальон захватил две единицы артиллерии и в 12:30 оседлал шоссе, где вступил в бой с отступающими неприятельскими колоннами. 2-й батальон вел ожесточенные бои с силами врага в Адамове и понес тяжелые потери. 6-я рота была практически уничтожена польскими противотанковыми орудиями, скрытно расположенными среди небольших участков леса. Лейтенант Дибиш был убит; лейтенант фон Кёссель тяжело ранен. Несмотря на все это, 2-й батальон достиг цели наступления в 14:00.

Части 1-й танковой дивизии, которые должны были присоединиться к нашему полку в Рушках, не прибыли. Поляки обрушили невообразимо сильный артиллерийский огонь на полк с трех сторон. Наши танки были здесь как на блюде, но не смогли оставить пехоту, оказавшуюся впереди в тяжелом положении, поскольку поляки атаковали наших пехотинцев волна за волной. Радиосвязь с дивизией была потеряна. Издалека явственно слышался звук пулеметных очередей и свист минометного огня. Понеся потери, 1-й батальон вынужден был отступить в Рушки. У танков почти не осталось боеприпасов. Запрошенная нами артиллерийская поддержка не была оказана. Массы противника продолжали наступать на Рушки, несмотря на чрезвычайно тяжелые потери, нанесенные нашим огнем. Медленно расстилался туман.

Около 17:00 одна из наших радиостанций приняла приказ об отступлении. Пехота оторвалась от противника, отступив под прикрытием наших танков. Затем мы также медленно начали отступление. Польская пехота вела по нас огонь в Юлиополе. Ее не могли обнаружить в кромешной ночной темноте. Это был настоящий «ведьмин котел». Когда мы остановились для технического облуживания наших машин, люди погрузились в глубокий сон прямо на своих местах, независимо от того, чем занимались, потому что очень устали.

2-му батальону пришлось отражать атаки польской пехоты на протяжении всей ночи. 1-му батальону и полковым штабам наконец удалось отойти на исходный рубеж наступления.

17 сентября 2-я и 4-я роты успешно сражались вместе с «Лейбштандартом» в Мистевице и Юлиополе. 4-я рота захватила польскую батарею тяжелых зенитных орудий, а также два легких зенитных орудия и несколько минометов. Вечером полк маршем вышел в район около дворца Терезин. Боевой состав сократился до 60 танков. Еще раз было сказано, что полк планировалось отправить на отдых и предоставить возможность для технического обслуживания машин. Вопреки ожиданиям, 18 сентября действительно было тихо.

Битва на уничтожение на Бзуре

В полночь полк подняли по тревоге. Предполагалось в 4:00 выйти к промышленному району Вулька-Александровский. А в 2:00 танки вышли в кромешную темноту ночи. Несмотря на это, полк прибыл туда вовремя. Тыловые части доложили, что подвоза припасов к линии фронта нет.

Командир прибыл на командный пункт дивизии в промышленном районе Тутовице. Здесь он узнал от командира дивизии следующее: после тяжелых боев в Рушках противник сосредоточил свои силы на рубеже между Бзурой и Вислой в попытке стремительного прорыва в направлении Варшавы. 18 сентября основной части дивизии удалось пройти вдоль восточного берега Бзуры вплоть до ее впадения в Вислу. Местность в этом районе была покрыта небольшими участками леса и кустарника.

Прежде чем части 4-й танковой дивизии смогли развернуться, чтобы занять оборонительную позицию, поляки начали наступление через Бзуру. Все без исключения части дивизии оказались втянутыми в тяжелейшие оборонительные бои, которые велись со всех сторон. Наш братский 36-й полк разделил общую участь и держал отчаянную круговую оборону на местности, где не было секторов обстрела. Один из командиров батальонов 36-го танкового полка был убит. Боеприпасов почти не оставалось. Отсутствовало объединенное командование, взаимодействие и контроль. Каждое подразделение оказалось втянутым в ближний бой. Потери были очень высоки. Неприятель и наши части сблизились настолько, что артиллерия больше не могла оказать прямую поддержку. Она вела огонь прямой наводкой по неприятелю, появлявшемуся перед нашими орудиями. Всю ночь враг, не считаясь с потерями, продолжал свои отчаянные атаки, пытаясь осуществить прорыв. Постоянные атаки предпринимались даже на командный пункт дивизии. Генерал-лейтенанту Рейнхардту пришлось взять в руки винтовку, ствол которой вскоре раскалился от стрельбы. Подразделения нашего противотанкового батальона неприятель смял и уничтожил.

Полк получил приказ наступать с двумя приданными ему батальонами из состава «Лейбштандарта» и прорваться к окруженным подразделениям немецких войск. Генерал Рейнхардт пожал руку командира полка и сказал буквально следующее: «Эбербах, от вашего полка зависит судьба 4-й танковой дивизии».

И кто не отдал бы все, чтобы помочь товарищам в отчаянной ситуации! В 8:00 наш уменьшившийся полк начал наступление, батальоны шли вровень. У Хиларова наши танки столкнулись с большими силами неприятеля, вооруженного всеми видами оружия, в том числе противотанковыми орудиями. В ожесточенном бою враг был уничтожен.

К 9:00 наши боевые машины пробились к нашему братскому полку, танки которого остались практически без топлива и боеприпасов. Танкисты и пехотинцы с ликованием приветствовали нас, и казалось, что они пробудились от ночного кошмара. Затем наш полк вышел к Висле, по-прежнему преодолевая тяжелое сопротивление. Была уничтожена неприятельская батарея, а затем 1-й батальон двинулся на запад к Бзуре вплоть до Вышгорода. 2-й батальон продолжил наступление немного вдоль Вислы до Сладова, где прикрыл восточный фланг. Это сломило сопротивление противника. 1-я рота лейтенанта Ланге взяла 3 тысячи пленных. Этнические немцы, которых собирались насильственно репатриировать, и немецкие военнопленные были освобождены. С некоторыми из них ужасно обращались.

Среди расположения польских войск, сосредоточившихся у берега Бзуры, царил хаос: вооружение, машины всех видов, мертвые лошади и все виды боеприпасов. Все это было результатом работы нашей артиллерии и люфтваффе. Обозы нескольких дивизий, рассредоточившиеся во все стороны, были уничтожены.

На протяжении дня 4 тысячи пленных и вагоны, полные раненых, были доставлены на сборные пункты в сопровождении наших танков.

В приказе по дивизии говорилось следующее: «Битва у Бзуры закончена. Это была решающая победа над мощными силами польской общевойсковой армии. В этой битве 4-я танковая дивизия сражалась на важнейших участках. Мы сомкнули кольцо вокруг неприятеля и отразили последние атаки врага. Наша дивизия выполнила трудную задачу. Ей удалось одержать победу, взяв в плен более 20 тысяч пленных и обильные военные трофеи. 4-я танковая дивизия может с гордостью оглянуться назад на свои подвиги»[2].

Так завершилась для нашего полка кампания в Польше. Потери, понесенные 35-м танковым полком: 64 убитых, 58 раненых, 45 танков (полностью утрачены).

Подбитые в Варшаве

Из дневников Ганса Шойфлера

В течение пяти дней после того, как обер-лейтенанта Ритцманна ранили под Мокрой-II, я был начальником связи танковой бригады.

Мы готовились ко второму наступлению на Варшаву по дороге, идущей из Равы-Мазовецкой в столицу и в варшавский пригород Охота. Танк за танком плотной колонной стояли друг за другом. Двигавшиеся за нами пехота и саперы ждали сигнала к наступлению.

Было непривычно тихо. Ни одной автоматной очереди; не строчили пулеметы. Артиллерия с обеих сторон молчала. Лишь иногда чистое небо бороздил разведывательный самолет.

Я сидел в командирском танке рядом с генералом фон Гартлибом. Бригадный адъютант, капитан фон Харлинг, расстелил карту обстановки на моих согнутых коленях; места в машине было мало.

Оба радиста сидели за своими станциями. Один из них слушал эфир, чтобы принять кодовое слово для начала наступления; у другого рука лежала на ключе, чтобы немедленно передать приказ. Двигатель молчал, нога механика-водителя уже готова была нажать на педаль газа.

Затем внезапно раздался грохот. Сначала слева, затем справа, а потом где-то позади нас. Залп за залпом взрывали и сотрясали воздух. Засвистели снаряды и шрапнель; послышались крики первых раненых. Польская артиллерия посылала нам первые железные приветствия.

Затем раздалось кодовое слово, послужившее приказом к наступлению. Оно пробежало по нашим рядам подобно разряду молнии. Взревели, ожив, мощные танковые моторы. Начиналось большое сражение за польскую столицу восьмого дня войны.

Мы подошли к первым домам Варшавы. Вокруг строчили пулеметы, глухо рвались ручные гранаты, артиллерийские разрывы осыпали камнями нашу броню. В командную машину поступало одно сообщение за другим.

– Дорога прямо перед нами… блокирована! – докладывал 35-й танковый полк.

– Пять танков подбиты, перед нами противотанковое минное заграждение!

– Приказываю полку повернуть на юг! – закричал генерал.

Да, приходилось кричать для того, чтобы тебя расслышали в этом шуме.

– Сообщение отправлено! – закричал я в ответ.

Сообщение в дивизию: «Подошли к пригородам Варшавы… минные и дорожные заграждения… мы сворачиваем на юг!» – диктовал адъютант.

– Заграждения преодолены! – докладывал полк. Все это происходило в течение пяти минут.

Затем неожиданно перед нами взлетели в воздух булыжники. Это начался обстрел справа, а затем слева. Меня отбросило назад.

– Неприятельская батарея в 300 метрах перед нами! – крикнул генерал. Он сидел в башне и наблюдал. – Поворот направо!

Гусеницы загремели по булыжникам; мы пошли по открытой местности.

– Быстрее, езжай быстрее, – заорал генерал, – поскольку мы отличная цель для поляков.

– Наступление застопорилось! – доложили из 35-го танкового полка.

Генерал ответил:

– Запросите полк, где ему нужна поддержка артиллерии.

Камни и шрапнель били по стальной броне танка. Артиллерийские разрывы совсем рядом. Затем последовал взрыв, который заставил наши головы врезаться в приборы. Машина подскочила, и ее отбросило в сторону. Желтые языки пламени. Полетело все – противогазы, рюкзаки, столовые принадлежности. Прямое попадание снаряда!

Несколько секунд прошло в тревожном ожидании, затем короткий обмен взглядами и быстрое ощупывание руками всего тела. Все цело. Водитель переключился на третью передачу. Мы напряженно посмотрели друг на друга. Танк двигался. К нашему великому счастью. Несмотря на подозрительный стук с поврежденной левой стороны, казалось, что на сей раз все обошлось хорошо.

Снаружи словно разверзся ад. Гремело со всех сторон – слева и справа. Снаряды с глухим грохотом били по броне. Ручные гранаты и бутылки с зажигательной смесью летели на нас из окон цокольных этажей. Мы столкнулись с силами значительно превосходящего нас численно противника. Мы ощутили это.

Наш путь перекрывали перевернутые трамваи, проволочные заграждения, торчащие из земли согнутые рельсы и противотанковые орудия. Нам приходилось брать все южнее и южнее – только не идти вперед! Идти вперед означало верную смерть.

Грохот и скрежет гусениц нашего танка становился все громче и подозрительнее. В последнюю минуту мы увидели фруктовый сад, где остановились под деревом.

Хотя подразделения (35-го танкового полка) дошли до центрального вокзала, продолжали поступать донесения о численно превосходящем нас неприятеле и о том, что наступление захлебнулось.

– Танки гибнут на минах и от огня противотанковых орудий!

– Срочно требуется артиллерия!

Снова грохот разорвал воздух. Артиллерийские снаряды один за другим стали рваться вокруг. Это нас обнаружили поляки. Мы не могли двинуться ни вперед, ни назад. Сначала нам следовало попытаться исправить повреждения, но на это у нас не было времени, поскольку полки испытывали сильнейшее давление. Генерал диктовал приказ за приказом, сообщение за сообщением. Наконец в бою наступило затишье. Но едва мы открыли люки, как по броне зацокали пули. Где-то неподалеку нас подкарауливали противники со стрелковым оружием. Мы ничего не видели, поскольку стояли среди ветвей деревьев, стараясь быть незаметнее.

Передний броневой лист был вогнут; амортизатор разорван; весь металл искорежен; шасси и гусеница повреждены. Мы оторвали все, что осталось от листов металла и амортизатора, освободив гусеницу. Затем поставили два новых трака. Если нам повезет, то сможем протянуть так несколько километров. Мы вновь скрылись в чреве танка.

Мы узнали, что дивизия не может получить поддержку с воздуха. Наша артиллерия была слишком слаба, чтобы сковать своим огнем действия сильного противника. Поэтому по дивизии отдали приказ: «Вернуться на исходный рубеж!»

Подразделение за подразделением планомерно мы отступили, оторвавшись от неприятеля, и вышли из боя. Но не везде это проходило так просто. В одном месте для отступления потребовалось применить огневое прикрытие, в другом задействовать огонь артиллерии. Для нас в командной машине в это время было так много работы, что мы забыли, что и сами в трудном положении. Только когда последние арьергардные подразделения отошли, наша задача была выполнена. В этот момент попытались отойти и мы. Нам предстояло еще раз пройти через ад, через который прорвались лишь по счастливой случайности. Мы выбрали тот же маршрут – ведь он был нам уже известен!

На этот раз было приметно тихо – подозрительно тихо. Тишина действовала на наши нервы особенно после оглушительного шума. Мы чувствовали – неприятель по-прежнему тут, рядом – он лишь ожидает удобной возможности. Мы проходили то место, где ранее в нас попал артиллерийский снаряд. Еще один поворот налево, и перед нами длинная прямая дорога. Там все еще имелись дорожные заграждения; нам следовало держать ухо востро. Затем мы выйдем на финишную прямую. Мы уже тайно потирали руки от ликования. Затем раздался удар по броне в задней части. Еще один, и еще, и еще. Один за другим. Из противотанкового орудия. Двигатель тем не менее работал хорошо. Затем раздался пронзительный удар, оглушающий скрежет. Танк сделал резкий разворот влево и остановился. Подбиты в последнюю минуту! Теперь главное – быстро выбраться из машины. Следующий выстрел наверняка будет прямым попаданием. Но снаружи черт ногу сломит. Казалось, одним движением я схватил пистолет-пулемет и, выскочив из танка, бросился на землю.

Что произошло потом? Густой дым повалил из-под кормы танка. Мы подумали, что горит мотор. Но свист заставил нас насторожиться. Мы поняли, что снаряд противотанкового орудия поджег дымовые шашки. Легкий ветерок гнал дым к заграждению на дороге. То есть нам не стоило волноваться до той поры, пока дым скрывал нас и делал невидимыми для глаз неприятеля. В любом случае поляки наверняка подумали, что с нами покончено.

– Сообщение в дивизию, – начал генерал. Но ни одна рация больше не функционировала. Антенна была сбита. Шасси разрушено. Гусеница лежала, завиваясь, как гигантский металлический браслет от наручных часов. Прямое попадание искорежило корму танка.

С тяжелым сердцем мы решили оставить наш танк. Отремонтировать его здесь не было ни малейшей возможности. Мы сняли пулемет и радиооборудование и прихватили секретные документы. Время от времени нам приходилось бросаться на землю, потому что артиллерийские снаряды ложились слишком близко. Мы не относили это на свой счет, но списывали на желание уничтожить танк. Мы замаскировали его ветвями деревьев. Возможно, позднее у нас появится возможность поставить его в строй. Прикрывая друг друга огнем, мы двинулись назад от дома к дому и от сада к саду. Все вернулись к своим целыми и невредимыми.

Спать мы завалились с налитыми тяжестью как свинец телами и мозгами, в которых постоянно прокручивался богатый событиями день. Вновь и вновь мы вскакивали, пробуждаясь ото сна, и лишь постепенно осознали, что наш B-01 подбит и брошен перед польским блокпостом с настежь открытыми люками. Перед глазами представала плачевная картина. Когда я наконец широко открыл глаза и уставился в сентябрьскую ночь, мой механик-водитель растолкал меня и спросил хриплым голосом:

– Ты идешь?

Мне не требовалось спрашивать куда. Я знал, что он имел в виду.

– Я уже раздобыл эвакуационно-ремонтную машину, – сказал он, когда я встал.

В ту ночь нам удалось отбуксировать наш B-01. К моменту, когда поляки открыли огонь, было слишком поздно. Танк уже был привязан к буксирующему танку и скрыт за ним. Нам даже удалось поставить гусеницу. И хотя стальной корпус танка был местами разворочен, мы не позволили неприятелю воспользоваться его беспомощностью.

6 октября состоялся военный парад частей, захвативших Варшаву. 4-ю танковую дивизию пригласить забыли. Но 30 подбитых, а иногда сожженных танков нашего полка, растянувшихся от пригородов до центрального вокзала, напоминали участникам парада о том, кто именно первым с кровопролитными боями вошел во вражескую столицу 8 и 9 сентября.

В середине октября дивизия вернулись в свои мирные гарнизоны. Все в Бамберге с ликованием приветствовали нас, когда наши танки шли по городу, направляясь в места расположения.

28 ноября дивизия была переброшена в район вокруг Люденшайда.

То, как сердечно встречали наших танкистов, объясняет, почему многие из них осели тут после войны.

Ночами с 25 по 28 января 1940 года дивизию подняли по тревоге и перебросили в район городов Дюрен – Бергхайм. 6 февраля по дивизии объявили о 6-часовой готовности к выступлению по приказу. Отпуска отменили, а затем предоставили снова.

Наш уважаемый командир дивизии, генерал-лейтенант Рейнхардт, получивший Рыцарский крест за стремительный бросок своих частей и подразделений, покинул нас. Ему поручили командовать моторизованным корпусом. 5-я танковая бригада, которой в ходе кампании в Польше командовал генерал-лейтенант фон Гартлиб, перешла под командование полковника Брайта, бывшего командира нашего братского полка.

К началу марта 3-я рота получила новое назначение и стала частью танкового батальона, сформированного для боев в Норвегии. В составе полка сформировали новую 3-ю роту.

В это время 1-й батальон полка по-прежнему насчитывал 80 танков, из них 50 – Pz II, 22 – Pz III, 16 танков Pz IV и 4 командирских танка.

Лишь 38 танков Pz III и Pz IV были сравнимы по мощи с французскими и английскими аналогами. Враг, с которым нам предстояло столкнуться, значительно превосходил нас как количественно, так и качественно, в отличие от ситуации в Польше. Мы не могли всего этого не учитывать, но нас это не шокировало.

Пришла весна. Миновала Пасха. На Троицу «невидящее око» вышестоящего начальства открылось чуть шире, и отпуск предоставили не только десяти процентам военнослужащих, как предусматривалось графиком. Каждого дома ждала жена или «невеста».

Польская кампания, сентябрь 1939 г.

Глава 2 Кампания на Западе

От Мааса до Изёра

Воспоминания командира полка, подполковника Эбербаха

Тревога

Несмотря на давнее ожидание, тревога, прозвучавшая 17:00 9 мая 1940 года, стала для нас неожиданностью. Прощай, отпуск на Троицу! Некоторые офицеры и солдаты уже успели уехать. Но, едва услышав новости, не ожидая соответствующих приказов, немедленно вернулись и поспешили в полк. Никто даже не подумал слова сказать о намерении продолжить отпуск.

Недавно сформированная 3-я рота была не обучена. Для нее не был составлен список офицерского и унтер-офицерского резерва. Соответственно, ощущался недостаток личного состава. Но развертывание по тревоге проходило как по часам.

В назначенное время мы развернулись на окраине Ахена, несмотря на ночь и движение без огней. К сожалению, обер-лейтенант Депамде получил тяжелую травму во время движения другого подразделения. В 6:00 дивизия тремя колоннами пересекла границу. Наш полк шел в левой колонне. Целью был Маастрихт. Во что бы то ни стало необходимо было сделать все, чтобы в целости захватить мосты через реку Маас и помочь нашим, высадившимся на планерах у канала Альберт товарищам, иначе они могли попасть в трудную ситуацию.

Форсирование Мааса

Нас встретил пулеметный огонь из дота в Мамелисе. Голландцы организовали оборону. Трех очередей из пулеметов Pz IV 8-й роты оказалось достаточно, чтобы оборонявшиеся вышли с поднятыми руками. Мы немедленно продолжили движение. Препятствие за препятствием; иногда нас встречал огонь. Отвечая на него, мы шли вперед. Вдоль реки Гёл заняли позиции большие неприятельские силы с противотанковыми орудиями, подступы были заминированы. Продвижение замедлилось на полчаса. Затем 1-й батальон отступил и пошел влево, и мы двинулись вперед через высоту Гулпен в направлении Маргратена. Полковые штабы вышли вперед. Все шли на максимальной скорости. Мы пробились к Маастрихту с юга. В форте Эбен-Эмаэль было тихо – новость, которая помогла успокоиться[3]. Но затем до нас донеслось три глухих взрыва – голландцы взорвали мосты через Маас. Таким образом, нам, несмотря на все усилия, все же не удалось ими овладеть.

В 8:30 основные силы дивизии подошли к разрушенным мостам. Впереди всех находились дозоры Фессманна из 7-го моторизованного разведывательного батальона и зенитного батальона полка особого назначения «Бранденбург». Но и им не удалось помешать подрыву мостов. Мы немедленно обеспечили им огневое прикрытие, чтобы они могли форсировать реку на плотах. К полудню контакт на канале Альберт с «потерявшимися» был установлен. Мосты на канале были целы.

В течение ночи саперы навели понтонный мост, и утром мы по нему прошли. На мосту Вренховен через канал Альберт нас встретили снаряды артиллерии и бомбы. Мы миновали мост и выстроились как часть бригады для атаки. Лейтенант фон Гердтель был ранен. Отлично работавшая зенитка поразила два вражеских самолета, которые загорелись. Пара одетых в камуфляж мотоциклистов взяла в плен роту бельгийцев.

За это время подтянулась и пехота. В 10:15 танковая бригада пошла в наступление. Полк продвинулся вплоть до Оверрепена, в 3 километрах северо-западнее Тонгерена. 2-й батальон взял Лооз, находящийся на полпути до Синт-Трёйдена, и едва не прошел весь путь. Было взято несколько тысяч пленных.

Неприятельские противотанковые орудия совершенно не вели огонь. В 16:00 полк выступил в направлении Рамкина (Ремикур?) в 10 километрах к юго-западу от Тонгерена и взял этот важный транспортный узел, отрезав таким образом неприятелю пути отступления из Льежа на северо-запад. В это время 8-я рота вела тяжелые бои у городка Оре. Танк Pz IV командира роты был подожжен снарядом пушки французского бронеавтомобиля[4]; однако экипаж уцелел. Было взято много пленных, в том числе среди прочих целая рота голландцев.

На следующий день полк уже в 5:30 двигался по шоссе Варем – Грас – Олонь в направлении магистрали Ланс – Сен-Реми. Бельгийские солдаты выходили из зданий, изумленные тем, что немцы уже здесь. В 7:00 мы вышли на шоссе Ланс – Сен-Реми. Авангарды сталкивались с неприятельскими колоннами, пытавшимися отойти из Льежа. Гражданские и военные смешались в одну кучу. При их сопротивлении мы отстреливались. Были захвачены сотни пленных и без охраны отправлены в тыл.

Все это напоминало происходившее в Польше, но только мы не рассчитывали на подобное на Западе.

Танковое сражение в Анню

2-й батальон был направлен в Анню, чтобы взять важный транспортный узел. В Виллер-ле-Пёпльер батальон уничтожил приближающуюся с юга колонну неприятеля и взял много пленных. При наступлении на Авеннс лейтенант Раушенбах был ранен в юго-западном предместье, когда его танк был подбит противотанковым орудием. Среди взятых там пленных были первые французы. Постепенно вырисовывалась картина больших неприятельских сил к югу от Анню.

2-й батальон вступил в бой примерно с 15 вражескими танками к северу и северо-западу от Анню. Одиннадцать из них были подбиты. В этой схватке отличился обер-лейтенант Мальгут. Но пять наших танков также были подбиты. Пять человек у нас были убиты, одиннадцать ранено. Французские танки оказались хорошо бронированными. Неприятельская артиллерия весь день обстреливала Анню и шоссе Ланс – Сен-Реми. Но день еще не закончился. Вечером был сформирован авангардный батальон Эбербаха, состоявший из 1-го батальона полка, пехоты, артиллерии и саперов. Он начал наступление в направлении Перве. Едва подойдя к Тисне, он столкнулся с большими силами неприятеля. Деревня была хорошо укреплена, и ее обороняли танки, пулеметы, противотанковые пушки и много другой артиллерии. 4-я рота медленно продвигалась вперед; наконец 1-й батальон обошел врага с правого фланга. В деревне на улицах лежало много убитых бельгийцев. Горело три французских танка.

Машину обер-лейтенанта Беккера подбили; спастись удалось лишь механику-водителю. Сам Беккер и его радист погибли. Мы вышли на западную окраину Тисне, но сильный оборонительный огонь по-прежнему продолжал вестись из соседней деревни Вансен. Вражеский артиллерийский огонь не ослабевал. Наступление темноты сделало дальнейшее наступление невозможным. На помощь танкам бросили пехоту; в это время командирский танк получил прямое попадание из орудия неприятельского танка. Обер-лейтенант Рахфалль был ранен. Вражеские танки исчезли в северном направлении, преследуемые нашим огнем. А там они натолкнулись на нашу 3-ю роту, не сразу понявшую, что это вражеские танки. Один из них был подбит из танкового орудия, еще один – ручной гранатой. Третий – ушел.

Поддержанные подошедшей пехотой, наши танки вернулись на исходные рубежи наступления.

13 мая наступление возобновилось силами всей танковой бригады. Мы не выступали до 12:45. Нас обстреливали из Мердорпа. В бинокли мы видели, что это были французские танки. В результате мы открыли ответный огонь.

Никакого эффекта. Едва мы стали обходить Мердорп, неприятельские танки выдвинулись из деревни и атаковали следующую за нами пехоту. 1-й батальон тем временем ударил им во фланг и подбил восемь танков. Но затем неприятельские танки стали бить по нас с холма с водонапорной башней южнее Жандрена. Когда мы, несмотря на огонь, подошли к холму, по нас открыли огонь с окружающей возвышенности из Жандренуя и Жандрена. Это был настоящий «ведьмин котел». Ко всему прочему, наши боеприпасы стали подходить к концу. Легкий взвод был послан назад, чтобы привезти боеприпасы. Были убитые и раненые. Положение складывалось не слишком приятное. Неприятель был практически невидим. Мы не сдавались. Из всех тяжелых машин велся огонь по ближайшим целям с запада. 3-я рота заняла и очистила Жандрен.

Огонь с юга ослаб, как только вперед выдвинулся 36-й танковый полк. Французские танки «Сомуа» застряли на узком лесном дефиле; экипажи сдались. Вместе с разведывательным взводом отличная 3-я рота зачистила Жандрен, взяла в плен 400 человек и захватила 5 противотанковых орудий и 5 танков. Наконец подвезли боеприпасы. Мы продолжили наступление в направлении Рамильи – Оффу. Восемь попавшихся нам по пути подбитых французских танков свидетельствовали о том, что стреляем мы не так плохо.

Позиция Диль

В течение ночи мы заняли оборону. Но сон продолжался недолго. Рано утром на следующий день мы были готовы преодолевать противотанковые заграждения у городка Первез, а затем выйти к позиции Диль.

Мы быстро шли вперед вплоть до противотанковых заграждений. Они состояли из протянувшихся на километр тяжелых железных прутьев. Не раздалось ни единого выстрела. Наши саперы расчистили дорогу. Мы прошли. С другой стороны одна за одной следовали линии окопов. Их защитники сбежали. Оружие они по большей части побросали. Но далее, еще левее, в лесу на возвышенности, неприятельские танки перекрыли огнем всякое дальнейшее наступление. 36-му танковому полку пришлось особенно трудно. Наконец 1-му батальону 35-го танкового полка удалось совершить фланговый обход справа и выйти к Мальпрув. Тем временем саперный взвод вступил в бой с вражескими танками. Обер-лейтенант Краузе выкатил трофейное противотанковое орудие на позицию, заготовив также связки гранат. Когда танки приблизились, четыре из них были подбиты этим противотанковым орудием.

Обер-лейтенант Краузе подбил пятый танк, бросив связку гранат под гусеницу.

Все это произошло до полудня. В результате было принято решение прорывать позицию Диль к северу от Жамблу. Обойдя Бодесе и Ратенту, мы двинулись на неприятельские позиции. Но без поддержки нашей артиллерии наступление захлебывалось в настоящем огненном шквале, обрушенном на нас французскими полевыми и противотанковыми орудиями. Поэтому командир бригады приказал полкам сосредоточиться по обе стороны от Бодесе и быть готовыми к дальнейшему наступлению оттуда. Но даже там французская артиллерия затрудняла нам жизнь. Несколько машин были подбиты, отдельные танкисты ранены. Было решено, что мы начнем новую атаку вечером. Но поскольку этап подготовки и сосредоточения не удалось завершить до 21:00, начало наступления отложили до следующего утра. На протяжении трех предшествующих дней полк уничтожил или захватил 53 французских танка. Танковый бой – это рыцарская война. Французы оказались разбиты, поскольку их танки действовали в одиночку или небольшими группами, и их машины реагировали на изменение ситуации недостаточно быстро. Бронирование у французских танков было лучше, чем у нас. Признания пленных свидетельствовали о том, что нам противостояла 1-я марокканская дивизия вместе с подразделениями моторизованного кавалерийского корпуса.

15 мая мы вновь атаковали неприятельские позиции после короткой артиллерийской и авиационной подготовки. Наша пехота, о которой нельзя сказать ничего, кроме хорошего, наступала смело и энергично. Мы планировали ворваться на неприятельские позиции вместе с ней. Но условный сигнал был дан слишком рано. Неприятель имел значительное превосходство над нами в артиллерии. Он устроил огневой вал не виданной даже ветеранами Первой мировой войны мощи. Танки шли вперед. Командирская машина получила прямое попадание и оказалась выведена из строя. 1-й батальон продолжил движение, пересек широкую дорогу и подошел к дорожной насыпи. И застрял там, не в силах пройти дальше. Насыпь представляла собой серьезное препятствие. Проходы через нее были заминированы, а поперек линии атаки шли глубокие дефиле. Противотанковый огонь оказался сосредоточен по фронту и флангам наступления 1-го батальона. Более всего пострадала 4-я рота. Все танки Pz IV получили прямые попадания. Лейтенант Хаген был убит. Почти весь легкий взвод бригады погиб. Командир бригады, как всегда шедший впереди, получил ранение. Так же как и полковой адъютант.

Когда поступил приказ отойти, отступление прошло спокойно и организованно. Подбитые машины отбуксировали и вечером отремонтировали. Полк закрепился на старых позициях. Всего в этом бою полк потерял 6 человек убитыми и 18 ранеными.

Наступление должно было возобновиться на следующий день. Однако из-за нашего отказа выполнить этот приказ он был отменен. У нас оставалось всего 65 боеспособных танков.

Следующий день прошел спокойно. В полдень мы получили новый приказ: поскольку французы оставили позиции у реки Диль, нам необходимо их преследовать. Но вечером выдвинулся вперед лишь авангард, которому придали батальон 36-го танкового полка. Только на следующий день вперед пошли основные силы, минуя позицию Диль и все, что бросила разбитая вражеская армия. Мы дошли до Франле-Госли, оставляя позади подбитые французские боевые машины. Обер-лейтенант Беренс, командир 4-й роты, погиб здесь в аварии. Полк задержался в городе Фран-ле-Госли еще на день.

В лесу Мормаль

Наступление возобновилось только 19 мая. XVI моторизованный корпус получил приказ выдвинуться на юго-запад в составе танковой группы, осуществлявшей прорыв. Мы шли маршем всю ночь. Пройдя 80 километров, утром 20 мая мы вышли к Дампьер-сюр-Эльп, в непосредственной близости от Авен-сюр-Эльп (в 50 км юго-западнее Шарлеруа). Полку приказали быть готовым к бою в 8:00. Но день был спокойный. Вечером мы прошли через Ландреси в сторону Бузи, где мы должны были прикрывать правый фланг подразделений, наступающих на Камбре. Нам следовало ориентироваться в направлении леса Мормаль.

Утром 21 мая нас подняли по тревоге. Неприятель атаковал из леса в южном и восточном направлении и пытался прорваться. 2-й батальон пошел на северо-запад с задачей выйти к шоссе Вандежи-о-Буа – Солем (двигаясь через Бодиньи) и очистить район от противника. В районе Капелло он подвергся обстрелу артиллерии и противотанковых орудий. Один танк Pz III получил серьезные повреждения, но неприятельские батареи были захвачены и противотанковые орудия уничтожены.

В 9:30 остальные подразделения полка перешли в наступление, но долго не встречали неприятеля. Унтер-офицеру Шульцу и двум кандидатам в офицеры полка удалось захватить в плен 150 марокканцев. Унтер-офицер Тёдлер из полковой штабной роты наткнулся на 50 чернокожих французов на своем мотоцикле. Он приказал им сдаваться – и они сдались!

Полк сосредоточился в Пуа-дю-Нор и первоначально оставался там. Посреди ночи объявили тревогу.

В 4:00 мы выступили и прошли через Солем – Камбре – Маркьон и сначала Эрвиллер, а затем Дуаньи. Оттуда мы на следующий день прошли в Эрвиллер, к югу от Арраса. Полк расквартировался тут в полночь. Вечером следующего дня мы вышли к Тенку в 10 километрах восточнее Сен-Поля. 25 и 26 мая полк расположился в местечке к северу от него. Число боеготовых танков возросло до 110. Все благодаря славной ремонтной роте!

На канале Эр-Ла-Басе

27 мая полк вышел к Бетюну. Пехота захватила там небольшой плацдарм на другой стороне канала и удерживала его, несмотря на тяжелые потери, которые наносила неприятельская артиллерия и английские солдаты, занимавшие хорошие позиции. Местность плохо подходила для применения танковых войск – повсюду бесчисленные каналы и кустарники. Плацдарм к тому же был слишком узок для использования танковой бригадой. К полудню полк получил приказ форсировать канал по понтонному мосту и подготовиться к наступлению на Нёв-Шапель из района сосредоточения в Эсаре. Поскольку мосты к тому времени оказались повреждены, 2-й батальон не был готов к наступлению вплоть до 17:00. В то же время 1-й батальон все еще переправлялся. Хотя 5-ю роту отделили от батальона, она хорошо продвигалась вперед. Заграждения были преодолены. Две противотанковые пушки подожгли танк обер-лейтенанта Вольшлегера. Все члены экипажа получили ранения, после чего гаупт-фельдфебель Ярауш, а затем фельдфебель Бон уничтожили два вражеских противотанковых орудия прямыми попаданиями до того, как они успели снова открыть огонь. Вскоре после этого они также подожгли два английских танка.

Выходившая из Фестубера неприятельская колонна врезалась прямо в середину легкого взвода полка. Она была уничтожена. Но когда взвод продолжил движение в направлении Фестубера, его начали обстреливать из противотанковых орудий, и он оказался в трудном положении. Танк полкового адъютанта, следовавший с подразделениями 2-й роты, получил прямое попадание. Вместе со своим механиком-водителем адъютант был ранен. Унтер-офицер Закс, на своем танке вошедший в деревню с фланга, уничтожил там неприятельский танк и обернул ход боя в пользу немцев.

Тем временем 2-й батальон вышел на магистраль Ла-Басе – Эстер. По мере передвижения он оставлял за собой машины в топких каналах. Его положение оказалось далеко не простым, когда из Ла-Басе на него вышли неприятельские танки и колонны. Разгромлено оказалось все и вся, чему и кому не удалось скрыться. 5-я рота вернулась в батальон. 1-й батальон, приданный в поддержку пехоте, вновь собрался воедино.

Ночная атака на Армантьер

Основываясь на рекомендациях полка, весь полк вместе с приданным им разведывательным батальоном дивизии в 21:30 начал преследование противника, образовав авангард дивизии. Выйдя в ночь, он получил задание оседлать шоссе Лилль – Армантьер и закрыть тем самым неприятелю дверь к отходу на юго-запад.

Уже в Обере по нас открыли огонь вражеские противотанковые орудия и английский танк. Они были уничтожены. Марш продолжился. Мы подверглись сильному обстрелу из Фромеля. В вечерних сумерках французский танк был незаметен на въезде в деревню. Он был уничтожен. Второй, следовавший за ним, постигла та же участь. Противотанковое орудие справа от дороги тоже заставили убедиться в меткости немецких танкистов. Но в этой деревне, казалось, было спрятано еще многое. И после вызова передового наблюдателя наша артиллерия открыла по деревне огонь. Снаряды легли как нельзя лучше. Сопротивление противника было сломлено, и мы проехали по горящей деревне. На перекрестке остался брошенный бронеавтомобиль наряду с третьим французским «Сомуа». За ним стояли горящие грузовики и штабные машины.

К тому времени наступила кромешная темнота. Мы продолжили движение. Французские машины встраивались в наши колонны, их водители не подозревали, с кем едут. Мы позволяли им следовать вместе с нами, не задерживая вплоть до следующей остановки. Они изумлялись происходящему. По обеим сторонам дороги валялось много брошенных машин, орудийных лафетов и пушек. Была полночь, когда мы проехали Бутийери. В Туке мы натолкнулись на неприятельскую колонну с артиллерией, пытавшуюся прорваться на север. Разгорелся бой. Противник оборонялся и стрелял из орудий прямой наводкой. Дома охватило пламя. Разрывы ложились слева, справа и позади нас – разрывы французских снарядов. Мы находились в глубине неприятельской территории. На перекрестке перед нами, казалось, стояли значительные силы врага, которые собирались отступать. Боеприпасы у нас подходили к концу. Поэтому было принято решение: продолжить атаку с первыми лучами солнца; запросить подтянуть артиллерию; доставить боеприпасы.

Машины с боеприпасами прибыли. Артиллерийская поддержка предоставлена не была. В дивизии заявили, что не могут начать наступление раньше следующего дня.

Несмотря на все это, на следующее утро мы продолжили наступление под проливным дождем. В 6:45 вышли на шоссе Лилль – Армантьер. Из Армантьера подошли колонны грузовиков противника, набитые пехотой. Они приняли нас за англичан и были счастливы, что мы наконец здесь. Мы продолжили помогать им. Когда мы стали забирать у них оружие, они подумали, что это уже слишком. Но когда мы сказали им, кто мы, они были разочарованы. Затем они сотнями сдавались в плен. Там было приблизительно 2 тысячи человек. Около 12:00 подошли основные силы дивизии. Обер-лейтенант Бергер получил Железный крест 1-го класса из рук генерала Гёпнера.

В середине дня 29 мая мы отошли на 5 километров в тыл. Нам решили дать отдохнуть в течение нескольких дней.

Численность боеготовых танков благодаря несравненной работе ремонтной роты и секций технического обслуживания и ремонта возросла до 130.

Общие потери полка составили 25 убитых и 77 раненых. То есть всего за три недели была потеряна четверть боевого состава части.

На Сомме

Полк получил четырехдневный отдых, чтобы привести в порядок боевые машины и дать отважным солдатам возможность выспаться. Затем полк двинулся в длинный марш на юг через Дуэ и Камбре. Разумеется, это был еще один ночной марш, со всеми предлагающимися перипетиями и переправами по сооруженным временным мостам. Лишь в полдень следующего дня мы вышли в наш новый район расквартирования к северу от городка Перон. Здесь нас ждало еще два дня тишины.

5 июня мы в темноте вышли в наш район сосредоточения. Оттуда мы около 7:00 прошли через Перон и затем в 10:50 начали наступление из района Асвийе.

Приданная нам пехотная дивизия следовала за нами в нескольких километрах слева. Французы оказывали отчаянное сопротивление. Все застроенные территории были превращены в укрепленные пункты. Неприятель пропускал танки, а затем отрезал их.

Сразу после построения мы подверглись обстрелу из пулеметов и противотанковых орудий из Беллуа и Берни, а также Эстре. Мы отвечали, но не позволяли себе задерживаться. Вместо этого мы пробивались через зоны застройки. Французская артиллерия накрыла сектор нашего наступления. Когда мы вышли к Абленкуру, противотанковый огонь из перелесков достиг большой интенсивности. Шедший впереди 1-й батальон вступил в тяжелый бой. 6 танков получили серьезные повреждения; некоторые зияли большими пробоинами, 4 танка загорелись, как факелы. Это зрелище не способствовало поднятию боевого духа.

Обер-лейтенант Циглер был убит в ходе смелой атаки. Обер-лейтенанту Пфистеру и обер-лейтенанту Вагнеру пришлось спасаться из своих подбитых машин. Лейтенант медицинской службы доктор Шульц-Меркель, поправлявшийся после ранения, был ранен в голову. Несмотря на это, он продолжал работу, пока всем раненым не была оказана помощь. Но наши танки не сдавались. Вместе с подразделениями 2-го батальона они в конце концов уничтожили 5 противотанковых орудий и захватили артиллерийскую батарею. Также было взято множество пленных.

В это время основные силы полка оставили деревню и вместе с 36-м танковым полком вышли на северную окраину Омьекура. После этого огонь вражеских противотанковых орудий из перелесков снова обрушился на наши фланги. Несколько машин получили очень серьезные повреждения; одна загорелась. Запрошенная артиллерия не могла помочь, поскольку расстояние было слишком велико. Изменить позицию на фронтальную было невозможно, поскольку деревня все еще находилась в руках французов.

Наконец одной нашей батарее удалось отрыть огонь по перелескам.

Из бригады нам приказали временно отложить наступление, поскольку без поддержки артиллерии оно казалось невозможным против столь сильного противника. Легкий взвод 1-го батальона, получивший приказ обойти противника, на южной окраине Омьекура столкнулся с противотанковыми орудиями и артиллерией, бившими прямой наводкой.

2-й батальон, по-прежнему находившийся под обстрелом из района Абленкура, развернулся и бросил в атаку свои танки. Они захватили еще одну батарею противотанковых орудий и взяли в плен 100 человек.

Было жарко, очень жарко. Всех нас мучила жажда. В 1-м батальоне осталось всего несколько снарядов к танковым пушкам. Хотя пехота и артиллерия не могли продвинуться вперед из-за неприятельского огня, наши подвозчики боеприпасов, автомобильные полевые кухни и саперные взводы действовали выше всяких похвал. Их успех поднял наш боевой дух.

Лейтенант Кёстнер со взводом отправился на запад, чтобы установить контакт с 3-й танковой дивизией. По пути туда он был тяжело ранен в обе ноги осколками пробившего броню танка противотанкового снаряда. Несмотря на это, он продолжил выполнение задания и доложил, что передовые подразделения 3-й танковой дивизии, неся значительные потери, вышли к Франсару.

В это время неприятельский артиллерийский огонь усилился. Слева и справа били батареи 75-мм полевых орудий, а также противотанковых пушек. 2-й батальон находился в особенно неудобной позиции. Французская авиация начала обстреливать его с бреющего полета и сбрасывать на него бомбы. В 19:00 командир бригады приказал продолжить наступление. Это решение далось с большим трудом. Но это действительно был единственный реальный способ уйти из-под тяжелого артиллерийского обстрела. И, словно в подтверждение этого, противотанковые орудия и артиллерия открыли огонь по нашим флангам из Омьекура. После ответного огня танков 2-го батальона стало тихо. Когда доктор Бальдауф достиг района деревни, двигаясь в арьергарде полка на своей бронированной медицинской машине[5], он получил осколочное ранение в голову в результате попадания снаряда противотанкового орудия, и его доставили в тыл с тяжелым черепно-мозговым ранением.

Как выяснилось позднее, в Абленкур-Пресуаре находилось 1200 французов; в Омьекуре целый артиллерийский дивизион, много противотанковых орудий и 1000 солдат. На следующий день они сдались без малейшего сопротивления.

Длинной тонкой колонной, извивающейся между деревнями словно змея, танковая бригада двигалась на юг. Неприятель стрелял из каждого населенного пункта до тех пор, пока мы не поджигали его артиллерийским огнем и не выбивали противника с его позиций.

Наконец в 22:00 мы вышли в район Эталона. 36-й танковый полк взял на себя задачу по прикрытию. 35-й танковый полк выполнял задачу по взятию деревень Фонш и Фоншет на магистрали из Перона в Руа. Идущий в авангарде 2-й батальон подвергся артиллерийскому обстрелу из этих деревень. 3 машины были подбиты; несколько человек ранены. Но танки Pz IV в соответствующее время спокойно отремонтировали. Несколько фермерских дворов горели.

Ночью 2-я рота очистила Фонш в пешем строю, взяв автоматы и ручные гранаты, несмотря на то что люди провели без отдыха 24 часа. Благодаря смелости и решительности фельдфебеля Валовски 50 французских солдат были взяты в плен, когда их выволокли из дома, перед которым как раз стоял и отдавал приказания командир батальона!

В тот вечер полковник Герман Брайт, командир нашей бригады, получил Рыцарский крест. Все мы искренне радовались за него. Он всегда был на передовой. Мы воспринимали награду как признание заслуг всей бригады.

Утро началось с обстрела, ведшегося, казалось, из всех строений в деревне Фонш. Потребовалась атака 2-й роты при поддержке 1-й роты 12-го стрелкового полка и батареи зенитных орудий для того, чтобы дом за домом сломить сопротивление. Неприятельские подразделения, входившие в состав 25-го горнострелкового полка, оборонялись храбро. Они вели огонь из подвалов и с деревьев. Несмотря на неоднократные предложения сдаться, они отказались сложить оружие.

В это время 2-й батальон в соответствии с приказом атаковал Льянкур. Наши танки наступали на населенный пункт с фланга и вскоре вошли в его центр. Неприятель открыл огонь из каждого дома только после того, как это произошло. Этот застроенный район напоминал крепость. Открыло огонь даже противотанковое орудие. Лейтенант Ризе был смертельно ранен, когда изучал обстановку из своей башни. Несмотря на все это, деревню удалось взять, притом ито к тому моменту 14 танков «Сомуа» атаковали 8-ю роту с тыла. Несколько средних Pz IV танков роты не смогли удержать деревню в этом неравном бою. В результате 2-й батальон отступил и отошел на 300 метров от Льянкура, понеся сравнительно небольшие потери. Прибывшая позже батарея 88-мм зениток смогла подбить 4 танка противника. Саперному взводу Краузе из захваченного противотанкового орудия удалось подбить два других находившихся в деревне танка.

К этому моменту прибыла моторизованная пехота. Она получила приказ взять Льянкур после мощной артиллерийской подготовки. Танковая бригада не двигалась с места, пока деревня Льянкур не оказалась окончательно в наших руках. Пехотинцы не могли взять деревню до 18:00. 6-я танковая рота пришла им на помощь. Когда в 18:30 полк пошел вперед, его наступление развивалось успешно и стремительно вплоть до Руаглиза. Только на подходе к этой деревне полк обстреляли противотанковые орудия и артиллерия. В деревне было множество заграждений, которые прикрывались огнем из зданий.

Под прикрытием огня 1-го батальона вперед вышли саперные подразделения полка и устранили все заграждения. В деревню вошла пехота и зачистила дома. Отступающие (неприятельские) колонны обстреливались нашей артиллерией. 5-я рота, пошедшая в обход деревни, уничтожила артиллерийское орудие. Но затем она только в 20:30 достигла Верпийера. 1-й батальон и полковой штаб остались там; 2-й батальон продолжил наступление вплоть до шоссе Руа – Лакур. Там он столкнулся с неприятелем и захватил пленных. И снова только в полночь полк смог наконец отдохнуть.

7 июня планировался день отдыха. Но в 14:00 пехотная бригада пошла в наступление, и танки были направлены в качестве поддержки, когда пехота подошла к возвышенности в 6 километрах от рубежа атаки. Начиная отсюда местность не подходила для действий танков. Но неприятель оказался слишком силен, чтобы справиться с ним силами одной пехоты. Его батареи били отовсюду. В бой вступила французская авиация, бомбардируя наши войска. И тогда наша пехота вызвала танки. В 18:15 полк был готов к атаке. В 18:45 поступил приказ противоположного содержания: «Пока не атаковать!»

В это время лейтенант фон Гердтель на трофейном французском бронеавтомобиле выехал вперед на передовые позиции пехоты. Он увидел множество противотанковых орудий противника, занимавших выгодные позиции, и его автомобиль получил несколько попаданий. Гердтелю с экипажем удалось выбраться. Но неприятельский огонь был настолько силен, что они не могли вернуться в батальон до тех пор, пока свою защитную завесу не опустила ночь.

В ту ночь экипажи спали в наскоро вырытых ими окопах.

8 июня в 7:00 поступил приказ наступать. Было определено, что танковая бригада с 35-м танковым полком во главе взламывает неприятельские позиции в сопровождении пехоты. Никто не питал иллюзий, что наступление будет легким. Но приказ есть приказ! Было приняты все подготовительные меры для того, чтобы наступление увенчалось успехом. Когда командир полка отправился в дивизию для согласования действий с командиром дивизионной артиллерии, поступил приказ по общевойсковой армии: «Наступление отменяется… отвести танковую бригаду назад». Предполагалось отвести дивизию с передовой и задействовать в другом месте. Полк, соответственно, отходил на несколько километров. Ко всеобщей радости, прибыл маршевый эшелон с 70 единицами пополнения.

В ту ночь был пройден один из всеми любимых маршрутов в район, располагавшийся южнее Сен-Кантена. Полку предоставили отдых на 36 часов.

Внезапный удар по мостам через Сену в Ромийи-сюр-Сен

На следующий день мы выдвинулись через Ла-Фер к Марне у Мон-Сен-Пер. Марш совершался с пехотной дивизией. Мы шли вперед со скоростью пешехода. Дождь лил как из ведра. Земля у дальнего конца моста превратилась в грязевое болото глубиной по колено, из которого каждую машину приходилось тянуть либо танком, либо трактором-тягачом. Бригада хотела, чтобы полк шел в авангарде. Но это было невозможно из-за движения транспорта по дорогам. Лишь в ранние утренние часы 13 июня полк наконец пересек реку и с первыми лучами солнца двинулся на юг. Топливозаправщики застряли в тылу, но нам помогли бойцы других частей. Мы проехали через Монмирай. Там в то время был выдвинут вперед наш братский полк.

В 12:00 полк сам выдвинулся для атаки. За ним следовала пехота. Первой целью наступления был Сезан. Сначала мы продвигались быстро, но затем вражеские полевые и противотанковые орудия затормозили нас. Наша артиллерия, корректируемая офицером связи, открыла огонь по неприятелю. Первые пленные с высоко поднятыми руками проследовали мимо нас в тыл. 2-й батальон, идущий сзади второй волной, захватил 5 неприятельских противотанковых орудий. У Лез-Эсаф с нами вступили в бой вражеские танки. Они обеспечивали прикрытие отступающей колонны неприятеля. Два танка противника удалось подбить, и их бросили; пяти удалось беспрепятственно отступить. Неприятельскую пехоту либо уничтожили, либо обратили в бегство.

Небольшая остановка потребовалась, чтобы реорганизовать подразделения. Подошел артиллерийский дивизион Лауката и зенитная батарея. В 18:00 мы продолжили движение на Сезан.

Неприятель молчал. В то время, когда 2-й батальон пошел в обход городка, полковой штаб вошел прямо в него. На южной окраине рядом с вокзалом стояло 3 вражеских танка. Нам нечего было им противопоставить кроме 20-мм орудий наших танков, не пробивавших их броню. Несмотря на это, французские танки отступили.

2-й батальон открыл огонь по отходившим вражеским колоннам и взял немало пленных. На аэродроме были захвачены 6 исправных самолетов. Вокзал мы заняли, а отходящий поезд остановили, а несколько паровозов расстреляли. Вместо нас здесь расположился 36-й танковый полк, а мы продолжили движение на юг.

Перед нами справа и слева отходили неприятельские колонны. Мы вступали с ними в бой, захватили сотни пленных. Только в Сен-Труа один легкий взвод нашего полка взял 500 пленных. Но французы также продолжали и обороняться. Не было ни одной деревни, откуда по нас не открыли бы огонь. Был взят Барбон-Файель. К тому моменту было уже 18:30. Затем поступил приказ: «Полк выдвигается к Сене, берет мост в Марсийи и захватывает плацдарм в районе Ромийи-сюр-Сен».

С этого времени мы больше не отвлекались на неприятельские колонны, хотя они стреляли, когда мы продвигались мимо. Перед нашим взором была одна цель: Сена!

Путь был долог, и уже наступил вечер. У Марсийи против нас встали французские пехотные цепи. Когда мы открыли ответный огонь, они побросали оружие и продолжили движение в прежнем направлении.

Когда мы в 22:00 вошли в Марсийи, все изменилось. В нас стреляли из домов, с крыш, из подвалов. Слышалось медленное стрекотание французских пулеметов. Наши 75-мм орудия танков Pz IV помогли установить относительную тишину. Но огонь открывали снова и снова. 2-й батальон медленно пробивался к мосту. Перед ним и на нем стояли заграждения. Наступать можно было только черепашьим шагом. Противотанковые и отдельные полевые орудия стреляли в нас с противоположного берега реки. Положение сложилось не из веселых. Невозможно было получить представление об общей картине. Чтобы во всем разобраться, батальонный адъютант, обер-лейтенант Мальгут, пошел вперед пешком. Полковой адъютант, обер-лейтенант Гудериан, сделал то же самое. Нам удалось вывести на позицию несколько боевых машин, чтобы обеспечить огневое прикрытие.

Наши саперные и разведывательные взводы вышли вперед. Они закрепились в домах и вступили в бой с неприятелем у дальнего конца моста. Затем трое наших саперов вместе с лейтенантом Штоффом отважно бросились вперед по мосту. Они обнаружили, что все уже подготовлено для подрыва, только не уложен детонационный шнур.

Обер-лейтенант Мальгут и обер-лейтенант Гудериан шли за саперами в их прорыве на мост. Гудериан немедленно прыгнул в окоп, где находилось много французских солдат. Ситуация для него складывалась критическая, но ручная граната дала ему время на передышку. После короткой ожесточенной схватки на мосту уцелевшие французы сдались. Обер-лейтенант Мальгут уже ехал по мосту со своими танками, за ним следовали другие.

Невзирая на упорное сопротивление врага, танковая рота Лекшата во главе с батальонным адъютантом продолжила наступление на Ромийи-сюр-Сен. За ними последовали остатки 2-го батальона, и они вступили в бой на опушке леса, откуда велся мощный огонь. В то же время лейтенант Кале и несколько солдат с пистолетами и ручными гранатами зачистили от противника дальний край моста. После этого 1-й батальон зачистил весь район и удерживал деревню до подхода основных сил.

В это время 2-й батальон продвинулся вперед по болотистой местности вплоть до Ромийи. Ему в руки попала новенькая колонна техники с оборудованием для наведения мостов. Тяжелое 280-мм орудие было еще одним военным трофеем. Леса буквально кишели неприятелем. Когда наши танки проходили мимо, их обстреливали. На перекрестке батальон врезался в середину вражеской колонны, которую мы быстро вывели из боя. Затем мы вышли к городу. Два моста на окраинах города наши войска захватили в целости и сохранности. Застигнутых врасплох французских солдат мы брали в плен. Если при них было оружие, то они оказывали сопротивление прямо на улице.

Батальон вышел на рыночную площадь. Полковой и батальонный штабы остались там же. По мере того как подразделения 2-го батальона и полкового легкого взвода очищали Ромийи-сюр-Сен, число пленных, собранных на рыночной площади, продолжало расти. Стремительная 5-я рота в сопровождении обер-лейтенанта Мальгута пронеслась по городу и в соседнем застроенном районе разметала еще одну повстречавшуюся на ее пути французскую колонну.

И только после полуночи весь полк сосредоточился в Ромийи-сюр-Сен. Плацдарм на Сене был захвачен. Хотя полк провел на марше 36 часов, большинству танкистов надо было организовывать оборону, чтобы закрепить успех. На аэродроме мы захватили 33 самолета, в том числе 7 тяжелых бомбардировщиков. Поезда, отправлявшиеся с железнодорожной станции, были задержаны. Наши солдаты постоянно приводили все новых и новых пленных. Отправлявшиеся эшелоны, полные французских солдат, остановились. Пассажирам мы любезно улыбнулись.

Утром нас сменили другие части дивизии, и мы получили возможность отдохнуть. 14 июня 2-я рота также захватила мост через Сену в Саваже, взяв множество пленных. 2-й батальон выдвинулся в направлении деревень Мезьер и Шартр. Тяжелые бои разгорелись у Мезьера. Легкий взвод оказал там поддержку 8-й роте. На сборном пункте собрали тысячи пленных.

К полудню все операции, большая часть которых предпринималась по нашей собственной инициативе, были завершены. Сопротивление противника в данном районе было сломлено одним ударом.

Середина дня прошла спокойно. Оба батальона расквартировались в деревнях к востоку от Ромийи-сюр-Сен. Все предвкушали тихую, безмятежную ночь, которая позволит выспаться после двух проведенных без сна ночей. Но ложный доклад двух испуганных саперов вынудил задействовать легкий взвод и поднять по тревоге 2-ю роту. Следов неприятеля мы не обнаружили, за исключением 80 французов, которые собирались сдаться.

Утром 15 июня нам приказали в 15:00 снова наступать на юг. Но до этого 2-му батальону пришлось отражать отчаянную попытку прорыва французов в Ла-Бель-Этуаль. Саперы, которых там задействовало наше командование, вынуждены были отступить. Стремительная контратака наших танков увенчалась успехом, но в результате попадания снаряда из противотанкового орудия один человек был убит и двое ранены.

В ходе наступления полк постоянно наталкивался на бесконечные колонны французов. Они по собственной инициативе бросали оружие и лишь спрашивали, какой дорогой идти сдаваться в плен. Некоторые смотрели на нас равнодушно; иные дружески приветствовали. Многие из них были пьяны. Вдоль дороги стояли армейские машины всех видов и артиллерийские орудия, повсюду валялась военная форма. Ситуация была такова, что командиры наших подразделений и частей без опасений ехали впереди своих формирований в «кюбелях»[6]. Гражданское население вело себя спокойно; иногда нам даже улыбались.

Мы двигались вперед до тех пор, пока у нас не закончилось топливо. Мы вышли в район Шабли. Мы планировали заправиться на перекрестке. Неожиданно нас обстреляли из леса. Лейтенант Гердтель, фельдфебель Яннек и фельдфебель Древс из полкового штаба отправились в лес и потребовали от французов сдаться. Они разоружили 40 человек. Затем застрочил французский пулемет, и пленные побежали. Двое унтер-офицеров были ранены и остались лежать в поле. Гердтель вернулся, чтобы на танках эвакуировать раненых. Было уже 22:00. Быстро обдумав создавшееся положение, обер-лейтенант Мальгут выехал вперед на своем Pz II. Его танк сопровождал пулеметный танк Pz I. В лесу он быстро подавил огонь пулемета и призвал французов сдаваться во избежание дальнейшего кровопролития. После чего Мальгуту выстрелили в голову сзади. Обер-лейтенант Кёнигштайн, шедший с ним, подхватил его. Мальгут умер у него на руках. Это напоминало кошмарный сон – один из лучших офицеров полка убит в такой день и при таких обстоятельствах. Мы взяли его тело с собой и на следующий день похоронили в парке в Бро.

Наше наступление продолжилось и ночью, пока мы не достигли окраин Невера[7]. Неприятеля почти не было видно. Много пленных были взято из подбитых грузовиков. На въезде в город уничтожили пулемет. В городе мы были в 3:00. Остаток ночи мы провели в наших машинах, изрядно страдая от холода.

В 8:00, заправившись, мы снова двинулись в путь. Мы ехали по прекрасной сельской местности. Но если в Германии обрабатывался любой клочок почвы, то здесь виднелись широкие полосы залежных земель, а в каждой деревне – развалившиеся убогие дома.

Неприятель не оказывал сопротивления. Где бы мы ни встретили французских солдат, они сдавались без боя. Многие удивленные гражданские принимали нас за англичан, не в силах представить себе, что немцы могут быть в таком глубоком тылу. Двигаясь на высокой скорости, лейтенант фон Гердтель, шедший впереди своего батальона, наткнулся на два французских танка. Слегка поломав комедию, ему удалось захватить их, даже несмотря на то, что деревня была полна французских солдат. В дополнение к этому он взял в плен французского полковника и его адъютанта.

Следующая деревня также кишела французскими солдатами. Лейтенант фон Гердтель ехал впереди нашей колонны на штабной машине гражданского типа, сопровождаемый мотоциклистами и передовыми танками. Он въехал прямо в середину неприятельской колонны из оснащенных пулеметами бронемашин и транспортных средств всех возможных разновидностей. К несчастью, среди них также находились автомобили беженцев. Разгорелся короткий жаркий бой. Но враг был настолько обескуражен нашим появлением, что не смог оказать организованного сопротивления. Пулеметы, установленные на позициях, были захвачены нашими танками. Затем танки под командованием капитана фон Юнгенфельда и обер-лейтенанта Гудериана проследовали вдоль колонны на север, подавляя неприятеля, продолжавшего вести огонь из-за кустов. В плен было захвачено множество французов, лежавших у дороги и притворявшихся мертвыми.

– Бросай оружие! Руки вверх! Иди туда! – кричали им по-французски.

Это были те крохи необходимого в подобных случаях французского языка, сидевшие в голове каждого немецкого солдата. Между боями плачущие матери-беженки вытаскивали детей из машин и брали на руки. За час было захвачено около 1000 пленных и 100 транспортных средств. Все равно их никто не считал. Пленных отправляли в тыл без всякой охраны. Если кто-то и бежал, то это не имело никакого значения. Главное – не останавливаться надолго!

И путь наших войск пролег через прекрасную старинную крепость Семюр-ан-Осца. На восточных окраинах нам встретилась кавалерийская колонна. Солдаты смотрели на нас с удивлением. Никто не обратил на них внимания. Нас не заинтересовали несколько запряженных лошадьми повозок. Не потревоженные никем, кавалеристы продолжили кормить своих животных.

Впереди опять раздалась стрельба. Где-то застрочил французский пулемет. В Масене дорогу нам перекрыли заграждения. С кавалерийскими частями мы справились быстро. Танки обошли застроенный район слева. Мы выскочили на перекресток к югу от Масена и натолкнулись на еще одну длинную неприятельскую колонну. Вражеские солдаты открыли беспорядочный огонь. Затем несколько наших солдат были вынуждены выйти из машин, чтобы проверить множество французов, которые лежали, притворяясь мертвыми, в придорожных канавах, и вернуть их к жизни. Мы двинулись дальше вперед, а еще 200 пленных отправились в тыл.

Находясь в «кюбеле», не можешь чувствовать спокойствия. С ближайшей опушки вновь донеслась стрельба. Повсюду стояли брошенные французские машины. В каждой деревне были сооружены по большей части примитивные баррикады, которые защищались пехотными цепями того же рода, который уже описывался ранее. Мы не слишком обращали на них внимание. Мы устали, очень устали. Некоторые из наших танков требовали ремонта. Мы достигли цели дня – Бро, – а затем с 16:00 до 17:00 весь полк расквартировался там. Нам разрешили отдохнуть до 7:00 утра. После ежедневных переходов по 100 и более километров танковая мощь полка составляла 40–60 машин. Но мы все знали о настоятельной необходимости отрезать неприятеля на линии Мажино. Это означало: вперед, все время вперед, даже если под конец в полку останутся одни грузовики.

На следующий день казалось, что линии обороны неприятеля прорваны. Противник больше не мог оказать существенного сопротивления. Моторизованная пехота ушла вперед; танковая бригада следовала за ней. Начиная с этого момента марш превратился в увеселительную поездку по прекрасной Франции. Солдаты говорили об этом так: «На крупповском спортивном автомобиле по Бургундии к Средиземному морю»[8].

Продуктовыми пайками нас также снабжали исправно. Качество было выше всяческих похвал. Повсюду нам оставалось позаботиться только о бутылочке вина прямо от изготовителя: помар, божоле, макон и прочие. Вишни и персики созрели. Шоколад каждый день давали вместе с пайками.

По радио сообщили о ратном подвиге, совершенном обер-лейтенантом Мальгутом на Сене. Также передали о захвате 39 самолетов. Мы слышали заявление маршала Петена о том, что французская армия на грани краха.

Мы двигались маршем по прекрасной горной сельской местности и великолепным долинам. Все подгоняло нас вперед. Не было обычных препятствий войны и дорожных пробок. Поздно вечером мы вышли к Дижону.

Мы увидели этот приветливый город 18 июня. В полдень мы вошли в его восточное предместье.

19 июня нам предоставили день отдыха. Он пошел на пользу и нам, и танкам.

В долине Роны

20 июня марш на юг по землям прекрасной Бургундии с отличными дорогами без заторов продолжился. Мы ехали параллельно горам до самого города Шалон-сюр-Марн. Это великолепный плодородный край. Вдоль дорог тянулись виноградники. Мы любовались широкой и живописной долиной Соны. Местность напоминала нам долину Майна. Лишь люди и несхожая архитектура говорили нам о том, что мы не в Германии.

21 и 22 июня мы катили по магистралям вниз вдоль Соны через Турню и Макон. Затем въехали в крупный город Лион, пересекли мост через Рону и расквартировались на южных окраинах. Город был вписан в пейзаж очень красиво. Черные, крашенные сажей дома южной архитектуры. Гражданские тоже выглядели непривычнее по мере того, как мы все дальше продвигались на юг. Там с одной стороны из долины Роны поднимались зеленые хребты – это были горы Севенны; с другой стороны (с востока и юго-востока) нас издали приветствовали покрытые снегом и ледниками вершины Альп[9].

Переговоры о перемирии начались. Но по-прежнему оставалось крайне важным и дальше оказывать определенное давление на противника, чтобы лишить его надежды на организацию сопротивления в Альпах. Также было необходимо совершить трудное наступление по высокогорью в тыл французской альпийской общевойсковой армии, чтобы облегчить положение итальянцев[10]. Поскольку горная местность не позволяла применить танки, на этот раз мы не были задействованы на линии фронта.

23 июня мы вышли в 17:00. Через Вьен мы прошли 60 километров на юг до Сен-Валье. Полк был расквартирован здесь утром 25 июня и оставался до 26 июня.

Перемирие

Прекращение огня вступило в силу с 1:35 25 июня. С этого момента французская артиллерия и пехота открывали огонь крайне редко. Никому не хотелось умирать смертью храбрых в конце военной кампании. Дорожный знак указывал на юг: «Марсель, 196 километров». Несмотря на установившуюся тогда дождливую погоду, глубоко врезающаяся в горы долина Роны с ее кажущимися бесконечными зарослями виноградников, широкой рекой, живописными деревнями и городами производила впечатление великолепной театральной декорации. Местное население было несказанно доброжелательно, особенно после прекращения огня. Казалось, с их плеч свалилось огромное бремя.

Военная кампания закончилась. Продолжится ли война? Когда и где? В то время мы этого не знали.

Полк развернулся. Мы возвращались на север, как будто в мирное время.

В ходе Западной кампании полк потерял 59 человек убитыми и 109 ранеными.

Жамблу

Личные воспоминания Германа Хосса, лейтенанта и офицера связи танковой бригады

15 мая. Серое утро. Наступление на укрепленную позицию Диль было назначено на сегодня. Накануне вечером мощная артиллерия крепости неожиданно обстреливала нас из небольших «птичьих гнезд» Бодесе. Досталось даже командующему бригадой. Мы провели ночь на дефиле к северу от деревни. В это время радиосвязь заменили наземными линиями. Экипажи спали; утром они должны были быть свежи и готовы к бою. Спали они в наспех вырытых вдоль дефиле землянках или под танками. Артиллерийский огонь им не мешал. Более того, нам повезло – ни один артиллерийский снаряд не попал на землю дефиле. Но за нами, на шоссе, рвались снаряд за снарядом. Взметаемая в небо пыль едва ли не долетала до нас. Сверху падали мелкие камни и земля.

Поступил приказ начать наступление. Район сосредоточения под неприятельским огнем. Танки двинулись. Люки закрылись; воцарилось радиомолчание. Дивизия пошла в направлении главной цели атаки. Полки доложили о своем выдвижении. Легкий взвод получал приказы по радио. Полки тотчас вошли в соприкосновение с противником. Сообщение за сообщением, доклад за докладом – непрерывно. Мимо нас проехали артиллерийские наблюдатели, бронемашины пехоты, саперные и противотанковые подразделения танковых войск.

Пехота покинула свои машины, которые отогнали на замаскированные позиции. Начался бой. Командир занял место на «троне» в головном танке. Он был в своей стихии. В правой руке сигара. В левой – карта, бланки донесений, доклады и радиограммы. Мы продвинулись до Жамблу и уже подходили к газовой станции. Населенный пункт обстреливался нашими подразделениями. Неприятеля нигде не было видно. Откуда-то сверху застрочили французские пулеметы, заставив нашу пехоту залечь. Мы систематически обстреливали каждый дом. Никакого результата. Обороняющиеся были упрямы. Они без остановки вели огонь по нашим наступающим пехотинцам. Но вот мы наконец сблизились с неприятелем. Самое главное, что теперь мы могли его видеть. Французы находились в 20 метрах перед нами, мастерски скрытые кустами и зеленью живых изгородей на окраине деревни.

Наши пулеметы посылали во врага очередь за очередью. В кустах воцарилась тишина. Но мы вынуждены были прийти на помощь соседям справа. Легкий взвод потерял с нами визуальный контакт. Мы отозвали его назад по радио. Затем мы двинулись по окраине деревни. Улица неожиданно преподнесла нам сюрприз. Она обстреливалась сильным артиллерийским огнем: дым и гарь, пыль и грязь закрывали нам обзор. Несмотря на это, мы продвигались по улице, поскольку там становились невидимы для противотанковых орудий. Продвигались мы медленно, между очередными разрывами артиллерийских снарядов. Шрапнель дождем била по броне машины; грохот стоял страшный. Неожиданно прямо перед нами разорвался тяжелый снаряд. Нас дернуло в сторону и слегка подбросило, затем танк со скрежетом вновь опустился на гусеницы. Система внутренней связи вышла из строя. Мы сорвали с себя наушники и микрофоны. Лишь радист остался за своим передатчиком, поскольку радиосвязь от взрыва не пострадала. Толчок в бок вновь стал лучшим средством общения. Вокруг нас рушились строения и медленно оседали стены. Балки и обломки каменных стен валились под гусеницы. Казалось, будто мы ползем по этой деревенской улице вечно, тогда как на самом деле это продолжалось всего несколько минут. Под прикрытием одного из домов мы остановились.

Сориентировавшись, мы поняли, что вышли на противоположный конец Жамблу. Вдалеке мы увидели солнце над Эрнажем.

В соответствии с радиограммой из дивизии, именно тут оказалась наша боевая цель. Неподалеку проходила железнодорожная линия. Она и стала основой обороны противника, использовавшего все преимущества рельефа местности. Танки по-прежнему стояли перед ней, не в силах найти место для переезда. Мы осмотрели местность, чтобы составить о ней представление. Нам хорошо была видна железнодорожная линия, которая сначала шла по глубокой выемке, а затем по высокой гравиевой насыпи. Мы видели также полого поднимающиеся зеленые поля, над которым стелилась легкая дымка. Наблюдалось также возвышение в 200 метрах за насыпью, на котором одиноким часовым возвышался каменный крест. Где же могли находиться неприятельские противотанковые орудия?

Мы без проблем приблизились к насыпи и скрылись за ее скатом. За нами последовало еще несколько танков. Затем подошли и другие боевые машины. Командир приказал фельдфебелю Капичке на танке возвращаться за пехотой, которая могла помочь нам отыскать позиции вражеских противотанковых орудий. Противотанковая пушка противника находилась не более чем в 100 метрах от нас, в складках местности, и не позволяла нам перебраться через насыпь. Коричневые пятна на зеленых полях – это, должно быть, пехота. Мы доложили в штаб дивизии о создавшейся здесь обстановке. Вернулся фельдфебель Капичке с первыми пехотинцами. Полковник Брайт коротко доложил лейтенанту пехоты обстановку и обозначил его задачу. После этого пехота занялась подавлением очагов вражеского сопротивления, двигаясь вдоль кювета железнодорожного полотна. Наши танки обеспечивали ей огневое прикрытие. Отважная пехота задала противнику жару. Затем к окопам приблизились наши солдаты. Неожиданно высоко поднялась рука с белым платком. Потом из траншей вылезли французы – человек двадцать или тридцать, – затем еще. Среди них были марокканцы.

После этого пришло время уничтожить неприятельские противотанковые орудия. Фельдфебель Капичке пошел в атаку впереди пехоты, самоотверженно старавшейся прорвать оборону противника.

В это время по неприятелю открыли огонь подошедшие пехотные орудия и танки. Затем командир воспользовался возможностью развить наступление. Его танк сопровождал танк Pz II фельдфебеля Баркова из легкого взвода. Оба танка подошли к насыпи и стали взбираться по ней. Траки гусениц танков взметали гравий, гремели по рельсам и тяжело оседали на шпалы. Не раздалось ни единого выстрела. Затем мы взяли курс на каменный крест. Удастся ли нам благополучно добраться до него?

Наши нервы были напряжены до предела. Внезапно мы почувствовали сильнейший удар в башню машины слева. Нас бросило друг на друга. Мы переглянулись. Снаряд не пробил броню. Затем последовало еще одно убийственное попадание почти в то же самое место. Вражеское противотанковое орудие находилось на дальности прямого выстрела! Снаряды попросту рикошетили. Противотанковое орудие – невидимое, а потому всесильное – прикончит нас, если мы не уберемся восвояси. Танк пополз назад по насыпи – мы все еще приходили в себя от мощных ударов по броне. Затем перевалили через рельсовый путь и спустились по гравиевому уклону.

И тут командир громко крикнул, – нет, – заорал:

– Мины!

Знакомые предметы у основания насыпи. Мы могли подорваться в любую минуту. Но ничего такого пока что не произошло. Ни взрыва, ни разорванной гусеницы. Ни дыры в днище машины. Ничего.

Мы с облегчением переглянулись. Мы не могли поверить своим глазам. Лишь позже пехотинцы сказали нам, что мины не были оснащены детонаторами.

Неприятельское противотанковое орудие так и не было уничтожено. Фельдфебель Капичке погиб. Атака пехоты захлебнулась. На броне башни остались вмятины сантиметровой глубины. Итак, нам в очередной раз повезло!

Полковник отправился с нами в Жамблу. Он хотел осмотреть танк полкового адъютанта, обер-лейтенанта Гудериана, получивший, как говорили, прямое попадание. Вновь вокруг нас жесточайший артиллерийский огонь. Мы сворачиваем в сторону в направлении Эрнажа. Ураганный пулеметный огонь слева напоминает нам, что мы всего в 200 метрах от линии фронта. Прежде чем мы успели повернуть, из мотора вырвался голубой язык пламени. Это произошло сразу после громового удара. Водитель что-то крикнул. Попадание противотанкового снаряда! Пронзительно заскрежетала трансмиссия; машина с резким толчком остановилась. Попадание в трансмиссию![11] Срочно эвакуируемся!

Выдернув водителя с его места, я потащил его к люку. Распутал клубок кабелей на унтер-офицере Рорвильде. Он как раз радировал в дивизию, сообщая обстановку. Мы все выскользнули из самого дальнего от неприятеля люка. Затем в застывшую на месте машину попал еще один противотанковый снаряд. За исключением полковника весь экипаж залег неподалеку от танка. Машина из легкого взвода спешила нам на помощь. Мы на нее надеялись, но ее подбили в 30 метрах от нас. Машину сразу же охватило пламя.

Когда пожар утих, мы насчитали 12 попаданий в наш надежный командирский танк В-01. Неприятель, очевидно, считал, что мы остались в танке. Водитель, обер-ефрейтор Петри, получил ранение. Шрапнель попала ему в голень. Все остальные были целы. Капитан Коллин приказал:

– Бросить машину! Искать полковника!

И правда, где же полковник? Но сначала надо было забрать из танка секретные документы. Выбрав благоприятный момент, я прыгнул в гарь и вонь. Оборудование не пострадало; даже передатчик работал. Буквально в несколько секунд мы с Рорвильдом схватили самые важные портфели, пакеты и бумаги. Последним я взял свой фотоаппарат. Но нам надо было поскорее убираться прочь!

Сразу вслед за этим вокруг нас воцарилась удивительная тишина. Капитан Коллин зажег дымовые шашки. Все окутал дым, закрыв нас плотной стеной. Мы бросились бежать во всю прыть. Первые 20 метров все было хорошо, но затем мы вышли из-под дымовой завесы. И пляска смерти началась снова. Один вражеский пулемет перебивал другой. В тот момент мы стали идеальными мишенями. Свистели пули; по обе стороны от нас взлетали фонтанчики земли. Падение – подъем – бег изо всех сил! Перед нами простиралась наша спасительница – дорога. Каждый нес оборудование и документы, которые мы забрали из танка. Укрытия нигде видно не было. Там, слева – воронка от разорвавшейся бомбы! Скорей туда – только прочь с поля! И тут я почувствовал тупой удар в коленном суставе. Рядом что-то грохнулось на землю. Колено пронзила боль. Оставалось всего несколько шагов до воронки. Я закричал от боли в развороченном колене. Затем упал и не смог подняться. Превозмогая боль, ползком добрался до края воронки и скатился вниз. Капитан Коллин и Рорвильд запрыгнули в воронку вслед за мной. Вытянув ногу, я снял штаны, чтобы осмотреть ранение. Рваная рана на колене. Чашечка была раздроблена и висела только на лоскутах кожи. Пока мы приходили в себя после бега и ловили воздух ртами, над нами свистели пули и осыпалась пыль и грязь. Колено перебинтовали. Сейчас нам не выбраться. Лишь ночь могла спасти нас. Но до наступления темноты было еще далеко. Скорее всего, попробуем в полночь. Необычный перерыв на обед, это точно, но нам посчастливилось уйти из-под града вражеского огня. Все-таки удалось.

Полковник Брайт и унтер-офицер Граф выбрались вместе с Петри, раненным водителем. В ту ночь около 23:00 пехотинцы вытащили нас из нашей воронки. В полночь я добрался до расположения роты связи. Там меня считали погибшим. На носилках, да, но настроение у меня было хорошее.

Наступление на Сомме

Гейнц Гюнтер Клозе, унтер-офицер 4-й роты 35-го танкового полка

Ранним утром 5 июня 1940 года началось немецкое наступление на 190-километровом фронте от устья Соммы до канала Уаза – Эна. В 3:30 мы уже выступили из Гузокура и около 6:00 достигли населенного пункта Дрианкур, пройдя через Гиенкур и Солькур. Мы временно сосредоточились слева от шоссе в густом лесу на небольшой возвышенности. Оттуда мы прекрасно видели местность нашего фронта. Небольшой город Перон живописно раскинулся между склонами и перелесками долины Соммы. С возвышенности на берегу Соммы наша артиллерия открыла плотный огонь по французским позициям. Сквозь деревья мы издали видели непрерывные вспышки, вырывающиеся из стволов орудий всех калибров. Все вокруг окутывал легкий туман. Мы лишь слышали приглушенный зловещий грохот мощной канонады. Там, прямо перед нами, проходил фронт!

Едва мы разместили наши машины в перелеске, как штабной мотоциклист привез приказ выступать. Мы направились назад к шоссе на Перон, к которому уже подходили другие роты полка. Мы выстроились в маршевую колонну. Затем прошли через Перон во Флакур, где роты остановились в другом перелеске. Над нашими головами на неприятеля неумолимо надвигались эскадрильи бомбардировщиков. Стояла прекрасная летная погода. За нами, на позициях, стояли немецкие батареи. В тот момент они молчали, потому что в атаку пошла пехота. Французы оказывали упорное сопротивление. Все застроенные районы были превращены в укрепленные пункты. Неприятель сначала пропускал танки, а затем отрезал их.

Наконец около 10:30 авангардные подразделения начали выдвижение. Мы прошли мимо позиций пехоты, после чего французы открыли по нас огонь из пулеметов и противотанковых орудий со стороны Беллуа и Берни слева и Эстре справа. Танки шли в бой широким фронтом, спокойно, как на учениях. Единственное, что выбивало из колеи, – это то, что из-за рева танкового мотора мы не слышали огня противника. Можно было только видеть, как один из наших танков оказывался подбит. Например, старший рядовой танковых войск Деген был убит, когда на мгновение высунул голову из люка, чтобы осмотреться. Мы всматривались во все стороны, широко раскрыв глаза, словно ястребы. Глаз на оптическом прицеле; руки – на рукоятках механизмов наводки и спуска орудия. Мы внимательно изучали местность. Каждый куст, каждый дом рассматривался через прицел. Разумеется, иногда приходилось открывать люк, чтобы сориентироваться и поддерживать контакт с ротой. Весь экипаж танка находился в состоянии повышенной боевой готовности – на кону была собственная жизнь и жизнь товарищей. Необходимо было прорвать позиции врага. Тот, кто первым заметил противника, получал преимущество. Где бы мы ни увидели неприятеля, мы открывали огонь из 75-мм орудия нашего Pz IV или скорострельных пулеметов. Они никогда не подводили нас.

Деревни мы, как правило, обходили стороной, поскольку нам было приказано как можно скорее двигаться вперед. Но неприятель оборонялся как мог. Когда подошли к Абленкуру, французская артиллерия стала бить по нас прямой наводкой. Снаряды ложились справа и слева в опасной близости от нас. Где же находился противник?

Перед деревней был маленький лесок. Казалось, огонь велся оттуда. Итак, мы вышли из зоны разрывов снарядов. Несмотря на это, были потери. 6 наших танков в результате попаданий получили серьезные повреждения; 4 танка загорелось. Подобная картина не способствовала поднятию морального духа, в особенности потому, что мы потеряли еще одного боевого товарища. Машина фельдфебеля Рордантца получилa прямое попадание, а сам он был тяжело ранен. Еще до того, как механик-водитель, ефрейтор Деппе, и радист, ефрейтор Мюллер, успели выбраться из танка, второй снаряд попал прямо в башню, смертельно ранив радиста. Каким-то чудом Деппе ранения не получил и смог выбраться из танка невредимым. Он быстро вызвал помощь. Как только медик Бауэр попытался вытащить Мюллера из башни, третий снаряд попал в башню, мгновенно убив Бауэра. Батальонный хирург, доктор Шульц-Меркель, был ранен шрапнелью. Видит бог, французы отнюдь не плохие артиллеристы!

Разгорелся ожесточенный бой. Вместе с унтер-офицером Клепцигом обер-лейтенант Пфистер поставил на опушке дымовую завесу и затем под прикрытием дыма атаковал лес. Семь вражеских орудий заставили они замолчать. На обратном пути к основным силам полка Pz IV унтер-офицера Клепцига получил прямое попадание снарядом из противотанкового орудия в моторное отделение. Сразу после этого обер-лейтенанту Пфистеру и его экипажу также пришлось выбираться из танка. Их механик-водитель, унтер-фельдфебель Фишер, был тяжело ранен в ногу осколком снаряда противотанкового орудия. Когда ефрейтор Пфистер, механик-водитель танка унтер-офицера Клепцига, снова полез в танк, чтобы потушить вызванный попаданием пожар, его ранило пулей из винтовки.

Практически в том же месте был смертельно ранен унтер-офицер Циглер. Унтер-офицер Шике получил задание доставить командира роты на фронт на своем Pz II. Он так и сделал, и [командир роты] забрался в один из наших Pz IV и продолжил командовать ротой.

В это время основные силы полка вышли из Абленкура и с 36-м танковым полком продвинулись на север вплоть до Омьекура. Там наш фланг снова был обстрелян из перелеска французскими противотанковыми орудиями. И опять несколько танков оказались подбиты, один загорелся. Запрошенная в бригаде поддержка артиллерийским огнем вследствие слишком большого расстояния оказана не была. Артиллерия не смогла сменить позиции, поскольку французы все еще удерживали деревню. Наконец одной батарее удалось открыть огонь по перелеску.

В танках было чудовищно жарко. Все сильно страдали от жажды. Мы ругались, потому что наступление не могло развиваться. Кроме того, в результате ожесточенных боев во всем 1-м батальоне ощущалась нехватка боеприпасов. Из-за мощного заградительного огня французов наша пехота и артиллерия не могли продвинуться вперед. Рискнув, грузовые автомобили с боеприпасами и саперные взводы полка решили попытать счастья – и действительно пробились к нам в целости и сохранности. Этот героический поступок сильно поднял наш моральный дух. У нас снова было в достатке боеприпасов; больше ничто не могло нас поколебать.

В это время неприятельский артиллерийский огонь усилился. Справа и по диагонали слева по нас открыли огонь батареи 75-мм полевых и противотанковых орудий; с правого фланга и большей дистанции на нас перенесла огонь тяжелая артиллерия. Несмотря на это, боевые машины нужно было заправить и загрузить боеприпасы. В конце концов, несмотря на хаос, не самое ли время поесть и попить?

Всякий раз, когда поблизости рвался снаряд, все мы вместе со своими котелками ныряли под танк. Очень полезно для пищеварения. Вскоре стало непонятно, как лучше забираться под танк, поскольку огонь велся со всех сторон. Вдобавок ко всему прочему неожиданно налетела французская авиация, бомбя и обстреливая нас с бреющего полета. Чтобы укрыться, мы все быстренько заползли под танки. Авианалет не принес успеха, особенно после того, как заговорили наши зенитки.

Несмотря на шум боя, ефрейтор Вихт заснул под танком. К несчастью, Pz I его переехал, лишив нескольких пальцев на ноге.

К тому моменту было уже 19:00. Командир бригады, полковник Брайт, решил продолжить наступление в южном направлении. Таким образом мы фактически уходили из-под мощного огня французской артиллерии. На новом месте противотанковые и полевые орудия стали обстреливать нас с фланга. В конце концов мы стали отвечать, и в результате полдеревни накрыло облаком дыма, после чего французские батареи замолчали. Но когда доктор Бальдауф выехал из тылов полка на своем санитарном бронетранспортере с большим флагом Красного Креста, видимого с дальней дистанции, и направился к деревне, в него попали из противотанкового орудия. Доктора пришлось эвакуировать с тяжелейшим ранением в голову.

Как выяснилось позднее, в Абленкуре находилось около 1200 французских солдат; в Омьекуре располагался целый артиллерийский дивизион, много противотанковых орудий и более 1000 военнослужащих. На следующий день они без боя сдались перешедшей в наступление пехоте.

Танковая бригада наступала на юг, обходя деревни. Как следствие, у нас во второй волне было много выведенных из строя и подбитых машин. Неприятель стрелял в нас из каждой деревни.

В 22:00 мы подошли к высотам в предместье Эталона. Мы спустились в низину для защиты, и едва вылезли из танков, как увидели вспышку дульного пламени на дальней окраине деревни. Грохот наверху. Вражеские танки!

Мы быстро вскочили в танки, развернули башни и открыли ответный огонь. К сожалению, уже было слишком темно; целиться мы могли лишь по вражескому дульному пламени. Несколько раз снаряды просвистели рядом с нами. Там тоже, видимо, свистело неплохо. Затем мы получили приказ: «Прекратить огонь!» Больше не было целей для стрельбы.

После кампании во Франции

5 июля наша дивизия покинула Южную Францию. Она была расквартирована в районе города Осер. 10 процентам военнослужащих разрешили взять отпуск. Небольшим группам разрешили посетить Париж и пляжи Биаррица на побережье Бискайского залива близ границы с Испанией. Отношения с гражданским населением были хорошими.

Были предприняты приготовления к высадке в Англию, но солдаты не очень верили, что она состоится.

Когда военнослужащие прошли медосмотр на годность для участия в боях в тропиках, многие уже представляли себя в Африке. Ходили также слухи о Гибралтаре и Португалии.

8 сентября командование дивизией принял генерал-майор барон фон Лангерман. Полное имя генерала Вилибальд фон Лангерман унд Эрленкамп. Кроме полученного им Рыцарского креста 15 августа 1940 года за службу в качестве командира 29-й моторизованной дивизии он также стал 75-м награжденным дубовыми листьями к Рыцарскому кресту 17 февраля 1942 года, находясь в должности командира дивизии и в прежнем звании[12].

В декабре дивизию передислоцировали в район городов Крефельд и Золинген. Население Золингена радостно приветствовало нас и отлично разместило наш полк. В тот момент 25 процентам военнослужащих полка разрешили взять отпуск. На базе 36-го танкового полка сформировали 14-ю танковую дивизию[13].

4-я и 8-я роты полка были переформированы. Все танки Pz I, вооруженные только пулеметами, и танки Pz III с 37-мм орудиями у нас забрали. Вместо них полк получил Pz III с 50-мм орудием с длиной ствола 42 калибра. Кроме того, танки оснастили дополнительными 30-мм броневыми листами, в первую очередь спереди. В середине февраля 1941 года дивизию в 74 вагонах передислоцировали в район Бордо на юго-западе Франции.

Кампания на Западе, май – июнь 1940 г.

Глава 3 Кампания на Востоке, 1941 год: 35-й танковый полк между Вислой и Доном

От Буга до Днепра

Из дневников Ганса Шойфлера

Полигон на Варте

За нашей спиной небольшое путешествие по свету. 6 апреля 1941 года мы погрузили свои машины в эшелоны у солнечного побережья Франции близ Бордо. Поезд повез нас к швейцарской границе, затем к Страсбургу, через Рейн и всю Германию к Фульде. Затем маршем по дорогам через Чехословакию прошли в Бургенланд.

За десять дней мы выпили немало прекрасного вина и насладились неподражаемым гостеприимством местных жителей. В путь мы отправились под покровом темноты, провожаемые пожеланиями удачи наших милых хозяев. Сначала мы вернулись в Богемию (Чехию), а оттуда отправились к полигону на Варте. Наши дни были заполнены учениями, техническим обслуживанием и ремонтом машин, спортивными соревнованиями, стрельбами и снова учениями.

20 июня 1941 года – на берегу Буга советской близ границы

Мы уже со вчерашнего дня в районе сосредоточения в нескольких сотнях метров от берега Западного Буга. Действительно ли будет война с Россией? Мы копали землянки с не пробиваемыми шрапнелью и осколками стенами и маскировали наши машины, пока те не стали неразличимы. Все было спокойно. Ни огней, ни звуков, ни авиации, ни солдат было не видно и не слышно. Мир вокруг нас будто замер. Всякое движение прекратилось. Воцарилась тревожная тишина; всех нас наполняли дурные предчувствия. Каждый из нас ощущал, что всего несколько часов отделяет его от преисподней. Что принесет нам ближайшее будущее? Какую цену оно потребует нас заплатить? Мы не знали об этом. Непривычная скованность, морозный холод пробирался в наши души.

22 июня – в 50 километрах на противоположном берегу Буга

Ранним утром 22 июня, в 3:15, наша артиллерия открыла огонь из всех имеющихся стволов. Снаряд за снарядом летели у нас над головой. Отливающие серебром в первых лучах солнца самолеты взмыли в небо и огромными стаями устремились на восток. Клубы дыма и фонтаны земли взметнулись в небо на противоположном берегу.

Первые наступающие подразделения форсировали реку на лодках и плотах. В 4:00 мы вышли в район сосредоточения для наступления в перелеске прямо у берега реки. Сопротивление на нашем пути было слабое. В 12:00 мы форсировали реку на понтонном пароме с нашими автомобильными радиостанциями. Танки все еще вынуждены были ждать, потому что из огневых точек в мостах продолжали стрелять. Наши машины вязли в песке низин близ Западного Буга. Гражданское население, поляки, радостно приветствовало нас. Они угощали нас вареными яйцами и молоком.

23 июня – 3:00

Мы продолжали идти вперед. Песок, песок, повсюду один только песок. Это все, что мы видели. Вперед, вперед! – таков был лозунг часа, пока основные силы противника не закрепились, чтобы дать бой. Отдельные советские танки и артиллерийские орудия пытались оказать сопротивление, но все они были быстро уничтожены. Полковник Эбербах шел впереди своего 35-го танкового полка. Сметая все на пути, полк шел вперед и бился, пока не кончилось топливо в баках. Затем появились великолепные транспортные самолеты «Юнкерс-52» и сбросили топливные канистры. Подразделения материального обеспечения не поспевали из-за плохих дорог. После чего покрытые пылью танки с белой буквой G на корпусах снова пошли вперед[14].

26 июня: по собственной инициативе 35-й танковый полк начал наступление на север в направлении Барановичей после того, как сражавшаяся там немецкая боевая группа попала в трудное положение и запросила у нас помощи[15]. Полк стремительно двинулся вперед и помог боевой группе, но в этот момент был временно остановлен дивизией[16]. Рано утром 27 июня мы наконец взяли Барановичи, и немецкий флаг взвился на местной радиовышке.

28 июня – командный пункт в Тальминовичах

Подожженные русской авиацией топливозаправщики горели на дороге, загораживая нам путь. Наш командный пункт снова подвергся налету советских самолетов, но наши истребители тоже действовали решительно. Они сбили вражеский бомбардировщик прямо у нас за спиной. Из горящей машины выпрыгнули с парашютами два человека. Раскрылся только один парашют. Летчик зарылся в песок рядом с командным пунктом. В нескольких метрах от него в землю врезался падавший вертикально вниз самолет. Пока человек был еще в воздухе, мы видели его искаженное страхом лицо, открытый рот и слышали ужасный крик. Другой парашют медленно поплыл прямо к нам. Летчик тщетно пытался направить парашют в другую сторону, раскачиваясь и извиваясь всем телом. Ему не повезло – стояло полное безветрие. Мы бросились ему на помощь. Он приземлился без травм, быстро сбросил парашют и попытался убежать. Мы бросились следом и окружили его. Русский летчик достал пистолет и выстрелил в нас. Мы тоже взяли его на прицел. Он сдался, его лицо было искажено яростью. Мы быстро отобрали у него пистолет, поскольку он, казалось, сделал попытку застрелиться, и тотчас отвели его к командиру бригады, полковнику фон Заукену, хорошо говорившему по-русски. Но русский, отвечавший на вопросы хладнокровно и обдуманно, так и не признался, откуда он взлетел и из какой он части. Но он был удивлен тем, что мы, несмотря на это, обращались с ним хорошо. Мы помогли ему похоронить погибшего товарища.

Наши истребители на протяжении всего дня совершали полеты вдоль оси наступления, чтобы защитить идущие вперед части от неожиданных бомбардировочных налетов. 51-я истребительная эскадра Мельдерса поддерживала нас.

Над нами пролетали наши бомбардировщики и «Штуки». Плотные клубы дыма поднимались там, где они сбрасывали свой груз. Воздушная разведка сообщала нам, где расположены основные силы противника. Толстобрюхие Ю-52, добродушно пыхтя и отдуваясь, подлетали к линии фронта, доставляя нам боеприпасы и топливо. Наш постоянный товарищ «Физелер Fi 156 Шторьх» летел чуть выше верхушек деревьев, чтобы оберегать нас от неприятных неожиданностей.

За авангардом колонны над дорогой поднималась широкая полоса пыли и грязи. Машины материально-технического снабжения тряслись по ухабам мелких воронок; санитарные машины старались ехать в тыл как можно аккуратнее.

В то время как острие танкового клина с шумом продвигалось на восток, задачей пехоты стало обеспечение коммуникаций, поскольку русские пытались всеми имеющимися в их распоряжении средствами прервать снабжение наших войск. Иногда возникали перестрелки, и русские нарушали движение по дорогам огнем артиллерийских и противотанковых орудий.

29 июня – наступление на Слуцк

Ночевали в советском военном складе. Нас вновь и вновь атаковали разрозненные русские части, возникавшие из болотистых районов. Мы быстро к этому привыкли. Комары тучами роились вокруг нас. К ним мы привыкали дольше. Волдыри от укусов вздувались величиной с грецкий орех – не спасали и москитные сетки. Мы едва могли открыть глаза. Советские полевые и противотанковые орудия и современные танки выстроились друг за другом в кюветах. Их собирались задействовать на фронте; вместо этого они оказались опрокинуты нашим мощным танковым ударом.

Я насчитал 176 советских бронированных машин. Ни одна не успела сделать ни одного выстрела.

В 9:00 мы выступили в направлении Слуцка. Дорога шла через леса и болота. Орудия всех калибров валялись в кюветах рядом с убитыми лошадями. Воздух наполнял сладковатый запах – разложения, дыма, топлива. Вновь и вновь нам приходилось совершать обходные маневры, искать дороги и обезвреживать мины, поскольку множество мостов было взорвано. На дорогах возникало много заторов – желанных целей для русских бомбардировщиков.

30 июня – 64 километра от Березины

У нас за спиной лежал Слуцк[17]. Точнее, Слуцка больше не было. От него осталась только груда развалин. Лишь торчавшие печные трубы говорили проходящим мимо войскам о том, что здесь когда-то стояли дома. Гражданское население со скудным скарбом бесцельно бродило по улицам.

11:00 – в Пастовичах

Короткая остановка по дороге в Бобруйск. Мы ждем сообщения. Оно приходит. Батальон Хофманна докладывает: «Мост взят».

2 июля – на подходах к Свислочи у Березины

Русские взорвали мосты через Березину в Бобруйске. Танки подоспели слишком поздно. Используя фактор внезапности, в ожесточенном бою со значительно превосходящими силами противника 1-му батальону 12-го стрелкового полка, усиленному ротой 35-й танкового полка и дивизионом 103-го моторизованного артиллерийского полка, удалось занять дорогу и железную дорогу в деревне Свислочь на реке Свислочь близ впадения в Березину. Наши войска удерживали позиции, несмотря на отчаянные атаки русских вплоть до подхода подкреплений. В ходе схватки 500 отважным бойцам также пришлось вступить в бой с бронепоездом, оснащенным чрезвычайно современными орудиями и прицельными приспособлениями, а также с тремя эшелонами с несколькими тысячами солдат. В конце концов поезда уничтожили и взяли в плен 3 тысяч человек. Советская авиация совершала один налет за другим. Истребительная эскадра Мельдера, сражавшаяся тогда вместе с нами, сбила в тот день над Свислочью не менее 90 неприятельских самолетов.

Дождь лил как из ведра. Дороги развезло. Все дороги были забиты застрявшими машинами. Нам во что бы то ни стало, любой ценой требовалось добраться до Свислочи, чтобы помочь нашим ведущим ожесточенный бой товарищам.

Мы пробирались лесными дорогами через Новоселки и Осовр по колено в грязи. Полковнику фон Заукену казалось, что дело идет слишком медленно. Он решил попытать счастья сам. Он поехал на БТР радиосвязи, который мы окрестили «штурмовым козлом». Я, как предполагалось, должен был обеспечивать связь. Другой вопрос – каким образом. Но он наседал и наседал на нас по радио, а мы сидели по самые оси в воде. Проклятье! Дорога к Березине должна была находиться где-то здесь! Толчок – вытягиваем машину из бескрайней, черной как ночь грязи, – она проползает несколько сот метров и снова погружается в жижу. Так мы и движемся, по очереди помогая друг другу. И одно и то же сообщение по радио снова и снова:

– Где это чертово подразделение?

– Двигайтесь как можно быстрее!

Этого было достаточно, чтобы свести с ума.

Ночь темна как вороново крыло. Мы уже давно потеряли наших мотоциклистов. К счастью, мы не можем заблудиться. Потому что над целью нашего марша – Свислочью – горит красное зарево, которое не могут скрыть даже потоки проливного дождя. Мы слышим приглушенный грохот артиллерийских разрывов и отрывистый стук пулеметных очередей.

И вот мы наконец там – на прибрежной дороге. Но в каком она состоянии? Это еще одна река грязи. Несчастные идиоты, мы-то думали найти тут дорогу получше. Я знал ситуацию вдоль и поперек. У меня имелся радиоперехват всех разговоров. Там, прямо за рекой, стояли русские, всего метрах в восьмидесяти от нас. Дорога просматривалась и простреливалась из всех видов оружия. Слава богу, стояла кромешная тьма. Снаряды, посылаемые русскими, ложились неточно. Мы находились в полном одиночестве на этом затопленном и перепаханном поле и шли с большой дистанцией и без огней. Слева от нас, в лесу, в кустах, сновали русские дозоры. Нам следовало выбираться отсюда как можно скорее, пока не наступил рассвет.

И так мы продирались сквозь месиво грязи на север по направлению к красному зареву. Первая ракета белой вспышкой сверкнула над нами в затянутом дождевыми тучами небе, и мы все еще не приблизились к нашей цели. Я тоже сжал ракетницу в покрытых липкой грязью пальцах, чтобы дать сигнал и чтобы нас не прикончили свои же.

Наконец шалаши, оборонительная позиция. Мы вышли к Свислочи. Было 2:30[18]. Рядом с командиром на командном пункте никого. Все куда-то ушли.

В непосредственной близости от командного пункта обнаружился разбитый бронепоезд. Непрерывно рвутся боеприпасы. Повсюду разбросаны обугленные тела. Второй бронепоезд ведет огонь с другого берега. Деревню обстреливают со всех сторон. У нас есть убитые и раненые.

Далее на запад, за нашей спиной в окружении находятся 25 русских дивизий. Они отчаянно сражаются, пытаясь вырваться из котла[19]. Единственная возможность форсировать Березину – это мосты у Свислочи, которые мы удерживаем. Поэтому русские продолжают бросать на удерживаемый нами плацдарм все имеющиеся у них силы. Несколько дивизий развернуты на другом берегу вдоль реки. Вперед постоянно посылаются разведывательные отряды, чтобы выяснить, где противник и каковы его силы.

Пролет автодорожного моста рушится, когда по нему пытается пройти танк. Саперы под артиллерийским огнем русских спешно стараются укрепить пролет железнодорожного моста. Пехота удерживает маленький плацдарм в надежде на то, что с минуты на минуту подойдут танки.

4 июля – на другом берегу Березины

Нам не удалось сделать мосты через Березину у Свислочи проходимыми. Тем временем объединенными силами нескольких саперных подразделений нам удается возвести временный мост через Березину в Бобруйске.

Поэтому ночью мы возвращаемся назад по дороге вдоль Березины к Бобруйску. Танки уже ушли вперед. Мы несколько часов ждали, пока нам наконец удалось проехать по мосту. Русские бомбят район моста, и движение снова и снова останавливается. Кажется, что с неба кто-то просто смахнул наши истребители. Говорят, что они задействованы в Могилеве, поскольку основное сражение по выходу из котла бушует там.

Затем мы – как нам кажется – целую вечность ждем на реке Друть, где также взорваны все мосты. Оставшиеся танки бросают вперед. Им приказано попытаться форсировать реку вброд.

Майор фон Лаухерт – первый на линии Сталина

Оригинальная статья из Потсдамской газеты (1941 год)

4 июля 1941 года – 35-й танковый полк далеко впереди дивизии. Населенный пункт Чачевичи на западном берегу реки Друть. Мост взорван. 1-я рота форсировала реку вброд накануне вечером. Генерал послал вперед к танкам офицера связи, чтобы передать приказ полку: «Захватить Старый Быхов и мосты через Днепр».

Это задание словно специально для майора Лаухерта и его батальона. Сразу после начала операции на его пути возникают трудности, с которыми он справляется со способностью стремительно принимать правильные решения, присущей командиру танковых войск. Много, слишком много времени занимает переправа вброд через болотистую Друть. Принести успех может лишь стремительное наступление. Соответственно, фон Лаухерт идет без последней роты, решая идти в атаку всего двумя слабыми ротами. 1-й ротой, находящейся на другом берегу реки со вчерашнего вечера, командует обер-лейтенант фон Кёссель. Он застает врага врасплох, прорывается сквозь его огонь и врывается в город. Передовые подразделения уже катят по мосту. Пять танков успевают переправиться, когда русская артиллерия разрушает мост. Неприятельские противотанковые, зенитные и артиллерийские орудия прямой наводкой подбивают все 5 танков.

(Через 48 часов обер-лейтенант фон Кёссель и его люди, которых уже считали погибшими, переплыли Днепр и вернулись в полк.)

После прорыва в город с 1-й ротой утерян всякий радиоконтакт. Беспокоясь о товарищах и стремясь выполнить поставленную боевую задачу, командир бросает вперед другую роту. Враг настороже. Он открывает заградительный огонь перед противотанковым заграждением. Артиллерийские, противотанковые и зенитные орудия уже готовы к обороне. Тут, на заранее подготовленных оборонительных позициях расположился целый полк. Он планирует задержать немецкие танки, используя два расположенных один за другим противотанковых рва. Сейчас для танковых рот главная задача – ослабить сопротивление неприятеля и дать возможность оставшимся в тылу противника танкам прорваться назад. Но командир батальона хочет действовать быстрее. Приняв мгновенное решение, он едет на передовую к своим подразделениям на командирском танке. Он устремляется на неприятельскую линию обороны под огнем артиллерии, преодолевает противотанковые заграждения и утюжит позиции вражеской пехоты.

Невзирая на опасность, он под мощным огнем несется вперед по дороге, ведущей в город. Его пример воодушевляет роту. В незабываемом броске танки прорывают оборону русских и устремляются вслед за командирской машиной. Командир недолго задерживается на улице. Его цель – Днепр и мост через него. Командир также хочет знать, что произошло с 1-й ротой.

Мост взорван; находившиеся на мосту передовые танки роты уничтожены; командир роты пропал.

Несколько танков батальона ввязываются в отдельные боестолкновения в городе. Дьявольская ситуация! И вновь командиру, вдохновившему свое подразделение личным примером, удается расположить свои немногие машины так, что они в состоянии удержать город.

Огонь ведется со всех сторон. Русские укрепляются в домах и отчаянно обороняются. Несмотря на это, фон Лаухерт выезжает на своей машине с беспримерным хладнокровием. Наконец русские атакуют и с юга. Они вновь направляют на город мощный артиллерийский огонь; они стирают его в порошок. Лишь задействовав небольшой резерв, командир отбивает атаку.

Он удерживает город; он удерживает этот важный для дивизии первый пункт в линии Сталина. Таким образом, он создает предпосылки для прорыва линии Сталина.

Через несколько дней 4-я танковая дивизия становится первой дивизией, сломившей сопротивление врага на этой оборонительной линии, созданной русскими с выдающимся мастерством[20].

Тот самый Старый Быхов – Старый Быхов батальона Лаухерта!

Доклад 35-го танкового полка в 4-ю танковую дивизию о результатах выполнения задачи от 4 июля 1941 года

После 100-километрового марша и прохода по наведенному саперами мосту в Бобруйске полк расположился на берегу реки Друть в Чачевичах, вместе с приданным 3-м саперным батальоном танковой дивизии.

1-й роте удалось вечером 3 июля вброд форсировать Друть. Она вышла и заняла перекресток дорог в 9 километрах северо-западнее Чачевичей. Так как можно было предположить, что переправа вброд всего батальона займет много времени, 1-рота была послана вперед с соответствующим заданием.

1-я рота доложила:

8:30 – вышли к вокзалу.

8:45 – бой в городе.

9:10 – переходим мост; мост цел.

После этого донесений от 1-й роты больше не поступало.

В 10:00 танки прочесали весь город. В домах большие скопления врага, который постоянно вел огонь в течение всего дня до тех пор, пока весь город не загорелся в результате неприятельского артиллерийского обстрела.

Артиллерия неприятеля пробила 15-метровую брешь на мосту, так что в итоге он стал непроезжим и непроходимым. Танкам пришлось отступить перед мощнейшим огнем полевых и противотанковых орудий. Также невозможно было преодолеть мост пехоте. Переплыть реку тоже не представлялось возможным вследствие эффективного неприятельского огня. В результате сразу после того, как 1-й батальон отступил от моста в город, русским удалось взорвать средний пролет моста, длиной приблизительно 25 метров.

Затем батальон занял весь город.

Пять машин 1-й роты смогли пересечь мост. Русские позволили им приблизиться к своим полевым позициям, которые оказались здесь очень хорошо замаскированы. Затем открыли по танкам огонь из большого количества противотанковых, зенитных и полевых орудий прямой наводкой. Уцелел лишь один танк.

В 18:30 наступление силами половины полка с юга. Полковые аванпосты отразили атаку.

Потери техники: 3 танка.

Потери личного состава: обер-лейтенант фон Кёссель убит;

лейтенант Кёниг ранен и пропал без вести;

лейтенант Кемпе тяжело ранен;

17 унтер-офицеров и солдат убиты;

9 унтер-офицеров и солдат ранены и 5 унтер-офицеров и солдат пропали без вести.

Это были самые тяжелые потери с момента начала войны.

Особенно отличились: обер-лейтенант фон Кёссель (убит в бою);

командир 1-го батальона майор фон Лаухерт.

Чудесам нет предела

Письмо полковника Эбербаха жене, 6 июля 1941 года (фрагмент)

…Ты только представь себе, сегодня утром, в 4:30, кто-то открыл дверь машины, в которой я спал. Передо мной стоял бледный, худой и насквозь промокший Кёссель и четверо его людей. Тут же и фаненюнкер фон Розен. Я был вне себя от радости. И едва не заплакал. Это казалось невероятным. Но когда я попытался обнять Кёсселя, он сказал:

– Ой!

У него была прострелена рука, и пуля все еще сидела в плече. Я угостил его всем, что у меня было. Кёссель выпил горячий чай, съел куриный бульон, шоколад и сахарин. Мы отдали им наши сухие мундиры и все, что им только могло понадобиться. Кёссель и его люди были счастливы.

Они выпрыгнули из охваченного пламенем разбитого танка. Лейтенант Кёниг зажег дымовые шашки. В результате Кёсселю и девяти его людям удалось спрятаться во вражеском блиндаже. Но какой-то гражданский выдал их. Когда подошли красноармейцы, наши товарищи решили убрать первых врагов, а потом покончить с собой. Но когда подошли русские, два новобранца, находившиеся у входа в блиндаж, подняли руки. Русские забрали этих двоих с собой. Возможно, это спасло семерых оставшихся, поскольку красноармейцы не стали бросать в землянку ручные гранаты или заходить внутрь.

Затем они уселись неподалеку и стали ждать, пока мы выйдем. Кёссель мучился от сильной боли. Места было очень мало, а воздух внутри ужасный. Они сидели в самых невообразимых положениях, чтобы только их командир роты мог удобно лежать. Он все время спрашивал их, не мешает ли он им; они отвечали, что нет, что им очень удобно. Перед землянкой стояла советская охрана. У немецких танкистов было всего два пистолета и в общей сложности 10 патронов. Никто не смел кашлянуть; никто не смел захрапеть. Так они провели 36 часов.

На вторую ночь они достаточно расширили амбразуру, чтобы выползти. Когда отползли примерно на 300 метров, часовые открыли по ним огонь. Затем, когда побежали к реке, по ним стали стрелять еще из пулемета. Кёссель и четверо его людей столкнулись друг с другом на берегу реки. Никто не знал, где остальные. Удалось ли им выбраться? А лейтенанту Кёнигу?

Они не знали, кто на противоположном берегу Днепра – немцы или русские. Поэтому Кёссель поплыл впереди остальных. В том месте река была шириной 150 метров. Красноармейцы стреляли им вслед как сумасшедшие.

Тем временем четверо других нашли небольшую лодку и на веслах прорвались сквозь град пуль. На противоположном берегу реки они сразу же нашли Кёсселя, совершенно обессилевшего и держащегося здоровой рукой за опору моста. То, что им удалось вырваться, было похоже на чудо. И затем они добрались до нас. Четверо вернулись к себе в 1-ю роту; Кёссель по дороге в госпиталь смеялся, как обычно…

Прорыв линии Сталина

Из дневников Ганса Шойфлера

Танки вышли к Днепру на фронте протяженностью 10 километров. Теперь очередь показать себя в деле пришла для саперов, пехоты и артиллерии. Они должны были совместными усилиями обеспечить переправу для танков.

Но на противоположном берегу реки располагалась самая мощная, глубокоэшелонированная и отлично замаскированная оборона из всех, с которыми нам когда-либо приходилось сталкиваться, – линия Сталина, – на которую русские делали основную ставку[21].

9 июля – сосредоточение на Днепре

Мы находились в перелеске в 8 километрах к северу от Старого Быхова (Быхова. – Ред.) и ждали, пока соседние дивизии приблизятся к Днепру. Наступление на линию Сталина уже дважды откладывалось. Прежде необходимо было подтянуть тяжелое вооружение, тяжелые гаубицы и дальнобойные орудия. Русские проводили одну за другой контратаки через реку и лихорадочно укреплялись на своих позициях. Около 15:00 было сказано, что наступление через Днепр наконец начнется завтра.

10 июля. 5:00

Артиллерия открыла огонь из всех стволов. Оглушительный грохот раздался в лесах позади нас. Мы все прижались к земле. Через несколько минут послышался вой – сначала усиливающийся, а потом затухающий, – перекрывая все иные звуки войны. Снопы пламени и густые клубы дыма взметнулись в небо на другом берегу реки. Впервые мы стали свидетелями применения нового оружия, тяжелых 6-ствольных реактивных минометов Nebelwerfer. Реактивные мины с глухим треском взрывались на противоположном берегу посреди вражеских позиций. Черные грибовидные взрывы вздымались к небу.

Одна волна бомбардировщиков за другой проносились на восток. Русские зенитные орудия отрывисто лаяли в ответ. Эскадрильи «Штук» разделялись над нашими головами и шли по одной. Они утюжили неприятельские оборонительные позиции и неприятельские батареи. Саперы бегом спускались к реке и спускали штурмовые лодки и понтоны в теплые воды Днепра. Все это происходило, возможно, на ширине всего около 100 метров. Заводились моторы; на безмоторных плавсредствах гребцы садились на весла. До этого момента не было произведено ни одного выстрела из стрелкового оружия.

Наши саперы укладывали понтон за понтоном, укрепляли их на берегу реки и клали на них доски. Все уже было заранее заготовлено в местах сосредоточения. Прошло около часа. Штурмовой мост был построен, и пехота начала по нему движение вперед. Другой саперный взвод соорудил из понтонов большие паромы, на которые через реку переправили противотанковые и пехотные орудия (очевидно, 150-мм пехотные орудия «33». – Ред.).

Русские открыли по переправе артиллерийский огонь. Однако первые штурмовые подразделения уже добрались до леса. На противоположном берегу тянулась широкая полоса заболоченной местности. Тяжелые пехотные орудия не могли пройти дальше. Саперные паромы доставили легкие тягачи. Но и они вязли в грязи по самые оси.

Мы оборудовали позицию радиостанции прямо у реки. Оттуда полковник фон Заукен руководил наступлением на линию Сталина и переправой. Постепенно его охватывало все большее и большее нетерпение, потому что контакт с передовыми подразделениями, которые сражались в лесу на противоположном берегу, оказался практически потерян. Пулеметный огонь велся по нас под углом с верхушек деревьев в лесу. Обстановка была неясная. Наш командир бригады хотел знать, что делать дальше. Он запрыгнул на небольшой паром вместе со своим оперативным штабом и переправился через реку. К несчастью, мы не могли взять с собой радиостанции. Мы пробрались через открытое заболоченное пространство и вышли к лесу, после чего внезапно оказались в самой гуще русских войск. Обер-лейтенант Либе и я открыли огонь из пистолетов, но пулеметный огонь был настолько силен, что нам не оставалось ничего другого, как, ища укрытия, спасаться, отползая назад по небольшому склону к песчаной отмели, а затем отойти по узкой лесной тропе. Командир неподвижно стоял в тени дерева. Вместо нагоняя, на нас был брошен до того красноречивый взгляд, что в нем выразилось все.

– Не следует стрелять, когда сталкиваетесь с противником, столь значительно превосходящим вас численно!

По крайней мере, я прочел в том взгляде именно это. Нам показалось, что мы заметили на его лице тень злорадно-яростной улыбки. Благодаря огромному везению и боевому опыту нашего командира нам удалось спрятаться в лесу, и мы пытались восстановить утерянный контакт с передовыми подразделениями. Мы понимали, что русские намерены позволить нам пройти вперед, поскольку повсюду позади нас находились неприятельские силы. Наконец нам удалось отыскать впереди своих.

Затем командир приказал нам попытаться пробраться через занятый неприятелем лес назад к переправе, доложить о наших наблюдениях и принести портативную рацию. Я пробирался назад от дерева к дереву. Отовсюду слышались голоса русских. Внезапно меня обстреляли из-под деревьев. Я залег и лежал за тонким дубком на небольшом склоне до тех пор, пока не смог определить свое местоположение. Затем я прыгнул в свежевырытый окоп. Но в нем уже сидели русские. Не везет так не везет! Словно кролик от охотников, я прыжками бросился бежать среди куцых кустарников. Пули засвистели вокруг меня со всех сторон. Пулеметные очереди проносились над моей головой, глухо впиваясь в стволы деревьев. С разрывающимися от быстрого бега легкими я скатился за небольшой склон у тропинки, чтобы перевести дыхание. Однако русские вскоре обнаружили меня и там. Передо мной поперек тропы лежало насколько поваленных деревьев. Мне показалось, что я смогу укрыться там. Быстро найдя убежище в листве, я заполз в него. Пот градом катился по моему телу.

Тут я заметил прямо у себя перед носом тонкую блестящую проволоку. Непроизвольно я едва не отвел ее руками. Но все же посмотрел, откуда она идет. И увидел, что она ведет к какому-то черному ящичку. У меня сразу кровь застыла в жилах. Мины!

Мгновение я лежал неподвижно и рисовал в воображении картину ужасного положения, в которое угодил. Около меня начали рваться минометные мины. Причем чертовски близко. Если одна из этих штук угодит рядом с этим проклятым дорожным заграждением – посреди которого лежал я, – то мне никогда в жизни не придется больше страдать от зубной боли.

Я постарался тихонечко отползти назад. Вперед я двинуться не мог; там тянулась проволока. Но кто знал, что находилось у меня за спиной? Нервы у меня были на пределе. Я начал двигаться назад, сантиметр за сантиметром. Казалось, прошла вечность, прежде чем я выбрался из ветвей, – или мне только так представлялось? На мгновение стрельба стихла. В воздухе появились «Штуки» (Ю-87) и стали искать цель. Я решил воспользоваться ситуацией, со всех ног пустился бежать по болоту и запрыгнул в камыши. Через мгновение стрельба из леса возобновилась.

Затем три «Штуки» развернулись и устремились к опушке леса. У меня вырвался вздох облегчения. Я слишком поздно сообразил, что нахожусь всего в нескольких сотнях метров от опушки леса. Когда гигантский «чемодан»[22] упал в болоте совсем недалеко от меня и буквально окатил меня грязью, но не взорвался, я понял, что мне повезло еще раз. Пока русские занимались нашими «Штуками», я добежал до ближайшего лужка. Затем мои товарищи в воздухе пришли мне на выручку, сбрасывая бомбы на лес.

Совершенно обессиленный, я добрался до пулеметной позиции немецкой линии обороны. Ребята дали мне попить. Я продиктовал одному из них свой доклад, и мне помогли добраться до переправы, поскольку я не мог сделать ни шагу. В дополнение ко всему на правом бедре у меня была рана от задевшей ногу по касательной пули.

15:00 – на Днепровском плацдарме

Саперы проложили через болото дорогу с деревянным настилом. Наш центр радиосвязи отбуксировали по ней на тягаче. Тяжелые пехотные орудия удалось вытащить вперед. Была установлена связь с днепровскими мостами в Старом Быхове. В соответствии со своими боевыми задачами передовые роты без промедления прорвались по ним вперед. Но в окружающих город густых лесах все еще оставалось множество русских солдат.

Мы пытались установить связь с соседним полком.

19:00 – полковник фон Заукен поехал в БТР через занятый русскими лес в соседний полк, чтобы лично руководить наступлением с востока и захватить плацдарм. Пули били в броню БТР со всех сторон. Это была прекрасная ночь! В лесу было полно русских.

Атака увенчалась неоспоримым успехом. Мы слышали громкие крики «Ура!», когда наша пехота прорвалась к Днепру. К тому моменту, когда пришло время возвращаться, наступила непроглядная темнота, и мы на полной скорости понеслись через «русский» лес. И снова все закончилось хорошо[23].

11 июля. 2:00. К лесу на противоположном берегу Днепра

Мы вырыли стрелковые ячейки и по очереди спали в них, сжимая в руках автоматы.

Внезапно послышался какой-то шум и грохот. На нас со всех сторон наступали русские. Раздались протяжные крики «Ура! Ура!». Советские пушки «ратш-бум»[24] повели по нас огонь прямой наводкой. Задавали нам перцу вражеские минометы. Русские пулеметы били по нас со всех сторон.

– Не стрелять! – приказал командир.

– Они выясняют, где мы.

Наше расположенное немного в стороне противотанковое орудие открыло огонь по атаковавшим русским осколочными снарядами. После этого мы бесшумно вышли из угрожавшего нам окружения. Русские, ни о чем не догадываясь, продолжали обстреливать друг друга еще несколько часов. Не пригибаясь, стоя за деревом, наш полковник лично руководил отражением всех атак противника. Он являл собой образец дисциплины и самообладания.

Утро наступило очень не скоро, и с первыми лучами солнца полковник лично возглавил боевой дозор, привел 10 пленных и захватил в качестве трофеев 5 пулеметов и 2 миномета. Затем он послал одного из пленных обратно в лес. Тот привел с собой еще 7 русских солдат. Тем временем мы сами захватили еще 8 пленных. К несчастью, во время ночного боя двое наших были ранены.

Внезапный удар по мостам через Днепр в старом Быхове

Ульрих Заксе, лейтенант и командир взвода 34-го мотоциклетного батальона

В пятый раз со вчерашнего дня – когда пропали вырвавшиеся вперед танки Детлева фон Кёсселя – от берегов реки поднялся утренний туман и окутал руины Старого Быхова. Ночные дозоры вернулись с заданий на нейтральной полосе на берегу и вновь заняли наблюдательные позиции и посты у амбразур, проделанных с восточной стороны в стенах выходящих к Днепру изб.

Планировалось, что пехотные полки форсируют реку на десантно-штурмовых лодках к северу от города, что им и удалось. Но переправить тяжелые боевые машины дивизии через тамошнее бесконечное болото не представлялось возможным. Что же было делать? Дорога стала непроходима в результате подрыва моста, а также наглухо перекрывалась созданной здесь абсолютно неприступной оборонительной системой.

– Неприступна? – спросил обер-лейтенант Роде, командир 2-й роты 34-го мотоциклетного батальона, быстро беря дело в свои руки.

Он стремительно спустился к реке во главе взвода, а мы стали наблюдать за амбразурами полевых укреплений слева и справа от моста, которые мы за несколько дней успели отлично пристрелять из стрелкового оружия. Никаких признаков обороны не наблюдалось, когда Роде и его люди начали смело взбираться на развалины моста. Мы пошли следом, предоставив обеспечивать огневое прикрытие нашим соседям.

В мгновение ока руины моста оказались полны немецких пехотинцев, помогавших друг другу передавать вперед снаряжение и переправлять товарищей через зияющие провалы. В этом им помогала небольшая лодка. Может быть, русские посты ушли или заснули?

Они проснулись, но было слишком поздно. Первые оборудованные наподобие дота позиции были уничтожены ручными гранатами. Удивление от внезапного удара, вероятно, на мгновение парализовало противника. Со стороны русских раздались лишь беспорядочные нестройные выстрелы. Они практически не помешали атакующей роте продвигаться к берегам реки.

Первая группа пленных, отправившаяся к мосту, окончательно сбила неприятеля с толку. На несколько мгновений русские подумали, что это контратака их товарищей. Но этих нескольких мгновений фельдфебелю Фрицу Лютцову оказалось достаточно, чтобы пройти в мертвую зону опасного дота к северу от моста. Лютцов выиграл дуэль на ручных гранатах, и, когда брошенные им гранаты взорвались за спинами неприятеля, его людям удалось ворваться в расположение врага. Открытая местность была преодолена без потерь, и даже удалось взять вторую линию обороны неприятеля.

Атака на третью линию захлебнулась, когда противник отважился пойти в немедленную контратаку. Последующий бой вдоль дороги потребовал задействовать весь находившийся в населенном пункте личный состав. Обер-лейтенант Роде устремился прямо на восток к единственной лежавшей перед глазами цели. Он должен был взять длинный деревянный мост через болото прежде, чем неприятель успеет его уничтожить, преодолеть рукав Днепра. Совершенно обессиленный, Роде добрался туда буквально в последнее мгновение перед тем, как бегущий по запальному шнуру огонь достиг заложенных зарядов.

В этот момент было крайне важно успеть перестроить роту для того, чтобы отразить немедленную контратаку русских. И как раз в эту минуту с востока также появилась наша пехота, перешедшая Днепр севернее сегодня ранним утром.

В тот момент мосты и береговые дамбы уже прочно находились в наших руках. Перед танками вновь лежала открытая дорога.

Наступление продолжается

Ганс Шойфлер

12 июля танковый полк перешел по отремонтированному мосту через Днепр. Целью наступления был Пропойск (с 1945 г. Славгород. – Ред.). Но 1-й батальон, шедший в авангарде, уже столкнулся с неприятельскими силами близ Рыжковки. Ему следовало оставаться там для прикрытия фланга. 2-й батальон затем задействовали в направлении деревни Бутрамеевка.

13 июля начиная с 8:30 русские непрерывно атаковали 1-й батальон в Рыжковке. Неприятель ворвался в деревню. В конце концов его удалось оттуда выбить. Батальон захватил 28 пушек, 26 противотанковых пушек, 3 бронеавтомобиля, 10 бронированных тягачей и 30 грузовиков. Об ожесточенности сражения свидетельствует хотя бы тот факт, что к вечеру в батальоне осталось всего 24 боеспособных танка.

Танк командира 2-й роты, обер-лейтенанта Рахфалля, наскочил на мину в гуще неприятеля. Оберфункмайстер (обер-фельдфебель-радист) Краут при этом был тяжело ранен. Рахфалль приказал остальным членам экипажа возвращаться назад. Он остался рядом с тяжелораненым Краутом. В результате оба они были насмерть забиты русскими солдатами.

14 июля бои продолжились, хотя неприятельские атаки на Рыжковку больше не достигали той интенсивности, как накануне. 2-й батальон с большим успехом теснил отступающую русскую дивизию. Но и это тоже не происходило без потерь.

Затем в тот же день полк получил приказ взять Пропойск и мосты через реку Проню силами двух своих совершенно измотанных батальонов. В 16:00 полк сосредоточился, но до 19:00 не мог двинуться вперед из-за разрушенного моста. Когда наступила безлунная ночь, командир полка приказал своим подразделениям остановиться, чтобы дать совершенно измученным бойцам отдых и возможность продолжить наступление на противника с первыми лучами солнца.

Вскоре из штаба дивизии пришла радиограмма: «7-й разведывательный батальон танковой дивизии овладел мостами через Проню. Он в отчаянной ситуации. 35-й танковый полк, в атаку!»

Это было непростое решение – приказать измученным людям идти в атаку в кромешной ночи. Но оставлять товарищей в беде было нельзя. Полк выступил в 23:30.

Пропойск – Кричев

Рудольф Фолькер, обер-фельдфебель штабной роты 35-го танкового полка

Важнейшей целью 4-й танковой дивизии были мосты через реку Проня в Пропойске. Это были четыре моста общей длиной 500 метров. Первые два моста шли над заболоченной поймой реки, третий через саму реку и четвертый через ее притоки. Между мостами лежали соединявшие их дамбы. Наступая по магистрали, осторожно продвигаясь по второстепенным дорогам и высылая многочисленные дозоры, 7-й разведывательный батальон, не замеченный неприятелем, вышел к опушке леса в 5 километрах севернее Пропойска. Было установлено, что Пропойск занят врагом. Движение по мостам осуществлялось как в мирное время.

И хотя было известно, что русские занимают и Пропойск, и мосты большими силами, командир разведывательного батальона решил не ждать подхода танкового полка. Вместо этого он решил атаковать русских своими силами, сосредоточиться для наступления и взять мосты внезапным ударом.

Разведывательный батальон выступил в 20:25. Первой целью была северная часть Пропойска. В этот момент русские проснулись. Они попытались остановить наступление массированным артиллерийским огнем. Возможно, они также попытались бы взорвать мосты, но движение по ним продолжалось.

Мотоциклисты батальона натолкнулись на огонь неприятеля, хотя путь наступления прикрывали бронированные автомобили.

В 21:00 из дивизии поступила радиограмма: «Сковать действия неприятеля. Не вступать в решительный бой. 35-й танковый полк на подходе».

К тому моменту разведывательный батальон вел ожесточенный бой и запросил поддержку артиллерии с северо-восточного берега реки. Из-за большой дистанции артиллерийская поддержка оказалась невозможна.

Вскоре после 21:00 батальон ворвался в город. Не обращая внимания на то, что враг в городе, мотоциклисты устремились к мостам и сразу же захватили первый из них. Колонны грузовиков неприятеля были застигнуты на мостах врасплох. В рядах противника воцарилось замешательство. Воспользовавшись этим, несколько передовых отделений продвинулись вплоть до четвертого моста. По четвертому мосту противник открыл огонь, и возникла серьезная угроза того, что он загорится. Даже в этой ситуации бойцы разведывательного батальона продолжали сохранять выдержку, спокойствие и самообладание; они сбрасывали в воду загоревшиеся балки и доски.

Затем, когда в руках немцев оказался четвертый мост, был дан приказ удержать захваченное. Это оказалось непростой задачей, поскольку русские, уже оправившиеся от первого потрясения, попытались вернуть мосты. Эта попытка провалилась в результате упорного сопротивления мотопехотинцев.

Однако попытка русских вновь овладеть городом оказалась гораздо успешнее. Неприятель вышел во фланг батальона с севера. Если бы ему удалось вернуть город под свой контроль, судьба бойцов на мосту была бы практически предрешена. Одна атака следовала за другой, но командир сохранял самообладание, и ему удавалось решать все проблемы, несмотря на явный недостаток сил.

35-й танковый полк в ходе марша оставил приданные ему подразделения в 5 километрах от Пропойска и затем в кромешной темноте ночи подошел к городу. Полку следовало быть очень осторожным при движении вперед, поскольку ночью было очень трудно отличить своих от врагов. В 0:30 ночи передовые подразделения полка вошли в Пропойск. Разведывательный батальон вздохнул с облегчением. Полковник Эбербах оставил 1-й батальон 35-го танкового полка позади на окраине Пропойска для обеспечения там прикрытия, а 2-й батальон 35-го танкового полка двинул вперед к мостам на восточный берег. Это казалось непросто, поскольку на мосту стояло 19 русских грузовиков, некоторые из них были разбиты вдребезги. Их пришлось убирать с пути. При этом русские не дремали. Они вели интенсивный огонь с восточного берега. Когда передовой танк подразделения завяз в грязи, командир 2-го батальона, подполковник Хохбаум, радировал: «Если мы останемся там, где стоим, и не пройдем вперед, они разнесут нас на куски». Слова возымели эффект, и после короткой заминки дело двинулось. Не давая себе ни секунды отдыха, танки покатили вперед к мосту через реку Лобчанка (на дороге на Чериков), который русские уже взорвали.

После взятия мостов через реку Проня дорога на Кричев была открыта. Если бы поблизости находились другие части дивизии, взятие Кричева стало бы делом нескольких часов. Но задействованная севернее боевая группа накануне вечером продвинулась вперед лишь весьма незначительно. Это неудивительно, поскольку стоявшие там неприятельские силы насчитывали несколько дивизий. Поэтому наступление 33-го стрелкового полка в направлении Волковичи – Кутня планировалось продолжить с первыми лучами солнца 15 июля.

К несчастью, мост через Лобчанку не удалось восстановить к 16 июля, поскольку понтонно-мостовое имущество требовало ремонта. В течение дня дивизия несколько раз пыталась отвести северную группу назад, но корпус не отпускал ее до 16:00. Отход от неприятеля был очень труден; командир бригады полковник фон Заукен был ранен, а его адъютант убит.

С 15 июля ситуация сложилась довольно напряженная. Русским, подходящим из района Могилева, удалось глубоко вклиниться на участке обороны 10-й моторизованной дивизии. 3-я танковая дивизия столкнулась с мощными неприятельскими силами в Грабовичах. По этому поводу 16 июля корпус предоставил следующую информацию: русские продвинулись в направлении Бобруйска в районе Рогачева, Жлобина и южнее от западного берега Днепра. Для разгрома этих неприятельских сил был направлен III армейский корпус[25]. 1-я кавалерийская дивизия в районе вокруг Старого Быхова была атакована частями Красной армии с юга. Эта информация говорила нам, что в тылу дивизии происходит много интересного. Корпусу поставили задачу наступать на Рославль через Кричев.

Тем временем воздушная разведка, а также дозоры 7-го разведывательного батальона установили, что русские отступают в направлении Кричева несколькими моторизованными и пешими колоннами. Они двигаются по второстепенным дорогам к рубежу Чериков – Кричев. Большие сосредоточения войск противника были зафиксированы в Кричеве.

Было чрезвычайно важно помешать отступлению крупных формирований русских через Кричев. Поскольку к полудню удалось справиться с кризисной ситуацией на участке 10-й моторизованной дивизии, а 3-я танковая дивизия сломила сопротивление врага, из штаба корпуса было приказано продолжить наступление на Кричев.

16 июля боевая группа Эбербаха в 18:30 начала наступление на Кричев. Боевая группа включала 2-й батальон 35-го танкового полка, 1-ю роту 34-го мотоциклетного батальона, 1-ю роту 12-го пехотного полка (рота БТР), 2-й дивизион 103-го артиллерийского полка, 1-ю и 3-ю роту 79-го танково-саперного батальона, подразделения дивизионной мостовой колонны, одну тяжелую зенитную батарею и одну легкую зенитную батарею. Первой целью был захват переправ через реку Удога северо-северо-восточнее города Черикова, а затем незамедлительное выдвижение к Кричеву для овладения важными переправами через Сож, желательно целыми и невредимыми.

Разведка силами роты, начатая утром в направлении Черикова, не смогла преодолеть мощное сопротивление врага. Это означало, что предстоящее задание будет трудным.

Сразу за рекой Лобчанка боевой группе пришлось сойти с магистрали из-за того, что проходящую через лес дорогу на несколько сот метров преграждали завалы. При обходе этого препятствия произошло несколько столкновений с вражеской пехотой. В 21:15 35-му танковому полку удалось в целости и сохранности захватить мост через Удогу. В Черикове было тихо. Не было видно ни одного гражданского. Русские солдаты, собравшиеся на окраине деревни, сказали, что их подразделения отступают в направлении Кричева. Полковник Эбербах приказал боевой группе оставаться за Чериковом, чтобы перестроиться. Дивизия выслала боевую группу, 1-й батальон 33-го пехотного полка и 740-й артиллерийский дивизион (150-мм орудий).

В 2:15 17 июля полковник Эбербах приказал своим силам выдвигаться, чтобы овладеть Кричевом. В дополнение ему также были приданы следующие подразделения: полковник Шнайдер со штабом 103-го артиллерийского полка, 3-й дивизион 103-го артиллерийского полка, 3-я батарея 604-го дивизиона тяжелых минометов, 6-я батарея 69-го артиллерийского полка и 324-я батарея подвижного наблюдения за танками противника[26]. Эти силы вошли в боевую группу.

Боевая группа без задержек продвигалась вперед до 4:15. Затем на отметке 156, приблизительно на полпути между Чериковом и Кричевом, сопротивление неприятеля стало ощутимым. Здесь находилось заграждение, прикрываемое огнем противотанковых орудий и артиллерии. Полковник Эбербах быстро приказал артиллерии выдвинуться на позиции, чтобы сломить сопротивление врага. Это было крайне важно для взятия Кричева.

Прямо у окраины Кричева подразделение (на два с половиной часа) остановилось, чтобы перестроиться[27]. Вся артиллерия заняла позиции, и 35-й танковый полк вместе с 1-й ротой 34-го мотоциклетного батальона и 1-й ротой 12-го пехотного полка ворвались в Кричев. Сопротивление русские войска оказывали слабое. Передовые танковые подразделения вышли к вокзалу и мостам через Сож, но русские их уже взорвали. В итоге боевая группа вошла в Кричев, и русские открыли по городу массированный артиллерийский огонь.

Наш артиллерия, готовая отвечать на такого рода вызов, не заставила себя долго ждать, но в тот момент было трудно эффективно подавить огонь противника.

В то время как боевая группа Эбербаха все еще шла в направлении Кричева, русские вновь активизировались в районе Пропойска. Их тяжелая артиллерия открыла огонь по мостам через Проню с противоположного берега. Зенитный тягач получил прямое попадание, в результате которого погибло 9 человек. Только что вступившая на мост 1-я батарея оптической разведки вместе с 604-м тяжелым минометным дивизионом были задействованы против неприятельских батарей, и им удалось прекратить разрушение мостов артиллерийским обстрелом. Пропойск становился «трудным ребенком». Русские постоянно пытались прорваться там. В качестве превентивной меры дивизия оставила там 1-й батальон 35-го танкового полка для того, чтобы отражать все возможные попытки прорыва.

Бои шли также за Чериков, там русские атаковали колонну снабжения. В конце концов 1-й батальон 12-го пехотного полка (минус 1-я рота) пришлось задействовать для того, чтобы очистить деревню и обеспечить колоннам снабжения беспрепятственный проход через нее.

Ситуация с танками тем вечером сложилась катастрофическая. Число боеспособных танков во 2-м батальоне 35-го танкового полка, задействованном в Кричеве, составляло 8 Pz III и 5 Pz II. Батальон вступил в войну 22 июня 1941 года с 90 танками. Теперь его боевая мощь не превышала полной роты. И если 17 июля все еще планировалось наступать в направлении Рославля, 18 июля общая ситуация изменилась таким образом, что продолжение наступления в тот момент становилось невозможным. В течение дня штаб корпуса приказал дивизии оставлять открытой возможность наступления с плацдарма, но в то же время потребовал, чтобы дивизия обеспечила безопасность дороги по мостам через Проню от Пропойска до Кричева. С этой целью дивизия получила приказание переформировать свои подразделения в боевые группы. Этот широкомасштабный приказ требовал от дивизии не только обеспечить Кричевский плацдарм, но также прикрыть около 50 километров дороги.

Тем временем русские оживились на юге. Мосты в Черикове и Пропойске постоянно находились под огнем артиллерии. Мост в Черикове получил два прямых попадания и на некоторое время оказался выведен из строя. 19 июля разведке удалось перехватить приказ русских на наступление, назначенное на 1:00 19 июля. Из этого приказа следовало, что в течение дня русские намеревались атаковать наш плацдарм в районе деревни Чернец вплоть до реки Остёр. Для этой цели они планировали задействовать 4-й корпус с 7-й и 8-й воздушно-десантной бригадами, 160-ю стрелковую дивизию (с тремя артиллерийскими дивизионами) и 6-ю стрелковую дивизию, а также части 55-й стрелковой дивизии. Русские намеревались в результате наступления сократить плацдарм. Хотя все силы дивизии, которые только можно было задействовать, уже получили боевые задачи, командование не намеревалось отдавать плацдарм.

Плацдарм был не единственным поводом беспокойства для дивизии. С 13:30 русские атаковали мосты в Пропойске с северо-востока. Поскольку оттуда постоянно поступали плохие вести, в дивизии, чтобы исправить ситуацию, решили задействовать полковника Эбербаха. В его распоряжение предоставили 1-й батальон 35-го танкового полка, две роты из 12-го пехотного полка, две батареи первого дивизиона 103-го артиллерийского полка. Прежде чем 1-й батальон 35-го танкового полка смог выступить, с плацдарма пришла новость о начале наступления русских. Несмотря на ожесточенные бои, которые велись на плацдарме, дивизия в тот момент не могла оказать помощь, поскольку в 20:42 поступила радиограмма из корпуса следующего содержания: «Неприятельские танки прорвались на севере между расположением 1-й кавалерийской дивизии и позициями 10-й моторизованной дивизии. Ожесточенные бои в Пропойске; мост разрушен. Вся танковая дивизия независимо от полученных ранее приказов маршем немедленно отправляется к 10-й моторизованной дивизии».

1-му батальону 35-го танкового полка удалось в 22:00 установить контакт с моторизованной дивизией, тем самым положив конец главнейшей опасности. Следует также упомянуть, что мосты в Пропойске не были разрушены. Примерно в то же время ослабли атаки на плацдарм в Кричеве.

Согласно оценкам полковника Эбербаха, в лесу к северу от магистрали находилось от 10 до 12 тысяч русских с большим количеством техники и военного имущества. Эти советские войска всеми доступными средствами пытались прорваться в южном направлении. В результате дорога несколько раз переходила из рук в руки. 20 июля в 4:00 ситуация снова запуталась. Хотя контакт с 10-й моторизованной дивизией и установили, но сделал это лишь 1-й батальон 35-го танкового полка. Контакт с танковым батальоном был потерян. Настоятельно необходимо было удержать и сохранить в целости мосты через реки Проня, Лобчанка и Удога. Вокруг них были созданы укрепленные опорные пункты. Для того чтобы исправить ситуацию, полковнику Эбербаху приказали очистить леса вокруг Пропойска. С этой целью ему были приданы следующие силы:

2-й батальон 35-го танкового полка (15 боеспособных танков);

1-й батальон 35-го танкового полка (30 боеспособных танков):

2-й батальон 12-го пехотного полка;

103-й артиллерийский полк;

1-й батальон 394-го пехотного полка (3-й танковой дивизии);

2-й дивизион 75-го артиллерийского полка (3-й танковой дивизии).

Хотя боевая группа нанесла русским значительные потери, ей не удалось взять под контроль пути снабжения. Даже штаб дивизии подвергся нападению прорывающихся из окружения русских. Русские появились у командного пункта дивизии в 17:00, пытаясь прорваться через магистраль снабжения с севера на юг. Все имевшиеся при штабе наличные силы, включая батальон связи, зенитный дивизион и только что прибывшую передовую группу разведывательного батальона, сплотили для того, чтобы отразить атаку. После долгой перестрелки русские выдвинули вперед по лесному бездорожью два 122-мм артиллерийских орудия. Разведке батальона связи удалось вывести из строя одно из этих орудий. Но другое заняло позицию прямо у дороги и стало бить по машинам штаба дивизии и пустым машинам привлеченных сил с дистанции чуть более 100 метров. В наступившем замешательстве нескольким сотням русских удалось прорваться на юг. Орудие, устроившее бойню, в конце концов обезвредили как раз в тот момент проходившие по дороге легкая зенитка и танк.

Сражения в лесу стоили больших потерь. Потери понесли 1-й батальон 394-го пехотного полка, приданный из 3-й танковой дивизии. Во время боя русские вклинились между 2-м батальоном 12-го пехотного полка и 1-м батальоном 394-го пехотного полка, выйдя на главный путь подвоза в Александровке.

Затем танки приказали задействовать вдоль дороги для исправления ситуации. В ходе этой операции русским бутылками с зажигательной смесью удалось полностью вывести из строя 6 танков на пересеченной лесной местности. Бутылка с зажигательной смесью представляла собой смесь фосфора, масла и бензина, залитую в пустую водочную бутылку. При соприкосновении с кислородом, когда бутылки разбивались, смесь возгоралась и давала мощное пламя.

С точки зрения ситуации с танками потеря еще 6 танков оказалась тяжелым ударом. Положение танковой дивизии нельзя было назвать иначе как катастрофическим. Донесение, составленное 21 июля в 16:15, рисует следующую картину:

Боевая мощь бронетанковой дивизии основывается главным образом на числе боеспособных танков. Этот список говорит сам за себя. После четырех недель боев полк безвозвратно потерял 42 танка, большая часть из них Pz III. 40 из 143 оставшихся танков – включая пять ценных Pz IV – на тот момент были небоеспособны. И еще нехватка запчастей! Кроме того, недоставало моторов и трансмиссий на замену. Для того чтобы справиться наконец с дефицитом, полк с разрешения дивизии послал майора фон Юнгенфельда в Германию «достать» запчасти в соответствующих организациях. По обычным каналам поставки получить что-то было просто невозможно. И отнюдь не из-за нехватки транспорта. Это происходило только потому, что запчасти скапливались на складах, и по воле вышестоящего командования.

На тот момент танковый полк по боевой мощи равнялся половине танкового батальона. Полное списание боевых машин происходило в результате понесенных боевых потерь. Но как объяснить другие катастрофические потери? 750 километров наступления по бездорожью, особенно по ужасной пересеченной местности, оказывало серьезное негативное воздействие. Кроме того, у ремонтных служб из-за постоянных передвижений не хватало времени чинить повреждения сразу после их получения.

Черный день пехотной бригады

Из дневников Ганса Шойфлера

15 июля к югу от нас шли ожесточенные бои за мосты в Пропойске. Мы двинулись на север, чтобы обеспечить прикрытие. Наш командный пункт находился в деревне Грязивец (на дороге Пропойск – Могилев). Чтобы добраться туда, нам следовало прорываться с боями и взять Красницу (в 10 км к юго-западу). Было чертовски ветрено. Невооруженным глазом мы могли видеть неприятельские колонны, двигавшиеся одна за другой с северо-запада со стороны Могилева. Все уже давно складывалось далеко не так удачно, как раньше. Хотя наша артиллерия время от времени поддерживала нас огнем, у нее были более важные цели, чем беспокоившие нас вражеские части. Русские войска беспрепятственно продолжали наступать на нас. Неприятель начал обстрел фруктового сада, где располагался наш центр радиосвязи. Снаряды ложились всего в 30–50 метрах от нас.

Плохие вести приходили из всех подразделений. Мы вели бои с превосходящими силами противника, который сражался отчаянно. Внезапно раздался глухой грохот, и артиллерийского наблюдателя подбросило так, что он описал широкую дугу над крышей амбара. Черный столб дыма от разрыва дальнобойного снаряда поднялся вверх в 50 метрах от нас. Полковник фон Заукен вызывал своих командиров. Он непрерывно продолжал отдавать приказания.

Раздался короткий тихий свист, ощутимый скорее всем телом, а не слухом, и я бросился на землю. Однако мне не удалось отпрыгнуть далеко. Меня сильно встряхнуло. От ужасного грохота едва не лопнули барабанные перепонки. Меня вместе с водителем отбросило за «кюбель». Я почувствовал резкую боль над глазом и в подбородке. Рефлекторно я провел ладонью по лицу. Все вроде цело, но рука была в крови.

– Врача! – закричали несколько голосов рядом со мной. Крик был настолько пронзителен, что, казалось, отдавался в спинном мозге. Мой шофер Генрих получил тяжелое ранение. Его рука неестественно висела и была видна сквозь разорванный рукав мундира. Это первое, что я заметил. Я схватил Генриха и потащил к медицинскому пункту, находившемуся всего в сотне метров. За спиной я снова слышал пронзительный крик: – Врача! Врача!

Обернувшись, я увидел большую кучу беспорядочно наваленных друг на друга человеческих тел. Я немедленно вернулся с двумя врачами.

Это было прямое попадание крупнокалиберного артиллерийского снаряда, разорвавшегося посреди штаба бригады в гуще собравшихся там командиров. Обер-ефрейтор Лисицкий, обер-ефрейтор Хендель и старший рядовой Райхель были убиты. Бригадный адъютант обер-лейтенант Либе тяжело ранен. Нога была оторвана; большой осколок застрял в спине. Начальник связи бригады, обер-лейтенант Бельц, получил глубокую рану в верхнюю часть бедра. Он сам пережимал себе артерию, чтобы избежать кровопотери.

Полковник фон Заукен сидел на земле. Осколок угодил ему в колено. Без видимых эмоций на лице он срезал с ноги сапог и перевязал сильно кровоточившую рану. Не отрываясь от этого занятия, он спокойным голосом продолжал отдавать приказы и диктовать донесение в штаб дивизии. Фон Заукен попрощался с бригадным адъютантом так, словно тот был его сыном. Мы все понимали, что Либе не выживет после такого тяжелого ранения. Обер-лейтенант Либе попросил фон Заукена передать родителям свое последнее желание; ему уже было трудно говорить. Он окинул нас странным взглядом и впал в беспамятство. Ему было ужасно больно, но он не издал ни звука. Ни жалобы, ни стона не сорвалось из его губ. Он был образцовым отважным офицером до самого последнего мгновения жизни.

Раненым оказали первую медицинскую помощь и повезли в главный медицинский пункт в Краснице. Обер-лейтенант Либе умер там. Обер-лейтенанту Бельцу пришлось ампутировать ногу.

Троих погибших похоронили на возвышенности близ выезда из деревни.

Полковник фон Заукен остался с бригадой, несмотря на ранения. Он назначил заместителей вместо раненых командиров. Мы перенесли командный пункт из деревни в другое место. Командиру бригады провели телефонную линию прямо в машину, поэтому он мог управлять войсками прямо оттуда. С тяжелым сердцем он несколько часов спустя передал командование бригадой полковнику Гролигу.

Ночью мы перешли мосты в Пропойске. Они находились под мощным артиллерийским огнем. Еще в Черикове штаб бригады освободили от его обязанностей.

16 июля в лесу под Кричевом мы явились с докладом на командный пункт дивизии. Здесь тоже разверзся ад. Нас тотчас задействовали для обеспечения пути снабжения.

Бои за дорогу Пропойск – Кричев

Вид из командирского танка. Личные воспоминания полковника Эбербаха

20 июля. Это и вправду была безумная война. На флангах нас тревожили целый день. Мы с нашими танками не могли пройти через леса и болота. Пехота также предпочитала обходить места, где мы уже произвели небольшую зачистку. В результате в лесах оставались целые батальоны русских солдат, и, поскольку ближайшая дивизия ушла от нас вперед на север на 10 или даже 20 километров, в промежутке находились целые дивизии неприятеля. На южном фланге немецких войск не было вплоть до Киева; на их месте находилась русская общевойсковая армия[28].

Не приходилось надеяться на то, что русские будут просто стоять и наблюдать с противоположного берега реки Сож, как наши колонны снабжения идут по дороге всего в нескольких километрах от них. Особенно потому, что были голодны. В результате возник кризис, но не слишком великий. Один из наших ремонтных взводов сильно потрепали, что стало для полка трагедией. Русские атаковали Пропойск силами артиллерии и авиации. А в полуденное время они провели успешное наступление с двух сторон и заняли восточную оконечность моста. К северу от нас было полно русских; точно так же и к югу. Плацдарм, который в Кричеве удерживал 33-й пехотный полк, в течение ночи атаковали дважды.

Разумеется, все чудовищно преувеличивалось. В 18:00 поступила радиограмма: «Мост в Пропойске частично взорван, частично занят врагом». Всю дивизию оттянули назад. Но мы не могли отойти; в этом случае нам пришлось бы взорвать все наши небоеспособные танки. Мы подготовились к бою. Я издал приказы по батальонам.

Еще одно срочное сообщение из дивизии: «Когда будет готов 1-й батальон?» Как человек осмотрительный, я сказал, что через час. Его направляли – по обыкновению как можно скорее – прорываться к 12-му пехотному полку и вместе с ним вернуть мосты в Пропойске. И это уже во второй раз, только теперь в противоположном направлении!

Я посоветовал, чтобы 1-й батальон отправился туда немедленно и восстановил порядок; я предложил продолжить движение вперед. Мое предложение отклонили. Через полчаса Мейни (Мейнард фон Лаухерт) с 33 танками бодро направился к мосту. Ему пришлось пройти 55 километров. Через пару часов он взял мост, абсолютно целый и невредимый. Затем он вместе с пехотой произвел зачистку района.

Вопрос об отходе всей дивизии даже не ставился. Я полагал, что сначала необходимо было наступать на север, чтобы зачистить район, а затем, объединив усилия с киевской войсковой группировкой, замкнуть в котел и уничтожить русских к югу от нас. К сожалению, пехоте требовалось много времени для того, чтобы догнать нас и взять на себя наши задачи.

21 июля. Бои разгораются впереди и позади нас в течение всего дня. Наш фронт растянулся на 50 километров. Русским стоило только нанести нам удар с обеих сторон, и нам конец. Но атаковали мы. Именно это нас и спасало, но также вело к значительным потерям. Мы не могли стать вездесущими. Где бы мы ни появлялись – везде были русские, и сражались отчаянно. Кроме того, они пытались вырваться из котла. В 120 километрах позади нас русские танки разгромили наш ремонтный взвод. К счастью, никто из военнослужащих ранен не был.

Лаухерт со своим батальоном вновь сражался отважно. Георги[29] уничтожил целый артиллерийский дивизион и много зенитных орудий. Только в одном Черикове в дивизии было ранено 250 человек и было много стычек вдоль дороги. Нам пришлось оставить раненых там, поскольку мы были отрезаны.

22 июля. Вчера был тяжелый день. Общие потери полка после месяца войны в России составили 54 убитых и 87 раненых. Больше, чем в Польше и Франции, вместе взятых. Окончание войны не приблизилось ни на йоту. В ночь с 20 на 21 июля меня подняли по тревоге: задача – охрана части основного пути подвоза силами стрелкового полка другой дивизии. Я попросил у командиров приданных нам подразделений показать место назначения. Прежде чем выехать, я спросил у командира пехотного батальона в том районе, безопасно ли на дороге. Затем сел в свою штабную машину, за которой последовал командирский танк. На месте встречи стояло несколько боевых машин. Я послал туда Герре, чтобы выяснить, что происходит. Он вернулся и сказал, что здесь было жарко. Соответственно, я забрался в свой командирский танк. Рядом с разбитыми машинами брошенные пехотные орудия и минометы. Затем – внезапный удар – снаряд противотанкового орудия в командирский танк. Я крикнул своему водителю, Мелингу:

– Газу! Вперед!

Второй снаряд тоже попал в цель. Затем я понял, что бьют спереди. Мы дали задний ход – в кювет! Потом третье попадание. После этого мы задним ходом попятились в лес. Прежде чем мы до него добрались, нас нашел четвертый снаряд. Гусеница стала издавать странные дребезжащие звуки. Мы очень аккуратно развернулись. Снова вспышка. Но в нас не попали. Наконец в состоянии потрясения мы оказались на пшеничном поле. Ведущее колесо и гусеница были повреждены. Починить их на месте было невозможно. Мы потащились к другому участку дороги. Пехотинцы захотели прокатиться на броне.

Я вылез из танка и сказал им, что нам надо вернуться назад. Пока экипаж ремонтировал танк, я разыскал командиров пехотинцев и артиллерии. Они спали. Можно сказать, я их разбудил! Они были совершенно измучены и полагали, что находятся там в полной безопасности. Затем появился командир батальона – похожий на привидение – и доложил, что русские подожгли два полковых танка и прорвали позиции его батальона. Оставшиеся бойцы отступили к этому населенному пункту. Я немедленно приказал артиллерии и всем тяжелым орудиям открыть огонь по наступающему противнику, а отошедшим пехотинцам сосредоточиться. Русские при поддержке танков были в стремительной контратаке отброшены назад. Но вскоре они снова пошли в наступление. Ситуация сложилась весьма сложная. Неприятель лесом подошел к нам на дальность броска ручной гранаты и атаковал с криком «ура!». Задействовав 10 танков, мне едва удалось сдержать вражеское наступление. Но обстановка продолжала оставаться очень напряженной на протяжении нескольких последующих часов. Я носился вперед и назад, между выдвинутыми в авангард танками и пехотой, подкреплениями и штабом дивизии, мимо подбитых танков, мимо горящих танков, мимо 25 пехотинцев, заколотых штыками русских в рукопашном бою, мимо большого числа убитых русских солдат и мертвых лошадей, мимо одного из моих убитых танкистов. В сражении был убит унтер-офицер Вайс из полкового штаба. С танка Герре сорвало передний броневой лист. Все мы выглядели немного «пробитыми».

Русские также постоянно атаковали в других местах. Они не боялись смерти и спокойно шли по телам своих павших товарищей. Офицеры гнали их вперед угрозами, но они и сами были очень храбры. Несмотря на это, мы держались. Наконец стало тише. Позавчера мы потеряли 5 танков; вчера – 3. Мы отступили к двум «плацдармам». Это только на словах кажется просто, но не в том случае, если у вас есть поврежденные танки, раненые, убитые и обозы. Тем не менее нам это удалось.

Во всем полку осталось всего 44 боеспособных танка. Топливо, боеприпасы, продовольствие – в первую очередь хлеб – подходили к концу.

В «Призрачном лесу» в 10 километрах от Кричева

Из дневников Ганса Шойфлера

Мне кажется, мы попали из огня да в полымя. После ранения я вернулся в свою роту. Я проторчал в санитарной палатке ротного врача, потому что главный медицинский пункт в Черикове находился под огнем русской артиллерии. Я предпочел остаться на позициях, как легкораненый. Только небольшой осколок в глазу иногда причинял мне беспокойство.

Несколько дней в штабе дивизии было очень жарко. Мы только что пережили трудную ночь. Русские непрерывно атаковали командный пункт. Они подвели два тяжелых орудия на позицию рядом с дорогой и стреляли прямой наводкой с дистанции 150 метров в сосредоточение наших машин. Противотанковые, зенитные орудия и пулеметы обрушили огонь в нашем направлении. Темно-коричневые людские массы наступали на нас с криками «ура!». В первой стычке примерно 200 вражеским солдатам удалось прорвать нашу оборону и уйти на юг. Мы не могли ничего им противопоставить, поскольку в штабе не было тяжелого вооружения. Сдвинутые вплотную в непосредственное охранение бронемашины радиосвязи с легкими пулеметами более или менее удерживали русских на расстоянии. В ближнем бою разведка батальона связи уничтожила располагавшееся на лесной просеке неприятельское тяжелое орудие, бравшее на прицел и хладнокровно расстреливавшее машину за машиной. В ходе схватки обер-лейтенант Лённинг, обер-ефрейтор Швинг и обер-ефрейтор Штарк были убиты. Русские солдаты обобрали убитых, раздев их до нижнего белья.

Тяжелораненые прошлой ночью находились в санитарной палатке. Легкораненые были задействованы в качестве караула в непосредственном охранении. Это было действительно лучше, чем без дела сидеть в окопе. Санитарная палатка была вся изрешечена пулями и осколками снарядов. После того как нескольких раненых убило в палатке, вокруг нее соорудили земляной вал.

Второе русское орудие также заставили замолчать. Случайно проезжавший по дороге танк уничтожил его вместе с зениткой. По оценкам полковника Эбербаха, в лесах вокруг нас находилось от 10 до 12 тысяч солдат Красной армии, все они надеялись прорваться на юг. Воистину радужная перспектива на несколько ближайших ночей. Нам действительно следовало быть начеку, чтобы русские не застали нас врасплох и не прорвались через наши позиции. В схватках в лесу они были истинными мастерами боя, намного превосходившими нас, городских франтов. На протяжении дня они не вступали в бой, если только их первыми никто не потревожил. У этих «детей природы» нервы были словно стальные канаты. В дополнение к этому они великолепно владели искусством маскировки. Вы могли часами лежать на земле всего в 5 метрах от них и даже не заподозрить, что они рядом. Красноармейцы были очень отважны, и в их душах не было ни капли страха. Они забирались в свои окопы и сражались до тех пор, пока им не простреливали руки. В тот момент мы не получали никакой поддержки от люфтваффе.

27 июля. Наконец с севера подошла наша пехота. Мы готовились наступать на Рославль. Все мы вздохнули с облегчением, поскольку война в лесу – не дело танковой дивизии.

29 июля – к реке Сож

Мы стояли в деревне Дарливое в 9 километрах перед рекой Сож. За рекой, окутанный облаком дыма и гари, лежал плацдарм, столь упорно обороняемый в течение последних десяти дней нашей пехотой. Мы ждали приказа наступать. На наших пехотинцев обрушивался мощный артиллерийский огонь. Один воздушный налет русских следовал за другим. В чистом небе не видно было ни единого немецкого самолета.

1 августа – плацдарм на реке Сож

Дивизия вела широкомасштабное наступление на Рославль и в направлении на юг. Наступление развивалось быстро. Нам помогали «Штуки» (Ю-87) люфтваффе. Командный пункт дивизии обстреливали легкие орудия русских, прозванные «ратш-бумами».

2 августа – 20 километров от Рославля

Неприятель оборонялся вдоль каждой реки. Заболоченные русла ручьев представляли собой труднопроходимые преграды. Мины, противотанковые и зенитные орудия наносили нам огромные потери. Приходилось постоянно отбивать атаки неприятельских танков. Нам помогала наша истребительная и бомбардировочная авиация.

11:40 – дерзкая атака на бреющем полете неприятельских самолетов на командный пункт дивизии. Наша четырехствольная зенитная установка отстреливалась с подлинным самопожертвованием. Ее огонь не оказывал видимого действия, поскольку самолеты имели хорошее бронирование. Они выпустили по нас свои ракеты. Это было наше первое столкновение с подобного рода самолетами[30]. Неприятелю удалось достичь эффекта полной неожиданности. Мы похоронили 5 убитых и доставили в медицинскую часть 14 раненых.

3 августа – Рославль

Поскольку у русских войск по обеим сторонам дороги стояло по меньшей мере два батальона и четыре батареи, 35-й танковый полк вынужден был обходить Рославль с юга. Полк выступил в 6:30. Подойдя к деревне Плосково, танки подверглись мощному обстрелу из противотанковых, зенитных и полевых орудий с фланга. Машина подполковника Хохбаума загорелась. В разгоревшейся ожесточенной схватке несколько батарей артиллерийских и зенитных орудий противника были уничтожены.

В 10:05 мы вошли в центр города Рославль. Часть мостов в городе захватили целыми благодаря смелости роты фон Гауппа. Большой мост через реку Остёр был разрушен.

В ходе наступления на Рославль танковый полк потерял 10 человек убитыми, но захватил 17 полевых, 28 противотанковых и зенитных орудий и 9 танков.

Генерал-полковник Гудериан прислал радиограмму 4-й танковой дивизии в связи с захватом важного города: «Благодарность и хвала 4-й танковой дивизии».

Ходили слухи, что нас отведут с линии фронта и направят на юг.

После трагических потерь штаба 4-й пехотной бригады в дивизии эту бригаду переформировали в 5-ю танковую бригаду под командованием полковника Эбербаха. Глубоко растроганный, он попрощался со своим старым полком, которым он командовал с самого начала войны и который лично формировал:

«Дорогие товарищи!

Полученный мною приказ возглавить 5-ю танковую бригаду вынуждает меня проститься с нашим полком и, соответственно, со всеми вами. В течение трех лет мне довелось командовать нашим 35-м танковым полком. Это был самый лучший период в моей жизни. Мне нет необходимости говорить вам о славных сражениях в Польше, на Западе и теперь в России, все это вы прошли вместе со мной. Когда я вспоминаю обо всем этом, меня наполняет чувство глубочайшей благодарности ко всем вам, и в первую очередь к нашим погибшим и раненым, которых мы навсегда сохраним в наших сердцах. Я благодарю всех и каждого из вас за ваше товарищество, вашу порядочность и вашу службу.

Хотя мне посчастливилось в качестве командира бригады остаться в нашей 4-й танковой дивизии, вы должны знать, что мне тяжело покидать наш полк. Каждый из вас есть и всегда будет моим товарищем. Мы вместе прошли такой боевой путь, которым могут похвастаться очень немногие подразделения. Мысленно я хотел бы каждому из вас пожать руку и пожелать вам удачи.

Ваш Эбербах».

Планировалось предоставить полку семь дней отдыха. Таким образом, наконец появилась бы возможность отремонтировать боевые машины. Но поскольку русские продолжали атаковать наши тылы в Кричеве и даже Пропойске, командование корпуса приказало быть готовым к выступлению 6 августа. Это все время, что выделили на ремонт, у нас оставалось всего 84 боеспособных танка.

7-й разведывательный батальон установил, что вплоть до Брянска значительных неприятельских сил нет. Генерал-полковник Гудериан хотел воспользоваться этой благоприятной возможностью для наступления на Москву. Вместо этого его вынудили брать в окружение русские полевые армии в районе Киева, наступая на юг силами двух танковых корпусов[31].

Мое первое столкновение с Т-34

Карл Фоллет, ефрейтор 3-й роты 35-го танкового полка

Когда 22 июня 1941 года немецкие войска начали наступление, Пинские болота стали первой крупной преградой, с которой мы столкнулись. Наши танки вынуждены были идти исключительно по дорогам. Возможно, именно по этой причине русские не задействовали там никаких тяжелых танков. В свои перископы и прицелы орудий мы видели лишь небольшие танкетки. Наши боевые машины были оснащены 37-мм короткоствольными орудиями. В целом наши танки считались устаревшими: у них скрипело, скрежетало, щелкало и стреляло попеременно то в одном, то в другом цилиндре. Однажды раздался взрыв, словно из 150-мм гаубицы: цилиндры застучали одновременно. Они забастовали вместе. Наша «Эдит-2», как мы окрестили свой танк, отправилась в ремонт и после короткого осмотра получила свидетельство о смерти. Это решило судьбу последнего в 1-м батальоне Pz III с 37-мм орудием.

Он исполнил свой долг верно и преданно. Он выстоял в Старом Быхове под градом огня. Позднее на протяжении двух особенно жарких дней он сражался так же самоотверженно, как и его более сильный большой брат – танк Pz III с 50-мм пушкой длиной 42 калибра. Я пережил в танке «Эдит-2» боевое крещение. Он шептал мне: «Сохраняй спокойствие! Ты можешь на меня положиться, я стреляный воробей». Это было в Польше, и, когда командир перед строем моих товарищей вручил мне нагрудный знак «За танковую атаку»[32], мне показалось, что моя старая машина тоже гордо приосанилась, словно говоря:

– Видишь… я тоже еще на многое способна!

Но в мгновение ока все было кончено. Ремонтники подошли с лебедкой и тросами и начали разбирать нашу дорогую старушку «Эдит-2».

В этот момент осуществились мечты многих бессонных ночей. Я влез в танк Pz III с 50-мм пушкой. Кроме того, он был оснащен дополнительной броней[33]. Ни один рыцарь не мог сильнее гордиться новенькими доспехами, чем я своим танком. Эта машина была лучшим полисом страхования жизни. До тех пор, пока…

Это произошло 13 августа 1941 года. Мы вышли в поход с первыми лучами солнца. Наш взвод шел впереди; наш танк был ведущим. Мы взяли с собой в танк еще одного человека, переводчика. Он удобно устроился у меня за спиной на крышке карданного шарнира. Погода была скверная, а видимость отвратительная. Из переднего пулемета я обстрелял несколько арьергардных отрядов советских войск. Они не оказали серьезного сопротивления. Впереди показалась протянувшаяся вдоль дороги большая деревня.

После короткой остановки для осмотра танков мы вошли в деревню. Посреди деревни мы приказали остальному взводу идти за нами медленно. За спиной мы уже слышали рев моторов. Командир нашего танка повернулся – и у него перехватило дыхание. Два тяжелых советских танка T-34 шли за нами, как будто были частью нашего подразделения.

Мы немедленно развернулись, двинулись вперед и остановились – в 5 метрах друг от друга. Русские выстрелили первыми, но они еще не навели точно свое орудие. Затем мы выстрелили подкалиберным снарядом: попадание в маску пушки! Полетели искры. Но T-34 продолжал медленно разворачивать башню[34]. Раздался второй выстрел, но снова мимо. Но затем через свою оптику я мог прекрасно видеть: их башня стояла точно на 12 часах. Следующий снаряд, бесспорно, будет прямым попаданием, если мы не выстрелим первыми. Но об этом не могло быть и речи. Наш заряжающий тщетно пытался вытащить снарядную гильзу из казенника. Мало того, она застряла там намертво!

Наш командир танка выскочил из машины и попытался подбить вражеский стальной колосс ручной гранатой. Переводчик в десятый раз спрашивал меня, что происходит. Я отозвался в стиле черного юмора:

– Скоро сам увидишь!

Затем я направил орудие машины в небо, подтянул ноги и свернулся клубком, как еж. После этого раздался оглушительный грохот. Вся машина, казалось, была охвачена пламенем. Рация валялась где-то у меня в ногах. Я закричал:

– Все вон! Машина горит!

Тем временем наш переводчик тоже сообразил, что происходит. Он совершил воистину тигриный прыжок из люка заряжающего на землю, даже не коснувшись боковых стенок. Я последовал за ним. Мой пистолет, который я из-за изнуряющей жары против обыкновения положил за рацию, пришлось оставить в танке. Прощай, большое 50-мм орудие! Во время прыжка я также потерял свой шлем.

Мы оттащили нашего водителя, который получил тяжелое ранение, в укромное место за амбаром. Из танка ему удалось выпрыгнуть самостоятельно. Я начал красться вдоль домов в поисках санитарного танка и довольно быстро нашел его. Наш батальонный врач, доктор Шульц-Меркель, побежал назад вместе со мной, поскольку у его машины была повреждена гусеница.

Когда мы подбежали, оба танка T-34 уже были подбиты и горели на обочине улицы. Я забрался в наш танк и попытался каким-то образом сдвинуть его в сторону. Этого мне сделать не удалось, поскольку вражеский снаряд угодил прямо в трансмиссию.

Канонада понемногу стихала. Наши продолжали двигаться вперед. Мы остались с нашим танком. Несмотря на то что он больше не двигался с места, он по-прежнему мог стрелять. Мы стали ждать ремонтный взвод. Но прежде чем все это закончилось, нам довелось пережить еще одно потрясение. Я был в танке, когда неожиданно раздался мощный взрыв. Засвистели осколки. Грохнуло еще раз и затем еще раз. В мгновение ока я выскользнул из танка и заполз под его днище, где обнаружил таких же онемевших и ничего не понимающих товарищей. Авиация? Немыслимо! «Катюши»? Новое оружие? Нет, на самом деле все оказалось гораздо проще. Мы перепугались понапрасну. Взорвались боеприпасы в горящих советских T-34. Это был сумасшедший фейерверк.

Бросок на юг – окружение Киева

С 9 августа по 26 сентября 1941 года (Ганс Шойфлер)

4-я танковая дивизия, как участница широкомасштабной операции, получила задание наступать на юг, прорваться в глубокий тыл противника и отрезать и окружить расположенные у Днепра русские полевые армии.

Но на ближайшее будущее было приказано уничтожить неприятеля южнее Кричева и тем самым обезопасить пути снабжения. Эти попытки в период с 9 по 16 августа увенчались лишь частичным успехом.

Вечером 15 августа после непрерывных ожесточенных боев, в том числе с тяжелыми русскими танками, мы вышли к городу Костюковичи. Ночью город был взят при поддержке пехоты, тяжелых реактивных минометов и артиллерии. Была отражена атака русских танков, поддержанная также огневой мощью бронепоезда. Мы захватили 19 танков, в том числе 3 тяжелых, 21 орудие и 52 самолета. Мы также взяли 520 военнопленных. Но за эти дни полк из-за нехватки топлива лишился половины танков.

18 августа дивизия заняла позиции, с которых начнется наступление на юг. 19 августа она вышла к забитым транспортом улицам в городе Мглин.

20 августа полк подошел к городу Унеча и овладел им. До 24 августа район вокруг Унечи был зачищен. Было захвачено 600 пленных, 60 грузовиков и 8 орудий.

25 августа полк выступил вслед за 3-й танковой дивизией в направлении Стародуба[35], к которому мы вышли 26 августа в 8:30. Прикрывая юго-восточный фланг корпуса, дивизия в тот же день атаковала село Кистер, где находился крупный гарнизон. 27 августа после упорных уличных боев населенный пункт был взят.

28 и 29 августа полк продолжил наступление на юг, выйдя к городу Новгород-Северский. Он оставался там до 31 августа из-за отсутствия топлива.

1 сентября 35-й танковый полк получил приказ выступить к городу Конотоп. Опушка леса к югу от села Собич, где противник оказал упорное сопротивление, была взята штурмом. Леса вокруг села Клишки были очищены от врага в ожесточенной схватке. В селе Рудня полк был вынужден остановиться, пока саперы не залатали все мосты, сделав их проходимыми для танков.

3 сентября полку приказали наступать в западном направлении. В селе Царевка было уничтожено 11 орудий и взято 450 пленных. Танковая рота, которая вместе с моторизованной стрелковой ротой зачистила лес в Терновке, въехала в середину русской колонны в деревне. В завязавшемся бою было взято 800 пленных.

4 сентября полк наступал на запад в направлении города Короп на помощь 10-й моторизованной дивизии. Неприятель оборонял подступы к городу танками, противотанковыми и зенитными орудиями. Мы подбили 7 танков и заставили замолчать вражеские орудия. Пехота взяла город в тяжелых боях местного значения. 5 сентября было ознаменовано атаками русских. Они были отражены, 7 неприятельских танков были подбиты.

6 сентября поступил приказ внезапным ударом взять мосты через реку Сейм к северу от города Батурин. Но наш полк смог выступить для наступления только в 20:15, поскольку 10-я моторизованная дивизия, получившая приказ сначала взять два населенных пункта, не могла быстро идти вперед. Приданный танковому полку 1-й дивизион моторизованного артиллерийского полка тоже ранее не имел возможности действовать самостоятельно, обеспечивая огневое прикрытие пехотой дивизии. И таким образом, 35-й танковый полк вновь пошел в одну из своих прославленных ночных атак. Мы наступали прямо в середину района отдыха и сосредоточения неприятельских войск. Были уничтожены танки и бронеавтомобили.

В 2:45 наши танки находились в 800 метрах перед мостами через реку Сейм. 20 русских танков прикрывали отход скопившихся перед мостом многочисленных неприятельских колонн. Мы подбили 4 танка и 2 бронеавтомобиля. Русские грузовики с противотанковыми орудиями и пехотой поехали вдоль колонны нашей моторизованной пехоты. Заметив ошибку, они попытались установить свои орудия на боевые позиции. В завязавшемся ближнем бою их быстро удалось привести в чувство с помощью ручных гранат и автоматов.

Наш артиллерия открыла огонь прямой наводкой по шедшей впереди неприятельской артиллерии. Для того чтобы восстановить связь между сражающимися отдельными частями различных подразделений и навести порядок, наш 2-й батальон развернулся и пошел на ожесточенно сражающегося противника с тыла. Бой продолжался до первых лучей солнца. Засветло русские снова открыли огонь с опушек леса по обеим сторонам дороги из всех имеющихся видов оружия. Мы не заставили себя долго ждать с ответом. Полк занял круговую оборону вдоль дороги. Среди военных трофеев оказалось 27 полевых орудий, 13 противотанковых орудий и 6 танков.

7 сентября, сразу после того, как рассеялся утренний туман, с южного берега реки Сейм обрушился мощный артиллерийский огонь. Неприятельские войска на противоположном берегу реки заняли оборону на господствующих высотах. Наступление без сильной артиллерийской подготовки успеха не сулило. Кроме того, враг разрушил мост. Брода там не было. По докладам воздушной разведки, неприятель постоянно подтягивал к Батурину подкрепления. Мощный артиллерийский огонь врага продолжался весь день.

8 сентября 33-му стрелковому полку удалось захватить плацдарм в восточной части города Батурин. Саперы соорудили 8-тонный мост. Нашему полку приказали перейти Сейм в Мельне по мосту, построенному саперами 3-й танковой дивизии. В 17:30 река была у нас за спиной. Затем мы напрямую проехали к шоссе Конотоп – Красное. Наш 2-й батальон, шедший в авангарде, наткнулся на длинную неприятельскую колонну противотанковых и полевых орудий. Было взяло 400 пленных. Затем 2-й батальон до поздней ночи использовался в качестве поддержки 12-го пехотного полка, который наносил фланговый удар по неприятелю в селе Митченки.

9 сентября полк не мог активно продолжать наступление из-за нехватки топлива. Наша моторизованная пехота взяла Батурин с юга без нас. 12-й пехотный полк вместе с 1-м батальоном захватил Городище и несколько орудий и танков противника.

Танковый рейд

Артур Волльшлегер, обер-лейтенант и командир 6-й роты 35-го танкового полка

За нашей спиной были ожесточенные бои и изматывающие нервы марш-броски. В ранние утренние часы 1 сентября мы начали преследовать отступающего противника. Целью дневного наступления был населенный пункт под названием Рудня. Нашей задачей было захватить расположенные там мосты, предпочтительные целыми. Это означало постоянное движение вперед, не обращая внимания на идущие следом войска, прорывая наспех сооруженные русскими оборонительные позиции и удерживая важные для развития наступления опорные точки в глубоком тылу врага вплоть до подхода основных сил. Как раз одна из тех задач, которые так любят танкисты.

Мы расположились на открытой местности за возвышенностью. Танки мы замаскировали снопами пшеницы, и они почти не отличались от окружающих стогов. Танкисты в черной форме сидели в тени искусственных стогов и ждали приказа двинуться вперед. В то же самое время моторизованная пехота пробивалась вперед по занятой врагом опушке леса. Звуки боя становились все громче; русские оборонялись упорно.

Судя по звукам перестрелки, казалось, что наступление захлебывается. Это было правдой – наши доблестные пехотинцы больше не могли двигаться вперед. Широкая открытая равнина по-прежнему отделяла их от леса. Русские пулеметы оставались хозяевами положения, и обвинять наших в медленном наступлении было бессмысленно и несправедливо. То тут, то там раздавались лающие звуки выстрелов минометов. Пулеметы вели огонь с обеих сторон. Пехотинцы торопливо зарывались в землю. Настало время вмешаться танкам.

Полк выступил. Взревели танковые моторы; из-под гусениц полетели клубы пыли и куски земли. Покрытые пылью и обливающиеся потом пехотинцы, ожидая нас, прильнули к земле. По рядам бойцов пронесся вздох облегчения:

– Подходят танки!

Они указывали на русские позиции, подавая знаки руками и сигнальными ракетами. Мы пошли в атаку широким фронтом. Неожиданно русская пехота прекратила огонь. Перед нами был лес, темный и угрожающий. Командиры танков осторожно выглянули из башен и стали изучать местность в бинокли. В тот момент они не могли увидеть ни малейшего движения неприятеля.

Где противотанковые пушки русских? Представление могло начаться в любой момент. Мы вглядывались в темноту, пока глаза не стали вылезать из орбит, чтобы не пропустить вспышки дульного пламени, поскольку от этого зависела наша жизнь. Русские по-прежнему молчали; до опушки леса оставалось всего несколько сотен метров. Раздался грохот на дороге на участке 5-й роты – мины. Мы ускорились и вышли к опушке леса, не подвергнувшись обстрелу противотанковых орудий. Неужели противник настолько слаб, что у него нет противотанкового оружия? Времени на размышление над подобными вещами оказалось немного, так как противотанковые орудия открыли огонь по машинам слева. Спрятавшись в выступающем вперед перелеске, он хотел застать нас врасплох с фланга. Наша атака остановилась. Попадания получил сначала один танк, потом второй. Там, в перелеске, продолжали загораться яркие вспышки дульного пламени. Непрестанно меняя позиции, мы устремились к леску, где располагались противотанковые орудия. В танке стало нестерпимо жарко. Через открытый люк башни выходил синий пороховой дым. Мы никак не могли уйти от врага. Затем неожиданно мы получили поддержку. На опушку леса стали ложиться артиллерийские снаряды. Каждый следующий не мог попасть точнее. Затем третий, потом четвертый. После чего все смолкло. И мы двинулись по узкой дороге к ближайшей деревне.

Противник спешно ее оставил. Повсюду валялось брошенное оружие и боеприпасы. Отдельные русские бежали в лес. Перед нами расстилался луг. По нему тек идущий перпендикулярно направлению нашей атаки болотистый ручей, через который был перекинут деревянный мост. Он был достаточно широк, чтобы по нему мог пройти танк. Но вот выдержит ли небольшой мост его массу?

Русские начали приходить в себя. Они попытались выставить орудия на позиции и отразить нашу атаку. В этот момент больше не оставалось времени на размышления! Вперед и по мосту! Мы осторожно двигались вперед по шумящему лесу, а миновав его, дали газ. Там русские не могли достать нас огнем; мы были быстрее. Лошади артиллерийской упряжки равнодушно паслись в ближайшем фруктовом саду.

У нас не было времени на долгие остановки. Цель по-прежнему была далеко впереди. Возможно, враг был на опушке леса, возможно, за теряющейся из виду вдали дорогой. Внимательно всматриваясь в каждую тень, каждую складку местности, мы осторожно пробирались вперед. Широкая разбитая дорога вела в большую деревню. Глядя в бинокли, мы смогли рассмотреть расположенный перед населенным пунктом мост. «Есть ли там мины? Подготовлен ли мост к подрыву?» Мы сошли с дороги и поползли по полям. Нигде не наблюдалось ни малейшего движения. Обычно это было подозрительно. Вдруг на окраине деревни что-то зашевелилось. Взметнулась пыль. Мы приготовилась к бою. В деревню въехала колонна, окутанная большим облаком поднятой пыли. Дистанция была приблизительно 400 метров. Все орудия приготовились к бою. Что это? По мосту шло стадо в сотню овец, которое гнали мирные пастухи. Мы улыбнулись.

Спасибо, спасибо! Мост не готов к подрыву, а дорога явно не заминирована.

Без особой спешки мы въехали в деревню. Над домами царила практически полная тишина. Но неужели здесь ни о каких вражеских силах не известно? И где же тогда русские? К нам подошло несколько любопытных детишек. Они остановились рядом с нашими танками, не выказывая страха и уставившись на нас с удивлением. Собрались мужчины и женщины.

Нам страшно хотелось пить.

– Молока! – попросили мы.

Нам быстро принесли желаемое в чистой посуде. Сначала они сами отпили немного, чтобы показать, что молоко не отравлено. Война забылась. Чистенькая украинская деревня напомнила многим из нас наше отечество.

Медленно подтянулось все подразделение. Начало смеркаться. Как нам доехать до Рудни? Несмотря на наступление темноты, нам необходимо было добраться до цели наступления. В военное время не бывает совершенства. Наша 6-я рота снова пошла впереди. Я пытался определить направление по карте и компасу. Затем Яков, бывший русский солдат, который выполнял при нас обязанности переводчика, привел какого-то русского старика:

– Герр обер-лейтенант, этот человек хочет показать вам дорогу.

– Хорошо, мой друг, но все должно быть точно!

Он многократно заверил нас, что постарается сделать все как можно лучше.

Итак, мы усадили их обоих на броню танка за башней и выехали в темную как крыло ворона ночь. Только силуэты верхушек деревьев слабо вырисовывались на фоне темного ночного неба. В остальном вокруг нас царил кромешный мрак. Наши глаза устали от напряжения. Куда мы направляемся? Русский указывал дорогу вперед. Но там были канавы и болота. Нам часто приходилось останавливаться, слезать и руками ощупывать землю.

Понемногу сделалось светлее. Оказалось, что скоро взойдет луна. Это облегчало задачу. Рота, полк, вся дивизия шли за передовым танком. Ночь была полна напряженности, тревоги и тайн. Крытые соломой хаты теснились близ дороги, словно привидения. Кто или что могло быть там?

Мы въехали в лес. Низко нависавшие ветки хлестали меня по лицу. Черт, эта угодила прямо в глаз, и у меня слетел шлем, но в голове было только одно… нам необходимо взять мосты. Скоро мы должны быть на месте. Целы ли мосты? Будут ли их оборонять?

Мы миновали лес – на горизонте зашевелились тени. В свете ночного неба удалось разобрать телеги и солдат. Короткая остановка; подошла рота. Я приказал:

– Не стрелять; мы захватим их.

Мы выстроились полукругом. Я медленно подъехал на своем танке к русским. Что-то вот-вот должно было произойти, поскольку первые трое русских в полном боевом облачении стояли всего в нескольких метрах от меня. И тут мне пришла в голову мысль:

– Яков, пойдем со мной!

Я быстро изложил ему свой план, и мы подошли к ближайшему красноармейцу.

– Кто вы? – спросил Яков по-русски.

– Обоз артиллерийского полка, – последовал ответ.

– Тогда сдавайте нам свои винтовки; мы немецкие танкисты!

Заросшее щетиной лицо русского солдата скрывала тень от каски. Его глаз мы видеть не могли, но вся его поза выражала неподдельный страх. Он хотел поднять винтовку, чтобы выстрелить.

– Нет, приятель, мы не это имели в виду.

Я приставил дуло своего пистолета к его груди.

– Поторапливайся. Возьми несколько сигарет и скажи своим товарищам, что вы окружены. Видишь вон там темные тени? Это немецкие танки.

Огонек спички осветил его лицо. Он был чем-то похож на медведя. Широкоплечий, коренастый и в то же время с каким-то детским и наивным выражением на лице. Ему действительно понравилась сигарета, и он решил сделать то, что мы ему приказали. И русские на самом деле неспешно сложили винтовки и попросили у нас сигареты. Куря и разговаривая, они стояли вокруг нас. Яков был героем дня. Я не понимал его, но русские кивали головой, соглашаясь с ним, и это помогло мне успокоиться.

Нам надо было идти дальше.

– Где мосты?

Русский указал в лес: там! В том направлении тянулась узкая насыпь. Русские конные повозки стояли вплотную друг к другу в две колонны. Все это, казалось, не способно сдвинуться с места. Нам требовалось немного простора для танков. Через Якова я приказал русским развернуться. Они повиновались. Повозки медленно, одна за другой, отделялись от общей массы. Они открыли нам дорогу и двинулись вслед за нами. Ситуация была странная. Царило невероятно давящее молчание. На насыпи можно было слышать скрип тележных колес, фырканье лошадей, легкое бряцание оружия и раздающееся время от времени русское бранное словцо. В ночи далеко разносился грохот танковых моторов и скрежет гусениц. Ни одного разрыва снаряда. Не было никакой спешки, никакого нетерпения. Несмотря на это, царила ощутимая напряженность. Я чувствовал биение сердца где-то у себя в горле. Удастся ли наша уловка?

Первый танк подошел к мосту. Рискованно было сразу пускать тяжелый (средний. – Ред.) танк. Мы сначала должны были попробовать пройти на легком. Это тоже было небезопасно, потому что русские сообщили: там, на другом берегу, могло находиться много артиллерийских орудий. Лейтенант Виллир двинул свой танк вперед. Мост выдержал; танк переправился.

К этому времени наступила полночь. Луна зловеще осветила странную картину. Мы двигались мимо идущих маршевой колонной русских. Они не обращали на нас внимания. Опьяненные сном, они клевали носом в своих телегах. Время от времени Яков дружески окликал их. У нас уже началось головокружение. Мы шли километр за километром во вражеской колонне. Никто нас не узнавал. Воистину это был смелый ход! Мы продолжили движение по лесу. Но где же пушки? Неожиданно перед нами возникла деревня. Пройдя по длинному деревянному мосту, мы добрались до ее центра. Затем мы остановились. Согласно карте, мы должны были находиться в Добротово. На деревенской площади клевал носом русский часовой; его винтовка сползла с плеч. Я поставил танк в тени дерева и неспешно направился к нему вместе с Яковом и лейтенантом Виллиром. Мы пожелали ему доброго вечера и предложили сигарету, за которой он жадно потянулся. Быстро оглядевшись по сторонам, мы увидели, что по всей деревне стоят телеги. Из темноты один за другим появились солдаты. Нас троих окружило 30–40 вооруженных русских солдат, опершихся на свои винтовки. Они не хотели идти с нами, сначала должны были спросить у своих комиссаров. Мы пытались убедить русских, что сопротивление бесполезно. Некоторые из них стали возвращаться к своим лошадям, чтобы идти с нами.

Затем перед нами неожиданно возник русский и бегло выпалил по-немецки:

– Что вам тут надо?

Положение становилось для нас критическим. Но, несмотря на это, мы дерзко ответили:

– Мы хотим забрать вас в плен.

Но он на это не отреагировал. Он схватил винтовку:

– Что за бред! Сорок вооруженных красноармейцев против всего-навсего вас троих! Да мы разорвем вас на куски!

Я вытащил из кармана свой 08[36] и подумал, в кого я выстрелю первым и насколько далеко от меня мой танк. Но не показал виду. Я смело глянул в лицо парню и заставил себя сохранять спокойствие. Я предложил ему сигарету, но он отказался. Несколько русских отошли в сторону, перешептываясь. Они явно не ждали ничего хорошего.

– Пойдем со мной к танку. Там много сигарет, – предложил я.

Эти сорок шагов показались бесконечным расстоянием. Вступать с ними в перестрелку? За мной шла целая толпа. Будут они стрелять нам в спину или нет? Спокойно, приказывал я себе, несмотря на то что ощущал, как по спине пробежали мурашки. Но даже эти сорок шагов были пройдены, и я почувствовал себя лучше. Я снова сидел в своем танке и раздавал сигареты.

– Берегитесь ручных гранат! – предупредил переводчика один из русских.

Незаметно я положил на колени автомат. Мне захотелось побыстрее убраться отсюда! Я пресек импровизированную дискуссию, сказав им, что собираюсь двинуть танк на комиссаров, а затем вернуться. Танк вздрогнул и завелся. Камень свалился у нас с плеч, едва мы завернули за ближайший угол и пропали в ночи. Черт побери, все едва не провалилось! Но в конце концов все завершилось благополучно.

Разведка на бронеавтомобилях

Лейтенант Фессманн, командир взвода 7-го разведывательного батальона

4-я танковая дивизии наступала в направлении города Бахмач. Русские взорвали мосты через Сейм в районе Батурина. Наступление захлебнулось. В результате противник выиграл время для переброски подкреплений по железнодорожной ветке в 20 километрах к югу от нас. В соответствии со сложившейся обстановкой из штаба дивизии приказали: 7-му разведывательному батальону сковывать действия противника на железнодорожной ветке в тылу врага. Командир дивизии лично поставил перед нами боевую задачу на переправе к востоку от Батурина:

– Взорвать двустороннюю железнодорожную ветку вблизи Бахмача; по возможности взорвать железнодорожный переезд к югу от него.

Фельдфебель Лиммер получил приказ взорвать пути на юго-восточной окраине Бахмача; я отвечал за подрыв путей в западном пригороде.

Мы форсировали реку на плотах для того, чтобы разведать удобный путь подхода, так как намеревались просочиться через русские линии обороны завтра на рассвете. Мы присоединились к дозору моторизованной пехоты. Нам удалось установить, что через болото есть только один пригодный для проезда маршрут, который вел прямо в село Митченки, занятое врагом.

Когда мы возвращались из разведки, шесть бронеавтомобилей уже пересекли реку. Мы сообщили бойцам о своем задании и плане его выполнения. Благодаря караулу, выставленному нашими пехотинцами, мы смогли поспать в течение нескольких часов.

В 3:45 мы выступили по разведанной дороге в Митченки. Сначала обе разведки шли вместе. В 4:00 мы были у деревенской околицы. Мы остановились и прислушались. Видимость не превышала 20 метров. Было еще темно. Около 4:15 мы осторожно вошли в деревню. В это время видимость улучшилась до 60–80 метров. Мы прошли по деревне с востока на запад. Не наблюдалось ни малейшего шевеления; деревня словно вымерла. Затем мы пересекли дорогу, отбросили первоначальный план и покатили через южную часть деревни на юго-запад.

Неожиданно я услышал шум моторов русских грузовиков, доносящийся с правой стороны дороги. На дороге стоял часовой. Мой водитель тотчас нажал на педаль газа, но снова замедлил ход, поскольку я никак не отреагировал. Остальные пять машин следовали за нами. Незамеченные, мы добрались до околицы деревни. Пройдя 2 километра, мы увидели на поле стадо коров и рядом нескольких гражданских. Я окликнул их и указал в направлении нашего движения. В потоке непонятной речи я услышал знакомое название Бахмач. Мы ехали правильно. Все нормально. Примерно в 5 километрах к юго-западу от села Митченки мы увидели несколько телег, но не могли разобрать, гражданские в них или солдаты. Когда мы наконец увидели, что это солдаты, разворачиваться было слишком поздно. Я остановился рядом с ними и крикнул по-русски:

– Руки вверх! – указав для ясности на бронеавтомобили за мной.

Русские не оказали никакого сопротивления. Лиммер разоружил их и отправил идти по полю. Моя бронемашина с пушечным вооружением в это время подъехала к соседней телеге. Русские вылезли. Мой фельдфебель, получивший приказ не открывать огонь ни при каких обстоятельствах, позволил им убежать. Только один русский начал стрелять. Это было плохо, потому что нас могли обнаружить. Мы поспешили убраться оттуда. Лиммер через поля повернул на восток, а я – на запад.

Слева шел длинный ряд деревьев. Когда мы подъехали ближе, то увидели, что за деревьями скрывается деревня, не обозначенная на наших картах. К нам приблизилось несколько всадников, но, не опознав нас, проехали дальше. Хорошо, что к тому времени уже было светло, поскольку нам с величайшим трудом удавалось объезжать канавы, лужи и заболоченные участки, чтобы не застрять в них. Когда мы миновали деревню, я заметил подозрительную тень, умело замаскировавшуюся среди деревьев. Я подумал, что это русский танк. Я понадеялся, что они меня не заметили!

Перед нами лежала автодорога, соединявшая Бахмач и Батурин. Машины непрерывным потоком шли в обоих направлениях. Я остановился, осмотрелся и доложил по радио в штаб батальона. Я также видел машины, идущие из деревни позади нас. Здесь мы ничего не могли предпринять и немного отступили. Ранее я смог безошибочно опознать стоявший в деревне танк; слава богу, нас не заметили! Мы скрылись в высокой пшенице. Оттуда я мог отлично видеть дорогу Бахмач – Батурин. Я постоянно докладывал в штаб батальона. При столь интенсивном движении у нас не было возможности пересечь эту магистраль. Мы видели русскую батарею, занимавшую позицию на окраине Городища. Она открывала огонь по всему, что двигалось на север. Телеги, танки и грузовики шли по дороге, которую нам следовало пересечь, если мы хотели добраться до своей цели. Когда-то должен был наступить перерыв; нам необходимо было пересечь эту проклятую дорогу.

Вдруг мой радист в отчаянии воскликнул:

– Господин лейтенант, господин лейтенант! Лиммер установил заряды!

Это означало, что мы больше не можем ждать. Оставалось только одно: добираться до цели любой ценой! Мы пропустили еще немало грузовиков, прежде чем подкрались к дороге. Проклятье! Вдоль дороги шла канава. Мы пошли дальше, пока не нашли крошечные мостки. Они сломались, когда по ним поехала автомобильная радиостанция. Колеса ушли в землю, а сама машина увязла. С севера шли два грузовика с русскими солдатами. Мы выпрыгнули из машины, и бронеавтомобиль с пушечным вооружением рванул вперед и кинул нам буксировочный трос. Мы прицепились. Рывок… и мы были снова свободны. Мы быстро вернулись в поле, сняли шлемы и фуражки и демонстративно закурили. Русские смотрели на нас с подозрением, но не останавливались. Даже танк на окраине деревни не ждал нас.

Но теперь мы стали осторожнее и двигались параллельно дороге, пока не добрались до перекрестка. Затем нахально пересекли его. Русские нас пропустили.

Немецкая авиация бомбила Бахмач. Нам это было на руку, поскольку отвлекало внимание противника от нас. К западу от себя мы увидели железнодорожную ветку.

В 8:45 мы подошли к западной окраине Бахмача. В 2 километрах впереди мы обнаружили будку охраны переезда. Я решил произвести взрыв между Бахмачом и этой самой будкой. Товарный поезд подошел и остановился близ города. Грузовики двигались по дороге в направлении поезда. Я приказал автомобильной радиостанции и бронеавтомобилям с пулеметным вооружением спрятаться за стогами сена и замаскироваться.

Я поехал дальше на бронеавтомобиле с пушечным вооружением. Приданный мне сапер унтер-офицер Швейкль и я сидели на броне, когда мы тронулись. Черт, в 500 метрах перед собой мы увидели пулеметную точку железнодорожной охраны русских. Что было делать? Нам следовало пользоваться возможностью. Едва придет новость о подрыве Лиммера, нам никогда не добраться до путей. Русские уже изучали нас. Канава и заболоченный участок не позволяли машинам проехать дальше. Мы спрыгнули и пошли пешком.

Автомобильное движение по дороге не прекращалось. Железнодорожная охрана посмотрела на нас с подозрением. Мы со Швейклем, идя по полю, тащили 3 килограмма взрывчатки, запальный шнур и взрыватель. На нас не было шлемофонов или танкистских курток. Вооружение наше состояло из одного пистолета. Со скучающим видом мы шли по капустным грядкам. Что могло быть лучше, чем подойти к этим пяти русским солдатам на бронеавтомобиле с пушечным вооружением? Что нам следовало делать? Все зависело от того, что предпримет мой добрый Энгельхард в бронеавтомобиле. Что он выберет? Я не знал ответов. Если он откроет огонь, он выдаст нас и погибнет там, всего в 150 метрах от насыпи, совсем рядом с целью. А если он не начнет стрелять? Что он сможет сделать тогда? Мы обливались холодным потом, но фельдфебель Энгельхард сохранял спокойствие, словно перебрал пива. Он медленно подал назад, а любопытные русские остались стоять там, где стояли. Груз приняли с моих плеч, но я не мог себе объяснить, почему русские не опознали бронеавтомобиль. Пятеро красноармейцев медленно пошли назад в направлении Бахмача.

В это время мы подъехали к зеленым насаждениям вдоль железнодорожной ветки. Не обратив на нас внимания, мимо проследовал какой-то гражданский. Вдоль насыпи шла длинная колонна русской пехоты. Солдаты вышли из товарного поезда, который из-за опасности воздушного налета, очевидно, разгружался у будки охраны переезда.

Швейкль отступил в лес, чтобы наблюдать за русскими; я пополз вперед к насыпи. Железнодорожные пути были метрах в десяти прямо передо мной. С другой стороны путей шла еще одна тонкая полоска зеленных насаждений; это значит, нам было где спрятаться. Подошел Швейкль со взрывчаткой. Справа мы вдруг увидели трех приближающихся к нам красноармейцев. Таким образом, нам, сверх всего прочего, требовалось установить заряды немедленно! По рельсам застучала колесами дрезина.

Русские продолжали приближаться. Мы затаились. Ничего не произошло. Я установил два заряда, затем услышал голоса, доносившиеся откуда-то справа. Русские были в 10 метрах от нас и продолжали приближаться; судя по всему, они нас по-прежнему не видели. Я на секунду засомневался. Вся операция подвергалась риску. Швейкль сделал единственно возможное. Он вполз на плоскую насыпь; я скользнул за ним. Мы втиснулись между рельсами, когда русские подошли прямо к тому месту, где были расположены наши заряды. Мы попытались сделаться как можно незаметнее и вжали головы между шпалами, а носами зарылись в острый гравий. Затем услышали сзади глухой грохот и гром и удивленные возгласы. Скорее всего, они обнаружили наши подрывные заряды и ударили по ним прикладами винтовок или подошвами сапога. Наши сердца, казалось, остановились, в жилах застыла кровь.

Я не знал, о чем они думали. Судя по всему, не о немецкой взрывчатке, которая через пять минут должна была разнести пути, поскольку их голоса стали удаляться. И лишь с другой стороны мы продолжали слышать громкие разговоры марширующей пехоты.

Мы сползли вниз и подхватили наши «тюки», остановившись, чтобы еще раз быстро оглядеться. Мы установили свои заряды на прижимной пластине рельсов. Каждый из нас выбрал по два рельса. Мы засунули заряды и побежали со всех ног. Когда мы пробежали 200 метров по картофельному полю, они взорвались: бум-бум – бум-бум! В воздух взлетели обломки железа. Сначала мы подумали, что это, по всей вероятности, артиллерийский огонь, но то были куски рельсов от устроенного нами взрыва.

В нашу сторону тотчас открыли огонь из стрелкового оружия. Мы бежали изо всех сил, отчаянно хватая ртами воздух. Нам удалось пробежать последние 100 метров, несмотря на окружающий нас ужасный грохот и свист пуль.

Наши товарищи втащили нас в машину, и мы рванули на полном газу. Подошли автомобильная радиостанция и машины с пулеметным вооружением, и мы прямо через поля помчались оттуда. Наш радиограмма гласила: «10:00. Подрыв удался».

Кольцо вокруг русских южных армий сжимается

Ганс Шойфлер

10 сентября отделение фон Лаухерта наступало в направлении Бахмача, рядом с отделением Гролига, и захватило важную узловую железнодорожную станцию. В тот день в полку оставалось всего 36 боеспособных танков. Топливо не могли подвезти из-за раскисших дорог.

13 сентября полк вновь задействовали в наступлении, по меньшей мере на расстояние 50 километров. Была поставлена боевая задача выйти вперед к Ярошовке через Дмитровку с наступлением на Прилуки 14 сентября. Но Дмитровку удалось взять только после ожесточенных боев. И вновь следовало укрепить мосты, чтобы по ним смогли пройти танки. Ярошовку захватили 14 сентября. Противник в панике бежал. Прежде чем продолжить наступление, необходимо было возвести мост. Затем группа фон Лаухерта после достижения следующей возвышенности была остановлена дивизией. Но вплоть до полудня 15 сентября поступили приказы продолжить наступление на деревню Штребное, к которой вышли и взяли в 16:30. Разведка обнаружила, что противник отступил к югу и юго-западу.

16 сентября при поддержке 1-го батальона полка 12-й стрелковый полк взял обороняемые крупными силами Сокиринцы. Батальон вошел в южную часть населенного пункта и захватил значительные трофеи.

17 сентября 2-й батальон выдвинулся к реке Удай в Журавке. Противник в деревне был застигнут врасплох. Артиллерийские орудия, которые русские попытались разместить на позиции, были захвачены. Установленные на мосту подрывные заряды удалось снять под прикрытием огня танков. В 13:30 деревня была прочно в наших руках.

В это время 1-й батальон решительно вступил в ожесточенные бои в селе Богданы. Но он смог проявить настойчивость – захватил много машин противника и взял несколько сот пленных. Но мост через Удай в Макеевке взлетел на воздух до появления танков.

Кольцо вокруг советских армий и вокруг Киева сомкнулось (15 сентября. – Ред.). 22 сентября 35-му танковому полку приказали отойти в Короп для ремонта.

Благодаря смелому наступлению наших танков количество человеческих жертв как с нашей стороны, так и со стороны противника было относительно невелико по сравнению с важностью этих крупномасштабных операций[37].

Вдоль пути нашего наступления после боев осталось множество уничтоженной боевой техники противника. Вдоль той же дороги оставшиеся в живых бойцы хоронили павших товарищей.

Один против всех

Герман Бикс, обер-фельдфебель 7-й роты 35-го танкового полка

Было начало сентября. Мы сражались в районе городов Бахмач и Короп. 2-й батальон быстро продвигался вперед, когда вдруг подвергся мощному обстрелу из противотанковых орудий со стороны деревни. Несколько танков были подбиты. Двое опытных командиров танков были убиты попаданием снарядов в командирские башенки. Их буквально разорвало пополам. Мы расположились за склоном, практически беспомощные, и я был в ярости. Моя рота и рота Лекшарта находились на левом фланге. Я в своем танке был крайним левым. Мне было прекрасно видно, как противотанковые орудия в деревне обстреливали наш правый фланг. Меня неожиданно осенило, и я задумался, не предпринять ли мне одиночную вылазку, поскольку я уже успел забыть о нагоняе, полученном после последней такой попытки.

Слева от меня по склону шла дорога в деревню. Я в своем танке пробрался по идущей под уклон дороге, оставшись полностью не замеченным как русскими, так и нашими собственными танками. Доехал до самых палисадников у домов. Меня не обстреливали, и я решил продвигаться дальше. Затем все вокруг меня неожиданно пришло в движение. Первые несколько русских, сорвавшись со своих мест, побежали беспорядочной массой. Позиции противотанковых орудий были прямо у меня перед носом. Водитель и стрелок, крича, указывали мне цели, но времени на стрельбу уже не было. Против такого численного превосходства мне бы не поздоровилось. В этот момент оставалось только броситься на них в атаку. Забор разлетелся на куски, сразу после чего мы стали взбираться вверх по склону. Танк едва не перевернулся. Мы увидели перед собой дорогу и обоз русских телег. Наш водитель собрал нервы в кулак и выправил машину. Мы уничтожили противотанковые орудия и пулеметы противника и обнаружили, что оказались посреди дороги в самой гуще обозных телег, противотанковых и полевых орудий. Мы здесь не прорвемся, закричал радист. Но пути назад не было. Единственным нашим спасением было движение вперед; другого способа выбраться не существовало. Справа, насколько хватало глаз, везде были русские; слева, справа – русские; позади нас вражеские позиции, а впереди – ротный командир, который наверняка уже решил задать мне хорошую взбучку…

Мы рванули вдоль колонны. Русские на лошадях устремились в разные стороны в поисках укрытия. Нам это было на руку. Радист кричал мне что-то, не выключив внешний микрофон. Это, помимо всего прочего, означало, что командир роты мог слышать все наши дурацкие переговоры.

В этот момент горстка русских солдат набралась храбрости и открыла по нас огонь. Загорелся ящик с нашей одеждой. Заряжающий попытался погасить пламя. По мере продвижения вперед мы, не целясь, стреляли по колонне противника. К нашему счастью, загорелось несколько соломенных крыш ближних домов. Поднялось огромное облако дыма, скрывшее нас от русских. Затем я попытался радировать в штаб роты, чтобы запросить помощь. Ничего из этого не получилось. Я лишь услышал через свои наушники голос орущего Лекшарта:

– Гарпун, какого черта ты творишь?

Наконец, радист заметил, что ему необходимо переключиться на «передачу». После чего я смог доложить о сложившейся обстановке:

– Нахожусь посереди деревни в колонне противника с вооружением; прошу вас следовать за мной.

– Кто, черт возьми, тебя туда послал! – угрожающе прорычал в микрофон Лекшарт. Но у меня не было времени отвечать; мы изо всех сил старались спастись. Командир роты все слышал, поскольку передатчик снова был включен. Затем я услышал, как Лекшарт приказал роте следовать за мной. Я также услышал, что никто не знал, как я туда добрался и где я.

В это время мы подъехали к противоположному концу деревни. Мы не могли продвинуться дальше, поскольку русские, пытаясь нас остановить, поставили поперек дороги телеги. Мой водитель не стал долго раздумывать; он наехал на телеги, давя их гусеницами. Мы лишь молились, чтобы не взорвались уложенные на телеги мины!

Командир роты спросил у меня, где я нахожусь, и я запустил в небо бело-зеленую ракету.

– Это за деревней… это невозможно! – ответил он мне сдавленным от волнения голосом.

Я выстрелил еще одну сигнальную опознавательную ракету.

После этого командир роты понял, где я нахожусь, но также и осознал представившуюся благоприятную возможность ударить по русским с тыла. Он повел роту по склону холма и запросил сопровождения мотопехоты. Я попытался укрыться в саду и с нетерпением ждал подхода роты. Какое направление мне прикрывать? Куда стрелять? Фронт был повсюду. Поэтому я постарался сделаться как можно меньше и незаметнее и стрелял только тогда, когда по мне открывали огонь. Ожидание продлилось, как мне казалось, целую вечность. Наконец поблизости от того места, где я находился, появились первые танки, и в одном из них мой ротный Лекшарт. Он лишь покачал головой и сказал:

– Мне следует задать тебе заслуженную взбучку, но у меня нет времени.

Затем он засмеялся, и все мы пошли на штурм деревни, где взяли 800 пленных и захватили 60 телег, 12 противотанковых и 10 тяжелых орудий. Это не считая винтовок и минометов.

Командира роты со мной примирило то, что успех был достигнут без потерь.

– Но я едва не наложил в штаны, господин Бикс! – прорычал он. Верно ли я расслышал? Действительно ли он произнес «господин Бикс?» Значит, этот раунд я у него выиграл.

Было время и для веселья

Из дневников Ганса Шойфлера

Кролевец – 26 сентября.

Штаб 4-й стрелковой бригады был переформирован. Мы дислоцировались в леске у дороги на Глухов.

Вместо погибшего обер-лейтенанта Либе адъютантом назначили лейтенанта Германа. Лейтенант Шторк стал начальником связи вместо тяжело раненного лейтенанта Бельца. Всех оставшихся в живых членов штаба бригады слили воедино. Я снова был начальником связи взвода. Радиоцентр 7-го моторизованного разведывательного батальона под командованием фельдфебеля Шмука влился в наши ряды. Пополнение в личном составе на смену убитым и раненым товарищам пришло прямо из Германии. Чрезвычайно лощеного с виду унтер-офицера – по крайней мере, именно таким он нам показался – придали нам в качестве связного-мотоциклиста. Мы смотрели на него с недоверием, поскольку он был одет в новехонький мундир и бриджи, которые все еще топорщились на нем складками. Его сапоги были начищены до блеска. Мы забыли, что когда-то давным-давно и мы выглядели так же, как и он. Но наша форма и манеры с течением времени изменились не в лучшую сторону.

Когда новичок явился ко мне с докладом, он щелкнул каблуками – щелк – и отбарабанил шаблонный доклад на совершенном армейском немецком. Это меня смутило, а товарищи ободряюще ухмыльнулись. Я видел, что новичок посчитал нас бандой лесных разбойников. В его разговоре с другим унтер-офицером я услышал слово «оболтусы» и поймал брошенный украдкой презрительный взгляд. Меня не удивляло, что держался он особняком.

По численному составу мы снова были полностью укомплектованы. Оставался большой вопрос, занимавший всех нас:

– Кого назначат командиром бригады?

Затем мы получили радиограмму: «Прислать в дивизию командирский «кюбель» за командиром бригады».

Итак, у нас появился ключ к разгадке. Это был не полковник из 4-й танковой дивизии, поскольку у него уже имелась собственная машина. Судя по всему, это был совершенно незнакомый нам карьерист. Наш энтузиазм изрядно подвыдохся.

Прошло совсем немного времени, прежде чем машина с вымпелом командира бригады стремительно свернула в наш лесок. Мы столпились вокруг нее, обуреваемые любопытством. Сначала мы увидели показавшуюся из машины трость, ощупывающую дорогу. Затем после некоторого усилия стала видна и вся фигура – выглядевшая чертовски знакомой. Легкий шепот пробежал по лесу. Возможно ли это? Да, так и есть. Это был «наш» Заукен. Безусловно, он все еще хромал, но самым главным было то, что он вернулся! Моральный дух мгновенно поднялся до небес. Обер-фельдфебель штабной роты Герцог хотел построить людей, но полковник приказал ему не делать этого. Он пожелал поприветствовать каждого лично. Он пошел от машины к машине и нашел дружеские слова для каждого. Но он был несколько разочарован, найдя много новых лиц. Война за время его отсутствия собрала свою дань.

Постепенно стали опускаться сумерки. Пользуясь затишьем, мы разбили палатки. Кто-то из товарищей заиграл на гармошке. Вскоре образовался круг. Мы тихо пели старые и новые песни. Полковник приказал мне – как одному из немногих оставшихся ветеранов – рассказать ему, что произошло за это время. Мы медленно прогулялись с ним по полевому лагерю.

Новый унтер-офицер как раз забирался в свою палатку, расположенную на небольшом отдалении от остального «свинарника» и пытался застегнуть её изнутри. Но ему не слишком это удавалось. Затем он услышал наши шаги.

– Приветствую вас! – произнес он уставным тоном.

Полковник лукаво поглядел на меня и ответил в таком же официозном ключе:

– Что прикажет господин унтер-офицер?

– Застегни эти чертовы пуговицы! – приказал тот изнутри палатки.

Полковник положил на землю свою трость и стал застегивать пуговицы.

– Приказ выполнен, господин унтер-офицер!

Вслед за этим командующий бригадой демонстративно щелкнул каблуками. Судя по всему, истинно армейская манера, с которой все это было проделано, не вписывалась в представление унтер-офицера обо всем этом «свинарнике». Доброжелательным, но снисходительно-покровительственным тоном новичок спросил изнутри палатки:

– Как тебя зовут, солдат, и из какого ты взвода?

– Полковник фон Заукен, назначенный командующим бригадой! – последовал ответ.

Верх палатки мгновенно взлетел к небесам; полы парусины защитного цвета словно пончо висели вокруг вытянувшейся по струнке, но невидимой фигуры.

– Прошу извинить, господин полковник! – раздался из палатки сильно приглушенный голос.

Из темных кустов раздался взрыв абсолютно неуставного смеха, потому что солдаты давно поняли, что там происходит.

Рывок к Орлу

Из доклада 5-й танковой бригады о результатах выполнения боевой задачи

30 сентября 1941 года в 5:35 4-я танковая дивизия вместе с боевой группой Эбербаха пересекла линию фронта к востоку от Глухова. В это время стало известно, что противник занял несколько высот и деревню Эсмань. На протяжении последних нескольких дней он прощупывал пути вперед тяжелыми танками.

Дивизия получила боевую задачу начать наступление на Севск. Наступление шло успешно даже несмотря на то, что западная окраина вытянутой в длину деревни Эсмань была занята врагом. Русские танки появлялись также на пути наступления, но они отошли в деревню после того, как три из них оказались подбиты. Погода была туманная. Эсмань взяли около полудня и очистили силами следующей за танками моторизованной пехоты. Несколько танков противника, появившиеся на флангах, были подбиты. Два тяжелых русских танка долго держали оборону на восточном конце деревни. К полудню они отступили за железнодорожную линию, к которой наши боевые машины вышли в 11:40. Русские танки занимали умело оборудованную позицию за заминированным проездом под полотном железной дороги и блокировали его своим огнем. Их было трудно достать огнем артиллерии, поскольку насыпь 5-метровой высоты закрывала обзор. Возвышенность к востоку железной дороги также была занята противником. В результате 2-й батальон нашего полка пошел в обход с востока, чтобы выйти в тыл неприятелю и расчистить путь наступления 1-му батальону. К северу от Вольной Слободы батальон вступил в бой с отходящими вражескими танками. Машина командира 6-й роты обер-лейтенанта Вольшлегера была подбита и загорелась. Он перешел в другой танк и подбил два наступавших танка противника. Враг отошел; дорога для 1-го батальона была расчищена. В 15:00 два батальона установили связь между собой, после того как был разминирован проезд под полотном железной дороги, а также второе минное поле вдоль пути наступления.

Продолжавшееся наступление – на этот раз с 1-м батальоном в авангарде – было эффективно поддержано силами люфтваффе. Истребители подверглись мощному зенитному обстрелу из перелесков вокруг деревни Круглая Поляна. Начало темнеть. Поэтому полковник Эбербах решил занять круговую оборону на ночь. В течение ночи можно было слышать, как противник оставлял лес по крайней мере со своими зенитными орудиями.

1 октября – боевая группа Эбербаха выступила в 7:00 по обе стороны от оси наступления. Противник большей частью своих сил отступил. После этого наступление развило темп. Был быстро преодолен противотанковый ров. Произошел короткий бой на мосту к югу от Севска. В 11:05 передовые танковые подразделения вошли в Севск, воспользовавшись налетом пикирующих бомбардировщиков Ю-87 «Штука». Все мосты оказались целы. Было захвачено два вражеских самолета.

Чтобы воспользоваться благоприятно складывающейся ситуацией, авангард под командованием подполковника Хохбаума выступил в 12:00. Перед ним была поставлена боевая задача наступать прямо на Дмитровско-Орловский для того, чтобы перерезать железную дорогу Харьков – Брянск, пересекавшую направление наступления. Генерал-полковник Гудериан посетил полк и передовые танковые подразделения и поблагодарил их за службу.

8-я рота вместе с 3-й ротой саперного батальона дивизии захватила 15 тяжелых гаубиц и 60 тягачей на возвышенности вокруг села Новоямское. Вслед за этим, получив питание и дозаправку, авангард выступил вперед. Авангард вскоре догнал 5-ю роту, которая за 30 минут до этого вырвалась вперед и взяла мост в Ступино. Этот мост также был целым. Поражало, как русским к тому моменту не удалось взорвать ни одного моста. В 16:30 вышли к железнодорожной ветке; при нашем подходе к ней движение на ней продолжалось. Пути были взорваны. После наступления темноты танки вышли к мостам в селах Упорой и Халчевское и прошли по ним. Оба моста были целы. Противник почти не оказывал сопротивления, но раскисшие дороги затрудняли наступление, особенно для моторизованной пехоты.

Вышли к Дмитровску-Орловскому и в 21:30 заняли его, после преодоления сильно заболоченной местности и прохождения по двум мостам через реку Несса. Когда передовая рота достигла центра населенного пункта, стоявший там гарнизоном батальон начал отходить. Русские солдаты были в ужасе, увидев, что немецкие танки въезжают на городскую площадь.

2 октября, после того как боевая группа Эбербаха прибыла в Дмитровск-Орловский, авангард получил приказ наступать на Кромы – насколько позволяла ситуация с топливом. Выступили в 13:45. Авангард в тот день двигался даже еще быстрее. Дороги, раскисшие от прошедшего накануне днем дождя, успели немного подсохнуть. В селении Лубянки было захвачено 50 кубометров топлива. В 16:20 был захвачен мост в Чувардино. Он горел, но его удалось потушить. Русские оказались неспособными где бы то ни было занять заблаговременно подготовленную оборону. Но в дело вступила советская авиация. Не только авангард, но и следующие за ними подразделения подвергались непрекращающимся атакам как с бреющего полета, так и с большой высоты. В большинстве передовых подразделений насчитали 37 таких налетов. Русские топливохранилища близ пути наступления были вовремя спасены от уничтожения. Перед тем как стемнело, передовые танковые подразделения вышли к крупному железобетонному мосту в городе Кромы и захватили его в целости и сохранности.

Русский батальон в Кромах был застигнут врасплох за подготовкой полевых укреплений. Был остановлен рейсовый автобус, и его пассажиров заставили выйти. Переводчик танкового полка позвонил начальнику почтового отделения в Орле и уверил его, что никаких немцев не видно. Вокруг Кром выставили охранение, и войска расположились на отдых. Продвигаться дальше из-за нехватки топлива было невозможно.

Утром 3 октября прибыло несколько грузовиков с топливом. Несмотря на это, положение с топливом продолжало оставаться весьма напряженным.

Когда командир бригады отдал приказ наступать на Орел, подполковник Хохбаум по своей инициативе уже начал приготовления к наступлению. После того как войска выступили, был получен приказ из штаба дивизии, эхом подтверждавший принятое решение. Мы просто читали мысли друг друга. В 11:00 танки двинулись вперед. Воздушные налеты русских усилились. Они шли непрерывно по всему пути наступления вплоть до Дмитровска-Орловского.

Аэродром к юго-западу от Орла обнаруживал себя постоянными взлетами и приземлениями бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей. Когда около 15:00 первую батарею 105-мм орудий вывели на позицию и она открыла огонь по аэродрому, воздушные налеты противника немного ослабли. Одни самолеты были уничтожены на земле; другим пришлось взлететь, но не удалось приземлиться. К вечеру появились немецкие истребители. В дополнение к нашим зениткам им удалось сбить несколько самолетов.

Двум из передовых танков обер-лейтенанта Вольшлегера удалось прорвать оборонительные позиции русских к северу от Проминка и захватить мост через Оку, в 3 километрах к северу, как раз в тот момент, когда русские, уже начавшие его разрушение, намеревались его завершить. Пошедшие по мосту танки подверглись сильному обстрелу из противотанковых орудий, в результате завязавшегося ожесточенного боя было потеряно 3 наших танка. Только после часового боя танков артиллерия и спешившиеся мотоциклисты смогли очистить лес к северу от хутора. В ходе боя было захвачено 4 зенитных орудия и 80 пленных. Затем они быстро продвинулись вперед и помогли Волльшлегеру в трудной ситуации.

В результате разрушения уже упомянутого моста через Оку он стал непроходим для танков, но им удалось форсировать реку вброд неподалеку от него. Моторизованный пехотный батальон смог перейти реку по мосту; затем саперам пришлось чинить его. С противоположной стороны танки и моторизованная пехота снова встретили сильное сопротивление противника. Несмотря на это, им удалось взять деревню и перелесок, где было захвачено еще 100 пленных. Но затем наступление захлебнулось, столкнувшись с сильным огнем со стороны военно-воздушной базы, выступающей вперед наподобие бастиона с другой стороны насыпи и со склона перед ней. В бригаде, проконсультировавшись с находившимся на передовой командиром дивизии, стали ждать подхода артиллерии и обеспечения огневого прикрытия. Мотоциклисты расположились слева и справа от дороги и приготовились к атаке. Затем в 16:30 после артиллерийской подготовки они пошли вперед. Противник – два батальона десантной бригады, переброшенные на передовую на самолетах, – сражался с беспримерным мужеством. Наши передовые танки подверглись обстрелу из противотанковых орудий, их также забросали бутылками с зажигательной смесью. Два танка загорелись. Почти все танкисты, которым удалось выбраться из танков, были ранены. И лишь благодаря образцовому взаимодействию между танками и моторизованной пехотой наступление – шаг за шагом – удалось продолжить.

3-я мотоциклетная рота обер-лейтенанта Бергиуса взяла склон холма к востоку от дороги; обер-лейтенант Роде и его 2-я мотоциклетная рота пробились вплоть до насыпи к западу от дороги. В лесу 1-я мотоциклетная рота под командованием обер-лейтенанта фон Гауппа вела ожесточенный ближний бой. Танки были повсюду, помогая своим товарищам из 34-го мотоциклетного батальона. Потери с обеих сторон были тяжелыми. Нередки были рукопашные бои. Ручные гранаты – в том числе несколько брошенных из танков – решили исход схватки. Наступили сумерки, но бой продолжался до глубокой ночи. Четыре сотни русских солдат были взяты в плен; остальные либо были убиты или вышли из боя и отступили под покровом темноты. Потери мотоциклистов также были тяжелыми. Успех был достигнут ценой 16 убитых и 42 раненых. В танковом полку были тяжело ранены лейтенант Эйлер и лейтенант Бюркнер. Несколько командиров танков получили ранения в голову.

В это время обер-лейтенант Волльшлегер прорвал позиции противника и продвигался к Орлу. На улицах этого города он уничтожил 20 противотанковых орудий. Некоторые из них отремонтировали прямо перед тем, как установить на позициях против наших танков. Он пробился к вокзалу, воспрепятствовав эвакуации ценного военного имущества, в том числе 15 небольших бронеавтомобилей и запчастей к самолетам. Затем он продвинулся еще на 2 километра по городу, а затем вернулся, чтобы с несколькими танками захватить и удержать вокзал и важный мост через Оку до подхода дополнительных сил, подошедших приблизительно в 19:00.

Город Орел с 120-тысячным населением (по переписи 1939 г. – 110,6 тыс. – Ред.) – важный автомобильный и железнодорожный транспортный узел, резиденция областного партийного аппарата и западный штаб НКВД – оказался в руках немецкой 4-й танковой дивизии.

240-километровая полоса между Глуховом и Орлом была преодолена за четыре дня боев, невзирая на угрозу флангам и при почти постоянных воздушных атаках. Захваченных запасов топлива и продовольствия было достаточно для снабжения целой полевой армии в течение двух недель.

4 октября основные силы дивизии подошли к Орлу. В полдень русские танки атаковали вокзал, где немцы уже успели организовать оборону. Два 52-тонных русских танка (очевидно, КВ-2 со 152-мм орудием. – Ред.) были подбиты. Потерян один наш танк. В ходе атаки погиб обер-лейтенант Пфистер.

Рейд на Орел

Артур Волльшлегер, обер-лейтенант и командир 6-й роты 35-го танкового полка

В ранние утренние часы 3 октября 1941 года нас разбудил рев моторов атакующих советских бомбардировщиков и истребителей-бомбардировщиков. Это значило, что русские знали, что им грозит. Они задействовали всю наличную авиацию. В результате мы отклонились от главного направления наступления, которое противник пытался блокировать всеми имеющимися в его распоряжении средствами.

Со своими 6 танками я шел далеко впереди основных сил 35-го танкового полка, следовавших за нами, вместе с другими подразделениями 4-й танковой дивизии. Советская авиация на бреющем полете безостановочно проносилась у нас над головами. Она искала цели среди подразделений, которые следовали за нами. Почему они нас не атаковали? Во-первых, они не могли представить, что немецкие танки ушли так далеко вперед. Во-вторых, я применял простую уловку: размахивал белой стороной моей карты. Одну и ту же игру я повторял с каждой группой самолетов; всякий раз это срабатывало.

Мы подошли к деревне [Малая] Фоминка. Это была небольшая, вытянувшаяся вдоль дороги деревня, расположенная в нескольких сотнях метров перед опушкой леса. Согласно моей карте, за ней располагался мост. Мы медленно двинулись вперед. Если Орел вообще собирались оборонять, то это следовало делать у данного моста. Мы заняли огневые позиции на окраине деревни, под покровом садовых деревьев. Я приказал Юппнеру обеспечить мне огневое прикрытие, пока мы попытаемся совершить бросок через мост. Внезапно здесь разверзся ад.

Слева от ведущей к мосту дороги занимали позиции 8 противотанковых орудий. 2 противотанковых и еще 2 полевых орудия находились справа. 2 наших танка были подбиты. Но дороги назад не было. Юппнер и я на всей скорости, на которую только были способны наши танковые моторы, устремились на позиции противотанковых орудий. Идя вперед практически под их стволами, мы по узкой дороге миновали лес, пересекли мост, въехали в еще один перелесок, где располагался временный лагерь красноармейцев, а после этого под прикрытием леса выкатили на полигон орловского гарнизона. За ним мы увидели летное поле аэродрома и стали свидетелями лихорадочных взлетов и посадок. Очень заманчиво было пойти туда, но меня волновал мост, который русские как раз уничтожали. Нам удалось несколькими выстрелами обратить их в бегство. Затем мы несколько часов стояли в укрытии, наблюдая и докладывая в тыл. С советской стороны ничего не происходило. Только находившиеся в непосредственной близости самолеты постоянно пролетали над нами.

Наконец подошел наш батальон. С моторизованной пехотой и артиллерией он прорвался через оборонительные позиции противника. Обсудили подготовку к продолжению наступления. Мои экипажи не слишком обрадовались, когда узнали, что снова пойдут впереди, поскольку мы уже потеряли 2 танка и несколько наших хороших товарищей погибло. Кроме того, наша боевая мощь составляла всего 4 танка.

Первой целью была дорога, ведущая к насыпи, прикрывавшей город с запада. Следуя по небольшому уклону местности, мы колоннами рванули вперед к нашей цели и быстро вышли к дороге. По моему приказу там остановились. Но старинное непреложное правило танкистов таково: «Неподвижный танк на поле боя – это прекрасная мишень!»

Итак, мы двинулись дальше. Перед нами оказался проезд под дорогой, ведущий в город. Подобные проезды всегда таили сюрпризы. Несколько дней назад я уже убедился в этом на собственном опыте. Оставалось только одно: отходить, а затем прорываться! И это удалось! Широкая дорога, ведущая в Орел, лежала прямо перед нами. Мы на всех парах устремились вперед.

Городская жизнь была в полном разгаре. Когда жители Орла увидели нас, они побежали в здания и переулки, белые как привидения. Дребезжа и раскачиваясь, свое право проезда попытался осуществить трамвай и даже зазвонил в звонок. Но разорвавшийся прямо перед ним осколочно-фугасный снаряд принудил его остановиться. Пассажиры попытались выбраться из переполненных транспортных средств, но поняли, что деваться некуда. 2 наших танка, следовавшие один за другим на дистанции 300 метров, не позволяли никому и ничему их остановить. И таким образом мы стремительно вышли к большому железнодорожному мосту. Здесь сделали короткую остановку и обыскали мост на наличие взрывчатки, но ничего не обнаружили. После этого мы оставили один танк охранять мост. Затем рванули к вокзалу, чтобы остановить железнодорожное сообщение. Еще один танк был оставлен там. После этого я попытался силами оставшихся боевых машин захватить большой мост через Оку. Моей главной боевой задачей была также и защита этого моста. Поскольку карты города у меня не было, я рискнул поехать по трамвайным путям, которые действительно привели меня к мосту. Мы полностью осмотрели его и определили, что его не подготовили к подрыву. Мы охраняли этот важный объект вплоть до подхода остальных частей батальона и других подразделений 4-й танковой дивизии. Наши танки до подхода других подразделений в течение трех часов находились в большом городе одни.

4 октября русские бросили в контратаку тяжелые танки. Мы наблюдали этот бой как очевидцы, практически со смотровой площадки. На протяжении вечера 3 октября меня с моими экипажами направили на третий этаж административного здания железной дороги. Наши 4 танка расположились друг возле друга рядом со стеной здания и были хорошо замаскированы. Ранним утром нас разбудил мощный взрыв. Двери распахнулись настежь, оконные стекла задребезжали. Мы в испуге бросились к окнам. Рядом с нашими танками стоял тяжелый советский танк, который обстреливал город. Мы не могли понять, чем он ведет огонь; мы лишь стояли и смотрели. Но после нескольких выстрелов он развернулся и, не обращая внимания на наши танки, покинул «наш» город, скрежеща гусеницами.

Вот таков был наш рейд на Орел. За неполные четыре дня боев мы прошли 240 километров. За это время мы захватили 30 стратегически важных мостов и нанесли противнику существенный урон, если говорить о ценной военной технике. Самое важное: мы захватили автодорожный и железнодорожный транспортный узел Орел.

Танк PZ II 01 в пригородах Орла

Г. Шёффель, ефрейтор 2-го батальона 35-го танкового полка

Было 3 октября. Мы наступали на Орел. Я был заряжающим в командирском танке Pz II 01 2-го батальона – в экипаже майора фон Юнгенфельда. Наводчиком пушки был лейтенант Ойлер. Мы сделали короткую остановку в перелеске. Перед нами лежало 500 метров открытого поля, за которым шли деревья, а далее виднелись первые дома города Орла. На открытом поле перед собой мы увидели несколько странных куч грязи.

По радио поступил приказ выступать. Мы выстроились в боевой порядок углом назад и пошли в атаку. Неожиданно ожили кучи грязи перед нами. Со всех сторон загрохотало. В заблаговременно оборудованных стрелковых ячейках за вывернутой наверх землей сидели русские. Мы открыли огонь из пулеметов и медленно подошли к окраине города. Я включил вентилятор, чтобы вытянуть пороховой дым. В противном случае в тесной башне можно просто задохнуться. Русский солдат бросил в нашу машину бутылку с зажигательной смесью; на броне вспыхнул огонь.

– Все из танка! – приказал фон Юнгенфельд. Несмотря на солидную комплекцию, ему удалось быстро выскочить из люка башни. Я также распахнул люк и выпрыгнул. За мной сидел начальник связи, лейтенант Бюркнер. Лейтенант Ойлер и механик-водитель унтер-офицер Бредель эвакуировались с другого борта. Для танкиста это странное чувство – спрыгивать на землю в разгар атаки. Мы поползли за нашу горящую машину. Русские открыли огонь из своих стрелковых ячеек со всех сторон. Мы отстреливались из пистолетов, как только могли. Несколько оказавшихся поблизости наших пехотинцев оказали нам товарищескую огневую поддержку. Несмотря на это, лейтенант Бюркнер, лейтенант Ойлер и унтер-офицер Бредель были ранены, поскольку русские сосредоточили огонь на нас. Когда я выпустил последний патрон из личного оружия, за нашими спинами раздался оглушительный грохот. Обер-фельдфебель Габриель, заметивший наше трудное положение, привел с собой 5 танков и открыл огонь из всех имеющихся видов оружия.

В этот момент мы получили короткую передышку, и я смог немного осмотреться. Майор фон Юнгенфельд сидел рядом с гусеницей нашего танка. На нем по-прежнему был микрофон, разорванный кабель висел на уровне живота. Он нажимал тангенту микрофона и сердито повторял снова и снова:

– Лекшарт, вперед… Лекшарт, вперед…

Я слегка обезумел после всего произошедшего и поэтому грубо схватил командира за плечо, поднес ему к носу оборванный кабель и заорал на лучшем мюнхбергском (северо-восток Баварии. – Ред.) диалекте, на который только был способен:

– Не видишь, что кабель перебит?

Несколько секунд он смотрел на меня непонимающим взором, затем сорвал микрофон и, выругавшись, бросил его на землю.

Прошло всего несколько минут, прежде чем появился Лекшарт. Но не потому, что каким-то образом услышал сообщение, которое не транслировалось, а просто потому, что у танкистов нюх на неприятности. Наш Пампас перебрался в другой танк и продолжил вести свой батальон в направлении Орла. Подъехал медицинский бронетранспортер и забрал раненых. В этот момент я посмотрел на наш горящий Pz II 01. Что ж, и тебе не повезло. Собственно, все было не так плохо, как казалось. Вентилятор высосал из машины гарь. И мне удалось погасить танк. В тот же вечер наш Pz II 01 снова сражался у вокзала Орла.

Бои за Мценск

Из доклада 5-й танковой бригады о результатах выполнения боевой задачи

Нашему танковому полку не предоставили отдых. Он получил приказ силами 1-го батальона 4 октября взять мост в селении Ивановское. В этом они преуспели, но тяжелые танки противника на противоположной стороне моста сделали переправу наших танков невозможной.

5 октября 2-й батальон получил приказ взять Лепешкино после атаки «Штук» (Ю-87) и затем подойти к Ивановскому. Первоначально все шло хорошо, но, когда группа фон Лаухерта атаковала Мценск, она столкнулась с большими силами противника, имевшего танки, «катюши» и пехотные подразделения. С трудом и тяжелыми потерями удалось продвинуться лишь до возвышенности к востоку от моста. Дальше пройти не удалось.

6 октября танковая бригада получила приказ наступать на Мценск силами 5 танковых рот, мотоциклетного батальона, зенитной батареи 88-мм орудий, дивизиона тяжелых реактивных минометов и 2 артиллерийских дивизионов. Танки выступили в 9:00 после короткой артиллерийской подготовки. Противник оставил свои позиции. Мост через речку Роковая был подготовлен к подрыву, а броды по обоим берегам заминированы. Несмотря на это, мост попал в наши руки целым. Затем танки пробились вперед к возвышенности на противоположном берегу реки. Там были вкопаны 4 советских малых танка, а также установлено 7 противотанковых орудий. Они открыли огонь. После короткой схватки боевые машины противника были уничтожены, а противотанковые орудия смяты. Русские стрелки из своих окопов бросали ручные гранаты по нашим наступающим танкам. Мотоциклисты уничтожили русских пехотинцев в ближнем бою.

Когда наши танки достигли высоты, их обстреляли тяжелые русские танки. Наш танк был подбит. Экипажу удалось выбраться из него без потерь.

Завязалось неравное танковое сражение. Снаряды из орудий наших танков рикошетили от тяжелой брони русских танков. Вражеские же снаряды без труда пробивали лобовую броню наших танков. Чтобы немного уровнять шансы, на позиции установили 88-мм зенитное орудие. Ему удалось подбить танк противника, но затем оно получило прямое попадание. Командир батареи был ранен; артиллеристы расчета убиты или тяжело ранены. Вторая зенитка после трех выстрелов также получила прямое попадание. Затем наши танки отступили к гребню высоты достаточно далеко для того, чтобы задействовать только свои танковые орудия. Русские войска подошли ближе. Мы ничего не могли с этим поделать. Русские открыли огонь прямой наводкой с берега реки. Появились раненые. Был ранен адъютант 1-го батальона, обер-лейтенант Эссер.

Нам противостояло 25 тяжелых русских танков, и мы ничего не могли с ними поделать. Они постоянно держались на дистанции. Оттуда они могли без труда нас подбивать, а орудия наших танков не могли их пробить[38]. Несколько наших танков были подбиты. Мы еще немного отступили с холма. Наступать в этот момент было немыслимо. В районе объектов удара открыли огонь две артиллерийские батареи. Им удалось подбить один русский танк прямым попаданием. То, что русские танки пошли вперед, сделало ситуацию критической. Возвышенность, на которой мы находились, не слишком подходила для обороны, поскольку наши позиции просматривались с обеих сторон. Постепенно мы пришли к выводу, что нам, вероятно, следует оставить проклятый плацдарм.

Спокойно и организованно колесные машины и дивизион тяжелых химических минометов отступили по мосту. Мотопехота отошла назад небольшими группами.

На склоне впереди в этот момент остались только танки, 105-мм орудие и 6-я рота 103-го моторизованного артиллерийского полка. 8 русских танков перешли в наступление. Когда они перевалили за гребень холмов, один из них был подбит 105-мм орудием, а остальных вынудили отступить. Наши боевые машины медленно вернулись на холм. Началась новая танковая атака противника, на этот раз вперед шло 25 машин. Наша рота отступила. Десяти русским танкам удалось продвинуться вплоть до артиллерийских позиций; остальные 15 обеспечивали точное огневое прикрытие.

В этой критической ситуации ни у кого из бойцов не сдали нервы. Артиллерия и танки вели огонь из всех имеющихся стволов. Русские вплотную подошли и окружили наши позиции, но ни один расчет не бросил орудия. В некоторых случаях танки противника были всего в 10–20 метрах от огневой позиции. Три русских танка были подбиты нашим артиллерийским огнем, который велся прямой наводкой. Обер-лейтенант Краузе устроился в засаде под прикрытием зелени и прямой наводкой подбил два русских танка. Аналогичным образом русский танк удалось подбить лейтенанту Кёнигсфельду.

У одного русского танка заглох мотор. Лейтенант Кремер и фельдфебель Алльгайер воспользовались благоприятной возможностью. Они вспрыгнули на стального колосса, широко распахнули люк доступа моторного отсека и топором уничтожили стартер. Русские развернули башню, и двое наших прокатились, схватившись за нее. Затем они залепили смотровые щели грязью. Немецкий артиллерист, которого танк переехал и чья стопа застряла в ведущем колесе, был освобожден. После этого слепого монстра облили топливом и подожгли[39].

Затем большая часть русских танков была подбита; остальные обратились в бегство. После этого боевая группа получила передышку, и танки отошли на противоположный берег реки. Оборонительные позиции оборудовали у ближней стороны дороги. В ходе ожесточенного танкового боя полковник Шнайдер и майор фон Лаукат лично корректировали огонь орудий. Танк командира бригады при отходе был поражен русским снарядом. Начальник связи бригады, лейтенант Небель, был тяжело ранен.

В это время стало темнеть. Противник больше не проявлял активности. Началась вьюга. Бойцы боевой группы промокли до костей. Укрыться было негде. При тех силах, которыми располагал противник, новой атаки можно было ожидать в любой момент. Поэтому мосты и железнодорожный переезд были основательно заминированы.

7 октября наступление 4-й танковой дивизии на Мценск натолкнулось на массу танков русской танковой бригады вблизи железнодорожной станции Отрада. В танковом бою обе стороны понесли тяжелые потери. Продолжение фронтального наступления по магистрали было пресечено благодаря умелому расположению вражеских танков. Некоторые из них были вкопаны в землю. Во второй раз танковый полк вынужден был отступить перед лицом численного превосходства противника[40]. Моральный дух упал.

Несмотря на все это, командир дивизии решил 9 октября продолжить наступление тремя боевыми группами. Был получен приказ, чтобы танки не наступали по обеим сторонам шоссе Орел – Мценск до тех пор, пока боевая группа Гролига и боевая группа фон Лютвица не возьмут противника в клещи вокруг деревни Воин.

В 6:30 боевые группы выступили со своих позиций. Дождь и снег превратили дорогу в грязную кашу. Мотоциклистам пришлось оставить свои машины. Они наступали в пешем строю между танками.

После атаки «Штук» (Ю-87) боевая группа Эбербаха смогла перейти мост в 6 километрах к северо-востоку от Новой Отрады. С самого начала наступления русские бомбардировщики и штурмовики наносили удары по нашим колоннам вдоль дороги, несмотря на присутствие воздушного прикрытия наших истребителей. Значительные потери были среди идущих сзади машин. Из-за грязи не было возможности рассредоточиться.

Когда танки подошли к деревне Воин, русские танки, противотанковые орудия и полевые орудия открыли по ним мощный заградительный огонь. В тот момент продвижение вперед на данном участке стало невозможно. Только имевшему чутье на подобные вещи обер-лейтенанту Волльшлегеру со своей 6-й ротой удалось выйти к мосту северо-восточнее деревни Воин. Он доложил, что мост цел. Ему удалось продержаться, укрывшись за склоном. Впервые за время здешних боев в сражении участвовали пусковые ракетные установки русских (гвардейские минометы БМ-13 и БМ-8-36, получившие прозвище «катюши». – Ред.)

В 13:00 после продолжавшейся несколько часов артиллерийской подготовки танковая бригада смогла продолжить наступление. Она взяла высоту на дальнем конце деревни Воин и пробилась вперед к следующей череде холмов западнее Сухарево. Здесь тяжелые русские танки еще раз открыли огонь, и он снова оказался настолько силен, что даже помышлять о наступлении было невозможно, несмотря на поддержку, оказываемую с воздуха «Штуками». Один из наших танков получил прямое попадание и загорелся.

Боевая группа Гролига вела бой против больших сил противника, поддерживаемых танками, в деревне Шеино. Первоначально боевая группа фон Лютвица продвигалась вперед успешнее, но затем столкнулась с хорошо замаскированными русскими танками в деревне Малое Думчино. Выдвинутое вперед противотанковое орудие было уничтожено прежде, чем успело занять боевую позицию. Танки противника отошли, когда группа отважных немецких солдат атаковала их бутылками с зажигательной смесью и связками пороховых зарядов. Затем танки заняли такие позиции, к которым было невозможно подойти незамеченными. Любое наше движение немедленно встречалось пулеметным и артиллерийским огнем. 88-мм зенитное орудие было обнаружено, когда его попытались установить на огневую позицию; русские вывели его из строя двумя снарядами.

В это время наша моторизованная пехота на дороге из Мценска наблюдала движение всевозможных колонн противника. В южном направлении катили новые колонны вражеских танков. Окапывалась русская пехота. Огневые позиции занимали артиллерия и ракетные пусковые установки. После наступления темноты командир дивизии решил прекратить наступление.

Вдоль магистрали тяжелые русские танки продвинулись вперед настолько, что им удалось заметить скрытую позицию Волльшлегера. И вновь та же картина: снаряды из наших 50-мм танковых орудий отскакивали от толстой брони русских танков, не причиняя им никаких повреждений. Одновременно русские подбили 2 наших танка первыми же выстрелами. Наша 105-мм пушка и 88-мм зенитка еще не были установлены на позиции, чтобы оказать нам поддержку. Поэтому командир бригады решил отвести 6-ю роту назад за возвышенность. Во время отхода было подбито еще 2 танка, а также машина артиллерийского наблюдателя и бронетранспортер саперов. Русские могли видеть каждое наше движение. Они обрушили шквал огня из ракетных установок на возвышенность в деревне Воин. В руках танковой роты осталась только высота у противоположной стороны моста. Все остальные подразделения отошли на позиции в деревне Воин и вокруг нее. В схватку включилась авиация противника. С наступлением темноты пошел снег. Несмотря на обход с обоих флангов, лобовая атака боевой группы Эбербаха завершилась большими потерями личного состава и боевой техники. Неудача подействовала угнетающе.

Тем не менее в дивизии решили вновь продолжить наступление на следующий день. Его предполагалось вести двумя группами, которые попытаются обойти фланг противника и перестроившимися подразделениями. Боевая группа Эбербаха получила приказ при поддержке приданной ей боевой группой Гролига атаковать с правого, а боевая группа фон Заукена вместе с приданной ей боевой группой фон Лютвица – с левого фланга. По фронту 2-й батальон 33-го пехотного полка получил приказ держать оборону по обе стороны дороги и поддерживать контакт с противником в течение ночи.

10 октября неожиданно наступила зима. Сильный снегопад сделал дорогу из Воина в Шейно практически непроходимой. В 5:00 боевая группа Эбербаха выступила из деревни Воин и в 7:00 силами гусеничных боевых машин подразделения подошла к Шейно. Высланная с первыми лучами солнца в направлении Мценска разведка подразделения доложила: танки противника в районе Волково – Селько. Позиции пехоты и противотанковых орудий разведаны. Мост через ручей в Селько для танков непроходим. Брод поблизости предположительно заминирован. Все это говорило о том, что наступление ожидается трудным и, возможно, малоэффективным, как и накануне днем. Во время совещания командного состава полковник Гролиг рекомендовал воспользоваться вьюгой для схода с дороги и, таким образом, оставаясь не замеченными тяжелыми русскими танками, внезапно ворваться в Мценск, перейдя реку по возведенному русскими понтонному мосту, о котором доложила воздушная разведка. Проходим ли этот расположенный к юго-востоку и не являющийся частью дорожной сети мост для танков, было вопросом другого порядка. Таким образом, окончательное решение было нелегким. Все колесные машины оставались позади, как и более тяжелая артиллерия, в распоряжении которой имелась лишь половина боеприпасов, а их подвоз был едва ли возможен в настоящий момент. Горячей пищи мы не видели с самого Орла. Моторизованная пехота располагала всего лишь ручными гранатами и почти не имела боеприпасов для пулеметов. Кроме всего прочего, бойцы были измотаны и промокли до костей.

Несмотря на все это, в 10:30 танковая бригада выступила из Шейно. Мотопехотная рота расположилась на броне танков; остальная часть батальона Мовитца двинулась вперед в пешем строю. Зенитки, батарея 105-мм орудий и артиллерийские наблюдатели следовали за танками.

В снежном буране видимость едва достигала 200 метров. Обер-лейтенант Волльшлегер вел вперед свою 6-ю роту. Он нигде не встретил противника. Рота пересекла гряду холмов в стороне от дороги и прибыла прямо на то место, где располагался юго-восточный мост. Русская охрана моста спряталась от танков за стогами сена. Танки их тут же разметали; запальные шнуры и подрывные заряды были обезврежены. В 12:00 первые танки, стреляя из всего наличного вооружения, ворвались в город Мценск. Трофеями оказались две батареи ракетных пусковых установок и 3 зенитных орудия. Затем обер-лейтенант Волльшлегер с тыла вышел к крупному западному мосту.

Противник смог быстро оправиться от неожиданности. С противоположной стороны западного моста располагались тяжелые танки. Они входили в город. Но на этот раз наши танки, хорошо замаскированные за домами и в садах, открыли по ним огонь прямой наводкой. Таким образом обер-лейтенанту Эренбергу и обер-лейтенанту фон Гредтелю удалось подбить 2 русских танка. И хотя с полдюжины танков прорвались, далее в тылу они были встречены другими нашими танками. Один из этих танков был подожжен, а другие ушли, дымя. Один из наших танков, у которого заклинило гильзу в казенной части пушки, получил попадание.

На северной окраине города раздался рев моторов многочисленных танков противника. Другие танки были также замечены вблизи западного моста. Ситуация становилась тем более критической, поскольку последний немецкий танк при пересечении юго-восточного моста повредил его и сделал непроходимым. В результате 105-мм пушку и тяжелые зенитные орудия пришлось тащить через реку на канатах. Ситуация была крайне угрожающей; отступить стало невозможно.

Саперы, которые сопровождали танки, заложили на магистрали 15 мин. 105-мм пушку наконец установили на позицию. В этот момент тяжелые танки противника одновременно пошли в атаку с западного и тульского направлений. Один из танков противника подорвался на мине; другой был подбит 105-мм пушкой. Это дало нам время на передышку. Затем в пешем строю стали подходить солдаты 33-го пехотного полка, командир полка и командиры батальонов шли впереди. Они немедленно были задействованы в южной части города, где сильное давление оказывала пехота противника. В направлении Тулы было задействовано всего несколько танков вместе со взводом стрелков и двумя зенитками. Именно там русские наступали силами 6 тяжелых танков и пехоты в то самое время, когда войска противника появились у западного моста. Ситуация вновь стала критической. 88-мм орудиям удалось подбить 3 русских танка. Это также остановило наступающую вражескую пехоту. Остальные танки отошли.

К вечеру мотоциклисты смогли пешком переправиться через мост на юго-востоке. Они держались мужественно, ведя ожесточенные бои. Затем им наконец удалось создать небольшой плацдарм на противоположной стороне западного моста. К полуночи был установлен контакт с находившейся слева боевой группой фон Заукена.

Противник закрепился в домах в северной части города. С возвышенности каждое движение встречалось огнем танков и артиллерии. Ночь была холодной и промозглой. Командир 3-й роты обер-лейтенант Краузе, которого бойцы ласково называли Пикра, был убит на окраине Мценска. Количество боеспособных танков уменьшилось настолько, что из них сформировали батальон, командование которым принял на себя подполковник Хохбаум.

На протяжении ночи с 12 на 13 октября танки были отведены с передовых позиций. Мотопехота приняла на себя задачи по обороне чрезвычайно важного плацдарма на другом берегу реки Зуша в Мценске. Командование всеми находящимися здесь силами взял на себя полковник фон Заукен.

Взятие Мценска 10 октября 1941 года

Генрих Эбербах, полковник и командир 5-й танковой бригады

Приказ о наступлении на Мценск 10 октября был отдан, несмотря на предыдущее отступление. Этот город, расположенный в 40 километрах к северо-востоку от Орла, представлял собой естественный оборонительный бастион в излучине реки Зуша. Его обороняли крупные силы русских.

Находящаяся под моим командованием 5-я танковая бригада состояла из 35-го танкового полка (минус одна рота), 33-го пехотного полка (минус 2-й батальон), 34-го мотоциклетного батальона, 2-го дивизиона 103-го артиллерийского полка, 88-мм зенитной батареи и батареи 105-мм орудий. Ей поставили боевую задачу наступать на Мценск из деревни Шейно (к югу от дороги на Тулу) с отклонением к юго-востоку.

9 октября 35-й танковый полк имел 30 боеспособных танков; среди них несколько Pz IV с короткими (24 калибра) 75-мм орудиями.

Разведка обнаружила позиции противника с противотанковыми орудиями и тяжелыми танками на всех ведущих к Мценску дорогах. Проведенное накануне днем наступление закончилось более чем безнадежно.

Во время совещания командного состава полковник Гролиг предложил продвигаться вперед без дорог по холмам, используя в качестве преимущества разразившийся в тот момент снежный буран. Он предложил вести бригаду к недавно сооруженному противником понтонному мосту на юго-восточной окраине Мценска и затем, перейдя по нему, войти в город. Полковник Гролиг был знаком с местностью в результате боев, происходивших накануне днем.

Решение наступать именно таким образом было непростым. Если бы буран закончился, русские увидели бы боевую группу и нанесли бы по ней удар силами своих тяжелых танков (в основном средних Т-34. – Ред.) и артиллерии. Более того, оставался вопрос: являлся ли мост вообще проходимым для наших танков? В 33-м пехотном полку осталось совсем немного ручных гранат и практически отсутствовали боеприпасы для пулеметов. В тот момент на подвоз рассчитывать не приходилось. Грузовики моторизованной пехоты вязли в грязи. Это означало, что пехота не поспевала за танками; вместо этого ей приходилось танки «догонять». У артиллерии оставалась лишь половина исходного табельного боекомплекта, и она была в состоянии взять с собой только его часть, поскольку грузовики с боеприпасами беспомощно вязли в грязи. 34-й мотоциклетный батальон не мог присоединиться к боевой группе и следовать за ее наступлением по крайней мере в течение двух часов. Кроме того, бойцы были измотаны, их моральный дух упал в результате отхода ранее, одежда на них была мокрая, и они промерзли до костей. Некоторые из них не получали горячего питания с самого Орла. В любом случае никто не видел полевых кухонь на протяжении последних трех дней. Наконец, бой в городе с танками и численно во всех других отношениях превосходящим противником, да еще и в разгар снегопада, был очень рискованным предприятием. В подобной ситуации лишь отвага и фактор внезапности могли дать шансы на успех.

И вновь обер-лейтенант Волльшлегер повел вперед передовую роту (6-я рота 35-го танкового полка). Рота пехотинцев разместилась на броне танков. Остаток пехотного батальона шел следом в пешем строю. Батарея 88-мм зенитных орудий и батарея 105-мм полевых орудий следовали за танками. 2-й дивизион 103-го моторизованного артиллерийского полка первоначально вышел на позицию для прикрытия наступления боевой группы. Их наблюдатели сопровождали танки.

И фактически боевая группа смогла подойти к Мценску, не будучи замеченной противником. Охрана понтонного моста была сметена. В 12:00 несколько наших танков ворвались в город, ведя огонь из орудий. Вражеские колонны были разметаны, «катюши» и зенитные орудия захвачены, а после боя удалось выйти к мосту на западной окраине. Запальные шнуры и подрывные заряды были обезврежены.

Но понтонный мост в конце концов не выдержал. Однако саперному подразделению, стремительно следовавшему в бронетранспортерах за наступающими, удалось его починить, пока русские быстро приходили в себя от неожиданности. В конце концов оставшимся танкам удалось пройти по мосту. Пушки тянули по одной на канатах.

На другой стороне западного моста находилось восемь тяжелых (средних. – Ред.) танков русских, двигавшихся в город. К тому моменту наши танки успели занять замаскированные позиции под прикрытием домов и садов и позволили русским танкам подойти на дальность выстрела прямой наводкой. 3 русских танка были подбиты; остальные после этого отступили. Несмотря на это, ситуация в довольно большом городе, полном вражеской пехоты, оставалась критической. Тяжелые (в основном средние Т-34. – Ред.) танки русских находились не только на противоположной стороне западного моста, такие же танки видели и к северу от города. Когда через некоторое время они вновь пошли в атаку как с западного, так и с тульского направления, один из них наехал на мину, а еще один был подбит только что установленной на огневую позицию 105-мм пушкой.

Примерно через полтора часа в пешем строю подошел 1-й батальон 33-го пехотного полка и немедленно начал зачищать южную часть города от пехоты противника. В середине дня, когда русские вновь пошли вперед с тульского направления силами 6 тяжелых танков, поддерживаемых пехотой, 88-мм зениткам удалось подбить 3 из них, а оставшиеся немедленно отступили.

В это время 2-й дивизион 103-го моторизованного артиллерийского полка занял огневые позиции в городе и начал обстрел все еще численно превосходящих сил противника. Вечером в пешем строю подошла моторизованная пехота. По пути в город она была атакована. В этот момент западный мост был наконец взят и с северо-восточной окраины города началась его зачистка от русской пехоты. В полночь прибыли передовые подразделения левого фланга боевой группы дивизии (4-я пехотная бригада).

Нам не удалось полностью зачистить город вплоть до следующего дня, и после наступления темноты последовало еще несколько атак тяжелых танков противника, в ходе которых еще два из них были подбиты.

Вплоть до самого вечера ситуация с боеприпасами оставалась источником беспокойства. Господствующую высоту на северо-западе никак не удавалось отбить у противника. У русских было там две дивизии – 6-я гвардейская и 41-я кавалерийская, – а также 7 батарей, в том числе тяжелых и дальнобойных, и тяжелые танки. Их артиллерия, в отличие от нашей, не испытывала недостатка в боеприпасах.

Баланс? В период с 4 октября (начало наступления на Орел) до 10 октября (взятие Мценска) боевая группа понесла следующие потери личного состава и боевой техники:

убитых: 2 офицера, 22 унтер-офицера и рядовых;

раненых: 7 офицеров, 76 унтер-офицеров и рядовых;

безвозвратные потери: 8 танков, 2 88-мм зенитных орудия, 1 105-мм орудие и 1 105-мм легкая гаубица.

Временное выбытие из строя танков в результате боевых повреждений: 10.

Противник понес следующие потери:

366 пленных;

38 танков;

18 орудий;

7 «катюш»;

45 грузовиков и тягачей;

6 минометов;

24 пулемета[41].

Оборона Мценска

Из дневников Ганса Шойфлера

13 октября. С одной стороны, мы были напуганы, оставляя командный пункт в Волково, который в течение многих дней находился под мощным обстрелом русской артиллерии. Истебители-бомбардировщики и бомбардировщики постоянно крыли нас так, что мы чуть не пошли ростками в картофельных ямах. Иногда мы были счастливы, когда нас отправляли искать порыв линии, поскольку это означало хоть какую-то смену обстановки и разнообразие. Наземные линии связи повреждались снова и снова. Едва нам выпадал час спокойствия, как наши танки и артиллерийские тягачи опять разрывали их. Поэтому, когда мы покидали командный пункт, слез никто не лил, тем не менее из всех возможных мест оказаться в аду у Мценска было немного тревожно. Маршрут просматривался противником на всем протяжении. Русские регулярно устраивали «охоту на кроликов», когда мы оказывались на перекрестках, проезде под железной дорогой и прежде всего на мосту.

В 16:00 мы отдельными группами покинули Волково. Казалось, нам сильно повезло, поскольку над долиной реки Зуша повисли густые клочья тумана. Мы не могли разглядеть возвышенности на противоположном берегу реки. А это означало, что парни на той стороне тоже не могли нас видеть. Широко рассредоточившись, мы прокрались к мосту. Переждав артиллерийский залп, мы без потерь пересекли временный мост. Затем заняли приготовленный командный пункт в центре города. Хотя на возвышенности прямо перед нашим носом было полно русской артиллерии, артиллерийский огонь в тот момент был сносный. Но к вечеру началось. Мы находились прямо в середине проложенных наземных линий связи. На нас обрушивался залп за залпом. Мы были счастливы, вернувшись на командный пункт. Когда обрушился шквал огня, мы похватали свои одеяла и спустились в подвал, в пекарню. Сначала спали там хорошо, но, когда внутрь влетело окно вместе с рамой, я мгновенно проснулся. Двери были разбиты; штукатурка сыпалась со стен. Снаряд за снарядом рвались во внутреннем дворе. Разумеется, все наземные линии связи были давно порваны. Мы подготовились искать разрывы, когда полковник фон Заукен приказал нам немного подождать, пока утихнет самый свирепый обстрел. Затем мы устремились во внутренний двор. Что за прелестная картина! Наши машины были изрешечены осколками; шины спущены. Ни одна машина не работала; большая часть радиооборудования разбита. Прямое попадание уничтожило телефонную станцию. Все линии связи шли через нее. У нас не было много времени на все это; нам скоро следовало бежать, поскольку мы уже снова слышали странный отрывистый вой со всех сторон. Казалось, русские запустили в нас все свои боеприпасы! То было фантастическое советское оружие, «сталинские оргбны» («катюши». – Ред.)! Неплохое, заметьте!

Белые как мел, мы сидели в подвале перед коммутатором; это редкость, что наземная линия связи уцелела. Мы едва починили ее, как представление началось опять! Постепенно это начинало действовать на нервы. Всякий раз, как русские видели нас на улицах, фейерверк запускали снова: мииию-ратш, мииию-ратш! А между этими легкими снарядами разрывалось несколько тяжелых, сотрясая наш закуток. Русские стреляли в каждого солдата. Неудивительно, поскольку мы практически прыгали у них перед носом, как на сервировочном блюде. Ремонтники постоянно сновали туда и обратно. Им приходилось перебежками носиться от дома к дому и на брюхе латать перебитые линии связи. Задыхаясь, они с трудом спускались по лестнице, переводили дыхание и затем убегали чинить следующую линию. Радиосвязи тоже не было, поскольку радисты не могли сидеть в своих машинах. Пользоваться можно было лишь оборудованием в бронированных машинах. Чтобы связаться с дивизией, мы сняли рацию с машины и перенесли ее в подвал. Но кабель антенны или саму антенну снова и снова разбивали осколки снарядов. Несмотря на это, переноска рации сняла громадный груз с наших плеч. Нам не надо было выходить, чтобы произвести ремонт, пока у русских не пройдет приступ ярости. Постепенно мы перешли к нормальной работе. Полки и батальоны последовали нашему примеру. Мы настроили второй приемник для них на общую частоту.

18 октября. Только что «Штуки» (Ю-87) поднялись над возвышенностью и сбросили свой бомбовый груз. Их бомбы упали посреди столь ненавистной нам русской артиллерийской позиции. Мы могли видеть бегущих русских невооруженным глазом. Но затем самолеты улетели, и мы остались расплачиваться по счетам. На нас обрушился град огня, словно русские хотели сказать: «Не лезьте! Мы по-прежнему здесь!» Они палили 10 минут из всего, что у них было, а было у них на удивление много стволов. Взрывная волна от разрывов снарядов задула свечи в подвале. В темноте мы услышали со всех сторон крики раненых и заваленных:

– Санитар… санитар!

Я убежден, услышь те чудовищные крики высшие политические руководители, войны стали бы редкостью. Помогли чем могли; эвакуировали раненых и похоронили погибших.

Мы провели так 6 дней, как доисторические люди, живя в сырых холодных пещерах. Забаррикадировали вход во внутренний двор, поскольку тяжелые русские танки продолжали атаковать город. У входа в подвал установили взведенные и готовые к действию противотанковые тарельчатые мины, поскольку они оставались единственным средством, способным справиться с этими тяжелыми монстрами. Наши противотанковые орудия против них были бессильны. Мы окрестили их «армейскими дверными молотками»[42].

Русская артиллерия стреляла настолько точно, что невозможно было отделаться от ощущения, что их наблюдатель находился где-то в городе. Поэтому мы получили приказ проверить все выглядевшие необычно телефонные линии и полевые кабели. В процессе проверки некоторые линии, соединенные с местными наземными линиями связи, были разрушены.

Однажды мы попытались протопить наш подвал, поскольку холод пронизывал буквально до костей. Немедленно разразился ад. Русские накрыли наш дом таким сильным артиллерийским огнем, что одно это погасило огонь. После этого днем мы ничего не предпринимали, топили только ночью и очень сухими дровами, чтобы не видно было ни дымка. В светлое время суток ни одной машины на улицах города не появлялось. Только ночью «разносчики» пайков осмеливались перейти мост. Мы разогревали содержимое консервных банок в походных кухнях. В Мценске ничего съедобного не было.

Постепенно в нашей каморке стало неуютно. В темноте скреблись крысы и мыши; сверчки стрекотали день и ночь, а по нашим одеялам ползали жуки всех мыслимых видов.

Кто-то нашел патефон с одной-единственной пластинкой. Из громадного жестяного раструба в будни и по выходным монотонным пронзительным гулом разносилось: «I came from Alabama across the large pond…» Мы выучили наизусть каждую царапину на пластинке, но, несмотря на это, продолжали ее ставить, пока ее звуки не тонули в еще более ужасном завывании артиллерийских снарядов и тявканье пулеметов. Ничего другого нам не оставалось, как только сидеть здесь и слушать звуки, доносящиеся снаружи.

Соседний дом, где располагались саперы, накануне загорелся. Чтобы предотвратить распространение огня, его пришлось взорвать. В результате у нас вылетели все уцелевшие оконные стекла. С этого момента ни проблеска света в нашем крысятнике мы не видели[43].

23 октября. Несколько дней ходили слухи, что нас отводят с фронта. Наконец мы узнали, что все это были не более чем просто слухи. Хотя мы по-прежнему гнили в подвале, в Мценске и вокруг него происходило множество событий. Готовилось наступление из пригорода. Наша тяжелая артиллерия вела огонь через реку Зуша. Снаряды пролетали над головами и рвались перед нами на возвышенности. Мы прокладывали наземную линию связи, чтобы соединить пригородные районы. Лило как из ведра. Но это по меньшей мере означало, что нам не досаждала русская авиация. Над нами пролетали наши воздушные разведчики; русские берегли бое припасы, чтобы не выдать свои позиции.

24 октября. Вчерашнее наступление захлебнулось. Русские позиции слишком хорошо укреплены. Тридцать немецких батарей стоят у нас за спиной. Нам придан полк «Гроссдойчланд» («Великая Германия»). На огневые позиции вывели тяжелые реактивные минометы. В люфтваффе обещали щедрую поддержку сегодняшней атаке.

10:00. Начало наступления. Тяжелые реактивные минометы (6-ствольные 158,5-мм Nebelwerfer) производят залп за залпом по возвышенности; бомбардировщики «Хейнкель-111» сбрасывают бомбы на позиции русских батарей и заставляют их замолчать; снаряды наших орудий проносятся над нами и рвутся в русских траншеях. Снова и снова наши танки шли вперед, чтобы прорвать русские позиции, но, как казалось, безрезультатно. За одной линией окопов, через которую прорывались наши танки, следовала другая. Система обороны уходила на 10 километров в глубину. Противотанковые заграждения, минные поля и очаги противотанковой обороны лишали наши боевые машины возможности смять позиции противника. Я наблюдал это ужасное зрелище в свой стационарный бинокль с крыши нашего командного пункта.

Было 22:00. Страшный день подходил к концу. Танки всего танкового корпуса были сосредоточены в одном месте. Это были потрепанные, изношенные развалюхи. Но они сражались, как в старые добрые времена. Хотя им не удалось полностью прорвать линии обороны русских – они продвинулись всего на 500 метров, – но они уничтожили все перед русскими позициями. Советская оборонительная система оказалась вскрыта. Начиная с 20:00 боевая группа Эбербаха вела бои в тылу противника.

Саперы обнаружили вражескую станцию радиоперехвата. Противник прослушивал наши дальние переговоры и был прекрасно информирован о наших действиях. Мы снова шли через минные поля и чинили линии связи. Пленные сообщили нам, что против нас стоит гвардейская дивизия, воздушно-десантный корпус, танковая бригада с 90 танками T-34[44], полк противотанковых орудий и большое количество артиллерии.

25 октября. Наша воздушная разведка доложила: «На дороге Мценск – Тула формируются колонны противника». Мы предположили, что враг решил оставить свои позиции и отступить в направлении Тулы. Дозоры обнаружили, что окопы на возвышенности больше не заняты. К югу от города русские с первыми лучами солнца перешли в наступление при поддержке танков. Намеревались ли они сковать наши силы, чтобы иметь возможность беспрепятственно отступить по дороге?

13:00. Оборона 10-километровой глубины на дороге к Туле была прорвана. Боевая группа «Эбербах» вышла к городу Чернь; 35-й танковый полк вместе с сократившимся до батальона полком «Великая Германия» прошли еще 122 километра за Чернь[45]. Боевая группа фон Заукена была на окраине Каменки. Противник отступал. Местность была напичкана тысячами мин. Нередко русские зарывали авиабомбы, снабжая их взрывателями нажимного действия. Все саперные подразделения занимались разминированием. «Штуки» (Ю-87), «Хейнкели-111», истребители налетали на противника и преследовали отступавших русских на бреющем полете.

Когда полковник Эбербах обустраивался в доме в городе Чернь, там обнаружили мертвого русского полковника танковых войск с пистолетом в руке. Он покончил жизнь самоубийством. Из его бумаг стало ясно, что он был командиром танковой бригады, которая столь ожесточенно и упорно сражалась с нашим танковым полком. Судя по всему, он не захотел пережить позор, вызванный разгромом его бригады. Полковник Эбербах отдал честь своему храброму противнику и приказал похоронить его.

5-я танковая бригада открывает путь на Тулу

Герман Хосс, обер-лейтенант и начальник связи 5-й танковой бригады

Быстрый захват 4-й танковой дивизией Орла 3–4 октября 1941 года стал для русского военного командования неприятной неожиданностью, и он грозил охватом Москвы с юго-востока. В направлении Орла в спешном порядке перебрасывались элитные соединения, в том числе 4-я танковая бригада полковника Катукова, которая затем остановила наступление нашей дивизии у деревни Воин и города Мценска. Также эти бои стали первым примером настоящего боевого применения T-34 против 2-й танковой группы (с 5 октября 2-й танковой армии) Гудериана. Начиная с 7 октября небольшой город Мценск и линия реки Зуша с обоих берегов стали крепостью, которую оказалось невозможно взять в лоб и которую противник постоянно укреплял. Широкие минные поля блокировали местность вокруг города и дорогу на Тулу. И лишь под прикрытием разразившегося снежного бурана боевой группе Эбербаха (33-й пехотный полк и 35-й танковый полк) удалось взять город Мценск и два моста через Зушу.

Для развития наступления Гудериан планировал осуществить левофланговый охват из Мценска через Зушу в район Черни силами группировки частей и соединений различных видов войск. В этом секторе ответственности 3-й танковой дивизии, как раз у впадения Зуши в Оку, боевые группы в составе танков дивизии, мотопехотинцев и саперов совместно с танками 18-й танковой дивизии и дополнительно приданными артиллерийскими и зенитными частями должны были форсировать Зушу и открыть дорогу в Тулу через Чернь. Командование и управление этой необычайно крупной группировки войск было изъято из компетенции 4-й танковой дивизии. Гудериан возложил полную ответственность именно на полковника Эбербаха и штаб его 5-й танковой бригады. А поскольку, с учетом имеющихся у нас сил, мы против ожидаемых T-34 не могли совершить никакого решающего перелома в исходе сражения, эскадрильи пикирующих бомбардировщиков Ю-87 «Штука» получили приказ задействовать всю мощь для бомбардировки с воздуха. А в это время нашей 4-й танковой дивизии поручили неблагодарную задачу лобовой атаки противника на его укрепленных и заминированных позициях и сковывания его до момента начала и успешного развития маневра флангового охвата.

21 октября штаб 5-й танковой бригады двинулся в направлении позиций 3-й танковой дивизии. С ним был взвод связи бригады, предоставленный 79-м батальоном связи танковой дивизии. Он остановился в селе Тельчье, так как штаб дивизии располагался в местной школе. На входе в здание стояло гигантское чучело бурого медведя, которое берлинцы прихватили с собой и таскали потом повсюду как талисман[46]. Флаг дивизии был в его левой передней лапе. 3-я танковая дивизия как раз расставалась со своим получившим повышение командиром, генералом Моделем, и встречала нового, Германа Брайта, ранее командовавшего 36-м пехотным полком. Трудно было не заметить некоторого облегчения в связи с отъездом Моделя, поскольку он был суровым начальником.

Из села Тельчье мы передислоцировались на участок боевых действий в деревню Карандаково близ Зуши. Река здесь делает широкий изгиб, и там и в деревне Рошенец планировалось возвести через нее военные мосты. Противоположный берег был занят противником, но не слишком крупными силами. Главным препятствием стала погода. Распутица началась несколько недель назад, и дороги к реке казались непролазными от бездонной грязи. Пройти по ним могла только гусеничная техника, и топлива для этого требовалось в пять раз больше обычного. Но на сей раз мы были ко всему этому готовы.

22 октября, сразу после того, как стемнело, мотопехота форсировала реку. Пехотинцы пробились вперед в близлежащие районы на противоположном берегу и создали плацдарм, необходимый для возведения мостов. Но подходы к берегу реки превратились в основную проблему. Саперам не хватало тягачей, в результате от сооружения моста в деревне Рошенец пришлось отказаться для того, чтобы получить возможность сосредоточить все усилия на строительстве моста в Карандаково. Противник начал обстрел района плацдарма, что замедляло темпы работы.

Тем не менее рано утром 23 октября мотопехотинцы вышли к цели своего наступления – «скирдовому холму» – и тем самым смогли обеспечить защиту плацдарма. В 10:30 мост был готов, но первый проехавший по нему танк повредил мост настолько серьезно, что потребовался полуторачасовой ремонт. Когда его завершили, прибыл новый командир дивизии, генерал Брайт, чтобы посмотреть на операцию по форсированию. Он поприветствовал всех нас, а мы знали его со времен Западной кампании. Около 12:30 3-й батальон 6-го танкового полка в полном составе пересек мост. За ним последовали штаб бригады и его машины и началось наступление на небольшую деревню Шеламово. К ней подошли в 13:00. Завязался ожесточенный бой с пехотой, артиллерией и танками, которых мы не могли видеть. Мы понесли первые потери от невидимых T-34. Подкрепления из тыла не подходили, так как мост обладал настолько ничтожной пропускной способностью, что все перешедшие по нему силы приходилось задействовать слева и справа для защиты флангов. Ночь, проведенная в Шеламово, была очень беспокойной.

Но к рассвету 24 октября к деревне Шеламово вышли также танки 2-й батальона 6-го танкового полка. Тем не менее атаку невозможно было начать сразу, поскольку «Штуки» не могли вылететь раньше 9:00. В 10:30 началась танковая атака – на фланг и центр позиции противника – к холму и в район деревень Малые и Большие Бережки. Для того чтобы справиться с тридцатьчетверками, мы использовали разработанную нами тактику применения приданных 88-мм зенитных и 105-мм орудий. Только они могли эффективно пробивать толстую броню T-34[47]. Как только мы сталкивались с ними, наши танки останавливались и затем немного отступали. Русские тридцатьчетверки немедленно шли вперед, и их удавалось подбить 88-мм зенитными и 105-мм орудиями, которые за это время устанавливали на огневые позиции. Но на установку на позиции 88-мм зениток уходило 10 минут; 105-мм орудия требовали для этого еще больше времени. Несмотря на это, тридцатьчетверки так яростно рвались в бой, что всегда попадались на этот трюк и несли немалые потери.

Повсюду было много пехоты противника и минных полей. Единственным способом выйти из положения было следование по колее, проложенной передовым танком; идущая впереди машина была готова пожертвовать собой. Первой жертвой был небольшой Pz I; его гусеницы оказались перебиты. Но командирскому танку штаба бригады – Pz IV В 03 – также не повезло. Однако команде посчастливилось найти брошенный и действующий танк T-34, с помощью которого удалось отремонтировать поврежденную машину.

Несмотря на все это, мы продвигались вперед, хотя всего лишь на второй передаче и при большом расходе топлива. Около 13:00 мы заняли местность вокруг Говорово, где наблюдали «Штуки», пикировавшие на цели, которые мы видеть не могли. Но, как нам стало известно позже, они добились огромного успеха. 2-й батальон 6-го танкового полка начал испытывать нехватку топлива; 2-й батальон 6-го танкового полка не мог начать новую атаку. Однако она была запланирована, и в 16:00 прибыла рота 18-го танкового полка и смогла нас дозаправить. В роте привязали полные бочки топлива к корме танков. Танки также тянули низкие прицепы с бочками с топливом, которые обычно буксировали тягачи – ценное военно-техническое новшество, применявшееся в период распутицы. Дозаправляться топливом прямо из бочек трудно, и это приводит к большим его потерям, но без топлива не сделаешь ничего.

Уже стало темнеть, когда подразделения снова были готовы к бою. Что нужно было делать? Решение мог принять только командир бригады; от этого решения зависел успех или провал всей операции. Как выглядела сложившаяся обстановка? По меньшей мере русские были потрясены, возможно, уже отступили. Тридцатьчетверки не могли использовать превосходство своих орудий в темноте. Решение полковника Эбербаха: двигаться в сторону поселка Чернь в темноте! И офицеры, и солдаты 6-го танкового полка молча согласились.

Русского крестьянина усадили в передовой танк показывать дорогу. Шум боя затих; выглянула луна. Мы тронулись в путь!

Сопротивления нам никто не оказывал; продвижение вперед шло быстро. Где бы мы ни останавливались на пути, мы видели следы, оставленные тридцатьчетверками. Должно быть, они прошли той же дорогой перед нами. Преград не было. Через некоторое время стали видны темные очертания железной дороги Мценск – Чернь – Тула. Что будет дальше?

Появился проезд под железной дорогой. Нервы были на пределе. Удастся ли пройти? Удалось! Мы миновали проезд. На некотором расстоянии мы увидели забитую отступающими вражескими колоннами дорогу из Мценска в Тулу.

Произошедшее далее стало настоящим ночным фейерверком. Командир бригады предпочел применить свою ночную тактику, отлично зарекомендовавшую себя во Франции, – захват колонн противника врасплох без единого выстрела, но 6-й танковый полк был этому не обучен. Мы двинулись по полевой дороге к шоссе. Затем прозвучал произведенный раньше времени выстрел танкового орудия. Разумеется, снаряд попал в грузовик с топливом, который немедленно вспыхнул и осветил ночное небо настолько ярко, что стало светло как днем. Начался дикий обстрел, но русские, бросив свой транспорт, кинулись в темноту.

Много там было и запряженных лошадьми телег, и нам стало жаль животных. Наша цель была достигнута, но у нас снова не было топлива. Мценск, служивший преградой на дороге, был обойден; дорога на Тулу для танковой группы Гудериана была открыта!

Мы заняли круговую оборону близ дороги. Еды не было, по крайней мере горячей. Полевые кухни все еще были за рекой Зуша и пробивались вперед через Мценск. Нас ожидала еще одна холодная ночь в танках. Неподалеку от нас виднелись крытые соломой избы. На картах именно это место называлось селом Чернь.

Едва заснув, мы тотчас были разбужены: взрывы и яркие всполохи пламени! Это командир 3-го батальона 6-го танкового полка, австриец капитан Шнайдер-Костальски, вместе с несколькими своими людьми подошел к тому, что в темноте выглядело как стога сена. Но, едва приблизившись, они обнаружили, что «стога» – это группа русских тридцатьчетверок, экипажи которых также устроились на ночлег. Это было то самое подразделение врага, которое противостояло нам в течение дня, по крайней мере в его конце. Капитан среагировал с быстротой молнии. Они мгновенно притащили из своих машин 3-килограммовые кумулятивные снаряды. Сняв ломики, прикрепленные с бортов тридцатьчетверок, они взломали ими проволочную сетку, закрывавшую крышки воздухозаборников в кормовой части танков, бросив туда заряды. Затем разразился ад. Несколько T-34 взлетели на воздух; остальные проснулись, как и мы. В несколько секунд ночь со всех сторон осветили вспышки выстрелов главных танковых орудий и трассирующие пули оружия более мелкого калибра и белых сигнальных ракет. Трудно было понять, где свои, а где чужие, в результате наши собственные противотанковые орудия получили попадание сзади, вероятнее всего из орудий наших собственных танков.

Однако вскоре бой достиг кульминации. На нас, несмотря на град огня из главных танковых орудий, неумолимо накатывал огромный русский танк. Снаряды наших танковых пушек и противотанковых орудий отлетали от него как горох. Он шел прямо на наш командирский танк. Это был КВ-52. Его главное орудие было задрано в небо. Возможно, в нем находился только механик-водитель. Количество попавших в него снарядов было неописуемо, но казалось, это никак на нем не отражалось. Я выпускал вверх одну белую ракету за другой, чтобы осветить местность и дать понять, где враги, а где свои. Это все, на что был способен командирский танк[48].

До столкновения между вражеским 52-тонным и нашим 22-тонным танком оставалось несколько секунд. Но затем, незадолго до того, как подойти к нам вплотную, он отвернул от нас и стал взбираться на дорожную насыпь, после чего исчез в темноте. Зенитка, которую установили на огневую позицию, не смогла его обнаружить. Этот водитель был смелым парнем!

Остаток ночи был ужасно холодным и неприятным. Глоток коньяка из фляги командира бригады явился сигналом начала нового дня. На дороге все снова стало возвращаться к жизни. Из района Мценска шли русские обозные колонны, и для них большим сюрпризом становилось то, что мы их весьма любезно задерживали и брали в плен. Перестрелок не было; большинство русских были измученными и замерзшими, в основном пожилыми людьми в промокшей от дождя брезентовой одежде. Во время короткой передышки я направился к ближайшим домам села Чернь, что едва не вышло мне боком. Там стояло множество брошенных русских грузовиков. Я как раз брал отличный русский бинокль, когда башня стоявшей у соседнего дома тридцатьчетверки начала разворачиваться. Мне удалось спрятаться от последовавшей затем пулеметной очереди, только совершив немыслимый прыжок. Судя по всему, команда танка тоже только что проснулась! На огневые позиции установили 88-мм зенитные орудия, но Т-34 уже успел сбежать в тыл. Позднее он, идя параллельно дороге, сопровождал нас на почтительном расстоянии.

В то утро 23 октября силами батальона 18-го танкового полка, который выдвинулся вперед, удалось взять Чернь, где затем нам опять пришлось сделать остановку из-за нехватки топлива. Нам едва удалось отбить немедленную контратаку русских танков и пехоты и удержать село. Но после этого топливо окончательно подошло к концу. Это продолжалось до полудня, когда по дороге из Мценска стремительно подошел наш 35-й танковый полк с полными баками бензина. Сзади на броне танков разместился батальон полка «Великая Германия». Командир бригады принял командование только что подошедшими формированиями. В мгновение ока был произведен обмен инструкциями по связи, и начался рывок к Туле!

Осталось упомянуть лишь одно – накануне отлично поработали «Штуки». В перелеске, куда они сбросили бомбы, стоял целый батальон русских танков – T-34, КВ-1 и КВ-2, многие подбиты – и все брошены экипажами. Сложилось ли все так удачно без «Штук»? Но, с другой стороны, полковника Катукова при этом уже не было. За его успехи в Воине и Мценске Сталин отозвал его, назначив командовать армией[49]. Его преемнику военная удача улыбалась не так широко, как Катукову. На его плечи легло тяжкое бремя разгрома 4-й танковой бригады между Зушей и Чернью. Мы на шли его в одном из домов в Черни, мертвого, сжимавшего в руке пистолет. Он не пожелал пережить разгрома танковой бригады, первой среди подобных соединений удостоенной Сталиным звания «гвардейская» после ее воссоздания в ноябре 1941 года[50].

На буксире Т-34

Вальтер Петер Нойнейер, взвод связи 5-й танковой бригады (убит в 1942 году)

Это было 25 октября. Мы форсировали Зушу с танками танковой бригады, обошли полосу минных полей к северу от Мценска и, описав широкую дугу, снова вышли на дорогу к Черни – в тыл противника. Неожиданно наш танк остановился на нейтральной полосе. Потек топливный насос. Где нам было взять запчасти? Когда у ремонтников будут гусеничные машины? Кто знает! По глубокой грязи несся мотоцикл с коляской.

– Стой! Ты из ремонтной роты? Слушай, нам чертовски нужна прокладка!

Забрызганный грязью унтер-офицер полез под брезент, достал ящик с инструментами и, запустив руку между гайками, болтами и шайбами, выудил… прокладку!

– Вот… вам повезло… это последняя!

Итак… все получилось. Механик-водитель, счастливчик, получил последнюю прокладку от мотоциклиста, который пробрался через грязь и, сверх всего этого, был из ремонтной роты. Этот день следовало считать красным днем календаря. Теперь механик-водитель колдовал на корме танка. Несколько поворотов ключа – и все было готово. Он воистину заслужил свой глоток кофе; горячий напиток помог ему взбодриться в жутком холоде и под непрекращающимся дождем. Мы тронулись, догоняя остальных. Мы даже успели догнать и присоединились к нашей стальной колонне на мосту.

Чувствовалось – атака в самом разгаре. Также было видно, как две боевые машины откатывались назад, в тыл. У одного из танков было отстрелено две трети ведущего колеса. У другого башня была скошена набок. На корме танка лежал мертвый наводчик орудия. Для этих двух танков на сегодня все закончилось; для нас только начиналось. Сзади высоко поднималась брызги грязи. Куски земли долетали до башни. Вся колонна медленно ползла по склону. На такой почве даже самый быстрый танк вынужден был ехать медленно. Рядом с нами один из танков забуксовал. Экипаж лихорадочно работал; им не хотелось отставать.

– Что случилось?

– Масло в свечах зажигания… неудивительно, учитывая дорогу!

Едва мы миновали забуксовавший танк, как наш водитель крикнул:

– Эта развалюха едет теперь всего на шести цилиндрах!

Но пока они совместными усилиями справились. На склон взобрались без видимых усилий. Мы подумали, что сможем посмотреть свечи позднее. Позже, совсем скоро, выяснилось, что дело не только в свечах зажигания. Нет, тут что-то еще. Из мотора сзади раздавался стук и скрежет, словно из локомотива. Водитель резко распахнул панель доступа в моторное отделение и обмотал руки тряпками, чтобы не обжечь их. Колонны проехали мимо нас; мы остались совершенно одни, насколько хватало глаз. Командир танка нахмурил брови. Эта незапланированная остановка ему не нравилась. Известно, что за спец в моторах их водитель. На гражданке он был владельцем кинотеатра. Но парень он был находчивый. К тому моменту он уже успел отвинтить панель доступа на дне корпуса. Слух его не обманул; протекало масло. Мы залили масло сверху, и оно дождем потекло вниз. Не оставалось сомнений – трещина в поддоне картера.

Нечего было и думать о том, чтобы продолжать двигаться вперед. Но как вернуться? Собственными силами нам этого не сделать, поскольку двигатель без смазки работать не сможет. Тягачей поблизости не было. Водитель и радист пошли в соседнюю деревню. Туда перебазировался промежуточный командный пункт бригады; мы могли отследить это по радио. Мы снова забрались в танк, поскольку снаружи дул холодный ветер. Капли дождя барабанили по броне. Через боковой люк башни и смотровые щели мы могли видеть фонтаны земли, когда артиллерия противника послала в нашу сторону несколько «горячих приветствий». Хотелось бы надеяться, что ничего не случилось с двумя товарищами по пути в деревню!

Затем мы услышали знакомый шум и увидели русский танк T-34, идущий прямо к нам. Черт, откуда он взялся? Мы с облегчением вздохнули, когда из башни этого оливково-зеленого колосса нам помахал рукой наш радист. Однако то мгновение ужаса продолжалось достаточно долго. А это значило, что ниже должен был сидеть наш водитель, руки на рычагах и озорная улыбка на лице.

Этот парень мог сотворить все что угодно. Затем он спрыгнул, и мы кинулись к нему:

– Что ты собираешься делать с этим драндулетом, Вернер?

– T-34 без труда отбуксирует нас назад. Он по-прежнему прекрасно работает. Подбит только что. Немного башня помята, и я не отыскал топливных баков. Давай, цепляй сюда буксировочный трос. Это не займет много времени.

Любопытная процессия медленно тащилась по жидкой грязи. Два бойца сидели по бокам в качестве своеобразного знака раннего оповещения для наших зениток, чтобы те не открыли по нас огонь. Все прошло отлично. Через четыре часа мы, миновав простреливаемую артиллерией зону, вернулись к реке.

Бой с великанами

Герман Бикс, обер-фельдфебель 7-й роты 35-го танкового полка

21 ноября 1941 года. Мы стояли близ города Узловая. Рота выдвигалась для атаки. Я был в передовом танке. К полудню мы вышли к окраине города. Иваны нас не опознали. Грузовики с русской пехотой ехали мимо меня, направляясь нам в тыл. Солдаты мне дружески махали. Я пропустил грузовики, но радировал Лекшарту, чтобы он их приветливо встретил.

На рыночной пощади, где магистраль разветвлялась, я не знал, куда поехать, поскольку уже два дня у меня не было карты. Командир роты посоветовал мне повернуть направо. Но иваны всполошились. Набитый пехотой грузовик внезапно остановился. Пехотинцы залегли. Вторая машина рванула на полной скорости. В этот момент мне пришлось раскрыть свои карты. Я выстрелил по машине осколочным снарядом. Это возымело ужасающий эффект. Я был счастлив. Грузовик был набит патронами для противотанковых ружей. Я дал некую передышку для своей подходившей роты. Затем услышал первый русский танк. По звуку это походило на КВ-1. Встреча с ним не являлась воплощением моей голубой мечты, поскольку мое орудие мало что могло сделать против этого стального колосса. С другой стороны, он мог без труда подбить меня с дистанции и в 1000 метров.

Бёкле радировал мне, что КВ-1 идет на него, и дал мне его точное местоположение. Я на танке рванул через ограду из штакетника. Жирный медведь был в 30 метрах передо мной. У меня были специальные снаряды, один из которых я зарядил, питая слабую надежду на то, что он, возможно, пробьет башню с такой дистанции[51]. Ничего не произошло после первого снаряда… или второго… или третьего. Но русский танк даже не обратил на меня внимания; он был самодовольно поглощен расстрелом Бёкле. Я радировал тому, что со своим орудием ничего не могу с ним поделать. Он ответил с хитрецой:

– Отстрели ему пушку, иначе тебе конец!

Я не воспринял его слова всерьез. Но мой стрелок, слышавший наш разговор, сказал, что мы можем все-таки попытаться так и сделать, поскольку в противном случае мы будем дураками.

Мы зарядили орудие и прицелились в ствол пушки КВ-1, прямо за маской. Один за другим мы выпустили три снаряда. В свой бинокль я не смог увидеть никакого эффекта, поскольку повсюду было полно дыма. Затем русский начал целиться в меня. Господи, помилуй нас!

Его орудие уперлось в ствол дерева. Затем КВ выпустил еще один снаряд в Бёкле. Я видел, как из люков повалил дым. Командир танка хотел выскочить из башни, но упал, не успев этого сделать. Мы подъехали и увидели три пробоины от снарядов в стволе орудия. Экипаж был мертв, поскольку последний снаряд взорвался в стволе.

Таким образом, это означало, что есть способ справиться с T-34 или КВ-1. Вам надо просто прострелить его орудие, а затем подождать, пока они сами себя подорвут![52]

Венёв

24 ноября. Подошли к городу Венёв. Мы зашли с тыла, где русские меньше всего нас ожидали. Я снова был впереди. Едва добравшись до городской площади, я услышал звук мотора тяжелого танка, разворачивающегося в непосредственной близости от меня. Мотор ревел; я слышал, что он подходит ко мне. Я направил танк за дом так, чтобы иметь возможность краем глаза видеть происходящее, выглянув из башни. КВ-1 на полном газу последовал за мной. Я хотел снова нырнуть в башню, но зацепился курткой и повис. Слава богу, он не выстрелил. Но почему? У него нет боеприпасов? Командир танка должен знать, что я бы так не поступил. Это давно не было ни для кого секретом.

Русский мчался вперед так, что камни летели из-под траков. Он собирался протаранить мой левый борт. Я заорал по внутренней связи:

– Отход!

Но водитель меня не слышал, потому что у меня слетел микрофон, когда я зацепился за башню. Этого еще не хватало, ко всему прочему! Я скользнул из башни вниз и, оказавшись перед люком водителя, подал ему сигнал рукой. Водитель сразу понял. Он налег на передачу и отскочил назад – и как раз вовремя. Громадный «медведь» пролетел мимо, врезался в стену, частично разрушил ее и застрял. Экипаж либо потерял сознание, либо испугался. С дистанции в 20 метров я произвел два выстрела в башню, но без успеха[53]. Русский танк попытался сдать назад. Он медленно начал движение.

Рота видела мою дуэль и открыла по КВ-1 огонь. Снаряд за снарядом ударяли в башню, но ни один из них не пробил ее. В 10 метрах от меня разыгрался невероятный фейерверк, русский практически выбрался из дыры в стене. Затем я вспомнил Узловую.

– Целься, как в Узловой! – заорал я.

Стрелок среагировал с быстротой молнии. Три снаряда один за другим вылетели из ствола. Я заметил, что рота прекратила огонь, поскольку рикошеты могли задеть меня. Затем я увидел, что мы дважды попали. После этого мы выпустили несколько снарядов в ходовую часть. В этот момент русские прекратили свои попытки. Я видел, как они выпрыгнули с боков машины[54] и исчезли в домах.

Харальд Нелес

На протяжении более чем двух месяцев перед каждой атакой молодой художник из Мюнхена втискивался в танк позади кресла наводчика орудия. Нам не слишком понравилось, когда его направили к нам. Что нам было делать с этим солдатом с кистью, который, будучи военным корреспондентом и художником, одним этим не может не докучать экипажам? Еще пара топчущихся в танке ног; еще одна пара легких в и без того спертом воздухе; еще один страх в критических ситуациях; но при этом никакой помощи в бою, – по крайней мере, так мы считали. И оказались абсолютно не правы.

Потому что Харальд Нелес сидел спокойно и тихо в своем уголке. Он записывал, делал зарисовки и набирался впечатлений. А во время боя он оказывался там, где был нужен, то заряжающим, то радистом – короче, мастером на все руки. Он был душой нашего экипажа и чудесным товарищем. Всякий раз, когда место позади наводчика орудия оставалось пустым, словно чего-то недоставало. Недоставало, конечно, «шарма». Вот насколько мы привыкли к его незаметности и юмору. Он стал одним из нас, наш Харальд Нелес.

Узловая – эпизод осени 1941 года

Герман Хосс, начальник связи 5-й танковой бригады

Была середина ноября 1941 года, и штаб 5-й танковой бригады вернули 4-й танковой дивизии. В пригородах Тулы началась позиционная война[55]. Мы с нашей частью, приданной в помощь LIII армейскому корпусу, также вернулись в район города Ефремова. В тот момент планировалось окружение обходом с востока через Дедилово и в Венёв и взятие блокировавшей общее наступление Тулы.

Мы стояли в Горячкино (юго-восточнее Щекино) на дороге в Дедилово. Построенный недавно поселок предназначался для шахтеров и состоял из двухэтажных домов. Планы наши были хороши, но мало чем подкреплялись. На картах, датированных 1918 годом, новые железные дороги и новые города обозначались фиолетовым цветом. Согласно обозначениям, планируемое наступление должно было пройти по совершенно новым районам. Обилие новых железных дорог, в том числе на главном участке из Донецкого бассейна до Москвы. Фиолетовым цветом были окрашены новые промышленные города: Донской, Узловая и Сталиногорск (с 1961 г. Новомосковск). Но в нескольких километрах за ними карты были белы, и данные на них отсутствовали. Что мы собирались делать, если бы нам пришлось идти на Горький? В информации, поступавшей прямо из ОКВ, говорилось о возможности наличия в этих новых промышленных городах заводов по производству резины и автомобильных покрышек, а кроме того, плантаций для выращивания необходимого сырья. Там предполагалось найти доселе неизвестные виды каучуконосов и доложить о них[56]. С учетом того, что в тот момент лежал снег и стояли морозы, задача была воистину странная.

Район, где предполагалось вести боевые действия, был также интересен и с географической точки зрения. После Валдайской возвышенности Среднерусская возвышенность самый высокий в Западной России регион с высотами почти до 300 метров (до 293 м. – Ред.) и самый холодный в России к западу от Урала (неверно. – Ред.). Дон, река донских казаков, берет свое начало близ города Сталиногорска; другие водные потоки, глубоко врезаясь руслом, впадают в Оку. С учетом царивших холодов склоны и русла этих рек и ручьев стали труднопроходимы. У нас не было зимних танковых гусениц, имевших траки с дополнительными зацепами. Стоило водителям и командирам танков ослабить внимание, возникала опасность скатиться с крутых склонов, словно на санях, и разбиться. Когда нам пришлось прийти на помощь LIII армейскому корпусу, мы таким образом потеряли несколько машин. Фронт проходил по небольшой реке Шиворонь, на которой расположено село Дедилово. Здесь стоял 12-й пехотный полк. 18 ноября планировалось наступление всеми остававшимися в распоряжении 4-й танковой дивизии силами и средствами.

Еще затемно мы двинулись вперед по совершенно обледеневшей дороге. Атаку предполагалось начать с первыми лучами солнца, но в данных обстоятельствах это был почти полдень. Было туманно, дым артиллерийского огня мешался с зимним туманом, создавая практически непроницаемую завесу. Мы не стали атаковать хорошо укрепленное село Дедилово, вместо этого обошли его слева. Оборонявшиеся были сибиряками и сражались насмерть. Реку перешли у села Бородино, затем с большим трудом поднялись по склону в направлении Быкова. Сопротивление было невелико, но снег требовал напряжения всех сил. Ветер наметал его в ужасные сугробы, и нам пришлось совершить несколько попыток, чтобы прорваться. Когда мы наконец остановились, чтобы дать возможность подойти пехоте, было уже снова темно. Мы получили приказ продолжать выдвижение к станции Дедилово, расположенной на значительном расстоянии от села на большой железнодорожной петле.

Наконец позади нас показался большой грузовик. Но он не остановился. Он промчался мимо нас на бешеной скорости. Мы узнали в нем русскую полевую кухню на автомобиле. Я прыгнул к пулемету, но из-за темноты ничего видно не было. Кроме того, он уже давно уехал. Мы были грустны и взволнованы одновременно. Нам хотелось есть, и полевая кухня в первую очередь помогла бы нам набить желудки. Скоро подтянулись танки и мотопехота, и мы без происшествий подошли к станции. Мы провели ночь в ее помещении; в конце концов, нас было не так уж много. Экипажи дюжины танков, рота пехотинцев 12-го пехотного полка вместе со своим командиром – места там хватило всем.

На следующий день, 19 ноября, мы смогли лучше понять свое положение. Станция Дедилово была простым, стоящим отдельно зданием на железной дороге, окруженным многочисленными надворными постройками. Отсюда шла линия на Тулу, а также две автодороги к небольшим шахтам. Основная магистраль, соединяющая Донецкий каменноугольный бассейн с Москвой, проходила на востоке. В 5 – 10 километрах в том направлении находился центр промышленного района город Узловая. Но город Узловая не был нашей целью; его должен был брать LIII армейский корпус, который подходил с юга. Прибыла группа наземной связи 79-го батальона связи танковой дивизии и установила связь с дивизией. Коммутатор установили в небольшой комнатке на станции. Цветными карандашами я изобразил на стене схему соединений. Это были телефонные линии, как на почте.

Снаружи перед железнодорожной станцией стояли машины офицеров и командиров взводов. Боевые машины 35-го танкового полка и моторизованной пехоты были разбросаны среди пристроек. Со стороны Узловой время от времени прилетали артиллерийские снаряды. Наконец раздался мощный взрыв, когда снаряд взорвался, попав в ствол дерева, стоявшего рядом со зданием станции. Град осколков изрешетил машины словно сито. Автомобиль полковника фон Лютвица пострадал сильнее прочих; раскуроченным оказался даже резиновый умывальник. Хозяин был очень расстроен, поскольку тот был его личной вещью. Ящик со всем его нательным бельем и т. д. был уничтожен в обозе, когда массы русских с оружием в руках прорывались из района Брянска на восток. В тот момент он остался в том, в чем был, а теперь и помыться стало проблемой.

Стрельба снова привлекла наше внимание к Узловой. Вскоре раздался телефонный звонок, взбудораживший всех:

– Русские танки идут со стороны Узловой!

Скопление людей и машин рассыпалось. Танки выдвинулись перед пристройками и встали на огневые позиции. Колесные машины спрятались за теми же домами и за скирдами соломы. Все бинокли повернулись к Узловой, откуда к нам действительно приближалась много танков. Напряжение нарастало и достигло точки кипения. Что это за танки? Их все еще не удавалось опознать. Если это тридцатьчетверки, мы все обречены, поскольку на подобной местности зашиты от них нет. Все знали это, и эта мысль почти осязаемо читалась в голове у каждого. Зловещая ситуация! Еще один крик вырвался из всех глоток:

– Это Т-26![57]

Мы сможем справиться с ними. Настроение с мрачного и унылого сменилось приливом боевого духа. Подпустить их поближе на хорошую дистанцию стрельбы! Затем заработали наши орудия; едва ли не каждый снаряд попал в цель. Наблюдать за этим было почти смешно. Всякий раз, когда очередной танк выходил из строя, двое или трое танкистов выскакивали из подбитой машины и бросались бежать по заснеженной равнине в сторону Узловой. Оставшиеся Т-26 повернули назад и скрылись в том же направлении.

Воцарилась фантастическая атмосфера. Посыпались шутки; черный юмор вызывал подавляемые взрывы смеха. Затем прозвучала еще одна тревога, и на сей раз с юга. Оттуда с расстояния 3 или 4 километра, прямо от горизонта по слегка наклонной равнине маршем шел пехотный батальон. Он направлялся от Узловой на запад. Разумеется, это был русский батальон, один из тех, что только что прибыл в Узловую. Наблюдаемая в бинокль картинка была прекрасна и вызывала в памяти военный парад. Впереди ехал командир на коне, за ним на строго определенном расстоянии штаб батальона, затем, тоже на лошадях, командиры рот, за которыми шли их роты, точно разделенные повзводно. Замыкали строй обозы. Это был образ из мирного времени. Возможно, именно его привлекательность подсказала нашему командиру бригады самый короткий за всю его военную карьеру приказ, состоявший всего из двух слов:

– Лекшарт, вперед!

Обер-лейтенант Лекшарт был исполняющим обязанности командира танковой роты. Он немедленно рванул на трех оставшихся у него танках. Меньше чем через час он вернулся, доложив о полном уничтожении батальона, у которого на этой ровной местности не было шансов и который сражался до последнего. Как все переменчиво! Всего час назад мы готовились с честью встретить полный разгром; все были в этом уверены. А сейчас мы – блестящие победители, и мы жаждали большего.

Узловая была всего в нескольких километрах от нас. Это не входило в поставленную нам боевую задачу, но возможность представлялась благоприятная, как никогда. Танки и пехота, которые двинули оттуда против нас, были уничтожены или рассеяны. Брать ли нам Узловую внезапным ударом или упустить благоприятную возможность? Об этом раздумывал командир бригады, полковник Эбербах. Полковник фон Лютвиц согласился с ним. Был дан приказ наступать.

Мы и мотопехотинцы выступили энергично, на большой скорости. Через полчаса мы, не встречая сопротивления, въехали в западную часть Узловой.

Поскольку начинало темнеть, задачей штаба стало расквартировать подразделения. Теплый ночлег – предпосылка для того, чтобы быть в состоянии сражаться на следующий день. Командир руководил частями нашей дивизии, которые начинали прибывать в город. Из центра города доносились звуки ожесточенных боев.

Мы нашли подходящий дом, вошли в него, затопили печь и организовали там наш командный пункт и ночной постой. Установили телефонную станцию и приготовили обязательный ужин, состоявший из хлеба с салом. Затем получили приказ о том, что найден новый командный пункт и мы должны перебраться туда. Это был военный городок в южной части Узловой. Мы устроились в клубе-столовой для офицеров и членов их семей, где во второй раз собрались поужинать. Были даже скромные столовые приборы. Мы так часто теряли свои ножи и вилки, что они стали ценными принадлежностями. Но и здесь нам поесть не удалось. Звуки боя приближались. Когда, разбив оконные стекла, влетели первые ручные гранаты русских, мы вернулись на старое место и провели тихую ночь, несмотря на плохую печь.

Бой в городе продолжался всю ночь, поскольку русские продолжали в него проникать. Отдельные тяжелые танки КВ-52 (КВ-2. – Ред.) носились по улицам города до тех пор, пока их наконец не подбили в ближнем бою. На следующий день бои не прекращались до тех пор, пока русских в конце концов не выбили из Узловой. После этого нам удалось осмотреть город. Новые промышленные районы и рабочие кварталы выглядели достаточно представительно. Квартиры были удобно обставлены, а люди дружелюбны. Они предлагали чай из самоваров, которые для всей России делали в Туле.

21 ноября мы, получив приказ сверху, покинули Узловую; с юга в город вошел LIII армейский корпус. Своим внезапным рейдом мы избавили корпус от решения непростой боевой задачи. Удивительно, но во всех исторических трудах пишут, что именно LIII армейский корпус брал Узловую, вообще не упоминая 4-ю танковую дивизию. Эти воспоминания – задуманные как краткие заметки – также должны послужить для уточнения исторической правды.

Штаб нашей бригады передислоцировался в селение Шаховское, бывшее в хорошем состоянии. Оно располагалось всего в нескольких километрах к северо-западу от Узловой. Кроме отличной возможности отоспаться, мы также получили новые ведущие колеса для наших танков, которые немедленно установили. Они прибыли прямо из Германии на самоходной тележке; представьте себе вес!

Наш эпизод в Узловой завершился почти мирной вооруженной экскурсией к городу на севере промышленного района; там боев не было. Мы вошли в Сталиногорск ночью 22 ноября. Несмотря на ночь, светло было почти как днем. На железнодорожной ветке в Ильинке (северо-западнее города) стоял зерновой элеватор, откуда поднимались густые клубы дыма. Весь город с его новыми современными заводами и административными зданиями пылал, как Москва в 1812 году при Наполеоне. Здесь делать было нечего, и мы повернули назад к месту дислокации. В память врезалось лишь одно: в Сталиногорске, в отличие от Узловой, заводские рабочие ютились в ужасных землянках, поскольку запланированные рабочие поселки еще не были построены. Позднее пожар на элеваторе потушили. Вся 2-я танковая армия Гудериана затем снабжалась хлебом из этого зерна. Фактически, зерно даже начали вывозить, пока его не пришлось поджигать снова во время нашего отступления.

Битва за Тулу

С 26 по 29 октября 5-я танковая бригада, которой, в дополнение к ее собственному 35-му танковому полку, были приданы другие танковые полки 2-й танковой армии, по раскисшим дорогам пробивалась вперед к Туле. Но она была слишком слаба, чтобы взять большой город, обороняемый крупными силами.

Генерал-полковник Гудериан решил город обойти. Период распутицы заставил использовать все пригодные дороги и поставил под сомнение дееспособность служб тылового обеспечения. Ничего из необходимого для ведения кампании в России в зимний период не было. Генерал-полковник Гудериан написал рапорт в командные инстанции. Тем не менее был отдан приказ продолжать наступление в направлении Москвы.

В результате 18 ноября наш полк выступил, первоначально вслед за моторизованной пехотной бригадой, которая брала Дедилово. 19 ноября полк наступал на станцию Дедилово, а 20 ноября, отразив все атаки противника, удерживал ее.

21 ноября обер-лейтенант Лекшарт решил, что противник отвел свои танки из города Узловая. Он немедленно вошел в город со своей ротой, а за ним последовала вся боевая группа. Отступающие войска противника были рассеяны.

К вечеру русские попытались отбить город Узловая. Они ввели в город крупные формирования пехоты и танков. Ситуация на некоторое время стала критической. Русских удалось выбить, лишь задействовав все имеющиеся в распоряжении силы.

22 ноября полк без боя овладел Сталиногорском. Русские его подожгли. Нас удивили великолепные заводы и то, что рабочие этих заводов жили в землянках и примитивных бараках.

Вместе с 39-м танковым полком 23 ноября полк взял деревню Хавки; 24 ноября пал город Венёв. 25 ноября командир бригады выдвинулся вперед с 27-м моторизованным разведывательным батальоном (17-й танковой дивизии) почти до пригородов Каширы. По нанесенной старой метке можно было видеть, что до Москвы оставалось всего 70 километров[58]. 35-й танковый полк дошел до Оленьково; одна из его рот вышла к Коршинке[59]. Во время разведки боем в столкновении с русскими танками был ранен лейтенант Бёкле.

26 ноября вблизи деревни Поповка полк готовился к наступлению по соединительным дорогам Тула – Кашира и Тула – Москва. 27 ноября в Асовке был создан плацдарм, и наступление продолжилось вплоть до Теляково.

Из-за мощных атак сибиряков со стороны Каширы наше наступление прекратилось[60]. В тот день в полку осталось всего 23 боеспособных танка.

1 декабря в Хавках состоялось совещание командного состава штаба бригады, посвященное наступлению 2 декабря через Барыбинку, Ревякино – Грызлово к шоссе Тула – Серпухов. Планировалось, что полк соединится с шедшим с запада XXXXIII армейским корпусом и завершит окружение Тулы.

Глава 4 Отступление и оборона в первую зиму в России

Крупная неудача

Германн Хосс, обер-лейтенант и начальник связи 5-й танковой бригады

1 декабря во время совещания в штабе 4-й танковой дивизии в селении Хавки близ Венёва настроение было действительно прекрасным, несмотря на неблагоприятную обстановку. В конце концов все части дивизии воссоединились. После того как перед дивизией была поставлена решающая задача, вернулась и танковая бригада. Нас ожидает последнее в этом году сражение, после чего произойдет долгожданный отход на зимние квартиры.

Также настало время и для 2-й танковой армии Гудериана, поскольку стали очевидны многие свидетельства предстоящего зимнего наступления Красной армии, а Тулу, находившуюся у нас в тылу, нам еще предстояло взять. 2-я танковая армия продвинулась вперед на восток, к Оке, в район Каширы. Это место располагается значительно восточнее Москвы. Однако создать плацдарм нам не удалось. Свежие сибирские части давили на нас севера и, особенно, с востока прямо на передовых позициях 10, 25 и 29-й дивизий в Михайлове и южнее Зарайска.

Мы уже сходились с сибиряками в боях в районе Дедилово и Узловой. У них было превосходное обмундирование, дававшее им серьезное боевое преимущество перед нами. В отличие от них мы отчаянно мерзли в наших тонких мундирах. С момента форсирования Буга мы так и не сменили их на зимние шинели. Наши транспортные средства, изведавшие, что такое пески Белоруссии и непролазная грязь дорог на Орловщине, теперь уже не годились для суровых зимних условий.

Мы лишились изрядного количества транспорта. Получение всего необходимого из-под Орла стало главной заботой тыловых служб. Топливо, боеприпасы и продовольствие прибывали к нам в недостаточном количестве. Зимнее обмундирование у нас практически отсутствовало. Это означало, что нам нужно было захватить непокоренную Тулу в точный срок – без пяти минут полночь. Нашей 4-й танковой дивизии надлежало начать наступление с востока. Мы получили приказ сомкнуться с XXXXIII армейским корпусом, наступавшим с запада на Кострово, находившееся на дороге Тула – Серпухов.

2 декабря. Стоял солнечный, но отчаянно холодный зимний день. Танковая бригада после перегруппировки двинулась прямо на запад в сторону Тулы. Дороги были засыпаны снегом, низкое зимнее солнце отбрасывало длинные тени. Иногда возникало ощущение, будто танки едут по бревенчатому настилу. Это были тела мертвых солдат, припорошенные снегом, которых водители танков не могли видеть.

По пути мы захватили несколько русских саней с продуктами. Трофеи оказались не слишком соблазнительными – брикеты супового концентрата и рыбные консервы. Они были неважными на вкус, однако мы все равно взяли с собой эти припасы, поскольку наших пайков нам не хватало. Мне посчастливилось разжиться парой валенок. Они были неуклюжими, но очень теплыми – это самое главное. Валенки принесли желанное облегчение моим измученным ногам, которые до этого ужасно мерзли.

Мы проследовали через Дедиловские Выселки, которые наша мотопехота уже взяла в клещи и сомкнулась с несколькими танками Волльшлегера, а в районе Анишино – с Кенигсфельдом. Они штурмовали деревню вместе с сорока пехотинцами на мотоциклах. Батальон Красной армии тщетно пытался отстоять свои теплые зимние квартиры. Радиообмен в командной машине не оставлял времени для визуальной разведки.

Небо над деревней расцвечивали строчки трассирующих выстрелов, в ноздри бил запах горевших соломенных крыш. Вскоре мы одержали верх над противником. 200 красноармейцев было взято в плен и отправлено туда, откуда мы начали наступление. Мы же двинулись дальше и добрались до большой деревни под названием Волынцево. Здесь мы резко повернули на север в направлении Руднево, до которого дошли днем, по оврагам, причем без боя. Мы хотели заночевать там до наступления темноты, прежде чем поиски штаба не станут слишком опасными. Во время зимних боев еще днем приходится искать подходящее место для ночлега. Тот, кто начнет поиски жилья поздно, рискует оказаться в худших условиях.

Наша командная машина – ВО-1 – доставила нас в Руднево. Мы выехали с неисправным стартером, а это означало, что в том случае, если мотор заглохнет, нам придется выбираться наружу и вручную запускать инерционный стартер. В конечном итоге он все-таки подвел нас. Машина оказалась непригодной для командира бригады. Наш славный водитель Клёц был вынужден вернуться в ремонтную мастерскую в Венёве и все время зорко надзирал за тем, чтобы никто не угробил двигатель. Мы пересели на машину полкового командования. Перенос радиооборудования затянулся до наступления темноты. Штаб бригады разместился в какой-то крестьянской избе. Последнее событие, о котором там стало известно, заключалось в том, что наши передовые танковые части в соответствии с их приказом подорвали железнодорожное полотно в районе Ревякино.

3 декабря. День снова начался ясным утром. На градуснике – минус 20 градусов. Мы должны были выдвинуться как можно раньше, но, как выяснилось, деревня справа от нас была занята врагом. Ее предстояло занять первой. В давно испытанном сочетании танков и пехоты рота танкистов и рота мотострелковая, а также две артиллерийские батареи вскоре заняли Сухотино.

Подразделения наших солдат и несколько танков взяли в плен 260 красноармейцев, а также захватили 5 артиллерийских орудий и 30 пулеметов. Наступление продолжалось до железнодорожной линии в Ревякино, где нас встретил вражеский огонь. Русский бронепоезд и отряд пехоты удерживали это селение и не отступали на юг до тех пор, пока не начался тяжелый бой. Ближе к полудню наши танки переехали через железнодорожное полотно, и радисты доложили в штаб дивизии о наших успехах. Мы получили задание занять участок между Ревякино и Грызлово и выдвинуть вперед наш авангард вместе с 7-м разведывательным батальоном для блокирования железнодорожной линии. Мы вошли в небольшую деревню Грызлово днем. Она располагалась между железнодорожным полотном и шоссейной дорогой.

Авангард возглавлял капитан Нирле. Получив указание командира бригады, он двинулся на север. Радиообмен продолжался до позднего вечера. Небольшой гарнизон противника в церкви неподалеку был уничтожен. Мы достигли назначенной точки рандеву на участке дороги Тула – Серпухов. Однако радость успехов была омрачена тем фактом, что XXXXIII армейского корпуса, который должен был сомкнуть кольцо вокруг Тулы, там не оказалось. Позднее мы узнали, что он не смог продвинуться в назначенный день.

4 декабря. Ясное зимнее утро стало для нас жутким сюрпризом. Температура опустилась до минус 28 градусов по Цельсию. Холод сильно затруднял наши перемещения и вынуждал водителей грузовиков часто останавливаться. У многих не заводились двигатели. Из-за недостатка топлива прогревание двигателей приходилось прекращать. Из-за попадания воды в бензин бензопроводы и карбюраторы замерзали.

С моей машиной та же история. Нам приходится отложить прогрев оборудования до завтрашнего дня, когда прибудет обещанное топливо. Наземная линия связи была проложена к нам от штаба дивизии, и поэтому радиосвязь можно было отключить. По причине сильного холода батареи отказывали, а небольшой генератор был очень чувствителен к минусовым температурам. Приемник и передатчик были вынуты из машины и помещены в теплый сарай. С этого момента радиосвязь с передовыми подразделениями велась превосходно, без сучка без задоринки. Совсем другое дело. Разве можно вести радиообмен на открытом воздухе при минус 28 градусах?

Больше всего повезло дозору под руководством оберфельдфебеля Абеле. Он с тремя танками обследовал дорогу, ведущую на юг, где наткнулся на два вражеских танка и подбил один из них. Второй, отступая, подорвался на мине, установленной нашим авангардом.

В Севрюково Абеле уничтожил два вражеских зенитных орудия и по возвращении наткнулся на пять атакующих советских танков, заблокировавших ему путь. К счастью, это оказались танки Т-26. Они угодили в опасное для них место на небольшой насыпи между двумя водоемами. В конечном итоге четыре из них без особых усилий были подбиты нашими боевыми товарищами. Пятый сам слетел в пруд. Вечером, возвращаясь из дозора, Абеле обнаружил в Слободке целую танковую бригаду Красной армии, насчитывавшую 72 машины[61] – главным образом Т-34 и КВ-52 (КВ-2). По всей видимости, Абеле мысленно уподобил себя всаднику на льду озера Констанц[62]. Разумеется, это известие изрядно встревожило нас.

На целых 3 километра – расстояние птичьего перелета – растянулась русская танковая бригада. И именно на нее чуть не наткнулись два наших танка, неспособные передвигаться по причине лютого холода! Мы надеялись, что русские не заметят нас. Но хотя бы у находившегося вместе с нами военного корреспондента Лутца Коха появился материал для сенсационной статьи. Малая часть наших сил, которую мы оставили, – несколько танков и зенитное орудие – располагалась на пути в Слободку. Прочее мы оставили на холоде. Почему бы холоду не стать для разнообразия нашим временным союзником? Если 72 вражеских танка двинутся сюда, то они тут же нас уничтожат.

Ближе к вечеру нам сообщили о передвижении вражеских частей в северном направлении. Эти сведения поступали главным образом от батальона Нирле. От пехотинцев мы услышали о том, что им пришлось из-за холода прятать винтовочные затворы в карманы штанов и вставлять их обратно, лишь когда противник приближался на расстояние 50 метров. В противном случае выстрелить из винтовки было невозможно.

Лишь позднее, когда нам в руки попали русские инструкции по ведению войны в зимних условиях, мы узнали о том, как можно спасать оружие и двигатели машин от свирепого холода при помощи особой смазки. Кстати, нам также стало известно о том, что в танковых и артиллерийских орудиях приходили в негодность механизмы переменного отката.

Всю ночь поступали сообщения крайне мрачного характера. Кроме того, положение усугубилось новым падением температуры. В поддержку 12-му стрелковому полку мы отправили три танка из и без того малого количества бронемашин, которыми располагали.

5 декабря. Термометр показал минус 35 градусов. Каждый раз, когда открывалась наружная дверь, утепленная по периметру всевозможным тряпьем, внутрь попадал холодный воздух, который превращался затем в конденсат. Русских хозяев дома мы видели, лишь когда они растапливали печь.

Вражеские танки, находившие от нас на расстоянии всего 3 километров, несмотря ни на что, действовали нам на нервы. Артиллерийские орудия (и дымовая завеса) были поставлены на позициях, сориентированных на Слободку. Поскольку записями поправок по данным наблюдателей воспользоваться было невозможно, нам оставалось вести огонь лишь по картам. Все транспортные средства были немедленно уничтожены огнем советской артиллерии. Бригадный взвод радиосвязи получил все основания для беспокойства.

Приходилось постоянно прогревать машины. Отделению связистов пришлось ремонтировать трофейный грузовик, французский SIS. О том, что происходит при минус 35 градусах (не более минус 28. – Ред.), может сообщить в достоверной манере лишь водитель, побывавший на Северном полюсе. Я даже не буду пытаться. В любом случае мой маленький «Штёвер», штабной автомобиль, заработал снова, однако связистам, в отличие от меня, не повезло. Домкраты соскальзывали на льду, в темноте было невозможно установить в нужном месте рессоры. Нам пришлось отложить это дело до следующего утра. Но что принесет завтрашний день?.. Это никто из нас не знал.

Днем снова разгорелся бой на северных позициях нашей дивизии. В Бараново жестокому обстрелу подвергся 12-й пехотный полк. Русские высадили из поезда свои свежие части в районе Шеметово. Они прямо из железнодорожных вагонов отправлялись на поле боя к позициям нашей 4-й танковой дивизии.

Наступление 12-го пехотного полка в направлении Шеметово захлебнулось. Передовые отряды батальона под командованием Нирле вступили в тяжелый бой с противником. Когда стемнело, со стороны Шелябинки, где располагались позиции горстки наших пехотинцев и мотоциклистов, до нас все еще доносились отчаянные крики о помощи, издаваемые нашими боевыми товарищами. Из малого количества наших танков три боевые машины были немедленно переброшены в этом направлении.

В помощь частям регулярной Красной армии были срочно вооружены отряды русских железнодорожников, которых тут же бросили в бой. На этот раз снег стал нашим союзником, потому что наступающие по колено увязли в нем. Противник добрался лишь до околицы, когда появились наши танки, и исход боя решился в нашу пользу.

Прежде чем стемнело, благодаря постоянной радиосвязи мы узнали о том, что под огнем русских находятся все наши северные позиции. Через час тревожные донесения стали поступать все чаще и чаще, и мы не могли избавиться от впечатления, что ожидается какое-то новое решение командования. Из штаба XXXXIII армейского корпуса сообщили, что они уже вышли нам на помощь, но не смогли продвинуться.

Поздно вечером русские мощными волнами атаковали Шелябинку. Находившиеся там саперы и артиллеристы отчаянно защищались. 3-я пехотная рота и 2-я танковая рота полка уже давно получили приказ наступать на Шелябинку. Танкистам удалось завести двигатели двух боевых машин. Обстановка сделалась критической. Два танка смогли вступить в бой как раз в те минуты, когда враг уже начал входить в деревню.

Наши танки смогли нанести врагу сильный удар с фланга. В этот момент на поле боя показались наши пехотинцы, сопровождаемые тремя танками из роты Кёнигсфельда, которые мощно обрушились на противника. Враг потерял 170 человек убитыми, остальные скрылись в лесах.

Между тем дать отпор наступлению советских частей на нашу бригаду смогли лишь пара зенитных и противотанковых орудий. Врага это ничуть не остановило.

В тот вечер звонил телефон… Я оставался на ногах и бодрствовал, потому что спать мне не давали донимавшие меня вши. Это случилось со мной впервые, и я не сразу понял, что заставляет меня так сильно чесаться. Причину мне разъяснил командир бригады, ветеран Первой мировой войны, имевший опыт пребывания в окопах. В полночь пронзительно зазвонил телефон.

Я немедленно ответил на звонок. Командир дивизии хотел поговорить с полковником Эбербахом. Мне не пришлось будить его, поскольку в такой обстановке тот никогда не спит. Он лишь прилег, чтобы немного отдохнуть, и наполовину бодрствовал. По его ответам невидимому собеседнику я понял суть всего разговора. Поступил четкий и окончательный приказ отступать, чтобы спасти солдат дивизии даже за счет потерь техники.

Развернулось зимнее наступление советских войск. Наше отступление было в самом разгаре, и 4-я танковая дивизия оказалась в кольце вражеских войск, фактически угодив в ловушку. Все возражения нашего командира – огромные потери при отступлении танков и орудий – были бесполезны. Намного важнее были спасенные солдатские жизни, потому что от этого зависело дальнейшее существование нашей дивизии.

Все, что невозможно было захватить с собой при отступлении, надлежало незамедлительно и без всякой жалости уничтожать. Приказ из штаба дивизии был коротким и недвусмысленным. Полковник Эбербах вынужден был дословно повторить его, чтобы ни у кого не возникло никаких неправильных толкований. «Это приказ», – сказал он мне гораздо медленнее, чем говорил раньше, необычным для него тоном. Выражение его лица также показалось мне непривычным, каким-то чужим.

6 декабря. Утром, когда рассвело, все наши части двинулись в сторону Грызлово. Ни у кого не было даже минуты на раздумье, потому что отступление было делом нашего выживания. Все, что могло двигаться, было нами подготовлено.

Мы методично уничтожили все остальное, что посчитали не представляющим ценности. Грузовик отделения радиосвязи уже горел. Радиооборудование и люди были погружены на штабной автомобиль. Сзади к нему прицепили мой маленький «Штёвер», потому что сам он не проехал бы и пары метров по пересеченной местности и глубокому снегу. Дороги, пересекавшие овраги, стали непроходимыми из-за покрывавшего их льда. На склоне позади деревни уже застряли несколько машин. Они никак не могли спуститься вниз.

Расчет зенитного орудия пытался закатить его на склон при помощи лебедки, однако трос порвался, лопнув, как гнилой бумажный шпагат. На одном из 105-мм орудий легко, как стеклянный, отломался передок. Орудие пришлось взорвать. Мы извлекли из этого важный урок: следует всегда избегать любых перемещений, узких проходов и низин. Авангард также возвращался по этой же дороге. Ему также пришлось бросить кое-какую технику. В конце концов мы получили приказ двигаться обратно.

Мы обошли овраг вокруг и, пройдя через лес, вскоре оказались в Нефедово. Несмотря на холод, мне было жарко, потому что пришлось бежать рядом с моим автомобилем и подсказывать водителю буксирующей машины, куда ехать. От моей точности зависела жизнь десяти человек, сидевших в самом танке и на броне.

В Нефедово горели три больших грузовика «хеншель», приписанные к саперам. У них не было цепей на колесах, и в результате они не смогли подняться вверх по склону.

Мы быстро переехали железную дорогу в районе Ревякино. Оказавшись на другой ее стороне, я был вынужден ненадолго остановиться. Оказалось, что мой «Штёвер» натолкнулся на заднюю часть танка, изрядно повредив при этом радиатор. Я позвал Фишера, но он ничем не смог помочь мне – замерзли тормоза. Дальнейшее буксирование моего автомобиля показалось мне бессмысленным. Мы столкнули его на обочину и подожгли.

Затем мы продолжили движение и вскоре проехали мимо речушки под названием Тулица. Подъем на другой ее берег оказался трудным, поскольку склон был крутым. Я уже не помню, сколько времени мы оставались на льду, чудом преодолевая каждый сантиметр пути. Грунтозацепы, призванные противостоять снегу и льду, которые были переброшены самолетами к нам в Дедилово, давно отломались.

В одном месте наши машины никак не могли продвинуться дальше. Казалось, что нам в конечном счете придется распрощаться с нашим танком. Тогда мы все сбросили с себя шинели под гусеницы, и нам все-таки удалось преодолеть этот проклятый участок пути до Федяшево. Когда мы оказались на вершине холма, было уже темно. Как выяснилось, мы очень долго провозились там, на холме.

Темное небо освещалось сполохами артиллерийских выстрелов. Все, чем в данный момент располагали, было собрано полковником Эбербахом. 12-й пехотный полк отчаянно сдерживал натиск вражеских войск, наступавших на нас с севера. Он прикрывал наши фланги, но был не в состоянии оторваться от боевых частей противника. Эбербах сформировал последнюю штурмовую группу для рывка на север, и наша артиллерия обрушила последний залп на наступающие вражеские войска.

Это тут же позволило переломить ход боя в нашу пользу. Русские отступили под натиском наших танков, и пехотинцам 12-го полка наконец удалось благополучно отступить. Затем на поле неожиданно наступила тишина. Над миром окончательно повисла темнота. Все устремились на восток. Советские войска из Крюково обстреливали нас осветительными снарядами и обрушивали залпы противотанковых орудий, но не причинили нам никакого вреда. Ведя огонь таким образом, они так и не поразили ни одной цели. Призрачная армейская колонна все-таки пробилась на восток. Наши машины двигались с максимально возможной скоростью. Заснеженная местность освещалась мертвенным светом серебристой луны, от которого как будто становилось еще холоднее. Я невольно подумал о зимнем русском ландшафте, который я, должно быть, мысленно видел где-нибудь в теплой Южной Франции.

Какое-то время я тщетно пытался отыскать на ночном небе Полярную звезду. Нам надо было двигаться в ее направлении, она должна была вывести нас на восток[63] или юго-восток. Мы двигались на большой скорости, и интервал между машинами становился все больше и больше. Когда дорога свернула направо, я принял решение отправиться именно туда. Дорога привела нас в узкий проход, по которому мы несколько часов двигались на юго-восток. У меня не было карты, но я интуитивно чувствовал, что нужно выбираться из прохода и ехать на восток. Но когда мы попытались спуститься по крутому склону вниз, все наши усилия оказались тщетными. Солдаты начали выражать сомнение в правильности пути, а военный корреспондент, которого я взял в свою машину, громко заявлял о своем неудовольствии.

Наконец, когда начало светать, неожиданно сам собой нашелся подходящий выход. Мы снова подложили шинели под гусеницы танков и в конце концов выбрались на ровную почву. Впереди замаячила деревня. Мы въехали в Волынцево, где располагались штаб дивизии и батальон связи. Я передал обер-лейтенанту Фурману, командиру роты связи, его солдат и снаряжение – и то и другое в полном составе.

Однако он махнул рукой, когда увидел снаряжение. Поскольку места на грузовиках не было, все пришлось уничтожить. Заняв теплые избы, мы тут же погрузились в сон, уснув как младенцы. Под командованием обер-лейтенанта Волльшлегера последние танки полка прикрывали отступление дивизии на следующий день, 7 декабря.

Зимние бои между Брянском и Орлом

Из дневников Ганса Шойфлера

Штабы 4-й пехотной бригады и 5-й танковой бригады были ликвидированы. Полковник фон Заукен принял на себя командование дивизией. Генерал фон Лангерман стал командующим XXIV моторизованным корпусом. Мы вернулись в наши подразделения.

В ночь с 24 на 25 декабря нас подняли по тревоге и мы выступили в направлении Белёва. Здесь русские большими силами яростно наступали на наши позиции. Танки были отправлены маршем в сторону Брянска. Им предстояло подавить действия партизанских отрядов и частей Красной армии, прорвавшихся в этих местах и нападавших на наши тылы. Однако опасность оказалась меньшей, чем нам представлялось.

В это время русские атаковали в районе Жиздры, и наши танки были срочно переброшены туда. Если бы русские знали, что мы бросали на них те же самые танки, что и между Брянском и Орлом, то наверняка атаковали бы нас одновременно на всех «горячих» участках фронта.

6 января полковник фон Заукен был тяжело ранен. Полковник Эбербах принял на себя командование дивизией. Из Франции на наши позиции были переброшены свежие части. Но они совершенно ничего не знали о специфике ведения боевых действий в России. Кроме того, у них оказалось зимнее обмундирование, не соответствовавшее местным погодным условиям. Однако теперь нам мало-помалу удавалось сдерживать натиск наступающих советских войск и установить сплошную, без разрывов, линию обороны, хотя не совсем в той манере, в какой обстановка изображалась в ежедневных сводках Верховного армейского командования.

С неба без конца валил снег. Постепенно становилось все холоднее и холоднее. Любое движение на открытой местности давалось мучительно трудно. Хотя танки наконец для маскировки покрасили в белый цвет, толку от этого все равно было мало, потому что они не могли продвигаться вперед в глубоком снегу. Наши танки поднимали перед собой фонтаны снежной пыли, отчего увязали еще больше. Их как будто засасывало в трясину холодного снега. Наши боевые части, образно выражаясь, поменялись седлами, перейдя с моторного транспорта на конную тягу. Они где-то раздобыли ломовых лошадей.

С одной стороны, никакого топлива практически не оставалось. С другой – двухметровый слой снега[64] и лютый холод почти полностью парализовали передвижения любого моторизованного транспорта. Во время одного ночного марша температура упала до минус 51 градуса Цельсия[65]. Пронизыва ющий восточный ветер выстуживал изнуренные тела за считаные минуты. В связи с этим начальством отдавались приказы выставлять в караул только по двое, а также устанавливать сторожевые заставы. Солдаты должны были наблюдать друг за другом, чтобы своевременно выявлять первые признаки обморожения. Белая смерть приходила безмолвно и безболезненно.

Это было очень трудное время для саперов и связистов. Им приходилось на холоде расчищать дороги и обезвреживать мины. Партизаны по нескольку раз в день умело устанавливали фугасы на наших магистралях снабжения, лишь слегка присыпав их снегом. Следы партизан можно было увидеть на дорогах повсюду. Впереди нашей колонны медленно двигались саперы, осторожно прощупывавшие заснеженные тропинки в поисках мин. В соседних лесах и деревнях было немало партизан.

Наземные линии связи обстреливались противником день и ночь. Отдельные части нашей дивизии были разбросаны на большом пространстве и часто меняли свои командные пункты, поскольку нас использовали то здесь, то там в качестве «пожарной бригады». На связистов приказ начальства не заходить в лес не распространялся. Они поодиночке бродили по заснеженным полям и часто подрывались на установленных партизанами минах. Им приходилось снова и снова выходить в жгучий мороз, потому что взрывавшиеся мины уничтожали телефонные линии.

Каждый раз, когда противник начинал контратаку, чтобы изменить линию фронта, командование могло полагаться лишь на наземные линии связи, потому что даже гусеничные автомобили радиосвязи не могли проехать по снежным заносам высотой едва ли не в человеческий рост. При пользовании переносными радиопередатчиками батареи немедленно замерзали.

Прокладывать линию связи на сплошной, глубокой снежной целине было сущей пыткой. Вперед выходили два-три человека, которые протаптывали тропинку для телефониста, тащившего и разматывавшего катушку провода. Он был вынужден каждый раз останавливаться через несколько километров, чтобы не свалиться от изнеможения. Нам приходилось высылать вперед саперно-инженерные отряды численностью до взвода, чтобы при случае отбить нападение партизан.

Было невозможно пробить замерзшую почву, как бы сильно мы ни пытались. По этой причине нам приходилось искать альтернативные способы раскапывания. Если ничего не находилось подходящего, то мы прибегали к испытанному средству, усиливавшему эффект, – двойной линии связи.

Эта монотонная и опасная работа, отдельно от остальной массы войск, никогда не награждалась достойно. Прокладывать линии связи было очень трудно, а повреждались они часто. Всегда, когда линия рвалась по какой-то необъяснимой причине в самый решающий момент, проклинали конечно же несчастных связистов. Именно это необходимо сказать раз и навсегда в их честь.

Танкисты без танков после отступления 4-й танковой дивизии. Декабрь 1941 года – январь 1942 года

Из дневников Германа Фогеля, обер-лейтенанта 35-го танкового полка

24 декабря, Орел. Две бомбы разорвались рано утром. Дороги затянуты дымом. Мне доверено командование штабной ротой. В 9:00 я принял командование, выслушав короткое напутствие лейтенанта Мюсселя.

Вечером поступил приказ двигаться дальше. И это в самый сочельник! Готовы выдвинуться в 17:00. Конечно, настроение у нас паршивое, хотя Фукс где-то раздобыл рождественскую елку со свечами и серебряными шариками, склеенными из оберточной фольги. Радиоприем чрезвычайно затруднен, практически ничего не слышно. Шеффер, Фукс, Ирмшер и я сели в кружок. Я так и не развернул мой подарок.

Позднее я заглянул в продовольственный обоз, который пытался вселить праздничный дух Рождества в чужом доме. Русские украсили елку весьма неплохо.

В 21:00 поступил приказ выдвигаться к железнодорожной станции. Там мы узнали от Майвальда, что поезд задерживается. Нам предстояло ждать вызова.

Да, не слишком праздничная обстановка.

25 декабря. Отъезд в 7:00 утра. На станции мы погрузились в нетопленые товарные вагоны. В них было зверски холодно. Они всегда очень слабо освещались, потому что двери открывались лишь на щелочку, чтобы не напустить внутрь еще больше холодного воздуха. Я ехал вместе с Мюль-Кюнером, Шеффером, Ирмшером и Фуксом, а также со штабными военнослужащими.

18:00, Брянск. Никакого движения. Мы забрались в спальные мешки. Холодно. Мерзнут уже не только ноги, леденеет и все тело. Иногда я принимаю сидячее положение, чтобы немного согреться. И это первый день Рождества!

26 декабря. Мы продолжали ждать отправки. Нам было сказано, что в районе Жиздры орудуют сильные отряды партизан. Так что нам надлежало захватить этот населенный пункт. Предстоящее задание для моей роты предполагает совместное проживание со штабом полка и вспомогательными службами. Ближе к вечеру прибыли Хохбаум и Лаухерт, которые только что были под Брянском.

Железнодорожная полиция не разрешает нам отправиться дальше. Пытаемся немного согреться в «зале ожидания» и до полуночи играем в «скат» – я, Мюль-Кюнер, Фукс и Майвальд.

Помещение было настолько забито солдатами, что в нем практически яблоку было негде упасть.

В вагоне толстые носки какое-то время согревали мои ноги, но позднее стало холоднее прежнего, и поэтому я никак не мог уснуть. Кроме того, каждые полчаса открывалась дверь, и наружу выскакивали те, кто мучился диареей.

27 декабря. Утром, когда я натянул на ноги сапоги, то подумал, что мне не избежать обморожения. За всю ночь мои ноги так и не согрелись.

Затем отправились в зал ожидания. Наконец мы получили приказ искать себе жилье, потому что только отдельным вагонам предстояло отправиться, будучи прицепленными к другим эшелонам.

Я получил довольно теплую комнату в железнодорожном поселке. Туда же поселился и лейтенант Ирмшер, который получил назначение в нашу роту.

Я развернул несколько рождественских посылок.

28 декабря. В 2:00 ночи объявлена тревога – приготовиться к движению. В 3:00 тревога отменена.

5:45. Получаем окончательный приказ выступать. Первоначально в нашем вагоне, в который набилось шестьдесят человек, имелась печка, однако она была сломана после того, как из вагона высадилось штабное отделение. С тех пор в вагоне стоял жуткий холод.

Проезжаем Зикеево. В 15:00 прибываем в Жиздру. Вчера этот населенный пункт заняли наши войска. Саперная рота выбила отсюда партизан. Временно занимаем те же зимние квартиры, что и саперы.

29 декабря. Новое переселение. Рота переместилась и поселилась на перекрестке. Вместе с лейтенантом Ирмшером и одним из штабных работников я занял небольшую избу, вполне приличную. В ней чисто! Кое-что из старых вещей пришлось вынести на улицу. Таких, как, например, два фикуса в горшках. Спальня и гостиная имели общую дверь.

Жиздра – городок с населением в 10 тысяч человек, не слишком тронутый войной, довольно симпатичный. Все выделенные для постоя дома оказались хорошими. Население, которое сначала ошибочно приняло нас за карательные части СС по причине нашего черного обмундирования, отнеслось к нам более благосклонно.

Всесторонние приказы ради мер безопасности.

31 декабря. Празднуем, насколько возможно, в штабе батальона наступление Нового года. Нас пригласили туда. После долгого времени обеденный стол был снова покрыт еловыми ветвями и свечками. Очень мило. Вместе с лейтенантом Ирмшером прошлись по домам, где расквартирована наша рота.

8-я рота вела бои с частями Красной армии на соседнем участке фронта. Населенный пункт, в котором она находится, был сожжен дотла.

2 января. 1-й взвод под командованием лейтенанта Габриеля отправился в дозор в район села Людиново, расположенного в 20 километрах от нас, где находилась русская вспомогательная полиция, сдерживавшая действия партизан. В полдень водители ротных грузовиков доложили, что из-за каких-то неполадок вернулись два дизельных грузовика. Дозор конфисковал у местных жителей сани и отправился дальше.

В 2:00 ночи мы выделили взвод для сопровождения Хохбаума до железнодорожной станции в Зикеево. Его отправили туда, чтобы он возглавил наступление на вражеские войска, прорвавшиеся со стороны Калуги и перерезавшие железнодорожную линию Брянск – Калуга.

Мы с Ирмшером и старшими унтер-офицерами охраняли офицеров. Ближе к утру стало необычайно холодно.

3 января. Габриель вернулся с хорошими разведывательными данными. Огневого контакта с противником удалось избежать.

На соседнем участке, где нахдилась 8-я рота, регулярные части Красной армии атаковали в районе Думиничей. Это, предположительно, были те же самые части, которые прорвали линию фронта. Наша дивизия вела тяжелые бои в районе Болхова. Русские также одержали победы под Калугой. Корпусом командовал Лангерман, дивизией – Эбербах. Он получил дубовые листья к Рыцарскому кресту. Нашим участком командовал Хохбаум. Командиром батальона был Эренберг.

4 января. Хохбаум ведет оборонительные бои в районе Думиничей. Взвод Майвальда и, возможно, пехотный батальон. Говорят, что ситуация критическая.

5 января. Вернулся Хохбаум. Небритый, осунувшийся от недостатка сна. Противник атаковал его двумя батальонами регулярной армии. Ему удалось на время стабилизировать остановку. Позднее Думиничи нам пришлось оставить. Были созданы оборонительные позиции в Дубровке (6 км юго-юго-западнее Думиничей) в 15 километрах от нас. Нам стало известно, что пехотный батальон вермахта под командованием некоего лейтенанта был сильно потрепан в боях.

Хохбаум вместе со штабом полка прибыл в Брянск. Мы погрузили все необходимое снаряжение, задействовав все транспортные средства, за исключением двух грузовиков. Нам пришлось запланировать и возможный отход ночью на санях. До возвращения Эренберга полное командование осуществлял обер-лейтенант Бём, сапер. Утром я обсудил с ним возможные оборонительные позиции. От обер-лейтенанта Шульца я принял командование над отдельным участком фронта.

6 января. Первый день в должности командира участка. Очень многое у нас тут происходит. Проходящие части обращаются с многочисленными просьбами. Этнические немцы из района Думиничи – Дубровка перемещены на новое место. К нам пришли ужинать сотрудники штаба.

В 23:00 Хохбаум отбыл в Брянск.

7 января. Примерно в два часа ночи в наше жилище ворвались 5 офицеров, требуя себе место!!!

Получили подкрепление в лице 208-й пехотной дивизии, прибывшей из Франции. Некоторые из солдат не имели зимнего обмундирования, транспорт был частично конный, частично моторный.

Один из старших офицеров 208-й дивизии потребовал, чтобы местная военная администрация расчистила дорогу Жиздра – Букань от снега. Это целых 20 километров!

К нам нагрянул настоящий поток всевозможных войск на санях. Местные женщины без конца жаловались, что у них отобрали все валенки!

Взвод Леха получил задание завтра отправиться на разведку. Известно, что противник находится в районе селения Ясенок, в 12 километрах к северо-востоку от нас.

8 января. Я крайне занят в местном административном штабе. Всевозможные рода войск проезжают через Жиздру и требуют сани, как можно больше саней. С севера поступили не слишком утешительные новости. В Букань вот-вот ворвутся советские войска. В районе Зикеево идут бои. Обер-лейтенант Тилеке и его 7-я рота держат оборону.

Странно, но Лех вернулся из дозора, ни разу не вступив в огневой контакт с врагом.

В 12:00 поднята по тревоге штабная рота. Прошел слух, что русские прорвались в районе Зикеево и направляются к Жиздре. Нам пришлось забрать все сани, которые нам с великим трудом удалось собрать для 338-го пехотного полка, который должен произвести разведку в направлении Букани.

В 15:00 взвод Тейзингера под командованием Ирмшера был задействован на железнодорожной станции и на юго-западной окраине города.

Букань пришлось оставить под натиском стрелкового полка Красной армии. Две наши пехотные роты, которые высадили на железнодорожной станции Зикеево, были вынуждены отступить под сильным вражеским огнем и занять круговую оборону вдоль железнодорожного полотна рядом с лесом. Леха с его взводом и боеприпасами отправили в Зикеево, потому что Тилеке остался совсем без боеприпасов.

Позднее через Зикеево проехал второй поезд и был обстрелян противником. Вагоны загорелись.

Майор Ашен из 337-го пехотного полка принял командование над всем гарнизоном Жиздры.

В 15:00 я проверил оборонительные позиции, в 22:00 сделал это еще раз. Командный пункт Ирмшера находится на железнодорожной станции. Наш участок – для двух взводов – имеет протяженность 4 километра!

Пехотные полки, прибывающие из Франции, не имеют зимнего обмундирования. Здесь от эшелонов нет никакого толка, потому что в отдельных местах можно проехать только на санях. По этой причине многие новоприбывшие части абсолютно непригодны для выполнения наших боевых задач!

Вечером поужинал вместе с солдатами нашего батальона. Всю ночь мы провели вместе с пехотными офицерами. Приходят все новые и новые сведения. Зикеево обстреливают из минометов. Ночью стрельба стихла.

Железнодорожники бежали на поезде из Зикеево в Брянск. На платформах поезда были русские противотанковые орудия. Последний вагон, нагруженный боеприпасами, загорелся, взорвался и вывел из строя участок железной дороги.

Дополнительная информация, касающаяся 8 января 1942 года: 7 января 1942 года два дозора на санях были отправлены из Зикеево на восток по приказу батальона, чтобы удостовериться, что там все спокойно. Один дозор возглавлял обер-фельдфебель Кнёллингер, второй – обер-фельдфебель Рейх.

Неожиданно, было 9 – 10 часов утра, вернулся ефрейтор Тойфель, получивший легкое ранение. Он доложил, что дозор Кнёллингера наткнулся на русских пехотинцев. Обер-фельдфебель Кнёллингер и почти весь его дозор погибли в бою. Была немедленно объявлена тревога, и через десять минут рота была готова к развертыванию на восточной окраине города и на железнодорожной станции.

Это были прибывшие из Сибири части Красной армии с хорошим зимним снаряжением, минометами и пулеметами, установленными на санях. Однако по какой-то причине русские не вышли из леса в тот день, да и в следующие дни тоже. Они лишь подошли к опушке, что крайне нас удивило.

Отгадка оказалась проста – наши убитые товарищи, отправившиеся на разведку, были в танкистском обмундировании, и русские решили, что в деревне находятся немецкие танки, которые на самом деле прибыли туда лишь через несколько дней. Обер-лейтенант Тилеке получил впоследствии Железный крест 1-го класса за успешную оборону города.

9 января. Рано утром, в 6:00, я наконец заснул в штабе батальона на пружинной кровати.

В 09:00 прибыл полковник Куно[66]. В соответствии с его приказом с севера отступили пехотный полк и артиллерийский батальон.

Фельдфебель Циммер и 7 солдат 8-й роты были убиты при попытке выйти из деревни Карл Маркс, где они ожидали эвакуации в направлении Зикеево 120 этнических немцев. Позднее стало известно, что два отделения солдат 8-й роты, а также все этнические немцы были окружены большевиками.

В 10:00 я снова проверил позиции и перегруппировал вверенных мне солдат, чтобы временно залатать дыры в обороне.

Днем я пару часов поспал в штабе.

Из Зикеево вместе со своими дозорными на лыжах вернулся Лех, привезя медицинское снаряжение. Это было кстати, потому что у Мюль-Кюнера закончились перевязочные материалы и анестезирующие средства.

В 17:00 Лех получил новое задание: вывезти группу этнических немцев из деревни Карл Маркс, совершив боевой рейд. Длинная колонна этих людей растянулась из Жиздры на расстояние 3 километров и по пути преследовалась советскими партизанами.

В 19:00 Лех вернулся, приведя колонну из сотни семей. Пресловутые партизаны оказались безобидными крестьянами. Вместе с солдатами 8-й роты против большевиков в деревнях Карл Маркс и Роза Люксембург вели бои и волынские немцы[67]. По всей видимости, без помощи немецких самолетов-истребителей, наносивших удары по русским, эти люди наверняка погибли бы. В спешке им пришлось бросить все свое имущество, захватив лишь малое количество личных вещей, которые смогли поместиться на санях.

Бургомистр выделил жилье для этих несчастных людей. У них было единственное желание – поскорее покинуть эти края и вернуться на Украину или, предпочтительнее, в Германию.

10 января. Проснулся в два часа ночи, потому что на рыночной площади загорелся большой дом. Возникла опасность для нашего медпункта. Поскольку местная пожарная бригада давно прекратила существование, то я задействовал для тушения пожара саперный взвод. При помощи других солдат нам удалось к четырем часам потушить огонь.

Пропал дозор 7-й роты. Второй дозор под командованием фельдфебеля Рейха вернулся с несколькими ранеными.

В 15:00 я проинспектировал новые позиции. Через полчаса мы получили приказ отступить. Нам было сказано, что в будущем нас станут использовать лишь для разведки.

Две роты, имевшие приказ прошлой ночью вернуться обратно в Людиново, увязли в снегу. Кроме того, стало известно, что огнем противника в занятом русскими Людиново была рассеяна саперная рота.

Днем прибыли батарея 105-мм орудий и шестиствольных 158,5-мм минометов, а также несколько танков из 18-й танковой дивизии. Он поступили из Брянска и находились в пути пять дней. С их появлением обстановка на нашем участке передовой несколько улучшилась.

В районе Зикеево все еще продолжаются бои. Наши части уничтожили роту советских войск.

Телефонная связь с Брянском оборвана. Снежная буря.

До передовых постов можно добраться лишь на санях.

11 января. Время от времени слышна стрельба из минометов, однако по какой причине стреляют, мы не знаем. Новые части, измотанные в боях, прибывают из Брянска.

Взвод Тейзингера провел рекогносцировку местности, избежав боестолкновений с противником. Выдвинувшись на юг, он установил контакт с нашей 5-й ротой. Временами его лошади увязали по шею в снегу. Тейзингер привел с собой еще 11 саней.

12 января. Слышен грохот выстрелов из артиллерийских орудий. Стреляют где-то к северу от города. Наши части наступают. Меня освободили от обязанностей коменданта города. Прибывают все новые и новые наши части.

Бои за Хотьково

Генрих Эбербах, командир 5-й танковой бригады

4 декабря 4-я танковая дивизия добралась до последней цели наступления, запланированного на 1941 год[68], – шоссе Тула – Серпухов, куда ее передовые части вышли с востока. XXXXIII армейский корпус наступал туда с запада, беря Тулу в кольцо.

Два корпуса отделяли друг от друга всего 5 километров и около 150 километров от Москвы. Однако температура упала до минус 37 градусов[69]. Гудериановская легкая пехота из Гослара, которая должна была соединиться с нами, обескровлена и серьезно пострадала от обморожений.

А у нас не было топлива для наступления. Моторы не заводились, оптика барахлила, орудийные затворы не открывались.

С севера нас атаковали сибирские части Красной армии. Русские бросили их в авангарде своего наступления, у сибиряков прекрасное зимнее обмундирование. Южнее командного пункта нашей бригады находилось 60 русских танков Т-34, готовых раздавить нас. Интересно, как у них было с топливом?

В этот момент из штаба корпуса приказали отступать. Несмотря на чрезвычайную ситуацию, никто не хотел верить в это. Три года войны мы только и делали, что наступали. Отступать, не имея топлива? Это означало, что нам придется взорвать наши превосходные старые танки, орудия и грузовики, которые не смогут преодолеть крутых склонов холмов. Нет, мы не хотели возвращаться. Мы неоднократно вслух заявляли об этом. Однако приказ был твердый: взорвать танки и орудия и немедленно отступать.

Мы не сразу узнали об обстановке на фронте и положении, в котором находилась германская армия. Мы повсеместно отступали под натиском превосходящих сил противника[70], имевшего более сорока сибирских дивизий и только что сформированных танковых бригад Красной армии.

Мы откатились до самого Мценска! По дорогам двигался поток самого разномастного транспорта. Температура, как всегда, держалась в диапазоне минус 20–30 градусов. Над нами незримо витала тень Великой армии Наполеона. Пехотинцы, как обычно, были одеты в тонкие шинельки. Хлеб замерзал в наших карманах, в которых мы также хранили затворы от винтовок и автоматов.

Но были в нашей жизни и неплохие моменты. Боевые части 4-й танковой дивизии смогли разжиться теплой одеждой за счет сибиряков. Холод заставлял нас мириться даже с наличием вшей во вражеских тулупах[71]. Вскоре мы являли собой длинные колонны саней, запряженных в выносливых лошадей, на которых мы везли мотоциклы, не желавшие заводиться на морозе, или пулеметы.

В результате отступления на фронте XXXXIII армейского и XXIV моторизованного корпусов возникла 40-километровая брешь. Поток русских войск хлынул через нее, выходя на рубеж Белёв – Калуга. Если они выйдут к Смоленску или Рославлю, то мы полностью лишимся снабжения.

Даже если пехотинцы и не знали этого, то отступление все равно поколебало их уверенность.

Полки давно уже превратились в батальоны. Пехотные роты имели численность 40–60 человек (при штатной 201 человек). В 35-м танковом полку была всего одна рота. Бойцы в черной форме без танков должны были использоваться в качестве пехоты.

34-й стрелковый батальон слили с 7-м танковым батальоном. Закаленных в боях разведчиков-танкистов также использовали как пехоту. Боевой группой командовал ротмистр Брадель. Даже в самой суровой обстановке он всегда умудрялся выглядеть щегольски.

У наших артиллеристов осталась лишь половина орудий и лишь треть тягачей. Такая же ситуация сложилась и у саперов и противотанкового батальона. Но хуже всего был тот факт, что начальство забрало у нас командующего 2-й танковой армией, блестящего генерала Гудериана, всеобщего любимца. Он по собственной инициативе приказал отступать, чтобы избежать бессмысленных жертв. По этой причине он лишился своего поста.

Носить кожаную обувь при температуре минус 30 градусов было сущей пыткой. Иногда нам удавалось разжиться валенками у иванов, но это счастье выпадало лишь на долю боевых частей. Солдаты тыловых служб были вынуждены носить свою изрядно потрепанную летнюю форму.

Снабжение давно утратило регулярность, потому что грузовики были предельно изношены и часто не заводились из-за холода. Это часто приводило к нехватке боеприпасов и продовольствия. Связь была плохой, поскольку радиоаппаратура часто терялась вместе с грузовиками или не работала в морозную погоду.

По этой причине огромную значимость имели линии наземной связи. Однако прокладывание телефонных линий в суровых зимних условиях, в глубоком, по грудь (преувеличено в 1,5–2 раза, как и градусы мороза. – Ред.), снегу, отнимало слишком много сил. Там, где не могли пройти сани, тяжелое вооружение приходилось перетаскивать на руках.

Переход с моторного транспорта на конную тягу также вызывал серьезные затруднения – и у механиков, и у возниц. Нередко последним доставались норовистые, упрямые лошади, обращаться с ними было нелегко. Унтер-офицеры, которые были переведены из кавалерии, пользовались неожиданным почетом.

Солдаты быстро научились присматривать друг за другом и тем самым избегать обморожений. Для этого в караул выставляли непременно по два человека, которых из-за страшного холода сменяли через каждые полчаса. Противник, в отличие от нас, был привычен к морозам и хорошо воевал в зимних условиях. Он атаковал нас лыжными ротами, которые нападали на нас по ночам и с тыла, сливаясь со снегом в своих белых маскировочных халатах.

Однако времени сетовать на наши трудности у нас не было. Над Орлом, транспортным центром сразу двух армий (2-й и 2-й танковой), нависла угроза. Русские, на Рождество прорвавшиеся на участке 112-й пехотной дивизии, жестко расправились с нашими солдатами. В результате с 26 декабря 1941 года по 1 января 1942 года 4-й танковой дивизии пришлось снова выполнять роль «пожарной бригады» на позициях к северу от Белёва и северо-востоку от Болхова.

Очень скоро моторизованные части и части на конной тяге обучились боевому взаимодействию. Когда было нужно, механики становились конюхами. Вместо того чтобы использовать обычную смазку, которая застывала на морозе, они брали вазелин, чтобы «оживить» свои пулеметы.

Случилось чудо. Малочисленная 4-я танковая дивизия выбивала врага, снова занимая деревню за деревней при температуре минус 20 градусов в глубоком снегу. Она вскоре обратно заняла позиции на берегу Оки. Но при этом тяжелое ранение в голову получил полковник фон Заукен. На его место был назначен полковник Эбербах.

1 января 1942 года пехотинцы в духе черного юмора пожелали мне «ранений в шею и живот».

Сильные части дивизии – боевая группа фон Лютвица – получили новое задание. Части пехотной дивизии, переброшенной сюда из теплой Франции, были отрезаны от нас и окружены советскими войсками в 120 километрах к северо-северо-востоку от Брянска. Боевая группа фон Гильза, примерно 5 тысяч солдат, из которых тысяча человек были ранены, попали здесь в окружение под Сухиничами. Нам было приказано разблокировать этот котел.

Начиная с 16 января боевая группа фон Лютвица, подкрепленная двумя батальонами пехоты, небольшими саперными и артиллерийскими подразделениями, а позднее подразделениями 12-го пехотного полка, переброшенными с берегов Оки, атаковали противника на левом фланге 18-й танковой дивизии.

Она двинулась на назначенные приказом рубежи – на Котовичи, Людиново, Зимници и Слободку. В моей памяти до сих пор живет эта картина: идущие в атаку в снежную бурю отряды наших солдат, на носах и бровях у них сосульки, наросшие в результате дыхания. Они жмутся к лошадям. Несмотря ни на что, 22 января боевая группа фон Лютвица достигла назначенного рубежа, пройдя рейдом по контролируемой советскими партизанами территории, отбивая в деревнях дом за домом.

Группа фон Гиза была деблокирована, раненые эвакуированы, Сухиничи оставлены. После этого боевую группу фон Лютвица перебросили на оборонительные позиции.

Между тем 35-й танковый полк – за минусом одного танка – приступил к охране участка железной дороги, ведущей из Брянска на север. У нас осталась лишь одна танковая рота Волльшлегера, где в то время насчитывалось 10 танков. Или, может, будет точнее сказать – старых железных коробок? Среди них было всего несколько танков Pz IV. Позднее Волльшлегеру придали роту Кестнера – после того как трудолюбивые механики привели в порядок еще шесть боевых машин.

Бои велись за маленькие населенные пункты. При таком морозе даже русские не могли долго держать оборону. Это означало, что решающее значение для нас прибрел захват или уничтожение занимаемых врагом строений.

Во всех наших батальонах были сформированы лыжные взводы. Таким образом, у нас были моторизованные подразделения, подразделения на конной тяге и лыжные. Таким батальоном трудно командовать.

Новоприбывшим офицерам это казалось невозможной задачей. Но мы подправили это задание. 8 января дивизия доложила в штаб корпуса, что на 50 процентов состоит из пехотных частей и подразделений. Имелась в ней, в частности, пехотная рота, состоявшая из артиллеристов. В этот день в нашем 103-м артиллерийском полку было всего 9 орудий. Пять из них были нетранспортабельны по причине отсутствия тягачей. Противотанковый батальон имел всего 3 тяжелых и 5 легких противотанковых пушек.

Наш 79-й танковый саперный батальон состоял лишь из десяти отделений. Приданный нам 53-й полк реактивных минометов имел только 4 миномета и 120 снарядов. Несколько вспомогательных машин, которые нам пришлось оставить, порой на полсуток увязали в снегу.

После того как боевая группа фон Лютвица выполнила свою задачу, дивизия собрала все, что от нее оставалось на тот момент, в районе Хвастовичей.

Задание: очистить западный берег р. Рессета прорывом с севера.

В распоряжении дивизии имелись следующие части:

штаб 33-го пехотного полка (Гролиг) с батальоном Браделя;

446-й пехотный полк 211-й пехотной дивизии;

84-й резервный батальон;

40-й мотоциклетный батальон;

артиллерийско-пехотная рота 103-го артиллерийского полка (моторизованного);

танковые роты Волльшлегера и Кестнера;

штаб 103-го артиллерийского полка с шестью батареями;

1-й и 3-й батальоны 134-го артиллерийского полка;

1 (одна) батарея реактивных минометов Nebelwerfer;

41-й саперный батальон;

10-й саперный батальон (без одной роты);

79-й саперно-танковый батальон;

3-я рота 49-го дивизиона противотанковых орудий.

Позднее к ним были добавлены:

Полковой штаб и 3-я рота 446-го пехотного полка и 1-я рота 317-го пехотного полка;

3-я рота 444-го пехотного полка (211-й пехотной дивизии).

В резервном батальоне насчитывалось всего 140 человек; 1-я рота 134-го артиллерийского полка имела всего 4 орудия. Численный состав других частей и подразделений был примерно таким же. 446-й пехотный полк не имел опыта боевых действий на Восточном фронте.

22 января один взвод 446-го пехотного полка был полностью уничтожен русской кавалерией и партизанами. В утешение можно сказать, что эти вражеские подразделения позже были ликвидированы силами наших танков и пехоты.

Противник разместил сильные части в населенных пунктах Дудоровский, Мойлово и Брусны. 23 января сильные красноармейские части вошли в Кцынь, но вскоре были выбиты оттуда нашей быстрой контратакой.

25 января штаб корпуса приказал нам атаковать село Хотьково (8 км севернее Мойлово, 14 км северо-западнее Дудоровского). Стоял трескучий мороз – минус 40 градусов (преувеличено в 2–3 раза. – Ред.). Дивизия выразила озабоченность относительно проблем со снабжением. 26 января командир дивизии провел рекогносцировку – частично на лыжах – на месте предстоящего наступления.

28 января наша 4-я дивизия силами 1-й роты 446-го пехотного полка, 42-го саперного батальона, 2-й роты 10-го саперного батальона, 3-й роты 40-го мотоциклетного батальона, одной артиллерийской батареи и роты Волльшлегера заняла Мойлово, Сусея и Брусны. При попытке взять Хотьково внезапной атакой Волльшлегер лишился 3 танков, подорвавшихся на вражеских минах и подбитых из противотанковых орудий.

Метель продолжалась до 29 января. Она затормозила все наши передвижения. Нашему разведывательному дозору пришлось бросить сани, поскольку лошади увязали в снегу. На правом фланге от нас находились позиции немецкой 134-й пехотной дивизии, на левом – позиции 227-й пехотной дивизии.

31 января нам сообщили, что 227-й пехотной дивизии и нашей 4-й танковой дивизии приказано взять Хотьково. В 8:00 41-й саперный батальон, усиленный 3-й ротой 41-го мотоциклетного батальона, а также артиллерийской батареей и 2 реактивными минометами, атаковал Хотьково. Нам удалось приблизиться к окраине этого населенного пункта, однако в 16:00 наше наступление захлебнулось, потому что там держал оборону русский 1107-й стрелковый полк 232-й стрелковой дивизии в полном составе[72], поддерживаемый артиллерией и тяжелым вооружением. Нам приходилось продвигаться вперед исключительно ползком. 227-й пехотной дивизии так и не удалось взять Клинцы (4 км севернее Хотьково).

Дивизия доложила: полномасштабные наступательные операции более невозможны из-за глубокого снега. Ответ из штаба корпуса: снова наступайте на Хотьково. Необходимо было, как только это станет возможным, уничтожить вражеский плацдарм на западном берегу реки Рессета. Снежная буря (обычная русская метель. – Ред.) бушевала и 1 февраля. Несмотря на суровые погодные условия, 3-я рота 445-го пехотного полка, укрепленная ротой 10-го саперного батальона, заняла Тросну. Все имеющиеся силы были брошены на расчистку снега на магистрали снабжения. В этом деле нам на участке, ведущем до Хвастовичей, помог снегоочиститель из полевой армии. Штаб корпуса продолжать давить на нас, требуя наступать на Хотьково.

Начиная со 2 февраля в направлении деревни Сусея (5 км южнее Хотьково) двинулись следующие силы: штаб 33-го пехотного полка с приданным ему 34-м мотоциклетным батальоном и 7-м противотанковым дивизионом, 41-м саперным батальоном и 1-й ротой 134-го артиллерийского полка. Здесь оставались прикрепленные к полку следующие части: танковая рота Волльшлегера, 3-я рота 40-го мотоциклетного батальона и 1-я рота 53-го полка реактивных минометов.

В Милеево (5 км северо-восточнее Хвастовичей) были направлены следующие подразделения: 8-я рота 103-го артиллерийского полка и рота 10-го саперного батальона. Для предстоящего наступления 33-му пехотному полку были приданы в качестве подкрепления части 211-й пехотной дивизии.

Из перечня перечисленных формирований можно сделать вывод о том, что в эти дни соединялись подразделения самой разной численности и эти новые формирования спешно отправлялись затыкать самые бреши в линии фронта. Средняя высота снега вне дорог составляла примерно метр, а снежные заносы (сугробы) на некоторых дорогах достигали высоты 1,8 метра, то есть выше человеческого роста.

Снежная буря прекратилась лишь 3 февраля. Несмотря на наличие снегоочистителей, расчистка дорог оставалась сложным делом. В таких погодных условиях даже на танках можно было проехать далеко не по всем дорогам. Кроме того, многие дороги были заминированы. Выдвижение вперед артиллерии также оказалось изрядно затруднено. Исходя из этих соображений, по приказу штаба дивизии третье наступление на Хотьково было отложено еще на один день. Штабной командный пункт перебрался в селение Берестна.

Командир дивизии не хотел атаковать без достаточного количества боеприпасов. Он пытался сделать все, что в его силах, чтобы сохранить своим подчиненным жизнь при выполнении поставленной перед ними боевой задачи. Все наличные силы были задействованы для расчистки дорог, ведущих к линии фронта, в ожидании подвоза боеприпасов.

В наступлении на Хотьково участвовали следующие подразделения: усиленный батальон Браделя атаковал с востока и юго-запада; усиленный батальон Буддеберга (41-й саперный батальон, 3-я рота 40-го мотоциклетного батальона, 2-я рота 10-го саперного батальона и несколько тяжелых орудий 446-го пехотного полка) атаковали с юго-западного направления, а 1-й батальон 317-го полка из 211-й пехотной дивизии одновременно с ними атаковал с запада, со стороны населенного пункта Лошево (1,5 км западнее Хотьково). Со стороны деревни Сусея атаку поддерживал 134-й артиллерийский полк и 8-й батальон 103-го артиллерийского (моторизованного) полка.

Подготовка к наступлению была проделана так, чтобы каждый из трех атакующих батальонов выдвинулся к Хотьково в 8:00. Батальон дивизионной связи проложил телефонные линии, подведя их ко всем трем атакующим батальонам.

5 февраля командир дивизии возглавил наступление. Вместе со своим ординарцем он выдвинулся на лыжах настолько далеко вперед, что смог наблюдать за атакой, начавшейся в 10:30.

Хотьково – большое село, разделенное на несколько частей узкими проходами. Наша артиллерия вела виртуозно точный огонь. Солдаты-мотоциклисты разведывательного батальона в пешем боевом порядке ворвались в Хотьково с востока, двигаясь по глубокому, по пояс снегу. Противник оборонялся огнем из артиллерийских пушек, пулеметов и минометов. Однако пехотинцы-мотоциклисты не позволили врагу встать у себя на пути. Они ворвались в первые дома, затем стали медленно прокладывать себе путь по деревне при помощи ручных гранат. Сопротивление врага было очень сильным.

Но где 41-й саперный батальон, который так часто с доблестью проявлял себя? И где 1-й батальон 317-го пехотного полка? Даже в 12:00 с наблюдательного пункта их нигде не было видно. Если пехотинцы-мотоциклисты и разведчики окажутся предоставлены самим себе, то этот замечательный батальон, который уже успел так много сделать, будет умирать на жутком холоде.

Командир дивизии поспешил обратно. При помощи телефонных линий, имевшихся в его распоряжении, и офицеров связи он приказал остальным батальонам не бросать своих боевых товарищей в беде. Артиллеристам сообщили о сложившейся ситуации. В тот день они выпустили 100 световых снарядов и 160 снарядов из тяжелых гаубиц.

Фактически оказалось так, что 41-й саперный батальон начал наступать с юга на Хотьково в 11:00. Он медленно продвигался по глубокому снегу и зачищал деревню от противника с запада. Танки остановились перед минными полями и могли исполнять лишь роль артиллерии.

Однако пехота все еще находилась на опушке леса, увязнув в снегу, в то время как два батальона русских солдат с 2 (всего! – Ред.) пушками отходили на север. Наконец в 15:00 наш батальон атаковал их и вышел на северо-западную окраину Хотьково. В центре деревни бой велся за каждый дом. Перестрелка на северо-восточной окраине села прекратилась лишь в 16:30. Только тогда Хотьково полностью оказалось в наших руках.

Если бы пехота выдвинулась вовремя, то можно было бы одержать выдающуюся победу. На самом деле бой за Хотьково оказался вполне заурядным и победа в нем была одержана исключительно благодаря 40-му мотоциклетному батальону и 7-му разведывательному батальону. Обер-лейтенант Лембке из 40-го мотоциклетного батальона был убит, ранены два других офицера. Были убиты и ранены 60 унтер-офицеров и рядовых.

Несмотря на потери, которые понес значительно ослабленный батальон, он все-таки смог отбить Хотьково у получившего подкрепление полка Красной армии[73] благодаря высокому боевому духу и образцовому мужеству офицеров. Отступление прекратилось. Мы атаковали врага снова, несмотря на суровые погодные условия и нехватку снаряжения.

11 февраля 446-й пехотный полк, укрепленный танковой ротой Кестнера, занял населенный пункт Дудоровский. 12 февраля нами были взяты Веснины и Ставрово. 13 февраля 211-я пехотная дивизия вступила в Клинцы и выбила оттуда противника. 15 февраля 446-й пехотный полк взял под контроль Симовку. 16 февраля 1-й батальон 446-го пехотного полка захватил Полянский. Во всех названных боях участвовали две наши танковые роты.

20 февраля штаб корпуса приказал перейти к обороне. Хотьково оставалось на линии фронта и было соответству ющим образом укреплено. Лишь в один день, 6 марта 1942 года, русская артиллерия обрушила на это селение 360 снарядов.

«Панский» 35-й полк

Из дневников Ганса Шойфлера

В зимние месяцы основная часть подразделений 35-го танкового полка в черных мундирах обороняла железнодорожную линию близ Жиздры. У нас происходили многочисленные стычки с советскими партизанскими отрядами. Холод стоял просто варварский, снегу навалило по грудь. В каждой роте имелись лошади с санями. Наш полк шутливо назвали «панским» 35-м полком.

Только в одной роте еще оставались танки. Сначала ею командовал оберфельдфебель Волльшлегер, затем обер-лейтенант Кёнигсфельд. Она часто участвовала в тяжелых оборонительных боях нашей дивизии.

2-я танковая рота была создана из отремонтированных боевых машин в середине января. Ее командиром был обер-лейтенант Кестнер. Ее использовали в роли противотанковой артиллерии, для поддержки пехоты. Обе танковые роты были на какое-то время приданы боевой группе Гролига.

Дивизия была разделена на две боевые группы. Основная боевая группа вела бои на рубеже селений Берестна – Ловать (расположенных у реки Ловатянка – левого притока реки Рессета), ее командование осуществлял штаб дивизии. Боевая группа Лютвица вела бои в Болхове. До этого она деблокировала немецкие части, оказавшиеся в котле под Сухиничами и среди которых была примерно тысяча раненых.

Потери дивизии в январе – феврале 1942 года составили: 250 человек убитыми, 600 ранеными, 250 обмороженными. 550 человек заболели.

Для полного укомплектования рот были задействованы все более-менее пригодные солдаты из тыловых служб. Весной дивизию охватила тоска по дому. В конечном итоге 5 процентов личного состава получили разрешение отправиться в отпуск домой.

Нам постоянно приходилось «давать напрокат» пехотным дивизиям наши немногочисленные танки. Одно лишь их появление на позициях пехоты творило настоящие чудеса. В апреле началась распутица, однако наши бойцы были готовы к ней. Ближе к линии фронта мы запасали провиант, а сани заменили телегами. Способности к импровизации – зародившиеся в дни крайней нужды и подсмотренные у противника – были поразительными.

В конце апреля 4-й танковой дивизии пришлось перебросить 2-й батальон 35-го танкового полка на позиции 15-го танкового полка, где он получил наименование 3-го батальона. Обе дивизии и полк были разочарованы случившимся, поскольку это означало, что закаленной в боях 4-й танковой дивизии суждено вести оборонительные бои. Однако солдаты 2-го батальона были рады этому, потому что они наконец снова получили свои танки и смогли перейти в наступление. Обер-лейтенант Хохбаум был переведен в другой танковый полк, где вскоре получил тяжелое ранение.

В конце мая дивизия была снова переформирована и брошена на хорошо знакомые нам позиции – под Мценск. Штаб дивизии располагался в деревне Воин, за которую недавно велись жестокие бои. Боевые части встали на постой в домах деревень Думчино, Шейно, Нарышкино, Волково и Дворики. Мценск снова стал прифронтовым городом. Тамошние высоты в очередной раз стали передовой.

В то время как в самом разгаре было наступление на юге в бассейне реки Северский Донец и на Кавказе, мы вполне удобно устроились на позициях близ Мценска. Освальд Цоллер, резчик по дереву из Дорфпроцельтена, украсил стену нашего жилища резной надписью: «Если мы получим отпуск домой, то отпразднуем это дело франконским вином!»

Наша замечательная ремонтная рота совершила чудо: из трофейных боевых машин она создала батальон из 30 действующих танков. Майор фон Лаухерт с большим успехом дрался на них на участках фронта рядом с позициями нашей дивизии.

На позициях 4-й танковой дивизии враг был вынужден отступить, даже несмотря на то что она обороняла участок в 35 километров достаточно слабыми силами, поскольку все вражеские атаки там заканчивались поражением русских частей. Тяжелый урон врагу наносили наши снайперы и наша артиллерия. Довольно значительным было число красноармейцев, сдававшихся в плен.

Если выпадала возможность, то мы купались в бурых водах Оки. Мы также ловили там рыбу, чтобы немного разнообразить наш однообразный пищевой рацион. Наши боевые машины стояли на приколе – мы экономили топливо. Мы чаще ездили на телегах. В дневное время мы редко выпускали в противника больше одного снаряда. Но как только начинало смеркаться, начиналась канонада.

Серенада «швейной машинки»

Каждую ночь к нам из Тулы прилетали старенькие[74] русские бипланы, не дававшие нам толком поспать. (Это были одномоторные советские самолеты У-2 (Поликарпов-2). Их ночные рейды на позиции немецких войск были настолько успешными, что люфтваффе были вынуждены создать свои собственные подразделения ночной авиации, главным образом состоявшие из самолетов Hs 123. – Пер.) С раннего вечера и до раннего утра небо над нами принадлежало именно им. Они сбрасывали шрапнельные бомбы над всем участком фронта. Пехотинцы придумывали этим самолетам самые разные названия: «ночные совы», «швейные машинки», «наташи» и т. д. Эти ночные тихоходы летали на такой малой скорости, что казалось, будто они подвешены к небу резиновыми лентами.

Прежде чем сбросить бомбы, они выключали мотор и бесшумно неслись к целям, всего в нескольких сотнях метров над землей. Иногда они через громкоговорители вели пропаганду, агитируя или проклиная нас. Наши зенитные орудия не слишком их беспокоили и не причиняли им особого вреда. Однако мы разместили зенитную батарею на железнодорожной станции Думчино. Это случилось после того, как русские летчики подорвали наш эшелон с боеприпасами.

Опасность эпидемии!

На нас наступает новый враг. Малярия, дизентерия, «волынская», или окопная, лихорадка, а также тиф забрали первых жертв. В одной только моей роте 12 солдат умерло от тифа. Мы соорудили вошебойку и баню, мы посыпали порошком от вшей каждый уголок нашего жилища. Мы всячески препятствовали контактам русских гражданских лиц и наших солдат.

Ничто не помогало. Лишь после мощной кампании по вакцинации личного состава эпидемические заболевания почти мгновенно прекратились.

Отпуск на родину

Из дневников Ганса Шойфлера

В Думчино под Мценском, всего в нескольких километрах от линии фронта, я сел на поезд, отправлявший солдат и офицеров домой, в отпуск. Хотя я давно ожидал подобной возможности, когда она наконец появилась, мне стало грустно оттого, что я оказался на пути к родному дому. Все вокруг казалось нереальным – красные товарные вагоны, надписи на немецком языке, стеклянные окна в пассажирских вагонах, знакомый перестук железнодорожного состава по рельсам.

Отнюдь не сразу ко мне вернулось прежнее спокойствие. День за днем я все ближе подъезжал к дому, однако в мыслях все еще находился далеко от него. Но вот позади остались Брест и река Буг. По обе стороны железной дороги тянутся заброшенные, разоренные войной земли. Монотонный пейзаж. Затем я вижу ухоженные деревни. Два лета я провел вдали от дома, и вот снова передо мной немецкая земля. Все кажется ненастоящим, каким-то киношным, пока я наблюдаю за проносящимся за окном ландшафтом, непривычно беззаботно сидя в купе.

Затем ожил радиорепродуктор, напомнив мне, что пора вылезать из поезда, в котором я провел шесть дней пути. Я вышел на платформу, держа в руке маленький чемодан и скудные личные вещи. Немного постояв, ощутил, как меня подхватил человеческий поток. Неуверенно пошел вперед. Затем, испытывая радость, медленно и робко, как лунатик, приблизился к родному дому. Во мне все еще звучал грохот боев, но затем меня как будто переполнило торжественное пение, во мне словно заиграл церковный орган на Рождество. Я был рад снова видеть родных мне людей.

Я шел по узким аллеям и широким улицам большого города, такого же большого, как и его предместья, шел среди осенних фруктовых садов. Вот передо мной детский сад, где играла стайка радостных мальчишек. Слава богу, что им неведомы (ждать осталось недолго. – Ред.) ужасы войны. Им ничего не известно о смерти и боях, а также о том, в чем состояла наша главная боевая задача.

Когда я проходил мимо детей, их веселый смех неожиданно стих. Они внимательно разглядывали меня огромными испуганными глазами. Наверное, их внимание привлекло мое чересчур серьезное лицо, измученное долгим недосыпанием, на котором недавние тяжелые бои оставили неизгладимый след. Или, может быть, Железный крест в серебряной оправе на моей груди. Я не знал. Чтобы не печалить их моим суровым видом, поспешил дальше. В это же мгновение за мной побежал какой-то голубоглазый мальчуган. Он выскочил вперед и пожирал меня взглядом, в котором читалось восхищение.

Мальчишка протянул ко мне ручонку, в которой была зажата роза. Я услышал его голосок:

– Солдат, возьми цветочек!

С этими словами он исчез так же быстро, как и только что появился передо мной.

Я стоял на месте, молодой мужчина с висками уже поседевшими от тяжелых боев. Солдат-фронтовик, чувства которого давно притупились под заградительным огнем артиллерии. Мужчина, разучившийся плакать при виде боевых товарищей, умирающих рядом с ним в грязи окопа. Когда я посмотрел на розу, то увидел, что мои руки невольно задрожали. Жар и озноб пробежали по телу, на глаза навернулись слезы.

Я думал о далеком фронте. Думал о солдатах моей роты. Думал о мертвых товарищах, оставшихся на полях далеко за Бугом. Здесь, в Германии, жизнь воспринималась по-другому.

Я возьму эту розу с собой, когда вернусь в Россию, вернусь на Восточный фронт. Каждый раз, когда всплывет большой вопрос – зачем? – она наверняка позволит мне на него ответить. У меня пока нет сына, который будет носить мою фамилию, но я мысленно представляю себе его взъерошенные светлые волосы и огромные доверчивые глаза, они напомнят мне о солдатском долге, который я должен выполнить до самого конца.

Глава 5 Россия, 1942–1943 годы

Вторая зима в России

Ганс Шойфлер

Майора фон Лаухерта направили на полковые командные курсы. Капитан фон Кёссель стал исполняющим обязанности командира 1-го батальона. Майор фон Юнгенфельд принял командование 49-м истребительным противотанковым дивизионом.

Снова пошел снег. Мы очень внимательно слушали армейские сводки об ожесточенных боях на юге. Мы беспокоились о наших боевых товарищах в Сталинграде, на Кавказе и на Дону. Господи, избави их от зимы, которую нам довелось пережить в прошлом году!

Мы были на коротком поводке во всем, что касалось топлива, боеприпасов и подкреплений; само собой разумеется, все направлялось в полевые и танковые армии, наступавшие на юге. В нашей ремонтной роте проявляли чудеса изобретательности и организаторского таланта, чтобы собрать и починить наших простреленных и изношенных ветеранов. Они воистину творили чудеса. Но, несмотря на все это, танками удалось укомплектовать не более роты. Эту танковую роту разместили на позициях в полной боевой готовности, к западу от Мценска. Две другие роты сосредоточили в Орле и готовили в качестве пехотинцев. Для танкистов наступила темная глубокая ночь.

Два мотопехотных полка были переформированы в панцер-гренадерские (моторизованные) полки. Ходили слухи, что нас отведут с фронта для переформирования и преобразования. К тому времени мы уже успели привыкнуть к району, в котором находились. В местах постоя все местные жители были известны нам по именам, как и их заботы и проблемы. Мы настолько сблизились, что могли довольно хорошо понимать друг друга. Нужно отметить, что тарабарское наречие, на котором мы говорили, этот фронтовой русский, было смесью всех мировых языков. Потрясающим в нем было то, что венгр понимал его не хуже итальянца, русский не хуже немца. Главную роль во всем этом лексиконе играло слово «капут».

Наш образ жизни, наши взгляды и наше восприятие диктовались уникальностью ситуации и, по-видимому, были далеки от шаблонных буржуазных взглядов. Мы ни о чем серьезно не задумывались. И в глазах «новичков» из Германии, должно быть, выглядели чудаками.

Самая длинная ночь

Рудольф Мекль, ефрейтор 2-й роты 35-го танкового полка

Нас было 13 человек. Нас отправили из Швайнфурта на фронт в составе так называемой маршевой роты. Три недели мы ехали в теплушке по маршруту Лисса – Орша – Рославль – Брянск в Орел. Мы прибыли туда в ноябре 1942 года. Когда мы приехали в Рославль, вокзал горел – своеобразный торжественный прием специально для нас. Партизанская война заставляла призывать на фронт даже 18-летних.

Я не знал, кто отвечал за распределение нашей группы ефрейторов, кандидатов в офицеры. Однако действовали по старой поговорке, стараясь отделить зерна от плевел. В данном случае зерна направляли в 36-й танковый полк; плевелы – в 35-й танковый полк. И 13 из нас сочли плевелами. Среди худших был 18-летний ефрейтор Рудольф Мекль. Когда командир нашего транспорта подробно доложил о группе капитану фон Кёсселю, одному из наших новых богов и повелителей, первый вопрос был:

– Ефрейтор Мекль, где ваша служебная характеристика?

Роты, которым было нечего делать, находились в Орле. Их разместили в некоем подобии гарнизона, пока на фронте в районе Мценска было тихо. В батальоне оставалось всего несколько Pz III, горстка Pz IV и 2 кое-как собранных по частям T-34. Поскольку этих танков едва хватало, чтобы оснастить одну-единственную роту, пришли к мысли расположить боеспособную роту в деревне Овчух, юго-западнее Мценска, а остальную часть батальона держать в черном теле, причем буквально, поскольку ни отопления, ни освещения, не считая скудного света коптилок Гинденбурга, в квартирах не было. Ротой резерва первой очереди командовал обер-лейтенант Кёнигсфельд, и это была 4-я рота. Хотя я был во 2-й роте, меня для боевого крещения на фронте направили в роту резерва первой очереди. Рота располагалась в дефиле. В крутых склонах прорыли тоннели, где находились танки, по четыре или по пять, один за другим. Эти парковки были полностью защищены от бомб, и, несмотря на это… нет, подробнее об этом позже.

Мы несли караул, доставляли почту, несли караул, кололи дрова, снова несли караул. Я никогда не мог понять, чем занимались старшие по званию. Неся караул, мы обматывали обувь соломой и надевали бесформенные овчинные тулупы. В таком виде мы становились практически не способны двигаться и вследствие этого несли службу в карауле, лишь иногда сходя с места. Это была странная картина: в тихой зимней деревне толстые маленькие мужчины, стоящие как столбы с автоматами… несгибаемые, словно щипцы для колки орехов, один за другим, на разных уровнях узкого прохода. Охранение, разумеется, выставлялось и ночью, но только вверху на краю дефиле, так чтобы заметить приближение партизан, которые, кстати, так никогда и не пришли. В то время они всячески старались избегать мест, где можно было услышать лай автоматов и вой снарядов артиллерии. Эти ночные караулы под дремотным лунным светом и в блеске снега навсегда врезались в мою память. В Германии ничего сравнимого с зимней русской ночью нет. Однажды я даже видел волка. Я не описываю то время, когда меня послали в пехотный батальон на линию фронта, чтобы набраться «опыта». В любом случае я понял, что пехотинцам в окопах гораздо некомфортнее, чем нам, танкистам, в наших милых избах. Крыс порой невозможно было отпугнуть даже выстрелом из пистолета.

Наконец наступил день, когда удерживавшийся венграми фронт на Дону рухнул и все войска, начиная от Воронежа, начали отход к Курску[75]. Нас подняли по тревоге, в результате танки впервые вывели из их «мышиных нор». Ничто так не вредит танку, как многомесячное стояние без возможности хотя бы прогреть мотор. Другими словами, потребовались часы, чтобы вывести из тоннелей стальные чудовища и запустить их. Первый танк был уже снаружи, когда третий загорелся. Виной была свеча, капля топлива и море идиотизма, порой присущего солдатам, даже если они – старшие унтер-офицеры. Сначала прозвучал взрыв, не причинивший вреда тоннелю, но стоивший жизни нескольким солдатам. Наконец унтер-офицеру, несмотря на жар, дым и страх, удалось вывести танк.

Поскольку я в то время был болен, а мой указательный палец плотно забинтован, меня отправили в обоз. На дороге в гололед прицеп врезался в приближающееся транспортное средство и скатился в кювет. В результате ошибки, произошедшей ночью на одинокой дороге, пострадали несколько солдат.

Затем нас погрузили в эшелон, отправляющийся в Орел. Капитан Эссер командовал своей ротой. Я все еще вижу, что этот удивительно элегантный офицер стоит перед нашим строем, и слышу, как он с исключительным спокойствием говорит:

– Во время движения по железной дороге моторы не глушить, поскольку разгрузка, возможно, будет производиться по пандусам.

Для других это, вероятнее всего, ничего не значило, но для меня стало сигналом начала боевых действий.

Хотя мы не открывали огонь с железнодорожных платформ, нас с исключительно высокой скоростью доставили в город Щигры к востоку от Курска на помощь оборонявшимся там войскам. Небольшие боевые группы, все еще достаточно сильные, но абсолютно измученные, с боями отступали на запад. Многие из них уже испытали на себе, что такое прорыв армады русских танков.

Меня с моим забинтованным пальцем назначили вестовым на командный пункт дивизии. Я сидел в здании русской школы среди «посланников» из других рот и батальонов. Было уже темно, когда дверь широко распахнулась и в затхлую комнатенку заглянуло покрытое сажей лицо. Я пережил ужасный шок, поскольку лицо было измазано, словно у персонажа из детских книжек, но принадлежало оно элегантному капитану Эссеру:

– Ты знаешь K.? – И прежде чем я успел ответить, он продолжил: – Он мертв.

Ефрейтор К. – единственный сын богатых родителей, обожаемый и избалованный, – и, несмотря на юность, красноречивый и умудренный опытом молодой человек родом с берегов Рейна, живший в Мюнхене, – неужели он погиб в 18 лет? Говорили, его застрелил русский снайпер, когда он ехал на своем мотоцикле. К. был единственным погибшим в Щиграх на нашей памяти. В этой практически безнадежной ситуации нас спасла одна из тех захваченных увечных тридцатьчетверок. Под ее огнем ветераны смогли вынести тело.

Мы положили окоченевшее тело мертвого товарища на низкий прицеп. Поскольку больше сесть было негде, мы уселись на него и в снежный буран двинулись в Курск, пробираясь между транспортными средствами всех видов. Когда у одного из солдат побелели уши, другой без суеты снял перчатки и растирал уши товарища до тех пор, пока те снова не согрелись. Когда он попытался снова надеть перчатки, побелели его пальцы. Неудивительно… У нас не было зимней верхней одежды, не было валенок, лишь тонкие шинели германского образца и сапоги с шипами на подошвах. Снежный буран не щадил нас, несчастных, сидевших на открытом прицепе[76].

В Курске у нас было достаточно времени, чтобы достойно воздать последние почести нашему погибшему товарищу, похоронив его на военном кладбище. После этого я почти понял русских. Я снова сидел в штабе дивизии со своим забинтованным указательным пальцем. К тому времени повязка почернела. Я сидел там всю ночь и утро. Под конец остался один. Никто мне больше ничего не приказывал, поэтому я сидел и скучал. Курск уже был весь охвачен огнем; бешеная канонада создавала звуковой фон печальной картины. Мало-помалу мне становилось страшно. В конце концов, любому 18-летнему на войне временами становится страшно. И вновь дверь широко распахнулась. На пороге стоял юный унтер-офицер, отвечавший за вестовых. Он пристально посмотрел на меня и невозмутимо произнес:

– Что ты здесь делаешь? Твои парни уже разбежались во все стороны.

Затем он сел на свой тяжелогруженый мотоцикл и умчался.

Сначала я вскочил. Затем зашагал, переходя на бег, к батальонному командному пункту. Дорога через горящий город была неблизкой, и людей на улицах уже не было. А когда услышал канонаду совершенно с другой стороны, чем прежде, я побежал изо всех сил. У меня не было даже пистолета, только перочинный нож и ложка.

Добежав до места, я увидел, как отъезжал последний грузовик батальона. Меня ждали, но в конце концов старший сержант роты решил, что я уехал с дивизией, и они тоже поехали. Мне повезло, что товарищи, сидевшие в грузовике сзади, увидели, как я бегу.

Эта самая длинная ночь в моей жизни закончилась в Льгове, последнем месте моего пребывания в обозе с забинтованным указательным пальцем. Мы получили самоходные артиллерийские установки с 75-мм орудиями, хотя и открытые сверху и сзади[77]. Ефрейтор Мекль вернулся в свою 2-ю роту, которой командовал незабвенный обер-лейтенант Буркхардт. Я забрался на борт самоходной артиллерийской установки командира взвода лейтенанта Кремера, и война началась во всей полноте, как я и ожидал.

Битва за Курск

Генерал-майор Шнайдер, командир 4-й танковой дивизии

Льгов, 22 февраля 1943 года. После обрушения Воронежского выступа в линии фронта образовалась огромная брешь между правым флангом 2-й армии и Харьковом. 4-я танковая дивизия, находившаяся на полпути отхода с передовой для пополнения, была срочно переброшена по железной дороге в Щигры и получила боевую задачу сдержать русских, чтобы остатки 2-й армии могли избежать полного разгрома.

Дивизии следовало овладеть искусством ведения боевых действий в чрезвычайно трудных, часто критических ситуациях. Батальоны вступали в бой сразу после прибытия по железной дороге. Сначала нам необходимо было создать плацдарм вокруг нашей станции выгрузки.

Затем нам требовалось восстановить некое подобие порядка в хаосе, который царил в Щиграх, и создать оборонительную позицию против наступавших широким фронтом русских. Мы сдерживали врага в течение 5 дней и не позволили обойти себя с флангов.

За это время более 10 тысяч немецких солдат небольшими группами отступили через наши оборонительные рубежи. Они погрузились в эшелоны в Щиграх и были эвакуированы на запад. За это самое время русские уже беспрепятственно прошли на запад справа и слева от нас. Угроза окружения нарастала. Приказ отступать поступил своевременно. После короткого контрудара все наши части отошли с мест потенциального окружения. Отступая с боями, мы шаг за шагом отходили в направлении Курска, где повторилась та же ситуация.

Поскольку все более или менее неорганизованно отходили на запад – вокруг нас, по соседству с нами и позади нас, – мы расположились полукругом вокруг Курска, проводя немедленные контратаки и сдерживая авангардные подразделения врага, давая возможность остальным нашим частям, отступавшим с фронта под Воронежем, отойти к укрепленному району в городе Обоянь, обороняемому, в частности, батальоном нашей дивизии. Пополнив там запасы, они могли без перерыва продолжать отход на запад[78].

Решающее сражение за Курск, город с 80-тысячным населением, разворачивалось драматически. В течение 24 часов я не знал, будет ли окружена дивизия и придется сражаться до последнего солдата или нам, как и прежде, удастся сдержать врага и отступить в последний момент. Многократно превосходящий[79] противник окружил город примерно на 80 процентов, когда пришел спасительный приказ оставить Курск и создать новую линию обороны к западу от города. Благодаря героизму и ратному мастерству солдат дивизия, понеся минимальные потери, с боями вырвалась из неминуемого окружения, нанеся врагу большие потери. Несколько расположенных у склада боеприпасов 2-й немецкой полевой армии артиллерийских батарей за последние 24 часа из всех стволов выпустили 9500 снарядов. Наши пушки вновь прекрасно себя зарекомендовали. Ни одного отказа при стрельбе, несмотря на громадную нагрузку. Наступление русских дивизий застопорилось. Нам удалось здесь выиграть время (Курск был взят Красной армией 8 февраля) и еще больше времени, очень важного времени, на пути между Курском и Льговом.

Мы удерживали Льгов, левофланговый бастион 2-й полевой армии, в течение 10 дней. В нашем непосредственном тылу 2-я полевая армия создала новую линию обороны, в результате удалось загодя добиться некоторой стабилизации. Пользуясь своей мобильностью, мы снова и снова атаковали русских повсюду, где они отваживались слишком далеко продвинуться вперед. Накануне днем только что подтянутая русская бригада была уничтожена внезапной атакой в районе сосредоточения. Ту атаку проводил мотоциклетный пехотный батальон; эффективную поддержку ему оказали две батареи штурмовых орудий и танковая рота. Сегодня остатки русской бригады вынуждены были отступить под сосредоточенным артиллерийским огнем.

Для 4-й танковой дивизии маневренная оборона была в новинку. Психологическая нагрузка на бойцов и командный состав была чрезвычайно велика. Несмотря на это, люди справились с ней хорошо.

На протяжении последних 10 дней из тыла на линию фронта нам поступали ценные подкрепления в виде войсковых подразделений и вооружения. Дивизию поддержали дивизион длинноствольных самоходных штурмовых орудий и новый армейский зенитный дивизион. Кёссель получил пять танков Pz IV с длинноствольными (длиной 43 или 48 калибров. – Ред.) орудиями; кроме того, Юнгенфельд получил 27 75-мм самоходных противотанковых орудий. (Отличное 75-мм противотанковое орудие Pak 40/KwK 40 было тем оружием, которое давало возможность поражать танки Т-34 и КВ с дальней дистанции.) Еще 16 танков Pz IV должны были скоро прибыть. В дополнение мы получили 100 полностью гусеничных транспортных автомобилей (на основе шасси грузовиков). Они были особенно хороши для мотоциклистов и стрелков.

Потери, понесенные в порой ожесточенных боях, были болезненны, но оставались в пределах терпимых. В то время, когда я вместе с сильными подразделениями дивизии пошел вперед на выручку окруженной боевой группы на 60 километров в тыл врага на восток, противник начал наступление на Курск. Натиск русских был настолько силен, что танкистскую «пехотную» роту, которую прежде старались поберечь, пришлось задействовать в бою, чтобы залатать дыры. В этом бою были убиты превосходный капитан Кёнигсфельд и 6 его унтер-офицеров. Это была болезненная потеря для дивизии.

Кёсселю и Эссеру, несмотря на немногочисленность их танков, удалось провести ряд успешных атак. Они успешно сражались с тридцатьчетверками, подбив 5 танков. К счастью, новые широкие зимние гусеницы наших танков хорошо шли по глубокому снегу.

В ближайшем будущем, вероятно, мы сможем вести более маневренную войну. Я получил заверения, что 4-я танковая дивизия находится в списке танковых дивизий, которые на протяжении весны будут переоснащены новым вооружением и таким образом получат возможность снова вступить в бой в полную силу.

Внедрение нового вооружения идет быстрыми темпами. Солдаты дивизии быстро пришли в себя от потрясения, вызванного Сталинградом. У нас снова есть мощный танковый батальон, и мы способны вести оборонительные бои. Благодаря проведенным контратакам бойцы восстановили уверенность в себе.

К северу от нас, в районе Севска, казалось, разверзся ад. Соответственно, нас погрузили в эшелоны и 5 марта через Бахмач – Гомель направили в Новгород-Северский. 9 марта дивизия развернулась широким фронтом для атаки наступающих на запад частей Красной армии.

Контрудар от Новгорода-Северского до Севска

Лейтенант Лециус, офицер связи штаба 4-й танковой дивизии (убит в июле 1943 года)

Ивот, 10 марта 1943 года. Стоял морозный ясный зимний день, когда командир дивизии забрался в своего «козла», чтобы лично повести атаку на Ивот для расширения Новгород-Северского плацдарма. Сразу после 7:00 он был на огневых позициях «своей артиллерии», а вскоре на командном пункте 12-го моторизованного полка рядом со стогом сена в километре к северо-западу от селения Ивот.

В это время началась артиллерийская подготовка по деревне. Все батареи, тяжелые реактивные минометы Nebelwerfer, противотанковые орудия и обычные минометы обрушили смертоносный град огня на занятую врагом деревню. Вскоре в небо взметнулись густые клубы дыма; весь населенный пункт горел. Селение Ивот пожирало пламя.

К счастью, план по окружению деревни со всех сторон удался. Командир хотел убедиться, что все щели закрыты. Он на своем «козле» поехал вдоль восточной окраины деревни. Двоих русских извлекли из стога сена и тут же разоружили. Судя по звукам боя, враг был силен и хорошо вооружен. Постоянно раздавались очереди русских пулеметов. Нас обстреляли из минометов. Генерал смотрел на деревню из стационарного бинокля, когда русские попытались прорваться на восток. Танки 1-го батальона 35-го танкового полка отрезали им путь к отступлению. Кольцо вокруг деревни Ивот было прочным.

Генерал вернулся к стогу. Оттуда он провел короткий телефонный разговор с начальником оперативного отдела штаба и затем поехал в деревню, где, как ему сообщили, дислоцировался командный пункт 12-го моторизованного полка. Со стороны Ивота доносились звуки ожесточенного боя. Казалось, никто не знал, где находился в тот момент фон дер Дамерау. Генерал направился в деревню, проезжая между горящими домами. От жара и дыма перехватывало дыхание; ветер постоянно раздувал пламя. Слева и справа доносились звуки разрывов. Пехотинцы зачищали деревню. Красноармейцы и партизаны забаррикадировались практически в каждом доме и вели огонь со скрытых позиций. Лейтенант Брох пал жертвой пули гражданского, 15-летнего парня.

Танки продолжали наступление. Им пришлось разнести на куски каждый дом, прежде чем сопротивление русских было сломлено[80]. Командный пункт 12-го полка располагаться там уже не мог. Это означало, что мы двинулись назад через горящую деревню, пока полковник не был в конце концов найден на одной из боковых улиц.

Генерал хотел обдумать ситуацию. Он вызвал полковника Ветцеля и полковника фон дер Дамерау на совещание, которое завершилось в 9:30. 1-й батальон получил приказ немедленно наступать на Антоновку и взять деревню в случае слабого сопротивления неприятеля. Батальону фон Хейдена поручалось оборонять Ивот.

Когда в 10:30 генерал поехал на командный пункт батальона Вюстнера, звуки боя значительно ослабли. Командный пункт 2-го батальона 33-го моторизованного полка расположился в амбаре, откуда открывался хороший вид на Калиевку.

Во время совещания с полковником доктором Маусом в Прокоповке генерал одобрил рекомендацию командира полка днем выдвигаться силами 33-го танково-мотопехотного полка на Калиевку.

Антоновка и Калиевка были взяты в тот же день.

Кривоносовка – Глазов – Хильчичи – Дубровка – Вовна

13 марта 1943 года. Еще не рассвело, когда в 4:00 генерал со своим боевым штабом выехал с командного пункта дивизии. Это был еще один день наступления. Было чрезвычайно важно расширить плацдарм в районе Новгорода-Северского на север и северо-запад. Генерал сидел в своем «козле» с начальником оперативного отдела, офицером службы Генерального штаба подполковником Лутцем. Первым местом назначения был командный пункт 33-го моторизованного полка. С восходом солнца мы через Бирин двинулись на северо-запад. Перелесок в 3 километрах к северу от Бирина мы объехали, добравшись до Кривоносовки через высоту 153,4.

Эта деревня уже была взята 1-м батальоном. Там на хорошо укрепленных позициях неприятель оказал лишь слабое сопротивление, которое удалось быстро подавить. Батальон уже наступал на Хильчичи. Ощущался темп наступления и надежда на большую победу, которая будет одержана в этот день.

В 6:00 командир дивизии приказал капитану фон Кёсселю использовать благоприятно складывающуюся остановку, танками обойти Хильчичи и наступать на Уралово и Рудню. Для сопровождения и защиты танков на их броне отправилась 3-я рота моторизованного полка. В это время 2-й батальон подошел к Глазову и занял его.

Танки выступили. В сумерках раннего утра они скоро превратились в темные силуэты на горизонте.

Воздушная разведка доложила, что все началось; вскоре это стало видно и боевому штабу генерала. Докладывали: Вовна занята крупными силами неприятеля; Дубровка, Рудня и Уралово также заняты. Командир дивизии приказал, двигаясь через Гудовщину, силами 2-го батальона 12-го моторизованного полка атаковать Вовну с юга. 2-й батальон 33-го моторизованного полка получил приказ выдвигаться к Дубровке.

В 8:00 капитан фон Кёссель доложил: «Уралово и Рудня заняты неприятелем; мы наступаем дальше на юг».

Командир дивизии выдвинулся в Калиевку и обсудил там с полковником фон дер Дамерау атаку на Вовну. Наступление – этот вид боевых операций наилучшим образом подходит для танков. Сближение с противником было начато в районе селений Дубровка – Вовна. Три боевые группы получили задание окружить там неприятеля. Наступление по сходящимся направлениям началось в 10:15. Генерал отправился на северную окраину деревни Гудь. Оттуда открывался прекрасный вид на местность, прилегающую к селу Вовна. Он осмотрел ее через стационарный бинокль. От него не укрылась ни одна деталь. Он мог дать артиллерии боевые задания, основываясь на опознанных им самим целях. Он всегда хотел сам давать артиллеристам требуемое. Южные окраины Вовны кишели неприятелем. Наш артиллерийский огонь был направлен именно туда, куда надо. Несмотря на это, русские держались на своих хорошо укрепленных позициях.

Танки были уже в Дубровке; они столкнулись с русскими санными колоннами. Форсировав вброд ручей на севере деревни, танки продолжили марш на юг и в 12:30 вышли на северные окраины Вовны. Вследствие дружественного огня, который наши уже вели по Вовне, фон Кёссель не мог продолжить движение на юг. Генерал вмешался лично и приказал артиллерии немедленно прекратить огонь. В тот момент все подразделения управлялись прямо из командной машины генерала. Радисты работали не разгибая спины. Одна радиограмма следовала за другой; большую часть из них приходилось поспешно зашифровывать или расшифровывать.

Неприятель, столкнувшись с нажимом танков с севера, разрушительным артиллерийским огнем и лобовой атакой мотопехоты, попытался отступить на восток. Длинные колонны всадников галопом устремились по дороге в Новокалиновку. Капитан фон Кёссель по радио получил приказ преследовать отступающего врага. Танки перестроились в группы на окраине деревни. Гусеницы взметали снег на метровую высоту. Машины стартовали, устремившись на максимальной скорости по насквозь промерзшей плоской белой равнине. Бегущего неприятеля догнали быстро. Русских солдат разоружили и взяли в плен.

Натиск дивизии обескуражил неприятеля. Воздушная разведка докладывала о том, что вражеские колонны отступают. Без сомнения, атаки нашей дивизии решающим образом ослабили натиск на соединения 2-й армии, которые вели ожесточенные оборонительные бои к югу от Орла. 13 марта в ежедневной сводке вермахта было объявлено, что неприятель прекратил наступление к югу от Орла.

Середина-Буда

15 марта 1943 года. В 9:30 река Снобовка была форсирована без существенного сопротивления со стороны врага. Через несколько минут генерал на своем «козле» въехал в село Чернацкое. Мост был перекрыт саперами. Офицер саперов не хотел брать на себя ответственность за мост, если на него вступят танки. Несколько штурмовых орудий, командирских машин и генеральский «козел» были впереди.

Наступление на город Середина-Буда необходимо было продолжать, и для этого требовались штурмовые орудия. Поэтому генерал приказал машинам пересечь мост. Балки моста прогибались, и мост скрипел и стонал, но выдержал. Наступление продолжилось.

В нескольких километрах от села Чернацкое генерал обсудил ситуацию и наступление на город Середина-Буда с полковником доктором Маусом и полковником фон дер Дамерау. Пока полки готовились, командир дивизии осмотрел местность, неприятельские позиции и район к востоку от города. Крупная русская кавалерийская часть в спешке отступала на юго-восток. Генерал немедленно приказал танковому батальону фон Кёсселя наступать на город Середина-Буда с юга. На город немедленно обрушился сосредоточенный огонь нашей артиллерии.

В 14:30 моторизованная пехота начала движение в боевом порядке. Хорошо замаскированные артиллерийские позиции на окраине города обнаружили себя. Разгорелся ожесточенный бой за город. Координация между мотопехотой и артиллерией была на высоте. Каждая из опознанных неприятельских позиций немедленно получала «благословение» наших батарей. Наступление было в полном разгаре.

Танки капитана фон Кёсселя вошли город с юга. Сразу вслед за этим с запада подошла мотопехота полковника доктора Мауса. Новые самоходные орудия 35-го танкового полка великолепно поддерживали наступление.

Середина-Буда горела. Генерал въехал в город. Стоя посреди горящих домов, трупов лошадей, захваченных орудий, разбросанного оружия и убитых русских, он приказал доктору Маусу занять здесь оборону. В то же самое время танки и штурмовые орудия 35-го танкового полка устремились на восток в погоню за отступающим неприятелем.

Наступление на Севск – во второй раз

19 марта 1943 года. Кто мог подумать во время первого наступления в 1941 году, что 18 месяцев спустя нам придется брать этот город еще раз? Наши полки, преодолевая мощное сопротивление врага, во второй раз с боями на протяжении двух дней пробивались к городу Севску. Но господствующая над местностью высота 216,6 оставалась в руках русских. Усиленные полевые позиции были заняты большими силами неприятеля, умевшего безжалостно задействовать как танки, так и бившую прямой наводкой артиллерию. Ранним утром 12-й моторизованный полк получил необычный приказ взять лес к северу от высоты 216,6. 33-й моторизованный полк двинулся на хутор Морицкий. Ожесточенный бой за холмистую местность был в самом разгаре, когда генерал посетил командный пункт 33-го полка в селе Коростовка. Полковник доктор Маус только что поехал на передовую в расположение своего 2-го батальона. Кто видел доктора Мауса в тылу во время боя?

Генерал также поехал вперед на главный участок сражения и встретил доктора Мауса в сенном сарае в Буковище. Населенный пункт все еще обстреливался из главных орудий неприятельских танков. В результате «козел» пришлось оставить за пригорком. Неприятель, казалось, хотел удержать Севск любой ценой. Генерал намеревался закрепиться на высоте к западу от города, до подхода с юга мотоциклетного батальона. Он планировал совершить последний рывок к Севску на следующий день, задействовав после основательной артиллерийской подготовки танки, которые атакуют противника с севера. Затем командир дивизии захотел сам взглянуть на местность в окрестностях города. Он двинулся вперед между подразделениями мотопехоты, в этот момент быстро подходившей к югу от дороги.

Генерал залез в штурмовое орудие, поддерживавшее атаку пехоты. Сразу после этого неприятель начал обстреливать именно это штурмовое орудие. Но генерал спокойно закончил рекогносцировку и на основе наблюдений пришел к заключению: немедленно задействовать батальон фон Кёсселя для атаки Севска по дороге. Группа наземной связи из 79-го бронированного батальона связи подключилась к проходившей вдоль дороги телефонной линии и передала танковому батальону приказ генерала о немедленном выдвижении вперед. Пока передовые подразделения 33-го полка входили в город, обстановку обсудили с полковником фон дер Дамерау. Танки ворвались в город, обеспечив эффективную огневую поддержку и преследуя отступающие вражеские части. Севск был взят солдатами 4-й танковой дивизии во второй раз.

Сражения на берегах Десны с точки зрения русских

Из дневника младшего лейтенанта Новикова, начальника связи 29-й лыжной бригады (убит 18 марта в деревне Быки)

3 марта 1943 года. Настроение скверное, потому что не знаю, что мне делать. У раций нет контакта. Я думал связываться по радио, но это не получается.

Маршем дошли до Хинели, главного города партизанского края. Действия партизан изумили. Наши [партизанские] батальоны готовы к наступлению, но у них нет боеприпасов. Встретился с одним из партизан. Впечатление гнетущее! Хинель – первое украинское село.

5 марта. Через Свессу прошел в Ямполь, чтобы протянуть оттуда телефонную линию.

6 марта. Из Ямполя добрался до Александровского. Дороги скверные. Налет немецкой авиации на наши подразделения.

7 марта. Атака нашего лыжного батальона на Ивот. Упорное сопротивление. Это первое боевое столкновение с немцами.

8 марта. Иду в штаб корпуса, чтобы получить аккумуляторы для наших раций. Ситуация с радиосвязью во всем корпусе просто катастрофическая! Непрерывные жалобы местного населения не только на зверства венгров, но и на грабежи со стороны партизан.

9 марта. Вернулся в Александровский в 11:00. Немедленно установил радиосвязь с корпусом. Ночь прошла очень тихо. Мы перешли к обороне на участке фронта Свесса – Ямполь – Ивот.

10 марта. День начался с атаки немецких танков, бронемашин и пехоты на Ивот. Вследствие окружения и нехватки боеприпасов в месте нашей дислокации разбит наш 2-й батальон и приданные ему подразделения. Лишь очень немногим удалось вырваться.

11 марта. Больше всего печалит отсутствие радиосвязи. Меня терзает ощущение беспомощности. Я чувствую себя здесь ненужным. Отвратительно, что нет никого, с кем я мог бы об этом поговорить.

12 марта. Отрезанные от коммуникаций, мы вынуждены отходить, поскольку немцы сконцентрировали против нас огромные силы. К вечеру мы отступили.

14 марта. Отступление было очень трудным. Только в 12:00 13 марта я прибыл на новый командный пункт. Меня уже считали убитым или попавшим в плен. К счастью, меня никто не подстрелил. Трое из наших радистов, которых я послал уничтожить наши телефонные линии из Орловки в Ямполь, не вернулись. Возможно, они попали в руки немецкого разведдозора. Трем телефонистам удалось избежать плена благодаря помощи местного старика. Нестерпимо больно, что приходится оставлять людей в населенных пунктах на произвол судьбы.

15 марта. Вчера в 16:00 пошел в штаб корпуса получить новые аккумуляторы для наших раций. Я сдал кучу бумаг и получил кучу бумаг для штаба бригады, но так и не разжился аккумуляторами.

Посетил начальника связи 28-й бригады. Идет массовая эвакуация местного населения на восток. Нашим войскам пришлось оставить город Середина-Буда и занять оборонительные позиции в Руденке. Сегодня из Ямполя вернулись радисты. Со всех сторон от нас бои. В тот вечер наши арьергарды покинули последнюю украинскую деревню, главный опорный пункт партизанского края. Отступление шло через оставленные людьми деревни.

17 марта. Мы отходили в тыл, расположенный довольно близко. Зачем? Я остался искать свои рации[81].

Приказ по дивизии от 28 марта 1943 года

«В период с 8 по 27 марта 4-я танковая дивизия прошла 97 километров в наступлении на восток, сражаясь с двумя гвардейскими кавалерийскими дивизиями и двумя лыжными бригадами Красной армии, в подкрепление к которым позднее были приданы две дополнительные бригады и несколько танковых бригад. В процессе наступления штурмом были взяты 66 населенных пунктов, включая сильно укрепленные города Середина-Буда и Севск. Район к западу от реки Сев был также очищен от неприятеля.

Было взято 420 пленных; захвачено и уничтожено 73 танка, 62 артиллерийских орудия, 73 противотанковых орудия, 81 миномет, 97 противотанковых ружей, 202 пулемета, а также много другой военной техники. Ремонт и подсчет трофеев в Севске продолжался.

В сегодняшней сводке вермахта сказано следующее:

«К северо-западу от Курска моторизованная пехота после нескольких дней ожесточенных боев овладела городом Севском, таким образом, продолжавшиеся в течение нескольких месяцев упорные бои успешно завершены.

Военнослужащие дивизии, проливая кровь и отдавая жизнь в трудных, но успешных боях, одержали важную победу, значение которой трудно переоценить».

Подписано: «Шнайдер, генерал-майор и командир дивизии».

Не каждый получил новый танк PZ IV с длинной пушкой

Рудольф Мекль, ефрейтор 2-й роты 35-го танкового полка

Я обнаружил, что среди наших «ближайших родственников», а именно в других полках и воинских подразделениях дивизии, мало осведомлены о том, что мы понимаем под «танками». Все, что могли сказать, ограничивалось тем, что это боевые машины, покрытые массой стали и двигающиеся вперед на гусеницах. Нередко можно было слышать, что такая машина – штука довольно мощная и в ней с тобой вряд ли что случится. К танковому орудию интереса почти не проявляли, поскольку, в конце концов, шла война и без этого было не обойтись. С другой стороны, каждый был счастлив, когда подобная штука оказывалась поблизости. О том, что думали эти странные люди о парнях, сидящих внутри этих стальных коробок, писали не часто. Возможно, хорошее, так, мне приходилось слышать о танковых полках, выполнявших боевые задания полков полной численности ограниченными средствами и с 15 или менее танками в батальоне. А если эти боевые задания они выполнить не могли, всегда воздавалась честь за попытку это сделать.

Однажды… в то время, когда 35-й танковый полк состоял из одного батальона, в котором было три роты… В то время, когда оптимисты среди нас, танкистов, маневрировали, сражаясь против тридцатьчетверок с «армейскими дверными молотками», хотя при всем старании это было бессмысленно. Это было примерно в январе или феврале 1943 года, а далеко не осенью 1941 года, когда экипажу нередко приходилось прятать свою «боевую машину» в кустах и встречать приближающийся T-34 с подрывными зарядами.

Со временем и немалыми усилиями в батальоне собрали 15 этих развалин в то, что назвали «4-я рота», боеготовый резерв полка. Эта слабая рота была становым хребтом 4-й танковой дивизии – и, думаю, половины 2-й полевой армии. В дивизию поступил приказ не допустить грозящего нам под Щиграми окружения. Да, так в общих чертах это и было.

И тем не менее наш моральный дух оставался на высоте, поскольку в нашем распоряжении находились две настоящие тридцатьчетверки, трофеи победного начала войны. К сожалению, одна из двух трофейных машин вечно «прихрамывала», но зато вторая была настоящим волноломом.

Как и ожидалось, контрудар по численно превосходящим нас русским войскам скоро захлебнулся, и мотопехота вынуждена была отступить, чтобы не оказаться в окружении. Возможно, танковая рота тоже хотела бы отступить, если бы это было так просто. Старый трюизм гласит, что танк, показавший неприятелю корму, – покойник. В этой критической ситуации наш T-34 встал скалой поперек дороги и выпускал снаряд за снарядом из своего достаточно длинного ствола 76-мм пушки[82]. В результате остатки старых «развалин» смогли отойти.

Позднее, когда мы были в Льгове, там, словно небесный дар, появились 6 танков Pz IV с чудесным длинным орудием[83]. Это означало, что мы снова превратились в «тяжелую» роту, и мы далее ступали гордо. Звук мощных моторов, новый для нас звук, аккомпанировал нашим радостным мечтам.

На следующий день новые танки пошли в бой; вернулось всего 5 танков. 45-мм русская противотанковая пушка пробила дыру под башней шестого. Дыра была столь мала, что в нее едва пролезал палец.

Во 2-й роте получили самоходные противотанковые орудия. Это были 75-мм орудия на шасси танка Pz II. Они сделались предметом насмешек из-за открытого верха и кормы. Защитные бронелисты были только с боков. Но совсем другая история – пушка! Если брони было слишком мало, это возмещалось свежим воздухом и хорошим обзором. Мы продолжили воевать этими новоизобретенными хитроумными орудиями – правда, вопреки всему, что нам было известно о военном искусстве. Мы атаковали позиции противотанковой артиллерии наскоком. И русские расчеты драпали со всех ног. В тот момент мы даже мирились с переизбытком свежего воздуха и гордо именовали наши драндулеты «штурмовыми орудиями».

Прямо перед наступлением на Севск наступил наш великий день. Длинноствольные Pz IV в большом количестве! «Большого количества» как раз хватило, чтобы оснастить каждую роту 6–8 машинами. Несмотря на это, нам представлялось, что теперь мы сила, с которой следует считаться. Прямо перед Севском смышленому молодому бойцу удалось достать инструкции по связи из Mk II «Матильда»[84], подбитого одним из «штурмовых орудий», которые в разведывательном отделе дивизии быстро проанализировали, в результате радиосвязь русских во время основного наступления удалось отследить. Когда наши драндулеты выкатили вперед, русский командир танка запросил помощи:

– Атакуют тяжелые немецкие танки!

Мы были счастливы, что впервые за долгое время наши танки сочли «тяжелыми». Видели бы вы, какой эффект временами производили эти груды металлолома. Я должен упомянуть, что в то время у наших танков были фальшборта[85]. С внешним покрытием из листовой стали мы действительно выглядели угрожающе. Едва мы получили танки Pz IV с длинными орудиями, для нас наступила «золотая эра». Даже если роты уменьшались всего до 3 или 4 танков, мы стояли друг за друга и ничего не боялись.

В заключение мне хотелось бы упомянуть один наш танк-ветеран. «Стремительный» старый, почтенный Pz IV с изящным короткоствольным (длиной 24 калибра) орудием и очень узкими ажурными гусеницами – рыцарь в грубой роте. Шутили, что он участвовал еще в Франко-прусской войне 1870–1871 годов.

Самым подходящим временем для нашего «Стремительного» была зима. Почему? Батальон всегда двигался колонной, один танк за другим со «Стремительным» впереди. На то был свой резон. Дорога начинала подниматься в гору. Передовые подразделения колонны замедляли ход. Водители переключали скорость; моторы мирно гудели. «Стремительный» отходил влево и вился рядом с батальоном, как унтер-офицер – инструктор по строевой подготовке с рекрутами.

Танк почти подходил к вершине холма и начинал сползать, сначала практически незаметно. Но экипаж тем не менее ждал. Все люки в башне мгновенно захлопывались. Водитель пытался двигаться наискосок и рулить, но ничто не помогало избежать неотвратимого исхода. Взметая клубы снега, «Стремительный» боком вперед опять устремлялся вниз вплоть до самого основания склона. Он проносился мимо осклабившегося батальона, который не обращал на него внимания и продолжал карабкаться на холм. Мотор ревел, и водитель отчаянно давал задний ход. Наконец, если ничего не получалось, проверенная в боях машина застревала в низине. После чего исполненный сострадания тягач брал его на буксир и вытягивал на гребень холма.

Старик закончил свои дни близ Севска, хотя и не совсем обычным образом. 2-я рота шла в атаку по склону. «Стремительный» старательно карабкался вверх, в сторонке. Вдруг:

– Впереди вражеские танки!

– Стоять!

Башня повернулась «на 1 час».

– 800!

– Кумулятивный снаряд!

Заряжающий втолкнул округлый кумулятивный снаряд в казенную часть, поставил предохранитель на ведение огня и объявил:

– Готовьсь! Выстрел!

Загрохотало, как никогда раньше. Когда рассеялся дым, пушки как таковой не было. Только маска пушки торчала в небо грустным обрубком.

Боже, старина «Стремительный»! Это был его последний трюк, поскольку оттуда его отправили в Магдебург, откуда он никогда не вернулся.

На Пасху 1943 года бои на берегах Десны завершились. Нас сменила пехота, а мы отправились на позиции на новый фронт. На Пасху мы наслаждались покоем в Новгороде-Северском. 29 апреля танки погрузили в эшелоны и отправили в Карачев. Там нас ждала «грязная война».

Партизаны

Ганс Шойфлер

В районе господствовали партизаны. Десятками тысяч[86] они жили в лесных лагерях, терроризировали гражданское население, ночь за ночью совершали набеги на деревни, взрывали железнодорожные линии и минировали шоссейные дороги. Эти бойцы Сопротивления, как они себя называли, были хорошо организованы, и руководили ими опытные офицеры Красной армии, находившиеся там с момента крупных боев в окружении. Поэтому, так или иначе, против них необходимо было предпринимать крупномасштабные операции, поскольку полицейские формирования не могли справиться с ситуацией. Это была война не для нас. Кто тут партизан? Кто безобидный советский гражданин?

Мы были удивлены и поражены, когда прочитали дневник командира партизан, захваченный нами во время операции.

Дневник бойца партизанского отряда «Котовский» Михаила Ивановича Попова, 1919 года рождения

28 сентября 1941 года я был назначен командиром 7-й роты 624-го стрелкового полка 137-й дивизии. До 4 октября 1941 года мы обороняли Бакланово. 7 октября нас маршем перебросили на Брянск. Неприятель перерезал дорогу, взяв Пролысово. Брянск и Орел пали. 8 и 9 октября нашему полку приказали атаковать Пролысово. Мне было приказано устроить засаду на дороге Пролысово – Гололобово. Атака не состоялась; я остался в засаде. Затем полк отступил. Я оставался на своей позиции до 5:00, прежде чем отойти, но никого там не было. Я обнаружил, что полку пришлось маршем идти на Святое. В результате я двинулся за колонной буксируемых тракторами орудий. Когда колонна с артиллерией корпуса скрылась в лесу по дороге Пролысово – Навля, три немецких самолета атаковали нас на бреющем полете. В то же самое время немецкая артиллерия открыла по нас огонь с западной опушки леса. Немецкая рота двинулась в атаку со стороны колхозных садов. Командиры взводов побежали в лес. Я застрелил одного из трусов. Мы решили обороняться. Но наша огневая мощь была настолько слаба, что не могла обескуражить немцев. У нас не было ни пулеметов, ни минометов. У немцев же было до черта автоматов, заставивших наших солдат залечь и прекратить огонь.

В решающий момент мы хотели повести бойцов в рукопашный бой, но политрук был убит, а я ранен в ногу. Немцы продолжили атаковать. Некоторые из наших побежали в лес другие сдались. Я остался лежать на поле боя с пятью мертвыми солдатами и убитым политруком. Стемнело. Днем я заметил деревню метрах в семистах от нас. Я пополз туда. Меня мог подобрать немецкий автомобиль. Два моих санитара, которые сдались, хотели отнести меня к нему. Но я приказал им молчать обо мне.

Я медленно пополз. Нога болела, и я ослаб от потери крови. Вдобавок я был страшно голоден. Изо всех сил я постарался добраться до поля высокой пшеницы, которую не убрали, и нашел хорошее укрытие. Пшеница распрямилась позади меня. Я накрылся шинелью и заснул. Спал хорошо и не просыпался до утра 10 октября. Все поле покрыл снег. Я тоже был под снегом, но мне было тепло, и я хорошо спал.

Около 9:00 я добрался до деревни Пашеньки, где местное население тепло встретило меня и спрятало от немцев. Я перевязал ногу, поел впервые за пять дней и долго спал. Через три дня милая старая женщина, Марина Ивановна Петрушина, взяла меня к себе домой. Мне было плохо, сильно болела нога.

В то же самое время комиссар, который был тяжело ранен, также добрался до деревни Пашеньки. Об этом мне сообщили пришедшие в дом гости. Ходить я не мог. Его принесли к старухе, которую звали Сибирячка. В первой половине декабря я снова начал ходить. Сначала я попытался добраться до комиссара. Немцы время от времени появлялись в деревне.

Комиссар лежал в постели. Видеть мог только одним глазом. Он был небритым и обросшим. Никто не позаботился залечить его раны. Мы познакомились. Он только что окончил военно-политическую академию в Москве и с сентября снова был на фронте, где служил комиссаром батареи, с которой я шел маршем с 9 октября. Звали его Сергей Зайцев. Это был молодой, энергичный и политически грамотный парень. Я помог ему перевязать раны. Одно из ранений на руке заживало быстро. Другие раны были на спине. Была сломана небольшая кость стопы. Он также потерял левый глаз. Постепенно он снова начал ходить. Мы ходили к соседям курить. Каждый вечер нам встречались бывшие красноармейцы, отпущенные из плена и занимавшиеся хозяйственными делами. Мы курили с ними и говорили о разном, но прежде всего о партизанах и о той пользе, что они приносят Красной армии.

25 декабря 1941 года мы собрали всех бойцов и молодежь, годную к военной службе, и обсудили необходимость формирования партизанского батальона в деревне Пашеньки. Люди изъявили желание взяться за оружие. В результате была сформирована партизанская группа из 34 человек. Из города Навля прибыли представители районного комитета партии, которые провели собрание [о подразделении партизанского отряда]. Меня назначили командиром; мой друг стал политруком. Вот таким образом 25 декабря 1941 года я стал партизаном.

Моя первая операция состоялась 9 февраля 1942 года. Вместе со своей группой я участвовал в подрыве двух железнодорожных мостов на перегоне Клюковники – Синезёрки. Операция прошла без инцидентов и потерь.

В феврале была проведена операция по уничтожению вражеского гарнизона, дислоцировавшегося в деревне Синезёрки. Мы убили 6 немцев и взяли в плен 40 полицаев. Вдобавок мы взорвали железнодорожный мост. После операции в деревне Синезёрки мы долгое время оборонялись в деревне Журавка, после чего отошли на отдых в Пашеньки.

Подобные разрозненные группы слились воедино, сформировав «лесную администрацию». Наш «лесной район» назывался Сытенки. В него входили деревни Гавань, Сытенки, Пролысово и Пашеньки. Скаршевский стал командиром, Озеров – комиссаром. Объявив о «лесных районах», люди сидели в своих «лесах» и ничего не делали. В конце апреля наш «лесной район» был преобразован в партизанский отряд «Котовский».

В этот организационный период отряд провел операцию против железнодорожной станции в деревне Хмелево. Лично я в ней не участвовал; я только должен был предоставить 5 человек. Операция провалилась.

5 июня 1942 года отряд пустил под откос неприятельский эшелон и вступил в бой с врагом. Было уничтожено более 400 гитлеровцев. Мы потеряли 2 человек.

В конце июля я вместе с Осиповым и 150 бойцами предпринял атаку на Семцы, Валуец и Пьяный Рог, захватив 76 мин и полковой миномет. Мы уничтожили 70 немцев и гражданских и захватили множество коров, свиней и зерна в немецких обозах. Операция проводилась совместно с отрядом из Хомутово (Курская область). У наших потерь не было. Боевые операции завершились 10 июля. Мы отошли в наш район сосредоточения.

Почти весь Навлинский район находился в руках партизан; советская власть была восстановлена. В Пролысово был сформирован исполком со всеми подкомитетами, включая суд. В перерывах между боевыми заданиями партизаны жили дома. В батальоне была подготовлена сильная диверсионная группа, проводившая диверсии, а также пускавшая под откос поезда. Основные силы охраняли границы партизанского края; те, кто не выполнял боевых задач, занимались сельскохозяйственными работами.

С начала августа до сентября я проводил широкомасштабную разведывательную операцию с группой из семи человек в тыловых районах врага (на другой стороне Десны).

В сентябре группы из разных отрядов, включая одну из наших, взорвали железнодорожный мост через реку Навля. Отряд собрал 13 тонн зерна и хорошо его спрятал.

С 17 сентября немцы начали широкомасштабную операцию силами двух дивизий против партизан Навльского района. Разумеется, мы не сдали район без боя. Мы задали жару немцам, особенно у реки Коломина 29 сентября. Был перехвачен приказ командира немецкой дивизии, в котором он признавал гибкость партизанской тактики. Вдобавок там сообщалось, что они потеряли 800 «героев». Мы думали иначе: их должно было быть не менее 1500, поскольку только в одном бою было убито 400 фрицев. В ходе отступления мы сильно страдали от голода в Суземском лесу и прошли много километров. После боев у Коломины мы снова двинулись в сторону Навли и вернулись в наши леса. В леса, поскольку прилегающие районы были сожжены, а гражданское население угнано.

В это время развалилась наша 2-я рота, так как многие ушли в полицаи. Причиной было плохое руководство. Иванов, политрук, был пьяница, немногим лучше оказался и командир роты. Они постоянно проводили время за бутылкой. В результате осталось 35 процентов боевого состава; но зато это были надежные люди.

Укрепив село Глинное, немцы отрезали нас от Суземского леса. Мы трижды пытались пробиться. Они так крепко там окопались, что мы ничего не могли сделать без артиллерии. Когда у нас закончились боеприпасы, мы закопали свои орудия. В ходе этих боев мы потеряли 30 наших лучших товарищей убитыми и ранеными. Первых семерых – в результате глупости командира отряда. Он погорячился и не продумал свои действия.

В октябре и ноябре батальон создавал запасы материальных средств, вырыл 59 землянок для зимовки и пустил под откос 4 поезда.

18 декабря неприятель обнаружил наш лагерь и атаковал в течение трех дней. 21 декабря 1-я рота была атакована венграми. Мы задали им жару, открыв огонь по флангам из автоматов. Мы уничтожили более половины подразделения, около 120 человек. Уцелевшие спаслись бегством. Потери врага в эти дни составили 500 полицаев и 150 венгров. В результате нанесенного поражения они обратились в бегство и больше никогда не появлялись в наших краях.

18 февраля 1943 года я заразился тифом, который свирепствовал среди нас. Половина батальона болела им. Переболели даже привитые от сыпняка, но в легкой форме.

5 марта. Сегодня мы узнали, что советские войска овладели городом Севск и наши танки в деревне Смелиж. Ночь выдалась беспокойной. Одна из групп ушла в Карачев на боевое задание. Я пойти не смог, потому что все еще ощущал сильную слабость после перенесенного тифа.

7 марта группа вернулась и притащила четверых полицаев, а также три тяжелых и три легких пулемета. Потерь у нас не было.

9 марта. Вражеская часть вошла в деревню Ворки. Мы устроили ей засаду. Красная армия наступала. Мы готовились достойно ее встретить.

14 марта. Наша бригада вчера получила боевое задание взорвать железнодорожный мост через реку Ревна близ деревни Синезёрки. Наша группа вернулась и доложила об ужасных вещах. Немцам стало известно о нашей операции за четыре дня до ее начала. Они подготовились и подпустили наших людей на расстояние 15 метров, после чего открыли огонь. Партизан Козовой был убит; многие другие – ранены. Самое худшее заключалось в том, что враг не позволил нам отойти назад вдоль железнодорожного полотна. Бойцам пришлось остаться неподалеку вместе с тяжелоранеными; их там, по всей вероятности, было немало, а также много убитых. Откуда, черт возьми, они узнали о нас?!

18 марта. Положение осложняется все больше и больше; неприятель усиливает натиск в партизанских районах. Немцы высылали боевые патрули: иногда против деревни Ворки, иногда против наших сторожевых застав. Нередко появлялась немецкая авиация и бомбила наш лагерь.

7 апреля. За последние четырнадцать дней мы предприняли четыре крупные операции. Я был в районе Карачева и деревни Синезёрки. Последняя операция провалилась. Было очень темно. Землю развезло. Мы увязали по колено в грязи. Мы были на насыпи, когда я наступил на провод линии передачи сигналов тревоги. Пришлось вступить в бой; мои люди соскользнули вниз. Я запутался в проволоке, упал в болото и выбрался из него с большим трудом.

После этой операции у деревни Синезёрки неприятель усилил свой гарнизон, и, говорят, было разгружено шесть эшелонов, якобы с боевым заданием уничтожить нас, партизан.

8 апреля. Сегодня отмечаю 18 месяцев с тех пор, как я нахожусь в тылу врага. Много сил и здоровья было потрачено за это время. Но ненависть к немцам осталась прежней. Каждый день приносит неожиданности. Мы держимся стойко и, несмотря ни на что, будем стоять, пока кровь течет в жилах: за Родину, за победу, за товарища Сталина.

К сожалению, были и остаются предатели – трусы. Они прислуживают немцам. Но это просто запуганное население.

11 апреля. Неприятель ежедневно сжимает кольцо. Возможно, скоро будет широкомасштабное наступление, наподобие того, что имело место осенью прошлого года.

6 мая. Повел группу из 70 человек в Клинское. Полицаи и немцы были со всех сторон. Нам приказали раздобыть несколько коров, но из этого ничего не вышло. В результате нам пришлось прятаться в кустах весь день. Мы окружены. Неприятель численно нас превосходит; у него несколько танков и артиллерийских орудий. Немцы явно хотят уничтожить нас всех до последнего. Я прорывался с 20 бойцами через поля, и мы уничтожили три полицейские заставы. Оставшаяся группа из 50 человек очень искусно маневрировала. Немцы погнались за двумя зайцами и ни одного не поймали.

20 мая. С 18 мая неприятель занял деревни Сидоровка и Андреевка силами приблизительно трех батальонов; большие силы сосредоточены в районе вокруг Селепеговки. Сегодня со стороны Сивцово немцы атаковали наши сторожевые охранения, но были отброшены. Уже на протяжении трех дней мы находимся в очень непростой обстановке. Если раньше мы жили на пятачке величиной с трехкопеечную монету, то теперь он сократился до размеров двухкопеечной монеты.

Мы со всех сторон окружены мощными силами врага. Наши люди будут сражаться до последнего патрона.

Неприятель снова атакует. Немцы окружили наш лагерь кольцом, протянувшимся на 7 километров. Похоже, завтра будет решающий бой. Если я останусь жив, то напишу об этом[87].

Операция «Цитадель»

Ганс Шойфлер

«Цитадель» – кодовое название крупномасштабной операции, целью которой было окружить советские войска, предыдущей зимой продвинувшиеся вперед и образовавшие большой выступ к западу от Курска. Предполагаемые удары по сходящимся направлениям должны были наноситься одновременно с севера на юг, из района южнее Орла и с юга на север – из района Белгорода.

Операция была под большим вопросом, поскольку мы также знали, что русские войска сконцентрировали крупные силы для уничтожения дуги в районе Орла, где наши позиции вдавались в виде выступа аналогичным образом, но на восток.

Теплое

Райнхард Петерс, лейтенант и командир взвода 1-го батальона

После нескольких недель перерыва на отдых, которые наш 1-й батальон провел в Карачеве, пришло время действовать. На протяжении первых нескольких дней июля мы выдвинулись в район города Ливны. Главная наступательная операция лета 1943 года началась. Ночью с 7 на 8 июля мы с наших позиций пошли в атаку[88]. Мы никогда раньше не видели такой огромной концентрации вооруженных сил. К счастью, иваны не замечали нас, так как мы были бы заманчивой целью для советских бомбардировщиков.

8 июля, 2:30. Мы получили приказ выдвигаться. Целью была высота 240 в поселке Теплое. Авиакрыло за авиакрылом самолеты люфтваффе с грохотом проносились над нами – бомбардировщики, пикирующие бомбардировщики «Штуки», бомбардировщики, «Штуки». И это продолжалось часами не смолкая. Все они сбрасывали свои бомбы на высоту. «Штуки» Ю-87 атаковали отдельные цели, вкопанные T-34 и КВ-1 на переднем склоне холма. Это успокаивало наши нервы, поскольку после такого авиаудара ничего плохого не могло произойти.

Сначала впереди шла рота Георги. Когда наши танки вошли в дефиле у Самодуровки, противник начал обстреливать нас из противотанковых и танковых орудий. Мы этого не ожидали после таких массированных воздушных налетов. Первая атака начала ослабевать. После того как следующая танковая рота вынуждена была отступить перед заградительным огнем, пришел наш черед. Обер-лейтенант Праст приказал наступать, но его танк был подбит, пройдя всего несколько сотен метров. Лейтенант Бек, командир взвода, принял на себя обязанности командира роты, но и ему долго командовать не пришлось. Через несколько минут и его танк оказался подбит. Затем пришла моя очередь. Я приказал:

– Танки – вперед!

Но нас было немного. Только несколько боевых машин продвигалось вслед за мной. Обер-фельдфебель Алльгайер увидел вкопанный КВ-1, один из целого множества. Со своей швабской выдержкой и спокойствием он взял его на прицел. Но дистанция была слишком велика. Снаряд, выпущенный из 75-мм танкового орудия, отрикошетил. Затем он стал стрелять в лоб танка осколочно-фугасными снарядами, в результате поднялась пыль и грязь, затруднившие неприятелю обзор. За это время Алльгайер успел подойти ближе. Та же игра повторялась два или три раза. В конце концов он оказался там, где хотел. Уже ждал в засаде с противотанковым снарядом в казенной части. Облака пыли осели, и появилась цель. Выстрел! Попадание! Это было проделано мастерски.

В результате нескольких часов массированной бомбардировки и артиллерийского обстрела над полем боя висело густое облако порохового дыма. Неба не было видно. Мне казалось, что уже день, но мои часы показывали только девять утра. В это время рота Петрелли вышла к селу Теплое, лежавшему у подножия холма. Но наша атака снова начала захлебываться. Впервые мы осуществили боевое применение «Голиафов» – небольших, дистанционно управляемых гусеничных машин с установленными на них зарядами взрывчатки. Но они не сработали так, как планировалось. Вследствие технических сбоев «Голиафы» не двинулись с места или оказались подбиты. В любом случае успеха они не принесли.

Мы вздохнули с облегчением, когда увидели подтягивающийся тяжелый танковый батальон «Тигров» майора Бернхарда Зауванта. Нам требовались подкрепление и передышка. Едва я высунулся из командирской башенки, чтобы посмотреть в бинокль, чудовищной силы взрывная волна, сопровождаемая оглушительным грохотом, сбросила меня с командирского сиденья. «Пришла наша очередь», – подумал я. Но мы были целы, включая танк. Причина скоро выяснилась. За моим Pz IV занял позицию Pz VI «Тигр». Когда он выстрелил, дуло его 88-мм орудия находилось всего в метре от моего открытого командирского люка. «Тигры» были задействованы не совсем так, как мы думали.

Днем со стороны русских была проведена контратака. Мы отступили к краю дефиле и ждали. Русское танковое подразделение пронеслось в 1000 метрах слева от нас. Нам удалось накрыть его эффективным фланговым огнем. Остаток уничтожили «Тигры». Но в то же самое время русская пехота также перешла в атаку. Она приближалась к нам через пшеничное поле со стоическим спокойствием. Мы позволили им подойти на 300 метров, а затем по команде открыли огонь из пулеметов, а также из орудий осколочными снарядами. Понеся тяжелые потери, атакующие отступили.

Ночью подразделению роты Петрелли удалось пробиться на вершину высоты 240. Но с первыми лучами солнца нашим танкам пришлось отойти. Ключевую позицию неприятеля взять не удалось. Для батальона это был черный день. В журнале батальона много записей о потерях у села Теплое от 8 июля 1943 года.

В западне

Командир дивизии генерал танковых войск в отставке Дитрих фон Заукен

В ходе сражения под Орлом командирский танк командующего дивизией вошел в Теплое и во время прорыва застрял на низком мосту. Во время пешей разведки офицер связи лейтенант Симон был смертельно ранен, чего мы в тот момент не могли знать. Повсюду вокруг нас на верху балки находились невидимые позиции русской пехоты.

– Лидер в западне, – передали по радиосвязи [о положении командира дивизии].

Скоро появились два Pz IV, чтобы вытащить командира из западни. Несмотря на предупреждение, лейтенант Лециус вылез из Pz IV, посчитав, что он еще сможет помочь своему павшему товарищу Симону. В этот момент он также был убит выстрелом в голову.

Все это время командирский танк оставался неподвижным, но неповрежденным, на мосту. В подобной ситуации, пока еще можно было спасти машину, делом чести было не бросать ее.

На следующий день командирский танк вытащили. Вместо «дела чести» можно сказать «дух танкистов». Разумеется, именно это и является темой данной книги. На следующий день командующий 9-й армией генерал-полковник Модель сказал командиру дивизии на командном пункте:

– В тот момент, когда вы застряли в селе Теплое, ваш начальник штаба [майор Лутц] тоже был ранен. Это означало, что дивизия оставалась без командира.

– Не совсем так, – ответил командир дивизии. – Контакт с лидером по-прежнему оставался.

– Хорошо, – ответил командующий. – Такого рода вещи могут происходить. Такое случалось и со мной.

И как часто подобного рода вещи происходят?

Щелкунчик

Йозеф Лайтль, ефрейтор 2-й роты 35-го танкового полка

В то время я был еще молодым ефрейтором, и жажда совершить что-то великое была огромна. Вам следует только представить, что все мы были пополнением с «голой грудью» и смотрели на ветеранов с определенным уважением, поскольку у них были ордена и боевые значки. Молодые рекруты слушали открыв рот, когда начинались разговоры о том, в чей экипаж они могут быть назначены и чего тот или иной добился как командир танка или командир взвода. В то время для нас были важны детали; в результате всех этих разговоров каждый из нас уже думал, в чей экипаж он хотел бы быть назначен. Моим фаворитом с большим отрывом в то время был обер-фельдфебель Алльгайер.

Но как часто случается в жизни, все произошло не так, как представлялось в моих фантазиях. Сначала нам пришлось нести бесконечную караульную службу, и в оставшееся время мы занимались только ремонтом и учениями, поскольку базовая подготовка, которую мы получили дома, далеко не соответствовала требованиям и стандартам, предъявляемым условиями передовой. Но ничто не длится вечно, и однажды гауптфельдфебель Мюллер, в тот время старший унтер-офицер роты, распределил новичков по экипажам. К моему величайшему разочарованию, меня назначили в танк унтер-офицера Вольмерсхойзера, о котором я мог сказать только хорошее, но, как я уже упоминал, это было нечто противоположное тому, что я хотел.

Мое боевое крещение состоялось под Болховом с этим экипажем. Мы провели там пять атак, а также выставляли заграждения. Когда нас позднее перебросили в деревню Овчух, близ Мценска, мое желание совершить подвиг улетучилось. Мои мечты о героизме и прочее, что воображают молодые танкисты, вытеснил опыт, полученный на передовой. Но я был горд, насколько возможно, когда получил серебряный нагрудный знак «За танковую атаку». В этот момент я даже ощутил себя ветераном, хотя до настоящих ветеранов мне было еще весьма далеко.

И так время проходило в операциях против партизан, различных боестолкновениях и всех тех вещах, что обычно случались на фронте. Весной 1943 года пришел мой черед. В это время мне было присвоено звание обер-ефрейтора. Я прошел курсы унтер-офицеров в местах нашего расквартирования близ Орла. Я находился там, когда обер-фельдфебель Алльгайер заметил меня и спросил, не хотел бы я быть в его экипаже. Сначала я не мог поверить своим ушам, но затем новость дошла до меня, и я понял, что моя мечта стать членом экипажа этого выдающегося танкиста воплотилась в реальность. Радостным возгласом «Так точно, господин обер-фельдфебель!» и крепким рукопожатием я выразил свое согласие.

Я все еще вижу передо собой невысокую ладную фигуру нашего обер-фельдфебеля Щелкунчика. Глаза, всегда светившиеся счастьем или горящие огнем. Глаза, словно бы умевшие говорить. Соедините это с живым швабским диалектом из района близ Гогенцоллерна, и вы получите портрет этого солдата, образцового воина, прирожденного командира взвода, опытного и добросовестного. Его слова могли быть либо добры, либо остры как нож, и я часто думал, что в его груди уживаются две души.

Наш обер-фельдфебель отдавал только четкие и точные приказы, и мы всегда знали: все им сказанное тщательно продумано и взвешено. Прославленный своим умением сохранять спокойствие и рассудительность в самой напряженной ситуации, он всегда мог дать нам совет или подсказать, как именно следует вести себя в том или ином случае. И вот он включал нас в свой экипаж – можно сказать, семью, – где в опасной ситуации один стоит за всех и все за одного! Час испытаний не заставил себя ждать слишком долго. Когда мы получили боевой приказ в начале июля 1943 года, мы были готовы и уверенно ждали того, что в скором времени должно было произойти. К тому моменту у нас на вооружении уже были танки Pz IV с длинноствольной 75-мм пушкой, а потому мы горели нетерпеливым желанием узнать, как они покажут себя в боях против русских тридцатьчетверок.

Под яркими лучами солнца великолепного июльского дня мы двинулись по направлению к неприятелю в район сосредоточения. «Штуки» Ю-87 и другие бомбардировщики ревели над нами, окруженные с флангов и охраняемые «Мессершмиттами» Me-109 и «Фокке-Вульфами» ФВ-190. Когда немедленно вслед за этим раздался грохот нашей собственной артиллерии, который затем смешался с воем артиллерии неприятеля, все это переросло в невиданный доселе ураган огня. После чего, мы знали, наша очередь идти вперед.

Это произошло вскоре после того, как мы начали движение. Мы въехали на огромную просторную равнину, широко рассредоточившись по всему фронту и следуя глубокоэшелонированным порядком. К нам присоединились танки соседней дивизии. Это было поле боя у села Теплое. На горизонте мы видели цепочку холмов, которые представляли для нас огромное значение. Я никогда не видел столь гигантской демонстрации концентрированной огневой мощи, как в те минуты, когда мы двинулись в атаку. Та же картина повторялась в секторе обороны русских: танк за танком – насколько хватало взгляда. Чем ближе мы подходили к неприятелю, тем хуже было для нас, поскольку большая часть русских танков и противотанковых орудий была вкопана.

Наш командир танка свистнул так громко, что загудело у нас в шлемофонах, когда понял, в какое пекло мы направляемся. Подобно альпинисту перед отвесной стеной, наш обер-фельдфебель, уцепившись за башню, выглядывал из-за ее края и в нужный момент всегда находил цель. Вдобавок ко всему он сохранял спокойствие, и не стоит даже говорить, что оно распространялось на весь экипаж, в результате экипаж нередко скорее чувствовал внешнюю опасность, чем ее осознавал.

Примерно в 200 метрах напротив нас горел КВ-1. Нам пришлось направиться к воронке, если мы не хотели отстать от нашего подразделения. Когда мы поравнялись с уже смертельно раненным гигантом, раздался приглушенный рев, и наши люки резко открылись, словно распахнутые невидимым духом. Огонь и дым охватили танк со всех сторон. Я едва расслышал команду нашего командира:

– Выбираться!

Вначале ясно соображать невозможно. Работает скорее подсознание: нас подбили. Лишь несколько секунд спустя, уже укрывшись за нашим танком, мы поняли, что, собственно, произошло. Когда мы поравнялись с КВ-1, он взорвался и разлетелся на куски. Они дождем обрушились на нашу машину, и она загорелась. Наш командир, человек, способный быстро принимать решения, приказал выбираться из пламени, пока остальные все еще пребывали в шоке от произошедшего. Потребовались минуты для того, чтобы мы смогли восстановить порядок в головах и начать соображать. Мы лихорадочно собрались и вскоре снова были готовы к бою.

У многих из нас до сих пор живо в памяти, как мы поломали зубы о первую гряду холмов со вкопанными танками и противотанковыми орудиями противника. Безмолвным свидетельством тому служат большие потери с обеих сторон.

Несколько дней спустя мы вели бои в районе села Тросна. И именно здесь ранили нашего доброго обер-фельдфебеля Алльгайера. Для того чтобы обеспечить поддержку померанской легкой пехоте и пехотному полку из Мюнхена, мы разделились и, как часто происходило в подобных случаях, были приданы им. После того как была отбита атака русских танков, во время которой наш наводчик, унтер-офицер Берингер, подбил несколько тридцатьчетверок, мы перешли к закреплению на достигнутом рубеже. Местность хорошо подходила для нас, поскольку мы были на огневой позиции на обратном скате и имели большие зоны обстрела. В какой-то мере подбитые неприятельские танки также обеспечивали нам определенное прикрытие.

Для танкистов приятно знать, что пехота находится впереди и по соседству. Танки нашего взвода располагались со 150-метровым интервалом справа и слева от нас. Все экипажи выкопали хорошо знакомой конфигурации окопы под танки, поскольку мы хотели рассредоточиться, как только позволит ситуация. В течение дня по два человека оставались в боевой готовности в танках, а другие отдыхали, писали письма и тому подобное. Особого затишья не наблюдалось, поскольку иваны, как обычно, не давали нам покоя. Они постоянно вели беспокоящий артиллерийский или минометный огонь по нашему сектору, в результате нам пришлось окопаться и, как всегда, пережидать обстрелы в надежных убежищах.

В ходе одного из таких беспокоящих обстрелов экипаж по соседству с нами сильно пострадал, так как все пять человек стояли за танком, когда в непосредственной близости от них упало несколько снарядов. Я лежал за танком в то время, когда до моего слуха донесся пронзительный крик, призывающий врача. Мы немедленно подбежали посмотреть, кто ранен, и увидели пятерых наших товарищей, лежавших на земле. В мгновение ока я достал из танка аптечку первой помощи. Обходным маневром я добрался до раненых. Нашего медика, унтер-офицера Вагнера из Вены, всегда доброжелательного, нигде не было видно. Соответственно, мне пришлось позаботься о раненых, что я и сделал, как сумел.

После этого я двинулся назад, к своему танку. На полпути я снова услышал характерный отвратительный свист минометной мины. Наш окоп был справа прямо передо мной, и, держа аптечку в правой руке, я прыгнул и приземлился головой вперед. Но несколько снарядов уже упало в непосредственной близости… как всегда, я отметил это про себя. Затем я почувствовал тяжелый удар с левой стороны головы, перед глазами поплыли красные круги, и я потерял сознание.

Может возникнуть вопрос, почему я так подробно описываю обстоятельства своего ранения. Я это делаю потому, что они касаются нашего обер-фельдфебеля. Когда я снова открыл глаза и пришел в себя, он сказал мне:

– Ты это заслужил… какого черта ты побежал на помощь в разгар артиллерийского обстрела? Тебе следовало дождаться, пока он закончится!

Мог ли подумать наш командир танка, что ему тоже скоро придется вернуться домой. Затем меня доставили на главный медицинский эвакуационный пункт. Два дня спустя туда доставили и лейтенанта Петерса. О, какие шутки играет с нами жизнь! Автомат, лежавший под командирским сиденьем, выстрелил сам, когда танк шел по пересеченной местности, и пуля попала лейтенанту Петерсу в мягкое место. Подобное ранение не вознаграждалось отправкой в госпиталь на родину, поэтому, когда пулю вытащили, мы оба вернулись на передовую. Из-за больших потерь тогда каждый человек был на счету, и потому я, несмотря на головную боль, забрался в нашу воронку, которая за долгое время уже успела стать нашим «домом».

На фронте за прошедшие несколько дней мало что изменилось. В основном шли перестрелки между нами и противником. Мы находились в своей воронке, когда наш обер-фельдфебель почувствовал зов природы и, вооружившись шанцевым инструментом, исчез на ближайшем пшеничном поле. Затем, в самый неподходящий момент, воздух вновь наполнился осколками, и множество снарядов засвистели в воздухе, когда иваны начали обстрел из минометов. Даже сегодня у меня мурашки бегут по телу, когда я слышу крик, заставивший всех нас затрепетать:

– Помогите! Помогите! Врача!

Сомнений относительно кричавшего не было. И, словно преследуемые злобными фуриями и чувствуя, что произошло нечто ужасное, трое из нас рванули на этот голос. Обер-фельдфебеля удалось найти не сразу, поскольку пшеница была высока. Несколькими минутами позже мы стояли перед нашим несчастным командиром, который был ранен множеством осколков.

Не обращая внимания на летящие со всех сторон осколки, мы потащили свой печальный груз назад под защиту танка, положили его на плащ-палатку и только после этого поняли, что наш обер-фельдфебель получил не менее десяти ранений. Самые тяжелые были в ноги. Мы аккуратно срезали с него сапоги и сняли форму. И только после этого нам удалось добраться до многих ран, чтобы остановить кровотечение. Он все сознавал и терпел нестерпимую боль, что потрясало нас до глубины души. Мы перевязали его настолько аккуратно, насколько смогли, не проронив ни слова утешения, которые могли бы поддержать нас, но вряд ли помогли бы ему в подобной нерадостной ситуации.

В это время наш радист побежал искать санитаров с носилками, поскольку мы знали, что медицинский эвакуационный пункт находится по соседству. Вскоре прибежали два санитара с носилками. Сопровождаемые мной и нашим «мучителем частот» санитары доставили нашего обер-фельдфебеля на медицинский эвакуационный пункт, расположенный в дефиле. Наш затем пациент начал становиться спокойнее, а когда стрельба утихла, первые машины скорой помощи с грохотом рванули вперед. Помощник врача, больше походивший на мясника, чем на доброго самаритянина, оказал первую профессиональную помощь. С обязательной приколотой на груди биркой раненого обер-фельдфебеля погрузили в машину скорой помощи.

Когда я прощался с нашим командиром танка, он потянул меня за рукав моей танкистской тужурки и дал знак, чтобы я наклонился к нему. Хотя ему было уже очень трудно говорить, он прошептал:

– Спасибо за вашу быструю помощь! Теперь я знаю, что я по глупости накричал на вас, когда вы были ранены. Пожалуйста, не думайте обо мне плохо! Держите голову выше! Когда я поправлюсь, я снова заберусь в танк как ваш старый командир!

Это слова были мне как бальзам на душу, поскольку они свидетельствовали о том, что старый лис смотрел на нас как на равных. Когда его уже погрузили, мы помахали ему в последний раз, и прощанием с нами стала его слабая улыбка.

В то время мы еще не знали, что больше никогда его не увидим. Командиром танка стал унтер-офицер Берингер, а меня сделали наводчиком, и это было долгожданным изменением после того, как я в течение столь длительного времени пробыл заряжающим. Все быстро менялось, и смерть собрала богатый урожай, в том числе и в наших рядах. Мы лишь изредка получали известия о нашем бывшем командире танка. Наши опасения возросли, когда мы узнали, что ему ампутировали обе ноги. Но настоящим потрясением для нас стала новость о том, что наш любимый обер-фельдфебель Алльгайер от полученных ранений скончался в больнице недалеко от своего дома.

То, что его наградили Золотым Рыцарским крестом военных заслуг, преисполнило всех нас удовлетворением, несмотря на нашу грусть[89]. У всех нас были причины гордиться этим прекрасным танкистом. С улыбкой он рассказывал нам, что некогда остановил тридцатьчетверку топором, который всунул между гусеницей и ведущим колесом[90]. За что он и получил свое прозвище Щелкунчик.

Детлев фон Кёссель

Доктор Шульц-Меркель, батальонный врач 1-го батальона 35-го танкового полка

Когда майор фон Лаухерт, капитан Эссер и обер-лейтенант Шеффер покинули полк, майор фон Кёссель был назначен командиром 1-го батальона. В нашем полку по традиции командиром мог стать лишь кто-то из «старой гвардии». Благодаря участию во многих операциях полка Детлев фон Кёссель был личностью хорошо известной. И не только в боях, но также и в мирное время он был близок нам всем как своим товариществом, так и своими розыгрышами. Его излучающая радость светлая натура пленяла всех нас. Для всех, кому повезло с ним долго общаться, он был воплощением танкиста. Ни о ком другом не ходило столько историй, как о нем. Он был самым жизнерадостным и одаренным человеком среди нас, всегда в своей тарелке, независимо от ситуации. Он был молод сердцем и светился счастьем изнутри, а также любил подтрунивать над теми, кто бывал чрезмерно серьезен. Фон Кёссель мог найти выход из любой ситуации и не позволял обстоятельствам взять над собой верх.

В радиопереговорах со своими ротами у него был свой неподражаемый стиль. Его приказы всегда были живыми, даже если не соответствовали армейским уставам по манере изложения. Его батальон следовал за ним слепо и почитал его, а он жил только для него. У Детлева фон Кёсселя всегда был план, и он всегда знал выход из любой ситуации. С ним всегда что-то случалось. Я никогда не видел его сбитым с толку. Поэтому иначе и быть не могло, что его имя стало легендой.

Не поклянусь, правда ли это, но я слышал, что он однажды полетел на частном французском самолете, до того ни разу не брав штурвал в руки. Я также не могу себе представить, как ему удалось провести три дня на берегу Днепра посреди позиций русских, прежде чем он выбрался и спасся, переплыв реку. Я лишь знаю, что с первыми лучами солнца он вдруг появился, небритый, усталый, осунувшийся – бледная копия самого себя. Однако он был не из тех людей, которые любят поговорить о себе.

19 июля 1943 года. Мы занимали позиции вдоль выступа фронта, который русские очевидным образом хотели расширить. Эскадрильи вражеских бомбардировщиков атаковали в таком количестве, которого мы доселе не видели. Русская артиллерия также вносила свой вклад в нашу «веселую» жизнь. У населенных пунктов, за которые мы вели бои, были знакомые нам названия: Кромы, Севск, Новгород-Северский. У нас не было времени уноситься мечтами в ту пору, когда мы брали их в своем стремительном прорыве вперед.

20 июля. Была то ли суббота, то ли воскресенье. Мы стояли в небольшом фруктовом саду на небольшом, вздымающемся вверх склоне. В определенной степени против своей воли мы, исполняя приказ, рыли защитные окопы для наших танков. Для медицинского персонала это было особенно трудно, поскольку нам приходилось копать землянки и для раненых. Мы находились в северо-западном углу; командный пункт командира располагался в южной части.

22 июля. Мы были бесцеремонно разбужены воздушным налетом русских. Бомбардировщики сбрасывали свой смертоносный груз прямо на позиции нашего батальона. Затем последовал монструозный шквал артиллерийского огня, словно из фильма про войну. Завершили эпическое действо русские «катюши». Мой медицинский персонал лежал вместе со мной под танками; только Хутсченройтер оставался за рацией. Мы от него ничего не слышали.

Между залпами прибежал танкист и бросился к нам в укрытие:

– Командир получил прямое попадание… он тяжело ранен… или убит!

Я вместе с Лютером поспешил через фруктовый сад, буквально перепрыгивая от одной воронки к другой. Залп огня обрушился на нас. Мы оказались погребены под комьями земли и затем удивились, что ничего серьезного с нами не произошло.

Наконец добрались до командирского танка. Он был охвачен огнем и дымом. Лютер и еще двое танкистов попытались вытащить нашего Кёсселя из горящей машины. Нам не удалось этого сделать, несмотря на все наши усилия. Казалось, что майора невозможно даже сдвинуть с места. Его форма уже начала тлеть. Он был тяжело ранен в левую сторону лица и в грудь. Мы поняли, что водитель также должен был по-прежнему находиться в машине. Вероятнее всего, он тоже тяжело ранен, поскольку не смог открыть свой люк. Ему мы тоже не смогли помочь. Начали гореть топливо и боеприпасы; из люков повалил густой дым. Мы не сдались от безысходности, но обнаружили, что находимся под мощным артиллерийским огнем и под огнем прямой наводкой бьющих по нас неприятельских танков. На противоположном холме на нас ползла бесконечная вереница русских танков. Один из них, должно быть, ранил «лидера медведей» через открытый люк. Другое попадание, вероятно, поразило командирский танк и вызвало пожар.

Я быстро оценил ситуацию. Обер-лейтенант Буркхардт, батальонный адъютант, сообщил мне подробности. Там на холме, а также на склонах, которые не были видны с южной стороны, предположительно должны были находиться позиции нашего 33-го моторизованного полка. Я обсудил оперативную обстановку с Буркхардтом. Ситуация становилась все более и более критической с каждой минутой. Требовалось что-то предпринимать, и предпринимать немедленно.

Я лично отдал приказания некоторым из подразделений. В случае с командиром легкого взвода, лейтенантом Болтеном, мне пришлось сильно постучать по башне его танка, прежде чем удалось привлечь его внимание. Никто не задавал вопросов, почему приказы отдавал я, батальонный врач. Вначале я не сказал в ротах, что их командир убит, чтобы не усугублять и без того тяжелую ситуацию.

Чтобы сдержать русскую танковую атаку, на местности была хорошая позиция, но она находилась у правого фланга участка обороны батальона. По всей видимости, неприятельский авангард двигался в том направлении. 1-я рота была задействована там аналогичным образом. Она получила приказ перекрыть дорогу врагу. Другую роту удалось перебросить на неприятельский фланг. Радиосвязь с ротами наконец заработала. С командного пункта близ продолжавшего гореть командирского танка был прекрасный обзор. У Буркхардта и у меня была только одна мысль: батальон должен справиться с критической ситуацией.

Бой был в полном разгаре. Звуки выстрелов танковых пушек мешались с артиллерийской канонадой. Командиры рот привыкли к тому, что у микрофона Буркхардт. И тут на своем боевом «козле» появился командир дивизии, генерал фон Заукен. Я доложил о смерти фон Кёсселя, в результате чего приказы теперь отдавал я. В ответ меня тут же словно окатили ушатом холодной воды:

– О чем вы думали, задействовав мои танки в стороне от сектора обороны дивизии и корпуса, когда они мне самому срочно необходимы?

Я обнаружил, что контакт с моторизованной пехотой оказался потерян, а обстановка на участке дивизии в целом была немногим яснее.

Генерал взял с собой легкий взвод и двинулся вперед, чтобы проверить положение дел на позициях мотопехоты. С великолепной уверенностью и спокойствием он собрал людей, реорганизовал подразделения и лично направил их на соответствующие позиции. Я получил известие о том, что убит и командир 12-го полка, полковник фон дер Дамерау. Полковой и батальонный штабы были захвачены в плен.

Нашему генералу удалось сплотить главную линию обороны. Посреди русских он вылез из «козла» и лично схватил одного «зеленого» товарища. Он хотел знать, с кем он сражается. Иван не проявил ни малейшего почтения к нашему начальству и прострелил дыру в его полевой фуражке. Генерал сказал лишь одно:

– Эти ребята нисколько не уважают немецкого генерала.

По-видимому, он согласился с тем, каким образом я повел в бой танки, поскольку его приказы не коснулись действий 1-й роты, которая продолжила сражаться на соседнем участке передовой. Он даже направил ей в качестве подкрепления батальон мотопехоты.

В ходе боев этого дня я в соответствующий момент сообщил в роты, что командира больше нет с нами. Ни один из прорвавшихся в тот день неприятельских танков не остался невредимым. У нас потерь больше не было; мне не пришлось поработать врачом. С приближением дня стало спокойнее.

Батальон сражался так же успешно, как и всегда. Он отразил наступление противника; было подбито 78 русских танков. Выстрелом из танкового орудия даже удалось сбить вражеский самолет, когда тот начал пикировать, чтобы атаковать один из наших танков. Но батальон потерял лучшего воина, Детлева фон Кёсселя. День начался серым туманом и грохотом сражения; в дыму боя взошло красное солнце. Русское контрнаступление против операции «Цитадель» провалилось – по меньшей мере на нашем участке.

23 июля. Днем мы предали нашего мертвого командира, Детлева фон Кёсселя, русской земле рядом с купами цветущих на краю поля кустов. Генерал фон Заукен произнес от всего сердца:

– У меня такое чувство, словно погасла звезда!

Лучше, чем он, и не скажешь на похоронах. После капеллана я от всего сердца произнес речь о своем друге и товарище. Говорить было трудно. Другим было не проще. Детлев фон Кёссель любил голубые васильки. Его гроб мы украсили ими.

Командиры рот попросили меня пока что возглавить батальон, поскольку никто не хотел оставлять свою роту в таких обстоятельствах. Мы пошли к командиру дивизии с нашим общим решением. Тот много говорил о духе полка, и мы все были в этом отношении едины: преемником должен стать кто-то из полка. Нам приходила на ум только одна кандидатура – майор Фриц Шульц. На тот момент он находился в Париже, проходя обучение на курсах командиров батальона. Мы хотели, чтобы нашим командиром стал именно он. Но мы узнали, что замену уже запросили из офицерского резерва армии. Мы делали все от нас зависящее, чтобы это назначение не состоялось. Я был на переднем крае этой борьбы, следя за тем, чтобы не было принято неправильное решение и человек не из нашего полка не был назначен командиром «медведей».

В то же самое время мы непрерывно вели бои, можно даже сказать, по всему фронту. Танковые роты часто придавали различным дивизиям. Ведение боевых действий с разумным применением танков вместе с пехотными дивизиями было для меня самой трудной задачей, поскольку пехотные стратеги считали, что они значительно превосходят молодого батальонного врача в том, что касается танковой тактики.

Наконец через две недели прибыл наш майор Шульц. Я смог передать батальон ему и вернулся к исполнению своих обязанностей главного батальонного врача.

Городище

Ганс Лютер, обер-фельдфебель медицинской службы 1-го батальона 35-го танкового полка

Почему маленький провинциальный городишко именовался Городище, я не скажу. Проблемы назревали там в течение нескольких дней. До нас доходили слухи, что русские сосредоточили там мощные силы танков и пехоты. Мы были предупреждены и находились в состоянии боевой готовности день и ночь. Наступление русских началось на участке 33-го моторизованного полка, уже потрепанного в предшествующих боях. Поэтому неудивительно, что русским удалось прорваться, поскольку на их стороне к тому же было явное численное превосходство. Великолепная мотопехота вступила в оборонительный бой, но на сей раз вся отвага оказалась напрасной.

Я помогал оказывать медицинскую помощь раненым 33-го моторизованного полка военному фельдшеру доктору Штокмайеру, поскольку многие врачи погибли. Мы организовали временный медицинский эвакуационный пункт для раненых в одном из первых домов деревни.

Над входом развевался флаг Красного Креста, чтобы напомнить товарищам, направляющимся в тыл, откуда забирать раненых. Лежащие повсюду на импровизированных кроватях раненые стонали, и с каждым часом их становилось все больше. Ждали автомобили, чтобы доставить бедолаг в главный пункт эвакуации раненых. И тут… раздался скрежет гусениц прямо перед нашим домом. Я быстро выбежал в дверь… От неожиданности у меня перехватило дыхание. Это был русский танк T-34. Я увидел, как танк за танком с пехотой на броне приближаются к нам. Первый выстрел потряс наш дом. В небо взметнулись земля и обломки. Раненые почувствовали нависшую опасность и умоляли нас достать машины, которые смогли бы эвакуировать их отсюда в последний момент. Мы попытались успокоить их, хотя сами почти потеряли надежду. Кроме нас, в деревне было много пехоты.

В это время тридцатьчетверки подошли к окраине деревни, и русская пехота слезла с брони. Мы попытались спрятать раненых и спрятаться сами. К счастью, в нашем доме был погреб, и мы скрылись в нем, в то время как осколочные снаряды русских рвались возле дома. Земля сотрясалась под гусеницами танков. Хорошо, что опытный доктор Штокмайер не потерял самообладания. В подобных ситуациях это всегда лучшее лекарство.

Снаружи стало чертовски тихо. Только иногда раздавался грохот разрыва снаряда крупнокалиберной артиллерии. Настало время выяснить ситуацию. Я не мог поверить своим глазам. В полях стоял целый ряд горящих Т-34, в которых детонировали оставшиеся боеприпасы. Другие Т-34 спешно отходили назад, словно за ними гнался дьявол. Сопровождающая пехота бежала за ними.

Я вернулся к раненым, чтобы сообщить им хорошую новость и избавить от дополнительных тревог.

И снова мимо нашего дома прогрохотали танки, но на сей раз это был наш 1-й батальон. Я попросил первый экипаж связаться по рации и найти машины, чтобы отвезти раненых в тыл. Вскоре после этого они прибыли, и пережившие испытания товарищи в ближайшее время могли рассчитывать на дальнейшее лечение в полевом госпитале.

Как могло это чудо произойти? Наш доктор Шульц-Меркель, всегда бывший на острие критических ситуаций, инициировал немедленную контратаку, когда увидел прорвавшихся русских. Мотопехоте удалось снова занять деревню без больших потерь. Говорят, в том бою добрый доктор лично подбил несколько тридцатьчетверок (чудо, как обычно в германских военных сказках. – Ред.). За свою отвагу он был награжден Золотым Рыцарским крестом за военные заслуги. Никто не мог поздравить его с наградой так тепло и искренне, как раненые и мы.

Танковый механик в беде

Петер Оберхубер, обер-ефрейтор 3-й роты 35-го танкового полка

Лето 1943 года. После крупного наступления русских в августе нас перебросили под Новгород-Северский. Это был район, который мы помнили со времен нашего наступления 1941 года и оборонительных боев весны 1943 года. Обозы 3-й роты находились в перелесках недалеко от реки Десна. Танки вели тяжелые оборонительные бои между городами Севск и Середина-Буда, выдерживая натиск сильно наседавшего на них неприятеля.

Вечером поступило радиосообщение о том, что танк Pz IV вышел из строя на окраине города Середина-Буда из-за проблем со сцеплением. Командир ремонтной группы дал мне задание починить танк. Прихватив инструменты, я отправился вперед на снабженческой машине. В нескольких километрах от города Середина-Буда машине пришлось съехать с дороги, поскольку как раз в это время наши танки сменили позиции. Итак, в ночи я в одиночку двигался по направлению к Середина-Буде. Начало светать, когда я приблизился к городу. Подошла пехота, которая готовилась к отступлению. Командир взвода спросил меня, куда я направляюсь. Я сообщил ему свое боевое задание, и, к счастью, он смог мне подсказать точное место расположения танка, поскольку его взвод только что мимо него прошел. Он также предупредил меня о том, что, кроме немногочисленного арьергарда, на линии фронта больше никого нет.

Я заспешил вперед со смешанным чувством. Прибыв в город, я нашел нужную улицу и танк на краю города. Вокруг было устрашающе пустынно. Механика-водителя тоже не было. Он был ранен. Прибывший ему на смену водитель не мог мне ничего рассказать и ничем помочь.

Я тотчас принялся за работу, думая, что дело только в регулировке сцепления. Я попытался проделать это с помощью разводного гаечного ключа. К своему ужасу, я обнаружил, что сцепление уже полностью отрегулировано. На подобное я не рассчитывал.

Поскольку машина простояла здесь некоторое время, сцепление остыло. Затем я попытался завести танк. Я осторожно нажал сцепление и аккуратно дал газ. Мы снова поползли по городу. Но если я давал чуть больше газа, чертово сцепление снова отказывало. Несмотря на все мои усилия, мы все еще были метрах в пятистах от города. Диски слишком разогрелись и проскальзывали; танк остановился и не мог больше двинуться с места.

Что мне было делать в этот момент? Эвакуационная машина не ожидалась. Запасного диска муфты сцепления у меня не было, как и времени, поскольку русские могли появиться в любую минуту. Все было не так, но танк надо было спасти. Просто невозможно отказаться от ценной боевой машины из-за такой мелочи. Солнце медленно всходило над горизонтом; мы были видны издалека. Наше положение становилось незавидным.

Вдалеке на дороге я увидел мотоцикл, поднимавший за собой густое облако пыли. Вдруг мне пришло в голову – разумеется, пыль! Я быстро набрал в фуражку пыли с дороги и свернул бумажный кулек. Затем расцепил сцепление нажатием педали и высыпал дорожную пыль между гладко отполированными дисками. Нажал педаль, и мы поехали! Диски стали шершавыми, как наждак. Танк поехал. Мне даже удалось перейти на вторую передачу.

Через 6 километров повторился тот же спектакль, после чего нам удалось проехать еще один приличный отрезок пути. К вечеру город Середина-Буда был уже километрах в тридцати позади нас. Затем прибыл тягач из ремонтной роты и отбуксировал нас на ремонтный участок. Были установлены новые диски сцепления, и три дня спустя машина пошла в атаку. А вся хитрость была в нескольких пригоршнях дорожной пыли.

Бернхард Химмельскамп, наш обер-ефрейтор с рыцарским крестом

Антон Мюллер, обер-лейтенант и командир 4-й роты 35-го танкового полка

У меня был экипаж не только великолепно вместе работавший, но и стоявший друг за друга во всем и всегда.

Хайне Хук, молодой унтер-офицер из-под Гамбурга, был механиком-водителем. Он давал нам яркие уроки северонемецкой кухни. Например, научил, что кусок хлеба, намазанный маргарином, а также искусственным медом и горчицей, не так уж плох, как могло показаться нам, южанам.

Ханнес Форайванг из Мисбаха в Верхней Баварии был «мастер-заряжающий», как он скромно любил себя называть. И хотя последнее слово всегда должно было оставаться за ним, его ничто не могло смутить. Он работал только при крайней необходимости, но его оружие всегда было в отличном состоянии.

Радист был совсем юным пареньком из Швабии. Он откликался на имя Бартельс. Однажды его ранило в голову осколком размером с вишню, и он неделями ходил с грязной повязкой. Рана загноилась, и ему следовало отправляться в госпиталь, но он не хотел расставаться со своим экипажем. Посреди одной из атак он грязными от машинного масла пальцами достал из раны осколок и между двумя радиограммами его продемонстрировал:

– Господин лейтенант, хотите посмотреть мой осколок?

Пятым членом экипажа был мой наводчик, Бернхард Химмельскамп. Родом откуда-то из Нижней Саксонии. Тихий обер-ефрейтор с круглой крестьянской головой, на которой шлем казался слишком маленьким. Он любил обстоятельно рассуждать обо всем на свете, любил петь сентиментальные песни дедовских времен. При этом уголки его рта озарялись озорной усмешкой, которая становилась даже слаще, если кто-то его поддразнивал. Он был исключительно хорошим товарищем, который всегда оставался ровным и доброжелательным, даже в тяжелых ситуациях.

Когда Бернхард Химмельскамп промахивался, стреляя из танковой пушки, он мог молчать в течение нескольких дней. В эти дни он, видимо, размышлял, уйдя в себя, чувствуя, что его честь как наводчика оказывалась под вопросом. Его настроение улучшалось только после того, как во время нового боя он добивался успеха. Однажды русские накрыли нас залпом «катюш». Когда засвистели ракеты, мы все нырнули под танк. Химмельскамп на долю секунды задержался, не успев вовремя заползти в наш «подвал героев». Когда мы выползли наружу по окончании обстрела, он держался за мягкое место, скривив губы в особенно озорной усмешке, и прошептал тихо и незаметно:

– Они прострелили мне задницу!

Не знаю, как долго он таскался с этой шрапнелью в мягком месте; знаю лишь, что идти к врачу он категорически отказался. Несколько следующих недель он постоянно скатывал плащ-палатку и укладывал ее на сиденье наводчика наподобие подушки. Мы часто выражали ему сочувствие, наблюдая за этой процедурой. Это никак не доставало его. Он лишь усмехался и продолжал подбивать вражеские танки, даже с раненой задницей.

Последняя наша совместная атака состоялась 29 августа 1943 гора у Севска. Русские прорвались по соседству, и Колич передал мне приказ помочь мотопехоте вернуть окопы, из которых их изгнали русские. Поначалу все шло гладко. Я рванул напролом, чтобы придать мужества нашей мотопехоте и припугнуть иванов. Километра через два я оказался перед линией траншей, которые и должен был помочь нашим пехотинцам отбить у русских. Нас стали обстреливать со всех сторон из легких пехотных орудий. Это было еще ничего. Хуже, что там были и противотанковые ружья. Осколок стекла разбитого смотрового прибора попал механику-водителю в глаз; я прищемил палец, вытаскивая гильзу, а Химмельскамп получил снарядом или пружиной рычага затвора в живот. Мы продержались бы некоторое время. Бернхард выстрелил осколочно-фугасным снарядом в землю, взметнув пыль, чтобы прикрыть нас. Я держался в надежде на то, что наша пехота на подходе и что приближается еще одна боевая машина.

Когда боль Химмельскампа усилилась, мы отъехали за склон, вылезли и расстегнули на нем форму. Поскольку загорелся и наш контейнер для хранения одежды позади башни, мы были так заняты, что перестали, к сожалению, обращать внимание на то, что происходило вокруг. Неожиданно из-за холма появилось два небольших танка. Два-три выстрела, и наша машина загорелась. Русские танки находились всего в нескольких метрах от нас. Химмельскамп получил еще несколько осколков в живот. Мне перебило голень. Я потащил Химмельскампа за нашу горящую машину; еще один член нашего экипажа тащил лейтенанта Нидер-Шабберарта, сражавшегося неподалеку. К сожалению, русские обстреляли нас из танковых орудий. Мы залегли за кормой танка. Русские орудия палили по нас из-за всех сил, но не попадали. Единственное, во что они угодили, был шлем юного ефрейтора Кнетча. Несмотря на это, тот не скрылся; он не хотел бросать нас одних. Вдруг около нас остановился генерал и приказал мне коротко доложить ситуацию. Затем предоставил в наше распоряжение санитарную машину, которая должна была доставить нас на медицинский эвакуационный пункт. Казалось, Бернхард выдержит. Он говорил со мной, но затем вдруг замолчал. После чего произнес тихим и спокойным голосом:

– Господин лейтенант, дайте руку, я умираю!

Это было сказано так, что проняло меня до костей. Я попытался утешить его:

– Бернхард, не мели ерунды. Мы живы. Ты поправишься быстрее меня.

Он не ответил. Он лежал надо мной. Я протянул ему руку. Он крепко держал ее, и так мы доехали до перевязочного пункта. Его вытащили из машины первым, затем меня. Когда меня внесли в русскую избу, санитар сказал мне:

– Обер-ефрейтор Химмельскамп мертв. Он умер по дороге сюда.

Итак, он умер так же, как жил, – спокойно, скромно и тихо. В полевом госпитале в Варшаве я услышал по радио следующее сообщение:

«13 сентября 1943 года наводчик орудия 35-го танкового полка обер-ефрейтор Бернхард Химмельскамп посмертно награжден орденом Рыцарского креста за 40 подбитых вражеских танков».

«Миграция буйволов»

Из дневников Ганса Шойфлера

К югу от нас русским удалось совершить крупный прорыв. Они шли на запад, практически не встречая препятствий, следуя течению Десны по болотам и партизанским районам. Спрямление линии фронта наступлением было больше невозможно после кровопролитной бойни под Сталинградом. В результате нам шаг за шагом приходилось отступать, в том числе и на нашем участке, непрерывным по возможности фронтом вдоль Днепра. В целом движение в отступлении происходило следующим образом: контратака – выход из боя с неприятием – отход на новую блокирующую позицию – оборона этой позиции, контратака… неизменно в таком порядке. Такого рода маневр в военном искусстве носит название «миграция буйволов».

Итак, мы прошли от города Середина-Буда к Днепру, минуя Новгород-Северский – Радомку – Турью – Хотивлю – Шарпиловку, не дав русским возможности прорваться на нашем участке фронта, вне зависимости от силы их напора или мощи бомбовых ударов.

Хребтом этой мобильной обороны всегда были танки. Целыми днями они обеспечивали поддержку в тяжелых оборонительных боях нашей мотопехоте на самых горячих участках полей сражений. Они отражали атаки русских и наносили небольшие контрудары. Именно танки шли в контратаки, чтобы предоставить необходимую передышку для наших отступающих войск. Сколь бы сильным ни был натиск неприятеля, танки всегда шли в арьергарде.

Когда 28 октября мы отошли к Днепру, русские уже создали плацдарм на правом западном берегу реки, южнее впадения Припяти. Нас немедленно перебросили к Чернобылю, чтобы исправить ситуацию.

Операция «Чернобыль»

Ульрих Захсе, лейтенант и командир взвода 4-го танкового разведывательного батальона

16 – 22 ноября 1943 года. Чернобыль – город в нижнем течении Припяти недалеко от ее впадения в Днепр. Довольно жалкий провинциальный городишко. Для нас он стал синонимом понятия успешной обороны во «влажном треугольнике», как мы окрестили район между двумя реками. Нам только что удалось уменьшить плацдарм к северу от города, посредством которого неприятель напирал через реку. Мы восстановили фронт как раз в том месте, где группа армий «Центр» примыкала к группе армий «Юг».

Мы позаботились о том, о чем могли позаботиться. То, что произошло затем, случилось к югу от города. На границе между группами армий разверзлась большая брешь; последнее наступление русских уничтожило левый, северный фланг группы армий «Юг». К тому моменту мы уже в боях не участвовали. Чернобыль остался цитаделью группы армий «Центр». Но мы не могли помочь нашим соседям, даже если у нас были бы резервы. Река Уж, впадающая в Припять у Чернобыля, течет с запада. Именно она четко делила тыловой район немецкого фронта на север и юг. Словно заранее обозначая место, где можно было рассечь две немецкие группы армий.

Под мощным неприятельским ударом фронт армейского корпуса к югу от нас оказался расколот и развалился; остатки корпуса поспешно отступали на запад. Наш фронт под Чернобылем оставался в целости и сохранности, но зияющая брешь на южном фланге день ото дня продолжала углубляться в наш тыл. Вскоре мы также подверглись массированному наступлению русских. Наши последние резервы остановили неприятельские подразделения в контратаке, но затем нам пришлось отойти вдоль реки Уж к Чернобылю в полосе 15 километров. В результате основная линия обороны дивизии растянулась на 40 километров.

Наши подвижные дозоры на бронеавтомобилях постоянно охраняли глубокий фланг – дивизии корпуса, полевой армии, группы армий – вдоль северного берега реки Уж. Они также прощупывали оставленный тыловой район соседнего корпуса. Когда неприятель повернет на север, форсирует реку Уж и начнет наступление в наш тыл? В контролируемых партизанами лесах Пинских болот (Полесья) наблюдалось оживление. Партизаны почувствовали дуновение свежего ветра. В сотне километров от нашего тыла они захватили базу снабжения в Овруче; около 90 грузовиков с провизией удалось спасти, отправив их вперед в дивизию. В это время дивизия стойко держалась перед лицом усиливавшегося с обеих сторон натиска на Чернобыль.

15 ноября мы получили информацию, что линия фронта прорвана неприятелем близ города Лоев, в среднем течении Днепра (выше нас по течению). В результате принимавшихся 2-й полевой армией мер, которые должны были любой ценой сохранить целостность фронта, наш бронированный разведывательный батальон получил довольно необычное боевое задание. Нам надлежало немедленно сформировать мобильные боевые группы, которые должны были продемонстрировать высокую активность вдоль главных районов прежней основной линии обороны дивизии, чтобы ввести неприятеля в заблуждение относительно оставления позиций западнее нижнего течения Припяти.

Отход начался 16 ноября в 24:00. Службы тыла дивизии уже отошли на север по единственному пригодному мосту через Припять у деревни Довляды, в то время как дивизия ускоренным маршем была направлена в район прорыва в городе Речица. Боевое задание разведывательного батальона заключалось в том, чтобы не дать неприятелю форсировать Припять на протяжении как минимум двух дней посредством ведения сдерживающих боев со стороны боевых групп, удержания блокирующих позиций остатками рот и, под конец, обороной плацдарма в деревне Довляды. Это время было необходимо, чтобы дать возможность корпусу перегруппировать правый фланг и занять более короткую линию обороны в районе городов Калинковичи – Мозырь после оставления открытого Чернобыльского выступа.

Когда боевое задание поступило на батальонный командный пункт в Заполье, оставался только час до того момента, как в полночь протяженная линия обороны дивизии придет в движение. Вдобавок к этому большая часть разведбатальона располагалась на самом краю правого фланга дивизии. Сначала требовалось отступить из своих окопов и опорных пунктов, а это предполагало скрытность. Дозоры на бронеавтомобилях выполняли задачи по боевому охранению далеко на запад вдоль реки Уж. Они находились в деревне Кабаны, в 20 километрах в глубине открытого фланга, и сдерживали силы неприятеля, напиравшие с юга через Уж, а также партизан, которые выходили из лесов севернее.

Командир роты бронеавтомобилей «Лухс»[91] капитан Кельш взял на себя ответственность за формирование, руководство и снабжение мобильных боевых групп. Командир, капитан Вестерманн, задействовал остаток батальона на блокирующих позициях.

На рассвете 16 ноября на оставленных позициях дивизии неприятель атаковал в намеченных местах главного удара. К югу от Заполья русских встретил уничтожающий огонь бронеавтомобилей «Лухс», разведывательных бронемашин и самоходного зенитного орудия, которые тем не менее не смогли преследовать неприятеля по болотистой местности, по которой он отступил. Поэтому также не представлялось возможным не дать ему захватить Заполье. Боевая группа блокировала продолжение наступления противника в северном направлении, но лишь до линии высот на окраине населенного пункта.

В 10 километрах к востоку боевая группа Шёттля ворвалась в Чернобыль как раз в тот момент, когда неприятель входил в город с юго-востока. Шёттль с частью бойцов спешился и при поддержке огня бронеавтомобилей полностью очистил городок от испуганного неприятеля.

В 8 километрах выше по течению Припяти расположившаяся там боевая группа изгнала неприятеля из села Лелев, после того как он в нее вошел, и, нанеся противнику тяжелые потери, отбросила его обратно за реку. Две другие боевые группы, находившиеся севернее, не вошли в соприкосновение с неприятелем.

Оказавшись разведчиками поневоле, солдаты полевого пункта питания тяжелой роты обнаружили, что впечатление от общей обстановки в расположении у неприятеля больше не соответствует действительности, после того как попали под мощный обстрел из противотанковых орудий.

На широкой дуге протяженностью 40 километров оставшиеся три боевые группы прикрывали от партизан в лесах западное направление. Большая часть южной боевой группы патрулировала бывший рубеж ведения разведки вдоль северного берега реки Уж. Вечером 16 ноября прямо перед ними на левой стороне реки появились первые неприятельские подразделения.

За исключением того, что враг вошел в Заполье, вечером 16 ноября основная линия обороны полностью была в наших руках.

Затем оставшимся силам батальона, главным образом легким ротам самоходных орудий, пришло время занимать ориентированные на юг укрепленные позиции на высотах у окраины села Чистогаловка и у деревни Копачи. Эти промежуточные позиции блокировали южную треть района между Чернобылем и деревней Довляды. Всего там было четыре боевые группы, действовавшие на фронте оборонительных позиций: к северу от деревни Новоселки, в Заполье, в Чернобыле и в Лелеве.

Но первый доклад 17 ноября поступил от боевой группы, расположенной на самом западе северного берега реки Уж. Она медленно отступала, не прекращая боев, на север. Ей удалось остановить неприятеля в населенном пункте Ильинцы.

Мощные неприятельские силы двинулись на север со стороны Заполья. Им пришлось атаковать шесть раз, чтобы к полудню продвинуться на 2 километра. Затем они сменили направление движения с севера на запад. Группа к северу от деревни Новоселки вступила в бой с этими силами, после того как напрасно прождала подхода неприятеля с юга.

В это время Шёттль остановил все атаки на Чернобыль. К полудню он получил приказ отойти на запад, в район, расположенный к северу от Заполья. Он двинулся туда стремительным маршем и вступил в бой с неприятельским отрядом, пытавшимся продвинуться на север, – застав его врасплох и изрядно потрепав. Этим вражеским подразделениям за остаток дня удалось лишь незначительно продвинуться вперед.

Боевая группа в Лелеве получила приказ идти на юг и вступить в бой с большими силами врага на полпути к Чернобылю. Неприятель совершал марш от города, направляясь вверх по течению Припяти. Боевая группа вступила в бой с небольшой маршевой колонной противника во время движения и отбросила ее, полностью рассеяв. Вторая попытка неприятеля – предпринятая с западного от Чернобыля фланга – заставила боевую группу занять позиции позади промежуточной линии обороны в деревне Копачи. В тот вечер неприятельская атака была здесь пресечена заградительным огнем с оборонительной позиции.

Позднее в тот же вечер боевая группа, расположенная далее на запад, доложила, что после мощной артподготовки неприятель двинулся в атаку на населенный пункт Ильинцы. Противник пошел в атаку на «призраков» и захватил деревню с криками «ура», хотя ни единая душа ее не обороняла.

Наступившая ночь 17 ноября обозначила два дня отхода от неприятеля. Мост через Припять у деревни Довляды по-прежнему оставался в 24 километрах позади промежуточных позиций, но с их левого края противник продвинулся вперед. К северу от деревень Новоселки и Ильинцы боевые группы оставались на линии Чернобыля.

18 ноября на оборонительных позициях на высотах у деревни Копачи и Чистогаловки достаточно долго сдерживала мощные атаки неприятеля последняя боевая группа обер-фельдфебеля Франка, пробивавшаяся назад из Малого Корогода. Затем группа Франка прикрывала отход 3-й роты с первой на вторую оборонительную позицию в 10 километрах далее в тыл и расположенную у села Новые Шепеличи, в то время как 4-я рота отходила из Копачей к деревне Довляды, занимая внешнее кольцо обороны плацдарма. Упорно трудившийся там строительный батальон был занят возведением фортификационных сооружений. На самом краю западного фланга группа из деревни Ильинцы соединилась с южным антипартизанским охранением и предотвратила продвижение неприятельских подразделений, продолжая с непрерывными боями пробиваться на север.

19 ноября и половину дня 20 ноября 3-я рота удерживала позицию у села Новые Шепеличи. В то же самое время боевая группа Франка к западу от села Старые Шепеличи не позволяла неприятелю выйти из леса, пока сама вдруг не оказалась в окружении противника посреди деревни. Две боевые группы на западе, собравшись вместе, были направлены к селу Старые Шепеличи, где смогли прорвать кольцо вокруг бойцов Франка. Отважный командир боевой группы пал, ведя огонь из противотанкового ружья.

На протяжении вечера 20 ноября 3-я рота заняла позиции на плацдарме вокруг Довляды. Оставшиеся подразделения антипартизанского охранения были отозваны, поскольку неприятель угрожал отрезать им пути отступления с юга. Русские на протяжении всего дня 21 ноября безуспешно пытались прорвать внешнее кольцо линии обороны. Батарея капитана Винтерлинга, а также приданный взвод зенитных орудий, которые уже действовали ранее совместно с боевой группой в Заполье, решительно укрепили оборону на позициях вместе с дивизионом тяжелой артиллерии. Шесть пушечных 8-колесных бронетранспортеров взвода двигались назад и вперед[92].

Когда в ночь с 21 на 22 ноября было занято внутреннее кольцо обороны, это была лишь часть усилий, предпринятых для эвакуации. Батальон был отчаянно необходим в районе деревни Короватичи. Подразделения на гусеничных и колесных, боевых машинах, задействованные для выполнения боевых заданий дивизии, вели ожесточенные бои. В районе на стыке между 2-й и 9-й армиями положение было критическим.

Около полуночи 22–23 ноября батальон по длинному деревянному мосту через Припять двинулся на север. Его прикрывал арьергард. Несмотря на обстрел из тяжелых орудий, неприятель следовал по пятам арьергарда и с криками «ура» захватил мост, взлетевший на воздух в результате детонации 1500 противотанковых мин. Это были остатки мин, которые не успели вывезти.

Короватичи

Доктор Шульц-Меркель, врач 1-го батальона 35-го танкового полка

19 ноября 1943 года. После [провала] операции «Цитадель» фронт был неустойчив. Снова и снова русские бросали свои огромные людские материальные резервы на решающие участки фронта, чтобы обеспечить прорыв. Немецкие войска были вынуждены перейти к обороне. Хотя Красной армии удавались в отдельных местах небольшие прорывы, наши поднятые по тревоге танковые резервы тотчас затыкали возникавшие бреши и восстанавливали ситуацию контратаками. К концу года боевые задачи усложнились. Наша 4-я танковая дивизия, особенно ее танки, должна была быть во многих местах сразу.

В итоге в ноябре русским удалось совершить глубокий прорыв в район города Речица. Согласно неподтвержденным сообщениям, они прорвались вплоть до реки Ипа (впадающей с севера в Припять западнее Калинковичей). Для подразделений дивизии, сражавшихся к западу от Речицы, мощеная дорога до Калинковичей была дорогой жизни. Наша мотопехота бросилась в бой, чтобы помочь пехотным дивизиям. Им было непросто на этой лесистой и болотистой местности, части региона Пинских болот (Полесья). Угроза окружения возникала снова и снова.

Вся 4-я танковая дивизия, усиленная противотанковой артиллерией 2-й полевой армии, двинулась на восток по этой узкой булыжной дороге. Она была проложена на хорошем основании и должным образом замощена. Справа и слева были болота и ивняк, за ними – редколесье.

Мы получили боевую задачу выдвинуться к Короватичам и далее на восток и держать открытой эту важную транспортную артерию. Местность вокруг Короватичей была менее лесистой. Большая протяженная деревня была занята крупными силами неприятеля. Пока моторизованная пехота атаковала с запада, танки пошли в атаку с юга. Вскоре удалось взять западную часть населенного пункта. Противотанковый огонь из восточного района был настолько силен, что невозможно было пересечь открытую местность. Не благоприятствовала нам и погода. Было туманно, время от времени шел дождь. На вершине холма было ощутимо холодно.

Майор Шульц уже несколько дней страдал от простуды. Долгие дни боев и скверная погода никак не способствовали улучшению здоровья командира батальона. Он не мог ни сидеть, ни стоять в танке. Только что он все же неохотно последовал моему совету на несколько дней отправиться на медицинский эвакуационный пункт, чтобы вылечиться. Майор попросил меня заменить его на несколько дней. Предполагалось, что ближайшие дни пройдут спокойно. Мы всегда были оптимистами. Кроме того, нас должны были усилить самоходными противотанковыми орудиями.

На протяжении ночи в дивизии происходила реорганизация. На совещании командного состава были определены операции на следующий день. Ложные маневры и операции были призваны отвлечь внимание неприятеля от наших реальных действий.

Сначала батальон моторизованной пехоты с первыми лучами солнца пошел в атаку в северном направлении. Затем подразделения нашего танкового батальона двинулись на восток. Деревня казалась нескончаемо длинной, главная улица чрезвычайно широкой. Танки поддерживали продвижение мотопехоты, шли бои за каждый дом. Противотанковые подразделения участвовали в боях, проходивших к югу от главной дороги. К сожалению, наша боевая мощь уже была не столь велика. В бою могло участвовать всего 15 танков. Противотанковые подразделения также располагали всего несколькими орудиями. В приданном нам армейском противотанковом батальоне было несколько тяжелых орудий должного калибра, но, чтобы их сосчитать, хватило бы пальцев одной руки. Командиром противотанкового подразделения был капитан Гроэ. Он всегда хотел быть танкистом.

Несмотря на слабость боевых возможностей, я оставил на окраине деревни два танка позади 4-й роты в качестве резерва. Атака шла туго и продвигалась медленно. Сражались за каждый дом, за каждый огород, за каждый палисадник. У русских было несколько противотанковых орудий и миномет, и по дороге постоянно велся артиллерийский огонь. Знакомый звук «ратш-бумов» (советских 76-мм дивизионных пушек) также примешивался в концерт. Это было несносно. Подобного рода бои танкистам не по нраву. В результате я, разумеется, постоянно бегал туда-сюда. То на командный пункт, то к мотопехоте, то к противотанковым подразделениям – все для того, чтобы посмотреть, как идут дела, чтобы понять, как можно эффективнее задействовать мои танки, чтобы ускорить атаку. Наш адъютант, Бруно Колитч, был недоволен. Он обвинил меня в том, что, постоянно бегая взад-вперед, я неоправданно подвергаю себя опасности. Но все мы пытались найти лучший способ проведения атаки и желали предотвратить скатывание боя к бессмысленной войне на уничтожение. Несколько раз у меня возникал соблазн ввести в бой два резервных танка.

В 11:00 неприятель стал обстреливать деревню с большей интенсивностью. Если русские раньше стреляли только с севера и востока, то теперь огонь велся и с северо-запада. Дорога, которую мы раньше пытались избегать насколько возможно, неожиданно ожила. Машины от мотопехоты мчались к нам с запада:

– Русские атакуют нас с тыла!

Я никогда не видел, чтобы мои танки реагировали так быстро. Я отправился на западную окраину, чтобы получить представление о ситуации. Действительно, русские обошли нас и атаковали из леса на северо-западе. Несколько танков на невысокой скорости, но быстро стреляя, приближались к нам. Мои резервные танки находились в прекрасной позиции. Они были к северу от улицы, скрыты за домами с сектором обстрела на северо-запад. Рота Мольтке была ближе всех, и ей было легче всего выйти из боя с неприятелем. Граф фон Мольтке среагировал быстро и немедленно направил на запад 3 танка. Он так спешил, что поехал по первому из доступных маршрутов, огибающему деревенский пруд, и его танк застрял. После чего он прыгнул за башню другого танка и устремился на выбранную позицию. Вальтер Гроэ также к нему присоединился. Командир дивизии связался с ним напрямую. Одна из его машин была на въезде в деревню, где завязывался интенсивный танковый бой. Мы позволили русским подойти совсем близко. Участвовал даже наш «лидер» Pz III со своим короткоствольным 37-мм орудием. О боже, как же плохо стрелял враг! Мы схлестнулись с ним, потому что адъютант просто не мог стоять сложа руки. В отличие от противника огонь наших танков был превосходен. Практически одни попадания. Через четверть часа все было кончено. Русские настолько растерялись, что решили развернуться и отступить. До леса добрались лишь немногие.

Мы аккуратно зашифровали наше сообщение о достигнутом успехе и передали его в штаб дивизии. Мы были очень добросовестны и не считали подбитых дважды. Мы действительно были очень дисциплинированны. В то время как граф Мольтке пытался вытащить свой танк от грязи, мы отправили донесение в штаб дивизии: «Атака противника отражена. Подбиты 15 неприятельских танков». В ответ на сообщение мы получили радиограмму: «Спасибо, доктор! Иваны уже передали открытым текстом, что потеряли 22 танка».

Наша собственная атака также остановилась. По приказу из дивизии она была полностью отменена. Танки отступили. «Лидера» вызвали к командиру дивизии. Что я сделал не так на этот раз? Об этом я думал по дороге в штаб.

В нескольких километрах на запад, в густом лесу к югу от дороги, я обнаружил штаб дивизии. Там была «сиеста», словно ничего не происходило. Только начальник штаба, подполковник Зауэрбрух, был занят, склонившись над оперативной картой. Командир дивизии генерал фон Заукен кратко ознакомил меня с обстановкой. Неприятель большими силами прорвался к северу от нас. Его передовые подразделения уже продвинулись на 50 километров в глубь нашего тыла. Некоторые подразделения русских повернули на юг и двигались через леса и болота к нашей дороге. Одну из их танковых атак мы только что отбили. Мы окружены. Дорога в 12 километрах к западу занята неприятелем. На местности к югу от дороги нет других путей. Мощеная дорога блокирована противотанковыми орудиями.

– Доктор, вы должны освободить дорогу.

Не было необходимости говорить командиру дивизии, что эта операция не для танков. Атаковать, двигаясь по узкой насыпи, с которой, возможно, некуда деваться против хорошо замаскированных противотанковых орудий, – это безумие! Командир дивизии знал это лучше меня. Я захотел получить рекомендацию.

– Дерьмо, господин генерал, – не сдержался я.

– Верно, – сказал он, – вы возьмете саперную роту. Это единственное, что имеется сейчас в моем распоряжении.

Мои танки медленно покатили по мощеной дороге на запад. Я ехал вместе с несколькими саперами в своей штабной машине в направлении места нашей новой операции, чтобы заранее немного разведать местность. Мы проехали 10 километров, затем дозорный остановил нас. Он сказал нам, чтобы мы были предельно осторожны. Мы пробрались еще немного дальше. Небольшой изгиб дороги позволял нам приблизиться, не будучи замеченными издали. Я пошел дальше с командиром саперной роты на достаточное расстояние, чтобы увидеть еще немного. К северу от нас был редкий лесок. Охранение уже заметило там движения неприятеля. На дороге стояла горящая машина. Здесь, по всей видимости, и была оборонительная позиция.

Затем стали подходить мои танки. Условия были довольно сносные. Мы могли уйти по дороге, ведущей на север. Мой план был завершен. Саперы тоже прибыли. Операцию быстро обсудили с командирами танков. Саперы вернулись из разведки и доложили, что в нескольких сотнях метров за лесом через болото до позиции противника идет песчаная гряда. На гряде есть проход, ведущий к основной дороге. Противотанковые орудия, предположительно, расположены к северу от дороги, и они могут без труда подбивать все идущие по ней машины. Мы сталкивались с этой тактикой достаточно часто. Ее обычно использовали партизаны. Вот почему я ничего не заметил на напоминавшей препятствие дороге. Далее на западе виднелся поднимавшийся в небо дым от другой горящей машины.

Земля была достаточно твердой, а стволы деревьев не слишком толсты и расположены не слишком близко друг к другу. Они повалятся, когда двинутся наши тяжелые драндулеты. Пока саперы медленно продвигались вперед по дороге, мы взяли вправо. Оставаясь в поле зрения друг друга, с повернутыми на 6 часов башнями и время от времени открывая огонь из пулеметов, мы медленно пробивались через лес. Деревья трещали, ломались, вминались в землю, словно под напором сильного ветра. Двигаясь на малой скорости, танки издавали ужасный рев. Кроме того, слышались пулеметные очереди и завывание рикошетов. Батальон продирался через лес подобно исполинскому допотопному монстру. Хотя мы не видели ни одного русского, брошенная боевая техника говорила о том, что они бежали. Когда мы вышли на поляну, мы увидели телегу без лошадей и артиллерийские расчеты.

В следующую секунду нас начали обстреливать из противотанкового орудия близ песчаной гряды. Пометки на русских картах на этот раз были точны. Теперь мы смогли получить полное представление о размере поляны и возможном местоположении русских орудий.

Саперная рота расположилась в лесу между узкой мощеной дорогой и нашими танками. Танки обеспечивали огневое прикрытие. Я находился в придорожном кювете, по-прежнему обсуждая детали операции с командиром саперной роты, когда по дороге прямо перед нами ударили минометы. Русские, которые, по всей видимости, поняли, что мы намерены делать, быстро установили большое количество минометов. Они могли их протащить через лес и по болоту. Корректировать огонь можно было с позиций на верхушках деревьев. Прошло совсем немного времени после начала обстрела, как я получил пару дырок в левой ноге. Танки открыли огонь по отдельным толстым деревьям.

Саперы быстро продвигались вперед. Немного позднее мы овладели песчаной грядой. Разведка донесла, что за ней находится болото. Дорога была свободна!

Мой санитар сделал мне перевязку, и меня доставили в штаб дивизии. Сильной боли я не чувствовал. Ночью меня доставили на медицинский эвакуационный пункт. Капитан Гроэ стал исполняющим обязанности командира танков и противотанковых орудий. Всегда при прощании возникает странное чувство. Я страшно устал. На следующее утро, когда я проснулся, я находился в школе рядом с майором Шульцем. К сожалению, он еще не выздоровел и не мог прямо сейчас вернуться на фронт.

К несчастью, капитан Гроэ пробыл командиром танков всего несколько дней. Вскоре он был убит на другой оборонительной позиции. Но майор Шульц выздоровел и смог снова принять командование батальоном. Санитарный поезд доставил меня в Брест на Буге. Для меня не составило труда вернуться в батальон, поскольку все необходимые бумаги были у меня в кармане. Да еще за подписью Детлева фон Кёсселя!

Операция «Николаус»

Райхард Петерс, лейтенант и исполняющий обязанности командира роты 35-го танкового полка

В декабре 1-й батальон полка стоял в Озаричах. В течение нескольких месяцев здесь образовалась брешь на фронте, и наши войска, занимавшие позиции севернее, должны были ее закрыть. Время операции еще не было назначено. Мы только надеялись, что нам дадут спокойно встретить Рождество. Когда брешь на линии фронта существует в течение полугода, то еще несколько дней не имеют никакого значения. Но Верховное командование, по всей видимости, придерживалось иного мнения, поскольку приказ на наступление был отдан на 20 декабря в 6:00.

19 декабря мы вышли в район сосредоточения. В тот день вместе с командирами взводов – пешком и отчасти ползком – я осмотрел позиции, с которых нам предстояло атаковать основную линию обороны. Окопы шли по небольшому подъему, поросшему низким кустарником. Перед ними была 200-метровой ширины полоса ничейной земли, луг. За ними, вдоль леса, находились русские позиции.

В тот вечер мы узнали от захваченных пленных, что в полосе наступления перед нами заложено около 1000 мин. Воистину радостная перспектива. Вместе с настоящим кофе из зерен мы пришли в прекрасное бодрое настроение, и этой ночью практически никто не мог уснуть.

Еще до наступления рассвета мы заняли позиции на обратном склоне. У меня было два взвода танков, по 4 машины в каждом, расположившиеся по обе стороны от меня. Сначала я подумал, что мне надо сместиться немного вправо. Но я не мог отдать приказ левофланговому взводу двигаться вправо, поскольку не работала радиосвязь. Поэтому я выпрыгнул из танка, чтобы скомандовать голосом. Важна была скорость, поскольку до начала атаки оставалось всего несколько минут. Мы нервно смотрели на часы.

И вот время пришло.

– Рота, вперед!

Снаряды нашей артиллерии завизжали и засвистели над нами. Мы достигли возвышенности; затем начался фейерверк. Справа от меня танк лейтенанта Хайманна въехал в нашу траншею и безнадежно застрял. Хайманн выглянул из башни. И был тут же смертельно ранен русским снайпером. Это был его первый бой.

Слева от меня все 4 танка один за другим наехали на мины. Командир одного из танков спрыгнул на землю и попал прямо на мину. Этого было достаточно, чтобы расплакаться!

Мы подошли к неприятельским окопам, тянущимся вдоль леса, только с танками правофлангового взвода. Русские бежали. Мы преследовали их, не встречая существенного сопротивления. Так продолжалось до тех пор, мы пока мы не во шли в лес, расположенный примерно в 5 километрах далее к востоку, где попали под массированный обстрел противотанковых орудий. Лейтенант Штанитц обнаружил одно противотанковое орудие. Когда он выстрелил, с другой стороны сверк нула вспышка дульного пламени. Оба снаряда попали в цель. Русская противотанковая пушка взлетела на воздух, а башня немецкого танка пробита. Лейтенант Штанитц был убит.

Нижние Козловичи

3 января 1944 года. Я был переброшен с ротой в Нижние Козловичи. Ходили слухи, что русское наступление ожидается со дня на день. Чтобы не оказаться застигнутыми врасплох, роты распределили по секторам обороны! Я был посреди деревни позади линии фронта, которая тянулась с запада на восток. Мы находились на самом краю левого фланга, это означало, что мы находились на самом западе.

Около часу ночи с 3 на 4 января я получил радиограмму из батальона:

«Русские планируют наступление на завтрашнее утро… объявляется состояние повышенной боевой готовности!»

Это означало прощай нормальный сон. Было еще рано, когда мы уложили наши личные вещи и экипажи забрались в танки. В этот момент мы могли только ждать. В 6:00 начался артиллерийский «фейерверк». Я попытался дозвониться до командира по наземной линии связи, однако, хотя и связался с коммутатором, до самого его дозвониться мне не удалось. Постепенно я начал терять терпение, пока телефонист не сказал мне, что связь есть только по линии, не поврежденной артиллерийским огнем. Для того чтобы выйти из-под обстрела русской артиллерии, мы въехали в деревню, расположенную к юго-востоку. Оттуда мне наконец удалось по радио связаться со штабом батальона. Мы получили приказ двигаться на восток в направлении Давыдовичей. По пути туда я видел быстро отступающую с господствующей на местности высоты 147 пехоту. Если русские возьмут высоту, а затем прорвутся к дороге на юг, мы окажемся отрезанными. Этого нельзя было допустить.

Я послал обер-фельдфебеля Бегиннена с 2 танками посмотреть, что там происходит. Там случилось то, чего мы и опасались, – русские прорвались, но еще не добрались до гребня высоты. Необходимо было прямо сейчас действовать. Мы быстро добежали до вершины холма и смогли остановить наших пехотинцев – гауптфельдфебеля и горстку людей. Под прикрытием наших танков мы сопроводили их обратно в окопы и обещали не оставить в беде, если придется отступить.

Все это время неприятельская артиллерия непрерывно вела огонь! Неожиданно раздался пронзительный свист – это были «сталинские оргбны» («катюши»). Шквал огня приближался сзади. Мы выдвинулись немного вперед. Затем первая русская атака устремилась прямо на высоту. Русскую пехоту поддерживало несколько танков. Мы уничтожили четыри из них первыми выстрелами из наших длинноствольных 75-мм орудий. Под нашим пулеметным огнем пехота противника отступила. Мы отразили первую атаку; высота осталась в наших руках.

К полудню к нам потихоньку пробилась наша пехота. Выяснилось, что это был наш запасной батальон под командованием капитана Байнтгера – боеготовый резерв дивизии. Он получил боевую задачу вернуть высоту 147. Однако мы уже позаботились об этом раньше.

В тот день и на протяжении всего следующего мы подвергались изнуряющему обстрелу, перемежавшемуся с атаками русских, которые мы все с легкостью отразили. С другой стороны, вследствие артиллерийского огня мы потеряли боевые машины – утром 6 января у нас в распоряжении оставалось всего 6 боеспособных танков. Мне пришлось отправить в ремонтное подразделение и свой командирский танк. Я пересел в танк командира взвода. К сожалению, радист не был проинформирован о частоте. В результате я напрасно пытался связаться с батальоном. Наконец я услышал экстренное радиосообщение, переданное на старой частоте роты:

– Русские идут в атаку на ваши позиции силами 60 танков!

Разведывательная группа дивизии перехватила радиопереговоры командиров неприятельских танков, расположенных в 2000 метрах от нас и собирающихся в атаку. Сообщения были переведены и переданы в батальон. Это означало, что до начала атаки оставалось не так много времени. Через несколько секунд послышался лязг гусениц. Примерно в 800 – 1000 метрах слева от нас из-за склона появились первые вражеские танки. Мы открыли огонь из орудий наших танков. Моему наводчику помогал целиться весь экипаж, потому что башню заклинило.

Один русский танк за другим были подбиты, прежде чем неприятель заметил, что угроза исходит с фланга. Только одна тридцатьчетверка, скрытая в кустарнике, ответила на наш огонь. Затем она тоже загорелась. После того как было подбито 14 танков, некоторые из них взорвались, остальные русские танки отступили. Нам удалось остановить и эту атаку.

Туровичи

После тщетных попыток русских овладеть высотой 147, а затем и дорогой на юг они в ночь с 6 на 7 января силами танков и пехоты начали наступление на юг по лесной дороге в 3 километрах к западу от шоссе. В то же самое время на командном пункте дивизии мы с генералом фон Заукеном обсуждали контрмеры. Первоначально планировалось последовать за русскими по маршруту их движения силами наличествующих танков и мотопехоты и ударить им в тыл. Но поскольку появились признаки того, что русские собираются атаковать к востоку от деревни Сельцы, операция, которую уже начали, была отменена. Остаток ночи мы прикрывали населенный пункт, ориентируясь на восток.

В это время тревожное сообщение поступило из Туровичей. Там располагались немногочисленные обозные подразделения дивизии, включая ремонтную роту нашего батальона с несколькими небоеспособными танками. Для того чтобы отразить возможную ночную атаку неприятеля, поврежденные танки отбуксировали на окраину деревни. Там срочно требовались помощь и подкрепления. Утром наши оставшиеся танки подошли к деревне Туровичи. С севера деревню окружал лес, а с запада – кустарник. В тот момент там все было тихо. Русских нигде видно не было.

Пехотинцы забили свинью во дворе дома, где я расположился для прикрытия деревни с запада. Мы собрались обедать. Но удовольствие продлилось недолго, поскольку выставленные нами дозоры вскоре подняли тревогу. Мы забрались в танки. Русская пехота шла в атаку из кустарника перед нами. Наша позиция была не слишком выгодной. Обер-лейтенант Петрелли, командовавший остальными танками батальона, приказал отступить на позицию на обратном склоне. Мой водитель нажал на стартер, но мотор не завелся. В результате радиопереговоров последних дней и ночей сел аккумулятор. Это значило – нам надо убираться отсюда на инерционном стартере! Русская пехота была от нас всего метрах в двухстах; неприятельские танки уже прошли мимо нас по дороге.

Наконец ручка стартера была достаточно раскручена. Я дернул рычаг стартера – проклятье! – ручка оторвалась! Затем унтер-офицер Мост подъехал вытянуть наш танк. Наше спасение! Но нет, нигде не оказалось буксировочного троса. Оставалось лишь одно: вылезать и бежать. Мы вынуждены были оставить свои личные вещи в танке. Мой водитель, выбираясь, потерял левый сапог. Мы сели на лобовую броню танка Моста. Русские уже развернули свои танки у другого края деревни. Нам пришлось с этим смириться. Другого выхода не было. Водитель нажал на газ. Пробиться через палисадники и изгороди было трудно. Но только на полной скорости у нас был шанс избежать попадания. Мы въехали на околицу деревни. Нас скоро догонят тридцатьчетверки. Мост кинул дымовые шашки. Русские отстали. Всего 300 метров до склона, который нас прикроет. Русские стреляли нам вслед из всего, что у них было. Слава богу, они в нас не попали. Нам удалось скрыться!

Ремонтный взвод на фронт!

Конрад Кюфнер, лейтенант и командир ремонтного взвода

Январь 1944 года. В холодную зимнюю ночь плотная завеса тумана повисла над болотистой местностью у деревни Озаричи. Внезапно в удушливый смрад русской избы ворвался вестовой:

– Ремонтный взвод, готовьтесь выступать!

Плацдарм к западу от Озаричей должен был быть эвакуирован к 0:00. Несколько наших танков не могли отступать на собственной тяге. Важна была скорость, поскольку до полуночи оставалось мало времени. Тяжелые тягачи на полной скорости загромыхали в зимней ночи. Нам пришлось идти по лесной просеке. Тропа плавно спускалась вниз к деревянному мосту. Командир, майор Шульц, уже с нетерпением ждал нас там. Он кратко изложил обстановку. Мы узнали, что 2 танка по-прежнему находятся с другой стороны моста, завязнув в грязи кювета и перекрыв движение.

Покрытая льдом дорога требовала особой осторожности. Очень медленно и с величайшим тщанием мы вытащили эти два несчастных танка на узкую дорогу. Это сработало словно колдовство. После этого танки спокойно прошли по мосту.

Но тут нас поджидал обер-лейтенант граф Мольтке. Он сказал, что его боевая машина тоже застряла в кювете и, к сожалению, не может двинуться с места. В качестве прикрытия нас сопровождал Pz IV. Мы никак не могли вытащить танк Мольтке. В спешке мы поставили оба тягача и установили лебедки и тали. Мы хотели сначала попытаться вытянуть танк из наполненной грязью ямы. Лебедка начала вращаться, тросы натянулись. Но никакого движения. Еще одна попытка. Ничего. Левая гусеница не двигалась, должно быть, оказался поврежден дифференциал. Трак должен был вращаться. Мы тянули и толкали тяжелый груз и прокручивали поддерживающие гусеницу ролики замерзшими руками. Лебедка загудела снова. В результате использования зубчатой передачи танк сдвинулся с места. Он медленно выползал из ямы, сантиметр за сантиметром. Вдруг раздался крик сапера:

– Русские… русские!

Сапер, стремительно пробежавший мимо нас, был последним в боевом охранении моста на том берегу реки.

Самые разные мысли стремительно пронеслись в голове. Что нам делать? Бросить все, и тогда пропадет танк. Остаться и продолжать тащить – значит рисковать потерей еще и двух тягачей. И потребуется время, прежде чем это удастся. В тот момент я не знал, что делать. Тем временем лебедки продолжали тащить танк, который уже почти выбрался из ямы. Вокруг нас дело пошло. Лебедками своих тягачей водители вытащили танк на дорогу. Мы сняли с машины тросы и тали. Еще несколько секунд, и мы прикрепили буксировочный трос. Несмотря на очень холодную ночь, все были в поту.

Наступление на Орел 30 сентября – 3 октября 1941 г.

Детали района в окрестностях Тулы

Набросок схемы к операции «Цитадель»

«Операция Цитадель» с показом детального расположения немецких войск, участвовавших в наступлении в южном направлении на северном участке Курского выступа 5 июля 1943 года. Русские позволили немцам продвинуться вперед не более чем на 12 км. Наступление на южном участке Курского выступа в северном направлении было более успешным, но прекращено 14 июля, вероятно из-за вторжения союзников на Сицилию[93]. 22 июля 1943 года советские войска начали массированное контрнаступление.

Тандему из двух тягачей недолго пришлось набирать скорость. Водители вжали до упора педали газа. Грузовики повело на скользкой дороге. К счастью, все удалось! Я схватился за грязевой щиток и пошел рядом с машиной. Я фиксировал все! Водители прибавили скорость, несмотря на скользкую дорогу. Затем мы подобрали саперов и въехали на мост, который уже был заминирован. Он скрипел и кряхтел под тройной нагрузкой, но выдержал! Затем мы поехали в гору под прикрытие леса. В то же самое время за нашей спиной арьергард отстреливался от наседавших русских.

Я украдкой погладил тягачи. Слава богу! Нам все удалось в самую последнюю минуту!

Глава 6 Вместе с 11-й танковой дивизией

2-й батальон 35-го танкового полка в качестве 3-го батальона 15-го танкового полка 2-й танковой дивизии (1 июня 1942 года – 31 августа 1943 года)

Георг Хеймер и Эрнст Хейн, 8-й батальон 15-го танкового полка

Наконец-то! Наконец-то становится теплее после невообразимо холодных месяцев зимы 1941/42 года. В Зикеево температура порой падала до минус 30 градусов. После того как мы в конце 1941 года перебрались в леса под Жиздрой, дорога все еще была покрыта слоем льда, который начал оттаивать только в апреле. Природа медленно просыпалась после зимнего сна.

Мы смогли наконец снять зимнее обмундирование, которое приходилось каждому из нас добывать самостоятельно. Настоящее обмундирование, предназначавшееся для зимы, прибывало, как правило, к тому времени, как становилось уже тепло. Жизнь неожиданно вернулась в привычное русло. 2-му батальону 35-го танкового полка, находившемуся в Жиздре и соседних с ней населенных пунктах, предстояло выйти из состава полка.

Кроме того, ожидалось поступление новых танков. Сначала это была новость на уровне слухов, которые вскоре стали звучать все чаще и чаще. Наконец в конце апреля после того, как нас в районе Жиздра – Зикеево сменили другие подразделения, мы собрались для прощания с полком на холме недалеко от Брянска. Сверху была видна река Десна, которая сейчас, в половодье, вышла из берегов.

Генерал Эбербах, бывший в ту пору командиром 4-й танковой дивизии, произнес речь по поводу нашего ухода из дивизии. Нам официально сообщили, куда мы отправляемся: на укрепление 35-го танкового полка 11-й танковой («призрачной») дивизии.

Мы испытывали смешанные чувства. С одной стороны, мы были рады выбраться из этих лесов, где кишели партизаны. С другой стороны, нам было тяжело покидать наш старый полк. Многие из нас долгие месяцы участвовали в его составе в боях на территории Польши и Франции и вместе провели тяжелый 1941 год в России. Но мы ничего не могли поделать, и вскоре нам в конце апреля 1942 года приказали грузиться в эшелон в Брянске.

Миновав Осиповичи, мы въехали в Лапичи. Здесь мы разместились в старых красноармейских казармах, где раньше размещался кавалерийский полк. Нам не пришлось привыкать к новому жилью, поскольку через двое суток наш батальон оказался на пути в Германию. Отпуск домой!

В конце мая, когда мы вернулись в Лапичи, нас там уже ждали новенькие боевые машины – танки Pz III и Pz IV с длинными пушками[94]. Нам оставалось лишь занять места в них. У нас снова танки после столь долгого перерыва!

После того как батальон был полностью снаряжен, самыми высокими темпами началась боевая учеба. Мы получили не только новые танки, но и грузовики, и штабные автомобили. Прибыло пополнение из Германии, которое доставил бывший гауптфельдфебель 7-й роты Хайн. Он привез из Бамберга как новичков, так и старых боевых товарищей. Поскольку выздоравливающие бойцы хотели вернуться в свои старые подразделения, распределение пополнения прошло очень быстро.

В июне нас переименовали в 3-й батальон 15-го танкового полка, и мы получили новые боевые эмблемы для танков. 5-я рота была расформирована, и ее солдаты получили назначение в другие роты – 7, 8 и 9-ю. Штабной роты подобные изменения не коснулись.

Вскоре нас из Лапичей отправили на новый участок фронта под Курском. Танки отправили поездом, а грузовики самостоятельно добирались по шоссейным дорогам.

На железных дорогах, ведущих к фронту, царило лихорадочное оживление. Никто из нас еще никогда не видел такого огромного количества эшелонов с вооружением и боевой техникой, сосредоточенных в одном месте. Конечно, на дорогах часто возникали заторы, в результате чего нам нередко приходилось занимать жилье раньше назначенного срока. Все было устремлено в единственном направлении – на участок фронта, где должно было начаться летнее наступление 1942 года.

На железной дороге жизнь кипела день и ночь. Чем ближе мы оказывались к линии фронта, тем большие неудобства испытывали. Эти гигантские перемещения наших войск, разумеется, не могли остаться не замеченными командованием Красной армии. Результатом этого «пристального внимания» были постоянные вражеские авианалеты. Однако большого ущерба они нам не наносили по причине того, что вдоль дорог мы разместили немало батарей противовоздушной артиллерии.

После того как мы прибыли на плацдарм, мы познакомились с оружейной новинкой – пулеметом MG 42 (который сменил в войсках MG 34). Наше ожидание продлилось недолго. Наступление развернулось 28 июня. 11-я танковая дивизия была размещена на левом фланге предстоящего сражения и была нацелена на Воронеж. В первые дни наступления на Дон был убит наш командир батальона, майор фон Бюрштин. Мы похоронили его возле мельницы вместе с двумя другими нашими погибшими товарищами.

Через неделю нас перебросили на другие позиции, и мы разместились в городе Щигры к востоку от Курска. Наше нахождение там можно было бы назвать приятным, если бы не бомбардировки советской авиации, беспокоившие нас каждый день после полуночи. Несмотря на присутствие гражданского населения, они регулярно сбрасывали бомбы.

Затем мы вернулись на центральный участок, в район Орла. Там нам дали нового ротного командира, с которым мы быстро нашли общий язык. Он очень скоро сумел завоевать наше доверие.

11 августа 1942 года нас направили на рубеж юго-западнее городов Белёв – Сухиничи. Отсюда наши войска намеревались нанести сокрушительный удар по врагу. Однако через очень короткий срок нас перебросили на оборонительные позиции, потому что советские войска здесь в те дни были очень сильны.

В ходе тех операций боевым частям приходилось часто вступать в тяжелые бои с противником.

Ночное наступление

Обер-фельдфебель Герман Бикс, командир взвода 7-й роты

Была середина августа. Несмотря на все мои благие намерения, точную дату я назвать не могу. Мы находились севернее Болхова и оказались в щекотливой ситуации. Русские только что нанесли по нас удар и отсекли несколько танков и бронетранспортеров нашего батальона на дальнем берегу реки. Дальнейшее наступление стало для нас бессмысленным.

По этой причине мы стали ждать наступления темноты, оставаясь на другой стороне высоты. Когда стемнеет, мы попытаемся занять плацдарм, чтобы дивизия утром смогла форсировать реку.

Командир роты собрал командиров танков и сообщил, что 7-я рота получила боевое задание.

Мы находились в 2 километрах от берега реки. Снова и снова мы видели сполохи взрывов в темном небе справа от нас. Мы поняли, что на том берегу реки находились две пушки. Это становилось интересным!

Я удостоился особой чести возглавить дозорный взвод. Для выполнения этой задачи я получил группу опытных командиров танков, наших, так сказать, «асов». Даже наш гауптфельдфебель Хайн решил тряхнуть стариной и сам сел в танк. Несколько дней назад он участвовал в атаке и лично повел нас в бой, так что я решительно был настроен на успех. Мне пришлось по душе хорошее чувство юмора и агрессивность Хайна. Я также взял с собой двух обер-фельдфебелей и двух фельдфебелей, назначенных командирами боевых машин. Мы дотошно обсудили план предстоящей операции, не упустив из виду ни одной мелочи.

Нам было известно, что через реку перекинут небольшой деревянный мост, но мы считали, что он, скорее всего, не выдержит веса наших танков. Переправиться по нему на тот берег смогут лишь сопровождающие нас подразделения. Командир попытался приободрить нас, однако и сам знал, что мы отправляемся выполнять опасную боевую задачу. В случае успешного ее выполнения он пообещал нам порцию спиртного, которая обычно выдавалась на целую роту. Я воспринял его слова скептически, потому что решил, что в следующие дни нам вряд ли удастся насладиться обещанной выпивкой.

Стемнело. Мы выстроились в колонну и двинулись вперед, выдерживая 50-метровую дистанцию между боевыми машинами. При этом мы сохраняли полное радиомолчание, поскольку из собственного опыта знали, что любые разговоры ночью слышны даже на небольшом расстоянии. Нам нужно было захватить противника врасплох, если мы хотели успешно осуществить порученную нам задачу. Над окружающим миром повисла гнетущая тишина. Наши танки шли почти бесшумно, потому что мы двигались по мягкой почве, а водителям был отдан приказ ехать плавно. У них уже был подобный опыт.

С каждым метром я нервничал все сильнее и сильнее. Со страхом думаю о том, что мы рисковали в любую секунду наехать на зарытую в землю противотанковую мину или получить в лоб снаряд из вражеской противотанковой пушки.

Мы достигли деревенской околицы. На другой ее стороне протекала небольшая речушка. Прямо перед этим местом дорога уходила прямо в деревню. Я оставил здесь танк и проследовал дальше с остальными товарищами пешком. Впереди были видны лишь неясные очертания моста. Однако взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что он точно не выдержит веса наших танков.

Рядом с мостом зияла огромная воронка, образовавшаяся от взрыва, оставленного, скорее всего, бомбой, сброшенной нашей «Штукой» (Ю-87). Нам предстояло найти надежное место для переправы вброд. Но что, если русские заложили повсюду мины? Хотя советская артиллерия по-прежнему молчала, наши напряжение и неуверенность сделались просто невыносимыми. Где и как нам найти брод в такой темноте? Можно ли довериться слепой удаче?

Кто подскажет, какова обстановка на том берегу? Я ничего не мог разглядеть в кромешной тьме. Затем внезапно пришла правильная мысль. Нужно проехать через воронку от бомбы, потому что она явно свежая и там никто не мог заложить мину.

Я доложил по радиосвязи своему командиру о том, что стою возле моста и хочу попытаться форсировать реку через то место, где оказалась огромная воронка. Он ответил мне, что я волен самостоятельно выбирать путь движения. Мой механик-водитель осторожно въехал на танке в огромную воронку, и мы медленно поднялись по ее крутому склону на другой ее стороне. Сначала гусеницы с трудом находили сцеп ление с землей, однако вскоре мы преодолели препятствие, оказавшись наверху. Я с облегчением вздохнул. Мы благополучно перебрались на другой берег.

Но прямо перед нами вполне могли оказаться вражеские противотанковые орудия. Неужели иваны хотят подпустить нас ближе, чтобы открыть прицельный огонь? Или лучше все-таки отступить? Сворачиваю немного влево, чтобы освободить дорогу остальным танкам. После этого понимаю, что уровень воды в реке ничтожно мал и ее легко форсировать вброд. Я вызвал по радио Эрнста Хайна, Адольфа Райха и Герлаха. Один танк в качестве возможного прикрытия я оставил у деревенской околицы. Все наши экипажи через воронку перебрались на другой берег реки. Четыре боевые машины оказались на другой стороне. Перед нами подобно черным облакам виднелись силуэты гигантских кустов ольхи на фоне ночного неба. Это означало, что на том месте, где мы сейчас находились, врагу было трудно нас разглядеть.

Остальная часть роты под командованием обер-лейтенанта Чёпе медленно проследовала за нами. Он проезжал через воронку на своем танке, когда небо перед нами неожиданно озарил ослепительный фейерверк. Я посмотрел направо, где вспыхнули сполохи выстрелов примерно 10 орудий. Пушки громыхали так, что на мгновение лишили нас слуха. К своему удовлетворению, я отметил, что снаряды падали перед нами, срезая кроны деревьев. Это означало, что русские не сумели определить наше точное местонахождение и пока еще не пристрелялись.

Мы быстро уяснили обстановку, разглядывая местность перед собой в окуляры биноклей. Остальным танкам было приказано делать то же самое. «Будьте готовы подавить вражеские пушки и пулеметы… Огонь открывать по приказу!» – сообщил я им по радио. Нам не придется маневрировать. Нам нужно нанести противнику сильный удар.

Я дождался той минуты, когда русские дадут по нас очередной залп, чтобы засечь позиции их орудийных расчетов, затем приказал открыть огонь нашим танкистам. Залпы четырех танковых орудий обрушились на вражеские пушки. Раздался оглушительный грохот. Я выстрелил зажигательным снарядом, осветившим черное ночное небо. Русские пустились в бегство, как если бы за ними гнался дьявол. Мы бросились вслед за ними. Обер-лейтенант Чёпе тут же радировал мне: «Браво! Молодец! Ты справился!»

Бросок к излучине Дона и через калмыцкие степи

Георг Хеймер и Эрнст Хайн (8-й батальон 15-го танкового полка)

Было 19 ноября 1942 года. Тревога! Тревога! Всем приготовиться к выступлению! Увы, мечтам о тихих зимних позициях не суждено сбыться. Мы забыли о том, что состоим в резерве 4-й полевой армии. Мы быстро собрали вещи и подготовили к походу машины. Заведя моторы, мы устремились к железнодорожному вокзалу Рославля.

Ходило множество всевозможных слухов. Поскольку обстановка под Сталинградом стабилизировалась, – если судить по сводкам Верховного армейского командования[95], – мы решили, что нас отправляют именно в этот город на Волге.

Мы снова грузились в товарные вагоны. Пришлось установить там печки и запастись дровами. Обо всем этом – мы знали по собственному опыту – нужно было позаботиться заранее.

Наши старания оказались ненапрасными – было уже холодно. Однако снежный покров на местности становился по мере нашего движения тоньше. Близость юга ощущалась все сильнее и сильнее. Леса уступили место небольшим рощам. Холмы сменились ровными пространствами с оврагами и балками, рядом с которыми кое-где можно было увидеть небольшие деревеньки.

Вскоре перед нами раскинулись невообразимо огромные просторы бескрайних русских степей. Мы приближались к излучине Дона.

Мы ехали в эшелоне вот уже неделю. Прибыли на станцию Миллерово. То, что мы увидели здесь, обескураживало. На железнодорожной платформе штабелями были сложены окоченевшие тела мертвых немецких солдат.

Однако у нас не было времени, чтобы долго задумываться над увиденным. Мы заметили, что события начали происходить в головокружительном темпе. По всей видимости, причиной этого небывалого оживления стали новости о широкомасштабном наступлении Красной армии под Сталинградом. Как только из вагонов выгрузили колесный транспорт, мы сразу же направились на восток. Затем мы провели несколько безмятежных дней в селении Александровка, расположенном в излучине Дона.

Оттуда мы поехали по степям на юго-восток. Мы больше так и не увидели ни одного дома. Первый дорожный указатель попался нам на глаза лишь после того, как мы проехали 70 километров. Мы находились перед тесниной, где притулилась деревня под названием Ново-Печерки.

То, что мы увидели там, поразило нас своей примитивностью. Дома, как и все прочие в здешних степях, были удивительно незамысловаты. Это были так называемые мазанки со стенами, слепленными из смеси глины, кизяка и соломы.

Как мы тогда разместились в этих хижинах – это и по сей день остается для меня загадкой. Боевые части, перевезенные по железной дороге в Морозовск, уже разместились там на постой. Нам пришлось искать себе место в уже до предела забитых клетушках. 7 декабря возникла угроза наступления вражеских танков. В очередной раз советские танки прорвались в наш тыл. Вот так началась и продолжалась трагедия Сталинграда.

Боевые задачи

3-й батальон 15-го танкового полка получил следующие боевые задания:

затруднение действий противника и уничтожение вражеских войск при их прорыве (нашим главным противником были танковые бригады советской 1-й и 5-й танковых армий);

выравнивание линии фронта вдоль Нижнего Чира;

повторный захват и удерживание станицы Скосырской;

повторный захват и удерживание берега реки Быстрая на участке между хутором Новомарьевка (восточнее Верхнеобливского) и хутором Романов (северное направление);

повторный захват аэродрома в Тацинской;

блокирование паромных переправ на обеих сторонах Дона у Цимлянской и сдерживание попыток советских войск прорваться на этом участке;

прикрытие отступающего с боями корпуса Митта;

наступление на Морозовск с целью отражения натиска прорвавшихся сюда вражеских войск;

деблокирование окруженных частей оперативной группы «Фреттер-Пико» на рубеже реки Быстрая – Миллерово;

поддержка частей на нижнем Дону;

уничтожение вражеских войск, прорвавшихся на рубеже реки Кагальник (к югу от Ростова-на-Дону);

передвижения на подступах к Ростову-на-Дону и уничтожение вражеских танковых частей, наступавших в авангарде советской 28-й армии.

Личный опыт: белый ад

Ойген Шеффер, унтер-офицер 8-го батальона 15-го танкового полка

На околице деревни появилось несколько танков, захвативших позиции нашего боевого охранения. Мы сразу поняли, что происходит. Отряд русских танков появился внезапно и обратил в бегство несколько частей снабжения нашей 6-й армии, а также малочисленные подразделения зенитчиков и нестроевых частей, состоящих из поваров, мясников и водителей грузовиков.

В окуляры биноклей нам были хорошо видны русские танки, находившиеся на расстоянии 3–4 километров от нас. Однако они тут же внезапно куда-то исчезли, как будто провалились под землю. По открытой местности бестолково метались из стороны в сторону лишь несколько человеческих фигур в исподнем. Это были те, кому посчастливилось выжить из числа солдат главного эвакуационного пункта. Нет, не хочу писать об этом в дневнике. Слишком неприятно и жутко описывать то, что сделала группа этих дьяволов.

Было все еще темно. Нас разбудил грохот выстрелов. Мы тут же приготовились к бою. Иваны снова пытались прорваться через наши передовые позиции. Мы получили приказ преследовать противника. Но где точно он находится? Мы осторожно двинулись на восток, пытаясь через полевые бинокли разглядеть русские танки. Одинокий «Фокке-Вульф» кружил над белой заснеженной равниной, на которой мы оставляли следы. Перед нами неожиданно возник подъем. Разведывательный самолет начал закладывать круги над землей, опускаясь все ниже и ниже. Вскоре он полетел прямо на нас. Мы выпустили ракету. Из хвостовой части самолета вырвался клуб дыма, затем от его корпуса отделился парашют, упавший затем прямо перед моим танком.

Мы подобрали нашу находку и, вскрыв капсулу, прочитали адресованное нам послание. «Вражеские танки прячутся за белым холмом. Ждите прилета наших «Штук». Теперь мы поняли, где находится враг.

Пришлось совсем недолго ждать той минуты, когда в ясном зимнем небе появились три темные точки. Они стремительно приближались к нам. Это были обещанные «Штуки» Ю-87. Выпустив желтую сигнальную ракету, мы устремились к холму. При этом мой танк прикрывал левый фланг.

Три «Юнкерса-87» спикировали, как коршуны, и сбросили свой смертоносный груз. Грохнули взрывы, и к небу взметнулись языки пламени и черный дым. Это свидетельствовало о прямом попадании в цель. В эти мгновения нам не оставалось ничего другого, кроме как немедленно устремиться на врага, используя элемент внезапности. Мы уже были на полпути к вершине холма, когда появились два танка Т-60[96]. Мой наводчик тут же взял их в прицел. Вскоре на склоне холма вспыхнули два факела. С вершины холма мы могли заглянуть в узкий проход, в котором прятались несколько советских танков.

«Штуки» подбили головной Т-34, который заблокировал выход остальным вражеским танкам. Тогда русские попытались выбраться через другой выход. Стало ясно, что они угодили в мышеловку. Мы давили на них с обеих сторон и подбивали танк за танком. Затем в небе снова появились наши «Штуки». Мы быстро дали несколько выстрелов из ракетницы. Первая «Штука» сбросила бомбы буквально у нас перед носом. Две другие сделали еще один заход на наземные цели.

Вместе с нашими летчиками мы уничтожили отряд русских танков. Ни одной вражеской боевой машине не удалось уйти.

Затем внезапно началась суматоха и спереди к нам начало что-то приближаться. Небо потемнело от дыма. Мы оказались в эпицентре какого-то треска и грохота.

Это заиграли свою партитуру «сталинские оргбны» («катюши»), чьи огромные силуэты появились и вскоре скрылись за горизонтом. К сожалению, нам не удалось броситься за ними в погоню, потому что стало темно и вечер сменился ночью.

226 часов в танке

Наш первый танковый бой на холме стал лишь прелюдией к одному из самых тяжелых оборонительных сражений на излучине Дона. Вскоре наш батальон оказался на реке Чир, затем вырвался из клещей противника, наступавшего на Морозовск и Тацинскую. Мы отбили атаки русских частей и не допустили окружения соседних соединений немецких войск.

После короткого сна в деревенской мазанке мы загрузили боевую машину боеприпасами, набив ее под завязку. Мы получили две буханки хлеба, несколько банок консервированной колбасы и, по примеру местных русских, набили карманы семечками. Взревели моторы. Мы взяли с места, поднимая фонтаны снега, и устремились навстречу суровой русской зиме.

Впереди невозможно было что-либо рассмотреть. Нам приходилось глядеть во все глаза, чтобы не нарваться ненароком на вражеские войска. Засады русских могли находиться где угодно – в узких оврагах и за возвышенностями. Природных укрытий не было – никаких деревьев, даже отдельного кустика. Снег искрился под холодным зимним солнцем, над замерзшими равнинами гулял ледяной ветер. Нашим домом стал для нас наш танк, «наша борзая», как мы его называли.

Наш участок передовой протянулся по берегу реки Чир. Каждый день советские войска пытались прощупать нашу оборону и прорваться силами своих танков на наши позиции. Каждый раз, когда перед нами появлялись русские танки Т-34 и КВ-1, они сразу попадали под наш огонь и превращались в горящие факелы на снегу. Для нас самым мучительным было оставаться в замаскированных «секретах» по ночам. Наблюдатель часто погружался в сон и тут же просыпался. Спать хотелось ужасно. Пронизывающий холод и неутолимый вечный голод были причиной мучительного пребывания на границе сна и реальности. Мы давно уже не видели даже хлеба и постоянно мечтали о горячей еде.

Когда мы наконец получили ее, оказалось, что тефтели пахнут бензином, но, несмотря на это, мы проглотили их с волчьим аппетитом.

Спустя 226 часов – без малого 10 суток – мы наконец попали в теплое жилье. За десять дней наш батальон подбил более 400 советских танков[97], не давая противнику прорвать линию обороны на нашем участке фронта.

Возвращение

18 декабря 1942 года. Мы снова находимся в станице Верхнечирской, то есть в излучине Дона. Армейская группа Гота (4-я танковая и остатки 4-й румынской армии) рвется по степям между Доном и Волгой в направлении Сталинграда. Мы получили приказ занять мост через Дон и соединиться с дивизиями Гота. В это же время войска в Сталинграде должны были прорываться из кольца блокады – по крайней мере, нам так сообщили.

Я так и не сомкнул глаз, так как на два часа ночи было назначено наступление. Минутная стрелка часов неумолимо приближается к назначенному сроку. Но настает два часа, но не видно ни малейшего движения. Прошло полчаса. Все по-прежнему тихо. После полтретьего ночи я незаметно засыпаю. Лишь в семь часов пробуждаюсь от рокота моторов. Но мы так и не приблизились к мосту через Дон. Нам пришлось вернуться в то место, где несколько дней назад вели бои. Что же случилось? Ответа никто не знает.

Все вокруг становится белым. С неба беззвучно падает снег. Врага нигде не видно. Видимость отвратительная. Наши танки накрылись снежным покрывалом. В этой белой пустыне ничего не видно на расстоянии нескольких метров. Мы медленно движемся по бескрайней снежной целине, не зная, где находятся войска противника. Мы постоянно останавливались, чтобы лучше присмотреться к окружающему пространству. Но нам удавалось различить лишь покрытые снегом невысокие бугорки, поросшие степной травой, да немногочисленные хаты-мазанки.

Неожиданно услышав звуки пролетающего где-то рядом самолета, мы резко остановились. Впереди, нет, сзади что-то происходило. В воздух взлетели сигнальные ракеты, осветив свинцово-серое небо. Снег прекратился. Наш наводчик Видер, известный под прозвищем «орлиный глаз» – он видел и слышал все, что происходит вокруг, – разглядел самолет «Мессершмитт» Bf. 110. Он пикировал на расположенную впереди деревню, поливая огнем своих пушек и пулеметов дома. Это означало, что там русские. Когда самолет снова стал обстреливать дорогу, мы увидели движущиеся в нашу сторону колонны красноармейцев. Так вот что это было такое.

Мы направились в сторону деревни. Неожиданно слева донеслись звуки стрельбы. Судя по всему, это были 88-мм зенитные орудия. Мы подъехали ближе.

Выбравшись из центра деревни, русские танки двинулись к околице. Дистанция между нами составляла около 2 тысяч метров. Мы заняли позиции за домами. Нам приказали не открывать огонь по противнику сразу. Затем мы снова услышали стрельбу из зениток. Мы не поверили своим глазам.

Танки с сидевшей на броне пехотой выехали из деревни. Я насчитал 10… 20… 30 боевых машин, затем сбился со счета. Однако это были не привычные Т-34. Это оказались английские танки Мк II и Мк IV[98].

Мы перегруппировались для атаки. Мне пришлось остаться у деревенской околицы, чтобы отвлечь на себя внимание противника и вступить в бой с превосходящими силами русских. Оставаясь невидимыми врагу, наши танки выдвинулись на левый фланг.

Зенитки больше не стреляли. Русские танки выстроились в колонну и двинулись на нас. На головном танке была хорошо видна массивная антенна. Противнику не повезло – его атаковали с тыла. На советские танки обрушился град противотанковых снарядов. Первым был подбит вражеский головной танк. Оставшись без командования, танки попытались рассредоточиться. То там, то здесь на корме советских танков вспыхивал огонь.

Затем русские попытались укрыться за копнами сена, однако при этом попадали под огонь наших орудий. Началась настоящая пляска смерти. Нам разрешили оставить позиции, где мы прикрывали наших танкистов, и мы устремились в бой. Перед нами разыгрывалась ужасная в своей трагичности кровавая драма. Неожиданно стали взрываться боеприпасы. Мгновенно занимались огнем и вспыхивали как свечки топливные баки танков.

Лишь немногие башни советских танков разворачивались в поиске целей. Вскоре огонь стал вырываться также из люков. Находиться на поле боя стало смертельно опасно. Мы узнали от наших зенитчиков, что некоторые танки противника продолжали наступать. Вскоре мы услышали рокот моторов приближающихся к нам вражеских боевых машин. Наш танк Pz III оказался на более выгодной для ведения стрельбы позиции. Огонь! Попадание в цель!

Однако русский танк продолжал наступать, несмотря на то что загорелся. Мы выстрелили во второй раз по стальному монстру, упрямо надвигавшемуся прямо на нас, – он как будто шел на таран. Нам пришлось уйти с пути этой охваченной огнем боевой машины. Даже еще один выпущенный нами снаряд, попавший в корму, не заставил русских танкистов остановиться.

Мы испытывали странное чувство, не понимая, что же происходит. Лишь позднее мы узнали, что русский водитель был смертельно ранен, но продолжал давить ногой на газ. Мы насчитали 59 подбитых и горящих вражеских танков.

Поиск топлива во время зимних боев 1942/43 года

Вальтер Розенфельдер, лейтенант ремонтного взвода 15-го танкового полка

Это произошло во время нашего присоединения к «призрачной дивизии» 15-го танкового полка, когда мы в начале декабря выступили, чтобы участвовать в деблокировании 6-й армии. Итальянцы и румыны, которые должны были держать оборону на левом фланге, оставили свои позиции и при отступлении взорвали большое количество снаряжения, включая и запасы топлива.

Настало время, когда запасы топлива полностью истощились. Бензин было невозможно найти нигде на всем участке боевых действий полевой армии, и мы понимали, что настанет момент, когда нам придется взорвать наши танки из-за того, что топливные баки пусты.

Однако мы не хотели, чтобы такое случилось. Наш незабвенный батальонный командир, майор Шмидт, однажды вызвал меня к себе – было 15:00 – и сказал: «У нас нет ни одной бочки бензина. Розенфельдер, ты единственный, кто способен спасти нас. Раздобудь хотя бы немного топлива. Мне все равно где и все равно как. Получишь за это от меня все, что только пожелаешь!»

После короткого обсуждения было собрано 17 грузовиков с водителями и механиками, а также тягач, который мы взяли в ремонтной мастерской. Водителей коротко проинструктировали и сообщили маршрут.

Затем грузовики по отдельности двинулись вперед. Я следовал за последним на тягаче, чтобы помочь той из машин, которая неожиданно сломается или увязнет в снегу.

Несмотря на стремительно приближавшуюся ночь, мы исправно продолжали двигаться к цели. Ближе к полуночи мы прибыли на место, однако начальник склада горюче-смазочных материалов заявил мне, что никакого топлива мы не получим, потому что нас нет в соответствующем списке.

Тогда мы прибегли к другому средству, разумеется исключительно законному. У нас с собой был небольшой запас шнапса и сигарет. Будем действовать по принципу «услуга за услугу». Наша колонна остановилась в переулке у края склада. Склад был просто гигантским. Ряды бочек с бензином тянулись на многие километры. Самое главное заключалось в том, что за всей этой огромной территорией присматривала лишь пара караульных.

Самое главное – любыми путями задержать их на противоположном краю склада. После тщательной разведки я вернулся к моим грузовикам и предупредил старшего группы – унтер-офицера, – что начинать погрузку бочек следует лишь после того, как будет подан сигнал – огонек спички. Кроме того, унтер-офицер должен предупредить всех водителей – как только его грузовик будет загружен, каждый должен немедленно уезжать и ждать остальных в нескольких километрах от склада. После того как будет загружен последний грузовик, фельдфебель оповестит меня, подав сигнал фонариком.

Мне сильно повезло удержать на достаточно долгий срок караульных на другом краю склада, потому что ни у одного из них не было ни сигарет, ни шнапса, ведь последний паек они получали давным-давно. Я был в сложном положении, но, слава богу, никто ничего не услышал, потому что мои подопечные работали беззвучно и спокойно. Кроме того, караульные настолько обрадовались моим подаркам, что ни на что не обращали внимания.

Наконец поступил долгожданный сигнал. Я сунул остаток сигарет и шнапса в руки моих новых знакомых, ошарашенных моей щедростью, и поспешил отправиться восвояси.

Дорога обратно получилась не такой спокойной, как мы рассчитывали, потому что в одном месте русские прорвали линию фронта и поэтому нам пришлось ехать в обход. Я испытывал крайнюю неловкость, терзаясь укорами совести, ведь я обещал вернуться в батальон в 10:30 – нашим танкам срочно нужно было топливо. К счастью, все уладилось. Мы не опоздали, прибыв на место в 10:24, проехав туда и обратно почти 600 километров – по снегу и практически в ночной темноте.

В роли пожарной команды

Георг Хеймер и Эрнст Хайн

По пути в Миллерово мы уже заметили, что многочисленные группы румын и итальянцев движутся в сторону тыла без оружия. В те дни мы просто не представляли себе характер того хаоса, что возник на фронте, и не знали, что противник прорвался на тех его участках, где оборону держали наши итальянские и румынские союзники. Их задача состояла в прикрытии флангов сражавшихся в Сталинграде немецких соединений. 7 декабря, когда наш батальон получил разъяснения, касающиеся обстановки там, куда мы направляемся.

Прямо перед нами занимала позиции авиаполевая дивизия. Она была практически полностью разгромлена частями Красной армии. Потери были огромными.

В своем наступлении наша 11-я танковая дивизия рвалась к Калачу, нанеся советским войскам сильный удар и вызвав у них большие потери личного состава и боевой техники.

Однако мы были больше не в состоянии вести последующие бои для деблокирования наших частей. Численное превосходство Советов на этом участке фронта было огромным, хотя нашей дивизии в тот день все-таки удалось подбить 108 русских танков. Нам пришлось перейти от наступления к обороне на тех позициях, к которым мы вышли. Лишь так мы могли сдержать натиск частей Красной армии, рвавшихся к Ростову-на-Дону. Наш батальон понес значительные потери. Доктор Мюль-Кюнер, наш батальонный хирург, был в тот день серьезно ранен.

После того как были убиты лейтенанты Герц и Бюттнер, а командир 8-й роты обер-лейтенант Чёпе выбыл из строя из-за тяжелой болезни, командование ротой взял на себя обер-лейтенант Майвальд, несмотря на то что в тот момент он все еще командовал 9-й ротой.

Затем был отдан приказ об общем отступлении. Оно продолжалось по степным просторам до самых Шахт. Снега было немного, и погода стояла не слишком холодная.

Последние дни 1942 года и несколько дней нового 1943 года прошли в оборонительных боях. 11-я танковая дивизия переехала по мосту через Северский Донец и двинулась в направлении города Шахты. После этого мост был взорван. Вскоре батальонный обоз оказался в районе Шахт.

В те дни мы не знали проблем с едой. Мы захватили вражеский грузовик, доверху груженный мороженым мясом, которое оказалось вполне съедобным. Голодным никто не остался. Напротив, мы смогли накормить и других солдат из встретившихся нам по пути немецких частей, а таких тогда было немало.

Боевые части в то время участвовали в боях под Батайском. Перед нами стояла задача поставить заслон на пути наступающих по степи советских войск. В тот момент немецкие войска, находившиеся на Кавказе, отступали к Ростову-на-Дону.

21 января батальон провел относительно крупную боевую операцию на этом участке фронта. Мы двинулись на северо-восток, в направлении колхоза. Противотанковая оборона была мощной, и мы – вполне естественно – не рискнули нанести по противнику лобовой удар. Поэтому без потерь взяли колхоз в кольцо. Гауптфельдфебель Хайн первым вошел в деревню с тыла. Вдоль главной дороги, ведущей в этот населенный пункт, стояли противотанковые орудия. Они были в неисправном состоянии и не успели сделать ни одного выстрела. Унтер-офицер и его экипаж лично уничтожили вражескую пушку.

К несчастью, обер-лейтенант Майвальд получил в бою ранение и был вынужден оставить батальон. Через два дня батальон добился новых успехов. При ударе на станицу Манычскую мы подбили 28 советских танков и захватили 60 противотанковых орудий.

В середине января обозы нашего батальона вошли на Ростов-на-Дону. Пребывание в этом городе было терпимым, если бы не ночные рейды русских «швейных машинок». В конечном итоге мы оставили Ростов, сделав это с немалым удовлетворением. К этому времени оставшиеся соединения 1-й танковой армии, отступавшие с Кавказа, прошли через наши позиции. Причин далее удерживать город у нас не было.

После этого нас перебросили в Донецкий бассейн. Мы проехали через Таганрог и направились в сторону Сталино (с 1961 года – Донецк). Поскольку мы могли передвигаться со скоростью моторизованной части, мы смешались с тыловыми частями Кавказской армии (1-й танковой армии. – Ред.). Было забавно наблюдать за верблюдами, которых они использовали в качестве тяглового скота.

Прибыв сюда из холодных краев, расположенных севернее Донбасса[99], мы радовались тому, что здесь зима гораздо теплее. В февральские дни солнце неплохо прогревало воздух, и мы даже ухитрялись загорать возле деревенских хат с безветренной стороны.

Здесь мы снова разжились продовольствием, которое, по всей видимости, предназначалось для наших войск под Сталинградом, но так и не достигло адресата. В Константиновке, где мы в феврале на две недели стали на постой, к нам наконец прибыл новый командир роты. Это был обер-лейтенант Рокка-Шмидт, этнический немец из Бразилии. Он был превосходным человеком и прекрасно командовал нашей ротой до дня своей гибели.

В марте вместе с моторизованной дивизией СС «Дас Райх» (с октября 1943 года 2-я танковая дивизия СС «Дас Райх») нами снова был взят Харьков. После этого наш батальон передислоцировали в его предместье Основа[100]. Здесь нашим солдатам впервые за долгое время дали наконец возможность съездить в отпуск домой, в то время как остальной батальон переместился в Чутово, большой населенный пункт между Харьковом и Полтавой.

Чутово! Дружелюбное украинское село, расположенное вдали от линии фронта. Село, название которого ассоциируется с мирными днями и спокойной жизнью. Именно здесь нам удалось отдохнуть после тяжелых боев и немного поправить здоровье. Из Чутово мы уезжали в отпуск домой. Сюда мы приехали снова, вернувшись из Германии. Нас удивило, что мы снова попали сюда, потому что давно привыкли, что нас перебрасывают в другие места. Здешняя еда была хороша, товары в военном магазине тоже оказались неплохого качества. Время, проведенное здесь, оставило самые приятные воспоминания.

Вскоре прошел слух, что нас вернут в нашу 4-ю танковую дивизию.

Однако в июле 1943 года эта недолгая идиллия была резко прервана. С молниеносной скоростью нас отправили через Варваровку в Грайворон. Боевые части проследовали дальше – через Борисовку в Томаровку.

Первые боевые операции 11-й танковой дивизии прошли удачно. Наша 8-я рота, в которой теперь был новый командир, устремилась к цели. Через несколько дней наши танковые экипажи смогли увидеть купола церквей Обояни. Затем две танковые дивизии СС перебросили от нас на другие участки фронта. Мы оказались одни на фронте протяженностью 10 километров. Это в одночасье самым решительным образом изменило обстановку, потому что противник не мог не узнать о перемещении двух танковых дивизий. И русские действительно двинулись в наступление. Наше наступление, напротив, захлебнулось. Дивизии пришлось перейти к обороне.

В конце июля мы получили приказ Верховного командования немецких вооруженных сил, согласно которому 3-й батальон снова переподчинялся 4-й танковой дивизии. Когда об этом было официально объявлено, все чрезвычайно обрадовались, несмотря на сложную обстановку на фронте.

6 августа Красная армия развернула давно ожидаемое наступление. 11-я танковая дивизия была почти полностью окружена, после того как одна пехотная дивизия не справилась с задачей и не смогла сдержать натиск противника, значительно превосходящего его в численности и боевой технике. В самый последний момент батальонный обоз смог отступить в Грайворон, потому что обер-лейтенант Лех сумел вовремя предупредить его. Тылы батальона, которые оказались впереди, были частично разгромлены советскими танками, что привело к серьезным потерям с нашей стороны.

Незадолго до этого бывший командир 1-го батальона 35-го танкового полка, майор фон Лаухерт, принял командование 15-м танковым полком. К счастью, когда вся линия фронта была укорочена, обстановка на этом участке фронта несколько стабилизировалась. Танки 3-го батальона были – взвод за взводом – переданы остальным батальонам полка.

Солдаты 3-го батальона маршем прошли до железнодорожного вокзала Миргорода, где собирались воедино разрозненные подразделения, ранее входившие в состав 35-го танкового полка. 31 августа нас официально вывели из состава 11-й танковой дивизии. 2 сентября мы отправились на родину. 11 сентября мы наконец прибыли в мирный гарнизон города Бамберга.

14 октября по окончании отпуска мы погрузились на поезд и из Бамберга отправились в Нормандию. Штаб батальона разместился в Алансоне. 6-я и 7-я рота были расквартированы в Се. Нашу 8-ю роту определили на постой в здании духовной семинарии, которое в годы войны использовалось в самых разных целях. Оттуда наши танкисты отправлялись в Эрланген на учебные курсы водителей «Пантер».

В середине января 1944 года нас переправили в Седан, а позднее на танковый полигон в Майли-ле-Камп. Там уже находилось 16 танковых батальонов, танкистам которых предстояло пересесть на «Пантеры».

В конце апреля мы заметили, что в воздушное пространство над нами часто залетает английский разведывательный самолет. Нам сразу стало понятно, что это не к добру. 2 мая прозвучала сирена, возвестившая воздушную тревогу. Поступил приказ срочно покинуть тренировочный лагерь. Нас отвезли в казармы, расположенные в паре километров от полигона. В ночь с 3 на 4 мая на полигон обрушились 250 английских бомбардировщиков и за полчаса распахали его вдоль и поперек. Немецкие ночные истребители подоспели вовремя и сбили немало вражеских самолетов, однако, несмотря на это, наши потери были огромны[101]. В одном нашем батальоне было 44 убитых.

29 мая мы поездом отправились в Графенвёр, где нам было выдано полевое снаряжение. В середине июня мы прибыли в Сокаль в расположение 4-й танковой дивизии.

Мы снова со своим полком

Ганс Шойфлер

29 мая мы снова стали полноценным полком. 2-й батальон, довольно долго воевавший в составе 11-й танковой дивизии, вернулся «домой», в родную 4-ю танковую дивизию. Он был оснащен новыми танками «Пантера» и по причине своей «весомости» получил наименование 1-го батальона нашего полка[102]. Командиром был капитан Шеффер.

Предыдущий 1-й батальон получил новую нумерацию – стал обозначаться римской цифрой II.

Батальоном далее командовал майор Шульц.

Командиром полка стал полковник Кристерн. Вернулся формальный штаб полка, который был штабом подполковника фон Юнгенфельда. Необходимости в штабе больше не было, потому что число самоходных артиллерийских установок (истребителей танков) «Порше» («Элефант», ранее называвшиеся «Фердинанд») сократилось до комплектной численности батальона[103].

Полк был задействован в ходе операции «Цитадель» и в последующих боях за город Орел. В конечном итоге эти батальоны полка были разбиты. Штаб получил новое наименование и позднее стал ядром 101-й танковой бригады, а личный состав 35-го танкового полка вернулся в свою родную воинскую часть.

Новый 1-й батальон прибыл не только с новыми «Пантерами», но и со старыми боевыми товарищами. Он также олицетворял боевой дух недавних сражений и бесценный фронтовой опыт.

Глава 7 Россия, 1944 год

Бои за Ковель

Из дневников Ганса Шойфлера

В то время как уступавшие в численности наши танки сражались в боях к югу от Бобруйска, еще одна драма разыгрывалась в Пинских болотах (Полесье). Русские неуклонно продвигались на запад. Они подходили к Бресту и Бугу, и ничто, казалось, не могло их сдержать. Город Ковель был окружен русскими частями, но немецкий гарнизон из частей ваффен СС, полиции и рабочих-железнодорожников оборонял его с беспримерным мужеством. Русские во что бы то ни стало стремились овладеть этим важным транспортным узлом, расположенным посреди территории с малым количеством дорог перед началом сезона распутицы, постоянно атаковали город численно превосходящими силами. Ковель был объявлен крепостью.

В окруженном городе находилось более 1000 раненых, и не было возможности их эвакуировать.

И как часто бывало в подобных случаях, когда возникал пожар, вызывали 4-ю танковую дивизию. Но увиденное там не привлекало с точки зрения танковой войны.

Болота, еще болота, вода, снова болота и снова вода. Именно с этим «медведям» пришлось иметь дело в Ковеле. Кажется, ты достаточно внимателен, но затем понимаешь, что недостаточно внимателен: твоя колымага вязнет снова. Огромными усилиями ее освобождаешь, но едва это удалось – надо начинать сначала. Съехать с дороги невозможно вообще, если ты не в подводной лодке! И именно в таких условиях сражались наши танки!

Да – бои, это была борьба как в 1941 году. Наши танки показали себя великолепно; мотопехота не хуже. Вначале нам, казалось, ничего не светило. Все было против нас: погода, дороги и, не в последнюю очередь, русские, создавшие невиданный оборонительный фронт – стальное кольцо – вокруг Ковеля.

Но немецкие солдаты и железнодорожники сражались за Ковель из последних сил, и их надо было вызволить оттуда во что бы то ни стало.

Стальное кольцо разорвано

Полковник Эрнст В. Гофман, командир 12-го моторизованного полка

Небольшое количество немецких солдат и железнодорожников удерживали Ковель почти три недели. Положение окруженных людей с каждым днем становилось все более отчаянным; число убитых и раненых росло, запасы боеприпасов и продовольствия таяли. Медленно, но верно неприятелю удавалось шаг за шагом продвигаться вперед и сжимать кольцо окружения, заставляя оборонявшихся отступать к окраинам города.

Дивизия получила приказ деблокировать окруженный город, пробившись через мощные заслоны неприятеля. Глубокая грязь и снежные шквалы затрудняли наступление.

Тем временем русским удалось в нескольких местах прорвать позиции оборонявшихся. Сначала были потеряны несколько групп домов, затем целые кварталы и некоторые ключевые высоты. С этого момента неприятель имел возможность наблюдать все передвижения окруженных войск. Воздушное снабжение, которому уже мешала плохая погода, столкнулось с мощным зенитным огнем. Транспортная авиация теперь могла летать только ночью. Возрастающие потребности защитников уже не могли быть удовлетворены. Ситуация в окруженном городе ухудшалась с каждым часом.

Русские уже праздновали победу. В листовках и радиотрансляциях, распускаемых слухах и пропаганде, которую вели их агенты, они называли себя хозяевами Ковеля.

2 апреля 1944 года 4-я танковая дивизия оказалась наконец на позициях, откуда в ночь с 2 на 3 апреля смогла перейти в решающее наступление для снятия блокады. Начало наступления было назначено на 4:00 утра. В тот день внезапное начало оттепели и разлив рек превратили все дороги в бездонные ямы. Орудия и боевые машины тонули по оси в грязи. Все усилия по продвижению вперед были сорваны. Потребовалось от 7 до 8 часов, чтобы продвинуться на 2,5 километра. В утренние часы, когда первые цели атаки уже давно должны были быть достигнуты, моторизованная пехота только добралась до своих исходных позиций. Артиллерийские орудия приходилось толкать с большим трудом – сантиметр за сантиметром – по льду, снегу и грязи. Казалось, сама природа была на стороне русских.

Ситуация в Ковеле постепенно становилась критической. Огонь продолжала вести лишь одна немецкая батарея.

Наступление 4-й танковой дивизии было отложено до 4 апреля. Первая оборонительная позиция русских, которую надо было взять мотопехоте, была перелеском в 100 метрах к северу от населенных пунктов Новые Кошары. Два опорных пункта, оснащенные пулеметами и артиллерией, контролировали открытую местность перед линией фронта. Восточный опорный пункт в рабочем поселке Варжик в юго-восточной части леса представлял собой группу домов. В юго-западной части леса располагался другой опорный пункт. Сильная позиция на холме давала оборонявшимся все преимущества, что вместе с сильным гарнизоном делало взятие этого опорного пункта практически невозможным. В роще между двумя опорными пунктами стояло несколько пулеметов.

Основываясь на доступных данных тактической разведки и разведки местности, ночью мотопехота узким клином, один батальон за другим, тихо подошла к центральной части леса. В назначенное для атаки время 2-й батальон под командованием капитана Хайде, шедшего впереди, проник в лес. А примерно через час – уже начало светать – 2-й батальон был к северу от второго опорного пункта.

Приблизительно в то же самое время 1-й батальон после атаки флангов неприятельских позиций вдоль края леса и поворота на восток вышел к Варжику. Взмывшие в небо зеленые сигнальные ракеты стали знаком для артиллеристов, до этого обстреливавших опорные пункты, что мотопехота уже на подходе к опорным пунктам с тыла, чтобы взломать их оборону. Артиллерийский огонь внезапно прекратился. С примкнутыми штыками и ведя огонь с бедра из легких пулеметов и автоматов, два батальона ворвались в опорные пункты. Ошеломленные обрушившимся ранее огнем неутомимых артиллеристов 103-го самоходного артиллерийского полка, застигнутые врасплох внезапной атакой с тыла и парализованные криками «ура!» наступающей мотопехоты, русские солдаты оказали слабое сопротивление, и второй опорный пункт был быстро взят.

Иная ситуация сложилась в поселке Варжик. Неприятель, похоже, быстро сообразил, что не уступает нападавшим в численности и даже имеет превосходство, когда дело дошло до оружия. Русские немедленно пошли в контратаку. Но они не учли упрямства гессенца капитана Хана, командира 1-го батальона. Под смертоносным огнем из всех пулеметов и автоматов неприятельская атака захлебнулась. В ожесточенном ближнем бою за каждый дом враг в поселке Варжик был уничтожен. Два батальона захватили 4 артиллерийских орудия и много пулеметов и противотанковых ружей.

1-му батальону 35-го танкового полка под командованием капитана медицинской службы доктора Шульц-Меркеля, одного из немногих врачей, награжденных Рыцарским крестом, не удалось поддержать атаку, пока переулки не очистили от мин. Саперная рота обер-лейтенанта Нисса, время от времени подвергавшаяся обстрелу из пулеметов, очистила переулки от обширных минных заграждений.

1-й батальон, быстро продвинувшийся на север вдоль восточного края леса, попал под мощный пулеметный и артиллерийский обстрел с хорошо замаскированных вражеских позиций, расположенных в 700 метрах. На мотопехоту обрушился град свинца. Возникли большие потери. Передовой артиллерийский наблюдатель не мог определить точное расположение неприятельских позиций, поскольку его слепило восходящее солнце. Мы вели огонь из всего имеющегося оружия, но безрезультатно. Казалось, что первая атака не достигнет цели – северного края леса.

Командир батальона не мог поверить своим глазам: его резерв, 3-я рота, подошла к высоте 141 метрах в пятистах восточнее. Вскоре после этого рота с громкими криками «ура» ворвалась на неприятельские позиции. Огонь с фланга неожиданно прекратился, словно его выключили. Лейтенант Порис, командир 3-й роты, распознал опасность и, быстро приняв решение, стремительно атаковал через болото. После короткой ожесточенной схватки он смог доложить в штаб батальона: «Войска противника внезапным ударом выбиты с высоты 141; 6 пулеметов и 4 пушки уничтожены. Угроза с фланга ликвидирована. Потерь нет».

Танки вперед!

Из статьи, написанной доктором Хансом Йоахимом Шульц-Меркелем

Моторизованная пехота двинулась вперед снова. Пехотинцы пробивались вперед, пока не попали под прицельный огонь из стрелкового оружия. В этот момент началась наша танковая атака. Пока остальные роты обстреливали опушку, 3-я рота Томми Вильстерманна устремилась к лесу. Танки двигались на максимальной скорости, которую только удавалось выжать из моторов. Когда боевые машины приблизились к мотопехоте, пехотинцы забрались на броню, спрятались за башни и продолжили движение к опушке, где спешились и пошли в атаку на лес. Мы затаили дыхание; до этого момента все шло хорошо. Ни одна машина не была подбита, ни одна машина не увязла, и ни один пехотинец не отстал. В лесу раздавался грохот и стрельба. Затем внезапно все стихло.

Со своих позиций мы слышали звуки ожесточенных боев, доносившиеся со стороны Ковеля. Русские хотели взять город прежде, чем мы успеем туда добраться.

Ночь мы провели перестраиваясь, перевооружаясь, заправляясь топливом и получая продовольственные пайки. Все командиры наших подразделений и частей пришли ко мне в погреб. Около 2:00 мы обсудили предстоящую атаку. Генерал фон Заукен сказал, что фюрер издал новый приказ. Мы должны были пройти вдоль железной дороги в южном направлении. Наш командир дивизии ознакомил нас с обстановкой и сказал о том, что осмеливается приказать наступать там, где, по его мнению, наибольшие шансы на успех с минимальными потерями, а не там, где ему было приказано.

Кладбищенский лес в Дубовой

Танковые роты расположились за железнодорожной насыпью еще до рассвета. Первой целью атаки был населенный пункт Дубовая и заросшее лесом кладбище на его южной окраине. Неприятель разместил в районе много противотанковых, зенитных и артиллерийских орудий, потому атаку следовало хорошо подготовить, если мы не хотели понести большие потери. Мотопехота двинулась в атаку еще затемно, врасплох захватив неприятеля на позициях перед деревней. Танки, которые должны были поддерживать атаку огнем своих орудий, не двигались с места до приказа. Рота танков Pz V «Пантера» из ваффен СС в составе 8 машин была придана мне в подкрепление. Вели они себя не как приданные мне, поскольку в их головах никак не укладывалось, что ими командует военврач. Они получили в приказе часть деревни как цель для атаки и также расположились за насыпью. Но едва начался сосредоточенный огонь, как «Пантеры» рванули через железнодорожные пути на юго-восток. Тем самым они не только сорвали наш обстрел, но и подставили наши фланги неприятелю. И хотя они были быстры, но недостаточно. Русские не упустили представившейся благоприятной возможности. Несколько «Пантер» были подбиты, две из них остановлены. Затем их разбили в куски. Хотя это было горькой пилюлей, вспышки дульного пламени неприятельских пушек показали путь нашей мотопехоте. Одна из танковых рот устремилась на помощь «Пантерам» и мотопехоте на кладбище, в то время как оставшиеся машины продолжили наблюдать с окраины деревни и отвечать на каждую вспышку дульного пламени сосредоточенным огнем. Стало светлее, улучшилась точность нашего огня. Мотопехота перекатывалась с позиции на позицию, получая надежную поддержку наших танков. В этот момент танки и мотопехота также приближались к деревне с севера. Неприятель этого не ожидал. Ожесточенные бои продолжались почти четыре часа, прежде чем кладбище и дорога Брест – Ковель оказались в наших руках.

Со взятием считавшейся неприступной Дубовой был достигнут значительный успех в сражении за Ковель.

Можно было начинать перестроение для атаки на внутреннее кольцо окружения. Мы хотели выдвинуться в 11:00. И снова поступил приказ атаковать на запад от железнодорожной линии. Именно там русские нас и ждали. Там находились их огневые точки, там были их противотанковые орудия. Да, там бы мы лавров не снискали! И снова генерал фон Заукен рискнул головой, – насколько мне известно, не согласившись с первоначально указанными целями атаки, – приказав начать атаку там, где русские не ожидали и где, как он полагал, есть шанс на успех. Мы выступили в 11:30. На чрезвычайно короткой дистанции и на открытой местности вражеские огневые точки одна за другой были уничтожены. Неприятель оказывал упорное сопротивление, но вся его оборона была ориентирована на запад, а мы наступали с северо-востока. Бои за кирпичный завод были особенно ожесточенными. Но ровно через два часа упорных боев мы оказались перед последней преградой. Это был T-34, который подбили отважные защитники города. Подполковник Гофман влез в один из наших танков и двинулся в Ковель. Бородатые мужчины на улицах радостно встречали его. Это были суровые ребята, но слезы счастья текли по их закаленным в боях лицам.

Мы сломали упорное сопротивление с обеих сторон кольца окружения и шаг за шагом разорвали его. Еще до вечера командир «медведей» пробился в штаб командира защитников города. Нас встретил достойный прием, но группенфюрер СС Гилле не хотел признать, что наш генерал сделал все тактически правильно.

Для медсанчасти, у которой во время наступления работы было немного, теперь пришла горячая пора. Дивизионный врач, доктор Пехнер, лично руководил эвакуацией из Ковеля 1500 человек на бронетранспортерах нашей моторизованной пехоты. Дорога превратилась в бездонное болото и вдобавок по-прежнему обстреливалась с юга. В сводке Верховного главнокомандования вермахта от 4 апреля наша 4-я танковая дивизия была особо отмечена.

Странное поздравление с днем рождения

Обер-фельдфебель Лютер, мой старший унтер-офицер медицинской службы, совершил чудо, проведя наш штабной опель «Блитц» через грязь на командный пункт. Мы праздновали там маленькую победу. Генерал фон Заукен пригласил командный состав вплоть до командиров рот. Было тесновато, но уютно. В полночь я вышел под звездный ясный небосвод. Был мой день рождения. В 10 метрах от меня темнел странный предмет, специальный сюрприз – T-34 с угрожающе наведенным башенным орудием.

– Берегись! Гаси свет! – закричал я, побежав к ближайшему танку, чтобы поднять своих людей по тревоге по радио.

Но никто не следил за радио. Наш непрошеный гость стал медленно отъезжать, исчезнув в темноте в направлении пути подвоза предметов снабжения. И я вновь оказался совершенно один. Все искали и охотились за этим T-34 с «панцерфаустами» (фаустпатронами) и противотанковыми минами. Что здесь делал этот русский танк?

Танковый бой в Ковеле

На следующий день штаб батальона переехал на окраину города. Три роты получили боевое задание по обеспечению прикрытия. Одна оставалась в резерве. Днем я едва прилег отдохнуть, как меня вызвали на башню кирпичного завода, куда забрались командир дивизии и начальник артиллерии дивизии, полковник Лаукат. Оттуда были далеко видны тылы неприятеля. По дороге, ведущей на север, шло усиленное движение. Русские что-то замышляли. Командир дивизии очень спокойно произнес:

– Это не грузовики, господа. Сюда движутся танки.

Сначала я подумал, что старик ошибался, так как не мог разглядеть ничего подобного даже с помощью бинокля, а я считал, что глаза у меня были довольно зоркие. Да и Лаукат, всегда уважая мнение генерала, с ним не согласился. В машине была стереотруба. Быстро ее сюда! Разумеется, командир дивизии оказался прав. Я насчитал около 40 танков. А сколько их уже скрылось в лесу? Взгляд на карту позволил мне точно узнать, где они, скорее всего, выйдут. Там, где позиции роты Ланге. Я украдкой взглянул на часы. Роты не включат свои приемники еще 25 минут. Я направил вестового на мотоцикле и сам последовал за ним на своей штабной машине, убедившись перед отъездом, что командная машина также поедет за мной.

Мы рванули на полной скорости, но дорога была ужасной. Командир роты был на позициях своего боевого охранения. Местность была холмистая, поэтому я не мог получить хорошее представление об общей ситуации. И тут все началось. Раздались артиллерийские выстрелы. Срочно в укрытие! Мы въехали в лощину. Пока я раздумывал, умно ли поступил, заехав туда, русский «Шерман» двинулся по склону вниз и сразу повел по нас огонь. Мы выскочили из штабной машины и бросились врассыпную. Я надеялся, что «Шерман» не станет охотиться за отдельными танкистами, когда по соседству развертывался танковый бой. Он отступил. На краю склона я нашел лучшее укрытие за одним из наших танков и мог наблюдать ход боя с близкого расстояния. Я понял, что моя рота все прекрасно делала сама, и направился к своей подъехавшей штабной машине.

Мы прямой наводкой подбили 28 «Шерманов». Поле боя напоминало свалку металлолома. С нашей стороны потерь не было; была одержана отличная победа.

Расставание с 35-м танковым полком

Майор Шульц вернулся из отпуска домой, и меня в связи с другими обязанностями телеграммой вызвали на родину. Мне пришлось проститься с ребятами навсегда. Полк был моим домом в течение четырех с половиной лет.

Руди Майер раздобыл для прощального ужина жареную свинину и нашел для меня место в самолете курьерской службы для возвращения домой. Подполковник Гофман преподнес мне подарок, что было мне особенно дорого, поскольку мы вместе участвовали во многих операциях и прекрасно ладили. Это очень затруднило мой отъезд. Что было мне делать на родине, когда здесь по-прежнему шла беспощадная борьба с врагом?

Это тоже случилось в Ковеле

Ганс Шойфлер

Батальон прикрывал холм к западу от освобожденного города. В течение ночи русскому танку Т-34 удалось просочиться между передовыми постами. Он наделал много шума. Две машины из нашей роты получили боевое задание преследовать этот дерзкий танк и уничтожить его. Мы вооружились всевозможными средствами ближнего боя. Командир дивизии был с нами. Все мы мечтали получить нарукавный знак «За уничтоженный танк», носимый на верхней части правого рукава[104]. Неожиданно прямо перед нами в темноте мелькнула какая-то огромная тень. Это была та самая тридцатьчетверка, которую мы искали. Но что же там происходило? Пехотинцы окружили танк и мирно беседовали. Мы бросились к ним, чтобы узнать, в чем дело. Aвтомобильная полевая кухня из какой-то мотопехотной части завязла в болоте. Водитель машины полевой кухни услышал приближающийся сзади танк и попытался его остановить, чтобы тот помог ему выбраться из грязи. Когда танк подошел достаточно близко, водитель понял свой промах и коротко произнес:

– Мать честная! Это злодей!

Он вернулся и, притащив кумулятивный подрывной заряд, без лишних слов прикрепил к корпусу танка. Взрыв! Готово!

Бойцы хорошо вооруженных противотанковых подразделений не без восхищения обступили парня из нередко критикуемых «кухонных войск».

Генерал фон Заукен покидает 4-ю танковую дивизию

Ганс Шойфлер

Нас отвели с передовой для восстановления боеспособности в преддверии ожидавшегося широкомасштабного наступления русских.

День матери. Во время простой церемонии мы размышляли о наших матерях в Германии, которые заботились о нас. Минутой молчания почтили мы матерей павших товарищей.

Наш командир дивизии, генерал-лейтенант Дитрих фон Заукен, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами, покидал нашу дивизию. Наш 1-й батальон, 79-й танковый разведывательный батальон и штаб дивизии собрались, чтобы проститься с ним. В последний раз генерал произвел смотр войск. Он нашел для нас сердечные слова благодарности и признательности за дни совместного ратного дела.

Его самая высокая награда – Рыцарский крест с мечами – осталась в дивизии. Она была нарисована на всех машинах, начиная от танков вплоть до каждой ремонтной машины, рядом с номером дивизии.

Преемником фон Заукена на посту командира 4-й танковой дивизии снова стал офицер из ее рядов, хорошо известный и уважаемый нами полковник Бетцель.

Прорыв русских в центральном секторе Восточного фронта

Ганс Шойфлер

Вначале мы дислоцировались в южном секторе Восточного фронта. 28 июня первые боевые подразделения дивизии по железной дороге перебросили в центральный сектор для отражения крупномасштабного наступления русских. Ехали мы четыре дня, поскольку партизаны постоянно подрывали железнодорожные пути.

Едва мы выгрузились, нас сразу атаковали русские истребители-бомбардировщики. Прибывший первым батальон Шульца совместно с мотопехотой уже нанес тяжелые удары по наступавшему неприятелю[105]. Дни со 2 по 16 июля в целом можно охарактеризовать как ожесточенные оборонительные бои[106]. Эти бои, происходившие во время ряда отступательных маневров, не из тех, в которых мечтаешь участвовать в составе танковой дивизии. Тем не менее врагу не удалось прорваться ни в одном из мест, куда 35-й танковый полк направляли в качестве мощного моторизованного ударного кулака. Все усилия частей Красной армии опрокинуть нас провалились, и у нас возникало ощущение, что русские просто не хотят с нами связываться. К сожалению, русские обнаруживали благоприятные возможности для прорыва в обход наших флангов, в результате нам снова пришлось отступать, чтобы не оказаться в окружении. Подобные бои часто приводили к самым драматическим ситуациям.

В ходе постоянного отступления на запад полк однажды предпринял энергичный бросок на восток. 3 июля, отделенный лишь течением реки, он вышел на связь с соседней дивизией. Командир дивизии лично возглавил атаку. Наше возвращение в исходный район на следующий день заставило нас преодолевать коридор 20 километров длиной, но всего 2 километра шириной. 1-й батальон 35-го танкового полка пробился, атакуя в лоб, а 2-й батальон 35-го танкового полка обеспечивал огневое прикрытие для отступающей колесной техники.

Ремонтные роты погрузили на поезда не сразу. Расплачиваться за это пришлось позже. Хотя мы не понесли крупных боевых потерь (поскольку удивительно быстро отступили. – Ред.), возникло много технических проблем, которые немедленно не устранялись. В результате количество боеспособных машин стремительно сократилось. Однако ремонтные подразделения творили чудеса. Танки возвращали в строй в самых немыслимых ситуациях.

Это были ситуации наподобие сложившейся 5 июля, когда 1-й батальон был вынужден пойти в решительную атаку всего с 20 танками. Во 2-м батальоне было только 8 танков. Мы должны были остановить наступление неприятеля на южном фланге дивизии. Несмотря на это, оба батальона действовали очень успешно. «Пантеры» подбили более 20 неприятельских танков. 2-й батальон, в итоге ведя огонь всего из орудий 4 оставшихся танков, атаковал сильно укрепленный транспортный узел и взял его. 4-я танковая дивизия была отмечена в сводке Верховного командования вермахта за успешную оборону Барановичей и Слонима[107].

Боевая группа Кристерна в составе 35-го танкового полка, 7-го танкового разведывательного батальона, батальона ваффен СС, артиллерийского дивизиона и саперной роты превратилась в мобильную «пожарную команду». Там, где становилось жарко, ее задействовали как стальной кулак. Координация и кооперация внутри боевой группы была непревзойденной. Мобильные группы бронетехники отражали все атаки неприятеля. Артиллерия заняла позиции рядом с временным полевым складом боеприпасов и вела огонь из всех стволов. Огонь прекращался лишь тогда, когда стволы раскалились докрасна.

В ходе боев подразделения снабжения делали все, чтобы доставить боеприпасы и топливо туда, где они были нужны больше всего. Боеспособные танки сражались на юге… затем на севере… всюду, где противник надеялся на успех…

И снова отступление боевой бронегруппы началось с натиска на неприятеля. Враг попытался обойти нас по заболоченной лесной местности. Но боевая группа Кристерна была вовремя переброшена на выдвинутый фланг, в результате чего запланированные немецкой стороной оперативные мероприятия не были сорваны. Нам даже удавалось урывками поспать. Иногда нас также давали «взаймы» соседним дивизиям.

Тем временем к нам добрались наши ремонтники. В мгновение ока поразительное количество отремонтированных танков вернулось в полк. Капитан Шеффер остался со своей частью восстанавливать здоровье после ранения.

Боевое задание дивизии – не допустить бреши на линии фронта – было выполнено. Была создана новая оборонительная линия. На передовую отправились свежие дивизии[108].

Оборонительные бои на плацдарме Тимковичи

Петер Оберхубер, водитель полкового разведывательного взвода

В начале наступления Красной армии и последовавшего прорыва на центральном участке Восточного фронта нас погрузили в эшелоны и с максимальной быстротой пробросили из города Сокаль в Слуцк. Мы двинулись к участку прорыва форсированным маршем. По обе стороны от дороги обескураженно и понуро сидели солдаты разгромленных соединений. Они устало махали нам, но на их лицах заметно прибавлялось уверенности, когда они видели много танков, двигавшихся на фронт.

4-я танковая дивизия двинулась в атаку всеми силами. Давно мы уже не шли на восток двумя мощными боевыми батальонами.

Я сидел за рычагами рулевого управления танка R-02. Командиром нашего взвода был обер-лейтенант Вернер. Наш экипаж (помимо меня): обер-фельдфебель Хазе (командир), Эбауэр (наводчик), Хеннебергер (заряжающий) и Цвекерль (радист).

Наш разведывательный взвод атаковал вместе с ротой 33-го моторизованного полка. Два танковых батальона полка наступали справа от нас. Мы быстро вышли к населенному пункту на имевшей важное значение железнодорожной линии Барановичи – Минск. Сначала мы оставались там, чтобы прикрыть фланг танкового полка, продолжавшего наступление. Рассредоточились вдоль окраины деревни. Это не заняло много времени, но 4 русских танка уже подходили к железнодорожной линии у деревни. Они нас не заметили.

Мы удачно замаскировались, спрятавшись возле дома, и позволили противнику приблизиться на расстояние 600 метров. В казенной части орудия какое-то время уже находился противотанковый снаряд. Эбауэр спокойно выбирал цель. Два противотанковых снаряда один за другим стремительно вылетели из ствола нашего орудия. Два прямых попадания! Советские танки были объяты пламенем, экипажи спешно покидали горящие машины.

В казенной части орудия уже находился третий снаряд, но пока не было приказа открывать огонь. Наводчик примеривался к цели, потому что два других танка Т-34 отступили. Мы переживали из-за последовавшего неудачного выстрела. Открыли казенную часть орудия, но никак не могли извлечь снаряд. Его безнадежно заклинило. Стремительно откатились за угол дома. Заряжающий, радист и механик-водитель вылезли из танка и шомполом изо всех сил пытались извлечь заклиненный снаряд, что им удалось.

Мы заряжаем еще один снаряд и прячемся за угол дома. Когда два русских Т-34 попытались скрыться за гребнем холма, Эбауэр выстрелил. Черный гриб дыма взметнулся над холмом. Мы тут же бросились вперед и захватили два вражеских противотанковых орудия. Кроме того, мы вызволили из русского плена нескольких наших товарищей.

Мы ужасно гордились тем, что по праву могли нарисовать на пушке три кольца, означавшие три подбитых вражеских танка, три наши победы. И мы добились этих трех побед с трех выстрелов, несмотря на осечку!

«Плавучие острова» сопротивления

Из дневников лейтенанта Ульриха Заксе, командира взвода 4-го танкового разведывательного батальона

29 июня 1944 года. Необычайное оживление в центре[109]. Дивизии приказано быть в полной боевой готовности. Идиллическим дням в резерве группы армий «Северная Украина» пришел конец. Железная дорога на рубеже Львов – Кристинополь (Червоноград). Командир отправился вперед в штабном автомобиле для инспекции участка вдоль Буга в направлении Бреста, местности, кишевшей советскими партизанами, а также дороги, ведущей через Слуцк на восток.

Кобрин – Береза-Картуская… В направлении фронта через опасный участок тыла. Колонны, идущие против направления марша… войска из числа тыловых служб. Дисциплина и вера в собственные силы чрезвычайно низки. Барановичи подверглись бомбардировке. Командный пункт дивизии располагался к западу от Слуцка неподалеку от шоссе.

Работы идут полным ходом. Воинским подразделениям придется вступить в бой сразу по прибытии. Дивизия придана 1-му кавалерийскому корпусу. Офицер нашей дивизионной разведки лихорадочно пытался получить картину того состояния, в котором находится противник.

В нашем расположении появился генерал-фельдмаршал Модель (сменивший 28 июня фельдмаршала Э. Буша на посту командующего группой армий «Центр») – маленького роста, жилистый, поблескивающий моноклем в глазу, энергичный, излучающий уверенность в себе и несгибаемую волю. Бобруйск пал! Минск пал! Но здесь был Модель, командующий группой армий, которую впору было теперь назвать группой армий «Дыра».

Обстановка: Слуцк был сдан нами несколько дней назад. Враг крупными силами приближается к Минску. Прорыв на шоссе западнее нас можно на время остановить, но противник движется по параллельным дорогам с севера и юга по шоссе Слуцк – Брест.

Наши войска пытаются просачиваться через боевые порядки наступающих советских войск в районе Бобруйск – Паричи – река Припять и сосредотачиваются на дорогах. С определенными трудностями слабые немецкие войска сдерживают натиск соединений Красной армии, не давая им расширить участок главного удара по дорогам[110].

Наша задача: будет невозможно отбить обратно Слуцк. При численном перевесе вражеских войск единственный возможный вариант – сдерживать или замедлять наступление противника.

В корпусе были сформированы две ударные группы и сильная блокирующая часть, способная перекрыть все дороги. Одна ударная группа выдвинулась на юг, чтобы остановить там наступление врага. Вторая выдвинулась на север.

Южная группа имела ограниченный успех (то есть некоторое время держалась. – Ред.), но из-за того, что уступала в силах, дрогнула под натиском частей Красной армии. Северная группа, в которую входил 4-й разведывательный танковый батальон, оказалась не в состоянии выполнить поставленную перед ней задачу, потому что у русских был надежно прикрыт фланг. В результате 4-й батальон был отправлен в состав южной штурмовой группы.

В нас клокотала злобная ярость, вызванная тем, что мы не смогли пробиться к колоннам наших войск, отступавших на запад в нескольких километрах от нас и которые нам были хорошо видны[111]. Натиск врага, наступавшего по дорогам, усилился. Наши части, стоявшие у них на пути, были вынуждены медленно, шаг за шагом, отступать на запад[112].

Затем боевые операции совместились, слились… День и ночь, ночь и день. Лишь 4 июля я смог точно назвать дату, потеряв счет дням. Между тем командование приняло решение, вызванное недавними событиями: корпус блокирует наступление противника на двух плацдармах среди пойменных лесов. Наступавшие параллельно колонны вражеских войск соединились, чтобы форсировать реку. Таким образом, имелась неплохая возможность нанести по русским удар, просто обойдя их справа или слева.

Усиленный 4-й разведывательный танковый батальон занял позиции на южном плацдарме, разместившись широкой дугой на речном берегу, недоступном для танков. Наступил обманчиво идиллический вечер. Но так продолжалось недолго. Вдали вдоль дороги горели крестьянские избы. Оттуда доносилась громкая стрельба. Но на позициях нашего боевого охранения – ночная тишь.

Тяжелый драматический день. Он начался с неожиданной танковой атаки противника. Русские танки с ржаного поля выехали на дорогу. Они двигались в направлении нашего плацдарма. Затем исчезли так же внезапно, как и появились. Они даже не вступили с нами в бой. Надо признаться, что у нас не было никаких противотанковых орудий. Наш командный SPW (бронетранспортер) был подбит, когда двигался по полю для установления связи с подразделением штурмовых орудий капитана Адамовича.

Старина Килли, водитель этого бронетранспортера, побывавший во многих переделках, был убит. Наш командир получил ранение. Капитан Адамович, со своими штурмовыми орудиями пришедший к нам на помощь ранним утром, неожиданно был вынужден принять на себя командование всеми войсками на нашем плацдарме. Вечером был получен приказ об эвакуации. Вступив в спор с офицером-подрывником, мы сумели отсрочить взрыв моста до той минуты, когда наш последний танк и наше последнее штурмовое орудие переправились на западный берег.

Новая линия фронта должна была проходить вдоль западного берега. Наш батальон перебрался через Клецк в Несвиж, передвигаясь по живописной сельской местности. По пути нам встретились части венгерской 1-й кавалерийской дивизии. Великолепные войска! Красавцы! Но вот как они будут выглядеть после боя с русскими танками?

Батальон получил несколько разведывательных задач и был отправлен блокировать дорогу, проходившую севернее Несвижа, где наступал генерал вместе со своим 35-м танковым полком, стремясь соединиться с другими немецкими частями и соединениями, которые также оставались «плавучими островками сопротивления», не имевшими контакта друг с другом[113].

Нам не удалось сделать линию фронт целостной. Мы также оказались не в силах удержать западный берег реки Уша и остановить врага, наступавшего севернее Несвижа. Затем корпус, теснимый рвущимся на запад врагом, был вынужден ускорить отступление. Нами были оставлены города Снов и Барановичи.

6 июля. Боевая группа «Лангкау», ядро которой составлял 35-й танковый полк, пробивалась на запад вместе с боевыми частями, снявшимися с позиций, которые располагались на берегу реки Лань, южнее Клецка. Она сдерживала натиск вражеских войск в районе Барановичей, нанеся им серию сильных ударов. Танки получили задание взять на себя роль арьергарда к западу от города, в то время как разведывательный батальон, укрепленный «пантерами», попытался защитить южный фланг корпуса, отбивая удары врага, пытавшегося взять нас в кольцо. 28-я легкопехотная (егерская) дивизия, попавшая в окружение севернее Слонима, с великим трудом избежала разгрома. Но отделение бронеавтомобилей было уничтожено.

11 июля. Разведывательный батальон соединился с 28-й легкопехотной дивизией на левом фланге, установив на короткое время сплошную линию фронта на этом участке. Дождь, дождь, дождь.

В ночь с 11 на 12 июля батальон был переброшен далеко на юго-запад на правом фланге корпуса, где 129-ю пехотную дивизию на восточном краю Беловежской Пущи сильно теснил противник. Ее командный пункт уже находился под огнем советской пехоты. Дивизия не могла самостоятельно выйти из соприкосновения с наступающим врагом.

Разведывательный батальон сосредоточился в лесу, в северной его части, где батальон Петтенберга отвлекал силы противника, наступавшего с востока. Русские войска наступали на участке между нашими позициями и позициями 129-й пехотной дивизии. Мы подпустили их к деревне Лаховицы (Луховицы?), где окружили и уничтожили почти целый вражеский батальон. В результате 129-я пехотная дивизия получила короткую передышку и смогла выйти из боя.

13 июля. Приказ из штаба корпуса разведывательному батальону: «Деблокировать 129-ю пехотную дивизию, находящуюся к западу от нас!»

Батальон атаковал из деревни Студзенки и снова спас 129-ю дивизию.

Трофейные топографические карты позволили разгадать намерения противника. Русские войска собирались наступать через лесной массив Беловежской Пущи и окружить корпус с юга. Мы продолжили движение на запад, встречая по пути отступающую пехоту, которая еле плелась под тяжестью оружия и снаряжения. Лица наших товарищей-пехотинцев были серыми от усталости. Мы отлично понимали, как они себя чувствуют и о чем думают. Хотя мы и не слышали за ревом моторов их слова, но они кричали нам что-то вроде такого: «Торопитесь, танкисты, поскорей выбирайтесь отсюда!»

Двигаемся ночью. В небе над нами появлялись русские «небесные тихоходы» По-2, или «швейные машинки», как мы их называли. Свист сбрасываемых бомб перекрывал гул наших моторов. Наконец мы повернули на юг. На рассвете 14 июля мы добрались до переправы через Нарев, правый приток Западного Буга, близ селения Лука, где, по нашим предположениям, мы должны были сойтись в бою с группировкой советских войск, наступавшей через северную часть Беловежской Пущи, и удерживать тылы корпуса, чтобы тот мог благополучно отступить. Где и когда все это кончится?

Мы знали, что враг силами 200 танков наступает в южном направлении через леса, продвигаясь на Брест. Когда же наш островок сопротивления, теснимый к западу, станет частью сплошной линии обороны?

Прорыв роты Гольдхаммера

Роберт Пенсген, военный корреспондент при 4-й танковой дивизии

Июль 1944 года. Вечером они вошли в деревню – 3-я рота 35-го танкового полка и солдаты 12-го моторизованного полка.

Им приказали покинуть отступающие колонны немецких войск. Они остановили наступающего врага и вклинились в его боевые порядки. Они всю ночь прикрывали отступление своих боевых товарищей на окраине деревни, и противник не отважился (зачем? – Ред.) атаковать их. Русские просто обошли стороной этот неожиданный островок сопротивления.

Боевую группу радиограммой отозвали обратно. В глубоком тылу были созданы новые позиции, благодаря предыдущим усилиям боевой группы. Полученное ею боевое задание по прикрытию отступающих немецких войск было выполнено.

Обстановка была очень серьезная, когда обер-лейтенант Гольдхаммер собрал всех командиров танков. Тяжелые «Пантеры» не могли передвигаться по тем дорогам, где могла пройти мотопехота, потому что мост, по которому им предстояло проехать, был слишком ненадежен и не выдержал бы их вес. Был только один способ отступать – прорваться через клин наступающих русских войск. Для этого следовало двигаться на максимально допустимой скорости, не вступая в боестолкновения с противником. Кроме того, нужно было держаться всем вместе и ни в коем случае не отставать.

По машинам! Завести моторы! Готовиться к маршу! Пока танки, рокоча моторами, выстраивались в одну колонну, русская артиллерия открыла огонь по деревне, которая вскоре запылала. Люки боевых машин были захлопнуты, орудия и пулеметы готовы к бою. Экипажи напряженно ждали нового приказа.

Головной танк лейтенанта Гёрума приблизился к деревенской околице. И тут же на него обрушился вражеский огонь. Поднажми! Будь рядом!

Водители нажали на стартеры и рванули вперед. На спидометрах скорость 30… 40… 45 километров в час. Откуда-то справа грохнул выстрел пушки танка «Шерман». Лейтенант Гёрум мгновенно остановился. Второй выстрел. Третий. Танк охвачен пламенем.

Движение продолжилось. Русские пехотинцы, находившиеся в лесу, неразумно открыли огонь из винтовок. Вперед! Получи! Получи! Впереди на дороге началась безумная охота. Фигурки людей в форме бурого оттенка бросились врассыпную по обе стороны дороги и устремились в колосившиеся поля. Но там прятались в засаде вражеские противотанковые орудия. Ревели моторы наших танков. Из глушителей вырывались языки огня. В воздух взлетали комья земли и облака пыли высотой с дом.

Все башни повернуты направо, «на 3 часа», на поля зерновых, где видны вспышки дульного пламени. Куда бы ни скользил взгляд наводчиков орудий танков и командиров экипажей, они всюду видели грозные дула вражеских противотанковых пушек и других артиллерийских орудий. Они чувствовали удары их снарядов в свои башни и сами стреляли на ходу во все места, откуда могла, по их мнению, угрожать опасность. В эти мгновения остановиться означало верную гибель, это было бы чистое самоубийство. Оставалось лишь полагаться на удачу.

Это была настоящая дорога через ад. Противотанковые орудия находились повсюду. Увернуться от их снарядов было невозможно. Со всех сторон нас окружал огонь и грохот взрывов. Снаряды рикошетом отскакивали от крутых бронированных боков танков в жутких отсветах пламени.

Немецкая мотопехота, находившаяся в окопах, неожиданно навострила уши. Что происходит? Над деревней, занятой иванами, небо неожиданно оказалось расцвечено живописным фейерверком. Над полем со свистом пролетали снаряды, выпущенные из противотанковых орудий, долетая до позиций немецких войск. Неужели русские сошли с ума? Похоже, что они сами запалили свою деревню.

На немецких передовых позициях увидели какой-то танк, объятый гигантским облаком комьев земли и пыли, выскочивший из деревни как одержимый, как будто за ним гнались все черти преисподней. За ним… целая свора таких же стальных монстров, державших дистанцию. «Танки спереди!» – раздается чей-то крик. Этот клич несется от одного окопа к другому. К бою готовилось противотанковое оружие. Какой-то лейтенант, посмотрев в бинокль, неожиданно кричит: «Это немецкие танки! Будьте начеку!»

Он подпрыгивает и размахивает фуражкой. Орудие первого танка нацелено прямо на него. Лейтенанта охватывает страх. Что, если это русские в немецких танках? Однако вскоре откидывается люк боевой машины, и в воздух взлетает вспышка от выстрела из ракетницы. Затем становится видна черная пилотка. Танк остановился в нескольких метрах от пехотинцев. Стремительно открылись люки других танков. Танкисты выбрались наружу и жадно хватали ртом воздух, пытаясь отдышаться после недавней бешеной гонки[114].

Пока они перекуривали, были подсчитаны вмятины от вражеских снарядов на броне их боевых машин. Танкисты смотрели на горящую деревню, радуясь тому, что живы. Это было видно по ним, хотя никто не сказал об этом ни слова.

Танковые бои восточнее Варшавы

На основании сводок 35-го танкового полка

Конец июля 1944 года. 2-й батальон под командованием обер-лейтенанта Ланге (майор Шульц был ранен и отправлен в госпиталь в тыл) непреклонно атаковал врага. Две ночи и день он сражался против численно превосходящих сил противника, пока стоящая позади него дивизия пыталась закрепиться на своих позициях.

После этого измученный батальон отступил, чтобы через час уже начать движение на запад, чтобы преодолеть 105 километров пути. Батальон отступал под натиском русского танкового клина, прорвавшегося здесь на наши позиции.

Мы заняли позиции к северо-востоку от Варшавы, чтобы прорвать кольцо окружения. Мы снова устремились вперед. Несмотря на взорванный мост и вражеские танки, мы взяли город Радзымин. Об этом было сообщено в ежедневной сводке Верховного командования. Ночью 1-й батальон провел охватывающую атаку в восточном направлении.

Мы воевали в составе танкового корпуса под началом бывшего командира дивизии фон Заукена. Советский гвардейский танковый корпус в ходе непрерывных боев был окружен. Потеряв только четыре своих танка, 35-й танковый полк подбил 80 вражеских. Несколько частей Красной армии обратились в бегство. В военных сводках Верховного командования сообщалось о нормализации обстановки. Наступление советских войск на Варшаву захлебнулось.

Вышеупомянутый советский гвардейский танковый корпус был практически уничтожен[115]. В этот самый момент наш полк отвели от линии фронта. Проводим спешный ремонт наших танков. Вскоре мы были готовы к выполнению новых боевых задач.

Радзымин, город близ Варшавы

Лейтенант Райнхард Петерс, командир роты

Начало августа. Большое танковое соединение Красной армии движется к Варшаве. Его надлежало остановить. 35-й танковый полк получил задание взять Радзымин ударом с востока. Батальон «Пантер» должен был стать авангардом, однако его еще предстояло довооружить и заправить топливом. Как это часто бывало, первым был брошен в бой 2-й батальон.

В первой половине дня, когда мы оказались в непосредственной близости от города, казалось, что до него можно дотянуться рукой. Единственная дорога, по которой в него можно было попасть с востока, пролегала по болотистой местности высокого берега реки. Мы заняли позиции для атаки в придорожных посадках, тянувшихся перпендикулярно шоссе. Генерал-фельдмаршал Модель собрал возле моего танка для совещания группу генералов.

Он выразил свое неудовольствие, сказав генералам о том, что продвижение войск проходит недостаточно быстро. Когда настала очередь высказаться нашему бывшему командиру дивизии (теперь командир XXXIX танкового корпуса) фон Заукену, он вынул свой монокль и тихо сказал:

– Со мной у вас это не пройдет, господин фельдмаршал. – И отвернулся.

Мы все украдкой усмехнулись.

То, что нам предстояло, было не чем иным, как классической танковой атакой. Мы должны были цепью преодолеть эту чертову набережную.

Мы наверняка стали бы желанной целью для расчета какого-нибудь советского противотанкового орудия или танка, которые, по слухам, давно исчерпали последние запасы топлива. По правде говоря, мы в это не слишком верили. Я отправил вперед танковый взвод лейтенанта Мольтке.

Вместе с остальными танками мы оставались в засаде, чтобы при необходимости обеспечить огневое прикрытие. Взвод подошел к окраине города, не встретив сопротивления врага. Мы двинулись следом за ним. На рыночной площади я приказал двум танкам проехать по улицам, лучами отходившим от нее.

Мы находились одни возле какого-то костела. Неожиданно до нашего слуха донеслось лязганье танковых гусениц. К нам приближался советский танк Т-34. Он повернул назад свое башенное орудие. Мой стрелок через прицел засек подбитый танк, стоявший на краю площади.

– Бери правее! – крикнул я ему.

Наконец он взял цель в перекрестье прицела. Противотанковый снаряд вылетел из орудия и подбил стального колосса, находившегося на расстоянии 10 метров от нас.

Гродзиск[116]

Лейтенант Райнхард Петерс, командир роты

Мы получили боевую задачу вернуться в окрестности Гродзиска. Обер-лейтенант Кремер атаковал противника силами роты с севера, тогда как я со своей ротой нанес удар на правом фланге.

К западу от этого населенного пункта располагался подлесок. Он позволял нам скрытно приблизиться к цели, что мы и сделали, преодолев примерно 500 метров. Однако это заняло некоторое время. Между тем рота Кремера попала под огонь вражеских противотанковых орудий. Русские сосредоточили огонь по наступающим с севера немецким танкам.

Наши танки проложили дорогу среди молодых деревьев на краю подлеска. После этого мы смогли повзводно отступить и устремиться к противоположному склону небольшого холма. Прикрытый нашим огнем взвод лейтенанта Бадекова вместе с ротой на бронетранспортерах обер-лейтенанта Гейма из 4-го разведывательного батальона перешли в атаку.

Танки и бронетранспортеры наступали на максимально возможной скорости. Я приказал стрелять из всех видов оружия и вести огонь без остановок. Мой замысел сработал, причем так, будто мы находились на учебных стрельбах на полигоне. В мгновение ока мы достигли окраины городка. В облаках вздымаемой пыли русские отступили на восток. Мы подсчитали трофеи. Их казалось 48 стволов – противотанковые пушки, полевые орудия, в том числе 76,2-мм «ратшбум» (дивизионные пушки).

Земля

Мысли простого солдата на большой войне (написано для армейской газеты после сражений лета 1944 года на территории России)

Земля. Земля? Частички земли попали тебе в глаза, когда ты в сердцах соскребал ее с сапог. Ты бездумно забыл о том, что твои предки навсегда легли в эту землю. Из-за своей близорукости не заметил, что эта земля дала тебе жизнь и хлеб, ведь богобоязненный и усердный крестьянин год за годом возделывал ее своими сильными натруженными руками, чтобы она плодоносила и давала тебе пропитание.

Земля. Земля. Чужая земля, которую мы топтали подошвами наших сапог последние пять лет. Земля Польши, Франции, России. Она стонала под тяжестью наших танков, она содрогалась от разрывов снарядов.

Известковая почва Шампани, еще не залечившая ран, оставленных Первой мировой войной, позволила нам, незваным гостям, прошагать по ней. Земля Фландрии, усыпанная могильными крестами наших отцов, не восстала на сынов павших.

Земля. Земля. Чернозем Орловщины. Мы перепахали здешнюю землю и сняли кровавую жатву. Мы вжимались в нее, потому что смерть проносилась у нас над головой. Бичи войны, зародившиеся и вышедшие из недр земли, – железо, порох и свинец – почти два года безжалостно хлестали этот край. Стихии, высвобожденные их мощными ударами и разрывами, слились воедино. Дрожащая земля и рвущийся воздух справляли свадьбу под безумный грохот и вой.

Земля. Земля. Она стала нашим лучшим другом, когда огромная разгневанная армия перешла в наступление с востока. Наши лопаты вгрызались в мерзлую землю под Курском, в твердую глинистую почву по берегам Десны. Мы искали укрытия в белом песке у Днепра и в болотах у Припяти, где затаились зловещая малярия и болотная лихорадка.

Земля. Земля. Возможно, она упадет на твое бледное бескровное лицо, когда судьба внезапно отвернется от тебя. Для твоего окровавленного тела не найдется даже гроба. Лишь холмик земли останется там, где, вырыв в земле твой последний приют, товарищи положат тебя и где навеки упокоится твой прах.

Но не мертвая земля засыплет твое безжизненное тело. Не кладбище примет тебя в свое лоно.

Земля. Земля. Живая земля, бесконечный источник жизни, окружит тебя. Золотая пшеница вырастет из твоих сгнивших костей, а из сердца твоего взойдут, быть может, кроваво-красные маки, их оком ты узришь вечность с того клочка земли, где встретил свой смертный час.

В иной мир вступишь ты, не отрываясь, как и при жизни, от земли. И в земле этой, став ее частью, продолжишь жить, даже когда тех, в кого ты верил и за кого погиб, давно не будет на свете.

Глава 8 Бои в Курляндии

Боевые сводки 35-го танкового полка

9 августа 1944 года. В самый разгар операции в окрестностях Варшавы мы получили приказ о переброске. Русские угрожали Восточной Пруссии с севера. Мы с боями прорвались к польской крепости в Модлин (бывшая русская крепость Новогеоргиевск). Затем стали ждать там прибытия железнодорожного состава.

11 августа. На рассвете первый эшелон направился в сторону Дойч-Эйлау. Потом один за другим пошли остальные эшелоны. Мы ехали по территории Восточной Пруссии и впервые за долгое время снова увидели немецкую землю и наших соотечественников. У нас возникло ощущение, будто мы прибыли наконец в родной дом. В наших сердцах поселилось чувство сдержанного счастья и нешуточной тревоги за судьбу родины. Мы проехали Мемель (Клайпеду) и вскоре пересекли литовскую границу. Через два дня мы прибыли в Скуодас. Здесь мы выгрузились из эшелона и отправились на место сбора дивизии. Местное население – литовцы – спокойно и дружелюбно относилось к нам. Нам приносили масло, яйца и сало, что неплохо разнообразило наш скудный солдатский паек. Однако наше солдатское счастье длилось недолго.

15 августа. Ночью наши танки двинулись на восток. Пейзаж сильно изменился. Здесь все было каким-то мелким: крошечные рощи, «низкорослые» холмы, узкие дороги, узкие мосты, узкие придорожные канавы и всюду бесчисленные речушки и ручьи. Короче говоря, местность эта не подходила для наших танков («больших медведей»). Мы поняли это, проехав всего несколько километров. Но самые большие неприятности для нас представляли узкие, расползающиеся во все стороны дороги и мосты, слишком хрупкие для наших стальных гигантов. Хотя наши саперы были трудолюбивы и совершали поистине титанические подвиги, мы не раз видели рухнувшую переправу или обрушившийся под тяжестью «Пантеры» мост. Приходилось искать объездные пути. Мы снова и снова натыкались на дорожные пробки перед очередными препятствиями.

Но там, где могли пройти танки, не всегда могли пройти топливозаправщики. Поэтому иногда при таком передвижении возникала нехватка бензина. Наконец нам удалось преодолеть 100 километров, отделявшие нас от пункта сбора дивизии. Однако в эту темную ночь случились незначительные, но многочисленные события, которые нельзя назвать подвигами.

Нас почти без передышки бросили в бой на оборонительные позиции советских войск, где мы должны были осуществить прорыв и сомкнуться с нашими частями, располагавшимися севернее. Разведывательные дозоры, отправившиеся перед нами, быстро сориентировали нас. Вражеские войска там были снаряжены совсем иначе. У них оказалось неподсчитанное количество танков, большая часть которых была вкопана в землю. Нам также сообщили, что на этом участке фронта русские задействовали новые танки «Иосиф Сталин – 2». При мысли о том, что у них могут быть легендарные 122-мм пушки, даже самым смелым из нас становилось не по себе.

16 августа. Вечером, когда еще не окончился первый день боев, дивизия была реорганизована. Эта реорганизация стала истинным организационным шедевром со стороны нашего полка.

19 августа. На рассвете было взято местечко Вегеряй. В наши руки попали целые артиллерийские батареи противника. Нами было уничтожено много танков, штурмовых орудий и 60 противотанковых пушек.

Для нас это была новая разновидность войны – бои на ограниченных участках фронта. Это были отчаянные бои за каждую пядь земли. Никаких стихийных атак не происходило. Вместо них велись тщательно спланированные бои на ограниченном пространстве. Те из нас, кто прибыл сюда из России, должны были постепенно привыкать к такой непривычной войне.

Вскоре мы сошлись лоб в лоб с советскими танками «Иосиф Сталин – 2»[117]. Но когда мы подбили восемь таких машин, наш страх перед ними куда-то улетучился. Под нашим огнем эти танки превращались в груду железного хлама с чудовищной башней и похожим на ствол дерева главным орудием.

Русские оборонялись стойко и упорно. Нам приходилось уничтожать их одного за другим. Мы постепенно, километр за километром, продвигались на север. Артиллерийские орудия, «сталинские оргбны», танки, танки и снова танки… По ночам мы немного отступали, а утром наступали снова. Мы наталкивались на одну вражескую оборонительную позицию за другой. Прорыв упорно не получался.

Снова и снова танки расчищали путь пехотинцам. Совместные действия в боевой группе «Кристерн» давали страшный эффект. Моторизованный батальон на бронетранспортерах именовался 3-м батальоном 35-го танкового полка.

Бойцы инженерной роты и 3-го батальона 103-го танково-артиллерийского полка считали себя в составе нашей части. Передовые наблюдатели продвигались вперед на наших танках и быстро и аккуратно корректировали огонь каждый раз, когда у нас возникала в этом необходимость. Этот искренний дух товарищества – его смело можно было назвать фронтовым братством – здорово выручал нас в бою.

Тыловые службы превосходно поддерживали наших солдат, находившихся на передовой. Танки, которые получали пробоины, вмятины и другие повреждения, отводились в небольшие рощи, где ремонтники от рассвета и до заката старательно латали их при помощи сварочных аппаратов и газовых резаков.

Каждый день отремонтированные танки снова уходили в бой. Каждую ночь, несмотря на непрекращающийся вражеский артиллерийский огонь и превосходство советской авиации в воздухе, снабженцы доставляли фронтовикам боеприпасы, горючее и продовольствие. Военные медики также проявляли себя с лучшей стороны, неутомимо занимаясь больными и ранеными. Эти отважные люди с повязками с красным крестом на рукаве всегда получали от снабженцев то, что им было нужно. Врачи тоже погибали и получали ранения на передовых позициях.

И вот наконец соседней дивизии удалось прорваться с боями на север и сомкнуться с нашими частями. Русские изо всех сил постарались помешать этому, предпринимая отчаянные контратаки. При этом был оставлен город Ауце. Мы получили приказ снова взять его.

С неслыханным боевым духом бойцы 4-й танковой дивизии сумели в ходе смелой ночной атаки занять город и закрепиться на позициях в нескольких километрах за ним. В течение нескольких дней мы то откатывались от этих позиций, то снова возвращались на них. Русские всеми средствами пытались закрепиться на этом участке фронта, но это им не удалось.

27 августа. Задача выполнена. Мы соединились с нашими войсками на севере[118]. Бои постепенно прекратились, и наступило затишье. Прямая угроза Восточной Пруссии была ликвидирована.

Отдых?

Основано на боевых сводках 35-го танкового полка

Широкий участок фронта, который мы заняли, необходимо было «облагородить». Танкистов «вооружили» лопатами и кирками и отправили рыть непрерывную линию траншей. Норма была такая – 4 метра на человека в день. В черной форме танкисты были похожи на кротов, торопливо роющих норы.

Настало время урожая. Зерновые все еще оставались на полях и ожидали жнецов. На эту роль снова подошли танкисты. «Операция» началась с поиска сельскохозяйственного инвентаря. Мы также реквизировали лошадей. Косилки, приводимые в действие «жнецами» в черной военной форме, убирали урожай на полях. Затем они приступили к обмолоту. Мы мирно трудились в эти осенние дни, которые постепенно становились все холоднее и холоднее. Было намолочено несколько центнеров зерна.

15 сентября. После ночного марш-броска к месту сбора дивизии командир обратился к нам с речью. Советские войска начали наступление на Ригу. Мы должны были ударить по их флангам в разных местах, имитируя мощное наступление.

Противнику пришлось оголить некоторые участки фронта и вступить с нами в бой. Десять дней операции обернулись крупным успехом[119]. Наступление Красной армии захлебнулось и в конечном итоге остановилось[120].

18 сентября. Кульминацией боев стало сражение за стратегическую высоту 92 к западу от Добеле. Она была господствующей высотой над северным участком дороги. Там возникла брешь в результате атаки противника на позиции соседней дивизии. Танки 1-го батальона и батальон мотопехоты устремились в атаку. Так начался один из самых ожесточенных боев последних нескольких месяцев. Он продолжался почти целые сутки.

Высоту пришлось брать медленно, метр за метром. На ее склонах находились противотанковые орудия и врытые в землю танки. Там также были и тяжелые артиллерийские орудия, и «сталинские оргбны» и минометы. Работали на высоте 92 и русские снайперы. Временами казалось, что взять эту высоту нам никогда не удастся. Днем наше наступление захлебнулось. Тогда мы решили попытать счастья в ночные часы.

В 21:00 поредевшие танковые роты двинулись вместе с пехотинцами вперед. Бой продолжался в кромешной тьме. Несмотря на это, танки смело наступали на врага. Вражеские противотанковые орудия оказались ночью не столь действенны, как днем. Высота представлялась практически досягаемой. Затем все вокруг осветило зарево пожара. Обстановка в мгновение ока изменилась.

С расстояния в 200 метров враг бил по нас, сам оставаясь под покровом темноты. Наши «Пантеры» застывали на месте, превращаясь в легкие цели для вражеских снарядов. В 23:00 атаку пришлось прекратить. Однако полностью от нее мы так и не отказались. Командир 1-го батальона, капитан Гроэ, был тяжело ранен осколком советского снаряда. Командование принял капитан Кнюсперт.

На следующее утро наступление возобновилось. Нам помогали артиллерия, противотанковые гранатометы, самолеты люфтваффе. В 12:00 на высоту 92 обрушился невиданный по мощи огонь из разных видов оружия. Танки и пехота лавиной устремились вперед. Противник снова дал решительный отпор, явно намереваясь любой ценой удержаться на этой стратегической высоте.

Наши первые танки отважно приблизились к высоте. 2-й батальон рванул вперед и в тяжелом бою очистил вершину холма. Сопротивление врага было наконец сломлено. Дивизия быстро закрепила успех боевой группы и пополнила численный состав пехотного батальона.

Господствующая высота под номером 92 была превращена в бастион нашей оборонительной линии.

Фельдфебель Крист подбивает 7 вражеских танков по пути в ремонтные мастерские

Ганс Шойфлер

Высота 92 прочно оказалась в наших руках. Командиром одного из танков, штурмовавших ее, был фельдфебель Крист. В его экипаж входили: Рехард (наводчик орудия), Мелинг (заряжающий), Гитль (водитель) и Фаустманн (радист). Этот танк все время был в бою. В конце концов Крист получил разрешение отвести свою боевую машину в долину, чтобы осмотреть ее и разобраться, какие с ней возникли технические проблемы. Водитель определил, что вытекает машинное масло и плохо работает фрикцион. Танк стал практически неисправным, и его следовало отогнать в ремонтные мастерские.

Командир танка долго ждал такой возможности. Русские штурмовики и бомбардировщики сбрасывали на нас свой смертоносный груз, артиллерийские снаряды по-прежнему перепахивали землю вокруг танкистов. Экипаж предпочитал отсиживаться во время авианалетов в машине. В башне оставался лишь Крист, который постоянно продолжал вести наблюдение. Неожиданно он услышал рокот танковых моторов, доносившийся откуда-то справа. Это заинтересовало его, потому что в лесу, который закрывал ему обзор, находились позиции нашего боевого охранения. Но справа могли находиться только советские танки.

Крист выбрался из танка и пешком направился к нашим пехотинцам. Они ему сообщили, что в лесу напротив своего наблюдательного поста заметили русские Т-34 нового типа. Двигаясь через кустарник, Крист вскоре заметил два вражеских танка. Они стояли на опушке леса у правого склона холма. Фельдфебель вызвал своего наводчика и показал ему цели. Наш «хромоногий» танк осторожно двинулся вперед и занял позицию, выгодную для стрельбы.

Вскоре грохнул выстрел, направленный в первый русский танк. После второго выстрела его экипаж поспешно выбрался наружу, хотя танк не загорелся. Второй Т-34 вспыхнул после первого же выстрела.

В ходе стрельбы Крист заметил вспышки выстрелов еще двух советских танков. Однако они стреляли совсем в другом направлении. Рехард взял прицел немного левее этих вспышек. После того как он выстрелил несколько раз в том направлении, загорелся еще один вражеский танк. Позднее наш дозор обнаружил четвертый подбитый танк. Немецкий танк после этого был отведен на безопасную позицию. В нем остался фельдфебель, все так же наблюдавший в бинокль за окружающим пространством.

Неожиданно он увидел еще два Т-34, находившиеся неподалеку от двух ранее подбитых русских танков. Стволы их башенных орудий были направлены прямо на него. Для немецкого танка дело могло закончиться скверно, потому что вражеские танкисты точно знали, где он находится.

Крист снова призвал свой экипаж к бою. Гитль осторожно двинул машину вперед. Рехард взял в перекрестье прицела русский танк, который навел на них свое орудие. Наводчик орудия поразил цель с первого выстрела. От мощного удара башня советского танка слетела с погона. Сегодня это была пятая победа!

В этот момент неожиданно попытался отступить первый подбитый Т-34. По всей видимости, его мотор все еще был исправен. По танку был сделан последний смертельный выстрел, и он вспыхнул как свечка. В этот момент боекомплект в танке Криста закончился. Два танкиста бросились к другой боевой машине, чтобы принести еще несколько противотанковых снарядов.

Крист не мог поверить собственным глазам. Второй русский танк все еще оставался на прежнем месте, рядом с горящим Т-34, и открыл огонь из своей пушки. Фельдфебель надеялся, что двое его танкистов скоро вернутся и принесут снаряды. Он скрестил пальцы на удачу… и это помогло! Вскоре огнем был объят и шестой вражеский танк.

В еще один Т-34 он выстрелить уже не смог, так как снова закончились снаряды. Его танкисты снова сбегали за снарядами и снова принесли две штуки. И после этого попытался высунуть нос еще один русский танк. Но первым же выстрелом счет побед экипажа Криста увеличился до семи.

После этого русские сочли за лучшее отступить в лес. Немецкая мотопехота смогла наконец вздохнуть с облегчением.

Когда стемнело, Крист и его экипаж прибыли в ремонтные мастерские на своем «хромом» танке.

Бои за Либаву

Основано на сводках 35-го танкового полка

В районе Шяуляя противник начал наступление на Восточную Пруссию[121] и попытался закрепить свой успех захватом портового города Либава (Лиепая). 4-я танковая дивизия была поднята по тревоге и брошена в бой с врагом. Началось сражение в Мажейкяе и Векшняе. После пополнения личного состава танкисты дивизии встали на пути наступающего противника.

В дни боев за Векшняй 2-й батальон был передан под командование майора Шульца, вместе с саперами, которые прибыли эшелоном в числе прочего пополнения. Атака оказалась успешной. Когда мощный огонь противотанковых орудий обрушился на нас с тыла, майор Шульц незамедлительно развернул свои танки назад и двинулся на север, навстречу вражеским войскам, пытаясь обойти их с фланга. Противник был выбит со своих позиций, и угроза окружения немецких частей была ликвидирована.

Капитан Хонштеттер устремился навстречу русской пехоте на своем бронетранспортере, внося сумятицу в ряды врага.

Лейтенант Хельмбрехт наступал на вражеские позиции на своей командирской машине. Врагу был нанесен сильный удар по всей ширине фронта на участке полка. Отдельные советские подразделения сумели спастись лишь благодаря паническому бегству, при котором бросили почти все свое снаряжение.

Наступление на Либаву (Лиепаю) было приостановлено. Враг рвался к границам Восточной Пруссии. Нашим солдатам было обидно, что им приходится теперь сидеть в Курляндии[122], в то время как их родная земля подвергается серьезной опасности. Им хотелось, если это удастся, участвовать в ее обороне. Полк перебросили в район Лиепаи. После изнурительных переходов полк оказался в районе Приекуле. Постепенно все четче становились видны свидетельства неминуемого наступления Красной армии.

Оборонительные бои в районе Приекуле

Полковник Кристерн, командир 35-го танкового полка

27 октября 1944 года. Русские развернули наступление в 7:55 многочасовой артиллерийской подготовкой. Огонь был главным образом направлен на тот участок, где находились наши резервы.

В результате мощной артиллерийской подготовки полк самостоятельно объявил тревогу, не ожидая приказа. Когда в 8:15 штаб дивизии приказал готовиться к наступлению, полк был уже готов. В 10:00 обер-лейтенант Герлах, занимавший вместе с ротой своих «Пантер» передовую позицию, доложил о том, что его атакует многочисленная вражеская пехота, поддерживаемая танками.

Русские заняли господствующую высоту к югу от Приекуле и начали наступление на город. К полудню главные направления наступления советских войск были определены, и изматывающее нервы ожидание закончилось.

4-я танковая дивизия выдвинулась вперед для контрудара в направлении Приекуле. На правом фланге находилась боевая группа «Кристерн», на левом – боевая группа «Гофман». Наш 2-й батальон под командованием майора Шульца сражался на правом фланге. Отделенный от врага непроходимой речкой, батальон был направлен к Приекуле, после чего мы стали с боями прорываться на юго-восток. В 15:00 была взята первая тактическая важная высота. Вечером мы достигли позиций, которые противник захватил утром.

В то же самое время 1-й батальон капитана Кестнера атаковал русские войска впереди нас, а обер-лейтенант Герлах с ротой своих «Пантер» все еще удерживал прежние позиции. Даже когда пехотинцам пришлось отступить, танкисты не уступили противнику ни пяди земли. Они взяли на себя своего рода роль волнореза, противостоящего волнам наступающих частей Красной армии.

Хотя их попытки и потери боевой техники не шли ни в какое сравнение с достигнутым успехом, русские не сдавались. Они снова и снова упрямо наступали на наши позиции.

28 октября. Ночью противник бросил на нас новые танки и стрелковые роты и возобновил бой. В то утро обер-лейтенант Герлах и несколько его «Пантер» находились северо-восточнее Приекуле, в то время как на нас двинулись многочисленные русские танки. После боя, продолжавшегося несколько часов, враг оставил на поле 14 горящих боевых машин.

После того как вражеским войскам не удалось прорваться на нашем участке фронта, они попытались атаковать другие участки. В очередной раз нашему 35-му танковому полку пришлось выступить в роли пожарной команды. За один день русские 14 раз пытались прорвать наши позиции. И каждый раз мы бросались на выручку нашим боевым товарищам.

Для примера следует отметить двух человек из боевой группы. Это были лейтенант Курце, который раз за разом прикрывал пехотинцев и подбил 1 ИС-2 и 2 Т-34. Получив ранение в голову, он упал без сознания со своего места в танковой башне на дно боевого отделения танка, но потом пришел в себя и до самого вечера вел бой с обновленной энергией.

Еще один человек – лейтенант Тауторус. Он занимал позицию в небольшом лесу и уничтожил один за другим несколько вражеских САУ, отбивая атаки русских войск.

Такая обстановка продолжалась четыре дня. Было холодно – стояла минусовая температура. Сеть дорог и местность в целом были проходимы, за исключением низин возле небольших рек и на болотах. На пятый день погода резко изменилась. Температура повысилась на 10 градусов.

В следующие три дня окружающая местность изменилась до неузнаваемости, превратившись в сплошное болото. Что нас ждет? Об этом можно было лишь догадываться. Воевать днем, передвигаться по ночам – вот что нам предстояло. В 6:30 рассвело. Прибыли танки, все заляпанные грязью. В 6:35 они двинулись вперед. В 6:50 они сошлись с наступающими клиньями русских войск и отбросили их назад.

2 ноября, использовав огромное количество боеприпасов, русские попытались снова прорвать нашу оборону. Когда эта попытка в очередной раз им не удалась, они на время отказались от нового наступления. Что же случилось с нами после нескольких дней боев? Командный пункт полка остался на том же месте, что и 26 октября. Русским удалось закрепиться лишь на небольших участках. Наши потери составили 19 убитых и 81 раненый.

Количество наших танков тоже сократилось. Нашим ремонтникам приходилось работать круглые сутки, чтобы отремонтировать боевые машины, которые сразу же снова уходили в бой. Из всякого хлама они каким-то чудом ухитрялись собирать новые машины. Рассчитывать на получение новых танков нам не приходилось.

После тяжелых оборонительных боев командование написало нашему дивизионному командиру генералу Бетцелю:

«В оборонительных боях 4-я танковая дивизия решительно поддержала соседние дивизии, раз за разом используя боевые группы, проявившие беспримерный героизм и настоящее фронтовое братство. Тем самым она внесла большой вклад в сдерживание вражеского наступления в районе Либавы (Лиепаи).

4-я танковая дивизия была одной из лучших, из числа тех, о ком сообщалось в штаб Х армейского корпуса, в отношении правильного командования, боевого духа и взаимовыручки. Именно благодаря этому дивизия добилась таких боевых успехов.

Я благодарю 4-ю танковую дивизию за ее подвиги, совершенные в составе корпуса, и знаю, что она сыграла ведущую роль в боях за оборону Курляндии».

Соображения и сомнения

Ганс Шойфлер

Кто же на самом деле связывает чьи войска? Неужели это мы связываем русские войска на Курляндском плацдарме и не даем им прорваться на немецкую землю и сломить нашу оборону в Восточной Пруссии? Или же это русские связывают нас? Неужели они намерены обмануть нас своими постоянными крупномасштабными атаками? Неужели они считают нас серьезной угрозой для северного фланга своего фронта и поэтому изо всех сил пытаются уничтожить нас?

Или же они на самом деле хотят помешать нам прийти на помощь защитникам оборонительных позиций в Восточной Пруссии? Бои в Курляндии не давали нам времени для раздумий над этими вопросами. Однако сомнения никуда не уходили и постоянно мучили нас. Нам не оставалось ничего другого, как, находясь на расстоянии, посвятить себя тому, что было неотложной необходимостью в этот час испытаний, о чем свидетельствовали нескончаемый грохот взрывов и выстрелов битвы за Курляндию.

Осень 1944 года. Фронт в Курляндии. С передовой – в тыл!

Ганс Шмидт, обер-ефрейтор 8-го батальона 35-го танкового полка

Курляндия, фронт

После попадания снаряда из противотанкового орудия, который – это следует отметить – не причинил особого вреда, нас отправили в ремонтные мастерские на два дня.

19 сентября 1944 года, хорошо отдохнув и пребывая в приподнятом настроении, мы собрались вернуться в расположение нашей роты. То, что нам туда не добраться, мы поняли ближе к полудню. Эта относительно невысокая, всхолмленная во многих местах равнина отлично просматривалась русскими солдатами, о чем мы не догадывались. Они сами дали нам знать об этом, причем особым способом.

Это означало – жми на газ и ищи новую низину. Находясь там под прикрытием, мы устремились в расположение 7-й роты, где обнаружили, что добраться до позиций 8-й роты невозможно, потому что этот отрезок пути простреливался врагом. Нам нужно было дождаться ночи.

Но нам не пришлось ждать наступления темноты, потому что иваны решили предварить наступление продолжительной артиллерийской подготовкой. Нас тут же перебросили на левый фланг. Рядом с нами оказался фельдфебель Мозер. Мы обрушили на противника ураган огня. Русские не осмеливались поднять носа в своих окопах, потому что мы без устали поливали их пулеметными очередями. Мы с удовольствием выполняли эту «работу», поскольку противник не смог, благодаря нашим стараниям, продвинуться вперед даже на метр! Наш боевой дух поддерживало также присутствие ветерана, унтер-офицера Людвига Фритцмана.

Однако мы слишком рано начали праздновать победу! Прямо перед нашим танком ударил в землю вражеский снаряд. Мы дали задний ход, как выяснилось позже, зря. Ударил новый снаряд. Он пробил броню за нашим механиком. Это означало, что русские били откуда-то слева, где, по всем нашим прикидкам, противник не должен был находиться. Надо было уходить! Прочь! Именно так подумал каждый из нас. Когда мы наконец собрались все вместе, нас оказалось только четверо. Фридрих, наш механик-водитель, куда-то пропал.

Он остался в нашей развалюхе! После того как фельдфебель Мозер пустил дым в сторону вражеских позиций, задействовав дымовую гранату, мы смогли подойти к нашему подбитому танку и вытащить раненого механика-водителя. Осколками ему разворотило всю спину[123]. Врач заявил, что механика-водителя нужно срочно отправить в тыл. К счастью, его быстро доставили на эвакопункт на бронетранспортере.

Что касается нашего гордого красавца танка, то от него не осталось ничего, кроме груды закопченной стали.

Курляндия – тыл

Время, проведенное в тыловых подразделениях, лишь предположительно должно было ограничиться несколькими днями, но судьба снова распорядилась по-своему. На этот раз с другой стороны, так сказать с самого высокого наблюдательного пункта. Гауптфельдфебель Шумахер отправил меня и еще нескольких моих товарищей похоронить бойца из нашей роты, умершего на главном эвакуационном пункте.

На следующий день, когда мы вернулись, выбрав тот же самый маршрут, чтобы установить крест на могиле погибшего, случилась эта неприятная история. Мы шли по тропинке. В левой руке я держал трость. Скверная привычка, которая была почти всеобщей, как мне кажется, укоренилась еще в дни Первой мировой войны. Я сжимал в зубах курительную трубку. Тропинка неожиданно свернула в сторону, и передо мной вдруг вырос автомобиль-вездеход. По вымпелу на крыле машины мы поняли, что он принадлежит какому-то высокому начальству, и сразу сообразили, как следует себя вести.

В следующую секунду в нашем внешнем виде все стремительно изменилось. На моей голове уже не было пилотки, и волосы растрепались на ветру. В одной руке по-прежнему была трость. Другой я вынул трубку изо рта и повернулся лицом к автомобилю.

С правого сиденья вездехода поднялся какой-то генерал, сразу давший выход своему гневу:

– Куда идете?.. Кто? Откуда? Из какой части?.. Покажите солдатскую книжку! Отвечайте же!

После этого осыпавшего меня града вопросов я не смог ответить ни на один из них. Однако я коротко сообщил суть нашей боевой задачи:

– Часть: 35-й полк 4-й танковой дивизии.

– Так, так… узнаешь меня?

– Никак нет, герр генерал!

– Что ты сказал? Я не генерал, я генерал-полковник!

Он обратился ко мне на «ты», более доверительно, но в то же время более неистово.

– Так точно, герр генерал-полковник!

– 4-я танковая дивизия несколько дней находится на северном участке и, соответственно, перешла под мое начало! Я генерал-полковник Шёрнер! – После этого он посмотрел на мою голову. – Что это? Такой молодой и такие длинные волосы! – С этими словами Шёрнер повернулся к сидевшему позади него капитану и распорядился: – Пусть укоротит прическу до двух миллиметров!

Я не настолько лишился дара речи, чтобы не суметь все-таки ответить:

– Не сочтите за дерзость, герр генерал-полковник, но мы почти четыре недели были в бою…

Шёрнер резко оборвал меня:

– Что-о-о?! Ты смеешь спорить со мной? Залезай в машину!

Я взял с собой трость, чем, похоже, разъярил генерал-полковника еще больше. Мне оставалось лишь молча выслушивать начальственный гнев. Он пригрозил даже расстрелять меня за мою дерзость[124].

Двум моим товарищам пришлось устанавливать крест без меня, а мне было позволено отправиться к парикмахеру в первый и последний раз вместе с генерал-полковником.

Когда я добрался до штаба, то меня взял под крыло капитан, ехавший в машине вместе с Шёрнером. Парикмахерская была устроена в автобусе, одном из нескольких стоявших там. Должен сказать, атмосфера в штабе оказалась более спокойной и дружественной. Мне бесплатно сделали солдатскую стрижку, избавив от массы волос. До расположения части я добирался пешком.

Предупрежденный моими двумя товарищами, наш гауптфельдфебель уже ждал меня, готовый устроить взбучку. Над моей головой разразилась еще одна буря. Я понял, что теперь все считают меня виноватым, несмотря на то что я не совершил никаких прегрешений. Однако спустя несколько дней мне в порядке поощрения было разрешено вернуться в свой танк. Готов поклясться чем угодно: для нас, танкистов, лучше находиться на передовой, чем в тыловом обозе. Тамошний дух был нам просто не по нутру.

Рапорт роты о боях 28–30 октября 1944 года

Лейтенант Вернер Тауторус, командир 1-го батальона 35-го танкового полка

27 октября 1944 года рота вместе с разведывательным танковым (танкоразведывательным) батальоном, которому она была придана, ускоренным маршем направилась из села Гавиезе в местность к северо-востоку от Приекуле. Когда начало темнеть, рота получила приказ занять позиции для прикрытия наших остальных подразделений возле северного края леса близ местечка Асите и быть готовой помешать прорыву советских войск на север. Задачу мы выполнили без происшествий, и ночь прошла спокойно.

В нашей роте насчитывалось 8 танков. Линия прикрытия протянулась следующим образом: правый фланг упирался в Упите, левый располагался в километре к востоку от озера возле деревни Пелени. Левый фланг поддерживал контакт с подразделениями 30-й пехотной дивизии. Правый завис в воздухе.

На рассвете 28 октября 1944 года началась мощная артиллерийская подготовка – заговорили советские пушки и минометы. Последовавшая сразу за ней атака русской пехоты, появившейся из леса, была отбита. Когда два наших танка попытались двинуться вперед, это им не удалось из-за того, что в горючем оказалась вода. Я приказал им занять выгодные позиции и приготовиться к прикрытию наших войск. Артиллерийский обстрел возобновился.

В 9:45 я отправился на командный пункт командира 1-го батальона 35-го танкового полка, потому что рота снова вернулась в состав батальона. Чтобы добраться туда, я зашагал по тропинке, проходившей возле опушки леса. Вскоре я добрался до дороги возле кладбища (2 километра к западу от здания управы местечка Асите). Я обнаружил, что западная сторона леса удерживается слабыми подразделениями вражеской пехоты. Командира я встретил у дороги близ Аудари.

Я доложил ему о сложившейся обстановке. Моя боевая задача оставалась главным образом прежней, однако в дополнение ко всему мне было приказано прикрывать силами своей танковой роты дорогу на рубеже Асите – Стари, чтобы помешать наступлению частей Красной армии на запад.

Получив вышеназванные распоряжения, я по той же дороге отправился обратно в расположение роты и убедился, что число русских на краю леса увеличилось и они получили подкрепление в виде противотанковых орудий. Стараясь идти как можно быстрее, я смог без приключений добраться до расположения своей роты. При этом я с близкого расстояния (около 50 метров) смог запомнить позиции противотанковых орудий и местоположение пулеметных гнезд. Когда я прибыл на место, началась атака вражеской пехоты, поддержанная танками.

Танки противника наступали на север по дороге, идущей из Асите в Пеленей. Не успел первый танк приблизиться к опушке леса, как тут же загорелся, подбитый нашими бойцами. Остальные 4 танка спешно развернулись и скрылись в лесу. Атакующая русская пехота тоже отступила под огнем наших пушек и пулеметов.

После того как снова наступило затишье, я подробно проинструктировал обер-фельдфебеля Бикса и отправил его с 2 танками на дорогу прикрывать территорию в районе кладбища. Отъехав довольно далеко к западу, танки попали под огонь противотанковых орудий в районе Краси и кладбища. Хорошо изучивший местность Бикс смог добраться до дороги. Танки как раз появились там, и Бикс подбил одно из противотанковых орудий, занявших скрытые позиции на кладбище, которое он заметил, подойдя ближе.

Бикс также разглядел русских пехотинцев, укрывшихся в кладбищенской сторожке. Под мощным огнем его танков им пришлось покинуть это укрытие и отступить. Второе орудие, в котором Бикс опознал противотанковую пушку, находилось к югу от дороги на стратегической высоте возле Лабреняя. Оно было уничтожено. После мощной артиллерийской подготовки русская пехота силами приблизительно одной роты атаковала нас с господствующей высоты. Однако под огнем двух наших танков эта атака вскоре захлебнулась. Контакта с нашей пехотой Биксу так и не удалось установить.

Между тем русским удалось просочиться через позиции нашего боевого охранения и подобраться к сельскохозяйственным постройкам в Упите. Поскольку я не мог позволить себе отвести танки по причине большой протяженности наших оборонительных позиций, то лично отправился на своем танке к этим строениям и, двигаясь безумными зигзагами, рассеял пехоту противника. Под моим огнем красноармейцы спешно отступили в глубь леса. Однако при этом случилось так, что наши личные вещи, хранившиеся на корме, загорелись. Угроза нависла и над запасом боеприпасов для пулеметов. Потушить огонь мы все-таки смогли, и поэтому танк остался на ходу.

Поскольку пересеченная местность делала допустимым повторение подобных случаев, а нашей пехоты поблизости не было, мне пришлось отбуксировать на север два наших обездвиженных танка. Если не считать артиллерийского и минометного огня, остаток дня прошел спокойно. Ближе к вечеру в наше расположение прибыли бронетранспортеры 12-го моторизованного полка. Я выяснил, что наши саперы (79-й танково-саперный батальон) находятся примерно в 300 метрах за нашими позициями. Теперь в моем расположении были бронетранспортеры 12-го моторизованного полка, а слева от нас позиции занимали бойцы 30-й пехотной дивизии.

Мне стало известно, что саперы находились позади нас, но оставались нами не опознаны и никак не отреагировали на действия тех русских подразделений, что просочились на наши позиции. Ночью рота расположилась следующим образом: 4 танка и бронетранспортеры – в Упите, 2 танка под началом Бикса с наступлением темноты отошли от кладбища и сомкнулись с 4-м танковым разведывательным батальоном, который занимал позиции позади меня.

Ночь прошла тихо. Я обсудил назначенное на завтра наступление с командирами 12-го моторизованного полка и саперной роты.

29 октября 1944 года, 5:30. После мощной артиллерийской подготовки 79-й саперный батальон и 30-й пехотный полк атаковали противника. Задача состояла в следующем: 79-й саперный батальон и 30-й пехотный полк после артиллерийской подготовки выдвигаются вперед и выходят к главной дороге к административному зданию в центре Асите. 1-й батальон 12-го моторизованного полка поддерживает наступление огнем минометов и орудий бронетранспортеров. Танки 3-й роты 35-го танкового полка обстреливают противника на краю леса четырьмя осколочно-фугасными снарядами и пулеметным огнем. После этого в бой вступает 3-я рота 35-го танкового полка и поддерживает 1-ю и 3-ю роты 79-го саперного батальона, движущегося к опушке леса.

В 5:29 началась артиллерийская подготовка. Было все еще темно. Отдельные цели распознать было невозможно. Я оставил танк в 200 метрах от Упите, чтобы прикрыть северный край леса. 2 танка обер-фельдфебеля Бикса все еще находились недалеко от кладбища. Вместе с остающимися у меня 3 танками я объехал Упите с запада. В это же время началась атака. Я свернул к опушке леса и открыл огонь.

Тем временем в бой вступили саперы, однако из-за темноты и сложного рельефа местности поддерживать их было трудно. По этой причине я приказал открывать огонь по всем замеченным дульным вспышкам. Из леса противник открыл огонь по саперам из стрелкового оружия и тяжелых пулеметов. Через 15 минут русские открыли по нас огонь из артиллерийских орудий и минометов. В результате наше наступление могло в любую секунду захлебнуться. Чтобы не допустить этого, я выдвинулся вперед и направил 1 танк направо, чтобы подойти к выступающему краю леса.

Рота без происшествий продвинулась вперед примерно на 30 метров. Затем боевая машина, находившаяся справа, попала под огонь противотанкового орудия справа и сзади из района сельскохозяйственных построек, находившихся в километре южнее Упите. Танк получил несколько попаданий, был полностью выведен из строя, и экипаж был вынужден покинуть его. Место, откуда велся обстрел из неопознанного орудия, находилось как раз между Биксом и мной.

Саперы должны были размещаться на оговоренных позициях атаки. Чтобы случайно не открыть огонь по своим, я спросил Бикса, считает ли он возможным, что русские просочатся туда под покровом тьмы. Тот ответил утвердительно. Я отъехал назад, чтобы понять, откуда велась стрельба. Противотанковое орудие было выведено из строя.

В этот момент по радио поступило донесение от танка, стоявшего в обороне слева, – русские атакуют при поддержке танков. Я немедленно сдвинул две боевые машины влево и увидел вражескую САУ, выехавшую из леса. Она тут же была подбита. Через считаные секунды – после того как отправил его обратно на север – был подбит и полностью выведен из строя один из танков нашей роты. Это означало, что в роте осталось всего 4 боеспособных танка. Несмотря на это, нам все-таки удалось отбить атаку противника.

Наша атака силами саперов полностью захлебнулась. Левый фланг саперы временно зашли на позиции противника, однако ими тут же был утрачен контакт с нашими подразделениями на правом фланге.

Наши потери, по всей видимости, были очень высоки. Командир роты 79-го танково-разведывательного батальона прибыл к нам на моем танке; он собрал 15 человек из своей роты и 1-й роты и занял слабую оборонительную позицию на своей первоначальной линии отхода. Это означало, что у нас нет пехотного прикрытия. Огонь тяжелой артиллерии и «сталинских оргбнов» заставил нас изменить позиции и переместиться в сторону сельскохозяйственных построек в Упите.

Поступило радиодонесение от Бикса, известившего нас о том, что русские через лесопосадки в районе Красти двинулись на запад и, не встретив сопротивления, уже достигли лесов севернее Стари.

Ему удалось подбить два вражеских танка, приближавшиеся к дороге, и таким образом остановить русских в этом месте. Получив его донесение, я отправил две мои машины далее на запад. Оттуда я смог наблюдать за наступлением противника и вступить с ними в бой. Мы поразили противотанковое орудие. В это самое время Бикс вел бой южнее того места, где на наши позиции прорвался противник, и уничтожил два вражеских противотанковых орудия и один тягач.

Однако русские вскоре засекли мои позиции и открыли по нас мощный огонь из полевых и противотанковых орудий. Я не смог переместиться на другие позиции из-за особенностей рельефа местности – я находился в районе Яугиеси. Вскоре на наши танки обрушился сильный огонь вражеской артиллерии и «сталинских оргбнов». После того как мы открыли яростный ответный огонь и около часа удерживали наши позиции, а русская пехота приблизилась на расстояние примерно 150 метров к сельскохозяйственным постройкам в Упите, я получил донесение от моих танкистов одной из наших подбитых машин. В нем сообщалось о том, что русские уже заняли лес у меня за спиной и что уже слышен гул их танковых моторов. Поврежденные танки находились в 2 километрах к северу от Упите. В связи с этим я отправил донесение в штаб и попросил разрешения наступать на север, после чего свернуть на юг и занять мою старую позицию. Мое предложение не встретило одобрения на том основании, что контрмеры уже были приняты. Мне приказали оставаться на месте и оборонять занятые мной позиции. Вместе со мной в танке находился командир 3-й роты 79-го танково-саперного батальона. Позднее прибыл действующий командир 1-й роты 79-го танково-разведывательного батальона. Раньше он был командиром 1-й роты того же батальона. Потом попал в плен к русским, но сумел бежать. Он забрался на броню другого танка. Между тем моя позиция сделалась совершенно непригодной для обороны.

Мы оказались под таким мощным огнем русских противотанковых орудий, что были вынуждены отступить и укрыться в складках местности. Однако вести оттуда огонь по врагу было невозможно. Я снова доложил в штаб батальона о сложившейся обстановке и о моей решимости двигаться на север. Другого выбора у меня не было. Мое решение было одобрено постфактум. Прежде чем я успел продвинуться вперед, был подбит и загорелся танк фельдфебеля Эйтеля. Перед нами уже были русские позиции. Двух наших раненых танкистов мы так и не смогли переправить в тыл – ни на броне, ни пешком.

Поскольку я знал, что один танк из штаба полка застрял в грязи на лесной дороге, то возглавил колонну и отправился к тому месту. Вскоре я увидел в лесу много русских пехотинцев. Пулеметный огонь быстро их рассеял. Затем я разглядел штабной танк, а также установленное рядом с ним противотанковое орудие. Получив разрешение из штаба батальона, я поджег этот танк (капитана Хонштеттера), чтобы не оставлять его врагу. Второй танк, находившийся на позиции прикрытия, возглавил колонну, и прорыв на север продолжился.

Пройдя примерно 200 метров, мы наткнулись на колонну русских танков и САУ, которые шли впереди нас. Противник был готов свернуть в лес – направо и налево. Русские тут же заметили нас. С расстояния в 100 метров мы смогли подбить САУ, находившуюся в хвосте колонны. Мы прошли мимо и двинулись дальше.

Обнаружить следы вражеских танков и САУ, свернувших в сторону и скрывшихся в лесу, было легко. Один за другим мы уничтожили их в ближнем бою, подбивая с расстояния от 5 до 15 метров. Русские САУ не представляли для нас опасности, потому что в лесу их было очень трудно развернуть и приготовить к стрельбе. Лишь вражеским танкам удавалось время от времени производить выстрелы в нас. Причинить нам особого вреда не могли, потому что были в состоянии подбить нас, лишь попав в уязвимые части наших танков[125].

Затем я получил сообщение от командира одного из наших танков – у него полностью закончились снаряды. Я подъехал к нему ближе, и когда мы остановились рядом с ним, то передали ему снаряды из башни в башню. Наши стрелки-радисты вели при этом яростный огонь из пулеметов, пытаясь подавить действия вражеской пехоты.

После того как мы поделились боеприпасами с нашими товарищами, мой танк не смог сдвинуться с места, потому что мотор почему-то не заводился. Да и башня поворачивалась очень медленно, причем только в ручном режиме. Пришлось попросить взять меня на буксир и таким образом двигаться дальше.

Обстановка сделалась напряженной. Конца леса так и не было видно. Однако все шло самым лучшим образом. Мой танк буксировали так, что башенное орудие было нацелено прямо на вражеские танки. Мне оставалось лишь нажимать на электроспуск орудия. Мы били по цели до тех пор, пока ее не охватывало огнем. В результате мы истратили весь боезапас, и на последний вражеский танк у нас не осталось противотанковых снарядов.

Мощный осколочно-фугасный снаряд заставил экипаж срочно покинуть танк[126]. Второй снаряд, попавший в открытый люк, вызвал возгорание танка. Оказавшись на опушке леса, мы выстрелили из ракетницы, чтобы обозначить наше местонахождение. Кроме того, продолжалась и связь по радио. Выбравшись из леса, мы вступили в бой с русской САУ. Один из наших поврежденных танков, тот, что находился впереди, подбил его. С момента столкновения с русскими танками и до выхода из леса прошло 20 минут. За это время 2 танка нашей роты подбили 9 русских танков и САУ.

29 октября 1944 года список побед нашей роты был таким:

8 штурмовых орудий (САУ);

5 танков;

7 противотанковых орудий;

2 пехотные пушки;

2 тягача;

1 тяжелый пулемет.

Зимнее наступление Красной армии

Ульрих Заксе, обер-лейтенант 4-го танко-разведывательного батальона

23 декабря 1944 года. Форсированный марш из партизанской местности к юго-западу от Виндавы (Вентспилса) через Хазенпот (Айзпуте) – Шрунден (Скрунда) в район юго-западнее города Фрауэнбург (Салдус). Вчера началось третье сражение за Курляндию.

Позиции у Пампали, где успешно завершилось второе сражение, были совершенно разгромлены под натиском невообразимого количества вражеской боевой техники. Русские еще не успели углубиться в наши тылы. Части 4-й танковой дивизии уже прибыли туда, где на линии фронта образовалась широкая брешь, и начали блокировать – в меру своих возможностей – наступление противника. Там по-прежнему оставались ужасные бреши. Переброска резервов пехоты требовала времени. 4-му танко-разведывательному батальону, быстрому и мобильному, пришлось выдвигаться на передовую.

Совершив стремительный ночной бросок, батальон добрался до населенного пункта Клавас, что на южной дороге, связывающей Фрауэнбург (Салдус) и Шрунден (Скрунда). Это место буквально кишело тыловыми службами, штабами и полевыми запасными батальонами. Казалось, будто здесь яблоку негде упасть, так здесь много народу. По этой причине советская авиация постоянно бомбила этот район. Дороги, протянувшиеся через болотистые низины, были такими узкими, что все перемещения техники приходилось строго контролировать, потому что появление любого встречного транспорта мгновенно приводило к дорожным пробкам. Кроме того, перемещаться по этой открытой местности для обеспечения секретности и защиты от господствовавшей в небе вражеской авиации можно было только в ночные часы.

24 декабря. Вперед на всех парах, съезжаем на обочину и далее на бревенчатую дорогу, уходящую на юго-запад. Болотистые низины перешли в песчаные дюны со скудно насыпанным гравием на дороге, а затем постепенно в леса. Канонада впереди нас усиливалась. Значительно рассредоточившийся разведывательный батальон прибыл в Озоли и занял указанные позиции. Дивизионный командный пункт находился на линии огня в Озоли. Это была линия фронта, соприкасавшаяся с северным авангардом русских. Позиции 12-го моторизованного полка находились слева от Озоли и были обращены фронтом на юг.

Батальон «Пантер» находился справа под углом от него, повернувшись на запад. Он постоянно бил осколочными снарядами по восточному краю леса. Того самого леса, что простирался до окраин Озоли. В лесу было полно русских солдат. Советские войска прорывались к его северному краю. Последние залпы заградительного огня дивизионной артиллерии помешали врагу выйти из леса и прорваться к командному пункту нашей дивизии.

Наши батареи били по самой чаще леса, стараясь накрыть цели в северной его части. Затем они перенаправили свои залпы в западном направлении, прикрывать которое было приказано саперам майора Бойкеманна.

Две разведроты получили приказ контратаковать и в пешем боевом порядке занять участок леса. Первая их попытка закончилась неудачей. Они пытались ворваться в лес по широкому фронту. Из этого ничего не вышло. Однако время поджимало. Нужно было не допустить прорыва русских войск дальше на север.

Однако капитану Кёльшу чуть позже удалось войти в лес с другой стороны. Он достиг указанных позиций, после чего свернул налево и занял оборонительные позиции фронтом на юг. В это же время наше боевое охранение блокировало прорыв к нам в тыл вражеских подразделений неизвестной численности. Поисковые группы после артиллерийской подготовки попытались очистить северную часть леса, участок за участком. В результате после артогня они захватили в плен группу русских солдат.

Тем временем противник прощупывал варианты прорыва своих танковых частей вперед по лесным дорогам, вступив в бой со вставшими у них на пути нашими двумя ротами. Прежде всего, они затрудняли контакт с нашими саперами, занимавшими позиции справа. Ведя под огнем артиллерии работы по оборудованию оборонительных позиций, саперы были вынуждены отбивать атаки противника. В бою был убит командир 4-й роты Клаус Хейм.

Утро 25 декабря. Русские вели заградительный огонь. Большая часть их снарядов падала в гущу леса за позициями наших рот. По всей видимости, они накрывали и своих же – в лесу находились разрозненные отсеченные подразделения Красной армии.

Наша артиллерия орудиями нескольких полков вела заградительный огонь перед позициями. Им приходилось стрелять на столь малое расстояние, чтобы попасть по врагу, что снаряды разрывались в кронах деревьев и причиняли вред своим же солдатам. Залпы «экзекуционной батареи» продолжали обрушиваться на наши позиции.

По причине большого количества стрелявших стволов было невозможно определить тех, кто именно вел огонь так близко. Поэтому пришлось отвести пушки немного назад.

Таким образом, оборону главной позиции приходилось держать главным образом при помощи стрелкового оружия. Расход боеприпасов обеих рот был огромным. Оказавшимся в гуще леса противникам – немцам и русским – приходилось обмениваться бросками ручных гранат. Обер-лейтенант Пиело, командир 3-й роты, был убит. Бронетранспортеры постоянно подвозили на передовую боеприпасы, как позднее подсчитали, 115 тысяч патронов. Обратно в тыл они вывозили убитых и раненых.

Наступил первый день Рождества, который прошел в поистине адской обстановке. Потери наших войск были высоки. У русских потери были не менее ужасными.

Ночью над изуродованным взрывами лесом на какое-то время опустилась невероятная тишина. Затем, при свете луны снова полетели снаряды и пули. Это на помощь нам пришла наша пехота. Где-то вдалеке справа от нас грохотала канонада заградительного огня. Я задумался о том, известна ли им новая тактика русских войск – оставлять в конце артподготовки проходы, по которым их танки могли двинуться вперед. После этого они врывались к нам в тыл неожиданно для наших резервов, ожидавших окончания артподготовки, чтобы броситься в упреждающую контратаку в ответ на атаку, которая должна была начаться с минуты на минуту.

После того как был объявлен сбор, мы выдвинулись к месту выполнения новой боевой задачи. Южнее города Тукумс возникла дьявольски сложная оперативная обстановка. Невнимательность нашего авангарда привела к тому, что мы сбились с пути. Мы пошли в неправильном направлении и неожиданно прошли мимо той части леса, где разыгрывалась вчерашняя драма. В лесу теперь стояла непривычная тишина. Надеждам противника прорваться на этом участке фронта не удалось осуществиться.

Прыжок через Балтику в Данциг

Ганс Шойфлер

В то время как мы отчаянно сражались на Курляндском плацдарме, проливая кровь на чужой земле и теряя последние остатки сил, в Восточной Пруссии разыгрывалась другая драма. На русских плацдармах у Баранува и Варки[127] зазвучал похоронный звон для нашей группы армий «Центр»[128].

Враг наступал в направлении Бромберга (Быдгощ), Позена (Познань) и Силезии. Миллионы женщин, стариков и детей в панике устремились по заснеженным дорогам на запад и север. Русские танковые части давили гусеницами этих беженцев или оттесняли на обочины[129]. «Коричневые» функционеры уже давно начали заботиться прежде всего о себе, бросив гражданское население на произвол судьбы[130]. Несчастные беженцы, главным образом гражданские лица, были предоставлены самим себе и сильно страдали от непогоды и жестокого обращения русских войск. Они были слабы, беспомощны и неорганизованны.

Такой была обстановка, в которой мы оказались, когда ночью 21/22 января 1945 года в порту Либавы погрузились на борт корабля «Пруссия».

Глава 9 Сражения в Западной Пруссии

Конвой в Данциг

На основе дневников Ульриха Заксе, обер-лейтенанта 4-го танкового разведывательного (танкоразведывательного) батальона

22 января 1945 года. Мы оставили тяжелое вооружение в Курляндии, передав его войскам, которые продолжали здесь сражаться. Оповещение об опасности атаки подводной лодки, слишком мало спасательных жилетов. Вряд ли какие-либо спасательные шлюпки в зимней холодной Балтике помогут от обстрела кораблей. Глубинные бомбы и суета эсминцев эскорта. Вновь оповещение – подводная лодка! Воздушная тревога! Еще одно оповещение о подводной лодке.

Пирсы Данцига, 80 замерзших насмерть детей выгружали из эшелона беженцев из Эльблонга – это было наше первое впечатление. Страдания матерей. Город заполнен беженцами. Бомбардировки. Нескончаемые воздушные тревоги. На юг, быстрее на юг! Через глубокие сугробы по дороге вдоль западного берега Вислы. Через Нойенбург. Колонна призраков из женского концентрационного лагеря двигалась на север. Слева, на противоположной стороне реки, равнины Восточной Пруссии, местность, открытая для неприятеля. Когда здесь появятся танковые авангарды русских?

Тонкая линия немецкого боевого охранения, через которую колонны беженцев идут во всех мыслимых направлениях. Звуки боя доносились с юга. Дорога обстреливается. На юг, на юг! Грауденц (Грудзёндз) окружен, Бромберг (Быдгощ) окружен. Учебный полигон группы армий превращен в гигантскую свалку военного имущества, которое уже не может быть вывезено. Сражения на юго-востоке. Посередине все больше и больше колонн беженцев. Мы пронеслись через населенный пункт Швец (Свеце), за который шел бой. 4-й танковый разведывательный батальон с большей частью своих бронеавтомобилей шел впереди широко рассредоточенными боевыми порядками и развернулся на юг к занятой неприятелем стороне дороги Швец (Свеце) – Тухель (Тухоля). Оборонительный бой с неприятелем, поворачивающим на север и действующим как подразделение флангового охранения основных сил русских войск, устремившихся в направлении города Шнайдемюль (Пила). Другие бронеавтомобили были использованы вместе с 33-м моторизованным полком, который наступал в районе окруженного неприятелем Бромберга и которому удалось пробиться к находившемуся там гарнизону. Вражеским танкам удалось продвинуться по дороге Верхняя Силезия – Готенхафен (Гдыня) на север. Затем они повернули на запад по дороге Швец – Тухель. 1-я заградительная бригада полковника фон Унхольда была блокирована к востоку от Тухеля (1-я заградительная бригада. Более подробную информацию можно найти на: , panzer-archiv.de/viewtopic. php?p=103472#103472. – Пер.).

Начиная с середины февраля 1945 года далеко на западе отделение бронемашин «Лухс» следило за широкомасштабными перегруппировками неприятеля вдоль реки Брда в направлении Накеля (Накло) и пограничного района на линии от Тухеля (Тухоля) до Каммина (Камень-Краеньски) примерно на 40 километров. Как часто бывает в подобных случаях, радиосообщения противника давали ясную картину положения; и столь же привычно неприятель «забивал первые колышки» постепенно формирующегося фронта по берегам реки, вдоль которой протекал поток могучего прорыва на запад. Неприятель видел потенциальную угрозу своим флангам и бросил недавно сформированные соединения Войска польского на фронт вдоль южного края Тухольских Боров.

Оставшиеся подразделения разведывательного батальона устремились в Кониц (Хойнице), где были полностью переоснащены новыми, только что с завода боевыми машинами. 35-й танковый полк получил совершенно новые дополнительные «Пантеры». Удивление вызывало то, как подобное организационное чудо оказалось возможным, поскольку сообщение с рейхом шло по узкому коридору вдоль померанского побережья по единственной железной дороге восток – запад. Недостаток топлива заставлял в ходе короткой, но отнимающей массу времени поездки в Тухель (Тухоля) производить разгрузку эшелона. Только так можно было взять на борт достаточное количество топлива, необходимого для запланированных действий в бою.

Восьмиколесные бронеавтомобили – тропические модификации с дизельными двигателями, – предназначавшиеся для окруженной 24-й танковой дивизии в Восточной Пруссии, экипажи 4-го танкового разведывательного батальона были под впечатлением от них[131]. Они позволили нам увеличить радиус разведки на сотни километров, поскольку дизельного толпива у нас было много (очевидно, запасы военно-морских сил. – Ред.).

4-я танковая дивизия нанесла удар силами новых танков от Тухеля на юг. Машины обкатывались в бою. Наступление набирало силу в ожесточенных боях, но затем увязло в массе войск неприятеля, приготовившегося к наступлению на север. Справа от нас крупное наступление на Кониц (Хойнице) было отражено. Между дивизией и разведывательным батальоном, спешно переброшенным на правый фланг полевой армии, оборона подразделений в ходе ожесточенных боев была прорвана. 4-му танковому разведывательному батальону успешно удалось оказать сопротивление между Каммином (Камень-Краеньски) и Гросс-Цирквицем, но вскоре он отрезан. Началась гонка между батальоном, получившим приказ вернуться в дивизию, и передовыми танковыми частями Красной армии по направлению к Коницу (Хойнице). Батальону, чтобы вернуться в Тухель (Тухоля), пришлось двигаться по единственной дороге на север, даже несмотря на то что путь был окольный. Зенитки в Конице уже вели огонь по наземным целям в городе, вражеские танки также вели ближний бой. Затем последовали уличные бои в Конице. Кониц горел. Русские уже были в Конице!

Оснащенный бронеавтомобилями с длинноствольными пушками разведывательный батальон 7-й танковой дивизии генерала Мауса, вырвавшись из русского окружения в Восточной Пруссии, выдвинулся к Коницу с востока[132]. В то же самое время 4-й танковый разведывательный батальон отошел от города, направившись к югу от Тухеля.

Последнее сражение в Тухеле. Мощные неприятельские танковые силы шаг за шагом прорывались вперед, на север. Разведывательный батальон оборонялся в Кельпине и с севера, проскакивая с одной высоты на другую. Восьмиколесные бронеавтомобили с короткими 75-мм орудиями стояли на пути тяжелых русских танков, бок о бок со штурмовыми орудиями нашего противотанкового батальона.

С восемьюдесятью выстрелами на борту унтер-офицер Янсон устремился в еще одну очередную схватку. Он один за другим быстро выпускал снаряд за снарядом из орудия, пока не получил прямое попадание, которое разнесло его машину на куски. Мы никогда больше не увидели его лица под копной седых волос. Остальные не могли позволить себе посмотреть ни вправо, ни влево. Они стреляли и стреляли, и поддерживали разношерстные боевые части, медленно отходившие на север, пока сложившееся положение не потребовало отступления фронта через Хохкельпин в район около Хайдероде (Черска).

Дивизии, прибывшие морем из Курляндии, на которые возлагались немалые надежды, тем временем также шли к своей гибели. Пока же они закрепились на новых позициях севернее, проводя постоянные контратаки силами имевшейся бронетехники.

Появился резервный танковый разведывательный батальон «Мюнхен». Как он добрался сюда из Мюнхена? По угольной дороге! Русские тем временем обошли его и угрожали ударом с нового направления прежде, чем тот вступит в дело. Разведывательный батальон был направлен далеко на восток, его усилили несколькими танками Pz V «Пантера». Под Кёнигсбрюком он вступил в бой с неприятельскими силами по обе стороны железнодорожной линии и отбросил их. Но локальный успех не помог. Русские прорвались слева.

Оборонительные бои в Тухеле (Тухоля)

Петер Оберхубер, обер-ефрейтор и механик-водитель танка в 6-й роте 35-го танкового полка

С конца января мы снова были на немецкой земле. Мы оставили танки в Курляндии. Из Готенхафена (Гдыни) экипажи доставили на полигон Грауденц (Грудзёндз). Мы находились в грузовиках. Абсолютно незащищенные, мы страдали от жуткого холода и резкого восточного ветра. Здесь мы получили новые танки. 2-й батальон получил Pz IV и роту штурмовых орудий[133]. 1-й батальон получил «Пантеры», а одна его рота – «Ягдпантеры». Мы во 2-м батальоне смотрели на боевую мощь 1-го батальона с некоторой завистью. Затем мы вернулись в Тухель (Тухоля). Население встречало нас дружелюбно.

Мы день и ночь вели с русскими ожесточенные оборонительные бои. Два-три раза в день мы проводили контратаки, пытаясь остановить наступательный порыв Красной армии.

13 февраля 1945 года. Мы маршем прошли через Тухель на юг. Дорожный указатель свидетельствовал о том, что мы на окраине Либенау (Любево). Усталые и измученные солдаты из авиационной части сидели у обочины дороги. Они приветствовали нас, зная, что без нас наверняка будут захвачены в плен русскими.

Мы прошли под железнодорожной линией, а затем увидели красные трассы летящих в нас противотанковых снарядов русских. Нам противостояло сильное бронетанковое подразделение неприятеля. 6-я рота развернулась повзводно и заняла огневую позицию на обратном скате высоты. Только командиры танков могли наблюдать за происходящим с возвышенности. Командир взвода приказал не открывать огонь без его команды. Первые 3 русских танка прощупывали дорогу по склону. Впереди, безошибочно узнаваемый благодаря своей массивной башне, шел танк КВ-2[134]. Как внезапный удар грома с 50 метров грянул наш огонь. Три вражеских танка загорелись. Их экипажи выскочили наружу. Танки, следовавшие за ними, быстро развернулись, но попали под фланговый огонь другого взвода 6-й роты. Они спасались бегством настолько быстро, насколько могли, и поспешили скрыться в деревне. Мы получили приказ преследовать их и атаковать этот населенный пункт. С нами находился танк Pz VI «Тигр», приданный полку на некоторое время. Я не знаю, откуда он взялся. Внезапно прибился к нам и остался.

Мы сначала попытались пойти в лобовую атаку, но не получилось, поскольку по нас палили из-за каждой кочки и куста. Поэтому мы обошли деревню и атаковали с фланга. «Тигр» очень нам помог, так как из своего 88-мм орудия был способен уничтожать русские танки с дистанции 2 тысячи метров. Мы не смогли войти в деревню и под этим углом, поскольку неприятелю быстро удалось сконцентрировать огонь против нас. В результате мы пошли дальше, обходя деревню с тыла, и начали наступление с самого юга. Но к тому времени стемнело. Плоская равнина была обманчивой. Внезапно земля под моим танком провалилась. Оказалось, что подо льдом был ручей. Вода хлынула в люк механика-водителя. Мы едва не перевернулись. Только благодаря определенной доле везения и сообразительности мне удалось выбраться. Но «Тигр» – наша гордость и радость – безнадежно увяз вследствие своей огромной массы. У нас сердце обливалось кровью, когда мы получили приказ отходить на исходные позиции и взорвать «Тигр»[135].

14 февраля. Мы выстроились полукругом вокруг Тухеля для его обороны. Наш танк занял позицию в 100 метрах перед опушкой леса у дороги, скрытый придорожным деревом. Русские уже ждали нас здесь. Мотопехотинцы успели отойти. Было тихо, даже слишком тихо. Мы глядели во все глаза. Внезапно что-то задвигалось между старым лесом и молодыми деревьями. С десяток бойцов в грязно-коричневой форме на канате тащили на огневую позицию 45-мм противотанковое орудие. У нашего заряжающего было достаточно времени, чтобы хорошенько прицелиться. Едва русские начали раздвигать упоры лафета, он выстрелил. Когда дым у жерла орудия рассеялся, противотанкового орудия больше не было.

Мы полагали, что нам не придется больше беспокоиться об этом месте, но ошиблись. Всего через полчаса на то же место красноармейцы стали выдвигать еще одно противотанковое орудие. Лучшего времени для этого они придумать не могли. На протяжении двух часов мы уничтожили четыре противотанковых орудия русских в одном и том же углу леса.

О чем они думали? Должно быть, считали, что мы спим!

Мы, несомненно, стали у них бельмом на глазу, поскольку блокировали дорогу в город. Постепенно наступала ночь. Мы полагали, что русские будут ставить очередное противотанковое орудие против дороги под покровом темноты. И не ошиблись. Хотя мы почти ничего не видели, мы могли слышать их шумные передвижения. Командир танка дал указания нам и танку, находившемуся позади нас. Когда мы явственно расслышали, как лафет орудия ставят на дорогу, никаких сомнений больше не оставалось. К тому моменту кумулятивный боеприпас уже был в казенной части; дистанцию установили на 100 метров. Танк позади нас выпустил в воздух осветительную ракету. Окрестность озарилась практически как днем. И прямо перед нами… приблизительно в 100 метрах стояло 92-мм[136] тяжелое противотанковое орудие, которое хотели выкатить на нас. Прежде чем погасла осветительная ракета, это мощное орудие было уничтожено. В конце концов русские прекратили свои попытки.

В 1:00 танки 6-й роты собрались и эвакуировались из Тухеля.

15 февраля. Мы закрепились на господствующей высоте силами 5 танков, прикрывая все четыре стороны. Мы могли обозревать сельскую местность на 5–6 километров. Русское пехотное подразделение маршем шло в нашем направлении. Это было ровно в полдень. Появилась и полевая кухня. Колонна остановилась, и русские солдаты со всех сторон устремились к полевой кухне. У нас тоже заурчало в животах. Командир танка закричал что-то о том, чтобы испортить им обед, и указал на русских примерно в 1700 метрах под нами. Первый осколочно-фугасный снаряд упал в 200 метрах от полевой кухни. Думаю, наводчик поступил так преднамеренно. Не в обычаях у нас без предупреждения стрелять по солдатам, мирно принимающим пищу. Но русские не отреагировали. Затем он послал еще один осколочный снаряд – на этот раз гораздо ближе к машине. В конце концов русские рассыпались в разные стороны, как стайка испуганных цыплят. Третий выстрел оказался прямым попаданием. Возле кухни никого не осталось. Мы немного отошли, скрывшись за склоном.

К нам прибежал мотопехотинец и доложил, что русские танки движутся по долине под нами. Мы не могли их видеть с нашей позиции. Поэтому командир танка отправился с бойцом на другую сторону. В бинокль он мог отчетливо видеть, как русские экипажи маскируют свои танки соломой. Мы двинулись по склону и вернулись на высоту, так чтобы контролировать долину. Однако мы не удержались от выдвижения вперед. Но я не выключал мотор, чтобы при необходимости снова отойти за склон. Дистанция составляла около 1000 метров. Командир танка приказал открыть огонь; наводчик прицеливался. Первый снаряд стал прямым попаданием. К сожалению, ветер нам не помогал, поэтому прошло много времени, прежде чем пороховой дым рассеялся. Немало времени заняло и прицеливание на вторую цель. Второй выстрел также оказался прямым попаданием. Но прежде чем в прицел попал третий танк, в долине внизу сверкнула яркая вспышка. Я автоматически сменил позицию и дал газу. В следующий момент рядом с нами взметнулся взрыв. Русский снаряд зацепил гусеницу, прошел сбоку корпуса, искорежил грязезащитные щитки и фальшборта[137]. В грязезащитных щитках у нас были два фаустпатрона, они взорвались и подняли невероятное количество дыма. Дым проник в отсек экипажа, и я подумал, что танк загорелся. С большим трудом мне удалось вылезти из люка, так как башня была в плохом положении. Новый снаряд просвистел над антенной. Когда я заполз за склон, весь экипаж уже собрался там. Первым делом мы оглядели друг друга, чтобы удостовериться, что все в порядке; несмотря на серьезность ситуации, мы рассмеялись. Все стояли в шлемофонах и с микрофонами, шнуры от которых развевались на ветру. А наш танк полз, словно ведомый призраком, вниз по склону. Он не остановился, пока не достиг нижней точки, а затем, ревя мотором, полез вверх. Прежде чем вылезти, я нажал на газ!

Затем мы осмотрели повреждения танка и принялись за ремонт. Радист соединил провода. Башня не поворачивалась, так как фальшборт был разворочен.

После этого мы отправились в более тихое место. Я начал работать кувалдой с длинной рукояткой, пытаясь забить крепежные скобы фальшборта, чтобы башня снова могла поворачиваться. В самый разгар этих усилий вблизи разорвался снаряд, и я получил осколок в горло.

Но мы смогли избежать окружения и без происшествий пробиться к своей 6-й роте.

Дневниковые записи

Ульрих Заксе, обер-лейтенант и адъютант 4-го танкового разведывательного батальона

С конца февраля до начала марта шли ожесточенные оборонительные бои к северу от Хайдероде (Черск), в районе городка Лонга (Лаг) и вдоль реки Шварцвассер (Вда). Внезапный удар неприятеля по мосту в последний момент удалось предотвратить быстрым рывком вперед. Враг понес большие потери. Лонг тем не менее был сдан. Ночная атака на Лонг танка лейтенанта Гселля провалилась. Командир этого устремившегося вперед танка был смертельно ранен. Затем мы вызволили из вражеского окружения резервный разведывательный батальон «Мюнхен». Контратаки следовали одна за другой. Мы помогали отважно сражавшейся пехоте. Генерал 83-й пехотной дивизии с карабином в руках находился среди своих людей. Его глаза расширились от удивления, когда мы прибыли. Свои танки? Такое еще бывает? Они смеялись, плакали, размахивали руками и стреляли. Нет, товарищи, мы штурмовые орудия. У нас есть лишь шасси для орудий, а не танки. Мы спешились, чтобы начать контратаку! Лейтенант Штор был убит, унтер-офицер Флуршютц был убит. Потери и снова потери. Батальонный командный пункт был рядом с «деревом 17», согласно карте, где-то в лесу.

Никакой артиллерийской поддержки и никакого топлива для доставки боеприпасов. Время от времени несколько снарядов доставлялось на передовую, на бешено подгоняемых затравленных лошадях. Вражеские танки на передовой! У нас еще были танки! Но батальон «Пантер» пришлось отвести далеко на северо-запад в район Драмбург – Бютов (ныне Бытув), где неприятель угрожал прорваться к Балтийскому морю. Граф Мольтке, невысокого роста, был по-прежнему с нами. У него был единственный танк Pz IV. Он отправлялся туда, где был нужен. С громыхающими глушителями он носился взад и вперед, день и ночь напролет. Этот верный, хотя побитый драндулет издавал шуму за целый батальон.

В середине (к концу первой декады. – Ред.) марта 1945 года Бютов (Бытув) пал. Фронт, проходивший по линии Бютов – Берент (32 км к востоку от Бютова), удержать не удалось. Прорыв русских танков к Балтийскому морю удался в районе Штольпа (ныне Слупск)[138]. Плацдарм Данциг оказался в осаде[139]. Наша боевая задача была ясна: удерживать позиции вокруг Данцига; позволить сотням тысяч беженцев эвакуироваться на запад по морю. Было жизненно необходимо оставить открытой эту возможность для этих людей.

Из района боевых действий юго-западнее Бютова мы захватили с собой 1700 литров топлива из картофельного спирта для применения в качестве обычного топлива. Мы маршем двинулись в Дамерков (ныне Чарна-Домбрувка), оставили вспомогательные подразделения и обозы в Лауэнбурге (ныне Лемборк), после чего отправились в Картхаус (ныне Картузы). Подразделения разведбатальона сформировали большую дугу к югу от Картхауса. «Пантеры» выдвинулись в тот район, чтобы прорваться к отрезанной неприятелем колонне беженцев. Русские ударили с юга и прорвались на север восточнее Картхауса. Неприятель взял Зеефельд, который был полон беженцев. Началась паника. Из резервных запасов крепости Данцига доставили 15 тонн топлива, чтобы оживить танки.

Прорыв русских в районе Зеефельда был блокирован усилиями майора Тольке. Картхаус эвакуировали за ночь. С огромным трудом дивизия пробилась из Зеефельда в район Готенхафена (Гдыни). Боевая группа Тольке застряла без топлива в 30 километрах в глубине неприятельской территории на перекрестке; ожидая подвоза топлива, его бойцы подбили немало неприятельских танков. Отважный прорыв наших танков через позиции врага позволил доставить окруженным подразделениям топливо и удерживать русских на расстоянии, пока не закончилась заправка. Лауэнбург (ныне Лемборк) был в руках врага. Подразделения, переброшенные туда по железной дороге, прорвались к Готенхафену (Гдыне).

Подразделения нашего разведывательного батальона рассредоточились на широком фронте вокруг Готенхафена (Гдыни) – Данцига (Гданьска). Остатки 2-й полевой немецкой армии ожесточенно сражались против наступающих русских армий. Погрузка на суда шла без остановки, день и ночь, несмотря на панический страх гражданского населения с момента торпедирования «Вильгельма Густлоффа» с тысячами беженцев на борту[140]. Бомбардировщики, волна за волной, сбрасывали свой смертоносный груз на Данциг. Драконовские меры, принимавшиеся военной полицией и военными трибуналами, помогали сдерживать хаос в осажденном городе. Город обстреливался артиллерией.

Разведывательный батальон вместе с подразделениями 72-го моторизованного полка вел невероятно ожесточенные оборонительные бои на окраинах Леезена в городском районе Данцига. Все 3 наших противотанковых орудия были уничтожены после того, как они подбили 6 вражеских танков и уничтожили их экипажи. Мы отошли через Эмаус и пригород Шидлитц к цитадели. Бомбы, бомбы, бомбы. Плотный огонь всех зенитных орудий крепостей Данцига и Готенхафена и тяжелых корабельных батарей в Данцигской бухте встречал вражеские танки, сосредоточившиеся в Кёльне. «Королевские тигры» и «Ягдпантеры» подбивали по 90 вражеских танков каждый день[141]. Несмотря на это, было невозможно помешать прорыву русских через Гросс-Катц к Адлерхорсту. Плацдарм был рассечен надвое. Гарнизон Готенхафена (Гдыни) вышел для последней схватки на бастионе Оксхёфтер-Кемпе. Генерал фон Заукен стал исполняющим обязанности командующего 2-й армией.

Вперед с фаустпатронами!

Ганс Шмидт, обер-ефрейтор в 8-й роте 35-го танкового полка

5 марта 1945 года 8-я рота провела последнюю танковую атаку против русских. Погрузив тяжелораненых солдат, мы на первой передаче отошли к пункту эвакуации раненых. Но, не дойдя 200 метров до него, танк Pz IV вышел из строя; его следующей остановкой стала база технического обслуживания и ремонта. Но была еще погрузка в эшелоны в «тыловом районе», или что теперь считалось таковым. Погрузившись в железнодорожные вагоны, мы проехали через Лауэнбург (Лемборк) в направлении Готенхафена (Гдыни). Но на следующее утро нас обошли русские танки. Лозунг того момента был такой: «Каждый за себя!» Наш товарищ из 8-й роты Хофмокель подбил два русских танка «панцерфаустами» (фаустпатронами). Нам удалось опять собраться всей ротой, и я снова был под командованием обер-лейтенанта Мюллера, командира нашей роты.

Нас вместе со штабом роты лейтенанта Рана переформировали в противотанковую роту. Я получил назначение в штабную роту и отвечал за материальное обеспечение командира. Если у него были сигареты, были и у меня; если ему курить было нечего, то и мне тоже. То же самое со шнапсом. В результате мы неплохо ладили, несмотря ни на какие трудности.

Следующие две недели были полны событий, но одновременно для нас очень трудны. Здесь я хотел бы сосредоточиться на одном эпизоде.

Русские были уже в предместьях Данцига. Наши пехотинцы (из всех родов войск) отступали крупными и малыми группами. Мы с моим командиром роты наблюдали за сосредоточением русских танков и в результате оказались отдельно от роты. В это время мы столкнулись с капитаном другого воинского подразделения, пытавшимся остановить отступающих солдат и заставить их занять позицию в этом месте. Мой командир роты получил приказ помочь ему в этом. Разумеется, двух офицеров было явно недостаточно для выполнения этой задачи, потому я надел шинель моего командира роты и временно стал обер-лейтенантом. Троим «офицерам» справиться с задачей удалось, хотя и с большим трудом. Примерно через час мне пришлось снять шинель – к немалому огорчению, поскольку в роли обер-лейтенанта я чувствовал себя весьма неплохо.

В любом случае нам удалось создать новый оборонительный рубеж. Пока мы этим занимались, также увидели унтер-офицера Фрайванга из 8-й роты, находившегося не со своей ротой. Он также был счастлив присоединиться к нам.

Несколько часов спустя – уже начала опускаться ночь – мы втроем отправились на охоту за танками. На вооружении у нас находилось четыре фаустпатрона. У моего командира роты было ружье, пистолет, а карман шинели был набит боеприпасами. У меня была винтовка и пистолет P-38-мм «Вальтер» образца 1938 года.

Наши позиции остались позади. Мы высматривали удобный проход по нейтральной полосе к русским позициям. Когда, идя в направлении русских, мы по небольшому склону добрались к долине, перед нами встали холмы, и мы разошлись во мнениях. Я думал, что русские сидят на высоте над нами, так как мне казалось, что я видел там движение, насколько вообще можно видеть ночью. Но мой командир роты считал, что это были лишь земляные холмики бывших немецких позиций. После длительных препирательств мне удалось убедить его, что нам тут не пробиться.

Так или иначе, все стало ясно тотчас, поскольку едва мы развернулись, как русские начали отправлять приветствия нам вслед. Скорее на животах, чем на ногах, мы ушли и укрылись за холмом справа.

Пройдя ощупью вперед еще на несколько сотен метров, мы вдруг наткнулись на русский дозор, для которого это был не меньший сюрприз, чем для нас. Не произведя ни единого выстрела, русский дозор отступил. Но затем, немного погодя, мы услышали, как движется русский танк.

Мы устроили засаду в глубокой водоотводной канаве, шедшей под дорогой, по которой мы двигались. В качестве препятствия мы повалили поперек дороги пару придорожных деревьев. Едва успев спрятаться в канаве, мы услышали приближающиеся русские танки. Они застыли перед поваленными деревьями и остановились на некоторое время. Вероятнее всего, не знали, что делать.

Пришло время действовать! Вылезать из канавы, перебраться через кювет и подойти достаточно близко, чтобы наверняка попасть в танки. Но командир первого танка неожиданно спешился и пошел к обочине, чтобы заглянуть в канаву. Нам в тот момент ничего не оставалось, как зарыться носом в грязь. Ствол моей винтовки задел висящий там телефонный кабель; раздалась прекрасная «музыка». В то мгновение, думаю, мы бы предпочли провалиться сквозь землю. Но иван на некоторое время застыл, а затем медленно полез обратно в танк. Он свернул вправо и переехал канаву, за ним последовали другие танки. Стало ясно, что он лишь проверял глубину канавы, чтобы узнать, проедет ли через нее танк или нет. Вероятнее всего, он нас даже не заметил.

Когда русские начали медленно пересекать канаву, наконец наступило время действовать! Три панцерфауста (фаустпатрона) были наведены на боевые машины. Словно по команде раздались громкие звуки выстрелов. Мы воспользовались секундным замешательством, чтобы отползти назад в нашу канаву настолько быстро, насколько это было возможно. Затем разверзся ад! К сожалению, мы не могли определить, повредили ли танки и насколько серьезно. Русские обрушили на нас смертоносный огонь. В тот момент мы находились в самой настоящей мышеловке. Справа и перед нами были русские. Позади нас они подпалили амбар, и в результате стало светло как днем. Нам надо было выбираться оттуда! Обер-лейтенант Мюллер посоветовал нам рассредоточиться и пробиваться к немецким окопам по одному. Там мы должны были встретиться.

Я не знаю, выбрался ли унтер-офицер Фрайванг, поскольку больше никогда его не видел. Все это произошло в ночь с 25 на 26 марта 1945 года. Обер-лейтенант Мюллер был ранен в голову рано утром 26 марта, чего я не знал до второй половины дня, поскольку до этого его не видел. Решилась и моя судьба, так как я был ранен вечером 26 марта.

Пишите завещания, товарищи!

Роберт Пёнсген, военный корреспондент при 4-й танковой дивизии

В ходе тяжелых оборонительных боев в районе Данцига (Гданьска) – Готенхафена (Гдыни) во вторник 15 марта 1945 года обер-лейтенант Герлах из 35-го танкового полка 4-й танковой дивизии получил приказ как можно быстрее выдвигаться силами пяти боеспособных танков Pz V «Пантера» батальона на позиции 389-й пехотной дивизии в районе Данциг – Олива – Нойе-Вельт[142]. Они должны были предотвратить угрожающий танковый прорыв русских.

Вскоре после того, как началось выдвижение, одну из «Пантер» пришлось передать другой боевой группе полка, в котором были лишь танки Pz III. Стало известно, что к нашим позициям приближаются танки «Иосиф Сталин» (ИС-2). Чуть позже еще 2 «Пантеры» из-за большого содержания воды в топливе, которым они были заправлены, застряли в болоте. Непосредственно перед наступлением темноты обер-лейтенант Герлах вышел в заданный район боевых действий всего с 2 «Пантерами». После доклада начальнику штаба 389-й пехотной дивизии он получил приказ поддержать ночную атаку фузилерского пехотного батальона на Нойе-Вельт[143]. Уничтожив в этом районе, согласно донесениям, несколько вражеских танков, он также блокировал дефиле рядом с озерами в Нойе-Вельте.

Около 20:00 мотопехотинцы пошли в атаку. Было уже темно, и на наступающих обрушился плотный огонь. Выстрелы многих танковых орудий были видны по вспышкам дульного пламени. В это же время выяснилось, что в населенном пункте Нойе-Вельт не менее 24 вражеских танков, среди них в том числе 8 танков «Иосиф Сталин» (ИС-2). И обер-лейтенант Герлах получил приказ атаковать эти грозные силы всего двумя своими «Пантерами»![144] Он попытался отменить операцию, чьи шансы на успех равнялись 95 процентам в пользу русских, но обнаружил, что атака должна состояться при любых обстоятельствах.

– Ребята, пишите завещания!

Это единственное, что он мог сказать своим людям. Ни пессимистом, ни пустозвоном он не был: с 1939 года участвовал в почти 150 танковых атаках. Но эта атака представлялась ему чистым самоубийством. В «Пантерах» сидели не герои. Это были люди, до конца выполнявшие свой долг; люди, принявшие свою судьбу, но желавшие продать свою жизнь как можно дороже.

Мотопехотинцы подошли к окраине населенного пункта. Используя «панцерфаусты», они подбили неприятельский танк и противотанковое орудие. Но пехотинцы оказались под таким мощным обстрелом, что им пришлось отступить. А в это время, как всегда и бывает в подобных случаях, у танка обер-лейтенанта Герлаха обнаружилась неисправность, и он вынужден был отправить его назад вместе с экипажем и механиком-водителем, обер-фельдфебелем Бёмом, а сам пересел в другой танк. Он взял с собой только своего опытного радиста, поскольку радистом в остававшемся в строю танке был совсем юный солдат. Остальной экипаж состоял из ветеранов, которые пробились сюда вдоль железнодорожной насыпи. Мотор работал на малых оборотах, а потому не выдавал себя шумом. От неприятеля танк скрывало снегозащитное заграждение и стоявшие на путях рядом с танком товарные вагоны. В результате силуэт танка стал вырисовываться на горизонте, только когда начало светать.

Примерно в 400 метрах от Нойе-Вельта новый танк Герлаха завяз в грязи, и, чтобы вновь его освободить, от водителя потребовалось все его мастерство. Но в результате неизбежный шум мотора выдал их, и русские начали вслепую бить в предполагаемом направлении местонахождения танка, но в «Пантеру» не попали. Наводчик орудия, унтер-офицер Ланг, открыл огонь, пользуясь вспышками дульного пламени как мишенями. Первым же выстрелом он поразил штурмовое орудие, а также поджег стоявший за ним дом, в результате все расположение русских осветилось как днем. В зареве стали видны еще 3 вражеских танка, прикрывавшие окраину населенного пункта. Попав под мощный обстрел, Герлах отошел на несколько сотен метров на хорошую огневую позицию на обратном скате высоты. Затем стал вести бой с неприятелем оттуда. Ему удалось подбить 3 танка, а также 2 противотанковых орудия, чьи снаряды свистели в неприятной близости от «Пантеры».

Когда начало светать, обер-лейтенант Герлах отошел назад настолько, насколько с огневой позиции на обратном скате можно было видеть занятую неприятелем деревню в стационарный бинокль. Вражеские танки располагались между домами небольшими группами. Начался мощный артиллерийский и минометный огонь. К полудню на помощь Герлаху пришла вторая боевая машина. Это был танк, которым командовал обер-фельдфебель Пальм, прозванный «истребителем танков». В течение дня Пальму удалось сжечь 2 вражеских танка, в том числе ИС-2, а также уничтожить несколько противотанковых орудий. Обер-лейтенант Герлах подбил еще один танк «Иосиф Сталин» и вывел из строя тяжелое штурмовое орудие (САУ).

Тем временем закончился день и наступила вторая ночь. На следующий день русские попытались атаковать с глубокого правого фланга большими силами пехоты. Обер-лейтенант Герлах немедленно передвинулся в угрожаемый район. Пока Герлах сражался с приближающимися вражескими танками, его радист, унтер-офицер Купер, корректировал огонь второго танка, а также стрелял по советской пехоте из пулемета. Немецкие танки не только полностью уничтожили стрелковую роту русских в данном районе, они также подбили 5 танков ИС-2, еще один тяжелый танк, 3 штурмовых орудия (САУ) и тяжелое противотанковое орудие. На следующий день Герлах и два его танка снова были задействованы в том же секторе. С выгодной позиции на высоте в ожесточенном бою были уничтожены еще один танк ИС-2, 2 штурмовых орудия (САУ) и 2 противотанковых орудия. Три других танка ИС-2 загорелись, но уверенности в том, что они уничтожены, не было.

Непомерность перенесенных физических и эмоциональных нагрузок и напряжение борьбы не на жизнь, а на смерть, продолжавшейся в течение двух дней и ночей, пожалуй, лучше всего иллюстрирует тот факт, что обер-лейтенант Герлах заснул на совещании командиров на командном пункте пехотной дивизии.

Для того чтобы в полной мере оценить успех трехдневного боя – 21 тяжелый вражеский танк был уничтожен без потерь с нашей стороны, – необходимо учесть, что уничтоженные вражеские танки превосходили «Пантеры» вооружением, бронированием и дальностью стрельбы. Качествами, принесшими победу в этом бою, помимо однозначной одаренности боевого командира и безупречного взаимодействия танковых экипажей, был дух старых танкистов, сделавших все это.

Вот и конец этой статьи! Мы намеренно не упоминаем о всех медалях и знаках, не только идя навстречу пожеланиям награжденных, но также стремясь воздать должное всем другим товарищам. Поэтому приводим имена всех товарищей, которые участвовали в этой операции с обер-лейтенантом Герлахом:

наводчик: унтер-офицер Танг;

заряжающий: старший стрелок Генрих;

механик-водитель: обер-ефрейтор Бауэр;

радист: унтер-офицер Купер.

Охота на танки в пойме Вислы

Германн Бикс, обер-фельдфебель 1-й роты 35-го танкового полка

Мы недавно пересели на «Ягдпантеры». Они имели на вооружении чудесное 88-мм главное орудие, обладавшее удивительной пробивной мощью и убийственной точностью. Следовало лишь привыкнуть к тому, что главное орудие имело очень малый угол горизонтального обстрела.

На холме Тотер-Копф близ Клешкау

Рота Тауторуса, куда я был назначен, получила боевую задачу на некоторое время задержать русских в районе Клешкау. Командирами моих танков были Игель и Швафферт. Наша боевая задача была несложной, поскольку местность подходила для действий бронетехники. Мы были знакомы с несколькими маршрутами, по которым должны были идти русские, так как мы шли по ним сами, когда отступали. Время от времени мы подбивали передовые машины подразделений вражеской бронетехники.

В тот день была запланирована контратака. Ее целью было вернуть Клешкау, чтобы дать частям, находившимся позади нас, передышку для закрепления на своих позициях. Майор мотопехотинцев запросил небольшую поддержку, чтобы быстрее доставить своих солдат к деревне. Но я предполагал защищать дорогу, чтобы не пропустить русские танки. Тем не менее я обещал помочь мотопехоте добраться до деревни. Атака развивалась быстро. Однако в самой деревне русские оказали упорное сопротивление. Мотопехота понесла большие потери. Я попытался уничтожить несколько пулеметных гнезд противника, но попал под крайне неприятный обстрел из противотанкового орудия. Несмотря на это, я дошел до середины деревни. К сожалению, там я получил специальное боевое задание. Я попросил Тауторуса еще немного подождать, потому что в противном случае пехотинцам пришлось бы отступить. А мне командир роты сообщил, что 20 вражеских танков движутся по магистрали в направлении Данцига, а на дороге нет противотанковых орудий.

С тяжелым сердцем я отошел назад. Пехотинцы, решив, что я бегу от какой-то одному мне ведомой опасности, тоже начали отступать. Я попытался объяснить им обстановку, но они мне не поверили. Они гроздьями висли на моих истребителях танков и несли тяжелые потери от минометного огня[145]. Я был в отчаянии. У меня не было выбора, кроме как стряхнуть их, чтобы они, по крайней мере, могли бы где-то укрыться.

На обратном пути – было уже темно – я получил задачу двигаться к усадьбе, расположенной у подножия Тотер-Копффа. Тотер-Копф был безошибочно узнаваемой пулевидной формы холмом, иначе говоря, господствующей в том районе высотой. Батальон фольксштурма (ополчения) был окружен в подвале спиртзавода. Вражеские танки должны были находиться в усадьбе. Мы подошли к имению. Я наблюдал за местностью в бинокль. Внезапно я увидел большие белые номера на башнях вражеских танков. Первый танк тотчас загорелся. С этого момента в парке стало светло как днем. Русские не знали, что там происходит. Они двигались как безумные. Мы могли слышать их голоса с нашей позиции. Я не мог поверить своим глазам: второй танк загорелся прежде, чем я успел произвести еще один выстрел.

Русские вынуждены были оставить свои скрытые позиции; в противном случае оставшиеся танки тоже загорелись бы. Они рассыпались по открытой местности и торчали на всеобщем обозрении, в то время как нас скрывала темнота. Мы выпускали снаряд за снарядом в скопище танков; почти никому не удалось избежать попадания. Последний оставшийся русский танк пытался скрыться за склоном холма, когда и он получил попадание. Но загорелся не сразу. Несколько минут спустя из-за склона вверх взмыл столб пламени.

Швафферт и Игель доложили, что подбили по 4 танка на дороге, по которой пытались прорваться русские.

Что-то зашевелилось за рядом оконных проемов сгоревшего сарая. По антенне я предположил, что это, скорее всего, танк. Мы взяли его в прицел, наведя орудие на соседний оконный проем. Когда антенна появилась в нем, мой наводчик выстрелил. Еще один танк охватило пламенем.

К нам прибежал обезумевший фольксштурмовец из подвала.

Они не могли понять, что это был за фейерверк. Они пережили смертельный страх.

Ситуация в районе Данцига

Генерал танковых войск Дитрих фон Заукен, командующий 2-й армией

4-я танковая дивизия и с ней 35-й танковый полк занимали позиции примерно в 10 километрах юго-западнее плацдарма Данциг – Готенхафен (Гданьск – Гдыня).

19 марта их оборонительные линии отодвинулись примерно на 2 километра в пригород в результате непрекращающегося огня неприятеля из всех видов вооружений, в первую очередь артиллерийского и ракетного. Именно там находилась дивизия, когда я, ее бывший командир, приехал к генералу Бетцелю, чтобы сформировать мнение о ситуации и проверить моральный дух своей старой дивизии.

Наши позиции за все время войны еще никогда не были под столь интенсивным неприятельским огнем. В ходе завершающей стадии войны неприятель в изобилии располагал боеприпасами, стволами и живой силой. Несмотря на все это, последний командир дивизии, докладывая мне, говорил, что нет и малейших признаков падения морального духа среди военнослужащих. Каждый исполнял свой долг. Боевые товарищи держались сплоченно. Дивизия сохраняла свой боевой дух до самого конца.

В то время бойцы на передовой не могли знать, почему так важно было упорно держаться за каждый клочок земли, несмотря на высокие потери.

Во-первых, сохранение порта Хель, базы командования военно-морских сил на Балтийском море, имело чрезвычайную важность для снабжения всей группы армий «Курляндия».

Во-вторых, только благодаря чрезвычайно упорной обороне могло быть выиграно время – и это было тем, что все в дивизии могли понять.

Выиграть время было необходимо для наших соотечественников, скопившихся в районе Данцига. Выиграть время для того, чтобы многие тысячи беженцев можно было постепенно эвакуировать.

То, в какой мере удержание двух плацдармов – Данцига и Хеля – влияло на общую ситуацию и операции русских в целом, мы, вероятно, никогда не узнаем. Но в то же время, однако, всплывает довод, что, если бы у русских не существовало угрозы глубокого фланга, они, возможно, продвинулись гораздо дальше на запад, по крайней мере до Рейна[146].

Граница между фронтами Рокоссовского и Василевского проходила через наши полевые армии, в основном вдоль Вислы. Оба они задействовали против плацдарма крупные силы, отвлекая их от участия в главном ударе. Как мы обнаружили после капитуляции, русские также задействовали против нас три тактические воздушные армии, знак того, что у них были важные причины, чтобы уничтожить плацдарм.

В любом случае мы стали щитом для всех тех, кто выбирался на запад из Данцига, Пиллау[147] и Хеля. Более миллиона немцев – дети, женщины, старики, раненые и больные – скрывались за этим щитом. Как командующий, ответственность за все, отказавшись подчиняться местному гауляйтеру, взял на себя я.

Беженцы, разделенные на группы, должны были ждать посадки на борт судов. Они жили в лесистых дюнах в непосредственной близости от русла Вислы, а затем на Хельской косе, разбив лагеря под открытым небом, вырыв землянки в песке. Питанием их обеспечивали специальные военные подразделения. Храбрость и неустанность усилий команд саперных десантных лодок и военно-морских паромов невозможно переоценить. Экипажи постоянно обеспечивали связь между материком и городом Хель, курсируя под неприятельским огнем и непрерывными налетами русских ВВС. Именно в Хеле беженцев пересаживали с малых на крупные суда. Трудно себе представить, сколько времени и труда стоило движение вдоль морского побережья. Многочисленность тех трудностей, с которыми приходилось сталкиваться, ярко иллюстрирует один пример: 25 апреля через песчаные отмели у Путцига (ныне Пуцк) на косу Хель было перевезено 5 тысяч человек; 28 апреля – 8 тысяч. 27 апреля 7 кораблей приняли на борт 24 тысячи человек и отправились в Киль и Копенгаген.

После того как большинство гражданских лиц были эвакуированы, я сделал упор на эвакуацию по возможности такого же количества солдат. Разумеется, тогда не было известно, когда будут прекращены боевые действия, хотя времени оставалось мало. В итоге и солдаты, и гражданские лица продолжали собираться на последние корабли, отходящие даже в день капитуляции. В результате моим товарищам из 4-й танковой дивизии также пришлось сдаваться вместе со мной в русский плен, поскольку уйти смогли только отдельные подразделения дивизии.

Мой бывший офицер связи, мой боевой товарищ Шойфлер, описал последние дни боев. По его просьбе я взял на себя ответственность за публикацию большей части приведенных ниже воспоминаний.

Все мы, кто пережил войну, и в частности в плену, благодарны, что имеем возможность дышать под открытым небом, наслаждаться свободой и солнечным светом. Мы также чувствуем глубокую связь с теми из наших товарищей, кто остался лежать в земле или в Балтийском море.

Мы также хотим почтить память последнего командира дивизии, генерала Бетцеля, который был убит в уличных боях в Данциге и вот уже более двадцати лет покоится в дюнах под сенью вековых сосен.

Начало конца

Из дневников Ганса Шойфлера

Данциг, горящий город у нас под ногами. Война проиграна. Все жертвы, все лишения, все – напрасно. Все понимают; но никто об этом не говорит. Жить и выжить! Таков сейчас наш девиз!

Почтенный старый город находится под огнем русской артиллерии. Война не пощадила гордую архитектуру прошлых эпох. Камни вылетают из стен. Улицы, кажется, вымерли.

Просто уйти отсюда. Туда, где в тупой безысходности ждут тысячи людей. На пляж, на песчаную отмель, к воде, к морю, чтобы ждать там прибытия корабля, парома, забирающего трагические остатки побежденной Германии.

Но если все пойдут, то кто не подпустит напирающих русских к причалам и к нескольким кораблям? Кто? Кто еще?

Никто не может взять на себя эту последнюю – самую сложную из всех – боевую задачу, снять ее с нас, жалких и бледных остатков 2-й немецкой полевой армии.

Если верность, самопожертвование, храбрость и альтруизм хоть когда-либо имели смысл на этой нечестивой войне, то именно теперь, в условиях неизбежного конца.

Бои за Данциг

Доктор Клаус Шиллер, лейтенант и исполняющий обязанности командира роты истребителей танков 35-го танкового полка

Конец марта 1945 года. Не помню день недели или дату. У нас не осталось никаких чувств, никаких интересов. Слухи о том, что нас собирались эвакуировать на корабле для переформирования на родине, прекратились. Вместо этого раздали «панцерфаусты» (фаустпатроны), пулеметы, автоматы и ручные гранаты. Не похоже, что у командования есть намерение оснастить экипажи подбитых машин новыми танками.

Мы играли в карты и писали письма на родину, чтобы заглушить напряженную неопределенность сложившейся обстановки. Мы все чувствовали, что это затишье, это временное отключение боевых инстинктов, возможно, последняя подготовка к чему-то, что приближается к нам с жуткой неизбежностью – после маршей и нервотрепки арьергардных боев по пути отступления в Данциг. Мы по-прежнему слышали издали отголоски бури, бушевавшей над основной линией фронта. Мы уже давно привыкли к вою сирен, лающим очередям зениток, свисту падающих бомб – однообразию ужасающей музыки, представлявшей собой фон разрушения центральной части города Данцига.

Во что играли все эти люди? Люди, знавшие войну с самого начала. Люди, которые не могли не понимать, что Данциг был гигантской мышеловкой.

Затем приказ из штаба полка с пронзительным свистом ударил по нас: «Рота истребителей танков будет сформирована из остатков рот танкистов подбитых машин. В пехотном боевом порядке перед ней будет поставлена задача уничтожения танков в ближнем бою и, соответственно, остановка вражеского наступления. Боевые позиции занять в 15:00 и поддерживать на флангах связь с пехотными подразделениями».

Мы быстро разбились на взводы и отделения в стремлении сохранить узы старого товарищества. Грузовики доставили нас вплотную к назначенной позиции. Мы пели песни, которые пели всегда, на этот раз как впервые! Было уже темно, когда мы нашли подготовленные для нас окопы справа и слева от дороги на Данциг. Перед нами была деревня; за ней высился холм. Роту разделили на два взвода, которые возглавили опытные боевые унтер-офицеры. Мы разделились после окончательного совещания командиров. То прощание имело особый смысл, по крайней мере, мне так показалось. Рукопожатия длились на секунду дольше, чем обычно.

Мы знали из опыта предыдущих боев, что можем безоговорочно полагаться друг на друга, даже в самом крайнем случае, даже несмотря на уже несколько недель ползающий по городу шепоток: «Береги свою шкуру!»

Фигуры в темноте спешно шли мимо нас в направлении Данцига, по отдельности и группами. В ответ на наш вопрос встревоженные люди сказали:

– Русские атакуют!

Для того чтобы получить лучшее представление о том, что происходит, я потопал по непролазной грязи вместе с товарищем в направлении темневших вдали строений. Теплые валенки иногда имели, так сказать, собственный ум. Оказавшись там, мы столкнулись с некоторыми из пехотинцев, с которыми уже установили контакт днем. Вместо того чтобы занять место у пулеметов, они с нескрываемым наслаждением курили. Это означало, что все не так плохо. Они принадлежали к части, занявшей позиции на холме перед деревней. Мы сказали им, где именно находимся, и пообещали не бросать их на произвол судьбы, если танки пойдут в атаку. Успокоившись, мы вернулись в окопы. Деревня была под артиллерийским и минометным обстрелом.

К полуночи русские, перекликаясь друг с другом, приблизились к нам. В перерывах между залпами мы могли слышать, как они понукали лошадей криками «давай». Через некоторое время услышали мы также знакомый рокот двигателей и металлический скрежет и лязг танковых гусениц. Вероятно, это были приближавшиеся к нам Т-34. Затем гусеницы танков загремели по деревенским улицам. Вскоре из-за домов должен был появиться первый танк. Небо освещали вспышки дульного пламени пушек и разрывы артиллерийских снарядов, а также отдельные пожары. Парами мы незаметно пробирались в тени деревьев и домов по направлению к источнику шума. Успех сулили только индивидуальные действия. Наши пулеметные расчеты получили приказ обеспечить огневое прикрытие, если танки сопровождает русская пехота.

Грохот гусениц поблизости с внезапным скрипом прекратился. Мы смогли легко опознать на краю улицы Т-34, который угрожающе выставил свое орудие и высматривал цели. В таком виде танк не представлял для нас особой угрозы. Мы попытались, но не смогли разглядеть русскую пехоту. Попробуем! Мы подбирались к стальному гиганту. 50 метров… 40… 30. Где-то там была воронка от разрыва снаряда. Бронированный противник бледно выделялся на фоне ночного неба. Огненный хвост при выстреле нашего «панцерфауста»[148] резко разорвал ночную темноту. Две секунды, на протяжении которых дыхание остановилось и сердце перестало биться. Затем яркая вспышка и сильный грохот. Прямое попадание! Несколько криков. Распахнулся люк. Ошеломленные фигуры вылезли из люков и, прихрамывая, исчезли в ночи. Танк загорелся, затем грохнуло несколько взрывов. Наше маленькое приветствие произвело сильное впечатление на танкистов. Ночная атака внезапно оборвалась. Слово дали артиллерии и минометам. Потом неожиданно наступила тишина. А мы уже давно добрались до наших траншей.

После рассвета выяснилась причина непривычной тишины во второй половине ночи. Пехотинцы, уставшие и обессиленные, оставили деревню перед холмом и при отступлении обошли нас кругом. Это было не очень хорошо, но кто мог ее обвинить?

Что нам было делать? Если бы мы ушли с небольшого плацдарма, то наш первый взвод и баварская пехотная часть рядом с ним были бы отрезаны от основной массы войск. Занимать брошенные позиции на холме перед деревней нашим одетым в черную форму бойцам, которые имели мало опыта в позиционной войне или в ближнем бою, было крайне рискованно. Но за последние несколько недель мы повидали слишком многое. Колонны беженцев – плачущие мужчины и дрожащие от страха женщины и дети, – гонимые наступающими русскими танками и которые могли быть безжалостно расстреляны, не дойдя до побережья и спасительных кораблей. Могли ли мы разочаровать этих беспомощных людей, которые рассчитывали на нашу помощь? Только эта мысль облегчала нам принятие решения.

Мы поодиночке двинулись вперед под артиллерийским огнем русских. Мы уже понесли потери – два человека погибли. Затем заняли оставленные позиции на холме. Нам удалось удержать эти передовые позиции, правда недолго – всего на несколько часов, потому что русские значительно превосходили нас в силах. Когда мы наконец удостоверились, что справа и слева от нас уже больше нет немецких солдат, около полудня начали медленно выходить из боя и собираться на окраине деревни. Нас беспокоил наш первый взвод, так как с утра у нас с ним не было связи.

Лишь чуть позже мы выяснили, что первый взвод был окружен русскими и, несмотря на свое мужество и проведенные нами контратаки, был почти полностью уничтожен. Только горстке солдат удалось выбраться оттуда.

Мы сами постепенно втягивались в «ведьмин котел» Данцига, который русские атаковали с трех сторон. Все, кто был еще жив и не сдался русским без боя, лежал за баррикадами, остатками стен, грудами щебня и даже развороченными взрывами надгробиями. Мы слышали крики деморализованных и уставших людей из подвалов и дотов. Они не угрожали, нет, это были голоса отчаявшихся.

– Бросайте оружие! – просили они, буквально умоляли. Там были также и солдаты, думавшие, что спасутся, надев гражданскую одежду поверх формы. Даже некоторые наши товарищи не прошли испытание на прочность. Бесследно исчез мотоциклист-вестовой. Один солдат умоляюще спросил у меня, можно ли ему пробиться в тыл, так как дома у него жена и ребенок. Я не мог ответить на его просьбу отказом. Я написал ему приказ об операции нашей роты, так как палачи[149] могли схватить его, если бы при нем не было официального приказа с боевой задачей. Давайте будем честными. Не боролся ли каждый из нас с вопросом: «Продолжать сражаться или сдаться? Что делать сейчас?»

Прислушаться к голосам упавших духом в подвалах или, сопротивляясь, помочь десяткам тысяч на побережье?

Но нам не стыдно ни за один наш боевой день перед нашими погибшими товарищами! Для нас борьба за Данциг продолжалась, даже если бы мы остались совсем одни.

За последние несколько дней мы разработали успешную тактику блокирования и уничтожения танков в уличных боях. Мы передвигались по крышам домов, которые были связаны между собой пробоинами в стенах для несения противовоздушной обороны, и незаметно подбирались к авангарду танкового подразделения русских. Мы ставили бойца с автоматом у одного из окон на крыше, чтобы обеспечить прикрытие. Затем стреляли во вражеские танки из «панцерфаустов» (фаустпатронов) из вентиляционных отверстий в крышах. Впечатление, производимое на русских, было огромным, когда очередной Т-34 взлетал на воздух. Мы использовали замешательство неприятеля, незаметно скрывались и отправлялись искать новые цели. Действуя в подобном духе, мы вынуждали русских продвигаться медленно и аккуратно. Для беженцев сейчас был очень важен каждый день, каждый час. Фаустпатронов повсюду валялось достаточно, и мы их могли подбирать[150]. С продуктовыми пайками, к сожалению, история была совершенно другая.

Когда Данциг оказался в огне пожаров и с грохотом начали рушиться мосты, мы через рукав Вислы отошли в пригород Хойбуде. Охваченный пожаром мост медленно рушился, и я в первый и в последний раз в жизни увидел один из всемирно известных символов Данцига, Крановые ворота, охваченные пламенем. Глубокое уныние охватило меня. Я печально опустил голову. И все же каждая спасенная человеческая жизнь стоила в тысячу раз больше, чем все эти исторические здания, вместе взятые. Я провел бессвязный разговор с самим собой и рассмеялся горьким смехом. Затем я побрел дальше и не сразу понял, что слышу свой собственный смех.

В Хойбуде я встретил всех товарищей, которые вышли из Данцига живыми и в разной степени целыми, в назначенном пункте сбора, хотя наши тыловые части находились не слишком далеко. Глубокое удовлетворение наполнило меня. Там действительно царило уникальное за всю войну чувство локтя.

Мы нашли боеспособное 75-мм противотанковое орудие с большим количеством боеприпасов и блиндаж. Даже расчет, который, скорее всего, мечтал сбежать с войны под шум прибоя, был все еще при нем. Точнее, находился в процессе медленного отступления, поскольку они считали себя «забытой заставой». Мы профессионально, но решительно попросили их оказать нам товарищескую помощь, которую они действительно нам оказали, хотя и с несколько пугающей торопливостью и героическим рвением. Артиллеристы оставались с нами до последнего и не ушли из-под огня и ожесточенного натиска русских. Мы поблагодарили их от души и отпустили, так как большинство из них были старше нас и дома их ждали жены и дети.

В конце концов мы вновь установили контакт с нашим батальоном и танковым разведывательным батальоном, к которому были приписаны.

Когда меня ранили, я попросил, чтобы мою «забытую заставу» тоже отпустили.

Дневниковые записи

Ульрих Заксе, обер-лейтенант и адъютант 4-го танкового разведывательного батальона

Конец марта 1945 года. Бои за Данциг подходили к концу. 4-я танковая дивизия упорно обороняла ворота города со стороны городка Олива (10 км северо-западнее Данцига). Там был убит наш командир дивизии, генерал Бетцель; рядом с ним был капитан Коль. Были убиты капитан Кале и капитан Шалмат из 35-го танкового полка.

Русские выпускали залп за залпом по железнодорожным сортировочным станциям. Вспыхнули ожесточенные бои за верфи Шихау. И вновь нам удалось задержать русских еще на день. Один танк успешно прикрывал направление на Лангфур.

За ночь город к западу от Моттау был эвакуирован. Весь Данциг горел – от одного края до другого. Мы отошли через последние действующие пропускные пункты в Хойбуде, к востоку от Данцига[151]. Русские вели ковровые бомбардировки, накрывая и беженцев и медсанбаты. Мы отчаянно сражались с рвущимся через Вислу неприятелем.

Выбросивший белый флаг расчет зенитной батареи был приговорен к смерти военно-полевым трибуналом. Была дана отсрочка, чтобы израсходовать боеприпасы. Все до последнего человека погибли в первом же бою с русскими танками.

Мы держались под огнем в полях близ Хойбуде. Капитан Келш был убит; командиры почти всех рот были ранены. Наконец мы медленно отошли к Нойфарвассеру. Был занят и укреплен плацдарм в устье Вислы. А в это время моряки и саперы лихорадочно работали в местах выгрузки, где беженцев и раненых доставляли на косу Хель, а оттуда на больших кораблях через всю Балтику везли в Германию.

Кёнигсберг капитулировал. Остатки немецких войск из Восточной Пруссии[152] нескончаемыми колоннами под непрерывным обстрелом с материка тянулись по бревенчатой дороге через косу Фрише-Нерунг[153] на Эльбинг для погрузки на суда.

В начале апреля 1945 года командование 4-м танковым разведывательным батальоном принял майор фон Гаупп. Низины у Данцига были затоплены после открытия шлюзов на дамбе. Батальон сдерживал натиск неприятеля, ведя ожесточенные оборонительные бои.

Из Данцига в Австрию

Петер Оберхубер, обер-ефрейтор 35-го танкового полка

Данциг, конец марта 1945 года. Мы, то есть то, что осталось от 2-го батальона, были расквартированы по частным домам в городке Циганкенберг. 18 марта нас с нашими последними 4 танками влили в состав 1-го батальона. Скука, недостаток действий и осознание того, что мы танкисты без танков, не улучшали настроения.

В это время русские вклинились между Данцигом (Гданьском) и Готенхафеном (Гдыней) и вышли к Балтийскому морю в районе Сопота. Они начали наступление к старинному ганзейскому городу[154] через Оливу. Что теперь будет с нами, танкистами? В этом состояла наша главная озабоченность.

Мы получили приказ отступать. Мы шли на запад почти два года. Теперь нам снова приходилось отступать, но на сей раз на восток. Мы оказались в большом мешке. Единственная дорога, остававшаяся открытой, вела на восток. Настоящим нашим спасением могла бы стать Балтика, но судов не хватало, да и русские подводные лодки все время рыскали в поисках добычи.

Мы прошли через старую часть города, постепенно превращавшуюся в развалины под огнем русской артиллерии. Пройдя Хойбуде, оказались на заливных лугах поймы Вислы. Мы быстро принялись за дело. В конце концов, мы были привычны к таким вещам. Деревья были срублены; ямы вырыты и выложены стволами деревьев и замаскированы ветками. Скоро в мелком речном песке было вырыто множество землянок. Над нами небо и звезды. Но также там были и другие звезды, и они падали на нас. Русские бомбардировщики постоянно нарушали наш сон. Земля содрогалась, и песок, словно тонкая мука, сыпался сквозь накат землянок. В результате те дни и ночи, хотя никто ничего не делал, были не слишком приятными.

Смутные слухи питали нас надеждой, успокаивая по утрам, чтобы рассеяться во второй половине дня. Однажды нам было сказано, что лишние танковые экипажи должны эвакуироваться морем и отправиться в Бамберг. Мы не поверили, так как это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но прежде чем мы что-либо успели осознать, был получен приказ на марш для одного экипажа. То есть на пять человек. Так как я не был частью фиксированного экипажа, меня назначили в экипаж командира 6-й роты. Командиром танка был фельдфебель Круг. Радист был родом из Силезии; наводчик орудия – товарищ из Галле; заряжающий – из Инстербурга (ныне г. Черняховск). Я, водитель, – из Баварии. Таким образом, мы являли собой пеструю смесь всех краев Германии. Целью марша был наш мирный гарнизонный город Бамберг! Непонятная фата-моргана! Мы были очень рады.

Бамберг! Вы не знаете, что значит вырваться из котла, проклятого «ведьминого котла»! Бамберг подарил нам надежду.

Мы покидали наш 35-й танковый полк, с которым прошли всю войну, словно в полусне. Все понеслось очень быстро. У нас не оставалось времени на размышления. Подобно участникам Олимпиады, мы пустились в 110-километровый марафон по косе Фрише-Нерунг до Пиллау, первой цели нашей мечты, а там надеялись сесть на какой-нибудь корабль. Мы, один танковый экипаж, поспешно шли через горящие деревни, а на дорогах были сплошные заторы. Поскольку мы были без колес, то двигались быстрее. Но даже это было для нас слишком медленно.

Мы подобрали брошенные велосипеды и поехали сквозь колонны, больше стоявшие, чем двигавшиеся, напоминая горнолыжников-слаломистов. Когда ехать становилось невозможно, мы несли велосипеды на спине. Вперед и только вперед – это единственное, что имело значение в те часы. Наконец с превеликим трудом мы забрались на паром, который переправил нас через один из рукавов дельты Вислы. Там мы начали продвигаться довольно быстро, поскольку около паромов движение застопорилось. После того как мы миновали Сеген, поехали по бревенчатому настилу гати. Когда же добрались до Кальберга, то на наших задницах не было живого места, и нам с немалым сожалением пришлось бросить велосипеды на обочине дороги, предоставив эту сомнительную радость другим.

Затем мы встретили наших пехотинцев, босых, одетых в какие-то немыслимые лохмотья. Им удалось спастись, переправившись через залив Фришес-Хафф[155], цепляясь за пустые бочки из-под бензина. Это был какой-то запредельный ужас. Мы были на грани отчаяния.

Вскоре показались окраины Пиллау на другой стороне пролива. На пароме мы переправились на ту сторону. Там наткнулись на первую группу «черных», нашего брата танкиста, которые оказались проворнее нас. Однако никаких добрых новостей для нас у них не было. На наших приказах на марш отсутствовала нужная отметка. Без нее ответственные за посадку никого не пропустят. Короче говоря, ничего хорошего нас не ждало. Многих уже развернули обратно – ставить эту самую чертову отметку.

Несмотря на это, мы остались в Пиллау, чтобы попытать счастья, не возвращаясь в комендатуру. Мы мотались от одного причала к другому, но все отходящие корабли тщательно охранялись полевой жандармерией. Черт бы их всех побрал! Несколько моряков попытались помочь нам, обещая взять на свой небольшой грузовой корабль. Но этот корабль должен был сначала сгрузить уголь и постоять на приколе три дня. Но за три дня могло многое случиться. Каждый день, каждый час был на вес золота – по крайней мере, так нам тогда казалось. У нас закончились последние остатки терпения.

Поэтому мы вернулись туда, где были вчера и куда снова направились, тщетно лелея надежду сесть на корабль. Неподалеку от Штегена мы увидели дорожные указатели, на основании которых сделали вывод, что наша рота немного приблизилась к нам. Почти все «туристы» были уже там. Наш гауптфельдфебель рявкнул на нас: «Либо убирайтесь отсюда прямо сейчас, либо вступайте в пехоту!» Мы захватили немного еды на полевой кухне, попрощались еще раз с товарищами и снова отправились в путь.

В Пиллау наши знакомые моряки ночью тайком провели нас на борт своего корабля. Смотрите-ка, еще два парня в черной танкистской форме из 35-го полка! На бухту обрушился огонь советской артиллерии. Не успели мы отчалить, как осколки пробили дымовую трубу, поставив под сомнение сам факт отплытия. Когда фельджандармы начали обыскивать корабль на предмет «безбилетников», мы спрятались под ящиками с боеприпасами. От страха боялись дышать. Но, слава богу, все обошлось.

После небольшой задержки 4 апреля мы отплыли из Пиллау. Родной Бамберг стал немного ближе. Оставив позади Хельскую косу, мы присоединились к морскому конвою. После острова Рюген другие корабли повернули в направлении Свинемюнде. Наш же путь лежал в сторону Дании. В ночь с 8 на 9 апреля мы вошли в гавань Копенгагена. Нас отвели в цитадель и выдали стрелковое оружие. Одновременно с этим мы получили жалованье за десять дней. Деньги растаяли моментально. Мы покупали себе все, что только душа пожелает. Мы набивали животы белым хлебом, маслом, шоколадом, молоком и пирожными. Это было вполне объяснимо, ведь последние четыре дня почти ничего толком не ели. Покончив с едой, мы едва могли встать.

Путешествие продолжилось в поезде, идущем (через пролив Большой Бельт на пароме) в город Оденсе. После чего продолжилось на пароме через пролив Малый Бельт в город Фредерисия, затем в Шлезвиг-Гольштейн… далее в Гамбург… Затем в город Виттенберге на Эльбе. Там пришлось остановиться и дальше идти пешком. Нас предупредили относительно Берлина, где солдат насильно вербовали на службу[156]. Таким образом, мы на своих двоих протопали через Бранденбург и дошли до Галле. Время от времени мы отправлялись на вокзал, надеясь сесть на какой-нибудь поезд, идущий в Бамберг.

Неожиданно разнесся слух, будто американские танки вот-вот войдут в Галле. Это заставило нас отступить назад и двинуться в направлении Лейпцига. Там было то же самое. По землям Саксонии мы пошли в сторону Дрездена. Там нас остановили на вокзале и собирались бросить в бой против русских. Однако у нас на руках был приказ о марше в Бамберг. Нам удалось затеряться в развалинах домов, а затем, избегая патрулей, добраться до вокзала в Нойштадте и сесть там на последний поезд, идущий в Ауссиг (Усти-над-Лабем) – Эгер (Хеб). К сожалению, вражеский самолет при бомбежке повредил локомотив, и до Эгера нам пришлось идти пешком. Мы услышали по радио о том, что Бамберг заняли американские войска. Значит, мы опоздали. Наши надежды испарились, как утренний туман.

Нам ничего не оставалось, как обратиться в комендатуру Эгера (чешский Хеб). Нам приказали отравиться в Графенвёр (в Баварии). Когда мы прибыли туда, на полигоне была в самом разгаре эвакуация. Мы получили приказ следовать в Нюрнберг. Однако янки уже заблокировали ведущую туда дорогу, и мы пошли на Регенсбург. От долгого пешего перехода ноги у нас как будто горели огнем. На ступнях были сплошные мозоли. Когда мы поднялись на холм, к нам медленно подъехал какой-то грузовик.

Мои товарищи не хотели его останавливать, но я не смог удержаться. Я сказал Вилли Кругу: «Подсади меня на борт. Проеду хотя бы 10 километров, чтобы немного отдохнули ноги. Затем я слезу и подожду тебя у дороги».

Возле города Швандорф-им-Байерн меня остановили на дорожном посту и велели слезать. Поскольку мой приказ на марш остался у фельдфебеля, меня посадили в другой грузовик и отвезли в гарнизон мотопехотной части в Регенсбурге. В результате я отбился от товарищей. В качестве отставшего солдата меня определили в пехотную часть. Мы отправились на север, на берег Дуная, занимать позиции для обороны Регенсбурга. Поскольку я танкист, назначение в новый род войск не слишком воодушевило меня. Я вызвался в дозор. Мы патрулировали берег Дуная, когда заметили американские танки, которые не смогли двинуться дальше из-за того, что мост был взорван. Мы немедленно доложили начальству об увиденном.

В то время на посту в Регенсбурге оказался, как сказали, какой-то лейтенант-танкист. Он прочитал список отставших солдат и увидел в нем три имени, рядом с которыми было написано – 35-й танковый полк. Он немедленно отправился пешком к нашему полковому командному пункту, находившемуся на расстоянии 10 километров. Когда я вернулся с донесением о результатах дозора, меня вызвали в штаб полка. Я думал только об американских танках и чрезвычайно удивился, увидев командира нашего взвода лейтенанта Конрада Кюфнера. Всего несколько недель назад мы с ним были в Данцигском котле.

Я не верил своим глазам. Пожалуй, сейчас никто не узнал бы нашего Кюфнера! Как много танкистов в свое время ждали с нетерпением его появления вместе с тягачом. Он никогда не бросал нас на передовой, какой бы острой ни была боевая обстановка. Он тут же пообещал забрать меня из пехотной части и сказал, что будет ждать меня в Регенсбурге. Когда я прибыл на командный пункт, то увидел там двух парней из нашего 1-го батальона. Они тоже против собственной воли угодили в пехоту. Нас отправили к своим, снабдив на дорогу несколькими бутылками шнапса. Когда мы подошли к воротам в город, мои спутники настолько осоловели от выпитого, что им пришлось вздремнуть на автобусной остановке в рабочем поселке. Несмотря на все мои усилия, я не смог заставить их идти дальше.

Поскольку я обещал лейтенанту Кюфнеру прибыть к нему как можно быстрее, помня о том, что он ждет, я отправился дальше один. В качестве наказания два любителя спиртного, с которыми я первоначально отправился в путь, были вынуждены перелезть через металлические развалины моста через Дунай, торчавшие из воды, чтобы скрыться от патруля. Судя по всему, я был последним, кто перешел через каменный мост в Регенсбурге, прежде чем он был взорван.

На следующий день мы с лейтенантом Кюфнером отправились в сторону Мюнхена и далее в городок Зауэрлах. У него оказалась ценная вещь – велосипед, на котором мы поехали вдвоем. Через два дня в Зауэрлах (немного южнее Мюнхена) явились мои два спутника, неудачно «нажравшиеся» дармового шнапса. Мы получили современные штурмовые винтовки[157]. Затем судьба забросила нас дальше, в Энс, расположенный в австрийской провинции Штирии.

6 мая 1945 года, через месяц после того, как мы оставили свой 35-й полк в Данциге, три танкиста вместе с лейтенантом Кюфнером сложили оружие и отправились в плен к американцам.

Василь – история необычной дружбы

Ганс Шойфлер

22 июня 1941 года, когда мы пересекли Буг у Бреста и оказались на территории России, нам вручили маленькие книжечки-разговорники с несколькими русскими фразами. Среди прочих там были такие: «Sdrasdwidje! – Здравствуйте!», «Rucki werch! – Руки вверх!»

Я чуть язык себе не сломал, пытаясь повторить эти непривычные слова. Чтобы быть полностью честным, скажу, что особенно не пытался в следующие недели научиться этому трудному языку.

10 июля 1941 года. Я получил приказ сопровождать большой боевой дозор силами моего взвода телефонистов. В те дни я был его командиром. Мы переправились на плотах через Днепр. Нам предстояло разведать местоположение полевых укрепленных позиций врага. Мы смогли пройти по заболоченной местности, не встретив серьезного сопротивления, и вошли в лес. Однако вслед за этим разразился настоящий ад. Русские подпустили нас ближе, после чего взяли в клещи.

Они атаковали нас со всех сторон. В свете дня нам еще как-то удавалось спасать себя, хотя и с большим трудом, даже несмотря на то, что все пути к отступлению были отрезаны. Однако приближение ночи вызывало у нас нешуточную тревогу, потому что противник не только превосходил нас в численном отношении, но и намного лучше нас знал особенности рельефа местности. Более того, они были более привычны к боям такого типа и местному климату. Однако командир нашей бригады, полковник фон Заукен, был старым «стреляным волком». Каждый раз, когда враг развертывал против нас решительную атаку, мы ныряли в очередное темное место, и русским приходилось снова нас искать и снова затевать бой.

Наконец настало утро, утро, которого мы так ждали. Мы начали перегораживать лесные тропы, устраивая на них завалы. Русские перегруппировались для очередной атаки, а мы ожидали огневой поддержки. Вместе с товарищем я стоял за толстым дубом. Оттуда мы увидели трех приближавшихся к нам русских солдат. Они принялись устанавливать противотанковое орудие, перекатывая его на подходящую позицию. С каждым мгновением они все ближе и ближе подходили к нам: 100 метров… 50 метров… 20 метров… Оставаясь в укрытии, я прицелился в переднего из автомата. От меня не ускользало ни одно его движение, ни одна его гримаса.

Я никогда раньше не целился в человека из оружия и за считаные мгновения ощутил всю абсурдность войны. Я оказался не способен лишить жизни солдата с такими умными глазами и широким добродушным лицом только потому, что он русский, а я немец.

В конце концов, он ничего плохого мне не сделал. Но если я не убью его, то на спусковой крючок нажмет он. Однако мы не могли ждать, когда все трое сложат оружие. Выбор был только один. Нужно попытаться взять их в плен.

Но, черт побери, как сказать по-русски «руки вверх»? «Sdrasdwidje»? Или «Rucki werch»? Как будет правильно? Я пытался вспомнить, но мне это никак не удавалось. Я выбрал первый вариант. Когда трое русских солдат подняли автоматы, двое из них резко отскочили в стороны. В следующую секунду я гаркнул во все горло: «Sdrasdwidje!»

Три вражеских солдата тут же застыли на месте, как будто громом сраженные. Секунды казались мне вечностью. Слава богу, они ничего не сделали. Мне хотелось снова крикнуть «Sdrasdwidje», но от волнения с моих губ почему-то сорвалось лишь какое-то жалкое шипение.

Неожиданно лицо стоявшего передо мной русского, в глаза которого я напряженно вглядывался, расплылось в широкой улыбке. Он сорвал с головы каску и изящным движением, как средневековый кавалер, поклонился. Он тоже не сводил с меня глаз.

«Sdrasd Pan!» («Здравствуй, пан!») – ответил русский. И только тут до меня дошло, что вместо того, чтобы потребовать от него поднять руки вверх, я поприветствовал его.

Там мы познакомились, я и Василь. Прошло совсем немного времени, и вот мы с ним уже курим одну на двоих сигарету. Каждый из трех пленных мог самую малость говорить по-немецки, и вскоре они поведали нам истории своей жизни. Василь вырос в лесах Русского Севера, далеко на востоке. Там он стал «специалистом», как он с гордостью назвал себя, на заводе, выпускавшем тракторы, в городе по ту сторону Уральских гор[158]. Даже сегодня я не хочу называть его точный адрес или фамилию. Вы сами догадаетесь почему.

Лишь на третий день нашим машинам удалось переправиться на тот берег Днепра. Русские взорвали все мосты, и нашим саперам пришлось возводить мосты временные, причем в весьма скверных условиях, часто под артиллерийским огнем противника. Тем временем мы были предоставлены сами себе. К счастью, мы смогли выбраться из леса и пришли в небольшую деревеньку с немногочисленными крестьянскими избами.

Сначала мы не получали никаких пайков. Питаться приходилось подножным кормом. Василь оказался великим специалистом по поиску съестного. Он обеспечивал нас картофелем, морковью и всем прочим съестным, что только попадало ему под руку. Он стал готовить еду для всех нас. Он не обращал внимания на войну и всяческие смертоносные «фейерверки».

За то короткое время, что мы были вместе, я научился уважать и полюбил этого скромного человека, глаза которого лучились радостью, когда я возвращался с боевых операций. Через три дня наконец прибыли наши долгожданные танки. Пленных нужно было отправить на сборный пункт, включая и Василя, с которым я очень не хотел расставаться. Но что он будет делать вместе с нами на передовой?

Перед тем как отправиться дальше, я зашел в бедную крестьянскую избу, в которой Василь обычно готовил еду. Я действительно не знаю, почему решил заглянуть туда. Сначала мне показалось, будто я увидел призрак. Мой военнопленный, который, как я думал, находится в глубоком тылу, примерно в 50 километрах отсюда, шагнул из темного угла и сказал: «Я остаюсь с тобой, начальник… я тебе нужен».

Василь умоляюще смотрел на меня. Сначала я подумал, что он лишился рассудка, и лишь потом понял, что он говорит абсолютно серьезно. Командир моей роты разрешил Василю поехать с нами, оставив его в качестве обслуги полевой кухни, после того как я аттестовал его самым благоприятным образом.

Мы двигались все дальше и дальше на восток, в глубь России. Василь оказался удивительно полезным. Он ремонтировал и обслуживал машины нашей полевой кухни. Позднее он сел за руль грузовика, в котором развозилась еда. Василь был мастером на все руки и не раз помогал хоронить наших погибших боевых товарищей. Вскоре он стал неотъемлемой частью нашей роты. Я никогда не видел, чтобы он был чем-то недоволен. Он приберегал для меня сигареты, я в ответ выдавал ему мою порцию шнапса, которую он всегда принимал с видимым удовольствием.

Василь много рассказывал мне о России, о ее истории, языке, обычаях, людях. Но никогда не заводил речь о коммунизме или войне. Когда я в первый и последний раз спросил его о том, что думает о войне, Василь коротко и вполне по существу ответил: «Разве Гитлер спрашивал тебя, хочешь ли ты убивать русских… Сталин не спрашивал меня, хочу ли я убивать немцев. Мы с тобой друзья, начальник, зачем тогда спрашивать о войне?» Да, он всегда называл меня начальником, так было до тех пор, пока он оставался с нами. Это, наверно, было вызвано тем, что он стал именно моим личным военнопленным.

Русская зима обрушилась на нас неожиданно, как настоящая катастрофа, которой не ждешь. Низкие температуры оказались настоящим сюрпризом, великим открытием для нас, привыкших к более мягким погодным условиям. Наши танки от лютых морозов превращались в неподвижных стальных чудовищ, застывших на месте на пути к Москве. Моторное масло густело и замерзало, аккумуляторы в машинах превращались за ночь в глыбы льда.

Василь научил нас сливать теплое машинное масло из танков, и по его совету мы стали снимать аккумуляторы и на ночь заносили их в теплое помещение. Узнали мы от него и другие премудрости в обращении с техникой. К этому времени мы уже привыкли к «ароматам» теплых русских хат, а также к блохам, вшам и клопам. Самым главным было для нас тогда вот что: мы находились в тепле.

Сугробы порой достигали 2 метров в высоту. Война тоже затихла вместе с трескучими морозами. Для Василя настало время блеснуть своими новыми талантами. Он где-то раздобыл сани, на которые насыпал сена, чтобы мы не слишком мерзли, затем разжился лошадьми. Было сущим удовольствием ходить с ним зимой на охоту. Мы прокладывали телефонный кабель не передвигаясь пешком, а восседая на санях, это было не в пример удобнее. Таким же образом мы ликвидировали разрывы в телефонной линии и проводили разведку.

Прирожденные умения Василя и его инстинктивная способность угадывать верное направление оказались очень полезными для нас. Вскоре он обрел официальный статус «хиви», или «добровольный помощник» немецкой армии. Василь настолько хорошо научился говорить по-немецки, что мы могли использовать его в качестве переводчика.

Затем началось зимнее наступление Красной армии. Мы снова лишились связи с тылом. Деревня в центре нашего участка фронта называлась Хотьково, и я никогда не забуду это название. Была жутко холодная зимняя ночь.

Небо было звездное, под ногами хрустел снег. Русские атаковали нас одновременно с трех сторон. Телефонная линия, столь нужная в такой момент, была разорвана. Нам пришлось выходить в лютый мороз, в ночь и под артиллерийским огнем искать место обрыва телефонного провода. Неожиданно мы оказались между наступающими русскими войсками. Какой-то неожиданный удар свалил меня на землю. Я не смог подняться на ноги и ощутил жар, жжение и боль в правом бедре.

Когда я нащупал рукой это место, то обнаружил, что мои пальцы все в крови, которая прямо на моих глазах превращалась в лед. Моих товарищей нигде не было видно. Я попытался ползти параллельно телефонному проводу. Мне удалось преодолеть небольшое расстояние, но силы вскоре покинули меня. Ноги постепенно теряли чувствительность. Только бы не потерять сознание – это была моя единственная мысль в те минуты, – иначе мне конец. Стоит ненадолго заснуть, и на морозе меня ждет верная смерть. В таких условиях никому не удавалось выжить, это я точно знал.

Потом я увидел какую-то тень – кто-то шел, так же, как и я, выбрав в качестве ориентира нашу линию связи. Вскоре незнакомая фигура приблизилась ко мне. Я уже снова был готов потерять сознание, когда Василь узнал меня и обработал мою рану, остановив кровотечение. В близком к бредовому состоянии я чувствовал, что он взял меня за поясной ремень и оттащил по протоптанной тропинке в безопасное место за высоким сугробом.

Там он укутал меня в мою шинель, взял на свои сильные руки и понес под огнем вражеских пулеметов и артиллерии в сторону нашего коммутатора. Он энергично натер мои утратившие чувствительность конечности снегом и вскоре сумел восстановить кровообращение, тем самым спас от обморожения. Затем опытными руками перевязал мою рану. К счастью, у меня было сквозное ранение, и пуля не задела кость. Рана затянется скоро, даже без дополнительной врачебной помощи. Василь провел день и ночь возле меня.

За его верную дружбу и доблестную службу я подарил ему амулет, который всегда носил на шее. Его вручила мне моя мать, когда я отправлялся на войну.

Ужасная зима неизбежно подошла к концу. Василь водил грузовик нашей полевой кухни целых три года. На нем он форсировал Оку и Днепр, Березину и Буг, на нем колесил по дорогам Курляндии. Фортуна надолго утратила благосклонность к немецким войскам, нас все чаще постигали неудачи. Мы все больше и больше отдалялись от родного дома Василя. Он был добровольцем вермахта и носил, как и мы, серую полевую шинель[159].

Я никогда не слышал, чтобы Василь на что-то жаловался или просто ворчал. Наша рота стала его миром, его семьей.

В 1944 году он получил разрешение съездить в отпуск в Германию, где вместе с одним из своих боевых товарищей провел четыре недели. Вернувшись, Василь сделался более задумчивым и серьезным, чем обычно. Для него стало открытием, что дома нас тоже ждут матери, которые тревожатся за своих сыновей. Его мать находилась далеко, и добраться до нее было невозможно. Он стал более разговорчивым, чаще рассказывал мне о доме. Я понял, что его мучает ностальгия.

Вскоре появились признаки того, что ужасный конец уже не за горами. Немецкие войска оставили российскую территорию и землю Польши. Мы воевали в районе Данцига. Нам всем стало ясно – и Василю тоже, – что эта бесславная война закончится через считаные недели.

Позднее мы увидели то, что происходило на земле Германии. К сожалению, мы слишком поздно узнали, насколько безответственными и амбициозными оказались те люди, которые бессмысленно жертвовали жизнями европейской молодежи. Мир, в который мы верили, рухнул как карточный домик.

Конец 4-й танковой дивизии и 35-го танкового полка на р. Висле в мае 1945 г.

У меня больше не было воли к жизни, но Василь не оставлял меня ни на секунду. Мужество так и не покинуло его, даже несмотря на то что конец войны представлялся ему даже более трагичным и пугающим, чем мне. Его высокий моральный дух придавал мне сил. Наступило время, когда мне пришла пора задуматься о том, как я могу помочь ему, что сделать для него. Не хотелось даже думать о том, что случится с ним, если он попадет в плен к русским солдатам.

Не было никаких сомнений в том, что он окажется в числе первых, кого его соотечественники расстреляют на месте. Но если Василю удастся каким-то чудом бежать в Германию, то что будет тогда? Он уже никогда не сможет вернуться на родину и не увидит своих родителей.

Когда-то Василь спас мне жизнь. Теперь настала моя очередь сделать для него то же самое. Но как это сделать, чтобы враг ничего не заподозрил?

Когда я проходил мимо лагеря для военнопленных в Хойбуде, у меня неожиданно возникла идея. Я отправлю туда Василя под видом русского военнопленного, угнанного в Германию и одетого в лагерную робу. Позднее, когда мы ночью эвакуировались из горящего Данцига, я оставил его в безопасном месте, в подвале какого-то дома. Я долго учил его, внушая, как следует вести себя в роли военнопленного. Если он не станет путаться в ответах на вопросы, то с ним, пожалуй, не случится ничего плохого и никто не заподозрит в нем добровольца вермахта.

Я не стыдился своих слез, когда пожимал на прощание руку Василя, пожимал в последний раз. В ответ он молча обнял меня. «Прощай, Василь. Удачи тебе завтра и всю твою оставшуюся жизнь. Спасибо за все, и передавай от меня привет твоей матушке».

Мне в достаточной степени повезло после прекращения огня, и я смог избежать русского плена. После долгих странствий и мытарств я вернулся домой в декабре 1945 года. В своей квартире я нашел некоего украинца, служившего в рядах вермахта. Он лишился крыши над головой и испытал много бедствий. Я всячески старался – как мог – облегчить ему жизнь. При этом я всегда вспоминал Василя. Я надеялся, что моему другу удалось добраться до дома.

Глава 10 Последние дни 35-го танкового полка

Группа Кюсперта

Курт Мозер, обер-фельдфебель 3-го батальона 35-го танкового полка[160]

Я, обер-фельдфебель 3-й роты 35-го танкового полка, вместе со своим подразделением находился на косе Фрише-Нерунг. Там мы занимались возведением дотов для защиты от атак русских бомбардировщиков и штурмовиков. О проведении каких-либо операций говорить не приходилось, поскольку мы больше не располагали танками. Правда, циркулировали слухи о том, что, мол, должна быть сформирована боевая группа, которой предстоит действовать в районе Берлина, и в ее распоряжение поступят танки. Из рот отбирали самых опытных и готовили к переброске. Группа эта называлась «группой Кюсперта». Меня также зачислили туда. Нет слов, как мы были счастливы.

Некоторое время спустя, 15 апреля, мы маршем направились в нужное место. На военных паромах нас переправили на косу Хель. Там мы дожидались разгрузки. Все мы стремились как можно скорее убраться из этого «дьявольского котла».

Вечером 16 апреля нас на небольших судах отправили на «Гойю», транспорт водоизмещением 7 тысяч тонн. Вместе с нами на борту оказались около тысячи человек тяжелораненых и от 3 до 4 тысяч беженцев – женщин и детей. То есть всего вместе с командой свыше 6 тысяч человек. В порту находились другие суда и боевые корабли, в том числе и тяжелый крейсер «Принц Ойген». Было около восьми вечера. Противник решил напомнить о себе. Русские не могли не заметить возросшей активности в порту – они послали 25–30 бомбардировщиков, которые, практически не целясь, пытались забросать бомбами суда, правда без особого успеха. Наши потери составили всего несколько человек, все они были ранены осколками русских бомб. Надо сказать, что наши зенитчики постарались на славу – противник так и не смог преодолеть плотную огневую завесу и начать прицельное бомбометание.

После авианалета подготовка к выходу в море ускорилась. Составили конвой, дали сигнал к отправке. Мы вздохнули с облегчением, хотя «Гойя» был страшно перегружен. Многие из находившихся на борту людей попали туда непонятно как, то есть без всякой регистрации. Мы расположились в отсеке в средней части судна на нижней палубе. Площадь отсека составляла примерно 40 квадратных метров. Все проходы были забиты людьми так, что невозможно было пробраться наверх. Около 23:15 я почувствовал себя отвратительно – не мог больше переносить спертый воздух и жару в этой железной коробке. Я заявил фельдфебелю Хунгерланду: «Надо выйти наверх и глотнуть свежего воздуха». Тот сонным голосом ответил: «Валяй, я смогу хоть ноги вытянуть». Я с трудом стал пробиваться на верхнюю палубу. Наверху, как оказалось, ни зги не видно. Вдруг прозвучала команда: «Всем надеть спасательные жилеты! Опасность атаки вражеской подлодки!» На беду, жилетов на всех не хватало, мне, во всяком случае, не досталось. Некоторые думали, что на Балтийском море никаких подводных лодок нет и быть не может. Ну и я особо не беспокоился по этому поводу[161]. Но вскоре противник преподал нам хороший урок.

Произошло это незадолго до полуночи. На транспорте, перевозившем войска, произошла какая-то поломка. Его пришлось брать на буксир, причем не кому-нибудь, а «Гойе». Наш корабль представлял собой современное судно, оснащенное дизельными двигателями и двойными гребными винтами. А тот самый транспорт был допотопным пароходом. «Гойя» развернулся, чтобы занять место впереди транспорта, который предстояло буксировать. И в этот момент корпус «Гойи» содрогнулся от двух мощных взрывов[162]. Сначала мне показалось, что корабль наскочил на мину. Оправившись от первого испуга, я огляделся – судно уже дало сильный крен. Пришлось что было сил вцепиться в поручни, чтобы не свалиться с палубы в воду. Но вскоре корабль вновь занял горизонтальное положение, я уже было решил, что беда миновала. Но уже буквально несколько секунд спустя палубу «Гойи» стало заливать водой. И тут я понял, что мы тонем. Послышались взрывы. Спасти тех, кто находился на нижней палубе, не было никакой возможности. Мы с несколькими людьми попытались спустить на воду спасательные шлюпки, но так и не смогли. Я сумел вскарабкаться выше до самого мостика, но вода настигла меня и там. Корпус «Гойи» разломился пополам. Многие из наших падали или прыгали в воду. Я оставался на борту – именно это и спасло меня. Я стоял по горло в воде, пытаясь не позволить воде утащить меня, пловец из меня никудышный. Но безуспешно – водоворот тянул меня в бездну. Я изо всех сил старался уцелеть. Неожиданно я увидел вблизи мачту тонущего корабля и намертво вцепился в нее. Но тут произошло нечто совершенно невероятное. Потом я уже сообразил, что огромный пузырь воздуха подбросил меня вверх – это меня и спасло, и я смог дышать.

Я разглядел огни бакенов, увидел множество барахтавшихся в воде людей. Я судорожно хватался за плававшие на поверхности чемоданы и сундуки. Вскоре я добрался до спасательного плота и даже сумел взобраться на него – мне помогли сидевшие на нем моряк и женщина.

Так мы проболтались на воде часа два. И вдруг до моего слуха донеслась команда: «Всем, кто из 35-го танкового полка, двигаться сюда!» Но того, кто скомандовал, я не видел. Мимо скользнула огромная тень. Оказывается, это всплыла на поверхность подводная лодка. Но, к счастью, нас враг не заметил. Страшнее этих нескольких часов мне в жизни переживать не доводилось.

Потом мы увидели еще один силуэт корабля, надвигавшийся прямо на нас, – это оказался немецкий эсминец. Мы старались привлечь к себе внимание – кричали, размахивали руками. С борта нам бросили канат и по очереди подняли на борт. Но эсминец больше полусотни человек взять на борт не мог. Военный корабль поспешил уйти, поскольку поступило сообщение о советских подводных лодках поблизости.

На следующее утро в район, где ушел на дно «Гойя», были направлены немецкие катера. Вряд ли им удалось отыскать выживших – кто выдержит в ледяной воде несколько часов? «Гойя» затонул в 50 морских милях от Хеля, естественно, даже рекордсмен мира по плаванию ни за что бы не достиг берега.

Из 6 тысяч человек, находившихся на борту судна, удалось спасти лишь 250. Когда меня доставили в Копенгаген, я видел их всех собственными глазами. Из датской столицы мы попытались выйти на связь с полком и доложить о случившемся.

Но, судя по всему, наше сообщение так и не дошло до адресата.

Кроме меня, из полка спаслись фельдфебель Ханнеман, унтер-офицер Венер, унтер-офицер Грос, ефрейтор Юнг, обер-ефрейтор Файт и ефрейтор Буркхардт.

Потопление «Гойи»

Йохен Ханнеман, фельдфебель

16 апреля 1945 – как раз в 20:00 – транспорт «Гойя» вышел из порта Хель, имея на борту 6488 солдат, раненых и беженцев. Транспорт следовал в сопровождении двух минных тральщиков.

Мы расположились в центральной части судна на нижней палубе. Солдаты, женщины и дети сидели, стояли, лежали; людьми были заняты все проходы, каюты и грузовые отсеки. Все было забито людьми так, что и не пошевельнешься. Было страшно душно, воздуха не хватало. Я то и дело поднимался на верхнюю палубу вдохнуть хотя бы чуточку свежего воздуха. Вероятно, это и спасло мне жизнь.

Ночью выдалась ясная погода, небо усыпали крупные звезды. Но было жутко холодно. Незадолго до полуночи – я только что снова вернулся на верхнюю палубу – прозвучало подряд два глухих взрыва. Корабль здорово качнуло; к черному небу взметнулись два огромных фонтана воды, ими обдало и палубу. Тут же погас свет в каютах и на палубе. На судне началась страшная паника. Все, кто находился внутри, инстинктивно пытались выскочить наружу, в проходах образовалась давка. На трапах, ведущих на верхнюю палубу, разыгрывались трагические сцены. Шла борьба за выживание. Никто толком не понимал, что творилось там внизу. Одним словом, ужас, да и только. В огромные пробоины от торпед хлынула вода. Корабль по центру разломился надвое и быстро ушел под воду. Вода грохотала так, что оглохнуть было можно.

Сообразив, что на судне уже не удержаться, я перескочил через перила и бросился прямо в ледяную воду Балтийского моря. Меня подхватила огромная волна. Неожиданно я прямо перед собой увидел спасательную шлюпку, видимо оторвавшуюся от борта тонущего «Гойи», и сумел ухватиться за борт. В шлюпке со мной оказалось еще несколько человек. Целых два часа мы отчаянно пытались удержаться на волнах и к тому времени, когда подошел какой-то корабль и взял нас на борт, были на исходе сил.

По моим подсчетам, спаслись всего 172 человека. Свыше 6 тысяч пошли на дно вместе с «Гойей», на котором они надеялись добраться до безопасного места.

На следующий день всех выживших после этой страшной торпедной атаки и спасшихся на военных кораблях посадили на «Кронфельс», транспортное судно, доставившее нас в Копенгаген. Из 200 человек «группы Кюсперта» уцелело лишь 7.

Мое последнее письмо домой

Ганс Шойфлер

«Я написал тебе с тысячу писем со всех концов света…

И откуда только они ни приходили – из танков, ям в земле, палаток…»

Иногда это были и не письма даже, а пара слов, кое-как нацарапанных на открытках, а то и просто первых попавшихся бумажках.

Когда вокруг все спали, я вовсю строчил письма домой.

Я готов был воспользоваться каждой спокойной минутой, чтобы черкнуть пару строк.

В которых благодарил Вас всех за то, что не забываете меня.

А вы, их прочтя, предайте огню и забудьте о моей писанине».

Написано в домике лесника у Вислинской косы 25 апреля 1945 года.

Дневниковые записи

Ульрих Заксе, старший лейтенант 4-го танкового разведывательного батальона

В конце апреля (25 апреля. – Ред.) 1945 года Пиллау оказался в руках у русских. Для проведения операций на Вислинскую косу (коса Межея-Висляна) через Штуттгоф (ныне Штутово) были переброшены разведывательный батальон и 1-й батальон 35-го танкового полка. Противник высадился в Нойтифе на косе. Во главе нашей колонны следовал бронетранспортер. Наши боевые машины быстро неслись на восток мимо людей, выживших после разгрома наших войск в Восточной Пруссии. Нам грозили кулаками – мы были потрясены этим. И кричали вслед: «Вы только войну затягиваете!» Конечно, мы понимали, что выпало пережить этим людям. И даже стали подумывать о том, что они ведь на самом деле говорят правду, разве не так? Но мы несли ответственность за то, чтобы эти толпы деморализованных людей, сотни, тысячи, погрузили на транспортные суда. Причем этот приказ нужно было выполнить любыми средствами. Пунктом погрузки был определен Никельсвальде, оттуда каждую ночь в тыл отправляли по 30 тысяч человек.

Подразделения бронетранспортеров прибыли вовремя и сумели предотвратить десантную операцию противника, пытавшегося высадиться на побережье, мощным огнем автоматических пушек и пулеметов.

На отмели, всего в нескольких сотнях метров от нас, разгорелись ожесточенные бои. Мы оборонялись, мы вынуждены были отходить, потом снова занимали оборону. С фронта нас атаковали вражеские танки, с моря – катера. Взрывы, пули, осколки… Нам все же удалось пробиться по 40-километровому узенькому коридору под этим жутким свинцовым дождем. И мы перевели дух лишь в нескольких километрах от Кальберга (ныне Крыница-Морска на косе Межея-Висляна) – русские внезапно прекратили атаковать нас[163].

Танкисты бок о бок с пехотинцами

Георг Хаймер, унтер-офицер 3-й роты 35-го танкового полка

3 мая 1945 года – еще с 20 марта мы вместе с 14 товарищами из 35-го танкового были направлены в пехотные подразделения. То, что выпало на нашу долю, иначе как одиссеей не назовешь. То, что нас вырвали из наших частей, из привычного окружения, мы расценивали как трагедию. Теперь мы входили в состав 2-го батальона 12-го моторизованного (мотопехотного) полка.

Нам была поставлена задача оборонять позицию 7а. Из траншей было видно не только Балтийское море, но и залив Фришес-Хафф – в этом месте песчаная коса была узка, а наши траншеи находились на возвышении. Куда ни глянь – сплошные хвойные леса, кряжистые деревья. Остальные роты 12-го моторизованного полка находились, по-видимому, по обоим флангам от нас – во всяком случае, так нам сообщили.

Ночь на 4 мая 1945 года прошла относительно спокойно. В то утро саперы вернулись с позиций, расположенных прямо перед нами. Эти позиции нашим пришлось оставить. Вначале они побыли с нами немного, чтобы хоть как-то нас поднатаскать. Саперы успели приобрести немалый опыт пребывания в окопах и позиционных боев и располагали всем необходимым для этого. Мы же имели одни только старые винтовки, выданные нам со складов в Эльбинге; и патроны к этим винтовкам были сделаны из стали с покрытием из меди[164]. Древние (так у автора. – Ред.) пулеметы использовали такие же типы боеприпасов. В дополнение к этому выдали каждому несколько ручных гранат и «панцерфауст» (фаустпатрон). И если сравнить нас с саперами, мы были просто детьми и по вооружению, и по части соответствующего боевого опыта тоже. Что мы могли знать о боевых действиях пехотинцев?

К полудню саперам было приказано выдвинуться к устью рукава Вислы и оттуда отправиться на судах. У нас на этот счет возникли смешанные чувства. Вскоре один из моих товарищей погиб от осколка минометной мины.

Так как мы ровным счетом ничего не знали о тех, кто сражается по обе стороны от нас, я все-таки решил послать двоих бойцов разузнать что и как и наладить с ними контакт. То, что удалось выяснить, особого оптимизма не внушало. На рассвете ожидалась атака русских. Такая уж сложилась у них традиция нападать чуть свет. Мои худшие опасения подтвердились. Территория по направлению к берегу Балтийского моря и к берегу не были заняты. Я без промедления послал вестового в штаб роты, хотя это уже ничего не меняло. Короче говоря, мы были предоставлены сами себе. Ночью было холодно, а потом вдобавок зарядил дождь. В общем, ничего хорошего грядущий день не предвещал.

5 мая 1945 года. Рассветало. Оживленный минометный огонь и возрастающая интенсивность огня артиллерии на тыловых позициях возвестили об атаке русских. И вскоре русские перешли в наступление из близлежащего лесного массива.

Наш пулеметчик сразу же открыл огонь с позиции чуть спереди траншей. Послышался треск винтовочных выстрелов. Видимость по-прежнему была плохая. Мы все так же ничего не знали о том, что происходит справа и слева от нас, потому что у нас не было времени осмотреться по сторонам. Русские были прямо перед нашими позициями. Скверные боеприпасы были нашей головной болью. Сначала из строя вышел пулемет и его нельзя было заставить стрелять снова; затем одна за другой осечки стали давать винтовки. Да и песок с дождем были не на нашей стороне. Вскоре стреляла только треть оружия. В конце концов у нас не осталось ни одной боеспособной винтовки. Несмотря на все наши усилия, нам пришлось откатиться к ближайшей отсечной позиции, тем более что русские подходили с флангов и мы не могли больше обороняться. Воцарилась полная неразбериха. Я приказал своим людям пробиваться назад поодиночке и сосредоточиться за возвышением. Мы забросали ручными гранатами огневую точку перед нами, которую уже заняли русские, а напоследок выстрелили из «панцерфауста». Под прикрытием разрывов скатились вниз по крутому склону. Остальные наши товарищи уже поджидали нас внизу. Мы быстро растворились в густом подлеске. Но там тоже были русские, и им пришлось нас обходить. В какой-то момент они нас не опознали. Мы продирались по самой чаще. Русские быстро поняли, что мы уже оставили исходные позиции, и открыли по нас огонь из всех видов оружия. Но для нас все складывалось не так уж и плохо. Только двое получили легкие ранения, но могли идти сами.

Командир мотопехотной роты приказал нам сосредоточиться в тылу у обозов. Повсюду на земле валялось оружие. Мы могли поменять наши старые винтовки на новые штурмовые винтовки, но к ним не было патронов, а потому мы остались со своим историческим огнестрельным оружием.

Пройдя несколько километров, мы наткнулись на батарею реактивных минометов Nebelwerfer, которая только что произвела залп. Минометчики тотчас попрятались в свои блиндажи и окопы. Мы, слабо представляя, что будет, тоже не замедлили последовать их примеру. И сделали это не зря. Через несколько минут с материка на нас, накрывая позиции реактивных минометов, начал обрушиваться один залп за другим. Тут один из наших товарищей вскрикнул и упал на песок. Но осколок приняла на себя его фляжка. За исключением того, что на мягком месте образовался синяк, у него ничего болело. Но нам следовало убираться из этого злосчастного места, и поскорее! Следующий залп лег далеко за нашей спиной.

Подбитый в самом конце

Герман Бикс, обер-фельдфебель 3-го батальона 35-го танкового полка

У Вислинского залива (тогда назывался залив Фришес-Хафф) нас в качестве прикрытия разместили на позиции № 7. Если мне не изменяет память, это было 6 мая. Русские прямо передо мной зачем-то валили деревья, как будто хотели создать препятствие. Что же это было такое? Неужели иваны собрались там окапываться? Нет, они не это хотели сделать. Они пытались замаскировать стволами деревьев нечто похожее на тяжелый танк. Я увидел голубой дымок и услышал звук работающего двигателя, который казался мне чертовски знакомым. Затем появились несколько русских солдат, которые стали снимать и отбрасывать в сторону ветки деревьев… и прямо на меня глянуло жерло огромного ствола танкового орудия. Это не мог быть танк… Скорее всего, это тяжелая самоходно-артиллерийская установка… самоходка… Дистанция 400 метров… Заряжай!.. – крикнул я в микрофон. После выстрела меня окутал дым. Затем несколько секунд на землю падала сосновая хвоя. Однако огонь так и не вспыхнул. Это означало, что мы так и не подбили «дверцу сарая». Второй выстрел. Третий. Мимо. Затем в ответ выстрелили иваны.

Первый снаряд ударил в землю перед нами. Второй пролетел в полуметре над моей головой. Третий попал в цель. Я почувствовал, что дульный тормоз орудия дернуло и выбило наружу; дернуло и всю «Пантеру». Наводчик орудия больше не мог ничего видеть, его оптика была разбита вдребезги. По всей видимости, в маске пушки чуть не выбило монтажные болты. Пора выбираться отсюда!

Мне пришлось отступить, чтобы не оказаться разорванным снарядом на куски. Я знал, что фельдфебель Хофкнехт находится где-то в дюнах. Он должен прибыть на наши позиции. Я связался с ним по радио и сообщил, что он должен ударить по русскому «тарану» со стороны. И Хофкнехт, и лейтенант Финтельманн услышали меня. Оба немедленно пришли ко мне на помощь. Я отступил, и Финтельманн тут же занял мою старую позицию.

Я посоветовал ему проявлять осторожность, но было уже слишком поздно. Он также получил сильный выстрел в маску пушки. Хофкнехту повезло больше – он попал бронебойным снарядом вражескому танку в подбрюшье, затем вслед за первым отправил и второй снаряд. Русский экипаж тут же спешился. Когда наш танк подъехал ближе, сконфуженные советские танкисты сдались в плен. Подойдя ближе, Хофкнехт оценил мощь брони неприятельского стального монстра, толщиной не менее 20 сантиметров, которому три моих снаряда попали прямо в лоб. Один из них пробил броню и проник внутрь сантиметров на десять[165]. Даже пушка «Ягдпантеры» не смогла пробить такую броню. Но, несмотря на это, мне было обидно, что я проиграл дуэль после 75 побед[166].

Неужели это был конец?

Последние страницы дневника Ганса Шойфлера

От низин Вислы до Кильской бухты

Эти строчки были написаны под несмолкаемый аккомпанемент свиста снарядов, оглушительных взрывов и плеска бурного Балтийского моря, когда парализующая неуверенность и тупое отчаяние снедали наши сердца, а ненасытная борьба за существование пожирала последние остатки наших сил.

Нет никаких сомнений в том, что отдельные части текста могли быть исправлены и, на основании знаний, полученных к 1967 году, сейчас описаны более драматически, но страницы моего дневника – некоторые пожелтели и истрепались – рассчитаны на то, чтобы стать свидетельством моих мыслей и чувств в самые трудные дни моей жизни, которые переданы моими тогдашними словами. Это восхваление исполнения долга без всяких фанфар и во имя безоговорочного фронтового братства должно прозвучать на мелодию далекого 1945 года.

7 мая 1945 года. Последние десять дней, находясь на низинах в устье Вислы к северо-востоку от Данцига, мы участвуем в боях, ведущихся с невиданной в истории войн жестокостью. Это война на изнурение противника, не имеющая аналогов.

Фигуры без оружия в потрепанной форме с серыми лицами и глубоко провалившимися глазницами, в которых затаился страх, копошатся на проложенных здесь бревенчатых дорогах, день и ночь торопливо направляются в тыл. Это оставшиеся в живых солдаты разгромленной армии с Земландского полуострова (Оперативная группа «Земланд») и Кенигсберга[167], которым каким-то чудом с самыми невероятными приключениями удалось пересечь дельту Вислы.

Среди них много раненых. Повязки на них заскорузли и почернели от грязи. Но никто не соглашался сменить эти повязки на новые и свежие. Идти и только идти. Только в тыл! Выбраться поскорее из урагана стали и свинца, осколков и пуль. Прочь от передовой, где нет места жалости! Русские установили легкие артиллерийские орудия и неустанно обстреливали их, иногда в отдельных местах с расстояния 800 метров.

«Ратш-бум» – так мы называли эти орудия. Стреляли не только из орудий. Стреляли и из десятков «сталинских оргбнов», но и – их было больше всего – сотен минометов. С той стороны рукава дельты Вислы на нас летели из ста восьмидесяти тяжелых орудий «чемоданы». Со стороны Балтики по нас била корабельная артиллерия русских кораблей.

Советские танки – ИС-2, «Шерманы», Т-34 – и бесчисленные противотанковые орудия ведут бои за побережье, за главную дорогу для бронетехники.

Наш 1-й батальон 35-го танкового полка – если быть более точным, 80 оставшихся в живых бойцов и 12 «хромых» танков Pz V «Пантера» – был переброшен в помощь 7-й пехотной дивизии в район косы Фрише-Нерунг восточнее Шнакенбурга. Линия фронта немного стабилизировалась. Она протянулась на 2 километра от лагуны (залив Фришес-Хафф) до берега Балтики. Две-три первые позиции были постоянно укомплектованы людьми.

Но русские войска в буквальном смысле стирали траншеи с лица земли огнем своих орудий крупного калибра. Кровопролитные бои кипели в лесу Фёрен. Осколки снарядов как бритвой срезали макушки деревьев. Противник обрушивал на нас огонь, заметив даже малейшее движение в наших окопах. Эвакуировать тяжелораненых удавалось лишь за счет новых раненых – тех, кто их спасал, и без того множа число жертв.

Небо было пронзительно-голубым. Погода стояла на удивление хорошая. Не было ни единого часа, ни единого дня или ночи, чтобы какой-либо русский самолет не пролетал, рокоча двигателями, над верхушками деревьев. Постоянно, с раннего утра и до позднего вечера, советские летчики ходили кругами над лесом и на бреющем полете охотились за теми, кто находился в окопах. Они поливали огнем пушек и пулеметов дороги, где замечали хотя бы подобие движения. В чахлых лесах постоянно гремели выстрелы и взрывы. Ломались ветви и стволы деревьев, затем над нашими головами появлялась очередная дюжина вражеских самолетов. Но не было огня зенитных орудий, ни один немецкий самолет не поднимался в небо.

Не имевшая никакой поддержки, забытая богом и всем остальным миром 2-я армия – точнее, ее остатки – вела бескомпромиссную борьбу с врагом. Какое-то время мы сражались не за нашу родину, мы больше не добивались дешевой победы. Мы стояли там потому, что тысячи беженцев с полными страха глазами и дрожащими конечностями благоговейно ждали в устье Вислы и на косе Хель прибытия кораблей, в которых состояло их спасение. Десятки тысяч уже успели подняться на борт кораблей. Фронт должен был держаться любой ценой, иначе этих людей ждет верная смерть!

Затем раздается чистое пение двигателей бомбардировщиков американского производства «Бостон»[168]. Двадцать… сорок… шестьдесят… затем пение переходит в оглушительный рев. Мучительно долгие минуты… Земля вздрагивает и сотрясается… Секунды, которые кажутся часами… Потом звучат душераздирающие вопли раненых: «Санитары! Сюда!» Это было самое кошмарное.

Одного этого было достаточно, чтобы сойти с ума. Этого было достаточно, чтобы впасть в отчаяние от бесчеловечной войны, в которой у сторон были неравные силы. Но, несмотря на это, каждый солдат знал, что мы должны держать оборону до тех пор, пока последний беженец и последний раненый их боевой товарищ не окажется на корабле.

Прошел слух, что в ночь с 9 на 10 мая прибудет корабль кригсмарине (ВМС) и эвакуирует нас отсюда. Пехотинцы героически держали оборону, часто жертвуя своими жизнями ради спасения гражданских и раненых немецких солдат. Лучшие полки вермахта сражались в последние дни войны так же храбро, как и в первые ее дни. Все знали, что до окончания войны оставались считаные часы.

Русские без конца атаковали нас. Одна волна наступающих следовала за другой. Враг думал, что своим огнем уничтожил все признаки жизни. Однако немецкие солдаты отчаянно сопротивлялись, отвечая выстрелами из каждого окопа, который становился для многих из них могилой. Фронт нужно было отодвигать назад, на уже подготовленные новые позиции, после того как обескровленные защитники на передовой лишались возможности дать врагу отпор, ведь ураганный огонь русских войск не позволял нам доставить на передовую подкрепления и боеприпасы. Но фронт держался. Противник тоже нес большие потери, хотя и бросал в бой относительно немногочисленные пехотные подразделения.

Наши танки творили чудеса. Они были в бою десять суток подряд без перерыва. Однако местность здесь не благоприятствовала боевым машинам, и это легко представить. Несмотря на все трудности, именно танки морально поддерживали нашу пехоту в самые трагические минуты. Иногда врагу противостояли только одни танки.

7 мая, 15:00. Погрузился отряд солдат из нашего батальона. Они ждали корабль на песчаном берегу со вчерашнего утра. Здесь осталось лишь 8 танковых экипажей. Все это добровольцы, в большинстве своем офицеры. 3 танка все еще находились в боеспособном состоянии.

5 потерявших ход танков мы оттащили тягачами на последнюю позицию и закопали в землю по самую башню. Был получен приказ использовать их в качестве неподвижных огневых точек. Штурмовое орудие с поврежденной опушкой мы превратили в командирскую бронемашину, поставив в него радиостанцию, поскольку наш полковой командирский танк – старый добрый Р-01 – был подбит противником во вчерашнем бою.

23:00. Иностранная радиостанция сообщила о безоговорочной капитуляции Германии. Для нас, находившихся здесь, это было худшим, что может случиться в сложившейся обстановке. Это означало, что все те, кто находятся сейчас в устье Вислы, попадут в плен к русским солдатам. Одна только мысль об этом, о том, что наши попытки держать здесь оборону абсолютно бесполезны, представлялась невыносимой. Да и кому эта мысль не приходила в голову в последние несколько недель? Но теперь она стала настолько реальной, что стоило снова задуматься об этом, как по спине пробегал холодок страха. Единственная слабая надежда, которая у нас оставалась, состояла в том, что в дивизии пока ничего не знали о капитуляции.

* * *

Мы строили планы, обсуждая это предположение, – мы еще не могли признать наше поражение в войне, – думая, что продолжим сражаться дальше[169].

8:00. 9 мая. Кроваво-красное солнце взошло над Балтикой. Оно безошибочно подтвердило, что немецкие военные корабли ушли в море, исчезнув без следа. А ведь они были для нас символами последней надежды.

Начинался чудесный майский день, но нас охватило отчаяние. Легкий ветерок с востока шевелил верхушки сосен, но он принес не свежесть весны, а запахи крови, смерти и разлагающихся трупов. Мы чувствовали себя брошенными, забытыми всем остальным миром. Песчаная коса за ночь почти полностью опустела. На передовой было тихо, подозрительно тихо. Судя по всему, русские берегли силы для празднования победы.

Поступил приказ отойти на заранее приготовленные позиции. Должен был остаться лишь небольшой плацдарм. Ожидались какие-то важные события. Позиции, на которых мы разместили 5 танков, не будут заняты нами. Боеспособные машины надлежало взорвать. Экипажи останутся лишь в 3 оставшихся целыми «Пантерах». Всем остальным солдатам приказано грузиться на корабли.

Я еще раз проверил все наше радиооборудование. В лесу загрохотали взрывы.

Это взрывали тягачи, пушки и всевозможные транспортные средства. Это был горький опыт. Всем хотелось поскорее выбраться отсюда, побыстрее покинуть этот «ведьмин котел». Это было всеобщее, всем понятное чувство.

14:00. Я получил приказ вместе со всеми остатками нашего разношерстного воинства немедленно отправиться в бухту. Наш бронетранспортер с рацией находился там. Радиостанция имела связь с паромами. Я сразу заметил, что там что-то не так. То, что я узнал, оказалось сущим кошмаром. Стоявшие там под парами корабли куда-то исчезли. Даже паромы, на которые нам приказали грузиться, были уже в открытом море. Они взяли курс на Германию. Кто-то сказал, что они отчалили, будучи наполовину пустыми. Но корабли все еще были видны, и сотни солдат на берегу терпеливо ждали эвакуации.

17:00. Новость, которая была у всех на устах на правах слуха, судя по всему, подтвердилась. С 23:01 сегодняшнего дня вступает в силу перемирие как результат безоговорочной капитуляции Германии. Об этом факте никто не говорил, но знание об этом было написано на лице каждого. Все понимали, что оказались в ловушке.

Там, далеко на востоке, мы защищали каждую пядь земли, проливали кровь, терпели жуткие невзгоды – как оказалось, напрасно. Перед нами маячило будущее, о котором мы даже не осмеливались думать.

Наша Родина, которую мы защищали – как нам казалось в нашей слепоте – даже на Волге, забыла про нас, списала нас со счетов. Здесь, держа оборону на передовой, мы дали возможность сотням тысяч беженцев эвакуироваться в тыл. Но для нас кораблей у Германии не оказалось. Скоро ловушка захлопнется – это вопрос уже самого скорого времени. До этого оставались считаные часы.

Никто не хотел оставаться там, где мы оказались. Именно такое желание было написано на наших разочарованных лицах.

Несмотря ни на что, возможно, это был последний раз в истории нашего народа, когда проявилась настоящая немецкая дисциплина. Верность солдатскому долгу и порядку, и прежде всего дух фронтового товарищества, которые сформировались в нас за шесть трудных лет войны. Хотя все те, кто стоял в бесконечной очереди на погрузку на берегу, знали, что всего два корабля, стоявшие на рейде, были последним шансом вернуться на родину, в бухте не возникло никаких беспорядков или паники. Лишь несколько возбужденных зенитчиков да небольшое количество эгоистичных солдат из числа обозной обслуги попытались пролезть без очереди. Однако их быстро угомонили локтями в бок без единого слова упрека.

Боевые подразделения 4-го разведывательного танкового батальона погрузились на последний паром. Мне удалось погрузить на него 28 моих людей. Я получил приказ эвакуироваться вместе с ними. Однако на берегу все еще оставался экипаж бронетранспортера с радиостанцией 2-й роты 79-го танкового разведывательного батальона, получивший задание держать оборону до самого конца. Вместе с ними мы участвовали во многих боевых операциях.

Командир разведывательного батальона, майор фон Гаупп, с которым нас связывал опыт многочисленных совместных боев, когда мы сражались бок о бок, напомнил мне, что пора наконец садиться на борт корабля. Я в нерешительности стоял на берегу. Затем вернулся к моему экипажу. Мне стало стыдно при одной мысли о том, что я мог оставить их тут, на песчаной косе, бросить на произвол судьбы. Мой верный механик-водитель возился с пулеметом. Глаза у него были влажные. Он дрогнувшим от волнения голосом сказал мне: «Я бы пристрелил тебя на корабле, если бы ты оставил нас здесь. Я бы не вынес такого разочарования».

17:20. Паром отплыл. Товарищи махали руками на прощание. Я смотрел на них, одновременно и с тяжелым, и с легким сердцем. Итак, родина, прощай! Свист в наушниках сделался пугающим. Поступило радиосообщение: «Уничтожить все транспортные средства и снаряжение. Безоговорочная капитуляция и прекращение огня начинается с 23:01. Вы освобождаетесь от воинской присяги… обязанности… Попытайтесь эвакуироваться любыми доступными способами… Отбой». «Отбой» был дан навсегда. Мертвая тишина в эфире. Слова были подобны ударам молотка. Ушла последняя баржа. Те, кто ждали на берегу, куда-то рассеялись. Мы остались одни у кромки воды.

18:30. Нам повезло – мы нашли брошенный кем-то надувной плот. Затем установили контакт с арьергардом 4-го разведывательного танкового батальона, который подготовил две штурмовые лодки на самом далеком конце песчаной косы. Камрады пообещали отбуксировать нас до косы Хель. Нам хватило благоразумия, и мы не рискнули выйти в открытое море на том маленьком жалком плотике.

20:00. Мимо нас проплыли моторные лодки, точнее, катера. Наши сердца наполнились новой надеждой. Мы попросили взять нас с собой, заметив, что у них есть свободные места. Однако эти нелюбезные господа – мы так и не узнали их имен – даже не потрудились ответить на наш вопрос. Они лишь увеличили скорость и быстро скрылись из вида.

Вскоре начало смеркаться. Мы уже совсем пали духом. Неожиданно к нам приблизился какой-то небольшой катер. Стоявший на палубе офицер в звании майора приветственно помахал нам. Он смущенно спросил, знаком ли я с Балтийским морем и лодочным мотором. Я не имел никакого понятия о мореходстве, но не признался в этом. Я нахально солгал, глядя ему прямо в глаза, сказав, что разбираюсь.

Для того чтобы укрепить свою важность, я указал на русский компас на моем запястье. Прежде чем майор успел что-то сообразить, мои четверо подчиненных запрыгнули в его катер, понимая, что нужно действовать быстро, поскольку уже начало темнеть. На горизонте уже появилась первая группа «ночных сов», которые вскоре приступили к бомбардировкам.

21:45. Мы отплыли в направлении Хеля. Катер – назывался он «Цандер» – был битком набит людьми. В него набилось не менее 15 человек, хотя рассчитан он был всего на 5 сидячих мест. Но самым главным в данный момент было другое: мы оставались на плаву и двигались вперед. Море было неспокойным, и наш катер начало раскачивать на волнах. Вскоре первые из нас испытали приступ морской болезни. Оставшаяся у нас за спиной коса Фрише-Нерунг отдалялась все больше и больше и вскоре исчезла из вида. Однако все еще были различимы темно-голубые кроны сосен на линии горизонта, которая с каждой минутой неумолимо становилась все темнее и темнее.

Как разверстая пасть крокодила, песчаные отмели Вислы вдавались далеко в море. Мне никак не удавалось избавиться от ощущения, что это ненасытное «животное» никогда нас не отпустит. Вдали были видны вспышки от взрывов снарядов и бомб, как позади нас на песчаной косе, так и впереди, на косе Хель. Прожекторы подсвечивали вражеским «ночным совам» их цели; те сбрасывали на парашютах осветительные бомбы, которые долго висели в чернильно-синем ночном небе.

23:10. Мы несколько раз садились на мель. Узкая полоска земли впереди нас вдавалась далеко в море. Мы в большей степени чувствовали ее близость, нежели могли видеть ее. Скорее всего, мы приближались к Путцигской косе. Именно в этом месте мы и должны теперь высадиться, но там было настолько пугающе тихо, что мы предпочли обойти косу Хель по широкой дуге.

1:30. 9 мая. Перед нами простирается бескрайняя ширь Балтийского моря. Мы понимаем, что нас ждет непонятное будущее, возможно полное как опасностей, так и надежд. Хотя наш катер и не предназначен для долгих путешествий в открытом море, мы были готовы рискнуть, потому что это был единственный шанс добраться до родного дома. Для большинства из нас, «сухопутных крыс», это было первое в жизни морское путешествие. Мы взяли курс на северо-запад, решив добраться до острова Борнхольм и, если удастся, даже дойти до Киля. Ни один человек из нашего «экипажа» не имел мореходного опыта или опыта обращения с лодочным мотором. Нас терзали сомнения – где и как закончится эта авантюра?

4:00. Мы повернули на запад. Начинает светать. Море спокойное и ровное как доска. К нам приблизился какой-то катер с мотором. Чей он? Неужели немецкий? Да, немецкий, однако наша радость омрачена тем фактом, что это тот самый катер, который вчера отказался брать нас к себе на борт. Мы согласились взять к себе людей с него исключительно из чувства самосохранения, потому что в случае чрезвычайной ситуации нам может понадобиться их помощь.

5:30. Мы заметили еще какое-то дрейфующее судно. Находящиеся в нем люди отчаянно машут нам. Среди них оказались командир нашей дивизии, полковник Хоффман, и начальник связи дивизии, капитан Иллингер. Кроме них, есть и морской обер-лейтенант и старший матрос. У них возникла проблема с двигателем. Эти четверо забрались на борт «Зее Адлера» (так называл катер, ведомый теми самыми нелюбезными господами, которые не взяли нас к себе вчера). На «Зее Адлер» оказалось достаточно свободного места.

10:00. У нас за кормой появились несколько облаков дыма. Присмотревшись, мы увидели, что это какой-то большой конвой. Разумеется, мы испугались – неужели это русские корабли?

10:30. У двигателя «Зее Адлера» проблема со сцеплением. Нам пришлось остановиться, чтобы устранить поломку. Как выяснилось, проблема была с коленчатым валом. Мы были вынуждены взять катер на буксир. По этой причине наш «Цандер» смог идти со скоростью вдвое меньшей, чем раньше. По нашим прикидкам, если все пойдет наилучшим образом, то мы прибудем в Киль лишь через три дня. После долгих рассуждений и споров именно этот город становился нашей конечной целью. Двигатель «Цандера» со смехотворными 65 лошадиными силами с огромными трудностями упрямо тащил нас вперед.

13:00. Серые облака ползли над водами Балтики. Приближался сильный шторм. Суденышко сильно подбрасывало на волнах. Впрочем, мы скоро научились управлять нашим водным транспортом. К несчастью, наш курс снова сместился к северо-западу, поскольку нам постоянно приходилось держать лодку перпендикулярно высоким волнам.

Мимо нас прошел конвой, направлявшийся в обратном направлении. К нашей радости, мы поняли, что это немецкие паромы, двигавшиеся к дельте Вислы, чтобы забрать остатки наших войск. Над ними непрерывно кружили русские бомбардировщики, сбрасывавшие на них свой смертоносный груз. Вражеские торпедоносцы атаковали их с бреющего полета. Мы видели, как к небу вздымаются мощные столбы воды от взрывов.

Мы не захотели разделить судьбу конвоя, осыпаемого вражескими бомбами, и изменили свое первоначальное решение. Однако нам все равно нужно было тащить за собой на буксире «Зее Адлер». Шторм заметно усилился. Качка «Цандера» усилилась. «Зее Адлер» тоже как безумный плясал на волнах. Всех нас выворачивало.

18:00. Жуткий ветер. Нам пришлось держать курс на север. Вскоре стемнело, и в небе повисли низкие облака. Настроение у всех было паршивое. Мы понимали, что нас ждет кошмарная ночь. Метровые волны подбрасывали «Цандер» вверх, как щепку. Мы не имели никакого представления о том, что нам следует делать. Наш катер вел к цели один из нас – по профессии водитель грузовика. Ни у кого не было сомнений в том, что он впервые в жизни видит двигатель моторной лодки. Мы были готовы к тому, что наша «скорлупка» может в любой момент опрокинуться. Во время шторма оторвало мешок с надувными плотиками. Лишившись его, мы лишились и дополнительных шансов на спасение.

«Зее Адлер» был подобен чугунной глыбе, которую мы тащили на своих плечах. При каждой большой волне он дергал «Цандер» так сильно, что казалось, что тот непременно оторвется. Ночь была угольно-черной. В час нужды мы обнаружили, что на нашей маленькой лодке есть прожектор, причем даже в рабочем состоянии. Разумеется, при таком шторме его мощности не хватало на то, чтобы освещать путь перед нами. Однако он немного успокаивал, давал возможность видеть хотя бы что-то. Похоже, что наш катер немного продвинулся вперед. Ночь казалась нам бесконечной. Иногда в разрывах туч ненадолго появлялись звезды. Мои чувства обострились до предела и фиксировали каждую деталь окружающего пространства.

Наше утлое суденышко стало игрушкой безумных игр природных стихий. Черная бездна время от времени разверзалась перед нами, после чего почти до неба взлетали горы серо-зеленой воды. Подобные игры повторялись, наверно, сотни раз за ночь. И каждый раз мы опасались, что нам пришел конец.

10 мая, 5:30. Наконец начало светать. Однако шторм все не утихал. С самого начала нашего путешествия я, не сходя с места, стоял рядом с рулевым. Ведь это я легкомысленно согласился управлять суденышком в бурных водах Балтики. Мне не оставалось ничего другого, как корить себя за такую беспечность. Нас всех мучила морская болезнь, многие теряли сознание. Снова подул сильный ветер. Позднее он заставил нас взять курс на северо-восток. Мы не осмелились двигаться другим курсом из-за лодки, которую тащили за собой, опасаясь перевернуться. Такая опасность могла возникнуть, если бы мы налетели на высокую волну. Да и по тому пути, по которому мы следовали, мы никогда не добрались бы до Киля. В эти часы мы находились на грани отчаяния.

8:00. Шторм стал еще более коварным. «Зее Адлер» оторвало от нас. С палубы «Цандера» сорвало всю обшивку. Мы пустились к «Зее Адлеру» вплавь и попытались залатать пробоину в воде самого бурного из морей Европы. Мы наглотались соленой воды, но изо всех пытались выжить и не пойти на дно. В конечном итоге нам все-таки удалось устранить течь и снова подцепить оторвавшийся «Зее Адлер» к нашему катеру. Мы снова медленно стали набирать скорость. Выбранный нами курс начал вызывать у нас тревогу. Мы сделали лихорадочные вычисления. Когда начался шторм, мы должны были находиться недалеко от Штольпа. Наше теперешнее намерение – переплыть Балтийское море, чтобы, по крайней мере, хотя бы где-то обрести твердую землю под ногами. Затем мы решили взять курс на запад, чтобы добраться до восточного побережья Дании, с которого видна материковая Швеция. Оттуда было бы несложно добраться до Германии. Лишь бы оказаться подальше от русских войск!

По нашим оценкам, наш катер преодолевал чуть больше 5 километров в час. Возможно, это было и неплохо, потому что нам нельзя слишком далеко отклоняться на восток. Но когда же мы, наконец, снова увидим землю?

Рулевой уже валился с ног от усталости и мог в любую секунду свалиться без чувств. Но мы не осмеливались повернуть обратно. Начался второй день пути, но земли не было видно. Мы больше нигде не видели ни одного корабля. Где же мы находились? Наше одиночество среди бескрайнего моря сводило нас с ума.

18:15. Началась еще одна темная ночь, наша третья ночь на воде. Хотя небо немного расчистилось от туч, шторм по-прежнему не утихал. Повторялось то, что было и в прошлую ночь. Мы были скорее мертвы, чем живы. Никому из нас не хотелось есть, несмотря на то что еда у нас была, причем в немалом количестве.

Мотор пожирал массу топлива, которого оставалось уже не так много. Что же будет, когда оно закончится? Время тянулось страшно медленно, казалось, что новый день никогда не наступит.

8:00. 11 мая – «Зее Адлер» снова оторвался от нас, заодно сорвав половину обшивки нашего «Цандера». Вода хлестала со стороны кормы внутрь лодки. Шторм не утихал, отнимая у нас последние остатки сил и благоразумия. Мы больше не могли тащить за собой на буксире «Зее Адлер». Мы перепробовали все, что только можно, чтобы хоть как-то помочь нашим отчаявшимся товарищам. Нам потребовалось два часа, чтобы добраться до тонущего судна. Оно то взлетало на гребне волны, то исчезало в зеленой массе воды, то снова взлетало ввысь, как ракета. В какой-то момент над водой показался гребной винт «Цандера». Буксировочный трос тут же запутался в нем. Мотор резко дернуло, и он мгновенно заглох. Теперь оба суденышка оказались в бушующем море без мотора. Даже я стал видеть все исключительно в черном свете. Многие из нас лишились последней надежды. Однако мы все же решили цепляться за последний проблеск надежды и бороться из последних сил с неуемной стихией. Один из нас обвязался веревкой и попытался снять стальной трос с погнувшегося винта. Остальные изо всех сил отталкивали от него плясавшее на волнах второе судно, чтобы оно не мешало ему. Тем временем этому храбрецу чудом удалось распутать трос и снять его с винта. Затем мы стали напряженно вслушиваться, стараясь за ревом шторма различить стук мотора – если, конечно, чудо случится. И чудо, по крайней мере с нашей точки зрения, произошло. Мотор завелся, винт снова закрутился.

Тем временем «Зее Адлер» отнесло далеко в сторону. Стало ясно, что мы навсегда лишились его. По сравнению с «Цандером» это была большое, пригодное для мореходства моторное судно, легко вмещавшее до 25 человек. Совсем недавно оно отплыло от косы Фрише-Нерунг всего с тремя людьми на борту, бессовестно бросившими нас на произвол судьбы. Мы два дня и две ночи буксировали этих эгоистов в водах бурного моря.

Наше суденышко было переполнено. На какой-то момент наше чувство самосохранения и вполне оправданная обида заставили нас забыть об унесенном в море судне, и мы решили предоставить «Зее Адлер» и его немногочисленный экипаж на волю судьбы. Этот большой устойчивый моторный катер вряд ли бы утонул. Шторм не мог продолжать вечно, да и какой-нибудь корабль неизбежно прошел бы мимо них. Но ведь кроме тех трех эгоистов там оставались полковник Хоффман, капитан Иллингер и два матроса.

Быстро приняв решение, мы начали бросать за борт весь наш багаж. В море полетели наши вещмешки, остатки продуктов, личные вещи, в том числе и фотоаппараты. Мы оторвали от бортов лодки все, что было лишнего. Короче говоря, избавились от всего того, что могло помешать нам освободить места для семерых людей. На морское дно ушли вещи, которые стали дорогими для нас и были вместе с нами на всех дорогах войны. У нас не осталось ничего, кроме скромного запаса еды.

После этого мы столкнулись с наибольшими трудностями. Мы попытались подплыть ближе к «Зее Адлеру». Было чудесно, что без этого судна наш «Цандер» легко скользил по воде. Потребовалось немало времени, чтобы на него погрузились еще 7 человек, для чего им пришлось воспользоваться веревкой и спасательными жилетами. После этого мы перегрузили на «Цандер» топливо и воду. Все без исключения трудились энергично, с огоньком. Морская болезнь была на время забыта. Было очень трудно удерживать наш катер на расстоянии от «Зее Адлера», оставаясь на волнах и без движения. Несколько раз возникала серьезная опасность, что «Цандер» перевернется или разобьется о борт «Зее Адлера». Шло время. Наконец наше суденышко стало на 7 человек тяжелее.

Казначей экипажа «Зее Адлера» захватил с собой два плотно набитых вещмешка. Он видел, как мы побросали весь наш багаж в море, чтобы принять его и других его спутников на наш катер. Затем невозмутимо распаковал один из мешков, достал из него деликатесы, которых мы не видели с довоенных времен, и принялся демонстративно уплетать их, никого не угостив. Похоже, что он так и не понял, что вел себя вопиюще бестактно. Я подумал, что если в будущем мой ребенок когда-нибудь спросит меня о том, что такое невоспитанность, то я не особенно погрешу против истины, рассказав историю об этом неприятном жадном казначее.

13:30. Земля! Видим землю!

Все столпились у маленького иллюминатора, пытаясь разглядеть узкую серую полоску вдали, символизировавшую наше спасение. Это означало, что вернется нормальная жизнь, что пришел конец мучениям двух последних кошмарных ночей и не менее кошмарных трех дней.

В эти мгновения было не важно, что это за страна. Главное – земля. Суша. Спасение. Это было самое главное.

После этого мы увидели темные полоски суши и слева и справа от нас. Мы надеялись, что добрались до шведского побережья, и в то же время опасались, что это могла опять быть злосчастная Курляндия. Вдалеке показался маяк.

В результате обсуждения мы решили, что, скорее всего, находимся где-то между островом Эланд и восточным побережьем Швеции. Мы взяли курс на маяк, то есть прямо на север. Ближе к суше море сделалось более спокойным. Или, возможно, в эти минуты нам просто так казалось. Земля. Земля. Наши мысли были только о ней.

Мы увидели бакен и трижды проплыли вокруг него, но не увидели ничего такого, что позволило бы нам понять, что это за страна. Затем мы взяли курс на маяк. Вокруг нас высились скалы. Куда же нам плыть? Мы взяли новый курс, в другую сторону. Вскоре перед нашими взглядами предстала фигура моряка в форме с серебряными галунами. Мы удивились тому, что видим другого человека, стоящего на твердой земле.

Он сделал нам сигнал рукой, но мы так и не поняли, что он означает. Хотя мы не узнали язык, на котором он говорил, нам было ясно, что он не был русским. Мы с облегчением вздохнули. Со стороны материка к нам стремительно приближался какой-то мотобот. В нем сидели люди в голубой форме. Они также были не похожи на русских. Судя по их внешности и форме, мы решили, что это шведские полицейские. Мы попытались объясниться с ними, но не смогли этого сделать. Нам каким-то образом удалось понять, что город, который находится перед нами, – Кальмар. Полицейские в лодке пожелали проводить нас до берега. Вид у них был не слишком дружелюбный. У двоих полицейских, тех, что выглядели старше своих остальных коллег, на лицах было строгое официальное выражение.

Разумеется, мы не надеялись на их помощь или понимание. Было ясно, что теперь нашу судьбу будут решать другие люди. Но когда мы увидели землю, к нам снова вернулись мужество и надежда.

Перед нами простиралась красивая местность, где было много зелени, но все же это была не наша Германия. Мы оказались еще дальше от нашей Родины, чем раньше. Мы опасались, что нас могут интернировать прямо здесь, в бухте, думали, что у нас конфискуют наше судно и тут же экстрадируют в Россию. Когда и как мы, наконец, попадем домой? Или?.. О других вариантах не хотелось даже думать. Может, снова вернуться в открытое море и взять курс на Германию?

Один из тех полицейских, что были помоложе, за спиной старших коллег сделал нам знак – мол, бегите. Он незаметно указал на сушу и изобразил руками решетку. Сомнений не оставалось – это был совет бежать. У этого нашего невольного доброжелателя было открытое, честное лицо. Мы поняли, что добрым советом нужно воспользоваться, и тут же развернулись, завели мотор и рванули в открытое море. Шведские полицейские на мгновение замешкались, но преследовать нас не стали.

Берег еще долго оставался на виду, и это немного приободрило нас. Шторм заметно утих. Мы поняли, что приняли правильное решение, и нисколько не сожалели о нем. Сосновые леса и зеленые луга ласкали наш взор. Нам очень хотелось высадиться на каком-нибудь необитаемом острове и снова прогуляться по твердой земле. Но мы не нашли ничего подобного, ничего такого, что отвечало бы нашим желаниям. Ни на суше, ни в море мы не заметили никаких признаков жизни. Мы больше не видели ни кораблей, ни людей. Взяв курс на юг, мы чуть позже свернули на юго-восток, а затем снова на юго-запад. Мы даже немного воспрянули духом. У одного из «пассажиров» катера «Зее Адлер» оказалась с собой карта Европы, страница, вырванная из школьного атласа. Хотя на этой карте Балтика была размером не больше детского кулачка, она все же давала полезную информацию.

Между тем наступил вечер. Качка сделалась относительно терпимой. Мы шли вдоль побережья Швеции в юго-западном направлении. Все были в хорошем настроении; каждый надеялся на лучшее. Обер-лейтенант-моряк, который «достался нам в наследство» от экипажа «Зее Адлера», как оказалось, бы подвержен морской болезни. Его безудержно выворачивало наизнанку. Немного отдышавшись, он апатично лег на дно нашего судна.

Нашего славного рулевого, водителя грузовика в мирной жизни, сменил военный матрос. Полковник Хоффман заставил меня немного поспать. Но сон никак не шел ко мне, я был перевозбужден.

Полночь. Море сделалось заметно спокойнее. Волны становились все меньше и меньше. Мы предположили, что сейчас находимся где-то недалеко от Карлскруны. Вдали был виден яркий свет безмолвного маяка. Мы шли курсом на запад. Вскоре всех сморил сон, и мы впервые за последние дни относительно неплохо выспались.

4:00. 12 мая. Восход. Перед нами предстало великолепное зрелище. Балтийское море было ровным как зеркало. На севере виднелся скрытый туманом берег Швеции. Мы по прямой линии пересекли залив у города Истад. Вскоре увидели прилепившиеся к берегам бухты беленные известью домики, похожие на гнезда ласточек. Скорее всего, это был город Треллеборг. Над нами раскинулось безмятежное нежно-голубое небо. Стоял мирный и погожий майский день. День, о котором мы так мечтали все эти трудные годы.

9:00. Несмотря на перегруз, «Цандер» шел достаточно быстро и без особых усилий. Он легко рассекал волны, как горячий нож масло, короче, двигался как прогулочная яхта. Мы отдалились от шведского берега и, свернув на юго-запад, пересекли Зунд (Эресунн) и направились к датскому острову Мён, по крайней мере, так нам подсказала наша карта.

18:00. Перед нами неожиданно появились белые меловые утесы. Мы испуганно смотрели на эту полоску суши. Именно так изображался на многочисленных открытках остров Рюген.

Мы шли вдоль берега, пытаясь найти хотя бы какое-нибудь подтверждение тому, что это действительно Рюген. Мы ни в коем случае не хотели там оказаться. Ведь на острове уже русские. Казначей горячо принялся уверять нас, что это именно Рюген. Он клялся всеми святыми, что узнал берег, потому что в свое время провел здесь медовый месяц. Пережив самые немыслимые трудности, избежав множества опасностей, мы не желали угодить в плен к русским. Это легко могло случиться с нами еще на косе Фише-Нерунг.

Если верить нашей карте, то по всем нашим расчетам это должен быть датский остров Мён. Действительно, почему бы острову Мён не иметь белых меловых утесов? Однако другие мои товарищи полагали, что такие утесы могут быть только на Рюгене. Что же нам было делать? Если это Мён, то нужно следовать на юг, к нему. Но если это Рюген, то надо брать курс на северо-запад и поскорее скрыться из вида, затеряться в водах Балтики. Мы заметили, что на острове приземлился какой-то самолет, и сочли за лучшее следовать в северо-западном направлении.

Нам стали попадаться какие-то острова и даже группы небольших островков. На некоторых из них стояли маяки, в воде мы часто замечали бакены. Мы перестали понимать, где находимся. Скорее всего, мы безнадежно сбились с курса, как предположили наши танкисты.

Перед нами появился рыбацкий катер. Мы помахали его экипажу. Он на полной скорости промелькнул мимо нас, показывая, что не хочет иметь с нами ничего общего. На нас была черная форма танковых войск вермахта. Кто знает, что рыбаки могли подумать о нас? Однако мы успели заметить, что над этой посудиной развевался датский флаг. К этому времени выяснилось, что у нас заканчивается топливо, причем не только наше, но и то, что мы забрали с катера «Зее Адлер».

Мы не могли позволить себе слишком много «плохих поворотов судьбы». Нам нужно было узнать, где мы находимся, чего бы нам это ни стоило. Мы последовали за рыбацким катером на полной скорости, приблизились к нему и прыгнули на его палубу. На борту оказался лишь один человек, который нисколько не обрадовался нашему появлению. Он проявил упрямство и сделал вид, будто не понимает нас. Однако после наших увещеваний и подаренных ему во множестве сигарет он сообщил нам, что мы находимся неподалеку от порта Копенгагена. Это подтвердило наше недавнее предположение о том, что остров с белыми скалами – действительно Мён.

Казначей – «знаток» достопримечательностей Рюгена – поспешил спрятаться в дальний угол, чтобы избежать наших презрительных взглядов. Мы продолжили идти прежним курсом, чувствуя, что к нам постепенно возвращается уверенность.

Полночь. Когда стемнело, мы выключили мотор катера. Судя по всему, опасность нам больше не угрожала. Все быстро заснули. Волны тихонько бились о борт катера, призрачная луна время от времени проглядывала сквозь тонкую завесу тумана. Над нашим суденышком повисла мертвая тишина.

13 мая, 3:30. Меня разбудил рокот работающего мотора. Мы продолжили путешествие, держа курс на юго-юго-восток, повторив вчерашний маршрут. Нам следовало выбрать самый прямой путь, чтобы добраться до цели на наших скудных остатках топлива.

6:00. Впереди замаячил остров Фальстер. Мы все так же держали курс на юг. Где-то впереди, в серой пелене тумана, должны находиться немецкие города Варнемюнде и Росток. Но, насколько нам было известно, они сейчас захвачены русскими. Это означало, что нужно быть начеку и не попасть по глупости туда.

12:00. Мы обогнули южную оконечность Фальстера. Море было спокойным, солнце светило ярко, а в наших душах снова проснулась надежда. Пройдя вдоль южного берега острова Лаланд, мы повернули на запад.

15:00. Мы покинули территориальные воды Дании и далее отправились на юго-запад в направлении острова Фемарн. Вскоре нам встретился немецкий парусник под белым флагом. От его экипажа мы узнали много нового и полезного о нынешнем положении дел в Германии.

Затем мы приблизились к катеру немецкой береговой охраны, покинутому экипажем и безмятежно покачивавшемуся на волнах. На нем мы нашли котел с супом из лапши и консервы. На походной печке мы приготовили обед и впервые за последние несколько суток поели горячей пищи. Желанный обед изрядно улучшил наше настроение. Теперь всего несколько километров отделяли нас от нашей любимой родины.

В эти минуты нами владела одна мысль: совсем скоро мы увидим Германию. Некоторые из нас не были дома уже более двух лет.

На горизонте мы заметили признаки приближающегося нового шторма. Поднялись высокие волны. Тем не менее мы не теряли присутствия духа. Мы уже почти дома, и мысль об этом наполняла наши сердца мужеством после шести лет войны.

16:48. 13 мая. Мы увидели Фемарн! Немецкая земля! На нас снова нахлынула невыразимая радость. Наши глаза затуманились слезами счастья. Мы все выскочили на палубу. Катер легко мог перевернуться, но никто не обращал на это внимания. Ведь перед нами Германия, наша родная страна! Первым, что мы увидели, были разрушенные маяки. Чтобы разглядеть все получше, мы подплыли ближе к берегу. Восторг настолько переполнял нас, что мы решили высадиться на острове Фемарн.

Но мы тут же вспомнили о наших планах, которые строили одинокими ночами. Мы хотели раздобыть гражданскую одежду и велосипеды и попытаться добраться до наших родных городов. Нам больше всего на свете сейчас хотелось поскорее вернуться домой. По этой причине высадка на острове была неразумной идеей.

Поэтому мы отправились дальше, решив добраться до Киля, до его порта. Мы чувствовали, что нас мучает нетерпение, и решили высадиться в первой же деревушке на побережье.

Вдали над кронами высоких деревьев виднелся острый шпиль церкви. Мы увидели также людей на берегу и приветственно помахали им. Затем направили катер в этом направлении. Мы не находили себе места от нетерпения и были готовы броситься с борта катера в воду и поплыть, не снимая одежды, прямо к берегу.

Пока мы стремительно приближались к берегу, я вспоминал недавние события. Пять дней. Пять ночей. Две жуткие незабываемые ночи и два мрачных дня, в которые мы лишились последней надежды на спасение. Кругом была лишь вода, ничего кроме вздымающейся волнами воды. Затем Швеция. Дания. Сначала всепоглощающая неопределенность, затем забрезжил робкий лучик надежды. И после всего этого Германия. Свобода. Будущее. Жизнь!

Приближаемся к берегу. Какой-то рыбак, заметив наше нетерпение, подплыл к нам в небольшой лодке. Затем при помощи шеста он помог нам освободить зацепившийся «Цандер». Я запрыгнул к нему лодку и радостно обнял его. Последнюю пару метров до берега я преодолел своими ногами.

18:16. 13 мая. Я наконец почувствовал твердую землю под ногами. Мне хотелось кричать, смеяться, плакать. Вокруг меня немецкая земля, немецкая природа, люди, говорящие по-немецки. Нигде не рвались снаряды, не трещали выстрелы, нигде не было видно траншей и блиндажей. Нигде нет срезанных осколками макушек деревьев. В небе ни одного самолета – ни истребителя, ни бомбардировщика. Мир!

Я не мог понять, почему стоящие рядом со мной люди, все, кого я хотел обнять, не смеялись и не радовались. Почему они смотрели на меня молча и опасливо? Я постепенно возвратился к реальности, спустился на грешную землю. Мне стала понятна причина их холодности и настороженности. Люди считали нас жалкими обломками проигранной войны.

Мы разбились на отдельные группки. Молча пожали друг другу руки, обменялись пожеланиями удачи и скорейшего возвращения домой.

Мой танковый экипаж ждал меня в домике рыбака. Сославшись на то, что хочу точнее выяснить, где мы находимся, я выскользнул из дома, почувствовав, что на глаза наворачивались слезы. Мне нужно было несколько минут побыть одному.

Выяснил, что мы в Шлезвиг-Гольштейне, в большом лагере для интернированных. С мечтой о гражданской одежде и велосипеде придется расстаться. Мы снова угодили в мышеловку. Что принесут нам ближайшие дни?

Я закончил последнюю запись в дневнике, сидя на пне дерева. Мне хотелось бы отдать его на хранение кому-нибудь из жителей деревни, потому что в плену дневник у меня обязательно отберут. Нам сказали, что мы должны сдаться англичанам.

Теперь, когда все кончено, передо мной возник вопрос: зачем мы воевали? За что страдали? Зачем погибло так много молодых немецких солдат? Я пытался найти ответы на эти вопросы, но никак не находил. Неужели все было напрасно?

Мой прошлый мир рухнул как карточный домик. Неужели мир, в который нас учили верить, оказался обманом? И если это так, то заслужили ли мы такой конец? Ответов на эти вопросы я тоже не знал.

Когда, в какой период истории страны какое поколение воевало так честно, так храбро и так преданно, как мы? Когда людям приходилось нести такие тяготы, какие пришлось вытерпеть нам? В эту войну миллионы немцев погибли за свою родину[170].

Неужели это был конец? (Написано в рыбацкой деревушке на побережье Балтийского моря в 19:30 13 мая 1945 года.)

Сияли звезды и над Грязовцом: Рождественская история из лагеря военнопленных

Герман Хосс

В далеком северном краю европейской части России, среди высоких хвойных лесов находится город Вологда. В давние дни Вологду называли «городом ста церквей в краю белых лесов». Сегодня большая часть этих храмов разрушена или используется в качестве складских помещений. Лишь золоченые кресты сияют над старыми куполами, отбрасывая свет в чащу северных лесов.

Неподалеку от этого некогда благословенного города находится деревня Грязовец. В Средние века благочестивые русские монахи основали здесь монастырь (в 1497 г.). Поскольку выяснилось, что воды открытого здесь (в 1765 г. – Ред.) минерального источника обладают целительными свойствами, люди Божьи устроили в этом месте лечебницу.

Сегодня здесь можно увидеть лишь достойные сожаления развалины некогда гордого Корнилиево-Комельского монастыря и лечебницы с целебными источниками. После революции 1917 года его собор взорвали. Обломки его стен местные крестьяне растащили по кирпичику для того, чтобы сложить из них русские печи в избах. Все, что осталось, в годы войны было превращено в лагерь для военнопленных[171].

В нем влачили жалкое существование пленные немецкие солдаты, попавшие сюда начиная с дней Сталинграда. Многие из тех, кто умер в плену, были без всяких фанфар или торжественных церемоний похоронены на лагерном кладбище. Но в 1945 году война закончилась. Майским утром охрана собрала нас возле колючей проволоки. «Война капут! Скоро домой!»

В лагерь стало прибывать все больше и больше пленных. Никаких признаков скорого возвращения домой не было видно. Однако в те дни много говорили о работе, выполнении производственных планов и репарациях. Пролетело короткое лето, сменившееся вскоре зимой. В этой стране зима означает холод, голод и нужду для тех, кто не имеет привилегированного положения и не удостоен специального снабжения продуктами.

Этот типичный для России скудный образ жизни особенно присущ самым обездоленным существам в этой стране – военнопленным-заключенным. Вместо похлебки из овса, которую нам каждый день давали летом, теперь мы стали получать жиденькую бурду из капусты и моркови. Иногда в ней попадались мерзлые картофелины, изрядно подгнившие и чуть сладковатые.

Порции были микроскопические[172]. Лютый холод и ледяной северный ветер пронизывал нас до костей, проникая под тонкие шинели и в дыры стареньких валенок. Сбившись в кучу и прижавшись плотнее друг к другу, чтобы хотя бы как-то согреться, мы проводили почти все время в темных и сырых бараках, которые покидали лишь для того, чтобы справить нужду. Однако зима имела и свои положительные стороны.

Короткие зимние дни и сутками не стихавшие снежные бури делали невозможной работу вне бараков, и мы получали время как следует отоспаться и заняться личными делами. Но когда наступало короткое северное лето с белыми ночами, когда световой день продолжается целые сутки, нас постоянно выгоняли на работы.

Темные бараки освещались лишь несколькими, сделанными вручную примитивными лампами-коптилками. Вскоре заключенные стали ждать приближения Рождества. Начались всеобщие приготовления к этому светлому празднику. Мы принесли из леса несколько маленьких елочек. Они были разного качества – одни хорошие, пушистые, другие – жалкие и тощие. Хотя это было строго запрещено, повара припасли кое-какую еду, чтобы приготовить более-менее приличный праздничный ужин.

Готовилась программа с рождественскими религиозными песнопениями. Чертежник из числа пленных с любовью написал красивым почерком на листе бумаги торжественную программу мероприятий. Вполне возможно, что комендант нашего лагеря сам был неравнодушен к празднику Рождества и сквозь пальцы смотрел на наши приготовления, потому что в других лагерях согласно коммунистической идеологии он находился под строгим запретом.

Однако в лагерном госпитале, находившемся полностью под властью лагерной администрации, подготовка к Рождеству была затруднена рядом обстоятельств. Хотя немецкая администрация – некое подобие органа самоуправления – смогла получить разрешение у коменданта лагеря отпраздновать Рождество также и в лазарете, врачебный персонал не поддержал нашу идею.

Все зависело от русской докторши, которая была против так называемых «религиозных пережитков», будучи воспитанной в духе новой коммунистической идеологии Советской России. Людей она считала исключительно объектами, пригодными лишь для выполнения производственных планов, и поэтому ее отношение к заключенным было презрительным и бесчеловечным.

Она выписала из лазарета нескольких больных лишь на том основании, что у этих несчастных не было высокой температуры, при которой больные соблюдали постельный режим и получали освобождение от работы. В России существовали стандарты, определявшие уровень заболевания согласно температуре тела больного. Врачебные обязанности вышеупомянутой докторши ограничивались исключительно показухой, желанием угодить начальству.

В результате настроение у тех, кто оставался в лазарете, упало и было далеко не праздничным, когда наступил сочельник. Наши дорогие товарищи снабдили нас маленькой елочкой, украшенной бумажными звездами и полосками, которые мы раскрасили йодом. В печке пылал огонь, напоминая нам о доме и о тех, кто ждет нас в нем.

Мы очень гордились этой елочкой и радовались ей, но очень тревожились, что будет, если ее увидит противная докторша. И вот она пришла. Она не поинтересовалась нашей температурой, самочувствием, состоянием стула, как это обычно делала каждый день. Вместо этого она устремила неприязненный взгляд на нашу вечнозеленую мохнатую красавицу. Глаза больных следили за этой женщиной с почти гипнотической мольбой. Противостояние ее воли и нашей коллективной воли сделалось едва ли не осязаемым. Во взгляде докторши читался упрек, и она почти занесла ногу, чтобы опрокинуть маленькое деревце.

Однако сила наших взглядов заставила ее обернуться на нас, а наша коллективная воля, по всей видимости, заставила воздержаться от опрометчивого поступка. Ее лицо слегка перекосилось, она недобро подобрала ярко накрашенные губы и торопливо вышла из комнаты. Тяжкое бремя свалилось с наших сердец. Никого из наших больных товарищей в этот день так и не выставили из лазарета и не отправили в бараки. Вечнозеленая красавица-елочка осталась нетронутой и вскоре превратилась в торжественную рождественскую елку, символ замечательного праздника.

Неожиданно нам разрешили написать первые открытки домой, которые должны были быть отправлены в Германию по линии общества Красного Креста. Это существенно подняло наше настроение. Мы наконец получили возможность рассказать нашим родным и близким о том, что живы. Мы радостно написали дозволенные лагерным начальством слова при помощи самодельных ручек и чернил, изготовленных из марганцовки.

В тот вечер мы отпраздновали Рождество в лазарете. Из лагеря пришел наш капеллан в сопровождении двух скрипачей. Он возвестил нам о рождении Христовом. Убогое помещение наполнили звуки скрипок, которые помогли нам ненадолго забыть о суровой реальности. Мы настолько увлеклись музыкой, что не услышали, как в комнату скользнула какая-то фигура в белом медицинском халате. Но это была не наша «доброжелательница» с алыми губами, а другая женщина. Это была жена директора соседней с лагерем льнопрядильной фабрики. Мы называли ее «льняная женщина».

Она была добрым, душевным созданием и не раз помогала нашим товарищам, по крайней мере в меру ее ограниченных возможностей. Она была старше зловредной врачихи и еще успела пожить в старой религиозной России. Практически не замеченная нами, он стояла среди нас. Первым делом, войдя в комнату, она заметила елочку и нашего капеллана. Ей сразу все стало ясно, и она с любопытством принялась наблюдать за происходящим.

Затем ее глаза мечтательно затуманились. Хотя она едва ли понимала немецкие слова рождественского послания капеллана, нам стало ясно по выражению ее лица, что на нее нахлынули воспоминания детства.

Когда скрипки заиграли мелодию знаменитой «Тихой ночи» и мы запели, она прижала руки к лицу, чтобы скрыть слезы, которые потекли из ее глаз.

Пошатываясь от рыданий, она подходила к каждому из присутствующих и целовала во впалые щеки чужих, достойных жалости и одновременно ненависти мужчин, немецких военнопленных. Она делала это так, как будто это был давний обычай ее канувшей в Лету страны, царской России. Мы были глубоко растроганы и не мешали ей. Нам казалось, будто мы стали свидетелями христианского чуда в далекой чужой стране.

После того как песня смолкла, женщина с льнопрядильной фабрики поспешно вышла из комнаты. Она была явно смущена, но ее глаза ярко сияли. В течение нескольких следующих часов мы забыли о холоде, проникавшем сквозь щели. Мы забыли про наше убогое существование. Мы не сводили глаз с окон, устремив взгляды и думы на запад, в сторону нашей далекой и любимой Родины.

Звезды еще никогда не сияли так ярко и так человечно в небе над Грязовцом, как в этот сочельник.

Приложения

Приложение А Кавалеры Рыцарского креста железного креста 35-го танкового полка

* Награждены Рыцарским крестом Железного креста с дубовыми листьями.

Приложение Б Подробнее о некоторых награжденных

Генрих Эбербах (24 ноября 1895 – 13 июля 1992)

Рыцарский крест Железного креста 4 июля 1940 года как подполковник и командир 35-го танкового полка.

42-й награжденный дубовыми листьями 31 декабря 1941 года как полковник и командир 5-й танковой бригады.

Последнее звание: генерал танковых войск.

Дитрих фон Заукен (16 мая 1892 – 27 сентября 1980)

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 6 января 1942 года как генерал-майор и исполняющий обязанности командира 4-й танковой дивизии.

281-й награжденный дубовыми листьями 22 августа 1943 года как генерал-лейтенант и командир 4-й танковой дивизии.

46-й награжденный Рыцарским крестом Железного креста с дубовыми листьями и мечами 31 января 1944 года как генерал-лейтенант и командир 4-й танковой дивизии.

27-й награжденный Рыцарским крестом Железного креста с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами 8 мая 1945 года как генерал танковых войск и командующий армией «Восточная Пруссия».

Ганс Кристерн (24 января 1900 – 17 июля 1966)

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 31 января 1941 года как майор и командир 2-го батальона 31-го танкового полка 5-й танковой дивизии. Последнее звание: полковник.

Мейнард фон Лаухерт (29 августа 1905 – 4 декабря 1987)

Награжден Немецким крестом в золоте 5 сентября 1943 года как майор и командир танкового полка «Фон Лаухерт».

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 8 сентября 1941 года как майор и командир 1-го батальона 35-го танкового полка.

396-й награжденный дубовыми листьями 12 февраля 1944 года как подполковник и командир 15-го танкового полка 11-й танковой дивизии. Последнее звание: генерал-майор.

Фриц Фессманн (25 декабря 1913 – 11 октября 1944)

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 27 октября 1941 года как лейтенант резерва и командир взвода 1-й роты 7-го танкового разведывательного батальона.

170-й награжденный дубовыми листьями 4 января 1943 года как обер-лейтенант резерва и командир 1-й роты 64-го мотоциклетного батальона.

103-й награжденный Рыцарским крестом Железного креста, мечами 23 октября 1944 года как капитан резерва и командир 5-го танкового разведывательного батальона. Последнее звание: майор резерва – посмертно.

Герман Бикс (10 октября 1914 – 31 июля 1986)

Награжден Немецким крестом в золоте 5 ноября 1942 года как фельдфебель и командир взвода 8-й роты 15-го танкового полка 11-й танковой дивизии.

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 22 марта 1945 года как обер-фельдфебель и командир взвода 3-й роты 35-го танкового полка 35-й пехотной дивизии. Последнее звание: фаненюнкер-обер-фельдфебель.

Артур Волльшлегер (21 мая 1916 – 1 июня 1987)

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 12 января 1942 года как обер-лейтенант и командир 2-й роты 35-го танкового полка. Последнее звание: майор.

Эрих Шнайдер (12 августа 1894 – 3 октября 1980)

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 5 мая 1943 года как генерал-майор и командир 4-й танковой дивизии.

768-й награжденный дубовыми листьями 6 марта 1945 года как генерал-лейтенант и командир 14-й пехотной дивизии.

Райнхард Петерс (13 января 1922 – 14 апреля 1992)

Награжден Немецким крестом в золоте 11 февраля 1945 года как обер-лейтенант резерва 2-го батальона 35-го танкового полка.

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 20 февраля 1944 года как лейтенант резерва и исполняющий обязанности командира 4-й роты 35-го танкового полка. Последнее звание: обер-лейтенант резерва.

Д-р Ханс Йоахим Шульц-Меркель (6 апреля 1913 – 2 сентября 2000)

Награжден Немецким крестом в золоте 21 октября 1943 года как капитан медицинской службы и врач 1-го батальона 35-го танкового полка.

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 23 декабря 1943 года как капитан медицинской службы и врач 1-го батальона 35-го танкового полка. Последнее звание: майор медицинской службы.

Эрнст Вильгельм Хоффман (27 сентября 1904 – 27 августа 1994)

Награжден Немецким крестом в золоте 8 февраля 1942 года как майор и командир 1-го батальона 12-го пехотного полка.

Награжден Рыцарским крестом Железного креста 4 сентября 1940 года как капитан и командир 1-го батальона 12-го пехотного полка.

494-й награжденный дубовыми листьями 9 июня 1944 года как подполковник и командир 12-го моторизованного полка. Последнее звание: полковник.

Приложение В Сражения, бои и операции 35-го танкового полка

Основано на официальных приказах Верховного командования сухопутных войск для 4-й танковой дивизии

Кампания в Польше

1 – 2 сентября 1939 года. Сражение на реке Лисварта

2 сентября 1939 года. Сражение в лесистой местности к северу от города Клобуцк

5 – 6 сентября 1939 года. Сражение в райне реки Видавка

8 сентября 1939 года. Наступление до пригородов Варшавы

9 – 14 сентября 1939 года. Сражение в Варшаве и вокруг нее

15 – 19 сентября 1939 года. Наступление и преследование к Висле

16 – 19 сентября 1939 года. Сражение на уничтожение неприятеля южнее Вышгорода

Прорыв к Ла-Маншу в составе 6-й армии

10 мая 1940 года. Форсирование реки Маас

10 – 12 мая 1940 года. Битва за Маастрихт

11 мая 1940 года. Прорыв через канал Альберт к западу от Маастрихта

12 – 13 мая 1940 года. Танковое сражение за Жамблу

12 – 16 мая 1940 года. Танковое сражение при Анню – Жамблу

14 – 16 мая 1940 года. Прорыв через позицию Диль

17 – 18 мая 1940 года. Преследование от Диля до канала Шарлеруа

18 – 19 мая 1940 года. Преследование через Сенеф и Дандр

Прорыв к Ла-Маншу в составе 4-й армии

19 – 22 мая 1940 года. Сражение в лесу Мормаль

Сражение во Фландрии и в Артуа в составе 6-й армии

23 – 26 мая 1940 года. Сражение между городами Аррас и Сент-Омер

23 – 26 мая 1940 года. Сражение за канал Эр-ла-Басе у Бетюна

24 мая – 1 июня 1940 года. Сражение за канал Эр-ла-Басе и Лилль

27 мая 1940 года. Прорыв через канал Эр-ла-Басе у Бетюна

28 – 29 мая 1940 года. Сражение под Армантьером и Байёлем

Бои, сражения и операции 35-го танкового полка

Сражения во Франции в составе 6-й армии

5 – 6 июня 1940 года. Прорыв через линию Вейгана в Пероне

5 – 8 июня 1940 года. Прорыв вдоль Соммы и Уазы

7 – 9 июня 1940 года. Сражение за Руа

Сражения во Франции в составе 9-й армии

11 – 14 июня 1940 года. Сражение на Марне и преследование до Сены

12 – 13 июня 1940 года. Сражение на реке Пти-Морен у Монмирая

13 – 14 июня 1940 года. Преследование через Пти-Морен до Сены

13 июня 1940 года. Захват мостов через Сену в районе Ромийи-сюр-Сен

15 – 17 июня 1940 года. Преследование от Сены до Кот-д’Ора

17 июня 1940 года. Захват Дижона и Бона

Сражения во Франции в составе 12-й армии

18 – 22 июня 1940 года. Бои во время преследования по обе стороны от Кот-д’Ора

18 – 20 июня 1940 года. Блокирование Бельфорского прохода (Бургундских Ворот); форсирование рек Сона и Ду

23 – 25 июня 1940 года. Наступательные бои вдоль Изера

23 – 25 июня 1940 года. Наступательные бои в районе Валанса и Гренобля

Оккупация Франции в составе 12-й армии

25 июня – 5 июля 1940 года. Прикрытие демаркационной линии

6 июля – 9 декабря 1940 года. В составе оккупационных войск во Франции

10 декабря 1940 года – 8 февраля 1941 года. Передислокация на родину

10 февраля – 5 апреля 1941 года. В составе оккупационных войск во Франции

24 апреля – 21 июня 1941 года. В составе оккупационных войск на Востоке (в Польше)

Сражения на Восточном театре военных действий в составе XXIV моторизованного корпуса

22 июня – 9 июля 1941 года. Сражения под Белостоком и Минском

22 июня 1941 года. Прорыв через границу (форсирование Западного Буга)

23 – 28 июня 1941 года. Сражения в районе севернее Припяти восточнее Бреста (преследование противника до Березины)

29 июня – 9 июля 1941 года. Наступление через Свислочь и Березину

29 июня – 1 июля 1941 года. Форсирование Березины у Бобруйска

2 – 9 июля 1941 года. Сражение под Рогачевом и Жлобином

10 – 14 июля 1941 года. Прорыв через Днепр (форсирование Днепра у Старого Быхова и прорыв через линию Сталина)

10 – 31 июля 1941 года. Смоленская битва

15 – 31 июля 1941 года. Оборонительные бои вдоль реки Сож (сражение под Пропойском)

1 – 8 августа 1941 года. Битва под Рославлем

9 – 20 августа 1941 года. Бои у Кричева и Гомеля (бои на уничтожение неприятеля в районе Клиновичи – Милославичи)

21 августа – 5 сентября 1941 года. Сражения в ходе преследования до Десны (прорыв позиций на Десне; окружение войск неприятеля в районе Гомеля)

21 августа – 26 сентября 1941 года. Битва за Киев

6 – 15 сентября 1941 года. Бои у городов Конотоп, Ромны и Лохвица; сжатие кольца вокруг Киева

6 – 26 сентября 1941 года. Сражения в ходе преследования в битве за Киев

16 – 26 сентября 1941 года. Оборонительные бои у города Ромны

27 (30. – Ред.) сентября – 3 октября 1941 года. Двойная битва у Вязьмы и Брянска

27 (30. – Ред.) сентября – 3 октября 1941 года. Битва под Брянском (прорыв на Орел)

4 октября – 5 декабря 1941 года. Наступление на Москву и Воронеж

4 – 31 октября 1941 года. Наступление на Тулу

1 – 17 ноября 1941 года. Сражение за Ефремов и Тулу

18 ноября – 5 декабря 1941 года. Битва за Тулу и наступление на Рязань и Каширу

6 декабря 1941 года – 28 января 1942 года. Оборонительные бои под Москвой

6 – 20 декабря 1941 года. Оборонительные бои в районе Ефремова и Тулы

21 – 25 декабря 1941 года. Оборонительные бои вдоль Оки

26 декабря 1941 года – 5 января 1942 года. Оборонительные бои к северо-востоку от Орла

6 – 28 января 1942 года. Оборонительные бои под Сухиничами (деблокирование немецкой боевой группы в Сухиничах)

29 января – 18 февраля 1942 года. Оборонительные бои к северо-западу от Орла

19 апреля – 24 мая 1942 года. Оборонительные бои к северу от Жиздры

25 апреля 1942 года – 27 декабря 1943 года. Операции и позиционная война в секторе группы армий «Центр» в ходе оборонительных боев, в том числе в Белоруссии

28 декабря 1943 года – 7 января 1944 года. Оборонительные бои в районе между Припятью и низовьями Березины

8 – 29 января 1944 года. Оборонительные бои за Калинковичи

30 января – 9 марта 1944 года. Оборонительные бои между Припятью и низовьями Березины

10 – 26 марта 1944 года. Дислокация в тыловом районе группы армий «Центр» в ходе оборонительных боев в Белоруссии.

27 марта – 19 апреля 1944 года. Сражение за Ковель

20 апреля – 30 мая 1944 года. Позиционная война в секторе группы армий «Центр»

31 мая – 8 июня 1944 года. Позиционная война в секторе группы армий «Северная Украина»

9 – 13 июня 1944 года. Дислокация в тыловом районе группы армий «Северная Украина»

14 – 16 июня 1944 года. Бои против партизан в районе города Хрубешув

17 – 30 июня 1944 года. Дислокация в тыловом районе группы армий «Северная Украина»

1 – 4 июля 1944 года. Оборонительные бои в районе Слуцк – Клецк – Снов

1 – 27 июля 1944 года. Летная битва в Белоруссии

5 – 9 июля 1944 года. Оборонительные бои у города Барановичи; отступление до реки Щара

10 – 13 июля 1944 года. Бои у Слонима; отступление до реки Зельва (Зельвяна)

14 – 19 июля 1944 года. Бои и форсирование Зельвы; отступление до реки Нарев

20 – 22 июля 1944 года. Сражение за плацдарм на реке Нарев

23 – 25 июля 1944 года. Наступательные операции у города Бяла-Подляска

26 – 27 июля 1944 года. Отступление из района Белостока

28 июля – 12 августа 1944 года. Битва близ Варшавы

28 июля – 4 августа 1944 года. Наступательные операции у Радзымина

5 – 9 августа 1944 года. Уничтожение 3-го танкового корпуса Красной армии близ Варшавы

10 – 12 августа 1944 года. Передислокация в тыловой район группы армий «Центр»

13 августа – 13 октября 1944 года. Наступательные и оборонительные операции в Прибалтике

13 – 24 августа 1944 года. Оборонительные бои в районе Жагаре

25 августа – 2 сентября 1944 года. Наступательные операции и захват Ауце

3 – 15 сентября 1944 года. Позиционная война восточнее Ауце

16 – 21 сентября 1944 года. Наступательные операции к западу от города Добеле

22 сентября – 5 октября 1944 года. Позиционная война к западу от города Добеле

6 – 13 октября 1944 года. Оборонительные бои вдоль реки Вента

14 октября 1944 года – 22 января 1945 года. Оборонительные бои на Курляндском плацдарме

14 – 25 октября 1944 года. Позиционная война юго-восточнее города Лиепая

26 октября – 11 ноября 1944 года. 1-я битва за Курляндию (оборонительные бои юго-восточнее Лиепаи)

12 – 24 ноября 1944 года. Позиционная война юго-восточнее Лиепаи

25 ноября – 2 декабря 1944 года. 2-я битва за Курляндию (оборонительное сражение между Приекуле и Вентой)

3 – 7 декабря 1944 года. Позиционная война у Шрундена (Скрунда)

8 – 21 декабря 1944 года. Передислокация в тыловой район; бои против партизан в районе к югу от города Виндава (Вентспилс)

22 декабря 1944 года – 4 января 1945 года. 3-я битва за Курляндию

22 – 26 декабря 1944 года. Оборонительные бои южнее городов Шрунден (Скрунда) и Фрауэнбург (Салдус)

27 – 30 декабря 1944 года. Наступательные и оборонительные операции к югу от города Тукумс

31 декабря 1944 года – 4 января 1945 года. Оборонительные бои к западу от Добеле

5 – 8 января 1945 года. Наступательные операции у городка Джуксте

9 – 22 января 1945 года. Передислокация в оперативный тыловой район

23 января – 8 марта 1945 года. Зимние бои Западной Пруссии

23 – 26 января 1945 года. Передислокация в оперативный тыловой район

27 января – 9 февраля 1945 года. Заградительные бои между городом Шветц (Свеце) и районом северо-западнее Тухеля

10 – 23 февраля 1945 года. Оборонительные бои в Тухольских Борах

25 февраля – 4 марта 1945 года. Оборонительные бои в районе Хайдероде (Черск)

4 – 8 марта 1945 года. Оборонительные бои в районе города Бютов; отдельных подразделений в районе Драмбург – Кеслин

9 марта – 8 мая 1945 года. Сражение за Данцигский (Гданьский) залив

9 – 12 марта 1945 года. Оборонительные бои в районе городка Картхаус (Картузы)

13 – 26 марта 1945 года. Оборонительные бои в пригородах Готенхафена (Гдыни) и Данцига (Гданьска)

9 – 26 марта 1945 года. Подразделения передислоцированы в район городов Старогард – Диршау (Тчев)

27 – 31 (30. – Ред.) марта 1945 года. Битва за Данциг (Гданьск)

1 – 25 апреля 1945 года. Позиционная война в дельте Вислы

25 апреля – 8 мая 1945 года. Оборонительные бои на косе Фришес-Нерунг

Приложение Г Сражения, бои и операции 2-го батальона 35-го танкового полка после реорганизации в 3-й батальон 15-го танкового полка

Основано на официальных приказах Верховного командования сухопутных войск для 4-й танковой дивизии

28 июня – 8 июля 1942 года. Прорыв и преследование противника в направлении верхнего течения Дона

28 июня – 10 августа 1942 года. Наступательные операции на Восточном фронте

9 июля – 10 августа 1942 года. Оборонительные бои в районе Воронеж – Ливны

11 августа – 25 сентября 1942 года. Позиционные боевые действия в секторе группы армий «Центр»

11 августа – 25 сентября 1942 года. Наступательные и оборонительные операции в районе к югу от линии Белев – Сухиничи

26 сентября – 1 ноября 1942 года. Оборонительные бои в районе Воронеж – Ливны

2 – 22 ноября 1942 года. Позиционная война в секторе группы армий «Центр»

23 ноября 1942 года – 31 марта 1943 года. Зимние бои 1942/43 года

23 ноября – 31 декабря 1942 года. Оборонительные бои у реки Дон и в прилегающих степях

1 – 21 января 1943 года. Оборонительные бои между Доном и Северским Донцом

22 января – 2 февраля 1943 года. Наступательные и оборонительные бои восточнее и южнее нижнего течения Дона и у реки Маныч

3 февраля – 4 марта 1943 года. Оборонительные бои в районе реки Северский Донец

5 – 31 марта 1943 года. Наступательные бои в районе Харькова

1 апреля – 3 июля 1943 года. Позиционная война в секторе группы армий «Юг»

4 июля – 31 августа 1943 года. Оборонительные бои на Востоке

4 – 12 июля 1943 года. Наступательные операции в районе Курска

13 июля – 31 августа 1943 года. Оборонительные бои в Южной России и отступление к Днепру

3 – 31 августа 1943 года. Оборонительные бои в районе к западу от Харькова

1 – 16 октября 1943 года. Передислокация на родину 17 октября 1943 года – 31 мая 1944 года. В составе оккупационных войск во Франции

1 – 13 июня 1944 года. Передислокация на родину 14–30 июня 1944 года. Дислокация в тыловом районе группы армий «Северная Украина»

Примечания

1

Имеется в виду сын генерал-полковника вермахта Гейнца Гудериана, Гейнц Гюнтер. Во время войны он занимал и более ответственные посты. 5 октября 1944 г. удостоен Рыцарского креста, будучи офицером по оперативным вопросам при штабе 116-й танковой дивизии. В послевоенном бундесвере был командиром дивизии. (Примеч. ред.)

(обратно)

2

Всего на Бзуре, по немецким данным, было взято в плен 170 тыс. польских солдат и офицеров. Однако некоторые польские соединения во главе с командующим армией «Познань» генералом Кутшебой к Варшаве пробились. (Примеч. ред.)

(обратно)

3

10 мая 1940 г. впервые в военной истории воздушный десант (85 человек), высаженный на грузовых планерах прямо на форт Эбен-Эмаэль, имевший гарнизон 1200 человек, сумел овладеть этим сильнейшим укреплением бельгийской оборонительной системы, заставив его защитников сдаться в полдень 11 мая. Германские десантники удержали мосты через канал Альберт до подхода сухопутных сил. (Примеч. ред.)

(обратно)

4

Видимо, бронеавтомобиля Schneider P16 AMC-29, имевшего 37-мм пушку. Хотя и бронеавтомобиль Panhard P178 AMD-35, имевший 25-мм пушку, при удачном попадании также мог поразить Pz IV ранних модификаций. (Примеч. ред.)

(обратно)

5

Очевидно, полугусеничный бронетранспортер Sd.Klz.251. (Примеч. пер.)

(обратно)

6

«Кюбель» – четвертьтонный автомобиль общего назначения повышенной проходимости, был массовой штабной машиной вермахта. (Примеч. пер.)

(обратно)

7

Очевидно, автор напутал в записях – Невер в стороне. (Примеч. ред.)

(обратно)

8

Танкисты называли танк Pz I «крупповским спортивным автомобилем», поскольку он изготавливался известным оружейным концерном и был немногим больше спортивного автомобиля. (Примеч. ред.)

(обратно)

9

Имеет место географическая путаница. Из Лиона автор мог видеть подступающие к долине Роны «зеленые хребты» гор Виваре (высоты до 1754 м), восточного края Центрального массива. Севенны (высоты до 1703 м), юго-восточный край Центрального массива, подступают к долине Роны с запада южнее гор Виваре. (Примеч. ред.)

(обратно)

10

В это время итальянцы, напав 10 июня на Францию силами 32 дивизий, оказались в тяжелом положении, будучи побитыми 6 французскими дивизиями французской Альпийской армии, защищавшей франко-итальянскую границу. (Примеч. ред.)

(обратно)

11

В немецких танках трансмиссия находилась в передней части машины. (Примеч. ред.)

(обратно)

12

Убит 3 октября 1942 г. недалеко от населенного пункта Сторожевое в Советском Союзе в должности командира корпуса и звании генерала танковых войск. (Примеч. пер.)

(обратно)

13

Это оставило в дивизии единственный 35-й танковый полк. В ходе быстрого расширения танковых войск после падения Франции стандартной практикой стало поручение одному из двух танковых полков прежней дивизии готовить кадры для формируемой танковой дивизии. (Примеч. пер.)

(обратно)

14

Буква G означала Гудериана, командующего 2-й танковой группой. (Примеч. пер.)

(обратно)

15

25–29 июня 1941 г. из района Налибокской пущи советские войска наносили удар в юго-восточном направлении немного западнее города Барановичи (захваченного частями XII армейского и XXXXVII моторизованного корпусов немцев 27 июня). (Примеч. ред.)

(обратно)

16

Боевая группа (Kampfgruppe) была временным формированием, как правило специально формируемым для выполнения особого оперативного задания, и включала части различных родов войск. Боевая группа обычно называлась по фамилии ее командира. (Примеч. пер.)

(обратно)

17

От Слуцка до Бобруйска на Березине 115 км по шоссе. (Примеч. ред.)

(обратно)

18

Немцы постоянно ставят в официальных донесениях среднеевропейское время, по местному времени было уже 4:30, и это было летом. (Примеч. пер.)

(обратно)

19

Западнее Минска были окружены большинство дивизий советских 3-й и 10-й армий и часть сил 13-й армии. Героически сражаясь, они приковали к себе до 25 дивизий группы армий «Центр» (почти половину ее состава, в том числе значительные силы танковых групп). Часть советских окруженных групп большими группами вырвалась из окружения. Оставшиеся вели бои в окружении до 8 июля – именно тогда забуксовал блицкриг! (Примеч. ред.)

(обратно)

20

Строго говоря, линией Сталина (в западной прессе, но не в СССР) было принято называть рубеж вдоль старой госграницы, где были созданы укрепрайоны, на данном участке фронта имелись Минский и Мозырский УРы западнее Днепра. Ни так называемая линия Сталина, ни тем более рубеж Днепра к началу июля не были полностью готовы к обороне. К моменту выхода противника к Днепру оборонительные позиции на этом рубеже не были оборудованы. Выдвижение резервных соединений на рубеже Днепра не завершилось, а части, отходившие из приграничных районов, были сильно ослаблены. Соединения, растянутые на широком фронте, имели слабо обеспеченные стыки, не хватало средств противотанковой и противовоздушной обороны, инженерная подготовка местности не была закончена. Таким образом, немцы, как обычно, преувеличивают. Тем более нельзя даже сравнивать оборонительные позиции – на Западе позиции были заняты отмобилизованными с сентября 1939 г. дивизиями в условиях объявленной войны. (Примеч. ред.)

(обратно)

21

Автор преувеличивает значение этого рубежа, необходимость обороны на котором рассматривалась до войны только гипотетически. Тем более что линия Сталина (в терминологии западных СМИ) располагалась на описываемом участке фронта западнее Днепра. (Примеч. ред.)

(обратно)

22

Крупнокалиберные артиллерийские снаряды и тяжелые бомбы немцы остроумно называли «чемоданами». (Примеч. пер.)

(обратно)

23

Поскольку у советской пехоты не было здесь средств борьбы с танками и бронемашинами. Была бы обычная противотанковая ручная граната РПГ-40 (пробивавшая броню 20 мм) – и БТР Заукена конец. (Примеч. ред.)

(обратно)

24

«Ратш-бумами» немецкие солдаты между собой называли 76-мм советские дивизионные пушки Ф-22 (обр. 1936 г.) и УСВ (обр. 1939 г.). Прозвище это обязано высокой начальной скорости снаряда (706 м/с для осколочно-фугасного снаряда у Ф-22 и 680 м/с для такого же снаряда у УСВ). Звук выстрела – «ратш» – и разрыва – «бум» – солдатам слышался почти одновременно. Эти пушки надежно поражали любые немецкие танки 1941 г. на дальности 1000 м и более. (Примеч. пер.)

(обратно)

25

Сюда были брошены немецкие XXXXIII и LIII армейские корпуса в дополнение к сражавшемуся севернее Припяти XXXV армейскому корпусу. (Примеч. ред.)

(обратно)

26

324-я бронированная батарея инструментальной разведки являлась батареей оптической разведки. (Примеч. пер.)

(обратно)

27

Здесь, в 4 км от Кричева, у речки Добрость и деревни Сокольничи, бессмертный подвиг совершил артиллерист старший сержант Сиротинин Николай Владимирович. Из хорошо замаскированного орудия вдвоем с командиром батареи Сиротинину удалось подбить головной немецкий танк и замыкающий колонну бронетранспортер. Командир батареи был ранен и отошел к своим, но Сиротинин продолжил бой один, поскольку снаряды оставались. В ходе этого боя, продолжавшегося два с половиной часа, было уничтожено 11 немецких танков, 6 бронемашин, 57 немецких солдат и офицеров. На предложение немцев сдаться Сиротинин ответил отказом и отстреливался из карабина до тех пор, пока не был убит. Надо сказать, что немцы похоронили русского солдата с почетом, а их командир оберст (надо понимать, сам полковник Эбербах) даже произнес речь в целях воспитания личного состава. (Примеч. ред.)

(обратно)

28

Естественно, что к югу от совершившего прорыв от Быхова немецкого XXIV моторизованного корпуса (на усиление которого подо шли XII и XIII армейские корпуса) находилась слабая (часть ее сил была окружена в районе Могилева) советская 13-я армия. Но далее на подходах к Днепру и до Киева немецких войск было предостаточно – LIII, XXXXIII, XXXV, XIII и LI армейские корпуса, превосходившие численно и в технике противостоящие советские войска. (Примеч. ред.)

(обратно)

29

Вероятно, это прозвище, данное Эбербахом фон Лаухерту. (Примеч. пер.)

(обратно)

30

Самолетами этими были, вероятнее всего, штурмовики Ил-2, хорошо бронированные самолеты. Это был самый крупносерийный советский самолет (за годы Великой Отечественной войны выпущено 36 тыс. Ил-2) и чаще всего сбиваемый! (Примеч. ред.)

(обратно)

31

Трех – XXIV, XXVI и XXXXVII моторизованных корпусов. (Примеч. ред.)

(обратно)

32

Этой медалью награждались экипажи танков за участие как минимум в трех танковых атаках в течение трех отдельных дней. (Примеч. пер.)

(обратно)

33

Для усиления 30-мм лобовой и бортовой брони прикреплялись дополнительные 30-мм броневые листы, и танк Pz III H имел уже 60-мм броню (не везде), толще, чем броня Т-34 (45 мм лоб и борт), правда, за счет рационального наклона броня советского танка была прочнее. Масса среднего немецкого танка Pz III H достигла 21,8 тонны. (Примеч. ред.)

(обратно)

34

Странно – подкалиберный снаряд Р-40 50-мм пушки длиной 42 калибра на дистанции до 100 м пробивал броню в 94 мм. Либо немцы промазали, либо рассказ не соответствует действительности. (Примеч. ред.)

(обратно)

35

Взят немцами 18 августа. (Примеч. ред.)

(обратно)

36

9-мм пистолет Люгера «Парабеллум» обр. 1908 г. (Примеч. ред.)

(обратно)

37

Сотни тысяч советских солдат, попавших в плен восточнее Киева (автор их не посчитал как жертв), большей частью умерли от голода, жажды, болезней в страшных лагерях-загонах, созданных немцами. (Примеч. ред.)

(обратно)

38

Бронебойный снаряд из 50-мм танковой пушки длиной 42 калибра действительно был малоэффективен (мог пробить с дистанции 100 м 53 мм, с 500 м 43 мм брони, следовательно, подбить Т-34 только на очень близкой дистанции). Однако подкалиберный снаряд Р-40, выпущенный из той же пушки, со 100 м пробивал 94 мм брони (то есть броню танков КВ, имевшую толщину 75 мм), а на дистанции 500 м пробивал 55 мм брони (то есть броню танков Т-34 толщиной 45 мм). Таким образом, немцы, как обычно, несколько прибедняются. С января 1942 г. на танках Pz III ставились 50-мм пушки длиной 60 калибров. Выпущенный из такой пушки подкалиберный снаряд Р40 пробивал 130 мм брони на дистанции 100 м и 72 мм на дистанции 500 м. На танках же Pz IV с апреля 1942 г. ставились 75-мм пушки длиной 43 и 48 калибров. Они надежно поражали танк Т-34 на дистанции и 2 тыс. м. (Примеч. ред.)

(обратно)

39

Очевидное преувеличение на фоне действительного поражения немцев на этом участке. (Примеч. ред.)

(обратно)

40

Численное превосходство и в живой силе, и в технике, в частности в танках (на 4 октября в 4-й танковой дивизии боеготовыми были 59 танков, еще 35 «не на ходу», то есть ремонтировались). Другое дело, что советские танкисты под Мценском умело использовали преимущество танков Т-34 (из 46 их было 22) и немногочисленных, всего 7, КВ, расстреливая немецкие танки из засад и с дальних дистанций. Кроме того, в бригаде Катукова из 46 танков было 17 легких танков БТ-7, БТ-5 и даже БТ-2, также старавшихся действовать из засад. (Примеч. ред.)

(обратно)

41

По советским данным, 4-я танковая бригада Катукова подбила 133 немецких танка в ходе боев за Мценск и на подступах к нему (с 6 по 11 октября), а также 2 бронемашины, 2 танкетки, 10 полевых орудий, 35 противотанковых орудий, 4 зенитных орудия, 6 минометов, 12 автомашин, 2 цистерны с горючим, 15 тягачей с боеприпасами, 8 самолетов и до полка солдат и офицеров. Поврежденные советские танки в большинстве возвращались в строй. Немецкая же 4-я танковая дивизия, даже учитывая отличную службу ремонта, была обескровлена. Бригада Катукова в этих боях потеряла 28 танков (из них сгорели 9, пропали без вести 6, остальные эвакуированы с поля боя). (Примеч. ред.)

(обратно)

42

Автор имеет в виду 37-мм противотанковую пушку, уже давно считавшуюся устаревшей. Принятая на вооружение до войны, она не могла поразить T-34, не говоря уже о КВ-1 и КВ-2, теми танками, которые, скорее всего, имеет в виду автор, когда говорит об атаках «тяжелых» танков. (Примеч. пер.)

(обратно)

43

Вероятно, в домах были ставни, которые закрывались для защиты от непогоды. (Примеч. пер.)

(обратно)

44

Даже 4-я танковая бригада Катукова, выдвигавшаяся к Орлу, имела всего 46 танков, из них 17 БТ-7, БТ-5 и БТ-2. Здесь же 11-я танковая бригада, понесшая большие потери в предыдущих боях (хотя поначалу, до того как 6 октября вступила в тяжелые бои, действительно насчитывала 91 танк Т-34 харьковской сборки). (Примеч. ред.)

(обратно)

45

К 29 октября, продвинувшись более чем на 130 км от Мценска, танки Гудериана вышли к Туле. От Черни до Тулы около 100 км. (Примеч. ред.)

(обратно)

46

Медведь – геральдический символ Берлина. (Примеч. ред.)

(обратно)

47

Броня Т-34 (лоб и борт) была толщиной 45 мм, правда наклонная, а танки Pz III к этому времени имели в дополнение к 30-мм броне 30-мм бронелисты, прикрепляемые сверху. Таким образом, броня Pz III доходила до 60 мм. Как обычно, немцы прибедняются. (Примеч. ред.)

(обратно)

48

Когда танк переделывали в командно-штабную машину, с него снимали орудие, чтобы освободить пространство для военнослужащих и радиооборудования. В маску пушки монтировался макет орудия, чтобы создать впечатление обычного танка. На танке оставались пулеметы для ближнего боя, но здесь автор, очевидно, имеет в виду отсутствие орудия. (Примеч. пер.)

(обратно)

49

Автор неточен. Катуков продолжал командовать своей танковой бригадой, которая затем совершила 360-километровый марш на истринское направление и в составе 16-й армии героически сражалась здесь и действовала в контрнаступлении под Москвой. 11 ноября бригада Катукова первой в танковых войсках получила звание гвардейской. В 1942 г. Катуков командовал 1-м танковым корпусом, отражавшим натиск немцев на курско-воронежском направлении, затем 3-м механизированным корпусом. В январе 1943 г. Катуков был назначен командующим 1-й танковой армией, отличившейся в Курской битве и при освобождении Украины. В июне 1944 г. 1-я танковая армия была преобразована в 1-ю гвардейскую танковую армию, которая под командованием Катукова участвовала в Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Восточно-Померанской и Берлинской операциях. (Примеч. ред.)

(обратно)

50

Здесь речь идет о 11-й танковой бригаде и ее командире полковнике Бондареве В.А. (Примеч. ред.)

(обратно)

51

Возможно, имеется в виду бронебойный снаряд AP40 с вольфрамовым сердечником. (Примеч. пер.)

(обратно)

52

При повреждении (простреле у автора) пушки КВ-1 (и любого танка) при выстреле произошел бы просто разрыв орудия. Здесь же автор, стреляя подкалиберными снарядами Р-40 с расстояния менее 100 м, уверенно пробивал броню танка КВ-1. (Примеч. ред.)

(обратно)

53

Снаряды Р-40 должны были пробить броню КВ-1. (Примеч. ред.)

(обратно)

54

У КВ и других советских танков не было боковых люков в башне. (Примеч. ред.)

(обратно)

55

29 октября немецкие танковые дивизии, продвигаясь из района Мценска, вышли к Туле. В течение трех дней враг яростно атаковал, надеясь взять город. Но местный гарнизон (полк НКВД и зенитный полк ПВО страны) вместе с ополченцами (Тульский рабочий полк) и частью войск 50-й армии отбивали все атаки. Были отбиты и все атаки в первой половине ноября – с юга и северо-запада. (Примеч. ред.)

(обратно)

56

Еще одна иллюстрация слабой работы абвера. Советский Союз в 1930-х гг. наладил производство синтетического каучука, а немцам мерещились плантации местных каучуков, вроде тянь-шаньского коксагыза. (Примеч. ред.)

(обратно)

57

Т-26 – легкий 10,5-тонный танк с 45-мм орудием и броней 15 мм. Он был намного слабее Pz III модификаций G/H. (Примеч. ред.)

(обратно)

58

100 км по прямой, а по километровым столбам гораздо больше – железнодорожная станция Кашира в 115 км. От Оленьково до Каширы около 30 км. Итого около 145 км, по прямой до центра Москвы около 135 км. (Примеч. ред.)

(обратно)

59

Видимо, это Кончинка в 10 км к северу от Оленьково. (Примеч. ред.)

(обратно)

60

27 ноября из района Каширы был нанесен сильный контрудар. К 30 ноября немецкая 17-я танковая дивизия понесла здесь тяжелое поражение, немцы были отброшены к Мордвесу. (Примеч. ред.)

(обратно)

61

В описываемое время по штату в советской танковой бригаде насчитывалось 46 танков, в том числе до 20 легких Т-60 или других, остальные Т-34 и КВ. (Примеч. ред.)

(обратно)

62

Литературная аллюзия на балладу Густава Шваба, в которой всадник по ошибке пересекает на лошади замерзшее озеро Констанц (Боденское озеро). (Примеч. пер.)

(обратно)

63

Полярная звезда указывает на север. (Примеч. ред.)

(обратно)

64

Преувеличение по крайней мере в два раза. (Примеч. ред.)

(обратно)

65

Преувеличение вдвое. (Примеч. ред.)

(обратно)

66

Куно был командиром 39-го полка 17-й танковой дивизии. Позднее он получил Рыцарский крест Железного креста за участие в боях 18 января 1942 г. (Примеч. пер.)

(обратно)

67

Волынь – область на северо-западе Украины, в которой еще с царских времен находились поселения немецких колонистов. (Примеч. пер.)

(обратно)

68

Автор лукавит – хорошо известна конечная цель наступления на 1941 г. (по плану «Барбаросса») – линия Архангельск – Астрахань. (Примеч. ред.)

(обратно)

69

Температура воздуха 4–7 декабря ненадолго опускалась до минус 28 градусов. (Примеч. ред.)

(обратно)

70

Превосходство в живой силе и технике, кроме самолетов, было у немцев. (Примеч. ред.)

(обратно)

71

Вши были своими, германскими. Вшивость немецких солдат нашим фронтовикам хорошо известна. (Примеч. ред.)

(обратно)

72

В это время наступавшие советские войска имели огромный некомплект в личном составе и технике. (Примеч. ред.)

(обратно)

73

См. выше – отходившие советские подразделения с 2 (двумя!) пушками. (Примеч. ред.)

(обратно)

74

«Старенькие», однако за годы войны было построено 12 тыс. таких самолетов. По-2 брал на борт до 350 кг бомб, делал за ночь несколько боевых вылетов. Эти тихоходные (до 130 км/ч) ночные бомбардировщики стали ночным кошмаром для немецких войск, ведя настоящую войну на изнурение. (Примеч. ред.)

(обратно)

75

Рухнул также фронт 2-й немецкой группы севернее позиций 2-й венгерской армии, а немного ранее на Дону южнее фронта, занимаемого венграми, были сокрушены 8-я итальянская и 3-я румынская армии. (Примеч. ред.)

(обратно)

76

Зимой 1942/43 г., в отличие от зимы 1941/42 г., немецкие солдаты были снабжены теплым обмундированием. (Примеч. ред.)

(обратно)

77

Вероятнее всего, это были противотанковые САУ «Мардер» («Куница») I или II на базе шасси Pz II или чешского легкого танка Pz.Kpfw. 38(t). (Примеч. пер.)

(обратно)

78

В ходе Воронежско-Касторненской операции советских войск Воронежского и левого крыла Брянского фронта (24 января – 2 февраля 1943 г.) было разгромлено 11 пехотных дивизий врага, остатки которых прорвались на запад. (Примеч. ред.)

(обратно)

79

На самом деле превосходство в живой силе у советских войск 60-й армии, бравшей Курск, было не столь большим. (Примеч. ред.)

(обратно)

80

После того как немцы 10 марта ворвались в Ивот, они расстреляли или сожгли живьем 392 местных жителя (только гражданского населения). (Примеч. ред.)

(обратно)

81

Младшего лейтенанта Новикова убили 18 марта 1943 г. в деревне Быки, 12 км к югу от Севска. Его инструкции по связи были отменены и дано боевое задание на радиоперехват. Его дневник был переведен в разведывательном отделе штаба дивизии. Новиков похоронен в деревне Быки. (Примеч. ред.)

(обратно)

82

76-мм пушка Ф-34 с длиной ствола 41,5 калибра, бронепробиваемостью 78 мм на дальности 500 м и 73 мм на дальности 1000 м. (Примеч. ред.)

(обратно)

83

Танки Pz IV оснащались 75-мм орудием длиной 43, позже 48 калибров с апреля 1942 г. Подкалиберный снаряд этой пушки пробивал на дистанции 100 м 143 мм брони (при угле встречи 30 градусов), на 500 м 120 мм брони, на 1000 м 97 мм и на 1500 м 77 мм – то есть даже на 1500 м поражались и Т-34, и КВ. (Примеч. ред.)

(обратно)

84

Мк II «Матильда» – английский пехотный танк тихоходный, но с довольно мощной (78 мм) броней, превосходившей броню танка КВ, с 40-мм пушкой. (Примеч. ред.)

(обратно)

85

Фальшборта – навесные противокумулятивные 5-мм бронеэкраны. (Примеч. ред.)

(обратно)

86

Автор сильно преувеличивает. Обычная численность партизанского отряда – десятки, редко сотни человек. Крупные партизанские соединения могли насчитывать несколько тысяч бойцов (на значительной территории). Так, к концу 1941 г. на оккупированной врагом территории действовало более 2 тыс. партизанских отрядов, общей численностью свыше 90 тыс. чел. Всего в годы войны в тылу врага действовало более 6200 партизанских отрядов и подпольных групп, в которых сражалось свыше 1 млн партизан и подпольщиков. (Примеч. ред.)

(обратно)

87

Это последняя запись из дневника лейтенанта Попова из партизанского отряда «Котовский». Дневник нашли в брошенной землянке в лесу. Неизвестно, был автор убит или же ему удалось спастись. (Примеч. ред.)

(обратно)

88

Наступление немцев на северном и южном фасах Курского выступа началось 5 июля (кое-где даже 4 июля). Видимо, здесь двинулись в наступление соединения, находившиеся в резерве. (Примеч. ред.)

(обратно)

89

Немецкий Золотой Рыцарский крест военных заслуг, учрежденный в 1941 г., задумывался как промежуточная награда между Железным крестом 1-го класса и Рыцарским крестом. (Примеч. пер.)

(обратно)

90

Весьма сомнительно, чтобы подобный эпизод имел место. Топор просто перекатился бы между гребнями траков через ведущее колесо и затем свалился бы. Очередной «рыбацкий» рассказ потомков барона Мюнхгаузена. (Примеч. ред.)

(обратно)

91

«Лухс» («Рысь») – специальная полностью гусеничная разведывательная бронемашина с 20-мм скорострельной пушкой. (Примеч. пер.)

(обратно)

92

Тяжелые бронетранспортеры Sd.Kfz. 234/3 с 75-мм короткоствольной пушкой K51 в неподвижной открытой сверху рубке.

(обратно)

93

Версия немцев, однако причина была той же, что и на северном участке Курского выступа. (Примеч. ред.)

(обратно)

94

Pz III с января 1942 г. оснащались 50-мм пушкой длиной 60 калибров (вместо 50-мм пушки длиной 42 калибра), а танки Pz IV с апреля 1942 г. получили 75-мм пушку длиной 43 калибра (позже 48 калибров) вместо короткой 75-мм пушки длиной 24 калибра. (Примеч. ред.)

(обратно)

95

Как раз 19 ноября началось советское наступление под Сталинградом, которое немцы прозевали. (Примеч. ред.)

(обратно)

96

Возможно, автор имел в виду Т-70, легкие танки, выпускавшиеся с января 1942 г. вместо Т-60. (Примеч. ред.)

(обратно)

97

В ходе всей грандиозной Сталинградской наступательной операции советских войск (19 ноября 1942 – 2 февраля 1943 г.) советские войска потеряли 2915 танков и САУ, 38 в день. Здесь же один немецкий танковый батальон, по версии автора, уничтожал в день (пусть и в течение 10 дней) больше танков, чем все противостоявшие советским войскам силы немцев и их союзников. Это окруженная с 23 ноября 6-я армия Паулюса, 3-я и 4-я румынские армии, 4-я танковая армия Гота, 5 дивизий 8-й итальянской армии, наконец, перебрасывавшиеся с других участков фронта и с Запада резервы (например, 6-я танковая дивизия из Франции). (Примеч. ред.)

(обратно)

98

СССР получал из Британии и Канады танки Mk II «Матильда», Mk III «Валентайн» и Mk IV «Черчилль». Русские танкисты оценили мощную броню этих танков поддержки пехоты, однако 40-мм пушки «Матильды» и 57-мм пушки «Черчиллей» и «Валентайнов» были недостаточно мощными и не имели эффективного осколочного снаряда для борьбы с пехотой противника и полевыми укреплениями. (Примеч. ред.)

(обратно)

99

Если сравнивать с позициями у Дона, то широта примерно та же. Дело в континентальности климата. (Примеч. ред.)

(обратно)

100

В южной части Харькова. (Примеч. ред.)

(обратно)

101

Налет бомбардировщиков на учебный лагерь в Майли дорого обошелся британским ВВС. Англичане потеряли 42 «Авро-Ланкастеров», то есть 11 % самолетов, участвовавших в этой боевой операции. (Примеч. ред.)

(обратно)

102

Хотя это может показаться отдельным эпизодом, основанным на воспоминаниях Шойфлера, большая часть батальонов с «Пантерами» получила статус 1-го полкового батальона до того, как их вернули в исходные части. (Примеч. пер.)

(обратно)

103

Повествование Шойфлера представляется здесь несколько запутанным. Случилось так, что штаб полка использовался как источник кадров для штаба 656-го тяжелого полка истребителей танков под командованием фон Юнгенфельда. Полк, вне всяких сомнений, был сформирован как командно-контрольная часть, включавшая в себя два батальона САУ «Элефант» производства фирмы «Порше» и дополнительного батальона штурмовых танков Sturmpanzer IV.

(обратно)

104

Нарукавный знак «За уничтоженный танк» был учрежден для награждения военнослужащих, уничтоживших танк или иную бронетехнику противника ручным оружием в бою: фаустпатроном, кумулятивной ручной гранатой и т. п. (Примеч. пер.)

(обратно)

105

В советской историографии отмечено, что «свежая танковая дивизия [немцев], переброшенная из-под Ковеля, а также другие части несколько затормозили наступление 5-й гвардейской танковой армии на подступах к Березине. Но сопротивление противника вскоре было сломлено, и советские танкисты продолжали продвигаться вперед с задачей окружения и разгрома гитлеровцев под Минском».

(обратно)

106

3 июля советские войска взяли Минск. 11 июля была уничтожена 105-тысячная группировка немцев, окруженная к востоку от Минска, – более 70 тыс. немецких солдат убито, около 35 тыс. взято в плен. (Примеч. ред.)

(обратно)

107

Слоним – город в 54 км к западу по дороге из Барановичей, взят Красной армией 10 июля – вот такая успешная оборона. (Примеч. ред.)

(обратно)

108

Затыкая гигантскую брешь, образовавшуюся на месте фронта группы армий «Центр», немцы перебросили сюда из резерва и с других фронтов 46 дивизий и 4 бригады. На короткое время в обстановке разгрома немцам удалось затормозить наступление советских войск, в конце июля 1944 г. на линии западнее Бреста и Белостока (в 500–550 км к западу от рубежа, с которого 23 июня началась грандиозная Белорусская наступательная операция Красной армии). Но к исходу августа советские войска продвинулись отсюда еще на расстояние 25 – 150 км, выйдя на Вислу и Нарев. Всего в ходе Белорусской наступательной операции 23 июня – 29 августа 1944 г. были полностью уничтожены 17 дивизий и 3 бригады немцев, 50 дивизий потеряли более половины своего состава. Всего немцы потеряли здесь 381 тыс. убитыми и 158 тыс. пленными. Безвозвратные потери советских войск составили 178 507 чел., санитарные – 587 308 чел., было потеряно 2957 танков и САУ, 2447 орудий и минометов, 822 боевых самолета. (Примеч. ред.)

(обратно)

109

23 июня 1944 г. советские войска развернули широкомасштабное наступление на западе, начав величайшую в истории Второй мировой войны операцию «Багратион». 2 млн солдат, 31 тыс. артиллерийских орудий, 5200 танков были брошены против немецкой группы армий «Центр». Сопротивление немецких частей было сломлено, и многие из них полностью уничтожены. Семнадцать дивизий были уничтожены, более пятидесяти дивизий потеряли до половины личного состава в этом самом трагическом поражении немецких войск.

Группа армий «Центр» имела вместе с примыкавшими соединениями 16-й армии группы армий «Север» и 4-й танковой армии группы армий «Северная Украина» (которые оказались в полосе наступления советских войск в ходе операции «Багратион») 1 млн 200 тыс. чел., 9500 орудий и минометов, 900 танков и штурмовых орудий, 1350 самолетов. (Примеч. ред.)

(обратно)

110

В ходе Бобруйской операции 24–29 июня в упомянутом автором районе советские войска, прорвав фронт юго-западнее и северо-восточнее Бобруйска, окружили 40-тысячную группировку врага. Попытки немцев вырваться из окружения были пресечены массированными ударами авиации и активными действиями танковых частей. Вырвавшаяся было 5-тысячная группировка врага была пленена у Осиповичей в 10 км северо-западнее Бобруйска. Всего за 6 дней Бобруйской операции было убито и пленено 74 тыс. немецких солдат и офицеров, и катастрофа на немецком фронте продолжала разрастаться. (Примеч. ред.)

(обратно)

111

Вскоре эти отступавшие немецкие войска были уничтожены и частично пленены. (Примеч. ред.)

(обратно)

112

За 23–28 июня советские войска продвинулись на запад на 80 – 150 км. (Примеч. ред.)

(обратно)

113

Автор туманно сообщает об окруженной восточнее Минска 105-тысячной группировке немецких войск из состава 4-й полевой армии. В ходе боев 5 – 11 июля более 70 тыс. солдат и офицеров этой группировки было убито, около 35 тыс. сдалось в плен. Кроме этого и ранее упомянутого котла под Бобруйском советские войска ранее окружили немцев в районе Могилева (где 23–28 июня было убито 33 тыс. и взято в плен более 3 тыс. немцев), Витебска (где 23–27 июня было убито 20 тыс. и взято в плен 10 тыс. немцев) и Орши (взята 27 июня). (Примеч. ред.)

(обратно)

114

«Пантеры» с их мощной 80-мм наклонной броней, но имевшие только 45 – 50-мм броню бортов корпуса и боков башни, должны были быть поражены с боков даже снарядами 45-мм советских противотанковых пушек образца 1942 г. (бронепробиваемость 61 мм на дистанции 500 м и 51 мм на дистанции 1000 м). Значит, «Пантерам» удалось с налета проскочить через довольно жидкий огонь 4 45-мм противотанковых пушек, которые по штату полагались стрелковому батальону. Снаряды попали в «Пантеры» только в лобовой проекции и броню не пробили. Дальнейшее немецкими «рыбаками» описано. (Примеч. ред.)

(обратно)

115

В районе Радзымина, где советские танки громили 73-ю пехотную дивизию вермахта, немцы нанесли удар силами XXXIX танкового корпуса фон Заукена и IV танкового корпуса СС Гилле (5 танковых дивизий – «Герман Геринг», 4-я и 19-я, дивизии СС «Викинг» и «Мертвая голова», всего 600 танков и штурмовых орудий, 51 тыс. чел.). Им противостояла ослабленная 2-я танковая армия (425 танков и САУ, 32 тыс. чел.). 30 июля советские танкисты разгромили 73-ю немецкую пехотную дивизию, взяв в плен генерала Франека. Но 1 августа немецкие танковые соединения отсекли 3-й советский танковый корпус, отбив Радзымин и Воломин. Однако советский 8-й гвардейский танковый корпус ударом извне проломил коридор к окруженным. В ночь на 4 августа в расположение 8-го гвардейского танкового корпуса вышли последние крупные группы окруженцев. В 3-м танковом корпусе (не гвардейском, автор напутал) в котле погибли два командира бригад. К 4 августа к месту сражения подоспели советские 125-й стрелковый корпус и 2-й гвардейский кавалерийский корпус, и немцы были полностью остановлены. В тот же день две немецкие танковые дивизии (19-я и «Герман Геринг») начали перебрасываться на юг против Магнушевского плацдарма. Немцы любят говорить, что уничтожили под Радзымином и Воломином 3-й танковый корпус. Однако все потери 2-й танковой армии здесь составили 799 чел. убитыми и пропавшими без вести (при фактической численности одного танкового корпуса 8 – 10 тыс. чел.). Немцы, при их превосходстве в людях и технике, потеряли явно больше (почему-то данные исчезли). Хотя, поскольку поле боя осталось за ними, они оттащили и отремонтировали много своих подбитых танков (о ремонте автор упоминает, хотя тут же рассказывает сказку о 4 потерянных, очевидно безвозвратно, танках). После боев под Радзымином 3-й танковый корпус был отведен для отдыха и пополнения, а 16-й танковый и 8-й гвардейский танковый корпуса переброшены на Магнушевский плацдарм, где сразились с теми же противниками – 19-й тд и тд «Герман Геринг». (Примеч. ред.)

(обратно)

116

В Подляском воеводстве (административный центр Белосток). (Примеч. ред.)

(обратно)

117

Масса танка ИС-2 («Иосиф Сталин – 2») составляла 46 т, примерно столько же, как у Pz V «Пантера» (45 т). Танк ИС-2 имел более мощную броню (лоб 120 мм, борт 90 мм, башня 100 – 90 мм), но отличался слабой маневренностью, значительно уступая в этом «Пантере». Орудия обоих танков обладали сходными бронебойными характеристиками (пушка «Пантеры» имела калибр 75 мм, длину 70 калибров), но зато ИС-2 мог стрелять 25-килограммовыми осколочно-фугасными снарядами. Важным отличием было и то, что в боекомплекте ИС-2 было всего 28 снарядов, а «Пантеры» – 81. (Примеч. ред.)

(обратно)

118

Немцам на время удалось восстановить связь по суше между войсками группы армий «Север» и группы армий «Центр» после того, как 31 июля советские танки прорвались к побережью Рижского залива у Клапкалнса, но позже были оттеснены на 30 км к югу к Елгаве. (Примеч. ред.)

(обратно)

119

Контрудар с локальным успехом – продвижением на 5–6 км. (Примеч. ред.)

(обратно)

120

Ненадолго. Через 20 дней немцев в этом районе ожидала катастрофа – 5 октября Красная армия начнет наступление к морю и через 6 дней отсечет немцев в Курляндии от Восточной Пруссии. (Примеч. ред.)

(обратно)

121

С целью отрезать немцев в Прибалтике от Восточной Пруссии. (Примеч. ред.)

(обратно)

122

Отрезанный с 10 октября от Восточной Пруссии. (Примеч. ред.)

(обратно)

123

Сплошной бронебойный снаряд, который имел здесь место, пробивая броню, наносит поражение своим корпусом и осколками пробиваемой брони. (Примеч. ред.)

(обратно)

124

Шёрнер (1892–1973) в 1945 г. стал фельдмаршалом, отличался крутым нравом и часто укреплял дисциплину расстрелами. Сдался в плен американцам, передан советским войскам, но избежал виселицы за военные преступления – трибунал осудил его на длительное заключение. Не умер в советских местах лишения свободы, как фельдмаршал Клейст (скончавшийся в октябре 1954 г.), и в 1953 г. по просьбе властей ФРГ был освобожден и уехал в эту страну, образовавшуюся в 1949 г. в зонах оккупации войск США, Англии и Франции, на территории Западной Германии. (Примеч. ред.)

(обратно)

125

В лобовой проекции подбить Pz V «Пантера» было не так просто. (Примеч. ред.)

(обратно)

126

Мощные 25-килограммовые осколочно-фугасные снаряды 122-мм пушки танка ИС-2 могли полностью вывести из строя даже танк Pz V «Пантера». (Примеч. ред.)

(обратно)

127

Так немцы называют Сандомирский и Магнушевский плацдармы соответственно. (Примеч. ред.)

(обратно)

128

Здесь у автора определенная путаница. Советские войска с указанных плацдармов (в также с Пулавского плацдарма) начали наступление 12–13 января против группы армий «А», которая с 26 января была переименована в группу армий «Центр». Группой же армий «Центр» до 26 января назывались войска к северу от слияния Нарева с Западным Бугом и далее вдоль границы Восточной Пруссии (с 26 января переименованы в группу армий «Север»). Войска немцев, блокированные в Курляндии, до 26 января назывались группой армий «Север», а с 26 января – группой армий «Курляндия». (Примеч. ред.)

(обратно)

129

То, что оттесняли на обочины, – наверняка, поскольку надо было наступать, а вот по поводу того, что «давили беженцев», – очередная германская военная довольно подлая сказка. Отступающие военные колонны – давили, если не сдавались (обычно, пошумев для приличия, поднимали руки). (Примеч. ред.)

(обратно)

130

Под «коричневыми» имеются в виду функционеры нацистской партии НСДАП, получившие такое название из-за своей коричневой формы. Фронтовики вермахта всегда относились к ним с презрением. (Примеч. ред.)

(обратно)

131

Тяжелые восьмиколесные бронеавтомобили Sd.Kfz. 234/1 с 12-цилиндровыми дизельными двигателями «Татра-103». Эти превосходные двигатели были рассчитаны как на работу в жаре Северной Африки, так и в степях России. (Примеч. ред.)

(обратно)

132

Германский тяжелый бронеавтомобиль Sd.Kfz. 234/2 «Пума» с 50-мм пушкой KwK 39/l и полностью закрытой вращающейся башней, несомненно, был одним из лучших бронеавтомобилей Второй мировой войны. Пушка была такой же, как на танке Pz III. (Примеч. ред.)

(обратно)

133

Из-за нехватки танков одна рота в каждом батальоне нередко состояла из штурмовых орудий – обычно StuG IV или StuG III. 1-му батальону повезло получить «Ягдпантеры» – тяжелобронированные самоходно-артиллерийские установки (САУ) класса истребителей танков с превосходным 88-мм орудием L/71 (длиной ствола 71 калибр, как у САУ «Фердинанд» («Элефант») или танка Pz VI–II «Королевский тигр»), способным подбивать любые советские танки на дальних дистанциях. (Примеч. ред.)

(обратно)

134

Танки КВ-2 сгорели или были разбиты еще в 1941 г. и больше не выпускались. Если только ремонтники не оживили застрявший где-нибудь в лесах под Белостоком, не сильно поврежденный в июне 1941 г. танк. (Примеч. ред.)

(обратно)

135

Это, скорее всего, был 68-тонный «Королевский тигр», или «Тигр II», самый тяжелый из всех серийных немецких танков. (Примеч. ред.)

(обратно)

136

Такого калибра не было. Очевидно, это была 100-мм пушка БС-3 образца 1944 г., на дистанции 1500–1000 м надежно поражавшая танк «Тигр» бронебойным снарядом (пробивавшим 150 мм брони с 1 тыс. м и 160 мм с 5 тыс. м), за что получила прозвище «Зверобой». (Примеч. ред.)

(обратно)

137

Очевидно, противокумулятивный экран – устанавливались на Pz IV по бокам с начала 1943 г. (Примеч. ред.)

(обратно)

138

Штольп был взят 8 марта.

(обратно)

139

10 марта, выйдя из района Штольпа, 1-я танковая армия стремительным ударом прошла около 100 км и 12 марта вышла к морю севернее Гдыни. (Примеч. ред.)

(обратно)

140

«Вильгельм Густлофф» был пассажирским судном, построенным на верфи «Блом унд Фосс». Затоплен после попадания трех торпед, на одной из которых была надпись: «За Ленинград», выпущенных советской подводной лодкой С-13 капитана А. Маринеско 30 января 1945 г. Погибло 7 тыс. человек. Это была крупнейшая в истории по человеческим жертвам морская катастрофа. С-13 капитана Маринеско потопила в одном походе 2 германских транспорта – 10 января «Вильгельм Густлофф» и 10 февраля «Генерал фон Штойбен». На борту этих транспортов помимо около 8 тыс. военнослужащих находилось от 3 до 8 тыс. беженцев. (Примеч. ред.)

(обратно)

141

Во всей кровопролитной Восточно-Померанской операции 10 февраля – 4 апреля 1945 г. советские войска потеряли 1027 танков и САУ – за 54 дня, в среднем 19 танков и САУ в день. Даже в таких грандиозных операциях, как Висло-Одерская и Берлинская, терялось по 55 и 87 танков в день соответственно. В на редкость сложной для действий танков Восточно-Прусской операции 13 января – 25 апреля 1945 г. на обширной территории, с огромными укрепрайонами, большим количеством подготовленных к обороне населенных пунктов с каменными строениями, было потеряно 3525 танков и САУ за 103 суток – в среднем 34 за сутки. Это все к тому, чтобы читатель оценил степень правдивости потомков барона Мюнхгаузена. Хотя у Данцига в отдельные дни в контратаках участвовало до 100–140 немецких танков и штурмовых орудий, а после капитуляции советские войска захватили 140 танков и штурмовых орудий. (Примеч. ред.)

(обратно)

142

Нойе-Вельт – это часть Оры (близ Данцига) и переводится как «Новый мир». (Примеч. ред.)

(обратно)

143

На заключительной стадии войны фузилерский батальон – это разведывательный батальон пехотной дивизии. Хотя здесь нет специальных указаний, в зависимости от его организации у него на вооружении могло быть несколько бронемашин. Он также мог быть частично или полностью моторизованным. (Примеч. ред.)

(обратно)

144

Далее выясняется, что была не атака, а удачные действия ночью, возможно с применением приборов ночного видения, которые у немцев уже были, в частности, в это же время такие приборы применялись в ходе Балатонской операции в Венгрии (6 – 16 марта 1945 г.). (Примеч. ред.)

(обратно)

145

Необстрелянные (а нередко и ветераны) пехотинцы нередко собирались вокруг и позади танков, думая, что они защитят их от шквала огня. На самом деле танки сами были сильнейшим магнитом, привлекавшим артиллерийский, минометный, пулеметный и ружейный огонь. Пехоте лучше держаться от танков подальше и искать собственные укрытия. (Примеч. ред.)

(обратно)

146

Здесь генерал демонстрирует определенное непонимание ситуации и сильно преувеличивает значение района Гданьска, небольшой части восточнопомеранской группировки немцев, которую Красная армия ликвидировала в ходе операции 8 февраля – 4 апреля 1945 г., чтобы обезопасить свой правый фланг перед решающим наступлением на Берлин, с 16 апреля. Одновременно решались проблемы в Силезии, на левом, южном фланге, однако до последних дней войны здесь немцы держались, но только теоретически могли помешать наступлению на Берлин. Таким образом, проблема района Данцига – местная, которая решалась, так сказать, в рабочем порядке. Данциг был взят 30 марта, а фон Заукен с «группой товарищей» досидел среди камышей в устье Вислы и на косе Фрише-Нерунг до капитуляции Германии 8 мая, после чего здесь сдались 75 тыс. немецких солдат и офицеров и 12 генералов. Тогда же в Курляндии сдались в плен 189 тыс. солдат и офицеров германских войск (включая латышские и другие формирования) и 42 генерала. Наступать на Берлин советским войскам они не помешали, а на Рейн Красная армия и не собиралась – между союзниками уже давно было решено, до какого примерно рубежа наступать. А в то время, когда немцы еще сражались у Данцига, западные союзники уже форсировали Рейн у Ремагена, к концу марта продвинулись за Рейн на широком фронте и на глубину до 100–140 км. (Примеч. ред.)

(обратно)

147

Ныне Балтийск, был взят советскими войсками 25 апреля. (Примеч. ред.)

(обратно)

148

При выстреле из ствола назад вырывалась струя огня длиной до 4 м. (Примеч. ред.)

(обратно)

149

Имеются в виду подразделения, обеспечивавшие устойчивость тыла, которые в указанный период расстреливали и вешали неустойчивых военнослужащих вермахта в массовом порядке. (Примеч. ред.)

(обратно)

150

Только в I квартале 1945 г. в Германии было выпущено 3 млн 313 тыс. фаустпатронов. Но это немцам не помогло. (Примеч. ред.)

(обратно)

151

30 марта 1945 г. Данциг был взят частями Красной армии. При ликвидации только данцигского гарнизона было взято в плен свыше 10 тыс. солдат и офицеров, захвачено 140 танков и штурмовых орудий, 358 орудий, 45 строившихся подводных лодок, много другого вооружения и военной техники. (Примеч. ред.)

(обратно)

152

Спастись удалось только остаткам оперативной группы «Земланд» – группировки на Земландском полуострове к северо-западу от Кенигсберга. Остальные немецкие войска в Восточной Пруссии были либо взяты в плен (220 тыс. чел.), либо уничтожены (убито не менее 150 тыс.). Советские войска в ходе кровопролитной Восточно-Прусской наступательной операции 13 января – 25 апреля 1945 г. потеряли 126 464 чел. убитыми, 458 314 ранеными, 3525 танков и САУ, 1644 орудия, 1073 самолета. (Примеч. ред.)

(обратно)

153

Ныне Балтийская коса в восточной, российской части и коса Межея-Висляна на западной польской стороне косы. (Примеч. ред.)

(обратно)

154

Старинный славянский город Гданьск, центр Восточно-Поморского княжества, известен с 997 г. В 1308 г. был захвачен Тевтонским орденом (до 1454 г., когда вошел в состав Польши). С 1358 г. в составе Ганзейского союза. Был в XV–XVII вв. центром польской внешней торговли. В 1793 г. «при втором разделе» Речи Посполитой вошел в состав Пруссии, где и находился (кроме 1807–1814 гг., когда был «вольным городом») до 1919 г. В 1919 г. согласно Версальскому мирному договору стал «вольным городом» до 1939 г. (Примеч. ред.)

(обратно)

155

Ныне Вислинский залив на польской стороне и Калининградский залив на российской стороне. (Примеч. ред.)

(обратно)

156

Здесь становится окончательно ясно, что Оберхубер и его приятели фактически стали дезертирами. Сначала в Пиллау они прятались от полевой жандармерии. Затем отправились в Копенгаген, а не в Свинемюнде, где рядом на Одере немцы готовились на последнем рубеже перед Берлином встретить начало грандиозной Берлинской наступательной операции Красной армии (16 апреля – 8 мая). Затем горе-танкисты обходят стороной Берлин, где готовятся к обороне, говоря о каких-то «вербовщиках», хотя давали присягу фюреру, который был еще жив (до 30 апреля), и всячески стремятся в родные места, подальше от района, где будут насмерть сражаться верные присяге солдаты вермахта и фольксштурмисты – мальчишки 14–16 лет и старики. Наши враги, умиравшие с честью и достоинством. (Примеч. ред.)

(обратно)

157

По всей видимости, имеется в виду винтовка MP 44/STUG 44 – предшественница современной штурмовой винтовки. (Примеч. ред.)

(обратно)

158

Это явно Челябинск, хотя и не «Русский Север». (Примеч. ред.)

(обратно)

159

Ближе к концу войны, когда потребность в личном составе стала острой проблемой, немцы разрешили «хиви» воевать в рядах армейских подразделений. Они выполняли функции вспомогательного состава, о которых уже говорилось выше. В большинстве своем они сохраняли верность немцам до последних дней войны, и многим из них были выданы фальшивые «ферпэссе» (военные билеты) и другие документы, чтобы не попасть в руки победивших соотечественников, потому что это означало для них верную смерть. (Примеч. ред.)

(обратно)

160

Описываемые в данной главе события воспроизведены по воспоминаниям гауптмана Зигмана, в тот момент служившего на сборном пункте личного состава в «крепости «Копенгаген». (Примеч. авт.)

(обратно)

161

К этому времени уже были потоплены многие суда и корабли, в частности лайнер «Вильгельм Густлофф» (30 января) и «Генерал фон Штойбен» (10 февраля). (Примеч. ред.)

(обратно)

162

«Гойя» был потоплен советской подлодкой Л-3, ставившей мины заграждения. (Примеч. пер.)

(обратно)

163

В дельте Вислы восточнее Гданьска, а также на части косы Фрише-Нерунг немцы были заперты и капитулировали 9 мая – здесь сдались 75 тыс. солдат и офицеров и 12 генералов. (Примеч. ред.)

(обратно)

164

Здесь, возможно, имеются в виду гильзы, которые немцы действительно делали из черного металла с покрытием, а не из латуны (цветных металлов Германии не хватало). Таких гильз еще много валяется на местах боев, например на Кавказе. Возможно, танкистам такие для пулеметов в танках не выдавали, поэтому, став пехотинцами, они удивились. (Примеч. ред.)

(обратно)

165

Скорее всего, имеется в виду ИСУ-152 – тяжелая самоходно-артиллерийская установка на базе танка ИС. (Примеч. ред.)

(обратно)

166

С расстояния 400 м (да и намного дальше) снаряд гаубицы-пушки ИСУ-152 должен был совершенно разворотить «Ягдпантеру» (лобовая броня 80 мм), а снаряд «Ягдпантеры» (ее мощной 88-мм пушки длиной 71 калибр) с 500 м пробивал 165 мм. Автор что-то прочитал об опытном образце ИСУ-152 образца 1945 г., с броней в районе маски пушки (включая бронекожух противооткатных устройств) до 320 мм (на фронт не попал) и сочинил очередную германскую военную сказку. Еще и «сконфуженных советских танкистов», сдающихся в плен 6 мая, представил. (Примеч. ред.)

(обратно)

167

Из состава гарнизона Кенигсберга практически никто не ушел. 9 апреля сдалось 92 тыс. из 134 тыс. на 6 апреля, когда начался штурм. (Примеч. ред.)

(обратно)

168

«Дуглас» ДВ-7, получивший обозначение А-20 «Хэвок». Попав в Великобританию, получили название «Бостон». (Примеч. ред.)

(обратно)

169

На стороне западных союзников против СССР. Но этим планам, которые особенно активно продвигал Черчилль, не суждено было сбыться благодаря четким и твердым превентивным действиям Сталина и остального советского руководства. (Примеч. ред.)

(обратно)

170

За «жизненное пространство» на костях других народов, прежде всего русского народа, а когда не получилось – «героически сражаться за родину» – Германию, которая и начала эту бойню. (Примеч. ред.)

(обратно)

171

Строения Корнилиево-Комельского монастыря использовались в 1939 г. для содержания польских пленных, в годы Великой Отечественной войны и после нее – немецких пленных. Позже здесь была тюрьма, затем психлечебница, сейчас строения монастыря заброшены. (Примеч. ред.)

(обратно)

172

Пленные получали паек, который существенно превышал количественно и качественно набор продуктов, выдаваемых по карточкам подавляющему большинству советского населения. Калорийность дневного рациона пленного немца (согласно приказу от апреля 1943 г., до этого было чуть хуже) составляла 2566 ккал. Для сравнения: советские военнопленные в Германии получали 895 ккал – это довольно быстрое угасание и смерть. Итак, приводим конкретные данные по дневному пайку немецкого военнопленного (неработающего и здорового, а работающие и больные получали надбавки, как и офицеры): хлеб ржаной 600 г, мука пшеничная 2-го сорта 10 г, крупа разная 70 г, макароны-вермишель 10 г, мясо 30 г, рыба 50 г, сало или комбижир 3 г, растительное масло 10 г, томат-пюре 10 г, сахар 10 г, чай-суррогат 2 г, соль 10 г, лавроый лист 0,1 г, перец 0,1 г, уксус 0,7 г, картофель 300 г, капуста свежая или квашеная 100 г, морковь 30 г, свекла 50 г, лук репчатый 10 г, коренья, зелень, огурцы 10 г. Кроме этого, в месяц мыло хозяйственное 200 г. Вот поэтому в советском плену умерло около 15 % пленных немцев (за довольно длительный срок), а около 85 % вернулись к своим семьям (некоторые из них стали позже писать лживые воспоминания). (Примеч. ред.)

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Польская кампания

  Общее представление о кампании

    1 сентября – первый день войны

    Боевое крещение полка

    Наступление на Варшаву

    Битва на уничтожение на Бзуре

  Подбитые в Варшаве

Глава 2 Кампания на Западе

  От Мааса до Изёра

    Тревога

    Форсирование Мааса

    Танковое сражение в Анню

    Позиция Диль

    В лесу Мормаль

    На канале Эр-Ла-Басе

    Ночная атака на Армантьер

    На Сомме

    Внезапный удар по мостам через Сену в Ромийи-сюр-Сен

    В долине Роны

    Перемирие

  Жамблу

  Наступление на Сомме

    После кампании во Франции

Глава 3 Кампания на Востоке, 1941 год: 35-й танковый полк между Вислой и Доном

  От Буга до Днепра

    Полигон на Варте

    20 июня 1941 года – на берегу Буга советской близ границы

    22 июня – в 50 километрах на противоположном берегу Буга

    23 июня – 3:00

    28 июня – командный пункт в Тальминовичах

    29 июня – наступление на Слуцк

    30 июня – 64 километра от Березины

    11:00 – в Пастовичах

    2 июля – на подходах к Свислочи у Березины

    4 июля – на другом берегу Березины

  Майор фон Лаухерт – первый на линии Сталина

  Тот самый Старый Быхов – Старый Быхов батальона Лаухерта!

  Чудесам нет предела

  Прорыв линии Сталина

    9 июля – сосредоточение на Днепре

    10 июля. 5:00

    15:00 – на Днепровском плацдарме

    11 июля. 2:00. К лесу на противоположном берегу Днепра

  Внезапный удар по мостам через Днепр в старом Быхове

  Наступление продолжается

  Пропойск – Кричев

  Черный день пехотной бригады

  Бои за дорогу Пропойск – Кричев

  В «Призрачном лесу» в 10 километрах от Кричева

    29 июля – к реке Сож

    1 августа – плацдарм на реке Сож

    2 августа – 20 километров от Рославля

    3 августа – Рославль

  Мое первое столкновение с Т-34

  Бросок на юг – окружение Киева

  Танковый рейд

  Разведка на бронеавтомобилях

  Кольцо вокруг русских южных армий сжимается

  Один против всех

  Было время и для веселья

  Рывок к Орлу

  Рейд на Орел

  Танк PZ II 01 в пригородах Орла

  Бои за Мценск

  Взятие Мценска 10 октября 1941 года

  Оборона Мценска

  5-я танковая бригада открывает путь на Тулу

  На буксире Т-34

  Бой с великанами

    Венёв

    Харальд Нелес

  Узловая – эпизод осени 1941 года

    Битва за Тулу

Глава 4 Отступление и оборона в первую зиму в России

  Крупная неудача

  Зимние бои между Брянском и Орлом

  Танкисты без танков после отступления 4-й танковой дивизии. Декабрь 1941 года – январь 1942 года

  Бои за Хотьково

  «Панский» 35-й полк

    Серенада «швейной машинки»

    Опасность эпидемии!

  Отпуск на родину

Глава 5 Россия, 1942–1943 годы

  Вторая зима в России

  Самая длинная ночь

  Битва за Курск

  Контрудар от Новгорода-Северского до Севска

    Кривоносовка – Глазов – Хильчичи – Дубровка – Вовна

    Середина-Буда

    Наступление на Севск – во второй раз

  Сражения на берегах Десны с точки зрения русских

  Не каждый получил новый танк PZ IV с длинной пушкой

  Партизаны

  Операция «Цитадель»

  Теплое

  В западне

  Щелкунчик

  Детлев фон Кёссель

  Городище

  Танковый механик в беде

  Бернхард Химмельскамп, наш обер-ефрейтор с рыцарским крестом

  «Миграция буйволов»

  Операция «Чернобыль»

  Короватичи

  Операция «Николаус»

    Нижние Козловичи

    Туровичи

  Ремонтный взвод на фронт!

Глава 6 Вместе с 11-й танковой дивизией

  2-й батальон 35-го танкового полка в качестве 3-го батальона 15-го танкового полка 2-й танковой дивизии (1 июня 1942 года – 31 августа 1943 года)

  Ночное наступление

  Бросок к излучине Дона и через калмыцкие степи

  Личный опыт: белый ад

    226 часов в танке

    Возвращение

  Поиск топлива во время зимних боев 1942/43 года

  В роли пожарной команды

  Мы снова со своим полком

Глава 7 Россия, 1944 год

  Бои за Ковель

  Стальное кольцо разорвано

  Танки вперед!

    Кладбищенский лес в Дубовой

    Странное поздравление с днем рождения

    Танковый бой в Ковеле

    Расставание с 35-м танковым полком

  Это тоже случилось в Ковеле

  Генерал фон Заукен покидает 4-ю танковую дивизию

  Прорыв русских в центральном секторе Восточного фронта

  Оборонительные бои на плацдарме Тимковичи

  «Плавучие острова» сопротивления

  Прорыв роты Гольдхаммера

  Танковые бои восточнее Варшавы

  Радзымин, город близ Варшавы

  Гродзиск[116]

  Земля

Глава 8 Бои в Курляндии

  Боевые сводки 35-го танкового полка

  Отдых?

  Фельдфебель Крист подбивает 7 вражеских танков по пути в ремонтные мастерские

  Бои за Либаву

  Оборонительные бои в районе Приекуле

  Соображения и сомнения

  Осень 1944 года. Фронт в Курляндии. С передовой – в тыл!

    Курляндия, фронт

    Курляндия – тыл

  Рапорт роты о боях 28–30 октября 1944 года

  Зимнее наступление Красной армии

  Прыжок через Балтику в Данциг

Глава 9 Сражения в Западной Пруссии

  Конвой в Данциг

  Оборонительные бои в Тухеле (Тухоля)

  Дневниковые записи

  Вперед с фаустпатронами!

  Пишите завещания, товарищи!

  Охота на танки в пойме Вислы

    На холме Тотер-Копф близ Клешкау

  Ситуация в районе Данцига

  Начало конца

  Бои за Данциг

  Дневниковые записи

  Из Данцига в Австрию

  Василь – история необычной дружбы

Глава 10 Последние дни 35-го танкового полка

  Группа Кюсперта

  Потопление «Гойи»

  Мое последнее письмо домой

  Дневниковые записи

  Танкисты бок о бок с пехотинцами

  Подбитый в самом конце

  Неужели это был конец?

    От низин Вислы до Кильской бухты

  Сияли звезды и над Грязовцом: Рождественская история из лагеря военнопленных

Приложения

  Приложение А Кавалеры Рыцарского креста железного креста 35-го танкового полка

  Приложение Б Подробнее о некоторых награжденных

  Приложение В Сражения, бои и операции 35-го танкового полка

  Приложение Г Сражения, бои и операции 2-го батальона 35-го танкового полка после реорганизации в 3-й батальон 15-го танкового полка Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg